Рассказы

БЛАГАЯ ПОТЕРЯ

Их повсюду называли птичками-неразлучннками, хотя, конечно, ничего птичьего в них не было, — на вид обычные люди. Ну, по крайней мере, гуманоиды. Двуногие, прямоходящие и без перьев. Они задержались на нашей планете недолго: девять дней непреходящего восторга и чудес. А для мира — оргазм-шоу на объемном видео, хроностопные таблетки, останавливающие мгновение, инверторные поля, способные превратить закат в букет ароматов, а мазохиста в платяную щетку, и тысячи других сладостных безумств, — целые девять суток непрерывного восторга: воистину чудо из чудес.

Уникальная магия пришельцев мгновенно распространилась по земному шару, словно планету посетила нежданная пора цветения. Песни и украшения в стиле неразлучников, шляпки и заколки, браслеты, безделушки, памятные медали… Магию поглощали взахлеб, магию смаковали. Ведь в этом волшебстве таилась одна особенность. Нельзя испытать удивительный экстаз, даруемый разлучниками, просто услышав их. Многие нечувствительны даже к точным изображениям, созданным солидографом. Но попробуйте понаблюдать за ними всего несколько секунд — и придет чудо. Помните это необыкновенное ощущение: вам двенадцать, лето наполнило своим жарким дыханием каждую клеточку, пропитало насквозь, вы впервые, — впервые! — поцеловали девочку, и время остановилось, а вы твердо знаете, что такое случается раз в жизни, и больше никогда не повторится. Да, верно, — пока не увидите неразлучников. Достаточно лишь взгляда несколько секунд потрясенные чувства молчат, а потом вдруг сердце сжимает сладкая боль, жгучие слезы изумления и радости струятся по щекам; когда же тело вновь начинает повиноваться, хочется ходить на цыпочках и говорить шепотом.

Эту магию очень хорошо доносили до зрителей объемные видеовизоры, а они имелись у каждого. Так на короткое время мир позволил себя околдовать.

Неразлучников было только двое. Лишь ярко-оранжевая вспышка обозначила их появление. Миг — и корабль спустился с небес, а в открытом люке стояли они, крепко взявшись за руки.

Глаза пришельцев светились радостным изумлением; они делились этим даром друг с другом и с нами, аборигенами. Казалось, неразлучники желают бесконечно растянуть потрясающее мгновение открытия нового мира. Они предупредительно, с величавой серьезностью уступали спутнику право первым вступить на новую планету; неторопливо осматриваясь, выбирали бесценные подарки — цвет неба, аромат и вкус воздуха, деловитую суетливость жизни, — всего, что растет, ищет место среди себе подобных, меняется. Они не проронили ни слова, просто застыли на месте, словно кроме них двоих здесь никого не существует. Присмотрись, и почувствуешь, как, охваченные трепетным почтением, восходят они все выше и выше по призрачной лестнице птичьих трелей, как каждый ощущает тепло спутника, плоть которого жадно впитывает лучи нового солнца.

Они отошли от корабля, и тот, кто повыше, бросил в него пригоршню желтого порошка. Звездолет рухнул как карточный домик, превратившись в груду обломков. Потом груда съежилась до кучки сверкающего песка, песок стал пылью, а пыль измельчилась до таких микроскопических частиц, что само броуновское движение мгновенно разнесло их повсюду. Каждому было понятно, что пришельцы намерены остаться. Стоило только присмотреться, и становилось ясно, что восхищение всем, связанным с нашей планетой, уступает в их душах лишь взаимному обожествлению.

Если представить себе земную цивилизацию в виде пирамиды, то на вершине ее (средоточии власти) будет восседать слепец. Уж так мы устроены, что лишь добровольно лишаясь зрения, способны возвыситься над себе подобными. Человек на вершине всецело поглощен обеспечением исправного функционирования общественного механизма, ибо считает его необходимым условием сохранения своего нынешнего статуса, что соответствует истине, а также частью себя, что истине никак не соответствует. Именно такой добровольный слепец решил в одни прекрасный день должным образом отреагировать на бесчисленные и неоспоримые свидетельства и найти способ защититься от неразлучников. Он скормил все данные о влюбленной парочке логической машине, самой умной из всех, когда-либо созданных людьми.

Машина послушно поглотила превращенных в мудреные символы неразлучников, переварила в своем искусственном нутре, проверила, сравнила результат; отдохнула, вновь сопоставила данные и наконец закончила предварительный этап: теперь должна была отозваться разбухшая от информации память. Но она хранила молчание, и машина терпеливо ждала, ждала… Неожиданно где-то в глубине могучего квази-мозга откликнулся один из участков; машина немедленно извлекла новорожденный сигнал метафорическими щипцами, составленными из ряда математических символов (одновременно лихорадочно переводя их на язык иных символов). Наконец, на свет появился белоснежный листок, на котором значилось:

Данное обстоятельство все кардинально меняло. Ибо космические корабли землян избороздили Вселенную, весьма редко встречая препятствия на своем пути. Все эти препятствия чем-то объяснялись, кроме одного. Твердым орешком оказалась далекая планета Дирбану, которая при приближении звездолета окружала себя непроницаемым силовым полем. Подобным образом могли поступать и другие миры, но команды кораблей всегда знали, почему. Власти Дирбану, сразу после установления контакта, запретили нашим звездолетам совершить посадку на планету, пока на Землю не будет отправлен полномочный посол. Вскоре представитель таинственного мира действительно прибыл (по крайней мере, так утверждала логическая машина, единственная из одушевленных и неодушевленных создании, в чьей памяти сохранился этот визит), и стало ясно, что у двух цивилизаций имеется много общего. Посол, однако, выказал весьма странное, не приличествующее дипломату, отвращение к нашей культуре и се достижениям, брезгливо скривился и отправился домой. С тех пор Дирбану наглухо закрыла свой лик от любопытных глаз Земли.

Естественно, неведомая планета превратилась в дразняще-непостижимую цель: тайну, требующую разгадки. Но никакие усилия не помогали хоть немного приподнять непроницаемый занавес вокруг нее. И по мере того, как очередные попытки снова и снова подтверждали невозможность этого, в коллективном сознании землян образ Дирбану претерпел обычные метаморфозы, последовательно воспринимаясь как диковинные загадки, вызов лишен мощи, враг, загадка, потом по убывающей снова враг, загадка, диковина, превратившись для всех в конечном итоге в нечто, находящееся так далеко, что нет смысли возиться, иными словами, в забытую проблему.

И вот, спустя столько бесплодных лет, Земля дает приют парочке инопланетян, оказавшихся настоящими Дирбану, а они, вместо того, чтобы поделиться ценной информацией, завораживают странным волшебством все население планеты! Сознание нетерпимости такой ситуации мало-помалу овладевало умами, но процесс шел довольно вяло, — ведь на сей раз настойчивые сигналы чувства гражданского долга приглушала, словно ласковое пуховое одеяло, проникшая в души добровольных слепцов магия неразлучников. Понадобилось бы очень много времени, чтобы окончательно убедить людей, что в их среде таится угроза обществу, если бы не поразительный поворот событий.

Земля получила официальное послание от Дирбану.

Заполнявшие эфир бесчисленные передачи, программы, интервью, отражающие в своей массе охватившую землян дирбануманию, привлекли наконец внимание властей Дирбану, которые сухо уведомили нас, что неразлучники действительно являются уроженцами вышеозначенной планеты, более того, они совершили побег, найдя себе убежище на Земле: что если наш мир и дальше собирается укрывать беглых преступников, это вызовет самую негативную реакцию. Если же, с другой стороны, земляне посчитают необходимым их выдать, реакция будет в высшей степени благоприятной.

Все еще околдованная неразлучниками, Земля сумела трезво проанализировать ситуацию и выработать приемлемую схему действий. Наконец-то появилась возможность найти некую основу для строительства дружественных отношений с загадочным народом… точнее, великим народом, поскольку он обладает силовым полем, которое земляне не способны скопировать, и, скорее всего, множеством иных полезных вещей; могучим народом, пред которым не стыдно опуститься на колени (с парочкой бомб — разумеется, только для самообороны, — рассованных по карманам), склонить голову, признавая его превосходство (чтобы не виден был нож, зажатый в зубах), и с достоинством поклянчить крошки со стола (чтобы выведать, где расположена кухня).

Итак, эпизод с неразлучниками стал еще одним доказательством в длинном и унылом ряду фактов, подтверждающих, что основанная на непобедимой логике расчета нетерпимость способна подмять под себя и раздавить все, даже магию.

Особенно магию…

Вот почему в один прекрасный день влюбленные были арестованы, корабль «Звездная малютка 439» превратился в межпланетный «черный ворон», для него подобрали экипаж, составленный из наиболее защищенных от влияния пришельцев людей, и звездолет стартовал, неся на борту груз, в обмен на который мы надеялись приобрести, во благо родной планеты, целый мир.

Экипаж «Звездной малютки» состоял из двоих: колоритного, маленького, жилистого, ершистого петушка и мрачно-серьезного верзилы-быка. Первый, — его называли Главным, — исполнял обязанности капитана, а заодно и остальной части офицерского корпуса. Второй, Молчун, заменял весь рядовой состав. Главный был подвижным, самолюбивым, инициативным; белый, волосы золотисто-каштанового оттенка, глаза того же цвета. Суровый, сверлящий взгляд.

Молчун — неуклюжий великан с тяжелыми ручищами-лопатами, прикосновение которых было удивительно деликатным и нежным, богатырскими плечами, размах которых равнялся половине роста главного. Молчуну очень подошла бы ряса, подпоясанная веревкой, как у странствующих монахов. Ему наверняка подошел бы бурнус. Он не носил ни того, ни другого, но, несмотря на это, производил соответствующее впечатление. Ни одна живая душа не догадывалась, что в голове у мрачного гиганта всегда кружится бесконечный хоровод ослепительных картин и слов, сопоставлений и идей. Никто, кроме главного, не подозревал, что у Молчуна есть книги, — целое море книг! — а капитану было наплевать. Его прозвали молчуном с того момента, когда он пролепетал первое в своей жизни слово, и прозвали недаром. Ибо он упрямо не желал бросать драгоценные слова на ветер, выпускать из копилки мозга, а если и произносил что-либо, то расходовал запас экономно, с большими промежутками. Так Молчун научился сводить свою речь к серии фыркающих и мычащих звуков, а если не получалось, просто оправдывал прозвище.

Они были примитивами, эти двое, то есть вульгарными практиками, а не мыслителями или эстетами, как приличествует современному человеку. Первые открывают новые формы и разновидности искусства достижения эйфории, а вторые платят им, чутко откликаясь на изобретения. Звездолет — не место для современного человека, поэтому он весьма нечасто использует его.

Практики способны составить единый рабочий организм, сочетаясь друг с другом как клапан с толкателем, или защелка с храповиком Подобная кооперация сплачивает как ничто другое. Но Главный и Молчун отличались от прочих экипажей тем, что эти детали совмещались лишь друг с другом и не терпели замен. Любой дельный капитан, если ему знакомы условия работы, может командовать любым хорошим экипажем, а команда — служить под его началом. Но вот Главный не желал летать с кем-нибудь, кроме Молчуна, и гигант не срабатывался ни с одним капитаном, кроме коротышки. Молчун ощущал существование взаимной зависимости, как и то, что разорвать ниточку, соединяющую их, можно, лишь объяснив ситуацию Главному. Последний не понимал, в чем дело, потому что ему ни разу в голову не пришло поразмыслить о таком, а если бы и попытался, потерпел бы фиаско, ибо природа не снабдила его необходимыми для подобных умственных упражнений аксессуарами. Молчун знал, что для него значит эта уникальная связь: единственный способ выжить. Главный ни о чем не подозревал, а услышав, яростно отверг бы саму возможность такого извращения.

Поэтому капитан относился к своему бессменному подчиненному с терпимостью и интересом, в котором присутствовал еще некий элемент: смутное понимание рабской привязанности великана. Что касается Молчуна, то его отношение к начальнику определялось… да, все тем же бесконечным вихрем слов, что, не останавливаясь, кружится в голове.

Кроме идеальной функциональной совместимости и иной, скрытой, общности, о которой знал лишь Молчун, существовал третий элемент, определивший уникальную эффективность совместной работы экипажа. Данный элемент не имел никакого отношения к области чувств, а связан был с межпланетным прыжком.

Реактивные двигатели давно отошли в прошлое, так называемый «искривитель пространства» применяется лишь экспериментально, либо работает на особо важных экспериментальных звездолетах, где вопрос эксплуатационных затрат не играет определяющей роли. Как и абсолютное большинство кораблей, «Звездная малютка» использовала установку СП. Генератор стасис-поля, как и транзистор, чрезвычайно просто сконструировать; неизмеримо сложнее объяснить, почему он работает. Математические выкладки ближе к мистике, чем к точным наукам, а теоретическое обоснование включает элементы невозможного, которые просто игнорируются при практическом использовании.

Генератор перемещает пространство стасис-поля, внутри которого находится звездолет, от одного объекта Вселенной к другому. Например, корабль, неподвижно стоящий на Земле, пребывает в состоянии покоя относительно поверхности, на которую опирается. Если перевести его в то же состояние относительно центра Земли, это мгновенно сообщит ему огромную скорость, равную скорости поверхностного вращения планеты, — примерно тысяча миль в час. А подобное состояние относительно Солнца в буквальном смысле выбивает Землю из-под вашего корабля со скоростью ее движения по орбите. Генератор стасис-поля типа ЦГ перемещает звездолет с угловой скоростью движения Солнца вокруг Центра Галактики. Используется эффект разбегания, любое скопление массы в нашей расширяющейся Вселенной. Так можно достигнуть невероятных скоростей. Но корабль постоянно находится внутри стасис-поля, поэтому ему не грозит инерция.

Единственное неудобство такого способа передвижения состоит в том, что «прыжок» от одного объекта, к которому «привязан» звездолет, до другого в силу ряда психических и неврологических особенностей организма вызывает обморок. Время «отключения» колеблется от одного до двух с половиной часов. Но некая аномалия в необъятном организме Молчуна позволяла гиганту чувствовать себя нормально уже через тридцать-сорок минут, тогда как Главный поднимался спустя два часа после прыжка. В силу определенных особенностей характера, Молчуну жизненно необходимо было время от времени отдохнуть от общества себе подобных, ибо человек хоть изредка должен становиться самим собой, а великан, как только кто-нибудь появлялся, прятался в метафорический панцирь. После каждого прыжка Молчун получал примерно час полной свободы. Каждую минуту этого драгоценного времени он мог общаться с миром по-своему. Иногда штудируя какую-нибудь хорошую книгу.

Вот что представлял из себя экипаж, избранный среди многих других, чтобы взойти на борт межпланетной тюрьмы. Их служебные характеристики свидетельствовали о профессиональной компетенции, высокой степени выносливости к физическим и психологическим нагрузкам, о которых и не подозревали в давние времена их коллеги по работе, в которой необходимость подолгу жить вместе в замкнутом пространстве корабля считалось тяжелым испытанием.

Время полета сейчас течет монотонно: прыжок следует за прыжком, а посадка производится точно в срок, без незапланированных происшествий. Выбравшись в очередной порт, Главный мчался в бордель, где шумно развлекался, пока до отлета не оставался час. Молчун сперва искал контору, затем — книжную лавку.

Оба были довольны, что для данного рейса выбрали именно их. Главный не испытывал ни капли сожаления, отбирая у сограждан новую игрушку, ибо принадлежал к весьма ограниченному числу людей, нечувствительных к этой забаве (»симпатичные», — заметил он, впервые увидев неразлучников; Молчун как всегда отмолчался, только растерянно промычал, но так реагировали практически все). Главный не заметил, а вернее не стал указывать ему на очевидное обстоятельство: хотя лица плененных неразлучников светились еще большим взаимным обожествлением, их больше не восхищала Земля со всеми ее обитателями. Влюбленных заперли в надежную, но комфортабельную темницу на корме, оснащенной новой прозрачной дверью, чтобы из главной каюты и центром управления наблюдать за каждым движением заключенных. Неразлучники тесно прижались, обвили друг друга руками, и хотя каждый из них по-прежнему излучал трепетное счастье от близости с любимым, это была ущербная радость, мучительная красота страдания, тянущая за душу, как надрывная музыка стены Плача.

Невидимая сила стасис-поля достала до луны, и корабль совершил прыжок. Когда Молчун пришел в себя, вокруг царил полный покой. Неразлучники тихо лежали, обняв друг друга. Инопланетяне выглядели совсем как люди, лишь нижнее веко было больше верхнего, так что, моргая, они не опускали, а поднимали полоску кожи.

На второй койке, словно пустой мешок, распростерся Главный. Молчун удовлетворенно кивнул. Он радовался наступившей тишине, ведь целых два часа перед стартом узкое помещение каюты полнилось гулкими звуками хвастливого монолога. Главный делился своими плотскими подвигами в порту, смакуя каждую сочную подробность. Этот нудный ритуал всегда был особенно утомительным, отчасти из-за сальной тематики, к которой Молчун относился с полнейшим равнодушием, но главное, из-за своей заданности. Великан уже давно заметил, что подобные декламации, несмотря на обилие деталей, несут печать неудовлетворенности, а не снисходительно довольной пресыщенности. Собственное мнение на сей счет он, повинуясь особенностям характера, оставил при себе. Но слова, ослепительным калейдоскопом кружащиеся в голове, с готовностью находили точную форму выражения его мыслей, складываясь в знакомые фразы.

— Господи, ты бы послушал, как она стонала, — старался Главный. — Какие там деньги! Это она мне заплатила! Хочешь знать, на что я их потратил? На тот же товар, парень!

« Но сколько можно приобрести всего за шекель нежности, мой принц!» беззвучно пали слова.

-., по всему полу и ковру, пока, клянусь чем угодно, я не испугался, что мы и на стенку полезем! Да, молчунчик, нагрузился я тогда, как следует нагрузился, мой мальчик!

«… о, бедняжка, — не утихал приглушенный шелест, — нищета твоя также велика, как и счастье, и вдесятеро больше пустой похвальбы, что извергают уста твои!»

К великой радости Молчуна, такие речи велись лишь в первый день полета; все остальное время данная тема не затрагивалась ни единым словом, и так до очередного прибытия в порт, как долго бы ни длилось путешествие.

«Пропищи мне о любви, дорогая мышь, — раздавалось насмешливое хмыканье в его голове. — Встань на свой сыр и радостно погрызи мечту.» Затем устало: «Но Боже! Сокровище, что бессменно ноту я, слишком тяжкий груз, чтобы терпеть, как ты толкаешь меня в свою звенящую пустоту!».

Молчун поднялся с койки, подошел к панели управления. Приборы отмечали, что корабль не отклонился от заданного курса. Великан занес координаты в бортовой журнал и настроил искатель на розыск определенного скопления массы в Туманности Краба. Когда работа будет закончена, прозвучит сигнал. Молчун отрегулировал приборы; теперь прыжок должен произойти, как только он нажмет кнопку рядом со своей койкой. Потом он, чтобы как-то убить время, отправился на корму.

Он стоял у прозрачной двери и наблюдал за неразлучниками, потому что больше делать было нечего.

Инопланетяне лежали тихо, но любовь так переполняла неразлучников, что проявлялась даже в позах. Их расслабленная плоть стремилась слиться в одно целое; пальцы того, кто повыше, словно магнитом притянула рука любимого существа. Они разжались, и вновь устремились к ней, словно клочки порванной ткани, пытающиеся соединиться. А поскольку в сердцах узников кроме любви была печаль, неразлучники выражали свое состояние через движения, позы; каждый с помощью своего спутника беззвучно рассказал Молчуну о боли мучительной утраты, о том, что она повлечет за собой новые потери. Этот образ медленно просочился в мозг, заполнил рассудок, и подлетевший рой слов Молчуна немедленно подхватил его, пытливо обследовал, пробуравив насквозь, затем разгладил и превратился, наконец, в шепот: «Стряхните пепел печали, о светлые. Достаточно было грусти в вашей жизни. Горе должно жить, лишь когда появится на свет, но не ранее».

Слова пели:

А потом, в качестве завершающего аккорда:

Ибо это тоже составляло одну из функций слов.

И тут он в ужасе застыл; ручищи-лопаты поднялись, конвульсивно сжались, ногти скользнули по прозрачному материалу, преградившему путь к свободе…

Неразлучники улыбались ему, в них больше не чувствовалась грусть.

Пришельцы услышали его!

Он в отчаянии повернул голову, посмотрел на неподвижное тело капитана, потом вновь впился взглядом в неразлучников.

То, что оба смогли так быстро оправиться от последствий прыжка, он счел, как минимум, наглым вторжением в его святая святых; ибо минуты одиночества не имели цены для Молчуна, настолько дорожил он ими, а две пары блестящих, словно бриллианты, пытливых глаз сводили все на нет. Но даже это было ерундой по сравнению с самым страшным: они могли видеть не только тело, но и душу. Неразлучники улавливали его мысли!

Расы телепатов не часто встречаются во Вселенной, но подобные феномены существуют. И то, что испытывал сейчас Молчун, являлось естественной и неизбежной реакцией на столкновение с таким явлением. Он способен лишь «испускать» мысли, а неразлучники — принимать. Но как они посмели! Никто не должен знать, что у него на душе, ход его мыслей, мнение о себе самом. Иначе невероятная катастрофа. Он не сможет больше летать с Главным, стало быть, вообще не будет летать. Как тогда жить? Что делать?

Он оскалился, ярость и панический страх заставили побелеть губы. Какое-то мгновение пришельцы не отрываясь смотрели на пего, словно разряд тока пронзил тело. Теснее прижавшись друг к другу, неразлучники послали Молчуну взгляд, сияющий любовью, где были и дружеская поддержка, и беспокойство. Он скрипнул зубами.

В этот момент раздался сигнал.

Великан медленно отвернулся и направился к своей койке. Опустился на нее, занес руку над кнопкой.

Он ненавидел неразлучников, в душе его не осталось места радости. Нажав кнопку, он снова погрузился в черную пустоту.

Прошло некоторое время.

— Молчун!

— Мм?

— Кормил их после прыжка? Отрицательное мычание.

— А в прошлый прыжок? Отрицательное мычание.

— Да что с тобой такое, черт бы тебя побрал, здоровенный ублюдок! Чем же, по-твоему, эта парочка будет поддерживать свое существование, а?

Молчун бросил в сторону кормы полный ненависти взгляд.

— Любовью.

— Накорми их, — отрезал Главный.

Великан молча отправился готовить еду для заключенных. Главный стоял в центре каюты; маленькие, по твердые кулаки упираются в бедра, блестящая копна волос сбилась на одну сторону. Он не отрывал взгляда от своего подчиненного. Раньше мне ни разу не приходилось тебе о чем-нибудь напоминать, — свирепо прорычал он, но в голосе слышалась нотка беспокойства. — Ты что, болен? молчун отрицательно качнул головой. Он отвернул крышки двух самонагревающихся емкостей, отставил в сторону, взял пластиковые бутылки с водой.

— У тебя есть что-нибудь против наших женишка с невестой, так, что ли?

Молчун отвернулся, пряча лицо.

— Мы доставим их на Дирбану живыми и невредимыми, понял? Если с этими двумя что-нибудь случится, будь уверен, то же самое ожидает тебя. Я уж позабочусь, можешь не сомневаться. Не усложнял мне жизнь, Молчун. Иначе будет плохо. Я ни разу не давал тебе взбучку, но, если вынудишь, придется проучить хорошенько.

Молчун с подносом отправился на корму. — Слышал, что я сказал? — завопил вслед Главный.

Молчун, не поворачивая головы, кивнул. Он дотронулся до кнопки, и в прозрачной двери приоткрылось отверстие. Просунул еду в каюту, ставшую камерой. Высокий неразлучник проворно поднялся и грациозно принял поднос, выразив признательность неотразимой улыбкой. Молчун глухо, угрожающе зарычал, словно дикий зверь. Инопланетянин отнес обед на койку, и неразлучники стали есть, поднося кусочки друг другу.

Новый прыжок; Молчун с трудом вынырнул из черных глубин беспамятства, быстро сел и огляделся. Капитан распростерся поперек своего ложа, откинув руку. В его маленьком жилистом теле чувствовалась грация спящей кошки. Неразлучники, даже во сне, казались частями единого целого. Тот, кто поменьше, лежал на койке, а высокий — на полу.

Молчун фыркнул и встал. Пересек каюту, склонился над спящим капитаном.

«У колибри желтенькая курточка. Завис — и камнем вниз, лишь свист, вихрем мчится прочь. Быстро и больно, больно…».

На мгновение он замер; могучие мускулы спины напряглись, губы дрогнули. Взглянул на неразлучников: они до сих пор не шевельнулись. Молчун прищурился…

Слова спешили, суетливо толкались и наконец выстроились в таком порядке:

Молчун аккуратно добавил:

Он обжег взглядом неразлучников и с глухим стуком ударил кулаком по раскрытой ладони, — словно дубинка обрушилась на муравейник. Они вновь услышали его, но на этот раз не улыбались. Инопланетяне посмотрели друг на друга, затем одновременно повернулись к великану и мрачно кивнули, наблюдая за ним.

Главный рылся в книгах Молчуна, перелистывая томики, отбрасывая просмотренные прочь. До этого он ни разу не прикоснулся к его библиотеке. Куча мусора, — прошипел капитан, — «Сад Плунков», «Ветер в ивах», «Червь Уорборос», сочинение Эддисона. Детские сказочки.

Великан, неуклюже переваливаясь, поспешил к своим сокровищам, терпеливо собрал разбросанные по каюте книги и одну за другой поставил на место, нежно поглаживая переплет, словно утешая.

— Тут что, ни одной с картинками? молчун изучающе посмотрел на Главного, затем снял с полки большой том. Капитан выхватил книгу у него из рук, торопливо пролистал.

— Горы, — разочарованное ворчание. — Старые дома. — Шелест страниц. Какие-то поганые лодки…

Он хлопнул книгой но столу. — Неужели нет ничего, что мне нужно?

Молчун терпеливо ждал продолжения.

— Тебе что, надо на пальцах объяснять? — прогромыхал капитан. — У меня зудит в одном месте. Молчун. Ну, с тобой такого не бывает… Хочу поглазеть на картинки с девочками, дошло?

Лицо Молчуна казалось совершенно бесстрастным, но под маской спокойствия скрывался панический ужас. Главный никогда, — никогда! — не вел себя так, тем более в середине полета. Будет еще хуже. Намного хуже. И очень скоро.

Он повернулся и бросил полный ненависти взгляд на неразлучников. Если бы не эти твари…

Ждать нельзя. Сейчас уже нельзя. Надо что-то сделать. Придумать что-нибудь…

— Ну давай, соображай быстрее, — изнемогал Главный. — Господи ты Боже мой, даже такой монах должен иметь хоть что-то, чтобы не умереть от воздержания…

Молчун отвернулся, на мгновение зажмурился, потом взял себя в руки. Он пробежал ладонью по корешкам книг, поколебался, и в конце концов вытащил толстый альбом. Вручил его капитану и молча направился к пульту управления. Склонившись над компьютерными распечатками, притворился, что поглощен работой.

Главный развалился на койке Молчуна и открыл альбом. — Микеланджело: вот дерьмо собачье! — прорычал он. Потом фыркнул и промычал что-то, словно перенял от приятеля манеру выражать мысли.

«Статуи», — донесся до Молчуна уничтожающе-презрительный полушепот. Однако Главный стал листать страницы, впившись глазами в иллюстрации, и наконец замолчал.

Неразлучники посмотрели на маленького человечка с грустной нежностью. Потом стали посылать умоляющие взгляды Молчуну, но они, словно стрелы по щиту, скользили по широкой спине разгневанного великана.

Молчун вертел в руках ленту с кодом Земли. Неожиданно он разорвал ее надвое, потом порвал клочки. Грязное, прогнившее место. Нет ничего более непробиваемо-тупого, чем консерватизм торжествующей распущенности.

Создайте сибаритскую культуру с неисчерпаемым набором искусственных забав, и вы получите особую породу узких, чопорно-высокомерных, легко впадающих в ужас люден, которые живут в непробиваемом панцире условностей, абсолютизируют немногие сохранившиеся табу и всегда соблюдают правила, — даже правила узаконенного разврата, — истово оберегая избранную коллекцию ханжеских запретов. В подобном обществе ни в коем случае нельзя использовать определенные слова (они вызовут злобный смех), носить одежду определенных цветов, использовать определенные интонацию и жесты под страхом публичной расправы. Правила поведения обширны, они обладают абсолютной силой. В этом мире сердце не смеет петь, ибо исходящее от того, в чьей груди оно бьется, тепло великой радости жизни сразу выдаст его.

А если все-таки хочешь быть свободным от уз внешней оболочки и ощущать эту радость, беги в космос. В слепящую пустоту одиночества. Пусть здесь, в тиши корабля, мерно текут дни, проходят годы; ты же, укрывшись в непробиваемом панцире, терпеливо жди, и снова жди, когда в очередной раз придет момент полного освобождения, время отдыха от чужих взглядов. Вот тут радость вырывается наружу, и можно кружиться в диком танце, кричать, плакать, рвать волосы на голове, пока слезы не заволокут глаза, — в общем, делать все, чего жадно требует твоя столь нестандартная натура.

Полжизни потратил Молчун, чтобы найти свою свободу, и он сохранит ее любой ценой. Чужая жизнь. Тонкости межпланетной дипломатии, даже благополучие родной планеты, — всем этим великан был готов пожертвовать, лишь бы избежать такой опустошающей утраты.

А она неизбежна, если кто-нибудь раскроет его секрет. Теперь о нем знали неразлучники.

Он стиснул ручищи так, что захрустели костяшки пальцев.

Вот жители Дирбану читают все тайные помыслы, запечатленные в податливом мозгу влюбленной парочки; преодолевая пространство космоса, новости достигают Земли; громогласная реакция и Главный, на которого обрушится вся суть омерзительного скандала.

Нет. Пусть Дирбану сочтут себя оскорбленными, пусть родная планета обвинит экипаж в преступной небрежности, или даже в измене, — все, что угодно, только бы не открылись миру губительные истины, которые выкрали из его мозга неразлучники.

Очередной прыжок; первая мысль, мелькнувшая в мозгу Молчуна, как только он восстал из небытия: «Надо торопиться».

Он скатился с койки, свирепо оглядел лежащих без сознания неразлучников. Беспомощных. Беззащитных.

Размозжить им голову.

Да, а потом Главный… Как объяснить Главному?

Что они напали на него, попытались захватить корабль? Молчун потряс головой, словно медведь в пчелином улье. Капитан ни за что не поверит. Даже если бы неразлучники сумели открыть дверь, а это нереально, — невозможно представить себе, что такие хрупкие, тонко чувствующие и умные создания вдруг на кого-нибудь набросятся, тем более если противник обладает недюжинной силой и статью.

Яд? Но среди идеально подобранных, стопроцентно полезных продуктов, хранящихся в пищеблоке, пет ничего, что могло бы пригодиться.

Молчун перевел взгляд на капитана и едва не задохнулся от внезапно охватившего волнения.

Ну конечно!

Великан подбежал к шкафчику Главного. Как же он сразу не сообразил, что маленький сорвиголова с огромным гонором не мог бы жить, постоянно куражась, задирая всех и каждого, если бы не имел оружия. А люди подобного типа обычно выбирают…

Роясь в вещах Главного, великан уловил какое-то движение за спиной.

Неразлучники пришли в себя.

Ну и пусть!

У него вырвался издевательский смешок: безжалостный, отвратительно жестокий. Инопланетяне прижались друг к другу, их глаза испуганно блестели.

Они все понимали.

Торопливо обыскивая шкафчик Главного, Молчун заметил, что за прозрачной дверью тоже закипела лихорадочная работа.

И тут он наконец нашел, что искал.

Маленькая удобная вещица, заманчиво блестящая и гладкая: она будто сама легла в руку Молчуна. Как раз то, о чем он подумал, на что надеялся… Как раз то, что сейчас нужно. Бесшумный. Не оставляет никаких следов. Даже целиться не придется. Крошечной дозы радиации достаточно, чтобы аксоны мгновенно прекратили посылать нервные импульсы. Мысль остается невостребованной, замирает работа сердца, легких. Замирает навсегда. Л потом не остается ни малейших признаков, свидетельствующих об убийстве.

Сжимая в руке оружие, великан подошел к прозрачной двери. «Когда он проснется, вы уже станете трупами. Просто не смогли оправиться после одного из прыжков. Какое несчастье, но кто бы мог подумать… Тут никто не виноват, верно? Нам никогда раньше не приходилось перевозить таких пассажиров. Откуда нам было знать?».

Вместо того чтобы в панике упорхнуть к стене, неразлучники прижались к двери; на лицах Дирбану застыло умоляюще-просительное выражение, изящные руки быстро жестикулировали. Они явно пытались что-то передать ему.

Молчун нажал кнопку, открылось окошко.

Высокий инопланетянин держал что-то перед собой, как будто надеялся заслониться от смертельной угрозы. Второй указывал на него, нервно кивая. И снова выдал свою гипнотизирующую улыбку.

Молчун занес руку, чтобы убрать помеху, но вовремя опомнился.

Господи, да ведь это всего лишь листок бумаги!

В душе великана проснулась бессознательная в своей первобытной силе жестокость человеческой расы. «Особи, не способные защитить себя, не достойны того, чтобы жить». Он поднял оружие… и в этот момент увидел, что изображено на бумаге, которую протягивал неразлучник.

Созданные несколькими экономными штрихами, фотографически точные и выразительные, несущие на себе, несмотря на избранную тему, печать изящества, отличавшего их создателей, рисунки изображали троих.

Вот стоит бесстрастный, как всегда, Молчун, с его неуклюже опущенными плечами, ногами, похожими па стволы вековых деревьев, и горящим взглядом.

Главный изображен в характерной для него позе, и так точно, что великан невольно охнул. Капитан поставил ногу на стул, локтями уперся в согнутое колено. Голова чуть повернута: глаза, как живые, сердито блестели.

Третьей была нарисована неотразимо привлекательная девушка. Лицо чуть опущено. Затененные глаза кажутся задумчивыми и немного печальными. Хотелось тихонько подождать. Когда, наконец, она взглянет на вас и развеет наваждение.

Молчун нахмурился; рука, сжимавшая оружие, дрогнула. Он перевел недоуменный взгляд с этого маленького шедевра на лица его создателей, и увидел надежду, страстный призыв, желание быть понятыми.

Инопланетянин прижал к прозрачной двери второй лист.

Знакомые фигуры в тех же позах, все совпадало вплоть до деталей. Одно отличие: они были обнажены.

«Откуда у чужаков такие знания в области строения человеческого тела», изумленно подумал Молчун.

Прежде чем он успел хоть как-то отреагировать на увиденное, появился третий лист.

На сей раз неразлучники изобразили себя. Высокий и тот, кто пониже, стояли, взявшись за руки. А рядом — третья фигура, в чем-то напоминающая их, но очень маленькая, кругленькая, с нелепо короткими ручками.

Молчун переводил взгляд с одного листа на другой. Что-то здесь кроется, что-то…

Когда неразлучник продемонстрировал последний клочок бумаги, в голове у великана все детали головоломки постепенно встали на свои места.

Четвертая серия рисунков изображала то же, что и предыдущая, но неразлучники, как и создание, стоящее рядом с ними, были обнажены. Молчун никогда раньше не видел влюбленную парочку без одежды. Он медленно опустил излучатель и засмеялся. Просунув свою лапу в окошечко, обхватил тонкие руки, протянутые навстречу, и они стали смеяться вместе.

Капитан, не открывая глаз, потянулся, прижался лицом к койке и перекатился на спину. Сел, потер сонную физиономию, широко зевнул. И только тогда заметил Молчуна, терпеливо стоящего перед ним.

— Что с тобой стряслось?

Он поймал мрачный взгляд приятеля, повернул голову.

Прозрачная дверь была распахнута.

Главный мгновенно вскочил, словно койка вдруг раскалилась докрасна. Где… что…

Бесстрастное, как скала, лицо великана было обращено в сторону правого борта. Главный пружинисто повернулся, покачиваясь взад-вперед, словно боксер перед боем. На гладкой коже лица отражался тревожный свет красной лампочки, горевшей над воздушным шлюзом.

— Спасательная шлюпка… Они сели в нее и удрали, так?

Молчун кивнул.

Главный в отчаянии обхватил голову руками. — Здорово, просто здорово… Потом рванулся к своему подчиненному. — Ну а ты где был тогда, черт бы тебя побрал?

— Здесь.

— Так что, мать твою, произошло, а? — Главный балансировал на грани буйной истерики. Молчун стукнул себя в грудь.

— Ты что, пытаешься сказать, что сам отпустил их? Молчун кивнул и стал ждать реакции. Она последовала незамедлительно.

— Я тебя в порошок сотру, — неистовствовал Главный. — Засуну в такое дерьмо, что будешь двенадцать лет карабкаться, чтобы доверили казармы убирать. А когда закончу, передам ребятам из Службы Безопасности. Ты хоть понимаешь, что они с тобой сделают? А что они сделают со мной?!

Он подпрыгнул и со всего размаха ударил Молчуна кулаком по лицу. Тот не попытался заслониться, просто стоял неподвижно и ждал, когда капитан успокоится.

— Может, эти двое и преступники, но они представители чужой планеты, завопил Главный, как только отдышался. — Как мы все объясним Дирбану? Ты хоть соображаешь, что из-за нас может начаться война?

Молчун отрицательно качнул головой.

— Как это понимать? Ты что-то знаешь… Лучше говори, пока еще способен! Ну, давай, умный мальчик: что мы скажем Дирбану?

Молчун указал на пустую «камеру». — Мертвы.

— Ну, предположим, мы заявим, что заключенные откинули копыта. Как это поможет? Ведь они живы. Рано или поздно высунут нос, и…

Молчун помотал головой, указал на звездную карту. Единственной ближайшей к ним планетой была Дирбану. Ни одного обитаемого мира на тысячи парсеков вокруг.

— Так они отправились не на Дирбану? Утвердительное мычание.

— А, черт, из тебя каждое слово приходится вытягивать как клещами. В такой шлюпке наши птички могут либо долететь до своей родины, — чего, как я понял, они не сделают, — либо отправиться к другим звездам Галактики, что может занять годы. Вот и весь выбор!

Молчун кивнул.

— И ты считаешь, что власти планеты не выследят их, не отправят на Дирбану?

— Нет кораблей.

— Ну конечно, есть! Отрицательное мычание.

— Тебе неразлучники сказали? Утвердительный кивок.

— То есть звездолет, на котором они прилетели, а потом уничтожили, и корабль, доставивший посла, — все, что было у Дирбану? — Угу Главный мерил шагами каюту. — Не понимаю. Все равно ничего не понимаю. Зачем ты это сделал, Молчун?

Несколько мгновений великан не двигался, изучая лицо капитана. Потом подошел к столу. Главный был вынужден последовать за ним. Молчун разложил четыре листа бумаги.

— Что здесь? Кто рисовал? Неужели эти!? Вот черт, ну надо же! Л тут что за цыпочка?

Молчун терпеливо выслушал капитана и взмахом руки предложил рассмотреть все листы подряд. Заинтригованный, Главный посверлил его взглядом, посмотрел на ближайший к приятелю листок, на другой. Затем снова впился глазами в понравившиеся картинки.

— Вот это да! — прошептал он восхищенно. — Знать бы раньше, что они так рисуют!

И снова Молчун предложил ему изучить все изображения и отвлечься от картинки, притянувшей все внимание капитана.

— Ну, это ты, а вот и я. Верно? Рядом красотка. Ага, тут снова мы с девочкой, но в чем мать родила. Черт, ну и формы! — Чадно, ладно, поехали дальше. Здесь они нарисовали себя, правильно? А это что за маленькое пухленькое чудище?

Молчун положил перед капитаном последнюю серию рисунков.

— Ага. Здесь все опять без одежды. Ммм… Неожиданно он вскрикнул и склонился над столом. Потом пробежал глазами по всем изображениям. Лицо капитана постепенно наливалось кровью. Он долго рассматривал последний лист; в конце-концов ткнул пальцем в изображение круглого маленького инопланетянина. Это… это тоже Дирбану, но…

Молчун кивнул, — Женского пола.

— Тогда наша парочка… Они, значит… Кивок.

— Так вот в чем дело! — Охваченный яростью капитан почти визжал. Выходит, мы все это время имели на борту поганых гомиков? Да если бы я только знал, убил бы к чертовой матери!

Утвердительное мычание.

Главный посмотрел на приятеля. В его взгляде читалось удивление, смешанное с растущим уважением.

— И ты избавился от них, чтобы я не пришил поганцев и не испортил всю операцию? — Он поскреб затылок. — Ах ты, черт возьми! Все-таки у тебя есть голова на плечах, парень! Сам знаешь: если не выношу чего-то, — конец!

Господи, все сходится. Сходится одно к одному! По сравнению с их красотками земные женщины практически ничем не отличаются от нас. И вот прилетает посол, что же он видит? Целая планета гомиков! Конечно, он понимает, что к чему, но все равно не может вынести такого зрелища. Тогда он возвращается к своим, а они посылают нас подальше. Кивок.

— Потом эта парочка голубых бежит на Землю, сообразив, что здесь таким, как они, будет спокойненько и уютно. И ведь им почти все удалось! Но Дирбану требует, чтобы парочку выдали, не желая, чтобы подобные типы представляли их планету. Согласен с ними на все сто! Представь, что единственным землянином на Дирбану был бы голубой! Как бы ты к такому отнесся? Небось, захотел бы убрать его оттуда, и чем скорее, тем лучше, верно?

Молчун не произнес ни слова.

— А теперь, объявил капитан, — давай сообщим Дирбану хорошие новости.

Он отправился к пульту управления.

Понадобилось на удивление мало времени, чтобы связаться с планетой, отгороженной от всех силовым полем. Дирбану приняли их сигнал и передали закодированное приветствие. Декодер отпечатал расшифрованное послание:

— Ухты, — произнес Главный. — Хорошие ребята. Слушай, ты заметил, что нам не предложили приземлиться? Они и не думали разрешать посадку. Ладно, что им сказать насчет этих голубых?

— Мертвы.

— Ага. Они ведь и сами того хотят. — Он стал торопливо стучать по клавишам.

Спустя несколько минут декодер выдал ответ.

— Ну, вот мы и попались, — произнес капитан.

— Нет, — спокойно отозвался Молчун.

— Но ведь их детектор уловит… Ага, я понимаю твою мысль. Нет жизни — нет и сигнала. Точно такой же результат, если их вообще здесь пег.

Утвердительное мычание.

Декодер снова ожил.

Главный поперхнулся.

— Обычай, — пояснил Молчун. Декодер выстукивал новое соглашение.

— Мы вернемся, овеянные славой! — возликовал Главный. Он передал ответ:

Пауза, затем бойкий стук аппарата.

— Ах вы, свора ублюдков! — Главный в ярости стукнул неповинный декодер.

И хотя они, держась на приличном расстоянии, кружили над планетой почти четверо суток, никаких новых посланий так и не дождались.

Последняя реплика Главного перед прыжком, знаменующим возвращение домой:

— И все-таки приятно представить себе двух наших гомиков, ползущих, словно тараканы, по космосу в этой шлюпке. Они даже не смогут умереть от голода! Придется проклятым птичкам долгие годы мариноваться вдвоем, пока не найдется место, где можно сесть.

Эти слова эхом отдавались в слуху Молчуна, когда он очнулся, стряхнув оцепенение после прыжка. Великан бросил взгляд на корму и улыбнулся своим воспоминаниям.

— Долгие годы вдвоем, — шепнул он. Слова свернулись клубком, закружились и выстроились в ряд:

Потом аккуратно добавил:

Молчун не спеша поднялся и потянулся, наслаждаясь драгоценными минутами одиночества. Подошел ко второй койке. Присел на краешек.

Он всматривался в лицо спящего капитана, как мать любуется младенцем, с особой, чуткой нежностью и вниманием читая книгу его души.

И слова сказали: «Почему должны мы любить там, где ударит молния, а не там, где выбираем сами?».

Потом: «Но я рад. Что это ты, маленький принц, рад, что это ты».

Великан протянул руку и своими толстыми неуклюжими пальцами нежно, как перышком, коснулся неподвижных губ.