Расколотый идол

Глава VI «Вор, горбунья, пленник»

В тот день Пролаза проснулся поздно — сказалась трудная ночь и беспробудное пьянство последних дней, а главное, впервые с тех пор, как он разбил мстительного идола, головная боль оставила его в покое. При свете дня убогая комнатенка своим видом вызывала тошноту. Пролаза попытался восстановить в уме события минувшей ночи, но тут в его голове зазвучал голос Ониксового.

— Недолговечный, я дал тебе выспаться. Оценил? Тебе предстоит важное дело, к тому же я сегодня добр. — Действительно, в «голосе» божка не было обычного раздражения и злости. — Мне принесли в жертву упитанного барашка, — поделился радостью Ониксовый. — Я испытываю прилив сил. Приятно, когда тебя любят и уважают. И все-таки я жду не дождусь, когда почувствую на своем лбу кровь наглой девки. И когда возвращусь в мое любимое тело. А теперь… — зловеще добавил он и умолк.

Пролаза схватился за голову и рухнул на кровать.

— О, Бел! — запричитал немедиец. — Да это пострашнее любого похмелья!

— Это тебе за то, что разбил мое драгоценное тело, — сказало жестокое божество. — А сейчас принимайся за работу.

Боль утихла, и Пролаза вспомнил поручение, которое дал ему Конан. Надо выкупить обломки идола. Выкупить? Немедиец мрачно усмехнулся. Да где это видано, чтобы он, Пролаза, что-то покупал? Для тех, кто молится богу воров Белу, это смертный грех. Пролаза просто берет, что ему нравится, и делает ноги.

Он пораскинул мозгами. Леивон, лавочник, которому он продал свою часть Ониксового, имеет привычку заглядывать по утрам в таверну «Все радости рая», чтобы пропустить кружку-другую дешевого вина и поболтать с хозяином.

В этот час лавка обычно пустует. Вроде бы и неудобно красть у друга детства, который вдобавок щедро заплатил за оникс, но… впервой, что ли? Да и кому, как не Пролазе, знать, что на самом деле эти камни стоят в десять раз дороже? «Нажиться на мне хотел, кровосос! Я тут из-за пригоршни монет такие пытки терплю, а он сидит и в ус не дует! Ни тебе риска, ни бессонных ночей, — знай греби денежки лопатой!» Распалив таким образом праведный гнев в душе, Пролаза вышел на задний двор.

Решив на всякий случай прихватить с собой деньги, он нашел за грудой отбросов крысиную нору и запустил в нее руку. Тяжелый сверток с золотыми монетами лежал на месте.

Как он и ожидал, лавка оказалась на запоре. Но он знал, что на задний двор выходит крошечное оконце. Тому, кого по заслугам зовут Пролазой, оно вполне способно послужить дверью. Никем не замеченный, вор обогнул дом, с кошачьей ловкостью залез на старую колючую сливу и по сухой скрипучей ветке добрался до окна.

В лавке было душно и пыльно, и пахло ветхостью. Наспех пошарив по полкам, немедиец нырнул под прилавок, где, как он знал, хранились сундуки, запиравшиеся на ключ. Сняв с шеи ожерелье из отмычек, Пролаза одолел замок выбранного наугад сундука и нашел большой кожаный кошелек с обломками идола. Когда он опускал крышку, на лестнице раздались тяжелые шаги, и в лавку спустилась Хафранида — жена Леивона. Ее появление застигло Пролазу врасплох — совсем недавно Леивон хвастал при нем, что выгнал из дому «эту подлую свинью с осиным жалом на вонючем языке». Неужели «любящие супруги» успели помириться?

Хафранида и в девичестве не считалась первой красавицей Шадизара, а замужем за Леивоном раздалась вширь настолько, что тело ее теперь походило на грушу. Она непрестанно пыхтела, будто любое движение давалось ей ценой огромного труда.

— Проклятый греховодник, — раздраженно бубнила Хафранида, — и куда только додумался запрятать кубышку? Уж я-то знаю, что денег у него куры не клюют. Пусть я жирная уродина, пусть от меня всегда воняет, пусть мое место в канаве, но это мои деньги, моими потом и кровью нажитые! Кто вел хозяйство, пока этот пьяница и прелюбодей шлялся по кабакам и домам терпимости? — Хафранида заглядывала во все горшки подряд, рылась в ларях, простукивала стены и половицы. Похоже, она нисколько не опасалась, что в любой момент в лавку может вернуться хозяин и задать ей трепку. Напрасно Пролаза, затаивший дыхание под прилавком, ждал, когда она уйдет. Хафранида то и дело наклонялась самым неграциозным образом, показывая Пролазе грязные дряблые ляжки. Наконец она опустилась на четвереньки, залезла под стойку и столкнулась с немедийцем нос к носу.

— Помнишь, Хафранида, как мы вдвоем любовались закатом? — проникновенно осведомился вор. — Как ласкали друг друга под сенью дерев в ночной прохладе? Я узнал, что ты больше не жена Леивону, и пришел за тобой, как обещал.

Хафранида ойкнула от неожиданности.

— Но это было двенадцать лет назад! — воскликнула она.

— Но я же поклялся любить тебя вечно, — не растерялся Пролаза.

— Да, поклялся — чтобы затащить под сень дерев, — прошипела Хафранида. — А потом только тебя и видели. Сдается мне, ты не за мной пришел, а за моими деньгами.

— Ну что ты, милая. — Пролаза укоризненно покачал головой. — Неужто забыла, как хорошо нам было вместе? Клянусь милостью Бела, я люблю тебя и обещаю любить еще много раз. Только не кричи.

Взор Хафраниды затуманился, в ней боролись два чувства — похоть и жадность. Очень скоро жадность одержала чистую победу.

— Караул! — завопила она. — Помогите! Грабят, обдирают как липку, отнимают последний грош! Держи вора!

Пролаза вскочил на ноги, ушибив голову о прилавок, и кинулся к двери. Тяжеловесная Хафранида топала сзади и оглашала лавку истошными воплями. Рывком отодвинув засов, немедиец распахнул дверь, занес ногу над крыльцом, но в этот момент короткопалая пятерня сгребла его ворот. ~ Помогите! — заверещала Хафранида, словно не она поймала вора, а он ее. — Убивают!

Пролаза не заметил, как оказался на коленях. Хафранида крякнула, припечатывая жирный кулак к уху бывшего любовника. Тот, пискнув от страха и боли, наугад ударил кошельком с камнями, рванулся изо всех сил и кубарем скатился по крыльцу, оставив в руках разъяренной жены лавочника почти треть рубахи. Задний двор Пролаза пересек на четвереньках — Хафранида буквально наступала ему на пятки и любую попытку встать беспощадно пресекала могучими пинками.

Только за хлипкой калиткой щуплый немедиец получил простор для маневра. «Надо же было так влипнуть! — клял он на бегу свое невезение. — Теперь толстуха растрезвонит обо мне по всей округе. Так и с Леивоном поссориться недолго». Последняя мысль вызвала у него улыбку. Помириться с Леивоном будет нетрудно — он все простит бывшему другу детства, когда тот опять явится к нему сбывать краденое. Дело превыше всего. Но это случится еще не скоро, а сейчас Леивон будет рвать и метать. Обязательно кого-нибудь наймет, чтобы вытряс душу из Пролазы. Так что в таверну «Все радости рая» пока лучше не возвращаться. Какой он все-таки умница, что прихватил с собой деньги! Теперь придется искать другое логово, отсиживаться… А может, бросить все и податься куда глаза глядят? Оставить воровской промысел, зажить честно. Нет, подумал он печально. Чему не бывать, тому не бывать. Для праведной жизни он недостаточно богат. Вдобавок, идол не отпустит. Да, этот изверг на краю света достанет.

«Пожалуй, — решил он, — сейчас лучше не мудрить, а отнести камешки Конану. И побыть у него на подхвате до поры до времени. Рядом с ним как-то спокойнее. Да, так и сделаю. А там жизнь что-нибудь присоветует».

Он шел самой короткой дорогой к храму кадуцеев. Близился полдень, скоро должна была начаться молитва, так что Пролаза надеялся застать Сабу у себя. При мысли о Сабе взор его мечтательно затуманился, поэтому он едва не наскочил на Леивона, который изрядно навеселе возвращался в лавку из таверны.

— Привет, Леивон, — бросил ему Пролаза, не укорачивая шага. — Прощай и прости.

Леивон икнул и проводил его озадаченным взглядом.

Погруженная в тоскливые раздумья, Саба сидела перед зеркалом. «Да, я красива, — говорила она себе. — Но красота гораздо чаще приносит беду, чем благополучие. В этом я уже тысячу раз убедилась на собственном горьком опыте. И сейчас… эти огромные зеленые глаза и чудесные золотые волосы разве спасут меня от заклания на алтаре проклятого медного рогоносца? Конану и Пролазе наверняка своя шкура дороже, Фефим еле жив от ран и побоев, а больше надеяться не на кого».

— Не на кого, красавица, не на кого, — эхом откликнулся в ее голове Ониксовый. — С твоим прекрасным телом поступят подобно тому, как ты поступила с моим, ибо такова моя воля.

— Все меня бросили, — пожаловалась Саба вслух, — только ты, злой бездушный истукан, не даешь покоя.

— Барашек был хорош, красавица, но я жду тебя. И дня не пройдет, как тебя погубят те, кого ты считаешь своими друзьями. Со мной тоже так было. Ахамур уверял, что любит меня. Клялся пуще собственного глаза беречь мое тело. И где оно теперь? — Вспомнив о своем теле, Ониксовый, как всегда, тотчас пришел в неистовство и обрушил на Сабу волну головной боли. — Верните мое тело! Прекрасное ониксовое тело!

— Заткнись! — Саба ударила себя по голове черепаховым гребнем, но от этого ей ничуть не полегчало.

— На мужчин надеяться не стоит, — подумала Саба, когда боль отпустила. — Только на собственные силы. Помнится, жрицы Деркэто рассказывали про одного известного мага, который изгоняет злых демонов. Возможно, этот могучий волшебник за хорошую плату избавит меня от Ониксового. Мне все равно, что он сделает с этим противным божком, лишь бы остаться живой. Пускай он заточит Ониксового в какой-нибудь сосуд или… — Ее взгляд скользнул по полкам и остановился на статуэтке Бела, бога воров. — …Или в эту фигурку. Избавиться от нее будет гораздо проще, чем от огромного медного Урука. Зарою его поглубже в землю, или брошу в морскую пучину, или найму бродягу, чтобы унес статуэтку подальше от Шадизара, туда, где Ониксовому будет не до меня. Короче говоря, что-нибудь придумаю, или колдун даст дельный совет. И для этого вовсе незачем ждать, когда будет восстановлен ониксовый идол. Вот только хватит ли у меня денег, чтобы расплатиться с магом?

— Ничего, — решила она. — Красота — тоже товар. Правда, я его берегу на черный день, но похоже, этот день уже настал».

Она почувствовала, как за спиной шелохнулась занавеска, и обернулась.

— А, Пролаза, — рассеянно сказала она. — Ну, что тебе?

— Как это — что тебе? — опешил Пролаза. — Мы же договорились. Я принес свою часть идола.

— Выкупил у лавочника? — равнодушно поинтересовалась Саба, поворачиваясь к зеркалу и принимаясь гребнем пушить золотистую челку.

— Выкупил? Ты шутишь? — Пролаза гордо выпятил грудь. — Может, и не такой удалец, как Конан, но свое ремесло знаю.

— Что верно, то верно, ты вор, каких поискать, — подтвердила Саба, и Пролаза гордо расправил грудь — он обожал похвалу. — Стало быть, и камешки добыл, и денежки сберег. Кстати, ты их, случайно, с собой не прихватил?

— А что? — Пролаза насторожился, но рука, непроизвольно скользнувшая за пазуху, выдала его.

Саба снова отвернулась к зеркалу.

— Да ничего, какое мне дело. — Она широко улыбнулась, глядя на отражение Пролазы. — Может, ты есть хочешь?

Пролаза неопределенно пожал плечами и вдруг почувствовал волчий аппетит. Несколько дней кряду он почти ничего не ел — вино притупляло голод. За минувшую ночь он полностью протрезвел, однако подкрепиться так и не удосужился.

— Мне просто интересно, зачем нужны деньги человеку с твоим подходом к жизни, — сказала Саба, вставая и накрывая на стол. — Все, что понравится, можно украсть. Правда, на что тебе деньги?

— Пускай лежат, целее будут, — уклончиво ответил Пролаза.

— Скучный ты человек. — Из сундука Саба достала копченый окорок, черствые лепешки и блюдо с фруктами; кувшин вина и горшочек янтарного меда уже стояли на столе. Водрузив рядом с ними два оловянных кубка, она вкрадчиво произнесла: — Я-то думала, все воры мечтают стать такими, как Пузо. Иметь породистых лошадей, дворецкого, садовника. Жить в роскоши, требовать, чтобы тебя называли «твоя светлость», повелевать судьбами. — Саба мечтательно улыбнулась и подняла очи горе. — Все-таки как это здорово, когда для тебя не существует несбыточных желаний.

Она обняла за плечи Пролазу и усадила на скамью.

— На кой демон мне все это надо? — неуверенно сказал немедиец, намазывая лепешку медом и сглатывая слюнки. — Держать полный дом дармоедов, решать за всех. Нет уж, пусть у них самих головы болят. — Случайное упоминание о головной боли заставило его поморщиться. — Мне и так скучать не приходится.

Саба разлила вино по кубкам и присела рядом, соблазнительно закинув ногу на ногу. — Выпьем за удачу, — предложила она. — И чтоб голова не болела.

Не сводя глаз с длинных ног Сабы, Пролаза выпил до дна. Саба лишь пригубила вино. Затем она одним движением скинула с себя халат, подняла его поясок и взяла с постели небольшую подушку. Пролаза следил за ее действиями, раскрыв от изумления рот.

— Привяжи-ка мне ее к спине.

— Это еще зачем?

— Потому что я так хочу — Саба раздраженно топнула ногой. — Ну же, быстрее! Пока я не передумала.

— А-а, понял! — Щуплый немедиец просиял и подмигнул обнаженной блондинке. — Ты, наверное, хочешь показать мне новый способ любви. Тебя жрицы Деркэто научили?

Саба прыснула.

— Нет, кадуцеи. Они чему хочешь научат.

Пояском халата Пролаза притянул к ее спине подушку. Затем его ладони решительно соскользнули на ее бедра, но Саба рывком высвободилась.

— Дурак! С чего ты возомнил, что я хочу быть твоей?

— Но ты же… — Пролаза раскрыл рот от удивления.

Саба напялила поверх подушки черное платье-балахон, приладила огромный горбатый нос, под ним приклеила небольшие усы, надела всклокоченный седой парик. На глазах у немедийца она превратилась в отвратительную старуху-горбунью.

Ты, голубшик, пошпи пока, — прошамкала она, — а я по делам шбегаю.

— Поспать? — Пролаза зевнул. — Но я совсем не хочу спать. — И тут он понял, что проваливается в сон, глаза неудержимо слипались. — Проклятая ведьма! Чем ты меня отравила!

— Не бойша, голубшик, не помрешь, — пообещала Саба.

«Да я и впрямь дурак, — подумал Пролаза, растягиваясь на полу. — Эх, плакали мои денежки!»

Саба сняла с него обрывки грязной рубахи. К телу вора был привязан довольно тяжелый сверток. Золото! Саба улыбнулась. Теперь ей вполне хватит денег, чтобы расплатиться с колдуном. Перед тем как уйти, она окинула презрительным взглядом распластанного на полу Пролазу.

— Вот и Пузо точно так же валялся у моих ног, — произнесла она вслух. — Два сапога пара, всего-то и разницы между вами, что один вор, а другой бандит. — Прихватив статуэтку Бела, она заковыляла к выходу.

Глаза старика метали молнии, обрюзгшее красное лицо то и дело кривилось от ярости. Но, как только двое гориллоподобных бандитов втолкнули в комнату Фефима и встали обочь двери, гримаса бешенства сменилась зловещей ухмылкой.

— Попался, жонглеришка! — процедил он сквозь зубы. — Вчера тебе посчастливилось остаться в живых, зачем же ты, глупец, снова пришел сюда? Неужели надеялся, что я, старый циркач, не узнаю тебя под личиной деревенского дурня? Но теперь ты мне кровью заплатишь за срыв представления.

— Тебе? — изобразил недоумение Фефим. — А я полагал, это мой цирк.

— Со вчерашнего дня он не твой. Ты не оправдал моих надежд, жонглер. Я тебе доверил процветающее заведение, а ты его превратил в нищую богадельню. Считай, что я выкупил у тебя цирк.

Фефим отрицательно покачал головой.

— Тебе это не по карману, Маагр. И не надейся, что я подпишу купчую, испугавшись твоих угроз. Ты нарушаешь закон, и я подам жалобу…

Маагр расхохотался.

— Кому? Всесильному Митре? У него полно дел и без тебя. А с властями я договорюсь без труда. В Шадизаре только один настоящий властитель — его сиятельство Деньги. Заруби это на своем носу, фигляр. В этом городе у меня полно влиятельных друзей, и они не допустят, чтобы в таком доходном заведении, как мой цирк, глупые мамаши утирали сопли плаксивым детям.

— У меня тоже есть друзья.

— Это кто же? — Маагр презрительно выпятил нижнюю губу. — Конан? Всех остальных твоих друзей я в шею выгнал из цирка, сейчас, наверное, они клянчат милостыню возле храмов. Кстати, объясни, что тебя свело с Конаном? Еще вчера я охотился за этим варваром, с большим трудом поймал его и доставил к Пузу, а сегодня он как ни в чем не бывало расхаживает по городу в твоей компании! И что ему понадобилось в клетке василиска?

Маагр выжидающе смотрел Фефиму в глаза. Тот молчал.

— Мои люди следили за вами, пока ты не расстался с Конаном и Доридой. Куда они пошли? Где вы договорились встретиться? Ответь, Фефим, — вкрадчиво проговорил Маагр. — Хотя бы из уважения к моим сединам.

Не дождавшись ответа, он кивнул одному из бандитов.

— Ильяз, попробуй его убедить, что старших надо слушаться.

Смуглолицый телохранитель Маагра осклабился и шагнул к Фефиму.

— Слышал, что сказал дедушка? — весело спросил он, и у Фефима свет померк в глазах от сокрушительного удара. Из расквашенных губ потекла кровь.

— Что тебя связывает с Конаном? — спросил Маагр, с ненавистью глядя на жонглера. — Зачем ему понадобилась Дорида? Что было спрятано в клетке василиска?

Смуглый здоровяк отвел ногу и пнул Фефима носком сапога под колено. А затем всадил кулак в живот. Маагр захихикал.

— Ильяз любит свою работу. Он никогда не торопится прикончить жертву. Обязательно растягивает удовольствие.

Впрочем, довольно скоро Маагр понял, что даже Ильяз, при всей его любви к своему жестокому ремеслу, не всемогущ. Пленник явно вознамерился умереть, но не выдать своих тайн ни под какими пытками. Глядя, как он содрогается под шквалом ударов, Маагр вдруг поймал себя на том, что не испытывает душевного подъема. Нет, ему мало видеть, как испустит дух этот жонглеришка. Сначала надо сломить его волю, вырвать у него тайну. Добиться, чтобы он предал своих друзей.

Внезапно у старика родилась идея.

«Отведу-ка я его к Губару, — решил он. — У ростовщика гораздо больше опыта в таких делах. Фефим его старый должник, и Губар, наверняка, обрадуется встрече. К тому же, чует мое сердце, Конан только на словах служит Пузу, а на самом деле ведет двойную игру. Если мы с Губаром получим доказательства и представим их Пузу, дерзкому киммерийцу не сносить головы».

Те же здоровяки, что избили Фефима до полусмерти, принесли таз с водой, умыли и перевязали жонглера. Затем схватили его под руки и выволокли из цирка. Позади семенил Маагр. При виде покрытого синяками пленника в изорванной и окровавленной одежде прохожие неодобрительно качали головами, но не слишком удивлялись — в Шадизаре такое зрелище никому не было в диковинку. Многие из них узнавали Фефима, но немногие верили, что он выйдет живым из этой переделки.

Маагр остановил первую попавшуюся повозку. Ею оказалась боевая колесница городской стражи, совершавшая регулярный объезд центральных кварталов. За серебряную монету трое блюстителей порядка, в недалеком прошлом заурядные уличные бандиты, охотно попрыгали на мостовую и уже в пешем порядке решительно атаковали ближайшую таверну. На колеснице остался только ездовой. Дожидаясь, пока Маагр и его присные погрузят бесчувственное тело Фефима и усядутся сами, он проводил соратников завистливым взглядом и хлестнул рысаков вожжами.

Обитые медью широкие колеса оглушительно гремели на булыжной мостовой. Этим же путем Маагр тащился пешком более суток назад. Брел, шатаясь от похмелья и не имея за душой ничего, кроме смутных надежд. А теперь он снова хозяин цирка, и отборные костоломы из личной стражи Губара подчиняются ему беспрекословно. «С ростовщиком надо быть повежливее», — напомнил себе Маагр, опасливо косясь на своих подручных.

Губар был в загородном особняке, играл сам с собой в старинную настольную игру под названием шахматы. По слухам, она родилась где-то на востоке еще во времена Кулла, царя атлантов. Шахматы считались игрой мудрецов и аристократов, в некоторых странах людям из низших сословий было запрещено прикасаться к ним под страхом смерти. Губар с самого утра сидел над доской, настроение у него было премерзкое; хитроумные комбинации ходов рассыпались, едва успев сложиться. Почему-то на месте короля Губар то и дело представлял Пузо, а сам себе казался даже не фигурой, а всего лишь пешкой, которой позволено ходить только вперед и только на одну клетку. Ему, едва ли не самому богатому ростовщику Шадизара!

«Ничего, — мрачно сказал себе Паквид Губар. — Пешка становится ферзем, когда добирается до противоположного края доски. А ферзя король боится, как чумы».

Паквид поднял глаза. В гостиную вошел бритоголовый слуга.

— Господин, пришел старик, который был здесь вчера.

Говорит, у него для тебя приятный сюрприз.

Губар недовольно пожевал губами и проворчал:

— Ненавижу сюрпризы. Больше всего на свете я люблю предсказуемость, Маагру пора давно намотать это на ус.

Веди сюда старого пьянчугу.

Широкая спина слуги на миг застыла в дверном проеме и исчезла. Через некоторое время худосочный неопрятный старик втолкнул в гостиную пленника со связанными за спиной руками. Следом вошли двое верзил.

Губар окинул Фефима недоумевающим взглядом.

— Значит, он еще жив? Зачем ты его привел, Маагр? Кажется, мы с тобой давно решили его судьбу. Ты что, старый клоун, из ума выжил, что повадился беспокоить меня по пустякам? Хочешь навсегда распрощаться с цирком?

Маагр втянул голову в плечи.

— Не сердись, Губар. Он, конечно, умрет, но сначала должен кое-что нам рассказать. Он замешан в каких-то темных делишках Конана, и я решил, что нам с тобой не мешает узнать о них. Они вместе побывали у меня в цирке, что-то искали в зверинце.

При упоминании о Конане Губар смягчился.

— Вот как? Пожалуй, это и впрямь любопытно. — Ростовщик внимательно посмотрел на Фефима. — Похоже, ты уже пробовал выколотить из него правду. И что, не добился успеха?

Маагр кивнул, и Губар задумался. До сих пор он считал, что знает, для чего Пузу понадобился Конан. Чтобы найти божка, который чем-то прогневал злопамятного главаря шадизарского преступного клана. Возможно, тогда в беседке Пузо открыл ему далеко не всю правду. Губар давным-давно усвоил золотое правило, что о врагах надо знать как можно больше. Пузо не то что враг, но и другом его не назовешь. Кто знает, на что способен таинственный божок? А вдруг пешке с его помощью удастся попасть в ферзи?

Его размышления прервал неуверенный голос Маагра:

— Я подумал, может, ты сам захочешь потолковать со старым знакомым?

— Ладно, плут. Ступай. Можешь считать, что угодил.

Губар склонился над шахматной доской и решительно атаковал белой пешкой черную ладью, подставляя под удар коня.

— Гм… И это что же, вся благодарность? — Маагр не спешил уходить.

Губар нахмурился. По роду профессии ему часто приходилось расставаться с деньгами, но он никогда не приходил от этого в восторг. Однако ссориться с Маагром не резон. У старика настоящая деловая хватка, но ему остро необходимы подъемные, чтобы цирк в самом ближайшем будущем начал приносить прибыль.

— Пятьсот золотых монет на один месяц, — буркнул он. — Без процентов. Скажи моему казначею, он выдаст.

Губар отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Маагр неопределенно хмыкнул и направился к выходу. Впрочем, старик был доволен — на большее он и не рассчитывал.