Ранее известная как Америка

8

Всякий раз, когда я мечтал покинуть Кранчтаун, я представлял себе, как мчусь на винтажном мотоцикле (таком, который работает на бензине и шумит, как гигант, подавившийся куриной косточкой), возможно, останавливаясь, чтобы обернуться и взглянуть на город, съежившийся до миниатюры позади меня. В самых смелых фантазиях я представлял себе, как полечу на одном из частных самолетов, которые один или два раза в год приземлялись на обломках старого аэропорта, чтобы заправиться топливом, прежде чем отправиться обратно в города, где летающие аппараты были обычным делом.

Я не думал, что буду зажат между двумя предусмотрительно пристегнувшимися, хмурыми типами из КС на заднем сиденье двадцатилетнего автопривода, молясь, чтобы меня не забрызгало козлиной рвотой.

– Ужасная смерть. – Глаза козла сузились до щелочек, и я почувствовал, как сквозь шерсть бьется его сердце. – Похоронен в куче расплавленного металла. Раздавлен шинами восемнадцатиколесного грузовика. Раздроблен и перемолот, расшиблен в лепешку…

Каждый раз, когда он дергался, он был в дюйме от того, чтобы врезать мне по яйцам.

– Мы не умрем, – сказал я. Я даже склонялся к тому, чтобы напоминать козлу, как он тем же утром скулил о зеленых пастбищах, но не особенно хотелось навевать ему мысль о смерти.

Вместо этого я наплел ему историю, подсказанную президентом Бернхемом: что мы якобы возвращаем его Коуэллу для наблюдения в рамках важного обмена заключенными между НДС и Федеральной Корпорацией. Хотя он не был в восторге от возвращения на военную базу «Лагуна-Хонда» в Сан-Франциско, ему, казалось, нравилась идея быть ключом к какому-то договору дипломатических кругов.

– «Пытки, которые человечество придумывает для своего увеселения, – ноздри козла задрожали, – определенно, сделают дьявола безработным!» – Он приоткрыл один желтый глаз, чтобы посмотреть на меня. – Это строчка из шестой главы моих мемуаров.

Писатель. Господи. Интересно, откуда он взял все эти нейроны?

Мы прошли через реку там, где она поворачивала на север, по старому бетонному подвесному мосту. Он был расписан граффити, которые оставили после себя как сторонники, так и противники объединения. «ВМЕСТЕ МЫ ВЫСТОИМ, ПОРОЗНЬ – ПАДЕМ». «СВОБОДНАЯ АРИЗОНА. СОЖЖЕМ ТУТ ВСЕ ДО ОСНОВАНИЯ». «БЕРНХЕМА ДОЛОЙ». Еще через милю операционная система провозгласила о нашем прибытии на Международный Вокзал Кранч™ имени Дэви Стивенса Натта[41]. Горизонт за ним был затемнен неясным силуэтом агрофирмы, где размещался фирменный элеватор и обученные бригады охраны днем и ночью следили, чтобы никакие местные жители не приходили воровать со складов.

Сквозь пелену смога я едва мог различить громаду города на востоке.

Так далеко от дома я еще не забирался.

Как только распахнулись двери, двое агентов Кадровой службы выскочили из авто, и козел прыгнул за ними, всего на дюйм промахнувшись мимо моего левого яйца. Когда я попытался хоть как-то привести ноги в чувство, могу поклясться, коврик завопил. «Быть может, – подумал я, – авто было оборудовано сенсорной тканью». Я поспешил выйти из машины тихо и быстро, прежде, чем она начнет жаловаться на вонь скотного двора, которую мы оставили после себя.

– Скоро дневной поезд. – Громилы из КС даже словом не обмолвились в мой адрес с тех самых пор, как пришли вытолкать меня из офиса Бернхема, к тому же даже не улыбнулись. Но у них все же были тупые бейджики с именами, которые висели под голограммами, и этого вот звали Роджером. Из его ноздрей росла целая пихта волос, которая заметно спускалась к верхней губе (он даже не вынимал изо рта испаритель, когда говорил, а просто сдвигал его к уголку и говорил в обход него).

– Мы опаздываем. – У второго головореза из КС, Биффа, голова имела форму бетонного блока; у него была очень короткая шея, а пояс был обвязан таким количеством оружия, что он выглядел совсем как Воин 8-го уровня из моего любимого симулятора «Мир в огне: апокалипсис» – полуавтоматические винтовки, разрывные снаряды, револьверы на ремне. – Залезаем и поехали.

У меня была тысяча вопросов. Как нам перебраться через границу с Техасом, одну из самых труднопроходимых на континенте? Как нам избежать Денверских картелей, не умерев при этом в Пыльном Котле? Если я был никем и это стало моим прикрытием, разве присутствие личной охраны не выдаст меня с головой? Но я бы не стал спрашивать, ни за что на свете. Для крыс из КС не было ничего более возбуждающего, чем крошка, у которой возник тот или иной вопрос, и я не собирался давать ни одному из них повода выплеснуть свои знания на мне.

Мы поспешили к конечной станции, когда подошел скоростной поезд, бесшумно парящий над рельсами; он напомнил надутый презерватив, плывущий по волнам воздуха. И тут мне показалось, что справа мелькнуло что-то серебряное, но, обернувшись, я ничего не увидел. Тем не менее я мог поклясться, что что-то (или кто-то) там было и наблюдало за мной.

– Ты что, в штаны наложил? – Бифф придержал для меня дверь. Этот парень, похоже, знает свое дело.

– Уже иду. – Я в последний раз взглянул на свой родной город – месиво химического цвета, нагромождение каморок-квартир, литейные заводы, извергающие пепел в воздух над кладбищенскими участками, на одном из которых, под шестифутовым слоем ядовитой грязи, были погребены останки моей мамы, – и почувствовал сильную боль в горле. Я не мог избавиться от ощущения, что никогда не вернусь в Кранч 407. Я никогда уже не прогуляюсь по красным от пыли улицам, где гулял с мамой, когда был маленьким, и никогда не пополню запасы «Радужных слаcтей» в фирменном магазине. Больше никогда не увижу, как Саанви хвастается своими победами в фэнтезийном футболе. И уже никогда не буду сидеть с Джаредом, слушая, как он болтает об успехах в разработке новой продукции и выходе нового фильма «Тодд-X, чемпион из Кадровой службы».

Я не был тупицей – по крайней мере, я был не большим тупицей, чем заурядный слизняк, – и знал, что Кранч 407 был кучей дерьма. Я знал, что я нищеброд. Я знал, что был создан смазывать колеса в машине, которая работает, чтобы приносить бабло богатым кексам. Несмотря на Корпоративное движение гордости и песни о колониальном мире, несмотря на рекламные песенки и бесплатный Даймас с каждой покупкой в фирменном магазине, несмотря на вездесущие улыбки и голограммы, которые дудели в уши, что в Кранч 407 все было только лучшим, я все это знал.

И все же это место было моим домом. И в мире, бредущем к финишу, это многое значило.

Пришлось немного попререкаться, чтобы выяснить надлежащий тариф для козла: продавец билетов был роботом древней модели, которому грозила опасность перегрева всякий раз, когда он обрабатывал запрос. После недолгих переговоров мы согласились, что козел будет считаться за четверть человека, как и один из Раамов, который путешествовал по тому же маршруту[42]. К счастью, президент Бернхем подкинул мне толстую пачку кранчбаксов, немного долларов свободы, манны и золотых фишек Невады, валюты, которой я раньше даже в глаза не видел, потому как в Федеральной Корпорации она была под запретом.

И, разумеется, эта зверюга даже не сказала «спасибо».

Скоростной поезд снаружи был красив в своем блеске гибридных металлов и армированного полиэфирного пластика. Внутри же пахло старым табаком и мочой. К тому времени, как мы сели, большинство пассажирских вагонов были забиты поденщиками и представителями агрофирм, которые тащили ящики с яблоками из пробирки и спорами свинины. Но Биффу и Роджеру удалось найти для нас купе, занятое лишь стариком, с рожей, как у реанимированного трупа.

– Это что, настоящее животное? – спросил он шепотом. Его зрачки были электрическими, а паршивый внешний вид выдавал даймомана. – Настоящее живое животное?

– К сожалению, – сказал я,

Ноздри старика задрожали, как будто он уже чувствовал запах козла, разделанного и обжаренного на сковородке.

– Я помню вкус настоящих животных.

– Этого козла есть нельзя, – сказал я. – Он слишком старый. Одни жилы да кости.

Козел бросил на меня косой взгляд, но ничего не сказал, и, к счастью, после этого старик оставил нас в покое.

Мы нашли ряд свободных мест. Поезд сдвинулся с места, плавно, точно смазанная пуля в дуле пистолета. Я достал мармеладки со вкусом свежака, которые купил в торговом автомате на вокзале. Я никогда не был большим любителем конопли по сравнению со всеми, кого знал: Джаред парил каждое утро, и даже Аннали любила брать свежак с ароматом черники на обеденные перерывы, но так как я пробирался на вражескую территорию, чтобы доставить мозговые клетки спящему агенту Кранч, в надежде, что мы сможем предотвратить глобальный апокалипсис, спасти мир от зомби, контролируемых силой мысли, я подумал, что сейчас самое подходящее время, чтобы кайфануть.

Вскоре мы оказались прямо на территории агрофирмы, где печатались с помощью инструкций набора данных или прорастали из заготовленных стволовых клеток продукты питания от Кранч Юнайтед©. Удивительно, сколько здесь было фирм, каждая из которых размещалась на своем собственном участке асфальта, отделенная высокими заборами и станциями сбора и очистки воды. Я попытался представить, как могла выглядеть колония два столетия назад, когда она еще называлась «Арканзас», как тогда мог выглядеть континент для поселенцев, привлеченных на запад обещаниями золота в горах прежней Калифорнии (до того, как Калифорния раскололась и поток разработчиков, техников и захватчиков земель начал наступать на Вашингтон и Орегон, чтобы восполнить потерянную береговую линию).

Но не смог. Это было похоже на попытку представить себе живую корову, просто взглянув на котлету из гамбургера[43].

Спустя какое-то время я надел визор. Секретарша Бернхема, верная своему слову, возвратила его мне, и ремешок отчасти даже сохранил ее запах. Я почувствовал себя более умиротворенным, как только высветились все мои каналы: поток обновлений и чатов, тегов и лайков, видео и риффов; я медленно отключился от реального мира, слой за слоем обращая его в ничто. Но подключение к порталу постоянно обрубалось: Община, мое обычное прибежище в виртуальной реальности, схлопнулась в 2-D, и довольно скоро графика стала прерываться кодами ошибок.

Я свайпнул сообщение Джареду и Аннали, так как у меня не было времени попрощаться. Сотрудники Кадровой службы снабдили меня рюкзаком, набитым валютой, поддельным паспортом и несколькими сменами одежды, а затем отвели обратно к моей каморке-квартире, заполняя ее дымом электронных сигарет, пока я собирал те немногие вещи, которыми владел; все они были выданы компанией – мой Набор для бритья Кранч™, несколько пар трусов от «Skivs», Памятный значок Кранч™, который мама получила на свой двадцатый год работы в компании, и ленту для волос, которую Аннали однажды потеряла между подушек моего дивана. В последнюю секунду я взял «Путеводитель афериста по Территориям Экс-США», одну из тех книг, которые для меня отыскал Билли Лу, хотя из-за всех этих крючковатых букв на страницах я никогда не мог одолеть больше одного осмысленного предложения. Тем не менее я хотел запомнить Билли Лу прежним, а не таким, каким видел его там, на мостике, когда наркотик сочился сквозь его глазные яблоки.

Я встретился с Рамми лишь на мгновение, у входа в фирменный магазин, и когда рассказал ей свою историю для прикрытия (про несколько выходных на курорте компании в Идеальном лесу™[44]), у меня возникло странное чувство, будто она знала, что я лгу.

Может, и так. Она очень усердно училась.

Когда мы приблизились к границе БХИ Тех, я увидел в небе темные силуэты, кружащие, подобно настоящим птицам, и вспомнил, как, когда был маленьким, стоял с мамой и наблюдал за беспилотниками, с жужжанием летя вниз по Пригорку и сбрасывая завернутые купоны с нашими бонусами. Но Федеральная Корпорация сократила их использование до минимума после скандала с хакерской атакой, и прошло много лет с тех пор, как я видел столько дронов сразу[45].

Граница оказалась всего лишь забором из сетки-рабицы, примечательной знаками «Частная собственность» и громилами из частной охраны[46], которые превратились в пятно, когда поезд ускорился. Мы преодолели ее в одно мгновение. Вот так я впервые оказался за пределами страны.

Но земля на западной стороне границы была очень похожа на землю на восточной стороне, за исключением все новых и новых следов разрушений, которые открывались взору, по мере того как мы продвигались дальше: превращенные в развалины города, пострадавшие от землетрясений, выбитые ураганами окна, разрушенные нефтяные заводы, крадущиеся вдалеке в попытке не выглядеть виноватыми. Лишь недавно заделанные после торнадо стены указывали на то, что у этой собственности еще были живые арендаторы, сотрудники фирмы Блайта, оказывающей финансовые услуги, или же просто отчаявшиеся работяги, которые арендовали захудалые лачуги у семейного фонда.

Даже город Лилиан[47], наша первая остановка в пути, очень походил на Кранч 407: трущобы, притулившиеся друг к другу, а за ними сеть уродливых очистных сооружений, водонапорных башен и центров переработки мусора. Пассажиры садились, пассажиры сходили. Груз был выгружен. Козел задрожал и побежал срать на улице, предварительно прожужжав нам уши о том, какое это свинство делать туалеты в помещениях[48].

Со своего места я следил, как он носился вокруг платформы, поглощал старые обертки от «Синглс™» и привлекал взгляды почти всех вокруг. Было странно думать, что то же самое животное, которое употребляло в пищу синтетический пластик и горсти битого стекла, было носителем одного из самых сложно устроенных мозгов на континенте (ну, по крайней мере, носителем его части).

Вскоре веселый автоматизированный голос стал напевать, что мы покинем станцию через три минуты. Козел по-прежнему сидел на корточках рядом с двухмерным рекламным щитом; изначальный текст на нем выцвел, теперь он был обклеен множеством знаков частной собственности.

Я встал, чтобы поторопить его. Бифф не сдвинулся с места, когда я обходил гору его коленей, но Роджер и вся его носовая поросль последовали за мной в проход.

– У меня приказ, – это все, что он сказал, когда я на него взглянул.

Я как раз проходил мимо туалета, когда услышал приглушенный крик из соседнего купе. Я обернулся, но не смог ни черта разглядеть за грязными дверями, которые разделяли купе. Секунду спустя по проходу пронеслись два охранника, едва не сбив меня с ног.

Бифф встал, взвалив на плечо свой автомат Калашникова. Роджер прикрыл меня собой. Резкий механический гудок, похожий на жужжание гигантского комара[49], вздыбил все волосы на моей шее. Двери открылись со свистом, и через них, маршируя, прошла группа транзитных служащих: сначала краснолицый инженер-человек, затем два робота защиттеха, сжимавшие между собой невысокого испуганного дроида старой модели.

И не просто дроида. Рамми. Мою Рамми. Половину из моих двух с половиной друзей.

Я бы узнал внешний вид ее схем где угодно.

– Поезд отходит от Лилиана через две минуты, – произнес нежный женский голос, принадлежавший поезду.

– Рамми! – Я двинулся к ней, но тип с носовой порослью остановил меня.

– Траки, ты должен diles que me dijan ir[50]. – Даже для того, кто был оснащен экранами, печатными платами и детекторами движения, она выглядела ужасно. На ее интерфейсе загорелось около ста системных ошибок одновременно. В панике она продолжала переключаться между языковыми предпочтениями. – Скажи им, je n’ai rien fait du mol[51].

– Да заткнись ты. – Инженер повернулся к ней. – Еще раз кашлянешь, и я сотру тебе память.

Я никогда в жизни не слышал, чтобы такими словами бросались так буднично, и вдруг пришел в ярость[52].

– Эй. Не разговаривай с ней так.

Он враждебно посмотрел на меня.

– Я буду говорить с этой железякой так, как захочу.

– Одна минута до отправления, – объявил нежный женский голос, принадлежавший поезду.

– У тебя что, какой-то глюк? – спросил его я. – Забыл выпить «Витамед™» этим утром?

У инженера было крапчатое лицо человека, пристрастившегося к самопальному алкоголю. – Мой глюк, – ответил он, – состоит в том, что это ведро с нулями и единицами еле тащится, с тех пор как мы покинули землю компании. Мой глюк заключается в том, что у этой железяки нет билета, нет бейджа и нет разрешения на то, чтобы находиться на этом поезде. – Инженер, очевидно, сходил с ума, видя, как ее лапали боты, чей совокупный IQ был не больше, чем у шнурков от ботинок. – Я бы сам тебя стер, если бы мог.

– Скажи это еще раз, ты, жирная куча дерьма, и я вытру пол твоим языком. – Никогда в жизни я не был так зол. Мой кулак налился яростью. Мне казалось, что я отправился в один из тех дней, когда в городе стояла красная дымка; словно мерцание горячей пыли осветило все мое тело. Я никогда никого не бил, кроме как в игре «Мир в огне: апокалипсис» и однажды в реале, когда Джаред настаивал, что хочет узнать, на что это похоже. Но потом я попытался успокоиться и ударить пониже, подальше от его челюсти, и все же я был готов выбить зубы этого парня через нос.

Но Роджер снова оттолкнул меня назад.

– Не лезь в это, – прорычал он, все еще стиснув зубы вокруг своей дурацкой трубки. – Это просто печатная плата.

И вместо инженера я ударил Роджера.

Я ударил его прямо по носу, над шелковистым кустом волос в носу, наконец-то выбив испаритель у него изо рта. Сразу же пошла кровь, много крови. Я ударил его снова, даже не собираясь этого делать, – словно гнев управлял моим кулаком, а не наоборот.

Он отшатнулся назад, врезавшись в инженера, и они вместе повалились в запутанное сплетение своих тел. Инженер выкрикивал ругательства из половины стран континента, остальные пассажиры распластались между сиденьями, а Бифф держался на ногах, хватаясь за пистолеты, как будто хотел застрелить меня, но знал, что не может.

В суматохе роботы защиттеха застыли там, где стояли, и как только они ослабили хватку, Рамми вырвалась на свободу. Ее линзы сверкали отчаянными вспышками фиолетового и синего.

Потом она побежала. Она пронеслась сквозь них, и на дикую секунду, когда Рамми приблизилась, я подумал, что она отшвырнет прочь и меня. Холодная рука сжала мое запястье, и я едва не свалился с ног, когда Рамми потащила меня к двери.

– Что ты делаешь? – Вот тогда я понял, почему некоторые люди так боятся андроидов: в ней было четыреста фунтов экзоскелета из гибкой стали и сплавов, и она совсем нахер взбесилась.

– Тридцать секунд, – весело объявил поезд.

Инженер снова встал на ноги.

– Взять их!

Я повернулся и смог разглядеть, как напряглись вены на его лице; казалось, что каждая из них злилась по отдельности.

– Я хочу, чтобы вы стерли память этой железяке! Я хочу видеть, как горит ее жесткий диск! Я хочу посмотреть, как у этой суки обнулятся все данные!

Бифф бросился через сиденья, пытаясь найти кратчайший путь ко мне. Роджер по-прежнему прижимал ладонь к лицу и кричал что-то, что звучало как «отличная форма для кексов». Я пытался подать им знак, пытался извиниться, сказать: «Это не моя вина, и мы ведь все еще команда, верно, ребята?» – но Рамми дернула меня так сильно, что я едва не потерял равновесие. Двери поезда еще были открыты, и я увидел платформу; по ней сновали первые вечерние тени, и стоящий там козел моргал, глядя на нас с такой растерянностью, на какую способны только козлы.

– До отправления поезда пять секунд, – пропищал автоматический проводник. – Пожалуйста, займите свои места и убедитесь, что ваш багаж помещен в грузовые вагоны или на верхние полки.

– Схватите эту чертову железку-недочеловека! – было последнее, что я расслышал.

И тогда Рамми прыгнула.

Она едва не оторвала мне руку. Я был в воздухе и кувыркался вслед за ней, а как только наши тени достигли платформы и нырнули в укрытие, козел издал пронзительный крик ужаса. Мы ударились о бетон в тот же миг, как поезд издал последний звонок и свист.

Наконец Рамми отпустила меня. Я дважды перевернулся, содрав на себе лоскут кожи. Я сел как раз вовремя, чтобы увидеть Биффа, Роджера и инженера, толпящихся у закрытых дверей, покрывая стекло влажным налетом CO₂, прежде чем поезд бесшумно скользнул со станции и исчез из поля зрения.

9

– Ты что, совсем слетела с катушек? – Едва встав на ноги, я повернулся к Рамми. Мой локоть кровоточил, а визор слетел с головы. – Ты заразилась вирусом? Кто-то закодировал ошибку в твоем программном обеспечении? Ты хоть представляешь, что ты наделала?

Рамми была ростом в три четверти и доходила мне только до груди, но это не помешало мне на нее наорать. Я был так зол, что врезал бы ей прямо по интерфейсу, вот только мои суставы уже болели, и, андроид она или нет, я бы никогда не ударил девушку.

– Ты злишься, – медленно сказала она. – Я поняла это по громкости твоего голоса и положению бровей.

– Господи, да что ты, блядь, выдумываешь! – Я пнул пустую банку из-под Натурального сока™ и чуть не потерял равновесие.

– Эй, – возмутился козел, – я же это ел.

– Мне жаль, Траки. Но ты мне солгал. – Рамми повернула голову на своей шее и как-то странно ею затрясла. – Ты сказал мне, что собираешься на один из курортов Корпорации. Но перед этим я случайно услышала, как два представителя Кадровой службы обсуждали, сколько времени потребуется, чтобы добраться до Сан-Франциско. Я пытаюсь получить временную визу в НЕУМЕХУ ровно две тысячи сорок два дня. Логичным решением для меня стало последовать за тобой.

– Довожу до твоего сведения, – сказал я. – Этот поезд был моим транспортом. Эти тупые качки были моим билетом. Теперь ни в какой Сан-Франциско я не попаду.

– Я не хотела доставлять тебе неприятности, – сказала Рамми. Она захлопала глазами. – Настоящие друзья© с севера больше не принимают искусственных людей. Независимые территории не выдадут документы, пока я не удостоверю свою личность, но я смогу удостоверить личность только в том случае, если доберусь до Независимых территорий. И все же Кранч Юнайтед не станет выдавать никаких разрешений на поездки во вражеские страны.

– Ладно, ладно.

Но Рамми продолжала ныть.

– А потом ты стал кричать, и другой Хомо сапиенс тоже закричал, и ты стал бледного цвета, и твои потовые железы начали выделять… – Языковое программное обеспечение Рамми сбоило всякий раз, когда она была расстроена, как и у большинства старых моделей андроидов. Некоторые люди хвастались этим как доказательством того, что андроиды не были по-настоящему разумными, что они только обезьянничали. Другие люди считали, что проблема заключается только в школьном обучении, что подключение к интрасети – это не то же самое, что иметь родителей и хорошее голографическое образование. – Из всех проявлений чувств людьми страх кажется мне самым легким. У меня не было проблем со страхом ни в одном из практических тестов. Логично было предположить, что мы в опасности и лучше бы нам затеряться.

– Я не испугался, – сказал я ей. – Я был зол. Тебе нужно прилежнее учиться.

Но теперь мой гнев улетучился. Голова болела, мандраж проходил, и мне нужно было подумать. Я жаждал играть роль пастуха для мозговых клеток Рафиковой примерно так же сильно, как горел желанием пить рециркулированную мочу из Пыльного Котла, но у меня не было особого выбора. Когда некто вроде президента Бернхема указывал вам, что делать, вы это делали.

Таков был закон Вселенной. Богатые кексы придумывали правила. Крошки повиновались.

Козел выплюнул маленький кусочек металла.

– Сотрудники Кадровой службы будут ждать вас в БХИ Плаза, – сказал он. – Представь, какое наказание тебя ждет, если они тебя потеряют. Нам нужно просто разбить тут лагерь, чтобы переночевать. Мы можем успеть на завтрашний поезд.

Он была прав. Роджер взбесится, что я надавал ему по морде, но это не имело значения. Он был в штате компании, как и я. Он сделает то, что прикажет компания.

– Пойдем, – сказал я. – Мы должны найти место для ночлега. – Мой смартбраслет завибрировал, и я невольно отметил, что уже семь часов. Солнце садилось. Если бы в БХИ Тех были умные технологии, то большинство огней погасло бы вместе с ним.

Платформа быстро опустела, и в тишине раздавались наши шаги. Жильцы Блайта, должно быть, спешили домой на комендантский час. По крайней мере, станцию не патрулировала его армия (я еще не отрепетировал свою историю для прикрытия, у козла не было никаких бирок, а беглый осмотр серийного номера Рамми показал бы, что она была сбежавшей рабочей-мигранткой из Кранч 407).

Древние указатели обозначали путь к линиям пригородного сообщения, которых не было уже полвека. Небо, затянутое своей особой химической дымкой, приобрело новый цвет: смесь яркого пурпура, электрически обжигающего розового и зеленых штормовых туч. Это была теплая ночь, слава сатане. Два года назад, в мае, БХИ Тех покрылся льдом во время взрыва арктического холода, который парализовал центры переработки и очистные сооружения и наполнил весь Кранч 407 более чем в трехстах милях отсюда ароматом охлажденного дерьма. Джаред рассказывал мне: было так холодно, что моча застывала прежде, чем достигала земли, а это один из тех фактов, которыми Джаред всегда желал поделиться, хоть я и указывал ему на то, что ни один тупица не был настолько туп, чтобы мочиться на улице в такой мороз.

Мы укрылись в темноте подземного перехода, который проходил под железнодорожными путями, где наш шепот отражался от стен гулким эхом. Хотя подземные толчки, подарившие Оклахоме в середине столетия прозвище Ямоклахома, успокоились с тех пор, как Блайт закрыл последнюю скважину для гидроразрыва пласта, я все еще чувствовал, что земля дрожит, точно опасное урчание больного гриппом желудка.

Мы перекусили несвежей едой из торгового автомата с Готовыми обедами™ – козел съел свою «Вермишель Фикс™» в сыром виде, упакованную по коду продукта, а Рамми рассказала нам, как сбежала из Кранч 407, проскользнув под родстер и зацепившись за его шасси (это объясняло стон, который я услышал, когда ударил ногой по полу; уже хорошо, потому как последнее, что нам было нужно, это говорящие ковры).

– Ты ведь понимаешь, что тебе придется вернуться? – Я чувствовал себя ужасно, когда говорил это, но таков уж мир, в котором мы живем. Почти вся объективная реальность имела тошнотворный привкус. – Как только мы встретимся с телохранителями, тебя отправят обратно в ящике для транспортировки.

– Но ты же этого не допустишь, Траки. – Динамики Рамми начали потрескивать. – Ты должен мне помочь.

– Я ничего тебе не должен, – ответил я. И чего все решили, что я какой-то герой? Лишь потому, что спрятался от взрыва в Производственном отеле № 22, сохранив клетки своей кожи невредимыми?

– У тебя хватило ума попытаться сбежать.

– Я думаю, это было очень храбро с твоей стороны, – сказал Рамми козел с полным ртом старого алюминия.

– О, конечно, – сказал я, прежде чем Рамми начала заискивать перед ним. – Если так говорит ходячий мусоросборник.

Глаза козла светились желтым в полумраке.

– Я не ем мусор, – сказал он чопорно. – Люди переводят пищу почем зря. И чтобы ты знал, у меня есть имя.

– Конечно есть.

– Я Барнаби, – сказал он, хотя я и не спрашивал. – И я буду благодарен, если ты будешь называть меня по имени. – Когда я закатил глаза, он продолжил: – Ты хоть представляешь, каково мне было? Ты хоть представляешь, с какими трудностями я столкнулся? Что мне пришлось пережить? Очень трудно быть не то человеком, не то козлом, не будучи одновременно ни тем, ни другим.

– Поведай нам свою историю, Барнаби, – сказала Рамми. Я бросил на нее быстрый взгляд, но, похоже, она еще не дошла до урока из той главы. А может, и дошла и поэтому проигнорировала меня. – Пожалуйста.

Козел тяжело вздохнул, словно это был вопрос, который он слышал каждый день. Он задергался, пытаясь устроиться поудобнее.

– Ну, если ты настаиваешь, – сказал он. – Полагаю, тогда имеет смысл начать с моего рождения, которое мне не повезло запомнить.

Мое первое воспоминание (мое первое подлинное воспоминание) – прерывистый крик пульсометра и вкус хирургической перчатки, которую кто-то случайно оставил в моей клетке. Свои первые минуты бодрствования, осознания я провел в агонии страха, медленно поглощая пальцы, начиная с большого (по сей день я нахожу вкус латекса в равной мере успокаивающим и резко болезненным).

Когда была проведена операция, я был еще ребенком, и хотя я не имел понятия ни о днях рождения, ни даже о ходе времени до того момента, когда человеческая нервная ткань была интегрирована в мою собственную, позднее я выяснил, что мне было примерно десять месяцев от роду, когда меня привезли в операционную.

Понимаете, до этого момента времени просто не существовало. Я прожил вечность, и я прожил всего один день. Даже сейчас, когда вспоминаю тот бессловесный бульон, у меня возникает мысль о том мгновении, бесконечно погруженном в самое себя, содержащем все, что я когда-либо испытывал до него: запах свежескошенной травы, удовольствие от дремы на залитом солнцем клочке земли, нервное жужжание мух, стальной трейлер, который, громыхая, вез нас в неволю, – как будто все это случилось в одно мгновение.

В этом разница между сознанием и его отсутствием. Ты начинаешь умирать только тогда, когда начинаешь понимать.

Разумеется, даже первые месяцы после операции я жил в тумане растерянности и горя. Чем больше я понимал, тем более одиноким становился. Что это было за чудовищное место, полное ужасных металлических созданий, которые гудели, свистели и стучали всю ночь? Что это было за стадо в белых перчатках, в белых плащах, с их постоянным, назойливым бормотанием, с их произвольными дарами, с чередованием жестокости и магии?

Постепенно я разделил липкие нити причины и следствия, минут и часов, ночи и дня, утра и полудня. Постепенно мой ужас утих и сменился любопытством, настоятельным желанием – если не лингвистической способностью – узнать, что и кто, где и почему. Металлические создания, которые в течение месяца мучили меня своим жестким мехом и механическими зубами, постепенно подталкивали меня к ясному осознанию сути машин. Стадо двуногих зверей в белых плащах стало людьми. Начав придавать значение чувствам и предпочтениям каждого из них, я смог выделить из группы отдельных индивидуумов. Особенно мне запомнилась женщина по имени Ванда. Она подкармливала меня печеньем, а от ее рук всегда пахло лаком для ногтей, Лимонным пледж и табаком.

По иронии судьбы первым словом, которое я узнал и научился говорить, было «печенье»; я говорю «по иронии», потому что на самом деле страдаю от непереносимости глютена. К слову сказать, именно выявление источника моего желудочно-кишечного расстройства послужило поводом для первого языкового опыта. Рот и желудок находятся в гораздо более тесной связи, чем некоторые могут представить. Я неоднократно был вынужден прибегать к оскорблениям из-за подобного рода бешенства желудка, ведь люди, страдающие от газов, избавляются от них либо посредством кишок, либо прибегнув к помощи языка.

Это, пожалуй, единственная полезная вещь, которой меня научил отец. Он сделался калекой, когда я был еще очень юн, и так отвратителен ему был вид собственного тела, что он принимался жевать свои ноги, однако преуспел лишь в той мере, чтобы разорвать несколько нервных связей и превратить себя в инвалида. Вскоре после этого он до такой степени пристрастился к обезболивающим таблеткам, которые они подмешивали в его сухой корм, что мог выпрашивать дозу всю ночь напролет у любого, кто стал бы его слушать, или же имитировал новые травмы, чтобы получить средства для интенсивного устранения боли. Когда он покончил с собой, это во многих отношениях было милостью, вот почему я особо не сожалею об этом.

Полагаю, в каком-то смысле мое существование на базе было не таким уж плохим. Мы регулярно занимались в учебных центрах рядом с призывниками и солдатами-андроидами. Сельскохозяйственный отдел включал в себя акры облученных цитрусовых рощ, где группы помощников Коуэлла прогуливались по урановым садам, обсуждая влияние бактериальной инфекции на нейродегенеративные расстройства, а снайперы в оштукатуренных орудийных башнях постреливали по дронам-шпионам. У нас не было недостатка в еде, и мне составляли компанию другие экспериментальные особи на разных стадиях восстановления, включая очень умную крысу. Ее размеры, однако, означали, что она постигла причинные отношения в объеме, достаточном лишь для того, чтобы чувствовать общую неудовлетворенность, которая, по большей части, находила выход в скульптурах, выполняемых крысой в стиле модерн из разнообразных подручных материалов.

Некоторые из моих двоюродных братьев и сестер также были выбраны для пересадки мозга. Многие из них получили человеческую нервную ткань в количестве, относительно небольшом, чтобы что-то изменить. Некоторые из них умерли во время операции, но одна коза, та, которую я звал Нэн, стала для меня источником утешения. Примерно двадцать процентов ее мозговой массы было от Хомо сапиенса, и хотя она была милой, она была также трудолюбивой и крайне медлительной. У нее было ребяческое и, на мой взгляд, непостижимое увлечение устройством шнурков для ботинок. Она часто пугалась и нервничала; ее тревожила буква «В», и она не смогла выучить цифры после семи, то есть не могла даже ответить на вопрос «Который час?».

И в этом, в конечном счете, и состояла проблема тех долгих и одиноких лет: мне было скучно. Клетка – это клетка, и неважно, растет ли там хурма или нет. Все же, несмотря на относительно справедливое обращение со мной, я был заключенным, не больше и не меньше. Я жаждал увидеть мир за пределами ограды по периметру, исследовать далекий мерцающий центр Сан-Франциско, узнать на собственном опыте смысл слов, которые изучал, поглощая «океан», «свалка», «киноа», «электрическое одеяло», но охрана была повсюду.

Благодаря линии разлома Сан-Андреас у меня появился шанс. Ужасная ирония заключается в том, что дрожь земли, забравшая миллионы человеческих жизней, дала мне свободу; но мир, я полагаю, это игра с нулевой суммой. Если один человек – или животное – что-то получил, значит, кто-то другой этого лишился.

Когда наступил Первый большой трындец[53] (который, конечно, как мы узнали после Настоящего большого трындеца[54], а затем во время Буквально самого большого трындеца в истории[55] на самом деле был довольно скромным), база «Лагуна Хонда» разломилась надвое. Я имею в виду буквально: цунами унесло Нэн прочь в пену поганого океана всего в четырех футах от того места, где я стоял. Я пережил первые ударные волны (бушующий шторм длился почти восемнадцать часов) благодаря сочетанию удачи и изобретательности, укрывшись однажды под грудой собранных роботизированных конечностей, которые защитили меня от обломков, выброшенных на берег волнами.

Когда небо наконец прояснилось, я обнаружил, что большая часть бетонно-стального периметра размыта, цитрусовые рощи плодоносят под водой и почти треть персонала базы, которая погибла от волн или была раздавлена падающими обломками, вынесена на мелководье и стала набухать от трупных газов. Это оказалось особенно полезным, поскольку я смог соорудить импровизированный плот из распухших человеческих тел, чтобы переправиться через зону затопления. Да, это правда. Я сбежал на плавучем устройстве, собранном из трупов. Но не забывайте – люди тоже использовали меня и использовали ужасающим образом.

Внешний мир был не таким прекрасным (и в этом я охотно признаюсь), каким я себе его представлял. В течение нескольких дней гремели подземные толчки, и сторонники независимости вступали в яростные стычки с унионистами на улицах, грязных от дождевой воды и канализационных нечистот. Непрерывно полыхали пожары. Красное солнце всходило за завесой из пепла и дыма. Полицейские вступали в стычки с участниками беспорядков или же сами становились участниками беспорядков, а когда к веселью присоединилась Национальная гвардия, было уже слишком поздно, чтобы пытаться ими руководить, – к тому времени президент Бернхем уже покинул Белый дом. Мародеры растащили из магазинов все сколько-нибудь ценное, а продукты, и без того дорогие, найти стало просто невозможно.

Я сразу понял, в какой опасности оказался, после того как группа отчаянных сухоребрых детей преследовала меня почти две мили, намереваясь забить до смерти камнями. К счастью, они были слишком слабы, чтобы прицелиться, и мне удалось их обогнать, чтобы очутиться недалеко от прогнившего остова здания библиотеки, ветшающего на разрушенной главной улице Менло-Парка. Кому придет в голову искать что-нибудь ценное в библиотеке? Это было идеальное место, чтобы спрятаться. Сюда, вероятно, не заходили лет двадцать.

В целом, место было не самым плохим, чтобы провести там большую часть десятилетия. О да. Я пережил всю эпоху Первого независимого правительства Калифорнии, а затем катастрофические Гильдейские годы, и неожиданный путч у Настоящих друзей©, и слияние, которое объединило Вашингтон и Орегон, скрываясь между тяжелыми дубовыми полками давно заброшенной библиотеки. Для меня распад США – это Эмили Дикинсон и неясный вкус пластиковых переплетов. «За шоком боли некий Транс находит[56]…» Я всегда думал, что она, наверное, пыталась переваривать металлолом.

Но то было одиночество. Ах, какое то было одиночество. У меня была такая уйма времени, что я мог прочесть собрание сочинений Шекспира вслух разными голосами, притворяясь, что стою в театре. Это истинное наследие мозга, которым Альберт Коуэлл и его команда обученных фанатиков меня «наградили»: одиночество, преследовавшее меня, словно тень, со временем становилось лишь продолжительнее, мрачнее и глубже.

10

Мы легли спать. В тишине я представлял себе, что слышу призраков старых нефтяников и их большие машины, которые все еще бурят, скребут и выкачивают из земли ее недра. Я слишком часто побеждал в игре «Мир в огне», топя солдат в карстовых провалах, подобных тем, что погребли тысячи людей в Оклахоме, где земля стала рыхлой, как фингал. А потому у меня больше не было никакого желания думать об этом.

История Барнаби продолжала будить во мне дурные чувства: у него и так была паршивая жизнь, а тут еще я обрекаю его мозг на филейную разделку[57].

Во сне мне явился Билли Лу, израненный в кровь и покрытый швами, его глаза были криво посажены, а на груди и плечах чернели обгоревшие участки кожи. «Проблема в том, – сказал он, – что они не станут будить спящую собаку». Я уже понял, что он имел в виду, когда земля задрожала и старые скелеты животных принялись когтями выкапывать себя из могил.

Я проснулся от сигнала тревоги. Из трещин в потолке поднималась цементная пыль. Сначала я подумал, что проспал землетрясение. Но земля почти не дрожала, а пустые банки в подземном переходе привычно дребезжали.

Козел вскочил на ноги, в панике выпучив глаза.

– Что такое? Что случилось? – Он начал терять равновесие, ходил кругами, шатаясь, с окоченевшими ногами. – Что?

Слова с бульканьем застряли у него в горле. Все его тело будто прихватило, глаза закатились назад.

Потом он упал. На полсекунды мне показалось, что козел отбросил копыта и мне придется волочить труп до самого Тихого океана.

– Любопытно, – мягко сказала Рамми. – Я никогда не встречала козлов, падающих в обморок.

– Кого?

– Козлов в обмороке, – повторила Рамми. – Также известных как миотонические козлы: из-за состояния, называемого myotonia congenita, наиболее очевидным проявлением которого являются внезапные, резкие приступы…

Козел очухался и снова встал на копыта.

– Я в порядке! – задыхаясь, заявил он. – В порядке!

– Нам нужно выдвигаться, – сказал я. Подземный переход превратил пронзительный сигнал тревоги в отвратительный вопль, похожий на вой сотен тысяч даймоманов.

– Забавно, – сказала Рамми. – Частота сигнала тревоги почти идентична той, которую использует Кранч 407, чтобы предупредить город о проникновении нарушителей.

– Она идентична. – Я взвалил на плечи рюкзак. – И знаешь, что? Сейчас нарушители – это мы!

Мы выбрались на поверхность и обнаружили город Лилиан, невидимый за периметром огромных прожекторов, вглядывающихся в нашу сторону, подобно выпученным глазам. Луна висела высоко, сияя сквозь дымку зеленых облаков. Должно быть, было немного за полночь; мой пульс бился так быстро, что было трудно различить ритм моего смартбраслета.

Мы побежали. Козел наступал мне на пятки, продолжая бормотать: «Все хорошо, все хорошо, мы не умрем». Рамми вырывалась вперед, время от времени возвращаясь назад, подать знак – «чисто». Все это было похоже на «Мир в огне: апокалипсис», разве что было совсем не весело. Я все ждал, что нас вытащат из темноты люди Теннера Блайта, что раздастся резкий треск артиллерийского огня или же внезапная пуля пробьет мне ребра, вот только на этот раз поблизости не было менеджеров по здравоохранению, чтобы ее извлечь.

Как только мы добрались до конца платформы, тревога затихла. Металлические ворота открывали доступ к лестницам, которые вели вниз, к старому железнодорожному депо. Издалека ветшающие дома, старые предприятия и сгоревшие коробки заброшенных торговых центров походили на кожу старой цивилизации, прилипшую к воротнику нового города.

Козел миновал ворота, и я поспешил за ним. У Рамми было больше всего проблем. Она была стара, и прорезиненные суставы клинило. Но она все-таки справилась, мы вместе спустились по лестнице, и в наступившей тишине слышались звуки наших шагов.

Железнодорожное депо было забито старым хламом. Нам приходилось быть осторожными, чтобы не наступить на какой-нибудь шприц, и потому мы продвигались вперед медленно. Наконец, мы добрались до полосы тротуара, которая поворачивала на запад, и пошли уже по ней.

Тишина ничуть меня не успокаивала. Чем дальше мы удалялись от Лилиан, тем больше становилось не по себе. Если сигнализация сработала на нас, нас бы уже обнаружили. Но почему тогда не было преследования? Понять этого я не мог.

Разве что сирена сработала не из-за нас.

А это означало, что появится кто-то еще.

Время от времени в Кранч 407 штормовые ветры с запада сдували красную дымку, и дюжина ядовитых вихревых потоков загазованного воздуха сталкивалась определенным образом. Тогда мы могли увидеть, как сияют звезды над Пригорком. В такие ночи мы все устремлялись на крыши, рассаживаясь там так плотно, что достаточно было одному из нас пернуть, чтобы столкнуть другого вниз.

Моя мама не отличила бы созвездие от кенгуру, но это не мешало ей выдумывать что-то свое. Она изобрела имена для целой тучи звезд: «Лопата с дерьмом», «Тампон», «Ракета», «Купальня для шлюх», «Какашка и болт». Каким-то образом ее имена стали общеизвестны. Даже крошки, которые никогда ее не встречали, в ясные ночи выкрикивали, что с крыши 22-С видны «Какашка и болт».

Но здесь, в БХИ Тех, звезды были видны отчетливей, чем я когда-либо видел. Даже не задумываясь, я определил «Купальню для «шлюх», «Тампон» и все остальные созвездия, которым дала названия мама. Было странно осознавать, что те же самые звезды сияли там и до того, как на линии разлома произошли землетрясения и цунами смыло большую часть старой Калифорнии с побережья. До того, как Старый Нью-Йорк позеленел от мха и водорослей и поднимающиеся морские воды затопили Статую Свободы до самых ее сисек, а Нью-Йоркская Фондовая биржа превратилась в благодатную среду для обитания трехглазой рыбы и устриц, любивших полакомиться трупами. До того, как река Эксон-Миссисипи разом уничтожила сорок тысяч домов, когда прорвала дамбы. До того, как Техас открыл двери своего лагеря для заключенных и четыреста тысяч беженцев с побережья хлынули на север, чтобы испоганить свою жизнь в гниющем Временном лагере, некогда известном как Кентукки. До того, как взбунтовались дроиды, а Настоящие друзья© с севера закрыли свои границы для неграждан.

Подумать только, сколько всего изменилось для нас и как ничтожно мало – для неба.

Вскоре мы оставили Лилиан позади, и наступила тишина, если не считать нежного шипения шагов Рамми и ритмичного цоканья козлиных копыт по мостовой. Я не видел никаких следов пребывания бездомных, угонщиков и пройд, и никого из сотрудников знаменитой личной охраны Блайта, никаких патрулей из наемников или пятиэтажных пулеметных вышек.

Здесь не было ничего, кроме полей бизоновой травы, обширных грязных карстовых провалов; время от времени встречались дома, которые выглядели так, будто их унесло сюда торнадо (и, вероятно, так оно и было). Воздух вибрировал от пения насекомых. Комары размером с ноготь большого пальца продолжали жужжать с надеждой. Деревья хлопали нам своими зелеными ресницами. Это была такая зелень, какой я никогда раньше не видел, натуральная зелень, не окрашенная распылителем и не напечатанная из 3D-пластилина в яслях.

«То был не столько цвет, сколько осязание, – так однажды сказала мама, и в темноте мне послышалось тихое шипение ее электронной сигареты. – Словно держишь в руках что-то живое. Как тогда, когда я была беременна тобой и, прикладывая ладонь к животу, могла чувствовать, как бьется твое сердце».

Рамми обошла вокруг развалин старого дома, утопленного по самую крышу в корке старой грязи. Здесь карстовые провалы поглотили целые здания, машины, даже бензоколонку, не тронув лишь пару покрышек и резиновых насосов.

– Мы идем уже два часа, – сказала она. – Тебе не кажется, что нам стоит вернуться?

– А дальше что? – Вполне возможно, что Служба безопасности отключила сигнализацию, чтобы только усыпить нашу бдительность ложным чувством спокойствия. Сотрудники Кадровой службы в Кранч Юнайтед постоянно ловили нарушителей-захолустников. – Лилиан будет полон вооруженной охраны. Нам серьезно повезло, что нас еще никто не подстрелил.

– Но до БХИ Плаза сто шесть миль пути. Ты же не думаешь, что мы пойдем пешком…

– Сто шесть миль? – недовольно заблеял Барнаби. – У меня артрит в коленях. Тендинит копыт. У меня костные шпоры!

Его я проигнорировал.

– Я думаю о том, как остаться в живых, – сказал я Рамми.

– Но у нас больше шансов умереть в этом захолустье. Статистические данные это подтверждают…

– Шшшш… – Прежде чем Рамми успела излить на меня еще больше своей логики, я подал знак рукой, чтобы заставить ее замолчать. Рамми была в полудюйме от того, чтобы в меня врезаться, но датчики движения остановили ее на полпути.

– Что? – прошептал Барнаби. – Что такое?

– Голоса, – прошептал я в ответ. Я почуял что-то на ветру и вздрогнул. Это было похоже на воспоминание, но более материальное, съедобное… Там что-то горело…

Нет. Не горело. Лучше.

– Что такое? – спросила Рамми тихим голосом. Она казалась напуганной.

– Я не знаю. – Я жестом пригласил Рамми и Барнаби проследовать за мной к деревьям. В том мире, где все незнакомое, как правило, было благозвучным синонимом слова «смерть», стоило выяснить это наверняка. Но меня так тянуло к этому запаху, словно он вцепился мне в грудь.

В суглинках гниющих деревьев грибы устремили к небу свои шляпки размером с автомобильные колпаки. Пушистые жуки взбирались по опрокинутым дорожным указателям. Заплесневелый знак указывал путь к заправке, которой там не было уже лет шестьдесят.

Сквозь деревья я видел зарево бродяжьего костра. Когда ветер донес звуки смеха, я опустился на корточки.

– Оставайся здесь, – сказал я Барнаби. Я не мог рисковать, подвергая его опасности, учитывая тот груз нейронов, который он нес в себе. Этому он был рад повиноваться.

Теперь я двигался очень осторожно, стараясь не производить шума, избегая разбитого стекла, все еще скрывающегося среди листвы. У крутого склона разворачивалась сцена, позаимствованная прямо из доисторической эпохи: семь или восемь человек вокруг костра, бесформенные за завесой дыма.

Я с трудом мог в это поверить, но они готовили еду!

Готовили.

На настоящем огне.

Словно нас глючило и мы попали в прошлое.

Я услышал позади себя шаги и решил, что Рамми последовала за мной.

– Смотри, – прошептал я. – Похоже, они используют огонь, чтобы…

Прежде чем я успел закончить, кто-то схватил меня сзади. И я почувствовал, как холодное стальное острие ножа коснулось моего горла, а горячее дыхание обдало щеку.

– Не двигайся, Салли, – от мужчины, что сжимал меня, несло огненным виски и залежалым свежаком, – или я проткну тебя, как воздушный шарик.

11

Помню, когда я был ребенком, благодаря беженцам с границы Синопек-ТеМаРекс аффилиэйтед вирус С-1 пробрался на Пригорок; в течение нескольких недель мы дышали воздухом через антигазы или задерживали дыхание, когда проезжали мимо здания, отмеченного большим черным знаком «X». Я помню, как приезжали переписчики, корпоративные типы в черных костюмах и в длинных катафалках, как они загружали тела квартал за кварталом и отвозили их к мусоросжигательной установке.

И я помню, как мне было страшно, когда завывание на лестнице дало понять, что грипп добрался и до нашей маленькой многоэтажки. Утром мы с мамой стояли у окна и смотрели, как старую миссис Донахью загружают в кузов машины внизу. Кто-то упаковал ее в пластик, но тощие лодыжки все еще торчали, как и грязные тапочки, в которых она повсюду ходила. Один из них упал, когда переписчики пытались втиснуть ее рядом со «стопкой» трупов.

Мама заметила, что я чуть не разревелся, и обняла меня за плечи: «Мы все умрем, Траки, – сказала она. – И дело не в том, что мы умираем. А в том, сколько еще мы сможем прожить».

Должен признать, поскольку мой пульс бился в полусантиметре от кончика не слишком чистого ножа, я не был уверен, что смогу объяснить разницу.

– Бримстоун, адлилуйя, вечеринка только начинается. – Женщина, очень похожая на огромную линяющую гусеницу, выскочила из темноты, крепко держа Рамми. – У нас тут железный дровосек. Или это железная женщина?

– Самая стремная секс-кукла, которую я видел в своей жизни, если, конечно, это кукла. Я бы не стал ее трахать, даже будь у меня член Трэшера.

– Проверьте ее. Узнайте, как быстро она умеет опускаться на колени. Тогда и выясним, прошла ли она обучение. – Человек, который меня схватил, столкнул меня вниз с холма. – Ладно, начинай топать ногами, Салли.

Мы вышли из-за деревьев и наполовину спустились по крутой насыпи. Подле костра расположилась одна из самых уродливых дорожных банд, что я видел. Без сомнения, они были демонами Армии Дьявола: двое мужчин имели клеймо дьявола, 6-6-6 значилось прямо на их рожах.

Я молился, чтобы Барнаби убежал в безопасное место. Может быть, он даже побежит за помощью.

Но нет. Он был слишком труслив. Кроме того, просить помощи было не у кого.

Демоны Армии Дьявола заставили нас с Рамми опуститься в грязь рядом с другим пленником, большего человека я в жизни не видел. Его плечи были в два раза шире, чем у нормального мужчины, а бицепс – как оба моих бедра, вместе взятые. Он поднял на меня глаза, но лучше бы он этого не делал. Они были пусты, словно из них вырезали в фотошопе весь свет. Толстый уродливый шрам, розовый, как червь, протянулся между бровями до самой макушки.

Соломенный человек. Неудивительно, что он выглядел таким беспомощным. Из него буквально выбили желание сопротивляться.

– Вы только поглядите, от гостей сегодня прям отбоя нет, – негромко прозвучал голос, голос, что походил на первый тихий стук пыли, брошенной в окна ураганом в двадцати милях поодаль.

– Что мы говорим, когда Дьявол помогает нам?

– Отдай дьяволу то, что ему причитается. – Армия дьявола произнесла это хором, словно кучка татуированных, самоуверенных, мерзких школьников.

– Отдай Дьяволу то, что ему причитается, – озвучил он и шагнул в огонь.

Его лицо было покрыто шрамами и ожогами. На месте, где должен был находиться правый глаз, не было ничего, лишь пустая ямка, гладкая глазная впадина. Его левая щека, обожженная до омертвения, была грубо заделана жестью и листовым металлом.

На нем была замусоленная одежда из кожи и пояс, настолько увешанный оружием, что, по сравнению с этим, арсенал Биффа казался скудным. Я насчитал полдюжины ножей, по крайней мере, два пистолета, кастет и дубинку, томагавк, даже чертов шамшир. Я уже подумывал о том, чтобы попытаться сбежать, но знал, что едва успею подняться на ноги, как он повесит мою голову рядом с пряжкой своего ремня.

– Добро пожаловать в Ад, солдаты. – Он не сводил с меня глаз. – Меня зовут Зеб, и я возглавляю эту банду. – Улыбка подчеркивала шрамы на его лице. – Посмотрим, что тут у нас. Неплохой улов для жалкого клочка старого Оки посреди ночи. Это целых два новых тела на продажу плюс кодовая ошибка.

Моя душа ушла в пятки. Я не думал, что может быть что-то хуже, чем Армия Дьявола, а оказалось, они были еще и сборщиками тел. Чем больше гнилобрюхов они отправляли на кладбищенские заводы[58], тем больше зелени срубали. Не в первый раз я задавался вопросом, как люди на Острове Флорида[59] могут спокойно жить, зная, что все их освещение работает от постоянного потока мертвых тел.

– Тот, что крупный, сойдет и за двух, – сказал другой демон. Он был наполовину биоником из северных армий Федеральной Корпорации – видимо, дезертиром.

– Держу пари, на пердеже из его ягодиц можно проехать на грузовике добрую четверть мили. Когда ему разрежут брюхо, то добудут из его вонищи топлива, как из троих обычных мертвяков. – И он швырнул комок старых жвачек прямо в лысую голову мужчины. Кулак ударился о его макушку и сполз к левому уху, прежде чем упасть. Тем не менее здоровяк не отреагировал.

– Что ж. Ну ладно. Пора поиграть в пинбол, да? – Зеб был похож на человека перед большой тарелкой Мясных отбивных Кранч™. Жаль, что мы и были этими отбивными. Он снял длинный узкий нож с пояса. – Кто хочет быть первым? Дикарь или ребенок?

– Подожди, – сказал я. У меня пересохло во рту. Заговорить было так же нелегко, как попробовать выплюнуть изо рта носок. – Подожди секунду. Убить меня было бы крайне плохой идеей.

– Я так не думаю, – ответил он.

– Я говорю правду, – сказал я. – Послушайте, я из Федеральной Корпорации. Мой отец – большая шишка там, у нас. Он отвалит кучу бабла, чтобы я вернулся целым и невредимым.

– Хорошая попытка, крошка, – сказал Зеб. – Ты думаешь, я не смогу распознать ничтожество, когда его встречу? – Когда он наклонился поближе, его ноздри раздувались, вздымаясь туда и обратно, размахивали густыми волосами. – У отчаяния есть запах, Сьюзи Q. Ты воняешь.

– А еще он пахнет как девственник, – сказала женщина, похожая на личинку-переростка, и все остальные засмеялись. Это тревожило меня даже больше, чем мысль о том, что метан из моего кишечника будет запитывать чей-то фен.

– Хорошо, ладно, – сказал я. – Ты прав. Я крошка. Я никто. Но я занимаюсь государственными делами президента Бернхема.

От этого Дьяволы засмеялись еще громче. Это была сверхсекретная информация, и я выдавил ее из себя, как нервную отрыжку. Но и президенту Бернхему стоило хорошенько подумать, прежде чем давать мне эту работу.

– Президент кто? – переспросил Зеб. – Не знаю никого с таким именем. – Он устроил настоящее представление, обратившись к остальной части своей банды: – Вы когда-нибудь слыхали про президента Бернхема?

Татуированные подхалимы все как один начали драть глотки: «Нет, нет… Мы никогда о таком не слышали… Похоже на настоящую отмазку… Похоже, парнишка пытается тебя одурачить…»

Только тогда я по-настоящему понял, как далеко нахожусь от дома. Здесь, во вседозволенности континентального захолустья, президент Бернхем не имел никакого значения, и законы Кранч, Юнайтед значили не больше, чем дресс-код значил для бездомной кошки.

Зеб повернулся ко мне. Свет костра поймал его единственный здоровый глаз и зажег в нем золотое пламя.

– Теперь ты в опасной зоне, крошка. Здесь не действуют законы, и здесь нет твоих драгоценных сотрудников Кадровой службы, чтобы их поддерживать.

Мне захотелось сказать ему, что он один стоит целого департамента Кадровой службы. Я бы даже помог ему доставить обложенные льдом тела во Флориду. Но, конечно же, я этого не сказал.

– Ты совершаешь ошибку, – завизжал я, когда он, казалось, бросился ко мне, хотя в действительности он не сдвинулся с места, и я понял это, и он тоже все понял. Зеб схватил меня за волосы и дернул так сильно, что у меня заслезились глаза.

– Побереги воздух, малыш. – Он провел кончиком ножа по моей гортани, поглаживая ее. – Теперь, – продолжил он более мягким голосом, – мы должны найти подходящее место. Очень важно не опоздать. Не хочу, чтобы в повозке было слишком много крови… видит Дьявол, ей больше не потребуется покраска.

– Обожди, – другой мужчина заговорил, едва кончик ножа порезал мне кожу, и Зеб заколебался. Теплая струйка крови стекала по моей шее и заливала воротник рубашки.

– Какие-то проблемы, Трэшер? – спросил Зеб.

Трэшер действительно был похож на демона в свете костра, особенно из-за всех своих опухолей. Держу пари, он был родом из ядерных полей Халлоран-Чьянга.

– Какой смысл убивать их сейчас? У нас есть еще день-полтора пешего перехода, прежде чем мы доберемся до места аварии. Нет смысла тащить мертвый груз, когда у них есть ноги.

– Трэшер прав, – рискнул высказаться еще один демон. У него была неуклюжая козлиная бородка, металлическая шрапнель унизывала его уши и губы, и он имел грубый, потрепанный вид даймомана.

– Но что, если они убегут? – протестовал третий (судя по виду, это был зе[60]), с выбритыми бровями и двумя наплечными кобурами.

– Они не станут убегать. – Личинка склонила голову к Рамми. – У него не хватит духа для этого. У этого вот, – она толкнула гиганта ногой, – не хватает половины мозга. – Она повернулась ко мне. – А вот у этого не хватает обоих яиц.

– Ну что ж. Ладно. Очень смешно, – обиделся я, и они засмеялись еще сильней. Для смертоносного культа торговцев трупами они прекрасно проводили время.

Личинка подалась вперед. Ее дыхание пахло, как четырехдневные Батончики салат c тунцом™, оставленные выпекаться на жаре.

– Все в порядке, милый. Я просто дурачусь. Я уверена, что твои яйца как новенькие. – Она потянулась к моей промежности, и я ударил ее по руке. – Эй, в чем дело? Тебе нравятся мальчики, да? Все в порядке. У Дьявола всякому найдется место. У нас есть сисястые свингеры c членами и те, кто заводится от чего угодно, например, от Орео. Только не называй их «она», иначе они откусят тебе член.

Я проигнорировал это замечание и заговорил с демоном по имени Трэшер.

– Вы сказали, что произошла авария. Что за авария?

Зеб плюнул в дюйме от носка моего ботинка. К моему удивлению, он ответил.

– Поезд сошел с рельсов в часе езды к западу от БХИ Тех. Кто-то испохабил там все поле. Половина тех проклятых, что оказались в вагоне, погибла в огне. – Зеб говорил так, будто завидовал их смерти. – Сорок – шестьдесят тел в вагоне, все готовы к сбору. То есть те из них, что не сгорели дотла.

– Вы хотите сказать, что это не был несчастный случай? – Я снова подумал о сигнале тревоги в Лилиане и о том обстоятельстве, что за нами никто не следил. Это не могло быть совпадением.

По словам президента Бернхема, Рафикова не чует даже намека на то, чем мы занимаемся. Но что, если это не так?

Зеб прищурился, как будто увидел меня в первый раз.

– Я не знаю ни одной такой аварии, после которой некто садился бы в поезд и всаживал пулю в мозг каждому выжившему.

Бифф и Роджер мертвы. Волосы в носу Роджера обращены в пепел. Этот рыжеволосый инженер мертв. Я не мог сказать, что от этого мир станет хуже, это точно, но они явно не заслуживали смерти, по крайней мере, не больше, чем кто-либо другой, не больше, чем эти татуированные уродцы-сатанисты, наживающиеся на трупах.

– Вы не знаете, кто это мог сделать? – спросил я.

Но Зеб явно стал терять терпение из-за этой болтовни.

– Ты задаешь слишком много вопросов, – сказал он. – Сказать по правде, я предпочел бы тащить твое мертвое тело в повозке, нежели слушать, как твой живой маленький рот продолжает болтать. Пожалуй, я просто возьму и перережу напополам твои голосовые связки.

Он снова схватил меня за волосы и приставил лезвие к моему горлу. Мокрая кровь потекла по моим ключицам. Мой мочевой пузырь издал влажное хныканье.

– Извини, – я ни к кому конкретно не обращался. Я закрыл глаза и попытался восстановить в памяти свою маму. Но увидел только Билли Лу. Он стоял там, его зубы покрывала кровавая корка, а из глаз вытекала темная жидкость, которая выглядела совсем как дерьмо.

Затем чуть слышно зашелестели деревья и послышался тяжелый стук. Рука Зеба дрогнула.

– Что это, блядь, было? – прошептал Трэшер.

Зеб снова отпустил меня. Я не успел поблагодарить, как он ослепил меня апперкотом. У меня искры из глаз посыпались. Он схватил меня за рубашку, прежде чем я успел упасть в грязь, и затряс так сильно, что у меня зубы застучали.

– Ты привел с собой друзей, слизняк? А? Ответь мне, маленький засранец.

– Нет, – задыхался я. Я почти ничего не видел. – Никаких друзей.

Он отшвырнул меня обратно в грязь. Армия Дьявола была начеку, держа ружья, ножи и топоры наготове. Несколько демонов покрутились у деревьев и стали проделывать себе путь через заросли. Прошла минута. Постепенно туман в моей голове начал рассеиваться.

Затем я услышал голос: ужасный, страшный голос, который сразу узнал.

– Кто ты такой? – Это был козел, Барнаби. В конце концов, он не убежал. – Что тебе нужно? Оставь меня в покое!

Я пытался кричать, уговаривать его бежать, приказывать ему – но мой голос не слушался. Шея все еще кровоточила, а кулак Зеба превратил мои мысли в безмолвную тьму.

– Беги, – скомандовал я. Но послышалось лишь бульканье.

Затем двое демонов вырвались из зарослей. Их челюсти отвисли. Испуганные, они напоминали материю, которой оборачивают отвертки.

– Что? – сказал Зеб. – Что такое?

– Это… – Зе не мог в это поверить. Даже в темноте, издалека я видел, как дергались их адамовы яблоки. – Это… Он.

Зеб стал бледен, как мел.

– Он?

Зе попытался снова заговорить, но смог лишь кивнуть.

– Это просто смешно. – Голос Барнаби стал громче, когда он приблизился. – Я интеллектуал, а не политик. Я никакой не властелин…

Он прошел среди деревьев, окруженный демонами. Однако у них не было при себе оружия. В действительности они стояли на коленях, ползали рядом с ним, останавливаясь, чтобы поцеловать землю там, где он коснулся ее.

И вся банда испустила единый коллективный вздох, как будто резкий порыв ветра разом пронзил их всех.

– Я в это не верю, – прошептал Зеб.

– Он говорящий, – пробормотали демоны. – Он говорящий!

Барнаби просто стоял там и смотрел на них.

– Я самец, слава богу, по крайней мере, во всех критически важных местах, хотя, признаться, я испытываю инстинктивную любовь к декоративным подушкам. К очень вкусной еде. Во всяком случае, – он немного прихвастнул, – в свое время я произвел на свет много молодых козлят.

– Ну разумеется, произвел, – ответил Зеб. Невероятно, но он засмеялся. – И мы, Ваше Темнейшество, тоже порождение Ваших чресл. Мы из Армии Дьявола, все мы Ваши дети.

Затем он бросил оружие и опустился на колени. Раздался громкий лязг и грохот, когда все оружие упало наземь, все эти штуки из металла, дерева, стали и камня, и один за другим все демоны Армии Дьявола упали перед ним ниц прямо в грязь.

– Мы ждали вас, Милорд, – сказал Зеб, все еще не отрывая носа от земли. – Мы уверовали в Сатану, Того, что с рогами и копытами. Он быстр на язык, и речи его обольстительны, и вот, наконец-то, Он явился.

12

Оказалось, что демоны Армии Дьявола были не так уж плохи, если не горели дьявольским желанием тебя прикончить.

Помимо Зеба в нее входили Вифезда (та личинка; «друзья зовут меня Ви, – сказала она застенчиво, и ее бородавка покраснела, – извини, что тогда сказала, будто у тебя нет яиц»), Кабан (солдат Корпорации, который дезертировал, после того как Дьявол явился ему во взорванных кишках одного из товарищей по взводу), Орео (гендерно-нейтральный зе, который недолгое время жил в пансексуальной общине в ООЗГ[61]), Деймон и Нихил (были обвенчаны марионеткой чревовещателя, рукоположенной в Храме Сатаны лишь в ноябре этого года), Трэшер (оказался всего на пару лет старше меня), Мортира и последний – Пузан (в котором по его походке вразвалку и жировым складкам я опознал человека, выросшего на диете из Провизии™ Кранч).

Они съехались со всех уголков страны, с Восточного и Западного побережий. Они сбегали из временных лагерей в Аппалачах на грузовиках контрабандистов и выползали из содрогающихся болот посреди Оклахомских Фурий. Кабан одно время был борцом за свободу, помогал Нью-Гэмпширу вернуть независимость от Содружества, пока осечка при пуске бутылочной ракеты из Техаса[62] не уничтожила половину его боевого расчета, оторвав ему левую ногу чуть пониже бедра.

– Бывают особо неудачные дни, – сказал мне Зеб. – Конечно, иногда хочется отдохнуть от грабежей и убийств. Порой хочется просто запрокинуть ноги, выпить, поиграть с ребенком и поблагодарить судьбу за то, что у тебя все еще есть глаза, чтобы видеть, и есть ноги, чтобы ходить. Но, – добавил он, бросив быстрый взгляд в сторону козла, – Дьявол никогда не отдыхает по воскресеньям, и мы тоже.

Из нас вышла забавная банда. Два демона двигались вперед и кричали нам, докладывая, что путь свободен, или же делали предупредительный выстрел, когда замечали что-то примечательное – дом, в котором можно было остановиться, или дорогу, заминированную пройдами. Вторая пара разведчиков крутилась прямо перед двумя возницами, тащившими повозку, из которой Барнаби, коронованный, украшенный гирляндами и прекрасно проводивший время, делал неясные заявления. Далее шел Соломенный человек, привязанный к тачке, чтобы не сбежал, затем были Рамми и я. Арьергард, обычно возглавляемый Зебом, следовал за нами на расстоянии пятидесяти футов.

Теперь, когда нам не грозила опасность быть выпотрошенными, я был рад всему вооружению, которое имелось у нас в наличии.

Зеб и его банда пробавлялись на этой территории годами. Они даже приплачивали дружественным сборщикам за право вывозить трупы с этой территории. Но не все наемники Блайта были так любезны с чужаками, а еще всегда был риск нарваться на захолустников и злых съемщиков, живущих впроголодь на арендованной земле. А недавно, как сказал мне Зеб, они столкнулись с новой проблемой.

– Мы стали замечать их несколько месяцев назад, – сказал он. – Такие упоротые, что не поверишь. Что-то не так с их глазами. Я слышал, что это какая-то отрава из Халлоран-Чьянга, вроде той, которой пытались наводнить нашу тюрьму в 58-м году[63], но я точно не знаю. Группа этих субчиков подожгла водоканал на севере, пытаясь добраться до питьевой воды. Но теперь они повсюду. Я слышал, как банды всю дорогу от самого Бостона толкуют, что они стреляли наудачу по канадским грузовым судам и фрегатам у побережья. Я даже слышал сплетню, что это добралось и до Конфедерации и что там не осталось ничего, кроме табачного дыма. Что бы это ни было, даймо, в сравнении с ним, все равно что газировка.

«Прыг-Скок». Похоже, трафик Рафиковой рос и довольно быстро. Было слишком тепло, чтобы привлечь москитов размером с бейсбольный мяч, но я все равно поежился. Сколько десятков тысяч людей разгуливали с вирусным компьютерным кодом, превратившим их мозги в живые МыслеЧипы? Сколько людей станут удаленными серверами, выполняющими команды Рафиковой? Даже если мы каким-то образом доберемся до Сан-Франциско, прежде чем она подсадит на свою наркоту достаточное количество зомби для своей армии, было трудно сказать, сколько времени нам потребуется, чтобы получить нужные знания из клеток мозга Рафиковой. Смерть Барнаби будет напрасной, и, когда легион сумасшедших русских националистов начнет огнем прокладывать себе путь через весь континент, виноват буду я.

Мне нужно было поговорить с президентом Бернхемом и поскорее. Но мы были так глубоко в захолустье, что передать сообщение через портал не представлялось возможным. Даже аферисты тут не торговали: дело не стоило того. Мой единственный шанс заключался в том, чтобы добраться вместе с демонами до очага цивилизации и надеяться, что я не сильно опоздаю.

Мы спали, укрывшись среди деревьев (ну, или же пытались уснуть); мы были легкой добычей для всего, что летало, сосало, прилипало и скользило. Я проснулся от периодических шлепков гигантского насекомого, бьющегося о приклад чьей-то винтовки, а затем еще раз, когда ветер переменился и принес с собой лавины града «Мэйдей[64]» и сильный шторм, что промочил нас до самой селезенки и раздел деревья догола.

Мы присели на корточки, чтобы переждать привычные подземные толчки и незначительные урчания в кишечнике (но все еще достаточно сильные, чтобы ходьба казалась не самой лучшей идеей). Задержка довела нас всех до предела. Барнаби был влюблен в роль Князя Тьмы, но вскоре идея сыграть главную роль в дипломатической драме с неизбежностью утратит свою привлекательность, особенно если он все-таки узнает, что его мозг был одной из главных разменных монет. Но если Барнаби решит похерить наш поход на запад, у меня не было возможности ему помешать.

У демонов были свои причины хотеть сменить обстановку.

– Вскоре, – ворчал Мортира, – не останется ничего, что можно было бы забрать с места крушения, кроме бесполезного говна, – и демоны принялись разгонять с неба град своими пушками, пока Зеб не отругал их за то, что они тратят боеприпасы впустую.

– Все равно это неважно, – сказал он мне. Он пошарил в кармане жилета и вытащил немного свежака. Я взял пластинку и принялся ее жевать. Вишневая, но это помогло притупить боль в ногах и постоянный гул тревоги, твердящий о том, что я впустую трачу время. – Мы движемся слишком медленно. Здесь уже побывала Банда Билли Шухера и собрала все трупы, которые можно продать. Чертов Билли. – Он отрицательно покачал головой. – Я научил этого мальчика всему, что он знает. Показал ему, как потрошить внутренности, когда он был всего лишь слизняком с полуавтоматикой и мечтой. А теперь он влезает и грабит меня.

– Кто тебе такое сказал? – Не было ни башен, ни проводов, ни спутников для доступа к порталу: ничего, кроме реальности, целой уймы реальности, унылой и холодной, словно унитаз.

– А ты как думаешь? – Зеб насыпал щепотку ознобина в трубку. – Один пацан на Дороге из желтого кирпича оставил мне послание, когда забирал мой товар. У него яйца больше, чем мозги, вот что я тебе скажу.

– Дорога из желтого кирпича?

Он выдул еще одно облако дыма мне в лицо.

– У вас что, не транслируют по сети ничего, кроме говна, в этом вашем Кранч Юнайтед, да? – Он покачал головой. – Дорога из желтого кирпича похожа на одну из интрасетей вашей Корпорации, но она повсюду вокруг нас. Нет ни границ, ни файерволов, ни локаутов.

Я ничего не понимал.

– Так… это еще один портал?

– Лучше, – сказал он. – Там можно найти все, что тебе нужно, и многое из того, что не нужно. Она есть во всех странах континента, по крайней мере, в тех, где я побывал, и это самое главное.

– Но кому она принадлежит? – спросил я. – Кому нужно платить?

– Никому. В том-то и прелесть, – сказал Зеб. Он хлопнул меня по спине. – Дорога из желтого кирпича бесплатна.

– Ага, ну конечно. А у меня есть хороший участок на Гавайях[65], и я могу продать его тебе, если ты не против ради этого немного поплавать с маской. – Информация, как и все остальное, принадлежала тем слизнякам, которые могли за нее заплатить. Время от времени файервол в Кранч Юнайтед глючил из-за того, что другие страны рассылали нам спам про коррупцию в Федеральной Корпорации (как будто это было для нас неожиданностью) или же заваливали наши деки историями о жестокости представителей Корпорации на дипломатических должностях. Но, по большей части, все новости, которые мы получали, контролировались, отслеживались и распространялись Федеральной Корпорацией.

Глазница Зеба со сморщенной кожей, казалось, подмигивала.

– Ну и не верь, – сказал он, пожимая плечами. – Многие говорят, что туда все равно лучше не соваться.

Наверное, ему следовало взять чуть меньше свежака.

– Что ж. Ладно. Докажи это. Покажи мне.

Он искоса посмотрел на небо. Теперь град стал помягче, сбиваясь в причудливые комки кислотного снега, прежде чем коснуться земли. Ветер снова менялся.

– Хорошая попытка, Салли, но это так не работает. Дорога – это вирус. Ты должен найти кого-то, кто отдаст его тебе, и загрузить его в свой древний шлем. – Он щелкнул меня по визору. – А я ни за что не стану лишать тебя невинности. Уж больно ты мне нравишься. Конечно же, еще и потому, что ты с Ним, – он понизил голос, как делал всегда, когда говорил о Его Высочестве, Его Темнейшестве, Повелителе Зла, который в этот момент обнюхивал все вокруг, очевидно, пытаясь решить, сможет ли переварить некую металлическую шрапнель, не поджарив свои внутренние органы, – но ты еще совсем зеленый, как четырехдневный утопленник. Позволь спросить тебя кое о чем. Ты когда-нибудь поджигал город? Или обносил поселение в захолустье?

– Не уверен, что понимаю значение слова «обносить», – признался я.

– Приходилось ли тебе осквернять честь женщины? Когда-нибудь насиловал девственницу? Обрюхачивал ли ты бабулю?

Я покачал головой, и он посмотрел на меня, щурясь.

– Ты когда-нибудь занимался с кем-нибудь сексом?

– Строго говоря, с технической точки зрения… – я понизил голос, чтобы Ви не услышала, – нет.

– И все же, Повелитель Тьмы выбрал тебя, чтобы сопровождать Его. – Он с отвращением покачал головой и плюнул, всего в дюйме от моей ноги. – Ты еще не готов к Дороге из желтого кирпича, поверь мне.

Мы двинулись дальше, так как со сменой ветров подскочила и температура, поднявшись до уровня восьмидесяти с лишним градусов. Когда последний лед растаял, мы осмотрели мусор, принесенный штормом, на предмет чего-нибудь полезного. Нихил нашла неиспользованный пурин, Пузан – пачку несъеденных Картофельных Чипсов™, чудесным образом оставшихся нетронутыми.

Где-то около полуночи послышались два резких свистка от разведчиков впереди. Вся наша бряцающая, дребезжащая, топающая, пыхтящая банда, напоминавшая негров-каторжников, остановилась.

Зеб, который был рядом с Ви, грубо толкнул меня:

– Поживее, салага. Сейчас будет отличное представление. – А затем, обращаясь к Ви: – Освободи здоровяка. Остальные, не делайте ничего, пока я не подам сигнал.

Дорога резко поворачивала прямо к заправочной станции, на которой давно закончился бензин. Когда мы вышли из-за поворота, мы увидели Трэшера и Нихила, которых окружила группа из двадцати – или около того – человек, причем все они имели одинаковый грубо обтесанный, потрепанный вид и напоминали куски дерева, выплюнутые торнадо. У некоторых из них было вполне приличное оружие (я заметил несколько дальнобойных винтовок), но большинство имело при себе оружие, которое, по всей видимости, было из доисторической эпохи, в том числе дубинки, сооруженные из толстых веток и камней, а в одном случае даже рогатку. В воздухе повисло такое напряжение, что можно было им ненароком удавиться.

– Добрый вечер, мальчики, – небрежно сказал Зеб. – Хорошая ночь для прогулки, не правда ли? – Он потянулся так, что куртка распахнулась и стал заметен его пояс с пушками.

Я видел, как пройды прикидывают свои шансы. Четыре демона Армии Дьявола (пять, если считать меня, хотя я был уверен, что меня они учитывать не будут) против двадцати. Рискованно, но не самоубийственно.

Один из них откашлялся.

– Это платная дорога, – сказал он. Он казался молодым. По этим деревенщинам не поймешь, сколько им там лет. К четырнадцати годам они все выглядят на сорок. – Только монеты, еда и оружие. Другую валюту мы не принимаем.

– Платная дорога, – сказал Зеб, словно никогда раньше не слышал этого выражения. – Я думал, что в БХИ Тех все находится в частной собственности.

– Так и есть, – сказал пройда. – Это значит, что вы нарушили границы.

– И вы тоже, – сказал Зеб.

– Мы здесь обосновались еще до распада. – Напряжение в воздухе поднялось еще на одну ступеньку, и я почувствовал, что при каждом вздохе начинаю задыхаться. – Кроме того, ты и твоя банда должны ответить за пролитую кровь.

Это рассмешило демонов.

– Мы занимаемся кровавым бизнесом, сопляк, – ответил Зеб. – Перед тобой Департамент Сани-мать-его-тарного обслуживания.

– Я говорю о тех падальщиках, которые устроили крушение скоростного поезда на этих холмах, – сказал пройда. Его голос немного дрожал – от страха или гнева, я не мог сказать наверняка. – Они были вашими друзьями, не так ли?

– У нас нет друзей, кроме тех, что срут пулями в лицо, – ответил Зеб.

Пройды либо его не расслышали, либо проигнорировали.

– Они пристрелили с расстояния четверых наших людей только для того, чтобы подкрасться к месту крушения. Одному из них было не больше десяти лет.

Ви и Нихил переглянулись. Трэшер зажег трубку с ознобином и нервно вздохнул.

Даже Зебу стало неловко.

– Мы не убиваем детей, – коротко сказал он. Затем: – В них недостаточно газов, чтобы это покрывало расходы на транспортировку. И мы не платим пошлины за проблемы других людей.

Поднялся ропот, и позы пройд слегка изменились.

– Вполне справедливо. Но вы все равно должны заплатить за право проезда. – Заговорил кто-то еще, какая-то женщина, хотя по ее виду вы бы ни за что об этом не догадались. Ее лицо напоминало рабочую часть вантуза для унитаза. – Эта дорога принадлежит нам.

– Вы херово старались, обслуживая ее, – вставила Нихил. – В прошлом году я сломала ногу в этих местах. Мне пришлось самой наложить шину на кость, имея под рукой лишь проволочную сетку и какую-то щепу.

Зеб, Трэшер и Ви вздохнули. Это была одна из баек Нихил. Она была хорошим бойцом, но, как и Трэшер, она была родом из одного ядерного городка, и это размягчило ей мозги. Это же послужило причиной того, что у нее на руках имелись лишние пальцы.

Пройды проигнорировали ее.

– Вас пятеро. Это значит, одна из ваших женщин платит натурой. А еще вы отдадите нам всю еду из ваших сумок. И тогда можете идти своей дорогой, без каких-либо разборок.

– Ясно. – Зеб притворился, что обдумывает все это. – Думаю, есть одна проблема с нашей маленькой договоренностью.

Пройда нахмурился.

– Какая же?

Зеб улыбнулся.

– Ты неправильно нас посчитал, – сказал он. Он поднес пальцы к губам и дважды коротко свистнул. В этот момент луна прорвалась сквозь тонкие слои облаков, всего на секунду, и осветила остальных демонов, которые появились прямо за нами, все они улыбались. Там было больше женщин, чем эти чурбаны когда-либо видели за всю свою жизнь. Здоровяк, тащивший повозку, выглядел в темноте как настоящий великан.

А потом появился Барнаби. Его глаза были желтыми в лунном свете; в одеянии из высушенных трупиков насекомых и увешанный грохочущими гирляндами из куриных костей, он и в самом деле походил на исчадие ада.

– Привет, – сказал он своим пронзительным голосом. – Мы что, нашли новых друзей?

Пройды замешкались лишь на секунду.

Затем они побежали.

Час спустя Трэшер заметил два беспилотника, преследующие нас на расстоянии.

Мы были недалеко от места аварии, и я не забыл, что говорили пройды об убийцах. Насколько мы знали, они могут по-прежнему ошиваться где-то поблизости, готовые убивать нежелательных гостей.

Вся банда остановилась, когда Трэшер свистнул. До рассвета оставался еще как минимум час, и небо стало меняться, окрашиваясь из пурпурного в ярко-синий, цвет обработанного хлором унитаза. В темноте беспилотники было трудно разглядеть, но мы слышали, как они жужжат над деревьями.

– В чем проблема? – спросила Нихил, у которой рот был забит свежаком.

– Наблюдатели, – сказал Трэшер. Он поднял два пальца и указал на них, но в этот момент дроны скрылись из виду за деревьями.

– Они знают, что мы их заметили, – сказал Зеб. Он тыкал языком в гнилой зуб туда-сюда, как делал всегда, когда думал. – Мортира, Нихил, вы едете в повозке. Можно продолжать идти вперед, по крайней мере, пока мы не найдем подходящую позицию для стрельбы. Я хочу видеть, как один из вас снимет этих ублюдков с нашего хвоста.

– Сосредоточьтесь на нашей игре, ребята, – зачем-то добавила Ви. – Похоже, что эти locos торчат здесь, выискивая возможность нас прикончить. – Можно подумать, мы рискуем об этом позабыть.

Примерно через милю деревья поредели, и в поле зрения снова появились магнитно-рельсовые пути. Жутковатые белки с острыми клыками и красными глазами из ядерной зоны копошились в стеклянных осколках. В мягкой грязи отпечатались чьи-то шаги: быть может, других сборщиков тел, может, захолустников, а может, того, кто пришел, чтобы замести следы. Ветер наполнил воздух гнилью и принес резкий запах гари. Демоны повернули носы по ветру и стали принюхиваться. Эта вонь напомнила мне пепел, что летел из печей Кранч 407, что, в свою очередь, напомнило о маме, и я почувствовал легкую тошноту.

– Тела, – объяснила Нихил, прежде чем я успел понять, что это за запах. Она вполне могла сказать, что это были Ломтики бекона™.

Мы взобрались на пригорок, и у меня перехватило дыхание: на выжженной полосе черной земли лежало огромное искореженное месиво из металла и стекла, за которым тянулись развороченные внутренности поезда. Затем послышались резкие звуки винтовочных выстрелов, от которых я едва не выпрыгнул из своей шкуры. Я обернулся и увидел, как Трэшер спрыгивает с повозки.

– Сбил их обоих, – сказал он, ухмыляясь. Те беспилотники исчезли. Восходящее солнце напоминало какой-то орган, не слишком бережно вырезанный из чьих-то внутренностей, требушину которого раскидало по всей лесополосе.

Мы спустились с холма к обломкам. Мне пришлось дышать через рукав. Запах был ужасным настолько, что ощущался даже во рту. Зеб был прав: большинство тел исчезло, а те, что остались, воняли даже сильнее, чем вяленая говядина.

Но огонь не добрался до грузовых вагонов: пакеты, багаж, ящики и коробки остались целыми и невредимыми. Кто бы ни пустил поезд под откос, он не потрудился забрать груз, а опередившая нас команда сборщиков тел слишком торопилась, чтобы все обшарить.

Ви сказала мне, что это была самая большая добыча, которой им когда-либо доводилось поживиться в одном месте за раз, за исключением того случая, когда они оказались в фермерском городке, который всего за три месяца был уничтожен вирусом супергриппа; люди, которые жили там, были слишком больны и напуганы, чтобы что-либо предпринимать, – они оставались на месте, складывая тела своих друзей и семьи на старой заправке «Мобил», а затем заражались сами.

Демоны растаскивали рубашки и штаны, чистое нижнее белье; расчески и зубные щетки, и репеллент; кассеты с табаком и пачки свежака, обувь и шляпы с защитой от ультрафиолета. Я отказался от шорт, которые мне предлагал Трэшер (мне казалось, что это плохая примета – снимать вещи с мертвеца), но взял три рубашки и запасную пару штанов.

Мне все больше и больше начинало казаться, что Рафикова за мной следит. Я старался не думать о том, что она не упустит еще один шанс убить меня. А если уж я собирался в скором будущем последовать за Биффом и Роджером в фургон со льдом какого-то сборщика тел, то подумал, что мне бы не помешало приодеться в поездку.

13

Порой было трудно придумать причину двигаться дальше. Но бывали такие утра, когда все эти причины, одна за другой, стояли, опорожняя свои мочевые пузыри, отскребая гниль с задней поверхности зубов, пытаясь скрыть зловоние подмышек, что было довольно бессмысленно, все равно что делать макияж трупу[66]. Мы все, казалось, умирали, наша планета умирала, вечеринка закончилась. Скоро Земля вернется назад в прошлое, к тараканам и москитам, ко всем тем видам живых существ, которые нашли способ выжить, не изобретая при этом ни онлайн-порно, ни пластиковых хомутов.

Да. Бывали такие дни, когда мне было трудно вставать по утрам, особенно когда утро начиналось с того, что я лежал на спине в жуткой грязи, а андроид больно тыкал меня в грудину и ужасным голосом пел «Кранчтаун Кранк©».

– Больше так не делай, – сказал я. – Никогда. Обещай мне.

– Доброе утро, – сказала Рамми. – Как тебе спалось?

– Обалденно.

Едва рассвело. У меня во рту был такой привкус, словно там побывало содержимое мусоросборника. Барнаби тем временем спал в повозке в будуаре из тюков хлопка прошлого урожая. Когда я заметил его, он лежал на спине, а Нихил и Ви чесали ему животик.

– Здравствуй, Смиренный Слуга Тьмы, – крикнул он мне, махнув копытом. – Да пребудет с тобой Дьявол этим утром.

По крайней мере, я начал привыкать к мысли о том, что скальпель Коуэлла раскроит ему башку.

Была большая вероятность, что ветер превратится в торнадо: облака висели так низко и были такими тошнотворно-зелеными, что напоминали оборот внутренней стороны носового платка. Нам нужно было найти укрытие до того, как грянет буря.

Пакуя рюкзак, я поймал взгляд Соломенного человека, который смотрел в мою сторону.

– Где ты нашел этот свиток? – спросил он, и мне потребовалась секунда, чтобы понять, что он имел в виду «Путеводитель афериста по Территориям Экс-США». В сумке у нее оторвался переплет, половина страниц была покрыта пятнами от воды или же разбухла от сырости.

– Друг дал, – все, что я сказал, и засунул книжку поглубже под слой своей новой одежды. Думать о Билли Лу было все равно что думать о птицах: внезапно ты понимал, что в небе пусто.

– Я не видел эту книгу целую вечность, – сказал он. – Я бы дал тебе что-нибудь за нее взамен, вот только эти ребята забрали все вещи, когда выкрали меня. – Икс-мен теперь нес свою сумку, и хлам, который он наскреб на полках для продажи, был самой жалкой фигней, какую я когда-либо видел: катушка ниток, голубиное перо и использованная зубная щетка.

– Ничего страшного, – быстро сказал я. – Все равно это подарок.

– Тогда береги его, – сказал он. – держу пари, в мире не осталось и пяти таких книг, на этих страницах есть все, что тебе нужно знать.

Я не стал говорить ему, что едва заглядывал под обложку, и потому просто улыбнулся. Он, может, и был Соломенным человеком, но зато с кулаками размером с мою голову.

Мы загрузили повозку и двинулись дальше на север, к торговому аванпосту, где могли обменять товары и найти фургон со льдом, чтобы отправить тело Соломенного человека тому, кто заплатит.

На рассвете город высунул из-за горизонта свои остроконечные крыши, и спустя час дорога свернула, приведя нас к постройкам, каждая из которых была слеплена из кладбищенских останков зданий, стоявших здесь прежде. Уродливые, они походили на отвисшую челюсть.

Но в ту минуту, когда солнце позади нас поднималось сквозь осадки зеленобрюхих облаков и заскользило вверх, вверх, вверх по улицам, чтобы украсить золотом башни портала, это место было, пожалуй, самым красивым из всех.

Портальные башни означали, что я, наконец-то, получу помощь.

Мы разделились: Барнаби отправился на городскую свалку, а большинство демонов – в бордели и к прилавку бутлегера, дабы нагрузиться до того, как разразится буря. Рамми пошла вычищать песок из своих мягких сочленений на станции обслуживания, а я подключился к сети в фитобаре и едва не расплакался, когда мой визор заработал. Я был так взволнован, что случайно дважды свайпнул к настройкам.

В ленту устремились сотни непрочитанных сообщений. Все сообщения Джареда имели пометку «срочно» и кричали мне, чтобы я как можно быстрее их открыл, вот почему я пропустил уведомления компании.

«Чувак, ты где находишься? Ты там живой??»

«СЕРЬЕЗНО, ГДЕ ТЕБЯ ЧЕРТИ НОСЯТ? Все с ума нахер сходят, и я уже не знаю, во что верить…»

«СООБЩИ МНЕ, ПОШЛИ МНЕ ЧЕРТОВЫ ДЫМОВЫЕ СИГНАЛЫ, СВЯЖИСЬ СО МНОЙ КАК-НИБУДЬ!»

Последнее сообщение, отправленное двадцать четыре часа назад, было настолько пронзительным, что мне пришлось пошурудить в ухе мизинцем. Я быстренько свернул его, прежде чем оно начнет воспроизводиться, и тут высветилось еще одно срочное сообщение, требующее моего внимания.

Аннали.

Я свайпнул по голограмме, чтобы развернуть ее, почти испугавшись: не было ничего такого, чего бы не имели, не видели и не делали Аннали и Джаред, и все расстояние между нами вдруг показалось мне одним большим карстовым провалом.

«Эй, Траки. Пожалуйста, пожалуйста, отправь сообщение, ладно? Мы все так переживаем. Джаред вот-вот слетит с катушек. – Хотя графика была не идеальна, Аннали была все так же прекрасна. Я понял, что она плакала, захотелось протянуть руку и коснуться ее. Она подалась вперед, и потому голограмма убрала ее подбородок из кадра. – После нападения тут творится какое-то безумие…»

– Какого нападения? – спросил я вслух и тут же почувствовал себя идиотом. Я так много дней провел без визора, что уже и забыл, на что способны голограммы: они затягивают тебя в разговор своей старомодной графикой. Она уже проговорила половину следующего предложения.

«…действует аварийный протокол. Сотрудники Кадровой службы патрулируют круглосуточно и арестовывают людей без какой-либо причины. В восемь вечера комендантский час, и все напуганы. Так что, пожалуйста, пожалуйста… – Она говорила так тихо, что я едва мог ее расслышать, и мне пришлось включить транскрипцию, чтобы увидеть ее слова на дисплее. Пожалуйста, дай нам знать, что ты в порядке. Как бы там ни было. Я все пойму. Ты можешь мне доверять».

Я быстро выключил голограмму Аннали и свайпнул назад, к оповещениям компании: новые протоколы безопасности, рассылка от Кадровой службы, призывающая работников сохранять спокойствие, отчеты о проделанной работе по текущему расследованию иностранного вмешательства в дела Кранч 407.

Я переключился на самые надежные новостные каналы, какие только мог придумать. Менее чем через двадцать четыре часа после того, как президент Бернхем отправил меня собирать вещи, и всего через несколько часов после того, как скоростной поезд сошел с рельсов, хакер взломал файервол Кранч 407, и вся система безопасности, от наблюдателей и до патрульных ботов, а также визоров отрядов КС, накрылась вместе с ним.

А потом – хаос.

Когда Пригорок превратился в одну большую бунтующую толпу, сотни важных шишек, включая президента Бернхема, были эвакуированы на вертолетах. Некоторые новостные каналы сообщали, что через границу прорвался рой отчаянных захолустников, живущих неподалеку от русла реки Эксон-Миссисипи. Некоторые обвиняли скоординированную оперативную группу иностранных террористов, а Отдел связи с общественностью заявил, что никаких нападений не было, просто после отключения электроэнергии возникла всеобщая паника, которая разразилась массовыми беспорядками.

Очевидно, это был фейк. Президент Бернхем выгнал всех иностранных дипломатов из Федеральной Корпорации, причем сам он при этом находился в секретном защищенном бункере, который, по слухам, находился под Нью-Хейвеном. Через несколько дней Совет директоров Кранч Юнайтед© соберется для голосования по санкциям. Все бунтовщики – сотни местных жителей, арестованных за то, что кричали о расплате за пенсию и холодную подземную тюрьму под комплексом Кадровой службы – были уволены из Корпорации. Половина из тех, чьи записи в новостной ленте я читал, подозревала, что их отправят в Дакоты для работы в туннелях. Другая половина считала, что они отправятся прямо в охотничьи заповедники Техаса, в обмен на освобождение нескольких шпионов из Кранч Юнайтед©, которые продолжали уклоняться от пуль техасских стрелков на поросших кустарником бескрайних тюремных землях близ Лаббока[67].

Я увеличил фотографии и был ошеломлен кучами мусора, брошенными противогазами, разрушенными голографическими станциями и ботами, валяющимися на улицах, выбрасывая снопы искр. Офисы в Первой Централ Плаза были раскурочены: стены до потолка покрыты трещинами, столы опрокинуты, обивка стульев выпотрошена. На одном двухмерном изображении дюжина крошек поджигала кучу мусора, сложенную перед сверкающей белой химической дымкой, которая висела там, где раньше был Производственный отдел № 22. Я увеличил изображение еще немного, и кровь застыла у меня в жилах.

Из их глаз текла чернота.

Когда по защищенной линии выскочил запрос на видеочат и обжег мне глаза сканированием сетчатки еще до того, как я успел его подтвердить, я свайпнул «да» прежде, чем заметил фирменный логотип Корпорации. На секунду визор потемнел, и я услышал, как натужно урчит система, пытаясь соединить два зашифрованных чатовых пространства. Наконец, на моем экране возникло трехмерное лицо президента Бернхема, и я вдруг отшатнулся, словно он и правда мог ударить меня своей головой.

– Траки Уоллес, слава банку, – выпалил он, – я уж боялся, что ты умер.

– Нет, сэр, – ответил я. – Пока нет.

– Как только мы получили сообщение о взрыве в поезде, я следил за геолокацией твоего визора и смартбраслета круглосуточно. Я молился о том, чтобы ты появился в системе. – Его смешное впалое лицо продолжало сжиматься в 2-D, как только он выскальзывал из кадра. – Но я уже начал терять надежду.

– До сегодняшнего дня мне не доводилось попадать в передряги, сэр, – сказал я и поведал ему о том, как нашел Армию Дьявола и как они приняли Барнаби за второе пришествие Сатаны. – С козлом все в порядке, – добавил я, хоть сам он и не спрашивал. – Честно говоря, я думаю, он приятно проводит время.

Бернхем покачал головой.

– Чертовы деревенщины. Суеверия и кровь: и таких полконтинента!

Я не мог с ним не согласиться.

– Итак, взрывная волна… Это была?.. – Я едва не сказал «Рафикова» вслух, но сдержался. Никогда не знаешь, кто подслушивает. Вместо этого я свайпнул сообщение: – Виновата Рафикова?

– Кто же еще? – Его рот сжался в линию, словно горизонтальный восклицательный знак. – Но хватит болтать. Здесь небезопасно. Не знаю, как она смогла так быстро нас вычислить, но ей это удалось. Нам нужно вытащить тебя оттуда.

Клянусь, я бы его расцеловал. Даже с языком.

– Я пошлю наших лучших агентов в Грэнби. Ты сможешь добраться до Грэнби[68]?

Я кивнул, прежде чем успел вспомнить, что передача работала слишком медленно, чтобы зафиксировать это телодвижение.

– Мы туда и направляемся, – вот и все, что я сказал. Грэнби был городом на границе Техаса, который платил аренду Блайт Кэпитал. Зеб рассказал мне, что за эти годы он разросся до шумного городка, полного аферистов и эмигрантов, мошенников и пройд, авантюристов и фирм, которые их обслуживали, а также людей, ожидающих получить от миграционного контроля разрешение пересечь границу.

– Береги свои яйца и пальцы, пока не прибудешь на место. Не пытайся с нами связаться. Мы сами тебя найдем. Ты понял?

Мне удалось выдавить лишь:

– Да, сэр.

– Хорошо. – Теперь его лицо схлопнулось в 2-D, словно бы расплющенное провалом, открывшимся за его носом, и это означало, что всего через несколько секунд он отсоединится. – Береги себя, Траки Уоллес.

Затем он отключился.

Как только я помылся, побрился и просушил струей воздуха свои серьги-гвоздики, запела сирена для торнадо. Небо приобрело ярко-зеленый цвет, а затем начало изрыгать на нас свое содержимое в виде потоков проливного дождя и градин размером с желудь.

Немногие хостелы жаждали разместить у себя десять вооруженных до зубов демонов Армии Дьявола, а также Соломенного человека, стареющего андроида, тощую крошку и козла, украшенного ожерельями из высушенных трупиков цикад (оказалось, у Пузана был талант по части изготовления украшений). К счастью, мы нашли ураганное убежище, где за пару баксов можно было купить раскладушку и двенадцать часов в безопасности.

Мы стояли в очереди за полудюжиной местных деревенщин. Девушка передо мной была одета в огромные брюки, которые держались на ее плечах при помощи подтяжек. Из-за обморожения у нее на ногах не хватало нескольких пальцев. Ее волосы были мягкими, как облако, напомнившими мне Керри из Производственного отдела № 22, и губы, столь же сладкие, как конфетка, прилипшая к ее зубам. Я уже представлял себе, что мы с ней внутри, в тепле и сухости. Сидим, скрестив ноги на полу, касаясь коленями, и слушаем, как снаружи свирепствует буря.

Но когда я похлопал ее по плечу, чтобы предложить свою куртку, она отшатнулась, словно я ее ударил.

– Вы – Армия Дьявола. – Из-за ветра ей пришлось кричать. Трудно было поверить, что такой полный ненависти голос может исходить из этого прекрасного рта. – Ты попадешь в Ад. Вы все попадете в Ад и будете там гореть.

Я открыл рот, чтобы ответить, но тут Ви наклонилась вперед, обняв меня за плечи, и, сдвинув бородавки на лице, улыбнулась.

– Мы уже в Аду, дорогуша, – сладко сказала она. Через дорогу ветер снес навес и покатил его по тротуару. – Разве ты этого не заметила?

Девушка лишь сердито на нее посмотрела.

Ураганное убежище находилось под старым торговым центром, и между раскладушками желтели ряды старых парковочных мест. Генератор размером с грузовой автомобиль поддерживал работу нескольких электрических ламп и уплотнял отходы из двух туалетных кабинок.

Даже будучи под землей, мы точно знали, когда грянула буря. Мы это почувствовали – это было как давление гигантского вакуумного пылесоса, который высосал из комнаты весь воздух, отчего у меня заложило уши. Затем – рев, чудовищный шум и гам лязгающего металла, и звуки дерева, разлетающегося в щепки.

В Кранч 407 мы повидали много торнадо – в зимние месяцы они были настолько частым явлением, что аварийная система почти никогда не срабатывала, но там завеса красной пыли и химические циклоны отгоняли сильные ветры прежде, чем те достигали города. А здесь, в БХИ Тех, не было ничего, кроме пустого пространства и опустошенных землетрясениями городов, карстовых провалов и многих миль свободного пространства, где торнадо мог превратиться в чудовищный вихрь.

Мы сидели на корточках в тревожном молчании. Демоны уставились на девушку и ее семью, когда те взялись за руки и принялись зачитывать отрывки из Библии, но ничего не сказали.

Снаружи с громким треском упало что-то очень большое. Из-за помех на долю секунды свет погас, и мы все (даже Зеб) подпрыгнули. Девочка с косичками заплакала.

– Не волнуйся насчет этого, – сказал ей Соломенный человек. – Эта свистопляска не идет ни в какое сравнение с тем, что творилось у нас в старой Луизиане. Ураган несся напролом и сдувал все начисто.

Но она зарыдала еще громче.

Соломенный человек лишь покачал головой и продолжил обгрызать ногти до идеально круглой формы. Я бы дал ему лет пятьдесят или около того, хотя его гладковыбритое лицо, круглое, как тарелка, делало его моложе.

– А как тебя зовут, а? – Мне еще не приходило в голову спросить его, вероятно, потому, что я полагал, что он скоро умрет.

Он выплюнул кусочек ногтя.

– «Тимоти Безотцовщина» – так написано в моем свидетельстве о рождении, – сказал он. – Но мои предки на болоте называли меня Малышом Тимом.

– Как ты здесь оказался? – спросил я.

– Я освоил аферистский промысел в той или иной форме, когда был совсем карапузом. Не так уж и просто найти работу, если ты Соломенный человек.

Я знал, что он был прав. Все знали, что увидеть пугало – плохая примета.

– Так что же произошло? – спросил его я. – И где ты взял этот нож?

– Ты хочешь услышать легенду о Малыше Тиме? – спросил он. – Хочешь узнать, как человека набивают соломой?

Зеб раскладывал свои пушки и протирал их от грязи и града одну за другой. Но я был уверен: он слушал. Все слушали. Даже маленькая девочка перестала плакать. Вместо этого она сосала большой палец и пристально смотрела на нас.

Я кивнул, и он издал свой обычный гулкий смешок, а затем похлопал меня по плечу массивной рукой.

– Ладно, Траки Уоллес. Я поведаю тебе свою историю.

Что он и сделал.

Интермедия:

Легенда о Малыше Тиме

Я родился примерно в ноябре, в последний год существования США[69], в штате Луизиана. Я был самым младшим из девяти детей и самый крупным из всех. Мама всегда говорила, что доктор, увидев, как выходит моя головка, едва не упал в обморок, а мои родные с самого начала не поспевали за тем, как быстро я рос – набирая силу не по дням, а по часам и вырастая из всей своей одежды.

Я никогда не видел отца; знал только, что его звали Нейтан Второй и что работал он стрелочником. Уже потом мы узнали, что его убило пушечным залпом в Александрии после вторжения Конфедерации[70].

Мы были бедны, очень бедны, и я рос, испытывая постоянный голод. Еды никогда не хватало на всех, ни Оуэну и Тане, ни Крису с Мэрайей, ни Рональду и Элле, ни Реджи и Нейтану Третьему. Как только я научился ходить, я научился воровать. Тогда для всех были трудные времена, и наши полки были пусты, но мы с братьями, за исключением Нейтана Третьего, врывались в дома или в те маленькие столовые для бездомных, которые появлялись повсюду, и просто тырили оттуда все, что могли унести. Пару раз меня поймали, и мама отстегала меня ремнем или розгой; и все же она не могла долго на меня злиться.

Мне было восемь лет, когда налетел первый ураган «Ной»[71]. После первой же недели дождей мама сказала, что это не может длиться вечно. И после первого месяца, когда на наших трусах от «Skivs» выросла плесень и даже тараканы начали тонуть, мама сказала, что это не может длиться вечно. И когда река Эксон-Миссисипи вышла из берегов и в мгновение ока смывала целые города, и каждый день дороги были забиты бедняками в мокрой одежде, бредущими на север, она сказала, что это не может длиться вечно. Через шесть месяцев уже невозможно было понять, откуда берется вода: весь мир залило водой, и все кругом гнило, и у нас не было никакой еды (а то бы я и в ус не дул), кроме той, что приносили приплывающие на каноэ и лодках аферисты. Моя мама шутила, что после распада США дела у нас обстояли лучше всех: «патаму шо мы перешли от жизни в глубинке, в богом забытом городке, к видам на океан прямо за дверью», а во время сезона дождей океан был даже в помещении, так что мы привыкли, просыпаясь, вставать ногами в лужу по щиколотку.

Знаешь ту избитую фразу про Луизиану? Она не пала. Она утонула.

Но вот что я вам скажу: когда распространилась инфекция, смешного было мало. От той дряни, что развелась в этих водах, твои внутренности вспыхивали, заставляя дерьмо литься из тебя таким, типа, ливнем. Ее называли Черным Поносом, и будь вы так же окружены водой, как мы, то не смогли бы найти ни единой капли воды, не подверженной этой заразе. Она унесла жизни двух моих сестер, Мэрайи и Эллы, а также жизнь Оуэна, если учесть, что он застрелился, после того как его жена изговняла жизнь себе и их ребенку.

Когда мы начали подумывать о том, чтобы уехать в лагеря беженцев в Теннесси, до нас стали доходить слухи, что те временные лагеря точно так же погрязли в своем дерьме и были переполнены, что там не было ни чистой воды, ни работы, ни помощи и что эти лагеря вряд ли можно было назвать временными.

Это были трудные времена. Моя старшая сестра Таня сбежала и стала прихожанкой Церкви Грейсленда[72]. И я ее в этом не виню. В те дни ее последователи были повсюду. Раньше мы часто видели, как они расхаживают по слякотным улицам в ослепительно-белых одеждах и с зачесанными назад волосами, собираются группками перед старыми рынками, поют небесам «Гончую собаку» и ждут, когда Элвис за ними вернется.

Когда мне было десять, до нас начали доходить слухи, что Конфедерация наступает, захватывая территории от Шарлотт до Монтгомери, и было похоже, что наш безымянный клочок старой Луизианы мог стать следующим на очереди. Вместо этого Суверенная нация Техаса маршировала, сжигая все вдоль побережья Луизианы и претендуя на все земли, что оккупировала. Эти парни из Техаса взяли под контроль наши полимеры и грузоперевозки, они привезли с собой большие океанские буровые установки и северокорейские подводные лодки для патрулирования вод. Они вложили немного денег в лагеря беженцев, чтобы те могли построить дороги, и начали перевозить тысячи баррелей нефти – и все эти деньги шли напрямую через Луизиану к центральному поясу, не оставляя нам ни гроша.