Ракетоплан С-218

Владимир Владко Ракетоплан С-218

Каждое утро она раскидывала по небу свой сияющий широкий хвост, и он, будто исполинская метла, сметал за собой мерцающие звезды; хвост касался их — и они сразу затухали, тускнели, исчезали в его широком сиянии.

Люди забыли, что такое полумгла. Едва красный шар солнца прятался за далеким горизонтом, как на противоположной стороне неба уже расцветало загадочное зеленоватое сияние. Сначала в зените показывалось зеленое с блеском ядро: оно росло, казалось, каждую ночь. И люди уже привыкли говорить, упоминая о чем-то: «Это было еще тогда, когда Комета была не больше, чем Луна». Или: «Это случилось тогда, когда диск Кометы был не больше двух Лун».

Потом от исполинского ядра во все стороны, будто странное холодное зарево, начинало расходиться сияние; оно тянулось через все небо и исчезало за горизонтом. Казалось, этот фантастический хвост обвил всю Землю.

Теперь на небе не было ни Млечного Пути, ни звезд и созвездий — их, словно мелкую пыль, стерла Комета. Только иногда на западе или востоке можно было заметить отдельные ярчайшие звезды. Но даже самые большие с них, те, что раньше, несколько лет тому назад, люди привыкли видеть блестящими искрами на черном небесном бархате, теперь виднелись тусклыми, едва заметными светящимися пятнышками.

Астрономы вынуждены были прекратить почти все небесные наблюдения. Впрочем, никто из них и не интересовался теперь старыми исследованиями. Внимание всех притянула к себе Комета — ведь ныне от нее зависела судьба Земли.

И никто теперь не называл уже Комету так, как именовали ее несколько лет тому назад, — кометой Гриверса. Это не было доказательством пренебрежительного отношения к имени славного астронома. Совсем нет. Гриверс по-прежнему жил в небольшом доме возле своей обсерватории и вместе со своими многочисленными помощниками систематически и настойчиво вел астрономические наблюдения. Человечество называло теперь угрожающее небесное тело просто Кометой. Каждый понимал: если речь идет о Комете, то только о той исполинской, которую американский астроном Гриверс открыл в созвездии Скорпиона.

Тогда, в первые дни после открытия Гриверса, едва ли кто-то из широкой публики обратил серьезное внимание на сообщение об этом. Разве мало за последние годы было открыто новых звезд, новых небесных тел?..

Еще одна комета, еще одно небесное тело, еще один неизвестный космический путешественник — что же здесь странного?

Но вслед за первым сообщением Гриверс опубликовал второе. В нем известный астроном серьезно и основательно доложил о своих дальнейших наблюдениях. Он адресовал свое сообщение не узкому кругу специалистов-астрономов, а широчайшим массам. Вот самое основное из того, что сообщил Гриверс:

«Новая комета приближается из далеких космических пространств к нашей Солнечной системе с неслыханной до сих пор скоростью. Пока комету заметно только в мощнейшие телескопы. Но в скором времени люди смогут увидеть ее собственными глазами без каких-либо астрономических приборов. Комета мчится по Вселенной с чрезвычайной скоростью — около шестидесяти тысяч километров за секунду. Она движется по открытой кривой — гиперболе, линия которой проходит по Вселенной между орбитами планет Солнечной системы. Вполне вероятно, что комета столкнется с каким-то телом нашей Солнечной системы. Дальнейшие наблюдения и вычисления ведутся».

Это сообщения Гриверса принудило людей обратить взоры в небо. И вскоре многие любители-астрономы в свои небольшие телескопы или даже бинокли были в состоянии найти на небе среди бессчетных блестящих звезд новое маленькое огненное пятнышко — комету Гриверса. Газеты всего земного шара заинтересовались новой кометой, охотно печатая небесные карты, где черным крестиком было обозначено место кометы среди звезд.

Некоторые научно-популярные журналы напомнили читателям по этому поводу судьбу известной кометы Галлея. Один из таких журналов обратился даже к научным работникам с вопросом: «Что они думают о приближении к Солнечной системе кометы Гриверса? Не угрожает ли это нашей Земле какими-то неожиданностями?»

Ученые высказали относительно этого противоречивые мысли. Комета передвигалась в космическом просторе весьма быстро, изучить ее не успели и путь еще не вычислили. Но журнал сделал из этой анкеты своеобразную сенсацию, использовав один из ответов. Малоизвестный астроном Джонс ответил так:

«Путь кометы еще не вычислен. Но уже известно, что гипербола ее проходит между орбитами планет. Вполне возможно, что комета столкнется именно с Землей. Следствия такого столкновения будут, безусловно, катастрофические».

Журнал в связи с этим рассказал читателям историю кометы Галлея, последнее появление которой так напугало Землю в 1911 году. Астрономы, вычислившие орбиту кометы Галлея, твердили тогда, что именно в 1911 году эта комета на своем пути столкнется с Землей. Они не ошиблись: орбиты Земли и кометы Галлея в самом деле пересеклись. Но, к счастью, прежде чем это произошло, комета Галлея в далеких космических пространствах рассыпалась на скопище пыли и мелких осколков. Когда Земля столкнулась с этим облаком, на нее просыпался огненный метеоритный дождь, который отнюдь не повредил человечеству. Более того — это оказалось волшебным зрелищем.

Так прошло две недели. Астроном Гриверс молчал, углубившись в свои наблюдения. Газеты, которые подняли шум вокруг его второго сообщения, в скором времени забыли о сенсации. Тем временем Комета приближалась, и на небе словно бы вырастала новая зеленоватая звезда с едва заметным огненным хвостом, который на некотором расстоянии от ядра Кометы таял среди звезд, будто растворяясь в черном небе. Несколько дней, точнее, несколько ночей, Комету замечали лишь астрономы-любители.

Еще через неделю астроном Гриверс опубликовал свое знаменитое третье сообщение. Оно произвело эффект бомбы, которая неожиданно взорвалась среди людной площади. Астроном Гриверс писал:

«Мои последние наблюдения подтвердили все предыдущие предположения и мысли. Новая комета имеет исполинские размеры. Плотность ее ядра втрое больше чем плотность Земли. Скорость передвижения новой кометы в пространстве 60 000 километров за секунду. Вычисления свидетельствуют, что комета не столкнется с Землей. Но нашей планете угрожает другая опасность, не менее серьезная. В своем стремительном движении по гиперболе к Солнцу, путешественница Вселенной — комета — так близко пронесется около Земли, что, как следует из вычислений, захватит своим притяжением Землю, сорвет ее с орбиты и потащит за собой в неизвестные космические пространства. Земля превратится в спутник кометы. Эта космическая катастрофа случится через несколько лет…».

Невероятная паника охватила человечество после этого сообщения. Наверное, на всей Земле не было человека, который бы каждую ночь не смотрела в небо, разыскивая там Комету. И каждый, кто видел ее, удивлялся:

— Разве может эта мерцающая небесная гостя, эта небольшая зеленоватая блестящая крапинка с малюсеньким хвостом, разве может она угрожать Земле и вызвать катастрофу, которую пророчит астроном Гриверс?..

А Комета неустанно увеличивалась в размерах. На протяжении первого года она вырастала незаметно. Но через несколько лет Комета уже была самой яркой звездой на небосклоне. И с той поры ее рост набрал фантастические темпы, а хвост Кометы обвивал уже все небо. И в этом не было ничего странного: ведь Комета приближалась к земной орбите.

Она приближалась, как грозный враг, который должен был поразить Землю насмерть. Ведь планета, сорванная со своей орбиты притяжением гостьи, прежде всего потеряет атмосферу, и человечество задохнется. И в неизвестные холодные пространства, оборачиваясь вокруг Кометы, освещаемый ее зеленым сиянием, полетит уже мертвый ледяной шар, который еще недавно был прекрасной, покрытой растительностью и изобильной жизнью планетой…

Понятно, с какой радостью встретило человечество гениальный проект инженера Андреева, который предложил свой смелый план спасения Земли.

Глухой и долгий удар гонга разом перекрыл гул многотысячной толпы, собравшейся под хрустальным сводом Дворца Конгрессов. Необъятный зал заполнили несколько десятков тысяч людей, которые расположились на широких и мягких пневматических сидениях, концентрическими кругами охватывающих центральную трибуну.

Матовый свет, который заливал мягкими лучами все уголки зала, померк. На центральной трибуне появился коренастый мужчина. Лицо его было серьезно и сосредоточенно; он смотрел вперед и, казалось, будто ждал чего-то.

Потом свободным движением он поднял руку и начал говорить. Голос, усиленный мощными репродукторами, легко доходил до самых последних рядов.

Так началось историческое собрание в Дворце Конгрессов. Все, что происходило на этом собрании, видели и слышали люди во всех уголках земного шара. На площадях были установлены огромные экраны иллюстрированных радиогазет. Люди собирались и перед ними и перед маленькими экранами домашних телевизоров. Весь земной шар слушал необыкновенную речь…

— Бесспорно, вы, товарищи, в основном знаете, почему вас призвали на это собрание. — так начал свою речь глава Всемирного комитета спасения Земли. — И все же для того, чтобы всесторонне осветить перед вами чрезвычайное событие, которое должно состояться 21 июня этого года, мне нужно повторить несколько широко известных утверждений. Вы знаете, что наблюдение и вычисление подтвердили, к сожалению, все выводы профессора Гриверса. Опять-таки к величайшему сожалению, я не могу добавить ничего нового к его выводам. Комета максимально приблизится к Земле 21 июня, и, если нам не посчастливится осуществить наш план, — количество планет Солнечной системы уменьшится на одну…

Общий вздох пронесся по исполинскому залу, пронесся по всему земному шару, сосредоточенно слушающему речь.

— Я хочу продемонстрировать вам схему движения Кометы на протяжении последних пятнадцати лет, с того времени как она появилась на земном небосклоне и ее открыл астроном Гриверс.

Докладчик снова поднял руку, — и темный хрустальный купол Дворца Конгрессов моментально ожил. На его матовой голубизне спокойным светом засияли ясные звезды, одна из которых все увеличивалась и увеличивалась. Именно на нее указала огненная стрелка, которая, покорная руке докладчика, побежала по темному искусственному небу. Эта звезда все время росла; вот из ее левого бока неожиданно появилось небольшое туманное образование, превратившееся вскоре в выгнутый хвост.

— Такой была Комета в первые годы после своего появления. — задумчиво сказал оратор.

Звезды медленно передвигались хрустальным небосклоном. А Комета все росла и росла. Вот она покрыла своим холодным сиянием соседние звезды, будто стерев их. Ее хвост раскинулся широко, словно Млечный Путь. Легкий шум и потрескивания привлекли внимание зрителей к центру зала. Там на массивной подставке стояла причудливая металлическая конструкция, похожая на двуглавого монстра. Из многочисленных отверстий её лился розовый свет, достигавший свода Дворца, его искусственного небосклона.

— То, что вы видите перед собой, — всего лишь работа большого планетария, устроенного в нашем зале, — спокойно объяснял докладчик. — Сейчас планетарий покажет вам орбиты Земли, планет и гиперболу Кометы.

Огненные линии возникли на куполе Дворца. Прежде всего — извечный эллипс земной орбиты, которым летел небольшой голубоватый шар — Земля. А сбоку слева от него появилась яркая, почти прямая линия гиперболы Кометы. Она проходила на расстоянии половины радиуса земной орбиты.

По линии гиперболы быстро двигалась Комета, таща за собой исполинский хвост. Она приближалась вместе с Землей к выпуклой части эллипса, к точке пересечения двух путей.

— Я не хочу останавливаться на подробностях, — сказал докладчик, — и потому ограничусь лишь несколькими главнейшими положениями. Многие, бесспорно, помнят тот безграничный ужас, который охватил человечество после сообщения астронома Гриверса. Упоминания о счастливых последствиях столкновения Земли с известной кометой Галлея в 1911 году никого не могли успокоить. Ведь комета Гриверса — исполинское небесное тело невероятной плотности…

Снова повисла пауза. Докладчик сделал широкий жест рукой:

— Вообще кометы всегда готовят нам неожиданности. Представьте себе огромное тело, которое свободно передвигается в просторах меж звезд и многочисленных солнечных систем по незамкнутой кривой линии — гиперболе. Если комета не очень большая, то, проходя мимо, скажем, нашей Солнечной системы, она покорится силе притяжения Солнца. Тогда комета меняет свой путь, искривляет его, гипербола превращается сначала на параболу, кривую, пока еще не замкнутую, но уже похожую на извлеченный эллипс. А потом, если комета совсем маленькая, она под влиянием притяжения Солнца облетает вокруг него и меняет свою орбиту на закрытый эллипс. Так Солнце, этот «ловец комет», захватывает комету. Она начинает оборачиваться вокруг нашего светила по эллипсу, отходя от Солнца в запланетное пространство и неизменно возвращаясь к нему через определенные промежутки времени. Гак случилось с кометой Галлея, кометой Энке и другими кометами, выловленными Солнцем из мирового пространства и превращенными в спутники нашей Солнечной системы. Они регулярно возвращаются к Солнцу и чаще всего меняют при этом свой вид. Кометы — не стойкие небесные тела. Они мало-помалу распадаются, превращаясь сначала в скопление болидов, потом в облака космической пыли, которая мчится дальше по эллиптической орбите уже исчезнувшей кометы. Именно так и случилось с кометой Галлея. К сожалению, все не так с нашей гигантской Кометой.

Докладчик едва заметно вздохнул — и общим вздохом ответил ему зал.

— Непрошеная гостья неуклонно приближалась, она, каждый год вырастая, перешла к южному зениту, к созвездию Жертвенника, потом промчалась по созвездию Павлина, неустанно направляясь к Земле. Спасения для Земли, казалось, не было. И вот инженер Андреев выдвинул фантастический на первый взгляд проект спасения Земли: с помощью сильнейших взрывов превратить планету как бы в исполинскую ракету и оттолкнуть ее от Кометы. Точнее, не оттолкнуть, а только нейтрализовать притяжение Кометы. Для этого инженер Андреев предложил использовать ядерные бомбы, заложив их в глубокие буровые скважины, размещенные тремя концентрическими кругами вокруг Южного полюса — 80 и 70 параллели и Полярного круга, который совпадает, как известно, с линией параллели 66,5. Вот схема проекта инженера Андреева.

Снова над докладчиком простерлись световые лучи — и в воздухе рельефно проявилась выпуклая поверхность Южного полушария Земли с нанесенными на ней огненными кругами буровых скважин, в которые должны были заложить ядерные бомбы.

Буровые скважины с ядерными бомбами направлены в глубь Земли по наклонным линиям — будто три вложенных друг в друга конуса, вершины которых лежат на воображаемой земной оси.

Зачем нужны эти три конуса буровых скважин, начиненных мощнейшими ядерными бомбами? Путь Кометы лежит примерно перпендикулярно к линии земной оси или под небольшим углом к ней. Если бы мы могли противопоставить притяжению Кометы какую-нибудь силу обратного действия, направленную вдоль земной оси, то такая сила нейтрализовала бы притяжение Кометы и удержала Землю на ее орбите. Но откуда взять эту силу?..

Инженер Андреев гениально предложил превратить Землю в момент наивысшего притяжения Кометы в грандиозную ракету. Ракета ни от чего не отталкивается. Она сама толкает себя обратным действием взрывов, которые происходят в ней. Не обязательно, чтобы ракета была продолговатая. Она может быть и круглая, как Земля. Именно конусы буровых скважин в Антарктике и станут, по мнению инженера Андреева, двигателями ракеты-Земли. Наименьший, первый конус будет выброшен с Земли как первый ракетный взрыв. Потом — второй и третий. Ракета-Земля с помощью этих трех взрывов нейтрализует силу притяжения Кометы в момент самой большой близости этого тела к нашей планете. Притяжение Кометы окажется недостаточно сильным для того, чтобы сорвать Землю с ее орбиты. Итак, весь земной шар превратится на исполинскую ракету весом 6000 триллионов тонн. А разрядной частью ракеты будет вся южная полярная область выше 66 параллели. Смело пожертвовав южной полярной областью, мы спасем земной шар с его населением. Комета понесет с собой в неизвестные космические пространства только часть Земли, которую мы ей добровольно отдадим.

На несколько секунд воцарилась тишина. Все были поражены сообщением.

— Образованный пять лет тому назад Комитет спасения Земли, который руководил осуществлением проекта Андреева, предусмотрел все возможные опасные последствия. Нет сомнения, что ядерные взрывы в южном полушарии вызовут сильное землетрясение, которое прокатится тремя нарастающими волнами по Земле с юга на север. Одновременно надо ждать исполинской морской волны, которая трижды поднимется в океанах и послужит причиной небывалого наводнения на побережных полосах материков. Все это угрожает наисерьезнейшим бедствием. Но у человечества нет другого выхода. Выбирать не из чего. Что же сделал Комитет спасения Земли?

Все население Южного полушария, где стихийное бедствие достигнет самых больших размеров, переселено за экватор, в относительно безопасные местности. Это достигнуто ценой нелегкого временного перенаселения Северного полушария. Но этого было сделано. В день 21 июня все население Земли, проживающее в Северном полушарии, должно покинуть города и рассредоточиться в полях и лесах, под открытым небом, во избежание опасности землетрясения. Ракетопланы Комитета проверяют сейчас все уголки Южного полушария, вывозя оттуда за экватор те небольшие группы людей, которые еще остались там. До 21 июня все будет закончено и в Южном полушарии не останется ни одного человека.

Комитет надеется, что ценой невероятных усилий, ценой потери обширной территории Антарктики мы спасем нашу планету и поможем ей удержаться на своей орбите в Солнечной системе. 22 июня, снова увидев на небе Комету, мы уже не будем смотреть на нее с ужасом, а облегченно вздохнем. Вот то главное, что я хотел вам сегодня сказать.

Воззвание Комитета спасения Земли призывает всех соблюдать спокойствие и выполнять все его указания. Титаническая борьба Земли с Кометой закончится нашей победой!

Я, пилот Алексей Троянов, попробую последовательно и подробно передать все то, что сохранилось в моих отрывочных записях, которые я начал делать за день до космической катастрофы.

В тот день утром я получил вот такой приказ:

«Пилоту ракетоплана С-218 Алексею Троянову. Немедленно летите через равнины Европы и Азии в направлении мыса Горн на острова Фолкленда в районе Магелланова пролива. Обследуйте на 53 градусе южной широты бухту Оф Гарборс и порт Стенлей на восточных Фолклендах, где, по нашим сведениям, задержалась группа из трех мужчин — участников метеорологической экспедиции Французской Республики. Разыскав ее, заберите в ракетоплан и немедленно поворачивайте на север — через Аргентину Панаму и Северные штаты к озеру Мичиган. Держите связь с нами на волне 1698 килогерц.

Комитет спасения Земли».

Накануне я вернулся в Москву из Австралии, откуда привез восемь электроконтролеров, которые проверяли главную магистраль сетей. Эти сети подводят энергию к цепям ядерных бомб южной сферы, то есть к трем концентрическим кругам в Южной полярной области, которую выбросят 21 июня навстречу Комете.

Мой ракетоплан С-218 — одна из наибыстрейших машин мира. Он легко покрывает за час 6000 километров.

Как-то один мой пассажир уверял, что еще совсем недавно никто даже из самых смелых фантазеров не мог бы себе представить, что ракетоплан будет развивать такую необычайную скорость.

Пассажир, конечно, ошибся. Месяца два назад я, изучая историю воздухоплавания, натолкнулся на такой интересный факт: еще в 1929 году один из изобретателей тогда несовершенных, маломощных и смешных самолетов, которые двигались с помощью пропеллера, француз Блерио, предсказал, что будущее будет принадлежать именно ракетному самолету, скорость которого, по его мнению, будет достигать 1000 километров за час. А в конце того же 1929 года немец Оппель впервые сделал короткий перелет на слабеньком ракетном самолете — всего на 15 километров.

Однако это не столь важно. Я упомянул об этом, потому что всегда хорошо помню все, что касается моего С-218, замечательной машины, которая дает мне возможность перемещаться с огромной скоростью в любой уголок земного шара.

Дальше в кабине ракетоплана начался разговор о 21 июня. У одного из пассажиров нашлась подробная карта Антарктики, и мы внимательно рассмотрели зону, которую пожертвуем Комете. Инженер Андреев, автор проекта, — гениальный человек!

Земля выбрасывает навстречу Комете область сплошного льда мертвого полярного материка и часть океана. Населенной части Земли взрыв даже не задевает, если не учитывать возможные последствия землетрясения.

Я переночевал дома — и это уже неплохо. За последний месяц ночевка дома, в своей квартире, стала для меня роскошью — так много приходится летать по делам Комитета.

Особенно трудны ночные полеты в южном полушарии. Иногда становится страшновато, когда электрическое освещение кабины кажется необычно тусклым и жутковато-мерцающим против могущественного сияния Кометы, захватившего треть небосклона.

Как-то ночью, возвращаясь из Южной полярной области, с Земли Эндерби, я задумался: а что если бы все это происходило тогда, когда человечество не знало еще удивительной силы ядерной энергии, когда весь земной шар был разделен на части между капиталистическими государствами, когда еще властвовали религиозные предрассудки? Конечно, спасения для Земли не было бы…

Итак, я переночевал дома, а в шесть часов утра получил распоряжение Комитета. Перекусив перед путешествием, я отправился в дорогу.

Мой ракетоплан находился в идеальном состоянии. С-218 движется с помощью термоядерных двигателей. Для подъема он имеет геликоптерный механизм, который приводит в действие энергия обычных аккумуляторов большой емкости. Пропеллерные винты установлены на вертикальной оси. Они отталкиваются от воздуха и тянут ракетоплан вверх, а там включается ракетный аппарат. А когда ракетоплан набирает нужную скорость и уже не нуждается в поддержки винтов, пилот втягивает ось с геликоптерным механизмом внутрь ракетоплана, прячет винт, чтобы уменьшить сопротивление воздуха.

Вертолет дает возможность моему С-218 подниматься с земли и опускаться на нее вертикально без каких-либо разгонов и разбегов. Ракетоплан с помощью вертолета может снизиться над любой улицей, окруженной домами, может неподвижно висеть в воздухе и даже передвигаться, когда ракетный аппарат бездействует: для этого ось геликоптерных винтов надо только наклонить вперед градусов на тридцать. Тогда часть тяги будет направлено в направлении наклона — и ракетоплан с небольшой скоростью полетит, хотя ракеты и не будут работать.

Если судить по карте, от Москвы до островов Фолкленда — 20 тысяч километров, четверть радиуса земного шара. От Фолклендов до озера Мичиган, по указанному мне маршруту, — еще 12 тысяч. А запасов термоядерного топлива в ракетоплане на 80 с лишним тысяч километров. Все хорошо! За четыре часа я буду на островах.

На аэродроме меня никто не провожал. Я взошел в кабину и закрыл герметичные двери ракетоплана, старательно проверив, нет где-либо щелей, сквозь которые мог бы выходить воздух. Это совсем не лишнее: С-218 развивает наибольшую скорость в самых высоких слоях атмосферы, на высоте близкой к 30 километрам, где воздух уже сильно разрежен и легко высасывает кислород из кабины.

Геликоптерный механизм работал безупречно. Я набрал высоту и включил ракетный аппарат только поднявшись на 15 километров от земли.

В эту минуту зазвонил мой приемник. Я нажал кнопку репродуктора. Спокойный голос диктора произнес:

— Пилот Троянов?

— Да, я слушаю.

— По распоряжению Комитета передаю вам фамилии метеорологов, которые находятся на восточном берегу Фолклендов. Глава экспедиции — профессор Жан Пелюзье, его помощник Густав Дюшен, лаборант Эмиль Стенуа и художница Жанна Пелюзье, дочь профессора Пелюзье. Вы получили указания относительно бухты Оф Гарборс?

— Да. И о порте Стенлей тоже.

— В экспедиции испортился радиопередатчик. Поэтому следите не только за радиосигналами, но и за оптическими знаками. Ищите экспедицию, не поднимаясь выше чем на километр. Регулярно вызывайте экспедицию по радио — приемник у них работает. Сообщайте нам. Имейте в виду: если ваш ракетоплан будет поврежден, вы сможете получить другие средства передвижения только в Буэнос-Айресе. Дальше к югу ничего нет, все уже вывезено на север.

— Вас понял.

— Я закончил. Комитет желает вам успеха!

Репродуктор замолк. Комитет очень внимателен, он посчитал нужным известить меня о Буэнос-Айресе на случай, если вдруг в моем ракетоплане обнаружится неисправность. Но разве С-218 может испортиться? Я доверяю своей машине, как самому себе.

Далеко внизу в туманной мгле подо мной проплывала поверхность Земли. Я снова вспомнил, как описывали свои воздушные путешествия люди первых лет авиации, которые летали на этих необычайно опасных игрушках — аэропланах с пропеллерами. Они почти никогда не поднимались выше пяти километров и думали, что покорили воздух. Однако я относиться к этим людям с уважением, как к героическим смельчакам: отправляться в полет над океаном на несовершенных, неустойчивых самолетах того времени — это истинный подвиг.

Ракетоплан мчался вперед. Ясное небо московского утра сменилось на облачное; тучи подо мной затянули всю поверхность земли. Но мой компас и автоматический указатель места пребывания ракетоплана были надежнее той рельефной «карты», которую я видел под собой. Я знал, что уже лечу над Средиземным морем, где пролегают рейсы почтовых самолетов. На скорости шесть тысяч километров в час столкновение было бы губительным, поэтому я сдвинул ракетный руль высоты и поднялся еще выше — к отметке в пятьдесят километров, куда самолеты обычно не взлетают. Здесь было безопаснее, и я включил полную тягу. Указатель скорости дошел до цифры 6000 километров и остановился.

Теперь я ощутил себя немного свободнее, потому что по прямой линии ракетоплан шел очень надежно и не нуждался в управлении. К тому же на моем С-218 был установлен автопилот. Я настроил приемник на волну постоянной радиогазеты и включил репродуктор. В кабине прозвучало:

«…дала положительные последствия. Оборудование действует чудесно. Первый взрыв произойдет в одиннадцать часов тридцать минут ночи 21 июня. Второй — через пятнадцать минут и третий — ровно в двенадцать часов ночи… В двенадцать часов ночи! Внимание! Время сообщаем по московскому поясу. Передаем следующую радиограмму. Население южного полушария почти все эвакуировано за экватор, на север. Остались лишь несколько специальных экспедиций, за которыми посланы быстроходные ракетопланы. Внимание! Известный пилот Алексей Троянов на своем быстроходном С-218 вылетел сегодня на Фолклендские острова за группой метеорологов. Внимание! Включите экраны, транслируем полет Алексея Троянова на ракетоплане С-218».

Тем временем я проверил направление. Внизу все так же громоздились тучи, в редких просветах между которыми были видны синие полосы. Автоматический указатель стрелкой отмечал местопребывание ракетоплана — немного к западу от Африки над пространствами Атлантического океана. Еще далеко до островов Фолкленда даже для моей скорости в 6000 километров за час. Что еще передает радио? Репродуктор снова закончил фразу:

«…Как думает астроном Бермигтон, Комета, проходя по касательной к орбите Земли, повлияет на Луну. С большой вероятностью можно говорить о том, что наш спутник под действием притяжения Кометы сорвется со своей орбиты. В этом случае Луна пойдет между Солнцем и Кометой по параболе к орбите Юпитера, и Земля может потерять своего извечного спутника. Но окончательно это станет понятным только перед первым взрывом, в десять часов пятьдесят пять минут. Астроном Бермигтон думает, что Луна сорвется с орбиты и покинет Землю! Внимание! Астроном Скаутлей возражает на это предположение и доказывает, что Луна только изменит свою орбиту на вытянутый эллипс, однако останется верным спутником Земли».

Интересно, кто из ученых прав? А впрочем, вопрос о Луне не так уж и существенен, когда речь идет о судьбе всей Земли.

Да и проект инженера Андреева может не дать желаемого результата. Так, по крайней мере, уверяют некоторые ученые. Я не ученый, я обычный пилот. Но, быть может, именно поэтому верю в проект инженера Андреева. 21 июня он превращает земной шар в исполинскую ракету, и эта мысль близка мне. Я знаю, что такое ракета. Только ракетному двигателю принадлежит будущее. Древний мудрец Архимед, который изобрел рычаг, сказал:

— Дайте мне точку опоры, — и я подниму земной шар!

Ракета дает человеку точку опоры везде и всюду. Она сама — точка опоры. Для самолета нужен воздух, для проворной лодки — вода, от которых они отталкиваются. Ракета отталкивается сама от себя. Взрывы, которые происходят в ее разрядной части, толкают ракету вперед, независимо оттого, куда направлены — в пустоту или в воздух, в воду или еще куда-то. Обратная реактивная сила взрыва вот что движет ракету.

Однако где я?

Указатель места пребывания ракетоплана приблизил стрелку почти к самым островам Фолкленда. Впереди были видны пенные буруны, прибережные скалы и ровная, без единого пригорка поверхность земли.

Где же тут искать профессора Пелюзье и его экспедицию?

Бухта Оф Гарборс, над которой я пролетал, погасив скорость, тоже была пустынной и мертвой. Огромные здания порта представляли печальное зрелище — будто жители этого оживленного города все неожиданно вымерли. К тому же стало темнеть. Правда, сумерки, которые спускались на землю, в скором времени озарил зеленоватый призрачный свет Кометы, хвост которой широкой полосой простерся через весь небосклон.

По-видимому, в бухте Оф Гарборс не было никого, потому что предупрежденная о моем прилете экспедиция дала бы знать о себе каким-нибудь сигналом — хотя бы костром.

Я полетел к порту Стенлей. Пустынная равнина проплывала под ракетопланом.

А что если их нет и там? Что, если они были вынужденные перебраться еще куда-нибудь?

Но едва только на горизонте волнистой линией нарисовался залив, я заметил большой черный столб дыма.

Сигнал!

Через несколько минут я плавно опустился на твердую землю возле большого костра. К люку ракетоплана подбежала стройная девушка в нейлоновом плаще. Она что-то кричала, но звук ее голоса не доходил до меня, отделенного от внешнего мира герметичными дверьми кабины. Наконец я распахнул люк.

— Вы — пилот Троянов? — услышал я звонкий молодой голос. И, не ожидая ответа, Жанна Пелюзье продолжила: — Ну, конечно, это вы. Кто еще мог бы добраться сюда в такой тревожный час? Правда, мы очень беспокоились. Ведь у нас испортился передатчик, и мы не могли подавать вам сигнал. Но мы сделали все, что смогли. Видите? — показала она рукой на костер.

— А где же остальные? — спросил я.

— А вы еще не знаете? Отец болен малярией. Но это не страшно, — он легко переносит эту болезнь. Хуже с Дюшеном: у него очень острая форма, и сейчас он лежит почти без сознания, а лаборант Стенуа дежурит рядом с ними. Мне поручено следить за костром, чтобы не пропустить вас. Пойдемте, пойдемте в дом.

На пороге нас встретил молодой мужчина с энергичным, резко очерченным лицом. Это был Стенуа. Он крепко пожал мне руку и сказал:

— Я очень боюсь, что Дюшен не сможет лететь. Профессор говорит, что ему могло бы помочь только переливание крови. Я просто не знаю, что делать.

Старый профессор Пелюзье через силу поднялся со своего кресла и тихим голосом поздоровался со мной:

— Когда мы отправимся, профессор? — обратился я к нему.

— Вам уже говорили о нашем больном? Его нельзя трогать, пока не закончится пароксизм. Он весьма слаб.

— Значит…

— Не раньше завтрашнего утра. А может… — Голос профессора задрожал, и он насилу закончил фразу: — Может, нам придется оставить его здесь…

Меня совсем не пугала мысль, что нам надо задержаться до утра. До начала взрывов в полярной области оставалось больше суток. За это время я мог бы несколько раз долететь отсюда до озера Мичиган. Но кто знает, какие неожиданности могут произойти?

— Все-таки лучше было бы вылететь как можно быстрее, — напомнил я профессору. — У меня относительно этого очень жесткие инструкции. Сейчас я поговорю с Комитетом спасения Земли.

Жанна Пелюзье пошла со мной. Идя, она рассказала, что экспедиция находилась на островах Фолкленда около двух месяцев и закончила свою работу только два дня тому назад. Профессора Пелюзье не пугают будущие события. Он беспокоится только о том, чтобы доставить в безопасное место собранные материалы.

Мой разговор с Комитетом был очень коротким. Вот его запись.

«Прибыл на острова Фолкленда. Нашел экспедицию. Могу лететь на север не раньше чем утром 21 июня, потому что один из участников экспедиции, Густав Дюшен, тяжело болен».

«Вылетайте при первой возможности. Маршрут остается прежним. Еще раз подчеркиваем, южнее экватора можете надеяться на помощь только в Буэнос-Айресе».

Извинившись перед профессором, я лег спать: пилот ракетоплана должен быть здоровым и бодрым. Вылететь мы решили до рассвета.

Около двенадцати часов ночи меня разбудило легкое прикосновение к плечу. Жанна Пелюзье стояла возле меня и лицо ее было бледно:

— Дюшен умер, — тихо сказала она. — У него слабое сердце, оно не выдержало напряжения во время кризиса…

…Багряное солнце едва лишь показало край своего диска из-за моря, когда я нажал на рычаг управления. Ракетоплан быстро набрал высоту и помчал на северо-запад. Профессор полулежал в кресле; наверное, на него неважно влияла скорость подъема. Лаборант Стенуа разбирался в своих записях. Жанна внимательно следила за моими движениями.

Неожиданно я ощутил, как в моей руке дрогнул рычаг руля высоты, потом стрелка указателя скорости метнулась налево и вместо обычных шести тысяч километров показала… только двести! Ракетоплан пошел вниз. Я похолодел.

— Что случилось?

Под нами клокотали морские волны, а ракетный двигатель чему-то давал перебои. Я включил геликоптерные винты. Ракетоплан повис в воздухе, едва двигаясь вперед.

Еще несколько вспышек — и ракетный двигатель замолк. Стало очень тихо. Тишину нарушало только слабенькое жужжание вертолета. Я ощущал на себе внимательные взгляды пассажиров. Не оборачиваясь, я сказал:

— Что-то испортилось в ракетном двигателе. Сейчас я выясню, в чем дело. Не волнуйтесь, все будет хорошо.

Так я сказал, но совсем не так думал. С С-218 такого еще никогда не случалось. Никогда. Произошло что-то очень серьезное. Все мои усилия были напрасны — ракетный двигатель не работал, хотя приборы и рычаги были исправны. Если бы я не знал, вылетая с островов Фолкленда, что на С-218 оставался запас энергии не меньше чем на 60 000 километров, то подумал бы что в ракетоплане исчерпались все источники энергии. Но…

Я вспомнил о судьбе своего товарища, пилота Грюнштейна — и ощутил, как у меня похолодели кончики пальцев. Грюнштейн, летевший со скоростью 4000 километров за час, случайно столкнулся с большой птицей — южноамериканским кондором. Тяжелое тело птицы разбило толстое стекло кабины и своим весом поломало рычаги управления. Ракетоплан Грюнштейна камнем упал вниз, в океан. Так погиб мой товарищ…

Я бросился в хвостовую часть ракетоплана, к батарее цилиндров, где хранилась сконцентрированная энергия переработанных атомов. Стрелка на циферблате указателя вместительности, которая еще полчаса назад показывала десять тысяч энергонов, теперь прижалась к левой части диска, сдвинувшись за 0.

— Нет энергии, — прошептал я, не веря своим глазам.

— Что случилось, товарищ Троянов? — услышал я взволнованный голос Жанны.

— Случилось что-то непонятное. Мы остались без энергии. В цилиндрах нет ничего. Указатель оставшейся энергии показывает ноль.

— Но почему?

— Пока что не знаю. Ничегошеньки не понимаю. Вся энергия куда-то исчезла. Резервуары пусты. Но, к счастью, у меня почти не работали аккумуляторы, которые питают вертолетные механизмы. Мы пойдем дальше на геликоптерных винтах. До Буэнос-Айреса уже недалеко, мы долетим до него. А там восстановим запасы энергии. Уверен, что все закончится хорошо. Винты дотянут нас до Буэнос-Айреса. Вперед, вперед! Взрывы начнутся только ночью, а теперь лишь восемь часов утра.

— Верно, вперед! — бодро подхватила Жанна.

Вернувшись в кабину, я переместил вертикальную ось вертолета на самый большой наклон вперед.

Ракетоплан, оставаясь на той же самой высоте, медленно полетел на север, куда тянул его геликоптерный пропеллер. Но скорость была очень небольшая; кроме того, ракетоплан качало и сбивало вбок встречным ветром.

— Ветер не пустит нас вперед, товарищ Троянов, — спокойно заметил профессор Пелюзье. — Ветер весьма сильный.

Я упрямо покачал головой. Я знал, что этот ветер не захватывает верхних слоев атмосферы. Если буря очень сильна над поверхностью суши или моря, можно избежать ее, поднявшись вверх, где сила ветра не такая значительная.

— Поищем спокойные слои воздуха, профессор, — ответил я. — Еще когда я учился летать на самолете с пропеллером, меня учили маневрировать в воздухе на разной высоте, отыскивая попутный ветер. Кто знает, может, мы найдем его и здесь, в этих широтах.

Покорный моей руке ракетоплан, или, как правильно было бы теперь его назвать — вертолет, поднимался в высшие слои атмосферы. Правда, я достиг этого за счет уменьшения и так незначительной скорости, с которой мы шли на север, по я надеялся наверстать скорость вверху. Как я ошибся!

Ветер и в самом деле изменился, когда ракетоплан поднялся на высоту около трех километров. Но он был неблагоприятный, потому что резко дул с востока на запад. Я силился подняться еще выше, но тогда ракетоплан совсем терял движение вперед, его сносило вбок, будто аэростат.

Мы стороной проползли над полуостровом Вальдес, еще медленнее пролетели над двумя реками Аргентины — Рио-Негро и Рио-Колорадо.

«Во что бы то ни стало добраться до Буэнос-Айреса. Там можно починить ракетоплан или, в конце концов, пересесть на другой». - думал я.

Но ветер и маневрирования в воздухе совсем смешали мои карты. С ужасом я заметил, что запасы энергии аккумуляторов тают с каждой минутой. Их едва хватит для безопасной мягкой посадки. Это случилось именно тогда, когда я увидел под ракетопланом причудливые изгибы береговой линии бухты Бланка. Я пошел на снижение.

Пассажиры молчали. Конечно, они понимали всю трагичность нашего положения. Ведь счетчик показывал, что мы отошли от островов Фолкленда всего на 1400 километров — вместо 12000, которые нам надо было пролететь, чтобы попасть в безопасные районы земного шара.

Единственное, что я мог еще сделать с помощью вертолета, — это мягко спустить ракетоплан на густую траву пампасов в полусотне километров от берега океана. Я остановил вертолет. А впрочем, через минуту-две он остановился бы и сам, исчерпав запасы энергии аккумуляторов.

Некоторое время мы молчали. Первым опомнился профессор Пелюзье. Видимо для того, чтобы успокоить всех, он предложил:

— Прежде всего надо осмотреть ракетоплан и выяснить положение. Что же случилось с вашим ракетным двигателем, товарищ Троянов?

Я распахнул двери кабины и ступил на землю. Вслед за мной вышли Жанна и Стенуа.

Металлическая оболочка хвостовой части ракетоплана было пробита сверху вниз, будто в него попал небольшой снаряд. Отверстие с загнутыми внутрь краями показывало направление удара. Пробоина шла вглубь к цилиндрам, где хранилось термоядерное топливо. Одна стенка главного цилиндра также была пробита, другая осталась целой, но сплющенной.

С помощью лаборанта Стенуа я открыл пробитый цилиндр и нашел в нем неправильной формы слиток какого-то неизвестного мне металла. Этот слиток, вероятно, со страшной силой ударил в ракетоплан, пробил его оболочку и главный цилиндр.

Но откуда взялся этот слиток? Кто стрелял в нас?

Жанна Пелюзье держала в руках странный слиток, когда сзади подошел старый профессор. Он глянул на находку и изумленно спросил:

— Откуда вы взяли этот метеорит? Я нашел на островах Фолкленда несколько подобных этому, но ни один из них не был таким большим. Ведь это — первые посланцы Кометы, которые мчатся впереди нее и бомбардируют Землю.

Так были найдены объяснения того, что произошло с нами. Метеорит, который прилетел на Землю из космических пространств, отделившись от Кометы, пробил цилиндр ракетоплана и лишил нас возможности вернуться на север.

Стенуа первый прервал молчание:

— Очевидно, лететь дальше на ракетоплане мы не сможем. Так, товарищ Троянов?

Я молча кивнул главой.

— Тогда надо сообщить обо всем Комитету. Он вышлет кого-нибудь забрать нас. Правда, времени в обрез. Но другого выхода нет.

— Вы можете связаться с Комитетом по радио, товарищ Троянов? — спросила Жанна.

— Я сейчас же попробую, — ответил я.

Вернувшись в кабины ракетоплана, я включил передатчик. Но он не работал! Я с яростью хлопнул себя по лбу: ведь передатчик брал ток от тех же самых аккумуляторов, которые питали и геликоптерный механизм. За время нашего безнадежного полета на геликоптерных винтах аккумуляторы исчерпали свою энергию почти целиком. Тока теперь хватило бы только на питание маленького приемника, а не такого мощного генератора передатчика… Почему я раньше не подумал об этом? Почему я не дал радиограмму до того момента, как испортился ракетный двигатель?..

Тихий звонок приемника привлек мое внимание, и я машинально включил репродуктор. Взволнованный голос настойчиво повторял:

— Пилот Троянов! Пилот Троянов! Где вы? Пилот Троянов, где вы?..

Комитет спасения Земли искал меня, а я был бессилен ответить ему и даже попросить помощи. Тем временем репродуктор продолжал вызывать:

— Пилот Троянов, отвечайте! Где вы?..

— Почему же вы молчите, товарищ Троянов? — услышал я голос Жанны. — Они же ждут ответа. Скажите, где мы, что с нами.

Жанна неслышно вошла в кабину и стояла позади меня. Я развернулся к ней и ответил, с трудом подбирая слова:

— Передатчик не работает. Нет тока. — Жанна молча смотрела на меня, когда я через силу добавил: — У нас нет возможности спастись…

Мне стыдно признаться в этом. Я, пилот Троянов, о смелости которого писали все газеты, растерялся и потерял способность владеть собой. Женщина, Жанна Пелюзье, в этот момент показала себя тверже чем я. Она положила руку мне на плечо и сказала:

— Не впадайте в отчаяние. Может, еще удастся помочь нашей беде.

Я едва припоминаю то, что было потом. Мы сидели на траве вокруг ракетоплана. Стенуа нервно курил папиросу за папиросой. Жанна непрестанно срывала тонкие и высокие стебельки травы, мяла их и отбрасывала. Помню, старый профессор неторопливо сказал:

— Думаю, землетрясение нам не угрожает. Губительным может стать для нас потоп, когда огромные волны ринутся на сушу. Мы на восточном берегу Аргентины. По всем признакам, три исполинские волны прокатятся по этим равнинам на сотни километров…

Я машинально добавил:

— И превратят нас в искалеченные, истерзанные трупы…

— О нет, товарищ Троянов: от нас просто ничего не останется, — мрачно и иронически отозвался Стенуа.

Неожиданно Жанна живо вскочила и побежала к ракетоплану, бросив нам на ходу:

— Я не знаю, что будет дальше. Но я хочу, по крайней мере, знать, что творится на севере!

Ей никто не ответил. Только Стенуа, взглянув в свою записную книжку, все так же иронически, тихо сказал мне:

— Сейчас час дня. Через десять часов нас уже не будет…

Он не докончил фразы. В кабине ракетоплана заговорил репродуктор. Его звуки показались мне насмешкой: которую пользу они могли дать нам, отрезанным от всего мира, эти сообщения?

…первый взрыв ядерных бомб выбросит в космическое пространство всю Антарктику, расположенную в пределах восьмидесятой параллели. В этом круге залегает вечный полярный лед и южная оконечность земли Виктории. Первый взрыв будет самым слабым из трех. Второй взрыв выбросит область вплоть до семидесятой параллели. Земля потеряет значительные территории: она выбросит в пространство всю землю Виктории, гору Эребус, землю короля Эдуарда и южную часть земли Александра Первого. Третий, сильнейший взрыв бомб, заложенных по Полярному кругу, выбросит в космос острова Киту, часть островов Скотта, остров Петра Первого, половину земли Александра Первого, земли Эндерби, Кемпа, Вильгельма Второго и Вилкинса. Внимание! Комитет спасения Земли снова предупреждает всех, кто находится в пределах стокилометровой береговой океанской полосы. Эта полоса — под самой большой угрозой трех океанских волн, которые возникнут вследствие взрыва и, очевидно, послужат причиной огромных разрушений. Внимание! Через десять минут слушайте дальнейшую информацию».

Профессор Пелюзье поднял руку и спокойно, будто продолжая начатую фразу, произнес:

— Значит, моя мысль верна. Надо спасаться от потопа. Мы находимся всего километрах в пятидесяти от океана. Как защитить себя от волн?..

Стенуа и я молчали. Возле меня стояла банка консервированного молока, которую я машинально взял в руки. И внезапно неожиданная мысль промелькнула в моей голове.

Консервная жестянка! Именно консервная! Если бы мы оказались внутри консервной банки — никакие волны не были бы нам страшны. Наводнение перенесло бы нас на сотню километров в глубь материка и оставило там…

Вскочив на ноги, я воскликнул:

— Товарищи! Выход найден. Вспомните, что мой С-218 герметически закрывается, имеет достаточный запас кислорода и аппарат для очищения воздуха от углекислоты. Мы запремся в нем — и пусть тогда бьют хоть какие волны: ракетоплан не может затонуть. Нас куда-нибудь вынесет.

— Сделав из нас при этом отбивные котлеты? — саркастически произнес Стенуа.

— Держите свои нервы в кулаке, дорогой Эмиль, — сурово ответил профессор. — Товарищ Троянов предложил блестящую идею. Это единственное, что нам остается.

Репродуктор заговорил снова:

«Внимание! Известный пилот Алексей Троянов, вылетевший на розыски экспедиции профессора Пелюзье, исчез. Последнее сообщение было получено от него с островов Фолкленда вечером 20 июня. Все попытки связаться с ракетопланом С-218 до сих пор остаются тщетными. Это заставляет серьезно опасаться за судьбу Троянова и его спутников…»

Мы молча посмотрели друг на друга: за нашу судьбу опасаются, о нас думают… Но никто не мог помочь нам здесь, на диком берегу Атлантического океана.

Время пришло. Все, что происходило на протяжении тех часов, кажется мне теперь каким-то миражом. Я помню, как механически открывал консервные банки и ел, не ощущая вкуса блюда. Вероятно, среди нас лучше всего чувствовал себя только профессор. Он спокойно разговаривал со Стенуа и Жанной о собранных материалах, беспокоясь за них судьбу едва ли не больше, чем за свою. То и дело радио приносило нам новые сообщения и предупреждения.

Комета появилась на небе еще до того, как стемнело. Она зловеще обернула небосклон туманным сиянием своего исполинского хвоста, в центре которого ясно было видно круглое ядро, своим размером в несколько раз превосходящее диск Луны. Я запомнил фразу профессора:

— Если нам посчастливится завтра увидеть это странное зрелище, подобного которому не было в истории человечества, — то, может, мы еще поживем…

«Если нам посчастливится…». Едва ли кто из нас имел основания серьезно надеяться, что спасется…

Комета, которая захватила небосклон, захватила и нас в зону своего притяжения. Никто из нас тогда даже на миг не сомневался, что гениальный план спасения Земли с помощью взрывов может быть ошибочным, что Земля может погибнуть. Мы думали лишь о том, как уберечься от волн и землетрясения. Мы были убеждены, что Комета исчезнет, что Земля останется на своем месте в Солнечной системе.

Луна в тот вечер выплыла на небо поздно, около десяти часов. Мы уже взошли в кабину ракетоплана. Сквозь толстое стекло иллюминаторов было хорошо видно, как Луна поднималась все выше и выше, приближаясь к зениту, где огромное ядро Кометы излучало зеленое сияние. Может, это казалось только нам, но Луна в этот вечер поднималась чрезвычайно быстро.

Я напомнил профессору о предположении астронома Бермигтона, по мнению которого Луна будет сорвана со своей орбиты силой притяжения Кометы. Профессор задумчиво ответил:

— Что же, вполне возможно. Может, уже теперь Луна движется по своей орбите намного быстрее, чем раньше. Посмотрим, у нас есть время для наблюдений…

К одиннадцати часам замолк даже профессор, который до той поры старался отвлечь наше внимание от тяжелых мыслей. Было хорошо все видно, яснее, чем во время знаменитых ленинградских белых ночей. Все небо было залито холодным светом Кометы. Луна выделялась небольшим серебристым кружочком на фоне ее зеленого сияния.

Первый взрыв должен был произойти в одиннадцать часов тридцать минут. Часы на моей руке показывали одиннадцать двадцать. Я предупредил своих спутников:

— Как можно крепче привяжитесь к креслам. Нужно ждать сильных ударов и толчков.

Я тщательно проверил, правильно ли охватывают ремни безопасности тела пассажиров, крепко ли держатся опоры кресел. Все было в рабочем состоянии, все, кроме главного, — ракетного двигателя С-218. В тот миг, когда я закреплял ремни своего кресла, Жанна крикнула:

— Луна!.. Луна!..

Я быстро поднял голову. Серебряный диск заметно уменьшался в размере. Луна будто отходила куда-то далеко, отлетала от Земли. За несколько секунд ее кружок уменьшился вдвое, начал тускнеть, потом его и вовсе заволокла темная тень.

— На пути к Комете Луна должна пересечь земную тень, — спокойно отметил профессор Пелюзье.

Эмиль Стенуа, лишенный возможности курить (в кабине ракетоплана это категорически запрещалось), и потому еще более разнервничавшийся, судорожно сжал поручни кресла. Жанна смотрела широко раскрытыми глазами вверх, в иллюминатор, сквозь стекло которого уже не было видно лунного диска: наш спутник исчез в космическом пространстве. На его месте теперь ослепительно сияла Комета.

Неожиданно ракетоплан вздрогнул от резкого толчка. Будто кто-то сильной рукой толкнул его в бок. Потом ракетоплан заколыхался и снова остановился. Все это длилось две-три секунды.

В кабине царила полнейшая тишина. Помню только обезображенное гримасой ужаса лица Стенуа, сидевшего напротив меня.

И тут же до нас донесся неясный гул, который неуклонно крепчал, рос, превращаясь в скрежещущий грохот. Это приближалась вода, которую выбросил из океана удар землетрясения. Вода мчалась на равнины.

Я всмотрелся: на горизонте выросла огромная водная стена, которая быстро двигалась к нам, увеличиваясь на глазах и заполняя собой все окружающее пространство. Кажется, я крикнул:

— Вода!..

Но моего голоса никто уже не слышал, потому что в эту секунды ракетоплан задрожал под потоком воды, который ринулся на его стальное тело. На миг я перестал различать, где низ, где верх — все закружило в диком танце.

Свет Кометы, который прежде ровно лился сквозь верхние иллюминаторы, теперь мелькал, будто взбешенный луч прожектора, пронизывая кабину то сверху, то снизу, — и наконец потух совсем. Вместо него сквозь стекло иллюминаторов пробивалось едва заметное зеленоватое мерцание.

«Ракетоплан мчится где-то в глубине волн вдоль степей», — подумал я.

Стрелки, которые светились на циферблате моих часов, показывали одиннадцать часов сорок минут. Приближалось время второго взрыва, более сильного чем первый.

В полутемной кабине я заметил, что Стенуа, махая рукой, что-то кричит. Я наклонился вперед, силясь услышать его голос, но в этот миг что-то тяжелое сильно ударило меня по голове, перед глазами вспыхнули огненные молнии, резкая боль взорвалась в затылке. Последнее, что я видел, — бледное лицо Жанны, которая повернулась ко мне.

Больше я не помню ничего…

…Я приходил в себя будто после тяжелой болезни. Сознание мало-помалу возвращалось. Мне казалось, что меня бросает из стороны в сторону, что я, превратившись в подвешенный на эластичной пружине маятник, качаюсь огромными взмахами. Взмахи становились все меньшие и меньшие, пока не превратились в легкие приятные покачивания. Я почувствовал, что лежу на чем-то мягком.

Я с трудом открыл глаза и сразу зажмурился, ослепленный ярким дневным светом. Ласковый голос надо мной произнес:

— Успокойтесь, все прошло. Вы в полнейшей безопасности.

Это был голос Жанны. Я удовлетворенно улыбнулся и осторожно приоткрыл глаза. Жанна и в самом деле сидела возле меня, а я лежал на мягких пневматических подушках в небольшой продолговатой комнате. Около окна за столом сидел профессор Пелюзье и что-то писал. Эмиль Стенуа стоял позади и листал книжку.

Профессор обернулся, его лицо осветила мягкая улыбка. Он сказал:

— Как видите, все мы живые и, думаю, скоро достигнем цели нашего путешествия.

— Разве… — хотел спросить я.

Но Жанна прикрыла мне рот нежной ладошкой:

— Молчите, вам нельзя разговаривать. Я сейчас расскажу вам все. Вы потеряли сознание перед вторым ударом. Рычаг, обломившись, ударил вас по голове. Ракетоплан выдержал все испытания, и волна вынесла его в глубь степей, за триста километров от места нашей стоянки. Там нас отыскал разведывательный ракетоплан, высланный Комитетом из Москвы в Австралию через Южную Америку и Антарктику. Он подобрал нас, и теперь мы летим над Антарктикой. Вы все время были без сознания. Все прошло, товарищ Троянов, Земля спасена.

Так вот чем объяснялось легкое покачивание, которое я ощутил, очнувшись: мы летели в ракетоплане.

«Итак, мы летим над Антарктикой, — подумал я. — Однако же ее нет — она выброшена в космическое пространство?..»

Будто отвечая на немой вопрос, профессор Пелюзье подошел к окну и сказал:

— Мы летим над полярной областью, точнее, над тем, что раньше было Антарктикой. Теперь здесь сплошной океан. Воды Тихого и Атлантического океанов ринулись с севера в огромную пропасть, которая образовалась здесь, и заполнили ее.

Я хотел встать, но не смог. Жанна поняла меня:

— Вы хотите посмотреть? Сейчас я помогу вам.

Она осторожно приподняла мои плечи и голову к иллюминатору над креслом. Сквозь толстое стекло был виден безграничный океан, по которому катились огромные волны с седыми гребнями. Так вот какая теперь Антарктика! Я много раз пролетал раньше над ее вечными льдами. Теперь их не было… Теплая океанская вода еще не успела замерзнуть. Со временем, наверное, здесь застынут новые льды. А теперь — вода, вода, бескрайние волны потревоженной стихии!..

Я снова устало откинулся на подушки.

Может, вы хотите послушать, что творится в мире? — спросила меня Жанна.

Я послушно кивнул главой. Жанна нажала на кнопку радиоприемника. Знакомый голос диктора продолжал начатую фразу:

«…осталось на своем месте. План инженера Андреева был безусловно верен. Антарктика выброшена взрывами в космическое пространство. Землетрясение, которое возникло после взрывов, послужило причиной больших разрушений только в южном полушарии — до тропика Козерога. Комета уходит к созвездию Столовой Горы. Земля спасена. Внимание! Предположение астронома Бермигтона оправдалось: Земля потеряла своего спутника — Луну. Сила притяжения Кометы сорвала с орбиты Луну и захватила ее в плен. Астрономические обсерватории Южного полушария, которые наблюдали небесные явления в ночь на 22 июня, установили, что Луна, сорвавшись со своей орбиты, с неистовой скоростью полетела к ядру Кометы. Спустя некоторое время Луна исчезла из поля зрения телескопов, отдаляясь в направлении ядра. В скором времени астрономы увидели на ядре Кометы, которая удалялась в космическое пространство, огромную вспышку. Это упала Луна, оставив на диске ядра Кометы яркое огненное пятно. Внимание! От разведывательного ракетоплана Л-306, посланного из Москвы через Южную Америку и Антарктику к Австралии, получено сообщения о судьбе пилота Троянова и экспедиции профессора Пелюзье, которая вылетела 21 июня на ракетоплане С-218 с островов Фолкленда на север. Внимание! Ракетоплан С-218 потерпел крушение и принужден был приземлиться возле бухты Бланка. Пилота и пассажиров океанские волны вынесли в глубь степей, где их заметил и забрал ракетоплан Л-306…»

Я нетерпеливым движением руки попросил выключить репродуктор. Все прошло. Жизнь течет дальше. Неожиданно я ощутил, что очень устал и хочу спать. Сладкая истома разливалась по всему телу.

Я улыбнулся и закрыл глаза.

Первая публикация в 1929 г. в харьковском журнале в журнале "Знаня та праця"

Авторский сборник "Ракетоплан С-218", Екатеринбург "Тардис", 2010.

Перевод Я. Грековой.[1]

В файле использована иллюстрация Георгия Малакова