Радуга над Теокалли

ГИБЕЛЬ ШОЧИ

После побега Кинич-Ахава прошла неделя. На удивление, она оказалась такой же размеренной, как и всё то время, которое женщина прожила в Теночтитлане. Исчезновение Кинич-Ахава осталось властями незамеченным. Возможно, стражи решили, что раба-беглеца разорвали ягуары Шочи, а, может быть, боясь за свои жизни, охранники просто скрыли сам факт исчезновения одного пленника, даже не подозревая о его значении.

Тишина и спокойствие ощущалась во всем. По городу так же чинно и важно расхаживали пилли; спешили рабы с плетёными корзинами, доверху наполненными овощами и фруктами; в тени деревьев, прячась от жары, кокетничали с воинами незамужние девушки. Гордый Попокатепетль, сияя белоснежным воротником снегов, курил свою трубку, выпуская тёмные кольца дыма в ясное летнее небо. Жрецы неспешно готовились к очередным праздникам и чествованиям богов. И Иш-Чель успокоилась. Её перестал волновать побег, но вот сама встреча с мужем…

Занимаясь домашними делами, она постоянно вспоминала каждое слово, сказанное Кинич-Ахава, его обещание вернуться и не могла понять – что же было в этой встрече не так?

Прежде всего, она не почувствовала никакой близости, никакие чувства не всколыхнулись в её душе к бывшему мужу… Вот она и произнесла то определение, от которого бежала столько времени… Она спасла просто человека из своей прошлой жизни. Человека одной с нею крови, который был когда-то ей мужем, отцом её ребёнка, но остался только братом. И всё? Зачем тогда она его спасала, зачем рисковала? В память о прошлом? Правда, Амантлан обмолвился когда-то, что в Коацаоке был заговор против молодого халач-виника. Так, может быть, она неправа, обвиняя его? И потом, кем была она тогда, в той далёкой прошлой жизни? Живым воплощением богини, женой молодого правителя. А кем он – Кинич-Ахава? Человеком, который отвечал за стольких людей. Он без сомнений и страха взял на себя непосильную ношу ответственности. Вот он и выбрал – пожертвовал женой для счастья граждан Коацаока…Поступить иначе? Нет, не мог.

Иначе мог поступить только муж, но его пришлось долго уговаривать и убеждать, и, можно ли ту провалившуюся попытку побега считать добровольным желанием, идущим из самого сердца? Когда поступить по-другому просто не можешь, не столько для другого человека, сколько для самого себя… Хотя, кажется, он её любил, кажется, был родным и близким. Кажется, или так оно и было?

Здесь она каждый раз останавливалась. Не верить в прошлые отношения, их любовь, она себе не позволяла – именно они продолжали поддерживать её в мире мешиков, но ведь где-то в чем-то эти отношения не выдержали проверки… И не с её стороны произошло предательство. Что ж такое?! Ну, спасла человека! Возможно, им просто повезло, так зачем она всё время пытается об этом думать? Какой смысл копаться в чувствах, которые, как оказалось, умерли и уже не властны над нею? И ведь она когда-то уже решила, что начнёт новую жизнь в этой стране.

Назад пути нет!.. Раз ей удалось спастись… Ведь она не просто беглая рабыня, а сбежавшая жертва, которая навлекла своим побегом гибель на целый город… А это столько жизней… И ей ли не знать, что нет преступления страшнее, чем непринятие своей участи. Только вот она не хотела умирать. Иш-Чель не понимала, что двигало ею в те часы ожидания смерти, породило тот неожиданный, противоестественный бунт против вековых устоев. Почему она не испытала радости от приближения свидания с богами? Почему оказанная честь – нести радость богу Чаку, согласно выбору соплеменников, не перевесила желания остаться на земле, рядом с Кинич-Ахава? Но богу Чаку и богине Иш-Чель не нужна была её жизнь. Именно любимая богиня Плодородия и Луны дала возможность спастись, предупредив о своём решении долгожданным дождём и радугой…

Неужели её любовь, семейная жизнь, простые радости перевесили гражданский долг? А у Кинич-Ахава, наоборот, честь, совесть, забота о жителях города оказались на первом месте. Пожалуй, она не имела права осуждать его за то, что он тогда её не спас. Да, собственно, он и не смог бы этого сделать. Ни как муж, который подчинился решению жрецов, потому что перед богом Чаку он был простым смертным человеком; ни как правитель, решающий проблемы тысяч подданных, готовый пожертвовать одной, двумя, тремя женщинами ради спасения многих. Кто был он тогда, какие перед ним стояли задачи? И кто она даже сейчас, что значит её жизнь, тогда и теперь? Неужели её жизнь никогда не имела никакой цены, и она всегда была и будет разменной жменей зёрен чоколатля?! Иш-Чель решила, что рассуждения увели её куда-то в сторону, туда, где она не найдёт ответа на свои вопросы.

"Как странно…" – женщина поняла, она не может правильно сформулировать, что конкретно её мучает, на какие ещё вопросы ищет ответы.

И все же, с упорством и настойчивостью рабочих в подземных рудниках, она по крупице перемалывала, опять вспоминала мельчайшие подробности; шаг за шагом, словно перебирала зерна, пыталась обнаружить главное в этой встрече.

Иш-Чель смогла, наконец-то, примириться с прошлым, с Кинич-Ахава, с его бездействием по отношению к ней там, в Коацаоке. А, простив, почувствовала небывалую лёгкость, которая помогла освободиться от груза прошлых обид. Видимо, Иш-Чель давно уже всё это осознала, но нежелание разобраться в себе столь долгое время не позволяло женщине перейти к новым отношениям, открыть для себя страну, приютившую её, давшую надежду на лучшую участь. Судьба смилостивилась над ней и сохранила её статус, подарила семью, ребёнка, нового мужчину. Теперь только она сама могла строить своё счастье, оберегать благополучие. Именно от неё зависело, каким будет новая жизнь, не отнятая, но подаренная богами…

Оставался только один вопрос – почему Кинич-Ахава хотел, чтобы она бежала с ним? Зачем он ей это предложил? Но был при этом так холоден…

Ведь там, в землях майя, снова ждала смерть, стоило кому-то из жителей Коацаока её узнать, а не узнать было невозможно. И бывший муж, она ещё несколько раз про себя повторила "бывший", пытаясь привыкнуть к новому для неё звучанию и смыслу, знал, насколько опасно возвращение домой. Так зачем Кинич-Ахава хотел забрать её с собою?!

Хотя, какое ей дело до желаний Кинич-Ахава? Вот ведь глупая! Он для неё теперь только родственник, дальний-дальний, далёкий-далёкий, мгновенная тень из прошлой жизни, которая смутила покой и исчезла. Она теперь даже не Иш-Чель, не живое воплощение богини! Она – жена предводителя ягуаров Амантлана – Золотое Пёрышко Колибри! И нет ей никакого дела до планов Кинич-Ахава, и нечего бояться разоблачения, вспоминая о проваленной миссии к богу Чаку. Хватит! Довольно! Богиня Радуги подарила ей новую жизнь, она больше не будет копаться в прошлом! Оно умерло там, на высохшем водопаде.

Шочи было скучно. Её уже не интересовало служение оленьей богине, общие праздники Анауака; не радовали душу и мелкие распри жён царственного брата, стычки между сёстрами. Все это было буднично и привычно, как съесть плод сочного томата. Она терпеливо ждала обещанного Ицкоатлем, свято веря, что вот-вот тлатоани объявит о новой свадьбе, Шочи даже и ритуальный наряд приготовила, поручив лучшим мастерицам расшить кайму на свадебной рубашке и юбке. Узор девушка подбирала долго, тщательно продумывая, как должны располагаться вышитые символы. Некоторое время занял выбор цветов для свадебных гирлянд, украшения стола и комнаты новобрачных, постели, и самое главное – её чудесных длинных волос, которые она разделит на три части. Девушка решила, что каждую прядь будет обвивать яркая душистая гирлянда. Её не пугала тяжесть цветов – попробовав сделать свадебную причёску, Шочи осталась довольна – она тянула голову назад, делая осанку ещё более гордой.

"Пожалуй, я буду самой красивой невестой, да что там невестой! Самой красивой женой Ицкоатля!" – улыбалась девушка, оставшись довольна своим видом, отразившимся в медной пластине, – "Никто не сможет сравниться с моей красотой! И куда всем этим индюшкам до меня!"

Но прошла неделя, за нею месяц, и четвёртый уже был на исходе, а Ицкоатль не только не объявлял о своём намерении взять в жены ещё одну свою сестру, но и забыл к ней дорогу! Стоило Шочи появиться у его покоев, как царственный брат сказывался страшно занятым. То у него какой-то совет, то он спешит на охоту, то Тлакаелель опять пришёл с новым проектом. Нужно сказать, Шочи не терпела племянника, будучи натурой чрезвычайно своенравной и дико свободолюбивой, она раздражалась каждый раз, слыша о новом законе, вводимом советником тлатоани, ведь любое, даже незначительное правило, призвано было регламентировать жизнь граждан, а следовательно – ущемляло и её интересы.

Два месяца Шочи старалась вести себя соответствующе. Она прекратила всякое кокетство с противоположным полом, длительное время проводила в храме Змеиной матери, принося более чем щедрые дары, не было никаких вспышек ярости, когда она могла исхлестать нерадивого раба плёткой или палкой за нерасторопность. Словом, сестра Ицкоатля вдруг изменилась, стала другой – внешне, но внутри неё клокотал, угрожая в любой момент взорваться, вулкан сдерживаемых страстей, который, как и Попокатепетль, грозил известить о своём гневе грохотом и клубами чёрного дыма. И всему виной был тлатоани, её царственный брат Ицкоатль. Всё чаще глаза красавицы начинали раздраженно блестеть. Едва сдерживая себя, девушка до крови искусывала губы, только чтобы вокруг говорили о том, как она хороша, скромна и приветлива, а, следовательно, достойна быть женой самого тлатоани.

Однако временами ей стало казаться, что союз с правителем – плохая идея. Ведь в её понимании брак – это обязательно итог отношений двух любящих людей, а у них они совсем не напоминали ни страсть, ни любовь. Внезапные вспышки желания, спровоцированные ею, никак нельзя было назвать любовью, да и что её ждёт в этом браке? У Ицкоатля три жены. Шесть наложниц. Разве он будет уделять ей достаточно внимания? Нет. В этом она была уверена. И то ли дело – положение сестры тлатоани в царственной семье, где она стояла особняком, имела право на различные шалости – брат, скрипя зубами, закрывал на них глаза, правда, наказывая сурово, но Шочи оставалась свободной в своих поступках… А жены брата были связаны обычаями, правилами, нормами поведения, им больше запрещалось, нежели разрешалось! И это всё благодаря племянничку Тлакаелелю – реформатору! Нужно ли ей это?.. Только из-за положения… Выйдя замуж за Ицкоатля, она не опустится, став чьей-то женой, не потеряет своего статуса, не лишится мужа в какой-либо войне.

А царственный брат всё не шёл. Шочи уже утомила неизвестность, да и усмирять дикие порывы ей становилось уже невмоготу. Девушка установила для самой себя срок – неделю она ещё обождёт, а уж потом…

"Потом" наступило быстрее. Нерадивая рабыня слишком небрежно расчёсывала её волосы, а может, просто был повод… и всё, что терпела Шочи четыре месяца, выплеснулось в ту же секунду. На крик несчастной прислужницы, избиваемой сестрой тлатоани, сбежалась едва ли не вся дворцовая прислуга. Шочи с трудом оттащили от женщины и уложили на ложе. Милая Лисица со страхом отпаивала темпераментную сестру, решив никого к ней не подпускать, пока та не успокоиться.

О скандальном происшествии тут же было доложено тлатоани. Ицкоатль невольно поморщился, выслушав перепуганного слугу, сообщившего об очередном скандале на женской половине дворца – не вовремя, ох, не вовремя Шочи сорвалась! И это сейчас, когда он обдумывал такую наиважнейшую проблему для всей страны, когда перед ним стояла сложнейшая задача – как решить вопрос нехватки рабов для ежедневных жертвоприношений. Их количество резко уменьшилось, об этом ему поспешили доложить обеспокоенные жрецы Уицилопочтли и Тлалока – богов необходимо было питать, чтобы жизнь не прекратилась, чтобы гнев их не обрушился на головы ацтеков в виде засухи, заморозков, голода или ещё каких-нибудь катаклизмов. А всё из-за многочисленных договоров о мире и дружбе между покорёнными городами! Военные походы вносили свою лепту, но это был маленький ручеёк, который не мог питать столь большую реку…

На помощь пришёл Тлакаелель, он предложил еженедельные смертельные бои между городами-государствами, даже название придумал – Цветочные войны – такое многозначное, поэтичное… Цветы и кровь. Одно слово – шочи, но два значения, да ещё какие содержательные! Цветы – прекрасное творение природы, дар богов, ласкающий глаз совершенством линий, будоражащий чувственность разнообразием ароматов. Кровь – бесценная влага, дающая жизнь всему на земле, поддерживающая равновесие хрупкого мира человека, а нектар цветов – пища богов… Он повторял это название и наслаждался красотой звучания, удивительно точно переданной многозначностью подобранных слов, их философским смыслом, яркостью. Ицкоатль думал.

Были ещё предложения – передвинуть границу Анауака дальше на юг, затем потеснить сапотеков, вторгнуться в земли майя… И тут сестра устроила скандал! Теперь ему нужно идти, отрываясь от столь важного вопроса, и решать внутрисемейные проблемы.

"Ох, Шочи, вопросы государства куда важнее тебя!"

– Наш тлатоани принял решение? – спросил Тлакаелель, сочувствуя царственному дяде, и злясь, что столь важное решение может быть отложено по вине скандальной женщины.

– Думаю, пока столь удобное предложение может подождать. Нашим воинам нужно проявить расторопность и больше захватывать в плен, а не убивать противников на месте, они должны думать не только о своей славе, но прежде всего о наших богах! Если каждый воин Анауака приведёт десять пленников, сдержав свою палицу, и подарит их Уицилопочтли или Тлалоку, то наши теокалли ещё долго не будут испытывать недостатка в живой крови! К тому же, подумай, Тлакаелель, о сапотеках и майя, мне кажется, мы недостаточно ещё продвинулись в этом направлении. И… прервёмся, я вынужден уделить сейчас внимание своей семье!

Тлакаелель скрыл разочарование за вежливой улыбкой и удалился. Ицкоатль же, взяв первую попавшуюся плётку, направился к женским покоям, твёрдо решив наказать скандалистку.

В комнатах сестры было уже тихо и пусто. Шочи в одиночестве сидела у выхода в сад и наблюдала за полётом пёстрых бабочек. Ицкоатль пересёк комнату, легко постукивая плёткой по ноге. Его интересовало, как отреагирует сестра на знакомый звук.

Но Шочи даже не пошевелилась. Странное поведение девушки, граничащее с неуважением к его царственной персоне, рассердило тлатоани, и он, подойдя к ней ближе, слегка хлестнул её по плечу. Привлечь внимание не удалось. Пришлось обойти Шочи и встать перед нею, лишив её возможности любоваться бабочками.

– Буря утихла? – Ицкоатль с интересом рассматривал осунувшуюся сестру.

Шочи страдала и не пыталась этого скрыть – на лице не было привычной косметики, волосы не уложены. Ицкоатль приготовился к бурной встрече – плётку он держал наготове. Но девушка равнодушно посмотрела на брата и устремила взгляд за его спину. Для неё полёт бабочек был важнее их разговора и самого присутствия тлатоани.

– Ты опять избила рабыню? – Шочи упрямо молчала, а Ицкоатль раздражённо стучал плёткой по ноге. Мелькнула мысль, что бить свою ногу глупо, не для этого он прихватил её с собой.

– Ты устроила скандал, для чего? Хочешь снова быть наказанной?

– А на большее ты не способен? – равнодушно спросила Шочи, кинув презрительный взгляд сначала на брата, затем на плётку.

– Любой проступок должен быть наказан!

– Даже любовь? – по щеке девушки очень естественно скатилась прозрачная слезинка, а в голосе прозвучала неподдельная горечь.

– Любовь?! Ты хочешь сказать, что избила рабыню из большой любви к ней? – изумился, а потом расхохотался Ицкоатль.

– Нет, рабыня просто попала под руку! Как ты не понимаешь?! Хотя, что я тебе объясняю?

– Если ты постараешься, то пойму. Только не пытайся лгать, Шочи!

– Лгать? Не пытаюсь. Ты обещал сделать меня своей женой. Прошло уже достаточно времени, но ты молчишь. Перед этим ты хотел выдать меня замуж за правителя какого-то города, но передумал. Ещё раньше ты закрывал глаза на нас с Амантланом, не предлагая меня в жёны и не запрещая нам встречаться. Так кто из нас двоих лжец? Кто обманывает меня и не выполняет обещание? Кто всячески унижает, а ведь я старшая из сестёр, и скоро никакие подарки не заставят даже простого воина взять меня в жёны. Так кто лжёт самому себе уже столько времени? – голос Шочи, на удивление, не срывался, был ровным и спокойным. Временами казалось, что ей даже безразлично то, что она говорит. Да и вообще от сестры веяло непривычной холодностью.

"Нашла новую уловку! Такой она ещё никогда не была! Но грусть и сдержанность ей не идут… Она напоминает потухший очаг! Страстная Шочи более интересна и желанна", - решил Ицкоатль. Сказанное сестрой вынуждало задуматься, но это были не те вопросы, на которые тлатоани хотелось, в настоящий момент, тратить время. К тому же, он по-прежнему считал происходящее новой игрой сестры, чтобы привлечь внимание.

– Хорошо. Что ты хочешь? – он решил изменить тактику, ведь ему нужно выяснить причину бунта.

– Я?.. Когда-то хотела стать женой Амантлана, но ты не позволял мне даже надеяться на счастье, в итоге Амантлан женился на чужеземке… Потом была согласна стать женой кого угодно, только бы иметь семью и перестать быть посмешищем в Теночтитлане! – голос Шочи постепенно переставал быть тихим, в нем начали слышаться знакомые ноты гнева. – Последние два месяца я ждала, когда же наконец мой царственный брат объявит о моей свадьбе и… Наш тлатоани просто забыл о моем существовании, но пришёл наказать меня за какую-то рабыню! А теперь спрашивает, что хочу… Ицкоатль, я хочу семью, с тобой или нет, мне безразлично!

– Я подумаю, – тлатоани стало скучно, он равнодушно вздохнул, зевнул и, забывшись, опять похлопал по своей ноге плёткой.

– И это все?! Ты подумаешь! Позволь спросить тебя, как долго ты над этим будешь думать?! – грусть в глазах Шочи постепенно пропадала, уступая место гневу.

"О! Вот такой я тебя и привык знать! Наконец-то ты вернулась!"

– Хорошо. Я обещаю дать тебе ответ через десять дней! – что он будет делать с сестрой, Ицкоатль не решил. Взять её в жены – не хотел, а отдать и перестать контролировать этот вулкан не мог. Он только знал, что и через двадцать дней ничего не предпримет, и через год… Что ж, в какой-то мере, ему жаль сестру, но такова её судьба, он-то здесь при чём? Была бы она другой, более покладистой, а в сегодняшнее притворство он не верит!

Шочи тоже не поверила обещанию брата. После его ухода она совершенно искренне разрыдалась.

"Кругом одни лжецы! Я сама устрою свою жизнь!"

Несколько дней Шочи потратила на приведение себя в порядок. Переживания отразились на её красоте, а девушке она нужна, как главное оружие – она решила убедить Амантлана взять её в жены…

Зная, что интересовавший её мужчина регулярно посещает казармы воинов-ягуаров, и сочтя себя готовой к этой встрече, Шочи взяла с собой пару служанок и отправилась решать свою судьбу.

Амантлан был несказанно удивлён, когда увидел сестру тлатоани у ворот в казармы. Он вежливо поздоровался и собрался уйти, надеясь, что девушка ждёт не его, но Шочи решительно продолжила приветствие, уводя Амантлана в густую тень деревьев, где никого не было.

– Мне нужно с тобою поговорить, Храбрый Ягуар! Только дай сказать тебе всё до конца, не перебивай и не противься!

– Я весь во внимании, госпожа! – улыбнулся Амантлан, подозревая, что девушка будет говорить для него не очень приятные вещи.

– Наш тлатоани, мой брат Ицкоатль, наконец-то, определился с моей судьбой, – Шочи решила немного схитрить для своей выгоды.

Произнеся первые слова, девушка кинула быстрый взгляд из-под ресниц, проследив за реакцией Амантлана. Но мужчина ничем не выказал заинтересованности. Он лишь равнодушно её поздравил – обычный знак вежливости.

– Решение мы будем принимать вместе с братом, он согласен учесть все мои пожелания, Храбрый Ягуар! Мы столько времени ждали этого… А я желаю стать твоей женой. Второй, третьей, не имеет значения какой! Не спеши с ответом! У нас была размолвка, но кто не ссорится? Мы взрослые люди, и я…

– Мне не нужна вторая жена, Шочи! – внутри у Амантлана все похолодело.

Сначала он представил себе, во что превратится дом, когда туда войдёт сестра тлатоани. Тут с первой женой отношения не поймикакие, а уж Шочи непременно будет требовать и знаков внимания и любви, которой он к ней уже не испытывал! Даи скандальный характер девушки из правящего дома был известен всему Теночтитлану.

Иш-Чель же была вежлива, сдержана, нравилась Ишто, а Шочи? Самому себе повесить на шею проблемы, которых сейчас нет? Превратить жизнь в торговую площадь? Нет уж, увольте. Затем Амантлан ещё раз подумал о перспективах, которые давал этот брак. Родство с правящим домом это не только почёт, но и ответственность – женившись на родной сестре правителя, Амантлан становился одним из главных претендентов на получение власти тлатоани после его кончины. А это круглосуточная слежка за ним и его семьёй соглядатаями Ицкоатля, постоянные подозрения в измене…

Этого он не хотел. Теперь его вполне устраивало то положение, которое он занимал. Амантлан больше не рвался к власти.

– Послушай, Храбрый Ягуар, помоги мне в память о прошлых отношениях! Я буду послушной женой, никогда и ничего не потребую у тебя! – лукавство Шочи сквозило не только в словах, но и во взгляде.

Она как бы непроизвольноположила на него руку. Он не отреагировал на этот жест, сделав вид, что ничего не почувствовал.

– Это невозможно, Шочи! Во-первых, мне не нужна ещё одна жена; во-вторых, ты молодая женщина, тебе нужен муж, а мой интерес погас, как огонь в светильнике от случайного ветерка. Я не могу и не хочу тебя мучить. Мы никогда не будем вместе. Я так решил. Посмотри, вокруг много достойных молодых мужчин, готовых взять тебя в жены! Оставь меня! – Амантлан снял руку Шочи, развернулся и пошёл в казармы, решив в дальнейшем избегать провокационных встреч.

Такой демонстративный уход привёл девушку в ярость. Её отвергли!

"Я отомщу тебе, Амантлан! Ты очень сильно пожалеешь о своих словах!.." – шипела в гневе Шочи, по дороге домой. Войдя в свои покои, она сорвала с себя одежду, цветы, украшавшие волосы, приказала принести другую юбку с рубашкой и свежие гирлянды белоснежных георгин. Служанки перепугано заносились по комнатам. Вошедшая проведать сестру Милая Лисица с изумлением следила за переполохом.

– Ты опять уходишь? – девушка не скрывала интереса.

– Да! – Шочи не спешила с ответом, она внимательно рассматривала сестру.

– А где ты была? – Милая Лисица подошла к столику с цветами и взяла один из свежесрезанных бутонов, тонкие пальчики нежно погладили лепестки.

"Ты хочешь, чтобы я поверила тебе? В то, что тебя интересуют мои проблемы?! Никогда! Я знаю, моя жизнь никому не интересна, я никому не нужна… Даже себе я уже не нужна… Бедная, несчастная, Шочи…"

– Я разговаривала с Амантланом, – после небольшого раздумья ответила Шочи, внимательно следя за реакцией сестры.

– Зачем?! Вижу, разговор ваш тебе не понравился?.. Да что ты злишься?!

– А есть причины для радости?! Этот негодяй отказал! Мне! – в гневе Шочи выхватила у служанки гребень, которым та расчёсывала её волосы, и швырнула его в угол.

Девушка на секунду замерла, ожидая удара, он должен был последовать за этим, но почему-то не последовал, и метнулась за расчёской. Служанка подняла её, но осталась стоять у стены, застыв в углу. Она не знала – подойти ей к госпоже или слиться с цветным панно.

– Странно, что ты ожидала его согласия, Шочи! Прошло уже столько времени, и зачем ты вообще пошла к нему и унижалась? У тебя же были совершенно другие желания, – Милая Лисица усмехнулась.

Пожав в недоумении плечами, девушка присела рядом с сестрой, чтобы помочь служанкам вплетать цветы.

– Мои планы? Я состарюсь, пока наш царственный брат решит выдать меня замуж или сам возьмёт в жены! Мне надоело ждать, понимаешь?! – тихо, едва сдерживая гнев и обиду, прошипела Шочи сестре, и уже обращаясь к служанкам, рявкнула, злясь на их медлительность: – Что вы копаетесь?! – руки прислужниц замелькали быстрее – никому не хотелось быть наказанной.

– А вдруг Ицкоатль уже принял решение взять тебя в жены? Куда ты опять собираешься, к тлатоани?

– Нет, – Шочи задумалась.

Ей не верилось, что брат так быстро согласиться на свадьбу, да и не к нему она собиралась. Но вот нужно ли говорить, куда идёт? Милая Лисица напустила на себя равнодушный вид, стремясь скрыть от сестры, что любопытство уже поглотило всё её внимание.

– Шочи, так куда ты собираешься? – Милой Лисице, как она ни старалась, но не удалось задать вопрос равнодушным тоном.

Её выдали глаза. Они не скрыли праздного любопытства.

– Я иду в дом Амантлана, – Шочи гордо тряхнула головой.

Ей понравился эффект, который произвели слова на сестру.

– Куда?! Но… Зачем? – Милая Лисица, при всей своей способности к интригам, лукавству, хитрости не могла уловить нить задуманного.

Желание Шочи, скорее, напоминало безумие, нежели продуманный шаг.

– Мне нужно поговорить с его женой, этой чужеземкой. Не спрашивай и не отговаривай меня! Я решила. Поняла?!

– Нет, – честно призналась сестра.

Милая Лисица положила два белых цветка обратно в корзину, рассудив, что если ей не хотят объяснить поступки, которые явно выглядят непонятными и странными, то здесь делать больше нечего. Лучше пойти и шепнуть царственному брату, что в Шочи вновь вселился дух… гнева и спокойствие правящего дома опять под угрозой. Пожалуй, это нужно сделать как можно быстрее, чтобы сестра не натворила чего-нибудь противозаконного, а то потом Ицкоатль вряд ли подарит Милой Лисице за своевременное предупреждение очередной золотой браслет.

Закончив переодевание, Шочи приказала всем своим прислужницам следовать за нею, выходя из дворца, она также потребовала вооружённый эскорт у начальника стражи. Ей хотелось произвести впечатление на "эту чужеземку".

Было жарко, и Иш-Чель играла с сыном во внутреннем дворике, где близость воды дарила прохладу. Неожиданный визит Шочи её удивил и рассердил.

"О, боги! Опять она! Вот бесстыдница – прямо в дом пришла!"

Женщина, помня их прошлую встречу, ничего хорошего не ждала.

Охрана сестры тлатоани расположилась полукругом, держа копья наизготовку. Прислужницы встали обособленной кучкой. Шочи вошла с гордо поднятой головой и сразу направилась к сопернице, на губах играла довольная улыбка, а глаза лучились счастьем.

– Приветствую тебя, сестра, Золотое Пёрышко Колибри!

– И мы приветствуем вас, госпожа! – произнесла сдержанно Иш-Чель, затем, легко подтолкнув сына в сторону воды, попросила его отойти.

Но Маленький Ягуар, который с интересом рассматривал гостей, а особенно такую яркую девушку, не торопился уйти, он сделал всего пару шагов и встал за спиной матери. Слуги, оставив все домашние дела, ушли в сторону сада. Одна из женщин попыталась увести мальчика, но тот воспротивился, топнул ножкой и вырвал руку.

– Что вас привело в наш дом?

– Я пришла сообщить тебе радостную новость… Сегодня принято решение о нашей с Амантланом свадьбе! Как видишь, я не обманывала тогда! А мой будущий муж ещё не пришёл и не успел известить? Ох уж мужчины!

– Вы правы, Амантлана нет дома, он в казармах.

– В казармах? – Шочи рассмеялась громко и язвительно. – Это он сказал, когда уходил? Вот уж хитрец наш с вами, сестра, Амантлан! Нет, дорогая, он пошёл не в казармы, а ко мне, а потом, через некоторое время… мы вместе отправились к тлатоани Ицкоатлю. Наш брат с радостью принял предложение Амантлана породниться!

– И что вы тогда делаете здесь? Не пора ли готовиться к свадьбе? – грустно ответила Иш-Чель, не зная верить или нет тому, что говорит Шочи.

Но просто так эта женщина не стала бы приходить!

"О, боги! Неужели Амантлан мне подло и низко лгал?!"

– Как что? Я пришла посмотреть дом, в котором буду жить, отдать соответствующие распоряжения! – Шочи вся сияла, каждая лёгкая дымка досады и недовольства, мимолётом проносившиеся на лице Иш-Чель, дарили ей радость, благодатной влагой поили истерзанную душу.

– Вы слишком спешите, госпожа! И потом, это мой дом…

– Ты смеешь мне указывать?! – Шочи с наслаждением ощущала, как волна темной ярости змеёй выползает из укромного уголка и начинает поглощать разум.

– Здесь пока хозяйка я!!!

– В этом доме не знают, как принимать гостей! – подначивала Шочи, видя, что Иш-Чель уже с трудом сдерживается, чтобы соблюдать вежливость.

"Ещё чуть-чуть и ты сорвёшься, "дорогая сестрица"!" – ликовала сестра тлатоани.

Но сопернице удалось взять себя в руки. Она выслушала ещё десяток провокационных реплик девушки, и где-то на середине женщина вдруг почувствовала острую жалость к Шочи…

"Она страдает, потому что Амантлан не приходил к ней, он не берёт её в жены, иначе ты была бы ей безразлична!" – как лёгким дуновением пронеслись тихие слова внутри Иш-Чель.

Она даже и не поняла, это её мысли или кто-то их сказал…

– Покажите мне свободные комнаты, я хочу выбрать и до свадьбы обустроить! – потребовала Шочи.

– Нет, – твёрдо ответила ей Иш-Чель. – Если мой муж и решил вас взять в дом, то можете его подождать, и пусть он укажет вам ваши комнаты! Слуги…

Иш-Чель отвернулась от Шочи, собираясь отдать распоряжение, чтобы провели незваных гостей в парадный зал, принесли им фрукты, чоколатль и сок агавы – терпеть эту женщину не было никаких сил.

Шочи не упустила момента – она грубо схватила соперницу за руку и резко дёрнула, поворачивая к себе. Иш-Чель вскрикнула – хватка у гостьи была жёсткой, женщина едва устояла на ногах.

– Что вы себе позволяете?!

– Ты дурно воспитана, чужеземка! Я научу тебя уважению! – откуда-то в руках Шочи появилась плётка, она ударила Иш-Чель, пытаясь попасть в лицо, но промахнулась. Удар пришёлся по шее и оставил красный рубец. Второй полосонул плечо. Затем, плётка стала опускаться с угрожающей частотой.

Все произошло быстро. Слуги Иш-Чель испуганно сбились в кучу. Свита Шочи привыкла к таким сценам и безучастно взирала на порку. Только Маленький Ягуар с расширившимися от страха глазами сначала сжался весь в комочек, но потом храбро бросился с кулаками на понравившуюся ему поначалу гостью. Он колотил её по ногам и отпихивал от матери, обиженно крича:

– Уходи!.. Уходи!.. Оставь мою мать!.. Не смей бить!.. Уходи, ты плохая!.. – Шочи была вынуждена отпустить Иш-Чель, чтобы схватить неожиданного защитника за ворот рубашки, а потом ловко перехватила за шею.

– Это кто поднял на меня руку?! Я удавлю тебя, маленький негодник! – прошипела сквозь зубы Шочи.

Мальчик забрыкался. Он начал задыхаться, из глаз полились слёзы.

– Отпусти моего сына, дрянь! – бросилась на Шочи быстро пришедшая в себя Иш-Чель.

Сестра тлатоани ловко увернулась, подставила противнице подножку, та растянулась. Шочи, продолжая удерживать уже хрипевшего ребёнка, резко опустилась на поверженную Иш-Чель, стремясь причинить ей боль.

– Я удавлю сначала щенка, а потом тебя, чужеземка! И пусть это будет моим приношением Змеиной матери! – Иш-Чель на секунду застыла, а Шочи демонстративно начала сжимать горло Маленького Ягуара. Она с упоением наблюдала, как стали закатываться его глаза.

Иш-Чель изо всей силы ударила сестру тлатоани в скулу, от неожиданности Шочи ослабила шею мальчика, а потом, так как удары стали сыпаться на неё и приносить боль, отшвырнула ребёнка и занялась соперницей всерьёз. К Маленькому Ягуару подбежали служанки Иш-Чель и унесли его в тень, а женщины уже сцепились и покатились по двору.

Внезапно клубок тел замер. Шочи оказалась сверху, но её тело как-то неестественно распласталось, прикрывая хозяйку дома, видимой была только правая рука, которая продолжала наносить противнице слабые удары. Не получая ответа, она прекратила бить Шочи и скинула её с себя.

Вопль ужаса пронёсся по двору – белая одежда Иш-Чель, висевшая на ней рваными клочьями была в крови. В крови оказалось и безжизненное тело сестры тлатоани, из её живота торчал нож…

Иш-Чель со страхом рассматривала окровавленные руки, когда накинулась стража Шочи и, повалив на землю, начала избивать копьями. Тут к толпе рванули воины-ягуары, жившие в доме Амантлана, на которых была возложена охрана дома и присмотр за рабами. Они растолкали людей Шочи и разоружили их. Прикрыв госпожу от разъярённой толпы, начальник стражи, грозно потрясая палицей, выкрикнул:

– Преступление наказывается законом!.. Прекратите самоуправство!.. Я всех сдам властям!..

Пока начальник стражи и его люди усмиряли эскорт погибшей Шочи, во двор вошёл патруль Теночтитлана. Он быстро связал всех и погнал в тюрьму. Иш-Чель попытались присоединить к общей группе, но начальник стражи Амантлана загородил упавшую без сил женщину:

– Мы сами сопроводим нашу госпожу! Мы следуем за вами! – поддерживая едва живую хозяйку под руки, воины мужа отправились следом за остальными арестованным. Когда выводили, Иш-Чель дёрнулась и попыталась вырваться:

– Что с моим сыном?!

– Не знаю, госпожа… Молчите! – сжал ее руку начальник стражи, накидывая на неё свой плащ, чтобы укрыть от любопытных глаз.

Арестованных препроводили в темницу на территории дворца.

Часть III. ЗОЛОТОЕ ПЕРЫШКО КОЛИБРИ. ИСТИНА ОТ ТЕСКАТЛИПОКИ

Тлатоани Ицкоатль завершал обеденную трапезу в гордом одиночестве, если не считать слуг, постоянно подносивших новые блюда и уносивших обратно то, что правитель уже попробовал либо отверг. Это было время тишины и покоя, когда никто не смел его беспокоить. Ицкоатль любил неспешно обдумать различные государственные или домашние вопросы. После обеда следовал короткий отдых, когда он мог, также в одиночестве, немного поспать, но это случалось все реже – государство требовало его внимания. Вот и сейчас тлатоани чуть не подавился рыбьей косточкой от наглости своего начальника стражи, так бесцеремонно ворвавшегося к нему в запретное время.

Пока перепуганный и растерянный слуга докладывал о трагической гибели члена семьи, тлатоани позволил себе только встать, ни один мускул не дрогнул на лице.

– Где тело моей сестры? – спросил он, но ответа от слуги не потребовалось – на женской половине раздались душераздирающие вопли, известившие домочадцев правящей династии о тяжёлой утрате, безвременной кончине всеми любимой прекрасной Шочи.

Тлатоани, не раздумывая, направился туда. Вид истерзанного и окровавленного тела потряс Ицкоатля. Он подошёл к мёртвой сестре, рука непроизвольно потянулась и коснулась нежного овала её лица. Кончиками пальцев тлатоани ощутил холод страны мёртвых Миктлана на некогда нежных щёках сестры, и тут же отдёрнул руку.

– О, Тескатлипока, зачем ты так рано забрал её у меня?! – прошептал Ицкоатль, он почувствовал, что вид убитой Шочи будит в нем гнев невиданной силы. Чтобы не поддаться ему, правитель резко вышел из комнаты. Оплакивать сестру будут его жены и родственники, а он обязан наказать убийцу.

По пути к темнице, куда заточили свидетелей происшествия и Иш-Чель, тлатоани столкнулся со спешащим Тлакаелелем. Племянник был в трауре, только тут Ицкоатль заметил, что оранжевый цвет буквально все заполонил – прислуга, стеная и царапая себе лица, переоделась. Розовые, красные, жёлтые, фиолетовые, белые утренние букеты в комнатах, привычные для глаз, тоже успели поменять на траурные цветы. Дворец тлатоани погрузился в оранжевый мир.

– Убийца найден? – задал вопрос племяннику Ицкоатль. Тлакаелель утвердительно кивнул.

– Кто?! Его схватили?

– Это не он, это она – жена военачальника ягуаров Амантлана – Золотое Пёрышко Колибри. Убийство совершено в их доме, почти всех свидетелей допросили…

– Постой, а что моя сестра там делала?!

– Мы не закончили допрос, тлатоани, нужно немного подождать! – оправдался Тлакаелель, он не мог понять, как Шочи оказалась в доме Амантлана, зачем она туда пошла.

– Что уже известно? Кого успели допросить из свидетелей?

Тлакаелель стал подробно излагать информацию, намеренно медленно, чтобы потянуть время:

– Ваша сестра утром посетила казармы ягуаров, где о чем-то разговаривала с Амантланом. Затем вернулась домой, переоделась и, взяв охрану, направилась в Теночтитлан. Служанки признались – они пришли в дом Амантлана сразу. Мне… я… вынужден сказать, со слов охраны и прислуги, ясно, что Шочи спровоцировала скандал, она намеренно оскорбляла жену Амантлана, начала её избивать плёткой, потом попыталась задушить сына женщины.

– И никто не попытался вмешаться?

– Но, тлатоани, Шочи так часто бивала своих служанок, люди просто не посмели.

– Не посмели?! Не посмели защитить жизнь моей сестры?!

– Затем женщины сцепились, как дикие кошки, остальное произошло очень быстро. Никто не видел, кто достал нож, чей он… Обычный нож… Вот и все!

– Из твоих слов: Шочи пришла, затеяла ссору и погибла от рук жены Амантлана! Я правильно понял?! – Ицкоатль уже рычал, боль за погибшую сестру охватила его.

– Получается, саму-то преступницу ещё не допросили. Но все выглядит именно так. Даже более, жена Амантлана защищала себя и ребёнка!

– Убита женщина из моей семьи! Убийца должен быть наказан по закону – забит палками немедленно!

– Предлагаю не спешить, уважаемый тлатоани! Мне понятно ваше горе, я, как и вы, скорблю о тётушке, безвременно ушедшей в Миктлан, но вдруг женщина Амантлана действительно не виновата?! Нужен суд!

– Хорошо, ступай, а мне следует переодеться. Я подумаю. Допросите очевидцев, членов моей семьи, моих сестёр! Кто-то же должен знать, почему Шочи пошла к Амантлану!

– Вы подозреваете заговор?

– Пока мне не скажут всё, я буду подозревать всё! И… поговори с Амантланом! Выясни, зачем моя сестра приходила к нему! Ступай!

Искать Амантлана Тлакаелелю не пришлось, весть об убийстве Шочи в его доме принёс раб, посланный почтенной Ишто. Мужчина сразу же направился искать советника. По пути Амантлан выяснил, что Иш-Чель в дворцовой тюрьме. Тут-то и нашёл его Тлакаелель, препирающегося со стражей, которая, невзирая на высокое положение военачальника, отказывалась допустить к арестованной.

– Пойдём, Амантлан, нам нужно поговорить! – отозвал друга в сторону Тлакаелель.

Пробиться к жене не получалось, помочь мог только советник, которого он и искал, поэтому Амантлан послушно отправился за ним. Друзья уединились в глубине сада.

– Произошло несчастье, друг мой, убита Шочи, и это в твоём доме, твоей женой! – Тлакаелель старался говорить тихо, кругом сновали слуги и воины.

Амантлан тяжело вздохнул, немного замешкался с ответом, как бы обдумывая, но, упрямо встряхнул головой и с твёрдой уверенностью в правоте, без сомнения произнёс:

– Тлакаелель, я не верю, что моя жена могла убить, это какое-то недоразумение!

– О чем ты говорил с Шочи сегодня? Вас видели вместе.

– Ну да, нас видел весь Теночтитлан! Шочи пришла сообщить, что наш тлатоани решил выдать её замуж, причём за того, кого она сама выберет. И предложила взять её в жены мне. Я отказался.

– Ты отказал Шочи?! – изумился Тлакаелель, от неожиданности он даже взмахнул руками.

– Да, – тоже развёл руки Амантлан, понимая, что это сообщение выглядит более чем неправдоподобно – можно ли поверить в существование мужчины, добровольно отказывающегося от такой великолепной партии, родства с тлатоани и всех благ, но он-то, Амантлан, уже однажды отказался!

– И она в ярости пошла к тебе домой, отомстить твоей жене, думаю, так оно и было! – Тлакаелель усмехнулся, теперь ему предстояло доказать дяде, что ситуация была именно такой.

– Ты поможешь мне пройти к жене?

– Нет. Пока тлатоани не объявит волю, это не удастся. Как твой сын, все в порядке?

– Он жив. Напуган. С ним моя мать. Но мне нужно поговорить с женой, Тлакаелель! Я не могу просто так ничего не делать!

– Жди, друг мой, на все воля богов! Кажется, вон идёт Гордый Орёл, твой тесть. Объясни, вам нужно ждать, а к тлатоани пойду я! Верь, я сделаю, что в моих силах!

– А закон? – грустно усмехнулся Амантлан.

Ему не верилось – такой ярый блюститель и реформатор, каким был советник, и поступится своими принципами, ради дружбы нарушит законы страны Анауак.

– Амантлан, – Тлакаелель задержался, он тщательно старался подобрать слова, чтобы ясно выразить мысль и не сеять сомнений: – Я знаю законы. Я их составлял. Я приказываю всем их блюсти, как соблюдаю сам. А потому наказан должен быть преступник. Вина твоей жены пока не доказана. Я верю, что не она подняла руку на Шочи. Верь и ты мне, друг мой!

– Верю!..

К темнице действительно подходил приёмный отец Иш-Чель, раб, который шёл за ним, нёс большой узел.

– Приветствую тебя, Храбрый Ягуар! Мне сообщили о горе в нашей семье. Где моя дочь, что она говорит? Что говорит советник? – взгляд пожилого воина проследил за удаляющемся Тлакаелелем.

Одетый в оранжевый траур он ярким пятном выделялся на фоне зелёного сада.

– Я не знаю, что говорит Золотое Пёрышко Колибри, меня не пустили к ней, сомневаюсь, что и вас пустят. Советник обещал разобраться в соответствии с законом.

– Я принёс ей одежду и еду, может быть, стража передаст?

– Попробуем, – мужчины направились к начальнику охраны и смогли убедить того принять узелок с вещами для арестованной женщины.

Когда стражник принёс узелок с одеждой и едой, Иш-Чель сидела на глиняном полу, подтянув к подбородку колени. Перед её глазами быстро мелькал калейдоскоп картинок страшного происшествия. Снова и снова она пыталась вспомнить, но не могла… Она не знала, как в её руках оказался нож, которым убита Шочи. Не было такой картинки! Она не брала нож! Она не чувствовала и не помнила его в своих руках! Она не убивала Шочи… Но хотела бы это сделать. Да-да, убить эту женщину, которая пыталась задушить Маленького Ягуара! Ту, что унижала! Да… И имей такую возможность, Иш-Чель на кусочки бы её разорвала, чтобы раз и навсегда покончить их странное соперничество.

"Но откуда взялся нож?!" – Иш-Чель вновь осмотрела руки, они были в засохшей крови. Она попыталась ногтями отскрести её, на коже остались царапины. Почему-то это занятие отняло последние силы. И она прекратила. На глазах выступили слезы – ей было жалко и себя, и свою, такую несуразную, жизнь. В который раз она попадает в ситуацию, когда балансирует на кончике ножа? Иш-Чель подумала – постоянно! Только-только начинает вести жизнь обычной женщины, как обязательно происходит что-то. И вот снова в темнице, от неё ничего не зависит, её судьбу решают где-то и кто-то, кому она, Иш-Чель, совершенно безразлична. Смешно надеяться на счастливый исход. Сейчас обвинят в убийстве сестры тлатоани и по закону забьют палками. И как не убили на месте? Ах да, начальник стражи в их доме помешал…

"Что же будет с Маленьким Ягуаром?.."

Тюремщик вошёл почти неслышно, только в передаче для заключённой что-то, стукнув внутри, привлекло её внимание. Мужчина положил передачу у входа в темницу и вышел.

"Что это?" – Иш-Чель поднялась и подошла посмотреть.

В узелке была одежда: юбка, рубашка, покрывало, её любимый гребень с красивым узором из мелких камней нефрита; кувшин с водой и лепёшки. Быстро скинув окровавленные лохмотья, женщина с наслаждением оттёрла с себя всю кровь чистыми лоскутами – остатками её дневной одежды и переоделась. Стало немного легче.

"Что с Маленьким Ягуаром?! Только бы он был жив! Неужели я не успела?!"

"Что теперь будет со мною?.. Забьют палками?.. Но я не убивала Шочи!" – удары от плётки и палок болели, на теле явственно проступили рубцы и синяки, вернее, проступала чистая кожа.

"Значит, вот так будут бить, пока не убьют? Больно… Долго… Но… если сын погиб, что меня держит на этой земле?!"

Тлакаелель после разговора с Амантланом прошёл на женскую половину. Он искал Милую Лисицу, по его мнению, уж если кто и знал что, то это могла быть только она.

Милая Лисица находилась возле тела сестры, которую по обычаю ацтеков одели в тёплые одежды для долгого путешествия в страну мёртвых. Все женщины рыдали, рвали на себе волосы и наносили ножами раны на лицах и телах.

Сделав знак тётушке, Тлакаелель вышел. Вместе они прошли в сад.

– Скажите, уважаемая, почему наша покойная сестра пошла в дом к Амантлану?

Милая Лисица тяжело вздохнула:

– Она ничего мне не стала объяснять. Поверьте, я пыталась её остановить!

– Но что-то же она сказала вам?

– Моя несчастная сестра устала ждать решения брата… Амантлан тоже ей отказал, вот и решила пойти и поговорить с его женой… Она была в ярости… О, моя бедная сестра! – Милая Лисица расплакалась и, не обращая внимания на советника, вернулась в комнаты.

Тлакаелель потоптался, но за тётушкой не последовал, а пошёл к тлатоани. Ицкоатль уже переоделся в траур, сидел на циновке и курил, задумчиво наблюдая за кольцами дыма, поднимающимися к потолку. Любой бы решил, что правитель думает о чем-то важном, но на самом деле мысли тлатоани витали далеко и не имели никакой конкретной цели, просто вспоминал Шочи. Нет, он не горевал, как за любимой женщиной. К сожалению, сестра вносила слишком много сумятицы в семью, её нужно было постоянно контролировать, а потому внезапный уход просто развязывал правителю руки, освобождал от обузы по имени Шочи. Но она – его сестра, родной по крови человек… И какая-то маленькая часть души тлатоани, запертая в укромном уголке, требовала справедливого возмездия.

– Ты все узнал?

– Да, господин! Но мои сведения не принесут тебе радости.

– Не понимаю.

– Нашу прекрасную Шочи посетил дух гнева, она отправилась к военачальнику Амантлану. Там, нарушая все ваши указания, тлатоани, предложила ему на ней жениться. Опять же, нарушив все правила! Ваш верный подданный Амантлан, давший вам слово, отказал женщине. Тогда наша несчастная Шочи пошла к нему в дом. Между нею и женой вашего верного друга Амантлана, которую зовут Золотое Пёрышко Колибри, произошла ссора. Заметьте, дядя, прекрасная Шочи провоцировала хозяйку дома, всячески её оскорбляла. Об этом говорят все свидетели. Затем, подчинившись духу гнева, она набросилась на женщину и её сына. Начальник отряда охраны утверждает, что в руках или на поясе у жены Амантлана не было ножа. Твои верные слуги допросили домашних, где произошло убийство, никто не признал этого ножа. Но вот одна из служанок погибшей сказала, что видела его на столике с фруктами в комнате госпожи Шочи. Нож принесла она сама…

– Ты хочешь сказать, что женщина Амантлана защищала себя?

– Да, уважаемый! Именно! И это подтверждают твои люди из свиты Шочи и слуги из дома Амантлана!

– Тлакаелель, погибла моя сестра, её убили! Кто?

– У меня нет ответа на ваш вопрос. У подозреваемой не было ножа, его принесла с собой Шочи. Была драка. Женщина боролась за жизнь ребёнка и свою! Жена Амантлана защищалась от духа гнева…

– Довольно, в моей душе ты посеял сомнения в её виновности! Но я жажду наказать убийцу моей сестры! – тлатоани был расстроен, то, что было ясно для него в самом начале, вдруг изменилось и… кого теперь наказывать?!

Его сестра, всегда жизнерадостная Шочи, лежит в своей комнате, одетая в тёплые одежды, чтобы отправиться в дальний путь, в страну мёртвых, такая молодая, красивая, а он не нашёл её убийцу! Он – тлатоани страны Анауак, жаждал увидеть муки забиваемого палками негодяя, забравшего у него любимую сестру. Только тогда перестала бы тихо стонать та часть души, которая всё же принадлежала Шочи.

– Я иду за истиной к Тескатлипоко, лишь Владыке стихий, смотрящему в дымящееся зеркало правды – Итлачиаякуе, она известна! – вскочил Ицкоатль, – Тлакаелель, ты со мною?

– Да, мудрейший!

Храм Тескатлипоко, одного из трёх главных богов Анауака, повелителя страны мёртвых, находился рядом с теокалли Уицилопочтли и Тлалока. Мужчины оставили охрану у входа и вошли. Их встретили. Низко кланяясь, служители принесли соболезнования тлатоани и его семье. Жрецов не удивило желание правителя услышать истину именно у бога, которому они служили, ведь Тескатлипока всегда знал, где находится преступник и в какую сторону направить одну из четырёх стрел, которая покарает нарушившего закон.

Их провели внутрь храма, там правитель и советник встали перед статуей бога, изображавшей красивейшего мужчину, украшенного букетами и гирляндами цветов. Главный жрец воскурил жертвенник, затем принял чашу с напитком и поднёс её сначала тлатоани, а потом советнику.

– Испейте священный напиток, ищущие правды. Ваш путь далёк, но Тескатлипока примет вас, ибо нет другого бога, так любящего истину и карающего своей рукой несправедливость на нашей грешной земле!

Откуда-то сверху стал опускаться белоснежный сладковатый дым, заиграли свирели, раздались редкие удары барабанов.

– О, повелитель звёзд и холода, бог ночи, ты, повелевающий всеми стихиями в мире и на нашей земле… – донеслось до советника обращение Ицкоатля. – Могущественный повелитель северной стороны, взгляни же в своё магическое зеркало Итлачиаякуе и дай ответ мне… Кого я должен наказать за смерть любимой сестры Шочи? Кто отнял её у меня, мою радость, моё счастье, мою кровь, и отправил к тебе так рано, Мойокояцин, Титлакауан, Ипалнермоани?! Забери сомнения из моей души, дай мне одну из своих стрел и пусть моя рука, ведомая твоими знаниями и твоей волей, направленная тобой, Науакуе, как ночной ветер, сметёт преступника с лица земли! Моя рука не дрогнет! Как ты, я поражу преступника здесь, на земле! Скажи же мне своё правдивое слово! Изъяви волю, Всевидящий, Справедливейший Тескатлипока!

Во время молитвы Тлакаелель повторял слово в слово за повелителем обращение. Он давно уже догадался, отчего погибла прекрасная Шочи, и теперь боялся, как никогда в жизни. Что, если Тескатлипока назовёт жену друга преступницей и прикажет её наказать? Что, если жрецы такого могущественного существа воспользуются властью и укажут тлатоани на невиновного человека? Что тогда ему делать?!

"Женщина с огненными волосами скажет правду… Спроси её…" – услышал Тлакаелель, но так и не понял, откуда прозвучал этот голос. Он невольно завертел головой в поисках сказавшего, чем привлёк внимание и тлатоани и жрецов, стоявших в отдалении "ищущих правду".

– Ты услышал слова великого и правдивого Тескатлипоки? – внимательно посмотрел на советника главный жрец.

Тлакаелель растерянно кивнул и взглянул на дядю, который стоял расстроенный и, (НЗ) чем-то явно огорчённый, причём правитель заторопился покинуть храм.

"Интересно, Ицкоатль услышал то же, что и я?"

– Ты слышал слова Тескатлипоки? – спросил Ицкоатль, когда они вышли из храма.

Тлакаелель не знал, что ответить – спрашивать бога о правде он спрашивал, но повторял слова за тлатоани.

– Тескатлипока мне казал: "Женщина с огненными волосами скажет правду… Спроси её…" А вам правдивый Тескатлипока что-то сказал?

– Женщина с огненными волосами – это жена Амантлана Золотое Пёрышко Колибри?

– Да.

– Слышал, – Ицкоатль усмехнулся: – "Ты погубил сестру, не губи ещё одну женщину…" Мне не нравятся эти слова, Тлакаелель! Убийца должен быть наказан!

– Да, тлатоани! А если никто не убивал вашу любимейшую сестру Шочи?

– Моя любимейшая сестра Шочи мертва!

– Давайте спросим "женщину с огненными волосами"?

Тлатоани, продолжая оставаться в задумчивости, кивнул.

– Да, пусть приведут эту "женщину с огненными волосами"… И пусть Амантлан… пусть Амантлан будет рядом. Нет, не так, пусть их обоих приведут!

Ицкоатль сидел на троне, когда одновременно вошли Амантлан с женой – "женщиной с огненными волосами", которые она спрятала под покрывало. От правителя не ускользнула нежность, с какой смотрел на преступницу его военачальник. Хотя, чем любоваться? Все лицо опухло, и огромный синяк расползся по левой стороне. Да, она была одета чисто и опрятно, но обычная рубашка и юбка скрывали формы тела; глаз обвиняемая не поднимала, а в груди правителяпри виде её заклокотало – душа Шочи требовала отмщения.

– Знаешь ли ты, женщина, в чем тебя обвиняют?

Иш-Чель кивнула. Присутствие Амантлана обрадовало и подарило надежду. Муж стоял рядом, и она ощутила тепло, которое исходило от него. И ещё что-то… Сразу женщина не догадалась, но через мгновение, когда уверенность Амантлана передалась и ей, поняла – её муж не боится ни правителя, ни страшного суда страны Анауак. Он будет защищать её, даже если сейчас в комнату к ним ворвётся вся армия Теночтитлана. Она украдкой взглянула на него – гордый орлиный профиль, высокий убор из белоснежных перьев, и ни одно пёрышко даже не шелохнулось, настолько предводитель ягуаров был уверен в себе и своей силе, и, может быть, в её невиновности?..

– Я – тлатоани Ицкоатль! Говори правду, женщина! Ты убила мою любимую сестру Шочи? – вопрос правитель прорычал, но Иш-Чель не испытывала страха, собственная правда – она не убийца, и смелая поддержка со стороны мужа, дали необходимую силу и уверенность в себе.

– Нет, мой господин. Не моя рука нанесла этот удар!

– А кто? – Ицкоатль не верил.

– Не знаю, мой господин, но только не я! – Иш-Чель отвечала смело, смотря тлатоани в глаза.

Короткий поединок. Правитель нахмурился и отвёл взгляд. Он был не удовлетворён, он был зол.

– Тлатоани, я готов ответить суду, ведь женщина принадлежит моей семье, но она не совершала преступления! – вышел вперёд Амантлан, загораживая собой жену.

Тлатоани усмехнулся:

– Храбрый Ягуар, я хочу знать, кто убил мою сестру? Твоя защита пока не требуется!

Тлакаелель подошёл к правителю и отвлёк его внимание, тихо что-то говоря. Некоторое время правитель хмуро взирал на допрашиваемых. Потом густые брови сошлись на переносице, затем кривая улыбка слегка коснулась полных губ. Тлатоани достаточно долго сидел молча. Он думал, а присутствующие терпеливо ждали.

После короткого разговора с советником правитель ещё некоторое время рассматривал Амантлана с Иш-Чель. Затем повернул голову к Тлакаелелю и спросил:

– Ты уверен?

Тлакаелель утвердительно кивнул.

– Суда над тобой, "женщина с огненными волосами", не будет. Ты боролась за жизнь ребёнка, как любой зверь защищает детеныша, в этом тебя нельзя винить; ты так же вступила в неравную схватку с диким духом гнева, который вселился в мою любимую сестру Шочи. Не она тебя оскорбляла, не с нею боролась, а с ним – диким духом, охватившим несчастную… Амантлан! Ты ещё раз доказал верность мне. Ступайте с миром, но с одним условием. Твоя жена замешена в гибели женщины из моего дома, она должна понести наказание!.. Я решил, что отныне Золотое Пёрышко Колибри запрещено радоваться жизни в сердце нашей страны, она не должна больше жить или находиться в столице! И сегодня же покинет Теночтитлан! Навсегда!

Почти ночью, под плач Ишто и приёмных родителей, Иш-Чель села в носилки. Она с трудом могла поверить, что ей опять повезло – осталась жива и избежала казни. Но самое главное – ее сын Маленький Ягуар тихо сопел рядом, прижимаемый к груди.

А Теночтитлан… Не любила она этот город.

Часть III. ЗОЛОТОЕ ПЕРЫШКО КОЛИБРИ. ЖРЕБИЙ ДЛЯ МАЛЕНЬКОГО ЯГУАРА

Вдали от столицы, среди возделанной земли и цветущих садов Иш-Чель, наконец, наслаждалась спокойной и размеренной жизнью. Амантлан практически не бывал в поместье, он постоянно находился у границы со своими ягуарами. Она даже не знала, где располагается военный лагерь мужа, собственно, это её не интересовало – избегаешь? Избегай. Раз в неделю с центральной дороги к их поместью, расположенному немного в стороне, приходил отряд из воинов-ягуаров, обычно человек пятнадцать-двадцать. Все высокие, крепкие, покрытые шрамами – любимая гвардия Амантлана. К этому моменту слуги уже выставляли полные корзины с рыбой, лепёшками, овощами, чоколатлем – все, что сутки жарилось и пеклось для них. Весь провиант заботливо укрывался сверху листьями и ставился в тень под навес.

Воины отдыхали несколько часов, в это время Иш-Чель предпочитала не выходить из своих комнат. Когда-то она опрометчиво решила обойти и проверить, как работают слуги, все ли задания выполняются, и была просто шокирована увиденным беспорядком. Печи без присмотра, зерно для хлеба никто не мелет, а на огороде и в птичнике ни одной женщины!

Мужскую половину слуг она нашла сидящими в сарае для инвентаря и… почти пьяными от октли! И где они его добыли? Как посмели?! В поместье октли не изготавливали, обходились пульке или водой, а её слуги и рабы были уже в невменяемом состоянии. Неосмотренным остался сад, туда Иш-Чель и направилась, но остановилась у первых же кустов. Оттуда доносился весёлый, немного кокетливый женский смех.

Покраснев, Иш-Чель удалилась в свои покои, но не преминула после того, как ушли гости, сделать выговор работникам, наказать мужчин за пьянку. Жители поместья тяжело вздохнули, женщины удивлённо переглянулись между собой, пожав плечами, показав всем видом, что они совершенно не понимают, за что их ругают и в чем проблема. Выговор единодушно отнесли к плохому настроению хозяйки, у которой муж редко посещал поместье, выполняя долг перед страной.

Когда же Амантлан выбрал время и наведался домой, Иш-Чель сделала попытку с ним поговорить о поведении работников и его воинов. Сказать, что Амантлан был удивлён, ничего не сказать. Выслушав внимательно сбивчивые претензии жены, он решил уточнить:

– Мои воины кого-то обидели, на них жаловались женщины? – Иш-Чель вздохнула и отрицательно покачала головой.

Брови Амантлана поползли вверх, его лицо постепенно вытягивалось в удивлении, а в глазах начали плясать озорные огоньки.

"Ну вот, сейчас опять будет смеяться или переведёт все в шутку!" – огорчилась женщина, и, чтобы скрыть смущение, нервно затеребила разноцветную бахрому пояса, скромно потупив глаза.

– Чем же ты недовольна? Все получили удовольствие.

Иш-Чель мрачно краснела, не зная как объяснить мужу, что её смущает в поведении челяди.

– Маленький Ягуар мог забежать, и это не то, что должен видеть ребёнок!

– Согласен. И все?

– Это можно было бы делать, вернее это вообще не должно быть на территории поместья!

– Почему? Нам нужны работники для полей, слуги в доме. Я надеюсь, что поместье разрастётся, а уж если это будет происходить естественным путём, а не покупкой рабов, то буду просто счастлив! Или у тебя, женщина, другое мнение? Ты не хочешь процветания?

Иш-Чель опрометчиво подняла голову и увидела, как Амантлан широко улыбается, готовый рассмеяться, что он незамедлительно и сделал:

– Нельзя мешать радоваться жизни, если сама не можешь ихпринимать! Скорее всего, тебя огорчило не то, что слуги получают удовольствие, а то, что ты этого не испытываешь!

– Да… как вы… Я высказала своё мнение!

– Я – тоже! Моим воинам нужен отдых! Женщинам поместья – любовь и внимание, на которые они имеют право, а также радости материнства! Так было, есть и будет!

– Ну, знаете… – щеки Иш-Чель ещё ярче вспыхнули, и она бросилась вон из комнаты мужа.

Вслед ей, как всегда, нёсся издевательский смех Амантлана:

– Учись жить, женщина! А если не умеешь, не мешай другим!..

Больше Иш-Чель не пыталась изменить порядки в поместье, а просто брала Маленького Ягуара и оставалась в своих комнатах или уходила далеко от дома и проводила там всё время, запасаясь едой и водой. Когда она возвращалась, то в поместье уже кипела дружная работа. Дневное развлечение удваивало силы челяди: печи горели ярко, жарилось мясо, овощи весело выглядывали из корзин, принесённых с огорода.

Так было и в этот раз, с той лишь разницей, что по двору поместья расхаживал его хозяин. Само присутствие Амантлана радовало жителей – он отпускал шутки, никого не ругал, а потому слышался смех со всех углов двора. Готовился праздничный ужин. Для Иш-Чель появление мужа сталонеожиданностью, обычно он заранее предупреждал о прибытии.

Иш-Чель подошла к Амантлану, поздоровалась. Он прервал разговор и, улыбаясь, подхватил Маленького Ягуара на руки, направился к себе, вынуждая жену следовать за собой.

Когда они остались одни, он отпустил сына, который сразу убежал играть, и объявил:

– Завтра я ухожу в Теночтитлан. Вызывает тлатоани. Скорее всего, затем отправлюсь на отоми. Тебе предписано оставаться здесь, и я оставляю часть воинов для охраны. Надеюсь, ты не против их присутствия?

– У меня ведь нет выбора? К тому же поместье нуждается в присмотре, или я остаюсь как пленница, а не хозяйка?

– По закону ты обязана здесь находиться. А хозяйка ты уже давно, когда стала моей женой.

Жизнь потекла своим чередом. Иш-Чель не скучала по столице, в поместье жилось намного спокойнее и тише, несмотря на близость южной границы. Возможно, именно она и обеспечивала тот покой, ведь здесь была сосредоточена часть армии ацтеков, которой командовал Амантлан. Отряды по двадцать человек, составляющие боевые единицы, менялись каждые два-три месяца, проходили торговые караваны, все они приносили столичные новости с опозданием, но жители провинции к этому привыкли.

Ближе к вечеру Иш-Чель сообщили, что прибыл гонец из Теночтитлана. Она поначалу попыталась отмахнуться – какие к ней могут быть гонцы? – и отправить вестника в лагерь Амантлана, когда слуга добавил:

– Этот гонец к вам, госпожа!

– Хорошо, пусть войдёт! Приготовьте ему еду!

Высокий мужчина вошёл к ней в комнату и, ожидая разрешения говорить, замер на пороге.

– Вам точно нужна я?

Посланник кивнул.

– Слушаю.

– Вам предписано явиться в Теночтитлан со своим сыном незамедлительно, чтобы присутствовать на празднике Куахвитлехва, госпожа.

– Но по приказу тлатоани Ицкоатля я должна находиться в поместье. Мне запрещено появляться в столице.

– В этот день съезжаются все знатные граждане Анауака, госпожа! И вам приказано прибыть к сроку!

– Вот как? Ступайте, вас накормят… – холодок пробежал внутри Иш-Чель. Она повторила про себя: "Куахвитлехва, Куахвитлехва, Куахвитлехва… Это праздник какого бога? Почему все знатные должны быть в одном месте? Даже те, кто в изгнании…"

Ощущая себя очень неуютно, так и ничего не вспомнив, Иш-Чель отправилась во внутренний двор, чтобы отдать распоряжения собираться.

– Куахвитлехва? О, госпожа, это ведь замечательный праздник Выпрямления деревьев!.. – сказала ей служанка.

Присев на корточки, женщина пояснила, что в этот день жрецы отбирают мальчика из знатной семьи в возрасте от пяти до семи лет, чтобы принести в жертву.

У Иш-Чель, едва она услышала о мальчике и жертвоприношении, потемнело в глазах.

"Не может быть… Такого просто не может быть! Маленький Ягуар – моя жизнь, моя радость и надежда, только не он! Мы не пойдём в Теночтитлан! Мы останемся дома!"

Иш-Чель наивно полагала, что о её семье могут забыть. Но едва прошла неделя, как у порога имения стоял отряд из младших жрецов Тлалока. Ей вежливо объяснили, что их семья обязана присутствовать в столице и принимать участие, которое будет угодно богам. Холодея от ужаса, Иш-Чель отдала приказание собрать вещи. Когда всё было готово к путешествию, она вместе с сыном взошла на носилки и обречённо закрыла глаза. Всю дорогу женщина прижимала к себе сына, неустанно шепча молитвы своей богине о спасении Маленького Ягуара.

Праздник Куахвитлехва приближался…

Все ждали его с особым напряжением, втайне надеясь, что выбор минет их дом. Как всегда, надежда, а может, чувства любви и материнства, вступали в неравный бой с возможностью прославиться и послужить богам. В каждой семье матери боялись признаться самим себе, что слава и гордость за клан, род иногда оказывается слишком неравнозначными по сравнению с их любовью к ребёнку.

И потому в домах пилли стих смех.

Не было привычных визитов гостей на чашечку чоколатля с обсуждением городских и военных новостей с границ.

Иш-Чель с ужасом вставала каждое утро и тряслась – страшный день выбора приближался. И вот тут-то она буквально возненавидела своё положение, дававшее ей до этого времени привилегии в обществе. Ведь теперь жизнь её сына впервые за пять лет была под угрозой.

Уж лучше бы она осталась простой рабыней, служанкой, наложницей, но никак не женой знатного человека из Теночтитлана!

Каждый её день теперь начинался с того, что она бросала тревожней взгляд в сторону горы Тлалокан и не знала, каким же богам возносить молитву о спасении Маленького Ягуара. Как оградить родное дитя от гибели. Её поведение напоминало метание обезумевшей женщины, только подтекст был иной – она хотела, чтобы боги не избрали её сына. Без единой тени смущения и страха Иш-Чель пыталась найти выход и оградить ребёнка даже от самой необходимости участвовать в жеребьёвке.

Чаще всего слуги смотрели на неё с осуждением, если могли разгадать истинную причину истерик, а родные пытались говорить ей обычные, известные всем фразы:

– Это милость богов, это счастье послужить им…

– Нужно смириться, не раз жребий обходил нас стороной…

– Нужно молчать, чтобы не навлечь на себя гнев жрецов…

– Твоё поведение навлечёт гнев богов на наши головы…

– Столько лет ты живёшь с нами, а не научилась любить и чтить наших богов…

Иш-Чель смиренно принимала все советы, отмалчивалась и уходила в себя, понимая – ей не дано всем объяснить, что значит для неё жизнь сына. А внутрив душе закипал гнев на несправедливость богов к ней, к ребенку. И только мимолётная надежда, что просто не могут боги несколько раз делать выбор из одной семьи, постепенно уступала страшной в своей истине мысли – не настигла ли ее сейчас расплата за побег от жертвоприношения в Коацаоке? Не должен ли теперь сын отвечать? Но бог Чаку остался в прошлом! Здесь, в Теночтитлане, правят другие боги! Неужели всесильные договорились между собой, и бог Чаку сможет отомстить ей, безжалостно отобрав сына?!

"Что же мне делать? Как, ну, как же мне спасти его?!" – билась в истерике Иш-Чель в безрезультатных поисках выхода.

Она перебрала все возможные варианты побега… И ни один не подходил.

Дни и ночи стали для Иш-Чель истинным кошмаром. Ей постоянно чудились протянутые в мольбе руки сына. Она наяву слышала его жалобный призыв о спасении, но даже во сне не могла ему помочь.

Ишто жалела невестку, и внука она любила – Маленький Ягуар был славным мальчиком, в меру шустрым, резвым и очень разумным. Ее семью, сколько старушка себя помнила, выбор богов обходил стороной. Женщина не могла представить дом, не освещенный чистым смехом и постоянными проделками мальчика. Веруя, она надеялась, что Маленький Ягуар не уйдет из их жизни. Во всяком случае, она твердо знала, что не сможет радоваться, если выбор богов падёт на них. Хуже всего было, что Амантлан отсутствовал более семидесяти дней – он был в землях отоми на севере.

Обе женщины страдали молча. При встречах они прятали глаза и пытались заводить ничего не значащие разговоры о домашних делах. Это очень раздражало обеих, но никто не изменял принятому поведению, что ещё больше ожесточало их и разводило в разные стороны. Обстановка накалялась с каждым днём, и в одно утро Иш-Чель отдала приказ слугам собирать вещи. Она решила бежать из Теночтитлана в пригородный дом.

Что двигало обезумевшей матерью, было понятно каждому – при отсутствии Амантлана именно ей предстояло тянуть жуткий жребий для сына.

Устав противиться невестке, Ишто подошла к каноэ. В последний раз, пытаясь вразумить женщину, теряющую своё лицо, сказала:

– Ты не сможешь убежать от судьбы, Золотое Пёрышко Колибри…

– Я попытаюсь… – невестка упрямо вздёрнула подбородок.

– Здесь у тебя больше шансов, подумай, тебе принесут полную корзину…

– А вдруг они не станут выезжать за город?

– Доченька, дорогая, ты ошибаешься, потому что жрецы обойдут дом за домом, пока не будет вытянут жребий! Одумайся…

– Да, вы правы, теперь от меня почти ничего не зависит. Но если бы он был сыном простой рабыни, никто не протянул бы ему этот жребий – это удел детей пилли! Ну почему вашему сыну удалось уговорить меня! Зачем он сделал меня своей женой! О, боги! Где же вы? Зачем я согласилась?!

– Ты ослеплена и ожесточена, дочка, останься и возьми себя в руки.

– Маленький Ягуар – моя жизнь. Он все, что есть у меня. Я смешна вам. Пусть так. Я бегу, чтобы спасти сына! – Иш-Чель решительно села в каноэ и накинула на голову покрывало, обрывая тем самымразговор со свекровью.

Снова ничего от неё не зависело. Вновь ничто не имело значения. Но она должна была действовать, хотя бы уехать из столицы, ставшей внезапно мрачной и угрожающей.

Теночтитлан давил на неё, не давал думать. Тишина угнетала. А дом стал казаться клеткой, из которой просто необходимо было вырваться. А там… Может быть, вне города и подальше от храмов и жрецов она сможет сосредоточиться и найти выход? Слабая, но всё жехоть какая-то надежда была. И она не имела права ею не воспользоваться.

Однако за городом дни тянулись по-прежнему. Выхода не было. Она похудела и практически перестала есть, со страхом ожидая дня праздника Выпрямления деревьев.

Когда наступил этот день, глухой звук барабанов возвестил о его начале, достигнув ушей всех, будя в людях смутное беспокойство и тревогу. Он быстро летел над водой и накрывал окрестности Теночтитлана, проникал за стены домов, заставляя Иш-Чель вздрагивать.

"Вот оно! Помогите мне, боги!"

Иш-Чель проснулась от звука барабанов, ощутив, что не имеет сил подняться. В голове лишь стучала настырная мысль: "Пройдите мимо моего дома!"

Но их поместье было первым из расположенных за городом, дальше раскинулись десятка два домов менее знатныхпридворных.

Совершенно неожиданно Иш-Чель вдруг поняла, почему старая Ишто уговаривала её оставаться в городе – в соответствии с рангом Амантлана, ей предстояло выбирать в первой десятке знатных, а это увеличивало шанс вытянуть гладкую дощечку без изображений. Ошибка едва не доконала женщину окончательно, если бы была возможность уехать обратно в город – она немедленно посадила в каноэ гребцов и сына. Но поздним вечером предыдущего дня посланец от жрецов принял подтверждение об их нахождении.

– О, боги, будьте милостивы к нам! Что же делать?! – Иш-Чель заметалась по поместью, слуги в страхе шарахались от одного её вида – огромные тёмные круги под прозрачными от слез глазами опускались до середины щёк, взгляд практически безумный. Она не различала предметы, не помнила имён, только со страхом прислушивалась к плеску вод озера, по которому должны были прибыть жрецы с корзиной.

"А что, если сесть в каноэ и отплыть, но не удаляться от поместья?" – мелькнула новая мысль. Ведь они могут просто гулять? Могут. Они никуда не уплыли, и никто не обвинит их в измене – пределы поместья большие, их не найдут!

Но и эта мысль была отвергнута – жрецы не уйдут, пока не проведут жеребьёвку. А слуг в поместье хватает, все сады и угодья будут тщательно ими досмотрены…

Ближе к полудню показались лодки жрецов. Их было около десятка – это означало, что все семьи пилли, оставшиеся в Теночтитлане, благополучно избежали участи избранников богов и могут радоваться. И она сама вытянет жребий. Она и никто другой подтвердит – жить сыну или быть принесённым в жертву. Каноэ, празднично украшенные большими гирляндами цветов, причалили к мосткам поместья Амантлана, все слуги высыпали их встречать, радостно приветствуя. Только Иш-Чель, крепко держа за руку сына, и Ишто, по щёкам которой текли слезы, застыли на пороге дома.

Как ни странно, но внушительная группа из двадцати жрецов, заполнив большой двор, сделала это практически без шума. У всех прибывших был необычайно строгий, даже несколько суровый вид. Пелена тумана плотно опутала сознание Иш-Чель, её глаза подёрнулислёзами, которым она не позволяла капать. Женщина стояла, как во сне.

Все прибывшие жрецы казались ей на одно лицо. Худые лики, только кожа и кости, своим аскетическим видом напоминали человеческий черепс совершенно пустыми глазницами, были похожи на скелеты в наброшенных пёстрых плащах.

Посланники уверенно и спокойно подошли к центру площадки возле дома и опустили лёгкую корзину. Лежащие в ней пластинки тихо стукнули.

Жрецы застыли, сохраняя невозмутимое выражение на каменных лицах. Когда пауза затянулась, старший в группе окинул домочадцев цепким взглядом, выхватив из общей толпы Иш-Чель. В его голосе прозвучало с трудом скрываемое раздражение:

– Нам предстоит далёкий путь, госпожа… Если нет хозяина дома, доблестного Амантлана, то исполните долг вы, – жрец едва скрывал усталость и пренебрежение. Он происходил из знатного мешикского рода, и потому жена Амантлана для него – обычная женщина, к тому же ещё и бывшая рабыня, такую он не мог уважать.

Пока жрец говорил, его помощники расстелили цветную циновку, в четырёх углах поставили горшочки, в них воскурили освящённые благовония; женщина судорожно обнимала ребёнка, пряча его в широких складках тёмного плаща.

Тут Иш-Чель вновь увидела себя на площади в Коацаоке, словно и не было прожитых лет… И вот снова она стоит перед жутким выбором. Тогда услужливая служанка подтолкнула её руку, а теперь чужая рука осторожно высвободила из объятий сына…

"Нет!! Не отдам!!!" – зашлась она в беззвучном крике, цепляясь за край одежд Маленького Ягуара.

Земля уходила у неё из-под ног, сердце… Сердце вырвали из груди…

Толпа домочадцев отступила или это она сама сделала первый шаг к одиноко стоящей посреди двора корзине?.. Иш-Чель не владела собой. Внутри всё то металось, то замирало, но она не могла ни на что решиться: очень быстро подойти к корзине и вытянуть жребий, или делать это медленно, чувствуя, как постепенно, с каждым мгновением, вытекает по капле её жизнь? Но все же она шла… Её глаза всё больше наполнялись слезами, они застилали свет и лились сплошным потоком.

Да она и не хотела ничего видеть, слышать, чувствовать… Была только эта корзина, и она, Иш-Чель, они были здесь и сейчас. Корзина не могла исчезнуть или сдвинуться с места без посторонней помощи, но она могла идти сама. Хотя в настоящий момент отдала бы всё, чтобы потерять способность двигаться самостоятельно, а вместе с этим и возможность чувствовать и делать выбор.

Как ни медленно Иш-Чель продвигалась, но вскоре ноги упёрлись в стенку корзины и чуть не опрокинули её. Постояв несколько минут и переведя дух, Иш-Чель наклонилась и заставила себя опустить руку внутрь.

Пальцы судорожно схватили верхнюю дощечку, затем, испуганно отбросили её и зарылись в маленькую кучу. Ледяной ужас подавлял чувства, мешая принять решение, от напряжения у неё потемнело в глазах, закружилась голова, ноги предательски подогнулись…

Она упала перед корзиной на колени.

Ещё миг…

Ещё…

"Я не могу этого сделать!" – рука выскользнула и безжизненно упала. Иш-Чель не хотела разжимать её и смотреть, что она вытащила – жизнь или смерть. И не находила в себе сил бросить жребий обратно…

Один из жрецов шевельнулся, чтобы подойти и помочь женщине, но старший в процессии его остановил, отрицательно покачав головой.

Иш-Чель почувствовала, что теряет сознание, но, словно сквозь туман, к ней пробился гул голосов. Она почувствовала, как чья-то тёплая и сильная рука уверенно поддержала и подняла её с колен. С трудом женщина взглянула на человека, неожиданно пришедшего ей на помощь. Иш-Чель увидела перед собой мужа. Он уверенно сжал кисть руки, заставляя её бросить жребий обратно в корзину.

Подобное действие вызвало возмущённый ропот среди жрецов. Но Амантлан гордо вскинул голову, обвёл их тяжёлым взглядом, заставив замолчать. Затем медленно, с достоинством произнёс с тоном оскорблённого достоинства, пресекающего любые возражения:

– Право тянуть жребий принадлежит мужчине – главе дома, семьи, рода и никто не смеет лишить меня его! Я специально прибыл с севера, чтобы выполнить свой долг перед нашими любимыми богами!

Сквозь слезы Иш-Чель наблюдала за происходящим, поддерживаемая под локоть Ишто, уже открыто и без стеснения плачущей, и… прижимая к себе сына.

Амантлан обошёл, как требовал обычай, вокруг корзины, читая молитву, останавливаясь для этого у каждого горшочка. Он поднимал голову, следя за возносящимся к небу дымом. Завершив все приготовления, Амантлан сделал знак, и два жреца подошли, подняли перед ним корзину – негоже воину склонять голову. Когда муж опустил руку, чтобы вытащить жребий, обе женщины закрыли глаза. Иш-Чель подхватила и крепко прижала сына к себе.

Но вот Амантлан поднял вверх табличку, она была гладкой и не содержала на себе никаких знаков. Вздох облегчения вырвался у обеих женщин, а Амантлан уже заканчивал вежливое обращение к жрецам:

– Боги решили не радовать мой дом избранием! Вам предстоит далёкий путь, уважаемые служители Тлалока!

Едва дыша, Иш-Чель разомкнула объятия и отпустила Маленького Ягуара, который, собственно, так и не понял, почему плакала бабушка, почему внезапно приехал отец, почему мать обнимала его так крепко…

Он, весело смеясь, подбежал к отцу, обнял его за ноги, подождал, пока Амантлан подхватит его на руки, подкинет высоко к небу, как птицу, и поставит на землю. После приветствия Маленький Ягуар вспомнил вдруг, что у озера его должны ждать друзья. Там-то, явно, будет интереснее, чем дома… И пятки мальчика засверкали, унося к озеру. А Иш-Чель всё никак не могла прийти в себя. Показав знаком служанкам, что ей и свекрови нужна помощь, скрылась в своих покоях.

Слуги почти занесли Ишто к ней в комнату и заботливо уложили старую женщину на ложе. Сдерживая слезы, хозяйка попросила принести постельных собачек – её била дрожь. Сняв одежду, Ишто укрылась одеялами и терпеливо ждала, когда маленькие лекари устроятся вокруг неё и своими телами подарят долгожданное тепло, снимут нервное напряжение последних дней. Служанки продолжали стоять в ожидании. Тогда почтенная Ишто пошарила под одеялом и вытащила парочку пёсиков, одного с серой кожицей, второго с темно-бурой – их светлые хохолки, только что придавленные, теперь весело топорщились белыми пушистыми кисточками между большими ушами.

– Отнесите моей невестке, пусть они и её полечат!

Прижимая к груди тёплые тела собачек, служанки покинули хозяйку.

До позднего вечера Иш-Чель пробыла у себя. Все обошлось, но нервное напряжение было настолько сильным, что радоваться не хватало сил. Очень кстати пришлись постельные собачки, которые устроились у неё на груди и, преданно прижавшись, делились теплом, забирали ужас прошедших дней. Пролежав, Иш-Чель уснула, убаюканная мирным сопением маленьких лекарей.

Когда все улеглось в доме: кто-то из фанатиков был огорчён, кто-то из неверующих, вернее, сочувствующих, был рад, понимая чувства госпожи, Иш-Чель направилась в комнату к мужу.

Амантлан сидел на циновке и ужинал. Мужчина ничем не выдал удивления по поводу столь позднего визита. Наоборот, Иш-Чель показалось – он был готов к её приходу и не сомневался, что жена придёт к нему. Женщина присела на циновку напротив и взяла кусочек индюшки, который ей отрезали. Так же молча они почти закончили ужинать, когда Иш-Чель не выдержала:

– Благодарю вас, господин.

– За ужин? – улыбнулся Амантлан, а она смутилась.

– Нет. За Маленького Ягуара.

– Пожалуйста.

– Скажите, почему вы решили тянуть жребий вместо меня?

– Почему? Потому что я – глава семьи, это мой долг и моё право.

– Только поэтому?

– Да. Я – послушный гражданин, который выполняет свои обязанности, а уж к нашим богам я всегда относился с уважением.

– Амантлан, я не верю вам.

Иш-Чель внимательно следила, как на лице мужа играли отсветы очага, которые смягчали временами шрамы, полученные в битвах. Амантлан потянулся за трубкой, раскурил её, продолжая молчать и избегать взгляда Иш-Чель. Он не хотел говорить правду. Но она терпеливо, нет, скорее, смиренно, ждала. И в ответ не могла прозвучать обычная шутка. А это злило его. И он не сдержался:

– А что мне от твоего неверия? Когда-нибудь было иначе? Ты всегда считала меня врагом! И никогда другом. Что бы я не делал! Тебе всегда казалось, что ты лучше меня знаешь, как быть! Так к чему теперь этот вопрос?! Тебя опять что-то не устраивает?!

– Да, господин. Не устраивает. Я хочу знать правду – почему вы вместо меня тянули жребий?

– Из жалости к тебе. Теперь устраивает ответ? – он не ожидал от себя грубости, но силы сдерживаться иссякли.

– Н-нет… Из жалости… – Иш-Чель растерянно заморгала, рассчитывая на любой другой ответ, она была разочарована, – Я не понимаю вас, объясните…

– Если бы ты вытянула жребий богов, то никогда в жизни не простила бы себе гибель сына! Если бы я, то ничего не изменилось бы! Ну, ещё одной каплей ненависти ко мне стало бы больше, так что с того? Я привык жить с ненавидящей меня женщиной!

– Господин… – глаза Иш-Чель наполнились слезами, она попыталась быстро сказать, но мысль потерялась…

Амантлан же продолжал курить, и только кольца дыма, резко и часто вырывавшиеся из трубки показывали, как он сердит.

– Господин, – Иш-Чель пришла в себя и собралась. – Господин, о какой ненависти вы говорите? У меня нет её, тем более к вам! Это вы отгородились от меня, вы меня отталкивали всегда своими насмешками!

– Вот как? Значит теперь ты, женщина, как когда-то, снова пришла не задавать вопросы, а отблагодарить? Что может быть хуже!

– Да, я пришла вас поблагодарить, но что плохого?! О боги, что я опять сделала не так?!

– Да мне твоя благодарность хуже ножа в сердце! Уж лучше бы… – он замолчал, не зная, что на самом делебыло бы лучше.

Но только не так – сидеть и заставлять объяснять свои поступки, копаться в чувствах, бередить старые обиды. Ни к чему это! Она думает, что он, как юнец, будет счастлив принять её благодарность?! Сдержался он тогда, да и теперь не очень уж нужно. Жалость и благодарность от неё? Не нуждается. Обойдётся.

– Господин, вы неправильно меня поняли… – попыталась прояснить ситуацию и погасить его гнев Иш-Чель.

Она резко вскочила с циновки, растерянно теребя подол рубашки, тщетно пытаясь подобрать слова, которые могли бы успокоить мужа и прояснить ситуацию, а, может быть, и истинные намерения и чувства.

– Ещё лучше! Значит, я опять неправильно тебя понял? – Амантлан сделал ударение на "я", едва сдерживая смех и желание отпустить очередную шутку.

– Конечно! Я пришла поблагодарить вас. Ведь вы взяли на себя ответственность за Маленького Ягуара, вы помогли мне!

Амантлан молчал и курил. Видя это, Иш-Чель робко сделала шаг в сторону выхода – никакой реакции.

– У меня нет ненависти к вам, господин, и… я… очень хорошо к вам отношусь. Вы напрасно думаете…

– Я ни о чем не думаю, женщина, кроме того, что тебе незачем здесь больше находиться! День был тяжёлый, ступай!

– Вы меня прогоняете? Опять?!

– Да. Уходи! Тебе нужно остыть!

"Что она ещё хочет от меня?!" – разозлился Амантлан, намереваясь сказать что-нибудь резкое, но удержался. Вид растерянной жены его не разжалобил, а, наоборот, ещё больше рассердил.

Иш-Чель, сдерживая обиду, проглотила слёзы и поплелась к выходу.

"Опять он ничего не понял! Опять груб! Как же я ненавижу его! Почему он не хочет принять мои слова благодарности? Что плохого я сделала?! Я же сама пришла к нему! Никогда больше не позволю меня унизить!"

Пытаясь найти спасение от духоты, Иш-Чель грустно поплелась к берегу озера. Ночь уже вступила в свои права, и дневная жара постепенно отступала. Тихо шептал лёгкий ветерок, он ласково обдувал разгорячённое тело женщины, даря ей долгожданную прохладу. Вдали был виден засыпающий Теночтитлан, в котором кое-где вспыхивали и гасли огонькифакелов и очагов.

Луна весело шагала по небу.

Мир и тишина не успокоили Иш-Чель – ещё больше захотелось плакать. Плакать горько, навзрыд, сдирая с себя одежды. Злые слёзы застилали глаза и, глядя сквозь них, она понимала, что очень долго видела окружающий мир через их искажающую прозрачность. Простое упрямство, а временами и насмешки Амантлана отталкивали её, не давали возможности правильно оценить его поступки. За напускной похвальбой и безразличием он прятал глубоко в себе ту безграничную любовь, о которой она давным-давно просила богиню-покровительницу.

"Амантлан, душа моя, любовь моя, почему я не увидела, какое у тебя огромное сердце, сколько в нём доброты! Я виновата в том, что ты не хочешь мне верить и гонишь меня от себя… Как же мне доказать свою любовь?.."

– Тебе не холодно, женщина? Ах да, совсем забыл, ты вышла, чтобы остудить свой пыл!.. – совершенно неожиданно за её спиной возник Амантлан. Как всегдаспокойный, уверенный, насмешливый.

Иш-Чель попыталась уйти, но это не входило в планы Амантлана, и он преградил ей дорогу, властно удерживая обеими руками за плечи. Мужчина отодвинул ее от себя и внимательно следил за выражением лица. Взгляды их встретились.

Женщина резко вывернулась и отвернулась, зная, что совершенно не владеет собой, пытаясь скрыть смущение и обиду. Его большие руки легли на её бедра, и Иш-Чель показалось, что одежды нет, так жгли они теплом её кожу. Амантлан властно, но нежно притянул к себе жену, догадываясь о её смущении, и она ощутила спиной его обнажённое тело.

Он обнимал её очень осторожно, замерев и боясь вспугнуть счастливое мгновение, поражаясь и удивляясь своей смелости. Руки налились тяжестью – он стремился не дать им воли, а кровь гулкими ударами стучала в сердце, равномерно отмеряя каждый миг внезапного счастья.

Иш-Чель закрыла глаза и отдалась нерешительной ласке. Она первая устала ждать и, страшась сделать что-то не так, поняла, что уж лучше делать, потому что ожидание пугало её ещё больше, и было до невозможности томительным. Женщина повернулась к мужу лицом, накрыла его руки своими.

Тут же Амантлан попытался разжать их, освободиться и изумился, получив стойкое сопротивление в ответ, а затем ещё более решительные действия – женщина настойчиво потянула руки вверх, к груди. Не отнимая ладоней, ощутила, что дрожит не только она. Дрожь била и Амантлана, он огромным усилием воли пытался успокоиться, но тело уже отказывалось повиноваться усилиям разума.

Робко Иш-Чель наклонила голову ему на грудь, обдавая ароматом шелковистых волос. Она чувствовала, что они оба испуганы своей смелостью. Но лавина чувств вырвалась из долгого заточения и стремительно неслась, увлекая их и оглушая, не оставляя дороги назад.

Амантлан прижался к её волосам, покрывая их поцелуями, откинул их, и ощутил под своими жаркими губами шелковистую кожу шеи, по-прежнему боясь ошибиться; но женщина сама повернулась к нему и обвила тонкими руками. Она была уверена в себе и боялась, что он не поймёт, не почувствует её жажды, и они вновь возвратятся к старому.

Потом Иш-Чель подняла лицо и смело встретила вопрошающий взгляд. Амантлан, из последних сил сдерживая себя, удивлялся, как он ещё дышит. Он смотрел на любимую женщину, пытаясь отыскать на её лице так ненавистную ему покорность судьбе, но видел только безграничную любовь в нежном и призывном взгляде.

Стараясь запомнить, каким это прекрасное лицо может быть в минуты страсти, мужчина легко читал в её глазах, что именно он – единственный и желанный. И тогда, продолжая не верить в своё счастье, осипшим от напряжения голосом, спросил, осторожно приподняв за подбородок голову ещё выше, чтобы каждая чёрточка дорогого лица была освещена лунным светом:

– Иш-Чель… – он впервые назвал её по имени, – Ты делаешь это по доброй воле?.. Не лги себе… Только всю без остатка я смогу тебя принять… Не мучь меня, женщина, ещё всё можно остановить…

Руки Иш-Чель взяли его лицо, словно чашу, и ласково притянули к своим открывающимся навстречу губам. Амантлану показалось, что сердце остановилось, а их обоих окутала мгла. Свершилась мечта.

Вот он легко коснулся полураскрытых, слегка дрожащих губ, оставляя Иш-Чель последнюю возможность оттолкнуть, увернуться от того ошеломляющего натиска, который он обрушил через мгновение на неё. Губы его были сильными и властными, а поцелуй поначалу напоминал штурм городской стены. Казалось, он боялся быть отвергнутым, и потому стремился захватить противницу, лишить её всякой возможности сопротивляться. Но сопротивления не было, губы женщины, сладкие и нежные, послушно подчинились и стали отвечать взаимностью на любое движение. Её язычок быстро обежал контур его губ, задержавших свой натиск, чем ещё больше взвинтил огонь желания. Амантлан пил и пил её поцелуй, но голод не покидал его. Им обоим уже было мало тех горячих объятий из сплетённых тел и сомкнутых рук, когда он осторожно отстранил от себя едва дышавшую женщину.

– Подожди, Иш-Чель…

– Нет, Амантлан, не смей меня бросать! – слабо запротестовала женщина, испуганно смотря на него горящими глазами.

Он ласково улыбнулся, удивляясь и не веря своим ушам:

– Как ты могла подумать такое, мы же только нашли друг друга…

Иш-Чель ещё крепче прижалась к нему, сцепив руки у него за спиной. Её губы покрыли мощную грудь лёгкими поцелуями, которые ожогами горели, призывая его к более решительным действиям.

– Иш-Чель, звезда моя, любовь моя! Остановись… Мы не можем здесь…

– Почему?.. – она опустилась на землю и притянула его за набедренную повязку.

– Пойдём в дом… – пытался он остановить её, но, увлёкшись погоней за нежными губами, опустился рядом.

Она плавно освобождалась от одежд, её лукавый смешок был правдивым ответом:

– А у тебя хватит сил дойти туда, любимый?..

– Иш-Чель… – уже не задумываясь, он сбросил набедренную повязку, не переставая любоваться её наготой, серебристой в лунном свете.

Женщина с ласковой улыбкой прошептала несколько раз: "Любимый…", сопровождая слова смелой лаской рук, отчего Амантлан замер, боясь вздохнуть, а Иш-Чель уже нельзя было остановить. Её руки, как бабочки, едва ощутимыми движениями касались тела, высвобождая в нем неистощимую любовь, стремление не разочаровать. Только он пришёл в себя от неожиданной атаки, приникая к теперь узнанным губам, как уже мягко вынудил её лечь на сброшенную одежду.

Время для них остановилось. Амантлан любил, как и воевал – стремительно и решительно, но вместе с тем окутывал женщину покрывалом из своих поцелуев, а там, где не было его губ, были волшебные руки. Сильные, будоражащие, обжигающие. Вместе они представляли сплетение двух стройных тел, одетых в мерцающий лунный свет, движущихся в древнем любовном ритме, слышащих и чувствующих только друг друга, когда хватает одних прикосновенийи всё понятно без слов.

Но Амантлан продолжал шептать Иш-Чель о своей любви и её красоте… Казалось, он стремился решительным натиском завоевать любимую женщину всю, без остатка, и использовал для этого все средства, боясь, что сегодняшняя ночь может быть единственной, случайной.

Чувство ненадёжности и хрупкости их возникших отношений пугали Иш-Чель, и она также стремилась в эти минуты внезапной близости ошеломить и завоевать этого удивительного мужичину. Женщина в ней отдавала себя всю без остатка, дарила мужчине больше, чем он просил. Страсть бушевала в их крови, заглушая остальные чувства. Они сливались в единое целое, как только восстанавливалось дыхание и сердце начиналось биться равномернее.

Когда утренняя свежесть прохладой дала знать о себе их разгорячённым телам, Амантлан лёгким поцелуем коснулся кончика её носа, заставив Иш-Чель приподнять отяжелевшие веки.

– Думаю, что теперь мы дойдём…

Она же ответила ему улыбкой счастливой женщины.

Часть III. ЗОЛОТОЕ ПЕРЫШКО КОЛИБРИ. ВОЙНА. ЕДИНСТВО ЗВЕРЯ И ЧЕЛОВЕКА

Прошло четыре месяца. Семья Амантлана провела это время в своём поместье. Мирная жизнь понравилась военачальнику, чему он и сам несказанно удивился. И не только общение с женой, их разговоры о майя, занимали его, нет – вместе с сыном изучал религию своего народа, пытаясь найти ответ на единственный вопрос – можно ли жить без войны? Гонец от Тлакаелеля разрушил течение жизни, и семья отправилась в Теночтитлан. По приезду Амантлан пошёл на очередной совет к правителю Анауака, а Иш-Чель остановилась в пригородном доме, чтобы не нарушать приказа тлатоани. К вечеру они должны были встретиться снова.

Совет представляли все сословия государства. Первыми выступил жрец Уицилопочтли:

– Граждане Анауака были послушными детьми Уицилопочтли и Тлалока, они также заботились и о других богах нашей благодатной земли. Землю, этот цветущий сад, нам подарили боги, они вручили нашим предкам право ею обладать. Многие годы мы поддерживали огонь в священных местах, многие годы мы ежедневно давали пищу нашим богам, и они были милостивы к своим детям. Бог южной стороны, великий Уицилопочтли, помогал нам добывать и славу, и земли. Могущественный Тлалок посылал дичь и зверя в наши руки. И вот теперь, братья, из-за нашей лени очень скоро мы не сможем выполнять наш долг! Я не буду много говорить о том, что известно каждому из вас, братья, что, не давая пищу богам, мы подвергнем опасности жизнь всего нашего мира!.. Страшные катастрофы обрушатся на всю землю, погибнет наш мир, ибо мы, избранные богами, нарушили их заветы, мы не сможем поддерживать огонь жизни, нам нечем будет кормить наших богов!

– Как же такое случилось? – поднялся Тлакаелель, когда жрец закончил и сел на своё место.

Встал, готовый дать ответ, жрец Тлалока.

– Верных сынов богов поразили лень и страх! Они не желают более воевать! Мы заключаем все новые и новые договора о мире, не захватывая пленников, которых должны дарить нашим богам. Мы проводим время в праздниках и на циновках в домах, забывая о своей избранности богом войны Уицилопочтли! Наша избранность – это наш долг, поклонение богу войны Уицилопочтли! Но скоро любой раб захватит то, что нам подарили наши боги! Мы забыли о долге – давать постоянную пищу нашим богам! Наши теокалли скоро будут пусты – никто не заботиться о жертвоприношениях!

Когда жрец закончил, воцарилась тишина, только ветерок шевелил в уборах собравшихся кончики перьев. Прозрачный дым от множества воскуренных трубок обволакивал помещение. Тихо потрескивали дрова в трёх жаровнях, расставленных в середине зала совета. Недоумения не было на лицах собравшихся, скорее, читалось огорчение и озабоченность. Каждый осознавал важность этого сообщения, но никто не знал, как спасти мир.

Понимая, что ни у кого не возникает желания предлагать, а, возможно, и предлагать-то нечего, первым решил выступить Тлакаелель:

– Братья! Над миром и всей страной Анауак нависла угроза гибели. Мы сами сделали так, сами виновны в той опасности, которая теперь нам угрожает. "Что же делать?" – спросите вы и останетесь в тишине, ибо ни у кого из вас нет ответа. Каждый воин любит свой дом, жену, детей, циновку у очага… Мы перестали любить войну и нашего могущественного бога-покровителя Уицилопочтли. И теперь все испытываем страх перед его гневом, это так! Но мы – воины нашего бога! Мы начнём новую войну! Мы…

– Да, мудрый Тлакаелель, мы начнём новую войну! – выкрикнул кто-то.

Случилось то, чего никогда не бывало на совете – речь советника прервали, и он не успел сообщить предложение. Члены совета радостно встрепенулись, и началось энергичное обсуждение нового похода. Похода на земли майя…

– У них богатые города и хорошие земли, будет большая добыча!..

– Мы захватим много пленников и красивых рабынь!..

– Мы сможем напоить наших богов кровью, и они вернут нам любовь и милость!..

Тлакаелель, не скрывая разочарования, сел.

"Что ж, Цветочные войны обождут…" – он не был сторонником похода в майяские земли, но раз совет так единодушен, не будет же он спорить? Ведь, как всегда, вышло, что это именно советник предложил новую войну.

Амантлан был вторым человеком, которого всеобщее ликование огорчило. Он смотрел на друга, ожидая, что тот исправит недоразумение, но Тлакаелель равнодушно курил трубку. Амантлан сделал попытку образумить собравшихся, но не был услышан. Несколько человек открыто бросили ему, что их удивляет его неверие в военную силу страны, и им странно слышать это от военачальника.

Обсуждение закончилось решением Совета отправить на южные границы большую армию, усиленную ветеранами и опытными воинами-ягуарами из отрядов Амантлана. Руководить походом предстояло тоже Амантлану…

Сообщение, что Амантлан с ягуарами отбывает завтра к южной границе, повергло Иш-Чель в изумление, граничащее с гневом. Быстро закончив свои дела, отдав распоряжения, она решительно направилась искать мужа. Пройдя все комнаты их поместья, обойдя хозяйственные постройки, наконец-то услышала его голос в саду, рядом с водой. Раздвинув прибрежные кусты, она увидела сына и мужа.

Её мужчины весело плескались в тёплой воде, с удовольствием поднимая со дна тину. Весь их вид показывал, что им хорошо вместе, и они полностью довольны друг другом. Едва мать появилась в поле их зрения, как мальчик радостно завизжал и протянул к ней руки. Иш-Чель ничего не оставалось, как зайти к ним в воду.

"Одежда будет испорчена…" – мелькнула посторонняя мысль, но не смогла затмить главную, котораяи привела Иш-Чель сюда.

– Присоединяйся к нам! – широко улыбнулся Амантлан

Женщина была без головной повязки, и её яркие волосы искрились в солнечных лучах. Лёгкий ветерок нежно шевелил выбившиеся из кос пряди. С ребёнком на руках она была очень красива и необыкновенно мила.

– Мне сказали, что завтра ты… – Иш-Чель запнулась не случайно, тщетно пытаясь подобрать слова.

Тогда её глаза с вызовом, разрушая мирную идиллию, дерзко взглянули на мужа. Он всё понял, с некоторой поспешностью отобрал у неё сына и вышел из воды.

– Ты идёшь убивать моих братьев?! – вопрос и утверждение прозвучали с одинаковой силой.

Он не отвечал, а ловко надел набедренную повязку. Казалось, что нагота играла какую-то роль, делая его незащищённым, но Иш-Чель поняла это по-своему. Она расценила молчание, как некую увёртку с его стороны, и уже была готова к тому, чтобы вновь сделать резкий выпад. Однако не успела. Амантлан повернулся, расправляя последнюю складку на домашней одежде, задумчиво дотронулся до своего ожерелья с ягуаровыми клыками и грустно задал вопросы, которые быстро сбили с жены воинственный дух:

– Разве Ицкоатль снял с меня обязанности вождя и предводителя ягуаров? Разве твой муж вдруг за одну ночь превратился в пилли?.. Разве я могу сказаться больным и немощным, когда мои воины готовы к походу? Разве ты забыла, чья ты жена?! – наконец-то взгляды их встретились.

Иш-Чель увидела в глазах мужа боль и злость, а не радость и гордость, которую встречала раньше.

– Я не забыла.

– Да, я говорил Тлакаелелю и Ицкоатлю, что воевать с народами майя для Анауака безумие. Но если сейчас твои и мои слова услышат и донесут – мы не дотянем и до утра, моя дорогая! Это измена непобедимому Анауаку!.. Ты забыла, что мой долг защищать, прежде всего, интересы моей страны?! Хорошо, я напомню тебе, женщина!..

– Амантлан, не бушуй, скажи, что произошло?!

– Верховный жрец Уицилопочтли объявил, что нет рабов для жертвоприношения, а богу это ущемление не по душе…

Она впервые слышала столь крамольные вещи. Он устало прикрыл глаза рукой, потом длинные пальцы непроизвольно потёрли переносицу, выдавая полное смятение.

– Амантлан, но почему поход на майя? Ведь это безумие – воевать сейчас еще и с ними!

– Да? Ты сомневаешься в храбрости моих ягуаров? – в голосе Амантлана отчетливо слышалась горькая язвительность. Он подтолкнул ее к дому. – Я высказался на совете, но меня выставили едва ли не трусом, хорошохотьне объявили изменником. Нужна битва, и чем больше крови, тем большее удовлетворение получат боги! А я знаю своих воинов с самого детства, это мои друзья, я не могу радоваться, идя на бессмысленную войну! Лучшие ягуары Теночтитлана!.. И мы должны победить! Было когда-нибудь иначе? Может, кто сомневаться в нашей победе? Это – крамола! Тебя прикажут убить, скажи ты это кому, кроме меня.

– А как же Тлакаелель? Неужели, он не поддержал?

– Не получилось. Кажется, мы все сошли с ума!

– Нужно попытаться объяснить!

– Я привык выполнять приказы, женщина! Я – воин, я – ягуар!.. Когда за управление берутся жрецы… Когда эти люди, – мне даже страшно, слышишь, страшно их называть людьми! – Когда берутся решать вопросы, то вокруг всё заливается кровью… А воины? Скажи, можно ли нас назвать людьми?.. Мы превращаемся в тех, чьи маски носим… Люди-звери… И все это по желанию жрецов. К чему эти бессмысленные жертвы?! Даже если захватим земли майя, то не сможем удержать на них власть. Нельзя распылять силы! Но никто не хочет меня слушать.

– Амантлан, тебя не страшат жрецы, выступи против безумия!

– Это бунт! А я служу своему народу.

– Ты знаешь, что это губительно для него! И ты сам можешь погибнуть в этом бессмысленном походе!

– Мой долг – служить интересам Анауака.

– Что делать, если ты не вернёшься?!

– Как странно. Ты уговариваешь изменить, но не задумываешься над тем, как мы все будем жить, если я позволю себе такую слабость! А ты смогла бы жить с человеком… с изменником?..

– Почему ты говоришь об измене? Решение начать войну с народом майя – ошибка, и ты сам её признаешь. О каком предательстве идёт речь?!

– Об измене нашим богам. Ты ведь до сих пор поклоняешься своим, и я тебе не запрещаю. Так почему же я не должен придерживаться ритуалов, священных для меня?

– Ты не такой, как все!

– Сомневаюсь. В чем-то – может быть, но я всегда был, есть и буду мешиком, которого чужие боги не интересуют, и я отдам долг тому, чему научила мать. Поэтому, раз боги требуют – я должен выполнить их желание. Пусть хоть в этом я буду преданным верующим.

– Амантлан, я не могу поверить, что ты топчешь тот хрупкий мир, который мы смогли построить!

Он остановился и перестал теребить ожерелье на груди, ласково привлёк Иш-Чель к себе и задумчиво, с лёгкой грустью сказал:

– Я обещаю, что бы ни случилось, ты всегда будешь в моем сердце, Иш-Чель. И я сделаю всё, чтобы вернуться назад.

Ласковые руки гладили её по плечам, отдавали тепло и нежность, а горечь от приближающейся разлуки делала эти ощущения ещё более острыми и желанными. Иш-Чель готова была простоять с ним вечность. Она каждой клеточкой тела ощущала его любовь. И с диким, первобытным ужасом осознавала: если с Амантланом что-то случится, в её жизни никогда не появится мужчина, способный так любить. А без этой безграничной любви и доверия ей не выжить. Она знала, что окажется в пустыне без огненного вихря чувств, которые рождал его мимолётный взгляд. Равновесие, длившееся эти месяцы, не могло быть вечным, но построенное на любви и уважении, оно выдерживало житейские бури и только крепло. Иш-Чель не хотела потом собирать его осколки и хоронить то, что так долго строила.

– Ты не сможешь разлюбить меня так быстро… Я вернусь и снова докажу свою любовь…

После этих слов он со страстью увлёк её в мир, принадлежащий только им. Солнце ещё не встало, когда он покинул спящую жену и ушёл в казармы к ягуарам.

Всю дорогу он изнурял и воинов и себя быстрым темпом. Постоянно находился с людьми, только бы не оставаться один на один с тяжёлыми мыслями о последствиях, которыми грозил закончиться поход.

Сколько его людей не вернётся?

Об этом было даже страшно думать…

А бессмысленность их гибели тяжким бременем ложилась на сердце, и сжимала его жёсткой хваткой ягуаровой пасти, едва Амантлан встречал довольный и горделивый взгляд какого-нибудь юнца, отправившегося завоёвывать славу и почести, как он много лет назад. Обычно из новобранцев в жестокой сече не выживал никто.

Жрецы на привалах сновали между кострами и своими призывами поддерживали воодушевление воинов, разжигая в них огонь фанатизма.

Скоро Амантлан не мог уже без дрожи смотреть в глаза своим людям – там горел яркий огонь веры. Его люди готовы были к бою и жаждали смерти, они не задумывались, что дома их ждут такие же женщины и дети, как те, над которыми уже вознеслись их тяжёлые палицы.

Они хотели убивать. Они жаждали крови… Тёплой. Липкой. Тягучей. Чужой. Умыться ею, пить её и, подняв руки к небу, возносить молитвы богу Уицилопочтли, богу южной земли, богу солнца и войны…

Страх закрался в его душу и леденил кровь. Он хотел бы ощущать тот же прилив бодрости и энергии, который дарили жрецы, всегда сопровождавшие его армию, но сейчас был одинок, и это угнетало. Он словно шёл по обочине, в стороне от своих людей, объединённых общей целью. Хотя, это было и невозможно – вся огромная человеческая масса подчинялась малейшему его желанию, все распоряжения выполнялись мгновенно. Но он не мог произнести того, что было для них всех единственно правильным – приказа повернуть назад. Его бы не поняли. Одурманенные ололиуки, постоянно подбрасываемым жрецами в питье, обкуренные, его воины видели другую цель. И их она не страшила, она стала смыслом движения, которое он, Амантлан, все больше и больше ускорял.

Неотвратимость трагедии, которую он предвидел, заставляла его желать быстрого свершения. В конце пути он уже не понимал, чего хотел больше: победы или поражения. Только гордый дух победителя поддерживал в нем силы, чем еще больше распалял ненависть к собственной раздвоенности. Долг сохранить живых людей, не подвергнув сомнению непобедимость мешиков, брал над ним верх, заставляя разум и честность отступать…

На одном из привалов, позднею ночью, проверяя посты, Амантлан почувствовал присутствие своего тоналя – природный защитник от всего неведомого призывал его к себе.

Вождь немедленно пошёл на зов. Едва миновал густые кусты, как впереди раздалось шуршание, очень тихое мяуканье и появилось серебристое свечение. Невольно, впервые за двенадцать дней, Амантлан улыбнулся.

Мужчина вышел к своему покровителю: "Приветствую тебя, мой верный защитник!"

"И тебе привет, брат мой!" – услышал в голове ответ серебристого ягуара Амантлан. Он присел на корточки и протянул руку, чтобы погладить своего хранителя, ощутить мощный поток энергии.

Тот наклонил голову, доверчиво подставив загривок. Шерсть дикой кошки сияла изнутри, напоминая расплавленное серебро.

"Твои переживания волнуют меня, не думай о гибели, дорогой брат, ещё не настало твое время", - мурлыкнула дикая кошка, выгибая спину от удовольствия.

"Ты уверен?"

"Я знаю. Битва будет. Ты найдёшь выход. Мне пора. Прощай!" – и ягуар растворился, оставив вождя в полной темноте. Энергия, которую Амантлан получил от звериного брата, прогнала мрачные думы, дала человеку уверенность и спокойствие.

Сомнения, терзавшие его день и ночь, растаяли, едва пересекли условную границу земель майя- неглубокую реку, лениво катившую воды на восток – они оказались в полном окружении. Их окружили, как только передовые отряды начали переправу. Вспоминая потом поход, он часто задавал себе один и тот же вопрос, не было ли это результатом его метаний? И отбрасывал сомнения. Тогда они шли сражаться и вновь подтвердить звание непобедимых воинов, воинов страны Анауак, добыть богам пищу, чтобы мир не умер, чтобы жизнь продолжалась.

Его огромная армия шла быстрым темпом, не растягиваясь на маршруте, именно это и спасло жизнь тем немногим, что смогли выбраться из страшного ада, в который их послала вера в богов и любовь к войне. Воинственный дух, подпитываемый звериной жаждой крови, воодушевил мешиков, и они бросились на превосходящих численностью воинов майя, с отчаянностью, которая заставила усомниться последних, что они смогут легко одолеть захватчиков.

Скоро их ряды заметно поредели, но мешики бросались на противника, размахивая палицами, совершенно не чувствуя усталости. Казалось, победа может быть достигнута, но подошли свежие силы отрядов Кокомо. И вот тогда каждый воин-мешик понял, что их просто вырезают.

– Амантлан! Нас перебьют, как кроликов! – подбежал к нему Рык Ягуара, который был настолько перемазан чужой и своей кровью, что узнать можно было только голос. Он лихорадочно размахивал ножом, забыв остановиться. Он с надеждой заглядывал в глаза другу, решив, будто у всегда предусмотрительного Амантланаприпасено что-то. И оно всех спасёт.

– А ты ожидал прогулку за очередной данью?! – огрызнулся Амантлан, внимательно наблюдая, как лавина майя накатывает на его отряды, защищающие центр. То там, то здесь мелькали яркие перья воинов-орлов, но их становилось все меньше. Как ни странно, большей частью в живых оставались именно молодые воины. Это даже в какой-то мере на краткий миг позабавило вождя, но голос друга требовательно вернул его к действительности:

– Ещё немного и нас вырежут! Нужно что-то делать!

– Что?

– Как это что?! – взвинтился Рык Ягуара, который был уверен в наличии плана на спасение или победу. Но Амантлан равнодушно, как ему казалось, взирал на резню, ещё ближе придвинувшуюся к ставке.

Если бы вождь кричал, метался от одного отряда к другому, это было бы нормально, по мнению Рык Ягуара, но спокойное наблюдение за битвой не соответствовало тому образу предводителя, привычного мешикам.

А их вождь и не был с ними.

Да, он стоял среди них, но смотрел в небо над битвой.

Его поглотило происходящее там.

Весь небосклон заполонили лесные звери и птицы, невозможно было определить, кто и на чьей стороне выступает. Почему они набрасываются друг на друга и рвут в остервенении на части, если в живой природе могли никогда и не встретиться…

Вот огромный Кайман подвергся атаке маленького быстрокрылого Колибри, и явно терпел от него поражение – один глаз грозного хозяина рек птица выклевала, и только везение спасало неповоротливое чудовище от полной потери зрения. Но Колибрине отступал, и казалось не один, а много пернатых напали разом – удары острым клювом сыпались не только на голову Каймана, и вот уже фонтаны крови заливали зверя, внезапно превратившегося в жалкого калеку, растерявшего силы. И огромное животное проиграло, в последний раз злобно вхолостую клацнув челюстями. Тут же в передних рядах Амантлан увидел, как схватился за голову и упал на колени огромный мешик-орёл, белоснежные перья окрасились алыми фонтанами крови. Слетела и покатилась под ноги рядом сражающимся маска хозяина неба. Погибший воин носил имя Клык Каймана…

Вот Ягуар попытался прыгнуть на спину Тапиру и вцепиться ему в загривок. Быстрый прыжок, и гибкое сильное тело понеслось в мощном броске, который должен был с первого удара опрокинуть противника. Но зверь потерпел поражение, напоровшись брюхом на один из клыков, взревев яростно и горько в последний раз, обливая кровью жёсткую, торчащую шерсть на загривке. А Тапир довольно хрюкнул и ворвался в толпу сражающихся, ища нового соперника. Какой-тосовсем ещё молодой воин уложил одним взмахом ножа зазевавшегося майя. Пронзив ножом незащищённый бок противника и, счастливо рассмеявшись, мешик кинулся в гущу битвы, веря в удачу. Амантлан вспомнил имя юноши – Неповоротливый Тапир…

Рядом с ними другое чудовище – огромный рыжий Муравей, покачиваясь на тонких ногах, мотал вверх-вниз головой и рвал лохматую Собаку. Амантлана передёрнуло от неприятного скрипа и чавканья жующих противника мощных челюстей и жалобного визга на запредельных нотах пытающегося вырваться из них животного. Клочья бело-чёрной шерсти и кровь летели во все стороны. Каким-то чудом Собака вырвалась. Жалобно воя, она медленно уползала с места битвы. А Муравей заметался, закрутился, яростно суча неуклюжими высокими лапами. Теперь уже он стал добычей… Это не было случайностью – на него накинулся темно-синий Колибри и Цапля, а белый Орёл спикировал на голову и размозжил ее одним ударом мощного клюва… Собака была спасена.

Чуть поодаль другой Кайман отражал нападение уже двух противников – Игуаны и Черепахи.

Прямо над головой Амантлана сражался Ягуар, его серебристый тональ. Он отражал атаку сразу четырёх рыжих диких собак. Но даже царапины не было на сияющей шкуре небесного покровителя. От его мощных ударов псы по одному отлетали в сторону с перебитыми хребтами, а дикая кошка только била себя по бокам хвостом и оскаливалась, демонстрируя окровавленные клыки.

Животные бились всюду.

И Амантлан понял – это бой небесных покровителей воинов, всех воинов и мешиков, и майя, участвующих в сражении на земле…

Нелепая догадка мелькнула в опьянённом мозге Рыка Ягуара:

– Ты – предатель!.. Это все твоя жена-майя! Измена! – закричал, бросаясь с ножом на Амантлана, его боевой товарищ. Вождь ловко увернулся от занесённого над ним оружия, подставил подножку и резким, но лёгким ударом палицы по голове оглушил боевого товарища.

И снова взгляд вверх – что происходит там?!

Длинный хвост серебристого тоналя заметался из стороны в сторону, скашивая траву. Ягуар сначала зашипел, потом издал протяжное мяуканье, рвущее слух и бьющее по нервам. Зверь готовился к прыжку – выбежала ещё одна стая диких собак, но, увидев поверженные трупы сородичей, свернула, набросившись на других зверей.

Слабый вскрик Рыка Ягуара заставил обернуться несколько человек, так внимательно следили вожди за разворачивающейся битвой. Главное, предводитель был жив и невредим, остальное их не касалось.

– Помогите ему! – приказал Амантлан двум воинам, постоянно сопровождавшим его. – Он утомился.

Натиск атакующих отрядов майя становился все многочисленнее. Вся луговина реки, где прижали мешиков, была покрыта трупами и ранеными, над которыми проносились разрозненные кучки майя: одним они оказывали милосердие – добивая, чтобы избавить от мучительных ран, других дорезали с особой жестокостью, не оставляя сомнений, что последние были мешиками.

Грозно и дерзко, заглушая крики воинов, в битву вступили боевые барабаны. Раскатами грома они ухали, поднимая дух гнева в сердцах воинов Анауака. Тонкий голос свирели заплакал по погибшим, взывая к мести – "Кровь за кровь".

А в небе бились дикие псы. Как рыжая волна они накатили и пронеслись по полю боя, с особой яростью бросались на раненыхживотных, кровожадно вгрызаясь тем в горло, обрывая жизненный путь земным воинам.

А ещё выше Амантлан увидел и не поверил глазам… Да, точно!

Он увидел богов… Они восседали на облаках и наблюдали за сражением!

Над мешиками расположились: Миктлантекутли – владыка царства мёртвых, вождь узнал его по вечным спутникам – сова и летучая мышь вились над головой, а паук сидел на плече и перебирал лапками; а рядом стоял могущественный Уицилопочтли, и ягуароликий Тлалок был тоже там.

Со стороны майя выделялся огромный человеческий скелет, чёрный плащ развивался за спиной, загораживая солнце. Рядом с ним стоял другой богс огромным топором в руке. Он опирался на одну ногу, вторая же принимала участие в битве – большая змея свисала с облаков и хватала огромной пастью каждое животное, оказавшееся под нею.

Боги следили за битвой в их честь! Значит, правы жрецы?! Жизнь будет продолжаться!

Но как же, как он мог их увидеть?!

– Я умер раз вижу это?! – прошептал изумлённый Амантлан.

"Мы ещё жи-и-вы!" – ответил тональ, весело скача по полю сражения.

Не веря себе, вождь осмотрелся – неужели только ему это видится?! Первым делом он взглянул в сторону жрецов. Точно. Три головы служителей были подняты вверх и смотрели на небо. На лицах блуждали улыбки счастья и радости. Они тоже видели это! Кровавая жатва должна была удовлетворить жрецов Уицилопочтли.

Но довольны ли боги?

С ненавистью Амантлан наблюдал, как жрецы следили за каждым мгновением битвы, временами бросались в бой в первых рядах воинов, чтобы поддержать духом фанатичной веры.

Серебристый тональ был в центре неба, его шерсть стояла дыбом, пасть была багровой от крови, скатывающейся на лапы, – только что ягуар разорвал напавшего на него каймана. Зверь издал грозный рык и посмотрел на Амантлана. Глаза в глаза.

"Уходи, брат мой, пора. Если промедлишь, подойдут свежие силы, нам не справиться с ними! Я укажу тебе дорогу. Уходи!"

Момент настал. Амантлан направился к кучке жрецов, стоявшей неподалёку от него, и обратился со словами, возможно, не столько почтительными, сколько дерзкими:

– Теперь, я надеюсь, наши боги довольны? Спросите их! Или им нужны и ваши сердца? Если так, то сейчас самое подходящее для этого время! Вы без всяких сложностей можете принять участие в этой резне!

– Ты забываешься! – оскалился старший.

– Отчего же? Давайте, вы ведь тоже владеете ножами!

– Битва не окончена!.. А не желаешь ли ты сдаться? – вмешался в разговор еще один жрец, измазанный кровью настолько, что белая набедренная повязка стала бурого цвета.

– Мешики – славные воины и никогда не отступают! Ты теряешь своё лицо!

– Да, но спасаю жизнь тем немногим, которым ещё рано отправляться на небеса с помощью майя!

– Ты не посмеешь отступить, Амантлан! Наша миссия…

– Моя миссия окончена, жрец!

– Ты просто трус, Амантлан!

– О-о-о боги!.. Повторяю: мои люди уходят, а вы можете продолжать свою миссию!..

Рядом громко ухнули боевые барабаны. На их зов отозвались воинственным кличем мешики.

– Я увожу воинов!

– Изменник! – бросился к нему младший служитель, замахиваясь ножом, но был остановлен взмахом руки жреца Уицилопочтли.

– Ты не уводишь воинов, Храбрый Ягуар! Ты ведёшь нас к победе! – и разрисованное лицо верховного расплылось в коварной усмешке, обнажая два ряда крепких белых зубов. Амантлан готов был поклясться, что на его глазах обычные зубы человека начали приобретать форму звериных клыков.

Жрец выхватил обсидиановый нож и, издав воинственный клич, бросился в первые ряды сражения. За ним последовали все остальные.

Амантлан скинул с плеч пёстрый плащ, отвязал с пояса дубинку и, повернувшись к северу, издал боевой клич воинов-ягуаров.

На зов отозвался друг-тональ, подхватили звери, которые сгруппировались вокруг серебристого ягуара. Амантлан был оглушён небесным воем. И тут его накрыла волна силы, исходящая из животной массы. Казалось, что небо и земля задрожали от их одновременного рывка.

Отряды воинов, наблюдавшие до этого момента за земной битвой и не имеющие возможности вступить в неё, вмиг оживились, услышав зов предводителя. Пока сражение напоминало избиение мешиков, а теперь превратилось в сплошную озверевшую лавину диких кошек…

Тональ Амантлана мчался впереди зверей, его вой сливался с криком земного друга, отдавал ему небывалую мощь и веру в победу.

Вот теперь-то Амантлан ощутил настоящее единение со своими воинами! Его опьянила кровь врагов, и он хотел, нет, желал только одного – выбраться самому и вывести оставшихся. Кровь заливала все вокруг, приходилось ступать по телам убитых. Ноги в кожаных сандалиях скользили, люди спотыкались, падали. Поток отступающих чётко следовал за своим предводителем, который машинально опускал и опускал свою палицу на головы врагов-майя, преграждающих отступление войску Анауака. В помутнениион уже не испытывал никакой жалости ни к кому, а только знал, что перед ним враг, удел того смерть.

Теперь Амантлан не знал, он ли скачет, огромными прыжками перепрыгивая через горы трупов, или это его тональ.

Единство зверя и человека…

Перед ним бой животных. Это он кидается на ближайшего противника, это его зубы вгрызаются в загривок и рвут глотку, а шерсть забивает нос. Это он слышит хруст сломанных костей, ощущает вкус вражеской, такой сладкой крови. Это он ведёт за собою ряды единомышленников-зверей, это ему они подчиняются, пробивая дорогу туда, где была жизнь.

И тут же перед ним реальный бой. Вот он отбивает нападение двух воинов-майя, рыча как тональ и взмах палицы напоминает удар тяжёлой лапы серебристого ягуара, так легко перебивающейшейные позвонки.

Он перестал быть человеком, он стал зверем – сильным, мощным, диким и непобедимым…

Теперь это действительно была бойня между двумя озверевшими группами, преследующими равнозначные цели: не упустить и добить, выбраться и выжить…

Победить могли только те, у которых желаниежить оказалось бы сильнее, или, может быть, те, на чьей стороне в этот момент боги.

На этот раз древние были на стороне мешиков.

Не привыкшие отступать, воины-ягуары не сумели построить правильно защиту своих задних рядов, отбивались как-то очень неловко. Когда Амантлан это понял, то, развернув передние ряды, сделал резкий выпад, стремясь откинуть авангард майяского войска, дать возможность оторваться от него своим отрядам, прикрывающим отход. Столь неожиданней отпор поверг в изумление майя, считавших, что противник бежит. Это помогло выиграть время, необходимое для марш-броска за немного заболоченное пространство у реки.

Мешики не упустили этой возможности и спаслись. Майя ожидали, что будут преследовать общую вымотанную в битве массу, но с Амантланом шли те, кто терпеливо стоял все время, пока шло сражение, его отборные отряды ветеранов, которые он никогда бы не позволил положить в этой битве.

Солнце зашло, избавив мешиков от преследования.

Возвратившихся из похода воинов Теночтитлан встретил душераздирающими воплями. Всюду женщины выскакивали на улицы и раздирали себе лица, рвали волосы и одежды, выражая глубокую скорбь по погибшим.

"Мы ещё не знали поражений, что же теперь будет?" – мелькнула у Амантлана мысль. Он шёл на Совет во дворец к тлатоани. Амантлан знал, что обвинений в измене не избежать, и был готов отстаивать свое честное имя. Помешать ему мог только тлатоани и жрецы, которые, понятное дело, вряд ли признают свою ошибку.

У входа его неожиданно окликнули из носилок, невероятно, Тлакаелель, любивший ходить пешком. Совершенно не зная, что теперь от него можно ожидать, Амантлан неуверенно подошёл.

– Я рад, что ты остался жив, – просто и открыто улыбнулся Тлакаелель, понимая, что сдерживает Амантлана. Он спокойно сошёл с носилок и увлёк друга под одинокое дерево, на ходу раскланиваясь со спешащими старейшинами. Слухи о разгроме быстро распространялись по городу. Подождав, пока небольшая группа пилли удалилась, Тлакаелель смело взглянул Амантлану в глаза.

– Я знаю, что посеял в твоей душе недоверие, но был вынужден сделать именно так, а не иначе, друг мой. Зато теперь, после этого провала мы сможем убедить тлатоани и совет в необходимости прекратить попытки завоёвывать земли майя. Не знаю, будешь ли ты мне снова верить…

– Зачем было вообще посылать?

– Чтобы умилостивить богов… Наш долг давать им пищу, – улыбнулся Тлакаелель.

– А, может быть, жрецов?.. Тлакаелель, происходит то, о чем я не имею никакого понятия… Я как в тумане…

– Ицкоатль пытается утвердиться, ему нужен союз со жрецами. Не думаю, что ты этого не знаешь…

– И его устраивает такая цена?!

– Хвала богам, что пока такая, кто его знает, что ещё взбредёт в голову этим жрецам! Ведь у вас был шанс на успех?

– Никакого.

– Ты правильно поступил. Если бы войска повёл кто-нибудь другой, не думаю, что осталось бы столько воинов. А ты хитрец, друг мой! Все твои ветераны вернулись…

– Я не предаю друзей.

– Да, но иногда нужно чем-то жертвовать ради высшей цели.

– Мне сложно тебе что-либо ответить, но сейчас я, как никогда раньше, ощущаю вину перед теми, кто остался там. Я не хотел вести их на бойню!

– Твой опыт, мой друг, покажет теперь всю бессмысленность намерений некоторых членов Совета в отношении земель майя… – Тлакаелель понизил голос до вкрадчивого шёпота и огляделся по сторонам, вежливо отвечая на приветствия снующих по площади прохожих: – Эти бездельники не могут справиться с тем, что уже имеют, но жадность не имеет границ. Чем больше вы приносите добычи, тем богаче мы все становимся. Но мало кому приходит в голову: чем больше растягивать ткань, тем больше возможность её разорвать… Мы не можем покрыть всю свободную землю, нас слишком мало для этого… Но жадность требует…

– Только вот платят не те, кому это достаётся!

– Ты не прав. Достаётся-то больше всего вам, вот только плоды пожинают другие. Но нам уже пора… Неужели тебе не позволили даже побывать дома и поменять одежду? Ах, да – срочность!

Положив руку на правое плечо Амантлана, Тлакаелель развернул его в сторону входа во дворец тлатоани.

Этот совет совершенно не напоминал тот, состоявшийся ранее, перед самым походом. Теперь все были повергнуты в уныние, бросали на Амантлана косые и временами враждебные взгляды. Некоторые даже не пытались скрыть свою нелюбовь к нему. Другие, окинув его неопрятную одежду, оскорблено поджимали губы.

Амантлан знал, что недоброжелателей у него всегда было больше, чем друзей, и это не удивляло: он совершил слишком головокружительную карьеру за очень короткий срок, используя только свой ум и смекалку, а таких людей на совете не любили, но ценили. Вот и теперь его безжалостно использовали. Всё бы ничего, да обидно нести на себе бремя ответственности, и которое никто, очевидно, не захочет с ним разделить. Вот уже в который раз он останется один на один со своей правдой!

"Правда? Кому она нужна такая?" – опять он будет задавать только себе этот вопрос, и вновь терпеливо строить мир в безумном мире…

Большой неожиданностью для Амантлана и его недоброжелателей стало выступление тлатоани, а затем и Тлакаелеля. Правитель и главный советник объявили Амантлана героем… В длинной и пространной речи Тлакаелель подвёл Совет к главной своей идее – необходимости организовать Цветочные войны внутри страны Анауак…

Вторым важным решением было заключение мира с майя, объявление границ неприкосновенными. Залогом решили признать брак Амантлана и Золотого Пёрышка Колибри, дочери правителя главного государства майя Кокомо. Так Иш-Чель, через семь долгих лет жизни среди мешиков, получила официальный статус и неприкосновенность…

Часть III. ЗОЛОТОЕ ПЕРЫШКО КОЛИБРИ. ПОХИЩЕНИЕ. БИТВА ТОНАЛЕЙ

Опять поместье, такое родное, теперь здесь было безопасно, несмотря на близость границы. Ведь вокруг патрулировала армия воинов-ягуаров её мужа. Денно и нощно они охраняли мирных жителей. Но это были, скорее, патрули, контролирующие порядок в государстве, нежели военные отряды, всегда готовые дать отпор соседу. Мирный договор подарил жителям покой и возможность развивать поместья.

И муж, проверив посты, каждый вечер возвращался домой… Это было настоящим счастьем иногда до первых звёзд сидеть с ним у костра и слушать рассказы о походах, победах, горестном и тяжёлом пути предков в поисках этой земли.

– И собрались тогда вожди, и сказали своему народу – не время нам покоряться стихиям и болезням, мы – гордый и сильный народ, мы найдём землю, где полно дичи и рыба плещется на рассвете, и её так много, что она рвёт сети из рук… Там земля родит урожай три раза в год… Там вы все будете сыты и здоровы! И пошёл наш народ в поисках этой земли… И нашёл её, и построил великий город Теночтитлан – гордость страны Анауак…

Редко другие рассказчики тоже пересказывали легенды о любви, всегда необыкновенно красивые, но такие печальные, что, казалось, их мир не создан для счастья и пусть не вечной, но долгой любви двоих. Что любовь непременно вызывает зависть, что боги помогают не влюблённым, а тем, кто намерен разрушить такие хрупкие, как крылья ярких бабочек, отношения двух людей. Ведь миром правит грозный бог войны Уицилопочтли, и все подчинено служению ему… А любовь, счастье – это такие мимолётные мгновения, которым нет места на земле, человеку свыше даруются "на краткое время, чтобы он мог передохнуть от ликов смерти"…

И Иш-Чель ловила эти мгновения, собирала их, прятала в глубине души, благодаря свою богиню уже за то, что они есть… Стоило Амантлану покинуть ложе и отправиться к отрядам, как она бежала к краю сада, поднимала голову к диску или полукольцу Луны и благодарила богиню Иш-Чель… И падала на колени, вскидывала руки к небу, прося продлить эти мгновения, не разрушать покой и счастье её дома, убедить небесных правителей подарить милость жить в мире долго…

А вокруг неё просыпалась природа, начинали петь птицы, ветер играл с листвой деревьев, порхали бабочки, и крохотные колибри пили нектар из цветочных чаш, только раскрывшихся навстречу новому дню. И Иш-Чель хотела верить, что богиня милостива к ней, и её счастье продлиться вечно…

В этот день тучи не позволяли солнцу открыть свой лик и было прохладно, все ждали дождя и, пользуясь случаем, попрятались в домах. Иш-Чель тоже испытывала желание ничего не делать, а просто поваляться в тёплой и уютной постели. Сын, проснувшись, попытался позвать друзей поиграть, но накрапывающий дождик расстроил все планы детворы на прогулку к озеру. Маленький Ягуар грустно пошёл в комнату к матери.

Иш-Чель рассказала сыну несколько легенд о храбрых орлах. Выслушав все до конца, ребёнок задумчиво посмотрел в окно и спросил:

– Расскажи мне, куда уходят воины, когда погибают?

Иш-Чель улыбнулась, уселасьпоудобнее и погладила мальчика по голове:

– А отец тебе не говорил? Нет?.. Ну, тогда то, что знаю я, хорошо? Великие воины, которые не щадили себя и защищали свой народ и землю, погибнув в битве, уходят на небо к богу войны Уицилопочтли. Там, в его владениях они поют, пляшут и сопровождают бога весь день, пока он обходит свои земли, наблюдает за нами… Как мы его чтим, соблюдаем законы, отдаём ему почести…

– Все-все воины, которые погибли, собираются вместе? Это ж какая армия! Как они там помещаются?

– Не волнуйся, когда проходит четыре года, храбрые воины покидают Уицилопочтли и возвращаются к нам на землю!

– Да?! А почему мы их не видим?

– Как это не видим? Видим! Храбрые воины возвращаются к нам в облике птичек колибри! Они пьют сладкий душистый нектар, радуют нас своей красотой! Каждый храбрый воин заслуживает покоя и наслаждения!

– Но почему колибри?! Они такие маленькие, а воины большие и сильные…

– А ты наблюдал за ними? – рассмеялась Иш-Чель над разочарованием сына.

Мальчик пожал плечами, вздохнул и с недоумением посмотрел на мать, демонстрируя ей полное непонимание и недоверие.

– Колибри бывают разными, это уж ты точно успел заметить, – начала Иш-Чель просвещение, Маленький Ягуар утвердительно кивнул. – Они отважно защищают любимые цветы, совсем как наши храбрые воины, если что-то принадлежит им, то ничто не достанется чужому… Они единственные, кто ведёт себя, как люди: такие же подвижные, могут делать головокружительные зигзаги, как и воины-ягуары… А перья, ты видел, как они переливаются под солнечными лучами? Какими бы красивыми и разноцветными ни были, отблески их имеют один и тот же жёсткий цвет, который говорит каждому: "Я нежно и осторожно целую прекрасные цветы и пью нектар, пусть я малпо сравнению с вами, но берегитесь, противники, глупые захватчики, я отважен и смел и никому не дам себя в обиду!"

– Пробовал я сок цветов, ничего вкусного… – вздохнул Маленький Ягуар. – Расскажи мне что-нибудь смешное?

Иш-Чель подумала, вспоминая забавные истории, услышанные в детстве. Потом он попросил её уточнить и показать, какое выражение лица было у противника, когда его перехитрил воин. Оба покатились со смеху и устроили возню, закутывая друг друга в одеяла из шкур. Они весело возились и не услышали, как очень тихо в комнату вошли четверо мокрых воинов.

Мужчины приблизились к ложу, где копошились хозяйка дома и ее сын, и быстро замотали их в шкуры. Брыкающихся и пытающихся освободиться, Иш-Чель и Маленького Ягуара пару раз ударили по месту, где находились головы и, взвалив на плечи, незваные гости покинули комнату, посчитав, что сделали все бесшумно и незаметно…

Иш-Чель очнулась от тряски. Тело, укутанное в одеяло, затекло, болела макушка, кожу покрыл липкий пот – дышать было нечем. Чтобы освободиться, она забарахталась и получила сильный удар в спину. Тряска продолжилась.

"Что происходит?! Куда меня тащат?! Где Маленький Ягуар?!"

Бег продолжался ещё долго. Когда похитители наконец-то остановились, то небрежно скинули тюк с Иш-Чель на землю. А когда развернули его, женщина пришла в ужас. Мужчин было пятнадцать, достаточно крупный отряд, в боевой раскраске, немного размытой под струями дождя, но легко читаемой – майя, вышедшие на тропу войны…

Подошёл воин, и когда он заговорил, наклонившись к самому лицу, Иш-Чель поняла, что похититель – её бывший муж и брат Кинич-Ахава.

– Здравствуй, Иш-Чель! Я выполнил своё обещание!

– Немедленно отпусти нас!

– Вы теперь свободны! Я освободил вас из рабства!

– Верни нас домой! – вскочила на ноги Иш-Чель. – Какое рабство?!

Кинич-Ахава отпрянул, скрипнул зубами, но отрицательно мотнул головой:

– Ты не понимаешь! Мы идём домой, в Митлу! Успокойся. Теперь все будет хорошо! Наша семья воссоединилась. Не бойся погони…

– Мой дом там! – махнула рукой Иш-Чель, она не успела ещё определиться, в какой стороне имение, но лишь бы не идти с ним.

– Нет, – Кинич-Ахава схватил её за руку и заставил опуститься на шкуру, в которую она была недавно завёрнута. Иш-Чель снова сделала попытку вскочить, но неожиданно получила сильную оплеуху. В глазах потемнело.

Боль. Обида. Гнев. Ярость. Недоумение…

Кинич-Ахава пришлось ещё несколько раз ударить жену, чтобы она на некоторое время затихла и не пыталась сопротивляться, прикрыв голову руками. Мелькнуло подозрение, что Иш-Чель может попытаться сбежать, поэтому он опять связал ей руки и ноги. Сына перетащил и устроил рядом с нею.

Маленький Ягуар молчал, презрительно поджав губы, но прищуренные глаза и то, как он смотрел на Кинич-Ахава, выдавали его гнев и едва сдерживаемую злость. Что вызвало у отца довольную улыбку – мальчик становится настоящим мужчиной, а совсем скоро станет и мужественным воином-майя!

Слова Иш-Чель были для него неожиданными. Он едва заставил себя прекратить бить её."Мой дом там!"? Отпустить?! Никогда!.. Она просто не понимает, что я освободил их. Теперь мы вернёмся в Коацаок и станем жить счастливо!.. Завтра, когда успокоится, перестанет бояться, и я все ей объясню!"

Ещё не рассвело, а отряд двинулся в путь. Теперь Иш-Чель и сын вынуждены были идти сами, постоянно подгоняемые воином, идущим сзади.

Дневной переход беглецы завершили, когда уже стемнело. Стремительный ритм движения, заданный Кинич-Ахава, утомил не только женщину, но и всех воинов. Кроме постовых, расставленных неутомимым предводителем, все забылись глубоким сном. Вокруг начиналась дикая жизнь леса, звери вышли на охоту, и Иш-Чель прижала Маленького Ягуара к себе, внимательно прислушиваясь к шорохам и свистам лесной жизни. Всю дорогу её мучил вопрос: "3ачем Кинич-Ахава выкрал их? С какой целью уводит к сапотекам? Зачем нарушил мирный договор?!"

Иш-Чель не сомневалась, что у бывшего мужа есть план, который ничем хорошим не мог для них всех кончиться. Целый день, после того, как кляп изо рта вынули, она порывалась поговорить с Кинич-Ахава, но он упорно избегал её. Дорогу, если можно так назвать едва проходимые тропы, лежащие далеко от людных и торговых путей, Кинич-Ахава выбирал самую глухую. Она угадывалась в зарослях кустов и тут же смыкалась за их спинами. Только очень опытный охотник мог заметить, что по ней несколько часов назад прошёл небольшой отряд. Женщина надеялась – такой следопыт у Амантлана будет. Ни на миг она не позволяла себе усомниться – муж бросится в погоню и сможет их отбить. Кинич-Ахава также знал – в запасе у него всего несколько часов, потому гнал вперёд свой отряд, не давая никому отдыха.

Иш-Чель и ребёнка вновь устроили на шкурах возле больших камней. Когда лагерь уснул, Кинич-Ахава был вынужден подойти к пленникам, чтобы ослабить верёвки.

– Зачем ты нас выкрал? – голос Иш-Чель был спокоен, хотя волнение за сына едва позволяло держать себя в руках. Она знала, что ей предстоит противостоять очень жесткому человеку, способному пойти на всеради своей цели.

– Три года назад, когда я уходил из Теночтитлана, обещал тебе вернуться… – он примирительно улыбнулся и попытался погладить её по щеке. Она увернулась от ласки. Нехороший огонёк в глазахвстревожил Кинич-Ахава, но он продолжал верить, что после объяснения жена не только успокоится, но и обрадуется их будущему счастью.

– А я тебя об этом просила?

– Ты – моя жена, он – мой сын, я не мог позволить своей семье быть рабами!

– А мы и не рабы. Ты не знаешь, что я жена Амантлана?

– Но наш сын! Я не мог позволить ему вырасти мешиком!

– Всё тот же патриотический порыв!.. Он может быть последним майя, но не первым мешиком! А тебе не кажется, что он уже слишком взрослый, чтобы стать майя? Или он так нужен, потому что у тебя за это время не появилось больше детей, брат мой? И Маленький Ягуар твой единственный сын?!

– Почему ты меня называешь братом? Посмотри, Иш-Чель, на меня! Это я, Кинич-Ахава, твой муж!

– Ошибаешься, твоя жена умерла на сухом водопаде! Ты забыл, как сам отдал меня жрецам?.. Тогда ты не подумал, что у нас может быть ребёнок, а теперь к чему эти напыщенные фразы о сыне, которого тоже могло не быть?! Моё имя – Золотое Пёрышко Колибри! Оставь нас в покое! Ведь у тебя уже есть ещё дети? Есть другая жена!

– Зачем ты спрашиваешь? Что это изменит? – Кинич-Ахава присел на корточках рядом с разгневанной Иш-Чель и сыном.

– Я не хочу идти к сапотекам! Там ты снова вручишь нас в руки своей матери и её жреца!

– Тебе совершенно нечего бояться за вашу жизнь. Моя мать умерла. А жрец… Его забрал Ицамна… Пока мы будем жить в Митле у…

– У твоей новой жены?.. Ты удивлён, что мне известны подробности твоей жизни? Странно, что ты побоялся признаться…

– Мне нечего скрывать! – Кинич-Ахава гордо вскинул голову, задетое самолюбие давало о себе знать. Разговор уходил в сторону от намеченной цели, он понял, что не сможет рассчитывать на смирение Иш-Чель: – Мы будем жить в Митле в моем доме. Наш сын будет залогом нашего мира. Ты можешь не тревожиться в отношении моей второй жены. Она послушна и не задаёт лишних вопросов. Её хорошо воспитали.

– А ты уверен, что меня достаточно хорошо воспитали для твоего нового дома?

– Я знаю, ты ревнива, но разума-то не занимать, не захочешь же ты испортить жизнь себе и сыну?

– Не стоит мне угрожать, Кинич-Ахава. Пока не поздно, одумайсяи отпусти нас!

– Ты начинаешь меня раздражать!..

– Скоро ты будешь постоянно находиться в этом состоянии. Посмотри на моего сына. Он думает, ходит, ест и даже спит, как мой муж Амантлан. Он воспитан и живёт, как его учил отец, а не ты… Ты никогда не станешь ему отцом!.. Хотя что мои слова! Очевидно, опять плохи дела, и возникла необходимость в воинах моей семьи… Ты же всегда вспоминаешь о моих братьях Кокомо, когда нет выхода. Ты поэтому нас выкрал?

– Хорошо, я не буду скрывать от тебя. Да, они обещали мне помочь и восстановить наш город Коацаок!

– Твой Коацаок разрушен, там нет жителей, с кем и за что ты собираешься воевать?.. Вот почему тебе нужны мои братья! Конечно, среди сапотеков не нашлось ни одного сумасшедшего вождя! А что же ты обещал сапотекам и моим братьям? – гневная речь Иш-Чель заставила Кинич-Ахава нахмуриться. Иш-Чель явно не та – горящая любовью и думающая об удовольствиях. Перед ним стояла взрослая и уверенная в себе гордая женщина. А ее одежда и украшения только подчеркивали принадлежность к мешикам. Очевидно, думала она так же, как и ненавистное племя страны Анауак. Внезапно ему стало противно все: ее одежда, она сама, ее голос и манеры, даже то, что он совершил и вынужден здесь сидеть и видеть это.

– Мы договорились, что ради твоего сына Кокомо помогут отстроить заново Коацаок. Сапотекам я ничего не обещал. Они просто дали мне дом, жену, пищу, благодаря матери.

– Значит, ради моего сына мои братья поддались на твои уговоры и решились на предательство? А ты не подумал, что им выгоднее заключить мир с мешиками, который уже заключен, ведь даже брак – это наш союз с Амантланом! И он ничего им не стоил? А дал целостность границ между двумя народами?! Он дал мир, понимаешь, Кинич-Ахава, мир на их землях? Кто ты для них теперь, когда меня признали залогом мира между страной майя и Анауаком?! Два месяца назад мой брат Кулькан, представляя всю семью Кокомо, заключил договор с мешиками! А зачем им нужен ты, кто не давал покоя в течение стольких лет на границе Анауака? И, последнее, Амантлан найдёт нас, даже если тебе удастся притащить меня силой в Митлу, и только силой, сама я не сделаю ни шага по своей воле! – Иш-Чель гордо встряхнула головой и села рядом с сыном, пытаясь успокоиться.

Кинич-Ахава был потрясён. Получалось, что все его планы были призрачным лунным светом? Братья Кокомо притворялись, делая вид, что хотят помочь ему, обеспокоены судьбой сестры, а сами тем временем посылали гонцов в Теночтитлан, за его спиной заключили с ацтеками договор о мире?! Как же можно жить, если майя предают майя?! А, может быть, дело вовсе и не в предательстве, а в том, что, сам не заметив, он случайно свернул с прямой дороги и перестал чувствовать, что необходимо его народу? Перестал быть мудрым вождём? Когда же это стало? После осады Коацаока? После мнимой гибели Иш-Чель? Когда умер отец? Кинич-Ахава пытался вспомнить и не мог. Горечь поражения угнетала и выбивала из налаженного ритма жизнь-борьба. Оказалось, что никому теперь не нужна война на границе! Два народа, столкнувшись один раз и уничтожив его город, семью, разошлись и решили жить в мире, а он остался выброшенным из жизни этой волной. Невостребованным и в некотором смысле даже лишним, приносящим только беспокойство и угрозу их миру. Он, который так стойко отражал неприятеля и защищал путь в страну майя. Кто отдал всё и не получил ничего, оставшись один на тропе войны… И для чего жить?

Последующий день только подтвердил догадку Иш-Чель – Амантлан преследует похитителей, он действительно наступает им на пятки, стремительно сокращая расстояние. Казалось, что мешики пробиваются даже ночью через лесные заросли.

Иногда вой ягуара раздавался практически рядом! Для неё это был глас свободы – она знала, что муж идёт за ними и скоро он настигнет их. Вчера на рассвете воины Кинич-Ахава видели огни факелов за разлившейся рекой, которая несколько задержала Амантлана, не готового к неожиданной переправе. Мешики искали брод и решили перебраться через реку вплавь.

Всю ночь Амантлан не сомкнул глаз, интуиция подсказывала ему, что похитители недалеко, но тревога за жену и мальчика судорогой сводила скулы. Он позволял себе поспать только пару часов на рассвете, чтобы утомление не могло помешать трезво мыслить, но и во сне постоянно прислушивался, ожидая разведчиков. Эта погоня через лес, безостановочное движение на последнем дыхании, гнали его вперёд. Он ни на миг не сомневался, что жену похитили, и она не ушла сама. Иш-Чель не могла его предать!

Лес. Стволы деревьев, которые не обхватить человеку, а солнечные лучи едва пробиваются через листву, густые заросли травы… Как же найти следы и догнать похитителей, не уйти в сторону по ложному пути?

Амантлан ушёл от воинов и призвал тоналя. Ему пришлось долго ждать, но небесный покровитель появился, выпрыгнув на залитую луной поляну.

"Приветствую тебя, брат мой!" – серебристый Ягуар подошел к Амантлану.

Что-то было непривычным в его поведении, и человек задал вопрос, не совсем тот, что хотел:

"Ты долго не шел, твоя охота удалась?"

"Да, брат мой! Моя охота удалась!" – Ягуар оскалился, и Амантлан воочию увидел, как животное лукаво улыбается.

"Я рад за тебя! Мне нужна твоя помощь – мою семью похитили! Куда идти? Как там они?!"

"Я был с ними, – просто ответил небесный друг. – Я видел их. Не переживай! Ждут. Я отведу тебя к ним!"

"Ты…" – у Амантлана не нашлось слов, чтобы отблагодарить тоналя, а зверь смущенно переступил с лапы на лапу, опустил голову и нервно забил хвостом.

"Их охраняет Ягуар. Завтра я укажу путь"

Утром Амантлан увидел серебристого тоналя и крупную, с переливающимися зелёными и синими чешуйками Змею, которая внимательно слушала его небесного помощника, положив большую голову на сложенное в кольца тело. Проводника-охотника звали Голубой Змей.

Едва небесные покровители закончили общение и направились на юго-запад, проводник указал направление, и отряд сорвался с места в погоню.

Амантлана с удвоенной энергией пробивался через заросли леса. Они настигли похитителей на рассвете пятого дня, но сразу атаковать не стали.

Амантлан услышал зов тоналя, приказал воинам спрятаться и ждать, а сам прислушался к словам друга:

"Не спеши, брат мой! Сначала я сражусь с черным Ягуаром, и только потом ты войдёшь в их лагерь!"

"Но почему?!"

"Так решили боги!" – грустно ответил тональ, трясь о колени Амантлана.

Тот вдруг почувствовал необыкновенную слабость во всем теле:

"Что это со мною?! Жизнь уходит?!"

"Нет. Мне нужна ещё и твоя сила, чтобы победить твоего врага! Я верну ее, не вол-ну-у-йся!" – донеслось до Амантлана.

Серебристый тональ в три огромных прыжка пересек расстояние, выскочил на поляну, где расположились похитители, и остановился недалеко от черного Ягуара, который охранял покой майя. Между кошками был костер, пламя взметнулось вверх, рассыпая искры, как от только что подкинутых сухих веток.

Битва, в которой решалась судьба, началась.

Серебристый тональ выгнул спину. Шерсть вздыбилась на загривке. Кошка издала протяжный вой, обнажив белоснежные клыки в распахнутой пасти. Кончик длинного хвоста заметался.

Черный Ягуар резко вскочил, присел на задние лапы и ответил грозным рыком, перешедшим в пронзительное мяуканье. Мощное тело напряглось, зверь готовился к прыжку.

Оба Ягуара сделали первое движение – мягко переступили передними лапами, пробуя твердость земли.

Они смотрели неотрывно друг на друга через все больше разгорающийся костер – Амантлану казалось, что тот вот-вот подожжет ветви деревьев и достанет неба.

Звери припали к земле, разостлавшись по ней во всю длину, даже кончики хвостов напряженно замерли.

Секунда. Бросок. Одновременный взлет двух красивых животных.

Их подхватило огненное пламя и унесло в небо, запылавшее кроваво-золотыми всполохами, прогнавшими отступивший рассвет.

Два зверя не смогли с налета вцепиться в глотки друг другу и отпрыгнули, не покидая огненного пламени, которое очертило арену битвы.

Опять припали к воображаемой земле тела, но вот звери схлестнулись мертвой хваткой. Серебристый Ягуар вцепился в загривок противника, а черная лесная кошка в ключицу, чуть-чуть не достав до пульсирующей артерии.

Визг, рев.

Мерцание искр огня.

Капли первой крови летят в костер, принося жертву богам, дразня и возрождая древний инстинкт борьбы за жизнь.

"Так решили боги…"

Черный Ягуар вырвался из пасти серебристого тоналя. И, отхватив клок у противника, отпрыгнул в сторону, припав на лапы. Боль от укуса заставила второго зверя выгнуться и попытаться лизнуть рану.

Вкус собственной крови привел животное в ярость, и он мощным прыжком взлетел и упал на противника.

Глухой удар, затем треск костей.

Короткая возня, жалобное мяуканье и рык. Шипение и визг.

Все было кончено. Чёрный Ягуар – ещё живой, но обессиленный – лежал распростертый на земле весь в собственной крови. Рядом с ним сидел его противник и слизывал с серебристой шерсти багровые пятна, изредка порыкивая в сторону поверженного врага.

"Ты можешь теперь идти, брат мой!"

Амантлан приказал окружить похитителей, и в одиночку вышел на их стоянку. Мгновенно к его горлу приставили десяток копий. Иш-Чель проснулась от шума, с трудом сдержала крик радости.

– Я – Амантлан, предводитель ягуаров на южных границах Анауака. Вы украли мою жену и сына. Я пришёл за ними.

– Я – Кинич-Ахава!.. Это я забрал свою семью!

Копья воины опустили. Кинич-Ахава вышел Амантлану навстречу. Они встали напротив, внимательно оценивая соперника.

– Между моим народом и народом майя подписан договор мира. Мне не нужны ваши жизни. Отдайте семью и уходите. Мы никого не тронем, – Амантлан махнул рукой в сторону Иш-Чель и Маленького Ягуара.

– Об этом договоре нам ничего не известно. Моя жена попала к вам в плен, и я забрал ее.

– Теперь Золотое Перышко Колибри не только моя жена, она является залогом мира между нашими народами. Если ты заберешь ее, то это нарушит договор, который заключили вожди. Ты станешь преступником. К тому же мои люди и я подтвердим – ты забрал ее силой, – Амантлану было хорошо видно, что его семья лежит связанной. – Они пленники, а не члены твоей семьи!

Кинич-Ахава с трудом сдерживал гнев и разочарование, он горел желанием вонзить нож в сердце мешика. Но тут его воины начали шептаться, тихо проявляя недовольство: целью похода было освобождение женщины, а получалось, что нарушали договор, подписанный вождями, становились преступниками. На такое многие идти не хотели.

– Верни женщину и ребенка, Кинич-Ахава!..

– Мы не преступники, договор о мире нельзя нарушать!..

– Вы верите какому-то мешику?! Он – наш враг! Его уста лгут! Он скажет вам что угодно, только бы не вступать с нами в бой, он трус, у него мало людей!.. – начал выкрикивать Кинич-Ахава в отчаянии. Он переводил взгляд с воина на воина, пытаясь найти поддержку и посеять сомнения. Но мужчины опускали глаза или отворачивались…

– Он не трус! Амантлан говорит правду! Если не хотите верить мешику, то его слова подтверждаю я! – донесся голос Иш-Чель, которой удалось таки сесть и опереться спиной о дерево. Она внимательно наблюдала за происходящим и не могла допустить, чтобы Кинич-Ахава взял верх.

– Нужно спросить женщину, пусть она скажет правду! – проявил неповиновение один из воинов.

Кинич-Ахава выхватил нож и угрожающе занес его, преграждая дорогу.

– Отойди, ахав, мы много лет знаем друг друга. Я не предаю тебя, а лишь не даю совершить глупость… – не дрогнул воин, спокойно отстраняя вождя и направляясь к Иш-Чель. Он развязал веревки на женщине и Маленьком Ягуаре и помог подняться. Втроем они подошли к отряду, который стоял молча в ожидании.

– Говори, женщина!

– Амантлан сказал вам правду. Майя и мешики заключили мир, вы можете его сейчас разрушить. Я и Маленький Ягуар – члены семьи Амантлана, и мы хотим вернуться домой.

Воины стояли молча, потом тот, который развязал Иш-Чель, взял за руку и подтолкнул к мешикам:

– Забирай свою женщину и сына, вождь! Мы не нарушим мир!

Кинич-Ахава попытался сделать шаг, но воины, стоящие рядом, удержали. Маленький Ягуар, не спеша, как-то совсем по взрослому, взял мать за руку и пошел к Амантлану. Когда мешик пропускал их на лесную тропу впереди себя, мальчик кинул прощальный взгляд на вождя майя. Кинич-Ахава, не отрываясь, смотрел вслед уходящему от него навсегда прошлому.