"Запаска" совести

Тяжело работать с клиентом, который тебя на дух не переносит.

Нет, конечно, Антон Сергеич своего истинного отношения ко мне никогда не показывал — он для этого слишком политик. Однако, факт оставался фактом — мой клиент меня, мягко говоря, недолюбливал.

Егорыч, щуплый сорокалетний живчик, начальник охраны, чьё телосложение и маленький рост уже давно не вызывали насмешек у видавших его в деле профессионалов, не раз говорил:

— Уважение и доверие — вот основа основ. Клиент должен быть на все сто уверен, что ты вытащишь его из любого пекла, даже ценой своей жизни. И что не не разболтаешь лишнего. А ты должен быть уверен, что он защитит тебя в суде, если, спасая его, ты превысишь пределы самообороны, что не "кинет", если станешь инвалидом, и что не бросит твою семью, если ты погибнешь. Уважение и доверие.

Я молчал в ответ. Какие уж тут доверие и уважение, когда меня Антону Сергеичу навязали? Нет, в принципе, у телохранителей и у меня задача была схожа: и они, и я оберегали клиента от опасности. Только вот характер моей защиты таков, что делает меня скорее надсмотрщиком, а это никому не в радость.

Впрочем, когда я узнал, кого мне предстоит охранять, тоже не особо обрадовался — слишком уж важная особа, слишком высокий риск.

Антон Сергеевич Костюченко, директор "РосИмма", тридцать семь лет, не привлекался, не был, не имеет, женат, двое детей.

"РосИмм" — влиятельнейшая госкорпорация, созданная для управления запущенным несколько лет назад проектом по заселению и освоению земель крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока путём контролируемой иммиграции. Директор "РосИмма" распоряжался одним из самых драгоценных ресурсов перенаселённого мира и объектом страстного вожделения всех без исключения стран — богатой, бескрайней, безлюдной землей и принимал решения о том, кто будет на ней жить. Не требовалось особой сообразительности, чтобы понять — его искушать будут куда изощрённее, чем какого-нибудь депутатика гордумы. Взамен одной подписи на бумаге, одного слова, одного намёка, одного байта информации ему будут предлагать такое, перед чем обычный человек просто не устоит.

Обычный человек — но не политик. Политик в своей работе должен руководствоваться исключительно соображениями всеобщего блага. А чтобы он случайно не оступился, рядом с ним всегда я — душехранитель.

Несколько лет назад возмущение народа по поводу наглой коррупции и откровенной продажности тех, кто лицемерно называл себя их слугами, вылилось в массовые беспорядки по всей стране. Именно после этого и нашлось применение нам, людям, обладающим уникальными способностями улавливать подлинные намерения и различать истинные мотивы поступков других — мы должны были предотвращать совершение управленцами поступков под влиянием взяток, шантажа, просьб добрых знакомых и прочих недостойных причин. Мы страховали их честность, мы отвечали за белизну их профессионального "облико морале", мы были "запаской" их совести. Мы заставляли чиновников и политиков быть такими, какими их описывали древнегреческие философы и средневековые мечтатели на страницах утопических трактатов об идеальном государстве.

Мы должны были пресекать соблазны на корню, но если те всё-таки успевали зацепить клиента, в нашу задачу входило не позволить ему принимать решения под воздействием корыстных мотивов. Разумеется, испорченные долгой вседозволенностью сильные мира сего и не подумали бы обращать внимание на наши предупреждения. И тогда та же сила, что нас породила — воля народа, вложила нам в руки наше главное оружие — угрозу публичной огласки. Одним своим словом о недостойном мотиве того или иного поступка клиента мы могли разрушить его карьеру.

Естественно, такое положение вещей не добавляло клиентам любви к своим душехранителям. И, в общем-то, я не мог их за это винить.

Я тесно работал с командой телохранителей, но всегда стоял особняком. Моей главной задачей было не путаться у них под ногами. В спасении души от соблазна лишняя секунда не играет такого решающего значения, как в спасении тела.

На ребят Егорыча можно было положиться — все семеро отличались сосредоточенным взглядом, предельной внимательностью и завидной психической устойчивостью… Я далеко не сразу понял, чего им стоит эта выдержка и как быстро она их изматывает.

— Два-три года, — охотно делился со мной Егорыч, когда я немного пообтёрся в окружении Антона Сергеича и наладил контакты с его охраной, — Максимум — пять. А потом — всё. Слишком высокое напряжение. Ломаются. Сгорают.

Я молчал в ответ. Драматизированная Голливудом, работа телохранителя всегда представлялась мне чем-то гораздо более ярким и динамичным, чем та скучная, будничная рутина, которую я наблюдал здесь: распланировать путь следования, осмотреть помещения и здания, куда направляется клиент, проверить контактирующих с ним людей, обыскать машины… Тоже мне — не выдерживают, ломаются! На такой и не очень-то напрягаться приходится.

А Егорыч продолжал:

— Это ведь работа в постоянном напряжении, а там и до паранойи рукой подать. Каждый миг боишься просмотреть угрозу. Если заметил — боишься, что не успеешь предотвратить. Каждый выходной боишься, что другие без тебя не справятся, не уберегут. Каждый день, возвращаясь домой, боишься, что жена устроит скандал, потому что устала от твоей собачьей работы. Или ещё хуже: что она вообще тебя не ждёт — жена.

Я проработал почти полгода, прежде чем на своей шкуре почувствовал, о чём говорил Егорыч.

На каком-то светском рауте одна молоденькая начинающая телеведущая весь вечер нарезала круги вокруг Антона Сергеича. Окружённый неотразимым ореолом привлекательности, главными компонентами которого являлись власть и деньги, очень молодой для столь значительной должности директор "РосИмма" всегда был желанной добычей для охотниц всех мастей, ничуть не смущающихся его статуса женатого человека. В интересе той девчонки тоже не было ничего такого, чего мне не раз приходилось наблюдать — она стремилась только к собственной выгоде. Однако…

Ранее тем днём я уже завернул звонок какого-то депутата; я отчётливо видел, что тот организовывал вечеринку с надеждой споить там Антона Сергеича, а затем выпытать у него кое-какие сведения — этакий информационный шпионаж по-русски.

Чуть позже я не позволил расторопному пареньку вручить моему клиенту vip-приглашение на открытие нового гольф-клуба. Здесь придумали схему посложнее. Антон Сергеич был заядлым гольфером и вполне мог купиться на это невинное предложение. А вот хозяин гольф-клуба, влиятельный банкир, надеялся найти с моим клиентом общий язык на почве его увлечения, а позже использовать эту дружбу для того, чтобы получить для своей финансовой империи кусок от пирога под названием "проект контролируемой иммиграции".

Позже тем днём подходили напрямую ко мне — безыскусно и прямолинейно, я даже поморщился от того, как грубо они действовали. Предлагали деньги. Эти вообще слабо представляли себе реалии нашей работы; уж чем-чем, а деньгами нас обычно не соблазнишь. В своё время было принято очень разумное решение — лучше не скупиться на зарплату душехранителям, всё равно коррупция обходится государству во сто крат дороже. Нашу беспристрастность тоже надо гарантировать, в конце концов, мы — такие же люди. Да, мы умеем улавливать чужие намерения и мотивы, но это не делает нас автоматически святыми — мы и сами запросто можем пасть жертвами искушения. И ничто так не укрепляет моральную стойкость к соблазнам, как деньги, на которые ты можешь позволить себе всё, что твоей душе угодно.

Конечно, всегда можно зацепить чем-то иным, взять на слабостях. Именно поэтому, отбирая кандидатов на роли душехранителей, старались найти таких, на которых нечем было воздействовать. Идеальным претендентом считался круглый сирота без всяких интересов и слабостей, но с высочайшими моральными принципами. В таком случае на него нельзя надавить обещанием чудодейственного лекарства для безнадёжно больной любимой бабушки или заманчивым отпуском на Мальдивах.

Однако много таких не наберёшь, потому приходилось работать с тем, что есть, то есть с нами, со всеми нашими пороками и "багажом". Давать нам высокую зарплату и возможность утолить самые сильные желания, как то дорогое гоночное авто, отдых на Тихом океане или собственная квартира в новостройке. Словно участников западной программы по защите свидетелей, нас приходилось "стирать" из жизни: новое имя, новая история, новые документы, жизнь с чистого листа. Твои родные не знают где ты; ты на время контракта ни разу не выходишь с ними на связь. Я, например, не виделся со своими три с половиной года. Племяшка уже совсем большая, скоро в школу пойдёт. Мать, должно быть, постарела. И Алёна, наверное, уже давно воспользовалась сказанными мной прямо перед отъездом словами: "Ты вовсе не должна меня ждать". Словами, произнесёнными с тайной надеждой на обратное…

Но даже при таких предосторожностях всё равно оставался простор для возможностей воздействия на душехранителей. И главным из них была женщина. Старо, предсказуемо, но очень эффективно… После профподготовки к женщинам, проявляющим к нам интерес, мы относились с повышенной подозрительностью — это сводило к минимуму риск поддаться корыстному воздействию… и возможность когда-нибудь обзавестись своей собственной семьёй.

Словом, день выдался на редкость напряженным, к вечеру я был на взводе, и в корыстных мотивах будущей звезды эфира, мечтающей всего лишь попросить моего клиента помочь ей пролезть на федеральный канал, мне чудилось что-то большее. Я отчётливо видел, что она не собирается подсовывать ему сомнительный контракт или ласково выспрашивать после секса о том, у кого из представивших программу развития заполярной части Дальнего Востока больше шансов получить разрешение на поселение-иммиграцию с тем, чтобы после продать информацию. Видел, но всё равно не мог расслабиться и удерживал себя от того, чтобы вмешаться, только огромным усилием воли.

На следующее утро неузнаваемая без нарисованного косметикой лица будущая теледива незаметно выскользнула из гостиничного номера. Клиент не демонстрировал никаких признаков оказанного на него "коррупционного" влияния. Мои страхи и опасения оказались беспочвенны.

"Вот так и начинается паранойя", — думал я…

Нет средства более эффективного для получения желаемого, чем шантаж. Он груб, он обычно работает только раз, но он всегда очень действенен.

Пресекать действия клиента под влиянием шантажа тоже входило в мои обязанности — даже если это ломало ему жизнь. Однажды с Антоном Сергеичем такое уже случилось, и это было некрасиво.

В закрытом зале какого-то модного ресторана нас было только трое — мой клиент, министр охраны природных ресурсов и я. Как министр избавился от своего душехранителя для той встречи, я до сих пор не знаю, но в том, что он это сделал вполне сознательно, я не сомневался и потому с напряжением следил за каждым его словом и движением.

На следующий день Антон Сергеич должен был подписать официальное соглашение с Индией о разрешении на заселение части Томской области и на разработку всё ещё неосвоенного железнорудного бассейна. Именно по этому поводу министр и попросил встречи с моим клиентом. Он говорил долго и жарко. Он взывал к разуму и к патриотизму, он оперировал цифрами и примерами, приводил разумные логические доводы и просил одного — не подписывать договор.

Мой клиент слушал собеседника очень равнодушно, и я мог бы расслабиться, но… Доводы, которые приводил министр, находили во мне и отклик, и понимание. Он ведь прав. Отдавать все свои ресурсы другой стране, пусть даже только и на отдельном участке, особенно в период мирового дефицита на них, позволять десяткам тысяч граждан другого государства формировать, по сути, мини-автономию на территории нашей страны — это то же самое, что санкционировать мирную экспансию. Да, территория остаётся за нами, за, новые переселенцы становятся гражданами России. Но ещё несколько десятков лет — и вся восточная часть нашей страны де-факто уже не будет нам принадлежать. Что такое краткосрочная выгода в лице одноразовой прибыли против полной потери части страны в перспективе?

Я сжимал кулаки от злости на то, что вынужден оставаться беспристрастным. Налицо была явная попытка воздействие на моего клиента; для того, чтобы это понять, вовсе и не требовалось особых способностей. Однако моего клиента не пытались как-либо купить или надавить на низменные мотивы. Взывали к его совести. Хуже того, я прекрасно видел, что цели атакующего не несли в себе корысти. Наоборот, они были словно заряжены верой в моральную правоту. Ах, как я завидовал в этот момент телохранителям, у них всё так просто: когда в клиента стреляют, ты его всегда прикрываешь. А что делать мне, если на клиента давят, но подталкивают его к правильному, с моей точки зрения, решению?

Конечно, мне не полагалось судить, я должен был лишь действовать, реагируя на ситуацию, подпадающую под формальные критерии. Однако я колебался, хотя и понимал, что каждое мгновение моего сомнения может очень дорого обойтись.

Мой клиент пока успешно сопротивлялся сам. Он парировал выпады министра экономическими интересами государства, наличием тщательного плана, идущего на благо страны, а также всемирной глобализацией и новой, популярной среди политиков ценностью — мультикультурализмом.

К счастью для меня, министр, сам того не зная, положил конец моим мукам — отчаявшись, он перешёл к шантажу, благо, мой клиент давал для этого массу поводов. Если Антон Сергеич подписывает договор с Индией, компрометирующие фотографии моего клиента в компании какой-то девицы появится в руках его супруги.

Жена моего клиента, ухоженная и всегда чуть отстранённая женщина грамотно оттеняла своего супруга сдержанной элегантностью в нарядах и спокойным молчанием, положенным всегда остающейся на вторых ролях жене политика. Несмотря на то, что Антон Сергеич никак не являлся образцом супружеской добродетели, к жене он относился с искренним трепетом в благодарность за то, что та родила ему двоих детей, и старался ограждать её от всех тревог.

Едва появились фотографии, я уже знал, что Антон Сергеич согласится на условия министра. Знал также, что вот сейчас, когда от убеждений перешли к шантажу, ситуация классическая, и я обязан вмешаться, несмотря на то, что это разрушит семью клиента.

Антон Сергеич долго смотрел на меня, когда я поднялся.

— Ты ведь понимаешь, что предлагаешь мне выбирать между карьерой и семьёй? — спросил он наконец.

О, да, это я прекрасно понимал. Совершенно ясно, что случится, если фотографии окажутся в руках его жены. Но если Антон Сергеич пойдёт на условия министра, я вынужден буду предать огласке факт того, что директор "РосИмма" принял решение под влиянием мотивов, несовместимых в занимаемой должностью, и это будет конец его карьеры.

Однако я был приставлен к Антону Сергеичу не для того, чтобы избавлять его от мук нелегкого выбора.

— Я всего лишь выполняю свою инструкцию, — не глядя на клиента, ответил я.

…На следующий день Антон Сергеич подписал договор с Индией.

Когда "РосИмм" официально объявил о начале закрытого аукциона на иммиграцию в один из самых привлекательных для потенциальных поселенцев регион — один из районов Среднесибирского плоскогорья, я знал, что начнётся самая настоящая война за информацию. Но даже я не предполагал, каких масштабов она достигнет.

Как ни пеклись страны в первую очередь о своей драгоценной государственности, когда перенаселённость достигла критических размеров, они вынуждены были поступиться этим ради блага своих граждан и позволить им стать подданными другого государства — лишь бы только те получили землю, на которой ещё можно что-то производить. А щедро одаренная природой Россия, так и продолжая выживать за счёт ресурсов, а не производства, увидела в этом замечательную возможность заработать.

Выставляя на аукцион один из районов Восточной Сибири, "РосИмм" принимал планы развития от всех заинтересованных государств, рассматривал, сколько людей и каких профессий готова представить подающая заявку страна, какие технические ресурсы она готова поставить, какой процент расходов на освоение предлагает оплатить, какие льготы даёт России в "довесок", а после выбирал наиболее выгодное. Информация о деталях заявки держалась в строжайшем секрете, и страны, ещё не сделавшие свою ставку, готовы были здорово раскошелиться, чтобы заполучить сведения о предложениях конкурентов и перебить их. В свою очередь те, кто предложение уже сделал, тоже были заинтересованы в победе, и они разрабатывали сложнейшие комбинации с целью запуска конкуренту дезинформации — "случайно" просочившиеся в СМИ эксклюзивные сведения, продажа "подлинных данных" инсайдерами и прочее, прочее, прочее.

К сожалению, схватками между конкурентами дело не ограничивалось. Эпицентром развернувшейся войны за информацию стал тот, кто держал все эти сведения в своих руках — директор "РосИмма".

Положение Антона Сергеича походило на положение крепости, осаждаемой со всех сторон войсками противника. Без угроз, шантажа и попыток подкупа не проходило и дня.

Я цербером ходил за клиентом на все встречи и рауты, слушал его звонки и читал его корреспонденцию. Я сидел за соседним столиком в ресторанах, стоял рядом на поле для гольфа и даже прослушивал номер отеля, в который он изредка приводил особо бойкую девицу, и супружескую спальню, которую он тоже периодически посещал. Из-за меня у него больше не было даже намёка на личную жизнь.

Соблазны и искушения сыпались на Антона Сергеича со всех сторон — только успевай замечать. Хитрые, незаметные, деликатные или напористые, все они отличались неизменной щедростью и заманчивостью.

Зря в своё время так огульно винили политиков в поголовной продажности. Чтобы устоять под такой бомбардировкой искушений, нужно быть не простым смертным, а святым. А они, как известно, давно перевелись.

До аукциона оставалось чуть меньше недели, когда всё внезапно прекратилось. Больше двух суток никаких звонков с заманчивыми предложениями, никаких интригующих сообщений на почтовик, никаких длинноногих девиц с навыками заправских шпионов, никаких "случайных" встреч с далеко идущими намерениями, которые я видел так явно, словно они развевались над головами людей огромными транспарантами.

Ничего. Полная тишина. И она пугала меня куда больше, чем самый мощный поток желающих всеми правдами и неправдами соблазнить моего клиента на продажу хоть байта информации.

Егорыч хмурился, ворча себе под нос о затишье перед бурей, телохранители были напряжены до предела и, казалось, могли подпрыгнуть от любого неожиданного звука или резкого движения. Я был взвинчен так, что в любой момент готов был взорваться.

И потому, когда однажды, на выходе из здания "РосИмма", окружённые с трудом удерживаемой секьюрити воинственно настроенной толпой с плакатами, на разные лады развивающими тему "Руки прочь от Сибири!", мы поняли, что по нашей процессии защёлкали пули, я почти обрадовался — может, хоть теперь меня немного отпустит.

Высокий накачанный красавец Артур сбил Антона Сергеича с ног и, прикрывая его сверху своим телом, поволок по земле поближе к автомобилю. Я тут же подался назад, спрятался за колонны у входа. Две жертвы популярного в одно время увлечения будущих родителей оригинальными именами, смуглый, черноглазый, с характерным носом с горбинкой Фока и курносый голубоглазый добряк Доминик выхватили пистолеты и задрали головы, высматривая по крышам и окнам верхних этажей стрелков. Бурные протестующие в визгом разбегались в стороны.

Клиент в относительной безопасности лежал на земле, укрытый от прицела снайперки с одной стороны телохранителем, а с другой — бронированным боком машины. Однако, пули, вместо того, чтобы снимать телохранителей или пытаться пробить автомобиль, продолжали щёлкать у входа в здание… Я сообразил почему на миг раньше, чем раздался крик Фоки:

— Они целят по душехранителю!

…Полчаса спустя Антон Сергеич, демонстрируя чудеса выдержки, давал пресс-конференцию — в перепачканном от лежания на асфальте костюме, с героической ссадиной на лбу, которую он отказался заклеивать пластырем.

Сверкали вспышки фотоаппаратов, подмигивали выпуклыми линзами камеры, со всех сторон неслось:

— Вы считаете, что за покушением стоит кто-то из противников программы управляемой иммиграции?

— Вам в последние дни угрожали?

— Как вы ответите своим врагам?

Ребята пристально следили за толпой журналистов. Я стоял чуть позади клиента, в глазах рябило от мотивов и намерений жаждущих горячей сенсации акул пера, и почему-то слегка дрожали руки.

Действительно, зачем биться в закрытую дверь? Зачем соблазнять клиента, если к нему не пускает душехранитель? Надо сначала справиться с ним. А зачем искушать душехранителя, если куда легче его просто убрать? И пока тому найдут замену, у желающих будет масса времени, чтобы добиться от оставленного без присмотра клиента всего, чего им надо. И потребуется-то на это совсем немного времени… Вариант того, что политик сможет сам устоять перед искушением, я даже не рассматривал.

На следующий день в команде телохранителей Антона Сергеича — по его личной инициативе, несмотря на все мои протесты — появился ещё один. Его задачей было охранять не клиента, а меня.

За несколько часов до объявления результатов аукциона все заинтересованные стороны собрались на официальный банкет, финалом которого и должно было стать оглашение победителя. Я прекрасно понимал, что это — последний шанс заинтересованных сторон привлечь моего клиента на свою сторону или получить от него информацию перед тем, как она обесценится публичной оглаской.

Будь моя воля, на оставшиеся часы я бы запер Антона Сергеича в бункере безо всякой связи с внешним миром. Но кто бы мне это позволил.

На мероприятии присутствовало сразу пятеро телохранителей вместо обычных трёх. Шестеро, если считать моего собственного телохранителя, ходившего за мной по пятам с той же назойливостью, с какой я следовал за Антоном Сергеичем.

В отличие от многих аналогичных мероприятий, этот банкет не отличался непринуждённой атмосферой. Высокие фужеры с шампанским, сверкающий хрусталь на крахмальных скатертях, горки бело-розовых креветок в обрамлении листьев салата и кусочков лимона, нежная лососина и лангусты на тонком фарфоре, белые перчатки официантов и черные бабочки метрдотелей — всё это было лишь декорацией к разворачивающемуся здесь под масками нервных улыбок и деланных светских бесед действу, которое называют политикой. Каждый из присутствующих представлял какую-то партию или движение, управление или министерство; каждый хотел получить чего-то от других и готов был предложить за это что-то взамен. Почти за каждым стоял душехранитель, делая работу чужих клиентов крайне затруднительной. Словом, политика в чистом её виде.

На таком публичном мероприятии я не имел возможности предотвращать атаки. В самом деле, ведь не мог же я взять за локоть подходящего к Антону Сергеичу главу Совета Федерации и развернуть его прочь, погрозив на прощание пальчиком: "Не надо просить моего клиента намекнуть на победителя взамен на поддержку такого-то законопроекта". Оставалось лишь стоять позади, натянутому как струна, напряжённо следить за каждым искушением и с минуты на минуту ожидать, что клиент вот-вот поддастся.

Антон Сергеич пока держался.

Этим вечером получить от моего клиента хоть какую-то информацию, хоть самый малый намёк на победителя аукциона пытался, кажется, каждый, жавший ему руку. Невзначай, ненавязчиво, ненароком, хитростью, лестью, вовлекая в доверительный разговор, вызывая на эмоции, откровенно и напрямую, предлагая "бартер" или любую услугу…

К моему клиенту подошла Ирина Крек. Высокая сухая женщина, без грамма макияжа на лице, в строгом чёрном костюме, начисто лишённом какого-либо намёка на женственность, являлась лидером блока, представлявшего на данный момент партийное большинство в Думе — "ДУМ", Движение Угнетённых Меньшинств. Я знал, что Антон Сергеич, несмотря на высокую должность, метил гораздо выше, в перспективе — вплоть до президентства. Для успешной карьеры ему нужна была влиятельная поддержка, и на данный момент "ДУМ" мог бы её обеспечить лучше, чем кто-либо ещё.

Антон Сергеич энергично отвечал на очень мужское рукопожатие госпожи Крек, обмениваясь с ней каким-то ничего не значащими репликами, когда та вдруг его перебила и заявила с шокирующей откровенностью:

— Среди участников аукциона есть один, которому вы присвоили восемнадцатый номер. Я догадываюсь, что его предложение — не самое выгодное с точки зрения льгот или количества предоставляемых людей и оборудования. Но мне бы очень хотелось, чтобы вы ещё раз рассмотрели его в числе прочих кандидатов. Я, в свою очередь…

Намерения Ирины Крек вспыхнули настолько внезапно, как если бы ударила молния. Я успел удивиться тому, как мастерски она их скрывала, раз я не заметил их заранее, когда моё плечо внезапно пронзила резкая боль.

А дальше всё случилось почти одновременно. Я провёл по плечу ладонью и с удивлением увидел на своей руке кровь. Послышалось несколько громких женских криков; со звоном упал отброшенный на пол серебряный поднос; стоявший неподалёку официант наводил на меня дуло пистолета и отчего-то медлил… Или так мне казалось потому, что время словно резко замедлило свой бег перед лицом неминуемой, казалось, смерти…

Какая-то сила сбила меня с ног. Несколько выстрелов раздалось одновременно с разных сторон.

Фока с Домиником уже тащили моего клиента прочь, в дверь какого-то служебного помещения.

Я дернулся в безуспешной попытке последовать за ними.

— Лежите, — раздался глухой голос моего телохранителя, и его рука сильнее прижала меня к полу.

— Пусти, — снова попытался вырваться я. — Пусти, я должен защищать своего клиента!

— А я должен защищать вас, — отозвался он, не позволяя мне шевелиться.

Стрельба давно стихла, официанта кто-то скрутил, а я всё лежал на полу, в бессилии глядя на то, как уводят Антона Сергеича из зоны моего воздействия.

В медпункте меня продержали почти два часа.

Слишком долго для обработки простой сквозной раны мягких тканей.

Более, чем достаточно…

Когда два часа спустя я входил в здание "РосИмма", я, как и все вокруг, уже знал результаты аукциона — победителем стал участник номер восемнадцать, Аргентина.

…Ирина Крек! Или же восемнадцатый номер был определён победителем ещё раньше?.. Теперь я это никогда не узнаю — спасибо потерянным в больнице часам.

— Вы не должны были, — начал я, едва зайдя в кабинет, но Антон Сергеич меня перебил.

— Я понимаю, как это выглядит, — воскликнул он руку в упреждающем жесте, — Но мы ещё несколько дней назад приняли решение присудить победу Аргентине. Всё было решено заранее, а предложение Крек просто оказалось кстати, и я подумал — почему бы не убить двух зайцев одним ударом?

Я внимательно смотрел на Антона Сергеича, вглядывался в его мотивы. Тот говорил с таким жаром, что в этот миг сам верил каждому слову. Только вот верить своим словам — это не то же самое, что говорить правду.

— Как бы то ни было, формально на вас было оказано влияние, и вы ему поддались.

— Чёрт побери! — не на шутку разозлился мой клиент. — Да ничему я не поддался! Неужели ты не понимаешь? Это же просто удачное совпадение! Я получаю поддержку "ДУМа", не делая ровным счётом ничего, я только представляю это так, словно оказываю им услугу!

Я его уже толком не слушал — доставал из брифкейса бланк заявления о нарушении моральных норм принятия решения государственным чиновником. Бумагу, которая положит начало конца карьеры моего клиента.

— Хочешь правды? — закричал Антон Сергеич в ярости, увидев это. — Хорошо, слушай! Да, я тебя терпеть не могу. Навязывание мне душехранителя — это как отказ мне вообще в каких бы то ни было нравственных принципах. Словно я готов продаться при первой же возможности! Ты хоть представляешь себе, как это унизительно? А уж после того, как ты разрушил мою семью, я тебя и вовсе возненавидел!

Я присел на краешек стула, положил перед собой бланк и достал ручку.

— Да, я хотел получить поддержку от блока Крек, — продолжал Антон Сергеич чуть спокойнее. Он обращался ко мне, но, кажется, ничего сейчас не видел. — Да, это я организовал сегодняшнее покушение на тебя, это я приказал, чтобы тебя подольше продержали в больнице — мне нужно было спокойно с ней переговорить, а ведь ты бы мне ни за что не дал этого сделать. Но когда я узнал, что она просит за Аргентину, я просто не поверил, что такое счастливое совпадение возможно!

— Формально на вас оказали давление, и вы сделали то, что вас просили. Это нарушение правил, — отрезал я.

— Какие, к чёрту, правила, когда на кону — куда большее? Да, у Аргентины не самое выигрышное предложение с точки зрения немедленной экономической выгоды, но за заявкой стоит крупная община славянских староверов, а лучших кандидатов для ассимиляции нам не найти. Никто не будет работать тяжелее, честнее и ответственнее, чем потомки наших старообрядцев. К тому же — что уж тут скрывать, все мы знаем, чем нам это грозит — в случае со старообрядцами можно не беспокоиться за государственную целостность, это не чужаки, которые будут держаться за свою культуру и через пару поколений требовать себе автономию.

Я держал ручку в руках, но так и не написал ни слова. Как и тогда, с министром охраны природных ресурсов, доводы моего клиента находили во мне и понимание, и отклик.

— Что тебе важнее, душехранитель? — впервые напрямую обратился ко мне Антон Сергеич, — Соблюдение формальностей с тем, чтобы твоя репутация была безупречна, или всё-таки интересы государства?

Я молчал. В самом деле — что?

Для чего я охраняю своего клиента? Для того, чтобы он лучше служил интересам государства. Только вот я никогда не представлял себе ситуации, в которой соблюдение обеих целей может оказаться взаимоисключающим. И инструкции у меня на это случай не было.

— В общем, я тебе всё сказал, — произнес, тем временем, Антон Сергеич и тяжело опустился на стул. — А теперь ты решай. В твоих руках сейчас и я, и восточная Сибирь.

Я долго смотрел на него.

Ещё дольше — на пустой бланк.

Как просто было страховать честность своего клиента, быть "запаской" его совести! И как нелегко оказалось сделать то же самое с самим собой.

При любом выборе "чистеньким" мне никак не остаться… Я не репортирую клиента и тем самым нарушаю кодекс своей профессии. Я соблюдаю регламент, вместо восемнадцатого номера выбирают нового победителя аукциона — и в перспективе Россия теряет часть восточной Сибири.

Или — не теряет? Может, наоборот — приобретает? Сейчас Сибирь стоит почти нетронутая, а через пару десятилетий будет освоена и заселена. Лягут новые дороги, появятся новые мосты, вырастут новые города. И пусть в них будут ходить в школу не светлоглазые и белобрысые, а смуглые и черноволосые дети. Но для них и город, и Сибирь, да и вся страна, в которой они родились и выросли, будет родиной — единственной и самой настоящей…

Рука потянулась к чистому бланку, нервно смяла угол тонкой бумаги.

— Большее благо? — с надеждой спросил пристально следящий за каждым моим движением Антон Сергеич.

— Меньшее зло, — вздохнул я.