"Современная зарубежная фантастика-1". Компиляция. Книги 1-21

Пролог

Лейел Торрес, командующий наблюдательно-исследовательской базой, расположенной вблизи экватора Искариса III, закрыл последнюю страницу отчета и, облегченно вздохнув, потянулся в кресле. Какое-то время он просто сидел, наслаждаясь ощущением расслабленности, пока кресло подстраивалось под его новую позу, а затем встал, потянулся к столику позади рабочего места, взял с подноса одну из фляжек и налил себе выпить. Прохладный и освежающий напиток быстро развеял усталость, которая уже начала проявляться спустя два часа сосредоточенной работы. «Еще немного», – подумал он. Всего два месяца, и они навсегда попрощаются с этим бесплодным шаром из обожженного камня и вернутся в чистую, свежую, усеянную звездами черную бездну, отделявшую их от родного дома.

Он обвел взглядом интерьер кабинета, который занимал часть жилого модуля внутри комплекса из куполов, наблюдательных строений и коммуникационных антенн, вот уже два года служившего Торресу домом. Он уже порядком устал от тянувшейся месяцами однообразной, бесконечной рутины. Да, проект будоражил и подстегивал к работе, но всему есть предел; лично он не стал бы горевать, выпади ему шанс вернуться домой хотя бы на день раньше.

Торрес медленно прошел в боковую часть комнаты и пару секунд пристально разглядывал пустую стену. Затем, не поворачивая головы, сказал вслух:

– Смотровая панель. Прозрачный режим.

Стена тут же стала прозрачной с одной стороны, открыв Торресу вид на поверхность Искариса III. Здесь, на краю скопища сооружений и машин, составлявших исследовательскую базу, сухие, единообразные красновато-бурые скалы и валуны тянулись до самой линии горизонта, но за ее отчетливым изгибом резко сходили на нет, уступая место черному бархату неба, усеянному огоньками звезд. Высоко над ними безжалостно пылала огненная сфера Искариса, отраженные лучи которого наполняли комнату теплым оранжево-красным светом. Оглядев пустошь, Торрес почувствовал, как внутри нарастает внезапная тоска по простым радостям: гулять под голубым небом, вдыхать забытые порывы пьянящего свободного ветра. Да, все верно: возможности вернуться домой раньше срока он был бы только рад.

Его размышления прервал донесшийся из ниоткуда голос:

– Командующий, Марвил Чарисо просит соединить с вами. Говорит, дело срочное.

– Разрешаю, – ответил Торрес.

Он повернулся лицом к огромному экрану, занимавшему большую часть противоположной стены. Экран моментально ожил, и на нем появилось изображение старшего физика Чарисо, который в этот момент находился в лаборатории контрольно-измерительных приборов, входящей в состав обсерватории. На его лице проступила тревога.

– Лейел, – без лишних вступлений начал Чарисо. – Можешь прямо сейчас спуститься сюда? У нас проблемы – серьезные проблемы.

Об остальном говорил сам тон его голоса. То, что могло до такой степени взбудоражить Чарисо, явно не сулило ничего хорошего.

– Иду, – ответил Торрес, направляясь к двери.

Спустя пять минут, он уже входил в лабораторию, где его лично поприветствовал физик; к этому моменту тот был встревожен как никогда. Чарисо проводил командующего к монитору, расположенному перед целой батареей электронных устройств; Галдерн Брензор, еще один из ученых, с мрачным видом изучал кривые и результаты анализа данных на экранах компьютеров. Когда они подошли ближе, Брензор поднял голову и угрюмо кивнул.

– В фотосфере наблюдаются мощные эмиссионные линии, – сообщил он. – Линии поглощения быстро смещаются в сторону фиолетовой части спектра. Сомнений нет; в ядре звезды развивается крупная нестабильность, и она уже выходит из-под контроля.

Торрес перевел взгляд на Чарисо.

– Искарис вот-вот станет новой, – объяснил Чарисо. – С проектом что-то пошло не так, и звезда начала быстро расширяться. Фотосфера уже захватывает окружающее пространство, и, судя по предварительным расчетам, взрыв накроет нас в течение двадцати часов. Нам нужно эвакуироваться.

Торрес ошеломленно уставился на Чарисо, не веря его словам.

– Но этого не может быть.

Ученый широко развел руками:

– Допустим, но таковы факты. Позже у нас будет достаточно времени, чтобы разобраться в своих ошибках, но прямо сейчас нам нужно улетать… и как можно скорее!

Торрес пристально разглядывал мрачные лица собеседников, пока его разум, повинуясь инстинкту, пытался отмежеваться от слов Чарисо. Он перевел взгляд на еще один большой экран, где транслировалось изображение из космоса с расстояния в шестнадцать миллионов километров. Перед ним находился один из трех гигантских гравилучевых проекторов, представлявших собой цилиндры больше трех километров в длину и в полкилометра шириной; их построили на орбите звезды в пятидесяти миллионах километров от Искариса и расположили так, чтобы их оси были нацелены точно на центр звезды. Огненный шар Искариса за силуэтом проектора и сейчас казался совершенно нормальным, но Торрес уже представлял, как диск звезды едва заметно набухает и начинает угрожающе растекаться в стороны.

На мгновение его мозг буквально затопило эмоциями: сущая непосильность рухнувшей на них проблемы, безнадежность рационального осмысления при чудовищной нехватке времени, тщетность усилий, впустую потраченных за последние два года. Но затем это чувство испарилось так же быстро, как возникло, и командующий снова взял себя в руки.

– ЗОРАК, – обратился он, слегка повысив голос.

– Командующий? – ответил тот же голос, который разговаривал с ним в кабинете.

– Немедленно свяжись с Гарутом на «Шапироне». Сообщи ему, что возникла ситуация чрезвычайной важности и всем командирам экспедиции необходимо срочно выйти на связь. Я прошу его объявить экстренный сбор и приказать им подключиться к видеоконференции в течение пятнадцати минут. Кроме того, включи по всей базе сигнал тревоги и дай персоналу указания сохранять готовность и ожидать дальнейших распоряжений. Я подключусь к конференции с мультиконсоли в четырнадцатом зале главного наблюдательного купола. На этом все.

Спустя немногим более четверти часа Торрес и двое ученых уже находились перед батареей настенных экранов, транслировавших лица остальных участников видеоконференции. Главнокомандующий экспедиции Гарут сидел перед дисплеем в сопровождении двух адъютантов; на связь он вышел из самого сердца «Шапирона», флагманского корабля, располагавшегося в трех с лишним тысячах километров над Искарисом III. Он, не перебивая, выслушал доклад о ситуации. Научный руководитель миссии, подключившийся к конференции из другого места корабля, подтвердил, что за последние несколько минут сенсоры на борту «Шапирона» выдали показания, аналогичные данным приборов на поверхности Искариса III, а интерпретация ученых подтверждалась результатами компьютерного анализа. Проекторы гравилучей привели к непредвиденному эффекту, вызвав катастрофический сдвиг внутреннего равновесия Искариса и спровоцировав превращение звезды в новую. Время поджимало, и сейчас нельзя было думать ни о чем, кроме спасения.

– Нам нужно эвакуировать всех с планеты, – заключил Гарут. – Лейел, первым делом мне нужен отчет о том, какие корабли сейчас находятся на Искарисе III и сколько человек они смогут вывезти на орбиту. За остальными мы вышлем дополнительные шаттлы, как только выясним, насколько велик дефицит провозоспособности. Мончар… – обратился он к заместителю на одном из экранов. – Есть ли корабли, находящиеся от нас более чем в пятнадцати часах лета с учетом максимальной скорости?

– Нет, сэр. Самый дальний сейчас рядом со вторым проектором. На возвращение ему потребуется чуть больше десяти часов.

– Отлично. Немедленно вызовите их сюда, с экстренным приоритетом. Если данные, о которых нам сообщили, – правда, то единственный шанс сбежать от взрыва – это воспользоваться главными двигателями «Шапирона». Подготовьте расчетный график прилетов и убедитесь, что мы готовы принять остальные корабли.

– Да, сэр.

– Лейел… – Гарут снова перевел взгляд и теперь смотрел прямиком из экрана в четырнадцатом зале наблюдательного купола. – Приведи все доступные тебе корабли в состояние готовности к вылету и немедленно приступай к планированию эвакуации. Через час сообщишь о ходе операции. Каждому разрешается взять по одной сумке с личными вещами.

– Позвольте напомнить вам об одной проблеме, – добавил находившийся в двигательном отсеке главный инженер «Шапирона» Рогдар Джассилейн.

– В чем дело, Рог? – лицо Гарута повернулось к очередному экрану.

– Мы все еще не разобрались с неисправностью первичной тормозной системы в тороидах главного двигателя. Если мы запустим двигатели, то сбавить ход они смогут лишь со своей естественной скоростью. Вся тормозная система сейчас в разобранном состоянии. За двадцать часов мы даже не успеем ее собрать, не говоря уже о том, чтобы найти и устранить причину сбоя.

Гарут ненадолго задумался.

– Но запустить их все-таки можно?

– Да, – подтвердил Джассилейн. – Но как только черные дыры внутри тороидов раскрутятся, накопленный ими момент импульса достигнет феноменальных величин. Без тормозной системы нам придется ждать несколько лет, прежде чем они замедлятся до скоростей, при которых их можно будет отключить. Все это время главный двигатель будет активен, и заглушить его мы не сможем. – Он изобразил жест беспомощности. – Мы можем оказаться где угодно.

– Но выбора нет, – заметил Гарут. – Тут или пан, или пропал. Нам придется задать курс домой и двигаться по орбите вокруг Солнечной системы, пока не сбавим скорость. Разве есть другое решение?

– Я понимаю, к чему клонит Рог, – вмешался научный руководитель. – Но все не так просто. Видите ли, при скоростях, до которых корабль разгонится за несколько лет непрерывной тяги на маршевых двигателях, мы испытаем колоссальный эффект релятивистского замедления относительно систем отсчета, движущихся со скоростью Искариса или Солнца. Поскольку «Шапирон» будет находиться в ускоренной системе координат, на борту корабля пройдет гораздо меньше времени, чем у нас дома; мы знаем, где в итоге окажемся… но плохо представляем когда.

– На деле все может оказаться даже хуже, – добавил Джассилейн. – Маршевые двигатели работают за счет создания локального искажения пространства-времени, в которое корабль непрерывно «падает» под действием гравитации. Это также приводит к замедлению времени. Так что в итоге оба эффекта усиливают друг друга. Что произойдет, если главный двигатель будет работать на максимальной скорости, сказать не могу – не думаю, что подобное случалось раньше.

– Я, конечно, еще не успел проделать точных расчетов, – сказал научный руководитель. – Но если мои оценки соответствуют действительности, то суммарное замедление времени может достигать величин порядка нескольких миллионов.

– Миллионов? – ошеломленно переспросил Гарут.

– Да. – Научный руководитель миссии смерил остальных степенным взглядом. – Каждый год, потраченный на то, чтобы сбить скорость, без которой мы попросту не сможем сбежать от новой, по возвращении домой может обернуться для нас миллионами потерянных лет.

Долгое время никто не решался заговорить. Наконец тишину нарушил тяжелый и мрачный голос Гарута:

– Пусть так, но, если мы хотим выжить, другого выбора у нас нет. Мой приказ остается в силе. Главный инженер Джассилейн, подготовьтесь к вылету в глубокий космос и приведите главный двигатель в состояние готовности.

Спустя двадцать часов «Шапирон» на полной мощности уже мчался к глубинам межзвездного пространства, когда первый фронт взорвавшейся новой обжег корпус корабля и бесследно распылил ему вслед пепел, некогда бывший Искарисом III.

Глава 1

За время, которое в масштабах Вселенной не превышало одного удара сердца, удивительное животное под названием Человек успело спуститься с деревьев, открыть огонь, изобрести колесо, научиться летать и покинуть Землю в поисках других планет.

Изменения, к которым привело появление Человека, стали настоящим водоворотом бурной деятельности, приключений и неутомимых открытий. Невиданное дело для предшествующих эонов спокойной эволюции и неторопливого хода событий.

Так, по крайней мере, считалось долгое время.

Но когда Человек наконец достиг Ганимеда, самой крупной из юпитерианских лун, то волей случая ему открылась правда, не оставившая и камня на камне от веры, пережившей столетия неуемной любознательности. Оказалось, что Человек отнюдь не уникален. Двадцать пять миллионов лет тому назад все его достижения уже превзошла другая раса.

Четвертая пилотируемая миссия к Юпитеру, стартовавшая в начале две тысячи двадцатых годов, ознаменовала начало масштабного исследования внешних планет и строительство первых долговременных баз на юпитерианских лунах. Наблюдательные приборы на орбите вокруг Ганимеда засекли массивное скопление металла под ледяной коркой на поверхности спутника. Для изучения этой аномалии под специально выстроенной на спутнике базой пробурили систему шахт.

Космический корабль, который обнаружили застывшим в этой ледяной могиле безвременья, оказался настоящим исполином. Взяв за основу найденные на борту скелетированные останки, ученые Земли сумели реконструировать внешний вид гигантов, которые построили это судно и чей уровень технологий, по оценкам, примерно на сотню лет опережал уровень землян. В знак памяти о месте их открытия гигантов окрестили ганимейцами.

Родиной ганимейцев была Минерва – погибшая планета, некогда находившаяся между Марсом и Юпитером. Большую часть ее массы выбросило на экстремально вытянутую орбиту у границ Солнечной системы, и впоследствии она стала Плутоном, а прочие обломки, рассеянные под действием приливных сил Юпитера, образовали пояс астероидов. В ходе многочисленных исследований, включавших эксперименты по воздействию космическими лучами на образцы материалов, добытых в поясе астероидов, было установлено, что распад Минервы произошел около пятидесяти тысяч лет назад, спустя миллионы лет после того, как Солнечную систему – судя по известным данным – бороздили корабли ганимейцев.

Открытие технически развитой расы, существовавшей двадцать пять миллионов лет назад, произвело фурор само по себе. Но еще более захватывающей, хотя и отчасти ожидаемой, стала новость о том, что ганимейцы бывали и на Земле. Среди грузов, которые вез найденный на Ганимеде корабль, оказалась коллекция растительных и животных образцов, которых прежде не видел ни один человек, – показательный срез сухопутных форм жизни, населявших Землю на рубеже олигоценовой и миоценовой эпох. Некоторые из образцов прекрасно сохранились в герметичных канистрах, другие же, по всей видимости, содержались в специальных загонах и клетках и были живы, когда корабль потерпел крушение.

В момент совершения этих открытий на лунной орбите как раз шло строительство семи кораблей, которым предстояло войти в миссию «Юпитер-5». Когда миссия отправилась в путь, к ней присоединилась команда ученых, горевших желанием поскорее углубиться в заманчивые дебри ганимейской истории.

Программа обработки данных, запущенная в вычислительном центре двухкилометрового командного корабля миссии «Юпитер-5», который двигался по орбите в трех с лишним тысячах километров над Ганимедом, перенаправила результаты приоритезатору сообщений. Далее информация при помощи лазерного пучка была передана трансиверу главной базы на поверхности спутника и ретранслирована на север посредством цепочки станций-повторителей. Спустя несколько миллионных долей секунды и тысячу километров компьютеры на базе «Копёр» декодировали получателя сообщения и вывели сигнал на монитор, занимавший стену небольшого конференц-зала в секции биологических лабораторий. На экране появилась замысловатая комбинация символов, используемых генетиками для обозначения внутренней структуры хромосом. Пять человек, сидевших по периметру стола в тесной комнате, внимательно изучили картинку на дисплее.

– Прошу. Если хотите ознакомиться с проблемой в деталях, то выглядит все именно так.

Говоривший был высоким, худощавым, лысеющим мужчиной в белом лабораторном халате и старомодных очках с золоченой оправой. Он стоял перед монитором и чуть сбоку от самого экрана, указывая на него одной рукой, а другой тем временем легонько сжимал лацкан халата. Профессор Кристиан Данчеккер из Вествудского института биологии в Хьюстоне, входившего в состав Подразделения биологических наук КСООН, возглавлял команду биологов, прибывших сюда на борту «Юпитера-5» для изучения древней фауны Земли, обнаруженной внутри ганимейского корабля. Сидевшие перед ним ученые обдумывали картинку на экране. Через некоторое время Данчеккер снова резюмировал проблему, которую они обсуждали в течение последнего часа.

– Надеюсь, большинству из вас очевидно, что подобная молекулярная структура указывает на ферментативные свойства. Одна и та же разновидность этих ферментов была обнаружена в образцах тканей, взятых у множества видов животных, которых к этому моменту успели изучить в орбитальных лабораториях «Ю-4». Повторяю, множества видов животных, множества… – Данчеккер ухватился обеими руками за лацканы халата и выжидающе посмотрел на собравшуюся мини-аудиторию. Его голос почти превратился в шепот. – И все же ничего подобного или хотя бы отдаленно похожего не встречается ни у одного из современных нам представителей земной фауны. Джентльмены, стоящая перед нами задача довольно проста – дать этим странным фактам хоть какое-то объяснение.

Пол Карпентер, моложавый, светловолосый и самый юный из присутствующих, откинулся на спинку кресла и, развернув руки ладонями вверх, вопросительно посмотрел по сторонам.

– Видимо, я не очень понимаю суть проблемы, – открыто признался он. – Этот фермент встречался у животных, которые существовали на Земле двадцать пять миллионов лет тому назад, верно?

– Все так, – подтвердила с легким кивком Сэнди Холмс, сидевшая по другую сторону стола.

– Значит, за двадцать пять миллионов лет они просто мутировали до неузнаваемости. Со временем все меняется, и ферменты не исключение. Производные варианты той же структуры, скорее всего, встречаются и сейчас, но выглядят иначе… – Он заметил выражение на лице Данчеккера. – Нет?.. В чем проблема?

Профессор ответил вздохом бесконечно терпеливого человека.

– Мы это уже проходили, Пол, – сказал он. – Во всяком случае мне так казалось. Позволь напомнить: за последние десятки лет энзимология достигла колоссальных успехов. Практически каждый тип ферментов так или иначе классифицирован и занесен в каталоги, но только не этот – ничего подобного нам раньше не встречалось.

– Не хочу спорить ради спора, но так ли это? – возразил Карпентер. – Я к тому, что… за последние пару лет каталоги неоднократно дополнялись, разве нет? Шнелдер и Гроссман из Сан-Паоло с серией P273B и ее производными… Брэддок из Англии с…

– Да, но ты упускаешь главное, – перебил его Данчеккер. – Верно, это действительно были новые разновидности ферментов, но все они прекрасно вписывались в стандартные семейства. Их характеристики четко указывали на принадлежность к известным родственным группам. – Он снова указал на экран. – Но с этим ферментом все иначе. Он выбивается из остальных. На мой взгляд, он указывает на совершенно новый класс, который состоит из одного представителя. Подобной метаболической функции мы не встречали ни у одной из известных форм жизни.

Данчеккер обвел взглядом небольшой круг лиц перед собой:

– Каждое из известных нам животных принадлежит к известному семейству, а его предки и родственные виды прекрасно поддаются идентификации. То же самое верно и на микроуровне. Весь наш предшествующий опыт показывает, что, даже если этот фермент действительно существовал двадцать пять миллионов лет назад, мы все равно должны были распознать характерные особенности его семейства и найти связь с современными белками. Но это оказалось невозможным. Лично я считаю, что это указывает на весьма необычные обстоятельства.

Вольфганг Фихтер, один из старших биологов Данчеккера, потер подбородок и с сомнением взглянул на экран.

– Крис, я согласен, что шансы такого сценария крайне малы, – заметил он. – Но можно ли с уверенностью говорить о его невозможности? Ведь за двадцать пять миллионов лет?.. Фермент мог мутировать под влиянием новых факторов среды. Скажем, изменений в рационе питания… или вроде того.

Данчеккер решительно покачал головой.

– Нет. Я считаю это невозможным. – Он поднял руки и принялся загибать пальцы. – Во-первых, даже если бы он мутировал, мы бы все равно смогли идентифицировать базовое строение исходного семейства белков по аналогии с фундаментальными свойствами, которые, скажем, объединяют всех позвоночных. Но мы не можем.

Во-вторых, если бы этот фермент появился только в одном из видов олигоцена, я бы еще мог согласиться с тем, что он возник в результате мутации и впоследствии произвел на свет множество вариантов, которые мы наблюдаем в современном мире, – иначе говоря, представляет собой предковую форму, общую для целой группы современных организмов. Будь это так, я был бы готов признать, что некая сильно выраженная мутация могла и правда скрыть от нас взаимосвязь предковой формы и ее потомков. Но на деле все иначе. Один и тот же фермент встречается у множества разных, неродственных видов эпохи олигоцена. Чтобы твоя гипотеза имела место, один и тот же маловероятный процесс должен был повториться много раз – независимо и одновременно у разных видов. Я считаю это невозможным.

– Но… – возразил было Карпентер, однако Данчеккер продолжал говорить.

– В-третьих, хотя этот фермент не встречается на уровне микрохимии ни у одного из современных животных, все они прекрасно без него обходятся. Многие из них являются прямыми потомками олигоценовых видов с корабля ганимейцев. Замечу, что некоторые из этих линий наследования были сопряжены с быстрыми мутациями и адаптацией к меняющимся рационам и условиям среды – некоторые, но далеко не все. В ряде случаев переход от олигоценовых предков к современным формам происходил крайне медленно и привел лишь к незначительным изменениям. Мы провели детальное сравнение микрохимических процессов у предковых особей эпохи олигоцена, которых обнаружили на корабле ганимейцев, с уже известными данными по животным, которые существуют в наше время и произошли от тех же предков. В общем и целом, результаты оправдали наши ожидания: никаких существенных отличий, с одной стороны, и четко прослеживаемые связи между обеими группами – с другой. Каждую функцию, проявлявшуюся в биохимии предка, можно без труда распознать у его потомков – иногда с небольшими отличиями. – Данчеккер бросил беглый взгляд на Фихтера. – По эволюционным меркам двадцать пять миллионов лет не такой уж большой срок.

Судя по всему, возражений ни у кого не нашлось, и тогда Данчеккер снова взял инициативу на себя.

– Но в каждом случае мы неизменно сталкивались с одним исключением – тем самым ферментом. Все указывает на то, что если этот фермент встречался в организме предка, то либо он сам, либо близкая к нему разновидность должна легко обнаруживаться и у потомков. Однако ни одна проверка не дала положительного исхода. Лично я счел бы такое невозможным, и все же это свершившийся факт.

Пока группа переваривала слова Данчеккера, в комнате ненадолго стало тихо. Наконец Сэнди Холмс осмелилась высказать свою догадку:

– Может ли речь все-таки идти о радикальной мутации, но в обратную сторону?

Данчеккер смерил ее хмурым взглядом.

– Что значит в обратную сторону? – уточнил Анри Руссон, еще один из старших биологов, сидевший рядом с Карпентером.

– Что ж, – ответила она, – все животные на ганимейском корабле попали туда с Минервы, так? Скорее всего, они родились там от предков, которых ганимейцы перевезли с Земли. Мог ли какой-то фактор минервианской среды вызвать мутацию, которая в итоге привела к появлению этого фермента? По крайней мере, это бы объяснило, почему его нет у современных земных животных. Ведь ни они, ни их предки никогда не были на Минерве.

– Та же проблема, – пробормотал Фихтер, качая головой.

– Какая проблема? – спросила она.

– Один и тот же фермент обнаружен у множества разных, не связанных близким родством видов времен олигоцена, – ответил Данчеккер. – Да, я готов допустить, что особенности минервианской среды могли привести к мутации одного из вариантов земного фермента в то, что мы наблюдаем сейчас. – Он снова указал на экран. – Однако с Земли на Минерву попало множество разных видов – разных видов, каждый из которых отличался особенностями метаболизма и конкретными группами ферментных вариантов. Предположим теперь, будто нечто в минервианской среде заставило эти ферменты – подчеркну, разные ферменты – мутировать. Неужели ты на полном серьезе предполагаешь, что все они могли независимо друг от друга превратиться в один и тот же конечный продукт? – Он помедлил с секунду. – Потому что именно с этой ситуацией нам приходится иметь дело. На корабле ганимейцев сохранилось множество образцов разных видов, но каждый из них обладает ровно одним и тем же ферментом. Не хочешь ли ты в свете сказанного пересмотреть свою гипотезу?

Секунду женщина с беспомощным видом разглядывала стол, после чего изобразила отрешенный жест:

– Что ж… если смотреть с этой точки зрения, видимо, особого смысла в ней нет.

– Благодарю, – с каменным лицом отозвался Данчеккер.

Анри Руссон наклонился вперед и налил себе воды из кувшина в центре стола. Он сделал продолжительный глоток, пока остальные продолжали задумчиво глядеть сквозь стены или на потолок.

– Давайте на секунду вернемся к основам и посмотрим, что нам это даст, – предложил он. – Мы знаем, что ганимейцы возникли на Минерве, так? – Головы вокруг него кивнули в знак согласия. – Мы также знаем, что ганимейцы наверняка посещали Землю, потому что иначе земные животные никак не смогли бы оказаться на борту их корабля – если только мы не собираемся выдумать для объяснения еще одну гипотетическую расу инопланетян, а я такими вещами точно заниматься не собираюсь, потому что для этого нет никаких предпосылок. Далее, мы знаем, что обнаруженный здесь корабль попал на Ганимед с Минервы, а не напрямую с Земли. А если корабль прилетел сюда с Минервы, значит, оттуда же прибыли и земные животные. Это подтверждает идею, к которой мы пришли раньше – что ганимейцы по какой-то причине стали перевозить с Земли на Минерву самые разные формы живых существ.

Пол Карпентер поднял руку:

– Постой-ка. Откуда нам знать, что корабль у нас под ногами прилетел сюда с Минервы?

– Растения, – напомнил Фихтер.

– Ах да, растения. Совсем забыл… – С этими словами Карпентер умолк.

В загонах и клетках для животных на ганимейском корабле имелись запасы растительного корма и подстилки, прекрасно сохранившиеся под слоем льда, который образовался, когда из остывшей атмосферы корабля сконденсировался водяной пар. Используя добытые из них семена, Данчеккер сумел вырастить живые растения, совершенно не похожие на когда-либо существовавшую земную флору и, судя по всему, представлявшие коренные виды минервианской экосистемы. Их листья имели очень темную – почти черную – окраску и поглощали каждую подвернувшуюся частичку солнечного света, по всему видимому спектру. Что подтверждалось независимыми выводами об удаленности Минервы относительно Солнца.

– Как далеко, – спросил Руссон, – мы продвинулись в ответе на вопрос: зачем ганимейцам было ввозить всех этих животных? – Он широко развел руками. – Должна же быть причина. У нас есть успехи на этом фронте? Лично я без понятия, но фермент может иметь к этому какое-то отношение.

– Что ж, давайте вкратце подытожим, что нам известно на этот счет, – предложил Данчеккер. Он отодвинулся от экрана и примостился на краю стола. – Пол. Не будешь так любезен поделиться ответом на вопрос Анри?

Карпентер с секунду почесал затылок и скорчил гримасу.

– В общем… – начал он, – во-первых, у нас есть рыбы. Мы уже установили, что они принадлежат к числу исконно минервианских видов, и именно благодаря им у нас есть связь между Минервой и ганимейцами.

– Верно, – кивнул Данчеккер, немного смягчив свой брюзгливый настрой. – Продолжай.

Карпентер имел в виду хорошо сохранившуюся разновидность консервированной рыбы, происхождение которой удалось со всей достоверностью отследить до минервианских океанов. Данчеккер доказал, что структура их скелета в общем и целом коррелировала с останками ганимейцев, находившихся на корабле, который покоился под слоем льда на базе «Копёр»; примерно тот же уровень сходства наблюдался, к примеру, между строением человека и мамонта, что доказывало принадлежность рыбы и ганимейцев к одной и той же эволюционной ветви. А значит, если рыба родом с Минервы, то же самое можно сказать и о расе ганимейцев.

– Проведенный вами анализ основополагающей клеточной химии рыб, – продолжил Карпентер, – указывает на то, что неотъемлемой особенностью этого вида была низкая устойчивость к ряду токсинов, включающих, помимо прочего, двуокись углерода. Насколько мне известно, вы также выдвинули предположение, что рыбы могли унаследовать эту базовую химию от своих ранних предков – еще на заре минервианской истории.

– Именно так, – согласился Данчеккер. – Что еще?

Карпентер помедлил.

– А значит, низкой устойчивостью к CO₂ должны были обладать и сухопутные виды Минервы, – предположил он.

– Не совсем так, – возразил Данчеккер. – Ты упустил одно связующее звено. У кого-нибудь есть мысли?.. – Он взглянул на немца. – Вольфганг?

– Придется сделать допущение, что проявления низкой устойчивости к углекислому газу впервые возникли у отдаленного предка – который существовал еще до того, как на Минерве появились сухопутные виды животных. – Фихтер сделал паузу, после чего продолжил: – Тогда можно утверждать, что эта древняя форма жизни была общим прародителем всех более поздних сухопутных животных и морских видов – к примеру, той самой рыбы с корабля. Исходя из этого допущения, можно сделать вывод, что тот же признак был унаследован и всеми наземными животными, которые появились после них.

– Никогда не забывайте о сделанных допущениях, – призвал их Данчеккер. – Именно эта простая ошибка стала причиной многих проблем в истории науки. Заметьте также вот что: если низкая устойчивость к CO₂ действительно проявилась уже на ранних этапах минервианской эволюции и сохранилась вплоть до времен, когда была жива эта рыба, значит, ответственный за нее признак обладал высокой устойчивостью – если, конечно, наши знания земной эволюции могут служить здесь хоть каким-то ориентиром. Это повышает правдоподобность гипотезы о том, что данный признак мог стать общей особенностью, которая распространилась среди сухопутных видов по мере их естественного отбора и дивергенции и по сути оставалась неизменной на протяжении целых эпох – по аналогии с тем, как в течение сотен миллионов лет оставалось неизменным общее строение земных позвоночных, несмотря на их поверхностные отличия в форме, размере и структуре.

Данчеккер снял очки и принялся протирать линзы платком.

– Что ж, хорошо, – добавил он. – Давайте рассмотрим это допущение и, как следствие, заключим, что двадцать пять миллионов лет назад – к тому моменту, когда на Минерве появились ганимейцы, – планета была населена множеством исконных форм жизни, и все они, помимо прочего, отличались низкой устойчивостью к диоксиду углерода. Есть ли у нас другие факты, которые помогли бы выяснить, что именно тогда происходило на Минерве?

– Мы знаем, что ганимейцы пытались покинуть планету и переселиться в другое место, – подкинула идею Сэнди Холмс. – Скорее всего, в другую звездную систему.

– О, неужели? – Данчеккер улыбнулся, на миг обнажив зубы, после чего снова дыхнул на линзы очков. – И откуда нам это знать?

– Ну, во-первых, прямо здесь, подо льдом, лежит их корабль, – ответила она. – Судя по характеру и объему груза, можно предположить, что это было судно колонизаторов, которые явно не собирались возвращаться обратно. И с какой стати корабль вообще оказался именно на Ганимеде? Он ведь не мог совершать перелет между внутренними планетами Солнечной системы, верно?

– Но за пределами минервианской орбиты колонизировать попросту нечего, – вмешался Карпентер. – Если, конечно, не рассматривать другие звездные системы.

– Вот именно, – мрачно заметил Данчеккер, обращаясь к девушке. – Ты говоришь «можно предположить, что это было судно колонизаторов». Не стоит забывать, что именно к этому и сводятся все имеющиеся у нас факты – к предположению, не более того. Само по себе это еще ничего не доказывает. На базе полно людей, которые утверждают, будто теперь нам известно, что ганимейцы покинули Солнечную систему и взялись за поиски нового дома, потому что в атмосфере Минервы – в силу причин, которые нам только предстоит выяснить, – стала повышаться доля углекислого газа. Разумеется, если все, о чем мы только что говорили, – правда, то ганимейцы должны были обладать той же чувствительностью к углекислому газу, что и прочие сухопутные виды Минервы, и любой рост его атмосферной концентрации мог вызвать серьезные проблемы. Но, как мы только что выяснили, подобных знаний у нас нет; мы лишь обратили внимание на пару допущений, из которых в сочетании с прочими данными может следовать такой вывод.

Профессор умолк, видя, что Карпентер собирается что-то сказать.

– Но ведь этим дело не ограничивается, не так ли? – уточнил Карпентер. – Мы более чем уверены, что все сухопутные виды минервианских животных довольно быстро вымерли двадцать пять миллионов лет тому назад… все, за исключением, пожалуй, самих ганимейцев. Именно такого эффекта следовало бы ожидать в том случае, если концентрация CO₂ действительно поднялась и ни один из видов не смог к ней приспособиться. И это прекрасно сочетается с нашей гипотезой.

– Думаю, в словах Пола есть свой резон, – присоединилась Сэнди Холмс. – Все сходится. И к тому же укладывается в гипотезу о том, зачем ганимейцам было перевозить всех этих животных на Минерву.

Она повернулась к Карпентеру, как бы предлагая ему перенять эстафету.

Карпентера, как обычно, не нужно было просить дважды.

– По сути, ганимейцы пытались компенсировать дисбаланс CO₂, покрыв планету земной флорой, которая поглощает углекислый газ и вырабатывает кислород. Животных же завезли для того, чтобы создать сбалансированную экосистему, в которой могли бы существовать растения с Земли. Как и сказала Сэнди, все сходится.

– Вы пытаетесь подогнать факты под ответы, которые хотите доказать, – предостерег их Данчеккер. – Давайте еще раз отделим данные, которые представляют собой неоспоримый факт, от данных, в основе которых лежит какое-либо допущение или простая догадка.

В продолжение дискуссии Данчеккер принялся за разбор принципов научной дедукции и методов логического анализа. Все это время человек, молчаливо наблюдавший за ходом обсуждения с самого дальнего от экрана кресла, продолжал неспешно покуривать сигарету, впитывая каждую деталь разговора.

Доктор Виктор Хант также сопровождал команду ученых, которые больше трех месяцев назад прибыли сюда с миссией «Юпитер-5» для изучения ганимейского корабля. И хотя за это время не было сделано ни одного выдающегося открытия, исследователям удалось собрать гигантские массивы данных о внутреннем устройстве, конструкции и содержимом инопланетного корабля. Каждый день свежеизвлеченные устройства и детали машин изучались в лабораториях, оборудованных внутри баз на поверхности спутника, а также командных кораблей «Ю-4» и «Ю-5» на орбите Ганимеда. Пока что эти эксперименты принесли лишь фрагментарные знания, но в процессе изысканий начали мало-помалу всплывать подсказки, из которых в итоге могла сложиться осмысленная картина ганимейской цивилизации и таинственных событий, произошедших двадцать пять миллионов лет тому назад.

В этом и заключалась работа Ханта. Изначально он был теоретическим физиком со специализацией в математической нуклонике, пока не переехал из Англии по приглашению Космических сил ООН, чтобы возглавить небольшую исследовательскую группу; ее задача состояла в поиске связей между между изысканиями разных специалистов, работавших над общим проектом как на самом Ганимеде и его орбите, так и на Земле. Специалисты рисовали отдельные детали пазла; группа Ханта собирала их в единое целое. Такое разделение труда придумал непосредственный начальник Ханта, Грег Колдуэлл, занимавший пост исполнительного директора в Подразделении КСООН по вопросам навигации и коммуникации со штаб-квартирой в Хьюстоне. План уже принес свои плоды, дав им возможность раскрыть тайну, окружавшую судьбу и само существование Минервы, и, судя по первым признакам, был готов принести их снова.

Виктор продолжал слушать, а дискуссия между биологами тем временем успела сделать полный круг и в итоге сосредоточилась на том самом неизвестном ферменте, с которого и началась.

– Увы, боюсь, что нет, – сказал Данчеккер, отвечая на вопрос Руссона. – Пока что его назначение остается для нас тайной. Некоторые факторы в его уравнении реакции указывают на то, что фермент мог участвовать в процессе модификации или распада некоего белка, но какого именно и для какой цели – мы все еще не знаем.

Данчеккер оглядел комнату в поисках комментариев, но собравшимся, похоже, было нечего добавить к его словам. В зале стало тихо. Впервые за все время стал слышен легкий шум установленного неподалеку генератора. Хант неторопливо затушил сигарету, а затем откинулся на спинку кресла, оперевшись руками о его подлокотники.

– Что ж, отлично, похоже, у нас задачка так задачка, – прокомментировал он. – Ферменты не моя стезя. Так что этот вопрос я оставлю целиком на вас.

– А, приятно видеть, что ты все еще с нами, Вик, – заметил Данчеккер, поднимая взгляд, чтобы охватить им дальний конец стола. – За все время, что мы здесь сидим, ты ни слова не проронил.

– Слушаю и учусь. – Хант широко улыбнулся. – Пока что мне особо нечего добавить.

– Звучит как довольно-таки философский подход к жизни, – заметил Фихтер, перетасовывая лежащие перед ним бумаги. – Много у тебя таких идей?.. Может, даже наберется на маленькую красную книжицу, как у того китайского джентльмена в тысяча девятьсот… каком году?

– Боюсь, что нет. Излишние философствования по какому бы то ни было поводу не лучшая идея. Рано или поздно начинаешь противоречить самому себе. А это подрывает доверие.

Фихтер улыбнулся.

– Значит, просветить нас насчет этого дурацкого фермента ты не можешь, – добавил он.

Хант ответил не сразу: вместо этого он поджал губы и склонил голову набок на манер человека, который сомневается, разумно ли делиться своими знаниями с другими людьми.

– Что ж, – наконец ответил он, – вам с этим ферментом и без того забот хватает.

Его голос казался слегка игривым и в то же время непреодолимо вызывающим. Лица всех присутствующих моментально повернулись в сторону Ханта.

– Вик, ты играешь с нами в молчанку, – заявила Сэнди. – Выкладывай.

Данчеккер смерил Ханта молчаливым испытующим взглядом. Хант кивнул и потянулся к клавиатуре, утопленной в ближайший к нему край стола. На его запрос ответили компьютеры «Юпитера-5», который парил над противоположной стороной Ганимеда. На экране в конференц-зале появилась убористая таблица из чисел.

Хант дал остальным время изучить данные.

– Это результаты серии количественных испытаний, которые были недавно проведены в пятнадцати лабораториях. Эксперименты подразумевали стандартный анализ химического состава клеток, взятых из выборочных органов животных, о которых только что шла речь, – животных с корабля ганимейцев. – Помедлив с секунду, он как ни в чем не бывало продолжил: – Судя по этим данным, в образцах раз за разом встречаются определенные комбинации химических элементов – и всегда в одних и тех же пропорциях, которые недвусмысленно указывают на продукты известных нам процессов радиоактивного распада. Складывается впечатление, будто эти радиоизотопы были отобраны в процессе синтеза ферментов.

Спустя несколько секунд ответом на его слова стала пара хмурых, озадаченных взглядов. Первым заговорил Данчеккер.

– Хочешь сказать, что фермент… выборочно включал в свою структуру определенные радиоизотопы? – уточнил он.

– Именно.

– Но это же просто смешно, – твердо заявил профессор. Его тон не оставлял места для возражений.

Хант лишь пожал плечами:

– Похоже, что таковы факты. Просто посмотри на цифры.

– Но такой процесс просто не мог сложиться в природе, – продолжал настаивать Данчеккер.

– Знаю, но все-таки сложился.

– Чисто химические процессы не могут отличить радиоактивные изотопы от обычных, – раздраженно заметил Данчеккер. – Но именно такие процессы отвечают за образование ферментов. Они не способны отбирать радиоизотопы, которые будут использоваться для ферментного синтеза.

Хант отчасти ожидал, что первой реакцией Данчеккера станет абсолютное и бескомпромиссное отрицание гипотезы, которую он только что высказал вслух. Проработав с ним бок о бок больше двух лет, Хант уже привык к склонности Криса всякий раз инстинктивно прятаться за баррикадой общепринятых воззрений при встрече с чуждой его взглядам идеей. Но Виктор знал, что, как только у Данчеккера появлялась возможность как следует поразмыслить над вопросом, его способность выдавать инновационные идеи оказывалась ничуть не хуже, чем у окружавших его ученых младшего поколения. Поэтому Хант решил на мгновение промолчать: он рассеянно барабанил пальцами по столу, беззаботно насвистывая нестройную мелодию.

Данчеккер ждал и, судя по его виду, с каждой секундой злился все больше и больше.

– Химические процессы не умеют отличать радиоизотопы, – наконец повторил он. – Следовательно, получить фермент способом, который ты только что описал, просто невозможно. И даже если бы и было возможно, такой процесс не преследовал бы никакой цели. С химической точки зрения фермент будет вести себя одинаково – неважно, есть в нем радиоактивные изотопы или нет. То, что ты говоришь, противоречит здравому смыслу!

Хант вздохнул и усталым жестом указал на экран.

– Крис, об этом говорю не я, – напомнил он профессору. – А сами данные. Таковы факты – вот их и проверь. – Хант подался вперед и склонил голову набок. На его лице изобразилась хмурая гримаса, будто Виктора внезапно посетила какая-то мысль. – Что ты там минуту назад говорил о людях, которые подгоняют факты под собственные убеждения?

Глава 2

В возрасте одиннадцати лет Виктор Хант покинул бедлам родного дома в лондонском Ист-Энде и переехал к дяде и тете в Вустер. В семействе Хантов его дядя был сродни белой вороне: он работал инженером-проектировщиком в располагавшейся неподалеку лаборатории одного из ведущих производителей компьютерной техники, и именно под его терпеливым руководством мальчик впервые познакомился с захватывающим и таинственным миром электроники.

Спустя какое-то время юный Виктор впервые испытал на практике свое новообретенное увлечение законами формальной логики и методами проектирования логических схем. Он сам разработал и смонтировал специализированный процессор, который по любой дате, начиная с принятия в 1582 году григорианского календаря, выдавал соответствующий ей день недели в виде числа от 1 до 7. Когда, затаив дыхание от предвкушения, он в первый раз включил устройство, система не ожила. Оказалось, что он перепутал выводы одного из электролитических конденсаторов и попросту закоротил источник питания.

Этот случай научил его двум вещам: во-первых, многие проблемы можно решить малой кровью, если кто-нибудь сумеет взглянуть на них под нужным углом, а во-вторых, восторг от победы в конце концов с лихвой окупает все усилия. Помимо прочего, это укрепило его интуитивное представление о том, что единственный способ доказать или опровергнуть неплохую с виду идею – это найти способ проверить ее на практике. По мере того как дальнейшая карьера вела его от электроники к математической физике, а затем – нуклонике, эти базовые установки стали основой его неизменной ментальной конституции. За прошедшие с тех пор без малого тридцать лет Виктор не утратил ни капли пристрастия к последним минутам напряженного ожидания – когда подготовка к важному эксперименту позади и действо идет к своей кульминации.

То же самое чувство он испытывал прямо сейчас, наблюдая, как Винсент Каризан вносит последние правки в настройки усилителя. Этим утром центром притяжения в главной лаборатории электроники на базе «Копёр» стал один из агрегатов с корабля ганимейцев. По форме он напоминал цилиндр размером с бочку для нефти и, судя по всему, выполнял некую сравнительно простую функцию, учитывая небольшое количество входов и выходов; скорее всего, это был не компонент более крупной и сложной системы, а самодостаточное устройство.

Его назначение, впрочем, оставалось тайной. Инженеры базы «Копёр» пришли к выводу, что разъемы предназначались для подачи энергии внутрь устройства. Проанализировав изоляционные материалы, схемы фиксации напряжения, а также защитные и сглаживающие контуры, они определили характер источника питания, для работы с которым была предназначена инопланетная штуковина. Это дало им возможность смонтировать нужную цепь трансформаторов и частотных преобразователей. Сегодня был тот самый день, когда они решили включить устройство и выяснить, что произойдет.

Помимо Ханта и капитана, в лаборатории находились еще двое инженеров, задачей которых было наблюдение за измерительными приборами, смонтированными специально для этого эксперимента. Заметив удовлетворенный кивок Каризана, Фрэнк Тауэрс отошел от панели усилителя и спросил:

– Контроль перегрузок готов?

– Ага, – отозвался Каризан. – Попробуй-ка его коротнуть.

Тауэрс щелкнул переключателем на другой панели. С резким секундным лязгом где-то в шкафу позади нее сработал автомат, разомкнувший цепь.

Сэм Маллен, стоявший у приборной панели в боковой части комнаты, бегло взглянул на показания одного из дисплеев.

– Аварийное размыкание работает исправно, – объявил он.

– Раскороти его и увеличь напряжение, – велел Тауэрсу Каризан; тот поменял на панели пару настроек, затем снова щелкнул переключателем и перевел взгляд на Маллена.

– Ограничитель на пятидесяти, – сообщил Маллен. – Верно?

– Верно, – отозвался Тауэрс.

Каризан взглянул на Ханта:

– Все готово, Вик. Мы сделаем первый прогон с ограничителями силы тока, но, что бы ни произошло, наше оборудование это не затронет. Последний шанс передумать; после ставки приниматься не будут.

– Я до сих пор думаю, что оно играет музыку. – Хант широко улыбнулся. – Это электрошарманка. Поддайте ей тока.

– Компьютеры? – Каризан взглянул одним глазом на Маллена.

– Работают. По всем каналам данных – норма.

– Ну что ж, ладно, – сказал Каризан, потирая ладони. – А теперь гвоздь программы. На этот раз под напряжением, Фрэнк, первая фаза по графику.

Когда Тауэрс сбросил настройки и снова переключил главный рубильник, в лаборатории воцарилась напряженная тишина. Показания цифровых дисплеев, встроенных в его приборную панель, моментально изменились.

– Напряжение есть, – подтвердил он. – Устройство потребляет мощность. Ток на максимуме с учетом ограничителей. Похоже, ему нужно больше.

Глаза участников эксперимента переключились на Маллена, который напряженно изучал выходные данные на компьютерных мониторах. Тот покачал головой, не оглядываясь по сторонам.

– Я против. С задержкой на отпадание может неслабо полыхнуть.

Акселерометры, закрепленные на ганимейском устройстве, которое было прикручено к стальной удерживающей раме с резиновыми амортизаторами вибраций, не засекли внутри него никаких механических движений. Чувствительные микрофоны, установленные на его корпусе, не зафиксировали никаких шумов – ни в слышимом, ни в ультразвуковом диапазоне. Тот же результат выдали сенсоры тепла, детекторы излучения, электромагнитные зонды, магнитометры, сцинтилляционные счетчики и самые разнообразные антенны. Тауэрс пытался менять частоту источника питания в пределах всего испытательного диапазона, но вскоре стало ясно, что на исход эксперимента это никак не повлияет. Хант подошел к Маллену и молча изучил вывод компьютерной программы.

– Похоже, нам придется чуть выкрутить фитилек, – заметил Каризан. – Вторая фаза, Фрэнк.

Тауэрс повысил входное напряжение. На одном из экранов Маллена появился ряд из чисел.

– На седьмом канале что-то есть, – сообщил он. – Акустический сигнал. – Он набрал на клавиатуре консоли короткую последовательность команд и внимательно изучил форму волны, которая появилась на вспомогательном экране. – Периодический сигнал с сильным искажением по четным гармоникам. Низкая амплитуда… Основная частота около семидесяти двух герц.

– Это частота питающего тока, – пробормотал Хант. – Скорее всего, где-то возник резонанс. Но вряд ли из этого можно сделать какой-то вывод. Что-нибудь еще?

– Нет.

– Прибавь-ка еще, Фрэнк, – сказал Каризан.

По ходу эксперимента они проявляли все большую осторожность и пробовали на каждом шагу все больше и больше вариантов. В итоге характеристики питающего тока указали им на то, что устройство близко к насыщению и, по-видимому, вышло на расчетный уровень эксплуатации. К этому моменту оно вбирало в себя значительные объемы мощности, но, если не считать все тех же слабых акустических резонансов и незначительного нагрева отдельных частей корпуса, показания измерительных приборов упрямо держались на нуле. Под конец первого часа Хант вместе с троицей инженеров КСООН смирились с необходимостью более долгого и кропотливого исследования, в ходе которого артефакт наверняка придется разобрать на части. Но, как и Наполеон, пришли к мнению, что удача благоволит тем, кто дает ей шанс себя проявить; попытка явно того стоила.

Впрочем, ни один из их инструментов не был рассчитан на фиксацию возмущений, созданных ганимейским прибором. Рябь из сферических волн, образованных мощными, но сильно локализованными искажениями пространства-времени, начала расходиться во все стороны от базы «Копёр», пронизав Солнечную систему со скоростью света.

В тысяче с лишним километров к югу сейсмографы на главной базе Ганимеда буквально сошли с ума, и программы валидации данных, запущенные на журнальном компьютере, прекратили работу, чтобы сообщить о системном сбое.

В двух тысячах километров над поверхностью спутника, датчики на борту флагмана «Юпитер-5» определили, что источник аномальных данных находится на базе «Копёр», и передали предупреждение дежурному контролеру.

С того момента, как на вход устройства в лаборатории «Копра» была подана максимальная мощность, прошло больше получаса. Хант затушил сигарету, а Тауэрс тем временем отключил питание и со вздохом откинулся на спинку кресла.

– Вот, пожалуй, и все, – заключил Тауэрс. – Так мы ничего не добьемся. Похоже, что придется покопаться в нем поглубже.

– Десять баксов, – заявил Каризан. – Видишь, Вик, никакой музыки.

– Но и ничего другого, – возразил Хант. – Пари отменяется.

Маллен за приборной панелью завершил процедуру сохранения тех скромных данных, которые им удалось собрать за время испытаний, выключил компьютеры и присоединился к остальным.

– Ума не приложу, на что ушла вся эта мощность, – хмуро заметил он. – Тепла выделилось слишком мало, так что явно не на нагрев, а ничего другого мы не зафиксировали. Бред какой-то.

– Там, наверное, черная дыра, – предположил Каризан. – Вот что это такое – мусорное ведро. Идеальное мусорное ведро.

– Ставлю на это десятку, – с готовностью отозвался Хант.

В поясе астероидов на расстоянии пятисот шестидесяти миллионов километров от Ганимеда один из роботов КСООН засек серию кратковременных гравитационных аномалий, которые вынудили его главный компьютер приостановить выполнение всех системных процессов и запустить процедуру полной диагностики и поиска неисправностей.

– Без шуток – прямо как в мультиках Уолта Диснея, – сказал остальным Хант, сидя за столом в углу общей столовой «Копра». – Никогда не видел муралей с животными, как в той каюте на ганимейском корабле.

– Звучит бредово, – заметил сидевший напротив Ханта Сэм Маллен.

– Как думаешь, они с Минервы или откуда-то еще?

– Точно не с Земли, – сказал Хант. – Но, возможно, они вообще ниоткуда… в смысле, ненастоящие. Крис Данчеккер уверен, что они никогда и не существовали.

– Что значит не существовали? – переспросил Каризан.

– В смысле они не выглядят настоящими, – ответил Хант. Он нахмурился и покрутил руками в воздухе. – Они слишком яркие… слишком неуклюжие… и несуразные. Сложно представить, что их могла произвести на свет реальная эволюционная система…

– Хочешь сказать, они не прошли отбор на выживание? – подсказал Каризан.

Хант быстро кивнул:

– Да, именно. Не приспособлены для выживания… ни камуфляжа, ни способности сбежать – ничего похожего.

– М-м-м… – Каризана это не смутило, но он явно был заинтригован. – Есть идеи?

– Ну, вообще-то есть, – ответил Хант. – Мы уверены, что та каюта была чем-то вроде ганимейских яслей. По идее, это все объясняет. Эти животные и не должны быть настоящими, они всего лишь персонажи ганимейских мультиков. – С секунду помедлив, Хант рассмеялся. – Данчеккер недавно спрашивал, могли ли одного из них звать Непту. – Двое собеседников смерили его вопросительным взглядом. – Он решил, что Плуто у них быть не могло, потому что тогда еще не существовало самого Плутона, – объяснил Хант. – Но, возможно, они назвали одного из персонажей в честь Нептуна.

– Непту! – во весь голос расхохотался Каризан, хлопнул по столу. – Мне нравится… Никогда бы не подумал, что Данчеккер может выдать такую шутку.

– Ты удивишься, – заверил его Хант, – но порой он тот еще кадр, стоит только узнать его получше. Немного занудный поначалу, но не более того… А на те рисунки стоит взглянуть. Я принесу распечатки. Один из этих зверей похож на громадную голубую свинью с розовыми полосками по бокам. Да еще и с хоботом!

Маллен состроил гримасу и прикрыл лицо рукой.

– Блин… Мне от одной этой мысли хочется на всю жизнь завязать с выпивкой. – Он повернул голову и посмотрел на линию раздачи блюд. – Где там Фрэнка носит?

И как бы в ответ на вопрос Тауэрс появился у него за спиной, держа в руках поднос с четырьмя чашками кофе. Он поставил поднос на стол, втиснулся в кресло и принялся передавать напитки остальным.

– Два белых с, один белый без и один черный с. Так? – Он устроился в кресле и взял протянутую Хантом сигарету. – Будем здоровы! Парень за той стойкой говорит, что ты нас ненадолго покидаешь. Это правда?

Хант кивнул:

– Всего на пять дней. Надо заглянуть на «Ю-5». Вылетаю послезавтра с главной базы.

– Один? – уточнил Маллен.

– Нет, всего нас пятеро или шестеро. Данчеккер тоже летит. Да и я не против сменить обстановку.

– Надеюсь, погода не подведет, – саркастически заметил Тауэрс. – Будет очень жаль, если ты пропустишь сезон отпусков. Смотрю я на это место и думаю, откуда столько ажиотажа вокруг Майами-Бич.

– Там скотч подают со льдом, – предположил Каризан.

Над столиком нависла чья-то тень. Подняв взгляд, они увидели дородного мужчину с окладистой черной бородой, одетого в клетчатую рубашку и синие джинсы. Это был Пит Каммингс, строительный инженер, прибывший на Ганимед вместе с командой специалистов, в которую входили и Хант с Данчеккером. Он развернул стул и сел на него верхом, вперившись взглядом в Каризана.

– Как успехи? – поинтересовался он.

Каризан скривился и покачал головой:

– Без толку. Чуть нагрелось, чуть пожужжало… а в остальном ничего интересного. Так и не смогли ничего выудить.

– Жаль. – Каммингс ответил сочувственным жестом. – Значит, это не вы устроили весь этот переполох.

– Какой еще переполох?

– А вы не слышали? – удивленно спросил он. – Недавно с «Ю-5» поступило сообщение. Похоже, что они засекли какие-то странные волны, которые шли с поверхности спутника… и источник, судя по всему, находился где-то здесь. Командир опрашивает весь персонал базы, чтобы выяснить, кто чем занимался и что могло вызвать такой эффект. Они там в башне переполошились, как будто к ним в курятник залезла лиса.

– Держу пари, это и было то самое оповещение, которое мы слышали, когда уходили из лабы, – заметил Маллен. – Говорил же, что это может быть важно.

– Черт возьми, иногда человеку позарез нужен кофе, – ответил Каризан. – К тому же мы здесь ни при чем. – Он повернулся к Каммингсу. – Прости, Пит. Спроси как-нибудь в другой раз. Сегодня у нас день фиаско.

– Вся эта история – большая загадка, – заметил Каммингс, потирая бороду. – Почти все остальное уже исключили.

Хант хмурился про себя и задумчиво потягивал сигарету. Затем он выдохнул облако дыма и посмотрел на Каммингса.

– Не знаешь, когда именно это произошло, Пит? – спросил он.

Каммингс скорчил мину.

– Дай-ка подумать, меньше часа назад. – Он повернулся и крикнул группе из трех мужчин за другим столиком. – Эй, Джед. Когда на «Ю-5» засекли эти странные волны? Не в курсе?

– Десять сорок семь по местному, – отозвался Джед.

– Десять сорок семь по местному, – повторил сидящим за столиком Каммингс.

Среди мужчин вдруг наступила зловещая тишина.

– И что вы на это скажете, а, народ? – наконец спросил Тауэрс. Будничный тон не скрыл его удивления.

– Это может быть простым совпадением, – неубедительным тоном пробормотал Маллен.

Хант обвел взглядом круг лиц за столом и прочел в каждом из них одну и ту же мысль. Все они пришли к одинаковому выводу; спустя несколько секунд Хант озвучил общее мнение.

– Я в совпадения не верю, – сказал он.

В восьмистах миллионах километров от них профессор Отто Шнайдер, работавший в радиооптической обсерватории на обратной стороне Луны, направлялся в один из залов компьютерной графики, куда его вызвала ассистентка. Та обратила его внимание на беспрецедентные показания прибора, отвечавшего за измерение космических гравитационных волн – в особенности тех, источник которых, как считалось, находился в центре галактики. Сигналы были идентифицированы со всей достоверностью, но их направление оказалось совершенно другим. Источник возмущений располагался неподалеку от Юпитера.

На Ганимеде прошел еще час. Хант вместе с инженерами вернулись в лабораторию, чтобы переосмыслить эксперимент в свете сказанного Каммингсом. Они вызвали командующего базой, объяснили ситуацию и согласились подвергнуть ганимейский прибор более серьезным проверкам. Тауэрс и Маллен занялись повторным анализом собранных данных, а Хант и Каризан тем временем обошли базу в попытке выпросить, одолжить, а то и вовсе взять без спроса подходящее оборудование для наблюдения за сейсмической активностью. Наконец нужные детекторы обнаружились на одном из складов, где их держали в качестве резерва для наружной сейсмической станции, располагавшейся примерно в пяти километрах от базы, и команда приступила к планированию работы на вторую половину дня. Азарт быстро набирал силу, но даже он не шел ни в какое сравнение с их любопытством; если машина действительно действовала как излучатель гравитационных импульсов, то какую цель преследовали ее создатели?

Коммуникационный процессор, находившийся в двух с половиной миллиардах километров от Ганимеда, вблизи усредненной орбиты Урана, прервал работу супервизорного компьютера. Тот, в свою очередь, активировал процедуру кодового преобразования и передал главному системному монитору сообщение первостепенной важности.

Приемник зафиксировал сигнал стандартного аварийного маяка модели «17-Марк- 3B».

Глава 3

Плавно поднявшись над нескончаемой пеленой аммиачно-метановой дымки, окружавшей базу «Копёр», приповерхностный транспортер перешел в горизонтальный полет. Почти два часа он скользил к югу над неизменной пустошью бурного моря, высеченного во льдах Ганимеда и наполовину погруженного в настоящий океан зловещих туманов. Изредка попадавшиеся скалы придавали пейзажу текстуру, выделяясь своей чернотой на фоне призрачного сияния, порожденного безмятежным светом огромного радужного диска Юпитера. Наконец на экране в салоне появилась плотная группа где-то с полдюжины серебристых шпилей, которые тянулись к небу, слегка выступая над линией горизонта, – исполинские термоядерные шаттлы «Вега», охранявшие покой базы «Ганимед-Центр».

Подкрепившись на базе, команда Ханта присоединилась к другим группам, которые также направлялись на «Ю-5», и заняла места на борту одной из «Вег». Вскоре они уже неслись в открытый космос, а оставшийся позади Ганимед быстро превращался в гладкий и совершенно невыразительный снежный шар. Тем временем крупинка света впереди постепенно вытягивалась в линию, становилась все крупнее, а затем и вовсе обернулась величественной, поражающей воображение двухкилометровой громадой командного корабля миссии «Юпитер-5», который одиноко парил посреди космической пустоты; за неделю до этого «Юпитер-4» отбыл к Каллисто, где ему предстояло занять постоянную орбиту. Компьютеры и причальные радары аккуратно притормозили «Вегу» внутри просторного приемного отсека, и уже спустя несколько минут ее пассажиры входили в исполинский металлический город.

Данчеккер тут же удалился, чтобы обсудить с учеными «Ю-5» последние детали экспериментов над образцами земных животных с базы «Копёр». Хант безо всякого стыда и зазрений совести решил расслабиться и провел целые сутки в блаженном ничегонеделании. Он с удовольствием пропускал стаканчик за стаканчиком и травил байки с экипажем «Юпитера-5», которые стали его друзьями за время долгого пути от Земли до Ганимеда, и безгранично наслаждался почти забытым ощущением свободы, которую приносила простая беспрепятственная прогулка по нескончаемым громадам корабельных коридоров и бескрайних палуб. Хант был буквально опьянен радостью жизни. Простое возвращение на «Юпитер-5» будто приближало его к Земле и всему, что он знал. В каком-то смысле он снова оказался дома. Крошечный рукотворный мир, островок света, тепла и жизни, дрейфующий посреди бесконечного океана пустоты, уже не казался ему той холодной и чуждой скорлупой, которая больше года назад приняла его на борт в небе над Луной. Теперь Хант воспринимал его как часть самой Земли.

Второй день Хант посвятил дружеским встречам кое с кем из научных сотрудников «Ю-5», тренировкам в одном из роскошно оборудованных спортзалов, а после, чтобы немного остыть, устроил заплыв в корабельном бассейне. Вскоре после этого, наслаждаясь заслуженным пивом в одном из баров и обдумывая планы на ужин, он вдруг увлекся беседой с офицером медицинской службы, которая зашла в бар, чтобы перекусить после смены. Ее звали Ширли. К их взаимному удивлению, оказалось, что Ширли училась в английском Кембридже и арендовала квартиру всего в двух минутах ходьбы от съемного жилища самого Ханта. Не успели они оглянуться, как дружеская симпатия, которая порой возникает между людьми на пустом месте, расцвела во всю силу. Они вместе поужинали, а весь остаток вечера болтали, смеялись, пили, и так по кругу. К полуночи стало ясно, что уходить никто из них и не думал. На следующее утро Хант был готов поклясться, что так хорошо он себя не чувствовал уже неприлично долгое время. «С другой стороны, – сказал он самому себе, – для того на корабле, по-видимому, и нужны офицеры медицинской службы».

К Данчеккеру он присоединился днем позже. К этому моменту результаты двухлетней работы, начатой их совместными усилиями, получили всемирное одобрение, а имена двух ученых, как следствие, оказались в центре внимания. Когда руководителю миссии «Юпитер-5» Джозефу Б. Шеннону, который пятнадцать лет назад, до всемирного разоружения, имел чин полковника военно-воздушных сил, сообщили об их присутствии на корабле, он пригласил обоих составить ему компанию во время обеда. И вот, в середине дня, полного официальных встреч, они оказались за столиком в директорской столовой и, смакуя благодушную эйфорию, сопровождающую послеобеденные сигары и бренди, услаждали слух Шеннона рассказами о сенсационной новости, которая потрясла научный мир за эту пару лет, – об открытии Чарли и расы лунарианцев. Поднятой шумихой она могла сравниться разве что с обнаружением ганимейцев.

О ганимейцах стало известно позже, когда в процессе бурения льда под базой «Копёр» люди наткнулись на инопланетный корабль. За некоторое время до этого при изучении лунной поверхности были обнаружены обрывочные сведения о еще одной технологически развитой цивилизации Солнечной системы, достигшей расцвета задолго до того, как это удалось человеку. Раса получила имя «лунарианцы», опять-таки в знак памяти о месте первых открытий, и, как оказалось, находилась на пике своего развития примерно пятьдесят тысяч лет тому назад – во время последнего оледенения эпохи плейстоцена. Чарли, труп которого находился в скафандре и хорошо сохранился под обломками и камнями неподалеку от кратера Коперник, стал первой из подобных находок и снабдил человечество подсказкам, ознаменовавшими ту самую отправную точку, вслед за которой в итоге и была реконструирована история лунарианцев.

Лунарианцы во всех отношениях оказались такими же людьми, как и сами земляне. Как только этот факт был доказан, сам собой встал вопрос о том, где именно зародилась их раса. Либо они возникли на самой Земле как доселе неизвестная цивилизация, существовавшая еще до появления современного человека, либо в каком-то другом месте. Иных доступных к рассмотрению возможностей просто не оставалось.

Тем не менее в течение долгого времени оба варианта казались невозможными. Если бы в прошлом Земля была родиной некоего развитого общества, то за столетия археологических раскопок накопилось бы более чем достаточно доказательств в пользу его существования. С другой стороны, предположив, что подобная раса могла возникнуть в другом месте, мы были бы вынуждены допустить возможность параллельной эволюции, что стало бы нарушением общепринятых постулатов о случайных мутациях и естественном отборе. Таким образом, ни Земля, ни любое другое место не могли быть их родиной, а значит, не могли существовать и сами лунарианцы. И все же их существование было непреложным фактом. Разгадка этой неразрешимой, на первый взгляд, загадки, свела Ханта с Данчеккером и на два с лишним года обеспечила работой и их самих, и еще не одну сотню специалистов, представлявших главные научные учреждения со всех концов света.

– Крис с самого начала настаивал на том, что у нас с Чарли – и, надо полагать, всеми остальными лунарианцами – обязательно должны быть общие предки. – Хант говорил сквозь клубящуюся табачную дымку, а Шеннон слушал его с напряженным вниманием. – Я не хотел спорить с ним на этот счет, но в то же время не мог и согласиться с выводом, который, судя по всему, следовал из этого допущения – что родиной лунарианцев непременно должна быть Земля. Будь это так, они бы оставили после себя хоть какие-то следы, но ничего подобного найти не удалось.

Данчеккер, попивая свой напиток, сочувственно улыбнулся самому себе.

– Все верно, – подтвердил он. – Помнится, в те далекие дни наши обсуждения проходили, ах, в довольно-таки прямолинейной и язвительной манере.

Глаза Шеннона на секунду сверкнули, когда тот представил многие месяцы жарких дебатов и разногласий, на которые намекал осторожный выбор эвфемизмов во фразе Данчеккера.

– Я помню, как постоянно об этом читал, – кивнув, заметил он. – Но тогда было столько разных отчетов и столько журналистов, сбитых с толку в своем изложении обстоятельств, что мы так и не смогли как следует разобраться в первопричинах. Когда вы впервые поняли, что лунарианцы были родом с Минервы?

– Это длинная история, – ответил Хант. – Долгое время во всем этом царил феерический бардак. Чем больше мы узнавали, тем больше казалось, что факты противоречат сами себе. Дай-ка подумать… – Он сделал паузу и с секунду потер подбородок. – Обрывки информации об экспериментах над лунарианскими останками и древностями, которые начали всплывать после Чарли, проникли во все уголки мира. Плюс сам Чарли, с его скафандром, ранцем и всеми сопутствующими артефактами… потом новые находки в районе Тихо и других местах. В итоге все эти факты начали срастаться друг с другом, и постепенно нам удалось не только соорудить из них на удивление полную картину Минервы, но и довольно точно рассчитать ее местоположение.

– Когда ты устроился в НавКомм, я работал на КСООН в Галвестоне, – сообщил Ханту Шеннон. – Эту часть истории в прессе осветили как нельзя лучше. «Тайм» выпустил о тебе статью под названием «Шерлок Холмс из Хьюстона». Но объясни мне один момент: то, что ты сейчас рассказал, как будто бы не решает проблему целиком; даже если тебе удалось отследить лунарианцев до Минервы, разве это дало ответ на вопрос о параллельной эволюции? Боюсь, что это так и осталось для меня загадкой.

– Так и есть, – подтвердил Хант. – Это лишь подтверждало существование самой планеты. Но никак не доказывало, что именно на ней возникли лунарианцы. Как ты и сказал, проблема параллельной эволюции оставалась нерешенной. – Он стряхнул сигарету в пепельницу и со вздохом покачал головой. – По рукам ходили самые разные теории. Кто-то говорил о цивилизации из далекого прошлого, которая колонизировала Минерву, а после каким-то образом потеряла связь со своей родиной; другие утверждали, что лунарианцы возникли там независимо от землян в силу какого-то конвергентного процесса, суть которого до сих пор оставалась неясной… Жизнь превращалась в настоящий бедлам.

– Но именно в тот момент нам несказанно повезло, – добавил Данчеккер. – Ваши коллеги с «Юпитера-4» обнаружили корабль ганимейцев – прямо здесь, на Ганимеде. Как только стало понятно, что на борту находились земные животные возрастом двадцать пять миллионов лет, объяснение, которое могло бы адекватно свести воедино все факты, сложилось само собой. Вывод казался невероятным, но ситуацию объяснял прекрасно.

Шеннон энергично кивнул, показывая тем самым, что ответ подтвердил его подозрения.

– Конечно, дело наверняка было в этих животных, – сказал он. – Я так и подумал. Вы не могли связать лунарианцев с Минервой, пока не выяснили, что ганимейцы перевезли туда их земных предков. Верно?

– Почти, но не совсем, – ответил Хант. – О связи между лунарианцами и Минервой мы знали уже тогда – точнее, мы знали, что лунарианцы имеют к этой планете какое-то отношение, – но не могли объяснить, как именно они там эволюционировали. Но ты прав в том, что разгадать эту загадку в итоге помогли животные, которых ганимейцы переправили туда задолго до всех этих событий. Правда, первым делом нам нужно было связать с Минервой самих ганимейцев. Видишь ли, поначалу мы знали лишь, что на Ганимеде заглох один из их кораблей. И совершенно не представляли, откуда он мог там взяться.

– Разумеется. Все так. Ведь не было причин считать, будто ганимейцы имеют к Минерве хоть какое-то отношение, верно? Тогда что же в итоге подтолкнуло вас в правильном направлении?

– Очередное везение, надо признать, – ответил Данчеккер. – Среди запасов провизии на разрушенной лунной базе лунарианцев была обнаружена идеально сохранившаяся рыба. Мы успешно доказали, что эта рыба родом с Минервы и на Луне оказалась, благодаря самим лунарианцам. Более того, исследования показали, что с точки зрения анатомии ее строение родственно ганимейским скелетам. Отсюда, понятное дело, следовало, что ганимейцы должны были произойти от той же эволюционной линии, что и сама рыба. И поскольку рыба была родом с Минервы, значит, там же зародились и сами ганимейцы.

– Другими словами, оттуда же должен был прибыть и сам корабль, – заметил Хант.

– И животные у него на борту, – добавил Данчеккер.

– А попасть туда они могли только в одном случае – если их забрали сами ганимейцы, – договорил Хант.

Шеннон поразмыслил над сказанным.

– Да, понимаю, – наконец сказал он. – В этом есть смысл. А об остальном все уже знают. Итогом стали две независимые популяции земных животных: первая никогда не покидала Землю, вторая – сложилась на Минерве, благодаря ганимейцам, и включала в себя высокоразвитных приматов. За последующие двадцать пять миллионов лет от них на Минерве произошли лунарианцы – отсюда и их человеческий облик. – Шеннон затушил сигарету, положил обе руки перед собой на стол и взглянул на обоих ученых. – Ну а ганимейцы, – добавил он. – Что с ними стало? Они бесследно исчезли двадцать пять миллионов лет тому назад. Вы хоть немного приблизились к ответу на этот вопрос? Может, поделитесь загодя толикой информации? Мне было бы интересно узнать.

В ответ Данчеккер лишь развел руками.

– Поверь, лично я был бы только рад. Но, честно говоря, никаких серьезных подвижек в этом направлении пока нет. То, что ты сказал, – правда; примерно тогда вымерли или исчезли с планеты не только сами ганимейцы, но и все исконно минервианские формы сухопутной жизни, причем за очень короткий срок – по относительным меркам, разумеется. Завезенные на Минерву земные организмы успешно заняли их место, и в конечном итоге именно от них произошли лунарианцы. – Профессор снова продемонстрировал открытые ладони. – Что именно случилось с ганимейцами и почему их постигла такая судьба? Это все еще остается загадкой. О… у нас есть кое-какие теории – или, говоря точнее, возможные объяснения. Похоже, что самая распространенная гипотеза связана с ростом концентрации атмосферных токсинов, в частности углекислого газа, которые оказались смертельными для коренных видов, но не принесли вреда завезенным организмам. Хотя если говорить по правде, то однозначных доказательств у нас нет. Только вчера я разговаривал с молекулярными биологами здесь, на «Ю-5», и в свете недавних исследований эта теория кажется мне менее состоятельной, чем два или три месяца назад.

Шеннон, казалось, был слегка разочарован, но к ситуации отнесся философски. Прежде чем он успел что-то ответить, к столику подошел стюард в белом пиджаке и принялся собирать пустые чашки из-под кофе и смахивать крупинки пепла и хлебных крошек. Когда все трое откинулись на спинки кресел, чтобы дать ему больше места, Шеннон взглянул на самого стюарда.

– Доброе утро, Генри, – как бы невзначай сказал он. – Сегодня мир к тебе благосклонен?

– О, грех жаловаться, сэр. Мне доводилось работать и на компании похуже КСООН, – весело отозвался Генри. Хант был заинтригован, уловив в его речи акцент восточного лондонца. – Перемены никогда не бывают во вред – так я всегда говорю.

– Чем раньше занимались, Генри? – поинтересовался Хант.

– Был бортпроводником на авиарейсах.

Генри ушел, чтобы убрать соседний столик. Шеннон заметил взгляд двух ученых и наклонил голову в направлении стюарда.

– Удивительный он человек, этот Генри, – заметил он, слегка понизив голос. – Вы не встречали его, когда покидали Землю? – Его собеседники покачали головой. – Действующий чемпион «Юпитера-5» по шахматам.

– Господи боже, – удивился Хант, проследив за его взглядом с еще большим интересом. – Серьезно?

– Научился играть в шесть лет, – поведал Шеннон. – У него настоящий дар. Наверное, Генри мог бы заработать на этом кучу денег, если бы воспринимал игру всерьез, но он, по его же словам, предпочитает относиться к шахматам, как к простому хобби. Главный штурман корпит день и ночь, и все ради того, чтобы отобрать у Генри его титул. Но, если начистоту, сдается мне, что для этого ему потребуется целая прорва везения, а ведь шахматы – это игра, в которой удача, по идее, не должна иметь никакого значения. Верно?

– Именно так, – согласился Данчеккер. – Просто невероятно.

Руководитель миссии взглянул на часы, висевшие на стене столовой, после чего расставил руки вдоль края стола, намекая на конец беседы.

– Что ж, джентльмены, – сказал он. – Было приятно наконец-то с вами познакомиться. И спасибо за эту на редкость увлекательную беседу. Нам точно нужно встречаться почаще.. В ближайшее время меня ждут дела, но я не забыл о своем обещании показать вам командный центр корабля. Так что, если готовы, мы отправимся туда прямо сейчас. Я представлю вас капитану Хэйтеру, который устроит вам экскурсию. Но после этого, боюсь, мне придется откланяться.

Пятнадцатью минутами позже, совершив внутри капсулы поездку по коммуникационным туннелям корабля в другую часть судна, они оказались в зале, где их с трех сторон окружали захватывающие дух ряды консолей, пультов и мониторов на корабельном мостике; ниже разворачивалась ярко освещенная панорама командного центра «Юпитера-5». Группы из рабочих станций операторов, батареи кубиклов, заполненных разного рода оборудованием, и целые ярусы приборных панелей составляли тот самый нервный узел, откуда в конечном счете осуществлялось управление работами в рамках миссии и всеми функциями корабля. Постоянная лазерная линия связи, обеспечивающая обмен данными с Землей; каналы данных, соединявшие флагман с различным постройками на поверхности спутников и рассеянным в космосе флотом КСООН, сновавшим по всей юпитерианской системе; силовая установка судна, системы навигации и пилотирования; нагрев, охлаждение, освещение, жизнеобеспечение, вспомогательные компьютеры и машины и еще сотни и сотни других процессов управлялись и координировались из этого умопомрачительного средоточия умений и технологий.

Капитан Рональд Хэйтер стоял позади двух ученых и ждал, пока те созерцали вид, открывавшийся с высоты мостика. В силу организации самой миссии и иерархической структуры ее командования, все операции в конечном счете выполнялись с указания Гражданского подразделения КСООН; наивысшие полномочия были сосредоточены в руках Шеннона. Многие умения, необходимые для операций КСООН, включая подбор экипажа космических кораблей, а также безопасное и эффективное ведение работ в незнакомой и чуждой для человека среде, требовали подготовки и дисциплины, которых можно было достичь лишь в рамках военоподобной иерархии и организационной структуры. В ответ на эти потребности было создано Форменное подразделение Космических сил, благодаря которому – отчасти случайно, а отчасти и по задумке – многие представители молодого поколения с их тягой к приключениям нашли мирную отдушину для собственных амбиций, ведь масштабные регулярные армии для них стали уделом прошлого, которому было лучше таковым и оставаться. Хэйтер возглавлял все находившиеся на борту «Ю-5» форменные чины и отчитывался непосредственно перед Шенноном.

– Сейчас здесь довольно тихо, но бывает и совсем наоборот, – наконец заметил Хэйтер, делая шаг вперед и становясь между Хантом и Данчеккером. – Как видите, некоторые секции внизу никем не обслуживаются; причина в том, что многие системы сейчас либо выключены, либо их работа контролируется автоматически, пока корабль остается на орбите. Даже здесь присутствует лишь минимальный экипаж.

– Похоже, там что-то происходит, – заметил Хант. Он указал на группу консолей, операторы которых деловито просматривали экраны, время от времени что-то набирали на клавиатуре, говорили в микрофоны и обменивались репликами друг с другом. – Что происходит?

Хэйтер посмотрел туда же, куда указывал его палец.

– Мы на связи с крейсером, который уже какое-то время обращается вокруг Ио. Они размещали серию космических аппаратов на околоюпитерианских орбитах, и следующий этап их задачи требует высадки на поверхность. Прямо сейчас зонды проходят подготовку над Ио, и вся операция будет контролироваться с находящегося там корабля. Ребята, на которых вы смотрите, просто наблюдают за ходом подготовки. – Капитан указал на другую секцию, располагавшуюся правее предыдущей. – Это космодиспетчерская служба… которая следит за всеми перемещениями кораблей вокруг спутников и между ними. Они никогда не сидят без дела.

Данчеккер пристально осматривал командный центр, не говоря ни слова. Наконец он повернулся к Хэйтеру с выражением неприкрытого изумления на лице.

– Должен сказать, я крайне впечатлен, – сказал он. – Весьма и весьма впечатлен. Боюсь, что по пути сюда мне довелось неоднократно назвать ваш корабль адской железякой; похоже, что теперь я вынужден взять свои слова обратно.

– Называйте его как хотите, профессор, – ответил Хэйтер с широкой улыбкой на лице. – Но из всех когда-либо построенных железяк эта, пожалуй, самая безопасная. Все ключевые функции, которыми мы управляем отсюда, полностью продублированы в аварийном командном центре, занимающем другую часть корабля. Даже если это место будет уничтожено, мы все равно сможем вернуть вас домой в целости и сохранности. А если случится что-то настолько масштабное, что из строя будут выведены оба командных центра, что ж… – Он пожал плечами. – Полагаю, тогда и от самого корабля мало что останется, и возвращаться домой будет просто не на чем.

– Поразительно, – задумчиво произнес Данчеккер. – Но скажите…

– Прошу прощения, сэр, – раздался голос дежурного офицера, пост которого располагался в паре футов позади них.

Хэйтер обернулся к нему:

– В чем дело, лейтенант?

– У меня на связи начальник службы радиолокации. Система дальнего наблюдения засекла неопознанный объект. Он приближается на большой скорости.

– Активируйте пост третьего пилота и переключите вызов на него. Дальше я поговорю с ним сам.

– Так точно, сэр.

– Прошу прощения, – пробормотал Хэйтер.

Он подошел к пустому креслу перед одной из консолей и, сев в него, включил основной монитор. Хант и Данчеккер сделали несколько шагов и остановились чуть позади капитана. Глядя через плечо, они увидели, как на экране появилось лицо офицера, возглавлявшего радиолокационную службу корабля.

– Капитан, творится что-то странное, – сообщил он. – К Ганимеду приближается неопознанный объект. Расстояние сто тридцать две тысячи километров; скорость восемьдесят километров в секунду, но падает; солнечный телескоп ноль-ноль-шесть дает пеленг в двести семьдесят восемь градусов. По ходу движения. Расчетное время контакта чуть больше тридцати минут. Сильные эхо седьмого класса точности. Показания проверены и подтверждены.

С секунду Хэйтер просто смотрел на него в ответ.

– В этом секторе у нас запланированы полеты?

– Никак нет, сэр.

– Есть отклонения от намеченного плана вылетов?

– Никак нет. Все корабли проверены и учтены.

– Профиль траектории?

– Недостаточно данных. Наблюдение продолжается.

Хэйтер ненадолго задумался.

– Оставайтесь на связи и докладывайте обстановку. – Следом он обратился к дежурному офицеру. – Вызовите дежурный персонал мостика на посты. Найдите руководителя миссии и предупредите, чтобы был готов к вызову на мостик.

– Да, сэр.

– Радар. – Хэйтер снова переключил внимание на расположенную перед ним экранную панель. – Подключите оптические сканеры к системе дальнего обнаружения. Отслеживайте пеленг на НЛО и выводите на третий экран, B5. – Помедлив секунду, Хэйтер снова обратился к дежурному офицеру. – Предупредите космодиспетчерскую службу. Все запуски откладываются до дальнейшего распоряжения. Кораблям, которые по графику должны прибыть на «Ю-5» в течение ближайшего часа, оставаться на месте и ждать приказов.

– Хотите, чтобы мы ушли? – тихо спросил Хант.

Хэйтер огляделся по сторонам.

– Нет, все в порядке, – ответил он. – Оставайтесь. Может, увидите что-нибудь интересное.

– Что это? – спросил Данчеккер.

– Понятия не имею, – с серьезным лицом ответил Хэйтер. – Раньше ничего подобного не случалось.

Напряжение росло с каждой минутой. Члены дежурного экипажа быстро прибыли на мостик и заняли отведенные им посты у консолей и приборных панелей. Несмотря на тишину, атмосфера была будто заряжена тревожным ожиданием; тем временем идеально смазанная машина завершила подготовку и принялась ждать.

Считанное оптическими сканерами телескопное изображение выглядело четко, но совершенно не поддавалось интерпретации: в целом объект имел округлую форму, из которой как будто бы выдавались четыре тонких протуберанца на манер креста, причем одна пара на вид была чуть длиннее и толще другой. Это мог быть диск или сфероид, а возможно, и нечто иное, просто наблюдаемое во фронтальной проекции. Точнее сказать было невозможно.

Затем по лазерной связи с «Юпитером-4», находящимся на орбите вокруг Каллисто, поступило первое изображение. Благодаря относительному расположению Ганимеда и Каллисто и быстро сокращавшейся дистанции до незваного гостя, телескопам на борту «Юпитера-4» удалось запечатлеть объект в косой проекции на некотором расстоянии от его предполагаемой траектории в направлении Ганимеда.

Наблюдатели на «Юпитере-5» ахнули, когда на экране появилась картинка с «Ю-4». Единственными кораблями КСООН, которые могли летать в планетарной атмосфере, были «Веги», спроектированные с учетом обтекаемой формы корпуса; но этот корабль явно не входил в их число. Эти плавные линии и тонко сбалансированные плавники с изящными контурами явно не были продуктом земного воображения.

Лицо Хэйтера слегка побледнело, когда он, недоверчиво глядя на экран, вдруг осознал весь масштаб последствий. Тяжело сглотнув, он обвел взглядом окружавшие его восторженные лица.

– Направьте людей к постам на командной палубе, – почти шепотом приказал он. – И немедленно вызовите на мостик руководителя миссии.

Глава 4

Паривший среди звездной пустоты инопланетный корабль едва заметно поворачивался на большом настенном экране, транслировавшем изображение на мостик «Юпитера-5». С того момента, как новоприбывшее судно сбавило относительную скорость до нуля и заняло параллельную орбиту вокруг Ганимеда, прошел почти час. Корабли разделяла дистанция чуть больше восьми километров, и теперь судно пришельцев можно было без труда рассмотреть во всех деталях. На нем не было опознавательных пометок, знаков и почти ничего, что могло бы нарушить обтекаемые контуры его фюзеляжа и плавников. В некоторых местах, впрочем, виднелись обесцветившиеся пятна, которые вполне могли быть остатками стершейся или даже сожженной маркировки. По сути, весь внешний вид корабля каким-то образом выдавал в нем износ и деградацию, от которых судно пострадало за время долгого и тяжелого путешествия. Внешняя оболочка была шероховатой, покрытой вмятинами и по всей длине обезображена размытыми полосами и пятнами, будто весь корабль подвергся воздействию экстремально высоких температур.

Стоило появиться первым осмысленным изображениям, как «Юпитер-5» превратился в настоящее средоточие бурной деятельности. Пока что было рано судить о том, находился ли на борту корабля экипаж, а если и находился, то каковы могли быть его намерения. Сам «Юпитер-5» не был оснащен ни оружием, ни системой обороны; планировщики миссии просто не рассматривали подобный сценарий всерьез.

К этому моменту экипаж занял все имеющиеся посты на командной палубе, а также назначенные каждому сотруднику аварийные станции, которые были рассредоточены по всему кораблю. Переборки закрылись, а главный двигатель был приведен в состояние готовности. Флагман прекратил связь с базами на поверхности Ганимеда и находившимися поблизости кораблями КСООН, чтобы случайно не выдать инопланетянам не только их расположение, но и сам факт наличия дочерних судов. Корабли, которые можно было подготовить к вылету за доступное время, рассеялись в окружающем пространстве; некоторые оставались под удаленным контролем командного корабля, который при необходимости мог использовать их в качестве таранных снарядов. Сигналы, переданные инопланетному кораблю, спровоцировали ответную трансляцию, но компьютеры «Ю-5» не смогли выудить из нее никакой вразумительной информации. Оставалось только ждать.

На фоне всеобщего ажиотажа Хант с Данчеккером были ошеломлены до потери дара речи. Среди всех, кто сейчас находился на мостике, лишь им выпала честь наблюдать за происходящим, не отвлекаясь на выполнение полагавшихся по должности обязанностей. И, возможно, только они сейчас были в состоянии как следует поразмыслить над разворачивающимися событиями.

После открытия первых лунарианцев, а следом за ними и ганимейцев идея о том, что человечество далеко не первая раса, достигшая высокого технологического уровня, получила всеобщее признание. Но сейчас все выглядело совершенно иначе. Всего в восьми километрах от них находились вовсе не реликвии прошлых времен и не останки древнего крушения. Перед ними была действующая, рабочая машина, которая прибыла сюда из иного мира. В этот самый момент она контролировалась некой формой разума и подчинялась его приказам; уверенным и решительным маневром корабль вышел на свою текущую орбиту и незамедлительно ответил на сигналы «Ю-5». Неважно, были ли на его борту пассажиры, эти события уже внесли вклад в первый за всю историю контакт между современным человеком и разумом внеземного происхождения. Момент был по-настоящему уникален; какая бы долгая история ни ждала человечество в будущем, повториться ему было уже не суждено.

Шеннон стоял в центре мостика, пристально глядя на главный экран. Рядом стоял Хэйтер, который просматривал сводки данных и прочие изображения на вспомогательных экранах, занимавших ряд под основным дисплеем. На одном из них была установлена видеосвязь с Гордоном Сторрелом, вице-руководителем миссии, который в этот момент находился в резервном командном центре с собственным офицерским составом. Все детали по-прежнему передавались на Землю вместе с исходящим сигналом.

– Анализаторы только что засекли новую компоненту, – сообщил со своего поста в боковой части мостика офицер-связист. Затем он объявил об изменении формы сигналов, полученных с инопланетного корабля. – Передача узким пучком по аналогии с радаром в K-диапазоне. Частота следования импульсов – двадцать два целых и тридцать четыре сотых гигагерца. Без модуляции.

Миновала еще одна бесконечная минута. Затем уже другой голос доложил:

– Новый захват цели. От инопланетного судна отделился небольшой объект. Он движется в сторону «Ю-5». Корабль сохраняет прежнее положение.

По наблюдателям на мостике прокатилась волна паники, которую они даже не осознали, а скорее, почувствовали всем нутром. Если объект – это реактивный снаряд, защититься от него они, скорее всего, уже не смогут; ближайший таранный корабль находился в восьмидесяти километрах, и на перехват ему, даже с максимальным ускорением, потребуется полминуты. Капитану Хэйтеру было некогда жонглировать цифрами.

– Огонь «Тараном-один», – рявкнул он.

Секундой позже пришел ответ с подтверждением:

– «Таран-один» запущен и наведен на цель.

На нескольких лицах перед экранами проступили капли пота. На главном дисплее еще не появилось четкое изображение объекта, но один из вспомогательных мониторов показывал график с двумя кораблями, между которыми двигалась маленькая, но хорошо заметная точка.

– По показаниям радара, скорость сближения постоянна и равна двадцати семи метрам в секунду.

– «Таран-один» приближается. Двадцать пять секунд до столкновения.

Шеннон облизал высохшие губы, бегло просматривая данные на мониторах и пытаясь переварить нахлынувший поток отчетов. Хэйтер сделал правильный выбор, отдав приоритет безопасности корабля. Но дальнейшее решение целиком лежало на плечах руководителя миссии.

– Тридцать миль. Пятнадцать секунд до удара.

– Объект держится курса и сохраняет прежнюю скорость.

– Это не ракета, – решительным и безапелляционным тоном заявил Шеннон. – Капитан, отмените перехват.

– «Таран-один», отбой, – приказал Хэйтер.

– «Таран-один» выведен из боя и меняет курс.

Судя по долгим выдохам и резко смягчившимся позам, атмосфера в зале наконец разрядилась. Прочертив след из глубокого космоса, «Вега» сделала пологий разворот, пронеслась в тридцати километрах от цели и снова затерялась в бесконечных декорациях звездного неба.

Хант обратился к Данчеккеру, понизив голос:

– Знаешь, Крис, вот что забавно… Мой дядя живет в Африке. И он рассказывал, что в некоторых местах есть обычай приветствовать незнакомцев, запугивая их криками, воплями и угрожающей демонстрацией копий. Это признанный способ установления статуса.

– Возможно, они видят в этом всего лишь разумную меру предосторожности, – сухо заметил Данчеккер.

Наконец оптические камеры заметили яркую точку, появившуюся на средней дистанции между «Ю-5» и инопланетным кораблем. Увеличение показало, что она имеет вид гладкого серебристого диска без выступающих частей; как и раньше, картинка не давала представления о его настоящей форме. Объект продолжал неспешное движение, пока не оказался примерно в восьмистах метрах от командного корабля; там он остановился и повернулся широкой стороной – в профиль, имевший простую яйцеобразную форму без каких-либо деталей и изысков. В длину яйцо достигало чуть больше девяти метров и, по-видимому, целиком состояло из металла. Спустя несколько секунд объект начал испускать вспышки ярко-белого света.

В последовавшей за этим дискуссии было решено, что яйцо запрашивало разрешение на вход в корабль. Немедленное обращение к вышестоящему руководству было невозможно из-за задержки в обмене данными с Землей. В итоге Шеннон переслал на Землю полный отчет о происшествии по лазерной линии связи, после чего объявил о решении дать инопланетному кораблю зеленый свет.

Для встречи пришельцев была спешно организована специальная группа, которую направили в один из стыковочных отсеков «Юпитера-5». Внутри отсека, предназначенного для обслуживания дочерних кораблей «Ю-5», имелась пара огромных внешних ворот, которые обычно оставались открытыми, но могли закрываться, если внутреннее пространство нужно было по каким-то причинам заполнить воздухом. С основной частью корабля его связывали небольшие вспомогательные шлюзы, располагавшиеся на равных расстояниях вдоль внутренней поверхности стыковочного отсека. Оказавшись на одной из исполинских рабочих платформ, члены встречающей группы в скафандрах разместили внутри отсека маяк, настроенный на мерцание с той же частотой, что и свет, который по-прежнему пульсировал на поверхности яйца.

На мостике «Юпитера-5» вокруг экрана, транслировавшего видео из стыковочного отсека, выстроился полукруг из людей в напряженном ожидании. Серебристый овоид проплыл к центру звездного ковра, разделявшего зияющие тени наружных дверей. Яйцо, свет которого уже погас, медленно опустилось, но затем повисло над платформой, будто настороженно оценивая ситуацию. Крупный план показал, что в некоторых местах над его поверхностью приподнялись круглые секции, образовавшие серию приплюснутых выдвижных башенок, которые, по всей видимости, сканировали внутреннее пространство отсека при помощи камер и других инструментов. Затем яйцо возобновило спуск и аккуратно остановилось примерно в десяти метрах от сгрудившейся команды встревоженных землян. Наверху зажглась дуговая лампа, обозначившая на полу пятно белого света.

– Итак, посадка завершена, – объявил по аудиоканалу голос вице-руководителя миссии Гордона Сторрела, который добровольно вызвался возглавить встречающую группу. – В нижней части яйца выдвинулись три посадочных платформы. Других признаков жизни нет.

– Дайте им две минуты, – велел в микрофон Шеннон. – А затем медленно направляйтесь к средней точке. И ждите там.

– Вас понял.

Спустя шестьдесят секунд второй источник света выхватил из темноты команду землян; кто-то предположил, что крадущиеся во мраке темные силуэты могут весьма некстати произвести на гостей зловещее впечатление. Реакции со стороны яйца не последовало.

Наконец Сторрел обратился к своей команде:

– Ладно, время вышло. Выдвигаемся.

На экране появилась группа неуклюжих, медленно шагавших фигур в шлемах; у той, что впереди, на плечах красовались золотые знаки различия Сторрела, а с обеих сторон шествовало по старшему офицеру КСООН. Они остановились. Затем сбоку яйца плавно отодвинулась панель, за которой оказался люк примерно в два с половиной метра высотой и не меньше метра в ширину. Фигуры в скафандрах заметно напряглись, а наблюдатели на мостике мысленно подготовились к худшему, но других действий со стороны пришельцев так и не последовало.

– Возможно, они сомневаются насчет протокола или вроде того, – предположил Сторрел. – Как-никак они заявились в наше логово. Может, так они намекают, что сейчас наш ход.

– Не исключено, – согласился Шеннон. Уже тише он спросил Хэйтера: – Есть новости сверху?

Капитан активировал новый канал связи, чтобы переговорить с двумя сержантами КСООН, которые занимали технические мостки, располагавшиеся высоко над платформой в стыковочном отсеке.

– Мостки, ответьте. Что вы видите?

– С этого ракурса видно часть внутренней обстановки корабля. Там темно, но у нас есть картинка с усилителя. Пусто, если не считать бортового оборудования и крепежных деталей… похоже, что внутри довольно тесно. Никаких движений или признаков жизни.

– Никаких видимых признаков жизни, Гордон, – передал в стыковочный отсек Шеннон. – Похоже, что у тебя два варианта: либо стоять там до скончания веков, либо заглянуть внутрь. Удачи. Если увидишь что-нибудь подозрительное, отступай без лишних сомнений.

– Маловероятно, – заверил его Сторрел. – Ну ладно, парни, вы все слышали. И не говорите потом, что КСООН не выполняет рекламных обещаний. Миральски и Оберман, со мной; остальные – ждите здесь.

Три фигуры отделились от общей группы и подошли к небольшому трапу, выдвинувшемуся из нижней части люка. На мостике загорелся еще один экран, который транслировал изображение с ручной камеры одного из офицеров КСООН. На секунду камера показала зияющий вход и верхнюю часть трапа, а затем обзор заслонила спина Сторрела.

Сторрел описывал происходящее по аудиосвязи:

– Сейчас я нахожусь наверху трапа. Вниз, на палубу, ведет ступенька сантиметров тридцать высотой. С внутренней стороны тамбура есть дверь, и сейчас она открыта. Похоже на воздушный шлюз.

Оператор встал рядом со Сторрелом, и камера взяла план покрупнее; картинка подтверждала как его слова, так и общее ощущение тесноты и захламленности, сложившееся у офицеров на мостках. Из комнаты за дверью пробивался теплый, желтоватый свет.

– Я собираюсь войти во внутреннее помещение… – Пауза. – Похоже на кабину управления. В ней есть два кресла, стоят рядом друг с другом и обращены вперед. Вероятно, они предназначены для первого и второго пилота… вижу всевозможные органы управления и измерительные приборы… Но признаков жизни нет… только закрытая дверь, которая ведет в заднюю часть. Кресла очень большие, сделаны в том же масштабе, что и все остальные части корабля. Похоже, ребята они крупные… Оберман, иди сюда и сделай снимок для остальных.

Перед зрителями появилась описанная Сторрелом сцена, после чего камера начала медленно обходить кабину по кругу, снимая крупный план инопланетного оборудования. Хант вдруг указал на экран.

– Крис! – воскликнул он, хватая Данчеккера за рукав. – Та длинная серая панель с переключателями… ты ее заметил? Я уже встречал такие обозначения! Они были на…

Он резко осекся, когда камера резко вильнула вверх и сфокусировалась на большом дисплее, установленном перед двумя пустыми креслами яйца. На нем что-то происходило. Секундой позже они, потеряв дар речи, вперились взглядами в изображения трех инопланетных существ. Каждая пара глаза на мостике «Юпитера-5» ошеломленно распахнулась, не веря увиденному.

Среди присутствующих не нашлось никого, кто не был бы знаком с этими очертаниями: длинное, выступающее лицо, переходящее в вытянутый и более широкий череп… массивный торс и невероятные шестипалые руки с двумя большими пальцами… Данчеккер лично разработал первую полноразмерную модель этой фигуры высотой в два с половиной метра – вскоре после того, как «Юпитер-4» переслал на Землю подробные сведения о своих находках. Люди собственными глазами видели, как в представлении художника должны были выглядеть обладатели подобных скелетов.

Художники потрудились на славу… теперь это было ясно всем.

Пришельцами оказались ганимейцы!

Глава 5

Судя по накопленным к тому моменту данным, ганимейцы исчезли из Солнечной системы около двадцати пяти миллионов лет назад. Их родной планеты не существовало уже пятьдесят тысячелетий: от нее остался лишь ледяной шар за пределами нептунианской орбиты и мириады обломков, составляющих нынешний пояс астероидов. Как же тогда ганимейцы могли появиться на экране? Первое из возможных объяснений, промелькнувших в голове Ханта, заключалось в том, что картинка была всего лишь древней видеозаписью, которая автоматически начала проигрываться при входе в яйцо. Но отказаться от этой идеи пришлось почти сразу. Позади троицы инопланетян виднелся огромный дисплей, отчасти напоминавший главный экран на мостике «Ю-5»; на нем транслировалось изображение «Юпитера-5» – с того самого ракурса, под которым и располагался ганимейский корабль. Прямо сейчас трое ганимейцев находились у него на борту… всего в нескольких километрах отсюда. А затем внутри яйца произошло то, что и вовсе не оставило места для каких бы то ни было философских измышлений о смысле увиденного.

Никто не мог сказать наверняка, что именно выражали переменившиеся лица пришельцев, но общее впечатление было таково: случившееся поразило ганимейцев не меньше, чем самих землян. Инопланетяне принялись жестикулировать, и в ту же секунду из динамиков донеслись звуки бессмысленной речи. Внутри яйца не было воздуха, который мог бы стать проводником звука. Ганимейцы явно наблюдали за передачами группы и теперь пользовались теми же частотами и модуляцией.

Изображение инопланетян сосредоточилось на центральной фигуре трио. Затем внеземной голос заговорил снова, выдав всего два слога. Он произнес нечто, напоминающее «Га-рут». Фигура на дисплее слегка наклонила голову в жесте, явственно выражавшем учтивость и достоинство, которые нечасто встречались среди землян.

– Га-рут, – повторил инопланетный голос. Затем еще раз: – Гарут.

Аналогичным образом представились и двое его спутников, после чего картинка расширилась, показав трех ганимейцев разом. Они продолжали неподвижно стоять и просто смотрели с экрана, будто чего-то ждали.

Сторрел быстро догадался, в чем дело, и встал прямо перед экраном.

– Сторрел. Сторрел. – Затем, поддавшись импульсу, добавил: – Добрый день.

Позже он признался, что это звучало глупо, но его мозг на тот момент был немного не в себе. Изображение на экране яйца тут же поменялось, и Сторрел увидел самого себя.

– Сторрел, – отозвался инопланетный голос.

Произношение было идеальным. Кое-кто из зрителей в тот момент и вовсе решил, что это говорил сам Сторрел.

Ганимейцам по очереди представили Миральски и Обермана, что потребовало изрядных уверток и толчков и лишь усугублялось тесным пространством кабины. Затем на экране промелькнула серия картинок, в ответ на каждую из которых Сторрел произносил по одному существительному: ганимеец, землянин, корабль, звезда, рука, нога, кисть, ступня.

Так продолжалось несколько минут. Судя по всему, ганимейцы решили взять бремя обучения на себя; и вскоре стало ясно почему: тот, кто вел с ними разговор, мог с поразительной быстротой усваивать информацию и воспроизводить ее по памяти. Он никогда не просил повторить определение слова и не забывал ни одной детали. Поначалу он делал немало ошибок, но те исчезали после первого же исправления. Его голос не был синхронизирован с артикуляцией трех ганимейцев на экране; судя по всему, говоривший был одним из тех, кто остался на корабле и наблюдал за ходом встречи.

На небольшом дисплее рядом с основным экраном яйца неожиданно появилась какая-то диаграмма: небольшой круг с ореолом радиальных пиков, а вокруг него – серия из девяти концентрических окружностей.

– Что это еще за чертовщина? – пробормотал Сторрел.

Шеннон нахмурил брови и вопросительно оглядел людей вокруг.

– Солнечная система, – предположил Хант.

Шеннон передал информацию Сторрелу, а тот, в свою очередь, сообщил ее ганимейцам. Картинка на экране изменилась: теперь она показывала пустой круг.

– Кто это? – спросил ганимейский голос.

– Поправка, – ответил Сторрел, следуя уже принятой договоренности. – Что это?

– Где «кто»? Где «что»?

– «Кто» – это ганимеец или землянин.

– Ганимейцы или земляне – одним словом?

– Люди.

– Ганимейцы и земляне люди?

– Ганимейцы и земляне – это люди.

– Ганимейцы и земляне – это люди.

– Верно.

– «Что» – это не-люди?

– Верно.

– Не-люди в целом?

– Вещи.

– «Кто» – люди, «что» – вещи?

– Верно.

– Что это?

– Круг.

Затем в центре круга появилась точка.

– Что это? – спросил голос.

– Его центр.

– «Его» обозначает предыдущее слово?

– «Его» обозначает предыдущее слово.

На экране снова появилась схема Солнечной системы, но теперь в ее центре мигал какой-то символ.

– Что это?

– Солнце.

– Звезда?

– Верно.

Далее на экране стали поочередно загораться символы небесных тел, а Сторрел в ответ называл соответствующую планету. Диалог с инопланетянами казался все таким же медленным и неуклюжим, но прогресс все же был налицо. В процессе обмена репликами ганимейцы сумели выразить недоумение из-за исчезнувшей планеты, некогда располагавшейся между Марсом и Юпитером, что оказалось не такой уж сложной задачей, ведь земляне этого ожидали изначально. Потребовалось немало времени, прежде чем они смогли объяснить, что Минерва взорвалась и единственным, что от нее осталось, были обломки-астероиды и Плутон, который уже получил название и, по понятным причинам, еще больше озадачил ганимейцев.

Когда ганимейцы после многократных вопросов и перепроверок наконец смирились с тем, что правильно поняли слова землян, пришельцами завладел подавленный и молчаливый настрой. И хотя наблюдавшие за этим земляне не знали ганимейских жестов и мимики, они были поражены явственным ощущением полнейшего отчаяния и безграничной скорби на корабле инопланетян. Они чувствовали боль, отпечатавшуюся в каждом движении этих вытянутых и теперь казавшихся печальными ганимейских лиц, будто сами их кости были тронуты горестным воплем, пришедшим от начала времен.

Продолжить диалог инопланетяне смогли не сразу. Заметив, что ожидания ганимейцев основывались на знаниях о древней Солнечной системе, земляне пришли к выводу, что их раса, как уже давно подозревали на Земле, действительно мигрировала в другую звездную систему. В таком случае их внезапное появление, скорее всего, было чем-то сродни сентиментальному путешествию к планете, на которой миллионы лет тому назад возник их биологический вид и которую никто из них не видел собственными глазами – кроме как, пожалуй, на тщательно сохраненных видеозаписях, с незапамятных времен передававшихся из поколения в поколение.

Но когда земляне высказали идею о том, что ганимейцы прибыли сюда с другой звезды и попытались разузнать о ее местоположении, то встретились с реакцией, которая, по-видимому, означала твердый отказ. Судя по всему, пришельцы пытались объяснить, что их путешествие началось в далеком прошлом на самой Минерве, что по понятным причинам было сущей нелепицей. Но к этому моменту Сторрел безнадежно запутался в хитросплетении грамматических конструкций, и на ближайшее время тему решили закрыть из-за трудностей в общении. Рано или поздно ситуация должна была проясниться – как только ганимейский переводчик станет лучше понимать их язык.

Заметив неявную связь между словами «Земля» и «земляне», переводчик решил вернуться к этой теме, чтобы удостовериться, действительно ли его собеседники были жителями третьей планеты от Солнца. Когда земляне дали утвердительный ответ, ганимейцы на экране заметно взбудоражились и пустились в пространные обсуждения, которые, однако же, не были слышны по радио. Почему эта новость вызвала столь бурную реакцию, никто не объяснил. Спрашивать об этом земляне не стали.

В заключение пришельцы сообщили, что их путешествие заняло колоссальное время и многие ганимейцы на борту погибли или пострадали от болезней. Их припасы были на исходе, оборудование – в плачевном состоянии и большей частью уже не подлежало ремонту, а сами они изнемогали от физического, ментального, эмоционального и духовного истощения. Складывалось впечатление, что преодолевать немыслимые трудности им помогала лишь мысль о возвращении домой; теперь, когда эта надежда разлетелась вдребезги, ганимейцы оказались на грани жизни и смерти.

Оставив разговор с инопланетянами на Сторрела, Шеннон отошел от экрана и жестом подозвал несколько человек – включая и Ханта с Данчеккером, – которые собрались вокруг, устроив короткое импровизированное совещание.

– Я собираюсь отправить на их корабль команду землян, – сообщил он им, понизив голос. – Ганимейцам требуется помощь, и, насколько я могу судить, мы единственные, кто способен ее оказать. Я отзову Сторрела из стыковочного отсека и велю ему возглавить нашу группу; похоже, что он с ними неплохо поладил. – Он мельком взглянул на Хэйтера. – Капитан, приготовьте транспортер для срочного вылета. Отрядите десять человек, которые отправятся вместе со Сторрелом, включая как минимум трех офицеров. Я хочу, чтобы все участники вылазки собрались на летучку в шлюзовом тамбуре перед транспортером, который сможет вылететь в ближайшее время… скажем, через тридцать минут. Естественно, все должны быть в полном оснащении.

– Без промедления, – отозвался Хэйтер.

– Кто-нибудь хочет высказаться? – обратился к собравшимся Шеннон.

– Вы не хотите выдать личное оружие? – спросил один из офицеров.

– Нет. Еще предложения?

– Только одно. – Говорившим оказался Хант. – Просьба. Я бы хотел к ним присоединиться. – Взглянув на него, Шеннон замешкался, будто вопрос застал его врасплох. – Меня прислали для изучения ганимейцев. Таково мое официальное задание. А что как нельзя лучше поспособствует его выполнению, если не это?

– Что ж, даже не знаю. – Шеннон скорчил гримасу и почесал затылок, будто пытаясь найти повод для возражения. – Полагаю, причин отказывать нет. Да – думаю, это можно устроить. – Он повернулся к Данчеккеру. – Как насчет вас, профессор?

Данчеккер вскинул руки в знак протеста.

– Очень любезно с вашей стороны, но я пас, благодарю покорно. Пожалуй, на сегодня с меня переживаний хватит. К тому же мне и без того потребовался целый год, чтобы почувствовать себя в безопасности на борту этой железяки. Боюсь даже представить, каково оказаться внутри ее инопланетной кузины.

В ответ Хэйтер лишь улыбнулся и покачал головой.

– Что ж, отлично. – Шеннон еще раз обвел присутствующих взглядом, предлагая людям высказаться. – Значит, на этом все. Давайте вернемся к нашему парню на передовой. – Он вернулся к экрану и подтянул к себе микрофон, соединявший его со Сторрелом. – Гордон, как там дела внизу?

– Нормально. Я учу их считать.

– Ясно. Но попроси одного из сопровождающих тебя подменить, хорошо? Мы отправим тебя в небольшое путешествие. Через секунду капитан Хэйтер сообщит тебе подробности. Ты станешь послом Земли.

– И сколько за это платят?

– Дай нам время, Гордон. Мы еще над этим работаем.

Шеннон улыбнулся. Впервые за долгое время он чувствовал себя по-настоящему расслабленным.

Глава 6

Транспортер – небольшой летательный аппарат для перевозки личного состава, при помощи которого пассажиров доставляли между спутниками и орбитальными судами, – приближался к кораблю ганимейцев. Хант сидел в тесном пространстве между еще двумя грузными фигурами в скафандрах, на одной из скамеек, идущих вдоль стен; со своего места он видел встроенный в дальнюю стену небольшой экран, на который выводилось изображение приближавшегося к ним судна.

Вблизи возраст и изношенность корабля производили еще более сильное впечатление. Узоры обесцвеченных пятен, покрывавших его от носа до хвоста, были не до конца различимы с «Ю-5» даже при сильном увеличении, но теперь стали отчетливо видны и местами напоминали камуфляжную раскраску из фильмов. Поверхность корабля неравномерно усеивали круглые вмятины разных, хотя и не слишком больших размеров: каждая из них была окружена вздувшимся ободком из округлого металла и по виду напоминала миниатюрный лунный кратер. Казалось, будто корабль подвергся бомбардировке тысяч крошечных частиц, двигавшихся с колоссальной скоростью – настолько большой, что они смогли пробить его оболочку и рассеять достаточно энергии, чтобы расплавить окружающее вещество. «Либо корабль преодолел громадное расстояние, – подумал Хант, – либо КСООН предстоит еще многое узнать о космосе за пределами Солнечной системы».

Сбоку «Шапирона» – теперь они знали, что именно так свой корабль называли ганимейцы – открылось прямоугольное отверстие, достаточно большое, чтобы через него мог пролететь транспортер. Внутри зажегся мягкий оранжевый свет, а примерно посередине одной из длинных сторон проема замигал белый маячок.

Когда транспортер осторожно повернулся, направляясь к открывшимся воротам, из интеркома раздался голос пилота:

– Держитесь за сиденья. Мы идем на сближение без стыковочного радара, поэтому полагаться нам придется исключительно на зрение. Пока не совершим посадку, шлемы оставьте в держателях.

Транспортер филигранными движениями прошел сквозь ворота, полагаясь на маневровые двигатели. Большую часть посадочного модуля занимал стоявший у внутренней переборки округлый корабль с черно-синим отливом. В оставшееся пространство врезались две больших и крепких на вид платформы, расположенных под прямым углом к главной оси корабля; на одной из них лежали два серебристых яйца, вторая же оказалась пустой, если не считать маяка, который был сдвинут ближе к краю, чтобы освободить больше места для посадки. Развернувшись вдоль нее, транспортер подлетел ближе и завис примерно в трех метрах над платформой; затем судно осторожно опустилось вниз и наконец остановилось.

Хант тут же почувствовал в происходящем некую странность, но ему потребовалось еще несколько секунд, прежде чем он понял, что именно его насторожило. То же озадаченное выражение застыло и на паре окружавших его лиц.

Кресло оказывало на него давление. Хант ощущал более или менее привычный вес, но не видел и намека на механизм, при помощи которого можно было бы достичь такого эффекта. В отдельных секциях «Юпитера-5» гравитация имитировалась при помощи непрерывного вращения, но в некоторых частях корабля невесомость поддерживалась намеренно – для тех или иных целей. Инструменты, которые приходилось нацеливать на неподвижные объекты – скажем, камеры, следившие за «Шапироном» в течение последних нескольких часов, – монтировались на консольных балках, которые для компенсации можно было вращать в противоположном направлении – по аналогии с наземными астрономическими телескопами. Но изображение ганимейского корабля, которое они видели на экранах «Ю-5», не выдавало никаких признаков вращения. Более того, когда транспортер уже готовился причалить в посадочном отсеке и, стало быть, сохранял неподвижность относительно ворот корабля, фоновые звезды тоже стояли на месте; а это указывало на то, что пилоту не требовалось синхронизировать траекторию с вращательным движением цели. Другими словами, ощущение веса могло означать лишь, что создавать искусственную гравитацию ганимейцам помогала некая революционная технология. Занятно.

Когда пилот заговорил снова, догадка Ханта подтвердилась.

– Что ж, похоже, сегодня мне везет. Мы на месте. – Тягучий южный выговор стал настоящим даром небес. – Кое-кто из вас, наверное, уже обратил внимание на гравитацию. Не спрашивайте, как они этого добились, но явно не за счет центробежной силы. Внешний люк закрылся, и, судя по приборам, давление снаружи растет, а значит, они закачивают сюда воздух – ну или чем они там дышат. Когда мы проведем кое-какие тесты, я сообщу, потребуются ли вам шлемы. На это уйдет не больше минуты. Связь с «Ю-5» здесь все еще работает. Похоже, что наши друзья перехватывают радиопередачи, а затем транслируют их внутрь корабля. «Ю-5» сообщает, что режим ЧС снят и уже восстановлена связь с другими локациями. Сообщение от «Ю-4»: «Передайте, что мы махали, когда они пролетали мимо».

Воздух был пригоден для дыхания и мало чем отличался от земного. Для Ханта это не стало большим сюрпризом; скорее всего, атмосфера на корабле напоминала минервианскую, а земные организмы там прекрасно прижились. Люди внутри сохраняли внешнее спокойствие, но суетливость и поспешные хлопоты с оснащением корабля выдавали нарастающее нетерпение и ажиотаж.

Почетное право первым ступить на борт инопланетного корабля принадлежало Сторрелу. Он поднялся с кресла в задней части салона и дождался, пока откроется внутренняя дверь шлюза; затем прошел в шлюзовую камеру и заглянул в прозрачное окно внешней двери.

Вскоре он сообщил о своих наблюдениях остальной группе.

– В стене у края платформы, на которой мы сейчас стоим, открывается дверь. Я вижу внутри чьи-то фигуры – настоящие гиганты. Они выходят… один, два, три… всего их пятеро. Теперь они идут сюда…

Головы в салоне инстинктивно повернулись к экрану, но на нем была видна лишь еще одна часть сооружения.

– Не могу навести на них сканер, – сообщил пилот, будто читая их мысли. – Там слепая зона. Теперь вы командуете, сэр.

Сторрел по-прежнему выглядывал наружу через дверное окно, но больше ничего не говорил. Спустя некоторое время он повернулся лицом к остальным и сделал глубокий вдох.

– Ну ладно, момент настал. От плана не отходим; действуем как обсуждали. Пилот, открыть шлюз.

Внешняя дверь транспортера скользнула в отведенное ей углубление, и на платформу опустилась короткая раскладная лестница. Сторрел сделал шаг вперед и, с секунду постояв в дверном проеме, медленно спустился вниз. Офицер КСООН, которому предстояло стать вторым, уже ждал у внутренней двери и вышел следом за Сторрелом, а Хант, сидевший в глубине салона, тем временем занял место в неторопливо продвигавшейся очереди.

Оказавшись снаружи, Хант первым делом почувствовал необъятность окружающего пространства, о которой сложно было судить изнутри транспортера; он как будто вышел из церковного придела в неф громадного собора.

И дело было вовсе не в том, что он вдруг оказался посреди громадного незанятого пространства – ведь это как-никак космический корабль; эффект объяснялся тем, что пропорции окружавшего их астрономического чуда усиливались линиями перспективы, сходившимися вдалеке за хвостовой частью дочернего судна, которое теперь находилось у них над головой и казалось масштабной геометрической скульптурой из металла.

Впрочем, все эти ощущения носились лишь где-то на задворках сознания Ханта. Прямо у него на глазах творилась история: здесь и сейчас разворачивался первый физический контакт между человеком и представителями разумной инопланетной расы. Сторрел и двое офицеров вышли вперед остальной группы, выстроившейся в единую колонну, а всего в паре метров от них лицом к Сторрелу стоял, надо полагать, лидер встречающей группы ганимейцев, позади которого ожидали четверо спутников.

Их светло-серая кожа по виду казалась грубее человеческой. У всех пятерых были густые волосы до плеч, но никакой растительности на лице. У троих, включая главу всей группы, волосы были черными, еще у одного – серыми, почти седыми, а у пятого имели очень темный медный оттенок, который подчеркивал красноватый цвет его кожи.

Их предметы одежды пестрели цветами и были совершенно не похожи друг на друга, за исключением самого общего стиля – простое, свободное, похожее на рубаху одеяние и самые обыкновенные штаны с отворотами в районе лодыжек; в их облике не было и намека на подобие униформы. Все ганимейцы носили блестящие ботинки на толстой подошве – опять-таки самых разных цветов и оттенков, – а некоторые дополняли свой наряд декоративными поясами. Голову каждого окаймлял тонкий золотой обруч, поддерживавший в центре лба нечто наподобие округлого самоцвета, а на руке имелся металлический браслет с прикрепленной к нему плоской серебристой коробочкой, издалека напоминавшей портсигар. Внешне предводитель инопланетян никак не выделялся на фоне остальных ганимейцев.

В течение нескольких судьбоносных секунд две группы молча смотрели друг на друга. В дверях позади землян второй пилот транспортера записывал происходящее на ручную камеру – для будущих поколений. Затем лидер ганимейцев сделал шаг вперед и продемонстрировал тот же самый жест с наклоном головы, который земляне уже видели на экране «Юпитера-5». Опасаясь невольно оскорбить пришельцев, Сторрел решительно отсалютовал собеседнику в соответствии с уставом КСООН. К радости землян, все пятеро ганимейцев тут же повторили его жест, проявив, однако же, неуверенность и вопиющую несогласованность, при виде которых у любого сержанта КСООН на глаза бы навернулись слезы.

– Ме-ня зо-вут Мельтур, – медленно и сбивчиво произнес предводитель ганимейцев. – Доб-рый день.

Этой простой фразе предстояло пополнить нетленный список исторических моментов. Впоследствии она стала дежурной шуткой, вошедшей в обиход обеих рас. Голос Мельтура был низким и грубым – и мало чем напоминал голос переводчика, говорившего с землянами в яйце; во втором случае не было ни единого изъяна ни в дикции, ни даже в акценте. Очевидно, что сам Мельтур переводчиком не был, и тот факт, что он взял на себя труд обратиться с приветственными словами на родном языке своих гостей, произвел на землян еще более благоприятное впечатление.

Далее Мельтур произнес короткую речь на языке ганимейцев, которую гости выслушали с должным уважением. Затем наступил черед Сторрела. Всю дорогу от «Юпитера-5» он с трепетом и содроганием ждал этого момента, жалея, что в учебных пособиях КСООН не было никаких советов на такой случай. В конце концов, разве не за толику предвидения платили планировщикам миссий? Он выпрямился и обратился к собравшимся с короткой, мысленно заготовленной речью, надеясь, что историки будущего примут во внимание все обстоятельства и не станут выносить чересчур строгих суждений.

– Собратья-путешественники и соседи, приветствую вас от имени жителей планеты Земля. Мы пришли с миром и во имя дружбы со всеми живыми существами. Пусть эта встреча станет началом долгого и стабильного сосуществования между нашими видами, которое со временем перерастет в гармонию и взаимопонимание к обоюдной пользе обеих рас. Отныне и впредь пусть ганимейцы и земляне вместе раздвигают общие горизонты познания, которые помогли обоим народам покинуть свои родные планеты и стать частью вселенской реальности, которая принадлежит каждому из миров.

В знак почтения ганимейцы сохраняли молчание и не двигались с места еще несколько секунд после того, как Сторрел закончил свою речь. Затем, когда с формальностями было покончено, предводитель знаком велел им следовать за ним и снова повернулся к двери, через которую вошел вместе со своими спутниками. Следом за ним еще двое ганимейцев повели группу землян, а оставшаяся пара замыкала шествие.

Они шли по широкому коридору с белыми стенами, по обе стороны которого располагалось множество дверей. Корабль был равномерно освещен ярким, но рассеянным светом, будто бы исходившим от самого потолка и многочисленных панелей, из которых и состояли стены коридора. Пол был мягким, податливым на ощупь и совершенно бесшумным. В воздухе чувствовалась прохлада.

По пути вокруг них собирались группы и небольшие шеренги ганимейцев, которым хотелось понаблюдать за процессией. Большинство из них были такими же высокими, как и те, что встретили землян у транспортера, хотя некоторые выглядели куда миниатюрнее и отличались более хрупким телосложением и изящной внешностью; судя по всему, это были дети на разных этапах взросления. Отличия в одежде у случайных зевак оказались еще более разительными, чем раньше, однако все ганимейцы носили одинаковые наручные модули и обручи с самоцветом. В голову Ханта уже начали закрадываться мысли, что эти предметы не были простыми украшениями и имели другое применение. У многих на одежде были заметны признаки износа и обветшания, что лишь усугубляло общую атмосферу усталости и деморализации, которую он чувствовал на каждом шагу. Стены и двери были испещрены шрамами от многократно проносимых грузов, а пол по центру коридора – практически стерт ногами ганимейцев; Хант с трудом представлял количество шагов, которые они успели сделать за время полета. О многом говорили и сгорбленные позы некоторых инопланетян: кое-кому из них даже приходилось опираться на своих соплеменников.

Первый коридор оказался довольно коротким и заканчивался входом в другой – чуть шире и расположенный под прямым углом; он изгибался влево и вправо и, по-видимому, был частью непрерывной круговой магистрали, охватывавшей ядро судна. Прямо перед ними, в закругленной стене, образующей внешнюю оболочку ядра, была открыта большая дверь. Ганимейцы провели через нее землян, и группа оказалась в пустой круглой комнате метров шести в поперечнике, после чего дверь бесшумно закрылась. Непонятно откуда послышалось смутное завывание машин, а настенная панель у двери начала мигать бессмысленными символами. Через несколько секунд Хант догадался, что они находятся внутри огромного лифта, который перемещался по шахте в ядре «Шапирона». Судя по ощущениям, кабина двигалась без всякого ускорения – надо полагать, еще одно доказательство мастерства, достигнутого ганимейцами в сфере гравитационной инженерии.

Они вышли из лифта и пересекли еще один круговой коридор, миновав нечто вроде пультовой или аппаратного зала; стены по обе стороны центрального прохода были увешаны консольными станциями, индикаторными панелями и дисплеями, а многие рабочие места были заняты ганимейцами. В общем и целом, эта комната выглядела более чистой и не такой захламленной, как каюты на судах КСООН. Судя по всему, измерительные приборы и оборудование корабля были встроены в отделку, а не установлены поверх нее. Эстетике здесь уделялось не меньше внимания, чем функциональности. Благодаря единому, органично-скругленному, перетекающему от стены к стене дизайну, основанному на цветовой палитре с тончайшим балансом желтых, оранжевых и зеленых оттенков, комната становилась не просто функциональной частью «Шапирона», а настоящим художественным шедевром. По сравнению с ней, командный центр «Юпитера-5» казался предельно строгим и прозаичным.

Дверь в дальнем конце привела их к цели. Это была большая, преимущественно белая с серым, комната трапециевидной формы – что, по-видимому объяснялось ее расположением между внешней оболочкой и ядром корабля. Большую часть стены, идущей вдоль широкого основания трапеции, занимал огромный экран, под которым располагался целый ряд рабочих мест и приборных досок, обремененных куда меньшим количеством кнопок и переключателей, чем требовало аналогичное оборудование на «Юпитере-5». В центре комнаты находились рабочие поверхности наподобие верстаков и несколько устройств неизвестного назначения, узкая же часть была приподнята над полом, образуя помост с тремя большими, пустыми креслами, которые стояли позади длинной консоли лицом к главному экрану. Скорее всего, именно отсюда капитан и двое его лейтенантов наблюдали за работой всего корабля.

В большом открытом пространстве перед помостом ожидали четверо ганимейцев. Земляне мысленно подготовились к встрече, и ритуальный обмен короткими речами повторился снова. Как только с формальностями было покончено, один из ганимейцев – Гарут, как он сам только что представился – привлек их внимание к предметам, выложенным в ряд на одном из столов. Для каждого из присутствовавших здесь землян был приготовлен головной обруч и наручный модуль – в точности как у самих ганимейцев – плюс еще несколько мелочей. Один из офицеров КСООН неуверенно потянулся к артефактам и, обнадеженный жестом инопланетян, которые явно хотели подбодрить землянина, взял в руки обруч, чтобы внимательнее его осмотреть. После друг за другом его примеру последовали и все остальные.

Хант тоже выбрал один из обручей и, подняв его, обнаружил, что он почти ничего не весит. То, что издалека выглядело как самоцвет, на деле оказалось блестящим плоским диском из серебристого металла размером с четвертак, в центре которого была закреплена полусфера из материала, похожего на черное стекло. Ободок казался слишком коротким, чтобы обхватить голову ганимейца, и, судя по внешнему виду металла, был сначала сломан, а затем грубо восстановлен – очевидно, из-за того, что устройство пришлось спешно адаптировать к человеческим пропорциям.

Огромная шестипалая рука с широкими ногтями и гибкими роговидными пластинами на костяшках осторожно ухватилась за его обруч. Подняв голову, Хант встретился взглядом с одним из инопланетных великанов, который сейчас стоял прямо рядом с ним. У гиганта были темно-синие глаза с гигантскими круглыми зрачками, и Вик был готов поклясться, что увидел в них искорку добродушного смеха. Прежде чем он успел собрать воедино свои нестройные мысли, обруч уже плотно облегал его голову. Затем ганимеец взял в руки один из предметов поменьше – эластичный диск, к которому крепилась клипса с подушечкой, – и легким движением прицепил его к мочке на правом ухе Ханта; устройство заняло удобное положение, слегка опираясь на костный выступ чуть выше шеи. Аналогичное приспособление закрепили на воротнике рубашки – его было едва видно за внутренним ободком кольца, к которому крепился шлем скафандра. Диск второго устройства прилегал к горлу Виктора. Хант обратил внимание на то, что ганимейцы свободно перемещаются по залу, помогая всем его коллегам. Прежде чем он успел заметить что-либо еще, его собственный великан взял последний элемент набора, наручный модуль, и несколько раз продемонстрировал хитроумный способ крепления браслета, прежде чем застегнуть его на предплечье скафандра. Большую часть лицевой стороны модуля занимало нечто вроде миниатюрного дисплея – правда, сейчас он ничего не показывал. Великан указал на одну из крошечных кнопок, занимавших ряд под экраном, сопроводив свой жест не вполне понятной мимикой и движениями головы. После этого он повернулся к оставшемуся без внимания землянину, который никак не мог приладить свой наушник.

Хант огляделся по сторонам. Свободные ганимейцы, которые собрались в зале, чтобы понаблюдать за ходом встречи, судя по всему, чего-то ждали. Над ними, на главном экране по-прежнему транслировалось панорамное изображение «Юпитера-5», который продолжал лететь на расстоянии восьми километров от «Шапирона». Внезапный вид чего-то настолько знакомого и обнадеживающего в окружении чуждых инопланетных интерьеров моментально вывел Ханта из похожего на сон паралича, который мало-помалу захватывал его сознание. Он снова посмотрел на свой наручный модуль и, пожав плечами, коснулся кнопки, на которую указал великан.

– Меня зовут ЗОРАК. Добрый день.

Хант снова поднял голову, чтобы взглянуть на говорившего, но понял, что на него никто даже не смотрит. Он озадаченно нахмурился.

– Ты кто? – услышал он тот же голос.

Хант еще раз обернулся и посмотрел по сторонам, совершенно сбитый с толку. Он заметил, что так же странно себя вели еще один или двое землян, а пара человек принялись что-то бубнить – очевидно, себе под нос. Но затем Ханта осенило: звук шел из его наушника. Это был голос ганимейского переводчика, которого он впервые услышал на «Ю-5». В то же мгновение Хант догадался, что горловое устройство играло роль микрофона. После секундной неловкости за свое нелепое, наравне с коллегами, поведение, он ответил:

– Хант.

– Земляне говорят со мной. Я говорю с ганимейцами. Я переводчик.

Ханта его слова застали врасплох. Он вовсе не ожидал стать активным участником разворачивающихся событий и воспринимал себя, скорее, как наблюдателя; теперь же ему предложили стать непосредственным участником диалога. С секунду он сохранял невозмутимость, поскольку за этим не последовало никакого осмысленного продолжения.

Затем, не желая показаться грубым, он спросил:

– Где ты находишься?

– Разные части – в разных местах «Шапирона». Я не ганимеец. Я машина. Кажется, на Земле меня бы назвали компьютером… – После короткой паузы он добавил: – Да. Я был прав. Я компьютер.

– Как тебе удалось так быстро это проверить? – поинтересовался Хант.

– Прошу прощения. Мне пока что непонятен этот вопрос. Можешь задать его более простыми словами?

Хант на секунду задумался.

– Ты не понял слово «компьютер» с первого раза. Но понял со второго. Как ты узнал, что оно означает?

– Спросил землянина, который сейчас разговаривает со мной из яйца на «Юпитере-5».

Хант с удивлением осознал, что ЗОРАК был не просто вычислительной машиной, а настоящим суперкомпьютером. Он мог одновременно поддерживать несколько независимых разговоров и учиться у каждого из собеседников. Это во многом объясняло и его феноменальные успехи в освоении английского языка, и способность с первого же раза запоминать информацию во всех подробностях. Ханту неоднократно доводилось видеть в действии самые совершенные из машинных переводчиков землян; по сравнению с ними, ЗОРАК был настоящим чудом.

В течение следующих минут ганимейцы играли роль безмолвных зрителей, пока земляне знакомились с ЗОРАКом и устройствами, при помощи которых можно было вступать в контакт с самой машиной либо использовать ее в качестве посредника. Головные обручи представляли собой миниатюрные телекамеры: все, что находилось в поле зрения владельца, с их помощью можно было передать непосредственно ЗОРАКу. На наручный дисплей можно было вывести изображение с любого обруча, а также любые данные – при условии, что те имели графическое представление и были доступны через компьютерный комплекс «Шапирона». ЗОРАК – именно так этот комплекс назывался в целом – предоставлял не только гибкий механизм для взаимодействия с широким оснащением корабля, но и крайне хитроумные средства связи между отдельными пользователями. И это было лишь второстепенной функцией машины; главная задача ЗОРАКа заключалась в контроле и наблюдении практически за всем, что происходило на «Шапироне». Вот почему приборные панели и консоли выглядели настолько простыми и понятными; большая часть операций выполнялась при помощи голосовых команд ЗОРАКу.

После того как ЗОРАК представился всем новоприбывшим землянам, обе стороны смогли вернуться к серьезным делам – более продуктивному диалогу между Сторрелом и руководителем ганимейской миссии Гарутом. За время обсуждения землянам стало ясно, что «Шапирон» действительно прибыл из другой звездной системы, куда он отправился в далеком прошлом с некой миссией научного толка. Но затем экспедицию постигла катастрофа, и ганимейцам пришлось в спешке покинуть звезду, не успев подготовиться к долгому путешествию; еще больше ситуацию осложняли технические проблемы на борту самого «Шапирона», суть которых пока что оставалась неясной. Из-за долгого и сложного перелета ганимейцы оказались в том самом бедственном положении, о котором уже успели поведать землянам. В заключение Гарут еще раз напомнил о тяжелом физическом и психическом состоянии ганимейцев, а также о необходимости найти место для посадки, где они могли бы восстановить силы и оценить ситуацию.

Все это время репортаж с места событий передавался по радиосвязи экипажу, оставшемуся внутри транспортера, откуда, благодаря ганимейскому ретранслятору, ежеминутные сводки получали Шеннон и все, кто находился на мостике «Ю-5».

Еще до того, как Гарут закончил свою речь, Шеннон связался с базой «Ганимед-Центр» и велел ее командующему заняться подготовкой к встрече целого корабля нежданных и на редкость усталых гостей.

Глава 7

– Один из землян только что велел мне проваливать и выключил свой наручный модуль, – сообщил ЗОРАК. – Но для этого мне пришлось бы увести «Шапирон» в космос, а он, как мне кажется, хотел вовсе не этого. Что же он имел в виду?

Хант с улыбкой опустил голову на подушку и задумчиво посмотрел на потолок. Несколько часов назад он вернулся на борт «Юпитера-5» и теперь, после изнурительного дня, отдыхал в своей каюте, продолжая экспериментировать с коммуникационным набором ганимейцев.

– Это земное выражение, – ответил он. – Его слова не следует понимать буквально. Люди иногда так говорят, если им не хочется кого-то слушать. Скорее всего, он просто устал и хочет спать. Только не используй эту фразу, когда разговариваешь с землянами. Она выражает раздражение и звучит немного оскорбительно.

– Понятно. Хорошо. Есть ли слово или фраза, обозначающие выражение, которое не следует понимать буквально?

Хант вздохнул и устало потер переносицу. Он вдруг испытал невероятное восхищение терпеливостью школьных учителей.

– Кажется, мы называем это фигурой речи, – ответил он.

– Но ведь речь состоит из слов, а не фигур, или я чего-то не понимаю?

– Нет, ты прав. Это тоже земное выражение.

– Значит, фигура речи сама является фигурой речи. Верно?

– Да. ЗОРАК, меня это тоже начинает утомлять. Ты можешь отложить вопросы о нашем языке до более удобного момента? Я бы и сам хотел тебя кое о чем поспрашивать.

– Иначе ты тоже прикажешь мне проваливать и отключишься?

– Верно.

– Хорошо. О чем ты хотел спросить?

Хант приподнялся на койке и, опершись плечами об изголовье, сложил руки за головой. После секундного размышления он был готов.

– Меня интересует звезда, с которой прибыл ваш корабль. Ты говорил, что в ее системе было несколько планет.

– Да.

– И ваш корабль прибыл с одной из них?

– Да.

– И все ганимейцы уже давно переселились на ту планету с Минервы?

– Нет. Туда отправились только три больших судна плюс корабли, которые они перевозили с собой. Еще там было три огромных устройства, которые могли двигаться наподобие космических кораблей. Ганимейцы полетели к звезде, чтобы проверить одну научную гипотезу. Они не собирались там жить. Обратно все выдвинулись на «Шапироне», но многие погибли в пути..

– А где началось ваше путешествие к той звезде?

– На Минерве.

– И где же находились все остальные ганимейцы – те, что не отправились в это путешествие вместе с вами?

– Само собой, они остались на Минерве. Работа в окрестностях звезды требовала лишь небольшого числа ученых.

Хант больше не мог сдерживать своего скепсиса. Мысль, уже какое-то время не дававшая ему покоя, оказалась правдой.

– Как давно вы покинули ту звезду? – слегка прерывающимся голосом спросил он.

– Примерно двадцать пять миллионов земных лет тому назад, – сообщил ЗОРАК.

Хант долго не отвечал. Он просто лежал, пытаясь охватить всю непомерность этой новости. Всего несколько часов назад он стоял лицом к лицу с существами, жившими задолго до того, как на Земле появились зачатки вида, известного как Homo sapiens. Существами, которые дожили до настоящего момента, преодолев невообразимую пропасть времен. Одна эта мысль приводила его в полнейшее оцепенение.

Он ни на секунду не поверил в то, что все эти миллионы лет могли составлять привычную для ганимейцев продолжительность жизни, и сразу догадался, что это явление было следствием релятивистского замедления времени. Но эффект такой силы наверняка бы потребовал феноменальной скорости, которую к тому же пришлось бы поддерживать невообразимо долгое время. Что могло заставить ганимейцев преодолеть настолько колоссальное расстояние? И, что не менее странно, с какой стати им, полностью осознавая последствия такого решения, обрекать себя на бесповоротный отказ от своего мира, образа жизни и всего, что им было знакомо? Какую значимость несла экспедиция «Шапирона», если любое достижение в точке назначения никак не могло повлиять на их цивилизацию – явно не при такой разнице во времени? Но ведь Гарут как раз и говорил, что все пошло не по плану, верно?

Приведя свои мысли в некое подобие порядка, Хант задал следующий вопрос:

– Как далеко от Солнца находилась та звезда?

– На расстоянии, которое свет проходит за девять целых и три десятых земного года, – ответил ЗОРАК.

Ситуация становилась все более сумасбродной. С учетом скорости, необходимой для такого замедления времени, домой они должны были вернуться практически мгновенно… по астрономическим меркам, конечно.

– Ганимейцы знали, что к моменту их возвращения пройдет двадцать пять миллионов лет? – уточнил Хант, твердо решив добраться до сути.

– Знали, когда покидали звезду. Но не в тот момент, когда отправлялись к звезде с Минервы. Тогда у них не было причин считать, что путь от звезды может оказаться длиннее, чем к ней.

– Как долго они туда добирались?

– Если считать от Солнца, то двенадцать целых и одну десятую года.

– Но на возвращение им потребовалось двадцать пять миллионов лет?

– Да. Им пришлось лететь с очень большой скоростью. Полагаю, что последствия такого движения вам уже известны. Они много раз облетели Солнце по большому радиусу.

В ответ Хант задал очевидный вопрос:

– Почему они просто не затормозили?

– Они не могли.

– Почему?

ЗОРАК будто замешкался на долю секунды.

– Электрическими машинами было невозможно пользоваться. Точки, которые уничтожают все сущее и движутся по кругу, было невозможно остановить. Смешение скрученного пространства-времени было невозможно расплести.

– Я тебя не понимаю, – нахмурившись, заметил Хант.

– Я не смогу выразиться яснее, не задавая вопросов насчет вашего языка, – предупредил его ЗОРАК.

– Тогда отложим это до другого раза.

Хант вспомнил ажиотаж, поднявшийся из-за догадок о двигательной системе ганимейского корабля под базой «Копёр», который был построен примерно в то же время, что и «Шапирон». Хотя у ученых и инженеров КСООН не было полной уверенности на этот счет, многие из них подозревали, что источником движения была не реактивная тяга, а искусственно созданная зона локализованного пространственно-временного искажения, в которую непрерывно «падал» корабль. Чутье подсказывало Ханту, что, используя этот принцип, корабль действительно мог поддерживать ускоренное движение, необходимое для достижения тех гигантских скоростей, на которые намекал ответ ЗОРАКа. Другие ученые наверняка задавали ЗОРАКу те же вопросы; Хант решил пока что оставить эту тему в стороне и завтра обсудить ее с остальными.

– Ты помнишь то время? – как бы между делом спросил он. – Двадцать пять миллионов лет назад, когда ваш корабль покинул Минерву?

– Двадцать пять миллионов лет по земному времени, – уточнил ЗОРАК. – По времени «Шапирона» это было меньше двадцати лет назад. Да. Я все помню.

– Можешь описать мир, который вы покинули?

– Я не вполне понимаю. Можешь дать описание тому, что я должен описать?

– Что ж, как, к примеру, выглядела та часть Минервы, откуда вы отправились в экспедицию? Была ли это равнина? Была ли там вода? Сооружения, которые построили ганимейцы? Можешь описать это на словах?

– Я могу показать, – предложил ЗОРАК. – Пожалуйста, взгляни на экран.

Заинтригованный словами ЗОРАКа, Хант потянулся к наручному модулю, который перед этим оставил на прикроватном шкафчике. Пока он вертел устройство в руках, экран ожил, и на нем появилась картинка, заставившая Ханта невольно присвистнуть от изумления. Перед ним открывался вид сверху на «Шапирон» – или, по крайней мере, корабль, неотличимый от него по внешнему виду, – но вовсе не ту рубцеватую и изрытую ямами махину, которую он несколько часов назад видел из транспортера; это была величественная серебристая башня из чистого, сверкающего металла, напоминавшего идеальное зеркало. Она горделиво стояла на корме посреди громадного пространства, заполненного необычными сооружениями – зданиями, цилиндрами, трубчатыми строениями, куполами, мачтами и дугами, которые, переплетаясь и сращиваясь друг с другом, образовывали единый, непрерывный синтетический ландшафт. По обе стороны от нее стояли еще два судна – столь же грандиозных, хотя и меньше размером.

В воздухе над космопортом – судя по всему, на экране устройства был показан именно он – было не протолкнуться от множества самых разных летательных аппаратов – от огромных до совсем крошечных, – большая часть которых двигалась по четко заданным полосам, напоминая небесное шествие дисциплинированных муравьев.

А позади всего этого в небо – казалось, на целые километры – возносился город, занимавший большую часть горизонта. Подобного города Хант не видел ни разу в жизни, но ничем иным это быть попросту не могло. Ярус над ярусом, уровень за уровнем, небоскребы, террасы, широкие пандусы и перекидные мостики, цеплявшиеся друг за друга в фантастическом, сложном узоре, который будто выпрыгивал в небо, совершая череду веселых прыжков, бросавших вызов самой гравитации. Вся эта конструкция выглядела так, словно бесконечно умелый космический художник сваял ее из цельного куска сверкающего мрамора, хотя некоторые ее части в то же самое время будто парили в небе отдельно от остальных наподобие островов из слоновой кости. Человеческих знаний для такого достижения бы явно не хватило; этот город наверняка был очередным примером ганимейской науки, которую еще только предстояло открыть ученым Земли.

– Это «Шапирон», каким он был перед вылетом с Минервы, – сообщил ЗОРАК. – И еще два корабля, которые отправились в экспедицию вместе с ним. Место на заднем фоне – это Громос. Я не знаю слова, которым можно было бы описать место, созданное для жизни множества ганимейцев.

– Город, – подсказал Хант, чувствуя в то же время, как мало общего это слово имеет с увиденным. – Они были очень к нему привязаны?

– Прошу прощения?

– Ганимейцам нравился их город? Они очень хотели вернуться домой?

– Очень. Ганимейцы были привязаны ко всему, что знали на Минерве. Они были очень привязаны к своему дому. – Судя по всему, ЗОРАК хорошо чувствовал те моменты, когда собеседнику требовалось больше информации. – Покидая звезду, они знали, что путь домой займет много времени. И понимали, что к моменту их возвращения многое может поменяться. Но они не ожидали, что их родная планета может просто исчезнуть. Они сильно огорчены.

Хант уже знал достаточно, чтобы это понимать. Прежде чем он успел задать очередной вопрос, ЗОРАК заговорил первым:

– Могу я спрашивать о вещах, не связанных с вашим языком?

– Конечно, – ответил Хант. – О чем ты хочешь узнать?

– Ганимейцы сильно расстроены. Они считают, что Минерву уничтожили земляне. Правда ли это и если да, то зачем они это сделали?

– Нет! – инстинктивно воскликнул Хант, вздрогнув от неожиданности. – Нет. Это неправда. Минерва была уничтожена пятьдесят тысяч лет тому назад. Тогда на Земле еще не было людей. Мы появились позже.

– Значит, Минерву уничтожили лунарианцы? – уточнил ЗОРАК. Очевидно, что на ту же тему он говорил и с другими людьми на борту «Юпитера-5».

– Да. Что тебе о них известно?

– Двадцать пять миллионов лет назад ганимейцы перевезли на Минерву множество земных форм жизни. Вскоре после этого ганимейцы и все формы сухопутной минервианской жизни вымерли. Но организмы, завезенные с Земли, остались в живых. Впоследствии от них произошли лунарианцы, которые выглядели так же, как современные земляне. Об этом мне рассказали другие ученые с «Юпитера-5». Больше мне ничего не известно.

Слова ЗОРАКа навели Ханта на мысль, которая до этого даже не приходила ему в голову. Всего несколько часов назад ЗОРАК, по-видимому, еще не знал, что ганимейцы перевезли на свою планету множество земных животных. Чтобы удостовериться, он задал еще один вопрос:

– До вашего отлета ганимейцы уже завозили на Минерву земные формы жизни?

– Не знаю.

– А были ли у них такие намерения?

– Если и были, мне о них не сообщали.

– Тебе известна хотя бы одна причина, которая могла бы их к этому побудить?

– Нет.

– Значит, в чем бы ни заключалась проблема, возникла она уже после вашего отлета?

– Прошу прощения?

– Причина, скорее всего, появилась после того, как вы покинули Минерву.

– Кажется, здесь уместна фраза «Полагаю, что да». Альтернативных ответов я рассчитать не могу.

Чувствуя вскипающий азарт, Хант вдруг понял, что судьба ганимейской цивилизации оставалась загадкой для обеих рас. «Но мы наверняка сможем найти ответы, – сказал он про себя, – если объединим наши знания». Он решил, что сейчас самое время поведать ЗОРАКу недостающие детали лунарианской истории – истории, благодаря которой были сделаны самые удивительные открытия последних лет – а может, и всех времен. Благодаря ей, изменились наши представления о строении Солнечной системы и было полностью пересмотрено само происхождение человека.

– Да, ты прав, – немного погодя ответил Хант. – Лунарианцы выросли – мы бы сказали «развились» – из земных организмов, которые остались на Минерве после вымирания ганимейцев и других минервианских форм жизни. Их эволюция заняла двадцать пять миллионов лет. Пятьдесят тысяч лет тому назад они поднялись до уровня высокоразвитой расы; они создавали космические корабли, машины и города. Кто-нибудь рассказывал тебе о том, что произошло дальше?

– Нет. Но я собирался об этом спросить.

– Правда, что у Минервы была луна?

– Спутник, вращавшийся вокруг планеты по орбите?

– Верно.

– Да, была.

Хант удовлетворенно кивнул. Ответ совпадал с выводами, которые он и другие ученые земли сделали с опорой на исследования лунарианских находок.

– А скажи-ка, – в качестве проверки уточнил он. – Была ли двадцать пять миллионов лет назад луна у планеты Земля?

– Нет. На тот момент у Земли не было спутника.

Хант мог и ошибаться, но он был уверен, что ЗОРАК учился придавать словам эмоциональную окраску, меняя интонацию голоса. Он был готов поклясться, что в ответе машины слышалось удивление.

– Сейчас у Земли есть луна, – сказал он. – И появилась она примерно пятьдесят тысяч лет тому назад.

– Примерно в то же время, когда лунарианцы стали технологически развитой расой.

– Именно.

– Понятно. Здесь есть явный намек на какую-то связь. Пожалуйста, объясни.

– Когда лунарианцы уничтожили Минерву, планета раскололась на части. Больший из осколков стал Плутоном, самой далекой планетой нашей системы, и теперь обращается вокруг Солнца. Оставшиеся фрагменты, или большая их часть, до сих пор движутся по орбитам между Марсом и Юпитером. Полагаю, вам это уже известно, ведь ганимейцы удивились, узнав, что Солнечная система претерпела изменения.

– Да, мне известно о Плутоне и астероидах, – подтвердил ЗОРАК. – Я знал, что Солнечная система изменилась и что в ней больше нет Минервы. Но я был не в курсе процесса, который вызвал все эти изменения.

– Луна Минервы стала падать на Солнце. В тот момент на ней находилось несколько выживших лунарианцев. В итоге она приблизилась к Земле и попала под ее притяжение. Она стала спутником нашей планеты и остается им до сих пор.

– Значит, выжившие лунарианцы попали на Землю, – перебил его ЗОРАК. – После их численность возросла. И уже от лунарианцев произошли земляне. Вот почему они выглядят так же, как и вы. Я не могу рассчитать других вариантов. Это так?

– Да, ты прав, ЗОРАК. – Хант восхищенно покачал головой. Не имея почти никаких данных, машина пришла к тому же безошибочному выводу, на который ученым Земли потребовалось больше двух лет, и это после ожесточенных споров и разногласий, затянувшихся на многие десятилетия. – Во всяком случае, мы так считаем. Но исчерпывающих доказательств у нас нет до сих пор.

– Прошу прощения. Исчерпывающих?

– Окончательных… неопровержимых.

– Ясно. Полагаю, что лунарианцы попали на Землю при помощи космических кораблей. Следовательно, они должны были взять с собой машины и прочие вещи. Я бы предложил землянам поискать подобные предметы на поверхности планеты. Это бы помогло вам доказать свою правоту. Мой вывод таков: вы либо не пытались их искать, либо пытались, но не преуспели в поисках.

Хант был буквально ошарашен. Окажись ЗОРАК под рукой два года тому назад, и вся загадка лунарианцев была бы решена в течение недели.

– Ты уже говорил с землянином по имени Данчеккер?

– Нет. Это имя мне не встречалось. А что?

– Он ученый и рассуждает так же, как и ты. Останков вещей, которые лунарианцы могли привезти на Землю, мы не обнаружили до сих пор. Но Данчеккер уверен, что однажды мы их все-таки найдем.

– Разве земляне не знали о своем происхождении? – поинтересовался ЗОРАК.

– Не знали до недавнего момента. Раньше считалось, что люди эволюционировали только на Земле.

– Особей, от которых они произошли на Минерве, ганимейцы привезли с Земли. Но те же виды продолжали параллельно жить и на самой Земле. Лунарианцы, которые выжили и переселились на Землю, были высокоразвитой расой. Современные земляне не знали о них вплоть до недавнего времени. Следовательно, они забыли о своем происхождении. Отсюда я делаю вывод, что выживших лунарианцев было крайне мало. Они деградировали и утратили свои знания. Спустя пятьдесят тысяч лет они снова достигли высокого уровня, но забыли о лунарианцах. Обретая новые знания, они встречали по всей планете останки древних форм жизни. Они должны были заметить их сходство с собственным видом. И прийти к выводу, что и сами эволюционировали на Земле. Не так давно земляне узнали о существовании лунарианцев и ганимейцев. После этого они смогли восстановить истинный ход событий. В противном случае им бы не удалось объяснить, почему лунарианцы выглядели в точности, как они сами.

ЗОРАК разгадал эту головоломку от начала до конца. Конечно, машина изначально располагала несколькими ключевыми фактами, поиск которых занял у Ханта и его коллег немало времени, но даже с учетом этого ее рассуждения являли собой потрясающий пример логического анализа.

Когда ЗОРАК снова заговорил, Хант все еще дивился его достижению.

– Я до сих не в курсе, зачем лунарианцам было уничтожать Минерву.

– Они не собирались этого делать, – объяснил Хант. – На Минерве разразилась война. Мы считаем, что у планеты была тонкая и нестабильная кора. В ходе войны лунарианцы применили оружие колоссальной мощности. И в процессе планету просто разорвало на части.

– Прошу прощения. Война? Кора? Оружие? Не понимаю.

– Господи боже… – застонал Хант. Он сделал паузу, чтобы выбрать и прикурить сигарету из лежащей на шкафчике пачки. – Внешняя часть планеты, у самой ее поверхности, холодная и твердая. Это и есть кора.

– Вроде кожи?

– Да, только хрупкая… легко ломается на части.

– Понял.

– Война – это когда множества людей сражаются друг с другом большими группами.

– Сражаются?

– Вот же дьявол… когда между двумя группами людей возникает насилие. Когда они объединяются для убийства.

– Убийства чего?

– Других групп людей.

Реакция ЗОРАКа выдавала явное замешательство. На секунду Ханту даже показалось, что машина с трудом верит своему микрофону.

– Лунарианцы объединялись ради убийства других лунарианцев, – медленно и осторожно произнес он, будто опасаясь, что его могут неправильно понять. – Они делали это намеренно?

Такой поворот отчасти застал Ханта врасплох. Он ощутил неловкость и даже легкий стыд, будто ребенок, которого снова и снова расспрашивают о каком-нибудь проступке, хотя сам он предпочел бы поскорее о нем забыть.

– Да, – только и смог выдать он.

– Откуда у них могло взяться такое желание? – В голосе машины снова послышались оттенки эмоций, которые на этот раз выражали неприкрытый скепсис.

– Они сражались, потому что… потому что… – Хант силился подобрать слова. Судя по всему, у машины не было ни малейшего представления о подобных вещах. Как уместить в паре предложений страсти и хитросплетения тысячелетий человеческой истории? – Хотели себя защитить… хотели защитить свою группу от других…

– От других групп, которые объединялись, чтобы убить их самих?

– Что ж, это довольно сложный вопрос… но да, думаю, можно сказать и так.

– Тогда логика наводит на тот же самый вопрос: зачем это было делать другим группам?

– Когда одна группа по какой-то причине раздражает другую, или когда они обе хотят один и тот же ресурс, или когда одна хочет отнять у другой землю… наверное, иногда они решали вопрос при помощи драки.

Хант был вынужден признать, что его слова едва ли могли сойти за адекватное объяснение, но ничего лучше предложить не мог. Последовала короткая пауза; похоже, что эта новость заставила призадуматься даже ЗОРАКа.

– Лунарианцы страдали от проблем с мозгом? – наконец спросил он, по-видимому вычленив обстоятельство, которое посчитал наиболее вероятным общим фактором.

– Мы считаем, что по своей натуре они были крайне агрессивной расой, – ответил Хант. – Однако их цивилизация столкнулась с угрозой вымирания – смерти целого вида. Пятьдесят тысяч лет тому назад Минерва едва не превратилась в ледяной шар. Они хотели переселиться на более теплую планету. Мы думаем, что они хотели перебраться на Землю. Но лунарианцев было слишком много, а ресурсов и времени – слишком мало. Они были обозлены и напуганы… и поэтому ввязались в войну.

– То есть они убивали друг друга, чтобы предотвратить собственное вымирание? И уничтожили Минерву, чтобы уберечь ее от замерзания?

– Они не собирались этого делать, – повторил Хант.

– В чем же тогда была их цель?

– Думаю, они рассчитывали, что группа, победившая в войне, переселится на Землю.

– Что мешало переселить на Землю все группы? Война наверняка требовала ресурсов, которые было бы уместнее потратить на другие цели. Лунарианцы могли бы воспользоваться своими знаниями. Они хотели жить, но сделали все, чтобы этому помешать. У них явно были проблемы с мозгом. – В финальном вердикте ЗОРАКа не было и тени сомнения.

– Они не планировали этого осознанно. Ими двигали эмоции. А под влиянием сильных эмоций люди далеко не всегда поступают рационально.

– Люди… Земляне?.. Земляне тоже испытывают сильные эмоции, которые заставляют их драться друг с другом, как дрались лунарианцы?

– Иногда.

– И земляне тоже воюют друг с другом?

– На Земле было немало войн, но мы уже давно не сражаемся друг с другом.

– У землян есть намерение убивать ганимейцев?

– Нет! Нет… разумеется, нет. Для этого нет причин… – резко возразил Хант.

– Их и не может быть, – заявил ЗОРАК. – Как не было у самих лунарианцев. Все, что ты перечислил, нельзя считать причинами, потому что они противоречат целям, а значит, такое поведение попросту беспричинно. Должно быть, земляне унаследовали проблемы с мозгом от лунарианцев. Они просто больные.

У Данчеккера была гипотеза о том, что исключительная агрессивность и твердость духа, присущие человеку в сравнении с другими земными видами, изначально возникли, благодаря мутации, затронувшей популяцию антропоидов, оставшихся на Минерве после упадка ганимейской расы. Она внесла свой вклад в ту поразительную быстроту, с которой на планете возникла и развилась цивилизация лунарианцев, освоивших космические полеты в те времена, когда самые продвинутые существа Земли все еще находились на уровне примитивных культур каменного века. Как и предполагал ЗОРАК, это устрашающее (хотя и слегка разбавленное в ходе наследования) качество действительно передалось их земным потомкам и, в свою очередь, стало главным фактором, повлиявшим на будущее становление и взлет человеческой расы. Могла эта особенность и правда оказаться той исключительной аномалией, о которой время от времени говорил Данчеккер?

– Неужели на Минерве никогда не было войн? – спросил Хант. – Группы ганимейцев никогда не сражались друг с другом, даже на заре их истории?

– Нет. На это не может быть причин. Такие идеи бы попросту не возникли.

– А индивиды… они тоже никогда не дрались? Никогда не проявляли агрессию?

– Некоторые ганимейцы действительно пытались причинить вред другим, но так поступали только тяжело больные. Проблемы с мозгом встречались и среди них. К большому сожалению. Доктора в большинстве случаев справлялись с болезнью. Иногда таких ганимейцев приходилось изолировать от остальных и оказывать им помощь. Но случалось это крайне редко.

ЗОРАК, к счастью, не выказывал склонности к вынесению моральных суждений, но от чувства неловкости это не спасало: Хант уже ощущал себя папуасским охотником за скальпами в присутствии миссионера.

И ЗОРАК очень быстро усугубил ситуацию.

– Если больны были все лунарианцы и все доктора, то могло произойти все что угодно. Вычислимым становится даже вариант, в котором они взорвали планету. Если все земляне больны, да еще и умеют создавать машины и могут долететь до Ганимеда, то они тоже могут устраивать войны и взрывать планеты. Я должен предупредить Гарута о таком сценарии. Возможно, он не захочет здесь задерживаться. Наверняка есть более безопасные места, чем Солнечная система, которую заполонили больные земляне.

– Войны не будет, – твердо заявил Хант. – Подобное случалось лишь в далеком прошлом. Земляне изменились. Больше мы не сражаемся. И ганимейцам здесь ничего не грозит – они наши друзья.

– Ясно. – Судя по голосу, машину его слова не убедили. – Чтобы рассчитать вероятности и решить, насколько твои слова соответствуют действительности, мне нужно узнать больше о землянах и их эволюции. Могу я задать еще несколько вопросов?

– Задай их в другой раз, – ответил Хант, неожиданно почувствовав, что этот разговор ему порядком надоел. И прежде, чем продолжать беседу с ЗОРАКом, ему нужно было как следует поразмыслить и многое обсудить. – Думаю, на сегодня разговоров хватит. Мне нужно поспать.

– Значит, мне пора проваливать?

– Боюсь, что да, ЗОРАК, старина. Я поговорю с тобой завтра.

– Хорошо. В таком случае, доброго дня.

– Ты перепутал. Я собираюсь спать. Сейчас ночь.

– Знаю. Это была шутка.

– Доброго дня.

Хант с улыбкой нажал кнопку наручного модуля, разрывая соединение. Компьютер с чувством юмора – теперь-то он повидал все на свете. Он аккуратно разложил поверх шкафчика предметы, составлявшие коммуникационный набор, а затем устроился на койке, чтобы докурить сигарету и поразмыслить об этой удивительной беседе. Насколько же нелепыми и до трагичности смешными казались все их страхи и предосторожности. У ганимейцев не было не то что слова «война», а даже малейшего представления о самом понятии. Ханту начинало казаться, будто он всю свою жизнь провел под чумазым камнем и только теперь увидел большой мир.

Когда он уже собирался погасить свет, прикроватная панель издала мелодичный звон. Он рассеянно протянул руку и щелкнул выключателем, чтобы ответить на вызов. Оказалось, что кто-то хочет сделать объявление по аудиоканалу.

– Говорит директор Шеннон. Думаю, вам всем будет интересно узнать, что в 23:40 по местному времени мы получили сообщение с Земли. Всю ночь в штаб-квартире ООН шло экстренное совещание, в ходе которого было решено предоставить «Шапирону» разрешение совершить посадку на территории базы «Ганимед-Центр». Мы сообщили об этом ганимейцам, и они уже занимаются подготовкой к высадке. На этом все. Спасибо за внимание.

Глава 8

Так подошло к концу невероятное путешествие длиной в двадцать пять миллионов лет.

Хант был одним из очевидцев, которые находились на главной базе внутри громадного прозрачного купола диспетчерской башни и теперь молча наблюдали, как исполинская фигура «Шапирона» медленно опускается на подготовленное для корабля пространство сразу за периметром базы. Судно остановилось в вертикальном положении, опираясь на кончики четырех стреловидных плавников, составлявших его хвостовую конструкцию, при том что кормовая часть корпуса даже сейчас располагалась в тридцати с лишним метрах от поверхности спутника, затмевая колонну «Вег», стоявших по одну сторону базы на манер приветственного почетного караула.

Небольшая группа транспортных средств, дожидавшаяся у границы посадочной зоны, медленно двинулась вперед; когда три машины во главе остановились перед ближайшим из опорных плавников, из них появились человеческие фигуры, облаченные в стандартные скафандры КСООН; остальные тем временем встали в очереди по обе стороны от них. Люди выстроились в ровные шеренги лицом к кораблю; трое из них стояли чуть впереди остальных: командир главной базы Лоренс Фостер, его заместитель и один из старших офицеров «Юпитера-5», прибывший сюда в качестве наблюдателя. Крошечное Солнце парило невысоко над горизонтом, подчеркивая блеклость ганимедского ландшафта и отбрасывая зловещие полосы бездонных теней на замерзшие скалы и утесы из расколотого льда, сохранившиеся с незапамятных времен, когда на них в последний раз обрушились метеоритные удары.

Затем, прямо у них на глазах, кормовая секция «Шапирона» отделилась от основного корпуса и начала опускаться на землю. Спустя несколько секунд стало ясно, что с остальным кораблем ее соединяли три равномерно удлиннявшихся, ярко-серебристых трубы, которые располагались вблизи центральной оси корабля. Коснувшись льда, кормовая секция остановилась; по ее периметру открылось несколько раздвижных дверей, из которых опустились короткие раздвижные пандусы. Наблюдая за происходящим из купола, Хант вспомнил шахту лифта, при помощи которой ганимейцы перевезли Виктора и его спутников, когда те вышли из транспортера во время визита на «Шапирон». Если его прикидки были верны, то шахта находилась примерно на том же расстоянии от внешнего корпуса судна, что и эти три трубы. Отсюда напрашивался логичный вывод, что шахта, по которой перемещался он сам, была продолжением одной из труб, а две соседних трубы соединялись с аналогичными туннелями внутри корабля. Другими словами, движение вверх-вниз по всей длине судна осуществлялось при помощи трехлифтовой системы, которую при необходимости можно было опускать до уровня земли; точно так же могла опускаться и хвостовая часть «Шапирона», освобождая место для своеобразного «вестибюля». Весьма изобретательно. Но от дальнейшего изучения корабля Ханта отвлекла поднявшаяся в куполе шумиха. Из «Шапирона» показались ганимейцы.

Группа инопланетян, которые из-за скафандров казались еще большими исполинами, чем прежде, медленно спустилась по одному из трапов и приблизилась к ожидавшим землянам, которые тут же отсалютовали гостям. В течение последующих минут обе стороны повторили приветственные формальности, которые Хант уже видел на «Шапироне». Динамики внутри купола озвучили речь Фостера, в которой он обратился к ганимейцам от имени всех правительств Земли, вновь выразив стремление землян к вечной дружбе между всеми расами. Он сослался на бедственное положение путешественников и подчеркнул, что, несмотря на скудные возможности базы, ганимейцы вправе рассчитывать на любые ресурсы и содействие, которые им могут предоставить земляне.

Гарут, решивший лично вывести своих людей из корабля, ответил через ЗОРАКа, один из каналов которого уже был подключен к коммуникационной сети купола. Он почтительно вторил сентиментам Фостера, хотя и делал это в несколько искусственной и механической манере, будто до конца не понимал, зачем это вообще проговаривать на словах. Казалось, что он всеми силами старается соблюсти незнакомый ритуал, лишенный какой бы то ни было очевидной цели. Публика, тем не менее, оценила этот жест. От имени ганимейцев он выразил благодарность судьбе, которая, лишив их связи с собственным народом, все же подарила путешественникам новых собратьев, когда те наконец вернулись домой. Двум расам, заключил он, определенно есть чему поучиться друг у друга.

Затем ожидавший гостей транспорт направился к трапам, чтобы доставить ганимейцев в подготовленное для них жилье. Даже после того, как из машин убрали сиденья и съемные детали, они могли вместить лишь по несколько ганимейцев за раз, поэтому земляне сосредоточили основные усилия на перевозке больных и ослабших, которых тоже оказалось немало. Остальные же ганимейцы рассредоточились по территории и теперь, ведомые карликами в скафандрах, неторопливо шагали к дожидавшимся их строениям. Вскоре неровная процессия из тесных групп и отстающих растянулась от корабля инопланетян до самой базы. С высоты сурового ночного сумрака на шествие взирали безразличные звезды.

Внутри купола наступила полная тишина. Мрачные лица созерцали происходящее, будто непроницаемые маски, охранявшие приватность мыслей, о которых не следовало знать другим. Ни одна видеозапись не сможет запечатлеть ощущения этого момента – что бы ни попало в кадр и сколько бы раз ее ни пересматривали.

Через некоторое время сержант, стоявший рядом с Хантом, чуть повернул голову.

– Блин, даже не знаю, – тихо пробормотал он. – Не позавидуешь их возвращению.

– Не позавидуешь и дому, в который они вернулись, – отозвался Хант.

Жилых помещений на главной базе оказалось недостаточно, чтобы вместить все четыре с лишним сотни ганимейцев, поэтому большей части инопланетян пришлось остаться на борту «Шапирона». И все же сам факт пребывания на твердой земле – пусть даже это и был всего лишь замерзший шар из мусора под названием Ганимед – да еще и среди других живых существ, стал для ганимейцев долгожданной порцией психологического тоника. Земляне показали гостям блага и удобства, доступные в их новых жилищах, заодно обратив внимание на склады с припасами и продовольствием, предоставленные для экспериментальных целей, и прочее оснащение, которое в идеале должно было поспособствовать комфортному размещению ганимейцев. Другие корабли КСООН тем временем доставляли аналогичные грузы, торопливо переправляя их с одного из орбитальных грузовых судов на «Шапирон», внутри которого по-прежнему находилось немало инопланетян. Затем новоприбывших гостей оставили в покое, дав им возможность поступать по своему усмотрению.

После долгожданного отдыха ганимейцы объявили, что готовы продолжить диалог с землянами. И тогда между лидерами и отдельными представителями двух рас была организована вечерняя конференция. Встреча должна была пройти в офицерской кают-компании и завершиться официальным приветственным ужином. В число приглашенных вошли и Хант с Данчеккером.

Глава 9

Изначально температуру понизили, чтобы создать более привычные для ганимейцев условия, но после часа с лишним в тесноте офицерской кают-компании посреди висящих под лампами хмурых клубов табачного дыма оказалось, что она прекрасно подходит и всем остальным. Данчеккер договорил последние слова в надетую поверх свитера гарнитуру, после чего вернулся на свое место. С дальнего конца зала, где собралась большая часть ганимейцев, послышался голос Гарута.

– Думаю, будет лучше, если ученому ответит ученый, профессор. – Он опустил взгляд и, обернувшись, посмотрел на кого-то ганимейцев. – Шилохин, будь так добра.

Земляне, у которых не было коммуникационной оснастки ганимейцев, могли следить за ходом встречи в переводе ЗОРАКа, благодаря гарнитурам вроде той, что носил Данчеккер. Машина уже успела поднатореть в этом деле, хотя – в основном из-за разговоров со множеством самых разных людей – еще не научилась отличать формальные конструкции английского языка от американских разговорных выражений, что время от времени приводило к курьезным ситуациям.

Шилохин, руководившую исследовательской работой ганимейской экспедиции, уже представили остальной компании. Когда Гарут сел, чтобы освободить место, она поднялась и обратилась к собравшимся.

– В первую очередь, я должна поздравить ученых Земли с блестящим решением этой загадки. Как только что предположил профессор Данчеккер, мы, ганимейцы, не отличаемся высокой устойчивостью к углекислому газу. Он и его коллеги совершенно правы в выводах насчет условий обитания, сложившихся на Минерве к моменту нашего отбытия – планете, которую они никогда не видели собственными глазами.

Шилохин немного помолчала, дожидаясь, пока сказанное дойдет до сознания слушателей, а затем продолжила:

– По сравнению с Землей, горные породы Минервы отличались чуть более высоким содержанием веществ, излучающих тепло в процессе радиоактивного распада. В результате внутреннее пространство планеты было горячее, доля веществ в расплавленном состоянии – выше, а кора – соответственно тоньше. Как следствие, на планете наблюдалась более высокая вулканическая активность, нежели на Земле, что также усугублялось мощными приливными силами, возникавшими в коре под действием притяжения Луны, которая в те времена располагалась ближе к Минерве. Из-за выраженной вулканической деятельности в атмосферу попадали большие объемы углекислого газа и водяного пара; они создавали парниковый эффект, благодаря которому на поверхности поддерживалась достаточно высокая температура, чтобы вода в океанах оставалась в жидком состоянии и на планете рано или поздно зародилась жизнь. По земным меркам там, конечно, было адски холодно, но не настолько холодно, как могло бы быть при других обстоятельствах.

Подобная ситуация имела место на протяжении всей истории Минервы. Однако пик нашей цивилизации совпал с началом новой эры тектонической активности. Доля углекислого газа в атмосфере стала заметно расти. Вскоре стало ясно, что рано или поздно его уровень достигнет токсичной отметки. И тогда планета станет непригодной для нашей жизни. Что мы могли предпринять?

Шилохин оставила вопрос без ответа и обвела глазами комнату, судя по всему, предлагая землянам включиться в дискуссию.

Через несколько секунд из задних рядов пришел ответ от одного из инженеров КСООН.

– Что ж, мы на собственном опыте познакомились с удивительными технологиями, которыми располагала ваша раса. Мне кажется, вам бы не составило особого труда придумать способ, чтобы просто вернуть содержание углекислоты к прежнему уровню… что-то вроде планетарного климат-контроля, полагаю… более или менее.

– Хвалю за сообразительность, – ответила Шилохин, сопроводив свои слова жестом, который земляне восприняли как аналог одобрительного кивка. – В какой-то степени мы и правда использовали климатический контроль в масштабах планеты – главным образом, чтобы ограничить рост ледниковых шапок Минервы. Но когда дело коснулось манипуляций с химическим составом атмосферы, наша способность удерживать процесс под контролем стала вызывать сомнения; равновесие оказалось весьма хрупким. – Она взглянула прямо на инженера, задавшего вопрос. – План, похожий на ваш, действительно рассматривался как один из вариантов, однако математическое моделирование показало, что вероятность полного уничтожения парникового эффекта – а значит, еще более скорой и гарантированной гибели минервианской жизни – была слишком велика. Мы осторожны и на риск идем крайне неохотно. В итоге наше правительство отказалось от этой идеи.

Затем она умолкла, дав землянам возможность обдумать другие варианты. Данчеккер не стал озвучивать идею о том, что в попытке наладить компенсаторный механизм ганимейцы могли завезти на планету растения с Земли. Он уже знал, что самим ганимейцам не было известно об этом проекте. По всей видимости, это решение опробовали уже после того, как экспедиция Гарута покинула Минерву. Дальнейшие изыскания, проведенные его учеными, а также обсуждения с ЗОРАКом показали, что, если ввоз земных видов и преследовал эту цель, достичь ее все равно не удалось бы – что вряд ли бы ускользнуло от внимания ганимейских ученых той эпохи. Пока что события экспедиции на Землю оставались тайной.

Наконец Шилохин широко развела руками, будто обращаясь к классу учеников, которые сегодня соображали чуть медленнее обычного.

– С логической точки зрения все очень просто, – ответила она. – Если бы мы не остановили рост уровня CO₂, нас бы ждало вымирание. А значит, мы просто не могли допустить такой возможности. Но если бы мы, согласно одному из вариантов, все же предотвратили накопление углекислого газа, это грозило бы слишком высоким риском оледенения планеты, поскольку именно углекислый газ поддерживал на Минерве тепло за счет парникового эффекта. Но парниковый эффект был важен лишь в силу большой удаленности от Солнца. Другими словами, необходимость в нем отпала бы, окажись мы ближе к Солнцу или будь само Солнце горячее.

Часть сидевших перед ней землян по-прежнему пребывала в недоумении; на некоторых лицах вдруг возникло недоверчивое выражение.

– Тогда все просто, – раздался голос неподалеку от Ханта. – Вам всего-то и нужно было либо передвинуть Минерву, либо разогреть Солнце.

И хотя он сказал это в шутку, ганимейка принялась кивать, имитируя жесты землян.

– Именно, – подтвердила она. – К тем же двум заключениям пришли и мы. – Из разных мест зала послышались удивленные охи. – Оба варианта были досконально изучены. В итоге команда астрофизиков убедила правительство, что разогрев Солнца проще реализовать на практике. Ошибок в расчетах никто не нашел, но наше правительство, как обычно, проявило осторожность и решило не спускать все деньги на шалости с Солнцем. Первым делом они хотели увидеть доказательства, что план имеет все шансы сработать… Да, доктор Хант? – Шилохин заметила, как он поднял руку, чтобы привлечь внимание.

– Не могли бы вы объяснить немного подробнее, как именно они собирались осуществить этот план? – спросил он. – Думаю, некоторые из нас поражены самой возможностью подобной идеи.

Его настрой поддержало согласное эхо приглушенных голосов по всему залу.

– Конечно, – ответила она. – В арсенале ганимейцев, как уже известно большинству из вас, есть технология, которая пока что недоступна землянам, – технология, основанная на принципах искусственной генерации и управления эффектом, который вы именуете «гравитацией». Проект ганимейских астрофизиков предполагал размещение на околосолнечной орбите трех колоссальных проекторов огромной мощности, которые должны были сосредоточить в центре звезды пучки пространственно-временного искажения – или, если хотите, «гравитационного усиления», хотя это, скорее, описывает внешний эффект воздействия, нежели природу самого явления. В теории это должно было привести к росту солнечного тяготения и едва заметному коллапсу звезды, который бы прекратился, как только давления излучения и гравитации снова сбалансируют друг друга. В новой точке равновесия излучение Солнца стало бы более интенсивным и, при правильном подборе параметров, скомпенсировало бы потерю парникового эффекта на Минерве. Иначе говоря, мы могли бы позволить себе рискованные манипуляции с концентрацией углекислого газа, ведь, даже если бы эти попытки потерпели неудачу и планета начала замерзать, мы бы смогли исправить ситуацию, просто скорректировав солнечную постоянную. Это достаточно развернутый ответ на ваш вопрос, доктор Хант?

– Да… более чем. Благодарю вас.

В тот момент он мог бы задать еще тысячу встречных вопросов, но решил приберечь их на будущее для ЗОРАКа; сейчас ему было сложно даже представить инженерию такого масштаба, при том что в устах Шилохин процесс выглядел настолько же заурядным, как возведение многоэтажного дома.

– Как я уже говорила чуть раньше, – продолжила Шилохин, – правительство хотело вначале испытать теорию на практике. Именно для этой цели и была собрана наша экспедиция – чтобы провести полномасштабный эксперимент на солнцеподобной звезде в другой части космоса. – Она сделала паузу и продемонстрировала незнакомый жест. – Полагаю, что дальнейшие события доказали их правоту. Звезда потеряла стабильность и превратилась в новую. Мы едва успели спастись. Гарут только что рассказал вам о проблемах с двигательной системой «Шапирона», из-за которой и возникла ситуация, с которой нам теперь приходится иметь дело: после отлета с Искариса мы сами постарели меньше, чем на двадцать лет, но в вашем времени все эти события произошли двадцать пять миллионов лет тому назад. Так мы оказались здесь.

Комнату вдруг наполнил приглушенный хор голосов. Прежде чем продолжить, Шилохин выждала несколько секунд.

– Здесь тесновато и сложно меняться местами. Кто-нибудь еще хочет задать мне вопрос, прежде чем я снова сяду и верну слово Гаруту?

– Всего один. – Голос принадлежал Лоренсу Фостеру, командующему главной базы Ганимеда. – Некоторых из нас интересует вопрос… На вашем счету технологии, намного опережающие возможности землян, – к примеру, межзвездные путешествия. А значит, в процессе вы наверняка должны были вдоль и поперек исследовать и саму Солнечную систему. Кое-кто из присутствующих принимает ставки на то, что хотя бы некоторым из ганимейцев доводилось бывать на Земле. Не хотите это прокомментировать?

По какой-то причине Шилохин будто поморщилась… хотя наверняка сказать было сложно. Ответила она не сразу и первым делом повернулась к Гаруту, чтобы вполголоса обменяться с ним парой слов. Затем она снова взглянула на землян.

– Да… вы правы… – Слова, доносившиеся через наушники и ушные вкладыши, звучали нерешительно, будто выражая сомнения, вложенные в исходный ответ Шилохин. – Ганимейцы действительно… посещали Землю.

По всему залу прокатилась внезапная волна оживления. Эту часть выступления хотелось услышать всем.

– Полагаю, еще до вашей экспедиции к Искарису, – заметил Фостер.

– Само собой… примерно за сто земных лет до этого. – Она помолчала. – Больше того, некоторые члены нашего экипажа сами посещали Землю, прежде чем их завербовали в экспедицию к Искарису. Но прямо сейчас никого из них здесь нет.

Землянам не терпелось узнать о собственной планете от существ, которые лично побывали на ней задолго до того, как сами земляне появились на свет. На гостей со всех сторон обрушился шквал спонтанных вопросов.

– Послушайте, когда мы сможем с ними поговорить?

– У вас где-нибудь хранятся снимки Земли?

– Может, есть что-нибудь типа карт?

– Готов спорить, это они построили тот город в горах Южной Америки.

– Да ты рехнулся. Он же не настолько древний.

– Экспедиции на Землю были организованы ради перевозки животных на Минерву?

Смущение Шилохин, похоже, лишь усилилось из-за внезапно вспыхнувшего энтузиазма публики. Она выбрала последний вопрос, ответ на который они знали и без нее, будто рассчитывая, что он каким-то образом отвлечет внимание от прочих тем.

– Нет, тогда животных еще не доставляли на Минерву и о подобных планах не было и речи. Скорее всего, это случилось позже. О причинах мы знаем не больше вашего.

– Допустим, но как быть с… – Фостер умолк, когда в его ухе раздался голос ЗОРАКа.

– Говорит ЗОРАК. Я обращаюсь только к землянам; это не перевод слов Шилохин. У меня есть основания считать, что ганимейцы не расположены к ответам на эти вопросы. Возможно, сейчас подходящий момент, чтобы сменить тему для разговора. Прошу прощения.

Озадаченно насупившиеся брови землян ясно дали понять, что все они слышали одно и то же. Ганимейцы, судя по всему, этого сообщения не получали, ведь на их лицах не было и намека на ту реакцию, которую бы неизбежно вызвало подобное обращение. Неловкая пауза длилась всего секунду, после чего Фостер твердой рукой перевел разговор в более спокойное русло.

– С этими вопросами можно повременить до следующего раза, – сказал он. – Время, должно быть, уже близится к ужину. Но прежде, чем мы закончим эту встречу, нужно договориться насчет более насущных планов. Насколько я могу судить, самая серьезная проблема касается вашего корабля. Как вы собираетесь ее решать и можем ли мы чем-то помочь?

После краткой беседы со своими спутниками Шилохин села на прежнее место и, судя по ее языку тела, была рада, наконец-то, выйти из-под «линии огня». Ганимейку сменил Рогдар Джассилейн, главный инженер «Шапирона».

– У нас было двадцать лет, чтобы изучить суть проблемы, и теперь мы знаем, как ее исправить, – сообщил он. – Гарут описал внешнее проявление неполадки – невозможность затормозить движение системы из вращающихся черных дыр, на которых базируется физика главного двигателя. Пока двигатель работал, мы были бессильны. Теперь мы можем его починить, но несколько ключевых деталей вышли из строя, и заменить их с нуля будет крайне сложно, если вообще возможно. Сейчас наша насущная задача – осмотреть ганимейский корабль, который находится подо льдом на базе «Копёр». Судя по снимкам, которые вы нам показали, судно отличается более продвинутой конструкцией, чем «Шапирон». Но я все же надеюсь, что нам удастся найти там нужные детали. Похоже, что двигатели обоих кораблей не отличаются друг от друга в плане принципиального устройства. Именно этим нам нужно заняться в первую очередь – посетить базу «Копёр».

– Без проблем, – ответил Фостер. – Я организую… о, прошу прощения… – Он повернулся и вопросительно взглянул на появившегося в дверях стюарда. – Ясно… спасибо. Мы скоро будем. – Затем он снова обратился к Джассилейну. – Извините, что отвлекся, но ужин уже готов. Да, насчет вашего вопроса, экспедицию на корабль мы можем организовать уже завтра, в любое удобное вам время. Детали можно обсудить сегодня вечером, а пока что могу я пригласить вас всех к столу?

– Мы не против, – ответил Джассилейн. – Я отряжу часть наших инженеров для осмотра. А пока, как вы и сказали, давайте все пройдем к столу.

Он остался стоять, а окружавшие его ганимейцы тем временем вскочили на ноги, образовав безнадежную давку в конце зала.

Когда земляне тоже поднялись со своих мест и стали отходить назад, чтобы освободить больше места для гигантов, Гарут сделал еще одну, заключительную ремарку:

– Есть и другая, крайне важная для нас причина, по которой мы бы хотели взглянуть на корабль под базой «Копёр». Возможно, что там мы сможем найти зацепки, подтверждающие вашу теорию о миграции ганимейцев в другую звездную систему. И если это действительно так, то на корабле могут встретиться подсказки, которые выведут нас на ее местоположение.

– Думаю, звезды могут подождать до завтра, – сказал проходивший мимо Джассилейн. – Прямо сейчас меня больше интересует земная еда. Ты пробовал те штуки, которые они называют ананасами? Пальчики оближешь – на Минерве я в жизни ничего подобного не ел.

Хант оказался рядом с Гарутом посреди толпы, которая начала собираться у дверей зала. Он взглянул на собеседника с массивными чертами лица.

– Вы правда готовы это сделать, Гарут… отправиться в путешествие к еще одной звезде, спустя столько времени?

Великан опустил взгляд; похоже, он всерьез задумался над вопросом.

– Возможно, – ответил он. – Кто знает? – По тону голоса, звучавшего в его ухе, Хант догадался, что ЗОРАК прекратил работать в режиме открытого обращения и теперь поддерживал независимые разговоры с обеих сторон. – Мои люди вот уже много лет живут мечтой. И лишать их этой возможности было бы неправильно – тем более сейчас. Сегодня они устали и думают лишь об отдыхе; но завтра они снова начнут мечтать.

– Значит, увидим, что нам принесет завтрашний день на «Копре», – заключил Хант. – Он поймал на себе взгляд Данчеккера, который стоял прямо позади них. – Присоединишься к нам за ужином, Крис?

– С удовольствием, если конечно вы готовы потерпеть мою необщительность, – ответил профессор. – Я наотрез отказываюсь есть, пока у меня над головой нависает эта железяка.

– Просто наслаждайтесь ужином, профессор, – призвал его Гарут. – А светскими беседами займемся позже.

– Я удивлен, что вы это услышали, – заметил Хант. – Как ЗОРАК догадался, что мы общаемся втроем? Он ведь должен был это знать, чтобы подключить вас к аудиоканалу.

– О, ЗОРАК прекрасно справляется с такими задачами. Он быстро учится. Мы им очень гордимся.

– Это просто удивительная машина.

– Вы, наверное, и не представляете насколько, – согласился Гарут. – Именно ЗОРАК спас нас от Искариса. Когда фронт новой догнал корабль, многие из нас не выдержали жара; именно так погибло большинство тех, кто находился на корабле. Но ЗОРАК увел «Шапирон» от наступавшего пекла.

– Мне надо перестать называть его собратьев железяками, – пробормотал Данчеккер. – Не хочется, чтобы ЗОРАК расстроился, если его вдруг задевают такие вещи.

– Я не против, – включился в разговор новый голос. – При условии, что мне можно называть ваших собратьев обезьянами.

В тот момент Хант узнал, как звучит ганимейский смех.

Когда все приступили к ужину, Хант с некоторым удивлением обнаружил, что меню целиком состояло из вегетарианских блюд. Похоже, что на этом настояли сами ганимейцы.

Глава 10

Время, которое Хант и Данчеккер изначально намеревались провести на «Юпитере-5», и без того подошло к концу, поэтому на следующий день двое ученых вместе со смешанной группой из землян и ганимейцев отправились на базу «Копёр». Само путешествие тоже выдалось весьма «смешанным»: часть ганимейцев втиснулись в среднемагистральные транспортеры КСООН, в то время как более удачливые земляне добрались до пункта назначения в качестве пассажиров на борту одного из дочерних кораблей «Шапирона».

Первым, что показали ганимейцам на базе, был аварийный маяк, который и привел их на Ганимед с другого конца Солнечной системы; сейчас тот случай уже казался делом давно минувших дней. Пришельцы объяснили, что прием обычных электромагнитных волн невозможен в пределах зоны локального искривления пространства-времени, создаваемой стандартной разновидностью ганимейского двигателя, – именно по этой причине для дальней связи чаще всего использовались модулированные импульсы гравитационных волн; подобный принцип как раз и лежал в основе того маяка. Ганимейцы засекли его сигнал после того, как им, наконец-то, удалось заглушить главный двигатель и войти в Солнечную систему, используя вспомогательные приводы; они хорошо подходили для маневрирования между планетами, но не слишком годились для межзвездных марафонов. Можно представить, какой шок их ждал от увиденного, ведь Минерва исчезла, а там, где раньше ничего не было, появилась новая планета; под конец еще и их приемники засекли сигнал маяка. Как сказал Ханту один из офицеров КСООН: «Представь, что ты возвращаешься спустя двадцать пять миллионов лет и слышишь песню из сегодняшнего хит-парада. Они, наверное, стали сомневаться, что вообще куда-то летали, и подумали, что путешествие им просто приснилось».

Далее, проследовав по подземному коридору с обитыми металлом стенами, группа оказалась в лабораторном комплексе, где обычно проводилось предварительное изучение предметов, доставленных из корабля подо льдом. Перегородки, наполовину доходившие до потолка, делили огромный зал, превращая его в лабиринт из рабочих боксов, каждый из которых представлял собой настоящую мешанину из машин, контрольно-измерительных приборов, стоек с электроникой и инструментальных шкафов. Крыши наверху было почти не видно за переплетением труб, коробов, кабелей и каналов, протянувшихся через весь зал.

Крейг Паттерсон, возглавлявший эту лабораторную секцию, провел группу в один из боксов и указал на рабочий стол с лежащим на нем металлическим цилиндром около тридцати сантиметров в высоту и метра в поперечнике; вокруг него располагалась замысловатая конструкция из подставок, перемычек и патрубков, составлявших единое целое с основной частью устройства. Агрегат выглядел довольно тяжелым и прочным и, по всей видимости, был извлечен из более крупной машины; на нем имелось несколько портов и контактов – вероятно, электрических, – которые указывали на возможные точки входа и выхода.

– Вот что поставило нас в тупик, – объяснил Паттерсон. – Мы подняли уже несколько таких штуковин – и все они абсолютно одинаковые. Внизу их целые сотни, по всему кораблю. Они установлены под полом через равные интервалы – везде, куда ни заглянешь. Есть идеи?

Рогдар Джассилейн вышел вперед и, нагнувшись, бегло осмотрел артефакт.

– Напоминает модифицированную версию гравимодуля, – заметила Шилохин, стоявшая в дверях рядом с Хантом.

Ганимейцы могли общаться при помощи ЗОРАКа, который по-прежнему находился на базе «Ганимед-Центр», в тысяче с лишним километров от «Копра». Джассилейн провел пальцем по корпусу устройства, осмотрел сохранившуюся кое-где маркировку, после чего выпрямился, очевидно узнав все, что хотел.

– Так и есть, это именно он, – объявил ганимейский инженер. – По сравнению с привычными для меня моделями, в этой есть несколько дополнений, но общая конструкция осталась прежней.

– Что такое гравимодуль? – уточнил Арт Стелмер, один из инженеров Паттерсона.

– Элемент распределенного узлового поля, – ответил Джассилейн.

– Круто, – пожав плечами, отозвался Стелмер, все еще сбитый с толку.

Шилохин взялась за объяснение:

– Боюсь, это связано с областью физики, которую ваша раса еще не открыла. На космических кораблях землян, к примеру «Юпитере-5», гравитация имитируется за счет вращения большей части конструкции, верно?

Хант вдруг вспомнил необъяснимое ощущение веса, которое испытал, оказавшись внутри «Шапирона». Вывод из слов Шилохин стал очевиден.

– А вам имитировать не нужно, – догадался он. – Вы ее создаете.

– Именно так, – подтвердила она. – Подобные устройства были частью стандартного оснащения на всех ганимейских кораблях.

Присутствовавших во время разговора землян это почти не удивило, ведь они уже давно подозревали, что в распоряжении ганимейской цивилизации имелись неизвестные человечеству технологии. И все же они были заинтригованы.

– Мы уже какое-то время ломаем над этим голову, – признался Паттерсон, повернувшись лицом к Шилохин. – Какие принципы лежат в основе всех этих устройств? Раньше я ни о чем подобном не слышал.

Шилохин ответила не сразу и, похоже, задумалась, чтобы собраться с мыслями.

– Даже не знаю, с чего начать, – наконец сказал она. – Полноценное объяснение потребует немало времени…

– Эй, вон там ускорительное кольцо от передаточной трубы, – вмешался в разговор другой ганимеец.

Он заглянул в соседний бокс поверх перегородки и сейчас указывал на еще один, более крупный фрагмент ганимейского оборудования, который лежал там в частично демонтированном состоянии.

– Да, видимо, ты прав, – согласился Джассилейн, проследив за взглядом спутника.

– Да что за чертовщина это ваше ускорительное кольцо? – умоляющим тоном произнес Стелмер.

– И передаточная труба? – добавил Паттерсон, совершенно забывший о вопросе, который задал всего несколько секунд назад.

– Корабль был пронизан трубами, которые использовались для перемещения людей и грузов, – объяснил Джассилейн. – Вы о них должны знать, потому что я видел эти трубы на чертежах корабля, которые сделали ваши инженеры.

– Их назначение мы вроде как угадали, но только наполовину, – добавил Хант. – Правда, насчет принципа работы не уверены до сих пор. Это очередной гравифокус?

– Верно, – подтвердил Джассилейн. – Локальные поля внутри труб создают движущую силу. Соседнее кольцо – это просто разновидность усилителя, который окружает трубу, сглаживая поле и придавая ему большую мощность. В зависимости от диаметра трубы такие кольца должны были располагаться примерно через каждые… м-м-м… десять метров.

– Хотите сказать, что по этим штукам летали люди? – в голосе Паттерсона послышалось явное сомнение.

– Именно. На «Шапироне» они тоже есть, – невозмутимо ответил Джассилейн. – В одной из них находится главный лифт, которым уже довелось воспользоваться некоторым из вас. В нем пассажиров окружает замкнутая капсула, но в трубах поменьше они не используются. Там вы просто находитесь в свободном падении.

– И как вы избегаете столкновений между пассажирами? – спросил Стелмер. – Или все трубы односторонние?

– Двухсторонние, – ответил Джассилейн. – Обычно труба несет в себе разделенное поле: одна его половина направлена вверх, другая – вниз. Два пассажиропотока легко отделяются друг от друга. Это еще одна функция ускорительных колец – точнее их компонента, который мы называем «ограничителем краев пучка».

– И как оттуда выбраться? – не унимался Стелмер, который и сейчас был явно заворожен этой идеей.

– Приближение к выбранной точке высадки активирует локализованное распределение стоячих волн, которые отвечают за торможение пассажира, – объяснил Джассилейн. – Входят в трубу примерно так же…

После этого разговор свелся к пространной дискуссии о принципах эксплуатации и управления движением, которые применялись в сетях передаточных труб, встроенных в инопланетный корабль и, как выяснилось, большинство ганимейских зданий и городов. Вопрос Паттерсона о том, как именно работает эта технология, так и остался без ответа.

Проведя какое-то время за изучением еще нескольких артефактов с ганимейского корабля, группа покинула лабораторную секцию, чтобы продолжить экскурсию по базе. Миновав очередной коридор, они оказались на приповерхностных уровнях здания, где располагалось операционное управление базы, а затем, преодолев несколько лестничных пролетов, поднялись на первый этаж. Оттуда надземный траволатор доставил их в соседний купол, сооруженный над входом в шахту номер три. В итоге, пройдя лабиринт из мостков и туннелей, они оказались в верхнем тамбуре третьего шлюза. По другую сторону шлюза уже ждала капсула, которая должна была доставить первую шестерку пассажиров к месту подледных работ. Когда капсула вернулась и совершила спуск в третий раз, вся команда снова собралась вместе в недрах ганимедских льдов.

В сопровождении Джассилейна, еще двух ганимейцев и командующего Хью Миллза, возглавлявшего форменное подразделение КСООН на базе «Копёр», Хант вышел из капсулы и оказался на нижнем уровне третьего тамбура. Далее короткий коридор наконец-то привел их в нижний аппаратный зал, где уже собралась оставшаяся часть группы. Их появления никто не заметил; внимание землян и ганимейцев было сосредоточено на зрелище, которое ожидало по ту сторону стеклянной панели, занимавшей всю дальнюю стену аппаратного зала.

Их взгляду открывалась исполинская пещера, выдолбленная и протопленная в сплошном слое льда; в свете тысячи дуговых ламп она переливалась сотней разных оттенков, от серого до ослепительно-яркого белого. Дальняя стена пещеры терялась на фоне целого леса из огромных стальных домкратов и ледяных колонн, которые оставили в качестве опор для крыши. Там, прямо перед ними, аккуратным клином на фоне рукотворного «леса» стоял протянувшийся вдаль ганимейский корабль.

Его гладкие, грациозные контуры из черного металла прерывались в десятках мест, где работники базы вырезали фрагменты корпуса, чтобы получить доступ к определенным частям внутренней машинерии либо извлечь их наружу. Кое-где корабль напоминал скелет выброшенного на берег кита – гряду из дугообразных ребер, которые возносились к потолку пещеры, указывая местоположение демонтированных секций. По бокам располагались беспорядочные, небрежные группы решетчатых конструкций из балок и металлических труб, которые местами тянулись от пола до потолка, служа опорой для нагромождения мостков, лестниц, платформ, пандусов, стапелей и лебедок, вплетенных то тут, то там в умопомрачительную мешанину гидравлических и пневматических труб, вентиляционных каналов и линий электропитания.

Панорама была усеяна десятками рабочих: на строительных лесах вокруг корабля, посреди лабиринта из раскиданных по полу штабелей с патрубками и деталями машин, высоко на мостках, цеплявшихся за грубо отесанные ледяные стены, и даже на самом корпусе судна. Тут – портальный кран, сдирающий часть обшивки, там – вскрытый отсек корабля, который время от времени освещают вспышки кислородно-ацетиленовой горелки; еще дальше – группа инженеров, очевидно устроивших совещание и теперь так и сыпавших жестами в ответ на информацию, которая транслировалась с большого переносного экрана. Это место было настоящим средоточием непрерывной, планомерной, энергичной деятельности.

Земляне молча наблюдали, пока ганимейцы внимательно изучали происходящее.

– Настоящий исполин… его размер определенно оправдал наши ожидания, – наконец произнес Джассилейн. – По своей конструкции он на несколько шагов опережает любой корабль, который был в ходу на момент нашего вылета с Минервы. ЗОРАК, что думаешь?

– Тороидальные секции, выступающие из большого вырезанного сегмента в девяноста метрах от тебя, почти наверняка представляют собой дифференциально-резонансные индукторы напряжений, отвечающие за удержание фокуса луча в главном двигателе, – ответил ЗОРАК. – Крупный агрегат этажом ниже тебя, перед и под которым стоят двое землян, мне незнаком, но внешне напоминает продвинутую модель заднего компенсационного реактора. В таком случае для движения корабль, скорее всего, использует стандартный метод, основанный на распространении волн напряжения. Если я прав, то на корабле должен быть и передний компенсационный реактор. Земляне на базе «Ганимед-Центр» показали мне схемы похожего устройства, но для надежности нам следует заглянуть внутрь носовой части, чтобы проверить это самим. Кроме того, я бы не отказался от возможности изучить секцию первичного преобразователя энергии и ее проектную схему.

– М-м-м… могло быть и хуже, – отстраненно пробормотал Джассилейн.

– Что это значит, Рог? – спросил Хант.

Гигант наполовину повернулся к нему и поднял руку, указав на корабль:

– ЗОРАК подтвердил мою первоначальную догадку. Этот корабль был построен гораздо позже нашего, но его базовая конструкция, судя по всему, поменялась не так уж сильно.

– Значит, есть шанс, что с его помощью вы сможете починить «Шапирон», да? – подхватил Миллз.

– Будем надеяться, – согласился Джассилейн.

– Чтобы сказать наверняка, нам нужно осмотреть его вблизи, – осторожно заметила Шилохин.

Хант повернулся к остальной группе и развел руками, повернув ладони вверх:

– Что ж, тогда давайте спустимся и сделаем, как вы хотите.

Они отошли от смотрового окна и, петляя между стойками с оборудованием и консолями аппаратного зала, добрались до двери на противоположной стороне комнаты, откуда можно было спуститься на нижний этаж. Когда за последним участником группы закрылась дверь, один из операторов, дежуривших за консолями, наполовину обернулся к своему коллеге.

– Видишь, Эд, я же тебе говорил, – весело заметил он. – Никого они не съели.

Сидевший в паре метров от него Эд скептически нахмурился.

– Может, сегодня они просто не успели проголодаться, – пробурчал он себе под нос.

Смешанная группа ганимейцев и землян вышла из шлюза аккурат под смотровым окном и, ступив на пол пещеры, зашагала по стальной сетке к кораблю, минуя лабиринт инженерных конструкций.

– Здесь довольно тепло, – сказала Ханту Шилохин, пока группа направлялась вниз. – Но на стенах нет следов таяния. Как так вышло?

– Все дело в тщательно спроектированной системе циркуляции воздуха, – объяснил он. – Теплый воздух удерживается здесь, в рабочей зоне, и ограждается ото льда при помощи завесы из более холодных потоков, которые располагаются по периметру и нагнетаются снизу вверх, где улавливаются вытяжками на потолке. Нужные характеристики потока достигаются за счет формы самих стен, которые плавно переходят в потолок. В целом система работает неплохо.

– Весьма изобретательно, – пробормотала она.

– Как быть с риском взрыва газов, освобождающихся при таянии льда? – спросил другой ганимеец. – Я бы счел это серьезной опасностью.

– Такая проблема действительно была, но только в начале раскопок, – ответил Хант. – Именно тогда растопили большую часть льда. Люди были вынуждены работать в специальных скафандрах. И как раз из-за опасности, о которой вы упомянули, приходилось использовать аргон. Теперь, когда система вентиляции работает гораздо лучше, большого риска нет, так что нам такие неудобства не грозят. Помогают и завесы из холодного воздуха; благодаря им, скорость истечения газа остается практически нулевой, а тот малый объем, что все же успевает просочиться, уносится восходящим потоком. Шансы взрыва здесь настолько малы, что скорее уж базу над нами разнесет случайное попадание метеорита.

– Итак, вот мы и на месте, – раздался впереди голос Миллза.

Они стояли у основания широкого и пологого металлического ската, один конец которого располагался на полу, а второй, теряясь в мешанине кабелей, уходил внутрь большого отверстия, прорезанного в обшивке судна. Наверху громадной дугой нависали выпуклые очертания корабля, которые тянулись вверх, теряясь из виду в направлении крыши. Неожиданно они почувствовали себя мышами, разглядывающими днище садового катка.

– Ну что же, тогда идем внутрь, – сказал Хант.

В течение следующих двух часов они обошли каждый сантиметр лабиринта из мостков и переходов, выстроенных внутри корабля, который лежал на боку и, как результат, почти не имел горизонтальных поверхностей, по которым можно было передвигаться без лишних усилий. Гиганты следили за кабелями и трубами взглядом, который явно знал, что ищет. Время от времени они останавливались, чтобы уверенными и отработанными движениями разобрать один из интересующих их предметов или изучить связи с каким-либо устройством или компонентом корабля. Они усвоили каждую деталь чертежей, предоставленных учеными КСООН и содержавших максимум информации о конструкции и устройстве судна, который удалось добыть землянам.

После долгого диалога с ЗОРАКом насчет анализа этих наблюдений, Джассилейн объявил:

– Мы настроены вполне оптимистично. Судя по всему, у нас есть неплохие шансы полностью восстановить работоспособность «Шапирона». Тем не менее, мы бы хотели провести более детальное изучение некоторых частей корабля – что потребует привлечь к делу еще несколько технических экспертов с базы «Центр». Вы сможете разместить здесь небольшую группу наших людей, скажем, на две или три недели?

Последние его слова были обращены к Миллзу. Командующий пожал плечами и раскинул руки:

– Все, что пожелаете. Считайте, что дело уже сделано.

Уже в течение часа после того, как группа вернулась на поверхность, чтобы пообедать, очередной транспортер КСООН покинул базу «Центр» и направился на север, взяв на борт еще нескольких ганимейцев, а также необходимые приборы и инструменты с «Шапирона».

После они отправились в лабораторный отдел базы и выразили восхищение комнатным садом Данчеккера. Они подтвердили, что выращенные профессором растения им действительно знакомы и дают представление о видах, широко распространенных в экваториальных широтах Минервы их времен. По настоянию Данчеккера они согласились взять на «Шапирон» несколько черенков, чтобы вырастить их в память о своей родине. Похоже, что этот жест тронул их до глубины души.

Следом Данчеккер повел группу на огромный склад, вырытый прямо в толще льда под биолабораториями. Войдя внутрь, они оказались в просторном, хорошо освещенном помещении, стены которого были уставлены стеллажами с разного рода припасами и инструментами; там были целые ряды закрытых шкафов, выкрашенных в однородный зеленый цвет, завернутые от пыли машины непонятного назначения, а местами – доходившие до потолка стопки нераспакованных коробок. Однако центром всеобщего внимания моментально стала фигура чудища, которое высилось примерно в шести метрах от входа.

Четыре ноги, похожих на стволы деревьев; высота больше пяти метров в холке; массивное тело, которое сужалось спереди, переходя в длинную крепкую шею – благодаря ей относительно некрупная и грубо очерченная голова возвышалась над землей и заметно выдавалась вперед. Кожа имела сероватый цвет и на вид была грубой и плотной, с глубокими толстыми морщинами, окаймлявшими основание шеи и часть головы ниже коротких, стоявших торчком ушей. Над двумя огромными, раздутыми ноздрями и зияющей пастью в форме клиантуса таращились два широко открытых глаза. Их взгляд, направленный вниз, аккурат к дверям склада, подчеркивался нависавшими сверху толстыми складкам кожи.

– Это один из моих любимых образцов, – беззаботным тоном сообщил Данчеккер, делая несколько шагов вперед, чтобы ласково потрепать зверя по одной из массивных передних ног.

– Балухитерий – азиатский предок современных носорогов, живший на земле в период с позднего олигоцена до раннего миоцена. У представителей этого вида передние ноги уже утратили четвертый палец и приобрели трехпальцевую структуру, аналогичную задним конечностям – именно в олигоцене эта тенденция стала носить ярко выраженный характер. Здесь же мы видим четко выраженное усиление структуры верхней челюсти, хотя конкретно этот вид, как можно заметить, в итоге не развился в особей с полноценным рогом. Еще одна любопытная особенность – это зубы, которые…

Данчеккер резко оборвал свой рассказ, когда повернулся лицом к аудитории и понял, что только земляне последовали за ним внутрь комнаты, встав вокруг балухитерия. Ганимейцы же сгрудились в дверном проеме и, потеряв дар речи, глазели на громадного зверя. Их глаза широко открылись, будто застыв в нежелании верить происходящему. Вид животного, конечно, не заставил ганимейцев съежиться от страха, однако напряженные позы и выражения их лиц явно говорили о внутренней неуверенности и тревоге.

– Что-то не так? – озадаченно спросил Данчеккер. Ответа не последовало. – Могу вас заверить, он совершенно безобиден, – продолжил он, придав своему голосу обнадеживающий тон. – И ко всему прочему, мертвее мертвого… ведь это один из образцов, сохранившихся в больших баках, которые мы нашли на борту корабля. А умер он как минимум двадцать пять миллионов лет тому назад.

Мало-помалу ганимейцы приходили в себя. По-прежнему молчаливые и немного подавленные, они начали осторожно продвигаться к тому месту, где неплотным полукругом выстроилась группа землян. Ганимейцы долго разглядывали исполинское создание, благоговейно впитывая каждую деталь его облика.

– ЗОРАК, – тихо пробурчал в ларингофон Хант. Остальные земляне молча наблюдали за ганимейцами, дожидаясь некоего сигнала к продолжению диалога и недоумевая, почему это зрелище произвело на гостей настолько сильное впечатление.

– Да, Вик? – послышался в его ухе голос машины.

– В чем дело?

– Ганимейцам еще не доводилось видеть животных, похожих на балухитерия. Для них это совершенно новый и неожиданный опыт.

– Для тебя это тоже стало неожиданностью? – спросил Хант.

– Нет. Я отмечаю близкое сходство с другими земными видами, записи о которых хранятся в моих архивах. Информация была получена в ходе ганимейских экспедиций, которые бывали на Земле до того, как «Шапирон» покинул Минерву. Но ни один из ганимейцев, которые прямо сейчас находятся с вами на базе «Копёр», Землю не посещал.

– Но должны же они были хоть немного знать о том, что именно нашли эти экспедиции, – настаивал Хант. – Ведь отчеты наверняка публиковались.

– Все так, – согласился ЗОРАК. – Но одно дело – читать о подобных животных в отчете, и совсем другое – внезапно столкнуться с ними лицом к лицу, особенно если этого не ожидаешь. Полагаю, будь мой разум продуктом органической эволюционной системы, сосредоточенной на задачах выживания, со всеми проистекающими из этого эмоциональными реакциями, я и сам бы испытал нечто вроде шока.

Прежде чем Хант успел ответить, одна из ганимейцев – Шилохин – наконец подала голос.

– Значит… это и есть образец земного животного, – произнесла она. Ее голос звучал низко и неуверенно, будто Шилохин было трудно выговорить слова.

– С ума сойти! – выдохнул Джассилейн, по-прежнему не сводя глаз с исполинского чудища. – Неужели эта штука и правда когда-то была живой…

– А это что?

Другой ганимеец указывал за балухитерия, на не столь крупную, но куда более свирепую на вид фигуру животного с поднятой лапой и вывернутыми губами, обнажавшими ряд жутких остроконечных зубов. Проследив за его взглядом, остальные ганимейцы ахнули.

– Цинодиктис, – пожав плечами, пояснил Данчеккер. – Довольно любопытная смесь кошачьих и собачьих признаков, от которой в конечном счете и произошли современные семейства кошек и собак. Рядом с ним находится мезогиппус, он же предок всех современных лошадей. Если приглядитесь повнимательнее, то увидите… – Он остановился на середине фразы и, судя по всему, внезапно переключился на совершенно другую мысль. – Но почему все это кажется вам настолько странным? Это ведь не первый раз, когда вы видите животных.

– Они ведь были и на Минерве, верно?

Хант пристально наблюдал. Подобные реакции казались довольно странными для развитой расы, которая до этого момента выглядела образцово рациональной во всех своих словах и делах.

Шилохин взяла ответ на себя.

– Конечно… животные были и у нас… – Она начала поглядывать из стороны в сторону на своих спутников, будто ища поддержки в трудной ситуации. – Просто они были не такими… – уклончиво договорила она.

Данчеккер, похоже, был заинтригован.

– Не такими, – повторил он. – Как любопытно. Но в каком смысле? Может, к примеру, они были не такими большими?

Казалось, что тревога Шилохин только растет. Ту же необъяснимую антипатию к обсуждению олигоценовой Земли она выказывала и раньше. Хант почувствовал надвигающийся кризис и понял, что Данчкеккер, в пылу энтузиазма, этого совершенно не заметил. Он отвернулся от остальной группы.

– ЗОРАК, организуй мне закрытый канал связи с Крисом Данчеккером, – попросил он, понизив голос.

– Готово, – секундой позже ответил ЗОРАК, в голосе которого прозвучало нечто похожее на облегчение.

– Крис, – прошептал Хант. – Это Вик. – Заметив, что выражение Данчеккера внезапно переменилось, он продолжил: – Они не хотят об этом говорить. Возможно, их все еще нервирует наша связь с лунарианцами или вроде того – не знаю, в чем дело, но их явно что-то беспокоит. Закругляйся и давай-ка уйдем отсюда.

Данчеккер поймал на себе взгляд Ханта и, с секунду поморгав с недоуменным выражением, кивнул и резко поменял тему разговора:

– Так или иначе, с этим вполне можно повременить до более благоприятных обстоятельств. Почему бы нам не вернуться наверх? Прямо сейчас в лабораториях ведутся эксперименты, которые, на мой взгляд, могли бы вас заинтересовать.

Группа поплелась в сторону выхода. Позади озадаченно переглянулись Хант с Данчеккером.

– И что все это значит, позволь спросить? – поинтересовался профессор.

– Понятия не имею, – ответил Хант. – Пойдем, а то отстанем от остальных.

В сотнях миллионов километров от «Копра» мир поразила новость о контакте с расой разумных инопланетян. Когда на экранах по всему миру появились видеозаписи первой личной встречи на борту «Шапирона» и прибытия инопланетян на базу «Ганимед-Центр», планету охватила волна трепета и воодушевления, с которой не могла сравниться даже реакция на открытие Чарли и первого ганимейского корабля. Люди восприняли новость по-разному: кто-то с восторгом, кто-то с осуждением, кто-то с юмором – но в целом их отношение оказалось вполне предсказуемым.

На высшем официальном уровне Фредерик Джеймс Маккласки, старший делегат, участвовавший от имени Соединенных Штатов во внеочередном заседании ООН, откинулся на спинку кресла и обвел взглядом забитый людьми круглый зал; Чарльз Уинтерс, британский представитель Соединенных Штатов Европы, тем временем заканчивал свою сорокапятиминутную речь:

– С учетом всего вышесказанного, наша позиция сводится к тому, что местом первой высадки в силу очевидных причин должна стать территория Британских островов. В настоящее время английский язык является стандартом общения в социальных, предпринимательских, научных и политических диалогах между любыми расами, народами и нациями на планете Земля. Он стал символом разрушения барьеров, некогда разделявших человечество, и ознаменовал становление нового порядка, основанного на глобальной гармонии, доверии и взаимном сотрудничестве. В этой связи кажется вполне закономерным, что именно английский язык должен стать средством первого контакта между нами и нашими инопланетными друзьями. Также я бы хотел напомнить, что в настоящий момент устная речь Британских островов – это единственный человеческий язык, усвоенный ганимейской машиной. Итак, джентльмены, где же первым ганимейцам следует ступить на нашу планету, если не на той самой земле, где и возник этот язык?

В заключение Уинтерс обвел зал подкупающим взглядом и сел под бормотание приглушенных голосов и шелест листов бумаги. Маккласки черканул в своем блокноте пару заметок и пробежался взглядом по записям, которые успел сделать за все это время.

В редкий момент единодушия правительства Земли сделали совместное заявление, согласно которому бездомные странники из прошлого получали право свободно селиться на планете, если сами того пожелают. Текущее совещание было созвано после официального объявления, а в итоге свелось к разгоряченной грызне перед камерой – и все из-за вопроса, какой нации следует отдать почетное право первой встретить инопланетян.

Изначальные требования выдвинул именно Маккласки, который, следуя указаниям Консультативного комитета при Президенте США и Государственного департамента в Вашингтоне, привлек внимание участников к тому факту, что за выполнение операций КСООН в окрестностях Юпитера отвечали по большей части американцы. По сути, он утверждал: раз их обнаружили американцы, значит, Америка вправе оставить их у себя. Советы два часа пытались донести мысль, что их нация, занимая самую крупную часть суши, представляет собой планетарное большинство, а именно это и имеет значение. Китай, ловко апеллируя к принципам демократии, возразил, что их страна самая населенная, а значит, и идею «большинства» иллюстрирует куда лучше. Израиль считал, что у него больше общего с лишившимися дома меньшинствами и подобная точка зрения как нельзя точнее отражает суть сложившейся ситуации. Ирак заявил о себе, исходя из того, что на его территории находилась самая древняя из известных наций, а одна из африканских республик, напротив, предложила свою кандидатуру как самая молодая из всех.

Маккласки уже порядком надоели все эти разглагольствования. Он раздраженно швырнул ручку на лежавший перед ним блокнот и вдавил кнопку, которая подала сигнальный огонек, означавший, что ее хозяин просит слова. Спустя несколько минут индикатор на панели сообщил Маккласки, что его запрос одобрен председателем. Он наклонился к микрофону.

– Ганимейцы еще даже не высказали своего желания посетить Землю, не говоря уже о том, чтобы здесь поселиться. Не лучше ли будет сначала спросить их об этом, прежде чем тратить время на подобные дискуссии?

Его слова вызвали новую волну обсуждений, в ходе которых делегаты просто не смогли устоять перед соблазном дипломатической прокрастинации. В итоге вопрос был в установленном порядке «Отложен, как требующий дополнительной информации».

Впрочем, по одному незначительному пункту делегаты все же пришли к согласию.

Они были озадачены тем, что никто из экипажа, офицеров, ученых и всего остального персонала КСООН, физически находившегося на Ганимеде, не был обучен тонкостям дипломатического искусства, и беспокоились из-за рисков, которые неизбежно несла их вынужденная роль представителей и послов, действовавших от имени всех землян. Исходя из этого делегаты набросали список рекомендаций, которые доводили до сведения сотрудников КСООН всю серьезность и важность их обязанностей и среди прочего призывали «…воздерживаться от любых необдуманных или импульсивных заявлений и поступков, в которых существа с неясными намерениями и умыслами могут увидеть хотя бы малейший намек на провокацию…»

Когда послание было передано, а затем добросовестно прочитано экипажам КСООН и ученым на Ганимеде, люди отреагировали на него с некоторой долей удивления. «Намерения и умыслы» оказались настолько неясны землянам, что те прочитали письмо самим ганимейцам.

Гиганты сочли его забавным.

Глава 11

По сравнению с «Ганимед-Центром» база «Копёр» была довольно небольшой и отличалась спартанской обстановкой, что заметно ограничивало доступное жилье и инфраструктуру. В течение нескольких дней, которые ганимейские эксперты провели за более тщательным изучением корабля, представители обеих рас стали пересекаться гораздо свободнее, чем раньше, и постепенно начали лучше узнавать друг друга. Хант решил извлечь из этого максимум пользы, чтобы понаблюдать за инопланетянами вблизи и глубже постичь их образ мыслей и темперамент.

Он уже знал, что их самым заметным отличием от землян было полное непонимание самой идеи войны и умышленного насилия в любом его проявлении. За время пребывания на «Копре» он постепенно начал связывать эту особенность с одним общим фактором, который стал замечать в каждом из пришельцев, – некой чертой, которая, как он решил, указывала на фундаментальное отличие ганимейского образа мышления. Ни разу он не заметил в пришельцах хоть какой-то намек на агрессию. Казалось, что они никогда не спорят, не выказывают нетерпения и что их попросту невозможно вывести из себя. Само по себе это не вызвало у Ханта чрезмерного удивления; от представителей высокоразвитой, цивилизованной расы он другого и не ждал. Что его по-настоящему поразило, так это полное отсутствие эмоциональных черт, которые могли бы дать подобным инстинктам социально приемлемую разрядку. В них не было ни духа конкуренции, ни чувства соперничества – даже в тех безобидных, ненавязчивых, дружеских проявлениях, которые люди считают частью самой жизни, а зачастую еще и получают от них удовольствие.

Ганимейцам был незнаком страх потерять лицо. Если кого-то из них уличали в ошибке, он с легкостью принимал этот факт; если же, напротив, оказывался прав, то не чувствовал какого-то особенного удовлетворения. Он мог молча стоять, наблюдая, как другой ганимеец выполняет работу, которую сам он мог сделать лучше, – что было не под силу большинству землян. В противоположной ситуации он бы давно попросил помочь. Ганимейцы никогда не проявляли высокомерия, властности или пренебрежения, но при этом не выказывали скромности, не заискивали и не искали оправдания; в их поведении не было ни стремления запугивать, ни намеков на то, что запугивают их самих. Ни в их собственных словах и поступках, ни в поступках других по отношению к ним не было ничего, что могло бы указывать на инстинктивное стремление к статусу или превосходству. По мнению многих психологов, этот аспект социального поведения людей представлял собой совокупность заместительных ритуалов, которые позволяли высвобождать природную агрессию, подавляемую нормами человеческого общежития. Если это действительно было так, то собственные наблюдения вели Ханта к единственно возможному выводу: по какой-то причине эти инстинкты напрочь отсутствовали у ганимейцев.

Все это отнюдь не делало их расой холодных и безэмоциональных существ. Их реакция на гибель Минервы ясно дала понять, что инопланетяне были сердечными, дружелюбными и глубоко сентиментальными – порой до такой степени, что земляне «старой закалки» могли счесть это попросту неприличным. Они обладали развитым, но весьма тонким и замысловатым чувством юмора, который проявлялся и в базовом устройстве ЗОРАКа. Кроме того, как заметила Шилохин, ганимейцы отличались осторожностью, но вовсе не робостью – просто им было свойственно заранее обдумывать каждый ход и каждое решение. Приступая к любому делу, они всегда заранее знали, чего пытаются добиться, с какой целью, какими средствами и что будут делать, если их ожидания не оправдаются. От катастрофы на Искарисе среднестатистический инженер-землянин бы просто отмахнулся, посчитав ее одной из тех попыток, которые лучше либо забыть, либо повторить в надежде на большее везение; для ганимейцев же подобный инцидент был непростительной ошибкой, с которой они до конца не смирились даже спустя двадцать лет.

Хант видел в них гордую и величественную расу, умеренную в речах и благородную в поступках, но в глубине души – общительную и дружелюбную. В них не было ни капли недоверия и мнительности насчет чужаков – что совершенно нетипично для большинства земных культур. Они были тихими, сдержанными, уверенными в себе, но превыше всего – рациональными. Однажды в баре Данчеккер сказал Ханту: «Если бы Вселенная сошла с ума и взорвала саму себя, ганимейцы бы непременно оказались на месте происшествия, чтобы снова собрать ее по кусочкам».

Бар на базе «Копёр» стал настоящим средоточием социальной активности, развернувшейся между небольшой группой ганимейцев и землянами. Каждый вечер после ужина туда, поодиночке и парами, начинали стекаться представители обеих рас, пока комната не заполнялась до предела, и каждый квадратный метр горизонтальной поверхности – включая пол – оказывался занят одним из развалившихся тел или завален стаканами. Разговоры перескакивали с предмета на предмет, охватывая все возможные темы, и обычно затягивались до раннего утра; да и чем еще было заняться после работы на «Копре» тем, кто не был расположен к одиночеству и приватности?

Ганимейцы выработали стойкое пристрастие к шотландскому виски, который они предпочитали пить неразбавленным и поглощали в огромных количествах. Взамен они привезли с «Шапирона» выпивку собственного приготовления. Несколько землян, решивших опробовать напиток, описали его как довольно приятный, согревающий, немного сладкий… и до одури крепкий, что, впрочем, проявлялось не сразу, а лишь спустя пару часов после употребления. Те, кто усвоили это на горьком опыте, окрестили его ГБЗД – Ганимейской Бомбой Замедленного Действия.

Именно в один из таких вечеров Хант решил напрямую затронуть тему, которая уже давно беспокоила многих землян. Помимо Шилохин, здесь был Мончар, старший помощник Гарута, и еще четверо ганимейцев; со стороны землян – Данчеккер, инженер-электроник Винс Каризан и еще с полдюжины человек.

– Некоторых из нас волнует один вопрос, – сказал Хант, уже успев оценить склонность ганимейцев к прямоте. – Вы должны понимать, что теперь, когда среди нас есть люди, которые могут рассказать о Земле из далекого прошлого, у землян есть целая масса вопросов, но вы, похоже, избегаете любых разговоров на эту тему. Почему?

Вопрос поддержало несколько приглушенных голосов в разных частях бара. Ганимейцы вновь показались смущенными и переглянулись, будто надеясь, что кто-то из них возьмет инициативу на себя.

– Мы очень мало знаем о вашем мире, – наконец ответила Шилохин. – Это весьма деликатный вопрос. Ваша культура и история не имеют ничего общего с нашей… – Она изобразила ганимейский жест, аналогичный пожиманию плечами. – Обычаи, ценности, манеры… общепринятые способы выражения мыслей. Мы бы не хотели оскорбить кого-то из вас, сказав по незнанию что-нибудь не то, поэтому стараемся избегать этой темы.

Землян этот ответ почему-то не убедил.

– Мы все уверены, что на то есть и более глубокая причина, – без обиняков заявил Хант. – Все, кто находится в этой комнате, может, и имеют разное происхождение, но прежде всего мы ученые. Наша вотчина – истина, и нам не пристало отворачиваться от фактов. Это неформальная встреча, и сейчас мы уже хорошо знакомы друг с другом. Мы бы хотели от вас откровенности. Нам любопытно.

В воздухе ощущалось напряженное ожидание. Шилохин снова посмотрела на Мончара, который ответил молчаливым согласием. Не спеша допив свой напиток, она собралась с мыслями, а затем перевела взгляд на собравшихся.

– Что ж, хорошо. Возможно, вы правы и будет лучше, если между нами не останется секретов. Между закономерностями естественного отбора, которые имели место в нашем и вашем мирах, было одно важное отличие: на Минерве не существовало хищников.

Она сделала паузу, будто ожидая ответной реакции, но земляне продолжали сидеть молча; Шилохин явно собиралась сказать что-то еще. Она почувствовала внезапную волну облегчения. Возможно, ганимейцы и правда чересчур опасались возможной реакции этих непредсказуемых и склонных к насилию карликов.

– Хотите верьте, хотите нет, но в основе этой особенности лежит разница в удаленности наших планет от Солнца. Жизнь на Минерве смогла развиться, лишь благодаря уже известному вам парниковому эффекту, – пояснила она. – И даже с ним на планете было довольно холодно – особенно по сравнению с Землей.

Тем не менее, именно парниковый эффект поддерживал минервианские океаны в жидком состоянии, и жизнь, как и на Земле, впервые возникла там на морском мелководье. Условия на планете гораздо хуже способствовали развитию высших форм жизни, нежели на Земле; процесс эволюции шел сравнительно медленно.

– Однако разумная жизнь появилась на Минерве гораздо раньше, чем на Земле, – возразил кто-то. – Как-то это странно.

– Лишь благодаря тому, что Минерва находилась дальше от Солнца и быстрее остыла, – ответила Шилохин. – Другими словами, у минервианской жизни была фора.

– Допустим.

Она продолжила:

– Поначалу процесс эволюции на обеих планетах был удивительно схож. Образование сложных белков со временем привело к появлению самореплицирующихся молекул, впоследствии заложивших основу для формирования живых клеток. Первыми стали одноклеточные организмы, затем – колонии клеток, а после – многоклеточные существа с элементами специализации – и все они представляли собой вариации одной и той же базовой формы морской жизни.

Точкой расхождения, ознаменовавшей разделение на две эволюционных линии, обусловленных доминирующими условиями на каждой из планет, стало появление морских позвоночных рыб. Этот момент стал началом своеобразного плато: движение в сторону более высокоразвитых форм остановилось, пока обитатели Минервы не нашли решение одной фундаментальной проблемы, совершенно неведомой их земным собратьям. И объяснялось это всего-навсего более холодным климатом.

Видите ли, по мере совершенствования минервианских рыб, оптимизации физиологических процессов и прогресса в развитии внутренних органов росла и потребность в кислороде. Но из-за низкой температуры эта потребность и без того была довольно высока. Примитивные системы циркуляции первых минервианских рыб не могли справиться с двойной нагрузкой: переносить достаточно кислорода к тканям, одновременно забирая токсины и отходы жизнедеятельности, – во всяком случае, это явно не способствовало развитию более сложных форм жизни.

Шилохин снова сделала паузу, предлагая собравшимся задать вопросы. Но слушатели были слишком заинтригованы, чтобы прерывать ее историю в такой момент.

– Как всегда бывает в подобных случаях, – продолжила она, – Природа попыталась найти решение проблемы, перепробовав множество вариантов. Самым успешным из ее экспериментов оказалась вторичная система циркуляции, которая развивалась параллельно с основной, обеспечивая распределение нагрузки за счет полного дублирования разветвленной сети сосудов и протоков; в итоге функции первичной системы сосредоточились на кровообращении и доставке кислорода, в то время как вторичная взяла на себя задачу выведения токсинов.

– Как необычно! – не удержался Данчеккер.

– Полагаю, что да, если судить по привычным для вас вещам, профессор.

– Один вопрос: как разные вещества попадали в нужную систему циркуляции и как ее покидали?

– При помощи осмотических мембран. Вы прямо сейчас хотите узнать подробности?

– Нет, эм, благодарю. – Данчеккер поднял руку. – С этим можно подождать. Пожалуйста, продолжайте.

– Отлично. Так вот, после того, как базовое строение этих систем достаточно усовершенствовалось и закрепилось в популяции, стала возможной и дальнейшая эволюция в сторону более развитых видов. Появлялись мутации, внешняя среда действовала согласно принципам отбора, и жизнь в минервианских морях начала становиться все более разнообразной, ветвясь на множество специализированных видов. Вполне ожидаемо, что спустя какое-то время на планете возник целый ряд хищников…

– Вы же говорили, что их не было, – возразил чей-то голос.

– Они исчезли позже. Сейчас я говорю о глубокой древности.

– Понятно.

– Прекрасно. Итак, на эволюционную сцену вышли плотоядные рыбы, и Природа – опять же, как и следовало ожидать, – озадачилась поиском защитных механизмов для их жертв. И вот тогда рыбы, которые обзавелись двойной системой циркуляции – и благодаря этому уже находились на более высокой ступени развития, – обнаружили крайне эффективный метод защиты: две системы стали полностью изолированными друг от друга, а концентрация токсинов во вторичной выросла до летальных доз. Проще говоря, они стали ядовитыми. Благодаря изолированности систем яд из вторичной системы не мог попасть в кровоток. Ведь это, по понятным причинам, убило бы и их хозяина.

Что-то заставило Каризана нахмуриться. Он встретился с ней взглядом и жестом попросил задержать разговор на этом моменте.

– У меня есть сомнения, что этот метод может дать хоть какую-то защиту, – сказал он. – Какая польза травить хищника после того, как он тебя съел? Действовать нужно раньше, не так ли?

– В случае особи, которой не повезло столкнуться с хищником, еще не наученным горьким опытом, вы, безусловно, правы, – согласилась Шилохин. – Но не забывайте, что в отношении особей Природа может быть довольно расточительной; важно лишь сохранение вида в целом. И если задуматься, то выживание конкретного вида вполне может зависеть от наличия или отсутствия устоявшейся породы хищников, предпочитающих его в качестве пищи. В ситуации, которую я описала, появление таких хищников было попросту невозможным; если бы подобная склонность появилась у вида благодаря новой мутации, хищник бы быстро изжил себя при первой же попытке реализовать свои инстинкты. У таких особей не было ни шанса передать свои признаки потомкам, а значит, в последующих поколениях их особенности бы попросту не закрепились.

– И дело не только в этом, – добавил один из биологов КСООН. – Молодые животные обычно подражают пищевому поведению своих родителей – во всяком случае, на Земле. Если это справедливо и для Минервы, то молодняк, которому повезло родиться, в основной массе стал бы перенимать привычки родителей, избегавших контакта с ядовитыми животными. И такое поведение стало бы нормой, ведь любой мутант, который действовал иначе, просто бы не прожил достаточно долго, чтобы самому стать родителем.

– Нечто подобное встречается, к примеру, у земных насекомых, – вмешался Данчеккер. – Некоторые виды, будучи совершенно безобидными, имитируют раскраску ос и пчел. И другие животные их не трогают – принцип здесь тот же самый.

– Что ж, в этом есть своя логика. – Каризан жестом попросил Шилохин продолжить рассказ.

– Так морские животные Минервы разделились на три обширных семейства: плотоядные; неядовитые растительноядные, специализировавшиеся на альтернативных механизмах защиты; и ядовитые растительноядные, которые располагали самой эффективной защитой от хищников и могли свободно развиваться, изначально имея фору в виде более прогрессивного и привилегированного строения.

– Значит, это никак не повлияло на их устойчивость к холоду? – спросил кто-то.

– Нет, у этих видов вторичная система продолжала, как и раньше, выполнять свою первоначальную функцию. Как я и сказала, разница заключалась лишь в том, что концентрация токсинов в ней сильно возросла, а сама система была полностью изолирована от первичной.

– Ясно.

– Отлично. Так вот, двум типам растительноядных нужно было чем-то питаться, и тогда они стали конкурировать между собой за доступные ресурсы: растения, рудиментарных беспозвоночных, водорастворимую органику и так далее. Но на Минерве было холодно, и подобная пища не встречалась там в избытке – явно не в таких количествах, как на Земле. Ядовитые животные имели преимущество и постепенно вытеснили своих конкурентов. Численность неядовитых растительноядных видов снижалась, а поскольку они служили пищей для минервианских хищников, количество и разнообразие хищников падали вместе с ними. В итоге все животные разделились на две группы, которые с тех пор существовали изолированно друг от друга: неядовитые формы мигрировали в океаны, подальше от борьбы за жизнь, а хищники, разумеется, последовали за ними. Со временем эти две группы развились в глубоководную экосистему, которая пришла к собственному равновесию и, наконец, стабилизировалась. Ядовитые же виды принялись вновь осваивать прибрежное мелководье, которое стало их единоличным ареалом; впоследствии именно от них и произошли те самые обитатели суши.

– То есть вы хотите сказать, что все более поздние сухопутные виды унаследовали ту же самую базовую структуру с двойной системой циркуляции? – завороженно спросил Данчеккер. – Что все они были ядовиты?

– Именно, – ответила Шилохин. – К тому моменту эта особенность уже стала неотъемлемой частью фундаментального строения животных – как и многие характеристики позвоночных на вашей планете. Впоследствии она добросовестно передавалась из поколения в поколение и по сути оставалась неизменной…

Она умолкла, заметив, что слушатели начали о чем-то удивленно бормотать и перешептываться; мало-помалу публика начала понимать, к чему вели ее объяснения. Наконец, кто-то на задних рядах облек эту мысль в слова.

– Это объясняет то, что вы сказали в начале: почему на Минерве больше никогда не было хищников. Даже если они время от времени возникали сами по себе, у них просто не было шанса закрепиться в экосистеме – в силу самых разных причин, о которых вы нам и рассказали.

– Все верно, – подтвердила она. – Временами на планете действительно могли возникать случайные мутации в пользу хищничества, но, как вы и заметили, сохраниться в популяции они уже не могли. Животные, возникшие на Минерве, были исключительно травоядными. Они не повторяли эволюционные траектории земных видов, поскольку на них действовали другие факторы отбора. Природа не наделила их инстинктами по типу «бей или беги», ведь им было не с кем бороться и не от кого убегать. У них не развились поведенческие паттерны, основанные на страхе, гневе или агрессии, так как эти эмоции не способствовали их выживанию и, как следствие, не отбирались и не закреплялись в популяции. Среди них не было быстрых бегунов или животных с естественным камуфляжем – просто за неимением хищников, от которых пришлось бы скрываться. Как не было и птиц, ведь этому не способствовал естественный отбор.

– Мурали на корабле! – Ханта вдруг осенило, и он повернулся к Данчеккеру. – Крис, там были не рисунки для детей. Те животные существовали на самом деле!

– Боже правый, Вик. – Профессор раскрыл рот и удивленно заморгал сквозь очки, недоумевая, почему ему в голову не пришла та же мысль. – Ты прав. Конечно… ты абсолютно прав. Как необычно. Их нужно изучить повнимательнее…

Данчеккер, похоже, хотел что-то добавить, но резко осекся, будто его вдруг посетила другая мысль. Он нахмурился и потер лоб, но заговорил лишь после того, как умолк гомон других голосов.

– Прошу прощения, – обратился он, когда затихло всеобщее безумие. – Это не все… Если на планете не было ни одного хищника, что тогда сдерживало численность травоядных? Я не вижу никаких механизмов, которые бы могли поддерживать естественный баланс.

– Я как раз собиралась об этом рассказать, – объяснила Шилохин. – Ответ такой: несчастные случаи. Из-за малейшего пореза или ссадины яд из вторичной системы циркуляции мог попасть в основную. Для животных Минервы большинство таких случайностей заканчивалось смертью. Естественный отбор отдавал предпочтение естественной защите. Виды, отличавшиеся лучшей защитой – с толстой кожей, плотным меховым покровом, чешуйчатой броней и так далее, – выживали и умножали свою численность. – Она подняла руку, продемонстрировав крупные ногти и уплотнения на костяшках пальцев, а затем слегка отодвинула ворот рубашки, частично обнажив изящные перекрывающиеся чешуйки, образующие полосу вдоль верхней части плеча. – Многие из пережитков предковой брони до сих пор встречаются в строении современных ганимейцев.

Теперь Хант понимал, почему природа наделила ганимейцев подобным темпераментом. Ведь, судя по рассказанной Шилохин истории их происхождения, разум на Минерве зародился не в ответ на потребность в создании оружия или обмане потенциальных врагов и жертв, а как способ прогнозирования и предотвращения физических травм. С точки зрения выживания первобытных ганимейцев обучение и передача знаний должны были иметь поистине феноменальную ценность. Осторожность во всех делах, благоразумие и способность анализировать возможные исходы закреплялись самим механизмом отбора; а торопливость и опрометчивость грозили смертью.

Инстинктивная способность к кооперации и отсутствие агрессии – а разве могло быть иначе при таких прародителях? Скорее всего, у них не было ни малейшего представления ни о жестокой конкуренции – в любых ее проявлениях, – ни о применении силы против соперника; а значит, не было и тех сложных поведенческих паттернов, которые на более поздних и цивилизованных этапах развития общества «обычно» считались приемлемым способом выражения подобных инстинктов. Хант задумался, что вообще следует считать «обычным». Будто прочитав его мысли, Шилохин дала ответ с точки зрения самих ганимейцев.

– Теперь вы можете представить, как воспринимали окружающий мир первые ганимейские мыслители, когда наше общество только начинало свой путь к цивилизации. Они дивились тому, как Природа, во всей ее безграничной мудрости, установила строгие правила, которым подчиняются все живые существа: почва кормит растения, а те, в свою очередь, кормят животных. Ганимейцы видели в этом естественный порядок вселенского масштаба.

– Как замысел божественного провидения, – заметил кто-то рядом с баром. – Напоминает религиозные верования.

– Вы правы, – согласилась Шилохин, повернувшись лицом к говорившему. – Религиозные взгляды действительно доминировали в нашей культуре на ранних этапах ганимейской истории. До того как ганимейцы стали лучше понимать принципы научного знания, недоступные объяснению загадки зачастую приписывались деяниям некой всемогущей сущности… не так уж сильно отличавшейся от вашего Бога. Согласно ранним учениям, естественный порядок живой природы был высшим отражением этой направляющей мудрости. Полагаю, вы бы в этом случае сослались на «Божью волю».

– Но только не в океанских глубинах, – заметил Хант.

– Что ж, это также неплохо вписывалось в общую картину, – ответила Шилохин. – Первые религиозные мыслители нашей расы видели в этом своеобразную кару. Еще в доисторические времена моря отвергли божественный закон. В наказание преступники были до скончания веков изгнаны в самые глубокие и темные воды океана и больше никогда не видели солнечного света.

Данчеккер наклонился к Ханту и шепнул:

– Чем-то напоминает изгнание из Эдема. Любопытная аналогия, не находишь?

– М-м-м… только вместо яблока стейк на косточке, – пробормотал Хант.

Шилохин отвлеклась от объяснений и, подтолкнув стакан вдоль барной стойки, дождалась, пока стюард наполнит его новой порцией. Пока земляне осмысливали ее слова, в комнате стояла тишина. Наконец, сделав глоток, Шилохин продолжила свой рассказ.

– Как видите, для ганимейцев Природа и правда казалась идеальной в своей гармонии и прекрасной в своем совершенстве. Даже создав науку и узнав больше об окружавшей их Вселенной, они ни на секунду не усомнились в вездесущей власти Природы и ее естественного закона – к каким бы звездам их ни привели знания и как бы далеко они ни попытались зайти на пути к бесконечности. Разве была у них причина думать иначе? Они были просто неспособны вообразить другой порядок вещей.

Она ненадолго умолкла и медленно обвела взглядом зал, будто пытаясь оценить выражения окружавших ее лиц.

– Вы просили меня быть честной, – добавил она, после чего снова сделала паузу. – В кои-то веки нам удалось воплотить в жизнь мечту, которую наша раса лелеяла в течение многих поколений, – выйти в космос и открыть чудеса иных миров. И когда ганимейцы, с их идиллическими убеждениями, наконец увидели земные джунгли и все неистовство вашего мира, это произвело на них эффект разорвавшейся бомбы. Мы назвали Землю Планетой Кошмаров.

Глава 12

Ганимейские инженеры объявили, что детали, необходимые для ремонта двигателя «Шапирона», можно позаимствовать на корабле, располагавшемся под базой «Копёр», и что сами работы займут от трех до четырех недель. После того как ученые и технические специалисты обеих рас сообща взялись за дело, между «Копром» и главной базой была налажена челночная транспортная линия. Ганимейцы, по понятным причинам, взяли на себя управление и техническую часть операции, в то время как земляне занялись транспортом, логистикой и организацией быта. На борт «Шапирона» были приглашены команды из экспертов КСООН, которые воочию наблюдали за ходом работ и, будто околдованные, слушали объяснения загадок и хитросплетений ганимейской науки. Один именитый специалист по ядерной инженерии с «Юпитера-5» впоследствии заявил, что этот визит заставил его почувствовать себя «неграмотным приятелем сантехника, которому показали термоядерный реактор».

Тем временем команда специалистов КСООН на главной базе составила расписание экспресс-курса, который должен был ознакомить ЗОРАКа с земными достижениями в области компьютерных наук и технологий. Результатом стала система кодовых преобразований и интерфейсов – по большей части разработанная самим ЗОРАКом, – связавшая ганимейский компьютер непосредственно с коммуникационной сетью главной базы и, как следствие, вычислительным комплексом «Ю-5». Благодаря этому, ЗОРАК, а через него и ганимейцы, получил прямой доступ к банкам данных «Ю-5», открыв настоящую золотую жилу с информацией о самых разных аспектах земной жизни, истории, географии и науки – к которым инопланетяне питали поистине неуемный интерес.

Как-то раз люди в коммуникационном зале ЦУП при штаб-квартире Операционного командования КСООН в Галвестоне не на шутку перепугались странного голоса, который неожиданно раздался из динамиков интеркома. На деле это была очередная шутка ЗОРАКа. Машина составила собственное приветствие землянам, а затем внедрила его в исходящий сигнал, переданный «Юпитером-5» по лазерной линии связи.

Земле, конечно же, не терпелось больше узнать о ганимейцах. В ходе пресс-конференции, специально организованной для глобальной новостной сети, группа инопланетян ответила на вопросы ученых и репортеров, путешествовавших вместе с миссией «Юпитер-5». Ожидалось, что мероприятие посетят многие из местных, а так как на «Ганимед-Центре», по-видимому, не нашлось подходящего помещения, ганимейцы охотно согласились провести конференцию внутри «Шапирона». Хант входил в состав группы участников, прилетевших с базы «Копёр».

Первые вопросы касались идей и принципов, лежавших в основе конструкции «Шапирона» – в особенности его двигательной системы. Ганимейцы в ответ заявили, что гипотезы ученых КСООН оказались отчасти верны, но не охватывали всей картины. Конструкция из массивных тороидов, внутри которых находились миниатюрные черные дыры, двигавшиеся по замкнутым круговым орбитам, действительно порождала сверхбыстрые изменения гравитационного потенциала, которые, в свою очередь, создавали область экстремального пространственно-временного искажения. Оно, однако же, не двигало корабль само по себе, а лишь создавало в центре тороидов фокальную точку, где происходила аннигиляция материи. Ее масса превращалась в гравитационную энергию, хотя процесс был куда сложнее классического представления о силе, действующей в направлении центральной точки; сами ганимейцы описывали результирующий эффект как нечто вроде «напряжения в структуре окружающего пространства-времени…» Как раз эта волна напряжения и двигалась в пространстве, увлекая за собой космический корабль.

Идея индуцированной аннигиляции материи вызвала бурный восторг, а новость о том, что следствием подобной аннигиляции была искусственная сила тяготения, стала настоящим откровением. Но самым удивительным оказался тот факт, что… все это не более чем способ взять под контроль естественный процесс, наблюдавшийся едва ли не в каждом уголке Вселенной. Судя по всему, именно так в природе возникает сама гравитация; материя – постоянно, но невообразимо медленно – распадается, превращаясь в ничто, а гравитационный эффект массы обусловлен крошечной долей фундаментальных частиц, аннигилирующих в единицу времени. Каждое событие аннигиляции вызывает короткий всплеск микроскопической силы тяготения, что в совокупности создает иллюзию непрерывного поля. Таким образом гравитация переставала быть статичной и пассивной силой, неизменно возникавшей в месте скопления массы; потеряв статус «белой вороны», она вставала в один ряд с прочими полевыми явлениями физики и становилась величиной, зависевшей от скорости изменения некоего показателя – в данном случае, от скорости изменения массы. В сочетании с открытием способов, позволявших создавать и искусственно контролировать процесс аннигиляции, эта идея легла в основу гравиинженерной технологии ганимейцев.

Ответ ганимейцев вызвал серьезную озабоченность среди присутствовавших ученых Земли. Хант выразил их беспокойство, спросив, как спонтанное исчезновение частиц сочетается с другими законами природы – к примеру, сохранением массы-энергии и импульса. Как выяснилось, взлелеянные землянами фундаментальные законы не были ни фундаментальными, ни законами как таковыми. Как и ньютоновская механика прошлой эпохи, они оказались всего лишь аппроксимацией, которая рано или поздно должна будет уйти в прошлое по мере уточнения теоретических моделей и совершенствования методов наблюдения; подобное произошло и с классической физикой, которая уступила место теории относительности, продемонстрировав собственную несостоятельность, благодаря скрупулезным экспериментам в области световых волн. Ганимейцы проиллюстрировали сказанное, заметив, что при естественной скорости распада материи уничтожение одного грамма воды должно занимать больше десяти миллиардов лет – обнаружить такой процесс экспериментальным путем современной земной науке попросту не по силам. При этом устоявшиеся законы, на которые ссылался Хант, остаются вполне адекватным научным инструментом, ведь возникающие из-за них погрешности не имеют никакого практического значения. Равным образом для большинства повседневных нужд вполне хватает ньютоновской механики, несмотря на то что теория относительности дает более точное описание реального мира. Тем же закономерностям следовало и развитие минервианской науки; когда земные ученые поднимутся на новый уровень, аналогичные открытия и аргументы, без сомнения, приведут землян к точно такому же переосмыслению базовых принципов.

Это, в свою очередь, подняло вопрос о долговечности самого мироздания. Хант спросил, как Вселенная может до сих пор существовать и даже развиваться, если материя действительно распадается со скоростью, о которой говорили ганимейцы – не так уж и медленно, если смотреть на процесс в космических масштабах времени; будь это так, от Вселенной бы почти ничего не осталось.

Вселенная – объяснили ему – существует вечно. Во всем ее пространстве постоянно происходит спонтанное рождение и уничтожение частиц, однако второй процесс, главным образом, наблюдается внутри скоплений материи – что вполне естественно, ведь в них этих самых частиц попросту больше, а значит, и шанс исчезнуть – выше. Другими словами, эволюция все более сложных механизмов, порождающих порядок из хаоса – фундаментальные частицы, межзвездные облака, звезды, планеты, органические вещества и, наконец, сама жизнь, а следом за ней и разум – представляет собой непрерывный цикл, вечную сцену, где актеры сменяют друг друга, но само представление не прекращается никогда. И в основе всего этого лежит постоянная тяга к усложнению уровней организации. Вселенная является полем битвы двух фундаментальных, противоборствующих сил; одна, описываемая вторым началом термодинамики, олицетворяет стремление к росту беспорядка, другая же – известная как эволюционный принцип, – напротив, порождает порядок, создавая локальные отклонения от всеобщего хаоса. С точки зрения ганимейцев понятие эволюции относилось не только к миру живых существ и в равной степени охватывало весь спектр явлений, связанных с ростом упорядоченности, от синтеза атомных ядер внутри звездной плазмы до проектирования суперкомпьютеров; в рамках этого спектра зарождение жизни сводилось всего лишь к очередной вехе на пути прогресса. Эволюционный принцип они сравнивали с рыбой, плывущей вверх по течению – против энтропийного потока; рыба и течение воды здесь символизировали две фундаментальных силы ганимейской Вселенной. Эволюция работала благодаря механизму отбора; отбор же работал в силу определенного распределения вероятностей. В конечном счете, вся Вселенная сводилась к вопросам математической статистики.

Таким образом, фундаментальные частицы появляются, проживают отведенный им срок смертного бытия, а затем бесследно исчезают. Откуда они берутся и куда попадают после аннигиляции? На момент экспедиции «Шапирона» эти вопросы составляли передний край ганимейской науки. Вселенная, доступная нашим органам чувств, сравнивалась с геометрической плоскостью, которую частицы пересекают на своем пути; оказавшись в ней, они ненадолго становятся доступными наблюдению и вносят вклад в эволюцию галактик. Но как выглядит супервселенная, в которой находится сама плоскость? Что собой представляет та, более правдивая, реальность, по сравнению с которой вся наблюдаемая нами Вселенная всего лишь ничтожная, бледная тень? На тот момент ученые Минервы только взялись за исследование этих секретов, веря, что рано или поздно те станут ключом не только к реальным межгалактическим перелетам, но и к путешествиям на таких уровнях бытия, которых не могли вообразить даже сами ганимейцы. Ученые с «Шапирона» задавались вопросом, много ли удалось узнать их потомкам за годы, десятилетия и даже века, миновавшие после их отбытия с планеты. Могло ли внезапное исчезновение всей цивилизации быть связано с открытием новой Вселенной, о которой раньше они не смели и мечтать?

Присутствовавших на конференции журналистов интересовал культурный фундамент минервианской цивилизации – в частности, средства, на базе которых строились ежедневные коммерческие транзакции между организациями и отдельными ганимейцами. Экономика, основанная на свободной конкуренции и денежном выражении благ, казалась несовместимой с характером инопланетян, чуждых любым идеям соперничества; это, в свою очередь, поднимало вопрос об альтернативной системе, при помощи которой ганимейцы измеряли и контролировали исполнение обязанностей между индивидами и обществом.

Ганимейцы подтвердили, что их система прекрасно обходилась без мотивации наживой и не нуждалась в какой бы то ни было финансовой стабильности. Этот вопрос, в силу фундаментального расхождения в психологии и научении обеих рас, стал еще одним камнем преткновения на пути беспрепятственного диалога – главным образом, из-за того, что инопланетяне были не в курсе многих жизненных реалий, в которых сами земляне видели очевидные истины. Мысль о желательности мер контроля, гарантирующих, что каждый член общества вкладывает в него не меньше, чем получает, казалась им довольно странной; то же самое касалось и возможности задать какую бы то ни было меру «нормального» соотношения между вкладом и потреблением, ведь каждый индивид, по их мнению, обладает собственной пропорцией, которая обеспечивает его оптимальное функционирование и выбор которой является одним из его неотъемлемых прав. Понятие финансовой необходимости или любых мер, принуждающих личность к образу жизни, от которого та в иных условиях предпочла бы отказаться, казалось им чудовищным посягательством на свободу и достоинство. Вдобавок они, похоже, были не в состоянии понять, с какой стати подобные принципы должны становиться фундаментом общества.

Что же – спросили их – в таком случае не дает индивидам превратиться в чистых потребителей, безо всякой потребности что-либо отдавать взамен? Как такое общество вообще смогло бы выжить? И снова суть проблемы оказалась недоступной пониманию ганимейцев. Очевидно – ответили они – что каждый индивид обладает инстинктивным желанием вносить вклад в общее дело, а удовлетворение этого инстинкта является одной из жизненно важных нужд; с какой стати кому-то намеренно лишать себя чувства востребованности? Очевидно, именно эта потребность заменяла ганимейцам денежный стимул: они просто не могли жить с мыслью о том, что никому не приносят пользы. Такими их создала природа. Для ганимейца не было ничего хуже, чем оказаться зависимым от общества, не имея возможности сделать что-то взамен, а всех, кто стремился к такой жизни по собственной воле, считали социальными аномалиями, которые заслуживали психиатрической помощи и сочувствия – примерно как умственно отсталый ребенок. Узнав, что многие жители Земли видят в этом наивысшее воплощение собственных амбиций, ганимейцы лишь укрепились в мысли о том, что Homo sapiens унаследовал один из самых скверных лунаринских недостатков. Впрочем – заключили они на более оптимистичной ноте – природа медленно, но верно залечивала эти раны, о чем, по их мнению, свидетельствовали последние десятилетия человеческой истории.

Когда конференция подошла к концу, Хант вдруг понял, что после всех этих разговоров не прочь промочить горло. Он спросил у ЗОРАКа, нет ли поблизости места, где можно утолить жажду, после чего машина сообщила, что если он выйдет из комнаты через главный вход, повернет направо и пройдет чуть дальше по коридору, то окажется в открытой зоне отдыха, где подают напитки. Хант заказал ГБЗД с колой – новейшее достижение, появившееся на свет благодаря синтезу двух культур и моментально снискавшее успех у обеих рас, – и, оставив столпотворение продюсеров и техников, направился по указанному ЗОРАКом маршруту, чтобы забрать напиток в раздатчике.

Когда он повернулся и оглядел зону отдыха в поисках подходящего места, то мимоходом заметил, что был здесь единственным землянином. Несколько ганимейцев – поодиночке или маленькими группами – рассредоточились по залу, но большинство мест оставались пустыми. Он выбрал небольшой столик, вокруг которого стояло несколько свободных кресел, проследовал к нему неторопливой походкой и устроился с напитком. Если не считать пары едва заметных кивков в знак приветствия, никто из ганимейцев не обратил на него внимания; видимо, встреча с инопланетянином, разгуливающим по «Шапирону» безо всякого сопровождения, была для них привычным делом. Заметив на столе пепельницу, он поспешно сунул руку в карман за пачкой сигарет. Но затем остановился, на мгновение сбитый с толку; ганимейцы не курили. Внимательно осмотрев пепельницу, он понял, что она соответствовала стандартному образцу, принятому в Космических силах ООН. Хант огляделся по сторонам. Пепельницы КСООН стояли на большинстве столиков. Ганимейцы, как обычно, подумали обо всем заранее; в свете сегодняшней конференции присутствие землян было вполне ожидаемым. Хант вздохнул и, восхищенно покачав головой, снова погрузился в мягкую обивку роскошного кресла, чтобы расслабиться наедине со своими мыслями.

Он не заметил стоявшую неподалеку ганимейку, пока в его ухе не послышался голос, отведенный ЗОРАКом специально для Шилохин.

– Доктор Хант, если не ошибаюсь? Добрый день.

Хант испуганно поднял голову, но затем узнал Шилохин. Он широко улыбнулся обычному приветствию и указал на одно из свободных кресел. Та села и поставила свой стакан на стол.

– Вижу, нас обоих посетила одна и та же мысль, – заметила она. – От такой работы сохнет в горле.

– Полностью согласен.

– Что ж… как, по-вашему, все прошло?

– Просто отлично. Думаю, мы все под впечатлением… Держу пари, на Земле эта новость вызовет горячие споры.

Прежде чем продолжить, Шилохин будто на секунду замешкалась.

– Вы не думаете, что Мончар был слишком прямолинеен… слишком открыто раскритиковал ваши ценности и образ жизни? То, что он, к примеру, говорил о лунарианцах…

На мгновение Хант задумался, потягивая сигарету.

– Нет, я так не думаю. Если ганимейцы видят ситуацию именно так, лучше сказать об этом прямо… Если хотите знать мое мнение, то необходимость в подобных словах назрела уже очень давно. И, мне кажется, Мончар как нельзя лучше подошел на эту роль; возможно, теперь больше людей станет обращать внимание на такие вещи. И на хорошие тоже.

– Приятно слышать, так или иначе, – сказала Шилохин, и в ее голосе вдруг послышалось облегчение. – Я уже начала немного волноваться.

– Думаю, на этот счет никто сильно и не переживает, – заметил Хант. – Уж точно не ученые. Их больше беспокоит тот факт, что у них на глазах рушатся законы физики. Вы, наверное, еще до конца и не поняли, какую подняли шумиху. Кое-что из наших фундаментальных воззрений придется пересмотреть – буквально с нуля. Мы рассчитывали добавить ко всей этой истории лишь пару страниц, а теперь нам, вероятно, придется переписать книгу целиком.

– Полагаю, так и есть, – согласилась она. – По крайней мере, вам не придется отступать так же далеко, как ганимейским ученым. – От Шилохин не ускользнул его заинтересованный взгляд. – О да, уж поверьте, доктор Хант, мы и сами через это проходили. Открытие теории относительности и квантовой механики перевернуло все наши классические идеи с ног на голову – ровно так же, как это произошло и с вашей собственной наукой в начале двадцатого века. А как только все предыдущие концепции, наконец-то, начали складываться в общую картину, мы совершили еще один крупный научный переворот; идеи, которые пережили первую революцию и считались абсолютными, в итоге оказались ложью – и нам пришлось отказаться от всех укоренившихся представлений.

Она повернулась к нему и изобразила ганимейский жест смирения.

– Даже не будь нас, ваша наука все равно рано или поздно достигла бы того же уровня – и в довольно обозримом будущем, если, конечно, мои выводы чего-то стоят. Теперь же у вас есть шанс срезать путь, ведь по большей части мы и так можем донести до вас нужные знания. Через пятьдесят лет вы сами будете летать на таких кораблях.

– Кто знает.

Голос Ханта звучал отстраненно. Слова Шилохин казались настоящей фантастикой, но затем он подумал об истории авиации; кто из жителей колониальных территорий 1920-х годов мог подумать, что спустя пятьдесят лет они станут независимыми государствами с собственным парками реактивных самолетов? Сколько американцев поверили бы, что за те же пятьдесят лет они сумеют проделать путь от деревянных бипланов до программы «Аполлон»?

– А что же дальше? – пробормотал он, отчасти самому себе. – Будут ли нас ждать новые научные революции… открытия, о которых неизвестно даже вам?

– Кто знает? – сказала она в ответ. – Покидая Минерву, я в общих чертах обрисовала будущие направления исследований, хотя после этого могло произойти все что угодно. Но думать, будто мы знаем все ответы, даже в рамках нашей текущей картины мира, было бы ошибкой. По возвращении на Ганимед нас тоже ждали сюрпризы. Земляне научили нас кое-чему новому.

Для Ханта ее слова стали новостью.

– В каком смысле? – спросил он, чувствуя вполне понятное любопытство. – Чему именно?

Она неторопливо отпила из стакана, собираясь с мыслями.

– Что ж, возьмем, к примеру, тему хищничества. Как вам известно, на Минерве подобные повадки не встречались; единственным исключением были некоторые глубоководные виды, которые представляли лишь научный интерес, и большинство ганимейцев о них предпочитали даже не думать.

– Да, я в курсе.

– Так вот, ганимейские биологи, конечно же, изучили механизм эволюции и смогли реконструировать происхождение собственной расы. И хотя в представлении обывателей главенствующую роль, как я уже говорила, занимала идея естественного порядка, предначертанного волей некоего божества, многие ученые признавали, что в становлении привычной им реальности немалую роль сыграл и фактор случайности. С точки зрения чистой науки они не видели причин, почему наш мир именно таков, какой он есть. И тогда, будучи учеными, они стали задаваться вопросом, что могло бы произойти, сложись события иначе… к примеру, если бы плотоядные рыбы не мигрировали в глубины открытого океана, а продолжили жить в прибрежных водах.

– То есть, если бы эволюция произвела на свет земноводных и сухопутных хищников, – предположил Хант.

– Именно. Некоторые ученые считали, что такой, как есть, Минерва стала лишь по прихоти судьбы – и божественные законы здесь совершенно ни при чем. И тогда они взялись за построение гипотетических экосистем, которые бы включали в себя хищников… но скорее, в качестве интеллектуального упражнения, как мне кажется.

– М-м-м… любопытно. И что же в итоге?

– Они безнадежно заблуждались, – ответила Шилохин, сопроводив свои слова подкрепляющим жестом. – Большинство моделей предсказывали, что такая эволюционная система должна неизбежно замедлить развитие и выродиться в стагнирующий тупик – примерно так же, как произошло и с нашими океанами. Биологи не смогли выделить ограничения, наложенные водной средой обитания, и в итоге приписали предполагаемый исход самим условиям жизни, посчитав их деструктивными по самой своей базовой природе. Можете представить, каково было их удивление, когда первая экспедиция ганимейцев достигла Земли и обнаружила подобную экосистему в действии. Они были поражены тем, какого развития и специализации сумели достичь земные животные… и птицы! Такого они не могли представить даже в своих мечтах. Теперь вы понимаете, почему многие из нас буквально остолбенели при виде животных, которых вы показали нам на базе «Копёр». Мы, конечно, слышали о подобных созданиях, но никогда не видели их собственными глазами.

Хант медленно кивнул; на него, наконец-то, снизошло понимание. Расу, выросшую в окружении мультяшек Данчеккера, вид трилофодона, выглядевшего как ходячий танк с четырьмя бивнями, или смертоносной саблезубой машины под названием смилодон наверняка бы поверг в настоящий шок. «Какое же представление сложилось у ганимейцев о беспощадной арене, создавшей и взрастившей подобных гладиаторов», – подумал он.

– Значит, им пришлось спешно менять мнение и на этот счет, – заметил он.

– Пришлось… Они пересмотрели все теории в свете данных, полученных с Земли, и разработали совершенно новую модель. Но, боюсь, опять допустили оплошность.

Хант не смог удержаться от короткого смешка.

– Серьезно? И что же пошло не так на этот раз?

– Уровень вашей цивилизации и технологий, – ответила она. – Наши ученые все как один были уверены, что экосистема, которую они обнаружили на Земле двадцать пять миллионов лет назад, просто не может произвести на свет технологически развитую расу. Они утверждали, что в такой среде не может появиться никакая устойчивая форма разума, а даже если бы и появилась, то при первой же возможности уничтожила бы саму себя. Об отношениях товарищества и общежития не могло быть и речи, а поскольку приобретение знаний требует общения и кооперации, в таком сообществе никогда бы не развилась научная мысль.

– Но мы доказали, что все это простые домыслы, да?

– Это просто невероятно! – Шилохин изобразила жест недоумения. – Все наши модели предсказывали, что любое развитие миоценовых форм жизни в сторону увеличения интеллекта будет происходить, лишь благодаря отбору в пользу все более хитрых и изощренных методов насилия; ни одна вменяемая цивилизация просто не способна возникнуть на таком фундаменте. И все же… по возвращении мы обнаружили не просто цивилизованную и высокотехнологичную культуру, а общество, постоянно ускоряющееся в своем развитии. Это казалось немыслимым. Вот почему мы так долго не могли поверить в то, что вашей родиной и правда была третья планета от Солнца – та самая Планета Кошмаров.

Ее слова немало польстили Ханту, но он все же не забыл, насколько близки к реальности оказались ганимейские пророчества.

– Но вы едва не оказались правы, верно? – рассудительно заметил он. – Не забывайте о лунарианцах. Они действительно уничтожили самих себя в точном соответствии с вашими прогнозами, хотя и их цивилизация развилась сильнее, чем вы могли предположить. Не выживи их горстка тысячи лет назад, нас бы здесь просто не было, а ведь у них оставался лишь один шанс на миллион. – Он покачал головой и резко выдохнул облако дыма. – Я бы не особенно расстраивался насчет ваших прогнозов; как по мне, они оказались настолько близки к правде, что становится не по себе… слишком близки. Если бы качества, сделавшие лунарианцев самими собой, не видоизменились и не разбавились со временем, мы бы повторили их судьбу, и ваша модель снова оказалась бы права. Но благодаря везению, это препятствие осталось позади.

– И это самое удивительное, – сказала Шилохин, моментально уловив смысл сказанного. – То качество, которое мы посчитали непреодолимым барьером на пути прогресса, оказалось самым главным из ваших преимуществ.

– В каком смысле?

– Ваша агрессивность, ваше упорство – ваше нежелание уступать перед любыми проблемами. Все это составляет неотъемлемую часть вашей природы. Это реликт вашей эволюции – видоизмененный, улучшенный и адаптированный. Но именно в этом суть его происхождения. Возможно, вы не видите его в таком ключе, но можем увидеть мы. И нас это завораживает. Постарайтесь понять, ничего подобного мы не видели и даже представить не могли.

– Данчеккер говорил о том же, – промямлил Хант, но Шилохин продолжала говорить, по-видимому, не расслышав его слов.

– Из-за своего происхождения мы инстинктивно избегаем любой опасности… и уж точно не ищем ее по собственной воле. Мы осторожны по натуре. Но земляне!.. Они штурмуют горы, в одиночку совершают кругосветные путешествия на крохотных лодках, забавы ради прыгают с самолета! Все их игры – это имитация боя; то, что вы называете «бизнесом», воспроизводит борьбу за выживание, присущую земной эволюционной системе, и ненасытную жажду власти, которая наполняет ваши войны; ваша «политика» основана на принципе противостояния и ответа силой на силу. – Немного помолчав, она продолжила: – Ганимейцам это совершенно незнакомо. Мысль о существовании расы, способной восстать и ответить упорством на любую угрозу, кажется… невероятной. Мы изучили немалую часть вашей планетарной истории. От многого в ней нас бросает в дрожь, но за поверхностным ходом событий некоторые ганимейцы смогли усмотреть нечто более глубокое – нечто будоражащее. Трудности, выпавшие на долю человека, приводят в ужас, но, должна признать, что в его способности раз за разом давать им отпор и всегда выходить победителем есть какое-то странное величие.

– Но как так вышло? – спросил Хант. – Откуда у ганимейцев взялась мысль об уникальном преимуществе землян, особенно учитывая разницу в истории наших цивилизаций? Они достигли того же, что и мы, и даже больше.

– Из-за времени, которое вам для этого потребовалось, – ответила она.

– Времени?

– Скорость вашего прогресса. Она просто невероятна! Разве земляне этого еще не поняли? Нет, полагаю, для этого не было никаких причин. – Она снова посмотрела на Ханта, и на секунду ее лицо приняло растерянный вид. – Давно ли человек обуздал силу пара? Едва научившись летать, вы уже через семьдесят лет смогли достичь Луны. Спустя двадцать лет после изобретения транзисторов ваш мир стал целиком управляться компьютерами…

– И по сравнению с Минервой это неплохо?

– Неплохо?! Это настоящее чудо! На вашем фоне наш собственный прогресс выглядит лишь жалкой тенью. А ведь вы еще и ускоряетесь со временем! Все потому, что вы набрасываетесь на природу с той же агрессивностью, с которой атакуете любые другие преграды на вашем пути. Вы больше не кромсаете друг друга на куски и не закидываете города бомбами, но тот же самый инстинкт продолжает жить в ваших ученых, инженерах… ваших бизнесменах и политиках. Они все любят хорошую драку. Они ей буквально упиваются. И в этом главное различие между нами. Ганимеец учится ради самого знания, а понимание, что эти знания годятся для решения практических задач, для него лишь побочный эффект; землянин же пытается решить проблему и, справившись с ней, понимает, что узнал новое, но главным для него все же остается отдача, которую он получает от борьбы и победы. Гарут очень хорошо выразил эту мысль в нашем вчерашнем разговоре. Я спросила, считает ли он, что хоть один землянин действительно верил в пресловутого земного Бога. Знаете, что он ответил?

– И что же?

– Что они поверят, как только создадут Его своими руками.

Хант не смог удержаться от улыбки при мысли о недоумении Гарута, которое одновременно служило комплиментом землянам. Он уже собирался ответить, но ЗОРАК вдруг заговорил с ним собственным голосом.

– Прошу прощения, доктор Хант.

– Да?

– Сержант Брухов хочет с вами переговорить. Вы принимаете звонки?

– Дайте мне минутку, – сказал он Шилохин. – Хорошо. Соедини меня с ним.

– Доктор Хант? – в ухе послышался четкий голос одного из пилотов КСООН.

– Слушаю.

– Прошу прощения за беспокойство, но мы как раз утрясаем детали, чтобы перебросить всех обратно на «Копёр». Через полчаса я вылетаю на транспортере, и у меня есть пара свободных мест. Плюс где-то через час стартует ганимейский корабль, на котором готовы прокатиться несколько человек. Вы в списке пассажиров; как именно лететь – решать вам.

– Не в курсе, кто летит на ганимейском корабле?

– Кто они – не знаю, но прямо сейчас они стоят рядом со мной. Я в большом зале, где проходило совещание.

– Можешь показать? – попросил Хант.

Он активировал наручный модуль и изучил картинку, которую передавал обруч на голове Брухова. Это была группа людей, которых Хант тут же узнал, – все они прибыли с базы «Копёр». Среди них был Каризан… и Фрэнк Тауэрс.

– Спасибо за предложение, – сказал Хант. – Но я полечу с ними.

– Понял… о… секунду… – Невнятный фоновый шум, затем Брухов заговорил снова. – Один из них спрашивает, где вас черти носят.

– Передай, что я нашел бар.

Снова какой-то шум.

– Он хочет знать, как, блин, туда попасть.

– Ладно, посмотри на стену, – сказал в ответ Хант. – Теперь поворачивайся влево… чуть дальше… – Он наблюдал за перемещавшейся по экрану картинкой. – Теперь стой. Перед тобой главная дверь.

– Так и есть.

– Проходишь через нее, поворачиваешь направо и идешь по коридору. Дальше уже не пропустишь. Напитки за счет заведения; заказывать можно через ЗОРАКа.

– Понял. Они говорят, что подойдут через пару минут. Конец связи.

– Канал свободен, – сообщил ЗОРАК.

– Прошу прощения, – сказал Хант, обращаясь к Шилохин. – Скоро к нам кое-кто присоединится.

– Земляне?

– Кучка пьяниц с севера. Я по глупости рассказал им, где мы находимся.

Она рассмеялась – Хант уже знал этот звук, – а затем ее настроение мало-помалу вернулось в серьезное русло.

– Вы кажетесь мне весьма рациональным и рассудительным землянином. Есть один момент, о котором мы никогда не упоминали, потому что не были уверены в реакции ваших соплеменников, но интуиция подсказывает мне, что мы можем поговорить об этом здесь и сейчас.

– Я весь внимание.

Хант почувствовал, что она обдумывала этот вопрос во время его беседы с пилотом. Он заметил, что поведение Шилохин слегка изменилось и теперь неявно намекало, что тема разговора не была строго секретной, а Хант мог использовать эту информацию по собственному усмотрению. Своих соплеменников он знал лучше нее.

– В истории ганимейцев был один случай, когда наш народ по собственной воле прибег к насилию… к намеренному уничтожению жизни.

Хант молча ждал, не зная, какая реакция была бы здесь уместным ответом.

– Вы уже знаете, – продолжала она, – о проблеме, с которой некогда столкнулась Минерва – рост концентрации углекислого газа. Так вот, одно из возможных решений возникло само собой – просто переселиться на другую планету. Но это было еще до того, как у нас появились корабли вроде «Шапирона»… до того, как мы освоили межзвездные путешествия. А значит, речь тогда могла идти лишь о планетах Солнечной системы. И только одна из них, не считая самой Минервы, была пригодна для жизни.

Хант непонимающе посмотрел на Шилохин; он не до конца осознал смысл ее слов.

– Земля, – сказал он, слегка пожав плечами.

– Верно, Земля. Мы могли бы переселить на Землю всю нашу цивилизацию. Как вам известно, мы уже отправляли экспедиции для ее изучения, но, когда они переслали подробные описания земной среды обитания, стало ясно, что простого решения минервианских проблем нам ждать не стоит. Ганимейцы просто не смогли бы выжить посреди такого варварства.

– Значит, от этой идеи в итоге отказались? – предположил Хант.

– Нет… не совсем. Видите ли, земную экосистему и некоторых ее представителей многие ганимейцы воспринимали как нечто настолько противоестественное, что видели в ней извращение самой идеи жизни – грязное пятно на фоне безупречной Вселенной, без которого эта самая Вселенная стала бы только лучше.

Хант изумленно раскрыл рот, когда до него начал доходить смысл ее слов.

– Было выдвинуто предложение очистить планету от поразившей ее болезни. Земная жизнь была бы уничтожена, а ее место заняли бы минервианские существа. В конце концов, рассуждали сторонники этого плана, мы просто сыграем с Землей по ее же правилам.

Хант был ошарашен. После стольких разглагольствований ганимейцы оказались способными на подобный план? Шилохин наблюдала и будто прочла эту мысль в его разуме.

– Большинство ганимейцев, следуя инстинкту, были всецело и безоговорочно против такого решения. Оно напрямую противоречило самой их природе. Вызванные им общественные волнения стали, пожалуй, самыми бурными за всю историю нашей расы.

И все же наша собственная планета грозила стать необитаемой, и некоторые из членов правительства уверились в том, что их святой долг – исследовать все возможные альтернативы. И тогда они втайне развернули на Земле миниатюрную колонию, чтобы провести локальный эксперимент.

Заметив, что губы Ханта уже сложились в преддверии вопросов, она упреждающе подняла руку:

– Не спрашивайте, где именно находилась эта колония и к каким методам они прибегли, чтобы выполнить свою задачу; мне и без того непросто об этом говорить. Скажу лишь, что результатом стала настоящая катастрофа. В некоторых местах планеты действия колонистов привели к полному краху экосистемы, и именно это вмешательство стало причиной массовой гибели видов в эпоху, которую вы называете олигоценом. Кое-где на месте пострадавших регионов до сих пор находятся пустыни.

Хант не знал, что и сказать, поэтому промолчал. В услышанном его шокировали не цели или средства – ведь люди знали о таком не понаслышке – а сама неожиданность этой новости. Для него разговор стал настоящим откровением – поразительным, да, но не более того. Для ганимейцев же, понял Хант, вся эта история была крайне травматичным событием.

Слегка обнадеженная тем, что ее слова не встретили агрессии со стороны Ханта, Шилохин продолжила:

– Стоит ли удивляться, что не менее катастрофический эффект случившееся оказало и на психику самих колонистов? В итоге это достойное сожаления предприятие было поспешно свернуто и убрано в архив как один из самых неблаговидных эпизодов за всю историю нашей расы. Мы стараемся никогда о нем не вспоминать.

Из коридора послышался неразборчивый гул человеческих голосов вперемешку со смехом. Когда Хант выжидающе поднял взгляд, Шилохин коснулась его руки, чтобы еще ненадолго удержать его внимание.

– И в этом, доктор Хант, заключается настоящая причина, по которой мы стыдимся говорить о Земле времен олигоцена и населявших ее животных, – закончила она.

Глава 13

Когда «Шапирон» был вновь признан полностью работоспособным, ганимейцы объявили о своем намерении совершить пробный полет к границам Солнечной системы. Путешествие должно было занять примерно неделю.

В столовой на базе «Копёр» собралась смешанная компания из ученых, инженеров и сотрудников КСООН, которым хотелось понаблюдать за запуском, транслировавшимся с «Ганимед-Центра» на настенном экране. Хант, Каризан и Тауэрс сидели за одним столиком в задней части комнаты и пили кофе. По мере того как обратный отсчет приближался к нулю, голоса начали стихать, и в столовой воцарилась атмосфера напряженного ожидания.

– Все корабли КСООН покинули зону взлета. Можете действовать согласно графику, – прозвучал из динамика голос диспетчера главной базы.

– Принято, – отозвался знакомый голос ЗОРАКа. – С нашей стороны все предпусковые проверки пройдены. Мы приступаем к взлету. До встречи примерно через неделю, земляне.

– Непременно. Будем ждать.

В течение нескольких секунд величественная громада корабля – который к этому моменту уже втянул хвостовую часть и закрыл наружные ниши – оставалась неподвижной и, устремленная ввысь, возвышалась над территорией базы, неряшливо раскинувшейся перед «Шапироном». Затем судно, медленно и плавно, начало подниматься вверх, аккуратно вплывая в нерушимый звездный занавес под пристальным взглядом камеры, пока последний ледяной гребень не исчез за нижним краем экрана. И почти сразу начало стремительно уменьшаться в размерах из-за эффекта перспективы, который быстро усиливался с ростом угла, свидетельствуя о чудовищном ускорении корабля.

– Народ, вы только гляньте, как он несется! – раздался голос с главной базы. – «Ю-5», ваш радар еще не потерял контакт?

– Летит, как смазанная молния прямиком из пекла, – отозвался другой голос. – Мы уже начинаем его терять. Картинка рассыпается. Скорее всего, они уже запустили маршевый двигатель – их поле напряжений смазывает эхо. Изображение на оптических сканерах тоже теряет четкость… – Спустя какое-то время: – Вот и все. Корабль исчез… как будто его никогда и не было. Фантастика!

На этом все закончилось. Тишину столовой «Копра» нарушило несколько тихих удивленных присвистов, за которыми последовали приглушенные возгласы и бормотание. Мало-помалу фрагменты разговоров слились друг с другом, превратившись в непрерывный гул, который все нарастал, пока не достиг своей собственной точки равновесия. Картинка на экране сменилась окрестностями «Ганимед-Центра», которые теперь выглядели пустыми и как будто неполными без стоящего на заднем фоне корабля. Даже после столь недолгого времени вместе людям на Ганимеде не хватало общества гигантов.

– Ну что ж, мне пора, – сказал Хант, вставая со стула. – Крис хочет что-то обсудить. Еще увидимся.

Двое его собеседников подняли головы.

– Без проблем. Увидимся.

– Пока, Вик.

Направляясь к двери, Хант вдруг понял, что без ганимейцев атмосфера на «Копре» была уже совсем не той, что раньше. Странно, – подумал он, – что им всем до единого нужно было участвовать в пробном полете; впрочем… землян причины их решения не касаются. Придется свыкнуться и с отсутствием ЗОРАКа, осенило его. Он уже подсознательно привык к возможности напрямую связываться с другими людьми или обращаться за помощью к машине вне зависимости от места и времени. ЗОРАК стал для него гидом, наставником, учителем и советником в одном лице – всезнающим и вездесущим спутником. Без него Хант вдруг почувствовал себя совсем одиноким, будто отрезанным от остальных. Пришельцы могли оставить на Ганимеде специальный ретранслятор, который бы поддерживал непрерывную связь с ЗОРАКом, однако взаимное замедление времени, вызванное скоростью «Шапирона», в сочетании с громадной дистанцией полета вскоре свело бы на нет любую возможность коммуникации. «Эта неделя, – втайне признался он самому себе, – будет долгой».

Данчеккера Хант обнаружил в лаборатории, где тот возился со своими минервианскими растениями; к этому моменту они заселили каждый уголок комнаты и, судя по всему, уже планировали вторжение в коридор. Тема, которую хотел обсудить профессор, касалась теории, сформулированной их общими с Хантом усилиями еще до прибытия ганимейцев. Она была связана с врожденной уязвимостью перед атмосферным углекислым газом, отличавшей все наземные виды минервианской жизни, и утверждала, что эта особенность вместе с базовой системой химического метаболизма досталась обитателям Минервы от общих предков, которые в далекой древности населяли моря планеты. Обсудив этот вопрос с несколькими ганимейскими учеными при посредничестве ЗОРАКа, Данчеккер выяснил, что их с Хантом теория была неверна.

– По сути, уже первые из сухопутных жителей Минервы в ходе эволюции выработали весьма эффективный метод, позволявший им справляться с высокой концентрацией CO₂. Глядя на их решение задним числом, надо признать, что выглядит оно довольно-таки простым и очевидным.

Данчеккер на мгновение перестал рыться в груде листьев и слегка повернул голову, чтобы дать Ханту время поразмыслить над сказанным. Хант, как бы между делом примостившийся на одном из табуретов, положив локоть на край рабочего стола, ничего не ответил и просто ждал.

– Они приспособили для поглощения излишков вторичные системы циркуляции, – сказал ему Данчеккер. – Те самые системы, которые изначально как раз и возникли для отведения токсинов. Они стали готовым механизмом, идеально подходящим для этой задачи.

Хант мысленно повертел эту идею в голове и задумчиво потер подбородок.

– То есть… – чуть погодя заключил он, – предположение о том, что они унаследовали низкую устойчивость к углекислоте, и близко не похоже на правду… Получается, это полная чушь?

– Полная чушь.

– И этот признак закрепился, верно? В смысле, что всем более поздним видам этот механизм достался по наследству… и все они были прекрасно адаптированы к своей среде обитания?

– Именно. Прекрасно адаптированы.

– Но кое-что я до сих пор не понимаю, – хмуро заметил Хант. – Если то, что ты сказал, правда, значит, оптимальную сопротивляемость углекислому газу должны были унаследовать и сами ганимейцы. А в таком случае рост уровня CO₂ не стал бы для них проблемой. Но они сами сказали, что такая проблема все же существовала. Так в чем же дело?

Данчеккер повернулся к нему лицом, вытер ладони о перед лабораторного халата и с улыбкой посмотрел на Ханта сквозь очки, обнажив зубы.

– Ганимейцы ее действительно унаследовали… сопротивляемость CO₂. Но проблема у них все-таки была. Видишь ли, все дело в том, что эта проблема была создана искусственно. Они навлекли ее своими же руками, на гораздо более позднем этапе истории.

– Крис, ты говоришь загадками. Почему бы не начать с самого начала?

– Ну что ж. – Данчеккер принялся насухо вытирать инструменты и по ходу объяснения складывать их в один из выдвижных ящиков. – Как я и говорил чуть раньше, с появлением на Минерве сухопутных форм жизни вторичная система циркуляции, которой уже обладали все виды – и благодаря которой они стали ядовитыми, – была приспособлена для поглощения излишков углекислоты. Поэтому, даже несмотря на то, что по сравнению с Землей в минервианском воздухе содержалось гораздо больше углекислого газа, все появившиеся там формы жизни прекрасно уживались на планете, ведь эволюция наградила их идеальным механизмом адаптации к среде обитания – что вполне соответствует нашим представлениям о том, как устроена природа. И когда спустя сотни миллионов лет на Минерве возникла разумная жизнь в форме примитивных ганимейцев, их тела обладали тем же базовым строением, которое в сущности осталось неизменным. Пока все ясно?

– Они были такими же ядовитыми и хорошо адаптированными к жизни на Минерве, – ответил Хант.

– Именно так.

– И что произошло потом?

– А потом, судя по всему, произошло кое-что интересное. После своего появления ганимейская раса прошла в своем развитии все стадии, которые можно ожидать от примитивной культуры, встающей на путь цивилизации: изготовление орудий труда, выращивание пропитания, постройка домов и так далее. Так вот, к этому моменту, как нетрудно предположить, древний механизм самозащиты от хищников, который они унаследовали от далеких морских предков, перестал приносить пользу и превратился, скорее, в треклятую помеху. С одной стороны, защищаться от хищников не требовалось, ведь их попросту не было и, как вскоре стало ясно, не могло и появиться. С другой, крайняя подверженность несчастным случаям в результате самоотравления становилась все более серьезным недостатком. – Данчеккер поднял палец, показав небольшую полоску пластыря, обернутого вокруг второго сустава. – Будь я одним из тех первых ганимейцев, наверное, и часа бы не прожил.

– Хорошо, смысл я уловил, – неохотно признал Хант. – Но что они могли с этим поделать?

– Примерно в то время, о котором я веду речь, – у истоков цивилизации – древние ганимейцы обнаружили, что токсины в их вторичной системе можно нейтрализовать, регулярно употребляя в пищу определенные виды растений и плесени. Это открытие они сделали в ходе наблюдения за повадками некоторых животных, зная об их способности переживать несовместимые с жизнью ранения. Такой простой шаг, вероятно, стал их самым важным скачком на пути прогресса. В сочетании с интеллектом ганимейцев он практически обеспечил им господство над всеми остальными видами минервианской жизни. Например, благодаря ему, перед ними открылись двери медицинской науки. Хирургия стала возможной лишь после того, как ганимейцы обезвредили механизм самоотравления. На более позднем этапе истории они разработали простой хирургический метод, при помощи которого вторичную систему можно было нейтрализовать раз и навсегда без помощи каких-либо препаратов. Такой процедуре стали подвергать всех ганимейцев вскоре после рождения, и это стало обычным делом. Спустя еще некоторое время, когда их цивилизация превзошла нас в своем развитии, ганимейцы изолировали ген, отвечавший за развитие вторичной системы у плода и полностью от него избавились. Они буквально изжили у себя эту особенность строения. Все ганимейцы, которых мы здесь встретили, – как и многие поколения до них – родились уже без вторичной системы. Довольно изящное решение, не находишь?

– Даже в голове не укладывается, – согласился Хант. – Мне еще не выпало возможности поговорить с ними на такие темы… пока что, во всяком случае.

– О, да. – Данчеккер кивнул. – Они были крайне умелыми генными инженерами, наши ганимейские друзья… очень умелыми.

С секунду подумав, Хант вдруг щелкнул пальцами от внезапного осознания.

– Ну конечно же, – догадался он. – Сделав это, они заодно лишили себя и устойчивости к углекислому газу.

– В точку, Вик. Все остальные животные на Минерве сохранили высокую устойчивость, данную им природой. Но с ганимейцами все было иначе; они пожертвовали этим механизмом, чтобы лучше справляться со случайными травмами.

– Но я ума не приложу, как это вышло, – вновь нахмурившись, заметил Хант. – В смысле, я могу представить, как именно им это удалось, просто не понимаю, почему это сошло им с рук. Ведь им была нужна защита от углекислого газа, в противном случае они бы просто не появились на Минерве. И ганимейцы это наверняка знали. Не могли же они быть настолько глупы.

Данчеккер кивнул, будто уже зная, что именно хочет сказать Хант.

– На тот момент это могло быть не так очевидно, – сказал он. – Видишь ли, со сменой эпох химический состав минервианской атмосферы претерпевал изменения – примерно так же, как и на нашей Земле. По итогам множества исследований ганимейцы выяснили, что зарождение наземной жизни пришлось на пик вулканической активности; уровень CO₂ тогда был крайне высок, поэтому неудивительно, что первые организмы развили в себе высокую устойчивость к углекислому газу. Однако со временем этот уровень неуклонно снижался и к моменту появления ганимейцев вышел на плато. В своем защитном механизме они привыкли видеть пережиток далекого прошлого, напоминание о давно минувших условиях жизни, а их опыт подсказывал, что без этого механизма вполне можно обойтись. Запас прочности был невелик – ведь по нашим меркам доля CO₂ была довольно высока даже тогда, – но задача казалась посильной. И в итоге они решили избавиться от этой защиты раз и навсегда.

– А, но затем уровень CO₂ начал снова расти, – догадался Хант.

– Резко и катастрофическим образом, – подтвердил Данчеккер. – Во всяком случае, по геологическим меркам. В ближайшем будущем опасность им не грозила, но все измерения и выкладки показывали, что если доля углекислого газа продолжит расти, то они – либо их потомки, так или иначе – столкнутся с серьезными проблемами. Они бы не смогли выжить без древнего механизма, который обеспечивал устойчивость к CO₂, но этот механизм их раса давно искоренила. Прочие животные без труда бы приспособились к новым условиям, но сами ганимейцы оказались в безвыходном положении.

Хант наконец осознал весь масштаб проблемы, с которой пришлось иметь дело ганимейской расе. Все равно что купить билет в один конец, надеясь сбежать из концлагеря, чтобы в итоге угодить прямиком в камеру смертников.

– Какие у них были варианты? – спросил Данчеккер, после чего принялся отвечать на свой же вопрос. – Во-первых, искусственно сдерживать уровень CO₂ при помощи технологических средств. Ганимейцы рассмотрели такую возможность, но их математические модели не смогли гарантировать достаточно точную степень контроля над этим процессом. Существовал немалый риск спровоцировать полное обледенение планеты, и, будучи осторожными по натуре, они решили так не поступать – во всяком случае до тех пор, пока у них был выбор.

Во-вторых, они могли, как и в первом случае, понизить уровень CO₂, но при этом иметь наготове некий метод, при помощи которого можно было разогреть Солнце, компенсируя потерю парникового эффекта, если атмосферная инженерия все же выйдет из-под контроля. Они испробовали этот вариант на Искарисе, но попытка закончилась неудачей, о чем ученые Минервы узнали из сообщения, которое «Шапирон» успел отправить перед отлетом.

Хант не пытался вмешаться, поэтому Данчеккер продолжил:

– В-третьих, они могли переселиться на Землю. Ганимейцы пытались проделать это в порядке эксперимента, но это также ни к чему не привело.

Данчеккер пожал плечами и задержался в такой позе, широко расставив руки в знак того, что исчерпал все возможные альтернативы. Хант выждал еще немного, но профессору, похоже, было нечего добавить.

– Так что за чертовщину они провернули? – спросил Хант.

– Понятия не имею. Ганимейцы тоже не в курсе, ведь какое бы решение ни пришло им в голову, произошло это уже после того, как они покинули Минерву. Они заинтригованы не меньше нас – могу представить, что даже больше. Как-никак это была их планета.

– Но животные с Земли, – настаивал Хант. – Их ведь завезли позже. Разве они не могут быть как-то связаны с решением этой проблемы?

– Могут конечно, но я ума не приложу, как именно. И ганимейцы этого тоже не знают. Радует, правда, что целью явно не могло быть поглощение CO₂ при помощи экосистемы земного типа. Такой подход попросту не сработал бы.

– И на этой идее пришлось поставить крест, да?

– Пришлось, – решительно согласился Данчеккер. – Зачем они привезли туда животных и было ли это как-то связано с атмосферными проблемами, пока что остается тайной. – Профессор умолк и напряженно взглянул поверх очков. – Но теперь, судя по нашему разговору, есть и другая загадка – и при том совершенно новая.

– Другая? – Хант с любопытством посмотрел на него в ответ. – И какая же?

– Остальные животные Минервы, – неторопливо ответил Данчеккер. – Видишь ли, если все они имели отлаженный механизм для защиты от углекислого газа, то изменения в атмосфере Минервы не могли спровоцировать их массовое вымирание. Но если причина была не в этом, то в чем же тогда?

Глава 14

Ландшафт планеты выглядел как волнообразное и совершенно пустое полотно льда, которое простиралось во всех направлениях, теряясь во мраке вечной ночи. Крошечное Солнце, размером чуть больше самой обычной яркой звезды из миллиона ей подобных, ниспосылало на поверхность свои тщедушные лучи, наполняя это место зловеще-призрачным сумраком.

Гигантский силуэт корабля тянулся далеко ввысь, теряясь на фоне космической черноты; сбоку, на большой высоте, горели дуговые лампы с расходящимся вниз конусом ослепительно яркого белого света, выхватывавшего огромный круг на льду, неподалеку от того места, где и стоял корабль. Несколько сотен безмолвных фигур в скафандрах, каждая ростом под два с половиной метра, стояли четырьмя рядами вдоль внутренней границы этого светового озерца, опустив головы и неплотно сложив перед собой руки. Пространство внутри круга было поделено на несколько концентрических колец, внутри каждого из которых на равном расстоянии друг от друга прямо во льду были вырезаны прямоугольные углубления, сориентированные по радиусам кольца. Рядом с каждым из углублений лежал прямоугольный металлический контейнер чуть меньше трех метров в длину и чуть больше метра шириной.

Небольшая группа медленно прошла к центру и начала обходить внутреннее кольцо; они поочередно останавливались у каждого углубления и, молча проследив, как в нее опускают очередной контейнер, переходили к следующему. Следом за ними проследовала вторая группа, которая наполнила ямы водой из разогретого шланга; вода моментально превращалась в лед. Завершив первое кольцо, они перешли ко второму и продолжали так до тех пор, пока снова не оказались у границы круга.

Они долго стояли, пристально глядя на незатейливый мемориал, воздвигнутый в центре круга, – золотой обелиск с надписями на каждой из граней, увенчанный светом, которому предстояло гореть целую сотню лет. Не отводя глаз, они мысленно возвращались в прошлое, к друзьям и знакомым лицам, которые навсегда останутся для них всего лишь воспоминаниями.

А затем, когда пришло время, они развернулись и медленно зашагали к своему кораблю. После того как погасли дуговые лампы, на планете осталось лишь крохотное кольцо света, защищавшее обелиск от натиска ночной тьмы.

Они сдержали обещание, которое пронесли через долгие годы по пути сюда, из другого места и времени.

Под ледяным полем Плутона лежала минервианская земля.

Гиганты вернулись домой, чтобы упокоить останки своих усопших.

Глава 15

«Шапирон» возник из глубин космоса так же внезапно, как исчез. Обзорные радиолокаторы «Юпитера-5» засекли летящее из пустоты неразборчивое эхо, которое быстро сгустилось, начав тормозить с феноменальным ускорением. И вуаля – к тому моменту, когда на цель навели оптические сканеры, корабль, как и в первый раз, уже по инерции заходил на орбиту вокруг Ганимеда. Правда, теперь его появление вызвало совершенно другие эмоции.

В суточном коммуникационном журнале «Юпитера-5» появилась запись о восторженном обмене дружескими репликами.

Шапирон: «Добрый день».

Ю-5: «Как прошел полет?»

Шап: «Превосходно. Как у вас с погодой?»

Ю-5: «Примерно так же, как и всегда. Как двигатели?»

Шап: «Лучше и быть не может. Вы приберегли для нас комнаты?»

Ю-5: «Те, что и были. Хотите спуститься?»

Шап: «Спасибо. Дорогу мы знаем».

С посадки «Шапирона» на базе «Ганимед-Центр» не прошло и пяти часов, а в коридорах «Копра» уже кучковались знакомые фигуры восьмифутовых великанов.

Разговор с Данчеккером подогрел любопытство Ханта насчет биологических механизмов, отвечавших за борьбу с действием токсинов и отравляющих веществ, и следующие несколько дней он изучал этот вопрос при помощи банков данных «Юпитера-5». Шилохин упоминала, что сухопутные формы жизни произошли от древних обитателей моря, которые не развили в себе вторичную систему циркуляции, поскольку в ней не было необходимости. Тем не менее, впоследствии именно этот механизм позволил сухопутным животным Минервы приспособиться к атмосфере с высоким содержанием CO₂. Теплый климат Земли не накладывал столь жестких ограничений на потребление кислорода, а значит, и распределение нагрузки не давало особой выгоды. И хотя земные животные, которых ганимейцы завезли на Минерву, очевидно, не обладали подобным механизмом, они довольно быстро адаптировались к своему новому дому. Ханту было любопытно узнать, как именно им это удалось.

Впрочем, результаты его изысканий оказались весьма прозаичными. Каждая планета породила собственное древо жизни, а лежавшие в их основе фундаментальные химические системы явно отличались друг от друга. Минервианская биохимия была довольно хрупкой – Данчеккер уже давно выяснил это, изучая законсервированную рыбу, которую обнаружили в развалинах лунарианской базы; наземные животные, унаследовавшие подобную химическую систему, неизбежно обладали бы повышенной чувствительностью к определенным видам токсинов, включая диоксид углерода, и нуждались в дополнительной линии обороны, которая бы обеспечила им адекватную устойчивость к ядам на случай экстремальных атмосферных условий – отсюда и адаптация вторичной системы циркуляции у первых сухопутных животных. Земная химия была грубее и отличалась большей гибкостью, что позволяло ей действовать в куда более широких пределах – и безо всякой поддержки. Ничего более существенного ему разузнать не удалось.

Как-то днем Хант сидел перед монитором в одном из консольных залов «Копра» после очередной неудачной попытки взглянуть на задачу под необычным углом. За неимением других собеседников он активировал канал связи с компьютерной сетью ганимейцев и обсудил проблему с ЗОРАКом. Машина серьезно выслушала Ханта, воздерживаясь от любых комментариев. Под конец ЗОРАК выдал лишь одну ремарку:

– По большому счету, мне нечего добавить, Вик. Ты и так все неплохо резюмировал.

– Как думаешь, мог я что-нибудь упустить? – спросил Хант.

Казалось забавным, что ученый мог обратиться с таким вопросом к машине, но Хант был не понаслышке знаком с загадочной способностью ЗОРАКа замечать недостающие детали и мелкие огрехи в якобы безупречной аргументации.

– Нет. Все факты ведут к тому же выводу, что у тебя. В отличие от земных организмов минервианским формам жизни для адаптации требовалась вторичная система циркуляции. Это не логическое заключение, а наблюдаемый факт. Так что добавить мне почти нечего.

– Видимо, ты прав, – со вздохом согласился Хант.

Он щелкнул переключателем, разрывая связь с терминалом, зажег сигарету и откинулся на спинку кресла.

– Полагаю, это не так уж и важно, – рассеянно заметил он чуть погодя. – Мне просто было любопытно, могли ли отличия в биохимии земных и минервианских организмов указывать на какую-то важную закономерность. Похоже, что это не так.

– И что именно ты надеялся отыскать? – спросил ЗОРАК.

Хант непроизвольно пожал плечами:

– О, даже не знаю… все, что могло бы пролить свет на наши вопросы… что случилось с сухопутными обитателями Минервы, что именно погубило их, но не затронуло животных с Земли – теперь мы знаем, что концентрация CO₂ здесь ни при чем… И так далее в том же роде.

– То есть любые необычные факты, – предположил ЗОРАК.

– М-м-м… полагаю, что да.

Прошло несколько секунд, прежде чем ЗОРАК заговорил снова. У Ханта появилось жутковатое ощущение, будто машина прокручивает эту идею в своем сознании. После этого ЗОРАК как ни в чем не бывало произнес:

– Вероятно, ты задавал не тот вопрос.

Смысл этой фразы Хант осознал лишь спустя мгновение. Затем он выхватил сигарету изо рта и резко выпрямился в кресле.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он. – Что не так с моим вопросом?

– Ты спрашиваешь, почему минервианская жизнь отличается от земной, но единственный ответ, который у тебя получается, звучит как «потому что они разные». Это, безусловно, так, но в плане получения новых знаний такой способ рассуждений крайне неэффективен. С тем же успехом можно спросить: «Почему соль растворяется в воде, а песок – нет?» – и в качестве ответа выдать: «Потому что соль, в отличие от песка, растворима в воде». Верно на все сто процентов, но ничего нового в этом не почерпнуть. Вот чем ты занимаешься.

– Хочешь сказать, мои рассуждения стали жертвой порочного круга? – уточнил Хант и тут же понял, что это действительно так.

– Весьма хитроумного, но если разобраться в его логике, то да, – подтвердил ЗОРАК.

Хант кивнул самому себе и стряхнул истлевший конец сигареты в пепельницу.

– Допустим. Но какой же вопрос мне тогда следует задать?

– Забудем на мгновение о земной и минервианской жизни и сосредоточимся исключительно на обитателях Земли, – ответил ЗОРАК. – А теперь спроси себя, почему человек так сильно выделяется на фоне остальных видов.

– Мне казалось, что ответ уже известен, – сказал Хант. – Наш вид сочетает в себе крупный мозг, противопоставленные большие пальцы и хорошее зрение – все те инструменты, которые возбуждают любопытство и тягу к обучению. Что в этом нового?

– Я знаю, в чем заключаются отличия, – заявил ЗОРАК. – Мой вопрос в том, откуда они взялись.

Хант задумался, потирая подбородок костяшками пальцев.

– По-твоему, это важно?

– В высшей степени.

– Хорошо. Уговорил. Почему человек так сильно отличается от всех остальных видов?

– Я не знаю.

– Ну здорово! – Хант со вздохом выпустил длинную струю дыма. – И как именно это незнание принесет нам больше информации, чем мои ответы?

– Никак, – согласился ЗОРАК. – Но это вопрос, который требует ответа. Если ты ищешь что-то необычное, это хорошая отправная точка. Ведь в человеке и правда есть нечто весьма неординарное.

– О, неужели?

– Потому что по всем канонам человек просто не должен существовать. Эволюция не могла произвести его на свет. Человек не мог появиться, но все же появился. Я нахожу этот факт весьма необычным.

Хант озадаченно покачал головой. Машина говорила загадками.

– Я не понимаю. Почему человек не должен был появиться?

– Я рассчитал функциональную матрицу взаимодействий, которая описывает реакции, возникающие в нервной системе высших земных позвоночных в ответ на нейронные потенциалы действия. Ряд коэффициентов в уравнениях реакций существенно зависит от концентрации и распределения некоторых микрохимических агентов. Характерные уровни этих веществ исключают образование устойчивых ответных паттернов в ключевых областях коры больших полушарий – у всех видов, кроме человека.

Пауза.

– ЗОРАК, о чем ты говоришь?

– В моих словах нет смысла?

– Мягко говоря, да.

– Хорошо. – ЗОРАК на секунду умолк, будто пытаясь собраться с мыслями. – Ты знаком с недавней работой Кауфманна и Рэндалла из Утрехтского университета в Голландии? Она целиком хранится в банке данных «Юпитера-5».

– Да, мне встречались ссылки на эту работу, – ответил Хант. – Освежи мою память.

– Кауфманн и Рэндалл провели обширное исследование механизмов, при помощи которых земные позвоночные защищаются от проникающих в их тело токсичных веществ и вредоносных микроорганизмов, – объяснил ЗОРАК. – Детали процесса меняются от вида к виду, но базовый механизм остается неизменным – и предположительно был унаследован от далеких общих предков, а затем модифицирован более поздними формами жизни.

– Ах да, припоминаю, – сказал Хант. – Что-то вроде естественного процесса самоиммунизации, верно?

Он имел в виду открытие, сделанное учеными из Утрехта; согласно их исследованию, земные животные производили небольшие объемы самых разных загрязняющих и токсичных веществ, которые затем вводились в кровоток – но лишь в том количестве, которого хватало, чтобы спровоцировать выработку специфических антитоксинов. Таким образом, «чертеж», обеспечивающий производство этих антитоксинов, был намертво впечатан в химическую систему тела – и при том так, что объемы их синтеза многократно возрастали в случае, если тело наводнялось патогенами в опасных для жизни масштабах.

– Верно, – подтвердил ЗОРАК. – Это объясняет, почему животные гораздо меньше, чем человек, обеспокоены вредными условиями обитания, загрязнениями пищи и другими подобными вещами.

– Потому что люди отличаются; они устроены иначе – так?

– Верно.

– Что возвращает нас к твоему же вопросу.

– Верно.

Какое-то время Хант разглядывал пустой экран консоли и, хмурясь, пытался угадать, к чему в итоге ведет машина. Но ее цель, в чем бы она ни заключалась, оставалась неясной.

– Я все равно не понимаю, что это нам дает, – наконец заметил Хант. – Человек отличается от остальных, потому что отличается от остальных. Вопрос такой же бессмысленный, как и раньше.

– Не совсем, – возразил ЗОРАК. – Суть в том, что человек не должен был стать особенным. Вот что любопытно.

– Почему же? Я не понимаю.

– Позволь мне показать кое-что из решенных мной уравнений, – предложил ЗОРАК,

– Действуй.

– Если введешь команду активации канала, я выведу их на большой экран через коммуникационную сеть КСООН.

Хант послушался и быстро набрал на клавиатуре нужную последовательность символов. Секундой позже экран наверху взорвался калейдоскопом цветов, которые тут же превратились в убористый текст из математических формул. После нескольких секунд пристального изучения картинки Хант покачал головой.

– И что все это значит?

ЗОРАК был рад помочь.

– Эти выражения дают количественное описание некоторых аспектов обобщенной нервной системы земного позвоночного. Говоря конкретнее, они показывают, как базовая нервная система реагирует на присутствие в кровотоке различных смесей химических веществ в заданных концентрациях. Красные коэффициенты – это модификаторы, которые зависят от конкретного вида, но преобладающие факторы являются общими для всех позвоночных и выделены зеленым цветом.

– И?

– Эти уравнения указывают на фундаментальный изъян в механизме, который земные животные выработали для защиты от химической среды. Суть его в том, что вещества, попадающие в кровь в процессе самоиммунизации, нарушают работу нервной системы. И, в частности, тормозят развитие высшей нервной деятельности.

Хант вдруг понял, к чему вел ЗОРАК. Но прежде, чем он успел облечь свои мысли в слова, машина заговорила снова:

– Как следствие, в теории это исключает саму возможность зарождения разума. Более крупный и сложный мозг требует более интенсивного кровоснабжения; но чем выше интенсивность кровоснабжения, тем больше в крови токсинов и тем выше их концентрация в клетках мозга; пораженные клетки мозга неспособны поддерживать координацию, достаточную для высокоуровневой нервной деятельности – другими словами, разума.

– Другими словами, разум не должен был возникнуть в рамках эволюционного древа земных позвоночных. Судя по этим данным, земная жизнь должна была зайти в самый настоящий тупик.

Хант долго разглядывал застывшие на экране символы, обдумывая смысл, который мог скрываться за словами ЗОРАКа. Древняя архитектура, выработанная сотни миллионов лет тому назад далекими предками позвоночных, решила насущную проблему, но не смогла предвидеть долгосрочных последствий. Человек же в ходе естественного отбора смог каким-то образом избавиться от механизма самоиммунизации. В результате он стал более уязвимым для окружающей среды, но в то же время проложил путь к развитию незаурядного интеллекта, который рано или поздно должен был с лихвой компенсировать изначальный недостаток.

Главная интрига, конечно же, заключалась в вопросе: как и когда это удалось человеку? Ответ, предложенный исследователями из Утрехта, сводился к следующему: в процессе вынужденного исхода его предков на Минерву, т. е. за период от двадцати пяти миллионов до пятидесяти тысяч лет тому назад. За двадцать пять миллионов лет до настоящих событий туда перевезли множество самых обычных форм земной жизни; но лишь одна из них спустя эту бездну времени вернулась назад – та, которую «обычной» уже никак не назовешь. Ей стал Homo sapiens в лице лунарианцев – самый грозный противник, когда-либо вступавший в борьбу за жизнь на обеих планетах. Пока земные антропоиды шарили в сумраке полуосознанного существования, он уже покорил Минерву, а затем, уничтожив планету, вернулся на Землю, чтобы овладеть своей древней родиной, и без всякой жалости начисто выкосил всю свою далекую родню.

Данчеккер предположил, что в изолированной на Минерве популяции человеческих предков некогда возникла особо агрессивная мутация. Последние данные указывали, где именно она появилась, но даже не пытались объяснить, почему это произошло. С другой стороны, мутации происходили случайным образом; для поиска конкретной причины попросту не было оснований.

В эту же теорию прекрасно вписывался и очевидный факт зарождения ганимейского разума. Строение сухопутных животных Минервы обеспечивало изоляцию кровеносной системы от системы выведения токсинов. Поэтому, когда на планете назрела потребность в более крупном мозге, у эволюции уже была проторена дорожка для создания нервного центра, который мог потреблять больше крови, не перенасыщаясь токсинами, – для этого достаточно было увеличить плотность одной сети сосудов, а плотность другой оставить без изменений. Высшая нервная деятельность могла развиваться безо всяких помех. Разум ганимейцев был естественным и логическим следствием минервианской эволюции. У земной же эволюции подобного исхода не прослеживалось; человеку удалось каким-то образом перехитрить систему.

– Что ж, – наконец произнес Хант. – Это и правда любопытно. Но почему ты решил, что этого не должно было произойти? Мутации – дело случая. Одна из них вполне могла спровоцировать эти изменения еще на Минерве, у предков лунарианцев, а значит, и людей. Довольно очевидное объяснение. Что с ним не так?

– Я знал, что ты так скажешь, – заметил ЗОРАК, умудрившись внушить Ханту, что машина безмерно довольна собой. – Это первая же реакция и довольно очевидная.

– И… что же с ней не так?

– Это бы не сработало. Ты утверждаешь, что где-то в начале эволюционной линии минервианских приматов должна была возникнуть мутация, которая отключила систему самоиммунизации.

– Именно так, – согласился Хант.

– Но в этой гипотезе есть одно слабое место, – сообщил ЗОРАК. – Видишь ли, я провел обширные расчеты на основе дополнительных данных с «Ю-5» – данных, которые описывают генетические коды в хромосомах позвоночных. У всех видов животных коды, контролирующие развитие процесса самоиммунизации у растущего эмбриона, содержат также и коды, которые отвечают за поглощение избытков CO₂. Другими словами, в случае отключения механизма самоиммунизации они бы потеряли и устойчивость к атмосфере с высоким содержанием углекислого газа…

– А на Минерве как раз происходил рост концентрации CO₂, – добавил Хант, догадавшись, к чему клонит ЗОРАК.

– Именно. Если бы описанная тобой мутация действительно появилась, то затронутые ей виды просто не смогли бы выжить на Минерве. Следовательно, у предков лунарианцев такой мутации быть не могло. В противном случае они бы вымерли. А значит, не было бы ни лунарианцев, ни тебя самого.

– И все-таки я здесь, – без нужды, но с неким чувством удовлетворения заметил Хант.

– Знаю, но тебя здесь быть не должно, и в этом как раз и заключается мой вопрос, – подытожил ЗОРАК.

Хант загасил сигарету и снова погрузился в размышления.

– А что насчет того странного фермента, о котором все время толкует Крис Данчеккер? Он ведь нашел его у всех олигоценовых животных, сохранившихся на корабле – здесь, подо льдом. Один из его вариантов обнаружили и в теле Чарли. Как думаешь, здесь может быть какая-то связь? Может, вещества в окружающей среде Минервы вступили в какую-нибудь сложную реакцию, и проблема решилась сама по себе, а в процессе как раз и появился тот самый фермент. Это бы объяснило, почему его нет у современных земных животных; ведь их предки никогда не были на Минерве. Возможно, по той же причине его нет и у современного человека – он слишком долго находился на Земле, вне контакта со средой, которая поспособствовала его появлению. Как тебе такая гипотеза?

– Ее невозможно подтвердить, – констатировал ЗОРАК. – На данный момент по этому ферменту слишком мало данных. Гипотеза крайне умозрительная. Кроме того, она никак не объясняет другой факт.

– О, и какой же?

– Продукты радиоактивного распада. С какой стати ферменты, обнаруженные у олигоценовых животных, должны состоять из радиоактивных изотопов, в то время как ферменты, найденные в теле Чарли, – нет?

– Даже не знаю, – признался Хант. – Звучит как какая-то бессмыслица. К тому же сам я не биолог. Позже я поговорю об этом с Крисом. – После этого он решил сменить тему. – ЗОРАК, насчет всех этих формул, которые ты рассчитал.

– Да?

– Почему ты решил за это взяться? В смысле… ты иногда занимаешься такими вещами спонтанно… по собственной инициативе?

– Нет. Об этом меня попросила Шилохин и еще несколько ганимейских ученых.

– Не знаешь зачем?

– Просто рутинная работа. Они проводят исследования, а эти расчеты имеют к ним некоторое отношение.

– Что за исследования? – поинтересовался Хант.

– Они касаются как раз того, о чем мы только что говорили. Вопрос, который я предложил тебе несколько минут тому назад, изначально задал не я; его сформулировали ганимейцы. Они всерьез заинтересованы этой темой. Им любопытно узнать, как человечество умудрилось появиться на свет, если все доступные данные указывают на то, что это невозможно, а все их модели предсказывают, что, даже если бы это и произошло, люди бы непременно уничтожили самих себя.

Хант был заинтригован тем, что ганимейцы так глубоко взялись за изучение его расы – особенно если учесть, что в своих выводах они, судя по всему, продвинулись гораздо дальше, чем команда КСООН. Помимо прочего, он был поражен готовностью ЗОРАКА делиться сведениями, которые вполне могли считаться конфиденциальной информацией.

– Я удивлен, что ты можешь говорить об этом без каких-либо ограничений, – заметил он.

– Почему же?

Вопрос застал Ханта врасплох.

– Ну, даже не знаю, – ответил он. – Полагаю, что на Земле такая информация была бы доступна только уполномоченным лицам… уж точно не всем, кто мог бы ей заинтересоваться. Думаю… я просто решил, что с ганимейцами будет точно так же.

– Тот факт, что земляне – неврастеники, не означает, что ганимейцы должны все держать в секрете, – отрезал ЗОРАК.

Хант широко улыбнулся и медленно покачал головой.

– Похоже, я сам напросился, – со вздохом заключил он.

Глава 16

Первая и самая насущная из вставших перед ганимейцами задач – а именно, приведение в порядок их космического корабля – пришла к успешному завершению. Как результат, основной точкой приложения их деятельности стала база «Копёр», где инопланетяне продолжили активно работать над достижением второй по важности цели – разобраться в компьютерной системе корабля, потерпевшего крушение на Ганимеде. Вопрос о том, мигрировала ли ганимейская раса к другой звезде и если да, то к какой именно, по-прежнему оставался открытым. Существовал немалый шанс, что эта информация только и ждала, пока ее отыщут, и до сих пор была зарыта где-то в глубине молекулярных схем и банков памяти, составлявших компьютерный комплекс корабля, который был построен уже после того, как на эти вопросы появился ответ. Не исключено, что и сам корабль был частью той самой межзвездной миграции.

Однако, в отличие от первой, эта задача оказалась далеко не так проста. Несмотря на то что корабль под базой «Копёр» относился к более поздней и продвинутой модели, чем «Шапирон», его маршевые двигатели были основаны на тех же принципах и использовали компоненты, которые по сути выполняли те же функции, что и их более старые аналоги, хотя в некоторых случаях и отличались видоизмененным или более совершенным устройством. Таким образом, двигательная система являла собой пример зрелой технологии, которая не претерпела радикальных изменений за время, прошедшее между строительством двух кораблей, благодаря чему стал возможным и ремонт самого «Шапирона».

Это, увы, не относилось к бортовым компьютерам. Спустя неделю интенсивных анализов и экспериментов ганимейские ученые признали, что почти не двигаются с мертвой точки. Проблема заключалась в том, что системные компоненты, в которых они пытались разобраться, в большинстве случаев были совершенно непохожи на все, с чем им доводилось иметь дело раньше. Процессоры состояли из сплошных кристаллических блоков с миллионами молекулярных схемоэлементов, трехмерные хитросплетения которых попросту выходили за рамки воображения. Распутать спрятанные в них коды мог лишь тот, кто был знаком – как в теории, так и на практике – с проектированием и физикой подобных устройств.

Некоторые из более крупных процессоров казались революционными даже самим ганимейцам и, судя по всему, представляли собой результат слияния электронных и гравитационных технологий; их особенности были неразрывно связаны в устройстве, позволявшем менять физические соединения между ячейками с электронными данными при помощи переменных гравитационно-удерживающих связей. Это позволяло перепрограммировать саму аппаратную конфигурацию компьютера и при желании менять ее с каждой наносекундой; результатом была матрица, каждый элемент которой мог играть роль ячейки памяти, а в следующее мгновение превратиться в вычислительный модуль; в конечном счете обработка информации могла происходить одновременно и в любой точке комплекса – что явно было последним словом в области параллельных вычислений. Один заинтересованный, но совершенно сбитый с толку инженер КСООН описал эту систему как «софт и железо в одном лице. Мозг в миллиард раз быстрее…»

Из таких взаимосвязанных вычислительных узлов состояла каждая из бортовых систем корабля: связь, навигация, вычисления, управление двигателями, пилотирование и еще сотня других. И все эти системы сливались друг с другом в какую-то немыслимую паутину, опутывавшую весь корабль.

Без подробной документации и сведений о техническом проекте корабля подступиться к этой задаче было попросту невозможно. Но доступ к документации был закрыт. Вся информация оставалась запертой внутри той самой системы, для взлома которой она и требовалась; все равно что держать в руках запечатанную банку, внутри которой лежит консервный нож.

Как итог, во время следующей планерки на борту «Шапирона» ведущий ганимейский специалист по компьютерным наукам объявил, что готов опустить руки. Когда кто-то заметил, что землянин на его месте бы так легко не сдался, инопланетянин обдумал эти слова и, согласившись с ними, вернулся на базу «Копёр», чтобы попробовать еще раз. Спустя неделю он снова появился на совещании и заявил твердым и окончательным тоном, что если кто-то считает, будто земляне могут справиться с этой задачей лучше него, то для этого у них есть все возможности. А затем вышел из проекта.

На этом, судя по всему, можно было ставить точку.

Других дел на Ганимеде не осталось. Тогда инопланетяне, наконец, объявили долгожданный вердикт и ответили согласием на обращение земных правительств, пригласивших ганимейцев посетить Землю. Это, впрочем, еще не означало, что они готовы принять и другое предложение – поселиться на планете. И хотя подходящего места для них не было на многие световые годы вокруг, немалое число ганимейцев до сих пор испытывали дурные предчувствия насчет Планеты Кошмаров. Тем не менее они были рациональными существами, а рациональность, очевидно, требовала воздержаться от поспешных выводов и сначала взглянуть на планету собственными глазами. С решениями на перспективу стоит повременить до тех пор, пока у них не появятся более четкие данные.

У многих сотрудников КСООН, участвовавших в миссиях «Юпитер», как раз подходил к концу срок службы, поэтому для них уже был составлен график возвращения на Землю – насколько позволяло передвижение свободных кораблей. Ганимейцы предложили место на борту «Шапирона» всем, кто планировал лететь с ними, и едва справились с наплывом желающих.

К счастью, судя по недавнему ответу от Грегга Колдуэлла, исполнительного директора подразделения НавКомм и непосредственного начальника Ханта, задание Виктора на Ганимеде было признано завершенным; к тому же в Хьюстоне его ждала и другая работа. Подготовка его возвращения на Землю уже началась. Хант без труда добился того, чтобы его имя убрали из графика вылетов КСООН и включили в список пассажиров, которым предстояло лететь на борту «Шапирона».

Данчеккер прибыл на Ганимед в первую очередь для того, чтобы изучить земных животных эпохи олигоцена, которых обнаружили на корабле под базой «Копёр». Профессор убедил Мончара, второго по старшинству офицера ганимейской экспедиции, что на «Шапироне» более чем достаточно места для перевозки всех интересующих его экземпляров; а затем заверил своего шефа, возглавлявшего Вествудский институт биологии в Хьюстоне, что на Земле, где вся необходимая инфраструктура доступна по первому же требованию, исследования будут проводиться куда тщательнее. Итог оказался именно таким, как он и планировал: теперь на Землю возвращался и Данчеккер.

И вот наступил момент, когда Ханту пришлось собрать свои вещи и в последний раз обвести взглядом крошечную комнату, которая так долго служила ему домом. Затем он совершил привычную прогулку по видавшему виды коридору, который вел к внутреннему куполу, и присоединился к горстке людей, покидавших базу. Там они напоследок выпили с друзьями, которые оставались на Ганимеде, и обменялись прощальными словами. После обещаний поддерживать связь и заверений, что их пути непременно пересекутся в будущем, они всей толпой направились в корпус операционного управления; там, в тамбуре шлюзовой камеры, их ждали командующий базой и несколько его сотрудников, чтобы провести официальную церемонию прощания. По трубе за пределами шлюза они направились в кабину гусеничного ледохода, который должен был доставить их к посадочным площадкам, где уже ждал корабль-транспортер.

Глядя в один из иллюминаторов ледохода на темные фрагменты зданий и сооружений, которые то появлялись, то снова тонули в вечно клубящейся аммиачно-метановой дымке «Копра», Хант испытывал смешанные чувства. Пусть и приятно вернуться домой после долгого отсутствия, ему во многих отношениях будет не хватать той жизни, к которой он привык в сплоченном коллективе КСООН, где проблемы делились на всех и каждый был своим. Дух товарищества, который он нашел на Ганимеде, чувство принадлежности, ощущение общей цели… все это придавало особую близость крошечному рукотворному убежищу, отвоеванному у враждебной ганимейской пустоши. Эмоции, которые он так остро испытывал в тот момент, вскоре притупятся и забудутся, когда он вернется на Землю и будет вновь проводить каждый день среди безликих миллионов, по-своему проживавших такие разные жизни с разными целями и убеждениями. Там самодельные, синтетические барьеры социума служат демаркационными линиями, необходимыми человеку для удовлетворения психологической потребности в причислении себя к четко определенным культурным группам. Колонии на Ганимеде не было нужды в возведении искусственных стен, чтобы отделить себя от остального человечества; всю необходимую изоляцию обеспечивала сама Природа вкупе с сотнями миллионов километров космического пространства.

«Быть может, – подумал он про себя, – именно поэтому люди разбивают лагеря на Южном седле Эвереста, пускаются в плавание по семи морям и год за годом устраивают встречи однокашников, чтобы поделиться ностальгическими воспоминаниями о школе или армейской службе». Тяготы и лишения, пройденные сообща, скрепляют людей узами, которые невозможно воссоздать в защитном коконе обычного общества; благодаря им, люди открывают в себе и других скрытые качества, и это знание остается с ними на всю жизнь. Уже тогда он знал, что, подобно моряку или альпинисту, будет снова и снова возвращаться, чтобы в очередной раз прикоснуться к тому, что обнаружил на Ганимеде.

Данчеккер, впрочем, не видел в этом особой романтики.

– Мне плевать, даже если на Сатурне обнаружат чудищ с семью головами, – заявил профессор, когда они садились на борт транспортера. – Как только вернусь на Землю, там и останусь. Хватит с меня жизни посреди этих проклятых железяк.

– Готов спорить, что по возвращении ты обнаружишь, что страдаешь от агорафобии, – заверил его Хант.

На базе «Ганимед-Центр» состоялся еще один раунд прощаний, после которого их, уже в скафандрах, повезли в спущенную на землю входную секцию «Шапирона»; залететь непосредственно во внешние ангары они не могли, так как телескопические трубы, которые выступали из зданий базы и предоставляли прямой доступ к судам и транспорту КСООН, не были рассчитаны на стыковку со шлюзами вспомогательных кораблей ганимейцев. Члены ганимейского экипажа встретили их у подножия трапа и провели в кормовой отсек, где уже ждал лифт, который должен был доставить группу в основную часть корабля.

Спустя три часа погрузка завершилась, а корабль прошел заключительную подготовку к вылету. Гарут в сопровождении небольшого арьергарда из ганимейцев обменялся формальными словами прощания с командующим базы и несколькими его офицерами, подъехавшими к трапу для проведения официальной церемонии. После этого земляне заняли места в транспорте и вернулись на базу, а ганимейцы тем временем взошли на борт «Шапирона» и подняли кормовой отсек корабля в положение готовности к взлету.

Хант как раз находился в отведенной ему каюте и напоследок любовался видом базы «Центр», который транслировался по настенному экрану, когда ЗОРАК объявил о скором взлете. Никакого движения он не почувствовал; пейзаж просто начал уменьшаться и становиться все более плоским. С четырех сторон экрана прибавлялись все новые территории Ганимеда, и детали пейзажа быстро исчезали в однообразном море мерзлой белизны по мере того, как «Шапирон» набирал высоту. Вскоре и сама база «Центр», выглядевшая крупинкой отраженного света, затерялась на общем фоне, и снизу на экран стала наползать дуга черноты, отмечавшей темную сторону спутника. Наверху показались изогнутый горизонт Ганимеда, за которым вскоре потянулась стайка сопутствующих звезд. Оставшаяся в середине экрана яркая полоса неуклонно сужалась, и в какой-то момент ее концы появились из-за краев кадра, образовав сверкающий полумесяц, который повис в небе и сразу же начал уменьшаться прямо на глазах у Ханта.

А затем и сам полумесяц, и звезды как будто растворились на фоне перетекавших друг в друга размытых пятен света, пока картинка на экране не превратилась в равномернyю ширь однообразного переливчатого тумана. Корабль перешел на маршевый двигатель, догадался Хант, и был на время отрезан от информации, поступавшей к нему извне, – во всяком случае, информации, передававшейся при помощи электромагнитных волн. Он задумался, что ганимейцы использовали вместо них – к примеру, для навигации. Этот вопрос он бы с готовностью задал ЗОРАКу.

Но с этим можно было и подождать. Сейчас ему просто хотелось расслабиться и подготовить свой разум к другим вещам. В отличие от путешествия на «Юпитере-5», полет к Земле должен был занять всего несколько дней.

Глава 17

И вот ганимейцы наконец-то прибыли на Землю.

После того как многочисленные правительства так и не смогли прийти к соглашению насчет места встречи с инопланетянами – если те все же примут приглашение землян, – Парламент Соединенных Штатов Европы путем голосования решил взять ответственность на себя и на всякий случай организовать собственные приготовления. Для этой цели выбрали живописную открытую местность на швейцарском берегу Женевского озера с расчетом на то, что местный климат окажется благоприятным для ганимейской конституции, а исторические традиции мирного разрешения конфликтов придадут этому месту особый подтекст.

На берегу озера, примерно на полпути между Женевой и Лозанной, огородили территорию площадью чуть больше двух с половиной квадратных километров, внутри которой возвели поселок с шале, построенными специально для проживания ганимейцев: высокие потолки, большие дверные проемы, кровати повышенной прочности и слегка тонированные окна. В распоряжении будущих гостей имелись общие кухни и столовые, комнаты отдыха, терминалы, подключенные к мировой информационно-развлекательной сети, большой бассейн, рекреационная зона и практически все, что могло быть построено в доступные сроки и хоть как-то поспособствовать комфортной жизни ганимейцев. Помимо прочего, здесь была залита огромная бетонная площадка, предназначенная для посадки «Шапирона», а также стоянки транспортных средств и дочерних кораблей. Наконец, внутри охранного периметра нашлось место и для жилья, где могли разместиться делегации землян, с необходимой инфраструктурой для проведения конференций и социальных мероприятий.

Когда с «Юпитера» пришли новости о том, что инопланетяне планируют отправиться на Землю уже через пару недель, а само путешествие – что еще удивительнее – займет всего несколько дней, вопрос о месте встречи уже был решенным делом. К тому моменту, как «Шапирон» возник из глубин космоса и вышел на земную орбиту, к Женеве со всех уголков планеты уже стягивался целый флот суборбитальных кораблей с официальными лицами и главами государств на борту – все они торопились принять участие в поспешно организованной приветственной церемонии. Целые рои жужжащих самолетов с вертикальным взлетом сновали туда-обратно между аэропортом Женевы и местом, получившим название Ганивилль, чтобы доставить их к финальному пункту назначения; тем временем доступ на территорию был закрыт для частных авиамобилей, а дорожное движение на автостраде Женева – Лозанна превратилось в огромную пробку из стоявших вплотную машин. Со стороны суши на зеленых холмах, откуда открывался вид на Ганивилль, появились разноцветные точки, которых становилось все больше от часа к часу: так прибывали первые зрители, которые разбивали здесь палатки, раскладывали спальные мешки, одеяла и печки для пикников, твердо решив занять и удержать за собой места с роскошным видом. Непрерывный кордон из благодушных, но вымотанных полицейских, среди которых были и сотрудники из Италии, Франции и Германии – ведь швейцарская полиция просто не могла справиться с такой задачей в одиночку, – удерживали между быстро растущей толпой и ограждением Ганивилля карантинную зону шириной в двести метров; тем временем флотилия полицейских катеров сновала по озеру, не подпуская к берегу целую армаду лодок, яхт и кораблей всевозможных форм и размеров. Благодаря предприимчивым членам братства лавочников, погрузивших свои припасы на машины и переправивших свой бизнес к месту скопления покупателей, вдоль дорог моментально выросли стихийные рынки. В тот день многие люди сумели сколотить небольшое состояние на продаже самых разных товаров: от обедов быстрого приготовления и шерстяных свитеров до походных ботинок и мощных телескопов.

«Шапирон», находившийся в нескольких тысячах километров над Ганивиллем, тоже не стоял в стороне от происходящего. Пестрая группа кораблей КСООН окружила корабль на манер небрежного эскорта и вместе с ним облетала Землю каждые полтора часа. На борту многих из них находились репортеры и съемочные команды, которые вели прямую трансляцию, обращаясь к завороженной публике через глобальную новостную сеть. Они уже обменялись сообщениями с ЗОРАКом и землянами, которые проделали вместе с «Шапироном» путь от самого Юпитера, и успели привести зрителей в трепет видами изнутри ганимейского корабля, а в довершение приправили все это непрерывно обновляющимися сводками о последних событиях в окрестностях Женевского озера. В промежутках комментаторы до тошноты рассказывали о том, как корабль впервые появился над Ганимедом, что случилось с тех пор, где изначально возникла раса ганимейцев, зачем экспедиция отправилась к Искарису и что именно там произошло, а также обо всем, чем они посчитали нужным заполнить эфир в преддверии главного события. По оценкам, половина офисов и заводов на планете сочли все это гиблым делом и закрылись до окончания встречи, ведь все их сотрудники буквально прилипли к экранам – либо тем, что оплачивались за счет самого предприятия, либо каким-то другим. Как заметил в интервью уличному корреспонденту Эн-би-си президент одной нью-йоркской компании: «Я не стану тратить тысячи долларов, чтобы в очередной раз подтвердить то, что еще много веков назад доказал Кнуд Великий: прилив, который уже набрал силу, остановить невозможно. Я отправил всех по домам, чтобы они выпустили пар. Похоже, что в этом году нас ждет лишний выходной». Когда его спросили, чем собирается заняться он сам, бизнесмен с удивлением ответил: «Я? Следить за высадкой, конечно».

На борту «Шапирона» Хант и Данчеккер оказались в смешанной группе из землян и ганимейцев, собравшихся в командном центре корабля – том самом месте, куда Ханта вместе со Сторрелом и остальными проводили из транспортера «Ю-5» во время их знаменательного первого визита. Несколько яиц покинули «Шапирон» и зависли ниже главного судна, дав инопланетянам возможность взглянуть на разные места Земли с высоты птичьего полета. Земляне тем временем растолковывали им смысл некоторых изображений, транслировавшихся камерами яиц. Ганимейцы с долей скепсиса взирали на бурлящие жизнью многолюдные города вроде Нью-Йорка, Токио и Лондона, потрясенно наблюдали за происходящим в Аравийской пустыне и амазонских джунглях – на Минерве подобной местности просто не существовало – и с молчаливо-восторженным ужасом следили за далекой стаей львов, преследовавших зебру посреди африканской саванны.

При виде таких знакомых зеленых континентов, солнечных равнин и голубых океанов Ханта – который, казалось, провел целую вечность посреди одних лишь камней, льда и черной космической пустоты, – переполняли чувства. По мере того как на экране сменялись фрагменты земной мозаики, он чувствовал, как неуклонно менялось и настроение ганимейцев. Сомнения и дурные предчувствия, которые раньше испытывали некоторые из них, были буквально сметены пьянящим воодушевлением, расползавшимся подобно инфекции. В них все сильнее зрели суета и возбуждение – ганимейцам не терпелось собственными глазами увидеть тот невероятный мир, с которым их свели прихоти судьбы.

Одно из яиц сейчас парило в пяти километрах над Женевским озером и передавало на «Шапирон» телескопические изображения толп, которые все еще продолжали собираться на холмах с видом на Ганивилль и окружавшие его луга. Ганимейцы были приятно удивлены, но вместе с тем не переставали изумляться тому, что действительно заслуживали столь широкого интереса и массового излияния чувств. Хант попытался объяснить, что появление инопланетного корабля – особенно того, который прибыл из прошлого давностью в двадцать пять миллионов лет, – не такое уж частое событие, но ганимейцы, похоже, были просто не в состоянии понять, как что-то может вызвать самопроизвольную и настолько масштабную демонстрацию эмоций. Мончар даже задумался, не были ли земляне, которых они встречали до этого момента, «представителями более стабильной и рациональной части человеческого спектра, чем среднестатистический житель планеты». Хант решил промолчать. В свое время Мончар наверняка и сам получит ответ на этот вопрос.

Когда разговор на время затих и все взгляды обратились к экрану, один из ганимейцев вполголоса велел ЗОРАКу опустить яйцо чуть ниже и приблизить картинку. Изображение увеличилось и выхватило крупным планом склон небольшого травянистого холма, который к этому моменту был густо усыпан людьми всевозможных возрастов, размеров, нравов и буквально пестрел самыми разными нарядами. Люди готовили еду, пили, играли и даже просто сидели на траве; взглянув со стороны, можно было решить, что здесь проходят гонки, фестиваль поп-музыки или авиашоу, а может, и все это разом.

– Им ничего не грозит на открытом пространстве? – чуть погодя поинтересовался один из ганимейцев, в голосе которого звучало явное сомнение.

– Грозит? – Хант выглядел озадаченным. – Ты о чем?

– Я удивлен, что ни у одного из них при себе нет оружия. Я бы ожидал увидеть у них пистолеты.

– Пистолеты? Для чего? – недоуменно спросил Хант.

– Хищники, – ответил ганимеец, будто озвучивая очевидный факт. – Что эти люди будут делать, если на них нападут хищники?

Данчеккер объяснил, что мало кто из животных представлял опасность для современного человека, да и те обитали лишь в немногочисленных и довольно ограниченных ареалах, находившихся за много тысяч километров от Швейцарии.

– О, я решил, что именно для этого они и окружили эту местность защитным периметром, – признался ганимеец.

Хант рассмеялся.

– Ограда защищает не от хищников, – объяснил он. – А от людей.

– Хочешь сказать, они могут на нас напасть? – В голосе ганимейца послышались внезапные нотки тревоги.

– Вовсе нет. Это нужно лишь для того, чтобы обеспечить вам приватность и убедиться, что люди не станут вам докучать. Правительство решило, что вам вряд ли придутся по душе толпы зевак и туристов, которые будут постоянно путаться под ногами.

– Разве правительство не могло просто издать закон, который бы запретил им приближаться? – спросила из противоположного конца комнаты Шилохин. – Это звучит куда проще.

Хант снова рассмеялся – должно быть, на нем слегка сказывалось ощущение от вновь увиденного дома.

– Пока что вы встречали не так много землян, – заметил он. – Сомневаюсь, что они бы послушались такого приказа. Им, как вы бы выразились, не хватает… дисциплины.

Шилохин была явно озадачена его словами.

– Неужели? – удивилась она. – Мне казалось, что с землянами все ровно наоборот. В смысле… я просмотрела кое-что из старой земной кинохроники в компьютерных архивах «Ю-5» – кинохроники тех времен, когда на Земле еще шли войны. Тысячи одинаково одетых землян шагали вперед и назад ровными колоннами, пока другие выкрикивали приказы, которым те моментально подчинялись. Что же до войн… когда им приказывали сражаться и убивать других землян, они подчинялись. Разве это не дисциплина?

– Да… все верно, – с неловким чувством признал Хант, надеясь, что никто не обратится к нему за объяснением; ведь его попросту не было.

Но ганимеец, которого так встревожили земные хищники, по-прежнему не унимался.

– То есть, если им отдадут приказ, который идет вразрез со всякой рациональностью, они выполнят его без малейших колебаний, – сказал он. – А если велят поступить не просто разумно, а еще и в согласии с нормами учтивости, то не станут слушать?

– Эм… да, вроде того – еле выдавил Хант. – По крайней мере, так бывает довольно часто.

Еще один член ганимейского экипажа отвлекся от своей консоли.

– Они все чокнутые, – твердо заявил он. – Я всегда это говорил. Земля – самый большой сумасшедший дом во всей Галактике.

– А еще мы их гости, – резким голосом возразил Гарут. – К тому же земляне спасли нам жизнь и предложили разделить с ними их дом. Я не позволю говорить о них в такой манере.

– Прошу прощения, сэр, – промямлил ганимеец и снова переключил внимание на свою консоль.

– Пожалуйста, простите это замечание, доктор Хант, – извинился Гарут.

– Не берите в голову, – пожав плечами, ответил Хант. – Я бы и сам не сказал лучше… Видите ли, именно это не дает нам потерять рассудок, – без особой причины добавил он, вызвав новую волну озадаченных переглядываний между его инопланетными спутниками.

В этот момент их разговор прервало объявление ЗОРАКа.

– С нами хочет связаться ЦУП Женевы. Мне снова соединить вас через доктора Ханта?

Хант подошел к коммуникационной консоли, которой уже пользовался, когда играл роль посредника в предыдущих диалогах. Примостившись на огромном ганимейском кресле, он велел ЗОРАКу установить соединение. На экране появилось уже знакомое лицо женевского диспетчера.

– Снофа сдрафствуйте, доктор Ант. Как фаши дела?

– Ну что ж, мы все еще ждем, – ответил Хант. – Что нового?

– Премьер-министр Афстралии и китайский Премьер уше прибыли ф Шенефу. Они будут шдать в Ганифилльском конференц-зале. Я уполномочен дать фам разрешение на посадку черес шестьдесят минут.

– Через час идем на посадку, – объявил Хант застывшей в ожидании комнате. Затем он перевел взгляд на Гарута. – Вы даете согласие?

– Разумеется, – ответил Гарут.

Хант снова повернулся к экрану.

– Окей, – сообщил он диспетчеру. – Шестьдесят минут, считая с этого момента. Мы идем на посадку.

В течение нескольких минут новость облетела планету, и поднявшаяся по всему миру шумиха обернулась настоящей лихорадкой.

Глава 18

Хант стоял внутри одного из центральных лифтов «Шапирона», разглядывая пустую дверную панель, за которой проносилась нескончаемая громада космического корабля. Позади него толпились остальные сотрудники КСООН, прибывшие на судне с самого Ганимеда, – все как один молча погруженные в собственные мысли, к которым их подтолкнула близящаяся встреча с Землей. «Шапирон» перешел к финальному этапу высадки и теперь опускался кормой вперед. В лифте находилось и несколько инопланетян, собиравшихся примкнуть к основной массе ганимейцев, которым выпало право первыми ступить на поверхность Земли, – большая их часть уже собралась в кормовом отсеке корабля.

Символы, которые то появлялись, то исчезали на лицевой части индикаторной панели у двери, вдруг перестали меняться и замерли. Секундой позже широкие двери раздвинулись и толпа, хлынув наружу, оказалась в просторном круглом пространстве, со всех сторон окаймлявшем цилиндрическую стену внутреннего ядра. По периметру внешней стены равномерно располагались шесть воздушных шлюзов, а пол между ними был занят плотной толпой ганимейцев, кучковавшихся рядом со шлюзовыми камерами. По одну сторону от Ханта находилась Шилохин, по другую – Мончар; неподалеку стоял и Джассилейн. Как и все присутствующие здесь ганимейцы, они пристально следили за огромным экраном, который был установлен высоко на стене центрального ядра, аккурат над выходом из лифта. Хант пробрался через толпу исполинских фигур – туда, где стояла группа Гарута. Остановившись рядом с ним, Вик повернулся и снова посмотрел на экран.

На нем транслировалось изображение с камеры, обращенной вертикально вниз, к берегу озера. Картинка была поделена на две примерно равные половины: на одной виднелись коричнево-зеленые холмы, на другой – голубизна отраженного неба. Яркие цвета местами перекрывались рассеянными клубами белых облачков. Их тени выглядели на земле резкими пятнами, намекая на яркую и солнечную погоду. Постепенно в кадре проступили детали ландшафта, которые начали двигаться к краям экрана по мере спуска корабля.

Плоские мазки краски превратились в облака – плывущие над землей острова вздымающейся белизны; вид с камеры все больше приближался и увеличивался, и вскоре они исчезли из вида.

На дисплее появились точки, представлявшие собой отдельные дома: некоторые из них стояли особняком посреди холмов, другие кучковались вдоль изгибающихся нитей дорог, которые уже можно было рассмотреть на картинке с камеры. А точно в центре экрана, строго под центральной осью «Шапирона», виднелась белая крупинка – там, прямо на берегу озера, располагалась бетонная посадочная площадка Ганивилля с рядами аккуратно расставленных шале, вокруг которых уже начали проступать очертания охранного периметра. Граница городка подчеркивалась узкой полоской зелени, обозначавшей зону за пределами ограждения, куда не пускали людей. Земля за ней выглядела гораздо светлее, благодаря совокупному эффекту тысяч и тысяч поднятых к небу лиц.

Хант заметил, что Гарут тихо говорит в горловой микрофон и время от времени делает паузу, будто слушая чьи-то ответы. Он подумал, что тот получает рапорты с новостями от экипажа, оставшегося в командном центре, и решил не вмешиваться. Вместо этого он подключился к персональному каналу связи при помощи наручного модуля.

– ЗОРАК, как дела?

– Высота три тысячи двести метров, скорость снижения шестьдесят семь метров в секунду и падает, – ответил знакомый голос. – Нас засекли посадочные радиолокаторы. Все под контролем, проблем не наблюдается.

– Похоже, нас ждет тот еще прием, – заметил Хант.

– Тебе стоит взглянуть на фото с космических зондов. Холмы на многие километры вокруг усеяны людьми, а на озере, в полукилометре от берега, стоят сотни маленьких лодок. Воздушное пространство над посадочной зоной и ее окрестностями свободно, но в небе не протолкнуться от авиамобилей. Похоже, туда заявилось полпланеты.

– Как это восприняли ганимейцы? – поинтересовался Хант.

– Думаю, они немного в шоке.

В этот момент Шилохин заметила Ханта и подошла к нему.

– Это просто невероятно, – сказала она, указав вверх на экран. – Неужели мы и правда настолько важны, что заслужили такую встречу.

– К ним нечасто заглядывают инопланетяне с других звезд, – весело ответил Хант. – Так что они пытаются извлечь из этой встречи максимум. – Он умолк из-за внезапно посетившей его мысли, после чего добавил: – Знаете, вот что забавно… земляне сотни лет утверждали, что видят НЛО, летающие тарелки и прочие вещи в том же духе, и все это время не унимались споры о том, существуют ли они на самом деле. Стоило ожидать, что, когда инопланетяне действительно посетят Землю, их визит уже ни с чем не перепутаешь. Так вот, сегодня они наконец-то узнали точный ответ на этот вопрос.

– Касание через двадцать секунд, – объявил ЗОРАК.

Хант почувствовал волну эмоций, всколыхнувших ряды окружавших его ганимейцев.

Теперь на экране был виден лишь похожий на вафли узор ганивилльских шале и белая бетонная громада посадочной зоны. Корабль спускался к ее свободному краю, находившемуся ближе к озеру; на противоположной стороне, между самой зоной посадки и границей шале, стали заметны упорядоченные геометрические узоры из рядов точек, которые вскоре превратились в человеческие фигуры.

– Десять секунд, – продекламировал ЗОРАК.

Бормотание, смутно нараставшее где-то на фоне, резко прекратилось. Единственным звуком был лишь отдаленный свист воздуха вокруг корабля и приглушенные пульсации его двигателей.

– Касание. Мы совершили посадку на планете Земля. Ожидаем дальнейших распоряжений.

– Подготовь корабль для выхода на поверхность, – приказал Гарут. – Затем приступай к отключению систем управления полетом и составь инженерный отчет.

Хант не чувствовал никакого движения, но все же знал, что в этот самый момент секция, в которой они сейчас находились, плавно опускается на землю вместе с тремя телескопическими шахтами лифтов, соединявшими ее с основной частью корабля. Тем временем экран над их головами показывал полную панораму местности в непосредственной близости от «Шапирона».

За пределами области, ограниченной хвостовыми плавниками «Шапирона», громадной дугой, отделявшей корабль от видневшихся вдалеке рядов шале, стояли навытяжку несколько сотен людей; дуга была поделена на прямоугольные группы, будто выстроившиеся для смотра на военном параде. Каждую группу предварял знаменосец, державший штандарт одной из земных наций, а перед знаменосцами в строго неподвижном ожидании стояли главы государств и их помощники – все как один одетые в темные деловые костюмы. Хант заметил звездно-полосатый флаг США, британский Юнион Джек и еще несколько эмблем из числа Соединенных Штатов Европы, серп и молот СССР и красную звезду Китая. Еще несколько десятков флагов Хант с ходу определить не смог. Сзади и по бокам он заприметил яркие краски церемониальной военной формы и блеск латуни, отражавшей солнечный свет. Он попытался поставить себя на место тех, кто находился снаружи. Никто из них не встречался с инопланетянами лицом к лицу. Он попытался запечатлеть чувства и эмоции людей, которые, не отрывая взгляда, смотрели на исполинскую башню из серебристого металла, спустившуюся с неба прямо на их глазах. Момент был поистине уникальным; ничего подобного в человеческой истории еще не случалось и уже никогда не случится в первый раз.

Затем снова прозвучал голос ЗОРАКа:

– Хвостовые ворота опущены. Давление выровнено, внешние шлюзовые двери разблокированы, трапы выдвинуты. Готов к открытию.

Хант почувствовал нараставшее вокруг него напряжение. Взгляды группы начали переключаться на Гарута. Лидер ганимейцев медленно обвел глазами собравшихся, чуть задержался на землянах, которые по-прежнему толпились у входа в лифт, а затем перевел их на Ханта.

– Мы выйдем из корабля в оговоренном порядке. И все же, для этого мира мы чужаки. Среди нас есть те, кто возвращается домой. Это их планета, и именно они должны стать нашими проводниками.

Ганимейцам не нужно было повторять дважды. Уже на последних словах предводителя они расступились, оставив длинный прямой коридор аккурат между группой землян у лифтов и тем местом, где ждали Гарут и Хант. Спустя несколько секунд земляне медленно зашагали вперед. Первым шел Данчеккер. Когда они приблизились к шлюзу, рядом с которым стоял Хант, ганимейцы отодвинулись в сторону, чтобы освободить для них место перед внутренней дверью.

– Значит, все готово, Крис? – спросил Хант, когда двое ученых встали лицом к лицу. – Еще несколько секунд, и ты снова будешь дома.

– Должен сказать, что лично я прекрасно обошелся бы и без всей этой публичности, – ответил профессор. – Чувствую себя каким-то Моисеем во главе еврейских племен. Но давай уже с этим покончим.

Хант повернулся и встал рядом с Данчеккером лицом к внутренней двери. Он взглянул на Гарута и кивнул.

– ЗОРАК, открой внутреннюю дверь, шлюз номер пять, – приказал Гарут.

Рифленые металлические панели бесшумно отодвинулись за пределы поля зрения Ханта. Он вошел в шлюзовую камеру и направился к внешней двери, сквозь нахлынувший поток эмоций смутно ощущая шагавшего рядом Данчеккера и следовавшую за ними команду КСООН. За внешней дверью располагался широкий пологий трап, спускавшийся до уровня бетонной площадки. Ступив на его верхнюю часть, они оказались посреди пространства, напоминавшего громадный собор с дугообразными металлическими сводами, которые в действительности представляли собой изогнутую нижнюю поверхность широких хвостовых плавников «Шапирона»; направленные вверх и внутрь, они соединялись с корпусом корабля где-то высоко над головой Ханта. Трап вместе с территорией, которую занимал корабль, находились в тени «Шапирона» и его могучих плавников. Но за пределами корабля царил яркий день, а окружающая местность пылала настоящим буйством красок в свете ослепительного солнца: зеленые холмы, с которых открывался вид на Ганивилль; лиловые, белые и голубые оттенки гор на фоне синего неба; пестрящие радугой толпы, запрудившие склоны холмов; пастельно-розовые, зеленые, красные, синие и оранжевые шале; белизна бетонной площадки у них под ногами; и даже снежно-белые манишки официальных представителей, выстроившихся внизу четкими, неподвижными колоннами.

Следом раздались овации. Это было похоже на неспешную шумовую волну, которая пришла с вершин холмов и прокатилась вниз, набирая силу и скорость, пока не обрушилась на них ревущим океаном звука, буквально затопившим их органы чувств. Когда вокруг, насколько хватало глаз, взорвались спонтанные движущиеся узоры, казалось, будто ожили сами холмы. Десятки тысяч людей кричали стоя в попытке разрядить многодневное напряжение, и каждый их вопль сопровождался взмахом – рук, шляп, рубашек, пиджаков – всего, что оказалось рядом. А на заднем фоне, будто стараясь пересилить рев толпы, время от времени нарастали, затихали и снова набирали силу эпизодические трели военных концертов.

Пройдя по трапу всего пару метров, земляне остановились, когда обрушившаяся со всех сторон лавина звуков на секунду захлестнула их чувства.

Затем они продолжили спуск и вскоре ступили на твердую землю под исполинскими колоннами, которыми казались плавники «Шапирона». Они зашагали к солнечному свету – туда, где перед основной массой встречающих стояла небольшая группа из представителей Земли. Они шли вперед будто в трансе; вращая головами, впитывали окружавшие их пейзажи, скопления людей на холмах, озеро позади… и пристально разглядывали устремленный ввысь корабль – бесшумный и неподвижный. Некоторые из них подняли руки и принялись махать в ответ толпам на склонах холмов. Те отозвались одобрительным ревом, и шум зазвучал с удвоенной силой.

Приблизившись к группе впереди, Хант узнал Сэмюэла К. Уилби, Генерального секретаря ООН. Рядом с ним находились Ирвин Френшоу, генеральный директор КСООН из Вашингтона, округ Колумбия, и генерал Бредли Каммингс, главнокомандующий форменного подразделения КСООН. Уилби поприветствовал его широкой улыбкой и протянул руку.

– Доктор Хант, полагаю, – сказал он. – С возвращением домой. Как вижу, вы привели с собой и друзей. – Он взглянул чуть в сторону. – А, и вы, профессор Данчеккер. Добро пожаловать.

Едва Данчеккер закончил пожимать руки, как окружающий их шум превратился в небывалое крещендо. Они подняли головы, обернувшись к кораблю.

Оттуда выходили ганимейцы.

Наверху трапа появилась первая группа гигантов с Гарутом во главе. Они остановились и теперь, будто в полном замешательстве, оглядывались по сторонам.

– ЗОРАК, – обратился Хант. – Они выглядят малость потерянными. Передай им, чтобы спускались и встретились с местными.

– Они так и сделают, – прозвучал у него в ухе голос машины. – Но им нужна пара минут, чтобы привыкнуть. Не забывай, что они уже двадцать лет не дышали природным воздухом. Сейчас они впервые за все это время оказались на открытом пространстве.

Наверху остальных трапов по периметру корабля открылись собственные шлюзы, и из них показались еще несколько ганимейцев. Порядок выхода, тщательно спланированный Гарутом, оказался напрочь забыт. Кто-то из ганимейцев толпился в дверях шлюза, кто-то уже спускался по трапу; некоторые же просто глазели, застыв на месте.

– Они немного растерялись, – объяснил Уилби Хант. – Нам нужно привести их в чувство.

Уилби кивнул и знаком велел своей группе выйти вперед. Большую часть прибывших с Ганимеда землян адъютанты ООН проводили к национальным делегациям, а Хант, Данчеккер и еще пара человек тем временем составили компанию группе Уилби и направились к трапам.

– ЗОРАК, соедини меня с Гарутом, – на ходу пробормотал Хант.

– Готово.

– Это Вик Хант. Ну что, как тебе?

– Мои люди сейчас не в себе, но это временно, – ответил знакомый голос. – Да и я тоже, если уж говорить начистоту. Я, конечно, ожидал, что выход под открытое небо после стольких лет станет для меня травматичным опытом, но на такое точно не рассчитывал. Да еще и все эти люди… крики… у меня просто нет слов.

– Я вместе с группой, которая сейчас направляется к твоему трапу, – сообщил Хант. – Берите себя в руки и спускайтесь. Вам нужно кое с кем поздороваться.

Когда Хант вместе с остальными уже подходили к подножию трапа, он поднял голову и увидел спускавшихся к ним Гарута, Шилохин, Мончара и Джассилейна в сопровождении еще нескольких инопланетян. Слева и справа от них ганимейцы, успевшие сойти с остальных трапов, направлялись туда, где их уже дожидалась группа Уилби.

Гарут сошел с трапа, шагая чуть впереди своих спутников. Затем он остановился и опустил голову, чтобы взглянуть на Генерального секретаря. Медленно и торжественно они обменялись рукопожатиями.

Хант представил обе группы друг другу, действуя в роли переводчика при посредничестве ЗОРАКа.

– Это один из парней, на которых держится управление КСООН, – сказал Вик Гаруту, когда они подошли к Ирвину Френшоу. – Без помощи Космических сил мы бы вас никогда не нашли.

Затем две группы развернулись и, смешавшись друг с другом, зашагали прочь. Наверху и за их спинами с трапов стекали десятки восьмифутовых фигур, мало-помалу присоединявшихся к головной команде. Выйдя на солнечный свет, они на секунду остановились, чтобы оглядеть выстроившиеся перед ними делегации земных стран. На холмы позади них опустилась внезапная тишина.

Затем Гарут медленно поднял правую руку в приветственном жесте. Остальные ганимейцы друг за другом последовали его примеру. Молча и неподвижно они стояли, вытянув сотню рук в едином жесте приветствия и дружбы, обращенном ко всем народам Земли.

С холмов моментально сошла новая лавина человеческих возгласов. Если первую волну можно было сравнить с наводнением, то теперь речь шла о настоящем цунами. Казалось, что ее эхо мечется по долине, будто затряслись сами швейцарские горы, решившие примкнуть к радушной встрече гостей.

Уилби повернулся к Ханту и наклонился вперед, поближе к его уху.

– Кажется, ваши друзья произвели настоящий фурор, – сказал он.

– Я, конечно, ожидал какой-никакой суматохи, – ответил Хант, – но такого и за миллион лет бы не представил. Мы идем?

– Да.

Хант повернулся к Гаруту и, вторя Уилби, сказал:

– Идем, Гарут. Пора засвидетельствовать свое почтение. Некоторые из людей проделали долгий путь, чтобы с вами встретиться.

Гиганты, впереди которых следовала смешанная группа из земных и ганимейских лидеров, единой толпой зашагали к ожидавшим их главам национальных правительств Земли.

Глава 19

В течение следующего часа или около того ганимейские лидеры кочевали между группами национальных представителей, обмениваясь краткими официальными речами о доброжелательных намерениях. По мере их передвижения группы рассеивались, примыкая к растущей толпе землян и ганимейцев, собиравшихся на бетонной площадке под «Шапироном». Эта встреча была совсем не похожа на прием, оказанный первым инопланетянам, неуверенно ступившим на лед базы «Ганимед-Центр».

– Я так до конца и не понял, – признался Ханту Джассилейн, когда их группа направилась к малазийской делегации. – Ты говоришь, что все, кого мы встретили, являются членами одного из правительств. Но мне бы хотелось разобраться, какое из этих правительств главное?

– Главное? – спросил Хант, не вполне понимая, что он имеет в виду. – Ты о чем?

Гигант изобразил в воздухе жест раздражения:

– То, что управляет планетой. Которое из них этим занимается?

– Ни одно, – ответил Хант.

– Так я и подумал. Тогда где же оно?

– Его не существует, – объяснил Хант. – Планета управляется ими всеми и в то же время не управляется ни одним из них.

– Стоило догадаться, – ответил Джассилейн. ЗОРАК умудрился ввернуть в перевод неплохую имитацию усталого вздоха.

Остаток дня все официальные мероприятия проходили в атмосфере, больше похожей на карнавал. Гарут и лидеры ганимейцев уделяли время каждой группе правительственных делегатов, налаживая взаимоотношения и составляя графики официальных визитов в представленные на встрече страны. Для Ханта и всех остальных землян с Ганимеда день выдался весьма насыщенным, ведь благодаря знакомству с инопланетянами к ним буквально выстроилась очередь из желающих представиться ганимейцам, а сами они стали очевидными претендентами на роль посредников в диалогах. С легкой руки Европейского Правительства было создано бюро по вопросам сотрудничества – международный представительный орган, который действовал под эгидой ООН и должен был стать постоянным учреждением в землянском секторе Ганивилля. К вечеру программа вопросов, вынесенных на обсуждение между двумя расами, соблюдалась в более-менее упорядоченной и организованной форме.

Вечером в Ганивилле устроили грандиозный приветственный банкет – разумеется, вегетарианский, – на котором слова и вино буквально лились рекой. После ужина и еще нескольких выступлений представители обеих рас перешли к неформальному общению, и Хант, с бокалом в руке, вдруг оказался в комнате рядом с тремя ганимейцами, двое из которых – Валио и Кралом – были офицерами на борту «Шапирона», а третья, по имени Стрельсия, работала администратором. Валио как раз рассказывал о замешательстве, в которое его привели события сегодняшнего дня.

– Кажется, он назвался Эммануэлем Кроу, – сказал им Валио. – Он был в составе делегации, которая прибыла из того же места, где живешь ты, Вик, – США. Он сказал, что сам из Вашингтона… Госдепартамент, кажется, или вроде того. Но озадачило меня то, что он отнес себя к краснокожим индейцам.

Хант как бы невзначай оперся о стоявший позади стол и сделал глоток скотча.

– А что не так? – спросил он.

– Ну, после этого мы встретились с представителем правительства Индии, и он сказал, что Индия находится совсем не рядом с США, – объяснил Валио. – Как же тогда Кроу может быть индейцем?

– Ты путаешь индейцев с индийцами, – ответил Хант, опасаясь, что их разговор вот-вот обернется полнейшей неразберихой. И действительно, оказалось, что Кралому есть что добавить.

– Я встретил человека из западной Индии, но сам он сказал, что родом с востока.

– Есть еще Индонезия, раньше ее как раз называли Ост-Индией, то есть «восточной Индией»… – начала было Стрельсия.

– Знаю, но она так далеко, что находится практически на западе, – заметил Кралом.

Хант внутренне застонал и, пытаясь собраться с мыслями, потянулся в карман за пачкой сигарет. Но прежде, чем он успел хоть что-то объяснить, Валио заговорил снова.

– Я подумал, может, он назвался краснокожим индейцем, потому что на самом деле родом из Китая, ведь китайцы по идее красные и сам Китай не так далеко от Индии, но оказалось, что на самом деле они желтые.

– Возможно, он был русским, – предположил Кралом. – Кто-то говорил мне, что они тоже красные.

– Нет, они розовые, – твердо заявила Стрелсия. Она указала головой на коренастого, плотного мужчину в черном костюме, который стоял к ним спиной, беседуя с другой смешанной группой из людей и ганимейцев. – Вот он, если я правильно помню. Можешь сам проверить.

– Я с ним уже встречался, – ответил Кралом. – Он белый русский. По его же словам, хотя сам он белым не выглядит.

Трое инопланетян умоляюще взглянули на Ханта, надеясь, что тот развеет эту бессмыслицу парой мудрых слов.

– Не о чем беспокоиться – это просто пережитки старых времен. Сейчас наш мир так активно перемешивается, что в скором времени это, наверное, вообще не будет иметь значения, – неуклюже ответил он.

Ранним утром, когда тени окружающих холмов все еще искрились тысячами огоньков, тишину нарушали лишь эпизодические звуки шаркающих ног и зловещие удары тел о деревянные дома, с которыми исполинские фигуры, веселые, но едва державшиеся на ногах, пытались протиснуться в узкие переулки между ганивилльскими шале.

На следующее утро авторитетные гости со всех концов планеты начали покидать городок, чтобы дать Ганивиллю неделю отдыха и спокойствия. Для публики было подготовлено несколько новостных спецвыпусков, а на ближайшую неделю составлено облегченное расписание дискуссий с приглашенными группами землян – в основном ученых; но большую часть времени ганимейцы могли спокойно наслаждаться ощущением твердой земли под ногами.

Многие из них просто лежали, вытянувшись на траве и купаясь в лучах света, который для них был сродни тропической жаре. Другие часами бродили вдоль периметра, постоянно останавливаясь и смакуя земной воздух, будто пытаясь убедить себя, что все это происходит не во сне; они стояли и с неприкрытым восторгом созерцали озеро, холмы и укрытые снегом вершины далеких Альп. Третьи пристрастились к терминалам земной Глобосети, которыми были оснащены их шале, выказав неутолимую жажду знаний о Земле, ее народах, истории, географии и всем, что только можно было представить. Чтобы упростить задачу, земную сеть подключили к ЗОРАКу, благодаря чему обе цивилизации смогли обмениваться друг с другом колоссальными объемами накопленных данных.

Приятнее всего было наблюдать за реакцией ганимейских детей. Рожденные на борту «Шапирона» за время его эпического путешествия с Искариса, они никогда прежде не видели ни голубого неба, ни природного ландшафта или гор, никогда не дышали естественным воздухом и даже не представляли, что могут находиться вне корабля без какой-либо защиты. Для них единственной реально существующей средой обитания была безжизненная межзвездная пустота.

Поначалу многие из них съежились от одной мысли о выходе из корабля, испугавшись последствий, которые им внушали в течение всей жизни и которые они безоговорочно принимали как фундаментальную истину. Когда несколько более доверчивых и рисковых детей наконец с опаской подкрались к дверям, за которыми находились трапы, и выглянули наружу, то замерли в полнейшем замешательстве, не веря собственным глазам. Со слов старших и ЗОРАКа они уже имели смутное представление о планетах и мирах – штуковинах, на которых можно жить и которые превосходят «Шапирон» по своим размерам, хотя точный смысл этих слов всегда оставался неясным. А затем они прибыли на Ганимед; очевидно, то была планета – подумали они.

Но теперь! Сотни людей, стоявших за пределами корабля в рубашках без рукавов; как такое вообще возможно? Чем они дышат и почему не взорвались от декомпрессии? Как Вселенная вдруг поделилась на две части – «верх» и «низ», ведь эти слова имели смысл только внутри корабля? Почему внизу все такое зеленое; кто мог создать нечто настолько огромное и зачем было придавать этим штукам такие странные формы, очертания которых теряются вдали насколько хватает глаз? Почему наверху все такое голубое и куда пропали звезды? Откуда берется весь этот свет?

В итоге, после долгих уговоров, они все-таки отважились спуститься по трапам на землю. Ничего плохого с ними не случилось. И вскоре они, приободрившись, начали исследовать свое новое чудесное окружение. Бетон у подножия трапов, трава за его пределами, деревянные стены шале – все было для них в новинку и давало особый повод для восторга. Но самым поразительным для них было зрелище по другую сторону корабля – уходящее вдаль и будто не имеющее конца и края; они и представить не могли, что в целой Вселенной может найтись такое количество воды.

Прошло совсем немного времени, и они уже резвились и нежились в экстазе свободы, которой никогда не знали прежде. Коронным номером стали увеселительные поездки на катерах швейцарской полиции – вдоль берега, на середину Женевского озера и обратно. Вскоре стало очевидно, что поселиться на Земле им могли помешать лишь взрослые со своими проблемами; перед самими детьми этот вопрос уже не стоял.

На третий день после высадки Хант как раз наслаждался перерывом на кофе в столовой для жителей Ганивилля, когда низкое жужжание наручного модуля оповестило его о входящем вызове. Он коснулся кнопки, активирующей модуль, и голос ЗОРАКа тут же сообщил:

– С тобой хочет связаться координационное бюро из Административного блока. Ответишь на звонок?

– Хорошо.

– Доктор Хант? – голос казался юным и, как ни странно, симпатичным.

– Он самый, – подтвердил он.

– Это координационное бюро. Извините за беспокойство, но не могли бы вы к нам зайти? Нам бы пригодилась ваша помощь в одном деле.

– Только если пообещаете выйти за меня замуж. – Настроение у него было именно такое. Возможно, все дело в том, что он спустя такой долгий срок наконец-то вернулся домой.

– Что?.. – Голос стал выше от удивления и замешательства. – Я не… в смысле, я серьезно…

– А почему вы решили, что я – нет?

– Вы с ума сошли. Так как насчет того, чтобы заглянуть к нам?.. По делу.

«По крайней мере, – подумал Хант, – самообладание она вернула быстро и ловко».

– Кто вы? – беспечно спросил он.

– Я же сказала – координационное бюро.

– Да не они – вы.

– Ивонн… а что?

– Что ж, давайте заключим сделку. Вам нужна моя помощь. А мне нужен человек, который покажет Женеву, прежде чем я вернусь в Штаты. Что скажете?

– Это разные вещи, – резко парировал голос, хотя и не без налета улыбки. – Я выполняю задание ООН. А у вас частное мероприятие. Так вы придете?

– А вы согласны?

– О… может быть. Посмотрим. А пока вернемся к нашей проблеме?

– И в чем она состоит?

– Кое-кто из ваших ганимейских приятелей сейчас здесь и хочет выйти наружу. И кто-то решил, что было бы весьма кстати позвать заодно и вас.

Хант вздохнул и покачал головой.

– Ладно, – наконец ответил он. – Передайте им, что я скоро буду.

– Передам, – отозвалась собеседница, а затем, неожиданно понизив голос, добавила более конфиденциальным тоном: – Я свободна по воскресеньям, понедельникам и вторникам.

Следом послышался щелчок, и связь разорвалась. Хант широко улыбнулся, допил кофе и встал, чтобы выйти из-за столика. И тут ему в голову неожиданно пришла одна мысль.

– ЗОРАК, – пробормотал он.

– Да, Вик?

– Ты подключен к местному узлу земной Глобосети?

– Да. Именно через нее я смаршрутизировал вызов.

– Да, я в курсе… Я имел в виду, она звонила через стандартный двухсторонний видеотерминал?

– Да.

– С включенным видеопотоком?

– Да.

На мгновение Хант замолчал, потирая подбородок.

– Ты случайно не записал видео, а?

– Записал, – сообщил ЗОРАК. – Хочешь посмотреть?

Не дожидаясь ответа, машина проиграла часть разговора на экране наручного модуля. Хант кивнул и присвистнул в знак молчаливого одобрения. Ивонн оказалась привлекательной голубоглазой блондинкой, чей внешний вид лишь подчеркивался элегантным покроем светло-серой униформы ООН в сочетании с белой блузкой.

– Ты записываешь все, что обрабатываешь? – поинтересовался Хант, неторопливо шагая к двери.

– Нет, не все.

– Тогда почему решил записать это видео?

– Я знал, что ты попросишь его показать, – ответил ЗОРАК.

– Мне не очень-то нравится, когда меня подслушивают, – сказал Хант. – Считай, что тебе сделали выговор.

ЗОРАК оставил эту ремарку без внимания.

– Я и добавочный номер записал, – сказал он. – Раз уж ты сам не подумал о том, чтобы его попросить.

– Не знаешь, она замужем?

– И как бы я это выяснил?

– Ох, даже не знаю… Наверное, ты мог бы взломать коды доступа и влезть в личные дела ООН через глобальную сеть – ну, или вроде того.

– Я, конечно, мог бы, но не буду, – ответил ЗОРАК. – Есть вещи, на которые хороший компьютер готов пойти, но есть и те, которые он делать не станет. С этого момента ты сам по себе.

Хант закрыл канал связи. Качая головой, он вышел из кафетерия и повернул в сторону блока Бюро.

Несколькими минутами позже он оказался в координационном бюро на первом этаже, где ждал Гарут в компании еще нескольких ганимейцев и официальных лиц ООН.

– Нам бы хотелось ответить взаимностью на радушие, которое нам оказали земляне, – сообщил Гарут. – Так что мы не прочь прогуляться за пределами охранного периметра, чтобы с ними встретиться.

– Это не проблема? – уточнил Хант, адресовав вопрос дородному седовласому мужчине – по-видимому, самому старшему из присутствовавших здесь чиновников.

– Конечно. Они ведь не узники, а наши гости. Но мы подумали, что будет лучше, если их сопроводит кто-то из знакомых людей.

– Я не против, – кивнув, ответил Хант. – Идемте.

Поворачивая к двери, он краем глаза заметил Ивонн, работавшую за видеоконсолью в задней части офиса, и озорно подмигнул ей. Она чуть покраснела и опустила взгляд на клавиатуру. Затем снова подняла голову и, живо улыбнувшись, подмигнула в ответ, после чего опять углубилась в клавиатуру консоли.

Снаружи к ним присоединилось еще несколько ганимейцев и отряд швейцарской полиции во главе со встревоженным шефом. Группа проследовала по тропинке к автомобильной дороге, а затем повернула налево, зашагав между рядами шале к стальным сетчатым воротам, составлявшим часть периметрального ограждения. Когда шале остались позади и гости начали подниматься по слегка наклонной, посыпанной гравием дорожке, в толпе, сидевшей за забором на травяных холмиках в дальнем конце свободной зоны, началось волнение. Люди принялись вскакивать на ноги и смотреть вниз, в сторону забора. Когда ганимейцы остановились, а швейцарские констебли тем временем открыли и распахнули ворота, возбуждение стало лишь сильнее.

Когда Хант, по одну сторону от которого шагал Гарут, а по другую – начальник швейцарской полиции, провел группу через ворота, толпа впереди разразилась громкими воплями и рукоплесканиями. Люди бегом спускались со склонов и прижимались друг к другу прямо перед полицейским кордоном; они махали и кричали вслед шествию, которое вошло в карантинную зону и продолжало двигаться по проезжей части.

Кордон приоткрылся, чтобы пропустить их наружу, и собравшиеся толпы людей по другую сторону дороги вдруг увидели перед собой фантастические лица из иного мира. Со всех сторон продолжал идти несмолкающий шум, но ряды, выстроившиеся прямо перед гигантами, как-то странно притихли и сделали шаг назад, будто выдерживая уважительную дистанцию. Гарут остановился и медленно обвел взглядом полукруг лиц. Те, на ком он задерживал свое внимание, отводили глаза. Хант понимал их неуверенность, но в то же время беспокоился, что жест, который хотели продемонстрировать гиганты, может остаться без ответа.

– Меня зовут Вик Хант, – громко прокричал он, обращаясь к толпе. – Вместе с этими людьми я проделал путь от самого Юпитера. Это Гарут, командир ганимейского корабля. Он и его спутники захотели встретиться с вами лично, по собственной инициативе. Давайте сделаем так, чтобы наши гости почувствовали себя как дома.

Люди, однако же, продолжали тушеваться. Похоже, что некоторым из них действительно хотелось сделать ответный жест, но все ждали, пока кто-нибудь проявит инициативу. Наконец, мальчик из передних рядов вырвал руку из маминой ладони, вышел вперед и смело взглянул на громадную фигуру Гарута. Лет двенадцать на вид, лохматые светлые волосы, веснушчатое лицо, на ногах – крепкие горные ботинки и кожаные шорты в альпийском стиле. Его мать инстинктивно шагнула вперед, но стоявший рядом мужчина удержал ее рукой.

– Мне нет до них дела, мистер Гарут, – громко заявил паренек. – Я хочу пожать вам руку.

Он уверенным жестом поднял ладонь, протянув ее гиганту. Гарут остановился, и его лицо сложилось в гримасу, которая могла быть лишь улыбкой; затем он взял мальчика за руку и сердечно ее пожал. Напряжение в толпе исчезло без следа, и люди радостно устремились вперед.

Хант огляделся по сторонам и увидел, что все вокруг поменялось само собой. Кто-то из ганимейцев позировал для фото, обняв за плечо смеющуюся женщину средних лет, пока ее муж делал снимок. Кто-то – принимал протянутую ему кружку кофе, а еще один гигант позади него с недоверием смотрел на настойчивую, виляющую хвостом немецкую овчарку, которую привела одна из семей. Несколько раз похлопав собаку в порядке эксперимента, он присел на корточки и взъерошил ей шерсть; в награду та принялась неистово лизать его языком на кончике длинного, вытянутого лица.

Хант прикурил сигарету и неспешным шагом направился к начальнику швейцарской полиции, который в этот момент вытирал промокший от пота лоб носовым платком.

– Ну вот, все прошло не так уж плохо, Генрих, – сказал он. – Говорил же, не о чем волноваться.

– Может, и так, доктор Ант, – без особой радости в голосе ответил Генрих. – И фсе-таки, я буду рад куда больше, когда мы – как фы там гофорите в Америке… – сможем сфалить отсюда ко фсем чертям.

Хант провел в землянском секторе Ганивилля еще пару дней, помогая с организацией бюро сотрудничества, а заодно не упуская возможности отдохнуть и расслабиться. Затем, взяв короткий отгул по особым обстоятельствам, которые – в этом он не сомневался – явно выходили за рамки его служебных обязанностей, Вик забрал Ивонн, сел вместе с ней на один из реактивных самолетов, которые продолжали курсировать между Ганивиллем и Женевой, а оказавшись в городе, пустился во все тяжкие. Через три дня они вывалились из ехавшей на восток машины, которая остановилась на протянувшемся вдоль периметра главном шоссе, – слегка растрепанные, нетвердо стоящие на ногах и до беспамятства счастливые.

К этому моменту – спустя целую неделю со дня высадки «Шапирона» – бюро по вопросам сотрудничества полностью взяло ситуацию под контроль, и отдельные группы инопланетян начали покидать Ганивилль, чтобы посетить конференции и встретиться с людьми по всему миру. Некоторые из групп, надо заметить, отбыли достаточно давно, и в новостях уже сообщали о подробностях их путешествий.

Небольшие группы восьмифутовых пришельцев, которых неизменно сопровождал бдительный полицейский эскорт, стали если не обыденным, то, по крайней мере, привычным явлением на Таймс-сквер, Красной и Трафальгарской площадях и Елисейских Полях. Они с пониманием дела слушали в Бостоне концерт Бетховена, со смесью ужаса и трепета бродили по лондонскому зоопарку, участвовали в роскошных приемах Буэнос-Айреса, Канберры, Кейптауна и Вашингтона и посещали Ватикан, чтобы выразить свое почтение. В Пекине их культура удостоилась похвалы как наивысшее воплощение идеалов коммунизма, в Нью-Йорке – как совершенный образчик демократии, а в Стокгольме – как непревзойденный эталон либерализма. И повсюду их встречали целые толпы людей, собравшихся, чтобы поприветствовать инопланетных гостей.

Репортажи по всему миру рассказывали о полнейшем изумлении инопланетян перед многообразием жизни и цвета, перед энергией и изобилием, которое они видели буквально на каждом шагу. Люди – говорили они – каждый день торопятся проживать свою жизнь, будто опасаясь не успеть за отведенное им время пересмотреть и переделать все, что им может предложить Земля. Минервианские города были больше с точки зрения архитектуры и инженерных сооружений, но и близко не могли сравниться с тем разнообразием, задором да и просто любовью к жизни, которыми день и ночь бурлят мегаполисы Земли. Минервианские технологии превосходили земные, но скорость их развития меркла на фоне умопомрачительного роста земной цивилизации, ставшего результатом ее суетливой, суматошной, безудержной миграции за пределы этой невероятной планеты.

Выступая на научной конференции в Берлине, один из ганимейцев заметил: «Наша теория происхождения Вселенной описывает устойчивое равновесие, при котором материя возникает, незаметно исполняет возложенную на нее роль, а затем так же незаметно исчезает – медленный и спокойный эволюционный процесс, который хорошо сочетается и с нашим темпераментом, и с историей нашей расы. Лишь человек мог вообразить ту скачкообразную катастрофу, которую вы называете Большим взрывом. Я убежден, что, как только у вас появится возможность внимательнее изучить наши теории, идеи Большого взрыва отпадут сами собой. И все же считаю, что выдвижение подобной теории вполне соответствует духу человечества. По сути,, дамы и господа, представляя катастрофическое расширение бытия в модели Большого взрыва, человек видел вовсе не Вселенную; он видел самого себя».

Спустя десять дней после прилета на Землю с Хантом снова связались КСООН, выразившие надежду, что отпуск пришелся ему по душе. Однако кое-кто в Хьюстоне знал Вика лучше, чем он сам, а потому намекнул, что ему, возможно, стоит задуматься о возвращении к работе.

Но что важнее, КСООН договорились с бюро о визите научной делегации ганимейцев в хьюстонскую штаб-квартиру НавКомм – в первую очередь, чтобы инопланетяне смогли больше узнать о лунарианцах. По какой-то причине ганимейцы питали немалый интерес к ближайшим предкам человечества, а поскольку лунарианские исследования находились под контролем Хьюстона и там же велась большая часть работы, выбор места для визита казался вполне очевидным. И так как Ханту все равно предстояло лететь в Хьюстон, КСООН предложили ему взять на себя роль организатора и сопроводить делегацию, позаботившись о том, чтобы ганимейцы в целости и сохранности добрались до Техаса. Вместе с ними решил лететь и Данчеккер, который также должен был вернуться в Хьюстон, чтобы возобновить работу в Вествудском биологическом институте.

И вот, под конец второй недели, Хант снова оказался в знакомой обстановке: на борту авиалайнера «Боинг-1017», летящего на запад в восьмидесяти километрах над северной Атлантикой.

Глава 20

– Когда я отправлял тебя на Ганимед, то просто хотел, чтобы ты чуть больше разузнал об этих парнях. Я никак не рассчитывал, что ты вернешься назад вместе с целым кораблем инопланетян.

Грегг Колдуэлл пожевал сигару и взглянул на собеседника со смесью удивления и притворной злости. Хант, распластавшийся в кресле напротив, лишь улыбнулся и сделал еще один глоток скотча. Было приятно вновь оказаться в знакомой обстановке штаб-квартиры НавКомм. Интерьер роскошного кабинета Колдуэлла с целой стеной из экранных панелей; панорамный вид сверху на радужные башни Хьюстона – все осталось таким же, как прежде.

– Значит, ты получил больше, чем заплатил, Грегг, – заметил он. – Но ты же не жалуешься, а?

– Черта с два. Конечно не жалуюсь. Судя по тому, как все складывается, ты снова проделал отличную работу. Просто каждый раз, как я даю тебе задание, ситуация частенько… выходит из-под контроля. В итоге я всегда получаю больше, чем просил. – Колдуэлл вынул изо рта сигару и слегка наклонил голову. – Но как ты и сказал, я не жалуюсь.

Несколько секунд директор изучал Ханта задумчивым взглядом.

– Так… каково это – впервые оказаться вдали от Земли?

– О, это было… то еще приключение, – машинально ответил Хант, но затем, подняв взгляд, заметил в глазах под угловатыми бровями озорную искорку, которая навела его на мысль, что вопрос был задан не просто так. Как он мог забыть? Колдуэлл ничего не говорил и не делал без причины.

– Познал самого себя, – тихо процитировал Колдуэлл. – А может, и других заодно, а? – Он пожал плечами, будто не придавая этим словам особого значения, но искорка в его глазах никуда не делась.

На долю секунды брови Ханта слились в одну линию, но затем до него вдруг дошел скрытый смысл этого лирического отступления, и глаза Вика расширились от изумления. Потребовалась примерно пара секунд, прежде чем его мозг окончательно расставил все по местам. В самом начале лунарианских исследований, сразу после того, как Хант переехал из Англии в Хьюстон, его отношения с Данчеккером отличались изрядной язвительностью. Движение к разгадке зачастую тормозилось из-за того, что двое ученых попусту тратили свои силы на личные конфликты. Но затем, посреди лунных пустошей и космической пустоты, разделявшей Землю и Юпитер, прежние распри отошли на второй план. Именно тогда оба ученых начали трудиться в гармонии друг с другом, и все трудности попросту рухнули под мощным натиском их объединенных усилий – что как раз и требовалось для решения лунарианской проблемы. Теперь Ханту это было ясно как день. В тот же момент его вдруг осенило, что такое положение дел было отнюдь не случайным совпадением. Он взглянул на Колдуэлла с новообретенным уважением и медленно кивнул, всецело одобряя его план.

– Грегг, – с напускной укоризной заметил он. – Это опять твои закулисные интриги. Ты нас свел.

– Разве? – столь же невинным голосом отозвался Колдуэлл.

– Нас с Крисом. Именно тогда мы начали относиться друг к другу по-человечески и научились обходить наши шероховатости. Вот как мы решили лунарианскую загадку. Ты знал, что так будет… – Хант с обвиняющим видом наставил на него палец. – Вот зачем ты это устроил.

На секунду Колдуэлл стиснул массивные челюсти, и его плотно сжатые губы сложились в довольную улыбку.

– Значит, ты получил больше, чем рассчитывал, – бросил он в ответ. – Не жалуешься же, а?

– Вот же прохиндей, – похвалил Хант, поднимая бокал. – Ну ладно, сделка оказалась выгодной нам обоим. По-моему, именно так и должны делаться дела. Но теперь вернемся к настоящему и будущему – что у тебя в планах?

Колдуэлл наклонился вперед и положил локти на стол. Из его рта вырвалась длинная струйка голубого дыма.

– Что насчет той группы инопланетян, которых ты привез из Европы; большую часть времени тебе до сих пор приходится за ними приглядывать?

– Их уже познакомили с людьми из Вествуда, – ответил Хант. – Они интересуются лунарианцами и особенно хотят взглянуть на Чарли. Этим вопросом занимается Крис Данчеккер, так что я сейчас в основном свободен.

– Отлично. Я хочу, чтобы уделил время предварительному обзору ганимейской науки, – сказал Колдуэлл. – С учетом их машины под названием ЗОРАК и всех обсуждений и конференций информация поступает в таких количествах, что мы не успеваем ее обрабатывать. Когда ажиотаж поутихнет, потребуется чертова прорва работы, чтобы через все это продраться. Когда ты координировал исследования Чарли, то управлял неплохой сетью связей с ведущими научными учреждениями и центрами по всему миру. Я хочу, чтобы ты снова воспользовался этими связями для систематизации и оценки всех новых данных, особенно тех, что могут оказаться полезными для КСООН – к примеру, их гравитики. Не исключено, что многие исследовательские программы придется пересмотреть в свете того, что нам расскажут эти здоровяки. Сейчас вполне подходящий момент, чтобы приступить к делу – во всяком случае, не хуже прочих.

– Значит, наша группа пока что остается в прежнем составе? – догадался Хант, имея в виду команду, которую он возглавлял во время лунарианских исследований и которая продолжала работать под началом его заместителя, занимаясь главным образом нерешенными деталями общей картины, пока сам Хант находился на Ганимеде.

– Да. – Колдуэлл кивнул. – Насколько я вижу, манера их работы хорошо подходит для этой задачи. Ты уже поздоровался с ними?

Хант покачал головой:

– Вернулся только сегодня утром. И сразу сюда.

– Тогда этим и займись, – сказал Колдуэлл. – Здесь наверняка найдется немало друзей, которых ты был бы не прочь повидать. Потрать остаток недели, чтобы заново обустроиться. А в понедельник приступай к работе, о которой мы только что говорили. Окей?

– Окей. Первым делом я встречусь с нашей группой и обрисую предстоящую задачу. Уверен, им это понравится. Кто знает… может, если они начнут над ней думать, то к понедельнику уже наполовину разложат все по полочкам. – Он вопросительно скосил глаз на Колдуэлла. – Или ты мне за это и платишь?

– Я плачу тебе за то, чтобы ты думал с умом, – проворчал Колдуэлл. – Так работает делегирование. А если захочешь делегировать сам, то это в моем понимании и есть умный подход. Вперед.

Остаток дня Хант провел вместе со своими подчиненными, вникая в тонкости их работы за время его отсутствия – по общим вопросам он выходил на связь почти каждый день – и обрисовывая им последнюю директиву Колдуэлла. После этого ему было никуда не деться; несколько часов они расспрашивали Вика, выуживая каждый впитанный им клочок информации о научных теориях и технологиях ганимейцев, вынудили проговорить весь обед, а под конец выбили обещание пригласить к ним одного-двух ганимейских ученых для проведения интенсивного обучения. По крайней мере, подумал он, наконец-то уходя в девять часов домой, здесь у него не будет проблем с мотивацией.

На следующее утро он намеренно избегал той части штаб-квартиры НавКомм, где располагались его офисы, и начал день с визита к другому старому приятелю – Дону Мэддсону, возглавлявшему отдел лингвистики. Именно команда Дона, работавшая в сотрудничестве с несколькими университетами и исследовательскими институтами по всему миру, сыграла одну из ключевых ролей в саге о лунарианцах, разгадав тайну их языка по найденным на теле Чарли документам, а позже – и библиотеке микроточечных изображений, обнаруженных в руинах лунарианской базы неподалеку от кратера Тихо. Лишь перевод этих текстов позволил с уверенностью заключить, что и лунарианцы, и ганимейцы были родом с одной и той же планеты.

Хант остановился перед дверью в кабинет Мэддсона, легонько постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Мэддсон сидел за рабочим столом, изучая один из неисчислимых листов бумаги, без которых его офис всегда выглядел неполным. Он поднял голову, смерил гостя секундным недоверчивым взглядом, а затем расплылся в улыбке до ушей.

– Вик! Что за… – Он привстал с кресла и принялся энергично трясти протянутую Хантом руку. – Рад видеть, что ты в полном порядке. Я знал, что ты вернулся на Землю, но никто не предупредил меня, что ты уже на стороне Штатов… – Он указал на мягкое кресло с противоположной стороны стола. – Садись, садись. Давно вернулся?

– Вчера утром, – устраиваясь поудобнее, ответил Хант. – Мне надо было встретиться с Греггом, а потом ребята из группы «Л» буквально связали меня по рукам и ногам. Грегг хочет, чтобы мы начали обдумывать справочник по ганимейской науке. Они настроены идти до конца… прошлым вечером заставили меня черт знает до скольки болтать в баре «Оушена».

– Ганимейцы, да? –Лицо Мэддсона расплылось в улыбке. – Я уж думал, ты и нам одного приведешь.

– Прямо сейчас у Криса Данчеккера в Вествуде их целая толпа.

– Да. Уже в курсе. Позже они и сюда должны заглянуть. У нас все места не находят от предвкушения. Ждут не дождутся. – Мэддсон откинулся на спинку кресла и несколько секунд смотрел на Ханта поверх сплетенных пальцев. Наконец он покачал головой. – Что ж, даже не знаю, с чего начать, Вик. Столько времени прошло… уйма вопросов… наверное, и дня не хватит, чтобы все обсудить, а? А может, тебе уже поднадоело, что люди постоянно спрашивают об одном и том же, из раза в раз?

– Ничуть, – возразил Хант. – Но может, прибережем эти вопросы до обеда? Не исключено, что к нам захочет присоединиться кто-нибудь еще, и тогда мне не придется объяснять дважды; а то вдруг мне это и правда надоест – а так не годится.

– Отличная идея, – согласился Мэддсон. – Отложим эту тему до обеда. А пока угадай, чем мы сейчас заняты?

– Кто?

– Мы… наш отдел… лингвисты.

– И чем же?

Мэддсон сделал глубокий вдох, посмотрел Ханту прямо в глаза, а затем низким, гортанным голосом издал абсолютно бессмысленную последовательность звуков. После этого он, буквально сияя от гордости, откинулся на спинку кресла, будто подначивая Ханта принять завуалированный вызов.

– И что это за чертовщина? – спросил тот, не веря собственным ушам.

– Даже ты не знаешь?

– А должен?

Мэддсон был явно доволен собой.

– Это, мой друг, ганимейский язык, – ответил он.

– Ганимейский?

– Ганимейский!

Хант восхищенно таращился на Мэддсона.

– Как, бога ради, ты его выучил?

Мэддсон выждал чуть больше, чтобы как следует посмаковать удивление Ханта, а затем указал на дисплейный модуль, стоявший сбоку его стола.

– Мы выбили себе канал связи с ЗОРАКом, – ответил он. – С тех пор как его подключили к земной Глобосети, спрос на доступ к машине просто бешеный, сам понимаешь. Но мы, как КСООН, имеем право на внеочередное подключение. Это просто зверь, а не компьютер.

На Ханта это, как полагается, произвело впечатление.

– Выходит, ЗОРАК учил тебя ганимейскому, да, – заключил он. – Все сходится. Мне стоило бы догадаться, что ты такой возможности не упустишь.

– У них любопытный язык, – заметил Мэддсон. – По нему видно, что развивается он уже довольно давно и претерпел масштабную оптимизацию – в нем почти не осталось исключений или многозначных форм. С точки зрения структуры он, вообще-то, довольно прост, вот только модуляции голоса и тона для человека совершенно непривычны. Это самый сложный аспект. – Он махнул рукой. – Полагаю, он представляет лишь академический интерес… но, как ты и сказал, мы просто не могли пройти мимо.

– А как насчет лунарианских текстов с базы Тихо? – спросил Хант. – С остальным тоже есть подвижки?

– А то. – Мэддсон махнул в сторону бумажных кип, которыми были завалены два стола – рабочий и тот, что стоял у боковой стены его кабинета. – Мы здесь без дела не сидели.

После этого он рассказал о некоторых пробелах, которые его лингвистам удалось заполнить за время отсутствия Ханта: они касались лунарианской культуры и того, как она была устроена на Минерве давностью в пятьдесят тысяч лет. Туда входило краткое описание истерзанной войной истории лунарианской цивилизации; несколько подробных карт планеты с учетом ее географических, климатических, сельскохозяйственных и промышленных особенностей; трактат об обязанностях и повинностях, которые граждане несли перед Государством в фабрике-крепости под названием Минерва; описание исконных минервианских форм жизни, восстановленных по окаменелым останкам и ряду гипотез о возможных причинах их массового вымирания двадцать пять миллионов лет тому назад. Встречались там и многочисленные упоминания более древней расы, населявшей планету до появления самих лунарианцев; очевидно, что цивилизация уровня ганимейцев просто не могла исчезнуть, не оставив для будущих жителей планеты целую массу следов. Лунарианцы изумлялись руинам ганимейских городов, изучали их чудесные машины, так и не сумев толком разобраться в их устройстве, и реконструировали довольно-таки исчерпывающую картину прошлой Минервы. В большинстве письменных источников лунаринцы обозначали ганимейцев простым словом «гиганты».

После того как они проговорили час с лишним, Мэддсон вытащил из-под других бумаг комплект карт и разложил их перед Хантом. На них изображалось ночное небо с группами звезд, распознать которые удалось далеко не сразу. По всем картам были разбросаны надписи, в которых Хант узнал лунарианский язык, а под каждой из надписей – перевод на английский, записанный более мелким шрифтом.

– Возможно, тебя это заинтересует, Вик, – сказал Мэддсон, в котором по-прежнему бурлил энтузиазм. – Звездные карты, составленные лунарианскими астрономами пятьдесят тысяч лет назад. Если рассматривать их достаточно долго, начинаешь замечать знакомые нам созвездия. Они немного деформированы по сравнению с теперешними, потому что со временем взаимное расположение звезд, конечно же, поменялось. Собственно говоря, мы передали эти изображения астрономам, работающим на телескопе Хейла, и по этим искажениям они смогли точно рассчитать, когда именно были нарисованы карты. Как оказалось, примерно пятьдесят тысяч лет назад.

Хант ничего не сказал, но все же наклонился вперед, чтобы внимательнее изучить карты. Это было захватывающее зрелище: изображение неба на тот момент, когда лунарианская цивилизация достигла пика, перед ее катастрофическим падением. Как и сказал Мэддсон, здесь были отмечены все знакомые созвездия, хотя их внешний вид немного отличался от современных. Помимо прочего, распознать их мешали линии, которые встречались по всей карте и соединяли группы наиболее заметных звезд, образуя узоры и фигуры, не имевшие никакого сходства с известными людям конфигурациями звезд; они невольно заставляли глаз следовать по непривычному маршруту, скрывая более известные паттерны. Орион, к примеру, был отмечен на карте, но не как единая и неделимая фигура; часть его звезд была объединена в независимое подмножество, другая же оказалась отделенной от остального созвездия и вместо этого соединена с параллелограммом Зайца, образуя совершенно иной образ. В результате понять, что на карте вообще есть Орион, можно было, лишь потратив какое-то время на распознавание двух его половин, а затем мысленно склеив их в единое целое.

– Понятно, – наконец задумчиво добавил Хант. – Как и мы, они видели среди звезд картинки – просто другие. Нужно время, чтобы привыкнуть к такой карте, да?

– Вот-вот, интересно, правда? – согласился Мэддсон. – Они не просто видели другие картинки; они и сами звезды группировали иначе. Правда, удивляться тут особо нечему; я всегда говорил, что в созвездии Большого Пса собак не больше, чем в голове у наблюдателя. И все-таки интересно, что их мышление, по-видимому, работало так же, как и у нас… несмотря на ту же склонность к самовнушению.

– А это что? – несколькими секундами позже спросил Хант.

Он указал на фигуру, расположенную по левую сторону карты, которую как раз изучал в тот момент. Лунарианцы составили огромное созвездие в форме морской звезды, объединив Геркулеса, Змею, Северную Корону и часть Волопаса. В переводе с лунарианского его имя означало просто «Гигант».

– А я все думал, заметишь ты его или нет, – сказал Мэддсон, сопроводив свои слова одобрительным кивком. – Что ж, насколько нам известно, лунарианцы были хорошо осведомлены о предшествующей им расе ганимейцев. Похоже, что они, в общем, назвали одно из своих созвездий… вроде как в их честь или типа того. – Он провел по карте рукой, будто пытаясь охватить ее одним жестом. – Как видишь, имена созвездиям они давали в честь самых разных вещей, но чаще всего использовали названия животных – так же, как и мы. Видимо, в этом есть какая-то естественная наклонность. – Он снова указал на выбранное Хантом созвездие. – Если у тебя хорошее воображение, то в этом узоре можно разглядеть смутное подобие ганимейской фигуры… так мне, по крайней мере, показалось. Смотри… от Геркулеса достается голова и две поднятых вверх руки… от Змеи – чуть согнутая и отведенная назад нога… а в еще одну ногу складываются линии, идущие через Северную Корону и дальше вниз к Арктуру. Понял, что я имею в виду? Это чем-то напоминает фигуру на бегу или в прыжке.

– И правда напоминает, – согласился Хант. На мгновение его взгляд стал отстраненным, а затем Виктор добавил: – Но вот что еще отсюда следует, Дон: о гигантах лунарианцы знали уже в самом начале своей истории – еще до открытия научных знаний.

– И с чего ты это взял?

– Что ж, взгляни на имена, которые они давали своим созвездиям. Как ты и сказал, все это простые, обиходные понятия – животные и все в таком духе. Именно такие имена мог бы выдумать безыскусный, примитивный народ… имена, обозначающие предметы окружающего мира. Имена наших созвездий появились точно так же.

– Хочешь сказать, что эти имена сохранились с древних времен, – сказал Мэддсон. – И передавались из поколения в поколение… с глубокой древности, когда лунарианцы только начинали задумываться о цивилизации. Да, возможно, ты и прав. – Он умолк и на секунду задумался. – Теперь я понимаю, что ты имеешь в виду… Созвездие, которое они назвали Гигантом, скорее всего, получило свое имя примерно в то же время, что и остальные. Имена прочих созвездий появились, когда лунарианцы были примитивной расой, а значит, имя Гиганту тоже придумали лунарианцы-дикари. Вывод: лунарианцы знали о ганимейцах с незапамятных времен. Да – в это я готов поверить… хотя, наверное, это не так уж и удивительно. Ведь если судить по снимкам, на которых ганимейцы показывали нам свою цивилизацию, по всей планете должна была сохраниться целая уйма следов. Какими бы примитивными ни были первые лунарианцы, они просто не могли их не заметить. Для этого им бы хватило глаз.

– Тогда нет ничего удивительного и в том, как часто гиганты упоминаются в их письменных источниках и легендах, – заметил Хант. – Это знание должно было оказать громадное влияние на развитие их цивилизации и образа мышления. Представь, что могло бы случиться, если бы шумеры всюду находили следы давно исчезнувшей, технологически развитой цивилизации? Они бы такие: эй, что это вообще?

За разговором Хант как бы между делом скользил взглядом по остальным звездным картам. Вдруг он замолчал и внимательно всмотрелся в одну из них, одновременно указав пальцем на какую-то надпись. В отличие от предыдущих, она относилась не к созвездию, а к отдельной звезде – обособленной и сравнительно тусклой. Сама надпись, однако, была сделана жирным лунарианским шрифтом. И означала она «Звезда Гигантов».

– Что-то не так? – спросил Мэддсон.

– Не то чтобы не так… скорее, немного странно. – Хант задумчиво нахмурил брови. – Эта звезда… она ведь даже не рядом с тем созвездием. Она вообще находится в другом полушарии, рядом с Тельцом… но при этом обозначена, как Звезда Гигантов. Интересно, почему ей дали такое название.

– А почему бы и нет? – Мэддсон пожал плечами. – Почему бы им не назвать звезду именно так? Это имя ничем не хуже прочих. Может, у них просто закончились названия или вроде того.

Ханта это, однако же, не успокоило.

– Но она такая тусклая, – медленно произнес он. – Дон, разница в яркости звезд на этой карте как-то соотносится с реальностью? В смысле, более яркие звезды они изображали крупнее, как и мы?

– Собственно говоря, да, так и есть, – ответил Мэддсон. – Но что с того? Неужели это действительно…

– Что это за звезда? – спросил Хант, который теперь был определенно заинтригован и как будто не слышал Дона.

– Понятия не имею. – Мэддсон широко развел руками. – Я не астроном. Это настолько важно?

– Думаю, да. – Голос Ханта звучал на удивление тихо и по-прежнему немного отстраненно.

– И почему?

– Взгляни на это вот с какой стороны. На вид звезда крайне тусклая – я бы сказал, четверка или пятерка по шкале звездных величин. Почему-то мне не дает покоя вопрос: а можно ли ее вообще увидеть невооруженным глазом из Солнечной системы? Так вот, если это не так, значит, лунарианцы могли обнаружить ее только после изобретения телескопов. Верно?

– Похоже на то, – согласился Мэддсон. – И что дальше?

– Так вот, давай вернемся к ее имени. Видишь ли, название такого рода – Звезда Гигантов – прекрасно вписывается в общую тему. Именно такого названия можно ожидать от древних лунарианцев. Но что, если древние лунарианцы не знали об этой звезде… потому что никогда ее не видели? В таком случае имя звезде дала более поздняя, высокоразвитая цивилизация, достигшая серьезных высот в астрономии. Но с какой стати развитая цивилизация будет выбирать имя вроде Звезда Гигантов?

По лицу Мэддсона расплылось понимающее выражение. Он оглянулся на Ханта, но был слишком поражен его выводом, чтобы ответить. Прочитав его взгляд, Хант кивнул, подтверждая мысли Мэддсона.

– Вот именно. В поисках фактов, которые ганимейцы оставили в подтверждение своего существования, нам приходится буквально шарить в темноте. Лунарианские ученые такой проблемы не знали, ведь у них было то, чего нет у нас, – планета Минерва, целая и невредимая, прямо у них под ногами. Фактов и подсказок, зарытых по всей планете, наверняка бы хватило, чтобы занять лунарианцев на многие поколения. – Он снова кивнул в ответ на недоверчивый взгляд Мэддсона. – Да, скорее всего, они составили исчерпывающую летопись всего, что сделали ганимейцы. Вот только все свидетельства, которыми они для этого воспользовались, сгинули вместе с Минервой.

Хант сделал паузу, не спеша вытащил из внутреннего кармана пиджака портсигар и быстро осмотрел его, не теряя нити рассуждений.

– Интересно, что именно они знали о той звезде, чего не знаем мы, – наконец произнес он, и его голос стал едва слышен. – Интересно, что именно они знали о той звезде, раз дали ей такое имя. Мы уже давно подозревали, что гиганты могли переселиться в другую звездную систему, но были не в состоянии доказать это наверняка или указать звезду, которая могла быть их целью. И тут такое…

Хант застыл, держа зажигалку на полпути ко рту.

– Дон, – спросил он. – Ты никогда не замечал, что судьба время от времени напоминает о себе, чтобы протянуть руку помощи?

– Никогда не думал в таком ключе, – признался Мэддсон. – Но теперь, когда ты об этом упомянул, видимо, остается только согласиться.

Глава 21

Со временем ганимейские ученые сблизились с научным сообществом Земли и наладили более тесную работу с земными исследователями. В некоторых областях информация, которой поделились инопланетяне, оказала заметное влияние на развитие человеческого знания.

Карты, взятые из банков данных ЗОРАКА, показали, как поверхность Земли выглядела на момент первых минервианских экспедиций, во время позднего олигоцена. Атлантический океан на них был почти в два раза уже, чем на современных картах, а это, в свою очередь, доказывало, что эпоха олигоцена была настолько же ближе к моменту отделения Американского континента. Средиземное море было гораздо шире, а Италия – частично повернута в сторону, ведь к тому моменту неумолимое движение Африки на север еще не успело вдавить ее в Европу, образовав Альпийские горы; Индия только присоединилась к Азии, начав воздвижение Гималаев, а Австралия располагалась куда ближе к Африке. Измерения этих карт дали возможность тщательно проверить действующие теории о строении тектонических плит и взглянуть на многие аспекты наук о Земле в совершенно новом свете.

Все это время ганимейцы наотрез отказывались сообщать, где именно находились их экспериментальные колонии и какие именно области были затронуты экологическими катастрофами, к которым привело их вмешательство. Эти темы, говорили они, лучше оставить в прошлом, где им самое место.

В физических институтах и университетах по всему миру ганимейцы делились с землянами пережитками и фундаментальными идеями, составлявшими теоретическую основу той продвинутой науки, благодаря которой и была создана технология гравитики. Инопланетяне не предоставили чертежей для устройств и приспособлений, принципы которых выходили за рамки человеческого понимания и знакомство с которыми было бы преждевременным; они ограничивались лишь общими подсказками, утверждая, что люди заполнят пробелы по-своему и именно тогда, когда для этого придет время.

Они рисовали картины светлого и многообещающего будущего, рассказывая о безграничном богатстве ресурсов, которыми может поделиться Вселенная. Все вещества, говорили они, состоят из одних и тех же атомов, поэтому при наличии нужных знаний и достаточного количества энергии любую субстанцию – будь то металлы, кристаллы, органические полимеры, жиры, сахара и белки – можно синтезировать из легкодоступных материалов, в которых человечество не знает недостатка. Энергия, как уже начали понимать люди, только и ждет, пока ее кто-нибудь добудет – причем в совершенно немыслимых количествах. Из общего количества энергии, излучаемой в пространство нашим Солнцем, земным диском улавливается меньше одной триллионной. Примерно половина этой энергии отражается обратно в космос, и лишь малая часть остатка, доходящего до поверхности планеты, используется для практических нужд. Используя коммерческий жаргон землян, ганимейцы назвали крошечные карманы энергии, в той или иной форме спрятанные на поверхности планеты, «стартовым капиталом человечества». Будущие поколения, предсказывали они, будут видеть в программе «Аполлон» лишь авансовый платеж по лучшей из долгосрочных инвестиций, когда-либо сделанных человеком.

По прошествии месяцев две культуры так тесно переплелись и так свыклись с обществом друг друга, что многим начало казаться, будто гиганты были здесь всегда. «Шапирон» курсировал вокруг Земли, проводя по одному-два дня в крупнейших аэропортах планеты и привлекая десятки тысяч гостей; отдельные группы пассажиров ганимейцы выборочно брали на борт, устраивая часовые полеты – вокруг Луны и обратно! Любой человек, который имел доступ к терминалу Глобосети и был в силах продраться через постоянно перегруженный публичный обменник, мог поговорить с ЗОРАКом, а несколько приоритетных каналов были зарезервированы для распределения между школами. Несмотря на свое происхождение, многие из юных ганимейцев полюбили бейсбол, футбол и другие подобные им виды спорта, совершенно незнакомые им за прошлую жизнь, проведенную в изоляции «Шапирона». Вскоре они даже основали собственные лиги, чтобы бросить вызов собратьям с Земли. Поначалу старшие были несколько обеспокоены таким поворотом событий, но позже рассудили, что благодаря идее соперничества люди и смогли достичь так многого за столь короткий срок; вероятно, попытка привить земную волю к победе ганимейцам с их аналитической способностью к поиску решений была не таким уж плохим решением.

В течение шести месяцев ганимейцы объезжали все нации Земли, изучая их образ мышления, впитывая культуру и встречаясь с людьми: верхами и низами, богатыми и бедными, простыми и знаменитыми. Спустя какое-то время они и вовсе перестали считаться «инопланетянами». Теперь они были лишь одним из факторов внешней среды, постоянные изменения в которой уже давно стали для землян привычным делом. От внимания Ханта, теперь уже в глобальном масштабе, вновь не ускользнул тот факт, который он заметил еще на «Копре», когда ганимейцы на неделю покинули базу, чтобы посетить Плутон, – на Земле они казались «своими». Если они больше не будут всюду попадаться на глаза и исчезнут из новостных заголовков, планета просто перестанет быть такой, как должна.

И вот, в один из дней, земной шар облетела новость, что вскоре Гарут выступит в Глобосети с важным обращением ко всем жителям планеты. Намеков на суть этого обращения никто не давал, но всеобщий настрой предвещал важные перемены сам по себе. Когда наступил вечер, в который Гарут должен был произнести свою речь, весь мир замер в ожидании перед миллиардом экранов.

Гарут долго говорил о событиях, случившихся после прибытия ганимейцев. Он упомянул о многих достопримечательностях, которые довелось повидать ему и его спутникам, местах, где они побывали, и том, чему научились. Он вновь выразил изумление, которое ганимейцы испытали при виде возбуждения, бодрости и нетерпеливого угара буквально на каждом углу планеты, которую он назвал «фантастическим, неподвластным воображению миром». И от имени своего народа вновь поблагодарил правительства и жителей планеты, которые не только подарили ганимейцам свою дружбу, гостеприимство и безмерную щедрость, но и предложили разделить с землянами их дом.

В этот момент настроение Гарута – слегка подавленное во время всей его речи – приняло по-настоящему мрачный оттенок.

– Многие из вас, мои друзья, уже давно знают о существовании гипотезы, которая утверждает, что в далеком прошлом – спустя какое-то время после того, как наш корабль стартовал с Минервы – ганимейцы навсегда покинули планету, чтобы отыскать дом в другой части космоса. Были выдвинуты предположения, что их новым домом стала планета в системе далекой звезды – звезды, которая впоследствии стала известна как Звезда Гигантов.

Обеим этим идеям суждено остаться всего лишь предположениями. Наши и ваши ученые уже несколько месяцев работают сообща, изучая лунарианские записи и каждую зацепку, которая могла бы придать гипотезам больше правдоподобия. Должен сообщить вам, что все эти усилия до сих пор не принесли никакого результата. Мы не можем сказать наверняка, стала ли Звезда Гигантов новым домом для нашего народа. Мы даже не знаем, действительно ли наша раса мигрировала на другую планету.

Тем не менее, есть шанс, что все сказанное может оказаться правдой.

Его вытянутое лицо замолчало и напряженно всмотрелось в камеру; время тянулось и тянулось, будто пришелец знал, что зрители у экранов по всему миру вдруг поняли, что последует за этими словами.

– И теперь я должен сообщить вам, что мы вместе со старшими офицерами уделили немало времени обсуждению и внимательному изучению этих вопросов. Мы решили, что, какими бы призрачными ни были шансы на успех, наша обязанность – попытаться найти на них ответы. Когда-то Солнечная система была нашим домом, но теперь это не так. Мы снова должны отправиться в космос, чтобы разыскать своих соплеменников.

Он сделал паузу, дав слушателям время уяснить его слова.

– Решение далось нам непросто. Большую часть своей жизни мой экипаж провел в странствиях посреди глубин космического пространства. Наши дети никогда не знали дома. Мы понимаем, что путешествие к Звезде Гигантов займет много лет. Во многом мы опечалены – как же иначе, – но подобно вам самим должны в конечном счете следовать зову собственных инстинктов. В глубине души мы не найдем покоя до тех пор, пока вопрос о Звезде Гигантов остается без ответа.

И потому, друзья, я вынужден с вами попрощаться. Мы пронесем сквозь года добрые воспоминания о том времени, которое провели здесь, на солнечной, сине-зеленой планете Земля. Мы никогда не забудем о теплоте и гостеприимстве вашей расы и всегда будем помнить о том, что вы сделали для нас. Но теперь, к большому сожалению, наши пути расходятся.

Через неделю мы покидаем Землю. И если наши поиски закончатся неудачей, мы или наши потомки вернемся обратно. Это я вам готов пообещать.

Напоследок гигант отсалютовал поднятой рукой и слегка наклонил голову.

– Спасибо всем вам. И прощайте.

Эту позу он сохранял еще несколько секунд. А затем трансляция оборвалась.

Через полчаса после трансляции Гарут вышел из ганивилльского конференц-центра через главный вход. Он ненадолго остановился, чтобы прочувствовать в ночном воздухе первые признаки зимы, спускавшейся с горных вершин. Вокруг царила полная неподвижность, если не считать силуэтов, время от времени вырисовывавшихся в лужах теплого оранжевого света, который струился из окон в переулок между деревянными стенами домов. Ночь была ясной, как хрусталь. Гарут долго стоял, разглядывая звезды. Затем он медленно зашагал по тропинке, откуда свернул на широкую дорогу между рядами шале, которая вела к громадной, ярко освещенной башне «Шапирона».

Миновав одну из опор корабля, Гарут вошел в пространство, ограниченное четырьмя гигантскими плавниками и вдруг стал карликом на фоне возносящихся у него над головой полос металла. Когда он приблизился к основанию одного из трапов, которые вели в спущенную на землю часть кормы, и ступил в прилегавший к нему круг света, перед ним выпрямились с полдюжины восьмифутовых фигур, скрывавшихся в тени у подножия трапа. Гарут тут же узнал в этих фигурах членов своего экипажа, которые в этот момент наверняка решили расслабиться и насладиться спокойствием ночи. Подойдя ближе, он – по их позам и взглядам – почувствовал, будто что-то изменилось. Обычно они бы прокомментировали его появление веселой репликой или энергичным приветствием, но сегодня этого не произошло. Они просто стояли у трапа, молчаливые и замкнутые. Когда Гарут подошел к трапам, они отошли в сторону, чтобы пропустить командующего, и подняли руки в знак уважения его ранга. Гарут ответил на приветствие и прошел между ними. Он вдруг понял, что не может посмотреть им в глаза. Никто не проронил ни слова. Он знал, что они видели трансляцию, и знал, что они чувствуют. Ему было нечего добавить.

Добравшись до верха трапа, он миновал открытый шлюз, пересек находившееся за ним широкое пространство и вошел в лифт, который уже ждал Гарута по команде ЗОРАКа. Спустя несколько секунд он уже мчался вверх, к основной части корабля.

Он вышел из лифта на высоте ста пятидесяти метров над землей и по короткому коридору проследовал к двери, которая вела в его личную каюту. Там в разных позах уже сидели дожидавшиеся его Шилохин, Мончар и Джассилейн. Гарут ощутил тот же настрой, который чувствовал минуту назад на трапе «Шапирона». Мгновение он просто стоял, глядя на них сверху вниз, пока у него за спиной бесшумно закрывалась дверь. Мончар и Джассилейн смотрели друг на друга с неловким выражением на лицах. Лишь Шилохин выдержала его взгляд, но ничего не сказала. Издав долгий и протяжный вздох, он медленно прошел между ними и ненадолго остановился, чтобы рассмотреть металлический гобелен, украшавший дальнюю стену каюты. Затем Гарут снова повернулся к ним лицом. Взгляд Шилохин по-прежнему был сосредоточен на нем.

– Ты до сих пор не уверена, что мы обязаны лететь, – наконец произнес он.

Замечание было излишним, но кто-то должен был сказать хоть слово. Не было особой нужды и в ответе.

Ученая отвела взгляд в сторону и, будто обращаясь к низкому столику, стоявшему между ней и двумя ганимейцами, заметила:

– Дело в нашем отношении. Все это время они безоговорочно верили твоим словам. На всем пути от Искариса… все эти годы. Ты…

– Секунду. – Гарут подошел к небольшой панели управления, встроенной в стену у двери. – Не думаю, что этот разговор стоит записывать.

Он щелкнул переключателем, который изолировал комнату от всех каналов связи с ЗОРАКом, а значит, и от архивных записей корабля.

– Ты прекрасно знаешь, что никакая ганимейская цивилизация нас не ждет – ни у Звезды Гигантов, ни где-либо еще, – продолжила Шилохин. Ее голос был настолько близок к обвинениям, насколько это вообще было возможно для ганимейки. – Мы много раз изучали лунарианские записи. Из них не складывается никакой общей картины. Ты ведешь экипаж на смерть где-то посреди звезд. Оттуда никто не вернется. Но ты позволяешь им верить в сказки, чтобы они следовали за тобой. Так поступают земляне, не ганимейцы.

– Они предложили нам собственную планету в качестве дома, – пробормотал Джассилейн, качая головой. – Двадцать долгих лет твои люди мечтали лишь о возвращении домой. И теперь, когда этот дом найден, ты хочешь снова увести их в бездну космоса. Минервы больше нет, и нам этого не изменить. И все же по прихоти судьбы мы обрели новый дом – прямо здесь. Во второй раз такого не случится.

На Гарута внезапно накатила неимоверная усталость. Он повалился в кресло с откидной спинкой и смерил взглядом троицу мрачных лиц, которые не сводили с него глаз. Ему нечего было добавить к сказанному. Все верно; земляне приняли его народ с таким радушием, будто те были их братьями, потерянными в далеком прошлом. Они предложили ганимейцам все, что имели сами. Однако за прошедшие полгода Гарут сумел разглядеть истинную суть вещей. Он смотрел; он слушал; он следил; он видел.

– Сегодня земляне приветствуют нас с распростертыми объятиями, – сказал он. – Но во многих отношениях они все еще дети. Они показывают нам свой мир подобно ребенку, который открывает шкаф с игрушками для нового товарища по играм. Но одно дело – друг, который заглядывает лишь изредка, и совсем другое – тот, что переезжает к тебе домой и становится равноправным владельцем того самого шкафа с игрушками.

Гарут прекрасно понимал: его собеседники хотят, чтобы их убедили, хотят почувствовать уверенность, приобщившись к его образу мыслей, но помочь им не мог – во всяком случае, не больше, чем за предыдущую дюжину раз. И все же у него не оставалось иного выбора, кроме как повторить все сначала.

– Человеческая раса до сих пор пытается ужиться сама с собой. Сегодня мы всего лишь горстка инопланетян – любопытная диковинка, не более того; но однажды мы бы разрослись до популяции внушительных размеров. Для общежития в подобных масштабах Земле пока что не хватает ни стабильности, ни зрелости; людям едва удается сосуществовать друг с другом. Просто посмотрите на их историю. Я уверен, что однажды им это будет по силам, но время еще не пришло.

Вы забываете об их гордости и врожденных инстинктах соревноваться в любых делах. Они бы никогда смирились с ситуацией, в которой эти инстинкты заставили бы их воспринимать себя как низшую расу, а нас самих – как господствующих соперников. В тот момент нам пришлось бы в любом случае покинуть Землю, ведь мы никогда не станем навязывать ни самих себя, ни наш образ жизни обитателям планеты, которые этого не хотят или питают к нам неприязнь, но прежде нас бы ждала целая масса проблем, которые рано или поздно вылились бы в размолвку с землянами. Так будет лучше.

Шилохин услышала его слова, но все внутри нее съежилось при мысли о вынесенном вердикте.

– И ради этого ты будешь обманывать собственную команду, – прошептала она. – Чтобы гарантировать стабильную эволюцию чужой планеты, ты готов пожертвовать своими соплеменниками – последними из жалких остатков нашей цивилизации. Что это вообще за решение?

– Это решение не мое, за ним стоит само время и судьба, – ответил Гарут. – Когда-то Солнечная система была безраздельной вотчиной нашей расы, но те времена давно прошли. Теперь мы всего лишь незваные гости, анахронизм, обломки древнего корабля, выброшенного из океана времен. А Солнечная система по праву стала наследием человека. Для нас здесь больше нет места. И это решение принимать не нам – перед ним нас поставили сами обстоятельства. Нам лишь остается его принять.

– Но твои люди… – возразила Шилохин. – Разве им не следует знать? Разве они не вправе?.. – Она вскинула руки в жесте беспомощности.

После секундной паузы Гарут покачал головой.

– Я не стану рассказывать им, что новый дом у Звезды Гигантов – это всего лишь миф, – твердо заявил он. – Эту ношу придется нести только нам – тем, кто командует и ведет остальных за собой. Им незачем это знать… во всяком случае, пока. Именно надежда и вера в предназначение поддерживали их на пути от Искариса к Солнцу. А значит, смогут поддерживать и еще какое-то время. Если мы ведем их в неизведанные глубины космоса, где никто не воспоет и не оплачет их подвиг, они заслуживают хотя бы этого, прежде чем им откроется последняя истина. С нашей стороны это мизерная цена.

Долгое время в комнате царила мрачная тишина. Шилохин с отсутствующим видом снова и снова прокручивала в мыслях слова командира. Но затем на ее лице постепенно проступило хмурое выражение. Взгляд прояснился и неспешно скользнул вверх, встретившись с глазами Гарута.

– Гарут, – сказала она. Ее голос был на удивление спокойным и собранным. От эмоций, которые она испытывала прежде, не осталось и следа. – Раньше я никогда тебе такого не говорила, но… Я тебе не верю.

Джассилейн и Мончар резко подняли головы. Как ни странно, Гарута это не удивило, будто он заранее ожидал от Шилохин таких слов. Он откинулся на спинку кресла и внимательно оглядел гобелен на стене. Затем, не торопясь, снова посмотрел на Шилохин.

– И чему именно ты не веришь, Шилохин?

– Твоим доводам… все, что ты говорил последние несколько недель. Все это… не похоже на тебя. Это просто оправдание для чего-то другого… чего-то более глубокого.

Гарут ничего не сказал и продолжал непоколебимо смотреть на Шилохин.

– Земля быстро обретает зрелость, – продолжала она. – Мы вошли в их общество и были приняты так, как не могли представить даже в самых смелых мечтах. У твоих прогнозов нет оснований. Как нет и фактов, которые бы указывали на невозможность сосуществования, даже если наша численность станет расти. Ты бы никогда не пожертвовал своими людьми ради призрачного риска не ужиться с землянами. Сначала ты бы дал им шанс… по крайней мере, на какое-то время. Должна быть другая причина. И я не смогу поддержать твое решение, пока ее не узнаю. Ты говорил, что мы несем бремя тех, кто командует и ведет других за собой. Если это действительно так, мы имеем право знать.

Когда Шилохин договорила, Гарут еще долго смотрел на нее задумчивым взглядом. Затем, с тем же задумчивым выражением он переключил внимание на Джассилейна и Мончара. В их глазах эхом отражались слова Шилохин. А затем Гарут вдруг принял решение.

Не говоря ни слова, он поднялся с кресла, подошел к панели управления и восстановил привычную связь комнаты с внешним миром.

– ЗОРАК, – обратился он.

– Да, командующий?

– Помнишь, как мы где-то месяц назад обсуждали данные, которые собрали земные ученые? Они касались генетики олигоценовых видов, найденных на корабле внутри базы «Копёр».

– Да.

– Я хочу увидеть результаты, которые ты получил в ходе анализа этих данных. Ты не должен раскрывать их никому, кроме меня и трех лиц, которые сейчас находятся в этой комнате.

Глава 22

Толпы, прибывшие в Ганивилль, чтобы проводить «Шапирон», ничуть не уступали тем, что встречали его прибытие, но настроение в этот раз было совершенно другим. Ни восторга, ни дикого ажиотажа. Жителям Земли будет не хватать гигантов, с которыми они успели так близко познакомиться, – и это чувствовалось.

Правительства Земли вновь направили к месту событий своих послов, и на бетонной площадке перед возвышавшейся громадой корабля две группы землян и ганимейцев последний раз взглянули друг другу в глаза. После обмена заключительными формальностями и финального выступления с напутственными речами представители обеих рас вручили друг другу прощальные подарки.

Генеральный секретарь ООН от лица всех народов и наций Земли вручил ганимейцам две декоративные металлические шкатулки, украшенные драгоценными камнями и многочисленными дарственными надписями на каждой из граней. В первой находились специально отобранные семена множества земных деревьев, кустарников и цветов. Во второй, чуть больше размером, были собраны национальные флаги всех мировых государств. Семена, по его словам, следовало посадить в особом месте, когда гиганты отыщут свое новое пристанище; выросшие из них растения станут символом земной жизни и непреходящим напоминанием о том, что оба мира отныне будут в равной степени домом для обеих рас. Флаги же предстояло развесить над этим местом после того, как Звезды Гигантов достигнет первый корабль землян – правда, об этом дне пока что оставалось только гадать. И когда человек наконец осмелится нырнуть в межзвездную пропасть, по другую сторону его уже будет ждать маленький кусочек Земли.

Гарут, в свою очередь, преподнес землянам знания. Он вручил большой сундук, заполненный книгами, таблицами, графиками и диаграммами, в которых, по его словам, заключалась исчерпывающая информация по основам ганимейской генетики. Передавая эти знания в руки землян, ганимейцы – единственным доступным для них способом – пытались искупить вину за вымирание олигоценовых животных, уничтоженных миллионы лет назад во время гнусного эксперимента по истреблению жизни. С помощью описанных в этих документах методов, объяснил Гарут, можно извлечь ДНК-коды, заключенные в любой части тела животного, при условии сохранности клеток, и вырастить на их основе искусственную копию исходного организма. Располагая лишь обломком кости, кусочком ткани или осколком рога, можно синтезировать новый эмбрион, способный вырасти в полноценное животное. Тем самым люди смогут вернуть к жизни все вымершие виды, некогда бороздившие просторы Земли, – при условии, что от тех сохранились хоть какие-то останки. Ганимейцы надеялись, что так виды, столкнувшиеся с внезапной и безвременной кончиной в результате их вмешательства, смогут вновь жить и резвиться на родной планете.

Последняя группа инопланетян ненадолго задержалась, чтобы ответить взаимностью безмолвно махавшим толпам людей, собравшихся на окрестных холмах, а затем медленной шеренгой скрылась внутри корабля. За ними последовала небольшая группа землян, направлявшихся на Ганимед, где «Шапирон» должен был сделать короткую остановку, чтобы ганимейцы смогли попрощаться с друзьями из КСООН.

Когда ЗОРАК передал последнее сообщение от ганимейцев через коммуникационную сеть Земли, связь была разорвана. «Шапирон» втянул кормовую секцию в полетное положение, и какое-то время гигантский корабль стоял в полном одиночестве, пока за ним наблюдал весь мир. А затем судно, медленно и величественно, начало подниматься в небо, а вознесшись, вернулось в привычную для себя стихию. Теперь о его существовании напоминали лишь океан обращенных вверх лиц, крошечные фигуры, выстроенные линиями вокруг пустого пространства в центре бетонной площадки, и ряды громадных деревянных шале.

Та же гнетущая атмосфера царила и на борту «Шапирона». В командном центре посреди открытого пространства под помостом стоял Гарут, в окружении группы старших офицеров молча наблюдавший за пестрым бело-голубым узором на главном экране, который, постепенно отдаляясь, превращался в земной шар. Рядом, погруженная в собственные мысли, стояла такая же молчаливая Шилохин.

Голос ЗОРАКа по ощущениям исходил прямо от окружающих стен.

– Стартовые параметры в норме. Все системы в норме. Запрашиваю подтверждение приказов.

– Даю подтверждение текущих приказов, – тихо ответил Гарут. – Пункт назначения – Ганимед.

– Задаю курс на Ганимед, – отрапортовала машина. – Прибытие по графику.

– Отложи ненадолго запуск главного двигателя, – вдруг добавил Гарут. – Я бы хотел еще немного взглянуть на Землю.

– Поддерживаю работу вспомогательных двигателей, – последовал ответ. – Главные двигатели в режиме ожидания до дальнейших инструкций.

С каждой минутой земной шар на экране медленно уменьшался в размерах. Ганимейцы продолжали молча наблюдать.

Наконец Шилохин обернулась к Гаруту:

– Подумать только, а ведь мы называли ее Планетой Кошмаров.

Гарут едва заметно улыбнулся. Мыслями он все еще был где-то далеко.

– Они уже пробудились от своего кошмара, – сказал он. – Что за невероятная раса. Подобных им, наверное, не найдется и во всей Галактике.

– Мне до сих не верится, что все увиденное нами могло произойти от такого первоначала, – сказала она в ответ. – Не забывай, в среде, где я выросла, мне постоянно внушали мысль, что это попросту невозможно. Все наши теории, все наши модели предсказывали, что появление разумной жизни в подобной экосистеме крайне маловероятно, а любая форма цивилизации и вовсе немыслима. И все же… – она изобразила жест беспомощности, – просто взгляни на них. Они едва научились летать и уже ведут речь о звездах. Двести лет назад они не имели понятия об электричестве; а сегодня создают его в термоядерных реакторах. Когда же они остановятся?

– Думаю, этого не произойдет никогда, – медленно произнес Гарут. – Они просто не смогут. Они должны непрестанно сражаться, как это делали их предки. Те воевали друг с другом, а они воюют с проблемами, которые им посылает Вселенная. Лиши их трудностей, и земляне зачахнут.

Шилохин снова задумалась о невероятной расе, всеми силами пробивавшей себе путь наверх, невзирая на любые мыслимые трудности и препятствия, не последним из которых была ее собственная испорченность, а теперь безраздельно и победоносно правившей Солнечной системой, которая в прошлом принадлежала самим ганимейцам.

– В их истории и сейчас хватает неприглядных моментов, – заметила она. – Но в то же самое время в людях есть нечто на удивление благородное и величественное. Земляне могут уживаться с опасностью там, где это не под силу нам, ведь они знают, что опасность им по плечу. Они доказали себе то, чего мы никогда не узнаем, и именно это знание толкает их вперед там, где засомневались бы нам подобные. Я уверена, если бы двадцать пять миллионов лет назад на Минерве жили земляне, все бы сложилось иначе. Они бы не сдались после Искариса; они бы обязательно нашли решение.

– Да, – согласился Гарут. – Тогда все бы наверняка закончилось совершенно иначе. Но сдается мне, в ближайшем будущем мы и сами увидим, чем могло бы обернуться такое развитие событий. Очень скоро взрывная колонизация землян охватит всю Галактику. И почему-то мне кажется, что это изменит ее раз и навсегда.

Разговор вновь затих, когда двое ганимейцев в последний раз перевели взгляд на планету, бросившую вызов всем их теориям, законам, принципам и ожиданиям. За предстоящие годы они, без сомнения, еще не единожды будут созерцать ее изображение, хранящееся в бортовых банках данных, но значимость этого момента не повторится уже никогда.

После долгого ожидания Гарут громко произнес:

– ЗОРАК.

– Командующий?

– Нам пора отправляться в путь. Запусти главный двигатель.

– Выхожу из режима ожидания. Инициирую подготовку к переходу на полную мощность.

Земной диск превратился в мешанину цветов, которые пронеслись по экрану, а затем начали тускнеть. Спустя несколько минут они и вовсе слились в однообразную дымку тускло-серого цвета. Ничего другого экран не покажет до самого Ганимеда.

– Мончар, – обратился Гарут. – Мне надо заняться кое-каким делами. Не подежуришь вместо меня?

– Слушаюсь, сэр.

– Отлично. Если понадоблюсь, буду у себя в каюте.

Гарут откланялся и под ответные приветствия экипажа покинул командный центр. Он медленно шел по коридорам, ведущим в его личную каюту, целиком погруженный в собственные мысли и почти не обращая внимания на все, что происходило вокруг. Закрыв за собой дверь, он долго разглядывал отражение в зеркале, будто пытаясь отыскать в своем облике изменения, которые мог вызвать его поступок. После он устало опустился в кресло с откидной спинкой и невидящим взглядом уставился в потолок, пока не потерял счет времени.

Через некоторое время он активировал настенный экран и вывел на него звездную карту, показывавшую часть неба с созвездием Тельца. Он долго разглядывал бледную точку, которая по ходу предстоящего путешествия должна была становиться все ярче и ярче. Еще оставалась надежда, что все они заблуждаются. Такой шанс был всегда. Но если ганимейцы действительно мигрировали к той звезде, какую цивилизацию они построили за миллионы лет, прошедшие с тех пор, как «Шапирон» покинул Минерву? Какие науки открыли? Какие чудеса, недоступные даже его пониманию, показались бы им простой банальностью? Мысленно обратившись к тусклой точке на звездной карте, он почувствовал внезапный прилив надежды. В его воображении начал складываться мир, который ждет их с распростертыми объятиями, и Гарут с нарастающим азартом и нетерпением задумался о тех годах, которые им придется провести в ожидании, прежде чем узнать правду.

Он прекрасно знал о безграничном оптимизме земных ученых. Огромные тарелки радиообсерватории на обратной стороне Луны уже передавали в направлении Звезды Гигантов мощные пучки радиоволн, модулированных коммуникационными кодами ганимейцев, надеясь предупредить обитателей ее системы о прибытии «Шапирона»; чтобы преодолеть такой путь, сообщению потребуется не один год, но даже оно достигнет цели гораздо раньше самого корабля.

Гарут снова рухнул в кресло, отчаявшийся и опустошенный. Он знал, как знала и горстка его доверенных соратников, что у Звезды Гигантов их никто не ждет. В лунарианских записях не нашлось ни единого доказательства. Все это было лишь досужими домыслами землян.

Его мысли снова вернулись к невероятным землянам – расе, которая многие тысячи лет страдала и боролась за жизнь, пытаясь преодолеть кошмарные невзгоды, и теперь наконец-то была готова оставить позади тяжелое прошлое, открыв себя перспективам стабильного процветания и мудрости… если только их еще ненадолго предоставят самим себе, дав возможность завершить все то, чего они так отважно старались достичь. Они выстроили свой дом из хаоса, вопреки теориям и прогнозам всех мудрецов и ученых Минервы. Они заслуживали жить собственной жизнью, наслаждаясь миром без помех извне.

Потому как лишь Гарут – а теперь еще и Шилохин, Джассилейн и Мончар – знал, что за созданием человеческой расы стояли сами ганимейцы.

Именно они были непосредственной причиной тех изъянов, недостатков и неурядиц, которые по всем канонам должны были лишить людскую расу последнего шанса на выживание. Но человек все же одержал верх. Теперь сама справедливость требовала оставить людей в покое, дав им возможность совершенствовать свой мир без вмешательства ганимейцев.

Ведь ганимейцы и без того оставили в их жизни заметный след.

Глава 23

В кабинете Данчеккера, занимавшем один из верхних этажей в главном корпусе Вествудского биологического института на окраине Хьюстона, профессор вместе с Хантом наблюдали за «Шапироном», полет которого транслировался телескопической камерой, отслеживавшей корабль со спутника высоко над поверхностью Земли. Изображение постепенно становилось все меньше, но затем резко укрупнилось, когда на камере прибавили степень увеличения. После оно стало уменьшаться снова.

– Корабль просто летит по инерции, – заметил Хант, сидевший в кресле сбоку кабинета. – Похоже, что они хотят взглянуть на нас в последний раз.

Данчеккер ничего не сказал и лишь рассеянно кивнул, продолжая наблюдать из-за своего стола. Затем догадку Ханта по аудиосвязи подтвердил голос комментатора.

– Судя по показаниям радара, корабль все еще движется довольно медленно – если сравнивать с тем, что мы видели раньше. Похоже, он не пытается выйти на орбиту… и с каждой секундой просто удаляется от Земли. У нас есть последняя возможность увидеть это фантастическое судно вживую, так что извлеките из этого момента максимум пользы. Прямо сейчас перед нами разворачивается последняя страница, пожалуй, самой умопомрачительной главы, когда-либо вписанной в историю человеческой расы. Разве сможем мы когда-нибудь вернуться к прежнему порядку вещей? – Короткая пауза. – Эй, мне говорят, что-то происходит… Корабль начинает ускоряться. Теперь он и правда несется прочь, постоянно наращивая скорость…

Изображение на экране вновь пустилось в безумный и невероятно быстрый танец из попеременного роста и сжатия.

– Они запустили главный двигатель, – заметил Хант на фоне комментаторской речи.

– Изображение теряет четкость… Уже заметно влияние поля напряжений… Оно все большее… все больше тускнеет… Ну что ж. Видимо, на этом и…

Голос прервался вместе с картинкой, когда Данчеккер отключил дисплей, щелкнув кнопкой позади стола.

– Ну вот они и отправились навстречу судьбе, – сказал он. – Счастливого пути.

В кабинете ненадолго стало тихо, пока Хант пытался выудить из карманов зажигалку и портсигар. Затем он снова откинулся на спинку кресла и добавил:

– Знаешь, Крис, если подумать, то последняя пара лет выдались на редкость примечательными.

– Это еще мягко сказано.

– Чарли, лунарианцы, корабль под базой «Копёр», ганимейцы, а теперь еще и это. – Он указал на пустой экран. – Разве есть более подходящее время, чтобы родиться? На этом фоне все остальные периоды истории смотрятся как-то скучновато, что скажешь?

– И правда… скучновато не то слово. – Ответ Данчеккера казался машинальным, будто часть его разума продолжала нестись в космическое пространство вместе с «Шапироном».

– Хотя в каком-то смысле мне жаль, что все так вышло, – немного погодя добавил Хант.

– Что именно?

– Я про ганимейцев. В некоторых любопытных вопросах мы так и не докопались до истины, верно? Жаль, что они не смогли задержаться хотя бы еще чуть-чуть – пока мы не разгадаем парочку новых ответов. Вообще-то, я немного удивлен, что они улетели так быстро. Ведь был момент, когда некоторые вещи, казалось бы, интересовали их даже больше, чем нас самих.

Судя по всему, Данчеккер долго прокручивал эту мысль у себя в голове. Затем он поднял голову и как-то странно посмотрел на Ханта. Когда он заговорил, его голос прозвучал на удивление вызывающе.

– О, неужели? Ответов на какие вопросы, позволь узнать?

Хант хмуро посмотрел на него, а через секунду выпустил струю дыма и пожал плечами:

– Ты сам знаешь какие. Что случилось с Минервой после отбытия «Шапирона»? Зачем они перевезли туда всех этих животных? Из-за чего вымерли коренные животные Минервы? И все в таком роде… было бы здорово узнать ответ, даже если сейчас за этим стоит лишь академический интерес, – хотя бы для того, чтобы подчистить хвосты.

– А, эти вопросы. – Данчеккер мастерски изображал напускную беспечность. – Думаю, я в состоянии предоставить все нужные тебе ответы.

Будничный тон его голоса буквально лишил Ханта дара речи. Профессор склонил голову набок и смерил его вопросительным взглядом, не сумев, однако же, сдержать толику собственного изумления.

– Ну… Боже правый, да говори уже, – наконец выдал Хант. Он вдруг заметил, что от удивления выпустил из пальцев сигарету и теперь спешно пытался выудить ее из кресла.

Молча понаблюдав за этой пантомимой, Данчеккер ответил:

– Итак, давай-ка поглядим: давать прямые ответы на вопросы, которые ты только что задал, по сути бессмысленно, потому что все они взаимосвязаны. По большей части они вытекают из работы, которой я занимался здесь после возвращения с Ганимеда и которая охватывает целую массу тем. Наверное, будет проще, если я расскажу всю эту историю по порядку с самого начала.

Хант ждал, а Данчеккер тем временем откинулся на спинку кресла и, опершись подбородком на переплетенные пальцы рук, внимательно изучил дальнюю стену, чтобы как следует собраться с мыслями.

Наконец он продолжил:

– Помнишь статью из Утрехта, на которую ты обратил мое внимание вскоре после нашего возвращения? В ней говорилось о том, как животные производят небольшие порции токсинов и отравляющих веществ для тренировки собственной защитной системы.

– Процесс самоиммунизации. Да, я помню. ЗОРАК тоже это заметил. Такой процесс есть у животных, но не у людей. Но при чем здесь он?

– Эта тема показалась мне крайне любопытной, и после нашего обсуждения я потратил некоторое время, чтобы изучить ее поглубже; помимо прочего, это потребовало долгих и детальных бесед с профессором Татхэмом из Кембриджа, моим старым другом, который как раз специализируется в подобных вещах. В частности, мне хотелось больше узнать о генетических кодах, отвечающих за формирование механизма самоиммунизации у развивающегося эмбриона. Мне казалось, что если мы собираемся искать конкретные причины, которые могли бы объяснить кардинальное различие между нами и другими животными, то сосредоточить усилия стоит именно на этом уровне.

– И…

– И результаты оказались весьма интересными… я бы даже сказал, удивительными. – Данчеккер понизил голос почти до шепота, подчеркивавшего каждый сказанный им слог. – ЗОРАК выяснил, что генетические коды, обуславливающие механизм самоиммунизации у подавляющего большинства современных земных животных, тесно связаны с кодированием другого процесса; можно даже сказать, что оба процесса являются проявлениями одной и той же программы. Этот другой процесс отвечает за регуляцию поглощения и выделения CO₂.

– Понятно… – Хант медленно кивнул. Он еще не понимал, к чему именно клонит Данчеккер, но уже чувствовал, что в его словах скрывается нечто важное.

– Ты всегда говоришь мне, что не любишь совпадения, – продолжил Данчеккер. – Мне они тоже не по душе. А в этой истории их и вовсе сверх меры, так что мы с Татхэмом решили копнуть глубже. Мы изучили эксперименты, проведенные на борту «Юпитера-5» и базе «Копёр», и обнаружили еще один весьма примечательный факт, который как раз связан с тем, что я рассказывал об олигоценовых животных, найденных на корабле подо льдом. Все животные олигоцена обладают одними и теми же элементами генетического кода, но в их случае есть одно отличие. Я только что говорил о двух процессах: у этих животных подпрограммы, отвечающие за их контроль, оказались разделены; они существуют в виде дискретных групп, которые располагаются бок о бок на одной и той же нити ДНК. Так вот скажи, разве это не удивительно?

Несколько секунд Хант размышлял над его вопросом.

– Хочешь сказать, что у современных животных оба этих процесса присутствуют, но перемешаны друг с другом, а у олигоценовых видов существуют раздельно?

– Да.

– У всех олигоценовых видов? – уточнил Хант после секундного размышления.

Данчеккер удовлетворенно кивнул, видя, что Хант движется в правильном направлении.

– Вот именно, Вик. У всех.

– Но в этом нет никакого смысла. Ведь первое, что приходит в голову, – это идея о некой мутации, которая превратила одну форму в другую – спутанную в разделенную или наоборот. Процесс мог идти в любом направлении. В одном случае спутанная форма могла сыграть роль «естественного» земного шаблона, который впоследствии мутировал на Минерве; это бы объяснило, почему у минервианских животных такая форма есть, а у потомков тех, что остались на Земле, – нет. Можно предположить и обратное: что двадцать пять миллионов лет назад преобладала именно разделенная форма – что сразу же объясняет ее присутствие у животных олигоцена, – но последующая эволюция на Земле изменила ее, превратив в спутанную. – Он посмотрел на Данчеккера и широко развел руками. – Но в обеих гипотезах есть один и тот же фундаментальный изъян – этот процесс должен был одновременно затронуть целую массу самых разных видов.

– Именно. – Данчеккер кивнул. – И если мы согласны с принципами отбора и эволюции, то, по-видимому, должны исключить и возможность какой бы то ни было мутации – во всяком случае, естественного происхождения. Совершенно немыслимо, чтобы одно и то же случайное событие могло без какого-либо вмешательства одновременно коснуться множества не связанных друг с другом эволюционных линий… просто уму непостижимо.

– Мутация естественного происхождения? – Хант выглядел озадаченным. – И что ты предлагаешь?

– Все донельзя просто. Мы согласились с тем, что это различие не могло возникнуть в силу естественных мутаций. Но раз оно все-таки имеет место, остается только одно возможное объяснение: мутации имеют неестественное происхождение.

В голове Ханта пронеслась череда безумных мыслей. Прочитав его выражение лица, Данчеккер озвучил эти мысли за Ханта:

– Другими словами, они не просто произошли; кто-то этому поспособствовал. Генетические коды были изменены намеренно. Мы говорим об искусственной модификации.

На мгновение Хант был ошарашен. Слово «намеренно» означало осознанное проявление воли, что, в свою очередь, подразумевало наличие разума.

Данчеккер снова кивнул, подтверждая его догадку.

– Если позволишь перефразировать твой вопрос минутной давности, то по сути мы хотим знать, изменились ли животные, которых перевезли на Минерву, или же те, что остались на Земле? А теперь добавь к уравнению наш недавний вывод – о том, что кто-то намеренно воплотил эти изменения в жизнь, – и из всех возможных объяснений останется только одно.

Хант закончил мысль за него:

– За последние двадцать пять миллионов лет назад на Земле не появилось никого, кто мог бы такое провернуть, а значит, все произошло на Минерве. Но тогда напрашивается единственный вывод… – Его голос сошел на нет, как только Ханту стал ясен весь масштаб последствий.

– Ганимейцы! – воскликнул Данчеккер. Дав Ханту время осмыслить сказанное, он продолжил: – Ганимейцы изменили генетические коды земных животных, которых перевезли на свою планету. Я более чем уверен, что образцы, добытые на корабле с базы «Копёр», были потомками тех самых мутантов, которые исправно передавали исходную мутацию из поколения в поколение. Это единственный логичный вывод, который можно сделать из рассмотренных нами наблюдений. К тому же в его пользу говорит еще один факт.

К этому моменту Хант уже был готов к чему угодно.

– О? И какой же?

– Тот странный фермент, который встречается у всех олигоценовых видов, – ответил Данчеккер. – Теперь мы знаем его функцию.

Ханту не было нужды задавать вопросы, его лицо сделало это за него.

– Фермент был создан для одной конкретной задачи, – продолжил Данчеккер. – Он разрезал цепь ДНК ровно в том месте, где соединялись две кодирующие группы – естественно, у тех видов, в клетках которых они в итоге и были разделены. Другими словами, этот фермент отвечал за изоляцию генетического кода, определявшего устойчивость организма к CO₂.

– Допустим, – медленно произнес Хант, все еще не до конца понимая доводы Данчеккера. – Поверю тебе на слово… Но как именно это подтверждает твою теорию насчет ганимейцев? Я не совсем…

– Этот фермент не был результатом какого-то естественного процесса! Его изготовили и внедрили искусственным путем. Вот откуда взялись продукты радиоактивного распада; фермент был создан искусственно и включал изотопные индикаторы, при помощи которых можно было отслеживать и измерять его перемещение в теле носителя. Мы и сами часто используем тот же метод в медицинских и физиологических исследованиях.

Хант поднял руку, жестом попросив Данчеккера на время воздержаться от дальнейших объяснений. Он наклонился вперед и на секунду закрыл глаза, мысленно прокрутив в голове цепочку рассуждений, которую ему вкратце изложил профессор.

– Да… Допустим… Мы говорим, что отличить радиоактивный изотоп от обычного чисто химическим путем нельзя. Каким же тогда образом этот фермент отбирал изотопы, которые входят в его состав? Ответ: никак; скорее всего, их отобрали намеренно, а сам фермент был создан искусственным путем. Зачем понадобились радиоактивные изотопы? Ответ: для изотопных индикаторов. – Хант снова посмотрел на профессора, который внимательно следил за его словами и одобрительно кивал. – Однако этот фермент воздействует только на модифицированную ДНК, а ты уже выяснил, что ДНК животных, завезенных на Минерву, была изменена искусственно… А, теперь я понял… Теперь я вижу, как эти два факта связаны друг с другом. Ты хочешь сказать, что ганимейцы изменили ДНК земных животных, а затем создали специальный фермент, который мог воздействовать на модифицированный геном.

– Именно.

– И в чем была их цель? – Хант начинал все больше распаляться. – Есть идеи?

– Да, – ответил Данчеккер. – Думаю, есть. Собственно говоря, для обоснованной догадки достаточно уже известных нам фактов. – Он откинулся на спинку кресла и снова сплел пальцы. – Если фермент действовал именно так, как я только что описал, цель этой процедуры становится вполне ясна. По крайней мере, мне так кажется… Если фермент был введен животным с уже модифицированной ДНК, изменения должны были затронуть и хромосомы в их репродуктивных клетках. Это давало возможность вывести потомство с изолированным кодом CO₂-устойчивости, который можно было сравнительно легко «извлечь», а затем манипулировать им как компактной, независимой единицей. Можно сказать, что он позволял отделить этот конкретный признак от остальных – скорее всего, именно на нем ганимейцы собирались сосредоточить эксперименты с последующими поколениями животных…

На последних словах в голосе Данчеккера послышались нотки любопытства – будто намек, что он вот-вот озвучит главный вывод своей диссертации.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, – сказал Хант. – Но не понимаю, зачем это было нужно. Чего они собирались добиться?

– Так они хотели привести в порядок экологию своей планеты после того, как все остальные планы потерпели неудачу, – ответил Данчеккер. – Скорее всего, эта идея возникла на поздних этапах ганимейской истории – уже после того, как «Шапирон» отправился в экспедицию к Искарису, ведь в противном случае Шилохин и остальные уже бы знали об этом плане.

– Но в чем именно заключалось их решение? Прости, Крис, боюсь, я пока что не до конца понимаю ход твоих мыслей.

– Давай еще раз пройдемся по ситуации, в которой оказались ганимейцы, – предложил Данчеккер. – Они знали, что уровень CO₂ на Минерве начал расти и что атмосфера рано или поздно станет для них токсичной; это бы не затронуло другие виды исконно минервианских животных, но ганимейцы оказались под ударом, после того как потеряли устойчивость к углекислому газу, пожертвовав ею, чтобы уменьшить риск смерти от случайных травм. Они лишились ее, когда приняли решение навсегда избавиться от вторичной системы циркуляции. Они отказались решать проблему методами климатической инженерии и попытались мигрировать на Землю, предварительно испытав метод на Искарисе, но оба плана завершились неудачей. И спустя какое-то время у них, должно быть, возникла новая идея, которую они решили попробовать на практике.

Хант был весь внимание.

– Продолжай, – просто сказал он, сопроводив свои слова жестом безоговорочной капитуляции.

– На Земле ганимейцы обнаружили формы жизни, которые зародились в более теплом климате, чем обитатели Минервы, и никогда не сталкивались с проблемой распределения нагрузки, благодаря которой двойная система циркуляции стала стандартным решением на их собственной планете. Особый интерес представлял тот факт, что в процессе эволюции земная жизнь выработала совершенно иной механизм утилизации CO₂, для которого вторичная система циркуляции была не нужна.

На лице Ханта возникло недоверчивое выражение. С секунду он пристально смотрел на Данчеккера, пока профессор дожидался его ответа.

– Ты же не хочешь сказать… неужели они попытались его присвоить?

Данчеккер кивнул:

– Если мои подозрения чего-то стоят, именно это они и попытались провернуть. Земных животных перевезли на Минерву ради крупномасштабных генетических экспериментов. Цель у этих экспериментов, как мне кажется, была троякой: во-первых, изменить ДНК таким образом, чтобы выделить фрагмент, отвечавший за устойчивость к CO₂, из его, как ты выразился, спутанной формы – той самой, которая появилась на Земле естественным путем; во-вторых, отточить механизм – то есть фермент, – при помощи которого этот фрагмент кода можно было изолировать и передать более поздним видам в качестве цельной, рабочей единицы; в-третьих, хотя это лишь догадка, внедрить эти коды животным Минервы, чтобы выяснить, способна ли минервианская жизнь развить альтернативный механизм утилизации CO₂, который бы не зависел от вторичной системы циркуляции. Известные нам факты указывают на то, что ганимейцы достигли первых двух целей, но третья – во всяком случае, пока – остается предметом догадок.

– Но если они достигли успеха и по третьему пункту, то следующим шагом должно было стать… – Хант вновь умолк. Ганимейский план оказался настолько изобретателен, что ему было сложно принять его без лишних вопросов.

– Если все это сработало и обошлось без нежелательных побочных эффектов, то их конечной целью наверняка должно было стать внедрение тех же генетических кодов в свои собственные тела, – подтвердил Данчеккер. – Тогда они смогли бы воспользоваться врожденной устойчивостью к CO₂, которая без проблем воспроизводилась бы в каждом новом поколении, и одновременно сохранить все преимущества, которые им дал отказ от вторичной системы циркуляции. Поразительный пример того, как разум может улучшить Природу, когда эволюция подкидывает тебе не лучшее решение, не правда ли?

Хант поднялся со стула и начал медленно прохаживаться по кабинету, изумляясь невероятной дерзости, которая требовалась уже для того, чтобы выдумать подобный план. Ганимейцы поражались готовности, с которой человек лицом к лицу встречал любые нападки Природы, но такая проблема, без сомнения, поставила бы человечество в тупик. Врожденные инстинкты заставляли ганимейцев избегать физической опасности, конфликтов и других подобных ситуаций, однако их жажда интеллектуальных приключений и баталий казалась попросту ненасытной; именно этот стимул и вывел их к звездам. Данчеккер молча наблюдал и ждал, зная, что за этим непременно последует тот самый вопрос. Наконец Хант остановился и развернулся лицом к столу.

– Что ж, план был сработан на совесть, не поспоришь, – согласился он. – Но в итоге он все-таки не возымел успеха, да, Крис?

– Увы, да, – нехотя признал Данчеккер. – Но, боюсь, вовсе не по тем причинам, за которые следовало бы винить самих ганимейцев. Возможно, мы еще отстаем от них в техническом плане, но понять, где они ошиблись, нам, скорее всего, по силам. – В этот раз он не стал дожидаться очевидного вопроса и просто продолжил. – У нас есть преимущество, ведь о жизни на собственной планете мы знаем куда больше, чем могли знать они. Мы имеем доступ к работам тысяч ученых, столетиями изучавших эту область знания, чего не скажешь о ганимейцах, прибывших на землю двадцать пять миллионов лет тому назад. В частности, они не могли знать того, что совсем недавно обнаружили профессор Татхэм и его команда из Кембриджа.

– Смешение генетических кодов, отвечающих за самоиммунизацию и устойчивость к углекислому газу?

– Именно. Ганимейские специалисты по генной инженерии не могли знать, что изолировав вторые – ради простоты будущих экспериментов – они потеряли первые. Из-за выбранной ими методики потомки экспериментальных животных стали идеальными подопытными для новых исследований по устойчивости к CO₂, но в то же время лишились способности к самоиммунизации. Другими словами, ганимейцы собственноручно создали и взрастили целую плеяду мутантных животных, у которых не осталось и следа древнего механизма, стимулировавшего их собственные защитные процессы, наводняя тело малыми дозами токсинов, – механизма, который мы, по понятным причинам, и сейчас наблюдаем у животных, оставшихся на Земле и продолжавших эволюционировать естественным путем.

Хант перестал ходить взад-вперед и посмотрел на Данчеккера; по его лицу медленно расплывалось хмурое выражение, будто Виктора только что посетила очередная мысль.

– Но ведь это еще не все, верно? – добавил он. – Процесс самоиммунизации как-то связан с высшей нервной деятельностью… Ты думаешь о том же, о чем и я?

– Видимо, да. Ты уже знаешь, что у современных животных токсины, попадающие в тело за счет процесса самоиммунизации, угнетают развитие высших нервных центров. И еще кое-что: последняя работа Татхэма указывает на то, что из-за особенностей земной эволюции развитие этих центров коррелирует со склонностью к агрессии и насилию. Так что, попытавшись создать варианты нужного им генетического кода, ганимейцы неизбежно убрали бы барьер, сдерживавший развитие высшей нервной деятельности, а вдобавок получили бы особей с повышенной агрессивностью. Зная о характере ганимейцев, я сильно сомневаюсь, что они бы стали продолжать эксперимент при таком исходе. Они бы никогда не рискнули внедрить подобные гены самим себе, невзирая на всю экстренность их положения. Никогда.

– То есть они признали план неудачным и отправились туда, где трава зеленее, – подытожил Хант.

– Может, да, а может, и нет. Точно сказать нельзя. Но ради Гарута и его друзей я надеюсь, что именно так они и поступили. – Данчеккер наклонился ближе к столу, и его настрой тут же стал серьезнее. – Но что бы там ни произошло на самом деле, у нас, по крайней мере, есть ответ на другой вопрос – тот, что ты задавал в самом начале.

– А именно?

– Что ж, представь ситуацию, которая сложилась на Минерве, когда ганимейцы уже успели смириться с тем, что их амбициозный проект в области генной инженерии не сулит особого успеха. Они могли либо отправиться в другую звездную систему, либо остаться на своей планете и погибнуть. В любом случае дни, которые им предстояло провести на Минерве, были сочтены. Но что останется, если вывести их за рамки уравнения? Ответ: две популяции животных, хорошо приспособленных к особенностям местной среды обитания. Первая – это исконные виды Минервы, вторая – искусственно созданные мутанты, которые произошли от завезенных с Земли животных и могли свободно бродить по планете, когда на ней не осталось ганимейцев. А теперь вернем в наше уравнение тот факт, что исконно минервианские виды не были ядовитыми для земных хищников, – его я смог установить, благодаря длительным диалогам с архивами ЗОРАКа. Что же мы получим в итоге?

Глаза Ханта вдруг расширились от ужаса, и он ошарашенно посмотрел на профессора.

– Господи боже! – воскликнул он. – Там, должно быть, разразилась кровавая бойня.

– Именно так. Представь планету, населенную теми нелепыми мультяшными зверями, которых мы увидели на стене корабля под «Копром», – зверями, которые не выработали никаких специальных механизмов для защиты, маскировки или побега и вообще не испытывали потребности в инстинктах по типу «бей или беги». А теперь добавь к ним типичный для Земли набор хищников, каждый из которых – продукт миллионов лет естественного отбора и совершенствования в искусствах свирепости, скрытности и смекалки… к тому же теперь их интеллект мог развиваться безо всяких преград, а пугающая агрессивность становилась только сильнее. Какую картину нарисует твое воображение?

Хант с молчаливым ужасом продолжал смотреть на Данчеккера, мысленно представляя себе события тех времен.

– Вот что их выкосило, – наконец произнес он. – У несчастного минервианского зоопарка не было и шанса. Неудивительно, что все эти звери исчезли уже через несколько поколений после того, как на планете не осталось ганимейцев.

– У всего этого был и другой исход, – добавил Данчеккер. – Земные хищники сосредоточили усилия на самой легкой добыче – местных животных – и тем самым дали земным травоядным передышку, за время которой они успели нарастить популяцию и укорениться на планете. Когда исконные виды Минервы были уничтожены, хищникам пришлось вернуться к старым привычкам, но к этому моменту ситуация успела стабилизироваться. У смешанной и сбалансированной экосистемы Земли было достаточно времени, чтобы закрепиться на Минерве… – В голосе профессора зазвучали мягкие, любопытные нотки. – И такой порядок вещей, скорее всего, сохранялся… вплоть до появления лунарианцев.

– Чарли… – В словах Данчеккера Хант наконец почувствовал намек на главную мысль, к которой профессор вел все это время. – Чарли, – повторил Хант. – Вы и у него нашли тот же фермент, да?

– Нашли, но в несколько деградировавшей форме… будто он уже был близок к тому, чтобы окончательно исчезнуть. В итоге он, конечно, исчез, потому что у современного человека больше не встречается… Но вот что интересно: у Чарли, как ты и заметил, этот фермент все-таки был, а значит, был он, скорее всего, и у других лунарианцев.

– А происхождение у него могло быть только одно…

– Вот именно.

Хант поднял руку ко лбу; на него вдруг нахлынуло полное осознание масштаба этой новости. Он медленно повернулся и, встретившись с мрачным взглядом Данчеккера, все так же медленно осел на подлокотник ближайшего кресла; его лицо застыло в маске отрицания, желавшей отвергнуть факты, вскрытые силой разума. Данчеккер молчал, дожидаясь, пока Хант сам сложит все кусочки в единую картину.

– Популяция Минервы включала представителей олигоценовых приматов, – немного погодя заметил Хант. – Скорее всего, они были развиты не хуже любых других форм жизни, которые на тот момент успела породить Земля, и к тому же обладали самым мощным потенциалом. Ганимейцы, сами того не зная, убрали препоны, тормозившие дальнейшее развитие их мозга… – Он поднял голову и снова встретился с невозмутимым взглядом Данчеккера. – С тех пор они умчались далеко вперед. Уже ничто не могло их остановить. А после того, как их агрессивные наклонности заиграли в полную силу… целая раса неудержимых мутантов… с психикой Франкенштейнова чудовища…

– Очевидно, что именно так на Минерве появились лунарианцы, – тяжелым голосом добавил Данчеккер. – По всем канонам у них не было ни единого шанса выжить. Все теории и модели ганимейских ученых указывали на то, что лунарианцы неизбежно уничтожат сами себя. И им это почти удалось. Они превратили планету в громадную крепость, а к тому моменту, когда у них появились технологии, жизнь лунарианцев целиком вращалась вокруг непрерывной войны и свирепой, бескомпромиссной решимости, заставлявшей их истреблять вражеские нации. Они оказались неспособны изобрести другой рецепт для решения собственных проблем. В итоге они действительно уничтожили и себя, и Минерву – уничтожили свою цивилизацию, если здесь вообще применимо такое слово. Никто из них не должен был уцелеть, но им выпал один шанс на миллион, и все сложилось иначе… – Данчеккер посмотрел на Ханта, дав Вику возможность заполнить оставшиеся пробелы.

Но Хант просто сидел, потрясенно вытаращив глаза. После того как ядерный холокост, разразившийся между двумя противоборствующими силами двух лунарианских сверхдержав, навсегда изменил облик минервианского спутника и уничтожил саму планету, луна начала падать в сторону Солнца и в итоге была захвачена Землей. Крошечной группе выживших, которых она унесла с собой, хватило ресурсов на последнее, отчаянное путешествие – на новую планету, которая теперь парила в небе у них над головой. В течение сорока тысяч лет потомки выживших боролись за существование вместе с земной жизнью, но в конечном счете расселились по всей планете, став не менее грозным противником, чем их предки – на Минерве.

Наконец Данчеккер тихо продолжил свой рассказ:

– Мы уже давно подозревали, что лунарианцы, а стало быть, и люди появились благодаря беспрецедентной мутации, которая должна была возникнуть в эволюционной линии приматов, изолированных на Минерве. Плюс ко всему, мы заметили, что в процессе эволюции предки человека каким-то образом избавились от механизма самоиммунизации, который имелся у других животных. Теперь мы не просто знаем, что все действительно было именно так, но и понимаем, как это произошло. По сути, тем же путем развивались и многие другие виды, но все они, кроме одного, погибли вместе с Минервой. И только один – человек в обличии лунарианцев – смог вернуться на Землю.

Данчеккер прервался и сделал глубокий вдох.

– Беспрецедентная мутация действительно возникла на Минерве, но вовсе не естественным путем. Современный человек, к счастью, не обладает теми экстремальными качествами, которые привели лунарианцев к их печальному концу, но наследие наших предков, так или иначе, вписано в страницы нашей истории. Homo sapiens – не что иное, как конечный результат неудачной серии ганимейских экспериментов с генетикой. Ганимейцы считают, что человек медленно, но верно оправляется от той самой неуравновешенности и навязчивой жестокости, которые и погубили лунарианцев. Будем надеяться, что они не ошибаются.

Долгое время никто из них не произносил ни слова. «Как иронично, – думал Хант, – что после всего сказанного ганимейцами именно их раса оказалась первопричиной всех событий, случившихся за последние двадцать пять миллионов лет». Приматы Минервы эволюционировали в разумных существ, на планете успела зародиться и исчезнуть лунарианская цивилизация, на Земле пролетели пятьдесят тысячелетий человеческой истории, а «Шапирон» все это время был в космосе, под защитой таинственных законов природы, способных искажать само время и пространство.

– Результат неудачной серии ганимейских экспериментов с генетикой, – эхом вторил Хант словам Данчеккера. – Именно ганимейцы стоят у истоков всей этой истории. Вернувшись, они обнаружили, что мы умеем летать на космических кораблях и строить термоядерные реакторы, и решили, что человечество развивается с немыслимой быстротой. Но в то же время именно они заварили эту кашу в своих же лабораториях двадцать пять миллионов лет назад… а потом просто выбросили, посчитав провальным экспериментом! Довольно занятная мысль, Крис. Чертовски занятная. А теперь они покинули нас навсегда. Интересно, что бы они сказали, если бы узнали то, что теперь знаем мы.

Данчеккер ответил не сразу и какое-то время задумчиво разглядывал поверхность стола, будто решая, стоит ли озвучивать мысли, которые в этот момент вертелись у него в голове. Наконец он вытянул руку и принялся бездумно поигрывать с ручкой. Когда он заговорил, то не стал смотреть в глаза Ханту и продолжал наблюдать, как ручка делает все новый и новый оборот между его пальцев.

– Знаешь, Вик, за последние несколько месяцев перед отлетом ганимейцы всерьез заинтересовались самыми разными аспектами земной биохимии, включая все доступные нам данные по Чарли, человеку и олигоценовым животным с базы «Копёр». Долгое время любопытство било из них ключом, ЗОРАК даже не успевал подыскивать нужные вопросы. Но затем, где-то с месяц назад, они вдруг замолчали. И больше никогда не возвращались к этой теме.

Профессор поднял голову и смерил Ханта прямым, беспристрастным взглядом.

– Кажется, я знаю почему, – едва слышно добавил он. – Видишь ли, Вик, они все знали. Знали, что привели в этот враждебный мир жалкое, искалеченное существо, вынудив его бороться за жизнь вопреки безнадежным шансам, а когда вернулись, то обнаружили, что их былое творение стало гордым завоевателем-триумфатором, дерзко высмеивающим любые неурядицы, которые ему подкидывает Вселенная. Из-за этого они и улетели. Ганимейцы считают, что их долг – дать человеку свободу совершенствовать выстроенный им мир так, как он сам того пожелает. Они знают, чем мы были, и видят, в кого мы превратились с тех пор. Они чувствуют, что с нас хватит и прошлых вмешательств и что сами мы куда лучше распоряжаемся собственной судьбой.

Данчеккер отбросил ручку в сторону, поднял глаза и напоследок добавил:

– И почему-то, Вик, мне кажется, что мы их не разочаруем. Худшее уже позади.

Эпилог

Сигналы, переданные через громадную спутниковую тарелку обсерваторией на обратной стороне Луны, разносились во все стороны с задворок Солнечной системы, устремляясь в безграничную пустоту, лежавшую за ее пределами. Их шепот зацепил датчики сторожевого робота, который уже очень давно нес свою вахту без единой передышки. Контуры машины распознали ганимейский код, на основе которого был построен сигнал, и приняли необходимые меры.

Устройства, которыми был оборудован робот, превратили сигнал в колебания сил и полей, подчинявшихся неизвестным человеку законам, и перенаправили его в ту сферу бытия, для которой пространство и время Вселенной были не более чем проекциями сродни теням. Затем в другой части этой теневой Вселенной, на теплой и яркой планете, обращавшейся вокруг одной весьма энергичной звезды, сообщение получили и раскодировали специальные машины.

Машины оповестили своих создателей, которые были несказанно удивлены таким поворотом событий.

Сторожевой робот извлек их ответ из суперструктуры пространства, преобразовал его в электромагнитные волны и отправил обратно – к спутнику третьей планеты от Солнца.

Астрономы, работавшие в обсерватории на обратной стороне Луны, оказались в полном недоумении: попытка объяснить поток информации, которую передавали приборы, соединенные с их приемниками, ни к чему не привела, ведь в пределах многих световых лет от них не было ни одного объекта, который мог бы выдать такой отклик, – и это при том, что получили они его в течение нескольких часов с момента передачи. Чиновники КСООН были озадачены не меньше их, а ученые, воспользовавшись информацией, загруженной из банков данных ЗОРАКа, тем временем перевели коммуникационные коды инопланетян в текст на ганимейском языке. Однако смысл послания по-прежнему оставался тайной.

Затем кого-то посетила идея привлечь к делу доктора Виктора Ханта из подразделения НавКомм. Хант тут же вспомнил про Дона Мэддсона и его исследования ганимейского языка, после чего передал текст отделу лингвистики, чтобы выяснить, смогут ли те извлечь из него хоть какие-то сведения. Сорок восемь часов Мэддсон и его ассистент трудились не покладая рук. Опыта в подобных делах у них было немного, а решить задачу с ходу без подсказок ЗОРАКа было и вовсе невозможным. Однако сообщение было довольно лаконичным, и в итоге Мэддсон победоносно – хоть и с раскрасневшимися глазами – вручил Ханту единственный листок бумаги с распечатанным текстом:

«Рассказы о тех, кто в древности отправился в систему Искариса, передавались из поколения в поколение с тех самых пор, как наши предки прибыли с Минервы. Каким бы способом вы туда ни добрались и как бы нас ни нашли, возвращайтесь домой. Теперь у нас есть новая Минерва. Мы, ваши сыны и дочери, ждем, чтобы встретить вас с распростертыми объятиями».

В тексте также присутствовали некие числа и математические символы, которые после расшифровки другими сотрудниками НавКомм дали понять, что источником сообщения действительно была Звезда Гигантов; это подтверждалось ее спектральным классом и расположением относительно пульсаров, которые можно было легко идентифицировать в соседних областях Галактики.

Ханту оставалось лишь гадать, какие физические процессы могли лежать в основе подобной передачи, но времени на академические догадки попросту не осталось. О находке нужно было сообщить ганимейцам, но когда «Шапирон» запустит главный двигатель, связаться с ним обычными способами уже не удастся. Единственным шансом было догнать корабль на Ганимеде.

Сообщение со Звезды Гигантов было поспешно отправлено в штаб-квартиру Операционного командования КСООН в Галвестоне, передано на орбитальную коммуникационную станцию и при помощи лазерной линии связи ретранслировано «Юпитеру-5». Шли часы, пока Хант, Данчеккер, Мэддсон, Колдуэлл и все остальные, кто находился в Хьюстоне, напряженно дожидались ответа по открытому каналу с Галвестоном. Наконец экран ожил. Текст на нем гласил:

«”Шапирон” покинул Ганимед за семнадцать минут до того, как пришло ваше сообщение. Последнее, что мы видели, – как корабль разгоняется в направлении глубокого космоса. Теперь связь с ним потеряна. Нам жаль».

Больше ничего поделать было нельзя.

– Как бы то ни было, – заметил Хант, устало отворачиваясь от экрана к кругу понурых лиц в кабинете Колдуэлла, – приятно знать, что усилия ганимейцев окупятся, когда они доберутся до цели. По крайней мере, в конце пути их не будет поджидать какой-нибудь неприятный сюрприз.

Он снова развернулся и, вновь бросив на экран печальный взгляд, добавил:

– Жаль только, что они не узнают об этом заранее.