"Фантастика 2025-31". Компиляция. Книги 1-27

Пролог

На голом неровном полу ничком лежал одетый в чёрное снайпер. Мёртвые всегда пребывают в неестественных позах, опытный глаз сразу заметит разницу. Так валяются брошенные тряпичные куклы, по ним можно ходить ногами, а они даже не пикнут. Почти люди. За одной лишь маленькой разницей – они с тобой никогда не заговорят, и им совершенно всё равно.

Почти как тебе, затерявшейся в недрах тысячеметрового металлопластового частокола бесчисленных башен, в недрах миллиардного людского муравейника.

Тёмная фигура бесшумно прокралась к рампе, удобнее перехватила «Барретт» левой рукой за основание ствола и на выдохе, одним движением перебросила себя в положение для стрельбы. Пока – никакого подозрительного движения на соседних точках, остальные тонули в сгустившемся смоге. Хорошо, спишем на удачу. Главное, не дожидаться очередной переклички постов, на коробочку, эмулирующую показания биодатчиков, надолго не положишься.

Оптика послушно подстроилась, выводя на всё поле картинку цели.

Пять фигур стояли там, внизу, на самом краю голого пространства, километровой окружности. Памятное место. Двое мужчин и женщина, плюс ещё двое чуть в отдалении. Они все смотрели на руины посреди площади и словно чего-то ждали.

Ветер носил по пустырю мелкий сор, чернел остов рухнувшей башни, воняло старым, прогнившим насквозь Мегаполисом. И эти пятеро.

Тёмная фигура чуть пошевелилась, фиксируя ствол. Давно не виделись. Жаль, что время отмщения ещё не настало. Даже скорость сердечника в два километра в секунду для этих пятерых – недостаточно быстро. Да и какая это месть, если тот, против которого она была направлена, не будет иметь шанса осознать всю тяжесть содеянного. Но всё-таки их нужно было увидеть. Особенно – её. Каково это, быть пустой оболочкой, нежитью в руках холодного некроманта. Тряпичной куклой, которая забыла умереть.

Ничего, они ещё встретятся позже.

Тёмная фигура отделилась от тёплого ствола гауссовой винтовки и пропала в полимерных складках башни. Только холодеющее тело, всё ещё мелко подёргивающееся от разрядов имплантанта, оставалось напоминанием, что здесь кто-то побывал.

Реанимация оказалась безуспешна.

1 Прибытие

Европа, шестой спутник Юпитера. Мы называем её Луной.

Внешние камеры сутками напролёт транслируют внутрь прочного корпуса знакомую белёсую неровную поверхность, наверху зияет такое же голое безатмосферное небо, а Солнце хоть и было тут всегда холодным и каким-то чужим, но светит оно всё тем же жёлто-белым светом. Даже гравитация тут лунная, без тяжёлых ботинок шага толком не ступить.

Вот только настоящая Луна не вздрагивает ежесекундно от непрекращающегося дрейфа стокилометрового, методично взламываемого волнами Россби[8] ледяного панциря, да и восходящая каждые двое коротких бортовых суток Ио своим коричневым диском не помогает тешить себя надеждой, что завтра ты проснёшься, и назад, в метрополию ближайшим челноком. И вместо вожделенного бело-голубого шарика над изгибом горизонта тут выпирает огромный песочно-грязный полосатый флюс Юпитера.

Почти все станции на Луне, включая и нашу «Шугуан», размещаются вдоль линии малого терминатора, здесь приливные силы газового гиганта почти не создавали дополнительных нагрузок на кору, так что станцию не приходилось перебазировать каждые пару лет, унося ноги с места образования очередного многокилометрового каньона, из которого тут же начинал переть пластический глубинный лёд. К тому же, в случае чего, прямая экваториальная видимость внутри системы помогала здесь экстренной лазерной связи.

Если забыть про рокочущие недра, приноровиться к ботинкам и не думать о радиационном фоне за бортом, здесь вполне можно было спокойно просидеть свою трёхлетнюю вахту, да и отправляться себе восвояси с очередным литиевым грузовиком.

Моё дело маленькое – веди технический журнал, если что – отправляй команду смертничков на абордаж очередного свихнувшегося автоматического рудовоза. Ну, или вышедшую из строя внешнюю камеру заменить, они тут почти как люди, больше года не живут. Цао ни ма гэ тоу.

Проекция отчёта послушно погасла, оставив после себя лишь четыре полупрозрачных разлапистых иероглифа с осточертевшей символикой. Будь такая возможность, трудолюбивый народ хань[9] понапихал бы свои закорючки на каждой заклёпке, тем самым ежесекундно напоминая тебе – ты здесь никакой не «ответственный менеджер абордажных смен», ты здесь – ай чу фэн тоу, е синь бо бо, бу цзэ шоу дуань. Варвар, выскочка и карьерист без понятий. И даже если ты вдруг доживёшь до возвращения, кредитов тебе «Янгуан Цзитуань», конечно, отвалит, но ни слова благодарности за свои труды ты на Земле не дождёшься. Какому ханьцу интересен ай чу фэн тоу, е синь бо бо. Да и вы мне не интересны, мне интересны ваши кредиты. И ещё интересно выжить.

Когда я не думаю о Земле, я думаю о своих смертничках. Пусть они тоже почти все чистопородные тупые ханьцы, я их в чём-то даже жалею. У меня хоть был выбор, лететь сюда полтора года в консервной банке или не лететь, а им «Янгуан» – мама и папа родные. Вот и лезут в бот каждый раз, как на бой. В бога, в душу, в мать. Или что там у них вместо этого всего. Цао ни ма гэ тоу.

Все лица бурые, как наш общепитовский фастфуд, от радиации бурые. Когда возвращаются, от них ещё час фонит, как от горячего твэла. Обожрутся химией – и отсыпаться, четверо суток могут спать, кто б поверил. Ханец спит четверо суток как бревно, такое бывает?

На Луне всё бывает.

Зато каждый успешный абордаж – считай, он своему отпрыску на учёбу заработал. Или вообще, на право заиметь этого самого отпрыска. Интересно, они генный материал хоть догадались на Земле оставить? Цао ни ма. После пары выходов им уже не до отпрысков и вряд ли когда будет.

Я же для них ещё и полевой медик, я дозу облучения носом чую.

Впрочем, рудовозы ломаются нечасто, другое дело, что накрывает их обычно в самом пекле плазменного тора Ио, дошёл трек до вусмерть заэкранированного ку-ядра[10] и поминай, как звали. Только на «ручке» теперь и волочь. А поскольку рудовозы все скоростные, трансорбитальные, почти без резерва свободного хода, то прежде чем эта консервная банка пульнёт куда-нибудь в сторону пояса Койпера[11], у всех желающих разбогатеть есть пара часов, чтобы её изловить и отбуксировать. На то у нас и смертнички. И не только у нас.

В системе Юпитера правила простые – люков в рудовозах изнутри не запирать, ловушек не ставить, кто первый причалил, того и трофей. Это если сумеешь дотащить, потому что иначе никому не достанется, а так сегодня твой рудовоз ушёл «Джи-И», завтра рудовоз «Три-Трейда» уже тебе достался, все довольны, особенно мои смертнички.

У меня так две команды не вернулось за тот год, что я тут проторчал. А поскольку буря, то даже и не знаем в итоге, что с ними случилось. Может, так хотели премию, что не рассчитали у бота топлива обратно к Луне или хотя бы Ганимеду – даже на опорной они не жильцы, а в толще радиационных поясов у железа мозги плавятся, не то, что у людей.

А может, правду говорят, всё-таки тут есть чёрные ловцы, невесть чьи, подкарауливают, и поминай, как звали.

Другое дело – какой смысл. Один такой рудовоз им погоды не сделает, чтобы отбить закупку дейтерия на обратный путь у нас («нас», цао ни ма я, у «Янгуан», у каких ещё «нас»), это нужно минимум полгрузовика набить металлическим фосфором или четверть – литием, но если в захваченном рудовозе, скажем, бесценный трипротон[12] в магнитной ловушке, то уже неплохо. Впрочем, такие грузы просто так автомату доверять не станут. Грамм переработанного трипротона высшей очистки стоит на межкорпоративном рынке как десять рудовозов вместе с рудой.

В общем, у нас тут, конечно, тот ещё Дикий Запад, но и в отсутствие доблестных шерифов с берданками система Юпитера – это слишком страшное место, чтобы тут ещё и в ограбление поезда игрушки играть. Потому алгоритм простой, сиди себе, изображай мелкого начальника, дурей от скуки, пялься в проектор, ешь, спи, но в любую секунду будь готов по аларму всё бросить и бежать на командный пост, ты и навигатор, ты же – источник вдохновения для абордажной команды. Опять же три процента с каждой консервной банки – твои.

Это другие тут на базе воздвигают и куют: бурят каналы, проводят гибкие стокилометровые трубопроводы к внутреннему океану, монтируют на глубине дистилляторы, извлекают на поверхность литий первичной электролизной очистки, при необходимости перегоняют его нейтринными конвертерами в трипротон, а из опреснённой воды извлекают дейтерий и тритий на продажу или просто для своих нужд, реакторы заправлять.

Твои же смертнички большую часть времени маются от скуки, подрабатывая на работах за бортом, или потихоньку помирают в лазаретах от лучевой. Онкология у нас не в чести, не доживают мои смертнички до онкологии, это уже разве что там, в метрополии – из команды, прибывшей последним рейсом, до пятидесяти лет доживёт человек пять, не больше.

При такой клинической картине мне как их начальнику только и остаётся – быть фаталистом и циником. А уж моей команде и подавно. Цао ни ма гэ тоу.

Поднявшись на ноги, я проделал пару размашистых движений, потом долго восстанавливал равновесие. Год здесь уже, а всё никак не привыкну, что твой центр тяжести всё время тяжёлым маятником болтается где-то ниже колена. Да и главная физкультура тут – бороться с инерцией, если не собственной башки, устремившейся к переборке, то почти наверняка – проклятых ботинок, не желающих двигаться плоскопараллельно. Ну да ладно, даже к плохому рано или поздно привыкаешь.

Мелькнул перед глазами циферблат услужливой «айри». Положенные пятнадцать минут после конца официальной смены я на месте просидел, пора отсюда валить, в разгар бури запускать рудовозы будет только конченый идиот. В системе Юпитера таких навалом, но отнюдь не на руководящих должностях, у них контракты ого какие, не чета моему. Так что любимые смертнички могут сегодня спать спокойно. Говорят, вчера опять кто-то из моих умер, надо же, не лучевая – лёгочная эмболия, не успели откачать. А мне плевать. Для меня они – штатные единицы, вмешательство в расписание потребуется, только если в какой-нибудь из абордажных команд останется меньше троих, тогда да, переукомплектовывай состав, пиши рапорт на Землю, отправьте-ка мне ещё немножко свежего мясца, чтобы было кого в боты сажать, от сорока минут до часа в зависимости от конфигурации планет, и сообщение уже на Земле.

Временами я начинаю ненавидеть свою работу особенно сильно.

Ладно, двинули на выход.

Только я об этом подумал, моя «айри» выкинула транспарант. Пустой такой, с жёлтым кружочком посередине. От неожиданности пришлось опять долго восстанавливать равновесие.

Значит, вот как.

Зыркнул циферблат. 19:18 по бортовому. Эх, какого же вы мне не сказали точно, что они всё-таки прибудут… впрочем, всё, что было в инструкции, я проделал сразу по прибытии, а самодеятельности от меня никто и не требовал.

Так, спокойно, сосредоточься, если это правда они, то у тебя двадцать минут времени, ну, или чуть больше, смотря как заходить будут.

Ох ты ж… цао ни ма, сейчас же самая свистопляска, особенно тут, ближе к тору Ио. Хоть бы они на Ганимед садились, что ли. Впрочем, а мне какое дело?

Дело было, и ещё какое.

Я почувствовал, что начинаю мандражировать. Так, надо быстро двигаться, пока окончательно не растерялся.

Традиционной для Луны ковыляющей походкой больного подагрой я поспешил к лифтовой шахте, что вела на верхние ярусы, к пусковым катапультам ботов и внешним шлюзовым камерам. «Шугуан», как и большинство здешних станций, представляет собой монолитный веретенообразный прочный корпус, по «шляпку» вбитый в толщу льда, и попасть на поверхность можно было только оттуда. По счастью, именно мне как начальнику смертничков чаще других приходилось бывать наверху, и, в случае чего, вопросов ко мне не будет. А если и будут – начали глючить тестовые цепи причальных колец 3 и 4 (я бросил быстрый взгляд на услужливо подсунутую «айри» информашку отчёта, они, и правда, тут же начали глючить), а я пошёл разбираться. В нерабочее, между прочим, время, цените, ханьцы, трудолюбие вашего ай чу фэн тоу, е синь бо бо.

Уф, кажется, не подвели закладочки, год ждали своего часа, а могли бы и ещё лет десять ждать, судя по словам приснопамятного связного. Тот больше был похож на утопленника, такой был иссиня-бледный. Между прочим, у нас в системе Юпитера это признак отменного здоровья с надеждой на долгожительство. Но тогда, на Земле, я никогда об этом бы не подумал. Чтоб вас всех, года не прошло, и я здесь вжился. Ненавижу. Цао ни ма я.

А вот и нужная палуба. Всё, что выше, уже не для прогулок в рабочем комбинезоне, там в лучшие дни схлопочешь миллизиверт в час[13], а в бурю там за пару часов годовая норма уходит. Местная, не земная. Но нам туда не надо, нам и здесь хорошо, здесь у нас как в солярии, да, не хуже, чем на побережье Калифорнии. Цао ни ма.

Подкатившись к терминалу, живо тренькнул в него свою «айри» и пошёл колдовать. Так, вроде всё готово, теперь по команде отсюда внизу начнут получать фейковую телеметрию, и тогда у меня будет время разобраться с гостями. А теперь сидим и ждём, семь минут.

Ко мне постепенно возвращалось забытое чувство, что ты не один, что ты – участник чего-то грандиозного, чего-то прекрасного. Чему не осталось места на серой, безликой, погрязшей в тотальной коррупции, в бесконечных корпоративных дрязгах старушке-Земле. Даже сюда, в систему Юпитера тянулся этот смрад пустоты и обречённости. Но мы (мы!) среди всего этого тотального саморазрушения продолжали ждать своего часа. Не зная цели, но чувствуя весь её масштаб и важность.

До этого мне даже поговорить об этом было не с кем. Но теперь, глядя на мелькающие передо мной директивы контроля закладок, я понял, что здесь побывало много наших, и все они приложили руку к тому, что произойдёт сегодня. И мне повезло, вместо того чтобы впустую оттарабанить свой контракт и улететь себе домой, чтобы дальше впустую коптить там небо, я действую.

Знать бы, кто эти люди, что это за корабль, откуда они и куда… до меня через третьи руки доходили слухи об огромной платформе, что вроде бы построена на орбите Нептуна, где мы (мы! в этом слове было столько щенячьего восторга) готовим последний, решающий удар по всей этой корпоративной мрази. Наверняка, это корабль оттуда, где холодно, темно и пусто. Где наш оплот никто не отыщет.

А-А-А!!!

Грохнуло. Так грохнуло, что терминал едва не сорвало с крепежей, а я чуть не поцеловал свои треклятые ботинки, сложившись вдвое. Хорошо не мордой об стол, небольшая совсем промашка вышла.

Ничего себе. Я разогнулся и пробежал пальцами по тачпанели. Уф, отлегло, подвижка не слабая, плита с нашей стороны разом просела метров на десять в эпицентре, но сама трещина не так уж и рядом, как мне со страху показалось, десять километров на юг, поперечная, так что нам опасаться нечего. Ну, ничего, зато теперь все прильнули к фиду сонара, им не до моей внешней палубы.

Теперь бы корабль…

Стоп.

Только теперь до меня дошло.

Это и был корабль. Луна не обладает атмосферой, тут не сгоришь, если навигатор ошибся. Тут сразу бьёшься о ледяную поверхность, за каких-то полчаса намертво вмерзая в лёд, а ещё спустя пару суток свежая трещина в пару приёмов затягивает крупные обломки в свои бездонные глубины, растирая их там в пыль. Не остаётся ничего. Поэтому Луна такая белоснежно-чистая, даже кратеров нет. Следы от импакта[14] с десятикилотонным метеоритом тут затягиваются в считанные месяцы, не говоря о всякой мелочи.

Меня уже начала охватывать настоящая паника, когда снова тренькнуло, и развернулся знакомый пустой транспарант, только кружок на этот раз был зелёный. Неужели всё-таки…

Отбросив несущиеся вскачь мысли, я вручную запустил главный триггер. Вокруг ничего не изменилось, даже гудение из-за фальш-панелей ни на йоту не сменило тональность. Но в недрах «Шугуан» уже начинало что-то происходить, информационные потоки видоизменялись, одни системы отключались, другие активировались, наконец, я услышал характерное шипение гидравлики внутренней гермосистемы и, одновременно, привычно заверещали сервоприводы причальных шлюзов. База готовилась встречать гостей, причём таким образом, чтобы внизу об их существовании никто не узнал.

Но если у них нет корабля… даже один лишний человек, незнакомый системе жизнеобеспечения, будет довольно быстро вычислен, а несколько?

Какова вообще моя роль во всём этом, кроме механического исполнителя несложной инструкции?

Да, что-то поздновато ты начинаешь себе задавать подобные вопросы.

За тяжёлой дверью негромко зашипело, потом послышалась характерная дробная поступь кованых подошв. Уф, отлегло. Они, наверное, для посадки воспользовались челноком. Вот только зачем корабль гробить, если это, конечно, в самом деле было ошибкой навигатора. Оставили бы на орбите… да уж, оставили бы.

В системе Юпитера ближе Леды оставшееся на орбите добро спустя пару суток окончательно теряет работоспособность, а через пару недель становится смертельно фонящим железным гробом. Внутри слабеньких магнитосфер Галилеевой группы[15] с этим делом куда проще. Но тут и чемодан просто так не спрячешь, как только спадает буря, всё же насквозь просматривается сканнерами. Ну, значит, так и было рассчитано, не пыли́.

А раз рассчитано, значит, тебе сейчас всё расскажут, что делать дальше, где прятаться… юморист.

Кажется, я потихоньку осваиваюсь в новой ситуации. Ну, где же они там?

Дробный перестук всё не останавливался, будто там двое, нет, трое человек по очереди носили в тамбур что-то довольно тяжёлое. А экзоскелеты у них будь здоров, судя по частоте шагов. Бум, пауза, бум. Это один. Второй: бум, бум, бум, протискивается рядом с первым, выходит наружу, хрум, хрум. Лёд. Ага, у них причальный замок не того форм-фактора, таскают вручную. Там же фонит, как в топке, люди, ау! Цао ни ма гэ тоу.

Всё, вроде закончили. Лязгнуло, зашипело. Сейчас пока дезактивирующая пена отработает…

Да вы что, с ума там все посходили? Под шипение компрессоров я бросился в угол, где чуть светились две цилиндрические дверцы контейнеров с лёгкими монтажными комбинезонами. Если выпрыгнуть из треклятых ботинок, все перемещения удаются на диво легко и стремительно. Кое-как закрепив «липучки» рукавов и пояса, я, путаясь в слишком свободной «серебрянке», попрыгал навстречу уже распахивающемуся толстенному гермолюку.

Да, этим парням прыгать не приходилось.

В проёме под тут же принявшийся голосить датчик ионизирующего излучения показались три громоздких тёмных силуэта, наглухо забранных в силовой экзоскелет. Грубые рёбра плечевых несущих заставили меня нахмуриться. Этим громадинам минимум лет двадцать. Хорошо, что нашу «Шугуан» проектировали ещё в начале века, в шлюзы новейших станций вроде пересадочной «Рино» они бы в этих громадинах просто не влезли.

Что-то во мне словно оборвалось. Для меня эта мифическая платформа представлялась далёким стратегическим форпостом, с которого Корпорация однажды нанесёт удар по прогнившей земной корпоративной бюрократии, эти парни должны были стать нашим решающим аргументом после десятилетий молчания и бездействия. Я так думал.

Но сейчас, глядя, как эти неуклюжие, хоть и мощные машины с воем сервоприводов перетаскивают поближе к лифтовой шахте иссиня-чёрные, отчётливо фонящие параллелепипеды, я поймал себя на том, что даже не знаю, что теперь им сказать. Да и сами операторы погрузчиков помалкивали. Единственной реакцией на внешние раздражители пока был лишь резкий жест одной из трёх громадин, после чего вопивший всё это время датчик наконец заткнулся.

Всего параллелепипедов было семь, каждый массой под полторы тонны, так что даже этот ходячий металлолом опасно кренило при попытке его поднять. Я присмотрелся к небольшой панели, утопленной в одно из ребёр, там помигивали какие-то значки и цифры. Ух нифига себе…

Это были саркофаги биологической защиты. Не новейшие гибернационные, обеспечивающие минимальную жизнедеятельность, а полноценные. При желании оттуда изнутри можно было, например, пилотировать челнок. Только каково это было, годами влёжку лежать, пусть – со всеми этими массажными штуками внутри и прочими удобствами… впрочем, вспомнив о радиации, я подумал, что, лучше так, чем в настоящем гробу. Суровые парни. Интересно, кому достанутся экзоскелеты, они на спичках тянули? Впервые за столько времени размяться.

Кстати, а за сколько? Сатурн сейчас оверсан, если гравитационный манёвр[16] они осуществляли на орбите Урана, а значит, либо им очень крепко повезло с конфигурацией внешних планет, либо топлива у них было загружено – как на Ио красного фосфора. Пусть так, летели они с ветерком, ускорение, коррекция, передышка на пересчёт траектории, ускорение, коррекция и так по кругу всё время. Ну, в таком случае, ценой лишнего облучения от перенагруженного реактора, можно добраться раза в полтора быстрее. Всё равно ничего хорошего, зато понятно, почему им были не так страшны юпитерианские радиоактивные бури. Без дополнительной защиты личных капсул они бы сжарились, ещё не добравшись до орбиты Сатурна.

Три ребристых силуэта, гулко топая по плитам пола, вышли в черноту переходника, за ними вновь захлопнулся гермолюк.

А вот и сами люди. Замотанные в такую же, как у меня, серебрянку, они неловко перемещались по стеночке, сквозь лицевую пластину из помятого пластика я едва различал безволосые бледные лица с заметным радиационным румянцем. Не смертельно, но…

Один из троих вопросительно мотнул головой в мою сторону.

– Зеар, – почему-то по-английски ответил я, показав пальцем. Там у нас были комнаты санобработки для моих смертничков. Первичная дезактивация и всё такое. Пока они плелись в душевую, я сумел распознать в одном из них женщину. Ну, логично. Столько лет в мужском коллективе – это тебе не один контракт оттрубить. Да и то, к слову сказать, всякое бывает. Хотя, я прикинул габариты, с такой я бы никому не советовал связываться, роста и массы у неё хватало, даже несмотря на привычную космическую атрофию мышц. С моим метром восемьдесят и семьюдесятью килограммами живого веса (между прочим, потолок для контрактов «Янгуан»), она меня, пожалуй, скрутит в бараний рог.

Пока их не было, я с интересом понаблюдал, как от саркофагов начали разом отделяться внешние плиты. Ага.

Я не поленился вызвать через свою «айри» малый погрузчик, при помощи его манипуляторов живо покидал фонящие композитные листы на дно грузового контейнера и выгнал погрузчик туда, в тамбур. После будем разбираться. Решив не лениться, я активировал подачу пены-адсорбента, потом некоторое время философски наблюдал, как серая масса усердно втягивается насосами через форсунки, вделанные в пол. Загудела система вытеснения воздуха из этой секции.

Теперь можно избавляться от неудобной серябрянки. Что я и проделал, попутно снова нацепив ненавистные ботинки. Но без них было ещё хуже. Я опять чуть не треснулся черепом о потолочный свод.

Минуту спустя вернулись те трое.

При виде их лиц мне стало как-то не по себе. То, что я изначально принял за выбритую кожу, оказалось практически сплошным радиационным ожогом, местами зажившим, но кое-где и вполне свежим. И цвет этих белёсых глаз тоже мало напоминал о собственной принадлежности живому существу. А вот вели они себя отнюдь не попавшими в незнакомую среду после стольких лет уединения, они явно знали, что делать. В отличие от меня.

Один направился к ближайшему терминалу, второй занялся саркофагами, а вот женщина двинулась прямо ко мне, умело перебирая предусмотрительно где-то раздобытыми ботинками.

Ну, раз уж начали по-английски…

– Мэм, разрешите вас поприветствовать на борту.

Моего корявого вступления она словно не заметила.

– Все директивы выполнены?

И тут же у меня мелькнул знакомый транспарант с одиноким зелёным кружком. На случай, если я сомневался, что это свои. Можно подумать, это могли быть какие-то чужие.

– Да, мэм.

Она смотрела на меня, не мигая, как на неживой предмет, изучая.

– Были на базе какие-либо происшествия, о которых не стало известно из открытых источников?

Читайте «вам есть, что нам сообщить нового».

– На станции никак нет, из внутрикорпоративных новостей «Янгуан Цзи»…

– Неважно.

Она оглядела меня с головы до ног, так что я внезапно и остро почувствовал себя раздетым.

– Что-нибудь ещё, мэм?

Она обернулась к одному из саркофагов и замерла в выжидательной позе, явно в этот момент молчаливо общаясь с кем-то, находящимся внутри.

– Медблок станции полностью функционален?

– Да, там часть боксов…

Только завершив фразу, я обратил внимание, что обращалась она вовсе не ко мне. Здоровый мужик, что колдовал у терминала, не оборачиваясь, коротко кивнул.

– Мэм, разрешите обратиться?

Она повернулась ко мне так нехотя, что я невольно снова занервничал.

– Мэм, там внизу… они пока не знают, что вы здесь, но это ненадолго… как вы собираетесь попасть в медблок?

Она даже не мигнула, шевелился только рот:

– Анна. Вас ведь в детстве звали Анна? Но ведь это женское имя?

Откуда…

– Да… Да, сподобилась мама на имечко. Очень, видимо, хотела доченьку. По евроайди я с 16 лет Ильмари.

– Пусть так. Сколько у вас прижизненная доза, Ильмари?

– 110 миллизивертов. Правда, из них 102 за последний год.

– Хронические заболевания? Генетически обусловленные болезни? Психические отклонения, о которых мне следует знать?

Я чуть не поперхнулся.

– Н-нет, насколько мне известно, нет.

– Прекрасно, садитесь.

И я сел. Как кукла, как безвольная марионетка, у которой разом обрезали все нити. Мешком свалился к её ногам, без сил привалившись к холодной стене.

Краем сознания я понимал, что происходит что-то не то, но сил сопротивляться у меня не было.

Было слышно, как загалдел интерком, смутно знакомые голоса что-то тараторили на пунтухуа, мелькало и моё имя, которое они привычно коверкали на свой манер. Меня это даже не задевало.

Женщина отошла к лежащим поодаль саркофагам, начала колдовать над одним из них. Я отрешённо продолжал за ней наблюдать.

Надо же. Анна. Сам почти забыл. А они нет.

Между тем шум голосов в интеркоме всё нарастал, там что-то происходило, но я никак не мог сосредоточиться, чтобы понять, что именно.

Из скрытых в стенах динамиков послышалось слабое шипение, а до этого до нас донёсся далёкий металлический лязг смыкающихся гермопереборок.

У меня в памяти замелькали колонки иероглифов. Согласно инструкции 125.6.1 в случае срабатывания датчиков систем пожаротушения всему персоналу предписывается в течение тридцати секунд надеть дыхательные маски высокого давления, гнёзда для них автоматически деблокируются на десятой секунде после срабатывания датчиков. На двадцатой секунде гермосекция, в которой произошло срабатывание, отделяется от остальных. Спустя тридцать пять секунд из всей гермосекции стравливается воздух и нагнетается аргон давлением 50 килопаскалей. Спустя минуту давление в гермосекции автоматически восстанавливается за счёт вытеснения аргона азотом. В случае, если датчики не срабатывают повторно, в гермосекцию подаётся кислород. Маска высокого давления рассчитана на автономное поддержание жизнеобеспечения в течение получаса или более длительного времени при подключении к внешней системе регенерации воздуха. После отключения глобального транспаранта «пожар!» персонал должен приступить к устранению нанесённого базе ущерба согласно инструкции125.6.80.

Крики стихли. Кажется, дыхательные маски всё-таки не деблокировались, как было положено по инструкции.

Тем временем женщина закончила колдовать над саркофагом, его крышка стала неспешно подниматься, изнутри лился мягкий приглушённый свет.

Сначала появилась рука. Истончённая, покрытая сеткой вен и следами от всё тех же старых радиационных ожогов. Узкая ладонь вцепилась в край саркофага, пальцы побелели от напряжения, показалось плечо, обтянутое эластичной тканью, потом поднялась и голова. Такая же болезненно лысая, и только глаза… у этого человека они не были, как у остальных, выцветшими. Они горели в тот момент, будто свежий шлак из горячей зоны допотопного плутониевого реактора. Горели огнём лютой ненависти.

– Здравствуй, Ильмари. Зови меня Улисс.

Это последнее, что я услышал, когда на меня навалилась темнота.

2 Крысы

Проводя всю жизнь в недрах гигантских агломераций вроде Гуанчжоу ты в первую очередь ценишь вовсе не личное пространство. Слишком сложно его обрести – в условиях тотальной скученности жилых областей даже генералитет корпораций мог себе позволить вид на горизонт только там, на частных виллах в Гималаях, Апалачах, плато Мату-Гросу и прочих малодоступных местах, куда не выберешься на личном винтолёте[17] после затяжных переговоров. Потому максимум, на что тут можно было рассчитывать – пентхаус жилой или офисной башни, да и то, располагались они зачастую прямо над общими ярусами, и дыхание тысяч людей себе в затылок здесь ощущали все. Потому ценили тут вещь более простую и тоже лишь кажущуюся легко выполнимой – тишину.

Находясь внутри металлопластовой коробки высотой почти в километр, постоянно слышишь сотни далёких ударов, шуршаний, твой слух непрерывно ощущает скрежет, шарканья, постукивания, эхо голосов, звуковых сигналов. Работают лифты, шумит вентиляция, хлопают двери, свистят сервоприводы, на крышу садятся один за другим винтолёты, за армированными окнами завывает ветер. К этому привыкаешь. Или начинаешь тихо сходить с ума.

Потому конструкторами башен огромные усилия тратились на то, чтобы погасить лишний звуковой фон, заключая особо выделенные помещения в кокон звуконепроницаемых коробов. Без этой роскоши сама башня могла стоить заказчику процентов на двадцать дешевле, но для больших боссов это была цена, которую они могли себе позволить. Именно это, а не соображения секретности, было основной причиной собирать совещания с участием директората в особо выделенных помещениях.

Вот и сейчас в тридцатиметровом по большой оси овальном зале, где собралось полтора десятка человек, царила идеальная, способная на кого угодно нагнать страху тишина. И многие из присутствующих уже были готовы поддаться панике, впрочем, причиной тому было вовсе не это повисшее в воздухе молчание, а человек во главе стола.

Небольшой, лысоватый, широколицый, со слишком большим для ханьца носом, в целом он ничем особым не выделился бы из толпы уроженцев провинции Хэнань, однако в его посадке головы, в этих набрякших веках, и даже в этом животе, нахально топорщившемся под красным шэнъи, было заключено что-то настолько веское, что в те моменты, когда этот человек хмурился, все вокруг трепетали. Когда же он начинал говорить, безмолвие, кажется, наступало само собой без изощрённых технических ухищрений.

Впрочем, пока что говорил другой – повыше и на вид постарше, он почтительно приподнялся с кресла, но, обращаясь к собранию, говорил ровным скучающим тоном уверенного в себе человека. Пусть среди присутствующих были люди выше его рангом, он явно знал себе цену.

– Когда на вторые сутки после нормализации магнитосферы Юпитера добывающая станция «Шугуан» так и не вышла на связь с Ганимедом, на орбиту вокруг Европы был запущен активный разведывательный зонд.

Его пунтухуа был практически идеален, но напевные нотки миньского[18] диалекта его выдавали, подспудно вызывая раздражение у большинства местоблюстителей верхушки «Янгуан Цзитуань». Особенно эти тягучие звуки становились заметны, когда он был на чём-то слишком сосредоточен. Как сейчас.

– Данные с зонда сразу же были отправлены в метрополию, после обработки изображения развёрнутый к тому моменту штаб по расследованию инцидента дал команду двум оставшимся нашим станциям на Европе произвести дополнительное ударное зондирование ледяной коры, после чего пассивные гляциологические датчики позволили установить окончательную картину произошедшего.

В центе зала сгустилась и, обретя чёткость, начала плавно прецессировать голограмма. Некоторые из присутствующих не выдержали и принялись шушукаться. Однако вновь заговоривший докладчик восстановил тишину.

– Наши инженеры в настоящий момент строят модели, но уже сейчас ясно одно, вряд ли потерю базы можно списать на техногенные либо естественные причины внешней природы. В настоящий момент наиболее вероятным объяснением случившегося считается диверсия.

Тут пошевелился председательствующий.

– И кто же это мог быть?

Высокий с достоинством пожал плечами, мол, пока рано высказывать предположения, работаем.

– Директор Ван Ланьцзюй, я вижу, вы успешно проводите расследование, и я не собираюсь вас торопить сверх меры, но, директор, какие будут рекомендации по… – сидящий во главе стола пожевал губами, подбирая слова, – недопущению повторения этого инцидента?

Высокий сделал жест пальцами, меняя голограмму на какую-то разветвлённую схему со стрелочками и подпунктами.

– Как видно из подготовленной моими аналитиками презентации, директор Цуй, наиболее простой вариант – свернуть все каботажные рейсы внутри системы Юпитера до прибытия транспорта с отрядом тяжёлой пехоты, специально подготовленной для действий в условиях открытого космоса – невозможен прежде всего по причинам чисто экономического свойства. Поставки лития для нас сейчас критичны как никогда, ради этого мы были вынуждены в своё время свернуть программу орбитальной выработки трипротона в самой метрополии. Даже двухмесячная задержка сейчас, когда мы, слишком оперативно воспользовавшись скачком цен на общем рынке, неудачно сбыли большую часть реакторного лития из наших стратегических запасов, может привести к коллапсу наших основных производств, прежде всего – по линии внутреннего спроса. Со всеми вытекающими последствиями для бизнес-процессов.

Высокий нервно дёрнул щекой, поясняя свою озабоченность.

– Поэтому основная рекомендация сейчас – свести внутрисистемный трафик к минимуму, прекратить своё участие в программе вылова бесхозных рудовозов, сосредоточиться на погрузке и заправке ожидающих перегона транспортов, а также сменить все коды доступа к системам безопасности оставшихся баз и станций. Плюс удвоить бдительность при контактах с чужими челноками, а лучше просто объявить мораторий на стыковку с посторонними кораблями, включая принадлежащие нам дейтериевые заправочные станции, объяснив подобное решение, скажем, карантином. Топливо нам пока и самим пригодится, пару месяцев можно поработать и над повышением запасов в хранилищах. Даже если наша… проблема станет известна конкурентами, повод для эмбарго у нас вполне законный.

– То есть вы предлагаете не разыгрывать карту жертвы, а придержать информацию об инциденте?

Впервые с самого начала собрания подала голос сидящая слева от председательствующего фигура. Этот человек выделялся из кружка уединившихся в овальном кабинете тем, что он даже тут оставался в очках-проекторах. Вообще-то в эту часть башни не пускали с подобными приборами, даже собственный «айри» все сдали по требованию «желтожетонников» референтам тремя этажами ниже, но этому человеку такое позволили по одной простой причине – это были вовсе не проекторы, а стилизованная под них система искусственного зрения. Человек был слеп, хотя кроме председательствующего и высокого тут ещё максимум трое знали, при каких обстоятельствах этот вхожий в высшие круги корпорации человек мог потерять зрение.

Знали и помалкивали. Остальные же хоть и косились на слепца, но виду не подавали. «Личные тайны» в «Янгуан Цзитуань» были пустым звуком, а вот тайны самой «Янгуан Цзитуань» были для случайного человека штукой смертельно опасной в самом непосредственном смысле этого слова.

– Советник, что вы этим хотите сказать?

– Я провёл собственное небольшое расследование, и буквально за полчаса до начала нашего совещания мне в частном порядке сообщили, что заправочные терминалы «Три-Трейда» и «Джи-И» на Ганимеде прекратили принимать на заправку каботажные суда. Я попросил нашего глубокоуважаемого коллегу заранее поделиться с моими экспертами данными свежей фотосъёмки восточно-экваториального сектора поверхности Европы и мои люди без труда обнаружили там два аналогичных пятна.

Движение пальцами, и знакомых голограмм стало три.

– Ни одна из двух корпораций не заявила о случившемся. Надо ли нам поступить так же? Если перед нами диверсия, то диверсия в высшей степени тщательно спланированная и умело проведённая, так что я хочу вернуться к основополагающему вопросу, ответ на который наш безмерно уважаемый коллега так легкомысленно оставил на потом.

Высокий сообразил, что до сих пор стоит, выслушивая простого советника, словно провинившийся школяр перед классом, и поспешно рухнул в кресло.

– И самое главное. Нам неясна и цель этой диверсии, а раз неясно это, мы не знаем, достигнута ли она уже, или будет ещё продолжение. Тем более – о том, что происходит на Европе, теперь наверняка знают «Три-Трейд» и «Джи-И». Но доподлинно об этом знает только тот, кто это всё организовал.

Слепой приподнялся и «смотрел» теперь, чуть склонив голову на бок, только на председательствующего, от чего даже он почувствовал себя на миг неуютно.

– Предлагаю скорейшим образом вытащить из сетей всю информацию о независимых каботажных рейсах в систему Юпитера за последний год, мониторить любые упоминания о происшествии на станции «Шугуан» в открытых источниках с целью вычисления возможной утечки, вероятно, она приведёт нас не к нашим товарищам по несчастью, а к кому-то ещё. Наконец, я предлагаю поддержать прочие меры, предложенные директором Ваном.

Слепой коротко поклонился высокому. Тот поспешно ответил, чуть привстав.

Председательствующий долго осматривал обоих, но в итоге лишь молча откинулся в кресле, вяло мотнув ладонью. Собрание было распущено.

Младшие директора из числа «земельных» не успели вскочить со своих кресел, как тут же на бегу зашептали на своём юэ[19]. Однако стоило оставшемуся сидеть председательствующему зыркнуть в их сторону, их и след простыл. Коротышка поёрзал в своём красном шэнъи, будто даже собственная одежда в нём сейчас вызывала раздражение. В зале остались слепой и высокий, но последний всё тем же магическим мановением руки был отправлен восвояси. Всё, что нужно, ему передадут через референтов и прочих «белых» клерков.

В помещении снова наступила гробовая тишина. Слепой молча глядел в окно своей стрекозиной пластиной, огибающей лицо наподобие повязки на незрячих глазах. За окном колыхалось привычное марево, влажность в недрах Гуанчжоу даже летом редко понижается ниже восьмидесяти процентов, что уж говорить про зиму. Зачем вообще придумали эти окна, от них одни неудобства. Слепой поджал губы и отвернулся к стене, где слабо шевелились четыре иероглифа – корпоративная символика в декоре подобных помещений приветствовалась особо.

– Ты когда-нибудь сможешь меня простить, советник?

Слепой даже не повернулся на голос. Они уже много раз проговаривали этот ритуальный диалог.

– Зачем прощать то, с чем можно просто смириться, директор Цуй. Сделанного уже всё равно не исправишь.

– Но каждый раз, когда я тебя вижу в этих стенах, я вспоминаю, и не могу избавиться от мысли, что совершил тогда самую большую ошибку в своей жизни.

Ошибка. Занятно.

На человека по имени Ма Шэньбин, который тогда ещё не был слепым, пало подозрение в сотрудничестве с неуловимой Корпорацией, главной страшилкой «безопасников», разветвлённой анонимной сетью мелких компаний, в пору расцвета пронизавшей своими агентами влияния всю планетарную структуру корпоративного общества. За ней тогда, в середине десятых годов XXII века, начали охотиться буквально все, никто не имел иммунитета против допросов и преследований. Добрались и до Ма Шэньбина, тогда ещё никакого не советника, а просто клерка средней руки, делающего успешную карьеру в корпоративных кругах «земельного» уровня.

Допрос вели пятеро, сменяясь по очереди на моцион и передышку. Ему передышки не давали. Однако он не желал говорить, даже в точности зная, что именно они от него хотят услышать. Именно тогда один из пятерых, на миг выйдя из себя, перестарался и выбил подследственному левый глаз. Правый остался в орбите, но отёк зрительного нерва кончился вот этим – стрекозиными «проекторами». Обвинение тогда с него запоздало сняли, найдя более сговорчивого кандидата на роль крайнего, а пятерых дознавателей шесть лет спустя он лично удавил одного за другим на глазах друг у друга. А последний удавил себя сам – самозатягивающейся полимерной струной, обмотанной вокруг мошонки и шеи так, чтобы в самом конце хоть как-то дышать можно было, лишь почти упершись самому себе подбородком в живот. Такое милое соревнование, что произойдёт раньше – треснут позвонки, оторвутся яйца или наступит долгожданная асфиксия. Боль при этом подопытный испытывал ровно такую, чтобы ни в коем случае не потерять сознание до самого конца.

Приказ о взятии Ма Шэньбина под особый надзор, а потом и о его допросе с пристрастием отдавал этот самый коротышка со слишком большим носом, Цуй Хунхай. Он же потом снял со слепого все обвинения. И оставил у себя личным помощником, а потом и возвёл в статус советника корпорации «Янгуан Цзитуань». О чём ни разу не пожалел за прошедшие с тех пор более двух десятков лет. Но оба так и не забыли. Да и как забудешь, что слепой – слепой.

– Оставим это. Вы хотели у меня что-то спросить?

Директор Цуй снова заёрзал.

– Я не хотел говорить тебе при всех, именно помня, что между нами когда-то произошло.

Произошло. Какое хорошее слово.

– Но я вижу в этом всём руку Корпорации. И твой рассказ о ещё двух диверсиях мои догадки только укрепил.

Слепой даже бровью не повёл, продолжая исследовать стену.

– На Земле и в космосе застыло перемирие. Много лет не было ни значительных конфликтов, ни даже заметных торговых эмбарго между корпорациями. Наёмники и кучка прикормленной тем или иным гигантом шушеры не в счёт, они давно уже лежат у наших ног и ждут подачки. Где в этом застойном болоте спрятаться Корпорации. Мы до сих пор, – слепой показал на свои глаза, – толком не знаем, существовала ли она в действительности. Пара полузасыпанных котлованов и заброшенных лабораторий у нас под носом – всё, что мы имеем. Таких котлованов северные варвары нарыли тысячи, от них вообще одни котлованы да старые нефтяные вышки и остались, когда туда пришёл народ хань. Знаете, директор, поговорите на эту тему лучше с Ван Ланьцзюем.

– Директор Ван, – коротышка словно выплюнул это имя, – он расходует много кредитов и требует всё больше ку-ядер для своих лабораторий. А в результате он мне сообщает ровно то, что я сам бы смог догадаться без всех его университетских дармоедов. Ты мне скажи, если Корпорация всё-таки существовала, то по какой причине она так надолго залегла на дно?

– И главное, что её могло заставить сейчас снова начать действовать? Вы же это хотите меня спросить?

– Да.

Слепой твёрдым шагом подошёл к коротышке и склонился над ним, словно пристально всматриваясь.

– Пусть мне доставляют все данные о происшествиях. Любые. Только не надо мне этих ваших сыскных отбросов из допросных камер. Только факты. Где, когда, участники, пострадавшие, результаты первичного осмотра на месте. А директор Ван пусть занимается восстановлением нормального функционирования нашего промкомплекса в системе Юпитера. Это ему как раз по плечу.

Слепой снова распрямился и отошёл на пару почтительных шагов.

– Лучше не скажешь. Так и поступим.

С этими словами директор Цуй удалился.

Слепой некоторое время вновь не отрывался от мороси за окном, потом тоже вышел.

По дороге в апартаменты ему пришлось пройти через три кордона «красножетонников», однако его статуса было достаточно, чтобы всё ограничивалось дистанционным просвечиванием там, где референтов обычно банально обыскивали. Перед ним дежурящие за бронестеклом почтительно склонялись, двери распахивались сами собой. Десять секунд ожидания лифта, одного из трёх выделенных для нужд директората, и он почти дома.

Подсветка в комнатах по-прежнему была выставлена на полный минимум, так что контур присевшей в кресло фигуры был едва различим. Слепой о чём-то размышлял, время от времени отправляя какие-то запросы через свою «айри». Так он провёл два с половиной часа, а потом отправился спать. Слуг для этого он по заведённой привычке звать не стал.

Во всяком случае, именно об этом свидетельствовали многочисленные охранные системы здания, заодно неплохо справлявшиеся с функциями интеллектуальных ку-тронных шпионов.

А в это же время на внешнем балконе тридцатого яруса соседней башни, принадлежащей «Тойоте», появилась другая тёмная фигура. Тот же рост, вес, и даже фасетчатые очки-проекторы на носу – только одежда другая, больше подходящая для аскетических прогулок по сырому ночному Гуанчжоу. И да, эта фигура уже вовсе не так легко становилась объектом внимания охранных систем.

Снизу доносился привычный гвалт улицы. Кажется, в этом смысле здесь ничего не изменилось с девятнадцатого века, такая же бессмысленная толчея на открытом пространстве между тысячеметровыми громадами башен. Эта жизнь на уровне земли, продолжавшаяся до сих пор, несмотря на весь колоссальный трёхмерный лабиринт, выросший за последние сто лет в небе, была особенностью именно этой агломерации. Даже в Сан-Паулу, наиболее архаичном из мировых мегаполисов, «граунд зироу», не считая разве что побережья, давно уже был прибежищем автоматики, транспорта и стареющих коммуникаций, но не людей. Гуанчжоу предпочитал расти вниз так же быстро, как и вверх, потому до сих пор вне башен кипела жизнь.

Здесь можно было свободно встречаться, не вызывая ничьего пристального внимания. В общем хаосе миллиардов электромагнитных импульсов, пронизывающих мутное варево бурлящих воздушных потоков, в хоре миллионов голосов, в хаосе неупорядоченного движения, царящего вокруг, немудрено было затеряться. Иногда такая вот эмуляция свободы помогала привести себя в норму, ты словно переставал быть самим собой, а становился кем-то посторонним, кем-то безликим, беспамятным, ни обязательств, ни планов.

Жаль, что надолго этого чувства не хватает.

– Проветриваешься?

Слепой даже не утостоил говорившего оборота головы. Тот всегда появлялся из темноты, неощутимый, невидимый, неслышимый, уже по-настоящему безликий.

– Тебя жду.

Слепой продолжал смотреть на море смутно помигивающих в воздушном киселе огней. И только тень радом с ним слегка сгустилась, обрела чуть большую плотность.

– Я тебе завидую, иметь такую удобную легенду – редкое везение. Как думаешь, эта мразь Хунхай догадывается, что ты уже давно… видишь?

– Если бы догадывался, какая бы это была легенда. Тот же Сяо-Ван[20] первый бы меня размазал по стенке, интель поганый. Ты сумел-таки туда проникнуть?

Тень захихикала. Он всегда был таким. Уже лет двадцать, сколько они друг друга знали. Человеку под полтинник, а он всё такой же ребёнок. Впрочем, не будем заблуждаться, слепой знал о тени не больше, чем тень знала о слепом. То есть почти ничего. Они помнили друг о друге лишь главное – что они оба всю сознательную жизнь были агентами Корпорации, и что они могли доверять друг другу. Всё остальное было вторично.

– Зачем ты это делаешь, я тебе всё бы и сам рассказал.

– Думаешь, зачем этот болван рискует собственной шеей, пробираясь в самое логово? Тебе не понять мышление оперативника. Всегда приятнее взять врага собственными руками за глотку, а не жать из безопасного укрытия на большую красную кнопку. Впрочем, что я тебе рассказываю.

– И всё равно я не понимаю.

Тень колыхнулась, голос её стал суше.

– Ладно, оставим. Значит, они по-прежнему подозревают. Годы нашего ожидания ничего не изменили. Ну, что ж, тем проще пустить накопленную информацию в ход. Чёрт, даже не верится!

Снова неудержимый восторг. Надолго же тебя хватает.

– Ты думаешь, Соратники вернулись?

– Кто это может ещё быть? Прилетевшие с Земли наёмники? Три одновременных диверсии на трёх станциях, принадлежащих трём разным корпорациям? Ты сам веришь в это?

– Если бы я планировал незаметное возвращение на Землю, то даже я бы сделал его по-настоящему незаметным. Соратники, допустившие ошибку – это невозможно. Сейчас поднимется такая крысиная возня, что только держись, будут потрошить каждую посудину, прибывающую из системы Юпитера или туда отправляющуюся. Каждого человека допросят. Искать будут все, не только пострадавшее трио. Особенно будут рыть землю те, кто вроде бы ни при чём. Если догадался Хунхай, допрут и остальные.

– Но поскольку акция была такой наглой и лобовой, наоборот, зачем приплетать сюда Корпорацию, для них – всё-таки скорее мифическую, чем реальную. Уж мы за эти тридцать лет постарались. Две несложных подставы, и нужные наёмники отыщутся, даже «ой» сказать не успеют. Мы же с тобой это и провернём.

Как быстро он любит решать за них двоих, вздохнул про себя слепой. Впрочем, последнее слово в таких решениях всегда оставалось не за безликой тенью.

– Провернём. Дело не в этом. Если это действительно Ромул, то он явно спешит. Что-то их подгоняет. Тридцать лет Соратников не было, тридцать лет – большой срок. Но сейчас это время на исходе. Мы же – даже не знаем, куда и с какой целью они совершали этот полёт, почему так торопились построить «Сайриус» и улететь. Оставив нас наедине с корпорациями, чёрт побери, они улетели тогда все! Ни один Соратник не остался даже для поддержания связанности сетей наших агентов!

Тень помнила, что тогда творилось. Почти десять лет у Корпорации, в одночасье лишившейся руководящего центра, ушло лишь на то, чтобы успевать заметать следы перед тем, как очередной промкомплекс приходилось без боя, через цепочку подставных компаний и фиктивных договоров, сдать корпорациям. Но безымянная Корпорация выдержала, обессилев, растворившись в море всё более жёсткой рукой контролирующих всё вокруг гигантских промышленных конгломератов, теперь она представляла собой лишь тончайшую сеть оперативников, агентов, аналитиков, осведомителей, просто сочувствующих. И большинство из них знало в лицо лишь двоих своих связных в реале и ещё двоих контактёров в сетях. Организация-призрак. Ни единого центра. Ни единой цели. Теперь, похоже, ей предстояло вернуться в физическую реальность. И разом обрести центр и цель. Только что это будет за цель? И кто такие эти Соратники, которых никто из ныне живущих не видел воочию? А Ромул? Не окажется ли он лишь ещё одной легендой?

– Меня пугает этот их полёт. Неужели там, за облаком Оорта[21], есть что-то настолько важное, чтобы оставить Землю на разграбление этим крысам на целых тридцать лет?

– У меня встречный вопрос, что же такое срочное вдруг нашлось тут, на Земле, чтобы этот полёт срочно прервать?

Оба помолчали. Не очень понятно, что их беспокоило больше, эти вопросы или возможные на них ответы. Впрочем, ответы-то они получат. Причём, кажется, даже против собственной воли.

– Ладно, гадать мы можем долго. В любом случае, мы должны рассчитывать на то, что это они, и что они возвращаются. «Сайриус» наверняка или брошен где-то в неприметном месте, или попросту уничтожен. Сюда летит одна или несколько посудин с тех трёх станций. Наша задача сейчас – привести всех лояльных нам людей в полную готовность и разработать для них инструкции на случай различных вариантов дальнейших событий.

– Ты сейчас так многословно развернул фразу «сидеть на жопе и ждать у моря погоды», что я аж залюбовался.

Тень опять язвительно хихикнула.

– Впрочем, ладно. Я займусь оповещением и разработкой тактических инструкций ключевым исполнителям. Ты собирай информацию по своим каналам. У нас есть минимум полгода, даже если они будут непрерывно жечь тритий и не вылезать из защитных капсул.

– Не удивлюсь, если именно так они и поступят. И времени у нас в обрез.

Тень прощально колыхнулась, но слепой одним неуловимым движением вцепился ей в плечо, останавливая.

Словно нехотя, чёрная на чёрном фигура начала проявляться. Сплетения миоусилителей под шершавой экранирующей шкурой ничем не походили на обычную человеческую руку, у человека не бывает столько мышц, выворачивающих неантропоморфный сустав самым прихотливым образом. А сколько всего пряталось внутри.

Мекк.

Так презрительно звали подобных людей. В среде наёмников они ценились, но среди агентов Корпорации таких были единицы. Слишком приметно, слишком требовательно к обслуживанию. Агент, которому постоянно требовалось пребывать в тени, уже наполовину мёртв, уже наполовину бесполезен. Мы оставаться быть невидимы при ярком свете дня, в тиши высоких кабинетов, на шумных званых вечерах. Мы должны быть корпорациям своими.

Но и такие, как эта тень, были неоценимы. К тому же, равных ему просто не было. Ни у корпораций, ни у наёмников.

Слепой по собственной глупости лишился глаз. Тень лишилась практически всего, кроме глаз. Да и те давно заменили более точные приборы. Она поступила так специально.

Мекк.

Это чудовище было единственным другом слепого на всей огромной перенаселённой Земле.

Объятия получились неловкими, словно два разлучённых ещё в детстве брата наконец встретились, и теперь даже не узнают собственное живое отражение.

Слепой вздохнул и отстранился. Когда теперь они ещё встретятся. Если, конечно, вообще когда-нибудь встретятся.

– Ты знаешь, на прошлой неделе мои люди уничтожили четвёртого арт-инта[22]. На стадии обучения отследили и вальнули. Хард-ресет железа, а бэкапы в этой фазе бесполезны.

Теперь голос тени так же по-детски гордился собой.

– Ты всё так же верен заветам Ромула, да?

– На том стоим, дружище, на том стоим!

И исчез, будто растворился в пространстве, как призрак.

Слепой же снова повернулся лицом в густое колышущееся пространство.

Кажется, Соратники ещё не вернулись, а в воздухе уже снова повисло то забытое ощущение обречённости и тоски, которое наполняло далёкие уже годы первых его шагов в Корпорации. «Сайриус» улетел, оставив их одних, и ощущение это с годами растворилось, вымылось, выветрилось и почти совсем пропало.

Но теперь, при произнесении вслух единственного слова – Соратники – оно тут же вернулось, словно никуда и не уходило.

Так, ладно.

Остались какие-то минуты, прежде чем кончится завод у фэйк-сигнальной «куклы». Пора была возвращаться. Пять минут свободы истекли.

И слепой ушёл.

Наверх, где уже начинали, сонно потягиваясь, но уже чуя опасность, копошиться жирные откормленные корпоративные крысы. Пока они лишь следка озадачены, они ещё не решили, бежать или атаковать, и с какой стороны ждать угрозу. Но они сообразительные, эти зверьки, и особенно сообразительна их стая.

Первые сигналы опасности уже кругами расходились сквозь металлопластовые перекрытия километровых башен, они распространялись по транспортным галереям и энерговодам, они вибрировали в лифтовых шахтах и шуршали в клаудах[23] бюрократической машины.

И крысы их чуяли, огрызаясь в пространство и делая боевую стойку.

Но пока не чуяли чужака. Пока. И если повезёт, они примут за чужака кого-нибудь из своих. И тут же сожрут, на время успокоясь.

Если повезёт.

3 Предупреждение

Набы[24] в серых табардах, попав в интервеб, обычно надолго зависают неподалёку от одного из стартовых порталов, благо те немудряще стандартны, разве что местный супервайз не поленится в процессе разбора бесконечных набских петиций, где, мол, знаменитые ништяки интервеба, раскрасить «врата Мидгаарда» в какую-нибудь оригинальную шкурку. А поскольку нытьё набов бесконечно, как течение Хуанхэ, а поток их самих так же неиссякаем – обычно порталы остаются на радость олдфагам такими же, как встарь, серыми, пластиковыми и убогими. Под цвет набских табардов.

Да и то сказать, кого тут радовать – любой уважающий себя госу рвёт с места в один из трёх тысяч грамотно припрятанных от набского засилья переходов. Госу – человек занятой, он тут как на работе, даже хуже – на работу можно не явиться, сказавшись больным или ещё при помощи десятка-другого известных крилю отмазок, а в интервебе справкой не отделаешься, тут же начнут вслух подозревать, что в бар с падшей женщиной от жены бегал и ничуть не болел. Да и то сказать – дел навалом. Поделиться свежими сплетнями с арен (какая тима куда просела в рейтинге, баланс не торт, и как это скажется на спонсорской поддержке лиги в целом), похвастаться свежей голо-аватарой (включая интересные анатомическое подробности), запостить для «внутреннего круга» таких же госу прописи страниц на двадцать (это потом, после закономерного слива инфы, те же казуалы будут эти прописи растаскивать по углам, чавкая и повизгивая), в конце концов – потрепаться о корпоративных делах.

Вот последнее и было самым вожделенным, зачем сюда многие ходили. Особенно учитывая те препятствия, которые приходилось преодолевать многим, чтобы вообще иметь возможность сюда попасть.

Нет, если ты наб, а по жизни – даншисейто, которому папа разрешил ходить ко взрослым дядям, то выпроси разъём в свою «айри» и гуляй во все поля. Только дальше портала тебя тут особо и не ждут. Смотри на развешанные повсюду топы, но в общем любая корпоративная сеть тебе будет куда приятнее. Там набов любят, они – рынок, а тут об тебя разве что ноги сперва вытирать не будут.

Другое дело, те самые взрослые дяди по жизни – в основном тот самый серый неприметный криль, три раза в неделю ночующий в подземке где-нибудь между Хоккайдо и Сянганом, подстелив газетку, потому что регулярно опаздывает на ночное закрытие перехода. Для них интервеб – запретный плод. Если в родимой корпорации узнают, что сотрудник шляется почём зря в интервеб, понизят в полпна с волчьим билетом.

В ответ одмины из числа конченых технарей давным-давно превратили интервеб в сложную сеть виртуальных машин внутри корпоративных ку-ядерных клаудов. Идёт постоянная борьба за фильтрацию и маскировку трафика, протоколов, процессов, данных. Простейшая карточка входа на самом деле – уникальный по дизайну ку-дешифратор, на уровне железа непрерывно мутирующий, меняющий на лету сигнатуры и алгоритмы шифрования, а при аварийном отстреле из гнезда «айри» внезапно оказывающийся обычной канистрой с тоннами слэша, но никаких следов интервеба внутри уже не будет. Зато слэш – забористый, студии «Дер Шницель», любой «желтожетонник» обзавидуется свежим поступлениям. Впрочем, кому и софткор «Игрек-арта» – уже повод для нагоняя по службе.

Если бы корпоративные секьюрити как следует взялись за дело, они бы может и выяснили, что разработка и производство копеечных разъёмов разбросано по всей планете, и, по-хорошему, ведётся самими же корпорациями. Только двум набам проще договориться, кто из них наб, а кто – госу, чем двум корпорациям задружиться на уровне секьюрити. Тем более что многие аналитики тех же корпораций шляются в интервеб, как к себе домой, причём вполне официально – с представительскими и разведцелями. Какой им смысл руинить то, что тебя кормит.

Если убрать с глаз долой толпы серотабардного сброда у порталов, добиться доступов куда надо, сделать себе имя (в идеально анонимном виртпространстве, не знающем главного бича корпоративных сетей – привязки к именным «айри» на уровне железа – это ой как непросто), то тут становилось очень интересно даже с чисто практической стороны.

Со сбродом, кстати, всё просто. Любитель приватности? Оп-па!

Стэнли щёлкнул пальцами, и набы растворились в небытие вместе со своими прописями – жалкими потугами на креатив. Раз в году можно и топы почитать, но это занятие для олдфагов, искренне полагающих, что в стаде из миллиона леммингов обязательно сам собой возникнет случайный шерстистый носорог. Но на то они и олдфаги.

Ладно, займёмся делом. Для таких, как Стэнли, интервеб был идеальной площадкой для сбора и распространения информации, его «айри» была существенным образом доработана именно с целью заменить то, чего никогда не было в интервебе – гигантские «полоскалки» поисковиков.

В виртуальном мире, где ни один ку-байт не задерживается в кеше боле двух суток, если к нему не было свежих обращений, Стэнли был чем-то средним между звездочётом, архивариусом и гадалкой. Он был писарем.

Слухи о писарях то и дело принимались бродить по интервебу, скорее как о чём-то, чего не может не быть, нежели о чём-то материальном. Иногда доходило до паранойи – модеры и одмины начинали размахивать баннхаммерами и «клетками для тигров», пытаться вычислить того, кто вдруг слишком много знает, или кто слишком часто вываливается (Стэнли каждый раз принимался мерзко хихикать, представляя, как он бы выходил, записывал бегом на бумажку дрожащим стилом, потом снова входил, бежал на место и так по кругу), или просто не приглянулся модеру согласно его текущей перверсии. Модера в итоге или выпиливали к чертям на сходке, или же он в результате революции всё-таки удерживался на своём месте, обладая достаточной харизмой, окукливая в итоге коммуну до состояния трёх друзей-анонимов.

В некоторые такие закрытые навечно уголки интервеба Стэнли даже был вхож, но там было неинтересно. Настоящая еда для писаря рождалась при стечении честного народа. В толпе было столько еды, что впору было лопнуть.

Самих же писарей большинство не без оснований считало мифом, страшилкой для зажратых корпов и личей, потребляющих, развлекающихся за чужой счёт, но ничего самих не производящих. Таких ненавидели особо, и припугнуть их страшным-коварным писарем – кто же откажется от фана.

А ещё корпы печально славились тем, что часто перекупали самых вкусных госу, и те навеки пропадали за стеной корпоративных сетей. Возвращались единицы, да и то так, пофлудить на стенке, не больше. Это считалось малым злом.

Контроллеры – вот был главный бич интервеба. Большинство народу по жизни было так замудохано корпоративными буднями, что даже в царстве анонимности они продолжали держать себя на коротком поводке, не выпуская на волю собственные пожизненные попаболь и ангст. И, в итоге, не давали еды персонально ему, Стэнли.

А в еде была вся его жизнь.

В сущности, каждый пользователь интервеба был биологическим квази-писарем. Иначе не возникали бы госу.

Госу становится госу, только когда его признают таковым остальные – от наба до последнего олдфага. Они вычисляли фэйкеров и ржали над тонкими пародиями других госу, в конце концов, они с полпна узнавали почерк любого известного мастера на аренах, а там кипела добрая треть всей общественной жизни интервеба.

Вот и сегодня, отключив к багу набов, на ходу помахивая знакомым голо-аватарам (две трети – фэйкера, да и хрен бы с ними), Стэнли намылился в сторону Холма, который уже добрых полгода венчал весёленько-голубой, словно надувная игрушка, колизей, на усыпанной крупным речным песком арене которого и должна была состояться назначенная на сегодня итоговая заруба, организованная гильдой трип-голографии «Левая сиська». В зарубе обещали принять участие гости из протестного олдскул-оркестра нонконтемпорального искусства «Отаке», аккомпанировать обещались сразу двое – гоп-басист Штырь и банда каскад-балалаечников «Хаврошечка» имени Петьки-Забияки. С Петькой год назад случилось то самое – перекуплен «Джи-И», с тех пор название звучит едкой издёвкой для всех, кто помнит. Писарь Стэнли к их числу относился в первую очередь.

Но хуже перекупленных были сейлзы. Эти твари здесь, цао, работали. Не заглядывали по старой памяти помянуть былые деньки с боевыми товарищами или поспорить о том, что «уже не торт» с такими же бородатыми олдфагами, нет. Эти бичи в восемь утра по Гринвичу наряжались в серые табарды и с ловкостью опытного фармера в считанные недели забирались, что особенно поганое, на самые верхушки топов. Их вычисляли, «ловили и били», но на следующее утро в восемь утра по Гринвичу всё начиналось заново. Потому что контролировать интервеб, влиять на него, пусть так, до первого фэйла, из-под полы, мечтала каждая поганая корпорация.

Превратив почти всю планету в кастовый муравейник рабочих пчёл, они чуяли у себя под носом своё кривое отражение, царство идеальной анонимности, и удивлялись только одному – почему они ещё не прибрали его к рукам?

Стэнли скривился от ярости.

Интервеб был домом для таких, как он, стихийных анархистов, обычных бездельников, которым что бы ни делать, лишь бы не работать. Но если для всех интервеб был лишь вторым домом, для таких, как Стэнли, он был домом единственным. И потому писарь готов был зубами порвать того, кто лезет со своей поганой сейлзовой джинсой в его личные, выстраданные, вылизанные, идеально каталогизированные архивы. Потому что когда-нибудь интервеб, последнее пристанище хаоса в мире, где все ходят по струнке, будет разрушен – и не очередным изощрённым экраном, который не сможет обойти криптография разъёма, а вот такими сейлзами, для которых интервеб – это просто очередная скучная работа.

Стэнли походя заехал ногой по соломенному чучелку, изображающему сэйлза. Тут, возле Холма, их было кем-то наставлено преизрядно, хочешь, нассы на него прилюдно, хочешь – сожги, всем прохожим только в радость. Такой вот нехитрый способ отвести душу.

Между тем, надо сосредоточиться. Порталов внутрь Холма не было, а проходы были изрядно запутаны, дабы набам неповадно было соваться. Для начала, им там делать нечего, стошнит ещё с непривычки от головокружения, в конце концов, это частная вечеринка, ты сперва докажи, что ты здесь кому-то нужен.

Тэкс, пришли.

Сбоку откинулась фальшпанель, оттуда выскочила всклокоченная кукольная голова на пружинке. Раздался вопль:

– Покажи сиськи!

Стэнли молча достал из кармана и показал. Тупик вывернулся в узкую щель прохода, тут же схлопнувшись за спиной. Баянистая шутка, но по-прежнему действенная. Таких на пути будет ещё с полдюжины. Писарь по памяти шпарил вверх по Холму, накручивая спираль переходов и галерей, радуясь, как вокруг становится всё меньше народу.

Знакомых голо-аватар не встречалось, но на Холм и принято ходить во всём новеньком. Опять же дополнительное развлечение – угадай госу под свежим камуфляжем. Стэнли тоже скоренько заскочил за угол и навёл марафет. Была у него давняя заготовочка, всё никак не подворачивался случай.

Иссиня-чёрный, со звездой, с иголочки лапсердак, под низ чёрный воротничок деревенского падре на голое тело, яркая вязаная ермолка и физиономия подстать костюму – деревенского алкаша со среднерусской возвышенности. На ногах, разумеется, лапти. Разомнёмся!

Стэнли сделал пару пробных прыжков на месте, всё лежало идеально, даже пейсы не болтались на ветру, а бодро пружинили.

Вот и йаволь, майне херрен.

Настроение заметно улучшилось. Стэнли рванул к ближайшей стенке и с разбегу маханул там небольшую татушку-зарисовку: четырёхрукий индус, складывающий вокруг себя из кирпичей своеобразный колодец. И надпись – «код за еду». Глубокомысленность фрески пусть обдумывают набы на площади. А мы бежим, ибо скоро начнут.

Вход в надувной колизей, в отличие от лабиринта в основании Холма, был демократично распахнут в пространство – кто на новенького! Ты поди сюда доберись. С полсотни тысяч жаждущих сейчас бродили где-то там, в самом низу, сражаясь с очередной издевательской загадкой. Ну и чего они ломятся, заруба планируется для своих, никому она на самом деле не нужна, никакое это, цао, не элитарное искусство, просто междусобойчик. К тому же, релиз уже завтра успешно разойдётся и по интервебу, и по корпоративным сетям, смотри – не хочу.

Да и то сказать, Стэнли покосился на потихоньку сползающихся зрителей, среднестатистический наб вряд ли почувствовал бы себя уютно среди эдаких страхолюдин прямиком из революционного аоя с шашками наголо.

Впрочем, сегодня явно в моде более спокойные перверсии вроде старого доброго эччи.

Неподалёку две ретро-кавайные школьницы с ногами иному по пояс и голубыми как у собаки Баскервилей глазами шептались о чём-то своём, временами начиная пискляво подхихикивать. Интересно, у них даже гольфы приспущены одинаково – на левой ноге пониже, на правой повыше. И только волосы разные – у одной тёмно-рыжие, у другой серо-голубые.

Давно замечено – обычно одеваться в ёшисейто хватает ума лишь у самих ёшисейто (которым в надувном колизее банально не место, тут взрослые дяденьки ругаются русматом и временами начинают банально кидаться почти натуральными на вид экскрементами), да ещё у конченых педобиров, которых если по жизни поймают – для начала химически кастрируют без суда и следствия, а уж потом отдадут на суд муниципалам. А в интервебе ты, при желании, никто, делай, что душа пожелает. Вот посмотрите, эти две тян к концу мероприятия примутся прилюдно вытворять такое, на что у некоторых и в старости не хватит пространственного воображения. Хотя, школьницы сейчас ещё те бывают, особенно в интервебе. На то и банхаммер, чтобы держать градус неадеквата под контролем. Сегодня здесь за модера, Стэнли завертел пейсами, да, сам гильдмастер «Левой сиськи» и пэр разновсяческий дон Кинтаро. Уважаемый человек на Холме, не чета прочим. Разгул подпустит, но и перебора не дозволит. Наш шестирукий порнокопыт, гроза берегов, великий медиашататель.

Между тем вакханалий потихоньку начинался.

В тёмном углу колизея вовсю дудел в свою дуду обещанный гоп-басист, кого поближе уже даже качало, скоро подтянутся основные силы, Стэнли же покуда для затравки пустил в небо «дрозда». Птичка покачалась немного, а потом ярко вспыхнула, разбрасывая вокруг весёленькие искры. Тут же взмыли вверх ещё три её товарки – запуски летающих фейерверков были хитом сезона, и народ с удовольствием присоединился. Штырь уловил энергетику момента и двинул в нашу сторону, задавая ритм воздушным сполохам.

Две кавайные тян принялись что-то скандировать, хлопая в ладоши и срываясь на визг, стоящий тут же недалеко толстяк с бородой что-то гулко заухал, в общем, понеслась.

Когда на арену выступили основные участники, мы у себя в углу уже были такие хорошие, что пришлось дону Кинтаро увещевать нас покачиванием банхаммера. Ничего, продолжим после, да?

Трип-голография – искусство для избранных, но в очень особом смысле. Баловаться ею может любой серотабардный наб – мальца технических навыков и последний флудераст задаст жару парой движений «кистью», так что несведущая толпа взвоет. Тут почти нечему учиться, всё за тебя делает само виртпространство интервеба, ты просто создаёшь внутри него шумовой источник, который двигло пытается интерпретировать, создавая сложнейшие движущиеся структуры, перетекающие одна в другу, яркие, разноцветные, безумно красивые.

Одна проблема – они бессмысленные. Настоящий мастер трип-голографии погружается в нечто, подобное гипнотическому трансу, и там, в трансе, почти теряя контроль над «айри», оператор начинает издали, с какой-нибудь глупой абстракции, эдакой гигантской фрактальной снежинки, переливающейся под лучами трёх разноцветных солнц, но постепенно, усложняя, домысливая, наполняя голограмму поведенческими алгоритмами, можно добиться, чтобы вместо красивой абстракции появилось нечто простое и почти материальное. Идеалом, вершиной мастерства являлся бы, например, колченогий деревянный табурет, каких в любом клипарте завались.

И вот этой вершиной мастерства овладевали единицы. Да и оценить могли тоже немногие вовлечённые в то же искусство. Ну, а остальные тупо поржут над казуальными показательными выступлениями. Кому и давешние запуски «дроздов» покажутся разгаром действа.

Стэнли приготовился. Запись требовала от писаря максимальной концентрации, повторять ради более удачного ракурса никто не будет. Для такого дела обзор распахивался на максимум, изгибая картинку «рыбьим глазом». Ну, поехали.

Первым, так сказать на разогреве, выступал сам дон Кинтаро. Как и большинство гильдмастеров, он отнюдь не был гением, в данном случае – виртуальной живописи, его главные таланты лежали скорее в социальной плоскости, но кое-что умел и он. Два-три лихих, но несколько судорожных выверта, и проекция, потеряв былой блеск неживого, стала похожа на огромного шершавого кожистого слона, вяло помахивающего ушами. Слон даже потел под мышками. Неплохо, неплохо.

Раскланявшись, дон Кинтаро под аплодисменты прошествовал к своему трону и оттуда помахал своим щербатым натруженным банхаммером.

Теперь настало время настоящих мастеров. В центр песчаной арены уже пробирался Алехандро де Вега, краснокожий верзила с традиционным бычьим кольцом в носу. Дёшево понтоваться сменой скина на голо-аватаре ему было недосуг.

Начал он как всегда издалека – над ареной вспухло радужное облачко, быстро начавшее терять краски и наливаться чёрным. Ударила молния, запахло озоном.

Что-то не так. Стэнли осознал это каким-то десятым чувством, на уровне лёгкого покалывания в кончиках пальцев.

Другой бы и не заметил ничего особенного. Но Стэнли уже принялся вертеть вокруг башкой в поисках источника беспокойства. Все остальные ещё пялились на подзатянувшего со вступлением де Вегу, никак не нащупающего нужный ритм, но кое-что уже происходило помимо него. И не над ареной, а повсюду вокруг.

Первый рывок виртпространства, несмотря ни на что, застал Стэнли врасплох. Всё вокруг разом стало каким-то серым, угловатым и скучным, поплыли текстуры, полезли отовсюду плохо замкнутые углы мембран. И сразу же навалилось.

Стэнли почти физически ощутил, как начал переполняться своп его «айри». Подключилось четвёртое, резервное ку-ядро, которого и в помине не было на большинстве подобных устройств. Но всё равно фэпээс продолжал стремительно падать, разваливая картинку на куски не успевающего рендериться мира.

Последний раз писарь наблюдал нечто подобное почти десять лет назад, во время Большого Вайпа, когда была осуществлена почти успешная совместная попытка «желотожетонников» «Джи-И» и «Эрикссона» локализовать интервеб хотя бы в пределах собственных датацентов. С тех пор ни разу… цао, почему так грузятся ку-ядра?

Писарь, которому скоро придётся прекратить писать. Это было немыслимо. Ещё секунд двадцать в таком режиме и его проверенная в боях «айри» окончательно уйдёт в бесконечный своп.

Но тут всё замерло окончательно, разгрузив ку-ядра и освободив физпамять. Рендеринг вернулся в норму, но показывать ему было нечего. Ни движения. Только одно изменилось в мире – над ареной возникла новая голограмма. Почти статичная, она изображала схему сол-систем. Яркое пятно Солнца, едва заметный в его свете Плутон, грязно-белый шарик Венеры, жёлто-бело-голубая Земля с Луной, красный Марс, облачко концентрических орбит системы песочно-полосатого Юпитера, острый диск колец Сатурна, ну и дальше, за орбиту Нептуна до самого пояса Койпера. Модель была не в масштабе, потому планеты и крупные спутники, прорисованные очень подробно, можно было рассмотреть в деталях.

В полной тишине над плоскостью эклиптики появилась надпись по-английски: «Соу би ит». Да будет так.

Стэнли только успел поймать себя на мысли «так – это как?», как тут же на этот вопрос начали давать такой лаконичный и вместе с тем подробный ответ, что писарь даже забыл о главном – проверить, идёт ли запись. Он смотрел вверх и чувствовал, как у него по жизни начинают шевелиться волосы.

Сначала над плоскостью эклиптики, в районе рассеянного облака начало концентрироваться нечто чёрное, плотное, явно живое. Эта масса некоторое время обживалась, а потом прянула в сторону внутренних планетарных орбит.

Нептун погас первым, словно его разом накрыла невидимая ладонь.

В системе Урана некоторое время продолжала светиться Титания, но потом и она погасла. Настал черёд системы Сатурна. Тут основным форпостом обороны, если это была она, стали Титан и Рея. Они держались так долго, что тёмная масса уже начала протягивать свою длань к метеоритному поясу и внешним спутникам системы Юпитера, однако в итоге всё равно сперва погасла голая каменисто-ледяная Рея, а потом почернели и белые разводы метановой атмосферы Титана.

Падение Галилеевой группы стало вопросом времени. На глазах у Стэнли буквально в пыль разлетелась Ио, превратив всю магнитосферу Юпитера в один бушующий океан ионизированной плазмы. Возможно, в толще льда Европы и остался кто-то, но он даже не смог бы оттуда выбраться на поверхность, не получив попутно смертельной дозы радиации.

На пути чёрного облака планетоиды превращались либо в чёрные головешки, либо в красочные мыльные пузыри сверкающих под космическими лучами магнитосфер.

Марс был первой планетой, которую не постигла эта судьба. Вокруг него и в толчее астероидных Поясов теперь кипела какая-то жизнь, детали которой разглядеть не удавалось. А потом разом погасла вся сол-систем, кроме Земли.

Знакомый шарик с пятнистой Луной разросся почти до размеров колизея. Теперь можно было увидеть, насколько подробной была схема. Детализированные карты прибрежных агломераций, стокилометровыми щупальцами выдающиеся в океан, гигантские пустынные пояса в субтропиках, одно нескончаемое болото Сибири, наполовину закованная в лёд Антарктика. Арктические шельфовые поля посреди запятнанных нефтяной плёнкой вод. Даже дрейфующие вдоль экватора океанические платформы видны, и серебристые линии трансконтинентальных монорельсов, и поля ветряков и солнечных уловителей по краям пустынь. Надо всем этим – клубок спутниковых орбит, облако геостационарных платформ, орбитальных лабораторных и промышленных комплексов, стартовые площадки дальних трасс и лунных челноков.

Всё это было очень похоже на современную Землю. Только если присмотреться, оно выглядело так, словно всё, что существует теперь, развивалось, достраивалось и множилось не одно столетие. Так многие агломерации были накрыты сетью гигантских десятикилометрового диаметра куполов, орбитальные и плавучие платформы могли своими размерами соперничать с крупными городами начала прошлого века, а промышленные регионы своими границами вгрызались в приграничные горные области.

И это всё сейчас оказалось брошенным навстречу агрессору.

Земля оборонялась отчаянно. Сверкали вспышки субъядерных детонаций, с обречённых платформ лупили гамма-лазеры, превращая предсмертный вздох умной техники в ещё один последний разрушительный удар.

Но этого всё равно было недостаточно.

Клубящаяся чернота просачивалась сквозь орбитальные заслоны, заливала один континент за другим, проникала в глубины океанов, гасила поверхностные укрепрайоны. Агломерации северного полушария давно уже лежали километровым слоем застывшего радиоактивного шлака.

До последнего держалась Антарктика, окончательно потерявшая остатки белого ледяного панциря, накрытая дрожащим зонтиком противоракетного щита.

Но в конце концов сдалась и она, осталась лишь одна чернота.

И на этом кромешном фоне в столь же полной исступлённой тишине на Стэнли обрушилась вторая английская надпись: «Да будет так. Это первое и последнее предупреждение».

И тут же всё погасло.

Писарь потерянно стоял в своём дурацком, неуместном сейчас одеянии на краю арены и пытался услышать у себя в голове хоть одну мысль. Но там было пусто, и только пульс панически стучал в висках.

Стэнли скосил глаза на других свидетелей этого спектакля. Все оторопело оглядывались по сторонам, разве что давешние две ёшисейто синхронно обернулись друг на дружку, молча смотрели секунды две и, как по команде, развернувшись на носках школьных туфель, рванули в противоположные стороны, видимо, на выход.

И правда. Что бы это ни было, пора. Сейчас тут начнётся такое.

Развлечение для кого угодно, только не для писаря. Его дело сейчас живо вынести запись и уже по жизни разбираться, как это всё понимать.

Его «айри» до сих пор оставалась горячей. Да, валить, от греха подальше.

Стэнли, даже не изображая неторопливость, принялся на максимальном ходу отсюда выбираться. Можно было сделать хард-сброс, но всем известно, что такие штуки заметно облегчают вычисление абонента техниками корпоративных сетей. А нам для того интервеб и нужен, чтобы что? Правильно, оставаться анонимными. И, чуял Стэнли, сегодня эта анонимность ему ещё понадобится.

Кто-то эту информационную бомбу здесь заложил. Кто-то очень умелый. И тот, кому содержание этого послания вдруг не понравится (а таких найдётся ой как много, и среди них очень мало любителей плохих шуток), теперь будет землю рыть, но найдёт любые нестыковки в контрольных суммах, которые приведут его… правильно, к слишком перенервничавшему писарю. Который, может, сам ничего и не знает, но загрести его могут и просто так, на всякий случай.

Стэнли передёрнуло. Про внутренние тюрьмы того же «Три-Трейда» или «Янгуан» в интервебе ходили вполне однозначно страшные рассказы. Как-то не хотелось на собственной шкуре проверять их правдивость. Одно дело весёлые забавы вроде трип-голографии или конкурса балалаечников. Другое дело – вот такие нехорошие шутки. Стэнли начинал чувствовать к её автору открытую ненависть.

Он подставил не себя, он подставил всех, кто был свидетелем, кто вообще в этот день был в интервебе, он подставил сам интервеб. С ним давно привыкли мириться, благо задачка оказалась не по зубам корпоративным технарям. Но теперь всё изменится. Будут грызть зубами. Жилы будут тянуть. Ногти себе рвать.

Стэнли снова стало страшно. Однако даже в состоянии уже открытой паники он ловко выбрался к ближайшему диз-порталу. За это он и звался Стэнли, за умение всегда найти кратчайший путь к цели. Генри Мортон Стэнли[25].

Или, если хотите, Джон Роуленд, безработный, плотно сидящий на велфере житель Босваша[26], сто сорок фунтов, шесть футов один дюйм, белый (одна восьмая индонезийской крови, одна четвёртая норвежской, остальные англо-саксы), глаза серые, бритый череп, оставлена только узкая прядь на затылке, узкие плечи, тонкая кость, чуть слишком выпирающая вперёд грудина, довольно кривые ноги.

Джон очнулся в своей «полуторакомнатной» халупе с видом на внутренний колодец жилой башни и стойким вездесущим запахом ньюаркской помойки.

В привычных трусах-боксерах и майке-сеточке он возлежал на любимом кресле, успевшем за время сеанса изрядно пропотеть. Под задницей хлюпало. На ходу переодеваясь, Джон прикинул, сколько у него осталось норматива на техническую воду. Нет, это не вариант, да и некогда.

Так, поставим перекачиваться два дублирующих кэна, как раз войдёт полтора терабайта сырого потока, всё равно некогда сейчас транскодировать. Так, это будет минут пятнадцать что-нибудь пожрать.

Джон попытался вспомнить, когда последний раз толком ел, и не припомнил. Гастрит на почве нерегулярного питания – главный бич завсегдатаев виртсетей. Сожри таблеточку, полегчает, благо они ещё остались с прошлого завоза из благословенной матушки-Европы.

В холодильнике, кроме традиционного галлона синтмилка, в морозильной камере томились незнамо сколько соевые пресс-пакеты. Нормально. Сверху кетчупа, на пять минут в микровейв и порядок.

Дожёвывал уже на ходу, сбросить данные нужно было как можно быстрее, кэны буквально жгли Джону ладони.

Прощально пискнул замок, правая рука перемазанными в кетчупе пальцами тянет в рот последний кусок, левая сперва засовывает поглубже в карман джинсов второй кэн, потом только застёгивает заедающую ширинку.

Ну, двинулись.

Два лифтовых перегона вниз. В первом Джон обратил внимание на деда в ковбойской рубахе, прикорнувшего на скамеечке в углу. Наверное, уже пару кругов намотал. Это если он прикорнул, а не дуба врезал. Тогда до утра будет кататься, или пока охрана, следящая за камерами, не почешется. За катание на общественном лифте они могли и штраф припаять.

Деда будить не стал, а во втором лифте наткнулся на школьного приятеля – неплохо выглядит, при делах. Приезжал навестить мать. Корпоративная крыса, – мстительно прошипел ему вослед Джон.

Средний уровень пешеходных пандусов, накрывающих уровни акведуков. Вниз лучше не смотреть, это шевелящееся марево всегда внушало страх, казалось, что там что-то огромное лежит, будто готовясь прыгнуть. Впрочем, там что-то, и правда, постоянно двигалось, днём и ночью.

Наконец Джон добрёл до платформы канатки, основного вида местного общественного транспорта. Третья кольцевая всегда была для них местом рандеву.

Джон рухнул на пустое сиденье, благо было три часа утра по восточно-американскому времени, и в обычной давке наступил непродолжительный перерыв.

Самым любопытным моментом в этих аудиенциях, которые Джон должен был посещать время от времени, был тот факт, что они никогда и никем не готовились. Никаких тайных знаков, сигналов через сети, посланий в интервебе, ничего такого.

Он просто чувствовал, что надо. И отправлялся на кольцевую. На одной из платформ в вагон монорельса заходил человек, каждый раз разный, но всегда неизменно быстро находивший Джона взглядом и молча кивающий ему, следующая наша. Откуда эти люди каждый раз знали, что именно сегодня, именно сейчас, именно в этом вагоне поедет в поисках встречи писарь Стэнли, Джон не имел понятия, да ему это и не было интересно. Он делал свою работу, а другие пусть делают свою. За ним не следили, это было главное. А там пусть хоть на рыбьей требухе гадают да по полётам птиц.

Проводник отводил Джона на место – тоже, каждый раз разное. Иногда это был душный полуподвал, от стен которого исходил какой-то потусторонний свет, иногда эпичный пентхаус в одной из башен с видом на Босваш и океан. Чаще же это были полузаброшенные квартиры с наглухо зашторенными окнами.

Объединяло эти помещения одно – там его ждали близнецы.

Почему Джон называл их близнецами, он и сам не знал, были эти двое ничуть друг на друга не похожи, два безжизненных тела в креслах вроде тех, в которых проводят свою жизнь полные паралитики. Подобно им, близнецы почти никогда не двигались. Джон приходил, стоял столбом, что-то говорил, как бы сам с собой, но чаще просто молчал. Потом его отпускали домой, не забыв дать с собой денег. Вот и всё.

Но иногда… иногда Джону казалось, что он начинает различать какую-то таинственную жизнь под этими полуприкрытыми веками.

Близнецы жили. И даже действовали. Как-то очень по-своему. Джон не мог понять, как. Однако редко начинал сомневаться в своих догадках.

Вот и в этот раз, дожидаясь, пока проводник чем-то его просветит, Джон смиренно снимал с себя «айри» и прочую носимую ку-тронику. Близнецы этого не любят. Он потому им и нужен, что в интервебе они – как слепые мыши в пустом погребе.

Здесь же была их стихия. И писарь Стэнли просто был курьером между этими двумя мирами.

Сейчас зайдёт, снова немного молча постоит, и уйдёт, а может, попробует спросить их, что же это такое сегодня было за светопреставление, а потом…

Джон замер, физически ощущая, как комок ужаса подкатывает к горлу.

Близнецы не спали. И блестящие белки их глаз терзали Джона, словно раскалённой бритвой по голым нервам.

Едва заметное дрожание мимических морщин заменяло им бурю гнева, которую они сейчас хором изливали друг на друга и в окружающее пространство.

Такими Джон их никогда не видел. И уже сейчас надеялся лишь на одно – что больше никогда не увидит.

Окончательно добил его момент, когда правый близнец заговорил, тихим надтреснутым едва артикулирующим голосом произнеся:

Ты сам видел это?

Теряя сознание, Джон пролепетал своё «да». Ноги, ставшие ватными, его уже не держали.

Значит, мы обречены.

И уже совсем в забытьи он расслышал ещё одну фразу, совсем непонятную. Левый близнец буквально прорычал:

Будь проклят Симах-Нуари.

4 Обречённые

По какой-то причине я совсем не испытывал дискомфорта от перегрузок. Да, я чувствовал, что моё тело отвыкло даже от земной силы тяжести, не говоря уже о резких рывках кросс-орбитального ускорения, когда тебя часами будто невидимым прессом вжимает в ложемент, давит трёхсоткилограммовой тушей невидимого борца сумо, решившего прилечь тебе на грудь. Однако именно психологического, эмоционального неудобства я не испытывал, оставаясь безразличным к грохоту маршевых двигателей, подступающей во время недолгого затишья тошноте, к обильному потоотделению, с которым не справлялся биосьют.

Мне не было безразлично, что со мной происходит, я с аппетитом ел что давали, причиной отсутствия чувства обычного бытового дискомфорта во время перелёта была простая вещь – я совершенно не помнил, что бывает как-то иначе.

То есть, в порядке общей информации я мог успешно вспомнить довольно обширные знания о Земле, Луне, другой Луне – ледяной и вместе с тем подвижной Европе. Я помнил цвет земного неба и тесноту агломерации, я мог перечислить навскидку все двенадцать старших корпораций с «Ар-Раджхи» по «Три-Трейд» и ещё три десятка малых, я мог подробно описать двадцать колонизированных небесных тел и ещё полсотни просто назвать. Я знал, что мы летим из системы Юпитера домой на Землю.

А ещё я знал, что меня зовут Ильмари.

На этом мои знания о себе исчерпывались. Я помнил только эту крошечную каюту, этот допотопный ложемент во чреве межпланетного грузовика. О том, что мы куда-то спешим, я только догадывался по несмолкающему гулу сопел и тикающим на моём плече миллизивертам. Экранирование пассажирского отсека при несвободном полёте на грузовиках было недостаточным, а литий пилоты судна явно не жалели.

Да и сам этот полёт я помнил лишь частично, мы путешествовали явно не один месяц, однако я, напрягшись, мог собрать по крупицам всяких мелких фактов вроде обедов-ужинов и походов под волновой душ едва на неделю, дальше всё терялось, расплываясь в бесформенный клейстер, в котором всё вязло и растворялось.

Может, поэтому я не беспокоюсь о боли в спине, тошноте, опрелостях под мышками и содранных об углы костяшках пальцев. Пройдёт неделя, и всё это исчезнет для меня, как кошмарный сон. О чём не знаешь, о том не сожалеешь. Даже удобно, можно весь полёт слушать одну и ту же книжку, каждый раз – как первый.

Однако кое-что всё-таки осело в моей дырявой памяти – момент, когда весь невеликий экипаж грузовика зачем-то собрался у рубки.

Мы стояли, как почти всегда – в полном молчании. И смотрели на плавно удаляющуюся словно расцарапанную поверхность Европы. В один миг на самой границе вторичного, юпитерианского терминатора разом вспыхнули чуть неправильным треугольником три яркие точки. Вспыхнули и погасли. Мне показалось, или я что-то знал об этих трёх точках?

Нет, не помню.

Интересно, я один такой на этом грузовике, или мы все тут такие же простые детерминированные автоматы, пусть и в органическом исполнении.

Как видите, кое-какое скромное любопытство у меня ещё сохранилось.

А вот чего у меня не сохранилось, так это моей «айри».

Я точно знал, что у меня должна быть такая штука – вот тут, на левом предплечье, раскрывающаяся полупрозрачная сенсорная пластинка молочно-белого цвета, персональный коммуникатор и хранилище информации.

Но у меня её не было. Как не было и у всех остальных на нашем судне.

Это было странно.

Иногда я начинал думать, что все мы тут – нечто среднее между живым грузом, заложниками и рабами, и что нас тащат куда-то в буквальном смысле на убой. И что ведут нас по телеметрии, удалённо. И если что – взорвут к чертям, как те три ярких точки на поверхности. Тогда у отобранных «айри» был смысл – чтобы мы не попытались перехватить управление.

Интересно, даже эта параноидальная идея у меня не вызывала ровным счётом никаких эмоций. Я был абсолютно холоден даже к собственной судьбе.

С другой стороны – внешние терминалы по всему грузовику исправно работали, ими можно было свободно пользоваться, например, я успешно заказал и получил с Земли пакет новостных каналов за последние несколько суток. Начал смотреть, но тут же бросил, потому что выяснилось, что хоть я и помню Землю в общих чертах, но оказался абсолютно не в курсе её текущей жизни. Все эти имена, упоминаемые события и прочее – мне ни о чём не говорило, а про систему Юпитера там не было ни слова. Они до сих пор не знали?

Так что если мы и были пленниками, то очень специфическими.

Я попробовал делать записи при помощи терминала, но выяснилось, что неделю спустя они становятся для меня досужей галиматьёй. Идеи и мысли, которые меня смущали буквально пару дней назад, теперь вызывали лишь подспудное раздражение, так что я бросил и это занятие.

Событий, достойных особого занесения в самодельный бортовой журнал, тоже не происходило. Кормёжка по часам, душ по расписанию в рамках квоты, медицинские процедуры. Между ними – рывки и перегрузка активных участков траектории.

Именно благодаря этой размеренной упорядоченности мне и удавалось выхватывать из своей дырявой недельной памяти некие обрывочные эпизоды, которые меня, в отличие от всего остального, почему-то очень интересовали.

Мы тут никогда не разговаривали, лица окружающих меня людей мне ни о чём не говорили, хотя я почему-то всех уверенно знал по именам, и самое главное, в деталях помнил их голоса. Особенно отчётливо мне вспоминался голос того, кого я про себя называл Улиссом. Что за древнегреческое имя в двадцать втором веке.

Голос этого Улисса мне мгновенно приходил на ум, стоило мне его встретить в тамбуре или переходе между отсеками. Он же не обращал на меня никакого видимого внимания.

И голос этот что-то говорил. Не мне, кому-то ещё. Где я мог слышать эти непонятные мне переговоры?

И я принимался за то, что мне давалось сложнее всего – вспоминать.

Сначала это были лишь обрывочные фразы, но потом постепенно начали прорезаться и образы. Всё тот же космос, звёзды на внешнем обзоре, только помещения другие.

Больше никаких деталей выбить из моего дырявого гиппокампа[27] не получалось, однако меня интересовало покуда другое – ясная корреляция между моими провалами в памяти и этими наведёнными образами. Наиболее ярко голос Улисса звучал тогда, когда я ловил себя на мысли – я не просто забыл, что было десять дней назад, но у меня остался отчётливый пробел в воспоминаниях текущих бортовых суток – я просто не мог иногда вспомнить, что было на завтрак. Вчерашний помнил, позавчерашний помнил, а сегодняшний нет, как отрезало.

Иногда это ощущение подтверждало и урчание в животе.

Значит, я не завтракал. Почему? Где я в это время был? Чем занимался?

Вместо ответов на эти вопросы у меня в голове принимался за своё голос Улисса.

Я не опасался за свой рассудок – если не считать потери личной долговременной памяти, я по-прежнему был в твёрдом уме, обладал массой навыков, и в общем на пациента после химической лоботомии походил мало, разве что оставался слишком апатичен. И голос Улисса – это был вовсе не признак прогрессирующей шизофрении, это были просто воспоминания. Только, видимо, не мои. Выходит, его? Тогда понятно, почему я их не в состоянии был толком интерпретировать.

Откуда в моей пустой, как отработанный бак, башке были чужие воспоминания вместо своих, и почему именно Улисса – из всех, кто был на судне? У меня ответа не было, а банально подойти и спросить мне отчего-то в голову не приходило.

Оставалось только вспоминать. И это было единственное, что я не забывал через неделю. Единственное, что было по-настоящему важным.

Первый эпизод чужой жизни зрел во мне, подобно нарыву. Набухая, он причинял мне почти физическую боль, погружая сознание в красное марево того, что скорее всего было обычным гневом. Но было похоже, что Улисс давно разучился испытывать обычные человеческие эмоции. У них был заменитель, некое условное макросостояние его интеллекта, особое возбуждение, подчиняющее себе всё сознание, направляющее волю, искажающее восприятие.

Улисс пытался гасить в себе этот гнев, и это вызывало во мне новые приступы боли, такая чудовищная в этом сознании велась война с самим собой. Наружу, правда, эта борьба ещё ни разу не выливалась, внешне Улисс оставался бесстрастен, как осколок базальта.

Он стоял посреди какого-то помещения, широко расставив ноги в чудовищных армейских ботинках, заложив руки за спину, неподвижным взглядом глядя на панели внешнего обзора. Мне почему-то казалось, что он мог бы глядеть и сквозь внешнюю броню, но предпочитал пользоваться собственными глазами. Глаза холодно скользили по рисункам незнакомых созвездий.

Но кровавое полотно гнева пожирало его изнутри.

У этого гнева был источник вовне. И гнев этот долго, очень долго копился, прежде чем достичь такой разрушительной силы.

Позади раздались тяжёлые шаги. Судя по их частоте, в рубке царила вполне земная сила тяжести. Но звёзды не вращались. Или проекции специально формировались без учёта осевого движения рубки, или… или просто на корабле была гравитация. Значит, мы не в космосе, а на поверхности. Или… или просто на борту каким-то образом существовала искусственная сила тяжести. Не знал, что уже есть такие разработки.

Улисс нехотя обернулся и встретил глазами незнакомого мне человека. Он был как две капли воды похож на остальной экипаж – такие же застарелые ожоги, обезличенные черты безволосого лица, полное отсутствия на нём каких бы то ни было эмоций. Вошедшего звали Ромул.

Как жаль, что ты там ничего не видишь.

Улисс пожал плечами.

Для меня это место – такое же, как и любое другое, где мы побывали. Звёзды, планеты, пустота. Больше ничего.

Больше ничего. Он сам-то верил в это?

Для меня здесь во все стороны на тысячу километров простирается космическая крепость, названная в честь нашего корабля. Это сердце огромной космической империи в сотни населённых миров, между которыми курсируют десятки тысяч огромных кораблей. И ничего им не угрожает.

Улисс во второй раз родился в конце XXI века, ему мало знакомо было значение фразы «ничего не угрожает». Ему всегда что-то угрожало.

Ты веришь, что это всё ещё возможно?

Я должен в это верить.

Ромул развернулся, собираясь уходить, и вдруг заговорил вслух:

– Расходимся по капсулам, через полчаса будет разряд, накопители уже на грани перегрузки.

Интересно, где и когда они последний раз разговаривали, вот так, персонально?

– А потом?

Ромул не отвечал, неотрывно глядя на Улисса. Но тот не отступал:

– Это уже десятый сигнал из этой точки, до сих пор мы столько нигде не оставались.

– Ты прекрасно знаешь, что с самого начала сигнал кодировался этими координатами. Мы должны ждать.

– Срок ожидания, указанный в первом сигнале, истёк уже шесть лет назад. И с каждым шоком на излучатель падают не только шансы на то, что кто-нибудь откликнется, но и наши шансы вернуться.

Ромул снова не ответил. Было понятно, что этот спор уже начинался между ними не один десяток раз, только он ещё ни разу не заходил так далеко.

– Пора возвращаться, Ромул.

– Ты имеешь в виду, прямо сейчас?

– Разве есть хоть один довод замыкать разрядники и снова ложиться в дрейф, пока накопители снова не будут готовы к прыжку? У тебя осталось в запасе ещё что-нибудь, кроме шести точек возможной встречи? Что стоило бы ждать ещё на два с половиной года?

Тишина.

– Ромул, сколько?

– Что «сколько»?

– Сколько лет уже прошло с того момента, когда они должны были оказаться здесь?

– Пять.

– Сколько времени осталось Земле?

– Двести тридцать шесть.

– Теперь ты мне скажи, что нам нужно делать, Ромул. Ты не хуже меня понял, что Симах-Нуари не прилетит.

Они стояли и смотрели друг на друга, между ними словно натянулась басовая струна, готовая вот-вот порваться.

И тогда Ромул сдался.

– Я согласен. Никто не прилетит, нам нужно возвращаться. Отменяй запитывание канала связи, полный сбор экипажа, объявляется предстартовая готовность. И… и развесьте по этой системе транспондеры, настроенные на аварийные частоты Клина.

Ромул словно разом потерял к разговору интерес, выйдя из рубки.

На этом кусок воспоминаний обрывался.

Я по-прежнему не знал, кто эти люди, где они находились, что это был за корабль, и о чём они говорили. Но предельный трагизм ситуации я чувствовал. Случилось нечто непоправимое, что нельзя изменить, нельзя до конца осознать. Даже Улисс и Ромул не понимали в полной мере всех последствий того, что произошло, но были вынуждены принимать какое-то решение. И от решения этого зависела не их судьба, и не судьба экипажа, а что-то несравнимо большее.

Потому этот эпизод чужой памяти так врезался мне в сознание.

Были и другие, но куда более расплывчатые, лишённые деталей, обстоятельств, даже ощущения последовательности этих событий – вот этот обрывок был раньше или позже, а вот эти два эпизода связаны друг с другом, или между ними – годы?

Я пока не мог себе ответить.

Например, одна совсем непонятная мизансцена, без начала, конца и каких бы то ни было объяснений. Чем она была важна для Улисса? Чем она была важна для меня?

Длинный отсек, скорее всего, медицинский, стоит ряд биокапсул, две капсулы открыты, в одной лежит человек, прикрытый только тонким прозрачным гермоколпаком, другая пуста.

По ребристому полу шлёпают босые ноги.

Голый, мокрый от коллоида, спотыкающийся Улисс подходит к лежащему навзничь человеку, смотрит на помигивающие огоньки биоконтроля.

Снова отходит.

Начинается тревожный зуммер.

Улисс возвращается, даёт какие-то указания, зуммер утихает.

Проходит полминуты в тревожном ожидании, снова начинается перезвон.

И теперь уже не прекращается, несмотря на все попытки что-то исправить.

Показатели становятся критическими.

Сигнал тревоги угасает.

Улисс отступает на два шага назад, словно к чему-то прислушиваясь.

Начинает ходить вдоль ряда саркофагов, что-то высматривая.

Все огни горят зелёным, никакой видимой активности.

В памяти Улисса звучит какой-то давний диалог, почти неразличимый в каскаде сопутствующих вторичных образов.

Я не знаю, сколько. И есть ли шанс на успешную репликацию в полёте. Потому я и должен взять вас всех до единого.

Но у акцепторов смертность будет ещё выше.

Если ты хочешь знать моё мнение – при нашей дырявой защите я бы вообще не рассчитывал вернуться. Все шансы против нас. Но другого выбора у нас нет.

Ты можешь себе представить, каково это, остаться без носителя там, в пустоте, без подпитки?

Ты мне скажи. Я, в отличие от тебя, Улисс, ни разу не умирал, а значит – не возвращался.

Это было на Земле, Ромул, там была Мать, а тут – одна пустота.

Но ведь потому мы и хотим сохранить, что возможно. Не для себя, для них, для будущего. Единственное, что мне известно, после прохождения определённого энергетического порога наша искра становится квазиустойчивой, даже без подпитки она будет продолжать своё существование столетиями.

Столетиями. О чём они говорили?

Улисс перестал ходить вдоль ряда капсул и устало опустился на пол. Нет, ничего. Итого единственная удача с репликацией. И теперь их уже всего семеро.

Я точно помню, что активных саркофагов с пассажирами на борту было куда больше. Семеро. Семеро таких, как Улисс? А остальные? Загадочные «акцепторы»? И были ли они подобно мне, обычными людьми, или были какими-то особенными?

А ты – не особенный?

Я не знал про других на борту этого грузовика ровным счётом ничего. А ещё их было слишком мало по сравнению с количеством саркофагов в воспоминаниях Улисса, и на борту не было Ромула, это я знал точно, хотя и непонятно, откуда.

Тем не менее, его не постигла участь того бедняги. И значит, нас летит на землю несколько судов. Мы отчего-то разделились в пути, сменив нормальную гравитацию «Сайриуса» на рывки перегрузок грузового корыта.

«Сайриус». Это название я вспомнил как-то неожиданно легко.

Ещё только что его не было, и вот, оно уже со мной.

Это слово будто нажало на спусковой крючок.

Столько лет труда.

«Сайриус» был слишком заметным, чтобы собирать его на орбите, слишком большим, чтобы таскать его по частям за Юпитер, и слишком сложным, чтобы вообще приступать к его сборке.

У нас не было ничего, кроме Излучателя, и нам предстояло ещё тогда, в послевоенные сороковые, сто лет назад, с нуля разработать технологии, которые позволили бы нам добраться до места встречи и подать там сигнал бедствия. Это Корпорация создала для человечества маршевые термоядерные реакторы и магнитные девиаторы потока, при помощи которых сейчас осваиваются внешние планеты сол-систем, это Корпорация создала самосборные конструктивные монотредные стали и кремнийорганические металлполимеры, которые позже и загнали человечество в километровой высоты каменные джунгли агломераций, это Корпорация стояла за первыми успешными моделями матричных трипротонно-фосфорных тысячекубитных ядер с теоретически неограниченной скоростью вычислений, на которых сейчас держится вся цифровая инфраструктура Земли.

По сути, именно Корпорация и стала кристаллизующим центром современных корпораций, без её разработок всё пошло бы по иному сценарию, без окончательного разрушения государственных механизмов, хотя, возможно, и с новыми войнами за воду и полезные ископаемые, как в тридцатые прошлого века.

Впрочем, тогда мы думали лишь об одном – как можно быстрее, оставляя при этом всё в тайне, собрать в недрах заброшенного кемберлитового карьера посреди стремительно тающей вечномёрзлой Сибири свой «Сайриус» и улететь на нём звать на помощь.

Так было сказано Ромулу, это же без устали твердили Хранители. И у нас не было выбора, ослушаться мы не могли.

И вот мы возвращаемся. Полвека тяжкого каждодневного труда, от которого мы не могли оторваться ни на миг, беспомощно наблюдая, как вся остальная планета превращается в нечто омерзительное, подлое, безжизненное.

И так уж получилось, что именно мы, Соратники, могли почувствовать это в наиболее полном и выразительном виде. Мы чувствовали нашу Мать. Мы чувствовали Землю.

Как она меркнет, черствеет и сходит с ума. Как она лишает своих детей своего тепла. Как она медленно умирает безо всяких внешних причин. И только мы её могли спасти, но были поглощены другим – спасением в другом, самом банальном смысле этого слова. Обеспечением физического выживания человечества в будущем. И потому у нас не было времени на другое.

И мы построили «Сайриус», и мы улетели на нём за предел. Чтобы спустя тридцать лет вернуться ни с чем. Наш призыв о помощи не был услышан, обещания Хранителей не сбылись, и теперь мы возвращались назад, полные отчаяния оттого, что всё кончено, полные ярости оттого, что почти столетие ушло впустую, на последний шанс, который не реализовался. И что теперь у нас просто нет времени на вторую попытку.

Весь полёт Соратники во главе с Ромулом разрабатывали план своего возвращения, это был грандиозный проект, включающий все политические, социокультурные, экономические, демографические факторы. Это был план спасения Матери, ради этого мы и оставили её на столько лет одну, слепую, безумную, агонизирующую.

Но этот план теперь был бесполезен, потому что он был основан на простом предположении, что Симах-Нуари и его спасательный флот выйдет на точку встречи, услышав наш призыв.

Мы ждали слишком долго. И теперь нам оставалось только одно – вернуться и начать всё с начала. Теперь уже наедине с дамокловым мечом неотвратимой угрозы.

Я помнил тот наш разговор перед прибытием.

Неужели нет другой возможности?

Мы исчерпали все варианты, Улисс, ни одна модель не даёт нам и двух с половиной столетий. У нас нет столько времени.

Его нам даст война?

Война предоставит корпорациям импульс. Ты видел отчёты, там сейчас сонное царство, такими темпами спустя век они сольются не без нашей помощи в монолитный конгломерат, всепланетное царство корпоративной иерархии. Неспособное ничего противопоставить внешней угрозе. Война сделает так, что Земля превратится в зверинец. Чудовищные ресурсы будут брошены на гонку вооружений, на оборонительные комплексы физического и информационного плана. И тогда посмотрим, кто кого.

Но в таком случае мы принесём в жертву ничтожному, едва уловимому шансу всех наших людей, Корпорацию, и саму Мать.

Знаешь, Улисс, мне горько это говорить, но теперь она обречена в любом случае. Если у человечества есть будущее, оно в нём – одиноко.

Этот разговор оставил у Соратников осадок тоски, примешивающейся отныне к тому отчаянию, что переполняло нас весь обратный путь.

Но мы действительно не видели иного выхода. А потому после пересечения орбиты Марса пакет инструкций послушно ушёл к Земле, принявшись ворочать в тамошнем болоте даже те слои, которые ещё не пришли в движение после нашей диверсии на Европе. Был получен и обратный ответ. Он был куда лаконичнее нашего послания, он был проще даже той нашей информационной бомбы, что должна была рвануть в недрах интервеба.

Короткая строчка простым нешифрованным текстом.

Мритью-лока[28].

Планета смерти была готова окончательно оправдать своё древнейшее название.

Хотя ещё и не знала об этом.

Экипаж грузовика, не сговариваясь, поодиночке поднимался на главную палубу у ходовой рубки. Это была ещё одна необъявленная, стихийная торжественная церемония. В итоге там собрались все, кто был в состоянии покинуть собственную каюту. Двух выздоравливающих эффекторов привезли на каталках. Собрались и мы втроём.

Странно было теперь наблюдать Улисса со стороны, как человек никогда не устанет удивляться, увидев собственное движущееся и говорящее отражение. Мы стояли отдельно ото всех и молча переглядывались. Я заметил, как Улисс сдал за последнее время. Не физически, современная медкапсула сделала своё дело, хотя без двух-трёх селф-репозиций ему всё равно не обойтись, а именно психологически и интеллектуально. Та небольшая доля его отчаяния и усталости, что достигала сейчас меня, не шла ни в какое сравнение с тем непрерывным стрессом, что испытывал он сам.

Ничего. Справимся и с этим. Теперь это вопрос времени.

Всё и всегда – вопрос времени. Которого в итоге ни на что не хватает.

Он прав. Чёрт, как это странно, думать о нём в третьем лице, а о себе – в первом. Да кто я есть такой, чтобы обо мне думать. Пустая оболочка. Эффектор без памяти, воли, эмоций.

Я отрешённо обернулся к специально вывешенной на стене проекторной панели, вскоре все только туда и смотрели. Там светился «северный» квадрант внешнего обзора.

Настала пора.

Мы заходили фромсан, по восходящей орбите в плоскости эклиптики под некоторым углом к радиус-вектору, настойчиво упираясь вторичными двигателями по касательной к Солнцу, что и позволяло нам всем спокойно стоять на палубе, будто мы до сих пор не расстались с «Сайриусом», а не летели на убогом внутрисистемном грузовике. Земля с этого ракурса выглядела драгоценной жемчужиной, слегка оттенённой на фоне черноты космоса белой искрой Луны, что так удачно была готова загородить нас своей массой.

Всё было готово к нашему возвращению – транспондер был заряжен двумя десятками свежих кодов, шумопостановщики замерли в пусковых шахтах, на случай, если возбуждённая ионосфера недостаточно скроет наше приближение, курс к Луне проложен, нас ждали ни о чём не подозревающие люди Корпорации, мы же знали свою жизнь наперёд на ближайшие несколько лет в деталях, и ещё на доброе десятилетие вчерне.

Но сейчас мы думали не об этом, мы все ждали главного. Того, ради чего все мы и собрались вместе.

Тоскливая протяжная нота потянулась к нам издалека, не замечая нашего приближения, не узнавая.

Это была песня агонии, песня отупляющего безумия, последний предсмертный выдох.

Это был голос Матери.

В глубине чёрного космоса, где нет ничего, кроме рассеянного звёздного света и промозглого эха неудержимой энергии, некогда породившей всё в этой Вселенной, там ты ощущаешь лишь чувство безвозвратной потери, но толком не можешь вспомнить, что именно ты потерял. Только возвращаясь домой, ты наконец осознаёшь цену былой потери. Потому что ты чувствуешь это снова.

По моему лицу струились слёзы, застилая глаза.

Кто-то опустился на колени и бормотал про себя, глотая рыдания.

И только Улисс стоял молча, с перекошенным лицом, больше похожий на живого мертвеца, чем на человека.

Его кулаки были сжаты до хруста.

В отличие от меня, он куда острее чувствовал агонию в голосе Матери.

И если я просто знал, что нам её уже не спасти, то он это отчётливо понимал.

Сможешь ли ты простить своих детей, Мать? Они до сих пор не понимают, что обречены тебя потерять.

Общий аларм заставил всех разойтись по каютам, начиналась активная фаза с гравитационным манёвром вокруг Земли, выходом в точку Лагранжа L4 и последующей посадкой в лунном кратере Кабеус.

Мы вернулись.

А я опять всё забыл.

5 Спящий

Винтолёты шли ниже уровня сопок, на ходу корректируя курс по спутнику. С тех пор, как Ангара перестала замерзать зимой, здесь года не проходило, чтобы ещё недавно точнейшие топограммы не начинали показывать отсебятину, так что летать так низко здесь приходилось с оглядкой.

Остатки таёжной чащи, скрывающиеся в тени сопок, тоже глаз не радовали – обычное вязкое болото, откуда тебя хоть потенциально спасут, если не задохнёшься от гнилого смрада, в таких местах переходило в смесь голых скал на месте оползней с частоколом вполне ещё годной древесины, больше похожей на камень. Ствол давно мёртвой, но даже не собирающейся гнить сосны мог прошить винтолёт насквозь, и понадобится ещё лет сто, чтобы здешняя гать окончательно переварила остатки былого царства вечной мерзлоты. А уж что рассказывали про местную фауну… лучше не повторять.

Автопилот ничего этого не знал, но, переключенный в режим максимального внимания, тоже быстро начал напоминать параноика, принимая выбросы болотного газа то за пуск ПЗРК с тепловым наведением, то за фантомные препятствия на пути, начиная судорожно тасовать построение. В таких случаях приходилось брать управление на себя.

Цагаанбат считалась лучшим проводником в эти места во всём Северо-азиатском филиале «Янгуан Цзитуань», но для неё эти места были даже страшнее, чем для других, о чём догадывался любой, кто хоть раз видел Цагаанбат «в лицо», без бронемаски.

Её родители, отец ханец и мать русская, в девяностых бежали из Абакана, спасаясь от захлестнувших уже и степные предгорья эпидемий, перебрались сначала в Дарви, а потом и во Внутреннюю Монголию. Маленькую дочку, родившуюся ещё там, на берегах Енисея, записали, во избежание проблем с иммиграционными службами, как монголку, имя придумали соответствующее. Она, в общем, и знать-то не должна, что имеет к этим местам какое-то отношение, однако нет, что-то её в этих болотах подспудно каждый раз тревожило, не давало спокойно заниматься своим делом.

Гиблое место, да, на полторы тысячи километров от горных отрогов до постоянно отступающей южной границы мерзлоты сначала сплошная, ровная как стол протухшая лужа, а потом вот это – древнейшие горные хребты подобно окаменевшим скелетам едва проглядывают из-под гниющего бурелома, и посреди – заброшенные рудники, зияющие язвы карьеров, проржавевшие, лежащие вповалку вышки. Но тревожило Цагаанбат не это, а какое-то отдельное чувство близости к этим краям. Здесь пару десятков лет вообще человека не сыщешь за пределами последних обслуживающих городков под куполами, однако что-то её сюда всё равно тянуло.

Родители, само собой, ничего ей о Сибири не рассказывали, да только себя не обманешь – внешность «северного варвара» у неё была в мать, ничего ханьские гены с этим не могли поделать.

Потому сюда летать было страшно, но интересно. Так что, сжимая в руках штурвал ведущей машины, Цагаанбат успевала ещё и головой по сторонам вертеть.

В её тридцать четыре года вояки обычно плотно сидели на антидепрессантах или кололись, пока не поймают. Работа тупая, а комплекс сверхчеловека у них – профессиональное заболевание. Да и то сказать, тяжело молча тащить лямку, когда ты – непревзойдённая машина убийства. Вживлённые генинженерные мио-волокна, усиленный углеродным волокном скелет, собственная рабочая масса тела – до двухсот килограмм, плюс сверху силовой экзоскелет по необходимости, плюс ускоренная реакция, плюс железные нервы. В теории, если не считать не преходящей депрессии.

Женщин в вояки брали неспроста – чем легче основа, тем больше в неё можно напихать. Только рост высокий желателен – вот тут русские гены и пригодились.

И русский же пофигизм. В отличие от остальных, нервы у неё были отнюдь не железные, а вот способность к обучению и банальное любопытство – они-то её и спасали, и делали лучшей.

Вот и на этот раз «приключением» полёт не назвал бы даже тот напыщенный янгуанский говнюк, что летел во второй машине. Презрительное выражение скучающего лица, он с самого начала только и старался изобразить, как он недоволен тем, что его заставили поднять жопу и тащиться с ними, убогими вояками, за тридевять земель в самые болота.

Но Цагаанбат твёрдо знала одно – даже самого занюханного советника никогда не выпустят за пределы агломераций без крайней необходимости. Куда там, они на свои горные виллы летали исключительно по бумажке с тремя подписями в директорате. Значит, в болотах оказалось нечто крайне интересное для «Янгуан Цзитуань». А раз это интересно корпорации, недурно и простым людям разнюхать. Это конторский криль может бояться узнать чего лишнего, нужная информация в правильных руках на современной Земле дорогого стоит. Собственно, ничего дороже информации человечество ещё не придумало.

Однако что-нибудь существенное вызнать не удалось. На место прилетели довольно быстро и без происшествий, там оказался лишь довольно большой даже для старых кемберлитовых разработок заброшенный конический карьер несколько неправильной формы. На вид, судя по размытости винтовых уступов, здесь ничего не добывают уже лет тридцать. Выходит, работали тут до последнего, но когда началось окончательное отступление мерзлоты, всё-таки бросили. Интересно другое – непохожи здешние скальные породы на кемберлитовые. Что ещё могли вырабатывать с таким размахом, придерживаясь конической структуры уступов? И где остов роторного экскаватора? Обычно их просто бросали, вывозить этот металлолом – себе дороже. Опять же, где террикон отработанной руды?

Советник походил по краю верхнего уступа, походил, что-то позаписывал, связался с головным офисом, потом скомандовал возвращаться.

Интересно, он сам, с его-то годовым жалованием и тремя университетами, смог сообразить, что тут что-то не так?

Цагаанбат бросила последний взгляд на три выемки (полусферические, симметрично расположенные, каждая тридцати метров в радиусе) вблизи дна карьера и поспешила запускать турбины.

И вот, теперь обратный полёт, сверху такого же болотного цвета небо, внизу – мокрое царство малярии, сибирской язвы и туберкулёза, посредине она, вцепилась в штурвал лилтвинга.

Хоть бы разрешили высоту набрать. Но указания были чёткими – держаться над поверхностью, выше сопок не забирать. Откуда такая секретность?

Цагаанбат лишний раз сверилась с топограммой обратного маршрута. При текущей скорости ещё полчаса будет тянуться вот такая хлябь, потом начнётся степь, там нужно будет прибавить, потом довернуть чуть на восток, набрать высоту, проскочить над первым гребнем, а когда начнутся трёхтысячники – можно будет уже переводить обратно на автопилот.

Безопасно провести конвой по дну ущелий автоматике было сподручнее, топограммы там меняются только в результате схода лавин, а для них сейчас не сезон.

Под днищем винтолёта оглушительно свистнула верхушка сосны. Крутовато, так и машину повредить недолго. Что б вас с вашими инструкциями. Цагаанбат поднялась на всякий случай метра на три повыше. И тут же раздался сигнал обнаружения цели.

Что у нас там?

Следит, зараза. Что б тебе своими делами не заняться, а советник?

На семь часов по курсу приближается конвертоплан, одиночный, что прикажете делать?

Пусть решает. Он тут начальник. Вот пусть сам о своей безопасности и думает.

Курс не менять, если это преследователь – добрать высоты и увеличить скорость конвоя.

Ага, думаешь, по наши ли это души. Интересный вопрос. Вот только одиночная цель, зачем-то увязавшаяся на нейтральной территории за конвоем из пяти вооружённых бортов… Цагаанбат ситуация уже категорически не нравилась. Что-то тут не так.

Начали мелькать первые степные языки и обширные зеркала солёных равнинных озёр. Конвой, послушно набрав высоту, уже приближался к звуковому барьеру, когда сзади пришёл хлопок – преследователь, а отставать он не желал, перешёл на сверхзвук, предварительно заглушив роторы. Топливо его пилоты экономить не собирались.

Через 15 минут он нас нагонит, пройти степь мы не успеваем.

Задумчивое молчание. Ты не думай долго, советник, быстрее решай.

Борт 3, борт 5, отправляетесь на перехват, цель не преследовать, просто убедиться, что она отстала. Предупредить на открытом канале. Огонь открывать только в случае неподчинения.

Интересно, у нашего советника есть опыт настоящего огневого контакта?

Две замыкающих машины по широкой дуге принялись разворачиваться навстречу приближающемуся винтолёту. Телеметрия до сих пор отказывалась определить его класс и возможную вооружённость. Это могло быть что угодно. Впрочем, судя по скороприёмности, что-то средне-лёгкое. Вроде новой янгуанской модели «Лань». Так что отправка двух машин была разумной – при известной ловкости пилота, одну можно было просто обойти на встречных курсах.

Проблема в том, что в конвое теперь оставалось три машины, причём существенно растративших запас топлива.

Цагаанбат собиралась высказать эти свои соображения, как на три и девять часов зажглось ещё два маркера. Кажется, их брали в клещи.

Основная группа шла уже на пределе скорости для экономичного ходового режима, однако до первых предгорий оставалось ещё довольно далеко.

Группа перехвата, отставить, вернуться в строй на форсаже.

Ну надо же, сам сообразил. А то пришлось бы ей это говорить.

Итак, три винтолёта неизвестного тоннажа и принадлежности пока предпочитали не мешать их конвою двигаться избранным направлением. Но где три, там и четыре, и эта мысль была неприятна сама по себе.

Советник, предлагаю экстренно сместить текущую курсограмму восточнее, это повысит наши шансы избежать…

И тут же, не дав ей договорить, снова просигналила система обнаружения.

Ещё одна цель, точно на двенадцать часов, медленная. Если это тяжёлый ракетоносец вроде «Янцзы», нам туда ни в коем случае нельзя. Да что тут вообще творится, за их конвоем такая охота, словно…

Словно они полезли туда, куда лезть не следовало, даже если ты полный советник «Янгуан» при пяти среднетоннажных винтолётах и двух дюжинах вусмерть прокачанных корпоративных вояк на борту. Вдали от агломераций, где, случись что, и целый полк не всегда поможет.

Цагаанбат, не отвлекаясь, чтобы договорить начатую ранее фразу, уже молча выполняла по пунктам чрезвычайную инструкцию. Подготовила к замыканию ку-ядра ЦБВС, отбила сигнал тревоги на спутник, скормила ему же всю известную телеметрию с курсограммой, плюс текущие показатели об уровне топлива и энерговооружённости всех пяти машин.

Советник, я веду конвой на прорыв, будут какие-то особые указания?

И пусть решает быстрее, пререкаться с ним ей было некогда, спустя пару минут они, скорее всего, уже будут под огнём, и тогда его мнение вообще ничего не будет стоить.

Вы сможете довести нас до первой группы стационаров?

На оперативном поле рассыпалась горсть искр, от пятидесяти до ста километров от границы предгорий.

Если сумеем прорваться, доберёмся без проблем.

Завидный оптимизм на борту.

Тогда прорывайтесь, разрешаю открывать превентивный огонь.

Разрешает он.

Цагаанбат скривилась под бронемаской.

Как и ожидалось, транспондеры всех четырёх окруживших конвой бортов молчали. Ладно, скоро мы узнаем, что вы за такое и с чем вас едят, тогда и будем прикидывать наши шансы.

Дождавшись, когда два отставших конвертоплана вернутся в строй, Цагаанбат получила от них подтверждения, что с севера к ним приближалась лёгкая машина, и лишь тогда начала первичное перестроение. Традиционная клиновидная походная колонна здесь не годилась. Так, север нам некоторое время мешать не сможет. Пять тилтвингов, поместив в центр борт с советником, косым уступом по радиусу к южному тяжеловесу начали ускоряться на восток, так что на одну машину противника в этом направлении устремилась двухсотметровая стена из пяти расчехливших стволы среднетоннажников. Если успеть отработать цель до того, как в бой вступят север и запад…

Однако их преследователи уже сообразили, что теряют инициативу, и разом открыли огонь.

Летающая крепость на юге буквально взорвалась пусками гиперзвуковых ракет, а лёгкая мелочь, подобравшаяся уже довольно близко, начала лупить прямой, целя в более уязвимые роторы. Винтолёт на востоке начал резонно смещаться южнее, прикрывая фланг жерлами союзника, но тоже успевал вести огонь; в тыл конвою издали садил вслепую отстающий запад.

Разом всё оперативное пространство вокруг Цагаанбат превратилось в кашу из зон обстрела и траекторий ракетных снарядов. Однако пилоты держались, успешно отрабатывая мероприятия подавления вражеского огня, а шальные пулевые и осколочные попадания в прочный корпус пока продвижению не мешали.

Зараза.

Цагаанбат поздно сообразила, что основной огонь противника сосредоточился на машине с тупоголовой шишкой. Надо было его не в центр, а вторым с севера… да теперь уже чего думать.

Ответным шквальным огнём восток сперва принудили сосредоточиться на маневрировании, так что он фактически прекратил вести активные боевые действия, а потом оттеснили ещё южнее, так что вскоре он начнёт перекрывать часть сектора обстрела тяжеловесу.

Ну вот, а вы говорили, что могут быть какие-то проблемы. Осталось окончательно вырваться из клещей…

Первым загорелся борт 3, тот самый, который замыкал построение на юге. Кумулятивный снаряд сдетонировал слишком близко к корпусу – левый ротор серьёзно посекло, сперва упали обороты, а потом показалось и пламя – силовой агрегат перегрелся, не успев своевременно сбросить мощность.

Сверкнула пика прямоточного, это пилот пытался экстренно скомпенсировать перекос в подъёмной силе, но тут же отставшую машину тряхнуло ещё от одного, на этот раз прямого попадания в корму. Винтолёт начало тяжело водить, вот он уже отчётливо закоптил и пошёл по диагонали вниз, методично отстреливая тепловые ловушки.

Цагаанбат послала свою машину в отчаянный кувырок, чтобы прикрыть оголившийся фланг, но тут открыл уже прицельный огонь спешащий на сверхзвуке, чтоб его, западный преследователь. Даже мелочь на сервере никак не удавалось пришибить, хотя все зенитные орудия дальнего фланга до сих пор были заняты только им. Стрелки́, чтоб вас.

Однако не успел винтолёт Цагаанбат выровняться, как телеметрия показала, что второй винтолёт начал терять ход. Разбираться, в чём дело, было некогда.

Замедляемся, выравниваемся, борт 2, держать машину.

Наконец загорелся и отвалил на вынужденную север, но толку. С каждой секундой всё ближе запад и юг, да и восток оклемался и вновь забасил носовым гауссовым орудием.

Мать вашу.

Манёвр воздушной стыковки и в тренировочных условиях неприятная для пилота штука – винтолёты приходилось чисто конструктивно «приставлять» бортами под тридцатиградусным креном, что в зависе даже для гибкого в управлении тилтвинга было не так просто. Однако на Цагаанбат словно снизошло вдохновение, грохнули сдвигаемые бронеплиты, и вояки живо втащили внутрь бледного советника.

А теперь – валим.

Борт 2 – заградительный огонь на 6 часов по курсу, сколько продержишься, борт 4, борт 5 – штурмовая атака на два часа, выполнять.

С этими словами Цагаанбат бросила свой конвертоплан к земле.

Наверху заухало и загрохотало, заревели роторы, дробным рокотом пробудились прямоточные, готовясь выдать пиковую мощность в нижней точке траектории. Остаётся надеяться, что вояки не подведут.

Маневрировать у самой поверхности, пусть и ровной как стол, было непросто. Бортовые системы орали благим матом, заходясь хаосом звуковых сигналов, тактика была сплошь испещрена трассами приближающихся снарядов, плюс со всех сторон к земле летела шрапнель осколков – это двумя эшелонами выше началась настоящая контактная рубка.

Звучало ритмичное дум-дум гауссовых орудий, раздавались хлопки гиперзвука и детонации кумулятивных разрывов, но Цагаанбат было не до того, что творилось наверху, она описывала отчаянные бочки, уводя самонаведение управляемых снарядов себе под брюхо – туда, где они лишь бесполезно перепахивали болотистое разнотравие.

Полторы тысячи, две.

С каждой секундой треклятая летающая крепость удалялась, ослабляя плотность огня, теряя точность наведения.

Уже начинали подходить к концу средства пассивного экранирования, тепловых ловушек хватило и вовсе ненадолго, так что теперь приходилось полагаться на кормовых стрелков, бившихся в падучей в своих гнёздах, не успевая отрабатывать цели.

Надеюсь, оставшимся в грузовом хватило ума как следует прикрыть советника, а то шальной осколок мог ненароком пробить броню и наделать внутри делов.

Когда последняя ракета самоуничтожилась в тридцати метрах правее, израсходовав запас топлива и только чуть тряхнув винтолёт, Цагаанбат наконец смогла добрать лишних двадцать метров над грунтом и оглядеться.

Основное поле воздушной схватки уже вышло за пределы тактики, на среднем радаре было видно, как измочаленный, но сохранивший маневренность бывший восток окончательно отошёл под прикрытие тоже сбавившего темп юга. Две группы машин постепенно расходились, потеряв друг к другу видимый интерес.

А где же запад?

Мать вашу.

Цагаанбат на форсаже прямоточных запоздало потащила нос к зениту. А она уж думала, что пронесло. Зенитные ракеты второго борта всё-таки упустил запад. И теперь эта дура, свежая, с почти полным навесным боекомплектом, заходила на них в штурмовое пикирование.

Цагаанбат, матерясь сквозь зубы на никак не желающие убираться в корпус лопасти, одновременно пыталась разглядеть на тактике данные с радаров. Какая-то неизвестная модель конвертоплана, среднего тоннажа, но, зар-раза, трёхроторная. Маневренность в ущерб аэродинамике.

Оверкиль при такой осевой перегрузке дался с трудом, но зато оба стрелка теперь разом увидели цель и начали жарить.

Маневренный? На, поманеврируй, не мешай мамочке думать.

Так, у нас есть штатные две секунды прикинуть шансы, прежде чем прямоточные на своих десяти процентах вертикальной тяги не свалят нас обратно к земле. Преследователь послушно заюлил, гася скорость. Метров двести, да?

И тут Цагаанбат увидела на тактике показавшееся на пять часов первое щупальце отрога. Нужно тянуть его туда, и если он не захочет жёсткой посадки прямо там, в горах, пусть начинает экономить топливо.

Две машины, поливая друг друга огнём, на полном ходу неслись строго на юг, то и дело полностью скрываясь в клочьях сползающего по распадкам тумана, чтобы в следующую секунду очередная детонация проделала в этой медлительной молочной реке полуторасотметровую брешь.

Нанополимерная броня пока держалась, а за предусмотрительно убранные лопасти роторов можно было пока не беспокоиться. Преследователь их покуда убрать не мог, не зря беспокоясь за свою живучесть после существенной потери в маневренности. Цагаанбат же, вовремя сообразив, что все управляемые снаряды противник отстрелял из кассет подвески ещё на подлёте, дала команду стрелкам «боеприпасы не экономить, трупам они не пригодятся», тем временем восполняя неуклюжесть своего манёвра прямоточными ювелирным следованием топограмме.

Теперь бы перебраться через хребет и там разом выйти на полтора маха, хрен он нас догонит.

Обе машины набрали уже порядка двух с половиной сотен, так что вся огневая мощь уходила в «молоко». Мы разойдёмся сегодня мирно, да, парень? Или кто там ты.

Последний опасный огневой контакт случился перед самым перевалом, где распадок исчезал, переходя почти в отвесную стену. Машина Цагаанбат тут была как на ладони, ничего не поделаешь, оставалось только втопить штурвал в ограничители и сбросить последнюю заготовку – контейнер кувыркнулся в никак не желающий здесь растаять даже в июне снег, и тут же в том месте в небо рванула белая пелена. Три сотни килограмм в эквиваленте, если повезёт, их серьёзно посечёт.

Увы, не повезло, в последний момент Цагаанбат разглядела на тактике, что преследователь всё-таки убирает лопасти. Ну, что ж, в таком режиме у него запас минут на пять хода. Решительный пацан, ничего не скажешь. Не за жалование работает, тут что-то личное. Чем ему так насолила «Янгуан»?

С тоской проследив шквал прямых попаданий по броне, Цагаанбат тоже рванула ограничитель мощности, второй рукой запирая в замки всех, кто находился на борту. Вроде ходовая «зелёная». Ну и прекрасно.

Хлопок пробитого барьера был почти неразличим на фоне заполнившего кабину рёва двигателей, однако тряхануло изрядно. Штурмовые винтолёты всё-таки не слишком приспособлены для движения на сверхзвуке, не та у них геометрия подветренных рёбер, спасибо что вообще хватает прочности сочленений для преодоления барьера. Под брюхом тут же нарисовался на снегу конус проекции расходящейся ударной волны.

А где наш злой шериф? На месте, но уже потихоньку отстаёт, уже почти щелчок расстояния по тактике. Это хорошо.

Цагаанбат бросила машину на снижение, едва пройдя перевал. Теперь точно – рвать когти и побыстрее.

Курсограмма к ближайшему стационару продолжилась без задержек. Интересно, что это за объект – полноценная станция дозаправки и полевого ремонта или просто кусок скалы, пара причальных замков, а сбоку дверь в нору – пересидеть снежную бурю?

Вот сейчас и узнаем.

Мать вашу.

Цагаанбат устало выдохнула.

На восемь часов по курсу радар показал в пяти щелчках приближение минимум тройной цели. Они шли сюда на двух махах, особо и не скрываясь.

И не нужно было обладать математической степенью, чтобы понять, что от них уже никуда не уйдёшь.

Всем приготовиться покинуть машину, сброс навесных бронеплит на двадцати метрах, метра три допуск по скорости, боковой ветер десять метров. Это бункер, я и бортстрелки уводим советника внутрь, остальные прикрывают. Каждому отработать по два ЗРС на два часа по северу, потом бросаем всё и отходим, но держаться кучно, вдруг им советник нужен живым. Сверху нас будет прикрывать автопилот. Всем понятно? Хреновое сегодня лето, цао ни ма я.

Насупленное молчание было ей ответом. Воякам всегда всё понятно.

Одновременно отправлять мэйдэй, замыкать ку-ядра ЦБВС, выходить из сверхзвука с последующим полным торможением, разворачивать и раскручивать лопасти роторов, настраивать автопилот на заградительный огонь, сбрасывать боковые бронеплиты и выдираться из некстати заевшего замка было делом трудным, но выполнимым. В грузовом отсеке уже ждали два задраенных стрелка и ошарашенный советник в своём нелепом лёгком бронекостюме без воротника. Сверху на него кто-то из догадливых вояк нахлобучил запасной шлем, а за плечи – чьи-то вериги. Получился такой головастик на тонких ножках, шатающийся под тяжестью брони. Остальные уже были снаружи.

Цагаанбат дала сигнал, и все трое, уцепившись в амуницию советника, сиганули вниз, только тросы засвистели в скобах. Не обращая внимания на суетящихся вояк, они развернулись треугольником, прикрывая уже окончательно обделавшегося советника, и принялись отступать к гостеприимно распахнутой внешней бронеплите гермовхода.

Пророкотали вышибными зарядами пуски ЗРС, потом так же дробно зарычали основные ускорители, однако, стоило Цагаанбат протиснуться в узкую щель прохода, как скала под ногами дрогнула, и на лицевую бронепластину снаружи плеснуло чем-то чёрным с вкраплениями бурого.

Недолго они соображали, что мышка сейчас ускользнёт. Вояк жалко, если бы ЗРС отвлекли птичек хоть на пару секунд, успели бы отступить. Но они не отвлекли.

Стрелки, запереть бронеплиту, сидеть тут.

Интересно, сколько она продержится? На вид – довольно толстая. Хотя, смотря из чего сработана.

Цагаанбат подтолкнула пошатывающегося советника в спину, шагай, мол. Через тридцать метров была внутренняя гермодверь. За ней – генератор, баллон с кислородом, тридцатилитровая алюминиевая канистра с водой, брикеты с сухпаем. Дверь мягко вошла в паз, и стало тихо. Только скала чуть подрагивала.

Цагаанбат помогла советнику избавиться от бронешлема и вериг, усадила его в угол, не стала отговаривать, когда он откинул лицевой щиток. Сама она осталась с закрытым забралом, как учили.

И медленно достала из-за голенища нож.

Однажды ей выдастся шанс, так ей сказали. Пообещали.

Так, у неё есть пятнадцать минут.

– А теперь – говори.

Спустя четырнадцать минут двадцать секунд она открыла гермодверь, бросив короткий взгляд на раскуроченную внешнюю скорлупу в том конце прохода и на два трупа стрелков у себя под ногами.

Подняла небольшой осколок с пола, аккуратно поместила его в паз, один хороший рывок и дверь успешно заклинило, ни туда, ни сюда.

Так. Теперь будет понятно, как они добрались до советника, хотя вояки и держались до последнего. Впрочем, времени у них было мало, ничего узнать бы они всё равно уже не успели. Тогда они убили приковавшего себя карабином к крепёжной скобе советника. О, он тоже был героем, всё сделал, чтобы помешать врагу заполучить важную для «Янгуан Цзитуань» информацию. Наградить семью, похороны с почестями.

Цагаанбат отошла к телам стрелков, убедилась, что оба мертвы, положила между телами одну импульсную и две пирокинетических гранаты, потом отошла на пять шагов вглубь, сняла свой «люсинчуй» с крепления, села на пол, привалившись к стене и пристроив разрядник на сгибе локтя.

Зашипело, отдавшись острой болью в затылке.

Бронекостюм стал словно каменным.

Теперь в ход пошла заветная капсула каппа-трамадола. Металлический вкус и холод на языке. Цагаанбат из последних сил приподняла ствол и выстрелила в стену. Плазменный сгусток послушно срикошетил, напрочь разворотив ей левую ступню. Теряя сознание, она почувствовала, как снова подрагивает скала. Ровно пятнадцать минут, надо же.

Разрывов пиро-гранат она уже не почувствовала.

6 Рандеву

Парсонс ненавидел свою работу.

Сидеть тут битый час, изображать увлечённость каким-то дурацким шоу, а самому только и следить, чтобы камера держала объект.

Лучше бы он, право, заделался служанкой, осел бы где-нибудь в коммерческой контрразведке «Джи-И», его туда сто раз звали. Работа непыльная, но уважаемая. Технари, правда, достают, зато честный трёхнедельный отпуск, в потенциале – личная вилла в горах и уважаемая должность начальника какого-нибудь отдела с бессмысленным буквенно-цифровым кодом.

Все тебя любят, в рот заглядывают, медицина по высшему разряду, большая квартира в верхних уровнях. Угу. Начальство, вытирающее об тебя ноги, коллеги, жаждущие тебя утопить в дерьме при первой возможности, а стоит покинуть башню, тут же за тобой трое начинают следить, а двое твоих начинают следить за теми троими, и так по кругу.

Зверинец.

Лучше уж так, неверных жён выслеживать. А в корпоративные дрязги он не полезет ни за какие коврижки.

Так что, как бы Парсонс ни ненавидел свою работу, она была лучшим занятием, которое он мог себе представить.

Нужны кредиты – не спишь неделями, по горло накачавшись стимуляторами, постоянно рискуешь схлопотать по морде или, что хуже, угодить в поле зрения корпоративных служанок.

С другой стороны, не нужны кредиты – валяешься на диване, месяцами не снимая халата, тапочек и любимых трусов-боксеров на три размера больше. Зарастаешь в своё удовольствие шерстью, как бабуин, прокуриваешь холостяцкое гнёздышко до жалоб от соседей, только и забот, что гонять излишне приютившихся девок за порог. Серьёзные отношения – это не для нас, нас на позатой неделе чуть из разрядника не укокошили, зачем нам лишние процессии безутешных вдов и сирот.

Парсонс снова поправил сползающую с плеча камеру. Да, сидеть лицом к объекту – непрофессионально. Почует ещё, чего доброго. А лишние неудобства – издержки профессии, не более того.

Ну так о чём это мы, о вдовах.

Нет, правда, опасность его рода занятий принято серьёзно преувеличивать. В реалах любят изображать из них таких бэтманов начала прошлого века, в плащах с ушками. Или в трико с вытянутыми коленками. Нинжя такие без страха и упрёка, скачут по стенам, палят из чего попало, любят тихо пристукнуть кого-нибудь в сторонке.

Персекьюторам[29] вроде Парсонса подобное могло разве что в кошмарном сне привидеться. То есть да, бывало, забирались в нехорошие места, и спецтехники в трёх схронах у нас навалом, но Парсонс твёрдо знал правило номер раз – если тебе вдруг понадобилось что-то сложнее продающегося в соседнем молле, уже можно начинать уносить ноги, потому что скоро начнётся.

Один такой случай лишил Парсонса трёх метров собственных кишок, второй чуть не стоил ноги. Спасибо, не требуется. Существуют на свете и менее радикальные средства от бытовой скуки.

От которой он, кстати, отнюдь не страдал, а напротив, получал истинное удовольствие.

Так, кажется, расходятся. Парсонс сел ровнее и со вкусом потянулся. На этом хватит, пожалуй.

Он поднялся из кресла, привычным усилием фиксируя колени. При низкой гравитации самое сложное – это удерживать равновесие. Зато легко вырабатывается балетная осанка. Ха-ха.

Многие персекьюторы решались сюда окончательно переселиться. Купола в кратере Кабеус были меккой представителей их рода занятий. И сюда же, как пчёлы на мёд, слетались их клиенты – пустившиеся в загул корпы, неверные жёны, нечистые на руку дельцы-служанки всех мастей, запойные игроманы и прочая шваль.

А всё потому что здесь, на линии вторичного терминатора, на границе видимой и обратной стороны Луны, до сих пор оставалась одна из немногих сохранившихся «серых зон», где ни у одной из корпораций не было монополии на контроль.

Купола здесь, на месторождениях подповерхностного льда, а значит и кислорода, с самого начала строили совместно, зачастую с тогда ещё всесильными госструктурами. В итоге переделов и перепродаж, прошедших с середины XXI века, здесь всем заправляла ленивая, но чтущая свой суверенитет микро-корпорация «Лунар текникс», главным условием существования которой было простое правило – каждый байт информации, затребованный у «Эль-Ти», тут же дублируется остальным пайщикам-акционерам. Понятно, в итоге никто ни о чём никогда не спрашивал.

Всех это, в общем, устраивало, поскольку для внутренних нужд хватало построенных позже на видимой стороне куполов и станций, так сказать, единоличного пользования. А здесь была вольница – царство персекьюторов и их клиентов.

Парсонс, не оглядываясь на очередную падкую до адюльтера парочку, направился к выходу. К шарканью магнитных ботинок тоже довольно быстро привыкаешь. Однако сам Парсонс пока предпочитал жить на Земле. Там ему ещё пока было место.

Так, надо что-то делать с настроением, с утра паршивое.

В таких случаях предлагалось сходить на виртарену, в реал, поддать или завалиться к падшим женщинам. С первым на Луне было не очень, потому что запаздывание, реалы Парсонс вообще не любил, бухать не хотелось, а к женщинам он на работе старался не ходить после одного случая, когда он там же нос к носу столкнулся со своим клиентом, и тот, бычара, его запомнил. Были потом проблемы.

Тогда пойдём, как обычно, в дендрарий.

Забавно, но на самой Земле в пределах агломераций почти не встретишь зелени, даже в виде фикуса в кадке посреди офиса.

Даже в дорогущих пентхаусах корпоративных башен, доводилось Парсонсу в таких бывать, если и есть какой зелёный уголок, так это будет нечто весьма скромное, два на два, под убогой ув-лампой.

А на Луне – пожалуйста, сколько угодно. Потому что солнца навалом, вода и так вся рециркулируется, зелень воздух регенерировать помогает, ну и вообще, вроде как местный шик. А Земля… погрязшие в смраде агломерации на фоне зелёной травиночки выглядели бы во сто крат тошнотворнее. Знатоки говорят, хуже нижних ярусов Босваша смотрится только гнилая канадская тундра да, может, уже лет сто тридцать как сплошь пропитанное мазутом калифорнийское побережье.

А вот и дендрарий.

Парсонс подошёл к стойке раздатчика и заказал себе мохито. Робот-бармен принялся от скуки выделывать кренделя и жонглировать шейкером. Пришлось его прервать решительным хуком справа. Робот тут же угомонился и принялся работать без выкрутасов. Мята тут настоящая, гидропонная, а вот ром, увы, бодяжная дрянь. Впрочем, сойдёт. Главное, что мохито холодный.

Осталось найти шезлонг подальше от проходов да покемарить. До захода Солнца за Землю как раз оставалось прилично времени. Самое время для лёгкой сиесты.

Парсонс ухмыльнулся своему отражению в полированной балке купола. Так, вот удачное местечко, и отходные пути, если что, просматриваются. Ух, хорошо. В висках медленно и шумно бился пульс.

Самое поганое в его работе то, что он работает именно тогда, когда все отдыхают. Клиент в расслабленном состоянии норовит прийти в твои белы рученьки на своих двоих, без уговоров и понуканий. Только успевай каталогизировать компромат.

А вот в свои свободные часы – как раз и не расслабиться. Потому что всяко бывает.

И главное тут – соблюдать разумный баланс между ловлей клиента, интересами заказчика и его, Парсонса, желанием прожить подольше.

Заключая сделку, он только информирует. Пакет с отчётом доставляется заказчику, им просматривается и тут же, при Парсонсе, уничтожается. Никакого блэкмэйла, никаких судебных исков, если что – персекьютор будет всё отрицать, он впервые видит и клиента, и заказчика, а на Луну вообще летал лишь однажды – с университетской экскурсией пятнадцать лет назад.

Хотите – копите злобу на будущее, хотите – делайте ответные подлости, если есть желание – можно прям завтра вцепиться благоверному в кадык. Кстати, так обычно и заканчивается: либо моргом, либо разводом, в зависимости от темперамента участников. Хуже если в дело активно включается внезапно выживший клиент. Тогда начинается поиск самого персекьютора, и если его всё-таки находят…

Приходилось поглядывать по сторонам, в общем.

«Параноиком в отставке» становиться тоже не хотелось, так что Парсонс, по привычке то и дело кося одним глазом, спокойно углубился в чтение свежих сплетен.

Платные жёлтые листки про знаменитостей были главной слабостью людей его рода занятий. Папарацци были почти коллегами, хотя разница в их работе была как между рестлером и ночным душителем-маньяком. Оба вроде не первый год в этом бизнесе, оба профи, только душитель не признаёт договорных матчей, не нуждается в показушной акробатике и не склонен к мелодрамам.

Жёлтая пресса и их постоянные объекты внимания нуждались друг в друге, в их работе по большому счёту не было конфликта, все чётко знали свод правил, никто не зарывался сверх меры, никто не добивал упавшего и не бил в спину.

Персекьюторы же – не только роняли на пол, но и добивали, пусть и чужими руками. И сколько ни рассуждай про «джаст бизнес», рано или поздно тебе дадут сдачи пропорционально содеянному.

Так что светские сплетни про очередную латиноамериканскую звездульку, обоссавшуюся от счастья на вручении очередной железяки, были для Парсонса отдушиной, своеобразной дверью в светлый мир детства, где персекьюторы и их клиенты вежливо раскланиваются при встрече, хотя и могут изредка провести красивую перестрелку в стиле Дикого Запада, с подрагиванием пальца у спускового крючка и бросанием в сторону противника убийственных взглядов.

В жизни всё бывало куда прозаичнее. Недавно одного незадачливого персекьютора, неловко попавшегося на глаза клиенту, что самое печальное, ещё до передачи инфы заказчику, отвезли куда-то на корпоративную территорию, а потом выложили запись всего, что случилось после этого, в интервеб.

Чтобы другим было неповадно.

Гильдия тогда провела своё расследование, и было решено спустить всё на тормозах, персекьютор реально нарвался на клиента себе не по рангу, и чужая глупость в случае обострения конфликта слишком дорого бы стоила Гильдии в целом. К тому же, из-за этой бучи с Корпорацией, большие шишки все были тогда словно наскипидаренные, и нужно быть полным идиотом, чтобы в это всё лезть. В их деле было много правил, которые не стоило преступать.

Парсонс широко и со вкусом зевнул, отключая свою «айри» от сетей. Полежим просто так.

Вот лежат же другие, нежатся под благословенным лунным ультрафиолетом, приглушённым стеклом купола до безопасного уровня. Это вам не убогие земные солярии. Летать, правда, сюда шибко дорого, зато, например, любой рабочий с дальнего фрахта, пока дожидается стыкового рейса, может здесь почувствовать себя королём.

Вон, тот парень. Сивая скандинавская морда, рыжеватая щетина чуть прикрывает традиционную для таких ребят синеву кожи. Рост с весом как раз впритык – намётанный глаз Парсонса прикинул габариты. Учитывая, сколько корпорации обходится заброска каждого килограмма на орбиту Юпитера, неудивительно, что у них спартанские нормы для соискателей.

Подумать так, могли бы и поднять, за счёт процента тех, кто не возвращается, ха-ха. Туда было бы куда выгоднее возить ку-ядра и давно всё автоматизировать, только при тамошней радиации люди живут дольше, чем их квантоптоэлектронные альтернативы.

Этот, вон, вернулся.

Чёрт, как всё-таки приятно наблюдать не за клиентами, а за обычными людьми, пусть у них тоже грешков хватает, но их грешки – не наша проблема. Потому будь у его клиента такое вот блаженно-отсутствующее выражение лица, Парсонсу было бы впору начинать беспокоиться – подобных клиентов он не переносил органически, с ними всегда было много мороки, да и зачем лишний раз перенапрягать и без того изношенную совесть.

Тут же другое дело: лежит человек в десяти метрах от тебя, прям как пришёл лежит, в гостиничном халате. Из традиционной одежды одни привычные магнитные ботинки.

Лежит себе, и смотрит сквозь стенку купола у себя в ногах, где Солнце уже начало заходить за Землю, подсвечивая красным пелену облаков. Лежит и смотрит, улыбаясь во весь рот.

Сразу видно – хорошо человеку.

Интересно, угадал Парсонс про него, или слишком расслаблен, чтобы углядеть важные детали?

Да иди ты к чёрту, да?

Персекьютор, проклиная свою работу на чём свет стоит, демонстративно повернулся на другой бок, поправил удерживающий его в этом положении ремень.

Вот почему нельзя спокойно полежать? Ну смотришь ты себе на человека и смотри, любуйся, какой он благостный, сам таким стать попробуй, зачем сразу какие-то шарады, конкурсы сыскного мастерства и прочая дедуктивная дребедень?

Загораем, я сказал.

Закатные тона в солнечном свете постепенно приобретали доминирующую роль. Либрации Луны делали здесь, в кратере Кабеус, почти каждый закат особенным. Необычно красивы были полные закаты, когда под куполом включали дежурные лампы, а на фоне чёрно-кровавой сферы Земли на половину чёрного космического неба распахивалось гало солнечной короны, а вокруг проступали обыкновенно невидимые звёзды. На это дело собирались посмотреть все. Конечно, представление не из самых уникальных – на любой орбитальной платформе, лежащей в плоскости эклиптики, то же самое можно видеть много раз на день, пусть и в более скоротечном режиме. Но здесь это было как ритуал.

Сегодня, впрочем, был не тот случай – широкий серп Солнца купался в земной атмосфере, лишь слегка изменяя обычную освещённость. Но всё равно красиво.

Парсонс с мысленным стоном обернулся обратно к белокожему скандинаву.

Дурацкая натура.

Свистнул сигнал «айри», отправляющей стандартный открытый запрос. Большинство современных людей давно уже не парились такими вещами и с радостью выдавали все свои публичные контакты, разве что имя обычно заменяли ником. Что-нибудь пафосное вроде «Арнольд Шварц». Для ценителей ретро самое оно.

«Айри» свистнула ещё раз, на этот раз с обиженной ноткой. Тишина.

Парсонс от досады крякнул.

Ну почему, почему так всегда, почему тебя на пустом месте тянет на приключения?

Нет, сегодня явно плохой день для моциона, надо было ползти к себе в номер, залезть в ванну, благо Кабеус – редкое место, даже включая Землю, где божеские лимиты на воду. Чёрт бы его этот закат, кому он нужен. И скандинав этот тоже…

Скрипнув зубами, Парсонс тоскливо принялся заводить «машинку». Он себя ненавидел в эти минуты.

Впрочем, приличные люди в открытых контактах хоть смайлик рисуют. Или хмурик. Скрытность – лучший способ довести персекьютора до нервного зуда. Или нервного срыва.

«Машинка» была его, Парсонса, гордостью. Маленькая примочка к его «айри», по сути портативный транспондер-дешифратор. Принцип работы прост – отправляем фейк-команду на «айри» клиента, как будто сигнал пришёл, ну не знаю, вон от раздатчика, вроде как тот проверяет твою кредитоспособность.

Осталось поймать ответку и раскодировать сигнал. И вуа-ля! Личные данные клиента у тебя в кармане.

Теперь грустно свистнула сама машинка.

Парсонс только сейчас заметил, что у мужичка вообще нет на предплечье «айри».

Вот это номер. Он бы ещё без трусов вышел на пленэр.

Самое любопытное, что чем больше Парсонс на него смотрел, тем сильнее грыз его изнутри червяк подозрений.

Где-то он его видел.

Совсем недавно.

Может, недели две назад.

Только, хоть убей, не мог вспомнить, где.

Холи щит, это невыносимо. Персекьютор поднялся с шезлонга, ловким естественным движением обшаривая небольшие карманчики, нашитые с внутренней стороны его безрукавки. Там хранился «полевой набор» – от портативных камер и микрофонов до куда более серьёзной техники. Не что-то запредельное, такое он брал на работу только в крайнем случае, а чаще – лишь тогда, когда начинал задницей чувствовать опасность. Удовлетворять собственное любопытство при помощи прибора, который запросто мог убить реципиента при неосторожном обращении – так многие из новичков и погорели. Заметут с таким барахлом – считай, не жилец. И Гильдия не вступится, потому что сам дурак. Гильдия вообще берётся только за явные темы: тупые подставы, глупые наезды. Защищает, правда, крепко. Но если тебя взяли за жопу не за просто так, а по делу, тут уж извини-прости.

Так, подберёмся ближе.

Не нужно, чтобы тут пол-зала ответило, шина захлебнётся. Но и излишне приближаться к клиенту инстинкты не позволяли.

Клиент. Твою мать, ты уже когда-нибудь уймёшься? Какой он тебе «клиент»?!

Парсонс, бормоча про себя проклятия, активировал генератор белого шума.

Двух секунд хватило на то, чтобы заголосил даже какой-то особо продвинутый водитель ритма, имплантированный пожилой блондинке на соседнем шезлонге. Что-то он такое в этот момент делал в эфире, обновлял софт, что ли?

Но от клиента – тишина.

Парсонс с каменным лицом нацедил стаканчик содовой и вернулся на своё место.

Факин луддиты[30], то-то у парня улыбка имбецила, счастливая-счастливая. На нём не было ни единого эм-контура, ни единого ку-ядра. Судя по эху наведённого сигнала, даже банальной спицы в берцовой кости не отсветило.

Луддиты, как им и положено, чурались всякой техники, особенно имплантантов.

Но холи щит, что ты на Луне-то с такими загонами делаешь, родной? Силою мысли перенёсся? Или на борту богомерзкого челнока?

Парсонс насуплено уставился на клиента.

Ну вот что ты с ним поделаешь. Самое интересное, что подойди и спроси, как тебя зовут, мужик, он же, скотина, ответит. На голубом глазу. С таким же отсутствующе счастливым видом.

А вот не пойдём и не спросим. Надо уже научиться держать себя в руках.

Соломинку в рот, глаза – за пределы купола, наслаждаемся закатом. Думаем о том, как завтра отправимся «вниз», через две пересадочные платформы, с тучей проверок багажа и личности.

Это нам не впервой, конечно, последние полгода «красножетонники» словно с цепи сорвались, шмон такой, будто снова ловят сбежавшего с секретами корпорации генерал-партнёра «Сейко». Было такое пять… нет, шесть лет назад, и движуха была тоже неслабая. Но тогда всё было иначе.

Тем не менее, прорвёмся, и канистру пронесём, сразу к заказчику, потом для верности отсидеться в тихом месте, посмотреть по сторонам, убрать пластический грим, соскоблить треклятый парик, содрать накладки с отпечатками, всё спалить к чертям, и только потом, если всё в порядке, домой.

К тому времени хитрая система кросс-корпоративных транзакций окончательно анонимизирует кредиты заказчика, так что ими можно будет начать пользоваться.

Парсонс давно мечтал сменить технику на кухне. Готовить он любил сам, только редко время находилось, а сейчас сервы такое вытворяют, шеф-европеец обзавидуется. Приходишь ты домой, там круассаны только что подошли, изящный завиток масла на них тает. Красота.

По кредитам, правда, получалось неслабо, но вопрос стоит того. Только брать надо у «Эрикссона», а не у «Три-Трейда», что бы те ни свистели в своих сетях.

А как обмоем покупку той давно заначенной бутылкой двенадцатилетнего скотча, кредитов останется как раз месяца три ничего не делать, днём спать вповалку, вечерами бродить по барам и искать приключений на свою задницу. Как-то ему в одном баре за вечер по очереди два зуба выбили, отличное было завершение уикенда.

К чёртовой матери забыть и заказчиков, и клиентов, и Гильдию.

Пожить обычным резидентом Босваша, разве что с некоторой суммой на кармане. Для его сограждан более знакомой ситуацией был случайный заработок на какой-нибудь завалящей позиции старшего помощника младшего оператора автоматического полотёра.

По приколу можно ещё устроиться в тот же бар вышибалой. Нынче это модно, колоритный бон на входе, типа ретро, в берцах с белыми шнурками и спущенными подтяжками.

Парсонсу для этого даже бриться не придётся, только сменить привычную длинную хламиду неопределённого цвета на чёрный бомбер из дешёвого, но почти вечного полимера «под кожу». Даже кастет есть, если что.

Так, хватит вылёживать.

Парсонс быстро сверился с расписанием и забронировал себе место у прохода на ближайший удобный челнок. Он ненавидел ханьские модели, они все были донельзя тесными и насквозь пропахли лапшой. Но увы, американские в Кабеус летали нечасто, да и вообще их всегда было на трассах мало ввиду известной дороговизны в обслуживании и расходе топлива. Альтернативой были европейские и какая-нибудь экзотика вроде заатмосферников «Релайанса» или считанные рейсы «Тойота Спейскрафт», шило на мыло, в общем. Так что выбирать особо не приходилось.

Так, очень удачно, до чек-ина четыре с половиной часа, не надо будет ждать. Пойдём, предадимся по-быстрому какому-нибудь пороку, например, старые добрые кости. На Луне с её гравитацией кидание дайсов превращалось в балет, штука абсолютно завораживающая, и очень, очень азартная.

Парсонс поднялся с шезлонга, сделал пару размашистых движений руками, разгоняя кровь.

И тут же мышью юркнул обратно в тень окружающей зелени.

Тех троих он заметил сразу, стоило им показаться меж разошедшихся лифтовых створок.

Вроде обычные фрахтовики-работяги, каких тут навалом, спешат немного облегчить свои кошельки. Идеальная маскировка, театрализованная постановка на загляденье.

Один недостаток – опытный глаз персекьютора узнал если не коллег, то конкурентов из смежных дисциплин социальной олимпиады. От этих троих веяло контролем, они явно секли всё вокруг причём так плотно, что могли бы перемещаться здесь с закрытыми глазами.

На счастье Парсонса, они явно знали, куда шли, и держали местность скорее рефлекторно, чем специально.

Молчали и сигнализаторы его «айри».

Холи щит, это вам не рядовые корпоративные быки, закованные в армопласт. Эти трое в армопласте не нуждались – принимать на грудь чужие плазменные пучки в их планы попросту не входило.

И пёрли они прямой наводкой к блаженному луддиту. Скандинав же на их приближение никак не реагировал, продолжая во весь рот улыбаться на припрятавшееся за Землю Солнце.

Но ровно в тот момент, когда трое к нему приблизились до расстояния вытянутой руки, улыбка погасла, словно её выключили.

Лицо стало каменным, движения скупыми и чёткими.

И только переставшие улыбаться глаза остались такими же водянисто-отстранёнными, витающими словно не здесь.

Скандинав встал и, полуобернувшись, уставился ровно на то место, где только что прятался персекьютор.

Однако сам Парсонс в этот миг уже уносился прочь на скоростной пешеходной ленте в сторону громады купола космопорта «Кабеус-Южный». Руки его дрожали.

Гостиница, в которой он оставил вещи, благоразумно находилась там же, при космопорте. В своём номере он живо упаковал в фэйк-футляр самое ценное, перелил инфу по клиенту в канистру, потом методично замкнул все ку-ядра на оставшейся технике, включая свою «айри». Достанем другую в дьюти-фри. Сейчас главное – быстрее убраться. Последним делом Парсонс активировал специального робота-уборщика, настроенного на поиск случайно оставленного здесь биоматериала. Лишняя оброненная чешуйка кожи или волосяная луковица погубили не одного персекьютора.

Так, теперь всё.

Парсонс постепенно успокаивался.

Нет, теперь точно – залечь и не отсвечивать. Крепко залечь. Он бы даже к заказчику не стал ходить, но кредиты ему понадобятся, без них по-настоящему надолго и по-настоящему глубоко не заляжешь.

Персекьютор вновь и вновь принимался проклинать своё любопытство и своё злосчастное везение.

Оказался, фак, в нужном месте в нужное время.

Когда показались те трое, Парсонс всё-таки вспомнил, где он видел этого парня.

Он точно также пару дней назад лежал на том же шезлонге, и смотрел на горизонт. Но впервые Парсонс увидел это лицо не тогда, а двумя неделями ранее.

В сводке розыска, рассылаемого Гильдией «в поисках дурака».

На дурака – потому что корпорациями никто не связывается. Это золотое правило их бизнеса.

В сводке был список дежурных бригад трёх стационаров Европы, система Юпитера, сол-систем. Один стационар принадлежал «Янгуан Цзитуань», второй «Три-Трейду», третий «Джи-И». Разыскивалась любая информация об этих людях, без объяснения деталей. Но все уже знали – стационары были уничтожены кем-то или чем-то, и весь шмон на пересадочных – потому что все ищут именно этих парней.

И сегодняшний «луддит» был в тех списках. Ханьский стационар «Шугуан», должность – «ответственный менеджер абордажных смен». Что бы эта фигня ни означала.

Погиб вместе с остальными во время взрыва.

А вот и нет.

У Парсонса опять принялись дрожать руки.

Эта тайна пахла не просто кровью, она пахла лютой смертью. Для самого Парсонса.

7 Нападение

Слух возвращался к нему постепенно.

Сначала прорезались басовые нотки, это где-то далеко, за сотней стен и перекрытий, в глубине агломерации ухала, билась в конвульсиях огромная машина. Спустя полчаса к обертонам разбалансированной турбины прибавится скрежет и свист – это пойдут вразнос стойки, а потом из рабочей камеры начнёт вырываться теплонесущяя среда. Тут же сработают аварийные клапаны и ядро автоматически запустит фазу самоподавления.

Большинство башен в агломерации – по сути замкнутая система жизнеобеспечения, с собственной системой очистки воды и воздуха, с собственными источниками энергии, если что, способная надолго остаться без внешних коммуникаций. И чем новее эта башня, тем больше в ней разнообразных уровней самозащиты.

Прежде чем реактор перестанет давать рабочую мощность, башня отобъёт сигнал в головные центры управления «Янгуан», и спецы на пультах примутся выстраивать аварийные схемы обводной подачи.

Пятнадцать минут башня будет жить на минимуме потребления энергии. С этой целью и была заранее разбалансирована система стабилизации, и до сих пор только он, покуда почти глухой и слепой, догадывался о тревожных сигналах из-под земли.

Понемногу начало оттаивать зрение. Мутная пелена никак не давала проморгаться, а зелёные датчики биоконтроля болезненно царапали сетчатку своими тусклыми огнями.

Нервные волокна вступали в дело нехотя, пока таурин рассасывался по капиллярам глазного дна. Неприятное свойство имплантанта – за реактивную скорость и расширенный спектр восприятия приходилось расплачиваться тем, что без инъектора, смонтированного за глазницей, он не смог бы видеть даже белым днём.

Начали подёргиваться в конвульсивной дрожи мелкие мышцы. Организм сам пытался сбрасывать накопленные остатки молочной кислоты, ему было невдомёк, что его физиологическая реакция только мешает тем самым ускоренному замещению креатинина в мышечных волокнах. Обычно от подобного побочного эффекта избавлялись введением мышечных релаксантов, но эта процедура втрое увеличивала время полной готовности организма, а сейчас у него на это просто не было времени. Терпи.

Привычно пополз вниз уровень оксигенации, это начал производиться стандартный цикл запуска дыхательной системы. Фторорганика слишком хорошо поставляла кислород через кожу, позволяя приборам подавлять дыхание на время санации, однако в активной фазе самопроизвольное включение лёгких было чревато частичной утерей контроля, не говоря уже об опасности коллапса лёгкого. Поэтому дыхание каждый раз заранее перезапускалось искусственно, вызывая мучительное двадцатисекундное удушье.

Воздух под давлением рванулся в трахею, помогая сделать первый вдох. Засвистели сервомехи, фиксируя в горле трубки для подачи дыхательной смеси, ещё одна форсунка – для питательной пасты. Это уже для длительных операций, но кто знает, как сегодня получится. Он всегда готовился к худшему.

Раз-раз. Как слышно?

Активировались имплантированные в двенадцатую пару черепных нервов сенсоры синтеза речи. К сожалению, бесперебойность поставки в организм резервного кислорода была важнее сомнительной возможности самостоятельно извлекать звуки. Ку-ядро синтезатора справлялось с этим куда лучше.

Конвульсии отступили, теперь можно подниматься из цистерны. Заухал насос, вытесняя биологический коллоид обычным солевым раствором. Створки начали автоматически расходиться по мере изменения объёма жидкости.

Он приподнялся, уперев плечи в узкие скользкие стенки. Чувствительность культей позволяла уловить микровибрацию здания. Нервная система в порядке.

Так, теперь небольшое акробатическое упражнение, встать в скользкой цистерне, не обращая внимания на выдвинутые рукояти. Пластик толстый, выдержит, он сто раз такое проделывал. Тут главное правильно, сгруппировавшись, упереться ногами. Сверху на него полился пощипывающий кожу реагент, хлопьями потекли остатки коллоида. Зрение между тем почти вышло на норму, быстро прочитать показания биометрии, и бегом подключаться.

Если он о чём и жалел в своём положении, так это о том, что ку-ядра пока слишком большие и слишком холодные, чтобы их можно было смонтировать в полостях тела без необходимости придумывать ораву сложнейших вусмерть заэкранированных интерфейсов с внешним миром. Несмотря на все имплантанты и медицинские ухищрения, без дополнительных вычислительных мощностей он оставался беспомощен, как ребёнок. Смертельно опасный ребёнок. При своих семидесяти килограммах и почти полном отсутствии верхних конечностей он мог врукопашную сойтись с полностью экипированным воякой и тот бы долго после этого не прожил.

Другое дело, что против разрядника голая мокрая кожа – не лучший аргумент, даже с его скоростью реакции.

С оглушительным чмоканьем полетели на дно дренажи, как всегда чуть набрызгав вокруг биологическими жидкостями. Из стен подул горячий сухой ветер, так что полминуты спустя с него уже полезла на пол сухая шелуха – завершалась ускоренная регенерация подсохшего эпителия.

Он посмотрел на себя в высокое зеркало на противоположной стене.

Голое лицо, заметно деформированная грудная клетка, каркас рёбер жёсткости на опорных костях, чуть несимметричные обрубки культей, чернеющие тут и там заглушки разъёмов, свисающие из анатомических отверстий форсунки, разбросанные по всему телу ниточки шрамов, почти теряющиеся на общем фоне.

Биологическая машина для убийства. Почти неуязвимая. Предельно сильная и выносливая. Страшная.

Синтезатор послушно подхихикнул.

Он всегда любил над собой посмеяться.

Он. Почему он называет себя в мужском роде? Разве у него есть половые признаки, если не считать тестостерона, закачиваемого очередным имплантантом в кровь. Просто ещё один стимулятор.

Взгляни на себя, что ты такое есть. Чудовище. С чего всё началось, было ли тому причиной ранение в бою, или транспортная катастрофа, или случайная ошибка врачей, или неудачный опыт по пересадке очередной трансгенной замены? Как это обычно бывает, а? Или просто желание найти и отомстить? Просто насущная необходимость быть в самом центре огневого контакта с врагом, видеть, как тот умирает, беззвучно и бесполезно?

Он уже давно и не пытался вспоминать.

Так, хватит сантиментов, реактор готов пойти вразнос.

Дева стояла распахнутая, жаждущая, неживая.

Сверкающе-чёрный хитин брони, ломаные линии сочленений, разящие шипы коннекторов, нависающий горб силовой установки, утолщения огневых гнёзд, воздетая к потолку маска забрала.

В её позе всегда было что-то конвульсивное, словно это человек, которого разорвало изнутри от сковывающей его энергии, и в этот момент кто-то нажал на паузу, и процесс неудержимого саморазрушения прервался на полпути.

Дева была не просто оболочкой, она дополняла его до целого. Без неё он был лишь жалким калекой. А с ней… с ней он был всем.

С резким шипением замкнулись форсунки биоконтроля, со свистом вошли в гнёзда разъёмы, загудела и стихла выходящая из комы силовая, вышли на рабочую ку-ядра подсистем.

Мекк вернулся к жизни. Чудовище ожило.

Свет, звук, координация, движение, броня, реактивная оборона, миоусилители, вторичные сенсоры.

Мир вокруг оживал вместе с ним, зазвучали голоса в оперативных каналах, потекли цифры сводок, загорелась сетка размещения бойцов, схема обнаруженных к настоящему моменту позиций обороняющихся.

Ха, они ещё не знают, хотя реактор уже дал первый выброс.

Техники, как всегда, до последнего пытаются скрыть собственную оплошность. Когда они, наконец, поймут, что именно сумели проделать у них под носом, это будет хорошая возможность крепко задуматься, на чьей стороне преимущество в этой схватке. Инженерный корпус всегда был для Корпорации главным источником добровольных инсайдеров. Некоторая толика альтруизма и заметная доля неутолённого самолюбия делают чудеса.

Как с ним когда-то.

Помогая Корпорации, ты чувствуешь себя не винтиком в прогнившем механизме, а пулей в обойме.

И эта разница для некоторых однажды могла стать дороже жизни.

Он сделал два-три неуловимых движения, проверяя слаженность всех систем. Так, порядок, на исходную.

Первая, вторая, третья группы. Я выдвигаюсь на позицию, всем занять точки и сохранять готовность.

Его гнездо было заранее оборудовано в пяти башнях от их цели. Первая группа по подземным коммуникациям подобралась сейчас почти вплотную к реактору, их работа на этом заканчивалась, по сигналу они должны были начать осторожно отходить на безопасное расстояние. Вторая группа – стрелки́, он видел, как южная стена башни обрастает конусами обстрела, их время придёт, когда наступит фаза отхода для основной, третьей группы.

Её он поведёт за собой внутрь.

Новорожденная Тень, почти не скрываясь, размашистыми зигзагоообразными движениями перемещалась на самом виду у внешних видеокамер, однако те уже не могли её заметить, это начинала работать система активной шумопостановки.

Третья группа, пятнадцать секунд.

Обычное ускорение при движении внутри девы составляет семь «же», но на пике оно может достигать пятнадцати. При таких мощностях гравитация становится для расчёта траектории лишь одним из второстепенных членов уравнения, наряду с вязкостью воздуха и прочностью опоры, выбранной для очередного прыжка. Это был не бег, это был почти полёт, лишь на доли секунды прерываемый элементами тяжёлой атлетики.

Он тщательно уточнял координацию конечностей, осторожно касался опоры, неторопливо распределял по ней нагрузку, устанавливал несущую хорду девы вдоль осевой нагрузки и лишь затем пружиной вжимался в опору удобно расположенного между двух башен акведука. Чтобы долей секунды спустя распрямиться, как из пращи швыряя себя в пространство. Дева весила в минимальной комплектации больше тонны, неосторожный прыжок мог не только повредить ходовую, но попросту раздавить своё нежное биологическое содержимое, и никакие армированные кости тут не помогут.

По этой же причине на подошвах девы не было ничего, даже отдалённо напоминающего лёгкие «липучки» или куда более тяжёлые монтажные блоки, применяемые для повышения устойчивости различного тоннажа экзоскелетов. Даже если деву приварить к опоре, прыжковое усилие разорвёт каталитический шов в одно мгновение. Поэтому так важна была скорость реакции и точность систем координации. Старый добрый закон Кулона – сила трения пропорциональна давлению на опору.

Последний прыжок аккуратно завершился на карнизе пятидесятого этажа. Грузной горгульей мекк застыл над двухсотметровой пропастью, разом слившись со стеной в единое целое.

Реактор дал второй выброс. Теперь они доложат наверх. На третьем выбросе его заглушат. Первая группа, при включении резерва даёте всплеск на фидеры и уходите по плану. С этого момента у них отрубится добрая часть коммуникаций, если повезёт, а ослепнут они с гарантией. Вторая группа, точки не раскрывать, самодеятельностью не заниматься, ждать команды отхода. Третья группа, проникаете за мной, не расходимся, работаем плотно, гасим всё, что движется. Аккуратно входим, аккуратно берём человека, аккуратно выходим.

По тактике рассыпался каскад подтверждений. Они также долго ждали возможности действовать, и теперь радовались каждой новой операции.

Если бы всё было так просто.

Он, впрочем, радовался даже больше своих вояк. Потому что было время раздумывать, а было время воевать. И сейчас – настало время воевать.

Активация первичного контура защиты реактора, всем приготовиться.

Его цель была как на ладони – серая трапециевидная башня, развёрнутая к нему боковой стороной. Ряды подслеповатых окон, двадцатью этажами ниже начинаются технические уровни, десятью этажами выше проходят коммуникации. Две транспортных площадки – одна на крыше, для больших шишек, другая с противоположной стороны здания, на уровне прочих коммуникаций, выступает карнизом на тридцать метров. Пешеходных пандусов к другим башням нет. Грузовые, как обычно в Гуанчжоу, расположены на подземных уровнях, что и позволило успешно подобраться почти к самому реактору. Башня особая, хотя визуально отличается от остальных одним – тем самым отсутствием пешеходных пандусов, да и просто выходов на «граунд зироу». Забавно, местные служанки были готовы, случись что, заживо сгореть в этой башне. Никаких винтолётов не хватит всех отсюда эвакуировать даже за полдня. Большинство тех, кто внутри, судя по отчётам наблюдения, покидали здание не чаще раза в неделю.

Это был один из нервных узлов, головных комплексов «Янгуан Цзитуань» в этой агломерации. И сегодня они его возьмут, так или иначе.

Чёрная стрела Тени прянула навстречу цели.

Начали.

До противоположной стены было 52 метра, однако на точку он пришёл с десятисантиметровым допуском. В тот самый миг, когда всё здание погрузилось во мрак.

Вспыхнула пика плазменного ножа.

Внешние стены обычно вскрывали при помощи специального реагента, но сейчас на это не было времени.

Алюминиевый сплав ближайшей оконной рамы поддавался неплохо, спустя восемь секунд напротив запорного механизма образовалось рваное отверстие, с которого вниз срывались серебристые капли. Членистая клешня, заменяющая мекку нормальную конечность, змеёй проскользнула внутрь, и уже секунду спустя он был внутри, каким-то невероятным кульбитом сумев перебросить свою массивную тушу сквозь узкую щель открытого окна.

Пока ультразвуковые сканнеры составляли ближайший план здания, он готовился к приёму своих вояк.

Каталитические наконечники одним ударом уходили в толщу внешней стены, в образовавшееся отверстие ложились двухкомпонентные заряды, замыкали конструкцию капсюли радиодетонаторов.

Мекк отсчитал последние секунды до активации резервного энергоснабжения, отошёл за ближайшую несущую колонну и дал команду на подрыв.

Ахнуло, а потом на долгую секунду во взбаламученном воздухе повис знакомый лёгкий шелест. Это летели вниз все стёкла в радиусе ста метров в южной гемисфере. Завыла запоздалая сирена, когда в получившийся после взрыва трёхметровый прямоугольный проём плотными рядами полезли его вояки.

В отличие от него, оловянным солдатикам пришлось воспользоваться примитивными тросами.

Несколько сбитый с толку сонар быстро перестроился и начал считывать макрокарту здания, основываясь на инфразвуковом эхе взрывной волны, ушедшей в толщу башни.

Так, теперь быстро наверх.

Пока две дюжины его вояк становились в штурмовую «сороконожку», Тень строила им трассу. Так, лифтовые шахты он берёт на себя, а вот им лучше подниматься вот этим пролётом. Выше будет сложнее, но если всё сделать чётко, то они ещё долго будут соображать, что случилось и где противник.

Двинулись.

С этой командой мекк исчез в шахте.

Раздались перые шкворчащие выстрелы из разрядников, но это пока так. Он поднялся по направляющим на три этажа, выискивая в толще коммуникационных колодцев ещё функционирующие после десятикратной перегрузки системы. Вниз полетели обрывки кабелей и снопы искр. На месте прорыва заработал оставленный там помехопостановщик, заполнив эфир воем и улюлюканьем. Сейчас важно оставить противника максимально слепым и глухим до последнего момента.

Он двигался вперёд механически, почти не обдумывая следующий шаг. Спецы вроде него называли это состояние «потоком», когда ты просто несёшься в струе времени, наслаждаясь его вязким течением, остротой и чёткостью своих реакций, пьянящим запахом горелой изоляции, разлитым в воздухе, грохотом разлетающихся металлопластовых плит, адреналином боя.

Вояки шли, как и было приказано, плотной группой, пробегая марш за маршем, снося на своём пути запертые двери и не жалея светобарических гранат в незнакомых коридорах.

«Красножетонники» пока лишь подтягивали силы, ориентируясь в происходящем только по отрывочным сигналам, прорывающимся в командный пункт.

Это хорошо. Чем больше они думают, тем больше времени у стороны нападения.

Тень ясно видела, как наверху начинают отсекаться друг от друга целые секции. Но им нужна только вон та, центральная, отделённая от остальных толстенной изоляцией и механизмами независимой подвески. Там-то вы и подождёте. Вам же чужда вся эта суета, вся эта паника, правда?

Вторая группа, следите за винтолётными площадками, особенно верхними, в случае попытки посадки – бронебойными на поражение.

Тяжёлая гауссова винтовка творит чудеса в умелых руках, особенно если позиция хорошо пристреляна.

Тень опередила вояк уже на пять пролётов. Теперь нужно притормозить, к нам гости.

На шестьдесят третьем стоп, принимаем гостей. Я их шугану с тыла, работаем быстро и движемся дальше.

Однако обойти их в этом лабиринте всё более плотно запираемых замков оказалось не так просто, уже зашипели первые плазменные заряды, когда Тень всё-таки проложила себе путь через центральный воздуховод.

Две фугасных под ноги напиравшим сзади «черепахам». Громко лязгнуло армопластом о ближайшие несущие конструкции, во все стороны полетели осколки, запахло палёным мясом.

Тень свернула по запасному лестничному пролёту наверх, когда в её сторону тоже понеслись заряды. Некогда было разбирать, это свои перестарались или кто из чужих нашёл в себе силы начать держать круговую оборону.

Так, а вот и вторая группа, тяжёлые экзоскелеты, с собой тащат бронепластины с гидравлическими распорами для стен. Разумно, будут пытаться локализовать то, что не под силу обычным, пусть и бронированным дверям.

Третья группа, переместиться двумя этажами выше, отойти ближе к внешним помещениям, быть готовыми прорываться.

Тень быстро нашла взглядом ближайшую опорную махину. Сейчас они у него начнут паниковать.

Специальный заряд почти не повредил колонну, но часть пирокинетической струи ушла внутрь плотным пучком, так что вослед грохоту взрыва тотчас прозвучала высокая нота рвущихся волокон натянутого стального троса.

Буквально все в этой башне одновременно почувствовали эту дрожь, что пробежала сейчас по башне.

И тут же «красножетонники» принялись бегать так, как не бегали до сих пор никогда в жизни.

Сейчас каждый, кто в своём уме, подумает одно – нападающие решили обрушить башню. Никакая монотредная арматура не выдержит веса двух миллионов тонн, если эти два миллиона тонн вдруг придут в движение. И это можно было устроить.

А значит, сейчас они начнут эвакуацию самого ценного. А кто у нас в теремочке живёт, кто в высоком живёт?

Тень со свистом разрываемого воздуха, на ходу разнося в клочья армированные двери, неслась наверх, где наконец открылись шлюзовые камеры накрепко запечатанной центральной гермозоны.

Туда даже в деве с её огневой мощью и энерговооружённостью самой не попасть, даже если устроить среди «красножетонников» натуральную бойню.

Интересная, конечно, мысль, Тень привычно про себя хихикнула, но сегодня мы сюда пришли не за этим.

Так, есть движение.

Вторая группа, к башне идёт конвой, он уже должен быть близко. Взять в прицел, вести, открыть огонь только по моей команде. Третья, удерживать позицию возле ближайшей несущей колонны ещё пять минут, потом отходить к внешней стене и эвакуироваться по плану.

Плотный строй «красножетонников» в лёгких экзосьютах ведёт кого-то под белы рученьки. Вот эти – настоящие профи. Прикрывают каждую опасную точку, не стоят стенкой, а растекаются по любым щелям подобно воде.

И клиент в недосягаемости от посторонних глаз. Отличная работа.

Только сегодня вас придётся огорчить. Лишь одна проблема, по мере приближения к процессии приходилось замедляться.

Холодный плазмокинез помогает вспарывать предварительно обесточенные запоры почти бесшумно, только времени это занимает куда больше. А вот кто норовил шуметь, так это патрули, которых с каждым уровнем и поворотом становилось всё больше.

Да куда ж вы все прёте-то?

А это уже ошибка.

Тень подпустила троицу бронированных «красножетонников» слишком близко, в итоге вынужденно раскрывшись.

Пророкотала очередь, патруль разметало по стенам, щедро заляпав их красным.

Цао ни ма.

Процессия остановилась на миг, но тут же принялась ускоряться.

Не пойдёт. Так, винтолёты уже в полусотне метров, идут плотным строем, техника лёгкая, без навесных блоков, но есть и тяжёлый бронированный транспортник.

Вторая группа, шквальный огонь на поражение, как только добьётесь плотного переключения сил обороны на себя, немедленно отходить, в перестрелки больше не вступать.

Снаружи застрекотало и заухало, три секунды спустя раздался металлический визг, башня второй раз за сегодня заметно дрогнула.

Это вмазался в наружную стену удачно подбитый винтолёт. Если повезёт, с боковой площадки вообще сегодня уже никто никуда не улетит.

Снова остановились. Ну и молодцы. Хорошо, что основная группа «красножетонников» сейчас завязла внизу в огневом контакте. Меньше будут мешать.

Если они сейчас решат двигаться наверх, то при неработающих лифтах это будет вопросом времени – как быстро он их настигнет.

Тень уже почти и не пряталась, ввиду неработающей системы внутренних камер это было лишней предосторожностью, просто двигалась вперёд, так что случайные мечущиеся по коридорам местные просто отлетали в сторону, снесённые его неудержимой мощью, а то и просто продолжали стоять посреди едва освещённого аварийными лампами коридора, пытаясь сообразить, что только что промелькнуло мимо. Чтоб увидеть Тень, надо знать, куда смотреть.

Тяжёлая птичка села, прорыв, тяжёлая птичка села.

Не вовремя. Кто-то очень предусмотрительный завёлся в этих краях. Ну, что ж, тем хуже для него. Мекк в доме, господин директор, и он не любит уходить с пустыми руками.

Вторая группа, отступить, третья группа, сворачиваемся и на выход, меня не ждать, я выйду сам.

Ровное сердцебиение, размеренное дыхание. Он полон сил, а его дева – энергии.

Значит, он сегодня должен выйти победителем.

Чёрная фигура привычно расплылась в непрозрачную кляксу.

Вперёд.

Команда на возобновление движения колонны совпала с первыми глухими ударами. Ураганный ветер проносился по пустым коридорам, и как тараном сметал со своего пути – одного, двух, трёх вояк разом.

Колонна была атакована сразу по нескольким направлениям, люди молча падали и больше не поднимались, наконец центральная группа полностью остановилась, ощетинясь во все стороны дулами разрядников.

Где-то далеко выла сирена и было слышно, как в сорока метрах нехотя ворочает лопастями большегрузный винтолёт.

Стрельба в башне прекратилась. Словно все стояли и вслушивались, что тут происходит.

Тень вышла из тени. Остановилась в десяти шагах от ходящих нервной дрожью стволов и всмотрелась, наконец, в того, кого они вели к винтолёту. Очки-проекторы слепо глядели на него в ответ, не понимая.

И тут у кого-то сдали нервы.

Строчка сверкающей плазмы распахала противоположную стену, повалил сизый дым горелого пластика, полетела бетонная крошка.

Тень исчезла.

Группа прикрытия сообразила вновь начать движение, заткнулась, наконец, треклятая глушилка, винтолёт терпеливо ждал на площадке, сюда двигался уже целый флот «Янгуана», боевой, цао, флот.

Так, успокоились.

Сегодня что-то произошло.

Что-то непонятное.

Над Гуанчжоу вставало столь редкое в последние годы солнце.

Первые багровые всполохи ложились на серые стальные рёбра башен, просачивались под эстакады монорельсов и пешеходные навесы.

Наглухо замурованный сам в себя частокол башен не заметил того, что сегодня случилось под покровом ночи, потому что ему было всё равно. Но что-то уже зрело. Что-то юное, злое, страшное. Скоро агломерации взвоют от тоски по прошлому и содрогнутся от мысли о будущем. Скоро им не будет всё равно, что творится у них внутри.

И это будет началом нового пути.

Тень оглянулась на бронированную тушу винтолёта, увозящего Ма Шэньбина прочь.

Что-то сегодня с самого начала было не так.

Это надо обдумать.

8 Ловушка

Её явно продолжали подозревать.

Началось всё на второй день пребывания Цагаанбат в янгуанском внутреннем госпитале. Она ещё плавала в киселе пропитавших мозг опиатов, а в палату уже начали наведываться хмурые личности в форме «красножетонников» или с вовсе малопонятными знаками различия.

Впрочем, между сессиями хирургии от неё было мало толку – даже кормили её через зонд, а силы воли только и хватало, что разглядывать сложную систему распорок, поддерживающих «на плаву» то, что осталось от её ноги.

Цагаанбат пыталась отвлекаться, смотреть хотя бы в потолок, но глаза всё равно намертво застревали на помигивающем огоньками биологическом контейнере, в котором плескалась ядовитого цвета биожидкость. Сквозь стенки просвечивала и жёлтая кость, заканчивающаяся на двадцать сантиметров выше, чем нужно.

Лишь спустя неделю, когда нервные окончания были усмирены, и дозу обезболивающего удалось снизить, Цагаанбат стала замечать своих визитёров.

Начиналось всё издали, представлялись по форме, спрашивали, помнит ли она детали полёта, не отклонялась ли группа от курса и прочие ничего не значащие мелочи.

Цагаанбат старательно пыталась извлечь из памяти хоть что-нибудь, что могло бы их заинтересовать, но, похоже, её ответы их ничуть не волновали. Выглядело всё так, словно есть определённый порядок действий, вот люди со скучными лицами отрабатывают необходимую повинность, поставить галочки по графам и довольно, быстрей домой, к жене и детишкам.

То, что она не просто в госпитальной палате, а скорее под арестом, Цагаанбат сообразила, когда впервые попыталась связаться с мамой. Для начала ей отказались выдать её «айри», сказав, что «это вам сейчас вредно»; на стене висел вполне исправный аппарат, которым неоднократно пользовался персонал, с ним тоже не получилось – она по-прежнему не могла подняться, а медсёстры лишь косились на просьбы позвонить и куда-то всё время начинали спешить.

Тут же выяснилось, что она лежит одна в трёхместной плате неспроста, и соседей уже не дождётся.

И вот, наконец, появился он. Низкорослый, лысоватый, суетливый, пристальный. Не назвавшись, он сперва начал по кругу всё те же необязательные слова, на что Цагаанбат тут же пожелала написать официальный рапорт о полёте, «чтобы не упустить ни малейшей детали».

Тогда следак, если это был он, оставил в покое галочки и графы, перейдя, наконец, к сути дела:

– Капитан, вы всё нам напишете, и самым подробным образом, но позже, сейчас нас интересуют вполне конкретные детали происшествия, те самые детали, которые не могут ни подтвердить, ни опровергнуть прочие уцелевшие во время того воздушного боя, равно как и какие-либо записи.

Вот теперь понятно.

– Вы не подскажете, а у вас для этого достаточно полномочий? Мы везли полного советника «Янгуан Цзитуань», детали целей полёта которого нам даже не сообщили, откуда я знаю, что имею право вам что-то рассказывать?

И тогда он рассмеялся. Громко так, заразительно. Потом долго утирал слёзы. А потом перестал.

– Капитан, если бы мне нужно было вам что-то доказывать, я бы доказал. Но давайте поиграем в вашу игру, только лишь ради того, чтобы доставить вам такое удовольствие. Предположим, я простой муниципальный болван, расследующий дело о поножовщине во вверенном его ведению многоквартирнике. Мне не нужно никаких «секретов», вымышленных или действительных. Я и так знаю, куда и зачем вы летели. Причём вы сами из этих двух фактов знаете только ответ на вопрос «куда». Я же здесь – не за этим.

Он придвинул пластиковый стул, взобрался на него и полез в свою «айри».

– Прежде всего, меня интересует, знаете ли вы, что кроме вас из экипажа вашего конвертоплана никто не выжил, включая высокопоставленного пассажира?

Цагаанбат почесала в затылке.

– А это важно?

– А, по-вашему, нет?

Цагаанбат пожала плечами.

– Я не знаю, в какие игры вы тут играете, однако я – подготовленный бронепех и пилот. Не «красножетонник». Если в мои обязанности входило охранять чуткий сон господина советника, то мне об этом доложить забыли. Я – вояка. Моё дело – стрелять. И получать в ответ такую же стрельбу. Результат чего вы и можете видеть.

Цагаанбат сделала широкий жест. Гость продолжал ёрзать, но глаз не отводил.

– Если все мои бойцы погибли – прискорбно, но такова специфика нашей профессии. Надеюсь, «Янгуан Цзитуань» в уговоренные контрактом сроки выплатит их семьям положенную компенсацию. Что касается гибели советника – ещё более печально, но это скорее вопрос к тому, кто загнал нас в это пекло, а ещё к тому, кто не успел нас прикрыть уже после отбивки сигнала о вступлении в бой. Тут совесть моя чиста, я сделала всё, что могла, для успешного завершения миссии.

Коротышка слез со стула и на ходу залистал какие-то доки на своей «айри».

– Прекрасно, вот давайте по этому и пройдёмся. Действительно, вы сумели во время боя пересадить пассажира на свой борт, когда его машина потеряла ход, на протяжении всего огневого контакта вы успешно командовали группой и так далее. Вопросы начинаются позже. Насколько чётко вы помните ту часть боя, когда вы уже добрались до бункера?

Цагаанбат даже не моргнула:

– Предельно чётко.

– Прекрасно, отчего советник оказался в бункере без бронекостюма?

Тут уже ей пришлось выпучить глаза.

– Что?

– Вы слышали, тело советника со следами пыток было обнаружено спасательной группой в дальнем помещении. Советник, согласно отчёту, был без брони.

– Понятия не имею, о чём вы. Последнее, что я видела, отправляя советника в сторону внутренней гермокамеры – он был в «веригах» и стандартном бронешлеме из бортового комплекта. Потом дверь разворо…

Коротышка жестом её остановил, продолжая копаться в доках.

– К этому мы ещё вернёмся. Значит, по-вашему, вы отправили советника одного, в броне, чтобы он заперся изнутри и ждал подкрепления, так?

– В точности. Я и два бортстрелка, как наименее бронированные, оставались во внешних помещениях бункера, остальные прикрывали наш отход снаружи.

– Вы не задумывались о том, что оставаться снаружи под огнём винтолётов даже для бронепехотинцев – это верная смерть?

– Если бы нас четверых никто не прикрывал, ваш советник не добрался бы даже до внешней двери. Парни дали нам несколько необходимых секунд. В конце концов, посмотрите записи бронекостюмов, они все снабжаются самописцами.

Коротышка наконец поднял свои честные глаза:

– А как вы думаете, что мы увидели на этих самописцах?

Так они смотрели друг другу в лицо, наверное, минуты три, потом коротышка так же спешно засобирался, долго просил прощения за «вторжение и назойливость» и, в конце концов, испарился, а за дверью Цагаанбат увидела двоих бравых вояк. Горбы «вериг» узнать нетрудно. Ничего себе замес.

Значит, её точно подозревают.

Возможно, просто потому, что она осталась в живых, простое механическое соблюдение процедуры.

Возможно, она всё-таки что-то упустила.

Подорванная ею в бункере «импа»[31] была взята с пояса одного из стрелков, её комплект оставался не израсходован, так что тут им будет тяжело ей что-то предъявить, энергетический спектр «люсинчуя» отследить практически нереально, это штурмовой разрядник армейского образца, и когда пучок плазмы врезается в препятствие при таких энергиях, масса рабочего тела ничтожна, в основном поражающим фактором работает обычный воздух, ударная и вторичная температурная волна, ногу ей фактически разорвало пирокинетическим ударом.

Угу, с одновременной кремацией разлетающихся ошмётков.

Траектория поражения?

После взрыва двух пиро-гранат там все стены в решето от осколков брони обоих стрелков. Судя по всему, и ей изрядно досталось – Цагаанбат насчитала на себе минимум три антиожоговых повязки в тех местах, где армопласт всё-таки не устоял.

Значит, тут всё в порядке.

Никаких загадок. Самописцы выгорели – это преследователи, убираясь восвояси, подтёрли за собой. Что там было в горячке боя – от неё теперь сложно требовать подробностей. Отправила советника, заняла позицию позади стрелков, как учили, ногами к опасности, спиной к стене. Успела ли хоть раз выстрелить – не помнит, кажется, да, но всё случилось очень быстро, нападающие с ними цацкаться не стали.

Вот и вся история.

Цагаанбат прикрыла глаза и постаралась забыться.

Однако её как заклинило, она продолжала раз за разом прокручивать в уме тот бой, по новой, по новой, в каких-то уже совсем вымученных деталях, которых она и помнить-то не могла.

Да так, в конце концов, и заснула. Или врачи ей вкололи что-то.

Впрочем, проснулась она на следующий день с полегчавшей головой, и всё утро с интересом смотрела на светлеющее за окнами небо, казалось, сегодня случится невозможное и вдруг выглянет солнце.

В тот день никто так и не пришёл.

Цагаанбат вновь пыталась добиться возможности позвонить маме, но снова в этом не преуспела. Зато сообразила, почему ей «айри» не отдают. «Импа» наверняка выжгла что-то в интерфейсах, и теперь пока новый шлейф не смонтируют, только внешние терминалы.

Ну так и ими пользоваться не дают!

И двое вояк за дверью никуда не делись.

Приходили брать биопсию для селф-репозиции тканей.

Хороший знак, если «Янгуан» раскошелится, ногу ей вернут. Чувствительность, конечно, будет не та, но вояке это не главное, Цагаанбат знавала нескольких, у которых боевой армопласт заменял полноценный протез, у них там, в свободных полостях, даже какое-то лишнее оборудование смонтировано. Заманчивая перспектива, ничего не скажешь.

Интересно, а не могла она в бреду, накачанная по уши каппа-опиоидами, что-нибудь такое наговорить, что её взяли в работу?

Не должна, в стандартную программу подготовки вояк входила пассивная тренировка по рефлекторному подавлению речевых и двигательных центров в случае потери самоконтроля. Вовсе не для того, чтобы лучше «играть в партизан на допросе» (любимое мамино выражение), а потому что в беспамятстве можно было при помощи экзоскелета винтолёт разнести. Техника не знает, что такое гипоксия или дезориентация, если она уж работает, то на полную катушку. И рефлекторный удар миоусилителя, сравнимый по энергии с килограммом тротилового эквивалента, может натворить дел на борту. Что-то труженики клизмы такое делали с их мозгами, чтобы ничего подобного не случалось.

Так что Цагаанбат могла заговорить, только когда хоть частично пришла в себя.

Значит, на этом и сосредоточимся.

Цагаанбат так и проторчала весь тот день в палате, прерываясь на еду и сон, даже ни о чём толком не думала.

А на следующий день, прямо с утра, вновь явился коротышка.

Точно так же деловито побегал по палате, потом сел на стул и принялся мучить «айри». Потом сразу взял быка за рога:

– Капитан, нашим спецам очень помогли бы утраченные самописцы, но и без них удалось многое реконструировать. Давайте я перечислю всё, что мы знаем, а вы меня поправьте. Итак, вы с двумя стрелками и советником десантировались последними, вас настигала вторая группа конвертопланов противника, по этой причине вы настроили автопилот винтолёта на прикрытие, а бойцам в тяжёлых экзоскелетах приказали произвести беспокоящий огонь из наплечных ЗРК, после чего попытаться проследовать за вами в бункер. Однако противник решил с вами больше не церемониться и накрыл посадочную площадку веерным залпом. Отряд, оставшийся снаружи, был немедленно уничтожен. Тогда вы заперли внешнюю гермодверь и приказали советнику проследовать во внутреннюю «комнату страха» и приготовились обороняться. Внешнюю дверь они вскрыли довольно быстро, вы потеряли сознание от болевого шока, двое стрелков погибли. На этом ваши показания заканчиваются. Всё верно?

– Так точно.

– Спустя четырнадцать минут после того, как была заперта внешняя дверь, на месте оказались наши спасатели. Нападающие в этот момент уже уходили в пятидесяти километрах севернее.

– Жаль. Я думала, наши их хоть потрепать успели.

– Увы, увы. Но вам не интересно, как они за 14 минут сумели не только выкурить из норы вас троих, но и попасть в «комнату страха»?

Цагаанбат заинтересованно посмотрела на коротышку.

– Вскрыли её, как внешнюю?

– Вы не заметили, наверное, но внешняя дверь была слегка тоньше внутренней. К тому же, этим они скорее всего добились бы смерти советника, но я в прошлый раз говорил, что там были следы пыток.

Цагаанбат пожала плечами.

– Я подскажу вам, капитан. Внутренняя дверь не закрылась.

– Это как?

– Видимо, случайный осколок попал в сдвижной механизм. Его заклинило.

– Печально.

– Вам не пришло в голову обернуться и посмотреть, как там советник, благополучно ли заперся?

– Мне было не до советника, если честно. Я даю распоряжения, все выполняют. Такие правила. В вашей службе – иначе?

– Советник не ваш подчинённый.

– Советник вообще не имеет звания, поэтому в бою он младше рядового. Ещё раз повторяю, такие правила. Если он их не выполняет – тем хуже для него.

Цагаанбат добавила в свой голос толику презрения. Пиджаки, цао ни ма гэ тоу.

Коротышка примирительно воздел две руки.

– Прекрасно, тогда пойдём дальше. Значит, нападающие входят, проникают сквозь заклинившую дверь в «комнату страха», аккуратно снимают с советника «вериги» и бронешлем, не спеша производят экзекуцию, возможно, что-то у него выведывают, потом уходят в коридор, закладывают за собой один импульсный и два пирозаряда и благополучно скрываются на севере. Не слишком много действий за 14 минут?

– 14 минут это ваша цифра, не моя, но если ей поверить, возможно, их было человек пять и они торопились… Но почему им было не забрать советника с собой?

Коротышка с видимым восторгом повторил этот вопрос, аж руками всплеснул.

– И действительно, почему бы! Скажите, что сложнее, разомкнуть обычный кистевой замок, которым ценные контейнеры с грузом пристёгивают, или без согласия их носителя снять с него исправный бронешлем и «вериги»?

Цагаанбат не отвечала, ну, начал, так уж договаривай.

– Тело советника было пристёгнуто к стене, там есть такая скоба. И скобу можно было выдернуть, и замок переломить, в конце концов, вы же выжили, капитан, после попадания плазменного разряда в ногу, почему советник бы не смог пережить аналогичное ранение в руку? И залп, по интересной случайности, из вашего «люсинчуя» был произведён только один. В то время как оба ваши стрелка почти выработали штатную батарею.

Коротышка поёрзал и хихикнул. Ему нравилось.

– А давайте не будем разгадывать эту таинственную загадку, почему время вырезать у советника пару симпатических нервов у нападавших было, снять броню – было, а забрать советника с собой – не было. Давайте просто на секунду представим себе, что всё было куда проще. Вы вошли вместе с советником в «комнату страха», заперлись, успокоили его на словах, помогли снять тяжёлую амуницию, потом приковали замком к стене и достали свой штатный десантный нож, который вы, вояки, так любите. Это же так просто, никаких загадок, сплошные разгадки. И только один вопрос – для кого именно вы добывали информацию, и что именно вы всё-таки выведали?

Цагаанбат даже не моргнула. Если коротышка рассчитывал на более бурную реакцию, он просчитался.

– Вы же понимаете, что это всё какой-то бред?

– Отчего же?

– Оттого. Если бы у вас было хоть что-то, кроме плодов вашего искромётного воображения, я бы не лежала в чистенькой палате, а уже давала бы показания где следует. Ведь так?

Коротышка перестал улыбаться.

– А с чего вы, капитан, взяли, что уже не «даёте показания где следует»? У вас какие-то пещерные представления о ходе дознания. Дыбу и раскалённые иглы под ногти уже пару веков как отменили, вы не в курсе?

– Спасибо, что сообщили. Но раз это допрос, позвольте мне всё-таки ответить.

– Прошу.

– Пока я лишь подозреваемая, попытаюсь немножко пошатнуть вашу уверенность в собственной правоте. Подумайте над простой вещью, которую вы, кажется, в своём запале упустили. Мы все, за исчключением вашего драгоценного советника, узнали о точке промежуточного старта уже в небе. Бортовые самописцы и вся телеметрия с уцелевших машин подскажут вам, были ли подозрительные сигналы с борта во время пути.

Коротышка чуть заметно стрельнул глазами в сторону своей «айри».

– Вижу, вы уже проверили, сигналов не было. Но нас всё-таки вычислили, несмотря на то, что мы всю дорогу шли ниже уровня топограммы. У вас тут кротов завелось, как в сказках у дядюшки Бо, а вы мне пытаетесь втереть, что ваша версия произошедшего в бункере логичнее моей. Боевой пилот, капитан с безупречным послужным списком за пятнадцать лет службы у «Янгуан Цзитуань» под огнём противника внезапно переходит на его сторону, да ещё и отчего-то остаётся истекать кровью на месте преступления. Для чего? Чтобы оказаться в ловушке и выслушивать сейчас ваши дедуктивные версии?

Коротышка встал и рассудительно заходил из угла в угол.

– А знаете, в ваших словах есть смысл.

Остановился.

– Вы даже меня почти убедили. Вот честное слово, так и подмывает оставить вас в покое выздоравливать, чтобы уже потом, в спокойной обстановке…

Цагаанбат продолжала с каменным лицом, одними глазами за ним наблюдать. В этот момент она внезапно показалась самой себе чрезвычайно похожей на настоящую монголку. Словно высеченное в базальте лицо и прицеливающиеся щёлочки глаз – вот был облик народа, который, несмотря на все речи, так исторически ненавидели ханьцы.

– Однако с чего вы взяли, что я выложил уже все карты?

Коротышка снова сел и наклонился к Цагаанбат, так что до неё начало доноситься его несвежее дыхание:

– Ваш нож, на нём обнаружены следы белка, вы знаете? Человеческого белка. Только не говорите, что вы давали побриться вашим тесаком собратьям по оружию, мне сегодня больше не до смеха, капитан.

Его лицо совсем близко, серое, прыщавое, перекошенное.

– Но вы правы в одном, я занимаюсь всякой мелюзгой вроде вас, вместо того, чтобы ловить большую рыбу, потому что таких, как вы, стало слишком много. А вы знаете, после того ультиматума, что Корпорация выставила всему человечеству, у меня просто нет выбора. И я – действительно, никакой не муниципальный законник, которому есть дело разбираться с поножовщиной в многоквартирнике. У меня очень мало этого времени, капитан, потому моих полномочий хватит вынуть вас сейчас из этой чистой больничной палаты и бросить в самую вонючую дыру, которая отыщется на территориях, подконтрольных «Янгуан», чтобы из вас там вытянули всё до последнего слова.

Не дождавшись её реакции, коротышка вновь принял вертикальное положение, а голос его стал скучным.

– Да, у нас возникнут некоторые проблемы, поскольку вы – подготовленный пехотинец, и болевой порог у вас на самой границе физического разрушения нервной ткани. Но мы постараемся, если будет необходимо. Потому что вы неубедительны, капитан.

Тут Цагаанбат всё-таки снизошла до ответа:

– В этом вся проблема? Я – неубедительна? Только поэтому весь этот цирк уродов? Не наигрались ещё? В начале века уже была одна большая чистка, «Янгуан» до сих пор не любит об этом вспоминать, захотелось снова? Только подумайте на досуге, что такие, как вы, ту чистку не пережили.

– Вы что, мне угрожаете?

– Если не ошибаюсь, это вы мне угрожаете. На основании таких неопровержимых аргументов как один выстрел из моего разрядника и какой-то там мифический белок на моём ноже. Если вы собираетесь с таким тщанием изучать результаты каждого боестолкновения, то рано или поздно останетесь без армии. Между прочим, стычек становится всё больше. Вы же возомнили себя на войне, не так ли? Так на войне нужно воевать, а не разбирать каждый эпизод с точки зрения корпоративной безопасности.

Коротышка в ответ принялся неторопливо собираться.

– А знаете, вы снова меня почти убедили. Вас нужно перевести отсюда в более подходящее место. С медициной там, кстати, ничуть не хуже, только она несколько иного профиля. Но сохранить вам жизнь даже против вашей воли там сумеют. И ещё один момент. Я не хочу, чтобы между нами оставалась какая-то недосказанность. Хочу перевести, так сказать, наше познавательное общение на новый, почти семейный уровень.

Цагаанбат напряглась.

– Мы не просто так не давали вам связаться с матушкой. Дело в том, что перед первым визитом к вам я сперва наведался к вам домой.

Гоу цзайцзы лэ!..[32]

– Кто же знал, что у вашей мамы такое слабое здоровье. В больницу мы её доставили, но вчера она всё-таки скончалась, так что примите мои искренние соболезнования.

Цагаанбат оцепенела. Тугой кровавый вихрь ярости раскручивался в её мозгу, гася сознание. Кажется, она теряла над собой контроль. Держись, держись, у тебя ещё будет шанс, так тебе было обещано… было… обещано.

Коротышка, вдосталь насладившись картиной её мучений с безопасного расстояния, наконец решил заканчивать спектакль. Деланно официально поклонившись, он направился, было, к двери, но, не дойдя до неё двух шагов, резко остановился, начав к чему-то буквально принюхиваться. Корпоративная крыса почуяла опасность.

Один-единственный подозрительный звук насторожил коротышку. За дверью что-то негромко стукнуло, с таким слегка дробным эхом. Словно пластиком по пластику. Упругим, плотным. И тяжёлым.

Коротышка уже тянулся к своей «айри», когда ещё один звук раздался позади него.

И в тот же миг ему в кадык вцепилось что-то стальное, несгибаемое.

Запульсировало в висках, отчаянно засучили по полу резко ставшие ватными ноги, впустую заскребли холёные ногти. Он не успел издать ни единого звука, пока негромкий хруст позвонков не прекратил его агонию.

Цагаанбат, балансируя на одной ноге, осторожно опустила обмякшее тело на пол.

Огляделась.

Нелепое положение, она не знала, как теперь вернуться обратно. Больничная простыня тоже осталась там, на койке. Голая, босая, безоружная. С хрупким пятилитровым сосудом на месте левой ступни. Хуже не придумаешь.

И тут приоткрылась дверь. За ней уже не было двоих вояк. И некоторое время за ней вообще, кажется, никого не было. Но потом Цагаанбат всё-таки разглядела. Словно едва различимая тень пришла к ней в гости.

– Вижу, я не вовремя. Но уж что поделаешь. Сейчас добуду каталку, надо вывозить вас отсюда, капитан, пока мои люди держат это крыло этажа. Я скоро.

И тень исчезла.

Когда её вербовали, давным-давно, она была ещё почти подростком, ей обещали три вещи – однажды появится шанс, когда ты сможешь стать одной из нас, однажды настанет момент, когда ты возненавидишь корпорации всей душой, и наконец однажды ты будешь в безвыходном положении, и тогда мы придём к тебе на помощь.

Мы – безымянная Корпорация, то единственное, что помешает крысам править человечеством, Корпорация врагов любых корпораций, сеть невидимок в насквозь прозрачном и насквозь прогнившем обществе. Мы – концентрированная ненависть. И ты вольёшься в наши ряды своей ненавистью. До конца своих дней, ради будущего.

Цагаанбат вспомнила всё в точности, хотя ещё в начале того полёта ни о чём таком даже не думала.

Вернулась Тень, на этот раз в виде чёрного контура на фоне белого пластика стен. Но это была она же, намётанный глаз вояки сразу вычленял особенности уникального экзоскелета. Тень, как и обещала, прикатила каталку. Помогла Цагаанбат разместиться, накинула ей больничный халат, сверху прикрыла свёрнутым термопледом.

– Теперь поехали.

Спустя пару минут вояки уже грузили её в винтолёт на глазах у скучающих охранников. Обычных больничных бездельников, которые даже не заметили, что внизу что-то не так.

Как только её каталку закрепили в крепёжных гнёздах, винтолёт тут же повело куда-то влево и вниз, Цагаанбат не было видно с её места.

Ничего, она ещё успеет расспросить кого-нибудь из нового начальства о том, что же там на самом деле происходило над сибирскими болотами, и может быть, ей даже ответят.

Но сейчас она думала о маме, которую больше не увидит, и о трупе коротышки, оставшемся лежать на белом больничном полу.

Кажется, это и правда война. И Корпорация не шутила со своим предупреждением.

Только бы понять, война кого и с кем.

9 Посторонний

Парсонс с отвращением посмотрел за окно, там третий день лило стеной, проклятая зима никак не желает кончаться. Вчера он вернулся в свой сейф-рум насквозь мокрым и ещё более злым, чем обычно. И если бы дело было только в погоде, да пропади она пропадом, эта погода.

Встреча с заказчиком сорвалась уже третий раз, и уж теперь – ровно по вине самого Парсонса.

Весь на нервах, с этим тоже надо что-то делать.

Кредиты на счетах стремительно заканчиваются, если так дальше пойдёт, придётся раскупоривать свой социальный, что было очень дурным знаком.

С самого возвращения с Луны всё пошло наперекосяк. Сначала ему заблокировали сразу два финаккаунта, один у «Джи-И», другой у «Виакома». Оба были абсолютно «чёрные», оформленные чёрт знает на кого, и ничего существенного там не лежало, но сам факт и без того напряжённого после той нежданной встречи Парсонса заставил шевелиться шустрее обычного.

Он даже отложил на некоторое время контакт с клиентом, благо сроки позволяли, занявшись более насущным – разобрал пыльные завалы старого барахла в одном из двух своих сейф-румов, в том самом, которым он до сих пор ни разу не пользовался

Потом обновил там кое-какое железо, воспользовавшись услугами самых малознакомых и самых левых своих дилеров, повесил у обеих лифтовых шахт камеры, собрал себе стационарный эфирный шифратор для «айри», отряхнул диван и завалился на него отсыпаться.

Схроны с ку-тронным барахлом он решился навестить лишь на третий день, когда чутка подостыл. Вокруг всё казалось тихим и спокойным, в сетях ничего такого не светилось, только отчего-то интервеб словно вымер, куда весь криль разбежался, отпуска что ли у отбросов общества? Вроде как – это людей нужных мы в лучшие сезоны возим принудительно восстанавливать силы, а вы вон, под проливным дождём отдыхайте.

Но подозрения, отогнанные на время здоровым сном и умиротворяющим запахом многолетней лежалой пыли, вернулись и очень скоро. Началось всё с первой попытки контакта с заказчиком. Сообщение на анонимный автоответчик – мол, прошла поставка, можете забрать груз. А тот молчит и молчит.

Парсонс уже начал задумываться, а тот ли это ящик, когда ответ наконец пришёл, мол, респондент прочитал ваше сообщение, но сейчас недоступен, в отъезде, как вернётся так сразу, попробуйте повторить через пару дней.

Ух, нифига ж себе.

Главное правило во взаимоотношениях персекьютора и заказчика – если работа по контракту начата, значит, заказчик сидит дома и ждёт.

В любое другое время Парсонс бы немедленно прекратил контакт, да ещё и в Гильдию жалобу накатал. Но сейчас было не до сутяжничества, да и воротить нос было как-то не к ситуации. Потому что на следующий день, когда Парсонс выбрался в недра агломерации «понюхать воздух», персекьютор немедленно почувствовал слежку.

Не что-то конкретное, подозрительно мелькающие лица или знак от «айри», заточенной ловить всякие подозрительные сигналы, нет, просто нехорошая тяжесть в затылке. А может, просто нервы?

Полдня Парсонс потратил, заметая следы и обрывая все возможные хвосты. Пока колесил между башнями, повстречал морфа. Морда бурая, красные глаза с вертикальными зрачками, по три пальца на руках и какие-то не то рога, не то небольшие гребни по бокам чуть сплюснутой головы. Говорят, сейчас такие востребованы в офлайн-кабаре с дурной репутацией.

Омерзительно.

Как и все персекьюторы, Парсонс был до жути суеверен, хотя в комфортном настроении и не придавал этому значения. В тот же момент его так и подмывало подойти и дать парню в репу, и без него чёрная полоса, тут ещё он со своими зенками.

Но сдержался.

Просто вернулся в сейф-рум и до ночи ещё отпаивал себя фармакопеей разной степени легальности.

Между тем по гильдейским каналам вновь замелькали те самые разыскиваемые, уже с некоторыми подробностями. Ничего нового, но сам факт, что корпорации признали потерю разом трёх своих стационаров в ключевом районе сол-систем – уже говорил о многом. Что-то зрело.

И Парсонсу всё сильнее хотелось оказаться от этого «чего-то» как можно дальше.

По притихшему интервебу начали ползти слухи о каких-то чуть не войсковых операциях в Гуанчжоу и Сан-Паулу, какие-то мутные боестолкновения на нейтральной территории тоже происходили, причём каждый раз единственное, чего никто не мог толком сказать, так это кто собственно был среди участников всего этого опасного бардака.

Корпорации кивали друг на друга и даже выпускали какие-то мутные пресс-релизы, что было и вовсе удивительно.

Нужно разузнать подробности.

Парсонс углубился в чтение досье на разыскиваемых. Обычные трудяги-контрактники, работа в системе Юпитера – не мёд и не сахар, оттуда вообще сложновато вернуться не вперёд ногами, хоть и платят хорошо. Собственно, хуже контракта, чем два года где-нибудь на Ио, вообще нельзя было представить, даже на дальних станциях в этом плане практически курорт. Собственно, искал Парсонс ту троицу, что так напугала его на Луне. Искал, но не нашёл.

Зато почитал кое-что о самом парне. Ильмари Олссон. Ничего выдающегося в биографии, континентальный европеец, всю жизнь не вылезал из недр Мегаполиса. Контракт с минимальным риском, никаких тебе работ в открытом вакууме или в подлёдном океане Европы. Да и «Янгуан» вовсе не так помешана на ханьцах, как многие думают, это директорат у них фактически мононациональный, а в остальном корпорация как корпорация, «вы нам подходите» и прочие штампы из лексикона офисного криля. В системе Юпитера на них работал, в общем, кто попало, хотя всё равно больше своих, такой неплохой способ какого-нибудь младшего советника с одной стороны помочь своему клану, а с другой – избавиться от излишне надоедливого родича.

Чем же выделялся этот парень из толпы себе подобных, работавших на тех же станциях, кроме того, что он на вид был абсолютно малахольным, и на нём не было ку-техники?

Лишь одним фактом – он остался в живых.

И как-то не слишком верилось, что кроме него на станции «Шугуан» ещё кто-то мог похвастаться такой удачей.

Его взяли в заложники и вывезли на Луну те, кто захватил и уничтожил те злосчастные стационары? Что-то не верилось, зачем он им вообще сдался. Значит, он один из них. Из кого? Если верить Предупреждению, что обошло все сети, это была мифическая Корпорация, о которой сто лет никто не слышал. А может, это действительно не интриги одних корпораций против других, а именно то, что прямо следует из этого послания? Мы пришли из дальнего космоса мстить за чистки начала века, и это только начало.

Но это ж какой надо быть бездушной скотиной, чтобы со спокойной душой отправить на тот свет несколько сотен человек только зачем, чтобы тебя приняли всерьёз. А те трое, агенты той самой Корпорации? Про них во времена детства Парсонса рассказывали такие развесёлые басни, что до сих пор поражаешься, как им кто-нибудь верил. Герои из голо-комиксов для тупых подростков, холи щит.

Так размышлял Парсонс в ожидании сигнала от заказчика, когда на один из его ящиков «для работы» пришло сообщение, которое окончательно выбило и без того депрессующего персекьютора из колеи.

Показалось знакомое лицо. Ильмари, сукин сын. Некоторое время он просто смотрел Парсонсу в глаза, и лишь потом соизволил произнести:

«Мы знаем, кто ты, Парсонс».

На этом запись обрывалась.

И малахольным этот человек уже не выглядел. Он выглядел смертельно опасным.

Вот и вся разгадка, малыш Ильмари был одним из них. И даже если это не Корпорация, то нечто, настолько на неё похожее, что сразу вспоминалась старая поговорка, которую любил твердить по любому поводу дядя Джек: если что-то мяукает как кошка, гадит как кошка и носит котят как кошка, значит это кошка.

Дожидаться, пока эта животная не только нагадит, но и окотится, Парсонс не собирался, потому что в таком случае у него появляется неприятный шанс до ключевого поворота всей этой истории просто не дожить.

Первым порывом Парсонса было тут же начать собирать манатки и уматывать. Но он всё-таки сумел себя перебороть, буквально уговорами усадил самого себя обратно в кресло, вдох-выдох, отдышись, не спеши, никакой спешки нет. Как они могли его вычислить?

Да, у них есть его лицо. Хороший мемекструдер извлечёт из головы Ильмари вполне пристойную картинку, дплее можно негласно пошарить по базам камер службы безопасности «Лунар текникс», где-нибудь что-нибудь наверняка отыщется, потом проследить ближайшие рейсы вниз, фамилия Парсонс так или иначе, при должной сноровке, извлекается наружу.

И что?

Да и всё. Парсонс лишний раз про себя помолился на имплантанты пластического грима. Фактически, засветилась только его «рабочая» личина. Таких парсонсов разной степени легальности у него было с полдюжины. Значит, на время Парсонс номер один уйдёт себе в тень, не страшно.

Рабочий контакт можно было вполне законно добыть через Гильдию, он, по сути, для того и был создан. А вот взламывать сервера Гильдии с целью извлечения логов – дело хлопотное и неблагодарное, к тому же Парсонс, не будь дурак, всегда лазил туда через интервеб с его параноидальной анонимностью. Ищи-свищи.

Ну, предположим, вычислили, с тем же успехом, ха, они могли просто проспамить всю Гильдию одинаковым сообщением, а ну как кто дёрнется?

Тоже мысль. И знать они не знают никакого Парсонса, и никого они не вычислили, простой перебор, на дурачка.

Ты сам в это веришь?

Кстати, им могло хватить ума сделать и так, и так одновременно. Случись необходимость, Парсонс сам бы подобным образом подстраховался. Чего считать врага тупее себя?

Врага.

А быстро он сменил терминологию. У персекьюторов есть клиенты, заказчики и все остальные. Чёрт побери, этот самый Ильмари даже не был его клиентом!

Сука.

В общем так, не дёргаемся.

Парсонс потратил остаток вечера на смену внешности, потом нажрался спазмолитиков и дал храпака.

Наутро, глядя на погодную мерзость за окном, он отбил второе сообщение заказчику, где чётко рассказал, где и когда в точности тому надо быть, чтобы всё-таки получить свой товар, иначе, увы, см. п. такой-то стандартного договора Гильдии. Аванс остаётся у персекьютора.

Тот самый, который он уже потратил. При срочном разрыве контракта расходы по ведению дела не возмещались. А полёты на Луну всё как-то не дешевеют.

Впрочем, заказчик не в курсе, что Парсонс сейчас так остро нуждается в деньгах, и не узнает, правда?

Парсонс с отвращением посмотрел на свою новую физиономию. Краше в крематорий несут.

Будем решать, когда придёт ответ. Или не придёт.

С этой мыслью персекьютор выбрался из своей норы и потопал к лифту, нужно найти место полюднее. Сообщения ходят импульсно и этим хороши, но сейчас бы найти безопасное место для постоянного подключения. Был у него ещё один деловой разговор. Не то чтобы это была очень уж хорошая идея, но лучше так, чем начать бегать не только от Корпорации, но и от всего остального мира.

Две остановки монорельса, толпа вынесла его на платформу, ага, вон, расцвеченный огнями театр.

«Реал-фильмы – круглые сутки!» На прошлой неделе как раз состоялась премьера реконструкции культового «Аватара 3», говорят, в работе использовались даже рабочие сценарные наброски Кэмерона, которые он якобы делал на площадке классической трилогии. Нашли где-то в старых архивах киношников. В одном из вариантов концовок Джейк Салли повторно становится на’ви, во всяком случае, так гласил пресс-релиз. В сетях с тех пор всё ходили слухи, что это продюсерская уловка, чтобы заставить фанатов ходить снова и снова в надежде наткнуться в точках выбора на пятиминутный эпизод, а на самом деле ничего такого сценарием не предусмотрено. Вот и прекрасно, наверняка там толпы отморозков в вирткреслах.

Парсонс буквально выдрал билет из лап болтливого робопродавца, реал-театры всегда были любителями архаики, все эти дебильные отрывные корешки, да и сами билеты, дурацкие куски пластика под картон, только в карманах вечно потом валяются неделями, норовя при случае начать оттуда вещать что-то рекламное. Дайте уже ему усесться и отстаньте.

В кресле Парсонс первым же делом переключил свою «айри» на другой канал и тут же убрался в интервеб, подальше от любвеобильных приключений синемордых кошколюдей.

В интервебе он нацепил самую нейтральную из стандартных голо-аватарок, причём нарочно выбрал женскую. Нацепил, и тут же вывалился в янгуанскую сеть «Грейтволл». Без карточки доступа ты тут, оставаясь анонимным благодаря шлюзу интервеба, много не находишь, а нам много и не надо. Официальная приёмная работала и с анонимами.

Назначить встречу оказалось недолго, ханьская расторопность в бюрократических вопросах была притчей во языцех. Она у них уникальным образом сочеталась с чудовищным формализмом, европейцам с их законотворческими отвалами до ханьцев было далеко. На каждый чих тут существовало три сотни инструкций и форм.

В этот же раз они не понадобились вовсе, если «Ягнуан» что-то было действительно нужно, вопрос решался со скоростью свиста. Вот и сейчас, стоило заикнуться о станции «Шугуан», как тут же нарисовался не только довольно высоких рангов советник, но и, что удивительно вдвойне, знакомая морда – представитель Гильдии при «Янгуан».

Вот это уже номер. Их так серьёзно напрягли?

– Что вы можете нам сообщить по интересующему нас вопросу… мистер?..

– Просто мистер. Давайте сегодня без имён. Я видел одного человека из вашего списка. Чисто случайно, буквально столкнулся нос к носу.

– Вы можете нам сообщить, где и при каких обстоятельствах это случилось?

– Я боюсь, если я скажу, вы меня вычислите, а не в моих правилах до заключения контракта раскрывать себя. А ещё, вы знаете, обычно я не связываюсь с корпорациями, уж извините, у вас и без персекьюторов есть огромные службы безопасности.

Советник ничуть не смутился.

– И поверьте, они работают. Однако в некоторых щекотливых моментах у людей Гильдии есть некоторая дополнительная свобода манёвра.

«Людей Гильдии», вот как они всё воспринимают. Корпоративные крысы, что с них взять.

– В случае если я возьмусь за это дело, чего я вам вовсе не обещаю, вы обеспечите мне доступ к тому, что известно вам самим?

– После заключения контракта – несомненно.

– Это будет открытый контракт, ни к чему не обязывающий после его завершения?

– Кроме обычного пожизненного молчания обо всех обстоятельствах дела.

– Ну, это разумеется. Я имел в виду сверх того.

– Если вы дадите нам своё предварительное согласие, мы всё обсудим и без проблем придём к разумному компромиссу.

Парсонс обернулся к гильдейскому молчуну.

– Мэтр Уолш, зарегистрируйте уточнённую заявку, с ценой и предварительными условиями. Я беру время на обдумывание, но без каких бы то ни было предварительных обязательств перед возможным нанимателем.

– Хорошо.

На этом аудиенция завершилась.

Реал меж тем ещё даже близко не подходил к завершению. Ну и к чёрту. Парсонс побрёл на заявленное заказчику место встречи, морщась от вездесущей сырости. А ведь он мог до сих пор блаженствовать на Луне.

Так, сперва нужно пробраться на одну из многочисленных площадок в радиусе двух километров от встречи. Мы сперва понаблюдаем.

Только Парсонс удобно расположился на скамейке под небольшим дебаркадером пассажирского монорельса, как ему пришёл ответ: «К сожалению, я только вернулась домой после длительного перелёта, назначьте новую встречу на завтра, тогда и завершим сделку».

Чёрт, ему так нужны были сейчас эти кредиты.

На завтра, так на завтра. Чем меньше времени, тем Парсонсу спокойнее.

Остаток вечера персекьютор планировал контакт. Новое место, пути подхода и отхода, точки обзора, подход и отход к ним, стратегия поведения, техсредства.

Дожил. Обычную встречу с заказчиком готовит как диверсионную операцию.

Если и дальше так пойдёт, проще сразу застрелиться. Парсонс если что и любил в этой жизни больше бытового комфорта, так это собственную безопасность, причём желательно, чтобы она достигалась сама собой, а не путём отстрела всех встречных и поперечных.

После столь напряжённого дня он спал как убитый безо всяких лекарств, а наутро решил себя малость побаловать, нажарив к извлечённому из неприкосновенного запаса настоящему колумбийскому кофе ещё и здоровенный омлет из четырёх яиц. Яйца уже неделю ждали своего часа в особом отделении холодильника. Больше на подобную роскошь у него один чёрт нет кредитов, сегодня всё решится.

Схарчив всё, что было на тарелке, Парсонс уже на ногах допил остатки сладющего, как он любил, кофе, быстро оделся и экипировался. Пора выдвигаться.

На улице лило третий день и даже, кажется, начинало погромыхивать.

Закутавшись в плащ, Парсонс почти час ёрзал на одной из трёх выбранных смотровых позиций, слушал эфир, в бинокль высматривал подозрительное движение, пытался вычислить повторяющиеся лица. Вроде всё было спокойно. А вот и заказчик.

Барышня была одна, хмуро озиралась по сторонам, но нервничающей не выглядела, скорее раздражённой, что ей пришлось тащиться в такую дыру.

Парсонс терпеть не мог связываться с женским полом в плане заказов, но у персекьютора неверные мужья – хлеб насущный, приходилось мириться. Это только в реал-фильмах рейтинга PG-23[33] каждый первый поворот сюжета – как доблестный частный сыщик укладывает их к себе в постель штабелями по три, предварительно плотно погудев в каком-нибудь пафосном баре. На деле всё куда прозаичнее, если жить хочешь.

Ладно, двинули. Парсонс в последний раз оглядел окрестности, проверил удалённое управление камерой обзора и двинулся на исходную.

И вот только тут почувствовал некоторое беспокойство.

Его самого вычислить почти невозможно, но можно вычислить одну из его личин.

Проще же – вычислить его рабочие контакты.

Несколько сложнее разыскать тех, кто в последнее время обращался в Гильдию. Впрочем, и тут ничего невозможного.

Ещё проще – сделать это, сперва подняв архивы активных заявок.

Сука.

Парсонс уже откровенно паниковал, отчаянно вертя головой по сторонам, пытаясь высмотреть хоть что-нибудь в этой треклятой пелене.

Ну почему, почему он должен отказываться от верных кредитов, почему его заставляют делать этот чёртов выбор!

Итак, что мы имеем. Заказчика, который нихрена не понимает в слежке и информационной безопасности, зато всем налево-направо трындит, что благоверный загулял с этой крашеной стервой, но ничего, мы его и на Луне достанем, и на Марсе. Разыскать всех текущих заказчиков Гильдии, чьи клиенты свалили на лунные курорты – дело техники, хотя и очень кропотливой, учитывая сжатость сроков.

Паника достигла своего апогея и хлестнула через край.

Приборы по-прежнему ничего не показывали.

И тогда Парсонс развернулся и ушёл.

Шесть часов сложнейшего маршрута под проливным дождём. Злость на самого себя. Ощущение было такое, что сегодня он либо самостоятельно выкопал себе могилу, либо уже принялся заколачивать крышку гроба.

Парсонс вернулся к себе уже затемно, и на этот раз ни есть, ни спать ему уже не хотелось вовсе.

Весь вечер, а потом и ночь он просидел над своей «айри», выискивая в сетях и интервебе хоть какую-нибудь информацию, что поможет выбраться из этой патовой ситуации.

Её было негусто. Но и она была не слишком радостной.

Корпорация, в этом были уверены все, вернулась к жизни, причём с такой энергией, что легенды о былых масштабах её деятельности померкли тут же, не успев толком возродиться. И всё указывало на то, что пресловутое Предупреждение следовало воспринимать не как пустую угрозу, а как их реальный план действий. Возможно, не сейчас. Но, похоже, их «священная борьба» с корпорациями готовилась принять радикальные формы – не диверсиями, а уже боевыми действиями в качестве основного аргумента в конфликте интересов.

Корпорация всерьёз решила стать не безымянной, но единственной.

Парсонс устало откинулся на спинку своего пыльного кресла, с отвращением уставившись в узкую щель окна, за которым уже рассветало.

Итак, расклад. Группа спецов, предельно хорошо подготовленных и не менее хорошо экипированных, много лет назад внедрённая в узловые точки корпоративного общества, перешла из спящего состояния в активное. И так случилось, что Парсонс оказался чуть не прямым свидетелем превращения первого во второе.

Корпорации, находящиеся на грани паники в высших своих эшелонах, были готовы на всё, лишь бы поскорее купировать стремительно выходящую из-под контроля ситуацию. Если что, они явно намерены смести и Гильдию, и вообще всех, кто будет путаться под ногами. Тот, кто отказывается «всецело содействовать», по умолчанию считается агентом врага, хотя бы в перспективе.

И Парсонс угодил как раз между двух этих махин.

Вырваться уже не получится. Отсидеться, с его плачевными финансами, тоже не получится.

Нужно просто выбирать.

Да, на фоне этой дилеммы даже перспектива невесть из каких средств возвращать заказчику задаток казалась чем-то неважным и легкоразрешимым.

Значит, так.

В голове эту загадку не разгадаешь, слишком мало информации, слишком велика цена вопроса.

А вот пусть сами теперь решают.

Парсонс выбрал фон понейтральней, скрепя сердце сменил пластический грим на стандартный, включил камеру своей «айри» и заговорил:

– За вами сейчас охотятся по всему миру как минимум три корпорации, и я на вашем месте валил бы с Луны, хотя, возможно, у вас хватило ума уже оттуда убраться. Если вы вправду знаете, кто я, скажите такую вещь – зачем я вам понадобился? Тому, кто перешёл тебе дорогу, пишут письма только гринмейлеры-любители, все прочие приходят сразу домой. Так всё-таки, что вам нужно?

Ответ появился почти мгновенно. Ильмари, видать, снова был в своей малахольной ипостаси, говорил по-скандинавски быстро, но вяло, без огонька. Дураком, тем не менее, он не был даже в таком вот варёном виде.

– Мы не вовремя встретились. И мы хотели бы объяснить тебе мотивы нашего к тебе обращения. Ты хороший персекьютор, Парсонс, но скоро такие, как ты, вымрут, уцелеют лишь те, кто устранится, уйдёт на покой, или же примет одну из сторон. Тебе довелось выбирать первому. Ну, так выбирай, ты знаешь, как с нами связаться, когда ты будешь готов.

На этом запись обрывалась.

Значит, вот как. Теперь точно – будет война.

Не ясно, что творится с этим парнем, но он гарантированно не из мелких сошек. Эти никогда не позволяют кому-то что-то решать. А Ильмари, он-то для себя наверняка всё давно решил, но ему не были нужны марионетки, ему были нужны добровольцы.

Парсонс, ты хочешь в добровольцы? Два шага вперёд, как тогда, в Гватемале, на плато Петен. Помнишь сержанта Орчи? Так и полетел домой в запаянном цинке.

Так, ладно, значит, начало положено.

Парсонс покопался в столе, наконец, нашёл старую янгуанскую айди-карточку, записанную на одну из его личин. Интересно, сработает?

Пластик со щелчком вошёл в гнездо и потеплел.

Ну надо же.

Попасть в святая святых на этот раз оказалось ещё проще. Его словно ждали.

Интересно, подумал Парсонс, там, на несостоявшейся встрече с заказчиком, за ним следили и те, и другие? Или там был ещё кто-нибудь третий, например, из «Джи-И»?

А если бы он всё-таки подошёл и начал обмен? Что бы произошло? Налетели бы орлы из «красножетонников», а может, сразу бы вояки прискакали и всех из разрядников – в клочья, в кровавую баню? Или кто-нибудь вежливо подошёл и по-тихому официально арестовал?

А может, ничего бы не было, встретились-разошлись, а потом бы его через две недели нашли где-нибудь в сточном коллекторе с перерезанным горлом?

Кто его знает.

Теперь уже поздно гадать, история, усилиями Парсонса, двинулась дальше.

Виртуальная приёмная «Янгуан Цзитуань» была подстать их официозным помещениям по жизни. Такое же сочетание искреннего пафоса и внутреннего убожества. Даже пальмы в кадках по углам стояли. Уж в сети могли бы хоть покрупнее пальму-то сделать.

– Персекьютор Парсонс?

Мэтр Гильдии, экс-персекьютор Фрэнк Уолш выглядел тут даже хуже, чем при непосредственной встрече. Некоторые люди не понимают, что голо-аватары не предназначены для того, чтобы лепить из них куклу-вуду владельца, выглядит нелепо.

– Мэтр Уолш, рад приветствовать. Официальная заявка выставлена?

– Уже несколько часов.

– В таком случае, ведите, я берусь за это дело.

Интересно, Ильмари сказал, что Парсонсу довелось выбирать первому. А скоро ли пойдут вторые и третьи?

Ильмари, нам действительно нужно объясниться.

Что вы там ни думайте, но служанкой Парсонс становиться не намерен.

10 Подозрения

У порталов было пусто. Все будто попрятались.

Как началась заварушка, все только и твердили, что теперь корпорации снова возьмутся за интервеб и, возможно, всё-таки добьются своего. Малейшее падение каналов в направлении того или иного корпоративного клауда тут же вызывало волну паники и вайна, тут же находился умник, который начинал травить, что у них в лаборатории, дескать, троих поймали на том, что те ходили в интервеб, и выпнули в пять минут без выходного пособия, зато с волчьим билетом. Каждая такая речь завершалась мыслью, что, мол, вот увидите, шифрация интервеба почти взломана, не сегодня-завтра процессы в клаудах будут локализованы, и тогда мы все окажемся перед ними как на блюдечке.

Выступавшего тут же начинали толсто троллить, закидывали виртуальными какашками, а пародиями на эти речуги были увешаны все топы демотиваторов. Заодно выступающего обзывали вебопродавцем, сейлзом и корпоративной шлюхой.

Но надо быть полным идиотом, чтобы не задумываться в сложившейся ситуации о завтрашнем дне.

Стэнли самолично разговаривал с тремя знакомым одминами, они, потрясая матаном, с цифрами в руках доказывали, что квантовые алгоритмы шифрования не имеют даже теоретических изъянов в алгоритмах расчёта коллизий контрольных сумм, так что возьмутся за дело корпоративные технари или лишь будут делать вид под грозными окриками наскипидаренного начальства, максимум, что они могут – начать плотно чистить треды в клаудах, да и то, не раньше полусуток от момента их создания, даже самые свежие конструкции квантовых вычислителей на полностью распараллеленных ку-БВЕ-алгоритмах не позволяют быстрее разбирать паттерны данных.

То есть да, если напрягутся и поставят половину мощностей работать на контроль второй половины, то смогут и существенно снизить пропускную способность каналов, и даже связанность на время нарушить. Но и только. Опасаться нечего.

Однако если бы дело было только в квантоптоэлектронных заморочках, мало кто бы обеспокоился, офисный криль слишком глуп для этого, но стали ходить какие-то мутные истории о том, как по жизни начинали просто принимать на улице с карточками входа, которые у некоторых даже ума не хватало отстрелить. Да и сами карточки, ещё вчера продававшиеся на каждом углу, внезапно оказалось не достать ни за какие деньги, и самые конченные пушеры, всю сознательную жизнь толкавшие по подворотням синтетравку и что похуже, внезапно теряли к разговору всяческий интерес, стоило только заикнуться об интервебе.

Само слово стало вдруг хуже всяческого ругательства.

Впрочем, не сразу. Сперва наоборот, когда Предупреждение разошлось по сетям, все только и обсуждали, еды было так много, что Стэнли не успевал всё документировать.

Общественность сразу разделилась на два непримиримых лагеря – одни считали, что это такой ловкий розыгрыш, толстый троллинг, концептуальная акция прямого действия. Взять и поставить весь мир на уши. Вторые напротив, принялись разводить теорию заговора, что это сами корпорации решили придумать самим себе повод для закручивания гаек в отношении пользователей интервеба, о чём давно мечтали, только достойных поводов не находилось. Теперь, стало быть, нашлось.

Слабый голос тех немногих, кто воспринял всё за чистую монету, тонул в общем веселящемся хоре.

Однако корпоративные крысы шуток не любили, и им было наплевать на любителей теории заговора. Они были её каждодневными практиками.

И началось.

В сетях поднялась волна нагнетаемой истерии.

Фрагменты Предупреждения с подвёрстанным к ним угрожающим комментарием звучали из каждого робоутюга, и любой, кто не пользовался интервебом, а таких, разумеется, было большинство, уже через неделю свято верил в одну вещь: что интервеб – это гнездо агентов Корпорации, которая тридцать лет готовилась к своему возвращению, и теперь нанесла самый коварный из возможных превентивных актов – стала сеять панику в человеческом социуме.

То, что сеяла панику вовсе не Корпорация, а сами хозяева сетевых медийных активов, никого уже не волновало.

Как только начались первые реальные аресты пользователей интервеба, все уже забыли про слово «предупреждение», человечество помнило только одно – ему угрожают злокозненные анонимы из невесть откуда снова взявшейся Корпорации, угрожают из недр развращённого хаосом и безнаказанностью интервеба. И это уже был приговор.

По интервебу словно прошла чума, толпы набов, раньше здесь житья не дававшие, разом растворились в небытие, предпочтя легальные, хоть и более унылые корпоративные сети. Риск влететь по жизни никого не устраивал, даже многие госу и заслуженные олдфаги предпочли на время затаиться, пока волна не уляжется и всё не вернётся на круги своя.

Жизнь мгновенно переместилась на новое место.

Говорят, вчера клауд «Яблоком» уложили целиком на шесть часов, когда там выложили урезанную линейную версию «Аватара 3 Ревампед», чего на офсерверах не делали никогда ранее. А вальнули потому, что в интервебе эта штука уже валялась бы неделю, никому не нужная, а в легальных сетях никому бы и искать не пришло в голову, тут же – куча завсегдатаев убожества по имени «Реалити 3», никогда в жизни оттуда не выползавших, внезапно была вынуждена начать общаться со сбежавшими из интервеба троллями, которые чисто рефлекторно принялись даже в отсутствие анонимности гонять местных лохов ссаными тряпками по таким местам, куда те отродясь не заглядывали. Вот под наплывом внезапно обнаруженной халявы клауд и ушёл в вечный своп, превысив расчётные нормы нагрузки в шесть раз.

В общем, движуха в урезанном виде перебралась в сети, здесь же, в интервебе, продолжали ворчливо отсиживаться по тёмным углам лишь самые упоротые, которым, в отличие от многих позёров, толпы набов действительно мешали жить, а не только создавали клакерскую массовку для кидания туда сахарных костей в виде разнообразного поп-креатива.

Самыми же пострадавшими оказались сейлзы, которым нечего и некому стало впаривать. Да ещё писари, для которых больше не было еды.

Стэнли бродил по опустевшим переулкам, как в старые добрые времена натыкаясь на совершенно прекрасные штуки, которые, тем не менее, он раньше бы просто не заметил, не стой вокруг них толпа серотабардной шелупони.

Раньше для его призвания писаря хватало всего остального, а тут надо же, поневоле дошли руки.

Вот, например, милейшее граффити на стене, какой-то сущий мастерпис, а не банальный таггинг. Аж где-то ностальгически защемило. В бытность свою обыкновенным набом, Стэнли, который тогда звали просто Джоном, увлекался вирт-реслингом, ходил вечерами на файтклабы, даже пробился в итоге в Золотую лигу, хотя там и не блистал.

Вот тогда, после полудюжины дуэлей они с согильдейцами вечерами шатались по интервебу и рисовали на стенах такие же граффити.

Характерная манера, вензеля знакомые, и даже, погодите, акрорисунок, вот, пожалуйста, если внимательно вглядеться вот сюда, получится… да, посыл в пеший эротический.

Это явно писал кто-то из давних и хороших знакомых.

Стэнли не удержался и сделал в сторону рисунка традиционно неприличный жест, который был принят у них в гильде вместо приветствия. Эх, хорошее было время!

С мелодичным перезвоном стена под граффити чуть провернулась, оставляя небольшой проход внутрь.

Интересно как.

Стэнли заглянул внутрь, тёмный коридор, знакомая картина. Вообще, интервеб был полон таких штук, но после двух суток неиспользования все эти виртуальные углы автоматически подтирались пауками-чистильщиками. Иначе зачем интервебу писарь.

Кто-то здесь недавно был, оставив проход для кого-то ещё. И Стэнли крепко повезло влезть в чужую нору. Нехорошо, конечно, но не будь он Стэнли, если не посмотрит, как глубока эта нора.

Пройдя по коридору налево, он высмотрел ведущую куда-то наверх лестницу. Ой, щас дадут здесь ему люлей. Ничего, скажу, знакомое граффити, и вообще, можно было и посложнее запоры ставить. Вдруг правда кто из старых знакомых? А как он их узнавать-то собирается.

Наверху оказалась такая же тёмная ниша, откуда открывался вид на небольшой дворик с фонтаном посредине.

Знакомые, да?

Те самые две ёшисейто, которые были в колизее приснопамятным вечером. Даже гольфы не изменились – на левой ноге пониже, на правой повыше. У кого-то слишком бедное воображение или просто лень.

Кажется, они так и не заметили, что в их разговор вклинился кто-то третий, так были увлечены беседой. Сам же Стэнли, расслышав первые же фразы, тут же расхотел привлекать к себе внимание. И решил побыстрее отсюда валить.

Но ноги его не слушались. А рука сама собой потянулась к кнопке записи.

Этого нельзя было упустить.

Разговор шёл о Корпорации.

– Ты же понимаешь, что это не могло быть ошибкой. Потому что если Корпорация начала допускать такие ошибки – нам всем конец.

Вторая ёшисейто в ответ радостно хихикнула. В отличие от первой, она была полна задора. Только этим они и отличались. Даже голоса были одинаковые.

– Посмотри вокруг, ничего не замечаешь? Нам уже – конец. Думаешь, теперь, после Предупреждения, всё вдруг снова станет как прежде?

Первая проворчала в ответ:

– Это Предупреждение – главная ошибка. Если они действительно хотели лишь предупредить…

– Предупреждение, братец, это лишь символ. Все наши разом узнали, что «Сайриус» наконец вернулся, и вернулся с дурными вестями, готовьтесь. Точка. Цель достигнута.

– А остальные? Кто-нибудь думал об остальных?

– Остальные – стадо. Увы, это так. И пока нас не станет больше, гораздо больше, они останутся таким же стадом. И ты это прекрасно знаешь.

– Да уж, лучший способ привлечь к нам людей – дать корпорациям повод пугать нами детей. Ты в курсе, они зарядили ролики даже в семейные сектора сетей.

– Ты же знаешь, я не лажу в эти зомбо-помойки, кроме как по делу.

– Ну так вот, нами уже пугают детей. Ты сам говоришь, что как прежде теперь не будет, ну так, может, это хоть какой-то повод делать всё так, чтобы не дать противнику возможности поймать нас на ошибке?

– Ты опять за своё. Ошибки не было. Да, я не знал, что мы идём брать именно тебя, но наводка и планирование операции были идеальны. Если бы это был не ты, мы бы уже знали всё, что нам нужно.

– А у корпораций был бы ещё один повод обрушивать на нас удар за ударом. И да, это всё-таки был я.

– Это был ты.

– Тебе весело?

– Забавная сцена, ты не находишь, мы стояли там и сверлили друг друга взглядами.

– А потом ты ушёл. Ты знаешь, сколько мне пришлось написать докладных и отчётов по поводу этого вашего чёртового нападения? И главный вопрос, который мне задавали, угадай, какой? Почему я в результате остался жив.

– Ну, это же просто, не первый день в этом бизнесе, броня крепка и винтолёты наши быстры, я был ранен плотным огнём твоих гвардов, понял, что всё равно не успею пробиться с тобой обратно, и ретировался вослед штурмовой группе.

– Это объясняет, почему ты меня не захватил, но не объясняет, почему я остался жив. Твои кумулятивные снаряды смели бы нас, будь у тебя такое желание. Но ты даже не выстрелил. Видимо, предположил я в отчётах, тебе нужен был только живой советник. Ведь именно я занимаюсь сбором данных по Корпорации. Для неё я – главная находка. Считай, меня теперь не только директор Цуй принимает всерьёз.

– И тебе утроили охрану, переместили в особо охраняемый бункер и запретили его покидать.

– Да, цао ни ма, я теперь шагу не могу ступить!

– Так может, в этом и был план?

– План Соратников?

– Да. Заставить их спешить, заставить их нервничать, заставить их ошибаться, каждый день гадая, как близко нож застыл у их незащищённого горла.

– Они знают, что у нас нет таких сил. Одна операция, две операции, три операции, но у нас нет столько агентов, чтобы держать у каждого их горла по ножу!

– Ни черта они не знают. Ещё вчера нас считали мифом, завтра мы снова станем мифом. Но они – не забудут. А раз не забудут они, наши потенциальные союзники в недрах этих крысятников рано или поздно станут нашими окончательно. Неизвестность ломает куда лучше страха, тебе это должно быть хорошо известно.

– В каком смысле?

– Ты слишком долго был крысой. Вспомни, когда мы вместе работали в поле. Вспомни это чувство!

Ёшисейто в ответ покачала головой.

– Это уже не работа в поле, это война.

– Все так резко полюбили это слово, не из-за Предупреждения ли? И ты ещё говоришь, что оно не достигло цели. До последней крысы дошло!

– «Крысы»… ты всё время говоришь «крысы».

– А ты – нет?

– Крысы бывают разные. Корпорации для Ромула – безусловное зло, но мы-то с тобой знаем, что они очень разные. Даже «на земле», не то что в головных офисах, всегда есть десяток разрозненных кланов, на противоречиях которых можно и нужно играть, разделять их, а не сплачивать, множить противоречия, а не рисовать у них перед носом жупел Корпорации, которая завтра, а то и вчера начнёт военный захват сол-систем.

– Ты это так видишь?

– Я вижу? Я вижу гораздо более простую вещь – нас с тобой Ромул попросту бросил на амбразуру, с одной задачей – привлечь к себе максимум внимания, стать идеальным раздражителем, общим местом, главной темой для приложения усилий корпораций. Нами злят спящего дракона. Мы – наживка, которую рано или поздно попросту проглотят.

– А тебе не кажется, что куда проще разозлить корпорации, действительно нападая на их башни, действительно отлавливая их функционеров, а не устраивая спектакли с нападением одного агента Корпорации на другого? Хотя я и верю, что в этом тоже был смысл. Вот ты собираешь все данные о Корпорации, которые есть у «Янгуан», помнишь тот воздушный бой над Саянскими горами?

– Ты и там успел побывать?

– Нет, но мне пришлось вытаскивать из янгуанских лап нашего агента. О, я вижу, тебе не доложили?

Ёшисейто заливисто рассмеялась.

– Неудивительно, ваши ведь там облажались по полной. И да, то, что не смогли мы, смогла «спящая» девочка с подготовкой обычного вояки. Она за четырнадцать минут вынула из вашего советника то, что тебе бы тоже «забыли» доложить. А ты говоришь «нападение одного агента на другого». Мы же её саму чуть не накрыли вместе с тем советником, лишь чудом они успели запереться в бункере.

– Я не знал.

– Крысы засуетились, брат, крысы засуетились. И с каждой операцией мы ещё больше сбиваем их с толку. Ты говоришь, мы их консолидируем, да мы каждым своим шагом всё больше сбиваем их с толку!

– По версии следствия это были не мы, а «Ар-Раджхи». Это были их винтолёты, якобы угнанные. Какой смысл…

– Именно. А смысл простой, ты его уже назвал.

– Война?

– Война. Ты только сейчас понял? Соратники осознанно подставляют Корпорацию под удар такой силы, что он рикошетом пробьёт по самим корпорациям.

Повисло долгое молчание. Две девчушки в школьных платьицах обдумывали сказанное.

– Но нам тогда, и правда, конец.

Снова смех.

– Сегодня ты мне это говоришь третий раз, и каждый трагичнее предыдущего.

– Но почему? Что случилось там, в дальнем космосе, за эти тридцать лет, что вся наша работа пошла прахом?

– Ты видел Предупреждение, ты знаешь, они улетали искать помощь, обещанную в послании Ромула, ты знаешь, что они вернулись. Сделай вывод сам.

Снова молчание. Минута, две.

– Они вернулись ни с чем.

– Да.

– Нам никто не поможет. Никто не прилетит.

– Да.

– И теперь Соратники готовят войну.

– Скорее всего.

– Но какой, какой в этом смысл?!

Качание головы.

– Возможно, они видят то, что не видят другие, не видим мы с тобой.

– Ты так и не встретился ни с кем из Соратников? С Улиссом?

– Ты же знаешь, они на дух не переносят таких, как я. Мекк – это для них ругательство почерней прочих.

– Небось, раньше их это не останавливало.

– Раньше все мы были другими. И ты знаешь, мне кажется, с тех пор, как они улетели, с ними что-то случилось. Мы успокоились, остепенились, стали частью социума, а не его изгоями. Эдакими важными сокрытыми шестерёнками. Чистильщиками корпоративного общества. А их этот полёт – сломал. Но не сломил. И теперь им с нами тяжело, они видят в нас себя прежних, и им горько от одного этого.

– Это ты сам сейчас придумал?

– Сарказм? Понимаю. Да, сейчас и придумал, но это правда. Посмотри внимательно на их действия. Они сразу, не выжидая ни секунды, бросились в бой. Тысячи операций по всей метрополии, в движение пришли гигантские силы. Ещё вчера я понятия не имел, что мы сможем проворачивать столько дел одновременно. А ты горюешь об опустевшем интервебе.

– То есть ты веришь, что у них есть всему этому бардаку какое-то разумное объяснение?

– Да.

– Но почему они этого нам не скажут прямо?

Пожатие плечами.

– Понятия не имею, это так важно, всё проговорить?

– Мне – важно. Я хочу знать, за что мне придётся умереть.

– А если не придётся, уже неважно?

– Важно всё равно. За это уже многие погибли, помнишь?

– Вот тут ты меня начинаешь пугать, брат, тридцать лет мы были готовы умереть за абстрактную идею о спасении мира. Но вот вернулись Соратники и – что-то изменилось? Они больше не хотят спасти мир? Мы больше не хотим спасти мир? Или мы хотим, и они хотят, но разными путями?

– В таком случае мне придётся придумать свой план.

– А если этот мир уже не спасти?

Обе снова замолчали.

– Мне не нравится то, к чему нас привёл этот разговор.

– Он привёл нас к правильному ответу. Теперь всем нам нужно сесть и подумать. Потому что завтра нам дадут приказ стрелять друг в друга по-настоящему. Потому что таков будет план. И мы начнём стрелять. Или не начнём.

– Ты хочешь сказать, что это нам решать, а не им. Не Соратникам.

– Но это так и есть. Нам решать.

Тут ёшисейто щёлкнула пальцами, и на окаменевшего Стэнли со всех сторон пролился целый водопад света, так что он совершенно ослеп и почувствовал себя голым.

Лабораторной крысой на столе вивисектора.

– А вот и наш юный друг.

Голос теперь шёл словно отовсюду.

– Ты всё слышал?

Стэнли что-то прошептал в ответ одними губами.

– Тебе пора, писарь, отнеси эту запись Хранителям, им настало время вмешаться.

Свет погас, Стэнли затравленно озирался по сторонам, пытаясь кого-нибудь высмотреть.

Но никого не было.

Ёшисейто исчезли.

Как получилось, что он так легко попался? Откуда они знали, что он писарь? И самое главное, то, о чём они разговаривали – это правда? Нас всех ждёт война?

Стэнли растерянно оглядывался по сторонам, пытаясь собраться с мыслями.

В голове была каша.

Значит, Корпорация существует.

Нет, не так, она существовала всегда. И сам Стэнли – какая-то бессловесная деталька этого огромного механизма со своими управляющими центрами, силовыми установками, сборочными цехами и главное – целями.

И сейчас всю мощь сил метрополии некто по имени Ромул собирался обрушить на Корпорацию, чтобы что?

Уничтожить её, а на руинах создать нечто совершенно иное?

Боже, Стэнли, всю жизнь проведший в анархическом обществе интервеба, до смерти боялся фанатиков.

Фанатику ничего не объяснишь, с фанатиком не договоришься, ему плевать не только на свою, но и на твою, Стэнли, жизнь.

Для фанатика есть только символ веры, лежащий в основе каждого его вздоха, каждого жеста, каждого движения. А тех, кто этот символ веры не разделяет, фанатик бросит в топку вершащейся истории ещё вернее, чем своих братьев по вере. Впрочем, с ними он тоже не будет церемониться.

А ведь ещё вчера казалось, что войны тридцатых годов XXI века давно остались в прошлом.

Стало по-настоящему страшно.

Стэнли шёл по обезлюдевшим улицам, вжимая голову в плечи.

Но потом ему пришла в голову мысль.

Фанатики никогда не сомневаются.

Для них главное – соответствие канону, точность толкований священного знания, неотхождение от буквы и духа горних постулатов. Всё остальное – жизнь, смерть, чьи-то судьбы, а хоть бы и всего мира – фанатиков не волновало.

Этим двоим, Стэнли чувствовал каждой клеточкой своего тела, было не всё равно. Они беспокоились не о своей вере, они беспокоились о своих людях, о человечестве в целом, пусть оно и захвачено в липкие тенета прогнивших насквозь корпораций. Им важна была цель и смысл, а не следование каким-то там догмам. Ромул и его Соратники – для двух собеседников они не были богоподобными лидерами, чьё слово – закон сам по себе.

Им было важно знать.

Точно так же, как для Стэнли было важно помнить.

А значит, не всё потеряно. К чёрту интервеб с его анонимными склоками и высоким, но никому не нужным искусством. К чёрту толпы бессмысленного набского стада.

Стэнли, ты боишься войны?

Что тебя в ней пугает?

Боишься за собственное будущее? Какое у тебя будущее, ты, простой сетевой червь, только по недоразумению осознающий себя.

Боишься за свою жизнь? Ты, прочно сидящий на велфере стареющий подросток, всю жизнь проведший в самых глухих недрах Босваша, света белого не видевший и даже не мечтающий когда-нибудь чего-нибудь добиться.

Боишься за других? В отличие от той парочки, тебе плевать на людей. Ты социопат в нескольких поколениях, вообще непонятно, как ты смог появиться на свет, потому что уж у тебя потомков точно не предвидится, ты, любитель виртуальных утех. А трусы потом лавадора отстирает.

Твоя жизнь ничего не стоит даже в собственных глазах, ты сам – ноль.

Так чего же ты сейчас боишься?

Только одного – что завтра настанет, а тебе в нём не достанется даже той скромной роли, которая у тебя есть сейчас?

Ты писарь, Стэнли.

Ну так и делай своё дело.

Портал просипел звуком гигантской присоски, отдираемой от приросшей к ней поверхности.

Секунд пять приходило в норму зрение, Джон с проклятиями выскочил из кресла. Твою же мать, опять под тобой лужа.

Вот, вот, смотри, как ты жалок.

Страшно ему, холи щит.

Что угодно. Любая война, любой катаклизм. Лишь бы быть хоть кому-то нужным.

Но кому нужен писарь, которому нечего записывать?

Значит, он больше не будет писарем.

Но кем?

Кем скажут.

Полчаса спустя Джон уже дрожал на стылом ветру, коченея от промозглой мороси.

Он довезёт сегодняшнюю запись, но кое-что он добавит и от себя.

Те двое назвали близнецов Хранителями.

Ну, что ж, посмотрим, доверят ли они ему не только хранить чужие секреты.

11 Начало

Собрание было назначено на традиционное время – час дня по Гринвичу. Поэтому в «Хао Чжиюань», головной башне земельного филиала «Янгуан Цзитуань» сектора Гуанчжоу, уже с раннего утра стоял бедлам.

Технические службы носились по коридорам, пугая своими странными приборами «красножетонников», которым сегодня не удавалось даже рта открыть. Техники, пользуясь важностью момента, норовили отомстить безопасности за ежечасные унижения со справками-формулярами, как будто наличие справки как-то могло повлиять на то, в чём «красножетонники» ни черта не понимали – на информационную защиту. Сейчас важнее всего была она.

В честь грядущего собрания случилось и вовсе невозможное – вылезли из своих нор «желтожетонники» из числа местного начальства, принявшись подслеповато бродить по слишком освещённым и слишком просторным для них помещениям, впрочем, техникам они не мешали, да и вообще всей этой суеты не понимали. Делов-то, обеспечить синхронизацию децентрализованного защищённого канала с двойным резервированием в восходящем и нисходящем направлении. Вся остальная беготня представлялась им ненужной суетой с целью пустить пыль в глаза большим шишкам.

В общем, так всё и было.

Остальные носились как оглашенные, путаясь друг у друга под ногами и то и дело начиная переругиваться визгливыми голосами. Лишь часам к семи, когда ещё не прилетел никто из основных участников, и только эксперты вроде советника Ма Шэньбина ждали начальство в гостевых залах, всё начало постепенно успокаиваться. Проекторы и голокамеры были расставлены, физические каналы связи проверены, а «желтожетонники» к собственной радости убрались в свои кельи колдовать над балансировкой нагрузки и проверкой динамической криптозащиты.

Тут же, понятное дело, в ход пошла обслуга, подпорченный техниками декор выправить, цветы по вазам расставить, полировку лишний раз везде протереть. За ними сонно наблюдали скучающие «красножетонники» и «белые». Первые уже три раза обошли все помещения и просветили все стены, с тех пор развлекаясь только перекличками снайперов на точках, последним же, по причине отсутствия покуда начальства, и вовсе нечем было заняться, делопроизводство начнётся позже, когда кто-нибудь до чего-нибудь договорится. Или не договорится.

Если бы кто-нибудь из неянгуанской юрисдикции собрался посетить совещание лично, тогда другое дело, была бы такая бумажная вакханалия, что дым бы стоял, а так «белые» давно уже раза по три сверили друг с другом списки участников, завизировали что надо где следует и теперь насупленно клевали носом, сидя вдоль стеночки на одинаковых стульчиках, в одинаковых белых костюмчиках, каковой атрибут давно уже служил визитной карточкой их бюрократической касте.

Ма Шэньбин наблюдал за ними через стекло своего гостевого кабинета и размышлял о том, что пока вот эти хао чжиюань будут терпеливо ночевать на станциях монорельса, опоздав на поезда после ночного совещания, пока они будут продолжать себя вести подобно робо-уборщикам – нажал клавишу, и он выключился, смотрит себе в одну точку, делает вид, что не спит. Вот пока эта армия офисного криля не интересуется ничем, что расположено дальше его носа и наступит не скорее завтрашнего утра, с корпоративным болотом ничего не будет.

Потому что эти ребята в белом даже о собственной карьере не думают, они уже и так достигли того максимума, на который их отцы и деды даже рассчитывать не могли.

Сидят в чистом светлом сухом прохладном офисе, ничего не делают и получают за это кредиты, которых достаточно, чтобы содержать все три десятка бесполезных родственников, которых они не видят неделями.

Они счастливы уже тем, что раз в году на пару недель им дают прокатиться за счёт корпорации куда-нибудь на горные озёра, а на Новый год позволяют пару дней провести с семьёй. И каждый, кто хоть словом посягнёт на их жизненный уклад, будет растоптан лавиной белокостюмных бессловесных клерков, ежедневно выдающих справки, проставляющих визы или пересылающих письма от одного начальника отдела другому заму такого же начальника такого же никому не нужного отдела.

Предложи им повышение, первая реакция – страх.

Сонм людишек, чья работа вроде бы и состоит в том, чтобы что-нибудь решать, но которые на самом деле до колик боятся совершить что бы то ни было.

Они признают только один вид движения вперёд – чеканный шаг на месте.

«Белые» были единственной кастой, в которой у Корпорации почти не было своих людей. Политикой и мировыми событиями они не интересовались, даже жизнь знаменитостей и скандалы в высших корпоративных эшелонах их не задевали. Нужно было совершить очень неординарный поступок, чтобы их хотя бы чем-то заинтересовать, не говоря уже о том, чтобы кто-то из них стал вдруг работать за идею, с целью служения каким-либо идеалам.

Неудивительно, что планета с такими вот хао чжиюань с каждым днём превращается в болото.

Ромул борется с разработками искусственного интеллекта, да по сути единственный враг «белых» – это машина, которая бы сумела заменить этих бессловесных монстров. Может, хоть тогда они пошевелятся.

Впрочем, у Ромула свои резоны.

Ма Шэньбин отвернулся, вновь уставившись на циферблат архаичных настенных часов. Уже восемь, «стража Собаки», пора бы директору Цую появиться. Советник потеребил представительскую инфоркарту в малахитовом корпусе, что не выпускал из рук с самого своего здесь появления.

На инфокарте было собрано всё то, что «Янгуан» к настоящему моменту сумела накопать на Корпорацию. Директор Цуй отнюдь не собирался ни с кем, включая прочий директорат, делиться этой информацией, но на всякий случай приказал Ма Шэньбину к собранию всё свести воедино и держать при себе, так что теперь, помимо серебристой нити, обвивавшей советнику запястье, не давая избавиться от треклятой «канистры», Ма Шэньбин был вынужден терпеть рядом с собой постоянное присутствие мирно спящего «желтожетонника» и вовсе не мирного, а на вид и вовсе ужасно злобного охранника с красным шевроном на лацканах.

У этого, поди, может хватить ума при случае открыть стрельбу. Впрочем, когда пойдём в зал, где будет проходить собрание, пушку он сдаст, ещё чего не хватало, да и сам снаружи останется.

Ма Шэньбин максимально нахально раскрыл рот и громко зевнул, клацнув под конец челюстями. Охранник хмуро покосился. Ма Шэньбин скучающе его оглядел и снова вернулся к созерцанию часов.

Цуй Хунхай появился лишь полчаса спустя, окружённый, как и все члены директората, взводом «красножетонников» из числа штатной охраны и несметным полчищем референтов.

Но самое главное, отчего Ма Шэньбин лишний раз проклял про себя тот дурацкий захват – позади всей свиты директора Цуя размашисто шагали, сверкая чёрным хитином армопласта, три сгорбленные двухметровые фигуры в силовой броне.

Семисоткилограммовый экзоскелет мощностью ноль-три мегаватта с автономным запасом энергии на двое суток, на борту несёт сдвоенный дуговой плазменный разрядник «Луво» и скорострельную гауссову винтовку «Фэншу», штука довольно древняя, зато безотказная. Плюс масса разнообразных сканнеров и систем обнаружения.

Серьёзные бойцы. Настоящие вояки, а не та шушера, что тут по вечерам бузит последнее время на средних ярусах, вызывая раздражение у «белых».

Значит, теперь вот так, да?

Ма Шэньбин выскочил из своего кабинета, и, аккуратно обогнув перегородившую полкоридора бронированную троицу, принялся догонять начальство. Соблюдая достоинство и не переходя на бег. А ты постарайся.

– Директор Цуй, всё готово. До начала собрания два с половиной часа, если желаете, я вам вкратце…

Цуй Хунхай, не говоря ни слова, сделал в воздухе резкий жест, мол, если надо будет, тебя позовут. Но протянутую инфокарту взял, терпеливо приложив к сенсору палец и дождавшись, пока цепочка освободится. Подбежавший референт, низко поклонившись, помог директору пристегнуть нить. За процедурой внимательно наблюдали трое громил. Видимо, изучали инфокарту в эм-диапазоне.

А Ма Шэньбин между тем наблюдал за директором Цуем. И эта внезапно напавшая на обычно не в меру болтливого босса молчаливость советнику не нравилась. Для начала, они здесь собрались именно ради вот этой «канистры». Выходит, у директора есть что-то ещё. И он об этом не соизволил сообщить даже Ма Шэньбину.

Сюрпризов советник не любил по простой причине: с приятными сюрпризами он не сталкивался ни разу. Они для него делились на два типа: неприятные и страшные. И судя по каменному лицу директора Цуя, сегодня Ма Шэньбину грозит второй тип.

Проследив глазами удаляющуюся процессию и вдоволь поелозив взглядом по «веригам» вояк, советник поспешил к себе в гостевой кабинет. Там уже и след простыл от двоих соглядатаев, без инфокарты он был им не интересен. Ну и прекрасно.

Ма Шэньбин тут же с головой нырнул в локальные каналы, пытаясь сообразить, что происходит. Так, прибыли ещё два винтолёта с начальством, тоже с охраной. Хорошо, что собрание нарочно сделали на уровне директората, а не на уровне генерал-партнёров, подчёркивая его чисто технический характер, не то здесь и вовсе царил бы сановно-бюрократический ад.

От «Янгуана» в собрании участвовали ещё два офиса – в Пекине и Босваше, однако неофициально за мероприятием с этой стороны должны были следить ещё минимум в четырёх местах, и «жёлтожетонники» пока не дали Ма Шэньбину вычислить, где именно. Эх… ну хоть единый бы шанс. Если и были в «Янгуане» люди, которых Ма Шэньбин ненавидел сильнее Цуй Хунхая, так это генерал-партнёры «Янгуан Цзитуань», двадцать три сухощавых бородатых обаятельных старичка (самом младшему, по последним данным, в прошлом году стукнуло девяносто), которые были все как на подбор – самые алчные, самые жестокие, самые властолюбивые, самые развращённые твари на этой планете.

И им ты служишь?

Дешёвый трюк, он служит лишь своим идеалам. И рано или поздно он доберётся и до этих мразей.

В общем, прослушивание каналов ничего не дало. Пора было собираться в зал, где и планировалась здешняя часть спектакля по имени «собрание». Ничего особенного, просто представители высшего директората трёх из двенадцати старших корпораций – «Янгуан Цзитуань», «Три-Трейда» и «Джи-И» – собирались обсудить волнующие их проблемы.

Ничего особенного, правда одна деталь – последнее подобное собрание состоялось больше шести лет назад, причиной был антарктический кризис, когда шла борьба за контроль крупнейших рыбопромысловых районов южного полушария. Сегодня повод был ещё серьёзнее, потому что в прошлый раз на организацию собрания «белым» со всеми согласованиями понадобилось двенадцать недель. В этот раз они сумели справиться за четыре.

Цао ни ма, это всё было не к добру. Ма Шэньбина выводила из себя неопределённость. Но уж ничего не поделаешь.

В зале уже расселись зрители второго ряда, все рангом не ниже полного советника, но попадались и земельные директора, а также члены головного директората от «белых», «красножетонников» и, кажется, даже вояк. Последних было легко узнать по седине (остальные отнюдь не почитали эти белёсые стрижки «ёжиком» за нечто, чем можно было гордиться), а также по огромному даже для варваров росту, среди ханьцев же эти старые вояки и вовсе казались каким-то ненормальным уродством. Особенно вон тот – генерал-полковник Ван Сяоюн, сто десять килограмм живого веса, из которых ни грамма жира, в его-то годы, и умный как лиса. Зря его сюда звать бы не стали. Этот штаны на заседаниях протирать не привык.

А вот ни директора Цуя, ни остальных равных ему по рангу членов директората, что должны были принимать в собрании непосредственное участие, видно пока не было.

Ма Шэньбин нашёл висящий в воздухе виртмаркер со своим именем и степенно опустился в кресло, стараясь не мять шэнъи. Хуже не бывает – потом до самого утра, пока выносятся кулуарные решения, ходить из кабинета в кабинет мокрой курицей. Ма Шэньбин был опытным человеком в аппаратных делах, отпрашиваться сменить одежду – хуже не бывает, всё упустишь. Поэтому пришедшие сидели в креслах, будто проглотили клюшку от аэрогольфа. И только полные директора придут и развалятся в своё удовольствие, им важно осуществить представительские функции, решать что-то всё равно будут наверху, а утрясает детали пускай галёрка. Кстати, где Ван Ланьцзюй? Учёную братию вообще звать не стали, или это его настигла давно ожидаемая опала? Ладно, подумаем об этом, когда всё закончится. Где же боссы, уже начинать пора.

А вот и они. Появились одновременно, из разных дверей, как положено по протоколу, чтобы не пропускать, цао, друг друга; свиту и, главное, сквады вояк они оставили где-то там, может, прямо за стеной и топчутся.

Расселись, все чернее тучи, только желваками играют. Самое правое кресло досталось директору Линь Цзяньго, сказывают, он первый кандидат на вхождение в круг генерал-партнёров. Ему благоволит сам Ли Пин, даром что отошёл от дел и формального влияния на принятие решений в «Янгуан Цзитуань» не имеет, но к нему в этих вопросах прислушиваются, как ни к кому другому.

Цао ни ма, не время сейчас внутрикорпоративную политику обдумывать, всё потом. Сейчас всё внимание – на покуда пустые поля проекторов, что были расставлены секторами – слева участок «Джи-И», справа – «Три Трейда». Посередине осталось небольшое место для распорядителя.

Вот он уже был на месте и вещал в канал, покуда остальные собирались с мыслями. В соответствии с протоколом им сегодня был Его высочество кронпринц Карл XVII Филипп. Из оставшихся на планете королевских династий именно Бернадоты собрали у себя наиболее подходящих на роль посредника персонажей, и кронпринц Карл Филипп, из ныне здравствующих, более других подходил на эту роль. Чтобы увещевать таких людей, которые должны были суметь договориться между собой сегодня, нужна была поистине королевская уверенность в себе и вместе с тем придворный такт не хуже, чем у иных потомственных церемониймейстеров. И при этом – умение молчать о том, что здесь произойдёт, напомнил себе Ма Шэньбин.

По мановению руки распорядителя пошла синхронизация и осветились виртуальные пространства договаривающихся сторон. Цао ни ма гэ тоу, советник не знал и трети из числа этих людей, только в первом ряду от двух корпораций можно было разглядеть больше двадцати человек. Запоминай, потом разберёмся.

– Господа, начнём.

В ушах у собравшихся в зале тут же поспешил зажурчать перевод на пунтухуа, но большинство его тут же досадливо выключило. Дело было серьёзное, английский все знали и без того.

– Согласно принятому регламенту, право выступить с небольшим предварительным словом предоставлено стороне, которая первой высказала пожелание о проведении данного высокого собрания, прощу приветствовать, директор Линь Цзяньго, корпорация «Янгуан Цзитуань».

Директор Линь едва заметно привстал и ещё слабее поклонился, представители «Джи-И» и «Три-Трейда» ответили таким же незаметным кивком головы.

– Господа. Ни для кого из собравшихся не секрет, что причина этого собрания проста – та череда уже чуть ли не боестолкновений, прокатившаяся по планете за последние месяцы. Неизвестные люди перехватывают конвои, взламывают защиту клаудов, атакуют башни, захватывают людей, проводят диверсии на ключевых промкомплексах, сбивают график поставок. Причём всё это – дело рук достаточно компактной, замкнутой и отлично ассимилированной в наши структуры группы, так что проводимые расследования каждый раз упираются в тупик, информационный вакуум. От этого, по нашим сведениям, сейчас страдают все двенадцать старших корпораций Земли, и до сих пор разрозненные усилия по наведению порядка не принесли ни малейшего результата, даже наоборот, с каждым днём давление на корпоративные структуры усиливается, деморализуя уже не только рядовой персонал, но и высшее руководство.

Линь Цзяньго неторопливо оглядел собравшихся, как бы выискивая на этих холёных лицах скрытые признаки беспокойства.

– Однако хотя страдают от вала диверсий все, на этом собрании присутствуют лишь три корпорации, которые выделяет из числа прочих тот факт, что они первыми оказались под ударом.

По мановению ладони директора Линя посреди зала зажглась карта одного из участков ледяного панциря Европы, на которой были отмечены три красных точки, составляющие правильный равносторонний треугольник. Ничего, кроме этих трёх точек, на расчерченной сложной сеткой ледниковых полос поверхности видно не было.

– Три станции в радиусе ста километров, то есть вне пределов прямой связи в условиях радиационной бури в поясе Ио. Принадлежащие трём разным корпорациям. Просто случайный объект для нападения? Ничуть не бывало.

Карта принялась уменьшаться, пока в проекцию не стал помещаться весь грязно-серый полосатый шарик Европы, теперь она вся была покрыта неоднородной сетью разноцветных пометок. Ма Шэньбин догадывался, что сейчас будет сказано.

– Интересный факт, ни на одном из трёх коммерчески освоенных спутников Юпитера просто физически нет другого такого места. Или в эту область попадает сразу с десяток баз, причём, как правило, принадлежащих лишь одной или двум корпорациям, так что, в случае опасности, они бы так или иначе пришли друг другу на помощь. Или же это оказывается одинокая полуавтоматическая станция, расположенная вне основных ареалов разработки, для диверсантов бесполезная, поскольку диверсия бы банально не окупилась. Итак, господа, объекты для атаки были выбраны не случайно, но и не прицельно, они просто подошли по ряду условий – там было всё, чтобы без проблем попасть на Землю, и поблизости не было никого, кто мог бы помешать диверсантам. То есть они просто выбрали цель и взяли то, что им было нужно, не считаясь с чужими потерями, без длительной подготовки и скорее широким мазком, чем точечным ударом.

– Кто они, директор Линь, у вас есть предположения?

Голос сухощавого долговязого мужчины на стороне «Джи-И» звучал надтреснуто. Несмотря на моложавый вид, директору Роджеру Муру было уже под сто десять, он успел повоевать аж в Мексиканской войне.

– Директор Мур, у этих людей есть несколько примечательных свойств. Если они так легко вошли в три произвольные необходимые им в данный момент станции, это значит, что у них на самом деле были в руках коды доступа ко всем станциям, по крайней мере, наших трёх корпораций. Ещё одно свойство – они прилетели ниоткуда. Лететь из метрополии, только чтобы улететь обратно, не очень логично звучит. Значит, они прилетели не с Земли. Есть дальние планеты, есть тёмный лес астероидных Поясов, есть ещё более малоизученная область холодных комет и карликовых планет пояса Койпера и рассеянного диска, в недрах которых, что интересно, ещё больше лития, чем подо льдами Европы. А теперь обратите внимание на вот этот снимок, при попытке добыть который недавно погиб от рук спящего агента наш советник.

Ма Шэньбин напрягся. Проектор продемонстрировал знакомый кратер карьера.

– Мы думали, что изначальной целью нападения был сам советник и некая известная ему информация, но на самом деле это был лишь отвлекающий ход. И на снимке вроде нет ничего особенного, но наши специалисты догадались проделать вот что.

Картинка сменилась проекцией – чуть неправильный обращённый остриём вниз конус начал плавно изменяться, у него образовывались многочисленные наросты, пока компьютеры подчищали со дна карьера более поздние наслоения осадочных пород, где-то в результате оползней на склонах, а где-то и направленных взрывов, осуществлённых теми, кто не хотел выдавать истинное предназначение этого заброшенного комплекса. В карьере когда-то лежало что-то очень большое.

– Господа, теперь я обращаюсь к вам, вы уверены, что ни у кого из вас нет ответа на вопрос, что это за штука? – Линь Цзяньго ткнул холёным указательным пальцем в сторону мерно вращающейся в воздухе голограммы.

И тут же в секторе «Три-Трейда» зажглась ещё одна, очень похожая фигура. Три мерцающих диска под днищем конического объекта неправильной формы. Сходство объектов было несомненным.

– Это «Сайриус», директор Линь.

По залу пошёл ропот.

– Поясните, директор Цзы.

– Перед вами тоже реконструкция, тридцатилетней давности. Два снимка были случайно получены группой учёных при помощи орбитального телескопа «Наврас», и были нами перекуплены. Снимки сделаны 18 ноября 2115 года, объект в этот момент находился за орбитой Марса и удалялся от Солнца со скоростью в 18 километров в секунду.

– То есть, мы только сейчас отыскали место закладки мифического космического корабля Корпорации, а у вас всё это время был его снимок?

– Честно говоря, у нас не было уверенности, что это за штука. Важно другое, становится понятна причина волны диверсий по всей планете. Это пресловутое Предупреждение… они действительно вернулись.

В разговор вступил ещё один голос.

– Они никуда и не улетали.

Все собравшиеся разом посмотрели в сторону сектора «Джи-И». Говоривший был Ма Шэньбину не известен, он с самого начала сидел в сторонке и даже как-то в тени. Имя рядом с его креслом звучало как Джон Баум. Кто это?

– Директор Баум, разверните свою мысль, будьте любезны, – это подал голос кронпринц.

– Не директор, ваше высочество, особый советник Баум. Мысль проста, и я думаю, наше собрание с нею согласно. Из ниоткуда тридцать лет спустя после своего исчезновения к нам на головы падает безумная банда и начинает творить всё, что ей вздумается. Но кто-то всё это время делал закладки в нашем софте, грузил наши клауды этим безумием по имени интервеб, вербовал наших людей, заполняя все наши структуры от самого низа до самого верха спящими агентами, которым сейчас просто дали команду «фас». Вот вы беспокоитесь о каком-то ржавом корыте, которое наверняка уже выпотрошили и бросили где-нибудь на орбите Урана, дальше добираясь при помощи обычных грузовиков. Вы знали, что у «Группо Карсо» не так давно на Уране кто-то упёр сразу три пустых, но уже заправленных грузовика? Цифра три, знакомое число?

Особый советник Баум приподнялся, слегка поклонился собравшимся, и сделал два шага вперёд, попадая наконец в область нормальной освещённости. Хм, этому парню небось и полтинника нет, в геронтократическом корпоративном обществе это было необычно. Да и держался он слишком уверенно для простого, пусть и «особого» советника.

– Мы не знаем, чем они там занимались, может, и правда, строили армады для завоевания сол-систем, чем они нам тут пытаются угрожать. Важно, что, по сути, летала лишь верхушка, и Большая чистка начала века, о которой многие тут собравшиеся так не любят вспоминать, только укрепила оставшихся в мысли затаиться. Они ждали. И дождались.

– Но особый советник, если эта самая верхушка тридцать лет провела в радиоактивном гробу, есть ли нам о чём беспокоиться?

– Хороший вопрос. У нас сегодня вечер обмена домашним видео, я тоже кое-что приготовил.

Проектор активировал ещё одну голограмму. На ней были изображены три человека – двое мужчин и женщина едва ли средних лет, может, лет сорок.

– Познакомьтесь, наш враг.

Ма Шэньбин с каменным лицом следил за происходящим. Даже такими новостями его не заставишь потерять над собой контроль.

– Ромул, он же Ренат Фуко. Один из Соратников Улисс, он же Майкл Кнехт, а вот это – Кора Вайнштейн, долго объяснять, кто это, именно благодаря ей мы и смогли в своё время сделать этот снимок. Вы видите этих людей? Двоим из них в этот момент около шестидесяти, а вот Ромулу на тот момент было около ста сорока лет, и снимок сделан буквально за полгода до их исчезновения. Как видите, он довольно неплохо выглядел для своего возраста.

Шу-шу-шу по залу уже не только не затихало, но становилось просто неприлично громким.

– Я на вашем месте, господа, не слишком рассчитывал бы на безвременную кончину этих троих.

– Советник!

– Если позволите, особый советник Баум, директор Цуй.

– Особый советник Баум, вы позволите нам получить копию этой голограммы?

– Она уже у вас. И вот что, господа, «Джи-И» – пока единственная из корпораций, кто сумел уничтожить одного из Соратников, а именно, эта самая Кора Вайнштейн, вольный стрелок, по нашему приказу, пусть и благодаря стечению обстоятельств, убила Соратника Урбана, он же Жан Армаль. Но, как видите, в итоге лишь успешно заменила его в высшей структуре Корпорации. И теперь эти люди снова с нами. Так что прошу вас, – особый советник сделал театральный умоляющий жест, – не пытайтесь недооценивать нашего противника. И самое главное, пока мы не научимся действовать против Корпорации сообща, мы останемся лишь пешками на их шахматной доске. У меня всё.

С этими словами Джон Баум неспешно проследовал к своему креслу, всё также тонущему в полумраке задних рядов.

Собрание словно взорвалось. Все сначала говорили одновременно, а потом принялись одновременно кричать. Кронпринц разрывался из своего сектора, призывая к порядку, кто-то из директоров помельче не выдержал и рванул к дверям, на ходу выкликивая своих референтов, собрание явно было сорвано.

Ма Шэньбин молча сидел в своём кресле, пытаясь сообразить, что же теперь делать. Кажется, Ромул добился своего. Для собравшихся, как бы они ещё вчера во всём ни сомневались, сегодня он стал реальной фигурой, живым, а потому потенциально мёртвым врагом.

Удачно, ничего не скажешь. Если кто-то из Корпорации и жаждал открытой войны, он её получит уже буквально за…

Собравшиеся буквально сложились пополам, хватаясь за темя. Со всех сторон на них пролился децибельного уровня свист, от которого казалось, что начинает рваться что-то внутри головы.

Когда десять секунд спустя звук прекратился, вновь царила гробовая тишина.

Что такое…

В зале появилась ещё одна виртпроекция. На собрание сверху вниз глядел Ромул.

– Спасибо, что уделили моему личному делу столь много вашего драгоценного времени. Не без интереса поприсутствовал на вашем собрании, но в конце концов, это неучтиво, подслушивать под дверью. Поэтому сейчас я удалюсь, но сперва позвольте и мне сказать пару слов.

Ма Шэньбин пытался найти себе место и не находил. Ромул был страшен в этот момент, в его остекленелых глазах бушевала такая ненависть, какой человек просто не в состоянии испытывать. Наверное, потому, что Ромул был не совсем человеком. Или совсем не человеком.

– Вы тут собрались, я вижу, со мной воевать, думаете, что это я на вас напал, и это Корпорация нанесла первый удар, а вы лишь защищаетесь. Думайте, что хотите. Но имейте в виду, через пятьдесят лет на мировой карте останутся лишь те корпорации, которые будут, пусть негласно, со мной сотрудничать. Остальные сгинут вместе со своей верхушкой. И самое неразумное, что вы можете начать – это новую большую чистку начала века. Потому что каждый ваш неверный шаг удвоит число моих спящих агентов. Что же касается этого собрания, завтра же его запись будет лежать в интервебе, а значит, у ваших конкурентов.

На этих словах в помещении разом погасли все голопроекции.

Было слышно, как покатился по полу выпавший из чьих-то рук планшет. Где-то внизу завыла сирена тревоги.

В одну из дверей просунулось забрало какого-то вояки, раздался механический шипящий голос:

– Господа, просьба соблюдать спокойствие, мы немедленно эвакуируем вас из «Хао Чжиюань».

12 Выбор

Это была безумная неделя.

С тех пор, как с орбиты Юпитера пришёл первый сигнал, они все были безумными, но эта… глубокой ночью, переходящей в раннее утро, он сообразил, что от стимуляторов уже начинает мутиться сознание. Восемь суток без сна, без подзарядки, без единой минуты отдыха просидеть у терминала. Он всегда был оперативником, бойцом, воякой. Именно там было его место. Но тут работы стало настолько много, что ему уже стало некогда не то что принимать участие в операциях, а даже их успевать планировать.

Восемь суток подряд он занимался корректировкой планов, формированием новых групп, передачей сведений от одной оперативной ноды к другой. Неожиданно для себя он превратился в то, что он так ненавидел – он стал корпоративной крысой, только работал он вовсе не на те корпорации.

Чёрная фигура, сгорбившаяся над проектором, словно через силу разогнулась, хотя в её чреве хватило бы мощности разорвать даже приковавший его к земле монотредный стальной шнур. Нужно, чтобы этим занимались те, для кого организация чужого труда – призвание. Ма Шэньбину пора выходить из игры, его ждут. Иначе он скиснет там, а ты скиснешь тут.

Да?

Так, нужно размяться.

Тень всегда презирала виртуальные симуляторы, даже когда ку-техника достигла немыслимого до того совершенства расчётов физики виртпространства. В конце концов, он же сам получает почти сто процентов внешней информации извне через разного рода церебральные зонды, какая ему должна быть разница, это сигналы от физических сенсоров или изощрённая иъ симуляция. Даже чувство равновесия у Тени было искусственное – имплантант в среднем ухе, куда точнее и безотказнее природного. Так в чём же дело?

Наверное, это проповеди Ромула сказались, но симуляторы для Тени всегда были и будут – лишь симуляторами, дешёвой подделкой, пусть на несколько порядков более точной, чем аляповатый мир того же интервеба.

Человек и реальность. Чем бы он ни был, как бы ни была убога она. Вот истинный путь, остальное, даже это идеальное, почти неуничтожимое тело, было лишь ещё одним изощрённым костылём.

Мекк, ратующий за возвращение к естеству, может ли быть что-то комичнее.

Но, в отличие от многих других, у Тени никогда не было выбора. Идти сдаваться корпоративным крысам он не собирался. Но и сидеть вот так в бункере посреди промзон, разгадывая чужие шарады, ему было невыносимо.

Перерыв так перерыв.

Когда-то, лет восемьдесят назад, это просторное помещение на нижних ярусах бункера использовалось в качестве машинного зала термоядерного реактора второго поколения – слегка фонило тут до сих пор, но в недрах «девы» это всё было не страшно, да и кроме опорных конструкций свода тут от тех времён ничего не осталось, даже бетон срыли на метр в глубину. Остальное возвёл для себя мекк.

Удивительно, как много можно всего построить за тридцать лет ожидания.

Тень активировала контролирующие сервера сервомехов, и пустое тёмное пространство невидимо глазу ожило, задышало, поигрывая скрытыми мускулами.

Тень тоже сгруппировалась, едва заметно покачиваясь из стороны в сторону у светящейся на металлопластовом полу бело-голубой неоновой черты.

Ловушка. Вот что это было такое. Десять миллионов кубометров смертельной опасности. Его персональный тренажёр.

Как уже говорилось, Тень всегда презирала виртуальные симуляторы.

Первый прыжок удался на славу – три шага на разбег, потом стометровая дуга сальто, в финале распластанная по поверхности угольно-чёрная клякса замерла, будто вросшая в плоскость пола.

И – началось.

Десятитонные блоки стремительно обрушивались с потолка, образуя безумные лабиринты, скорострельные гауссовы орудия поливали неуловимую Тень потоками убийственной кинетической энергии, из случайно расположенных ниш возникали жерла разрядников, отдельные сектора заливали потоки жидкого огня, рвались светобарические и пирокинетические заряды, вся структура поля боя постоянно перемещалась, пытаясь догнать, навестись, выследить, распознать, просто вслепую ударить в надежде, что противник окажется достаточно глуп, чтобы подставиться.

По правилам игры можно было гасить атакующие гнёзда, разрушать препятствия, открывать огонь на упреждение, как Тень всегда делала в реальном бою, но сегодня ей наоборот, хотелось больше, больше.

Жаль, что огонь на самом деле скорее бутафорский – «дева» его едва замечала, да и остальное было подобрано не из того арсенала, который не допускал ошибок, никаких сердечников из обеднённого урана, кумулятивных плазменных снарядов с амплитудной температурой струи выше пятидесяти «ка» и прочих бытовых радостей современного вооружения.

То, что даже для очень хорошо обученного и экипированного вояки представляло собой действительно смертельную ловушку, со временем превратилось для Тени просто в любимое баловство, когда хотелось вот так, встряхнуться, потренировать реакцию, способность просчитывать опасность.

Контроль «девы» за неделю безвылазного сидения на пятой точке остался на прежнем уровне, Тень носилась по бункеру чёрной стрелой, уворачиваясь от пуль и плазменных пучков, но вожделенная расслабленность боя так и не наступала. Что-то всё равно продолжало беспокоить.

Тень разочарованно прянула обратно за белую черту и с грустью осмотрела своё убежище.

Тридцать лет он ждал своего звёздного часа. И вот он, кажется, настал, так что же теперь не так?

Мекк развернулся, на ходу обрубая утихшую технику.

Это всё было баловство. Серьёзные дела делаются не на поле боя и не во время штурма или винтолётной атаки, они делаются в тиши кабинетов, и он это прекрасно знал.

Но кому ты тогда нужен, такой?

Что же его по-настоящему беспокоило, он сообразил только двумя этажами выше, перед злосчастным терминалом, где его застиг кодированный вызов.

Это был Ма Шэньбин, ему всё-таки удалось вырваться.

Надо ехать, с остатками текучки можно было разобраться и в дороге.

Для перемещений на небольшие расстояния Тень предпочитала отнюдь не традиционные винтолёты, особенно в пределах Поднебесной, вся эта возня с транспондерами и необходимость облетать стороной слишком населённые отростки прибрежных агломераций не давали сосредоточиться.

Пассажирский монорельс мекку по очевидным причинам не подходил, хотя пару раз ему и приходилось банально кататься на его крыше, с ветерком, так сказать. Но это всё-таки скорее экстремальный спорт, чем нормальный способ перемещения. Идеально подходил трак-дальнобой, специально переделанный под тысячадвухсоткилограммового «пассажира» – тягач с усиленной передней подвеской и полевым ремонтным блоком в прицепе. Заодно в машине были собраны комплексы обнаружения и подавления сигналов, а также солидный арсенал вооружения. По четырёхсоткилометровой южной трассе Гуанчжоу-Хайнань можно было с ветерком пронестись за какие-нибудь два часа.

У трака было и ещё одно преимущество – подделать его транспондеры для автоматических пропускных станций ничего не стоило, сам же он, в отличие от неопознанного одиночного винтолёта, запросто терялся в бесконечных колоннах таких же тягачей, доставляющих какой-нибудь компактный, но вместе с тем недостаточно ценный груз, чтобы везти его винтолётом.

Автопилот прекрасно справлялся с трассой, в отличие от полузаброшенных предгорных путепроводов бывших западных провинций, на побережье за полотном и маяками следили, так что можно было спокойно заниматься осточертевшей текучкой. К моменту прибытия на место у него снова пухла голова от тысяч позывных агентов и кодовых обозначений сотен проводимых по всем континентам операций. Впрочем, подумала Тень, зато теперь у него есть хороший запас времени. Судя по всему, разговор с Ма Шэньбином предстоял напряжённый.

Оставив трак в подземном логистическом центре «Джи-И» в полутора километрах от назначенного места встречи, мекк активировал пассивный камуфляж «девы» и принялся пробираться к цели. Места были знакомые, так что маршрут он прокладывал почти интуитивно, не обращаясь к схемам коммуникаций. Без них на нижних ярусах старых агломераций можно было и запросто заблудиться, так как спутниковые сигналы сюда, вниз, не добивали вовсе, магнитные поля поблизости от миллионов тонн воздетого вверх железа начинали чудить. Такой вот смертельно опасный лабиринт, а не твоё баловство.

Так чего же хотел наш друг корпоративная крыса? Сообразил, наконец, что после изящного выступления Ромула обратного пути нет? Пора, пора ему уже перестать просиживать штаны, изображая карьерный рост, а начинать активно действовать. Он же прекрасный аналитик, знающий все тонкости подковёрных игр внутри корпораций и между ними, он бы так сейчас пригодился.

Тень поймала себя на скрежещущем смешке. Дурацкая привычка.

Так, искомая башня оказалась жилым многоквартирником, муниципальным, хорошие пути отхода, плохая простреливаемость пешеходных пандусов, три станции канатки. Отличный выбор. В таких местах всегда есть как уйти и почти не работают камеры слежения. Плюс в основании всегда масса заброшенных помещений. Самое место для важного рандеву, которому не должны были помешать.

Только почему не поговорить, как обычно, через интервеб…

Нет, разговор явно намечался серьёзный, вот только о чём?

Попасть внутрь оказалось проще простого, едва прикрытый технический люк, давно не функционирующая лифтовая шахта, и он уже на месте.

Прислушался, внутри кто-то есть. Разрядник сам прыгнул в кистевой захват.

– Заходи, тут вокруг никого.

Мекк пожал плечами, протискиваясь в неширокую дверь.

– Откуда я знаю, что это ты.

Какой-то заброшенный склад, четыре двери, прочные стены. Только основательно оглядевшись, Тень обернулся к собравшимся.

Ма Шэньбин был как обычно сдержан, на его лице если и можно было что прочитать, так это сосредоточенность. Он твёрдо знал не только зачем сюда пришёл, но и с чем хочет уйти.

И ещё двое. Смутно знакомых.

Один (рыжая щетина, бледная до синевы рябая кожа) спокоен и даже нарочито расслаблен. Этот тоже знает, зачем сюда пришёл. Второй (сутулые плечи, тощие конечности, одновременно выпирающий живот) наоборот, поглядывает с опаской, стоит в стороне и боком, будто собирается в любую секунду убежать.

– Не представишь нас?

Мекк отошёл к стене и присел на корточки, ему было привычнее оставаться в стороне, в тени. Ма Шэньбин проследил его перемещения взглядом, лишь потом изобразил широкий жест:

– Ильмари Олссон, эффектор Соратника Улисса.

Тень недоверчиво повела головой. Значит, встретились. Ма Шэньбин всё-таки добился своего.

– Что, и сейчас?

– Сейчас нет, Улисс слишком далеко, но я уже достаточно компетентен, чтобы вести этот разговор самостоятельно.

«Уже». Что это значит? Голос Ильмари был самым обыкновенным, как и он сам. И только где-то на самом дальнем плане проступало что-то, о чём мекк отныне старался не думать. Он знал, как Соратники ненавидели морфов, мекков и прочие пародии на человеческую сущность. А значит, ненавидел и Ильмари. Хотя сейчас и не осознавал этого. Какого чёрта, они превратили этого парня в почти неразумную свою марионетку, какое право они имеют кого-то после этого осуждать?

Осталось представить последнего участника странного рандеву.

– Наш общий знакомый Джон Роуленд.

Писарь Стэнли. Теперь понятно, зачем он тут понадобился. В качестве свидетеля со стороны Хранителей.

– Наши гости прилетели сюда из Босваша. Как удался суборбитальный перелёт?

– Спасибо, мы остались довольны обслуживанием на борту. Два с половиной часа удобного кресла и мы здесь.

На этом обмен любезностями окончился. Ни тени эмоции. Кажется, сегодня здесь будут биться две железных воли. Ну, что ж, посмотрим. Мекк в такие моменты предпочитал наблюдать. Что-то тут назревало, и очень нехорошее. Опасное.

Один вопрос, ну, ладно, у этого лысеющего мальчишки времени навалом, Тень насилу выбралась, Ма Шэньбину, в свою очередь, чтобы сюда попасть, понадобилось совершить что-то поистине невыполнимое.

Но эффектор? Зачем Улиссу понадобился этот разговор, да ещё с глазу на глаз? Он, выходит, именно он в первую очередь считает встречу важной для каких-то своих планов.

– Как Ромул это сделал? Как сумел вломиться в защищённый канал?

Ильмари поднял брови.

– «Как»? Я думал, вас интересует в первую очередь вопрос «зачем», советник.

Советник. Эффектор зовёт Ма Шэньбина «советником». Фактически, он сейчас завуалированно назвал собеседника корпоративной крысой. Градус эмоций в помещении сразу подскочил до небес.

– К этому мы ещё вернёмся. Пока меня интересует техническая сторона вопроса.

– Ответ прост – Ромул это сделал сам. Не было никакой «технической стороны вопроса». Он очень изменился с тех пор, как «Сайриус» улетел. И он сейчас может куда больше, чем раньше. И Соратники тоже.

– Вас скоро станет так много, что мы скоро станем не нужны?

Ильмари слегка улыбнулся, глаза его при этом оставались спокойными. Холодными кусками льда. Тень передёрнуло.

– Нас мало. И всегда будет ничтожно мало. И Ромул действует не ради себя. У него есть цель. Достижение этой цели требует участия всех людей на Земле.

– Всех? И тех красноглазиков трёх корпораций, которых сейчас потрошат в допросных камерах, пытаясь добыть из них хоть кроху информации о том, как на совещание с участием высшего руководства проникла Корпорация?

– И их тоже. Большинство из них отпустят, и многие из уцелевших рано или поздно придут к нам. Вы же были там и знаете, о чём я.

Ма Шэньбин досадливо поморщился.

– Чем хуже, тем лучше. Владимир Ульянов-Ленин. Сказано двести пятьдесят лет назад. Опять революция?

Указательный палец осторожно потрогал дужку на самом деле не нужных Ма Шэньбину очков-поекторов, напоминая о том, чего ему лично стоили чистки середины «десятых». Намёк оказался понят.

– Вы пришли к нам куда раньше того злосчастного допроса.

– Это что-то меняет? Впрочем, кажется, вы всё-таки решили сами начать отвечать на тот самый вопрос «зачем».

Ильмари чуть покачал головой.

– Вовсе нет, вы уже и сами догадались, что это была лишь так, побочная цель, своего рода глобальный медиавброс, пусть каждый задумается. Основной пассаж всё-таки предназначался непосредственной аудитории – директорату и сокрытым в тени генерал-партнёрам. Их было необходимо убедить, что мы серьёзны.

Ма Шэньбин сорвался с места и заходил по помещению. Кажется, его собеседник угадал какое-то слабое место в чужих домашних заготовках.

– Что мы серьёзны?! Ещё полгода назад во всемогущую Корпорацию верило три старика-параноика, а теперь мы – враг номер один, он же единственный, и теперь на нас набросятся. Набросятся так, что наша полуобученная молодёжь завтра вся ляжет костьми у основания ваших грандиозных планов, и как вы тогда собираетесь их воплощать, с кем? Ради кого?

– Ради Матери-земли.

Ильмари при этих словах улыбнулся, но не ехидно, будто сказав банальность. А как если бы он произнёс вслух поистине дорогое для него имя.

– Только ради неё, ради её светлой памяти, ради её наследства. (О чём это он – вновь мелькнуло в голове у Тени.) Но дело даже не в этом. Суть в том, что да, мы осознанно приносим Корпорацию в жертву. И жертва эта будет принесена.

Мекк под хитином своего армопласта перестал дышать и боялся теперь даже моргнуть.

Что он сказал? Принести Корпорацию в жертву?

– Соратники решили сбросить нас со счетов.

– Не сбросить, а распорядиться имеющимися ресурсами максимально эффективно в той ситуации, в которой мы оказались.

Ма Шэньбин смотрел на Ильмари так, будто захотел прямо сейчас его убить.

– Вы улетели. Тридцать лет назад, оставив нас тут с инструкцией попытаться сохранить то, что возможно.

– Строго говоря, я – никуда не улетал. Но понимаю, о чём вы. Вас оставили одних, ничего не объяснив, не подготовив планов отхода, не предупредив, что грядут чистки.

– Разве у Улисса есть объяснение тому, что случилось?

– Объяснения у него есть всему. В конце концов, Корпорация – и его детище тоже, он был Соратником тридцать лет, прежде чем был достроен «Сайриус». А вы были вынуждены впоследствии те же тридцать лет выживать, пока корпорации захватывали Землю, переваривая остатки гниющих государственностей, а заодно и друг друга, кто был послабее. Поэтому с вашей стороны резонно спрашивать – ради чего. И сегодня я попытаюсь ответить на этот вопрос, потому что он важен не только вам, но и нам. Но вы зря рассчитываете на то, что ваш вклад в общее дело сегодня перевесит вклад Соратников.

– То есть вы и сами до сих пор ни в чём не уверены.

Эффектор пожал плечами.

– Даже в моём положении я знаю только то, что мне положено знать. Решение принято, но оно всё ещё может привести к разным результатам.

– И один из них – гибель Земли, как в Предупреждении?

– Да, вы правильно поняли двоякий смысл этого послания людям планеты, нам важно было посеять зёрна страха в людях…

– Только если они должны были бояться нас, мы должны были бояться чего-то ещё? – Ма Шэньбин даже на цыпочки привстал, всматриваясь в безэмоциональные зрачки эффектора. – Ведь планетарная катастрофа – это больше не метафора, да? Значит, пророчество Ромула о чудесной помощи от угрозы извне – пшик?

– Нет, кое-что осталось прежним. Угроза. Мы же – потратили напрасно тридцать лет, советник. И Корпорация в текущем её виде была построена напрасно. Потому что вне зависимости от высоких целей, задача у неё была лишь одна – воплотить Проект «Сайриус», а потом затаиться до возвращения.

– Но вы вернулись ни с чем.

Ильмари наклонил голову и невесело усмехнулся.

– Меня не было на корабле, вы же знаете. Вы видели моё досье. Моё прошлое, которого я сам не помню. Но я помню этот полёт в мельчайших деталях. Он сам по себе был трагедией. Всё, что мы увидим здесь – лишь её отголосок. Мы летали не за помощью Корпорации, даже не человечеству, мы летали за помощью Матери-Земле.

– Мифической сущности нужна какая-то помощь? Не людям, а ей?

Лицо эффектора внезапно прорезалось откровенной злобой.

– Мать умирает. Сходит с ума, гниёт заживо. Её убивают сам люди, ежедневно, ежеминутно. И Соратники ничего с этим не могут поделать. Даже Ромул.

Ма Шэньбин отступил на шаг назад, таким тяжёлым был этот взгляд.

– Погодите, я знаком с вашей пантеистической концепцией…

– Дело не в каких-то концепциях, советник. Спросите любого, кто прибывает с внешних планет. Он вам расскажет, что такое эйфория возвращения. Это и есть оно. То, что Соратники чувствуют острее всех. Вскоре человечество погубит себя, навеки оставшись в одиночестве. Теперь это неизбежно.

– И вы… вы хотите спасти Землю?

– Мы похожи на идиотов? Это невозможно, процесс зашёл слишком далеко. Оглянитесь вокруг, Земли, какой она была всего полторы сотни лет назад, уже нет. Есть огромные агломерации и пустоши между ними. Океан задыхается в агонии, суша вымерзла, прогнила или рассыпалась песком. Остаются горы, но и они протянут недолго.

– Вам не кажется, что это слова свихнувшегося на эзотерике эколога?

Ильмари снова принял отрешённый вид, вяло махнув рукой.

– Неважно, к теме нашего разговора это не имеет никакого отношения. У Земли, повторюсь, всё равно нет шансов.

– Тогда что вы собираетесь спасать?

– Вас.

Ма Шэньбин театрально оглянулся.

– Нас? Вот нас?

– Не надо кривляться, вы всё поняли. Вас. Человечество. Вы же сами видите, что меня, Соратников, а уж тем более Ромула назвать людьми сложно даже нам самим.

– Вы сейчас про предсказанное нападение извне, которое когда-то там обязательно произойдёт?

– 1 февраля 2376 года они подойдут к поясу Койпера. Потом начнётся то, что показано в Предупреждении.

– А Ромулу не пришло в голову, что если к вам никто не вышел навстречу за тридцать лет вашего блуждания в космосе, то и этого врага может не быть? Отчего вы так уверены во всех этих пророчествах?

Эффектор щёлкнул пальцами, и у него на ладони ожила небольшая голограмма. Там вращался вокруг своей оси какой-то асимметричный металлический на вид предмет, похожий на человеческий череп чуть неправильной формы.

– Это Излучатель. Пишется с большой буквы. Потому что существует в единственном экземпляре. Его, только его, и ничего больше – дали с собой Ромулу. Вы никогда не задумывались, каким образом Соратники вдруг освоили межзвёздные перелёты? И почему не увозим, в таком случае, вас всех, наших преданных людей, в светлое будущее и далёкую даль? Вот причина. Хомо сапиенс – коллективное существо, и критическая точка его выживания как вида – несколько десятков тысяч человек. Обычных. Человек. Знаете, сколько вернулось из полёта Соратников? Семеро. И Ромул. Остальные погибли, растворились в бездне космоса, и никогда уже не вернутся. Возьми мы с собой в полёт хоть сто тысяч, каждый прыжок и каждый год полёта будет сокращать экипаж вдвое, и мы по-прежнему не знаем, куда лететь. Все известные на данный момент экзопланеты это газовые гинанты, похожие на Юпитер, реже – на Венеру или Марс, но ни одна – на Землю. Единственный Излучатель не делает нас космической расой, советник. Мы всё ещё прикованы к агонизирующей Матери и начинаем сходить с ума вместе с ней.

– Но почти две с половиной сотни лет форы – со времени изобретения паровозов прошло столько же.

Ильмари покачал головой.

– Времени недостаточно. Мы уже потратили тридцать лет впустую, а до этого ещё вдвое больше – на постройку «Сайриуса». Время летит быстро, советник. Технологически мы можем что-то успеть сделать, но времени ломать эту гнилую муравьиную культуру изнутри силами Корпорации у нас просто не остаётся. А создана она была именно для этого, чтобы, когда придёт помощь, выжившее, обновлённое человечество отправилось в космос искать новый дом, оставив корпоративный социум у себя за спиной.

– Но помощи никакой не будет.

– Не будет.

– Тогда, выходит, у нас нет шансов?

– Ромул будет использовать даже ничтожный оставшийся.

– И этот шанс состоит в том, чтобы бросить Корпорацию на произвол судьбы?

– Советник, вы не следите. Не на произвол судьбы. На растерзание. Сделать так, чтобы нынешнее корпоративное болото встало на дыбы. И пока наши операции – это только начало. Нас будут бояться до икоты, о нас будут думать бессонными ночами. На Корпорацию набросятся сперва самые слабые, от испуга. И подавятся нами. А потом придут настоящие бойцы, и они разорвут нас на части.

– Такой план?

– Да, такой план. Он очень простой, если подумать, но у Ромула он уже развёрнут на два столетия вперёд, и он с каждым днём усложняется. Вы должны понять простую вещь – это лишь один-единственный ничтожный шанс, который может и не сбыться. Наш неведомый враг силён, но не всесилен. Мы должны превратить всю планету в оборонительный рубеж. И победить. Но сбудется это при одном необходимом условии – каждый агент Корпорации должен совершить невозможное, но сделать свою работу. Каждый – свою. И я, и вы вдвоём, и даже Стэнли.

Джон вздрогнул и ещё больше ссутулился, но продолжал внимательно слушать. Как и Тень.

– А если кто-то не захочет умирать здесь и сейчас ради мифического выживания человечества в веках?

Эффектор пожал плечами.

– Это его право. У меня такого выбора не было.

С этими словами он поманил писаря пальцем, и они без дальнейших слов вышли через одну из боковых дверей.

Ма Шэньбин повёл плечами, словно сбрасывая придавивший их тяжёлый груз:

– Фанатики.

Тень тоже поднялась с пола, разом сделав помещение более тесным, чем казалось раньше.

– Ты так считаешь?

– Посмотри на него, он же ничего не боится, у него одни высокие сферы в голове, предсказания, пророчества, таинственные артефакты, которых никто не видел.

– Мне так не показалось. Он выглядел человеком, которому не так-то просто было смириться со своей участью.

– Я мириться не желаю.

– А кто желает? Только сдаётся мне, он прав. Ты же видел изображение, разве всей этой истории может быть какое-то другое объяснение?

– Это не объяснение, это набор дурацких легенд, не более.

Мекк покачал головой.

– Не нравится мне, что с тобой творится, братишка. Мы столько лет знаем друг друга, откуда у тебя это?

– Что «это»?

– Ты раньше был готов бороться и умирать за куда более простые идеи, ты просто верил, что корпорации – это рак на теле человечества. И теперь, когда тебе рассказали, что это не просто социальный рак, случайная ошибка общественного генокода, а чуть не одушевлённый противник, ты внезапно начинаешь требовать доказательств и расчётов?

Ма Шэньбин устало потёр лицо.

– Я не знаю. Я уже просто сам запутался, где враг, кто друг.

– Это плохо. У меня ощущение, что у тебя остались на раздумье считанные месяцы, а то и недели.

С этими словами Тень оставила Ма Шэньбина одного.

13 Обман

Парсонс по-прежнему ощущал за собой слежку, но теперь мог её не опасаться, и это было ещё более непривычное чувство.

Непривычное, но удобное. Персекьютор настолько быстро сжился с этим новым для себя миром, что всё-таки набрался наглости, отыскал в итоге своего заказчика и вручил ей канистру с данными. Барышня, кажется, даже не догадалась, что что-то было не так, увиденными записями была вполне удовлетворена и очень удивилась, когда Парсонс вернул ей половину кредитов в качестве «компенсации за неудобства». Как оказалось, в Гильдию она обращаться и не думала.

Неделя прошла в весьма необычном для персекьютора распорядке – он только и делал, что весь день строчил по оставленным ему каналам связи, а вечером, когда ему надоедало, активировал автоответчики и отправлялся в агломерацию «подышать чистым воздухом». Мок под дождём, делал ставки на арене, гулял по прекрасно освещённым новым пандусам в приличных районах, купил себе пару новых костюмов, а то скоро клиенты начнут коситься.

Однажды даже ходил в реал, впервые за много лет не «по делу», а просто так. Ничего из просмотренного не понял, зарулив не в то ответвление сюжета, зато поразился техническим новшествам – тактильные ощущения явно стали куда тоньше. Надо было идти на что-нибудь для взрослых, ха-ха.

Но чаще вечерами просто зависал в ближайшем баре, не глядя заказывая на три пальца скотча и арома-ингалятор «со вкусом натуральной сигары». На душе было по-прежнему погано, причём дело было даже не в том коротком поводке, на котором его оставили, поводок как раз был длинный и вполне комфортный. Однако Парсонс продолжал ощущать неуверенность в своём выборе.

Не то чтобы откровенно разводить своих контрагентов претило его тонкой душевной организации, работа персекьютора вообще была не для нытиков и кисейных барышень. Копаться в чужом грязном белье за деньги – это занятие хочешь не хочешь требует известной чёрствости и механистического подхода к делу. Ничего личного, джаст бизнес.

В этом деле «джаст бизнеса» с самого начала не выходило, на него давили и многого не договаривали, он в ответ вертелся, мутил воду, юлил и врал. Полученной в итоге информации хватало на то, чтобы оставаться при своих, продолжая уверенно реализовывать поначалу казавшийся весьма призрачным план, однако со временем, когда план уже стал на курс эдаким космическим грузовиком, несущимся к цели, сомнения Парсонса не полегчали ни на унцию.

И это трепало и без того расшатанные нервы.

Пару раз в попытке расслабиться Парсонс даже устраивал в баре драку, честно получал по морде и давал сдачи, хотя до разбирательств с муниципалами и «красножетонниками» не доходило. И облегчения не приносило тоже.

Пытался флиртовать в тех же барах с шальными девицами, но как-то без огонька, и те быстро отваливали. В итоге получался такой почти водевильный в своей банальности образ хмурого персекьютора, молча дующего свой скотч в полном одиночестве.

Приходилось в итоге поднимать задницу с табурета и топать домой. Да, он нахально переселился из своего пыльного сейф-рума обратно в просторную квартирку с видом на залив Кёртис. Относительная глухомань вдали от центральных коммуникаций Босваша, зато в целом неплохо с воздухом.

Парсонс под настроение даже включил на время систему кондиционирования на внешний забор, наутро проснувшись с больной головой от запахов, а потом двое суток избавлялся от духа гниющих водорослей, но в этом тоже был свой шарм. Если дело не прогорит, он будет вспоминать об этих спокойных деньках с сожалением.

Если, ха. Если будет кому вспоминать.

Несколько раз приходили сообщения от Ильмари, каждый раз деловые и лаконичные, чем они приятно отличались от развесистых словес всех этих служанок, но всё равно намётанный глаз Парсонса успевал подметить то, на что другие не обратили бы внимания. Этот человек до сих пор оставался двумя мало похожими друг на друга личностями, но вторая, «малахольная», с которой он познакомился при первой их встрече там, в кратере Кабеус, словно с каждым днём обретала черты полноценного человека. Она отнюдь не становилась копией другого Ильмари, больше похожего на машину, чем на живое существо, однако это уже не было безвольное тело, лежащее на шезлонге посреди дендрария и жмурящееся от солнечного света, наливающегося красным в атмосфере Земли.

Тот, прежний Ильмари вряд ли был способен на какие-то самостоятельные действия, хотя и не был растением. У него просто не осталось силы воли, собственных целей и желаний, привязанностей и антипатий. Всего этого с избытком хватало его другому «я».

Отправляли они сообщения безо всякого порядка, сегодня один Ильмари, завтра другой, или наоборот. Парсонсу же требовался лишь мимолётный взгляд, чтобы понять, кто сегодня перед ним. Но шли дни, и «малахольный» на глазах переставал быть таковым, начиная в чём-то нравиться Парсонсу.

Не будь между ними этого маленького дельца, было бы неплохо с таким посидеть в баре, сыграть вечером во что-нибудь настольно-карточное, по старинке.

А вот другой Ильмари не менялся, избавляя Парсонса от ненужных угрызений совести. Дело есть дело, если он не сумеет выбраться из этой заварушки так, чтобы обе стороны не заметили разводки, точнее, продолжали думать, что Парсонс разводит по их указанию именно противоположную сторону, если ему не удастся отвадить от себя даже тень подозрения… то тешить свою совесть уже будет незачем.

Вот всё благополучно закончится, тогда и будешь страдать вечерами, понял, персекьютор?

Наконец, всё было окончательно улажено и согласовано, обошлось даже без обычного в таких делах взаимного выкручивания рук. Парсонс отослал последние два письма и направился откисать в ванной, спустив в неё по такому случаю недельный запас воды второй биокатегории.

Невыразимо приятно было погрузиться в прохладную воду, пока морда отпаривается под горячим влажным полотенцем. И ни о чём не думать.

Нехотя выбравшись из ванной, Парсонс оглядел свою квартиру, активировал на терминале давно заготовленную программу самоочистки, проверил, всё ли готово к завтрашнему утру да и завалился спать.

Спал он всю ночь как убитый, даже не снилось ничего.

Утром проснулся, ещё раз сбегал в душ, освежившийся надел свой самый удачный походный комплект одежды и амуниции, ещё раз обернулся и вышел.

Почти наверняка он сюда больше не вернётся. При любом исходе. Как для него, так и для Ильмари.

Сообщений с утра не приходило, и сам Парсонс ничего не стал лишний раз переспрашивать. Он там будет, и они там будут, все. Что-то менять уже поздно. Можно только, что называется, «передумать».

Персекьютор, ты готов передумать?

Раннее воскресное утро, радиальные ветки монорельса свободны, это где-нибудь в Азии или Африке агломерации живут вне привязки к календарю и, кажется, дням недели, а в архаичном Босваше с его дурацкими традициями в воскресенье утром всегда спокойнее, чем когда бы то ни было. Это тоже было одной из причин выбора именно этого времени.

Парсонс бездумно разглядывал мерцающий перед ним проектор, даже не думая активировать звук. Наверняка какая-нибудь рекламная мутотень. Два с половиной часа езды и он на месте, локация не очень знакомая, но самолично недавно проверенная, сразу после того, как «Янгуан» озвучил приблизительные координаты башни, где всё и должно было произойти.

Вполне удачное расположение, не слишком близко к основным кучностям растянувшейся здесь с севера на юг агломерации.

Так, сперва обязательная программа.

Парсонс активировал на себе всю возможную технику пассивной защиты от слежения, сделал в финале маршрута крюк на лишние пару километров пешком, забрался в какие-то дебри, откуда потом полчаса выбирался, устроил небольшое показательное шоу с пластическим гримом и переодеванием. Не то чтобы это сильно его от чего-то спасало, но так было спокойнее и привычнее.

Наконец, уже за каких-то пятнадцать минут до назначенной встречи Парсонс, изрядно запыхавшись, вышел на одну из намеченных точек обзора.

Терраса была видна отсюда как на ладони, вот только Ильмари, увы, там пока не было. Как и всякий персекьютор, Парсонс уважал в людях пунктуальность, это сильно облегчало его профессии жизнь, однако всё-таки лучше прийти раньше на час, чем опоздать на десять секунд.

Парсонс поёрзал, привычно устраиваясь локтями на мокром металлопласте.

Тучи в небе сегодня с утра были как-то побледнее, казалось, вот-вот проглянет солнце, даже привычно плотный предобеденный смог, что вальяжно мигрировал сейчас длинными плотными полосами в районе двадцатого уровня, казался сегодня на вид каким-то менее удушливым. Будто и правда наступает какая-то весна – бесконечный дождь и стопроцентная влажность осточертели.

Персекьютор вновь сосредоточился на точке.

Так, вижу движение.

Ильмари был в традиционной робе технических служб, только отсюда не видно, какой именно корпорации. Как всегда спокойно-сосредоточен, движения скупые, лицо расслабленное. Но доброжелательное. Холи щит, лучше бы сегодня явился «Ильмари номер два», больше похожий на неодушевлённую функцию, нежели на человека, было бы проще.

Парсонс потратил оставшиеся минуты на осмотр окрестностей. Тоже скорее дань протоколу, попытка лишнего самоуспокоения, чем действие, от которого будет хоть какой-то толк.

Ильмари, вижу тебя, иду.

Жду тебя, Парсонс.

Вот и всё, поехали.

Я отслеживал все перемещения Парсонса за километр отсюда, было весьма забавно наблюдать за этими привычными, почти механическими действиями. Многие люди, даже лучшие из них, предпочитают прятаться не за настоящими, а за логическими стенами. Если я сделаю так-то, то я поступлю правильно, мне не в чем будет себя упрекнуть.

И какая разница, если эти действия были бессмысленны в самой своей основе, ни к чему не приведя, никого на самом деле не защитив, ничего не добившись.

Я тоже начинал с этого. Пытался что-то вспомнить, вернуть хоть толику своего прежнего «я», потвёрже зафиксировать настоящее в своей памяти, затвердить себе какие-то азбучные истины.

Всё бесполезно.

Я по-прежнему не помнил ничего из того, что происходило со мной неделю назад, даже Парсонс был для меня просто данностью, как будто мы с ним были знакомы всегда – обменивались витиеватыми сложносочинёнными посланиями, кружили вокруг да около, оставаясь одновременно странноватыми приятелями и противниками в хитрой игре, которую затеял не он и не я, и даже не все эти корпоративные муравьи, что пытались вступить в нашу игру на равных.

Нет, истинным игроком был Улисс, истинным и единственным.

Все остальные – включая меня, были лишь статистами, пешками, эффекторами. Только я был эффектором по самой своей нынешней природе, а все прочие о своей истинной роли в этой игре покуда даже не догадывались.

Эффектором быть непросто.

Интересный момент, по сути я оставался совершенно отдельной личностью, со своими эмоциями и собственной волей, просто недостающую память мне приходилось одалживать у Улисса.

Без памяти, без опыта, человек превращается в пустоту, отчаянно пытающуюся себя заполнить хоть чем-нибудь. Растение с блуждающим счастливым взглядом.

Так что в итоге мне годилась и чужая память, а уж опыта у Улисса хватило бы на сотню человек. Он со временем пропитал меня насквозь, как губку, так что я во всём был почти им – его возможности были моими, а к моим решениям он относился снисходительно, но часто всё-таки прислушивался. Эффектор не серв-механизм, этого добра у Улисса было навалом. Эффектор был частью целого, но самостоятельно действующей частью. В одном я не мог быть Улиссу равным – последнее слово всегда было за ним. И ещё я подозревал, что особые лакуны в моей и без того дырявой сети воспоминаний создавал именно Улисс, когда брал надо мной настоящий контроль, и тогда я становился им, уже без права голоса.

Впрочем, меня это не особо тяготило, потому что в тот момент, когда я переставал быть им всецело, я вновь становился собой и вновь совершенно ничего не помнил.

Это было как бесконечный отпуск – все знаки моей основной деятельности были мне недоступны. То есть, если внимательно покопаться в памяти Улисса, я находил там следы себя, но это было как если бы где-то бродил мой брат-близнец. Особенно забавно это происходило в переписке с Парсонсом. Он, похоже, уже давно догадался, что нас двое, и потому в письмах подбирал слова с особой тщательностью. Что было весьма любезно с его стороны.

Вот он, десять минут ходьбы по извилистым урбанистическим тропкам и он тут, в забавном гриме. Интересно, он догадывается, что искомая им слежка на самом деле состоит из трёх агентов «Янгуан» с той стороны и из одного меня с этой? Причём от той троицы ему даже пару раз, к моему вящему веселью, удавалось уходить. А вот от меня бы он не ушёл в любой из моих ипостасей. Нет, наверное, не догадывается. Иначе зачем с таким упорством всегда сначала лезть на наблюдательные точки. Персекьюторы иногда такие твердолобые.

– Приятно наконец тебя видеть по жизни.

– Взаимно.

Я читал его как открытую книгу, все его детские сомнения, все его потаённые страхи.

Несмотря ни на что, он меня боялся. Хотя искренне верил, что ему удалось повернуть это дело к своей выгоде. Его можно понять.

– Ты готов завершить нашу сделку, Парсонс?

Было заметно, как он медлит.

– Можешь говорить свободно, те три агента «Янгуан», что за тобой присматривали, испытывают сейчас временные перебои с техникой, а ближе подбираться побоятся. По крайней мере, пока мы никуда отсюда не пытаемся убраться.

Парсонс огляделся.

– Их было всего трое?

– Твои наниматели, видимо, решили, что с тебя хватит троих. К тому же, ведь ты и не собирался никуда бежать.

– Но где-то должны быть ещё и ваши.

Ильмари широко улыбнулся.

– Ты ведь не поверишь, если я скажу, что с нашей стороны слежка не требовалась? Ты не дурак, Парсонс, и сегодня твой главный шанс выйти сухим из воды, так зачем же тебе всё бросать, подвергая себя риску, что тебя всё-таки найдут?

Парсонс нахмурился, ему не нравились такие разговоры. Это его дело, какие контракты исполнять, а какие нет. На карьере персекьютора теперь всё одно придётся поставить крест.

– Может, у меня есть запасной план?

– Наверняка есть. Только вот, будем честны друг с другом, если бы ты его и смог реализовать, всё равно старой жизни с охотой за блудливыми мужьями тебе уже больше не вести.

Холи щит, этот Ильмари что, мысли читать умеет? Слышал он про спецтехнику, которая даже скорость кровотока в различных участках мозга регистрирует удалённо, терагерцевый радиодиапазон и прочая муть, но Парсонс от таких штучек был обучен спасаться простым способом – спонтанными чисто физиологическими метаниями от паники к спокойствию. Пара имплантантов сводят с ума любые детекторы лжи, какими бы хитрыми они не были. К тому же, персекьютор твёрдо помнил, что этот чёртов луддит наверняка даже пушку таскает старинную, со спусковым крючком.

– Ну так что, Парсонс, ты готов завершить сделку? Назад пути не будет.

Ему уже так и так назад пути не будет.

Парсонс протянул Ильмари руку.

– Готов. Очень жаль, что мы не познакомились при других обстоятельствах.

Ильмари привычно широко улыбнулся в ответ.

– Мне тоже. Веди нас к месту.

Рукопожатие получилось даже чуть излишне крепким. У этого парня каменная хватка.

Мы готовы выходить, сообщите координаты цели.

– Ты всё ещё сомневаешься, стоит ли тебе в это ввязываться.

Парсонс исподлобья посмотрел на Ильмари. Этот парень его нервировал.

– А должен?

– Для человека, который не сомневается, ты слишком много за последнюю неделю занимался поисками сведений о Корпорации.

– У нас сделка, я всегда навожу справки о своих заказчиках.

– Ты и о «Янгуане» искал информацию? Вижу, что нет.

Поторопитесь, у нас мало времени.

– «Янгуан» не лучше и не хуже остальных, в любом случае тут скорее русская рулетка – когда становишься корпоративной служанкой, всегда так получается. Вы – другое дело. Ещё год назад вас все считали скорее легендой.

– Ещё год назад я куковал со своими смертничками во льдах Европы, и тоже думал, что Корпорация – скорее легенда. Что мы никогда не начнём действовать. Реальность убедила меня в обратном. Так что же ты о нас узнал?

Последовательности запущены, теперь можете получить координаты. Башня 359—67 в трёх километрах к западу от вас. Расчётное время прибытия 10 минут.

– Я узнал, что вы – фанатики и террористы, что вы готовы ради своих параноидальных планов ввергнуть всю Землю в пламя тотальной войны. Правда, я так и не понял, чем вы собрались воевать, агентов у вас много, но все ваши промцентры давно растащены и перепрофилированы или просто разгромлены и брошены.

Ильмари подошёл к самому краю площадки и задумчиво посмотрел на агломерацию – частокол башен, сливающихся с пеленой смога.

– Нам нужно двигаться, я получил точку, и должен тебя туда отвести, если уж я обрался завершить эту сделку, – в его голосе прозвучали уговаривающие нотки, как в разговоре с малым ребёнком. Ильмари, нужно идти. Нужно.

– Фанатики… Мы и есть фанатики, а по необходимости и террористы. Только за такой ценной информацией не нужно далеко ходить, про это каждый терминал вещает круглые сутки. Так что же ты искал?

Ладно, надо ответить, иначе этот разговор никогда не кончится.

– Я искал информацию на Соратников.

– И как, нашёл?

Качание головы.

– Ну, так я сейчас кое-что расскажу. Да ты не беспокойся, по дороге.

Они развернулись к одному из пешеходных пандусов, спустившись на уровень ниже. Монорельс – не самый плохой транспорт, если ты хочешь перемещаться незаметно. Это аксиома жизни в агломерации. Состав нужного маршрута подошёл как по команде, стоило им пробраться через рамки детекторов. Как и предполагалось, индикатор даже не дрогнул.

– Ты же смотрел этот вброс с собрания представителей трёх корпораций, видел пресловутый снимок.

Парсонс кивнул. Ещё бы он не видел.

– Женщина на снимке – такая же, как я. Остальные двое, как ты уже догадался, косвенно знакомы тебе по тем моментам, когда я становлюсь кем-то другим, не самим собой. Я становлюсь Соратником Улиссом.

– Кто он такой?

– О, когда-то он был простым человеком, все мы ими когда-то были. Но потом с ним случилось кое-что интересное. Он стал испытывать жуткую боль от присутствия каждой песчинки имплантантов в своём теле. А без неё – видеть и чувствовать то, что другие лишь думают, что видят и чувствуют.

– Тебе не кажется, что весь этот эзотерический бред…

– Ты дослушай. Соратники гораздо умнее нас, Соратники гораздо сильнее нас, Соратники почти бессмертны, почти всесильны, почти самодостаточны. Они словно больше не люди, но вместе с тем они всё равно остаются людьми. И главное – Ромул, их волевой центр и основатель Корпорации, он тоже – человек.

– Который чисто по-человечески жаждет власти?

– Который любит Землю, как и все люди, даже если они не понимают этого и губят её каждым своим вздохом.

– Так он ещё и эколог? Были такие ребята в начале прошлого века. Потом их всех перебили в Первой войне за воду.

– Он Ромул. Капитан «Сайриуса» и последняя надежда человечества. Именно для этого и была основана некогда безымянная Корпорация.

Парсонс не выдержал и повысил голос, так что на него стали оборачиваться пассажиры:

– Зачем? Зачем всё эти… корпорации? Зачем всем столько власти? Зачем?!

– О, ты не подозреваешь об истинной власти Ромула. Он может встать посреди Босваша, и люди тут будут считать его богом на земле. Веришь?

Фанатики…

– Не веришь. А он может. Но не станет этого делать, потому что это не помогает его цели, а наоборот, мешает. Ему не нужны марионетки, слепые исполнители. Ты знаешь, что у него нет таких, как я, его призрачных копий, эффекторов?

– Это всё прекрасно, когда и у таких, ну, скажем, людей есть свои принципы, только это же не мешает вам делать то, что вы делаете? Наша остановка.

Минуту спустя они уже пробирались по каким-то полузаброшенным галереям. Да уж, а в ещё большую дыру их не могли послать? Интересно, не будь Ильмари в курсе, куда и зачем мы на самом деле идём, ему вообще пришлось бы задумываться, чтобы заподозрить неладное? Да здесь просто воняло ловушкой.

– А что мы делаем?

– Терроризируете всю планету, это как минимум. Мне не известно, что из ваших подвигов, просочившихся в сети, правда, а что выдумки корпоративных писак, посаженных сочинять пропаганду, но я же вижу, вы не сидите на месте, вы активно действуете. И каждый ваш шаг несёт хаос и страх.

– Хаос и страх несут те самые корпоративные писаки, а ещё слухи и домыслы обывателей, затюканных в своих корпоративных клетках.

– И вы хотите их освободить.

– Нет, мы хотим, чтобы они сами захотели себя освободить. И мы даём им пример, что мир ещё не так замкнут, не так гомеостатичен, не так тесен. В нём есть место нам, в нём найдётся место и ещё одному свободному человеку.

Парсонс засмеялся.

Подходим, минус минута.

– Типа меня? Вот он я, свободен, как птица. Точнее, до встречи с тобой я был свободен, но вы меня загнали в эту ловушку.

– Ну да, людей, которые с нами не сотрудничают добровольно, мы используем, а как же. Ещё раз – мы не анархисты и не революционеры, нам не нужна свобода всем и даром. Мы преследуем куда более простую и приземлённую цель – физическое выживание человеческого рода.

– Только-то?

Они пришли. Серая башня, довольно архаичной постройки, закладка где-то восьмидесятых годов прошлого века, дешёвка эпохи первого строительного бума, сейчас такие если и перекупали, то сразу под снос. Так агломерации постепенно начинали переваривать сами себя.

Парсонс махнул Ильмари рукой, мол, нам туда.

В тамбуре было так же пусто и пыльно, как и снаружи, если присмотреться, на полу только многочисленные отпечатки ботинок точь-в-точь как те, что были надеты на Парсонсе сейчас. Хм, а они отнюдь не идиоты.

– А тебе не кажется, что глобальная война и выживание человечества – цели несколько несовместимые друг с другом?

Ильмари обернулся и с внезапно окаменевшим лицом проговорил:

– Предупреждение говорит правду, Парсонс. Только кто сказал, что Корпорация к тому моменту вообще продолжит существовать. И что всё это сделаем мы или наши последователи.

Они смотрели друг на друга и молчали.

– Ильмари. Ты же понимаешь, что там, впереди – ловушка. Они тебя схватят, а если не схватят, то постараются уничтожить. Если иначе не получится – вместе с башней.

– Для этого мы здесь. Ты не помнишь условия сделки?

– Помню. Идти до конца. И тогда я свободен.

– Так в чём же дело?

– Не надо тебе туда ходить.

Ильмари в ответ широко улыбнулся. Той самой улыбкой малахольного идиота.

– Ты же считаешь нас фанатиками.

– А ещё вы больные на голову идиоты без инстинкта самосохранения. Ильмари, я не знаю, что думать о том, чем вы занимаетесь, но ты мне с самого начала был симпатичен.

Время вышло, веди его внутрь.

Ильмари посерьёзнел.

– Да, мне пора. И тебе пора. Ты хороший парень, Парсонс, спасибо за то, что всё-таки был честен со мной до конца, а вот тебе туда ходить точно не надо. Они и правда готовятся, если что, уничтожить башню. Будет глупо, если ты там погибнешь.

Парсонс покачал головой.

– Условия сделки были – идти до конца.

– Это уже и есть конец, ты успешно исполнил свою часть договора, теперь дай мне сделать для тебя кое-что сверх неё. Ты свободен, Корпорация больше к тебе не обратится, если ты сам этого не захочешь. У тебя будет двадцать секунд, прежде чем створки за мной захлопнутся. Просто разбегись и прыгай вниз с рампы, тебя подхватят и доставят в безопасное место. Иначе никак, тут вокруг слишком много снайперов. Не раздумывай на этот раз, просто доверься мне.

С этими словами Ильмари двинулся внутрь, с каждым шагом приближаясь к невидимой черте.

Пять. Три. Два. Один метр.

И тогда Парсонс побежал.

Неужели даже этот его последний порыв ничего не изменит?

Бронеплита с грохотом опустилась в паз. Ловушка захлопнулась.

Секунду спустя Парсонс слышал лишь свист горячего сырого ветра в ушах, а вокруг бились о запылённое остекление сердечники гауссовых винтовок.

Ильмари обещал, что его подхватят. Парсонс наконец-то научился верить Ильмари.

14 Прощание

Ма Шэньбин чувствовал, что сходит с ума. За десятилетия двойной жизни он привык к противоречиям разных лояльностей – в нём как бы одновременно жили два разных человека, зачастую относящихся к одним и тем же событиям, фактам или суждениям с диаметрально противоположной точки зрения, но обычно их удавалось удачно разводить по разным углам поля деятельности.

Советник «Янгуан Цзитуань» Ма Шэньбин много думал о карьере, придавал важное значение внутрикорпоративным интригам и с ревностью следил за каждым шагом своих коллег, почти не обращая внимание на деятельность промышленных разведок других корпораций. Это не входило в его прямые обязанности, то есть практически не существовало в природе.

Агент Корпорации, безымянный участник корневой ноды «Танго-Кило-ноль-два-ноль» не интересовался ничем, кроме любого рода закрытой аналитической информации на персоналии, стратегические проекты, промышленные производства, причём не только «Янгуан», но вообще любых корпораций Земли.

Советник был степенным, не страдающим от чрезмерного любопытства мужчиной чуть старше средних лет, слепым, говорящим мало, но говорящим веско, знающим себе цену, но и знающим своё место.

Агент был лишь функцией, но функцией, до фанатизма преданной идее разрушения корпоративного болота, в котором захлёбывалось человечество. Он был зряч, но фактически нем, по жизни общаясь лишь с Тенью, опасаясь каждого шороха и ни на секунду не давая себе расслабиться.

В такой двойственности он прожил почти всю свою сознательную жизнь, с тех пор как покинул родной уездный городок на севере провинции Цинхай. Но с тех пор, как вернулись Соратники, всё изменилось.

Он уже не мог отделять одно от другого. Работу аналитика «Янгуан» и шпиона Корпорации. Отныне каждое его действие становилось предметом острого внутреннего конфликта. Чувство самосохранения, инстинкты карьерного менеджера, гнев фанатика, недобрые предчувствия солдата – всё смешивалось в единую кашу, в которой приходилось искать ключевые моменты, и каждый раз делать нелёгкий выбор.

Ма Шэньбин уже начинал ловить себя на мысли, что у него больше сил уходит на выбор между уже просчитанными стратегиями, нежели на само построение этих стратегий.

По этой причине советник весь издёргался, спал плохо, точнее, почти не спал последние несколько месяцев, просаживая себе организм сначала стимуляторами, потом успокоительным.

Это была своеобразная мини-война, наподобие той, которую, по сути, стремился развязать Ромул, только эта война разворачивалась внутри одной-единственной головы.

И уж её она не покидала ни на секунду.

Ма Шэньбин устало потёр лицо. Не получается. Иногда выбор был не просто трудным, он был мучительным.

Так, попробуем это отложить, может, он просто упускает что-то во всей этой стопке документов, что-то важное.

Проектор послушно свернул файл, задвинул его в дальнюю папку и тут же выкатил три ещё таких же, из числа самых приоритетных. Нет, с этим на сегодня всё. Только началась стража Собаки по местному и до приличествующего времени проследовать в личные апартаменты оставалось ещё не меньше часа. Корпоративная этика проста – чем на большее ты претендуешь, тем больше должен изображать усердие. Советник, метящий в директорат, должен работать в неделю никак не меньше низового аналитика своего отдела, однако если ты на самом деле никаких шансов на повышение не имеешь, назойливое торчание на рабочем месте могут расценить наоборот, как неумение планировать своё время или, цао ни ма, просто неспособность справиться со своими элементарными задачами, а тут уже вставал вопрос о понижении – главном ночном кошмаре корпоративной крысы.

В общем, как и везде, тут были свои тонкости. Ма Шэньбин знал, чем на самом деле следует заняться – давно назревшим вопросом форменного исчезновения Ван Ланьцзюя. Его не было на достопамятном собрании директоратов трёх корпораций, он не надоедал своими бесконечными посланиями, даже в приёмной у директора Цуя директор Ван не появлялся уже месяц, что для интеля-выскочки, получившего к тому же звание директора скорее большим авансом, за представительный вид и умение подлизаться к начальству, нежели за реальные заслуги, было очень необычно.

Впрочем, директор Ван тут недавно сам напомнил о себе, прислав зачем-то Ма Шэньбину трогательное розовое факсимиле с приглашением «вскоре отпраздновать значимое для всей корпорации событие». Чем же ты там, цао, занят?

Этот вопрос вполне в духе последнего времени беспокоил разом обе половины Ма Шэньбина. Советник видел в этом угрозу, что его может обойти главный конкурент, а агент чувствовал в этом всём опасность для Корпорации.

Ма Шэньбин сверился со службой секретариата, но «белые» имели лишь смутное представление о том, что директор Ван сейчас отбыл в филиалы сектора Босваша с текущей инспекцией конструкторско-исследовательских отделов. Что там у нас в Босваше особенного, что там можно так надолго застрять?

Первичный поиск ничего особенного не дал. Да, один из ключевых регионов, разветвлённая филиальная сеть, контроль над порядка десятью процентами территории, действительно много тех самых исследовательских отделов, в основном по ку-технике, но были также медицинские, и биологические, и даже химические, что для агломераций нетипично – опасные лаборатории директорат старался выводить в дальние уединённые промзоны.

Но ничего такого, что по-настоящему цепляло бы глаз. Опять же, зачем из Поднебесной лететь на другой край света, там своих хао чжиюань хватает, поди, и поталантливее Сяо-Вана будут, и опыта побольше. Тоже, нашёлся инспектор.

Ма Шэньбин привычно начал ворчать себе под нос какие-то нелестные пожелания своему давнему противнику, из которых «чтоб ты сдох» было самым нежным, а сам лихорадочно листал ту часть переписки директора Вана, на которую у советника хватало прав доступа. Сяо-Ван, конечно же, всполошится, что Ма Шэньбин тут вынюхивал, но, цао ни ма гэ тоу, ничего, переживёт.

Так, какие-то бесконечные отчёты о закупленном оборудовании, материалах и инструментах. Интересно. «Янгуан Цзитуань», как и всякая старшая корпорация, торговала на открытом рынке только излишками сырья и конечным продуктом, да и то не всяким, к тому же, последнее в первую очередь касалось розницы. А тут снаружи шли чудовищного размера списки каких-то особо прочных титановых плит, монтажных панелей для эм-экранов. Всё это, как несложно было выяснить, закупалось всё там же, в Босваше, причём Ма Шэньбин даже не предполагал, что подобное вообще кто-то станет поставлять конкуренту.

Уже интересно.

Разгадка мелькнула на сто двадцать первом просмотренном документе. Глаз зацепился за знакомое название. Сборка «Розалинда». Где он слышал про такое?

Ма Шэньбину лишь с третьего запроса удалось найти в своих архивах искомый кейс. Неудивительно, что он не смог сразу вспомнить.

2136 год, он только получил статус полного советника. Проект ему прислали на рецензирование, он его просмотрел, удивился, какими глупостями люди занимаются, но написал всё равно благожелательный отзыв, потому что задача, при всей её бессмысленности, была решена не без изящества, достаточно экономично и в итоге эффективно.

Ма Шэньбин даже дал пару экспертных рекомендаций по улучшению конструкции.

Сборка «Розалинда». Берётся обычная башня, в ней монтируется специфическое оборудование, превращающее башню в «крепость наоборот». Задача простая – не дать выйти некоему человеку из здания против воли тех, кто контролирует здание.

И этот человек казался на бумаге каким-то форменным бэтманом из реал-комиксов, он проходил сквозь стены и был практически неуязвим, был способен противостоять в лабиринте переходов целым отрядам «красножетонников» и даже вояк. Когда, смеясь, Ма Шэньбин читал технические характеристики этой башни-ловушки, он почему-то сразу представил себе Тень, чтобы тот в здравом уме вообще полез в такое здание. Да он без предварительной разведки…

И теперь эту штуку Ван Ланьцзюй строит в Босваше. Зачем?

Для кого?

Цао ни ма гэ тоу.

Ма Шэньбин в далёком 2136 не думал о том, что «Сайриус» вернётся. Он вообще тогда не думал о Соратниках, которые уже двадцать лет как исчезли в пустоте внешнего космоса.

Советник взялся за голову двумя руками, пытаясь унять резкий импульс спазматической боли. Босваш. Именно оттуда прилетал Ильмари Олссон. Именно поисками Олссона безуспешно занимался всё это время Ван Ланьцзюй.

И, похоже, поиски увенчались успехом.

Советник апатично скользнул взглядом по циферблату часов. Уже десять минут десятого, нужно уходить к себе, чтобы там показушно поработать ещё полчаса, пока ему накрывают ужин.

И лишь потом он сможет попытаться выбраться.

Кажется, такое было с Ма Шэньбином впервые. Обе его половины, обе его лояльности оказались в одинаковом ступоре. Он не знал, как ему дальше поступить.

Так, возьмём себя в руки, нужно собрать побольше информации, прежде чем что-то предпринимать.

Заполненные, несмотря на довольно позднее время, коридоры офисных уровней, все эти несущиеся сломя голову секретари, скучающие «красножетонники», вечно плохо пахнущий технический персонал, всё это казалось каким-то нереальным, потусторонним. Мороком, который завтра рассеется, поди вспомни, было это с ним или не было.

Или наоборот, только вот в этом – его настоящая жизнь, а все сотни тысяч часов, потраченных им на борьбу с корпоративными ветряными мельницами, они на самом деле – лишь самообман, который стоит побыстрее выбросить из головы.

Похоже, он и правда начинает сходить с ума, раз перестал отличать реальное от вымышленного.

Даже в собственных апартаментах в поясе зоны безопасности Ма Шэньбин не сразу смог остаться один, чтобы вернуться уже к треклятой «Розалинде». У неё было одно неприятное свойство, которое беспокоило советника больше других. И пока он во всём не разберётся, спать спокойно всё равно не сможет.

Разогнать обслугу удалось, лишь наорав, что для Ма Шэньбина было приметой того, что последняя капля самоконтроля улетучивалась с каждой секундой. Плохой знак.

Наконец усевшись перед проектором, Ма Шэньбин принялся делать то, что всегда оставлялось им на крайний случай, когда обстоятельства будут требовать экстренных действий. А именно, вместо того чтобы методично вытребовать нужный уровень доступа к файлам директора Вана, он запустил в недра корпоративных клаудов команду демонов-взломщиков, симулирующих в тонкой оболочке ку-ядер гигантских датацентров особый вид процессов-доноров, которые начинают атаковать области памяти клауда безадресными запросами на поиск недостающих компонентов файла с требуемой Ма Шэньбину сигнатурой, а именно, копии документов по сборке «Розалинда». Это было похоже на ловлю рыбы наоборот – когда нужную рыбу требовалось пропустить сквозь сеть, а остальное оставить по ту сторону фильтра.

Тут главная трудность была отыскать хоть одну отметку, а дальше уже по сигнатурам реплаев можно было начать восстанавливать всю цепочку переписки. Ну, и чем больше находилось документов, тем большая вероятность была расшифровать ключи, по которым и происходило раскодирование всего массива документов. Больше участников переписки – больше документов – больше одновременно существующих валидных ключей – выше вероятность коллизий шифрования – ближе результат.

Ма Шэньбину повезло, когда он вернулся с ужина, предварительно отослав навязанную ему обслугу, к вящему удовольствию последней, в основном поле уже висело полторы сотни расшифрованных документов, а также список всех людей, упоминавшихся вокруг «Розалинды».

Бесконечный листинг задействованных спецов «Янгуан» впечатлял, но их Ма Шэньбин отбросил сразу, если надо, ими потом займёмся, сейчас были интересны посторонние и собственно участники переписки.

Последние, во главе с интелем Сяо-Ваном, все были как на подбор, ни одного человека ниже полного советника, в основном вообще, пусть мелкие, но директора. Ладно, с этими тоже потом.

Особенно интересным был список, так сказать, внештатных респондентов.

Сплошь наёмники из числа вольных стрелков плюс один вполне благополучный на вид гильдейский персекьютор. Этому что тут понадобилось? Обычно Гильдия не жалует контакты со «служанками», как они называли работников корпораций, всех без исключения. Имени Ильмари Олссона автоматический обработчик нигде не обнаружил, равно как и других известных Ма Шэньбину имён Соратников или их эффекторов.

При этом слове советника который раз пробрала дрожь.

Ладно, надо начинать читать.

Из переписки выходило, что на некоего никак не атрибутированного человека случайным образом вышел персекьютор Парсонс, как раз тогда «Янгуан» в лице Сяо-Вана бомбардировал Гильдию своими запросами на всех, кто был связан с потерей трёх станций в системе Юпитера. Парсонс, не будь дурак, человечка сразу узнал, но сообщать о том никуда благоразумно не стал, а наоборот, попытался уйти в бега, однако потом всё-таки был не только вычислен, но и склоняем к сотрудничеству, причём при попустительстве и даже одобрении Гильдии, что было удивительно втройне.

В общем, уже на выслеживание этого Парсонса пошли такие усилия, что хватило бы на три «Розалинды», которая, между прочим, к тому моменту уже вовсю строилась.

Ма Шэньбин, сообразив, что теряет время, принялся лихорадочно листать обширную переписку со всеми согласованиями и утрясаниями, пока наконец не дошёл до совсем свежих сообщений, из которых выходило, что «Розалинда» не просто собрана, но уже функционирует, пусть в «погашенном» состоянии, что было сделано в целях маскировки.

В случае чего, установка могла в течение пяти секунд после холодного старта выдать мощность микроволнового излучения в пятнадцать мегаватт при напряжённости поля до мегавольта на метр, а слившийся огромный бронекокон был способен почти безболезненно для себя пережить две килотонны эквивалента, на крайний же случай в основание баши были заложены направленные заряды, которые обещали в течение ещё пятнадцати секунд демонтировать мегатонное строение вместе со всем содержимым.

Дьявольская машина была готова к работе.

Далее следовала обширная расшифровка последних переговоров последнего подготовительного этапа операции, и самое последнее сообщение поступило от персекьютора Парсонса и звучало так: «Мы готовы выходить, сообщите координаты цели». Оно было получено десять минут назад.

Цао ни ма.

Ма Шэньбин, не раздумывая, отбил по знакомому наизусть анонимному адресу короткое послание, одновременно нашаривая и активируя на «айри» заветную карточку-дешифратор.

Он так долго откладывал на потом давно назревший выбор, так что в итоге его придётся делать буквально на лету, на одной интуиции. И хорошо, своей интуиции Ма Шэньбин доверял всецело.

Сама необходимость выбора от этого не становилась легче.

Между тем в интервебе было по-прежнему почти совсем пусто. Немногочисленные смутные тени голо-аватар шмыгали по углам, только тебя увидев, сюда приходили с опаской, а уходили без сожаления. Надо же, убить интервеб Ромулу удалось так же просто, как иные убивают тапком таракана. Хоп, и он уже никуда не побежит.

Ма Шэньбин вздохнул. Это было их любимым детищем. Теперь же оно стало лишь утилитарным инструментом для секьюрных коммуникаций.

Теперь тут даже комнаты создавать не требовалось, стой где хочешь, говори что хочешь, никто не услышит.

– Что за срочность, меня только что выгрузили в Кеннеди, и тут ещё…

Обернувшись на знакомый голос, Ма Шэньбин увидел своё отражение – такая же школьница, один гольф спущен.

– Ты в Босваше.

Кажется, в его голосе уже даже не было удивления. В нём не осталось места для других эмоций, кроме пронзительной тоски.

– Да. Тебя это беспокоит, брат?

Так, спокойно. Главное сейчас – не наломать дров.

– Зачем ты туда вообще полетел?

– У нас тут операция, как и всегда. Ты же знаешь, меня просто так не заставишь выбраться.

– С тобой связывался Ильмари Олссон?

Пауза. Внимательный взгляд.

– Ильмари Олссон, это тот парень, эффектор Соратника Улисса?

– Да, он самый.

– Мы вообще с ним ни разу не разговаривали, я и видел его один раз, ты же сам с ним о встрече тогда и договаривался. С чего мне с ним… так, а ну, договаривай.

Ма Шэньбин ещё раз, для верности, огляделся, вроде никого.

– Дело в том… Ван Ланьцзюй тоже сейчас в Босваше. Формально, с инспекцией, с ним ещё несколько наших старых знакомых. У меня есть все основания предполагать, что они проводят какую-то масштабную операцию, возможно, с привлечением других корпораций.

Голо-аватар Тени наклонил голову и сощурил глаза.

– А точнее?

– Главное, что мне удалось выяснить, это вот эта штука.

На уровне груди повисла полупрозрачная голографическая схема в виде нескольких вписанных друг в друга цилиндров. По бокам от схемы мерцали серебристые нити указателей и крошечные стопки иероглифов.

– Это называется «Розалинда». Сверхпрочные титановые пластины, упрочнённый железосиликатный каркас на монотредной арматуре, микроволновые генераторы большой мощности, внешние эм-экраны, проворачивающаяся конструкция блоков, которая позволяет собирать всю конструкцию в монолитный прочный корпус, непроницаемый почти для всех средств воздействия на конструктивные материалы. Там внутри можно подорвать тактический ядерный заряд, и наружу почти ничего не попадёт, с другой стороны, по команде из оперативного центра вся эта штука может быть растёрта буквально в труху, и те, кто внутри, этим не успеют воспользоваться.

– Серьёзная вещь, брат.

Теперь Тень смотрела не на голограмму, а на Ма Шэньбина.

– Только зачем она им понадобилась?

– Исходя из данных вскрытой переписки, там внутри сейчас кто-то из наших. Судя по всему, это может быть Ильмари Олссон.

– Ты кому-то это уже говорил?

– Ещё нет, тебе первому.

– И сколько у нас есть времени?

У нас. Если бы Ма Шэньбин был так уверен в этом самом «мы».

– Я не знаю. Они могут попытаться пойманного допросить. В общем, чем более они расположены склонить пленника к сотрудничеству и чем менее – его просто уничтожить, тем выше шансы на то, что он ещё жив.

– Понятно.

Тень уставилась в одну точку, что-то прикидывая.

– Давай мне координаты места, а сам отыщи все ноды, что расположены в десятикилометровой зоне от башни, где собрана «Розалинда». Пусть отойдут на безопасное расстояние, развернут мониторинг за действиями «Янгуан» и вообще любыми подозрительными телодвижениями вокруг. В активные действия не вступать, готовить экстренную эвакуацию.

– А ты?

– А я отправляюсь туда.

Ма Шэньбин схватил Тень за предплечье и, придвинувшись к ней вплотную, зашептал:

– Не делай этого.

Ответный взгляд был твёрдым. Мекк для себя всё решил. Если бы Ма Шэньбин умел так просто вставать на чью-то сторону.

– Не делай что? Даже если тут есть вояки с моими возможностями, у них только холодный старт – не менее получаса. А я уже разогрет, экипирован и готов к бою.

Пауза.

– Тебя что-то смущает в этом деле, брат?

– Всё это очень подозрительно. Олссон в Босваше, ты в Босваше, Сяо-Ван в Босваше, и в последний момент об этом узнаю я, связывая вас воедино. Слишком много совпадений. Не надо тебе туда лезть, ты же видишь, что творится!

– А что творится?

– Соратники. Они делают всё, чтобы натравить корпорации на нас с тобой, и мы не возражаем. Но когда они сами попадают в собственную ловушку, мы бросаемся их спасать. Тебе не кажется, что тут есть некое противоречие?

Мекк вырвал свою руку у Ма Шэньбина и отошёл на пару шагов.

– Вот, значит, как.

Но Ма Шэньбина это уже не могло остановить, давно сдерживаемую плотину прорвало.

– Мы тридцать лет боролись, страдали, погибали за Корпорацию, они же просто летали где-то там, ничего не найдя и вернувшись ни с чем. И тогда они нам сообщили, что мы больше не нужны, что мы годимся лишь на то, чтобы стать топливом в новой общемировой войне, которая, дескать, последний шанс.

– Тебе жалко впустую потраченных трудов?

– И трудов тоже, но мне жалко наши жизни!

Тень вздохнула. В любой другой день она скорее бы беззаботно рассмеялась в ответ.

– Наши жизни… а ты подумай лучше о том, что если Соратники не правы, если Ромул – лишь выживший из ума параноик, маньяк, способный ни за грош целый мир утопить в своём безумии, если всё это правда, то тебе не жалко наши впустую прожитые жизни, весь этот многолетний труд, все наши надежды и стремления – всё это было лишь миражом!

– Я этого не говорил.

– Не говорил. Но только потому, что тебе страшно сделать лишний шаг в собственной логической цепочке.

– Любую идею можно довести до логического тупика. Это не значит, что так и нужно поступать, и это не значит, что я не прав.

Мекк покачал головой.

– Ты не прав в одном – предполагая, что прав один ты. Ромул неправ, Улисс неправ, Ильмари неправ, я неправ. А ты – прав. Но ты пойми, все эти слова – лишь обоснование твоего выбора, я же вижу. И если бы ты не сомневался, ты бы меня вообще не стал вызывать, да?

– Ты мой брат, Тень. Я должен был попытаться тебя уговорить.

– Ну, ты попытался, следующий шаг логичен – развернуться и уйти.

– Не говори так.

– Почему же. Вполне резонно. Корпорация погибнет, с тобой или без тебя, на её место придёт нечто другое, ты же видишь, как много всего делается. И в этом всём есть цель, я её чувствую, а ты, видимо, нет. Но тебе в этом новом нечто – места уже не будет. А значит, тебе пора возвращаться в «Янгуан», твоё место там.

– А ты?

– А я сейчас пойду спасать Ильмари, обычного парня, которого никто не спрашивал, хочет ли он стать эффектором. Даже если это всё ловушка в ловушке, и нам скормили сейчас через тебя дезу. Ты же дашь мне эти координаты?

Последняя попытка.

– Тень, не ходи туда, это верная смерть, даже для тебя. Я в своё время принимал эту разработку, у неё нет слабых мест.

– Ничего, ты за меня не беспокойся. Схему ты мне дал, что-нибудь придумаем. Так ты сообщишь мне координаты, или мне и на это придётся тратить время?

Ма Шэньбин устало кивнул.

– Вот, забирай.

Тень сверилась с местностью и кивнула.

– Последняя просьба, всё-таки свяжись с местными нодами и передай им всё, как я просил. Мне в дороге всё-таки лучше соблюдать тишину. Это повысит мои шансы.

– Ладно.

Тень изобразила натянутую полуулыбку.

– Тогда я пошёл.

– Погоди.

– Да?

Кажется, Тень всё ещё надеялась, что Ма Шэшьбин передумает.

– Ты же понимаешь, что мы больше не увидимся, даже если тебе удастся оттуда выбраться?

– Это твой выбор, и это мой выбор.

– Жаль.

– Да, жаль. Не думал, что так выйдет.

– Я хотел спросить… мы двадцать лет были как братья, но я даже не знаю, как тебя зовут.

– Не беспокойся, этого даже я уже не помню. Прощай, брат.

Ма Шэньбин промолчал. Будь проклят Ромул, что разлучил их вот так.

Две школьницы расходились на улицах безлюдного интервеба, расходились, не оглядываясь, хотя именно этого сейчас хотелось больше всего – остановить, попытаться переубедить… нет, хотя бы сказать напоследок пару тёплых слов. У них оставался шанс. Но они им не воспользовались. Занавес.

Советник, выбравшись из виртуального дурмана, первым делом бросился заметать следы – нужно максимально плотно подтереть все свои возможные связи с этим делом. Удастся ли Тени его самоубийственная миссия или нет, уже завтра «жёлтожетонники» будут искать любые возможные источники утечки. Если уже не ищут. Одновременно по агентским сетям Корпорации уходили анонимные информационные пакеты с открытым адресатом. Отыскать прямые выходы в Босваш Ма Шэньбин смог бы только часа за два, а это было слишком долго.

После того, как он подчистил последний линк и заглушил всех подконтрольных демонов, Ма Шэньбину оставалось лишь ждать и пытаться строить планы.

Ван Ланьцзюй в любом случае теперь – цель номер один. Даже если это и правда деза, он обошёл Ма Шэньбина в бегах корпоративных крыс, и это нельзя было так оставлять. Если раньше их противостояние выливалось скорее во взаимное презрение, то теперь… уже утром всем станет известно, чем там всё закончилось. Было противоестественно думать о вероятной гибели Олссона и Тени так отстранённо, но к любой мысли привыкаешь, такой человек.

Так вот, когда всё выяснится, Ма Шэньбин воспользуется малейшим шансом, чтобы смести фигуру конкурента с корпоративной шахматной доски.

Если же чуда не случится и Тень погибнет… ну, что ж, давно Ма Шэньбин не марал своих белых холёных рук. Он лично разорвёт Сяо-Вана на куски.

Кажется, он окончательно стал корпоративной крысой. Ну так, надо оправдывать это невеликое звание.

Эпилог

Улисс вёл конвертоплан сам. Приятно было почувствовать ладонями штурвал, в жизни Соратника мало таких вот простых радостей.

Закованная в привычную броню Цагаанбат в кресле второго пилота поглядывала на него с неодобрением, но вслух ничего не говорила. Для неё было дикостью даже то, что Улисс, выходя из бункера, накинул на себя лишь нечто вроде форменной куртки без знаков различия. С утра было прохладно, и не хотелось выделяться в толпе прохожих. Только и всего. Цагаанбат же пока просто не привыкла к тому, что она здесь не как пилот и не как телохранитель, а скорее как универсальное средство связи, такой интеллектуальный секретарь с повышенной жизнестойкостью. Ей всё казалось, что она должна заботиться о том, чтобы выходя из дома Улисс надевал броню и брал с собой зонт. Ничего, привыкнет.

По мере приближения первых щупалец европейского Мегаполиса, винтолёт постепенно снижал скорость и набирал высоту, дабы не вызывать лишних конфликтов с муниципальными службами контроля воздушного движения. Их транспондер умел многое, только не разбираться с нарушениями скоростного режима или эшелона движения, так что приходилось это учитывать, не создавая никому лишней головной боли.

Это Улисс воспринимал нечастые марш-броски как своеобразный отпуск, на самом же деле всё это время продолжали вестись какие-то переговоры, стартовали или завершались бесчисленные операции, центром, нервным узлом которых был Улисс, и потому задерживаться было нельзя. И всё же возможность собственными глазами, а не глазами эффектора, смотреть на мир, принимать деятельное, а не опосредованное участие в каких-то событиях – это напоминало те давние времена, когда всё было иначе, и потому уже стоило любых возможных препятствий.

Мегаполис. Среди этих башен когда-то кружили в смертельном танце Кора Вайнштейн и Майкл Кнехт, мечтая лишь о том, что им вообще суждено увидеть какое-то светлое завтра. Завтра наступило, но оно оказалось ещё более мрачным, чем вчера. Впору начать бояться слова «завтра». Неудивительно, что многие люди не выдерживали каждодневного пресса ощущения надвигающейся катастрофы и прятались от своих страхов в бытовой рутине, начиная отвергать всё, что связывало их с Корпорацией. Так они теряли лучших своих агентов, но тут уж ничего не поделаешь.

Однако когда чувство опасности поселится не в сотнях избранных, а в душах сотен миллионов обычных людей, вот с этого момента и начнётся та война, которую задумал Ромул. Война за очищение этих душ от скверны корпоративного болота, разложения бесцельности, отравы последних вздохов умирающей в муках Матери-Земли. Тот, кто выдержит, и станет основой для нового общества. А иначе – всему конец, так или так.

Улисс же думал о другом – о тайной воле воспоминаний, которые хуже всяких знаков и символов довлели над Соратниками. Куда больше, чем над обычными людьми – Соратники обречены помнить каждую деталь очередной своей жизни, тридцать лет которой состояли из пустоты и тишины мёртвого пространства. И – обречены не помнить всё, что было прежде.

Улисс несколько раз пытался добиться от Ромула рассказа о Лилии Мажинэ, о своей прошлой жизни, однако каждый раз натыкался на глухую стену. Тяжело оставаться в чужой памяти тем, кем ты никогда не был. Точно так же и взаимоотношения Соратников с Корпорацией. Можно было сколько угодно рассуждать в терминах причин-следствий и целей-инструментов, но Корпорация для Улисса до сих пор оставалась в первую очередь кругом людей, в котором он мог быть самим собой, не притворяясь, не делая вид, что он – это не он, а кто-то совсем другой. Это дорогого стоило, хотя люди Корпорации об этом даже не подозревали.

Вместе с ними Соратники когда-то начинали бороться со всеобщей властью корпораций, и теперь, спустя столько лет, эти же люди поневоле попадали во власть не зависящих от них обстоятельств. И теперь даже прошедшие десятилетия не спасали Соратников, ведь для них запуск «Сайриуса» случился будто вчера, и несчастная гибель Армаля от рук Коры, и отнюдь не случайная смерть Лилии случились только вчера, и ещё вчера они Корпорацию тщательно строили, а не планомерно уничтожали.

Это и было истинной причиной сегодняшнего выхода, ритуальное возвращение к былому. Потому что, каким бы опасным и непредсказуемым сейчас не казалось будущее, оно почти полностью состояло из несостоявшегося прошлого. Соратники знали это лучше других.

Дня не проходило, чтобы Улисс не начинал проклинать судьбу, что их тридцатилетний полёт закончился именно так. Дня не проходило, чтобы он не вспоминал чёрными словами Симаха Нуари, мифическое существо, огромную птицу, которую не видел даже в собственных снах. Дня не проходило, чтобы Улисс не вспоминал одно памятное место, где, как ему теперь начинало казаться, он совершил главную ошибку в этой жизни.

Борт «Танго-Дельта-ноль-семь», место прибытия не скомпрометировано, начинаем операцию, разворачиваем кольца наблюдения и огневого прикрытия.

Земля-десять-двадцать, ожидайте прибытия на место, время минус девять ноль-ноль.

Вас понял, выгружаю вам оптимальные курсограммы отхода.

Глядите, Парсонс быстро втянулся в дело, было приятно видеть, что с человеком может сделать осознанный, выстраданный, долгожданный выбор. Бывший персекьютор чувствовал себя в толще агломераций, как рыба в воде, при проведении локальных операций такие люди были неоценимы. Надо будет его пока держать ближе к себе, пусть привыкает к новой жизни.

Улисс дал Цагаанбат знак перехватить управление, а сам откинулся в кресле пилота, сонно глядя из-под полуприкрытых век на разворачивающуюся вокруг затянутую в вечный смог панораму Мегаполиса. Это было мерзкое, отвратительное место, лабиринт человеческих пороков и гекатомба впустую потраченных жизней. Но именно в этих человеческих муравейниках, а не на межпланетных трассах будет протекать та самая война, которую начал Ромул. Война за человеческие души.

Эти души отравлены не смогом, они отравлены тем, что для них жизнь в толще металлопластовой коробки без малейшего шанса хоть когда-то из неё выбраться является тем единственным миром, который они знали. Широта горизонта – до ближайшей стены, граница целей в жизни – подняться на ступеньку выше по корпоративной лестнице, увеличить себе норму воды, переехать в такую же коробку, только классом повыше, дышать чуть более чистым воздухом, получить для имплантации чуть более дорогой прибор, прожить лишние десять лет, предел мечтаний – недельный тур в лунные солярии.

Они даже извечную мечту человечества – полёт в космос – превратили в такую же рутину, как и вся их постылая жизнь. Им не нужна была внешняя угроза, чтобы сгинуть вместе с Матерью-Землёй. Они были готовы умереть сами, сгнив заживо, превратившись в зловонный биологический субстрат.

Этих людей не мог спасти никакой Симах Нуари. Им было всё равно, от чего и где умирать, как было всё равно где и как жить.

Они пока даже и на миг не прочувствовали Предупреждения.

А значит, какая разница, был ли у полёта «Сайриуса» смысл.

Земля-десять-двадцать, прибываем.

Обычно руины на месте уничтоженных башен в течение нескольких лет превращались в очередную стройку, и какое-нибудь десятилетие спустя никто уже не помнил, что на этом месте было раньше. Но это место словно застыло в тенетах какого-то древнего проклятия.

Когда-то здесь сиял в лучах слепящего солнца Хрустальный шпиль, завёрнутый в гигантский вихрь ледяного стратосферного воздуха, круглый год разгонявшего здесь муть городского смога. Однако то сражение с Корой не только нечаянно подарило Соратнику Улиссу его первого эффектора, оно разрушило это чудо света. Когда же Соратники исчезли, корпорации первым делом поспешили уничтожить это ставшее бессмысленным строение, враз оказавшееся для всех символом каких-то смутных утраченных надежд.

Земля же на этом месте по-прежнему принадлежала на паях всем корпорациям, и продавать свою долю никто не захотел, доли собственности переходили из рук в руки лишь в процессе укрупнения в начале двадцатых годов XXII века. Это по-прежнему была ничья земля. Потому руины лежали нетронутые, лишь покрывались из года в год слоями оседающей на них из воздуха дряни, которую не могли вымыть даже непрекращающиеся по полгода моросящие дожди.

Винтолёт плавно приземлился на площадку, гася турбины.

Всем бортам, роторы не убираем, оставаться в готовности экстренного старта.

Улисс выбрался из кабины, с непривычки ёжась от свежего ветра. При всей необычности физиологии Соратника, его тело до сих пор умело чувствовать и холод, и жару, и даже испытывать вполне человеческие эмоции под воздействием выброса гормонов в кровь. Почти как в старые времена.

Вокруг шла обычная жизнь, по пешеходным галереям текли людские толпы, в сером небе сновали винтолёты, со свистом проносились тридцатью уровнями выше поезда монорельсов, ещё выше двигались канатки, где-то внизу гудели моторы тягачей. Мегаполис жил своей жизнью, не обращая внимания на огромный пустырь у себя под носом. Даже поверх ничего не было протянуто. Хорошо винтолётные площадки оставили в целости, а то пришлось бы идти сюда пешком.

Улисс огляделся вокруг чуть внимательней, высматривая людей Парсонса в радиусе ближайшего километра. Все спокойны и сосредоточены. Это хорошо. Впрочем, никаких признаков опасности Улисс всё равно не заметил.

Тут же подбежал сам Парсонс, разгорячённый, весь в ощущении важности происходящего. Впрочем, откуда ему знать, зачем мы здесь?

– Если вы не против, спустимся вниз, там все уже ждут.

Улисс кивнул, одними глазами приказывая Цагаанбат оставаться на месте.

Лифты тут, разумеется, давно не работали, пришлось преодолеть десять лестничных маршей вместе со всё время оглядывающимся Парсонсом. Забавно, он-то видит Улисса впервые.

Внизу, на едва расчищенной от хлама площадке, его ждал по обыкновению перепуганный Джон Роуленд. Интересно, раньше Хранители предпочитали всё видеть своими глазами. Впрочем, у них своё представление о важности событий, на этот раз хватило и писаря Стэнли.

Да, когда-то на этом самом месте присутствовал и Ромул. Вот его здесь сегодня Улиссу видеть не хотелось бы.

– Зачем мы здесь?

Как это всё-таки странно, разговаривать с самим собой. Даже максимально ослабляя контроль, Улисс продолжал видеть глазами и слышать ушами своих эффекторов. И оба они сейчас стояли перед ним. Поговорим.

– Как себя чувствуешь, Ильмари?

– Справился, это главное.

– Было тяжело одному?

– Скорее непривычно.

Эти белёсые глаза, когда хотели, могли не выражать ровным счётом ничего.

– Мне жаль, что мекк погиб. Серьёзная потеря.

При всей природной неприязни Соратников к подобным экспериментам над человеческой плотью, это был прекрасный оперативник. К тому же, известная доля вины в том, в какое чудовище Тень себя превратила, ложилась и лично на плечи Улисса.

– Мои люди успели выйти на него буквально на подходе, данные ему инструкции были ясными, но он всё равно предпочёл отправиться на верную смерть.

– Он спасал не тебя, он спасал свою веру. Поэтому и не остановился.

Идти до конца, такой уговор.

– Его появление там как-то связано с нашим разговором в Гуанчжоу?

Улисс покачал головой.

– Это куда более долгая история. И я сам не до конца её понимаю. Что-то привело его в Босваш, что-то или кто-то.

– Какие-то планы Ромула?

– Хорошо, если так. В таком случае мы по крайней мере могли бы думать, что всё это – не зря. В один день потерять двух важнейших агентов в секторе Южной Поднебесной… На Ма Шэньбина до сих пор не удаётся выйти.

– Я чувствую, что для меня они были не просто агентами, хотя я их видел какие-то считанные минуты. Ты же их помнишь совсем другими, так почему ты так холоден по отношению к ним?..

Улисс поднял голову и посмотрел на руины Хрустального шпиля.

– Наверное, я слишком многих помню совсем другими.

Туда же вновь обернулись и оба его эффектора.

– Кора, какие эмоции ты испытываешь по отношению к этому месту?

Кора, сестра Ильмари по несчастью, как всегда, лишь покачала головой.

– Я его не помню. Это твоя память, Улисс. А значит, максимум, что я способна испытывать, будет лишь неким отражением твоих эмоций. Это было очень печальное…

Тут Улисс, что-то почувствовав, принялся напряжённо вглядываться куда-то вверх, на средние уровни первого ряда башен. Туда, где сидели их оперативники.

– Парсонс, немедленно проверьте посты. Кажется, у нас были гости.

– Начинаем эвакуацию?

Парень не на шутку напрягся.

– Нет, там кто-то был, но уже ушёл. Надо довести всё до конца, раз уж мы здесь.

Парсонс убежал наверх, на ходу принявшись тормошить своих людей, писарь, скукожившись, стоял на прежнем месте.

Улисс оглядел своих эффекторов, хотел что-то сказать, но передумал.

Эти двое уже знали, зачем они здесь.

Тем лучше. Люди Корпорации нуждаются в символе надежды, ну так Соратники им дадут символ надежды. Почему-то Улисс даже не стал по этому поводу советоваться с Ромулом.

– Простите меня.

Кому он это сказал? Двое рядом с ним уже были частью триединого организма Соратника Улисса. Майкл Кнехт, Кора Вайнштейн и Ильмари Олссон.

Над пустырём Хрустального шпиля раскатисто громыхнуло и стало стремительно светлеть. Ледяной стратосферный воздух, свёрнутый в тугую спираль, ринулся вниз, к осквернённой земле Мегаполиса.

Через месяц «Янгуан Цзитуань» отправляет в систему Юпитера первый блок оборонительной орбитальной платформы и второй отряд тяжёлой пехоты. Их примеру следует «Джи-И», а мы до сих пор не знаем, кто стоит за особым советником Баумом. Нам нужны ещё люди.

Пролог

В ней сражались ярость и страх. Ярость напоминала о предательстве, страх пел об одиночестве. Ярость побеждала. У неё не было времени на слабости, бей сама или окажись побеждённой. Но всё равно страх не сдавался.

Смотровая площадка у основания Хрустального шпиля превратилась в кровавый вихрь, но она чувствовала, что её противник всё медлит. Избитый, харкающий кровавыми пузырями, он по-прежнему чего-то ждёт. Ждёт от неё.

В действительности эта битва не была местью, ответом на вероломное нападение от того единственного, кто мог стать для неё опорой в жестоком мире корпораций. Это была попытка разведки боем. Выяснения для самой себя, того ли она боится, и чем она готова поступиться ради своего будущего.

Страх шептал, что так не может продолжаться вечно, что таких как он – Соратников – могли быть десятки. Что она для них? Они не станут сомневаться или играть в благородство. Они сметут её со своего пути так же просто, как она сейчас наносила ошеломлённому противнику удар за ударом, вынуждая контратаковать.

Ненависть твердила, что им не нужна независимая сила, им нужен лишь исполнитель, фанатичный, с железной волей и чужим холодным расчётом за спиной. Ненависть побеждала. Она докажет, она заставит его раскрыться.

Зачем ты меня искал? Ты. Именно ты. Зачем?

Моя Кора разучилась верить.

Да, она разучилась верить. Он же силён, он почти безупречен, он знает много больше неё. Значит, он сам решит, может она ему верить или нет. Нужно лишь подвести его к нужному ответу. И она продолжала тратить своё преимущество, миллисекунда за миллисекундой, убивая его, чтобы он наконец перестал уходить от ответа.

В сторону смотровой площадки уже нёсся свинцовый дождь, это кто-то посторонний решил их поторопить. Она улыбнулась, продолжая бесполезный немой диалог, лишь бы всё быстрее случилось, пока страх не пересилил, пока ярость ещё сильна.

Успеваем.

Он раскрылся в верхней, самой уязвимой части дуги атаки. Уперся в пространство. Избитое тело словно с размаху впечаталось в уплотнившуюся, вязкую воздушную массу. Она же продолжала движение, не оставляя ему выбора. И тогда кокон лопнул.

Огненная сила сорвалась с привязи и прошла сквозь её тело, сметая все преграды на своём пути, выжигая то, что бессмертно. Наступила темнота и тишина. Он сделал свой выбор. Она же победила свой страх. Осталась только ярость. И с нею ей теперь жить дальше. Заново.

1 Пояс Хильд[34]

Космос пуст и прекрасен. Он – как река, текущая из страны огня в страну вечного мрака. По этой реке временно открыто свободное судоходство. Одно ограничение: как ни старайся, все плывут по течению. И будут так плыть, пока не вырвутся на волю дремлющие во мраке чудовища, не наводнят верхний и нижний миры, после чего на защиту сущего в последней битве поднимутся павшие воины и ушедшие боги, они сразятся с чудовищами и перевернут мир, и огненный левиафан уничтожит всё, кроме реки, и двух последних людей, которые есть надежда и начало. Никто не знает, кто они и как их зовут. Даже они сами не знают. А те, кто скажет вам, что знает – солжёт.

А ещё уцелеют в последней битве семеро богов, дабы продолжить незримо оберегать то малое, что осталось от двух миров, отныне и навсегда, поскольку чудовища не дремлют и ещё вернутся. И так будет продолжаться до конца времён, пока не разверзнется Вечность, и не поглотит в свои пучины свет и мрак, и наполнится им, и разомкнёт круг.

Но пока течёт река, плывут по ней стальные скорлупки, в них сидят люди, и часть из них знает, куда течёт река, куда идут корабли. А потому последняя битва для них уже началась. Это их счастье и проклятие, это их жизнь и смерть. Отныне и навсегда. Об одном они не подозревают – что на самом деле ничто не предопределено.

«Бергельмир», есть выход на трассу.

«Фригг», подтверждаю. Начинаем операцию, ожидаемый сеанс связи – плюс два-три-ноль.

Полковник, порвите их там, конец связи.

Навигаторы, по моей команде энергию на эм-решётки, режим полного радиомолчания. Обмен прямыми импульсными сигналами. Главные калибры к бою, фокусировка линз девиаторов на полную. Начали.

В южный отсек сквозь переборки послушно проник угрожающий свист – это покуда без подачи рабочего тела начал выходить на ходовой режим первичный реактор. Стрелки индикаторов дружно поползли вверх, отмечая возросшую энерговооружённость «драккара».

Штурмовая группа «Бергельмира» крепилась к гнёздам в переходных тамбурах, лучше дополнительные полчаса проторчать в разогретых в боевое состояние «эзусах», чем терять потом лишние пять минут на вход в шлюз и декомпрессию тамбура. У остальных, малых «драккаров», забитых пехотой под завязку, такой роскоши как тамбур просто не было предусмотрено конструкцией. С другой стороны, в условиях огневого контакта в горячем «эзусе» больше шанс выжить, чем вне его. Даже биокапсулы навигаторов обладали куда менее надёжной защитой.

Прошла команда начала активной фазы, и выходной поток литиевого цикла реактора начал поступать на рабочее тело – дейтерий-тритиевую плазму, доведённую до подкритической плотности во вторичном контуре. Загрохотали внешние сопла, навалилась тяжесть.

При крошечном тоннаже «драккара» несвободная траектория на термоядерных ускорителях ничуть не походила на равномерный пресс химических двигателей, слишком сложно было регулировать мощность потока, в результате тяжесть наваливалась рывками и обрушивалась ударами, словно это волны какого-то космического шторма возжелали выбить из недр корабля всё живое. Чтобы защитить лёгкие, в них ледяными камнями колыхалась фторорганика, вызывая рефлекторные спазмы удушья. От давления на сетчатку в глазах плавали багрово-зелёные сполохи, и только имплантированные разъёмы на симпатических нервах продолжали услужливо поставлять данные паникующему мозгу.

Флот «Бергельмира» между тем обнаружили. Заорал в общем канале аларм, но его тут же погасили, и так понятно, что про них теперь не забудут. Это «Драккары» подобрались к цели достаточно близко, чтобы эм-решётки потеряли свою камуфлирующую эффективность. Точное наведение на них пока невозможно, но это вопрос времени.

Началась килевая болтанка – бортовая система уклонения перехватила управление над вторичными девиаторами и маневровыми соплами, вызывая хаотичные рысканья вдоль траектории основного курса, сбивая с толку оборонительные алгоритмы цели. Группа начала активно обмениваться пучками сигналов, координируя построение.

«Бергельмир», почему он не открывает огонь?

«Двойка», кто его знает, экономит пиропатроны. Всем быть внимательными, заходим на стыковку с южной гемисферы, две огневых, подавить «липучкой», нам желательно не вымораживать корабль. Выполнять.

Цель явно берегла силы на свой последний шанс – сорваться с крючка именно на фазе абордажной стыковки. Грузовик словно взорвался – в сторону приближающихся с кормы «драккаров» полетели белёсые струи, это пневмопушки начали отстреливать бортовой запас закалённых ледяных гранул.

При космических скоростях они были не хуже свинцовой шрапнели, зато на этих широтах сол-систем быстро испарялись в вакуум и не могли нанести урон посторонним кораблям впоследствии. Одновременно на полную мощность включились маршевые двигатели цели, визуализируясь на тактических мониторах как ещё три мёртвых кильплазменных зоны, где «драккару» было гарантировано мгновенное разрушение прочного корпуса, не говоря уже о гибели экипажа.

Началась привычная свистопляска, «Бергельмир» и три меньших борта принялись описывать вокруг неповоротливой цели тридцатикилометровые петли, ловко уворачиваясь от угрожающих им секторов сферы огневого контакта. Одновременно стрелки́, не дожидаясь снижения перегрузки, начали ловить южную часть корпуса цели, где мерцали две отметки оборонительных гнёзд. Следовало завести туда уэрэс так, чтобы детонация аккуратно накрыла всё «липучкой» – коллоидом-наполнителем боеголовки. Сам по себе он безвреден и подчистую испаряется в вакуум спустя пару часов. Но вот стрелять огневой блок до тех пор уже не сможет, а если повезёт, его вовсе заклинит от перегрева сервоприводов.

Южная[35] гемисфера свободна, подходим.

Четыре «драккара» по очереди заложили вираж, разворачиваясь оверход и маршевыми гася избыточный импульс.

Исчезнувшая перегрузка и навалившаяся вдруг тишина привычно заставляли экипаж дёргаться – корабль словно решил отделиться от них, лететь дальше отдельно, а вы как знаете. Лишь привычное громыхание причальных опор вывело людей из транса. Есть касание, и есть осевое ускорение. Это туша грузовика принялась их теперь куда-то тащить своими ходовыми, как на буксире. Ничего сейчас вырубят, бесполезно, только зря ресурс реактора изводить.

В распахнутые створки внешнего тамбур-люка как горох посыпались бойцы штурмовых групп. Перебор их магнитных захватов по прочному корпусу грузовика больше напоминало гигантскую человеческую сороконожку, бегущую по металлическому листу. Трам-тарарам.

Контроль, мы под грузовым отсеком, занимаемся прочным корпусом. Сделайте что-нибудь с этой консервной банкой, ускорение нам не помогает.

Странно, что они до сих пор не легли в дрейф.

Грузовик «Фокстрот-Танго-652—29», заглушите ходовой реактор, вы сейчас рискуете собственным кораблём, если у замков внешнего шлюза сорвутся опоры, корабль вымерзнет. Мы даём гарантию не причинять экипажу никакого вреда, нам нужен только груз.

Тишина в эфире. И продолжающееся ускорение.

Ну и чёрт бы с ними.

Заходим внутрь, смотрим, что с грузом. Инженерная группа, на выход, разберитесь с коммуникациями грузовика.

Снова грохот сороконожки, на этот раз более вальяжной. Там-трам-там.

Так, у нас есть несколько спокойных часов на разгрузку-погрузку, более чем достаточно, даже если эти идиоты всё-таки не заглушат реактор.

Контроль, нужные контейнеры мы отыскали, теперь это всё тут надо инактивировать.

Инженерная группа, что вы возитесь? Заглушите реактор и обесточьте систему крепления груза.

Пауза.

Контроль, у нас проблема. Мы вскрыли основную шахту, там пусто. Похоже, у них нестандартное расположение коммуникаций, а может и вообще бесконтактное управление.

Такое может быть?

Не знаю, но заглушить реактор мы в разумные сроки не сможем.

Питание на электромагниты якорей они же не по радио подают? Разблокируйте контейнеры.

Я боюсь, тогда все они свалятся в кучу на корме, причём нужные вам контейнеры сейчас восточнее всего, их тупо погребёт под лавиной.

Проклятье. Это не корабль, а недоразумение.

«Тройка», носовыми залп по касательной к прочному корпусу грузовика. Только аккуратно.

Выполняю.

Пучок плазмы послушно пропахал самый край внешней антирадиационной оболочки грузовика.

Грузовик «Фокстрот-Танго-652—29», заглушите ходовой реактор или мы снесём вам рубку. Даю вам пятнадцать секунд.

Время шло, и было слышно только, как в своём канале вяло переругивается штурмовая группа.

Понятно, чёртовы служанки. Невероятно, до чего людей доводит чрезмерное должностное рвение.

«Тройка-огневая», вскройте это корыто между первой и второй переборкой.

«Бергельмир», у нас ещё полно времени, зачем…

Выполнять. Они давно оттуда ушли.

Фонтан осколков брызнул во все стороны, пришвартованный «драккар» тряхнуло, было слышно, как воздух вырывается из разгерметизированных отсеков грузовика, вокруг пробоины корпус начал покрываться характерной изморозью. Реактор продолжал функционировать.

Контроль, что у вас там происходит?

Ничего, продолжайте работать, нам необходимо обесточить крепления, но только у конкретных контейнеров, берите в работу штурмовую группу, пусть вскрывают палубы, ищите короба с питанием замков. Обо всех подвижках сообщать.

Есть.

Ситуация с этой консервной банкой складывалась неприятная. Если предположить, что в корабле вообще никого нет, и в контейнерах ничего нет, и вообще всё это одна грандиозная подстава…

Навигаторы, отправьте прямо по курсу активный зонд, искать любые подозрительные сигналы, слепые пятна от эм-решёток.

Полковник, вы предполагаете…

Я ничего не предполагаю, работаем в темпе. Куда тащит нас это корыто?

К Церере, конфигурация сейчас как раз оверсан с Сатурном, две недели свободного хода, грузовик туда изначально и…

Ясно, будут данные от зонда, любая ерунда, сообщать немедленно.

Есть.

Вот ведь влипли. Бросать сейчас всё на полдороге было бы крайне неприятно. А всё потому что надо следить за лоцией самостоятельно, а не оставлять всё на навигаторов. Пояс астероидов в трисекции Хильд и без того был слишком непредсказуемым местом. Две недели хода, говорите. Нет, не к Церере спешит грузовик, это раньше траектория была инерционная, сейчас он проскочит планетоид так, что даже не заметит. Или нужно будет заново рассчитывать для этой громады активную фазу, это вам не лёгкий «драккар» с его энерговооружённостью, а с разбитой рубкой этим, опять же, просто некому заниматься.

В общем канале было слышно, как в своих «эзусах» пыхтят-стараются вояки, с уханьем и русматом вырывая палубные плиты из креплений. Не было это похоже на нормальный штурм флотской единицы противника, наблюдалась форменная самодеятельность, пиратский абордаж с попутным вандализмом и грабежом всего, что плохо лежит.

Штурмовая группа, всем убраться с общего канала.

Стало намного тише.

Инженерная, что там у вас?

Отслеживаем фидеры, готовность минус три-ноль мин.

Всё равно долго.

Полковник, есть данные от зонда. К нам что-то движется. По косвенным данным судить трудно, но порядка десяти единиц, будут здесь никак не раньше, чем через час. Пытаемся уточнить параметры траекторий.

Так вот куда корыто торопится. Ситуация стала предельно ясной.

Обе группы в трюме, отставить все работы, немедленно возвращайтесь на борт, навигаторы, подготовить оптимальную трассу ухода, отправить через транспондеры пассивных бакенов кодированный импульс на «Фригг», предупредить, что у нас на хвосте может быть вражеский флот. Ждать команды на расстыковку.

Кажется, в тех контейнерах вообще нет никакого груза. Что им зря рисковать. Этот грузовик сам по себе был достаточной приманкой.

Вояки загрохотали по гулкой броне в обратном направлении, теперь им мешало два «же» тягового усилия злосчастных ходовых реакторов грузовика. Интересно, зачем им сдались эти лишние сэкономленные минуты, если бы грузовик вёл себя прилично, как самая обычная лоханка, никто бы, может, и зонд не стал запускать, и они могли бы легко попасться.

Где-то здесь скрывалась некая извращённая логика. И нужно было её шустрее расшифровать, пока ещё чего не случилось, на их голову.

Полковник, все на борту, прочный корпус герметизирован, разрешите расстыковку.

Расстыковку разрешаю.

«Бергельмир» рыкнул ходовыми, выравнивая осевое ускорение. Вот зачем «драккары» всегда швартовали соосно с носителями. Во избежание подобных эксцессов с неуправляемыми реакторами последних. На маневровых не всегда можно развить нужную тягу.

Приготовиться к расстыковке по сигналу.

«Бергельмир» резко тряхнуло, раздался неприятный металлический хруст, но ритм дрожания палуб не изменился, в нём до сих пор говорили басовитые нотки реактора грузовика.

Полковник, расстыковка не удаётся.

А вот и обещанные неприятности. Здесь всё с самого начало пошло не так.

В каком смысле не удаётся?

Опорные замки при рывке получили такую нагрузку, будто сами опоры сейчас намертво закреплены на броне грузовика.

Чёрт бы вас всех побрал.

Двигатели оставить в текущем режиме. Инженерная группа наружу, осмотреть опоры, остальным ждать на своих местах.

Ждать… чего ждать-то.

Контроль, вижу следы каталитической сварки, похоже, тут броня снаружи была покрыта наноактиватором, а сварное тело нанесено внутренним слоем, при касании автоматически начался процесс перекристаллизации. Плюс, кажется, там внутри прочного корпуса на дополнительных шпангоутах собраны достаточно мощные электромагниты…

Вот теперь совсем ясно, грузовик одновременно был и приманкой, и ловушкой, и средством доставки изловленных к месту назначения. Какая похвальная изобретательность.

У нас не больше десяти минут на гарантированный отход, есть возможность в эти сроки разблокировать опоры?

Разве что попытаться вскрыть здесь прочный корпус, как мы это сделали в трюме, но электромагниты…

Ясно, возвращайтесь. Навигаторы, поступим так, маневровым соплами создаём килевой баланс ускорений, прижимаем нас по максимуму к опоре, потом гасим северные сопла, рывок тяги нас должен оторвать, заодно маневровые заранее прогреют то, что под нами.

Полковник, причальные замки не рассчитаны для работы на разрыв, скорее всего мы потеряем часть опор.

Чем это нам грозит?

Замки крепко сидят в корпусе, мы рискуем выморозить южные отсеки, к тому же удар во многом придётся на несущие переборки, это, в теории, угрожает полным разрушением корабля на предельных нагрузках. Нам же ещё от них уходить, полковник!

А какие варианты? Скоро они будут здесь и вообще живьём нас сожрут, а пару человек специально довезут до Цереры и там устроят показательную казнь медленным удушением, вам этого хочется, навигатор?

Молчание. И правильно, нужно было как-то вырываться.

И время уходит.

Так, огневая, как только маневровые выходят на максимум, начинаете поливать грузовик плазмой, пусть нас немного посечёт осколками, не важно, постарайтесь нанести несущим хордам и внешним энергомагистралям этого корыта максимальный урон, возможно, удастся частично обесточить электромагниты. Навигаторы, север гасим синхронно, по сигналу. Поехали.

Теперь осталось понять, выдержат ли такой рывок индивидуальные крепления экипажа. Кувыркающиеся внутри корабля триста килограмм армопласта могут наделать дел.

В каналах наступила напряжённая тишина, все ждали, чем вся эта авантюра закончится. И только забирала всё выше натянутая струна вторичных реакторов, которые обслуживали маневровые двигатели.

В какой-то момент к ней присоединился грохот гауссовых орудий ближнего боя, у них конструктивно были самые большие углы отклонения от оси. Палубу начало трясти, послышался визг разрываемых предельными нагрузками конструкций, потом корабль сотряс чудовищный поперечный удар, будто огромный молот изо всех сил ударил его под дых.

И почти тут же на борту снова воцарилась долгожданная невесомость.

Флот, доклад.

«Двойка» потеряла две опоры, идёт падение давления в машинных отсеках, пробую залепить трещины при помощи дронов, существенная деформация корпуса, к полёту готов условно.

«Тройка» опор не теряла, серьёзно побита осколками внешняя броня, визуально наблюдаю трещину в переборке, залепим, самодиагностика повреждений пока не отработала, реакторы дают небольшой перегрев, к полёту готов.

«Четвёрка», одна опора болтается на обломках механизации, слышу грохот касаний по внешней броне, остальные просто не убираются. Думаю, маршевое ускорение первую опору должно сорвать окончательно, прочный корпус дополнительно пострадать не должен, к полёту готов условно.

«Бергельмир» остался практически цел, сказалась куда большая масса. Авторы этой занимательной ловушки на подобный тоннаж явно не рассчитывали. А так… как ни печально, минимум один корабль они потеряли: дотянет с экипажем до места, и то будет неплохо. С вымороженным реакторным отсеком корабль жив, пока не погас вторичный контур, как только его заглушат, прощай, птичка ремонтонепригодна. Интересно, каковы реальные повреждения у остальных, в первую очередь – несущих конструкций.

Время до прибытия противника?

Минус два-ноль мин.

Мало.

Так, всем бортам приказ – расходимся сейчас на максимуме доступной тяги, в случае потери мощности, перегрева реактора, угрозы разрушения несущих или просто невозможности уйти от преследования – без геройства, экипаж покидает корабль в индивидуальных капсулах и «эзусах». Маяки включать не раньше, чем пройдёт час после выброски. Спасатели вас разыщут. Оставшиеся на ходу корабли – точка сбора прежняя, идём туда тихо, не забываем про транспондеры. Всем всё ясно?

Гирлянда зелёных огней пробежала по панели личного состава. Бойцы понимали, что в случае выброски невесть где, вероятность, что тебя своевременно отыщет дружественный спасатель, в этой глуши не так чтобы велика, да и перспектива несколько суток кряду, пока не выработается ресурс капсулы, болтаться в тишине, темноте и холоде космоса, не грешила оптимизмом.

Не лучше ли просто дождаться, когда тебя сожжёт преследователь? Впрочем, у каждого всегда оставалось право не выбрасываться.

Викинги, надеюсь всех вас увидеть на «Фригге». Активировать маршевые двигатели.

Болтающуюся опору «четвёрки» сорвало первым же ударом ускорения, сорвало и унесло куда-то вдаль, так что она моментально исчезла в паутине далёких холодных звёзд. Даже Солнце здесь, в Поясе Хильд, было холодным.

Под этим солнцем можно было лишь наблюдать, как красиво разлетаются осколки брони в клочья разодранного грузовика. Если там кто-то и был, теперь они все, скорее всего, мертвы. Печально, осталось надеяться, они знали, на что подписывались. Потому что иначе это и вовсе глупая смерть.

Белый фейерверк быстро угас, остался лишь медленно проворачивающийся по инерции остов, даже упорные реакторы наконец заглохли. Организаторы ловушки серьёзно подстраховались, внутри никаких маяков, загонщики до последнего держались на дальних подступах, вот только с ректорами переборщили. Кто ж знал, что птичка вырвется из силка.

Полковник, «Бергельмир» готов к старту.

Ждём ещё, у нас лучше дела с предельным допустимым ускорением, дадим остальным оторваться.

Интересно – в космосе, где полёты порой длились годами, всё равно зачастую исход решали минуты и секунды. Кому жить, кому умереть. Кому выиграть, кому проиграть. Кому всё, а кому ничего. И людей к этому нужно готовить. Что однажды бесконечная череда бортовых будней сменится яростью скоротечного боя. А смерть в космосе зачастую вообще – дело считанных мгновений. Это тебе не метрополия, где, раненный в каких-нибудь центрально-африканских болотах, ты можешь потом часами загибаться от сепсиса. Тут всё, как правило, случается так быстро, что человеческое сознание этого вообще неспособно заметить. Очень гуманно, протаранить вражеский борт на встречных курсах, разлетевшись не в пыль – в перегретый газ от энергии импакта.

Впрочем, в космосе для особо невезучих есть другой вариант – медленно задыхаться в исчерпавшей биоресурс капсуле, когда за тобой никто не прилетел, в темноте, тишине, тесноте, удушающей жаре или ледяном холоде, в полном одиночестве.

Вот поэтому они и ждут. И даже эм-решётки не активируют, чтобы рвущийся сюда флот точно знал, что они тут, никуда не делись, их не надо искать, они все на месте.

Полковник, минус пять мин ВВК. Скоро мы будем в захвате цели их фугасных торпед.

Да, пора.

Навигатор, по команде всю энергию на маршевые, повысить в камерах долю трития до максимального, вынуть из реакторов регулирующие стержни, активную защиту на автоматический поиск целей, эм-решётки перевести в восточную гемисферу, запитать и оставить развёрнутыми максимально возможно при максимальном ускорении. Экипажу быть готовыми к предельным перегрузкам. Подключить вторичные сопла на холостое питание в режим случайного маневрирования. Больше никаких активных действий не совершать, курс прежний – на Цереру. Преследователей проинформировать на открытом канале, что в настоящий момент мы совершаем над ними насильственный орально-генитальный половой акт, и что им это непременно должно понравиться. «Бергельмир», старт.

Боль от ударов маршевых двигателей пронзила всё тело. Можно было в садистских подробностях прочувствовать, как в глазных яблоках начинают рваться сосуды, как лопаются бронхи, как по рёбрам принимаются змеиться трещины, а острые края изломов впиваются в плоть.

Кости под своей тяжестью стремились с корнем вырваться из суставных сумок, а внутренние органы – расплющиться о позвоночник.

От таких перегрузок не спасали ни ложементы навигаторов, ни демпфирующие системы «эзусов». Всё расплылось в одну кровавую кашу, только боль и никакой надежды на спасение.

Полковник, есть дистанция сто километров, текущая скорость 11 и 6 каэмэс, отрыв увеличивается, есть возможность снизить тягу.

Навигатор, ходовые на три «же». Курс не менять, ловим ближайшую тень и уходим в неё.

Глаза отказывались видеть ещё порядка двух минут. Всё тело словно побывало под прессом для утилизации металлолома. Однако по итогам прежних перегрузок жалкие три «же» казались невесомостью, взмахни рукой и улетишь.

Экипаж, гнёзда до особого указания не расцеплять.

Сколько длилась эта гонка, минуту? Час? День? Формальное человеческое чувство времени отказывалось служить.

Но всё-таки мы вырвались.

В общем канале, где секунду назад ещё жила клейкая тишина, пропитанная адреналином, сейчас же началась форменная вакханалия. «Драккар» содрогался от яростного рёва двух десятков глоток, стихших лишь тогда, когда услужливые медсервы вкололи экипажу пакет санирующих средств, заодно благоразумно усыпив всех, кто не требовался для управления «драккаром». Пусть наноботы зашивают порванные сосуды, а пока нужно доставить экипаж куда-нибудь, где им смогут оказать более приличную медицинскую помощь.

Ничего, если повезёт, до «Фригга» останется не больше трёх суток пути.

Подходящий астероид, такой же безымянный, как и тысячи его собратьев в Поясе Хильд, подвернулся спустя пять часов, когда эм-решётки уже окончательно скрыли «Бергельмир» с радаров преследователей. Однако для верности «теневой уход» проделать было необходимо. Сокурсные астероиды традиционно использовались для непредсказуемого сдвига орбиты корабля гравитационным манёвром, так чтобы дальнейшую траекторию нельзя было рассчитать, при этом железо-никелевые объекты были полезны как естественный экран для сигналов дальних радаров. Корабль уходил в тень астероида и больше оттуда не возвращался.

Последний рывок перегрузки при коррекции курса, и на борту, наконец, раздался сигнал отмены боевого расписания. Наступило привычное безмолвие инерционного полёта. Спустя пару часов начнётся обратный разгон, но уже в щадящем режиме двух десятых «же», когда по «драккару» с его продольными палубами станет возможно свободно перемещаться.

Теперь сдать вахту, втиснуться в лёгкий монтажный скафандр и отправиться в поневоле оставшийся пустым трюм, где можно было хотя бы свободно полежать, раскинув руки, пока туда не припёрлась из тамбура выспавшаяся ватага бравых вояк в массивных «эзусах». Только особого отдыха и спокойствия всё равно, пока корабль не вернётся в док, не предвидится. К тому же до сих пор не известна судьба экипажей ещё трёх «драккаров».

Вся эта операция с самого начала протекала не так. И эта мысль продолжала свербеть в мозгу, как надоедливая мошка, невесть как попавшая в герметичное помещение, как неуловимый баг в сто раз отлаженном скрипте, как рецессивный участок генокода, норовящий выбраться наружу в самый неподходящий момент.

Нужно обдумать, нужно всё это ещё раз обдумать.

Навигатор, составить и ввести в центральное ку-ядро траекторию обратного выхода, как войдём в зону прямой связи с «Фриггом» – доложить. А сейчас запитайте антенну дальней связи, мне нужно отправить инфопакет в метрополию.

Космос пуст и прекрасен. Он – как река, текущая из страны огня в страну вечного мрака. По этой реке временно открыто свободное судоходство. Одно ограничение: как ни старайся, все плывут по течению.

С формальной точки зрения пространственный стационар «Фригг» никаким стационаром не являлся, ибо не только не обращался на расчётной орбите вокруг какого-нибудь большого или малого небесного тела, но ещё и регулярно менял свою траекторию, обладая собственным соосным термоядерным приводом каскадного тритий-гелиевого цикла мощностью в 5 тераватт. Мобильность в относительно плотном Поясе Хильд была необходима из соображений безопасности, одновременно делая двухсоткилотонную орбитальную платформу практически неуловимой для тех, кто бы вдруг начал интересоваться, чем финансируемый аж четырьмя субкорпорациями стационар занимается в этом неспокойном месте, через которое проходит более сорока процентов всего кросс-системного космического трафика.

Так же формально «Фригг» считался перевалочной базой для беспилотных ремонтных ботов и дозаправщиков, обслуживающих грузовики, идущие со спутников Галилеевой группы, тем же занимались принадлежащие корпорациямям стационары на малых телах всех четырёх Поясов сол-систем, за одним исключением – в данном случае это было лишь прикрытием.

Да, запросивший помощи грузовик её немедленно получал, и шустрые боты в три коррекции возвращались обратно, описав петлю в миллион километров, за что на корр-счета четырех субкорпораций капали солидные кредиты, позволявшие оплачивать доставку дейтерия и лития из системы Юпитера. В таком же режиме работали десятки стационаров по всему Поясу. Чтобы почувствовать разницу и заподозрить неладное, нужно было сперва очутиться на борту. Но посторонние здесь появлялись исчезающе редко.

Как и положено свободно обращающейся платформе подобного размера, она позволяла себе роскошь искусственной гравитации, вальяжно загребая тремя радиально расположенными плоскостями вокруг массивной осевой гондолы, где были распложены стыковочные и ремонтные блоки, а также все энергетические установки и маршевый привод. В плоскостях располагались экологические модули, каюты личного состава, разнообразные пакгаузы, наконец, в самых удалённых секциях, с их почти земной силой тяжести, было размещено то, без чего обходились в течение многолетних вахт только двинутые работнички какой-нибудь «Янгуан». Там находилось нечто среднее между заводской столовой, ночным клубом и притоном.

Где круглые сутки сотни людей жрали синтетическую орбитальную еду, пили разбавленный красителем-ароматизатором спирт, драли глотки и щупали официанток за зад. Точнее – пытались это делать, потому что официантки тут были подстать прочему персоналу, за словом и делом в карман не лезли, и у каждой, в дополнение, водилось два десятка тайных воздыхателей, готовых покусившемуся на самоё тут же оторвать покусившуюся руку.

Сегодня в плоскости Алеф веселье было особенно бурным, праздновали возвращение крайнего «драккара» из флота «Бергельмира», второго из семи среднетоннажников, приписанных к «Фриггу». Ждали его долго, почти месяц, хотели уже объявлять экипаж погибшим, ведь сигнал о помощи так и не пришёл, однако к всеобщему удивлению позывные зазвучали в эфире, и вскоре раздолбанная колымага уже швартовалась, рассыпаясь на глазах.

Экипажу досталось – надо же, двадцать пять земных суток проторчать в «эзусах» (небоевым службам было проще, ложементы биокапсул гораздо комфортнее). По сути их, истощённых, погружённых в каталепсию, пришлось на руках вытаскивать из экзосьютов и сразу нести в барокамеры медотсека. Выдержали обратный путь не все. Но это всё равно был праздник. Так что, навестив первых пришедших в себя товарищей, вся галдящая толпа тут же двинула в едальню, намереваясь там устроить, в конце концов, то ради чего, если подумать, все эти боевые вылеты и совершались – грандиозную попойку, чтобы аж на Церере было слышно.

Это Пояс Хильд, чёрт побери, место для самых отвязанных мужиков во всей системе, что бы там ни думали в Поясе Троянцев. Даже если эти мужики были женского пола, всё равно поголовно были со стальными яйцами.

Они вернулись почти все, это само по себе было успехом. Аррр!!!

Вояки с рёвом и уханьем ходили толпой вкруговую, от топота их стокилограмовых туш, казалось, дрожали под ногами неспешно вращающиеся звёзды. В прозрачных плитах здешнего пола был особый шик, зелёного новичка от этого вида начинало мутить, то ли дело бывалые бойцы, они грохотали тяжеленными ботинками по полимерным блокам, запаянным в титановый сплав внешней оболочки «Фригга», и помнили лишь о том, что они сегодня живы, а значит, жизнь – уже прекрасная штука.

Громыхали какие-то воинственные застольные песни. Толстенные кружки лупили по столам, отбивая ритм. Заказанную в торчащих по углам «шкатулках» музыку никто не слушал, она просто тонула в здравицах, попытках спеть что-то альтернативное основному хору и просто бессмысленных криках радости. Так люди избавлялись от снедавшей их паутины полётного страха. Ибо что поделать, если большую часть времени ты вынужден безвольным грузом ждать своего часа в трюме «драккара». От навигаторов хоть что-то зависит, а вояка может погибнуть, так и оставшись в тесной ячейке, закованный в бесполезный «эзус».

На этой же гулящей палубе навигаторы, и вообще все, не относящиеся к бронепехоте или хотя бы инженерным войскам, стараясь держаться поодаль, дружно улыбались в сторону общего веселья, а морщились только тогда, когда там вдругорядь начинался радостный мордобой.

В отличие от вояк, за боковыми столами пили спокойнее, вообще не пели, хотя всё равно разговаривали на повышенных тонах и отчаянно жестикулировали. Кто-то кому-то показывал, как надо заходить, второй спорил, говорил что нет. Жизнь кипела и здесь.

Командир «Бергельмира», в отличие от других флагшипов, в такие часы всегда был с рядовым экипажем, что вызывало уважение среди пехтуры, удивление среди недостаточно знакомых с полковником Цагаанбат и понимание среди остальных – полковник сама была из вояк, что было заметно по её весьма непривычной для навигаторов дальнего космоса могучей комплекции.

В свои шестьдесят три года полковник Цагаанбат могла переорать всю свою дружину, да и перепить тоже. Эти незамысловатого душевного устройства вояки были её единственной семьёй, единственными друзьями, единственным кругом общения. С прочим персоналом стационара и самое главное командованием она предпочитала пересекаться только в формальной обстановке и всегда держала дистанцию, тем более что по своему званию она запросто могла командовать всем «Фриггом», а не лоханкой вроде «Бергельмира», но, видимо, не хотела. Её интересовали живые люди, а текущий пост командира мобильного флота «драккаров» был максимально возможным, где ещё оставалась эта нить каждодневной связи с простыми вояками.

И вот сейчас она, закинув куда-то форменный китель, праздновала возвращение своих парней. Полковник Цагаанбат в такие минуты больше была похожа на валькирию – разметавшиеся седые волосы, вздувшиеся на бицепсах вены, горящие глаза, нескромных размеров грудь, словно постоянно норовящая вырваться на волю, мощный торс, горящий в затуманенных алкоголем глазах огонь и яростный низкий голос. Аррр!!!

За это и любили. Это «белая кость» её уважала и ценила за огромный опыт, способность принимать быстрые и точные решения в пылу космической схватки, а вояки её любили так, как не любят ни одного командира. Это была предельная степень безответного обожания, доведись любому из этих вроде бы тупых и примитивных громил отдать за полковника Цагаанбат жизнь – отдали бы, не задумываясь. И каждый её приказ исполнялся по команде «бегом», даже если он был отдан самым нетребовательным тоном. Если же она повышала голос, для них это было хуже удара кнута по незащищённой спине – значит, кто-то действительно серьёзно проштрафился. Впрочем, такое бывало крайне редко.

Праздник. Тот, кто побывал в едальне в такие часы, сразу понимал, куда он попал.

«Фригг» был одним из самых крупных узлов трассового пиратства в Поясе Хильд и вообще в сол-систем, и чудом было уже то, что корпорации до сих пор не прознали об этом и не изловили неповоротливый стационар, стянув сюда свои флоты. Впрочем, ни в одном реестре орбитальных платформ такого названия и не значилось, для посторонних он назывался как угодно, только не своим настоящим именем.

Космос огромен, в нём может затеряться объект и покрупнее «Фригга», на борту которого ходили постоянные слухи о том, что в пустой области одной из точек Лагранжа Сатурна уже много лет функционирует орбитальная платформа в несколько мегатоннтонн массы покоя, именно для неё добывали материалы и комплектующие пиратские бухты вроде «Фригга». Впрочем, доподлинно это было известно только самому высшему командованию.

А ещё – тем, кто действительно знал, что в действительности является управляющим центром всей этой веселящейся вакханалии, откуда ведут все нити, и с какой целью на самом деле существует в космосе этот летающий балаган. К таковым относилась и полковник Цагаанбат.

Слово же «Корпорация» тут и вовсе было не в ходу. Корпорация осталась в метрополии. Здесь они были просто вольными ловцами удачи, космическими викингами.

Выбравшись, наконец, из потной толпы, Цагаанбат пробралась между как попало раздвинутых по сторонам больших столов, рядом с которыми уже лежали некоторые совсем напраздновавшиеся. Последние удостаивались лишь презрительного взгляда, что означало – назавтра получат по полной. Однако даже непотребный вид собственных вояк не мог сегодня вывести полковника из прекрасного расположения духа.

Накинув на плечи не без труда отыскавшийся китель, полковник плюхнулась с раскрасневшимся лицом на своё прежнее место в дальнем углу, где сидели её навигаторы, и бодрым русматом поведала собравшимся, что они хреново принимают участие в сегодняшнем событии. Кажется, полковник была последним человеком во всей сол-систем, кто ещё умел говорить на этом витиеватом языке. Во всяком случае, даже поднаторевшие за последние годы в русмате навигаторы до сих пор понимали лишь примерно каждое четвёртое её слово и совсем не улавливали связок. Впрочем, этого от них и не требовалось.

Открывшему рот для возражений фёст-навигатору Ормонду пришлось выслушивать ещё примерно пятиминутную речь и вовсе смутного, но, безусловно, очень оскорбительного как в физиологическом, так и в генеалогическом плане содержания, после чего ему была вручена кружка с каким-то самодельным пойлом, каковую кружку ему пришлось тут же и осушить. Фёст-навигатора как-то разом повело, он разулыбался и начал что-то мямлить. Но полковник его уже не слушала, сосредоточивши свой напор на ком-то другом.

Ей хотелось праздника, если прошлое простого вояки и могло научить чему-то командира, так это вот такому простому отношению к жизни – оставь будущее будущему, а прошлое тебя и само не оставит.

Цагаанбат ещё что-то пила, широким жестом отбрасывая прочь все попытки начать с ней разговаривать о чём-то серьёзном, потом даже, кажется, забралась на стол и под рёв собравшихся изобразила какой-то дикий танец, так что в итоге стол просто начал трещать под её весом.

Это и было кульминацией. Потом музыка стала играть тише, люди начали постепенно разбредаться кто куда, оставшиеся на ногах вояки выпили по последней за выздоровление пребывающих в лазарете да и закруглили мероприятие, позволив, наконец, персоналу и сервомехам начать убирать весь этот разгром. Двое верзил из звена «тетта» помогли полковнику добраться до каюты, там Цагаанбат наконец избавилась от треклятого протеза, допрыгала до койки, выпила из заботливо приготовленного сосуда два литра витаминно-солевого раствора, да так и уснула, не снимая кителя. Спала как всегда – сном настоящего вояки – проваливаясь в него целиком и почти без сновидений.

Ровно через восемь часов она открыла глаза, попыталась принять вертикальное положение (на счастье, на радиусе кают сила тяжести была вдвое слабее нормы), но тут же со стоном рухнула обратно. Метаболизм, доставшийся ей от матери, явно давал слабину, не тот уже возраст, в серьёзных попойках участвовать.

Однако у изголовья стоял знакомый кувшин, вновь до краёв наполненный, рядом две капсулы каких-то лекарств. Нет, это увольте, за свои поступки нужно уметь отвечать.

С жадностью осушив сосуд и оставив нетронутой фармакопею, полковник дождалась, пока мозги вновь начнут поспевать за черепной коробкой, потом предприняла новую попытку подняться. На этот раз удачную.

Протез со щелчком встал на место, закрепившись на полимерных штырях, заменяющих Цагаанбат кости голени. Пошевелив носком декоративного армейского ботинка, она поднялась и проделала пару упражнений, разгоняя туман в голове. Каюта всё так же немного плыла и выпадала из фокуса. Ну и ладно.

Адъютант оставил в личной инфоячейке полковника несколько отметок о запланированных на сегодня мероприятиях. Так, ладно, до ближайшего ещё пара часов, можно пойти чего-нибудь поесть. Лучший способ окончательно протрезветь – вточить чего-нибудь жирного, острого и горячего. Ну, и жидкости побольше.

Цагаанбат разблокировала люк, тот послушно утопился в стену, открывая вид на пассажирскую палубу третьего, офицерского луча. Её никто не караулил со срочными делами, и на том спасибо. Иногда хотелось всё-таки поставить у своей каюты караул, пусть отгоняет назойливых ходоков. Боевую тревогу она и без них не пропустит, а от остальных «хозяйственных вопросов» Цагаанбат мутило почище сегодняшнего похмелья. Наверное, поэтому «Бергельмир» дольше других проводил в рейдах, только успевая обслуживаться – и снова в полёт.

Цагаанбат тщательно застегнула мятый полковничий китель, заблокировала люк, и уже на ходу принялась увязывать волосы в узел. Единственное, в чём она позволяла себе слабину – так это не брить голову, как было положено пехоте – в «эзусах», как и в других экзосьютах, не походишь с шевелюрой. Навигаторы же имели возможность несколько разнообразить свои причёски.

В остальном же полковник до сих пор считала себя воякой, лишь по стечению обстоятельств поставленным командовать всеми этими навигаторами, техниками и прочими яйцеголовыми. Да, она была порой умнее их, но для командира и это было не обязательным. Просто одни воевали и побеждали, а другие гробились сами и гробили своих людей. На «диких» стационарах вроде «Фригга» царил самый натуральный естественный отбор. Если рядовые вояки кого из офицеров хотели подвинуть на ступеньку ниже, они легко могли это сделать, и никто бы даже не поморщился. Потому что командир, которому не доверяют бронепехи, это не командир, а говно, и завтра это непонимание может поставить под удар весь экипаж «драккара», а то и целой группы кораблей.

Полковника Цагаанбат многие хотели бы видеть командором «Фригга», но она к этому ещё не готова. Её дело было воевать, а не командова…

Мать вашу.

Завернув за угол ковыляющей от уполовиненной гравитации походкой, она инстинктивно развернулась плечами вдоль прохода, заученным движением уменьшая площадь поражаемой поверхности тела. Только это её и спасло, да и то отпрянуть от летящего в её сторону плазменного пучка она успела лишь частично. Обжигающая борозда прошла по касательной у плеча, вспорола китель вдоль правой ключицы и жахнула в переборку. В следующее мгновение штатный офицерский «кольт» уже покинул подмышечную кобуру и принялся щедро садить в полутьму коридора. Столь агрессивный отпор, видимо, заставил стрелка затаиться, и второго шанса ему Цагаанбат давать не собиралась.

Не обращая внимания на острую боль обожжённой кожи, полковник отработала две трети рабочего тела, и лишь только потом прекратила огонь из разрядника, начав в привычной для вояк полусогнутой позе пробираться вперёд, пытаясь высмотреть впереди хоть какое-то движение.

За очередным поворотом никого не оказалось. Валялся на полу разрядник (штатный, из планетарного комплекта, таких на борту несколько сотен единиц), вокруг чадил белым изрешеченный пластик покрытия, потрескивал накопитель разрядника, выла где-то в другом конце палубы сирена тревоги.

Стрелок ушёл.

Цагаанбат опустила ствол, прислушиваясь к грохоту подошв по плитам пола. Это неслись её вояки. Вот расстроятся, что всё уже без них кончилось.

Дальше было много шума, беготни, зачем-то вызвали медика, вокруг места происшествия стало тесно от вооружённых людей в броне (когда только успели), у всех были очень сосредоточенные лица, а вот все возможные следы, конечно же, немедленно затоптали. Появился помятый после вчерашнего адъютант с непонимающим выражением, выпучил глаза и тут же начал бегать вокруг и орать громче всех. Пришлось брать выходящую из-под контроля ситуацию в свои руки.

Где каменным лицом, а где и громким окриком (когда надо, он у Цагаанбат становился очень убедительным) большую часть вояк удалось разогнать. Остальные были распределены на прочёсывание коридоров, была начата поголовная перекличка персонала по личным жетонам, злополучный разрядник был отдан техникам на экспертизу, сама же Цагаанбат первым делом всё-таки направилась в лазарет, но пробыла там недолго, вконец расстроенный адъютант едва успел принести новый китель и водолазку взамен испорченных в том скоротечном в бою.

Ожоги ещё саднили, но были успешно обработаны и перевязаны. Медики рекомендовали показаться через пару часов, на что полковник пробурчала «посмотрим» и, переодевшись, тут же поспешила покинуть медблок, предварительно отдав кое-какие указания адъютанту, если что, справится.

За порогом её ждали двое в экзосьютах планетарной бронепехоты. Все дела, глухие забрала, «вериги», в локтевых замках покачиваются разрядники. С ума посходили, они же, если что, полстационара разнесут.

Охрана, значит.

– Распоряжение командора Шивикаса, полковник.

Ну да, чьё же ещё.

Цагаанбат поморщилась. Нашёл, кого охранять. Бредовая ситуация. Обернувшись к адъютанту, она официальным тоном потребовала от того «обеспечить ей проход в рубку», а заодно пусть попробует собрать там же всех командиров флагшипов, кто сейчас на борту.

А сама, не дожидаясь, пошла к колодцу магистральных лифтов, что вели сквозь технические отсеки в центральную гондолу «Фригга».

Адъютант всё-таки сделал своё дело, и створки лифта благополучно открылись на нужном уровне. Сделав два ковыляющих шага активировавшимися магнитными ботинками (на оси инерционной гравитации просто не было), Цагаанбат обернулась и помахала пальцем перед носом у своих непрошенных «охранников». Ребята, гуляем, здесь вам не тут. В рубку вас в таком виде никто не пустит.

Впрочем, в рубку не пустили и её саму, оставив дожидаться командора в одном из помещений неподалёку. Тут, видимо, изначально задумывался зал для совещаний, но, судя по всему, обычно его использовали банально – не то как комнату отдыха, не то как склад всякой временно невостребованной техники, предназначенной для хранения только в условиях невесомости. Во всяком случае, некоторые болтались под формальным «потолком», заметно изогнутым, как и плиты пола. В углу под слоем пыли Цагаанбат со смехом заметила лежалый использованный презерватив. А они тут весело живут!

Появились и другие командиры, они здоровались, рассаживались кто куда, трепались о своём, подшучивали о мифических «воздыхателях Цагаанбат, которым та разбила сердце». Тот самый случай, чтобы начинать дурниной палить из разрядника, ага. Наконец соизволил появиться и сам командор Томас Шивикас, рыжий, совершенно несимпатичный на вид пятидесятилетний выдвиженец из бортовой касты навигаторов, и такой же, как всегда, деловой. Но Цагаанбат деловитостью не возьмёшь.

– Томас, какого дьявола?

– Полковник, вы подверглись нападению неустановленного лица…

– Я в курсе, не поверишь. Только что теперь, ко всем офицерам охрану приставлять? Мы вообще-то тут и так осаждённая крепость, забыл? Если у нас завёлся посторонний, одной личной охраной тут не отделаться. Что вообще творится во вверенном тебе стационаре?

Шивикас поморщился. Он терпеть не мог подобную высокомерно-панибратскую манеру Цагаанбат, считая это плебейством. Командиры флагшипов принялись саркастически переглядываться.

– Ведётся расследование, ужесточена фильтрация входящего и исходящего инфопотока «Фригга», заменены все шифры и коды, персонал переведён на дежурства по боевому расписанию, стационар готовится к экстренной смене дислокации, у метрополии запрошены свежие коды для транспондеров старших корпораций. Вот что творится, а вы, полковник, можете мне сказать, почему этот инцидент со стрельбой произошёл именно с вами и именно сейчас? Не дале как вчера у гипотетического злоумышленника было полно шансов подстрелить вас в куда более небоеготовом виде!

Цагаанбат в ответ лишь ослепительно улыбнулась. Во все тридцать два зуба, как умела только она. Иногда этой улыбки пугались даже бывалые вояки, штатские же начинали заикаться.

– С тем же успехом, что и сегодня, Томас, с тем же невеликим успехом. Да ещё и от моих ребят бы не ушёл. Что показали камеры?

– Ничего особенного не показали, стрелявший, несомненно, хорошо знает нашу систему наблюдения, и ему удалось ускользнуть неузнанным.

– Вот вам и ответ на вопрос, почему «инцидент произошёл именно с вами и именно сейчас», – Цагаанбат похоже передразнила командора, все дружно заржали. Ну, все кроме Шивикаса, продолжавшего сидеть с постной миной.

– Ладно, – смилостивилась Цагаанбат, жестом останавливая флотских. – Посмеялись и довольно. У нас здесь два весьма неприятных инцидента – в меня стрелял явно не недовольный ухажёр, а за месяц до этого у нас случился сорванный перехват груза, который оказался ловушкой и обошёлся нам дорого как в технике, так и в людях. Оба случая вполне могли закончиться куда печальнее, но пока нам везёт. И самое главное, они оба означают, что у нас на борту шалят корпорации, свободно получая указания из метрополии и свободно же отправляя туда данные. Это означает прямую опасность для всего стационара. Если с «Фригга» в нужное время и в нужном месте, скажем, под носом у поджидающего нас вражеского флота, отправить наши текущие координаты – мы все, командиры флотов, скорее всего, поляжем, прикрывая ваш отход, командор Шивикас. Но стационар медлителен, и его всё равно перехватят и разнесут термоядерной торпедой. Томас, я достаточно красочно расписала наши перспективы?

Командор поиграл желваками. Полковник была права.

– Вы предлагаете закрыть «Фригг»?

– Это как минимум. Эмбарго на связь с внешним миром, полное радиомолчание, вплоть до физического обесточивания антенн, как принимающих, так и передающих. Перетряхнуть все записи систем наблюдения, обследовать каждый персональный или общедоступный терминал, пусть клауд поработает. Плюс обшарить стационар физически. Ввиду эмбарго полёты всё равно отменяются, вот пусть и ищут. Подозревать каждого, трясти всех, и пусть не морщатся, если жизнь дорога.

– Если у нас окопался не одиночка, а целая группа перевербованных агентов, толку от этого не будет.

– Даю подсказку, подозреваемые должны иметь возможность покинуть стационар в случае опасности.

Командиры флотов переглянулись.

– Но тогда первыми под подозрением оказываются здесь присутствующие.

– Потому я и поспешила вас всех здесь собрать. Тот, у кого есть какие-то ещё дела и помимо чрезвычайного происшествия на борту, непременно опоздает.

В этот самый момент распахнулся люк и в проёме показался фёст-навигатор Киёхару, капитан флагшипа «Слейпнир».

– Полковник, вы просили всех собраться?

Никто из сидящих за столом даже бровью не повёл. Командор Шивикас сделал вошедшему приглашающий жест.

– Проходите, мы тут разбираем случившееся с «Бергельмиром».

– Поступили какие-то дополнительные сведения о том грузовике?

– Нет, но есть свежие соображения. Да, полковник?

Цагаанбат скучающе провожала Киёхару взглядом, пока тот занимал своё место за столом и пристёгивался.

– Так точно, командор. Предлагаю оснастить причальные опоры наших «драккаров» отстреливающимися «башмаками». Кроме того, на борту головных кораблей было бы неплохо разместить более чувствительные инфракрасные сканнеры, они помогали бы разыскивать нестандартно проложенные силовые короба в трюмах наших целей. В общем и целом это всё, но пока башмаки монтируют, предлагаю воздержаться от дальнейших миссий минимум на ближайшие месяцы.

Командор солидно кивнул. Это у него всегда неплохо получалось.

– Звучит разумно. У кого-нибудь будут возражения?

Киёхара тут же поднял палец к небу.

– А как же «Тьяльви» и «Сигмунд»? Они сейчас на дежурстве, а что, если они попадут в похожую ловушку?

– Они уже отозваны, разве вы не знали? Двигаются сейчас сюда, так что мы спокойно сможем на некоторое время уйти в радиомолчание, заодно и стационар перебазируем в более удобный район Пояса… Кстати, полковник, что там у вас в крыле случилось?

Цагаанбат пожала плечами.

– Разбираемся, командор, не стоит беспокойства.

– Дисциплинка у вас хромает, это военный стационар, а не салун времён Дикого Запада. Так.

Командор плавным жестом опустил обе раскрытых ладони на столешницу.

– Я думаю, у всех здесь есть ещё дела, предлагаю на этом закончить.

Все разом принялись непринуждённо галдеть, так что никто вроде бы и не заметил, что Киёхару первый покинул собрание. Но только за ним замкнулась створка люка, как все тут же замолчали.

Цагаанбат сделала указующий жест в сторону выхода.

– Командор, ваши люди смогут накрыть всю группу, – с нажимом проворковала она, – или мне самой устроить на борту небольшой шухер?

Последнего слова в помещении не знал никто, но смысл и так был понятен.

– Спасибо, обойдёмся своими силами. И на всякий случай проделаем также всё остальное из намеченного…. Включая «башмаки», – добавил после паузы командор.

Цагаанбат подмигнула Шивикасу и двинулась на выход.

– Погодите, полковник. Но у меня остался один вопрос.

Она обернулась и выжидательно посмотрела.

– Зачем им понадобилось на вас покушаться? Ведь они же себя выдали этой стрельбой.

– Они и без того себя выдали. Так получилось, что у меня не хватило ума держать язык за зубами, кое-какие сегодняшние мысли относительно крота на борту я уже высказывала в частном порядке. И вот результат.

Однако Шивикасу этих слов не хватило. Он по-прежнему не сводил с Цагаанбат напряжённого взгляда. Все присутствующие напряглись.

– Полковник, мне тяжело это говорить, но пока мы не нароем что-нибудь существенное на Киёхару и связанных с ним людей, вы тоже отстраняетесь от командования «Бергельмиром».

Теперь уже Цагаанбат развернулась всем корпусом и вперилась в глаза Шивикаса. Повисла тишина.

– Томас, ты совсем обалдел?

Но командор был твёрд.

– Смотрите, вы попадаете в ловушку, но благополучно из неё выбираетесь, в вас стреляют в упор из разрядника и вы отделываетесь царапиной. Вы одним движением ноги раскрываете зловещие заговоры, но пока это всё только набор необъяснимых фактов без точной интерпретации и веской доказательной базы. Я подозреваю даже то, что Киёхару действительно агент корпораций, но и его вы могли сдать лишь затем, чтобы самой отныне иметь индульгенцию от любых подозрений. Можете не беспокоиться, если это напрасные домыслы, я лично у вас попрошу прощения, даже, если хотите, перед строем всего персонала стационара. Но пока – вы под арестом, сейчас я прикажу дежурной смене обновить коды доступа к «Бергельмиру», и…

Взгляд Цагаанбат, кажется, мог плавить гранит.

– Это твоё крайнее слово?

– Я свои решения не обсуждаю, полковник.

– Ну так я тебе напомню один момент. «Бергельмир» – мой личный «драккар», о чём ты, наверное, позабыл. Его коды могу сменить только я. Так что я, герр командор, первым же рейсом отправляюсь на Цереру, и буду там выяснять, какая скотина слила нам дезу про тот грузовик, и когда я вернусь, Томас, ты уже не будешь не только командором, но и командиром этого стационара.

– Да как вы сме…

В этот момент в проёме открытого люка театрально кашлянул рыжий верзила в «эзусе», хотя и с открытым бронезабралом.

– Прошу прощения, но мы там немного нашумели, командор. Вы позволите полковнику Цагаанбат пройти со своими парнями, у нас с ней есть пара интимных дел.

Жирный смешок дополнил тираду.

Шивикас, кажется, позеленел лицом.

– Полковник, вы и ваши люди пойдёте за это под трибунал.

– Ты уже определись, Томас, то ли я агент корпораций, то ли я пойду под трибунал. Экипажи кораблей подчиняются стационару только в ошвартованном состоянии, а «Бергельмир» уже завершил отстыковку. Так что не делай ещё глупостей, лови людей Киёхары, может, переведут тебя на дальний тихий стационар командором, а со своей судьбой я уже как-нибудь сама разберусь.

Наблюдавшие за сценой нехорошо заулыбались, поглядывая на Шивикаса. Цагаанбат направилась к выходу, прикрываемая массивной тушей «эзуса», но на пороге всё-таки снова обернулась:

– И прошу тебя, всё-таки проделай всё, о чём мы тут договорились, хорошо? Не угробь напоследок ещё и «Фригг», командор.

С этими словами Цагаанбат махнула своим громилам рукой и направилась в сторону доков. Подбежавший адъютант получил благодарность за то, что исполнил всё, как было велено, пару распоряжений для остающейся на «Фригге» части команды и личную просьбу «держаться тут».

Взбешённый командор конечно постарается устроить ребятам неприятностей, но дальние стационары на то и были вольницей для сорвиголов, чтобы умерять излишний начальственный пыл.

В бунте на корабле командор сам виноват, вот пусть и утрётся.

Цагаанбат с каменным лицом проследовала мимо растерянных часовых на входе в стыковочные порталы. Если этот болван не желает разгребать неожиданно свалившиеся на «Фригг» авгиевы конюшни корпоративных крыс, придётся это сделать самой.

Церера сама по себе была мало интересна для освоения – собственная гравитация ничтожна, да и её поле серьёзно деформировано довольно быстрым вращением, никаких особых полезных минералов, низкая температура поверхности – всё это надолго бы вычеркнуло карликовую планету из сферы интересов корпораций, если бы не удобное расположение – самое массивное свободно обращающееся тело в пределах орбиты Плутона было частью противопоставленного Юпитеру Пояса Хильд, а значит, могло служить перевалочной базой всему тому грузовому трафику, что связывал внешние планеты с внутренними.

Ко всему у Цереры был стокилометровый ледяной панцирь, как у Европы и Энцелада[36], а значит – практически неограниченные запасы воды, кислорода и термоядерного топлива. За исключением лития, который традиционным гидролизным способом добывать было слишком затратно ввиду отсутствия подо льдом океана, как это было на двух сёстрах-спутниках, прогретых приливным трением газовых гигантов. Но учитывая то количество грузовиков с литием, которые шли мимо Цереры ежедневно, с ним тоже не было проблемы, просто в реакторах использовался более простой, хотя и менее эффективный гелиевый цикл.

В итоге шарик диаметром в тысячу километров стал быстро покрываться разнообразными промышленными и логистическими стационарами. Строили тут все, старшие корпорации, их малые сателлиты, какие-то мутные исследовательские консорциумы, невесть где наскребающие кредиты на очередную заправку единственного обслуживающего стационар лёгкого фрахтового грузовика, переделанного из внутрисистемного шаттла.

В результате на планетоиде сформировалось своеобразное сообщество абсолютно отмороженных ловцов шальной удачи – вплоть до каких-то одиночек-старателей, которые на списанном «сапплае» уезжали «в поле», надеясь разыскать на просторах серого риголита место давнего падения астероида какого-нибудь ценного состава. И ведь находили, в одночасье становясь богачами. Но куда чаще – просто не возвращались. Их время от времени отыскивали примёрзшими к пневмобуру после криовыброса или задохнувшимися в «сапплае» с отказавшим экоблоком. Таких хоронили тут же неподалёку, без особых почестей, даже родственников в метрополии разыскать не пытались.

Впрочем, и теперь, когда Пояс Хильд постепенно превращался в нескончаемый сезон охоты всех за всеми, на Церере продолжало действовать негласное правило «открытой гавани». Корпоративные орбитальные платформы, конечно, пытались опрашивать транспондеры, но по большому счёту тут тебе помогали, если могли, и ты честно платил за помощь, если было чем, или лишался корабля, потому что так было по-честному. Твои же личные дела здесь были твоими личными делами, в них начинали лезть только совсем уж безбашенные новички, только что попавшие в Пояс из корпоративных лётных академий.

Но тут таких быстро учили уму-разуму. Могли за ненужные вопросы и пристукнуть по-тихому на выходе из бара.

Так что в итоге даже десятикилометровый купол какой-нибудь «Группо Карсо» с формальной пропускной системой на входе и на выходе, оставался частью общей «открытой гавани» с её вольницей, бардаком и шальными кредитами. Здесь шатались тёмные личности, заключались сомнительные сделки, целые флоты переходили из рук в руки, а уж бытовые драки с поножовщиной (разрядники, находясь в паре метров от ледяного вакуума, всем хватало ума оставлять на борту, а не брать с собой на выход) были здесь таким же обыденным явлением, как восход и закат далёкого тусклого Солнца.

Нет, периодически сюда наведывался какой-нибудь громадный корпоративный флот, по нынешним временам всё равно, военный или гражданский. Тогда все начинали ходить тише воды. Не потому, что чего-то боялись – сдриснул себе в космос и ищи-свищи. Просто флот в гавани – к деньгам. Примета такая. Ибо кораблям нужно заправляться и обслуживаться, а людям требовалось где-нибудь срочно потратить жалованье, причём желательно – с размахом. А раскошеливаются куда лучше в спокойной обстановке, нежели под звуки сирены комендантского часа.

В общем, в настоящий момент, когда восемь тяжёлых кэрриеров[37] «Джи-И» висели на стационарной, каждый был занят своим делом – морячки кутили, ловко уворачиваясь от взоров начальства, местные шустрики шустрили, впаривая морячкам то девок гулящих, то ещё что повеселее, остальные окучивали уже шустриков, ибо кредиты у тех традиционно не задерживались, образ жизни такой. Труженики-старатели покачивали головами на эту суету да спешили по своим надобностям.

В общем, обычная здешняя вольница чуть притихала, скорее для виду, нежели на самом деле втягивая голову в плечи, всё-таки нечасто корпоративная длань так серьёзно нависала над Церерой, можно бы и поберечься от греха. Вот отчалят, тогда и перестанем лишний раз оглядываться по сторонам.

Впрочем, самые нахальные даже на виду у вооружённых, без сантиментов, расхаживающих где заблагорассудится патрулей бронепехоты «Джи-И» не считали нужным прятаться, удостаивая вояк лишь презрительным взглядом, служи, мол, собачки тоже служат. На Церере была как нигде сильна атмосфера стихийного неприятия корпоративного устройства общества метрополии, иначе многие сюда бы и не подались.

Цагаанбат со своими тремя бойцами на этом фоне почти и не выделялась, разве что было не очень понятно, почему эти четверо верзил со свирепыми масками лиц не подрядились до сих пор на пару вахт к одной из корпораций, а торчат тут. Впрочем, приметливый глаз замечал разницу. Очень уж уверенно они двигались в людском море под сводом биокуполов, как раз обычные вояки в здешнем бедламе быстро терялись и потому начинали себя вести показушно агрессивно, а эти ничего, знай себе посматривают по сторонам, тупым клином продавливая себе дорогу в местах заторов. Здесь вообще обычно было не так уж много праздношатающихся, но эти выглядели какими-то особенно занятыми.

Цагаанбат по пути отмечала свежевозведённые купола, занося в память «гоутонга» маршрут, остальные просто секли по сторонам, прикрывая полковника. Церера за почти девять месяцев автономки на «Фригге» вновь заметно раздалась в плечах, начиная претендовать чуть не на третью по значимости колонию Земли после Марса и Луны. А где много людей, там всегда будет место людям Корпорации, пусть многим это было и не по нутру.

Цагаанбат чувствовала здесь то, что давно уже перестала ощущать в метрополии, здесь не было той гнетущей атмосферы человеческого болота, парка застоявшихся смердящих биороботов, тут царил дух фронтира, прорыва, нахальства юной жизни, пусть средний возраст обитателей куполов и «сапплаев» Цереры и составлял хорошо за сорок. Здесь жили, а не существовали. Здесь было место чему-то альтернативному кастовому устройству корпоративного муравейника.

И тем не менее, ухо востро следовало держать и тут. Пару раз на них выходили из боковых галерей излишне многочисленные патрули корабельных дуболомов, приходилось сворачивать, петляя по боковым переходам. Тем не менее, группа двигалась по графику, выходя к точке встречи в точности к назначенному сроку. Хоть никто ни от кого не прячется, светиться лишний раз перед служанками не стоило.

И вот чего бы не встретиться, банально, на борту неприметно пришвартованного у грузовых шлюзов «Бергельмира»?

Если бы это был главный вопрос на сегодня.

Цагаанбат поморщилась, представляя, что сейчас творится на «Фригге». Дурака Шивикаса даже жалко, ну не нажил командор ума, но ещё больше жалко было сам стационар, пока там навигаторы решают при помощи детских считалочек, кому водить, а кто выйди вон, здесь висят кэрриеры «Джи-И» и ещё невесть сколько других сейчас могут рыскать по окрестностям в режиме радиомолчания, подняв и запитав эм-решётки. Вся эта история с ловлей на живца Цагаанбат не нравилась уже тем, что это было что-то новое в их непростых взаимоотношениях с обидчивыми грузополучателями, а любое «новое» согласно жизненному опыту Цагаанбат всегда означало нечто опасное.

Так что когда они добрались, наконец, до места назначенной встречи, настроения шутить шутки у полковника уже не было никакого. Пусть только опоздает… Но нет, только четвёрка поравнялась с искомым порталом, откуда-то сбоку тут же вывинтился знакомый юркий силуэт. Этот мужик, кажется, может затеряться на фоне белой стены, если захочет.

– За мной, не стойте столбом.

Кажется, он ещё что-то прошипел сквозь зубы, удаляясь куда-то в сторону технических помещений, но Цагаанбат уже не расслышала, пришлось кивнуть своим верзилам, чего стоите, догоняйте.

Только вдоволь поплутав по полутёмным переходам под звуки каких-то шумящих за плохо звукоизолированными переборками агрегатов, они, наконец, остановились. Громилы Цагаанбат тут же взяли их горе-проводника в полукольцо. В сумраке сверкнули искры тяжёлых «кольтов». Протащили всё-таки, черти.

– Цагаанбат, отзови своих горилл, они меня нервируют.

– Ты мне скажи сперва, Парсонс, что у вас тут на Церере происходит?

Однако команду опустить разрядники всё-таки дала. Парсонс выглядел обеспокоенным и без лишних демонстраций воинственности с их стороны.

– Вояки всегда умели формулировать вопросы максимально идиотским образом.

Цагаанбат попыталась прочитать что-нибудь по его лицу, но проще было прислушиваться к камню. Парсонс выглядел уставшим, но поди пойми, что там у него внутри творится.

– Вы бы сюда ещё в своих любимых «эзусах» заявились, всей толпой. Сначала у тебя хватило ума припереться сюда на «драккаре», под носом у кэрриеров «Джи-И», потом вы тут шляетесь, размахивая излучателями, чисто гопники на раёни…

Предупреждая первое желание тут же полезших вперёд бойцов, Цагаанбат уверенно оттеснила их от Парсонса плечом. Надо уже поднимать дисциплину в собственных войсках, как дети себя ведут.

– Так, парни, прогуляйтесь. Мы тут вдвоём пошушукаемся. И не светитесь там особо, – и только когда они ушли на достаточное расстояние, врубила «глушилку» своего «гоутонга» и продолжила: – Ты не поверишь, Парсонс, но у меня не было особого выбора, такси тут не ходит. Меня выперли с «Фригга», и там, по всей видимости, сейчас бунт.

Парсонс недоверчиво оглядел всех четверых.

– Не смотри на меня так, Томас – идиот, он сам допрыгался.

– А более неподходящего момента для бузы вы не могли придумать? Викинги, мать вашу так, гроза астероидных поясов…

Парсонс, кажется, даже не был удивлён этим известием. Просто начал потихоньку сползать по стеночке, хватаясь за голову.

– …нашли время, уроды… что у вас-то там случилось?

Цагаанбат продолжала наблюдать за непонятными метаморфозами Парсонса.

– У нас там случились служанки. Среди персонала, и даже хуже – среди личного состава. В меня стреляли, Томасу хватило ума меня же в этом и обвинить. За что он ещё получит, если уже не получил, я своих ребят знаю. Но мне пришлось сваливать, пока была возможность. Потому что ещё раньше, Парсонс, от тебя пришла деза.

Вот тут он и встрепенулся.

– От меня?

– Угу. Или от твоих ребят. Наводочка. Только наводочка оказалась липовая, точнее липкая. Насилу вырвались. Один «драккар» из моих мы месяц прождали, прежде чем он вернулся, весь в хлам. Объяснить не хочешь?

Парсонс поднялся на ноги, как-то весь сразу постарев – по лицу побежали незнакомые тени, обострились морщины. Ты смотри, годы и его не жалеют.

– Вот, значит, как… Тут есть небольшая проблемка, я только три дня назад вернулся с Марса. Воспользовался, чтоб её, удачной конфигурацией планет, вернулся, а ни один из моих парней не выходит на связь, как под лёд провалились. Как! Как можно бесследно пропасть на Церере!!!

Парсонс пару раз выдохнул и усилием воли взял себя в руки.

– Так что объяснений у меня для тебя нет. «Фригг» в радиомолчании?

– Должен быть, если Томас не самоубийца. Служанок я, кажется, успела перед отлётом вычислить. Хотя могут быть ещё.

– Могут. Только это не служанки. Это что-то новое, против нас начала играть какая-то серьёзная сила. В корпоративных сыскарей я не верю, не их почерк.

И тут он посмотрел на Цагаанбат так, что даже той стало страшно. Было в этом взгляде что-то затравленное.

– Кажется, корпорации сообразили, что нас надо бить нашими же методами. Одна радость, видимо, мы их прижали уже достаточно, чтобы они наконец перестали надеяться только на тупую силу. Знать, Ромул всё делает правильно.

Цагаанбат хмыкнула.

– Но приварить «драккары» к цели-ловушке было остроумно придумано, согласись. Аккурат к твоему возвращению на Цереру меня бы тут с моими ребятами и развесили. По одному на купол, на всеобщее обозрение, чтобы другим неповадно было.

– Ну, местный контингент этим не напугаешь. Тут по половине самой верёвка плачет.

– Не без этого. Делать-то теперь чего?

Парсонс побарабанил пальцами себе по груди, как всегда это делал в раздумье. Плохая привычка для агента, слишком приметная.

– Вот что, вам надо сейчас возвращаться, ловить «Фригг» по ионному следу. Главное сейчас увести его отсюда, я пока попытаюсь связаться с остальными нашими стационарами в Поясе, плюс передам в метрополию. Пока не станет известно что-нибудь внятное об источнике опасности, лучше всем прекратить тут всякие действия. Полгода ожидания погоды не делают. Надо заставить противника ошибиться ещё раз, и нанести ответный удар, а то мы пока как слепые котята.

Цагаанбат помахала у него перед носом.

– Это ты, Парсонс, брось. Прятаться – плохая тактика. Нас так совсем в нору загонят, и носа не покажешь.

– Может, и загонят. Но сейчас вести активные действия, пока мы не знаем, кто против нас работает, будет вдвойне опасно, мы буквально каждым своим шагом играем им на руку.

– С чего это такие мысли?

– Потому что мы у них – как на ладони. А думаем, что это не так. У них агенты, у нас агенты, но их агенты среди нас есть, а наших агентов среди них нет, раз мы до сих пор ничего не знаем.

– Это ты так после исчезновения своих парней решил или уже сейчас? Ты не подумал, что они могут в эту самую секунду лежать где-нибудь в стельку пьяные в баре…

Парсонс посмотрел на Цагаанбат так, что она чуть не попятилась. Давно она его таким не видела, а может, и вообще никогда.

– Я их сам подбирал, сам готовил. Это не люди Корпорации, не люди Ромула, Улисса или ещё кого-то. Это мои люди. К тому же, вспомни, вас же кто-то всё это время исправно снабжал липой. Точнее, сперва вовсе не липой, а потом, как настало время – бац и готово. Коды, позывные, что там ещё. И те агенты на «Фригге» много чего могли выяснить изнутри, одних сведений о том, что закодировано в ваших фейковых транспондерах, уже достаточно, чтобы наделать шума. Проворонили, холи щит, проворонили угрозу.

– Но ты не думаешь, что кто-то из твоих всё-таки мог сдать всю сеть?

Парсонс покачал головой.

– Если бы всё было так просто. Они не знали друг о друге ничего, сами об этом и заботились, жить все хотят. Один я знал каждого. Опять же, коды. У того, кто отправлял вам дезу, должна быть при себе свежая хеш-таблица, алгоритм ку-шифрования, и как минимум несколько личных «обратных ключей», чтобы пользоваться ими по очереди. Иначе даже ваш командор учуял бы лажу. Но вы ничего не заметили.

Повисла пауза.

– Их взяли одновременно и сумели расколоть почти всех. Я не представляю, как им это удалось.

Цагаанбат помолчала. Вашу мать.

– Парсонс, что ты собираешься теперь делать?

– Не знаю. Может, кто и успел вовремя залечь на дно, но оттуда даже я их теперь не выковыряю. Дай мне копию логов вашего обмена с Церерой за последние четыре месяца, я буду сверять ключи, может, пойму, когда это всё было проделано, чьи ключи исчезли из обмена, чьи стали появляться чаще. В общем, будет информация к размышлению. Что-то мне подсказывает, что эти кэрриеры тут появились неслучайно. Чей был грузовик?

– Который ловушка? По лоции – «Группо Карсо». Но с тем же успехом это тоже могла быть подстава.

– С другой стороны, если это подстава, значит, они как минимум опасаются раскрытия. С третьей – флот «Джи-И» тут вообще может быть ни при чём, очередное постороннее событие, под которое они подгадали начало активной фазы.

Цагаанбат покачала головой.

– С тем же успехом это может быть «Джи-И», которое решило, что для нас их флот над Церерой будет слишком большой наглостью для подобных операций, и мы посчитаем, что значит точно это не они, а кто-то другой, под шумок. Гадания на воде это, вот что. Переписку нашу я тебе слила, но что нам теперь делать?

– Будем ждать их ошибок и гадать. Только тебе, Цагаанбат, с твоими парнями в любом случае надо отсюда валить и как можно быстрее – они вас банально знают в лицо.

– Почему им понадобилось в меня стрелять, идеи есть?

– У меня есть мысль, но она покажется дурацкой.

– А конкретнее?

– Кто-то решил начать отстрел Знающих.

– Смысл? Текущая структура Корпорации от нас не зависит. Знающие вообще никто, не в нас дело. Ты – редкое исключение, но в тебя и не стрелял пока никто.

Парсонс нехорошо осклабился.

– Не стал бы так смело утверждать. Был у меня тут на Марсе один инцидент…

И тут же замолчал. Он всегда такой был, сколько Цагаанбат была с ним знакома.

– Но кому мы сдались?

– Видимо, мы зачем-то сдались Соратникам. И кое-кого это заинтересовало. Но с тобой и правда особый случай – меня-то просто нужно было выследить, хоть это и непросто, – тут Парсонс снова показал зубы, – но стрельба в тебя привела вас ко мне, а это уже совсем неприятно – если наш противник просчитывает такие долгоиграющие комбинации, пора наносить превентивный удар.

– Угу, ещё бы знать, куда.

– Узнаем, – пообещал Парсонс.

– Но пока мне надо отвалить и сидеть тихо и не высовываться, да?

– Нет.

Тут Цагаанбат окончательно потеряла нить рассуждения.

– Ты же сам говорил…

– Я сказал – вернуться на «Фригг» и прекратить активные действия в Поясе Хильд. Но вообще ничего не делать я не говорил. Есть у меня одна идея ассиметричного, так сказать, ответа, только о ней пока рано.

– С тобой всегда так.

– Угу. Так что ты всё-таки бери своих парней и двигай на «Фригг», недели две у тебя его поиски займут, как минимум. А там, глядишь, кое-что и выяснится.

Помолчали. Цагаанбат всё продолжала изучать это слишком малознакомое лицо. Что-то он не договаривает.

– Как ты вообще поживаешь? Четыре года не виделись.

Парсонс тут же ускользнул взглядом куда-то в сторону.

– Чем дальше, тем сильнее радуюсь, что не выбрал тогда сторону «Янгуан». Радовался двадцать лет назад, когда было тяжело, радуюсь и сейчас, когда вокруг начали твориться странные дела. Вот ты давно не была в метрополии, там совсем плохо последние годы. А так у меня хоть есть чувство, что всё – не зря. А ты как?

– Мне проще, у меня есть мои вояки. С ними бывает весело.

– Я заметил. Впрочем, ты тоже в форме, кому хошь навешаешь. Да?

– Не без этого.

Взгляд Парсонса наконец удалось поймать.

– Ну, что, расходимся?

– Да. Береги себя. Нас мало.

– Но нас станет больше.

На этих ритуальных фразах они разошлись в разные стороны.

Однако как только Цагаанбат скрылась за выступом опорного пилона, Парсонс быстро огляделся и поспешил обратно. У того места, где они только что разговаривали, он закрепил на стене небольшую коробочку, активировал таймер, и быстрым скользящим шагом поспешил за удаляющимися вояками.

Предсказать их маршрут оказалось нетрудно, уже в ближайшей галерее между куполами Парсонс вёл их, ничего не замечающих, в каких-то десяти метрах позади, и успевал ещё посматривать по сторонам. Патрули не проявляли особого рвения, но, так-растак, их было слишком много. Плюс камеры, которые они, конечно же, поспешили против всех правил открытого порта рассовать везде, куда только рука дотянется. Впрочем, помехопостановщики даже у Цагаанбат работали на всю катушку, что уж говорить про Парсонса. Ещё в бытность персекьютором выследить его удавалось отнюдь не каждому, и уж на активных средствах ухода от слежки он корпоративную крысу съел.

В рассказе Цагаанбат ему слишком многое не понравилось, чтобы оставлять теперь эту четверку без надзора. Цагаанбат умная тётка, гораздо умнее, чем может показаться на первый, а хоть бы и на десятый взгляд. И тем не менее, она многого не видела. А Парсонс видел.

Ключевым моментом её истории был отнюдь не непонятно зачем нужный выстрел, и не счастливое спасение из ловушки, в которую их заманили, и даже не её спешный отлёт на Цереру. Ключевым моментом была она сама.

Шивикас мог быть сколь угодно идиотом, но заподозрить Цагаанбат он был обязан. Он не был Знающим, хотя и попал в итоге на руководящую должность, это последние годы нередко случалось в Корпорации, которая развивалась слишком быстро, чтобы оставаться замкнутой сектой, не пускающей никого извне, а потому командор смотрел на мир гораздо более трезво, чем Парсонс, которого с Цагаанбат связывало слишком много всего.

Но даже Парсонс, сразу по прибытии получив дожидающийся его пакет информации с «Фригга», не мог не признать – на фоне исчезновения всей сети его людей на Церере вся эта мутная история с флотом «Бергельмира» выглядела уж слишком подозрительно. Когда «драккар» прибыл на Цереру, и разъярённая Цагаанбат потребовала встречи, Парсонс для себя уже всё решил. Он не мог рисковать, а потому первым делом наведался к причальному порталу, который, как думала Цагаанбат, был известен только ей, и уже потом двинулся к месту встречи.

Да и сам этот разговор был для него скорее способом убедиться, что подозрения его не беспочвенны, повидать старого товарища и быстрее расстаться, пока не передумал.

Не встретившись лицом к лицу, полковник ни за что бы не вернулась на «драккар», а значит, продолжала бы оставаться лишней ему, Парсонсу, проблемой.

Слишком она засиделась посреди пустоты космоса, где всё просто и безыскусно. От этого теряешь хватку, зато приобретаешь упёртость фанатика. Мол, за это гибнут люди, а значит, это не подлежит обсуждению.

То, что творилось сейчас в метрополии, да и по колониям, тем не менее, ещё как требовало крепкого осмысления, особенно на фоне тех странных совпадений, которые начали случаться там и сям, собираясь в какую-то совсем уж скорбную картинку.

Парсонс привык, что ими постоянно жертвуют ради великой цели, как привык и к тому, что корпорации особых целей, кроме ликвидации внешних угроз своим интересам, не имели. Но эта история тянулась уже так долго, с переменным успехом то в пользу корпораций, то в пользу Корпорации, что она не могла не прийти к какому-то своему логическому завершению.

Его люди, решил для себя Парсонс, вполне могли стать жертвой не гипотетической спецоперации какой-нибудь «Джи-И», а куда более возможных действий вполне конкретных людей внутри Корпорации.

Та же Цагаанбат имела доступ к обратным ключам, а история с грузовиком-ловушкой могла стать, как и это дурацкое нападение неизвестного стрелка, всёго лишь операцией прикрытия. И увы, как бы того ему не хотелось, пока ни единый факт этой версии не противоречил.

Парсонс на практике знал, как вычурны порой бывают далеко идущие планы Соратников, даже глобальный конфликт внутри Корпорации мог быть частью более крупной операции, ибо Соратников всегда интересовало только одно – результат, причём не локальный, а итоговый. Цена при этом не имела значения.

А раз так, нельзя отвергать никаких возможностей. Агенты корпораций на борту официально несуществующих стационаров вроде «Фригга»? Если так будет нужно, они появятся. Если надо, это будет Цагаанбат.

С другой стороны, если это не игры Соратников, а действительно нечто внешнее, то, что оказалось неподконтрольно даже им? Вот тут действительно Парсонсу становилось страшно. Некая неизвестная сила, способная противостоять Ромулу… невозможно помыслить.

Потому и нужно было быстрее избавиться от Цагаанбат. Церера была слишком мала для них двоих, если бы она начала действовать тут свойственными ей методами, мало бы не показалось никому.

Четвёрка вояк между тем окончательно выбралась из толпы, и следовать за ней стало сложнее.

Пришёл сигнал от активатора оставленной на месте рандеву «импы». Всё равно не факт, что их не сумели подслушать, но по крайней мере стационарные сенсоры там в радиусе тридцати метров теперь выжгло намертво.

Парсонс издали проследил, как замыкается шлюзовой портал, ещё раз осмотрелся, и привычной рысью побежал наверх, где была смотровая галерея. Это вам не Луна, особой популярностью внешний обзор здесь не пользовался ввиду далёкого и тусклого Солнца, но наблюдать оттуда за стартами было удобнее всего. Благодаря своевременному визиту сюда ему можно было здесь и не маячить, привлекая к себе ненужное внимание, приборы бы ему всё сообщили, но в этом было что-то личное, Парсонс привык к тому, что прощается навсегда, ему даже нравилось это чувство. Так была устроена его жизнь последние тридцать лет.

Чуть дрогнули плиты перекрытий, это «драккар» начал прогревать заглушенный реактор.

Мысли привычно метнулись дальше.

Ребяток жалко. Мысль о том, что хоть часть их залегла на дно, а то и вовсе убралась с чёртового планетоида, оставалась ему последним проблеском надежды. В этом был шанс и для него, Парсонса. Вот сиди сейчас и размышляй, не улети он на Марс, сумел бы как-то почувствовать опасность, предугадать место нанесения первого удара?

Нужно поработать с той перепиской, что передала ему Цагаанбат, если там будут какие-то расхождения с фактами, что удалось получить от своих людей с «Фригга», будет уже какая-то отправная точка.

Навигатор, отстыковка.

Есть отстыковка.

Под ступнями магнитных ботинок снова дрогнуло. Парсонс рефлекторно напряг ноги в лодыжках, выравнивая равновесие. После трёх месяцев на Марсе от микрогравитации и магнитных ботинок Цереры как-то отвыкаешь.

Белёсая туша «драккара» отваливала по пологой дуге, какая возможна только в условиях планетоида, на одних маневровых. Плавно так, вальяжно, с ленивым проворотом вокруг главной оси.

На борту что-то происходило.

Опытный наблюдатель даже на таком расстоянии сразу бы приметил необычный угол атаки, «драккар» начал слишком круто задирать корму.

Парсонс машинально накинул визор, получив картинку в деталях.

Если сейчас активировать ходовые, никакой девиатор…

Сверкнула острая пика несфокусированного рабочего тела, тут же погасла, показывая выход на рабочую плотность поля. «Бергельмир» ещё больше клюнул носом и уже едва заметной белой стрелкой чиркнул за близкий горизонт Цереры. Плиты перекрытий тряхануло в третий раз, у самого края звёздной россыпи слабо засветилось зарево. Тут не было атмосферы, чтобы рассеивать свет, идущий от плазменной сферы, образовавшейся на месте импакта.

Парсонс с каменным лицом отошёл от смотрового окна.

Вот теперь всё.

Он, привыкший во всём сомневаться, слишком хорошо знал, что зачастую сомнения окончательно исчезают лишь после чьей-то гибели.

В голове стало пусто и холодно.

Тяжелее всего в его работе – знать, что очередная смерть случилась из-за твоего решения. Не по велению какой-то там мифической судьбы. Парсонсу нужно было, чтобы Цагаанбат убралась с планетоида.

Она и убралась. Навсегда.

Тридцать лет они сражались бок о бок, а теперь он убил её. Будто собственными руками.

Под сводами купола вовсю гуляло эхо запоздалого проксимити аларма. В Поясе Хильд часто что-нибудь падает. Как правило, это нечто небольшое. Но бывают и исключения.

Парсонс безвольно поднял голову, словно что-то там, в вышине, высматривая.

Россыпь искр, заметно движущихся плотной группой относительно неподвижного звёздного фона.

Кэрриеры «Джи-И».

Что ж. Теперь он займётся ими, потому что шутки на этом действительно кончились.

Ему жалко было своих парней, но после того, как он отправил на смерть Цагаанбат с её викингами, ставки выросли до самых звёзд.

И он эту игру доведёт до конца.

Скользящей походкой привычного к невесомости человека Парсонс двинулся в сторону корпоративных куполов. Если чётко знать, чего ты хочешь, на Церере это можно будет устроить. Без исключений.

Спустя двенадцать часов по касательной к орбите Цереры стартовал топливозаправщик. Его целью был проходящий Пояс Хильд лёгкий грузовик с очищенным инструментальным литием на борту, принадлежащий «Бхарти Корп». Грузовик следовал в метрополию из системы Сатурна, на борту его было пять членов экипажа и офицер сопровождения груза.

Топливозаправщик сгрузил реципиенту контейнер с пятью тоннами сжиженного дейтерия, получил код транзакции на получение кредитов за топливо и доставку, после чего в четыре коррекции благополучно вернулся на автопилоте в док. Весь рейс занял пять суток.

На борту после возвращения заправщика никого не оказалось. Его навигатора позже нашли обколотым седативными препаратами, пускающим слюни под капельницей у себя в номере общежития для лётного состава отделения «Лунар текникс» на Церере.

Спустя ещё шесть часов над Церерой полыхнуло ещё одно зарево. На этот раз его заметили все.

2 Ловец теней

Единственной непременной обязанностью члена директората, от которой никак не удавалось избавиться, была необходимость всё время разъезжать с инспекциями. Буквально каждое утро приходилось мучить референтов – свяжись, отмени, добейся, кто приказал… Референты ничего в итоге решить не могли, указание шло из офиса генерал-партнёра такого-то, приходилось самому что-то очередное по-свойски внушать, головная боль.

И всё равно, несмотря на все старания, время от времени приходилось в итоге собирать своих ребят, загружаться всей толпой в винтолёт, а чаще, со всё большим повышением уровня опасности, в литерный вагон подземного трансконтинентального монорельса, и ехать-лететь-мчаться куда-то через тысячи миль потому что что?

Правильно, все очень занятые, а ты ничего не делаешь, вообще непонятно, что это за департамент такой невидимый-неслышимый, ишь директор хеллов нашёлся.

Директор Баум знал своё истинное место в разветвлённой корпоративной системе «Джи-И», но подчас его главной головной болью становились не какие-то неразрешимые задачи или слишком изворотливые поднадзорные, а простые внутренние интриги, да хоть бы и простая бытовая глупость, которой даже директорат был переполняем еженощно и ежечасно.

В кристаллической толще полупрозрачной обзорной панели каюты отразилось скривившееся выражение его лица.

Отбор, ха.

Считалось, что наверх попадали самые-самые.

Самые нацеленные на результат, самые уверенные в своих силах, самые пробивные, самые лучшие специалисты в своих областях, самые надёжные руководители, на крайний случай – самые опытные подковёрные игроки среди всех тех сотен миллионов людей, что явно или неявно были задействованы в управляющих и производящих цепочках корпорации. На деле всё было куда проще – наверх попадали те, кто жизнь положил, чтобы сюда попасть. Сначала в земельное руководство, а потом и в центральный аппарат. Тут было полно людей всех сортов и каст – интелей и клерков, технократов и идеологов, выходцев из вездесущих «красножетонников» и прочей шушеры, будь воля которых, «Джи-И» давно бы только и делала, что занималась ежегодной децимацией всех сотрудников снизу доверху, и думала бы только о том, чтобы что-нибудь не то не подумать. Однако по большому счёту все они были специалистами только в одной области – изо всех сил держаться за своё кресло, и всё время поглядывать, нельзя ли вышибить кого-нибудь, кто поблизости плохо сидит.

Ни одному из директоров при заступлении на пост не приходило в голову подумать, а справится ли он на своём месте, он размышлял лишь о том, кто и при каких обстоятельствах мог бы его оттуда скинуть.

Все, поголовно все старшие корпорации Земли уже полвека производили не конечный продукт, а ротацию кадров, их задачей была не оптимальность бизнес-процессов и связанной с этим планетарной логистики, а наиболее удобная для всех участников процесса расстановка кресел.

Именно на это была, в конечном счёте, заточена система.

Директор Баум настолько полно отдавал себе в этом отчёт по единственной причине – если «Джи-И» до сих пор существовала в своём качестве старшей корпорации, то лишь благодаря его, директора Баума, департаменту. Должно же в этом человеческом муравейнике хоть что-то работать на совесть.

Сотни тысяч аналитиков, миллионы рядовых наблюдателей, чаще явных, но иногда и очень даже тайных, гигантские клауд-датацентры, обслуживающая всё это инфраструктура, пронизывающая агломерации и промышленные области планеты, в которых присутствовали анклавы «Джи-И». Аналитический и контролирующий центр, подключённый к симпатической нервной системе корпорации.

Эта огромная машина была его детищем, начинавшимся с крошечной рабочей группы далёких семьдесят лет назад, и функционировала она до сих пор как часы, будто и не разрослась подобно корпорации внутри корпорации, опухоли на теле опухоли, покрывающей без малого восьмую часть обжитой части земной суши.

И всё это канцероведение, как и положено любой бюрократической машине, сколь угодно эффективной, производило одно – самоё себя.

Понятно, что на гигантский департамент, в ведении которого не было ни единого гидропонного поля, ни единой сборочной линии, ни единой энергетической установки, гидролизной платформы или шахты, весь остальной директорат смотрел как на синекуру, и только и норовил попробовать директора Баума на прочность.

Кто такой этот Баум, ему больше девяноста, он поди в генерал-партнёры метит, невероятная наглость. Он вообще из какого клана, кто за ним стоит, кроме его департамента, где у него покровители наверху?

Иногда от вида всей это мрази хотелось удавиться. Однако директор Баум внешне держался в этом окружении спокойно и с достоинством, не старался нарочито выглядеть на свой возраст, как делали многие в директорате, а особенно генерал-партнёры, с одной стороны придавая себе веса, а с другой притворно надевая на себя образ «ткнёшь, рассыплется», дабы в нужный момент противник расслабился и пропустил жёсткий и точный удар.

На вид Бауму можно было дать лет шестьдесят, что позволяло многим относиться к нему пренебрежительно, однако как только кто-то переходил черту, следовал немедленный ответ. Недаром он безо всякой протекции сумел попасть в директорат уже долгих двадцать лет назад.

И как всякая часть бюрократической машины, он нечасто задумывался о том, зачем вообще такая машина нужна. Человечество просто ничего умнее до сих пор не придумало. А значит, лояльность есть вещь самоценная, сменить её без ущерба для себя в двадцать втором столетии могли себе позволить немногие, и пробовать стать номером «эн малое плюс один» в этой истории директору Бауму не хотелось вовсе.

Вот интересно. Именно он сделал для «Джи-И» куда больше любого из членов Триумвирата для того, чтобы оградить её от внешних угроз. Он искал следы деятельности Корпорации уже тогда, когда о ней многие и знать не знали, этому была посвящена вся его жизнь. А значит, не поздно ли начинать сомневаться в своих целях и задачах?

Да, эти дебильные инспекционные поездки выматывали, ломали график, срывали важнейшие планы, но были необходимы, чтобы показать – я такой же как все, видите, приказали копать – копаю. Директор Баум имел прямой выход на Триумвират, минуя вязкую, непроницаемую на первый, да и на любой другой взгляд сеть референтов, секретарей, помощников, начальников охраны и прочего болота, в котором утопали самые могущественные люди корпорации, даже имена которых были известны единицам на планете. Имел, но без нужды не пользовался. Есть такое оружие, которое никогда не идёт в ход, уж тем более оно не идёт в ход по таким каждодневным пустякам, как раздражающая тебя внеплановая инспекционная поездка.

Среди думающей части директората, особенно среди карьерных выдвиженцев – не боровов, протолкнутых наверх усилиями целых земельных кланов, а также нескольких человек из числа текущих или отставных генерал-партнёров (эти до самой смерти продолжали пользоваться своим статусом и могли многое, что называется, «решить») – всё-таки были люди, которые имели представление о важности того, что делает директор Баум и его департамент, но и они оставались в первую очередь конкурентами по директорату, а потом уже людьми, к которым можно было обратиться по насущному вопросу без опаски угодить в очередную бюрократическую задницу. Так что будь ты хоть сто тридцать раз называем за глаза серым кардиналом «Джи-И», садись и катись.

Директор Баум уже устал морщиться за время этой нескончаемой поездки.

Монорельс с лёгким свистом вынырнул на поверхность, приближаясь к Чикагской агломерации. Слева темнело озеро Мичиган, как всегда неприятно поражающее своим бурым цветом, воде его придавали неискоренимые в засорённых континентальных водоёмах водоросли. Ещё триста миль на север вдоль побережья, и будем на месте. Минут сорок, не меньше.

Директор Баум с неодобрением проследил реверсивные следы двух штурмовых конвертопланов, которые присоединились к составу, прикрывая его с воздуха. Безопасность. Что они понимают в безопасности, лишь бы отчёт покрасивее накатать в головной офис. Так бы и писали – кредиты с успехом израсходованы, за результат мы не отвечаем, мы отвечаем за смету.

Идиоты.

Будь на то воля директора Баума, он бы сел в обычный гражданский поезд, добрался бы сюда с тем же успехом, только без криков на всю вселенную – сюда едет большая шишка из «Джи-И»!

Увы, только на согласование подобной поездки уйдёт целый день, а у него есть масса дел и поактуальнее.

Перед ним послушно развернулась голограмма интерефейса, два десятка срочных отчётов требуют его немедленного внимания, а он тут пейзажи разглядывает.

Директор Баум вздохнул и с каменным лицом уставился в развёрнутые перед ним документы.

Главной головной болью последних месяцев была история с Церерой. С этим зоопарком давно надо было кончать, но там сплёлся такой тугой клубок интересов, что даже директор Баум лишь скрипел зубами, пытаясь его распутать.

По поводу Цереры на него давили сильнее всего, потому что это выходило уже за все пределы.

Сначала по наводке местных умников к планетоиду стягивают флот кэрриеров, оголяя другие области сол-систем, Цереру наводняет бронепехота «Джи-И», устраивая тарарам в местном бардаке, кого-то ловят с поличным, назначается комендантский час, корпорацию тут же обвиняют в попытке аннексии, ведутся какие-то вялотекущие переговоры, пока однажды ранним утром директора Баума не поднимает с постели срочное сообщение – три, целых три кэрриера уничтожены, непонятно как, непонятно кем, просто разлетелись в куски.

Флот деморализован, начинается срочное расследование. Лучшие спецы департамента на предельном ускорении летят в богом забытый Пояс Хильд, а самого директора Баума в метрополии разве что на ремни не режут, почему проворонили, Корпорация распоясалась, мало нам грабежа на трассах, от них хотя бы все страдают в равной степени, так теперь ещё вот это.

С тех пор оттуда шли терабайты отчётов, а присутствие вокруг Цереры корпоративных флотов скоро превысит все разумные пределы. Туда, кажется, стянулись все резервные силы старших корпораций, ситуация с каждым днём всё больше накаляется, начались какие-то столкновения вояк в барах, весь планетоид стоит на ушах, вызывая у директора Баума не проходящую мигрень.

Поганая Корпорация, поганые людишки, поганая жизнь.

Директор Баум последнее время слишком часто начал ловить себя на мыслях о том, с каким же убогим человеческим материалом ему приходилось работать. А это не дело. Так недалеко перестать доверять даже своим ближайшим помощникам. Тупик. Помни, враг всегда должен быть персонализирован, нельзя бороться со всем миром сразу.

Ха, он всю свою жизнь потратил на ловлю призраков.

Другие интересовались чужими техническими, финансовыми и политическими секретами. Директора Баума с самого начала интересовало одно – уничтожить Корпорацию, или по крайней мере свести её влияние на жизнь метрополии к минимуму. Будь его воля, он бы давно уже создал альянс корпораций с целью избавления планеты от этого мусора, от этих фанатиков, одержимых апокалиптическими предсказаниями. В истории бывало немало подобных деструктивных сект, но никогда ещё они не действовали с таким размахом.

Это их часто и губило. Смешно подумать, директор Баум, спроси его кто, непременно бы заметил, что Корпорация сделала, верно, для своего уничтожения больше, чем директор Баум за всю свою жизнь. И всё равно оставалась важнейшей неизвестной в этом безумном уравнении.

Корпорации равняли с землёй промцентры мятежников, ловили агентов, вычисляли линии поставки, сколько уже лет пытались окончательно вычистить из своих клаудов треклятый вирус интервеба, шерстили раз за разом собственный персонал, устраивая даже показательные казни, но Корпорация этого словно не замечала, каждый раз возрождаясь из пепла всё новыми силами.

Потому что это были фанатики.

Вот и на этот раз, читая отчёты с Цереры, за нагромождениями пустой словесной породы, директор Баум видел за ними грозный взгляд Ромула. Хотя который раз – ни следов, ни зацепок.

По всему выходило, что кэрриеры вышли из строя по вполне естественным причинам, некритичный сбой энерговодов главного реактора, система автоматически перекрывает подачу лития, энерговоды собирает в аварийную схему, погружает в горячую зону регулирующие экраны, начинается холостой цикл. Только отчего-то стандартные методы защиты не срабатывают, реактор продолжает перегреваться, плазма начинает разъедать стенки просевшей от недостатка питания внутренней магнитной ловушки, разлетаются в пыль регулирующие экраны, звёздной температуры плазменная струя пробивает брешь сначала во внутренней, а потом и внешней оболочке, окончательно гаснет защита, и термоядерная реакция, неудержимая и беспощадная, в доли секунды разносит десять килотонн кэрриера в пыль.

То ли воронку подачи не удалось перекрыть, то ли сыграл какой-то иной технологический ли, человеческий ли фактор. Бывает. Космос до сих пор был отнюдь не безопасен.

Проблема – одновременно разрушились три кэрриера, разметав ударной волной (это в вакууме!) остатки флотилии на тысячу километров вокруг Цереры.

Тут могла быть только диверсия, но никакие журналы, видеозаписи и кривые отчётов о состоянии бортовых систем не позволяли даже предположить, кто и как это сумел проделать. Эксперты оказались в тупике, продолжая слать сотни бессмысленных докладов, лишь бы оттянуть констатацию простого факта – ничего это расследование больше не даст.

Между тем градус напряжённости вокруг Цереры превысил уже все мыслимые пределы.

Директор Баум устало откинулся в кресле, сворачивая панели. Если это была Корпорация, то на неё это было очень непохоже. Не чувствовалось повода. С тем же успехом рейдеры Корпорации могли начать уничтожать атакуемые ею грузовики, однако они этого никогда не делали. Принципом мятежников было – максимально откровенная аттрибуция, их планы и цели могли быть неочевидны, но каждый раз, сталкиваясь с Корпорацией, ты точно знал, что это была она, потому-то и потому-то.

Эти фанатики словно сами стремились вызывать на себя всю ярость «красножетонников», не дать о себе забыть ни на секунду, ни на секунду не позволить противнику расслабиться, ни на секунду не позволить ему заблуждаться насчёт противостоящих им сил. Тут было нечто другое. Это уже было похоже на банальную месть. За что? И кому? Всей «Джи-И»? Её конкретным функционерам?

С лёгким стуком в приоткрывшуюся дверь просунулась голова референта:

– Директор, сэр, пять минут до прибытия.

– Хорошо.

– Не желаете чего-нибудь прохладительного?

– Не стоит.

Референт испарился.

Учишь их, учишь. Считается, что быть предупредительным – высшая доблесть помощников. Хеллня. Быть невидимым – вот главное. А если директору Бауму так уж внезапно захочется пить, он уж как-нибудь сможет нажать пару сенсоров. Идиот, сбил с мысли.

Так вот, во всём этом не было видно ни цели, ни смысла. Разозлить очередную корпорацию? Не крутовато ли, гробить сотни человек экипажа ради этого сомнительного удовольствия? В этой всей истории, ввиду её небывалости, чувствовалось что-то новое, ещё не случавшаяся доселе. А новое всегда пугало.

Неужто Корпорация разрослась уже настолько, что внутри неё выделилась секта ещё более безумных фанатиков, которые пошли против воли Ромула и начали играть в собственные игры? Если так, то мы не там ищем.

Прозвенел сигнал прибытия.

Как не вовремя.

Нужно пометить себе на будущее, хелл бы побрал эту инспекцию.

На крытой платформе, как это и бывало обычно, состав встречала целая делегация – разношерстную толпу «белых» и «синих», согнанную сюда для массовки, отделяла от директора Баума «свинья» построенных при полном параде «красножетонников» местной охраны. Руководство касты стояло впереди, гордо оттесняя своими мослами местное гражданское начальство, трёх полных советников и пару человек поменьше рангом. Из бокового перехода сюда уже спешил в окружении своей свиты местный земельный директор, видимо, решил попробовать потереться рядом с шишкой из центрального директората, раз такая оказия, может, что и выгорит. Но приглядывать стоит не за ним, это так, местоблюститель, пустое место.

А вот увешанный шевронами бывший вояка – начальник «красножетонников» – шушукался о чём-то с «безопасником» в традиционно чёрной форме. Эта парочка явно чувствовала себя в текущей ситуации лицами ответственными, а значит – главными. Вот эти двое, а особенно «безопасник», могли превратить треклятую инспекцию в бюрократический ад. И с этим немедленно надо было что-то делать, если не планируешь засидеться тут до ночи.

– Директор…

Выжидательная пауза.

– Для вас – просто директор.

По забегавшему взгляду директор Баум понял, что оба сейчас попытались его «прозвонить», но ничего путного им получить не удалось. Ха, ещё бы.

Развивая достигнутый успех, он махнул рукой референтам, мол, вручите приказ об инспекции этим клоунам и пошли.

Рядом уже вовсю кудахтал земельный директор, но личная охрана директора Баума тут же решительно его отодвинула, образуя коридор для прохода. Оставалось положиться на парней, небось уже изучили местную топологию, куда идти сами знают.

– Господа, можете следовать за директором!

Это находчивый референт позади чуть слишком самодовольным тоном подстегнул впавших в ступор местных деятелей.

Директор Баум своей представительной походкой, специально натренированной для таких вот случаев, шёл по каким-то залитым светом коридорам (надо будет попенять за перерасход энергии, злорадно подумал директор Баум), в открытых галереях оглядывая серое небо (охраннички уже там, рассыпались по удобным точкам). Нужно всю жизнь прожить внутри башен агломерации, чтобы научиться видеть своеобразную красоту этих двумерных лабиринтов, что из себя представляли любые промзоны. Тут не было городского смога, тут не было нужды рвать строения вверх. Пустых земель было навалом, это жить там толком невозможно, учитывая идущий вразнос климат, а вот ставить очередные гидропонные теплицы, опреснители, рудообогатительные фабрики или сборочные производства – да сколько угодно.

Результат был непривычен. Вверху просто небо, пусть такое же грязное, а внизу – не пропасть расщелин между башнями, а просто бетон, или переплетения труб, или паутина энерговодов. Так, куда же это мы попали?

Надо же было хоть взглянуть, что инспектируешь.

Ага, по характерному воздетому параллелепипеду ректификационной башни директор Баум понял, что сегодня ему досталось производство каких-то кремний-полимеров. Обшивка атмосферных челноков, покрытие реактивных сопел, оптика, что там ещё. Внешние оболочки термоядерных реакторов. Изотопные сита. Первичные матрицы для печати наноботов прошлого поколения (новые делают на углерод-палладии). Вроде всё.

Скукота.

Физическая охрана бодро топала по коридорам и пандусам, позади семенили референты, где-то совсем на отдалении тащилась привычно сонная парочка «желтожетонников», обеспечивать экстренную связь. В их сторону уважительно поглядывал сипящий от натуги земельный директор. Завидно небось, у высокого гостя никакой одышки, походка бодрая, энергичная. На лице не усталость, но тоска смертная.

Наконец, пришли. Центральный корпус промцентра, видимо, срочно очистили от криля, кругом было безлюдно. Посреди весьма просторного по меркам жителя агломераций конференц-зала были развёрнуты голопроекторы, расставлены кресла, по рангу участников совещания, всё лучшее гостям, как говорится. Директора Баума всегда смешили эти местечковые представления о гостеприимстве.

Он уселся в подготовленное для него монструозное изделие из дорогого оргапласта «под леопарда», прикрыл веки, дожидаясь, когда все рассядутся. Потом, будто просыпаясь, ещё раз огляделся, нашёл глазами земельного директора, некоторое время привычно-театральным способом потянул паузу, глядя сквозь него, лишь потом заговорил:

– Директор, вы позволите?

Широкий жест в сторону рассевшихся чуть позади него местных контрразведчиков. Перед директором Баумом тут же замелькали вовремя подсунутые референтами документы. О, как интересно.

Дождавшись чуть нервного кивка (колыхнулся двойной подбородок, маслянисто блеснули глазки), директор Баум принялся разрабатывать тему.

– Генерал-лейтенант Джонс, советник второго ранга Годдард, вы, наверное, догадываетесь, что послужило причиной моего здесь появления.

Пауза. На лицах этих двоих заиграла привычная свистопляска от недовольства через растерянность к ответной агрессии. Роль переговорщика тут же взял «безопасник» Годдард. Ага, теперь ясно, «красножетонник» у нас на побегушках. Как и почти везде, если подумать. Надо будет обязательно поговорить об этом на директорате.

– Нет, директор, не имеем такой чести.

Ну, поехали.

– Отчего же, вот передо мной лежат те самые отчёты, что вы регулярно отправляете в центр. Это же ваша виза на них стоит?

Документ птицей взлетел над проекторами.

– Да, это мо…

– Давайте вместе почитаем, что же тут написано. «Со своей стороны санкционировали приостановку производства до конца расследования инцидента». Расшифруйте, советник второго ранга Годдард, что это означает.

Лучший способ вывести нижестоящего из себя – как можно чаще называть его полным титулом. Вот уже и грудь колесом, и подбородок вперёд попёр, как на таран.

– Директор, на производстве произошёл ряд событий, которые мы с генерал-лейтенантом Джонсом восприняли как повод для обоснованных подозрений в диверсии агентов Корпорации, и в рамках предоставленных нам пол…

– Вопрос о ваших полномочиях давайте оставим в стороне. К нему мы ещё вернёмся. Вы что-нибудь нашли?

– В… в смысле?

– Вы. Что-нибудь. Нашли? – с расстановкой, глядя собеседнику в лоб, повторил директор Баум.

– Предположение о диверсии не подтвердилось.

Так, теперь встать, приняться расхаживать по залу, как у себя дома, поднять, поразглядывать, поставить обратно массивное каменное пресс-папье.

– Значит вы, советник второго ранга Годдард, полагаете, что вас поставили на этот пост для того, чтобы вы сначала высказывали ваши «обоснованные подозрения», а потом их же забирали обратно?

– Если расследование покажет, что…

– Ах расследование. Если я приду к вам домой со своей охраной, выскажу «обоснованное подозрение», что вы, лично вы – агент Корпорации, и в рамках предоставленных мне полномочий вас свяжу, засуну вам в жопу ножку от стула, чтобы вам приятнее лежалось, а потом, перевернув ваш дом вверх дном, внезапно выясню, что никакой вы не агент, а просто тупой идиот, находящийся не на своём месте, то мне, оказывается, достаточно просто покинуть помещение, даже не вынимая ножку от стула у вас из жопы, и всё, дело закрыто, тема исчерпана? Так, что ли?

Годдард стал цвета варёной моркови. Ещё немного, и его хватит инсульт, чего доброго.

– А вы расслабьтесь, вам напрягаться нужно было раньше. Вот мне почему-то хватило тридцати секунд знакомства с вашими отчётами, чтобы понять, что имеем мы дело с банальным воровством, и я даже знаю, кем и чего именно, чтобы вызвать именно писанный вами в отчётах всплеск брака в готовых изделиях. Но за это не дают премий, и повышения не жди. Другое дело – Корпорация, на неё валят всё – халатность, бездарность, головотяпство, корысть. Причём не только подчинённых, но и свои собственные.

Пауза.

– В общем, на этом вы, Годдард, свободны, советую отныне быть сдержанным в расходах, новые кредиты на ваш личный счёт поступят нескоро, это я вам обеспечу.

С этими словами недолгая гражданская казнь и завершилась, директор Баум уселся обратно в своего оргапластового монстра, дожидаясь, пока бывший советник уберётся. Его почти состоявшийся подельник генерал-лейтенант Джонс в тот момент больше был похож на собственный труп, такая, знаете, возвышенная бледность с прозеленью.

– Советую вам, генерал-полковник, в следующий раз тщательнее выбирать партнёров по сквошу, вы хорошо меня поняли?

Тот быстро и мелко затряс головой. Кажется, он ещё не осознал, что вознесённый над ним меч свою карательную норму на сегодня уже выполнил.

– И господа, ещё раз для всех, Корпорация – враг страшный, но тем страшнее пытаться выдавать свои просчёты за её козни. Никакой охоты на ведьм местного разлива, никакой самодеятельности. Из-за одного придурка могли быть сорваны планы отправки наших грузовиков к Юпитеру. Но и недостаточная бдительность опасна. Так что главное – разумная умеренность во всём, понятно? Ну, а теперь вернёмся к непосредственной цели моего сюда визита. Мне нужен полный и обстоятельный доклад. Кто начнёт?

Дальше мероприятие пошло уже по накатанной, директор Баум интересовался нюансами технологического цикла, сроками внедрения на производстве новых серий наноботов с осмиевыми сенсорами, выслушал пожелания по оптимизации поставок сырья, сетовал на недостаточно гладко обновляемый парк ку-троники для местного клауда, в общем, весело изображал из себя инженера-технолога и финансиста-логистика в одном лице.

Иногда было забавно побывать в чужой шкуре, а то вечно витаешь в высоких сферах. И только где-то глубоко внутри кипела упрятанная туда ненависть. Такие, как эта тварь Годдард, делали его, директора Баума, работу втрое сложнее, чем она и без того была. Смотришь в это самодовольное мурло, как оно расплывается от твоих слов в грязь, в кровавую жижу, и думаешь про себя, как же всё-таки правы фанатики из Корпорации.

Они никогда не вербовали подобные отбросы. По сути, их кроты и агенты в своей войне с ветряными мельницами боролись за то же, за что должна была бороться и сама «Джи-И» – но предпочитала и дальше тухнуть в собственном болоте. Истинные враги Корпорации были также главным злом для корпораций. Но они же составляли девяносто процентов их работников. Никчёмные, бесполезные, абсолютно уверенные в собственной самоценности, незаменимости. Социал-аутисты. Мрази.

Когда инспекционное совещание, затянувшееся за полночь, наконец закончилось, директор Баум степенно прошествовал в отведённый ему для отдыха перед обратной дорогой кабинет, и уже там наконец смог выместить кипевший в нём гнев на ни в чём не повинных предметах мебели.

Успокоившись, он горько подумал, что хоть местную трясину встряхнул на некоторое время. Показательная порка возымеет своё действие. Самое страшное, что вообще могло быть в корпоративном мире, это волчий билет. Теоретически, если ты очень ценный специалист, тебя могли подобрать другие. Но для любой корпорации важнее лояльность, чем компетентность. Да и подбирать то, что другие выбросили – не самый лучший способ ведения дел.

Лучше бы этого Годдарда втихую повесили за шею в его собственных апартаментах, теперь же ему придётся помучаться. Он будет в прямом смысле побираться по родственникам, даже не в состоянии воспользоваться их кредитами самостоятельно – все кард-чипы для «гоутонгов», разумеется, были именными, оставалось разве что улететь куда-нибудь в Центральную Африку, где, поговаривают, ещё в ходу бумажные доллары. На вес.

Да и хелл бы с ним. Директор Баум вызвал к жизни собственное отражение и минуту поулыбался сам себе, расслабляя сведённые судорогой мимические мышцы.

В этот момент в кабинет ворвался всклокоченный референт.

– Директор, сэр, нас срочно отзывают!

Погрузка прошла в безумной спешке, с криками в оперативном канале и большими глазами у местных. Разумеется, им подробностей не сообщили, и теперь они в панике бегали туда-сюда в резком свете прожекторов, пытаясь прочесть в глазах делегации, что пошло не так, резонно принимая внезапный отъезд начальства на свой счёт. Директор Баум не удостоил их даже кивка, с каменным лицом нырнув в полумрак своего вагона.

Чуть дрогнувшие пальцы вызвали коммуникационную панель, но, подумав, директор Баум свернул её обратно. «Желтожетонники» могут твердить что угодно, но после злополучного Собрания Трёх он принципиально избегал эфирных каналов связи, пользуясь только импульсными кодированными сигналами. Никакого эфира. На приём – сколько угодно. На передачу – в окружении Баума допустивший такое мог прощаться с собственным местом. Даже в таких ситуациях, как сейчас.

Замелькали стробоскопом опоры дебаркадера, оставляя на глазном дне строчки отпечатков ночного освещения промзоны. Состав стремительно уносился в сторону Чикагской агломерации. Ничего, потерпим до прибытия. Сейчас бы хоть пару указаний отправить на спутники, пока ретранслированный сигнал доберётся до Юпитера и обратно, состав как раз доберётся до места.

Но нет. Оставалось держать себя в руках и вздыхать.

Развёрнутая по внезапному наитию схема текущей конфигурации сол-систем тут же скрылась обратно, реагируя на новый приступ гнева. Так облажаться! Это же проще простого, одноходовка, хелл вас всех задери, но задним числом все умные.

В голове директора Баума поднималась неконтролируемая волна, наливая глаза красным и заставляя заходиться сердце.

Так, нужно срочно успокоиться. Имплантанты уже вовсю голосили, накачивая организм химией. Всё-таки давно не мальчик, надо организм беречь. Даже вовремя купированный приступ при хвалёной корпоративной медицине не делает тебя ни умнее, ни работоспособнее, ни здоровее. А здесь, запертым в серебристую трубу состава, вероятнее всего оставит тебя овощем.

На радость Корпорации, подумал директор Баум, утирая холодный пот со лба. Фармакопея начинала действовать, стремительно размывая реальность в вязкую кашу.

Именно поэтому он умудрился пропустить первый сигнал тревоги. Где-то вдали заухала сирена, но только ощутив давление охвативших грудную клетку ремней, директор Баум заметил, что сработала система безопасности.

Директор, сэр, состав атакуют!

Вот это уже новости, вяло подумал он, медленно поднимая голову.

По чуть светящемуся рассеянным светом грязному небу чиркнули две чуть заметные птички.

Кажется, винтолёты сопровождения. Куда это они? Приказ же был ясный – держаться над составом…

Сквозь низкую облачность замелькали далёкие вспышки, директор Баум всё ждал, когда до его слуха донесутся звуки разрывов, но в каюте по-прежнему царило молчание, лишь тихо-тихо пела вибрация подвески. Кажется, состав начал набирать скорость.

Интересно, вяло подумал директор Баум, почему до сих пор он шёл не на пределе. Ведь ясно же дали понять…

В непосредственной близости от обзорной панели что-то мелькнуло, оставив тут же растворившийся в воздушном потоке слабый дымный след.

Интересно как, нас действительно атакуют.

Директор Баум попытался рефлекторно защититься от опасности рукой. Этот запоздалый оборонительный жест ему показался ужасно смешным, смех душил его и душил, пока не выплеснулся наружу. Капли слюны из раззявленного рта полетели во все стороны.

В себя директора Баума привёл спазм мышц живота, смеяться больше не хотелось.

Так, нужно быстро что-нибудь предпринять, пока снова не накрыло.

Судорожные полубессознательные метания по настройкам впрыскивателей. Так, переключить на стимуляцию.

Муть перед глазами послушно начала слабеть.

А вот теперь вообще вырубить систему к хеллам, впервые с ним такое. Чуть сам собой не отключился. Ладно, ворчать будем потом, когда выберемся.

Между тем в небе, судя по всему, посыпались на землю обломки уже второго винтолёта прикрытия. Штурмового, грёбаный хелл, тилтвинг-конвертоплана, жутко современного и астрономически дорогого как по цене производства, так и по стоимости минуты полёта.

Ненадолго их хватило.

Самое смешное, что пилот скорее всего сейчас мягко сядет на жопу в спасательной капсуле, с чувством осознания собственного долга. Подготовленные пилоты стоят дороже своих машин, и знают себе цену, подставляться, выжидая лишние полсекунды боя перед катапультированием, они ни за что не станут.

А ты, директор, выпутывайся сам.

Ладно.

Управление, сколько до границ агломерации?

Семь с половиной минут.

Нет, слишком долго. По ходу движения состава в камерах внешнего наблюдения уже замелькали осколки керамического покрытия магнитной подвески, немудряще давая понять, что дальнейшее движение чревато сходом с подошвы и падением со стофутовой высоты на камни.

Директор Баум принял решение, вбивая коды доступа в интерфейс.

Послушно дрогнули, расходясь на манер сложенных крыльев, боковые стенки третьего вагона, послышался рокот разогреваемых двигателей, одновременно директор Баум заковылял, как мог, борясь с остаточной слабостью, в сторону переходного тамбура. Если повезёт, преследователи не сразу заметят подвох со стороны уже начавшего замедляться состава.

Охрана, трое в лёгкой броне – на борт, прочим оставаться и доложить наверх. На стрельбу не отвечать, им нужен я.

В такие минуты он мгновенно вспоминал своё далёкое военное прошлое, северная Индия была горячим местом. Там его научили беречь нужных людей и жертвовать ненужными. Его команда была нужными людьми, иначе он не задумываясь бросил бы их прикрывать отход. А нападавшим он нужен живым, так что мы ещё поборемся.

Только его втащила внутрь усиленная хватка одного из его вояк, как люк тут же задраился, и ускорение буквально влепило директора Баума в жёсткое сидение у стенки тесной кабины. С двух сторон его подпирали убранные в армопласт плечи вояк. Такая вот защита от шального попадания.

Между тем резвая птичка начала совершать в воздухе какие-то затяжные пируэты, непонятно, ещё пытаясь уйти куда-то в складки местности или уже уклоняясь от первого прицельного огня противника. Во всяком случае, болтало внутри неё так, что директор Баум успел сто раз пожалеть о том, что отключил инъекторы. Спасибо, пилоту хватало ума не начать выделывать фигуры высшего пилотажа, ограничиваясь только обычным маневрированием, пусть и достаточно экстремальным в смысле амплитуды ускорений. Турбины выли, корпус винтолёта стонал от нагрузки на несущие, но характерного бам-бам-бам из гауссовых сердечников по пустой консервной банке внешнего корпуса слышно не было. Это хоть как-то утешало.

Казалось, этот полёт продолжается вечность. Но даже без хронометра было понятно, что вся свистопляска вряд ли длится больше нескольких минут. Приходилось держать себя в руках и не отвлекать пилота.

В этот момент состав, наверное, уже остановился и вовсю выдаёт аларм на всех доступных каналах. Где же хвалёная оперативность наших «красножетонников», как срочные поступления оборудования инспектировать, так они могут сутками, въедливо каждый болтик перебирать будут, а тут у них под самым носом литерный состав с начальством на борту чуть не пускают под откос, а их ни сном, ни духом.

Директор Баум снова скрежетнул зубами, вспомнив, что именно его заставило сорваться с места и нестись, сломя голову, в сторону Чикаго. А если это всё – части одного плана, и сейчас по всему миру «красножетонники» просто разрываются между целями, не понимая, какую брешь затыкать… это означает одно – объявлена настоящая, без дураков, война. И эту войну весь хвалёный департамент директора Баума – прозевал.

Очень душеполезная мысль, не поспоришь.

Ну хоть бы какой канал связи!!!

Винтолёт очередной раз тряхануло на вираже, так что на предплечьях от хватки вояк теперь останутся громадные синяки. Да и хелл бы с ними, лишь бы уже добрались. Пилот тут же словно услышал большей частью мысленные стенания начальства:

Директор, сэр, сейчас я вас сброшу, другого шанса не будет, скоро они нас окончательно отрежут от границ агломерации. Вояки, минус два ноль сек, полтысячи футов, закрепите объект.

Полтысячи футов до чего?

Директор Баум почувствовал, как его начинают увязывать ремнями, на грудь и спину легли плиты армопласта, вокруг окончательно стало темно, сквозь непроглядное забрало нахлобученного на него шлема в задраенной кабине были видны разве что смотровые щели, отсвечивающие далёким заревом. Что-то там здорово полыхало.

Директора Баума рывком поставили на ноги и таким же рывком выбросили наружу. Только пролетев первые пятьдесят ярдов, он сообразил, что приторочен спиной к броне одного из вояк, а у того, в свою очередь, начал работать реактивный ранец. Земля стремительно приближалась. Директор Баум отрешённо бросил взгляд в сторону мерцающего во тьме пожарища. Это пылал монорельс. Вот так, нападавшие не поленились напоследок обстрелять остановившийся состав. Жалко людей. Хорошие были работники.

В этот момент мир кувыркнулся, повергая директора Баума в спасительную потерю сознания.

Он мучительно барахтался в чём-то удушливо-неподдатливом, пустом и наполненном одновременно. Пытался вспомнить, как он здесь очутился, и не мог. Даже имя его потерялось где-то по дороге, осталась одна лишь бездеятельная масса пространства вокруг, и не было ни сил, ни воли что-то с этим поделать.

И тогда ему помогли.

Кто-то словно протянулся к нему из безликого далёка и отвесил хорошего пинка. Потом ещё, ещё. Удары посыпались градом, директор Баум пытался вяло отмахиваться, не в силах понять, что ему пытается сказать глухой потусторонний голос.

Потом что-то щёлкнуло, с коротким уколом боли встав на место, и реальность вернулась, ввергнув директора Баума в поток чужой брани. Его рывком подняли и попытались снова заставить встать на ноги самостоятельно.

– Директор, сэр, вы меня понимаете?

– Да, да, – пролепетал он, прислушиваясь к себе, всё ли цело. Дайте, хелл собачий, шлем этот треклятый снять!

– Нам срочно нужно уходить, они наверняка вернутся, чтобы сбросить оперативную группу.

Освободившись от мешающего забрала, директор Баум огляделся, пытаясь проморгаться – глаза до сих пор застила мутная пелена. Они находились среди каких-то развалин, серые бетонные коробки с пустыми окнами, под ногами растрескавшееся покрытие, усыпанное осколками битых стройматериалов. Вот куда их занесло, а он ещё надеялся, что удастся дотянуть до агломерации.

Это был старый район.

Таких – что в Новом свете, что в Европе – с началом формирования современных типов городского ландшафта осталось так много, что пытаться это всё от греха сравнять с землёй не доходили руки ни у корпораций, ни у муниципальных властей, даже когда они ещё были достаточно сильны.

Щупальца агломераций длиной в сотни миль росли туда, куда им было удобно, переваривая всё на своём пути, ставшие же «неперспективными» пригороды и заброшенные малые города с годами зарастали грязно-бурой растительностью, какая ещё могла существовать в условиях непредсказуемого климата, тут шлялись орды одичавших мутировавших за полтора века тварей, даже, говорят, жили какие-то люди. Последних директор Баум не опасался, по крайней мере, пока у его людей в руках есть оружие, но случись что, эти дикари могли стать дополнительной угрозой.

Директор Баум тряхнул головой, так что у него перед глазами снова заплясали красные и синие пятна.

– Капрал, где мы?

– Вот, взгляните.

Тактическая карта выглядела непривычно, полвека назад их визуализировали иначе. Теперь она показывала местность не сверху, а в гиперболической проекции, в непосредственной близости превращая окружающее пространство в трёхмерный лабиринт простреливаемых площадей, главенствующих высот и путей отхода, а в отдалении растягивая горизонт в деформированную плоскость.

Далеко на юго-западе, по меньшей мере в пятнадцати милях, начинался частокол башен, но здесь они едва были видны из-за горизонта, утопая во влажных испарениях. Да и «гоутонг» не улавливал вокруг ровным счётом ни единого сигнала, только слабое эхо спутников.

Значит, «почти отрезали»? Что такое, по-вашему, это «почти»? Пятнадцать миль по здешней пересечёнке – даже если найти какой-нибудь старый раздолбанный хайвей, на него, во-первых, небезопасно соваться, а во вторых, там в покрытии наверняка десятифутовые трещины.

– Так, ладно, двигаемся в сторону агломерации, каждые двести ярдов оставляйте эхо-маяк, как доберутся наши – отследят. Если нет, часов за семь мы должны добраться.

Трое «вояк» переглянулись, но ничего не сказали. Один тут же двинулся в сторону ближайшего пролома, что чернел в стене, остальные двое рассредоточились, водя туда-сюда стволами разрядников.

Директор Баум пожал плечами и, спотыкаясь, потопал в указанном разведчиком направлении. Семь часов по руинам в его отнюдь не походных туфлях и костюме – задача не из приятных. Лучше не думать об этом. Миоактиваторы он приберегал на момент крайней необходимости, на скорости он точно долго не протянет.

У вояк в их армопласте с силовым экзоскелетом таких проблем не было. Жалко, что ему не пришло в голову взять с собой хотя бы одного в более серьёзном обвесе, он бы директора Баума банально нёс бы на себе, эти же экзосьюты не были рассчитаны на переноску грузов – максимум пара стволов и ранец с амуницией, к тому же, надо же было кому-то и посматривать по сторонам, а не заниматься только персоной директора Баума.

Вот ведь хеллня, посреди континента, между трёх самых крупных агломераций Северной Америки, в жалких пятнадцати милях от границ цивилизованной жизни ты попадал в какой-то форменный постъядерный апокалипсис, кошмарный сон сценариста виртмиров реала. Населению нравится.

Ужас, подумал директор Баум, во что мы превратили нашу планету. Вокруг расстилался настоящий гигантский могильник. Заденешь неловко ногой валяющееся под ногами, а оттуда выкатится то пластиковая голова жуткой куклы, то керамическая чашка с отбитой ручкой. Просто безумие какое-то, здесь и вправду можно было запросто сойти с ума.

Странно было думать, что какие-то полчаса назад директор Баум исходил желчью от ненависти к человеку, даже имени которого сейчас не помнил, исходил, пребывая в сухом, светлом и тёплом помещении, да просто – в безопасности. А теперь?

А теперь может смело выходить из себя тут, на руинах.

Директор Баум обильно потел из-под глухого шлема, чувствуя, как струйки раздражающей влаги затекают под тесный бронежилет, чтобы уже там впитаться в и без того отсыревшую сорочку. Прелестно.

Очередной раз отшибив себе пальцы о торчащий под ногами камень, директор Баум сдался. И прошли-то всего ярдов пятьсот, наверное.

Бойцы, отставить продвижение. Находим безопасное укрытие, выставляем часового, отдыхаем до утра, смены по три часа.

Выбора особого нет. Какие там семь часов пути. Вояки без него добрались бы и за четыре, но он уже по возрасту не годится в следопыты посреди этого лабиринта, чреватого открытыми переломами.

Вояки быстро сориентировались, отыскали относительно неплохо сохранившийся четырёхэтажный дом, не грозивший обвалиться тебе на голову, почти беззвучно подорвали два небольших заряда, завалив лишние подходы, потом прочесали весь образовавшийся внутренний лабиринт, заминировав опасные направления и развесив в оконных проёмах верхних этажей датчики движения. Если вдруг сюда прилетит десант атаковавшей стороны, некоторое время даже можно будет держать оборону.

Да где же чёртовы «красножетонники» со своими спасательными винтолётами?!

Директор Баум отыскал какой-то полуистлевший матрас и со стоном повалился на него в углу, стаскивая с себя треклятый шлем. Какой замечательный матрас, сколько он тут, полвека пролежал, в вечной сырости, за это время бетон рассыпается в некрупную крошку, а этот, видишь, как будто тебя дожидался.

Синтетика такая дрянь, ничего её не берёт.

Затёкшие мышцы начали постепенно отходить, а тело – остывать. Директора Баума тут же кинуло в дрожь.

Вот же хеллня какая, так околеешь.

Сырая одежда никак не была рассчитана на ночной холод. В недрах агломерации даже вне кондиционированных помещений перепады температуры за сутки не превышали пяти градусов, так что проектировщикам адсорбирующих наносеток, уложенных в подкладку пиджака и брюк, и в голову не приходило вложить туда ещё и обогревающий контур.

Ну, ничего, просохнет ткань, станет легче.

Только под спиной почему-то особенно мокро, наверное от матраса…

– А-а-а!!! Проклятье!

Одним прыжком директор Баум оказался в другом углу комнаты, судорожными движениями сдирая с себя пиджак и швыряя его на землю. Теперь колотило уже так, что зуб на зуб не попадал, но не из-за холода.

Под расползшимся от веса директора Баума слоем ткани с едва различимым писком копошилась какая-то бесформенная чёрно-бурая масса, видимо глазу расползаясь из прорехи во все стороны. В этом мраке даже перестроенная сетчатка не различала деталей, но от этого было не легче – он умудрился разлечься на чудовищном гнезде чего-то невыносимо отвратительного, с миллионом семенящих хитиновых ножек, шевелящихся длинных усов и глянцево отблескивающих в неверном свете мокрых тел.

Директора Баума вывернуло наизнанку, прямо на собственные ботинки. В следующий миг ему показалось, что по нему что-то ползёт, и он принялся бешено крутиться вокруг своей оси, пытаясь стряхнуть проворное чудовище.

Директор, сэр, что там у вас?

Безумие, чистое безумие.

Директор Баум усилием воли остановил частую дробь собственных зубов, сделал пару глубоких выдохов, уф, кое-как успокоился. Так, сердце вроде тоже в порядке.

Тут же в помещение ворвался один из вояк, с опущенным забралом и разрядником наперевес.

Директор Баум молча кивнул ему – иди, всё нормально. Тот ретировался, но наверняка всё понял, слишком нарочито гротескная была мизансцена. Театр уродов, хелл тебя забери.

Будут теперь промеж себя ржать, шеф, мол, смотри чего отчудил.

Да и пусть их ржут. Главное чтобы перед остальными не трепали, впрочем, в своих людях директор Баум был уверен, как в себе.

Простояв столбом под собственное злое бормотание, наверное, полчаса, директор Баум, наконец, прислушался.

Тишина прерывалась лишь далёким шелестом осыпающейся бетонной крошки и всё никак не унимающимся сипением клубка членистоногой мерзости.

Вообще, подозрительная тишина. Должны же здесь быть какие-то животные, птицы там. Понятно, что на этой саморазрушеющейся пустоши биология подстать интерьеру – но ведь и многоножек можно жрать! Разве что тех же птиц распугало присутствие человека. Сколько они уже здесь прячутся, часа два? Директор Баум совсем потерял счёт времени, судя по хронометру, уже скоро рассвет. Ну за три часа, учитывая, что они не шумят, и вообще не высовываются, местная фауна должна бы и показаться на поверхность, благо в вечных сумерках испарений здесь и днём-то не очень светло. Так что жизнь тут должна быть активной круглые сутки. Но её нет. Этому есть одно объяснение, которое стоит немедленно проверить.

Охранение, доложить обстановку.

Молчание в канале.

Та-а-ак…

Он начал судорожно копаться в настройках имплантантов. К хеллам. К хеллам сердце, печень, лёгкие и даже чреватый аневризмой мозг к чёрту.

Застегнуть бронежилет, нацепить шлем, активировать «кольт», переключить его на удержание заряда в стволе, две десятых секунды выигрыша перед началом стрельбы.

Сетчатка привычно исказила контраст картинки, выделяя верхнюю часть теплового спектра. Матрас в углу тут же засиял ярким пятном. Там всё ещё копошилось.

Директора Баума так и подмывало спалить этот клубок мерзости, но сейчас были проблемы и посерьёзнее тучи членистоногих.

Молчание в канале могло означать только одно.

Он сделал пару размашистых движений, проверяя мышечный тонус. Так, имплантанты накачали организм под завязку. Теперь есть полчаса, чтобы отсюда выбраться, прежде чем его свалит на землю био-отдачей от активаторов. Времени обдумывать свои шансы не было, человеческий организм – капризная штука.

Крадущимся движением директор Баум высунулся в коридор, тут тихо. А вот на лестницу соваться не стоит, там много крошева, пройти незаметно не получится. Не с его физическими кондициями и полным отсутствием спецэкипировки.

Нужно оглядеться.

Директор Баум сверился с оперативной топограммой, направляясь к вертикали торцевых балконов.

Остекление осталось в далёком прошлом, но плита основания здесь ещё держалась, не давая рассеянному облаками предрассветному солнцу проникать в нишу у самого проёма, откуда можно было прекрасно оглядеться.

Не торопимся, если они сразу не сунулись, значит, чего-то ждут. Ну, так подождут ещё.

Хелл, ни одного заметного температурного пятна.

Самое интересное, а как же ловушки? Они если и не сработают, то всяко дадут знать, что периметр скомпрометирован, уже тем, что перестанут отображаться на топограмме, а подделать систему распознавания…

Кстати.

Схема тут же легла поверх тактики. Периметр невредим.

Тогда где вояки, и почему в канале тишина?

Он попытался вспомнить, куда ушли кемарить те двое, кому достались более поздние дежурства по периметру.

Пулей директор Баум метнулся обратно к лестничному пролёту, и уже не осторожничая бросился по маршам вниз, стараясь держаться ближе к стенам. С грохотом полетела вниз задетая бетонная крошка. К хеллам конспирацию. Похоже, их не только выследили, но уже успешно забросили непосредственно на ветхую крышу десант.

Внизу тоже могли быть чужие вояки, кто-то же снял часового на втором этаже, но там у директора Баума хотя бы были свои преимущества – он знал схему расположения зарядов, а они нет, к тому же он им нужен был живым, а вот обратное было, вообще говоря, неверно.

Кто-нибудь, срочно нужна помощь, иду на прорыв.

Это было бесполезно, но попробовать стоило. Сколько людей, сколько его людей сегодня погибло…

Кажется, директора Баума преследовали, позади тяжко грохнуло, потом ещё раз, а стоило же ему показаться на открытой местности, вокруг тут же защёлкали «маслины», однако директор Баум о них не думал. Хотели бы, уже бы вальнули. Впрочем, у них достанет ловкости просто прострелить ему ногу.

Директор Баум вжался в ближайшую стену, когда на продолжении его траектории брызнуло сразу три фонтанчика искр. Ага.

Тактика шлема тут же рассчитала траектории полёта сердечников.

Значит, огонь ведётся оттуда, оттуда, и с пятого этажа соседнего здания, совершенно развалившегося, только западная стена и уцелела. Ладно, на сегодня шутки кончились.

Утроенный заряд «кольта» больно ожёг пальцы, но успешно ушёл в рассыпающуюся кирпичную кладку. Надо же, настоящий кирпич. Да, тут встретишь и не такие архаизмы, только и успел подумать директор Баум, как стена начала послушно колебаться, заваливаясь внутрь остова здания.

Бегом.

Снова шлепки «маслин», но на этот раз несколько в стороне, это взбаламученное крошево полетело в воздух, будто вовсе не было наполовину пропитано гнилой водой.

Нужно пройти хотя бы полквартала и там укрыться в лабиринте однотипных зданий, зарыться в хлам, переждать. Хелл они его там найдут, ни тепловизорами, ни датчиками движения. Думать о том, как его в таком случае найдут свои, пока не будем.

Вырвавшись, наконец, из сектора обстрела и теперь проламываясь сквозь сюрреалистический лабиринт заброшенных зданий, директор Баум со стоицизмом марафонца наблюдал за тем, как его биологические показатели несутся к критическим отметкам.

Так, теперь чуть медленней.

Нужно двигаться тихо-тихо, и следить по сторонам, потому что у него осталось секунд пятнадцать, прежде чем сюда подоспеют преследователи.

Едва заметную нишу директор Баум нашёл, уже хрипя и задыхаясь – лёгкие не справлялись. Скоро в них начнёт скапливаться жидкость, и его незадачливый побег в буквальном смысле этого слова захлебнётся.

Надо же, ещё хватает сил шутить.

Директор Баум всунулся в щель, уже и думать не думая о членистоногих и грызунах, пусть всего хоть изгрызут, сдаваться в руки Корпорации нельзя.

Если это не Корпорация, то кто? Конкуренты из «Янгуан»? Там такое же болото, как и в родном «Джи-И». Многолетняя война с Корпорацией никого ничему не научила. Подобная спецоперация не по зубам ни одной из двенадцати старших корпораций.

Так, теперь нужно слиться с окружающей средой, заодно дать организму долгожданный отдых.

Квазианабиозное состояние позволяло эффективно избавляться от продуктов распада – при замедленном обмене большую часть работы брали на себя имплантанты, на время заменяющие собой почки, печень, крупные лимфатические узлы и прочую биохимию с биофизикой.

Ну, глубокий вдох, инъектор привычно вошёл в подключичный канал, с лёгким звуком загоняя порцию реагента в кровоток.

Мир сначала стал серым, потом чёрным, потом перестал быть холодным, исчез слух и обоняние. Последней отключилась тактильная чувствительность, так что директор Баум всё-таки успел почувствовать, как чьи-то крепкие руки вытаскивают его скорчившееся тело наружу.

Пробуждение было болезненным. Так, наверное, ощущает себя человек, умудрившийся разом отлежать обе руки, обе ноги и заодно голову. Первым делом просыпается чувство холода. Всегда холода, никогда тепла.

Правая рука ледяной чуркой покоится на груди, пробирая до костей. Она тяжёлая, неподъёмная, но если глубже вдохнуть, то можно под треск заиндевелых рёбер сбросить эту тяжесть, и тогда рука, колыхнувшись в скрипучем плече, безвольным куском мяса обрушивается куда-то вниз, туда, где ничего нет, только пульсирующая боль.

Боль появилась почти сразу за холодом.

Она родилась в кончиках ампутированных пальцев, перебралась в культю предплечья, надолго поселилась в изломанном плече, чтобы уже потом, бесконечное количество секунд спустя, взорваться в груди, там, где положено находиться сердцу.

Сквозь океан боли уже просыпались другие ощущения – начинали мелко подёргиваться скрученные узлом мышцы, в глазах из хаоса зелёных и красных пятен стало прорываться нечто осмысленное, а по лбу прочертила полоску огромная горячая капля пота.

Директор Баум наконец сумел скопить достаточно сил, чтобы завалиться на бок и зайтись в этой скрюченной позе судорожным кашлем.

Где это он, к хеллам собачьим, и как сюда попал?

Сквозь звон в ушах до сих пор не прорвалось ни единого звука извне, помещение замкнутое, хорошо звукоизолорованное, кондиционированное. Директор Баум достаточно пришёл в себя, чтобы начать отличать постэффекты анабиоза от воздействия внешней среды.

В помещении было светло, но не ярко, прохладно, но не холодно, воздух был чистый и кондиционированный, кушетка на ощупь приятная, как раз нужной жёсткости, чтобы создавать уверенную опору, не вызывая вместе с тем ломоту в костях.

Прелестно.

Тремор настолько усилился, что мир вокруг директора Баума заходил ходуном, не давая продохнуть. Лишь спустя долгую минуту его отпустило.

Утерев ледяной пот, он поднялся, принимая полулежачую позу. Ему никогда не нравился этот пошлый бирюзовый оттенок. Тут все стены были подобного цвета, чуть шершавые, такая, знаете, нарочитая огрублённость, будто под слоем краски сразу идёт голый силикатный полимер.

Так, на привычном месте не было «гоутонга», и вообще окружающая действительность была предельно молчалива. Ни единого источника сигнальных интерфейсов.

Подняться на ноги удалось не с первой попытки – конечности ещё не слушались. Старания вспомнить, чем кончилось забавное приключение с отбытием поезда, покуда тоже приводили к негативному результату. Он куда-то бежал, его преследовали… и, видимо, вырубили. Только зачем? Чтобы помучить неведением? Директор Баум не верил в театральные эффекты, да и вряд ли эти парни стали бы ломать перед ним комедию с таинственными пробуждениями только ради того, чтобы себя позабавить.

– Эй…

Бенефис не удался, горло тут же перехватил спазм, кашель мучил его некоторое время, а потом исчез сам собой.

Вторая попытка.

– Эй, кто там! Со мной поговорить никто не желает?

Тишина. Ну и хелл с вами.

Директор Баум принялся разглядывать, за неимением других объектов, самого себя. Следы от инъекций. Стандартные разъёмы систем, видимо, заблокировали имплантанты, пришлось колоть наново. Нечто вроде больничного халата – его предварительно переодели и отмыли. Какая трогательная забота. Небось и подрёберную «аптечку» пополнили, чтобы клиент насухую не околел, в его-то возрасте.

Какие молодцы. Только чем же это его так вырубили?

Остались смутные воспоминания о том, как он запихивает себя в какую-то щель, дальше темнота. Самое главное, что за дрянь может давать такие жуткие постэффекты?

Тьфу, глупость, нашёл о чём думать.

Словно в ответ на его раздражение, в торцевой стене его камеры нарисовался контур дневного проёма. Директор Баум приготовился к броску, но вовремя разглядел в дверях женщину.

А так хотелось тряхнуть стариной, напоследок-то. С женщиной связываться было бесполезно, если их готовили, то настолько крепко, что любой бугай с игрек-хромосомой не имел ни малейшего шанса, слишком хорошая реакция, слишком мало бесполезного груза базовой массы. Да и то сказать, какой из директора Баума теперь боец. Всё, что он мог показать, его уже привело сюда. Вторая попытка стала бы скорее вычурным вариантом самоубийства. Это он мог проделать, в случае чего, просто отдав команду имплантантам.

– Директор Баум, за вами пришлось побегать.

Он с внезапным интересом взглянул на посетительницу. На вид – ничего особенного. Во всяком случае, избыток плотности обычно читался безо всяких приборов, просто по посадке головы и принимаемой позе. Неужели к нему послали на переговоры просто репродуктор, а беседу ведут незримые наблюдатели?

Впрочем, и подготовленный спец мог быть репродуктором с тем же успехом.

– Зачем было уничтожать состав с моими людьми?

– Вас так дольше не хватятся. Раскиданные вами эхо-маяки мы всё равно своевременно погасили. Так что вы не торопитесь, будем разговаривать обстоятельно, без спешки.

– Если у вас хватило ума меня отследить, значит, и у «красножетонников» корпорации «Джи-И» это дело займёт не сильно больше времени.

Из пола проявился выступ, быстро формируясь в подобие кресла. Автоморфирующие нанополимеры. Известная разработка, только вот действующие образцы пока пересчитать по пальцам. И все сверхсекретные. Любопытно.

Гостья, деликатно присев на самый край «кресла», расслабленным движением пригладила складки платья. Деловой покрой, никаких излишеств. Ткань дорогая, но не вызывающая, сдержанных тонов. Минимум украшений. Короткая стрижка. Прямой взгляд. Ухоженная кожа. Сошла бы и за модель, если бы рост был повыше. Директор Баум так и не понял, с кем имеет дело.

Ладно, тоже присядем на край кушетки.

– Так лучше. Вы полагаете, вас вообще будут искать?

– Вы считаете, что нападение Корпорации на одну из ключевых фигур…

В помещении раздался режущий слух хихикающий смех. Директор Баум снова впился в это лицо. Так смеются абсолютно сумасшедшие. И как это понимать?

– Директор Баум, вы слепец, который пытается казаться самому себе зрячим, но даже не знает, что это такое – видеть.

– Не понимаю, о чём вы.

– Давайте по порядку, и всё поймёте. Вы же знакомились с документами по инциденту над Церерой?

– Разумеется, знакомился. Это дело с самого начала находилось в ведении моего департамента.

– Прекрасно, как вы думаете, кто это сделал?

Директор Баум пожал плечами.

– А есть какие-то особые варианты?

Женщина тут же стала предельно серьёзной, а в её глазах появился стеклянный блеск.

– Давайте сразу договоримся, если я спрашиваю, вы отвечаете. Вас может не беспокоить конфиденциальность разглашаемой вами информации, в большинстве случаев я и так знаю ответ. Своими вопросами я лишь хочу подготовить ваш переутомлённый мозг к восприятию несколько нового видения мира. И этот процесс предполагает сотрудничество с вашей стороны. Но если нет, вы будете наказаны. Примерно так.

Не успел гнев в мозгу директора Баума начать застилать ему глаза, как его накрыло другой волной, на этот раз это была волна боли, настолько сильной и острой, что он мог думать только об дном: когда же она кончится. А она всё не желала ослабевать, заново сводя спазмами и без того не до конца отошедшие мышцы, перехватывая горло, сжимая сердце.

Отпустило так же резко, как и схватило. Директор Баум обнаружил себя лежащим на полу, при падении он заметно приложился об пол плечом, но эта ноющая боль была ничто по сравнению с тем, что он испытывал пару секунд назад.

– Это была лишь демонстрация. Если я захочу, вам будет больнее. И не думайте, что сумеете покончить с собой, мы позаботились о ваших имплантантах, цианид вам не показан. Так что смиритесь с тем, что этот разговор вам придётся довести до конца.

Директор Баум откашлялся, утёр слёзы, поднялся на кушетку и злобно уставился на свою собеседницу.

– Я вас слушаю.

– Нет, это я вас слушаю, я задала вам вопрос. Повторить?

– Да, мы думаем, что это сделали вы, Корпорация.

Ещё один смешок.

– Вот с этим у вас и проблемы. С формальной логикой.

Теперь директор Баум начал испытывать раздражение. У его собеседницы был поразительный талант располагать к себе людей.

– Поясните, если не трудно, я не очень улавливаю вашу мысль.

– Вы сейчас в одном предложении сделали два верных утверждения, хотя вместе они дают ложное. Но мы забегаем вперёд. По какой причине вас отозвали из инспекционной поездки?

Он сглотнул, но подчинился. Если она и правда всё знала, то какого хелла, испытывать такую боль снова он не намерен.

– По закрытому каналу импульсным сигналом мне, как полному члену директората «Джи-И», пришло сообщение, что неизвестные силы атаковали нашу оборонительную ганимед-стационарную орбитальную платформу «Хорус», после чего с ней прервалась связь, возможно, в бою были повреждены внешние антенны стационара, но теоретически рассматривается возможность того, что мы потеряли «Хорус». Вероятный источник нападения – всё та же Корпорация.

Директор Баум выжидательно посмотрел на собеседницу. Или это всё-таки допрос?

– Насколько вероятный?

– Я думаю, после вашей атаки на мой литерный состав, вопросы сняты окончательно. Скорее всего, «Джи-И» уже объявила «красный» уровень тревоги по всем подразделениям. В зону конфликта перемещаются все возможные силы, да, те самые, которые раньше были стянуты к Церере. Плюс начинаются межкорпоративные консультации…

Женщина поморщилась, и директор Баум резко осёкся. Его об этом всём не спрашивали.

– Директор Баум, вы вполне прагматичный здравомыслящий человек, таких в директоратах и уж тем более среди генерал-партнёров старших корпораций осталось немного. И вы должны понимать, что сейчас вам важнее не какие-то там консультации, а тот факт, что вы и ваш департамент успешно проворонили разом две крупнейших диверсии против «Джи-И» за многие годы. А это значит, что вы внезапно оказались никому не нужны. То, что вас поспешили уведомить – ничего не значит, как только в дело вступила космическая пехота, «красножетонники» и уж тем более вы со своим департаментом оказались за бортом процесса. Началась война, директор Баум, и война эта потребует всех ваших способностей, чтобы обернуть её на пользу если не всей «Джи-И», то хотя бы вам лично, ибо крайних начнут искать быстро, и ваше отражение в зеркале по утрам вполне подходит на эту незамысловатую роль.

Директор Баум выпятил челюсть и поцокал языком. У него, хелл побери, до сих пор не было толком ни минуты, чтобы обдумать ситуацию в целом, и в этом ключе – тем более.

– Вы хотите, чтобы я работал на Корпорацию?

Снова смех.

– Да зачем вы нужны Корпорации?! Вы – Неуловимый Джо, директор, Неуловимый Джо, который никому нахрен не нужен. Вы, а ещё директор Ма Шэньбин, два непримиримых борца с Корпорацией, две сверхсекретные занозы в её заднице! Вы что, действительно думаете, что Ромул вас днями и ночами ищет и не может никак отыскать?

Директор Баум почувствовал, что краснеет.

– Вы ещё не поняли, что всё это время были не борцом с Корпорацией, а её пиар-агентом? Каждый её шаг вы раскладывали по полочкам, стараясь по максимуму приукрасить, смотрите, мол, как нелегко приходится моему благословенному департаменту! И вам вторили остальные тупорылые холуи – «красножетонники», безопасники и прочая мразь, помешанная на поголовной слежке. Двенадцать миллиардов человек ходят по струнке, а Корпорация живее всех живых, вы никогда не задумывались, как это так?

– Спящие агенты – конёк Корпорации, никогда не знаешь, где…

– Чушь.

Женщина поднялась с места и проследовала к выходу.

– Я вижу, вы ещё недостаточно оправились от анабиоза, ваши мыслительные способности пока не на высоте, так что я объявляю перерыв. Поешьте, приведите себя в порядок. Я вернусь через полтора часа, а вы пока обдумайте вот что – как мне удалось вас так быстро отловить?

Вот это «мне удалось» окончательно директора Баума кое в чём убедило. Он внимательно проследил глазами загадочную гостью, потом дождался появления сервомеха, на крышке которого покоился серебристый поднос с чем-то не то мясным, не то растительным, не то вообще синтетическим. Кроме того, директор Баум вволю налюбовался горстью разноцветных пилюль на фарфоровой подставочке.

А потом плюнул, заглотил все пилюли, съел всю еду и запил это весьма приличным черничным морсом.

Если бы его хотели отравить, его бы отравили куда раньше.

В голове и правда заметно прояснилось, в ушах исчез назойливый звон, а зрение обрело былую ясность. Пускай ему дали какой-то наркотик, лучше с ним, чем без него.

Однако думалось всё равно плохо, слишком мало было входящей информации. Нападение на Церере, нападение на Ганимеде, нападение на Земле. В этих трёх фактах лежала не просто последовательность, в них скрывалась какая-то скрытая причинно-следственная связь. Одна проблема, чтобы её увидеть, нужны были недостающие звенья цепочки, а даже у него, главы крупнейшего контрразведывательного подразделения «Джи-И», их не было. Или он их просто не видел.

Как и было обещано, спустя ровно пять тысяч четыреста секунд в дверном проёме показалась давешняя визитёрша. Небось, всё время наблюдала за ним при помощи камеры.

– Итак, я вижу, вы немного пришли в себя. Подумали над моим вопросом?

Директор Баум пожал плечами.

– Технически это было несложно, мой отход происходил экспромтом, расчёт был скорее на то, что нападающие не будут ожидать от меня такой наглости – самолично, пешком пробовать пробиваться в сторону агломерации. Но, как видите, скорее я переоценил собственные возможности, чем недооценил ваши.

Кажется, её этот ответ устроил.

– И всё же, директор, как я вычислила ваш состав?

– Наверняка кто-то сдал. У Корпорации везде есть агенты, точнее, рано или поздно они там обнаруживаются. Нечему удивляться.

– А если нет? Ну же, напрягите воображение.

Директор Баум вспомнил испытанный болевой шок и решил не тянуть с ответом.

– Если в дело вступил один из Соратников…

Тут женщина снова засмеялась, на этот раз без ноток сумасшествия в голосе. Простой и открытый смех, какой бывает, если твоя шутка кому-то очень сильно понравилась. Отсмеявшись, она снова посерьёзнела.

– Вы феноменальны, директор. Ходите по кругу и ничего не видите у себя под носом. Вы близки к истине, но я всё-таки хочу, чтобы вы сами пришли к нужному выводу. Иначе мне от вас конструктива не добиться.

Директор Баум насторожился. Конструктив – понятие относительное. Не хотелось вновь получить болевой шок. Ни за что.

– И как же мы поступим?

– Я вам кое-что расскажу, а потом вы сами и поведаете, как же мы поступим. Итак, – она уселась на излюбленном месте, каким-то очень уютным движением подобрав под себя ноги и обхватив ладонями колени. Директор Баум тут же почувствовал знакомое ощущение подступающего безумия. С ней всегда так?

– …Итак, в Поясе Хильд дрейфует «дикий» стационар под кодовым именем «Фригг». Принадлежит он Корпорации, о чём знают все, но поймать не могут, поскольку транспондеры стационара успешно обходят все пороги проверок свой-чужой. Эдакий стационар-призрак.

Директор Баум ловил каждое слово. Словом «Фригг» его можно было разбудить в любое время дня и ночи. Иногда ему самому начинало казаться, что никакого «Фригга» в природе не существует, что это досужий вымысел.

– И вот, через некоторое время одна из ударных группировок с этого самого «Фригга», между прочим, под командованием небезызвестной вам Цагаанбат (вы же в своё время интересовались тёмными делишками «Янгуан», да?), в общем, эта ударная группировка из четырёх «драккаров» чуть не попадает в ловушку. Таковой оказывается грузовик с поддельными транспондерами «Группо Карсо». Цагаанбат выбирается оттуда с потерями, но всё-таки благополучно возвращается на «Фригг», где тут же подвергается нападению неизвестного стрелка.

– На борту «Фригга»?!

– Так точно, среди людей, которых вы называете фанатиками, оказался по крайней мере один, скажем так, внутренний революционер. Но вы дослушайте историю. Цагаанбат спешно покидает «Фригг», отправляясь на Цереру. Там она пробудет всего пару часов, после чего её личный «драккар» с говорящим названием «Бергельмир» попытается покинуть орбиту Цереры, однако по невыясненным причинам потерпит крушение.

Директор Баум хлопнул себя по лбу.

– Я же видел этот отчёт!

– Вот поэтому, директор, можно видеть и можно видеть. Дальнейшее вы можете достроить и сами.

– «Авария» на борту кэрриеров «Джи-И» и последующее нападение на оголённый Ганимед. Причём во втором случае «Фригг» ну никак не успевал сменить орбиту. Корпорация начала войну.

Собеседница степенно кивнула.

– Не обязательно, но в целом вы мыслите в правильном направлении. Вам осталось сделать главный вывод.

Директор Баум в задумчивости пожевал губу, пытаясь понять, куда очевидный его ответ приведёт эту странную беседу.

– Вы – не из Корпорации.

– Ну наконец-то!

Она поднялась на ноги и зааплодировала, не жалея ладоней. Но пару секунд спустя уже вновь посерьёзнела.

– Вот теперь с вами можно начинать разговаривать. Вы знаете, я не зря интересовалась вами куда больше ваших так называемых заклятых врагов. Если для них вы – бесплатный промомоутер, да ещё и имеющий в собственном распоряжении круглые сутки миллионы человеко-часов, целый департамент по пиару, то для меня вы всегда были примером предельно зашоренного человека.

– Почему?

– Потому что вы всё это время в упор не видели меня. Конечно, не только меня, но меня – в первую очередь. Вы и ваши корпорации создали систему, в которой всё условное «зло» автоматически валится на Корпорацию, в то время как каждая мнимая победа над Ромулом возносит вас к небесам, не требуя ничего взамен. Это же Ромул, он фанатик, он непредсказуем, оправдываете сам себя вы. На деле под сенью гигантской сети агентов Корпорации давно уже завелась живность помельче. И она работает отнюдь не на вас.

Женщина сделала широкий жест вокруг, как бы приглашая директора Баума убедиться в реальности окружающего мира.

– Самое же главное – многие так сроднились с привычной схемой жизни, что уже даже не пытаются её покинуть.

– Но вы – не такая.

– А какая?

К хеллам сантименты. Пусть делает с ним, что хочет.

– Корпорация – откормленный паразит на теле корпоративного общества, вы же – суперпаразит, вы манипулируете Корпорацией и корпорациями так, как это выгодно вам, не имея за спиной ни ответственности за миллиарды жизней, ни апокалиптической теософии последователей Ромула. Не удивлюсь, если вы не знаете, зачем вообще всё это делаете.

Директор Баум постарался в точности повторить широкий театральный жест, который до этого наблюдал сам.

Наказание должно было последовать. Но не последовало. Внутренне сжавшись в ожидании новой волны боли, только спустя долгих несколько секунд директор Баум позволил себе расслабиться. Собеседница внимательно его разглядывала.

– Что вы знаете о Ромуле, директор Баум?

– Кроме того, что ему чуть не сто девяносто лет, и он сумел при этом пережить первый и к настоящему моменту единственный осуществлённый межзвёздный перелёт? Он легенда. Многие считают, что он никогда и не существовал. Но всё, что попадало ко мне в руки по его поводу, не было подделкой. Другое дело, если он умрёт, мы об этом можем никогда и не узнать.

Женщина нехорошо оскалилась.

– О, директор Баум, поверьте мне на слово, если он по какой-то причине умрёт, вы об этом узнаете в тот же миг. Все узнают.

Что бы она ни имела при этом в виду. И отчего-то директор Баум органически не хотел этого знать.

– Вы тоже считаете, что Ромул – вовсе не направляющая сила Корпорации, а последний ограничитель, который мешает этим фанатикам окончательно сорваться с тормозов?

– Всё устроено несколько иначе, чем вы думаете. Давайте я для начала развею некоторые ваши иллюзии, только не вступайте, пожалуйста, хотя бы некоторое время в схоластические споры. Просто примите к сведению.

Директор Баум с сомнением кивнул.

– Прекрасно. Для начала вот вам непреложный факт – что бы ни говорили спикеры Корпорации на всяких подпольных площадках вроде интервеба, их целью вовсе не является уничтожение корпоративного общества. Это так – по факту, и если вы подумаете, вы убедитесь в правоте этих слов. Скажу вот что, если бы это было истинной их целью, уже завтра Земля была бы повергнута в такой хаос, что Африканские войны тридцатых годов прошлого века показались бы вам детской забавой. Ромулу это не труднее, чем вам самостоятельно одеться с утра.

– Почему же он этого не делает?

– Всё дело в том, что вы упорно упускаете из вида – они вам вот уже тридцать лет твердят одно и то же, не переставая. Вы их считаете фанатиками, помешанными на рукотворном апокалипсисе. Однако это не так.

– А как?

– Они действительно фанатики. Но фанатизм этот имеет вполне рациональное зерно. Для них апокалипсис неизбежен, потому что он уже произошёл, просто отложен чисто физически – согласно догмату Ромула, 1 февраля 2376 в пределы сол-систем вторгнется некая внешняя сила, которая пройдётся по нашим мирам, уничтожая их один за другим. Ровно это они и пытаются сказать человечеству все эти годы. Но мы их не слышим, разыскивая в Предупреждении какие-то иносказания, какие-то вторые смыслы, какие-то мутные угрозы. А кто слышит, тут же становится на их сторону. Таких они в своей среде именуют Знающими.

– Так просто?

– Так просто.

– Но зачем тогда всё то, что они делают?

– Они считают себя единственной силой, которая сможет противостоять грядущему, согласно их догмам, нашествию. И надо отметить, ваше сравнение с паразитами, оно тут очень близко. Паразит-защитник, он питается соками организма-патрона, отравляет его естество продуктами своей жизнедеятельности, но в этом тандеме сам носитель, если хочет жить, вынужден терпеть паразита. Только, как видите, директор, это их видение разделяют только адепты учения и примкнувшие к ним анархисты всех мастей, остальные видят с их стороны угрозу, и только.

– А вы видите всё иначе?

– Я вижу их отчётливое стремление навязать миру свой порядок, и они весьма в этом деле преуспели. Что бы вы ни думали, директор, текущее состояние дел на планете и вообще в сол-систем – во многом результат тончайших усилий Ромула и Соратников, неплохо замаскированный постоянным прессингом лобовых атак в направлении корпоративных структур.

– И всё это время, выходит, такие, как я, боролись лишь с отвлекающими манёврами, полагая их за основные направления? – директор Баум обожал разговаривать с апологетами всяческих теорий заговора. Это было его личным хобби.

– Вы – боролись?!

В этих глаза блестела язвительная ирония.

– Директор, да вы больше посвящали времени тому, чтобы подгрести под себя ещё полномочий, при этом сохранив свою личную анонимность, которая до поры должна была оставлять вас вне поля интереса Корпорации. Вам не напомнить про историческое Собрание Трёх, на котором вы не только присутствовали, но и выступали? Ещё раз повторяю несложный вроде для аналитика вашего уровня вопрос, как я смогла вас так легко вычислить?

Повисла пауза.

– Я просто сделала так, чтобы вы совершили ряд вынужденных шагов, которые вас и привели в мои руки. Помните, вы же сами сказали, что я мастер манипуляции? Ну так подумайте теперь, кто посадил вас в тот литерный состав, кто заранее знал о времени и месте нападения на Ганимед, в конце концов, кто на самом деле осуществил диверсию на Церере.

– Кажется, вы мне действительно хотите что-то предложить.

Директор Баум отбросил все театральные жесты, околичности и ритуальные танцы, принятые на переговорах.

– Я хочу предложить вам размен.

– Для начала, почему именно мне.

– Скажем так, из всех кандидатур вы сразу мне показались наиболее договороприемлемым. А теперь уже поздно переигрывать. Ради встречи с вами я развязала войну, вы же понимаете.

– Тем самым совершив то, чего не сумели до сих пор все агенты Корпорации.

– Тем самым совершив то, чего они до сих пор добивались лишь для виду. Но теперь им придётся самим начать играть по собственным правилам.

Директор Баум вынужден был в ответ согласно кивнуть.

– Так что за размен вы мне предлагаете?

– Вы хотите уничтожения Корпорации.

– Не любой ценой.

– Разумеется. Цена будет весьма скромной, поверьте мне, никаких мировых катаклизмов.

– Я должен поверить вам на слово?

– По плодам их судите их. Знакомая цитата?

– Не припомню.

– Жаль. Религия уже полтора века не в почёте, да? Ладно, не будем рассусоливать на отвлечённые темы. Тонкость ситуации в том, что вы сами можете это сделать, уничтожить Корпорацию. Только не видите как. Я вам подскажу, если надо, помогу. Выбор в итоге будет ровно за вами.

– Слишком красиво звучит, чтобы быть правдой.

– Какой смысл мне вам врать? Я могу убить вас одним щелчком пальцев, подобная власть позволяет мне разговаривать с вами без околичностей. По сути, мне даже торговаться с вами нет нужды. Хватило бы и более грубых стимулов к сотрудничеству. Но я верю во взаимную выгоду, она держит любой союз покрепче угроз. Ваша выгода, директор, очевидна – вы сейчас повисли на волоске, но, моими усилиями или не моими, вас никто в эту ловушку силком не тащил, сами пришли. Сейчас на вас набросятся, стоит вам появиться в директорате. Я помогу вам выбраться.

Директор Баум искал в этих глаза хоть тень усмешки и не находил.

– Чего же вы хотите от меня, если вы столь всесильны?

– Ваша задача проста – не дав Корпорации ни малейшего намёка на то, кто стоит за вами, добиться личной встречи с Соратником Улиссом. Как туда попасть мне – уже не ваша забота. Главное, чтобы я в итоге сумела оказаться с ним лицом к лицу. Нам есть о чём поговорить.

– И всё?

– И всё.

– Хорошо, я согласен. Но ответьте мне сперва на один вопрос, только честно.

Женщина пожала плечами.

– Насколько это возможно, задавайте.

– Как вы думаете, сколько ещё на Земле таких же, как вы, игроков-манипуляторов, считающих, что можно войти в любые двери, нужно только увидеть, под каким углом зрения эти двери открываются сами собой, стоит только захотеть.

Она посмотрела на него с неожиданным интересом.

– Думают так о себе многие. Я одна это доподлинно знаю.

Наконец директор Баум до конца понял, в чём подвох, в чём суть ловушки, в которую его так ловко загнали. И теперь он даже знал, как из неё выберется.

А вот Корпорация в существующем виде действительно уже обречена.

– Мне кажется, вы всё-таки не до конца со мной честны, – монотонно проговорил он. – А позволите, я сам попробую ответить на собственный вопрос?

– Валяйте, весьма любопытно.

– За вами тоже кто-то стоит. И, могу предположить, вы и сами пока не подозреваете, кто. Подумайте над этим.

Пауза.

– Я подумаю.

С этими словами собеседница направилась к вновь открывшемуся проёму в стене.

– Спустя полчаса вам дадут подходящую одежду, винтолёт и составят легенду на будущее, для ваших «красножетонников». Пока всё.

– Как мне можно вас называть? – почти крикнул ей вослед директор Баум.

В проёме она остановилась и через плечо бросила:

– Зовите меня Лилией.

Где-то директор Баум слышал это имя. Что-то смутно знакомое. Надо будет обязательно вспомнить.

3 Беглец

Издыхающие маршевые реакторы словно раз за разом били грузовику в корму увесистой кувалдой. Тонн эдак в полтысячи. Парсонс вторую неделю кряду не покидал ложемента, только и успевая между ударами перегрузки пробежаться глазами по показаниям навигационной панели, чтобы уже потом послушно, хоть и ненадолго, погрузиться в принудительный сон – организму нужен был отдых, на активном ходовом режиме спать можно было разве что в фармакологической коме, сомнительная замена нормальному сну.

На треклятом грузовике не оказалось не только внятных вычислительных мощностей, на нём вообще не было почти ничего кроме дурацкого лития и команды из шести потенциальных мертвецов; даже курс он держал, как запоздало выяснилось, не на Землю, и даже не на Марс, а на никому не нужный Плутон.

Кому пришло в голову везти литий на Плутон?!

Но увы, узнал Парсонс об этом только спустя четверо суток после своего неприметного прибытия на борт, когда Церера уже скрылась далеко за кормой. Девяносто три часа он прятался в крошечном тамбуре, примыкающем к погрузочному топливному тракту, пока шла скрытая работа по захвату контроля над пещерной древности квантоптоэлектроникой грузовика. Потом шлюз сам собой раскрылся и вуа-ля, Парсонс уже внутри.

Долбаный Плутон!

Укладывая обездвиженную дежурную смену экипажа в личные биокапсулы, Парсонс не переставал в голос костерить своё невезение. Хорошо хоть, парням не пришло в голову обнаружить проникновение и поднять тревогу. Парсонс терпеть не мог лишних жертв. Хотя, после того, что он натворил на Церере… Парсонсу было некогда додумывать эту мысль. С Плутона он будет выбираться в метрополию минимум полгода, если его там вообще не возьмут за мягкое место. Более малонаселённого уголка сол-систем, чем Плутон, не существовало в природе, затеряться там невозможно, сойти за своего – тем более.

Значит, нужно что-то срочно придумывать. Запаса топлива на разгон до более высокой орбиты тоже не было, мелькнувшую мысль попробовать перехватить первый подвернувшийся дальний топливозаправщик ближе к Поясу Троянцев также пришлось отбросить, транзакцию моментально продублируют на Землю, и в «Бхарти» тут же заинтересуется судьбой своего малотоннажника. А этого же нам не надо, правда?

Парсонс часами просиживал над текущей конфигурацией сол-систем и по всему выходило, что при стандартном поведении навигационных систем, рассчитанных на импульсную коррекцию, после гравитационного манёвра у безнадёжно недостижимого Марса угнанный им борт даже при сбросе всего наличного груза в итоге успешно пронесётся в миллионе километров от Земли на ничтожной скорости в 20 каэмэс относительно нулевого солнечного меридиана. Вычитаем орбитальную, получаем свои двенадцать на нос, слетая с орбиты Луны на второй космической, как камень из пращи.

Была бы хоть Венера не оверсан, можно было бы попробовать разогнаться ещё и у неё, но так оставался только Марс, которым необходимо было ещё суметь воспользоваться.

Ну, спешить всё равно некуда, нужно передохнуть. Парсонс привёл себя в порядок, переоделся и завалился на добрых двое суток спать. Разбудил его сигнал «гоутонга», расчёт нештатного режима был готов.

Парсонс, едва продрав глаза, выпучился на результаты. Вообще-то такие простые расчёты даже для допотопных ку-ядер грузовика были делом пары минут максимум, но когда речь заходит о гравитационных манёврах, то в области точек перегиба траекторий необходимая точность расчётов может начать включать в классические уравнения трёх тел помимо релятивистских членов всякие дополнительные влияния такой мелочи как два крошечных обломка скалы, изображающих из себя спутники Марса. Что-то там, видимо, не складывалось. Все двое суток. И, наконец, сложилось.

Может, какой астероид шальной где пролетел и скорректировал, наконец, текущую орбиту нужным образом. Или ещё что. Сложилось, твою мать.

Парсонс почувствовал, как его лоб покрывается испариной.

Две группы коррекционных импульсов до двадцати «же» каждый, одна группа – на тридцать градусов от красной планеты, для достижения нужной точности вхождения (тысяча километров над орбитальной сферой) их понадобится два десятка, общая длительность активной фазы – шесть часов интегрально, сутки от начала первого импульса до финальной коррекции. Терпимо. Главное не забыть заглушить все транспондеры на пролёте, а то за одуревшим грузовиком чего доброго бросятся в погоню. А так просто – анонимный сумасшедший на лимбе.

Интересно становилось куда дальше.

На пять градусов от Земли – вторая активная фаза, которая продлится до самого перигея хитро извивающейся траектории. Две сотни коррекционных импульсов, из них почти четверть – в противоход, десять суток кромешного ада. Но Парсонс-то ладно, он выдержит, а вот выдержит ли дряхлый реактор? Полётный план включал в себя необходимость не только сжечь на борту всё топливо без остатка (тут Парсонс с запоздалым сожалением посмотрел на информационные огни личных капсул экипажа, их шансы на выживание резко устремились к нулю), но и израсходовать почти треть ресурса большинства агрегатов ходовой.

Надо будет загодя активировать все ремонтные боты, пусть на ходу делают, что могут, вяло проворчал Парсонс, даже не пытаясь задумываться, в какую авантюру он ввязывается.

Главное, это шанс попасть в метрополию за разумное время. Высаживаться надо будет на спасательной капсуле, чуть не тройным отскоком от атмосферы, с дикими перегрузками на пределе возможностей аппарата, никаких тебе почти легальных внедрений с пересадками на Луне и орбитальных платформах прежде чем попасть на Землю.

Нет, это будет наглый ковбойский налёт, с рёвом срывающихся девиаторов, бултых в атмосферу в облаке прогорающей термозащиты, в каком-нибудь малонаселённом районе вроде Северной Африки…

И чудо, если этот наскок вообще закончится успехом.

Ну и фак вам в рыло. И не из таких переделок выбирались.

Парсонс мрачно активировал предложенную программу полёта. У него были и другие дела, помимо приятной возможности лишний раз пожалеть самого себя.

Вспомни, что тебя сюда привело.

И тогда Парсонс наконец занялся тем, что было в его ситуации куда важнее построения любых самоубийственных маршрутов поперёк всей сол-систем. Если он за время пути не успеет разгадать эту загадку, то лучше бы он остался на Церере, где, в этом не стоило сомневаться, его бы довольно быстро нашли, как до того нашли всех его людей.

Он должен был понять, что случилось в Поясе Хильд, пока он мотался на Марс.

Вообще, конечно, лучший способ двинуться рассудком, проторчав несколько месяцев в допотопной консервной банке посреди пустоты – это заняться чем-нибудь одним. Например, сменным дежурным навигаторам всеми правилами запрещалось проводить на посту больше десяти часов подряд, именно поэтому их на дальних рейсах было положено не менее шести – две сменяемые помесячные смены.

Парсонсу же весь путь предстояло провести в рубке одному, надеясь, что пока он вынужденно спит, не случится ничего такого, что потребовало бы какой-то более интеллектуальной реакции, нежели очумелые взгляды разбуженного автоматикой предельно усталого человека.

Единственным его развлечением, похоже, будет бесконечное тасование переписки «Фригга» с Церерой. Привет, клиническая психиатрия.

Но выбора у Парсонса не было, к моменту прибытия ему на руках нужны козыри, иначе какой вообще смысл был в этом полёте.

Так всё и тянулось.

Сутками напролёт Парсонс то сверял курсограмму с расчётами, пытаясь выкроить лишний процент запасов топлива или ресурс реакторов на фазу финального торможения, то перепроверял контрольные суммы информационных пакетов, выискивая следы взлома.

И если с курсограммой всё обстояло более-менее прилично, то с главной проблемой никаких подвижек заметно не было.

Получалось, что на связь с «Фриггом» выходило по крайней мере семь разных агентов, все с валидными ключами. Вероятность брутфорсного[38] взлома так мала, что рассматривать её даже не стоит. Семеро его, Парсонса, людей, изо дня в день отправляли на стационар Корпорации непротиворечивый набор изощрённой смеси правды и дезинформации, явно координируясь друг с другом.

Ладно, некоторых можно было, теоретически, заставить пойти на сотрудничество, кого-то просто сломать, при помощи спецсредств вытянув способы хранения ключей и места тайников с крипточипами, пусть для этого их нужно было сначала банально вычислить, что само по себе было непросто, и захватить, не спугнув раньше времени слежкой и прочими спецмероприятиями, и главное, не заставив остальных заподозрить неладное.

В принципе, Парсонс был согласен, что всё возможно, но сразу семь человек?! Это немыслимо.

На несколько последующих недель он всё бросил, закрыл треклятый проект с перепиской, часами просиживал у проектора внешнего обзора, бессмысленно пялясь попеременно то на белый кружок Солнца, то на разноцветную звёздную россыпь в южной гемисфере. Ему чудится, или там что-то полыхает? Крошечные звёздочки загорались и гасли. Что бы это могло быть?

В общем эфире царило обычное спокойствие. Официальные новостные каналы корпораций транслировали извечное своё бу-бу-бу об успехах и достижениях, на технических частотах царила обычная для дальних трасс скука.

Выходить на двустороннее вещание или подключаться к одному из криптованных каналов Корпорации с чужого корабля Парсонс не рисковал, и без того у него не безопасность, а решето, разом скомпрометировать все доступные каналы связи – это надо отдельный талант иметь.

Что-то там позади творилось, но вот что – Парсонс мог узнать только по прибытии. Оставалось гадать. «Несчастный случай» на кэрриерах был подстроен им безупречно, затевать войнушку при таких неверных раскладах «Джи-И» бы не стало. Значит, с момента его бегства ситуация вокруг Цереры ещё усложнилась. Куда уж больше-то?!

Как же всё-таки ловко их всех развели. Теперь-то Парсонс окончательно понял, что и «Джи-И» с их злополучным флотом, и «Фригг» с его викингами, и персонально его с Цагаанбат кто-то до сих пор остававшийся в глубокой тени попросту использовал. Даже чисто эмоциональная реакция Парсонса в ответ на гибель сибирской валькирии была просчитана.

Его подставили с таким знанием дела, что, не будь он единственным выжившим по итогам этой подставы, Парсонс бы первым выразил разработчику этой операции своё профессиональное восхищение. Но сейчас Парсонса снедала одна лишь ненависть.

Его люди, Цагаанбат, уничтоженные руками Парсонса кэрриеры, ради чего это всё – чтобы потуже затянуть на шее скромного бывшего персекьютора удавку поплотнее? Не преувеличивайте собственную значимость во вселенной, мистер.

Во всём этом был некий дополнительный смысл, но вот какой?

Такие, как он, следуют своей высшей цели, в которую верят. Попробуем не отказывать в подобном и его противнику.

Чем можно было убедить сразу семерых агентов Корпорации начать действовать против неё?

В Поясе Хильд, да наверняка и не только в нём, назревает настоящая война, и пусть бы война против Корпорации, к этому они за последние тридцать лет попривыкли, но похоже, начинается война всех со всеми, и от одной мысли об этом волосы начинали вставать на голове дыбом.

И Парсонс был пока лишь пешкой в этой космической партии. Кого с кем? На одной стороне, несомненно, Ромул, но на второй? Кто вообще ему мог противостоять? Все корпорации Земли пытались это делать, безуспешно. Или же?

Нет, зачем Соратникам втягивать Корпорацию в войну, если они ей могут просто приказать начать боевые действия безо всякой формальной причины?

Здесь есть какая-то третья сила, и ей почему-то выгодно не только отвлечь Корпорацию на незапланированные стычки с регулярными флотами противника, но и вывести Знающих вроде Парсонса и Цагаанбат из игры.

Теперь Цагаанбат мертва, её корабль уничтожен, а Парсонс для всех – вражеский агент и виновник её гибели. Агентская сеть на Церере, а значит, любые возможности оперативного контроля за Поясом Хильд – утеряны. И всё за считанные месяцы.

Ну, что ж, у него тоже есть пара месяцев в запасе.

Парсонс вернулся к постылому проекту и отложил в сторону два последних файла из числа полученных от Цагаанбат, их до сих пор не получалось прочитать, несмотря на все попытки и полные совпадения контрольных сумм. То есть дело было не в ошибках при передаче, файлы были валидные. Возможно, именно здесь хранилась переписка вражеских оперативных служб на Церере с их агентами на борту «Фригга», пусть бортовой клауд покуда поскрипит мозгами, может, удастся что-нибудь пробить при помощи наличной библиотеки радужных паттернов за оставшееся время, а он покуда займётся более насущным.

Если не удаётся разгадать планы противника, нужно попробовать составить собственные так, чтобы перестать уже быть всего лишь фигурой на чужой шахматной доске.

Парсонс для начала построил план проникновения, из Северной Африки непросто было выбраться, причём даже туда спустя считанные минуты налетят патрули «Бхарти» (в конце концов, это их грузовик), а потом и других корпораций, просто на всякий случай. А вдруг на месте крушения кто интересный уцелел. Однако это как раз вопрос чисто технический. А вот что делать дальше…

Парсонс слушал эфир в поисках крох информации, следил за курсограммой, пытался повысить ресурс реактора наличными средствами, копался в криптопамяти своего «гоутонга», выуживая оттуда оставленные некогда про запас контакты в метрополии и координаты давно заброшенных явок. К нелегальному положению ему не привыкать, но на этот раз дело обстояло куда серьёзнее. По всему выходило, что Корпорация будет разыскивать Парсонса настойчивее всех этих «красножетонников» с их заплывшими мозгами.

Нужно рассчитывать на худшее, иначе он не успеет распутать всю эту головоломку раньше, чем его просто прикончат.

Одна надежда – Соратникам сейчас не до него. Но ведь остаётся ещё и эта загадочная «третья сила».

В общем, к моменту, когда настало время первой расчётной разгонной серии, у Парсонса уже было готово несколько дублирующих друг друга планов ухода в тень, намечен ряд оперативно-розыскных мероприятий, выбрано две линии поведения на тот случай, если появится необходимость самому выйти на Соратников, плюс разработан целый букет развесистой клюквы для корпоративных «служанок» – делать вид, что его внезапно заинтересовала работа по контракту, Парсонсу было не привыкать.

Впрочем, все эти душеполезные мысли разом растворились на задворках сознания с первыми ударами работающих на пределе мощности ходовых сопел.

Сутки кряду на Парсонса то обрушивалась чудовищная тяжесть, то начинало вращать и трясти от корректирующих поперечных импульсов. Трещали кости, орали индикаторы самодиагностики, сходил с ума вестибулярный аппарат.

Закончилось всё под завывание сирен в состоянии полной дезориентации. Первая разгонная серия завершилась.

Толком не видящими глазами Парсонс попытался пробежать строчки отчётов, но потом плюнул и попёрся в бортовой санмедузел приводить себя в порядок, благо воцарившаяся вновь на грузовике невесомость позволяла дать хоть немного отдыха воспалённым нервам и растянутым связкам. Теперь бы ещё гематомы рассосались.

Загрузив себя под завязку наноботами из прихваченных ещё с Цереры запасов (на борту такой роскоши, конечно же, не было), Парсонс окончательно расклеился и позволил аптечке уложить себя спать.

Пробуждение больше походило на выход из сурового запоя. В рту ночевали кошки, а на груди – звери куда крупнее. Отчёт сканнеров был неутешительным – трещины в рёбрах, прочие неприятности. Надо будет тщательнее подготовить организм ко второй разгонной серии. Но до этого ещё нужно дожить.

А пока посмотрим, что там с кораблём.

С кораблём было посредственно.

Системы саморемонта устранили две утечки, но корма отчётливо фонила, и туда теперь лучше без надобности не заглядывать, предельные нагрузки снизили эффективность магнитных линз в фокусе сопла сразу на двадцать процентов, что выходило за рамки расчётных величин. А значит, с таким состоянием ходовой попытка в ключевой момент перигея набрать достаточную орбитальную скорость может не удаться, и капсула развалится при ударе о стратосферу, если вообще не улетит в свободный полёт вокруг Солнца.

Изрыгая проклятия, Парсонс принялся выводить дефектоскопию на основные панели. Кажется, вновь заняться составлением планов на будущее ему удастся нескоро.

И гравитационный манёвр у Марса, и остаток пути к Земле пролетел для единственного бодрствующего пассажира злосчастного малотоннажника под бесконечные речитативы отчётов систем корабельного самоконтроля, рубка же превратилась в контрольный центр полевого дока, вся увешанная схемами, диаграммами и графиками расхода рабочего тела.

Жалко, что в отстреленных ещё у Цереры грузовых контейнерах был именно инструментальный, а не реакторный литий, а то можно было бы попытаться прямо в полёте перегрузить его часть в топливные баки. Впрочем, забивать себе голову пустыми «если» было некогда.

За полтора месяца до финального рывка Парсонс волевым усилием остановил работы, всё равно он уже сделал всё, что мог. Ремботов разогнать по боксам, пусть перезаряжаются, ходовые линзы запитать, прогреть и поставить на юстировочный цикл, лишние полпроцента это может дать, на том и спасибо.

А самому – отсыпаться в медблоке, криокапсулы всё равно заняты экипажем, пусть, пока остаётся время, эта рухлядь попробует хоть как-то подготовить организм Парсонса к тому аду, что ему предстоял.

Будем надеяться, что пока он будет пребывать в отключке, никаких нештатных ситуаций, требующих присутствия в рубке дежурного навигатора, не возникнет. Должно же ему хоть в чём-нибудь повезти.

И вот, многомесячное ожидание закончилось, и началась обещанная пытка. Две сотни коррекционных импульсов, из них почти четверть – в противоход, десять суток ударов, рывков, центробежных вращений и банальной тряски.

С одним существенным нюансом – Парсонсу нужно было оставаться в достаточно осмысленном состоянии, чтобы реагировать на истерики бортового навигационного субклауда.

А они как начались ближе к третьим суткам, так и не прекращались. Падала выходная мощность, неудержимо ползла вниз эффективность линз, приходилось в ответ увеличивать длину и, самое главное, мощность импульсов, усиливая не только боль в рёбрах, но и уже просто вызывая треск переборок.

Издыхающие маршевые реакторы словно раз за разом били грузовику в корму увесистой кувалдой. Графики запасов рабочего тела и термоядерных компонентов первичного цикла неудержимо ползли к нулевой отметке. Впереди крупно дрожала в такт соплам песчано-серо-голубая Земля.

Когда последнее па этой бесконечной свистопляски всё-таки отыграло, Парсонс безразличной рукой протянулся к сенсору и врубил себе лошадиную дозу смеси норадреналина и серотонина. Жить стало немного легче. Постепенно восстанавливался слух в левом ухе, правое по-прежнему пело комариные песни. Корабль голосил на все лады, но особенно в его руладах выделялись скрежещущие модуляции счётчика Гейгера.

Парсонс досадливо поморщился, пытаясь отлепиться от ложемента.

Прямо за переборкой – уже миллизиверт в час, если не больше. Скоро и здесь будет столько же.

Надо отсюда выбираться, это не корабль, а мёртвая лоханка. Питающие реакторы окончательно пожелают счастливого пути часов через десять, и тогда корабль начнёт перегреваться.

Парсонс хмуро обернулся на шесть «коматозных» капсул. Две ближайших к выходу он ещё несколько часов назад переключил в режим «подготовки пациента к транспортировке», в спасательной капсуле было всего три места. Судя по всему, остальных никакие перехватчики подобрать уже не успеют. Да и скорость – на текущих десяти каэмэс разве что случайный автомат сможет догнать неуправляемую посудину. Простите, ребята, вы приняли на борт не того пассажира.

Больше Парсонс не отвлекался, разве что замирал на пару секунд, пережидая зелёные круги перед глазами. Перетащить два тела в капсулу оказалось делом нелёгким даже в невесомости. Потом оставалось собрать всё необходимое, замкнуть ку-ядра интерфейсной части систем управления, закрыть за собой толстенный гермолюк в традиционно сферической капсуле.

И ждать. Теперь – просто ждать.

Остаток рабочего тела и реакторных изотопов первого цикла с максимально возможной скоростью начал поступать в ёмкости разгонного блока капсулы. Прощай, корабль.

Парсонс вывел на единственную панель навигационные данные, закрепил в ложементах сперва двоих счастливчиков, потом самого себя, дождался, пока лицевая пластина с громким чмоканьем не герметизируется, включил в отсеке вытеснение дыхательной газовой смеси инертным газом, постарался успокоиться.

После многомесячного пребывания в невесомости выносливость была ни к чёрту, остаток сил отобрала бесконечная активная фаза. А ведь его там, внизу, не курорт ждёт с услужливым персоналом, и даже не скучающая дежурная бригада санитаров «Лунар Текникс», которой хватит ума разве что физраствора влить да накачать транквилизаторами, отдыхайте, пассажир, ещё набегаетесь. Сегодня на износ придётся поработать не только реакторам, но и самому Парсонсу.

А в его возрасте это становилось тяжеловато, будь ты трижды по горло напичканным всей этой наномурой.

Земля, опутанная сеткой векторов и кривых, зависла в бездонно-чёрном провале космоса, неподвижная, аляповатая, словно задёрнутая грязноватой занавеской.

Сколько он не был в метрополии? Лет семь уже.

Когда-то его начинало тянуть «домой» спустя какие-то пару месяцев космического перелёта, тянуть отчаянно, до слёз в подушку – для агента с его подготовкой это было, мягко говоря, необычно. А кто послабее душонкой, в первом же рейсе вовсе вешались. Как вообще можно повеситься в отсутствие силы тяжести? Но иные находили способ.

И лишь жалкая кучка людей во всей сол-систем доподлинно знала, отчего это происходит, что ни замкнутые помещения кабин, ни затяжные перелёты, ни бесконечная микрогравитация не являются главной причиной того, что человек начинал чувствовать себя в дальнем космосе брошенным ребёнком, сиротой поневоле.

Люди, знающие о существовании Матери, просто Знающие. Они служили не Корпорации, не Ромулу, не Соратникам. Они служили Матери. Их знание было так просто, так бессмысленно, но оно меняло человека раз и навсегда. Потому что, зная, ты не просто знал, ты чувствовал.

Семь долгих лет без её теплого дыхания, без её любящих рук.

Нет, гораздо дольше.

Мать умирала, умирала тяжело и страшно, агонизируя уже несколько десятилетий. Умирала, захлёбываясь в эмоциональных отбросах своих собственных детей. Но в последние годы стало совсем тяжко. Агломерации задыхались от дикой смеси ненависти и апатии, уровень психиатрических заболеваний неумолимо рос, Корпорации уже не нужно было никаких диверсионных операций, стихийные бунты возникали сами собой и уносили каждый раз тысячи жизней. Это в дополнение к гибнущей биосфере, чудовищной экологии, пылевых бурях, добравшихся до средних широт из пустынь субтропического пояса.

Однажды Парсонс понял, что уже не может. У него кончились силы день за днём наблюдать эту вселенскую катастрофу. И он бежал, годами пропадая в системе Юпитера, Сатурна, астероидных Поясах, на Марсе. Разве что на дальние планеты не забирался.

Тоска по Матери оказалась слабее её же безумия.

Крайнее его пребывание в метрополии продлилось всего две недели, он снова улизнул, и казалось, больше не вернётся.

Нет, вернулся.

Парсонс остекленевшим взглядом наблюдал, как Земля постепенно вырастает в обзорной панели.

С ужасом ощущая, как в сознание начинает проникать этот уже почти забытый привкус тлена.

А ведь хочется совсем другого, ведь был когда-то жив мир тёплого солнца, добрый старый… умирающий мир.

Был ли у Ромула шанс спасти Мать? Или максимум, на что хватило ему сил, это не бросить её одну, оставаться с ней до последнего, глядя в это незрячее бездонное болото мучительной боли, и дожидаясь… чего? Последнего вздоха?

Дурнота подступала, перехватывая горло.

Как они здесь живут?!

Он уже забыл, насколько это невыносимо, возвращаться на ещё не отрытую могилу.

Соратники… корпоративные служанки любили рассуждать, что они фанатики, готовые всё человечество принести в жертву своим маниакальным идеям.

В эти часы бесконечного беззвучного падения в колодец скорби Парсонс уже не верил ни в какое человечество. Да принести его всё в жертву, не глядя, лишь бы Мать жила!

Но увы, невозможно. Для Ромула же, это было известно каждому Знающему, человечество было важнее. Жаль, что оно этого совершенно не заслуживало. И как бы ни был жесток, деспотичен, непредсказуем и чужд любому обычному человеку разум Ромула, он и его Соратники оставались покуда последними гуманистами гибнущего мира.

В тот момент Парсонс ненавидел их гуманизм.

Эти миллиарды жрали, пили, плодили себе подобных и не имели даже малейшего представления о смысле собственных никчёмных жизней.

И каждым своим вздохом, каждым словом, каждым днём бездарного существования убивали Мать. А ведь она была сама любовь для каждого из своих детей, что её в конечном счёте и погубило.

Сколько может продолжаться эта безумная агония? Год? Два? Десять лет?

А если – ещё столетия? Если этот ужас разложения, в котором тонуло сейчас сознание Парсонса, это только начало, если будет ещё хуже?

Как вообще может быть ещё хуже…

Преодолев орбиту Луны, Парсонс не выдержал и закричал, схватившись потными ладонями за раскалывающуюся голову.

Это… немыслимо…

От окончательной потери самоконтроля его спасла сработавшая автоматика. Сначала начали выбирать последние крохи топлива из реакторов ходовые сопла, заранее развёрнутые оверкурс, навалившаяся почти привычная уже тяжесть сменилась резким тангценциальным рывком – это в приближении перигея грузовик успешно отстрелил капсулу с Парсонсом и ещё двумя везунчиками на борту. Строго говоря, согласно бортовому журналу, они сами сумели забраться сюда, а когда придут в себя, окажется, что они вообще мало что помнят после пережитых перегрузок во время жёсткой посадки. Вот что поймут прибывшие на место дознаватели «Бхарти Корп».

Парсонс полез было перепроверять программу, но потом бросил. Всё равно уже поздно что-то исправлять.

С лёгким писком трассировки стартовал собственный реактор капсулы, стартовал бодро, доверху загруженный компонентами для выдачи максимальной расчётной мощности. В отличие от изношенных ходовых своего носителя, этот запускался только на профилактику. Значит, ресурса тоже должно хватить с запасом.

Лишь бы не случилось каких-то непредвиденных сбоев.

Парсонс последний раз бросил взгляд на обзорную панель.

Земля. Здравствуй, Мать, твой сын прилетел с тобой попрощаться.

Отсечка. Кормовая вспышка фокусировки магнитных линз девиатора. Выход на расчётную подачу рабочего тела. Мощность реактора рванула к красной черте.

А-а-а-а-а!..

Он хотел закричать, но не смог, грудную клетку уже заполнял своей тяжестью демпфирующий гель из фторорганики, к лицу присосалась компрессионная маска.

Ускорение было чудовищным. Глаза заволокло чернотой, в ушах слышался только хруст связок, казалось, это готовится расколоться его череп, трещали рёбра, выламывались из суставов кости.

Журчали компрессоры жизнеобеспечения, поддерживая циркуляцию биожидкостей.

Молчало остановленное сердце, при таких ускорениях оно только износится, но не поможет.

Спасательная капсула на скорости в одиннадцать километров в секунду по касательной цепляет верхние слои атмосферы, отскакивая от неё на сотню километров, но вторичный тормозной импульс вновь упирается в пустоту и швыряет непослушную скорлупку обратно, и так ещё два раза, пока скорость не падает достаточно, чтобы бескрылый аппарат мог закрепиться в стратофсере.

Израсходовавший запасы топлива реактор, наконец, умолкает, уступая своё место грохоту окружающей капсулу раскалённой до трёх тысяч градусов плазменной подушки.

Огненный болид, роняя ошмётки прогорающей обшивки, распарывает небо, на этой высоте – всё ещё кристально-синее. Парсонсу этого не видно за рыжими сполохами, облепившими нос капсулы.

Торможение продолжается в более щадящем режиме, можно попробовать пошевелиться, но уже нет сил.

Бесконечное путешествие подошло к концу. Увы, это всё только начало.

Сейчас реактор чихнёт в последний раз, обдавая серый песок уже совсем «холодной», только чуть разогнанной термоядом тормозной струёй. Капсула покачнётся и замрёт на рудиментарных кормовых распорках.

Приехали.

Парсонсу окончательно расхотелось жить.

Сто семнадцатый северо-восточный ародисман Мегаполиса, как и всякий старый район любой из крупнейших агломераций, был идеально приспособлен вовсе не для жизни, работы или чего там ещё, чем обычно занимаются жители этих стомиллионных людских муравейников. Он был словно нарочно создан для того, чтобы в его недрах прятаться от постороннего взора, уходить от преследования, или же наоборот – за кем-нибудь следить и гнаться.

Почти столетние башни некогда самых окраин только образующегося на северо-европейских пустошах нового супергорода, пришедшего на смену прежним топонимам, теперь составляли самое его гнилое нутро, где стремительно ветшающие коммуникации переплетали между собой в неразрывное целое территории, контролируемые «Джи-И», «Эрикссоном», «Сейко», «Релайансом» и другими старшими корпорациями.

Вот уже пятьдесят лет неустанные их попытки хоть частично размежеваться, а лучше вообще разойтись по независимым зонам, как это случилось где-нибудь в Юго-восточной Азии, до сих пор не увенчались видимым успехом. Мегаполис был единственным местом на Земле, где до сих пор оставались достаточно сильны муниципальные власти – даже в забюрократизированном и столь же намешанном в плане собственности Босваше местные власти давно уже не имели прежней силы. Впрочем, нигде больше не было и такого всепроникающего бардака и ощущения вечной гражданской войны между вновь заявившими о себе национальными бандами, полицией, «красножетонниками» и Корпорацией.

Парсонс затравленно огляделся. Да, это была колыбель Корпорации, ведь именно в Мегаполисе до сих пор зарастали вездесущей плесенью останки Хрустального шпиля. Ровно поэтому все эти дни Парсонс чувствовал себя не в своей тарелке.

Не стоило сюда приезжать, шансы словить «маслину» из гауссовой винтовки для него здесь повышались многократно.

Но и шансы добыть бесценные сведения – тоже возрастали.

Поэтому особого выбора не было.

Соваться в подконтрольный Корпорации интервеб – не самая лучшая идея. Нужно было напрямую пытаться доить информаторов, желательно собственных, или каких-нибудь глубоко «спящих», а потому не имеющих возможности узнать, что Парсонс как агент Корпорацией уже по уши скомпрометирован. Тяжело быть крысой в городской канализации, грязно, темно, душно, воняет, и еда всегда просрочена. Но куда хуже быть в этой же канализации – сбежавшей из стерильной клетки белой лабораторной мышью, пусть и нашпигованной нанотехнологическими усовершенствованиями – слишком мало шансов не попасться, с таким-то выделяющимся цветом.

И всяк мышку норовит обидеть.

То, что за ним следят, Парсонс впервые почувствовал на третий день своего пребывания в Мегаполисе, помнится, ещё удивился, что так долго ему позволяли тут шустрить.

Повод для расстройства, конечно, наличествовал. Теперь, если что, остаток дня насмарку – вместо того, чтобы спокойно проверить ещё два намеченных контакта, придётся отрываться, уходить на дно и снова менять личину, иначе тут делать нечего: отсиживаться на технических уровнях можно вечно, да только оттуда нельзя ничего узнать.

Итак, за ним был хвост. Ещё в бытность его персекьютором у Парсонса выработалась профессиональная ревность по отношению к «топтунам» на зарплате. Работа не пыльная, следи себе, докладывай, если что – тебя прикроют, а если «клиент» заметит, ничего страшного. А вот «частники» перскьюторы, пусть и с гильдейской нашивкой (что интересно, оказалось, она до сих пор существует, вот это номер), запросто могли в подобной ситуации получить между глаз и хорошо если от «клиента» кулаком, бывали на его памяти среди коллег и летальные случаи.

Для первого раза уйти у Парсонса получилось неплохо – пара размашистых пробежек по пандусам, и «хвост» сорвался. Давненько его так в наглую не пытались пасти. Ещё бы понять кто.

Если местные «красножетонники» или муниципальная полиция из слишком жаждущих выслужиться – добро, сейчас время такое, куда ни плюнь, попадёшь в очередную армированную громаду, торчащую в самом неожиданном месте с гауссовой винтовкой наперевес.

По первому времени Парсонс старался избегать этих странных стражей порядка, особенно в тех местах, где они были поставлены так плотно, что постоянно находились в поле зрения друг друга. Но потом привык и перестал обращать внимание. То, что метрополия находилась буквально на осадном положении, он понял сразу. Не сразу удалось понять лишь степень того хаоса, который заставил корпорации идти на подобные крайние меры.

Начать с того, что вовсе не загадочные перемещения флотов в системах Юпитера и Сатурна были тому причиной. Сами корпорации могли сколько угодно полагать Ромула причиной захлестнувших агломерации беспорядков, но Парсонс хорошо знал истинные возможности Корпорации и не привык их переоценивать – да и зачем забрасывать куда-то диверсионные группы или накачивать местное население на бунт, если всё в лучшем виде возникает и без усилий с твоей стороны. Контроль? Сколько угодно. Даже, пожалуй, помощь в усмирении, ведь иначе «красножетонники» начинали, в случае чего, первым делом палить, и лишь потом, получив люлей от начальства, хвататься за голову. Но вот зачем тому же Улиссу получать, например, случившиеся в самой толще Мегаполиса два квадратных километра покрытого свежей жирной сажей битого бетона на месте бывшего многоквартирного комплекса?

Ошалевшая от «страйка» толпа в две тысячи человек ворвалась туда, громя всё на своём пути. Кто-то из жителей успел благополучно убраться, кто-то нет, а кто-то до последнего прятался за крепкими дверями, у кого таковые были в наличии.

Зря. Парсонс вчера проезжал мимо в вагоне канатки. Зияющая пустота посреди обычного городского смога. И запах до сих пор такой… ни с чем не спутаешь.

Было предпринято две попытки штурма комплекса, после чего его просто подорвали, решив, что эта собственность не стоит возни.

Чтобы понять степень захлестнувшего Мегаполис безумия, следует знать лишь одно – как на «инцидент» отреагировало население, живущее вот буквально неподалёку, не говоря уже о дальних ародисманах. А никак. Население инцидента попросту не заметило.

Так что патрули, снайперы на крышах, постоянно висящие в сером небе рыбообразные наблюдательные «люстры», и уж тем более вездесущие пешие «красножетонники» по брови в армопласте уже не казались на этом фоне чем-то, стоящим малейшего внимания. Давно Парсонс не был в метрополии. Сегодня же он впервые увидел на платформе крупной пересадочной станции монорельса уже вполне серьёзного вояку в полной амуниции – вериги, армейский разрядник, все дела. Увидел – и прошёл мимо. С этим не ему разбираться.

Человечество, похоже, медленно, но верно сползало вслед за своей Матерью в пучину безумия. Кто тут и с кем воюет, фак вам по всей морде!

Так, нужно сосредоточиться на первой цели сегодняшней поездки.

Многообещающий контакт, вроде бы скромный, незаметный винтик корпоративной машины, даже в страшных снах не метящий выше середины служебной лестницы. Эдакий молчун, которому на роду написано всю жизнь прозябать в рабочем зале на пятьсот мест без окон, зато с обязанностью каждое второе воскресенье проводить в корпоративном сквош-клубе за унылой игрой с другими такими же ненавистными рожами.

Мелкий клерк зачастую располагает большей информацией, чем звёзды-аналитики из числа приближённых к директорату. Мелкий клерк попросту неспособен её анализировать, но от него этого и не требуется. Главное – вовремя сдать квартальный отчёт о плановых поступлениях и нормо-отпусках.

Парсонс уже не помнил точно, как он на этого делягу вышел. Факт был в том, что с тех пор прошло полтора десятка лет, а мужичок до сих пор просиживал штаны на всё том же стуле. И на контакт пошёл с тем оптимизмом полновесного идиота, на который не была способна даже обычно недалёкая его, Парсонса, личная «клиентура». Если остальных он цеплял на крючок обычными посулами, кредитами, шантажом либо прямой угрозой жизни («идейных» контактёров Парсонс традиционно оставлял Корпорации), то этому ничего не надо было вовсе; кажется, он был рад уже тому, что кто-то интересуется его жизнью, что ему есть с кем поговорить.

Парсонс бы не удивился, если бы оказалось, что этот лысоватый, вполне ещё молодой мужчина просто забыл, при каких обстоятельствах случилось их знакомство, он смутно помнил Парсонса в лицо, пусть будет старый знакомый, не всё ли равно, с кем надраться в баре.

О, этот надерётся, под конец он вообще лыка вязать не будет, хотя спроси ты его, когда тот последний раз принимал внутрь что-нибудь крепче йогурта, придётся мужичку крепко задуматься. У скудоумия не бывает предела, недоделанному информатору просто не хватало соображения тупо нажираться в одиночестве, и это было как бы не прилично, а для конторского работника неформальные правила бывали поважней формальных.

Парсонс часто задумывался, зачем корпорации вообще держат таких в штате, неужто просто обходятся малым злом, пусть лучше окончательно отупеет под присмотром, чем пойдёт громить башни, взрывай их потом с засевшими внутри.

Хотя, с них мог статься и подобный утилитарный подход. Что творилось сейчас в Босваше с его запредельным количеством велферного люмпена со стажем в три поколения, можно было только догадываться. По обрывкам сведений, просочившимся по каналам обычных корпоративных сетей, там местами шла настоящая вялотекущая гражданская война.

И с таким вот тылом корпорации ещё лезли в сол-систем со своими кэрриерами? Видать, верхушка сошла с ума ещё вернее своих шестерёнок и винтиков. Великие борцуны с Корпорацией. Ненавижу.

Парсонс осторожными зигзагами продолжал выходить к месту предполагаемой встречи с контактом, а сам уже лишь машинально осматривался по сторонам, всё больше внутренне распаляясь.

Эти люди сперва почти целиком превратили свою планету в безжизненную пустыню, скучковавшись в паре десятков перенаселённых, отравленных железобетонных спрутов. Чтобы потом приняться за то, что им тем более не принадлежало. Мать стала жертвой, которую попросту не заметили. Затоптали походя то, что бесценно, и без малейшей тени сомнения собрались двинуться дальше.

Ромул считал, что успеет скопить достаточно трезвых сил, чтобы, заменив тёплое дыхание Матери собственным железным кулаком, суметь протащить за волосы хоть кого-нибудь. Туда, в будущее, где, согласно Предупреждению, нас ждало и вовсе нечто чудовищное.

Что вообще может быть чудовищнее гибели Матери самого́ человеческого разума, его колыбели, его проклятого от рождения зеркала.

Иные Знающие почитали Мать за истинного Бога в каком-то ветхозаветном его понимании. Но Ромул говорил о другом – это просто среда. Такая же разумная, и такая же беспомощная, как тихое озеро, на берегу которого возвели химический комбинат. Среда, которой не повезло с частицами-носителями. Она без них не может существовать, но они, родившиеся и выросшие в ней, перешагнут её хладный труп и даже не оглянутся.

Парсонса выворачивало. Безумие погибающей Матери невозможно было переносить. Его бросало то в жар, то в холод. Надо собраться. Иначе тебя и правда выследят.

Контакт был на месте. Лысеющий, полнеющий, дряхлеющий, беспробудно тупой. Не пастырь я тебе, как не врачеватель я у постели агонизирующей Матери. Как бы отсюда сбежать побыстрее, туда, в чёрную тоску внешнего космоса. Эта пытка была хуже той. Говорят, космического одиночества многие вообще не замечают. Или привыкают с годами.

Так, вроде подозрительных движений не обнаружено. Ну, привет, старый приятель. Рассказывай, как жизнь.

Как и ожидалось, разговорить контакт удалось почти сразу. Тот сначала долго и с упоением разбалтывал, какие его уютный офисный кубикл окружают уроды, каких высот он добился на виртаренах, как его недавно (три года назад!) бросила девушка и как он по этому поводу переживает. Парсонса интересовало вовсе не это, но торопиться в этом деле не следует, нужно быть предельно чутким, предельно внимательным и предельно корректным, поддакивать, мягко закидывая в ткань беседы наводящие вопросы.

Контакт носил имя Джереми, и Джереми был специалистом по поставкам. Логистика была ключевым моментом инфраструктуры громадных корпораций, её альфой и омегой, но этот краеугольный камень так намозолил всем глаза, что его давно уже перестали замечать. По крайней мере, до тех пор, пока в отлаженном механизме не случались сбои.

Впрочем, в насквозь информатизированной, саморегулирующейся кровеносной системе мировой экономики человеческий фактор давно уже был сведён к нулю, и такие как Джереми там не то что напортачить, скрепку у себя на столе передвинуть без разрешения бы не смоги. Их дело было в наблюдении, запросах на построение отчётов, заполнения бесконечной документации по новым бизнес-процессам и прочей не слишком нужной фигне.

Это не мешало некоторым не обременённым иными талантами индивидуумам высматривать в длинных колонках цифр самые удивительные вещи. К таковым относился и сегодняшний контакт Парсонса. Джереми при абсолютно пустой голове чисто механически заполнял собственную лимбическую систему тысячами малозначащих чисел, которые теперь только нужно было извлечь.

Парсонс, сверкая в зрачках Джереми своей дежурной благостной улыбкой, вливал в уши контакта елей пополам с алкогольными парами (в меру, чтобы тот не вздумал отключиться), а сам потихоньку сводил беседу к дороговизне бытовых сборок для сотрудников младшего звена и разрухой в корпоративных многоквартирниках. Джереми радостно свернул в эту сторону и тем самым – попался.

Уже спустя пару минут он с фанатичным блеском в глазах рассказывал, что в хранилищах иссякают запасы трипротона, а «новых поставок в ближайшее время ждать не приходится», что на межкорпоративном рынке цены даже на инструментальный литий подскочили втрое, и останавливаться не планируют.

Также из месяца в месяц продолжали расти аппетиты «красножетонников» и вояк в амуниции, спецсредствах и штатном вооружении, приходилось для этих целей перепрофилировать и без того не простаивающие сборочные производства гражданского назначения, а, например, достать материалы для производства электроимпульсных ускорительных модулей стало практически нереально.

Джереми наравне со своими коллегами из других секторов устраивал за составами с готовым для отправки оборудованием настоящую охоту, того и гляди уведут, сволочи. Объясняйся потом перед начальством, почему упустил.

Кроме того, недавно аналитическому отделу едва удалось выйти по срокам с разработкой срочного заказа чуть не напрямую из директората – обеспечить заправку космического конвоя из двадцати грузовиков, сопровождаемых десятком носимых «охотников». Что там был за груз, требующий для своей доставки подобных предосторожностей, Джереми не знал, но догадывался, что везти во внешние планеты такое количество нового горно-обогатительного оборудования было странно, как будто кто-то сумасшедший решил открыть сразу эдак пяток новых стационаров где-нибудь на Ио, только зачем, если и старые стационары отчего-то сплошь приостановили отгрузку сырья в метрополию.

Что? Отчего прекратились поставки? А кто его знает, вот как начали ползти слухи о какой-то заварушке в системе Юпитера, говорят, Корпорация опять показала зубы, ровно тогда грузовики и начали придерживать. То ли «красножетонники» как всегда перестарались, то ли вояки опасались отпускать транспорты без прикрытия в ставший совсем небезопасным Пояс Хильд.

В общем, подробности мелкому клерку Джереми были не известны, но люди всё равно шушукались во время обеда, распространяя слухи один бредовее другого.

Дошло до того, что завсектором соседнего отдела, располагавшегося этажом выше, вызвали как-то к начальству на ковёр, да больше он на рабочем месте и не появился. Видимо, не смог предоставить достаточно веских аргументов в пользу того, что он действительно ничего со слухами поделать не может.

Офисный люд насупил лбы, на время привычно затаился, косо поглядывая на нового шефа, но спустя две недели уже точно так же продолжал точить лясы, не стесняясь для этого пользоваться внутриофисной инфосетью. «Желтожетонникам» же и вовсе, видимо, было не до того, они без устали искали в своём оборудовании следы Корпорации. И, что интересно, регулярно находили.

Сама Корпорация для простых клерков – офисного криля – уже много лет как не была чем-то особо пугающим и даже вообще хоть сколько-нибудь реальным. Реален был гнев проверяющего, и стволы патрулей были вполне реальными. Но и их бояться тупоголовому винтику Джереми ума не хватало.

Скорее он боялся уличных банд, или стихийного бунта – они последнее время вспыхивали всё чаще, в офисе ли, в вагоне ли монорельса, или просто под открытым небом. Это были его настоящие проблемы, заглядывать же дальше своего носа он попросту не умел.

Уже окончательно стемнело, когда Парсонс, выудив у Джереми всё, что можно, начал потихоньку закругляться. Если уйти слишком резко, парняга может что-то заподозрить, у этого балбеса хватит ума побежать жаловаться «безопасникам». Те неумного сотрудника быстро приберут к рукам, ещё угробят, чего доброго, только его и видели, но, главное, контакт будет потерян, этого нельзя допустить.

Так постепенно пролетел ещё добрый час, обмен свежими «визитками» на «гоутонги», долгие расшаркивания и улыбки, хорошо, мол, посидели, надо чаще встречаться.

Банальщина. Как и вся его жизнь. Как и жизнь миллиардов прочих людей. Пусть о них болит голова у Ромула. Парсонса сейчас волновали куда более осязаемые материи.

Похоже, он был прав, когда заподозрил начало масштабных боестолкновений в пространстве астероидных Поясов и систем газовых гигантов.

Корпорации и раньше стремились как можно незаметнее и как можно эффективнее повысить своё военное присутствие в этих ключевых участках сол-систем, да и строительство кораблей военного назначения давно уже было поставлено на поток, тогда как ещё каких-то полвека назад, на заре экспансии, об этом никто даже думать не смел – экономически выгодно было в дальнем космосе сотрудничать, а о Корпорации уже и забыть успели.

Но времена изменились.

И самое главное – со слов Джереми выходило, что задержки с доставкой грузов начались чуть ли не одновременно с бегством Парсонса с Цереры, то есть, с учётом времени на перелёт к метрополии, ни возможные скоропалительные действия того же «Фригга», ни злополучная спровоцированная диверсия самого Парсонса против эскадры кэрриеров «Джи-И» никак не могли повлиять на начало каких-то подковёрных телодвижений, а может уже и открытых конфликтов в пространстве той же системы Юпитера. Поскольку грузовики кто-то руководящий процессом на месте начал придерживать ещё до того.

Нет, конечно, можно было всё списать на неудачную конфигурацию сол-систем, Парсонсу самому пришлось попотеть, заставляя технику решить этот ребус, но чутьё подсказывало беглому агенту, что и конфигурация, и его личная скоропалительная вендетта, и даже дурак Шивикас тут были скорее дымовой завесой, скрывающей истинные причины происходящего.

Значит, война, да?

Скорее пока скрытая – диверсии и налёты, когда Корпорация сама становится ширмой для подспудных действий того же «Эрикссона» против «Сейко» или «Джи-И» и наоборот.

Ни рожна-то он не знает.

Парсонс хмуро брёл по пешеходным пандусам Мегаполиса, перебирая в уме варианты дальнейших действий.

Можно, конечно, попробовать выйти по дальней связи на кое-каких известных ему лично людей Корпорации в системе Юпитера, но какова вероятность, что ему в ответ не начнут скармливать расчётливую дезу, а пока воспользуются лишним способом вычислить Парсонса и, наконец, обезвредить.

Сдаться с повинной? Парсонс не был уверен, что сможет объясниться с дознавателями Улисса. Сам Улисс, пожалуй, прочитал бы Парсонса за пару секунд, убедившись в его правоте, но где гарантии, что Улисс сейчас неподалёку? Остальным Соратникам и тем более Ромулу какой-то беглый агент был неинтересен вовсе.

Но его самого собственная судьба ещё как волновала. Поэтому этот вариант пришлось отмести как ненадёжный.

И самое главное, Парсонс пока, несмотря на все усилия, ни на йоту не приблизился к своей основной задаче – выйти на загадочную «третью силу», так ловко просчитавшую расклад сил на Церере и походя разрушившую всю местную сеть агентов Корпорации.

Разосланные Парсонсом по сетям «маячки» до сих пор оставались нетронутыми. Хоть он и надеялся до сих пор, что кому-то из его ребят удалось вовремя свалить, пока тому не было ни малейших доказательств. Как вариант – их уже предупредили о подозрениях в отношении самого Парсонса, но тогда наоборот, они бы форсировали контакт, чтобы ловчее его захватить, пока он ещё где-нибудь не нашумел. Но нет, тишина.

Нужно искать дальше. Причём возможности сбора информации на периферии планетарных информационных потоков после беседы с Джереми, похоже, были окончательно исчерпаны, дальше можно даже не копать – будет одна сплошная пустая порода. Нужно было сделать нестандартный ход, заставить ситуацию играть на себя. Был у Парсонса для этого в запасе один способ, но воспользуется он им только если совсем уж прижмёт. Были на свете вещи пострашнее гнева корпораций или даже гнева Корпорации. Но загадочная «третья сила» могла перегнуть палку и заставить Парсонса переступить через принципы.

Впрочем, на этом фронте покуда продолжалась подозрительная тишина. Утренний «топтун» был лишь первым звоночком, и не факт, что слежка велась целенаправленно, а не так – заметил штатный наблюдатель из числа «красножетонников» показавшееся ему подозрительным движение, пошёл по следу да обломался. С кем не бывает.

Не похоже это на серьёзную зацепку со стороны тех, кто всю его агентскую сеть на Церере за считанные месяцы разобрал на запчасти, кто успешно водил за нос целый стационар викингов, кто уничтожил «Бергельмир» под самым носом у Парсонса. При этой мысли он вновь почувствовал, как его сознание начинает заволакивать багровая кисея ярости. Сожаление о погибшем товарище уже давно осталось в прошлом. Только ярость.

Что в метрополии у «третьей силы» не было той же свободы манёвра, Парсонс не рассчитывал. Была, и ещё как. Спрятаться на голом астероиде куда сложнее, чем в многолюдных толпах. Найти же тут человека – ничуть не сложнее, если знать, что ищешь.

Значит, появление врага было вопросом времени. Осталось понять, какую фору Парсонс себе выбил по итогам того безумного космического броска.

Он пробирался к себе в берлогу, размашисто петляя среди хаотического нагроможденя бетона и металл-полимеров, каковое из себя и представлял Мегаполис. Прямой путь тут не всегда был самым коротким, и уж точно не был он самым безопасным.

Второй на сегодня тревожный транспарант загорелся на добром полпути к схрону. Парсонс ещё не успел толком осознать, что его обеспокоило, как глаза уже принялись цепко оглядывать периметр, выбирая по максимуму диапазон. Спецобвес тоже перешёл в режим повышенного энергорасхода, сканируя частоты и модуляции.

Так, и правда что-то есть. Вон там.

На этот раз сразу уходить Парсонс не стал, сперва покрутился на месте, на первый взгляд бессистемно перемещаясь по периметру трёх общественных башен, объединённых в единый комплекс, потом резко двинул «на выход», тут же вычислив дёрнувшегося соглядатая. Надо же, тот уже запыхался. Молодёжь ни на что не годна стала. Куда делась старая школа, только на свою начинку рассчитывают. Не тот случай, братец.

Парсонс изобразил самую лютую свою улыбку, от которой у иных кровь стыла в жилах, и настойчиво посмотрел парню в лоб. Пока тот хлопал глазами, Парсонс уже растворился в толпе. Помнится, Цагаанбат очень любила свою традиционную монгольскую присказку про Колобка и дедушку.

Довольный собой Парсонс начал было удаляться на нижние уровни Мегаполиса, почти интуитивно выстраивая наиболее безопасный маршрут в лабиринте коммуникаций, но тут почувствовал за собой уже настоящий «хвост», а не это чучело.

Что-то за самой гранью поля зрения, в теневой зоне, сокрытое в плотных клубах вязкого городского смога.

Беглец тут же начал движение, на этот раз обойдясь без позёрских жестов. Разветвления пешеходных пандусов, лифтовые платформы, пересадочные станции канатки, размалёванные в яркие цвета вагоны монорельса – традиционные уловки того, кому некуда торопиться, но очень нужна приватность. Способы уйти от десятка преследователей разом. Сотни раз Парсонс вот точно так же уходил раньше.

Полтора часа спустя он понял, что ничего не выходит.

В этом чувствовалась если не рука Улисса (а Мегаполис всегда был в сфере его наиболее пристального внимания), то уж точно рука Корпорации. Или загадочной «третьей силы». Шутки закончились. Две недели, ровно две недели им понадобилось, чтобы его найти. Почему же Парсонс до сих пор жив?

Что-то ему подсказывало, что ответ на этот вопрос тесно связан с тем, по какой причине он вообще оказался в метрополии, среди этой беспробудной тоски и вечной сырости.

Так, нужно уже что-то решать.

Персекьютор в его душе требовал любой ценой линять, но его более поздний опыт агента подсказывал кардинальный метод разобраться с ситуацией.

Искомый маршрут тут же высветился на виртпанели его «гоутонга». Техническая галерея под стрелой монорельса. Триста метров трубы, закатанной, два неохраняемых выхода. Ни души. Если тут ночуют бездомные, то сейчас они разбрелись по их бомжовым делам, самая страда для попрошаек и щипачей. Прекрасное место. Если не получается сбежать, надо форсировать контакт, гласило одно из правил, которое знал каждый хоть на что-то годный агент.

Так и поступим. Подождём здесь.

Будто какой-то дешёвый вестерн с дуболомной фабулой и тонной пафоса.

Тень показалась спустя три минуты ровно. Она насторожено кралась вдоль полупрозрачной стены, будто здесь можно было где-то спрятаться.

– Чего вам всем от меня надо?

Какая здесь акустика. И столь же уместный вопрос.

Тень не ответила. Несколько секунд она стояла, не двигаясь, а потом атаковала.

Точнее, Парсонсу показалось, что чуть шевельнувшаяся ладонь готовится к выстрелу. Этого лёгкого движения было достаточно, чтобы две металлопластовые «маслины» с тихим чавканьем вошли незнакомцу в грудь, пока Парсонс откатывался с возможной линии огня. Отброшенный энергией попадания на добрые три метра назад, выстрелить в ответ незнакомец не успел, а спустя пару секунд на него навалился Парсонс.

– Оставьте меня в покое, слышите! Передай Ромулу, что у меня теперь своя игра, понятно! Я же для вас стараю…

Глаза незнакомца уже стекленели. Грудная клетка в клочья, из горла хлещет понемногу ослабевающий фонтан. Даже если бы хотел, он бы не смог Парсонсу ответить. Пальцы не хотели отпускать противника. До чего ты дошёл. Кому ты это всё говоришь? А?

Парсонс, пошатываясь, отошёл на несколько шагов. Проклятье. Надо где-нибудь кровь отмыть.

По ребристым пластиковым тубингам[39] пятиметрового диаметра было так удобно тихо сползать. Адреналин в крови бил фонтаном, но Парсонса словно чем-то накрыло. Забирай его сейчас и делай с ним, что хочешь. Он сам пойдёт, куда скажут.

Пресветлая Мать, до чего он докатился. Похоже, всеобщее безумие зацепило и тех, кто с ним должен был бороться. Знающий… какой ты к хренам знающий, говно ты, а не агент, с такими нервами. Цагаанбат называла такое состояние в своеобычной образной манере «как мешком ударенный». Да уж.

Нужно отсюда срочно убираться. Такие, как этот, ходят по одному, но могут набежать любопытные со стороны. Хватит на сегодня трупов.

Парсонс с чугунной головой и замирающим сердцем доковылял до остывающего уже тела и попытался вызвать маркер опознавания. Транспарант оставался пуст. То ли «маслины» повредили ещё и питание имплантантов, то ли это и правда был человек из той самой «третьей силы».

Теперь уж с уверенностью и не скажешь. Корпоративную фигню «гоутонг» Парсонса распознал бы даже в обесточенном виде, по остаточным наводкам.

Да что ж за день-то сегодня за такой паршивый.

Парсонс брёл к дальнему выходу, в задумчивости потирая ладони. Чужая кровь уже начинала подсыхать, и кожа под ней чесалась. Ладно, с плаща само всё слезет, на то специальная наноплёнка, а вот ручки и правда резонно помыть, кто знает, что за дрянь…

Стоп.

Ладони продолжали чесаться.

Ну, всё, вот теперь Парсонс попал по-крупному. И почему только сразу не заметил.

На том теле, видимо, была целая драная колония наноботов. И сейчас голодные твари ринулись по своим чёрным делам.

Уже на бегу Парсонс запускал авральную команду своего «гоутонга». В этих делах всё решали не минуты – секунды.

С весёлым свистом утопились поршни на поясе, и Парсонс тотчас почувствовал, как у него разом подскочили температура и давление. Фаги не дадут колонии спокойно разгуливать по его телу, но особой надежды на них нет – слишком простые конструктивно, они могли справиться только с базовыми вещами, вроде активного глушения несущей волны и прочих штук косметического свойства. Настоящего антигена против вот этого конкретного штамма мерзких тварей у Парсонса, разумеется, не было.

«Гоутонг» переведён в режим сенсорного управления, пока нанопакость не начала щупать на прочность прошивку ипмлантантных интерфейсов. А вот ими придётся пожертвовать сразу, пусть лучше жрут водитель ритма, чем примутся разбирать внешнюю пластиковую оболочку матовой пластинки «гоутонга», уютно устроившейся на тыльной стороне предплечья. Лишь бы не пришлось сейчас замыкать его ку-ядро, слишком много ценного хранилось в динамической памяти.

А теперь бегом, скоро тебе станет не до сантиментов, не до безопасности, не до слежки, и вообще ни до чего. Единственный шанс сейчас – добраться до схрона раньше, чем эти милашки прогрызут в теле достаточно дырок, чтобы уложить реципиента в клиническую смерть. А там бери тебя, тёпленького. По позиционной сетке найдут, проще только за ручку привести.

Ну уж нет, просто так он им не дастся.

Надо же, так глупо попасть. Хорошо хоть, эту дрянь до сих пор не сумели научить реплицироваться, иначе Парсонс уже был бы трупом. А так, ещё поборемся. За пределами метрополии боевые наноботы вообще не применялись ввиду предельной неизбирательности, разве что кому понадобится устроить диверсию. Ну так проще банально взорвать, всё равно стационар, побитый наномолью, невозможно было дальше использовать.

Да уж, отвык, вот и расслабился. А стоило обратить внимание на блеснувший в углу зрения аларм.

Жар накатывал на Парсонса волнами, температура за сто пять градусов[40], тёмные круги перед глазами, слабость и тремор.

Однако Парсонс упорно продолжал двигаться, в итоге сумев забраться в вагон канатки. Капюшон пониже на глаза, сжаться в комок в дальнем углу, попытаться унять дрожь. В Мегаполисе не так боялись инфекции, как в той же Азии, но и тут пассажиры старались держаться подальше, возмущённо косясь на испачканного в чём-то буром несчастного доходягу. Все дружно натянули респираторы, мило.

И этих людей он спасал от самих себя все эти годы. Если бы он смог, Парсонс бы рассмеялся им в лицо. Но сил уже не было, его дыханием можно было плавить металлолом.

Кажется, нужно выходить.

Мегаполис вокруг кружился в каком-то аляповатом танце, то пускаясь по кругу, то замирая в шатком равновесии. Парсонсу было абсолютно плевать, следит за ним кто-то или нет. Добраться до схрона, рвануть аварийную скобу слева от двери. Импульс выжжет всю нанодрянь в радиусе километра. Удобная штука.

Парсонс уже ровным счётом ничего не видел.

Оклемался он только на третьи сутки.

Эта наномерзость успела изрядно погулять, сильнее всего пострадали миоусилители и внешние сенсоры. Своего рода извращённая логика в этом была – даже забравшись в безопасное место, Парсонс теперь был не боец. Он и видел-то до сих пор с трудом, перестроенная сетчатка не могла полноценно стравливать сигнал, а «родных» колбочек и палочек оставалось слишком мало.

Хорошо потери сознания прекратились. Мозговые центры потихоньку восстанавливались от аутоимунной атаки и перегрева. Плюс спасибо аптечке, накачала его всякой дрянью, пока почки не выведут, так и будешь бродить сомнамбулой от стены к стене, пытаясь сообразить, где ты и как тут очутился.

Парсонс очередной раз внимательно осмотрел сорванные ногти обеих рук, обо что это он так. На теле вроде следов нет. Наверное, во что-то вцепился.

Нет, наружу точно пока не стоит соваться. Особенно после того, что он в прошлый раз натворил.

Значит, попробуем вернуться к документам.

Парсонс, кряхтя и охая, взгромоздил себя в кресло, подкатившись поближе к проектору, может, хоть буквы удастся различить. «Гоутонг», к счастью, по-прежнему функционировал, вот только виртпанели уже воспроизводить не мог.

Ненавистный проект с перепиской «Фригга» лежал на своём месте.

И оставался так же бесполезен, как и во время безумного перелёта с Цереры. Парсонс чувствовал, что где-то здесь может скрываться подсказка, но до сих пор так и не смог подобраться к разгадке ни на йоту.

С какой целью устраивали всю эту операцию? Концы с концами не желали сводиться.

Сначала некто проводит сложнейшие и, судя по всему, долговременные спецмероприятия по вычислению людей Парсонса на Церере. Скорее всего, разрабатывают и его самого, да так ловко, что никто так ничего и не заподозрил. Их цель явно состоит не просто в ликвидации сети, иначе этим всё бы и закончилось, однако это было только началом.

Ничего не подозревающий Парсонс отправляется на Марс, что служит спусковым механизмом к началу активной фазы. Агентов Корпорации одновременно «хлопают», их дальнейшая судьба неизвестна, но в руках загадочных оперативников оказывается достаточный для полноценной поддержки контакта набор криптоаппаратуры и ключей. Разворачивается сложная радиоигра.

На «Фригг» начинает поступать оперативная информация, умело сочетающая в себе настоящие и фэйковые сведения о перемещении грузовых и военных флотов корпораций в пространстве Пояса Хильд. При этом противник достаточно осведомлён как о том, что творится на борту «Фригга», так и о прочих действиях Корпорации в регионе, чтобы не вызывать у офицеров стационара подозрений в дезинформации.

К тому моменту на «Фригге» действует как минимум несколько вражеских агентов, на Церере по крайней мере некоторые люди Парсонса соглашаются на сотрудничество, а может, с самого начала являются двойными агентами, возможность чего Парсонс в сложившейся ситуации отметать уже не мог.

Далее новая фаза, перед самым возвращением Парсонса на Цереру флот «Бергельмира» попадает в ловушку, из которой с блеском вырывается. Кто подстроил эту ловушку, до сих пор неизвестно, чьи были корабли-перехватчики, поджидающие грузовик-приманку, выяснить тоже не удалось. Во всяком случае, «Группо Карсо», похоже, точно так же не имела отношения ко всему этому бедламу, как и попавшие под горячую руку Парсонса кэрриеры «Джи-И».

Далее агентов на борту «Фригга» зачем-то заставляют раскрыться, провоцируя идиота Шивикаса на конфликт с Цагаанбат, «Фригг» уходит в радиомолчание, а «Бергельмир» спешит к Церере на встречу с агентом.

Судя по точности расчётов и полной осведомлённости организаторов о каждом шаге всех участников этой шахматной партии, своей цели они достигли, Цагаанбат встретилась с Парсонсом и они обменялись сведениями.

По сути, в этом Парсонс не сомневался, любого из них могли убить в любой момент до этого, но выжидали, и как только Цагаанбат покинула Цереру, нанесли удар. Загадочной «третьей силе» нужно было, чтобы на шахматной доске осталась только одна фигура – агент, Знающий, с выходом на самый верх Корпорации, при этом полностью скомпрометированный и обречённый самостоятельно, фактически вслепую, пытаться повернуть ситуацию в свою пользу, опираясь на одну-единственную вещь – этот самый проект с документами.

Но в нём ничего не было!

Ярость помогала Парсонсу приходить в себя. Да, жребий пал на него, из них двоих с Цагаанбат его оставили в живых и сделали приманкой на крючке. Но кто тут рыба? Улисс? Ромул? Не смешите. Для них двоих – уровень покуда мелковат. Тогда кто?

Если его нужно было просто убрать подальше с глаз, заставить совершать излишне резкие телодвижения вроде той диверсии на кэрриерах, так тем более ради такого всю эту историю затевать не было смысла, проще было если не убить, как Цагаанбат, так просто «хлопнуть», и пусть лежит, дожидаясь своего часа, в гибернационной капсуле где-нибудь в безымянном пакгаузе на Церере.

И больше всего Парсонса беспокоило… ха, «беспокоило», он до усрачки боялся, что до сих пор, мать твою так, он продолжает действовать строго по заранее написанному для него чужому сценарию. Да и что он особого сделал-то, вернулся на Землю? Невероятно оригинальное решение. Если его до сих пор «ведут»… это было плохо, очень плохо.

Ведь что мы имеем по итогам всех спецмероприятий?

Агентская сеть Корпорации на Церере разрушена, Цагаанбат убита, Парсонс в бегах, подозрение в её смерти падает на него, все с выпученными глазами ищут Корпорацию, «Фригг» скорее всего получил об этом сведения (в крайнем случае могли расстараться оставшиеся на борту двойные агенты), после чего Шивикас наверняка поспешил наделать новых глупостей, например, после корректировки орбиты устроил какую-нибудь заваруху в другом секторе Пояса или вообще двинул на Юпитер. Но это всё мелочи. Двойные агенты могли натравить стационар на любую цель и без столь сложных игр на финальных стадиях спецоперации. Если она вообще уже закончена.

Тогда что? Чего от него хотят? Пойти самолично попытаться убить кого-то из верхушки Корпорации?

Снова глупости, и «третьей силе» это наверняка хорошо известно.

Во-первых, он этого сделать не сумеет при всём желании. Во-вторых, какой ему смысл действовать против Корпорации, даже если там считают Парсонса двойным агентом.

Шум в ушах нехорошо усилился, так что пришлось обратно прилечь. Да сейчас он, если случившееся накануне – тоже часть таинственного плана «третьей силы», вообще ни на что не годен. Развалина, дуреющая от зова свихнувшейся Матери, напрочь лишённая жизненно необходимых агенту его уровня имплантантов. Персекьютор на пенсии, вот кто он такой.

Что-то он упускает. Что-то ключевое.

По всему выходит, что здесь, в метрополии, на него обязательно должны выйти посредники, которые бы назвали и задачу, и цену, и условия.

Но ничего подобного не происходило, более того, если не считать ускоренными темпами разгорающейся где-то там, в дальнем космосе, войнушки, всё вокруг было тихо и мирно. Как в склепе.

Ау, господа, вам есть, что ему сказать? Ну так скажите!

Парсонсу остро захотелось в это мгновение покончить с собой. Он не видел других способов сорвать столь нарочито долгоиграющие планы врага. Им водили по шахматной доске железной хваткой опытного игрока, и он не видел ни малейшего способа начать собственную игру.

Каково это, чувствовать, что каждую секунду продолжаешь дальше и дальше предавать своих прежних товарищей?

Неужели смерть – единственный путь?

Парсонсу противостояла какая-то поистине чудовищная воля, она свободно манипулировала корпорациями с их бюрократической машиной, на что в полной мере были способны только Соратники. Нечто или некто бросило вызов самому Ромулу, выгадав для этого наиболее подходящий момент. И самое подлое, об этом мог догадываться пока лишь скомпрометированный агент, экс-персекьютор Парсонс. Да и то, лишь потому, что поневоле угодил в самый эпицентр катастрофы. Кто его будет слушать? Да и что он может предъявить в качестве доказательства своей правоты, переписку собственных людей с «Фриггом»?

Куда проще поверить, что сам Парсонс – двойной агент какой-нибудь «Янгуан», с некоторых пор известной своей особой ненавистью к Корпорации.

Нет, это тупик.

Парсонс вернулся к проектору и нервным жестом убрал с рабочего поля все файлы, кроме двух так и не прочитанных.

Если здесь что-то есть, оно внутри.

Два файла, взломать которые не удавалось, к ним не подходил ни один из открытых или закрытых ключей, имевшихся в распоряжении «Фригга». Свои Цагаанбат Парсонсу резонно не передавала, а её «гоутонг» уничтожен вместе с «Бергельмиром». Да и не стала бы она…

Погодите.

Парсонс недоумевающе смотрел на заголовки. Этого быть не может. Быстрая проверка по реестру контрольных сумм – всё верно. Один из файлов был получен антеннами «Фригга» с пометкой отправителя, соответствующей кодовому позывному Цагаанбат. Второй же – кодовому позывному самого Парсонса.

Значит, он прав, и в живых по плану «третьей силы» должен был остаться только один из них. Остаться в живых, чтобы обнаружить этот занятный казус.

Чуть дрогнувшая рука протянулась к его файлу и ещё раз запустила пересчёт. Всё верно, контрольная сумма снова совпала. Файл был отправлен с «гоутонга» Парсонса.

Да что же это.

Он едва удержался от того, чтобы сразу же не сорвать матовую пластинку с предплечья.

Так. Спокойно. Аппарат, в теории, можно взломать. А вот подделать закодированный в эм-ди-8 файл нельзя даже с использованием больших клаудов головных офисов корпораций. Расчётное время достижения импакта – что-то вроде возраста Вселенной.

Ты точно хочешь это прочесть?

Обратная развёртка файла, если у тебя есть ключи отправителя, даже без ключей получателя, это штука затратная, но достижимая. Осталось только запустить процесс декомпрессии.

Пять с половиной часов Парсонс бродил по своему вымершему после разряда схрону и не находил себе места. Даже подкатывающая тошнота и волны головной боли не могли его отвлечь от одной и той же мысли. В его руках оказался смертельно опасный механизм и сейчас, кажется, он своими руками его приводит в действие.

Негромкий сигнал возвестил о завершении расшифровки. В файле был один лишь текст. Начинался он словами «Парсонс, если не хочешь погибнуть вместе с Корпорацией в начинающейся войне, если хочешь спасти Мать, читай этот текст внимательно». Шесть килобайт. Без подписи.

Теперь у него не осталось выбора. Спасти Мать, ха.

Лишённый имплантантов, полуслепой, едва не глухой, всё ещё с трудом стоящий на ногах после нападения вражеского роя, Парсонс покинул схрон утром следующего дня. Единственным оставшимся в его распоряжении элементом амуниции был сделанный по спецзаказу экранированный от терагерцевого[41] излучения гауссов пистолет капсульно-магазинного типа. Энергия выстрела бралась как в допотопном огнестреле – из одноразового аккумулятора на высокотемпературных сверхпроводниках, смонтированного прямо в основании гильзы. Единственное оружие, которое Парсонс, отныне голый и босый перед чужими средствами обнаружения, мог себе позволить.

Даже «гоутонг» теперь на нём был самый обыкновенный, скорее муляж, нежели реально функционирующий инструмент. И кодированный инфопакет внутри, вскрыть его можно только одним ключом, всем остальным просьба не беспокоиться.

Парсонс оглянулся напоследок, оглядел ещё раз привычный бардак, и со вздохом активировал команду самоуничтожения.

Эх, залечь бы сейчас куда-нибудь подальше отсюда, где-нибудь в Рио, восстановить имплантанты, популяцию наноботов, купить на чёрном рынке новый джейлбрейкнутый «гоутонг», перепрошить его, раздербанить пару дальних схронов со «спецухой», подлечить пострадавшие от налёта внутренности, завести новые айди на все случаи жизни.

Но нет, не судьба. Парсонс торопился, понимая, что если план сорвётся, жизни ему останется – считанные дни, а то и часы. В этом было даже своего рода удовольствие – поднять ставки, сыграть ва-банк.

Да пошли вы все. От фигуры на чьей-то доске Парсонс отличается одним немаловажным свойством – способностью совершать неблагоразумные поступки, жертвовать собой, не дожидаясь, пока тебя разменяют другие.

Преклонных лет поминутно кашляющий, пошатывающийся на каждом шагу мужик пробирался по закоулкам Мегаполиса. От него шарахались, случившиеся будто вчера пандемии забудут нескоро, пусть бушевали они в основном в других местах. Тоже способ конспирации, кто лишний раз на такого взглянет.

Впрочем, даже лишённый привычных способов коммуникации с инфосредой Мегаполиса, Парсонс в нём продолжал неплохо ориентироваться. В этот раз большего и не требовалось. На тех, кого разыскивал он сегодня, всё равно не выйти, их слишком берегут. Но с ними есть односторонний канал связи, для своих, для Знающих. Парсонс до последнего не хотел заходить так далеко, но теперь у него не было другого выхода. Когда вокруг рушится привычное мироустройство, пора было Хранителям сказать своё слово.

Слишком давно они молчали. Собственно, когда Парсонс из простого персекьютора Гильдии стал агентом Корпорации, они уже ушли в тень. Знающим сообщили, кто они, и какую роль играют в структуре построенной Ромулом сети, заставили лично посетить некоторые из разбросанных по планете точек контакта, поскольку хранить эти координаты на носителях любой степени сложности строжайше запрещалось. Парсонс подозревал, что о каждом знало всего несколько человек, все же были известны разве что Соратникам. Малейшее подозрение о раскрытии точки приводило к её срочной зачистке. Ещё бы.

Парсонс поставил на единственное известное ему подобное место в пределах Мегаполиса, оставалось надеяться, что точка до сих пор действовала. Тихая заброшенная клетушка в муниципальном многоквартирнике, упрятанная подальше от любопытных глаз на задворки малоперспективного района, где после очередного строительного бума, уже третьего в XXII столетии, цены на недвижимость только падали, и даже вездесущие корпорации не спешили окончательно делить тут зоны влияния – не стоило оно того.

Преклонных лет поминутно кашляющий, пошатывающийся на каждом шагу мужик сошёл на предпоследней станции юго-западной ветки монорельса, немного передохнув тут же на скамеечке, пересел на канатку, продолжая углубляться в частокол башен.

Так далеко от центра должны были, по идее, уже начинаться промзоны и гидропонные биореакторы, но даже в них тут не нашлось надобности, если Мегаполис в целом представлял собой образец серости и убожества, то здесь эти серость и убожество превращались в свои предельные формы.

Башни тут никогда не мыли, так что они сплошь были покрыты толстым слоем перегнившего бактериального коллоида – готовый рассадник любых смертельно опасных подарочков от задушенной, но не погибшей биосферы. Да и сами местные жители были больше похожи на классических «медленных зомби», столь любимых мастерами «вирта». Серая кожа, воспалённые глаза, и это несмотря на то, что как раз тут солнце иногда выглядывало из-за туч, поскольку неизбежный для агломераций смог здесь просто нечему было поддерживать, а с окраинных пустошей то и дело прорывался заметный ветер, принося относительно свежий воздух. Но серым людям было не до того, они проживали здесь свои жизни, даже не пытаясь ничего изменить. А кто мог, тут же отсюда спешил вырваться.

Идеальная среда для революционеров и фанатиков. Здесь Корпорация рекрутировала себе низовой персонал, рекрутировала и вывозила, пока у них тут мозги заживо не сварились. Если где-то на Земле агония Матери была скорее удобной моделью для описания творящегося вокруг безумия, то тут эту агонию можно было почувствовать во плоти. Может, в частности поэтому Хранители и выбрали для точки именно это место.

Парсонс украдкой оглянулся, тут даже патрулей «красножетонников» не наблюдалось – ни к чему они тут, кого тут ловить, доходяг-наркош? Двинувшихся умом стариков? Не смешите. А вот и она, искомая глыба многоквартирника. Парсонс устало, но целеустремлённо потопал к ней, немудряще, напрямик.

Безликая фигура в промокшем насквозь плаще бесшумно отделилась от серой шершавой стены и направилась следом. Людей здесь было немного, потому приходилось держать заметную дистанцию, хорошо хоть Парсонс не проявлял в этот раз обычной для него прыти.

Ещё бы узнать, что с ним случилось за то время, которое прошло с его появления в метрополии, почему он выглядит, будто попал под поезд. Зная Парсонса, можно было скорее подумать, что при этом не поздоровилось именно поезду, но важнее другое – наводка действительно оказалась точной. Даже совет идти за ним в одиночку был по делу – пока он такой, посторонние бы только мешали. Это должно разрешиться между ними двоими, что бы там ни думал по этому поводу Улисс.

Интересная складывается ситуация, бывший персекьютор будто оглоушенный бродит по приграничным трущобам, а за ним невидимкой крадётся в общем-то любитель, просто с некоторых пор приученный быть очень осторожным. Забавная штука ненависть. У некоторых она, месяцами не находя выхода в консервной банке «драккара», разгорается всё жарче и жарче, выжигает изнутри душу, оставляя лишь обгорелые головешки. Но такие в дальнем космосе долго не живут. Там надо уметь ждать, если надо – хоть годами. Терпение, терпение, ещё раз терпение.

На то, чтобы вызвать «драккар» с ушедшего в радиомолчание «Фригга», понадобилась неделя. Спасибо, хватило ума заранее оставить распоряжения о самопальном прослушивании заранее уговорённых частот. Дальше дело техники. Конечно, самоубийственный бросок Парсонса через сол-систем повторить не вышло, но «драккар» был мощнее той грузовой жестянки, и даже при столь неблагоприятной кофигурации планет добраться до Земли в разумные сроки было вопросом силы воли, не более.

Дальше был долгий перелёт, планы мести, переговоры с метрополией кодированными импульсами, «драккар» встречали на пересадочной в кратере Тихо с плохими вестями – угнанный Парсонсом грузовик перехватить не смогли, в обгоревшей спасательной капсуле – два трупа, при падении вышли из строя системы жизнеобеспечения. Судьба Парсонса неизвестна, но вероятнее всего он сумел успешно инфильтроваться.

В связи с положением в системе Юпитера, местные спецотряды Корпорации и так были переведены на усиленный режим, так что заниматься беглецом было попросту некому. На всякий случай его биопараметры скормили в качестве наживки местным «красножетонникам», пусть ищут, впрочем, без особой надежды на результат.

Чего добивается Парсонс, зачем он это делает, до сих пор оставалось непонятным. Ни один из агентов в недрах корпораций так и не смог узнать о какой бы то ни было связи беглого экс-персекьютора с «безопасниками» или их служанками. На этом горячка первых дней закончилась, упёршись в абсолютный информационный вакуум. Парсонс будто растворился. Пришлось брать операцию в свои руки. Осматривать известные схроны, рассовывать спецоборудование активного слежения, снова и снова пытаться достучаться до Соратников.

Всё бесполезно. Парсонс как в воду канул, и верхние эшелоны Корпорации словно решили про него вовсе забыть. Или предпочитали дождаться, когда он сам проявится.

Наводка появилась словно из ниоткуда. Анонимный вызов на «гоутонг» даже для начинающего оперативника – повод срочно начать заметать следы, потому что равносилен провалу. Но любопытство всё-таки взяло верх, и пока одна рука уже тянулась к активации «чёрной» последовательности, вторая подтвердила соединение.

Бесполый механический голос продиктовал координаты и направление движения цели. И отключился.

Все инстинкты кричали – нельзя, стоп, полный назад, но гнев и ярость ещё теплились глубоко на дне души. И жажда мщения пересилила.

Двое суток пришлось пролежать на точке, неотрывно отслеживая сектор пандуса от станции канатки до эскалатора на пешеходный ярус, поскольку время до прибытия цели механический голос сообщать не стал, а может, не знал его вовсе. Впрочем, это как раз было рядовым делом. Только с непривычки от земной гравитации болели рёбра. Время шло, никто подозрительный не появлялся, становилось противно, дурацкая шутка. Всё это одна дурацкая шутка.

Когда же Парсонс всё-таки сошёл на ребристый полимер покрытия – не осталось ни гнева, ни злости, ни жажды мести. Одна холодная решимость сделать своё дело и уйти. Хотя… вид у Парсонса был такой, будто его перед этим долго били головой о какие-то чрезвычайно твёрдые предметы. А после прямо в одежде засунули в ультразвуковую мойку. Кажется, последние недели дались бывшему персекьютору непросто.

Цель, не особо оглядываясь по сторонам, побрела в заранее предсказанном направлении. Значит, вот куда он нацелился. Видать, всерьёз прижали его корпоративные «безопасники», раз решил вернуться.

Да и то сказать, какие у него шансы, Соратникам сейчас точно не до него, даже их эффекторы последние месяцы спят по полчаса в сутки, выживая только за счёт чудовищной силы воли и питаясь почти одними стимуляторами. Если Парсонс, после того, что он натворил, попробует сунуться к кому-то из старых знакомых из числа агентов Корпорации, скорее всего, банально получит «маслину» в лоб. Корпорациям он не нужен вовсе, они и ловят-то его скорее на уровне инстинкта самосохранения. Осталось попытаться связаться с Хранителями. Даром что как раз эта точка уже давно не функционировала. Парсонс, получается, об этом не подозревал. Ну, что ж, доведём игру до конца.

Следовать тенью за скособоченной фигурой было просто. Надо же, а они, между прочим, почти ровесники. Да и то сказать, там, на Церере он совсем не выглядел развалиной. А тут сдал, будто опустошённый, выжженный изнутри. Может ли на простого человека с такой силой повлиять безумное дыхание Матери? Иногда это переносить оказывалось совсем непросто. Хотелось подумать, что поделом отступнику, предателю и убийце. Но чем другие лучше. Тем, что просто плывут по течению? Ну и к лешему.

Дело не в том, кто кого предал, кто кого пытался убить, не в служении заветам Ромула или следовании Предупреждению. Нужно было просто довести эту историю до конца, перевернуть страницу, закрыть файл, замкнуть ку-ядра и рвануть чеку запала. Иного решения жизнь не приготовила. Так и чего теперь попусту размышлять.

Осталось проследовать за целью до конечной точки его прогулки в столь неурочный час.

Отпустим его подальше, всё равно ему некуда деваться. Почти столетней древности некогда жилая башня теперь торчала кариозным зубом, многие окна чернеют провалами, с карнизов рушатся целые ручьи, видимо, внутренние короба окончательно засорило коллоидом, так что там внутри сейчас сыровато. Но не везде, вон там ещё живут люди. Какая прочная штука эти башни. Сколько лет тут не бывало банальной бригады электроинженеров, а всё стоит, а возьмись кто восстановить – через пару лет будет как новенькая. Будто не было десятилетия заброшенности.

Вот, зашёл внутрь. Интересно, неужели он действительно ждёт, что там внутри всё будет как прежде?

Нужно точно рассчитать время. Если появиться слишком рано, повышается риск при огневом контакте, цель слаба, но собрана и готова дать отпор. Если появиться слишком поздно, Парсонс может уйти, в такой пустой громаде затеряться несложно.

Точный расчёт, вот главный конёк любого оперативника.

Начали.

Внутри оказалось не так уж и темно, рассеянный свет, достаточный для перестроенной сетчатки, проникал сквозь щели буквально отовсюду, делая картинку похожей на образ инфракрасного спектра, когда под источником света тут же начинал светиться и сам освещаемый объект.

Фантасмагория падающих капель, дробного перестука, звонких шлепков и ярких брызг. В глубине закопчённой развалины царила вечная весна. Надо же.

Добраться до точки оказалось несложно, всего-то подняться на три пролёта вверх (тщательно заглядывая за все углы), двигаться абсолютно бесшумно – тоже вопрос техники и навыка. А вот стрелять в давнего друга – куда тяжелее.

Парсонс замер посреди пустого помещения.

Точка. Она была здесь. Но уже нет.

Зря ты сюда шёл, персекьютор. Повторим это вслух.

– Зря ты сюда пришёл, персекьютор.

Бронемаску пришлось снять заранее. На таком расстоянии толку от неё никакого, зато можно напоследок попробовать по-человечески поговорить.

Парсонс даже не шевельнулся. Он продолжал стоять с опущенной головой и брошенными вдоль тела руками. Поза предельно уставшего человека. Он будто бы даже и не дышал.

А потом одним броском начал движение.

Грохнули два синхронных выстрела, будто эхо друг друга.

На пол мешком упало тело, сшибленное влёт.

Один из них успел раньше.

Сквозь вату саднящих барабанных перепонок раздавалось сипение, переходящее сначала в мокрое хлюпанье, а потом в слабый кашель.

Парсонс ещё был жив. Ещё. Выстрел был точным, на пробой стыка между двумя пластинами скрытого под одеждой армопластового нагрудника. Дело техники и железных нервов, «маслина» на выходе из ствола обладает кинетикой в килоджоуль, и проходит человеческое тело навылет, как сквозь сливочное масло. С такого расстояния даже при серьёзной броне самое сложное – оставить цель в живых.

Тут без медсканнеров было видно – задета аорта, хровь хлещет в лёгкие. У Парсонса остались считанные секунды, прежде чем он отключится. И пара минут, прежде чем умрёт.

– Цагаанбат.

Надо же, узнал, мерзавец. Вот только поговорить нам уже не особо получится.

– Ты всегда с удовольствием мстила, да?… А мне даже не пришло… – горло опять заклокотало, давясь чёрной пеной, – а мне так и не пришло в голову, что ты могла уцелеть.

– Я никому не доверяю, ты же должен знать. Я тогда осталась на Церере. Дай, думаю, послежу за моим другом Парсонсом.

– И вот… проследила. Это не я уничтожил «Бергельмир», и всё остальное… не я. Нас растащили по углам, как слепых крысят.

В этих умирающих глазах засветилось озарение.

– Ты же не смогла прочесть?..

Цагаанбат осторожно подошла ближе. От Парсонса всего можно ждать.

– Не смогла прочесть что?

– Послание… в архиве «Фригга»… послание мне и, видимо, тебе.

Цагаанбат непонимающе покрутила головой. Ничего такого в переписке не… Те два нераскрытых файла. В голове у седовласой валькирии завертелись волчком мысли. Неужели…

– У меня в «гоутонге» моя часть… Ты расшифруй свою… это файл, отправленный с твоего аппарата… и передай… Хранителям… третья сила, нас… нас жрёт третья сила… найди их, слышишь!..

Вновь булькающий звук и дыхание Парсонса остановилось.

Значит, вот как. Цагаанбат только что убила своего единственного друга, боевого товарища, сражавшегося с ней плечом к плечу последние тридцать лет. А она его убила.

Странное чувство. Новое какое-то. Хотя казалось, за время этой бесконечной корпоративной бойни она уже всякого навидалась.

Цагаанбат деактивировала бронеперчатку и та послушно разобралась на сегменты, сложившись на запястье. Нашарить чужой «гоутонг», открепить.

Надо же, сейчас даже стандартные модели как правило ресетятся без контакта с хозяином, не говоря уже о специальных сборках под заказ, которыми обычно пользовались агенты Корпорации. Иные могли изрядно рвануть.

Этот продолжал функционировать.

Значит, Парсонс знал, что всё может так закончиться, и приготовился.

Видимо, решил, что полученные сведения важнее его жизни. Так, надо будет засунуть аппарат в сэндбокс[42] и выпотрошить.

«Третья сила»… о ней Цагаанбат тоже догадывалась, но считала, что она стоит за Парсонсом. Но, похоже, за ним всё это время не было ничего и никого, даже Корпорация его изгнала из своих рядов, оставив бороться в одиночестве, да ещё и натравила на него корпоративную свору. Печальная история.

Цагаанбат поднялась во весь свой немаленький рост, оглядев заброшенное помещение.

Вот и поглядим, что же такого нарыл для неё Парсонс. И закончим его последнее дело. Он никогда не переставал быть персекьютором, просто цели сменились, но не средства.

Цагаанбат опустила забрало. Тугая иссиня-белая искра плетью ударила по сетчатке. Полыхнуло. Прощай, Парсонс.

Тело горело с яростным сипением, каталитическое пламя словно втягивало в себя биомассу, голодным зверем спеша закончить долгожданную трапезу.

А про «третью силу» эту мы ещё обмозгуем. Пока план был простым – расшифровать свою часть того самого мифического «послания», попытаться сверить с тем, о чём было сказано Парсонсу и тогда… да, искать выходы на Хранителей. Быстрый запрос через никак не желающий сдаваться интервеб в инфобазу Корпорации, Хранители уже пять лет не появлялись в присутствии свидетелей, разве что на них выходили Соратники или сам Ромул, но они оставить об этом данных не соизволили. Вокруг шла уже настоящая война, и было не до формальностей. Нужно постараться, нужно очень постараться и найти их. Если, конечно, сведения, полученные благодаря Парсонсу, действительно будут стоить подобных усилий.

В любом случае, за Цагаанбат сейчас наверняка наблюдают. Хорошо хоть, ей хватило ума в самом начале недолгого их с Парсонсом прощания запустить помехопостановщик. Сумел ли сегодняшний поступок Парсонса заставить эту всеведущую «третью силу» начать пересматривать планы? Или те, кто сюда направили Цагаанбат, на нечто подобное и рассчитывали?

Полковник нехорошо оскалилась. До сих пор ей успешно удавалось играть на публике дуру. Только горстка пепла осталась от единственного человека, который знал, что она на самом деле собой представляет. Кажется, настало проявить себя в новом амплуа.

Давно, очень давно, Цагаанбат была знакома с великим человеком, даже имени которого никто не знал. Его все звали просто «мекк», а единственный друг называл Тенью. Когда-то именно «мекк» вырвал Цагаанбат из лап корпоративных крыс, но вскоре сам погиб, спасая Ильмари, нового эффектора Соратника Улисса. Погиб глупо, как сейчас Парсонс. А единственный друг его предал, переметнувшись на сторону корпораций.

Цагаанбат не собиралась становиться ещё одним Ма Шэньбином, хотя чувствовала себя от этого не лучше. Ма Шэньбин хоть не убивал Тень своими собственными руками.

Она останется в строю и доведёт дело до конца. Но пусть это будет нашим маленьким секретом.

Отсалютовав останкам Парсонса, Цагаанбат двинулась по траектории ухода, через пустую башню, по занесённым сором и покрытым коллоидом трескающимся пандусам, в сторону ближайшей станции монорельса. Нужно попробовать оторваться от преследователей.

За ней в этот момент и правда наблюдала одинокая женская фигурка, замершая у разбитого окна в двух километрах восточнее. При ней не было ни единого оптического прибора, как не было на ней и следов имплантантов. Она просто смотрела и видела. Видела то, что увидеть не ожидала.

Нет, план работал в точности согласно графику, не сбиваясь ни на миг.

Но то, как вели себя эти люди, оказавшись в ситуации жестокой несправедливости, вызывало в безымянной женской фигуре чувство, схожее с завистью. Они оба, что персекьютор, что валькирия, действительно верили в то, что делают. Но верили совсем не так, как верят в свою правоту истовые фанатики. И это ставило под вопрос многое, если не всё.

Нужно обдумать. Всё нужно ещё раз обдумать.

Женская фигура исчезла, словно растворилась в воздухе. Она это умела лучше всего.

4 Время смерти

Заводить вездеход с толкача – дело нервное и опасное, да ещё в одиночку. Особенно когда под руку пищит диспенсер, в котором садится последний полудохлый топливный элемент, а тебе надо бегать от стартёра в обход распластавшейся по грунту основной юбки, да по колено в воде, туда, к ротору, чтобы дать ему пинка, пока питание поступает.

С третьего раза удалось, двигло два раза чихнуло и затарахтело на холостом ходу.

Роуленд утёр пот со лба и, тяжело отдуваясь, согнулся пополам. Долбаная одышка. И долбаные топливные элементы. Это нефти в Сибири до сих пор навалом, а вот новые запчасти, да ещё и такой хайтек, здесь в традиционном дефиците. Надо же было тогда бортануться о скальный выступ, и где, на болотах, ровных как стол, и тянущихся, кажется, от Енисея до самого Урала. Нет, собрал на полном ходу единственный торчащий булыжник, хорошо не перевернулся, иначе страдать одышкой было бы уже некому.

Теперь чуть не уследишь, успеет треснувший диспенсер за ночь достаточно разрядиться – вперёд, поработай теперь руками, главное убирай их резче, пока лопастью не отхватило. Бывали случаи, ханьцы трепались. А, случись что, с медициной здесь ещё хуже, чем со сменными топливными элементами. Хорошо двигло на вездеходе неубиваемое, катализаторного типа, работает на всём, что хоть чуть-чуть горит, даже на оленьем говне, хаха. Только на спирту не работает, потому что кто ж ему дасть.

Это здесь такой повод для традиционного народного юмора. Даже ханьцы его понимают, которые местные в пятом колене, не понаехавшие.

Кажется, элементы достаточно насосались от генератора, двигло начало давать мощность на гражданские нужды. Например, чтобы прокачать, наконец, подушки.

Сквозь мерное ду-ду-ду двухметрового винта послышался плеск, это толстенные юбки начали подбираться под днище, расправляясь. По водяным окнам во все стороны побежала привычная рябь воздушных струй.

Роуленд последний раз проверил подачу топлива, прислушался к вою генератора, покачал головой и тронул рукоятку основных заслонок, одновременно выжимая газ. Шестиметровая машина послушно принялась разворачиваться. Хорошая штука вездеход, на нём разве что в горы лучше не лазить, а по местным пологим холмам, утопающим в солоноватой водице, самое оно. И главное фиг чем такую штуку засечёшь, разве что специально беспилотник запускать, или зимой, под слепящим солнцем вновь вернувшегося сюда сибирского антициклона, с орбитальной группировки. А так мы люди незаметные – не шумим, не пылим, в эм-диапазоне отмалчиваемся, железа в нас – килограмм тридцать на всю машину если наберётся, а так сплошной армированный пластполимер. У вояк янгуанских в своё время выменял на бочку спирта. Ещё долго думал, не прогадал ли. Не прогадал. Зверь-машина, ещё бы двигло перебрать, но это спиртом не отделаешься.

Когда вездеход выбрался из низины, а под подушкой с металлическим скрежетом начало продираться разнотравье, Роуленд с наслаждением отстегнул респиратор. Запах, особенно по весне, был далёк от цветочных ароматов, но это смотря с чем сравнивать. Местные хакасы из «диких» рассказывали, что ещё лет тридцать назад «служанки» из-под куполов только в гермокостюмах полувоенного образца показывались, и то сказать, были в этом правы. Сейчас – совсем другое дело.

То ли мгноговековые залежи всякой органической дряни на месте бывшей вечной мерзлоты за полтора столетия начали наконец превращаться в нечто химически нейтральное вроде торфа, то ли там снизу снова начало подмораживать – Роуленду в общем было всё равно – главное, иногда тут становилось почти хорошо. И уж точно лучше, чем в душном людском болоте агломераций.

Тут порывом ветра на Роуленда так пахануло, что он поспешил обратно застегнуться. И если бы проблема была только в запахе или даже химическом составе. Сибирь скопила в своих недрах залежи самых немыслимых болезней, и такими безжизненными эти пространства стали не сами собой. Нет, плотность населения даже в благословенном XX веке тут была невесть какая, недаром ханьцы на эту территорию засматривались, но вот так, чтобы на сто километров в округе два-три жалких хутора, такого здесь не бывало, пожалуй, со времён палеолита.

Пару раз Роуленд натыкался на могильники начала века, жуткое зрелище. Спёкшаяся воедино масса из остатков одежды, белеющие кости, какие-то предметы обихода. Вылетаешь пулей, начиная про себя молиться на зверскую унивакцину, от которой каждые полгода валяешься как в бреду, с температурой под сорок. Зато есть шанс не подцепить что-нибудь покруче эбола, малярии-2 или гриппа-испанки.

Впрочем, этой же болотной дряни и спасибо, чужие здесь не шастают, никому эта территория не нужна, за ней если и следят, то разве что для проформы, и объект должен быть размером хотя бы с винтолёт. А кому нужен ломаный-переломаный вездеход?

Роуленд сверился с картой и начал потихоньку притормаживать. Хорошо, что старое-доброе крякнутое позиционирование тут, на почти ровной плоскости, работало идеально, а то при здешнем однообразии ландшафтов можно неслабо заблудиться. Хорошо, что так много старых спутников ещё болтается на стационарных, попробуй тут включи официальное, сразу будешь у «служанок» как на ладони. Здешние этого ой как не любили, по понятным причинам.

Ага. Зелёная ракета неспешно поднялась над пологим выступом на востоке, Роуленд нашарил свободной рукой под панелью пистолет и не глядя пальнул в небо. Обмен сигналами дело обычное, чтобы тут жить – нужно быть очень нелюдимым человеком, а привычка чуть что хвататься за ствол делала нечастые встречи ещё занимательнее.

Встречный вездеход уже остановился, и теперь аккуратно пристраивался правым бортом. Поступим так же.

– Ни хао рен!

Ломаный пунтухуа тут вроде как дань вежливости, всё равно на нём толком никто не говорит. Ну, кроме самих ханьцев. Только и они предпочитают не морщиться, выслушивая, как коверкают их язык, а сразу переходить на инглиш.

– Хай, мэн. Чего случилося?

Роуленд с ухмылкой ткнул пальцем в здоровенную заплату на юбке у коллеги по несчастью, явно тоже обо что-то бортанулся. И так бортанулся, что небось три дня потом по пояс в болоте просидел, стуча кувалдой.

– Да ничего, мелочи жизни. Привёз?

Водителя встречного вездехода звали Руфус, он был бывший вояка (о чём до сих пор недвусмысленно намекал неестественный разворот плеч), африканец, роста в два метра, правый глаз напрочь отсутствует, глазница заросла диким мясом, страшный как чёрт. Интересно, ему по вечерам в зеркало не стрёмно смотреть? Приснится ещё такое, чего доброго. Вот и сейчас, оставшийся глаз нехорошо щурится, кулачищи сжимают штурвал так, словно хотят вырвать его из крепления. Спросил «привёз» так, будто в случае чего прибьёт на месте, вот этими самыми руками.

– Привёз, когда я тебе подводил. Принимай-на.

В проход между бортами полетела обычная доска, Роуленд со своей стороны принялся подтаскивать фасованные тюки с брикетами – жрать эту гадость можно только в теории, зато домашняя скотина, которой тут многие за последние годы обзавелись, трескала только в путь. Роуленд в своё время разжился по случаю не только мини-биофабрикой (отдельная история – где он её взял и как сумел допереть к себе в болота, весом она была тонн под десять), но ко всему ещё и упаковочный станок угнал из одного заброшенного янгуанского купола. Так что теперь и окрестные говяды довольны, и выменять полезный товар всегда можно. На какую-нибудь жратву поприличнее, например. Тут, на окраине мира, жизнь простая, сплошной натурообмен и выживание.

Так они некоторое время молча туда-сюда и таскали, каждый своё.

– Диспенсер поюзанный никто не предлагал выменять?

Руфус в ответ понимающе заржал.

– Если что, ты за мной будешь. Я сам уже полгода ищу.

– Понятно. Что слышно?

– Да ничего не слышно. Севернее, говорят, новый купол возводят. Как думаешь, сколько простоит?

– Упорные ребята. Даю ему год.

– Угу.

Места здесь были занятные – даже самые прочные купола тут рано или поздно взлетали на воздух. То газопровод рванёт, то грунт просядет, давая такую трещину в несущих, что проще новый построить, чем старый починить. Любой заподозрит диверсию, только кому тут устраивать диверсии? Кучке отщепенцев, годами разыскивающих банальный диспенсер?

– Чего им всем тут надо? Остатки месторождений всё равно они контролируют, зачем им наши болота?

Наши. Ха.

– А ты их спроси, будут пролетать, помаши им снизу.

Юморист. Сам небось отнюдь не на Корпорацию служил, но потом надоело, бросил всё, чуть не жену и детей, рванул сюда, живёт отшельником, мастерит для души куколок из соломы, вручную раскрашивает. А что глаз потерял, так это ещё не самый плохой вариант, много народу просто мрёт. Роуленд поморщился, вспоминая прошлую весну. Еле оклемался тогда. Но вот ни на секунду не задумался о том, чтобы вернуться.

– Ладно, разбегаемся. До связи, Руфус.

– До связи, Джон, береги себя.

Обнялись и разъехались.

Разогревая остывшее двигло до режима, Роуленд не удержался и разок всё-таки бросил взгляд назад. Хороший мужик этот Руфус, как-то они целый год с ним играли в шахматы по радио. Не столько играли, сколько за жизнь болтали, кто где бывал, да кто как кого и поскольку раз на дню ненавидел. Три раза начинали партию заново, потому что обнаруживалось, что фигуры на двух досках оказывались расставлены по-разному. А потом с юга опять потянуло и стало не до того, так в общем они к шахматам и не вернулись. А жаль, было весело.

По правде сказать, большинство местных выживальщиков вовсе не были отъявленными социопатами, как это можно было бы представить. Просто у каждого были свои причины свалить подальше. Как они были и у Роуленда.

Выводя привычную глиссаду по водяным зеркалам, он усмехался сам себе. Писарь Стэнли, ты ли это. Смотри, куда забрался, тут не то что интервеб, тут электричество не всегда в наличии. Нечасто ему тут приходится о таких вещах задумываться. Как-то всё случилось само собой. Сначала исчезли близнецы, а без них и Ромулу Стэнли был не нужен. Потом навалилась эта волна безумия, которую он ощущал, кажется, сильнее всех треклятых жителей треклятой агломерации. С ней невозможно было жить, от неё невозможно было скрыться. Стэнли что-то смутно объясняли про Мать, но ему от этого знания было не легче. Так он постепенно стал глазами, которые не видят и ушами, в которых не нуждались. И тогда он ушёл.

Снова вспомнил, что его зовут Джон Роуленд, что ему уже стукнул сороковник, а ни профессии нормальной, ни особой цели в жизни у него не случилось. Нужно было убираться куда-нибудь подальше, но не так, как поступали другие – на вахту в дальний космос. Видимо, это ещё теплилась в душе надежда, что близнецы вернутся.

Поэтому первой точкой, куда Роуленд двинул, была Аляска. Климат почти райский, суровые выживальщики и там присутствовали, причём в массе, и всеобщее безумие там почти не ощущалось, но Роуленд чувствовал, это всё не то. Тянуло его куда-то, его как писаря. Так через пару лет он и оказался здесь, на бескрайних зловонных болотах, где писарю уж точно делать нечего.

И где внезапно ему стало хорошо и спокойно. Ну, в те часы, когда его не валила с ног очередная болезнь, не ломался генератор и не нужно было с толкача заводить ротор вездехода.

Здесь Роуленд вновь почувствовал свою нужность, уместность в конце концов. Только совсем не сразу понял, почему здесь, и в чём эта нужность состояла.

А ещё время от времени он тут начал припоминать старое ощущение чьего-то незримого присутствия. И если в перенаселённом Босваше ничего необычного в этой щекочущей паранойе не было, там все наблюдали за всеми, то тут, посреди бескрайней пустоши, на голом зловонном ничьём пространстве, подобные взгляды из-за спины первым делом вызывали волну панического страха, а уж потом что-либо иное.

Вот и сейчас, почти добравшись до своей дальней базы, Роуленд резким движением уменьшил обороты ротора, делая вездеход почти бесшумным, и одновременно уже нашаривал припрятанный для таких случаев огнестрел. В здешних условиях это было почти единственное доступное оружие, зато его тут было много. Например в его коллекции нашлось место даже такой археологической древности, как СВД. Впрочем, при себе у Роуленда был только привычный «винторез», не за тем ездил, чтобы в войнушку играть.

Оставив вездеход за пригорком, он аккуратно сполз в мокрую траву, и размашистым шагом побрёл по хляби к месту назначения. Поглядывая по сторонам в поисках неприятностей, Роуленд аккуратно зашёл к приземистому комплексу с тыла, где был самый неудобный обзор, вскрыл люк запасного выхода и бесшумно просочился внутрь. Ни одна петля не скрипнула – хозяйство требует ухода, зато и не подводит в трудную минуту.

Так, крадучись, Роуленд добрался до бывшей комнаты дежурного, никого. И на мониторах никого, что стало ясно через пару секунд после того, как в подвале запустился генератор.

Выругавшись сквозь зубы на свою мнительность – ну кому может понадобиться вековой давности брошенный пакгауз, тут и ценностей-то никаких нет – Роуленд оставил у стенки «винторез», и пошёл обратно к вездеходу, его нужно было сегодня ещё подогнать, разгрузить, заправить, загнать на нижний уровень, пусть подзарядится. «Дальняя база» служила Роуленду перевалочным пунктом и ремонтной мастерской, благо тут площадей хватало. Временами он даже подумывал перебраться сюда окончательно, да вид из окна не нравился. Ха, будто он где-то бывает другой.

Пока таскал тюки с грузом, окончательно взмок, всё-таки брезентуха костюма химзащиты мало приспособлена для активного передвижения по местности. В танках ещё оставалось литров двести воды с прошлой перегонки, так что даже удалось потешить себя расслабляющим душем. Мы сегодня молодцы, мы сегодня нам добыли мяска. Есть его без специальной обработки нельзя, но это не повод для расстройства. Будет нам и жаркое, и шкварки. Говяды не зря сложили свои головы в неравном бою с ожирением.

Роуленд вольготно разлёгся на кушетке, закинув ногу на ногу, закрыл глаза и постарался расслабиться.

Не выходило. Ощущение постороннего взгляда не отступало, а наоборот, всё усиливалось.

Если это не подкатившая внезапно креза замученного жизнью в полном одиночестве подсознания, то… то он знал, что дальше будет. Роуленд некоторое время ещё побродит, наконец рухнет, обессиленный, где-нибудь в углу, а проснётся наверняка в совсем другом месте. Так уже бывало.

Ну и к чёрту всё. Капсулу анксиолитика[43] под язык, и баиньки. Зачем себя зря мучить. Картинка привычно поплыла и смазалась. Поясница болит. Да и на здоровье.

Снилось ему нечто слабо понятное, но до спазмов в животе жуткое. Что-то наваливалось на него сверху, придавливая к земле всей своей массой, не оставляя шанса на спасение. Вот уже перекошенное от страха лицо упёрлось в вонючий от торфа грунт, дышать можно было только через раззявленный рот, но и туда уже сыпались комья. В бесформенной массе, накрывшей его своей тяжестью, раздавался всё более и более частый стук. Кто-то колотил в дверь. Крепко так, прикладом, со всей дури.

На этом Роуленд проснулся окончательно.

Надо же, грохот этот был на самом деле. Некто весьма уверенный в своём праве продолжал ломиться в пакгауз.

Роуленд активировал камеру над входом и покачал головой. После вчерашних предчувствий этого стоило ожидать. Армейского образца винтолёт с незаглушенными роторами и трое вояк перед дверью. Не будем заставлять их ждать, выломать её им ничего не стоит, а вот Роуленду потом думай, где на их болотах достать банальный автоген.

– Кого ищете?

Грохот прекратился. Троица дружно посмотрела на громкоговоритель. Раритет, ради такого вот эффекта и монтировался. Если бы можно было для этой цели использовать музейный патефон, было бы ещё круче, но таковые в рабочем состоянии даже в Сибири нынче были редкостью. Ребят, привыкайте, ваши «гоутонги» в хозяйстве Роуленда не работают.

О, надо же, сообразили.

– Ищем Стэнли. Выходить с поднятыми руками.

Ага, щас.

– Вы откуда такие будете?

Опять потянулись к «гоутонгам». Фантастические идиоты. Впрочем, будь вы не из Корпорации, разговаривать с вами Роуленд вообще бы не стал. Это уже вопрос профессиональной этики, сами понимаете.

– Ладно, не старайтесь. Я выхожу. Советую за стволы не хвататься.

Корпорация. Всегда Корпорация. Временами Роуленду начинало казаться, что он вовсе не в изгнании на краю земли, а всё ещё там, в толще Босваша, наблюдает за самоубийственной схваткой двух симбионтов. В те разы, когда его очередной раз накрывало, он снова находил себя за периметром очередного форпоста Корпорации, не соображая, что он тут вообще делает.

Если это психиатрия, то какая-то уж больно избирательная. Преступника тянет на место преступления, ага.

Тряхнув головой, Роуленд начал собираться, а то парни и правда что-то нервные. Не нравится торчать у всех на виду? Вы б ещё на челноке сюда прискакали.

Сборы, впрочем, особого времени и не требовали. Залочить пакгауз, схватить свой именной винторез, закинуть рюкзак с барахлом на спину. Внутренний карман, где хранился «гоутонг», пришлось разыскивать, давненько прибор не был ему нужен. Персональный заказ, ку-ядерный, потому в три раза толще обычного, безумно устаревший, но до сих пор не бесполезный. Не нужно будет каждому встречному дылде слишком долго объяснять, ху из тут ху. Смешно, когда-то у писарей подобные приблуды были главным инструментом.

Давно дело было.

– Так чего вам от меня надо, парни?

Вот, другое дело. Роуленд с удовольствием разглядывал мимический процесс, происходящий на этих лицах. Он читал их, как открытую книгу, даже сквозь забрало.

Троица рефлекторно вытянулась во фрунт, но даже оный оказался каким-то жалким. Боятся.

Роуленд пожал плечами, раздвинул армопластовые фигуры, мешающие ему пройти, и потопал к винтолёту.

Пилоты тоже сделали большие глаза, но хоть каблуками стучать не стали. Так, эти контактнее.

– Куда едем?

– Сэр, вас приказано доставить в тренировочный комплекс для консультаций, сэр.

– Это теперь так называется, «доставить для консультаций»? Мило. Ваше командование уверено, что без этого никак?

Стрельнувший куда-то в сторону взгляд, неслышные переговоры.

Ну, в теории неслышные.

– Сэр, вас приказа…

– Можете не ретранслировать, я в курсе. Ну, поехали. Мне уже самому интересно, зачем я вам понадобился. Загружайте своих вояк, у меня всё с собой.

Роуленд покосился на торчащий за левым плечом ствол «винтореза». Пилоты почему-то расстроились ещё больше. Неужели допотопный огнестрел на борту их любимой «птички» был таким уж существенным дополнением к и без того свалившемуся им на голову писарю? Небось, не знали, кого должны везти. Да и руководство, судя по нервным ноткам в канале, тоже было не в курсе.

Кто же их навёл, и самое главное, отчего вчерашние ощущения? Близнецы, если это были они, действовали иначе. Истории с провалами в памяти больше соответствовали их привычкам пользоваться для своих нужд всем, до чего можно дотянуться, включая писарей, разумеется. Вот только на этот раз история была про другое. Да и то, когда там последний раз близнецы вообще подавали голос?

Роуленд не помнил. Так давно, что даже имя Стэнли для него уже окончательно стало чужим. Как из другой жизни.

Заработали ходовые роторы, ребристый пол под ногами знакомо дрогнул и накренился. Вояки делали вид, что всё в порядке, и пытались вести вялый разговор ни о чём. За бронеплитой иллюминатора тянулся бесконечный однообразный сибирский ландшафт.

Летели недолго, где-то час спустя винтолёт пошёл на снижение, возобновилась болтанка – пилоту приходилось вписывать тушу транспортника в рельеф местности, тут хочешь не хочешь приходится полагаться не только на подработку вектора тяги роторов, а маршевые приводы винтолётов были не слишком приспособлены к большим углам отклонений. Ладно, это фокус старый, от чужих радаров вы ушли, а как быть с инфракрасными сканнерами на орбите? Летом-то тут сплошные испарения, но сейчас-то…

Роуленду тут же и продемонстрировали. Машина вдруг ухнула вниз, и снаружи погас свет. Со смачным плюхом они приземлились на что-то водоплавающее. Ого. Заполненный водой туннель. Неплохо придумано. И экранирование идеальное – разве что активным сейсмосканнером засечь можно, да и то, если знать, что искать. Нарой таких туннелей на сотни километров вокруг, если что – подрывай безо всякой жалости. А старых разработок, карьеров и шахт вокруг – вообще как грязи. И каждая из них может оказаться занятой людьми Корпорации. Ищи до посинения.

Свежее решение. Нечто подобное раньше если и было в планах, то до Роуленда не доходило. С гулким клацающим звуком верхняя половина своеобразного транспортного средства накрыла винтолёт, тут же заработали гребные винты. Забавно, подводная лодка в болотах Сибири.

Ещё полчаса плавания, и движение прекратилось. Короткий толчок швартовки, и всё затихло. В распахнутый люк тут же сунулась напряжённая физиономия вояки средних лет.

Надо же, целый полковник. Роуленд явно отстал от жизни, если у него под самым носом функционирует полноценная военная база, а он об этом ни сном, ни духом.

– Джон Роуленд?

Ха, ты меня читать вздумал, полкан?

Роуленд буквально кожей почувствовал, как переругиваются сейчас их «гоутонги». Хватит.

Писарь Стэнли вернулся в строй ровно с того момента, как в дверь пакгауза раздался первый удар. Чего уж самого себя обманывать. Если к нему сами, по собственной инициативе, пришли люди Корпорации, значит, в агломерациях творится страшное.

Нужно было видеть, какая вокруг настала тишина. Сейчас злости Стэнли хватило бы на сотню-другую человек. Откуда злость-то? На кого? На этих вояк, что выдернули его из многолетней летаргии? Глупости. Стэнли попросту было страшно. Приходилось вытеснять страх гневом.

– Полковник Вольски, пройдёмте, кратко изложите мне ситуацию в метрополии.

Тот аж по струнке вытянулся. Настоящий вояка соблюдает субординацию на уровне инстинкта.

Три минуты спустя оба уже заперлись в кабинете полковника, по дороге их провожали ошалелые взгляды штабных. Или здесь впервые видели живого писаря, или наоборот, слишком хорошо знали, что это такое. Впрочем, одно другому не мешает.

– Насколько я понимаю, эээ…

– Мистер. Мистер Роуленд.

– Так точно. Насколько я понимаю, мистер Роуленд, вы довольно давно не были на материке.

– Да. Был бы благодарен, если бы вы добавили немного ретроспективы.

Полковник нахмурился, но продолжил. Роуленд всегда тонко чувствовал грань, до которой можно дотянуть собеседника. И этот парень ещё не готов.

– Первые заметные гражданские бунты начали наблюдаться в агломерациях около семи лет назад, с тех пор их число нарастает лавинообразно. Корпорации пытаются увеличивать контингент полицейских сил, но в целом с этой задачей не справляются, поскольку системы газовых гигантов, где корпорации срочно возводят оборонительные комплексы, требуют для своего содержания всё больше ресурсов, и разрываться на два фронта им становится всё сложнее.

– И мы им в этом всецело помогаем.

– Так точно. Усилена активность наших флотов во всех четырёх Поясах, но самое главное – судя по поступающим разведданным, большинство конфликтов провоцируют сами корпорации, количество попыток списать обстрелы стационаров и перехваты грузов на наш счёт растёт с каждым днём.

– Но нам это только на руку, так?

Полковник пригнул голову, так что Стэнли невольно подался в сторону. Этот если врежет, мало не покажется. Но нет, обошлось.

– Моя задача – готовить людей. Как можно тщательней и как можно быстрее. Но я вижу, к чему идёт дело, и у меня опускаются руки. Мы ввязались в войну, из которой не будет выхода. Завтра мы отправляем в Рио очередные сквады. Но уже через месяц там нам понадобятся ещё силы, но где их взять? Соратники выжимают из Корпорации всё, на что она способна, до последней капли крови. Но этого всё равно мало, потому что мы воюем со всем миром. И после каждой операции мы теряем людей.

Полковник оторвал, наконец, взгляд от пустого проектора, впервые посмотрев Стэнли прямо в глаза.

– Вы можете донести это до Соратников, я же знаю. У нас кончается запас прочности. Ещё полгода – и я выключу здесь свет, отправляясь в оперативные части. Мне уже некого будет готовить.

Стэнли держал взгляд.

– Хорошо, полковник. Я постараюсь. Но учтите, скорее всего, ничего нового я тем самым не сообщу. Там всё знают.

– И всё равно форсируют конфликт.

– Или не имеют иной возможности.

Полковник моргнул.

– В таком случае, это конец?

– Может быть. Или начало чего-то иного. Вы же знаете, за что боретесь?

«Вы», Стэнли нарочно отделил себя, писаря, от людей Корпорации. Хотя, какое он имел на это право? Ответом ему было молчание.

– Полковник Вольски, я понял вашу просьбу, но всё-таки, вы меня сюда дёрнули не за этим. Вам были даны относительно меня какие-то конкретные инструкции?

Тот в ответ только неловко моргнул.

– Вы знакомы с полковником Цагаанбат? К сожалению, имени его я не знаю.

– Это и есть имя. Оно монгольское, у них нет фамилий. Только имена. И это не «он», а «она». При встрече смело можно обращаться к ней «мэм», ей нравится. Да, мы знакомы.

Ещё одна пауза. С этим нужно заканчивать.

– С ним… с ней связана какая-то ошибка в базах, по данным интервеба полковник Цагаанбат погибла на Церере. Однако недавно она связалась с нашим штабом и потребовала известить вас, мистер Роуленд, что вам срочно необходимо прибыть в Мегаполис. В сообщении указано только то, что встречи с вами ждёт также некий мистер Баум. Кто это?

Писарь Стэнли чувствовал знакомое дрожание век. Действительно, настала пора ему вернуться в строй. Всё к одному.

– Догадываюсь. Это очень неприятный человек. Наткнётесь на его след при подготовке к операции – немедленно сворачивайтесь и уходите.

Опять этот взгляд. Довольно.

Пространство вокруг потеряло остатки и без того скудной армейской цветовой гаммы, превратившись разом в серое плоское полотно, толстым слоем намазанное на сетчатку. Вокруг него вилась, кружила, мельтешила совсем иная жизнь – жизнь информационных потоков, ассоциативных привязок и датамайнинг-процессов.

Привет, давно не виделись. А сейчас, полковник, ты расскажешь писарю Стэнли всё, что ему нужно знать о действительном положении дел на планете и в сол-систем. Ты и сам не сознаёшь, как много тебе известно. Просто тебе, полковник, не хватает ума для анализа. Ты вояка, но ты не ровня Цагаанбат, та всегда схватывала с полуслова. Просто расскажи, кого и в каких количествах подготовили все известные тебе центры за последние годы.

Поставленный спецами Корпорации блок слетел, словно его сдуло ветром. Это не преграда для подготовленного писаря. Да и не против него этот блок ставился.

Взгляд выпученных глаз начал оттаивать спустя каких-то десять минут. Обычно, после такого люди мало что помнят. Но подспудное ощущение совершённого над ними насилия остаётся навсегда и легко передаётся другим. На уровне инстинкта. Одним выражением лица. Именно поэтому писарей так боятся.

Полковник рефлекторно отшатнулся, пытаясь прийти в себя.

Ну-ну, ты у нас уже не маленький, переживёшь. Служи, солдат.

Стэнли шёл по коридору, щурясь от света голых ламп, шёл в полном одиночестве под звуки эха собственных шагов. Нужно обдумать план возвращения, ведь в эти болота нетрудно попасть, очень легко тут пропасть без следа, а вот выбраться отсюда так, чтобы тебя не взяли где-нибудь в Саянских горах, уже куда сложнее.

Но и это, в общем, вопрос решаемый. А вот как понимать срочный вызов Цагаанбат, появление на горизонте не кого-нибудь, а самого директора Баума – так с ходу и не скажешь.

И ещё Стэнли беспокоил тот факт, что близнецы продолжали молчать, несмотря на его продолжающийся настойчивый зов.

Беспокоил, ха. Стэнли уже готов был в связи с этим по-настоящему паниковать.

Безумие и боль, подхлёстывающие друг друга, поочерёдно накатывающие на серые полимерные стены башен, разбивающиеся о них с яростным криком и вновь разбегающиеся для бессмысленного броска.

От боли и безумия тут кричало всё, каждое перекрытие, каждое стекло, каждый кабель, каждый нерв, каждое сухожилие, каждая душа.

Только что спокойно пробиравшийся сквозь толпу подросток с пустыми глазами наркомана мог внезапно ощериться, забиться в угол и начать оттуда выкрикивать нечто бессмысленно-агрессивное, после чего безумно расхохотаться и завыть на белеющую в сером небе «люстру» наблюдателей из числа «красножетонников».

Вполне благополучный клерк, уверенный в себе представитель корпоративного криля – одет в добротное пальто из искусственной шерсти ламы, на предплечье дорогая модель «гоутонга», на голове «визор», под мышкой портфель как признак сословия – столкнувшись случайно плечом с кем-нибудь из подвернувшегося на пандусе «быдла», вдруг выхватывал из кармана безумно дорогой экранированный разрядник и принимался палить в белый свет, как в копеечку, после чего кончал с собой, выбрасываясь в двухсотметровую пропасть за ограждением.

Пожилая домохозяйка, живущая на корпоративную пенсию давно не встающего и не разговаривающего мужа, безо всяких причин останавливалась на самом проходе, и стояла там, не обращая никакого внимания на толчки и ругательства со всех сторон. Долго стояла, пока её не забирала вызванная кем-то соцслужба. Она просто разом забывала, кто она, что тут делает, и куда ей теперь идти.

Обычные истории огромной агломерации, лишние строчки в суточных отчётах. Бытовые драмы без причин и последствий, кроме очередного трупа, пропавшего без вести или же просто увезённого в итоге в муниципальную богадельню, где, как известно, даже здоровые долго не живут.

Какое кому дело, что их число только за последние полгода удвоилось.

Какое кому дело, что подобное творилось сейчас по всей метрополии, задевая даже лунные города, но почему-то не касаясь дальних колоний.

У тех, впрочем, были свои проблемы.

А Земля продолжала собирать статистику.

Массовые побоища возникали словно ниоткуда, по мановению руки невидимого дирижёра обычно внешне бесстрастные, словно замороженные люди разом превращались в кровожадных монстров, готовых рвать друг друга зубами и ногтями. Безупречными искусственными зубами, которые никогда не изотрутся и не заболят, и идеальной формы полированными ногтями, произрастающими из пересаженной корневой матрицы, которая гарантированно позволяет превратить ваши пальцы в произведения искусства.

На месте побоищ некоторое время лежали изувеченные тела, потом их убирали, пандусы мыли специальными растворами, заменяли изломанные ограждения, и всё начиналось заново – до следующей вспышки немотивированной ярости.

Стэнли хаотично перемещался по Мегаполису, с трудом отдавая себе отчёт, чего он этим добивается.

Как давно его не было в подобных местах. Так давно, что рассудок писаря уже почти отказывался воспринимать это как реальность. То, что в болотах Сибири и горных пустынях Саянских гор ощущалось как накатывающийся на планету вал вселенской катастрофы, от которого хотелось бежать, бежать, бежать куда глаза глядят, тут, у самого подножия этого вала, обретало совсем иные масштабы и затрагивало уже не столько тонкие струны души Стэнли, сколько самое его органическое нутро, скручивая кишки узлами спазмов, пережимая нервные каналы горячечным пульсом, до предела натягивая межпозвоночные сухожилия, пока всё его тело не превращалось в единый комок боли, которая заглушала всё остальное.

Того, кто не верил в существование Матери, следовало насильно доставлять сюда, в самое нутро гигантской агломерации, построенной на месте уничтоженных в катаклизмах начала XXI века европейских городов, тут всё сразу становилось на свои места. Мать была не Матерью, а самой сутью, и не Земли в целом, а только и столько человечества. Уникальное собрание всего прекрасного, но и всего самого отвратительного, что было в людях. Раньше её незаметное присутствие могли ощутить разве что возвращающиеся из многолетних экспедиций астронавты, ощущать так же остро, как голод и жажду. Но теперь, о, теперь, когда Мать умирала, обречённая самой своей природой на то, чтобы до конца вкусить человеческого безумия, её существование чувствовал каждый.

Большинство этого даже не сознавало, воспринимая удушающий смрад миллионов людей вокруг как нечто привычное и естественное. Никому и в голову не приходило задуматься, почему на него секунду назад нахлынула волна тошнотворной ярости. А это в толще офисной башни мимо его прекрасно кондиционированного лифта бизнес-класса в добрых пяти метрах, за двумя металполимерными перекрытиями пронеслась набитая под завязку кабина с простыми работягами, по подряду ремонтирующими один из уровней. Мать всегда была лишь средой, как воздух, как вода. Без них нельзя жить, в этом смысл их необходимости каждому человеку, но воздух и вода ещё и могут передавать звуки. Так мы слышим. Мать в порыве отчаяния пыталась вразумить своих детей, транслируя между ними панические волны отчаяния.

И тем самым только приближая свою гибель.

Окончательный распад ткани человеческой ноосферы был неизбежен, Стэнли это отчётливо понял в первый же день пребывания в Мегаполисе, когда, борясь с рвотными позывами, ползал по пятизвёздному номеру корпоративного отеля «Сейко» в поисках источника столь бурной реакции собственного организма.

Температура, влажность. Лёгкий ароматизатор витал в воздухе. Даже долгожданная ванна (дорогое удовольствие!) не принесла обещанного облегчения. Потому что ни воздух, ни вода тут были ни при чём. Это были люди. Миллионы людей. С их подленькими мыслишками, пустыми эмоциями, бессмысленными судьбами, злобой, похотью, завистью, алчностью, всеми прочими истинными добродетелями современного жителя агломераций, корпоративного служащего не только в рабочие часы, но круглые сутки.

Стэнли только теперь понял причину той ярости, которую вызывало у Соратников упоминание корпораций. Они упустили момент, когда была пройдена точка невозврата, эти спруты захватили всё, до чего сумели дотянуться, и главное – они поработили души, а значит обрекли Мать на гибель.

Стэнли не мог даже подумать, что будет, когда это случится.

Все упадут замертво? Сойдут с ума? Превратятся в пустых биороботов с бессмысленно таращащимися на мир слепыми глазами?

Нет, вряд ли. Человек спокойно живёт на дальних планетах.

Просто уйдёт нечто бесценное, невозвратимое, невосполнимое. Но с этим живут. Да, Стэнли?

Думать вообще не хотелось, хотелось куда-нибудь скрыться, туда, где эта тошнотворная атмосфера гнойного бокса муниципального госпиталя бы чувствовалась не так остро. И Стэнли попытался воспользоваться традиционным рецептом.

Три таблетки транка под язык, визор на глаза, утопить тело в объятиях комфортного кресла, активировать имплантанты через привычно зашелестевший кулерами «гоутонг», картинка пошла. Привычный уютный виртуальный мирок интервеба.

Тут продолжался всё тот же ад.

Не спасала и вполне ожидаемая пустота – сколько лет прошло с тех пор, как это паразитное пространство в недрах взломанных корпоративных клаудов стало запретным для обычных любителей анонимного общения. Стэнли за все несколько часов пребывания в интервебе не встретил тут ни одного человека, пользоваться же инфопространством для обмена оперативной информацией агенты Корпорации могли и без помощи громоздких визуализаций аватар, для этого существовали десятки более простых протоколов, а подобные Стэнли ностальгирующие олдфаги, видимо, окончательно повывелись.

Но даже в полном одиночестве эти пустые пространства излучали всё ту же тошнотворную атмосферу – даже редчайшее, оставшееся невесть от кого посреди пустой белой стены анонимное граффити излучало тоску и опустошение.

Вы никогда не посещали выставки «Искусство психиатрических больных»? Это было ровно то самое ощущение какого-то болезненного, вопиющего выпадения из реальности, за которым – отнюдь не пустота бессмыслицы, напротив, сложнейшие извивы сломанной логики. Вот этим сейчас жили даже агенты Корпорации, хоть как-то прикрытые в тени Ромула.

Его Стэнли тоже почувствовал.

Его и всех его Соратников. Они собрались здесь, на Земле, оставив без внимания Марс, Пояса и системы газовых гигантов. Чтобы не дать Матери погибнуть в одиночестве, если уж они не смогли её спасти.

Здесь, в виртпространстве, Ромул тоже присутствовал. Тяжким облаком где-то высоко вверху клубилось яростное нечто. Самый его вид говорил – всё, что происходит, было предсказано, но никто не услышал. Ну так вкусите будущее, ставшее настоящим, во всей его ужасающей красе.

Стэнли отвернулся и привычно заюлил по лабиринтам интервеба, высматривая известные только ему знаки. Анонимность здесь не означала отсутствия необходимости скрывать информацию от посторонних. Более того, спецы-служанки тут только и шастали, в основном в виде юрких ботов. Эти штуки вынюхают всё, что плохо лежит. Поэтому оно должно лежать исключительно хорошо.

Персональная ячейка после напряжённых переговоров с «гоутонгом» в конце концов нехотя отдала своё содержимое. Почитаем потом, в оффлайне, пока же внимание Стэнли привлекло приаттаченое тут же одинокое текстовое сообщение. Скользящие в воздухе буквы заставили Стэнли нахмуриться.

Никакой криптографии, только текст. Это мог оставить кто угодно:

Джон Роуленд, добро пожаловать обратно.

Старая компания вновь собирается.

Надеюсь, скоро увидимся лично.

Подписи, даже формальной, не было.

Кто-то решил поиграть.

Кто-то, знающий, что писарь Стэнли и пропавший десятилетия назад без вести резидент Босваша Джон Роуленд – это одно лицо. Кто-то, имеющий выход на личную ячейку для связи с немногими до сих пор живыми его личными контактами среди агентов Корпорации. Кто-то, считающий, что Стэнли, держащий ухо востро, ему нужнее Стэнли, не подозревающего о подвохе.

Что вообще тут творится?

И что это за «старая компания»?

Остаток вечера писарь потратил, копаясь во вполне легальных корпоративных сетях, воспользовавшись одной из пятидесяти имеющихся в его распоряжении наломанных у прохожих ещё по пути сюда «личин».

Удалось вчерне пробежаться по официальной версии событий на планете за последние несколько лет, проследить важнейшие подвижки в директоратах корпораций, но главное было понятно и так. На планете разверзался ад полного хаоса. Для жителей агломераций это потенциально означало многомиллионные жертвы. Ну, а кроме того?

Стэнли позвали сюда не просто так. Он был нужен. Однако ни полковник Цагаанбат, ни тем более директор Баум отнюдь не торопились назначать с ним встречу.

Наконец уже под утро, отключив внешние порты, Стэнли принялся копаться в полученном инфопакете. Контрольные суммы были в порядке, как и криптоподпись Цагаанбат. Поверх, ко всему прочему, стояла виза одного из Эффекторов – Улисса. За делом следили на самом верху, кто бы подумал. Давно Стэнли не имел дела с Соратниками.

Внутри – свежий комплект данных для инфильтрации, всякие номера соцстраха, несколько айди каких-то корпоративных работников вышесреднего уровня, плюс всякая оперативная информация для сведения.

Ни времени, ни места.

Очень интересно.

Окончательно измучившись, Стэнли вновь накачал себя транком, погрузившись в долгожданное забытье.

Снилось ему что-то поистине чудовищное. Со всех сторон на него давила тугая тьма, норовящая в самый неподходящий момент раскрыть в своей толще клыкастую пасть и вцепиться в сведённое судорогой сухожилие. Проснувшись, Стэнли минут пятнадцать приходил в себя, с трудом соображая, что просто запутался во сне головой в одеяле, так что едва не задохнулся. Заломленные руки и спина болели от долгого пребывания в неудобной позе.

Сон, таким образом, тоже не принёс облегчения.

Пребывать взаперти больше не было сил, и Стэнли принялся без конца бродить по Мегаполису, забираясь в самые неожиданные места в поисках хоть какого-то просвета. И предоставленная Цагаанбат оперативная информация красок этому нескончаемому кошмару не добавляла.

Корпорации грызлись между собой почище людей, словно тоже охваченные всеобщей лихорадкой безумия. Муниципальные институты буксовали на месте, едва не вызывая банальные водяные бунты. В жилых районах накапливали подразделения общественной безопасности, откуда только резервы находились, можно подумать, в других местах дела обстояли лучше. «Люстры» без устали барражировали в мутном небе. Истерика захлёстывала даже вусмерть умодерированные и огороженные корпоративные интрасети. Количество аварий на производствах росло с каждым днём.

Чувство приближающегося армагеддона наполняло все стороны жизни Мегаполиса.

И даже в этих условиях кто-то продолжал пытаться играть в свои игры. Из головы Стэнли всё не выходило то послание. По сути своей, интервеб был всего лишь средой, анонимным пространством, которое мог использовать для своих нужд кто угодно, лишь бы была возможность самостоятельно реплицировать карточки-интерфейсы. У корпораций такая возможность была. Могла ли она быть у кого-то ещё? Несомненно. Вот только как доступ в интервеб позволял вычислить там личный ящик Стэнли, и самое главное – узнать его настоящее имя, которое накрепко затерялось в клаудах соцстраха добрых тридцать лет назад… на этом логика писаря давала сбой.

В его личном, пусть и погрязшем в запустении царстве за время отсутствия прежнего смотрителя завелось нечто пугающее.

Растерянный, придавленный к земле ментальными токсинами гниющей изнутри агломерации, Стэнли хаотично перемещался по Мегаполису, с трудом отдавая себе отчёт, чего он этим добивается. Искал какую-то примету? Хотел уловить малейший признак надежды для себя, Матери или этой планеты в целом?

Он и сам не понимал. Быть может, это срабатывал проснувшийся инстинкт писаря, не позволяя просто разумно выжидать, затворившись подальше от чужих глаз.

В таком настроении, прерывая мельтешение лиц и башен лишь на недолгий беспокойный сон, прошла почти неделя.

Цагаанбат по условленному коду на связь не выходила, общественные информационные каналы всё заметнее сходили с ума, атмосфера на станциях монорельса и пандусах переходов накалялась сильнее и сильнее.

Наконец, Стэнли не выдержал и снова ненадолго ушёл в интервеб, принявшись, скрепя сердце, штудировать аналитические отчёты и оперативные сводки Корпорации.

Писарю это не возбранялось, однако, хоть подобные ему «люди близнецов» и имели все доступы к подобным документам, на самом деле они не являлись частью сети агентов Корпорации. И потому старались не лезть не в свои дела. Задачей Стэнли было наблюдать. Не за документами и сводками, а за людьми и событиями. Наблюдать, запоминать и докладывать. А в этом деле важна чистота восприятия. Потому обращаться к чужим сведениям Стэнли приходилось нечасто. Но сегодня был иной случай.

Полковник Вольски упомянул о загадочной «смерти» Цагаанбат. Старая компания вновь собирается, говорите. С Мегаполисом у Стэнли была вполне чёткая ассоциация. Давняя встреча нескольких на первый взгляд не связанных друг с другом фигур.

Тогда у руин сейчас уже окончательно снесённого Хрустального шпиля пересеклись тропинки нескольких людей. Там присутствовали: Соратник Улисс с двумя эффекторами, Стэнли, Цагаанбат, Парсонс… и кто-то ещё, убивший снайпера из группы оперативного прикрытия. Убивший, и ушедший, так и не воспользовавшись удобным моментом для выстрела.

Кого из них неведомый автор послания имел в виду под старой компанией? Или всех сразу? Стэнли уже тут, вызван полковником Цагаанбат. Улисс… оставим пока его за скобками. Остался Парсонс. И ещё непонятно каким боком пришедшийся к этой истории «мистер» Баум. Если это тот самый директор Баум, о котором Стэнли сразу подумал, то «мистером» он стал весьма внезапно и неспроста. Но об этом пусть он сам и расскажет. А пока, значит, Парсонс.

Вот за его упоминаниями Стэнли и сунулся тогда в интервеб.

Парсонс был серьёзной фигурой, даже Цагаанбат, пусть и целый полевой полковник, была ему не чета – просто так к его файлам было не подобраться. Но у Стэнли получилось добыть нужный доступ.

Так писарь узнал, что ещё до вероятных боестолкновений в Галилеевой группе случился конфликт на Церере. Там и погибла, согласно документам, Цагаанбат, а обстоятельства её гибели, равно как последующей диверсии на борту кэрриеров «Джи-И», вели… к экс-персекьютору Парсонсу. Позже его следы всплывают уже в метрополии, где он тоже успевает пошуметь, но потом он так же бесследно исчезает, причём его исчезновение здесь, в Мегаполисе, занятным образом совпадает с появлением на горизонте успешно ожившей Цагаанбат.

Если даже в файлах Корпорации эта история выглядела донельзя смутной, значит на самом деле она была ещё запутанней, чем казалось на первый взгляд. Давешний интервебовский анонимус наверняка знал и о Парсонсе, и о том, зачем он прилетел на Землю, и о том, какая роль в этом спектакле отводилась Цагаанбат.

Тем не менее, в одном анонимус был прав – Парсонс последние годы провёл между Церерой и Марсом, Цагаанбат – между Церерой и Юпитером, Стэнли – в Сибири, где всё это время был Улисс – неизвестно, но тем не менее – уже трое из «старой компании» разом оказались тут, в Мегаполисе.

Чутьё писаря подсказывало – эта история могла бы совершить чудо и заставить близнецов выйти из многолетней тени. А значит, он вернулся не зря.

Исчезновение Хранителей одиннадцать лет назад стало ударом для самого Ромула, который тогда даже на время свернул все операции, впрочем, позже восполнив эту задержку сторицей.

Оказавшись вдалеке от основных событий, восемь лет Стэнли, вернее Джон Роуленд, прожил, не вспоминая о своём призвании писаря, но теперь дремавшее в нём чувство просыпалось вновь.

Просыпалось и замирало в ожидании чуда.

Но увы, присутствия близнецов Стэнли пока не чувствовал.

А ведь они, при его посредничестве, тоже присутствовали на той встрече у руин Хрустального шпиля.

Когда, наконец, измученного неопределённостью Стэнли застал вызов по криптованной линии, он уже был готов встречаться с кем угодно, хоть с директором Баумом, хоть с внезапно воскресшей Цагаанбат, хоть с чёртом лысым, лишь бы ему кто-нибудь ответил на пару сверливших ему мозг вопросов. Инфопакет содержал координаты и время контакта – впритык, чтобы успеть добраться до места – и больше ничего.

Ну, что ж, понеслась.

Две пересадки на монорельсе, три поста досмотра – в работе Стэнли несомненным бонусом было отсутствие необходимости в каких бы то ни было запрещённых дивайсах – ещё двенадцать минут тряской канатки, и он на месте.

Муниципальная офисная башня, прибежище редкого в наши дни сословия – бюрократов старой европейской школы, таких же непробиваемо окаменевших динозавров, как и на заре Мегаполиса сто лет назад. Здесь, при желании, можно было укрыть от посторонних глаз хоть полк агентов, так хитро и порой непредсказуемо переплетались в этой башне интересы и сферы влияния старших корпораций. Коды доступа в «гоутонге» сработали как часы, позволив ему подняться на семнадцать уровней выше. Здесь уже много лет шёл ремонт. Стэнли хмыкнул. Видимо, этот ремонт нас всех ещё переживёт.

– Роуленд?

Полковник Цагаанбат почти не изменилась с их последней встречи, кажется, уже пятнадцать лет назад. Такая же… валькирия. Другого слова было не подобрать. Невероятно массивная для навигатора, она буквально излучала в пространство физическую мощь. Интересно, как она с такими статями умудряется обходить системы слежения корпоративных «красножетонников».

Стэнли механически подметил, что выглядит Цагаанбат, пожалуй, младше него, а ведь она в действительности старше лет на десять минимум. Корпорация никогда не обделяла своих агентов хорошей медициной, это вам не болотным смрадом в Сибири дышать. Впрочем, у каждого образа жизни свои недостатки. Зато Стэнли куда реже рисковал получить «маслину» в лоб или декомпрессионный разрыв лёгких.

– Если можно, всё-таки Стэнли.

Цагаанбат кивнула. На её лице не читалось особых эмоций, разве что уголки рта выдавали внутреннее напряжение. Но кто в наши дни может позволить себе расслабиться. Зачем же она его сюда позвала, а, полковник?

А вот и директор… простите, «мистер» Баум. Замер поодаль, глаза странные. Так выглядит человек, потерявший последние ориентиры. При этом он ничем не накачан и вообще здоров.

– Мистер Баум, это Стэнли.

– А где ваш Ливингстон?

Кривоватая вышла ухмылка.

– Смеюсь, – сухо ответил писарь. – Директор, к чему весь этот спектакль, мне известно, кто вы. Даже сменив внешность, активный участник приснопамятного Собрания должен рассчитывать на то, что он слишком уж… медийная фигура. Или вы уже того, в генерал-партнёрах?

Ухмылка даже не дрогнула. Этот парень сам неплохо читает собеседника.

– Поймите, Стэнли, в настоящий момент я нахожусь дальше от генерал-партнёрства, чем, например, вы. Я, вообще говоря, числюсь мёртвым.

– О, тут вы не одиноки. Мы все трое, в разной степени, числимся.

– Так что остановимся на «мистере».

– Как вам угодно. Полковник, вы-то, надеюсь, не возражаете против звания?

Цагаанбат со всё тем же бесстрастным выражением лица кивнула.

– Мы ещё кого-нибудь ждём? Мне показалось, что в нашей компании не хватает одного участника… тоже, к слову, неоднократно считающегося мёртвым.

Вот, сразу другое дело. Стыд. И печаль.

– А вот Парсонс действительно погиб. Но об этом пока не обязательно знать слишком широкому кругу лиц.

– А как же Корпорация? Долго эту тайну от Ромула не скроешь. Тем более что его убили вы сами, полковник.

Баум с видимым интересом наблюдал за развитием беседы. Кто такой Парсонс, он, несомненно, знал прекрасно. Цагаанбат же удивления не показала. Похоже, она крепко запомнила, что такое иметь дело с людьми Хранителей. И всё равно зачем-то его позвала.

– Да, и это была трагическая ошибка. Но он успел передать мне материалы, которые проливают некий свет на то дело, ради которого я вас сюда и вызвала. Близнецы так и не появились?

– Если только это вас интересует, то нет, не появились. Или появились, но мне дано указание не раскрывать этот факт. Или указания не было, а я лишь веду, как и вы сейчас, свою игру. И ни в какой Сибири я даже носа все эти годы не показывал. Что за глупости, полковник, давайте будем более деловиты, вы меня позвали, так сначала изложите суть дела, а потом вернёмся к посторонним вопросам.

Цагаанбат послушно подняла руки раскрытыми ладонями вперёд, мол, окей, позже так позже.

– Дело связано с конфликтом на Церере, возможными боестолкновениями в системах Юпитера и Сатурна, а так же, возможно, опасностью для Корпорации в целом.

Брови Стэнли полезли вверх. Интересный поворот.

– А, простите, мистер Баум тут за каким интересом?

Баум между тем бочком подобрался ближе – старая хитрая корпоративная крыса, не перестающая ежесекундно что-то вынюхивать.

– Это и для меня в некотором смысле вопрос. Давайте лучше по порядку.

И кивнул на Цагаанбат.

– Нас с Парсонсом банально развели, натравив друг на друга. Итогом его гибели стало два дешифрованных послания, предназначенных для него и для меня, к их содержимому мы ещё вернёмся. Одновременно, как мы полагаем, эта же сила сумела перехватить литерный состав мистера Баума, сам он еле сумел уйти, но был в итоге пойман и имел весьма энергичный сеанс переговоров с некоей Лилией. Суть сделанного ему предложения ничем не отличалась от двух упомянутых посланий.

– Предложение сотрудничества?

– В том то и дело, что нет. Вот вам копия, ознакомитесь в более спокойной обстановке. Общая суть – нужно донести степень осведомлённости этой третьей силы в делах Корпорации до Соратника Улисса. И организовать их встречу с Лилией. Вот и все условия.

Стэнли нахмурился. Это звучало настолько дико, что он даже не знал, с какого бы боку к этой загадке подступиться. Ради этого был убит Парсонс? Развязана бойня в дальнем космосе?

– Вам не кажется, что вы имеете дело с талантливым сумасшедшим? Маньяки способны на многое.

Тут уже вскинулся Баум:

– Банальный маньяк, который обвёл опытнейшего агента Корпорации вокруг пальца? Вы точно раскисли в ваших болотах.

– Вы не спешите с выводами, мистер Баум, – с нажимом ответил Стэнли. – С вами мы отдельно поговорим. Для начала – причём тут вообще вы? Зачем вы понадобились этой вашей Лилии, если у неё и без вас был выход на полковника?

Баум тут же сдал назад.

– Для подстраховки, не знаю. Контакт полковника мне дала та же Лилия. Возможно, в план как-то замешан наш директорат, другие старшие корпорации, может, моя предполагаемая роль во всём этом ещё только прояснится…

– И вы согласились?

– У меня не было другого выбора, поверьте. Она была очень убедительна.

– Полковник? Вы тоже считаете, что шанс есть только в случае, если вы вдвоём попытаетесь переиграть эту Лилию на финальных этапах её плана? То есть, по сути, вы считаете, что это уровень компетенции Соратника, пусть они и разбираются, а наше дело – в нужный момент попытаться толкнуть Лилию под локоть?

Тут в её глаза появилась усталость. Она явно прокручивала тот же калейдоскоп вопросов уже долгие дни напролёт.

– По сути – да. Но Парсонс перед смертью подсказал мне неожиданный ход. Наш козырь в рукаве – вы, Стэнли. О вас она не знает. Я вызвала вас сюда, пользуясь исключительно личными каналами.

Стэнли мысленно прокрутил в голове тот разговор с полканом на базе. Теперь понятно, как его так быстро нашли. Писарь, которого обвели вокруг пальца, как мальчишку. Впрочем, кому вообще пришло бы в голову ожидать при тех обстоятельствах подвоха.

– Допустим.

Да какой он теперь козырь. Такая же пешка в чьей-то игре, судя по тому анонимному сообщению. Осталось понять, чего от него хотят все эти люди.

– Но что конкретно я могу сделать?

– Найти Хранителей.

И два прямых взгляда, пристально, как радарами, сканирующих его лицо. Цао ни ма, ему грозил панической атакой уже сам факт упоминания близнецов в присутствии пусть и беглого, но директора, причём какого – одного из двух главных действенных врагов Корпорации, и ещё поди скажи, кто больший враг – директор Баум или генерал-партнёр Ма Шэньбин.

– Полковник, вы прекрасно знаете, подобные мне являются по сути своей глазами и ушами Хранителей. Ваши глаза и уши разве знают о ваших планах на ужин? Я не знаю, где они. И узнаю, только если я им самим понадоблюсь.

– Я верю вам, но разве сам факт вашего присутствия в гуще событий не может спровоцировать Хранителей на активные действия? Раньше у вас получалось.

Стэнли поморщился.

– Это было давно. Знаете, что я делал последние годы? Ничего. И знаете, никто обо мне не побеспокоился. Причём меня эта ситуация в полной мере устраивала.

– Вы нам поможете?

– Я подумаю.

И тут Стэнли осенило.

– Погодите, я, кажется, понял. Вам запретили связываться с Соратником Улиссом напрямую? Во всяком случае, пока.

Эти люди могут сколько угодно пытаться контролировать лица. Вовремя заданный вопрос тут же ломает любую броню. В пике формы Стэнли умел читать самих Соратников. Тем самым лишний раз убеждаясь, что и они, всё-таки, несмотря ни на что, тоже люди. Вот только с Ромулом не выходило. И, разумеется, с близнецами.

Стэнли для себя окончательно решил, что куда бы эта история не повернула, ни первого, ни вторых он в неё вмешивать пытаться не станет.

– Из чего вы сделали такой вывод?

– Потому что я даже сейчас чувствую его присутствие. Попав в ваши обстоятельства, я первым делом связался бы с ним и сообщил, что происходит. Это было бы выгодно даже вам, мистер Баум, при всей вашей многолетней ненависти к Корпорации.

– Отчего же ненависти, – осклабился Баум, – чисто деловой вопрос. Моя работа, во всяком случае до сих пор, состояла в том, чтобы выслеживать ваших агентов и противостоять вашим диверсиям. По сути своей, мой департамент – просто заменитель вас, Стэнли. Мы же никого не ловим, ни с кем не ведём перестрелок. Это делают за нас другие.

– Меньше пафоса. Мы все всё понимаем. Стоит вам вернуться в свой кабинет, вызволив свои яйца из лап этой Лилии, вы тут же броситесь воплощать полученные за эти дни знания в очередные планы контрмер. Ваше присутствие здесь – лишь временное подчинение обстоятельствам.

– Я сразу честно предупредил об этом милейшую Цагаанбат.

В ответ на «милейшую» полковник знакомо оскалилась:

– «Милейшая» Цагаанбат некогда ради дела хладнокровно отстрелила себе ступню. Так что не стоит недооценивать мои таланты весьма превратно понимать свои и чужие резоны. Перегнёте палку – пристрелю на месте, мистер Баум. И плевала я на возможные выгоды от нашего временного союза. Вам это ясно?

Однако тот удар держал крепко.

– Предельно. Мы не союзники, как и вы со Стэнли. Ведь он дважды отказывался помогать вашим людям, которые в результате гибли, да, Джон?

Не имя, а проходной двор. На этой планете нельзя и пяти минут побыть пропавшим без вести. Тут же найдут и опознают.

– Я – не часть Корпорации. Этот статус вполне ясно очерчивает круг моих обязательств по отношению к её агентам. Впрочем, в отличие от вас двоих, я не веду игр. Я только наблюдаю. Но вы сбили меня с мысли, мистер Баум. Я говорил о том, что вы не стали связываться с Улиссом, иначе его эффекторы, а то и он сам, уже были бы здесь, к вящему неудовольствию мистера Баума. Ведь смысл вашего задания именно в том и состоит. Значит, вам что-то мешает… дайте, я догадаюсь, Ромул?

При упоминании этого имени физиономия Баума стала окончательно кислой.

– И он тоже. Вы заметили, что все Соратники сейчас в метрополии, несмотря на события на дальних планетах и угрозу экспорта эскалации в сторону Марса и даже Земли.

– Это трудно не заметить.

– Они явно что-то затевают. Но Лилии не нужно этому мешать, она лишь хочет дождаться удобного момента для себя.

– В таком случае, ждать нам осталось недолго.

Стэнли прислушался к себе. Голоса звучали всё отчётливее. Но это вовсе не был беззвучный зов близнецов.

Цагаанбат и Баум продолжали за ним наблюдать, и лёгкое разочарование в их глазах подсказывало – пока эти наблюдения ровным счётом ничего не давали.

На Стэнли накатила дурнота.

– Господа, я вынужден вас оставить. Документы ваши я изучу, может, найду в них что путное. Кажется, вам не понадобится мне сообщать, что время настало. Я это и сам почувствую. Да и все остальные жители этой смрадной планетки тоже. А пока прощайте.

Джон мечтал только об одном – когда наступит долгожданное забытье, в которое провалится и тупая боль за грудиной, и металлический привкус во рту, и эти постоянные голоса, что назойливо лезли в уши, не давая толком расстаться с тошнотворной реальностью.

Покуда Джон пытался спрятаться в тесной раковине наркотического транса, спрятаться от всего в хрупкой оболочке недостижимого одиночества, его тело продолжало жить своей жизнью – почувствовав себя отпущенным на волю, оно тут же с удовольствием пустилось во все тяжкие.

Так когда-то уже было, ещё до Сибири, ещё до Аляски. В самых затхлых притонах муниципальных жилых районов Босваша Джон всё пытался утолить транком и прочей отравой тоску собственной ненужности и пустоты.

Когда исчезли близнецы, Джон одно время просто маялся от безделья, по старой памяти попробовал вернуться на виртарены, но его эти глупости уже не забавляли, только усиливая подспудно копившееся раздражение. За двадцать лет до того всё это, по нынешним временам донельзя убогое, воспринималось совсем иначе, с азартом, с юношеским пылом. Перегорело. Теперь у него было своё, настоящее призвание, которое однажды его просто оставило.

И тогда вот точно так же Джон замкнулся в себе, а тело его просыпалось неизвестно где с разбитым лицом, ленилось даже отмыть с себя вчерашнюю вонь, оглядываясь по сторонам лишь в поисках нового способа медленно, но верно убивать себя.

Выбраться из этой круговерти от дозы до дозы помог случай. Джон как-то встретил в одном из переходов Ильмари. Просто случайно наткнулся и сразу прочитал.

Ни Соратника, ни его эффекторов, если на то не было их воли, невозможно обнаружить никакими хитроумными приборами. Джон знал это накрепко. Видимо, мелькнуло какое-то чувство из казавшихся уже давно забытыми. Ведь это Джон наблюдал тогда за Ильмари, он был глазами и ушами близнецов в день, когда на дальней западной границе Босваша погибла Тень, а Ильмари впервые действовал как самостоятельная единица, как настоящий эффектор, а не слепая и безвольная марионетка в руках Соратника.

Там был и Парсонс. Не об этом ли говорило анонимное послание… Джон бессильно мотнул головой, отгоняя навязчивую мысль. Не до неё сейчас.

Эх, Ильмари, где ты был, когда погибал Парсонс. Чем таким был занят…

Джон знал ответ на этот вопрос, от этого тоже, как от агонии Матери, нельзя было спрятаться нигде на Земле, разве что улететь туда, к плутонидам облака Оорта, на ледяные осколки в зияющей пустоте, где, как говорят, Ромул сейчас возводит первый элемент планетарной обороны.

Не-ет… сейчас они все зде-есь… собрались, как один, безжалостные убийцы, на похороны своей невольной жертвы.

Ильмари был единственным, кто вызывал в этой компании сочувствие. Ха, будто им нужно было сочувствие бесполезного писаря в отставке. Ильмари же с самого начала представал скорее рабом обстоятельств, чем осознанным участником событий. Да, Джон видел, что может этот скандинавский мужик, но каждый раз, когда они волею случая пересекались, Джону на секунду казалось, что перед ним человек. А не эффектор, не Соратник. С остальными из всей этой братии было совсем не так. Те были холодными и грозными, Ильмари же каким-то чудом сохранил в себе частичку человеческого тепла.

В тот раз они встретились, обменялись лишь парой взглядов, а на следующий день вымывшийся и приведший себя в порядок Джон уже улетал суборбитальным рейсом в анкориджскую агломерацию. Он что-то для себя понял тогда, прочитал в этом сероглазом сосредоточенном взгляде под рыжей шевелюрой. И успокоился.

Теперь же, десяток лет спустя, в проклятом Мегаполисе, выхаркивая по утрам кишки и лёгкие, Джон снова был один. Со своими новоявленными заговорщиками он даже не пытался связываться, надеясь лишь, что им сейчас хоть капельку так же хреново, как ему.

Впрочем, надежды были напрасны. Он был писарем, а значит, причастившись науки близнецов, увидев однажды хоть на секунду их глазами хрустальный мир, Джон был обречён жить с этим до самой смерти.

Вокруг бродили как сомнамбулы какие-то люди, им тоже было плохо, всем было плохо, но они не могли даже приблизиться к тому, что ощущал в последние дни Джон.

Мать уже не просто умирала, она заходилась в последней судороге агонии, исторгая из себя миллионы кубометров накопившегося в её теле гноя пополам с дурной чёрной сукровицей. И не переставая источала в пространство безумный вопль нестерпимой боли, от которой нет спасения ни в наркотиках, ни в забвении.

Писарь Стэнли продолжал дотошно фиксировать каждый её всхлип.

Джон Роуленд продолжал себя убивать.

Им обоим словно не хватало места в этом истерзанном теле.

Одному было не до истерик другого, другой был не в состоянии жить с той холодной отрешённостью, которая требовалась для работы в эти дни безумия.

В итоге Джон воспринимал всё происходящее какими-то неконтролируемыми обрывками, не обладающими даже грубой красотой и зацикленностью калейдоскопических витражей. Просто бессвязные проблески сознания. Никакого, даже самого безумного искусства в этом не заключалось.

Он мог проснуться в объятиях вусмерть обколовшейся девахи, у которой ко всему не хватало одного уха. А мог обнаружить себя прислонившимся к изгвозданной мусорной шахте в видавшем виды мгноквартирнике. Скамейка у терминала монорельса, чахлый парк, какие здесь иногда сооружали на средних уровнях, балкон неизвестно кому принадлежащей квартиры, по распахнутой фрамуге за шиворот стекает вода. Какие-то смутно различимые люди. Кажется, расширенная реальность окончательно покинула его вослед талантам писаря. Он не различал их даже как несфокусировавшиеся силуэты. Призраки трёхгрошовой оперы. Они тоже предпочитали не замечать его. Это был их механизм защиты – не замечать то, что было как воздух. Не замечать умирающую Мать и всё, что было с нею связано.

Временами Джон немного приходил в себя и минутку сидел вот так, не в силах сжаться в комок, а потому поневоле расслабившись и всецело отдавшись этому в чём-то приятному чувству абсолютного опустошения. Мать выла и хрипела, писарь записывал.

Эх, Ильмари, где же ты сейчас, почему б тебе не встретиться где-нибудь здесь, почему бы не помочь изнемогающему под тяжестью долга писарю.

Джон понимал, что Ильмари не придёт, он в точности знал, чем именно сейчас занят каждый из Соратников, каждый их эффектор. Это чувствовалось будто раскалённая спица, торчащая в глазном яблоке. Невозможно не заметить.

В какой-то сотне километров отсюда они собрались, наверное, в одном зале. В пустой и тёмной комнате, достаточно большой, чтобы не дышать друг другу в затылок.

Кто-то стоит, кто-то сидит, кое-кто уже полулежит, прикрыв веки.

Они делают всё, что в их силах.

Нет, они не спасают Мать, об этом нужно было думать куда раньше, ещё до бесславного полёта «Сайриуса», а может, ещё до Войны за воду. До начала постройки всех этих металполимерных монстров – треклятых агломераций.

Но они предпочли… Ромул предпочёл оставить человечество жить без Матери. И сейчас спасали то, что и спасать, быть может, не стоило.

Они пели.

Эта песнь была беззвучна, но слышали её все. Даже стены башен, кажется, с жадностью впитывали то, что до конца не понять никому.

Песнь облегчала боль утраты. Хватит её не надолго, но эта отсрочка поможет многим. Не сойти с ума, не выпрыгнуть с балкона, не рубануть ножом по венам, не сунуть тостер в ванну.

Джону эта песнь тоже помогла бы, будь он в состоянии её принять.

Но он был писарем в отставке, и каждую секунду продолжал отчётливо понимать, что его работа несовместима с этой песнью.

И он опять судорожно хватался за грудь, затапливая организм новой порцией наркотической дряни.

Как много всего придумали фармацевтические подразделения корпораций. Полезные штуки, могут лечить почти всё, кроме души. Только почему-то вылечить зачастую требуется именно её. И тогда лекарства начинают принимать не по назначению, и они тут же превращаются в смертельно опасный яд.

Но кого это волнует, если так ты можешь хоть на минуту забыться.

Приближалась новая волна. Джон научился предугадывать её по ускоряющемуся темпу песни Ромула. Так серфингист заранее начинает подгребать навстречу стихии, чтобы успеть забраться повыше, оседлать гребень и понестись на нём вперёд. Никакого «вперёд» не будет. Волна больше походила на цунами – мутный поток грязи и обломков.

Эта волна грозила унести всё, что осталось.

И потому навстречу ей уже вздымалась встречная.

Она была похожа на морок из хрустального мира Ромула. Острые грани сверкали на солнце, внезапно пробившемся сквозь вечно пасмурный полумрак агломерации. Это уже была не плотина, которая бы приняла натиск бьющейся в агонии Матери. Никаких сил не хватило бы справиться с Матерью даже сейчас. И не мягкая податливая низменность, готовая за глаза подчиниться любой воле, дав ей растечься, растерять азарт и напор, чтобы впитать, связать, утихомирить. Слишком далеко зашёл процесс распада, чтобы даже ведомое Ромулом человечество примирилось бы само с собой и своей природой.

Нет. На этот раз стройный хор голосов был отлит в металле. Живом, подвижном, хищном. Рассечь волну на безвольные волокна, завершить распад, препарировать всё без остатка. Оставить пустую Землю отныне белеть сухим остовом во мраке наступающей ночи.

Джон на мгновение вырвался из сковывающего его сознание вязкого месива боли пополам с паникой, и успел почувствовать нечто новое.

Внезапное наитие. Он понял, как это будет и что это будет.

Последние годы он часто размышлял, прислушиваясь к пульсу всё разрастающегося нарыва, во что выльется подступающая неизбежность. Чем конкретно предстанет для миллиардов людей гибель Матери.

С мазохистским чувством он пытался реконструировать то, как будет вспоминать о чёрном дне он сам. Один из немногих, кто был способен в полной мере прочувствовать каждую деталь разверзающейся геенны.

И при этом трусливо откладывал, откладывал приближающееся. Это ещё нескоро, на наш век пожить хватит. Ромул не допустит, Ромул не позволит.

Спазм нарастал и приближался. Родовая схватка чрева, наполненного чужой желчью, но не новой жизнью.

Время смерти, чёрный день оказался не таким уж далёким. Вот он, во всей красе, внимай.

Ромул и Соратники из сердобольных санитарок дорогого хосписа на глазах превращались в палачей. Прекратить мучения. Не ради Неё, но ради тех, кому с этим жить.

Джон на мгновение увидел намерения стройных голосов, и из последних сил зашёлся в яростном крике.

Не делайте этого, это ошибка.

Но его никто не слушал. Хотя, наверное, слышал.

И в следующее мгновение две волны схлестнулись.

Было такое чувство, будто разом по всем нервам, обнажившимся, воспалённым, до предела натянутым нервам пропустили высоковольтный разряд.

Плазменный шнур мгновенно выжигал всё на своём пути, но за этот крошечный миг для Джона словно проходили столетия.

Он кричал, и кричал, и кричал.

У него лопались глаза, рвались лёгкие, исходила кровью разорванная печень, впивался в спинномозговой канал тысячью осколков позвоночник, взрывались барабанные перепонки, скрипели обрывающиеся сухожилия, расплющивалось сердце. Его тело словно хотело сжаться в точку, целиком изойдя на этот крик.

Джон готов был умереть вместе с Матерью, если не мог умереть вместо неё.

Но ему не позволили и этого.

Агония однажды, спустя долгие века, сменилась быстрым угасанием. Тихим, почти благодарным за избавление. И тогда вновь вступил хор.

Теперь он звучал подобно гигантскому бронзовому щиту, напряжённо ждущему удара. И эта вибрация теперь проникала во всё, насыщая энергией, ободряя, торжествуя.

Что вы делаете!

Это был не вопрос, а восклицание. Джон уже понял, что.

Ромул и его Соратники занимали место Матери. Буквально ещё стоя над её тленом, они спешили предложить что-то взамен. Жалкая попытка.

Они не продержались в таком режиме и десяти минут.

За это время Джон успел ощутить, как возвращаются к нему слух и зрение, встают на место суставы и срастаются сосуды. Странно, ведь с ними ничего на самом деле и не происходило. Весь этот ад Джон пережил, свернувшись на боку в какой-то каморке, неловко укрывшийся мокрой простынёй, жалкий, трясущийся, беззащитный, заходящийся неслышимым криком. И злая усмешка судьбы состояла в том, что тело-то его было почти что здорово, если не считать недоедания и интоксикации продуктами распада десятка различных алкалоидов.

Осталось сознанию Джона в это поверить.

И эти десять минут славы, пока звучал во всю доступную силу хор, вернули Джона и многих подобных ему к жизни. Против воли, но вернули. Хотя сотням тысяч уже не помочь. А ещё этот хор сообщал остальным, что новая эра наступила, и шутки кончились.

О, по сравнению с дыханием Матери, добродушной, подслеповатой, неумной, разбитой параличом и давным-давно впавшей в беспамятство – Ромул был предельно жёсток, холоден, надменен, чуть брезглив и строго подчинён своей цели.

Так вот каким вы видите человечество на ближайшие столетия.

Джон плакал, как ребёнок, даже не пытаясь понять, это печаль по утраченному или ужас перед грядущим.

А потом смолк хор.

И наступила звенящая тишина, какую можно услышать только в дальнем космосе, тишина, которую не скроешь даже неумолчным шипением компрессоров системы кондиционирования.

Всего-то.

Просто бесконечное глухое одиночество.

И так теперь будет всегда.

Мать умерла.

Джон лежал, не в силах пошевелиться.

Так теперь будет всегда.

Самое мерзкое из придуманным человеком слов.

Самое реальное из существующих понятий.

Всег-да.

Значит – тысячи лет спустя будет так же. Умрут все, ныне живущие, и не останется никого, даже Ромула, даже Соратников, кто бы помнил, что это такое, когда есть Мать. Когда она жива.

Слёзы хлынули из глаз Джона с новой силой. И тогда он завыл уже в голос, не в силах больше терпеть.

Он оплакивал самую грандиозную потерю в истории человечества.

Даже когда прилетит напророченный Ромулом враг, и даже когда он уничтожит последнего человека на Земле, даже тогда потеря не будет столь невосполнимой.

Когда, когда люди переступили черту и сделали первый шаг к сегодняшней трагедии? Ведь это не Ромул, пусть и не совершивший для спасения Матери ни единого усилия, уверенный, что её всё равно не спасти – это не он её убивал последние два столетия. Это сделали сами люди.

Была ли это Первая или Вторая мировая? Или точкой невозврата стало возведение агломераций современного типа по итогам надгосударственных конфликтов первой половины XXI века? Или последней каплей стала какая-нибудь совсем незначительная на фоне глобальных катаклизмов мелочь вроде однажды реализованной человеком мечты побывать на других планетах, после чего Земля стала не единственным его домом, а значит была обречена. Джон этого не знал. Но от этого ему было не легче.

Он лежал и плакал, как ребёнок, у которого умерла любимая собака, единственное существо в этой жизни, которое он настолько любил. Скончавшаяся у всех на глазах Мать была такой собакой для каждого. Бесполезный бессловесный друг. Единственное, ради чего по-настоящему стоило жить.

Джон пришёл в себя лишь спустя несколько часов, разбудило его чувство холода – под мокрыми простынями можно замёрзнуть даже в вечной сауне Мегаполиса. Конечности почти окоченели и не желали двигаться.

Нужно что-то срочно съесть и напиться, иначе можно потерять сознание и с большой вероятностью погибнуть. Организм был слишком истощён и обезвожен. Сквозь мутную пелену, застилающую глаза, Джон огляделся.

Полупустое, но при этом замусоренное помещение со следами многодневного загула. В углу белеет давно остывшее тело. Женщина средних лет, в одних трусах, удобно откинулась, смотрит в потолок мёртвыми пустыми глазами. Не меньше суток, но имплантанты ещё не разрядились, дают себя прочитать.

Это вернулся Стэнли. А Джону пора на покой. Да он и не против.

Имя женщины ничего Стэнли не говорило. Впрочем, чем ему или тем более ей поможет это ненужное знание.

С тем же успехом здесь вот так же мог бы лежать и сам Джон. Ха, нет, ему бы не позволил Стэнли.

Удалось из последних сил дотащиться до ванной и нахлебаться прямо из крана дрянной «хозяйственной» воды. Слово-то какое мерзкое.

Чуть полегчало, меньше стало стучать в виски. Теперь найти какой-нибудь еды, желательно углеводов, лёгких жиров.

В провонявшей чем-то испорченным холодильной камере в шкафу нашлось подсохшее марш-меллоу. Молоко же в ботлах всё было горьким, так что с третьей попытки его чуть не стошнило. Было бы обидно за марш-меллоу. Во, топлёный сыр, покрытый заветренной коркой. Самое оно, аж хрустит на зубах. Сыр с плесенью, ха-ха.

Руки почти перестали трястись, сознание постепенно приходило в состояние, хотя бы отдалённо напоминающее норму.

Одеться и срочно валить, пока сюда кто-нибудь не нагрянул.

Где он находится, удалось выяснить только при помощи «гоутонга». Ничего себе. Далеко же он забрался. Нужно было возвращаться на конспиративную квартиру и приводить себя в норму.

«В норму». Стэнли криво усмехнулся, пытаясь хотя бы твёрдо стоять на ногах. Что такое вообще – теперь – норма.

Пустота вокруг, будто из комнаты выкачали весь воздух?

Чувство омертвения по всему телу, словно из тебя вынули душу?

Острое ощущение подступающей паники, как если бы ты был маленьким мальчиком, оставленным в одиночестве посреди чужого незнакомого пространства?

Привыкай.

Не те времена, чтобы рыдать себе в жилетку и ждать, когда всё само собой устроится.

Не устроится.

А тот, кто успеет привыкнуть первым, получит преимущество в грядущей драке.

То, что драка состоится, причём очень скоро, было понятно и без того загадочного анонимного послания в интервебе. Для этого не нужны были и те слишком поздно вскрытые послания Парсонсу и Цагаанбат. Достаточно было просто понюхать воздух.

Соратники были почти неслышны, они скользили где-то на самом краю сознания, затаившиеся, выжидающие.

Теперь, после того, что они сделали, Ромул наверняка был готов на любые действия, любые жертвы, лишь бы доказать самому себе, что всё – не зря. Что может быть хуже гибели Матери? Гибель человечества? Да на здоровье. Без неё оно было обречено, так в этот момент казалось Стэнли.

Но он – не человечество, у него ещё есть кое-какие дела на этом свете.

Надо же, какая злая ирония – целая планета живых мертвецов.

Можно было сразу предсказать в ближайшие месяцы массовую волну самоубийств, ещё большую эпидемию несчастных случаев, промышленных аварий с пресловутым «человеческим фактором», не говоря уже об обычных депрессиях. Только эту не излечишь никакими лекарствами и даже личным доктором с добрыми глазами.

Зато пойдёт вниз агрессивность, уступая место общей апатии.

Здравствуй, новая эра, 18 августа 2175 года, 18:25 по Гринвичу. Время смерти Матери. Мы навеки остались одни.

Стэнли глядел сквозь пелену «дополненной реальности» на окружающий мир и видел там всё ту же пустоту, что тяжким ледяным камнем бултыхалась сейчас в нём самом.

Нужно собраться.

Привести себя в чувство.

Любыми средствами заставить себя действовать.

Возвращение на конспиративную квартиру отняло у Стэнли последние силы. Там он первым делом распотрошил аптечку и вколол себе питательный раствор – электролиты, глюкоза, гормоны, витамины, аминокислоты. Потом покосился на свой «гоутонг» – вызова от Цагаанбат так и не последовало – и решительным жестом, пока хватает силы воли, вызвал по линии Корпорации химика.

Хоть что-то ещё функционирует на этой планете. Химик явился спустя каких-нибудь полтора часа.

– Мне нужна полная готовность, всё, что по-максимуму можно сделать в течение ближайших суток. Любые средства, лишь бы хватило дня на три, активация отложенная, можно инъектором.

Химик коротко кивнул и молча начал приготовления.

«Химики». Мясники. Живодёры. Нечто среднее между реаниматологом и спортивным врачом. К ним прибегали лишь в крайнем случае и всегда были предельно сдержанны в желаниях. Эти хмурые парни обеспечивали тебе нужную выносливость, силу, скорость реакции, обостряли внимание и работу органов чувств. Заставляли мозг работать подобно чётко отлаженному механизму.

Ты становился почти всемогущим. Почти Соратником.

Но за каждую секунду этого дара ты неминуемо расплачивался годами жизни, посаженными внутренними органами, зависимостью от препаратов, банальными травмами – одурманенный «волшебными пиявками», ты рвал себе сухожилия, выбивал суставы, ломал кости и не замечал этого. Были случаи, когда агент с пулей в одном из полушарий ещё шесть часов продолжал успешно участвовать в операции, правда, это был мекк, а их биологические тела были куда лучше подготовлены к применению боевой химии, количество имплантантной начинки в них таково, что уже не совсем понятно, где заканчивается машина, и где начинается человек.

Стэнли этот вариант не подходил. Поэтому он и ограничился в заказе разумными рамками. Этого должно хватить, этого должно хватить.

В пальцах забегали знакомые покалывания. Это начали оживать истощённые нервные волокна.

Главная проблема человека в состоянии готовности – не собственно достижение нужных физических кондиций, а поддержание этого подвешенного состояния достаточно длительное время, причём так, чтобы организм не сожрал в итоге себя сам. Доходило до того, что одурманенный гипогликемией человек мог обглодать собственную руку. Поэтому и важны были ближайшие сутки – насытить организм запасами энергии для мышц, воды, питания для нервной системы, строительным материалом для работы желёз внутренней секреции.

Сделать из человека супермена – не проблема, шприц нанороботов и батарея ампул для инъектора сделает своё дело. Куда сложнее сделать так, чтобы супермен не вспомнил о своём скромном земном происхождении и не сделал бы кеды на втором шаге грозной суперменской поступи.

Стэнли наблюдал некоторое время за деловитыми манипуляциями химика, а потом взял и уснул. Впервые с момента прибытия в Мегаполис ему ничего не снилось.

Проспал он, как выяснилось, восемнадцать часов. В комнатушке ничего не изменилось, только проводов и трубок к телу Стэнли теперь тянулось куда больше. Чувствовал же себя он всё так же препаршиво. А и верно, хорошего настроения он у химика не заказывал. Антидепрессанты ослабляют остроту восприятия, для писаря это было главным условием нормальной жизнедеятельности.

«Гоутонг» по-прежнему молчал.

Химик ещё некоторое время колдовал над своей машинерией, потом сосредоточенным жестом сунул Стэнли серебристую ампулу активатора. Скороговоркой пробубнил, что трубки не вынимать как можно дольше, лучше дождаться, пока всё усвоится подчистую, время активации после вливания – до тридцати секунд семидесятипроцентная, две минуты полная. Вопросы?

Вопросов не было. И химик ушёл.

Стэнли лежал на спине и прислушивался к себе.

Каждый примеривает будущее персонально к себе. Поэтому и смерть осознать не в состоянии. Как понять ситуацию, при которой тебя просто нет. С другой стороны, как представить то, чего ты никогда не испытывал. Реальность всё равно перечеркнёт любые фантазии, перевернёт любые представления, заставит отбросить любые ожидания.

Стэнли сотни раз представлял себе, каково это будет, жить без Матери, но в действительности всё оказалось куда прозаичнее и куда ужаснее.

Это была не ломка наркомана, оставшегося без дозы – ничего не болело, не было навязчивых мыслей и скручивающего живот панического страха.

Это была не тоска по утрате любимого человека – слишком нематериальным существом была Мать, от неё не осталось ни писем, ни фотографий, ни просто воспоминаний, которые можно было бы в слезах перебирать, отчаянно жалея себя, такого несчастного и одинокого.

Это были не фантомные боли инвалида – потерянная конечность могла восприниматься как живая, но Мать не была ни рукой, ни ногой, она была всего лишь средой. Которая исчезла.

И вот Стэнли лежал, вслушивался и ощущал лишь отсутствие всяких ощущений. Так может чувствовать себя полностью парализованный человек, при помощи имплантантов сохранивший возможность усилием воли приводить в движение собственные мышцы, обратные сигналы от которых до него уже никогда не дойдут.

Мать была просто эхом каждой твоей мысли, каждого твоего действия. И так для миллиардов людей на планете.

Теперь их уже ничего не объединяло, они окончательно стали обречённым атомизированным муравейником самовлюблённых насекомых. Не это ли убило Мать, в конечном счёте. Ромул с Соратниками лишь прекратили её мучения.

Стэнли с подозрением наблюдал, как слабое эхо их голосов бродит по метрополии.

Сколько сил они потратили, чтобы облегчить переход жителям громадных агломераций. Если раньше их голоса пели, то теперь лишь шептали. А потом один за другим принялись гаснуть.

Писарь встрепенулся, заподозрив неладное. Но нет, смерть Соратника он бы, наверное, почувствовал. Близнецы показывали ему, как это бывает. Как было раньше. Такое невозможно пропустить. Впрочем, как в текущих условиях можно о чём-то судить с достаточной степенью уверенности.

Наверное, Соратники просто покидали пределы метрополии. Слишком поспешно их собирал сюда Ромул, почувствовавший приближение времени смерти. В Галилеевой группе тлела подступающая война, оставлять её без контроля было невозможно.

Спустя восемнадцать часов со времени смерти Стэнли обнаружил, что не чувствует присутствия Ромула.

За все те годы, когда он работал с близнецами, то есть почти с самого возвращения «Сайриуса», подобное случалось всего два раза, и то, в метрополии оставалась основная часть Соратников во главе с Улиссом.

Стэнли не знал, есть ли вообще у Ромула эффекторы, но наверняка какую-то связь с Землёй всё равно удавалось поддерживать, эхо дыхания Ромула не исчезало и тогда.

На этот раз всё было иначе. К концу первых суток в тишине и пустоте, оставшихся от Матери, были различимы голоса только четырёх Соратников. Улисс всё ещё оставался здесь.

Выходит, на дальних планетах дело приобретает совсем плохой оборот, раз туда отправилось почти всё командное ядро Корпорации.

Так вот чего ждала Лилия или кто там за ней стоял. Не времени смерти, об истинной сути которого задумывалась едва ли сотня человек на Земле, причём все они в той или иной степени были связаны с Корпорацией, а момента, когда Ромул уберётся с планеты. Событие гораздо менее важное с точки зрения сути происходящего, но куда более материальное. И та третья сила, с которой имели дело Парсонс, Цагаанбат и Баум, предпочитала абстрактной философии аргументы, близкие к физической реальности.

Тут же прозвенел и угас, оборвавшись, вызов на «гоутонг».

Это Цагаанбат. Как предсказуемо.

Стэнли протянул руку к серебристой ампуле и, глянув на просвет, с кривой ухмылкой сунул её в инъектор.

До этого момента он почти не ощущал результатов работы химика. Разве что пелена усталости перед глазами почти рассеялась. А так он по-прежнему ничем не походил на супермена, простой парень, которому едва стукнул полтинник, разве что обременённый талантом читать то, что другие не видят. Близнецы постарались в своё время.

Содержимое ампулы забурлило сквозь матовое стекло нагнетателя и всё до микрограмма ушло в вену. Очередная нанодрянь. Свободноплавающий катализатор, который спустя две минуты проникнет во все отделы центральной и периферической нервных систем, закрепится на стенках главных кровеносных сосудов, в печени, поджелудочной, надпочечниках, почках, гипофизе, эпифизе, тестикулах, вилочковой и щитовидной железе. Готовься стать расходным материалом, человек.

Стэнли ухмыльнулся, переключая режим контроля за имплантантами, уже начавшими истерить по поводу скачка жизненных показателей.

Что-то грохнуло и посыпалось.

В паре блоков отсюда.

Надо же. События начинают разворачиваться куда быстрее, чем он предполагал. И если именно теперь Соратники почти в полном составе предпочли покинуть планету, значит в других местах было ещё жарче.

Три касания сенсоров «гоутонга», и Цагаанбат ушло сообщение о готовности вступить в активную фазу операции.

Теперь точно никаких шансов дать обратный ход. Даже несмотря на ничтожность шанса, что всё сложится именно так, как предполагалось.

Стэнли прислушивался к тому, как мир вокруг обретает новые краски, становится контрастнее и объёмнее, как густеют звуки и замедляется время. Что ж за дрянь-то такую лютую ты мне накачал, химик. Пальцы рефлекторно дёрнулись проверить, нет ли ответа от Хранителей. Нет, близнецы по-прежнему молчали. Если даже наступление времени смерти вас не заставило выйти из тени, то что остаётся нам, простым смертным. Только действовать на свой страх и риск.

Давно, казалось, забытый личный код послушно высветился перед глазами. Когда-то он был для него почти другом. Слишком много общего в их историях. Но впоследствии их пути окончательно разошлись, нельзя быть другом тому, кто забудет тебя спустя неделю. Пусть – не совсем, но это было слабым утешением. Да и что может быть общего между писарем и эффектором.

Ильмари Олссон, настало время тебе вернуться в эту историю.

Обратный отсчёт пошёл. У Стэнли было трое суток, чтобы совершить задуманное и всё-таки вернуть близнецов к жизни.

5 Эффектор

В недрах «чёрной вдовы» царило непривычное отчуждение. Всё это творилось не со мной, живым, реальным, а расплывалось перед уставшими глазами глупой виртпространственной реконструкцией, не затрагивая сферу чувств. Опасность не была опасностью, смерть не была смертью. Я как бы парил в безвоздушной среде, отделённый от горячки боя лишь нанополимерным волокном брони, но по ощущениям – будто находился на другой планете. И эта непривычная отчуждённость могла обойтись непоправимо дорого.

Браво-семь, сменить огневую позицию.

Здесь Танго-эхо-три, тепловизоры фиксируют перемещение бронепехоты противника на нашем направлении.

Здесь Фокстрот-семь, внешнее кольцо, прорыв остановлен, но по нам ведётся массированный огонь среднего калибра под прикрытием брони, когда ждать поддержку с воздуха?

Мало того, что я за эти дни стал почти беспомощен, так ещё и дарёный хрустальный мир, ставший за без малого три десятка лет моим вторым домом, он тоже меня предавал, отступая куда-то на самую грань сознания, делая окружающую реальность серой, плоской и неживой. Сенсоры «чёрной вдовы» делали своё дело даже в мешанине боя, но они не могли заменить незаменимое.

Браво-один-ноль, птички прикрытия связаны боем в пятнадцати тиках на восемь часов, два грузовых борта пробираются на сверхмалых, здесь будут не раньше мин-два-ноль-мин, продолжать удерживать позицию.

Лидер, несём потери, повторяю, несём потери.

Западное крыло, сместить линию обороны на следующий рубеж, активация фугасов мин-три-ноль.

Кольцо обороны за два часа боя сократилось втрое, так что теперь я успевал вовремя переместиться на любой ослабленный участок. В теории. На практике базу штурмовали настолько превосходящие силы, что людей и плотности заградительного огня не хватало почти везде. Это был не случайно наткнувшийся на нас передовой отряд, а настоящий ударный кулак с поддержкой с воздуха и такой экзотикой в конце XXII века, как самоходные наземные бронемашины, служившие мобильным щитом для вояк «Карсо». Удобная штука на обледенелых плоскогорьях Баренц-региона, но одна только задача перебазировать эти неповоротливые сорокатонные монстры должна была занять у противника неделю.

Погас постановщик помех, техвзвод, что там у вас?

Лидер, работаем, похоже, треснули аккумуляторы, пытаемся подключить внешний канал.

Меня ощутимо тряхнуло, вдавив спиной в бетонное крошево. Побежала строка трассировки состояния систем. Ещё живём.

Только в этом регионе Корпорация на моих глазах теряла уже третий спецобъект. Часть оборудования и людей удалось эвакуировать в первые минуты по подземным коммуникациям, но служанки стали умнее – три заложенных по периметру двадцатикилотонных фугаса намертво завалили все катакомбы. На этот раз бой шёл насмерть в прямом смысле этого слова. Не один я понимал, что два грузовика, если они вообще сумеют сюда прорваться, не вывезут и трети оставшегося в строю личного состава базы. Однако мои вояки продолжали держать линию обороны, отступая к центру котла только по приказу. Впрочем, если помехопостановщик не заработает в течение ближайших пятнадцати секунд, то залп уэрэс накроет нас куда вернее, чем сюда доберутся медлительные грузовики.

Хорошо, что с боеприпасами здесь дело обстояло куда лучше, чем с остальным. Отчёты навесных орудий моей «чёрной вдовы» дружно прозвенели готовность. Гауссова винтовка – штука почти вечная, если не допускать перегрева и использовать качественные сердечники. Главное теперь – вовремя давать остыть направляющим ствола.

Я привычно поднял глаза к небу и прислушался. Улисс был не так уж далеко, в тысяче километров южнее, в недрах Мегаполиса, но сегодня он помочь не сможет. Да и чем – после смерти Матери он остался так же сух и бессилен, как и его эффекторы. Вся за столетие накопленная Соратником энергия ушла на последний зов, который должен был услышать каждый на планете. Теперь – только своими силами.

Я, Ильмари Олссон, второй и покуда последний эффектор Майкла Кнехта, Соратника Улисса, за долгие годы привык действовать в одиночку. Если слово «привык» вообще применимо к человеку, чьи личные воспоминания ограничиваются полутора сотнями часов, после чего начинается поле дарёной памяти Улисса. Боялся ли я, что и эта память когда-нибудь исчезнет, обрекая меня на погружение в полную беспомощность полурастатительного существования? Возможно. Но думал об этом редко. Если, опять же, я вообще могу об этом судить. Просто мне больше приходилось действовать, чем думать.

Я был эффектором, а значит – не более чем условно самостоятельной единицей триединого организма Улисса. Нас было трое. Я, Улисс и Кора. И моя задача была – быть Улиссом там, где Улисса не было.

Я был быстр, как он, я был умён, как он, я был силён, как он. Во мне сочетались все его таланты, недостижимые таланты Соратника. Тут жаловаться не приходилось. Но, как показали последние дни, во мне же присутствовали и все его слабости. Ядро Соратника, его суть, искра, призрачный симбионт, гость из неизведанного, один на троих, умел накапливать извне энергию, превращая нас в богов. Но копилась она десятилетиями, так что, однажды оставшись при своих, с голыми кулаками против поблекшего хрустального мира, ты мог рассчитывать только на самого себя.

«Чёрная вдова» была произведением искусства, гибкой и мощной машиной с прекрасной бронёй и внушительным арсеналом. Но как же это было мало по сравнению с истинной мощью Соратника, пусть бы и абсолютно безоружного.

Я почувствовал, как во мне начинает просыпаться ярость, замещая собой серую тоску по утерянному. И будто даже мир вокруг заиграл новыми красками. Самообман, да и пусть бы его. К бою.

Всем подразделениям. Иду на прорыв, одиннадцать часов.

Чёрная стрела взмыла к чёрному небу, беспечно зависнув на вершине медлительной баллистической траектории. К ней тут же рванулись хищные жерла, скорее механически, чем осознанно. Даже управляемые автоматикой огневые точки умели заблуждаться. Слишком уж лакомым казался ничем не защищённый сгусток полимеров и миоусилителей.

Но и смертоносный огонь не слишком быстр, всё зависит от той скорости, с какой течёт время у субъективного наблюдателя. Таким наблюдателем в тот момент был я.

Ранцевый ускоритель дал обратный импульс почти отвесно вниз, в последний момент раскрылось монокрыло, выводя «чёрную вдову» на бреющее планирование. Одновременно заговорили спаренные стволы гауссовых орудий.

Голосили задранные в небо жерла, рокотал ранец, компенсируя отдачу, вздымались в небо грязные фонтанчики мёрзлого перекопанного грунта, а потом и мельтешащие осколки чужого армопласта.

Позади со знакомым дробным стуком отработали пусковые последовательности нурсов. Это мой рискованный манёвр поспешили поддержать с тыла вояки из этого сектора обороны.

Справа прозвенело прямое попадание в бочину бронемеха. Ему это не ползуба, но временная дезориентация экипажу гарантирована. А вот за это спасибо. Над головой у меня начинала расцветать химическая клякса маскировки.

Приземлившись на первом попавшемся относительно ровном участке, я распрямившейся пружиной бросил «чёрную вдову» вправо по касательной, под скороговорку кодированного канала проникая в гущу вражеского строя. Меня их переговоры не интересовали. Интересовали репитеры.

Пока не заработали помехопостановщики, вопросом нашего выживания была исправно функционирующая координация действий атакующих.

Хрустальный мир жив, просто нужно его разглядеть. Это трудно, почти как в первый раз, там, в сыром лабиринте Босваша. Не уговаривай себя, ты не помнишь, как это было. В дарёных воспоминаниях ты такой же наблюдатель. Ты – это Улисс.

Только в этой реальности, здесь и сейчас, ты ничуть не он.

Я увидел. Прикрытый двумя бронемехами клубок фидеров, ощерившийся в зенит гребёнкой зубчатых антенн.

Треском ударили по ушам вышибные заряды трёх ракет, те ушли вперёд по изломанной активной траектории, оставляя за собой белый шлейф. Полыхнуло.

Вновь заговорили стволы гауссовых орудий, выбивая чечётку по бронеплитам, комьям вывороченной земли, разбросанным фугасами обломкам.

Вражеская пехота несла потери, не успевая даже обернуть бронезабрало в сторону надвигающейся опасности, в то время как воздух пытался сообразить, что там творится за дымом разрывов, а танки «Карсо» разрывались между необходимостью держать под контролем обороняющихся и попытками уничтожить зашедшую к ним в тыл назойливую муху.

Погасший в радиусе двух километров вражеский оперативный канал не позволял этому участку обороны даже толком сориентировать остальных о происходящем.

Тогда я решил этот спектакль заканчивать.

Два кумулятивных пирозаряда мгновенно приросли к вражеской броне как раз напротив силовой установки, десять секунд каталитическая реакция проникала сквозь моноволокна, за это время я уже оказался у следующей громадины, после чего внутрь пошла первая волна прожига.

Пригнувшись к земле в ожидании детонации, я одновременно прилаживал следующие заряды.

Тряхнуло так, что моя двухтонная «чёрная вдова» оказалась переброшенной через корпус второго бронемеха.

Что там у них внутри за снаряды?!

На этот раз мне хватило ума убраться подальше.

Фантастическое зрелище – припавшую к грунту бронированную черепаху словно вскрывают изнутри гигантским консервным ножом, почти бесшумно отлетает прочь башня основного орудия, а бронированная жестянка корпуса выгибается в агонии, исторгая из разошедшихся швов реактивные струи огня.

И только звонкие щелчки с налёта врубающегося в камень железа напоминали – всё всерьёз. И это не «чёрная вдова», а ты сам – стоишь под этим смертоносным градом и чего-то ждёшь.

Мои вояки не подвели, сообразили.

Концентрированный шквал огня буквально отбросил и без того дезориентированные силы осаждающих в другом направлении – на три часа от того места, где работал я.

Тут же, к моему вящему удовольствию, вновь заработал наш помехопостановщик.

Вот теперь пора двигаться.

Тактическая панель демонстрировали мне хаотично клубящийся рой насекомых на том месте, где ещё парой минут раньше значились ровные шеренги стягивающихся к центру вояк «Группо Карсо». Бронепехота Корпорации прорывала окружение.

Надо им помочь. Их лёгкие аналоги столь популярных в дальнем космосе «эзусов» ни в какое сравнение не шли с моей «чёрной вдовой», слишком слабая энергоустановка даже с учётом вериг и прочего обвеса. К тому же, на моей стороне, стороне одиночки – хаос боя и всё ещё длящийся эффект внезапности. А всё потому, что кто-то слишком рано начал праздновать победу.

В ход пошёл ручной разрядник – если знать, куда целить, пучки плазмы ничуть не менее эффективны, чем «маслины» гауссовых винтовок с их могучей кинетической энергией.

Огненным вихрем я прорывался вперёд – полтора километра до встречи с силами прорыва – аккуратно выжигая бронепехам противника самое уязвимое – радиаторы охлаждения энергоустановки.

Тяжёлую технику нападающих приходилось просто обходить стороной, опираясь на свою скорость. Главное чтобы помехопостановщик не погас, при автоматическом наведении по тактическому радару я для них буду как мишень в детском тире.

На половине пути меня вновь швырнуло, в самой чувствительной начальной фазе прыжка, удар был таким серьёзным, что я на секунду потерял ориентацию, а гироскопическая система заорала благим матом. Пришлось жёстко приземляться, едва уворачиваясь от плотного огня. Пара касательных попаданий – не страшно, но лучше не рисковать. Закрепившись на поверхности, я наконец обернулся в сторону, откуда пришла ударная волна, и тотчас увидел, как над базой вспухает багровое облако.

Визор автоматически затемнил поле, переключившись на непрямую картинку с внешних датчиков «чёрной вдовы».

Тактический заряд. Килотонна.

Нападающие вот так решили судьбу оставшихся прикрывать наш прорыв. Да и своих же, составлявших первую штурмовую линию.

Значит, дошло и до этого. Как по команде зарычал детектор ионизирующего излучения.

Не думал, что доживу до применения ядерного оружия.

Помехопостановщик умолк, но он теперь был и не нужен. Эм-импульс вывел из строя все не экранированные специальным образом радиоприборы в радиусе десяти километров. В том числе связь противника.

«Чёрная вдова» тоже отчаянно мигала красным в некоторых подсистемах, но ничего, переживём. «Тактика» пока действовала, а иного мне и не нужно. По крайней мере, пока я удерживаю хоть какую-то связь с хрустальным миром.

А вот и мои вояки.

Три сотни тяжеловооружённых бронепехов, разъярённых, не собирающихся сдаваться. Фанатики. Так их называли дежурные промыватели мозгов из числа корпоративных служанок. Что ж, они и правда были фанатиками.

Присоединяясь к своим, я запоздало бросил взгляд вдоль линии прорыва. Главную опасность сейчас представляли фронтовые штурмовики и ударные истребители. Но ни на «тактике», ни в пределах прямой видимости ни одного винтолёта заметно не было, только три или четыре дыма поднимались из-за самой линии горизонта. Командование так испугалось прорыва, что предпочло не дожидаться даже, пока собственные борты отойдут на безопасное расстояние. Прелестно.

Лидер, что с эвакуацией?

Хороший вопрос. Работала только оптическая импульсная связь. Я попробовал забросить информационный пакет на спутник, но поскольку антенну выжгло импульсом, подтвердить получение не мог. Будем надеяться, что там кто-нибудь слышит.

Скорректированные данные отправлены, продолжаем двигаться в прежнем направлении, нас подберут, если смогут. Перемещаемся плотной группой, пока небо чистое, в огневой контакт стараемся не вступать, запасной план отхода – за пределами радиуса обрушения туннелей должны остаться технические шахты, постараемся воспользоваться ими.

Теперь всё зависело от смекалки и оперативности тех, кто остался «на большой земле», особенно воздушной группы, которая была связана боем в разгар штурма.

Острый клин бронепехов в маскировочной броне начал движение вперёд. Я тоже перестал изображать лакомую мишень, врубив «хамелеонову кожу» и двигаясь в стороне от основной колонны – высматривая возможные неприятности. Назад я уже не оборачивался. Вид поднимающегося к нижнему слою облаков перегретого сгустка, из которого били яркие вспышки молний, меня и так будет преследовать долгие годы. В тот же момент я думал не об этом.

Корпорация гибла у меня на глазах, и я ничего не мог с этим поделать.

Это ощущение беспомощности сильного было для меня в новинку, слишком сильна привычка быть всего лишь высокоинтеллектуальной машиной по выполнению приказов Улисса. Даже не приказов, какие могут быть приказы эффектору. Тридцать лет я был молчаливым исполнителем его воли. В этом мне не было равных. Я мог всё.

И вот, теперь у меня отняли мою силу, и я совершенно не представлял, что делать.

Третья база в регионе подряд, все три в итоге уничтожены, в двух случаях персонал частично успел эвакуироваться, в одном нет, плотность огневого контакта при этом зафиксирована такая, что никаких сомнений в том, что это заранее спланированные операции, не оставалось.

Меня пугали даже не сами атаки, и даже не тот факт, что все три случая были связаны с разными старшими корпорациями. Бывали на моей дарёной памяти и такие случаи. Нет, пугало другое – то, когда это случилось.

Наступило время смерти, человечество впало в апатию, даже агрессивные душевнобольные в клиниках, звучала статистика, на время затихли в своих камерах, обитых войлоком. Но что случилось на самом деле – знали или подозревали лишь считанные сотни людей на планете. Ещё меньшему числу – единицам – было известно заранее, когда всё должно случиться.

Теперь же по всей планете некто массово сливал корпорациям сведения о расположении секретных баз, подготовительных центров, узлов коммуникации и лабораторий. То, что столько лет не удавалось узнать «красножетонникам» и прочей корпоративной швали, разом было предано разглашению. Если же вспомнить спешно покинувших метрополию Соратников во главе с Ромулом, то становилось очевидно – это мог быть только кто-то из своих.

Вывод: Корпорация исполнила свою роль и должна уйти. Вот что пугало меня больше всего.

Ромул. Вот средоточие всего, ни одна сторонняя «третья сила», которая внезапно прорезалась в отчётах аналитиков незадолго до наступления времени смерти, не смогла бы уйти из-под его внимания.

Или нет?

Сложно сказать, что было страшнее, что Ромул бросил Корпорацию в топку собственных планов, или что нашлось нечто, способное манипулировать даже им.

Я машинально посмотрел на небо.

Там, в миллиарде километров отсюда, судя по всему, решалась истинная судьба Корпорации и, возможно, всей сол-систем. Системы газовых гигантов слишком надолго были покинуты Соратниками, готовившимися встретить время смерти, судя по всему, за это время оставшиеся без своего естественного врага старшие корпорации успели развернуть там настоящую войну за ресурсы. Если, конечно, это всё не было очередной игрой внутри игры.

С минимальными потерями, почти не сбавляя темпа, наша группа прорыва продвигалась прежним курсом, оставляя в тылу лишь дымящиеся остовы техники дезориентированного противника. Бронепехи «Карсо», по-видимому, были сконцентрированы в непосредственной близости от цели.

В этом была слабость современных армий – слишком дорого обходилась каждая боевая единица, по всей метрополии можно было насчитать, наверное, не больше десяти тысяч обученных вояк в настоящих современных армосьютах, не путать с тем устаревшим барахлом, что пугало обывателей в агломерациях. Винтолётов в строю было раз в двадцать меньше. Звено современных птичек с полным боекомплектом могло полностью контролировать воздушное пространство такого континента как Австралия.

И вот теперь вся эта сила решила разом помножить на ноль всякие следы присутствия Корпорации на планете.

Хотел того Ромул, или не хотел, и уж тем более вне зависимости от желаний Ильмари Олссона, эффектора Соратника Улисса.

«Тактика» временно ожила и поспешила просигнализировать о приближении тяжеловооружённых объектов. Судя по скорости, это были пять винтолётов, они шли плотной группой нам наперерез, на сверхмалых высотах, так что визуализация не показывала покуда даже тоннажа. Запросы на спутник всё так же уходили в пустоту, не позволяя увидеть происходящее сверху.

Всем стоп, занять оборону, пусковые установки уэрэс к бою.

До визуального контакта оставалось немногим больше минуты, а ракетным залпом они могли нас накрыть уже сейчас, если, конечно, видели. Залёгший бронепех – цель малозаметная.

Запуск двух дронов под сорок градусов, радиус облёта двадцать километров.

Беспилотники тут же ушли в небо, глухо пророкотав разгонными. Кто-то догадался их прихватить с собой. Двести килограмм бесполезного груза. Я почувствовал гордость за своих парней. Их ещё рано списывать со счетов, что бы там ни думал Ромул или гипотетическая третья сила. Тридцать секунд до визуального контакта.

Ну же.

Я всё-таки успел отменить пуски уэрэс. Две из пяти птичек оказались грузовиками.

Это была эвакуация. Всё-таки прорвались.

Авиагруппа, оптическая связь через дронов, у нас выбило приёмники. Докладывайте.

Земля, загружайтесь в темпе, мы сумели пробить коридор на север, у нас есть пятнадцать минут, чтобы укрыться на запасной точке сбора, потом здесь станет слишком тесно.

Авиагруппа, есть визуальный контакт. Принимаю командование.

Код Соратника Улисса всегда действовал безотказно. Спустя три минуты большая часть бойцов под прикрытием трёх зависших над нами штурмовиков погрузилась, оставшееся на грунте оборудование активировали на самоподрыв, около семидесяти вояк в тяжёлых армосьютах рассеялись в окрестных чахлых лесках, самостоятельно пробираться в сторону выходов к туннелям. Мысленно пожелав им удачи, мы снялись с места.

Пока пилоты изучали тактическую ситуацию в этой части континента с целью уточнения курсограммы отхода, я уже был занят совершенно другими вещами – воспользовался бортовыми фидами на орбитальную группировку, а оттуда – в оперативные каналы Корпорации.

Как я и предполагал, на планете царил ад.

И если бы дело было только в атаках на Корпорацию. Вся метрополия выглядела как разворошённый муравейник. Будто и не царила ещё вчера повсеместная апатия. Боевые столкновения «все против всех», волнения в агломерациях, кажется, даже вовсе небывалое – какие-то смутные телодвижения внутри старших корпораций закончились уже пятью некрологами в списках генерал-партнёров. И это только то, что находилось на поверхности.

Оставшиеся в метрополии Соратники разрывались, отправляя последние оперативные резервы, не завязшие в спасательных миссиях, затыкать дыры там, где это можно было сделать малыми силами. Проводились молниеносные операции по захвату или устранению, два десятка секретных корпоративных лабораторий по всему миру полыхали синим цветом.

Нет, Корпорация ещё не исчерпала своей роли в истории этой планеты.

Осталось понять, надолго ли её хватит, воюющей со всеми сразу, будто в старые времена, когда Корпорация была корпорацией в прямом смысле этого слова, пусть и безымянным, однако явным игроком на политическом поле тогда ещё живой родины человечества.

Но наступило время смерти. И всё изменилось. Изменились правила игры. Изменится и Корпорация. Я просматривал спешно набросанные отчёты и понимал, что это ещё не конец. Точнее, конец старого и начало чего-то нового.

И тут мне пришло личное сообщение.

Я его прочитал дважды, потом ещё. Оно было от Стэнли. Старого знакомого, которого я сам, разумеется, помнить не мог. Это были воспоминания Улисса. Парнишка Джон Роуленд. Писарь, как он сам себя называл. Человек Хранителей. Он был рядом со мной там, где я окончательно стал собой теперешним, эффектором. И вот он снова вернулся в мою квазижизнь. Чтобы сообщить, что она вскоре закончится.

Как я мог этого не заметить. Ведь это так просто. Но я не мог себе и представить что моё второе, а на самом деле первое «я» – Соратник Улисс – после времени смерти стал таким же беспомощным, слепым и глухим, каким был сейчас я. А возможно, таким же стал и сам Ромул.

Нет, могучий интеллект и вековой опыт сложнейших политических игр и яростных боестолкновений остались с ними. Точно так же, как не пропали у меня дарёные воспоминания.

Но то, что делало их особенными, осталось лишь в виде слабой искры на границе сознания. Хрустальный мир предал не меня, он предал всех. Время смерти унесло его с собой, и теперь он вернётся совсем нескоро. А полностью не вернётся никогда. Ведь по сути, Мать и была их хрустальным миром, жестоким, разящим сквозь любую броню, проникающим в твою плоть, превращая её в кровавое месиво. Теперь этот мир был мёртв, а у них, у Ромула, у Соратников, у них ещё нескоро появятся силы заполнить его собой.

Так значит вот чем, а вовсе не всеобщей апатией, воспользовалась таинственная третья сила. Она знала обо всём. И это уж точно был не один из своих. Это физически невозможно. Даже Ромул в этой сфере был у меня как на ладони. Вот она, его далёкая мерцающая звёздочка. Кажется, я почувствовал бы её даже на расстоянии в световые годы. Даже такую слабую, как сейчас.

Улисса же я не чувствовал.

И вот тут меня накрыла волна неподдельной паники.

Ильмари, старый друг. Кажется, твой Соратник угодил в ловушку. Прости, что втягиваю тебя в это, но Лилия не оставила мне иного выбора. Координаты места прилагаются. Поспеши, ты один пока вне игры. До встречи. Джон «Стэнли» Роуленд.

Изо всех сил пытаясь удержать себя в руках, я дал команду пилотам экстренно снижаться.

Я беру штурмовик с наибольшим запасом топлива, остаток пути до промежуточного финиша пройдёте без меня. Командование остаётся у полковника Пикарта, на месте поступите в распоряжение к агенту Прайсу. Экипаж штурмовика остаётся с основной группой.

Обычная процедура инфильтрации не подходила, поэтому и выбора особого не оставалось.

Бойцы помнили о коде Соратника Улисса, а потому всё сделали быстро и чётко. Экипаж выбранного мною среднетоннажника попытался настоять на том, чтобы они остались со своим бортом, но я им отказал. «Ганапатья-118-Л» производства «Бхарти корп», почти не сохранивший по итогам боя навесного вооружения, был простой в управлении машиной, к тому же, я абсолютно не был уверен в том, что её удастся сохранить для обратного пути, так что рисковать людьми я не стал, в текущей ситуации они были важнее техники. Новые винтолёты можно добыть, а вот новых людей Корпорация сумеет подготовить очень нескоро.

Если в среднесрочной перспективе вообще будет существовать какая-то Корпорация. С этими мыслями я покинул строй и повёл свой винтолёт на юг. Топлива до дальних ародисманов Мегаполиса должно было хватить впритык. Руки мои тряслись.

В этом была особая ирония. Даже непогрешимая дарёная память Улисса не могла мне подсказать, когда в последний раз я испытывал нечто, похожее на человеческие эмоции. Лёгкое возбуждение, интерес исследователя, нашедшего новую козявку, умеренное удовлетворение от удачно проделанной работы. Не более. Я был эффектором, а значит был биороботом в том особом смысле, который недоступен обычному человеческому телу. Человек-интерфейс, человек-проводник, человек-ретранслятор. Как Стэнли был ретранслятором для близнецов, я был ретранслятором для Улисса. Удобная штука, с обратной связью. Нас с ним не волновали этические проблемы такого взаимодействия с живым, чувствующим существом. Потому что я не был живым и чувствующим. Стоило мне на секунду перестать быть эффектором, я бы тотчас прекратил своё существование. Впрочем, я и так это делал с периодом в сто пятьдесят часов. Велика печаль, экзистенциальные метания того, кто вообще толком не существует. Так, по случаю решившая вспомнить о собственной автономии периферийная часть сознания Соратника. Впервые за тридцать лет.

Стоп.

Это и дрожащие руки.

Я по-прежнему не чувствовал Улисса.

Нет, конечно же, он никуда не делся, во мне сидела его память, и даже кромсающий твои нервные окончания хрустальный мир был здесь, пусть и потускнев, спрятавшись за невзрачную обивку физической реальности.

Но я не видел Улисса так, как я по-прежнему ежесекундно видел каждого из Соратников, как я видел Ромула. Я не знал, где он.

Любопытно, что бы я сумел почувствовать, если бы он умер, погиб в бою, это же возможно, я знаю, его память подсказывала мне имена Лилии Мажинэ и Жана Армаля.

Вот оно.

Я снова вывел на виртпанель сообщение Стэнли.

Лилия не оставила мне иного выбора.

Два случая гибели Соратника произошли в пределах Мегаполиса. Является ли это случайностью, что я сейчас направляюсь именно туда? А ещё есть история появления у Соратника Улисса его первого эффектора, также непосредственно связанная с одним из этих событий – гибелью Жана Армаля, первого воплощения Соратника Урбана. Если же вспомнить, что Лилия Мажинэ в действительности была первым воплощением Соратника Улисса…

Кажется, я начинаю увязать в дебрях, даже самому Улиссу все эти «воплощения» представлялись некоей абстракцией. Просто на место одного Соратника почему-то рано или поздно приходил второй, такой же. Только звали его иначе. Всего лишь удобный термин. Таким же «термином» была для всех Мать. Среда, божественное существо, ноосфера, вселенский разум, что угодно. То, что было, а потом умерло в муках, погребая под собой весь мир. За всеми этими терминами скрывались реальные механизмы, постичь которые даже Ромул покуда был не в состоянии.

Несомненно, «Лилией» представитель гипотетической «третьей силы», если это правда была она, а не кто-то из корпораций или вовсе непосредственно из Корпорации, назвался неспроста. Это был намёк на историю столетней давности. Лучший способ привлечь внимание Улисса, чтобы тот, как это сказано в послании Стэнли, «угодил в ловушку».

Я прислушался к мертвенной тишине, в которую погрузилась Земля.

Кора Вайнштейн, её тоже не было в поле моего внутреннего зрения, в недрах хрустального мира. Убийца Жана Армаля, не отслеженный вовремя потенциальный Соратник, юношеская любовь и трагедия жизни Майкла Кнехта, Улисса. Она же – уже семь десятков лет – его первый бессловесный эффектор. Такой же, как я, только куда более автономный и потому… молчаливый.

Улисс помнил, как он, Стэнли, Цагаанбат и Парсонс стояли там, у руин Хрустального шпиля и чего-то ждали.

А значит, помнил и я. Это было на том самом месте, где Кора… превратилась в эффектор. Хотел подумать, «умерла», но тогда и я – такой же точно мертвец. Осталось найти во всём этом последнее, самое важное звено, и всё встанет на свои места. Оно сокрыто в памяти Улисса. Значит, оно мне по-прежнему доступно.

Я выкраивал лишние десятки километров, прокладывая курсограмму в обход промкомплексов, на последних остатках топлива вписываясь в мельчайшие неровности ландшафта, ежеминутно меняя коды транспондера, прорываясь к периферии Мегаполиса.

Нервы у меня были на пределе, к горлу подкатывала настоящая паника.

Если верить сообщению Стэнли, у меня совсем нет времени.

Нужно успеть, чтобы…

Чтобы что?

Чем может помочь эффектор в ситуации, когда сам Улисс оказался бессилен? Что жалкое подобие может противопоставить возможностям Соратника?

Я не знал, не было ли само это сообщение ловушкой для меня самого. Меня это, впрочем, нисколько не волновало. Как и огненным валом накатывающий на метрополию первый за последние полторы сотни лет масштабный военный конфликт. Со времён Войны за воду, поставившей окончательный крест на государственных суверенитетах и породившей современное корпоративное устройство Земли, не было ещё случая, чтобы противоречия между основными игроками в лице старших корпораций решались бы массированным ракетными обстрелами и уж тем более – тактическими ядерными фугасами.

Теперь настало время перевернуть и эту страницу.

Я воочию видел, что творится, но всё равно меня интересовала только судьба Улисса.

Можно ли было меня в этом упрекнуть? Ромула не было в метрополии, фактически, кроме моего Соратника, для меня не существовало другого руководства.

Да и Улисс… это был я сам. Просто делал вид, что не совсем так.

И потому я мчался вперёд на максимальной для такой высоты скорости в своём винтолёте, и думал только об одном – успеть, во что бы то ни стало успеть. И лишь где-то на втором плане моего сознания мерцала мысль – у меня будет шанс только в одном случае, если я пойму, почему не вижу Улисса и Кору, и что их связывает с таинственной «третьей силой», которая назвалась именем Лилия.

Башня выглядела нежилой, да таковой и являлась.

Ещё только показавшись в пределах Мегаполиса, я дал сигнал трём оперативникам выдвигаться по указанным мне Стэнли координатам. Те должны были издали прозондировать местность на предмет подозрительной активности. И пока специально зафрахтованный магистральный робот-грузовик нёс меня в недрах агломерации навстречу судьбе, я успел нарыть на это здание кое-что интересное. Здесь когда-то располагалась одна из «точек» Хранителей, а ещё здесь был убит опытнейший оперативник, заподозренный в двойной лояльности. Парсонс. Он был застрелен, судя по всему, полковником Цагаанбат, в убийстве которой, какой сюрприз, Парсонс, в частности, и подозревался.

Прекрасные парни из аналитических отделов были так заняты другими делами, что не стали поднимать тревогу. Даже когда пару дней спустя после гибели Парсонса Цагаанбат благополучно не вышла на плановый сеанс связи.

Стэнли, Парсонс, Цагаанбат, Улисс, таинственная Лилия.

Я по-прежнему что-то упускал, какую-то важнейшую связь. И самое главное – почему именно это место.

Оперативники наперебой засыпали меня отчётами. Никакой подозрительной активности в радиусе двух километров, кодированные выходы в эфир или остаточные фотоимпульсы когерентных пучков не зафиксированы, активность инфосферы осталась на местной норме – то есть в районе нуля. Многоквартирник стоял пустой, после недавнего нашествия сюда всяческих спецподразделений даже населявшие здешние технические уровни крысы большей частью от греха разбежались.

Я вновь и вновь просматривал отчёты – Парсонс сюда попал с одного из своих личных схронов, дело для оперативника его уровня обычное. Зачем ему понадобилось так глупо светиться, будучи в бегах, наверняка зная, что близнецы давно уже недоступны для контакта, рискуя нарваться тут на оставленные следящие устройства… Да так, в общем-то, и получилось.

Случайно пережившая покушение Цагаанбат вышла на связь незадолго до этого, выясняла, что известно о разыскиваемом уже полгода Парсонсе, и, видимо, сумела выследить беглеца в одиночку. Личные счёты – обычное дело между друзьями. Они же были друзьями, да?

Стэнли тоже в своём письме называл меня «старым другом». Интересно, сколько ещё сегодня всплывёт старых друзей.

Однако время неумолимо шло, а я ни на шаг не приближался к цели. Точнее, я был почти на месте, мой грузовик уже выруливал с подземного экспресс-вея в пакгауз какой-то башни в паре километров от искомых координат. Но разгадка даже не мелькала.

Минуты тянулись бесконечно, усиливая во мне непривычную нервную дрожь, я по-прежнему ничего не понимал.

Когда мне всё-таки удалось добраться до места, ничего нового я так и не выяснил. В непосредственной близи полуразрушенная башня выглядела ещё более неприглядно. На ней даже целых стёкол почти не осталось. И в ней, и вокруг неё было пусто, чтобы понять это, не нужно было даже обращаться к помощи хрустального мира.

Так зачем меня сюда гнал Стэнли со своим посланием?

Я машинально подключился к интервебу. Ничего. Больше никаких сообщений. И время тоже истекало. И тогда я сделал то, чего делать не должен был ни при каких обстоятельствах. Я дал в эфир коротковолновый импульс с запросом.

И замер.

Лидер, есть попытка связи, на нашей оперативной частоте, кодированный сигнал с неизвестным ключом, попытки дешифровки пока не удаются. Отвечать?

Отставить, я сам.

А вот и гости. Недолго думая, я пометил для своего «гоутонга» несколько возможных вариантов, а заодно, по внезапному наитию, имеющиеся у меня в распоряжении обратные ключи Парсонса.

Раздался звонкий сигнал успешной расшифровки.

Ильмари Олссон, если ты слушаешь это сообщение, значит, Цагаанбат меня всё-таки прикончила. Тем не менее, ей хватило ума последовать тому плану, который я ей подсунул под видом инструкций от Лилии. К сожалению, другого способа достучаться до всех вас, кроме как предварительно умереть, у меня не нашлось. Согласно плану, она оставит транспондер в этом здании, не думаю, что даже у этого гения разводок, что сыграл с нами всеми эту злую шутку, хватит терпения обыскать всю полимерную коробку в поисках устройства, включающегося по тупому таймеру. В свою очередь Стэнли сделает так, чтобы ты смог незаметно для всех получить через интервеб послание с координатами.

Я бросил короткий взгляд в сторону башни. Скорее уж самое это сообщение походило на очередную деталь ловушки.

Я понимаю, что в текущей ситуации ты скорее всего не веришь ни единому моему слову, и у вас там царит сущий ад. Тем не менее, послушай, потому что сегодня всё зависит от тебя.

Итак, в заговоре участвуют полковник Цагаанбат, мёртвый я, писарь Стэнли и директор Баум.

Я дёрнулся. Баум. Глава особого отдела в недрах «Джи-И», один из участников легендарного Собрания Трёх, главный, если можно так назвать, борец с Корпорацией после предателя Ма Шэньбина. Трижды Ромул личным приказом в последний момент отменял уже полностью разработанный план устранения директора Баума. Значит, именно он стоял за таинственной Лилией, это бы многое…

Роль последнего в этой истории весьма скромна. Он должен привлечь безопасников «Джи-И» к организации внешнего кольца обороны вокруг места сегодняшней встречи и обеспечить организацию отхода уцелевших. Парень так и не понял, каким ничтожным статистом был всю свою жизнь.

Не скажу, что это звучало очень убедительно, но мёртвым я всегда верил больше, чем живым. Слишком часто они гибли непосредственно ради меня или просто по моему приказу. И что-то мне подсказывало, что этот раз не станет исключением.

Теперь слушай внимательно. Я знаю, Ильмари, тебе тяжело, ты почти беспомощен, иначе она бы ни за что не решилась… она же смертельно боится вас, тех, кого она считает своими непосредственными врагами. И потому не станет действовать раньше, чем будет уверена в своих силах.

Помни, кто боится, тот уже уязвим. Прямо сейчас та, кто именует себя Лилией, находится в одном помещении с Майклом Кнехтом и Корой Вайнштейн, там же рядом ждут исхода этой встречи Цагаанбат и Стэнли, но их роль в этом всём уже исполнена. Если ты проиграешь, значит, они тоже погибнут.

Да говори уже дело!

В конце сообщения будут координаты места встречи, на которую Лилия вытащила Соратника Улисса. Башня будет окружена двумя кордонами, внешнее кольцо, как я уже говорил, составят вояки «Джи-И». Вероятнее всего внутри будут расположены подразделения, подчиняющиеся непосредственно Лилии и её «третьей силе». Сама башня скорее всего будет превращена в хитроумную ловушку, вроде той, что познакомила тебя со мной, только теперь роли поменяются. На этот раз в критический момент ты будешь больше похож на Тень, «мекка», погибшего в попытке тебя спасти. Потому внимательно обдумай свои действия, поскольку ты уже знаешь цену ошибке.

Я не отрицаю, что сейчас ты слаб, что у тебя слишком мало информации, но у меня её ещё меньше, однако я сумел сделать свой выбор, и вот ты здесь.

Помни об одном – сегодня решается не судьба Улисса, а судьба всей метрополии. Лилии нельзя позволить действовать дальше, я не знаю, кто она и что она, но это чудовище вертит корпорациями так, как никогда не позволял себе Ромул. Не сильно ошибусь, если скажу, что начинающаяся война – от начала до конца её рук дело. А Соратники, как ты, Ильмари, уже знаешь, её просто не видят.

А теперь действуй. Передаю координаты. Прощай, старый друг.

Я выругался сквозь зубы. Это уже начинало звучать как пароль в детской игре в шпионов. Парсонс всегда был не чужд патетики, смерть ничего не изменила.

Группа, сворачиваемся, дальше я действую сам.

Это действительно была только моё дело.

Карта Мегаполиса послушно подсветила мне новую точку и возможные способы туда переместиться за кратчайшее время.

Недалеко. Тридцать километров. Такая же глухая окраина, ещё одна заброшенная башня. Действительно, сегодня был день келейных разборок. Вечеринка только для своих, только для старых друзей. Включая директора Баума. В отчётах мелькало, что он недавно чуть ли не ушёл в отставку. Интересный поворот событий. Лилия имела, похоже, своих людей повсюду, раз сумела подвинуть с доски даже этого несомненного ферзя в планетарной шахматной партии. И, похоже, разборчивостью в средствах тоже не отличалась.

Да кто она вообще такая, эта самая Лилия?

Дальше мне следовало добираться на обычном монорельсе, и в другое время я бы так и сделал, но текущее моё состояние не позволяло без «чёрной вдовы» и шагу ступить. Вне армопластовой оболочки с её высокоинтеллектуальной начинкой я был слеп и глух. И беспомощен.

Нет, кое-что я всё-таки мог, тело помнило то, что ещё недавно умело благодаря хрустальному миру, но тот был точно таким же инструментом, как гауссова винтовка или пауэрсьют, им нужно было управлять, а тут, увы, я был вовсе не на высоте.

Пришлось возвращаться на подземные уровни и долго колесить там, петляя по заброшенным путепроводам окраины, в поисках выхода из лабиринта.

Перед тем, как выбраться из трака, я в последний раз протестировал все подсистемы, проверил свой «Баррет» с укороченным стволом и закреплённый на левом предплечье «кольт» с полным боезарядом. Довольно. Это только если попадётся кто на пути. Сегодня будет побеждать не оружие. Во всяком случае, не такое.

Здесь плотность действующей застройки была куда выше, но всё равно в воздухе витали запахи запустения – ржавчины, сырой бетонной крошки, гнилостных испарений, идущих из давно не чищенных коллекторов.

Искомая башня была не жилой, а офисной – это угадывалось по конструкции и расположению внешних окон, но в остальном это был двойник той, первой, формально строение ещё числилось на чьём-то балансе, подозреваю, что «Джи-И», но последняя инспекция тут побывала не меньше пары десятков лет назад. Вослед остановившемуся строительному буму впервые с Войны за воду население агломераций начало снижаться, даже несмотря на заметно переваливший за столетнюю отметку средний возраст, до которого доживал в наше время человек. Так Мегаполис начинал усыхать, подгнивая и разваливаясь не только изнутри, но и, так сказать, снаружи, буквально распадаясь на некогда слишком поспешно возведённых пустеющих окраинах.

Ладно, приступим.

Внешнее кольцо, в точности согласно словам Парсонса состоящее из «красножетонников» и вояк в броне, мне сразу показалось несерьёзным. Да, вериги, стволы, удачно расставленные огневые точки на соседних зданиях, благо хозяевам было всё равно. Но слишком уж много проблем сейчас свалилось на голову директората «Джи-И», чтобы выделять безумцу-Бауму столько людей, сколько он попросил. Возможно, подсознательно генерал-партнёры уже догадывались, что главная опасность сейчас исходит вовсе не от Корпорации, с которой тут формально собрался воевать Баум.

Я почти сразу увидел три или четыре слабых места во внешнем оцеплении, через которые я пробрался бы, пожалуй, даже без помощи «чёрной вдовы», благо у её двух тонн веса в таком деле были свои объективные недостатки.

А вот дальше шли сложности. Для начала, я лишь с большим трудом, по каким-то косвенным сигналам считывал внутреннее кольцо. Оно, несомненно, существовало, но едва ли я увидел даже треть задействованных в операции людей, это при том, что датчики работали на пределе возможностей. Ко всему, там наверняка было установлено изрядное количество автоматических стрелковых гнёзд и банальных мин-ловушек. Голый пластик, никакой интеллектуальной начинки. Только октогеновый бризанный заряд, тетриловый капсуль-инициатор, крошечная батарейка и волосок контакта. Рванёт даже от дуновения ветра. Ложных срабатываний им сегодня бояться не следовало.

Но даже не это меня пугало. Минирование затрудняет только отход, а вот проникновение, при желании, только облегчает. Даже очень удачно замаскированные вражеские огневые точки можно использовать в своих тактических целях, особенно в хорошей броне. К тому же, открыв огонь, они себя одновременно и раскрывают. У меня был опыт проникновений в настоящие крепости, и близость с хрустальным миром мне там не понадобилась.

Проблема была в другом – я по-прежнему не видел цели.

То есть да, если напрячься, можно было различить за внешними стенами бродящих там вооружённых людей, но и только.

Улисса здесь не было.

И Коры тоже.

Впору обернуться на самого себя и засомневаться, а я-то ещё здесь?

Что случится со мной, если Улисс и правда исчезнет? Погибнет, просто удалится от меня на слишком большое расстояние? Однажды я неделю ждал его возвращения с Луны. И это были донельзя странные семь дней. Я оказывался в незнакомых местах и не помнил, как я сюда попал. Упадок сил сменялся эйфорией, а с памятью творилось невесть что. Так, наверное, выглядит изнутри сумасшествие.

И если бы только оно. Отправься Улисс без меня, например, на Марс, я был уверен, меня бы не стало. Лежал бы в какой-нибудь заброшенной башне вроде этой, скорчившийся лоботомированный идиот, лежал бы, пуская слюни и глядя в одну точку. Вот что меня ждало, если бы Улисса и правда не было в метрополии. Но я ничего похожего не чувствовал. Я слышал его дыхание, но не видел его самого. Как это возможно?

Из воспоминаний самого Улисса, из истории Коры Вайнштейн я знал: даже кандидаты, не говоря уже о Соратниках, способны скрывать своё присутствие от себе подобных. Это была сложная задача сравни попытке не дышать. В таком состоянии мы становились почти людьми. «Мы». Ко мне это относилось в очень небольшой степени.

Но зачем Улиссу скрываться от собственного эффектора?

Чтобы не дать мне попасть в ту же ловушку? Но я уже здесь, неужели он не чувствует? Какой смысл дальше скрываться?

Загадка.

Ладно, подойдём с другой стороны. Улисса, согласно сообщению Стэнли, заманили в ловушку. Эта башня, несмотря на все усилия, никак не была похожа на капкан, достойный Соратника. Даже пресловутая «Розалинда» в своё время ничего не смогла мне противопоставить. Но, предположим, сенсоры «чёрной вдовы» просто не могут проникнуть внутрь на достаточную глубину, чтобы увидеть там какую-нибудь адскую машину вроде той, что некогда построил специально для меня глупый Сяо-Ван. Неужели Улисс в здравом уме полез бы туда, в текущем его состоянии? Для меня это было проверкой на самостоятельность, эффектор должен не только обладать всеми возможностями Соратника, но и иметь свободу воли, способность самостоятельно находить решение и следовать ему до конца. Улиссу ничего такого самому себе доказывать не надо.

Так почему же он сюда сунулся?

Значит, не имел иного выхода, таинственная Лилия передала ему через, скорее всего, Стэнли нечто, заставившее Улисса откликнуться.

А может, не Улисса?

Майкл Кнехт всё ещё сидел там, внутри этой только формально человеческой оболочки, в самом ядре пылающего сознания Соратника. Мне ли не знать.

Сегодня за весь день прозвучало слишком много голосов из прошлого, особенно много – для существа, чья память сконцентрирована в последних полутора сотнях часов.

Неужели история с Корой повторяется, и всесильная Лилия – ещё один потерявшийся кандидат, научившийся жить, спрятавшись от хрустального мира, а значит и от никогда не спящего взора Ромула.

Научившись не только прятаться, но уже и нападать, возомнив Корпорацию своим главным врагом.

Это бы объяснило только часть странностей всей этой истории. Почему именно Улисс? Ретроспектива событий кричала – многоходовка была рассчитана исключительно на Улисса. Ни на Ромула, ни на Урбана, ни на других Соратников. На Улисса.

И назвалась-то она как – Лилия. Ромул, который наверняка уже знает о происходящем, сейчас, наверное, всё понял. Только сам не может вернуться, поскольку их корабли сейчас со скоростью в 20 каэмэс удаляются от земли в сторону орбиты Марса и в ближайшие полгода вернуться им не помогут никакие перегрузки. Видимо, решил, что раз Улисс сам не поднимает тревогу, значит знает, что делает. Только почему именно я оказался последней не разменянной пешкой в этой игре, какова моя роль в сегодняшних событиях?

Мне некому было ответить на этот вопрос.

Что же касается Ромула… согласно одной из легенд, по другому не скажешь, Лилия Мажинэ была не просто первым Соратником, она была единственной любовью человека, который впоследствии назовётся Ромулом. Она погибла при туманных обстоятельствах, и вернулась под личиной Соратника Улисса. Который, я знал это точно, ровным счётом ничего по этому поводу не помнил, для него это был набор фактов, который ему сообщили. Просто набор фактов.

Ну и почему, собственно, выбрано это имя? На что это намёк? На то, что в последнее мгновение той ключевой схватки у основания Хрустального шпиля Ромул позволил Улиссу фактически убить Кору, завладев её телом в качестве своего первого эффектора?

Так это неправда, воспоминания об этом были сильно смазаны, но превосходство Улисса в том столкновении было очевидным, он просто до последнего давал Коре шанс отступить, принять его правоту, перестать бояться своей природы и стать одной из них, Соратников. Но – не судьба.

Я, кажется, всё больше запутывался.

И вообще, откуда кто-то посторонний может знать про Лилию и Ромула, про Лилию и Улисса?

И тут у меня словно спала пелена с глаз.

В этом построении не хватало ещё одного вектора. Лилия – Кора.

Я вздрогнул, как от подступившего озноба.

Разгадка разила свежей могилой. Но от этого она не переставала быть разгадкой.

Так просто.

Это звучало невероятно, но это объясняло всё. Почему Лилия. Откуда такая агрессия по отношению к Корпорации. Почему целью непосредственной атаки стал именно Улисс. Зачем он согласился на это смертельное рандеву. И самое главное, наконец объясняло мне, как я должен поступить дальше.

Не то чтобы я хоть на секунду уверовал в собственный шанс на победу, нет, просто у меня не было другого выхода.

В отличие от других, я не просто знал Улисса изнутри, как не знает его даже Ромул, как не знает себя даже он сам. Я мог думать как он, поступать как он, думать как он. Я был им, я был его эффектором.

Но ещё я был другим человеком, с собственным именем и полутора сотнями часов своей, и ничьей другой памяти.

Ильмари Олссон, ещё один солдат на этой затянувшейся войне.

Но перед тем, как ринуться в бой, мне предстояла ещё одна нелёгкая задачка.

Найти в этой долбаной башне Улисса и остальных.

Иначе притча становится слишком похожей на скверный анекдот. Вор-домушник, забывший, какую квартиру собирался обнести, а потому вскрывающий в доме все двери по очереди.

Они там, я знаю, просто укрыты от моих глаз. У той, кто нам сегодня противостоит, есть для этого все возможности. И она ими не преминула воспользоваться.

Я почувствовал, как во мне поднимается неудержимая волна ненависти. Я уже готов был разорвать её голыми руками. Очень для меня необычно, так ненавидеть незнакомого, в общем, мне человека. Я и к старым-то врагам всегда относился как к явлению природы. Повстречай я однажды мнимого слепого Ма Шэньбина, в настоящий момент генерал-партнёра «Янгуан Цзитуань», со спокойным сердцем прошёл бы мимо, а ведь он был не просто предателем – он был убийцей своего друга. В наше время размытой вины персональная ответственность за конкретные деяния почти не встречалась. Круговая порука корпоративного подчинения и обезличенности. Однако он сумел, и всё равно такой ярости к нему я не ощущал.

А тут, ничего ещё не совершивший человек… Да человек ли?!

Я был там, я чувствовал каждую секунду умирания Матери, чувствовал, как Соратники по капле отдавали самих себя этому горнилу, лишь бы хоть на гран облегчить Ей последние мгновения, тем самым спасая миллионы от сумасшествия, сердечных приступов, неизлечимых проблем с периферической нервной системой, в конце концов давая им шанс на жизнь – и без того во время смерти погибло множество людей.

В сошедших с монорельса составах, сгоревших в стратосфере суборбитальниках, рухнувших на землю винтолётах были живые люди, которые даже не успели сообразить, что случилось. Просто именно с них начался новый мир, всю глубину грехопадения которого нам ещё не дано ощутить.

И вот, все эти вселенские кишки, вываливающиеся пред всеобщее обозрение, с бесконечным спокойствием воочию наблюдает нечто, не подобрать подходящего слова, отстранённое, холодное, презрительное, всецело поглощённое своими собственными планами. Выжидающее скользкое, скрученное в тугой узел тело змеи.

Этому существу всё равно, что происходит на его глазах, ему главное грамотно воспользоваться последствиями.

Как вообще можно быть одним из немногих, кто на всей планете способен воспринять происходящее во всей глубине трагедии, и всё равно остаться в стороне?! С холодным сердцем следить, как погибает то, что является синонимом самой жизни, ждать, пока другие израсходуют на безнадёжные попытки хоть что-то исправить все свои силы, ждать, пока Ромул с основной группой Соратников покинет метрополию, мгновенно превратившись в одного из обыкновенных статистов, и тогда ударить!

Я сам был жертвой Улисса. Я лучше других знал, как он холоден, жесток и настойчив в достижении цели. Но я видел, что это за цели, и я знал альтернативу.

Неужели и там, у этой анонимной твари, скрывающейся за именем давно ушедшего человека, тоже нашлись какие-то резоны помимо банальной мести, чтобы поступать подобным образом?

Я не мог представить, что это могло быть. И, честно признаться, не желал искать никаких оправданий.

Да, одиночка, сумевший переиграть таких противников как Ромул и Улисс на их же поле интриг планетарного масштаба, заслуживал в чём-то уважения. Но теперь Лилия уже ни во что не играла. Она грубо пользовалась своим внезапно обрушившимся на неё преимуществом в силе, а ещё чужим чувством вины.

Улисс и Кора были там, в этой башне, прикрытые от внешнего мира чем-то вроде маскирующего поля. Мне, да и остальным, давали понять – не ваше дело, не лезьте.

И Ромул не вмешивался. Хоть не было его на планете, здесь оставалось ещё трое Соратников, их эффекторы, в конце концов – боевые отряды Корпорации, пусть они и были сейчас связаны многочисленными боестолкновениями с силами старших корпораций. Было бы желание – эту башню смели бы вместе с обоими жалкими кольцами обороны.

Вопрос в том, зачем вообще Улисс туда пошёл?

Да, чувство вины.

Да, давние счёты.

Но он же понимал, что именно сейчас стоит на кону! Откуда такая внезапная сентиментальность, самолично совать голову в петлю!

Мне некогда было в этом всём разбираться.

И выбора особого не было. Тикали секунды, уносясь в бесконечность.

Нужно их отыскать.

Нужно их отыскать.

Нужно и…

Мне нужен мой хрустальный мир.

Осознание этого дёрнуло меня, будто током.

Бронеперчатка как бы нехотя поддалась моей команде и разгерметизировалась, раскрывая магнитные замки крепежей. Спустя пару минут я почувствовал грудью прохладу лёгкого сквозняка восходящих потоков.

Освобождаться от «чёрной вдовы» было не сложнее, чем со связанными за спиной руками выбираться из запертого сейфа. Раз, два и готово.

Я с самого начала ошибся, припёршись сюда в подобном облачении. Армопластовое пугало посреди крошащихся урбанизированных развалин. Панцирь будет защищать черепаху ровно до того момента, как она окажется лежащей на спине. И вот тогда он её не защитит, а убьёт.

Настала и мне пора избавляться от своего панциря. Ты эффектор, Ильмари, помнишь? Для тебя армопласт и гауссова винтовка – не более чем костыли для временно недееспособного. Ходить с их помощью можно, и то с трудом. Но победить врага с их помощью нельзя. От чего тебя защитит эта машинерия? От Лилии?!

А остальные… остальные лишь статисты, как ты сам ещё пять минут назад.

Бесполезная груда металла застыла, мерцая раскрытым настежь чревом. Датчики, дисплеи, сенспанели, гиродины, миоусилители, фидеры. Всё для того, чтобы тебе там было удобно и легко.

Я стоял на краю парапета, глядя в привычно клубящуюся бездну у своих ног, и сквозь тонкую отсыревшую ткань пилотажного костюма всей кожей пытался вдохнуть этот затхлый сырой воздух. Воздух прогнившей насквозь агломерации.

Мои колени безвольно подогнулись, и я осел на грязное покрытие, скрючившись в неловкой позе умирающего.

Мне нужно моё чувство реальности. Осколки стекла под ногами, капли конденсата у меня на щеках, впивающийся в бок острый бетонный угол, тепло башни, звук далёких сирен и уже почти боестолкновений.

Над моей головой в низком бесформенном небе висела «люстра». За мной что, наблюдают? Наплевать. Лилии сейчас не до меня, всё её внимание уходит на то, чтобы Улисс не отчудил. Знай она Улисса так, как его знаю я… да неважно.

Мне нужен мой дарёный хрустальный мир.

Колючая изнанка реальности, больше не смягчённая обволакивающей любовью Матери. Хрустальный мир распарывал тебя до кости каждой своей гранью. Главное в этом деле – не просто суметь прикоснуться, а уйти после этого прикосновения с прежним числом конечностей.

Хрустальный мир не прощал ошибок.

Но он же давал тебе поистине бесконечные возможности.

Я почувствовал.

Поднятая к внезапно расфокусировавшимся глазам ладонь сочилась кровью – борозда шла от запястья до кончика мизинца. Ну, здравствуй.

Всё вокруг меня стало больше походить на обмотанный для верности колючей проволокой алмазный резец.

Но и я стал другим. Больше я походил теперь на стремительно текущий поток вязкой жидкости, в котором набатом билась одна единственная мысль.

Нужно их отыскать.

И тогда я обернулся в сторону башни на противоположном краю бездонной пропасти. Всё было так просто, если постараться. Это место выглядело как сплюснутый чёрный сфероид, насилу вписанный между окружающих перекрытий. Чернота подпирала стены и потолки, заставляя их трещать по швам, выпячиваясь во все стороны многометровыми флюсами.

Так просто.

Нужно было искать не следы привычного дыхания Улисса, а полное отсутствие специфических остаточных энергий, которые свойственны любому месту, любому предмету, особенно в недрах столь урбанизированного пространства. Слишком много проводов, труб, шахт, решёток, рёбер жёсткости, сварных швов и шуршащих по ним тараканов. Это не подделать, а значит, любой экран тотчас становится заметен. Кора Вайнштейн в своё время успешно скрывалась от Майкла Кнехта, лишь оставаясь частью действительности. Но скрывать нечто вне тебя от того, кому был доступен хрустальный мир…

На что ты рассчитывала? Так тебе только сложнее будет заметить моё приближение.

Лёгкое упражнение, обращение интерференционных решёток, и происходящее внутри чёрного пузыря мне стало различимо в той достаточной степени, чтобы можно было идентифицировать участников собрания.

Улисс, Кора, существо, именующее себя Лилией, в стороне стоят, словно пришибленные, Цагаанбат, Стэнли и Баум. Лилия им что-то говорит, мне отсюда не слышно.

Я чувствую присутствие ещё по крайней мере двух сущностей, но они явно не участвуют в ситуации, а лишь наблюдают. Поэтому оставим их за скобками. На потом. Если у тебя будет это «потом».

А ещё я вижу расположение каждого стрелка, каждой огневой точки, каждой мины-ловушки в радиусе километра. Ну, что ж, «чёрная вдова» мне сегодня и правда не понадобится.

Похоже, Улисс всё-таки понемногу справлялся с последствиями времени смерти, и я вместе с ним возвращал свои возможности. Главное теперь не упустить момент.

Первые шаги мне давались тяжелее всего. Я будто ступал по раскалённым углям. Но потом дело пошло. Кажется, за мной тянулся кровавый след, но это уже было неважно. Я плыл, струился, перетекал с места на место подобно лёгкому, бесшумному сквозняку. И враги на моём пути расступались сами собой.

Я не знал, что они в тот момент видели, да меня это и не интересовало. Дух Живого Элвиса? Сатан-Клауса? Генерал-партнёра в твидовом пиджаке и при цилиндре? Чудовище Годжиру, восставшую не ко времени из вод навеки отравленного Японского моря?

Я двигался вперёд, а меня провожали ошарашенными взглядами.

Вот что значит быть Соратником. Безликий, для каждого свой – когда глядишь на этих людей сквозь хрустальный мир, они все кажутся такими, в сущности, детьми. Им, заблудшим, испуганным, запутавшимся, одиноким, нужно было заменить их Мать. Иначе они не доживут даже до обозначенного в Предупреждении грозного нашествия.

Но с ними мы ещё поговорим, если протянем этот досадно бесконечный день. А пока надо идти.

Я надвигался на цель подспудно, как волна цунами вдали от материков – гладкая, незаметная выпуклость на спокойной поверхности океана. Она до последней секунды будет оставаться такой же невзрачной. И только уже проносясь мимо она покажет уцелевшим, как на самом деле неудержима её сила.

Лилия стояла ко мне спиной, и говорила, говорила, говорила. Кажется, уже не столько Улиссу, сколько самой себе. В чём-то убеждала, о чём-то спорила.

Улисс же молча на неё смотрел. Мне показалось, или он тоже меня заметил лишь в последний момент?

И тогда я ударил.

Всеми силами, какие во мне были.

Всей разящей мощью хрустального мира.

Без жалости и сожаления.

Ведь я теперь доподлинно знал, кто стоит передо мной, и чем это может кончиться не для нас с ней – для всего мира.

Буквально в последний миг она обернулась и взглянула на меня. Без страха или удивления, но с любопытством.

Ощущение было, будто я на скорости в полторы сотни миль влетел в бетонное ограждение.

Последнее, что я запомнил, это был хруст моих костей, их словно перемалывали в каменных жерновах. И тогда наступил мрак. А я умер.

Две смутные, как бы всё время выпадающие из зримого пространства фигуры склонились над телом. Женская и мужская. Обе одеты скорее в форму, чем в гражданскую одежду – слишком она рациональна, предназначенная для быстрого перемещения по пересечённой местности, а не для обычной жизни в дебрях каменных джунглей агломерации.

При них не заметно не только оружия, но вообще каких бы то ни было устройств, хоть отдалённо напоминающих средства уничтожения себе подобных, однако от обеих фигур веет отчётливо различимой опасностью, будто они сами по себе представляются противником, к которому не стоит без нужды подходить слишком близко.

При этом женская фигура полна участия, она смотрит на распростёртое на голом замусоренном полу тело с теплотой и почти что с любовью.

Мужская, напротив, была зла на то, что случилось. У него на итог сегодняшней встречи были совсем иные планы.

Две смутные фигуры продолжали свой тихий неспешный разговор, не отрывая глаз от тела.

– Ты по-прежнему настаиваешь, чтобы я называл тебя Лилией?

– Имею на это полное право. Теперь, по крайней мере, ты понимаешь, почему Ромул в тот день ни за что бы не вмешался, точно так же как не вмешался сейчас. Перед ним была дилемма – какую из двух половин своей дражайшей Лилии Мажинэ поддержать. Вместе же мы, как видишь, не уживаемся.

– Но откуда тебе известно, ведь ты не помнишь ни единой…

– Поверь мне, я знаю это в точности. После того, что ты со мной сделал, произошло много всякого. Например, я сумела не только закрепиться в новом теле, но и вернуть себе часть прежней памяти. Это нетрудно, если знать, где искать. Мы же ничего не забываем, это наша природа, наше проклятие. Просто нужно быть готовым, что некоторые воспоминания станут причинять тебе впоследствии слишком сильную боль.

– Так всё – ради этого?

– Ради восстановления справедливости? Не смеши меня, Майкл. Или ты предпочитаешь дурацкое имя Улисс? Справедливостью тут, в любом случае, и не пахнет. Мы могли стать единым целым. У меня сердце стынет при одной мысли о том, как это было бы прекрасно. Не твои бессловесные эффекторы, а единое существо с двумя телами. Возможно, существо более могущественное, чем сам Ромул. Ты знал, что он с самого начала планировал превратить ту, настоящую Лилию в нечто вроде эрзац-заменителя Матери?

– Откуда мне знать.

– Так и было. Однако его планы расстроил случай. Да ещё какой глупый. Запланированное перерождение пошло не так. Подумаешь, для этого Лилию пришлось убить. Она согласилась на это ради него, она вполне по-человечески любила этого человека, понимаешь? Но Ромул уже не был человеком. Он был Ромулом.

– Так почему ты позвала сюда меня, а не его?

– Я же вижу, что он делает. Могла убедиться, ваш хор, наверное, было слышно и на звёздах, вашему неуловимому Симаху-Нуари. Слишком далеко всё зашло, планы Ромула уже не свернуть. А повергать этот мир в окончательный хаос раньше времени у меня нет никакого желания. Я ведь тоже его часть, забыл?

– Я не забыл. А ещё я не забыл, чем ты была занята последние годы. Ты готовила разрушение Корпорации.

– Ничего ты не понял. Иногда ты кажешься мне слишком тупым для Соратника, не говоря уже о том, что мы с тобой как близнецы, и быть твоей копией от этого ещё неприятнее. Я же не слепая, вижу, что Корпорации так и так скоро конец. У меня была дюжина реальных возможностей устроить в метрополии форменный конец света, куда там жалким стычкам в Галилеевой группе. Но я ждала, пока в это дело удастся втянуть персонально тебя. Даже о смерти Парсонса, если уж на то пошло, я не желала. Матёрый профи, это большая для вас потеря. Он сам сделал для себя такой выбор, догадавшись, против кого я копаю.

– Так мы снова возвращаемся к началу нашего разговора. Зачем?

– Помимо того, что мне было необходимо, наконец, с тобой встретиться и поговорить?

– Это мы все тут и так в курсе. Ты так ловко изображала госпожу Месть, что даже я почти поверил.

– Знаешь, ещё пару лет назад я бы и пришла сюда мстить. Но сама себя в итоге перемудрила. Мстить собственному отражению? Собственному второму я, с которым мне по собственной же глупости пришлось разойтись так неблаговидно?

– Разойтись? Мы так и не сумели тебя разыскать до старта «Сайриуса», и я к собственному ужасу понял, что тебя попросту убил.

– Как видишь, нет, и можешь больше себя не мучить. То, что ты со мной сделал, не имеет оправданий, потому что я вспомнила, как это было. Но и моя доля вины в том есть. Я была испуганным ребёнком в теле взрослого. Не понимала сути окружающего мира, и отказывалась от помощи тех, кто мог бы мне всё объяснить. Взрослых детей не бывает, я сама предпочла человеческую безответственность ноше Соратника. Во мне победил страх. И вот я здесь, под чужим именем, в чужом теле, дважды убитая любившими меня мужчинами. Треклятый кусок энергетического паразита, заменившего мне обычную человеческую душу.

– Неправда.

– Правда. Я тогда точно так же была готова тебя убить. Ты же до последнего давал мне шанс одуматься. И лишь потом ударил в полную силу. Ты ведь и сейчас можешь, не так ли?

Следует минутное молчание.

– Могу. Постой, я понял, ты пришла сюда не ради меня, а ради него?

Мужская фигура указала на лежащее ничком тело.

– И всё-таки ты непробиваемо глуп, Улисс. Не ради него, я его сегодня впервые вижу вблизи. Ради себя. Я вообще природная эгоистка, ты не заметил? Меня другие мало волнуют.

– Объясни в таком случае, почему ты ударила его в тот самый момент, когда могла попробовать убить меня?

– С тем же успехом я могу спросить тебя, почему ты сам не ударил меня, когда я была отвлечена твоим Ильмари.

– Ему я бы всё равно не помог.

– Вероятнее всего. Но ты же правда шёл сюда убивать, так в чём же дело? Дело Ромула внезапно стало не таким важным?

– Считай это минутной слабостью.

– Враньё. Ты в точности знаешь, почему ты остался в стороне. У тебя в голове есть решение этого уравнения. Просто ты его осознанно не допускаешь до собственного разума, да, Соратник?

– Это ещё почему?

– Защитный механизм. Они у нас совершенны, иначе от нас не было бы толку. Ты знаешь правильное решение, но оно тебя пугает. И ты послушно подчиняешься этому страху, загоняя его внутрь.

– Ладно, допустим, я должен был для себя отстоять незыблемость Плана, но ты-то чего добивалась всем этим маскарадом? Хотела просто поговорить? Ну так говори, вот он я.

– Настойчивый. Одобряю. Хорошо, я тебе расскажу, а ты сделаешь вид, что мне поверил. Впервые я столкнулась с Ильмари на том вашем мемориальном собрании у руин Хрустального шпиля. Кое у кого странное представление о сентиментальности. Водить на место былого преступления своего свежеиспечённого эффектора, это, на мой вкус, пахнет очень дурно.

– Я тогда тебя почти сумел разглядеть.

– Сумел бы, мы бы здесь не разговаривали. Ну так вот, парень этот твой у меня всё не выходил из головы. Думала сначала, это потому, что он – твоё слабое звено, через него я смогу выйти на тебя самого. Но, как видишь, в итоге получилось ровно наоборот. Через тебя я вышла на него.

– Всё ещё непонятно.

– А ты дослушай. Ответь мне на такой вопрос – почему ты не хотел его брать сюда, даже моё бренное… хм… тело захватил в качестве приманки, а его нет.

– Он слишком самостоятельный, мог наломать дров.

– Мимо, он и так, как видишь, наломал.

– Звать его сюда было бессмысленно, чем он тут поможет?

– Снова мимо, помог же. Мы оба всё ещё живы. Ну не чудо? Думай дальше.

– От него зависела боевая операция на севере.

– И опять не попал. Если бы ты моими стараниями вдруг дематериализовался, он бы прямо на поле боя тотчас превратился бы в овощ, хорош командир.

Пауза.

– А у тебя какая версия?

– Всё та же, ответ перед тобой, но ты не желаешь его видеть. Заметь, ты так сильно не желаешь его видеть, что даже накрыл нас маскирующим полем в надежде, что обессиленный эффектор откажется от поисков, но он всё равно нас нашёл, думая, что поле это моё.

– Ему нечего здесь делать!

От этого крика вполне физически ощутимо дрогнули стены.

– Ты злишься, Улисс? Значит, ты не прав. Сформулирую так – я стремилась если не предотвратить ещё одно твоё преступление, Соратник, то по крайней мере суметь ткнуть тебя в носом в уже содеянное, чтобы ты уже сам с собой дальше разбирался.

Мужская фигура, не мигая, продолжала смотреть на тело.

– У нас с тобой, Улисс, поразительное везение попадать в тупиковые ситуации.

– Он… он сюда так и прошёл, без брони, без оружия?

– Ты только сейчас это понял?

– Значит, он пользовался хрустальным миром…

– Какое дурацкое название.

– Но этого не может быть, после гибели Матери я оттянул остаток запасов энергии к ядру. Искра пока ещё слаба…

– То есть забрал всё себе.

– Он оставался моим эффектором, но с урезанными возможностями.

– Остался слепым, глухим и беспомощным.

– Но всё равно стремился в бой.

– Это ты его туда бросал, Улисс.

– Ты так говоришь, будто он до сих пор остаётся самостоятельной личностью. Пойми, эффектор – это как рука или нога.

– Напомни мне, зачем ты так с ним поступил, там, на Европе? Зачем сделал своей марионеткой?

– Нам нужен был исполнитель из числа персонала с нужным допуском, времени на объяснения у нас было, важна была оперативность, половина личного состава получила запредельные дозы, они нуждались…

– И ты угадал, морячок. Из миллиардов людей в метрополии и доброго миллиона в пространстве Галилеевой группы, ты выбрал именно его, Ильмари Олссона. Который сегодня пришёл тебя спасать, не имея к тому никакой возможности. Пришёл спасать не «как рука или нога», а как друг, боевой товарищ, соратник. Соратник вовсе не в том дурацком смысле, в котором употребляете это слово вы, люди Ромула.

– Погоди, ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что изначально запланированное на сегодня развитие событий представлялось мне таким – когда Ильмари доберётся до нас, я тебя атакую всеми своими силами. Ввиду того, что мы на самом деле – до сих пор почти одно и то же, он, не разобравшись в пылу схватки, надёжно укрытой твоим полем, Улисс, убьёт нас обоих, покончив со всем этим фарсом раз и навсегда. Сегодня должны были погибнуть не Кора, Майкл и я, сегодня должна была погибнуть Лилия. Возможно, снова перевоплотившись, но лучше бы нет.

– Но ты в последний момент передумала, как и я.

– Да, но, в отличие от тебя, я знаю, почему.

– Поделишься?

– Потому что этот парень заслуживает не только свободы, но и продолжения того, что он считает своим делом. Можно как угодно относиться к Ромулу, но если его дело даже таких несчастных, как Ильмари, заставляет верить в себя, то оно уже поэтому стоит внимания. Да и ты, Улисс, какую ненависть я бы к тебе ни испытывала, если ради тебя в бой идут такие, как Ильмари, то я лучше отойду до лучших времён в сторону. Всё равно теперь, когда Мать мертва, у меня нет планов для старушки-Земли, и мне нет особого дела до человечества. Делайте своё дело, а я подожду.

– Вот так ты решила.

– Да. И, мне кажется, Ромул на это пойдёт. У меня всего одно условие.

– Какое?

– Я не собираюсь соблюдать нейтралитет всё время. Однажды наступит момент, и я потребую свою плату. Нечего улыбаться, это будет приятный товарищеский суд над одним из вас, может, и над тобой, а может, сразу над всеми. Я буду следить за вами неотступно. И за каждую ошибку вам предстоит расплатиться. Никаких шуток. Наказанием будет смерть. Настоящая. Окончательная. Хотя, знаешь, я уже не уверена в том, что для таких, как мы, это вообще наказание. «Живи и смотри, что ты натворил», да?

– За остальных не поручусь, но ты же знаешь, что я согласен, я за этим сюда и шёл.

– Остальных спросят, и они согласятся.

В полумраке беззвучно шевельнулись тени двух безмолвных наблюдателей.

– Я одного не пойму. Что тебе судьба Ильмари? Ведь для того, чтобы меня привести сюда, не нужно было играть в такие сложные игры, ты половину Пояса Хильд поставила на уши, косвенно спровоцировала начало войны в системе Юпитера, погиб Парсонс, не говоря уже о просто случайных гражданских…

– Мне нужно было продемонстрировать серьёзность своих намерений. И Ромул всё понял, иначе ваши люди уже ровняли бы тут всё с землёй.

– Намерений бороться с Корпорацией?

– Намерений держать Соратников в узде. Вы – чудовища, фанатики, пусть и действующие из лучших побуждений. Впрочем, теперь, после гибели Матери, вы о себе и сами всё знаете. Хранители больше не справляются со своей ролью, они это поняли и самоустранились. Они ослепли, и чем дальше всё заходит, тем меньше они способны что-то поделать. Посмотри на Стэнли, ты же должен помнить, каким он был? А сейчас? Если бы не химия, он бы давно тут кончился, на полу. Он привёл сюда близнецов, сумел, но и от их присутствия ничего не зависит. Только ты, я и Ильмари. И потому Стэнли обескуражен сейчас куда сильнее, чем ничего не понимающая марионетка Баум. Разве что Цагаанбат никогда на самом деле не испытывала особых сомнений по поводу собственной роли в сегодняшнем спектакле. Кстати, Ильмари тоже не сомневался, но как раз в этом он оказался неправ.

Оба вновь склонились над неподвижным телом.

– И всё-таки, почему он?

– Версию о том, что мне кажется чудовищным три десятка лет держать на положении бессловесного исполнителя того, кто по праву рождения мог быть полноправным Соратником, ты, конечно же, не рассматриваешь. Вы с Ромулом за всё это время ни на секунду не усомнились, не заподозрили, не попытались прислушаться…

– Послушай, Кора… нет, Лилия или как тебя сейчас там… не надо разыгрывать передо мной новых патетических спектаклей. С самого начала ты была холодна к чужим драмам. Судьба Ильмари тебя волнует не больше, чем те тысячи людей, которые гибнут сейчас по всей сол-систем.

– Не буду спорить. Я тоже наделала в своей жизни ошибок. Но в тот момент, когда я впервые разглядела в нём искру, он не выходил у меня из головы. И сегодня я устроила ему ловушку, ценой выхода из которой была не жизнь, но судьба.

– Ты решила, что он может быть нашим шансом? Несчастная жертва случая, кандидат, по недомыслию ставший моим эффектором.

– Он и есть наш единственный шанс, Улисс. Даже Ромул это признаёт. Суди сам, мы слепы и глухи, Ромул слеп и глух. Предупреждение под вопросом с того самого момента, как оно было опубликовано. Вы вернулись ни с чем, а значит и остальным предсказаниям вашего оракула грош цена. А если нападения не будет? Даже Хранители не знают этого. Твой Ильмари – ещё одно, чего они не увидели, а значит, в нём может скрываться зерно нового будущего. Он человечнее нас.

Пауза.

– И ты его чуть не убила.

– Но не убила же. Он только начинает просыпаться, и поверь мне, на полное восстановление уйдёт много времени.

Неподвижное тело непроизвольно дёрнулось – очередная судорога. На самом деле я до сих пор не мог пошевелить даже пальцем. Мои лёгкие поднимались и опадали, сердце сипело в груди, но кажется, это происходило чисто механически – по воле одной из двух сумрачных фигур.

Я не мог даже сфокусировать зрение, всё плыло словно в каком-то тумане. Но больше всего меня пугало другое.

Я не только не знал, кто это рядом со мной такие, я не мог понять, о чём они беседуют.

Первая мысль была панической – каким-то образом я попал в компанию опасных людей, видимо, имеющих какое-то отношение к Корпорации, я лежу, едва одетый – на мне был один тонкий пилотажный андерсьют – лежу раненный, безоружный и беспомощный. Весь в их власти.

По силе тяжести я смутно догадывался, что всё происходит в метрополии, но как я сюда попал… мои последние воспоминания содержали смутные образы стационара «Шугуан», кажется, это на Европе. Я кого-то впустил снаружи, выполнив приказ, но дальше был только мрак, очень плотный и живой, будто там, в грандиозной лакуне памяти, в темноте шевелились огромные существа, гремели битвы и жили своей жизнью миллионы человек.

Но я к этому уже не имел никакого отношения. Я лежал, недвижимый, на замусоренном полу, и пытался издать хоть самый скромный хрип.

А ещё я пытался вспомнить то, что меня сюда привело.

Интересная ситуация.

Полутруп, почти ничего не помнящий, замерший у ног своих мучителей, думает не о них, не о себе, а о какой-то загадочной вещи, которую он никак не мог вспомнить.

А ведь это вертелось на кончике онемевшего и, ко всему, прикушенного языка, это кололо кончики пальцев, это стучало в висках. Вспомнить. Мне нужно вспомнить.

Между тем неспешный диалог вполголоса продолжался.

– Ты не понимаешь, я не могу тебе его отдать.

– Майкл, расширяй горизонты, ты слишком узко мыслишь для Соратника. Он уже не ваш. И больше никогда не станет вашим. Отныне ты для него… это так же гадко, как застать любовь всей твоей жизни в постели с посторонним. Мне понадобилось несколько десятков лет, чтобы только помыслить о том, чтобы тебя вновь увидеть вживую. Да и то, ты же помнишь, впервые я на тебя посмела взглянуть лишь в прицел «Барретта». Он же всё вспомнит, рано или поздно. Я сумела избавить его от тебя, это ты меня и научил в своё время, как и куда бить, но я не могу избавить его от воспоминаний. Твоих и о тебе. Ильмари больше не бывать Соратником, как не бывать им мне.

– И ты, конечно же, заботливо возьмёшь его под своё крыло.

– Не смей язвить. Ты не знаешь, что это такое, метаться в горячке и вспоминать. Годы напролёт – вспоминать, проживая сразу несколько жизней. Он больше не часть тебя, смирись с этим. Я ему помогу. И всё. Дальше наши пути разойдутся. Он слишком гуманист, а я слишком рациональна. Нам с ним тоже не по пути.

Теперь мне стали заметны остальные зрители. Они также были мне незнакомы.

Одетый в строгий деловой костюм пожилой мужчина с густым искусственным загаром. Это, наверное, был упомянутый в разговоре Баум. Он производил впечатление человека, чьё самомнение за последние дни буквально сломали об колено. Он сюда пришёл договариваться, на любых условиях, но договариваться. Теперь он понял, что договариваться тут никто с ним даже не подумает. Максимум, чего он может добиться – что его оставят на том месте, которое он занимал раньше, разве что теперь у него не будет иллюзий относительно того, кто в доме хозяин. Он привык считать Ромула и прочих выдающимися, но всё-таки людьми, противниками, ему в принципе равными. Эта иллюзия сегодня рассеялась, как дым.

Повседневно, без изысков одетый мужчина средних лет с седыми волосами и обветренным лицом, характерным для людей, часто бывающих на открытых пространствах вне агломераций. Вахтовый рабочий? Анархист-выживальщик? Кажется, его называли Стэнли. Этот тоже выглядел обескураженным, но природное его любопытство пересиливало все страхи, и он с жадностью ждал дальнейшего развития событий, то и дело поглядывая в дальний угол помещения, где в тумане небытия притаилась пара таинственных фигур, которые именовались Хранителями. Об этих вообще ничего нельзя было сказать конкретного.

Далее, женщина неопределённого возраста, крепкое телосложение, металлический, но как бы отсутствующий взгляд. Спецкостюм, какие надевают оперативники в случае, если нельзя воспользоваться пауэрсьютом. Эта ничем происходящим в помещении не интересовалась, только механически оборачивалась на своё имя. Кора. Её звали Кора.

Другая женщина, по возрасту младше Баума, но куда старше Стэнли. Несомненно, служила в мобильной пехоте. И на космическом флоте. То и другое было заметно по собранной позе. Судя по ней же, левую ступню ей заменял спецпротез. Звали её Цагаанбат. Несмотря на странное имя, она больше походила на меня, было в её генах нечто скандинавское – широкая кость, суровые черты лица, пышные, уже сплошь седые волосы. При ней не было оружия, но её это ничуть не смущало. Она могла сама стать таким оружием, если только прикажут. В ней чувствовались цепкий ум и железная воля, но здесь она их не спешила демонстрировать, выжидая. Она ещё отнюдь не была уверена в исходе сегодняшней встречи.

И оставшиеся двое.

Мужская фигура, неопределённого возраста, средневысокого роста, ничем не выдающегося телосложения, абсолютно лишённая растительности голова, даже бровей и ресниц не осталось. Улисс. В моих давних воспоминаниях Соратники были чем-то мистически-неопределённым, лидеры Корпорации, суперагенты с возможностями, которые не снились даже самым упакованным «меккам». Стоит ли упоминать, что я ни одного даже и помыслить не мог увидеть воочию.

Наконец женская фигура, что называла себя Лилией. Похоже, что настоящего своего имени она не знала вовсе. О ней я вообще не мог сказать ничего внятного, просто чувствовалось, что она – настоящее связующее звено всей этой разношёрстной и жутковатой компании.

Что-то незримое роднило её с Улиссом, иногда они в самом деле начинали казаться мне двумя частями единого целого, зачем-то ведущими друг с другом бесконечный спор. Несомненное сходство было также между ней и Корой, как будто передо мной стояли сёстры-близнецы, не мешала ни видимая разница в возрасте, ни отсутствие общности в фенотипе. Ни даже то, что одна из них всё время норовила выпасть из моего поля зрения. Наконец, если то, о чём они говорили – правда, то именно Лилия была моей личной Немезидой – это благодаря ей я лежал здесь и бесконечно задавался всеми этими вопросами, точно также, как в своё время задавалась ими она.

Паутина связей, она оплетала всех здесь присутствующих, и об истинной плотности этой паутины я мог только догадываться. Да я вообще хоть о чём-то мог не только «догадываться», но просто знать?!

– И главное, Улисс, на самом деле ты с самого начала знал, что ты натворил с Ильмари, но почему-то предпочёл этого не замечать.

– Предпочёл не замечать, что Ильмари – не просто человек, не просто эффектор?

– Да. Ты же зачем-то не пускал его сюда, хотя потом и изобразил удивление внезапным открытием.

– Я просто не хотел, чтобы он… после смерти Матери наша с ним связь ослабла, он стал более самостоятельным, и мне важно было, чтобы в самый ответственный момент он…

– Не сорвался? Ты видишь, ровно это и случилось. Но ты же просто мог в любой момент взять над ним полный контроль, не мне тебя учить, как это делается.

– Я должен был полностью сосредоточиться на тебе.

– Это правда. Но это часть правды. Взгляни этой правде в глаза, Улисс, ты опасался не за него. Что может случиться с эффектором, если погибнет его Соратник, ничего, умрёт, или останется жить идиотом с пустым мозгом. Ты всё это время боялся его самого. Подумай над этим. Ты знал, ты всё знал. Ты же сам признался, что спокойно привёл сюда Кору, моё… хм, тело. И я, как видишь, сумела этим всем воспользоваться. Теперь он свободен от тебя, и тебе придётся открыть себе глаза на правду. Ты же видишь в нём искру. И это тебе теперь с этим жить. Да, и ещё, как ты думаешь, мог ли об этом всём с самого начала не знать Ромул?

Если то, о чём они говорили, было правдой, получалось, что я долгие годы был чем-то вроде лишней конечности Соратника Улисса. В чём состояла эта своеобразная работа, я не помнил, но сегодня всё завершилось.

К лучшему или к худшему.

Почему я так спокоен?

Хорошо, это чуть подёргивающееся тело слишком слабо, чтобы испытывать какие-то эмоции, чтобы спросить этих двоих, есть ли у них нечто, заменяющее обычную человеческую совесть. Но неужели украденное у меня некогда моё собственное «я», пусть теперь и возвращённое в виде едва живого огрызка, оказалось не способно теперь даже к таким простым эмоциям как страх и гнев?

А ещё я страшно хотел вспомнить – вспомнить хоть что-нибудь о том, что они называли «искрой». В этом понятии содержалось то главное, что составляло моё текущее существование. Но я не помнил. Зато вспомнил вдруг другое.

Я уже видел однажды Кору и Улисса.

Там, на борту стационара «Шугуан». Верхний, «грязный» зал, металлические двери тамбуров, массивный погрузчик и штабеля «гробов». Они вернулись ни с чем, и я им был нужен, чтобы двигаться дальше. Обычный спящий агент, каких миллионы. И со мной не стали церемониться.

Человеческая память устроена не так, как у Соратников. Она построена на ассоциациях, чем острее эмоция, с которой связано воспоминание, тем сложнее от него избавиться. Валяясь на грязном полу, я был человеком последний раз в жизни, и потому тот далёкий день я вспомнил первым.

А вторым – мои последние мгновения в роли эффектора.

Вокруг простирался, кутаясь в вездесущих облаках смога, частокол башен Мегаполиса, под ногами зияла пропасть, а на той её стороне меня ждал противник. А я искал нечто, без чего не мог полноценно существовать. Нечто неуловимое и одновременно вездесущее. У этого было простое название – «хрустальный мир». Что это могло быть?

Восходящие потоки сырого воздуха освежали мне лицо, под ногами я ощущал твердыню башни, в сером небе темнел рыбообразный контур «люстры», по мутным стёклам струился конденсат, позади меня в недрах «чёрной вдовы» дрожало смертоносное пламя, в кабелях бежало электричество, в моих жилах толчками струилась кровь.

Всё это и было моим хрустальным миром.

Осталось протянуть к нему руку и ощутить его убийственную мощь, нечеловеческую жестокость, математическую бездушность и почти разумную податливость. Его нельзя было не любить. И я протянул руку. И сделал первый шаг навстречу будущему.

Бессильное тело пошевелилось, неуверенно пробуя своё новообращённое чувство пространства.

Ресницы дрогнули, губы скривились, издавая слабый хрип.

Первыми, почему-то, на это отреагировали те двое, что продолжали кутаться в небытие. Хранители приблизились и некоторое время разглядывали меня своими немигающими глазами. Отступили, кивнули, будто бы мне, а не своим мыслям, и тут же куда-то делись, как и не было.

Лишь после этого ко мне шагнули мужчина и женщина. Не сговариваясь, одним похожим жестом протянули мне руки, помогая встать.

Выглядело это так, будто из-под самых небес протянулись ко мне лучи божественного тепла. Пусть я для них был лишь очередным уравнением в их бесчеловечно сложной модели мира, какая-то толика гуманности в них всё-таки оставалась, им было искренне меня жаль. Так жалеют в самом конце – жалеют тех, кто только начинает. Он ещё не знает, в каком мире ему жить, как он велик и жесток. Он ещё радуется тому, чему радоваться нельзя – хрустальный мир это не подарок судьбы, а проклятие. Оно делает нас вот такими, говорили взгляды этих двоих.

Но мне было всё равно.

Как всё равно и до сих пор.

Лилия, несчастное искалеченное существо, пытающееся оправдать собственные ошибки неадекватностью последовавшего за них наказания, марионетка стоящей за ней «третьей силы». Улисс, с обречённостью смертника каждодневно рубящийся с реальностью за будущее миллиардов людей, которые не просили их спасать. Кора, пустая оболочка, каждодневное напоминание о том, что было так возможно. И рядом я. Ловушка случайного, чудом уцелевшая жертва, наконец обретшая свободу.

Я не держал зла ни на того, кто сделал меня рабом, ни на ту, что сделала меня свободным, хоть оба они совершили это против моей воли. Пусть играют в свои игры, однажды настанет время таких, как я.

И тогда, возможно, мы встретим рождение новой Матери.

Я улыбнулся и поднял лицо к небу. Где-то там ждал моего первого слова уставший от бесконечной войны Ромул.

– Я живой.

Мне пока больше нечего им сказать.

Люди Лилии уже свернулись, последний винтолёт ждал нас. Мы с ней кивнули напоследок Улиссу – в его глазах светилось любопытство – и вдвоём двинулись на выход. Она говорила правду, мне ещё нужно учиться жить заново, и без её помощи это будет непросто. А Улисс… в следующий раз мы встретимся лишь спустя два столетия. Мне нужно искать свою роль в этом мире, Соратникам же требовалось дальше воплощать свой План.

Война только начинается, ты слишком рано от неё устал, Ромул.

Мегаполис молчал, затаившись между обломанными клыками башен, в лабиринтах путепроводов, в паутине коммуникаций, в смешении судеб, в сыром прогорклом воздухе агломерации. Он жаждал запретного знания: что будет с ним и с его жителями, что будет с этим миром. Пройдя через время смерти, он не умер сам, а лишь на время затих, погружённый в вой сирен и далёкие звуки перестрелки. Формально все квазиорганы этого гигантского почти живого, почти разумного организма продолжали действовать, но делали это скорее по инерции. Эта махина не умела сама себе ставить задачи, сама себе избирать цели, не умела, и всё.

Мы шли вдвоём по опустевшим пандусам и вслушивались в это тягучее ожидание. Рано или поздно оно закончится, с Ромулом или без, так что у того и правда теперь нет особого выбора. Как нет его и у нас двоих. Но однажды и эта петля времени захлестнётся в окончательно стянутый узел, и вот тогда мы вернёмся и напомним Хранителям о нашем праве.

Близнецы тоже молчали, молчали и глядели нам вслед. Они не узнавали эту реальность, и это повергало их в судорогу всепоглощающего ужаса.

Даже их, которые единственные на всём свете могли сказать себе, что они ниоткуда здесь не появились, что они были тут всегда. Всегда пока длится время.

Эпилог

Сквозь защитную решётку внешних окон можно было разглядеть только узкую полоску каменистой тундры, по которой волочились длинные хвосты снежной пыли. В Антарктике поздняя весна всегда была сухой и ветреной, зато тёплой. Ещё две недели, и можно будет окончательно забыть про морозы, и в полностью освободившейся от ледяного панциря прибрежной зоне тут же продолжатся строительные работы, приостановленные ещё в марте. Весь материк стремительно осваивался согласно разграниченным между старшими корпорациями зонам ответственности. Даже теперь, когда и на дальних планетах, и в метрополии царил хаос почти открытой войны всех против всех, здесь продолжалась планомерная деятельность. Слишком важно было застолбить антарктические владения.

«Янгуан Цзитуань» сосредоточила свои усилия на шельфе Залива Маккензи, на Побережье Ингрид Кристенсен и далее на север вдоль Побережья Моусона. Умеренный по здешним меркам климат, богатые залежи руд, нефтегазоносные поля приповерхностного залегания, а главное – минимальная ледниковая опасность: в других местах ледяные языки по-прежнему норовили с неожиданным проворством выпучиться из тающего панциря, и в буквальном смысле слизнуть подвернувшиеся им надземные постройки.

Впрочем, большинство сооружений здесь всё равно возводились под землёй.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин поплотнее запахнул красный парадный лунпао[44], расшитый в соответствии с его регалиями по груди и спине золотыми драконами, и проследовал в глубь залы. Для его слепых глаз и этого куцего вида на девственные просторы Антарктики было достаточно. Позади с глухим рокотом выдвигалась бронеплита.

Генерал-партнёр устало потёр щёки, опускаясь на простую циновку. Непростительное отхождение от протокола, но и цао ни ма, везти сюда за триста километров именной цзяои с круглой спинкой было бы верхом безрассудства. Если ждёшь таких гостей, лучший способ сообщить всем, где ты – это начать перемещать туда-сюда главный символ власти генерал-партнёра «Янгуан Цзитуань». Нет, пусть дурацкий стул маячит себе в зале приёмов основного купола комплекса Упэнчуань Дася, а для принятия пищи сойдёт и обыкновенная циновка. Ради соблюдения протокола же с собой достаточно прихватить императорскую трость, традиции есть традиции.

Молчаливый слуга в аскетичном чёрном шэнъи, один из трёх отобранных для прислуживания генерал-партнёру, степенно отмеривал обычные пол-цяня сырого юннаньского молочного пуэра. Раскрошенная точа чуть не отдельными листочками сноровисто перекидывалась при помощи куайцы на покрытую чёрной эмалью чашу рычажных весов ганьчэн, пока грелся на древесном угле изящный фарфоровый чайник. Генерал-партнёр предпочитал чай очень точно выбранной крепости, ошибиться – означало неминуемо вызвать справедливый начальственный гнев. Но такого покуда не случалось.

Рядом с чайником ждала своего черёда супница-шаго, в ней доходил фотяоцян, предмет особой гордости мажордома резиденции, сумевшего добыть необходимые ингредиенты на таком отдалении от Поднебесной.

Слуга закончил отмерять чай и, ловким движением взболтав воду, вернул чайник на угли. Церемонный поклон дал знать генерал-партнёру, что всё готово.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин был доволен – деловито подоткнув рукава, вцепился молочно-белыми зубами в янжоучуань, защёлкал лакированными куайцы над свежими овощами. Дело вскоре дошло и до настоявшегося фотяоцян, от почти забытого в этой глуши вкуса выступили слёзы умиления, пришлось дать команду слуге начать обмахивать себя красным, в цвет лунпао, веером шаньцзы. Расшитые золотом соловьи затрепетали в воздухе, издавая звук взмахивающего крыла.

Как и всякий разумный человек в его возрасте, генерал-партнёр Ма Шэньбин не стал дальше налегать на еду, предпочтя её лишней чашке традиционного для этого времени суток чуть красноватого пятнадцатилетнего сягуаньского пуэра. Во всей метрополии давно предпочитали перуанский, он был и экологичнее, и, честно сказать, вкуснее, но истинный сын народа хань пил только юннаньский. Запах топлёного молока плыл под голыми металлполимерными сводами. Генерал-партнёр нарочно приказал не организовывать убранство, он здесь всё равно ненадолго, рачительная скромность в быту в таких случаях особо приветствовалась. Кого вообще волнуют эти условности.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин отодвинул чашку и скосил глаза на циферблат своего «гоутонга» в инкрустированном перламутровом корпусе. Конец стражи дракона, пора бы уже и гостям появиться.

Широким жестом он дал знать слуге, что остатки трапезы можно уносить, сам же откинулся на шёлковую подушку, заботливо подложенную ему под поясницу.

Слепым почему-то прощаются многие слабости. Пусть он был и зрячее многих. Позавчера ему исполнилось сто шесть лет, пепел директора Цуй Хунхая уж двадцать пять лет как развеян по ветру, а напоминание о нём всё ещё с тобой, генерал-партнёр. Да и куда тебе без этого напоминания.

Ты агент-предатель, возглавивший некогда бюрократические структуры своего главного и единственного врага – «Янгуан Цзитуань», этот факт требовал ежесекундного подтверждения, иначе можно сойти с ума.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин дождался, пока слуга не скроется, и лишь только тогда поднялся, опираясь на свою резную шоучжан. Он вовсе не чувствовал себя на свой возраст, современные медицинские технологии творили чудеса, особенно если финансовые возможности безграничны, но генерал-партнёр отдавал себе отчёт – истинный возраст живёт в его душе, она была стара как мир, и черна как мир.

А значит, не опираясь на что-нибудь, обязательно рано или поздно упадёшь.

Ему уже давно не на что было опереться, кроме этой, цао, палки. Ибо он сам лишил себя возможной опоры.

– Цзаошан хао, генерал-партнёр Ма Шэньбин.

А вот и гости. И голос знакомый.

Две патетически задрапированных в плотные шерстяные плащи фигуры. Они замерли в дальнем углу залы, будто всегда там были, а не возникли буквально только что.

– Вы предельно точны.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин постарался вложить в эту простую фразу весь доступный его голосу яд.

– Вы же знаете, генерал-партнёр, я всегда был предельно точен в своих обещаниях. Вы помните Собрание Трёх? Вы же присутствовали тогда в «Хао Чжиюань» в качестве личного советника директора Цуя.

– Верно. А заодно в роли наблюдателя со стороны Корпорации.

– А ещё со стороны Корпорации там присутствовал я, пусть и не во плоти.

Ромул?!

У него прыгнуло и застучало сердце. Почему? Когда в ночных кошмарах генерал-партнёру Ма Шэньбину виделся этот день, каждый раз, каждый, цао ни ма, раз это был Улисс.

– П-припоминаю.

Запинки он сдержать всё-таки не сумел. Слишком шокирующей была новость.

– Своим замечанием про Корпорацию вы, генерал-партнёр, кажется, хотели напомнить мне о той вашей давней завиральной теории, согласно которой Соратники и я лично предали Корпорацию, оставив её на растерзание врагу. Ну, что же, теперь, когда Корпорация действительно канула в Лету, принесённая в жертву моим планам, вы действительно имеете право так говорить. Но я всё-таки продолжу.

Фигура сделала широкий жест в такт своей речи. Чудовище измывалось над беспомощной жертвой.

– Тогда я сказал, «имейте в виду, через пятьдесят лет на мировой карте останутся лишь те корпорации, которые будут, пусть негласно, со мной сотрудничать. Остальные сгинут вместе со своей верхушкой». Как видите, прошло немного времени, и вот я здесь. Разговариваю тет-а-тет с неформальным, а на самом деле единоличным главой Совета «Янгуан Цзитуань», генерал-партнёром Ма Шэньбином. Главой последней из старших корпораций, не до конца ещё ставшей частью Плана. Агентом-отступником, так долго скрывавшимся от справедливого правосудия.

– Я присягал не вам, Ромул, и даже не Соратнику Улиссу, хоть он сегодня и не посмел явиться, наверное, от стыда за свои былые поступки. Я присягал Корпорации, а боролся только с вами обоими лично.

– Громкие слова, высокий стиль, мало осталось мастеров так витиевато изъясняться на пунтухуа, генерал-партнёр, все прочие норовят упрощать, моё вам почтение. Однако вы прекрасно знаете, что Корпорация это с самого начала – лишь часть заранее рассчитанного и в каком-то смысле предсказанного будущего. Рассчитанного и предсказанного мной. Корпорация – одно из отражений Плана, как бы вам ни хотелось думать иначе.

– Корпорация – это люди.

– Да, но это мои люди. До последнего оперативника или спящего агента. И вы – моя креатура от начала до конца. Сколь бы вам ни хотелось думать о себе иначе, продолжая столько десятков лет гордиться своей фальшивой слепотой. Вы думаете, что боролись со мной? Тогда как я попал сюда сегодня?

Генерал-партнёр Ма Шэньбин мотнул головой и тяжело опёрся на трость.

– Я же сказал, подобные мне всегда предельно точны в своих обещаниях. Позавчера в это же время к вам на стол попал листок рисовой бумаги, где с изяществом древних мастеров каллиграфии было сказано, что вам суждено встретиться со своей судьбой. Вы струсили и сбежали сюда в тщетной надежде спрятаться на каменистых скатах антарктического побережья. Вы подумали, что вас всё-таки нашли, генерал-партнёр.

– Резонная мысль, не находите?

– Не нахожу. Если я вас искал столько лет, то почему я так легко вас нашёл снова?

– Подкупленные люди, скрытые маячки…

– Глупости. Считайте, что я всегда был здесь, стоял у вас за спиной, следил за каждым вашим шагом, и тогда, когда вы, верные своему до шизофрении противоречивому пониманию лояльности боевым товарищам, до последнего пытались оттянуть войну, и тогда, когда вы отдавали приказ о закладке трёх крепостей-стационаров на орбите Ганимеда. Стоял и следил. Не находите, любопытное времяпровождение, а генерал-партнёр?

– Не понимаю, зачем вам это понадобилось? Иных развлечений не осталось?

– Ответ прост. Вы – мой человек. Не человек погибшей в горниле войны Корпорации, а мой. И до сих пор им остаётесь, ни на секунду не покидая пределов Плана. Вы иначе видели свою роль в этом мире? Я вам сочувствую, но вынужден разочаровать. Если вы поразмыслите чуток, вы придёте к тому же выводу. Неприятно, но резонно.

– Значит, я до сих пор жив…

– Ровно потому, что на самом деле вы в точности выполняли то, что было должно.

– Но зачем тогда вы пришли?

Пауза. Одна из двух фигур, которая всё это время говорила, сделала шаг вперёд и вновь замерла.

– За вами. Я же обещал, что вы встретите свою судьбу. Штампованный оборот, затасканный, признаю. Но вы были живы, пока мне нужна была самостоятельная, пусть и согнутая в бараний рог единственным индивидуумом корпорация «Янгуан». Сегодня же начинается новый этап в её истории. Познакомимся ещё раз.

Фигура откинула складки капюшона, обнажив подёрнутую лёгкой сединой голову молодящегося патриарха. Генерал-партнёр Ма Шэньбин узнал в человеке себя. Перед ним стоял его двойник, и разговаривал он, как теперь стало понятно, его голосом.

– Удивлены?

– Удивлён, но теперь понимаю, чего-то подобного стоило ожидать. Вы, Ромул, всегда предпочитали тайну огласке, единственное появление на публике во время Собрания Трёх – это исключение, лишь подтверждающее правило. Правда, зачем тогда все эти разговоры, церемонии. Вы ведь уже всё решили, ну так делайте своё дело, не тяните, а то ещё выкину какое-нибудь коленце, потом подчищать придётся.

Пришелец, говорящий за Ромула, дежурно осклабился.

– Это уж оставьте мне. Если вы сейчас сверитесь с системой безопасности комплекса, вы к собственному удивлению обнаружите себя мирно беседующим с пустотой. Ничего страшного, временная психическая хворь в вашем почтенном возрасте простительна, и она нисколько не повлияет на вашу репутацию и влияние. Что касается того, зачем я здесь, позвольте напомнить один нюанс.

Гость принялся вольно расхаживать по залу, в его пластике стремительно прорезался хозяин.

– Ряд исследователей античной культуры соотносит миф о Ромуле и Реме, братьях-основателях Рима, с библейской версией сотворения мира, в которой сыновья Адама Каин и Авель оказались в такой разной степени поражены бременем грехопадения их отца, что один убил другого. Перефразируя обращение ангела к Каину, можно выразить то, зачем я сегодня здесь, пусть и не во плоти, таким диалогом: «Ромул, где твой брат, Рем? – Разве сторож я брату своему?»

Генерал-партнёр Ма Шэньбин передёрнул плечами. Его знобило.

– Знаете, последние полторы сотни лет, со времён Смуты Книги и в особенности Войны за воду всякие религии были не в чести. Я что-то припоминаю из того, о чём вы говорите, но не настолько, чтобы мне из всего этого стало хоть что-нибудь понятно.

Кажется, генерал-партнёр всё-таки потерял в тот момент контроль над своими эмоциями, фактически оскорбив Ромула, биологический возраст которого едва не достигал двух сотен лет. Более того, Ромул вообще был самым старшим человеком на планете.

– Я прощаю вашу слабость, генерал-партнёр, и поверьте, я и не думал над вами глумиться. Здесь писарь, и мне действительно нужно вам сказать нечто важное.

Короткий кивок головы в сторону молчаливой фигуры, оставшейся в отдалении. Они оба теперь смотрели в глаза генерал-партнёру Ма Шэньбину не отрываясь, словно в попытке отыскать там, на дне его расширенных зрачков, нечто сокровенное.

– А теперь слушайте. Вы думаете, что я пришёл сюда праздновать победу у тела поверженного противника. Между тем нет ничего больнее, чем видеть, как ты проиграл, упустив верного тебе человека, не сумев ему вовремя помочь, подсказать, объясниться. Таких преданных делу агентов за всю историю Корпорации были единицы, и даже избрав иную лояльность, перебравшись в стан врага, вы, генерал-партнёр, продолжили следовать духу Плана. Пусть того, старого, несовершенного, Плана времён постройки «Сайриуса», но в душе вы всё ещё мой человек.

Глаза, от этих глаз нельзя было оторваться.

– И я благодарен за все годы труда, и в особенности за то, что вы делали, уже формально борясь с каждым моим проектом, до которого дотягивались ваши руки. Потому что я знаю, ради чего вы так поступали. Так что, если бы дело было в этом, вы бы просто покинули это помещение, просто вновь став человеком Ромула, вновь – одним из Знающих. Но увы, есть поступок в вашей жизни, который не заслуживает ни прощения, ни снисхождения. Некоторое время я позволял вам с этим жить, слишком много в вас вложено труда, но теперь настало время расплаты.

Короткий соглашающийся кивок.

– Тень?

– Да, ваш названный брат, ваш Авель. Человек в армопластовой колбе, заменяющей ему всё, включая самую жизнь. «Мекк». Монстр с душой беззаветного фанатика. Вы его предали тогда, да вы и сами это знаете.

– Знаю.

– Вы виновны в предательстве брата. Поэтому сегодня будете казнены, генерал-партнёр Ма Шэньбин. Вы согласны с этим решением?

Тень… сколько раз он пытался вымолить прощение у собственной стремительно улетучивающейся памяти, будто у него самого. Всё бесполезно.

– Да, Ромул, я согласен.

– Писарь зафиксировал согласие.

– Скажите, Ромул, а кто ваш? Кто ваш Рем? Кто ваш Авель?

Двойник не опустил глаз. Только мелькнуло что-то во взгляде, на самой его немигающей глубине.

– Лилия. Лилия Мажинэ, как бы впоследствии её ни называли – она мой Авель. И за это мне ещё предстоит расплатиться, поверьте мне, генерал-партнёр. Более того, я уже расплачиваюсь, каждый день, каждый новый бесцветный день.

Наступило неловкое молчание.

И тут ганерал-партнёр улыбнулся. Широко и радостно, как не улыбался, наверное, десятилетиями.

– Вы знаете, Ромул, мне только теперь пришло в голову, в какой же степени я – ваш человек. Буквально месяц назад специальная группа активного поиска, созданная по моему приказу в иерархии «желтожетонников», выследила подпольно выращенного арт-инта в стадии гармонизации. Он уже умел ставить себе задачи. Слишком шустрые разрабы теперь сами включены в группу поиска. Арт-инта я отключил самолично.

– Всё так же верны заветам, да?

– На том стоим.

Двойник тоже улыбнулся.

– Вы были прекрасным агентом, Ма Шэньбин, и противник из вас получился замечательный. Но время открытого противостояния на этом, с исчезновением Корпорации, заканчивается.

– Надолго ли? В прошлый раз Корпорация никуда и не уходила, вернувшись спустя тридцать лет в ещё больших силах.

Оба тут же посерьёзнели.

– На этот раз навсегда. Вы так и не поняли, генерал-партнёр, теперь вся сол-систем – это одна большая Корпорация. Только знает об этом лишь горстка Соратников да вы. Но вам осталось недолго.

Пауза.

– Я хотел бы ещё раз взглянуть на небо, если вы не против.

– Прощай, старый друг.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин поправил складки своего лунпао, не без удовольствия отметив, что на двойнике, в отличие от него, платье лежало несколько мешковато, и дал команду на открытие бронеплиты. За ней были скрыты шестнадцать крупнокалиберных роторных гауссовых пулемётов, направленных жерлами внутрь. Только нажать на спуск.

Но он не стал этого делать. Он просто двинулся вперёд навстречу своей судьбе. Он слишком устал сегодня.

А высоко в небесах на эллиптической орбите вращался снежно-белый сфероид, под завязку забитый медицинским оборудованием. В его недрах, в чане с солевым раствором колыхалось будто наполовину растворившееся в биологической жидкости тело. Для должной степени регенерации нужны годы, но однажды молодой, обновлённый Ромул, позабывший о двухсотлетнем возрасте, вернётся в мир, чтобы собственными глазами увидеть, что он с ним сотворил. До назначенного времени оставались ещё целые столетия, но их было так мало, так невозможно мало…

Поэтому у него нет времени на излишние сантименты.

Генерал-партнёр Ма Шэньбин, опираясь на трость, двигался вперёд шаткой стариковской походкой.

Вилась по голой скале позёмка.

Нёсся по орбите сфероид.

Ждала своего часа «третья сила».

Спали окончательно ослепшие Хранители.

Трудились каждый на своём участке Соратники.

Закладывались в космосе и метрополии будущие оборонительные рубежи.

Умирали и рождались одинокие люди, оставшиеся без Матери.

Умер и Ма Шэньбин.

Ромул же размышлял о другом. Он думал, как часто ему теперь хватит сил петь этим людям Песни Глубин, чтобы они хоть частично, на время, могли вернуть себе радость жизни. Потому что иначе – всё бесполезно.

Ромулу будет попросту некого спасать.