"Фантастика 2025-166". Компиляция. Книги 1-24

Пролог

Наших товарищей, погибших от рук троцкистов, мы хоронили всей конторой с почестями и с многолюдным траурным митингом, состоявшемся на кладбище. Заколоченные гробы, покрытые красными знаменами, привезли на грузовиках, сгрузили под звуки траурного марша и выставили в ряд вдоль центральной кладбищенской аллеи. На торце каждого гроба имелась небольшая фотография того, кто лежал внутри, которую потом поместят под стеклом на памятнике. В морозном воздухе последней декады января кружились и сыпались, оседая белой коркой поверх знамен, снежные хлопья. Но, люди все прибывали.

Среди этих сотен мужчин и женщин, пришедших на похороны, посторонних не было. На похоронах присутствовали только чекисты и самые ближайшие родственники погибших. Эти люди видели за время своей жизни немало смертей. Но то, что сделали троцкисты, совершив в Горках настоящее массовое убийство, не имело аналогов в мирное время. Такое бывало во время Гражданской войны, когда красные устраивали террор белым, а белые устраивали террор красным. Но, за прошедшие мирные годы многие успели позабыть ужасы войны.

Во всяком случае, участники тех событий не очень-то хотели вспоминать, как свои же люди, жившие до революции все вместе в Российской Империи, убивали друг друга, устраивая массовые казни тех, кто оказался по другую сторону баррикад. Бывало даже, что братья убивали братьев, отцы убивали сыновей, а сыновья убивали отцов. Теперь же, когда десятилетие революции всенародно отпраздновали в прошлом году, да и война давно осталась в прошлом, даже для сотрудников ОГПУ произошедшее оказалось настоящим шоком. Тем более, что события вокруг ссылки троцкистов в Горки оставались засекреченными до самого последнего момента.

Но, когда я вместе с Глебом Бокием спустился следом за Буденным в тот расстрельный подвал, то понял, что такое скрывать нельзя. А надо, наоборот, придать огласке немедленно, использовать против троцкистов для того, чтобы показать всем их истинный облик убийц, потерявших любые нравственные ориентиры ради своей пагубной идеи мировой революции. И то, что они безжалостно расстреляли наших девушек из прослушки вместе с поварихами и горничными, поиздевавшись над ними перед смертью, на следующий день уже было напечатано на первых полосах всех столичных газет вместе с фотографиями погибших и с известием о том, что именно троцкисты по распоряжению самого Льва Троцкого покушались на жизнь Сталина.

И эти страшные известия, растиражированные на всю страну, конечно, помогали дискредитировать оппозиционеров в глазах рабочего класса. Узнавая о зверствах, учиненных троцкистами, рабочие набрасывались на тех из троцкистских активистов, кого еще не успели вычистить наши сотрудники. Трудовые коллективы самостоятельно вершили самосуд. А мы им просто не препятствовали в эти дни. И, таким образом, Москва довольно быстро была избавлена от пагубного влияния оппозиционеров.

На кладбище я стоял рядом с Глебом Бокием и Меером Трилиссером прямо в самом центре толпы, напротив гробов. Со всех сторон нас окружали сотрудники из разных отделов Лубянки. Некоторые женщины плакали, хотя тоже являлись чекистками. Даже моя секретарша Эльза, стоящая поблизости, промакивала глаза носовым платочком. Больше всех, конечно, горевали родные и друзья погибших.

Для обеспечения безопасности по периметру кладбища находились броневики с пулеметами и бойцы из дивизии имени Дзержинского. Но, здесь я не опасался покушения. Похороны, как сказали бы в двадцать первом веке, откуда моя душа переместилась в тело Менжинского, были исключительно корпоративными. Со всеми этими людьми мы работали бок о бок каждый день.

Мне, как руководителю ОГПУ, пришлось выступить первым. Поднявшись на небольшую трибуну, наспех сколоченную из досок и задрапированную кумачом, я прокричал, стараясь перекрыть гул голосов и завывания холодного ветра:

— Товарищи! Сегодня, когда нашу службу постигла тяжелая утрата, я хочу сказать, что те, кто совершил это чудовищное преступление, понесут наказание по всей строгости! То, что сделали троцкисты, нельзя простить! И, в первую очередь, вместе с непосредственными исполнителями, за это персональную ответственность должен понести сам Лев Троцкий и его ближайшее окружение! Мы обязаны сделать все, чтобы найти и уничтожить их, где бы они ни находились! И клянусь вам перед гробами наших девушек и остальных сотрудников, погибших от рук троцкистов, что я приложу для этого все возможные усилия! Сама идеология троцкизма должна быть вырвана с корнями и выжжена каленым железом. Только так мы отомстим в полной мере этим новым коварным внутренним врагам нашей страны!

Меня слушали внимательно, в полном молчании, глядя строго, но с надеждой. А когда я закончил свою небольшую речь, чекисты подняли кулаки и начали скандировать: «Отомстим! Отомстим! Отомстим!» И я ощутил в тот момент, что кое-какой авторитет среди этих людей у меня имеется. А после на трибуну поднялись и высказались несколько начальников отделов. «Не забудем, не простим, отомстим!» — прозвучало основным мотивом во всех выступлениях перед тем, как гробы под грустные звуки, извлекаемые из музыкальных инструментов на морозе похоронным оркестром, опустили в заранее подготовленные могилы. Напоследок прогремел салют из служебного оружия.

Глава 1

Бежав из Горок, Лев Троцкий проявился на вторые сутки. Как выяснилось во время расследования инцидента с мятежом, под прикрытием пулеметчиков из курсантов академии имени Фрунзе, лидеры оппозиционеров ночью благополучно добрались до местечка Домодедово. Никакого аэропорта там в это время еще не существовало, но имелся аэроклуб с небольшим летным полем. Там троцкистов ожидали самолеты, поставленные на лыжи.

Совершив перелет, штаб Троцкого внезапно обнаружился в Нижнем Новгороде, где, как оказалось, оппозиционерами была проведена серьезная подготовительная операция. Накануне поздно вечером красногвардейцы троцкистов, действуя под командованием бывшего наркома внутренних дел Александра Белобородова, захватили Нижегородский кремль, взяв власть в городе. Эта древняя крепость, стоящая на высоком берегу в месте слияния Оки и Волги почти на уступала Кремлю Москвы по своей площади и протяженности защитных стен.

А наутро Троцкий обратился на территории городского кремля, возле обелиска в честь Кузьмы Минина и князя Дмитрия Михайловича Пожарского, к своим сторонникам. После случившегося в Горках мятежа, Троцкий пошел ва-банк. Терять ему уже было нечего. Понимая, что расплата за совершенные преступления неминуема, он перешел к активным действиям.

Разумеется, я ужасался всем этим донесениям, поступающим с опозданием от чекистов, которые сумели из Нижнего, захваченного троцкистами, все-таки выбраться, добравшись до столицы. В моей прошлой истории ничего подобного не происходило. Троцкий, конечно, упирался всеми силами и громко кричал, когда его тащили к поезду, уезжавшему в Алма-Ату, устроив скандал, но и только. Теперь же он словно внутренне переключился, вновь сделавшись из теоретика «демоном революции», только, на этот раз, революции своей собственной, троцкистской. Более того, в своем выступлении он открыто провозглашал себя самого и своих приближенных единственным законным правительством Советского Союза.

Содержание той речи до меня довели, хотя и с опозданием. Троцкий говорил ужасные вещи, перекладывая вину за сложившуюся ситуацию, что называется, с больной головы на здоровую, все переврав в надежде привлечь в свои ряды не только троцкистов, но и сталинистов:

— Товарищи! В Москве чекисты организовали покушение на Сталина. И сегодня я точно знаю, кто именно стрелял в вождя. Это был чекист Яков Блюмкин, выходец из террористов-эсеров, подосланный к вождю заместителем Менжинского Меером Трилиссером, выдающим себя за Михаила Москвина. Эти негодяи решили захватить власть! И они думают, что добились своего, раз исполняющим обязанности генерального секретаря ЦК назначен именно Менжинский.

Как и почему члены Политбюро утвердили на такую должность настоящего преступника, непосредственно стоящего за этим подлым покушением на всенародно любимого Иосифа Виссарионовича, я не знаю. Возможно, что председатель ОГПУ попросту запугал их. Добавлю только, что именно Менжинский стоял за всей этой гнусной компанией травли, развязанной против меня и моих соратников по оппозиции на последнем партийном съезде. А, как вы все знаете, я являлся вторым человеком в партии после Ленина. И именно поэтому из-за интриг и зависти со стороны Менжинского я был снят со всех постов, исключен из партийных рядов и отправлен в ссылку.

Но сегодня, в этот критический момент для страны, когда власть узурпирована преступниками из ОГПУ, я не могу позволить себе смириться с происходящим! И потому на этом самом месте, возле обелиска Минину и Пожарскому, спасителям России в смутное время, я провозглашаю себя приемником Ленина, объявляю об организации новой большевистской партии «Верные ленинцы» и призываю в ополчение лучшие силы рабочего класса и крестьян, всех тех, кто сохранил верность великому Ленину. С этой минуты правительство, находящееся в Москве, я объявляю незаконным, а столица с этого момента переносится в Нижний Новгород, где волей народа провозглашается Волжская Советская Социалистическая Республика, живущая по своим собственным новым революционным законам, по законам Ленина! И первоочередной задачей, товарищи, мы обязаны распространить нашу новую справедливую революцию ленинцев во всем Поволжье. Да здравствует новая ленинская революция против террористической хунты чекистов!

Прямо направив свои усилия против меня, Троцкий, разумеется, рисковал очень серьезно. Я предполагал, что настолько радикализировать свои действия ему позволило то обстоятельство, что во время пребывания в ссылке в Горках вместе с другими лидерами оппозиции, им каким-то образом удалось выработать не только некий внутренний компромисс, но и совместный план действий. Ведь совсем не так давно те же Зиновьев и Каменев считались для Троцкого врагами! На противоречия между ними, собственно, рассчитывал не только я, но и Сталин, одобривший мою идею поместить главных оппозиционеров в ссылку всех вместе. Но, как видно, вышло из всего этого прямо противоположное. Способность оппозиционеров к компромиссам между собой и их решительность мы со Сталиным недооценили. В стесненных условиях оппозиция быстро консолидировалась и радикализировалась. Типичная недооценка противника. Вот и результат!

Как бы там ни было, а мятежникам удалось захватить на этот раз уже не какие-то там маленькие Горки, а большой промышленный город самого сердца России. Да еще и торгово-логистический центр со знаменитой Нижегородской ярмаркой, стоящей на слиянии рек, которые сами по себе являлись важными транспортными артериями. Более того, Троцкий провозгласил своей сферой влияния все Поволжье. Понятно, что ему необходим был выход по Волге в Каспийское море и дальше через Иран на международную арену. А это неминуемо сулило начало новой гражданской войны.

Я хорошо понимал, что если мятеж в Нижнем Новгороде быстро подавить не удастся, то весьма вероятно скорое его распространение на другие области страны. Хотя убежденных троцкистов-активистов, вроде бы, было в СССР не так уж и много, по оценке Сталина не более тридцати тысяч, но для того, чтобы взбаламутить население, подняв людей на новое вооруженное противостояние и массовое кровопролитие, этого количества может вполне хватить. Особенно, если учитывать ту энергичность крысы, загнанной в угол, с которой Троцкий взялся за дело.

После покушения и операций Сталин по-прежнему большую часть времени спал. Впрочем, летаргическим сном или комой назвать его состояние было нельзя, поскольку он иногда все-таки приходил в себя, просил есть и пить на грузинском языке, а поев с ложечки из рук медсестры и попив из чашечки, поднесенной к губам, снова засыпал, словно малыш. И действительно, все, кто посещали его, жаловались на то, что он пока никого не узнает и, похоже, впал в детство, поскольку даже русский язык позабыл, а бормочет нечто нечленораздельное, словно маленький ребенок. Врачи объясняли его состояние пулей, засевшей в мозге, извлекать которую не решался ни один хирург.

Так что я пока утвердился в должности исполняющего обязанности генсека. В связи с новым назначением, мое расписание претерпело изменения. На Лубянке я теперь находился лишь в первой половине дня, а после обеда выезжал в Кремлевский дворец, где занимался делами в том самом зале для совещаний, в котором, обычно, проводились заседания Политбюро. Я думал о том, что оказался в уникальном положении, сосредоточив в своих руках не только руководство чекистами, но и управление всем партийным аппаратом. И это сулило очень широкие возможности, гораздо шире тех, которыми обладал сам Сталин перед покушением.

Я ловил себя на мысли, что подобный прецедент имел место в истории Советского Союза, но гораздо позже, когда должность генсека занял Юрий Андропов, возглавлявший до этого КГБ. Вот только изначально Андропов, еще до того, как Брежнев назначил его руководить КГБ вместо Семичастного, был именно партаппаратчиком, а не чекистом. Я же оказался все-таки ближе именно к силовой составляющей, если учитывать опыт моей прошлой жизни, а он никуда не делся.

Но вот опыта руководства целой страной у меня, разумеется, не имелось. И приходилось учиться на ходу, да еще и в такой ужасной обстановке, когда Троцкий, уже озверевший и хорошо понимающий, что терять ему нечего, фактически объявил мне войну. Впрочем, несмотря на все его обвинения, высказанные в мой адрес, в Москве сторонников у Троцкого с каждым днем становилось все меньше. Жители столицы понимали, что он прямо сейчас раскалывает страну, подобно тому, как уже было во времена Гражданской. Но, время все-таки изменилось, обстановка сделалась немного другой, и 1928 год сильно отличался от 1917-го или 1918-го. Потому новой войны между собой обычные люди совсем не желали. Революционными идеями народ пересытился настолько, что многих от их упоминания просто тошнило. Простые граждане гораздо больше жаждали спокойной жизни, пусть и наполненной трудной работой на благо страны до краев, но стабильной и созидательной.

А умирать из-за того, что Троцкий провозгласил врагами правительство в Москве и всех чекистов, желающих имелось маловато. К тому же, народ уже хорошо знал по опыту, что идти против чекистов себе дороже. Потому оппозиционеры, какими бы пламенными речами они людей не завлекали, на многое рассчитывать не могли. Конечно, было очень плохо, что им удалось захватить Нижний Новгород и установить там свою собственную власть. Но, все-таки это отнюдь не являлось для страны смертельным ударом. Скорее удар, подготовленный троцкистами, можно было охарактеризовать, как неприятный и болезненный. Но, одним подобным мятежом в Нижнем Новгороде развалить СССР троцкисты не имели возможности. Тем более, что все центральные органы печати, радиостанции, телеграф и главные железнодорожные узлы находились по-прежнему под контролем правительства в Москве.

Гораздо эффективнее для троцкистов было бы, например, поднять мятеж в Ленинграде. Учитывая близость этого большого города к границе и наличие выхода к морю, Троцкий вполне мог рассчитывать на иностранную помощь. Но я знал про ячейки сторонников Троцкого в городе трех революций, а потому принял превентивные меры сразу же, как только начался мятеж в Горках, приказав телеграммой чекистам Ленинграда начать аресты наиболее активных троцкистов. На Украине Троцкий тоже мог бы попытаться захватить власть, вот только там как раз в это время находился и заправлял всем Лазарь Каганович, давний и непримиримый враг Троцкого, открыто выступающий против него и обвиняющий в деятельности, подобной, по сути, Кронштадтскому мятежу внутри партии. А вот по поводу Нижнего Новгорода никто даже не подумал! И потому захват троцкистами именно этого города стал для меня, и не только для меня, а для всего правительства, полной неожиданностью.

Глава 2

Свою утреннюю воскресную речь в Нижнем Новгороде, как и переворот, устроенный им в этом городе, Лев Троцкий подгадал точно к двадцать второму числу, к дню памяти Ленина и жертв 9-го января по старому стилю, когда по всей стране должны были пройти памятные мероприятия. И потому он выиграл на этом какое-то время, заодно поспекулировав на памяти Ленина в своих интересах. Пока я в Москве получил подробную информацию, да пока перепроверил ее в условиях, когда ни одна из линий связи с Нижним не работала, поскольку все телефонные и радиостанции, как и телеграф, в самом городе и его окрестностях захватили троцкисты, время для быстрого реагирования было упущено.

А Троцкий, похоже, укреплялся в роли правителя с каждым часом, подчинив себе не только вооруженные формирования добровольцев-красногвардейцев и речников Волжской флотилии, которые оказались на его стороне сразу же, но и окрестные воинские части, включая авиационные. Более того, по сообщениям чекистов, бежавших из Нижнего и добравшихся все-таки до Москвы, на сторону троцкистов перешли и многие местные милиционеры. А вот против чекистов с подачи Троцкого в Нижнем поднялась волна настоящего народного гнева, который до этого копился годами. И теперь вся та застарелая ненависть, направляемая троцкистами, сразу выплеснулась наружу, превратившись в жестокие погромы, которые прокатились не только по местам службы, но и по адресам проживания сотрудников ГПУ.

Имелись, разумеется, и основания для возмущения местных жителей, поскольку чекисты настроили многих против себя. В Нижнем Новгороде еще хорошо помнили тот беспредел, который совершали команды по экспроприации и раскулачиванию в первые годы Советской власти. Тогда кадров не хватало, и в ЧК Нижнего набирали, в том числе, бывших уголовников, сидевших при царе за кражи и убийства, но объявивших себя революционерами и жертвами царизма, сразу примазавшись к революционным преобразованиям. И эти личности, разумеется, особенно усердствовали, экспроприируя ценности в свою пользу. Потому, как только троцкисты дали команду, пострадавшие от этой самой экспроприации набросились всем скопом и мстили с упоением. Во всяком случае, большая часть местных чекистов была быстренько развешена на фонарях. И только единицы сумели спастись.

А еще мне докладывали, что и местные коммерсанты-нэпманы поддержали Троцкого, пообещавшего им большую экономическую свободу, а также инвестиции и кредиты от банкиров Англии и Америки. В том случае, если местные коммерсанты помогут наладить сообщение и торговлю по Волге и Каспию через Иран. Ситуация не сулила ничего хорошего, угрожая в ближайшей перспективе выйти на международный уровень. И правительству СССР требовалось немедленно решать, что же делать со всем этим дальше. Потому, получив и перепроверив информацию, я собрал первых лиц, способных принимать ответственные решения, на срочное совещание.

Сидя в просторном зале для совещаний, оборудованном длинным столом с множеством стульев и отделанным по стенам панелями красного дерева, я ощущал холод. Январский мороз снаружи усилился. И большая старинная изразцовая печка в углу явно не справлялась с прогревом солидного объема помещения. Ведь отопление в Кремлевском дворце до сих пор оставалось печным! Кремлевскую котельную еще даже не начали строить, а в эксплуатацию в прошлый раз запустили, насколько я помнил, прочитав на эту тему какую-то заметку еще в своей прошлой жизни, только к середине тридцатых! И потому в 1928 году добросовестные и умелые истопники все еще очень ценились в качестве обслуживающего персонала, будучи людьми уважаемыми, для которых комендант Кремля не жалел выделять особые продовольственные пайки. Но, вспомнив в этой связи недавнее покушение на Сталина, я подумал, что надо все-таки ускорить строительство системы парового отопления.

Первым появился, как обычно, Молотов. А Ворошилов пожаловал следом за ним. Потом прибыли Рыков и Куйбышев, Томский и Калинин. Последними из членов Политбюро явились Рудзутак и Бухарин.

— Как вы думаете, почему Троцкий выбрал именно Нижний Новгород? — спросил Ворошилов у меня, Молотова и Рыкова, пока остальные рассаживались.

— Так понятно же, что у него там сторонников имелось достаточно, раз взял власть так легко. И это уже вы недоработали, товарищ Менжинский, — ответил наркомвоенмору Рыков, бросив упрек в мою сторону.

Но, неожиданно в мою защиту высказался Молотов:

— Так у Троцкого сейчас повсюду полно сторонников. Больше всего их было в Москве и Ленинграде. Осмелели они и по всей стране, узнав о покушении на товарища Сталина. Но столицы троцкисты и зиновьевцы раскачать не смогли. И тут товарищ Менжинский хорошо поработал. А что касается окраин, то там навести порядок еще предстоит нам всем вместе. Положение у нас после Гражданской до сих пор во многих местах непростое. Особенно в Поволжье, которое еще не оправилось после голодных лет. Вот Троцкий и воспользовался недовольством жителей Поволжья Советской властью.

— Можно подумать, что Троцкий не Советскую власть предлагает, а нечто иное, — встрял в разговор Томский.

Но Рыков, который уже пробежал глазами листок с напечатанной речью Троцкого в Нижнем, приготовленный для каждого участника совещания моей секретаршей, возразил:

— В том-то и дело, что Троцкий предлагает народу под видом Советской власти все тот же свой собственный «Новый курс», то есть свой троцкизм в чистом виде. И он хочет этим своим троцкизмом подменить ленинизм. С его стороны использовать имя Ленина в своих целях — это очень хитрый ход. А еще он не скрывает, что хочет поджечь пламя новой мировой революции. А Поволжье, в данном случае, нужно ему в качестве того самого «хвороста», с которого, по коварному замыслу Троцкого, начнется большой революционный пожар сначала внутри страны, а потом и за ее пределами.

— Это что же такое получается? Он же хочет создать вместо страны сплошной бардак! — с солдатской прямотой заметил Ворошилов.

Вставил свое мнение и Молотов:

— А еще для того, чтобы поднять массы на борьбу внутри страны, Троцкому необходим конкретный враг. И желательно, чтобы он выглядел устрашающе. Потому таким врагом он провозгласил всю организацию ОГПУ, всех чекистов и лично товарища Менжинского, использовав покушение на Сталина, как хороший повод для того, чтобы снять вину с себя и переложить ее на кого-то другого. К тому же, тем самым, Троцкий сохраняет за собой возможность маневра на случай возможного будущего компромисса с партийным аппаратом. Заодно, чего уж тут скрывать, он умело использует недовольство народа действиями чекистов.

Тут вмешался и я, сказав:

— Этот козырь из его рук мы быстро выбьем. Раз он хочет информационной войны, то он получит ее. Но, он не учитывает, что подобный меч обоюдоострый. Я собираюсь не играть с Троцким в молчанку, а встречно ответить на все его обвинения, предъявив публике Авеля и Трифона Енукидзе, которые расскажут журналистам, кто именно готовил покушение на вождя большевиков. Белобородова их признания сразу спалят. Кроме того, наши математики из отдела СПЕКО все-таки расшифровали стенограмму зашифрованного телефонного разговора между самим Троцким и Блюмкиным, состоявшимся до покушения, в котором этому террористу даются прямые распоряжения о подготовке к убийству Сталина. И я собираюсь выступить с заявлением по этому поводу. От этого доказательства Троцкому не отвертеться. А еще, мною даны указания организовать информационную блокаду Нижнего Новгорода, уничтожить там все достаточно мощные радиостанции, а также перерезать телефонные и телеграфные линии. И эта директива чекистами уже выполняется, пока мы с вами заседаем.

Тут неожиданно высказался Куйбышев:

— Блокада связи, разумеется, очень важна. Но, как человек, окончивший когда-то Сибирский кадетский корпус, смею добавить, что необходимо блокировать противника и военным путем. Нельзя позволить, чтобы троцкизм распространялся, чтобы Троцкий обращался к иностранцам. Нельзя давать ему возможность выносить сор из избы. Потому следует действовать быстро. С помощью военной силы нужно в кратчайшие сроки перерезать все железнодорожные и водные пути, а также обычные дороги, ведущие в Нижний Новгород.

— Для этого потребуются войска, — заметил Томский.

И все дружно уставились на Ворошилова. А я озвучил общий вопрос:

— Так что у вас с готовностью войск, товарищ наркомвоенмор?

— Да, мы все хотим знать, что с войсками? — поддакнул Рудзутак, который явился на заседание Политбюро последним вместе с Бухариным.

Ворошилов потупился, но высказался предельно честно:

— Вы что же думаете, что я не понимаю всей серьезности положения? Понимаю. Понял уже тогда, как только в Горках мятеж начался, что хотят троцкисты новую гражданскую войну развязать. Зная коварство Троцкого, продолжения мятежа и следовало ожидать. Вот только покойный Тухачевский совсем не следил за боеспособностью Красной Армии в последнее время. Более того, он что-то там мямлил мне насчет того, что инцидент, мол, незначительный и надо бы попытаться провести с мятежными курсантами военной академии переговоры прежде, чем стрелять в них. Если сказать короче, Тухачевский тихо саботировал мои действия. Да и брат ваш Николай, товарищ Куйбышев, действовал как-то нерешительно. Пока он привел войска Московского военного округа, все уже в Горках закончилось. Потому стремительно уничтожить мятежников у меня, уж извините, не получилось. Но я сделал, что мог: привлек Буденного с конницей, да и товарищ Менжинский здорово помог с бронепоездом. Вот только упустили мы троцкистов, конечно. И теперь, боюсь, что без большой крови дело уже не обойдется…

— Вы не темните, товарищ Ворошилов, а прямо скажите нам, есть у вас войска для немедленной блокады Нижнего Новгорода, или нету? — нагло перебил наркомвоенмора Бухарин.

Ворошилов недовольно зыркнул глазами в сторону Бухарина, и продолжил, повысив тон:

— Я и не думаю «темнить», как вы выразились, товарищ Бухарин. Просто Красная Армия растянута сейчас вдоль всех границ Советского Союза. Все время неспокойно на Западном направлении, в Средней Азии басмачи до сих пор из Афганистана налеты устраивают, на КВЖД стычки с врагами не прекращаются. Пограничников на такие длинные границы не хватает. Потому повсеместно им в помощь мы вынуждены держать войска. И по этой причине у нас под рукой в Московском военном округе войск сейчас не слишком много. Хотя и числится немало военных частей, но они не укомплектованы. А на бумаге много чего имеется: 6 стрелковых дивизий, стрелковый корпус, 2 стрелковые бригады, кавалерийская дивизия и отдельная кавбригада, корпус броневиков, артиллерия, инженерные части и даже авиация. Есть еще связисты и служба снабжения…

Бухарин снова перебил:

— Ну, раз вокруг столицы столько войск, то не понимаю, что мешает вам действовать незамедлительно?

— Наша неповоротливость мешает. Вот что. Управление войсками осуществляется неудовлетворительно, — признался Ворошилов, но тут же добавил:

— Это Тухачевский так все запустил. А я уже принимаю необходимые меры. Товарищ Шапошников, назначенный руководить генштабом вместо Тухачевского, скоро все поправит. Будет порядок…

— Так это когда же он порядок в армии наведет? Точно не за один день и не за два. А нам войска позарез нужны прямо сейчас! — встрял Рудзутак.

— Прямо сейчас у меня есть в полной боевой готовности кавалерия Буденного и 14-я Московская стрелковая дивизия, которую все-таки укомплектовал и выделил для штурма Горок Николай Куйбышев. Самолеты, броневики и полевую артиллерию тоже можем предоставить в некотором количестве, — более конкретно сообщил наркомвоенмор.

— А чем располагает противник? — спросил Куйбышев.

И тут наркомвоенмор доложил четко:

— По последним донесениям, к троцкистам перешла в полном составе 17-я Нижегородская дивизия, вся Волжская военная флотилия, один бронедивизион, укомплектованный старыми бронеавтомобилями, три дивизиона полевой артиллерии, две авиационных эскадрильи. Возможно, какие-то еще части. Точно сказать пока не могу, какие именно, потому что нет связи, а разведка пока из Нижнего Новгорода не докладывает.

Глава 3

Валериан Куйбышев заметил:

— Насчет Волжской флотилии нам, можно сказать, повезло. Зимой она бесполезна, потому что все кораблики вмерзли в лед до весны. А речники вряд ли станут хорошими пехотинцами, пригодными для атак. Если только попробуют снять пушки и пулеметы со своих кораблей ради обороны на суше.

Ворошилов кивнул:

— Да, это хорошо, что Волга и Ока сейчас замерзшие, а то бы мятежники сразу же попытались распространить свое влияние по этим рекам. С помощью вооруженной флотилии они могли бы сделать это в теплое время года довольно скоро. А вот зимой по суше через сугробы вряд ли у них выйдет быстро продвинуться. Кавалерии у них нет, а бронеавтомобилей мало. Самолетов и того меньше. Ну, а силами одной Нижегородской дивизии троцкисты много не навоюют.

Тут и я вставил пару фраз:

— Я считаю, товарищи, что мятежники пока не в состоянии взять все Поволжье. А, тем более, не смогут они организовать поход на Москву. Так что военной опасности для столицы я, в данный момент, не вижу. У Троцкого, конечно, как всегда, великие амбиции и грандиозные планы, но вот силенок-то маловато. Потому я считаю, что на большее, чем просто удерживать и оборонять какое-то время Нижний, военной силы у мятежников нет. У нас же имеется в запасе немного времени, чтобы произвести развертывание войск и блокировать троцкистов, окружить город и подавить мятеж. Одновременно чекисты попробуют организовать саботаж внутри Нижнего Новгорода.

— Хм, как ни крути, а получается, что разгорается новая гражданская война, — заметил Калинин.

Высказался и Бухарин:

— Еще недавно я не подумал бы, что Троцкий встанет на путь открытого вооруженного противостояния, да еще и сепаратизма. В последнее время он казался мне всего лишь ошибающимся теоретиком…

Его перебил Рыков:

— А я всегда чувствовал, что Лейба Бронштейн очень хитер и опасен, только не думал, что эти его качества проявятся именно подобным образом. Признаться, я не предполагал, что он способен устроить покушение на Сталина. Но, устроил же, подлец! Потому воздержусь от того, чтобы недооценивать его коварные замыслы. А я убежден, что они у него, разумеется, есть, раз он решился на такие тяжкие преступления. И хуже всего то, что мы его планов не знаем. А троцкисты, наверняка, готовят нам удары в спину. Нам же сейчас жизненно необходимо вовремя распознать неприятные сюрпризы, которые они подготавливают. И вся надежда только на вас, товарищ Менжинский.

И присутствующие на заседании дружно повернули головы в мою сторону, ожидая, что же я скажу. И я сказал:

— Учитывая обстоятельства, предлагаю учредить Комитет Государственной Безопасности с чрезвычайными полномочиями.

Итогом заседания стало утверждение нового Комитета. Я, разумеется, помнил, что КГБ создали только в 1954 году. Но, с другой стороны, а чего с этим тянуть? Тем более, что значение КГБ здесь намечалось совсем иное, да и полное название тоже утвердили немного другое: Чрезвычайный Комитет Государственной Безопасности при Генеральном секретаре ЦК партии. Потому ЧКГБ получилось. А подразумевалась не какая-то отдельная специальная служба, а целый комплекс служб, призванных обеспечить государственную безопасность СССР в условиях чрезвычайного положения, в которое поставил страну Троцкий своим мятежом.

Я помнил и о том, что КГБ в прежнем виде создавал после смерти Сталина и ликвидации Берии Хрущев. Причем, стремился Никита Сергеевич не столько укрепить безопасность государства, сколько обеспечить безопасность свою собственную, разрушив ту систему, которую выстраивал Берия, впервые выделивший из НКВД службу государственной безопасности в качестве самостоятельного ведомства в 1941 году. Причем, если при Берии эта служба больше занималась именно деятельностью, обозначенной в ее названии, то Хрущев нацелил КГБ, в первую очередь, на обеспечение безопасности партии и ее высокопоставленных партбюрократов, создав ту самую партийную номенклатуру, неприкасаемую и почти неподсудную, которая вскоре встала во главе Советского Союза, проявив себя во всей красе и сильно поспособствовав возникновению класса новых капиталистов, которые и произвели потом относительно бескровную буржуазную контрреволюцию с развалом СССР, запудрив мозги народу, уставшему от дефицита многих товаров, перспективой пресловутой «рыночной экономики».

И, конечно, совсем не удивительно, что после такой «реформы» Хрущева между КГБ и МВД возникли противоречия. Ведь статус у новой службы безопасности был ниже министерского. Здесь же все получалось по-другому. КГБ учредили не как комитет при правительстве, а как Комитет над правительством. То есть, его правовой статус на заседании Политбюро обозначили, как стоящий не только над всеми советскими наркоматами и силовыми структурами, но и над самой партией, сформулировав особое определение уже в названии, а задачей определили оперативную координацию всех усилий государства в области безопасности. Таким образом, партийный аппарат объединился с чекистами и даже с армией под моей властью. Правда, в постановлении имелась и оговорка, что Комитет образован «в виду непосредственной угрозы со стороны троцкистов и на период чрезвычайной ситуации». Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное.

Заручившись такой мощной поддержкой от Политбюро, члены которого проголосовали за создание ЧКГБ единогласно, видя в нем спасение для себя, поскольку разбушевавшегося Троцкого, захватившего большой город, они боялись, я сразу же после заседания поехал наводить порядок в штаб РККА, взяв с собой Ворошилова больше в качестве гида, чем наркомвоенмора. Ведь теперь я и сам, как глава Комитета, имел право принимать любые решения, касающиеся, в том числе, армии и флота. По поводу состояния и того, и другого никаких иллюзий я не питал, зная, что вооруженные силы страны, мягко говоря, к серьезным боевым действиям подготовлены плоховато. Это наглядно показала еще та самая «военная тревога» прошлого 1927 года с «нашим ответом Чемберлену», который, в сущности, обернулся пшиком из пустых воинственных сотрясений воздуха, а то и почти паническими речами отдельных истеричных личностей, вроде Бухарина, прозванного в народе «Колей-балаболкой».

Шапошников сразу произвел на меня хорошее впечатление благородными манерами настоящего русского офицера, которые этот человек, дослужившийся до полковника в царской армии, не растерял и после революции, перейдя на сторону красных. Во всяком случае, меня он приветствовал крепким рукопожатием и со сдержанной улыбкой на вытянутом лице проговорил, глядя в глаза:

— Приятно видеть на самом верху интеллектуала, вроде вас, хоть вы и поляк.

— В душе я совсем не поляк, а обыкновенный русский человек, — заверил я его. Добавив:

— И, знаете ли, Борис Михайлович, я сейчас прорабатываю вопрос об упразднении графы «национальность», потому что пришло время сделаться нам всем советскими людьми независимо от происхождения.

И, похоже, это мое высказывание понравилось не только Шапошникову и Ворошилову, но и всем остальным военным специалистам, присутствовавшим на встрече в штабе. Они тоже закивали головами в знак согласия. А на совещании, которое затем состоялось, я сказал главным штабистам, что отныне штабу РККА будет официально возвращено название Генеральный штаб. И полномочия его тоже станут вполне соответствующими этому названию. Войсками командовать будет именно генштаб, и не только командовать, а и определять всю войсковую структуру новой Советской армии, которую предполагалось немедленно начать создавать заново. А наркомвоенмор пусть сосредоточится на обеспечении армии и флота всем необходимым, а также на развитии материальной базы для дальнейшего армейского и флотского строительства. Но, сначала нам всем необходимо победить Троцкого.

Ворошилов хоть в полководцы не слишком годился, но с функциями снабжения войск справлялся неплохо. Насколько я помнил, за свою карьеру он проявил себя вполне неплохим политработником и организатором, но отнюдь не «кутузовым». Впрочем, не всем же быть «кутузовыми» или «наполеонами»? А если к Ворошилову не предъявлять те требования, которые предъявляются к настоящим полководцам, то со своей деятельностью на посту наркомвоенмора он справлялся вполне удовлетворительно. И потому я не собирался его пока менять на кого-то другого, тем более, что уже вполне мог назвать его человеком из своей команды.

Я понимал, что пусть даже он не слишком компетентен и талантлив, но со мной склонен соглашаться. Да и выполнял пока Ворошилов все мои поручения добросовестно. А верными людьми разбрасываться не годилось. Поэтому, чтобы не обидеть его, я заранее прощупал почву, обговорив с Климентом по дороге, пока мы ехали в машине до штаба, нюансы предстоящих преобразований в армии. Что же касается передачи части прежних функций от наркомвоенмора к начальнику генштаба, то тут Ворошилов тоже не обиделся, опять же согласившись и сказав мне, что так у него станет даже меньше головной боли.

Все эти военспецы, бывшие царские офицеры, собранные Шапошниковым, которые сидели передо мной, прекрасно понимали в каком плачевном состоянии находится Красная Армия. Ведь после Гражданской многие боеспособные части расформировали, а опытных бойцов демобилизовали. И теперь, чтобы быстро сформировать боеспособные войска, нужно было приложить немалые организационные усилия. С вооружением и экипировкой тоже имелись серьезные проблемы. Потому главный и самый актуальный вопрос, который я поднял на этом совещании, состоял в том, какие силы может выделить штаб РККА для борьбы с Троцким прямо сейчас?

Одной Московской дивизии и конницы Буденного даже вместе с моими воинами-дзержинцами, усиленными еще двумя-тремя бронепоездами и авиацией с подмосковных аэродромов, все-таки не хватало для штурма Нижнего Новгорода, который обороняли примерно равные силы. К тому же, как мне докладывали, Троцкий спешно вооружал дивизию рабочего ополчения, набираемую с местных заводов. И скоро сила троцкистов вырастит. Пусть даже каждому из этих ополченцев они и смогут выдать из городских арсеналов всего лишь по «мосинке» с пятью патронами.

И нам для усиления необходимо было снимать боеспособные войска с тех направлений, которые этими войсками защищались. Вот и приходилось решать задачу про тришкин кафтан, поскольку каждое из трех главных направлений, на которых находилось больше всего войск, оголять было бы очень нежелательно. Ведь противники СССР внимательно следили за происходящим. Мне докладывали, что по всем каналам сбора информации началась усиленная работа агентуры иностранных разведок.

Развитие троцкистского мятежа открывало для внешних врагов Советского Союза новые возможности ослабить нас изнутри. И если, например, снять дивизии с Западного направления, то Польша может попробовать двинуться на Украину. Если же отозвать войска с КВЖД, то на Дальнем Востоке этим сразу воспользуются японцы. А если вывести военные части из Средней Азии, то недобитые басмачи быстро поднимут головы и выдвинутся громить Туркестан. Усугублялось положение еще и тем, что во многих воинских частях, размещенных в Центральной России, начались политические брожения, поскольку сторонники троцкистов немедленно активизировались повсюду, приступив к своей агитационной компании, целью которой было перетянуть на свою сторону красноармейцев или, как минимум, устроить нам серьезный саботаж.

Глава 4

В штабе меня огорошили еще одним неприятным известием. Оказывается, к мятежу троцкистов присоединился известный комдив Дмитрий Шмидт! Тот самый, который не так давно грозился отрезать Сталину уши! Год назад этот командир, знаменитый кавалерист, Георгиевский кавалер и герой Гражданской, открыто примкнул к оппозиции, голосуя за Троцкого и поддерживая его политическую платформу.

На XV съезд партии, где решался вопрос об исключении Троцкого и его сторонников, Шмидт явился в кавалерийской бурке, в папахе и при оружии, а столкнувшись в коридоре со Сталиным, он матерился в лицо генсеку, хватаясь за свою шашку и грозя лишить Кобу ушей. Лишь вмешательство других делегатов съезда, которые оттащили комдива, в последний момент спасло ситуацию. Когда после инцидента Сталин вбежал в зал заседаний, он был бледный, словно бумага, но проигнорировал оскорбления комдива, никак не ответив на них в тот момент. Это уже потом, спустя десять лет, Иосиф Виссарионович все припомнил Шмидту, подписав для него расстрел. Но случилось это в той моей истории. Здесь же этот Дмитрий Аркадьевич Шмидт, которого, как и многих революционеров, на самом деле звали по-другому: Давидом Ароновичем Гутманом, пошел в разнос.

С 1926 года он командовал и одновременно был военным комиссаром 7-й Самарской кавалерийской дивизии имени… английского пролетариата. История с этим наименованием выглядела какой-то мутной, поскольку в 1927 году, когда дипломатические отношения с Англией были разорваны, неожиданно в Самаре объявилась какая-то делегация, якобы от английских рабочих, вручившая комдиву свое Красное знамя. Интересно, что эти «рабочие» передали Шмидту вместе с флагом? Не денежки ли на организацию мятежа? Ведь не случайно же, как только Троцкий объявил свою власть в Нижнем Новгороде, так почти сразу Шмидт поддержал его в Самаре.

Видимо, присоединение Шмидта к мятежу было заранее согласовано троцкистами между собой. Не зря же Троцкий претендовал на власть над всем Поволжьем, объявив об этом в первой же своей речи, произнесенной в Нижнем. А присоединение самарских мятежников к нижегородским не сулило нам в Москве ничего хорошего. Тем более, что в составе дивизии Шмидта 39-м кавалерийским полком командовал тот самый Георгий Константинович Жуков, который в моей прошлой истории должен был стать знаменитым маршалом Победы!

И, самое ужасное, в Самаре кавалеристы Шмидта порубили шашками за одну ночь всех чекистов до такой степени организованно и стремительно, что никто ничего не успел доложить оттуда в Центральный аппарат ОГПУ! И, если бы не военные, которые имели свои собственные каналы оперативного информирования, я бы узнал о происшествии с серьезным опозданием. А кавалерийская дивизия под командованием этого мятежника представляла собой большую проблему еще и потому, что Шмидт считался в Красной Армии авторитетным комдивом.

Да и в силу своих качеств характера, не только бесшабашной храбрости, но и склочности, несдержанности на язык и демонстративного презрения к вышестоящим партийных деятелям, про которых он распространял похабные анекдоты, этот человек был опасен. Ворошилов охарактеризовал мне этого Шмидта и вовсе мерзавцем, хулиганом, пьяницей и прелюбодеем, рассказав, что он даже мог заехать в квартиру верхом на лошади. Но, в то же время, заметив, что бойцы своего комдива любят, видя в нем такого же остряка, балагура и храбреца, как они сами.

Некоторые в РККА даже считали, что Черниговская червонно-казачья дивизия под командованием Шмидта преуспела во время Гражданской больше, чем конница Буденного. Между конниками Шмидта и Буденного частенько фиксировались нездоровые факты вражды. Ворошилов рассказал мне, что между буденовцами и черниговцами-червонцами даже имели место на Украине вооруженные стычки. А еще Шмидт считал себя обиженным тем, что на руководящие должности после окончания войны выдвинуты Буденный с Ворошиловым, а он по-прежнему командует всего лишь дивизией. Шмидт считал, что его продвижению вверх по карьерной лестнице мешают «конармейцы», засевшие на самых важных должностях. И на этих настроениях комдива, видимо, успешно сыграл Троцкий.

Сразу же после посещения штаба РККА я возвратился на Лубянку, где заслушал секретный доклад, подготовленный отделом ИНФО ОГПУ о положении в стране по итогам двух декад января 1928 года. Зачитать его мне пришел начальник отдела Алексеев:

— … По поводу положения рабочих. За две декады января трудовые коллективы занимались перезаключением коллективных договоров. Некоторые фабрики поднимали вопросы перехода на семичасовой рабочий день. Большинство предприятий увязывало перезаключение колдоговоров с вопросами снабжения и с новой тарифной сеткой. Из-за непонимания между государственными администрациями предприятий и их коллективами имели место разногласия.

На Люберецком заводе сельхозмашин прошла серьезная забастовка. Рабочие не выходили на работу три дня. Более мелкие акции неповиновения дирекциям отмечались на Владимирских заводах, на заводе «Красное знамя» в Москве, на фабрике «Красный Перекоп» в Ярославле и на некоторых предприятиях Урала. Всего по стране отмечалось сорок забастовок за январь до момента троцкистского мятежа.

Разумеется, в провоцировании забастовок виновны активисты оппозиционеров. Но, необходимо отметить, что попытки троцкистов раскачать рабочих на всеобщую стачку провалились. Для сравнения, в декабре троцкисты смогли организовать 62 забастовки. Самый острый вопрос, который поднимают трудовые коллективы предприятий — это снабжение продовольствием и товарами. А перебои с поставками создают у рабочих тревожное настроение.

Теперь по крестьянству. За две первые декады января была активизирована хлебозаготовительная компания. По вашему указанию были приняты меры по усилению завоза в деревни промтоваров в обмен на хлеб, а также по взиманию недоимок за предшествующий период. Результатом этого стало усиление подвоза хлеба в города. Настроения у крестьян различные в зависимости от достатка. Колхозники охотно отдают хлеб в обмен на товары. Середняки-единоличники — менее охотно, но все-таки отдают. А вот крупные кулацкие хозяйства хлеб стараются придерживать, дожидаясь роста закупочных цен. Такие отказываются не только от продажи хлеба прямо сейчас по закупочной цене, но и от обмена на промтовары, а отдают излишки только под угрозами применения репрессий.

Троцкистские элементы, проникнув в деревни, агитируют злостных недоимщиков за восстания, против Советской власти. Они распространяют ложные слухи, способствующие развитию паники в сельской местности о том, что хлеб на государственные ссыпные пункты нельзя отдавать, поскольку вот-вот начнется новая гражданская война. На волне этих слухов активизируются и контрреволюционные элементы из бывших разного рода, которые распространяют свои воззвания, призывающие к саботажу. Пока ситуацию удается удерживать под контролем за исключением отдельных территорий Поволжья, на которых троцкисты установили свою власть.

Проверки, проведенные по вашему распоряжению, выявили многочисленные искажения линии партии низовыми совработниками. Чекистам на местах удалось раскрыть факты необоснованного запугивания и арестов деревенской бедноты и даже семей крестьян-красноармейцев, избиений и принудительных изъятий хлеба. Подобные действия создавали среди крестьян тревожные настроения, что провоцировало отказ от выдачи хлеба и уплаты налогов на Северном Кавказе, на Украине и в Сибири. Но, все виновные в саботаже уже выявляются, и эта работа продолжится до тех пор, пока все эти совработники-саботажники не понесут наказание. Несмотря на все принятые меры, антисоветские проявления в январе усилились. Отмечен в сельской местности и заметный рост террора до 128 случаев.

В сельхозкооперации прошли перевыборы. На собраниях поднимались вопросы о недостатке товаров в деревнях и о снабжении городов сельхозпродукцией. Представители кулачества на этих собраниях пытались выступать за частную торговлю, против кооперации бедноты. Однако, победила точка зрения о полезности развития кооперации. Со стороны кулачества отмечен бойкот бедноты, отказ от предоставления в аренду сельхозинвентаря и рабочего скота.

По национальным республикам и автономным областям в Татарии, в Башкирии, в Акмолинской и в Семипалатинской губерниях, а также в Кустанайском округе Казахстана хлебозаготовки проходят вяло по причине неправильной работы местных заготовительных органов и халатности совработников. Троцкисты распространяют повсюду панические слухи о предстоящей гражданской войне и о введении продразверстки…

Я слушал Алексеева, думая о том, что срочно требуются какие-то кардинальные решения, иначе троцкисты вместе с контрреволюционными элементами просто парализуют всю страну в самое ближайшее время. Оказавшись на месте Сталина и даже превзойдя его своими полномочиями в качестве главы ЧКГБ, я внезапно почувствовал огромную собственную ответственность за будущее страны и народа. Миллионы людей теперь надеялись именно на меня а не на кого-то еще. И мне надлежало принимать срочные меры для улучшения их положения. Но, с чего же начать, когда возможности маневрирования ограничены элементарной бедностью и неразвитостью огромных территорий, резервов почти нет, а Лев Троцкий наносит удары в спину, не только подняв мятеж, но и запустив своих агитаторов, кажется, во все сферы жизнедеятельности?

Взвалив на себя грандиозную ношу управления Советским Союзом, я не слишком понимал, что же следует предпринять в первую очередь. Конечно, я уже принял какие-то меры в очень короткий срок и не собирался сдаваться, просто наблюдая за тем, как на страну надвигается крах, подготовленный внутренними врагами. Выбрав для себя борьбу, я старался выработать противодействие и этим самым врагам, и экономическому коллапсу. Но, мои усилия все еще не выглядели достаточными. Мне пока даже не удалось перевести предприятия на трехсменный график по восемь часов. Ведь рабочим до этого не так давно был, наоборот, обещан переход к семичасовому рабочему дню. И оттого даже это мое начинание становилось поводом для недовольства в глазах рабочего класса. А на селе и вовсе творилось черт знает что!

Глава 5

Снова на Москву опустился зимний морозный вечер. За окнами большого здания на Лубянке метель кружила снежные хороводы, а я все не ехал домой, хотя день выдался трудным, и я уже чувствовал усталость. Если бы мое тело все еще оставалось в том немощном состоянии, в котором оно досталось мне, как попаданцу, я уже после такой напряженной работы давно бы слег. К счастью, у меня здесь развились удивительные способности целителя, позволяющие подкачивать биологическую энергию не только другим, но и самому себе. И я, глубоко вдыхая воздух, мысленно наполнял себя еще и энергией космоса, разгоняя ее, опять же силой мысли, по телу.

Мое новое расписание еще не устоялось, и, поработав в Кремле несколько часов, я снова вернулся в свой привычный кабинет председателя ОГПУ. Впрочем, эта служба теперь вместе с другими силовыми структурами СССР, вместе с погранвойсками, с армией, с милицией, даже с партийным контролем и с наисекретнейшей разведкой ЦК входила в надведомственный ЧКГБ, который тоже возглавлял я. Сидя в удобном кресле из черной кожи в президиуме актового зала, задрапированного красной материей, я внимательно вглядывался сквозь стекла очков в лица людей, собравшихся на внеочередную коллегию ОГПУ. Мне было интересно, кого же они видят во мне? Диктатора ли, который вознамерился превзойти Сталина в своей тирании? Или наоборот, они замечают в моем лице отблески надежд на перемены, ведущие к гораздо более рациональному и справедливому государственному устройству, «к социализму с человеческим лицом»? Как бы там ни было, а все присутствующие смотрели на меня не менее внимательно, чем я на них.

Я понимал, что выгляжу человеком немолодым, да и внешности нерусской. Но, внешний вид бывает обманчив, как бывает обманчива и национальная принадлежность. Ведь Иосиф Виссарионович тоже не был русским. А он сделал страну великой, выиграв страшную войну, создав ядерный щит и построив все-таки социализм. Пусть даже и такой, каким сам Сталин понимал его: слишком жесткий, бескомпромиссный и забюрократизированный сверх меры. Понятно, что Джугашвили действовал беспощадными методами, шел путем интриг и аппаратной борьбы, репрессий, перегибов и ошибок, но сделал же! А не ошибается скорее тот, кто не делает ничего.

К сожалению, жертв оказалось на этом трудном пути все-таки слишком много. Весь пассионарный фонд народа уничтожили потери, понесенные в сталинское время. Так и не смогла огромная страна победившего социализма зализать раны страшной войны с Германией, а фактически с большей частью Европы. Ведь погибли в этой войне многие миллионы самых храбрых советских людей, которые оказались на переднем крае борьбы. И сейчас передо мной стояла задача не допустить подобного развития событий. Вот только в той прежней реальности, откуда я переместился сюда, не имело места ничего подобного нынешнему вооруженного мятежу троцкистов. А это обстоятельство сильно осложняло мою задачу. Оттого на моем лице обозначились суровость и сосредоточенность, а для какой-либо доброжелательности не было сейчас и намека.

Собравшиеся начальники отделов ОГПУ обсуждали последние события и сложившееся положение. После покушения на Сталина и бегства Троцкого со своим штабом из Горок в Нижний Новгород изменилось многое. Ведь еще совсем недавно никто и предположить не мог, что так внезапно в Советском Союзе вспыхнет новая гражданская война, когда прежние враги отойдут на второй план, а возникнут новые, да еще и изнутри. Никто почему-то всерьез не думал, что партийная оппозиция способна устроить самый настоящий вооруженный мятеж. А ведь первый грозный звонок прозвенел еще 7 ноября 1927 года, когда троцкисты сделали свою первую попытку захватить власть. Вот только с ними после этого, оказывается, обошлись слишком мягко. И теперь, как ни оправдывайся, а получалось, что чекисты прошляпили вторую попытку троцкистов добиться своего любым путем.

Но, ругать начальников отделов и искать среди них виноватых на коллегии я счел делом бесполезным. Тем более, что точно знал, кто всему виной. Не надо было мне ссылать Троцкого и его соратников по оппозиции всех вместе в Горки. Но, я не мог знать тогда к чему подобное решение способно привести. А оно привело… Впрочем, как говорится, плакать из-за разлитого молока я не собирался. Сделанное не воротить. Фарш назад не провернуть. И теперь необходимо пытаться минимизировать последствия этой ошибки.

Нам предстояло сейчас не искать виноватых, а вырабатывать меры для оперативного реагирования. Всем было понятно, что троцкисты затеяли гражданскую войну в самое неподходящее время, когда даже проблема с продовольственной безопасностью внутри страны снова встала очень остро после прошлых голодных лет. Я предложил почтить память чекистов, погибших уже во время мятежей в Горках, в Нижнем Новгороде и в Самаре минутой молчания. Все присутствующие поднялись со скорбными лицами, простояв молча, пока я не позволил им сесть обратно. В актовом зале повисла тяжелая тишина, пока я не разбавил ее, предоставив слово Трилиссеру.

Мой заместитель и начальник ИНО говорил долго. Все тезисы его речи на коллегии были заранее согласованы со мной и направлены на обличение Льва Троцкого, как иностранного шпиона и главного врага всего советского народа. А также на выработку мер для ликвидации последствий вредительской деятельности Троцкого и его последователей. Поэтому я слушал немного рассеяно, думая о том, что и международное положение СССР все еще не прочное. И виноваты в этом во многом, действительно, те самые идеи Троцкого о мировой революции, которую он собирался распространять на другие страны, а еще и Коминтерн, организованный как раз под эту задачу.

Разумеется, капиталисты и без того считают коммунистов врагами. Но финансовые интересы акул капитала, их выгоды от торговли с нашей страной, могли все же быстро перевесить политические соображения, если бы мы перестали открыто угрожать существованию их государств своей мировой революцией. А так угроза распространения революций с нашей стороны воспринимается капиталистами Запада настолько серьезно, что из-за этого они идут не на сотрудничество, которое выгодно для них с финансовой точки зрения, поскольку СССР предлагает низкие цены на свои товары, а на конфронтацию, считая нас лютыми врагами, а не торговыми партнерами.

Ведь идея мировой революции для капиталистов подобна красной тряпке, которой машет тореадор перед быком, чтобы спровоцировать его на атаку. Так зачем же провоцировать лишний раз? Тем более, если наша страна и армия не готовы к военному противостоянию с капиталистическим миром? Если уж на то пошло, и открытого противостояния с Западом в будущем не избежать, то надо, наоборот, постараться оттянуть его, чтобы выиграть для себя время на тщательную подготовку.

Трилиссер в это время как раз говорил о международном положении Советского Союза, особое внимание уделив тому, как в мире воспринимают большевиков. Докладчиком отмечалось, что распространение революции на другие страны, как и организация Коминтерна, являются детищами Троцкого и троцкистов. Но, в самое последнее время сотрудниками закордонной агентуры ИНО получены неопровержимые доказательства, что Троцкий давно работает на иностранные разведки. И именно он прямой виновник сложившегося положения.

Сначала Троцкий был завербован немецкой разведкой, которая и финансировала через банкиров еврейского происхождения вроде Виктора Адлера, представляющего Ротшильдов, его революционную деятельность, а во время пребывания в Америке, где Троцкий ошивался перед тем, как в 1917 году возвратился в Россию из эмиграции, он был завербован британской разведкой в Нью-Йорке через своего богатого дядюшку по матери Абрама Животовского, известного банкира. Встреча Троцкого с резидентом, которого звали Уильям Вайсман, тоже связанном с Ротшильдами, состоялась в небоскребе на Бродвее при посредничестве некоего бизнесмена, порекомендованного Животовским. Вербовка прошла успешно. И по заданию британской разведки Троцкий отправился в Петроград, чтобы направлять политику большевиков в русло, необходимое британцам, то есть он должен был вредить изнутри, ослабляя Советскую Россию всеми способами. Что он и делал.

И эта его деятельность, направленная против интересов молодой советской страны, проявилась буквально сразу. Заняв пост наркома иностранных дел, Троцкий объявил свою предательскую формулу: «войну прекратить, армию демобилизовать, но мира не подписывать!» Мотивировал он это тем, что, по его мнению, вот-вот должна была вспыхнуть революция в Германии и в Австрии. Но, разумеется, он ошибся, скорее всего намеренно, затянув, при этом, подписание Брестского мирного договора, предложенного, вроде бы, Лениным. Но, не Троцкий ли подсказал Владимиру Ильичу саму эту идею, а потом сделал вид, что отмежевался от нее? И не подсказал ли он Ленину идею независимости Финляндии и стран Прибалтики? Да и такую структуру союзных республик, которая заведомо имела территориальные и национальные противоречия, не он ли предложил?

Воспользовавшись затягиванием мирных переговоров со стороны Троцкого и начав большое наступление с середины февраля восемнадцатого года, немцы и австрийцы без сопротивления заняли огромную территорию и отказались на прежних условиях подписывать мир. В результате Советская Россия отдала, помимо территорий в Польше, на Украине и в Западной Белоруссии, уступаемых по мирному соглашению, еще и всю Прибалтику. В Закавказье в это время, воспользовавшись слабостью советских властей, Турция заняла часть территорий Армении, освобожденных до этого русской армией. Получалось, что из-за подрывной деятельности Льва Троцкого страна уже тогда, к моменту подписания Брестского мира 3 марта 1918 года, фактически потеряла почти миллион километров своей прежней площади. Что, конечно, не могло не порадовать правительство Великобритании. Ведь из-за действий британского агента Троцкого территория бывшей Российской Империи сильно уменьшилась!

Получается, что это Троцкий, как шпион враждебного государства, враг советского народа и революции, намеренно внес все противоречия и в партийную идеологию, чтобы рассорить СССР со всем остальным миром, дискредитируя, таким образом, большевиков и всю страну на международной арене. Следовательно, все начинания Троцкого должны быть немедленно искоренены, как явления вредные, чуждые и ошибочные.

К антиреволюционным деяниям Троцкого Трилиссер отнес и воинствующий атеизм, насаждение которого мешало наладить взаимодействие не только со многими странами, которым была свойственна традиционная религиозность, но и с собственным глубинным верующим народом. И в гонениях на церковь тоже была несомненная вина Троцкого, который ценностями, изымаемыми в церквях, финансировал через Коминтерн свою провокационную политику распространения революции по всему миру.

Но, на самом деле, как выяснили сотрудники ИНО, большая часть средств, полученных от церковных экспроприаций, оседала на заграничных банковских счетах Троцкого и его ближайших последователей. А ущерб был нанесен просто колоссальный. Теперь же, учитывая происки врагов, окопавшихся в Британии и задумавших через агентов влияния, вроде Троцкого, подрубить всю основу русской духовности, что ими успешно осуществлялось целое десятилетие, надлежало немедленно переменить всю политику по отношению к религии, объявить Иисуса Христа первым борцом за права трудящихся и вновь открыть церкви под патронажем ОГПУ. Только теперь уже специально подготовленные служители этой новой церкви, набранные из чекистов, станут использовать религию в качестве пропаганды социалистических ценностей и мировоззрения. Ведь Христос проповедовал, по сути, те же советские ценности: братство, любовь и равенство людей.

Речь Трилиссера вызвала горячее одобрение всех присутствующих на коллегии. И даже Глеб Бокий на этот раз аплодировал своему конкуренту. А я подумал, что если еще и трудовой день для рабочих сделать шестичасовым, обыграв это соответствующим образом в пропаганде, но, при этом, трудиться всех обязать в четыре смены по 6 часов, то это будут настолько серьезные преобразования, что станут настоящей «революцией сверху».

Глава 6

После коллегии я все-таки отправился к себе на квартиру. В виду чрезвычайного положения, мой кортеж усилился броневиком, вооруженным пулеметом, установленным во вращающейся башенке, который тащился сзади, прикрывая арьергард. А впереди моего черного «Паккарда» ехал еще один точно такой же автомобиль с охранниками, вооруженными автоматами «Томпсона». Причем, поскольку тонировка стекол отсутствовала, я приказал завесить боковые окна в каждой из машин черными шторками, чтобы было непонятно, в какой именно машине я нахожусь. Более того, в своей машине я приказал поставить перед собой сразу за передними сидениями броневой лист, способный задержать пули или осколки. Эти элементарные меры безопасности я отнюдь не считал лишними после покушения троцкистов на Сталина. Конечно, лучше было бы использовать специальный представительский автомобиль, защищенный противопульной броней, но, такого пока в спецгараже Лубянки почему-то не имелось.

Придется мне, видимо, воспользоваться машиной генсека, которую ему совсем недавно привезли из Америки. Иосиф Виссарионович хоть и казался скромным человеком в быту и одежде, но в автомобилях толк знал. Все машины из его гаража были просто шикарными для своего времени. Пару лет он разъезжал на «Ролс-Ройсе Силвер Гост». Но сразу же после смерти Ленина, который тоже предпочитал «Ролс-Ройсы», Сталин, видимо из суеверия, пересел на американские модели. Заказав по линии правительства в Америке разные автомобили, Иосиф Виссарионович перепробовал «Бьюики», «Линкольны» и Кадиллаки', но остановил свой выбор на «Паккардах».

В самом начале января 1928 года в гараж Кремля поступил новенький «Паккард-533», сделанный по специальному правительственному заказу и оснащенный 8-цилиндровым мотором, с красивыми хромированными бамперами и с белыми колесами. А самое главное, двери этой машины имели внутренние броневые вставки, за которыми можно было спрятаться от пуль, пригнувшись. Вот только бронированные стекла еще не придумали применять на подобных «членовозах», предназначенных для самых важных персон. Хотя первое бронестекло и было получено французским химиком Эдуардом Бенедиктусом еще в 1903 году, и из него к 1928 году в мире уже изготавливали приборы наблюдения для бронетехники, но применение бронестекла на автомашинах вошло в практику только с развитием технологий изготовления пуленепробиваемых «фонарей» самолетных кабин в конце тридцатых. Потому следует ускорить и этот процесс.

Я понимал, что для Троцкого моя ликвидация стала бы отличным подарком. Но, я все-таки собирался опередить его. По моему приказу Эльза уже собирала группу из женщин-чекисток, таких же отчаянных, как и она сама, которым предстояло проникнуть в Нижний Новгород под видом торговок, чтобы пристрелить или взорвать там Троцкого. А я был абсолютно уверен, что если этого злобного революционного демона ликвидировать, то и весь троцкистский мятеж сойдет на нет. Ведь личность лидера оппозиции, объявившего себя приемником Ленина, являлась мощным катализатором для неповиновения властям Советского Союза, которым Троцкий бросил вызов, быстро собирая вокруг себя в Поволжье всех недовольных правительством в Москве и чекистами на местах.

Меры безопасности в Кремле были усилены. Кольцо оцепления по прилегающим улицам оставалось на месте. Только теперь всеми караулами командовали уже не люди Паукера и Петерсона, которым я после покушения на Сталина не доверял, а мои проверенные чекисты. К счастью, таких после чистки в рядах ОГПУ от сторонников Ягоды и Троцкого осталось все-таки достаточно.

Едва завидев мой кортеж с соответствующими номерами на машинах, караулы отдавали мне честь. Разумеется, я не сбрасывал со счетов возможность врагов мимикрировать под лояльных сотрудников, но вся эта маскировка все равно не поможет им, поскольку внутреннее расследование продолжалось. И повсюду на стратегические объекты были, помимо штатных, внедрены законспирированные внештатные секретные сотрудники для наблюдения за штатными и для их перепроверки. Эти сексоты-внештатники сдавали доклады о деятельности каждого чекиста за прошедшие сутки в секретариат Центрального аппарата ОГПУ, которым руководила моя секретарша Эльза. Для успешного продолжения своей деятельности я очень нуждался в лояльных и неглупых людях. Потому сворачивать свое расследование я не собирался до тех пор, пока лояльность и профессиональная пригодность каждого чекиста не будет доказана на деле.

И не только от врагов, но и от некомпетентных дураков, занявших должности на волне революции в системе ОГПУ, я тоже собирался постепенно избавляться. Ведь в нашей работе ошибаться нежелательно, потому что на чашах весов Фемиды находятся не только само понятие справедливого возмездия, но и человеческие жизни, которые потом, в случае ошибочного следствия и приговора, уже не вернешь. А я всегда, даже еще в прошлом своем воплощении, занимаясь расследованиями преступлений, остро чувствовал свою ответственность не только за соблюдение буквы закона, но и за каждого осужденного.

Потому массовых репрессий я постараюсь, конечно, избежать. И, в то же время, отменять смертную казнь в СССР я не собирался, считая, что законченные негодяи должны обязательно понести кару, соответствующую их деяниям. Вот только их негодяйство должно быть для этого явным и полностью доказанным, а не сфабрикованным. Потому и механизмы контроля потребуются соответствующие, чтобы никто подобным образом не смог бы сводить на просторах страны личные счеты, например, подставляя соседа анонимками под расстрельную статью. Так, рассуждая о мерах по укреплению безопасности и социалистической законности, я подъехал к своей кремлевской квартире.

Хотя я не появлялся дома уже несколько дней, и за это время произошло множество серьезнейших событий, у подъезда меня встречал все тот же дворник, взявший снегоуборочную лопату к ноге и вытянувшийся по-военному при виде моего кортежа. И я, хотя на военной службе и не состоял, а был, скорее, государственным чиновником, но потянулся к полю своей шляпы, чтобы тоже поприветствовать его. Только не отдал честь, как делают военные, а чуть приподнял шляпу, как делают иногда гражданские.

Едва я отпер квартиру своим ключом и вошел внутрь, как Аллочка вышла из детской комнаты в коридор, прикрыв за собой дверь и встретив меня весьма холодно, с недовольным выражением лица. Она скрестила руки на груди, даже не приблизившись, а сразу задав вопрос:

— Где ты болтался столько времени, Вяча? Тут мне страшно одной было. Под окном все время какие-то военные ходили с винтовками. А потом узнала, что в Сталина стреляли прямо внутри дворца.

— И что еще узнала? — спросил уже я ее, поставив свой дорожный чемоданчик в прихожей.

— Еще узнала то, что ты, оказывается, уже давно из командировки вернулся, а домой не идешь! Слышала я, что ты со своей секретаршей мне изменяешь! — выпалила она.

— Кто это тебе такое сказал? — поинтересовался я, снимая пальто.

— Кремлевские жены сказали, вот кто! Наш Рудик заболел за это время, жар у него обнаружился сильный ночью. Ну я и отнесла его на утро в детскую поликлинику при нашей больнице, а там жены разных больших начальников тоже в это время находились со своими больными детишками. И, увидев меня, эти женщины только и судачили друг с другом о том, ничуть меня не стесняясь, что ты теперь вместо Сталина, а ночуешь на Лубянке со своей секретаршей! — всхлипнула Аллочка. Потом ее прорвало на рыдания, и она выпалила сквозь слезы:

— Весь Кремль уже знает, что ты изменяешь мне, и что ее зовут Эльза! Это с ней ты в командировку ездил, оказывается! И это у нее ты застрял на этих днях, предатель! Тебе не понять, какую я чувствую душевную боль! Еще говорят, что эта Эльза старая и страшная баба из Прибалтики! Какая несправедливость! Это мерзко! Я больше не могу тебе доверять! Я не понимаю, Вяча, как смогу теперь с тобой жить вместе! Мне захотелось сразу же забрать Рудика и уйти! Да только не знаю, куда? Ведь ты же меня повсюду найдешь со своими чекистами! Даже и не спрятаться от тебя нигде!

Я мог бы, конечно, отрицать очевидное. Но не стал, решив, что ни к чему хорошему такое отрицание не приведет. Раз уже информация просочилась, и кремлевские жены сплетничают о моих отношениях с Эльзой, то правду скрыть от законной жены будет трудновато. Впрочем, восприняв знание Аллочки о моей измене, как определенный знак, я произнес:

— Да и не надо тебе никуда прятаться. Раз я виноват, то сам и уйду.

И, пройдя в спальню, я молча начал собирать свои вещи. А Аллочка все рыдала и говорила сквозь слезы за моей спиной о том, какой же я подлый изменщик и негодяй, что предал не только ее, но и маленького ребенка, своего сына, который ни в чем не виноват! Видимо, она для себя решила, что припрет меня к стенке своими доводами и, надавив на совесть и на жалость, заставит меня каяться и просить прощения, чтобы я потом, словно побитая собака, чувствовал себя всю жизнь виноватым перед женой и исполнял все ее прихоти. Слушая ее причитания, я понимал, что Аллочка, с одной стороны, разоблачив мою измену, хочет добиться от меня извинений, а с другой стороны, все-таки лелеет надежду, что я останусь с ней. Но, я решил не поддаваться. Чему быть, того не миновать! Раз не сложилась у меня жизнь с этой Аллочкой, то и ладно. Даже и к лучшему, наверное. Ведь ее выбирал себе в жены прежний Менжинский, а вовсе не я!

Начав весь этот разговор прямо с порога, она продемонстрировала тем самым, что уже все обдумала и хорошо подготовилась, чтобы сразу, едва только я вернулся, вылить на меня все эти словесные помои. Впрочем, информация о моей связи с Эльзой, разумеется, была неопровержима. А, поскольку я даже и не пытался ничего отрицать, но и не собирался извиняться, Аллочка только распалялась все больше, перейдя уже на истерический крик. Но, к своему немалому удивлению, внезапно я различил в этом истеричном потоке, похожем на вой сквозь слезы, слова: «Я же так тебя люблю! Я же не смогу жить без тебя! Я не хочу разводиться!». Она противоречила самой себе, тому, что только что наговорила.

Похоже, что жена, действительно, не рассчитывала на настоящий развод. Но, кажется, она боялась не столько разрыва со мной, сколько остаться без пресловутого статуса «кремлевской жены». Ей не хотелось лишиться возможности жить в хорошей квартире на территории Кремля, пользоваться кремлевским медицинским обслуживанием и услугами личной домработницы, а также персональным телефоном и весьма неплохим денежным содержанием. Не обращая внимания на вопли Аллочки, к которым присоединились крики проснувшегося младенца Рудика, я тащил к выходу, помимо того небольшого дорожного чемоданчика, с которым пришел, еще один громадный чемоданище, набитый моими вещами.

Обернувшись на пороге, я сказал ей:

— Можно и не разводиться. Живи здесь, как жила. А я буду иногда заходить, чтобы навестить малыша.

Глава 7

После выяснения отношений с женой, мне пришлось переехать со своими вещами на Лубянку. Конечно, я имел возможность сразу же поселиться в любой конспиративной квартире, принадлежавшей жилфонду ОГПУ, некоторые из которых имели вполне приличную жилую площадь и располагались на центральных улицах Москвы, но я предпочел пока наладить себе временный быт в рабочем кабинете. Во-первых, обострившаяся обстановка в стране, действительно, требовала моего постоянного присутствия на службе, а во-вторых, там вместе со мной находилась Эльза. И наш с ней служебный роман, похоже, в силу сложившихся обстоятельств, плавно перетекал в некую новую категорию «служебной семьи». Ведь мы не только занимались любовью, а большую часть времени просто вместе работали и разговаривали друг с другом, делясь мыслями. И мне это общение очень помогало, потому что лишь с Эльзой я мог обсудить откровенно самые секретные планы, вырабатывая вместе с ней и кое-какие решения.

Она, хоть и была с виду обыкновенной женщиной среднего возраста, но разительно отличалась от беззаботной молоденькой Аллочки не только внешне и по возрасту, но и по своему интеллектуальному развитию и восприятию мира. Хотя Эльза университетов и не кончала, но ее суровый чекистский опыт много значил. Она искренне считала себя бойцом революции, стоящим на страже идей, ради которых эта революция делалась. И Эльза жила этими идеями на самом деле, а не в лозунгах, стараясь делать ежедневно все возможное для того, чтобы бороться с врагами, угрожавшими делу построения социализма.

Причем, ее понимание развитого социалистического общества во многом совпадало с моим пониманием того, каким должен в идеале стать Советский Союз: справедливым и сильным государством, где каждый гражданин будет чувствовать поддержку своей страны во всех начинаниях, направленных на общественный прогресс, одновременно научившись остро чувствовать ответственность за лучшее будущее для всего общества и за свои собственные ошибки. И в этом идеальном государстве каждый человек сделается не эгоистом, а творцом прогресса, обладающим обостренной эмпатией и приносящим пользу обществу на своем месте хоть дворника, хоть высшего госчиновника. А взаимопомощь, забота о согражданах и о благе страны станут смыслом жизни для каждого.

Но, и Эльза, и я отлично понимали, что пока до идеала советским людям очень далеко. Хотя и имелись, конечно, энтузиасты, стремящиеся, как и Эльза, выстроить новый лучший мир, о котором столько говорили коммунисты. Но, энтузиастов этих, своеобразных чудаков, верящих в лучшее и готовых работать даже бесплатно ради скорейшего наступления коммунизма, все-таки было не слишком много. К тому же, далеко не каждый из них посвящал свою жизнь не только трудовым подвигам, сутками засиживаясь на работе, как могла это делать Эльза, но и постоянному преодолению смертельной опасности, которой подвергался каждый чекист без исключения. Ведь любого из сотрудников ОГПУ могли в любой момент убить враги просто за принадлежность к нашей конторе, как, например, троцкисты вырезали всех наших в Горках, в Нижнем Новгороде и в Самаре.

Что же касалось прочих энтузиастов строительства коммунизма или, хотя бы, настоящего справедливого социализма, то этих не слишком многочисленных восторженных пассионариев, как я хорошо знал, потом почти поголовно перебили на войне, если, конечно, они уже и раньше не попали под репрессии тех же Ягоды и Ежова. Например, в деревне под Рязанью, откуда происходила и где всю жизнь прожила моя бабушка, с фронта из полсотни деревенских мужчин, ушедших воевать, вернулись только двое. Причем, один из них на фронте потерял левую ногу, а второму взрывом минометной мины оторвало половину правой руки. И так было во многих деревнях. Сильно не хватало мужского населения после войны. Вот и образовалась пресловутая «демографическая яма». Физически, конечно, отстроила обратно страна все разрушенное немцами тяжелым трудом наших женщин, немногочисленных выживших мужчин и нового подросшего поколения, но только тот неповторимый дух энтузиастов первых советских пятилеток, верящих в идеальное новое общество, основанное на справедливости, исчез навсегда. Ведь лучшие и самые сильные духом люди погибли, не успев вырастить себе достойную смену! И теперь мне нельзя было допустить ничего подобного.

Слушая Эльзу, искренне верящую в коммунизм, я вспоминал свое собственное становление в той далекой уже прошлой жизни, где я умер в солидном возрасте, переместившись назад во времени и очутившись здесь, в теле Менжинского. Когда я после срочной службы во внутренних войсках МВД СССР поступил в Высшую школу милиции в середине семидесятых, при Брежневе, то преподаватели убеждали нас, что мы обязаны гордиться своей страной развитого социализма, что мы все молодые строители коммунизма, что у нас человек человеку друг, товарищ и брат, что все у нас в стране равны перед законом, а партия является руководящей и направляющей силой нашего развития, которая ведет советский народ в сторону построения коммунистического общества. И мы, курсанты-комсомольцы, поначалу вполне искренне стремились соответствовать тому, что внушалось нам.

Вот только каждый из курсантов довольно быстро понимал, что все это больше пустые слова, красивые лозунги, не подкрепленные, к сожалению, практикой реальной повседневной жизни. Но все продолжали и дальше делать вид, что идут по жизни под этими лозунгами. Кто-то из нас притворялся целенаправленно ради успешной карьеры, кто-то просто из боязни показаться не таким, как все, а тех, которые продолжали искренне верить во все это, уже на втором курсе оставались единицы. Все раньше или позже начинали замечать, что слова у нашего преподавательского состава расходятся с делами. Да и четкого определения критериев развитого социализма никто из преподавателей нам не формулировал. Помнится, когда я прямо спросил об этом одного из них, он сказал мне что-то вроде: «Развитый социализм характеризуется тем, что мы живем в обществе зрелой и целостной социальной системы, которая, динамично развиваясь, продвигается к более высокой стадии развития, то есть строит коммунизм, но, пока мы его не построили, основным принципом остается все тот же: от каждого по способностям, каждому по труду». Таким образом, круг лозунгов замыкался сам на себе, ничего не объясняя по сути. Было ясно только, что мы продвинулись вперед в сравнении с первыми пятилетками. На это указывали показатели промышленного роста. Так и лет немало прошло к семидесятым годам с тех пор от первых пятилеток, да и прогресс все это время не стоял на месте по всему миру. И объективное сравнение с промышленным ростом тех же капиталистических США все равно складывалось не в пользу СССР. Мы, почему-то, хоть и строили прогрессивный коммунизм, но никак не могли догнать и перегнать Америку с загнивающей, как у нас вещали все средства массовой информации многие годы, капиталистической системой.

Разумеется, те брежневские годы моей курсантской молодости стали золотым временем развития страны. Заметно выросло качество жизни граждан, которых обучали и лечили бесплатно, а семейным предоставляли за счет государства квартиры. Развивались промышленность, наука и вооруженные силы, а советские космонавты успешно летали в космос. Советский спорт тоже радовал, ставя рекорд за рекордом. Но, все-таки, чего-то не хватило СССР, чтобы не только стать супердержавой, но и укрепиться в этом статусе на века. Ведь не просто так Советский Союз потом развалился, а имелись к такому концу предпосылки, намеки на которые виднелись внимательному наблюдателю уже тогда, в благополучные годы «брежневского застоя».

А застой имел место на самом деле. И, прежде всего, он выражался в ухудшении оперативности государственного управления. Не только излишняя заидеологизированность, но и забюрократизированность всех государственных структур и самой партии, которая к тому времени срослась с чиновничьим аппаратом в единый и неделимый огромный больной организм, сделали управление этой самой социалистической «динамично развивающейся системой» совсем не динамичным, а наоборот, абсолютно неуклюжим и неповоротливым. И если на внешние угрозы реагировать тогда еще как-то успевали, то для реагирования на внутренние изменения в стране, порождаемые новыми реалиями и увеличившимися запросами общества, скорости принятия решений застойного Политбюро уже критически не хватало.

Потому, например, и планы, спускаемые сверху на предприятия, все больше теряли обратную связь с реальностью, переставая соответствовать запросам людей и порождая многочисленные приписки вместо полезной продукции, необходимой гражданам. И это помимо всей пагубности чиновничьей коррупции, повсеместного кумовства и воровства, расплодившихся к концу застойных лет на всех уровнях. Наблюдая все эти явления жизни вокруг себя, я уже в пору своей курсантской молодости задумывался над противоречиями советской системы, подозревая, что что-то у нас делается совсем не так, как надо бы, если мы на самом деле собираемся строить развитый социализм, а не только говорим об этом на комсомольских собраниях. Но, к моему все большему удивлению и разочарованию, красивые слова звучали, а ничего к лучшему не менялось. Наоборот, в конце семидесятых ассортимент в магазинах начал ухудшаться, а когда я выпустился, сделавшись поначалу участковым, началась знаменитая «гонка на гробах», когда генсеки умирали друг за другом. А за скоротечными смертями старых генсеков пришел Горбачев, разваливший страну…

Слушая мечтания Эльзы о коммунизме, мне почему-то вспоминалось и то, как я в детстве одно время мечтал стать не космонавтом, не полярником, а стахановцем. Каким же наивным я тогда был мальчишкой, мечтая добывать самый обыкновенный уголь в шахте! Ведь мне старшие внушали, что Стаханов являлся самым настоящим героем труда и примером для подражания. Но, позже, когда немного подрос, то начал понимать, что в СССР не только слова с делами расходятся, а что у нас далеко не все равны, а есть те, кто ровнее других, например, милиционеры. Потому в милиционеры я и пошел, дослужившись, в итоге, до должности председателя ОГПУ и даже до генсека.

Правда, для этого мне пришлось сначала умереть в будущем, чтобы потом оказаться в прошлом. Впрочем, это, наверное, не слишком высокая цена за уникальную возможность изменить путь развития огромной страны? Мне выпал удивительный шанс все поправить, который ни в коем случае нельзя упустить! Обнимая заснувшую Эльзу, лежа с ней на черном диване в начальственном кабинете на Лубянке, слушая, как она посапывает рядом, и думая о своем, я прокручивал в своей голове разные варианты развития Советского Союза, отчетливо понимая свою ответственность перед его жителями. И, возможно, все бы могло сложиться неплохо, вот только теперь мне очень мешал Троцкий. Этот мятежный демон, возмутитель спокойствия, разумеется, не сидел без дела у себя в Нижнем Новгороде, собирая силы. Впрочем, наши войска тоже постепенно подтягивались к Москве из других округов.

Глава 8

Всю ночь в среднерусский старинный город Владимир, находящийся примерно посередине между Москвой и Нижним Новгородом, прибывали со стороны столицы все новые эшелоны с войсками. Дело в том, что Троцкий не собирался терять время. Понимая, что шансов на победу в стремительности бросков больше, чем в пассивном окопном сидении глухой обороны, он немедленно бросил свою Нижегородскую дивизию в атаку в сторону Владимира, рассчитывая с наскока взять этот важный транспортный узел. А оттуда, при благоприятных обстоятельствах, троцкисты могли бы довольно быстро распространить свою власть на север до Костромы и на юг до Рязани, создав, таким образом, угрозу Ярославлю на севере, Туле на юге и даже самой Москве на западном направлении от Владимира. Создав в перспективе настоящий фронт протяженностью более трех сотен километров по дуге Рязань — Владимир — Кострома, угрожающий охватом столицы с востока и имеющий перспективы развития на флангах на Ярославль и Тулу.

Но, взять стратегически важный город Троцкому не позволили. Его войска остановили еще на середине железной дороги между Нижним Новгородом и Владимиром. Буденный успел выставить заслон перед Вязниками. И первое крупное сражение новой гражданской войны с троцкистскими мятежниками состоялось в семи километрах к востоку от этого населенного пункта возле села Пировы-Городищи. Поле боя с севера ограничивалось берегом реки Клязьма, а с юга — насыпью железной дороги. Именно в этом месте, на подходе к селу, возле ручья Чагановка, конница Буденного на рассвете атаковала пехотные части нижегородцев.

Правый фланг командарму прикрывали два бронепоезда, стоящие на железнодорожных путях и обороняемые бойцами из дивизии имени Дзержинского, которые и остановили продвижение троцкистов по самой железной дороге, вовремя разобрав рельсы впереди и вынудив прибывающие эшелоны противника останавливаться и разгружаться, накапливая живую силу на этом открытом участке сельской местности возле деревеньки Секерино, откуда мятежники и двинулись через заснеженные поля на Пировы-Городищи, пытаясь взять более крупный населенный пункт, в котором имелась даже большая каменная церковь. Задние эшелоны с войсками, посланные Троцким на штурм Владимира, прибывая, подпирали передние, не давая им отступить и внося изрядную сумятицу. В результате чего самый первый эшелон с мятежниками, попав под плотный огонь, ведущийся с переднего бронепоезда дзержинцев, был полностью уничтожен. Попав в эту импровизированную засаду, устроенную дзержинцами на железной дороге, мятежники понесли существенные потери. Им приходилось разгружать свои оставшиеся эшелоны в чистом поле под артиллерийским огнем бронепоездов дзержинцев.

Впрочем, троцкисты из Нижнего тоже вскоре пригнали свой бронепоезд, вооруженный орудиями, спешно снятыми с кораблей Волжской военной флотилии. И, пока бронепоезда перестреливались друг с другом, прискакали отряды буденовцев и сходу атаковали. Не давая троцкистам закрепиться на краю села Пировы-Городищи, они беспощадно рубили мятежников шашками. Впрочем, атаку стремительно развить конникам не удалось, потому что лошади попадали под фланговый огонь пулеметных гнезд, которые троцкисты успели оборудовать в окрестных амбарах. Под плотным пулеметным огнем, теряя коней и их всадников, буденовцы вынужденно отступили, укрывшись среди сельских домов. Но, они все-таки сумели достать своими шашками и затоптать лошадьми многих мятежных нижегородцев.

Оставшиеся в строю нижегородцы, воодушевленные тем, что кавалерийский наскок буденовцев, хоть и с потерями, но все же удалось отразить, перешли в контратаку при поддержке речников волжской флотилии, одетых, как и настоящие моряки, в черные бушлаты и бескозырки. Вот только на суше они воевать совсем не привыкли, оттого контратака быстро захлебнулась, не достигнув успеха. После еще нескольких попыток обоюдных контратак силы сторон для решительных бросков оказались истощены. И потому обе противостоящие стороны перешли к обороне, спешно окапываясь и организуя огневые рубежи между селом Пировы-Городищи и деревней Секерино.

В Москве события тоже развивались стремительно. Все время ночью поступали доклады из штаба РККА, а рано утром Глеб Бокий позвонил мне, сообщив, что накануне поздно вечером его чекистами из прослушки перехвачен интересный разговор, состоявшийся по телефону между Бухариным и Рыковым. Стенограмму мне вскоре принес курьер. Содержание, действительно, показалось мне весьма любопытным. Уже одно то, что оба этих товарища в разговоре между собой именовали себя «левыми коммунистами», настораживало.

Насколько я помнил, когда их обоих судили в 1938 году, то обвиняли в принадлежности к право-троцкистскому блоку, то есть, расстреляли Бухарина и Рыкова при Ежове, как сторонников Троцкого. Но, из перехваченного разговора между ними выходило, что они считали друг друга причастными к иному оппозиционному течению внутри партии большевиков. Тем не менее, называя себя «левыми коммунистами», они претендовали на какое-то свое особенное мнение в партийной верхушке. Да еще, как следовало из их разговора, заодно с ними из членов Политбюро был и Томский. И меня, разумеется, все это очень заинтересовало.

У них имелась своя собственная концепция развития страны. Они, например, желали сохранить НЭП. Но, кажется, они не планировали новый «дворцовый переворот». Во всяком случае, открыто не говорили по телефону о подобном варианте. Может, опасаясь прослушки, а может просто не считали подобный вариант приемлемым для себя. Во всяком случае, Рыков отзывался обо мне более уважительно, убеждая Бухарина, который меня явно недолюбливал, называя «польским выскочкой», что сейчас, после покушения на Сталина, никого другого, подходящего на роль громоотвода, кто добровольно взял бы на себя все риски создавшегося положения, в верхах не найти.

Почему-то Рыков считал, что я, в данный момент, очень подходящая фигура, на которую потом можно будет списать все неудачи и ошибки сложившейся непростой ситуации. Рыков с Бухариным почему-то не сомневались, что я обязательно натворю что-нибудь ужасное, и потом меня будет в чем обвинить, после того, как я возьму на себя все риски, разберусь с Троцким и троцкистами. То есть, эти двое намеревались банально использовать меня. Они собирались подставить меня под все свалившиеся на СССР проблемы, сами оставшись чистенькими. А потом, когда я сделаю свое дело, они планировали… закопать меня. Бухарин так и сказал: «Ладно, дадим пока этому поляку покуролесить, а потом спишем все на него и закопаем». Тут, как я понимал, речь шла, как минимум, про то, чтобы слить на меня всю грязь и закопать фигурально, обвинив во всех грехах, а, как максимум, они могли и вынашивать план моей физической ликвидации, когда с троцкистским мятежом все закончится. Но, из перехваченной беседы пока было не понять, что же именно они имели ввиду.

— Я считаю, что в данный момент никто другой не сумеет провести страну сквозь эту новую опасность. Только Сталин мог бы справиться с Троцким, вышедшим из-под контроля и начавшим войну, но троцкисты вывели Кобу из игры. Потому Менжинский нам сейчас очень пригодится на месте генсека, — говорил Рыков.

— Да, этот польский выскочка сейчас будет полезен нам, я понимаю, — соглашался Бухарин. И тут же добавлял:

— Но, лично мне он не симпатичен. Он настолько категоричен, что я даже иногда не могу с ним разговаривать, потому что он меня бесит. Слишком правильного из себя строит.

— Думаю, что стоит потерпеть. Во всяком случае, этот поляк помягче, чем Джугашвили, — замечал Рыков.

Но Бухарин возражал:

— Да где уж мягче! Это одна видимость. Мягко стелет, да жестко спать!

Перечитав еще раз стенограмму перехвата, я решил для себя, что обязательно следует разобраться с этими высокопоставленными товарищами, а пока приказал усилить за ними негласное наблюдение. Я подумал, что, возможно, ненависть Бухарина ко мне кроется в том, что я начал серьезно копать под Коминтерн, который он возглавляет с конца 1926 года, после того, как сняли Зиновьева. Возможно, что Бухарин за это время плотно подсел на денежные потоки, идущие по линии этой международной организации. И теперь, разумеется, он не желает с этих выгодных потоков слезать.

И, поскольку Бухарин в курсе, что я форсирую отказ от распространения революции на другие страны, то, возможно, видит в моей политике угрозу для личного обогащения? Хотя, в сущности, я продолжаю в отношении Коминтерна политику Сталина, направленную на сокращение финансирования. Вот только, если Сталин сокращал финансирование постепенно, то я собираюсь действовать в этом направлении более резко. Надо будет проверить, чем же Бухарин живет. А я подозревал, что далеко не только зарплатой…

С другой стороны, мне было обидно, что этот достаточно умный человек ненавидел меня. Ведь, как экономист, Бухарин не только поддерживал НЭП, но и выступал за более мягкую модель коллективизации сельского хозяйства. Впрочем, сама его личность у меня симпатий не вызывала. Он символизировал для меня всю ту аморфность определенного типа советского прогнившего интеллигента, всегда склонного к внутренним метаниям, но не способного лично сражаться со злом и постоянно готового предать даже себя самого в том случае, если внешние обстоятельства переменятся. Да и экономистом он был, надо сказать, все же посредственным, больше из теоретиков, которые не знают практики. И мне казалось странноватым, что такой внутренне неуравновешенный и недостаточно компетентный человек руководил не только влиятельной международной организацией, которой являлся Коминтерн, но и главной газетой страны!

А контроль над СМИ был очень нужен прямо сейчас, поскольку я намеревался оперативно вести против Троцкого еще и информационную войну, отвечая публикациями в центральной прессе на все его провокации. Хотя «Правда» и напечатала на передовице мое воззвание под заголовком: «Все на борьбу с троцкистами!», но из тех материалов, которые я послал накануне через курьера в редакцию, я увидел на полосах свежей газеты лишь некоторые, да и то в сокращенном виде. Например, половину тезисов из важной речи Трилиссера на последней коллегии ОГПУ Бухарин не напечатал. И уж по этому поводу я намеревался переговорить с ним лично, подумав, что по отношению к Сталину Бухарин такого самоуправства себе вряд ли позволил бы, поскольку хорошо знал, что Коба надавит, заставив напечатать каждую строчку. Вот только Бухарин пока не брал в расчет, что я тоже способен надавить.

Я уже хотел вызвать его к себе, но меня отвлекли доклады начальников отделов ОГПУ о принятых мерах в отношении троцкистов. Ведь и этой ночью по всей стране прокатилась волна арестов. Тысячи сторонников Троцкого хватали прямо в квартирах, в коммунальных комнатах, на дачах, даже в больницах и в санаториях. Пытавшихся бежать ликвидировали на месте. Чекисты, озлобленные после расправ, учиненных троцкистами над нашими сотрудниками в Горках, в Нижнем Новгороде и в Самаре не склонны были миндальничать с внутренними врагами. В армии тоже прошли чистки, в результате которых многие высокопоставленные командиры, отметившиеся симпатией к Троцкому, подверглись аресту или ликвидации.

Глава 9

По моему приказу чекисты в Ленинграде арестовали Августа Ивановича Корка, командующего войсками Ленинградского военного округа. Причем, арестовали его сразу, как только вспыхнул мятеж еще в Горках. Одновременно в Киеве арестовали и командующего войсками Украинского военного округа Иону Эммануиловича Якира. Похватали и военных рангами пониже, но тоже симпатизировавших троцкистам. Таким образом удалось предотвратить распространение мятежа по стране.

Но, в Поволжье мятеж все-таки разрастался. Пока Буденный бился с войсками мятежников возле села Пировы-Городищи, агитаторы Троцкого, подкрепленные отрядами красногвардейцев-троцкистов, поднимали людей в сельской местности на бунт, призывая крестьян присоединяться к своему мятежу, который они, конечно, мятежом не называли, именуя себя «верными ленинцами» или просто «ленинцами», желающими восстановления справедливости. И эти люди насаждали повсюду, где они появлялись, ненависть к чекистам, называя всех сотрудников ОГПУ врагами, узурпировавшими власть в Москве. А самым главным врагом, разумеется, объявлялся я.

Если чекистов троцкисты уничтожали без всякой пощады, то партийным и советским чиновникам на местах они не угрожали физически, а просто перетягивали их на свою сторону под страхом увольнения. И те, даже если до этого и не симпатизировали троцкистам, в большинстве соглашались работать на них. Ведь Советская власть, по утверждениям агитаторов Троцкого, вроде бы, не менялась, а лишь «очищалась от узурпаторов-чекистов, от гнусной хунты ОГПУ». Потому и власть самого Троцкого, объявившего своей столицей Нижний Новгород, большевики и советские управленцы на местах все-таки признавали, как вполне законную, хотя и знали, конечно, об исключении Троцкого и его последователей из партии по решению последнего партийного съезда. Вот только люди под давлением троцкистской агитации уже не могли точно понять, было ли это решение законным, или же то была провокация, организованная Менжинским, против верных ленинцев?

Кто-то из местных чиновников переходил на сторону троцкистов, скрепя сердце, действуя так из-за страха лишиться должности. Но были и такие, кто вполне добровольно соглашался сотрудничать с «обновленной советской властью, избавленной от чекистской сволочи». А вот тех большевиков и местных бюрократов, кто пробовал возмущаться и протестовать, оказались единицы. Личность Льва Троцкого, как и то, что он объявил себя после покушения на Сталина «единственным законным и верным преемником и наследником Ленина», разумеется, имела большое значение для простых людей. Ведь все помнили его еще наркомвоенмором Советского Союза, да и выступления Троцкого с самых высоких трибун страны звучали не так давно. А произносить речи, зажигающие народ, он умел. Потому основная масса трудящихся на местах в Поволжье быстро признавала вождем именно его.

Нижегородцы даже вполне охотно вступали в троцкистское ополчение. Многих из них, одурманенных троцкистской пропагандой, распирала гордость за свой город. Они надеялись на то, что Нижний теперь навсегда сделается столицей страны, а Москву скоро возьмут войска Троцкого, наведут там порядок, может быть, даже разграбят в ходе взятия, после чего она станет обыкновенным городом без всякого столичного статуса. Эти люди не понимали сути произошедшей подмены. Ведь красных флагов и лозунгов про революцию никто не снимал. Наоборот, к ним еще и прибавились новые, развешенные повсюду троцкистами: «Даешь мировую революцию! Подожжем мировой революционный пожар!»; «Мы не остановимся! Даешь революцию в Европе и Америке!»; «Трепещи, мировой империализм! Революционные массы скоро раздавят тебя!» И еще: «Бей чекистов, предателей дела революции!»; «Долой узурпатора Менжинского!»; «Верные ленинцы вызывают чекистов на бой!»; «Запретим и ликвидируем ОГПУ по всей стране!»

Обо всем этом мне исправно докладывали. Хотя наши конторы в населенных пунктах, взятых мятежниками под свой контроль, троцкисты и разгромили, убив многих чекистов, но законспирированные сети секретных сотрудников все еще функционировали, посылая зашифрованные телеграммы в центр. Потому я, например, знал, что в газете «Волжская правда» сегодня вышла передовица, обвиняющая чекистов в организации покушения на Сталина и в захвате власти в Москве. Я же не мог оперативно вести контрпропаганду, поскольку Бухарин саботировал мои начинания, отказавшись опубликовать в «Правде» статью о расследовании покушения на генсека, которое, как выяснилось, заказал сам Троцкий. А также главред главной газеты страны не выпустил подробный материал про зверства троцкистов в Горках. И я собирался устроить Николаю Ивановичу разнос в самое ближайшее время.

Но сначала я переговорил по телефону с новым начштабом Шапошниковым, приказав ему немедленно задействовать авиацию против мятежников. Он же сообщил мне, что дополнительные части РККА уже выдвигаются навстречу мятежникам с разных направлений. Вот только глубокий снег не позволял коннице развивать успех, отчего сражение у села Пировы-Городищи шло, в основном, на узкой полосе вокруг железной дороги. Убедившись, что военные организовывают противодействие троцкистам, пусть и не так быстро, как мне хотелось бы, но войска все-таки на передовую прибывают и вступают в бой, я позвонил Молотову, приказав, чтобы он немедленно снова собирал Политбюро. Наскоро перекусив прямо в своем кабинете, я выехал с Лубянки в Кремль.

Молотов, как всегда, выполнил мое распоряжение четко. К двум часам дня все заседатели высшего партийного собрания уже были на месте. А я сразу выступил с небольшой речью, обозначив проблемы борьбы против мятежников. Коротко проинформировав о ситуации и не став скрывать, что не удовлетворен скоростью развертывания войск Красной Армии, я заострил внимание на проблеме ведения информационной войны, открыто обвинив Бухарина в саботаже пропагандистских материалов, которые надо было немедленно напечатать в «Правде» и зачитать на всех радиостанциях Москвы. Но, он не удосужился сделать ни того, ни другого! И я прямо задал вопрос: почему? Все присутствовавшие уставились на него, а Николай сидел, побледневший под взглядами остальных партийных бонз, и что-то мямлил в свое оправдание.

— Я… не хотел слишком сильно волновать народ, — протянул Бухарин. И добавил уже увереннее:

— Мне кажется, что наши люди уже очень устали от насилия. Они хотят спокойствия, передышки. Потому я не считаю нужным лишний раз волновать советских граждан…

Но я поставил его на место, сказав жестко:

— Как председатель ЧКГБ, я требую, чтобы вы, товарищ Бухарин, не рассуждали, а печатали то, что необходимо нам для идеологической борьбы с Троцким! Или же вы собираетесь покрывать его преступления?

Под моим строгим взглядом поверх очков Николай побледнел еще больше, пробормотав:

— Как вы могли подумать такое? Я просто не хотел бы раздувать конфликт. Хватит уже нам убийств. Возможно, дело еще можно уладить переговорами, а такие резкие публикации, которые предлагаете вы, могут сильно осложнить переговорный фон!

— Значит, вы уже о переговорах с Троцким подумываете? — неожиданно задал вопрос Молотов.

И Бухарин признался:

— Да, я за решение проблемы путем переговоров. Все-таки Лев Троцкий много лет являлся нашим партнером по партии и правительству. Возможно, вместо военных действий внутри страны, нам следовало бы попытаться создать коалиционное правительство из разных партийных фракций?

— Товарищ Сталин был бы категорически против! — заметил Молотов, а Ворошилов, как обычно, поддакнул ему.

Тут снова вмешался я:

— Отдаете ли вы себе отчет, Николай Иванович, что предлагаете? Ведь вы, по сути, желаете сотрудничать с врагами, от рук которых прямо сейчас гибнут советские люди! И это вместо того, чтобы беспощадно обличать их бесчеловечные действия через газету «Правда» и по радио! Да вы не пропагандист, батенька, а самый настоящий коллаборационист!

Бухарин зло глянул мне в глаза, проигнорировав мои слова и бросив мне в лицо обвинение:

— Это вы и ваши чекисты втянули нас в вооруженное противостояние! Вы же первый выступили на съезде с обличениями Троцкого и устроили гонения на его последователей! Вот и результат! А Лев не тот человек, который молча стерпел бы подобные унижения! И я не верю вашему расследованию, что за покушением на Сталина стоит именно он. Возможно, что это ваши чекисты все организовали, тот же Трилиссер легко мог подослать этого своего Блюмкина…

Пожалуй, Бухарин вел себя слишком даже дерзко. И мне в мозг закралась мысль: не ведет ли он, на самом деле, с Троцким какие-нибудь сепаратные переговоры? И, возможно, Бухарин уже заручился поддержкой других членов Политбюро? Во всяком случае, никто, кроме Молотова, пока не высказывался, осуждая позицию Николая. Остальные молчали, словно чего-то выжидая. А не сговорился ли Бухарин с остальными заседателями, чтобы предать и сместить меня? От этой мысли даже сделалось не по себе, а на спине у меня выступил холодный пот.

Но, тут высказался Рыков:

— В самом деле, почему бы не попробовать договориться? Если условия устроят нас, мы можем пойти на некоторые уступки. Предлагаю вынести вопрос о переговорах с Троцким на голосование. Кто «за», прошу поднять руки.

И он сам поднял руку первым. А я, внимательно посмотрев на Алексея Ивановича, сразу припомнил их недавний телефонный разговор с Бухариным, перехваченный сотрудниками СПЕКО, подумав: «Ведь точно же сговорились за моей спиной, гады!» Наверняка между Бухариным и Рыковым напрямую, без всяких телефонов, имели место и другие подобные разговоры, направленные на выработку «переговорной позиции». И я уже подозревал, что и остальные члены Политбюро были в той или иной степени втянуты этими «левыми коммунистами» в предательскую «партию мирных переговоров».

Да, это было самое настоящее предательство. Похоже, Бухарин все-таки подговорил Рыкова устроить тихий «дворцовый переворот», который я прозевал, не ожидая подобного удара в спину! Впрочем, голосование быстро дало мне ответы об участниках этого нового заговора. Следом за Рыковым и Бухариным руку поднял Томский, а за ним несколько неуверенно, но все же потянул руку вверх Рудзутак. Похоже, «левые коммунисты» неплохо провели предварительную обработку, раз так быстро перетянули его на свою сторону. Интересно, что они этому Рудзутаку пообещали?

Сердце мое в тот момент екнуло. Но, против переговоров уверенно проголосовали Молотов, Ворошилов, Куйбышев и Калинин. Получалось, что голоса разделились поровну. И это означало самый настоящий раскол в составе Политбюро! Вот только я, конечно, присоединился к голосам против переговоров. И потому перевес в один голос оказался на моей стороне. Но, радоваться было рановато, потому что Бухарин сразу заметил:

— А вы, товарищ Менжинский, формально голосовать права не имеете, поскольку вас еще не успели утвердить членом Политбюро.

— Да, у вас нет совещательного голоса на этом заседании. Вы можете только вносить предложения, — поддакнул Бухарину Томский.

Глава 10

— Но, он же избран нами исполняющим обязанности генерального секретаря ЦК, а это высшая партийная должность! И потому он имеет право принимать участие в самых высших партийных собраниях, — попытался возразить Молотов.

Вот только Бухарин настаивал на своем:

— Принимать участие имеет право. Это так. Но, права голоса на заседаниях Политбюро у него нет! Поскольку правом голоса на подобных собраниях обладают лишь члены Политбюро и те кандидаты в члены, которым предоставлено право совещательного голоса! А товарищу Менжинскому такого права официально не предоставляли.

Тут неожиданно возразил Калинин:

— Позвольте не согласиться, Николай Иванович! Должность генерального секретаря уже сама по себе предполагает его членство в Политбюро, как и право голоса. А раз товарищ Менжинский назначен на эту должность, пусть и исполняющим обязанности, следовательно, он, фактически, объявлен и членом Политбюро. Поскольку генеральный секретарь избирается из членов Политбюро, и никак иначе!

Тут и я перешел в атаку, поняв, что если прямо сейчас не пресеку неповиновение, то эти «левые коммунисты», руководимые Бухариным, начнут вить из меня веревки. Потому я строго сказал:

— Вы, товарищ Бухарин, забываете, что меня избрали еще и председателем ЧКГБ с самыми серьезными полномочиями, делегированными мне этим же собранием, ради наведения порядка в стране. А потому, как председатель ЧКГБ, я обязан арестовать вас, как саботажника и подстрекателя к политическому расколу в Политбюро. А всем прочим напоминаю, что фракции в партии были запрещены еще Владимиром Ильичом Лениным.

Николай дернулся, хотел еще что-то сказать, но Эльза, которая, как всегда, присутствовала вместе со мной на собрании в качестве секретаря, едва услышав о моем решении арестовать Бухарина, сразу переместилась почти мгновенно и бесшумно, словно кошка. Оказавшись за спиной у главреда «Правды», она прижала ствол своего револьвера к его голове, сказав почти ласково:

— Не нужно сопротивляться. Пройдемте со мной.

Но, Бухарин, услышав женский голос, похоже, не воспринял происходящее всерьез. Привстав со стула, он обернулся и попытался отобрать револьвер у секретарши. Ведь он считал Эльзу самой обыкновенной секретаршей и не более того, не предполагая, что перед ним закоренелая хищница, не однажды пробовавшая вкус человеческой крови. Потому он разозлил ее совершенно зря, оказавшись на полу после того, как был оглушен резким ударом рукояткой револьвера в область виска.

Я тоже времени не терял, отступив к двери и приказав караульным из своей личной охраны увести арестованного и доставить его в следственный изолятор Лубянки. После покушения на Сталина, я взял за правило выставлять в коридоре возле тех помещений, в которых мне приходилось работать, крепких парней из дивизии имени Дзержинского, вооруженных «Томпсонами». Они же охраняли меня и в поездках. До создания аналога ФСО было еще далековато, но охрана для первого лица являлась насущной потребностью уже сейчас.

Люди, отобранные мной для этой цели, сопровождали нас с Эльзой, когда мы передвигались по железной дороге на бронепоезде, да еще они же приняли активное участие в атаке на мятежников в Горках. Так что ребята уже показали себя в настоящем деле. К тому же, я отобрал себе в охранники только тех парней, которые умели неплохо стрелять, лично пристрелив кого-нибудь из врагов. Каждый из моих чекистов-телохранителей прошел гражданскую войну, а некоторые из них — и войну империалистическую. Такие ветераны не растеряются в трудный момент.

И сейчас они, разумеется, тоже не растерялись, сразу приняв Бухарина, как положено. На глазах у изумленных заседателей Политбюро, двое рослых дзержинцев быстро вошли в помещение, и, не говоря ни слова, рывком подняли арестованного. А Эльза, вынув из своей дамской сумочки наручники, проворно защелкнула их на запястьях у Николая Ивановича. Он кричал: «Вы ни имеете права! Это произвол! Я председатель Коминтерна и главред центральной газеты!» И еще что-то в том же роде. Когда его выносили из зала для заседаний, он пытался упираться ногами, но, высокие парни подняли его повыше так, что ноги перестали доставать до пола, и он сучил ими в воздухе, словно непослушный ребенок. А Эльза предупредила Николая, что если будет кричать, то рот его заткнет кляпом. И, похоже, на этот раз Бухарин поверил этой женщине, перестав вопить и покорившись судьбе.

Когда двери за конвоирами закрылись, на лицах у заседателей читалась растерянность. Они нервно бросали удивленные и даже затравленные взгляды то на меня, то на Эльзу, словно бы видели нас впервые. Смотрели они и друг на друга, словно бы прикидывая, кто будет отправлен на Лубянку следующим. А я грозно смотрел на них поверх круглых стекол своих очков и загадочно молчал, понимая, что только что серьезно напугал их.

— Ну, у вас и методы, — наконец протянул Рыков. И я уловил дрожь в его голосе.

Вслед за ним более конкретно высказался Томский:

— До сегодняшнего дня у нас руководство всегда осуществлялось путем демократического централизма, посредством съездов и собраний, вроде нашего. Даже товарищ Сталин всегда придерживался этого правила. А вы, товарищ Менжинский, продемонстрировали нам всем только что просто какие-то диктаторские наклонности!

Но, я возразил ему:

— Простите, но вы определитесь вначале, товарищ Томский, чего хотите больше: демократического централизма, или наведения порядка? Я же, всего лишь, действую в рамках своих полномочий председателя ЧКГБ. И хочу напомнить вам, что товарищ Ленин формально не являлся генеральным секретарем партии, а занимал должности предсовнаркома и главы Совета труда и обороны. Но это никак не мешало ему считаться вождем революции и принимать любые решения ради установления Советской власти и победы в гражданской войне. Или же вы считаете, что товарищ Ленин тоже был диктатором?

Томский заспорил:

— Вы не имеете права сравнивать себя с Лениным! Он глыба, поскольку сделал революцию! А сегодня, когда Ленина с нами давно нет, да и товарищ Сталин серьезно ранен, решаем все мы, узкий состав Политбюро. Мы и есть, на данный момент, высший орган власти Советского Союза! И вы не можете без нашего ведома арестовывать кого-то из нас! Даже при всех ваших полномочиях, доверенных вам нами ради скорейшего наведения порядка в стране, вы не имеете права так просто арестовать члена Политбюро без соответствующего голосования!

Посмотрев на остальных заседателей, излучающих неуверенность и нервозность, я сказал:

— Насколько я знаю, подобный регламент, на данный момент, не разработан. И вы, товарищ Томский, как я понимаю, пытаетесь изобрести его на ходу. Что ж, мы можем и проголосовать, раз вы настаиваете.

И я тут же добавил категорично:

— Надеюсь, больше ни у кого не возникает сомнений по поводу правомочности моего совещательного голоса?

На этот раз Томский с Рыковым промолчали, как и почти все остальные. И только Молотов сказал совершенно четко и недвусмысленно:

— По-прежнему считаю, что вы, как генеральный секретарь, имеете право голоса.

И я обратил внимание, что назвал он меня в этот раз уже генсеком, а не исполняющим обязанности. А остальные члены Политбюро не посмели возразить. Воодушевившись этой маленькой победой, я предложил голосовать сначала за исключение Бухарина из Политбюро, а потом за его арест. Как я и предполагал, в обоих случаях против проголосовали только Рыков и Томский. Но, Рудзутак на этот раз не рискнул открыто поддержать «левых коммунистов». Этот хитрец и приспособленец, как видно, почувствовал, что ветер переменился, и потому воздержался. Все остальные проголосовали «за». Тогда я тут же поставил на голосование вопросы освобождения Николая Бухарина от занимаемых должностей.

Впрочем, и это голосование состоялось с тем же результатом. Большинство членов Политбюро поддержали меня. И я понял, что постепенно начинаю успешно осваивать на практике аппаратные игры высокого уровня. Я уже приблизительно знал, как этими заседателями из Политбюро манипулировал Сталин, стравливая их между собой, заручившись поддержкой большинства, вот только до его авторитета мне, конечно, пока было еще далеко. В то же время, постоянно заставлять их одним только страхом делать то, что нужно для блага страны, я не собирался. Мне хотелось наработать настоящий авторитет в их глазах. А для этого мне еще только предстояло совершить поступки, которые произведут на высших партийных бонз достаточно сильное впечатление. Например, если я решу проблему с мятежом троцкистов.

Конечно, когда я думал о ликвидации Троцкого, то на ум сразу приходили мысли о ледорубе Рамона Меркадера. Но, это, разумеется, на меня действовал стереотип, приобретенный в прошлой жизни, до моего попадания сюда. На самом деле, способов ликвидации «демона революции» имелось в арсенале чекистов немало. Зачем же грубо бить этого Лейбу Бронштейна по голове, если можно изящно сделать ему смертельную инъекцию, подложить яд в еду или просто произвести хороший прицельный выстрел или подрыв умело заложенной взрывчатки? А наши девушки-чекистки, которых подобрала Эльза из числа своих боевых подруг, владели разными способами причинения смерти и были полны решимости отомстить. Они уже отправились в Нижний Новгород разными путями и под различными легендами.

Их секретные кодовые имена-позывные Эльза позаимствовала прямо из серпентария: «Белая гадюка», «Коричневая кобра», «Черная гюрза» и «Рыжая медянка». Впрочем, это ненавязчиво подсказал ей я, вспомнив один иностранный фильм, который тут еще, конечно, не сняли, где фигурировала некая «Черная мамба» и ее подельники из отряда убийц. В нашем случае первое слово обозначало цвет волос. И пока я вел политические дискуссии в Политбюро, блондинка, шатенка, брюнетка и рыжая отправились на опасное задание.

Всех их объединял опыт службы в нашей конторе, восходящий к временам ЧК и гражданской войны. В то время каждая из них потеряла кого-нибудь из близких. Одна лишилась родителей, расстрелянных белыми, у другой убили любимого, у третьей погибли братья, у четвертой враги застрелили сына. Так что мотивация у каждой имелась железная, замешанная на крови. К тому же, мы с Эльзой подбирали их таким образом, чтобы ни одна не симпатизировала идее мировой революции, распространяемой троцкистами.

Глава 11

Продолжив работу вместе с членами Политбюро уже после ареста Бухарина, я озадачил их множеством вопросов, которые требовали решения. Несмотря на происшествие, заставившее половину присутствующих не на шутку испугаться, заседание продолжалось. И Рыков с тревогой высказался о международном положении, посетовав на то, что внешние враги непременно воспользуются нашим противостоянием с троцкистами, чтобы попытаться создать новую внешнюю угрозу для СССР. Я же на это сказал ему:

— Позвольте, Алексей Иванович! Но мы тоже не собираемся сидеть, сложа руки. Нам просто надо застращать этих внешних врагов самим Троцким. Ведь он же сам себя постоянно дискредитирует в глазах всех иностранных капиталистов уже самой своей любимой идеей мировой революции! Вот и надо, чтобы иностранные правительства поняли, что им необходимо сейчас нас, наоборот, поддержать. Капиталистические страны просто обязаны оказать помощь нашему правительству ради того, чтобы вот эта самая идея мировой революции, которая их так пугает, была бы искоренена в СССР раз и навсегда. Если главы иностранных государств поймут, что мы искренне желаем строить социализм только в своей стране, а Троцкий нам не дает, требуя уже с оружием в руках распространения революции повсюду, то нам еще и помогут иностранцы против Лейбы Бронштейна, например, оружием. Вот только заниматься этим должны профессиональные дипломаты. Потому я предлагаю немедленно вызвать к нам сюда наркома иностранных дел Чичерина.

Рыков, как председатель Совнаркома, сразу же позвонил, дав соответствующие распоряжения. И уже через полчаса в помещение вошел немолодой лысоватый мужчина с усиками и ленинской бородкой, одетый в дорогой костюм иностранного покроя. В отличие от многих деятелей в руководстве Советского Союза, наркоминдел отличался не только дворянским происхождением, но и отменным профессионализмом. Чичерин окончил Санкт-Петербургский университет еще в 1897 году и получил хороший опыт на царской дипломатической службе. Правда, увлекшись революционными идеями, он через несколько лет примкнул к меньшевикам, а службу свою бросил, поселившись в эмиграции и прожив на чужбине больше десяти лет перед революцией.

Проживая в Европе, он помогал деньгами русским политическим ссыльным и политкаторжанам. С 1907 года Чичерин возглавил Заграничное бюро РСДРП. В 1914 году вступил еще и в Британскую социалистическую партию. После Февральской революции Чичерин помогал политэмигрантам возвращаться в Россию. В 1917 году был арестован британскими властями, как лицо, представляющее угрозу для общественной безопасности и обороноспособности Великобритании.

Уже после победы Октябрьской революции и направления двух дипломатических нот британскому послу Бьюкенену, Чичерина англичане все-таки освободили. И он сразу же прибыл в Петроград. Вступив в партию большевиков, он получил назначение на должность заместителя наркома иностранных дел, которым тогда был Лев Троцкий. На дипломатической работе Чичерин подписал Брестский мир 3 марта 1918 года. А когда Троцкого Ленин назначил наркомвоенмором, Чичерин возглавил наркомат иностранных дел. И он приложил немало усилий ради выведения Советского Союза из международной политической изоляции, заключив мирные договоры с рядом стран.

Это был опытный дипломат. Но, неожиданно он разразился тирадой не только против троцкистов, чего я от него совсем не ожидал, но и против ОГПУ:

— Вы даже не представляете, насколько идея Троцкого о мировой революции мешает в работе нашего наркомата! Да из всех врагов советской внешней политики, первый — это же Коминтерн! Неприятностей у нас с ним постоянно настолько много, что дипломатам бесконечно приходится улаживать множество политических скандалов, происходящих из-за деятельности коминтерновских сотрудников. Вот взять хотя бы радиовещание, которое сейчас разворачивает эта организация в Европе. Это же ужасающее безобразие и неприкрытое вмешательство во внутренние дела другого государства, когда, например, во время забастовок в Германии радиостанция Коминтерна на немецком языке открыто призывает к борьбе не только против германских капиталистов на местах, но и к неповиновению немецкому правительству! Даже солдат немецких публично призывают коминтерновцы дезертировать! Это же с дипломатической точки зрения просто недопустимо! Ну, как прикажете в таких условиях выстраивать дипломатические отношения? Особенно вредоносными, с точки зрения международной политики, я считаю выступления некоторых руководящих товарищей, вроде Бухарина. Я его на этом заседании не вижу, но и в лицо ему готов сказать, что он намеренно обнажает связи между правительством Советского Союза и зарубежными компартиями, что сильно мешает налаживанию диалогов с правительствами ведущих капиталистических держав…

— Георгий Васильевич, вы можете более не опасаться непродуманных речей Бухарина, поскольку он снят с должностей и арестован, — перебил я.

Тогда он повернулся ко мне. И, посмотрев недобро, неожиданно начал бросать камешки и в мой огород, заявив следующее:

— А вы, товарищ Менжинский, следующий внутренний враг советской дипломатии! Ваше ОГПУ арестовывает иностранных гостей без согласования с нашим наркоматом! Что уже привело к многим международным инцидентам! Были даже случаи, что ваши сотрудники незаконно расстреливали иностранцев! А их по всем международным нормам ни в коем случае нельзя подвергать казни без суда! И, при этом, нам ничего не сообщалось! К тому же, ваши сотрудники инспирируют дела против иностранцев без всяких оснований, а лишь по каким-нибудь анонимкам! Ни одна полиция в мире не действует подобным образом! И потому вы обрекаете нас, дипломатов, вечно расхлебывать все эти последствия неправомочных арестов! Ну нельзя же постоянно арестовывать людей только за то, что они контактируют с иностранцами! Это же самым негативным образом влияет на то, как наша страна выглядит на международной арене! Не менее омерзительны и постоянные попытки сотрудников вашей службы принуждением или уговорами добиться от обслуживающего персонала посольств и гостиниц работы на ГПУ! Вы думаете, что иностранцы не знают об этом? Это же глупый неприкрытый шпионаж! Например, все это, вместе с выходками Коминтерна, сильно испортило нам отношения с той же Великобританией! А уж о ваших авантюрах, проворачиваемых отделом ИНО за границей, я и говорить не хочу. Вот, например, последняя новость из этого ряда: вчера в Берлине застрелен лидер Национал-социалистической немецкой рабочей партии Адольф Гитлер! Стрелявшего берлинские полицейские поймали. И им оказался агент вашего ИНО! Какой позор! Если так пойдет и дальше, товарищ Менжинский, то мне придется в самом ближайшем будущем констатировать смерть внешней политики Советского Союза!

По поводу покушения на Гитлера мне уже успели доложить. Вот только исход его был неясным, поскольку бесноватого усатого ефрейтора сразу забрали в госпиталь, выставив там охрану, а сотрудника из отдела ИНО, который стрелял, действительно, оперативно арестовала немецкая полиция. Причем, там тоже не просто все получилось. У Гитлера имелась личная охрана. И его телохранители сразу же открыли огонь по стрелявшему. Поэтому советский агент и не смог скрыться.

Он отстреливался, но почти сразу получил серьезные ранения и потерял сознание. Тут его скрутили те самые гитлеровские телохранители и сдали, вроде бы, в полицию, а на самом деле в специальную службу, предшественницу гестапо, где нашего агента привели в чувство и разговорили, применив пытки и выяснив, что он сотрудник ИНО. После чего и было сделано этим утром официальное заявление протеста со стороны немецких дипломатов. Так что я ничуть не удивился информированности наркома иностранных дел и ответил ему достаточно сдержанно:

— Это все происходит по той причине, товарищ Чичерин, что нет у нас согласованности действий ведомств между собой. Вот и получается, как говорится, что правая рука часто не знает о том, что делает левая. Потому предлагаю нам с вами немедленно создать межведомственную комиссию для разрешения впредь всех подобных недоразумений между ОГПУ и вашей службой. Что же касается Коминтерна, то можете уведомить иностранных дипломатов, что глава этой организации Бухарин арестован. И дело идет к ее ликвидации. А также доведите до их сведения, что новый исполняющий обязанности генерального секретаря партии большевиков не поддерживает идею распространения революции на весь мир, а собирается строить социализм в отдельно взятой стране. Доведите до иностранных политиков, что под руководством Менжинского Советский Союз никакой агрессивности по отношению к другим государствам проявлять более не собирается. Наоборот, советское правительство объявляет открытость своего социального эксперимента для остального мира. А потому все желающие капиталисты могут инвестировать свои деньги в промышленность СССР. И финансовые условия для иностранных инвесторов будут предложены нами самые привлекательные и весьма прибыльные. Что же касается мятежника Троцкого, то в интересах мировых капиталистов помочь нам ликвидировать этот мятеж, а не пытаться раздувать его внутри нашей страны, поскольку мы все равно подавим его, но вот тех иностранцев, кто помог Троцкому, если такие окажутся, мы обязательно запомним и, разумеется, отомстим.

Остальные члены Политбюро слушали всю эту завуалированную словесную перепалку, затаив дыхание. Они ловили каждое мое слово, поскольку уже понимали, что их ожидают большие перемены, происходящие вместе с назначением генсека еще и председателем ЧКГБ. А все мои новые полномочия и действенность методов им четко продемонстрировала ситуация с Бухариным. Но, они пока все-таки не осознавали до конца, насколько серьезными грядущие перемены окажутся. Ведь я же еще далеко не все карты выложил на стол. Да и не собирался я сразу огорошивать этих партийных бонз своими грандиозными планами, а решил, что лучше пускай переваривают информацию дозированно, по мере ее озвучивания с моей стороны.

В сущности, основы перспектив внутренней и внешней политики СССР отныне закладывались не в Кремле, а на Лубянке. А тут, на Политбюро, они просто утверждались и принимались к исполнению партийным и советским бюрократическим аппаратом. Получалось, что я не только генерировал идеи, но и тут же заставлял их исполнять, делая, фактически, новую революцию сверху. А заседатели Политбюро с этого момента отвечали за продвижение моих распоряжений дальше вниз по властной вертикали. По партийной линии их двигал Молотов. По военной части — Ворошилов. По линии советских органов исполнительной власти — Рыков. По профсоюзной линии — Томский. По вопросам планирования — Куйбышев. И с этими пятью видными управленцами я вполне мог продуктивно работать.

Более того, как я уже понял, Молотов и Ворошилов в Политбюро составляли ту основу, на которую я мог опереться в своих политических преобразованиях, как на надежный фундамент. И Куйбышев склонялся к тому, чтобы к этим двоим присоединиться. Что же касалось Калинина, то он, как и при Сталине, старался занимать нейтральную позицию в спорах. А Рудзутак по-прежнему выполнял функцию соглашателя. Признаться, он мне не слишком нравился, будучи достаточно «темной лошадкой». По опыту я знал, что от подобных людей можно ожидать неприятные сюрпризы, хотя, в целом, он пока казался достаточно управляемым. И я решил, что из-за собственной нерешительности этот Рудзутак вряд ли способен на серьезные пакости. А вот с Рыковым и Томским пока все обстояло не столь просто. С другой стороны, несмотря на то, что они причисляли себя к неким отдельным «левым коммунистам», после ареста своего заводилы Бухарина, свою прыть, как оппозиционеров, они, разумеется, поумерили, превратившись из спорщиков в покорных чиновников. Но, надолго ли хватит их лояльности? Этого я не знал.

Глава 12

Согласившись со мной по поводу необходимости создания специальной комиссии, Чичерин коротко проинформировал Политбюро о международных событиях текущего месяца.

Оказывается, в далеком Никарагуа первого января состоялось сражение при Лас-Крусесе. Как только там началась междоусобица, туда, конечно, сразу полезли наводить порядок американцы, которым уже и в этом времени до всего было дело. Ну и получили они от местных борцов за свободу, последователей Аугусто Сандино. Сандинисты убили пять американских морпехов и ранили больше двух десятков. А в это время в Африке, в колонии Великобритании Сьера-Леоне власти наконец-то дали свободу сотням тысяч негритянских рабов.

На другой день, второго января, на границе Австрии и Венгрии вспыхнул дипломатический скандал из-за обнаружения австрийской таможней пяти вагонов с разобранными пулеметами, которые перевозились в Чехословакию под видом запчастей для машин. 3 января из Американских Соединенных Штатов в Никарагуа отправились еще до тысячи морпехов на пяти эсминцах для усиления своего контингента в этой стране. А в Африке лидер повстанцев Сенусси сложил оружие, капитулировав в Киренаике перед колонизаторами из Италии, которые, таким образом, получили полный контроль над Ливией.

На следующий день на Англию обрушилась непогода. Свирепый шторм и мощные ливни вызвали обширное наводнение. А в Никарагуа прошли переговоры дипломатического посредника Чарльза Линдберга с президентом Адольфо Диасом. 6 января в Италии глава минфина Джузеппе Вольпи запретил промышленникам брать иностранные займы без разрешения от правительства. К 7 января в Англии в результате шторма и ливней в Лондоне вышла из берегов Темза. В результате этого стихийного бедствия утонуло 14 человек. Вода затопила первые этажи Тауэра и Вестминстерского аббатства. 8 января 1928 года состоялся первый визит в Европу эмира Афганистана. Сначала он прибыл в Рим.

11 января Американский сенат опубликовал результаты расследования заговора президента Мексики Плутарко Элиаса Кальеса против американцев. Это он, якобы, тайно финансировал антиамериканскую деятельность революционеров в Никарагуа. Еще его обвиняли в том, что он подкупал американских сенаторов ради поддержки политики, выгодной Мексике. Но, следователи пришли к заключению, что документы по этому делу оказались подделкой. На Гаити в это время проходил национальный референдум о конституционных поправках.

В пятницу, 13-го числа, американская компания «Дженерал Электрик» впервые представила широкой общественности возможности телевидения. Публике, собравшейся в трех разных домах, отдаленных друг от друга, показали выступление диктора, которого раньше могли лишь слушать по радио. Теперь же его можно было и наблюдать на маленьких квадратных черно-белых экранчиках размером два на два дюйма.

15 января американский президент Кулидж прибыл на Кубу ради участия в шестой Панамериканской конференции, и жители Гаваны приветствовали его. А через три дня лидер никарагуанских революционеров Аугусто Сандино погиб под бомбами, сброшенными с американских самолетов.

На следующий день подал в отставку министр обороны Германии Отто Гесслер, которого обвинили в растратах. И 20 января его сменил на посту Вильгельм Гренер. И все эти события оставались в центре внимания мировой дипломатии, выплескиваясь на первые полосы ведущих мировых газет до того момента, как из СССР начали поступать новости о мятеже Льва Троцкого.

Как только резидентура иностранных разведок вскрыла и донесла информацию о событиях в Горках до своих работодателей, начались и публикации в зарубежной прессе. И к этому моменту все главные газеты Европы и Америки наперебой обсуждали вооруженный конфликт, вспыхнувший в Советском Союзе между троцкистами и сталинистами. Хотя правительства стран Запада пока занимали выжидательную позицию, не делая по этому поводу никаких официальных заявлений, но, как докладывала наша разведка, Польша и Финляндия уже начали стягивать свои войска к границам с СССР. В Средней Азии сразу активизировались басмачи, устроив несколько новых налетов на селения в приграничных районах с Афганистаном. Да и на Дальнем Востоке за Амуром в районе КВЖД усилились враждебные вылазки. Китайские бандиты пытались терроризировать советских железнодорожников в Харбине и в других городах. И наркоминдел вручил китайскому поверенному в делах дипломатическую ноту протеста из-за враждебных действий против администрации железной дороги. И Чичерин опасался, что дело там идет к прямому военному столкновению с силами генерала Чжан Цзаолиня, который фактически контролировал весь регион КВЖД. Будучи до этого инспектором трех китайских провинций, в июне 1927 года он объявил себя верховным главнокомандующим и главой правительства Китайской республики.

Ознакомившись с международным положением, Политбюро дало задание Чичерину наладить на дипломатическом фронте работу по дискредитации Троцкого и его пособников. Но, на этом заседание не закончилось, поскольку необходимо было назначить нового редактора «Правды». И тут мне нужен был такой человек, который сумел бы стать настоящим «рупором пропаганды», который не просто станет двигать в массы политику партии, а сделает это с изощренностью и напором доктора Геббельса, раскрутив колеса пропаганды гораздо раньше того исторического персонажа, да и пропаганда будет, разумеется, советская, но не пассивная, а агрессивная. Поскольку возникла необходимость немедленно создать настоящий фронт беспощадной информационной войны против троцкистов!

И тут я задавался вопросом: кого же мне выбрать на должность главного советского пропагандиста вместо Бухарина? Пытаясь найти ответ, я перебирал в уме известных писателей этого времени. Горький казался мне слишком прямолинейным и тяжеловесным. Алексей Толстой явно не подходил не столько даже из-за своего дворянского происхождения, сколько в силу настроя более всего на «политический иммунитет». Вернувшись из эмиграции в СССР, он продолжал творческую деятельность, но совсем не собирался становиться советским пропагандистом. Булгаков со своей мистикой, дьявольщиной и обличением всяких мелких Швондеров тоже вряд ли мог подойти на эту роль. Маяковский, как пропагандист, мог бы, наверное, состояться. Вот только этот поэт слишком уж эмоционален. Конечно, он со своими стихами-лесенками, скорее всего, быстро засыпал бы всю страну множеством лозунгов, облаченных в словесные конструкции из авторских неологизмов. Но, со склонностями к азартным играм, к блуду и к наркотикам он вряд ли мог служить примером для рядового советского гражданина. Может, Михаил Шолохов справится? Он же народный летописец, пишет «Тихий Дон». Но неизвестно, какой из него исполнитель получится? А в этом деле нужен именно хороший исполнитель руководящей воли. Пусть даже не слишком умный, но обладающий отменной исполнительностью и работоспособностью, а также свойством переть вперед по трупам врагов. В этом случае фигурально выражаясь, конечно.

И тут мне на ум пришел один вариант. Исполнитель имелся! Да еще какой исполнительный! И этот тип точно будет мне благодарен, если дам ему второй шанс проявить себя. Его же только заставь чего-то делать, так он и лоб расшибет, как говорится! Только теперь он станет у меня не палачом, а моим личным рупором. И я внес предложение:

— Предлагаю назначить исполняющим обязанности главреда «Правды» товарища Николая Ежова из секретариата ЦК.

Молотов посмотрел на меня немного удивленно, но одобрил мой выбор, проголосовав за предложенную кандидатуру. Остальные заседатели тоже поддержали это предложение без всяких возражений, поскольку знали Ежова достаточно хорошо. Все-таки из ЦК человек, свой, понятный, а не с улицы. А справится ли Ежов с новой деятельностью, будет видно уже в самое ближайшее время. Выпуск главной газеты страны прерываться не должен из-за ареста какого-то там Бухарина. «Нет человека — нет проблемы». Так, кажется, говорил Сталин? А Бухарина уже, можно сказать, нет. Ни для коллектива «Правды», ни для остального общества он не существует. Ведь он теперь от общества изолирован, помещен в изолятор на Лубянке. И с ним уже проводятся следственные действия на предмет выяснения схем финансовых афер, проворачиваемых через систему Коминтерна, которую возглавлял Бухарин вместе с «Правдой».

Я подумал, что это за дурная манера такая у советских деятелей занимать сразу по несколько должностей? Пора кончать с этим! Но, тогда следует начинать с себя. А ведь так не хочется! Только что я и сам вкус настоящей власти почувствовал, сделавшись одновременно председателем ЧКГБ и ОГПУ, да еще и генсеком! А тут такая дилемма… Ладно, разберусь, что называется, по ходу пьесы. А сейчас надо срочно ехать в штаб! Пока заседали, курьер принес донесения. Ситуация усугублялась. Роберт Эйхе объявил себя правителем Сибири.

Раскол в стране нарастал. Человек, которого в народе считали главным большевиком, прозвав «Сибирским катком» за беспощадность к врагам революции, Председатель исполкома Сибирского краевого Совета Роберт Эйхе тоже открыто объявил войну центру. Хотя он и уверял в своем выступлении, состоявшемся в Новосибирске, текст которого мне уже передали, что по-прежнему служит делу партии Сталина верой и правдой. Вот только Эйхе, как и Троцкий, заявил, что не признает власть Менжинского в Москве. Впрочем, власть Троцкого в Нижнем Новгороде он тоже признавать не собирался. Во всяком случае, пока так следовало из его заявления.

Эйхе утверждал, что, якобы, хочет сохранить мир в Сибири, не желая ввязываться в новую гражданскую войну. А потому, мол, и объявляет отдельную Сибирскую Советскую Республику, которая не собирается подчиняться ни Москве, ни Нижнему Новгороду. Напомнило мне это, конечно, заявление прежнего самопровозглашенного правителя Сибири адмирала Колчака. Тот тоже не желал никому подчиняться, да только плохо кончил. Вот и посмотрим, каким будет конец для Эйхе. А я понимал, что, несмотря на все его, вроде бы, мирные заявления, хоть и сепаратистские по своей сути, для меня обозначился во всей красе еще один смертельный враг.

И этот враг был очень опасным. Это же именно он подговорил Сталина устроить мою ликвидацию во время той самой командировки в Сибирь! Из досье на Эйхе, которое я прочитал, едва получив сведения о готовящемся моем убийстве, следовало, что человек этот имел организаторский талант, обладал твердостью характера, а целеустремленность его могла проломить любую преграду, настолько жестко он действовал ради достижения своих целей, лично возглавляя карательные операции против крестьян, поднимавших восстания назло советской власти. Эйхе действовал просто. Окружив деревню войсками, он приказывал восставшим сдаться и выдать зачинщиков. Если же те не складывали оружие к заявленному времени, то по деревне применяли артиллерию, расстреливая крестьянские дома вместе со всеми, кто там внутри находился. Так что милосердия Эйхе точно не ведал.

Глава 13

В последние дни января погода установилась умеренно морозная и ясная. Проезжая по столичным улицам, я разглядывал прохожих, обращая внимание на то, что несмотря на очень тревожное положение, сложившееся сначала в Поволжье, а затем и в Сибири, в Москве пока все казалось по-прежнему мирным. Все так же по улицам спешили прохожие по своим делам, и их стало даже значительно больше. Людские потоки явно возросли.

Активность горожан подстегнул мой указ о шестичасовом рабочем дне, за который проголосовало Политбюро, утвердив его единогласно, а правительство немедленно приняло эту директиву к исполнению. И это новое распоряжение уже начало выполняться, причем, во всех отраслях. Потому все трудящиеся теперь спешили на смены и со смен. Первая, утренняя, начиналась в шесть утра. Вторая, дневная, стартовала в полдень. Третья, вечерняя, — в шесть вечера. Четвертая, ночная — в полночь.

Городская экономика существенно оживилась. Ведь весь город начал трудиться круглосуточно, но, при этом, каждый отдельный работник стал тратить на работу меньше времени. Хотя запрета на то, чтобы работать две смены подряд пока не было. И кто хотел подработать, тот ради заработка пользовался возможностью отстоять и две смены. Но, таких все-таки оказалось немного. В основном, рабочие и служащие восприняли нововведение с энтузиазмом, поскольку у каждого из них высвободилось в сутках по 2 часа времени при сохранении прежней зарплаты! Причем, за вечерние и ночные смены оплата устанавливалась с повышающими коэффициентами.

Так что у горожан появилось больше времени, например, для совершения покупок. Тем более, что и все торговые точки теперь стали обязаны также работать в новом режиме. То же касалось и транспорта, и даже государственных учреждений. Не только ОГПУ, милиция и армия с этого времени выполняли свои обязанности круглосуточно, но и все остальные службы и производящие мощности столицы больше не простаивали, созидая 24 часа в сутки. И город зашевелился, словно растревоженный муравейник, получив новый импульс развития. По моей задумке, этот экономический эксперимент, начавшийся со столицы, постепенно должен был внедряться по всей стране.

Вот только вся страна центральной властью уже не контролировалась. Поволжье, захваченное троцкистами, шло на столицу Советского Союза войной. А Сибирь под руководством Эйхе пыталась жить своей собственной жизнью. Пока, вроде бы, мирно. Но тоже постепенно собирая войска и ополчение, якобы для защиты собственной спокойной жизни от троцкистов, а на самом деле для того, чтобы утвердиться самостоятельным государством. В отличие от Троцкого, Эйхе не проводил никаких репрессий против местных чекистов, а просто сразу же подчинил весь сибирский аппарат ГПУ себе.

Своими выступлениями и указами, которые передавали мне, используя телеграф, по-прежнему верные центру агенты, внедренные в сибирское руководство, Эйхе все больше напоминал мне Сталина в самой жесткой его ипостаси. Во всяком случае, не дожидаясь 1937 года, он сразу же начал на своей подконтрольной территории подобные чистки с расстрелами всех тех, кого он записывал во врагов народа. А еще он решился на массовую принудительную коллективизацию. Не даром же его называли «Сибирским катком». И мне было необходимо выиграть время, чтобы подготовиться к достойной встрече этой машины смерти, когда она покатится со стороны Сибири к Москве, желая закатать меня в асфальт.

Что этот «Сибирский каток» рано или поздно покатится прямо на меня, я уже не сомневался. К счастью, между Сибирью и Москвой находятся естественные преграды. Урал и то самое Поволжье, попавшее под власть Троцкого, которого Эйхе терпеть не может. И это обстоятельство надо использовать таким образом, чтобы этот самый каток на пути к Москве раздавил сначала «демона мировой революции». Я, конечно, понимал, что, несмотря на политические разногласия, Троцкий, скорее всего, попытается договориться с правителем Сибири о совместном походе против Москвы. Но, зная бескомпромиссность Эйхе и принимая во внимание его молниеносные репрессии против сибирских троцкистов, вероятность подобного оборота событий пока оставалась небольшой.

Когда я добрался до штаба, у себя в просторном штабном кабинете Шапошников выглядел весьма обеспокоенным. Он ходил вокруг большой карты, разложенной на столе, показывая на ней дислокацию мятежных войск и сходу перечислив мне дивизии, которые присягнули на верность Троцкому, а также новому сибирскому правителю. Лицо Шапошникова выражало озабоченность. А его пальцы нервно крутили красный карандаш.

Впрочем, беспокойство военачальника мне было вполне понятно. Ведь к этому моменту к мятежу Троцкого и Шмидта, примкнувшего к нему, фактически, добавился еще и мятеж в Сибири. В руках у Эйхе оказался крупнейший стратегический запас угля, угольный бассейн Кузбасс, а также кое-какие оборонные предприятия. Но, Урал, отделяющий центр страны от сибирских просторов, по-прежнему подчинялся центральной власти. Хотя в перспективе положение там грозило сложиться нелегкое, поскольку оказалась эта территория между двух огней. С востока на уральцев мог напасть Эйхе, а с запада ударить Троцкий!

Казань тоже не поддалась попыткам троцкистов захватить власть. По моему приказу начальник местного ГПУ Дмитрий Кандыбин вовремя провел оперативные мероприятия, арестовав всех главных троцкистов в городе. И, после успешно проведенной операции, я назначил этого чекиста еще и руководителем местного ЧКГБ, то есть, фактически, региональным диктатором на период чрезвычайной ситуации, подотчетным только мне лично. Кандыбину удалось собрать войска и ополчение прежде, чем отряды троцкистов попытались создать угрозу городу, выдвинувшись к Казани со стороны Нижнего Новгорода. Но, силам Кандыбина эту атаку удалось отбить. Сражение получилось кровавым, с серьезными потерями для обеих сторон. К счастью для нас, в результате, враги пока откатились достаточно далеко от столицы Татарии, закрепившись в Чебоксарах, откуда их выбить силам Кандыбина все-таки не удалось. Но и за Казань пока особого беспокойства не было.

Севернее Нижнего Новгорода свое влияние с помощью вооруженной силы Троцкий сумел распространить до Городца и Семенова. А вот в результате удара на юг троцкистам удалось взять Арзамас. Угроза нависла и южнее, над Саранском. С севера городу угрожали части троцкистов, а с востока к Саранску продвигались мятежные кавалеристы Шмидта, которые, стремительным маршем из Самары по льду замерзшей Волги уже сходу взяли Ульяновск. Получалось, что, несмотря на все усилия центральной власти, мятеж в Поволжье расширялся. Силы троцкистов пока не получалось обратить вспять. Они наступали, стремясь захватить как можно больше территорий до того, как на них навалится вся РККА, части которой круглосуточно перебрасывались воинскими эшелонами с разных направлений для купирования прорывов троцкистов.

— Перебросив части с Северо-Запада, с Украины и с Кавказа для подавления мятежа в Поволжье, мы сможем надежно блокировать троцкистов примерно через неделю, — сообщил мне Шапошников. Но добавил:

— При этом следует учесть, что отводом войск с этих направлений могут воспользоваться внешние враги. По сведениям разведки, Польша и Финляндия готовят вторжение. Турция тоже может попробовать, например, занять Батум.

Я попытался возразить:

— Так вы, Борис Михайлович, не снимайте все силы. А оставьте на местах вдоль границ достаточно воинских частей, чтобы это гарантированно позволило парировать неожиданные удары со стороны этих наших внешних противников.

Он взглянул на меня как-то грустно, проговорив:

— Тогда быстро купировать мятеж мы не сможем. Армия, товарищ Менжинский, находится сейчас не в том состоянии, чтобы успешно воевать одновременно на внешнем и на внутреннем фронтах. Наши силы внутри страны значительно ослаблены. Под властью мятежников, на данный момент, уже девять дивизий. Четыре у Троцкого и пять у Эйхе. Это меньше, конечно, чем было у Колчака, но больше, чем было у Врангеля. И это все-таки весьма серьезные силы, с которыми нам придется считаться.

— Но, прошу заметить, что Эйхе и Троцкий, скорее, враги друг другу, а не союзники, как Колчак и Врангель. Фактически, мы имеем два различных мятежа. К тому же, Эйхе пока сохраняет вооруженный нейтралитет. Потому я считаю вполне возможным разбить силы мятежников поодиночке, не сильно оголяя границы, — снова высказался я.

Но, Шапошников продолжал с грустью в голосе:

— Хочу довести до вашего сведения, товарищ Менжинский, что положение в Красной Армии совсем не такое превосходное, как об этом пишут в наших газетах. У нас многие командиры на местах не обладают необходимой компетенцией для грамотного руководства войсками. Да, среди них немало героев Гражданской. Они побеждали в сражениях той войны, благодаря личной храбрости. Но, настоящему военному искусству обучены лишь единицы из них. Потому к столкновению с армиями Европы мы пока не готовы. Там совсем иная армейская выучка. А у нас и выучка хромает, и с дисциплиной плохо, и очень не хватает настоящих специалистов военного дела. И это помимо того, что почти нет современного вооружения. У нас мало пулеметов, мало артиллерии, мало боеприпасов, почти нет автоматического стрелкового оружия, отсутствуют средства связи в необходимом количестве, нужны танки и авиация…

Я перебил:

— Все будет, но постепенно. Москва не сразу строилась. Организуем мы новые военные учебные заведения, подготовим за несколько лет грамотных командиров с учетом боевого опыта не только Гражданской, но и Империалистической, построим заново оборонную промышленность и создадим такие вооружения, которых нет ни у одной армии мира. Сделаем единый стрелковый автомат, произведем надежные танки с командирскими башенками и противотанковые гранатометы, понастроим ракет и реактивных самолетов. Обеспечим надежную связь между всеми подразделениями. Вот только для всего этого, чтобы сделать такой качественный рывок, нам необходимо десятилетие мирного времени. И потому сейчас примите, пожалуйста, все меры к тому, чтобы мятеж был подавлен имеющимися силами, как можно скорее и с наименьшими потерями. И не надо мне жаловаться, что в нашей армии все плохо. Я и сам осведомлен о реальном положении дел не хуже вашего. Особые отделы докладывают мне регулярно обо всех армейских безобразиях. Но, я все равно считаю, что сил для подавления этого мятежа, даже и двух сразу, у нас вполне достаточно. И я надеюсь на ваше грамотное руководство вооруженными силами, Борис Михайлович.

Глава 14

После моей тирады Шапошников выглядел удивленным. Он даже перестал нервно теребить карандаш, положил его на карту и уставился на меня так, словно бы видел впервые, задав вопрос:

— Простите, я не совсем понимаю, о каких стрелковых автоматах идет речь? Наверное, вы имеете в виду пистолеты-пулеметы? И что за реактивные самолеты вы упомянули? Насколько я знаю, подобных летательных аппаратов нет на вооружении ни у одного государства, как, впрочем, и достаточно эффективных ракет, если, конечно, не считать таковыми разные примитивные образцы, которые испытывались в ходе Первой мировой войны без особого результата. Как, например, французские «Ле Приер», изобретенные лейтенантом с такой фамилией, который предлагал использовать их для поджога немецких дирижаблей. Только летали те ракеты всего на сотню метров с небольшим. Но, даже и на таком небольшом расстоянии точность их оказалась отвратительной. Тем не менее, французы пробовали применить их при Вердене в мае 1916-го. Впрочем, безрезультатно. Так что насчет перспективности ракет я сомневаюсь. А еще я не очень хорошо представляю себе, что за командирские башенки на танках, о которых вы говорите? Да и о противотанковых гранатометах я не слышал.

Тут я понял, что сболтнул лишнего. И пришлось немедленно выкручиваться:

— Просто я, Борис Михайлович, в силу своей должности, обладаю кое-какими знаниями о новейших секретных разработках в области вооружений. Наши ученые, работающие в засекреченных научных лабораториях и конструкторских бюро ОГПУ зря времени не теряют, создавая перспективные образцы. И, что касается развития вооружений и вооруженных сил вообще, то перспективы на ближайшие пятнадцать лет вырисовываются именно такие, как я вам только что сообщил: автоматы под промежуточный патрон у всех пехотинцев, танковые клинья для прорыва вражеской обороны, ручные противотанковые гранатометы для защиты пехотных подразделений от танковых атак, надежные бронетранспортеры для пехоты, позволяющие быстро маневрировать силами на поле боя, скорострельная и точная универсальная артиллерия, в том числе зенитная, массовые самолеты на реактивной тяге, достигающие скорости звука, а то и превышающие этот звуковой барьер, ракетное вооружение, способное поражать цели на дальности сотен километров, радиоэлектронные средства связи и загоризонтного наблюдения, и многое другое.

Шапошников протянул:

— Признаться, вы меня удивили. Даже не знал до сего момента о подобных разработках. И, разумеется, очень хотелось бы посмотреть образцы…

Тут я перебил:

— Что касается конкретных работоспособных изделий, то их еще нет. Все подобные разработки наших секретных КБ пока на стадии проектирования. Но, как только рабочие образцы появятся в металле, вам их обязательно продемонстрируют.

— Но, если пока нет даже действующих образцов, как же тогда вы можете утверждать, что это все обязательно будет произведено, да еще и определит облик армий будущего? — удивился Шапошников еще больше.

— Так на то наша разведка и внедряется в секретные научные организации иностранных государств, чтобы своевременно предоставлять информацию о перспективных зарубежных разработках нашим аналитикам, которые, применяя новейшие математические методы, вычисляют, какие наиболее вероятные перспективы в той или иной области нас ждут в ближайшее десятилетие. Ну, а наши секретные инженеры пытаются работать в этих перспективных направлениях на опережение, успешно применяя и синтезируя самый передовой научный опыт разных стран, — снова выкрутился я. Но тут же опять сболтнул лишнее:

— Скажу вам больше, Борис Михайлович. В течении ближайших пятнадцати лет нами может быть создано оружие небывалой разрушительной силы, использующее атомную энергию. Взрыв одной подобной бомбы будет равен десяткам тысяч тонн обычной взрывчатки.

— Неужели такое возможно? Сейчас бы нам такую бомбу, чтобы сбросить ее на Троцкого! — мечтательно произнес Шапошников, даже улыбнувшись. Видимо, военачальник представил себе на миг, как сгорают мятежники в атомном пламени. Но, тут же взяв себя в руки, он добавил вполне серьезно:

— Вы уж простите, товарищ Менжинский, только все это, о чем вы сейчас мне рассказали, пока больше напоминает фантастику какого-нибудь Уэллса. Ведь в реальности, как я понял из ваших слов, даже в упомянутых вами особо секретных научно-исследовательских институтах при ОГПУ проводятся пока лишь какие-то теоретические изыскания во всех этих перспективных направлениях развития вооружений, но, не более того. А до воплощения этих идей в металле еще далеко.

Я же сказал:

— Ничего, Борис Михайлович, как только проведем в стране индустриализацию и построим соответствующую промышленную базу, так сразу и приступим к воплощению всех этих теоретических наработок наших замечательных засекреченных инженеров в металле. Будьте уверены. Но, для этого нам сначала нужно победить мятежников тем оружием, которое имеется на данный момент у Красной Армии. А на раскачку времени сейчас просто нет.

Согласовав с Шапошниковым дальнейшие действия Красной Армии по пресечению мятежа с одновременным укреплением участков границы, опасных с точки зрения возможных попыток вторжения внешних врагов, я отбыл из штаба на Лубянку. И, несмотря на вечернее время, вызвал к себе в кабинет Глеба Бокия. Отлично понимая, что, сказав «А», надлежит говорить и «Б», и что за базар придется отвечать, я решил приступить к прогрессорству, не откладывая. В конце концов, попаданец я или нет? А раз попаданец, то и прогрессорствовать должен обязательно, по определению, а то за весь январь ничего пока в этом направлении и не сделал, пытаясь сначала разобраться в политических интригах.

А тут уже и деваться некуда, раз Шапошникову сам такое сказал. Сыграло со мной злую шутку собственное воспитание. Ведь с детства я очень уважал этого стратега, которого даже сам Сталин всегда называл по имени-отчеству. Прочитал я про Шапошникова много. А когда увидел стратега лично, то сразу понял, что он вполне соответствует всем описаниям в самом хорошем смысле. Он на самом деле очень умен и предусмотрителен, хорошо воспитан и отличный специалист в военном деле. Даже то, как он смог в кратчайший срок оперативно перебросить войска, чтобы остановить и полностью купировать наступление троцкистов в сторону Москвы, обладая на начальном этапе противостояния не слишком большими силами, уже говорило само за себя. И я сразу понял, почему Иосиф Виссарионович так уважал Бориса Михайловича. Учитывая эти обстоятельства, мне настолько захотелось порадовать Шапошникова новыми возможностями, которые, как я знал, обязательно получат вооруженные силы Советского Союза через каких-то два десятилетия, что я не сдержался, наговорив военачальнику лишнего про неумолимый бег научно-технического прогресса.

Наверное, говорить об этом сейчас и не следовало. Ведь Шапошников, как высокопоставленный военный, находился в курсе новых разработок. Во всяком случае, все, что реально делалось инженерами по линии военного ведомства, он хорошо знал. Потому стратег слишком удивился, посчитав сказанное мной какой-то фантастикой. Но, с другой стороны, ничего плохого в том, что Борис Михайлович будет этим разговором настроен на перспективное развитие советской армии нет. Мысли о предстоящем прогрессе вооружений я, в любом случае, ему в голову заронил.

Да и фантастика ли все это, если те же ракеты уже есть и даже применялись в боевых действиях, пусть пока и неудачно? Есть и автоматические винтовки, например, немец Манлихер создал свою еще в 1885 году. Наш оружейник Федоров тоже преуспел в этом деле, сделав в 1916 году свой автомат. И прогресс автоматического стрелкового оружия не стоит на месте. Сейчас, к 1928 году, пистолеты-пулеметы уже в массовом производстве. Хотя бы те же «Томпсоны» в Америке. Автоматические орудия тоже начинают внедряться. Тот же Максим изобрел свою 37-мм автоматическую пушку еще в конце 19-го века. Сделал он и вариант под 57-мм снаряды. 37-мм вариант, например, успешно применялся в Первой мировой войне для вооружения броневиков. Или же скорострельные пушки Гочкиса, которые применялись на русских кораблях против миноносцев еще в Русско-Японской войне. Да и шведская фирма «Бофорс» тоже к этому моменту уже вовсю шла по пути разработки автоматических пушек.

И пусть советских аналогов пока нет, но сделать же их можно! Главное в этом деле — это взяться серьезно за опытно-конструкторские работы. Пусть даже еще в СССР не состоялась индустриализация, не построены еще промышленные гиганты, но есть же старые и проверенные заводы! Например, тот же Обуховский завод в Ленинграде, на котором во время Первой мировой войны успешно производились по лицензии те же автоматические пушки Максима.

Что же касалось танков с командирскими башенками, то я имел в виду предстоящую разработку основного советского танка, вроде Т-34, который следовало сразу же оснастить такой полезной башенкой. Ведь она сильно повышала для командира танка возможности наблюдения за полем боя. Но и сейчас упоминание про подобную башенку тоже совсем не было фантастикой. Тот же советский танк Т-18 или МС-1, принятый на вооружение в прошлом году, обладал подобной башенкой со смотровыми прорезями по кругу, похожей формой на гриб и расположенной над основной танковой башней.

Даже атомное оружие в мире уже начали потихоньку разрабатывать, пусть пока и в теории. Еще в 1898 году французские физики Мария Склодовская-Кюри и Пьер Кюри обнаружили в минерале урана сильное выделение радиации. Так было открыто наличие огромной энергии в атомах радиоактивных элементов. В начале века британский ученый Эрнст Резерфорд сделал важные открытия о радиоактивности и теории строения атома, открыв альфа- и бета-излучения и определив понятие периода полураспада. Он же предложил планетарную модель строения атома и первым подтвердил экспериментально теорию о превращении атомных ядер.

Правда, британские физики, последователи Резерфорда, Эрнест Уолтон и Джон Кокрофт первыми в мире смогли расщепить ядро атома, выделив из него энергию, только в 1932 году, а немцы Отто Ган и Фриц Штрассман смогли повторить их опыт в Берлине лишь в 1938-м. Но, это же не означало, что советские ученые не способны достигнуть этого раньше, тем более, имея заранее представление в каком направлении нужно продвигать свои научные изыскания. Ведь та самая формула Альберта Эйнштейна, которая легла в основу атомной бомбы, известна уже с 1905 года! Это же именно Эйнштейн вывел знаменитое уравнение E=mc2, означающее, что из расщепленного атома можно добыть огромную энергию. А если Советский Союз раньше других получит ядерное оружие, то и весь расклад сил в мире, разумеется, изменится! А если еще с помощью спецопераций выкрасть или ликвидировать заранее тех ученых, которые потом будут иметь отношение к американскому «Урановому комитету», к проекту «Манхэттен» и к аналогичному в Германии, то появятся реальные перспективы затормозить возникновение подобного оружия у капиталистических держав на долгие годы.

Глава 15

Несмотря на позднее время, Эльза находилась на боевом посту у себя в приемной. Впрочем, она теперь жила на службе вместе со мной. Вернее, мы с ней вместе проживали прямо на Лубянке. Поскольку здание, построенное по заказу страхового общества «Россия», которое изначально возводилось, как очень приличный доходный дом, власти еще не успели перестроить по специальному проекту, внутри к 1928 году еще сохранились на верхних этажах в первозданном виде очень даже неплохие апартаменты, которые высокое начальство берегло для собственных нужд, отчего они большую часть времени простаивали запертыми, почти не подвергаясь революционному опустошению и экспроприации предметов интерьера.

Пятиэтажное здание, построенное в последнем году 19-го века в стиле эклектики с элементами модерна и барокко, украшенное по фасаду лепниной и скульптурами, тремя башенками и даже часами, для своего времени считалось первоклассным. И, разумеется, внутри квартир этого дорогого доходного дома имелось все для комфорта, включая лучшую импортную сантехнику. В одно из таких уютных помещений, сохранивших прежнюю обстановку и все удобства, мы и удалялись с Эльзой ночью на отдых. С верхнего этажа открывался отличный вид на Москву. Имелся там и телефон, через который я вел срочные ночные разговоры, когда в них появлялась насущная потребность. А еду нам приносили прямо из столовой, которая теперь по моему распоряжению работала круглосуточно, как и все остальные предприятия и учреждения столицы.

После того, как я расстался с Аллочкой, мой служебный роман с Эльзой уже успел перерасти для нас двоих в полноценную служебную семью. Но, тем не менее, уединяться в апартаментах мы не спешили, а оставались на своих служебных местах до ночи. Чувство долга и происходящие события заставляли нас сосредотачиваться на своих обязанностях. И Эльза понимала это не меньше моего. Эта женщина стала для меня настоящим соратником и никогда не упрекнула бы меня, что долго задерживаюсь на службе. Ведь и она сама по натуре была такой же преданной нашей службе и, наверное, даже еще более самоотверженной, чем я, поскольку, в отличие от меня, являлась еще и убежденной революционеркой. Я же занимал гораздо более взвешенную политическую позицию, больше свойственную человеку из двадцать первого века. Впрочем, свои политические пристрастия, как и свое попаданчество, я пока успешно сохранял в тайне даже от Эльзы.

В тот вечер я ждал своего заместителя Глеба Бокия, обдумывая разговор, состоявшийся с Шапошниковым, и строя в своей голове самые невероятные планы преобразований не только советской действительности, а даже и мирового политического расклада. Только я прекрасно понимал, что планов у меня имелось громадье, а вот, чтобы воплощать их в жизнь, ресурсов было пока маловато. Да еще и проклятый мятеж, устроенный так не вовремя внутренними врагами, сильно мешал воплощению моих грандиозных планов переустройства. Впрочем, когда это мятеж бывает вовремя для властей? Скорее, всегда происходит наоборот…

Мои рассуждения прервал Глеб, немного припозднившийся, но все-таки прибывший по моему требованию на Лубянку. Бокий находился в курсе происходящего в стране и во власти, но все-таки выглядел немного озадаченным, что я выдернул его в контору на ночь глядя. Оказывается, он приехал прямо из театра, где Всеволод Мейерхольд в очередной раз предъявил публике свою постановку гоголевского «Ревизора».

— Ну и как тебе комедия? — спросил я, когда Глеб уселся напротив.

— Хлестаков хорош! — произнес он вполне искренне, отчего я понял, что спектакль моему заместителю понравился. А он продолжал делиться впечатлениями:

— Кстати, эта комедия весьма актуальна и для нашей системы. И у нас имеются те же недостатки чиновников, которые в царское время высмеивал Гоголь: глупость, жадность, наплевательское отношение к должностным обязанностям и страх перед проверяющими. Все это присутствует у нас на местах, хоть мы и строим коммунизм. И как с этим бороться, если все эти пороки коренятся в самой природе человеческой? Не сажать же нам каждого второго чиновника? Где других-то взять, чтобы честно служили?

Тут и я высказался:

— Не будут честно служить бюрократы до тех пор, пока на должностях соблазны имеются красть, взятки брать и махинации проводить за счет государства. Потому нам нужно стремиться выстроить такую систему управления, чтобы все эти соблазны исключить. А те аспекты чиновничьих соблазнов, которые исключить не удастся, должны попадать под такие суровые статьи и обеспечиваться такими проверками, что охота рисковать пропадет. Так что работы у нашей конторы и в этом направлении очень много. В белых перчаточках коммунизм построить не выйдет. Только перевоспитанием поколений и созданием нового советского человека, бескорыстного и с обостренным чувством социальной ответственности, можно добиться результатов. И вот когда каждый советский гражданин научится сначала думать о Родине, а потом о себе и станет сам погибать, а товарищей выручать, тогда и будет толк. А пока придется заниматься социальной дрессировкой и карать непослушных. Впрочем, Глеб, я вызвал тебя не для рассуждений о чистках аппарата от воров и мошенников, и даже не ради выведения новой формации Хомо Советикуса. Сейчас другая проблема для нас более актуальна: победить идеологических противников, сторонников Троцкого и Эйхе. Ведь и за Эйхе стоит определенная оппозиция.

Глеб подхватил:

— Да, это определенно так! Эйхе не менее опасен, чем Троцкий. И я бы назвал тех, кто поддерживает его, еще одной оппозиционной группой внутри партии большевиков. Ультрасталинистами, если так можно выразиться.

Я сделал вывод и предложил выход:

— Получается, что партия раскололась на фракции. С одной стороны находятся троцкисты, с другой — ультрасталинисты, а мы, значит, образуем некое центральное ядро центристов. Потому предлагаю провести партийную реформу. Раз партия большевиков раскололась, и этот расколотый сосуд, похоже, уже не склеить, поскольку началась вооруженная борьба между фракциями, надо воспользоваться ситуацией для партийного реформирования. Сейчас подходящий момент, чтобы из центрального ядра партии большевиков создать новую коммунистическую партию, которую назовем просто компартией Советского Союза. Таким образом, все несогласные с нашей политической линией останутся за бортом.

— По-моему, гениально! — подхватил Бокий. Но добавил:

— Только это уже больше в компетенции ЦК, а не ОГПУ.

— Так перед тобой сидит и глава ЦК. Забыл, что ли? — напомнил я.

— Прости, Вячеслав, как-то не подумал, — смутился Глеб.

— Ладно, прощаю, — улыбнулся я. И перешел к делу:

— Эти темы, конечно, очень важны. Их предстоит прорабатывать. Одним росчерком пера тут не решить. Для проведения партийной реформы нужно провести большую предварительную работу среди партийцев. А это дело не одного дня и даже не одного месяца. То же самое и с установлением эффективного контроля над системой управления. А уж выращивание людей новой формации и вовсе задача на поколения. Так что пока все это немного отложим. А вызвал я тебя сейчас, на самом деле, ради того, чтобы попытаться ускорить научно-технический прогресс.

Глеб поднял взгляд. Глаза его загорелись интересом. И он сказал порывисто:

— Вот, Вячеслав! И ты наконец-то пришел к той же мысли, что и я! Я же давно только о том и твержу, что нужно подстегивать нашу науку. Если мы хотим опередить капиталистов, то нам жизненно необходимы такие технологии, которых нет у них. Пусть даже это и хорошо забытая древность. Ведь я убежден, что древние цивилизации такими технологиями обладали. На это указывают старинные манускрипты. Все то, что там называется колдовством и магией имеет рациональную и вполне материальную основу. То были некие технологии, основанные на использовании и преобразовании энергии. Просто секреты их утрачены за века. Я убежден в этом! Потому я так настаивал на экспедиции в Шамбалу. Ведь где-то там в Гималаях скрыты остатки древнейших знаний, которые мы могли бы использовать во благо СССР!

— Магия, колдовство и древние знания, говоришь? Хм, — задумался я на несколько мгновений, переваривая сказанное им и прикидывая, как бы это использовать. Потом выдал:

— А помнишь, как я поджог в Горках дерево молнией?

— Да! То было для меня настоящее откровение! И такое не забывается никогда, — сказал он совершенно серьезно.

Я же продолжал:

— Так вот, Глеб, в тот раз ты убедился, что я способен делать кое-что необычное. Скажу тебе больше. Я обладаю некоторыми знаниями о тех самых древних технологиях, о которых ты сам только что упомянул. Ты можешь считать это хоть памятью предков, хоть секретным знанием, переданным мне высшими иерархами тайных братств по наследству, как польскому дворянину, посвященному, допустим, в иллюминаты, мне без разницы. Но, я молчал об этом до срока. А сейчас, когда наш Советский Союз в опасности, настает время, когда кое-что необходимо применить на практике. На первых порах нам потребуется не так и много, лишь освободить энергию атома. И мы установим в мире новый порядок на века!

Глеб не сдержался, восторженно выпалив:

— Я так и знал, что вы — Великий магистр иллюминатов! И для меня величайшая честь служить вам!

Я предупредил:

— Тише, Глеб. Эта информация совершенно секретная. Кроме нас двоих об этих сверхсекретных планах пока никто не должен знать. И не надо называть меня на «вы». Ты мне кто? Друг или служитель?

— Вообще-то, я и тот и другой одновременно, — заметил он.

— Вот и славненько. Потому и обращайся ко мне по-прежнему по имени. Мои должности ничего не меняют в наших отношениях, — попросил я. Потом добавил:

— Вызови ко мне в ближайшее время народного комиссара внутренних дел Грузинской ССР Берию Лаврентия Павловича. И мы поручим ему возглавить атомный проект, который ты станешь курировать. Так вот, Берия начнет формировать научные группы из тех специалистов, списки которых я передам ему через тебя. Этот Лаврентий имеет навыки инженера, а потому он точно сможет организовывать работы, как надо, чтобы построить сначала экспериментальный атомный реактор. Прежде, чем создать бомбу.

— Какую бомбу? — не понял Бокий.

— Атомную. Которая будет сделана из пары десятков килограммов обогащенного урана и сможет давать такую энергию взрыва, которую производят десятки тысяч тонн обычной взрывчатки, — объяснил я.

А он пробормотал удивленно:

— Неужели же такое возможно, чтобы одна небольшая бомба могла вызвать столь грандиозный взрыв? Это же какое-то колдовство!

— Не колдовство, дружище, а всего лишь технологии, — поправил я.

Глава 16

Затем я перешел к дальнейшему изложению своего плана.

— Только надо учитывать, что атомный проект не будет реализован слишком быстро. Имеются кое-какие технические сложности, чтобы воплотить все, что называется, в железе. И эти сложности придется преодолевать. Ты же понимаешь, Глеб, что развитие наших производственных сил и науки не идет ни в какое сравнение с теми, которые имелись в распоряжении древних цивилизаций. А потому, многое придется воссоздавать заново, — сказал я Бокию, продолжая выдавать свои знания попаданца из будущего за такие милые его сердцу мифологические секреты далекого прошлого, якобы доставшиеся в наследство Менжинскому от неких предков из таинственного ордена иллюминатов.

— Это же, наверное, очень трудно, — пробормотал Бокий.

Но я обнадежил его:

— Да, легко не будет. Тем не менее, я верю, что товарищ Берия справится и все организует, как надо. Конечно, тут нам придется рассчитывать на несколько лет. Это очень важный проект на перспективу. Чем раньше мы запустим его, тем лучше для страны. Вот только дожидаться результатов этого проекта некогда. Надо двигать прогресс и в других направлениях прямо сейчас. Потому вызови ко мне завтра… Я протянул ему список, составленный заранее по памяти, а потом и еще один, пояснив:

— Конструкторы из первого списка отвечают за авиацию и ракетостроение, а из второго — за связь и производство электроники. И наша задача свести их всех вместе в единый коллектив ради того, чтобы все их изобретения дополняли друг друга, а не конкурировали бы за государственный бюджет, внося постоянные распри в ряды изобретателей и рассогласованность в их концепции вооружений. Так вот, чтобы подобного не было, мы и создадим мощный единый центр перспективных вооружений, ЕЦПВ. Там у нас будут разрабатываться сразу и самолеты, и ракеты, а также специальная электроника для этой боевой техники. Разумеется, и этот проект тоже будет очень секретным и не быстрым в реализации. Но, его необходимо запустить параллельно атомному, поскольку для доставки атомных бомб к целям понадобятся надежные реактивные самолеты и ракеты большой дальности, управляемые с помощью электроники. Кое-что я специалистам готов подсказать. Выдам им кое-какие эскизы авиационного и ракетного вооружения забытых цивилизаций, а также расскажу про древние технологии полупроводников кое-что.

— Про ракеты я читал, что древние китайцы успешно их применяли, а вот про полупроводники никогда не слышал, — протянул Бокий.

— Ну вот, значит сейчас услышал кое-что полезное, — улыбнулся я по-дружески Глебу, пояснив про преимущества полупроводников перед радиолампами парой фраз, вычитанных мной когда-то в журнале «Наука и жизнь».

Когда Бокий ушел, я напомнил Эльзе приготовить ее набор медсестры. Перед тем, как пойти отдыхать, в качестве вечернего моциона нас ожидало еще одно важное мероприятие. Допрос задержанных. Сегодня своей очереди в камере дожидался Николай Бухарин. Необходимо было вытрясти из него номера секретных счетов Коминтерна в банках Швейцарии.

Пока я торопился играть на опережение геополитических противников, устроив себе в некотором роде забег впереди паровоза истории, новая гражданская война набирала обороты внутри страны. Под Саранском этим же вечером начиналось большое сражение. Для защиты города Шапошников спешно перебрасывал войска из Тамбова, из Липецка и Воронежа. Пенза, расположенная южнее Саранска, тоже нуждалась в немедленном прикрытии войсками, поскольку Шмидт мог в ближайшее время нанести удар и туда. Одновременно со стороны Урала укреплялись Ижевск, Уфа и Оренбург. Но самой главной задачей было укрепить Саратов и Сталинград, чтобы сорвать планы троцкистов по захвату низовьев Волги.

Все эти военные мероприятия мы обсудили в штабе с Шапошниковым. Он уверил меня, что, хоть дивизии, сохранившие верность правительству в Москве, оснащены неважно и укомплектованы личным составом не полностью, но сил при их быстром развертывании должно вполне хватить для создания прочной обороны против троцкистов. А вот решительное наступление провести пока не получится. Надо все-таки быть реалистами. Максимум, что в этой ситуации способна сделать Красная Армия, не оголяя опасные стратегические направления по границам — так это организовать устойчивые линии внутренних фронтов, блокирующие продвижение мятежных войск. А вот уже после этого, закрепившись и подтянув резервы, можно будет переходить к наступательным действиям. Подавить мятеж в зародыше не получилось. И теперь, когда он уже охватил значительные области с миллионами людей, быстро подавить его не получится.

Троцкисты тоже отнюдь не были дураками. Поняв, что с наскока ни Москву, ни Казань подмять под себя не удается, они переходили к тактике взятия под контроль всех небольших населенных пунктов, гарнизоны которых просто не имели возможности оказывать мятежникам сколько-нибудь серьезное сопротивление. Им нужны были люди для увеличения собственной армии. Причем, Троцкий вовсю бравировал именем Ленина, объявив не только создание партии «Верных ленинцев», но и основание новой «Ленинской Армии», основной ударной силой которой стали многочисленные отряды красногвардейцев. Подмена революционных понятий Троцким вовсю практиковалась не только в своей пропаганде, но и в сущности той власти, которую он устанавливал. По сути, он провозглашал некое подобие фашистского режима, собирая в единый кулак под свои красные знамена всех, кто был не доволен советской властью в Москве. Секретная служба, быстро созданная им в Нижнем Новгороде, получила название Управление Порядка или просто УП. И туда троцкисты не гнушались набирать бывших сотрудников царской охранки.

Впрочем, мы делали, примерно, то же самое. Сейчас уже стало не до прежних распрей. И по моему приказу вопрос происхождения больше не являлся препятствием для занятия должностей. Основным требованием отныне становились профессионализм и компетентность конкретного человека. Потому и военспецы, вроде Слащева, вновь оказались востребованными. И не только военспецы, конечно, но и все остальные специалисты царских времен, кто не пал жертвой террора в революционные годы и не уехал из страны в эмиграцию.

Ради развития нужно было немедленно привлекать инженерные кадры. Да и не только инженеры, а и хорошие управленцы были очень нужны на местах. Потому по линии ЦК я снял запрет на вступление в партию и карьерный рост даже для тех, кто еще недавно считался классовым врагом, буржуем или аристократом. Да и само понятие классового врага начинало постепенно нивелироваться, поскольку был взят политический курс на примирение внутри столичного общества. Общая опасность, которую представлял для страны троцкизм, вполне осознаваемая всеми вдумчивыми людьми Москвы, постепенно сплачивала здоровые общественные силы на борьбу плечом к плечу против новой угрозы. Именно Москва становилась местом эксперимента для возникновения новой формации социализма с человеческим лицом, в котором имелось вполне законное место и для кое-каких пережитков капитализма. Поскольку ни я, ни даже Рыков с Томским, совсем не собирались сворачивать НЭП, предпочитая путь более мягких преобразований, чем те, что затевал Сталин.

Сам же генсек, а он все еще носил это почетное звание, хотя и впал после покушения в состояние, исключающее руководство страной, иногда приходя в себя ненадолго, до сих пор никого не узнавал, кроме матери. И даже, казалось бы, он забыл русский язык, общаясь исключительно по-грузински. А все его фразы оставались односложными, сводившимися к физиологическим потребностям, что давало основание говорить о том, что Иосиф Виссарионович впал в детство. Он по-прежнему оставался частично парализованным и постоянно звал к себе маму.

Это выглядело довольно странно, если учесть, что после революции Сталин редко общался с собственной матерью. Но, по моему распоряжению Екатерину Георгиевну доставили из Тбилиси. И она находилась все последние дни в палате с сыном, словно бы он действительно вернулся в те годы, когда был ребенком. Причем, всех других родственников Сталин по-прежнему не узнавал. А с женой он даже не хотел разговаривать. Про товарищей по партии и вовсе сразу спрашивал, если те все же наведывались к нему в палату, получив мое разрешение: «А это кто такие?» Впрочем, подобные контакты я старался ограничивать, установив в больнице Кремля круглосуточные посты ОГПУ.

Врачи давали прогнозы весьма неутешительные. Тем не менее, консилиум, собранный из светил медицины, никак не решался признать Иосифа Виссарионовича инвалидом. И потому нового генерального секретаря законно избрать не представлялось возможным. Ведь и прежний пока имелся, оставаясь «на больничном». Впрочем, мне создавшееся положение пока только играло на руку, поскольку, назначив меня однажды исполняющим обязанности генсека на время его болезни, меня были вынуждены терпеть те, кто назначил. А с того момента, как я провозгласил ЧКГБ, никаких рычагов против моей власти у главных чиновников СССР просто не осталось. И, пользуясь, фактически, полномочиями диктатора, я беспардонно гнул свою политическую линию, которая уже изменила течение исторического процесса.

Вот только пока изменения нельзя было назвать позитивными по причине довольно-таки успешных действий мятежников. А кое какие итоги мятежа уже имелись. Весьма негативные для центральной власти в Москве, конечно же. Эта чрезвычайная ситуация выявила много недостатков. И мне уже к этому времени доложили с мест вполне достаточно для того, чтобы сделать кое-какие выводы.

Первый из результатов показывал, что Красная Армия не способна быстро справиться с подобным кризисом внутри страны. Пока я не назначил главным военачальником Шапошникова, не имелось в военном командовании ни эффективного управления, ни начальников, четко следующих воинскому долгу, ни достаточной дисциплины на местах. Наркомвоенмор Ворошилов оказался не готов даже к тому, чтобы быстро перебросить войска внутри страны. Хорошо еще, что он сообразил вовремя задействовать Буденного. И уже благодаря последнему, нам удалось хотя бы не допустить движение мятежников на столицу. А в первые часы и даже в первые сутки мятежа в военных округах царили сумятица и хаос. В некоторых воинских частях красноармейцы поддавались пропаганде троцкистов. И особым отделам потребовалось немало усилий и карательных мер, чтобы купировать распространение поддержки мятежа среди личного состава.

Вторым очевидным результатом приходилось признавать то, что мятежникам удалось закрепиться на обширных территориях Поволжья. А партийные и советские органы управления там не выдержали столкновения с мятежниками, не сумев организовать хоть какое-то внятное сопротивление троцкистам. Едва Троцкий объявил о своей власти в Нижнем Новгороде, так по всему Поволжью возникла самая настоящая паника среди руководителей, многие из которых сразу просто попытались сбежать, бросив своих подчиненных, что сильно помогло противнику захватить десятки населенных пунктов без всякой борьбы. Троцкисты же закреплялись на местах основательно, первым делом создавая не только свои органы власти, но и вооруженные территориальные отряды ополченцев-красногвардейцев, что позволяло мятежникам прочно закрепляться на местности. И это означало, что теперь для ликвидации мятежа потребуется гораздо больше ресурсов, чем если бы мятеж удалось подавить в первые сутки-двое.

Глава 17

Утром первым на доклад явился Трилиссер. Начальник ИНО выглядел уставшим, глаза его ввалились и покраснели от бессонницы. Но, доклад звучал достаточно обнадеживающе:

— Этой ночью Адольф Гитлер умер в одном из госпиталей Берлина. Вернее, ему помогли окончательно умереть наши агенты. Так что ваше задание выполнено в полном объеме.

Весть представлялась мне доброй, поскольку еще один ужасный ликвидатор множества людей был наконец-то окончательно ликвидирован. Тем не менее, я задал вопрос:

— Надеюсь, Михаил Александрович, что ваши агенты на этот раз смогли не попасться немецким властям?

— Нет, Вячеслав Рудольфович, они все сделали тихо и в лучшем виде, заранее рассчитав пути отхода, — сообщил начальник ИНО.

— А что же телохранители Гитлера? Получается, что ваши сотрудники их провели на этот раз, как обыкновенных недотеп? — спросил я.

— Дело в том, что немцы всегда придерживаются четкого распорядка. В том числе, разумеется, это правило строго соблюдается в немецких медицинских учреждениях. И потому у нас получилось воспользоваться этой предсказуемостью немецкого расписания. Установив наблюдение, сотрудники ИНО выяснили, что в палате, кроме Гитлера, который не мог вставать с постели, потеряв после прошлого покушения много крови из-за попадания двух пуль и последовавшей операции, никого больше не находилось. Оба его телохранителя располагались в коридоре и дежурили перед дверью палаты круглосуточно. Охранников руководство гитлеровской партии выбрало из опытных ветеранов, состоящих в военизированной организации СС. Постороннему пройти мимо них незамеченным было бы невозможно. Но дежурная медсестра, имеющая допуск в палату и не вызывающая подозрений, обязательно открывала окно перед сном в одно и то же время. Причем, открыв окно, она покидала палату, оставляя проветривание ровно на десять минут и отправляясь на это время к другим пациентам. Потому, зная это обстоятельство, наши агенты проникли заранее на чердак госпиталя с крыши соседнего здания, затаившись там. Поскольку палата Гитлера располагалась на последнем этаже, то спуститься по веревке к открытому окну с крыши не составило большого труда для молодых и физически крепких сотрудников. Ну, а дальше был использован тихий метод удушения подушкой. После чего наши агенты спокойно ушли тем же путем, которым пришли. Времени проветривания им вполне хватило, — подробно поведал Трилиссер обстоятельства ликвидации главаря немецких фашистов.

Выслушав Трилиссера, я произнес вполне искренне:

— Что ж, на этот раз вы принесли хорошие вести, товарищ Москвин! Приказываю представить исполнителей к орденам Красного Знамени!

На что Трилиссер кивнул, но спросил весьма откровенно:

— А разрешите полюбопытствовать, товарищ Менжинский, почему вы сочли этого Гитлера настолько опасным и подлежащим немедленной ликвидации? Он, разумеется, был одним из лидеров «Пивного путча» и написал, когда сидел в тюрьме, эту свою мерзкую книгу, пытаясь обосновать расовую борьбу и необходимость уничтожения евреев политическими целями возрождения «арийской расы» ради мирового господства. И я, как все-таки еврей по происхождению, не могу не одобрять ликвидацию подобного политического деятеля. Но, вы же поляк, а тоже, как я вижу, усмотрели во взглядах этого немецкого политика серьезную опасность, хотя, по моим данным, его партия не смогла бы набрать в этом году на выборах в рейхстаг больше трех или четырех процентов голосов. Или же вы руководствовались еще чем-то, чего я, возможно, не знаю?

Я ответил:

— Даже того, что вы и сами сейчас назвали, уже вполне достаточно, чтобы считать этого Гитлера очень опасным расистом и человеконенавистником, который пройдет по трупам и не остановится, стоит ему лишь заполучить власть. Начиная со второго съезда, состоявшегося в Веймаре в позапрошлом году, Гитлер, победив во внутрипартийной борьбе Георга Штрассера, сделался не просто формальным вождем своей партии, а человеком, которому начали подражать. Тогда же партийная молодежь, так называемый «Гитлерюгенд», провозгласила именно Адольфа примером для подражания. И он начал принимать все решения внутри партии единолично. Причем, он собирался подмять под себя немецкую демократию через ее же выборные механизмы, чтобы получить для НСДАП места в парламенте законным путем. Для этого он много выступал в разных городах Германии, поднимая свои любимые темы «о большевистской опасности» и о «еврейском корне мирового зла». А еще он говорил о жизненном пространстве на Востоке, необходимом арийцам. А это, как раз, наш с вами Советский Союз. И мне совсем не хотелось, чтобы к власти в Германии пришел подобный потенциальный агрессор. Так что я рад, что этого Адольфа больше нет.

Трилиссер снова кивнул. Потом проговорил:

— Только я опасаюсь, что смерть лидера этой партии может подстегнуть интерес к ней в народных массах. Тем более, что партийным лидером, скорее всего, теперь выберут Штрассера.

Я высказал свое мнение:

— Георг Штрассер мне представляется менее опасным, чем Гитлер. Кстати, Штрассер не слишком одобрял ту самую пресловутую расовую теорию и пытался в партийном строительстве больше делать упор именно на социализм. А еще он, кажется, желал укреплять связи Германии с нашей страной. Так что пусть ИНО поддержит этого кандидата против его соперников Геринга и Гиммлера.

Меер посмотрел на меня как-то странно, потом честно сказал:

— Но, Вячеслав Рудольфович! Помилуйте! Мы не располагаем настолько обширным персоналом за границей, чтобы иметь возможность влиять на политические расклады внутри немецких партий! Если нам по силам организовать успешное покушение в Берлине, так это не означает, что у нас в руководстве НСДАП есть свои люди. Наши возможности весьма ограничены. У нас мало сотрудников. На текущий момент наша сеть в Берлине имеет в распоряжении менее сорока завербованных агентов, с которыми наши резиденты проводят регулярные конспиративные встречи и обмен информацией.

Я внимательно посмотрел на начальника ИНО и огорошил его новостью:

— Теперь все будет по-другому. Потому что я передаю в ваше ведение всю систему Коминтерна.

Отметив про себя удивление Трилиссера, и, в то же время, заметив, как сверкнули его глаза интересом, я добавил:

— Мне удалось вытрясти из Бухарина много чего. И сейчас все главные финансовые и организационные инструменты, связанные с этой организацией, находятся в моем распоряжении. Потому с этого момента у нашей конторы появляется уникальный шанс серьезно расширить свое влияние за границей. Мы можем использовать все каналы влияния Коминтерна в своих целях, например, для внедрения нашей агентуры не только на стратегические объекты держав, противостоящих нам, но и в политические партии и в разные группы влияния, которые, в случае войны, сумеют посеять в тылу у противника хаос, организуя не просто диверсионные операции и саботаж, но и самые настоящие мятежи со свержением правительств. Вот только нам необходимо сделать работу Коминтерна не настолько пафосной, как сейчас, а такой, чтобы эта работа, якобы, производилась сама по себе в третьих странах. И инициатива этой деятельности, как будто бы, исходила именно из этих третьих стран. Причем, название организации следует изменить, поскольку оно уже значения не имеет. А тень этой организации, ставящей своей целью мировую революцию, отныне не должна падать на официальные отношения СССР с капиталистическими странами. Наоборот, нам необходимо в пропаганде всячески дискредитировать Коминтерн, как пагубную идею Троцкого.

— Но, это же серьезнейшие перемены во всей политике страны! — воскликнул Трилиссер.

Я кивнул, сказав:

— Да. Очень скоро наша внешняя политика сильно поменяется. Теперь мы будем пытаться выстраивать с капиталистическими странами мирное сосуществование и взаимовыгодные торговые отношения. Но, это только с виду. А на невидимом фронте мы, наоборот, кратно усилим работу против враждебных держав, готовясь к тому, чтобы однажды взять в свои руки власть над всем миром. И тут структуры, созданные в рамках Коминтерна, очень нам пригодятся. Более того, мы дополним и модернизируем их для решения текущих и предстоящих задач продвижения нашей политики. А цель ее, разумеется, останется прежней — полная и всеобъемлющая победа Советского Союза на международной арене. Просто пока время побеждать еще не пришло, и для осуществления нашей грядущей победы нам всем необходимо много работать. К тому же, в данный момент мы ослаблены мятежами Троцкого и Эйхе. И нам необходимы срочные решительные меры для подавления этих внутренних врагов. По сути мы имеем новую гражданскую войну, которая вполне может затянуться на пару лет. Да и потом нам понадобятся еще лет десять мирного строительства, чтобы провести индустриализацию и сделаться сильными по-настоящему, овладев за это время новыми видами оружия, которые предоставит наша советская наука. Но, до этого еще далеко, а сейчас нужно учитывать, что враги прекрасно знают о наших слабостях текущего момента. Их разведки отнюдь не дремлют. Ко мне поступают донесения, что англичане, американцы, поляки, финны, прибалты, немцы, турки и даже японцы с китайцами ищут контакты с Троцким и с Эйхе. И потому сейчас нам надо очень постараться сделать вид, что мы готовы пойти на уступки мировому капитализму, готовы даже сворачивать свою идеологическую революционную экспансию в обмен на мир и на невмешательство в наши внутренние дела. И надо убедить их, что мы открыты для торговли, что станем с радостью приобретать товары и технологии капиталистов, сделавшись для них новым большим рынком сбыта и поставляя им свое сырье, вроде древесины и нефти. Мы даже предоставим им новые выгодные концессии на своей территории, главное, чтобы они прямо сейчас не чувствовали от нас угрозу, дав нам время для развития.

Внимательно выслушав меня, Меер проговорил:

— Иными словами, Вячеслав Рудольфович, как я понимаю, вы предлагаете нам замаскироваться внешне, но усилить противодействие капиталистическим державам тайными методами?

— Именно так, товарищ Москвин! И надежды тут я возлагаю, прежде всего, именно на вас и на ваш отдел ИНО, который теперь, получив все ресурсы Коминтерна, станет полноценной и очень мощной специальной службой разведки и тайных операций, не чем не хуже аналогичных служб, имеющихся у наших противников. И, я очень надеюсь, что вы организуете эту новую секретную внешнеполитическую службу даже гораздо лучше и эффективнее, чем у тех же англичан.

Глава 18

Напоследок я задал Трилиссеру вопрос, что же случилось с тем нашим не очень удачливым киллером, который не смог убить Гитлера с первого раза? На что Меер лаконично ответил, что он был ликвидирован другим сотрудником ИНО в тюремном лазарете, куда покушавшегося на фюрера поместили после ранения в перестрелке с охраной Адольфа и последовавшего ареста, произведенного немецкой полицией. Я понимал, что жестоко, конечно, поступили советские разведчики со своим же сотрудником, но, как говориться, люди Трилиссера обрубили концы. Тут ничего не попишешь, да и придраться не к чему. Служба такая в разведке суровая.

Я, хоть и прослужил в прошлой жизни всего лишь в уголовном розыске, но специфику работы разведчиков неплохо понимал. Потому что и в угрозыске существует своя собственная разведка, которая выявляет тайные замыслы криминала, располагая не только агентами, внедренными в банды под прикрытием, но и сетью информаторов из среды криминального мира. Поэтому мне было вполне понятно, что если оставить киллера, который слишком много знает, в живых, не ликвидировав его вовремя после провала, то вся агентурная сеть может пострадать. Ведь любого человека можно «расколоть» пытками.

Когда разведчик идет на подобное задание, готовя покушение на кого-то, то всегда понимает, насколько серьезен риск погибнуть или от рук врагов, или от рук своих. Так что ругать начальника ИНО я не стал. Тем более, что ликвидированный так и не успел выдать немцам ни пароли, ни явки, ни даже то, что работал на советскую разведку. Он до самого конца отрабатывал свою легенду, прикидывался одиночкой еврейского происхождения, который стрелял в Гитлера по причине личной неприязни, не разделяя его расовую теорию. И я, разумеется, приказал наградить этого сотрудника посмертно, а семье выплатить компенсацию.

Когда Трилиссер, окрыленный блестящими перспективами развития своего отдела, готового вскоре превратиться в отдельную мощную структуру внешней разведки, возможно, даже более сильную, чем знаменитая английская МИ-6, секретная разведслужба Великобритании, созданная в 1909 году не только для узких разведывательно-диверсионных задач, а ради влияния на всю мировую политику с помощью тайных операций по всему миру в интересах английского правительства, удалился, пообещав в самое ближайшее время подготовить предложения по конкретной деятельности ИНО уже на базе Коминтерна, который, конечно, сначала следовало хорошенько зачистить от троцкистов и бухаринцев, в мой кабинет явился Николай Ежов. Поздоровавшись, этот маленький человечек в одежде из кожи нерешительно замялся в дверях, пока я после некоторой паузы жестом не пригласил его сесть напротив в кресло для посетителей. А в это время я внимательно рассматривал Ежова. На вид абсолютно ничего не указывало на его скрытые наклонности настоящего кровавого маньяка.

Маленький и тщедушный, с угодливой физиономией, на которой бегали хитренькие карие глазенки и играла дежурная улыбочка, Николай, кажется, не мог представлять опасность ни для кого. Но, я прекрасно знал, насколько же это впечатление обманчиво! Прямо напротив меня находился будущий ликвидатор множества советских людей, тот самый организатор самых массовых репрессий за всю историю СССР. И было трудно представить, что пресловутый «большой террор», названный еще и «ежовщиной», был делом рук этого самого Николая Ежова!

Вот только, так все сложилось в той истории, которую я знал до своего попадания сюда. А сейчас уже от меня зависит, как войдет этот человек в мою теперешнюю измененную историю, которую в последнее время вовсю изменяю я сам. Ведь это именно я сделался главным начальником этого партийного функционера из ЦК, а значит, несу ответственность и за его деятельность. Правда, я не мог не учитывать, что и тут Ежов уже успел себя показать. Получив назначение в ОГПУ куратором по партийной линии, он сразу же умудрился парализовать работу всей нашей организации. И Ежов, разумеется, понимал, что я хорошо запомнил эту его выходку, да еще и совершенную им во время начала мятежа троцкистов. Помнил Николай и последовавший строгий выговор, который я ему сделал при заседателях Политбюро. И потому он, конечно, чувствовал себя в моем кабинете очень неловко, зная, что отделался в тот раз за свою провинность еще очень даже легко.

И это обстоятельство, разумеется, являлось отличным крючком, чтобы держать его, что называется, за жабры. Впрочем, сотрудник, который прекрасно понимает, что серьезно напортачил, испытывая вину за содеянное, становится зависимым от воли начальника. Собственно, что мне и было нужно. Ведь на должность своего главного пропагандиста мне сейчас очень требовался человек, который будет проводить в массы мою волю. А Ежов, похоже, вполне мог добиться успехов на этом поприще. И потому я сказал ему:

— Что ж, не буду тянуть. Перейду, пожалуй, сразу к делу. Вызвал я вас по поводу перевода на другую работу. Есть мнение, что вы, как опытный работник из секретариата ЦК, сможете возглавить газету «Правда».

На лице у Николая читалось удивление. Он-то, наверняка, думал, что я вызывал его разбираться с тем самым инцидентом, за который он схлопотал выговор. А тут, вместо разбора полетов, Менжинский еще и повышение предлагает! Ведь знал, подлец, что место главреда «Правды» весьма перспективное. Не зря же его занимал до этого сам Бухарин! И Ежов таращился на меня, не понимая, что и сказать, еще даже и не осознав в полной мере, насколько ему повезло. А я, отметив про себя, что от него разит перегаром, продолжал:

— Я надеюсь, что вы уже сделали выводы из своих прежних ошибок? Например, я настоятельно рекомендую вам бросить пить. Учтите, что партия сейчас дает вам последний шанс исправиться. Руководству страны очень важно быстро наладить через прессу оперативное обличение троцкистов и сепаратистов. Да и вообще, нам необходимо организовать не теоретизирование в печати, которое так любил прежний главред Бухарин, ныне арестованный, а быстрое информирование советских граждан через центральную газету о политике партии и о строительстве социализма, сочетая эти темы с объективной критикой имеющихся недостатков в обществе и на производстве, таким образом, чтобы «Правда» сделалась не формализованной газетой, а реально отражающей заботы и потребности страны. Нам нужна сейчас не беззубая пресса, а настоящая «четвертая власть», которая будет не только выявлять все общественные проблемы, но и помогать решать их вместе с исполнительными, законодательными и судебными властями. И, если у вас получится хорошо поставить дело в нашей главной газете, то я буду через некоторое время рекомендовать вашу кандидатуру еще и на должность заведующего Агитационно-пропагандистским отделом ЦК ВКП(б) вместо товарища Криницкого.

Тут Ежов не растерялся, выпалив:

— Большое спасибо за доверие, товарищ Менжинский! Постараюсь оправдать всеми силами! А пить брошу непременно! Прямо сегодня и брошу! Это я от тоски, потому что вину свою полностью осознал, что допустил я большую ошибку, проявив тогда непростительное самоуправство…

Я перебил:

— Ладно, товарищ Ежов. Забудем пока о том досадном недоразумении. А сейчас лучше расскажите мне свое видение улучшения работы редакции. Я надеюсь, что, работая в ЦК с документами, вы имели возможность составить собственное мнение о нашей пропаганде и об информировании населения через печать.

Николай явно воодушевился, вполне искренне поделившись своими мыслями по этому поводу:

— Да, товарищ Менжинский, я понимаю, что газета «Правда» должна стать главным инструментом не только пропаганды и информирования, но и партийного контроля. Необходимо обличение не только врагов, но и наших нерадивых работников через печатное слово! Причем, главная газета, по моему мнению, должна стать такой интересной, чтобы людям по всей стране хотелось ее читать, вкусной в плане материалов, а не такой, вроде подошвы от сапога, какой сделал ее Бухарин. И одновременно нам, разумеется, нужно развивать централизацию системы нашей пропаганды, чтобы не допускать разночтения с печатью на местах. Потому что местная печать часто пишет совсем не то, что требует момент. Они там больше о своих местечковых проблемках пишут, а надо бы и о самом главном никогда не забывать. И я считаю, что партия должна полностью подчинить аппарат прессы своим задачам. А то местные органы на себя власть над прессой перетягивать пытаются. Сейчас у нас газеты повсюду контролируются не только партийными комитетами, а еще и разными ненужными бюрократами, вроде местных агитационных отделов и отделов печати. А я считаю, что должен быть единый контроль из центра со стороны партии, остальное же только помешает работе наших журналистов. Ведь, если мы хотим добиться объективности освещения событий и увеличить влияние прессы, как органа власти, то журналисты на местах не должны зависеть от местных начальников. Каждый советский журналист должен стать в определенном смысле ревизором из Москвы, который осуществляет по заданию центра надзор за местными властями. И, если сможем выстроить такую систему из независимых журналистов, подчиняющихся только редакции нашей центральной газеты, то и на местах быстро порядок наведем посредством печатного слова. Вот, что я думаю.

— А если еще каждый журналист станет сотрудничать с ОГПУ, одновременно пользуясь нашей «крышей», то хуже точно не будет, — в тон ему проговорил я. И добавил:

— Поздравляю с новым назначением, товарищ Ежов!

Желтоватая кожа на лице Николая даже покраснела на щеках от радости. А я взял и огорошил его еще больше:

— Только учтите, что для более глубокого распространения нашей коммунистической идеологии в народ, надо будет задействовать ради усиления агитации все рычаги. И церковь тоже.

Краска сошла с лица Николая. И он даже абсолютно побледнел, несмотря на обычную легкую желтизну своего кожного покрова, сказав, слегка заикаясь от стресса:

— Но-о, кка-как эт-то? Мы-ы же-е аттте-исты!

Пришлось объяснять:

— Мы с вами, действительно, атеисты, товарищ Ежов. И большинство коммунистов тоже атеисты, конечно. Но, есть среди наших товарищей по партии и такие, кто внутри себя верит в Христа или в Магомета, или в Машиаха, или в Будду! И вы сами, наверняка, встречали немало подобных товарищей, которые на партсобраниях впереди всех лезут в атеисты, а со страху на фронте молятся, или даже вечером у себя в спальне украдкой молитвы читают. А уж в нашем простом народе, который еще не стал таким сознательным строителем коммунизма, как просвещенные члены партии, а остается пока простым тружеником, тяга к религии присутствует очень даже сильная.

— Но, ведь товарищ Ленин называл религию опиумом для народа! — возразил Ежов, взяв себя в руки.

На что я сказал:

— Вот именно! И потому надо сейчас воспользоваться этим свойством религиозности, чтобы перетянуть на свою сторону всех колеблющихся! Ибо из-за действий мятежников сейчас в опасности дело всей нашей революции! И Троцкий не думает останавливаться! Он рассчитывает перетянуть к себе народные массы колеблющихся и бывших. Но, мы нанесем чудовищный идеологический удар по его планам, если официально объявим реабилитацию церкви. Вот только в наших храмах отныне будут проповедовать совсем не те попы, что раньше, а наше новое красное духовенство под кураторством ОГПУ!

— И что же они станут проповедовать? — спросил Ежов, вытаращившись на меня от удивления.

— Как что? Станут проповедовать, например, что Иисус Христос был самым первым борцом за права трудящихся! Он же говорил, что все равны и обязаны любить ближних, значит, имел в виду наши принципы, что человек человеку друг, товарищ и брат! Ну, и все остальные религии тоже перепишем в том же духе в интересах трудового народа и коммунистической агитации.

— Ах, вот оно что! И как же это я сам до подобного не додумался! — воскликнул Ежов. Выглядевший потрясенным моими откровениями, он добавил:

— Так это же у нас мощнейший агитационный инструмент получится вместо церкви!

— Вот именно! И нечего больше здания церковные ломать! Раз достались они нам в наследство от царизма, значит, надо с умом использовать этот ресурс, а не разбрасываться им! А свой атеизм мы и без того уже хорошо продемонстрировали за эти годы всему миру. Но, народ за десять лет полностью не изменить. Неграмотных у нас еще тьма тьмущая. Тут на поколения вперед работы для педагогов и пропагандистов. А из малообразованных людей религиозность быстро не вытравить, как ни старайся. Потому что все это замешано на традициях глубинного народа, уходящих корнями в глубины веков. Внешне религиозные люди смирятся с гонениями на веру, но внутри станут власть ненавидеть и подтачивать, ища пути для сотрудничества с нашими врагами. Что они, кстати, все эти десять лет и делают. Ведь людям такого сорта обязательно нужна простая и понятная вера, которая является для них духовной опорой в жизни, определяя то, что хорошо, и то, что плохо. И вот именно им и нужно доступным языком объяснять, что Христос наш, красный, а не белый! И, поскольку они уважают только авторитет священников и молитв в храмах, значит, пусть будут наши, красные, и храмы, и священники, и молитвы! — развил я мысль.

Глава 19

Как только Ежов покинул мой кабинет, направившись прямиком в редакцию «Правды», чтобы принять там дела, заручившись мандатом с моей подписью и с печатью, мне принесли отчет отдела ИНФО по текущему положению. Военные действия набирали обороты. Шло сражение за Саранск. Формировались фронты. Троцкий впервые в этом вооруженном конфликте применил танки, поставленные в строй из тех, которые находились в ремонте на заводе «Красное Сормово». Правда, эти машины были устаревшими, на основе «Рено FT17», но все-таки броня.

Вместе с броневиками, имеющимися у троцкистов, старые танки пытались теснить конницу, брошенную на защиту города с этого направления. Стараясь сдержать натиск, наши кавалеристы понесли потери. Но, организационные усилия Шапошникова и всего штаба РККА, укрепленного в кадровом отношении опытными военспецами, позволили этим маневром выиграть время, чтобы организовать в кратчайший срок доставку артиллерии к линии фронта. И потому танковый прорыв к Саранску отрядов троцкистов был все же остановлен в сорока километрах к северу от города возле села Пеля-Хованская.

Там на берегу речки Пелька состоялось серьезное встречное сражение с бронегруппой противника остатков конницы, защищавшей город, рабочих отрядов ополченцев Саранска и артиллеристов. Бронегруппу мятежников поддерживали отряды красногвардейской пехотой, которой Троцкий придал видимость механизированной, экспроприировав для этой цели гражданские импортные грузовики разных марок, на которые установили пулеметы и прикрутили по бортам и спереди листы противопульной брони, пытаясь быстренько соорудить некое подобие бронетранспортеров. Впрочем, половина машин этой импровизированной ударной бронегруппы мятежников застряла в снегу на нечищеных дорогах, что и сыграло роль в отражении этого вражеского натиска нашей артиллерией, подоспевшей весьма вовремя и развернувшей свои батареи на высотах.

Одновременно войска, направленные Шапошниковым к Саранску и прибывшие эшелонами из Северо-Кавказского военного округа под командованием командарма Ивана Панфиловича Белова, успешно выдержали удар кавалерии Шмидта к востоку от города. Белов был опытным военачальником. Начав военную службу еще в 1913 году по призыву, при царе он дослужился до унтер-офицера. В Гражданскую он проявил себя наведением порядка в Туркестане, в Семиречье Казахстана и в Бухаре, а также участием в подавлении мятежа в Кронштадте. В войсках его уважали за решительность и смекалистость, которые сочетались в нем с обостренным чувством справедливости. Бойцы пересказывали друг другу истории, как Белов всегда справедливо поступал с пленными, запрещая расстреливать их и прощая тех, кто переходил на сторону красных.

И на этот раз командарм действовал весьма решительно. Он повел войска в бой прямо с вокзала. Пехотные маршевые колонны вступили в сражение с передовыми отрядами кавалерии мятежников в трех десятках километров к северо-востоку от Саранска у села Большое Маресево. Потерь избежать не удалось, но, вовремя заняв высоту у дороги, атаку кавалеристов все-таки удалось отбить. И потому можно было с уверенностью сказать, что в Саранск враги с наскока войти не смогли. Более того, грамотное и быстро организованное сопротивление не позволило красногвардейцам из Нижнего Новгорода и конникам Шмидта встретиться и соединиться в Саранске. Противник был отброшен на двух направлениях, но пока не разгромлен. Впрочем, это позволило командарму Белову выиграть время, чтобы сформировать рубежи обороны вокруг города.

По Троцкому мне шли донесения, что в своем мятежном правительстве он выпустил политическую директиву для внутреннего использования, в которой указывал, что в сложившихся условиях пытаться строить социализм дальше бесполезно и бессмысленно. Потому что на тех территориях, которые оказались в распоряжении троцкистов, крестьяне составляли более восьмидесяти процентов населения. А крестьяне, как считал Троцкий, — это совсем не та народная масса, которая способна продолжать эффективное социалистическое строительство, да еще и на ограниченной территории.

С другой стороны, Троцкий понимал, что и эффективную коллективизацию произвести для такой крестьянской массы ему не удастся. В сложившихся для троцкистов условиях такая попытка лишь вызовет народное недовольство. Потому Троцкий пока решил не совершать резких движений в общественном переустройстве. Отложив все социальные преобразования на потом, он, прикрывшись лозунгами беспощадной борьбы с чекистами-узурпаторами, ввел в Поволжье военный коммунизм и сосредоточился исключительно на военном строительстве, укрепляя оборону уже занятых рубежей и объявив срочный призыв крестьян в свою армию.

Одновременно в докладе ИНФО отмечалось, что поступали многочисленные сообщения, что в Сибири Эйхе уже начал варварскую коллективизацию. Он пытался действовать в сталинском стиле, разделяя крестьянское сословие на бедных и кулаков, объявив, выступая в Новосибирске, о беспощадном раскулачивании последних, он называл их «деревенскими ростовщиками» и «паразитами на теле крестьянства», хотя, на самом деле, призывал бороться с теми сельскими тружениками, которые были успешными в своем деле, с помощью тех, которые мало что смыслили в организации производства и сбыта сельской продукции, оставаясь в положении батраков во многом в силу ограниченности собственных умений извлекать из земли урожай, а из урожая получать прибыль. Ведь налаженные зажиточные крестьянские хозяйства как раз умели делать и то, и другое. Эти семьи просто отличались большим трудолюбием, умением считать затраты на производство и планировать прибыток. В таких трудолюбивых сельских семьях всегда заводили много детей. И появлению малышей родители искренне радовались, поскольку каждый ребенок уже с малолетства начинал помогать в нелегкой деревенской работе. И десяток детей вовсе не были для таких семей редкостью. Работая все вместе от зари до зари, эта прослойка и тянула на себе сельское хозяйство страны.

Вот только Эйхе этого понимать не желал. Сделав ставку на деревенскую бедноту, он приказал немедленно раскулачить все подобные хозяйства, имеющие, как правило, и достаточное количество пахотной земли, и свой инвентарь, и даже скотину в немалом количестве. Потому в Сибири начался массовый грабеж зажиточных крестьянских семей и переселение обобранных до нитки на новые места, где из них в приказном порядке формировали колхозы. Причем, под раздачу попадали не только действительно богатые и преуспевающие крестьяне, но и обыкновенные середняки, которые, что называется, мозолили глаза комитетам бедноты просто, например, своей аккуратностью, которой бедняки, любящие не столько работать, сколько пить горячительное, совсем не отличались. Да и ни один бедняк тоже не был застрахован от беспредела комбедов, которые стали властью на селе. Из личной неприязни или из простой зависти члены комбедов могли объявить кулаком любого сельчанина, отправив строить новый колхоз на нераспаханных и неплодородных землях вместе с другими подвергшимися раскулачиванию. И эта коллективизация по Эйхе, разумеется, обрекала множество людей не только на лишения, но и на голодную смерть.

Поскольку долгая и изнурительная гражданская война с Поволжьем и с Сибирью в мои планы не входила, я решил тоже поступить по-сталински, взяв на вооружение сталинский принцип, что если нет человека, то нет и проблемы. А, поскольку все основные проблемы этого противостояния исходили от лидеров мятежников, то, ликвидировав их, я бы избавился и от самой природы этого конфликта. Ведь причина конфликта состояла в том, что из-за своих непомерных политических амбиций эти деятели утратили адекватное восприятие реальности.

И, если Троцким двигало желание не только снова заполучить власть в свои руки, но и отомстить обидчикам, устроившим на него гонения, то Эйхе действовал против всех, использовав троцкистский мятеж в качестве прикрытия для своего собственного мятежа, чтобы под шумок заполучить в личное пользование всю Сибирь. Вероятно, он рассчитывал, что пока Москва разберется с троцкистами, потратив на это значительные ресурсы, сил, чтобы снова брать Сибирь военным путем, у центра уже не останется и, следовательно, можно будет выторговать для себя если и не полную независимость, то, по крайней мере, достаточно широкую некоторую автономию.

В любом случае, и Троцкий, и Эйхе демонстрировали явную переоценку своих собственных сил и недооценку ресурсов центральной власти. И оба они, конечно, тут же были объявлены Политбюро врагами народа. Как только Ежов выпустил газету «Правда» нового содержания, переосмысленного сообразно текущей политической ситуации и сдобренную моими рекомендациями, так и обрушилась на головы мятежников с невиданной силой информационная лавина народного гнева. Именно мятежники теперь объявлялись виновными во всех неудачах Советского Союза, в хищении огромных средств из государственной казны и в саботаже социалистического строительства путем подмены понятий.

И тут, кроме прочего, на Троцкого Ежов повесил вину за уничтожение церкви. А Эйхе был уличен в антинародной коллективизации. Мятежников клеймили и обвиняли во всех тяжких грехах следом за прессой на митингах, организованных парткомами во всех трудовых коллективах по всей стране. И простые люди были преисполнены решительностью растоптать внутренних врагов. Ну, а против большинства населения переть очень трудно даже «демонам революции», вроде Троцкого.

В это самое время охотницы за головами, которых подготовила Эльза, уже отправились на охоту. В отряд ликвидаторов моя секретарша подобрала самых отчаянных женщин из ОГПУ. Например, под псевдонимом «Рыжая медянка» скрывалась Варвара Сергеевна Прокопенко, тридцатилетняя незамужняя и бездетная уроженка Крыма, которая в Гражданскую числилась одной из помощниц знаменитой Землячки, более всего прославившейся размахом красного террора, который эта Розаилия Самуиловна Залкинд, как звали Землячку на самом деле, устроила пленным белогвардейцам. Причем, никакой необходимости в этих казнях не имелось. Ведь белые уже и без того сдались к тому моменту на милость красных. Только вот, они не ожидали, что милость секретаря Крымского обкома Землячки окажется настолько кровавой.

Что же касается Варвары Прокопенко, то она по поручению Землячки контролировала приведение в исполнение ее распоряжений, присутствуя на местах тех самых крымских репрессий. И не только присутствуя, а и участвуя непосредственно в расстрелах. По свидетельству ее сослуживцев, стреляла она в белогвардейцев с большим азартом, до тех пор, пока у нее не кончались патроны. Так она мстила за родителей, которые погибли, попав под белый террор врангелевцев за поддержку красных партизан, в отряде которых тогда сражалась Варвара, занявшая потом, с приходом красных в Крым, должность уполномоченной Особого отдела 46-й дивизии Южфронта и присланной на подмогу Землячке Реввоентрибуналом. После окончания гражданской войны Прокопенко получила должность сначала в ЧК, а потом и в ОГПУ. И остальные исполнительницы, которых подобрала Эльза, были не хуже.

Глава 20

Я был свидетелем того, как Эльза в последний раз инструктировала диверсанток, которые перед выходом на задание приходили к ней в приемную по одной. По условиям конспирации они не должны были знать друг о друге. Ведь если одна из них будет схвачена, то она не сможет выдать остальных даже под любыми пытками, поскольку просто не знает об их существовании. Враги смогут выведать лишь то, что убийцу подослали Эльза и Менжинский. Но, троцкисты и без того объявили меня виновным во всех бедах, а мою секретаршу тоже не пожалеют, если доберутся до нее. Они уже заочно приговорили нас к смерти. И мы это хорошо знали, так что не боялись разоблачения. Потому я не опасался, что Троцкий сможет получить информацию о том, что я устроил на него охоту. Но, я все-таки надеялся, что он узнает об этом только перед самой смертью и то лишь на тот короткий миг, когда будет умирать от руки одной из моих охотниц. И потому я не удивлялся, как Эльза на последнем инструктаже говорила каждой из девушек, выбранных в охотницы:

— Самое лучшее, что все мы, женщины-чекистки, должны стремиться сделать для борьбы с мятежом Троцкого — это ликвидировать его, как главного виновника гибели наших боевых подруг, убитых троцкистами в Горках и в Нижнем Новгороде. Да, мы не быстро готовим месть. Но, она обязательно свершится. Наша месть — это блюдо, которое подают холодным. И подручные Троцкого обязательно заплатят за все свои преступления. Но, первым должен заплатить он сам. И именно вам выпала честь взять с него плату за преступления. Троцкий должен заплатить за свои злодеяния собственной жизнью. А его смерть от руки чекистки прибавит страху его сторонникам. У вас есть преимущество в скрытности, поскольку женщин всегда подозревают гораздо меньше. Вы отправитесь в Нижний Новгород под надежной легендой, исключающей подозрения. И попытаетесь убить врага в его логове. Приложите для этого все возможные старания и помните, что, ликвидировав Троцкого, вы избавите нашу страну от новой гражданской войны и спасете многие тысячи жизней, которые этот демон готов бросить в топку конфликта с центральной властью.

Присутствуя в этот момент в помещении, я внимательно смотрел на Эльзу, которая уверенно произносила свою речь перед одной из женщин, Варварой, собравшейся пойти на смерть под кодовым именем Рыжая Медянка. При этом, Эльза говорила искренне и с такой неподдельной ненавистью к врагам, что мороз проходил по коже даже у меня. А исполнительница внимательно слушала свою наставницу. Ведь все чекистки знали о том, в каких тайных операциях участвовала Эльза. Для каждой из отряда убийц она являлась примером и олицетворением беспощадной революционной справедливости, в пламени которой безжалостно сгорали человеческие жизни.

Я понимал, что для людей, подобных Эльзе и Варваре, жизнь отдельного человека ничто, если она отдана за грядущее счастье миллионов строителей коммунизма. И, веря в революционные идеалы, исполнительницы готовы были рисковать собой без всяких сомнений, словно камикадзе Японии или какие-нибудь шахидки Халифата, хоть, официального собирательного названия у наших потенциальных смертниц и не имелось. Но, это не мешало каждой из них хорошо понимать, за что и почему она идет на столь рискованное дело, в конце которого вероятность погибнуть чрезвычайно высока. Ведь собственная жизнь в их собственных глазах значила меньше, чем дело революции. И, если Троцкий покушался на эту их святыню, извратив ее, значит, его надлежало ликвидировать любыми методами, не жалея себя. Так они рассуждали.

Кодовое имя Коричневая Кобра носила еще одна бывшая красная партизанка, ставшая сотрудницей ОГПУ. Дочь купца Валентина Черемухина была женой царского офицера, который сразу после революции перешел на сторону красных. Собрав партизанский отряд, он объявил себя командиром, а свою жену назначил комиссаром. И вместе они занимались экспроприацией и борьбой с белыми отрядами в том самом Поволжье, куда сейчас и направлялась Валентина, чтобы ликвидировать Троцкого. В сущности, в Гражданскую не было большой редкостью, что женщины шли сражаться наравне с мужчинами. Причем, таких женщин оказалось немало по обе стороны баррикад. Но далеко не каждая из них обладала качествами, позволяющими возглавить отряд, если он лишился командира. Валентине это удалось, когда ее мужа убила белогвардейская пуля.

Бойцы уважали Валентину, потому избрали ее своим командиром и охотно подчинялись. Тем более, что вдова бывшего командира отряда не только умела распоряжаться, но и сама ходила в атаки, метко стреляя во врагов революции, с которыми она не церемонилась. Если ей нужно было выведать что-то у пленного белогвардейца, Валентина, обычно, отдавала приказ привязать его к хвосту лошади и тащить по земле до тех пор, пока не заговорит. А если все-таки молчал слишком долго, то она останавливала лошадь и лично подходила к нему, пуская в ход острую шашку в качестве стимула к развязыванию языка. Будучи уроженкой Нижнего Новгорода, эта женщина тридцати двух лет от роду прекрасно знала, какими путями можно подобраться к Троцкому.

Под кодовым именем Черная Гюрза скрывалась Ребекка Абрамовна Мазель, дочь торговца из Одессы, которой как раз в январе исполнился тридцать один год. Это была опытная революционерка, которая занималась революционной пропагандой с самого детства, еще будучи маленькой девочкой, она уже раздавала листовки с призывами к революционной борьбе в 1905 году. А повзрослев и выйдя замуж за революционера, она вступила в РСДРП, занимаясь подготовкой революции в эмиграции. Вернувшись из Европы на корабле, перед Февральской революцией она очутилась в Мурманске, где и встретила все революционные события.

К тому моменту муж Ребекки скончался от туберкулеза, и она осталась одна с двухлетним сынишкой, что не мешало ей, предоставив ребенка заботам няни, работать в Мурманском совете секретаршей у Алексея Юрьева, который, как вскоре выяснилось, оказался предателем, пригласив англичан якобы для противодействия белофиннам и немцам. До революции Юрьев с 1908 проживал в эмиграции в Нью-Йорке, где сотрудничал в социал-демократической газете «Новый мир» вместе с Троцким.

Юрьев обставил свое решение прибегнуть к помощи англичан заботой об организации обороны портового города с его складами, переполненными вооружениями, и со стратегической железной дорогой, для охраны которой у местного совета не имелось вооруженной силы. Мотивируя этими соображениями, Юрьев проинформировав 1 марта 1918 года Совет народных комиссаров о предложении английского контр-адмирала Томаса Кемпа, который обещал организовать оборону Мурманской железной дороги от немцев и бело-финнов с помощью британского контингента. И народный комиссар по иностранным делам Лев Троцкий распорядился это предложение принять, фактически сдав интервентам Русский Север без всякого сопротивления.

Уже в тот момент Ребекка поняла, что Троцкий является вредителем и шпионом Запада, внедрившимся в Советское правительство. Поняла она и то, что предатель и ее непосредственный начальник Алексей Юрьев. А потому Ребекка решила бежать из Мурманска. Юрьев же, получив распоряжение Троцкого, немедленно заключил договор с британцами, согласившись 2 марта 1918 года на их условия, что командование в Мурманске отныне станет осуществляться тремя лицами, среди которых лишь один представитель будет от советской власти, а два оставшихся места займут англичанин и француз, которые и будут руководить обороной и снабжением. И уже 6 марта в порт Мурманска прибыл британский крейсер «Глори», высадив первый десант, а через неделю к первым десантникам добавились другие с подошедшего крейсера «Кокрейн». Чуть позже, 18-го числа того же месяца, в Мурманск пришел и французский крейсер «Адмирал Об». Союзники царской армии по Антанте оккупировали Мурманск, но Юрьев успешно продолжал председательствовать в местном совете и при интервентах. И лишь через несколько месяцев, 2 июля 1918 года, в газете «Известия ВЦИК» было опубликовано, что председатель Мурманского Совдепа Юрьев перешел на сторону англо-французских интервентов, а потому объявлен врагом народа. Лишенный власти интервентами, он к началу 1920 года оказался в Архангельске, где его арестовали и приговорили к расстрелу за сдачу Мурманска врагам.

Судьба Ребекки, попробовавшей сбежать из Мурманска по железной дороге, тоже сложилась не лучшим образом. Поезд, в котором она находилась, подвергся нападению отряда белофиннов. И в перестрелке шальная пуля убила ее маленького сынишку. А самой Ребекке вместе с другими пассажирами разгромленного поезда пришлось спасаться, убегая по лесу, в котором беженцев по счастливой случайности спасли красные партизаны. Узнав, что Ребекка является большевичкой и сбежала от предателя Юрьева, командир отряда приблизил ее к себе. Так она и сделалась красной партизанкой, имеющей личные счеты к Троцкому, который, поддержав своего ставленника Юрьева в Мурманске, явился причиной ее горя. Позднее, уже служа в ОГПУ, она вынашивала планы мести. А тут и официальный повод нашелся. Потому Ребекка отправлялась на дело с энтузиазмом.

Самой старшей в отряде охотниц по возрасту оказалась сорокалетняя блондинка Галина Григорьевна Никифорова, дочь отставного русского офицера, родившаяся в Кстово, маленьком городке рядом с Нижним Новгородом. К революционерам она примкнула еще в детстве, учась в женской гимназии. За годы борьбы с угнетателями она завоевала себе определенную известность в революционных кругах участием в террористических актах и в вооруженном сопротивлении властям на баррикадах 1905 года. Ее старшие братья были казнены, а она, отправленная в ссылку, сбежала за границу, где не просто занималась партийной работой, а окончила военные курсы для женщин в Париже. Там она прошла подготовку молодого бойца, научилась отменно стрелять и вполне профессионально освоила взрывное дело. Вернувшись в Россию сразу после Февральской революции, Галина активно участвовала в революционных событиях. Боевой отряд, который она возглавила, помог большевикам захватить власть в Харькове и достойно сражался с петлюровцами, с махновцами и с прочими врагами революции. После окончания Гражданской Галину взяли в ЧК. И теперь она носила кодовое имя Белая Гадюка, отправляясь на охоту за Троцким.

Все четыре женщины, отправленные Эльзой с заданием ликвидировать Лейбу Бронштейна, были хороши в своем деле. За каждой из них через годы тянулся длинный хвост из трупов. Каждая хорошо умела стрелять, а также грамотно обращаться с взрывчатыми веществами и с ядами. И ни одна из них не ведала страха. Напротив, все они рассматривали свое секретное поручение, данное им самым высоким руководством ОГПУ, как большую честь, подразумевающую безоговорочное признание их революционных заслуг. Ведь такое важное задание могут поручить лишь лучшим из лучших!

В их глазах убийство Льва Троцкого выглядело вполне оправданной акцией. Они понимали, что лучше уничтожить одного человека, чем допустить многочисленные жертвы, на которые Троцкий готов пойти, развязав новую кровавую гражданскую войну во имя своих амбиций. А убить человека для каждой из этих четырех женщин, подобранных Эльзой в отряд охотниц, особого труда не составляло, поскольку у каждой имелся большой опыт в подобных делах. И мы, разумеется, надеялись на успех этой четверки убийц, каждая из которых должна подобраться к Троцкому, следуя своим собственным особым путем. Ведь у каждой из них не только легенды, но и собственные любимые методы причинения смерти были разными.

Глава 21

Пытаясь заново строить советское общество, я помнил о том, что все это построение новой лучшей жизни зависит не только от решений руководителей, но, гораздо больше от того, как эти решения станут исполняться самими гражданами СССР. Так уж получилось, что, попав в 1928 год и сразу же оказавшись на высокой должности, я сделал пока не слишком много наблюдений о жизни простых людей. Но и те общественные проявления, которые я видел из отчетов и с чем сталкивался в ежедневной повседневности, свидетельствовали о том, что в эти времена москвичи, вопреки стереотипам из двадцать первого века, вовсе не были намного проще в общении и дружелюбнее друг к другу.

Напротив, в столичном обществе, пережившем революцию десять лет назад, присутствовало такое явление, как классовая ненависть и нетерпимость. Пролетарии завидовали новым буржуям НЭПа и ненавидели их за успешность. Одновременно простой народ ненавидел и появившуюся к концу двадцатых годов социальную прослойку советских бюрократов с их новенькими служебными автомобилями иностранных марок и с женами, а то и любовницами, разодетыми по европейской моде, которые на этих автомобилях колесили по Москве за покупками, в рестораны и театры, когда обычные труженики еле сводили концы с концами.

Сами же пролетарии отнюдь не казались святыми и честными гражданами, не гнушаясь подворовывать с тех же предприятий, на которых работали. Такие работники думали примерно так: «Раз объявлено, что все теперь народное, значит, оно и мое собственное. Следовательно, я вполне могу взять себе что-то по мелочи, не испытывая от этого ни малейших угрызений совести. Ведь общему делу строительства коммунизма та мелочь, которую я прихвачу, никак не помешает, а мне будет польза». И, к сожалению, подобным образом рассуждало большинство обычных рабочих не из активистов, повсеместно практикуя мелкое воровство с заводов и фабрик, которое в масштабах страны наносило немалый урон.

Наблюдая подобное поведение «несунов» по донесениям с мест, я отлично понимал, почему Сталин старался вводить на предприятиях железную дисциплину. Ведь до высокой моральной планки строителя коммунизма, который будет думать о благе страны больше, чем о своей личной выгоде, было еще очень далеко. И, чтобы эту моральную планку поднимать, начальникам предстояло начинать с себя, поскольку они являлись примером для подчиненных. А большинство из них даже и не задумывались о собственном поведении, о том, что они сами постоянно дискредитируют те идеи всеобщего равенства и братства, которые декларируют народу.

Да и многие другие критерии общества пока совсем не соответствовали социалистическим идеалам. Например, уровень образования оставался удручающе низким. А преступность процветала. Хотя меры, принятые мной, уже давали результаты. Например, круглосуточное дежурство милиции и дружинников на столичных улицах позволило значительно сократить преступность во второй половине января, даже несмотря на троцкистский мятеж, который в Москве, к счастью, удалось предотвратить.

НЭП тоже, конечно, способствовал негативным общественным проявлениям. Если банды разного рода отморозков, желающих пограбить богатеньких и занимающиеся банальным уличным гоп-стопом или рэкетом, постепенно уничтожались усилиями милиции и ОГПУ, то иные преступные пороки, замешанные на деньгах, пока еще процветали во всех районах большого города. В Москве конца двадцатых успешно действовали подпольные притоны, бордели и казино. Бесчинствовали разного рода аферисты и мошенники. Свирепствовали карманники. И кроме того, разумеется, имелась многочисленная братия самых обыкновенных городских наркоманов и алкоголиков.

С другой стороны, немало появилось и энтузиастов, настоящих строителей нового мира: честных парторгов, комсомольцев с пламенными сердцами, готовых к самопожертвованию ради блага других, ударников труда, которые не приворовывали со своей работы, а любили ее, бережно относясь к рабочим инструментам и материалам. Подрастало поколение пионеров, воспитываемых на революционных идеалах. Из вузов выпускались новые инженеры и другие специалисты советской формации. А педагоги по всей стране ежедневно боролись с неграмотностью. Но, человеческую природу изменить было очень трудно. Хотя, конечно, некоторые успехи в плане воспитания людей нового образца: трудолюбивых, честных и самоотверженных, все-таки имелись.

Вот только я думал о том, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы эта новая нарождающаяся формация строителей социализма погибла на войне. А ведь в моей прошлой жизни так и произошло, когда именно то самое поколение энтузиастов первых пятилеток и пионеров тридцатых годов погибло почти полностью в горниле Великой Отечественной. И я не собирался допускать подобного развития событий ни в коем случае. Поскольку считал, что именно огромные людские потери стали самой главной причиной развала Советского Союза.

Отложенной на годы причиной, но выстрелившей со всей мощью именно тогда, когда старое поколение искренних строителей социализма уходило, а на смену ему шло поколение людей совсем иного сорта. В основном, потомки тех, кто отсиделся в войну по тылам, меркантильных маргиналов и приспособленцев, которые и оказались той благоприятной средой, тем самым «хворостом», успешно подожженным западными спецслужбами, которые запалили, для начала, межнациональные конфликты по окраинам огромной страны, одновременно протащив во власть своих агентов влияния. И этим агентам некому уже было противостоять, поскольку решительных людей, вроде Эльзы, готовых пожертвовать собой ради идеалов революции, ради защиты советской власти, к этому времени просто не осталось в структурах управления СССР, как и в советской армии. И потому ни одна военная часть не проявила верность Уставу, не выступила на защиту социализма, позволив в 1993 году Ельцину спокойно расстрелять из танков парламент, как единственный и последний осколок социалистической системы, пытающийся оказать хоть какое-то сопротивление буржуазной контрреволюции. Так уж сложилась советская система управления со времен Хрущева, что отрицательный отбор во власти начал доминировать… Кстати, где там сейчас Хрущев? Каким-то уездным парткомом руководит? Надо бы внести этого «кукурузника» в список на ликвидацию, пока он в Промышленную академию не поступил и бед не натворил.

Рассуждая о строительстве социалистического общества в СССР таким образом, чтобы не повторить хорошо известных мне, как попаданцу, исторических ошибок, я доехал от Лубянки до Кремля. И только я вошел в свой кремлевский кабинет, поминая Хрущева, как раздался звонок с Украины. Мне звонил Лазарь Моисеевич Каганович, который уже три года занимал в Киеве должность генсека украинского партийного ЦК. Поинтересовавшись здоровьем товарища Сталина, он сразу же засыпал меня вопросами по Шахтинскому делу, одновременно внеся предложение усиливать на Украине роль ГПУ.

Его предложение сводилось к тому, чтобы создать на местах во всех крупных трестах, на шахтах и прочих важных предприятиях представительства органов, которые следили бы за порядком. Потому что на местах троцкисты и прочие враги, по словам Кагановича, пытались в последнее время устраивать самый настоящий саботаж. К тому же, многие местные партийные и советские функционеры подогревали националистические настроения, выражающиеся в украинизации прессы, организации языковых школ мовы, в продвижении национальных кадров в управленческий аппарат.

Каганович, наоборот, утверждал, что старался украинизации не допускать, постоянно споря по этому вопросу с председателем СНК Украины Власом Чубарем. Впрочем, сейчас я не готов был углубляться в их местные разборки между собой. Мне не до того было. Гораздо больше меня беспокоили Троцкий и Эйхе. Но, Кагановича я все-таки выслушал и морально поддержал, пообещав выполнить его просьбу, отправить на Украину дополнительный контингент чекистов, едва такая возможность появится. Вот только я прямо сказал ему, что сейчас лишних кадров у меня не имелось, поскольку все свободные ресурсы ОГПУ были задействованы против мятежников.

Это был мой первый разговор с Лазарем Моисеевичем. После своего заселения в тело Менжинского я с Кагановичем еще не общался. Знал я о нем не так уж и много. В прошлой жизни мне попадались различные статьи, где писали, будто Каганович ужом вился вокруг Иосифа Виссарионовича, заглядывая ему в рот и ловя на лету каждое слово. Писали, что он любил польстить Сталину при любой возможности, много сделав для насаждения по всему СССР культа личности вождя. Лизоблюд, вроде бы, был Лазарь еще тот! С другой стороны, писаки в своих статьях отмечали энергичность этого человека. В чем-то своей излишней работоспособностью, замешанной на желании из кожи вылезти, но обязательно угодить начальству, он даже напоминал мне Николая Ежова.

Еще я помнил, что с Украины на него постоянно жаловались Сталину, что, мол, не дает нормально украинизацию проводить, прижимая национальные кадры. Отчего Сталин после череды скандалов в Киеве перевел Кагановича в 1930 году руководить Московским партийным аппаратом, поставив ему задачу реконструкции Москвы. С чем, надо сказать, Лазарь справился, расширив проспекты, запустив троллейбусные маршруты и успешно начав строительство метро. Вот только, ради этих преобразований Каганович безжалостно снес в Москве половину всех памятников старины. Например, он распорядился взорвать храм Христа Спасителя и, даже некоторые авторы писали, что лично нажал на кнопку дистанционного управления взрывателем. И, как будто, даже знаменитый собор Василия Блаженного на Красной площади Каганович собирался снести. Писали про Лазаря и то, что имел он самое непосредственное отношение и к голодомору, и к принудительной коллективизации, и к печально знаменитым репрессиям.

Впрочем, если верить журналистам, кое-какие положительные стороны у Кагановича тоже имелись. Все отмечали незаурядный организаторский талант, который неплохо проявился в его делах, несмотря на недостаточное образование Лазаря, которое ограничивалось лишь двумя классами начальной школы. Во время войны именно он отвечал за работу железных дорог, входил в Государственный Комитет Обороны, возглавлял Комитет по эвакуации, обеспечив спасение от немцев мощностей промышленности, материальных ценностей и переместив десять миллионов населения в восточные районы страны. Бывал он и на фронтах, даже попадал под бомбежки.

Еще писали про Кагановича, что он, якобы, посмел заступаться перед Сталиным за фигурантов «дела врачей», отчего впал в немилость и подвергся исключению из ближнего круга доверенных лиц вождя. Но, Каганович выступал и против Хрущева. За что в 1961 году его исключили из партии. И доживал он свой век весьма скромно в двухкомнатной квартире. Никаких яхт, дворцов и прочих запасов предметов роскоши он не нажил. Значит, вором Лазарь не был и казнокрадством не занимался. А это уже неплохо. И я подумал, что можно использовать этого управленца, как весьма неплохого исполнителя, тем более, что к моему назначению самым главным начальником Советского Союза он отнесся, вроде бы, вполне лояльно. А если главный партийный начальник Украины не создаст мне там проблем, то с таким тылом можно и с Троцким повоевать.

Глава 22

Едва я завершил разговор с Кагановичем, как явился Валериан Куйбышев, которого я вызвал для обстоятельного разговора о планировании первых пятилеток. Крупные водянистые глаза на выкате и взъерошенные курчавые волосы делали Валериана больше похожим на какого-нибудь полоумного импульсивного профессора, чем на вдумчивого экономиста. Готовясь к этой встрече с глазу на глаз, я удосужился заглянуть в личное дело этого неглупого человека, которого недавно приняли в состав Политбюро. И в деле я обнаружил кое-что интересное. Оказывается, во время обороны Самары от белоказаков и белочехов Куйбышев вел себя не совсем героически.

В мае 1918 года в окрестностях Самары и внутри нее сложилось тяжелое положение. К городу рвались белоказаки генерала Дутова, захватившие Николаевский уезд. А в середине месяца случился мятеж анархистов и правых эсеров, которых возмутило решение штаба городской обороны об изъятии лошадей на нужды мобилизации. Брожение началось со стихийного митинга на Троицком рынке, где к недовольным примкнули городские извозчики, не желающие отдавать своих лошадок на военные нужды. Положение усугубилось, когда к недовольным примкнул вооруженный отряд охраны товарных складов, насчитывающий две сотни волжских матросов. Причем, возглавлял этот отряд городской комиссар по товарообороту некто Кудинский. Он и предложил мятежникам занять телеграф и почту, а также телефонную станцию. Заодно анархические мятежники по пути разгромили несколько милицейских участков.

Городской штаб обороны под руководством Куйбышева среагировал с опозданием, но все-таки выслал к разъяренной толпе двоих парламентеров из большевиков с объявлением, что решение об изъятии лошадей отменено. Но, вооруженная анархическая толпа ответила выстрелами, убив одного из переговорщиков и двинувшись к городской тюрьме. Там анархисты перебили охрану, освободив заключенных, сразу присоединившихся к мятежникам. Только к вечеру Куйбышеву удалось собрать возле своего штаба на Заводской улице ополчение достаточной численности, состоящее из большевиков и рабочих, поддерживающих советскую власть. Вооруженные гранатами и винтовками, вечером они оцепили тот городской квартал, в котором находились мятежники, занимаясь грабежом магазинов и кабаков.

От массового кровопролития спасло в тот раз лишь то обстоятельство, что анархисты, захватив пару гостиниц и несколько кабаков, напились за ночь до такого невменяемого состояния, что на рассвете 18 мая большинство из них удалось повязать без всякого сопротивления. Но, некоторые мятежники, в основном из матросов, все еще оставались на свободе. Захватив к вечеру гостиницу, принадлежавшую раньше купцу Филимонову, они, раздобыв где-то пулемет, открыли беспорядочную стрельбу. Отряд матросов-большевиков, отправленный на подавление, все-таки смог овладеть ситуацией. В результате перестрелки пулеметчик был застрелен, а еще несколько мятежников получили ранения. Оказалось, что все они тоже были пьяны до безобразия. Посчитав это смягчающим вину обстоятельством, Куйбышев, который и сам имел тягу к спиртному, решил их не расстреливать, а посадил под арест.

В течение недели после этого мятежа комфронта Яковлев по приказу штаба подтянул отряды для защиты Самары. И, вроде бы, положение города удалось стабилизировать, но 29 мая неожиданно все стало еще хуже. После полудня в соседний город Сызрань прибыл эшелон с войсками 1-й дивизии Чехословацкого корпуса, который к этому моменту уже взбунтовался, поскольку 25 мая Троцкий издал приказ чехословацким военным сдать оружие, грозя расстрелом любому из них, кто откажется разоружаться. Выполняя распоряжение Троцкого, эшелон на вокзале Сызрани встретил отряд красноармейцев, командир которого потребовал от чехословаков сдать оружие. Но прибывшие, наоборот, разоружили красноармейцев, оккупировав вокзал и прилегающие к нему кварталы, включая воинские склады с оружием и боеприпасами, что позволило мятежным чехословакам занять там прочную оборону.

Объявив захват Сызрани белочехами очень серьезной угрозой, 30 мая 1918 года Куйбышев, как председатель губревкома, объявил город Самару и Самарскую губернию на осадном положении. С этого момента все большевики и пролетарии, находящиеся на территории губернии, считались мобилизованными в Красную Армию. А уже на следующий день для защиты города от чехословацкого корпуса в Самару с фронта прибыли красные отряды бойцов-интернационалистов: латышей, венгров и даже китайцев.

Но, весь этот заслон, выставленный на левом берегу Волги и насчитывающий до пятисот штыков, белочехи смели, успешно атаковав при поддержке наскоро забронированного поезда, затрофеенного в Сызрани. Таким образом, врагам удалось захватить железнодорожный мост. А попытка отбить его с помощью вооруженного парохода Волжской флотилии «Фельдмаршал Суворов» ничего не дала, кроме безуспешной артиллерийской перестрелки речного корабля с бронепоездом. В результате чего пароходу пришлось отступить, вернувшись в Самару.

Тем временем, эшелоны чехословацкого корпуса, прибывшие в Сызрань следом за первым, позволили белочехам, получив значительное подкрепление, оккупировать уже весь город. Одновременно белоказаки Дутова продолжали свирепствовать в Николаевском уезде, вырезав у села Семеновка больше ста коммунаров сельскохозяйственной коммуны «Труд». А в Самаре штаб продолжал готовить город к обороне. Проводились занятия по военной подготовке с новобранцами, население привлекли для рытья окопов, на площадях устанавливали орудия.

2 июня, сочтя положение Самары очень опасным, Куйбышев и комфронта Яковлев приняли решение эвакуировать значительный золотой запас, часть золотого запаса России, находящийся в городе. На пароход «Фельдмаршал Суворов» ночью погрузили слитки золота почти на 60 миллионов и наличных денег почти на 30 миллионов. И корабль с этим драгоценным грузом отбыл в Казань, где потом, седьмого августа того же года, золото захватили белые отряды полковника Каппеля.

Через день в предместье Самары у станции Липяги произошло сражение между красными отрядами и передовыми частями белочехов, прорывающимися с запада, вдоль железной дороги со стороны Сызрани. В той битве погибло больше тысячи человек, но белочехи, поддерживаемые огнем своего бронепоезда, все-таки прорвались к городу, хотя и застряли на некоторое время возле реки Самарки, на берегу которой отчаянно сопротивлялись китайские интернационалисты. Но и они продержались менее суток.

Отступающие бежали, расстреливаемые белочехами в спины из пулеметов. В результате этой бойни погибли командир интернационалистов и командир городского ополчения. А Куйбышев принял решение эвакуироваться со своим штабом на бронированном и неплохо вооруженном катере «Струя» в Симбирск, хотя сил в городе все еще оставалось достаточно для обороны. Но, благополучно добравшись до Симбирска и сообщив об этом в центр, Куйбышев получил от Троцкого приказ немедленно вернуться и продолжить руководство сопротивлением. Боясь ослушаться приказа и прослыть дезертиром, Валериан вынужденно возвратился обратно. Но, время уже было упущено.

Воспользовавшись отсутствием городского начальства, анархисты снова подняли мятеж. Выпустив из тюрьмы своих арестованных сторонников и вооружив их, они вступили в перестрелку с теми большевиками, которые не покинули город, в отличие от собственных руководителей. Вот только, красноармейцы уже знали о бегстве своего начальства, а потому их боевой дух оказался подорван. Кое-как отбившись от анархистов, которые сбежали в сторону Смышляевки, красные уже не смогли организовать отпор белочехам, ворвавшимся в Самару на бронепоезде. И через сутки после возвращения Куйбышеву пришлось во второй раз бежать из города, оборону которого он возглавлял. А в это время на главной городской площади анархисты и присоединившиеся к ним меньшевики вместе с правыми эсерами объявили в Самаре свою власть, то есть разгул анархии. Но, разгул этот оказался совсем недолгим, поскольку утром 8 июня новую власть в городе установили белые, расстреливая не только большевиков, но и анархистов вместе с меньшевиками и эсерами.

Такая вот неприятная история приключилась с Валерианом Владимировичем. Не сумел он удержать город, да и товарищей подвел. Ведь белые перебили тогда почти всех из местного партактива, кого он бросил на произвол, не взяв с собой на катер. Ай, как же нехорошо вышло! И я подумал: «А не припомнить ли ему это?»

Еще в эту минуту, разглядывая Куйбышева, я думал о том, что в команде руководителей СССР, которую я пытался сформировать ради эффективности дальнейших преобразований, обязательно нужен толковый и управляемый экономист, через которого можно корректировать экономическое развитие страны. Глеб Максимилианович Кржижановский, один из авторов знаменитого плана электрификации страны ГОЭЛРО, занимающий должность председателя Госплана, разумеется, был отличным специалистом в своей области. Но, от очень тесного сотрудничества с ним меня останавливало то, что происходил он из семьи поляков. Следовательно, он мог в любой момент заговорить со мной на польском, который был родным языком Менжинского, но который я, будучи попаданцем, не знал. И мне совсем не хотелось оказаться в глупом положении.

Ни с кем, кто мог бы удивиться моему внезапному склерозу по поводу владения иностранными языками, я старался близко не контактировать. И потому все подобные контакты я решил для себя строго ограничивать, не общаясь даже с родными сестрами, с которыми у Менжинского имелись достаточно неплохие отношения. Менжинский же считался настоящим полиглотом, но не я. Как только личность Менжинского была полностью поглощена моей, так и эта его способность исчезла. И это обстоятельство могло меня опосредованно выдать. Во всяком случае, окружающим такая перемена могла показаться не менее странной, чем мое чудесное выздоровление после целого букета хронических заболеваний, которыми Менжинский страдал до моего попадания в 1928 год.

Мне совсем не хотелось вызывать лишних подозрений, поскольку я и без того знал, что вызываю отвращение у некоторых деятелей, которые сильно завидовали, что Сталин назначил преемником меня, а не их. А уж про врагов, вроде Троцкого, я даже не хотел думать в этом контексте. Дорого они дали бы, чтобы получить доказательства тому, что Менжинский, оказывается, не настоящий! Но, фигу им, не дождутся!

Глава 23

Разговор с Куйбышевым я все-таки начал с напоминания о делах десятилетней давности, сказав:

— Как же так получилось, Валериан Владимирович, что перед сдачей Самары вы не эвакуировали партийный актив, а сами, при этом, эвакуировались вполне благополучно?

Было видно, что тема для Куйбышева весьма неприятная, поскольку он опустил глаза, а на лице вспыхнул нездоровый румянец, распространившийся до самых ушей. И Валериан пробормотал:

— Прошу прощения, товарищ Менжинский, но для меня это больная тема. И, если можно, я не хотел бы вспоминать те события.

Но, я строго взглянул на него поверх очков и проговорил:

— Как же не вспоминать, товарищ Куйбышев? Ведь на ошибках нужно учиться, чтобы не повторять их. А такое, что вы тогда допустили, повторять не только нельзя, но и преступно для любого советского руководителя. Оставив своих товарищей, вы обрекли их на смерть. Когда в Самару утром 8 июня ворвались белочехи, царские офицеры, чиновники и купцы, которые, до этого, вроде бы, перешли на сторону советской власти, сразу же переметнулись к ним. И на улицах Самары они устроили настоящую резню, забив до смерти, заколов штыками, изрубив шашками и застрелив множество активных сторонников советской власти: заведующего жилищным отделом Штыркина, редактора городской газеты поэта Конихина, председателя ревтрибунала Венцека, заведующего агитотделом Длуголенского, военкома Шульца, начальника контрразведки Смирнова, чекистку Марию Вагнер, сотрудников штаба обороны города Янеса, Розенталя, Кравина, Брикмана, Брегадзе и еще целую группу лиц из актива. Пленных красноармейцев расстреливали из пулеметов. Всего обнаружено было больше трех сотен трупов. И я хочу вас спросить: как же вы такое допустили, Валериан Владимирович?

Он потупился, невнятно пробормотав:

— Была война, оборону Самары мы с комфронта Яковлевым организовали, как смогли…

— Плохо организовали. Зачинщиков мятежа анархистов вовремя не расстреляли. А при приближении белочехов к городу мосты нужно было сразу взорвать, а не ждать, когда враги их захватят и въедут по железной дороге прямо на вокзал на своем бронепоезде, — сказал я.

— Мне очень стыдно, что так получилось, — протянул Куйбышев.

Тут я решил сменить гнев на милость:

— Это хорошо, что вы осознаете свою вину, Валериан Владимирович. И все-таки, допущение гибели стольких людей — это потенциальный приговор к высшей мере. Но, я не намереваюсь давать ход делу о вашей преступной халатности, граничащей с дезертирством и повлекшей особо тяжелые последствия, а надеюсь, что вы сделали правильные выводы и больше никогда не допустите подобного провала в своей работе. Погибших, конечно, уже не вернуть, а вы мне понадобитесь, как специалист. Я заинтересован в налаживании новой советской экономики на основе разумного планирования. И потому готов внимательно выслушать ваши предложения.

Он открыл свою папку и начал:

— Я считаю, что для модернизации нашей экономики мы вполне можем использовать американскую модель.

— Но, в Америке капитализм, а у нас социализм, — возразил я.

Куйбышев объяснил:

— Тут нет противоречия. Я сейчас имею в виду не систему хозяйствования, а систему средств производства. Основу экономики у американцев составляют, в отличие от нас, промышленные отрасли, а не сырьевые. Причем, в Америке практикуется более равномерное промышленное развитие по регионам, чем у нас. Размещение американской промышленности территориально грамотно сбалансировано. У нас же такой практики нет, а следовало бы ее внедрить, чтобы за счет подобного перераспределения производств добиться гораздо более равномерного социального и экономического развития на местах. И вообще, я считаю американский опыт строительства промышленности, на данный момент, самым передовым в мире. А потому нахожу целесообразным подобный опыт использовать при нашей индустриализации. Причем, самостоятельно провести ее эффективно мы, в любом случае, не сможем, поскольку не имеем нужных технологий. Поэтому предлагаю привлечь американские деловые круги к участию в нашей индустриализации. Как вы знаете, товарищ Сталин уже одобрил проведение переговоров с Генри Фордом и организацию строительства им заводов в Советском Союзе. Думаю, что не стоит нам одним Фордом ограничиваться, а нужно выстраивать экономические связи и с другими американскими корпорациями, готовыми поучаствовать в нашей индустриализации. К тому же, сотрудничество с американцами позволит существенно уменьшить экономическое давление на СССР со стороны европейцев.

Тут я вставил свое мнение:

— Возможно, что сотрудничество с американцами будет для нас выходом, чтобы провести индустриализацию в кратчайшие сроки. Но, следует учитывать, что американские капиталисты просто так ничего для нас не построят. И вы наверняка знаете, что их больше всего интересует. Так напомните мне.

Куйбышев кивнул и продолжил:

— Разумеется, помощь нам от американских компаний не будет безвозмездной. Взамен они просят сырье для металлургии: железо, цветные металлы, титановую руду. А еще хотят получать нашу древесину, шерсть, кожу, текстиль, а также кое-какие продукты. Но, за свои станки они требуют плату только золотом. При этом, цена американских промышленных линий на двадцать процентов меньше той, которую просят немцы.

— Хм, золотом хотят? А не хотят ли они, чтобы мы за свое золото просто скупили половину их страны вместе с промышленностью?

— Это как? — не понял Куйбышев.

И мне пришлось рассказать ему, что, по моим прикидкам, факторы перепроизводства товаров и финансовых пузырей, старательно надуваемых на американской бирже, через год с небольшим, то есть, осенью 1929 года, приведут Америку к небывалому финансовому краху, который продлится почти все следующее десятилетие.

— И вот в тот самый момент великой депрессии нам все наше золото очень пригодится. Главное — это не растратить золотой запас сейчас, а, потянув время, приготовиться заранее к падению биржевых котировок и к краху американских банков, чтобы потом скупить все перспективные предприятия в Америке за бесценок. Тогда уже не мы выступим просителями перед американцами, а американцы сами побегут за нами, как за спасательным кругом, видя в нас единственных инвесторов, способных оживить их тонущую экономику! — закончил я свою мысль.

А Куйбышев взглянул на меня удивленно, проговорив:

— Если все так, как вы сказали, если этот ваш прогноз сбудется, то я признаю, что вы, товарищ Менжинский, еще и гениальный финансовый аналитик! Но, я пока не вижу в американской экономике признаков наступления столь грандиозного кризиса, о котором вы говорите. Да, экономика в Америке перегрета из-за бума потребления, но, мне кажется, что американское правительство и Федеральная резервная система справятся с кризисными явлениями с помощью монетарной политики. А если и нет, то долго кризис все равно вряд ли продлится. Да и падение, если оно и произойдет, то не думаю, что станет таким уж катастрофическим. Например, прошлая рецессия продолжалась у них полтора года, с января 1920 года по июль 1921, а потом американская экономика снова начала расти.

— А вы просто возьмите мои слова на веру и готовьте список тех предприятий, которые нам нужно будет приобрести у американцев в первую очередь, — сказал я.

И Куйбышев проговорил:

— Не знаю, правы ли вы насчет грядущего американского кризиса ужасающего масштаба, но мы обязательно должны заботиться о том, чтобы советские финансовые институты исключали такие спекуляции, как в Америке. Потому у нас банки всегда должны быть под контролем государства. А различные манипуляции с денежными активами, которыми пытаются заниматься наши нэпманы, следует исключить, поскольку это обычная спекуляция.

— То есть, вы категорически против НЭПа? — спросил я.

Куйбышев уточнил:

— Не совсем. Я не против того, чтобы нэпманы предоставляли населению услуги и производили товары, улучшающие быт советских людей. Но, паразитов, занимающихся спекуляцией, надо карать. Это же глисты на теле экономики! И потому, если НЭП вы собираетесь сохранить, то надо законодательно ограничить верхнюю планку прибыли, чтобы маржа, допустим, свыше тридцати процентов не могла бы считаться законной.

Что же касается экономического развития районов страны, то нужно обязательно использовать местное сырье. Очень важно строить перерабатывающие и энергетические предприятия рядом с местами добычи полезных ископаемых. Как вы знаете, это мое предложение было учтено в плане ГОЭЛРО. И сейчас активно разрабатываются не только Донбасс и Кузбасс, но и Подмосковный угольный бассейн, что дает нам в этих регионах энергетическую независимость.

— Но, будущее все-таки за газовым топливом, — заметил я.

На что собеседник сказал:

— Газовая энергетика потребует немалых вложений государственных средств не только в разработку месторождений природного газа, которые, кстати, находятся у нас в отдаленных местах, но и в транспортировку этого топлива по трубам. И потому я считаю, что создание разветвленной сети газопроводов возможно для нас только в будущем. На данный момент мы даже нужное количество труб не сможем произвести. Я же предлагаю прямо сейчас начать организовывать на местах межрегиональные производственные комплексы, которые смогут, добывая полезные ископаемые, сразу получать на месте и электроэнергию из угля, и будут заниматься переработкой сырья в продукцию. Тогда нам не нужно будет растягивать грузоперевозки, что сильно удешевит стоимость продукции. Да и разные территории страны сразу получат развитие, а не будут сырьевыми придатками центра. Например, я предлагаю немедленно начинать формировать подобные комплексы на Донбассе, на Урале, в Восточной Сибири и в Средней Азии.

Я кивнул, проговорив:

— Хорошо, товарищ Куйбышев, подготовьте более конкретно предложения и по этим вашим межрегионпромкомплексам. И мы решим этот вопрос отдельно. А сейчас скажите мне, как идут дела с подготовкой нового пятилетнего плана, по которому страна станет развиваться после ГОЭЛРО?

Он сказал:

— Я предлагаю взять за основу нового плана развития СССР, опять же, потребности на местах. По-моему, не мы должны спускать планы из Москвы, а местные органы должны их составлять, исходя из потребностей населения районов и областей. Потом уже пусть утверждают планы краевые и республиканские органы, и только после этого пусть подают планы в центр. А мы уже их скорректируем. Таким образом, можно будет обеспечить планомерное развитие всех частей страны.

— И как же эта система будет работать на практике по вашему мнению? — спросил я.

Куйбышев объяснил:

— Очень просто. Региональные органы будут составлять заявки, указывая в них количественные показатели того, что им необходимо не только для поддержания текущего уровня производств, но и для развития. А мы будем исходить из того, какие ресурсы можем направить для удовлетворения подобных заявок. В итоге, когда найдем баланс потребностей и возможностей, сформируется всесоюзный план.

Но, я высказал свои сомнения по поводу предложенной им модели планирования:

— А вам не кажется, что тогда может возникнуть перекос в сторону местечковых амбиций? Например, на местах могут не укладываться в сроки предоставления заявок, или же намеренно «тянуть резину», чтобы им не спускали никаких новых планов как можно дольше. Ведь часто местные руководители и не желают никакого развития, поскольку развитие всегда требует перемен, а их многие люди боятся. Потому я предлагаю все-таки утвердить модель планирования с централизацией планов. Но, при этом, необходимо одновременно разработать механизмы обратной связи и контроля планирования «снизу» для того, чтобы нереальных планов «сверху» никогда не спускали, а местные руководители чтобы не имели возможности делать приписки, дезинформируя центр несуществующими показателями «перевыполнения планов». Если мы хотим добиться стабильного развития страны в реальности, а не только на бумаге, то информация при планировании должна быть объективной на всех уровнях.

И Куйбышев, как ни странно, согласился с моим предложением оснастить систему планирования эффективной обратной связью, учитывающей и потребности людей, и возможности предприятий по выработке плановых показателей, которые должны появляться не только на бумаге, а реально приводить к улучшению жизни советских граждан.

Глава 24

Когда я выложил Шапошникову перспективы развития вооружений в мире, неосторожно ляпнув, что наша разведка, то есть отдел ИНО ОГПУ, располагает сведениями о перспективных разработках самых засекреченных научно-исследовательских центров ведущих капиталистических стран, стратег не просто удивился, а посетовал, мол, это означает, что собственная разведка РККА недорабатывает, поскольку главный армейский штаб о подобных разработках никаких сведений не имеет. И потому Шапошников предложил мне организовать более тесное взаимодействие разведок ради обмена опытом. Заодно мы условились, что кто-нибудь из представителей армейской разведки будет меня ежедневно информировать о текущем положении на фронтах борьбы с мятежниками. Я согласился, чтобы не отвлекать ради этого информирования самого Шапошникова лишний раз.

И сразу после того, как Куйбышев ушел, в кабинет ко мне для доклада явился собственной персоной начальник разведывательного управления штаба РККА Ян Карлович Берзин, носивший партийную кличку Старик из-за ранней седины. Этому человеку я мог доверять, во-первых, потому что его, как своего земляка, рекомендовала мне с положительной стороны Эльза, а во-вторых, именно он во время операции «Индюк» находился в контакте с нашим специальным агентом, сделавшим смертельную инъекцию Тухачевскому. Занимая должность главного военного разведчика с 1924 года, Ян Берзин, фактически, создал советскую военную разведку, не только успешно продолжив сотрудничество с царской еще сетью агентов, но и заслав новых на разные направления. Я, разумеется, помнил, что в 1937 году Берзина арестовали, а в следующем году расстреляли, как троцкиста и заговорщика из подпольного Латышского национального центра, который, якобы, собирался захватить власть в СССР. Но, я понимал, что, скорее всего, Берзин в той моей прошлой истории оказался одной из многих невиновных жертв Николая Ежова, реабилитированных посмертно. Хотя, человек этот, понятное дело, был не простым, как и все разведчики.

Настоящей фамилией Старика была не Берзин, а Кюзис. И назвали его при рождении Петерис. Родился он в семье латвийского сельскохозяйственного рабочего, то есть, по-простому, батрака. Еще до своего совершеннолетия Петерис примкнул к революционерам и вступил в РСДРП, поучаствовав в кровавых событиях революции 1905 года. За вооруженное нападение на казаков и участие в убийстве полицейского, Петериса Кюзиса, задержанного серьезно раненым после перестрелки, приговорили к двум годам каторги, а вскоре после выхода на свободу его снова арестовали за революционную деятельность. Сосланный в Сибирь, он бежал в 1914 году из Иркутской губернии, добыв документы на имя Яна Берзина. Какое-то время под новым именем он прослужил в армии. Потом, дезертировав с фронта, во время Февральской революции он работал слесарем на заводе в Петрограде, приняв активное участие в подготовке большевистского вооруженного восстания. А в октябре Ян участвовал в штурме Зимнего дворца, во время которого и познакомился с Эльзой.

Как призналась Эльза, между ней и Яном тогда на какое-то время вспыхнула любовная страсть. Разница в возрасте между ними составляла всего два года, оба происходили из Прибалтики и были революционерами, что сразу сблизило Эльзу и Яна. Но, их дороги быстро разошлись, поскольку Ян предпочел другую женщину. Тем не менее, именно Берзин, который с декабря 1917 года служил в центральном аппарате ВЧК, порекомендовал Эльзу комиссаром в Особый отряд, с которого началась ее карьера чекистки. Сам же Ян вскоре получил назначение на должность замнаркома внутренних дел Советской Латвии. Правда, советская власть продержалась тогда там совсем недолго, всего лишь до весны 1920 года. Но, Берзин благополучно эвакуировался, оставив в Прибалтике целую сеть своих информаторов.

И эти разведчики продолжали работать подпольно, по-прежнему поставляя информацию Старику, который возглавил разведывательное управление РККА. Сначала будучи заместителем Арвида Зейбота, после его отставки в 1924 году Берзин сделался начальником армейской разведки. И вот теперь напротив меня, держа перед собой картонную папку с материалами, стоял этот почти легендарный человек, подготовивший знаменитых советских разведчиков, среди которых значились Рихард Зорге, Ян Черняк, Павел Стучевский, Лев Маневич и другие героические бойцы невидимого фронта. Талант и заслуги Старика в организации разведывательных мероприятий были бесспорными. Хотя, как и Трилиссер, университетов Берзин не оканчивал, а являлся гениальным самоучкой в разведывательной отрасли.

— Присаживайтесь, товарищ Берзин. В ногах правды нет, — сказал я ему, указывая на место для посетителей.

— А где она есть, правда, товарищ Менжинский? — задал Старик риторический вопрос, улыбнувшись и опустившись в кресло.

Я ответил ему в том же духе, тоже с улыбкой:

— Известно где. В нашей центральной газете! Там у нас теперь рулит вместо Бухарина товарищ Ежов. И он такую правду рубить собирается, что только щепки полетят по закоулочкам!

Ян сказал:

— Я тоже надеюсь, что «Правда» от товарища Ежова будет более понятна народу, чем «Правда» от товарища Бухарина, с которым у меня давние трения, поскольку он запрещал разведке вербовать членов зарубежных компартий и иных сотрудников Коминтерна, чтобы они, якобы, не отвлекались от партийной работы. Что это такое, как не вредительство?

— Гражданин Бухарин более нам не товарищ. Он снят со всех постов, исключен из партии и арестован именно по обвинению во вредительстве. А еще в саботаже и в растрате государственных средств, выделенных на деятельность Коминтерна, — проговорил я. И добавил:

— Но, сейчас я собираюсь выслушать правду от вас, товарищ Берзин.

— А правда такова, товарищ Менжинский, что войскам Троцкого и Шмидта, хотя и не удалось взять ни Казань, ни Саранск, но удалось все-таки соединиться. Пока войска под командованием Белова противостояли мятежникам под Саранском, войска под командованием Кандыбина обороняли Казань, а Буденный громил наступающих троцкистов под Владимиром, мятежники Шмидта заняли не только Ульяновск, но и все остальные населенные пункты к северу от Самары вверх по Волге до самого Камского Устья. К югу тоже продвинулись почти до Саратова, где их пока удалось остановить. А троцкисты в это время заняли Чебоксары, продвинувшись оттуда в южном и юго-восточном направлениях в обход Казани. Взяв Цивильск, Канаш и Буинск, красногвардейцы Троцкого соединились с отрядами Шмидта на берегу Волги у местечка Тетюши. Таким образом, вся Средняя Волга, кроме небольшого участка возле Казани, контролируется мятежниками.

В подтверждение своих слов Берзин вынул из папки, развернул и разложил на столе передо мной карту, на которой уже большим желтым пятном вырисовывалась неприглядная картина разрастания мятежа, устроенного Троцким.

— Не порадовали вы меня, Ян Карлович, — протянул я, разглядывая ситуацию на карте. И тут же спросил:

— А какие контрмеры принимаются?

Берзин доложил:

— Из Вятки, Ижевска и Набережных Челнов в Йошкар-Олу и Казань направлены подкрепления. В Нижнекамске приготовлен оборонительный рубеж, который должен воспрепятствовать продвижению противника вверх по реке Каме в сторону Урала. Уфа, Оренбург и Уральск готовятся к обороне. На подступах к Саратову, под Вольском, сейчас происходит встречное сражение, исход которого пока неясен. Была попытка удара на Пензу, но ее наш командарм Белов успешно отбил. Под Муромом попытка прорыва троцкистов тоже была пресечена.

— Как вы думаете, почему противник добивается успехов? — спросил я прямо.

И Ян четко доложил:

— Троцкисты действуют небольшими группами, прощупывая наши слабые места сразу на многих направлениях. Их отряды движутся решительным маршем, не обременяя себя обозами, поскольку они производят принудительные изъятия в пользу своей армии в тех населенных пунктах, которые занимают. И потому их бойцы стараются продвигаться вперед, чтобы захватить как можно больше трофеев. Насколько нам известно, ни Троцкий, ни Шмидт пока не особенно запрещают мародерство на занятых территориях. Комиссары троцкистов регулируют эти вопросы на местах по своему усмотрению. Повсюду они устраивают погромы отделений ГПУ, грабят магазины, кабаки, нэпманов и советских чиновников, которых считают зажравшимися, а вот за разграбление чего-то более крупного, вроде товарных складов, арсеналов или предприятий, своих красногвардейцев троцкисты расстреливают на месте, как расхитителей социалистической собственности. Троцкий же установил выборочный военный коммунизм. То есть, в самом Нижнем Новгороде у него нэпманы и торговля пока процветают, а вот на занимаемых территориях сразу вводится продразверстка и свирепствует экспроприация. Правда, комиссарами мятежников повсюду объявляется, что мера эта вынужденная и временная, чтобы быстро обеспечить армию Троцкого, которую он назвал «Ленинской Армией», всем необходимым.

— И когда же, по-вашему, мы сможем подавить этот мятеж? — задал я вопрос.

Собеседник ответил честно:

— Я не стратег, как Шапошников, но и мне понятно, что быстро вряд ли получится справиться. На заводах Нижнего Новгорода производится много вооружения. Этот город выбран мятежниками для своей столицы совсем не случайно. Да и людских ресурсов у Троцкого хватит не на один месяц боевых действий. Даже восстание какого-нибудь Пугачева длилось почти два года, а Троцкий располагает куда большими ресурсами и системной организацией. Что же касается стратегии, то сейчас как раз идет формирование фронтов. После чего, как говорит Шапошников, последует стабилизация обстановки по границам территорий, занятых мятежниками. Потом на какое-то время ожидается позиционная фаза. А оперативная пауза будет использована нами для подготовки решительных ударов на главных направлениях. То есть, судя по тому, что я слышал в штабе, для разгрома противника нужна мобилизация, без которой имеющимися силами Красной Армии нам мятеж быстро не подавить. А решение о мобилизации может принять лишь ВПР, военно-политическое руководство СССР.

И Старик выразительно посмотрел на меня, поскольку и видел в моем лице то самое ВПР. Я же пока объявлять всеобщую мобилизацию не собирался. Ведь это означало поставить крест на всех грандиозных планах модернизации экономики! Возможно, проведу частичную мобилизацию резервистов, но и то, если события дальше станут развиваться критично. Ведь я очень рассчитывал на свой секретный план ликвидации ВПР троцкистов. Впрочем, я перевел разговор на другую тему, спросив:

— А какие меры армия предпринимает против мятежников из Новосибирска и их главаря Эйхе?

— Пока блокируем подъездные пути. Урал держит оборону. Одновременно войска перебрасываются с Дальнего Востока и из Средней Азии. А Эйхе, выставив заслоны, не предпринимает никаких активных действий, занимаясь на обширной территории Сибири, в основном, раскулачиванием. Сегодня он предъявил ультиматум, что, в случае начала боевых действий против него, блокирует все дороги между Уралом и Дальним Востоком. А это он вполне может устроить. Сейчас грузы он пока пропускает, но грозится начать взимать плату за проезд через Сибирь.

— Ишь, какой царь-государь выискался! Плату он за дороги будет взимать! Подумать только! Вот как переродился этот бывший большевик! Кстати, он тоже, как и Троцкий, решением Политбюро снят со всех постов, исключен из партии и заочно арестован! Да мы его сотрем в порошок! — воскликнул я, вполне искренне возмутившись.

— Армия ждет, товарищ Менжинский. Но, пока военно-политическое руководство приказа наступать на Новосибирск не давало, — заметил Старик. И, поскольку я промолчал, он спросил о своем:

— Очень хотелось бы узнать, как вашему ИНО удалось добыть столь секретные сведения о перспективных вооружениях, разрабатываемых капиталистическими странами, о которых рассказал мне Шапошников?

Глава 25

Военная разведка, определенно, озаботилась моими откровениями Шапошникову, которые он взял, да и изложил начальнику военной разведки. Впрочем, я не брал со стратега слова, что он не сделает этого. Более того, я прекрасно понимал, что мне следовало ожидать чего-то подобного, поскольку между разведупром Красной Армии и нашей разведкой ИНО существовали некоторые трения. И разведки разных ведомств друг другу доверяли не полностью, хотя кое-какое взаимодействие и обмен информацией все же имели место в последнее время, несмотря на конкуренцию за увеличение государственного финансирования. Но, далеко не по всем вопросам, конечно. А еще и сам Старик отличался въедливостью, да и не на шутку заинтересовало его, что ИНО, оказывается, в плане сбора важных сведений за границей сильно вырвалось вперед. Потому он и спросил меня прямо. Я же, в любом случае, оказался в неудобном положении, из которого следовало немедленно выкручиваться. Впрочем, концепцию своих ответов на подобный случай я уже продумал заранее, а потому спокойно объяснил Берзину:

— Ничего особенно удивительного в добыче подобных сведений нашим ИНО я не вижу. Например, по поводу перспектив ракетного вооружения использовались сведения, находящиеся в открытом доступе. Деятельность американского инженера Роберта Годдарда вовсе не была засекреченной. А он, между прочим, еще в 1914 году разработал и запатентовал ракетный двигатель, использующий бензин и жидкий кислород. Кстати, в 1926 году ракета конструкции Годдарда с подобным двигателем успешно полетела. Также из открытых источников получены сведения об исследованиях ракетных технологий немцем Германом Обертом, который разработал теорию жидкостных ракетных двигателей, успешно провел стендовые испытания и в 1923 году издал книгу «Ракета для межпланетного пространства». Что же касается перспектив ракетной техники, то тут можно обратиться к отечественному энтузиасту ракет Константину Эдуардовичу Циолковскому. Он много чего расскажет и обоснует логически, почему за ракетами, а, следовательно, и за реактивной авиацией будущее. Что же касается определения перспектив именно таких видов вооружений, о которых я рассказал Шапошникову, то тут тоже больше заслуга даже не агентов ИНО, а наших аналитиков, применяющих новейшие математические методы обработки информации.

— Вы меня удивили, товарищ Менжинский! Я и не знал, что у вас в ИНО организован настоящий аналитический центр, — проговорил Берзин.

А я немного приоткрыл ему свои планы:

— Более того, мы собираемся в ближайшее время создать Единый центр перспективных вооружений, где будем воплощать в металле все самые передовые изобретения, связанные с вооружениями, собранные по всему миру. И мы готовы, кстати, сотрудничать в этом деле с армейской разведкой. Вы тоже отныне будете снабжать нас подобной информацией.

Если Старик хотел меня поставить в тупик, то вышло наоборот. Берзин не знал, что и сказать, поскольку с технической разведкой у разведывательного управления Красной Армии имелись проблемы, да и собственный аналитический центр, в котором аналитиками работали бы ученые-математики, пока не организовали, а был у них лишь шифровальный отдел. И уровень системного подхода ИНО к вопросам анализа информации, поступающей от агентов, о котором я рассказал, Берзина, конечно же, впечатлил. Вот только не было у нас, на самом деле, ничего подобного. Дальше разработки методов шифрования и дешифровки дело пока тоже не шло. Впрочем, я собирался поправить это в самое ближайшее время, оформив документы об образовании настоящего аналитического центра при ИНО, как полагается, да еще и задним числом, чтобы агенты Старика, когда начнут проверять, сразу напоролись бы на документальное основание, к которому не подкопаться. А то, что дотошный Старик начнет проверку, я не сомневался. Слишком уж важным был для штаба Красной Армии вопрос о том, какие вооружения следует считать перспективными. Об этом между штабистами постоянно шли дискуссии. Да еще и в этом важном вопросе получалась задета честь главного армейского разведчика! Вот Старик и недоумевал, как же так получилось, что ИНО уже точно знает в какую сторону будут развиваться в мире военные технологии в ближайшие десять-пятнадцать лет, а разведупр РККА не знает?

И, разумеется, Старик не любил, когда его критиковали. Особенно болезненно Берзин реагировал на критику после недавнего провала его агентов во Франции, когда в 1927 году полиция разгромила французскую резидентуру, а главный советский резидент во Франции Жан Кремье, входящий в Политбюро компартии Франции, вынужденно бежал в СССР, скомпрометировав не только себя, но и свою партию, что повлекло аресты и привело к тому, что французская контрразведка смогла выявить всю сеть рабочих корреспондентов, доносивших через письма, направленные в коммунистическую газету «Юманите», о происходящем на предприятиях в разных уголках Франции.

Понимая, что самолюбие собеседника задето, я, ради примирения, предложил ему кое-что интересное, сказав:

— Кстати, насчет перспективной технической разведки могу предложить провести совместную операцию. Мне известно, что вы завербовали талантливого изобретателя Льва Термена, создателя электромузыкального «терменвокса», а также эффективной охранной сигнализации, и продемонстрировавшего в прошлом году партийному руководству еще и свой вариант телевидения, названный дальновидением. Так вот, у Термена имеются хорошие перспективы знакомства с видными учеными и деятелями. Особенно нас интересуют такие люди, как Эйнштейн.

Старик воскликнул:

— Удивительное совпадение! А я как раз собирался в самое ближайшее время организовать гастроли Термена по Европе и Америке.

— Ну, что ж, тогда, если не возражаете, предлагаю назвать совместную операцию «Звук». Детали обсудим и согласуем отдельно, поскольку сейчас мне некогда, — проговорил я, давая понять, что аудиенция окончена.

И я действительно опаздывал, надо было срочно ехать в Центральный дом культуры железнодорожников, где Глеб Бокий собрал по спискам, выданным мной, талантливых ученых, конструкторов и изобретателей, на которых возлагались надежды о том самом великом технологическом прорыве, о чем мечтали все советские энтузиасты, ну и попаданцы, вроде меня, конечно.

Встреча была подана в прессе, как выступление Менжинского перед научными работниками по случаю начала работы Всесоюзного конгресса научно-технического персонала. И весь этот «конгресс» в кратчайшие сроки по моему приказу организовал Глеб, собрав с разных концов страны тех специалистов, которые, как я точно знал своим послезнанием попаданца, способны выдать потрясающие успехи в научно-техническом прогрессе СССР. В зале присутствовали именитые конструкторы и ученые, уже сделавшие карьеру при советской власти, которых по праву называли «совспецами». Но было немало и тех «буржуазных специалистов», которых презрительно именовали в народе «бурспецы», которые проявили свой технический и научный талант уже в царские времена. Пригласили даже тех, которые пока еще были простыми студентами, но я, зная их дальнейшие достижения, тоже внес их в список. Среди последних был, например, Сергей Павлович Королев, который пока еще учился на третьем курсе Московского высшего технического училища имени Баумана.

А к первой категории «совспецов» относился, например, молодой физик Игорь Васильевич Курчатов, получивший высшее образование уже в советское время. Но, если Курчатов, который с 1927 года преподавал на физико-математическом факультете Ленинградского индустриального института, читая курс по физике диэлектриков на кафедре техники высоких напряжений, был мало кому известен к 1928 году, то Андрей Николаевич Туполев, завершивший свое обучение в 1918 году, который тоже присутствовал в зале ДК Железнодорожников, уже к этому моменту стал знаменитым авиаконструктором, создав в 1925 году цельнометаллический двухмоторный тяжелый бомбардировщик ТБ-1, по праву считающийся к 1928 году одним из лучших в мире. Другой авиаконструктор, Николай Николаевич Поликарпов, хоть и был немного моложе Туполева, тоже преуспел, заняв должность технического директора и главного конструктора авиазавода № 25 и создав уже свой знаменитый биплан У-2, на испытаниях которого недавно побывал Ворошилов. Вместе с Поликарповым присутствовал и Сергей Владимирович Ильюшин, председатель самолетной секции Научно-технического комитета ВВС СССР. Правда, как самостоятельный авиаконструктор он еще не проявился.

Был приглашен и Дмитрий Васильевич Григорович, авиаконструктор гидросамолетов и первых советских истребителей, возглавлявший Опытный отдел морского самолетостроения. Его причисляли к «бурспецам» поскольку первые свои летающие лодки он построил еще в 1914 году. И судьба его, как я помнил, была незавидной. Уже в конце августа 1928 года в той моей прошлой истории Григоровича арестовали, а потом осудили за контрреволюционную деятельность вместе с Поликарповым. Им предъявляли участие в контрреволюционной вредительской организации и срыве работ. Но, на самом деле, никакого саботажа не было, а имели место просто конструкторские ошибки, а также конфликт с тем же Ильюшиным, который руководил НТК ВВС, предъявляя слишком высокие требования к опытным самолетам. И мне следовало предотвратить этот конфликт в зародыше.

К «бурспецам» относился, например, академик Абрам Федорович Иоффе, который еще в 1902 году окончил университет в Санкт-Петербурге, а потом еще в 1905 году и университет в немецком Мюнхене, где стажировался под руководством самого Вильгельма Рентгена, Нобелевского лауреата, первооткрывателя излучения, получившего его имя. Протеже Иоффе, Петр Леонидович Капица, который, благодаря рекомендациям Абрама Федоровича, стажировался в Англии, работая в Кавендишской лаборатории у Резенфорда, тоже на конгрессе присутствовал, срочно прилетев из-за границы. Вместе с ним прибыл и Юлий Борисович Харитон, тоже протеже Иоффе и один из будущих руководителей атомного проекта СССР.

Но, об атомных перспективах я собирался провести особо секретное совещание с участием ученых, а пока раскланивался в фойе с самим Константином Эдуардовичем Циолковским. Семидесятилетний теоретик освоения космоса был привезен Бокием на конгресс из Калуги уже со статусом почетного академика, присвоенным ему моим указом одновременно с прибавлением пенсии старику с 75 до 500 рублей в месяц, с предоставлением трехкомнатной квартиры в Москве и с выделением личного автомобиля с шофером. Вот только, если все последнее время Константин Эдуардович занимался конструированием цельнометаллического дирижабля, то теперь ему была поставлена задача работать над ракетой и над самолетом с реактивным двигателем совместно с другими специалистами в составе нового Особого КБ при Едином центре перспективных вооружений.

Глава 26

На этот конгресс мы с Бокием собрали не только создателей авиации, ракет и физиков-ядерщиков, но и многих других талантливых людей. И не только ученых и инженеров. Имелись среди приглашенных даже те, которые еще ни инженерной, ни научной деятельностью и не занимались, но имели потенциал в недалеком будущем стать выдающимися конструкторами. Например, по моему списку были приглашены Кошкин и Микоян, которые пока были далеки от конструирования. Артем Иванович Микоян, будущий конструктор МИГов, трудился пока токарем на московском заводе «Динамо». А Михаил Ильич Кошкин, будущий создатель танка Т-34, и вовсе занимался исключительно партийной работой, заведуя партшколой в городе Вятка. А будущий заместитель генерального конструктора знаменитого советского танка Александр Александрович Морозов, которого тоже пригласили, учился в Московском механико-электротехническом институте. Был приглашен и Андрей Арвидович Липгарт, будущий главный конструктор Горьковского автомобильного завода, немало сделавший для развития автомобилестроения в СССР, который пока трудился инженером-конструктором в Центральном научно-исследовательском автомобильном и автомоторном институте (НАМИ). Присутствовал и Виталий Андреевич Грачев, создавший первый советский полноприводный внедорожник ГАЗ-61, а пока служивший простым авиатехником.

Разумеется, пригласили и инженеров-оружейников, и связистов вместе с электронщиками, и электриков с энергетиками, и кораблестроителей вместе с разработчиками турбин и дизелей, и разработчиков станков, и инженеров-геологов, и даже перспективных специалистов сельского хозяйства. Очень представительным получился конгресс. Зал нового ДК на 700 мест, строительство которого было завершено совсем недавно, менее года назад, был заполнен почти полностью. И мне предстояло выступить перед собравшимися. Пройдя в сопровождении двух телохранителей через фойе, я встретился с Глебом Бокием. А он провел меня за кулисы, где представил мне коренастого человека среднего роста в сером костюме классического покроя, с пенсне на носу и с большими залысинами на лбу, просто сказав:

— Вот и товарищ Берия к нам прибыл.

Народный комиссар внутренних дел Грузинской ССР был не совсем таким, каким я запомнил его на многочисленных популярных фотографиях и из кинохроники. Выглядел он значительно моложе. Ему и тридцати еще не исполнилось. А карьеру его можно было назвать головокружительной. Ведь он уже не первый год занимал руководящие должности. Но, наверное, от постоянного стресса, лысел он очень рано. Тем не менее, учитывая нашу с ним разницу в возрасте, а я здесь по сравнению с ним в свои 53 года выглядел солидным усатым дядькой, почти пенсионером с сединой в волосах, мне как-то неловко было называть этого гладко выбритого, благоухающего дорогим одеколоном и все еще молодого человека по имени-отчеству. Его карие глаза с чуть зеленоватым отливом смотрели на меня сквозь круглые стекла пенсне как-то слишком внимательно и изучающе. Заметив некоторое недоверие, сквозящее в этом взгляде, я молча кивнул ему и протянул руку, а Лаврентий ее пожал, произнеся нейтральное приветствие:

— Здравствуйте, товарищ Менжинский.

Между нами возникла неловкая пауза, поскольку я не ожидал, что и Берия срочно приедет на этот конгресс, бросив все дела в Тбилиси, хотя я же сам и говорил о его организаторских и инженерных талантах Бокию. А Глеб просто очень старательно исполнил мое поручение, собрав здесь всех, кого я упомянул и даже добавив к ним еще и других специалистов, которых сам счел перспективными. Уловив мое замешательство, Берия поинтересовался здоровьем товарища Сталина. А когда я вкратце обрисовал ситуацию, Лаврентий сказал, что желает навестить вождя в ближайшее время.

По его интонации я чувствовал, что въедливый Берия не очень-то склонен мне доверять. И, скорее всего, он будет пытаться разобраться самостоятельно в ситуации с покушением на генсека, как и с моим назначением временно исполняющим обязанности главного руководителя СССР. Я четко уловил, что похоже, непререкаемым авторитетом для Берии Менжинский не являлся. Если он кого и уважал, так это Сталина.

Я понимал, что подозрительность Лаврентия по отношению ко мне могла осложнить воплощение всей моей задумки с атомным проектом. Впрочем, я мог и ошибаться по поводу настроения и намерений Берии. Но, одновременно я отдавал себе отчет, что передо мной человек весьма непростой и по-своему очень талантливый. Поэтому я решил не делать скоропалительных выводов, а дождаться от молодого наркома внутренних дел Грузии более конкретных реакций, переключив пока свое внимание на другого не менее интересного человека, которого представил мне Бокий, сказав:

— Познакомьтесь, Вячеслав Рудольфович, это наш талантливейший изобретатель Владимир Иванович Бекаури. Он возглавляет Остехбюро, которое разрабатывает морское, самолетное и радиотехническое специальное оснащение для армии и флота, а также специальную технику для ОГПУ.

Этот человек, который пожал мне руку с благожелательной улыбкой, оказался гораздо ближе ко мне по возрасту. Вот только в свои неполные 46 лет он уже почти полностью облысел, отчего выглядел старше своего возраста, и смотрелся, наверное, моим ровесником. Я же сразу вспомнил, что этот талантливый инженер не только курировал, но и лично участвовал в разработке минно-торпедного вооружения, систем телеуправления, радиоуправляемых мин и даже радиоуправляемых катеров и самолетов. А концепции многих систем, созданных под руководством Бекаури, намного опередили свое время. Тут же Бокий представил и профессора Александра Федоровича Шорина, создателя звукозаписывающей аппаратуры, которую прямо сейчас использовала наша контора.

К этому моменту большинство приглашенных на конгресс уже расселись в зале, ожидая моего выступления. Впрочем, речь я заранее подготовил, а потому, взойдя на трибуну, уверенно начал говорить, лишь иногда подглядывая тезисы выступления в бумажке, которую положил перед собой:

— Дорогие товарищи инженеры и ученые! Сейчас, когда внутренние враги подняли мятеж, а внешние враги ждут удобного момента, чтобы напасть на нашу страну, я призываю вас сплотиться, отбросить все мелкие технические разногласия и ненужные амбиции и работать в едином порыве над продвижением научно-технического прогресса в СССР! Потому что я знаю о том, что столь талантливым людям, как вы, под силу совершить настоящую научно-техническую революцию!

Последовали продолжительные аплодисменты. А я в этот момент, сделав паузу, думал о том, что часто бывало так в реальной истории, что изобретения, опередившие свое время, терялись, если не было рядом с изобретателем талантливого организатора, который был бы способен продвинуть это изобретение к людям и обеспечить финансирование проектам. И потому талантливые организаторы не менее важны для страны, чем талантливые конструкторы. И лишь симбиоз тех и других способен породить настоящую поступь прогресса, если, конечно, еще и вовремя устранить на пути этого прогресса всю ту ненужную бюрократию, которая лишь мешает, создавая не только препоны и волокиту, но и добиваясь этими искусственными препятствиями того, что теряется драгоценное время и происходит то самое постоянное отставание светского технического развития от западного.

И потому все реальные достижения советских инженеров и ученых следует считать героическими, поскольку стали они результатом героического преодоления не только технических трудностей, но и бюрократических! Все полезное для Родины, хоть те же удачные самолеты Туполева, хоть те же танки Кошкина родилось через преодоление лютой несогласованности задач, ставящихся партаппаратчиками из разных надзорных ведомств с задачами чисто техническими. А сколько на этом тернистом пути погибло талантливых людей из-за интриг и наветов, даже и подумать страшно! И вот сейчас мне надо во что бы то ни стало постараться сделать так, чтобы рассогласованность сменилась консенсусом и задачи создания новой техники были приведены в русло целесообразности! Но, для этого предстоит выстроить с нуля новую систему оперативного взаимодействия между разработчиками изобретений и заказчиками разработок.

Как только аплодисменты стихли, я продолжил свое выступление:

— К сожалению, дорогие товарищи, часто получается так, что труды отдельных очень толковых наших инженеров и ученых не доходят до практического применения, поскольку гениальные изобретатели в большинстве случаев не являются одновременно и гениальными организаторами, способными преодолевать бюрократические барьеры. И потому работы многих талантливых одиночек уходят навсегда, что называется, под сукно. Поэтому для нас очень важно создание научных и технических коллективов со здоровым внутренним микроклиматом и грамотно организованных, внутри которых будет исключена почва для интриг и подковерных сражений за перетягивание государственного финансирования на себя. Учитывая подобную цель, мы все прямо сейчас на этом форуме начнем с вами работать над тем, как нам правильно организовать деятельность во имя целесообразности и прогресса. Я понимаю, что сделать это не просто, что имеется очень много вопросов, ответы на которые необходимо найти безотлагательно. Но, когда мы найдем ответы на все эти вопросы текущего момента, касающиеся согласования научных и технических направлений между собой и с нашей бюрократией не только в теоретическом плане, но и в практическом, тогда мы и ощутим сам прогресс, поскольку он начнет воплощаться в реальность. Потому разрешите объявить о создании Единого всесоюзного центра науки и технологии, который объединит всех вас, техническую и научную элиту нашей страны!

Присутствующие снова разразились аплодисментами, а я продолжал:

— Конечно, нам следует иметь в виду, что Октябрьская революция кардинально изменила отношение в обществе к ученым и инженерам. Не секрет, что поначалу революционный рабочий класс посчитал их социально чуждыми элементами. Как не секрет и то, что среди технической и научной интеллигенции многие поддерживали прежние порядки, монархическое и буржуазное общественное устройство. Но сейчас, когда после революционных событий прошло уже десятилетие, у нас постепенно стираются грани между старым и новым. За эти годы общественная жизнь у нас прошла путь становления в новом качестве, сделавшись полностью советской.

И пусть даже кто-то поспорит со мной, напомнив, что новая экономическая политика создала буржуазную прослойку, я отвечу, что даже наши новые буржуи уже совсем не те прежние дореволюционные буржуи, а тоже наши, советские, которых мы сами выращиваем ради экономического развития и сами же контролируем их аппетиты, заставляя приносить обществу пользу, а не быть паразитами. Что же касается научных и инженерных работников, то их востребованность прямо сейчас, когда наша страна стоит на пороге индустриализации, возрастает многократно. Потому с этого момента я предлагаю навсегда забыть прежние претензии к так называемым «бурспецам», а считать всех наших инженеров и ученых советскими специалистами, независимо от происхождения!

Глава 27

Следующим слово предоставили Циолковскому. И Константин Эдуардович произнес просто фантастическую речь:

— Товарищи! Я сам из небольшого города Калуги, работал до недавнего времени скромным преподавателем, но я всю жизнь старался изобретать ради будущего. Потому тоже, в некотором роде, причисляю себя к научно-техническим специалистам. И сегодня я, как человек пожилой, позволю себе обратиться к собравшимся с горячим отеческим приветом. То, что вы делаете, над чем работаете, является крайне важным для развития нашей страны. И я представляю себе наше будущее, которое вы приближаете своими трудами, открытиями и изобретениями. И я верю, что они откроют дорогу нашему народу к такому научно-техническому прогрессу, которого никто и никогда еще не добивался на нашей планете. Еще в юности я мечтал о том, чтобы в небе над нами пролетали металлические дирижабли и могучие самолеты, чтобы от машин, созданных нашими соотечественниками, птицам стало бы теснее в небе. С тех пор я прожил целую жизнь, наполненную попытками воплотить свои юношеские мечты в реальность. И сейчас мне представляется крайне важным уже развитие не только обычной авиации и воздухоплавания, но и создание ракет, а также реактивных самолетов, летающих с немыслимыми для настоящего времени скоростями. И смею вас заверить, что это не пустые фантазии старика, а настоящие проекты, вполне подкрепленные современными научными познаниями и инженерными расчетами. Если подобные замыслы воплотятся в металле, то мы сразу шагнем на новый уровень прогресса. И сегодня я мечтаю о том, чтобы даже заоблачные высоты были бы покорены нашими замечательными ракетами, которых еще не видел мир, но которые обязательно будут созданы. И пусть прежде ничего подобного люди еще не делали, но мы будем первыми! Именно используя ракетную технику мы, советские люди, обязательно долетим до космоса! И пусть даже кому-то кажется сейчас чудачеством, когда я говорю о предстоящем и неминуемом освоении космического пространства человечеством с помощью ракет, но я абсолютно уверен, что, работая все вместе на благо страны, мы воплотим все эти мечты в реальность! Так давайте же, товарищи инженеры и ученые, позабудем о старых обидах, давайте закроем прожитые страницы нашей книги жизни и откроем новые, которые принесут всем нам радость творческого созидания во имя прогресса! И я верю, что уже следующее поколение сможет покорить космос и выйдет на орбиты Луны и Марса! Дорогу молодым!

И тут сбоку из-за кулис раздались звуки горна, затем, вторя ему, застучали барабаны. И на сцену дворца культуры перед президиумом вышли дети в белых рубашках и шортах, в красных пилотках и с красными галстуками. В руках они несли модели самолетов, а в центре композиции находился достаточно большой макет цельнометаллического дирижабля, именно такого, какой и продвигал Циолковский. А над его корпусом торчала вверх блестящая антенна. Поднятые на палках над шеренгой пионеров, макеты создавали иллюзию полета. И дирижабль «подлетел» прямо к трибуне, на которой все еще стоял Циолковский, наблюдая с улыбкой за процессией детей. А все остальные взрослые, присутствовавшие в зале, радостно аплодировали пионерам. Остановившись на краю сцены, между президиумом, задрапированным кумачом, и собравшимися на конгресс, пионеры приветствовали ученых и инженеров стихами:

— Сегодня мы, пока что, пионеры,

Но четко верим в миссию свою,

И глядя в даль уже, как инженеры,

До космоса проложим колею…

Дальше прочитать стихи бодрым звонким голосом мальчик не успел, потому что в этот момент макет дирижабля взорвался. Сильный хлопок и мощное сотрясение — вот и все, что запомнил я, потеряв сознание на какое-то время. А, когда очнулся, лежа на полу, то первым делом ощутил резкий запах пороха и услышал крики людей. Меня спасло то, что, как раз перед моментом взрыва я случайно выронил листок бумаги со своими тезисами и нагнулся, чтобы поднять его. Под массивным столом меня осколки каким-то чудом не задели, а лишь сильно ударило взрывной волной по спине, торчавшей над столом, швырнув меня на пол.

С остальными приключилась настоящая беда. Циолковскому, который находился ближе всех из взрослых к макету дирижабля, оторвало голову. Погибли несколько пионеров, как раз те четверо мальчишек, которые держали над собой на палках дирижабль, и их пионерский звеньевой, который читал стихи. А многие другие дети, находившиеся рядом, были сильно ранены. Среди зрителей тоже крепко досталось тем, кто сидел в первых рядах. Но степень ранений у всех была различная: от контузий и рассечений мягких тканей до осколочных ранений и черепно-мозговых травм. Как оказалось, взрывное устройство, находящееся внутри макета, злоумышленники начинили поражающими элементами: металлическими гайками с острыми гранями, которые ранили большое количество людей.

Президиум разметало, кумачовые накидки сорвало взрывной волной, а столы, поставленные в ряд, перевернуло. Тот, в центре президиума, за которым сидел я, был старинного фасона, сделанный из дубового массива, с панелью, закрывающей ноги, он и спас мне жизнь. Но, не все столы оказались столь добротными, некоторые развалились от взрыва, поранив людей еще и деревянными щепками. Правда, из президиума, вроде бы, никого не убило. Слева от меня самостоятельно поднялся с пола профессор Шорин, придерживая раненую левую руку.

Я же, поднявшись на ноги, подошел к Берии, который сидел на полу справа, схватившись руками за лицо и ругаясь по-грузински. Между пальцев у него текла кровь. Оказалось, что от взрыва его пенсне лопнуло, засыпав глаза осколками стекол. И было непонятно, сможет ли он теперь видеть, или же лишился зрения навсегда. Мои очки тоже разбились, но не на мне, а уже отлетев в сторону, когда я упал. В зале ДК стоял переполох, кричали от боли раненые, запах пороха в воздухе смешался с запахом крови. Те, кому повезло отделаться легкими ранениями, суетились возле убитых и раненых. Забывая о том, что и сами пострадали, они старались в первую очередь оказать помощь детям.

Оказавшись рядом с раненым Берией, я вспомнил о своем целительском даре, попытавшись подкачать энергию Лаврентию, взяв его за плечи. Тут к нам подскочил Глеб Бокий. Во лбу у него по диагонали торчали две гайки. Глубоко впившиеся в кожу, но не пробившие лобную кость, они выпирали наружу своими гранями, кровоточа. И Глеб делал нервные движения, пытаясь отгонять тонкие красные струйки, заливающие ему глаза, нервно смахивая кровь с бровей пальцами левой руки. Бокию еще повезло, что сидел он в президиуме дальше всех от места взрыва. Потому отделался относительно легко. Схватив его за руку, я послал ему биоэнергию через контакт и приказал:

— Действуй, Глеб! Всех, кто причастен к этому пионерскому мероприятию немедленно задержать! Оцепить ДК! Никого не выпускать! Посторонних не допускать! Вызвать медпомощь и бригаду следователей с Лубянки! Тяжело раненых эвакуировать, всех остальных свидетелей и пострадавших пусть допросят.

Тут подбежала и охрана, которая находилась во время взрыва за кулисами. А начальник Остехбюро Бекаури, который сидел в президиуме рядом с Бокием и почти не пострадал, отделавшись парой царапин и легкой контузией, нарочито громко сказал мне:

— Товарищ Менжинский! У вас пиджак на спине весь изодран!

Затем он проговорил, поднимая что-то с пола:

— Так-так! А антенна на модели дирижабля была не игрушечная, а самая настоящая! Вот и куски провода! А вот и осколки приемного устройства, которое привело в действие электрический детонатор! Да тут еще и стекла от радиолампы, кусочки от электрической батареи, и даже обломок реле есть! Однозначно, враги использовали радиоканал для дистанционного подрыва!

Его голос гремел, перекрывая стоны раненых, поскольку после контузии он плохо слышал самого себя.

— Значит тот, кто нажимал на кнопку, находился за пределами прямой видимости, — проговорил Берия, которому моя энергетическая волна все-таки немного облегчила боль.

— Почему вы так решили? — спросил Бекаури.

Берия ответил:

— Потому что враги, если бы внимательно наблюдали за мишенью, то били наверняка. А раз товарищ Менжинский жив, значит, они промахнулись.

— Но, погиб же товарищ Циолковский и пионеры! — возразил профессор Шорин, находившийся рядом.

Лаврентий объяснил:

— И все-таки, учитывая обстановку, я почти уверен, что покушение враги устроили ради нашего убийства. Они хотели избавиться именно от тех лиц, которые находились в президиуме! А убийство Циолковского и детей ничего для врагов не изменит, лишь усилит наше желание победить.

Шорин, несмотря на раненую руку, полюбопытствовал, что же там нашел Бекаури. Внимательно разглядывая обломки электронных компонентов, подобранных начальником Остехбюро, профессор быстро вынес вердикт:

— Маркировка на обломке реле заграничная. Вот только пока не пойму по маленькому фрагменту, где именно это реле произведено. Но совершенно точно, что не у нас. Буквы шифра латинские, да и нигде в Советском Союзе такие миниатюрные реле не выпускают.

Через пару минут я уже немного отошел от шока, потому громко сказал со сцены остальным присутствующим в зале:

— Товарищи ученые и инженеры! То, что только что произошло на ваших глазах, является ужасающим преступлением! Мы обязательно во всем разберемся, но это потребует от нас проведения тщательных следственных мероприятий. Потому, товарищи, сейчас надо сохранить следы и зафиксировать место преступления. Я понимаю, что вы все поступили героически, не испугались взрыва, не поддались панике, а сразу кинулись помогать детям, но нам надо знать расположение тел и зафиксировать все вещественные доказательства. Отойдите, пожалуйста, от трупов и ничего не трогайте. Мертвым уже не помочь, а раненых нужно перевязать и эвакуировать. И немедленно позовите сюда фотографа!

Последнюю фразу я сказал уже своей охране, потому что Глеб Бокий сразу убежал за кулисы, чтобы по телефону вызвать следователей и медиков на место происшествия и дать все необходимые указания. Впрочем, охранники тоже времени не теряли. Часть их сразу же перекрыла в доме культуры все входы и выходы. А остальные, перевязывая раненых, выводили тех из них, кто мог идти, в фойе. А тех, кто двигаться не мог, выносили на руках, используя в качестве импровизированных носилок столешницы от разлетевшихся столов. Охранникам помогали авиаконструкторы и ученые. Я приметил за этой волонтерской работой даже Капицу, Туполева и Королева.

Глава 28

Скорая медицинская помощь в Москве начала работу еще года за два до окончания девятнадцатого века. Первые специализированные кареты закупили в Париже, кажется, на деньги какой-то богатой благотворительницы из купчих. Тогда это были именно кареты с лошадьми. От этого и пошло название «карета скорой помощи». Но, к 1928 году лошадиных экипажей в этой важной городской службе уже не осталось, поскольку стала она полностью моторизованной. Причем, комплектовалась не только автомобилями, но и мотоциклами, выкрашенными в белый цвет и оборудованными колясками с красными крестами.

Не прошло и получаса, как медики уже оказались на месте, а вместе с ними, узнав, что произошло, в ДК Железнодорожников приехал и сам начальник службы «Скорой помощи» Александр Сергеевич Пучков. Этот врач проявил себя отличным организатором. Окончив с отличием в 1911 году Медицинский факультет Московского университета, он служил в Первую мировую войну военным врачом, а потом, в Гражданскую, командовал санитарными поездами на стороне красных. Именно Пучков в период эпидемии сыпного тифа 1921 года создал при Мосгорздравотделе на базе Шереметьевской больницы службу эвакуации больных. А в 1923 году Александр Сергеевич официально возглавил «Скорую и неотложную помощь», которая к тому моменту была преобразована в отдельную медслужбу.

Медики под руководством Пучкова работали слаженно и быстро. Правда, за полчаса раненые могли уже умереть от потери крови, если бы охранники и сами ученые с инженерами не помогли пострадавшим, сразу же перевязав их раны. Приятно удивившись грамотной доврачебной помощи, медработники быстро погрузили в санитарные автобусы всех тяжелораненых, которых оказалось восемь человек. А еще пятнадцать раненых легко, которые, тем не менее, нуждались в срочном лечении, рассадили в мотоциклетные коляски. И вся эта процессия отбыла в тот самый хорошо известный мне по прошлой жизни СКЛИФ, ведь имя знаменитого отечественного хирурга Склифосовского присвоили Шереметьевской больнице в 1923 году.

Немного пообщавшись с Пучковым, я понял, что этот врач не подведет и приложит максимальные усилия, чтобы вылечить всех, кого возможно. Потому за судьбу раненых можно было не волноваться. Гораздо больше волновали меня в тот момент поиски исполнителей и организаторов теракта. Вняв моей просьбе, ученые и инженеры, не задействованные в волонтерской помощи, быстро отошли от эпицентра взрыва, усевшись обратно на свои места и ожидая, пока каждого из них опросят следователи.

Еще до прибытия следственной бригады с Лубянки мы с Бокием произвели тщательный осмотр места происшествия, а Бекаури и Шорин нам активно помогали, как технические эксперты. Со стороны мы, конечно, представляли собой жалкое зрелище. Бокий с марлевой повязкой поверх ватных тампонов на лбу. Шорин с раненой левой рукой, забинтованной и подвязанной на перевязь через плечо. Менжинский без очков, с разодранной в клочья одеждой на спине и с кровавыми полосами от царапин, нанесенных гайками, пролетевшими вскользь, кое-где не только порвав пиджак и рубашку, но и распоров кожу.

Впрочем, я сразу собственных ранений и не заметил, находясь все-таки в состоянии шока. Картину абсурда дополнял оглушенный Бекаури, который до сих пор говорил так громко, что всему залу было слышно каждое его слово. И потому присутствующие наблюдали за этим нашим «спектаклем» с большим интересом. Не каждый же день становится обычный человек, будь он трижды гениальный инженер или ученый, свидетелем такому, что сам Менжинский ползает перед ним на карачках по сцене, собирая что-то среди трупов детей, а начальник Остехбюро громко комментирует его действия.

— Спасибо, товарищ Менжинский! Вы нашли очень важную деталь! Тут на обломке конденсатора переменной емкости ясно читается немецкая маркировка! Это же доказательство, что за покушением стоит Германия! — вещал Бекаури с силой площадного репродуктора.

И профессор Шорин вторил ему, выдав собственное экспертное заключение:

— А те осколки лампы, которые собрал товарищ Бокий, свидетельствуют о том, что в приемном устройстве использована новейшая немецкая радиолампа «Loewe 3NF». Она представляет собой совершенно новое слово в технике создания радиокомпонентов. Внутри единой колбы этой лампы находятся сразу три триода, два конденсатора и четыре резистора! Это, по сути, новая технология в радиоэлектронике, интегрированная схемотехника. Дерзкая идея! Фактически, сразу три лампы объединены в одной колбе, да еще и вместе с другими необходимыми компонентами. Таким образом, точно зная главный элемент конструкции, я уже могу логически воссоздать электронную схему всей «адской машинки». Для того, чтобы на основе этой лампы сделать радиоприемник, надо добавить лишь катушку индуктивности и конденсатор переменной емкости, которым можно настроить колебательный контур на определенную частоту. Ну, еще требуются батарея питания и антенна. А вместо громкоговорителя использовалось то самое реле, обломки которого тоже уже найдены. Когда приемник принял сигнал, управляющее напряжение поступило на реле, и его контакты замкнулись, подав ток на взрыватель. Все очень просто устроено. И сделано всего лишь на одной радиолампе!

Вместе со следственной бригадой с Лубянки примчалась и Эльза. Она сильно разнервничалась и упрекнула меня, что на этот раз я выехал на мероприятие без нее, а тут такое приключилось! На что я возразил, что считал меры безопасности достаточными, поскольку люди на конгрессе присутствовали только проверенные, да и охрану по всему периметру организовали. Но, всего предусмотреть, разумеется, невозможно. Кто же думал, что взрывное устройство притащат пионеры?

Выслушав от Эльзы упреки в беспечности, что не взял ее, как самую верную телохранительницу, с собой, вскоре я уже лежал лицом вниз на диване в кабинете директора дома культуры, а она безжалостно обрабатывала мне царапины на спине йодом. Отчего вся моя спина просто горела. Пучкову я соврал, что не ранен, но от Эльзы скрывать порезы смысла не имело. Когда я взглянул после взрыва на тот самый дубовый стол, принявший основной удар на себя, то понял, что не пострадал сильнее лишь случайно. Разлетевшиеся от взрыва гайки исчертили глубокими бороздами всю столешницу. А в толстую панель, защитившую мои ноги, воткнулись почти два десятка поражающих элементов.

Но, сила взрыва все-таки оказалась недостаточной, раз его энергии не хватило, чтобы придать гайкам еще большее ускорение. По мнению экспертов, само взрывное устройство, засунутое внутрь макета дирижабля, было небольшим. Оттого погибшие оказались лишь в самом эпицентре. К тому же, как сказал Бекаури, имеющий постоянно дело с взрывчатыми веществами и последствиями взрывов во время разработок и испытаний мин и торпед, заряд устанавливали неправильно. Потому в сторону президиума полетело не так много поражающих элементов, зато именно в эту сторону отлетели все части от радиовзрывателя. Возможно, недостаточность массы взрывчатки внутри взрывного устройства обусловливалась тем, что иначе пионеры могли почувствовать разницу в весе, когда подняли и понесли на палках свой дирижабль, уже начиненный кем-то «адской машинкой». А вот разницу в какой-нибудь килограмм, распределенный на четверых, дети вполне могли и не почувствовать. К тому же, из этой лишней массы, по словам Шорина и Бекаури, не менее половины пришлось на тот самый радиоприемник-взрыватель и его мудреную батарею, которая одновременно выдавала очень различные напряжения для раздельного электропитания ламповых катодов и анодов.

Эльза не только наложила мне на спину широкую повязку, но и распорядилась, чтобы Менжинскому немедленно принесли другие рубашку и пиджак. Вообще-то на такой высокой должности мне по всем правилам полагался еще и штатный ординарец, но Эльза не собиралась никого подпускать ко мне близко, взвалив все рутинные обязанности моего жизнеобеспечения на свои плечи, отчего я чувствовал себя постоянно окруженным заботой любящей женщины. И это добавляло мне душевных сил преодолевать все те трудные обстоятельства, которые сыпались на меня со всех сторон. Уже вскоре, переодетый в новый пиджак и в белую рубашку, я снова приступил к работе.

В одной из гримерок ДК Глеб Бокий устроил допросную. И первым делом, конечно, допрашивали тех, кто имел отношение к мероприятию с пионерами. Пионервожатый Силантьев дал интересные показания, что, якобы, в районный Дом пионеров, который до этого представлял на городской конкурс моделей из папье-маше свой макет дирижабля, оклеенный фольгой, имитирующей цельнометаллическую конструкцию, сегодня утром приходил инструктор из горкома комсомола по фамилии Амиранов. Он и поручил организовать торжественный пионерский выход в зале ДК Железнодорожников, согласовав время и особенно подчеркнув, что обязательно надо вынести на сцену модели самолетов и дирижабля, сделанные пионерами. С этим Амирановым руководство Дома пионеров и согласовывало сценарий и все детали.

Разумеется, Амиранова быстро нашли и допросили. И он подтвердил показания Силантьева, сообщив, что организовать мероприятие попросил его сам Циолковский, который должен был выступать с речью на конгрессе. И Константин Эдуардович очень хотел подчеркнуть значимость своего выступления эффектным пионерским выходом. Ведь он был преподавателем и знал толк в подобных мероприятиях. А, поскольку Амиранов раньше был учеником у Циолковского, то, во-первых, не мог отказать старику, а во-вторых, искренне считал пионерские мероприятия важным элементом пропаганды советского образа жизни. И, разумеется, инструктор горкома комсомола не представлял себе, что мероприятие может закончиться так ужасно. С его слов, он даже никогда не думал о том, что кто-то может подложить бомбу в безобидный макет.

Опросили мы с Глебом, конечно, и нашу охрану. Командир взвода стрелков-дзержинцев, земляк Эльзы, рассказал, что пионеров доставили к ДК на автобусе, а их реквизит привезли отдельно на грузовике. Документы у водителей проверяли, макеты бойцы осматривали визуально, но ничего подозрительного не заметили. Потому и допустили в здание. А внутри охрана внимательно наблюдала за обстановкой, так что возможность установки бомбы уже в Доме культуры исключалась.

— Значит, нам надо срочно найти водителя того грузовика. Он как раз вполне мог где-то остановиться по дороге, чтобы подсунуть бомбу внутрь макета, — резюмировал Бокий.

А я сказал:

— Или же кто-нибудь другой в это время мог подложить бомбу, если машина, например, где-то остановилась, а водитель отходил от нее на какое-то время. Это нужно немедленно выяснить.

Глава 29

Когда водителя грузовика Ивана Федорчука, приписанного к гаражу горкома комсомола, задержали и допросили, он признался, что подрабатывает на своей государственной полуторке иностранной марки «Шевроле» синего цвета. И сегодня утром, как раз, когда грузили в кузов пионерский реквизит возле дома пионеров, чтобы везти в ДК Железнодорожников, к нему подходил какой-то гражданин средних лет в серой шляпе и в сером пальто. Сообщив, что его зовут Семен, и он является родственником инструктора горкома комсомола Амиранова, он попросил по дороге перевезти его имущество с соседней улицы на другую квартиру, тихо объяснив, как мужчина мужчине, что жена из дома выставила за связь с другой женщиной.

Водитель согласился проявить мужскую солидарность, не бесплатно, конечно. Ну как же отказать родственнику управленца, попавшему в трудное положение, да еще если тот неплохую сумму сразу предлагает за перевозку, маршрут которой почти совпадает с тем, какой указан в официальном путевом листе, а кузов грузовичка все равно пуст наполовину, так что места в нем полно? Впрочем, со слов водителя, все имущество гражданина в сером пальто состояло всего лишь из двух коричневых чемоданов среднего размера. А когда грузовик подъехал к указанному адресу, пассажир уже дожидался со своим грузом возле проезжей части. После погрузки в кузов, когда уже поехали, Федорчук слышал с той стороны какую-то возню, но решил, что это пассажир поудобнее устраивается на своих чемоданах, ведь ехать в кузове, необорудованном скамейкой, то еще удовольствие. А потому водитель возне значения не придал.

Сам факт того, что водитель нагло подхалтуривал на государственном транспорте, уже тянул на статью. Разумеется, мы не отпустили его, а сразу организовали очную ставку Федорчука с Амирановым. Но, комсомольский чиновник клялся, что нету у него такого родственника, про которого говорил водитель, и никакого Семена не знает. Оперативная группа, выехавшая на адрес, откуда Федорчук забирал подозрительного гражданина, зацепок тоже не обнаружила. Жильцы мужчину, соответствующего описанию, сделанному водителем, там никогда не видели.

Удача улыбнулась на конечной точке маршрута, где Федорчук высаживал неизвестного. Там бдительный дворник-ветеран заприметил важные подробности, сообщив следствию, что такой гражданин в сером пальто, в шляпе и с двумя коричневыми чемоданами, действительно, на конечном адресе маршрута вылез из кузова именно синего грузовичка марки «Шевроле». Но, как только грузовая машина уехала, человек в сером пальто и в шляпе тут же пересел в другую, в черную легковую марки «Мерседес», которая дожидалась его за углом дома вместе с шофером. Но, куда эта машина укатила, дворник, разумеется, не ведал.

Впрочем, показания дворника подтверждали, что Федорчук не соврал нам. И подозрительный пассажир с чемоданами имелся на самом деле, а не был плодом воображения водителя. Следовательно, именно этот неизвестный гражданин, прикинувшийся жертвой семейных обстоятельств, вполне мог подсунуть взрывное устройство в макет дирижабля, пока грузовик неторопливо катил по своему маршруту почти двадцать минут. Ведь на булыжных мостовых сильно не разгонишься, особенно зимой по гололеду.

— «Мерседес» — это же опять немецкий след! — воскликнул Глеб Бокий.

Но Эльза, которая теперь тоже включилась в следственную работу вместе с нами, возразила:

— А не кажется ли вам, товарищи мужчины, что слишком уж много этого немецкого следа нам подбрасывают?

— Кто подбрасывает? — не понял Бокий.

— Те и подбрасывают, кто нас с Германией рассорить хочет. Возможно, что и троцкисты, а может быть, белогвардейское подполье, за которым стоят англичане или, например, поляки, — объяснила женщина.

— Да, использование радиовзрывателя больше похоже на почерк иностранных диверсантов. А немецкая радиоэлектронная начинка вполне подходит, чтобы запутать следы. Тем более, что радиолампа, приспособленная для устройства «адской машинки», с прошлого года находится в открытой продаже, — поддакнул Бекаури.

Кивнув, я дал по телефону указания оперативникам:

— Найдите в городе все черные «Мерседесы» и опросите их водителей. Легковых автомашин этой марки во всей Москве сейчас не больше сотни. А черных меньше половины. Так что справитесь.

И тут неожиданно пришли новости из отдела прослушки СПЕКО. Аппаратура, разработанная профессором Шориным и тайно расположенная в особняке Берга, зарегистрировала очень интересный разговор. Это здание постройки 1897 года до революции принадлежало семье богатых промышленников Бергов, владеющих горнорудными и металлургическими заводами, а также артелями по добыче золота на Дальнем Востоке. Дом, похожий на небольшой двухэтажный дворец, обращенный к Денежному переулку вычурным фасадом с лепниной и колоннами, поражал смешением архитектурных стилей. В его отделке сплелись вместе неоклассицизм и барокко с рококо, готика викторианской эпохи, ренессанс и модерн. Но, дурная слава этого здания затмевала его внешний вид: именно здесь весной 1918 году Блюмкин с подельником убили немецкого посла графа Вильгельма фон Мирбаха. И после этого убийства здание некоторое время пустовало, а посольство Германии съехало из него. А с 1924 года, сразу после установления дипломатических отношений между СССР и Италией, особняк передали под резиденцию итальянской дипломатической миссии. Когда мне принесли распечатку подслушанного разговора, многое прояснилось и в ситуации со взрывом макета дирижабля.

Разговор начался неожиданно. Вернее, неожиданно для записи стал доступен кусок диалога, когда двое мужчин средних лет, говоривших между собой на итальянском языке, вошли в ту комнату, в которой был скрытно установлен микрофон.

— … Незаурядная личность, этот ваш агент. Исполнение превосходное! Сейчас самое подходящее время, чтобы снести власть красных, воспользовавшись их внутренним расколом и вооруженным противостоянием. И нам срочно нужны еще несколько подобных агентов, поскольку нельзя упускать столь благоприятный шанс для реализации наших планов. Я считаю, что несколько подобных решительных парней могли бы полностью развалить все правительство Советов, — говорил первый голос.

Собеседник возразил:

— Но, дорогой Витторио, Менжинский остался жив. Бомба, взорвавшись, убила нескольких детей и какого-то старого чудака, так что я не считаю, что наш агент сработал безупречно. Мог бы и получше. Все-таки офицер разведки царской армии.

— Дорогой Джеронимо, у меня тоже есть свои осведомители в ОГПУ. И мне уже доложили, что Менжинский почти не пострадал по причине чисто случайного совпадения. Он наклонился что-то поднять в момент взрыва. А вот Лаврентию Берии, сидящему рядом, сильно повредило глаза. И если мы повторим подобные акции устрашения в отношении советских руководителей, то это способно расшатать их сплоченность в противостоянии Троцкому. Тем более, что очень удачно вброшен немецкий след. Думаю, что это переключит внимание Менжинского на негодный объект и рассорит Советы с немцами. А это особенно важно в качестве образной дымовой завесы. Большевики в Москве не должны узнать, что англичане начинают готовить прямую интервенцию. Когда погода позволит, в Мурманске и Архангельске они собираются высаживать десанты при поддержке крейсеров своего Королевского флота. Возможно, что и линкоры пошлют. А задачу своим войскам они поставят прорываться с севера на соединение с силами троцкистов.

Сноска под текстом перевода разговора гласила, что Витторио — это, вероятно, секретарь посольства Италии в Советском Союзе Витторио Вернелли, а его собеседник, скорее всего, временный военный атташе капитан Джеронимо Кобеньяри. Заинтересовавшись, я внимательно прочитал весь разговор этих заграничных господ из солнечной Италии до конца. А говорили они весьма любопытные вещи, проливающие свет не только на состоявшееся покушение с использованием макета дирижабля, а и вообще на закулису мировой политики.

— Судя по всему, друг мой Джеронимо, вас в самое ближайшее время ждут в Риме для награждения и повышения по службе. Как я слышал, сам Бенито благоволит к вам, потому что не каждому доверяют такую важную миссию, как решение вопроса с большевиками такими методами. Ну, вы меня понимаете. Ведь Муссолини давно объявил, что доктрина социализма потерпела крах, — говорил секретарь посольства.

— Вы очень добры, Витторио, но, мне кажется, что вы переоцениваете мои скромные заслуги. Что же касается дуче, то он призывает нас одновременно быть монархистами и демократами, революционерами и реакционерами, сторонниками борьбы легальной и нелегальной. И все это, по его мнению, зависит лишь от мест и обстоятельств, в которых приходится действовать. И тут я полностью поддерживаю нашего вождя. Как видите, не просто словами. Но боюсь, что многими агентами, способными сокрушить правительство Советов, как вы предлагаете, мы попросту не располагаем. Скажу вам по секрету, что нашей разведке стоило определенных усилий найти и подготовить для диверсий даже одного этого русского убежденного монархиста, который ненавидит большевиков по той причине, что они убили почти всю его семью во время революции, отобрав и все родовое имущество. Кровная месть нам, итальянцам, хорошо понятна. Но не каждый русский способен на нее. Повезло, что этот Андрей происходит из русских аристократов, имеющих ревностное понятие чести. И он тесно связан с Италией через свою родную старшую сестру, вышедшую замуж за итальянца из старинного рода еще до революции в России. К сестре Андрей и сбежал во время эвакуации из Крыма войск Врангеля. Ну, а завербовать подобного человека, который искренне мечтает мстить большевикам, руководствуясь своими собственными убеждениями, большого труда не составило, когда мы уже вышли на него. Гораздо труднее было забросить его в Москву. Пришлось спрятать беднягу в дипломатическом багаже. Да и потом, не предпринимая ничего особенного, лишь собирая для нас информацию, он дожидался решительных действий целых три года. И вот, наш дуче наконец-то дал приказ начать устранять большевистских лидеров, задействовав подобных агентов.

— Мне кажется, что это связано еще и с тем, что красная агентура в Германии ликвидировала Адольфа Гитлера, — вставил собеседник.

Но, Джеронимо возразил:

— Не знаю. Но только у меня имеется точная информация, что красный след в этом деле под сомнением. Ведь немецкой полиции так и не удалось вытрясти из стрелявшего признание, что он работал на большевистскую разведку. Так что все то, что выпустили в прессе, как и заявление какого-то третьего секретаря немецкого МИДа, сделанное на основании газетных статей, было не более, чем провокацией, умело направленной британскими агентами на ухудшение отношений между Германией и СССР. На самом деле, покушавшийся до конца давал показания, что мстил за всех евреев, оскорбленных «расовой теорией», потому и стрелял в Гитлера. Самого стрелявшего, насколько я знаю, нашли повешенным в тюремной камере, а Гитлера потом задушили в больнице подушкой. И убийц так и не нашли. А пресса по-прежнему мусолит «красный след». Мол, красные диверсанты беспрепятственно проникли в палату через больничное окно. Якобы, полицейские нашли след мужского ботинка на подоконнике. Но, доказательств, что с Гитлером расправились именно красные, нет, разумеется, никаких, кроме слов продажных журналистов и неумных дипломатов. Возможно, что с ним свели счеты конкуренты внутри его собственной партии.

Глава 30

Подслушанная беседа двух болтливых итальянских дипломатов-шпионов обрывалась так же внезапно, как и начиналась: по той причине, что оба собеседника вышли из комнаты, оборудованной прослушкой. Но и из того, что удалось подслушать и записать, было понятно, что положение еще хуже, чем кажется. Помимо внутренних мятежников, в террористическую деятельность против руководства СССР уже активно включились иностранные правительства. И, если верить этим итальянцам, то Великобритания вовсю готовит новую интервенцию, собираясь поддержать троцкистов! Но, это уже будет даже не интервенция, а настоящая война! Что касается агента-террориста, устроившего взрыв дирижабля из папье-маше, которого итальянский куратор неосторожно назвал Андреем, то он должен быть найден немедленно, до того, как сумеет устроить новый теракт.

И я приказал своим подчиненным:

— Установите тщательное наблюдение за итальянским военным атташе Кобеньяри. Очень вероятно, что и черный «Мерседес» приписан к гаражу либо итальянского посольства, либо к итальянскому торговому представительству. А у террориста в сером пальто и в шляпе, которого мы ищем, установлена прямая связь с итальянскими заказчиками в Москве. Следовательно, наблюдая за итальянцами, можно выйти и на этого исполнителя. Пока поднимите все дела на тех царских офицеров разведки из аристократов, которым удалось сбежать из Крыма вместе с Врангелем. Выбирайте из них по возрасту от 35 до 45 лет. По описанию свидетеля, фигурант подходит под этот интервал. Проверяйте наличие родни в Италии. И вот еще что. Вроде бы, этого фигуранта зовут Андрей. Но, это не точно. Возможно, что имя кодовое.

Разумеется, вероятность того, что опытный итальянский шпион назвал настоящее имя своего законспирированного ценного агента-киллера даже в разговоре с близким знакомым и коллегой, была небольшой. Но, зацепка все-таки имелась. И интуиция подсказывала мне, что весь этот клубок вполне можно распутать, если не спугнуть того самого Кобеньяри, который, наверняка, даст новое задание своему агенту в самое ближайшее время. У меня имелось одно предположение, на которое наталкивали уже выясненные детали. Вернее, одна деталь не давала мне покоя. Водитель «Мерседеса» в цепочке законспирированных отношений между итальянским резидентом и Андреем либо являлся третьим лишним, либо выполнял роль связного. Скорее всего, второе. Почти наверняка, сам Кобеньяри не стал бы передавать бомбу с радиовзрывателем. А вот организовать передачу через водителя — почему бы и нет?

Тут и Эльза высказалась:

— Получается, что этот условный Андрей, установив бомбу в макет дирижабля, подъехал на «Мерседесе» куда-то сюда, к ДК Железнодорожников.

— Почему ты так решила? — спросил Глеб.

— Так ведь просто установить бомбу мало. Надо же ее еще и взорвать точно в подходящий момент. Причем, не раньше и не позже. Иначе того эффекта, на который террорист рассчитывает, не будет. Значит, Андрей должен был или сам приехать сюда, к дому культуры, чтобы наблюдать и дожидаться подходящего момента, или заслать сообщника, — сказала женщина, имеющая опыт руководства Подольским ГУБЧК.

— А ведь она правильно говорит, — поддержал Эльзу профессор Шорин.

Несмотря на ранение левой руки, в которую глубоко впились несколько гаек, он не поехал в больницу. Я же не собирался выгонять Шорина из нашей спонтанно сформировавшейся главной следственной группы, поскольку, во-первых, этот умный человек разрабатывал ту самую звукозаписывающую аппаратуру, которой уже вовсю пользовалось ГПУ и благодаря которой только что был получен ценнейший материал о деятельности итальянских шпионов. Во-вторых, Шорин являлся отличным специалистом старой школы, возглавившим Царскосельскую радиостанцию еще в 1917 году, поучаствовав до этого в Империалистической войне, где получил серьезное ранение и орден Святой Анны 4-й степени за обеспечение связи на передовой. В-третьих, он считался в области радиоэлектроники среди коллег просто русским Эдисоном, настолько был талантливым изобретателем. И, если в той прежней моей истории он значительно больше прославился своим «шоринофоном» и озвучкой кино, чем всем остальным, что он придумал, так это во многом от того, что ему не слишком доверяли, как и прочим выходцам из пресловутой категории «бурспецов». Но, теперь с дискриминацией по происхождению я решил покончить, а потому отныне таких великолепных интеллектуалов, как Шорин, необходимо приближать к себе, а не отдалять, если я хочу создать в ближайшей перспективе новое эффективное руководство СССР и подстегнуть научно-технический прогресс. Ведь мне было хорошо известно, что Александр Федорович изобрел не только звукозаписывающую аппаратуру, советское звуковое кино и централизованную систему радиовещания, но и много чего другого: быстродействующие радиотелетайпы, электрокардиографы и даже первые системы телемеханики, позволяющие обеспечить выпуск беспилотных катеров, танков и даже самолетов!

А Шорин, между тем, развивал свою мысль:

— Теоретически, чтобы задействовать взрывное устройство подобного типа, террористу не было необходимости находиться слишком близко к зданию. Он мог послать управляющий радиосигнал, например, находясь в паре кварталов отсюда. Вот только тот самый момент, когда нужно активировать передатчик, ему кто-то должен был подсказать. Следовательно, если подрывник и не проникал в здание, то сообщник у него внутри обязательно имелся. Он и подал сигнал обладателю передатчика тем или иным способом именно в тот момент, когда, пионеры вынесли заминированный макет на сцену.

Я согласился с этими доводами:

— Что ж, вполне логично. Значит, осталось найти того, кто мог бы сделать это, либо позвонив нашему условному Андрею по телефону, либо подав ему какой-то иной сигнал из окна или с крыши здания. Опосредованным исполнением объясняется и некоторая неточность момента взрыва, произведенного тогда, когда я наклонился под стол, чтобы поднять упавшую бумагу со своими тезисами.

Поскольку мы располагали показаниями охраны из наших же сотрудников, расставленных по всему зданию, внутри и снаружи него, перед началом конгресса, круг лиц, которые могли бы подать сигнал террористу во время выхода пионерской процессии на сцену, был установлен довольно быстро. Все участники конгресса в момент взрыва находились в зрительном зале. Потому они оказывались вне подозрений, как и мы, сидящие в президиуме. Но, если не считать самих охранников, сообщником подрывника мог быть любой из коллектива дома культуры. Потому предстояло точно определить, кто из сотрудников уединялся от остальных в тот печальный миг или непосредственно перед ним, когда радиосигнал запустил «адскую машинку».

Допрос затянулся еще на два часа, но кое-что удалось выяснить. Основная часть работников культуры находилась или на глазах у охранников, или присутствовала на репетиции народного хора, проходящей в другом зале. Хоровой коллектив собирался выступить после всех речей участников конгресса. И потому к подготовке отнеслись очень серьезно и режиссер, и директор ДК, и дирижер, и руководитель хора, и все музыканты оркестра, и массовик-затейник, и декоратор, и мастер освещения, и рабочие сцены — все они находились там, будучи причастными к репетиции и оставаясь на виду друг у друга.

Профессия клубного работника такова, что все в творческом коллективе достаточно ревностно относятся друг к другу, конкурируя за бюджеты и ставки, выделяемые государством служителям Муз. А потому каждый охотно рассказывал следствию про своих коллег, где кто и в какой момент находился. В результате, под подозрения попадали три человека, которых никто не видел в минуты, предшествовавшие трагедии: бухгалтер, уборщица и секретарша директора. Правда, все трое утверждали, что занимались своими прямыми служебными обязанностями. Бухгалтер готовил финансовый отчет, сидя в своем кабинете, уборщица мыла туалеты, а секретарша директора в приемной отвечала на звонки. Но, последняя врала, что только на звонки отвечала, но сама, якобы, не звонила. Чтобы проверить это, достаточно было Глебу Бокию связаться с телефонисткой, дежурящей на коммутаторе. А эта женщина числилась еще и внештатной сотрудницей СПЕКО. Имея отличную память, она запомнила, что в период, интересующий нашу контору, секретаршей ДК Железнодорожников был сделан звонок. И по времени он совпадал с выдвижением пионеров на сцену.

Арестовав секретаршу, Эльза тут же «расколола» молоденькую девушку приятной наружности. Оказывается, она звонила своему жениху, который очень даже подходил под описание, сделанное Федорчуком, водителем синего грузовичка.

— Серж просил обязательно позвонить ему в тот момент, когда пионеры вынесут модель дирижабля на сцену перед президиумом. Для Сержа это было очень важно, потому что он должен был немедленно сообщить об этом событии в свою газету. Ведь Серж — журналист из Франции. И он собирался с моей помощью опередить всех конкурентов этой новостью, чтобы получить большой гонорар, на который обещал устроить нашу свадьбу! От того я и бегала за кулисы каждую минуту, чтобы не проворонить. А как только пионеры вынесли свои макеты на сцену, так я сразу и позвонила, — быстро призналась молодая дуреха, продавшая Родину за красивые обещания законспирированного террориста, прикинувшегося иностранным журналистом.

Вообще-то, регламент проведения конгресса научно-технических специалистов предполагал проведение пресс-конференции для советских и иностранных журналистов на второй день работы. А в первый день никакая пресса не допускалась. Зная это, наивная девушка, конечно, могла поверить в версию, что ее жених охотится за сенсацией, как всякий западный журналист, чтобы выдать материал на день раньше коллег, получив за это неплохое вознаграждение от своей редакции. Но, по словам секретарши, она никогда даже не думала, что Серж может иметь отношение к каким-то террористам или шпионам. Он умел пускать пыль в глаза, был обходительным, приглашал в ресторан, дарил цветы, говорил комплименты.

— Сколько же длился ваш бурный роман? — поинтересовалась Эльза.

— Мы познакомились три дня назад. Серж подошел ко мне после работы. Подарив мне оранжерейную розу, он признался, что давно заметил мою красоту и пригласил поужинать, — ответила девушка. И добавила:

— Вчера мы тоже провели вечер вместе. Все было замечательно. Серж сделал мне предложение. И я сразу согласилась. Только он честно сказал потом, что у него нет денег на свадьбу, но, если получится опубликовать сенсацию, то и деньги найдутся. А сегодня утром он позвонил мне и сказал про пионеров, что они вынесут на сцену модель дирижабля Циолковского, которая и будет той самой сенсацией.

— И чем эта девушка только думала? — удивился Шорин, когда арестованную увели.

— Известно, чем, — цинично сказала Эльза.

А Глеб Бокий добавил:

— Ничего, теперь поедет жениха себе искать на Соловки. Оттуда товарищ Френкель как раз шлет мне запросы на молодых женщин, чтобы кормили и обстирывали лесорубов.

Глава 31

Из-за необходимости проводить расследование теракта, я надолго застрял в ДК Железнодорожников. Но, потеря времени компенсировалась тем, что все-таки удалось распутать дело, что называется, по горячим следам. Установив номер телефона, по которому звонила секретарша директора ДК своему «жениху», оперативники выехали на место, обнаружив там трехкомнатную квартиру в Басманном переулке, принадлежавшую вдове одного НЭПмана. Ушлая вдова, подмазав кого надо в жилконторе и избежав уплотнения после смерти мужа, сдавала комнаты внаем. А квартира на втором этаже была со всеми удобствами, с изолированными комнатами, да еще и с телефонным аппаратом, установленным в коридоре, что считалось и вовсе роскошью. И последнюю свободную комнату снял три дня назад некий гражданин, представившийся Михаилом Сергеевичем Данилевским, бухгалтером Мосстройтреста. Причем, заплатил он сразу за три месяца вперед.

Этот тип попадал под описания и «Андрея», и «Сержа». Но, в арендованной комнате его не оказалось. И где его искать, было непонятно. Обыск комнаты не дал оперативникам никаких зацепок. Личного имущества внутри не обнаружили. А находились там только те вещи, которые оставила арендатору хозяйка квартиры. Да и в Мосстройтресте, как выяснилось, такой человек никогда не числился.

Неожиданно ценные показания дал сын другого жильца, арендатора соседней комнаты, работавшего на заводе мастером цеха. Двенадцатилетний мальчишка по имени Петя оказался очень бдительным пионером, сразу заподозрив что-то неладное в новом жильце, одетом в пальто и шляпу иностранного покроя. Получилось так, что в эти дни малец не ходил в школу по причине сильной ангины. И, поскольку родители спозаранку и до темноты находились на работе, Петя развлекал себя тем, что следил за типом, показавшимся ему подозрительным.

Когда новый сосед разговаривал в общем коридоре по телефону на иностранном языке, подозрения пионера только окрепли. Он-то и рассказал, что гражданин в сером пальто этим утром, переговорив с кем-то по телефону, спускался к красивой черной машине. А потом эта машина опять подъезжала, и человек в сером пальто и в шляпе вернулся от нее не с пустыми руками, а с коричневым чемоданом в руке и потом ждал какого-то важного звонка, оставив дверь в свою комнату открытой. В этот момент Петя, проходя мимо на кухню, заметил на его письменном столе неизвестный прибор с антенной, похожий на радиоприемник. Потом, ответив на звонок, сосед сразу заперся в своей комнате, но быстро вышел оттуда, опять же, с тем же коричневым чемоданом в руках. А на столе в его комнате никакого «радиоприемника» уже не было. Нам повезло, что Петя, обладавший острым зрением, запомнил номер машины. Она все-таки принадлежала торгпредству Италии.

Водителем «Мерседеса», принадлежащего итальянскому торгпредству, оказался самый настоящий итальянец. Впрочем, в этом факте не было ничего удивительного, поскольку иностранные представители в Москве в эти годы не слишком доверяли местному персоналу, предпочитая привозить с собой даже на мелкие должности своих соотечественников. Дипломаты опасались, и не без оснований, что советский гражданин на подобной работе, скорее всего, будет осведомителем ГПУ. Потому водителем в торгпредстве работал уроженец Флоренции Альберто Мальдини.

Чтобы сразу не провоцировать международный скандал, наши сотрудники старались все делать тихо. Установив скрытное наблюдение, они внимательно следили за фигурантом. Вечером итальянский сластолюбец отправился по злачным местам Москвы на поиски девушек определенной профессии, а потом с одной из них поехал в притон дворника Акименко, который в казенном подвале оборудовал нечто вроде гостиницы. Сделав там «номера», дворник пускал на постой парочки, ничего ни у кого не спрашивая, но исправно взымая с каждого человека за ночь по пять рублей, попутно приторговывая самогоном и чаем с пирожками, которые изготавливали жена и дочка дворника.

Дворник делился прибылью с участковым, так что его маленький подпольный семейный бизнес вовсю процветал. Разумеется, наши оперативники устроили облаву по всем правилам, повязав не только хозяина незаконного заведения, но и всех его 16 гостей, а также подельников, включая того самого участкового. Разумеется, среди задержанных оказался и тот самый водитель из Италии, ради ареста которого все это мероприятие и было затеяно. Остальных посетителей притона взяли попутно. И, если бы не злосчастный итальянец, за которым специально следили, то этот притон, затерявшийся в районе старых доходных домов с проходными дворами, мог бы спокойно просуществовать еще долго.

Застуканный с проституткой флорентиец, у которого тут же в Москве жили при торгпредстве жена и двое детей, согласился сотрудничать, выложив, что неоднократно пересекался с тем самым человеком в сером пальто и шляпе, которого он знал, как Андрея. Водитель не отпирался, что передавал Андрею некие чемоданы, подвозил и забирал его в условленных местах. Но, он божился, что не имеет ни малейшего представления о том, что находилось внутри этих чемоданов, которые, со слов водителя, он получал от курьера возле посольства Италии, как и не имеет, якобы, никакого представления о том, чем этот Андрей занимается.

Зато Альберто Мальдини примерно знал, где Андрей обитает. Во всяком случае, когда водитель несколько раз приезжал к названному адресу, то видел, как пассажир выходил из подъезда многоквартирного дома. Потому и мог предположить, что Андрей живет именно там. Хотя, сам этот пассажир, по словам шофера, был немногословным и хмурым типом. В машине они почти не разговаривали, только иногда перебрасывались парой каких-нибудь ничего не значащих фраз, например, о погоде. Причем, человек, предпочитающий в одежде серый цвет, вполне неплохо владел итальянским. Но, русский акцент все-таки слышался в его речи вполне отчетливо.

Подъезд, возле которого итальянский шофер чаще всего забирал и высаживал Андрея, оказался проходным и с внутренней его стороны находились несколько смежных проходных дворов, где диверсант легко мог скрыться. И совсем не обязательно, что он сам проживал в этих закоулках. Мог и приходить откуда-то еще. Тем более, что этот район Москвы назывался Миусы, где старые дома с многочисленными подворотнями и проходными дворами соседствовали между собой на всем протяжении Тверских-Ямских, Миусских и прочих улочек, переулков и тупичков. А недалеко находилась Бутырская тюрьма.

След диверсанта опять терялся, но, к счастью для нас, итальянская резидентура, скрывающаяся под ширмой посольства Италии, действовала не слишком профессионально. Вместо того, чтобы прилагать все усилия для того, чтобы скрыть контакты со своей агентурой в Москве, итальянцы проявили непростительную халатность уже даже тем, что передавали Андрею и принимали от него материалы не через тайниковые контейнеры, замаскированные под самые разнообразные обычные предметы, вроде каких-нибудь камней или кусков дерева, а через обыкновенного шофера, привозящего и увозящего чемоданы, да и самого Андрея подвозящего, если надо, в нужные точки.

И потому плотное наблюдение, установленное нашими оперативниками не только за местом, где водитель Альберто Мальдини чаще всего видел Андрея, но и за военным атташе капитаном Джеронимо Кобеньяри, позволило довольно быстро получить результаты. После ареста Мальдини, Кобеньяри сразу забеспокоился и не придумал ничего лучше, как переодеться в женское пальто, одеть женскую шляпку с вуалью и сапожки на каблучках, да прихватить с собой женскую сумочку, чтобы незаметно, как он думал, пообщаться со своим агентом. Для этого итальянский капитан, переодевшийся капитаншей, поздно вечером отправился на квартиру Андрея. Но, маскарад не сработал, и оперативникам удалось проследить за Кобеньяри до самой квартиры в доме недалеко от Миусской площади, которую снимал террорист по кличке Андрей. Так что сам итальянский резидент и спалил своего собственного агента. Когда мне доложили об этом, я приказал немедленно брать обоих. Более того, учитывая всю важность операции, я сам срочно выехал, чтобы руководить задержанием на месте.

Стояла глубокая ночь. Все жильцы многоквартирного доходного дома постройки второй половины 19 века спали, утомленные очередным тяжелым рабочим днем. Лишь из угловой квартиры третьего этажа просачивался между портьерами неверный электрический свет настольной лампы, перекрываемый иногда тенями. Те двое, за кем охотились оперативники ОГПУ, находились там, в комнате внутри квартиры. К моменту начала штурма мы уже выяснили, что квартира эта хоть и небольшая, двухкомнатная, но отдельная, а не коммунальная. И принадлежит она одному старому московскому доктору, который, ввиду возраста, давно уже отошел от дел, схоронил жену, пережил двух сыновей, погибших в Гражданскую, и проводил последние годы, вроде бы, в одиночестве. Возможно, что старик пустил к себе в качестве квартиранта этого Андрея? Но, мы не стали гадать. Оперативники просто высадили дверь.

Секретная информация о противнике — вот тот трофей, за которым охотятся шпионы по всему миру. И итальянская разведка, разумеется, не была исключением. На столе посередине комнаты в круге света от настольной лампы распростерлась большая карта Советского Союза, испещренная какими-то пометками, сделанными красным, синим и зеленым карандашами. Одного беглого взгляда на нее хватало, чтобы понять, что обозначали они важные военные и промышленные объекты трех разных зон влияния. Зеленым пометили те, что контролировал мятежник Троцкий, синим — те, которые захватил мятежник Эйхе, а красным — те, что все еще оставались под контролем правительства СССР. Отдельно поверх большой карты лежала карта относительно небольшая, на которой обозначались предприятия и учреждения Москвы. И, судя по сочетанию тех же цветов, эта вторая карта наглядно показывала влияние мятежников в самой столице. Похоже, Андрей тщательно собирал для итальянской разведки подобные сведения.

Наши оперативники вломились в квартиру настолько стремительно, что шпионы даже не успели принять какие-либо меры к уничтожению карт и прочих доказательств. После окриков: «Стоять на месте! Поднять руки!» Кобеньяри в растерянности заметался по комнате, прижимая к груди ту самую женскую сумку, с которой пришел. Резидент явно не продумал заранее пути отхода на подобный случай.

А вот Андрей оказался более расторопным, чем его шеф. Этот сразу рванулся к стеклянной двери, прикрытой портьерой. Выскочив на балкон, он резво перемахнул через перила, и, обняв водосточную трубу, словно любимую женщину, с ловкостью пожарного съехал по ней вниз. Вот только, там его уже ждали наши сотрудники, сразу же приняв шпиона в свои стальные захваты, защелкнув наручники на запястьях.

Глава 32

Январь закончился, и начался февраль 1928 года. Зима по-прежнему заметала улицы Москвы снегом, который иногда падал большими пушистыми хлопьями, неторопливо кружась в морозном воздухе, а иногда, наоборот, бил в лица прохожих мелкими колючими снежинками, в любом случае увеличивая сугробы, которым неутомимые дворники ежедневно еще и добавляли роста, откидывая на их вершины широкими деревянными лопатами снег с тротуаров. Работая в три смены, убирали дворники вручную и проезжую часть, поскольку специальной снегоуборочной техники в городе еще не имелось. Да и электрические фонари уличного освещения стояли пока лишь на центральных улицах. Потому для успешной работы в темное время суток во многих местах дворники зажигали костры, возле которых они могли еще и погреться в паузах между разгребанием снега лопатами и обкалыванием льда ломами.

На Красной площади висели большие кумачовые плакаты с жирными черными буквами: «Бей троцкистов!», «Все на борьбу с мятежниками!», «Смерть врагам революции!» и подобные. Над центром города опустилась плотная облачность, создавая серую морозную мглу, отчего дневной свет первого дня февраля, который пришелся на среду, казался мрачным и безрадостным. Черные вороны сидели на кремлевских стенах и иногда нервно каркали. А понизу ветер гнал поземку. Дальние строения плохо просматривались, утопая в сплошной завесе из кружащихся снежинок.

С трибуны Мавзолея выступал Ворошилов. Перед ним колыхалось людское море из добровольцев, собранных по предприятиям города в новую дивизию ополченцев, отправляемую на фронт. Динамики, развешенные на фонарных столбах, от которых в толпу летел голос оратора, перекрывая завывания ветра, вещали невнятно. Многократно усиливая голос, несовершенные электронно-ламповые устройства делали слова нечеткими, иногда и вовсе неразборчивыми из-за интермодуляционных искажений. Но, общий смысл был ясен: пролетариат столицы готов присоединиться к Красной Армии, чтобы ответить с оружием в руках на вызов, брошенный мятежниками.

Следующим говорить должен был я. Наверное, я выглядел не слишком по-пролетарски, снова одевшись в пальто австрийского производства и в немецкую шляпу, да еще и нацепив на нос новенькие очки с круглыми стеклами в золотой оправе. Люди, одетые подобным образом, сразу же вызывали у простых советских тружеников ассоциации с буржуями. Хуже того, в любом переулке Москвы меня могли теперь принять за иностранного шпиона и диверсанта. Особенно после того, как во всех газетах были напечатаны фотографии человека, устроившего взрыв в ДК Железнодорожников.

Для антуража загримированного актера, изображающего террориста, одели в его пальто и шляпу, сфотографировав стоящим над телами погибших пионеров и Циолковского, лишившегося головы. И Ежов уже запустил свою пропагандистскую машину, сразу демонстрируя нестандартный подход и успешно играя на человеческих страстях. Одна только эта мрачная фотография, тщательно срежиссированная, профессионально выполненная и вынесенная на первые полосы, действовала на приток добровольцев, готовых биться с врагами, лучше, чем сотни обычных агиток. Видя мертвых детей и убитого ученого, над которыми возвышался безжалостный убийца, люди жаждали мести.

Когда мы взяли мерзавца на квартире вместе с итальянским резидентом, этот тип, несмотря на глубокую ночь, спать не собирался. Получив новое задание от своего шефа, переодетого женщиной, он должен был до рассвета проникнуть в правительственный гараж, чтобы на этот раз подложить бомбу с радиовзрывателем в автомобиль Рыкова. И только вмешательство наших оперативников предотвратило новый теракт. В сущности, мы взяли террориста и итальянского резидента с поличным, изъяв у них еще одно взрывное устройство, идентичное тому, которое они применили в ДК Железнодорожников.

Сразу после того, как Ежов обнародовал факты, приправив их намеками, что и без Троцкого с Эйхе при подготовке покушения не обошлось, началась массовая запись рабочих в ополчение. Возмущенный народ негодовал. По Москве прокатились стихийные погромы против сторонников Троцкого и Эйхе, а возле посольства Италии шел постоянный митинг протеста. Хотя зачинщиков погромов быстро похватали, тем не менее, несмотря на все принятые меры безопасности, нельзя было исключать, что среди яростной толпы, собравшейся на Красной площади, как и среди бойцов, стоящих в карауле вокруг нее, мог таиться какой-нибудь меткий стрелок, продавшийся троцкистам, эйхенистам или западным разведкам. Но, я не чувствовал страха. Чудом не пострадав в момент взрыва в ДК Железнодорожников, я теперь питал надежду, что или судьба, или ангелы, или космический разум, или что-то в этом роде хранят меня, возможно, потому что сами выбрали для попаданчества в 1928 год, почему-то разглядев во мне какие-то неведомые мне самому таланты, позволяющие изменить мир.

Но, как говорится, на Господа надейся, да сам не плошай! И потому оцепление из бойцов гарнизона Кремля было выставлено не только у самого Мавзолея, но и по периметру всей Красной площади, а также на прилегающих улицах. А за нашей спиной на кремлевской стене стояли пулеметы. На всякий случай. Готовые ударить по толпе, если начнется бунт. Хотя, такие меры безопасности имели и обратную сторону. Ведь любому из этих пулеметчиков нашей охраны ничего не стоило одной очередью расстрелять руководителей СССР со спины. Конечно, такого произойти не должно, поскольку пулеметчиков выбирала вместе с Ворошиловым сама Эльза, а комендант Кремля Рудольф Петерсон был отстранен от должности на время расследования покушения на Сталина, которое еще не завершилось, поскольку круг причастных оказался весьма обширен. Расследование уже выявило, что троцкисты неплохо окопались в Кремле, проникнув внутри него на самые разные должности.

Заканчивая свое выступление, Ворошилов поднял вверх правую руку, сжав кулак и явно подражая Ленину, как его изображали художники и скульпторы, произнося:

— Товарищи рабочие! Вы покинули свои цеха и добровольно пришли сюда, чтобы встать плечом к плечу в строй вместе с бойцами Красной Армии. И мы, советское правительство, обеспечим вас вооружением и всем необходимым, чтобы бить мятежную гадину! Так идите смело вперед, ради защиты завоеваний нашей революции! Нет пощады врагам! Ура!

Толпа одобрительно загудела, поддержав клич, брошенный Ворошиловым, тысячами глоток. Тут настала моя очередь подойти к большому прямоугольному микрофону на стальной подставке. Ворошилов отодвинулся, пропуская меня вперед. Я подошел вплотную к ограждению трибуны Мавзолея и поднял вверх ладонь правой руки. При моем появлении возле микрофона толпа на площади притихла, словно перед бурей. Я ловил на себе настороженные взгляды. Мой внешний вид этим плохо одетым людям явно не нравился. Общественные настроения последних дней складывались не в мою пользу. Но, зная об этом из докладов сотрудников отдела ИНФО, я заранее подготовился. И потому начал свое выступление со своеобразного стриптиза, заявив:

— Товарищи! То, что совершили враги, убившие детей и нашего великого ученого Циолковского, не может быть прощено. И сейчас, когда страны Запада ведут против нас подрывную деятельность в открытую, не стесняясь совершать чудовищные злодеяния на нашей земле и поддерживая мятежников, я прямо тут перед вами объявляю враждебными и чуждыми нам любые проявления западной моды! И торжественно клянусь, что с этого момента никогда больше не оденусь на их буржуазный манер!

С этими словами я снял и бросил в толпу сначала свою шляпу, потом пальто, а сзади мне тут же подали черный ватник и черную лохматую ушанку. Напялив все это на себя и сделавшись сразу похожим на почтальона Печкина из Простоквашино, только в очках, я продолжил:

— Объявляю отныне сезон русской моды! И дело тут даже не в одежде, а в том, чтобы показать иностранным буржуям, что больше никто из нас не станет подражать даже их внешнему виду, потому что у нас, у советских людей, ценности совсем другие. У нас человек человеку друг, товарищ и брат, а у них — человек человеку хищник, волк и конкурент. Потому и внешне мы все должны отличаться от них. Хватит уже преклоняться перед иностранцами! Вспомним лучше в этот тяжелый час, когда все мы скорбим о погибших, и Родина в опасности, древние традиции русского народа, чтобы постараться совместить их с новыми традициями нашей социалистической революции! Ура, товарищи!

И толпа всколыхнулась, ответив мне тысячами голосов:

— Ура! Да здравствует товарищ Менжинский! Долой буржуазную моду! Даешь телогрейки на вате!

Конечно, тяжко было мне наблюдать перед собой множество простых москвичей, одетых кое-как, едва лишь защитивших свои тела от февральского холода старыми пальто с заплатками да полинялыми шинелями, оставшимися со времен Империалистической и Гражданской войн. И лишь некоторые из них кутались в тулупы и куцые шубейки, чаще экспроприированные у кого-нибудь во время революционных событий десятилетней давности, чем приобретенные на собственные средства. Но, эти нищие люди, пришедшие на Красную площадь с городских предприятий, обладали уникальным сильным характером, способным преодолевать любые невзгоды, да и заряд революционного энтузиазма все еще не исчез внутри них, поднимая боевой дух, вопреки всем внешним обстоятельствам.

Заглядывая им в глаза, я понимал, что рабочие все еще верят руководителям Советского Союза. И, даже несмотря на все трудности и ошибки, совершенные властями за десятилетие, прошедшее после революции, простые труженики все еще не растеряли решимость идти вперед к обещанной большевиками победе коммунизма. А мятеж внутри страны и враждебные происки Запада только сплотили их еще больше в решимости побеждать супостатов. И ни один из них не стремился избежать гибели ради защиты Советского Союза. Наоборот, каждый из этих добровольцев совершенно искренне готов был отдать жизнь за революционные идеалы.

Я не хотел, чтобы добровольцы окончательно замерзли и простудились, слушая длинные речи. А потому сказал коротко:

— Товарищи! От имени правительства СССР и от Чрезвычайного Комитета Государственной Безопасности благодарю вас за вашу решимость. И хочу вас заверить, что вместе мы, советские рабочие, крестьяне, инженеры, ученые, доктора, учителя, чекисты, военные, пионеры, комсомольцы и партия большевиков, сделаем все возможное, чтобы победить!

Профессор Шорин, который после деятельного участия в расследовании взрыва в ДК Железнодорожников официально получил должность моего заместителя по технической части, что-то переключил в большом ящике с электронным оборудованием, к которому тянулись провода. После чего динамики сначала издали громкий треск, а потом оттуда над Красной площадью зазвучала бодрая песня:

'Слушай, товарищ,

Война началася!

Бросай свое дело,

В поход собирайся!'

Глава 33

Обстановка накалялась. С фронтов поступали тревожные вести. Под натиском кавалерии Шмидта, неожиданно ударившей с марша на юг по замерзшему руслу Волги, оборона Саратова трещала по швам. А Буденный все никак не мог продвинуться к Нижнему Новгороду, несмотря на то, что ему в помощь Шапошников уже послал значительные резервы. Прочувствовав обстановку и учуяв послабления к военспецам со стороны нового органа власти, утвержденного мной ЧКГБ, бывший царский полковник и генерал Белого движения Яков Александрович Слащев попросился лично возглавить новый пехотный стрелковый корпус, собранный из добровольческих дивизий и включивший в себя: две Московских рабочих дивизии, одну — Тульскую, артиллерийский полк, два пулеметных батальона и батальон саперов, а также медицинский батальон, почти полностью состоящий из девушек-комсомолок Москвы и Тулы, которые приняли решение добровольно отправиться на передовую. Еще в новый корпус входила и особая разведывательно-диверсионная рота, набранная из пластунов и прочих хорошо обученных ветеранов царской армии с боевым опытом, которые тоже записались добровольцами, услышав весть, что корпусом командует бывший царский военачальник, имеющий авторитет полководца, проверенного на полях сражений.

Так что командиру Красного Добровольческого корпуса было, кем командовать. Получив новое назначение, Слащев воспрял духом. Преподавательская деятельность и работа в штабе его порядком утомили. Тем более, что штаб Красной Армии отправлял его вновь сформированный корпус не в распоряжение Буденного, а в качестве отдельного штабного резерва, задействованного ради подготовки и развития наступления на северном направлении. Задача корпусу Слащева ставилась не допустить прорыва троцкистов из Нижнего Новгорода в сторону Архангельска. Ведь в штабе уже знали о коварных планах англичан высадить там десант.

Что же касалось отношений Слащева с Буденным, то они давно складывались неважно. Буденного Слащев, мягко говоря, недолюбливал, считая недоучкой. После своего возвращения из Турции, куда он эвакуировался вместе с остатками войск Врангеля, воспользовавшись амнистией участникам Белого движения, которую в конце 1921 года объявил ВЦИК РСФСР, с 1922 года Слащев преподавал тактику на курсах «Выстрел», организованных ради повышения квалификации комсостава Красной Армии. И говорили, что уже тогда между Слащевым и Буденным произошел инцидент. Лекции Слащева курсанты слушали с особым вниманием, поскольку мнение генерала, который совсем недавно считался одним из лучших военачальников Белого движения, много значило для объективной оценки действий Красной Армии и ее командиров с той самой «другой стороны».

И все, конечно, понимали всю ценность подобного уникального опыта, которым обладал Слащев, что позволяло детально разобрать войсковые операции с обеих сторон, найти ошибки по обе стороны фронта и сделать верные выводы, чтобы не повторять подобные недочеты в будущих сражениях. Хотя бывало, что Яков Александрович на занятиях забывался, позволяя себе излишнюю язвительность и насмешки по отношению к видным красным командирам. Якобы, когда Слащев решил высмеять Буденного, разбирая его ошибки в ходе проведения неудачной военной компании в Польше во время недавней войны, Семен Михайлович, не выдержав критики, выхватил «Наган», выстрелив несколько раз в сторону преподавателя, но не попав. На что Слащев спокойно сказал ему: «Вот видите, стреляете вы неточно. И воюете так же, поскольку недостаточно обучены».

Признаться, для меня стало неожиданностью, что этот самый Слащев, перед отправкой своего корпуса по железной дороге, попросил меня о личной встрече. По телефону он мне сразу сказал, что немедленно хочет переговорить со мной перед отъездом на фронт наедине об очень важных аспектах армейской организации, которые могут позволить быстро изменить обстановку в нашу пользу, особо подчеркнув, что разговор предстоит совершенно секретный, а потому необходимо встретиться лично. Не скажу, что я опасался этого человека, но о его личности ходили самые разные слухи, противоречащие друг другу и находящие отражение в многочисленных рапортах чекистов, подшитых в личном деле. Ведь секретное наблюдение за Слащевым велось постоянно с того самого момента, как Дзержинский лично встретил его в Севастополе после возвращения из эмиграции.

Докладные записки чекистов начальству оказались очень разными. Кто-то считал Слащева настоящим патриотом Отечества, для которого имеет значение лишь благо России. Кто-то пытался доказать, что он обыкновенный предатель и приспособленец, предавший белых сразу, как только они проиграли. Кто-то подозревал, что он все-таки скрытый шпион, хитро подброшенный с помощью тайной операции британской разведки самому Дзержинскому и сумевший втереться в доверие к большевикам с помощью публичного предательства и порицания Белого движения. Но большинство сотрудников ГПУ просто констатировали в своих донесениях, что Слащев — это вспыльчивый, самолюбивый, несдержанный в высказываниях неуступчивый пьяница со скверным характером, который, вдобавок к спиртным напиткам употребляет еще и кокаин. Но, тем не менее, все авторы рапортов сходились во мнении, что Яков весьма умен и, несмотря на все свои пагубные привычки, в связях с контрреволюционным подпольем и иностранной агентурой не замечен, остроту ума сохраняет, весьма успешно до недавнего времени занимаясь преподавательской деятельностью и изысканиями в военной науке.

Принимать Слащева в своем кабинете мне было в тот день некогда, поскольку я посчитал необходимым выступить еще и перед войсками, собравшимися на вокзальной площади. А потому нашел время для этого разговора по дороге, забрав командира Красного Добровольческого корпуса прямо от штаба. Разговор происходил на заднем диване моей служебной машины, оснащенной к этому времени уже не только броневой перегородкой между передними и задними сидениями, но и настоящей бронированной капсулой со смотровыми прорезями вместо окон, способной выдержать винтовочные выстрелы и защитить от разлета осколков. По моему приказу изнутри была сделана и специальная обивка, чтобы осколки брони при обстреле не летели в пассажиров. Она же глушила звуки. Так что шофер и охранник, сидящие спереди, не могли подслушать наш разговор.

В назначенное время Слащев уже дожидался возле ограды здания главного штаба, как мы и условились с ним по телефону. Профессор Шорин оснастил мою машину радиоаппаратурой. И теперь я мог легко передавать команды своему кортежу, даже не открывая форточку, чтобы крикнуть что-то шоферу и начальнику охраны, который сидел рядом с ним. Колонна из трех машин и броневика остановилась по моему приказу. И я изнутри распахнул дверь перед сухощавым военным. До этого Слащева мне доводилось видеть в штабе у Шапошникова, но близко с ним я никогда не общался. А тут пришлось. Человек передо мной предстал, конечно, весьма непростой, но я все-таки готов был выслушать предложения Якова Александровича, хотя и не знал, в чем именно они заключались.

А он протиснулся внутрь машины, поздоровавшись, дыхнул на меня перегаром и начал издалека:

— Я, Вячеслав Рудольфович, всегда и всем говорю, что нашу армию, хоть белую, хоть красную, губят внутренние враги: глупость командиров, необученность бойцов, взяточничество, воровство и пьянство!

— Как я понимаю, к последнему и вы весьма неравнодушны, — заметил я, демонстративно понюхав воздух, выдыхаемый Слащевым.

Яков потупился, но сказал самокритично:

— Да, люблю выпить, скрывать не буду, но стараюсь всеми силами бороться с вредной привычкой…

Я перебил:

— Ладно, оставим это. Давайте лучше к делу, комкор. Время дорого. Что вы хотели мне предложить?

Несмотря на мою неучтивость, Слащев сказал спокойно:

— Надо вернуть ощущение гордости армейским командирам. Предлагаю переучредить офицерские звания. Одно это сразу поднимет боевой дух в войсках, значительно улучшит дисциплину и привлечет обратно в армию ценные кадры.

Я проговорил:

— Хм, возможно, что ваше предложение и целесообразное. Вот только, боюсь, бойцы из крестьян и рабочих не готовы пока правильно воспринять восстановление офицерства. Мы обязательно подумаем и над этим, но всему свое время. Я, конечно, сторонник реформ, но не с наскока же их проводить. Как раньше говорили: дорого яичко к Христову дню.

— Вот именно! Сейчас именно такой важный день! Снова над нашей страной нависла опасность. Мятежники лютуют, да и внешние враги не дремлют. И потому я считаю, что необходимо, как можно быстрее, не только восстановить офицерские звания, хотя бы в пику троцкистам, но и провести реабилитацию казачества! Тогда сразу можно будет задействовать против того же Шмидта большое количество казаков! Но, следует учесть, что для этих казаков нужно будет поддерживать железную дисциплину. Без дисциплины с ними никак невозможно. Знаете, Вячеслав Рудольфович, почему белые казаки проигрывали красным? А все из-за того, что их масса потеряла дисциплину, сделалась неустойчивой, индифферентной. У них не имелось никакой четкой цели. Низшее звено офицерства развращалось, наблюдая за поведением собственных начальников, занимаясь не только поборами и грабежами мирного населения, а и неприкрытым мародерством. И простые бойцы видели это все, беря дурной пример с командиров. Причем, с каждым днем примеры вышестоящие подавали все хуже. И вся Добровольческая армия белых, в конце концов, уже держалась не на воинской дисциплине, а на боязни быть убитыми красными. Я своими глазами видел, как военачальники отправляли награбленное целыми составами к себе домой. Глупцы, они не понимали, что красные расстреляют их только за одно это. Впрочем, поделом. Дошло до того, что казаки Шкуро не желали вступать в бой, поскольку каждый старался выполнять не боевую задачу, а сам ставил себе задачу защиты только награбленного добра, которое сам вез, перегружая лошадей тюками со скарбом, делая, таким образом, боевых коней обыкновенными вьючными животными, непригодными для сечи. Я же за подобные преступления карал смертной казнью, подписав больше сотни приговоров к повешению. Причем, больше половины для вот таких командиров, допускавших анархию, грабежи мирного населения, мародерство, воровство, трусость и дезертирство! Потому я и говорю вам, что честь и компетентность командиров — это самое главное, на чем держится весь армейский дух и дисциплина в войсках. Потому повысить престиж командования, вернув офицерские звания, просто необходимо! Разумеется, придется провести переаттестацию всего комсостава, но сейчас, по моему мнению, время для этого самое подходящее.

Слащев не врал. Он, на самом деле, не жалел ни своих, ни чужих, пытаясь насаждать справедливость, как он сам ее понимал. Если это вообще было возможно во время Гражданской, когда, как говорится, брат шел против брата. Тем не менее, в его словах, безусловно, имелась рациональная основа. Поэтому я выслушал его, больше ни разу не перебивая.

Глава 34

А Слащев, между тем, продолжал, сделав неожиданное признание:

— Я проникся уважением к вам, Вячеслав Рудольфович, потому что вижу, насколько быстро вы навели порядок в Москве, не допустив мятежа троцкистов в столице. А уж поверьте мне, что без организации порядка в тылу фронт не сможет воевать эффективно. Поскольку именно надежный тыл обеспечивает фронт всем необходимым. В этой связи я хорошо помню, как рушился фронт Белой армии во время отступления в Крым. Там скопилось множество беженцев, с которыми смешались дезертиры и криминальные личности. А власть бездействовала, закрывая глаза на творящиеся бесчинства, которые с каждым днем лишь нарастали. И вся эта масса беглецов от красных захлестнула Крым, распространяя панические настроения среди населения и грабя населенные пункты. А тыловые части, которые могли бы пресечь безобразия, не делали ничего по той банальной причине, что по несколько месяцев не получали денежного довольствия. Хотя Ставка его, надо сказать, выделяла. Но, по дороге оно разворовывалось, не доходя до адресатов. И я, помнится, тогда приказал задержать казначейские поезда, чтобы изъять наличность и раздать этим тыловикам, чтобы они постарались прекратить безобразия. Но, Деникин за это сделал мне строгий выговор, что мол, так поступать было противозаконно. И я тогда окончательно в Деникине разочаровался, потому что он настаивал на какой-то бумажной дисциплине, уже не существующей в реальности, ничего не делая для того, чтобы пресечь грабежи и укрепить тыл настоящей дисциплиной. А вскоре, когда в апреле двадцатого года Врангель принял командование, Деникин бежал на английском миноносце в Константинополь. И я Деникина больше не видел. Наверное, к лучшему, поскольку я до этого все-таки думал о нем лучше, видя в нем всего лишь заблуждавшегося человека, но не предателя. Своим же бегством он нанес страшный и непоправимый удар моральному духу всей Белой армии, оставшейся в Крыму. Увидев бегство Деникина, войска быстро теряли остатки дисциплины, бросая военное имущество и вооружение, дезертируя, собираясь в обычные банды, которые и не сопротивлялись приходу красных, объявляя себя классово близкими народными мстителями. Конец Белого движения был трагическим.

— Все это уже прошлое, — вставил я.

Слащев сверкнул глазами, страстно проговорив:

— Не скажите! Все эти уроки истории еще очень пригодятся. Главный вывод, который я сделал из них, заключается в том, что в вооруженной борьбе двойственности и разных мнений быть не должно. Если какой-то военачальник решил однажды сражаться, то он обязан идти до конца и биться до победы со всей силой. А если сражаться нет ни сил, ни умения, то лучше тогда вооруженную борьбу и не начинать. Или же просто честно признать собственную неспособность руководить войсками и застрелиться. А соглашательство, слабоволие и мягкотелость военачальника всегда приводят лишь к размягчению дисциплины в армии и к общественной слякоти в тылу, а заканчиваются таким предательством, которое и наблюдаем на примере Деникина. Так воевать нельзя. Потому я хочу спросить вас, Вячеслав Рудольфович, даете ли вы мне добро на то, чтобы пойти до конца?

— Что именно вы имеете в виду, Яков Александрович? — спросил я.

— Например, Вячеслав Рудольфович, я хотел бы услышать от вас, одобрите ли вы с моей стороны жесткие меры для наведения порядка и дисциплины, если обстоятельства того потребуют?

Просмотрев его личное дело перед нашим разговором, я знал, конечно, что за Слащевым закрепилось не только прозвище Крымский, но и Вешатель. И он, действительно, был скор на расправу. Потому сказал ему:

— Знаете, за последний месяц, несмотря на покушения на руководителей СССР и мятежи, ОГПУ резко снизило число расстрелянных. Мы теперь стараемся перевоспитывать трудом даже лютых политических врагов нашей власти, отправляя их на Соловки и в другие подобные места. Разумеется, я понимаю, что бывают обстоятельства, когда человеческую жизнь нужно отнять в назидание остальным. Но, я считаю, что все подобные решения должны быть строго выверенными, не допускающими ошибок. Красный и белый терроры остались в прошлом. Сейчас нам предстоит постепенно размыть эти цвета, чтобы сшить народ в единое целое заново, восстановив народное единение, создав некий плавильный котел, в котором растворятся национальности и разные политические подходы, а выработается единая советская нация и единая политическая линия, исключив, тем самым, почву для внутренних конфликтов ради дальнейшего развития Советского Союза. И потому прежде, чем кого-нибудь вешать или расстреливать, всегда сначала убеждайтесь, что перед вами отъявленный негодяй, не подлежащий перевоспитанию, и что нет иного выхода, кроме его ликвидации. Вы, Яков Александрович, достаточно опытный командир, чтобы отличить настоящего негодяя от человека, оступившегося по вине обстоятельств. Потому я не разрешаю вам применять смертную казнь в обычных случаях, но применять ее к отъявленным негодяям, чье негодяйство железно доказано, даю добро. Главное, чтобы вы действовали на благо нашей стране.

Он вздохнул с облегчением, сказав:

— Спасибо за доверие, Вячеслав Рудольфович! Признаюсь, ожидал услышать от вас нечто подобное, потому и напросился на эту встречу. Я, как человек военный, служу народу и считаю, что именно вы сейчас лучше всех из правительства способны на решительные действия ради возрождения величия нашей страны. И я готов поддерживать все ваши начинания…

Тут движение машины замедлилось. Вскоре она и совсем остановилась, а начальник моей охраны, включив переговорное устройство, установленное Шориным, объявил через динамик внутренней связи, что мы прибыли на место.

Застегнув телогрейку и поправив ушанку на голове, я открыл изнутри бронированную дверцу, которую тут же придержал снаружи начальник охраны, первым выбравшийся из машины. Следом за мной в темный морозный вечер из относительно теплого пространства салона автомобиля вышел и Слащев, одетый в новенькую шинель с нашитыми на ее воротнике малиновыми петлицами и в буденовку с большой красной звездой. На его боках, перетянутых наискось кожаными ремнями портупеи, висело оружие. Справа красовался маузер в большой деревянной кобуре, а слева зачем-то в ножнах висела шашка, хотя Слащев командовал пехотным корпусом, а не кавалерийским. Если бы он был врагом, то прикончить меня ему ничего не мешало. Я же и не подумал требовать от военного сдавать оружие перед нашей встречей. Впрочем, из нашей беседы я сделал вывод, что Слащев моим врагом точно не является. Напротив, он стремился заручиться моим расположением и поддержкой. Следовательно, я вполне могу рассчитывать на его лояльность, и это означало, что моя управленческая команда приросла еще одним специалистом в своем деле.

Когда мы немного отошли от машин кортежа, пройдя несколько десятков метров под электрическими фонарями в сторону достаточно большой деревянной трибуны, установленной возле здания вокзала и покрытой кумачом, на нас со всех сторон обрушился гул голосов тысяч людей, собравшихся на привокзальной площади. И, если те добровольцы, перед которыми я выступал с трибуны Мавзолея, вооружены не были, то этим уже выдали оружие и амуницию прежде, чем погрузить их в эшелоны. А потому риск для ораторов словить пулю возрастал многократно. Тем более, что на выступающих падал электрический свет в то время, когда большая часть толпы оставалась в темноте.

Но казалось, что Слащева возможность покушения совсем не пугала. Когда он решительным шагом поднялся на трибуну, оказавшись в самом ярком круге света, падающем на красные знамена, то все красные командиры, выхватив шашки, отсалютовали ему, подняв клинки вверх, а потом закричали:

— Ура! Да здравствует наш комкор товарищ Слащев!

И бойцы тысячами голосов повторили этот клич прежде, чем военачальник коротко обратился к своему воинству:

— Товарищи бойцы! Новая опасность угрожает нашей Родине! Мятежники лютуют. И наша задача проявить храбрость, чтобы покарать их и привести к повиновению с помощью силы. Так будем же храбрыми и сильными, товарищи! Не посрамим наши славные воинские традиции!

— Не посрамим! Ура! — ответила толпа.

А Слащев пригласил меня, словно хозяин. Хотя я сам до этого собирался говорить первым. Но, он запросто опередил меня, а я не стал возражать. Впрочем, я почувствовал, что он и был здесь хозяином положения, человеком, которому вполне охотно подчиняется вся эта огромная вооруженная толпа, собравшаяся у вокзала. Между тем, он объявил:

— Нас своим присутствием почтил сегодня сам товарищ Менжинский. И я предоставляю слово ему.

Я взошел на трибуну и провозгласил:

— Товарищи! Скоро вы выдвинетесь навстречу коварным врагам, напавшим на нашу страну изнутри. Я сейчас говорю о троцкистах и эйхенистах, поднявших мятеж против нашей законной советской власти. Эти мятежники поставили своей целью разрушить единство нашего народа. Они развязали новую гражданскую войну, а значит, они ничем не лучше всех прочих врагов, а то и хуже них, поскольку подняли оружие против своих же недавних товарищей по партии, нарушив все заветы Ленина, именем которого они пытаются прикрываться. Но мы знаем, что, на самом деле, Троцкий и Эйхе уповают на поддержку от внешних врагов нашей страны. Они продались англичанам и прочим капиталистам. Но мы не позволим предателям победить. И я верю, что все вы в едином порыве разгромите мятежников под руководством опытного военачальника Якова Александровича Слащева, которому правительство СССР оказало огромное доверие, назначив командовать Красным Добровольческим корпусом. И это несмотря на то, что он был, фактически, заместителем Врангеля. Но, кто из нас не ошибается в жизни? Главное, чтобы вовремя осознать собственные ошибки, что товарищ Слащев и сделал. И с этим его назначением я, как председатель Чрезвычайного Комитета Государственной Безопасности, перед лицом новой угрозы, исходящей от троцкистов и эйхенистов, объявляю примирение красных с белыми! Потому что вместе, отбросив все старые распри, мы станем сильнее вдвое! И победа будет за нами! Ура!

В ответ «Ура!» пронеслось троекратно. Хотя, вроде бы, корпус формировался из добровольцев, но, прослышав о том, что командовать им будет Слащев, в него сразу записалось множество георгиевских кавалеров и других опытных ветеранов, которые воевали в ту прошлую Гражданскую, как на стороне красных, так и на стороне белых. По моему указанию никто этому не препятствовал, наоборот, желание бывших белых вступить в Красный Добровольческий корпус всячески приветствовалось. Им даже разрешалось теперь носить старые боевые награды. А эти люди, таким образом, планировали смыть с себя навсегда то самое пятно принадлежности к белым, которое мешало им полноценно строить свою жизнь в стране победившей социалистической революции. Впрочем, на то и имелся расчет. И потому почти каждый боец-доброволец корпуса хорошо знал, кто такой бывший генерал-лейтенант Белой армии Слащев и чем он знаменит.

Глава 35

А в это время в Нижнем Новгороде вовсю продолжались военные приготовления. Заводы в городе и в его пригородах работали в три смены, выстреливая из своих труб в серые зимние облака дымовые столбы различных оттенков и с разными запахами. В результате из ворот некоторых предприятий время от времени выезжали друг за другом новенькие грузовики, броневики и даже танки. А из ворот других то выкатывались рабочими новенькие артиллерийские орудия, то выдвигались вагоны, наполненные патронами, снарядами, гранатами и минами. Город неустанно трудился, обеспечивая все возрастающие потребности обороны очень протяженного фронта, который к началу февраля, быстро разросшись, тянулся во все стороны на многие сотни километров.

Повсюду по заснеженным улицам Нижнего, скользким от гололеда, сновали люди при оружии: кадровые военные в серых шинелях, речники Волжской флотилии в черных бушлатах, красногвардейцы и прочие ополченцы, одетые кто во что горазд, но все с обязательными красными повязками на рукавах и со звездами на головных уборах. Вот только все красные звезды были у них перевернутые пятым несимметричным лучом вниз. Такую уж атрибутику придумал Троцкий, вспомнив, видимо, как и сам ходил десять лет назад, сразу после революции, именно с такой эмблемой перевернутой красной «Марсовой» звезды на своей фуражке.

— Наше Поволжье сегодня — это военный лагерь верных ленинцев и мировой революции, осажденный чекистами, предавшими дело Ленина! И революционный долг вменяет нам в обязанность немедленно дать отпор этим гнусным предателям во главе с поляком Менжинским! — кричал Троцкий, обращаясь к ополченцам, собравшимся на главной городской площади перед местным кремлем.

Над трибуной висел большой разукрашенный фанерный герб Волжской Советской Социалистической Республики, утвержденный троцкистами: красная перевернутая звезда на фоне золотого солнца над синей лентой, обозначающей великую реку Волгу, а по сторонам вместо колосьев композицию обрамляли два черных шипастых осетра головами кверху, словно бы выпрыгивающие из реки и поддерживающие центральную композицию своими плавниками. На самом же верху герба над солнцем выглядывал Ленин, тянущий вперед правую руку с кулаком и как бы грозящий всем врагам, возвышаясь над светилом. Тут же, по бокам от герба, развевались и красные знамена самопровозглашенной республики троцкистов с перекрещенными золотыми молотом, сохой и якорем, поставленным вертикально. Местные художники-декораторы постарались не разочаровать новую власть, изобразив все символы вполне качественно.

Когда облака разошлись, и на какое-то время выглянуло солнце, в просвете показались аэропланы с правильными красными звездами, летящие со стороны Москвы. Они шли по небу клином, словно стая журавлей, но бросали на город не бомбы, а всего лишь многочисленные экземпляры газеты «Правда», которые во все стороны разносило ветром. И как ни пытались служащие Управления Порядка троцкистов, одетые в обычную гражданскую одежду, дополненную лишь красными повязками на рукавах, фуражками с перевернутыми красными звездами на фоне белых околышей и нашитыми на грудь перевернутыми такими же звездами, только большими и с белыми личными номерами, бегать и ловить газеты, чтобы немедленно изъять их из рук несознательных граждан, а предотвратить распространение вражеской агитации все-таки никак не удавалось.

Конечно, по аэропланам с башен кремля начали стрелять пулеметчики. От Стрелки слияния Оки и Волги даже бахнуло несколько зениток, защищающих порт, но, запоздалая стрельба никакого эффекта не возымела, лишь привлекая громкими звуками к событию внимание тех горожан, которые сразу не обратили внимания на происходящее, занятые своими делами. Между тем, самолеты, посланные из Москвы, успешно выполнили свою задачу, скрывшись за облаками у горизонта без потерь. И те жители Нижнего Новгорода из грамотных, которым газеты с неба упали прямо на головы, инстинктивно схватив листы, сразу же прочитали много интересного.

В передовице за подписью главного редактора Ежова говорилось, что Троцкий объявлен главным государственным преступником, за поимку которого назначена награда в миллион рублей. И оказывается, он является опаснейшим шпионом, пробравшимся на самую вершину революционного руководства, работающим на английскую разведку и засланным мировой капиталистической закулисой в Россию ради того, чтобы организовать сразу же после социалистической революции похабный Брестский мир, красный террор и гражданскую войну с целью максимально ослабить новое социалистическое государство, отторгнуть от него огромные территории, внести внутренний раскол в общество не только по классовым, но и по религиозным признакам, а также максимально обострить национальные вопросы внутри страны! Еще в передовице утверждалось, что англичане ставили Троцкому задачу контролировать Ленина и, когда Троцкий не смог подчинить вождя своей воле путем шантажа, то организовал покушение, которое потом свалили на Фаню Каплан, быстро ее ликвидировав без суда.

Еще Ежов писал, что лютые гонения на церковь устроил тоже Троцкий, чтобы заполучить церковное золото. А идею мировой революции он продвигал специально, чтобы сделать невозможным мирное сосуществование СССР с капиталистическими странами. Даже национальные республики в очень спорных границах придумал организовать именно он, злодей. Да и Дзержинского тоже он ликвидировал, отравив Железного Феликса. И Генрих Ягода тоже работал на Троцкого. Будучи его правой рукой, он должен был устранить Менжинского. Но, Вячеслав Рудольфович вовремя распознал врага, нейтрализовав Ягоду. Вот только сети своего заговора троцкисты раскинули к тому моменту настолько обширные, что проникли даже в Кремль! А всенародно любимый вождь товарищ Сталин стараниями троцкистов, действующих по прямому указанию Троцкого, в результате покушения сделался инвалидом.

Но, сколько веревочке не вейся, а конец будет. И компетентные органы ОГПУ под мудрым руководством товарища Менжинского сумели распутать весь этот клубок ужасающих злодеяний, за которыми маячила мрачная фигура «демона революции», оказавшегося просто каким-то исчадием ада, сатанистом, коварным шпионом и подлым убийцей, на руках которого кровь невиновных девушек, обслуживающих дачу в Горках и всех убиенных во время погромов чекистов и их семей, устроенных не только в Нижнем Новгороде, но и в других городах Поволжья, захваченных мятежниками. И Троцкого необходимо немедленно ликвидировать, поскольку, заполучив власть над Поволжьем, он обманывает простых людей, прикрываясь именем Ленина, на которого сам же покушение и устроил, а раны, полученные Лениным, явились причиной болезни и смерти вождя. Потому в смерти Ленина Троцкий тоже обвинялся, как организатор покушения.

Под передовицей крупным шрифтом было напечатано решение Верховного Суда СССР приговорить Троцкого к высшей мере. А также были помещены фотографии его жертв. Для грамотных Нижегородцев, которых проживало в Нижнем к 1928 году немало, прочитать такое в «Правде» стало настоящим шоком. И потому все, кто успел пробежать глазами хотя бы первый лист газеты, сразу, как минимум, усомнились в правомочности действий правительства троцкистов. А колебания населения Троцкому, разумеется, были совсем не нужны. Потому тут же пошли изъятия газет, сброшенных с самолетов, обыски у тех, кто пытался укрывать экземпляры «Правды», и аресты недовольных. Но, налеты агитационной авиации из Москвы повторялись! И потому предотвратить расползание этих агиток по Нижнему Новгороду и его окрестностям Управлению Порядка никак не удавалось.

После прочтения публикаций в «Правде», единый порыв троцкистов защищать свои завоевания в Поволжье пошел на спад. Хотя активисты из рабочих и красногвардейцев, поддержавшие переворот в Нижнем, и не показывали вида, но каждый из них уже в душе сомневался, правильный ли выбор сделал, поддавшись на агитацию Троцкого и противопоставив себя правительству в Москве? Многие начали спрашивать сами себя: а что если этот Ежов не врет? Что если Троцкий даже на одну десятую долю виноват в этих чудовищных преступлениях? И что же теперь будет с каждым из них и с их семьями, если весь Советский Союз поднимется против Нижнего Новгорода? Ведь город и без того выжимал из себя все, что мог, пустив в дело последние запасы материалов, имеющиеся на складах, и даже начав разделывать на металл баржи и прочие суда речного флота, чтобы только изготавливать оружие.

Испуганные новостями из Москвы рабочие начинали работать менее качественно, в войсках пошли брожения, нэпманы чувствовали неуверенность, городская интеллигенция усиленно рефлексировала, да и в окружении самого Троцкого снова начались шатания, несмотря на все его красноречие и встречные серьезнейшие обвинения, выдвинутые в адрес руководства СССР и лично Менжинского. Примкнувшие к Троцкому недавние соратники по мятежу в Горках начали все чаще высказывать не идеи о направлениях ударов в сторону Москвы и не планы победы, а мысли о том, что пора бы начинать искать решения в политической плоскости, что надо бы договариваться с центральной властью, не теряя времени, пока торг и компромисс еще возможны. Иначе, вскоре и такой возможности не останется.

Военных успехов больше не случалось. Удача словно бы отвернулась от троцкистов. Попытка уничтожить агитационные эскадрильи и организовать налет на Москву силами авиации, захваченной в Поволжье, провалилась. В воздушных дуэлях численно превосходящие и лучше оснащенные авиаполки, поднятые с подмосковных аэродромов, разгромили в зимнем небе жалкое подобие воздушного флота, посланное в атаку троцкистами. Кавалерия Шмидта так и не смогла взять Саратов. А войска Буденного, медленно, но неумолимо продвигались от Москвы в сторону Нижнего Новгорода, и их удавалось сдерживать с большим трудом, сдавая деревню за деревней. Тут еще и разведка докладывала, что на фронт скоро прибудет Красный Добровольческий корпус, которым назначен командовать сам Слащев-Вешатель!

Правда, Троцкий на секретных совещаниях пытался успокаивать своих сторонников тем, что англичане вовсю готовят десанты в Мурманск и Архангельск. Что деньги Британским адмиралтейством на десант и на поддержку троцкистов уже выделены, что Королевский флот и морская пехота уже начали тренировки. И что, мол, осталось продержаться совсем немного, буквально пару месяцев, а там уже и Англия поможет. Но, такие планы Троцкого лишь заставляли его приближенных еще больше задуматься о том, насколько же соврал этот главред «Правды» Ежов в своих пропагандистских целях? И не является ли, на самом деле, Лев Давидович английским шпионом?

Слухи о неминуемом поражении троцкистов начинали циркулировать к середине февраля все активнее. Их явно кто-то целенаправленно распускал. И сотрудники Управления Порядка сбились с ног, пытаясь выявить агентуру ОГПУ, заброшенную в Нижний. Но, это им плохо удавалось. И панические настроения в городе на фоне отсутствия побед на фронтах нарастали с каждым днем. Вскоре обстановка сделалась очень нервной. Люди из УП хватали любого подозрительного прямо на улице. Потому никто и не удивился, когда на очередном митинге во время выступления Троцкого из толпы прозвучали выстрелы.

Глава 36

В тот день Троцкий произносил эмоциональную речь перед новыми добровольческими батальонами, пытаясь опровергнуть обвинения в свой адрес, изложенные в «Правде» Ежовым. К этому моменту сотрудники Нижегородской радиолаборатории наконец-то смонтировали звукоусилительную аппаратуру на Советской площади, бывшей Благовещенской. Сам Благовещенский собор и церковь святого Алексия Митрополита по указанию Троцкого взорвали пару недель назад, чтобы существенно расширить площадь, объединив ее с соседней Семинарской. После установки микрофона на трибуне и громкоговорителей на столбах, Троцкому больше не приходилось напрягать голос, стараясь перекричать толпу. Лидер троцкистов все еще надеялся, что своим даром оратора он сможет переубедить людей, которые после идеологических диверсий, организованных Москвой, начали сомневаться в нем.

Вот только, положение на фронте, как назло, складывалось безрадостное. В бой вступил Добровольческий корпус Слащева, напирая с севера с явным намерением перекрыть все возможные пути из Нижнего Новгорода в Архангельск. А разведка троцкистов из Москвы докладывала, что правительство СССР уже каким-то образом пронюхало о планах англичан послать флот с десантом на помощь мятежникам. Но, бойцов все равно нужно было мотивировать на борьбу. Потому в своей речи Троцкий не жалел эпитетов, обличая врагов, возглавляемых Менжинским, которого Лев Давидович объявил своим личным врагом, подлым польским шпионом, коварным замаскированным масоном, предателем дела Ленина, инициатором покушения на Сталина, безжалостным убийцей Фрунзе, Есенина, Дзержинского и Ягоды. Троцкий сыпал чудовищными обвинениями, придерживаясь проверенной тактики: люди охотнее поверят в большую ложь, нежели в маленькую.

Под натиском пехотного корпуса Слащева, состоящего, в основном, из опытных ветеранов, Северный фронт трещал по швам. Потери красногвардейцы-троцкисты в последние дни понесли весьма существенные. И Троцкому ради затыкания фронтовых дыр приходилось срочно мобилизовать в Поволжье уже не только мужчин, но и женщин. Потому в толпе добровольцев, которая слушала его, на этот раз вооруженных женщин оказалось даже больше, чем мужчин. Всем им раздали трехлинейки, но патроны пока не выдали ни одной. Вот только у какой-то из них, по-видимому, имелись свои. Во всяком случае, подняв винтовку во время выступления лидера троцкистов, какая-то рыжеволосая бабенка успела выстрелить три раза прежде, чем на нее накинулись соседки по толпе, вырвав из рук оружие и начав избивать.

Все три выстрела с дистанции в полсотни метров были произведены почти точно. Один из них сорвал с головы Троцкого фуражку. Вторая пуля пробила левый рукав его шинели. А третья — оцарапала правое плечо. Но, кроме этой царапины, никакого другого ущерба телу лидера мятежников винтовочные пули не нанесли. И он отделался лишь испугом.

Сразу началась суета. Телохранители ринулись к Троцкому, пытаясь с опозданием закрыть его собой. А сотрудники Управления Порядка кинулись в сторону стреляющей. Вот только, пока они протискивались сквозь толпу, эту женщину уже забили насмерть прикладами винтовок ее же недавние боевые подруги. И служивым из УП оставалось лишь констатировать смерть рыжеволосой женщины лет тридцати с проломленным черепом, еще раз отметив про себя, что женщины иногда бывают злее, беспощаднее и быстрее на расправу, чем мужчины.

Несмотря на гибель покушавшейся, расследование, проведенное на основе документов, найденных при ней, и свидетельских показаний людей, с которыми она общалась, быстро выявило, что погибшая выдавала себя за некую Марию Ивановну Усовцеву, одинокую беженку-крестьянку, спасающуюся в Нижнем Новгороде от чекистов, которые, якобы, убили всех ее родных во время начавшегося раскулачивания. У нее родственников в городе не имелось, но были с собой деньги, на которые она сняла комнату в Канавино. Сразу же после своего переезда в Нижний, Мария устроилась на завод красильщицей, откуда, проработав всего неделю, записалась в женский красногвардейский батальон.

По словам квартирной хозяйки, женщина была неразговорчивой. Близких подруг у нее не нашлось, а коллеги по работе, как и боевые товарки по казарме, называли ее угрюмой и нелюдимой, такой, что лишнего слова не вытянешь. Ни про политику, ни про Троцкого она никогда ничего не говорила. Потому мотивы ее поступка так и остались невыясненными, хотя сотрудники УП между собой и высказывали подозрения о возможной ее работе на ГПУ. Впрочем, никаких доказательств этого им найти не удалось. Даже документы погибшей оказались подлинными. Вот только та деревня, из которой приехала стрелявшая, попала в зону боевых действий и полностью сгорела, так что свидетелей сельской жизни Марии Усовцевой найти не удалось. А вот в УП кто-то точно работал на ОГПУ, потому что вскоре Эльза сообщила мне грустную весть, полученную от агентуры из Нижнего, что нет больше нашей Рыжей Медянки.

Но, другие женщины из группы ликвидаторов, подготовленной Эльзой, продолжали действовать. Как потом выяснилось, каждая из них шла к цели своим собственным путем. Галина Никифорова, носившая кодовое имя Белая Гадюка, по легенде переехала в Нижний Новгород из Кстово, где она на самом деле родилась. Там она знала все особенности, не боясь случайно выдать себя незнанием деталей местной обстановки. Ей удалось поселиться в маленьком, но отдельном частном домике на окраине Нижнего, который принадлежал ее тетушке.

Одинокая пожилая женщина обрадовалась племяннице, неожиданно объявившейся после многих лет разлуки. Деятельность Никифоровой в ГПУ была засекреченной, потому тетушка знала лишь о том, что племянница работала несколько лет в какой-то московской конторе секретаршей. Галина же сразу сказала родственнице, что ее заподозрили в связях с троцкистами, потому вынуждена была бросить работу в столице и возвратиться в родные края. И в Кстово, якобы она вернулась еще до того, как Троцкий обосновался в Нижнем.

Вот только в Кстово не осталось у Галины никого из родни за это время, потому и приехала оттуда к любимой тетушке, чтобы помогать ей по-родственному на старости, вместо родной дочки, которая умерла в Гражданскую от тифа. Лесть подействовала, и старушка даже не догадывалась, что Галина собирает в сарае взрывное устройство, поскольку еще на военных курсах в Париже отлично выучилась взрывному делу. Как и не знала тетя, что ходит каждый день ее племянница вовсе не работать на завод, как она говорила, а тщательно выслеживает маршруты передвижения Троцкого.

После покушения, когда рыжеволосая промахнулась, меры своей безопасности Троцкий сразу усилил. Прекратив выступать перед вооруженными людьми на главной площади, он начал разъезжать по городу на броневике в сопровождении двух грузовиков с охраной, чтобы выступать на заводах. И Галина вычислила, что объезжает он все крупные городские и пригородные предприятия по списку. А потому, разумеется, не мог Троцкий обойти своим вниманием крупнейший завод «Красное Сормово» перед проходной которого она и устроила засаду. Просто стояла и ждала в тот день, смешавшись с толпой работниц и работников, ожидавших приезда вождя троцкистов. На немолодую женщину в сером шерстяном платке, в длинной юбке и в телогрейке, с сумкой на боку, никто не обращал внимания до того момента, как она метнула свой самодельный фугас, дождавшись, когда Троцкий выйдет из броневика.

Самодельное взрывное устройство сработало, как надо. Но реакция телохранителей оказалась отменной. Двое из них успели ринуться с разных сторон навстречу летящей бомбе и частично заслонили своими телами своего вождя, поплатившись за это жизнями. Несмотря на героическое усердие телохранителей, все-таки и Троцкого зацепило осколками. Хотя его ранения и не оказались смертельными, но это второе покушение вывело Лейбу Бронштейна из строя, после чего он надолго оказался на больничной койке и больше не выступал. Вот только, стараясь действовать наверняка, сама Галина подошла слишком близко к эпицентру, когда бомбу кидала. Потому от взрыва погибла и она. Так мы с Эльзой лишились Белой Гадюки.

Но, еще две наших сотрудницы продолжали делать свое дело в тылу врага. Одна из них, с кодовым именем Черная Гюрза, завела интимную связь с личным поваром Троцкого. Воспользовавшись доверием повара, однажды она проникла на кухню, подсыпав в пищу главному троцкисту отраву. Но, удачливее всех оказалась Коричневая Кобра, которая под видом медсестры вошла в палату, в которой лежал раненый и уже частично отравленный Троцкий после очередного покушения, сделав ему смертельный укол. И это стало последней точкой в операции. Коричневая Кобра выполнила боевую задачу.

Причем, если Черную Гюрзу все-таки схватили и расстреляли агенты УП, то Коричневую Кобру задержать им не удалось. И вскоре она благополучно вернулась с опасного задания обратно в Москву, где потом ушла со службы и удачно вышла замуж, осыпанная всеми возможными наградами от нас с Эльзой, включая хорошую квартиру в столице, приличную персональную пенсию и личный автомобиль. Мы же, хоть и добились реализации своего плана, но во время операции потеряли трех подготовленных ликвидаторов из четырех. Поскольку очень даже нелегко оказалось ликвидировать этого революционного демона, которого, наверное, хранили некие высшие темные силы, как фигуру весьма важную в их демонических планах использования советского народа в качестве хвороста для костра мировой революции, который Лейба Бронштейн так мечтал разжечь.

Когда по Нижнему Новгороду разнеслась весть о смерти Троцкого, Красный Добровольческий корпус, прорвав фронт, уже подходил с севера к городским предместьям. И те лидеры троцкистов, которые не подверглись никаким покушениям, не смогли выбрать никого на место вождя, сразу переругавшись между собой. Красногвардейцы, помимо неудач на фронте, регулярно попадавшие под агитационные бомбежки Ежова, оказались к тому моменту деморализованы. Ресурсы для производства оружия в городе исчерпались, как и топливо. А англичане на помощь не спешили. Потому организовать серьезную оборону в самом Нижнем политиканы-троцкисты так и не смогли. Вскоре все они раскачивались на фонарных столбах, выловленные и повешенные, как предатели Родины и враги народа, по приказу комкора Слащева, который воспользовался случаем, чтобы еще раз подтвердить свое прозвище Вешатель. Холодные трупы всех тех, кто примкнул к Троцкому в его мятеже, еще какое-то время взирали, болтаясь на веревках, на то, как центральная власть карает мятежников на главной городской площади, пока мертвые глаза висельников не выклевали вороны.

Эпилог

В одну из ночей конца февраля мне не спалось. В комнатах квартиры, устроенной по моему приказу на верхнем этаже здания ОГПУ на Лубянке, было тепло и темно. Эльза посапывала в кровати, а я стоял у окна, наблюдая за тем, как снаружи метет вьюга, закручивая снежные хлопья в лучах электрических фонарей. Жить в Кремле после покушения на Сталина я не собирался. Там обнаружился такой клубок заговорщиков, что следователи распутывали его до сих пор. Здесь же было достаточно безопасно, поскольку меня со всех сторон круглосуточно окружали верные люди, проверенные делом. И, чтобы добраться до меня, злоумышленнику нужно было преодолеть сначала все этажи, на каждом из которых дежурила бдительная и хорошо вооруженная охрана.

Глядя в окно, я думал о том, что Троцкий сам выбрал свою судьбу. И ему еще повезло, что в этой истории не получил по голове ледорубом, умерев без мучений во сне после укола, сделанного нашей сотрудницей, усыпившей навсегда разбушевавшегося революционного демона. А вот о примкнувших к Лейбе Бронштейну Зиновьеве, Каменеве, Белобородове и прочих лидерах троцкистов такого сказать было нельзя, поскольку закончили они свою жизнь в петлях на виду у народа, громко проклинающего их в их последние минуты жизни.

Конечно, я понимал, что Слащев проявил при подавлении мятежа излишнюю жестокость, но одновременно осознавал и то, что, в данном случае, в подобной жестокости имелся чисто политический смысл. Демонстрационная казнь главарей мятежников показала силу центральной власти не только внутренним врагам, но и внешним. Эйхе тут же прислал мне пространное послание с оправданиями, что, оказывается, целью его действий были вовсе не мятеж и сепаратизм, а борьба с троцкистами. Дескать, сосредоточив в своих руках власть, он стремился не допустить того, чтобы троцкисты взяли под свой контроль еще и Сибирь. Он уверял, что остается верным большевиком и просил простить его за самоуправство.

Я может быть и простил, если бы не знал, что этот человек замышлял мое убийство. А потому ответил, что квалифицировать его действия будет внеочередной пленум Политбюро, на котором он обязан присутствовать. Надо было постараться выманить его в Москву, чтобы не допустить нового кровопролития. А оно обязательно будет, если корпус Слащева двинется нахрапом в Сибирь после того, как разделается с остатками троцкистов, сбежавшими к Шмидту в Самару. Впрочем, стало уже очевидным, что Шмидт в одиночку долго не продержится.

Англичане тоже внимательно наблюдали за событиями с помощью своих резидентов в СССР. И, увидев бесславный конец Троцкого вместе с его сторонниками, они приостановили подготовку к десантной операции. Тем более, что до них дошли донесения их шпионов о том, что Бекаури и его ОСТЕХБЮРО интенсивно проводят работы по установке на подходах к Мурманску и Архангельску береговых торпедных аппаратов, оснащенных новыми торпедами повышенной дальности, а также в оба порта завезены новейшие управляемые мины, которыми предполагается заминировать акваторию, выставив минные заграждения на фарватерах.

После сообщений от своих агентов о значительном укреплении нашей береговой обороны, в английском адмиралтействе, кажется, окончательно отказались от планов немедленной агрессии против Советского Союза. Все это означало, что и внешнюю, и внутреннюю угрозы мне удалось купировать, хотя бы, на какое-то время. А потому можно бросить ресурсы страны на ее развитие по новому историческому пути, ведущему к тому самому «социализму с человеческим лицом», который в прошлый раз в реальность воплотить в полной мере в СССР так и не удалось. Но, быть может, на этот раз получится?