Пылающие бездны

Глава первая. Заседание Федерального Совета Земли.

Федеральный Совет Земли заседал уже 72 часа без перерыва. Вернее, перерывы были обычные: через каждые шесть часов — десять минут для принятия пищепилюль, хранилища которых помещались в пюпитрах каждого из членов Совета. Этот способ питания давно уже заменил скучную и длительную процедуру «обедов» и «ужинов» старого времени.

Кроме того, через каждые 12 часов следовали радио-концерты в исполнении гениальнейших артистов мира. Последнее — в целях отдохновения внимания.

Что касается сна, то насыщенная эманацией радия атмосфера Дворца Совета давала возможность легко обходиться без этой ненужной потери времени.

Зал заседаний вмещал свыше десяти тысяч членов. Места располагались амфитеатром вокруг арены президиума.

Куполообразная постройка из светящегося зеленоватого металла — свентория, — непроницаемого ни для одного из известных на Земле элементов, своим видом опрокинутой гигантской чаши напоминала бы небесный свод, если бы такое представление о небе существовало у представителей высокого собрания. Сходство с небесным сводом, как он рисовался давно ушедшим поколениям, довершалось множеством круглых отверстий матово-звездного цвета, расположенных на высоте 500 метров и выше. К этим отверстиям от амфитеатра шли, слегка колеблясь, тонкие серебристые нити, похожие на лунные лучи. Это — воздушные пути подъемников, а звезды в куполе — выходы из зала Совета.

При помощи миниатюрных, «карманных» летательных аппаратов домашнего пользования, — обязательной принадлежности каждого, — иногда вверх и вниз по лучам бесшумно скользили служители Дворца и особо секретные курьеры президиума.

Члены собрания, находясь безотлучно в зале, имели полную возможность ни на минуту не терять связи с самыми отдаленными уголками Земли, и даже Луны, благодаря миниатюрным радио— и люксо-мембранам, помещенным у каждого на левом плече.

Стояла ничем ненарушимая тишина. Все посторонние шумы, не относящиеся к заседанию и не достигающие известной высоты звука, поглощались особыми звукоглушителями. Море человеческих голов без малейших признаков растительности, с энергично очерченными профилями, сосредоточенно, но без всякого напряжения ловило четкую, ясную, чеканную речь председателя.

Акустические условия были настолько совершенны, что позволяли без напряжения слуха улавливать обычный звук голоса в любом пункте амфитеатра.

Автостенографы на каждом пульте вели безошибочную буквальную запись речей.

Заседание происходило на мировом языке Азире, понятном для всех жителей Земли.

Председатель собрания Омер Амечи[3] , молодой еще человек, лет 50, с прямым, несколько заостренным носом, сухой и костистый, с далеко выдавшимся вперед квадратным подбородком, в костюме комбинэ из эластичной ткани, плотно облегающем поджарую, подвижную, мускулистую фигуру, с почетным орденом «Звезды Федерации» на груди, говорил:

— Моя речь, Высокое Собрание, близится к концу! Смею надеяться, все мы в достаточной степени уяснили себе картину создавшегося положения. Резюмируя смысл сказанного на протяжении нескольких часов, предлагаю Высокому Собранию отнестись к моему заключению с особым вниманием и тем критическим, здравым подходом, к которому обязывает наше ответственнейшее назначение. Над мирным царством нашей культуры, над ее стремительным движением по бесконечному пути прогресса, как мрак черной бездны нависла угроза войны с ближайшей нашей соседкой — планетой Марс.

Гордясь своей божественной культурой, с таким же чувством преклонения относясь к более древней культуре наших уважаемых собратьев по солнечной системе, мы, в порыве увлечения завоеваниями цивилизации, готовились было самое понятие «война» сдать в темный архив истории. Однако, не преодоленный еще нами, загадочный в своих путях инстинкт Космоса, повидимому, судил иначе. Можем-ли мы успешно бороться с этим темным инстинктом? Нет, пока не можем! Но мы можем бороться с теми, кто сгущает этот темный инстинкт, заражая им атмосферу двух миров — с правящим Советом Федерации Марса. Вспомните первую войну с марсианами, около 50 лет тому назад! Два мира, две величайших культуры, величайших и, как нам теперь доподлинно известно, — единственных в нашей планетной системе, полстолетия тому назад стояли перед лицом бездны,, перед ужасом взаимного истребления. Тогда светлый Мировой Разум одержал победу над темными космическими силами, и обе культуры уцелели,, чтобы продолжать свое божественное шествие. Протекло всего полстолетия. Многие из нас принимали непосредственное участие в этой борьбе миров. Пусть они сопоставят два момента развития техники — тогда и теперь. Надвигающаяся война, если ей суждено разразиться, — не будем неразумно закрывать глаза, — может погрузить в небытие все живое. Опасение, близкое к осуществлению еще полстолетия назад! Что же остается делать? Принять вызов и смело вступить в борьбу? Или, щадя себя и врагов, проявить Высший Разум и отказаться от сопротивления? В первом случае — могут погибнуть два мира. Может, при благоприятных условиях, частично уцелеть один из них. Во втором случае — оба мира физически будут сохранены, но один из них, а именно — Земля, — духовно перестанет существовать. Наша, сравнительно, молодая культура будет без остатка поглощена более зрелой культурой противника, которого никто не посмеет упрекнуть в недостатке предприимчивости. Процесс обращения нас в культурное рабство может завершиться быстро, в одно-два десятилетия. Таким образом, многим из нас предстоит лично узреть закат нашей блестящей эры… Я ничего не имею добавить более…

Оратор умолк.

Глухой гул человеческих голосов, наростая подобно приближающемуся грому, наполнил просторы бледно-зеленого зала. Пущенные на полный ход звукоглушители не в состоянии были справиться с грозным рокотом возмущения и негодования. Несколько минут стоял бурный рев человеческого прибоя, тотчас же подхваченный радио— и люксографом и с быстротою света разнесенный до обоих полюсов Земли. Население планеты жадно следило за всеми перипетиями этого исторического заседания, в котором решалась участь целого мира.

Непосредственно вслед за этим над поверхностью земного шара, от полюсов до экватора, повис возмущенный рев сотен миллиардов человеческих существ, позабывших в эту минуту обо всем, кроме возможности потерять свою независимость.

Старушка-Земля, казалось, раскрыла миллионвековые недра и изрыгнула из них весь запас своего огненного негодования.

Через две секунды — колониальная база Федерации на Луне отметила возмущение своей метрополии. А через четыре минуты приемники люксо-волн на Марсе уже фиксировали события, происшедшие в стане будущих врагов[4] .

Давши несколько вылиться чувству негодования, охватившему Собрание, председатель поднял два пальца левой руки. Гул в зале умолк также внезапно, как и зародился. Наступила напряженная, зловещая тишина.

Председатель гордо выпрямился и продолжал:

— Воля Высокого Собрания для меня ясна! Жребий брошен! Или Земля будет существовать в условиях своей культуры, или мы, по всей вероятности, вместе с нарушителями мира, приобщимся к Великому Молчанию Бездны.

Собрание, как один человек, ответило на слова председателя троекратным всплеском рук.

— Слово о причинах, послуживших поводом к столкновению, принадлежит заведующему междупланетным политическим равновесием Альби Афрегу[5] — провозгласил председатель, садясь на свое место.

На трибуне появился человек лет 60, с крутым, матовым лбом, с блестящими глазами, глубоко запавшими в орбиты.

— Высокое Собрание! — начал он низким, грудным голосом, исходившим как бы из под земли. — Буду, по возможности, краток. Вы все знаете, что такое элемент «небулий» и какую роль он играет в жизни человечества. Уже за пятьсот лет до нас ученые Земли смутно догадывались о его существовании, улавливая его следы в солнечном спектре. На Земле, не смотря на самые тщательные исследования, присутствие небулия не обнаружено до сих пор. Впервые небулий найден нашими учеными на Луне, при ее геологическом исследовании. С тех пор прогресс двинулся по новому пути, переполняющему гордостью человеческое сердце. С помощью небулия мы преодолели притяжение земли; его чудесные свойства помогли нам при выправлении земной оси; небулием преодолен закон инерции и побеждены колоссальные безвоздушные пространства, — и так далее, и так далее. К слову сказать, этому же чудесному элементу мы обязаны нашим коротким знакомством с Марсом, — знакомством, быть может, роковым для обеих сторон. Когда мы завязали правильные сношения с марсианами, мы убедились, что этот элемент имеется на Марсе в изобилии, однако он там не исследован и совершенно не применяется в чрезвычайно высокой технике наших соседей. Мы дали марсианам толчек к эксплотации небулия и в короткое время едва ли не были ими превзойдены в этом направлении. Это — одно. Теперь — далее. Каждому школьнику известно о существовании в солнечной системе, между Марсом и Юпитером, до 1000 мелких планет или планетоид. Около половины из них настолько малы, что совершенно не годны для целей эксплоатации. Другая половина в большей своей части эксплоатируется нашими соседями, а в меньшей, — числом до 150, — нами. Эксплоатация, разумеется, ведется в условиях искусственной атмосферы. Почти все эти планетоиды в изобилии насыщены небулием. Сейчас марсиане, в силу своего наибольшего приближения к этому потоку мелких планет через известные периоды времени, требуют от нас полного их очищения и передачи в свое распоряжение. Можем ли мы согласиться на подобные условия, идущие в разрез с элементарными законами культурного сожительства народов? Нет, не можем! Нам необходим небулий, как первооснова всей нашей техники. Так как залежи его на Луне совершенно иссякли, то получить этот элемент мы можем только или из наших отдаленных колоний, или же, — если судьбе угодно, — с самого Марса. Я кончил!..

Три удара в ладоши были ответом оратору.

— Слово принадлежит начальнику междупланетного флота Федерации Земли, — Гени Оро-Моску[6] , — провозгласил председатель.

На трибуну порывисто взошел человек лет 40, вполне отвечающий тому идеалу красоты, который господствовал на Земле в последнее столетие: легко-подвижной, гармонически сложенный, сухой и жилистый, с выпуклой широкой грудью и тонкой стройной талией, с превосходно развитой черепной коробкой, с молниеносным взглядом глубоких темных глаз и с чрезвычайно маленьким ртом, при далеко выдавшемся вперед подбородке.

— Высокое Собрание! Мой девиз — «не говорить, а действовать», поэтому заранее прошу извинения за те шероховатости, которые встретятся в моей речи. Междупланетный флот Федерации насчитывает сто миллионов крупных и пол-миллиарда мелких боевых единиц. Средства истребления вам известны, это — на мелких судах сигма— и тау-лучи небулия, на крупных фита-лучи того же элемента. Познакомлю вас со скоростью и свойствами этих средств нападения. Скорость лучей-сигма — 180.000 километров в секунду; они разлагают на составные части всякую сложную материю, встречающуюся на их пути. Тау-лучи, достигающие скорости 200.000 километров, испепеляют встречную материю в атомную пыль. Наконец, фита-лучи, имеющие скорость до 220.000 километров в секунду, превращают всё лежащее на их пути в стихийную силу нового вида, обращающуюся под их действием в попятное движение. Против каждого из видов этой разрушительной энергии существует контр-энергия, сущность которой является военной тайной и выражается формулами, понятными нашим специалистам. Охотно допускаю, что эти формулы известны нашим противникам, равно как и мы знаем все тайны нашего врага не хуже его самого. Разумеется, этим не стоит смущаться. Число боевых единиц Федерации Марса приблизительно на ј больше нашего. Средства истребления и защиты — те же. Кроме этого, как с нашей стороны, так, вероятно, и со стороны врага будут применены новые, секретные методы борьбы, — результат достижения военной техники последних месяцев. Этим так же не следует смущаться. В виде наглядной иллюстрации могу добавить следующее: если бы все средства разрушения, имеющиеся в распоряжении враждующих сторон, сегодня были направлены на известные мишени и не встретили противодействия, — завтра по путям эклиптики Земли и Марса клубились бы лишь скопления первичной туманной материи. Впрочем, и этим не следует смущаться. Я кончил, Высокое Собрание!..

Наступило мертвое безмолвие, — Безмолвие Бездны. Ни слова, ни звука, ни движения!.. Десять тысяч человек, как один, затаили дыхание.

Наконец, председатель собрания обменялся энергичным жестом с одним из сидящих за столом президиума. Тот ответил ему выразительным, но непонятным движением двух пальцев в воздухе.

— Жребий брошен, Высокое Собрание! — твердо сказал председатель. — Назад возврата нет! Заключительное слово принадлежит нашему величайшему ученому, начальнику всех технических сил Федерации, глубокочтимому Роне Оро-Беру[7] .

Взрыв рукоплесканий, и на трибуне появился подвижной, маленький старичек с орлиным носом, в шапочке темно-фиолетового цвета и с массивными зелеными окулярами на глазах.

— Друзья и дети мои! — начал старый ученый, — мне 200 лет без года, я видывал виды на своем веку. Во время первой войны с марсианами я был уже человеком почтенного возраста. И тогда, пятьдесят лет назад, мы, два великие народа двух великих планет, имели полную возможность пополнить мировое пространство двумя новыми образованиями загадочных туманностей. Однако, мы этого не сделали и благополучно существуем до сих пор. Старушка Земля и старичек Марс, — эта достойная во всех отношениях чета, — имеют, по самому дамскому счету, по миллиардику лет. Пожелаем им прожить еще столько, и разлетимся каждый по своим делам. Победит тот, кто умеет надежно скрывать свои мысли. Здесь только-что глубокочтимый начальник флота говорил о формулах. Верьте мне, дети мои, что в этой старенькой черепной коробке имеются сотни формул, известных только владельцу этого никуда негодного аппарата. Их не расшифрует ни один марсианин, а следовательно, — всё обстоит благополучно в этом прекраснейшем из миров. Так-то, дети мои! А ведь я не один, нас, таких ни на что негодных старичков, у Федерации много. Дело военных — пугать, а дело ученых — успокаивать. Войны были и до нас, будут и после нас. Для живых тварей, вроде нас, людей, войны — первое удовольствие! Ну, дети мои, на сегодня я наболтал, кажется, больше чем нужно.

Громовые аплодисменты и радостные крики восторга проводили знаменитого ученого до его места.

— Ставлю вопрос о войне на голосование! Кто «за» — прошу нажать кнопку А, — сказал председатель.

Щелкнули счетные аппараты.

— 9.999 членов собрания за войну. Кто против? Никого! Кто воздержался? Тоже никого? Это странно!

— Гражданин председатель, — раздался голос с мест, — мой уважаемый сосед не голосовал. С ним случилось несчастие.

— Какого рода несчастие?

— Он скончался.

— Предлагаю почтить память почившего вставанием!

Все встали в торжественном молчании.

— Объявляю заседание закрытым.

По серебристым воздушным путям скользили вереницы птицеподобных существ. Через минуту зал опустел. Светящиеся стены померкли и зал заседаний погрузился в молчание. Было 12 часов дня.

Глава вторая. Когда и где?

С верхних, наружных галлерей Дворца Совета открывалась обычная картина жизни Федерации.

Насколько хватал глаз, высились легкие, воздушные громады дворцов, гигантемы башен, титанические конусы стройных, иглоподобных обелисков, смело брошенные ажуры заоблачных мостов и арок.

Большинство построек было сгущенного лунного цвета из прозрачного, флюоресцирующего металла.

Воздушные площади, парки и насаждения с тропической растительностью самых причудливых форм, искусственные висячие бассейны и озера, — ласкающей гаммой зеленых тонов, от сгущенно-темного до нежно-светлого, составляли одно гармоничное целое с феерическим колоритом общественных построек.

Нигде ни пяди голой, обнаженной земли. Гений человечества одел тело своей праматери в достойные ее одежды. Нагота земли показалась-бы современному человеку столь же неуместной и неприличной, как нагота дряблого старческого тела народам древности.

Там, где когда-то свинцовым, гнетущим покровом носились тяжелые тучи, — ныне расстилались необъятные просторы голубого, дрожащего эфира. В его волнах, как стаи сказочных птиц, купались мириады стремительных обитателей воздуха — аэромашины всех возможных форм и размеров, от подавляющих воображение колоссов общественного пользования до легких прозрачных папиллопланов[8] специального или особого назначения. Они плавно подплывали к многочисленным башням-обелискам, — своим «береговым» пристаням, — выбрасывали на ажурные галлерей человеческую массу и исчезали в лазурной бездне, где-то там, где скорее угадывались, чем улавливались глазом оттесненные в недосягаемые выси бледно-розовые облака.

Человек ушедших поколений, взглянув на эти раздвинутые просторы неба, удивился-бы обилию бледных лун, расбросанных по дневной лазури. Эти луны — воздушные пристани кораблей дальнего плавания.

Удивление этого человека достигло-бы своего предела, когда бы он узнал, что еще выше, за гранью земной атмосферы, с быстротой, ужасающей воображение, носятся, подобно астероидам, санаэрожабли[9] междупланетных сообщений.

Точка земного шара, где находился Дворец Совета Федерации, соответствовала географическому положению древнего Урала и носила название — Гроазур.

Начальник междупланетного флота Гени Оро-Моск, полюбовавшись знакомой картиной с верхней галлереи Дворца Совета, готовился сесть в свой аэрожабль, чтобы отправиться на короткое время домой, на Норалеско[10]. В 15 часов ему предстояло участвовать на секретном совещании командующих флотилиями, назначенном в Азилоне[11]. Почувствовав легкое прикосновение к своему плечу, Гени быстро обернулся и встретился глазами с зелеными окулярами знаменитого ученого Роне Оро-Бера.

Старик ласково улыбался:

— На пару мыслей, бесценный Гени!

— Я весь внимание, великий учитель! — ответил Оро-Моск, касаясь рукой своего виска, в знак глубочайшего уважения к ученому.

— Я хотел бы с вами говорить, только не здесь. Не забывайте, что и воздух имеет уши…

— Мое время в вашем распоряжении, дорогой учитель. Когда и где?

— Прочтите!.. — старик сдвинул на лоб свои окуляры.

«Сегодня, у меня в лаборатории на Казбеке, в 17 часов», — прочитал Гени, как в книге, в глазах ученого.

— Удобно это вам? — спросил тот.

— Да, дорогой учитель, вам не придется меня ждать. Ваше приказание записано в моих мыслях неизгладимо.

— Вот и прекрасно, — кивнул головой старик, водружая свои окуляры на место. — Советую и вам, мой друг, беречь ваши мысли от посторонних глаз, — добавил он.

— Благодарю вас, учитель. Я думаю в настоящую минуту о вещах, которые не могут интересовать никого, кроме меня. Тем не менее, воспользуюсь вашим советом, подсказанным глубочайшей мудростью.

Гени вскинул на глаза легкие окуляры голубоватого стекла.

— Вовремя!.. — старик покосился на промелькнувшую мимо очень высокую фигуру с головой, глубоко ушедшей в плечи, и с желтовато-бронзовым цветом лица. — Надо полагать, сегодня же последует временная изоляция всех граждан Марса, проживающих в Федерации?

— Приказ уже фиксирован Политическим Советом, — пояснил Гени, в свою очередь следя за удаляющейся фигурой марсианина. — Что касается этого гражданина, я ручаюсь, он безопасен. Это бесподобный автор «Гармонии Миров», ярый противник каких бы то ни было враждебных столкновений. Его имя Гро-Фезера-Мар, и он, хотя это и несколько странно, приходится мне родственником… Это брат моей жены.

— Так?.. так… — протянул старик. — Разумеется, это не имеет никакого значения. Мало ли марсиан проживает на Земле и наших на Марсе!.. Итак, мы расстанемся, дорогое дитя…

— До условленного срока, мой великий учитель!

— Нет, дитя мое, мы увидимся раньше: я буду там же, где и вы, в 15 часов…

Гени снова коснулся пальцами виска. Ученый, кивнув головой, направился к выступу галлерей.

Гени Оро-Моск, заметив у одного из обелисков свой аэрожабль, сделал в воздухе кругообразное движение рукой.

Машина, как по рельсам, подплыла к террасе дворца.

Около Гени вновь вырос марсианин. У него был скучающий вид и он рассеянно жевал мастику[12].

— Сестра Авира с тобой? — спросил Гро тоном близкого друга.

— Вероятно, в аэро[13], — ответил Гени.

— Мой братский поцелуй ей!

— Спасибо, мой вдохновенный друг.

Гени сделал поэту знак рукой и вскочил в аэро.

— Ты где проводишь вечер? — донесся до него голос шурина.

Гени не успел ответить. Аэро, сверкнув на солнце, мгновенно растаял в воздушной синеве.

Вслед за ним от террасы отделилась оригинальная гондола знаменитого ученого, — сильно вытянутая, сигарообразная, светло-зеленого цвета.

Ученый и начальник флота спешили на краткосрочный отдых к домашнему очагу. Первый — в свой уголок на Атлантиде, второй, любивший умеренные поясы — на Норалеско.

Гро Фезера-Мар втянул еще более голову в плечи, выждал, пока гондола ученого скрылась в пространство и вскочил в свой папиллоплан.

— На Атлантиду! — коротко бросил он аэровожатому.

В уютной кабинке, отделенной непроницаемой стеной от вожатого, марсианин сел к небольшому аппарату и люксографировал в пространства на условном языке, понятном лишь для начальника внешней разведки Марса:

Выполнив свою задачу, поэт стал задумчиво смотреть на расстилающуюся под ним панораму.

Вдали сверкнула Атлантида.

Глава третья. Супруги с разных планет.

Гени в минуты отдыха не любил быстроты лёта. Поэтому, очутившись в своем аэро и справившись с хронофором[14] о течении времени, прежде, чем поздороваться с женой, отдал приказание пилоту лететь с известной скоростью.

Машина начальника флота являлась последним словом техники для атмосферных аэро.

Никаких моторов и двигателей, столь типичных для первых шагов авиации. Аэрожабль, построенный на принципе преодоления земного притяжения, управлялся при помощи конденсации в специальном аккумуляторе потока электронов элемента небулия, достигающего на Землю с отдаленных звезд и автоматически извлекаемого из воздуха.

Камень преткновения древних механиков, — раскаляемость движущегося тела вследствие сопротивления воздуха, — был обойден остроумным приспособлением: само движущееся тело вырабатывало вокруг себя охлаждающую воздушную оболочку, позволяющую сохранять нормальную температуру, независимо от скорости движения. Аэрожабль имел форму сильно вытянутого эллипсоида и, — в рассчете на сжатие при быстром движении, — был построен из упругого, эластичного материала, легко поддающегося деформации.

Никаких рычагов, требующих мускульной силы. Ряд кнопок на поверхности электронометра, регулирующих жизнь машины — и это все, весь аппарат управления, не считая капитана-пилота. Впрочем, машина, в случае надобности, могла управляться и автоматически.

Стенки аэрожабля, из специального прозрачного сплава, могли по желанию изменять свой цвет от самого светлого до абсолютно темного, непроницаемого ни для каких лучей и элементов, содержащихся в атмосфере.

Гени вошел в салон-кабину жены. Молодая женщина, полулежа в удобном кресле, читала книгу, — т. е., перед марсианкой, отпечатываясь на особом экране, с изумительной отчетливостью, протекали живыми нитями мысли автора, стройные картины его вдохновенной фантазии, волшебством изобретателя заключенные в изящный аппаратик, именуемый книгой.

— Здравствуй, мое счастье!

— Здравствуй, моя жизнь!

Гени нежно поцеловал свою супругу.

Это была молодая женщина всего 15 марсовых лет, что соответствовало 28 земным годам. Ее принадлежность к другому миру сразу бросалась в глаза. Культура древней тысячевековой расы сквозила во всем. Изумительный изгиб линий тела, одетого в легкие, облегающие покровы. Несколько высокий для земной женщины рост, при чрезмерно развитом тазе и сильно выпуклой груди. Змеиная, эластичная быстрота движений. Маленькая изящная головка слегка вдавлена в плечи и сильно отклонена назад, как бы под грузом буйно вьющихся волос цвета матового золота — исключительная принадлежность женщин, так как мущины Земли и Марса давно утратили свои волосяные покровы. Откинутая назад головка придавала желтовато-бронзовому лицу мечтательно-возвышенное, «небесное» выражение. Глаза огромные, слегка выпуклые, блестяще-черного цвета, и очень яркие от природы, будто искусственно окрашенные губы миниатюрного рта.

Женщина с улыбкой подняла глаза на мужа и спросила:

— Надеюсь, мы направляемся домой?

Голос музыкальный, грудной, прекрасно резонирующий; легко скользящее, неземное произношение.

— Домой, моя радость! Рассказывай, что ты поделывала в мое отсутствие?

— Скучала дома… Читала… Пела… Летала к подруге в Аменейро[15] . Вместе музицировали… Читали стенограммы вашего скучного заседания… Получила твою радиограмму и поспешила к тебе на встречу!

— Благодарю! — Гени поцеловал супругу в лоб и опустился около нее. Та по-детски доверчиво прильнула к его груди, заглянула в глаза.

— Сними свои противные очки. Мы одни и никто не прочтет твоих смелых мыслей.

— Изволь, мое счастье!

— Значит война?

— Да, дитя мое, война.

— У тебя будут неприятности из за меня?

— Почему, дитя?

— Принадлежу к врагам народа.

— Ставши моей женой, ты получила права гражданства нашей Федерации. Твой брат Гро, вероятно, будет изолирован.

— Да, я знаю это. А я?

— Ты? Ты будешь навеки заключена… в моем сердце! — Гени крепко сжал супругу в своих объятиях.

— Тебе, мой дорогой, угрожает опасность и я страдаю!..

— Дитя мое, опасность, грозящая мне, не больше той, которая грозит тебе, твоим родным, знакомым и всему населению обеих планет. Не будем больше возвращаться к этому.

Они замолчали, прижались друг к другу и невольно залюбовались панорамой, раскинутой у них под ногами.

Аэро летел над древней Сибирью, центром и душой современной техники. Неиссякаемые недра этой части света давали миру почти всё, что требовалось для его счастливого, праздничного существования. Здесь были сосредоточены фабрики искусственного питания, мощные заводы, обработывающие радиоактивные продукты, — основу повседневного, домашнего обихода современного культурного человечества.

Бесчисленные эманатории, воскрешающие своей целебной мощью людей, обреченных смерти, были раскинуты по берегам многоводных рек, в условиях, ближе всего соприкасающихся с нетронутой природой и сохранившихся почти только здесь на протяжении всего мира.

Колоссальные арки и виадуки, уходящие в небо гигантские подъемные краны, — ажурно-легкие, ритмически красивые в своих механических движениях, управляемые волей одного человека, — чередовались с висячими городами-садами рабочих могучей Федерации.

Окованные сталью берега кристально-прозрачных рек, извиваясь гигантскими серебряными змеями, обтекали острова буйной тропической растительности.

Физический труд отошел в область преданий. Человек являлся властелином раба-машины, — сильного, точного и послушного. Сотни миллионов техников управляли миллиардами стальных титанов, чтобы дать возможность сотням миллиардов людей двигать мирный прогресс по пути его победоносного шествия.

Гени, наблюдая картину жизни, невольно задумался о предстоящем роковом столкновении, вспомнил древний миф и подумал:

«Хронос, пожирающий своих детей»…

— Не надо таких мыслей, Ген! — поймала его взгляд Авира и шутливо провела рукой по лицу мужа.

Тот тряхнул головой:

— Нет, я так, невольно… Атавистический пережиток инстинкта смерти, неуверенного в своих силах существа…

— Это не хорошо, Ген. Ты у меня полубог и вдруг — неуверенность в своих силах! Скажи мне лучше, что тебе говорила эта зеленоглазая мумия — Роне Оро-Бер.

— Тебе, дитя, это не интересно.

— Как знать! — глаза молодой марсианки странно блеснули.

— Где вы с ним решили встретиться?— продолжала она.

— С кем?

— Разумеется, с Оро-Бером!

— А почему мы должны встретиться?

— Фи, Ген, как это не хорошо! За ложь наказывают детей, а ты… фи, фи!..

Гени рассмеялся:

— Ты хорошо читаешь мои мысли. Ты у меня проницательна, Авира! Я тебя очень люблю за твой не-женский ум, но только… только я не выношу, когда кто-нибудь мешается не в свои дела, — серьезным тоном договорил он и перешел на другую сторону кабины, как бы желая спрятать свои мысли.

Авира, за его спиной, закусила губы.

— Нехороший, нехороший! — капризно произнесла она.

Аэро плавно подплыл к ажурной вышке и остановился.

Гени сидел, облокотясь на столик, и о чем-то думал, глядя в пространство.

— Гени, мы дома!

— А? Дома? Вот и прекрасно!

Глава четвертая. Эманаторий смерти.

Гени, очутившись дома, разослал несколько спешных радиограмм, посоветовал жене, во избежание лишних разговоров, поменьше показываться в общественных местах, и отдал приказание старичку-домоуправителю приготовить радио-ванну. Он хотел перед важным заседанием командующих флотилиями и перед интересующим его свиданием с гениальным ученым зарядиться запасом энергии и привести в порядок утомленные нервы.

Пройдя ряд зал различных назначений и стилей, от строго делового до фантастически-изысканных, Оро-Моск спустился по нескольким ступеням вниз к домашнему эманаторию. В бледном полусвете заросшего зеленью и цветами корридора, близь двери в эманаторий, как показалось Гени, мелькнула какая-то тень и скрылась в густой зелени.

«Вероятно, обезьяна», — решил Оро-Моск, входя в аван-зал.

Глухая, неясная тревога, предчувствие какой-то опасности охватили всё его существо. Гени огляделся вокруг. Всё, как всегда, обычно и мирно. Обильно льется матовый свет сверху, блестят зеркально-прозрачные плиты стен и пола, дробя и отражая его фигуру в десятках поворотов.

«Пустяки. Нервы»…. — заключил он и осторожно нажал кнопку вращающегося заслона в ванную комнату.

Заслон слегка приоткрылся и сухой звук, похожий на слабое замыкание электрического тока, чиркнул по слуху. С быстротой, опередившей мысль, Гени захлопнул заслон. Колющая боль в руке заставила его обратить внимание на это явление. Кисть руки покрылась красноватыми пятнами. Ясно — начинался распад материи.

«Ожог радия… Это похоже на умышленное преступление», — пронеслось в голове.

Гени позвонил домоуправителя. Тот через несколько секунд явился.

— Ириго, кто приготовлял ванну?

— Сего-Мар, ваша милость.

— Позвать его сюда. Да пришлите немедленно врача. Скажите: ожог радием…

— Великий Разум! Что такое случилось? — с тревогой воскликнул старик. — Разве в ванне, ваша милость?!.

Ириго быстро протянул руку к кнопке, с намерением заглянуть в эманаторий.

— Ириго! — предостерегающе крикнул Гени, — исполняйте то, что я приказал, и пусть никто не входит в эманаторий без моего разрешения.

Старик, охая, исчез за дверью. Немедленно явился доктор.

— Что случилось, начальник?

— Взгляните, любезный доктор, — Гени протянул врачу руку.

Тот внимательно осмотрел руку с помощью лупы.

— Да, да… Несомненно… сильный ожог радия! Рука попала в атмосферу, в преизбытке насыщенную лучами альфа. Вот это поможет нам быстро восстановить пораженную ткань.

Доктор извлек из кармана своего фиолетового одеяния, похожего на мантию, миниатюрную аптечку и смазал пораженные места какой-то бесцветной жидкостью. Нормальный цвет ткани быстро восстановился.

— Поражение случилось всего несколько минут назад. Это счастье! — Но где, каким образом? — Доктор осмотрелся вокруг.

— А, понимаю! В эманаторий! Но тогда здесь… Великий Разум! Это преступление!.. Вы хотели войти?!.

— Да, я хотел войти в эманаторий.

Доктор осмотрел руку Гени с помощью лупы.

— Рука ваша попала в поток лучей и вы почувствовали колющую боль?

— Совершенно правильно, уважаемый метр Дониас!

— Однако, вы успели быстро захлопнуть заслон? Отлично! Хорошо обладать быстротой молодости! Старость с этим не справилась бы… Эта ванна, ваша милость, рассчитана… на вечное молчание…

— Я это понял сразу, дорогой метр Дониас.

— Но с какой целью?

— И это мы узнаем, метр Дониас.

Вошел Ириго, бледный и дрожащий.

— Ваша милость!.. Этого бездельника, Сего-Мара, нигде не могут найти…

— Время терпит, Ириго. Только, когда он появится, присмотрите за ним хорошенько. А теперь, — я вас не задерживаю.

Пропустив обоих вперед себя, Гени остановился в дверях аван-зала и нащупал у бедра небольшой истребитель, заряженный страшными лучами, действия которых хватило бы на долгую человеческую жизнь. — подарок старика Роне Оро-Бера.

Через несколько секунд, в одном месте листья тропического папоротника слегка зашевелились.

Гени быстро направил на них свой истребитель.

— Кто здесь? Выходите!

Молчание.

— Или вы выйдете немедленно, или не выйдете никогда! — с угрозой сказал начальник флота.

Листья заколебались, из-за них показалась огромная голова с коричневым лицом и выпученными глазами, почти совсем ушедшая в плечи.

— А, это вы, мой милый друг Сего-Мар! Что вы здесь делали?

— Простите, ваша милость… Этот несносный попугай постоянно улетает…

— Идите в эманаторий! — жестко приказал Гени.

Коричневое лицо марсианина приняло землистый оттенок.

— Не заставляйте меня повторять…

Сего-Мар согнул свою огромную фигуру и колеблющимися шагами направился к ванной комнате. Войдя в зал, марсианин остановился.

— Откройте заслон и войдите в эманаторий, — приказал Оро-Моск.

Марсианин после момента колебаний, сделал какое-то неопределенное движение.

Гени поднял истребитель и уставился в выпученные глаза Сего-Мара.

— Я знаю, Сего-Мар, вы, состоя у меня на службе, являетесь агентом военной разведки Федерации Марса.

— Это неправда, ваша милость!

— Это правда, Сего-Мар, бесцельно запираться! Вам поручено убрать меня… Не оправдывайтесь! Вы приготовили для меня смертельную ванну… Войдите в эманаторий!

Марсианин упал на колени.

— Простите, мой господин…

— Или вы исполните мое приказание, или… — Гени направил истребитель на грудь марсианина. Тот гордо и решительно вскочил.

— Хорошо, Гени Оро-Моск! Ты оказался проницательным на сей раз. Я все равно погиб! Но, выслушай, Оро-Моск, и ты не уцелеешь! Нас легионы! И у тебя в доме, быть может, в твоей интимной комнате… Впрочем… До скорого свидания!..

Марсианин смело нажал кнопку и исчез за вертящимся заслоном с такой быстротой, что Гени едва успел уклониться от потока лучей, прижавшись к стене.

Нажав другую, потайную кнопку, Оро-Моск тем самым запер эманаторий впредь до своего следующего прихода.

Глава пятая. В шесть дней!

Аэрожабль Гени Оро-Моска летел по направлению к Азилону в верхних, разреженных слоях атмосферы.

Приключение в эманатории вызвало в Гени бурю самых противоречивых чувств. Он чувствовал в глубине души, что несчастный Сего-Мар лишь слепая игрушка в руках кого-то более сильного и опасного и этот кто-то скрывается у него в доме. Но кто это? Этот страшный вопрос оставался без ответа и выбивал Гени из состояния равновесия, которое ему в настоящее время было так необходимо.

Перебирая в мыслях различные мелкие, незначительные факты и пытаясь построить из их звеньев цепь, чтобы по ней, как по путеводной нити, добраться до тайного и опасного врага, — Гени несколько раз упирался в своих выводах в самого близкого ему человека-жену — и каждый раз с негодованием отбрасывал всю цепь построений, решив, в конце концов, что одна из предшествовавших предпосылок была неправильной и потому выводы приобретают нелепый, чудовищный характер.

Однако, где-то в глубине души, помимо его воли, росло и ширилось глухое подозрение на любимого человека, которое никакими доводами рассудка нельзя было искоренить — и это чувство было мучительно.

Гени чувствовал, что если не явится какое-нибудь спасение извне, то он через несколько минут дойдет до безумия, до таких абсурдов, которые заставят его забыть и долг, и свои обязанности в отношении Федерации.

И это спасение явилось. Когда слабо защелкал приемник люксографа, Гени обрадовался этим звукам, как умиротворяющей «небесной» музыке.

Он сел к аппарату. Отмечались короткие, сжатые сообщения с Марса, в чрезвычайно сложном шифре, ключ от которого был известен только четырем человекам во всем мире: ему, Роне Оро-Беру и двум агентам во вражеском стане.

Депеши эти гласили:

Хронофор показывал 14 час. 50 минут.

Аэро несся над владениями древнего Вавилона.

Заседание командующих воздушными флотилиями было назначено глубоко в недрах земли. Соблюдалась самая строгая конспирация. Чтобы попасть в зал заседаний, Гени должен был, предварительно проделав в окрестностях ряд сложных эволюций на своем аэро, оставить его в 50 километрах от места собрания, в одном из надежно защищенных от глаз посторонних ангаре, затем, пересевши в вагон подземной пневматической дороги, перекинуться по назначению.

Во избежание проникновения на совещание шпионов Марса, мысли каждого прибывшего фотографировались при входе, — метод, изобретенный тем же гениальным Роне Оро-Бером и построенный на принципе спектрального анализа. Спектр человеческих мыслей, подобно солнечному спектру, фиксировался на чрезвычайно чувствительной жемчужной пластинке. Самые мысли, разумеется, оставались достоянием владельца, но враждебность их общего направления отмечалась на линии спектра темными полосками.

Начальник 135 отдельной флотилии был обличен во враждебных намерениях, сознался в своем преступлении и немедленно был изъят из обращения, подвергнувшись моментальному действию испепеляющих лучей.

На совещании была разработана краткая диспозиция, в общих чертах. В отдельности начальникам флотилий предоставлялась неограниченная инициатива действий, не выходя из общего плана. В целях защиты Земли и Луны, в 500.000 километров от центра системы, устанавливалась заградительная линия — колоссальной мощности. Боевые суда, на равном друг от друга расстоянии, должны были непрерывной цепью передвигаться в сторону вращательного движения земли со скоростью, равной ее собственному движению. Это давало возможность аэрокораблям сохранять неподвижность относительно того пункта планеты, охранять который они были предназначены.

Благодаря этому, заградительная цепь составляла одно целое с лунно-земной системой и спутник Земли, отстоящий от нее в 360.000 километрах, таким образом, находился внутри охраняемого круга.

Целый ряд мощных эскадрилий из аэроистребителей новейшей конструкции получил боевое задание безостановочно аттаковать спутников Марса — Деймоса и Фобоса.

50 миллионов быстроходных судов должны были, перерезав орбиту Марса, ринуться к потоку планетоид, частью для охраны и защиты своих 150 колоний, главным же образом для истребления наиболее важных неприятельских баз.

Точка нахождения Марса в пространстве почти совпадала с прямой линией Земля-Луна-Марс, и неприятельская метрополия в данный момент находилась в наибольшем приближении к Земле. Стратегическое положение последней представлялось в высшей степени благоприятным.

На заседании подтвердилось полученное начальником флота сообщение с Марса о неполной готовности неприятеля.

Решено было воспользоваться этим обстоятельством и назначить общее наступление через 12 часов, т. е. в 4 часа следующих звездных суток.

Согласно общему постановлению, флагманское судно начальника междупланетного флота, а равно и его местонахождение во время борьбы являлись неизвестными для всех без исключения, что и составляло строгую военную тайну. Приказы начальствующим должны были рассылаться по люксографу — в зоне солнечных лучей, и по хаосографу — в тени, отбрасываемой планетами. Последний способ, повидимому, был еще неизвестен марсианам.

Боевая задача в целом сводилась к возможно быстрому истреблению средств нападения и защиты противника, а также к уничтожению двух страшных баз марсиан, заключающих в себе колоссальные запасы энергии — спутников Марса. Последнее представлялось вполне осуществимым, в виду малых размеров подчиненных Марсу планет[17] .

Борьбу предполагалось закончить в шесть земных суток. На высказанное одним из начальников частей замечание о слишком коротком сроке, начальник технических сил Роне Оро-Бер не без сарказма заметил:

— Мой юный друг, количество жизненных впечатлений, которое вам надлежит получить в течение этих шести исторических дней, наверное, превзойдет сумму впечатлений целой томительно-долгой, но пассивно прожитой жизни иного старого трутня, вроде меня. Шесть суток — срок почтенный! Если бог древних в шесть дней сотворил все видимое и невидимое, то почему бы нам в такой же срок не уничтожить пару-другую ничтожных, негодных планетишек?

Взрыв восторга был ответом остроумному старику.

Ровно в 16 часов, получив последние инструкции, собрание растаяло в подземных галлереях.

Роне Оро-Бер при выходе слегка взял начальника флота за локоть и тихо спросил:

— Вы не забыли о нашем утреннем условии? Сейчас 16 часов!

— Я в вашем распоряжении, великий учитель! — ответил Гени.

— Вот и прекрасно! Значит, вы составите мне компанию. Отошлите-ка вашу машину к себе на Аляску, и пусть там этот допотопный рыдван отдадут маленьким детям. Для них это будет забавной игрушкой.

Гени с удивлением взглянул на ученого.

— Да, да, мое дитя! Подобный аппарат для начальника междупланетного флота в настоящий момент решительно устарел. У меня для вас имеется кое-что позамысловатее…

Глава шестая. Марсианка.

Авира Гени-Мар смутно чувствовала, что муж ей не доверяет. Чувство привязанности к любимому человеку и любовь к далекой, прекрасной родине боролись в сердце этой сильной и умной женщины.

На карту ставилось ее личное счастье — с одной стороны, и благо народа, давшего ей жизнь, — с другой.

Здесь и там — вот два встречных течения, которые порождали бурю в ее смятенной душе.

Здесь — все реальное, что составляет жизнь. Там — все идеальное, что наполняет ее трепетным восторгом. Здесь — повседневные переживания супруги и матери, там — дрожат в золотистых лучах[18] святые мечты юности, грезы о далеком, прекрасном, незабываемые ласки материнской руки. Там — зарождение ее внутреннего мира, сознания, родная стихия лучезарной, немеркнущей жизни. Здесь — неизбежный конец, быть может, недалекий, небытие, урна с пеплом ее некогда прекрасного тела. Что могло бы разбить, сгладить эти страшные противоречия? Любовь супруга? Она условна и непрочна! Ласки детей? Дети ей почти чужды, они — собственность Федерации, им почти незнакомо чувство детской привязанности к виновнице их существования. Они без остатка принадлежат враждебному ей народу.

Под наплывом этих мыслей Авира сжала виски руками и глухо застонала.

— О, будь ты проклята до конца дней, человеческая ненависть! Великий Разум мира! Когда же люди научатся относиться, как к святыне, к жизни себе подобных. Когда настанет золотой век любви и милосердия? Когда?

Но ответа не было. И не будет!.. Ибо некому ответить…

Несчастная женщина, спрятав лицо в колени, долго беззвучно рыдала.

Наконец, пароксизм миновал, а с ним исчезли и последние колебания.

Она гордо выпрямилась и сверкнула глазами по направлению к статуе мужа:

— Жребий брошен! Судьба создала нас врагами, и врагами же мы останемся до конца дней, несмотря… несмотря на мою любовь к тебе!.. Моя больная радость! Мое тревожное, мучительное счастье! Мы, несмотря ни на что, — враги! И наше назначение — бороться. Пусть будет так! Когда нибудь, я это знаю, ты простишь меня!..

Авира приказала позвать управителя дома.

— Ириго, где начальник?

— Не могу знать, ваша милость.

— Он дома, по крайней мере?

— Вернее, что нет.

— Улетел на «Гермесе»?

— Не могу знать, ваша милость.

— Вы вечно ничего не можете знать, Ириго! Это становится скучным!..

— Как вам угодно, ваша милость.

— Начальник был в эманаторий?

Старик исподлобья взглянул на марсианку.

— Не могу вам ответить… может быть, да…

Авира впилась в старика колющим взглядом своих черных, блестящих глаз.

— Что за странные ответы, Ириго? Может быть начальник еще там?

— На этот вопрос могу ответить определенно: его там нет. В ванной комнате витает смерть…

Марсианка насторожилась.

— Начальник отказался от ванны, так как это грозило его драгоценной жизни… Какой-то преступник чрезмерно эманировал ванную комнату, — медленно договорил старый управитель, искоса взглянув на женщину.

Бронзовое лицо марсианки потемнело. Однако, она быстро оправилась и воскликнула уже другим тоном:

— Какой ужас! Почему же начальник не сообщил об этом мне? Надеюсь, — Ириго, вы распорядились привести в порядок эманаторий и выяснить виновного?

— Да, ваша милость. Эманация выкачена, и виновный будет найден и понесет заслуженное наказание.

Старик слегка поклонился марсианке и как бы про себя добавил:

— На Земле, у нас на Земле, ничто не остается без возмездия!..

— Я не нуждаюсь в ваших сентенциях, любезный, я приглашала вас совсем не для этого. Можете итти!

Управитель, приложив руку к виску, медленно удалился.

Авира порывисто накинула на себя темное покрывало из искуственной ткани, вырабатываемой на ее родине, и быстро пошла по направлению эманатория. Осторожно подойдя к выходу в аван-зал, она оглянулась вокруг и скрылась за дверью. Заперев на всякий случай наружную дверь, она закуталась поплотнее в покрывало и нажала потайную кнопку эманатория.

Заслон легко повернулся. Убедившись в безопасности атмосферы, женщина осторожно проникла в помещение, освещенное фосфорическим полусветом.

В кресле из темно-красного металла, не поддающегося действию лучей радия, в позе древних египетских фараонов, слегка откинувшись назад, сидел скелет мужчины с черепом, глубоко ушедшим в плечи.

Марсианка вздрогнула от неожиданности, но быстро оправилась и бросилась к скелету. На согнутом локте последнего блестел браслет. Авира быстро нагнулась и прочла надпись на браслете:

«Сего-Мар».

Крик ужаса вырвался из ее груди.

— Сего-Мар! Мой славный, верный Сего-Мар! Мой дорогой учитель и руководитель детских игр! Да почиет над твоим прахом невозмутимый покой Вечного Молчания! Ты — первая искупительная жертва вражды двух великих миров! Вечный мир тебе! Вечный покой! Вечная память!

Марсианка благоговейно склонилась перед скелетом на колени и дотронулась рукой до почерневших костей, с намерением коснуться их губами.

Кости скелета с сухим звоном рассыпались по розовому, блестящему полу эманатория.

Глава седьмая. Война началась.

Роне Оро-Бер полулежал с закрытыми глазами в покойном кресле и, казалось, дремал.

Сидевший напротив него Гени Моск, не решаясь прервать молчания, с чувством, близким к благоговению, смотрел на великого ученого.

Аэрожабль последнего направлялся сейчас к горам Кавказа умышленно кружным путем.

После искуственного выправления земной оси водные пространства Земли значительно изменили свои очертания. В этой части света Персидский залив, устремившись на соединение с водами Красного моря, покрыл собою большую часть Аравийской пустыни. Средиземное море поглотило острова Архипелага и, расширив проливы между Европой и Азией, властно влилось в Черное море. Последнее, в свою очередь, приняв в себя огромные массы воды, ринулось на соединение с Каспием, вдоль подножия Кавказского хребта. На месте лежавших когда-то вокруг необъятных степей простерся обширный водный бассейн. Таким образом, образовался новый колоссальный полуостров — Кавказский.

Над этим-то полуостровом и кружилась сейчас машина Роне.

— Вы утомлены, мой учитель? — спросил, наконец, Гени.

Ученый открыл глаза, на этот раз не защищенные окулярами.

— Я? Нет, дитя мое! Состояние, о котором вы упомянули, для меня непонятно. Просто, воспользовавшись свободной минутой, я задумался над разрешением одной проблемы. Дело в том, что я не могу не чувствовать в мои годы приближения неизбежного конца, а расставаться с моим прекрасным, любимым миром еще не хочется. Так вот я и соображаю, нельзя ли как-нибудь обмануть природу. Перед человечеством в недалеком, быть может, будущем, намечаются такие возможности, о которых жутко подумать! Хотелось бы увидеть эти возможности хоть одним глазком. У меня давно уже шевелится одна идейка, так сказать, созидательного свойства. К сожалению, разработка очередных разрушительных идей не оставляет времени подумать об этом посерьезнее… Вопрос — насущный для всего человечества, но, кажется, заставляют меня заниматься им не совсем почтенные побуждения: — самому пожить подольше!

Старый ученый добродушно рассмеялся.

— Вы клевещете на себя, дорогой учитель! В эгоизме вас едва ли кто посмеет заподозрить, — с улыбкой сказал Гени. — Интересы человечества…

— Так ведь и я — часть человечества! Каждый заботится сначала о части, а уже потом — о целом. Все мы из одной материи! Идейка же моя вот какова. Средняя продолжительность человеческой жизни на Земле, к настоящему времени, благодаря всевозможного рода прививкам, достигла 150 лет. Раньше люди жили гораздо меньше. Марсианин в среднем живет столько же, т. е. те же 150 лет, — своих лет, заметьте. А ведь их год почти вдвое дольше нашего. Следовательно, фактически, марсиане вдвое долговечнее нас. В условиях земной обстановки жизнь марсианина укорачивается, применяясь к счету наших годов. И, наоборот, век уроженца Земли, акклиматизировавшегося на Марсе, соответственно удлиняется, в виду большей продолжительности тамошнего года. Следовательно, все зависит от продолжительности обращения планеты вокруг солнца. Вы когда-нибудь задумывались над этим явлением, дитя мое?-

— Откровенно говоря, — нет, — как бы извиняясь ответил Гени.

— А вот я задумываюсь и частенько. Очевидно, мы здесь имеем дело с одним из неисследованных еще законов природы. Если бы на Юпитере или Сатурне проживали особи вроде нас с вами, продолжительность их жизни, по моей гиппотезе, также приближалась бы к 150 годам… Их годам! Ну, а если переведем на наше счисление? Это будет для жителя Юпитера в 12 раз больше нашего, а для сатурнянина — почти в 30! Разница — над которой есть смысл подумать!..

Старик улыбнулся тихой, ласкающей улыбкой. Его глубокие глаза блестели молодым огнем.

— Какая головокружительная идея! — в восторге воскликнул Гени.— Но как подойти к ее осуществлению?

— Пути подхода найдутся, следует только не жалеть мозгов. Вот хотя бы… Но, Великий Демиург! Посмотрите, что там творится впереди!!.

Ученый быстро вскочил, увлекая за собою Оро-Моска. Далеко под их ногами, как тело чушуйчатого дракона, сверкал на солнце Кавказский хребет. Там, где высокие горные пики, словно гигантские кегли возвышались над поверхностью, — вставали густые клубы дыма, седыми шапками поднимались над горами и медленно расплывались в голубом пространстве атмосферы.

Ученый торопливо открыл звуковую отдушину. В тот же момент до них донеслись, с небольшими промежутками, несколько взрывов, от которых, казалось, содрогнулось небо, и аэро, силою течения воздуха, отбросило несколько в сторону.

— Моя лаборатория! Моя лаборатория!.. Они взорвали мое любимое детище!.. — с чувством глубокого возмущения воскликнул ученый.

Гени гневно нахмурил лоб, глаза его засверкали.

— Клянусь вам, учитель, что негодяи…

Гени не договорил. Он взглянул на ученого и широко раскрыл от изумления глаза.

Момент возбуждения у старика прошел, он ласково улыбался и, положив руку на плечо Гени, по обычному, мягко заговорил:

— Мы с вами чрезвычайно остроумно поступили, сделав такой большой крюк на нашем аэро. Война началась! Неприятель проведал о нашем свидании и решил покончить одним ударом и с лабораторией, и с двумя опасными для него людьми.

— Великий Разум! Какое несчастие! Клянусь Космосом, им это преступление дорого будет стоить! — Гени задыхался от гнева.

Ученый стоял посреди каюты. Вокруг его глаз собралась целая сеть мелких морщин, а старчески красивая фигура слегка колыхалась от внутреннего, беззвучного смеха.

— Несчастье? Нет, это величайшее счастье, дитя мое! Нас — нет! Вы понимаете: нас нет!! Мы больше не существуем для наших врагов! Мы погибли при взрыве лаборатории! Оставим их в этом роковом для них заблуждении!..

— Что вы думаете предпринять, мой славный учитель?

— Что я думаю предпринять? Что мы думаем предпринять? Это скоро узнают наши враги. У нас, слава Демиургу, не одна лаборатория, что под шапкой старого Казбека. Хе-хе-хе!.. Мы найдем для себя убежище по-надежнее!..

Ученый подошел к сигналу в капитанскую каюту и коротко приказал:

— На Гималаи!

Глава восьмая. Певец «Гармонии Миров».

Гро Фезера-Мар, автор поэмы «Гармония Миров», прозванный у себя на родине «Божественным», путешествовал по Земле «ради собственного удовольствия». У себя, на Марсе, поэт состоял председателем тайного союза, поставившего себе целью всеми средствами добиваться осуществления культурно-политической гегемонии марсиан на всех заселенных планетах. Этот союз являлся грозой не только для правящей Федерации Земли, но и для самого правительства Марса. Членами тайного союза состояли знаменитые ученые, виднейшие поэты, члены правительства, начальники боевых флотилий, гениальные техники и проч. и проч., — в подавляющем большинстве — потомки разгромленного лет 500 тому назад правящего класса «ларгомерогов», властвовавшего над жителями планеты в течение сорока марсовых веков безраздельно.

Величайшая революция марсиан, происшедшая в двадцатом году CCCXXVII века новой эры[19] , разметала могущественную олигархию ларгомерогов.

Первое время, казалось, ларгомероги, как класс, совершенно перестали существовать. Однако, спустя два столетия, потомки некогда всесильных властителей вновь подняли головы, сплотившись в сильнейший союз.

Все члены союза взаимно связаны тягчайшими обязательствами до конца жизни. Вхождение в союз обставлено строжайшим ритуалом, надежно фильтрующим элементы, мало пригодные для целей союза.

Как прямая измена знамени союза, так и неумышленное раскрытие непосвященным тайных намерений этой страшной организации, карается уничтожением провинившихся и всего их потомства до пятого колена. Приговор приводится в исполнение в течение суток.

Все члены союза являются на заседания в масках. Личность председателя известна лишь Совету Пяти. Состав Совета Пяти известен — Большому Совету Пятидесяти. Далее, каждый из Совета Пятидесяти известен лишь одному из Секторальных Советов, состоящих из пятисот человек. Таких секторов пятьдесят. Всех членов Секторальных Советов 25.000. Каждый из этого числа управляет Подсектором, в который входят рядовые члены союза. Подсекторы насчитывают от 5 до 10 тысяч членов каждый.

Правящий Совет Федерации Марса является лишь жалкой игрушкой в руках этой могущественной организации, составляющей государство в государстве, и всецело находится под ее гнетом.

Война с Землей фактически предпринята союзом ларгомерогов и лишь post factum оффициально фиксирована правительством Марса.

Жена начальника междупланетного флота Земли, Авира Гени-Мар, по своему происхождению, со дня рождения являлась членом союза ларгомерогов. Ее брак с Гени Оро-Моском являлся политическим шагом, к которому бедную женщину готовили с детства.

Автор «Гармонии Миров» знал наверное, что в распоряжении военного командования Земли имеются тайные, неизвестные оффициально, средства борьбы, и с целью раскрытия этих тайн, лично, уже в течение довольно продолжительного времени, следил за каждым шагом видных военачальников, главным же образом за гениальным ученым Роне Оро-Бером, — предоставив начальника междупланетного флота заботам своей сестры.

Проследив за ученым, после заседания Совета Федерации, до его места жительства на Атлантиде и зная, что старик никогда подолгу не остается дома, Гро Фезера, причалив к одной из изумительнейших террас Атлантики, остался ждать.

В это время, снесясь с Марсом, председатель союза ларгомерогов был поставлен в известность о принятом там решении начать наступление не позднее 15 часов[20] .

В аэро поэта находилось несколько человек. Его личный секретарь, математик Аль-Загроо, — потомок марсианина, родившийся на Земле; Эйрейя Тоозе, — возлюбленная поэта, красавица с бледно-жемчужным лицом, уроженка одного из отдаленных астероидов, капитан аэро, — марсианин и двое ученых техников, — по документам — граждане Земли, в действительности — марсиане, обладающие более светлым цветом кожи. Все — члены союза ларгомерогов.

— Наше наступление начнется через 15 часов, — сообщил Гро Фезера.

— А противник? — спросил Аль Загроо.

— Это мы узнаем в ближайший срок, — ответил поэт.

— Но каким образом? Разве уже было собрание Военного Совета? Ведь решение подобных вопросов зависит от него, — вмешалась Эйрейя тоном человека, посвященного решительно во все тайны.

— Военный Совет собирается через два часа. Или около того, — подумав, сказал Гро.

— Тогда что же мы здесь стоим? Нам необходимо спешить, мы можем опоздать и пропустить момент!.. — заволновалась Эйрейя.

— Куда спешить, дорогая? — Поэт насмешливо вскинул на нее глаза.

— Туда, где будет происходить совет! — резонно ответила красавица.

— А вы знаете это место? — уже не скрывая тона насмешки спросил Гро.

— Я — нет, но вы — должны знать!

— И я не знаю…

— Но разве ваша сестра… — волнуясь, начала Эйрейя.

— Тсс…! — поэт нахмурил лоб и, глубоко втянув голову в плечи, с досадой отвернулся.

— О, женщины, женщины! — улыбнулся математик.

— Всё приходит в свое время! — сказал первый ученый.

— И минует в свое время! — поддержал второй.

— Но, лишь с посторонней помощью! — вновь улыбнулся Фезера. — Если во время направить, причалить и оттолкнуть…

Он повернулся к секретарю:

— Аль, вы следите за пространством?

— Да, божественный, — ответил тот, не отрываясь от аппарата. Ага, редкостная птичка взвилась под облака. Zeuzo?

— Zeuzo! Не теряйте из вида…

Разговор происходил на одном из древних мертвых языков Марса, воскресшем в среде ларгомерогов.

Машина марсиан последовала в отдалении за аэро Оро-Бера. Все со вниманием следили за экраном на стене, по которому скользила тень аэро ученого, в то время, как машины не могли видеть друг друга за дальностью расстояния.

— Несомненно, старая мокрица поползла на заседание Военного Совета, — сказал Гро.

— О, с каким удовольствием я раздавила бы это насекомое! — с гримасой отвращения кинула красавица.

Неожиданно воздушная машина Роне Оро-Бера исчезла с экрана. Все всполошились и вскочили на ноги.

— В чем дело?

— Куда исчез аэро?

— Не испортился ли экран?

— Где мы находимся?

Проверили аппарат. Увеличили радиус действия. Пропустили через экран десятки машин, отстоящих на сотни километров, — сигарообразной машины Роне нигде не было, как в воду канула.

— Где мы находимся?

— Над пустыней Сирии.

— Странно, не здесь же у них заседание Совета?

— Все возможно!..

Пока происходило заседание Военного Совета, машина марсиан обтекла колоссальные пространства, отыскивая пропавший аэро.

Взбешенный неудачей, Гро Фезера решил уничтожить лабораторию ученого на Казбеке, о существовании которой ему было известно от сестры. Он имел основание предполагать, что Роне скрылся именно в это убежище, где, возможно, собрался также и Военный Совет.

Машина подлетела к горам Кавказа с севера. Поэт невольно залюбовался чарующей панорамой горной цепи, развернувшейся под ногами:

— Когда то вершины этих гор были покрыты вечными снегами, — задумчиво проговорил он. — Клянусь, это, вероятно, было божественно красиво!

— Если бы таяние снегов не произошло раньше, это случилось бы сейчас, — сказал один из техников, устанавливая истребитель. — Как прикажете взять прицел, божественный?

— Погрейте самую лысину старика Казбека, дорогой Микорос. Zeuzo?

— Zeuzo!

— Во славу освободительного союза ларгомерогов! — торжественно провозгласил Гро Фезера.

Каждый поднял левую руку кверху и все на несколько секунд застыли в этой позе.

— Война начинается! — сверкнула глазами Эйрейя.

— Да, война начинается, — повторил поэт и тихо, с грустью добавил:— и вместе с ней рушится неустойчивая «гармония миров»…

Над вершиной Казбека что-то зашевелилось.

Через несколько секунд густые клубы дыма, как седыми кудрями, обволокли развенченную главу порабощенного старца.

Глава девятая. Мертвые повелевают!

Сигара Роне Оро-Бера скользила над горными цепями центральной Азии. Эта часть земного шара представляла собою запрещенную зону, зорко охраняемую воздушными постами Федерации. Воздушные пространства беспрерывно пронизывались радио-токами высочайшего напряжения, кругообразно обтекающими охраняемый район.

Пересечь своеобразную орбиту этого смертоносного круга можно было только в известных пунктах, через узкие воздушные «ворота», и только тем кораблям, которые имели специальные приспособления, парализующие действия радио-волн.

Эти высочайшие в мире горные кряжи были превращены в гигантскую лабораторию, где выковывалось невидимое оружие для врагов Федерации.

Чудную картину являли эти застывшие каменные волны, расходящиеся концентрическими кругами и напоминающие панораму лунных цирков и кратеров.

Взбудораженная каменная поверхность, такая мирная, первобытная, ничем не выдавала тайн, скрытых в ее недрах. А эти недра, на огромные пространства изрытые и просверленные колоссальными артериями, кипели творческим трудом.

Дети Земли вытягивали из сосцов своей старушки-матери живительные соки, необходимые для поддержания их сложного существования.

Ученый указал своему молодому другу на одну из горных вершин:

— Вы видите, Гени, этот природный обелиск? Это высочайший горный пик на Земле. Наши предки называли его — Гауризанкар. Ныне это — мирная пристань воздушных кораблей. К ней то мы и пристанем.

Аэро снизился на небольшую площадку и проворно уполз в невидимый сверху туннель.

— Вот мы и дома! Здесь мы надежно защищены от наших врагов, — сказал ученый и сейчас же добавил, положив руку на плечо Гени и с грустью смотря ему в глаза:

— А также и от некоторых «друзей», что гораздо важнее.

— Что вы хотите сказать этим, учитель? — несколько удивился Гени.

— Ничего, дитя мое, кроме того, что уже сказал. Просто вспомнилась древняя пословица: «Избави меня бог от друзей, а от врагов я сам избавлюсь». Будем надеяться, что мы собственными силами, с помощью одного уменья, избавимся как от одних, так и от других.

Они вышли из аэро и по движущейся подвесной дороге, в небольшом вагончике, начали опускаться в самые недра Земли.

Картина поражала своей необычайностью даже начальника флота, привыкшего к виду грандиознейших технических сооружений.

Одна за другой сменялись исполинские, высеченные в каменном массиве шатрообразные залы, освещенные фосфорическим светом. По всем направлениям, точно гигантские змеи-удавы, бесшумно бежали, с неуловимой быстротой, сверкающие провода. Тысячами крутились, сливаясь в прозрачные сферические тела, отливающие всеми цветами радуги, огромные лопасти-пропеллеры. Методически двигались гигантские, башнеподобные поршни.

Можно было подумать, что именно эти, скрытые в недрах земли, колоссы являются причиной движения старушки Земли в пространстве, что здесь бьется ее никогда неустающее сердце.

— Но я не вижу здесь людей, великий учитель! — Кто же управляет этими молчаливыми титанами? — с удивлением и восторгом спросил Гени.

— Еще больший титан — Человеческий Гений, друг мой! Он научился управлять подвластными ему силами на расстоянии, а потому — в присутствии людей здесь нет ни малейшей необходимости.

Миновав сотни зал, они пересели в сигарообразный, герметически закрытый прозрачный аппарат. Этот аппарат скользнул по рельсам и не без некоторого усилия, вызываемого каким-то внешним сопротивлением, вынес их по темному туннелю на широкий простор нового, безграничного зала, феерически засверкавшего тысячами разноцветных радуг.

Гени, пораженный невиданным зрелищем, быстро схватил ученого за руку.

— Учитель! Моя мысль отказывается понять окружающее!

— Ничего непонятного здесь нет, — улыбнулся ученый, — эти радуги — явление кажущееся. Мы находимся в призме из граненого горного хрусталя. Радуги — результат преломления лучей — и только. Выйдем наружу.

Поражающий своими размерами зал пронизывался золотистым светом из невидимого источника.

Здесь царствовал покой. Ни одной движущейся точки. Ни единого звука. Нити проводов и трансмиссий легкой ажурной сетью уходили в высоту купола на тысячи метров. Пропеллеры, лопасти, поршни, как будто только-что остановившиеся в своем движении, застыли во всевозможных раккурсах.

— Здесь собрано всё, что изобрёл человеческий гений от седой древности до сегодняшнего дня, — сказал ученый своему спутнику. — Отсюда я имею возможность в любую минуту следить за своими врагами и… наблюдать друзей, которых, как вы знаете, очень часто нельзя оставить без повышенного внимания. Вход сюда закрыт для всех, за исключением… впрочем, вы видите это исключение сами. Почему я так поступаю? Это я вам объясню как-нибудь на досуге… Хрустальная сигара пронесла нас через туннель, наполненный конденсированным воздухом. Других путей сообщения с миром отсюда не существует, а способ управления хрустальной машиной известен только одному человеку в мире…

— Этот человек — вы, мой гениальный учитель!

— Зачем повторяться, дитя мое?.. — улыбнулся старик. — Приступим лучше к делу. Здесь — технический пост вашего старого друга. В случае крайности, отсюда непосредственно можно управлять даже борьбой миров и следить за их разрушением.

— Это непостижимо! — вырвалось у начальника флота.

— А между тем, это — так. И вам, как одному из первых руководителей этой борьбы, необходимо знать все тайные пружины, ведущие к победе. Явные — вам, разумеется, известны лучше меня. Сейчас — 17 ч. 20 мин. Через 10 часов с небольшим начнётся атака неприятельских позиций. Все наши части, разумеется, вполне готовы и только ждут приказа к выступлению. Приказ этот может последовать и раньше. Не так ли?

— Совершенно верно, дорогой учитель. Командующих флотилиями смущает только одно обстоятельство, а именно: неизвестность назначения новых аппаратов, которые только-что установлены на всех воздушных судах, по вашему распоряжению. Признаться, меня это, как начальника боевого флота, несколько волнует и даже… удивляет, — тихо договорил Гени.

— Не удивляйтесь и не обижайтесь, мой друг. Вы увидите, что я имел чрезвычайно веские причины скрывать назначение новых аппаратов даже от вас, дорогое дитя. Через час у нас не останется никаких неясностей, никаких сомнений. Ну-с, с чего бы нам начать? Вас что больше всего интересует в настоящий момент?

— Прежде всего — вопрос о готовности неприятеля к борьбе и час его выступления. В общих чертах я, конечно, догадываюсь…

— Не нужно строить своего благополучия на догадках, когда есть возможность точно установить факты, — прервал Роне начальника флота.

Ученый взял Гени под руку и поднялся на небольшую огороженную площадку. Площадка плавно поплыла в высоту и остановилась в самом куполе, перед целой системой сферических тел, от огромных круглых колоссов до миниатюрных шариков.

— Это — теллурий, точная модель части солнечной системы между Землей и Юпитером. Тела движутся по своим орбитам с математической точностью их оригиналов.

— Я знаком с этим, учитель. В моем распоряжении имеется несколько таких приборов, только в более скромном масштабе, — заметил Гени.

— Здесь есть некоторые приспособления, которых вы, вероятно, не имеете. Наблюдайте за Марсом .

Они стояли на спиралеобразной галлерее, уставленной сотней приборов и машин неизвестного назначения.

— Сядем, так будет удобнее, — сказал ученый, дотронувшись до рычага.

Зала погрузилась в полную темноту. В красновато-желтом свете выделялись лишь рельефные очертания Марса.

— Оденьте на глаза этот маленький рефрактор, — предложил ученый. — Что вы видите?

— Сильно увеличенную картину Марса.

— Нажмите слегка вот эту кнопку. Что вы видите теперь?

— Поразительно! — воскликнул Оро-Моск. — Я различаю общественные постройки… Да это площадь Марогеноса — столицы Марса!.. Легкие тучки… Нет, это не тучки, это — стаи воздушных машин!.. Какое сильное оживление… А вот и человеческий муравейник!..

— Нажимайте кнопку еще!..

— Отдельные фигуры… Все так знакомо… Будто я нахожусь в десяти шагах… Какая масса людей!.. Здесь десятки, если не сотни миллионов!..

— Что вы слышите, друг мой?

— Ничего, кроме вашего голоса, учитель!

— А теперь? — ученый прижал к виску Гени какую-то трубочку.

— Слышу шум далекого прибоя… Нет, это не прибой, это шум человеческой толпы… Яснее… Все яснее… Я различаю отдельные звуки, отдельные голоса…

— Прислушаемся внимательно и сосредоточим все свое внимание на площадке дворца Военного Совета. Не правда ли, какое оживление?

— Да… Заседание только-что кончилось… Шумный обмен мыслей… Выступление назначено… Возможно ли? В один час с нами! В 4 часа следующих суток!.. Вот новое подтверждение… Об этом говорят члены Совета, я узнаю их по золотым застежкам, — задыхаясь от волнения, бросал Гени.

— Я думаю, сын мой, мы узнали все, что нам нужно знать.

— Значит, неприятель был осведомлен о часе нашего наступления, — вывел заключение Гени. — Но каким образом?

— Если мы знаем о всех его действиях, почему ему не знать о наших? А теперь будем поумнее и примем новые меры. Мы должны начать наступление на 4 часа раньше, — решительно закончил Роне.

— Я с вами согласен, учитель.

— Я сейчас разошлю повестку всем командирам частей об экстренном собрании здесь, по близости, через 2 часа.

Роне подошел к радиографу и воздушные волны разнесли во все концы Земли краткую, ничего не говорящую формулу:

X. L. у⁰.S'.Z''.19.₂₀

— Кстати, все прибывшие получат инструкции относительно новых установок, — пояснил Роне. — А теперь обратим наше милостивое внимание на старую знакомую — Землю, — весело заметил жизнерадостный ученый.

Они спустились несколько ниже.

— Для меня неясно одно, дорогой учитель… — начал Гени.

— Что именно, друг мой?

— Ведь нас больше не существует… Каким же образом?..

Старик рассмеялся и договорил:

— Каким образом мертвые могут повелевать? Самым реальнейшим, и вы в этом убедитесь. Совет назначен под шапкою Годвин-Остена[21], а мертвые повелевают с Гауризанкура. Ну-с, мы вернулись с заоблачных высей. Обратим наше внимание на один островок Великого океана. Вот на этот. Что вы видите?

— Огромный зал… Вернее, сталактитовую пещеру… Небольшая группа людей за столом. Полумрак мешает рассмотреть их лица…

— А теперь? — спросил ученый.

— Мгла редеет… Я ясно различаю фигуры… Идет заседание… О, силы бездны!.. Мой шурин — Гро-Фезера и…

— Что же вы не договариваете, Гени?

— И моя… Авира Гени-Мар!..

— Да, ваша жена, дитя мое! Вы не ошиблись! Вас интересует характер этого собрания?

— Интересует ли меня это? О учитель! Умоляю вас, не испытывайте моего терпения! Но как она печальна!..

— Ваша жена имеет на это некоторое право, — грустно сказал Роне, — нажмите эту кнопку и слушайте.

В аппарате послышался жесткий, ясный голос автора «Гармонии Миров».

— Вы понимаете язык собрания? — тихо спросил ученый.

Гени кивнул головой и весь обратился в слух.

Гро-Фезера делал доклад:

«… Именем великого союза ларгомерогов, наше наступление назначено в 4 часа следующих суток. Борьба обещает быть стремительной, беспощадной и разрушительной. Мне удалось в последние часы узнать чрезвычайно важные военные тайны неприятеля, о чем я немедленно должен сообщить нашему военному командованию. Есть указания, что час наступления врага будет ускорен. Я осведомился также и о характере новых истребителей, установленных на всех неприятельских судах. Не скрою, возможность победы марсиан, в которой до сего, времени никто не сомневался, становится проблематичной. Необходимо добыть секрет действия новых аппаратов, если он известен хотя бы одному человеку. Есть основание полагать, что Роне Оро-Бер и Гени Оро-Моск погибли при катастрофе на Казбеке, вызванной нами»…

Гени, не будучи в силах сдерживать своего негодования, заскрежетал зубами:

— О!.. И она!.. Она!.. Которую я так любил!..

— Тсс… — предупредил тихо ученый. — Она не могла поступить иначе… Объясню после, а теперь слушайте…

Снова послышался голос председателя ларгомерогов:

«… Итак, у нас есть слабая надежда, что тайна, в которой для нас заключается вопрос бытия, погребена под развалинами Казбека. Однако, будем осторожны в выводах. Лично я не сомневаюсь, что такой хитрец, каким был старик Роне, даже погибнув сам, нашел способ передать секрет истребитилей одному из своих помощников. Раскрыть этот секрет является нашей неотложной задачей».

Голос умолк.

Гени с легким стоном закрыл глаза.

— Вам ясно, в чем тут дело, сын мой? — осторожно спросил ученый.

Гени кивнул головой.

— Какие же меры мы примем, чтобы обеспечить сохранение тайны, а быть может и существование нашей культуры?

Гени быстро вскочил на ноги.

— Умоляю вас, летим немедленно туда, чтобы достойно наказать этих подлых преступников! — закричал он.

— Но ведь там — ваша жена!.. — тихо заметил ученый.

— Моя жена! Да разве у меня есть жена? Ту женщину, которая считалась моей женой, я казню собственными руками! — в бешенстве кричал начальник флота.

— Пока нам нет надобности никуда спешить. Нажмите, для первого раза, вот эту кнопку…

Гени быстро, без колебаний, выполнил указание ученого.

Густые клубы дыма заволокли картину заседания.

Сейсмограф отметил страшной силы взрыв.

— Мертвые повелевают! — серьезно и торжественно сказал ученый.

Начальник флота стоял с высоко поднятой головой и гневно сверкающими глазами:

— Они не только повелевают, но и карают изменников!

Ровный золотистый свет вновь разлился по залу и картина катастрофы исчезла.

Глава десятая. Ход событий ускоряется.

Командующие флотилиями, получив экстренную радиограмму с магической формулой — X.L.у⁰.S'.Z''.19.₂₀ — собрались к назначенному времени в недрах Каракорума.

Эта радиограмма предназначалась только для тех лиц, у которых на левом плече были выжжены каленым железом начальные буквы формулы «X. L.» — знак, налагаемый в момент принесения страшной клятвы на верность Федерации, после многолетней испытанной службы в высших командных должностях, — как символ непогрешимости.

Факт клеймения содержался в строжайшей тайне. Носители знака обязывались никогда и никому, не исключая самых близких лиц, не говорить о знаке, ни тем более показывать его.

Это был своего рода условный адрес «на предъявителя».

В собраниях, подобных настоящему, знак секретно предъявлялся при входе специальным контролерам в отдельном помещении, после чего ревизуемый допускался на собрание.

В небольшом сравнительно зале собраний, глубоко под землей, царило необычайное волнение. Всему миру было известно о катастрофе в Кавказской лаборатории. Большинство считало погибшими в этой катастрофе великого ученого Роне Оро-Бера и начальника междупланетного флота Гени Оро-Моска, а потому находилось в гневно-возбужденном состоянии.

Председатель Совета Федерации Ожер Амечи и заведующий междупланетным политическим равновесием Альби Афрег, выступавшие докладчиками на историческом заселении минувшим утром, находились здесь же.

На случай, если бы подтвердился факт гибели Оро-Моска и Оро-Бера, Омер Амичи имел на руках мандат, выданный Советом Федерации, на право выбора, из числа кавалеров «X. L.», новых начальников междупланетного флота и технических сил Федерации.

Собрание находилось в недоумении, по чьей инициативе была разослана чрезвычайная повестка? Лица, имевшие право на подобное действие, были все здесь за исключением двоих, которых считали погибшими.

Тем не менее, заседание началось строго в назначенную минуту.

Альби Афрег, по праву старшинства, занял председательское место.

Наступила тишина, в которой слышно было биение собственного сердца.

— Высокие кавалеры знака «X. L.», — начал председатель, — мы собрались в исключительную для Федерации минуту. К глубочайшему своему прискорбию, мы не видим среди нас двух наших незаменимых вождей, — величайшего гения техники Роне Оро-Бера и храбрейшего водителя боевых сил Федерации, испытаннейшего стратега Гени Оро-Моска. Есть косвенные указания на то, что оба гения погибли жертвами вероломства наших врагов. Это тяжелый удар! Их отсутствие среди нас в этот решающий момент служит печальным подтверждением подобного предположения. Предлагаю почтить вставанием память наших незабвенных товарищей, павших первыми жертвами великой борьбы.

Все бесшумно поднялись и застыли в торжественном безмолвии, прикрывши лица руками.

Мелодичный, вибрирующий звук приемника радиофона над председательским столом заставил всех в одно мгновение изменить положение.

Председатель перевел усиливатель звука. Ясно раздался всем хорошо знакомый голос великого ученого:

— «Во славу Федерации!»

— Во славу Федерации! — радостно, в один голос ответили собравшиеся.

— «Высокие вожди знака «X. L.»! Все обстоит прекрасно в этом лучшем из миров! — продолжал голос. — Примите инструкцию по ведомству Технических Сил:

Слава величайшему Роне Оро-Беру! — восторженно крикнули члены собрания.

Раздался голос Гени Оро-Моска:

— «Привет вождям «X. L.»!».

— Привет гордости Федерации — Гени Оро-Моску! — ответили присутствующие.

— «Полномочные члены Военного Совета! Достоверно известно, что час наступления наших сил и сил противника — совпадает. Побеждает тот, кто опережает. Предлагаю ускорить момент нашего выступления и считать началом открытия военных действий 24 часа текущих суток, вместо фиксированных ранее 4 часов следующего дня. Вам известно, что все приготовления закончены и аэрофлот может выступить в любую минуту. Жду согласия правомочного собрания!».

Гени Оро-Моск умолк.

— Ставлю вопрос на баллотировку. Кто за предложение начальника международного флота? — объявил председатель. — Единогласно!

Радиофон ответил:

— «Благодарю высокое собрание за доверие и постараюсь его оправдать! Час наступления установлен. Предлагаю командующим частями в назначенный срок быть на своих постах. Очередные распоряжения — обычным путем. В целях спокойствия членов собрания, считаю не лишним заметить, что настоящий обмен мнений произошел по тайному подземному кабелю радиофона и не может быть известен никому, за исключением собравшихся кавалеров X. L. Слава Федерации!».

— Слава Федерации! Честь нашим вождям!

Присутствующие поднялись со своих мест и торжественные звуки гимна Федерации огласили своды подземного зала.

Глава одиннадцатая. Все относительно.

В 23 часа 40 мин., на исходе текущих суток, флагманское судно начальника междупланетного флота, подаренное Роне Оро-Бером, покинуло пределы земной атмосферы и окунулось в мертвящий холод безвоздушного пространства.

На первый взгляд санаэрожабль не отличался от миллионов других, подобных ему, боевых единиц. Та же бесцветность вида, та же сигарообразная форма, рассчитанная на деформацию, тот же строительный материал, беспрерывно излучающий теплоту, те же средства преодоления закона инерции и те же приспособления для искусственного дыхания.

Внутреннее устройство существенно разнилось от обычного типа. Здесь нашло применение все, что дала нового техника последних месяцев.

Весь арсенал средств истребления и защиты был заключен в самом корпусе судна и составлял с ним как бы одно органическое целое.

Два небольших, портативных, но колоссальной силы рефрактора, свободно движущиеся на своих осях, помещались в передней и задней частях судна.

Измерители времени, скорости движения, сжатия тела, силы давления окружающей среды, указатели нахождения в пространстве, равно как и рассеиватели встречной космической пыли, — действовали автоматически и беспрерывно, записывая свои указания на многочисленных циферблатах.

Ряд небольших перископов, расположенных снаружи, улавливал каждый луч света, откуда бы он ни исходил. Вся световая масса автоматически собиралась в специальных баллонах, где распределялась по свойствам электронов и шла на пополнение энергии, израсходованной теми или иными аппаратами санаэрожабля.

На корабле находились: командующий флотом Гени Оро-Моск, ученый Роне Оро-Бер, капитан-пилот и два механика. Последние трое помещались в носовой машинной каюте.

В точке подъема, на Гималаях, в это время царила ночь. Аппарат высоты показывал 50.000 километров над поверхностью Земли.

— Сделаем «обход» Земли в восточном направлении, — предложил Гени.

— Да, это будет не лишнее, — согласился Оро-Бер.

Колоссальный абрис Земли в это время плыл внизу бледно-пепельным пятном неправильной формы, с более светлым восточным краем, закрывая почти половину черного полога неба, обильно испещренного разноцветными, не мерцающими точками. Сияние на востоке быстро увеличивалось. Ярко выделился гигантский радужный серп. Безформенное пепельное пятно расползалось вширь. Более светлое его ядро, в виде сдавленного круга, как крепнущая стальная пружина, разжималась, принимая округлые очертания. Еще несколько секунд — и радужный серп достиг нестерпимой яркости. Вот он на момент вспыхнул ослепительным огнем и стал гаснуть. Из огненного моря выплыл небольшой кроваво-красный диск, повисший в зияющей черноте неба, — взошло солнце.

Машина людей обгоняла плетущуюся черепашьим шажком старушку-Землю.

Внизу, ровным, темно-синим бархатом проплыл Тихий океан, сверкнули под солнечными лучами части разорванного на двое материка Америки и быстро ускользнули из под ног.

Красный, лишенный лучей, шар солнца, торопливо миновав зенит, падал куда-то вниз. Вот он снова погрузился в земную атмосферу, на момент зажег ослепительный пожар и исчез за быстро тающим гигантским полукружием.

В несколько минут сутки миновали и наступила снова ночь.

— Все, как обычно, и ничего нового, — проговорил, позевывая, ученый.

— Ну, а пока старушка-Земля плетется своим проторенным путем, я, полагаю, будет не лишним проведать ее подневольного спутника, — шутливо сказал Гени. — Вы как смотрите на это, учитель?

— Пусть будет так. Эта Луна для нас — настоящая Ахиллесова пята. Возможно, что неприятель, действительно, обратит на нее сугубое внимание.

Санаэрожабль, увеличив ход, направился к Луне, серебристым диском висевшей на черном фоне.

Для находившихся внутри сигары получалось впечатление полной неподвижности, и только измеритель скорости отмечал па светящемся циферблате, что закон инерции преодолевается успешно и скорость движения машины увеличивается прогрессивно.

Вокруг стоял абсолютный мрак, как будто все окружающее было задернуто густым черным покрывалом, изрешеченным тысячами крошечных, спокойных, немигающих отверстий. Человек, незнакомый с обстановкой, даже при самой пылкой фантазии, не мог бы себе представить, что эти пулевые отверстия — звезды, — такие живые, ласково манящие с Земли и такие жалкие, ничтожные отсюда.

Диск Луны заметно рос и увеличивался по мере движения вперед. Позади за кормою корабля, заполнив собою едва ли не четверть горизонта, плыл другой бледно-туманный диск. Он быстро уменьшался в объеме и по мере уменьшения один его край вырисовывался яснее.

Скоро настал момент, когда оба диска сравнялись в величине, ив то время, как впереди лежащий, неудержимо ширясь и все ослепительнее сверкая, как бы падал вниз, — лежащий позади, тускнея, поднимался к зениту.

Роне Оро-Бер и Гени Оро-Моск сидели в покойных креслах, погруженные каждый в свои думы.

Навстречу им плыло, неудержимо разбухая, круглое, слегка сплющенное тело, неравномерно, освещенное, с изодранными краями, все испещренное яркими воронкообразными арабесками, — как будто густо усыпанное гвоздями с огромными блестящими, но помятыми шляпками.

Скоро это тело заслонило весь горизонт и как-то незаметно наступил момент, когда слабо ощутилось падение машины вниз.

Проверив могучую заградительно-сторожевую линию судов, начальник флота отдал по хаосографу последние распоряжения.

— Момент, когда наш молчаливый Спутник находится между Землей п Марсом. Хотя и ненадежный, а все же — щит, — заметил ученый.

Гени взглянул на светящийся хронометр.

— Абсолютное время показывает 23 ч. 50 м. Через десять минут должно начаться наше наступление.

— Наше присутствие здесь необходимо? — спросил Роне.

— Нисколько. Я отдал все нужные распоряжения, — ответил начальник флота.

— Тогда — вперед!

Машина, наподобие юркого спутника, понеслась, огибая планету.

Светлые арабески на Луне танцовали бешеный танец, переливаясь как в калейдоскопе и постепенно угасая. Скоро на месте диска осталось слабо светящееся матовое пятно неправильной, расплывчатой формы.

— Оборотная сторона медали! — сказал шутливо ученый.

— Да. Вечные снега, которые с момента своего образования не видели ни одного солнечного луча, — отозвался Гени.

Старик рассмеялся:

— Мне пришла в голову забавная мысль, мой друг. Что, если бы поэты древности, исписавшие томы о красоте царицы ночей — Луны, могли увидеть свою возлюбленную в таком ночном неглиже, так сказать, как вы полагаете, это не остудило бы их пылких чувств?

Гени засмеялся в свою очередь.

— Ваша мысль, учитель, подтверждает лишний раз старую философскую истину, что в мире — «все относительно».

Глава двенадцатая. Похороны в безвоздушном пространстве.

— 500.000 километров от Земли, — сказал Гени Оро-Моск, следя за измерителем пространства.

— А, наша заградительная линия! — отозвался ученый, выходя из задумчивости.

— Проверим расположение истребителей!..

Начальник флота перешел в соседнее отделение, ученый последовал за ним.

Там, занимая собою целую стену, слабо светился жемчужный экран, в центре которого плыли два сферические тела неравной величины.

Гени и Оро-Бер поместились у аппарата перед экраном и надели на глаза специальные окуляры.

Тела отодвинулись в глубь, выросли и стали отчетливее. Теперь каждый без труда узнал бы в них Землю с ее спутником. Вокруг планет, на равном друг от друга расстоянии, пестрела целая гирлянда точек.

— Все на месте! — с удовлетворением констатировал начальник; флота. Теперь взглянем, что делается у неприятеля.

Поворот рычага — картина исчезла. На месте ее появилась новая.

Ярко сверкнула замысловато разграфленная планета, с близко плывущими около нее двумя крошечными спутниками.

На стороне Марса, обращенной к Земле, был день. Увеличив систему до желаемой величины и яркости, наблюдатели увидели картину сильного оживления, царившего в стане неприятеля. Там и здесь, бросая скользящие тени на поверхность планеты, проносились, как бы легкие тучки: это эскадрильи воздушных кораблей проделывали свои, быть может, последние эволюции.

— Малютки пока защищены слабо, — обратил ученый внимание Гени на спутников Марса.

— Да, момент благоприятный. Через два часа один из них спрячется за спину матери и будет для нас недосягаем, — пошутил Гени. — Не будем, медлить, учитель? — добавил он полувопросом.

— Во славу Федерации! — ответил старик.

— Да будет! Во славу Федерации!

Гени переменил картину. Снова показалась лунно-земная система в ореоле точек.

Начальник флота по хаосографу отдал распоряжение начать передвижение:

«Всем участвующим в атаке! Движение вперед на 35 миллионов километров! Скорость — 100.000 килом. в секунду. По выполнении задания остановка до новых распоряжений. Марш!».

Миллионы точек на экране, черкнув по светлому фону, в мгновение ока исчезли из поля зрения. На месте осталась лишь поредевшая цепь передовой линии.

Убедившись в выполнении распоряжения, начальник флота восстановил на экране картину Марса и отдал приказание в машинное отделение:

— Скорость 100.000 килом. в секунду. Вперед!

Наступило недолгое молчание.

— Великая эпопея начинается! — не без торжественности проговорил Гени.

— Эпопея ли, дитя мое? Скорее — эпизод. Эпизод, и притом довольно непродолжительный. Через 6 минут мы будем на полпути между Землей и Марсом, а еще через шесть — многое может измениться в обстановке нашего крошечного муравейника… Однако, взгляните на экран!.. Неприятель, несомненно, заметил наше движение, — неожиданно закончил ученый.

Действительно, от ярко освещенной поверхности Марса протянулись по всем направлениям темные линии, расходившиеся радиусами.

— Да, неприятель строится в боевой порядок, — потвердил Гени. — Посмотрите, какие силы направляются к обоим спутникам!..

Картина на экране начала бледнеть и заволакиваться сероватым туманом.

— Ого! Это что-то новое? — с интересом воскликнул Роне.

— Они выбросили искуственные пары, — слегка заволновался Гени.

— «Замутили воду», — так сказать. — Прием, к которому в животном мире прибегают многие особи. Однако в таком колоссальном масштабе этот прием применяется, несомненно, впервые. Это делает честь изобретательности неприятеля! — почти с восторгом закончил ученый.

— Пары все сгущаются!..

Роне Оро-Бер задумался и даже потер свой высокий лоб.

— Какое это может иметь практическое значение? — соображал он.

— 33 мил. километров… 34… — считал Гени. — Через десять секунд мы будем на месте.

— А! Понимаю! — вскрикнул ученый. — Иррадиация! Они рассчитывают, что мы не в состоянии будем метко нащупывать мишени! Посмотрим! Жалкая уловка аиста!

— 35 мил. километров. Стоп! — скомандовал начальник флота в машину.

— Уже? Неужели пролетело шесть минут? Однако, как быстро течет человеческая жизнь, даже в междупланетном пространстве, — добродушно ворчал старик, снова входя в свою роль спокойного наблюдателя.

Оро-Моск проверил, точно ли выполнено задание.

— Превосходно! — констатировал он. — Дорогой учитель, мы на месте.

— Да, это заметно и по окружающему. Я уже «задернул шторы». Смотрите, как сверкает наша машина… Это указывает на то, что нас догнали самые ленивые из солнечных лучей, так как мы давно уже вышли из тени, отбрасываемой Землей. А вот и старый наш знакомец — Солнце. Как же ты устал, утомился старина, побледнел и съежился!..

Гени оглянулся назад. На черном фоне бездны висел бледно-красный диск, величиной с дессертную тарелку. Недалеко от солнца, на черном пологе, слабо светились два отверстия — одно с орех, другое с горошину, почти сливаясь одно с другим.

— А вот и наша нора, — не унимался ученый. — Смотрите, какая она жалкая и неуютная. Право, у меня пропадает всякое желание вернуться восвояси.

— Учитель, вы в хорошем настроении духа, — улыбнулся Гени.

— Не вижу причин унывать! Однако, этот час — час сюрпризов. Взгляните, что это за хаос там, впереди? Уж не заблудились ли мы в двух соснах, дорогое мое дитя?

Гени с любопытством взглянул по направлению, указанному ученым. На них надвигалась какая-то хаотическая безформенная масса, местами ярко освещенная.

— Уж не неприятель ли опередил нас, выслав для нашей встречи свои корабли? — продолжал Роне.

— Это что-то не похоже на космические мелкие тела, которые здесь в изобилии, — сказал Гени.

— И которые для нас не опасны, в виду известного вам свойства наших кораблей отталкивать от себя встречные тела, — пояснил ученый.

Гени навел на странное явление небольшой рефрактор.

— Учитель! — с грустью воскликнул он. — Я с благоговением склоняю колени…

— Что с вами, друг мой?

— Блуждающие жертвы прошлой великой войны. Обломки наших и неприятельских кораблей. А вот и те, которые были когда-то людьми…

— Это любопытно, — живо отозвался ученый. Быть может, я увижу среди них своих бывших друзей, обреченных блуждать в пространстве.

Перед неподвижным кораблем неторопливо проплывали нагромождения из обломков машин давно устаревших, музейных конструкций, какие-то исковерканные цилиндры, сплющенные человеческие тела, такие странные, плоские, похожие на вырезанных из папки игрушечных солдатиков.

Ученый снял свою шапочку.

— Мир вам, наши ушедшие братья! А что, сын мой, не устроить ли им приличные похороны? Пятьдесят лет блуждания в просторах вселенной, разумеется, не так много. Но если представить всю колоссальность предстоящего им впереди плавания, все по одному и тому же надоевшему пути, — можно и пожалеть несчастных.

— Вы правы учитель. Я сейчас…

— Постойте, сын мой. Уступите мне эту честь. Кстати, я попробую лишний раз свое новое изобретение.

Роне Оро-Бер подошел к новой установке в передней каюте и произвел какое-то несложное действие.

Через секунду по всей линии бесконечной вереницы обломков заклубились легкие дымки и новые образования первичной космической материи в торопливом беге исчезли из поля зрения.

— Вот вам и новая загадочная туманность в мировом просторе!.. — с тихой улыбкой сказал Роне.

— Это изумительно! — воскликнул Гени.

— Главное — просто и без лишних затрат. Ну, а теперь, дитя мое, продолжайте дальше делать то, что вы находите нужным.

Глава тринадцатая. Катастрофа.

После непродолжительного совещания с начальником технических сил, Гени Оро-Моск отдал распоряжение по всей линии начать атаку.

Отдельные бесчисленные флотилии, с быстротой, на много превосходившей быстроту самых стремительных обитателей пространства, ринулись на перерез орбиты Марса, с целью прорваться к широкому потоку планетоид и зайти, так сказать, в тыл неприятелю.

Легкие эскадрильи рассыпались по всему колоссальному кругу астероидного потока.

Главные неприятельские силы также далеко выдвинулись вперед. Расстояние между сторонами не превышало 5 миллионов километров.

Теперь на экране перед начальником флота обозначились уже две сплошные линии точек, как будто проведенные пунктиром. По обеим этим линиям, с быстротой молнии, беспрерывно вспыхивали розоватые дымки и лопались, как дождевые пузыри. Количество этих дымков было так велико, что обе линии, казалось, находились в безостановочном кипении.

Стояла невозмутимая, могильная тишина.

Борьба продолжалась уже около двух часов. Экран переливался вспышками, как гранулирующее небесное тело. Точки-корабли таяли, но на их место откуда-то из-за края экрана мгновенно появлялись новые.

Два человека с сосредоточенным вниманием наблюдали за этой феерической борьбой двух культур.

В то же время Гени ни на секунду не забывал своей колоссальной ответственности командующего этими силами небесной бездны, беспрерывно отдавая приказания и играя на кнопках аппаратов, как на клавишах.

— Вы не находите, что численное превосходство неприятеля больше, чем мы предполагали? — спросил наконец Роне.

— Может быть, — отвечал начальник флота. — Но несомненно и то, что превосходство потерь также на его стороне.

— Согласен с вами, — кивнул головой ученый. — Разумеется, этим мы обязаны вашему искусному стратегическому приему, так как наши суда, находясь в беспрерывном движении по всем трем измерениям, представляют собою весьма призрачные мишени. Я бы сравнил это движение с толчением мошкары в воздухе…

Гени улыбнулся.

— Настало время перенести центр внимания в другое место, — сказал начальник флота, убедившись в устойчивости положения на главном фронте.

После короткого обмена мнений было решено сосредоточить все свое внимание на атаке Фобоса, с помощью резервных флотилий. Другой спутник Марса к этому времени был покрыт планетой.

После четвертьчасового накаливания планетки всевозможными лучами истребления, без всякого заметного успеха, было отдано распоряжение пустить в ход новое изобретение Роне Оро-Бера. Маневр дал блестящие результаты.

Через несколько минут Фобос заклубился розовым паром, а еще через несколько — вспыхнул яркой огненной точкой.

— Учитель, мы одержали блестящую победу! — торжествовал Гени.

— Поздравляю вас, дитя, с успехом! — скромно отозвался ученый.

— Не меня, не меня, а только вас! Ваш гений сотворил это чудо!

— Чудо?

— Да, да, чудо! Даже с точки зрения современной техники!

— Какое отжившее понятие. Всякие чудеса давно сданы в архив старика Хроноса, — по обыкновению отшучивался ученый.

При проверке положения на Земле бросилось в глаза одно странное обстоятельство. Спутник Земли, обычно тусклый и незаметный, на этот раз казался ярче и больше обыкновенного. Край серпа, освещенный солнцем, ярко сверкал на черном фоне неба.

— Посмотрите, дитя, что такое творится с Луной? Она как будто пробуждается от своей спячки, — с любопытством сказал ученый.

Гени бросился к рефрактору.

— Учитель! На Луне кипит новая жизнь! Клубы какой-то очень прозрачной материи местами заволакивают ее ясный, блестящий лик!

— Покажите, это любопытно…

Ученый занял место у рефрактора.

— Это довольно странно… — сказал он. — Гм… Понимаю!.. На нашем спутнике появилась атмосфера. Сомнений нет!.. Это результат таяния вечных льдов. Неприятель нагревает ее поверхность какими-то лучами чрезвычайно большой силы.

— Но тогда наши поселения там погибли! — вскрикнул Гени.

— Подобный вывод может оказаться преждевременным, — спокойно сказал ученый. — Во всяком случае, считайте это, как реванш за уничтожение Фобоса.

— Тогда я знаю, что делать!

В пространство неслись новые распоряжения главнокомандующего.

Части, проникшие за орбиту Марса, должны были немедленно атаковать второго его спутника — Деймоса.

Другие силы были брошены на важнейшие стратегические пункты марсиан на планетоидах.

Наконец, все запасные, свежие силы получили приказ штурмовать самого Марса.

Заградительная линия вокруг Земли, сильно поредевшая, должна была проявить максимум энергии, охраняя свою метрополию и отражая с помощью своих противодействующих средств губительные потоки смертоносных лучей марсиан.

Небывалая война миров в короткий срок достигла апогея ожесточенности.

Догорал Фобос, превращаясь в первичный хаос. Пылал Деймос, подожженный с противоположной стороны. Десятками гибли от губительного огня и столкновений друг с другом колонии-астероиды как одной, так и другой стороны.

Луна уже в течение нескольких часов выдерживала беспримерной силы потоки огненных лучей, растопивших ее ледяной покров и одевших ее густой атмосферой, в которой бушевали страшные электрические грозы.

Во многих пунктах Земли и Марса кипел ад… Атмосфера обеих планет была раскалена до чрезвычайности. Титанические постройки лежали в развалинах… Живые существа закапывались глубоко в каменные недра.

Линии сосредоточения главных сил, казалось, кипели в гигантском котле, грозя поглотить друг друга без остатка.

Прошло двенадцать часов.

Гени Оро-Моск, как гений бездны, как архистратиг невидимых сил, с сверкающими глазами и пылающим лицом, ни на секунду не отходя от аппаратов, отдавал приказания одно другого сложнее, одно другого разрушительнее.

Приемники беспрерывно записывали донесения командующих частями, как с Земли, так и из всех пунктов боевого пространства.

Наиболее важные из них Роне Оро-Бер спокойно прочитывал вслух, в результате чего неслись новые приказы по всему колоссальному фронту.

— Столица Марса — Марогенос — перестала существовать… От 40 до 50 планетоид обращены в пар… До двухсот миллионов неприятельских судов нужно считать уничтоженными… Наших меньше… Во вражеском стане паника… — коротко бросал ученый.

В ответ на эти сообщения новые распоряжения летели в пространство.

— Эти жалкие планетки валятся, как кегли от удара сильной руки! Эти кегли мироздания! — подшучивал знаменитый ученый над планетоидами.

Сильный толчок извне заставил обоих потерять равновесие и опуститься на пол.

— Что это значит? — вырвалось у Гени.

— Как это могло случиться? — недоумевал ученый.

Гени быстро вскочил и бросился в носовую каюту. Через момент он появился бледный, но спокойный, придерживаясь за косяк двери.

— Мне пришла одна идея… — начал ученый.

— Поздно… Машина отказывается повиноваться.

— А!.. Тогда, действительно, — поздно!

Ученый с трудом приподнялся с пола и грустно улыбнулся:

— Возможно, что мы застряли здесь надолго.

— Да, если ничто не подоспеет на выручку.

Прозрачные стенки санаэрожабля начинали светиться нестерпимым блеском, от которого резало глаза.

— Они нащупали нас, сын мой… Какие-то неизвестные лучи парализовали нашу волю… Вам не душно, дитя?..

— Я положительно задыхаюсь!.. — с трудом проговорил Гени. — Неужели — конец?! Необходимо передать верховное командование!..

Он с усилием дотащился до аппарата.

— Да… Если и аппараты не перестали действовать… — с шумом переводя дыхание, сказал ученый.

— О, проклятье! — закричал Гени. — Вы правы!.. Мы попались в мышеловку! Эта негодная машина, минуту назад такая подвижная, неуязвимая, стала нашим воздушным гробом!..

— Славно они нас поджаривают!.. Я теряю силы!.. — Ученый, сидя в кресле, задыхался от недостатка воздуха.

— Дыхательный газ улетучивается… Машины перестали его вырабатывать… Проклятие!.. Мы должны напречь последние силы… сделать героическое усилие… во что бы то ни стало выйти… из потока этих убийственных лучей…

Гени, сделав страшное усилие воли, скрылся в машинном отделении.

Прошло несколько напряженных, убийственных секунд. Ученый чувствовал, что теряет сознание.

Гени ощупью появился в дверях и медленно начал опускаться на пол.

— Все кончено!.. капитан… и техники… потеряли сознание!..

Старый ученый сделал попытку приподняться, но силы изменили ему.

Он откинул голову назад, широко раскрытым ртом глотнул отравленный воздух и тихо проговорил:

— Вечное Молчание!… Вечное Молчание!..

Гени лежал без дыхания…

Глава первая. Лейянита — утренняя звездочка.

— Когда еще раз замкнется круг мира — мне исполнится 12 лет. Тогда я стану повелительницей пространств и сделаю всех счастливыми. Живые существа не будут больше убивать друг друга. Я изгоню из своих владений зло. Я изгоню из своих владений смерть. Я изгоню из своих владений старость и болезни. Все будут юны и бессмертны. И ты, мой старый дедушка, также будешь юн и бессмертен. Прекрасен юный мир! Дедушка! Дедушка, ты меня не слушаешь? Ты хочешь быть юным и жить вечно?

— Жить вечно? Это забавно. Где же будет этот твой волшебный мир, моя Лейянита, моя Утренняя Звездочка?

— Везде и всюду, мой ласковый дедушка. Там, где будешь ты. Там, где буду я.

— Прекрасно придумано. А что же станется с ларгомерогами? Ларгомероги не хотят, чтобы люди жили вечно.

— Ларгомероги!.. Я забыла, что на Марсе существуют ларгомероги… Зачем Вечность создала ларгомерогов?..

Юная марсианка задумалась, глаза ее стали печальными.. Через минуту девушка радостно встрепенулась:

— Отец Нооме, я придумала! Я попрошу ларгомерогов не быть злыми. Они не откажут мне, я знаю. До сих пор никто не отказывал мне в моих просьбах.

— Да, да, Звездочка… Пока тебе никто не в силах отказать. Боюсь, в дальнейшем люди не будут так сговорчивы…

Старик возился у крутящейся в золоте сиянья лопасти какой-то машины, из которой, как нескончаемая нить, тянулся тихий, мелодичный, вибрирующий звук и изредка сверкали ярко-голубые искры.

Лейянита задумалась, склонившись над огромным перламутровым бассейном. Она рассеянно черпала пригоршнями тяжелую алмазно-опаловую влагу и пропускала ее звонко-поющими струйками между пальцев.

Мягкий золотистый полумрак, четкий и прозрачный, почти лишенный теней, с призрачной, как бы дрожащей перспективой, лежал на всем окружающем.

Вырубленные в какой-то искрящейся породе стены огромного подземного зала мягко отливали волшебным фосфорическим блеском. Куполообразный свод еле намечался в вышине. Пол восемью наклонными плоскостями, играя яркой мозаикой, спускался к перламутровому бассейну причудливо-звездообразной формы. Там, где грани плоскостей соприкасались, по широким углублениям, выложенным розовой яшмой, медленно струилась эластичная опаловая влага, с разнотонным журчанием вливаясь в бассейн и создавая задумчиво-напевную нескончаемую мелодию.

Эти медлительные потоки, оседланные кое-где легкими ажурными мостиками, вытекали из широких сводчатых туннелей. Слегка повышаясь и сверкая мягкими радугами льющегося опала, туннели все утончающимися дрожащими веретенами терялись в прозрачной, тающей бесконечности.

Вокруг колоссального бассейна, на восьми плоскостях, разграфленных этими жемчужными потоками, были расбросаны какие-то машины из неизвестного, желтовато-матового металла. Некоторые из них находились в движении, бесшумно поблескивая неуловимо вертящимися прозрачными эллипсоидами.

Девушке надоело рассыпать жемчуга:

— Дедушка Нооме, ты чем занят?

— Делами мира, Лейянита.

— Своего или чужого мира, дедушка?

— Больше чужого, чем своего.

— А я люблю больше свой мир, мир золотого Мооргоса![22] — восторженно проговорила девушка.

— И я люблю больше свой, Звездочка, а занимаюсь предпочтительнее чужим.

— Наш мир, золотой мир Марса, лучше всех миров вселенной! Zeyzo el Zeyzo! Так, отец Нооме?

— Каждому свое. И червяк любит свою норку, — улыбнулся ученый, не отрываясь от машины.

— Я люблю золотистое небо, я люблю опаловую воду, я люблю поющие струи. Я буду купаться, дедушка!

Лейянита в одно мгновение сбросила с себя легкие покровы, сверкнув золотисто-бронзовой наготой статуи в розовых лучах.

— И прекрасно. Это лучше, чем мечтать о несбыточном, моя Звездочка.

Старик внимательно изучал машину. Его согнутая фигура с головой, глубоко ушедшей в плечи, слегка покачивалась взад и вперед. Темное, почти коричневое лицо ученого, все изборожденное морщинами, с вылупившимися огромными глазами, показалось бы в высшей степени уродливым, если бы не светилось изнутри тем светом, который можно назвать светом мысли совершеннейшего интеллектуального существа. Этот внутренний свет придавал лицу ученого выражение непогрешимой мудрости и душевного величия.

Лейянита, на минуту застывшая в позе бронзовой статуи, — возвышенно-совершенная, воздушно-хрупкая, — одним прыжком очутилась в бассейне и закружилась на его упругой поверхности в кругообразном ритме движущихся перламутровых струй.

Статуя колыхалась на поверхности эластичной влаги, любовно раздавшейся под ее округлыми формами и мягко льнувшей к точеному бронзовому телу. Плотность воды не позволяла в нее погрузиться. Лейянита, нежась на жемчужной постели, высоко вверх подбрасывала звонкие брызги и весело смеялась под их щекочущим дождем.

— Дедушка! Zeyzo el Zeyzo. Как прекрасен наш мир! Как прекрасен мой мир! Zeyzo! Эоэйя!

Внезапно она умолкла, приподнявшись, раздавила упругие струи ногами и, мерно, колеблясь, взглянула в самый обширный туннель.

— Отец Нооме! К тебе гости!

Быстро, как ветерок, выпорхнула из бассейна и торопливо начала одеваться.

Некоторое время влюбленные в прекрасные формы медлительные струи хранили очертания юного тела, потом медленно, как бы с сожалением, сомкнулись и поплыли в своем кругообразном беге.

Старый ученый тоже с сожалением оставил машину, недовольно ворча:

— Кто бы это мог быть? Не люблю, когда меня отрывают от работы.

Показавшаяся в бесконечном туннеле точка быстро увеличивалась, скользя по каналу.

Лейянита кончила одеваться.

— Кто-нибудь из Совета Федерации, — сказала она, потом понизила голос и таинственно докончила: — или от ларгомерогов…

— Судя по форме, это — машина дальнего плавания, — рассуждал сам с собою старик. — Конструкция незнакомая. И цвет странный. Нет, это не наша машина.

— Неприятельская? — живо спросила девушка.

— Возможно, моя Звездочка.

— Отец Нооме! — испуганно вырвалось у Лейяниты.

— Я слушаю, Звездочка.

— А что если это… если это… наши враги?

Ученый улыбнулся.

— Наши враги здесь не страшны. Но если ты трусишь, можешь удалиться.

Старик с любопытством всматривался в быстро приближающуюся громаду. Он почувствовал прикосновение руки внучки к своему плечу и обернулся.

— Что тебе, Звездочка?

— Отец Нооме!.. Я… останусь. Можно?

— Звездочке все можно.

Огромная голубоватая сигара вынырнула из туннеля, скользнула по каналу и с легким звоном на двое разрезала жемчужную поверхность бассейна.

«Она такого же цвета, как и Гооройя[23] » — подумала Лейянита.

Глава вторая. Гости с голубой планеты.

Из небольшой гондолы, следовавшей за голубой сигарообразной машиной, вышли трое марсиан с суровыми коричневыми лицами. Плотно облегающие костюмы из эластичной чешуйчатой ткани указывали на их принадлежность к составу междупланетного флота.

Прибывшие приложили правую руку к виску, затем к сердцу и обменялись обычным приветствием:

— Слава до скончания мира великому Нооме.

— Слава до скончания миров дорогим гостям.

Тот, у которого с плеча спускался плащ с золотой застежкой, выступил вперед:

— Эта воздушная машина — один из трофеев, захваченных в бою с людьми Гооройи. Машина является замечательным образцом последних научных усовершенствований неприятеля. Военный Совет поручает великому Нооме детально исследовать те средства истребления, которыми располагает этот воздушный корабль. Можно предположить, что этот истребитель, является типичным для неприятельского флота и обладает свойствами, неизвестными нашей военной технике. Как вероятно уже известно почтенному Нооме, наш воздушный флот за истекшие сутки борьбы понес огромные потери.

— Да, мне это известно, — сказал ученый. — К моему глубокому огорчению, потери коснулись не только военных судов…

— Великий Нооме прав. В распоряжении неприятеля оказались непредвиденные нами средства борьбы. Не будь этого, борьба уже окончилась бы нашей победой.

— И это мне известно, — с грустью сказал ученый.

— Машина внутри осталась неисследованной, во избежание неумелого обращения, — продолжал марсианин в плаще. — Насколько позволяют рассмотреть прозрачные стенки, в машине находится несколько трупов. Смерть, повидимому, последовала от недостатка воздуха. Совет предполагает, что машина принадлежала одному из высших военных начальников неприятеля. Моя миссия окончена. Военный Совет просит гениального Нооме сообщить ему результаты исследования в возможно короткий срок. Мир великому Нооме!

— Мир и победа славным воинам. Прошу передать Военному Совету, что мой ответ не заставит себя ждать.

Воины сели в гондолу и исчезли в одном из туннелей.

Лейянита с детским любопытством издали слушала разговор. Когда гондола исчезла, девушка быстро выступила вперед.

— Отец Нооме! Эта машина из другого мира?

— Да, Звездочка, из другого.

— С Голубой планеты?

— Да, с Голубой планеты.

— А чем она отличается от наших?

— Это мы сейчас узнаем, Звездочка.

Ученый осмотрел сигару со всех сторон и направил на нее ярко-красный луч из небольшого прожектора, соединяющегося с целой цепью аппаратов. Послышался сухой легкий треск, сигара засветилась, ставши почти прозрачной.

— Ты что такое сделал, дедушка? — спросила Лейянита, когда прожектор погас.

— Разрядил гостью, чтобы она не причинила случайно вреда хозяевам. А теперь попробуем нанести ей визит.

Нооме еще раз исследовал корпус санаэрожабля, нажимая многочисленные кнопки по одиночке и группами, в различных комбинациях.

Скоро в боку сигары мягко откинулся полукруглый люк с внутренней лесенкой.

— Вход свободен.

Нооме поднялся по ступеням и скрылся внутри машины. Лейянита немедленно последовала за ним.

В ближайшей каюте, в глубоком удобном сиденьи, казалось, дремал бледный старик в фиолетовой шапочке, с большими зелеными окулярами на глазах. На полу, у входа в соседнее помещение, в неестественной позе, выражающей мучительное борение со смертью, полулежал, прислонясь к стене, труп молодого, сильного человека с мертвенно бледным, но и в смерти прекрасным лицом.

Нооме взглянул на безмолвные фигуры и перевел глаза на девушку. Та стояла у входа, приложив руку к груди, сдерживая бьющееся от волнения сердце.

— Дедушка, это враги? — тихо спросила Лейянита, как бы боясь быть кем-то услышанной.

— Это то, что не может быть ни друзьями, ни врагами. Это — прах.

Старик прошел в соседнее помещение.

Лейянита с замирающим сердцем всматривалась в распростертого нa полу человека с открытым, неподвижным, остекляненным взглядом. Какая-то посторонняя сила приковала ее к этим мертвым, тусклым глазам. Один момент девушке показалось, будто слабый луч жизни мелькнул в зрачках трупа. А может быть это была просто игра света?

Лейянита еще плотнее прижалась к стене, совсем затаив дыхание. Прошло несколько минут и в дверях показался Нооме.

— Там еще трое, — коротко сказал он.

Ученый подошел к трупу старика и, сняв с него окуляры, долго всматривался в сухое пергаментное лицо.

— Дедушка, он мигает! — шопотом сказала девушка, хватая Нооме за складки одежды.

— Кто мигает, Звездочка?

— Он… тот…

— Это тебе показалось, девочка. Это шалость светового луча, — сказал Нооме, осмотрев лежащего на полу.

— Ты их знал, дедушка?

Старик покачал головой.

— Едва-ли я встречал кого-нибудь из них. Впрочем, мы можем познакомиться с ними сейчас…

Нооме снял с мертвого старика фиолетовую шапочку и перстнем своей левой руки нажал у того возвышение на голом черепе.

— Гм… так… да… это любопытно… Лейянита, поди и пришли носилки.

Девушка не двигалась.

— Я сказал: поди и пришли носилки, Лейянита.

— Дедушка, они… мертвы?..

— А ты в этом сомневаешься, Звездочка?

Девушка, не. отрывая своего взгляда от глаз лежащего на полу трупа, ощупью вышла из каюты.

Нооме, все еще прижимая кольцо к затылку трупа, внимательно исследовал его неподвижный взгляд.

— Так… так… Последняя мысль на языке азире: «Вечное молчание»… Смерть наступила не внезапно… Постепенное удушение… — бормотал марсианин.

Он быстро нагнулся к лежащему на полу, проделав над ним тот же прием.

— Гм… «Проклятие… Передать»… Что передать? Ну, ну, еще усилие… «Передать… Командование!» — вскрикнул Нооме. — Машина командующего неприятельскими силами! Несомненно. Тогда это… Гени Оро-Моск! А тот?..

— Zeyzo! Да это… мой почтенный коллега и соперник Роне-Оро-Бер! Припоминаю, именно таким я видел его на экране. Зеленые очки и фиолетовая шапочка. Поздно мы познакомились, старина, и при странных обстоятельствах!.. Да… При странных… А может быть?..

Ученый Марса припал ухом к груди гениального ученого Земли.

— Боюсь, что поздно… боюсь, что поздно… — бормотал Нооме, что-то соображая.

Появились два рослых марсианина с носилками.

— Всех в анатомикум. Со всяческими предосторожностями, — приказал Нооме.

Бледная, взволнованная Лейянита показалась в дверях, лишь только прислужники удалились с трупом старика и бросилась к Нооме на шею.

— Дедушка, милый, славный мой дедушка!..

— Что, Утренняя Звездочка моя?

— Я, я хочу, чтобы они… чтобы они… были живы…

Старик провел рукою по ее волосам.

— Ты полагаешь, что все в мире в моей власти, Звездочка?

— Ты все можешь, дедушка! — с мольбой взывала Лейянита.

— Ты можешь больше меня, Звездочка, ибо ты — веришь.

С глубокой любовью Нооме посмотрел в глубокие, как колодезь, бездонные глаза внучки и погладил ее по буйным золотым локонам.

— Иди, Звездочка, по своим делам, не мешай мне исследовать эту машину, — он приложился губами к головке внучки.

Девушка порывисто обняла старика и проговорила:

— Больше я никогда, никогда и ни с чем не буду надоедать милому моему дедушке.

— Иди, иди, там видно будет…

Лейянита, выйдя из голубой машины, опустилась на край бассейн… Двое служителей пронесли мимо нее безмолвный труп с открытыми глазами. Непонятное чувство тупой внутренней боли и глухого непривычного томления охватили ее юное, чистое существо.

— Как мне тяжело!.. Как мне тяжело!.. — с тоскою вырвалось из груди девушки. Крупные жемчужные капли стекали по ее бронзовому личику и смешивались с жемчужного влагою бассейна. Юная марсианка плакала в первый раз в своей счастливой жизни.

Глава третья. Погребенные в недрах земли.

Председатель Союза Ларгомерогов медленно приходил в себя. Он никак не мог осмыслить, что же такое случилось? Мысль неровными скачками возобновляла прерванную работу. Как во сне мелькали отрывки сознания. Совет Пяти на Марсе. Решение начать борьбу с Федерацией Земли за культурно-политическую гегемонию в обитаемых точках солнечной системы. Прибытие на Землю в целях разведки. Свидание с сестрой Авирой, — женой начальника междупланетного боевого флота Земли Гени Оро-Моска. Ее колебания в деле шпионажа за мужем. Угроза именем Союза Ларгомерогов, к которому принадлежала и Авира. Сношения с Марсом. Назначение времени нападения на Землю. Последнее заседание на островке Тихого океана. Сталактитовая пещера. Знакомые лица товарищей и сестры Авиры. Его доклад собранию…

Дальше мысль бессильно обрывалась и все заволакивалось каким-то туманом.

Смутное, неосознанное приказание поколебленной, ослабевшей воли, — раздробленной на куски, истерзанной в клочья, — шевелилось где-то в глубине сознания. Какое-то неопределенное, но властное веление твердило: «Иди… Иди… Исполни… Будет поздно… Собери всю свою волю… Иначе… Иначе…».

Что — «иначе?» Спутанное сознание на это не давало ответа.

Чей-то тягучий, нудный, надоедливый стон, как тупым оружием, пилил по нервам.

Гро Фезера с трудом открыл веки. А может быть и не открыл, а только показалось, что открыл?

Темнота без единого проблеска. В голове от прилива крови стучат молоты. Вот перед глазами поплыли кроваво-красные круги, причудливые арабески, вспышки разноцветных огоньков…

Марсианин страшным усилием собрал свою волю и приподнялся на локтях. Натянутые нервы мучительно заныли, запротестовали. Жгучая боль, в плече заставила снова опуститься. Больно ударился головой обо что-то твердое и острое. Толчок, родивший острую физическую боль, окончательно пробудил сознание.

Поэт, преодолевая боль, приподнялся и ощупал вокруг себя пространство. Какие-то хаотические нагромождения, беспорядочные груды камня… С мучительными усилиями Гро на коленях пополз наугад.

Протяжный, леденящий душу, стон донесся из темноты.

— Кто здесь? — спросил поэт.

Стон повторился.

— Кто здесь? — уже крикнул он громко.

В противоположной стороне послышался другой стон, повидимому, женщины.

Внезапная мысль быстрее луча света пронизала сознание:

— «Взрыв! Погребены в пещере!»..

Сразу понял надоедливое ощущение неотложной необходимости, так мучившее в начале пробуждения:

«Сообщить на Марс — неприятель собирается предупредить нападение!»…

Тысячи мыслей закружились в лихорадочно заработавшем мозгу:

«Как долго находился без сознания? Что сталось с товарищами? Началась ли борьба? Может быть уже кончена? Может быть Земля, на которой; он нашел последний приют, лежит в грудах пепла?».

— Ах! хотя бы луч света! — с тоской вырвалось у него.

Стоны возобновились где-то совсем близко.

Гро Фезера пополз вперед и наткнулся на кого-то, засыпанного-мусором.

Осторожно освидетельствовал нет ли у найденного переломов. Нащупал в кармане его платья несколько вещей. Одна оказалась крошечным радиофонариком. Страшно обрадовался находке. Мелькнула смутная надежда.

Гро осветил пещеру.

Куда только достигали лучи света, громоздились глыбы и обломки, камня. Нависшие местами сталактиты сверкнули радужным отливом.

Вот и стол, где происходило заседание. Его ножки рухнули под тяжестью обломков.

Гро наткнулся на математика Аль-Загроо, своего секретаря. Потер ему виски, привел в чувство. Убедившись, что серьезных повреждений у математика нет, направился к столу и начал разбирать обломки.

Сестра Авира прикрыта тяжелым опрокинувшимся креслом. Поднял ее на руки и перенес на свободное место. Она пришла в себя и открыла глаза.

— Гро? — удивилась она. — И как темно… Что мы здесь делаем?

— Прежде всего, как ты себя чувствуешь, Ави?

— Трудно дышать… И разбита… Впрочем, могу держаться на ногах.

— Здесь не хватает воздуха.

— Что случилось, Гро?

— Мы едва не погибли от взрыва.

— А война?

— Война? Быть может не начиналась, быть может уже кончена… Я не знаю, сколько времени. Хронометры и у меня, и у Аль-Загроо разбиты.

— Зачем ты меня спас! — со слезами воскликнула женщина.

— Успокойся, Ави. Опять за старое? Лучше, если можешь, помоги…

Все трое принялись высвобождать из-под обломков остальных товарищей.

У Аль-Загроо была слегка ушиблена нога.

Эйрейя не приходила в сознание, по виску подруги Гро струилась кровь. Придя в себя, она не могла подняться без посторонней помощи.

Прошло около часа.

Из пятнадцати человек, присутствовавших на заседании, осталось в живых шестеро, — все помещавшиеся в центре стола, — Гро Фезера, Авира Гени-Мар, Аль-Загроо, Эйрейя Тоозе, техник Микорос, совсем не пострадавший и лишь оглушенный взрывом и член военной разведки Марса. Последний в очень тяжелом состоянии, с переломанными ногами и руками.

Остальные девять человек — шесть мужчин и три женщины — помещавшиеся на крыльях стола, были придавлены осевшей породой и их трупы превратились в бесформенные массы.

Двое, — Гро Фезера и Аль-Загроо, — силою взрыва были отброшены с сторону.

Осмотрели местность. Главный вход, где произошел взрыв, был навсегда уничтожен. Сильно пострадала и вся сеть запасных выходов, начинавшаяся вблизи места взрыва. Все они были закупорены осевшими породами.

Все уцелевшие собрались в высеченной в скале комнатке, расположенной выше других, так как нижние галлерей медленно заливались водой из какого-то потревоженного подземного источника. Дышать становилось все труднее, в воздухе чувствовалось обильное присутствие газов, затрудняющих дыхание.

Гро Фезера сделал попытку добраться до люксографа, помещающегося в стороне, в одной из галлерей. Однако, по пути угрожающе прибывала вода и совершенно нечем было дышать. Боясь потерять сознание, Гро вернулся к остальным.

— Наше положение почти безвыходно. Кажется, мы здесь погребены навсегда, — сказал он.

Все молчали. Только член военной разведки с переломанными ногами, лежа на импровизированном ложе, нудно стонал.

— Каким образом произошло несчастье? — наконец спросила Эйрейя, несмотря на рану, державшаяся героиней.

— Кому-нибудь из наших врагов было известно место наших собраний. Разрушены только выходы из подземелья и зал собраний пострадал лишь потому, что находился по близости выходов. Это не случайность. Нас, повидимому, щадили и хотели только временно изолировать. Не стоило большого труда совершенно засыпать эти катакомбы, так как разрушения произведены, как я догадываюсь, с помощью известных лучевых сил, действующих на расстоянии. Странная и непонятная предупредительность со стороны врага, — криво усмехнулся председатель ларгомерогов.

— Что же нам делать? — спросила Эйрейя.

Гро пожал плечами.

— Немедленно пробиться на воздух. Не задыхаться же здесь! — Энергично предложил Микорос.

Все отправились исследовать вспомогательные выходы.

Когда уже была потеряна всякая надежда, Аль-Загроо в одном из разрушенных туннелей почувствовал свежий приток воздуха.

Все собрались туда, так как дышать становилось все труднее. Решено было расширить проход навстречу воздушному потоку. После двух-трех часов дружного, нечеловеческого труда, с помощью кое-каких найденных приспособлений, нагромождения камней были устранены и через образовавшееся узкое отверстие все проникли в следующий, мало пострадавший, туннель.

Как женщины, так и мужчины почти падали от усталости. Изуродованный товарищ впал в бессознательное состояние.

Гро Фезера и Микорос, сами совершенно выбившиеся из сил, несли на импровизированных носилках умирающего товарища. Аль-Загроо помогал ослабевшим женщинам.

Потянуло живительной свежестью. Вдали послышался глухой наростающий гул.

— Море! — радостно закричала Эйрейя.

— Море! — все с надеждой повторили за ней.

Туннель кончился. В вышине, на побледневшей лазури, блеснули две-три звезды.

Миновав скалу, закрывающую вход в подземелье, все вышли на берег. Океан задумчиво ворковал свою вечную песню. Начинался рассвет. Прямо, у края горизонта, на слегка облачном небе, широко и могуче разливалась розоликая заря.

Влево, касаясь одним краем водной громады, заходила огромная, неестественно яркая луна, изменившая несколько свои стереотипные черты и как бы подернутая золотисто-дрожащей сеткой. От нее на поверхности моря бежала трепетно-серебристая дорожка, как поясом схваченная посредине.

— Взгляните, что такое с Солентейей[24]? — воскликнула Эйрейя.

Все быстро повернулись лицом к Луне.

— Война миров началась! — восторженно проговорил Гро Фезера. — Я чувствую начало выполнения нашего грандиозного плана!

— Zeyzo, Zeyzo, Zeyzo! — троекратно повторили остальные.

Все, как сговорившись, скользнули взорами по бледной лазури неба в противоположную сторону.

Высоко над горизонтом зловеще сверкал кроваво-красный глаз далекого Марса.

— Привет тебе, далекая, прекрасная родина! Привет тебе, отец Мооргос! — торжественно, но без аффектации произнесла Эйрейя.

Все в благоговейном молчании опустились на колени, надолго застывши в молитвенной позе.

Глава четвертая. В безднах пространства.

В безднах пространства клокотал ад.

Главная боевая линия между Землей и Марсом клубилась новыми образованиями. Искалеченные боевые суда обоих сторон, как обломки кораблекрушения в океане, бесцельно блуждали в безвоздушном пространстве.

Беспрерывно действующий загадочный закон вселенной заставлял эти крупинки хаоса собираться в компактные массы, притягивать к себе встречные метеориты, всякую мелкую космическую материю и, медленно клубясь, отыскивать общую орбиту для вечного, неуклонного движения по замкнутому пути.

Хаотические нагромождения того, что еще так недавно было результатом работы человеческого мозга и рук, медленно перемещались, беспрерывно меняли свои видимые очертания под падавшими на них лучами солнца.

Эти же лучи, силою своей тяжести, казалось бы крайне ничтожной и недостаточной, все же оказывали некоторое влияние на течение материи в чрезвычайно чуткой ко всякому давлению безвоздушной пустыне.

Человеческий гений разрушения перебросил свою кипучую волю от ставшей ему тесной колыбели в безграничные просторы вселенной. Бездушная материя, некогда рожденная в этих просторах и приспособленная творческим разумом живого существа к своим временным целям, вновь вернулась к своему изначальному генезису.

Существо, рожденное из праха, имя коему — человек, научилось извлекать из страшных бездн пространства активные, жизнедательные лучи далеких солнц, конденсировать их в страшную силу, покорную своему гению и обращать то, что дало жизнь и организацию вселенной, к торжеству смерти и разрушения.

Нечто не поддающееся учету, что в атомных дозах на протяжении вечности творит из ничего миры и в них живые существа с мозгом и нервами, — это нечто, будучи сжато воедино им же рожденным мозгом, разрушает эти миллионвековые завершения в неделимую крупицу времени.

Борьба двух миров, двух самостоятельных и независимых друг от друга культур, длилась всего лишь несколько часов, а недра бездны были уже взбаломучены и неорганизованный хаос торжествовал.

Враждующие стороны — Земли и Марса — к настоящему моменту находились приблизительно в одинаковых условиях.

Злой гений и вдохновитель марсиан, председатель Союза Ларгомерогов Гро Фезера-Мар, находившийся на Земле в целях разведки, не подавал о себе вести с 17 часов прошлых суток. Последние известия от него были получены за 7 часов до начала столкновения. Военный Совет Марса считал его или погибшим, или вообще изъятым из обращения. Побуждаемые к тому поспешностью неприятеля, марсиане вынуждены были вступить в борьбу при отсутствии своего главного вдохновителя.

Военное командование Земли находилось в несколько лучших условиях. В то время, когда после взрыва в кавказской лаборатории, вызванного неприятелем, собравшиеся на совет начальники боевых сил готовы были примириться с очевидной гибелью главнокомандующего Гени Оро-Моска и начальника технических сил Федерации, гениального ученого Роне Оро-Бера, — оба вождя по подземному радиофону заявили о своей невредимости и настояли на немедленном выступлении, на 4 часа раньше фиксированного на предыдущем собрании срока, т. е., в 24 часа истекающих суток.

Таким образом, борьба для жителей Земли началась в полном контакте со своим верховным командованием.

В короткий срок были достигнуты, если не полная победа, то во всяком случае существенные успехи и очевидный перевес над неприятелем, обещающие в недалеком будущем обратиться в блестящую победу, — как вдруг неожиданно, в самый разгар борьбы, распоряжения и приказы главнокомандующего, всегда гениально продуманные, совершенно перестали получаться.

Это обстоятельство оставляло простор для самых ужасных предположений, вплоть до гибели флагманского судна главнокомандующего со всеми, кто в нем находился.

Через несколько минут замешательства главнокомандование автоматически перешло к председателю Совета Федерации Омеру Амечи и борьба продолжалась с прежним напряжением.

Однако, это короткое замешательство окрылило марсиан, догадавшихся о смене главнокомандования неприятеля и они удесятерили свою энергию.

В результате, надежды на скорую и окончательную победу над жителями Марса превратились в весьма гадательную и трудно резрешимую проблему.

К тому же неприятель начал применять в широком масштабе некоторые совершенно непредвиденные способы борьбы, которым не было сил противодействать немедленно, пока не были выяснены их природа и сущность.

Хотя интеллектуальное развитие каждого отдельного индивидуума в Федерации было настолько высоко, что почти совершенно исключало вероятность панической растерянности при каких-бы то ни было неблагоприятных оборотах колеса Фортуны, тем не менее, в некоторых пунктах Земли, наиболее подверженных разрушительному действию неприятельского огня, несколько раз наблюдались явления паники, — впрочем, быстро и умело ликвидированные.

Общественная жизнь планеты во всех ее обыденных проявлениях перенеслась вглубь Земли. Население с глубокой скорбью оплакивало для всех очевидную гибель своего гения — Роне Оро-Бера, будучи глубоко уверенным, что если бы великий ученый был жив, он нашел бы способы противодействовать губительному огню неприятеля.

Никому и в голову не приходило, что где-то там, в глубоких недрах Гималайских гор, некое юное существо, хранитель заветов и тайн великого ученого, выковывает страшное оружие для спасения родной культуры и держит в своих руках не только исход борьбы двух муравейников, но и судьбы многочисленных миров.

Глава пятая. Воскрешение из мертвых.

Колоссальный подземный анатомикум старого Нооме на Марсе. Легкие воздушные галлереи, уходящие в высь. Таких террас-галлерей, обрамляющих многогранник зала, всего двенадцать. Вверху, где природные своды сверкают гладко отполированными разноцветными породами камней и металлов, пределы зала далеко раздвинуты вширь. По углам многогранника, из-под самого купола, из обширных отдушин, ниспадают вниз с заглушенным звоном упругие водопады опаловой жидкости. Их перламутровые дуги, описав над галлереями параболическую линию и сверкнув в лучах невидимого источника света мягкими разноцветными радугами, погружаются в многогранный бассейн, обрамляющий площадь нижнего зала. Такие же водопады плавно ползут с галлерей всех этажей, создавая впечатление феерически-причудливых каскадов. Ширина окружающего бассейна могла бы поспорить с рекой. Дуги водопадов пробуравили себе в плотной жидкости глубокие своеобразные колодцы и вместо неизбежного при подобных условиях рева воды из недр медлительной влаги лишь глухо доносится музыкальное воркование.

Все галлереи заняты прозрачными призматическими витринами из материала, похожего на стекло, но упругого, ковкого и не ломкого. В витринах скелеты и фигуры ископаемых насельников планеты вплоть от ее младенческих лет и до позднейших времен. Здесь диковинные животные, звери и люди вымерших пород. Здесь же и представители здравствующей расы, просто трупы и трупы людей, находящихся в анабиотическом сне. Последние сохраняются в температуре абсолютного нуля, первые — частью набальзамированы, частью обтекаются безпрерывными струйками опаловой влаги. Все экземпляры, кроме человеческих, принадлежат прошлому планеты и давно вымерли.

В этом своеобразном музее — мягкий ласкающий полусвет, ароматная бодрящая прохлада, задумчиво-невинное рокотание опаловых водопадов.

В центре нижнего зала — несколько хрустальных столов; на них, под белыми покрывалами, выступают очертания человеческих фигур. Вокруг много сложных легких машин, аппаратов и приборов. Все из матово-желтого металла, с блестяще-белыми наиболее нежными частями.

У одного из столов, откинув покрывало, застыл в полусклоненной позе повелитель этого Мертвого царства — старый Нооме.

На лице ученого следы борьбы. Он пристально всматривается в остекляненные глаза Роне Оро-Бера, ощупывает обнаженную грудь, где когда-то билось сердце и задумчиво шевелит тонкими старческими губами:

«Нужно ли?.. Нужно ли?»..

Лейянита, неподвижная, как изваяние, застыла сзади старика. Ее поза — ожидание, выражение лица — страх, смешанный с надеждой.

— Дедушка!.. Дедушка! — с тихой мольбой шепчут ярко-пурпурные губы.

Но старик не слышит любимой внучки, он углублен в мысли, известные только ему одному:

«Нужно ли?.. Пусть будет так… Во имя единой науки!»..

Старик быстро оборачивается и хватается рукой за блестящий провод аппарата. Его взгляд падает на застывшую неподвижно Лейяниту.

— Звездочка, ты быть может оставишь меня одного?

— Дедушка! — вырывается просящий стон из груди девушки.

Старик решается.

— Пусть будет так! Помоги мне. Подержи этот прибор!

Лейянита уже около, — ее не нужно слишком долго просить. Один блестящий провод у ступни трупа, другой — у его затылка. В руках Нооме что-то острое и тонкое, соединенное с другим аппаратом. Ученый привычным движением погрузил острие в область сердца — короткое, судорожное сокращение мышц, — остекляненные глаза трупа закрылись. Нооме приложился ухом к груди и вонзил острие глубже. Новое сокращение мышц. Несколько раз энергично сжался эластичный шарик на конце зонда под рукой ученого. Грудь трупа высоко поднялась и глубокий протяжный вздох вырвался из мертвенно-бледных губ.

Рука Нооме над эластичным шариком работала все быстрее. Вздохи безвольного тела становились ровнее и спокойнее. Сделав последнее движение шариком, ученый быстро вырвал зонд из груди и прижег рану каким-то тупым орудием. Оживший дышал все ровнее, как человек в глубоком, спокойном сне. Мертвые щеки порозовели, посиневшие губы приняли живую окраску. Убедившись в правильности восстановленной работы сердца. Нооме крохотным шприцем сделал укол в кисть левой руки.

Можно было наблюдать глазом, как полно забился пульс, как стремительно зациркулировала кровь по набухшим венам.

Старый ученый стоял, слегка склонившись, над спящим человеком и с улыбкой любовался делом рук своих.

— Дедушка!..

Нооме оглянулся. Глаза девушки с мольбой и страхом тянулись к другому столу. Старик улыбнулся, погрозив шутливо внучке пальцем.

— Помни, Звездочка, еще только одного. Только одного!

Он решительно направился к другому столу, не выпуская из рук спасительного зонда.

Последовала операция со всеми подробностями предыдущей.

Когда красивое, молодое лицо Гени Оро-Моска заиграло румянцем, старик с торжествующей улыбкой обернулся к девушке. Та повела глазами по направлению к следующему столу.

Старик энергично затряс головой:

— Нет, нет, нет! Звездочка, я сделал то, чего не должен был делать. Не забывай, что это все же наши враги. Те трое — попадут вон туда! — старик мотнул головой по направлению стеклянных витрин. — Мертвые ожили, но им необходим сон. Советую тебе оставить их в покое. Ты знаешь, где меня найти.

Старик круто повернулся и легко засеменил к одному из водопадов, за опаловой массой которого и скрылся.

Лейянита стояла у второго стола и, затаив дыхание, смотрела в благородное, спокойное лицо спящего.

Глава шестая. Зеленый ад.

Восток над Тихим океаном розовел все более. Огромная Луна медленно погружалась в волны.

Спасенные собрались на вершине горы, господствующей над небольшим скалистым островком. Кругом, насколько хватал глаз, расстилался медленно колеблющийся океан, глухо ворчащий у скал островка.

Неподалеку, защищенный утесами, четко вырисовывался на побледневшем небе конический массив санаэрожабля марсиан.

— Пора в путь, не будем медлить, — сказал Гро Фезера.

Аль Загроо и Микорос подняли носилки и все направились к машине.

— Взгляните, что там такое? — Эйрейя указала туда, где в волнах океана купалась заходящая Луна.

Все невольно остановились и вперили глаза в пространство

Даже печальная Авира, грудь которой разрывалась от тоски и муки, сбросила с себя гнетущий полусон и вся превратилась в зрение.

Воздух и море полыхали зелеными лучами, падавшими, как струи дождя, почти отвесно. Вот лучи разрослись в сплошные потоки и все вокруг засветилось нестерпимо-ярким, феерически-красивым изумрудным светом.

Небо, океан, заходящая Луна — все вспыхнуло зеленым, пылающим огнем. Прозрачно-смарагдовая завеса сплошной стеной надвигалась на островок, прогнав с неба розовую зарю.

Грозное дыхание чего-то непредотвратимого, страшного и могучего пронеслось в предутренней прохладе.

Издалека надвигался монотонный, надоедливо-вибрирующий звук, вобравший в себя все шорохи океана.

Смерчи воды, как гигантские изумрудные спирали, закрутились к далеким небесам.

Островок начинал пылать зеленым пламенем.

Удушливый серный смрад пахнул в позеленевшие лица марсиан. Становилось невыносимо жарко, не хватало воздуха, движения парализовались.

Вибрирующий звук с воем, заглушающим голоса, рванул по слуху. Гро Фезера глазами смерил расстояние до машины и подземелья.

— Скорее назад, в подземелье! — напрягая всю силу легких, закричал Гро.

Он схватил Авиру, близкую к обмороку, Аль Загроо и Микорос подхватили Эйрейю и все опрометью бросились ко входу в подземелье. Спотыкаясь о камни и ударяясь о выступы скал, беглецы, как во сне, достигли туннеля и углубились туда, откуда они лишь несколько минут тому назад вырвались с таким трудом.

— Заваливайте входы! — кричал председатель ларгомерогов, стараясь перекричать все нарастающий вой.

Загромоздив выход, все пробрались в пещеру, где происходило последнее совещание.

Обе женщины были в обмороке, обессилевшие мужчины опустились на каменные плиты. Зеленый пламень находил доступ и сюда, он проникал во все поры тела, стараясь испепелить, уничтожить его.

— Это наши… лучи «фелуйфа»… Мы погибли! — задыхаясь проговорил Гро Фезера.

Силач Микорос, еще державшийся на ногах, закричал, терзая свою грудь ногтями:

— Они должны прекратить! Необходимо дать знать на Марс о нашем положении!..

— Попытайтесь пробраться… боковая галлерея… налево третий вход… аппарат люксографа… — с трудом проговорил Фезера. Он сделал отчаянную попытку приподняться, глубоко глотнул отравленного воздуха и без чувств грохнулся на каменный пол.

Микорос, напрягая всю свою колоссальную волю, почти ослепленный зелеными лучами, придерживаясь за стены, ощупью направился по указанному направлению и исчез за поворотом.

На поверхности Земли свирепствовал зеленый ад. Море ревело и клокотало, свиваясь в гигантские смарагдовые жгуты смерчей. Скалы дымились. Вся растительность обратилась в пыль. Вибрирующий вой, как миллионы демонов, неистовствовал над океаном зеленой крови.

Показавшееся над горизонтом солнце казалось ярко-изумрудного цвета и необычайной величины; оно, ослепительно сверкая, увеличивало царящий над Землей зеленый ужас.

Микорос по пояс в воде пробирался по затопленной галлерее. Наконец, почти теряя сознание, он поднялся в третью пещеру, куда вода еще не успела проникнуть. Там царил полусвет от непогашенной во время последних переговоров радио-лампы. Микорос, кусая губы и язык, чтобы болью удержать в себе сознание, добрался до люксографа и припал к мембране. Нажал сигнал. Мелодичный, еле уловимый звук сигнала, как целительный бальзам, пронизал все его существо.

О, счастье! О, радость! Люксограф действовал!

«Совету Пяти. Остановите все! Гро Фезера погибает!» — передал Микорос в пространство и, почти теряя сознание, — припал к аппарату, стараясь безсознательно быть ближе к приемнику.

Сколько прошло времени — никто не мог бы сказать.

Микорос не лишился чувств, он это смутно сознавал, но он и не бодрствовал, это также было очевидно.

Техник находился в полулетаргическом состоянии и почти не дышал.

Когда заработал аппарат, Микорос, как будто, проснулся. Он с трудом старался связать звуки, исходящие из приемника. Сквозь нестерпимый звон в ушах в сознание вошло:

«Прекращено… Где находитесь? Дайте подробности немедленно. Борьба в разгаре… Грозит… последствиями»…

Сознание медленно, но неудержимо заволакивалось каким-то сизым туманом. Микорос нашел в себе силы прижаться губами к мембране и скорее подумал, чем отчетливо произнес:

— Не возобновляйте… до новых распоряжений… Погибаем… Zeyzo!.-

Мысль застыла и Микорос повалился на пол.

Первым пришел в себя Аль Загроо. Он с трудом восстановил в памяти предшествующие события, вспомнил, что Микорос отправился к люксографу и зажег фонарик, уже однажды сослуживший им большую службу. Две женщины и Гро Фезера лежали без движения. Отчаявшись вернуть их к сознанию, математик отправился разыскивать Микороса.

Тишина стояла мертвая.

После продолжительного блуждания по пояс в воде, Аль Загроо увидел слабый, свет в одном из туннелей. Поднявшись туда, он наткнулся на лежащего навзнич Микороса. Взгляд Аль Загроо упал на стеклянную витрину шкафа, где при слабом свете поблескивали какие-то аппараты и стклянки. Математик порылся в шкафу и нашел с десяток приборов для искусственного дыхания. Сделав несколько глотков эссенции, он почувствовал себя бодрее. Быстро привел в сознание Микороса и оба бросились спасать остальных.

Через несколько минут все уже лихорадочно работали, разрывая загроможденный выход из подземелья.

Когда вырвались на воздух, глазам марсиан представилась поразительная картина. Все скалы, как старая бронза, были покрыты густым зеленым налетом. Местами камень осел и как бы расплавился.

На всем острове не осталось ни одной былинки растительности. Там, где дежурила машина марсиан, — зеленела груда исковерканного, полурасплавленного металла.

На месте позабытых носилок с искалеченным товарищем возвышалась небольшая кучка зеленоватого пепла.

Золотое солнце, яркое и радостное, плыло над слабо дышащим океаном.

Глава седьмая. Когда проснешься на другой планете.

Гени Оро-Моск сладко потянулся и приоткрыл глаза. Необыкновенно легкое, свеже-приятное состояние всего существа заставило его быстро подняться с жесткого ложа. В золотом полусвете глаза Гени встретились с огромными, бездонными, немигающими глазами какого-то сказочного существа, — полу-феи, полу-женщины.

«Статуя!» — мелькнуло в голове в первый момент.

Не в силах оторвать взгляда от загадочного существа, житель Земли застыл в неестественном, полусидячем положении.

— «Неужели я еще сплю?» — подумал Гени.

Он с удивлением огляделся вокруг. Все так необычайно, не похоже на то, что взгляд привык встречать каждый день.

«Что за странная обстановка?».

Взгляд упал на прозрачный операционный стол.

— Учитель! — вырвалось у Гени.

Он быстрым движением соскочил на пол и бросился к ложу ученого.

— Нельзя.

Бронзовая статуя передвинулась, очутившись между ним и ученым. Бронзовая статуя говорит на языке марсиан!

— Нельзя тревожить. Почтенному старцу необходим отдых.

— Кто ты, прелестное виденье?

— Я — виденье? — девушка покачала головой. — Я Лейянита. Я не виденье, а живое существо. В ваших глазах, незнакомец, я вижу изумленье. Вот моя рука, она из плоти и крови.

Гени невольно протянул свою руку и дотронулся до тонких, точеных пальчиков девочки.

— Я — Лейянита, внучка Нооме. Вы знаете Нооме? Его знает весь мир. А вы… вы не марсианин? Это я вижу по вашим чертам. Но вы знаете наш язык. Я тоже знаю несколько языков Марса, новых и древних. А также знаю международный язык азире. Как ваше имя?

— Гени.

Оро-Моск, совершенно не замечая этого, держал руку девушки в своей руке.

— А этот почтенный старец, вероятно, ваш дедушка?

— Нет, это мой дорогой учитель.

Гени опомнился, наконец, с тревогой огляделся вокруг, заметил опаловые водопады и понял, что они находятся на Марсе, в плену у своих врагов.

В памяти сразу встала жуткая картина, как они задыхались в санаэрожабле.

Не обращая больше внимания на изумленную девушку, Гени бросился к ученому и принялся его тормошить.

— Учитель! Учитель!

Ученый открыл глаза и взглянул на Гени.

— Что случилось, дитя мое?

— Учитель, оглянитесь вокруг…

Старик приподнял голову и сейчас же с легкостью юноши вскочил на ноги.

— Где мы?

Гени, заговоривший было на азире, перешел на свой конспиративный язык, известный весьма немногим.

— На Марсе. И несомненно в плену. Будьте осторожны, дорогой учитель, здесь есть посторонние. Эта девушка знает язык азире, она внучка знаменитого Нооме…

— Нооме! — обрадовался Роне. — Но где же он? Я уже думал, что окончу свои дни, не познакомившись с этим величайшим светочем мировой науки.

— Но мы в плену, учитель. Борьба миров…

— Борьба миров затеяна не мною и не Нооме и окончится без нас, — легкомысленно перебил старик.

— Совершенно верно, великий Роне Оро-Бер, — раздалось за их спиной.

Жители Земли быстро обернулись. В двух шагах за ними стоял Нооме и, слегка сгорбившись, с улыбкой смотрел на своих гостей.

— Мир до конца дней великому Нооме!

— Мир до конца дней гениальному собрату!

Ученые-враги двинулись навстречу и любовно положили друг другу руки на плечи.

— Война — преходяща, а благо человечества — вечно. Вы правы, уважаемый коллега, — ласково говорил Нооме, кивая головой.

После короткого молчания Роне сказал:

— Вы меня несколько удивили, мой ученый собрат. Я полагал…

— Что ваш конспиративный язык неизвестен на Марсе? — договорил Нооме. — Под солнцем не существует ничего тайного, что не было бы известно другим, мой ученый друг.

— К несчастью, или, вернее, к счастью, вы правы, коллега.

Роне с некоторым беспокойством оглядывался вокруг. Нооме понял его состояние.

— Я не беру никаких обещаний ни с вас, мой почтенный собрат, ни с вашего молодого друга. Но борьба еще не кончена и вы пока… пленники. Нет, нет! Не мои! Вы — пленники Марса.

— Я с большим трудом уясняю себе, — осторожно начал Роне, — каким образом мы здесь очутились?

— Самым простым и обычным. Мне доставили вашу машину, считая находившихся в ней — мертвыми. Вы и были… почти ими. Однако, с помощью небольшого уменья, данного нам наукой… К сожалению, я не мог сделать для остальных ваших спутников того же, что мне посчастливилось сделать для вас, Роне Оро-Бер, и для вашего друга… Гени Оро-Моска, если не ошибаюсь? Рад познакомиться. Итак, пока вы — пленники Марса и у меня в гостях. Буду чрезвычайно рад, если вы эти несколько дней будете чувствовать себя здесь, как дома.

— Поверьте, великий Нооме, что чувство признательности не позволит нам… причинить хотя бы косвенно какие-либо огорчения нашему спасителю.

— Я повторяю, вы мои гости и можете располагать собою как вам… удобнее. Лейянита, проводи меня, моя Звездочка.

Лейянита отвела взор от Гени и, как в тумане, двинулась за стариком.

Тот на момент остановился и добавил в виде поощрения:

— О вашем пребывании здесь никто не подозревает. По крайней мере в таком… бодрствующем состоянии.

Гени провожал глазами удаляющуюся девушку.

— Что вы на это скажете, сын мой?

Гени не отвечал и не менял положения.

— Ваши мысли, как кажется, витают далеко… Не на Земле ли? — иронически заметил ученый. — Скажите, дитя, что вы думаете обо всем этом ?

Гени сжал виски руками:

— О, силы Космоса! А борьба продолжается! И быть может…

— Да, быть может… — тихо повторил старик.

— Во всяком случае, мы не лишены свободы передвижения и… действий, — решительно тряхнул головой Гени.

— Только возьмите инициативу на себя, дитя мое. Мне не хотелось бы огорчать старика и быть неблагодарным… по своей инициативе.

Пленники, осмотрев подробно анатомикум, случайно наткнулись на зал с звездообразным бассейном.

— Наша машина! — обрадовался Гени.

Он скрылся в люке и через минуту вернулся обратно.

— Все аппараты разряжены, — сказал Гени. — Машина превращена в негодный хлам.

Глава восьмая. В сердце Марса.

Детально ознакомившись с характером зала и с системою выходов, пленники углубились в широкий, плохо освещенный туннель.

По средине туннеля, оставляя по краям дорожки для пешеходного сообщения, медленно катился опаловый поток.

— Любопытные сооружения, — рассуждал Роне. — Я бывал несколько раз на поверхности Марса, заглядывал даже в некоторые подземные кварталы, но так далеко ни разу еще не удавалось проникнуть. Здесь совершенно другой мир.

— Насколько мне известно, доступ не-марсианам сюда воспрещен, — заметил Гени. — Мне также не приходилось бывать так глубоко в недрах планеты.

— Из этого можно заключить, что мы мало предприимчивы. Марсиане знают нашу Землю лучше нас самих.

Дважды мимо их по глади канала мелькнули небольшие гондолы, с сидящими в них человеческими фигурами. Все они были закутаны в широкие коричневые робы с капюшонами.

Это навело Гени на счастливую мысль.

При осмотре анатомикума он заметил в витринах точно такие же плащи.

Попросив ученого не углубляться далеко, Гени поспешно вернулся в анатомикум и через минуту возвратился с двумя коричневыми одеяниями.

— Примем эту маленькую предосторожность, учитель.

— Да, это будет не лишнее, — согласился Оро-Бер.

Набросив на себя робы, они продолжали углубляться в туннель, становившийся более широким и покатым.

В одном месте, в своеобразном заливчике, чернело несколько небольших двухместных гондол. Гени осмотрел одну из них, быстро освоился с механизмом управления и предложил ученому прокатиться.

Гондола медленно поплыла по опаловой глади, отсвечивающей нежными красками перламутра.

Чем дальше — уклон потока становился круче. Они не торопясь миновали несколько каменных зал. Все чаще попадались коричневые фигуры, занятые своими делами и не обращавшие внимания на двух путешественников.

Гени, которого несколько утомлял царивший всюду полумрак, отбросил с головы капюшон и сейчас же почувствовал резкий, неприятный звон в ушах.

Он быстро накинул капюшон снова на голову. Звон в ушах прекратился.

— Учитель, попробуйте сбросить ваш капюшон.

Роне с некоторым удивлением повиновался.

— Фу, какое неприятное состояние… Мне, кажется, дурно…

Гени поспешно покрыл голову ученого. Тот с удивлением дотронулся до руки Гени.

— Какой изумительный фокус! — сказал он, — теперь я понимаю, почему они все в плащах. Чем объяснить это явление?

Поток, по которому они плыли, принимая в себя десятки притоков, становился широкой, крутой, но медлительно-спокойной рекой. Гондолы попадались все чаще.

В слабо освещенных бесчисленных галлереях «по берегам» копошились тысячи закутанных фигур.

Туннель становился не только шире, но и выше. Над головой протянулись, слабо поблескивая колеблющимися золотыми нитями, бесчисленные провода, образуя густую, причудливо переплетенную сеть.

Поток плавно влился в широкое озеро, с ясно очерченными, как бы светящимися берегами вдали.

— Да здесь целое подземное море! — с восторгом вскричал Гени.

Он поднял глаза вверх и застыл в молчаливом изумлении.

Над головой, в недосягаемой выси, раскинулся слабо светящийся гигантский купол, с несколькими ярко-желтыми конусообразными иллюминаторами.

При более пристальном осмотре, конусы оказались правильными цилиндрами, сужающимися по мере удаления, в силу закона перспективы. В иллюминаторы были вставлены колоссальные линзы.

— Теперь я понял назначение капюшона! — сказал ученый. — Мы находимся на большой глубине. Эта ткань обладает способностью уменьшать, если не совершенно уничтожать, давление.

Гени давно уже всматривался в сверкающие по опаловому морю светлые, слегка дрожащие точки.

— Учитель, что это за отражения?

Роне внимательно посмотрел на поверхность озера, затем поднял глаза вверх.

— Звезды, мой друг, самые настоящие звезды! Сейчас на поверхности Марса ночь и это колоссальное зеркало услужливо отражает их красоту. Быть может и наша милая старушка-Земля, подрумяненная розоватым воздухом Марса, кокетливо мигает нам, своим старым знакомым, в этом опаловом зеркале.

При упоминании о Земле сердце Гени болезненно сжалось.

— Мы должны снестись с Землей, учитель, чего бы это нам ни стоило, — сказал он.

— И я того же мнения, дитя мое. Необходимо поискать каких-нибудь средств сообщения. Вы по дороге ничего не заметили такого, что сослужило бы нам службу?

Гени отрицательно покачал головой.

— Жаль я не спросил у старика Нооме, что он собирается делать с моими окулярами, — сказал Роне, — я без них, как без глаз.

Откуда-то издали давно уже доносился глухой монотонный шум, похожий на безпрерывный гул отдаленного грома.

По мере движения гондолы вперед, гул становился все настойчивее.

— Что бы это могло значить?.. Уж если осматривать, так до конца, — сказал Роне.

Обгоняя десятки гондол, сновавших по всем направлениям, пленники направились в противоположный конец озера, где зияло полукруглое лучистое отверстие, похожее на погружающееся в море гигантское черное солнце.

Подойдя к этому отверстию, оказавшемуся колоссальным туннелем, гондола шмыгнула в полумрак, на-встречу нарастающему гулу.

Гондола неслась с головокружительной быстротой по сильно наклонной водной плоскости.

Гул быстро нарастал, переходя в нестерпимый рев.

Сгорая от любопытства, путешественники, очертя голову, неслись вперед.

Неожиданно гондола остановилась, закружившись на одном месте в облаках опалово-бледной пыли.

Бешеный рев поглощал все звуки. От его действия на барабанные перепонки начинала мучительно болеть голова.

Ученый машинально зажал уши руками и нащупал в капюшоне какие-то эластичные придатки, вроде флаконных пробок. В надежде уберечь себя от нестерпимого шума, Роне ввел эти пробки в уши и с облегчением вздохнул. Он быстро проделал тоже самое с Гени. Шум почти умолк, превратившись в приятное, убаюкивающее воркование водных масс.

— Предусмотрительно! — вырвалось у Гени.

— Так просто и вместе с тем гениально, — без всякого напряжения голоса говорил ученый. — Как еще мало мы знаем наших соседей и… врагов, — докончил он.

— Прекрасная культура! — похвалил Гени.

Ученый лихорадочно рылся в складках своего плаща.

— Я так и знал. Это логически необходимо, — бормотал он, водружая на переносицу прибор, отдаленно напоминающий его привычные окуляры.

Гени сделал то же самое. Неожиданно все стало видно, как на ладони.

В силу какого-то постороннего, отталкивающего влияния, гондола вертелась у самого обрыва водной пропасти.

Десятки рек, подобных той, по которой они приплыли, со всех сторон низвергались в бездну, поднимая молочную пыль и образуя далеко внизу кипящий белой пеной гигантский котел, — источник того нестерпимого рева, который теперь был еле слышен.

В центре гигантского котла методически двигались, как сказочные чудовища, черные блестящие колоссы — рычаги, насосы, турбины, поршни, змеи цепей, — все грандиозных, умоподавляющих размеров.

— Так вот они те сверхъестественные двигатели, о которых я так много слышал! — почти с благоговением проговорил Роне. — Знаете ли вы, мое дитя, где мы находимся? Это — сердце Марса. Эти титаны гонят опаловую воду по подземным туннелям обратно к двум полюсным океанам. Оттуда она, гонимая силой напора по бесчисленным каналам, обтекает всю планету вплоть до экватора, где и проваливается в эту бездну, чтобы своим падением привести в движение гигантское стальное сердце планеты. Никакой иной энергии, кроме энергии этой водной массы! Надо полагать, таких авто-двигателей в недрах планеты не один десяток. Гениально и так просто! Поняли ли вы основной принцип этого сверхчеловеческого сооружения? Он чрезвычайно прост, как и все истинно-гениальное. Он подсказан самой природой. Это ничто иное, как система кровообращения любого сложного живого организма!

А теперь — на поверхность! Ближе к нашей дорогой Земле. Да осмотрите-ка получше складки похищенного вами платья, нет ли там еще каких-нибудь сюрпризов. Эти марсиане — удивительно предусмотрительный народ!

Глава девятая. Тот, в чьих руках судьбы миров.

Атаки марсиан на Землю неожиданно прекратились. Военное командование Земли недоумевало, не зная, чему это приписать.

Борьба в безднах пространства и вокруг планеты еще продожалась, несколько ослабевшая в своей интенсивности.

Не прекращались также и атаки на Луну. Спутник Земли жил новой, странной, непривычной для него жизнью.

Таяние льдов продолжалось. Атмосфера, в избытке насыщенная электричеством, местами отравленная зелеными лучами фелуйфа, все сгущалась, сея бури и беспрерывные грозы по лицу ожившей планеты.

Колоссальные массы воды, стекая с гор бурными, бушующими потоками, собирались в складках и впадинах цирков, с ревом прорывали естественные плотины, пролагали новые русла и многоводными реками устремлялись в низины, сталкиваясь по пути с встречными потоками и образуя бешеные водовороты.

Из лунных поселений не было никаких известий.

На военном совете Земли было решено ценою какого угодно риска выяснить состояние лунных городов и удесятерить силы, охраняющие подступы к планете.

Появились признаки, указующие на то, что Луна, как можно заключить, под влиянием колоссальных масс энергии, исходящих с Марса, стремится порвать миллионвековые цепи и выйти из подчинения Земле, приобретя собственное вращательное движение.

Если это осуществилось бы, в пространстве между Землей и Марсом появилась бы новая независимая планета, — вечное яблоко раздора между двумя соседями.

От Роне Оро-Бера и Гени Оро-Моска не было никаких известий. Обоих вождей все считали погибшими, — все, за исключением одного человека.

В недрах Гималайских гор шла неустанная работа, беспрерывно выковывалось новое оружие борьбы.

Десятки самоотверженных ученых, совершенно порвавших с миром и отдавшихся исключительно науке, почти никогда не показывавшихся на поверхности Земли, самые имена которых не были известны никому, — день и ночь производили опыты с новыми элементами, под руководством юного гениального существа.

Кэну Роне было 22 года. Он обладал гениальной наследственностью и отлично развитым мозгом, с раннего детства культивировавшимся для известных целей.

Это было особенное существо, воплощенная идея служения Верховному Разуму, для которого вне этой идеи ничего не существовало.

С пятилетнего возраста рабочий день Кэна состоял из 24-х часов в сутки. Несмотря на непрекращающийся умственный труд, Кэн вырос сильным и крепким физически, божественно-возвышенным духовно.

В пять лет гениальному ребенку были открыты все тайны природы. В семилетнем возрасте он поражал отца сверхъестественным даром проникновения в суть вещей, поражающей способностью к широчайшим, телескопическим обобщениям, железною, непогрешимою логикою и еще чем-то, чему нет и не было определения на языке людей, но что можно назвать кровным родством с Космосом, слиянностью со всем сущим.

Никто не знал, откуда появился этот чудо-ребенок.

Немногие подозревали в нем сына гениального Роне Оро-Бера и мало кому приходило в голову проявлять свое любопытство в этом направлении.

Заметив черты гениальности в дитяти, его великий отец решил произвести смелый эксперимент и создать сверх-человека. Он окрылил ум ребенка, направив его по пути, по которому не шел еще никто и никогда. Этот путь для любого ординарного существа оказался бы гибельным. Мозг ребенка развивался методически, планомерно, неуклонно. Умело углублялись врожденные извилины и отчетливо пролагались новые.

Ни одно понятие старого порядка не вошло в сознание мальчика. Этих понятий для него не существовало, как если бы их не существовало совершенно ни в одном человеческом обществе. Ничего преднамеренного, никакой преемственности, а следовательно никаких ложных отправных точек, приводящих ум человеческий в лабиринт заблуждений.

Мальчику предоставлялось самостоятельно определить свое положение в мире, свое отношение к окружающему, выработать, — именно — выработать, — то, что обычно называется душою, создать такое «я», которое являлось бы самодовлеющим миром, впитавшим в себя всю многогранность вселенной, органически слившимся с нею.

Все наследственные определения идей, чувств, понятий, представлений, причин и следствий, душевных эмоций, целей и назначения живого существа руководителем мальчика были преданы забвению и выковывались заново самим ребенком.

Ему давался лишь толчек, голая схема, канва, по которой вышивались новые, еще невиданные узоры.

К десяти годам ребенок охватил без труда и напряжения всю грандиозность творения, вошел душою в мир и мир вошел в него.

Роне Оро-Бер торжествовал. Homo sapiens, сверх-человек — был создан, он вошел в мир.

К 15 годам обычные масштабы для Кэна не существовали. Понятие отдельного мира, Земли, солнечной системы — он заменил понятием Космоса, для него не было человека — было человечество, не существовало чьей-то воли, или чьих-то воль — существовала всемирная энергия, не было ни начала, ни конца, ни времени, ни пространства — была всеобъемлемость, многоликость Единого Сущего, был единый непрерывно длящийся миг.

В течение последних семи лет для юноши стали ясны цели и задачи Космоса, были разгаданы все тайны мирозданья, все, за исключением одной маленькой недоговоренности, — было несколько туманно — что послужило началом всех начал в изначальном брожении хаоса?

К решению этой последней маленькой задачи и были направлены все усилия мозга гениального юноши.

Загадка бытия казалась уже почти разрешенной, как вдруг столкновение с марсианами отклонило мысль с широкой дороги космогонических обобщений на узкий путь местных, «домашних» интересов, подсказанных текущим моментом.

Кэн, потеряв сообщение с отцом, не придавал этому большого значения. Его изумительная интуиция подсказывала ему, что Роне Оро-Бер жив, существует и Кэн мог бы даже указать направление, в котором следует искать ученого, если бы в этом встретилась необходимость.

На борьбу с Марсом юноша смотрел, как на необходимое развлечение, вызванное потребностью совокупной человеческой нервной системы в легкой встряске, в интересах мирового «массажа», и знал, что это несколько жестокое развлечение, — как и всякие развлечения вообще, — может быть прекращено в тот момент, когда этого потребуют более серьезные задачи жизни.

Общего мнения своих «соотечественников» о неизбежности этой войны, якобы в целях охранения своей культуры, Кэн не разделял. Он был глубоко убежден, что ни двух, ни трех, ни вообще нескольких культур нет и быть не может, а существует лишь одна культура — культура мирового, Космического Разума.

Сейчас Кэн находился в своей рабочей комнате, — лаборатории и обсерватории вместе, — недалеко от поверхности Земли.

Он только-что блестяще проверил опыт, применение которого в большом масштабе обещало изменить соотношение планет системы, их взаимную зависимость друг от друга и от общего центра — Солнца.

Благодаря открытию нового вида энергии, названной Кэном — «энергией произвольного движения», являлось возможным, независимо от расстояния, по желанию, ускорять, замедлять и вовсе останавливать бег светил, а также втягивать с сферу влияния своей системы новые миры и отталкивать в пространство тех членов системы, которые почему-либо стали опасными или просто нежелательными.

Кэн поделился своим достижением со старым другом отца, ученым космологом Эре Обрайном, работающим по соседству и давно порвавшим всякое сношение с «внешним» миром. Приглашенный присутствовать при опыте, старик Обрайн с захватывающим интересом следил за грандиозным теллурием[25].

В колоссальном прозрачном шаре из металлизованного хрусталя, где не содержалось ни одного атома воздуха, плавали с различной скоростью и по всевозможным эклиптикам сферические тела различных величин.

В центре этой прозрачной сферы помещался небольшой шарик, заключающий в себе неиссякаемый источник энергии небулия.

Плавающие внутри тела самостоятельно отыскали свои пути и двигались вокруг общего центра по некиим замкнутым кривым.

Кэн и Эре, поместившись на галлерее против теллурия, наблюдали за опытом. Перед Кэном стоял ряд небольших аппаратов, которыми он управлял при помощи кнопковых регуляторов.

— Лучи эти невидимы, метр Эре, — объяснял Кэн. — Строго говоря, это даже не лучи, это — нечто способное утилизировать ту энергию произвольного движения тел в пространстве, которая бесцельно пропадает в безвоздушных безднах. Случайно мне явилась счастливая мысль, что раз существует инерция, следовательно, существует и энергия инерции. Если основная мысль правильна, остальное приходит само собой. Собрать эту энергию воедино являлось уже делом нетрудным, и я построил для этой цели сначала ряд аппаратов в скромном размере, а затем и в большом, космическом масштабе.

Юноша мягко улыбнулся и продолжал:

— Миры мы оставим в покое, пока не пришло их время, а займемся в настоящую минуту вот этими их подобиями.

Кэн указал на хрустальный шар.

— Извольте любоваться, как «планетки» запляшут от влияния на них невидимой и даже неосязаемой силы, — неосязаемой, по крайней мере, нашими грубо воспринимающими центрами.

Кэн нажал рычаг.

Давно налаженное движение тел в хрустальном шаре мгновенно потеряло свою закономерность. Планетки запрыгали по различным направлениям, перегоняя одна другую и сталкиваясь друг с другом.

— Это, так сказать, массовая паника, — продолжал Кэн, — но можно и по выбору. Возьмем вот этого удаленного от центра «колосса» — Вулкана. Вот он полетел с едва уловимой быстротой. Вот замедлил ход. Вот остановился неподвижно. А вот — Марс, миниатюрная копия нашего «соперника». Он движется с относительной скоростью оригинала и в той же плоскости эклиптики. Сначала изменим его эклиптику. Вы наблюдаете, метр Эре?

— Да, мой друг. И признаться — я поражен… — проговорил старый ученый, впившийся глазами в теллурий.

— Самая простая и естественная вещь. Не будем только забывать, что на «планетки» действует энергия их собственного движения, в моем же аппарате заключена лишь утилизирующая воля. Теперь замедлим движение Марса по его орбите. Ускорим это движение. Изменим наклон оси. Остановим его вращательное движение. Повернем в обратную сторону. Совершенно пригвоздим планетку к «небесному своду». Если оставить эту копию Марса в таком неподвижном положении, то, под влиянием излучающей энергии центра, как вам известно, начнется распад материи и через некоторое время шарик перестанет существовать. Все, что я только-что продемонстрировал в этом игрушечном «космосе», можно проделать и в большом масштабе, с настоящими планетами. Любое из этих действий — ускорение, замедление, а тем более остановка планеты, разумеется, грозит смертью всему там существующему. Впрочем, я не собираюсь применять свое открытие в таких неблаговидных целях. Хотелось бы только слегка, безобидно, постращать неугомонных марсиан, — весело закончил юноша.

Старый ученый застыл неподвижно, — бледный, с широко раскрытыми глазами.

— Что же вы ничего не скажете, метр Эре? Ваше мнение для меня не безразлично.

— Дитя мое… Дорогое наше дитя! Я не нахожу слов… Уяснили ли вы себе всю колоссальность вашего гениальнейшего, сверхчеловеческого открытия? Поняли ли те последствия, которые могут проистечь отсюда для всего сущего в безднах? — воскликнул ученый, с трудом преодолевая волнение.

— Прекрасно уяснил и вполне понимаю, — с улыбкой ответил Кэн. — С этим открытием я провижу переворот, равный уничтожению всех старых понятий и представлений, аннулирование всех произведенных до этого момента человеческим мозгом ценностей. Я уже не касаюсь той области человеческого безумия, которая именуется войной. Связать вместе войну и наше открытие мой мозг не решается…

Кэн как будто задумался.

— Вы правы, метр Эре. Я, разумеется, еще продумаю, насколько мои изыскания ценны для задач Верховного Разума, а то ведь нетрудно и…

Ученый, задыхаясь, вскочил и быстро выкрикнул:

— Нет, нет! Не делайте этого, божественный мальчик!..

— Отчего? Разве я не свободен в своих поступках? У меня свой мир и свои цели.

Кэн на мгновение нахмурил свой высокий лоб, но сейчас же его одухотворенное лицо осветилось свойственной ему чарующей улыбкой.

— Пройдемте-ка лучше, метр Эре, к настоящему, не игрушечному «теллурию» и подумаем вместе, нельзя ли бросить марсианам какое-нибудь безобидное, но многозначительное предостережение, в целях заставить их отказаться от своих воинственных планов.

Юноша взял старика под руку и они перешли в смежный зал. Кэн поместился перед колоссальным рефрактором, конец которого терялся в вышине.

— Что же мы предпримем, метр Эре, в наших пацифистских целях? Замедлим или ускорим слегка движение «врага»? Изменим его орбиту? Или заставим планету вертеться со скоростью волчка? Мы, разумеется, постараемся учесть возможность пагубных последствий нашего опыта, но показать неприятелю его зависимость от нас необходимо. Мы сделаем вот что…

Юноша положил руку на рычаг. В этот момент раздался мелодичный сигнал люксографа по близости от Кэна. Юноша оставил свое намерение невыполненным и быстро направился к приемнику.

— А! Вот он, сигнал от дорогого отца! Я его ждал несколько часов и с каким нетерпением!

Кэн нажал кнопку. Зал погрузился в полную темноту. Только огромный экран сверкал своей жемчужной белизной.

— «Кэну Роне» — послышался условный шифр.

Юноша узнал голос отца и ответил:

— «Кэн Роне слушает, дорогой отец».

Небольшая пауза. Люксограф снова заработал.

— «Да хранит тебя Верховный Разум, мое дитя! Мы на Марсе… Передай в Совет… Щадите пока наше существование, если считаете это полезным в общих целях. И существование некоторых из наших «врагов», оказавших нам более чем дружеские услуги… Как твое самочувствие, мой мальчик?».

Кэн ответил:

— «Я знал, что вы невредимы, мой дорогой отец. Я видел вас очами души. У нас — невольное перемирие. Неприятель неожиданно прекратил свои атаки на Землю. Вместе с этим прекратились и маленькие неприятности, которые испытывали мы от разных ухищрений противника. Зато малютка Луна бьется в смертельной лихорадке, обливаясь испариной. Надеюсь эта встряска обновит ее одряхлевший организм. Не могу не поделиться своей эгоистической радостью. Поздравьте меня, отец. Небольшое открытие, при умелом применении могущее иметь большие результаты. Метр Эре сулит ему громкую будущность. Более конкретно — войне в любой момент может наступить конец. По желанию — и неприятелю со всем его миром. Разумеется, до этого никогда не дойдет. Жажду обнять моего дорогого старика».

Новая пауза. Торжествующий голос в аппарате:

— Слава Демиургу! Слава моему мальчику! Наведи экран на точку 173° п.к.в. 00.11° а.з”.

Кэн лихорадочно выполнил просьбу отца.

Через минуту на экране обрисовалось темное пятно, постепенно заполнившее весь экран. Вот из туманной мглы выступили полосы чего-то текучего, подвижного, с более темной ажурной закраиной. Скоро стало ясно, что светлые полосы — перламутровая влага каналов. Силуэт какого-то здания фантастического стиля. Возле на террасе ясно и отчетливо выступили три человеческих фигуры, закутанные в коричневые плащи. В одной из них Кэн узнал отца, в другой — Гени Оро-Моска, но третья? Кому принадлежала третья?

Старый Роне стоял у аппарата, придерживаясь за решетку и с улыбкой привета кивал сыну.

— «Рад, мой мальчик, тебя видеть! До скорой встречи, — донеслись последние слова отца.

Гени сделал прощальный жест рукою. Отражение на экране померкло и исчезло.

Кэн Роне сидел, облокотясь на столик, и задумчиво соображал:

— «Кто же был третий?»…

Глава десятая. Добрая фея и злой волшебник.

Гондола быстро несла пленников по безконечным подземным каналам Марса.

Они с трудом ориентировались. Казалось, этим переплетающимся внутренним артериям планеты не будет конца. Случайные гости Земли, дабы окончательно не заблудиться в лабиринте опаловых извилин, неуклонно плыли вверх по течению, в надежде рано или поздно выбраться на поверхность планеты.

Впереди виднелся яркий просвет. Канал заметно расширялся.

— Кажется, мы у цели, — с надеждой сказал Гени.

Галлереи по сторонам канала выглядели настоящими проспектами. По ним взад и вперед двигались пешеходы. По каналу скользили сотни гондол.

Большинство встречных было одето в такие же плащи, с закрытыми лицами. Вероятность обратить на себя внимание была самая ничтожная.

Неожиданно гондола вынырнула из туннеля и пленники обеспокоились.

Перед ними, ярко освещенный желто-золотым светом, раскинулся подземный город. Вместо улиц серебром отливали спокойные, широкие каналы, как будто вылитые из матово-опаловой слюды. Миллионная толпа переливалась вдоль набережных. Типичная роба уступила свое место другим, более элегантным одеяниям. Многие были одеты в плотно облегающую тело золотисто-пурпурную, пористую ткань.

Бросалось в глаза отсутствие сине-голубых тонов. Доминирующее положение занимали желто-солнечные, яркие цвета.

Женщины с сильно вьющимися, короткими, золотыми волосами, с мягкой округлостью форм, одеждами почти не отличались от мужчин, ростом также. Многие, поверх облегавшей формы ткани, были задрапированы в воздушно-легкие покрывала, падавшие красивыми складками.

Архитектура зданий этого своеобразного города-архипелага отличалась строгостью и правильностью геометрических форм. Ничего лишнего, загромождающего, тяготящего легкость многоэтажных построек. Фасады зданий, как бы лишены опоры, они кажутся стоящими прямо на опаловой зыбучей влаге. Ряды дверей-окон ромбической формы. Своеобразная, нескучная симметрия. Часть окон-дверей открыта, большинство — затянуты бледно-желтой слюдой, слегка дрожащей от движения воздуха. Общее впечатление одухотворенности каждой постройки.

Вверху, покрывая весь живой архипелаг, как стеклянным колпаком, — сребристо-чешуйчатый купол, легкий и почти прозрачный. По нему — арабески подвижных огненных письмен.

Изредко в воздухе мелькают летящие фигуры, без крыльев, с какими-то скрытыми приспособлениями. Фигуры исчезают в ромбических отверстиях, появляются из них, скользят по воздуху, чтобы опуститься на проспекты; или на поверхность каналов.

В центре архипелага — колоссальный водный бассейн. Здесь происходят спортивные состязания.

Гибкие, стройные фигуры юношей и девушек, затянутых в тончайшую ткань, поднимаются под самые своды купола и стремглав бросаются вниз, проделывая в воздухе изумительные сальто-мортале. Они на момент погружаются в бассейн и с силой выбрасываются упругою влагой обратно. Подпрыгнув несколько раз, как резиновые мячики, играющие уступают свое-место другим.

В воздухе стоит сплошное дрожание серебряных брызг. Мелодичный беззаботный смех дополняет музыку беспрерывно падающего опалового дождя.

— Привычная картина жизни подземных городов, расположенных на небольшой глубине, — тихо сказал Роне.

— Необходимо поскорее ускользнуть отсюда. Взгляните, учитель, со всех сторон стекается толпа. Повидимому, мы попали на какой-то праздник.

Гондола не без труда выбилась из гущи и нырнула в первый попавшийся туннель.

— Однако, дело плохо. Так мы рискуем обратиться в праздных туристов. Самое неприятное то, что время идет, а мы — бездействуем, — волновался Гени.

— Не будет ли целесообразнее вернуться в логово Нооме? У старого медведя мы скорее найдем то, что нам более всего необходимо, — предложил Роне.

— Я не заметил ни одного радиофона или люксографа общественного пользования, — продолжал Гени.

— Чем вы это объясняете, мой друг?

— Право, затрудняюсь ответить…

— Я отвечу и не ошибусь: все аппараты сняты по случаю войны. Как видите, предосторожность не лишняя.

Ученый давно уже вертел в руках миниатюрный приборчик, прикрепленный к капюшону.

— Меня занимает назначение этой безделушки. Прибор, безусловно, связан с переговорами на расстоянии, однако, идея пользования им от меня ускользает. Важно уяснить принцип, а тогда…

Уже некоторое время внимание пленников привлекала небольшая одноместная гондола, следовавшая за ними по пятам, в некотором отдалении.

— Вы обратили внимание на это подозрительное явление, дитя мое?

— Да, учитель. Я давно наблюдаю за лодкой, не решаясь вам сказать.

— Было бы очень некстати познакомиться с политической разведкой Марса, — проворчал ученый. — Остановимся и пропустим любопытного вперед.

Гондола пленников замедлила ход и почти совсем остановилась.

Преследующая лодочка повторила их маневр и оставалась несколько мгновений неподвижной, затем, очевидно, приняв какое-то решение, начала быстро приближаться.

В лодочке сидела одинокая фигура. Поровнявшись с пленниками, фигура откинула с головы капюшон, сверкнули золотистые кудри.

Гени вздрогнул. Сердце его учащенно забилось.

В лодке сидела внучка Нооме, с лицом бронзовой богини и с лихорадочно сверкающими глазами.

— Привет вам, наши далекие гости, — сказала девушка.

— Привет и счастье тебе, милая девушка, — ответил Роне, узнавший девушку, отечески мягко улыбаясь ей.

— Я заметила, наши гости сбились с дороги и решилась придти на помощь им. Или у гостей имеются свои намерения, которые не могут меня касаться?

Гени восторженно смотрел в глубокие, как бездна, глаза девушки.

— Нет, нет! — воскликнул он. — Вы явились во-время, как гений-спаситель. Мы действительно не знаем куда направиться.

В первый раз в присутствии детей Земли бронзовая статуя улыбнулась.

— Я это угадала. Не могу объяснить, каким образом…

Девушка смутилась и опустила глаза. Легкая краска волнения выступила сквозь нежно-бронзовый загар лица.

Гени и даже старик Роне невольно залюбовались милым смущением этого очаровательного существа.

Целая буря никогда неиспытанного восторга бушевала в груди Гени Оро-Моска. Он смутно чувствовал, что его душа, сердце, все существо безраздельно принадлежит этому беспомощному ребенку, такому далекому от него и его мира, и в то же время такому близкому и родному, такому безконечно дорогому.

— Куда желали бы направиться наши почтенные гости? — оправившись от смущения, спросила девушка и, подняв на них немного грустные глаза, с очаровательной наивностью добавила:

— Надеюсь, я не кажусь слишком навязчивой? Я такая глупая…

— Вы — сама мудрость, милая девушка, — сказал растроганный, неизвестно почему, старик. — Вы читаете в наших мыслях. И кроме всего, вами нельзя не любоваться, — шутливо заключил он.

Девушка несмело подняла глаза на Гени, как бы ища в его глазах подтверждения сказанного. Тот, не в силах отвести взоров от юной марсианки, только восторженно кивал головой.

— Вы нас не выдадите, надеюсь, прелестное дитя. Может быть, вам это покажется странным, — осторожно начал старик, — но я и мой юный друг, мы хотели бы каким-нибудь способом подать своим близким весть о том, что мы находимся в безопасности, под охраной волшебницы феи.

При слове «близким» лицо Лейяниты несколько омрачилось, она снова взглянула на Гени. Тот вспомнил об измене существа, бывшего близким, о взрыве на островке Тихого океана и легкий, едва заметный вздох вырвался из его груди.

— В вашем желании я не нахожу ничего странного, оно вполне естественно. Я полагала, вы давно уже выполнили свой долг по отношению к вашим близким, — серьезно сказала Лейянита.

— Что касается меня, у меня нет никого из близких. Единственное существо, бывшее мне близким, погибло, — с грустью сказал Гени.

Ученый взглянул с состраданием на своего молодого друга и, упирая на слова, проговорил:

— Человек может иногда совершенно неожиданно найти самых близких друзей и… родных.

— Мы не знаем, каким путем снестись со своей родиной.

Девушка казалась удивленной:

— Разве при вашем платье не имеется мембраны?

— Имеется нечто, чего мой слабый старческий ум не в силах постигнуть, — с комическим ужасом ответил ученый.

Девушка улыбнулась.

— Наши гости должны будут подняться наверх и включиться в ближайший приемник. В пределах планеты можно и отсюда переговариваться, а аппараты дальнего пользования два дня как сняты. Если мы поднимемся на поверхность по люку, это будет быстрее.

Девушка выпорхнула на террасу канала и весело крикнула:

— Мне так хорошо, что хочется петь! А когда мне чего-нибудь хочется, я немедленно привожу это в исполнение! Эойя!..

Звонкая, чарующая трель прокатилась по туннелю, стократ повторенная отдаленным эхо.

— Я люблю петь на этих каналах. Мне все кажется, что где-то далеко откликаются мои бесчисленные двойники. Эойя!.. Вот и люк.

Все трое вошли в прозрачный цилиндр, который мягко и быстро вынес их в царство золотого полумрака.

Была ночь. Бесчисленные громады стройных построек призрачно отражались в перламутровой влаге каналов, своею шириною напоминающих самые многоводные реки Земли. Вверху раскинулся бездонный золотистый купол далекого неба.

Звезды ярко белые, синие, красные, — обильно рассыпанные по золотой ткани, — ласково перемешивались друг с другом.

От каналов, обсаженных гигантскими пирамидальными деревьями с пурпурно-оранжевой листвой, веяло тонкими ароматами и бодрящей прохладой.

— Вот и приемник. Если вы хотите только слышать — поверните вот это кольцо, если и видеть — поверните два сразу.

Роне подошел к аппарату с экраном.

Лейянита, запрокинув голову назад, любовалась звездами.

Гени любовался ею.

— Я знаю, вот эта ярко-голубая звезда — ваша родина. Здравствуй, Гооройя! С тобой говорит твоя возлюбленная — Лейянита. Здравствуй! Привет тебе от Утренней Звездочки! Ха-ха-ха! Не понимаешь? Ведь, Лейянита и есть — Утренняя Звездочка!

Девушка взглянула на Гени и, переходя в грустный той, продолжала:

— Я очень, очень любила, когда по небу плыли наши Луны. Это было очень красиво. Дедушка Нооме говорит, что лун Лейянита больше не увидит. Их унес страшный злой волшебник. Правда это?

«Страшный злой волшебник» — Гени — невольно опустил глаза.

Глава одиннадцатая. Загадочное обстоятельство.

С момента прекращения марсианами атак на Землю истекали сутки. За это время со стороны главнокомандования Земли также последовал приказ впредь до новых распоряжений оставить Марс в покое и по возможности воздерживаться от всяких столкновений в пространстве.

Обе колоссальные армии враждующих застыли в томительном бездействии. Начались перегруппировки сил и выяснение количества потерь.

Война затягивалась, а это было на руку нашим пленникам Марса. Они отлично понимали, чем была вызвана приостановка атак на Марс, но им была не ясна пассивность марсиан и их инициатива в деле невольного перемирия.

Оба пленника чувствовали, что это затишье — перед страшной бурей и напрягали всю свою изворотливость, чтобы возможно скорее вырваться из плена.

Исчерпав все возможности бегства и не остановившись ни на одной из них, Роне отважился на рискованный шаг. Он видел очевидное расположение к ним Нооме и решился было откровенно высказать ученому коллеге свои затруднения, как тот, совершенно неожиданно, предупредил намерение Роне:

— Скажите откровенно, мой славный коллега, вас не тяготит ваша вынужденная разлука с Землей?

— Поставьте себя на мое место, мудрый Нооме, и вам будет понятно мое состояние.

— Да, да, разумеется. Я так и думал…

Старик помолчал.

— Предлагая вам этот щекотливый вопрос, я имел в виду нечто, — продолжал Нооме. — Откровенно говоря, я побаиваюсь, что они там, без вашего мудрого руководства, могут хватить через край… И будет плохо, как одной, так и другой стороне. Я имею в виду исключительно интересы единой культуры и единой науки, направленных на благо всего сущего. Признаться, меня, как вероятно и вас, мой гениальный друг, всегда угнетала мысль об унизительной роли науки в деле взаимного истребления. Во имя чего? Во имя каких-то эфемерных условностей! Этого не должно быть. Если уж без войны никак нельзя обойтись, все же должно быть какое-то сдерживающее начало. Мне кажется, что мы, служители чистой науки, и должны являться этим сдерживающим началом. Позабавились немного и будет…

— Правильно ли я вас понял, великий друг? — обрадовался Роне, все еще не доверяя своей догадливости.

— Совершенно правильно. О вашем благополучном возвращении к жизни пока знают только два человека — я и Лейянита. Вы мне дадите слово повлиять в сторону прекращения ненужной борьбы, а я предоставлю вам возможность скорейшего возвращения домой.

— Вы — совершеннейшее существо! — воскликнул растроганный Роне.

Ученые враждебных миров дружески заключили друг друга в объятия.

Разговор происходил в анатомикуме. В это время Гени и Лейянита гуляли по галлереям и рассматривали фигуры в витринах, — занятие, которому они предавались с особенным рвением каждую свободную минуту.

Нооме время от времени отыскивал глазами очаровательную пару и мягко улыбаясь, покачивал головой.

Ученые условились, что с наступлением ночи, т. е. через 2 — 3 часа, небольшая, но славная машина будет ожидать пленников в уединенной галлерее № 23.

Роне поспешил поделиться своей удачей с Гени.

— Лейянита, — позвал Нооме, когда пленники удалились к себе.

— Я здесь, мой славный дедушка! — девочка подбежала и повисла на шее у старика. — Как мне хорошо, дедушка!

— Рад за тебя, Звездочка. Ты умная девочка, Лейянита, ты никому не должна говорить, что видела наших гостей живыми.

— Да, дедушка.

— Сегодня наши гости покинут нас. Они отправятся к своим близким. Об этом ты тоже ничего не знаешь.

Девушка побледнела и чтобы не упасть схватилась за край стола.

Нооме поддержал внучку и покачал головой.

— Я понял твое состояние, моя Утренняя Звездочка.

У девушки на глазах блестели слезы.

— Это необходимо, Звездочка. Вы скоро свидитесь при лучших обстоятельствах и тогда…

— Как скоро, дедушка? — с надеждой спросила Лейянита.

— Быть может, через несколько дней. Если только наши гости не забудут про нас…

— Нет, нет, я не хочу расставаться! — вырвалось у девушки.

— Ну, что же… тогда и тебе придется отправиться с ними, — грустно улыбнулся Нооме.

— А ты, милый дедушка?

— Я — старая сова. Буду одиноко доживать век в своем дупле.

— Нет, нет! Я хочу видеть тебя и… их…

— Их или его, девочка?

Лейянита не ответила, закрыв лицо руками.

Роне и Гени, незадолго до назначенного часа, в присутствии Нооме осмотрели прибывшую машину и пришли в восторг от ее достоинств.

Все вернулись вниз, в анатомикум — проститься с Лейянитой и поговорить о некоторых вещах.

Девушка сидела на краю бассейна и плакала. Сердце Гени при виде ее скорби болезненно сжалось.

— До свиданья, Лейянита… Мне очень тяжело, но мы скоро увидимся…

Девушка подняла на Гени глаза, полные слез.

Старики отвернулись, чрезвычайно внимательно рассматривая какую-то машину.

Лейянита, неожиданно для себя, порывисто вскочила на ноги и с глухим рыданием бросилась на грудь Гени.

— Мы увидимся через два-три дня… Не плачьте, Лейянита… Вы мне делаете невыносимо больно…

— Через два дня? — переспросила девушка.

— Через два или три дня. Как кончится война, — уверенно сказал Гени.

— Если через три дня Лейянита вас не увидит, Лейяниты больше не будет на свете, — просто сказала девушка.

Все отправились к машине. В галлереях стоял полумрак. Пленники взошли в санаэрожабль с прощальным приветствием.

Лейянита еле держалась на ногах, опираясь на плечо Нооме.

Прошла минута или две. Машина не трогалась. Неожиданно дверка откинулась и на галлерею поспешно выпрыгнул Гени. За ним торопливо спускался ученый.

Оба были сильно взволнованы.

— Что случилось? — спросил Нооме.

— Машина… — задыхаясь проговорил Гени, — машина… кем то приведена в полную негодность…

Лейянита радостно встрепенулась.

Нооме нахмурился и, качая головой, проговорил:

— Весьма загадочное обстоятельство…

Глава двенадцатая. Восковой Гро Фезера.

Загадочная порча машины оттягивала бегство пленников на некоторое время, а главное — вселяла подозрение, что их пребывание у Нооме известно кому-то зоркому и враждебному.

Нооме, хотя и сам был взволнован несколько странным приключением, однако успокаивал гостей, надеясь через несколько часов получить другую машину и спрятать ее в одном из отдаленных туннелей.

Пока же ученые сидели в небольшом кабинете Нооме при анатомиуме. Ученый Марса делился с ученым Земли своими достижениями в области анабиоза.

— Вы видели, дорогой коллега, витрины у меня в анатомикуме? В большинстве, в них заключены скелеты и мумии давно вымерших животных, есть и человеческие мумии, — чрезвычайно интересные экземпляры, насчитывающие несколько десятков тысяч лет. Способ их бальзамирования нам неизвестен, этот секрет давно потерян человечеством. Об этом можно было бы пожалеть, если бы мы не обладали другим способом, более свершенным: сохранять человеческие трупы и даже живые тела, какое угодно продолжительное время, — я говорю об анабиозе. В витринах имеется несколько человеческих экземпляров из числа приговоренных к смерти, подвергнутых мною, в интересах науки, анабиотическому замораживанию. По желанию, их можно оживить в любой момент, — сейчас или через десять-двадцать лет, через одно-два столетия. Я добился некоторых успехов в направлении частичного замораживания органов человеческого тела. Например, можно моментально заморозить человеческий мозг, сердце, легкие и так далее. Это чрезвычайно важно при сложных хирургических операциях. Я делал опыты пересаживания органов одного человека другому, — даже таких важных, как сердце, — и вполне удачно. Вы подумайте, коллега, какие открываются горизонты.

— Изумительные, — искренно поддержал Роне.

— Да, если бы люди весь свой гений, расходуемый на самоистребление, направляли на пользу человечества, мы давно уже достигли бы золотого века!

Нооме неожиданно улыбнулся и даже, как будто, застыдился.

— В этих же витринах, мой гениальный друг, вы найдете и продукты моих шалостей в часы досуга. Я разумею восковые и иные модели с живых современников, — результат моих неудачных пока работ по созданию искусственного человека. Но это — между прочим. Серьезное же мое внимание обращено, главным образом, на явления анабиоза.

Нооме дружески похлопал коллегу по плечу.

— Лет через 25, дорогой Роне, в этой области наука достигнет результатов, о которых в настоящую минуту страшно подумать. На Марсе анабиозом в данное время заинтересовались многие ученые общества и коллегии, им занимаются многие отдельные лица, основная специальность которых имеет весьма мало точек соприкосновения с проблемой анабиоза. Вот, например, председатель союза… т. е., я хотел сказать, — быстро спохватился Нооме, — наш гениальный поэт Гро Фезера является одним из моих талантливейших учеников в этой области. У него даже имеется по близости моего анатомикума свой собственный кабинет, где он занимается опытами в этом направлении и ужасно ревниво охраняет результаты своих достижений.

При имени Гро Фезера Роне нахмурился. Нооме, не замечая этого, продолжал развивать свои взгляды на анабиоз.

В это время Гени и Лейянита, по обыкновению, бродили по галлереям анатомикума, не столько с целью осмотра, сколько из внутренней потребности быть вместе.

— Здесь так много, так много замечательных фигур, что нет возможности познакомиться с ними со всеми, — щебетала Лейянита. — И они каждый день прибывают. Вот, например, этой восковой фигуры я ни разу еще не видала.

Девушка остановилась перед витриной, где возвышалась фигура марсианина, одетая в современное платье.

Гени, любовавшийся точеным личиком Лейяниты, рассеянно поднял глаза на витрину и вздрогнул от неожиданности.

За стеклом, как живая, красовалась в полусвете копия с его шурина Гро Фезера. Гени даже протер глаза и внимательно уставился в знакомые черты. Сходство с живым Гро было поразительное.

— Давно здесь эта фигура, Лейянита? — взволнованно спросил Гени.

— Вероятно, недавно, я ее вижу в первый раз.

Гени вперил глаза в спокойные черты марсианина. Один момент ему даже показалось, будто на губах восковой фигуры мелькнула, как тень, легкая усмешка.

— Поразительное сходство, — шептал Гени. — Если бы мне не было известно, что…

Оро-Моск не договорил. Он с легким криком схватился одной рукой за сердце, а другую вытянул перед собой, как бы ища точку опоры.

— Что с вами, Гени? — испуганно закричала девушка.

Но Гени уже не слыхал ее крика. Он глубоко глотнул воздуха и упал на мозаичный пол галлереи.

— Гени!.. Гени!.. — взывала девушка, пытаясь привести в чувство того, кто ей был дороже всех на свете. — Гени!.. Дедушка Нооме!.. Помоги! Спаси его!..

Девушка с воплем бросилась в кабинет ученого, вход в который находился в конце анатомикума.

Лейянита вбежала в кабинет бледная и трепещущая.

— Дедушка!.. Скорее!.. Там… Гени упал… ему дурно…

Оба ученые бросились за девушкой на галлерею.

Лейянита с быстротой ветра пронеслась через одну из галлерей и растерянно остановилась.

— Что такое, Звездочка? Где Гени? Что с ним случилось? — в недоумении спрашивали подоспевшие старики.

Лейянита безумным взглядом озиралась вокруг.

Гени нигде не было видно. Витрина, около которой они только-что разговаривали, стояла пустой.

— Объясни же, Звездочка, в чем дело? — в десятый раз спрашивал Нооме.

У Роне, в предчувствии какой-то беды, мучительно защемило сердце.

Лейянита все еще растерянно озиралась вокруг и, сжав виски руками, бессвязно роняла:

— Мы гуляли здесь… Остановились перед этой витриной… Там стояла фигура… Гени заинтересовался ею… Потом упал… Или это было не здесь?.. Нет, здесь, здесь… Вот и цветы, которые я выронила… когда побежала вниз…

Ученые изумленно переглянулись.

— Что это была за фигура? — спросил Роне.

— Это… это была статуя, одетая в платье… Или восковая фигура… Я не знаю… Она была очень похожа… на одного любимого мною поэта…

— Как имя этого поэта? — быстро спросил Роне, хватая Лейяниту за руку.

— Это — автор «Гармонии миров»… Его зовут…

— Гро Фезера! — закричал Роне. — Этого не может быть!

— Председатель Союза Ларгомерогов, — тихо прошептал Нооме. — Увы, это вполне возможно!..

Глава тринадцатая. Падение в бездну.

Потратив на поиски следов Гени Оро-Моска несколько часов, ученые положительно стали в тупик.

Начальник боевого флота Земли как в воду канул. Однако, в виду плотности воды на Марсе и это предположение совершенно исключалось.

Лейянита была в отчаянии. Она неподвижно сидела на краю бассейна, с глазами, устремленными в одну точку, и по ее осунувшемуся личику текли безмолвные слезы.

Нооме передал Роне Оро-Беру о возобновлении войны. Марсиане с удесятеренной энергией обрушились на Землю.

Смертоносные лучи грозили смести с поверхности Земли все живое. Все наличные силы Федерации Земли уходили на отражение неприятельских атак и почти не было возможности подумать о наступлении в свою очередь.

Роне Оро-Бер, получив эти сообщения, поплотнее закутался в свой плащ и отправился к тому аппарату люксографа, с помощью которого он однажды уже переговаривался с Кэном.

Это, разумеется, было ошибкой со стороны старого ученого. Он плохо учел в высшей степени предупредительное отношение к нему Нооме и не поделился со старым марсианином откровенно своими намерениями. Поступи Роне так, безусловно Нооме предоставил бы ему возможность снестись с Землей другим путем, не удаляясь далеко от анатомикума.

Поднявшись на поверхность Марса по известному нам люку, Роне был удивлен темнотой, царившей в воздухе. Всё золотистое небо планеты было одето как бы тяжелыми тучами, причем эти тучи передвигались по различным направлениям, время от времени открывая полосы золотистых просветов.

Временами вспыхивали как бы короткие ярко-голубые молнии.

Тишина стояла усыпляющая.

Роне стал всматриваться в атмосферу и уловил в движении туч организованную планомерность.

«Это не тучи! Это — мириады воздушных машин, охраняющих планету!» — мелькнула неожиданная мысль.

Канал, на набережной которого стоял Роне, был совершенно безлюден. Вообще, все живое, как можно было предположить, предусмотрительно укрылось в недра планеты.

Ученый ощупью пробирался к люксографу, в надежде снестись с Кэном. Аппарат автоматически принимал отрывки каких-то сообщений на непонятных, условных языках. Роне был покоен, он знал, что и его условный язык никем не может быть расшифрован. Ученый мучительно вслушивался в хаос звуков, в надежде уловить хоть какую-нибудь руководящую нить. Повидимому, в воздухе кипела напряженнейшая работа.

Подавляющее большинство сообщений люксографа оставалось для Роне простым набором звуков. Он уловил всего несколько слов, смысл которых был для него понятен. Было очевидно, — люксограф фиксировал отрывки световых волн с далекой Земли: «Луна пылает… Омер Амечи… Завтра утром… Последнюю ночь… Кадастр.»…

В аппарат влился целый поток звуков самых невероятных сочетаний, в которых ученый никак не мог разобраться. Раза два или три он ясно уловил слово «Оссос» и понял, что речь идет о нем. Он знал, что «Оссос» в шифрованных сношениях военного командования Марса означает его имя.

Роне долго повторял в мембрану одно слово: «Кэн! Кэн! Кэн!»…

Звуки бушевали и ответа не было. Потеряв надежду вызвать сына, Роне хотел уже отойти от аппарата, как ясно услышал магическое слово «Ариэс?» — «Ариэс!» — радостно отозвался Оро-Бер.

— Дитя мое, это ты? — «Я, дорогой отец». — Милый Кэн, я развязываю вам руки… Я знаю положение… Предпринимайте, что найдете нужным… — «Где вы находитесь, отец?» — В полной безопасности, что бы ни случилось. По возможности, щадите…

Старый ученый не докончил. Какая-то сила далеко отбросила его от аппарата. Старик потерял равновесие и упал на рубчатую железную площадку, больно ударившись о какой-то предмет. Однако, сознание опасности вернуло ему силы. Он вскочил с ловкостью юноши и, увидев устремившуюся к нему темную рослую фигуру в плаще, ловко уклонился от нападающего и бросился бежать.

Это была бешеная погоня.

Старик бежал с изумительной скоростью, так как его организм был приспособлен к более плотной атмосфере. Его прыжки привели бы в восторг любого спортсмена Земли. Однако, эта легкость не давала ему большого преимущества перед гнавшимся за ним по пятам более грузным марсианином: вокруг стояла густая мгла и бежать приходилось наугад, тогда как глаза марсианина, от природы приспособленные к менее яркому освещению, отлично видели малейшие препятствия.

Роне несколько раз кидался в упругую влагу каналов, выкарабкивался на противоположный берег и продолжал свой бег, стараясь запутать преследующего врага тысячью мелких уловок.

Несколько раз ученый уже чувствовал прикосновение его рук к своим плечам, но каждый раз ловко ускользал, кидаясь в сторону.

Роне выбивался из сил. Ушибы, полученные от ударов о встречные препятствия болели, затрудняя бег. Почувствовав, что враг его окончательно настигает и заметив в стороне высокую круглую решетку, Роне решил перепрыгнуть через нее, в надежде, что более грузный враг не осилит этого препятствия.

Старик с ловкостью отчаяния ухватился за край решетки и перескочив через нее, очутился в каком-то круглом огороженном пространстве. Он упал. Острая боль в ноге помешала сразу подняться, чтобы продолжать бег.

Марсианин с трудом вскарабкался на решетку и после минутного колебания последовал за Роне.

Завязалась отчаянная борьба. Цепкие, сильные руки врага, все время искали горла старика, чтобы сдавить его.

В надежде подняться на ноги, Роне ухватился за какой-то выступавший рычаг и с силой рванул его.

В ту же минуту плоскость пола медленно начала принимать вертикальное положение. Из глубины послышался отдаленный глухой рев.

Марсианин дико вскрикнул, сделал попытку ухватиться за край люка, но пол уже перевернулся на стержне и обе жертвы стремительно полетели вниз.

Глава четырнадцатая. Планета гибнет!

Следующее утро для марсиан северного полушария, где была сосредоточена культурная жизнь планеты, наступило как-то нехотя.

Жара и духота стояли невыносимые. Солнце в своем суточном движении по небу на этот раз не спешило. Едва поднявшись над горизонтом, оно — тускло-золотое — казалось, совсем остановилось.

Начало панике было положено в астрономических обсерваториях. Астрономы, разумеется, первые заметили, что во вращении планеты вокруг своей оси произошли какие-то непонятные изменения. Это вращение быстро и неуклонно замедлялось, грозя в скором времени совершенно остановиться.

Температура воздуха всего северного полушария, обращенного к солнцу, поднялась до наивысшей точки, когда-либо наблюдавшейся в экваториальном поясе, тогда как температура южного — резко упала и влага каналов покрылась льдом.

Все живое забилось вглубь планеты. Подземные города и туннели кишели миллиардами человеческих существ; они задыхались от духоты и недостатка воздуха на одной стороне планеты и почти замерзали на другой.

Солнце, пройдя четверть своего пути, неподвижно повисло на золотистом небе. Невыносимая жара неудержимо разливалась по лицу планеты. Опаловая влага внешних каналов растопилась, расширилась и с бешеным ревом устремилась по сильно наклонным плоскостям вглубь Марса. Подземные каналы, обычно такие спокойные, медлительные, превратились в грозно бушующие потоки, которые со все возрастающим ревом и грохотом неслись, по своим крутым руслам, заволакивая горячим паром все подземные гал-лереи. В подземных морях собрались колоссальные массы разжиженной воды. Гигантские насосы и турбины, расчитанные на определенный обычный приток влаги, не успевали перебрасывать стремительно прибывающих водных масс к полюсам и оба океана в скором времени грозили собраться в чреве планеты, затопить доверху весь подземный мир и похоронить там все живое.

Безумие и ужас охватили все население. Непонятность причин грозного явления усиливала всеобщую растерянность.

Начавшаяся было страшная паника, после полученной с Земли люксограммы, моментально ставшей достоянием всех, сменилась взрывом глубочайшего негодования по адресу правящего совета и, главным образом, против Союза Ларгомерогов, как виновника губительной войны.

Ультиматум Земли, переданный на разговорном языке марсиан и адресованный всему населению, был принят одновременно всеми люксоприемниками планеты; он гласил:

Мгновенно в недрах Марса вспыхнула революция, — стремительная, как поток и разрушительная, как буря. Грозные крики миллионных масс потрясали подземные галлереи.

«Долой войну! Долой правящий совет! Смерть ларгомерогам! Немедленный мир и выборы нового правительства!».

Колоссальные рупоры радиофонов на всех подземных площадях, на всех перекрестках, громово бросали угрожающие лозунги.

Начались массовые избиения. Все известные руководители и все уличенные рядовые члены Союза Ларгомерогов тысячами гибли от руки разъяренной толпы. Каналы были полны трупами, местами образовались заторы, начались наводнения. Недра Марса бушевали.

«Вечный мир с Землей!» — раздавались громовые крики.

«Поголовное истребление ларгомерогов!»

«Имя председателя Союза!» — неслось по всем закоулкам галлерей.

Правящий совет Марса получил от неуловимой пятерки ларгомерогов распоряжение по секретному кабелю:

Растерявшееся правительство немедленно люксографировало на Землю:

С Земли немедленно ответили:

Революция принимала небывалые размеры. Люди, подозреваемые в сочувствии войне, гибли миллионами. Массы подозреваемых сгонялись на подземные площадки и тут же испепелялись страшными истребителями.

В нижних галлереях началось наводнение.

Железное сердце Марса захлебывалось и грозило остановиться.

Правительство, не спросясь согласия Совета Пяти, немедленно люксографировало всеми находящимися в его распоряжении средствами, на всех языках и по всем направлениям:

Через некоторое время, солнце медленно поползло вверх, свершая свой обычный путь по небу Марса. Невыносимая жара быстро спадала. Гигантские вентиляторы, — эти «Сеятели ветра», как их называли марсиане, — работали полным ходом, быстро уравновешивая температуру воздуха двух полушарий.

Растопленная влага каналов медленно стыла, приобретая вновь утраченную ею упругость.

К полудню миллиарды людей, покинув удушливые подземелья, высыпали на поверхность планеты.

Бешеный взрыв революции утихал, уступая место революционной планомерности. Безответственные истребления часто ни в чем неповинных людей, после избрания Революционного Совета, прекратились, — хотя отдельные эксцессы кое-где продолжались, страшные и жестокие.

Правящий Совет был арестован in corpore и подвергнут строжайшей изоляции. Начал действовать революционный суд.

Имена Совета Пяти Союза Ларгомерогов, равно и председателя Союза, остались невыясненными. Революционный Совет всю свою энергию направил на раскрытие этих лиц, однако, пока безрезультатно.

Военные действия повсеместно прекратились. Жизнь планеты постепенно входила в обычную колею.

К вечеру население любовалось редчайшим явлением: над большею частью планеты хлынул обильный, опаловый дождь, принесший с собою спасительное освежение.

Ни один марсианин не искал прикрытия, все с восторгом подставляли свои тела под этот бодрящий душ.

Беспримерная война миров кончилась на третьи сутки.

Железное сердце Марса работало слегка ускоренным темпом.

Глава пятнадцатая. Жертва анабиоза.

Чтобы уяснить себе роль председателя Союза Ларгомерогов в последних событиях, необходимо вернуться несколько назад.

Благополучно избегнув бури земного ада на необитаемом островке Тихого океана, Гро Фезера энергично принялся за прерванную деятельность.

Вопль о помощи, посланный Микоросом по люксографу, как известно, был принят на Марсе, после чего немедленно последовало временное прекращение военных действий.

Гро Фезера, воспользовавшись перерывом, сообщил по тому же аппарату многочисленным тайным агентам марсиан на Земле о своем местопребывании и через несколько часов сильный и быстроходный санаэрожабль земного типа, окрашенный в цвета Земли, опустился на островке.

Предстояла трудная задача незамеченными проскользнуть на Марс через зоркие заградительные линии противника.

Прибывший с санаэрожаблем член Союза Ларгомерогов Хойхороо, старый друг Гро Фезера, сообщил последнему о результатах борьбы, о видимом перевесе на стороне марсиан и об исчезновении с горизонта главнокомандующего боевыми силами неприятеля — Гени Оро-Моска, вместе с начальником технических сил Роне Оро-Бером.

— Полагают, что оба эти лица, находившиеся, повидимому, в одной машине, погибли где-нибудь в пространстве от нашего огня, — заключил Хойхороо.

— Мне казалось, оба эти лица погибли еще до начала борьбы? — удивленно проговорил Гро.

— Относительно этого я имею самые достоверные сведения. В начале борьбы, как Оро-Моск, так и Оро-Бер руководили сражением. Наши заметные успехи начались с того момента, когда неприятелем перестали получаться их распоряжения.

Гро Фезера задумался.

— Почему, же ты вывел такое примитивное заключение о их гибели в пространстве? — наконец спросил он. — Насколько я знаю старую лису, она не может так незаметно уйти из мира. А потому, здесь остается место для самых безотрадных выводов.

Укрепившись в этой мысли, председатель Союза Ларгомерогов поставил себе неотложной задачей сейчас же по прибытии на Марс выяснить точно судьбу, постигшую опасного и ненавистного ему человека.

После целого ряда сложных маневров, санаэрожаблю марсиан удалось незаметно прошмыгнуть через сторожевые цепи неприятеля и машина молнией устремилась к Марсу.

По прибытии на планету, Гро Фезера посетил конспиративную квартиру Совета Пяти, где узнал все подробности борьбы. Одним из первых вопросов председателя Совета Ларгомерогов был вопрос о Роне Оро-Бере. Здесь о его гибели точно ничего не было известно, об этом только догадывались.

Снесясь с Военным Советом, Гро Фезера заявил, что выбрать удобный момент для возобновления нападения на Землю зависит от Военного Совета и что для Совета Пяти этот момент безразличен.

Из Военного Совета, между прочим, сообщили о некоторых чрезвычайно сложных неприятельских летательных машинах, выловленных в пространстве, и что одна из этих машин отправлена на исследование к Нооме.

Гро Фезера решил безотлагательно и инкогнито навестить своего учителя, которому он, по своей подозрительности, не особенно доверял.

Если бы Гени и Лейянита во время своих прогулок не смотрели исключительно в глаза друг другу, они несомненно заметили бы следившую за ними фигуру в темном плаще.

Когда в галлерею №23 прибыла летательная машина, предназначенная для пленников, Фезера окончательно убедился в двусмысленной роли своего учителя и в несколько минут испортил машину, в то же время отдав распоряжение своим агентам следить за всеми каналами, прилегающими к лабораториям Нооме.

Фезера дал себе слово не выпускать из вида опасных врагов, в причастности которых к взрыву на Тихом океане он не сомневался, и решил сделать своей базой кабинет при анатомикуме ученого, где он занимался анабиозом.

Ключи от кабинета находились при нем. Кроме того, в кабинете имелся потайный вход, терявшийся в одном из полузаброшенных туннелей. О существовании этого входа знали только два человека — он и его преданный слуга Анорос.

Пройдя через этот вход, Гро очутился в обширном помещении, уставленном всевозможными машинами и приборами и снабженным всем необходимым для усидчивых и длительных занятий.

В нишах стен стояло несколько хрустальных гробов с жертвами его анабиотических опытов. Эти жертвы в свое время были схвачены в уединенных галлереях и подвержены замораживанию.

Посреди помещения стояли на возвышениях два пустых гроба, ждущие своих жертв. При виде их у Фезера мгновенно созрел дьявольский план, который не представлялось труда в кратчайший срок привести в исполнение.

Он немедленно запер изнутри главный вход в кабинет и, захватив с собой небольшой прибор для замораживания человеческого сердца на расстоянии, вышел через потайную дверь. Пробравшись незаметно в анатомикум, Гро поместился в пустую стеклянную витрину, с намерением зорко следить за своими врагами и, в случае благоприятного момента, привести свой план в исполнение.

Дальнейшее мы знаем.

Когда Гени упал, а Лейянита убежала с криками о помощи, Фезера покинул витрину и тем же потайным ходом отнес бездыханное тело к себе в кабинет.

Фезера торжествовал. Один из врагов в его руках, подкараулить другого не составит большого труда.

Убивать Гени он не хотел, так как способ анабиозирования считался и более радикальным, и более удовлетворяющим чувству мести.

Заключив тело Гени в один из свободных хрустальных гробов, автор «Гармонии миров» подвергнул его уже окончательному замораживанию, по всем правилам искусства. Фезера герметически закрыл гроб, накинул на него легкое покрывало и сообщил по радио сестре, что труп ее мужа, будто бы погибшего в бою, доставлен к нему в научный кабинет, где приняты все меры, чтобы предохранить его от разложения.

«Если хочешь убедиться лично — Анорос тебя проводит. Прими меры предосторожности. Я не хочу, чтобы тебя кто-либо видел, в особенности.учитель. На это я имею чрезвычайные причины, о которых после», — заключил он свое сообщение.

Поступая таким образом, Гро Фезера, как сторонник радикальных мер, рассчитывал вылечить свою сестру Авиру от печали по муже и от привязанности к прошлому.

«Когда Авира лично увидит труп мужа, она убедится в бесполезности каких-либо надежд и постепенно привыкнет считать себя свободной», — думал Гро Фезера.

Сделав свое дело, председатель Союза Ларгомерогов вышел через потайной ход и стал караулить своего второго врага. О том, что убежище жертвы будет обнаружено, Фезера не беспокоился. Оффициальный вход надежно заперт, да в него никто и не подумает ломиться, а потайной — тщательно замаскирован и возможность даже случайного его открытия совершенно должна быть исключена.

В одном из темных туннелей Гро заметил в отдалении закутанную фигуру, в которой без труда узнал Роне.

«Какая случайность!» — подумал поэт и легкое беспокойство за возможное обнаружение входа в кабинет закралось в его душу.

Ученый направлялся к подземному люку, с намерением подняться наверх. Фезера пожалел, что второпях не захватил никакого оружия, но возвращаться в кабинет было уже поздно и он в отдалении последовал за Роне.

Глава шестнадцатая. Дар перламутрового бассейна.

Нооме сидел у рефрактора и следил за борьбой воздушных армий в пространстве. Его несколько безпокоило отсутствие Роне, который не сказал ничего коллеге о своих намерениях. Ученый хотел уже прекратить свои наблюдения и отправиться поискать своего гостя, как совершенно случайно его взгляд упал на чрезвычайно чувствительный прибор сейсмографа.

Стрелка сейсмографа, на его глазах, отметила ряд незначительных толчков и неподвижно застыла.

Ученый постоял несколько минут у сейсмографа, недоумевая над этим явлением.

— «Неужели это результат неприятельских атак? — соображал Нооме. — Или ряд каких-то отдаленных взрывов? Или просто землетрясение? Но замлетрясений на Марсе не было уже несколько тысяч лет»…

Стрелка сейсмографа снова запрыгала, на этот раз сильнее, чертя причудливо изломанную кривую.

— Что такое происходит с планетой? — вслух рассуждал ученый, тщетно ломая голову. — Несомненно, в ее вращательном движении произошло какое-то расстройство.

Стрелка сильно отклонилась назад, вышла за черту ординара и стремительно провела прямую линию в направлении движения планеты.

— Какой толчок! — закричал ученый. — Ну, старик, с нами творится что-то неладное!

Нооме выбежал из обсерватории и бросился искать Роне Оро-Бера.

В зале с перламутровым бассейном он встретил Леяйниту. Она была бледна и печальна.

— Звездочка, ты не видела нашего почтенного гостя? — спросил ученый внучку.

Та, не поднимая глаз, покачала головой.

— А он мне так нужен. Происшествие чрезвычайной важности…

— Нашли Гени?! — закричала девушка.

— Нет, Звездочка, не то… Гени мы, конечно, найдем. Ты не падай духом… Я хотел посоветоваться со стариком о явлениях чисто научных…

— Все о науке! А Гени… — с тоской проговорила Лейянита, заламывая руки.

Старый ученый не нашелся ничего возразить внучке. Он стоял, разводя руками и рассеянно смотря на опаловую влагу бассейна, где накануне стояла машина пленников, убранная теперь.

— «Чувствую, ох, чувствую, это работа моего дорогого ученичка, Гро Фезера, — думал старик. — Когда вернется Роне, необходимо будет направить розыски Гени именно в этом направлении»..

Неожиданно Лейянита слегка вскрикнула.

— Дедушка!..

Нооме удивленно поднял на нее глаза. Взгляд девушки был пристально устремлен в один из туннелей.

— Что такое, девочка? Я ничего не вижу…

— Там, что-то опять плывет…

Оба, до боли в глазах, с напряжением всматривались в какую-то черную точку в туннеле. Вот точка вынырнула из туннеля и, увеличиваясь, плавно поплыла по одному из каналов, ведущих к бассейну. Теперь уже можно было разглядеть, при неверном свете, человеческую фигуру, — очевидно, мертвое тело.

— Дедушка, а вдруг это?.. — со страхом заикнулась девушка. Старик жестом не то успокоил ее, не то пригласил к молчанию. Тело, миновав канал, соскользнуло в перламутровый бассейн и медленно направилось вдоль его закраины.

Старик и девушка бросились навстречу неожиданному дару.

— Роне! — крикнул старик в сильнейшем волнении.

Нооме и Лейянита извлекли тело ученого Земли из бассейна и положили на стол. Старик припал ухом к груди Роне.

— Умер? — спросила Лейянита.

— Жив. Сердце слабо бьется. Очевидно, только оглушен падением с большой высоты, — радостно говорил Нооме. — Сейчас приведем неосторожного в чувство. Только неосторожность здесь или преступление? — вот в чем вопрос, — рассуждал ученый.

Роне скоро пришел в себя и подробно рассказал о своем странном приключении и борьбе с незнакомцем.

— Вы, коллега, не заметили лица незнакомца?

— Нет, мой славный друг, было темно, а мои старые глаза…

— Это Гро Фезера, несомненно, — решил Нооме.

— Но мы упали вместе! Почему же тогда его здесь нет? — говорил Роне, оглядывая бассейн и каналы.

— Я не считаю это обязательным. Тело Гро Фезера могло попасть в течение другого канала, могло быть выловлено по пути, наконец, он мог даже не лишиться сознания. Мы должны принять все меры предосторожности…

— Вы, значит, предполагаете, мой великий друг, что председатель Союза Ларгомерогов благополучно здравствует?

— А!.. вам известно, что Фезера председатель страшного Союза… Тем лучше. Жив ли он? Без сомнения. Ведь, вы почти совершенно не пострадали, а Фезера и сильнее вас, и лучше приспособлен к местным условиям. Вследствие небольшого притяжения Марса, падение даже с большой высоты не грозит у нас серьезными последствиями. Если бы подобное случилось у вас на Земле, я едва ли имел бы чрезвычайное удовольствие беседовать в настоящую минуту с вами, мой гениальный друг… Извините, что я разболтался, это от радости. Прежде всего, как ваше самочувствие?

— Сносно. Немного ломят кости, но это может быть и просто от старости, — улыбаясь, ответил Роне.

Неожиданный толчок, от которого зазвенели металлические части машин, неожиданно прервал беседу двух ученых.

Роне как-то загадочно взглянул на своего коллегу.

— Ах, да, мой гениальный друг! — вспомнил Нооме, — ведь, я отправился искать вас, чтобы прибегнуть к вашему всесторонне развитому уму. Дело в том, что со стариком Марсом начались какие-то непонятные мне судороги.

Роне мягко положил обе руки на плечи своего друга и заглянул в его глаза.

— Это не опасно, верьте мне, мой друг и спаситель. Это лишь временный пароксизм, который минует скоро и без особенной боли, к общему благополучию и процветанию единой, вечной культуры!

— Значит, вам известны причины? — удивился Нооме.

Роне только кивнул головой.

Ученый Марса доверчиво улыбнулся, потом быстро обернулся к Лейяните:

— Видишь, Звездочка. Я говорил… Один уже отыскался и другого отыщем.

Глава семнадцатая. Смерть и воскресение.

Прошли еще сутки. Война миров закончилась. Победители диктовали побежденным окончательные условия. Революция на Марсе, изжив свой бурный период, протекала без излишних эксцессов и жестокостей.

Роне и Нооме положительно перевернули все подземелье в поисках пропавшего Гени. Ни малейших следов, ни малейших указаний.

Была даже сделана попытка открыть кабинет Гро Фезера. Однако массивные железные двери не поддавались никаким усилиям. Ограничились временно тем, что установили безпрерывный негласный надзор за входом в кабинет.

Гро Фезера не подавал никаких признаков жизни, о его местопребывании никому не было известно.

В том, что председатель Союза Ларгомерогов жив, Нооме не сомневался.

Роне Оро-Бер открыто показывался всюду. Революционные массы народа, узнав ученого Земли на одной из площадей, устроили своему бывшему врагу бурную овацию.

Роне знал, кому принадлежит честь победы над марсианами и столь быстрого завершения борьбы миров. Он люксографировал Кэну в самых восторженных выражениях:

«Поздравляю, мой гениальный мальчик, мой триумфатор! Культурное человечество оценит твой подвиг, когда настанет время. Зная твою скромность, я убежден в том, что ты постараешься уклониться от всяких почестей и выражений восторга. Больше того, едва ли многие узнают даже имя своего спасителя. Пусть будет так! Слава не только дым, — она также и тягчайший гнет, мешающий дышать свободно. Я поражен твоими сверхчеловеческими достижениями. Мое отеческое сердце переполняется горделивым восторгом за тебя, и за себя, и за человечество. Однако, нам предстоит подвергнуть некоторому, так сказать, этическому анализу твои гениальные открытия. Необходимо взвесить, в какой мере можно использовать их во благо и в какой — во зло всему сущему. Несомненно, это — вопрос существования вселенной в том виде, в каком она существует ныне. До скорого свиданья, мой мальчик. Дела чрезвычайной важности задержали меня на Марсе, надеюсь, на короткий срок».

Глаза Лейяниты не просыхали от слез. Она в глубокой тоске и горе бродила по подземным туннелям, в каждой промелькнувшей фигуре надеясь встретить своего возлюбленного.

Вот и сейчас, недалеко от анатомикума, в темной заброшенной галлерее, промелькнула какая-то неясная фигура.

Под властью неугасающей надежды, Лейянита бросилась за фигурой и в недоумении остановилась у глухой каменной стены. Фигура исчезла, как будто растаяла в воздухе. Никого.

Заломив в отчаянии руки, Лейянита повернула обратно, как вдруг неясная полоска света привлекла ее внимание. Она подошла ближе. В почерневшей каменной стене слабо светилась расселина. Лейянита почти бессознательно ухватилась за выступ камня — камень легко подался и просвет увеличился.

Девушка, расширив вход, проникла в узкий туннель, в конце которого сбоку падал яркий сноп света. Лейянита направилась туда.

Полуоткрытая дверь, за дверью светлая комната. На полу, в коленопреклоненной позе, женщина, закутанная в плащ. Капюшон откинут и буйные золотистые волосы рассыпаны по приподнятым плечам.

Женщина, закрывши лицо руками, повидимому, плакала. Движимая бессознательным чувством сострадания, горя желанием утешить несчастную подругу, Лейянита вошла в помещение и тихо направилась к женщине.

— Вам тяжело, милая подруга, — сказала Лейянита, коснувшись рукой плеча женщины.

Незнакомка быстро поднялась на ноги и испуганно уставилась полными слез, огромными черными глазами на помешавшую ее горю девушку.

— Извините, я вас испугала. Вы меня должны понять. Я сама страдаю и вид страдания других мне невыносим. У меня было намерение принести вам слово утешения.

Женщина покачала головой и медленно проговорила:

— Благодарю вас, добрая девушка, но мне не помогут никакие утешения. Лучше будет, если вы оставите меня одну с моим горем. Я оплакиваю своего погибшего мужа.

— Погибшего мужа?

— Да, погибшего мужа.

Незнакомка откинула покрывало с хрустального гроба. Лейянита с глубоким участием смотрела в ее печальные глаза. Женщина снова закрыла лицо рукою.

Лейнита перевела глаза на гроб и нечеловеческий вопль огласил своды кабинета — в гробу лежал, бледный, как снег, Гени Оро-Моск.

— Что вас так испугало, милая девушка? — удивленно проговорила Авира Гени-Мар.

Но Лейянита не отвечала. Она с рыданьем билась на стеклянной крышке гроба и в исступлении взывала, как бы надеясь разбудить спящего:

— Гени!.. Гени!.. Гени!..

Авира гордо выпрямилась и высокомерно сказала:

— По какому праву, странная девушка, вы называете моего мужа этим именем?

Сзади послышался какой-то шорох. Авира быстро обернулась. В дверях стояли Нооме и Роне Оро-Бер.

— Лейянита, что ты здесь делаешь? — закричал Нооме, бросаясь к бьющейся в рыданиях внучке.

Лейянита поднялась к нему навстречу.

— Дедушка, он умер!..

Ученый обнял плачущую девушку и внимательно осмотрел помещение.

— Это… Это… если не ошибаюсь, кабинет моего ученика, Гро Фезера, председателя Союза Ларгомерогов? — умышленно подчеркивая последние слова, произнес Нооме.

Авира выпрямилась и гордо взглянула на вошедших.

— Вы не ошиблись. Это — научный кабинет председателя Союза Ларгомерогов, которого с бешеной пеной на губах разыскивает грязная чернь по всем закоулкам планеты. А я — его сестра. Только вы напрасно побеспокоились, проникнув сюда, — Гро Фезера здесь нет. И ни вам, ни его заклятому врагу Роне Оро-Беру, — присутствие которого здесь для меня понятно, — не удастся захватить в свои руки брата, чтобы бросить его на растерзание взбунтовавшейся черни. Председатель Союза Ларгомерогов — для вас недосягаем! Наша игра проиграна, но и вы, Роне Оро-Бер, недолго торжествовали…

Авира Гени-Мар выхватила из складок плаща истребитель и метнула им в сторону Роне.

Нооме, с ловкостью юноши, схватил женщину за локоть и отвел истребитель в сторону.

Авира сделала энергичное усилие, на момент высвободила руку и прежде, чем кто-либо успел сообразить в чем дело — приставила истребитель к своему виску.

Послышался легкий треск и Авира Гени Map опустилась на пол, возле гроба своего мужа.

— Несчастная женщина! — невольно вырвалось у Роне.

Лейянита, прижавшись к стене, с безмолвным ужасом в глазах смотрела на эту непонятную для нее трагедию.

Нооме нагнулся над упавшей женщиной.

— Кончено, — сказал он, — ее не в состоянии спасти никакое искусство.

Роне выступил вперед. Он был взволнован и с трудом владел собою.

— Но каким образом очутился здесь труп моего сына?.. Труп Гени Оро-Моска, хотел я сказать, — быстро поправился старик.

— Труп? Вы ошиблись, мой дорогой друг. Мертвые не имеют такого белого цвета кожи. Ваш сын… ваш юный друг, хотел я сказать, просто подвергнут анабиотическому замораживанию. С какой целью? — и об этом я догадываюсь.

— Дедушка! — с тоскою проговорила Лейянита, глотая слезы.

— А ты успокойся, Звездочка, — с улыбкой повернулся к ней Нооме. — Твой Гени не умер, он только спит, и мы его не замедлим разбудить. Что же касается других препятствий…

Нооме покосился на труп Авиры и после небольшой паузы договорил:

— … то все препятствия судьбе было угодно устранить с вашей дороги…

Глава первая. После войны миров.

Небывалая война двух соседних миров — Земли и Марса — окончилась при изумительных условиях.

Железный закон мирового тяготения был поколеблен.

Гениальное открытие юного Кэна Роне нарушило размеренный ход планет и сделало их игрушками в руках человека, пешками в шахматной игре миров, которыми человеческий гений мог двигать по своему произволу.

В сущности, как можно было подозревать, никакой незыблемой в веках гармонии в взаимоотношениях небесных тел никогда не существовало; было лишь вынужденное сожительство соседей, гнавшихся одни за другими, безостановочно стремившихся, — в силу закона компактования масс, уплотниться друг с другом, слиться во-едино, пожрать друг друга, оправдать изначальный, громоздящий закон хаоса, по которому — всякая случайно установившаяся планомерность являлась уже нарушением основных свойств космического движения — находиться в беспрерывной стадии перегруппировки, бурления, клокотания материи.

Вечность и Время — не есть нечто абсолютное.

Те тысячелетия затишья, приостановки в разрушении пространственных тел, которые человечество могло наблюдать глазами разума, в сущности являются лишь случайными мигами, паузами, передышками в разрушительной, кромсающей работе хаоса.

Эти тысячелетние моменты обманчивой гармонии являются лишь кажущимися и зависят от ограниченности человеческого кругозора, создающего иллюзию гармонии.

Если бы человек мог раздвинуть горизонты своих наблюдений и охватить весь исполинский масштаб вселенной, он убедился бы, что каждый данный миг, каждый атом времени, заполнен сотнями мировых катастроф в безднах пространства.

Хаос в необозримых просторах вселенной безостановочно выполняет свое назначение — крушить, рушить, дробить, давить, измельчать, превращать в пыль, — каждый миг перетряхивать содержание лукошка Космоса.

Тысячелетия для человечества — миги для Бездны.

Кэн Роне открыл лишь способ изменять — ускорять и замедлять — ход планет, использовав силу их собственной инерции, — а, следовательно, он нашел и возможность длить миги случайно установившейся гармонии, предупреждать и отдалять неизбежность катастроф или же ускорять и вызывать эти катастрофы.

Правящий Совет Земли знал, что он обязан своей победой гению Кэна Роне, знал, что близящаяся катастрофа на Марсе побудила неприятеля пойти на какие угодно условия мира, лишь бы сохранить свое существование, — но он не знал характера той силы, которая даровала ему эту нечеловеческую победу.

Для марсиан была очевидной неизбежность их гибели, гибели всего живого на планете, как было очевидным и то, что таинственная сила, влекущая их в бездну, исходит от командования Земли, повисшего над ними как сама Непредотвратимость, как грозная, непобедимая, загадочная судьба.

Побежденные были вправе искать причины своего удушения в новейших открытиях и изобретениях ученых Земли, но они еще не знали, кто этот гений, неожиданно получивший власть над ними и, вполне естественно, сгорали от желания узнать имя виновника своего поражения.

Особенно был заинтересован этим таинственный и неуловимый Совет Пяти союза Ларгомерогов, ускользнувший из рук революционных масс.

Как бы то ни было, борьба миров кончилась.

Планеты, участницы войны, с лихорадочной поспешностью зализывали раны, нанесенные менее чем трехдневной борьбой.

Огромные участки территории Земли были обращены в мертвую пустыню, одетую серо-зеленым пеплом, — результат испепеляющего действия страшного оружия марсиан — лучей «фелуйфа».

Многие культурно-промышленные центры планеты, — этого сплошного города-мира, — лежали в развалинах.

Луна, под влиянием беспощадного накаливания со стороны Марса, растопила свои тысячевековые льды и оделась плотной атмосферой, изобилующей электрическими скоплениями, сеющими беспрерывные грозы.

Попытки марсиан угнать спутника Земли в пространство не увенчались успехом. Начавши медленно принимать собственное вращательное движение, независимое от Земли, и сделав всего один неполный оборот, Луна остановилась, по прежнему связанная невидимыми, но прочными узами притяжения со своей метрополией. Изменились лишь слегка черты ее бледного лица, обращенного к Земле.

Число человеческих жертв на Земле было велико, но не чрезмерно. Массы своевременно укрылись в подземных городах, надежно защищенных.

Гигантские общественные постройки последних десятилетий, возведенные из непроницаемого для всех известных элементов строительного материала — свентория — совершенно не пострадали. Они лишь окислились, покрывшись красивыми, причудливыми арабесками ярко-зеленого цвета.

Странно было видеть на выжженных участках громады этих неуязвимых колоссов, гордо возносящих свои арки, башни и обелиски в голубое безоблачное небо, — они стояли, как фениксы, возрожденные из пепла.

Зодчие Земли, облетев на своих птицеподобных аэрожаблях пожарища пострадавших участков и ознакомившись с картиной разрушения, постановили в дальнейшем возводить на поверхности Земли строения только из свентория, изгнавши из употребления все иные строительные материалы.

Безконечные заводы Федерации в Сибири, Тибете, в Альпах, Пиринеях, Андах, Центральной Африке, в Синих горах Австралии, в Гренландии, а также на материках Арктического и Антарктического океанов, — во всех местах обработки свентория, — безостановочно приготовляли здания, по своей колоссальности равняющиеся целым городам древности каждое; эти здания из свентория, крепкого, как алмаз, но ковкого и не ломкого, превосходящего легкостью все известные металлы, — в разобранном виде перебрасывались на воздушных кораблях к месту назначения.

Миллиарды человеческих существ, владычествуя над титаническими машинами, казалось, возводили заново весь мир. Гигантские подъемные краны, без всяких усилий, без шума и грохота, перебрасывали готовые многоэтажные здания туда, где им надлежало сростись с почвой. Целые улицы мягко катились по рельсам на предназначенные им места.

Нивеллировка огромных площадей, покрытых развалинами и хаотическими нагромождениями изъеденного и изуродованного железа, производилась с помощью исполинских катков-рубанков, сострагивающих и вбирающих в себя все лишнее, подлежащее удалению.

Эти исковерканные материалы разрушенных в борьбе построек не сортировались, они целиком поступали в прожорливые мельницы, перетиравшие их в однородную массу, которая, будучи смешана со связующим веществом особого состава, шла на образование прочного, устойчивого, непоколебимого грунта.

Колоссальные буровые машины упруго въедались в этот быстро отвердевающий искусственный грунт, образуя зияющие колодцы, через которые устанавливалась связь с подземными артериями городов.

На сотни верст тянулись трубы землепроводов, поставлявших искусственный чернозем для садов и парков.

Воздушные площади, повисшие на стройно переплетающихся легких ажурных арках и виадуках, заполнялись этим черноземом и на нем в несколько дней выращивались многоверстные бульвары, сады и парки из тропических, благородных, цветущих пород деревьев. Агрономическая химия в этой области творила сказочные чудеса.

Скульптурные украшения садов и площадей, — а равно фронтонов и галлерей зданий, — как будто, рождались тысячами тут же на месте.

В действительности они извлекались из запасных хранилищ Федерации, беспрерывно пополняемых многочисленными кадрами ваятелей, творческий гений которых был признан всей Федерацией и потенциальные способности которых казались неизсякаемыми.

Архитектура зданий не имела никаких точек соприкосновения ни с одной из архитектуре предшествовавших эпох. Полное отсутствие громоздкости, грузности, монументальности.

Легкий ажур, воздушности; смелый бросок в высь, мягкие, сливающиеся контуры, отсутствие прямых линий, обилие незаполненных, красиво изогнутых пространств, придающих постройкам характер артистически сплетенного кружева, — вот первое впечатление от стиля «Федеро», властно вытеснившего все другие стили. Прямолинейная геометрия смело заменена всевозможными кривыми линиями. Преобладают круг, эллипсис и другие сечения конуса. Поражает обилие галлерей, кружевом сплетающих все здания. Много зеркального стекла особого состава — упругого и не ломкого. Большое место отведено сравнительно дорогим прозрачным металлам, имеющим способность проводить свет на подобие самаго прозрачного стекла или же становиться совершенно непроницаемым, — по желанию.

Работа повсюду кипела безостановочно день и ночь, — продуманная, планомерная, продуктивная, без лишнего напряжения и суматохи.

Девять с половиной десятых этой работы падало на долю свенториевых, стальных и иных механических гигантов.

Там, где требовалось применение человеческих рук, механизация работы давно уже была доведена до идеала и в этом направлении дальше итти было некуда. Три часа размеренных, до секунды высчитанных движений, из которых непроизводительно не пропадало ни одно — составляли трудовой день каждого из жителей Федерации.

Когда уставшее солнце обнаруживало стремление уйти на покой — неутомимые люди заливали места построек светом искусственных солнц и работа кипела тем же темпом.

Сплошь закованные в гранит и мрамор берега океанов, морей, рек и вообще всех водных бассейнов, местами пострадавшие, уже повсюду были приведены в порядок. Кое-где, под влиянием разрушительных сил неприятеля, водные массы пытались прорвать свои преграды; однако, эти попытки были ликвидированы еще почти под огнем марсиан. Давно смиренная водная стихия, с прежней ласковостью укрощенного, ручного зверя, задумчиво ворчала у неодолимых берегов.

Центр жизни Федерации — Гроазур, раскинувшийся на высотах древнего Урала, почти совершенно не пострадал.

Гигантский город, если только можно назвать городом сектор почти беспрерывно застроенного пространства двух частей света — Европы и Азии, — жил в чуть-чуть приподнятом, слегка лихорадочном темпе.

Столица мира ожидала с Марса двух своих вождей, — начальника технических сил Федерации, гениального ученого Роне Оро-Бера и командующего боевыми силами Гени Оро-Моска, — возвращающихся из неприятельского плена.

Была ночь, вернее, то время суток, когда солнце освещало противоположное Гроазуру полушарие.

Полная луна, одетая стараниями марсиан в давно утраченные ею покровы атмосферы, величественно плыла по светло-синему небу, — пышная, улыбающаяся, заметно выросшая для глаз.

Слабый блеск звездной свиты совершенно терялся перед лицом этой возрожденной царицы полуночи.

Исполинский город с его тысячами башен, с воздушными садами и озерами, с подвесными галлереями площадей и улиц, утопал в мягком, феерически прекрасном, непривычно-новом для него, ласкающем полусвете.

Обычно день и ночь в Гроазуре мало отличались друг от друга. Одно закатившееся дневное светило немедленно заменялось тысячами искусственных солнц.

В эту ночь, в виду щедро сверкающего воздушного фонаря, так легкомысленно зажженного неприятелем, все искусственные источники света были притушены, чтобы не лишать население зрелища волшебной картины и дать возможность на мягких полутонах отдохнуть утомленному зрению.

Гибель лунных поселений щедро окупалась столь блестящим подарком. Федерация Земли приобрела новый мир, большая половина которого могла быть колонизирована без раззорительных затрат на искусственную атмосферу. Упрощающаяся разработка колоссальных естественных богатств Луны сулила неисчерпаемые возможности. А пока возрожденная девственница величественно совершала свой обычный путь над Гроазуром, зачарованным ее голубой улыбкой.

В северной части неба, споря своею яркостью с молниями, вспыхивали огненные письмена очередных оффициальных сообщений. Эта гигантская небесная газета передавала все выдающиеся новости обитаемых миров и мирков солнечной стороны. Сообщения проэктировались на голубом фоне неба, застывали на некоторое время огненными зигзагами и гасли, уступая место новым.

Вот четко вспыхнул ярко-красный световой плакат:

Сообщение погасло. На его месте невидимая рука начертала фосфорическими завитками новый текст:

Новая сенсация из млечных сплетений:

Новое сообщение из разноцветных звездных точек:

Сенсация погасла. Неожиданно вся северная часть неба загорелась гигантскими огненными словами:

Гром рукоплесканий и восторженных криков миллионов людей покрыл последнее сообщение.

Взоры всех без исключения обратились к красноватой точке Марса, слабо блистающей в беспредельности ночной синевы.

Плакат погас. Через весь небесный свод, с Севера на Юг, перебросилась гигантская радуга с искрящимися словами:

Глава вторая. Сомнамбула.

Огибая землю с Востока на Запад, в над-атмосферных слоях, со стороны американского материка, молнией летела голубая воздушная машина. Отстающие лучи солнца все слабее золотили кормовую часть санаэрожабля, пока, наконец, совершенно не распылились в окружающей среде.

Почти без перехода в сумерки, в каютах воздушного корабля сгущался мрак.

Одинокая человеческая фигура, склоненная над грудой чертежей в одной из кают, порывисто подняла голову и нетерпеливо крикнула:

— Аль-Загроо, что случилось?

В дверях каюты появилась другая фигура.

— Ничего, божественный.

— Почему вдруг стало темно?

— Мы обогнали солнце, машина находится в тени.

Не дожидаясь приказания, секретарь повернул выключатель. Бледный лусвет залил внутренность каюты.

— Что делают члены Совета?

— Ожидают, когда вы освободитесь, божественный.

Гро Фезера несколько секунд находился как бы в нерешительности.

— Посмотрите, Аль, что делает Эолисса.

Секретарь председателя Ларгомерогов исчез за противоположной дверью.

Гро Фезера поднялся и сделал несколько шагов.

— Ну, что, Аль?

— По обыкновению, девушка плачет.

— Попроси членов Совета обождать, я скоро выйду.

Секретарь неслышно исчез. Фезера повернулся, чтобы направиться в каюту Эолиссы. В соседней двери стояла миниатюрная женщина, с гордо закинутой назад головой и с сверкающими глазами.

— Что тебе, Эйрейя?

Женщина молчала.

— Я занят, Эйри. Что тебе нужно?

Эйрейя сделала шаг вперед, энергично тряхнув короной вьющихся, коротких, золотистых волос.

— Занят? — она нервно рассмеялась. — Опасную игру ты затеял, мой дорогой Гро Фезера…

Эйрейя одним прыжком очутилась перед поэтом:

— Скажи, Гро, как долго останется здесь эта женщина?

В зеленоватых глазах красавицы забегали подозрительные огоньки.

— Стыдно, Эйрейя, подобные чувства недостойны такой умной женщины, как ты, — проговорил Гро, слегка отворачиваясь.

— Я спрашиваю, долго останется здесь эта женщина?

— Пока это необходимо для моих высших целей.

— Я догадываюсь об этих «высших» целях!.. — криво усмехнулась женщина.

— Сомневаюсь, — покачал головой Фезера.

— Напрасно… Скажи, Гро, как же ты думаешь поступить в этом случае со мной? Только скажи прямо, как подобает отмеченному гением существу, не заставляй меня мучиться и играть унизительную роль обманутой любовницы…

— Не болтай пустяков, Эйри…

— Без лжи, мой возлюбленный поэт. Ты отлично знаешь, насколько хорошо я читаю в твоих глазах. Я не из тех женщин, которых можно безнаказанно оскорблять… Я ставлю вопрос прямо, — или я или эта…

Эйрейя не договорила. Фезера уколол злым взглядом свою возлюбленную.

— Как же ты поступишь, если выбор окажется не в твою пользу?

— Это будет видно из дальнейшего, — медленно отчеканила женщина.

— Значит — борьба?

Эйрейя смерила его презрительным, уничтожающим взглядом.

— Бороться… с тобой? Нет, «божественный», этой чести ты от меня не дождешься. Через час вы дадите мне ваш ответ.

Эйрейя быстро направилась к своей каюте.

— Эйри, будь же благоразумна!..

Но женщина уже исчезла за дверью и заперлась на ключ.

— Сумасшедшая женщина!

Гро Фезера минуту постоял перед закрытой дверью и исчез в соседнем помещении.

В углу небольшой каюты, обитой нежно-голубой материей с искрящимся серебристым оттенком, на низком восточном диване сидела печальная, бледная женщина.

— Эолисса! — резко окликнул Фезера.

— Да, божественный.

— Я тебе запретил плакать.

— Да, божественный.

— Почему же ты не исполняешь моих приказаний?

Бледная женщина потупила свои голубые глаза. Это был редкий тип холеной, вырождающейся земной красоты.

Хрупкая, стройная, нежная, вся сотканная из нервов, Эолисса, казалось, светилась изнутри каким-то тихим, мерцающим светом. Длинные волнистые волосы пепельного цвета заполняли отлогие плечи, как будто выточенные из белоснежного мрамора. Обильные складки необычайно легкой, воздушной материи не в состоянии были скрыть контуры ее медлительно-грациозного тела.

— Ты любишь меня, Эолисса?

Девушка подняла на него огромные глаза, в которых мелкими алмазами блестели росинки слез.

— Да, божественный.

— Ты на все готова ради меня?

Эолисса вместо ответа опустилась на колени.

— Это не ответ. Поднимись. Смотри мне в глаза…

Гро Фезера, не мигая, уставился в голубые глаза девушки. Та, не в силах отвести своего взгляда, погрузилась в бездонные глаза марсианина.

Прошло несколько секунд.

— Ты спишь, Эолисса?

— Да!

— Сядь! Запомни, что я тебе приказываю. В соседней каюте находится женщина по имени Эйрейя. Ты знаешь ее. Когда вы останетесь вдвоем, ты опустишься перед ней на колени, поцелуешь край ее одежды и скажешь следующее: «Вы моя повелительница. Ради вас я готова на все. У меня нет никаких прав на известное вам лицо. Когда я выполню свое назначение, я уйду из мира». Ты меня поняла? Повтори.

Девушка тихо, но отчетливо повторила продиктованное.

— Теперь слушай далее. Ты помнишь при каких обстоятельствах мы встретились в первый раз?

— Да, я помню.

— Ты и твои родители находились на Марсе. Вас там застала война и позднее — революция. Взбунтовавшаяся чернь заподозрела в твоем отце ларгомерога. Он погиб, погибла и твоя мать. Я вырвал тебя из рук разъяренной толпы. Я твой спаситель.

— Вы мой спаситель, — как эхо повторила девушка.

— Ты знаешь кто я? Отвечай.

— Вы — Гро Фезера-Мар, великий поэт.

— А еще?

Девушка в замешательстве молчала.

— Я тебе приказываю проникнуть в тайники моей души.

— Вы — Председатель Союза Ларгомерогов.

— Ты знаешь мои намерения?

— Да.

— Что сейчас творится на Марсе?

Лицо девушки изобразило величайшее напряжение.

— Революция… Люди убивают друг друга… Много крови, много жертв…

— Хорошо. Скажи, что происходит сейчас на Земле… В Гроазуре?

— Люди готовятся к большому торжеству… Много света, цветов… Они кого то ожидают…

— Хорошо. Я знаю кого. Можешь не отвечать. А он, Кэн-Роне, кого ты считаешь величайшим из людей, он в толпе?

— Да, но он одинок.

— Когда мы спустимся в Гроазуре, ты отыщешь его и поцелуешь со словами: «Вы наш спаситель!» Повтори.

— «Вы наш спаситель».

— На этот раз довольно. Проснись!

Фезера крепко сжал руку девушки. Та слегка вскрикнула. Фезера заговорил ласково, наклонившись к ней:

— Что с тобой, моя милая Эолисса?

Девушка схватилась за голову и растерянно оглянулась вокруг.

— Неужели я спала? Какой неприятный сон.

— Тебе, дитя, необходимо немного развлечься. Пройди к Эйрейе, поболтай с ней. Скоро мы будет в Гроазуре.

Фезера поцеловал девушку в лоб и поспешно вышел.

Эолисса поднялась на ноги, сжимая виски руками.

— Какой мучительный сон!..

Постояв минуту неподвижно и подталкиваемая какою-то внутренней силой, девушка неуверенно направилась к выходу. В дверях своей каюты стояла Эйрейя, с гневно закушенными губами.

Эолисса медленно подошла к маленькой красавице, опустилась на колени, припала губами к краю ее одежды. Потом подняла на нее полные слез глаза и без выражения, как затверженный урок, проговорила:

— «Вы — моя повелительница. Ради вас я готова на все. У меня нет никаких прав на известное вам лицо. Когда я выполню свое назначение, я уйду из мира»…

Глава третья. Совет пяти.

Посреди слабо освещенной каюты воздушного корабля, за круглым легким столом сидело пять человек — Гро Фезера и остальные члены Совета Пяти.

Аль-Загроо помещался около автоматического стенографа, за отдельным столиком.

Говорил гигант Ними-Зооро, потомок древней императорской династии, некогда властвовавшей над половиной Марса в течение десяти веков подряд, — сутулый, огромного роста марсианин, с хищным темно-коричневым лицом, с выпученными синеватыми белками глаз. Ними-Зооро славился жестокостью и непреклонностью в достижении своих планов. Когда он говорил, его заостренные уши вздрагивали и шевелились на бугристых, медно-красных висках. Клювообразный нос почти покрывал крохотный ротик, из которого вырывалось какое-то клокочущее ворчание.

— Может быть, таким именно образом и должна проявляться деятельность гениальных политиков, — не берусь судить. Только лично меня смешит эта детская игра. Зачем мы носимся здесь, как потерпевшие крушение, а не сидим спокойно у себя, выжидая пока схлынет волна? Что в сущности произошло? Проиграна война? Вспыхнуло возстание? Какое, подумаешь, несчастье! Разве мы не прежние властители положения? Разве мы не свободны в своих действиях? Мы сильны, как всегда, — мы неуловимы. Мы, Ларгомероги, никем не подозреваемые, сидим всюду: в революционном совете Марса, в федеральном управлении Земли, в высшем военном совете, на фабриках пищепилюль, в управлении каналов, в совете техники и наук, в городских муниципалитетах, в бюро снабжений граждан федерации, — всюду, всюду! Все в наших руках и все в нашей власти. Разве не так? Так! Если желаете, — завтра же на планете поднимется шакалий вой и половина наших врагов будет корчиться в предсмертной агонии. Для этого стоит лишь распорядиться произвести очередную выдачу пищепилюль с пустячной дозой акогена[27] или включить в радиофонную сеть, хотя бы, ток лучей плойфоса или фелуйфа. Это было бы превосходно!

При последних словах все слушатели, не исключая Фезера, поморщились.

— Гримасничать тут нечего, — продолжал подметивший это Ними-Зооро, — я предлагаю радикальное средство. Я кончил… Послушаю, что скажут другие.

Маленький подвижной старичек, по имени Корхо-Альгель, предки которого владели неисчислимыми богатствами, национализированными при переходе к федеральному строю, жестом попросил разрешения говорить.

Председатель наклонил голову.

Я чрезвычайно ценю решительность и энергию нашего общего друга, высокородного Ними-Зооро, — начал старик звонким, красивым голосом, так не идущим к его тщедушной фигурке. — Не спорю, только-что предложенные меры избавили бы нас от многих лишних хлопот. Только я полагаю, что истребление населения Марса не может входить в наши рассчеты, каковы бы они ни были. Мы боремся с известной группой лиц, возглавляющих революционное движение, к ним могут быть применены какие-угодно меры, но население?!. Для меня положение ясно. Мы временно покинули Марс, так как наше присутствие на Земле, при сложившихся обстоятельствах, может принести значительную пользу нашему делу. Из некоторых разговоров общего характера я понял, что расставшись в Гроазуре, мы будем действовать по одиночке. Меня интересует только одно, будут ли нам даны нашим главой более точные указания в какую сторону должна быть направлена наша энергия?

Старик замолчал, хитро посмотрев на Гро Фезера.

Председатель слегка нахмурился и обвел всех присутствующих медленным, гипнотизирующим взглядом.

— Разве кто-нибудь из вас имеет причины жаловаться на сбивчивость выработанного мною плана действий? — медленно проговорил Гро Фезера. — Если так — прошу извинения. Здесь мы имеем дело, повидимому, с пробелами чисто информационного характера. Постараюсь их пополнить. Все мы, здесь собравшиеся, — потомки древних владетельных родов, лишенных когда-то своих наследственных прав. Мы были-бы недостойны носить свои славные имена, если бы сложили оружие и бессильно отдались на волю течения. Нам удалось собрать распыленные силы некогда могучего класса ларгомерогов и съорганизовать его в один сильный тайный союз, ставящий себе задачей восстановление своих законных прав, прав, освященных тысячелетиями. Накануне последней революции, вспыхнувшей всего несколько дней назад, мы являлись настолько внушительной силой, что перед нами склонялось само правительство Марса, — к слову сказать, на-половину состоящее из наших единомышленников. Война с Землей была начата под нашим давлением. Никто из нас не сомневался в ее победном завершении. По логике вещей, мы в настоящее время должны были-бы уже занимать восстановленные троны, потерянные нашими предками. Как мы видим, этого в действительности нет…

Гро Фезера горько улыбнулся и обвел всех своим медленным взглядом. Члены Совета сидели мрачно нахмурясь, не поднимая глаз.

— Но это будет! — с силой продолжал председатель. — Самое поражение марсиан мы обратим к нашей победе!

Все четверо разом подняли головы и впились глазами в лицо Фезера.

— Прогоните с ваших лиц недоумение, которое я на них читаю. Мы, члены великого Совета Пяти, не случайно находимся вместе. Я настоял на этом, так как всегда знал кратчайший путь к победе и лишь временно не говорил вам всего, не имея в руках всех данных. Теперь эти данные на-лицо. Предвкушение победы обратилось для нас несколько дней тому назад в поражение. Еще через несколько дней из этого поражения вырастет неслыханная, блестящая победа! Час торжества близок! Знайте, что наша судьба, судьба Марса, судьба всех известных миров находится в руках лишь одного человека и этот человек должен открыть нам путь к могуществу!

— Кто этот человек? Кто он? Каким образом? — в один голос закричали члены Совета, повскакавшие со своих мест.

Гро Фезера обвел всех торжествующим взглядом.

— Не угодно ли будет собранию занять снова свои места, — чуть заметно улыбаясь, проговорил председатель.

Все, слегка смущенные, сели.

— Это — юный ученый Земли, открывший закон управления небесными телами. Его имя — Кэн Роне…

— Кэн Роне?..

— Да, Кэн Роне. Это сын известного всем вам Роне Оро-Бера. В чем заключается сущность открытия и где скрыта эта сила, способная по воле человека управлять движением небесных светил — вот два положения, которые нам надлежит выяснить на Земле. По выполнении этой части нашей задачи, мы сумеем подчинить себе не только революционную чернь Марса, но и торжествующих победителей Земли.

— Zeyzo! Да здравствует великий Гро Фезера! — восторженно закричал Аст-Адоре, молодой красавец, потомок смелых рыцарей-разбойников, не раз оспаривавших власть у всесильных императоров Марса.

— Zeyzo! — подхватили остальные.

Взволнованный Альгель обнял и горячо поцеловал председателя Совета.

Когда возбуждение несколько улеглось, Фезера обратился к пятому члену Совета, своему интимному другу Хойхороо, спасшему его в начале войны из зеленого ада, созданного на островке Тихого океана лучами фелуйфа.

— Хойхороо, как идет борьба с революционерами?

— Весьма успешно, божественный. Тайный террор применяется умело и осмотрительно. Опасные вожди гибнут один за другим при более или менее загадочных на первый взгляд обстоятельствах. В зале заседаний революционного совета и во многих других местах установлены тайные истребители. Это дает возможность поражать по выбору тех лиц, которых мы находим наиболее опасными. Системы истребителей различны: одни из них — поражают на смерть, другие — действуют на мозг, на нервы, на зрение. Наша агентура работает безукоризненно. Главная наша задача — воздействие на воображение масс. По возможности, мы разнообразим характер кар, внося в них элементы чудесного и необъяснимого.

Гро Фезера одобрительно кивал головой.

Заседание продолжалось…

В это время в полумраке соседней каюты беседовали две женщины.

— Вы для меня, дорогая подруга, несмотря на всю вашу искренность, остаетесь загадкой. Вы говорите, что вы не любите Гро Фезера? — тихо говорила Эйрейя, обращаясь к бледной девушке.

— Я его любила.

— А теперь?

Эолисса подумала.

— Он мне внушает страх. Все мое существо содрагается при его имени. Что же касается моего сердца, то оно до краев полно чем-то неведомым мне, сладким и мучительным… Есть существо, которому я отдала бы десятки, сотни своих жизней, если бы я их имела, — полузакрыв глаза рукою, говорила Эолисса.

— Где вы встретили это существо? — осторожно спросила Эйрейя.

— Я его нигде не встречала. Я его вижу только в мечтах. Он лучезарен, как божество! В его глазах скрыта тайна мира… Он не человек…

— Кто же он?

— Я не могу вам объяснить… Я сама еще не знаю.

Неожиданно, с легким криком, девушка вскочила с низенького табурета, на котором она сидела у ног Эйрейи.

— Откуда вам известно это имя? — почти закричала Эолисса.

— Какое имя, дитя мое? — удивилась Эйрейя.

Бледная девушка бросала растерянные взгляды в полумрак, наполнявший каюту.

— Тогда… тогда кто-же произнес его имя?

— Вы утомлены, моя милая подруга. Ваши нервы болезненно вибрируют на ваши же мысли. Мы здесь вдвоем и никто, кроме нас, не мог произнести никакого имени.

— Тогда… быть может там, за стеной?.. — тихим шопотом произнесла Эолисса.

— Да, там есть люди, но их слова сюда не могут доноситься. Что касается меня, я не слышу ни малейшего звука.

Обе женщины стояли посреди каюты и напряженно вслушивались в молчащую тишину.

— Вот опять… опять прозвучало это имя!.. — девушка порывисто схватила за руку Эйрейю.

— Я ничего не слышу, дитя мое. Что же это за магическое имя, которое можете слышать только вы одна?

— Это имя… это имя — Кэн!.. Оно наполняет мое сердце невыразимым восторгом. В нем шопот ветра, аромат цветов, в нем божественная гармония! — восторженно говорила странная девушка.

Эйрейя давно уже успокоилась за своего Гро. Она с участием смотрела на призрачный силует девушки с простертыми перед собою руками. Призрак утопал в целом потоке мягких, воздушных складок своего легкого одеяния и бросал только одно слово в молчащую темноту:

— Кэн! Кэн! Кэн!..

Глава четвертая. В Гроазуре.

Тысячи электрических солнц вспыхнули разом. Эффект перехода от лунной зачарованности к солнечному блеску был изумителен и вызвал короткое, невольное восклицание из миллионов грудей.

Гроазур засверкал, переливаясь в лучах искусственных солнц. Неисчислимое множество разноцветных, ярких флагов трепетало в струях легкого, ароматного ветерка, навеваемого колоссальными вентиляторами, расположенными на вершинах башен.

В просветленном воздухе бесконечными гирляндами протянулись колонны аэрожаблей, образуя триумфальный путь в высь, за грани света.

Кое-где колоссальными дугами перекинулись по триумфальному пути подвижные воздушные арки из легкокрылых папиллопланов, отливающих светящимися флагами.

Узорчатые фигуры из летательных аппаратов, изображающие огромные гербы Федерации, там и здесь неподвижно застыли в воздухе, сверкая бесчисленными разноцветными огнями. Казалось, все пространство неба увешано гигантскими украшениями из драгоценных камней.

На общественных площадях, на воздушных бульварах и садах, на подвесных, прозрачных кровлях улиц, на обширных галлереях дворцов — разместились многотысячные колонны рабочих и общественных организаций со своими эмблемами труда, знаменами и значками.

Ликующе величественные звуки радио-музыки ласкали слух и вдохновляли сердца.

На кровле-площади дворца Совета Федерации десять тысяч членов Совета в торжественном молчании дожидались прибытия своих вождей — пленников Марса.

Неожиданно все звуки затихли. Все взоры скользнули вдоль воздушной триумфальной дороги. Там, где параллельные линии аэрожаблей сходятся, образуя как-бы гигантскую воронку, — показалась движущаяся точка, с одним ярко блестящим, перемещающимся бликом.

Точка быстро увеличивалась, несясь с головокружительной быстротой. Вот она уже миновала шпалеры воздушных кораблей, выросла в стройную, грациозную машину и неподвижно застыла в воздухе, повиснув над дворцом Федерации.

Электрические солнца погасли. Лунное золото вновь обильно разлилось над столицей Земли. Контуры воздушных кораблей, башен, обелисков, зданий дворцов, воздушных пристаней, деревьев в парках и садах — засверкали разноцветными огнями, как будто густо усеянные драгоценностями.

В просветах неба поплыли гигантские змеи письмен:

Неожиданно из центра Гроазура, с легким шипеньем, вырвались исполинские коромысла радуг и феерическими веерами метнулись куда-то в высь. Огромные огненные колеса завертелись в воздухе, заливая пространства каскадами разноцветных искр. Гигантские ракеты, как вспугнутое стадо комет, торопливо понеслись в пространство, рассыпаясь в воздухе звездным дождем. Как будто все далекие миры вселенной стеклись к торжествующей Земле и закружились вокруг нее в веселом танце.

Невидимый тысячеголосый оркестр клокочущей лавой звуков вырвался откуда-то из недр Земли и в воздухе торжественно поплыли мощные аккорды гимна Федерации. Навстречу им, неслыханными, наростающими гаммами неслись крики восторга из десятков миллионов человеческих грудей.

Вот вновь вспыхнули электрические солнца, и аэрожабль пленников Марса плавно опустился в центре галлереи Совета.

Из аэрожабля первым появился Роне Оро-Бер в своих неизменных зеленых окулярах и фиолетовой шапочке.

Навстречу ему выступили председатель Совета Омер Амечи и заведующий политическим равновесием Альба Афрег.

— По какому случаю такой шум, друзья мои? — с приятным недоумением спросил старый ученый.

— «Слава, слава, слава великому Роне!» — дружно ответили десять тысяч голосов.

— Что такое? В чем дело? Здесь какое-нибудь недоразумение, дети мои, смею вас уверить! Меньше всего весь этот приятный шум может относиться к моей особе. Я подозреваю здесь шутки моего проказника Кэна, — это он все подстроил. Где он, кстати? Я его что-то не вижу… Вот всегда так! Напроказит, а сам спрячется, — поводя своими зелеными окулярами озирался по сторонам ученый.

— «Слава Гени Оро-Моску! Слава дорогому гостю — великому Нооме!» — раздались новые дружные возгласы.

Из воздушного корабля, поддерживая старого Нооме под руки, вышли Гени и Лейянита.

Новая овация, подхваченная миллионными массами народа, длилась несколько минут.

Роне обнял и горячо поцеловал Омера Амечи и с чувством пожимал тянувшиеся к нему со всех сторон многочисленные руки членов Совета.

Когда шум несколько утих, старый ученый поднялся на высокую трибуну.

— Друзья и дети мои! — взволнованно начал он. — Судьбе угодно было, чтобы необычайная борьба миров окончилась нашей победой. И мы, и наши бывшие противники, в порыве общего безумия, получили много ран. Да послужит это ко благу тем и другим. Мы залечим эти раны и твердо будем надеяться и всеми силами стремиться к тому, чтобы будущее человечество не омрачалось больше братоубийственными истреблениями.

Мы победили. Мы жаждем видеть виновника нашего торжества, мы даже готовы сами создать его, — так велика потребность души излить на кого нибудь обуревающие ее восторги. Истинный виновник победы — ни я, ни он, никто в отдельности. Победил могучий гений народа, его глубокая вера в силу человеческого разума, его стихийное стремление к абсолютному благу всего существующего. Вот он стоит, этот многоликий победитель! — старый ученый широким жестом простер перед собой руки по направлению к раскинувшимся повсюду миллионным массам.

Снова торжествующий всплеск восторженных кликов затопил окрестности, долго не давая возможности продолжать речь. Когда гул несколько утих, Роне докончил:

— Что же касается меня и моего спутника, Гени Оро-Моска, или, вернее, — теперь уже можно сказать это, — моего старшего сына Гени Роне, воспитанного Федерацией и вплоть до последнего времени не подозревавшего во мне виновника его существования, — то мы, за время борьбы, уже дважды приобщились бы к великому Ничто, если бы не сверхчеловеческие знания величайшего ученого современности — Нооме-Мара, который не научился еще делить человечество на друзей и врагов, на своих и чужих, и которому, как я, так и Гени, дважды обязаны жизнью.

Весь неисчерпаемый энтузиазм собравшихся обрушился на голову ученого марсианина.

Когда внимание всех отвлеклось в сторону Нооме, из толпы выделилась стройная фигура с ясным, лучистым взглядом, со спокойным, богоподобным лицом.

— Бесценный отец, разрешите обнять вас!..

— Кэн! — старик порывисто заключил сына в свои объятия. — Милый мой Кэн! Гениальный мой триумфатор! Ты видишь, я исполнил твою волю, как это ни тяжело было моему любящему отеческому сердцу. Я ни словом не упомянул о тебе, об истинном виновнике нашей победы. Дай мне еще обнять тебя, мой скромный гений! Не видя тебя, я уже начинал подумывать, что ты почему-либо не пожелал встретить твоего старого друга-отца.

— Отец! — с легким упреком бросил юноша. — Вам известны мои чувства к вам. А также известны и мои взгляды, не позволяющие мне выставлять себя на первый план…

— Дорогое дитя мое! По возможности, я щадил эту твою великую, благородную скромность, скромность истинного гения, но что же поделать с сердцем, которое разрывается от желания крикнуть на весь мир: «Вот он, наша гордость! Вот он, наш спаситель!»

— Пощади же меня, отец!..

В это время Лейянита, увлекла Гени в сторону, тихо шептала:

— Милый Гени, меня утомляет этот шум и блеск. Мои глаза закрываются от нестерпимого света, а сердце трепещет от твоей близости. Мне вспомнился Марс, с его задумчивыми, молчаливыми гротами… Серебряно-опаловые бассейны… Золотой полумрак…. Я хочу быть с тобой вдвоем, Гени…

— Яркая моя звездочка, ты затмеваешь весь этот блеск! — отвечал Гени. — Мы должны примириться с этим неизбежным торжеством, правда, несколько шумным, но вполне искренним. И на Земле мы найдем красоты, не уступающие задумчивым красотам золотистого Марса… Вот кончится торжество и…

— Мое сердце сжимает какое-то предчувствие…

Гени наклонился к своей подруге и шутливо проговорил:

— Не доверяй, Звездочка, такому несовершенному аппарату, как человеческое сердце.

— Гени! — Лейянита с упреком подняла глаза на своего жениха.

— Я шучу, моя радость! Просто ты несколько утомлена.

Влюбленные забыли весь мир, утонув в глазах друг друга.

— Где же это твой брат, милый Кэн? Ты ведь знаешь, Гени? Он твой брат, — прелестное сердце! Ты его полюбишь с первого взгляда, а он тебя любит уже давно. А у его прелестной подруги глаза, как две звезды. Гени, Лейянита, идите сюда! Вот это — Кэн. Мой Кэн, как и вы оба мои, милые дети…

Гени и Кэн бросились друг другу в объятия.

— Видите, какую я вам подстроил романтическую встречу! Что поделаешь, так случилось… Поцелуй же, Кэн, и свою будущую сестру Лейяниту. Ты знашь, что значит Лейянита? Лейянита — это Утренняя Звездочка. Ты однажды уже наблюдал ее в телескоп, когда разговаривал со мною по люксографу. Ты помнишь?

Кэн перевел свои ясные, чарующие глаза на невесту брата.

«Так вот кто был третий!» — вспомнил Кэн свое недоумение.

Он, спокойно улыбаясь и протягивая к ней руки, смотрел в бездонные глаза марсианки.

Но Лейянита не замечала этого приглашающего жеста. Она слегка дрожала, прикованная неодолимой силой к светлому, лучистому взгляду юного ученого. Ее сердце еще болезненнее сжалось и куда то упало. Предчувствие непредотвратимого несчастья холодной змеей вползало в слабую, детскую грудь.

— Поцелуйтесь же, дети мои, — весело говорил Роне Оро-Бер.

Восковое личико Лейяниты побледнело. Она зашаталась и, поддержанная Гени, бессильно склонилась к нему на руки.

Неожиданно близь стоящая толпа расступилась, пропустив бледную девушку с распущенными пепельными волосами, в легких белых одеждах, ниспадающих воздушными складками. Она остановилась перед Кэном, устремив на него голубые печальные глаза. Все с недоумением смотрели на это странное видение. Девушка порывисто подалась вперед и короткий, звонкий поцелуй прозвучал на устах Кэна.

— Вы — наш спаситель! — восторженно произнесла девушка, опускаясь на колени.

Глава пятая. Марс в огне.

Пока Земля торжествовала свою победу, на Марсе развертывались исключительные события.

Благодаря своеобразной организации союза Ларгомерогов, борьба с ними представляла необычайные трудности для молодого Революционного Совета.

Первое время после вспыхнувшей революции союз, как будто, перестал существовать. Однако, уже по прошествии нескольких дней Ларгомероги оправились и стали приводить в наличность уцелевшие силы. Как из рога изобилия посыпались террористические акты, — всегда хорошо продуманные и умело выполняемые, таинственные и загадочные, устрашающим образом действовавшие на психологию масс.

Ожесточение с обоих сторон достигало постепенно крайнего предела. Как та, так и другая сторона ставили на карту все. Революционные массы — свою независимость, свободу, право на культурное развитие, Ларгомероги — свою вековую мечту о восстановлении могущественных тронов, те и другие — право на участие в той великой трагедии, которая называется жизнью. Шансы борьбы были не равны.

Со стороны революции, — прямолинейная отвага, кипучий революционный пафос, готовность открыто жертвовать собой во имя поставленной цели, жажда колоссальной, титанической борьбы, но борьбы честной, прямой, грудь с грудью и лицом к лицу. Со стороны тайного союза, — многовековая дисциплина, изощренная тактика борьбы из за угла, борьбы тайными средствами, без большого риска, без больших потерь, возможность распоряжения неразгаданными средствами истребления, устранение наиболее опасных противников по выбору, систематическая прослойка революционных кадров своими агентами, коварство, провокация, подкуп и измена, измена.

Революционный Совет, начавший свою деятельность мягко и доброжелательно, вынужден был на тайный террор страшного врага ответить террором явным.

Все заподозренные в принадлежности и сочувствии Ларгомерогам истреблялись беспощадно. При такой системе борьбы на одну треть действительно виновных приходилось две трети ни в чем неповинных жертв. Провокация, как со стороны тайных агентов Ларгомерогов, так и со стороны многочисленных противников всякого правового строя, достигла чудовищных размеров; предательство постепенно и незаметно возводилось в систему, расцветало пышным махровым цветом. Это была та наклонная плоскость, которая могла современем довести революционное движение до бездны, дискредитировать его в глазах широких масс и создать обратное, контр-революционное движение.

Революционный Совет это отлично понимал, но, имея главным врагом нечто неуловимое, неопределенное, какого-то deus ex-machina в лице Совета Пяти Ларгомерогов, не имел возможности выйти на более планомерный путь борьбы и изнемогал в погоне за химерой.

Боролись две неравные силы — открытое возмущение, — буйное, кипучее, разящее с плеча, и тайное сопротивление — гибкое, упорное, жалящее тогда, когда менее всего ожидаешь.

Сознавая, что пока не будет обезглавлена таинственная гидра контрреволюции, революция может пожрать самое себя, — Революционный Совет назначил колоссальные награды тем, кто назовет имена Совета Пяти. Однако, и эта мера не привела ни к чему, по той простой причине, что почти все члены совета пятидесяти, которому, в силу своеобразной организации Союза Ларгомерогов, был известен состав совета пяти, погибли в первые дни революции. Члены больших секторальных советов, уцелевшие от разгрома, подчинились тайным распоряжениям пятерки, не зная из кого она состоит и кем возглавляется. Вторым могучим фактором борьбы ларгомерогов являлась вековая спайка всех членов Союза, спайка во имя сохранения класса, которому при всяком революционном строе грозит неминуемая и окончательная гибель.

Каждый из ларгомерогов это сознавал и естественно считал назначенную награду недостаточной, чтобы искупить все неисчислимые последствия предательства.

В виду неуловимости Совета Пяти, многие вожди революционного движения склонны были считать его мифическим, несуществующим, созданным воображением, издавна привыкшим трепетать перед таинственным могуществом ларгомерогов.

Однако, кошмарный ход борьбы указывал на противное.

На пятый день революции, во время заседания, председатель Революционного Совета неожиданно начал обнаруживать признаки помешательства. Это было приписано случайности.

На следующий день, во время выборов нового председателя, почти все члены совета почувствовали чрезвычайно странную, крайнюю степень нервного раздражения. Вначале это обстоятельство было отнесено на счет того общего напряжения, в котором протекала борьба. Однако, к концу заседания нервное возбуждение семи членов начало переходить всякие границы возможного. Принятые успокоительные средства только резче подчеркнули безнадежно пошатнувшуюся психику несчастных, которым врачи предписали абсолютный покой и полное удаление от дел. Все заболевшие выделялись громадными организаторскими талантами и принадлежали к числу самых выдающихся революционных деятелей. Это совпадение указывало на какую-то роковую планомерность, заставило предпринять строжайшее обследование печального факта. В результате, в сиденьях и спинках кресел были обнаружены крошечные батарейки, заряженные особого вида химической энергией, быстро и разрушительно действовавшей на мозжечек.

Заседания совета были перенесены в другое, тщательно обследованное помещение.

В тот же вечер вновь избранный председатель Революционного Совета потерял зрение от ослепительного луча света, брызнувшего из аппарата радиофона, в тот момент, когда он отдавал распоряжение арестовать группу лиц, заподозренных в предыдущем преступлении.

Подобная планомерность в проведении террористической линии заставила подумать серьезно о создавшемся положении.

В одном из подземных городов Марса была назначена демонстрация протеста против безчеловечных жестокостей Ларгомерогов. В самый разгар митинга, когда многотысячная толпа с жаром аплодировала оратору, предлагавшему выйти на широкий путь борьбы с контр-революцией и принять меры к поголовному истреблению всех Ларгомерогов на основании признака происхождения от древних патрицианских фамилий, — воздух перерезал ряд зигзагообразных молний, унесших огромное количество жертв. Начавшаяся вслед затем паника нагромоздила целые гекатомбы тел.

В последовавшей вслед за этим провокационным актом самосуде толпы погибли десятки тысяч жертв, причастность которых к преступлению и к контр-революции вообще вызывала большие сомнения.

Революционный Совет обнаружил в различных местах подземного города ряд тщательно замаскированных смертоносных установок, провода которых сходились в кабинете одного из членов бывшего правительства. Это с несомненностью указывало на связь бывшего совета федерации с преступным союзом Ларгомерогов. Члены правительства, в ожидании суда, томились еще в одном из подземных мест изоляции. Под давлением общественного мнения федерации, суд над членами правительства должен был состояться на следующий день. Ночью в галлереях, прилегающих к подземной тюрьме, началось наводнение, все проводники света были перерезаны, а к утру самая тюрьма до верха была залита разжиженной водой, в изобилии выделявшей из себя ядовитые, удушливые газы.

После произведенной выкачки не обнаружено ни одного трупа. Все члены бывшего правительства исчезли.

Дальнейшие события развертываются в обстановке наростающего кошмарного ужаса.

Взрывы и наводнения следуют одно за другим.

Толпа в погоне за Ларгомерогами нагромождает горы трупов. Трупы закупоривают подземные галлереи. Трупы покрывают поверхность планеты. Опаловая влага каналов превращается в медленно струящуюся кровь. Безответственная анархия принимает в свои окрававленные объятия дело, начатое во имя раскрепощения масс. Слепая паника довершает остальное. С шумом и грохотом разлетаются в прах один за другим колоссальные хранилища запасов пищепилюль. Фабрики конденсации питьевой воды перестают действовать. Гигантские машины лежат в развалинах. Федеративные сокровищницы, музеи, глиптотеки, картинные галлереи становятся ареной бесшабашного разгула обезумевшей черни. Стовековая культура рушится, гибнет, превращается в прах. Люди с высокоразвитым интеллектом, под влиянием заразительного массового безумия, дичают, превращаются в первобытных зверей, питающих стихию ужаса и разрушения. Тьма изначального хаоса принимает в свои объятия ласкающее царство золотого Марса.

Миллионы людей бросаются к воздушным машинам, они осаждают государственные ангары, они крушат все на своем пути, застилая его трупами. Они обуреваемы одним стремлением — вырваться из сжимающихся с каждым часом объятий смерти. Флотилии военных санаэрожаблей становятся достоянием исступленной толпы, парализующей действия военных начальников.

Наконец, отдано распоряжение применить военную силу для подавления попыток самочинного захвата средств вооруженной борьбы. Атмосфера Марса кишит стотысячными стаями искусственных птиц, разрывающих в клочья друг друга. Стаи, вырвавшиеся за пределы атмосферы, тысячами гибнут в безднах пространства от неумелого управления.

Революционный Совет, проявляя нечеловеческое геройство в борьбе с вышедшей из берегов стихией, изнемогает под тяжестью непосильной задачи.

Вновь организованный Совет Диктатуры работает по восстановлению порядка до полного изнеможения. С возможностью потерять собственную жизнь никто не желает считаться. В критическую минуту наиболее сознательными элементами безраздельно владеет одна идея — сохранить жизнь миллионов, миллиардов человеческих существ, все равно какою ценою, все равно какими средствами. Люди, сознающие ответственность, с наслаждением жертвуют своей жизнью во имя спасения всех.

В течение двух недель Совет Диктатуры, состоящий из 48 человек, дважды потерял всех своих членов.

За этот же срок выловлено неоспоримых членов союза Ларгомерогов свыше десяти тысяч человек, немедленно испепеленных лучами фейлуфа. Вдвое большее количество подозреваемых наполняли неприступные места изоляций. Особые карательные отряды с лихорадочной поспешностью вели дело выяснения их личностей.

Революционному Совету посчастливилось обнаружить секретные списки членов трех подсекторов союза Ларгомерогов, числом свыше двадцати пяти тысяч.

Глухое опубликование самого факта, без указания имен, рассчитанное на успокоение масс, немедленно вызвало взрыв военных мятежей. Некоторые боевые части отказались подчиняться распоряжениям революционного правительства. Последнее обстоятельство объяснялось насыщенностью военной среды патрицианскими элементами, в большинстве — состоящей из Ларгомерогов, в меньшинстве — сочувствовавшей им.

Не зная, какими списками располагает революционное правительство, каждый из ларгомерогов стремился продать свою жизнь возможно дороже.

Одновременно в трех крупных колониях на планетоидах сильными военными группами были предприняты попытки захватить власть в свои руки. В двух случаях попытки увенчались полным успехом, в третьем — контр-революция была подавлена ценою многих жертв.

Революционный Совет вынес тайное постановление постепенно отстранить от командования начальников боевых флотилий старого режима. Постановление, фиксированное в строго-секретном порядке, в тот же день стало известным всем, кого оно касалось.

Некторые колеблющиеся воинские части немедленно подняли знамя возстания.

Все заставляло предполагать, что в среде Революционного Совета неблагополучно и что туда проникли Ларгомероги под маской революционных деятелей.

Волны анархии начинали заметно сбывать, благодаря решительным, героическим мерам, применяемым Советом Диктатуры. Среди широких масс населения постепенно водворялись порядок и спокойствие. Зато контр-революционность воинских частей возрастала катастрофически, под влиянием агитации Ларгомерогов.

Боевые силы бывшей федерации Марса резко разграничились на два враждебные лагеря.

Положение заставляло Революционный Совет опасаться за судьбы революции и грозило, быть может, в недалеком будущем, восстановлением прежнего порядка вещей, при коем решающее слово в делах управления федерацией фактически принадлежало даже не выборному правительству, а всесильному тайному Союзу Ларгомерогов.

Революционный Совет, спасая завоевания революции, решил действовать беспощадно и стремительно. Все силы, преданные революции, с быстротою урагана были брошены на мятежные части.

Однако, враги не дремали. Они с яростью отразили нападение и во многих местах сами перешли в стремительные атаки.

Начиналась самая жестокая, самая беспощадная из всех видов войны, известных человечеству, — война гражданская.

Глава шестая. Страничка из прошлого Земли.

Аэрожабль Роне Оро-Бера, покинув Гроазур, направлялся к островам Атлантики.

В салоне собрались Гени с Лейянитой, Кэн и двое старых ученых.

Был день. Далеко внизу, переливаясь под лучами солнца, как в калейдоскопе, мелькали циклопические постройки, слившиеся в один беспрерывный, необозримый город. Воздух кишел встречными и обгоняющими их воздушными кораблями. Временами снизу доносился неясный гул колоссальных фабрик и заводов.

Старый Нооме в Гроазуре получил известие с Марса, что его любимое детище, его музей-лаборатория, сильно пострадало от бесчинства разнузданной толпы.

Старик был печален. До физической боли в сердце было жаль достижений всей долголетней жизни, проведенной в беспрерывном труде, — жаль завоеваний культуры, гибнущей таким бесцельным, жестоким образом.

— Вечно старая и вечно новая история! — говорил ученый, видимо стараясь ободрить себя. — История Марса насчитывает 350 наших веков. Если принять во внимание, что наш век, построенный на третичной системе счисления, продолжается 99 наших и 190 ваших земных лет, то культура Марса может гордиться весьма почтенной древностью, а именно — 665 земных столетий. Все это вы можете прочитать в мраморных и бронзовых анналах нашего Города истории — Анмароса, который вы, не сомневаюсь, неоднократно и подробно обозревали.

Роне Оро-Бер кивнул головой и продолжал внимательно слушать речь своего коллеги.

— Наша планета находится в более счастливых жизненных условиях, нежели Земля. Это с одной стороны. С другой — людям Марса, моим отдаленным предкам, благодаря целому ряду мероприятий, удалось избежать тех печальных последствий, которые претерпевала Земля через определенные промежутки времени. Я имею в виду так называемые «ледниковые периоды», повторяющиеся приблизительно через 30 тысяч лет, когда медленно сползающие от полюсов лавины льдов сплошным покровом одевают вашу прекрасную родину почти до тропиков, стирая всякие следы культуры на Земле. Наши древние историки и астрономы знают два таких печальных периода. В утешение могу заметить, что как только снова наступал благоприятный момент, наша прекрасная соседка, неизсякаемая в своей потенциальности, немедленно восстанавливала свое утраченное культурное могущество.

Нооме замолчал и окинул взглядом сверкающие далеко под ногами, подобно отполированным зеркалам, озера среди фиолето-голубоватых Альп.

Лейянита, позабыв о всех присутствующих, как загипнотизированная, смотрела в глаза юного ученого, — такие ласковые и вместе такие влекущие, бездонные, как пространство.

Через минуту Нооме заговорил снова:

— И вот теперь мне хотелось-бы напомнить вам те высочайшие достижения человеческого прогресса, те эпохи подавляющей цивилизации, которые пережили некоторые миры, — хотя бы ваша Земля. И все же они до сего дня продолжают существовать. В наших бронзовых скрижалях Истории имеются записи, к которым, впрочем, я лично отношусь с большой осторожностью. Там говорится; что около 60 тысяч ваших лет тому назад, перед первым известным нам ледниковым периодом, человечество Земли, — тогда еще наделенное крыльями, — достигло таких степеней цивилизации, о которых нам, современникам, трудно составить даже приблизительное понятие. Земля находилась тогда в периоде пышного расцвета всех своих производительных сил и обладала, наряду с Луной, десятком других, очень небольших, спутников. Гений ваших предков, вместо того, чтобы возиться, как возимся мы, с искусственными летательными машинами, раскрепостил от уз Земли эти естественные воздушные корабли и пользовался ими в целях сношения со своими ближайшими соседями — Венерой и Марсом.

Каким образом человек Земли шестьдесят тысячелетий тому назад заставлял повиноваться себе даже небесные тела, — для нас это навсегда останется тайной и наша древняя история об этом умалчивает.

Роне Оро-Бер многозначительно взглянул на Кэна.

— Милый Кэн, ты знал об этой любопытной страничке, сохранившейся в летописях Марса? — спросил он сына.

— Знал, дорогой отец, — скромно ответил Кэн.

— Может быть, мой милый брат Кэн догадывается и о тех силах, с помощью которых наши предки заставляли служить себе эти естественные машины? — спросил Гени.

— Я имею кое-какие предположения, дорогой Гени, пока еще не достаточно обоснованные. Поэтому, разрешите мне не высказывать сейчас своих, быть может, вздорных мыслей, — уклонился Кэн.

— Мы слушаем с величайшим вниманием ваши ценнейшие обобщения, мой великий друг. Не угодно ли продолжать, — обратился Роне к ученому Марса.

— В дальнейшем, как гласят наши записи, Земля медленно погружается в ледяную спячку. Культура, завершив свой цикл, постепенно угасает. Человечество совершает обратный ход, оно возвращается к первобытности. Прекрасная Земля на много веков превращается в ледяную пустыню. Наши исторические анналы обходят молчанием этот неинтересный период. Далее, отмечается постепенное таяние льдов. Наклон земной оси значительно выпрямляется, меняется и наклон ее эклиптики. Океаны выходят из берегов и совершенно изменяют очертания суши. Наконец, они находят удобные для себя ложа. Буйная растительность покрывает сплошь вновь рожденные материки. Чудовищные формы живых существ сменяют одна другую. Уцелевший при катаклизме жалкий дикарь тропических стран постепенно расселяется к северу. Его гонит невыносимая жара тропических поясов. Напряженная борьба за существование быстро изощряет его уже искушенный некогда мозг. Борьба с природой оканчивается победой человека. Возникают многолюдные города, обширные государства. Ведутся страшные опустошительные войны. Прогресс несется вперед на крыльях ветра. Возникает единое срединное государство с изумительнейшей культурой. Центр его управления сосредоточивается на том месте, куда мы сейчас направляемся, — это — Великая Атлантида. Атланты безраздельно правят миром. Их могущество простирается от полюса до полюса, на обоих полушариях. Сама Атлантида, смытая последующим катаклизмом, становится местом паломничества сотен вассальных королей.

Люди Марса время от времени посещают своих соседей, в надежде завязать культурные сношения, но, обезпокоенные их воинственными наклоностями, наконец, оставляют атлантов в покое в целях собственной безопасности.

Так проходят несколько десятков веков.

Однажды, как гласят наши летописи, на Марсе появляются неисчислимые массы бледных существ, с длинными белокурыми волосами. Они истребляют огнем и железом все, что попадается на их пути. Мирные обитатели Марса прячутся в свои подземные города и только благодаря чрезвычайному напряжению сил прогоняют воинственных пришельцев. Однако, не надолго. Люди Гооройи узнали путь в золотое царство Мооргоса. Наступает период жестоких истребительных войн между двумя планетами. Техническая культура двух соседних миров достигает небывалого развития. Высший, духовный разум человечества дремлет. Все усилия направлены в сторону истребления себе подобных. Пятьдесят земных веков длится это кровавое безумие. За это время гибнут, обращаются в хаотическую материю, все луны Земли, за исключением одной, и все спутники Марса, кроме двух, погибших уже на наших глазах. Дружные семьи двух планет осиротели. Люди Марса изнемогают в борьбе с воинственным неприятелем. Планета обращается в пустыню. Все живое зарывается в недра Марса и влачит жалкое существование. Но вот, постепенно, напряжение противника слабеет, набеги на Марс становятся все реже и, наконец, прекращаются совершенно. Земля постепенно погружается в свой очередной ледяной сон, а культура Марса быстро и плодотворно возрождается.

Это второй известный марсианам ледниковый период на Земле.

Нужно ли говорить, что жители Марса, при следующем пробуждении своей беспокойной соседки, сделали все от них зависящее, чтобы не подать своим исконным врагам мысли о возможности сообщения через безвоздушные бездны? Но под солнцем все повторяется! Старый мир Земли погиб, погибли и воинственные атланты. Переместились океаны, возникли новые материки. Условия жизни на Земле стали менее благоприятны, но все же не настолько, чтобы задержать стихийный рост культуры. Прошли века, и эта культура вновь достигла апогея своего развития. В одно прекрасное время, всего четыре столетия тому назад, ваши славные предки нанесли нам очередной визит. Мы этого ждали, так как отлично видели предшествовавшие этому попытки завязать с нами сношения посредством сигнализации. Наученные горьким опытом, марсиане благоразумно не отвечали… Наши мрачные предчувствия оправдались только отчасти. В настоящее время мы, как видите, по старой привычке, немного враждуем, однако уже без прежней кровожадности, будем надеяться, что в дальнейшем гений народов устремится в другую сторону — в сторону совершенствования человеческого духа, а не орудий истребления.

Ученый Марса замолчал. Наступило продолжительное молчание. Люди Земли были, как будто, несколько смущены неуживчивостью своих отдаленных предков.

Наконец Роне Оро-Бер сказал:

— Кто старое помянет, тому глаз вон! — гласит одна древняя пословица. Мы у цели нашего путешествия, дорогой мой друг. Посмотрите, как безмятежно раскинулась наша Атлантика. Где теперь те, чей могучий гений некогда властвовал над ее погребенными в недрах океана материками? Несколько жалких островков — и это все, что осталось нам в наследство от величайшей культуры.

Носители науки двух Миров, дружелюбно склонившись друг к другу, любовались развернувшейся перед ними грандиозной картиной частично восстановленных островов древней Атлантиды, тысячелетия пробывших под водой.

Кэн, слегка откинув голову и полуопустив веки, витал мыслью где-то в глубинах пространства. Казалось, юный гений совершенно не замечал окружающего.

Сидевшая напротив Лейянита, неподвижная, как статуя, не отводила своих огромных черных глаз от его бледного лица.

— Лейянита! — тихо позвал Гени.

Марсианка не шевелилась.

— Что с тобой, Лейянита? Ты здорова? Я тебя совершенно не узнаю, моя звездочка, — с тревогой говорил Гени, слегка касаясь руки юной супруги.

Лейянита вздрогнула от этого прикосновения, как от электрического тока. Она как будто только-что пробудилась от глубокого сна и с удивлением огляделась вокруг.

— Где твоя прежняя веселость, моя утренняя звездочка, моя Лейянита? — ласково и грустно шептал Гени.

Лейянита, закрыв лицо руками, неожиданно глухо зарыдала.

— Что с тобой, моя радость? — взволнованно спросил Гени. Рыдания становились все громче. Через руки, закрывавшие лицо, прорвался сдавленный страдальческий возглас:

— Я… больше… Я больше не Лейянита!..

Глава седьмая. Цветы без корня.

Над Атлантидой ночь, — синяя — синяя. Сине безбрежное небо с неяркими звездами. Синеет безмятежный океан, обильно залитый лунными потоками. Бежит по водному зеркалу трепещущая серебряная дорожка куда-то в неведомое царство.

Очарована Лейянита этой манящей далью, этой дорожкой, пышно расшитой. Хочется ей ступить на дрожащую серебряную ткань и итти, итти туда, к далекому горизонту, над которым ласково смеется волшебная Солентейя. Уже и темно-зеленые кусты раздвинула руками Лейянита и сбежала к самому океану по отлогому, влажному берегу, и ноги свои занесла на дрожащую дорожку, да вспомнила, что она не в золотом царстве далекого Марса. Там — медленно струится упругая опаловая влага, а здесь — все не так. Голубой воздух гнетет, временами мешая дышать, а голубая вода жадно засасывает все живое и нет сил спастись от ее холодных, цепких объятий.

Печально вздохнула Лейянита, медленно повернула в ту сторону, где испещренные темными кущами странных деревьев, точно дрожат в полусвете сине-фиолетовые горы.

Вышла на широкую поляну, с целыми озерами нарядных цветов, всю залитую лунно-молочной пеной. Пьяным благовонием насыщен воздух, кружится голова от тысячи ароматов. Яркими алмазами сверкает роса на уснувших лепестках. И все вдруг — голубое, незнакомое, пугающее… И сердце трепещет тоской по потерянному раю золотых марсовых грез.

Справа, за гигантскими зелеными деревьями, что-то глухо ворчит, вздыхает глубокой утробой. Отблеск багряный на небе голубом повис. Тонкою струйкою поднимается в высь фиолетово-розоватый дымок. Подумает — подумает — и ухнет, и полыхнут по небу багровые зарницы.

Пробирается Лейянита между деревьями, на-встречу ухающему чудовищу и видит, как где-то далеко-далеко, снопы огня вырываются из гигантской воронки.

«Это Гооройя дышит огнем», — думает Лейянита. — «Сердце замирает… И зачем я ушла от Гени, оттуда, где так тихо, светло и покойно? Гени… Что же случилось?.. Или Гени больше не тот, или Лейянита другая»…

— «Гени!».. — это имя уже не вызывает в сердце прежнего восторга, — мучительно-больно сжимается сердце…

— «Ах!.. Уснуть бы, забыться и не просыпаться больше!.. Нет прежней Лейяниты, где она?»…

Смутно и тяжело на душе у юной марсианки…

Крадучись ползет над океаном, затканным в серебро, полупрозрачная бесцветная машина марсиан. Давно уже она кружит над Атлантидой, над ее островами, одетыми в изумрудные одежды зелени.

Неподвижно застыли в разбавленной серебром синеве шатрообразные вершины гигантских пальм. Стройными иглами вырисовываются темные кипарисы и еще более заостренные, как выкованные из стали, тополя. Задумчиво нахмурились благовонные миртовые рощи. Пестрой мозаикой играют нарядные цветники, смягченные лунно-матовым серебром ночи.

Спят небольшие города отдыха, виллы и дворцы, но не спят в них разучившиеся спать люди. Они наслаждаются иллюзией завороженного спящего царства, они рады отдохнуть от могучего бега жизни, захватившего весь мир в свой клокочущий водоворот. В эти часы ярко-лунного сиянья перед ними воскресают поэтические идиллии древности. Они смутно, иллюзорно переживают те волшебные сны на яву, которыми грезили их далекие предки, отмахнувшиеся от неба, от всего, что отрывало их от нежно-любимой, ласковой груди Земли.

В тихие часы лунных ночей люди изощренной современности, завоевавшие время и пространство, но еще не избавившиеся окончательно от рабства своей нервной системы, — читают в лунном свете легенды седого человечества. Эти легенды записаны дрожащими письменами лунных нитей на глади океана, дымками огнедышущих гор на синем свитке бездонно-звездной выси.

Люди не спят — отдыхают. Они погрузились душой в невозвратное прошлое, грезят о счастье минувшего человечества, влюбленного в свои молчаливые уголки, избегавшего пугающих далей пространства.

Нырнет веселая луна в голубе лоно Атлантики, — и люди Земли сбросят с себя колдовские чары. Они оседлают своих молниеносных воздушных коней и устремятся во все концы Земли и далее — к иным, чуждым Мирам, казавшимся ночью лишь светлыми точками.

А потому машине марсиан необходимо торопиться выполнить свое тайное дело, пока еще грезят в лунных чарах люди Земли.

Бесшумно, крадучись, спустилась она на поляну, охраняемую кипарисами, и застыла, как сонный гигантский зверь первобытного мира.

Видит и знает Гро Фезера все, что творится в окрестностях. Тайна, от которой зависит его владычество над миром, над вселенной, не дает ему покоя. Знает он, не здесь скрыта тайна, но где?..

Рыщут его единомышленники по Земле в поисках тайны. Не торопятся его враги, застряли в этом лунном болоте. А у него неотложные дела на Марсе, требующие его присутствия.

Автор «Гармонии миров», подробно взвесив свой план, решил привести его в исполнение немедленно.

Он отдал распоряжение своему секретарю следить внимательно за окрестностями и вошел в каюту Эолиссы.

При появлении Фезера бледное лицо девушки исказилось страхом, она сделала попытку приподняться с кресла.

— Спи! — приказал марсианин. — Ты узнаешь меня?

— Вы — Гро Фезера, — без выражения, как автомат, произнесла девушка.

— Что ты чувствуешь ко мне?

— Страх.

— А любовь?

— Любовь улетела.

Злая усмешка искривила сухое лицо марсианина.

— Чем полно твое сердце?

— Жаждой жертвы и… любовью.

— К кому?

— К нему! К нему! — лицо девушки озарилось восторгом.

— Ты останешься с ним. С Кэном. Ты поняла?

Сомнамбула вся затрепетала.

— Останешься с ним на семь дней. В течение этого времени ты ни разу не вспомнишь обо мне и не произнесешь моего имени. Меня не существует. Ты поняла?

— Да, мой господин. Вас не существует.

— Ты сблизишься с Кэном. Добьешься чувства взаимности. Каким путем — это тебе подскажет твое сердце. Когда он тебя полюбит…

На лицо Эолиссы набежало облачко грусти. Она отрицательно покачала головой.

— Этого никогда не будет…

— Верь. Будет! Ты слышала? Я сказал: будет!

— Да.

— Слушай дальше. Ты узнаешь все мысли Кэна. Все его намерения. Все его тайны. Если будет нужно — ты пожертвуешь собой…

— О! Я пожертвую собой! — с восторгом отозвалась Эолисса.

— Да, ты пожертвуешь собой, но не раньше, чем исполнишь мои приказания и передашь мне все тайны Кэна.

— О-о!.. — застонала тихо девушка.

— Ты это сделаешь! — властно приказал Гро. — Слушай внимательно. Кэн построил двигатель, управляющий мирами. Ты узнаешь, где он находится и какая сила им управляет.

Бедная девушка дрожала. Все ее существо протестовало против навязываемого ей предательства. Она сделала последнее усилие и громко выкрикнула:

— Н-не могу!..

Лицо Гро Фезера дышало гневом. Он приблизил к ней свои глаза, мечущие молнии, и глухо проговорил:

— Ты это сделаешь или… Или твой Кэн через минуту перестанет существовать!..

— Я это сделаю! Я сделаю все! — в ужасе закричала сомнамбула.

— Ровно через семь дней, в это же время и на этом месте ты будешь меня ждать. Если Кэн покинет Атлантиду, ты дашь мне об этом знать известным тебе способом. Кроме того, ты забудешь, как ты сюда попала и все, что было с тобой после революции на Марсе. Ты сохранишь в памяти только один поцелуй, данный тобою Кэну в Гроазуре. Ты поняла меня?

— Да. мой повелитель.

— Встань! Дай твою руку! Ты чувствуешь мою волю?

— Я вся полна ею. У меня нет своей воли.

— Иди!

Гро Фезера открыл люк каюты и Эолисса, как призрак, одетый в белые одежды, выскользнула на залитую лунной пеной поляну.

— Аль! С возможной быстротою за пределы атмосферы! — распорядился марсианин.

Смутно и тяжело на душе у Лейяниты. Ушла она из светлых зал, пытаясь убежать, скрыться от незнакомого страшного чувства, бродит по парку, по берегу моря, а страшное чувство томит слабую детскую грудь.

Близко-близко, за кружевом широколиственных кустов вырисовывается контур какого-то чудовища. Или это не чудовище, а гора?

Ближе подходит Лейянита. Осторожно вступила в полосу лунного света. Пошевелилось слегка чудовище. «Дедушка!» — по старой детской привычке хочет крикнуть Лейянита. Но горло сжимается от ужаса и голос не повинуется.

Безшумно отделилось чудовище от Земли, сверкнуло своей чешуей, взмыло стремительно к небу и молнией исчезло в бледной синеве.

Бежит Лейянита к далекому дворцу, отяжелевшие ноги прилипают к Земле, сердце усиленно бьется. Зеркало огромного пруда на пути. Опалом отливает, перламутром. Забывает Лейянита предательскую ласковость воды Горойи и хочет перебежать через пруд.

«Скорее, скорее!» — думает марсианка. — «Как тяжело бежать. Сильна власть Земли, гнетет она к себе человека»…

Вот она уже у края пруда, вот заносит ногу, чтобы скользнуть по изменчивой глади воды.

— Куда вы, сестра? Вы утонете! — раздался знакомый грудной голос, — такой ласковый, успокаивающий.

Сильные руки хватают Лейяниту за плечи.

— Я забылась… Мне показалось, я на Марсе…

Кэн задумчиво качает головой.

— Вам не следует, сестра, одной выходить в парк. Тем более, — ночью, когда для взора все так обманчиво. Пойдемте, я отведу вас домой. Брат Гени давно уже ищет вас…

— Гени!..

Сердце укололо у Лейяниты. Неведомое чувство тоски — земное чувство — цепко ухватилось за грудь. Нет сил сдержать подступивших к горлу рыданий.

— Что с вами, сестра? — участливо спрашивает ласковый голос.

Все сильней и сильней рыдает Лейянита. На Земле познакомилась она с рыданиями. Не отдает себе отчета, что в душе происходит.

— Я… Я не знаю… Я… умереть хочу!..

Шатается бронзовая статуя, готовая упасть. На скамью посадил ее Кэн. Руку возложил на курчаво-золотистую головку. Легко стало Лейяните, уплыла куда-то тоска, вместе со слезами. А над нею, как музыка, раздаются грустно-ласковые слова:

— Есть такие цветы, сестра, которые, будучи пересажены на другую почву, погибают. Это — цветы нежные, хрупкие, запоздалые. Они боятся малейшего ветерка, они не выносят горячих лучей солнца, они сворачивают свои лепестки от громкоголосого пения птиц. Их жизнь зарождается и умирает в бледном полумраке теплицы, где царствуют покой и тишина. Вы — такой цветок сестра Лейянита. Нехорошо сделали те, что вырвали вас с корнем из родной почвы и бросили в неведомый для вас мир…

Легко Лейяните. Ей кажется, плывет она в золотых лучах легкого эфира, растворилась в его ласкающих объятиях, не чувствует ни тяжести тела, ни щемящей боли в сердце. До скончания миров готова так плыть Лейянита.

— Мне с вами хорошо, Кэн! — просто говорит она. — И чувствую я себя совсем как там, на золотом Марсе…

Грустно качает головой юный мудрец. Знает он также хорошо движения человеческого сердца, как и движения планет в безконечной пустыне.

— Вы — жена брата, Лейянита… Вставайте, я провожу вас к нему. Никогда не следует испытывать судьбу, когда она сама посылает нам испытания…

Снова укололо в сердце Лейяниту.

— Я умереть хочу!.. — вырывается стон у юной марсианки.

— Мы все умрем, Лейянита. И мы уже умирали тысячи раз. И вновь родимся, Лейянита. И мы уже рождались тысячи раз. Постепенно совершенствуются чувства наши и постепенно научаемся мы ими управлять.

Глазами, полными слез, смотрит Лейянита и бездонные, бесстрастные глаза мудреца.

— Идемте, сестра. Вы слышите, вас зовет ваш супруг и мой брат, Лейянита.

Марсианка, как зачарованная, с просветленным взглядом, легко идет за Кэном туда, откуда слышатся голоса.

А в стороне, — справа — дышит огнем, ухает, выбрасывает струи красно-багрового дыма беспокойная грудь Горойи. Слева — простерлись голубые покровы Атлантики. Дрожащая серебряная дорожка бежит вдаль, туда, где медленно склоняется в объятия океана весело улыбающаяся Солентейя.

Глава восьмая. Бледный призрак Атлантиды.

— Лейянита, звездочка моя, ты вся дрожишь… Не случилось ли с тобой чего-нибудь? Мы тебя ищем по всему парку, — говорил Гени с тревогой, всматриваясь в лицо своей юной супруги.

— Нет, ничего… Мне немножко жутко…

— Отчего, звездочка? Посмотри, как дивно хорошо вокруг. Здесь похоже на заколдованное царство. Невольно хочется верить в сказки древнего наивного человечества. Кажется, вот-вот, из-за посеребренных деревьев выпорхнут бесплотные существа и лунная поляна огласится их беззаботным смехом.

— Я не знаю, что со мною… У меня болит сердце…

— Сестра не должна одна бродить по этому неверному, призрачному миру. Свет луны имеет силу поселять в крови безумие, — задумчиво роняет Кэн.

— Дедушка! — Лейянита бросается на встречу приближающимся старым ученым.

— Что с тобой, моя звездочка?

— Тяжело мне, дедушка…

Старик гладит внучку по золотистым волосам и тихо качает головой.

— Твой мир нарушен, звездочка. Ну, ничего, мы это поправим. Скоро мы с тобой отправимся домой, в наши тихие, мирные, спокойные подземелья.

— Ах, нет, нет, дедушка! — испуганно шепчет Лейянита.

— Не хочешь? Тогда мы познакомим тебя с новым прекрасным миром. Здесь, на Гооройе, этот мир, как и ты, называется — Утренней Звездой. Хочешь?

— Милый Кэн, — обращается Роне к младшему сыну, — великий Нооме предлагает еще раз попытать счастья и исследовать жизненные условия Венеры. Прежние наши экспедиции оказались неудачными, в виду сильногрозового состояния атмосферы нашей Утренней Звезды. Он полагает, что если разрядить сильно насыщенную атмосферу…

— Грозы — естественное состояние прекрасной Венеры, — перебил Кэн. — Они также необходимы для ее жизненных функций, как голубая атмосфера Земле, как тихий покой золотистому Марсу. В последнее время я много изучал эту планету, много думал над ее жизненными условиями и пришел к некоторым выводам. Жизненные восторги нашей соседки — все бурно-мятежной энергии. В ней еще не перебродили первичные, буйные соки материи. Она — вся земная. Населяющие Венеру существа должны быть слишком примитивными по своей духовной организации. Восторги тела и плоти владеют всем их существом. Нет, там мы не встретим чудес духа. Меня гораздо больше привлекает загадочный Сатурн, где жизнь духа, доведенная до высшей гармонии, несомненно давно уже творит чудеса, каких не может охватить наш младенческий мозг.

— Следовательно, вы, друг мой, разделяете мнение ваших древних ученых, что чем дальше от центрального светила, тем сильнее проявление творческого духа? — спросил Нооме.

— У меня свои мнения. Они покоятся на основаниях, бывших недоступными наблюдателям древних. Что знали древние о волевой энергии? Ничего. Мы же знаем, что существа, наделенные высшим разумом, способны творить новые миры силою энергии, заключенной в их мозгу. Что они знали о Торосе, заставляющем двигаться в пространство все тела? Они об этой силе даже не подозревали и приписывали движение светил двоякой силе солнц — притягивающей и отталкивающей.

А самые солнца? Они ведь также движатся?

Наши предки создали нелепую теорию мирового эфира, о которую, как о каменную стену, разбивались все попытки разума проникнуть в тайны мирозданья. Им нужен был более или менее материальный проводник, какая либо среда. Они были далеки от мысли, что самым активным проводником пространственной энергии является пустота Бездны, и что эту пустоту, по всем направлениям, пронизывает нечто изначальное, что обладает свойствами создавать жизнь, миры, вселенные — из ничего!

Ограниченный мозг наших предков допускал развитие жизни только в условиях, близких к жизненным условиям на знакомой им планете. А жизнь неукротима и самопроизвольна. Ею кишит вся безпредельность. Она — всюду и везде, при всяких условиях, при всяких температурах, во всякой обстановке, — но только в различных стадиях развития. И эта жизнь имеет конечную цель. Материя зарождается, видоизменяется и исчезает не бесцельно. Ее конечная цель, конечное стремление — побороть все материальное, грузное, тяготящее бездну, и установить в беспредельности единое царство духа, разума, идеи, — называйте, как хотите. Мы отлично знаем, что оболочка значит меньше всего. Каждый организм силен не тем, что он вещественен, материален, занимает собою какое-то место в пространстве и в том или ином виде вечно будет существовать, — он силен чем-то другим, дающим ему осознать, что он существует. Современем сила Тороса перемелет, переварит все неизмеримые залежи материи, и тогда в пустыне Космоса, — как идеал и конечная цель всего сущего, — настанет Единообразие. Впрочем, на нашем жалком языке пока еще нет слов, чтобы с достаточной ясностью выразить это понятие. Да дело и не в словах, а в примитивном устройстве нашего мозга. Но это еще не значит, что живые существа во всей вселенной так же беспомощны, как беспомощны мы. Творец всего — то, что древние называли Временем, каковое понятие удержали и мы, вложив в него несколько иное содержание. Время — Пространство — Длительность — Бесконечность, — вот то, что ведет все сущее к конечной цели. Я обозначаю это нечто словом — Торос. Говорю же это все вам для того, чтобы подтвердить свою прежнюю мысль о Сатурне, существующем в Торосе на несколько миллионов веков дольше, чем Земля, Марс и даже Юпитер.

Кэн замолчал.

Роне Оро-Бер нежно привлек к себе сына и запечатлел долгий поцелуй на его высоком челе.

Лунная поляна, где остановились дети двух планет, была изрезана голубоватыми тенями от задумчивых, стройных кипарисов. Яркая луна медленно сползала к плавно вздымающемуся океану.

Лейянита, сидя в тени на мраморной скамье, беспомощно прижималась к своему супругу. Ее глаза невольно были устремлены на сидевшего напротив Кэна, всего залитого лунными лучами. Юный ученый задумчиво чертил веточкой на песке какие-то фигуры.

Утренняя Звездочка не могла разобраться в своих чувствах и в ее маленьком сердечке царило смятение.

Из рощицы цветущих магнолий, на противоположном конце поляны, появилась высокая, стройная женская фигура, в белых одеждах, с распущенными волосами, похожая в лунном свете на белое привидение.

Все с изумлением следили за приближающимся странным видением.

Женщина медленно приблизилась к Кэну и опустилась перед ним на колени.

Кэн быстро встал и поднял странную гостью.

— Это лишнее, сестра, — сказал он спокойно.

Лейянита порывисто подбежала к бледному призраку.

— Кто вы такая? Откуда вы? Зачем вы явились? — взволнованно заговорила она.

Эолисса перевела на нее голубые, широко раскрытые глаза.

— Кто я? — Эолисса. Откуда я? — Оттуда, — девушка неопределенно указала рукою по направлению луны. — Зачем я явилась? — приветствовать мое божество!

Эолисса снова сделала движение, чтобы опуститься на колени. Однако Кэн предупредил ее намерение и усадил бедную больную на скамью.

— Ваше объяснение несколько туманно, дитя мое, — заговорил Роне Оро-Бер. — Не скажете ли вы более точно, как вы сюда попали?

— Как я сюда попала?.. — Девушка беспомощно схватилась за голову. — Мне кажется… Мне кажется, я спустилась сюда с лунным лучом…

Старый ученый невольно улыбнулся.

— Мы охотно допускаем, что вы, дитя, слетели к нам с Луны, но мы не понимаем подобных средств сообщения, — сказал он мягко.

Эолисса заломила руки.

— Я не знаю… не знаю откуда я!.. Я только знаю, что обязана здесь быть! — с тоскою проговорила она.

— Вы не должны здесь быть! — с оттенком недружелюбия сказала Лейянита.

— Сестра Лейянита… Мозг этой девушки затуманен серебряными чарами Солентейи, как у вас называют Луну. Будем снисходительны к этому бедному созданию, — тихо сказал Кэн и, обратившись к Роне, добавил:

— Ведь, мы дадим приют этой несчастной? Не правда ли, отец?

— Да, да, Кэн. И постараемся сделать все, чтобы восстановить ее душевное равновесие.

Тени на лунной поляне удлиннялись. Луна сползала к самому океану.

— Я поняла, откуда взялась эта девушка! — вдруг вспомнила Лейянита. — Я видела неподалеку воздушную машину, которая быстро исчезла в пространстве.

Мущины многозначительно переглянулись.

— Машину? — переспросил Гени. — Зачем сюда попала машина?

— Для меня многое становится ясным, — задумчиво проговорил Роне.

— Дорогой отец, для меня все ясно с самого момента появления этого бедного существа.

Кэн Роне, сказав это, подошел к девушке и крепко сжал ее руку по выше локтя.

Эолисса слабо вскрикнула и вскочила со скамьи, растерянно оглядываясь вокруг.

— А!.. Где я?.. Что со мной?.. Кто вы такие?… С тревогой бросала она.

— Вам нечего опасаться, сестра. Вы окружены друзьями!..

Глава девятая. Гостья из бездны.

Она появилась совершенно нежданно, никем не предсказанная и никем не ожидаемая. Она вынырнула из созвездия Большого Пса. Путь ее, повидимому, лежал к созвездию Офиуха[28] .

Первый, заметивший странную гостью, был ученый астроном Эре Обрайн, работавший в обсерватории в Гималаях, вместе с Кэном Роне. Около двух месяцев тому назад метр Эре, между гаммой и дельтой Большого Пса усмотрел незнакомое небесное тело. Первоначально ученый отнес новую гостью, исходя из ее колоссальных размеров, к разряду загадочных скоплений космической материи, время от времени появляющихся неизвестно откуда и исчезающих неизвестно куда.

Дальнейшие наблюдения показали, что загадочное тело имело в центре ясно видимое, уплотненное ядро, диаметр которого далеко превосходил диаметр солнца. Расстояние от солнца было определено в 9.200 миллионов километров, т. е., далеко за пределами орбиты Вулкана, последней известной планеты солнечной системы. Скорость движения новооткрытого тела была колоссальной и намного превосходила все известные скорости собственных движений небесных тел. По вычислениям метра Эре, эта скорость равнялась пока 1010 километрам в секунду.

В свое время астроном поделился открытием со своим любимцем Кэном, однако, последний, занятый собственными работами, не уделил этому достаточного внимания. Между тем, загадочная гостья приближалась. Через несколько дней она пересекла орбиту Вулкана и вступила в пределы солнечной системы. Возмущения, произведенные непрошенной гостьей в дружной семье планет, уже тогда были весьма ощутительны.

Начать с того, что Вулкан и Нептун, попавшие непосредственно в сферу влияния нового тела, изменили размеренный, тысячами веков установившийся темп своего бега. В то время, как Вулкан, несколько раньше пересекший проэктирующийся путь своего нового сочлена, тяжело и грузно повлекся на невидимых возжах новоявленного колосса, претерпевая страшные пертурбации, постепенно замедляя вращение вокруг оси и изменяя наклон эклиптики, — Нептун, путь которого лежал в сторону неизвестного тела, понесся по своей орбите с удвоенной быстротой, ускоряя свое вращательное движение и вытягивая орбиту в сторону бешено надвигающейся неведомой массы материи.

Постепенно закопошились, приходя в расстройство и другие члены солнечной системы.

Люди Земли и Марса, у которых как-то неожиданно выплыло более серьезное дело — сведение счетов друг с другом, — мало уделяли внимания этому небесному явлению.

А между тем, несомненно, что надвигающаяся грозная сила, производя пертурбации в движении колоссов-планет, влияла также и на нервную систему населяющих их существ.

Метр Эре, во время одной из своих бесед с Кэном, высказал ему это свое соображение, и Кэн безусловно согласился с дальнозорким ученым. Это было за две недели до начала войны и Кэн тогда пошутил, успокаивая своего старого коллегу.

— Пока мы, метр Эре, бессильны «выставить за дверь» непрошенного пришельца. Когда же он подойдет ближе и будет нам слишком докучать, мы, несомненно, примем свои меры. В виде утешения пока могу вам сказать, метр Эре, что новооткрытое тело, разумеется, будет носить ваше славное имя. Мы назовем его — Эреида.

Посвященный в открытие Роне Оро-Бер живо заинтересовался редким явлением, но все наростающая угроза возможной войны вынуждала знаменитого ученого отложить на неопределенное время наблюдения над вторгшимся в систему посторонним телом.

За два дня до открытия военных действий между Землей и Марсом, загадочное тело пересекло орбиту Нептуна.

В самый разгар войны, метр Эре, почти не отходящий от телескопа, заметил позади ядра приближающегося тела постепенно удлинняющуюся полоску слабо светящейся материи.

Сомнений быть не могло. В пределы солнечной системы вступила гигантская, необычайная, исключительная по своей колоссальности и скорости бега комета, не имевшая себе подобных в истории астрономии Земли и Марса.

Метр Эре тщательно пересмотрел все каталоги комет, наблюдавшихся как древними: халдейскими, ассирийскими, египетскими, китайскими, как и новейшими астрономами Земли в течение шеститысячелетнего периода и ни одна из них не могла быть аналогичной с открытой им гигантской кометой. Астрономы Марса в течение шестисот с лишним веков наблюдали огромное множество всевозможных комет, среди которых были настоящие колоссы, причинявшие своими появлениями неисчислимые бедствия, и все же комета метра Эре была единственной в своем роде. С достоверностью можно было сказать, что эта блуждающая в необозримых просторах вселенной огненная титанида забрела в пределы солнечной системы впервые и совершенно случайно. Она являлась самостоятельной, независимой попутчицей Солнца в его беге к неведомой цели, скрытой где-то в одной из точек созвездия Геркулеса, граничащего с созвездием Офиуха, но попутчицей гораздо более расторопной и стремительной, для которой бег Солнца с его свитой должен был казаться черепашьим шагом, не более.

Рассекая бездны пространства и сотрясая все на своем пути, новая комета, разумеется, не заслуживала того равнодушия, с которым отнеслись к ее появлению жалкие существа на двух крошечных планетках, занятые своими мизерными делами бесполезной борьбы друг с другом.

Эти жалкие существа и не подозревали, что кровавые события, всколыхнувшие их мирное прозябание, навеяны всеподчиняющим влиянием страшной гость, что их нервная система бессознательно реагирует на ее, еще невидимое невооруженным глазом, появление.

Глава десятая. Книга жизни.

Круглый белый зал с аркадой легких малахитовых колонн. На колоннах повисла ажурная воздушная галлерея, причудливо выточенная из мрамора. Местами в белое кружево мрамора вплетены украшения из порфира, яшмы, нефрита. Высокий сводчатый потолок поблескивает холодной девственной белизной. Несмотря на обилие камня, в небольшом зале уютно и тепло, располагает к отдыху и мышлению.

Вдоль колонн — целые ряды портативных, не бросающихся в глаза, аппаратов и приборов. Преобладает драгоценный металл — плозос, бледно-голубого цвета. Несколько изящных, игрушечных прожекторов, как будто парят в воздухе.

В вышине сложный прибор с конденсированными лучами холодного горного солнца. Ни окон, никаких других источников света. Горное солнце заливает зал спокойными, немерцающими лучами.

Это — опытный кабинет Кэна Роне на Атлантиде.

На высоком столе из черного нефрита распростерто прекрасное безжизненное тело. С поверженным мрамором схожа неживая красота. Только откинутые назад пепельные волосы, каскадом ниспадающие до самого пола, указывают на человеческое происхождение статуи. Это — Эолисса.

На обнаженные формы стыдливо наброшено пурпурно-красное покрывало, еще ярче оттеняющее белизну этого временно застывшего мрамора.

Вокруг распростертого тела группа спокойных, сосредоточенных лиц. Зеленые окуляры Роне Оро-Бера сняты и лежат тут-же на столике. Он и Нооме низко склонились над телом. Ученый Марса прижимает какую-то пластинку к виску девушки, отчего огромные бирюзовые глаза то открываются, то закрываются вновь.

Облокотившись о колонну, неподвижно стоит Кэн: голова откинута назад, глаза полузакрыты. По всему видно, что мысли юного ученого витают далеко от распростертого прекрасного тела.

— Этим способом я прочел ваши последние мысли, застывшие в хрусталиках глаз, когда вы, мои друзья, в бесчувственном состоянии были доставлены в мой анатомикум на Марсе, — в полголоса объясняет Нооме Роне и Гени. — Если этим кольцом на пальце нажать небольшой бугорок на темени тела, его последняя мысль передается моему мозгу. Вот и сейчас…

Старый ученый прижал кольцо к голове девушки. Глаза открылись.

— Не угодно ли вам, коллега, одеть это кольцо и проверить мой опыт. А я соединю провода. Вам будет ясна мысль, с которой заснула девушка.

Роне выполнил указания ученого Марса.

— Какая мысль доминирует сейчас в вашем мозгу, мой славный друг? — спросил Нооме.

— Постойте, постойте… Дайте сосредоточиться… Если не ошибаюсь — «Через семь дней здесь»… Так?

— Вы правы, мой дорогой друг. Я чувствую мысль несколько распространеннее: «Ровно через семь дней на этом самом месте».

— Это любопытно. Милый Кэн, ты не желаешь познакомиться с этим интересным опытом? — обратился старик к сыну.

— Я? Позднее, дорогой отец, — ответил Кэн, не изменяя положения.

— Теперь дальше, — продолжал Нооме. — Хотя субъект и находится в состоянии летаргии, все же его мозг рефлективно работает. Постараемся прочесть еще несколько отрывочных мыслей, которые бродят в мозгу, как обрывки облаков в атмосфере.

Нооме возобновил свой опыт.

— И мы с вами, дорогой отец, когда-то подвергались этому интересному опыту, — тихо сказал Гени.

— Да, и были так же беспомощны, как беспомощно это прекрасное тело, — грустно добавил Роне.

Кэн продолжал стоять неподвижно и, казалось, совершенно не интересовался опытом. После целого ряда манипуляций Нооме заговорил:

— Повидимому, воля этого несчастного существа совершенно подавлена. Мысли спутаны и неясны. Можно вывести заключение, что они подчинены чьей то более сильной воле. С трудом улавливаются бессвязные отрывки: «Узнать»!.. — «Семь дней»… — «Тайны»… — «Жертвовать собой»… — «Божество»… — «Погибнет».. — «Он приказал»…

Нооме выпрямился и задумался.

— Весьма странно все. Если бы мы не подозревали в этой странной истории участия нашего старого знакомого Гро Фезера, мы бы, пожалуй, были не в состоянии выяснить роль этой девушки, — соображал Нооме.

— К счастью, мы хорошо знаем Гро Фезера и безошибочно догадываемся, чьи тайные мысли могут его интересовать, — проговорил Роне Оро-Бер.

Все трое невольно перевели глаза на Кэна.

Юный ученый, как будто приняв какое-то решение, вышел из задумчивости.

— Итак, друзья мои? — полувопросом обратился к ним Кэн, подходя к столу.

— Дорогой Кэн, — заговорил отец, — наш опыт…

— Да, я слышал. Ваш опыт очень медленно подвигается вперед. Посмотрим, не буду ли я счастливее. Не так давно в этой маленькой лаборатории я много занимался исследованиями нервной системы и мозга человека. Позволю себе прочесть вам небольшое вступление. Как известно, человеческое «Я» слагается из некой суммы мозговых извилин, пробуждающихся к жизни под рефлективным действием особых раздражителей нервных волокон. С помощью известных приемов возможно переродить, так называемый, «характер» любого человека, видоизменить его духовную сущность, построить ее произвольно, по собственному желанию. Для этого потребуется лишь углубить одни из мозговых извилин, проложить заново другие, затушевать, аннулировать третьи, — те, которые приводят к ослаблению воли или психики. Таким образом, после целого ряда усилий, является возможным совершенно переделать то, что когда-то называлось «психологией» человека, создать новое, более гармоническое и совершенно произвольное человеческое «Я», по своему усмотрению; с теми особенностями, которыми вы его пожелаете наделить. Этот «Ноmо novus» будет всецело созданием ваших рук. Посмотрим, что собою представляет внутренний мир этой девушки.

Кэн закрыл глаза девушки узкой полоской белой ткани и опустил над головой подвесный рефлектор из голубоватого металла. Горное солнце погасло. Зал погрузился в темноту. Из рефлектора брызнул какой-то странный, неуловимый свет, который можно было бы определить понятием «фиолетовый», если бы это был собственно свет. Это было скорее неуловимое истечение флюидов, которые только по краям светового блика переходили в слабый фиолетовый оттенок.

Кэн регулировал аппарат. Лицо девушки, по мере усиления истечения флюидов, становилось все прозрачнее. Вот верхние покровы как бы потеряли свою материальность, они казались лишь легкой прозрачной дымкой, завуаливающей то, что скрыто под ними. Поток флюидов как бы растоплял все, что попадало в сферу его влияния. Рука Кэна, находившаяся в струе света, казалась прозрачной, как крыло мотылька. Фиолетовый оттенок густел. Волосы девушки стали невидимыми. Черепная кость как бы растаяла. Отчетливо вырисовывалось сероватое вещество мозга, причудливо испещренное бороздками.

Кэн повернул один из рычажков аппарата. Обнаженный мозг неожиданно вырос, стал видимым как бы через сильное увеличительное стекло.

Двое старых ученых и Гени с затаенным дыханием следили за операцией. Кэн вооружился длинным блестящим острием, похожим на большую тонкую иглу.

— Обратите внимание на эти извилины. Волевые импульсы субъекта совершенно отсутствуют. Сильно углублена линия подчинения посторонней воле. Кристально ясны линии духовного порядка. Обратите внимание на эту переплетающуюся сеть мистических устремлений. Странно спутаны извилины привязанностей. В этой области еще не завершена какая-то бессознательная работа. Заметно доминирует короткая, властно проложенная линия, обильно наполненная кровью. Эта линия отсутствует в мозгу всех других существ, кроме человека, и называется линией высшей любви. Рядом зияет извилина самопожертвования. В общем — прекрасные задатки. Богатые качества, так называемого, морального порядка.

Кэн указывал блестящим острием на те или иные канальчики мозговых извилин. Его голос звучал спокойно и ровно. Казалось, какое-то высшее существо не от мира сего, читает раскрытую книгу жизни, книгу человеческих судеб. Двое старых ученых двух различных миров, умудренные колоссальным опытом долгой жизни, проведенной в беспрерывной работе мысли, благоговейно молчали перед этим проявлением сверхчеловеческого гения юного существа.

— В настоящую минуту мозг пребывает в состоянии относительного покоя, называемого сном. Перейдем далее.

Кэн сбросил на пол пурпурное покрывало. Перед испытателями лежала обнаженная, полупрозрачная, почти светящаяся статуя, совершеннейшая по формам, беспомощно трогательная в своей одухотворенной бестелесности.

— Прибегнем к услугам светового микроскопа.

Молодой ученый повернул рычаг другого прибора, помещавшегося в ногах живой статуи. Мраморные формы распались. На черном нефрите лежало сильно увеличенное бесформенное тело, все испещренное продольными белыми полосками различной толщины, от солидных разветвляющихся жгутов до тонких нитей, переплетающихся между собой и теряющихся в ткани материи.

— Нервная система, — пояснил Кэн.

Он вынул из складок своего платья небольшой конусообразный аппаратик и включил его в прибор, стоящий у изголовья.

— Наблюдайте за мозговым веществом. Сначала проверим работу мозга в его теперешнем, естественном состоянии.

Кэн дотронулся конусом до пятки Эолиссы.

Голубые искры засверкали в мозговой массе, обтекая ее бесчисленные канальчики. По излучинам мозга переливались, вспыхивая и погасая, фосфорические огоньки.

— Хотя это и неделикатно, но нам придется познакомиться с внутренним миром нашей больной без ее разрешения на то. Возьмите эти провода. Вставьте их в уши. Так. Необходимо несколько привыкнуть к шуму крови. Не напрягайте вашего внимания. Плывите по волнам, так сказать. Слышите ли вы течение посторонних вам мыслей?

Все трое молча закивали головами.

— Старайтесь освоиться с этим новым для вас миром. Дорогой отец, не откажите передать мне то, что вы чувствуете, а вас, глубокочтимый Нооме, и тебя, милый Гени, попрошу отметить, если бы ваши впечатления не совпадали с впечатлениями отца.

Роне Оро-Бер, как будто прислушиваясь к чьему-то звучащему издалека голосу, медленно говорил:

«Как я страдаю!.. Когда кончится этот сон?.. Сон ли это?.. Зачем я не погибла вместе с ними… Бедная мать, бедный отец!.. Марс залит кровью… Как он меня мучает! Но я должна быть признательна… Ведь, он спас мне жизнь… Ах, зачем мне эта жизнь!.. Куда летит эта машина?.. Вы — председатель союза Ларгомерогов… Сколько людей! Как светло!.. Ты исполнишь, что я тебе приказываю… Да… Я вся в вашей власти… От кого зависит успех дела Ларгомерогов?.. От него… Кто он?.. божество… Как его имя?..».

Старый учитель замолчал и взглянул на сына. Кэн молча кивнул головой. Все это длилось одно мгновение. Роне продолжал:

«Кэн Роне… Ты его поцелуешь, когда мы будем в Гроазуре… да, повелитель… Опять эта пытка!.. Ты останешься с ним… Если надо, пожертвуешь собой… Да, я пожертвую собой!.. Ради него!.. Но ты узнаешь его мысли… Тайны… Где скрыт двигатель… Не могу!.. Убейте!.. Тогда он погибнет… Нет, нет!.. Я сделаю все!.. Или… Ровно через семь дней… На этом месте… Как прекрасна луна… Нет, он не погибнет… Приветствую мое божество… Любовь для него…».

Роне замолчал. Течение мыслей прекратилось, — Кэн разъединил ток.

— Кажется, для нас все ясно, — тихо и грустно сказал Кэн. — Это бедное создание является игрушкой злой воли Гро Фезера. Мы должны ее спасти и от него, и от нее самой.

Кэн снова привел в действие аппарат. Со сверкающими, одухотворенными глазами, — как вдохновенный художник кистью, — он водил металлическим конусом по разветвлениям нервов. Безмолвное тело вздрагивало, мышцы судорожно сокращались. Кэн бросал нервно и отрывисто:

— Сначала укрепим волевые импульсы. Затушуем вредные и совершенно излишние привязанности. Потушим рабский дух подчиненности. Разовьем жажду деятельности. Пробудим радость бытия. Убьем наклонность к мистике. Вдохнем сознание собственной силы. Усугубим ощущение красоты.

Привьем здравый, взгляд на жизнь. Оставим в том же виде моральные линии…

В обнаженном мозгу девушки кипела фантастическая работа. Мозговое вещество, казалось, пылало, исходя голубоватым фосфорическим пламенем. Очертания мозга заметно изменялись. По целине прокладывались новые бороздки, вытесняя находившиеся рядом. Одни углублялись, другие затушевывались совсем. Нервы вибрировали, как натянутые струны. Все тело находилось в состоянии сильнейшей флуктуации. Покончив с большим мозгом, ученый принялся за операцию мозжечка.

— Кругообразные токи, приводящие в движение нервы, делают несколько тысяч оборотов в секунду, — пояснял Кэн. — Такого количества рефлексов вполне достаточно, чтобы привить нервам способность привычных, непроизвольных сокращений в дальнейшем. Пути в мозг проложены, зафиксированы до конца дней субъекта. Любопытно взглянуть, что будет представлять собою наше новое коллективное произведение, — перешел Кэн на шутливый тон после нескольких минут сосредоточенной работы.

— Кэн, милый Кэн!.. — только и мог выговорить до глубины души взволнованный старый Роне.

— Дорогое дитя, вы положили начало великому делу пересоздания человечества! — со слезами на глазах воскликнул ученый Марса.

— Слишком долгая и кропотливая работа, высокочтимый Нооме! — улыбнулся Кэн своей обычной нежно-грустной улыбкой.

— Да! — спохватился он. — Чуть было не упустил из вида. Укрепить мысль, которая привела девушку на наш операционный стол: «Ровно через семь дней на этом самом месте»…

Кэн потушил аппараты и включил обычный свет.

На операционном столе лежало прекраснейшее существо. Белый мрамор тела слегка порозовел. Высокая грудь усиленно вздымалась. На полуоткрытых ярких устах играла спокойная, здоровая улыбка.

— Свершилось! — сказал ученый Марса. — Совершенный человек создан гением себе подобного существа.

— О совершенствах нового существа мы будем говорить после его пробуждения, — снова улыбнулся Кэн, переходя в обычный шутливо-иронический тон.

Гени порывисто поцеловал Кэна. То же сделали отец и Нооме.

— Вы меня совершенно задушили, мои дорогие. Очевидно, у вас слишком развиты извилины восторженности. Надо будет их несколько затушевать, — отшучивался Кэн и, повернувшись к брату, добавил:

— Милый Гени, не откажи позвать прислужниц, чтобы они одели больную и дали ей возможность отдохнуть на более удобном ложе.

Глава одиннадцатая. Memento mori.

Астрономы Земли находились в страшном смятении. Они ни на минуту не отходили от телескопов, направленных на одну известную точку неба.

Исполинская странница пространств, комета, впервые замеченная Эре Обрайном и окрещенная по имени астронома «Эреидой», приближалась гигантскими шагами.

Метр Эре ежедневно люксографировал Кэну и Роне о беспорядках, вызываемых этой непрошенной гостьей в установившейся гармонии солнечного мира. Он умолял ученых, в особенности Кэна, заглянуть в обсерваторию на Гималаях и самим убедиться в необычайности явления.

Донесения были точные и обстоятельные, и дышали тревогой.

Однако, Кэн не торопился, считая, что время еще не упущено.

При пересечении орбиты Урана, комета едва не столкнулась с планетой, оказавшейся как раз на ее пути.

Астрономы Земли имели редчайший случай наблюдать, как атмосфера Урана, вошедшая в соприкосновение с мириадами мелких космических частиц, составлявших хвост кометы, загорелась ярким блеском. В несколько часов Уран, обычно невидимый простым глазом, достиг блеска звезды первой величины голубовато-стального цвета. Поблистав в праздничном наряде несколько часов, быть может, впервые за миллиарды лет, Уран начал меркнуть и через двое суток снова стал невидим.

Астрономы отметили колоссальное уклонение планеты от своей обычной орбиты в сторону орбиты Сатурна. Кроме того, не досчитывались одного из четырех спутников Урана, самого ближайшего к планете — Ариэля. Два других спутника — Титания и Оберон — повлекшиеся было вслед за кометой, скоро отстали, под влиянием пересилившего притяжения Урана. В результате, их расстояние от планеты значительно увеличилось.

А комета продолжала свой молниеносный бег. Она давно уже была видима невооруженным глазом на ночном небе, в виде тусклого багрово-красного тела, более яркого к центру.

Диаметр ядра кометы более чем вдвое превосходил диаметр солнца.

По мере приближения к орбите Сатурна, в сильные телескопы был усмотрен прямой хвост кометы, удлиняющийся по мере ее движения вперед.

Сатурн в это время находился в противоположной части своего годичного круга, а потому при пересечении его орбиты страшной гостьей не испытал тех возмущений, какие выпали на долю его товарищей.

Путь Эреиды проэктировался в пространстве прямолинейно. Пока еще невозможно было определить, в какой мере Солнце, к которому Эреида приближалась, окажет влияние на изменение прямой ее движения.

Исходя из необычайной скорости бега кометы, можно было заключить, что сила, влекущая ее вперед, находится далеко за пределами солнечной системы и что тесная семья нашего дневного светила — лишь случайный этап на ее таинственном пути.

С приближением к орбите Юпитера Эреида стала видимой днем для невооруженного глаза. За гигантским, слегка вытянутым багровым диском тянулась длинная, прямая светло-серая дорога, — как новый млечный путь, перерезавший небесный свод на два полушария.

По вычислениям Эре Обрайна и других астрономов, хвост кометы достигал полмиллиарда километров и по мере приближения к солнцу все удлинялся. Можно смело сказать, что немногим из небесных странниц выпадала честь быть носительницами такого пышного шлейфа.

Колосс солнечного мира — Юпитер — между тем неторопливо подвигался на-встречу непрошенной гостьи, не проявляя ни малейшей поспешности, несмотря на все уменьшающееся расстояние, отделяющее его от кометы.

Возбуждение астрономов достигло своего апогея.

Без опасения впасть в преувеличение можно сказать, что в момент прохождения Эреидой орбиты Юпитера, все астрономы мира буквально перестали дышать в предвкушении вполне вероятной катастрофы.

Роковой момент наступил и… благополучно миновал…

Комета молнией пронеслась мимо, а красавец Юпитер, с прежней неторопливостью перерезал хвост Эреиды и утонул в его млечном сиянии, завуаленный густою лунной дымкой. Через некоторое время колосс вынырнул с противоположной стороны, — гордый, величественный, ярко-блестящий, продолжая свою невозмутимую прогулку в просторах вселенной.

Было лишь отмечено необычайное возмущение четырех спутников Юпитера, из которых три по размерам далеко превосходили Луну, а два из них — даже Меркурия.

Через шесть суток стелла кометы должна была пересечь орбиту Марса и направиться дальше, к орбите Земли, но…

Это «но» неимоверным образом смущало всех астрономов. Дело в том, что тысячи самых тщательных вычислений давали в результате одно — в момент прохождения Эреиды через орбиту Марса, последний как раз будет находиться на ее пути.

Столкновение для всех представлялось неизбежным и непредотвратимым. Роковой момент приближался. Даже при самых благоприятных условиях Марсу угрожала страшнейшая опасность. Спектральный анализ, — этот разговорный язык пространств, — указывал на чрезвычайную насыщенность кометного хвоста ядовитыми газами. Если бы каким-нибудь чудом Марсу удалось избегнуть столкновения, все живое на нем должно было погибнуть, задохнувшись в удушливых испарениях и от страшной жары, излучаемой ядром кометы. Уже сейчас, даже на Земле, чувствовалось повышение температуры на несколько градусов.

Многомиллиардное население Марса стояло на краю могилы, почти не сознавая надвигающейся опасности.

Марсиане в это время были заняты все разростающейся гражданской войной. Почти все обсерватории лежали в развалинах. Те же, которые уцелели, некому было обслуживать. Астрономы частью погибли от различных случайностей войны и революции, частью укрылись в безопасные места, побросав свои обсерватории. Редкие взволнованные голоса оставшихся на своих постах ученых тонули в грохоте гражданской войны и не доходили до разгоряченного войною сознания.

С Земли на Марс полетели тысячи предупреждающих люксограмм. Они посылались почти беспрерывно и всеми — правительством, учеными обществами, общественными организациями, военным командованием, частными лицами, — но в одинаково тревожных и решительных выражениях.

Астро-академия Земли заклинала Революционный Совет прервать на время всякие военные действия, ибо гибель для всех враждующих являлась равно неизбежной, и через очень короткий срок — всего шесть суток!

Федеральный Совет Земли шел еще дальше. Он предлагал предоставить убежище на Земле всем желающим покинуть пределы злосчастной планеты, гарантируя неприкосновенность всех и каждого. В пополнение сильно сократившихся средств передвижения марсиан, предлагалось использовать часть военного флота Земли в качестве транспорта.

Предлагалась даже такая мера, чтобы наиболее упорные в борьбе элементы разделились по признакам принадлежности к одной из двух враждующих сторон и нашли себе убежище — одни — на Земле, другие — на безопасных планетоидах.

Уступая поднятой своевременно тревоге, страсти постепенно начали остывать. Военные действия ослабели и вскоре совсем прекратились. Как то само собой установилось молчаливое перемирие. Революционный Совет беспрерывно заседал, выискивая меры предотвращения катастрофы. Ученым и астрономам была дана возможность вернуться к своим постам. Установились правильные наблюдения за приближающейся кометой. Сотни раз были произведены самостоятельные вычисления, так как вычислениям ученых Земли многие горячие головы не доверяли, считая поднятую тревогу уловкой, с целью прекратить борьбу. Однако, и эти вычисления дали те же печальные результаты.

Гражданская война кончилась. Боевой азарт улегся. Ларгомероги присмирели и не подавали признаков жизни. На полуразрушенной, обреченной планете прогрессирующе нарастала тревога совершенно уже иного порядка, — жгучая тревога всех и каждого за свою жизнь.

Там, в глубинах неба, тускло-красный днем и пылающе-багровый ночью, повис непредотвратимый меч судьбы, напоминая каждый момент в кошмарно-зловещем молчании:

Население панически волновалось. Ларгомероги, верные своей тактике, подготовляли себе возможность бегства.

Революционный Совет день и ночь заседал, выискивая средства спасения.

А неумолимое время шло своей чередой и комета стремительно приближалась…

Глава двенадцатая. У врат нового мира.

Уступая настояниям Эре Обрайна, Кэн посетил Гималаи и провел в обсерватории двое суток. Тщательно изучив движение кометы и убедившись, что время еще терпит, ученый вернулся на Атлантиду.

Истекал седьмой день со времени появления Эолиссы.

В этом бодром жизнерадостном существе никто не узнал бы прежней сомнамбулы. Она и сама не узнавала себя. Девушка уверяла, что это на нее так благотворно подействовал воздух Атлантики, а также милое, предупредительное отношение ее новых друзей. Эолисса восторгалась дивными красотами окружающего мира, строила смелые планы будущего, говорила, что она вступила в новую жизнь.

К окружающим, и в частности к Кэну, девушка относилась с благоговейным почтением. Лейяниту обожала каким-то детским, восторженным чувством, и готова была жизнь отдать за нее.

А юная марсианка таяла, угасала на глазах у всех. Она сосредоточенно затаила в себе какое-то огромное, нездешнее чувство, и это чувство пожирало ее, подтачивало ее силы. Окружающее перестало существовать для Лейяниты. Она замкнулась в себе и жила неясными отблесками того, что творилось в ее хрупком существе.

Радость жизни, детское, бесхитростное приятие мира, все, чем она была полна прежде, казалось Лейяните жалким, ничтожным, нестоющим внимания. Истинная же жизнь, ради чего стоило смотреть на свет, заключалась в том огромном, всезаполняющем переживании, которое внедрилось в ее детское тельце, раздвинув внутренний мир до крайних пределов.

Первоначальный образ, начертанный в ее сердце, образ Кэна, каким она его знала, постепенно уступал место другому, необъятно-слитному, невещественному, но неизъяснимо прекрасному изначальному образу. Ради его лицезрения только и стоило родиться на свет. Он был везде и всюду.

Встречи с Кэном уже не вызывали в душе марсианки чувства сладкого страха и мучительной радости, как было в первые дни знакомства. Теперь эти встречи давали лишь новый толчек для погружения всего существа в нирвану бесконечного блаженства. Эта нирвана выросла до неизмеримых пределов, из крохотного зернышка несознанной любви, в маленьком, но бесконечно великом сердце Лейяниты.

Она таяла физически. Она растворялась в необъятном внутреннем переживании, была счастлива по своему и не желала ничего иного, как слиться во-едино со своим чувством, угаснуть, умереть, перестать существовать, но только вместе с ним, с этим чувством.

Гени был сильно обеспокоен странным состоянием своей супруги, погружающейся, на его трезвый взгляд, в какую-то болезненную прострацию.

Он посоветовался с отцом и Нооме. Ученые согласились с ним о необходимости немедленного применения самых радикальных мер ради спасения Лейяниты. Возникла мысль произвести над нею операцию, подобную той, которую перенесла Эолисса.

Когда спросили мнения Кэна на этот вопрос, молодой ученый слегка нахмурился.

— Вы находите это необходимым? — спросил он.

— Ты сам видишь состояние бедной женщины, дитя мое, — ответил Роне.

Кэн задумался, потом поднял на них глаза.

— Вы хотите спасти Лейяниту? Лейяниты вы не спасете.

— Но Эолисса, мой друг… — начал было Нооме.

— Эолиссу мы не спасли, Эолиссу мы создали. Прежней Эолиссы не существует, как не будет существовать и прежней Лейяниты, какой мы все ее знаем. Это будет новое существо, с иным внутренним миром, с иною душой. Такую Лейяниту мы можем создать, но прежняя Лейянита умрет. Останется ее оболочка с новым содержанием. Во всяком случае, над этим необходимо серьезно поразмыслить.

Старые ученые были подавлены неоспоримой очевидностью доводов Кэна и решили более подробно обсудить этот вопрос на следующий день.

Приближалась та ночь, когда ожидалось появление Гро Фезера.

С Эолиссой никто словом не обмолвился о предстоящем ей свидании. Что девушка чувствует, быть может бессознательно, приближение назначенного ей Гро Фезера момента, в этом никто не сомневался. Каждый раз с наступлением ночи девушка начинала обнаруживать признаки беспокойства. Ее жизнерадостная беспечность угасала, она начинала о чем-то задумываться. Бесцельно гуляя по парку, девушка к полуночи неизменно оказывалась на том месте, где ученые заметили на песке следы пребывания воздушной машины Гро Фезера.

По мере течения недели, это вечернее беспокойство Эолиссы все возрастало.

Ученые, в целях выяснения намерений председателя союза Ларгомерогов, составили собственный план действий.

За воздушным пространством был установлен самый внимательный надзор.

Недалеко от места спуска корабля Гро Фезера, в гроте из густой зелени, был спрятан мощный аэрожабль Роне Оро-Бера. С наступлением седьмой ночи трое мужчин — Кэн, Роне и Гени — должны были дежурить у аппаратов этой машины.

Нооме уговорили остаться возле своей внучки, так как Лейянита была очень слаба и последние два дня не покидала постели.

Там же около подруги, — это для всех было очевидно, — будет находиться и Эолисса, пока внутренний голос не заставит ее подчиниться своему приказанию и выйти с приближением часа свидания к месту встречи с Гро Фезера.

Марсианин ушел из жизни Эолиссы. О его существовании молодая девушка, повидимому, совершенно забыла. Это так и было. Временами в воспоминании Эолиссы всплывал пугающе-жуткий образ Гро Фезера, но она усилием воли отгоняла его от себя. Девушке такие моменты казались обрывками полузабытого, кошмарного сна.

Наступала ночь. Луна всходила поздно, только перед рассветом. Над островами Атлантиды, как отблеск далекого пожара, лежал зловеще-багровый полусвет. Из за далей океана полыхало кровавое зарево. Небо было буро-фиолетового цвета. Звезды мерцали тускло и несмело. Море глухо шумело. Из водной глади вставал какой-то загадочно-жуткий титан, еще невидимый, только выславший вперед себя потоки буро-рдяной крови.

Порозовевший мрамор дворца четко и рельефно выделялся на фиолетово-багровом фоне неба.

Все собрались вокруг Лейяниты.

Она лежала на низком ложе, посреди круглой комнаты из розовой яшмы. Белоснежные покровы ложа еще более оттеняли красоту ее точеной бронзовой головки, такой нежной, трогательной, с пышным ореолом матово-золотых волос. Глаза ввалились и блистали глубоким внутренним пламенем. Тонкий носик слегка заострился и все похудевшее личико казалось полупрозрачным, как будто вылитым из старинного, желтовато-золотистого, драгоценного форфора.

У изголовья сидели — задумавшийся старый Нооме и розовая, брызжущая жизнью, Эолисса.

— Мне так хорошо, я так счастлива, дорогие мои, — говорила Лейянита. — Мне кажется, я попала в какое-то волшебное царство и переживаю зачарованный сон на яву. Это — не розовое царство моего милого Марса и не голубое царство Гооройи. Это — царство, которое находится по другую сторону вселенной и населено никогда не умирающими совершеннейшими существами. Одно из них — мой славный дедушка. Другое — мое счастье Гени, мой великий супруг. Третье — божественный Кэн, кому подвластно это волшебное царство. Четвертое — добрый отец всего сущего, это — вы, мой обожаемый отец, — повернула Лейянита голову в сторону Роне Оро-Бера.

Все молчали, слегка смущенные.

— Ты думаешь, я тебя забыла, моя неразлучная Эолисса? — продолжала Лейянита, гладя руку подруги. — Нет, я тебя потому приберегла к концу, что ведь ты — мое второе «я», — а о себе неприлично говорить раньше, чем о других.

Эолисса нагнулась и горячо поцеловала марсианку.

Лейянита с беспокойством заглянула в глаза подруги:

— Посмотри на меня, Эолисса… Я вижу в твоих глазах тревогу, чуждую твоему светлому, ясному миру. Вообще, я заметила, темнота ночи подавляет тебя. Ты не хорошо чувствовала бы себя у нас, в бледном мире Марса. А я люблю его золотой полумрак и люблю серебряные лучи Солентейи.

— Да, я чувствую какое-то беспокойство, но это пройдет, — оправдываясь, сказала побледневшая Эолисса. — Как будто мне нужно сделать что-то неотложное, а что — не знаю.

Мужчины переглянулись.

— Пора, — шопотом сказал Гени.

— Лейянита, — продолжал он, целуя супругу в лоб. — Сегодня мы оставим тебя, чтобы не утомлять. А завтра ты будешь также весела и беззаботна, как была на Марсе, когда мы познакомились.

Кэн вышел из задумчивости и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Да… пусть будет так!.. — он подошел к Лейяните. — Завтра моя сестра Лейянита будет взапуски бегать за кружевными волнами Атлантики

Мужчины собрались уходить.

— А ты, мой старый дедушка?

— Я? Я побуду около тебя, Звездочка.

Когда Роне, Кэн и Гени удалились, наступила мягкая, убаюкивающая тишина. Лейянита лежала с широко раскрытыми глазами и, счастливо улыбаясь, казалось, любовалась чем-то, видимым только ей одной.

Нооме сидел с закрытыми глазами и думал.

Только Эолисса нарушала гармонию тишины и завороженного покоя. Она беспокойно двигалась, по бледному лицу скользили тени каких-то мучительных мыслей, в глазах поселилась тревога, все тело вздрагивало мелкой, нервной дрожю. Девушка пыталась вспомнить что-то очень важное, без чего ее поколебленный мир не может притти в равновесие — и не могла. Наконец, она мучительно застонала и закрыла лицо руками.

— Что с тобой, моя дорогая подруга? — с тревогой спросила Лейянита.

— Что со мной? Я не знаю, но знаю… Мне необходимо на воздух… Я должна быть там, где-то, где царит ночь и блестят ласковые огни звезд!..

Эолисса порывисто поцеловала подругу и бросилась к выходу на террасу.

Глава тринадцатая. В седьмую ночь.

Ночь безмолвно колдовала. Природа, казалось, вела тайный заговор против поработивших ее людей, выковывала чары, с помощью которых она надеялась вернуть свое утраченное могущество.

По небу плыло тусклое, багрово-красное, огромное тело, — как озеро светящейся крови. Сзади необозримым потоком разливалась зловеще сверкающая река, багряная у расплющенного диска и бледнеющая по мере удаления от него.

Это колоссальное растаявшее солнце стояло почти в зените, тогда как разрезавший небо светящийся поток, изливаясь вниз, терялся за горизонтом.

Небо, море, острова пылали багряным заревом. Исполинская комета затопляла Землю своими колдовскими лучами, тускло-красными и тяжелыми, пронизывала ее насквозь жуткой, напряженной силой, грозила чем-то плохо сознаваемым, роковым и неизбежным, что рано или поздно неминуемо должно притти.

И тогда наступит ослепляющий апофеоз торжества неведомых человеку грозных и мстительных сил.

Посылая скрытые токи энергии, волну за волной, океан мирно-торжественно гудел у закованных в металл и камень берегов.

Полыхало рдяно-багровое пламя вулкана. Жутко клокотали и ухали, созвучные с океаном, порабощенные, но не смиренные ключи подземной лавы. Они, как будто, ждали властного сигнала, чтобы бурно выплеснуться наружу и начать свою карающую, разрушительную работу.

Прислушивались в молчании к этому ропоту присмиревшие деревья. Испуганно закрыли свои сердечки настороженные цветы. Присмирела и попряталась мелкая насекомая тварь.

В зеленом гроте, в чреве машины — искусственной птицы — сидели трое людей, три победителя мира. — сильные, гордые, властные. Они втайне посмеивались над бессильными чарами того, что было давно разгадано, разложено на атомы и электроны, надежно взнуздано непобедимым гением человека.

Слабо светился жемчужный экран. Тихо ворковали чувствительные мембраны замысловатых аппаратов, вбирающих в свои стальные оковы все окружающие звуки, — от угрожающего гула океана — до чиркнувшей во сне цикады, от глухого уханья вулкана — до легкого всплеска ветерком листвы.

— Эолисса вышла в парк, — тихо сказал Гени, наблюдая за картиной местности, отраженной на круглом столе.

Все вооружились небольшими рефракторами. Картина местности выросла, все стало видно, как на ладони.

На большом вертикальном экране мелькнула какая-то тень.

— Подозрительная машина. — предупредил Роне. — Она парит неподвижно и почти невидима в темноте.

— Это они… Гро Фезера, — тихо сказал Гени. — Мы не должны позволить ускользнуть машине.

— Как Эолисса? — спросил старик.

— Я наблюдаю за нею, отец. Девушка быстро направляется к поляне, где мы заметили следы гостей, — ответил Кэн.

Он протянул руку и повернул приемник хаосографа в сторону поляны.

— Машина стремительно падает вниз… Отлично. Мы не дадим ей снова подняться, — сказал Гени.

— Да, если только марсиане не обладают достаточными средствами: чтобы преодолеть силу нашего влияния, — заметил Роне.

— Отец! Это наша машина! Я узнаю ее. Это — флагманский корабль, попавший вместе с нами в плен! — почти закричал Гени, когда машина марсиан спустилась на Землю.

— Дело осложняется, — раздумчиво соображал старый ученый. — Машина обладает колоссальной мощностью и всеми новейшими приспособлениями…

— Тсс… Слушайте…

Эолисса, подгоняемая несознаваемым побуждением, торопливо шла вперед. На пути вырисовывался контур огромного чудовища, слегка тронутого отблеском зарева кометы.

Девушка вздрогнула и остановилась. Как будто завеса спала с ее глаз. Она вспомнила лунную ночь, себя, одетую в белые одежды, и властный голос ненавистного ей теперь председателя союза Ларгомерогов. Поняла побуждение, выгоняющее ее ночью в парк, и отвращение охватило все ее существо.

«Бежать, найти их, сообщить о присутствии Гро Фезера», — молнией мелькнула мысль.

Эолисса сделала движение повернуть назад, но чья-то сильная рука схватила ее за плечо.

— Что вам нужно? — закричала девушка.

Перед ней стоял Гро Фезера.

— Ты выполнила то, что я тебе приказывал, Эолисса? — угрожающе проговорил он.

Девушка гордо выпрямилась.

— Мне никто не может ничего приказывать, а тем более такой негодяй, как вы! — гневно сверкнула она глазами.

Фезера вздрогнул от неожиданности. Его непоколебимая самоуверенность сразу отлетела. Перед ним стояла не та, прежняя Эолисса, готовая по мановению его руки итти в огонь и в воду, а новая, незнакомая ему женщина, сильная и гордая.

Он близко склонил к ней свое лицо, гипнотизируя ее взглядом. Девушка спокойно выдержала этот взгляд, презрительно смерила глазами с ног до головы своего бывшего повелителя и повернулась, чтобы уйти.

В этот момент стоявшую в стороне машину марсиан сильно тряхнуло.

В отверстии люка появилось искаженное ужасом лицо Аль-Загроо.

— Божественный, скорей сюда, — задыхаясь крикнул он. — Мы в ловушке!..

Гро Фезеро, как сильный зверь, одним прыжком догнал девушку, схватил ее и вместе с жертвой исчез в люке аэрожабля. Люк захлопнулся.

Машина рванулась, захрипела, завыла, поползла, как раненый допотопный зверь, ломая кусты и, наконец, беспомощно закружилась на месте, вздымая тучи золотистого песка. Она гудела и трепетала, пыталась преодолеть неизвестную ей силу притяжения, вырваться из невидимых силков, чтобы нырнуть в пространство.

— Но почему машина движется? — волновался Гени, с силой нажимая рычаг. — Она должна или сразу выйти из нашей власти, или остаться стоять на месте неподвижно.

— Это не трудно объяснить, — тоже слегка волнуясь, сказал старый ученый. — Очевидно, секрет управления отталкивающим аппаратом разгадан механиком Фезера только наполовину.

— Я покончу с ними одним ударом! — гневно крикнул Гени, бросаясь к другому рычагу.

Кэн быстро поймал его за руку.

— Брат, — спокойно сказал он, — ты забываешь об Эолиссе.

В этот момент машина марсиан легко отделилась от Земли и молнией ринулась в высь.

— Проклятие! — вырвалось у Гени. — Они освоились с аппаратом!

— И все же не могут от нас уйти. Но мы не должны забывать об Эолиссе.

Кэн перевел рычаг и воздушный корабль, вынырнув из прикрытия, устремился за марсианами.

Комета неслась своим путем и ночь колдовала в красном зареве пожара.

Глава четырнадцатая. Над вертящимся волчком.

Погоня была подобна урагану. Две свенториевые птицы, как два демона, пожирали пространство, насыщенное кровавыми лучами кометы.

Все попытки марсиан вырваться за пределы атмосферы кончались неудачей. При малейшей попытке взять высоту, машину встряхивало и трепало, грозя сбросить в океан. Гро Фезера чувствовал сзади себя могучую руку, которая, как возжами, сдерживала бег его воздушного коня. Лучевые атаки марсиан, направленные на преследователей, не достигали своей цели. Машина Роне Оро-Бера была надежно защищена и не испытывала даже той качки, которая, как на гигантских ухабах, встряхивала машину марсиан. Гро Фезера и не надеялся на уничтожение противника, он стремился лишь временно вывести его из строя, лишить хоть части преимуществ, чтобы иметь возможность выскользнуть из его невидимых, но страшных объятий, основываясь на неуязвимости, — ведь его машина построена тем же Роне Оро-Бером и обладала теми же средствами защиты.

В каютах было жарко и душно. Очевидно, приспособления, охлаждающие корпус машины, не предусматривали такой бешеной скорости в атмосферной среде.

Направление машины Гро Фезера менялось ежеминутно. Глава Ларгомерогов ловкими маневрами пытался обмануть бдительность врага, чтобы так или иначе выиграть крупицу времени или пространства, — что одно и то же.

В машине Роне Оро-Бера все сосредоточенно молчали. Кэн и Гени не отходили от аппаратов. Роне задумчиво смотрел на переливающуюся внизу панораму.

Казалось, будто машина неподвижно висит в воздухе, а внизу бешено мчится гигантская багрово-дымчатая река текучей жидкости.

Быстро миновав Атлантику и буквально перешагнув Панамский перешеек, марсиане по линии экватора понеслись над необозримой гладью Тихого океана. Расстояние между машинами почти не изменялось и они отлично были видимы друг другу.

Гигантская комета стремительно склонялась к горизонту, теперь ее бесконечный хвост пересекал весь небесный свод и казался новым огромным и ярким млечным путем.

Роне Оро-Бер догадывался, что у марсиан по близости имеется какое то надежное убежище, где они, быть может, намерены открыто померяться силами со своими преследователями. Он поделился своими соображениями с сыновьями.

Гени быстро нажал какой-то регулятор. Машина марсиан, перевернувшись, описала в воздухе ряд беспомощных петель и стала падать вниз. Однако, на небольшой высоте над поверхностью океана она выправилась и круто повернула на юг.

— Ты едва не утопил их, милый Гени, — улыбнулся старый ученый.

— Это было-бы самое простое разрешение вопроса, — серьезно ответил Гени.

— Это мы всегда успеем сделать. Сначала мы должны испробовать все пути к спасению Эолиссы, — заметил Кэн.

Аэрожабль марсиан снова начал стремительно забирать высоту.

— Не выпускайте их далеко за пределы воздуха. Там борьба будет гораздо труднее, — посоветовал Роне.

— Почему они так круто повернули к полюсу? — слегка удивился Гени.

— У полюса состояние атмосферы благоприятнее. Там ларгомерог, вероятно, рассчитывает или развить большую скорость, или выскочить в безвоздушное пространство.

Корабли вступили в область южного полярного круга. Внизу развертывалась изумительная картина. Окружая полюс широким полукольцом, в розоватой дымке сверкали миллионы огней. Колоссальные заводы федерации разрабатывали залежи свентория. Доносился глухой отдаленный гул, как отклик далекого грома. Прозрачный воздух был насыщен мягкими лучами встающей луны. Зарево кометы угасало, ее кровавый диск скрылся за горизонтом, родив невиданную зарю в полнеба. Чудовищный хвост, как гигантская змея, извивался между побледневшими созвездиями.

Нигде не замечалось ни малейших следов дыма или копоти. Сверхъестественной величины двигатели подчинялись микроскопическим по своим размерам, но невообразимым по своей мощности запасам конденсированной энергии, — радия, небулия и других движущих элементов. Обработка миллиардов тонн незаменимого металла — свентория, — превосходившего своею твердостью алмаз, — легкостью — аллюминий, являлась таким же опрятным и легким делом, как и всякий труд на Земле. Все вредные газы и выделения отводились по колоссальным трубам в подземные, или, вернее, в подводные лаборатории и здесь перерабатывались в различные полезные химические продукты. Ни на что негодные отбросы автоматически выталкивались в океан.

Скоро полукруг огней превратился в правильное кольцо.

Машины неслись над южным полюсом. Из прежних колоссальных ледяных богатств полюса сохранились лишь сравнительно небольшие остатки. Эти остатки льдов сейчас, при свете ущербленной луны и отблеске заходящей кометы, сверкали алмазно-рубиновыми залежами.

Все попытки марсиан порвать невидимые возжи и вырваться за пределы атмосферы неизменно оканчивались неудачей, раза два или три едва не стоившей им жизни.

Перерезав южный полюс, машина взяла направление на север, устремившись через Индейский океан к далеким берегам Азии.

Бросалось в глаза, что Гро Фезера предпочитает носиться над безбрежностью океанов, тщательно избегая густо заселенных материков и проторенных воздушных путей.

Справа всходило солнце. Верхние слои атмосферы порозовели. Луна осталась где-то позади. Зарево кометы погасло и из-за горизонта лишь слабо светился распущенный конец ее побледневшего хвоста. Воздух становился все светлее и прозрачнее. Блестели, умирая в лучах рассвета, две-три звезды. Свет разливался стремительно и победоносно.

— Мне начинает надоедать эта бешеная погоня. — устало проговорил Роне.

— Ах, если бы не Эолисса!.. — Гени мрачно нахмурился.

— Предложи ему сдаться, дорогой брат. Все равно сопротивление бессмысленно, — посоветовал Кэн.

— Да, я последую твоему совету.

Гени по люксографу завязал переговоры с преследуемой машиной.

Солнце вынырнуло из океана и яркое, ликующее утро вступило в свои права.

Две игрушки, созданные человеческими руками, перегоняя небесные светила, с дерзкой отвагой неслись над гигантским вертящимся волчком.

Глава пятнадцатая. Снова Гималаи.

Гро Фезера считал, что не все еще потеряно. У него был план, для выполнения которого он и направил свой воздушный корабль к гигантским горным кряжам азиатского материка. Марсианин надеялся незаметно спуститься в одном из глубоких горных ущелий Гималаев или Тибета и таким образом ускользнуть от преследователей.

Эолисса, после страшной сцены с председателем союза Ларгомерогов, сидела запертая в одной из кают машины, обдумывая, как бы возможно дороже продать свою жизнь.

В том, что она погибла, смелая девушка не сомневалась.

Глава Ларгомерогов уже несколько раз входил к ней в каюту и подвергал свою пленницу грубому допросу и унизительным оскорблениям.

Снова щелкнул замок. В дверях появилась сутулая фигура поэта. Он, не спуская сверкающих глаз с девушки, молча сделал несколько шагов в ее сторону.

Эолисса выпрямилась, откинув голову назад.

— Вы снова пришли оскорблять меня?

— Ты не сказала мне причины твоей чудовищной измены.

Девушка презрительно усмехнулась.

— И вы решаетесь говорить об измене! Вы, предводитель Ларгомерогов!

— Эолисса, я не советую тебе шутить со мной. Я имею право говорить об измене и о черной неблагодарности к тому, кто спас тебе жизнь.

— Ах, эта жизнь! — заломила руки девушка.

— Ты не только не выполнила своего долга, ты предала меня в руки врагов!

Голос Фезера срывался.

— Это ложь!

— Это правда!

Он задыхался, не в состоянии говорить от душившей его злобы.

— Если бы это не было горькой истиной, за мною не гнались бы враги с целью погубить меня. Только вместе со мной погибнешь и ты!

— Я это знаю. Мы погибнем вместе, — спокойно сказала девушка.

— Вместе? Это служит тебе утешением? — бешенство все более овладевало всем существом Фезера. — Нет, ты погибнешь раньше меня и погибнешь в страшных мучениях. Я сумею заставить тебя перед смертью раскаяться в предательстве.

Девушка медленно покачала головой.

— Я не боюсь мучений так же, как не боюсь смерти. Пусть будет так. Мне не в чем раскаяваться. Ни одно темное пятно не омрачит воспоминания обо мне среди тех, кто меня знает. Над тем же, кого при жизни называли «божественным» повиснет вечное проклятие, когда люди узнают всю низость его души. И это — «божественный» поэт! Творец «Гармонии миров!» Гро Фезера-Мар! Отныне это имя будет символом злого начала. Этим именем будут обозначать крайнюю степень человеческой подлости, для которой сейчас нет понятия на языке людей!

Гро Фезера насильственно рассмеялся.

— Превосходная тирада. Вполне в псевдо-классическом стиле. Только это не твои слова, это слова твоего любовника, этого мальчишки…

Девушка вздрогнула, как от удара бича. Она сделала шаг вперед и молча плюнула в лицо оскорбителя.

Марсианин завыл, готовый броситься на Эолиссу.

На пороге появился Аль Загроо.

— Божественный, они вызывают вас для переговоров.

— Что им нужно от меня? — в бешенстве крикнул Гро.

— Они настаивают, чтобы мы выдали им эту девушку…

Поэт молчал, тяжело дыша и бросая уничтожающие взгляды на свою оскорбительницу.

— Что им ответить? — напомнил секретарь о своем присутствии.

Гро Фезера, приняв какое-то решение, неожиданно расхохотался.

— Ответь им, Аль, что они получат эту девушку! — отчеканивая слова проговорил марсианин. — Получат! Пусть только следят внимательно. Ступай!

Аль Загроо исчез за дверью.

Автор «Гармонии миров» весь содрогался от душившего его беззвучного смеха.

— Да, да!.. Они получат эту девушку. И даже раньше, чем могут расчитывать!..

Марсианин сделал прыжок и вцепился длинными пальцами в горло Эолиссы.

— Убийца!.. — успела крикнуть девушка.

Гро Фезера одною рукой сжимал горло жертвы, а другою торопливо шарил в обшивке стены. — Здесь…

Он придавил обессилившее тело к стене и нажал кнопку. На миг взметнулись развевающиеся складки платья и Эолисса пропала, как будто растаяла на месте.

Гро Фезера стоял один посреди опустевшей каюты и содрогался от охватившего его хохота.

— Фезера не пожелал подойти к аппарату. Он велел передать, что мы скоро получим свою Эолиссу, — сообщил Гени результат переговоров с марсианами.

Кэн, внимательно наблюдавший за передней машиной, замедлил ход. Отделившись от аэрожабля, мелькнуло что-то белое…

— Они выбросили что-то белое…

Три рефрактора разом направились вниз, где под лучами солнца переливался зеленоватый океан.

— Это Эолисса! — крикнул Рени.

Аэрожабль ринулся вниз, нагоняя падавший белый комок, напоминавший большую чайку с подбитыми крыльями.

Все произошло в несколько секунд. Аэрожабль с разбега почти коснулся поверхности океана. Подбитая чайка у самых их ног упала на гребень волны и, сверкнув в воде своими белыми крыльями, навсегда исчезла в пучине…

— Какое варварство! — в негодовании воскликнул Гени.

— Какая жестокая гнусность, скажи лучше, дитя мое, — дрогнувшим голосом проговорил старый ученый.

— Бедная девушка!.. — Кэн, закрыв глаза, дотронулся рукою до лба, как бы желая навсегда запечатлеть в памяти этот печальный момент.

— Теперь мы избавлены от необходимости щадить негодяя!

Глаза Гени сверкали гневом. Он полным ходом пустил машину. Все с напряженным вниманием, через рефракторы, всматривались в пустынное, безбрежное пространство.

— Они уже исчезли из поля зрения!

— Но ведь не прошло и минуты!..

— Я вижу точку в направлении Цейлона…

Наступила томительная тишина. Машина, наверстывая упущенное время, неслась с быстротою молнии.

— Да, это они, — после тщательного наблюдения сказал Кэн.

— Точка увеличивается. Они изменили свое намерение выйти из атмосферы, — говорил Гени, не отрывая глаз от рефрактора.

Внизу промелькнул ярко-зеленый Цейлон. Машины мчались в берегам Индии. Аэрожабль Роне пожирал пространство, постепенно восстанавливая прежнюю дистанцию.

Во избежание столкновения с встречными воздушными кораблями, которые начали попадаться все чаще, пришлось и самим подняться в разряженные слои атмосферы, и марсианам позволить то же самое.

Скорость все увеличивалась. Внизу, как в калейдоскопе, замелькали феерически красивые, сказочные города Индостана. Расстояние между машинами заметно сокращалось.

— Погрей-ка их немного, Кэн. чтобы отнять всякую надежду ускользнуть от нас, — посоветовал Роне сыну.

Кэн, выйдя из задумчивости, неохотно взялся за рычаг.

— Мне неприятно всякое варварство, чем бы оно ни вызывалось, — тихо говорил Кэн. — Я не мог бы решиться уничтожить даже такого вредного человека, каким является Гро Фезера. Мы должны избежать причастия к ею гибели. Необходимо обезвредить его каким-то другим способом.

Населенные местности остались позади. Машины снова снизились. Внизу крутыми террасами вставали горные кряжи, один другого выше, один другого величественнее.

Машина марсиан вступала в область Гималаев.

— Они взяли направление на Гауризанкар, — вдруг заволновался старый ученый. — Они не подозревают о постоянных радио-токах, обтекающих запретный район наших лабораторий. Они погибнут!

— Этого не должно случиться, я должен их предупредить, — решительно проговорил Кэн, бросаясь к люксографу.

Но было уже поздно.

Аэрожабль Гро Фезера, попавши в невидимую цепь тока, стремительно завертелся в воздухе, образовав один сверкающий круг. Через мгновение, вспыхнув шарообразной молнией, машина марсиан ринулась вниз на утесы, оставив позади себя огненную полосу на подобие кометного хвоста.

— Нам больше нечего здесь делать… — тихо сказал Гени, после минутного молчания.

— Право, я начинаю верить в какой-то таинственный, неведомый нам закон возмездия, — заметил Роне.

Кэн повернул к старику спокойное, немного бледное лицо.

— Закон возмездия? Возмездие, дорогой отец, это то, чего хочет наиболее сильная воля, или совокупность воль.

Воздушный корабль возвращался к Атлантиде.

Прошло около часа в полнейшем молчании. Каждый был погружен в свои думы.

— А все же Гро Фезера-Мар под конец жизни попал туда, куда были направлены все его стремления, — сказал наконец Гени, намекая на обсерваторию Кэна в Гималайских горах.

— Да! Но только не совсем удачно, — добавил Роне Оро-Бер.

Глава шестнадцатая. Швыряющий мирами.

С тяжелым чувством беспокойства приближались путешественники к Атлантиде. На неоднократные вызовы по радиографу от Нооме не было никакого ответа.

Наконец, снизившись около дворца, Гени стремительно бросился в комнату Лейяниты. Кэн и Роне последовали за ним.

На белоснежном ложе неподвижно покоилась бронзовая головка, с заостренным прозрачным личиком.

Рядом, в позе безысходного отчаяния, сидел старый Нооме.

Он медленно поднял голову на-встречу вошедшим и тихо, как бы боясь разбудить свою любимую внучку, срывающимся голосом проговорил:

— Утренняя звездочка закатилась!..

Гени в безмолвном отчаянии прильнул к трупу своей юной супруги. Кэн и Роне стояли бледные, глубоко потрясенные тяжелой картиной смерти.

— Дорогой отец! Милый брат Кэн! Неужели нельзя спасти этого ребенка?— прерывающимся голосом умолял Гени. — Великий Нооме, вашему могуществу нет пределов! Неужели ваше безграничное знание не в состоянии вернуть из небытия вашу любимую внучку, нашу дорогую Лейяниту?..

— Лейянита перешла за черту, где кончается всякое человеческое искусство, — печально сказал старый ученый Марса. — Ее слабое детское сердце истекло в огне величайшего чувства, называемого любовью…

Он поднял глаза на Кэна. Юный ученый скорбно поник головой.

— Ее последним желанием было вернуться в царство любимого ею золотого Марса, покоиться вечным сном около меня, в стеклянном гробу, там, где журчат опаловые струи водопадов. Ее последняя мысль была… о всех вас. Бледный цветок Марса не вынес насыщенного солнцем воздуха голубой Гооройи…

Время шло. Комета с прежней скоростью приближалась к орбите Марса, который, слегка ускорив свое движение, под влиянием притяжения колоссальной массы, поспешно стремился на-встречу своей гибели.

Этот роковой момент должен был наступить через 48 часов.

Паника населения планеты переходила в безумие. Способность логически мыслить и здраво рассуждать была утрачена почти всеми. Немногие люди, сохранившие спокойствие, ничего не могли поделать с обезумевшей массой. Отправление транспортов на Землю и на планетоиды встречало колоссальные затруднения. Воздушные корабли брались с боя и, переполненные сверх всякой возможности, теряли способность управляться, вследствие тесноты. Катастрофы воздушных судов стали обычным явлением. При малейшей попытке установить порядок при посадке, миллионные толпы народа крушили в прах, разносили по кусочкам драгоценные средства сообщения. Изумительные государственные сооружения гибли в огне по капризу отдельных обезумевших личностей. На всякие увещания был один ответ: «Все равно, все погибнет через двое суток!». Человеческая жизнь потеряла всякую цену. Люди массами гибли по жестокому минутному капризу себе подобных и по собственной воле, чтобы только покончить с невыносимым чувством ожидания мировой катастрофы. На улицах и площадях, при дневном свете, на глазах у миллионной толпы, происходили чудовищные, разнузданные оргии, превосходившие по своему бестыдству всякое воображение. Обезумевшие люди, обуянные манией убийств, занимались истреблением детей, выпущенных из школ и пансионов социального воспитания.

Зловещая планета утопала в крови. Стоны и вопли избиваемых, безумные крики убийц, сливались в один сплошной, адский кошмар. Зверь в человеке, подавляемый многовековыми наслоениями культуры, проснулся и мстил за свое угнетение. Еще месяц тому назад любой из участников этих кровавых оргий самую мысль о допустимости чего-либо подобного назвал бы бредом сумасшедшей фантазии. Ныне этот чудовищный фантом владычествовал над обнаженным от культуры миром. Плоды пятьсотвековых достижений сдунуло в несколько часов кошмарным дуновением безумия. С результатами астрономических вычислений были знакомы все и никто не надеялся на чудо спасения.

Когда всеми имеющимися в наличии средствами извещения по лицу обезумевшей планеты были брошены несколько успокоительных слов, им никто не поверил, считая извещения за мистификацию.

Эти извещения гласили:

На это первое извещение толпа ответила новыми разрушениями и новыми убийствами.

Все уцелевшие радиофоны общественного пользования завыли на разные голоса во всех местах скопления масс:

Кошмар прошел. Безумие изжило себя. Люди пробудились от горячечного бреда. Никто еще не знал, каким образом произошло чудо, но все постепенно проникались всколыхнувшейся жаждой жизни и готовностью искупить моменты кровавого безумия какою-угодно ценой. Пробудившийся человеческий разум торжествовал.

Немногие астрономы Марса, уцелевшие во время паники, произвели новые вычисления и с радостью заметили, что путь виновницы безумия отклонился далеко в сторону.

Вечером на фоне неба, залитого заревом кометы, ярко блестели гигантские световые плакаты:

Кэн и Роне уже двое суток находились в Гималайской обсерватории. Роне и метр Эре за все это время ни на секунду не покидали наблюдательных постов у гигантских телескопов, Кэн — не отходил от своей мощной машины, утилизирующей энергию инерции небесных тел. Тот, в чьих руках находилась судьба Марса, был молчаливо-сосредоточен и слегка волновался за исход своего сверхчеловеческого предприятия. Дело в том, что удельный вес колоссальной кометы не поддавался точному определению. Пущенная полный ходом «машина инерции» в течение первого часа показала отклонение кометы со своего пути всего на 200 километров. В следующий час эта цифра выросла до 140.000 километров. Кэн торжествовал. Его вдохновенное лице светилось внутренним светом, в глазах блистала гордость всепобеждающего разума.

Он вызвал отца и метра Эре.

— Дорогой отец, мы с вами одержали неслыханную победу! Метр Эре, я позволил себе лишить вас славы быть виновником гибели нашего недавнего противника. Гигантская комета, ваша чудовищная крестница Эреида, испугалась вот этой микроскопической штуки, этой ребяческой игрушки, называемой «машиной инерции». Да здравствует метр Эре и спасенная нами планета!».

В избытке нахлынувшего чувства, Кэн бросился к старикам, готовый задушить их в своих объятиях.

— Милый отец, мы с вами можем умереть спокойно. Наше назначение на сей планете выполнено! Пусть, кто может сделает больше, продолжает начатое нами дело раскрепощения человеческого гения от пут стихийной космической силы!

— Умирать? — весело воскликнул Роне Оро-Бер. — Я еще не собираюсь умирать. Мы еще поживем, мой славный Кэн! Как только восстановится несколько спокойствие на Марсе, наш Нооме отправится в свою лабораторию, чтобы продолжать замечательные работы над великой проблемой преодоления распада тканей живых организмов. Я горячо верю в гений нашего друга и пророчу ему небывалый успех.

— Да, кстати о Марсе. Метр Эре, возьмите на себя труд люксографировать революционному правительству о том, что всякая опасность для них миновала. А астрономам Марса предложите усилить их наблюдения над вашей крестницей и высчитать поточнее степень отклонения ее направления. По указанию моего автометрона, это в данную секунду равняется… — Кэн взглянул на аппарат. — равняется… ого! Уже 240 тысячам километров.

Когда тело Лейяниты отправляли на Марс, Атлантида сверкала, вся залитая лучами солнца. Тысячи машин торопливо чертили воздушное пространство. Обычная деловая жизнь федерации Земли давно уже шла своим порядком. О недавней страшной войне ничто не напоминало. Все разрушения, произведенные борьбой, были восстановлены. Человечество на некоторое время вновь обеспечило себе возможность пользоваться плодами мирной культуры и двигать прогресс по пути его дальнейшего совершенствования.

Паника марсиан, вызванная приближением кометы, улеглась. Эреида, миновав благополучно орбиту Марса, с головокружительной быстротой неслась далее. Кэн Роне время от времени подходил к своей изумительной машине и слегка изменял направление случайной гостьи, оберегая планеты системы от опасности познакомиться с ее зловредным хвостом.

Гений человечества торжествовал. Народы Земли и Марса подготовляли праздник всемирного чествования Человеческого Гения в лице того, кто сумел подчинить своей власти судьбы миров.

Кэн Роне слегка морщился от предстоящего ему сомнительного удовольствия…