Брайан Олдисс Человек в своем времени

Его отсутствие

Жанет Вестермарк внимательно наблюдала за тремя находившимися в кабинете мужчинами: директором Института, который должен был вот-вот исчезнуть из ее жизни, психологом, который в нее вступал, и мужем, жизнь которого текла параллельно ее жизни, и все-таки совершенно отдельно.

Не только ее занимало это наблюдение. Психолог, Клемент Стекпул, сгорбившись, сидел в кресле, обхватив сильными некрасивыми ладонями колени и выдвинув вперед обезьянье лицо, чтобы лучше видеть Джека Вестермарка — новый объект своих исследований.

Директор Института Психики говорил громко и оживленно. Весьма характерной чертой разговора было то, что Джек Вестермарк, казалось, находится не здесь, а где-то в другом месте.

Особенный случай, беспокойство. Руки его неподвижно лежали на коленях, но вел он себя беспокойно, хотя явно держал себя в руках. «Как будто находится сейчас где-то в другом месте и среди других людей», — подумала Жанет. Она заметила, что муж взглянул на нее, когда она на него смотрела, но, прежде чем успела ответить, он уже отвел глаза в сторону и снова замкнулся в себе.

— Правда, мистер Стекпул не имел до сих пор дела с таким особенным случаем, как твой, — говорил директор, — но опыт у него огромный. Я знаю…

— Спасибо, обязательно, — сказал Вестермарк, сложив руки и слегка склонив голову.

Директор тщательно записал это замечание, указал рядом точное время и продолжал:

— Я знаю, что мистер Стекпул слишком скромен, чтобы говорить это самому, но он отлично сходится с людьми и…

— Если ты считаешь это обязательным, — прервал его Вестермарк, — хотя на время я хотел бы отдохнуть.

Карандаш пробежал по бумаге, а голос совершенно спокойно продолжал:

— Да. Он отлично сходится с людьми, и я уверен, что скоро вы убедитесь, как хорошо иметь его рядом. Помните, что его задача — помочь вам обоим.

Пытаясь улыбнуться одновременно директору и Стекпулу, Жанет сказала с островка своего стула:

— Я уверена, что все будет…

В этом месте ее прервал муж, который встал, опустил руки и, глядя куда-то вбок, сказал в пространство:

— Я могу попрощаться с сестрой Симмонс?

Голос ее уже не дрожал.

— Все, наверняка, будет хорошо, — торопливо сказала она, а Стекпул с миной заговорщика кивнул — пусть знает, что он разделяет ее точку зрения.

— Мы как-нибудь поладим, Жанет, — сказал он.

До нее еще только доходило, что он вдруг обратился к ней по имени, а директор по-прежнему смотрел на нее с ободряющей улыбкой, уже столько раз адресованной ей с тех пор, как Джека вытащили из океана вблизи Касабланки, как вдруг Вестермарк, ведя одинокий разговор с воздухом, ответил:

— Да, конечно. Я совсем забыл.

Он поднял руку ко лбу — а может, к сердцу, — подумала Жанет, — но с полпути опустил ее и добавил:

— Может, он как-нибудь навестит нас.

Потом с улыбкой и легким, словно просительным, кивком, обратился к другому пустому месту комнаты:

— Нам было бы приятно, верно, Жанет?

Она взглянула на него, инстинктивно стараясь поймать его взгляд, и ответила:

— Разумеется, дорогой.

Голос ее уже не дрожал, когда она обращалась к мужу, мысли которого находились где-то в другом месте.

Лучи солнца, сквозь которые они видели друг друга. Один угол комнаты освещали солнечные лучи, льющиеся сквозь венецианское окно, и когда Жанет встала, профиль мужа на мгновение осветился этими лучами.

Лицо у него было худое и интеллигентное. Жанет всегда считала, что излишняя интеллигентность ему в тягость, но сейчас заметила выражение потерянности и вспомнила, что сказал ей другой психиатр:

— Помните, что подсознание непрерывно атакует заново просыпающийся разум.

Атакуем подсознанием

Стараясь не думать об этих словах, она произнесла, разглядывая улыбку директора, улыбку, которая, несомненно, помогла ему сделать карьеру:

— Вы мне очень помогли. Не знаю, что бы я делала без вас эти месяцы. А теперь мы, пожалуй, пойдем.

Она быстро выбрасывала из себя эти слова, боясь, чтобы муж снова не прервал ее, и все-таки это произошло:

— Спасибо за все. Если узнаете что-то новое…

Стекпул тихо подошел к Жанет, а директор встал и сказал:

— Вспоминайте о нас, если возникнут какие-то проблемы.

— Спасибо, обязательно.

— И еще одно, Джек. Каждый месяц ты должен являться к нам на контрольное обследование. Жаль, если будет простаивать вся эта аппаратура, а ты к тому же наша звезда… гм… показательный пациент.

Он натянуто улыбнулся и заглянул в блокнот, чтобы проверить ответ Вестермарка, но тот уже повернулся к нему спиной и медленно шел к двери. Вестермарк попрощался раньше, одинокий в своем обособленном существовании.

Еще не успев взять себя в руки, Жанет беспомощно взглянула на директора и Стекпула. Омерзительно было их профессиональное спокойствие, с которым они, казалось, не замечали невежливого поведения ее мужа. Стекпул с миной доброй обезьяны взял ее под руку.

— Идемте. Моя машина ждет перед клиникой.

Молчание, домыслы, поддакивание, проверка времени. Она кивнула, ничего не говоря, записки директора не были ей нужны, чтобы понять: именно в этом месте он сказал: «Могу я попрощаться с сестрой — как ее там? — Симпсон?» Она медленно училась следовать за мужем по ухабистым тропам его разговоров. Сейчас он был уже в коридоре, раскрытая дверь все еще покачивалась, а директор говорил в воздух:

— У нее сегодня выходной.

— Вы отлично справляетесь с этим разговором, — сказала она, чувствуя руку, сжимающую ее плечо. Женщина осторожно стряхнула ее — этот Стекпул невыносим, — стараясь вспомнить, что произошло всего четыре минуты назад. Джек что-то сказал ей, она не помнила что, поэтому ничего не ответила, опустила глаза, вытянула руку и крепко пожала ладонь директора:

— Спасибо.

— До свидания, — громко ответил он, переводя взгляд поочередно с часов на блокнот, потом на нее и наконец на дверь.

— Разумеется, — сказал он, — если только мы что-то обнаружим. Мы не теряем надежды…

Директор поправил галстук, снова глядя на часы.

— Ваш муж уже вышел, — заметил он более свободным тоном, подошел с ней к двери и добавил: — Вы вели себя очень мужественно, и все мы понимаем, что мужество потребуется вам и в дальнейшем. Со временем это станет легче, ведь еще Шекспир сказал в «Гамлете»: «Повторность изменяет лик вещей». Если позволите, я посоветовал бы вам следовать нашему примеру и записывать слова мужа вместе с точным временем.

Они заметили ее колебание и подошли к ней — двое мужчин, находящихся под обаянием этой красивой женщины. Стекпул откашлялся, улыбнулся и сказал:

— Сама понимаешь, он легко может почувствовать себя в изоляции. Это очень важно, чтобы именно ты отвечала на его вопросы, иначе он почувствует себя совершенно одиноким.

Всегда на шаг впереди

— А что с детьми? — спросила она.

— Лучше вам пока пожить вдвоем, — ответил директор, скажем, недели две. А потом, когда все утрясется, мы подумаем об их встрече с отцом.

— Так будет лучше для всех, Жанет: для них, для Джека и для тебя, — добавил Стекпул.

«Не так-то все гладко, — подумала Жанет. — Бог, конечно, знает, насколько нужна мне надежда, но вы относитесь ко всему этому мимоходом». Она отвернулась, боясь, что чувства отразятся на ее лице.

В коридоре директор сказал на прощание:

— Разумеется, я понимаю, что бабушка их балует, но, как говорится, ничего не поделаешь.

Она улыбнулась ему и быстро ушла, держась на шаг впереди Стекпула.

Вестермарк сидел в машине перед зданием, и Жанет села рядом с ним на заднем сиденье. В ту же секунду он резко дернулся назад.

— Что с тобой, дорогой?

Он не ответил. Стекпул еще не вышел из здания, вероятно, хотел переговорить с директором. Жанет воспользовалась случаем, наклонилась и поцеловала мужа в щеку, понимая при этом, что с его точки зрения жена-призрак уже это сделала. Его реакция снова оказалась необыкновенной.

— Какие зеленые луга, — сказал он, щурясь и глядя на серые стены здания напротив.

— Да, — ответила она. Стекпул торопливо сбежал по ступеням и, извинившись за опоздание, сел за руль. Он слишком резко освободил педаль сцепления, машина дернулась и двинулась. Жанет поняла, почему ее мужа недавно сильно откинуло назад. Сейчас, когда машина действительно ехала, Джек беспомощно откинулся на спинку сиденья. Во время поездки он судорожно держался за ручку двери, поскольку тело его раскачивалось в ритме, не совпадающем с движением машины. Выехав из ворот Института, они сразу оказались среди зелени, в полном расцвете августовского дня.

Его теории

Вестермарк с трудом приспособился к некоторым законам времени, которое уже не принадлежало ему. Когда машина въехала в аллею и остановилась перед домом (знакомым, и все же словно чужим из-за нестриженой изгороди и отсутствия детей), он оставался на месте целых три с половиной минуты, прежде чем решился открыть дверцу. Выбравшись, он, хмуря лоб, смотрел на щебень под ногами. Такой ли он, как всегда? Блестит ли он? Как будто что-то пробивалось изнутри земли, расцвечивая все вокруг. А может, он сам огражден от остального мира стеклянной пластиной? Нужно выбрать одну из этих двух теорий и жить по законам какой-то из них. Он надеялся доказать, что именно теория проникания света правдива, поскольку согласно ей он вместе с остальными людьми был бы одним из факторов, обеспечивающих функционирование Вселенной. А по теории стеклянной пластины он был бы отрезан не только от всего человечества, но и от всего космоса (за исключением Марса?). Однако слишком рано принимать решение, слишком многое нужно еще обдумать, а точные наблюдения и дедукция, несомненно, подскажут какие-нибудь новые решения. Нельзя ничего решать под воздействием эмоций, нужно сначала успокоиться. Результатом всего этого могут быть совершенно революционные теории.

Он увидел рядом с собой жену, она держалась несколько в стороне, чтобы случайно не произошло болезненного для них обоих столкновения. Вестермарк заставил себя улыбнуться ей через окружающий его поблескивающий туман и сказал:

— Это я, но не собираюсь давать интервью.

Он направился к дому, отметив, что скользкий щебень остается неподвижным под его ногами. Он шевельнется, лишь когда ему позволит это земное время. Вестермарк добавил еще:

— Я очень ценю ваш журнал, но сейчас не хочу давать интервью.

Знаменитый астронавт возвращается домой

На веранде перед домом они застали какого-то мужчину, который с просительной улыбкой на лице дожидался возвращения Вестермарка домой. Не слишком уверенно и в то же время решительно он подошел и вопросительно посмотрел на трех человек, вышедших из машины.

— Простите, капитан Джек Вестермарк?

Тут ему пришлось отойти в сторону, потому что Вестермарк шел прямо на него.

— Я корреспондент отдела психологии газеты «Гардиан». Можно задать вам несколько вопросов?

Мать Вестермарка открыла парадную дверь и стояла в ней, приветливо улыбаясь, одной рукой нервно поправляя волосы. Сын прошел рядом с ней, а журналист проводил его удивленным взглядом.

Жанет, извинясь, заговорила:

— Простите, пожалуйста. Муж вам ответил, но он, действительно, не может сейчас ни с кем разговаривать.

— Когда он успел ответить? До того, как услышал мой вопрос?

— Конечно, нет, но его жизнь идет… простите, я не могу этого объяснить.

— Он живет с опережением времени, верно? Вы не могли бы сказать несколько слов о том, как чувствуете себя сейчас, когда прошел первый шок?

— Извините, в другой раз.

Жанет проскользнула мимо него, а когда входила в дом вслед за мужем, услышала, что Стекпул говорит:

— Так сложилось, что я читаю «Гардиан», поэтому могу вам помочь. Институт поручил мне опеку капитана Вестермарка. Мое имя — Климент Стекпул, возможно, вы знаете мою книгу «Постоянные связи между людьми». Прошу вас не писать, что Вестермарк живет с опережением времени — это совершенно неверное определение. Вместо этого можете указать, что некоторые его психические и физиологические процессы каким-то образом передвинуты во времени…

— Осел, — буркнула Жанет и прошла внутрь.

Разговоры, висящие в воздухе во время долгого ужина

За ужином в тот вечер было несколько неловких минут, несмотря на то, что Жанет и ее свекрови удалось ввести настрой меланхолической невозмутимости: они поставили на стол два скандинавских подсвечника — память об отпуске, проведенном в Копенгагене, — и удивили обоих мужчин набором веселых и разноцветных закусок. «Наш разговор тоже напоминает закуски, подумала Жанет, — соблазнительные, отдельные обрывки фраз, не успокаивающие голода».

Старшая миссис Вестермарк не научилась еще разговаривать с сыном и обращалась только к Жанет, хотя часто смотрела в его сторону.

— Как там дети? — спросил он ее.

Понимая, как долго ему пришлось ждать ее ответа, она потеряла голову, ответила что-то невпопад и уронила нож.

Жанет, желая разрядить напряженность, мысленно готовила какое-нибудь замечание о директоре Института Психики, когда Вестермарк сказал:

— В таком случае он одинаково заботлив и начитан. Это редкость у людей подобного рода и весьма похвально. Мне показалось, наверное, как и тебе, Жанет, что он интересуется не только собственной карьерой, но и ходом исследований. Можно даже сказать, что его можно любить. Впрочем, вы знаете его лучше, — обратился он к Стекпулу. — Что вы о нем думаете?

Катая шарики из хлеба, чтобы скрыть замешательство от того, что не знает, о ком идет речь, Стекпул ответил:

— Не знаю, мне трудно сказать что-либо. — Он пытался выиграть время, делая вид, что вовсе не смотрит на часы.

— Директор был очень мил, правда, Джек? — сказала Жанет, помогая Стекпулу.

— Да, он производит впечатление неплохого игрока, — тон Вестермарка указывал на то, что он согласен с чем-то еще не сказанным.

— Ах, он! — воскликнул Стекпул. — Да, пожалуй, это хороший человек.

— Он процитировал Шекспира и заботливо сообщил мне, откуда взята эта цитата, — сказала Жанет.

— Нет, спасибо, мама, — вставил Вестермарк.

— Я нечасто общаюсь с ним, — продолжал Стекпул, — но раза два мы вместе играли в крикет. Он неплохой игрок.

— В самом деле? — воскликнул Вестермарк.

Все замолчали. Мать Джека беспомощно огляделась, встретила стеклянный взгляд сына и сказала, чтобы хоть что-то сказать:

— Возьми еще соуса, Джек. — Потом вспомнила, что уже получила ответ, снова чуть не выронила нож и в конце концов вообще перестала есть.

— Я сам вратарь, — сообщил Стекпул.

Это прозвучало, как удар пневматического молота, после чего вновь воцарилась тишина. Не получив ответа, он упорно продолжал, расписывая преимущества крикета. Жанет сидела, наблюдая за ним, слегка удивленная тем, что восхищается Стекпулом, и гадая, почему, собственно, это ее удивляет. Потом она вспомнила, что решила его не любить, и тут же изменила свое решение. Разве он не на их стороне? Даже его сильные волосатые руки стали терпимее, когда она представила, как они держат клюшку для крикета, готовясь отбить мяч… Закрыв глаза, она постаралась сосредоточиться на том, что говорит Стекпул.

Игрок

Позднее она встретила Стекпула на втором этаже: он курил, а она несла подушки. Мужчина преградил ей путь.

— Я могу чем-то помочь, Жанет?

— Я просто стелю себе постель.

— Ты не спишь с мужем?

— Он хочет остаться один на несколько ночей. Пока я буду спать в детской.

— Тогда разреши мне отнести эти подушки. И пожалуйста, называй меня по имени — Клем. Все друзья зовут меня так.

Она пыталась быть милой, слегка расслабиться, вспомнить, что Джек не прогоняет ее из спальни навсегда, но когда сказала:

— Простите, это все потому, что когда-то у нас был терьер по кличке Клем, — это прозвучало не так, как ей хотелось.

Он положил подушки на голубую кровать Питера, зажег ночник и сел на край кровати, держа в руках сигару и дуя на ее тлеющий кончик.

— Может, это и несколько неудобно, но я должен кое-что тебе сказать, Жанет.

Говоря, он не смотрел на нее. Женщина принесла ему пепельницу и встала рядом.

— Мы опасаемся, что психическое здоровье твоего мужа находится под угрозой, хотя, уверяю тебя, пока не заметно никаких признаков утраты психического равновесия, за исключением, пожалуй, необычайной увлеченности окружающими его явлениями — но даже в этом случае нельзя сказать наверняка, что он поглощен больше, чем следовало бы ожидать. То есть ожидать в таких беспрецедентных обстоятельствах. Нам нужно поговорить об этом в ближайшее время.

Она ждала, что будет дальше, с интересом глядя, что он проделывает с сигарой. Внезапно Стекпул взглянул ей прямо в глаза и сказал:

— Честно говоря, мы считаем, что Джеку поможет, если ты снова начнешь с ним жить.

Слегка удивленная, Жанет ответила:

— А вы можете себе представить… — но тут же поправилась: — Это зависит от моего мужа. Я вовсе не неприступна.

И Стекпул тут же ответил прямо и непринужденно:

— Я в этом уверен.

Погасив свет, она лежала в постели сына.

Жанет лежала в темноте в постели Питера. Разумеется, она хотела этого, даже очень — раз уж позволяла себе об этом думать. Долгие месяцы экспедиции на Марс, когда она была дома, а он удалялся от этого дома все дальше и дальше, она осталась ему верна. Она следила за детьми, навещала соседей, ей доставляло удовольствие писать статьи в женские журналы и давать интервью на телевидении, когда было объявлено, что космический корабль покинул Марс и направляется обратно. Она жила в летаргическом сне.

А потом это сообщение, поначалу старательно от нее скрываемое, что возникли трудности со связью с экипажем корабля. Бульварная газета выдала тайну, сообщив, что все девять человек экипажа сошли с ума, а корабль миновал зону посадки и упал в Атлантический океан. Ее первая реакция была чисто эгоистичной — нет, может, не эгоистичной, но своеобразной: он уже никогда не ляжет со мной в постель. Безграничная любовь и сожаление.

Когда же его все-таки спасли — одного из всех — каким-то чудом целого и не покалеченного, ее желания снова проснулись. И жили в ней с тех пор, как он жил в передвинутом времени. Она попыталась представить, как выглядела бы сейчас их любовь, если бы он испытывал все до того, как она хотя бы начала… он достиг бы оргазма, прежде чем она… Нет, это невозможно! Хотя, разумеется, возможно, если бы они сначала все это детально обдумали — если бы она при этом просто лежала без движения… Но то, что она пыталась себе представить, что могла себе представить, не было любовью, а лишь унизительным приспособлением к функции желез и течению времени.

Жанет села на кровати, жаждая движения, свободы. Потом вскочила, чтобы открыть окно, — в комнате до сих пор пахло сигарным дымом.

Если бы они все детально обдумали

За несколько дней они набрались некоторого опыта. Солнечная погода словно пришла им на помощь, поддерживая равновесие духа. Приходилось медленно и осторожно, держась левой стороны, проходить сквозь двери, чтобы не столкнуться друг с другом (прежде чем об этом договорились, разлетелся вдребезги целый поднос бокалов). Они применяли простую систему стука в дверь перед входом в ванную, общались с помощью коротких сообщений, не задавая вопросов, если это не было абсолютно необходимо. Ходили, держась на некотором расстоянии друг от друга, словом, каждый оставался в сфере собственной жизни.

— В сущности, это совсем просто, если быть внимательным, — сказала Жанет миссис Вестермарк. — А Джек так терпелив!

— Мне даже кажется, что такое положение вещей ему нравится.

— Но, моя дорогая, как может ему нравиться такая невыносимая ситуация?

Сознание этого лишило ее вдруг всей стремительности. Можно уже не спешить, коль скоро, если говорить о Джеке, она уже сделала то, что собиралась. А если бы она вообще не вышла, взбунтовалась бы и вернулась к разговору со свекровью о хозяйстве? Тогда Джек, как сумасшедший, разговаривал бы на газоне сам с собой, находясь в фантастическом мире, куда для нее нет доступа. Хорошо, пусть Стекпул посмотрит, может, после этого они откажутся от теории опережающего времени и постараются вылечить Джека от обычного безумия и галлюцинаций. В руках Клема он будет в безопасности.

Однако поведение Джека доказывало, что она должна к нему пойти. Безумием было бы не ходить. Безумием? Противиться законам Вселенной — дело невозможное, а не безумное. Джек не противился им, он просто споткнулся о закон, о котором до первой экспедиции на Марс никто не знал. Ясно, что открыто нечто гораздо более значительное, чем кто-либо ожидал. А она потеряла его — нет, еще не потеряла! Жанет выбежала на газон, окликнула его, позволив движению успокоить хаос в ее мыслях.

В повторенном событии сохранилось однако немного свежести, поскольку она вспомнила, что его улыбка, которую она заметила из окна, таила в себе нежность и тепло, как будто муж хотел ободрить ее. Что он тогда сказал? Это уже не восстановить. Она подошла к скамейке и села рядом с ним.

Он подождал, пока не пройдет определенный и неизменный отрезок времени.

— Не беспокойся, Жанет, — сказал он. — Могло быть хуже.

— Как это хуже? — спросила она, но он уже отвечал:

— Мог быть день разницы. 3,3077 минуты, по крайней мере, делают возможным некоторое общение.

— Хорошо, что ты относишься к этому с философским спокойствием, — заметила Жанет, и сарказм в своем голосе испугал ее.

— Поговорим?

— Джек, я уже давно хочу поговорить с тобой наедине.

Высокие буки, закрывающие сад с севера, были настолько неподвижны, что Жанет подумала: «Они выглядят одинаково и для него и для меня».

Джек заговорил, глядя на часы; у него были очень худые руки. Выглядел он еще хуже, чем когда выходил из больницы.

— Дорогая, я понимаю, как это должно быть неприятно для тебя. Нас отделяет друг от друга эта удивительная разница во времени, но я утешаюсь хотя бы тем, что изучаю совершенно новое явление, тогда как ты…

— Я?

Разговор через межзвездные дали

— Я хотел сказать, что ты заключена в неизменном, старом мире, который все человечество знает с самого начала истории, но ты, вероятно, смотришь на это иначе, — в этот момент до него дошло какое-то замечание Жанет, потому, что он произнес без связи с предыдущим: — Я тоже хотел бы поговорить с тобой наедине.

Жанет прикусила язык и удержалась от ответа, потому что муж предупредительно поднял палец и раздраженно сказал:

— Прошу тебя, рассчитывай во времени свои высказывания, чтобы не затруднять общения. И ограничься принципиальными вещами. Честно говоря, дорогая, меня удивляет, что ты не следуешь совету Клема и не записываешь, что и когда было сказано.

— Но я… я только хотела… не можем же мы все время вести себя так, словно участвуем в какой-то конференции. Я хочу знать, что ты чувствуешь, как живешь, о чем думаешь, я хочу тебе помочь, чтобы ты мог когда-нибудь вернуться к нормальной жизни.

Все это время он смотрел на часы, поэтому ответ последовал немедленно.

— У меня нет никакого психического расстройства, а физическое здоровье после катастрофы полностью восстановилось. Нет причин думать, что мое восприятие когда-либо вернется обратно и сравняется с вашим. С тех пор, как наш корабль покинул поверхность Марса, это восприятие неизменно опережает земное время на 3,3077 минуты.

Он умолк, а Жанет подумала: «На моих часах сейчас 11.03, а столько еще нужно ему сказать. Но для него сейчас уже 11.06 с небольшим, и он уже знает, что я не могу сказать ничего. Разговор на расстоянии трех с чем-то там минут требует таких трудов и усилий, словно мы разговариваем через межзвездные дали».

Вероятно, он тоже потерял нить разговора, потому что улыбнулся и вытянул руку в воздух. Жанет оглянулась. С подносом, полным бокалов, к ним приближался Клем Стекпул. Осторожно поставив поднос на траву, он взял мартини и сунул бокал между пальцев Джека.

— Как дела? — с улыбкой спросил он. — А это тебе, — он подал Жанет джин с тоником. Себе он принес бутылку светлого пива.

— Клем, ты мог бы получше объяснить Жанет мое положение? Похоже, она его еще не поняла.

Жанет гневно повернулась к психологу.

— Это был разговор без свидетелей, только между моим мужем и мной.

— Простите, но в таком случае у вас не очень-то получается. Может, я попробую объяснить тебе кое-что? Я знаю, насколько все это трудно.

Резким движением он сорвал пробку с бутылки и налил пива в стакан. Потом заговорил, прихлебывая.

— Мы привыкли считать, что время для всех в принципе неизменно. Говоря о течении времени, мы предполагаем, что время всегда и везде идет с одинаковой скоростью. Предполагаем мы также, что любая жизнь на другой планете в любой части нашей Вселенной протекает с той же самой скоростью. Иначе говоря, благодаря теории относительности мы привыкли к некоторым особенностям времени, но с другой стороны, привыкли и к некоторым ошибкам в рассуждениях. Сейчас нам придется думать иначе. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Вполне.

— Вселенная ни в коем случае не является обычной коробкой, как представляли наши предки. Возможно, каждая планета окружена собственным временным полем, подобным гравитационному. Все указывает на то, что временное поле Марса опережает наше, земное, на 3,30.77 минуты. Мы выводим это из факта, что твой муж и остальные восемь мужчин, бывшие с ним на Марсе, не испытывали между собой никаких временных различий и не замечали каких-либо изменений, пока не покинули Марс и не попытались вновь установить контакт с Землей. После этого стала очевидной разница во времени. Твой муж по-прежнему живет по марсианскому времени. К сожалению, остальные члены экипажа не пережили катастрофы, но если бы уцелели, у них наверняка были бы те же симптомы. Думаю, это ясно?

— Вполне. Но если это все-таки так, как ты говоришь, я по-прежнему не понимаю, откуда взялись эти симптомы.

— Не я так говорю, а к таким выводам пришли люди, гораздо умнее меня. — Он улыбнулся и добавил: — Что не мешает нам постоянно уточнять и даже изменять наши выводы.

— Тогда почему не наблюдалось ничего подобного у русских и американцев, которые вернулись с Луны?

— Этого мы не знаем. Есть множество вещей, которых мы не знаем. Мы только предполагаем, что в этом случае не существует несовпадения времени, поскольку Луна — спутник Земли и остается в пределах ее гравитационного поля. Но мы не продвинемся дальше, пока не получим новых данных, мы будем знать по-прежнему мало и будем все так же строить домыслы. Это все равно, что хотеть определить результат игры после первого же удара. Когда вернется экспедиция с Венеры, нам будет гораздо легче разработать какую-нибудь теорию.

— Какая экспедиция с Венеры? — испуганно спросила Жанет.

— Прежде чем они вылетят, может пройти еще год, но программу ускоряют. Это даст нам поистине бесценные сведения. Будущее, а также его плюсы и минусы.

— Но после того, что случилось, неужели найдутся такие глупцы…

Она замолчала. Найдутся. На память пришли слова сына: «Я тоже стану космонавтом. Хочу быть первым человеком на Сатурне!»

Мужчины смотрели на часы. Вестермарк перевел взгляд с часов на землю и сказал:

— Эта цифра — 3,3077 — наверняка не является постоянной величиной для всей Вселенной. Она может меняться — думаю, она меняется в зависимости от места планеты в системе. Я лично считаю, что это должно каким-то образом увязываться с активностью Солнца. Если это действительно так, может оказаться, что у людей, вернувшихся с Венеры, восприятие будет несколько запаздывать по сравнению с земным временем.

Он вдруг встал, явно чем-то взволнованный.

— Это не приходило мне в голову, — сказал Стекпул, делая нужную отметку. — Если людей, летящих на Венеру, заранее обо всем проинформировать, не должно возникнуть проблем с возвращением их на Землю. Когда-нибудь мы упорядочим этот хаос, и это, безусловно, обогатит культуру человечества. Возможности здесь настолько велики, что…

— Это ужасно! Вы все спятили! — крикнула Жанет, вскочила со скамейки и побежала к дому.

С другой стороны

Джек пошел за ней к дому. На его часах, показывающих земное время, было 11.18 и двенадцать секунд. Уже не в первый раз подумал он, что надо бы достать другие часы на правую руку, которые показывали бы марсианское время. Нет, скорее, часы на левой руке должны показывать марсианское время, потому что ими он пользуется чаще и под них подлаживается, даже общаясь с людьми, не знающими ничего, кроме Земли.

Он вдруг осознал, что, согласно восприятию Жанет, он опережает ее. Интересно было бы встретить кого-то, кто в своих ощущениях опережал бы его — разговор с таким человеком интересовал его, и он охотно взял бы на себя труд его ведения. Правда, при этом он утратил бы свою исключительность, это великолепное чувство, что ты всегда первый во Вселенной, первый всегда и во всем, и все сверкает для тебя удивительным блеском — марсианским светом! Он будет называть это так, пока ему не удастся это явление классифицировать — романтическим видениям позволено опережать научные результаты. А с другой стороны, допустим, что ученые ошибаются в своих теориях и этот световой туман — просто оптический обман, результат долгого космического путешествия; или допустим, что течение времени имеет квантовый характер… допустим, всякое течение времени имеет квантовый характер. В конце концов, процесс формирования мира — как органического, так и нет, происходит скачками, а не является процессом непрерывным.

Джек стоял на газоне совершенно неподвижно. Трава в пронизывающих ее лучах казалась хрупкой, и каждая травинка была окружена маленьким световым фантомом. Интересно, если бы его восприятие еще более определило земное время, марсианский свет стал бы сильнее, а Земля более прозрачной? Какое бы это было прекрасное зрелище! После долгого путешествия к звездам он возвращался бы на Землю прозрачную, как паутина, отступившую назад на сотни лет. Он попытался себе это представить.

Внезапно ему пришло в голову: «Если бы я мог принять участие в экспедиции на Венеру! Если люди из Института правы, у меня было бы шесть, может, пять с половиной… нет, нельзя определить этого точно, но во всяком случае я опережал бы то время. Я должен туда полететь! Я буду для них ценным приобретением, нужно только попроситься».

Он не заметил, что Стекпул дружески коснулся его руки и прошел мимо, войдя в дом. Джек стоял, глядя в землю, словно видел сквозь нее каменные долины Марса и неизвестные пейзажи Венеры.

Подвижные цифры

Жанет согласилась поехать со Стекпулом в город. Он должен был забрать из мастерской ботинки для крикета, а она решила при случае купить пленку для фотоаппарата. Детям наверняка понравятся снимки, изображающие ее и папу вместе. Стоящих рядом.

Тени деревьев, росших у дороги, мелькали перед их глазами в виде красных и зеленых пятнышек. Стекпул вел очень уверенно, насвистывая сквозь зубы. Странно, но она была не против этого свиста, который в другое время сочла бы раздражающим.

— У меня такое чувство, что сейчас ты лучше меня понимаешь моего мужа, — сказала она.

Он не стал спорить.

— Почему ты так считаешь?

— Мне кажется, эта ужасная изоляция вовсе ему не мешает.

— Он очень мужественный человек.

Вестермарк уже неделю жил дома. Жанет чувствовала, что с каждым днем они все больше отдаляются друг от друга, поскольку Джек все реже говорил, зато все чаще стоял неподвижно, как статуя, напряженно вглядываясь в землю. Она вспомнила нечто такое, о чем не решилась когда-то сказать свекрови: с Клемом Стекпулом она чувствовала себя менее стесненно.

— Надеюсь, ты видишь, чего нам стоит относительно спокойная жизнь, — сказала она. Стекпул сбросил скорость и искоса посмотрел на нее. — Мы как-то справляемся только потому, что убрали из нашей жизни все: события, детей, будущее. Иначе мы ежеминутно чувствовали бы, насколько чужды друг другу.

Стекпул отметил напряжение в ее голосе и успокаивающе заметил:

— Ты не менее мужественна, чем твой муж, Жанет.

— Что мне от этой мужественности! Я не могу вынести этой пустоты.

Видя дорожный знак, Стекпул взглянул в зеркальце и переключил скорость. На шоссе кроме них не было никого. Он вновь начал посвистывать, но Жанет уже не могла молчать, она должна была говорить дальше.

— Мы уже достаточно накрутили вокруг проблем времени, я имею в виду всех нас — людей. Время — это европейское изобретение. Если в нем запутаться, один Бог знает, куда это нас выведет, если… если мы будем идти дальше. — Она злилась на себя, что говорит так хаотично.

Стекпул отозвался, лишь выехав на обочину и остановив машину в тени буйно растущих кустов. Он повернулся к Жанет с понимающей улыбкой:

— Время было изобретением Бога, — если, конечно, верить в Бога. Я лично предпочитаю верить. Мы следим за временем, укрощаем его, а когда это возможно, эксплуатируем.

— Эксплуатируем!

— Нельзя думать о будущем так, словно все мы бредем по колено в грязи. — Он коротко рассмеялся, держа руки на руле. — Какая чудесная погода. Мне кое-что пришло в голову… В воскресенье я играю в городе в крикет, может, ты хочешь посмотреть игру? А потом мы можем пойти куда-нибудь выпить чаю.

События, дети, будущее

На следующее утро пришло письмо от Джейн, ее пятилетней дочери, и письмо это заставило Жанет задуматься. В нем было всего несколько слов: «Дорогая мамочка! Спасибо за кукол. Крепко целую. Джейн». Жанет знала, сколько усилий кроется за буквами высотой в дюйм. Долго ли дети будут лишены дома и ее заботы?

Одновременно она вспомнила смутные мысли предыдущего вечера: если бы возникло «что-то» между ней и Стекпулом, лучше, чтобы детей здесь не было, просто потому, что, как она сейчас поняла, их отсутствие явилось бы им обоим на руку. Тогда она думала не о детях, а о Стекпуле, который, впрочем, оказался неожиданно нежен, но, в сущности, не привлекал ее.

«И еще одна глубоко аморальная мысль, — угрюмо шепнула она сама себе, — а кто у меня есть еще, кроме Стекпула?»

Она знала, что муж находится в кабинете. Было холодно, слишком холодно и сыро, чтобы он мог совершить свою ежедневную прогулку по саду. Она понимала, что Джек все более изолируется от мира, хотела ему помочь, боялась, что он падет жертвой этой изоляции, и не желала этого, мечтая жить полной жизнью. Жанет выпустила письмо, прижала руки ко лбу и закрыла глаза, чувствуя, как в мозгу ее клубятся все будущие возможности, а возможные поступки стираются и взаимно уничтожаются.

Она стояла как вкопанная, когда в комнату вошла свекровь.

— Я ищу тебя везде, — сказала она. — Я чувствую, детка, что ты очень несчастна.

— Мама, люди обычно скрывают свои страдания.

— От меня тебе не нужно ничего скрывать — да ты и не сможешь.

— Но я ничего не знаю о твоих страданиях, а в этом случае мы обе должны все о себе знать. Почему мы так ужасно скрытны? Чего боимся — жалости или насмешек?

— Может быть, помощи?

— Помощи! Возможно, ты права… Это очень неприятно.

Они стояли, глядя друг на друга, пока мать Джека не сказала:

— Мы редко разговариваем так откровенно, Жанет.

— Да, это так.

Она охотно сказала бы больше. Незнакомому человеку, случайно встреченному в поезде, она, наверное, рассказала бы о себе все, но сейчас не могла выдавить ни слова.

Чувствуя, что ничего больше не услышит, старшая миссис Вестермарк продолжала:

— Я хотела сказать тебе, что, может, детям лучше пока не возвращаться сюда? Если ты хочешь поехать увидеться с ними и остаться у родителей на недельку, я могу заняться здесь хозяйством. Не думаю, чтобы Джек захотел встретиться с детьми.

— Это очень мило с твоей стороны, мама. Я еще подумаю. Я обещала Клему… то есть сказала мистеру Стекпулу, что завтра, возможно, пойду смотреть матч в крикет, в котором он участвует. Конечно, это не так уж важно, но все-таки я обещала… Во всяком случае, я могу поехать к детям в понедельник, если здесь останешься ты.

— Есть еще масса времени, если ты решишь поехать сегодня. Я уверена, что мистер Стекпул тебя поймет.

— Лучше отложу это до понедельника, — ответила Жанет довольно холодно, начиная понимать, какие мотивы руководят поступками свекрови.

На что не осмелилось «Научное обозрение»

Джек Вестермарк отложил «Американское Научное Обозрение» и уставился на поверхность стола. Потом приложил руку к груди и проверил, как бьется его сердце. В журнале имелась статья о нем, иллюстрированная снимками, сделанными в Институте Психики. Эта продуманная статья совершенно отличалась от сенсационных и недалеких сообщений прессы, описывающих Вестермарка как «человека, который более, чем Эйнштейн, развалил наше понимание Вселенной». По этой же причине она была большей сенсацией и затрагивала некоторые аспекты вопроса, которых сам Вестермарк еще не принял во внимание.

Размышляя над выводами статьи, он отдыхал после усилий, каких здесь, на Земле, требовало от него чтение, а Стекпул сидел у камина, куря сигару и ожидая, когда Вестермарк будет готов диктовать. Обычное, чтение журнала вырастало до размеров подвига в пространстве-времени и требовало сотрудничества и договоренности. Стекпул через определенные промежутки времени переворачивал страницы, а Вестермарк читал, когда они лежали перед ним неподвижно. Сам он не мог их переворачивать, поскольку в своем узком отрезке пространства-времени они в данную минуту не переворачивались, для его пальцев их словно покрывала стеклянистая пленка, что было оптическим явлением, представляющим непобедимую космическую инерцию.

Инерция эта придавала особенный блеск и поверхности стола, в которую Вестермарк вглядывался, обдумывая тезисы статьи из «Научного Обозрения».

Автор статьи начал с перечисления фактов, после чего отметил, что они указывают на существование «локальных времен» в разных точках Вселенной; если это так на самом деле, можно ожидать нового объяснения явления разбегания галактик, а также расхождений в оценке возраста Вселенной (и разумеется, степени ее сложности). Затем автор занялся проблемой, волновавшей и других ученых, — а именно, почему Вестермарк потерял земное время на Марсе, но не утратил марсианского времени по возвращении на Землю. Факт этот, более чем что-либо иное, указывал на то, что «локальные времена» действуют не механически, а — по крайней мере до некоторой степени — психо-биологически.

На поверхности стола, как на экране, Вестермарк увидел себя в момент, когда его просят вновь полететь на Марс, принять участие во второй экспедиции на эту планету ржавых песков, где структура пространства-времени каким-то таинственным и несокрушимым способом опережает земную норму на 3,307 минуты. Передвинулись бы его внутренние часы еще раз вперед? И что стало бы со сверканием, окружающим все на Земле? И какие были бы результаты постепенного освобождения от железных законов, по которым жило человечество от своего давнего, плейстоценового детства?

Нетерпеливо унесся он мыслями в будущее, представляя себе день, в котором Земля станет вместилищем множества «локальных времен», результатом многочисленных путешествий в бескрайний космос (эта бескрайность продолжается и во времени) и эта малопонятная концепция (Мактаггарт вообще выражал сомнение в ее реальности) войдет в сферу возможностег понимания человека. Таким образом человечество решило бы главную тайну бытия: возможность понять направление развития жизни, подобно тому, как сон развивается в первичных границах разума.

Да, но… разве этот день не уничтожит одновременно локальное земное время? И именно он, Вестермарк, это начал. Есть только одно объяснение: «локальное время» не является творением планетарных сил — автор статьи в «Научном Обозрении» не решился зайти так далеко. «Локальное время» — создание исключительно человеческой психики. Это загадочное, таинственное создание, которое может придерживаться определенного, строго рассчитанного времени, даже когда человек лежит без сознания, пока является провинциалом, но из него можно будет воспитать гражданина Вселенной. Вестермарк понял, что является первым представителем нового вида, которого еще несколько месяцев назад не придумал бы никто, даже наделенный самой буйной фантазией. Он независим от врага, более, чем смерть, угрожающего современному человеку: от Времени. В нем зреют совершенно новые возможности. На сцену вышел Сверхчеловек.

Сверхчеловек с трудом шевельнулся на стуле. Он сидел, погрузившись в мысли, так долго, что руки и ноги его одеревенели, а он этого даже не заметил.

Точно рассчитанные во времени размышления о принципиальном значении

— Диктую, — сказал он и нетерпеливо ждал, пока слова проникнут в бездонную пропасть у камина, где сидел Стекпул. То, что он хотел сказать, было невероятно важно, однако приходилось ждать этих людей…

Как обычно, он встал и начал ходить вокруг стола, говоря быстрыми, рваными фразами. Это было послание людям на новую дорогу жизни…

— Сознание весьма многообразно… в начальный период развития человечества могло существовать множество мер времени… умственно больные часто живут во времени, имеющем иной темп… Для некоторых день тянется бесконечно… Мы по опыту знаем, что дети воспринимают время в кривом зеркале сознания, увеличенным и искаженным, вне своего фокуса…

На мгновение его внимание привлекло испуганное лицо жены в окне, он отвернулся от него и продолжал:

— …убеждать себя, что время имеет характер одностороннего движения, имеющего при этом неизменную скорость… Несмотря на то, что факты говорят о совершенно обратном… Наше представление о нас самих… нет, не так… это ошибочное представление стало основной предпосылкой жизни…

Дочери дочерей

Мать Вестермарка обычно не имела склонности к метафизическим рассуждениям, но, выходя из комнаты, задержалась в дверях и сказала невестке:

— Знаешь, что иногда приходит мне в голову? Джек кажется таким чужим, часто по ночам я думаю, не расходятся ли мужчины и женщины с каждым поколением все дальше в образе жизни и мыслей — как будто представляют два совершенно разных вида. Мое поколение приложило большие усилия, чтобы добиться равноправия обоих полов, но, похоже, из этого ничего не вышло.

— С Джеком скоро все будет хорошо, — сказала Жанет, отметив сомнение в своем голосе.

— Я думала об этом же — что мужчины и женщины все больше отдаляются друг от друга, когда погиб мой муж.

Сочувствие, которое начала испытывать Жанет, внезапно испарилось. Она уже знала, о чем теперь пойдет разговор, и узнала тон, старательно очищенный от всяческих ноток жалости к себе, когда свекровь добавила:

— У Боба была мания скорости. Именно это его и убило, а вовсе не тот глупец, что столкнулся с ним.

— Но ведь никто не винил твоего мужа. Тебе надо перестать думать об этом.

— Но ты же сама видишь связь… Весь этот прогресс… Боб, который всегда и любой ценой хотел быть первым за поворотом, а теперь Джек… Но что делать, женщина бессильна против этого.

Она закрыла за собой дверь, а Жанет машинально взяла в руку лист от следующего поколения женщин: «Спасибо за кукол».

Решения и связанные с ними неожиданные происшествия

Он был их отцом. Может, все-таки Джейн и Питер должны вернуться домой, невзирая на некоторый риск. Жанет постояла в сомнении, потом приняла решение, что сразу поговорит с мужем. Он такой обидчивый, такой неприступный, но, по крайней мере, она может посмотреть, что он делает, прежде чем прервет это занятие.

Выйдя в переднюю и направляясь к двери, она услышала, что ее зовет свекровь:

— Минуточку! — ответила Жанет.

Солнце пробилось сквозь облака и высасывало влагу из сада. Несомненно, уже наступила осень. Жанет повернула за угол дома, обошла клумбу с розами и заглянула в кабинет мужа.

Потрясенная, она увидела, что, согнувшись пополам, он склоняется над столом. Руками Джек закрывал лицо, между пальцев сочились капли крови и падали на страницы журнала.

В ту же секунду она заметила, что Стекпул равнодушно сидит у электрического камина.

Сдавленно крикнув, Жанет бросилась обратно к дому, столкнувшись в дверях с матерью Джека.

— Я как раз хотела… Жанет, что случилось?

— Мама, Джек! С ним случилось что-то страшное!

— Откуда ты знаешь?

— Быстро, нужно позвонить в больницу… я должна идти к нему.

Миссис Вестермарк схватила Жанет за руку.

— Может, лучше оставить это мистеру Стекпулу, а? Боюсь, что…

— Мама, нужно сделать, что в наших силах. Я знаю, что мы не специалисты, но… Пожалуйста, отпусти меня.

— Нет, Жанет. Мы… это их мир. Я боюсь. Они придут сюда, если мы понадобимся.

Охваченная паникой, она судорожно держала Жанет за руку. Мгновенье они смотрели друг на друга, как будто не узнавая, потом Жанет вырвалась.

— Я должна идти к нему, — сказала она.

Она пробежала через холл и резко открыла дверь кабинета. Муж стоял у окна в другом конце комнаты, из носа у него текла кровь.

— Джек! — крикнула она, бросаясь к нему, но тут что-то невидимое ударило ее в лоб, Жанет покачнулась и налетела на стеллаж с книгами. Град небольших томиков с верхней полки посыпался на нее и рядом. Стекпул с криком ужаса вскочил, уронив блокнот, и побежал к ней вокруг стола. Но даже спеша к ней на помощь, он взглянул на часы и запомнил точное время: 10.24.

Помощь после 10.24 и тишина комнаты

В дверях показалась миссис Вестермарк.

— Стойте на месте! — крикнул Стекпул. — Или будут новые неприятности! Жанет, видишь, что ты наделала. Выйди отсюда, пожалуйста. Джек, я иду к тебе. Бог знает, что ты пережил, оставленный без помощи на три с третью минуты!

Разгневанный, он подошел и остановился на расстоянии вытянутой руки от своего пациента. Потом бросил на стол носовой платок.

— Пожалуйста… — начала от порога мать Джека, обнимая невестку.

Стекпул бросил через плечо:

— Полотенца: быстро! И позвоните в Институт, пусть пришлют скорую.

Еще до полудня Вестермарк уже лежал в тихой комнате, а машина с врачом, который оказал ему помощь или попросту остановил кровь, текущую из носа, уехала. Стекпул закрыл за врачом дверь, повернулся и смерил взглядом обеих женщин.

— Считаю своим долгом предупредить вас, — с нажимом сказал он, — что следующий такой случай может быть смертельным. На этот раз прошло почти без последствий, но если снова случится нечто подобное, я потребую, чтобы мистера Вестермарка забрали обратно в Институт.

Новое определение случайности

— Он не захочет туда вернуться, — сказала Жанет. — Кроме того, это была чистая случайность. А сейчас я хочу пойти наверх и посмотреть, как чувствует себя Джек.

— Прежде чем ты пойдешь, позволь тебе сказать, что случившееся вовсе не случайность — во всяком случае не в обычном смысле этого слова, поскольку результат твоего вмешательства ты видела через окно еще до того, как вошла в комнату. Можно обвинить тебя…

— Но это же ерунда, — одновременно начали обе женщины, потом Жанет продолжала: — Я никогда не влетела бы так в комнату, если бы не увидела через окно, что с Джеком что-то произошло.

— Ты видела результат своего более позднего вторжения.

С тяжелым, как стон, вздохом, мать Джека сказала:

— Ничего не понимаю. На что налетела Жанет, когда вбежала в комнату?

— На место, в котором ее муж стоял 3,3077 минуты назад. Надеюсь, вы поняли теперь основной вопрос инерции времени?

Когда обе женщины заговорили вместе, он смотрел на них, пока они не умолкли. Потом сказал:

— Перейдем в гостиную. Честно говоря, я охотно выпил бы чего-нибудь.

Он налил себе виски и, только держа в руке бокал, заговорил дальше:

— Не хочу устраивать вам лекцию, но думаю, что самое время понять, что мы живем не в старом, безопасном мире классической механики, которым управляют законы века Просвещения. Все, что здесь произошло, абсолютно рационально, но если вы собираетесь делать вид, что это превосходит возможности женского разума…

— Мистер Стекпул, — резко прервала его Жанет, — не могли бы придерживаться темы, не оскорбляя нас? Почему происшедшее не было случайностью? Я понимаю сейчас, что, глядя через окно кабинета, видела у мужа результат столкновения, которое для него произошло три с чем-то минуты назад, а для меня должно было произойти только через три с лишним минуты, но тогда я была так испугана, что забыла…

— Нет, нет, ты неправильно считаешь. Вся разница времени составляет лишь 3,3077 минуты. Когда ты увидела мужа, он страдал от последствий удара лишь половину этого времени 1,65385 минуты, а следующие 1,65385 минуты еще должны были пройти, прежде чем ты вбежала в комнату и ударила его.

— Но ведь она его не ударила! — запротестовала миссис Вестермарк.

Стекпул сделал паузу, прежде чем ответить.

— Она ударила его в 10.24 земного времени, что равняется 10.20 плюс около 36 секунд времени на Марсе, или времени Джека, 9.59 времени Нептуна или 156.5 времени Сириуса. Вселенная велика! Вы ничего не поймете из этого, пока будете смешивать два понятия: событие и время. Кстати, не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Оставим в покое цифры, — сказала Жанет, возобновляя атаку. — Как ты можешь говорить, что это не было случайностью? Может, считаешь, что я ранила мужа сознательно? Из твоих слов следует, что я была бессильна с момента, когда увидела его через окно.

— Не будем говорить о цифрах… — согласился он. — Именно в этом заключается твоя вина. Ты видела через окно результат своего поступка, и тогда было неизбежно, что ты должна его совершить, поскольку фактически он уже совершен.

Дуновение времени

— Не понимаю! — Она сжала руками лоб, с благодарностью приняв сигарету от свекрови, но лишь пожав плечами в ответ на ее сочувственные слова:

— Не старайся этого понять, дорогая.

— Допустим, что, видя кровь, текущую у Джека из носа, я взглянула бы на часы и подумала: «Сейчас 10.20 или сколько там было, и он, возможно, страдает от моего неожиданного вторжения, так что лучше не входить», и действительно бы не вошла. Разве при этом его нос каким-то чудом вылечился бы?

— Разумеется, нет. У тебя механический подход к миру. Старайся смотреть на вещи с позиции разума, постарайся жить в наше время! Ты не могла бы подумать того, что минуту назад сказала, поскольку это не в твоем обычае, так же как не в твоем обычае постоянно пользоваться часами, и ты, как правило, не обращаешь внимания на цифры. Нет, я не хочу тебя обидеть, все это типично женское и по-своему привлекательно. Я только хочу сказать, что если бы ты была человеком, который перед тем как заглянуть в окно думает: «Независимо от того, в каком состоянии я увижу мужа, нужно помнить, что он ушел вперед на 3,3077 минуты», ты могла бы спокойно заглянуть и увидела бы его целым и невредимым и не ворвалась бы без памяти в комнату.

Жанет затянулась сигаретой, ошеломленная и задетая за живое.

— По-твоему, я представляю угрозу для собственного мужа?

— Это сказала ты, а не я.

— Боже, как я ненавижу мужчин! Вы так дьявольски логичны, так довольны собой!

Стекпул допил виски, поставил бокал на стол и склонился над женщиной.

— Ты сейчас не в себе, — сказал он.

— Конечно, не в себе! А чего бы ты хотел?

Больше всего ей хотелось расплакаться или дать ему пощечину, однако она справилась с собой и повернулась к матери Джека, которая осторожно взяла ее за руку.

— Дорогая, лучше всего съезди к детям и останься с ними на уикэнд. Вернешься, когда захочешь. О Джеке не беспокойся, я о нем позабочусь — если ему вообще нужна моя забота.

Жанет оглядела комнату.

— Поеду. Пойду уложу вещи. Дети обрадуются моему приезду, — Проходя мимо Стекпула, она с горечью добавила: — По крайней мере, их не волнует локальное время на Сириусе.

— Возможно, наступит день, — невозмутимо ответил Стекпул, — когда это будет их волновать.

События, дети, будущее
Загрузка...