Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 1

ПЕРЕКРЕСТЬЕ. РУКА ЗАКОНА

«Клянусь своей жизнью служить лишь Закону и Кормчей Акантора,

Стражу Камня, Магии и Гармонии.

Клянусь своей честью подчиняться лишь тем, кому это право

даровано Законом и Кормчей, Стражем Камня, Магии и Гармонии.

И клянусь своим Даром на любых землях Кайетты защищать невинных,

преследовать преступников и исполнять то, что от меня требуют

Закон и Кормчая, Страж Камня, Магии и Гармонии…»

Из клятвы новобранцев Корпуса Закона

ЛАЙЛ ГРОСКИ

Катастрофы склонны происходить внезапно. И воплощаться в разные формы.

Я был знаком со многими катастрофами, начиная с моей бывшей женушки — а с некоторой поры вообще собирался написать книгу по этому занимательному предмету.

Если моя судьба внезапно протрезвится, и я лет в восемьдесят сяду катать трактат о видах и формах внезапных катастроф, Крысолов займет в нём почётную главку.

Хотя бы потому, что по неожиданности и неуместности это стихийное явление обставило Нэйша. Выдающееся достижение.

— Сказали тебя позвать, — деловито выдала с порога Йолла — белобрысый вестник катастрофы, который оторвал меня от попытки обставить вольерного Малка в картишки. — Там законник приволокся. Этот, который ходит. Такой… важный еще, лезет всюду, — надула щёки, состроила деловую мину. — Ты не видал пока? А Мел говорит — похож на Лортена, но только если б ему двадцать ящиков лимонов скормили, а потом насильно сделали серьезным человеком.

Вообще-то, я должен бы уже догадаться по описанию — о ком речь. По этому, по надутым щекам и по тому, что Мел пару раз поименовала законника Занудой. Но кто, спрашивается, знать мог?

— А Аманда всё понять не может, что он тут ходит и кого подозревает… — докладывала Йолла, когда мы уже вывалились в голосистую сумятицу питомника. — А Уна его боится… а Гриз говорит — он своим крючкотвор… короче, всю душу выматывает крючками своими. А еще время отнимает постоянно.

Можно и не спрашивать — с чего бы это меня позвали. Убалтыватель модели «Кейн Далли», таких в Мастерграде не делают — к вашим услугам.

— Что ж они его к Лортену не сплавили?

— Один раз точно сплавляли, — немного подумав, выдала девчонка. — Лортен еще потом плакал.

Тут мне бы мне и расслышать поступь катастрофы. Вот только я не успел, потому что как раз в этот момент я взбежал по крыльцу, шагнул в бывший зал таверны «Ковчежец» — и встретился глазами с законником Тербенно, он же Крысолов, он же — периодическая заноза в разных деликатных местах моего крысиного организма.

«Оп», — сказал внутренний грызун и гордо отвалил, как бы говоря: из таких передряг я тебя выдергивать не подписывался.

— Лайл Гроски, — выдал Крысолов, лучась казенным самодовольством. — Не могу сказать, чтобы это была неожиданная встреча.

Ну да, ну да. Как-то уже почти ожидаемо. Вон в углу, внимательно наблюдая за действом, торчит мой бывший надзиратель с Рифов, так что кого еще настолько же пакостного могла мне подкинуть неумолимая судьба? Само собой, молодого и ярого законника, который получил прозвище Крысолов за цепкость хватки и попортил мне немало крови во время моей работы на Гильдию. Не удивлюсь, если из-за двери моя бывшая выпрыгнет — раз уж собирать, так всех сразу!

Сказать я ничего не успел. Придумать как вывернуться — тоже. Крысолова Тербенно всегда отличала неостановимость — во всех смыслах этого слова. И раз уж им овладело лютое желание выложить присутствующим мою биографию — он этим занялся со всем тщанием.

Сидел в центре комнаты — ровная осаночка, аккуратная стрижечка, серый с иголочки костюм и невероятно проницательный прищур Настоящего Сыщика. Покачивал тщательно начищенной туфлей. И выкладывал по-писанному:

— Вы, вероятно, не знаете, с кем связались, госпожа Арделл. Разумеется, этот субъект назвался вам не своим настоящим именем, оно слишком известно в узких кругах. К примеру, в тех кругах, к которым я принадлежу — потому что раньше и он к ним относился. Пока не стал преступником, осужденным на двадцать лет на Рифах, не так ли, Гроски?

Нэйш не взял свой блокнотик, очень зря. Может, нарисовал бы мой портрет — или посмертную маску, как пойдет. Заодно набросал бы физиономии слушателей: Арделл — легкое удивление, Аманда — почти что восхищение… И наконец — Мел. Великолепное, эпическое: «Ха-а-а-а, с самого начала так и знала».

— Вижу, вы удивлены, — продолжал Тербенно, торжественно взмахивая перчатками. — Однако это далеко не всё, что вам следовало бы узнать. Потому что человек, о котором мы говорим — не только заключенный на Рифах. Он беглец с Рифов.

Переплыл бушующее море, оседлав дружелюбного гиппокампа… Я открыл было рот, чтобы прекратить излияния Крысолова хотя бы этим. Но тот остановил меня властным взмахом десницы. На ладони красовался замысловатый «знак сирены» — символ, похожий на арфу, тот, что ставится в начале нот. Вот еще объяснение кличке, у законника — редкий Дар Музыки.

— Да, беглец с Рифов. Несмотря на то, что побеги из Рифской тюрьмы предельно редки… двенадцать лет назад бывший законник Лайл Гроски вместе с несколькими сообщниками предприняли попытку, которая оказалась на удивление успешной. А затем ваш новый знакомый воспользовался несовершенством закона и добился своего оправдания.

Эта часть моего прошлого вызывала у Тербенно негодование чрезвычайного накала.

— Как вы уже понимаете, после своего побега господин Гроски взялся за старое. И хотя мне ни разу не удалось поймать его с поличным — у меня достаточно сведений, чтобы выдвинуть интереснейшее предположение.

Ну, не может, же он, в самом деле, до этого доду…

— Ваш новый сотрудник — и весьма ценный, по моим источникам — работает на Гильдию Чистых Рук.

Я закрыл глаза, чтобы не встретиться взглядом с Арделл. И чтобы не видеть участливой ухмылочки Нэйша — мол, ух ты, ну надо же, как оно крутанулось. Не хочешь подрыгаться, Лайл?

Ну не знаю, меня тут вроде как в пол вколотило внезапностью и грандиозностью провала.

— Правда, мне досконально неизвестно — чем он занимается в вашем питомнике… так что, если позволите, мне хотелось бы с ним побеседовать. О нет, не здесь — подальше от чужих ушей, — тут Крысолов попытался убить проницательностью взгляда Мел. — Уверен, вы не будете против. Итак, господин Гроски… здесь, кажется, есть недалеко таверна?

Честное слово, я уже почти собрался с мыслями. Вернее, уже почти отогнал от себя вот эту, идиотскую: «Что ж, Гроски, это катастрофа». И даже поднял глаза, состроил на лице дебильную ухмылочку и приготовился сражать всех направо-налево импровизацией, потому что на случай стихийных бедствий у меня ничего в подкорочке назапашено не было.

Но тут мощная длань закона рванула меня и неумолимо повлекла за дверь.

На прощание я с довольно идиотской улыбочкой помахал всем ручкой.

Пока мы топали в «Свин и свирель», Крысолов пыхтел, молчал и всячески изображал конвой. Надо думать, я должен был ощутить себя в шкуре арестанта, в подробностях припомнить Рифы, провиснуть в коленях и ко времени допроса пребывать уже в состоянии деревенского холодца.

Но если мой внутренний грызун заходился визгом — то только от злости.

Колоритной публики в гостях у Злобной Берты не наблюдалось — единственный вольерный в углу, Чейр, при виде меня в компании Тербенно вздрогнул и рванул к двери. Охнул что-то вроде: «Я… только поужинать».

— Зато мы вроде как выпить, — решительно отрезал я, шагая в угол и принимаясь играть в гляделки с тем, кто вознамерился решать мою судьбу.

На посланца судьбы Крысолов с его лощеной физиономией не тянул совершенно. Обычные сыскари из Корпуса Удилища всегда посматривали с презрением на законников из Особого Корпуса, а матерые законники в свою очередь неизменно презирали таких вот выскочек-сопляков, у которых по лбу можно прочитать богатую биографию: сначала мама обильно пичкала его кашкой, потом папочка — потомственный законник — решил, что дитятко должно идти по его стопам, потом в учебке маленькая заготовка будущего Крысолова проводила время за книжками и зубрежкой — не потому, что хотелось, а потому что какие могут быть гулянки и дебоши, когда тебя все кругом ненавидят? А потом оболваненного учебкой папенькиного сыночка запихивают в теплое местечко, а начальники стонут и держатся за голову, потому что «Еще один, бумажной работы на вас не напасешься» — и изо всех сил придумывают, куда их деть, недалеких и амбициозных папенькиных сынков. И посылают их в качестве важных поручений ловить мелкую рыбёху — ну, то есть, меня.

У Крысолова было только одно отличие от сотен остальных мальчиков с оловянными глазками — редкостная упертость. Он стойко продолжал хватать всякую шушеру, раз уж ему было приказано — чем и стяжал определенную репутацию. И кличку.

— Так-так, Гроски, — лучась зловещестью, выдал Крысолов, брезгливо опуская на засаленный стол перчатки. — Значит, варги.

— Боженьки. Ты вот для этого терпел столько времени? Да я б тебе и там мог бы ответить.

— И какой заказ? Мне почему-то кажется, что тебе поручили не налаживать пути контрабанды в питомнике. Кто цель? Лортен? Или Арделл? Сам питомник или эта их группа ковчежников?

Крысолов сделал ошибку в самом начале. Громко проорав мое настоящее имя и вывалив всё, что он обо мне знает. Бедняга сам не понял, что у него попросту нет рычагов давления, и я могу нести любую чушь, какая в голову взбредет.

— Ты видел ту нойя? — проникновенным шепотом вопросил я, наклоняясь. — Я должен соблазнить ее. А потом выманить древнейший секрет их рода — как у них, черт побери, получается так ловко играть в наперсточек?

Подошла Злобная Берта — мощная и слегка чересчур волосатая, особенно на руках. Бухнула перед нами две кружки пива и неизменные тушеные грибы. Поверх гриба мученически кривился на меня крупный таракан.

— Никаких заказов, — пояснил я, — никаких козней. Я тут, знаешь ли, новую жизнь пытаюсь начинать. В милом окружении виверниев, гарпий и навоза яприлей. Что вообще ты можешь мне предъявить? После того суда я очищен перед законом, а больше ты, вроде как, ничего не сподобился доказать, а?

— Действительно, — процедил законник, — мы всегда сажали только твоих дружков. Я не могу арестовать тебя. Пока что. Зато могу подробно рассказать этой Арделл о твоем славном прошлом — от Рифов до Гильдии. В особенности — роде твоих занятий. И провалить твое задание, каким бы оно ни было.

Провал задания с закладом — крайне неприятная вещь. Вряд ли Гриз будет терпеть меня в группе, если узнает, что совсем недавно я обращал любые отряды, группы и предприятия в труху.

— Но, — добавил Тербенно, сияя светом неразбавленной законности, — думаю, ты сможешь мне пригодиться.

Никак, помогу сделать прокол, чтобы он не лопнул от гордости. Или сообщить, где собирается Гильдия — насколько я помню, это было мечтой Крысолова. Которую нам с внутренним грызуном совершенно не хочется выполнять — потому что меня прикончат еще вернее, чем если бы я провалил задание.

— Можешь не волноваться за свою шкуру, Гроски, — добавил Тербенно и кончиком пальца отодвинул от себя пиво. — Я ловлю рыбу гораздо крупнее.

И не успел я еще воскликнуть: «Ах, какое облегчение!», как Крысолов уже выдал:

— Разумеется, ты слышал о Вейгордском Душителе.

— Я похож на человека, который так скучает по старой работе, что собирает сплетни о каждом убийце? — огрызнулся я. — Слухи ходят, конечно. Из них ни черта не понятно. Какой-то сумасшедший в окрестностях похищает людей. Поговаривали, что не просто душит, а еще и частично жрет. Врали, что на месте похищения видели какую-то тварь — вроде волка, только крупнее. В любом случае, Гильдия к этому отношения не имеет. Они, были обеспокоены его деяниями. Будто бы, кто-то из безутешных родителей даже обращался к нашим «нюхачам» — чтобы помогли отыскать этого урода. Но я не знаю, чем там дело кончилось. Постой, ты же не хочешь сказать, что это поручили тебе?

Крысолов раздулся от гордости вдвое против прежнего. Процедил свысока:

— Мне и вверенной мне группе поручено расследовать это дело. Руководство Корпуса наделило меня особыми полномочиями…

— Поздравляю, — безутешно сказал я таракану, рассевшемуся на тушеном грибе. Меланхолично приподнял кружку. — Помянем репутацию Корпуса и мозги старины Хола Аржетта!

Не представляю, в какой степени маразма был глава Корпуса, если поручил самонадеянному юнцу вроде Тербенно вести охоту за тварью вроде здешнего Душителя. Видать, папашка Крысолова проел старине Холу все печенки. Остается надеяться, что они хотя бы в группу поставили толковых людей.

— Ты, кажется, намекаешь, что я неспособен…

— Нет, ну куда уж мне. С повышением, — я покачал кружкой. — Так что там с этим Душителем? Правда душит? Или все-таки еще и жрет?

Тербенно подарил мне такой взгляд, будто сильно подозревал, что мы с Душителем — лучшие друзья.

— Последняя жертва действительно была задушена. Ей было шестнадцать.

И потянулся за своей кружкой пива, глотнул — и отчаянно закашлялся: пивко Злобной Берты было уж явно чересчур ядреным для домашнего мальчика Тербенно.

Который, может, впервые увидел шестнадцатилетнюю девушку, убитую какой-то мразью

Я молча сдул пену с пива. Хлебнул, чувствуя только — горечь.

Кареглазой девочке, которой я пытался переслать куклу незадолго до своего суда, сейчас, наверное, как раз шестнадцать. И если бы моя бывшая переехала в Вейгорд — то могло бы быть…

— Рассказывай.

Тербенно зыркнул презрительно. Но соизволил отверзнуть уста и посвятить меня в основное:

— Пока что удалось установить, что он появился в окрестностях около двух лет назад. Действует только в Вейгорде — в других странах ничего подобного не было. В города заходит редко — чаще выбирает жертву возле деревень или возле поместий аристократов. Скорее всего, перемещается через виры…

— Потому его ещё прозвали Попрыгунчиком?

— Да. И потому, что он каждый раз появляется в новом месте. Крайне осторожен — его за это время так никто и не увидел. Либо выбирает момент, когда жертва одна, либо заманивает ее каким-либо образом… затем оглушает или одурманивает и уходит через вир вместе с жертвой.

Занятное дельце, зря я им не интересовался.

Большинство «водных окон» в Кайетте никак не охраняются — посты с оплатой бывают только виры крупных городов. Поскольку виры — это одно из Чудес Кайетты, вроде Камня Даров, и считается нехорошей приметой — платить за чудеса. Разве что небольшая жертва на благоустройство. Кое-где, правда, охрану ставят, но в лесах есть куча заболоченных и затерянных «водных окон» — и все время появляются новые.

— Вирников проверили?

— Что?

— Ребят из Водного Ведомства. Которые составляют карты «водных окон» и разведывают новые. По твоим словам выходит, что он слишком уж хорошо знает — как убраться из нужного места. Вот я и спрашиваю — вирников проверили?

Тербенно оскорбленно забубнил, что он и его группа все учли. Из чего я сделал вывод, что в Водное Ведомство бравый законник не обращался.

— Пока что мы определили двадцать восемь жертв. Однако, скорее всего, их больше. Он часто наносил удары у деревень… одиночная смерть в такой местности может пройти незамеченной, а следующую жертву он выбирал уже на другом конце страны. Из двадцати восьми — девять мужчин: восемь из них — от четырнадцати до семнадцати. Один — парень двадцати трех лет. Девятнадцать женщин, двенадцать из них — от пятнадцати до двадцати лет, семь — от двадцати до тридцати, старше тридцати нет никого.

Однако, ну и бардак же в Вейгорде: за два года не досчитаться трех десятков человек — и только сейчас как-то зашевелиться? Нет, понятно, что из-за удаленности первые смерти прошли незамеченными, потом местные сыскари неуклюже пытались справиться сами… Но потом-то они запросили Корпус Закона о помощи.

И Корпус ее оказал. Прислав Тербенно, а как же.

— И убивал он их медленно — точнее, по-разному, от трех дней до трех недель.

Я отодвинул грибы подальше.

— Медленно?

Законник брюзгливо дернул щекой.

— Иглы, порезы, кнут, ожоги. Переломы. Можно предположить, что и насиловал тоже. Один из моих подчиненных установил, что последнюю жертву поили зельями, которые используют целители. Значит, он исцелял их, чтобы потом мучить опять. Потом душил и оставлял тела неподалеку от места похищения.

— Засады… — заикнулся я.

— Местные сыскари пытались. Тела просто начали обнаруживаться у дороги, у порога родственников, в огороде, на поляне… В общем, бесполезно — не говоря уже о том, что дежурить приходилось большим составом, до девятницы.

— Почему просто не выставить патрули у каждого вира? Глядишь, что-нибудь и заметили бы.

В ответ Тербенно выдал фырк умеренной высокомерности.

— Насколько мне известно, Илаю Вейгордскому предлагали это. Но вместо согласия он вполне разумно запросил помощи у Корпуса Закона.

Предлагал, скорее всего, Дерк Горбун, Первый Мечник государства и двоюродный братец прекраснодушного короля Илая, особа угрюмая, но вполне толковая. К сожалению, распрекрасный Илай редко слушается своего кузена, а решения предпочитает принимать сам — или, вернее, позволяет министрам и жёнушке навязывать себе решения. Небось, кто-то из министров возмущенно вякнул, что не дело, мол, выделять сколько-то сотен солдат, чтобы охранять виры от убийцы, который, к тому же, непонятно, где нанесет удар. Потому что каждый Мечник, каждый Стрелок и каждый Огненный позарез необходим у границы с Айлором, в котором сидит и плетет свои козни страшный Хромой Министр. А все остальные войска тем временем шатаются вдоль границы с Велейсой — а то вдруг оттуда набегут разбойники или полезут отчаянные пираты. Никому, словом, нет дела до тихого, скромного Вейгордского Душителя.

— И ты, стало быть, олицетворяешь карающую руку правосудия, которая собирается удушить Душителя. Одного не могу понять: причем тут я и что тебе нужно в питомнике?

Вот оно! Крысолов меня прямо-таки почти одобрительным взглядом подарил за этот вопрос. Теперь он мог торжествующе вывалить на меня следующую фразу:

— Что ты знаешь об этом устранителе, Нэйше?

В одном Тербенно не просчитался: ему-таки удалось меня поразить. Я так и остался сидеть с открытым ртом. Да чего там — я дышать забыл.

Потому что быть же не может, чтобы моя ушибленная Судьба преподнесла такой сюрприз. И это уже перед тем, как совсем собралась было своротить мне челюсть.

— Он ведь появился тут как раз примерно в тысяча пятьсот девяносто пятом, — продолжил Тербенно, впиваясь в меня испытующим взором. — Немногим более, чем полтора года назад. Мне удалось установить, что время от времени он отлучается из питомника, иногда надолго. Уходит через виры, не так ли?

Я завороженно кивал: так ли, так ли.

Не верилось, что одна моя проблема из прошлого вознамерилась решить другую.

— У меня есть очень веские причины, — Тербенно заблестел глазами торжествующе, — очень веские причины подозревать его. С поличным я пока его не взял, но… Мы пригласили на место последнего преступления «нюхача» из Корпуса. Как ты думаешь, что он обнаружил?

Я был несколько сбит с толку расторопностью Крысолова, потому молча внимал.

— Ничего. Точнее, нашему Следопыту едва не отшибло чутьё, как только он попытался взять след того, кто подкладывал тело… очень мощный состав, в лаборатории Корпуса определили как одну из разновидностей зелий-«призраков». А на черном рынке их не достать, если у тебя нет приличной суммы денег… или хорошего травника-зельевара в знакомых. Я ведь не ошибаюсь, этот Нэйш не нуждается в деньгах?

Учитывая, сколько стоит один его костюмчик — совсем не нуждается.

— И я спросил себя — кому может прийти в голову воспользоваться таким составом?

— Любому здравомыслящему человеку, который не хочет, чтобы его поймали?

— Тому, кто постоянно имеет дело со Следопытом. У вас ведь тут есть Следопыт, в питомнике?

Я с дрожью начал понимать, что Тербенно, кажется, за время нашего расставания поумнел. Такое ощущение, что опоры мира сдвинулись.

— И еще кое-что. Местная служба сыска не обратила внимания, но я отыскал… — он прямо-таки сиял от осознания своей значимости. — На них всех были части животных. На последней жертве — пёрышко от певчей тенны. На одном из мужчин — перо грифона. Шерсть яприля, волосы единорога, коготь алапарда… я знаю только о нескольких случаях, но уверен, что это было всегда. Эти части лежали на груди у жертвы, когда тело находили.

— Черти водные, — пробормотал я. Ошеломлённая мина приложилась сама собой, очень удачно. — Берта! Мне нужно еще пиво.

Пока неудержимо изрыгающая ругательства Берта меняла кружки, Тербенно сверлил меня взглядом. Видать, пытался высверлить все, что я знаю о Нэйше.

Осталось подкинуть в костер топлива и наслаждаться.

— А ведь кто там знает, может, ты прав. Про него здесь все знают, что у него что-то с головой. Станет нормальный человек днями напролет гробить бестий, а по вечерам бабочек препарировать? Почему его держат в питомнике — никто понятия не имеет. Но вольерные или егеря его обходят по большому кругу. Мел и Хаата ненавидят, Аманда — и та в стороне держится. А уж с каким удовольствием он устраняет — на это смотреть страшно. Словом, если кто и есть, кто подходит под портрет Душителя — то…

Удобно-то как. От полноты чувств я отхлебнул пивка побольше. Крысолов поглядывал все еще презрительно, но уже с допустимой снисходительностью.

— Я пытался узнать о его прошлом, но проследил только до группы Неясытей. Это банда наемных охотников из Вольной Тильвии — полное отребье, но со своими обычаями. Многого узнать не удалось — только то, что он занимался тем же самым, что здесь, а потом, при каких-то туманных обстоятельствах, перешел в здешнюю группу ковчежников. Неясыти от него не в восторге, кроме того, они не чтут закон, потому говорили неохотно, и мне удалось только выяснить, что это в их группе он назвался Нэйшем. Одна из их дурацких традиций — они все там Нэйши, «ночные». Кем он был до этого — выяснить не удалось.

— Ну, тогда мне есть, чем тебя порадовать. Он, знаешь ли, с полгодика портил мне кровь на Рифах.

Любоваться пораженной физиономией Крысолова было невыразимо приятно. Даже заплеванные углы «Свина и свирели» стали от этого посветлее, а пауки под потолком показались почти украшением.

— Он был на Рифах?!

— Северный блок, корпус «Л». Я слышал, его перевели с восточного, где были смертнички. В восемьдесят четвертом году. Так что ты можешь запросить его дело у Дедули Детраска. Хотя не поручусь, что там окажется настоящее имя. На Рифах этому делу внимания уделяется мало.

Бывали даже случаи, когда особо дерзкие преступники ухитрялись скрыться на Рифах от бдительной Службы Закона. Просто поступив на работу в качестве охраны. Никому в голову не придет искать преступника там, где он и должен быть.

— Значит, он был охранником?

— С отменными перспективами — если посмотреть на то, как его боялись не только заключенные, но даже свои. Поверь мне, «скатов» мало что может испугать, вообще-то. А тут какой-то пацан — лет двадцати пяти… У него, знаешь ли, была еще одна специальность, на полставки. Причинять боль. Обычно он пользовался ей во время допросов — остальные-то кости ломали или лупили разрядами жезлов туда, где больнее. А этому и того не нужно было: слегка нажмет, подождет, пока тебя скрючит от боли, еще раз нажмет, повторит вопрос. Месяца не прошло, а он уже вербовал «крыс»-доносчиков из числа заключенных — такое доверяли только самым ответственным. Нельзя сказать, чтобы он был так уж хуже других — среди охраны хватало законченных уродов, которые до полусмерти забивали ни за что. Но его как-то особенно опасались. Не знаю, правда, с чем связан его уход с Рифов, но могу поставить месячное жалование — там какая-нибудь темная историйка.

Глаза законника запылали неповторимым сыскным азартом.

— Отлично, — процедил он. — Я отправлю запрос на Рифы. Тем временем ты постараешься за ним проследить — нужно знать, что у него на уме и куда он исчезает из питомника.

Судьба привычно спрятала в ладони сюрприз и врезала левой пониже пупка.

— Ага, туды его в омут, это ж будет легче легкого. Мы же с ним лучшие друзья.

Осекся на последнем слове. Водные черти, а ведь действительно вроде как лучшие.

Тербенно учуял мою растерянность крысоловским нюхом.

— Ты проследишь за ним, — холодно повторил законник, — иначе эта варгиня узнает о твоих делишках в Гильдии.

— А ты ей сможешь сообщить что-то новое? Мое имя ты проорал во весь голос, назвал преступником, помянул Рифы…

— И пока еще не сообщил, что большинство мест, где ты работал за последние пять лет, разорилось.

Мы сидели друг напротив друга. Молодой законник с праведным презрением на лице. Загнанная крыса, бегающая глазами по темным углам таверны и выискивающая выходы.

Конечно, я бы предпочел стравить Нэйша и Тербенно и понаблюдать со стороны, чем кончится… Но с Крысолова станется в подробностях описать Арделл — как он со мной встречался. Вряд ли Арделл оставит меня в группе, если узнает, кем я был. Додуматься, зачем меня к ним прислали — раз плюнуть.

— Ладно, — сказал я наконец. — Присмотрю за ним, как смогу. С одним условием. Сейчас мы вернемся в питомник лучшими друзьями.

Законник облил брезгливостью из взгляда, но подарил кивок.

Ох, что-то много у меня развелось лучших друзей. Из тех, кому и руку-то жать не хочется.

Даже и не знаю, на что я на самом деле рассчитывал, пока проделывал вместе с Крысоловом путь обратно к «Ковчежцу». Что все будут как раз в разгаре обсуждения — что же я за погань такая. Что попытаются отбить меня у негодующего законника. Что возьмут нас в оборот вдвоём и заставят сознаться во всём (под угрозой атаки ручного алапарда).

Действительность покрутила подолом и нагло выставила то, что под подолом было.

В общей комнате «Ковчежца» нас с Тербенно встречала гулкая тишина.

Рихард Нэйш примостился возле Водной Чаши со здоровенным фолиантом, на котором была намалёвана мантикора.

Из угла на Нэйша со вдохновенным вниманием таращилась Уна. Кажется, я ее даже впервые видел не таскающуюся бледной тенью за Амандой и не занавешенную волосами.

За Уной и Нэйшем со стула от двери деловито наблюдала Йолла. Подперев кулачками щёки и состроив серьезную мину. Будто наблюдает за брачными играми яприлей.

Крысолова это сочетание малость доконало.

— Я хотел сообщить… — промямлил он от двери, — в данный момент… кхм… я не имею претензий к господину… Гроски. Я… счёл его объяснения исчерпывающими.

— В самом деле, — обронил Нэйш. — Я не удивлён. Господин Гроски отлично умеет объяснять. Лучше, чем объяснять, он умеет только договариваться. Правда?

Рискну предположить, что эта милая улыбочка у него в голове носит название «№ 8, исполнять под чью-нибудь мучительную агонию».

— А вы, кажется, об этом удивительно хорошо осведомлены, — ринулся в бой Тербенно.

— Разумеется. Господин Гроски вовсю проявляет эти качества во время работы в питомнике. Все эти переговоры с заказчиками… Невероятно ценный сотрудник.

— Боженьки, — выдохнул невероятно ценный сотрудник. — А где это все?

Нэйш всё-таки соизволил устремить на меня взгляд.

— Работают, Лайл. Совещание окончено, и теперь они… думаю, возле вольера с больной мантикорой. Столько хлопот.

— А ты-то что здесь…

— Ну, мантикора пока жива, но… обновить знания не помешает, верно? — он продемонстрировал фолиант, так что какое-то время мы могли любоваться строением мантикоры в разрезе. — Дежурство у Чаши и подготовка к неожиданностям. Господин законник, я могу чем-нибудь помочь?

Тербенно замер, излучая лицом тихое отчаяние. Одна часть законника явственно хотела выдать что-нибудь воистину проницательное, что заставило бы Нэйша измениться в лице. Другая часть орала о том, что этого вот прямо сейчас надо допросить. Третья взывала к осторожности.

— Арделл, — наконец породил из себя законник. — Думаю, мне стоит поговорить с… ней и остальными сотрудниками. Чтобы не возникло недоразумения по поводу господина Гроски.

— Вы хотите поговорить с каждым в питомнике? — справился Нэйш. — Дело может затянуться. Уна вас проводит, не так ли?

Из угла донесся панический всписк, и ученицу Аманды вихрем унесло по лестнице в целебню.

— Она немного застенчива, — невозмутимо продолжил Нэйш, перелистывая страницу. — Впрочем, Лайл и сам мог бы…

Я мысленно застонал, вообразив, как законник ходит за мной от вольера к вольеру с одной и той же новостью: «Да-да, мы тут поговорили, и я решил, что не имею претензий к господину Гроски, он и правда решил начать честную жизнь». Совсем не подозрительно, вот нисколечко.

— Донесу до них сам, — Наврать я точно сумею получше, чем законник, который чуть ли вслух не вопит Нэйшу: «У меня на тебя что-то есть, и я нарою еще больше». — Арделл оставляла какие-нибудь распоряжения?

Это уже Йолле. Девчонка, которая всё посмеивалась в кулачок, подскочила, выпучила глаза и затарахтела:

— Очень даже оставляла: сказала, надо опять воду у яприлей охладить, да посмотреть, как там ледник, он подтаял, да помочь вольерным с Кусакой — ну, если опять удерет, и еще с торговцами надо связаться, а остальное она тебе скажет сама, по мере надобности!

Осталось с видом полной покорности судьбе развести руками и показать Тербенно: мол, видишь, у нас тут своя катастрофа. Уваливал бы ты что ли в естественные места обитания. В Корпус Закона, например.

Законник отозвался брезгливым взглядом. И не удержался от многозначительности на прощание:

— Полагаю, мы с вами еще увидимся… господин Гроски… господин Нэйш.

Устранитель откликнулся тихим смешком. Я выдавил мятое: «Уже не сплю в предвкушении встречи».

Горевестник Сирил в углу пробудился и добавил крепкое, дружественное: «Отстой».

Йолла, прыснув в кулак и предложила:

— А давайте я вас, господин законник, до калитки провожу, стал быть. А то мало ли кто тут шатается.

Тербенно, кажись, даже слегка растаял от такого добросердечия. И очень зря.

Потому что Йолла, шагнув за ним на двор, просунула голову назад и выдала оглушительным шепотом:

— А то весной он чего-то тут шлялся, так забрел к серной козе в вольер и чуть не задохся.

Финальный аккорд был слишком прекрасен. Я даже как-то и позабыл, что остался в комнате с тем, за кем я обязался присматривать.

И не заметил сперва, что Нэйш теперь бережно поглаживает страницы, но смотрит не на них, а на меня.

— Удивительная способность заводить друзей, Лайл.

— А то. Куда ни приду — завожу повсюду. Ты б попробовал, может, начал бы что-нибудь делать как нормальные люди.

— Например?

— Моргать? — предположил я. — Это игра в кто кого пересмотрит? Пародия на василиска? Ты тренируешься каждый вечер перед зеркалом или…

Нэйш прикрыл глаза — так, будто сделал мне одолжение. Спрятал лезвие взгляда за длинными ресницами.

Легче не стало — потому что я знал, что оно там, это лезвие. Что глядит на меня.

— Что ты ему предложил?

— Законнику? Выяснял кой-какие дела по поводу одного старого дельца с контрабандой в Ракканте.

Нэйш вздохнул, как человек, который внезапно узнал о неприятном дельце на полчасика.

— Мне казалось, мы уже прошли это с тобой, Лайл. Договорились о том, что ты не будешь мне лгать. Честное слово, мне не хочется прибегать к… другим видам вопросов.

— Он спрашивал о питомнике, — выпалил я. — Хочет знать подноготную всех, кто здесь есть. Откуда вы тут взялись. Чем дышите. Не перерезаете ли глотки мирным прохожим по ночам.

«Клык» милостиво кивнул. Только вот холодный, нацеленный взгляд от моего лица так и не убрался. И мне показалось — я ощутил вопрос крысиной шкуркой. Раньше, чем услышал его.

— Он ведь расследует дело Вейгордского Душителя?

— Знаешь это дело?

Устранитель чуть пожал плечами. Провел длинным пальцем по резным узорам на боку Водной Чаши.

— Гризельду одно время интересовало это. Знаешь, все эти слухи об оборотне. Или огромной бестии наподобие волка. Так что я… можно сказать, любопытствовал.

Надо же, какое совпадение. Я опустился в полинялое кресло, подальше от «клыка», поближе к горевестнику в клетке.

— И что скажешь?

— У него интересный почерк. Довольно своеобразная манера пытать… и определённо, есть какая-то идея. Все эти демонстративные оставления тел при дорогах, людных местах…

— Мнит себя художником, как Тильвийский Отшельник?

— М-м-м, я бы так не сказал. Он не стремится придать телу определённую позу, не выбирает жертв по Печати или внешним параметрам, стремится только похищать молодых, не украшает тела…

— Стало быть, артист? Хочет, чтобы его заметили?

— Или оставляет кому-то подарки. Знаки. Или доказательства… словно итоги исследования, финальная точка. Объяснение кому-то того, что он сумел достичь.

— Достичь?

— Да, он вряд ли делает это просто для удовольствия. Удовольствие сопряжено со страстью, а он нетороплив и методичен. Пользуется разными средствами… на паре тел почти не было следов пыток, зато их держали в холоде. У кого-то повреждены Печати… из-за этого, кажется, одно время начали досматривать «пустых элементов». А с кем-то более грубо, да… Он словно ставит опыты, подбирая индивидуальный подход для каждого.

Или собирает коллекцию. В это можно было поверить на раз-два — глядя на задумчивую улыбочку местного устранителя. Который живописует методы Вейгордского Душителя, словно с книжки читает.

— И с чего бы ты, скажем, начал его поиски?

Нэйш слегка пожал плечами и вернулся к книжке.

— Мне незачем искать его, Лайл. И в любом случае — всегда случается одно и то же. Это как с людоедами, верно? Рано или поздно — зверь увлекается. Слишком верит в свою безнаказанность. И совершает ошибку. И тогда находится тот, кто быстрее его. Или умнее его. А финал… предсказуем.

Я хотел было порассуждать еще над философским вопросом: скольких девушек Душитель замучает, пока наступит его предсказуемый финал. Потом посмотрел на ухмылочку Нэйша и вымелся наружу.

Хотелось верить, что я порицаю его спиной.

Окунуться в гвалт и суету питомника было почти благом после того, что пришлось выслушать за утро. Особенно если учитывать настрой остальных членов «тела».

— Мантикоры печенка, да всем плевать! — выдала Мел, как только я открыл рот. — Пухлик, метнись, глянь, что со вчерашним грифоном!

Аманда издалека расточала таинственные улыбки, Арделл забросала распоряжениями, а в ответ на попытки помянуть Крысолова — замахала руками, пробормотала «Позже, позже всё» — и свалила на меня дополнительный визит ко вдове Олсен.

Уна пряталась, Лортен пил и весело буянил. Жизнь начинала возвращать себе краски, и даже внутренний грызун, вконец изоравшийся за утро, начал глядеть повеселее. И нашептывать, что, конечно, визит Крысолова — вещь неприятная, но… может, и не катастрофа, как там поглядеть. Вот и Фреза только похохатывает и подкидывает за обедом добавки. То есть, ясное дело, что они это так не оставят. И вечерком к тебе кто-то да заявится с задушевным разговором. Но кто у нас на душевных разговорах стаю игольчатников съел, я вас спрашиваю?!

Я полагал, что ко мне заявится сама Арделл и даже приготовился встретить ее во всеоружии: соорудил на физиономии полную раскаяния мину, принял позу «человек, погруженный в худшие дни своего прошлого».

Аманда, которая вечером проскользнула в комнату без стука, позу и мину оценила от души.

— Грустно, золотенький? — спросила участливо. Утащила из-под носа у меня кружку с остатками чая. Поставила другую — дымящуюся, ароматную. Заботливо подсунула под локоть пару своих совершенно магических булочек. И уселась поближе, искушающе благоухая корицей, ванилью и дикими лесными травами. — Нойя говорят — не оглядывайся. И молятся Перекрестнице, чтобы прошлое отстало от них — ибо жить следует настоящим. Еще нойя гадают по именам. Как назвал тебя этот смешной мальчик?

— Лайл, — буркнул я. — Мамаша постаралась с именем — назвала в честь своей бабули, та была Лайлой. Как по мне — «Кейн» звучало получше, а?

Аманда засмеялась мягким, грудным смехом. Погладила меня по плечу.

— На языке нойя «Лайл» значит «закат». Это хорошее имя: на закате песни очень сладки… Выпей же, медовый. Не медли.

Я потянулся было к кружке, вдохнул пряный запах — мята, вербена, гвоздика, еще что-то неуловимое и знакомое…

Крысиный визг изнутри полоснул — будто зубами наотмашь. Я поймал в глубинах кружки бирюзовый отблеск. Тихо поставил кружку на место и поднял глаза на травницу.

Она улыбалась все так же участливо.

— Самый простой способ, сладенький. Выпей — это не нанесет тебе вреда. Просто ты захочешь мне рассказать всё-всё… и не солжешь — мы же хотим побеседовать правдиво, да-да-да? Обещаю не задавать слишком уж много вопросов — только про этот суд, про Рифы и немного про то, что было после них.

Она подвинула ко мне поближе булочку — мягкую, с пылу с жару. Улыбнулась, показав ошеломительные ямочки на щеках. Придвинулась еще поближе и сообщила томным шепотом:

— Понимаешь, сладенький… Гриз — очень добрый человек. Она считает, что людям нужно оставлять шансы. Мне, например, она подарила очень хороший шанс. Мне никогда не дарили ничего лучше этого. Я считаю, что она карменниэ — так у нас называют очень хорошего человека, лучшего из всех людей. Такие люди верят другим. И потому их так легко обмануть, легко предать. Над ними так часто поют грустные прощальные песни, медовый! Я не хочу петь над ней прощальную песню, золотенький, — над любой из моих пяти сестёр я бы пропела ее легче. А потому ты выпьешь это и расскажешь мне, что я пожелаю услышать. Иначе я подолью тебе не «Истину на ладони», а другое. И спою грустную песню по тебе — поверь, мой сладкий, я сделаю это не колеблясь.

Верю, ох как верю — до дрожи в коленках. Стоит посмотреть в черные глаза травницы-нойя — и без подсказок вечного серого друга ясно, что все — правда. И я в очередной раз угодил меж двух виров, как говорят в Ташере. Выпить зелье правды я не могу, потому что могу сболтнуть лишнее про свое задание. Не выпью — улыбающаяся нойя меня отравит на месте. И конец тогда всем моим мечтам по ее соблазнению.

К слову, Гроски, ты точно хочешь соблазнять вот эту черноглазую судию, от взгляда которой волосы дыбом?

Ну, конечно, не прямо сейчас, но…

— «Истина на ладони», — я хмыкнул, постучал ногтем по кружке. — Нет уж, спасибо. Навидался этой дряни на допросах, да и самому пить приходилось.

Один раз — зато результат на всю жизнь.

Черноглазая соблазнительница напротив подперла щёку смуглой рукой. Спросила, капризно выгибая чёрные брови:

— Но тогда как же мне услышать твою правдивую историю, медовый мой?

— Ну, по правде я не специалист, а вот по историям… Могу красочно наврать — хочешь? Расскажу тебе об одном незадачливом законнике — ты обхохочешься.

Отщипнул кусок от булочки, понадеявшись, что в булочку травница ничего не напихала. Махнул рукой, оперся щекой на ладонь, закинул булочку в рот.

— Значит, давным-давно… скажем, лет пятнадцать назад, не меньше… жил да был один законник, до того неудачливый, что просто ужас. Нет, ложку в ухо не нёс, да и со службой справлялся не так, чтобы совсем уж худо… Но чинов с наградами не нахватал. Потому что был тот законник повышенной хитрости в нужных местах — и еще в учебке связался с компанией таких же оболтусов, как он сам. Оболтусы сообразили, что в Корпусе Закона коррупция цветет цветочками, которые не особенно просто прополоть — так что почему бы не собирать нектар? Потому что если к жалованию законника прибавить, скажем, процент от контрабанды… ну, или хорошую взятку, или кусочек от прибыли с торговли незаконными зельями… То и жалование выглядит гораздо приличнее, дом строится быстрее, жена выглядит довольнее, а все вокруг тебя знают и уважают. И было всё это организовано очень даже замечательно, и сверху неплохо подмазано, так что не особенно скрипело. В общем, недотёпа-законник думал, что так оно и будет, а? Переводиться с места на место, заключать втихую сделки, информацию добывать, бумаги нужные отыскивать, с людьми беседовать — это он всё очень даже умел, от души.

— Какой интересный человек, — прожурчала Аманда, улыбаясь безмятежной улыбкой.

— Вот и дознаватель Жейлор сказал что-то такое. Честное слово, когда… четырнадцать лет назад это было, да. Когда недотёпу-законника привели на дознание, ему так и сказал законник Жейлор, лучший и самый неподкупный старик Архас Жейлор: ты, знаешь ли, интересный человек. Все вы интересные люди, потому что столько лет обтяпываете свои делишки, а не находитесь на положенном вам месте: в тюряге на Рифах. Сколько вы там торговцев, контрабандистов и прочих на тот свет-то спровадили, а? Сколько сделочек провернули? Чуешь этот вкусный запах рифских водорослей? Так вот, сказал самый лучший и неподкупный законник Жейлор, — вы всё равно будете на Рифах, потому что я уже неплохо так потрудился. И вскоре ваши сволочные рожи перестанут позорить Корпус — он, понимаешь ли, был идейным, Жейлор, он все радел о моральном облике законничества в целом… Но ты, вроде как, довольно мелкая сошка, интересный человек, и не замазался в совсем уж страшных вещах, и долг свой попутно еще старался выполнять, хоть и делал это из рук вон худо. Так что ты сейчас выпьешь малость вон той бирюзовой жидкости, а потом расскажешь мне всё, что знаешь о делишках своих товарищей. А потом я позволю тебе тихо и незаметно уволиться и сбежать, куда тебе там заблагорассудится — и нет, твоего имени я, конечно же, на суде не назову. Потому что я сегодня очень добрый и настроение хорошее. Но ты, интересный человек, можешь и не пить, потому что у меня есть еще штук пятнадцать менее интересных людей. И очень много бирюзовой жидкости. И знаешь, какие среди них есть сволочи-то, а? Совершеннейшие. Которые просто вот так, и без зелья продадут тебя с товарищами для своего же собственного удовольствия. Так что смотри — какую я штуку хорошую тебе предлагаю: ты давай их предавай, пока тебя не предали. А уж я свое слово держу, все же знают, что слово Архаса Жейлора — прочнее стали…

Тут я прервался на то, чтобы ухватить теплую булочку — чудо просто, ароматное тесто так и сминается под пальцами. Аманда задумчиво цокала языком, не сводя с меня зачарованных глаз.

Жаль, вместо ее премилого личика перед глазами стоял сухопарый Архас Жейлор — с жесткой линией рта и такой тяжелой челюстью, что мог бы загрызть насмерть любого волкодава. Седенькие волосы аккуратно расчесаны, чтобы скрыть залысины. Военная выправка и тяжёлый взгляд, в котором явственно светится: ты, предатель Корпуса и отрыжка мантикоры, жить на свете не должен, а я в тебя милосердием с размаху кидаюсь, понимаешь ли.

Так — что не увернуться.

— Славный он был малый, Жейлор, — добавил я, прожевав булочку. — Из отдела Тайных и Внутренних, за самые сложные дела брался. Уважали его — во как. Человеком-принципом звали, прочили преподавательство в учебке, на старости-то лет… И уж если он решил кого облагодетельствовать — тут дело мертвое, само собой. Недотепа-законник ломался не особенно долго: предложение было хорошим и единственным, сбежать, раз уж Жейлор взял в разработку — вряд ли получилось бы… Так что был у них долгий разговор под бирюзовую жидкость, и старина Архас, надо думать, многое из него почерпнул — хотя и сам знал и впрямь достаточно, тут он не врал. Но недотепа-законник уж постарался себя выгородить, сдавая товарищей от души: у него, вроде, были какие-то там причины — ну, семья, хозяйство, в тюрьму не хочется… Неподкупный дознаватель Жейлор даже восхитился — нечасто, говорит, такую мразь встретишь, ух ты. Потом похлопал рукой по плечу и отправил в камеру до суда. А на суде недотепе-законнику влепили двадцать лет в Восточном блоке тюрьмы Рифов. Представляешь, какая у него была физиономия, а?

— Представляю, — мечтательно промурлыкала Аманда. — Ах, медовый… наверное, несчастный законник очень удивился?

— Да уж, знатно обалдел — спасибо, что не стал орать на весь зал суда в сторону Жейлора что-то вроде «Ты обещал, ты обещал». Старина Архас поступил по своему разумению. Ему нужны были сведения — вот он и пообещал за них то, что их помогло получить. Поступился меньшим принципом ради большего: дать слово преступнику — да пожалуйста, а вот отпустить преступника — на такое он уж никак не мог пойти. Одно было хорошо: на суде остолопа-законника так и не назвали предателем. Так что его хотя бы не придушили свои же — они очень любопытствовали узнать, кто это так всё о них разболтал. Вот так и вышло, что незадачливый законник угодил на Восточные Рифы в теплой компании своих же бывших товарищей. Которым, к тому же, было очень интересно — а кто это их всех сдал? Спасибо еще, что особенно рьяные ребята и главари загремели на Северные Рифы, к смертникам… а кто-то так и вовсе никуда не загремел, отмазался. Но всё равно получается какая-то уж слишком грустная сказочка, а?

Бессознательно потер запястье — будто там еще оставался алый, вечно раздраженный и истекающий сукровицей след от браслета, блокирующего магию — «глушилки», которая постоянно норовила прищемить кожу.

Рифы — скорее уж страшная сказочка. Чёртовы забои, где задыхаешься от недостатка воздуха, и бескрайние поля водорослей, и песни сирен вдалеке, и море тянет руки — ждет кораблей, и бесконечный шум «костоломки», вечного сторожа тюрьмы…

— Ах, Рифы, пряничный мой! Я столько слышала о них и о тюрьме — и я бы сложила дивные песни, если бы ты рассказал…

— О, тут, знаешь ли, на отдельную историю. Но уж если начну сегодня, то мы тут с тобой, чего доброго, до поздней ночи засидимся.

— Нойя любят истории, — мурлыкнула Аманда, соблазнительно располагаясь еще поближе. — Готовы слушать до поздней ночи. Даже… — Шепот у нее прямо-таки обжигал, — до утра.

Стоп-стоп, а это, кажись, я ее планировал соблазнять? Потому что мне как-то кажется, что мы как-то внезапно меняемся ролями.

— Договорились. Оставим это для какой-нибудь ночи… или для какого-нибудь утра. А пока что скажу так, что бывшему законнику не очень-то понравилось на Рифах: тут, понимаешь, прежние товарищи смотрят подозрительно, да и заключенные какие-то недружелюбные, и охрана злая, с кусачими, между прочим, жезлами. Да, и еще был там один дознаватель, так тот вообще на голову отбитый. Словом, незадачливый законник как-то подумал, да и решил, что не протянет он в таких условиях двадцать лет. И десять не протянет. И пять — тоже вряд ли. А потому он взял да и сбежал самым таинственным образом — не один, понятное дело, в побег ушло что-то около десятка… вот только всё это окутано тайной — и как они бежали, и что с ними сталось потом…

— Но неужели же их не нашли? — глаза у нойя так и блестят, как огранённые опалы на свету. И немножко отливают бирюзой, будто в них плещется зелье правды.

Нет, — захотелось сказать, — нашли. Выловили по кускам, — так сказал тот самый бывший дознаватель, который, может быть, сам же их и вылавливал. Только вот это же так испортит сказочку, верно? Так что я предпочёл соорудить самое таинственное выражение лица.

— Да вот, представь себе… сплошной покров неизвестности. Кроме одного. Наш недотепистый законник не стал прятаться, а заявился прямиком в суд Крайтоса. И обозначил, что может требовать статуса свободного человека. А когда его спросили, что это ему в голову взбрело — попросил принести ему Кодекс Рифов, написанный то ли при третьей, то ли при четвёртой Кормчей. И ткнул пальцем в одну строчку. В ту, где было написано: «Покидая Рифы, оставляешь за собой грехи и преступления, делаясь свободным». Поэтично они в древние времена указы-то составляли, да? Само собой, эта фраза относилась к тем, кто свой срок отбыл, и значение ее такое, что тебя не имеют права преследовать, если ты уж свое получил. Вот только нигде этого было не указано. Совсем нигде. А бывший законник — он, конечно, был недотепой, но умел заводить хорошие знакомства. Так что он очень внимательно слушал одного стряпчего в своем бараке. Стряпчий был малость с мозгами набекрень, к нему особенно не прислушивались — тем более, что он все больше кодексы законов цитировал, кому такое надо… Но иногда он нес очень даже ценный бред. Для того, кто умеет пользоваться…

«Вот ведь шутка, — бубнил стряпчий Гарн, расплескивая на меня похлебку, — Да если б кто придумал, как воспользоваться… это ж сколько побегов бы было! А дело-то верное, я бы за такое взялся, беспроигрышное… Ох, если бы мне выбраться, я бы…»

В побег старину Гарна не взяли: он был плох, сильно кашлял, бегал медленно, хныкал и вскрикивал на пустом месте, и ясно было: не жилец. Зато сколько было восторга у моего старинного дружка-стряпчего, когда я завалился к нему с просьбой представлять меня в суде!

«Гроски, — говорил он мне, неумеренно поглощая виски, — мантикорий ты сын, Гроски, я же пойду туда и сделаю это, только чтобы посмотреть, что из этого безумия может выйти!»

— Да… стряпчий, который дело оборонял, был заядлый пьянчужка, но толкнул прекрасную речь о букве закона, которую надо блюсти. Буквоед-судья отпустил бывшего законника в зале суда, а остальные бюрократы кинулись переписывать Кодекс Рифов. Пока они его переписывали, сведения о суде дошли до Рифов — и оттуда наметились массовые побеги разными способами: всем хотелось быть очищенными перед законом. Правда, лазейку вскоре убрали, Кодекс переписали. Но я слышал, этот случай даже попал во всякие там учебники для стряпчих. Наверное, могли бы назвать «Парадоксом Гроски», да законник бывший оказался скромным.

В учебниках теперь есть «Парадокс Гарна» — не знаю, насколько это утешит беднягу в Омуте Душ.

— Да… тот пьянчужка-стряпчий теперь, открыл свое дело и очень гордится — выиграть такой суд! Дела у него пошли в гору. А вот у Архаса Жейлора дела почему-то пошли наоборот — а жаль, такой был принципиальный законник! Сперва поползли слушки, что он берёт взятки, потом у него в кабинете как-то обнаружили весьма распущенную девицу — в отсутствие хозяина, но что тут взять! Потом развалилось одно за другим сразу четыре дела: то улика исчезнет, то преступник смоется. И началась у старины Архаса чёрная полоса, и посыпалась его карьера так основательно, что, страшно сказать, он совсем ушел из Корпуса — а ведь такой законник был! В ужасный век живем.

Не сказать, чтобы они не догадывались. Или не искали. Очень может быть, вредного грызуна хотели прихлопнуть. Да только крысы всегда бегут с корабля первыми. Мелькнула голым хвостом, нырнула в вир — ищи ее.

— А тот бывший законник… про него никто особенно и не слышал. Говорили — мелькал тут и там: путешествовал, торговал, чем только не занимался. Только как-то так вышло, что докатился до Гильдии Чистых Рук. Ничего серьёзного, наёмник четвертого ранга, делец. Работал с контрабандой, посредником служил… всякое. А потом как-то одна милая женщина из таверны сказала ему: «Уходил бы ты. Ты же еще, вроде, не совсем конченый». Вот он и подумал, остолоп такой, — а ну, как правда не совсем? И схватился за первую попавшуюся работу — услышал, что в питомнике постоянно нужны рабочие. Готов был взяться за что угодно, хоть и навоз из-под яприлей выгребать, только вот Арделл сказала, что ее другое интересует. Так что можно сказать — тоже… подарила шанс.

Крыса внутри прослезилась. Растроганно смахивала длинным хвостом с мордочки мутноватые слезинки. Визгливо всхлипывала: мне самому захотелось себя погладить по головке после этой трогательной истории. Неприкаянный обиженный страдашечка — всякому захочется приютить на груди…

Кстати, на такой груди я очень не прочь бы приютиться.

Травница смотрела с прищуром. С интересом вглядывалась в мою угрюмую физиономию, по которой так и бегали тени горьких воспоминаний.

— А этот мальчик, Тербенно?

— А-а, законник. Пару раз пересекались во время моей работы на Гильдию. Он как-то выяснил мое прошлое и решил, что я позорю доброе имя законника, так что очень старался вернуть меня на Рифы. Со мной не получилось — наверное, я везучий, бабушка что-то такое нашептала! А несколько наших все-таки забрал. Мы его звали Крысоловом, — ухмыльнулся, — за цепкость. Но я надеюсь, хоть теперь-то он не по мою душу — иметь под боком Тербенно, знаете ли…

Травница усмехнулась. Ободряюще погладила по плечу.

— О, успокойся, медовый. Он не по твою душу. Этот законник кружит вокруг питомника уже не первый месяц — кто знает, что его привлекло? Может быть, он подозревает, что Гриз организовала здесь бандитский притон — Гриз говорила, он как-то раз обвинял ее именно в этом…

Я поперхнулся булочкой, щедро приправленной тупостью Крысолова. Нойя залилась низковатым ласковым смехом, и ее грудь соблазнительно заколыхалась под расшитой блузкой.

— Да, он появляется здесь все чаще, этот законник. Шныряет по питомнику. Выспрашивает. Может, его интересует Мел — ты слышал, что она как-то метнула в него нож? Может, похождения Лортена. Или наш тихий собиратель бабочек. А может, законнику нужно знать, что там за плечами у одной нойя и какие замыслы она вынашивает?

Тут я изобразил на физиономии крайний интерес — и был срезан уклончивой улыбкой.

— Этого тоже хватит не на одну ночь, пряничный… не на одну ночь, на сотни и сотни песен. Но он приходил ко мне, да. Раздувался от важности, словно кочет, взлетевший на забор перед зарей. Расспрашивал, из какого я лейра. Кто вожак? Почему ушла? Совершала ли преступления. Так, будто я бы ему в этом призналась! Намекал, что знает что-то — скажи, закатный мой, все законники себя так ведут?

— Без исключения, — отозвался весь такой из себя закатный я. — Мне и сейчас, понимаешь ли, сложно отвыкнуть.

— А как он смотрит… о! Так, словно готов нас всех заковать в оковы и посадить в ямы. Впрочем, может быть, у него есть на это причины — кто знает. Подозревать тех, кто собрался здесь такой компанией.

Поднялась, обдав волной пряного аромата, проговорила нараспев:

— Покинувший общину варг, бывшая наследница, беглая нойя, одна из даарду, Нэйш и Лортен… Кажется, среди нас нельзя заподозрить в чем-то зловещем только Уну.

— Ха. К такой компании и мне не зазорно присоединиться. Честное слово, судя по выражению лица Крысолова — он думает, что я отлично впишусь.

— Не только он так думает, закатный, — пропела Аманда и махнула на прощание от двери рукавом. — Не забывай мою лекарскую — я пеку печенье по пятым дням девятницы.