Путь эльдар: Омнибус

ПРОЛОГ

Дождь.

Дождь окутал весь мир. Он падал бесконечным потоком, рушился с древесных крон причудливыми водопадами. Видно было только зелень, подернутую водной пеленой. Синдиэль никогда еще с таким не встречался. Съежившись в своем камуфляжном плаще, он сидел в пустом стволе колоссального лиственного дерева уже три дня кряду и страдал от периодических ливней и неизменно следующих за ними тропической жары и влажности. Все три дня его кусали насекомые, периодически приходили любопытствующие хищники, которых как будто тянуло сюда магнитом, так что в конце концов Синдиэль вообще перестал снимать капюшон и перчатки из гибкого металла, чтобы расслабиться. Влажная от пота броня до смерти надоела, но приходилось терпеть.

Он прищурился, тщетно пытаясь разглядеть врата в прицел сквозь ливень. Впрочем, ему не надо было видеть их, чтобы точно воспроизвести в памяти: два грубых, поставленных торчком камня и перемычка наверху. Днем и ночью, в дождь и в ясную погоду, он три дня наблюдал за воротами вместе с остальными, и никто не увидел абсолютно ничего необычного.

Терпение не было основным качеством Синдиэля, и тот небольшой запас, которым он обладал, быстро подходил к концу. Он уже серьезно раздумывал, не стоит ли снова попросить Линтис двигаться дальше. Темные Сородичи не придут к этим неактивным вратам, несмотря на все ее сложные вычисления по лунам. Кораллион и Белт наверняка чувствуют то же, как он, хотя в конце концов им, как всегда, придется просто согласиться с желаниями Линтис.

Синдиэль начал потихоньку сомневаться в этих приглушенных шепотках о том, как остановить злобных похитителей душ. Все разговоры о тайном знании и скрытых путях свелись к тому, что они сидели в сырых джунглях, смотрели на неактивные ворота и надеялись, что темные покажутся — или, скорее, надеялись, что те не собрались вдруг прогуляться по окрестностям. Это выглядело жалко, и Синдиэль чувствовал себя еще более жалким из-за того, что позволил себе попасться в ловушку гордыни и остаться. Если он уйдет сейчас, то это будет значить, что он не такой крепкий, как остальные, бывалые странники, и он просто не мог этого позволить.

Дождь прекратился внезапно, как будто закрыли кран. Джунгли посвежели, отовсюду капало. В считанные минуты все заволокло паром, поднимающимся от сотен крошечных лужиц и ручейков, которые поблескивали в лучах света, пробивающегося через высокий полог леса. Синдиэль снова посмотрел на врата. Они так и стояли и выглядели точно так же, как сотни раз до этого, разве что под ними довольно живописно бежала серебряная струйка воды.

Ярко окрашенная древесная змея с дружелюбным, но решительным видом вползла в укрытие Синдиэля, явно намереваясь устроиться у него на коленях. Синдиэль выпроводил ядовитую рептилию так аккуратно, как только мог, получив при этом несколько укусов, не пробивших перчатки.

Он еще раз посмотрел на врата. Они изменились. Серебро теперь заполнило все пространство между стоячими камнями и перемычкой, будто блистающая стена из ртути. Спиральные знаки на камнях тускло светились изнутри. Паутинный портал настраивался, собираясь открыться в первый раз за три века.

+Он активен,+ — прошептал голос Линтис в его голове. Синдиэль настолько сосредоточился на вратах, что вздрогнул от неожиданности.

+Повтори?+ — мысленно ответил он. — +Да, портал активизировался, я вижу. Что мне делать?+

Ответ Линтис был плоским, лишенным эмоций. Было неясно, относился ли он к Синдиэлю или ко всей группе.

+Стрелять во все, что оттуда появится.+

Синдиэль внезапно запаниковал, руки и разум перестали ему повиноваться, отказываясь сфокусировать прицел и снять с предохранителя длинную винтовку.

Из серебряной стены появлялись чьи-то силуэты. Стройные, человекоподобные существа в вороненых доспехах, с оружием, усеянным шипами и лезвиями. Кошмарные фигуры жадно взирали алыми глазами на девственный лес, предвкушая очередное вторжение.

+Огонь!+ — раздалась жесткая, рубленая мысль командира. Синдиэль направил винтовку на глухой шлем и выстрелил, но спешка и паника сбили прицел, и он промахнулся. Двое похитителей душ рухнули так быстро, как будто их поглотила земля — видимо, их прикончили Линтис и Белт, которые негласно соревновались в количестве убийств.

Темные Сородичи немедленно отреагировали. Половина отряда повернулась в сторону леса, и листву рассекли потоки сверхскоростных осколков, пропитанных ядами. Остальные подхватили павших товарищей и без лишних церемоний поволокли их обратно в портал. Стрелки вели огонь на подавление, и довольно-таки успешно, так что Синдиэлю удалось сделать лишь несколько выстрелов навскидку, прежде чем они, пригибаясь, тоже скрылись в портале. Повисла внезапная тишина, только трескучее эхо краткой перестрелки затихало вдали.

— Двигаемся к порталу, — прошептала Линтис. Синдиэль с неохотой прокрался вперед, за ним, не издавая практически никаких звуков, ступали остальные странники. Он никак не мог избавиться от чувства, что кошмарные существа могут в любой момент вырваться из портала, и оно становилось все сильнее по мере приближения к вратам. Там, где упали двое Темных Сородичей, он увидел брызги крови — яркой, артериальной. Определенно, это были смертельные раны. Синдиэль удивился, почему жестокие похитители душ рисковали собой, чтобы унести погибших.

Он заметил кое-что еще: небольшую полированную сферу, наполовину утонувшую в грязи. Видимо, ее выронил один из похитителей душ, убегая. Сердце замерло, когда он понял, что перед ним может быть граната. Но нет, эта вещь была слишком крупной, да и какая граната может выглядеть, как полосатый камень, раскрашенный в разные цвета? Он понял, что это нечто иное, и поспешно наступил на сферу, когда к нему подошла Кораллион, чтобы выяснить, что его так заинтересовало. Линтис и Белт что-то делали с вратами, чтобы закрыть их.

— Они забрали своих мертвецов, — объяснил свое недоумение Синдиэль. — Я не был уверен, что они действительно были убиты, но посмотри-ка, — он указал на пятна крови и следы волочения, — точно мертвы. Мы бы просто взяли камни духа, зачем таскать пустые оболочки?

Он дал Кораллион именно то, что ей хотелось: возможность продемонстрировать превосходство в знаниях. Синдиэль присоединился к отряду Линтис много лет назад, вскоре после Кораллион, но, несмотря на незначительное старшинство, она все равно относилась к Синдиэлю, как к новичку, и старалась принизить его при любой возможности. Таков великий цикл жизни. Когда-нибудь появится еще один новобранец, и тогда у Синдиэля появится привилегия отыгрываться за его счет.

— У них нет камней духа, дурачок, — с удовольствием начала Кораллион. — Они уходят в свой демонический город, чтобы оживить мертвых в пробирке.

Синдиэль почувствовал, что его собственный камень пути издал холодный предупреждающий импульс. Он носил эмпатический самоцвет всю свою жизнь, как якорь души и моральный компас. Жизнь без него казалась настолько невообразимо опасной, что это было… просто невообразимо. Какая-то часть его души нашла эту мысль захватывающей.

— Не говори так, Кораллион, — сказала Линтис, подойдя к ним. Она сняла маску и капюшон, и серебристые волосы свободно развевались по ветру. Портал был закрыт, его древняя арка теперь выглядела так же, как на протяжении многих веков до этого дня. — Они приходят не из демонического города, их мир — реальное место, и никто, разумеется, не позволяет демонам там править. Они влачат вечное существование, поглощая души других, восполняя то, чего лишились, при помощи боли и пыток. Поэтому мы боремся с ними. Но Темные Сородичи — не демоны, еще не совсем. Думаю, в определенных аспектах они даже хуже.

Округлая вещица под ногой Синдиэля, казалось, готова была все-таки взорваться. Он чувствовал совершенно чуждое, дикое возбуждение от того, что просто прятал ее от Линтис и ее маленькой напыщенной банды. Странник с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться над ними в голос. Он немного надавил, и сфера полностью исчезла в грязи.

— Почему бы просто не уничтожить врата? — невинно спросил Синдиэль. — Ты ведь знаешь, что они используют их, чтобы приходить сюда и красть рабов.

Линтис ответила, как будто обращаясь к ребенку:

— Потому что, Синдиэль, их уничтожение бы нанесло еще больший вред Паутине, и еще одна ее часть была бы навечно утрачена.

— Похоже, они ею пользуются куда чаще, чем мы, — язвительно возразил Синдиэль.

— Конечно, они же в ней живут! — выпалила Кораллион.

— Хватит, Кораллион, — оборвала Линтис. — Мы не говорим о таких вещах. Все, что вам надо знать — наша работа здесь закончена. Мы прогнали Темных Сородичей и теперь двинемся дальше.

— И куда теперь? — спросила притихнувшая Кораллион.

— На другой девственный мир, Лилеатанир. Он очень похож на этот. Наши собратья, которые там живут, тоже расслабились и практически забыли об опасности врат.

Синдиэль подумал, что они не столько прогнали похитителей душ, сколько устроили им небольшую задержку. Четыре снайпера не смогли бы их удержать, если бы только они поняли, что им противостоит совсем небольшой отряд. Просто повезло, что Линтис удалось запереть врата, прежде чем они вернулись с подкреплением. Скорее всего, когда странники уйдут, Темные Сородичи все равно прокрадутся через портал. Как сказала Кораллион, они куда больше знают о Паутине, потому что живут в ней.

Он решил, что вернется сюда чуть позже, один, и выяснит, действительно ли эта вещь, которую он спрятал, именно то, на что он надеялся. Он был уверен, что уже видел такие разноцветные полосы на сферах, которые держали в руках древние статуи на его искусственном мире. Их считали символическими объектами, наподобие того, как корона символизирует власть, а копье — охоту. Сфера обозначала разговор с далекими звездами.

Глава 1. ПРОКЛЯТЫЕ ЗАЛЫ ШАА-ДОМА

"Знаешь ли ты, что такое сомневаться в каждом своем поступке, понимая, как тебя за него могут наказать? Чувствовал ты когда-нибудь взгляд своего хозяина, даже когда его не было рядом? Вот что такое жизнь в страхе, жизнь раба. Ты говоришь, что я должен бояться пробудить то, что потом не смогу усыпить снова. Но я клянусь, что сделаю все, заключу любой союз или сделку, чтобы обрести силу и освободиться из когтей тирана. Я получу свободу, неважно, какой ценой".

— Архонт Исклит из Когтя Кириикс, цитата из «Заметок о гордыне»

Ходьба — это контролируемое падение. С каждым шагом ты бросаешь себя на милость гравитации и надеешься, что нога найдет опору и с тобой ничего не случится. Ниос Иллитиан чувствовал, что падает к своей судьбе, что нечто непреодолимое тянет его вперед, будто во сне. Он шел по темным подземельям, тихо ступая по змеящимся коридорам с исцарапанными заплесневелыми стенами. Тени нехотя расступались перед ним и снова смыкались за спиной, когда он проходил мимо. Он шел осторожно, потому что ур-гули и рабы-падальщики все еще прятались в этих туннелях, хотя даже в одиночку он мог их не страшиться. Темные, тайные закоулки вечного города всегда скрывали опасности, и он был хорошо подготовлен к встрече с обычными врагами.

На самом деле его осторожность была порождена нехарактерным чувством страха перед тем, что лежало впереди. Все, что он делал до этого, еще можно было опровергнуть, извинить, объяснить, а возможно, даже счесть достойным одобрения, если добавить чуточку угроз и подкупа. Даже если бы его поймали прямо сейчас, пока он крадется по катакомбам Когтя Кириикс, в законах тирана не было такого преступления. Пока еще не было. Коготь Кириикс, несомненно, был дурным местом, помнившим давнее вторжение и ужасную резню, но в вечном городе Комморре было много, много мест, которые соответствовали этому описанию.

Однако то, что Иллитиан собирался сделать, было ничем иным, как изменой, если, конечно, великий тиран когда-либо узнает об этом. Архонт успокаивал себя тем, что осторожность и даже толика страха были совершенно нормальны в такой ситуации. Предательство великого тирана вечного города влекло за собой все последствия, которых следовало ожидать от носителя подобного титула. Смерть среди них была наиболее желанной, но, разумеется, ее давно уже заменили куда более суровыми наказаниями.

На протяжении веков тиран избавился от огромного количества соперников, включая нескольких предков Ниоса, убитых в перевороте, когда Вект впервые захватил власть. Гнилые трущобы, в которые вошел Ниос, некогда принадлежали архонту Исклиту из Когтя Кириикс, великого дома, почти столь же древнего, как его собственный. Но несколько сотен лет назад Исклит нарушил законы Векта и заключил союзы с невыразимыми потусторонними сущностями, чтобы свергнуть тирана. Когда архонт Исклит начал собственный мятеж, ему помогал непобедимый легион демонов, явившихся из-за пелены реальности.

К несчастью для амбициозного архонта, он не принял в расчет, что тиран имеет власть над древними системами защиты внутри города. Прежде чем орда успела захлестнуть другие районы, весь отрог Когтя Кириикс окружили непроницаемые щиты энергии, отрезав его от Комморры. Запертые в ловушке, вероломные союзники Исклита, которым не достались обещанные кровь и души, обернулись против архонта и досыта наелись его подданными, прежде чем исчезнуть в бездне, из которой пришли. Теперь растерзанные залы Когтя Кириикс были безмолвны, заброшены и населены лишь прячущимися беглецами и рабами, которые отваживались тревожить нечистых духов, по слухам, скрывавшихся здесь. Подхалимы тирана все еще славили ироническое падение архонта Исклита в стихах и песнях, восхваляя своего хозяина за справедливое наказание, постигшее нечестивца.

Ниос вышел в открытый двор между обрушенными башнями. Высоко над собой он видел клочок темного неба, испускавший маслянистое свечение, лишь чуть более светлое, чем мрак вокруг него. Он поискал взглядом и нашел неровные очертания дворца, занимавшего одну сторону двора. Все великолепие здания давно погибло, ободранное, изгаженное и оскверненное демонами, и теперь оно превратилось в заплесневелый труп, напоминающий какое-то давно умершее морское чудовище. В воздухе все еще витали затхлые миазмы былого ужаса, несмываемая психическая грязь, оставшаяся от чудовищных пиршеств далекого прошлого. Иллитиан собрался с духом и вошел внутрь.

Он оказался в вестибюле, окаймленном рядами постаментов. Некогда на них стояли похожие на живые лица изваяния гордых предшественников архонта Исклита, искусно вырезанные из столь белого и чистого камня, что тот, казалось, светился. Теперь большая часть голов была сломана и разбита, а те, что еще оставались на подножиях, были ужасно изуродованы демоническими когтями, более острыми, чем стальные ножи. Чистокровный род, правивший тысячи лет, был уничтожен из-за гордыни единственного потомка. Хотя Иллитиан не чувствовал по поводу этого каких-либо чувств, кроме разве что радости из-за уничтожения потенциального конкурента, потеря Когтя Кириикс вызывала у него некоторую печаль. Эту утрату нельзя было возместить, и она еще немного уменьшала величие вечного города, вела его чуть ближе к энтропии и конечному распаду.

В некотором смысле Исклит легко отделался. Ни Исклит, ни Ниос, ни сам тиран не принадлежали к грубой и низменной расе, именуемой людьми. Они были эльдарами, детьми расы, несравнимо более развитой, чем эти сумасшедшие варвары, ныне наиболее многочисленные в Великом Колесе. Поэтому наказания, придуманные тираном, были вдохновенны, длительны и непременно смертоносны. На протяжении тысяч лет его правления пытки, достающиеся на долю предателей, были отточены до искусства, до невероятно болезненного совершенства. Совершенство во всем было даровано всем эльдарам по праву рождения, поэтому ничто иное не могло бы постигнуть Ниоса, попади он в руки великого тирана, Асдрубаэля Векта. Мучительная агония, которой завершилась жизнь Исклита, была милосердно коротка.

Как бы сказал сам Ниос тем, кто не замечал очевидных фактов, эльдары были красивыми, стройными и быстрыми существами с зоркими глазами, острыми чувствами, долгим сроком жизни и высоким интеллектом. Во всех мыслимых сферах эльдары возвышались над младшими расами, как горделивые взрослые над умственно отсталыми детьми, будь то искусство, культура, эстетика, мудрость, интеллект, технология, изящество, величие, мораль или, разумеется, жестокость. Игры, в которые играли друг с другом чистокровные эльдары, были смертельно опасны, и на кон ставилось все. Единственный неправильный шаг означал, что началось долгое падение в забвение.

Он продвигался все глубже во дворец. По мере приближения к цели коридоры становились все уже, и архонт постоянно ждал ловушек. Он выискивал лестницы, которые вели бы глубже, переходил из одной разоренной комнаты в другую и все тщательно осматривал. Но ловушек не было, и тревога усиливалась. У Ниоса было великое множество врагов, которые с радостью ухватились бы за возможность застать его одного, как сейчас. Будучи воином, натренированным с рождения, и мастером меча, он был уверен в своей силе, но достаточно умен, чтобы понимать, что он смертен и что его таланты необходимо соизмерять с целым городом безупречных убийц. Тайна в этом предприятии была важнее всего, поэтому он пришел сюда один, но чем дольше длился бесплодный поиск, тем сильнее становился страх… ложный след… приближающиеся враги. Когда-то он сам избавлялся от соперников подобным образом.

Ниос заметил ступени, ведущие вниз, в кухни, и параноидальные фантазии рассеялись, словно туман. Он по-прежнему сохранял бдительность, но обломки, частично завалившие лестницу, выглядели нетронутыми и едва ли могли служить укрытием для убийц. Он нашел дверь-арку, а за ней подвал с низким потолком, и увидел в дальнем конце помещения серебряный блеск, от которого сердце забилось быстрее.

Ниос едва сдержался, чтобы не броситься к нему. Опасное место: видимость цели отвлекает жертву, заставляет концентрироваться не на том, что нужно. Он оглядел подвал, пытаясь пронизать взглядом тьму. Крошащиеся колонны поддерживали осевший потолок, обломки и мусор неясного происхождения валялись по всему полу. Архонт шагнул вперед, готовый незамедлительно отпрыгнуть назад, в укрытие. Никакого движения. Он осторожно двинулся вперед, обходя колонны, чтобы удостовериться, что там никто не скрывается, и наконец добрался до того, за чем пришел — простой серебряной арки на дальней стене подвала.

Ниос никогда бы не признал это вслух, но, несмотря на все сиятельное величие расы эльдаров, существовала одна вещь, которой их обделила вселенная — могущество. Когда-то, много веков назад, все Великое Колесо галактики было игрушкой в руках эльдаров, и портал наподобие этого мог вести куда угодно, в другие врата на одном из миллионов миров. Эти времена давно прошли. Теперь разрозненные остатки эльдарской расы разделились на ожесточенно враждующие фракции, цепляющиеся за свои последние оплоты, а вселенная продолжала жить, не замечая их. Некогда величественные эльдары были вынуждены влачить жалкое существование в тени и строить планы возвращения к былой славе.

Ниос проговорил слова, активирующие врата. Этот портал теперь вел только в одно, проклятое место, и жителям Комморры было запрещено входить туда под страхом смерти. Таков был указ тирана.

Факт, которым Ниос менее охотно делился с другими, состоял в том, что он был убежден в своем предназначении: возглавить свой народ, который скоро будет благодарен и покорен ему, и привести его к новому золотому веку. Но этот век мог начаться лишь с устранением великого тирана, и Иллитиан поклялся своей почти бесконечной жизнью, что так оно и будет.

Хотя сейчас по его виду об этом было сложно догадаться, Ниос Иллитиан обладал достаточным богатством и властью, чтобы возродить славу своих сородичей. Он был из гордого чистокровного семейства, родословную которого без всяких перерывов можно было проследить до глубокого прошлого еще до Падения расы эльдаров. Он носил титул архонта Белого Пламени, внушающего любовь и страх предводителя одного из самых старых и благородных кабалов во всей вечной Комморре, последнем оплоте истинной эльдарской культуры во вселенной, погруженной в ночь. Белое Пламя контролировало целый ярус гигантского портового города, владели собственными доками и верфями, арсеналами и тренировочными базами.

Несмотря на все это, личное могущество Ниоса Иллитиана, равно как и любого другого архонта на просторах города, было лишь крупицей песка рядом с горой, и горой этой был великий тиран, Асдрубаэль Вект.

Много поколений Вект удерживал власть, стравливая архонтов-интриганов друг с другом и уничтожая соперников еще до того, как они становились достаточно сильны, чтоб бросить ему вызов. С самого начала власть тирана зиждилась на кровопролитии и предательстве самого низменного толка. Очевидно, что, пока Комморра находилась в руках Векта, раса эльдаров была обречена опускаться все глубже в безвестность, растрачивая энергию на кровопролитные междоусобицы.

Много, много лет Иллитиан вел тайные интриги, объединяя нужные ему силы. Сложнее всего было находить союзников — их было потенциально немало, но доверять можно было лишь немногим. Потом пришлось бесконечно распутывать паутину лжи, окружающую Асдрубаэля Векта, чтобы найти хоть какие-то намеки на то, как его можно победить. И теперь жажда свергнуть тирана привела Ниоса в заброшенные развалины Когтя Кириикс в гниющем подбрюшье Комморры. Шептались, что здесь таится то, что может сразить Векта.

Ниос уставился на зеркальную поверхность активного портала, как будто та могла выдать, что находилось за ним. Ходили слухи, что Исклит глубоко погружался в тайны запретного колдовства, которые привели его к падению. И даже сейчас оставалось возможным, что Ниос, ослепленный и обманутый, покорно идет к собственной гибели. Как демонстрировал пример Исклита и остальных, Вект особенно любил избавляться от врагов при помощи их же высокомерия. Но Ниос Иллитиан был очень осторожен и использовал лишь самые тайные источники, самые окольные пути, чтобы найти информацию, от которой теперь зависела его жизнь. Все хитроумные проверки и перепроверки показывали, что здесь не было никаких несоответствий или признаков ловушки.

Портал, бесспорно, вел в проклятый Шаа-дом, и у архонта был психически заряженный опал размером с кулак, который должен был привести его к тому, кого следовало найти. Указ тирана запрещал вход в Шаа-дом, и даже упоминание этого места было преступлением. Однако это было необходимо для следующей стадии заговора, который он так долго планировал. Когда он войдет в портал, пути назад уже не будет. Оставалось лишь надеяться, что ему хватит сил пережить те ужасы, что скрывались в проклятых залах Шаа-дома. По такому случаю Иллитиан облачился в угловатые черные доспехи, в которых обитал маленький, но свирепый дух войны. Он был достаточно умен, чтобы по команде выпускать мономолекулярные лезвия или играючи отсечь покалеченную конечность, чтобы спасти жизнь своему хозяину. Пока что доспех не был ничем украшен. Шлем архонт не надел из тщеславия. Он вытащил длинный тонкий клинок, способный резать камень, собрал всю свою отвагу и шагнул в портал.

Сначала Ниос ощутил, что ему холодно и он не может дышать, через миг чувство сменилось на влажную жару. Выйдя из арки, он оказался на краю широкого проспекта. Плиты мостовой почернели и растрескались, декоративные деревья и статуи превратились в скрученные скелеты, как будто мучительно впивающиеся когтями в пасмурные небеса. За выжженным пейзажем Ниос чувствовал эпицентр катаклизма, постигшего Шаа-дом. Он знал, что там находится разлом, где все еще горит противоестественный огонь, порожденный давней катастрофой. Скверна варпа пропитывала воздух, сама реальность ощущалась болезненной, грязной. Легкая дрожь, с которой Та, что Жаждет, медленно высасывала душу, всегда чувствовалась даже в Комморре, однако там она находилась под контролем. Здесь же это чувство проносилось сквозь Ниоса, будто порывы ветра, и холод пробежал по его спине, когда он понял, что умрет, если останется здесь надолго. Он счел Коготь Кириикс ужасным, но это была детская игрушка, рабское подобие в сравнении с Шаа-домом.

Таков был кошмар, созданный великим тираном, когда тому бросили вызов. Он использовал свое невероятное могущество не для того, чтобы возвеличить эльдаров, но для их уничтожения, которое лишь приводило всю расу ближе к забвению. Много поколений назад процветающее царство-сателлит Шаа-дом слишком возгордилось, чтобы Асдрубаэль Вект мог присмирить его своим авторитетом, и стало слишком сильным, чтобы запугать его. Когда Эль’Уриак, архонт всея Шаа-дома, собрал свои войска и объявил себя императором, Вект прилюдно поклялся, что все в Шаа-доме почувствуют лезвие его меча, и не солгал. Он подверг геноциду и без того вымирающую расу.

Ниос осмотрел гладкий драгоценный камень, который крепко сжимал в руке. Внутри него как будто по воле призрачного ветра подрагивали и метались светлые пятнышки. С мучительной медлительностью они слились в одну большую искру, которая уверенно поплыла к одной грани камня и осталась там. Ниос устремился в указанном направлении, вдоль по проспекту, время от времени с хрустом наступая на кучки хрупких костей, жалкие останки вдов и сирот, которые погибли уже после возмездия Векта.

Легенды гласили, что, услышав угрозу Векта, Эль’Уриак посмеялся над ней. Его войска были хорошо вооружены и превосходили в числе армии его противника. Немногие иные кабалы готовы были сражаться за тирана, но много было тех, что тайно послали своих эмиссаров к Эль’Уриаку. Император Шаа-дома вернулся к своим планам по завоеванию Комморры, уверенный, что любая атака, которую предпримет Вект, только сыграет ему на руку. Через несколько дней появился меч Векта — горящий, неуправляемый космический корабль, который внезапно вырвался в реальность над Шаа-домом.

Мерцающая искра вела его прямо к месту столкновения недалеко от центра Шаа-дома. Он быстро подошел к тому, что когда-то было крытой улицей. От высоких арок, некогда удерживавших пластины из разноцветного хрусталя, остались только голые ребра. Блестящие осколки, разбросанные по мостовой, неуместно ярко контрастировали с пустоглазыми строениями по обе стороны улицы. Ниос, насторожившись, двинулся вдоль дороги, улавливая острыми чувствами каждую деталь окружения. Он убеждал себя, что здесь, на окраине Шаа-дома, риск столкнуться с обитателем той стороны невелик, но какая-то непрошеная часть его разума шептала, что если эти твари почувствуют его присутствие, то начнут неустанно его преследовать.

Корабль, который рухнул на Шаа-дом, был построен одной из недоразвитых младших рас — огромный, грубый, бронированный толстыми пластами невежества и самообмана. Он прорвал предположительно несокрушимые преграды между царством Эль’Уриака и Морем Душ, словно бык, мчащийся сквозь паутину. Эль’Уриак и ядро его воинской элиты были испепелены в тот же миг, когда корабль врезался в его дворец, но то, что последовало за этим, оказалось гораздо хуже. Брешь в преграде привлекла стаи чудовищ извне, и Шаа-дом был разорен даже еще тщательнее, чем несчастливый Коготь Кириикс. Энергии, порывами ветра вырывающиеся из пролома, поддерживали орду демонов, пока те без всякой жалости преследовали беззащитных выживших. Тиран приказал запечатать весь Шаа-дом, чтобы защитить остальной город. Те несчастные, которые остались внутри и каким-то образом пережили катастрофу и вторжение демонов, были обречены на медленную смерть, ибо их плененные души неумолимо вытягивала Та, что Жаждет.

Так пал Шаа-дом.

Шорох шагов, донесшийся с другой стороны улицы, немедленно привлек внимание Ниоса. Он заметил, как что-то бледное шевельнулось в окне, и угрожающе взмахнул клинком, чтоб запугать скрытого наблюдателя. Ни один демон не стал бы прятаться и красться, когда так близко лакомая душа. Это могли быть лишь искаженные останки эльдара, поглощенного Той, что Жаждет — бездушное, неразумное, убогое создание, подчиняющееся лишь вечному голоду и инстинктам. В одиночку оно не представляло никакой угрозы и мудро не показывалось на глаза. Ниос резко развернулся и пошел дальше, внимательно прислушиваясь и пытаясь разобрать тихие шаги возможных преследователей.

Улица заканчивалась ступенями, ведущими к зданию, которое когда-то внушительно возвышалось над крытой дорогой внизу. Теперь оно выглядело мятым и осевшим, так как его внутренняя структура была искажена. Искра в самоцвете, который держал Ниос, уверенно показывала в направлении здания. Он двинулся вперед, чувствуя утомление в руках и ногах — это Та, что Жаждет, потихоньку вытягивала его жизнь. Архонт заторопился, невзирая на страх и на то, что каждая ступень как будто стала предательской трясиной, пытающейся затянуть его внутрь.

Древний и могущественный народ Ниоса давно научился управлять иной реальностью — Морем Душ, царством Хаоса, имматериумом, варпом и как бы его там не называли другие. Великий город Комморра и царства-сателлиты появились в те времена, когда эльдары создавали собственные анклавы в варпе и соединяли их фантастическим плетением туннелей меж измерениями, которое охватывало всю галактику. Хищные обитатели иной реальности были надежно отделены от их владений, связаны и усмирены мощью и мудростью эльдаров.

Все это закончилось с Падением, после которого в эльдарской истории стал с неприятной частотой всплывать мотив демонов, пожирающих души. Та, что Жаждет, была величайшей среди них, демонической богиней, вечно голодной до душ расы, которая, как верили некоторые, создала Ее.

Двери на вершине лестницы были сорваны с петель, а внутренний двор за ними — наполовину засыпан обломками. Ниос вошел и застыл, услышав слабый голос где-то наверху, шепот, отражающийся эхом от стен.

— Он идет!

Ниос отступил в тени у разбитых дверей со скоростью, которой сложно было ожидать от столь плавного и элегантного движения. В напряжении он ожидал, что вот-вот загрохочет огонь или ворвутся враги. Секунды тянулись, никто не появлялся. Послышался тот же голос, колючий шепот, словно на ощупь пробирающийся во двор. Определенно, он доносился сверху.

— Только первый, только мечтатель.

Яркая искра внутри самоцвета вытянулась, указывая на источник звука. Ниос тут же решился, с царским достоинством вышел на открытое пространство внутреннего двора и посмотрел наверх. Горстка ступенчатых балконов поднималась вверх, к еще одной разбитой хрустальной крыше, сквозь которую виднелись бурлящие облака. Увядшая растительность свисала с балконов и, затейливо извиваясь, спускалась по колоннам. На самом нижнем балконе среди теней пряталась какая-то темная фигура.

Не увидев иных путей наверх, Ниос вложил меч в ножны, убрал драгоценный камень и начал ловко взбираться по растрескавшейся каменной кладке. Он тщательно избегал вероломных побегов мертвой растительности, которые только выглядели надежной опорой. Перемахнув через покрытую трещинами балюстраду, он оказался перед источником шепота.

На первый взгляд существо выглядело как куча черных тряпок, однако из-под капюшона там, где должна была быть голова, выплескивалась блестящая река длинных черных волос. Из лохмотьев высунулись костлявые паучьи руки и начали шарить по мелким, белым как кость предметам, разбросанным по полу. Существо подняло одну костяшку и с хихиканьем показало ему: это было маленькое изображение руны зрения.

Желудок Ниоса скрутило от инстинктивного отвращения. Многочисленные дары эльдаров включали в себя весьма значительную психическую силу, и их древняя цивилизация строилась не только руками, но и мыслями. Но после Падения использование психических сил стало верным способом приманить демонов, что подписывало смертный приговор и самому чародею, и тем, кому не повезло оказаться рядом.

Соблазну сложно было противостоять, не использовать свои силы было все равно что утратить конечность, но все же тем эльдарам, что обитали в Комморре и ее сателлитах, удалось вскоре научиться избегать психического колдовства и уничтожать тех, кто практиковал его, невзирая на последствия. Теперь все их ментальные тренировки концентрировались на том, чтобы удержать силу внутри и скрыть свое существование от Той, что Жаждет. Те немногие, что еще искали запретное знание, как архонт Исклит, обычно плохо заканчивали, неважно, насколько умными себя мнили. Но до сих пор некоторые увлекались опасными искусствами, связанными с варпом, использовали карты, гримуары и фетиши, чтобы защитить себя. Бросать руны, чтобы увидеть будущее, считалось преступлением, имелся и набор чудовищных наказаний для всех, кто этим занимался.

+Теперь он боится, что нашел то, что искал,+ — сказала колдунья и снова захихикала.

— Осторожнее, Анжевер. Душа еще ценна для тебя, иначе бы тебя пожрали много лет назад, — холодно ответил Ниос. — Если ты хочешь сохранить ее, то подчинишься мне, в противном случае я незамедлительно отошлю тебя на совершенно заслуженную встречу с Той, что Жаждет.

С удовлетворением он отметил, что старуха слегка отступила. Она все еще чувствовала страх.

— Так ведь тебя зовут, да? Анжевер, которая когда-то была фрейлиной Диреддии, наложницы Эль’Уриака? — с издевательской вежливостью проговорил Ниос, безжалостно пользуясь своим преимуществом. — Выглядишь на удивление живо, если учесть обстоятельства.

+Прости, господин, я не хотела оказать неуважение,+ — мысленно прошептало убогое существо.

— Так-то лучше. Теперь докажи свою цену. Скажи, по какой причине я решил посетить это очаровательное местечко.

Руки, похожие на пауков, послушно поползли между разбросанными рунами, собрали их вместе и снова метнули. Белые знаки неестественно защелкали и залязгали друг о друга и слегка задергались, коснувшись пола, как будто обладали собственной жизнью. Когда руны замерли, старуха потянулась к ближайшей и прикоснулась к ней.

+Перевернутое спасение, тот, кто переходит из света во тьму,+ — прошептала она, а затем коснулась еще двух символов. — В плетении желания — свобода, что означает превосходство и победу. На месте врага стоит руна владычества. Ты хочешь свергнуть своего хозяина.

Ниос вскипел, когда колдунья назвала великого тирана его хозяином, но не смог отрицать этого.

— Просто догадка, любой уличный артист смог бы такое выдать. Если ты, старуха, хочешь продлить свое убогое существование, тебе надо постараться получше, — сказал он и вытащил тонкий острый меч. Ведьма как будто не обращала на него внимания, продолжая поглаживать разбросанные руны.

+Здесь, в ряду родства, перевернутое блаженство, что означает страдание или боль, и перевернутая щедрость, что означает скупца. Обе касаются руны братства. У тебя два союзника, которые в достаточной мере разделяют твои цели, чтобы им доверять, по крайней мере, до тех пор, пока ты не добьешься своего.+

«Интересно», — подумал про себя Ниос. Старуха правильно угадала черты двух его сильнейших сторонников, подтвердив предчувствие Ниоса, что эта недолгая беседа может иметь только один конец — конечно, когда он получит всю необходимую информацию.

— А ты хороша. Или просто удачлива, — хмыкнул Ниос. — Теперь скажи то, за чем я явился сюда. Как я могу исполнить желание своего сердца и избавить свой народ от Асдрубаэля Векта?

Карга зашипела, услышав имя, хотя Ниос не понял, от боли или от гнева. Она впервые обратила к нему лицо, откинула назад шелковистые волосы и явила зрелище из лихорадочного кошмара. Это было истощенное лицо в глубоких морщинах, с грубо зашитыми веками и губами, и все же архонт ощутил на себе тяжесть ее слепого взора. Ниос видел куда более жуткие вещи, и немало из них было делом его собственных рук, но по позвоночнику все равно пробежал ледяной нож страха, когда она снова заговорила в его мыслях.

+И какие же ужасы ты готов сотворить, чтобы избавиться от него? — мысленный голос старухи теперь казался сильнее и неприятно давил на его разум. — Насколько далеко заведет тебя жажда власти? Вект убил всех, кто противостоял ему. Ты стоишь посреди разрушения, которое постигает его врагов!+

— Вект — паразит, раздувшийся от крови истинного народа, — пылко возразил Ниос. — Я бы с радостью переломил само Великое Колесо, если бы обломки погребли его!

В Комморре он редко осмеливался произносить подобное, даже в разговоре с самыми преданными сторонниками, и теперь, сказав это вслух, он ощутил пьянящую свободу. Старуха молчала, по-видимому, с одобрением. Она снова протянула костлявую руку, собрала руны и зажала их в узловатом кулаке.

Клик, клак. Руны вновь упали наземь. Колдунья потянулась к ним, но отпрянула, как будто ей обожгло руку. В сознании Ниоса прозвучал тонкий горестный вопль.

— Что это? Что ты видишь? — потребовал Ниос и для пущей выразительности опустил свой острый клинок ей плашмя на плечо. Достаточно было дернуть запястьем, чтобы укоротить колдунью на голову.

Трясущимися руками Анжевер снова потянулась к рунам, медленно дотрагиваясь то до одной, то до другой. Колючий мысленный голос начал описывать их символические значения.

+То, что желает твое сердце, скрыто из виду и сейчас недостижимо, но путь к нему усыпан многими дурными знамениями. Вот Солитер, руна бездушия, знак живого мертвеца, но вместе с тем символ надежды или спасения, когда она перевернута. С ней соединены руны мирового духа и истории, символы забытого и беглого, а они в свою очередь указывают на руны феникса, обозначающие обновление или возрождение, спасение и вновь обретенную свободу…+

— Значит, желание моего сердца будет каким-то образом исполнено, — оборвал Ниос. — Чего ты ждешь? Скажи, что я должен сделать, причем коротко и быстро, я уже устал от твоих уклончивых речей.

Старуха помедлила, прежде чем ответить, несмотря на нависшую над ней смерть.

+Путь, по которому ты идешь, в конце концов приведет к руне Разобщения. Если ты пойдешь дальше, то принесешь немыслимые разрушения и перемены. Комморра будет разорвана на куски и переделана.+

Руки карги зависли над руной, как будто она боялась к ней прикоснуться. Ниос поразмыслил над этим катастрофическим знамениям. Разобщение для жителей Комморры было не только метафизической, но и весьма реальной концепцией. Этот город жил в хрупком равновесии между материальным и нематериальным мирами. Разобщения случались и в прошлом, когда реальность сминалась, и неразумные энергии варпа скапливались и давили на нее, пытаясь уничтожить вечный город. Это было время хаоса и бедствий, и только за счет невероятных усилий Комморра и ее суб-царства избегали судьбы Шаа-дома. Ниос решил, что старуха пытается запугать его, и отбросил прочь эти мысли как очередную псайкерскую выдумку.

— Я этого ожидал, — нетерпеливо поторопил Ниос. — Расшифруй всю остальную путаницу, не то я снесу тебе голову.

Некоторые другие архонты считали, что угрозы — грубый и неэлегантный способ добиться послушания, но по опыту Ниоса это был весьма эффективный метод, если только обещанное наказание проявляло себя вовремя. Он выжидающе дернул клинком в сторону.

+Ты должен посмотреть в прошлое,+ — прошептала старуха. — +Верни того, кто был настолько близок к победе над Вектом, что понадобились самые отчаянные меры, чтобы его уничтожить. Чтобы сокрушить Векта, ты должен возродить тень архонта Эль’Уриака, императора Шаа-дома…+

— Но это невозможно! Эль’Уриак погиб, когда обрушилась его крепость, — возразил Ниос, хотя и сам чувствовал сомнение в своем голосе. Эльдары Комморры открыли множество способов избегнуть смерти. На протяжении столетий культ гемункулов, художников-хирургов и ученых палачей темного города, доводил до совершенства противоестественные методы, благодаря которым эльдары успешно противодействовали натиску времени и могли возродиться даже из крошечного кусочка плоти. Подлинная смерть была редка среди высокородных, и из-за этого ее боялись еще больше. Кто знал, чего способны добиться те, кто практикует искусства плоти?

+Нет. Часть его все еще находится в разрушенных владениях. Чистое сердце все еще может призвать его из бездны.+

Ниос опустил клинок и обдумал сказанное. Эль’Уриак не смог свергнуть Векта, но подошел так близко к успеху, что тирану пришлось уничтожить целое царство-сателлит, чтобы справиться с ним. Тайные союзы и альянсы, заключенные Эль’Уриаком с другими кабалами, теперь принадлежали седой древности, но легенда о том, как Вект отомстил Шаа-дому, стала значительной частью невидимой паутины интриг, которая и по сей день защищала тирана. Появление старого врага Векта нанесло бы серьезный удар по его престижу. А ум и опыт такого союзника стоил бы целых легионов солдат.

— Звучит непросто, Анжевер. Где я найду частицу Эль’Уриака и чистое сердце? Если я этого не узнаю, твои видения бесполезны.

+Эль’Уриак лежит в разломе, в котором погиб. Чистого сердца же ты не найдешь ни здесь, ни где-либо еще в Комморре. Больше я ничего не могу сказать, ибо путь скрыт.+

— Ясно. Полагаю, Анжевер, ты уже предвидишь, чем закончится наша небольшая беседа?

+Да,+ — неохотно ответила та.

— И ты говоришь, что больше ничего не можешь мне поведать?

+Ты принесешь Разобщение. Сойди с этого пути, пока не стало слишком поздно.+

— Я так не думаю. Прощай, Анжевер.

Ниос дернул запястьем, мономолекулярное лезвие с шелестом прошло сквозь шею, и голова старухи аккуратно отделилась от тела. Он ощутил очень легкую дрожь отлетающей души и с удивлением посмотрел вниз, на отрубленную голову, которая лежала среди разбросанных рун в растущей луже крови.

Зашитые губы еще шевелились, а глаза медленно двигались под пронизанными нитью веками. Ниос одобрительно хмыкнул, наклонился и осторожно поднял голову за мокрые от крови черные волосы. Старуху еще можно было использовать.

Болезненно-сладкие прикосновения Той, что Жаждет, все еще высасывали его душу, заставляя тело стремительно стареть. Пора было покидать это место.

Ниос Иллитиан устремился прочь из Шаа-дома, провожаемый взглядом древних, незримых глаз рядом с обиталищем карги. Они наблюдали за ним со сверхъестественной внимательностью и невыразимым весельем. Первая фигура встала на место, начался первый ход. Нити судьбы стягивались вокруг мести, дожидавшейся своего часа три тысячи лет, и собрались в сеть, выхода из которой не было. Оставалось лишь спасать то, что можно было спасти, и уничтожить все остальное. За пеленой начали собираться голодные хищники, предвкушающие близкое пиршество.

Глава 2. ИСКУССТВА ПЛОТИ

Тайными путями Ниос Иллитиан вернулся в свой дворец-крепость на вершине города, в самом сердце взмывающих к небу шпилей Верхней Комморры. Владения Иллитиана были древним наследием благородного рода, которое неустанно увеличивалось и оберегалось от узурпаторов еще со времен до Падения. Предок Ниоса Дралид Иллитиан был первым, кто расширил и укрепил поместье своей семьи на вершине шпиля, захватив близлежащие уровни и присоединив к своим. Прошло шесть веков стычек, интриг и угроз, и прадед Ниоса, Зовас Иллитиан, полностью завоевал шпиль, вытеснив остатки ядовитого кабала архонта Узийака с нижних уровней. С тех пор крепость принадлежала только Белому Пламени и никому больше. Мелким архонтам приходилось тесниться, деля территорию на одном ярусе, но Иллитиан из Белого Пламени не принадлежал к их числу.

Скошенные бронированные парапеты крутых крыш нависали над трехкилометровой бездной, тянущейся до самого угловатого подножия башни, к которому примыкали Коготь Ашкери и кольцо причалов.

Два из трех ближайших шпилей контролировались кабалами, которые Иллитиан считал вассалами или союзниками. Последний шпиль, скелет из темного металла, служил домом для уцелевшего потомства Узийака и кучки других мелких архонтов, враждебных Иллитиану.

Его не слишком беспокоило подобное соседство. Декоративные шипы, колонны, розетки и статуи, артистически разбросанные по стенам дворца Белого Пламени, скрывали множество систем защиты и невероятно мощные орудия. Дворец постоянно патрулировался воинами-кабалитами, а сотни незримых глаз в его пределах наблюдали за каждой мелочью, постоянно нашептывая Иллитиану, что увидели.

Снова оказавшись в безопасности на своем ярусе города, среди своих воинов и рабов, Ниос Иллитиан быстро восстановил силу, которую утратил в Шаа-доме, за счет страданий прислужников. Несомненно, шпионы великого тирана, которые, как подозревал Ниос, имелись в его владениях, доложили о его кратком отсутствии, но он не тревожился на этот счет. Он держал свои действия в секрете, как и любой другой архонт. Совершенно обычным делом были убийства, спланированные амбициозными подчиненными или завистливыми соперниками, которые можно было считать формой естественного отбора в вечном городе.

Через несколько дней после возвращения Ниос призвал главного гемункула из тех, что служили кабалу Белого Пламени, извращенную личность, известную как Сийин. Ниос обычно не имел дел с гемункулами, если не считать договоров о воскрешении в случае прискорбной гибели. Он считал, что тонкое искусство плоти слишком бесстрастно и по-научному сухо, чтобы им восхищаться, и отнимает слишком много времени, чтобы приносить пользу. И все же глуп был тот архонт, который не держал при дворе гемункулов.

Когда Сийин узнал, что его вызывает архонт, он находился глубоко во чреве крепости Белого Пламени. Он и его подручные обитали в изломанном спиральном лабиринте из камер и пыточных-операционных, где предавались своему искусству. Здесь также жили десятки причудливо измененных пленников, которые выли, кричали, хихикали и хныкали в усеянных бритвенно-острыми лезвиями темницах — странная подборка подопытных кроликов и жертв непрерывных экспериментов. Сийин уже почти закончил трудиться над своим новым лицом — тугим, плоским кругом бледной кожи, натянутым на наращенные кости. Как и все гемункулы, Сийин, полностью посвятив себя призванию, внес много изменений в свое тело. Его конечности были аномально длинны и делали бы его высоким, если бы не скрюченный позвоночник, из-за которого гемункул сгибался почти вдвое. Он напоминал некое четвероногое создание, ходящее на задних ногах, с локтями, касающимися коленей, и скалящимся луноподобным лицом, которое взирало из-под внушительного горба.

Хирург поспешно облачился в традиционный наряд из сшитых шкур своих жертв, чтобы предстать перед архонтом Иллитианом в подобающем виде. Одежда состояла из сотен мягких, похожих на пергамент кусочков, соединенных в мозаику страдания и взятых некогда у существ, доведенных до идеальной высоты мучений. Надев ее, он слегка успокоился. Архонт нечасто советовался с ним напрямую, и подобное приглашение было довольно-таки серьезным поводом для тревоги. Со всей скоростью, которую позволял горб, он устремился по узким извилистым коридорам, освещенным глазами трупов, и поднялся из глубин, как мерзкое насекомое, что, извиваясь, ползет наружу из гниющего дерева.

Сийин заморгал, выйдя на непривычный свет и простор верхнего яруса дворца. Там было больше воинов, чем он помнил с прошлого раза. Везде, куда ни посмотреть, виднелись фигуры в черных доспехах, стоящие на страже или патрулирующие коридоры. К залу аудиенций архонта вела длинная лестница из похожего на алебастр камня, столь чистого, что он как бы светился изнутри. На каждой третьей ступени попарно стояли стражи с церемониальными копьями, украшенными знаменами Белого Пламени. Сийин задумался, не для него ли предназначена эта демонстрация силы, но отверг это предположение. Вряд ли архонт Иллитиан пытался бы впечатлить своего верховного гемункула подобным образом. Сийин решил, что слухи, которые ходили о недавнем отсутствии архонта, имели под собой почву, и теперь тот не слишком тонким образом показывал, что до сих пор властвует над этим дворцом. Горбатый гемункул со всей возможной скоростью поковылял вверх, полный раздумий о том, что эти знаки могли означать для него лично.

Одна из Илмей, пленных солнц Комморры, тускло и ядовито светила через широкие амбразуры в зале аудиенций, медленно угасая в собственном небесном суб-царстве. Элегантно закрученные колонны полированного порфира двойными рядами окаймляли зал и отбрасывали фиолетово-черные тени на изысканную мозаику на полу. Ниос Иллитиан развалился на украшенном клинками троне, выкованном Зовасом Иллитианом из сломанного оружия врагов. Архонт выглядел рассеянно и рассматривал пейзаж за окном с явным отсутствием интереса.

Сийин вошел в зал, и с обеих сторон на него уставились инкубы в безликих шлемах, с огромными изогнутыми клэйвами, готовыми прервать его жизнь по малейшему жесту Иллитиана. Ярко одетые придворные стояли в тенях, держа на золоченых поводках целый зверинец экзотических существ: сопящих тощих ур-гулей, которые жалобно скулили, извивающихся, жаждущих крови гемоворов со ртами, как у миног, андрогинов с золотыми глазами, взирающими с нечеловеческим интересом. Группа соблазнительно накрашенных наложниц-ламей, омытых аконитом и надушенных экстрактом морозника, лениво захихикала над Сийином, когда тот приблизился к архонту на приличествующее расстояние и распростерся перед троном.

Ниос проигнорировал гемункула, продолжая смотреть в окно. Сийин украдкой бросил взгляд на то, что, по-видимому, занимало внимание архонта. Под черным солнцем переливались разноцветные вуали, выдающие присутствие внешних преград, оберегающих город. Движущееся полотно из призрачного света пересекали огни далеких звездолетов. Словом, ничего необычного, и Сийин решил просто ждать.

Любого другого приспешника Иллитиан бы заставил помучиться подольше, прежде чем соизволил бы признать его присутствие. Но архонт знал, что с гемункулами это бесполезно, ибо они превозносили терпение до такой степени, которую большинство истинных эльдаров считали извращенной. Вместо этого он обратился к своему многоликому двору:

— Оставьте нас. То, что я скажу, предназначено лишь для ушей Сийина.

Услышав приказ, воины, наложницы, питомцы и рабы поспешно устремились прочь из зала, как небольшая лавина роскоши. Последними вышли инкубы, предварительно убедившись, что желание архонта полностью исполнено. Когда золоченые двери беззвучно закрылись, и они остались вдвоем, Ниос наконец посмотрел на гемункула, сжавшегося перед ним.

— У меня есть для тебя вопросы, относящиеся к искусствам плоти, — без преамбул начал Ниос. — Если не сможешь на них ответить, то тебе придется найти мне того, кто сможет, я понятно объясняю?

— Абсолютно, мой архонт. Чем я могу помочь вам?

Тон Сийина был уважителен, даже раболепен, но слова подразумевали, что Ниос что-то должен ему за ответ, и этого архонт не мог потерпеть.

— Ты не «поможешь» мне, ты подчинишься приказу и ответишь на мой вопрос или найдешь ответ где-то еще, — резко сказал он.

— Прошу прощения, мой архонт, чем я могу послужить вам? — залебезил Сийин.

— Уже лучше. Теперь скажи, как бы ты возродил высокородного, который мертв уже очень долгое время — века, а возможно, и тысячи лет?

Туго растянутое лицо слегка наморщилось: гемункул прикидывал, насколько может солгать.

— Это сложный процесс, мой архонт. Чем свежее останки, тем быстрее и безопаснее будет регенерация.

— Ясно. А если не считать «свежих останков», как ты выразился, что самое важное для достижения успеха?

Сийин тревожно поджал тонкие губы. Ему было неудобно обсуждать подобные секреты даже с архонтом. Терзания гемункула оказались неожиданно приятны. Ниос привстал с украшенного клинками трона и наклонился к Сийину, чтобы лучше распробовать это чувство.

— Чем сильнее… э… катализатор, тем лучше шансы, мой архонт. Но чтобы вернуть того, кого потеряли тысячи лет назад…

Ниос почувствовал слабость Сийина и атаковал:

— Ты имеешь в виду жертву, верно? Понадобится достаточно сильное жертвоприношение.

Сийин попытался вжаться внутрь кожаной мантии, когда Ниос начал ходить вокруг него. Гемункул сделал слабую попытку сменить направление дискуссии.

— В возвращении давно умерших есть определенные риски, мой архонт. Когда мы восстанавливаем свежих мертвецов, таких рисков нет, — Сийин облизал тонкие губы омерзительно розовым языком. — Это очень опасно.

Архонт на миг остановился, и Сийин дерзко рискнул продолжить:

— Некоторые в моем братстве уверены, что попытки вернуть Влокариона были напрямую связаны с пятым Разобщением, мой архонт, — голос Сийина от страха опустился до шепота. Этой тайной не следовало делиться, но он был в отчаянии. Теперь настала очередь Ниоса хмуриться, потому что он вспомнил предупреждения старухи. И все же ему не нравилась уклончивость Сийина.

— Такие вещи могут быть известны, — медленно проговорил Ниос, — лишь потому, что кто-то из вас пытался сделать это раньше. Расскажи мне о них. Поведай, кто может заполнить пробел, который, очевидно, зияет в твоих знаниях.

Укол достиг цели. Дискомфорт Сийина происходил от нежелания признаваться, что другие знают больше, чем он. Ниос издал смешок. На гордыню всегда можно было положиться, и эта слабость, похоже, затрагивала даже гемункулов. Возможно, в особенности гемункулов. Он ждал, не попытается ли Сийин откровенно солгать и начать отрицать столь явный факт. Сийин скорчился под его безжалостным взглядом и наконец выдал то, о чем вскоре должен был пожалеть.

— В нашем братстве есть один, кто глубоко изучал подобные дела, — нехотя признался Сийин, — мастер по имени Беллатонис. Я слышал, он живет в Вольерах архонта Маликсиана за ярусом Метзух…

Подняв руку, Ниос прервал гемункула и не дал ему даже возможности сохранить лицо, рассказав больше.

— Уходи, Сийин, твоя «помощь» больше не нужна, — небрежно бросил архонт. Подождав, пока Сийин доберется до порога, он снова его окликнул.

— И еще кое-что, Сийин, — любезно добавил он. Гемункул напрягся, услышав эти слова, но Ниос только улыбнулся самой чарующей улыбкой и добавил: — Разумеется, не стоит и говорить, что ты не станешь никому рассказывать об этой маленькой, но драгоценной встрече. Будет очень неприятно, если мне придется искать нового главного гемункула для моего кабала.

Круглолицый хирург молча кивнул в знак понимания скрытой угрозы. Ниос решил, что этого будет достаточно. Гемункулов отличала семейственность, и убийство одного из них просто так не слишком бы понравилось остальным членам этого странного братства. Вместо этого Сийину было позволено уползти обратно в свой лабиринт боли и поразмыслить над своей неудачей, чтобы знать, чем удовлетворить архонта.

Когда Сийин ушел, Ниос пошел прогуляться по дворцу. Инкубы сомкнулись вокруг него защитным кольцом, впереди побежали герольды — ничто не должно было вызвать неудовольствие архонта. Ниос шел мимо пышущих жаром кузниц, где из-под плети трудились рабы, нюхал наркотические цветы в своих садах удовольствия, осматривал тренировочные площадки, где его воины практиковались в навыках убийства, шагал под эротическими фрактальными скульптурами, которые сливались и соединялись, живя собственной жизнью. За каждым поворотом его прислужников пронизывал приятный холодок страха, наполняя Ниоса живительной энергией отрицательных эмоций. По своей прихоти он разбрасывал наказания и милости, оставляя за собой след из боли, раздора и зависти через все свои владения.

Убедившись, что консультация с Сийином теперь надежно погребена под дюжиной других неважных докладов от шпионов тирана, он направился к причалу, расположенному в самой вышине его царства. Отсюда был виден колоссальный простор Комморры, раскинувшейся под кружащейся короной пленных солнц — вернее, некоторую его часть. Со всех сторон возвышались невероятно высокие сооружения из металла, кристаллов, плоти, кости и полированного камня, тысячеметровые изображения архонтов-кабалитов как будто соревновались с закрученными звездоскребами, пробивавшимися из бездны к небесам. Покрытые крючьями шпили и острые шипы сбивались вместе, вытягиваясь к свету Илмей, сплетались друг с другом посредством тонких арок и зубчатых мостов, протянутых в головокружительной вышине над пустотой. Воздух был всюду заполнен стремительными гравилетами, крылатыми фигурами бичевателей высоко наверху и геллионами, беспечно гоняющими на скайбордах далеко внизу.

— Я думаю немного прокатиться по городу, — вслух поразмыслил Ниос, ни к кому не обращаясь. Молчаливые телохранители-инкубы знали, что лучше не отвечать. — Подготовьте мою личную барку и поднимите на крыло каких-нибудь из этих бесполезных бичевателей в качестве сопровождения.

Личный гравитационный транспорт Ниоса был шедевром поразительной красоты. Изогнутые бронепластины на агрессивно торчащем вперед носу были инкрустированы рубинами и алебастром, изображающими Белое Пламя. Длинный узкий корпус имел грациозные, стремительные очертания, в расширенной задней части размещались гондолы с гравитационными двигателями. Ниос взошел на открытую платформу в центре барки и сел на богато украшенный трон, близнец того, что стоял в зале аудиенций. Инкубы заняли места за длинноствольной осколочной пушкой и дезинтеграторами, установленными на корпусе. По кивку архонта транспорт легко взмыл и полетел прочь от причала.

Стая крылатых фигур спустилась к ним с небес, и инкубы тут же развернули пушку к потенциальной угрозе. Им было все равно, что эти бичеватели — часть кабала Белого Пламени, многие архонты пали жертвой собственных, предположительно верных солдат. Только зорким инкубам можно было по-настоящему доверять благодаря кодексам чести и долга, которым следовали эти воины-монахи. Преданность всех остальных можно было купить или навязать силой.

Бичеватели высокомерно пролетели мимо летающей машины и поднялись спиралью, образовав вращающуюся защитную сферу вокруг нее. Сквозь многослойные щиты, окутывающие барку, ясно слышались свист и щелканье их искусственных крыльев. Многие бичеватели обладали не только крыльями, изваянными из плоти, но и птичьими лапами вместо ног или головами хищных птиц, а руки, сжимающие оружие, зачастую имели когти. Каждый следовал своему личному представлению о полете — у большинства были кожистые крылья, у некоторых — как у насекомых, многие были покрыты ястребиными или орлиными перьями.

— Вези на ярус Метзух, посмотрим, какие удовольствия можно найти у Великого Канала, — повелел Ниос рулевому, и транспорт покорно нырнул вниз. Титанические шпили превратились в сияющие стены ущелий, соединенные мостами и арками, которые сверкали навстречу, словно гигантские лезвия. Рулевой мастерски маневрировал между хаотичным архитектурным плетением, всегда успевая нырнуть в тень. Бичеватели не отставали, лениво взмахивая мощными крыльями.

— Быстрее, — приказал Ниос.

Стены каньона размылись, гигантские лезвия стали выскакивать из темноты без предупреждения, и рулевому пришлось прилагать огромные усилия, чтобы сохранять контроль над стремительным транспортом. Бичеватели напряглись, молотя воздух огромными крыльями, и ринулись вперед, следуя за снижающейся баркой. Легчайший ветерок подул сквозь защитные поля — отголосок вихрей, ревущих снаружи. Ниос сделал рулевому жест: «Быстрее».

На такой скорости даже безупречные поля-поглотители энергии не могли полностью защитить пассажиров. Инкубы держались, покачиваясь вместе с машиной, а та огибала препятствия на таком расстоянии, что до них можно было дотронуться рукой. Бичеватели теперь мчались изо всех сил, и только самым крепким удавалось не отставать. Ниос издал смешок, увидев, как один из них врезался в усеянную бритвенно-острыми лезвиями арку. От него осталось только кровавое облако да кучка разрубленных конечностей.

Теперь перед ними простирались нижние области Комморры. Ущелья из шпилей уступили место старым торговым районам и портовым отрогам, которые жались друг к другу у подножия Верхней Комморры. В шпилях это место, где бессчетные миллиарды работали в поте лица до самой смерти, называли Иннеалид, «нижний некрополь». Крошечные искры света озаряли бесконечные запутанные улицы и площади. На напоминающем грибок ковре из тысячи разных архитектурных стилей выделялись рынки плоти и лавки менял, где низший класс комморритов добывал средства к продлению своего неприглядного существования.

Для обладателя столь высокого статуса, как у Ниоса, вход в Нижнюю Комморру мог быть опасен. Здесь, где улицы всегда полнились агентами и отчаянными наемниками, врагам было проще собрать достаточные силы. Внезапное, с виду незапланированное появление архонта со свитой могло предотвратить подобные неприятные сюрпризы, но все же он должен был быстро закончить свои дела и исчезнуть, пока из каждой щели и подворотни не полезли убийцы.

Транспорт Ниоса обогнул подобный горе шпиль и быстро пронесся мимо яруса Хай’крана к ярусу Метзух у самого подножия. Тонкая черная линия, окружающая его, выросла и превратилась в маслянистый канал, по гладкой темной поверхности которого плавала горстка ярко освещенных прогулочных кораблей. Рулевой затормозил и с явным облегчением повел барку над угольно-черной жидкостью.

— Мой архонт, Великий Канал, ярус Метзух, — торжественно объявил он. Ниос с неприязнью взглянул на бичевателей., кружащих над ним.

— Я не удовлетворен способностями наших бичевателей. Их нельзя назвать блестящими, не правда ли? — громко поинтересовался Ниос. Рулевой тут же ухватился за возможность согласиться с ним.

— Вы правы, мой архонт. Определенно, нельзя, — послушным эхом отозвался он.

— Хорошо было бы посоветоваться с кем-нибудь достойным, кто хорошо знает, что с ними делать, — Ниос вздохнул и уставился на окружающие их бархатистые воды. — Я уверен, что они были бы весьма хороши, если исправить некоторые проблемы.

Это было рискованно, но рулевой был сама услужливость. Ниос ждал, пока тот проглотит приманку, и не был разочарован.

— Позвольте предложить кое-что для вашего размышления, мой архонт, — кротко попросил рулевой. Ниос поощрил его коротким кивком. — Нам весьма повезло, мы находимся очень близко к Вольерам Маликсиана. Говорят, что архонт Маликсиан питает невероятную слабость ко всем созданиям воздуха, и в его кабале много бичевателей. Некоторые называют его Маликсиан Безумный, — заговорщицким шепотом добавил он. — Несомненно, он сможет дать вам достойный совет в этой сфере.

— Очаровательно. Немедля отправь в Вольеры часть этого бесполезного эскорта. Пусть они передадут благородному Маликсиану мои комплименты и смиренно попросят у него аудиенции.

Невозмутимое лицо рулевого немного дернулось от удивления, но он без вопросов повиновался. Почти сразу же небольшая группа бичевателей отделилась от кружащей стаи и исчезла вдали над каналом. Рулевой повернул узорчатый рычаг и через несколько секунд повел барку следом за ними.

Великий Канал извивался вокруг подножия яруса Метзух, с одной стороны от него возвышались внешние преграды, с другой — знаменитые дворцы удовольствий Метзух. Ходили истории, что когда-то канал был полон чистого, ароматного наркотического масла, которое в неиссякаемых количествах добывалось на каком-то порабощенном мире. Теперь в нем текло черное месиво из непонятных выделений, отходов и химикатов, которое, как многие готовы были поклясться, обрело собственный медлительный разум. Даже пар, поднимающийся от этой странной субстанции, вызывал галлюцинации, а прикосновение к ней вызывало безумие или забвение. Но до сих пор сюда тысячами приходили пресыщенные жители Комморры, ища наслаждений в плотских и наркотических притонах, которые усеивали змеящиеся берега канала. Основной причиной славы Метзух было то, что ее ярус служил неким естественным перекрестком благодаря нескольким большим вратам измерений, которые вели в сателлиты Комморры.

Ниос всегда неоднозначно относился к царствам-сателлитам. Комморра первоначально была всего лишь одним из подобных эльдарских анклавов меж измерениями. Существовало множество других портовых городов, крепостей и частных владений. За долгие века Комморра расползлась по Паутине и поглотила их один за другим, как медленно распространяющийся паразитический нарост. Завоеванные анклавы порабощались, а их врата оставались постоянно открытыми, чтобы вечный город мог грабить их сокровища, когда вздумается. Шаа-дом был одним из немногих, кто решился на достойную похвалы попытку сохранить независимость, но тиран был слишком силен и безжалостен, чтобы упустить то, чем однажды завладел.

Царства-сателлиты как будто порождали некое особое безумие, заметное даже в Темном Городе. Те из них, что находились на задворках Комморры, были сильно подвержены воздействию варпа, окружающего их, и бесконечные энергии имматериума на протяжении столетий создавали странные навязчивые идеи и причудливые формы бытия. В Аэлиндрахе тени текли и шевелились, живя собственной жизнью, в Маэлир’Даме духи мертвых могли возвращаться, чтобы наказать своих убийц, а в Ксе’Треннеайи само время скакало вперед и назад, и субъективное его восприятие почти ничего не значило. Архонты Верхней Комморры презирали собратьев с периферии, считая их неотесанными идиотами, взвалившими на себя ярмо бесполезных владений, но те были при этом непредсказуемы и на удивление могущественны.

Захватив власть, Вект издал законы, согласно которым только самые сильные могли править кабалами. Это была циничная попытка истребить благородные семейства и заменить их власть грубой меритократией. Ослабленные и обескровленные предательством Векта, дома аристократов покорно превратились в кабалы, но отпрыски чистейшей крови оставались собой даже под этой маской.

Дом Иллитианов продолжал жить под именем Белого Пламени, а его древние союзники Кселианы и Крайллахи стали Клинками Желания и Вечным Царствием. В сателлитных царствах же не существовало аристократических привилегий и статусов, архонты возвышались за счет голого честолюбия и способностей убивать и гибли по тем же причинам. «Безумный» Маликсиан пережил большую часть своих ровесников и скормил множество соперников своей прославленной коллекции летучих хищников.

Наиболее часто посещаемый вход во владения Маликсиана — Берилловые Врата — находились за тонким серебряным мостом через канал. Гедонисты и эпикурейцы, толпами бродившие у Великого Канала, часто захаживали в Вольеры, чтобы полюбоваться экзотическим собранием птиц, которых за немыслимые деньги свозили сюда со всех концов Великого Колеса. Некоторым посетителям везло, им удавалось узреть великолепных белых рухков или стремительно охотящихся теневоронов, некоторым не везло, и они сами становились объектами охоты. Маликсиан обладал заслуженной репутацией непредсказуемой личности, даже по искаженным стандартам Комморры. Тиран зачастую потакал сумасшедшему архонту в его безумных вендеттах, которые его развлекали; вспыльчивая натура Маликсиана делала его идеальным оружием возмездия, когда возникала необходимость.

Ведомая уверенной рукой барка вскоре подлетела к мосту, с которого были видны Берилловые Ворота.

Беллатонис был гемункулом, века назад выбравшимся из сумрачных пыточных ям под Комморрой, чтобы проложить себе путь к вершинам города. До сих пор ему хватало умения, чтобы пользоваться покровительством многих архонтов, последним из которых был Маликсиан из Девятой Хищницы. Ковены подземелий постоянно пытались затянуть его к себе, мрачно бормоча о неуважении, проявляемом в дилетантском изучении искусств плоти. Беллатонис притворялся, что ему нет дела до критики, но в последнее время решил, что стоит принять больше мер, чтобы обеспечить себе приватность и безопасность.

С обеими проблемами изрядно помогло щедрое предложение архонта Маликсиана, который подарил Беллатонису в личное пользование башню в своем сателлитном царстве, чем вызвал в иссохшем черном сердце мастера-гемункула нечто похожее на благодарность. Поэтому, получив вызов к Маликсиану, Беллатонис отозвался довольно охотно, хотя и предчувствовал, что это будет очередная бесконечная дискуссия о благах различных модификаций летательной мускулатуры.

Беллатонис приказал ассистентам отключить аппарат, который тестировал, и поднялся из пыточных лабораторий к подножию башни. Снаружи ждал гравитационный скиф, управляемый воинами-кабалитами Маликсиана. Он взошел на борт и крепко схватился за поручни, когда транспорт взмыл в небо на резком ускорении, от которого затрещали кости. Скромная башня Беллатониса находилась на окраинах Вольеров, и даже на такой скорости требовалось минут десять, чтобы добраться до центра, гнезда Маликсиана.

Двигаясь к сердцу владений архонта, узкий скиф пролетал над становящимися все выше и выше титаническими клетками и вольерами и набирал высоту изо всех своих немалых сил.

Клетки Вольеров проплывали мимо, вычурные и многообразные. Простые, похожие на пагоды клетки с золочеными решетками соседствовали с громадными проволочными сферами, кубами свинцового стекла и конусами из переплетенной кости. Количеству не уступал и размер: каждое вместилище было размером с небоскреб и служило жилищем для уникального крылатого существа, похищенного с какого-то далекого мира. Из этой массы поднималось гнездо Маликсиана — серебряный шип, поднимающийся ввысь, чтобы царапать острием небеса. Когда гравилет с напряжением поднялся еще выше, стало видно, что кончик шипа — на самом деле серебряная сфера, пронизанная насквозь бусина в сто шагов поперек. В ней было больше пустого пространства, чем металла, но наличествовали также посадочные площадки и лишенные перил мостки для удобства тех, кто ходит на двух ногах.

Когда скиф заходил на посадку, Беллатонис заметил незнакомый, роскошный гравилет, уже стоящий у причала. Высадившись, он рассмотрел транспорт получше и увидел символ кабала на носу. Похоже, у Маликсиана была компания. Гемункул сразу узнал знак — это было Белое Пламя, кабал из Верхней Комморры, богатый и могущественный благодаря своему благородному происхождению, а благородные кабалы всегда строили планы против Верховного Властелина Асдрубаэля Векта. Заинтригованный Беллатонис пошел по изгибающимся лестницам в центр гнезда.

Он на миг удивился, увидев, что безумный архонт разговаривает с эльдаром в простом черном доспехе. Рядом с Маликсианом, облаченным в расшитую золотом птичью маску и украшенный перьями плащ из глаз, наделенных подобием сознания, — одно из лучших созданий Беллатониса, с гордостью отметил он — гость выглядел обычным воином. Эльдар в черном повернулся, чтобы взглянуть на Беллатониса, и в тот же миг он понял. Глаза незнакомца недвусмысленно говорили, что он — архонт, горделивый, циничный, совершенно безжалостный и привыкший к абсолютному повиновению. Более того, его взгляд светился некой лихорадочной мечтой и излучал власть, как будто голову архонта уже венчала невидимая корона. «У этого наверняка большие амбиции», — подумал про себя Беллатонис, почтительно опустив глаза.

— А вот и мой главный скульптор плоти, — пропел Маликсиан, завидев его. — Иди сюда, Беллатонис, познакомься с благородным архонтом Иллитианом!

Не считая белой как мел кожи, мастер-гемункул Беллатонис почти во всем выглядел прямой противоположностью Сийина. Тот был вечно сгорблен, а Беллатонис стоял совершенно прямо. Лицо Сийина походило на луну, а черты Беллатониса были угловатыми и резкими. Вместо просторных кожаных роб он носил блестящий, черный, ребристый костюм, облегающий тело. Но глаза выдавали их родство — черные, мерцающие, испившие на своем веку невыразимо жестокие и многочисленные страдания.

Беллатонис подошел и поклонился с формальностью, которая, похоже, понравилась архонту Иллитиану. Маликсиан, судя по всему, пребывал в том настроении, которое Беллатонис считал общительным. Полный энергии и возбуждения, он все время подпрыгивал и опускался на антигравитационных шипах, которые постоянно поддерживали его в нескольких дюймах над землей.

— Старый Иллитиан решил, что его бичеватели слишком размякли, поэтому отправил их ко мне, попытать силу на моих собственных крылатых воинах! — глаза Маликсиана весело засверкали из-под маски хищной птицы. — И бесполезная же это была стая! Ни разу никого не обогнали!

Если Иллитиан и чувствовал стыд за своих миньонов, то не показал этого, а просто кивнул с горестным согласием.

— Боюсь, благородный Маликсиан прав, но он оказался так щедр, что предложил мне возможность воспользоваться прославленным талантом мастера Беллатониса для исправления этой проблемы, — вкрадчиво сказал Иллитиан. — Он очень бурно расхваливал твои умения в том, что касается изменения живых существ для полета.

Беллатонис благодарно улыбнулся и снова поклонился.

— Архонт Маликсиан слишком добр ко мне. На самом деле я смог отточить те небольшие навыки, которыми обладал, и сделать их полезными, только когда получил доступ к ни с чем не сравнимым ресурсам Вольеров.

— Действительно? — Иллитиана как будто заинтриговала эта мысль. — Значит, раньше ты оттачивал иные аспекты своего искусства до такого же мастерства?

Беллатонис посмотрел на Маликсиана, выжидая одобрения на ответ. Он хорошо понимал, что не стоит пытаться выглядеть более интересным или успешным собеседником, чем безумный архонт. Маликсиан слегка дернул головой, разрешая продолжать.

— Мне весьма повезло изучать искусства плоти у многих покровителей, — осторожно сказал Беллатонис. — У каждого были свои интересы, и я, следуя этикету, решил изучить все, что можно, чтобы удовлетворить желания их сердец.

— Очаровательно. Моим собственным гемункулам стоило бы потрудиться и проявить такое же отношение, вместо того, чтоб растрачивать энергию на неважные мелочи, — с чувством заявил Иллитиан. Беллатонис с трудом готов был поверить, что этот архонт с суровым взглядом может позволить своим подчиненным заниматься неважными вещами.

— Архонт Маликсиан предложил мне пройтись по твоим мастерским и обсудить изменения, которым можно подвергнуть моих бичевателей, — продолжал Иллитиан.

— Это большая честь, архонт Иллитиан, — послушно отозвался Беллатонис, думая про себя, что же Ниос Иллитиан хочет обсудить в действительности.

Ниос позволил гемункулу идти впереди и вести его через неопрятную башенку, набитую пыточными приспособлениями. Высокий тощий хирург постоянно извинялся за то, что не подготовился к визиту августейшей персоны, и хлестал своих прислужников — развалин, как они правильно назывались — разгневанный их медлительностью. Беллатонис продемонстрировал, какие операции производил, чтобы превратить пленных рабов в искаженных монстров, называемых гротесками. Длинные пальцы гемункула ловко орудовали скальпелем и сварочным инструментом для плоти, переделывая содрогающиеся тела. Ниосу показали тощих бескожих хищников, подходящих для охоты, и похожих на медведей животных, которых укрощали для арены.

Также ему в деталях продемонстрировали, как воины Девятой Хищницы трансформируются в бичевателей. Они висели, растянутые на подвесных рамах, проходя мучительный процесс отращивания новых костей, мускулов и хрящей, необходимых для полета. Беллатонис начал рассказывать нечто вроде научной диссертации о тонкостях строения летательной мускулатуры, но быстро замолчал, когда Ниос не проявил интереса к теме. Ниос с удовлетворением заметил, что после этого отношение гемункула несколько изменилось, как если бы его подозрения подтвердились.

Наконец, Беллатонис ввел Ниоса в центральный зал, полный разнообразных пыточных рам и столов для исследований, и показал наверх. Там виднелись десятки саркофагов с хрустальными крышками, концентрическими рядами уходящие вверх и исчезающие во мраке над их головами. В некоторых саркофагах находились эльдары, как будто скрытые коконами. Бело-желтые кости одних контрастировали с голым красным мясом других. Вторые, как объяснил Беллатонис, были павшими воинами, близкими к концу регенерации, а первые — несчастными, для которых он только начинался. Потом гемункул замолчал, как будто выжидая, и с некоторой дерзостью вперил пронзительный взгляд прямо в глаза Ниоса.

— Итак, многоуважаемый гость, чем я могу действительно помочь? — в конце концов спросил Беллатонис.

Ниос едва заметно улыбнулся. Теперь они добрались до сути.

— Мне посоветовали найти тебя для дела, которое не могут как следует разрешить мои собственные гемункулы, — сказал он. — Похоже, репутация воскресителя бежит впереди тебя.

— Я весьма польщен. Могу ли я узнать, кто из моих братьев привлек к моей недостойной личности внимание архонта? — спросил в ответ Беллатонис, и в его голосе звенела сталь. Похоже, он не слишком любил своих братьев-гемункулов. Или, возможно, архонтов.

— Мы сможем обсудить это позже, в зависимости от того, насколько меня удовлетворит твое прославленное знание, — контратаковал Ниос, сохраняя контроль над разговором. — А теперь расскажи, как происходит этот процесс. Мне говорили, он сложен и полон подводных камней, поэтому нельзя вернуть того, кто, к примеру, мертв уже больше дня.

Повисла долгая пауза, и наконец мастер-гемункул ответил.

— На самом изначальном уровне этот процесс прост, — решительно заявил Беллатонис. Черные глаза ярко заблестели. — Мои собратья постоянно окружают процедуру мистикой, но на деле в ней всего два шага.

Ниос понял, что слышит старый аргумент, адресованный новой аудитории. Гемункул поднял белую, как у трупа, руку с двумя вытянутыми пальцами.

— Во-первых, надо вырастить новое тело. Для этого сгодится даже самый маленький кусочек субъекта, вплоть до пепла, — Беллатонис загнул один до омерзения длинный и тонкий палец. — Во-вторых, нужно призвать в тело дух оживляемого и напитать его достаточной болью и страданием других.

Еще один жуткий палец опустился, присоединившись к своему близнецу.

— Если выполнены эти два условия, то, я уверен, возможно воскресить кого угодно. Смерть не сможет взять нас ни гнетом лет, ни насилием, если у нас будет лишь воля не умирать!

Теперь кулак Беллатониса был крепко сжат. Ниос обнаружил, что согласно кивает. Старый Сийин все-таки навел его на верный след — если честно, то скорее всего случайно, но все же след был верный.

— Я так понял, что с этим связаны огромные риски, что чересчур амбициозные попытки в прошлом приводили к Разобщениям, — сказал Ниос.

Острые черты Беллатониса скривились от отвращения.

— От страха мои братья видят связи там, где их нет, — отмахнулся высокий гемункул. — Ключ к воскрешению давно умерших — это секрет, до которого все они жаждут добраться. Разве может ковен добиться большего могущества, чем власть над жизнью и смертью? Тогда он будет уверен в своем вечном процветании. Поэтому каждый ковен преследует собственные цели и пытается подорвать стремления всех остальных, и не последнюю роль в этом играют байки об ужасных неудачах и мрачных последствиях. Чистое ханжество.

— Очаровательно. Так, значит, если тебе предоставят нужные ингредиенты — пригодный фрагмент тела и достаточный источник страданий — ты сможешь вернуть того, кто мертв уже сотни или даже тысячи лет?

Беллатонис помолчал, прежде чем ответить, осторожно взвешивая слова.

— Это вызовет огромный резонанс темных энергий, необходимых для возвращения того, кто так далеко ушел за пелену. Эмпатическая связь с источником должна быть совершенна, иначе нельзя…

— Связь может предоставить индивид с «чистым сердцем», — сказал Ниос. — Кто-то, кого нельзя найти в Комморре.

Мастер-гемункул бросил на него испытующий взгляд.

— Вы на удивление хорошо проинформированы, архонт. И вы правы, полагая, что для процедуры понадобится, грубо говоря, качество, а не количество. Единственный субъект с правильными характеристиками даст лучшие результаты, чем полный загон рабов… Да, чистое сердце…

— Ты не знаешь, где можно найти такое существо? — спросил Ниос. — Если не в вечном городе, то где?

Лицо Беллатониса вытянулось от возбуждения, темные глаза засверкали в восторге охоты за новым знанием. Ниос начинал понимать, почему другие гемункулы избегают этого брата. Похоже, Беллатонису слишком нравилось делиться мыслями и идеями — больше, чем было для них допустимо.

— Подобные вопросы бессчетные годы терзают ковены гемункулов, благородный архонт. Некоторые применяли все более странных и необычных субъектов, по большей части из человеческой расы, но безуспешно. Другие пытались заменить качество количеством, что давало особенно катастрофические результаты. Я уже какое-то время продвигаю среди всех, кто готов меня слушать, теорию, что у низших рас недостаточно сильна связь с Морем Душ, чтобы они могли послужить такой цели.

— Похоже, несмотря на твою очевидную известность, твои коллеги не смогли увидеть мудрость этой идеи.

Глаза Беллатониса мрачно блеснули.

— Им не понравились заключения, к которым я пришел. Они просто раскритиковали идею из-за невозможности приобретения подходящих субъектов.

— Да? А какого рода должны быть эти субъекты?

Не сказав ни слова, Беллатонис резко развернулся на каблуках и вошел в дверь, ведущую в сторону от основного зала, оставив пораженного архонта позади. Через несколько секунд высокий гемункул вернулся с огромным, переплетенным в кожу фолиантом, который в длину был не меньше половины его роста. С грохотом опустив его на покрытую зарубками поверхность операционного стола, Беллатонис начал быстро листать страницы из человеческой кожи. Мимо мелькали отвратительные анатомические зарисовки, рунические надписи и эзотерические диаграммы, тонкие страницы неестественно шелестели, как будто сердясь из-за того, что их побеспокоили. Наконец гемункул остановился и начал читать, водя длинным пальцем по серебристым рунам.

— Влокарион считался… — Беллатонис поправился: — Влокарион был одним из величайших гемункулов, которые когда-либо жили в Темном Городе. Равных достижений достиг лишь великий Уриен Ракарт в последние века, но никто не превзошел его. Влокарион был очарован нечистыми ветвями нашей расы, которые сошли с истинного пути и погрузились в дикарство и аскетизм.

Беллатонис развернул том к Ниосу и указал на сложную диаграмму, выведенную серебристыми чернилами на бледной коже страниц.

— Взгляните на эту непрерывную линию древних, ведущую к их наследникам в Комморре. А здесь видны двойные ветвистые пути бесплодных эльдаров с искусственных миров и простаков, поклоняющихся Ише — экзодитов.

На самом деле Ниос с большим трудом мог разобрать ветви, о которых говорил Беллатонис: линии пересекались, разделялись, огибали одну другую и снова соединялись, и их было головокружительное множество.

— Влокарион считал, что во время Падения душа эльдарской расы разделилась, как свет, проходящий сквозь призму. Разделение привело к тому, что каждая ветвь нашего народа приняла, или, скорее выразила через себя различные части нашей природы, исключив все иные.

Широкий прямой путь, ведущий от древних к Комморре, был отмечен вариантом символа Каэла Менша Кхейна — руной дракона, обозначающей Ярость. Беллатонис указал на заметную руну на пути к искусственным мирам, знак Азуриана — Дисциплину, а затем на еще один символ, отмечающий путь экзодитов. Он принадлежал Ише и обозначал Чистоту.

— Влокарион неоднократно доказал, что количество темной энергии, которое можно извлечь из эльдаров, во много раз превосходит показатель рабских рас, — пояснил Беллатонис, — и больше всего — из экзодитов. Он полагал, что при наличии достаточно чистого экземпляра сможет воскресить величайшие легенды эльдарской истории, — Беллатонис захлопнул фолиант и спокойно положил руки на рельефную обложку. — Чистое сердце можно найти на девственном мире среди кланов экзодитов. Они привязывают души к тому, что называют мировым духом своей родной планеты, чтобы спастись от Той, что Жаждет, так же, как наши заблуждающиеся сородичи с искусственных миров прячут от Нее мертвых, сращивая их с самой материей своего корабля.

Губы Ниоса искривились от отвращения. Эльдары искусственных миров вечно прятались по собственному выбору, по-прежнему использовали психические дары, жили в маленьких стерильных копиях родных миров и никогда не двигались вперед. Отсталые экзодиты были не лучше, обитали в грязи единственного мира и называли ее всей своей вселенной. Настоящие эльдары, те, кого трусливые эльдары искусственных миров называли Темными Сородичами, выбрали иной путь: жить вечно и брать у рабских рас то, что им было нужно для выживания.

— Ты сказал, что нужного индивида можно найти среди кланов экзодитов, то есть, не каждый из них сгодится. И как же найти это единственное чистое сердце на планете, полной дикарей?

Беллатонис триумфально улыбнулся жуткой, угрожающей ухмылкой акулы.

— Вы весьма проницательны. В ходе своих исследований я открыл касту, которая могла бы идеально послужить нашим целям. Это аскетичные варп-ваятели, которые на всю жизнь вступают в духовную связь с родной планетой. Если извлечь члена этой касты из его… эмбриональной среды, то, как я полагаю, его можно превратить в живой проводник темной энергии.

Ниос задумчиво выгнул бровь. Всю свою долгую жизнь он сохранял высокое положение благодаря способности ясно читать то, что другие пытались скрыть. Его тонко настроенные чувства нашли в словах гемункула явную примесь недосказанности.

— Если они существуют и вы о них знаете, почему еще ни одного не поймали? Экзодиты не способны помешать нам брать у них все, что вздумается. Боюсь, ты не совсем правдив со мной, Беллатонис.

Мастер-гемункул прервался и склонил голову.

— Прошу прощения, благородный архонт, энтузиазм заставляет меня забегать вперед. Каста, о которой идет речь, редко упоминается даже в древнейших хрониках, и, насколько мне известно, ни одного ее представителя еще не привозили в вечный город живым.

Гемункул протянул руку и погладил рельефную поверхность огромной книги, лежащей перед ним.

— Некоторые утверждают, что их существование полностью вымышлено, — продолжал он, — возможно даже, что их придумал Влокарион, чтобы пустить врагов по ложному следу. Однако сам Влокарион говорил, что они очень редко покидают святилища, погребенные в самом сердце родного мира и, как правило, совершенно недоступные извне, — Беллатонис поднял голову и с неприятной прямотой посмотрел на Ниоса. — Но если вы найдете такого миропевца и приведете его ко мне, то я уверен, что смогу воскресить самого Эльданеша.

— Прекрасная гипербола, Беллатонис, но перворожденный нашей расы — не совсем тот, кого я имею в виду, — ответил Ниос. — Подготовь все, что нужно, а я найду способ достать для тебя источник силы, чтобы создать темное чудо, подобного которому этот город еще не видел.

Беллатонис глубоко поклонился:

— Это большая честь, архонт, но приготовления к подобному событию — слишком значительное дело, чтоб приступать к нему на одной только вере. Я чувствую, что этим следует заниматься не в Вольерах Маликсиана, где рыщут агенты тирана, иначе вы были бы более прямолинейны. Должен ли я идти на такие риски и усилия без какой-либо компенсации?

Ниос был захвачен врасплох этим внезапным проявлением алчности. Он думал, что уже завладел Беллатонисом посредством его собственной жажды знаний.

— Я предполагал, что возможность участия в столь великом начинании будет достаточным стимулом для одного из вас, гемункулов, — опасным голосом проговорил Ниос, но сдержался. Беллатонис — ключевой элемент плана, поэтому пока что следовало потакать ему. Сполна рассчитаться за дерзость можно будет и потом. Архонт обезоруживающе улыбнулся:

— Однако я щедр, и у меня есть игрушка, которая прекрасно компенсирует любые мелкие неудобства, которые может причинить тебе подобная деятельность.

Брови Беллатониса поднялись с очевидным интересом, и Ниос понял, что поймал его на крючок.

Барка Иллитиана вернулась в крепость Белого Пламени, и горбатый гемункул Сийин выбрался из подземелья и поковылял к причалу, чтобы преданно выразить свою радость по поводу прибытия архонта в целости и сохранности. Он остался у транспорта, когда Иллитиан и его свита ушли во дворец, и с нетерпением принялся расспрашивать рулевого и экипаж, предварительно угостив их эликсирами, дистиллированными в нижних лабораториях. Особенно внимательно Сийин выслушал рассказ о путешествии к Великому Каналу и Вольерам Маликсиана Безумного и поздравил рулевого с его проницательным советом, который обернулся такой пользой для Иллитиана. Также Сийин посочувствовал мастеру стаи по поводу потерь среди бичевателей и терпеливо выслушал сбивчивые объяснения, почему его крылатые подопечные так плохо показали себя, когда дошло до проверки. Он улыбался во все широкое луноподобное лицо, связывая друг с другом все поступки архонта в общую картину.

Разум Сийина щелкал в вычислениях, как злобный старый абак. Иллитиан практически сразу пошел к Беллатонису. Несмотря на всю маскировку и ложные следы, оставленные архонтом, Сийин смотрел прямо сквозь них на его настоящие цели. Он поехал на встречу с Беллатонисом и… что? Недоставало одного драгоценного кусочка информации, известной только Беллатонису и Иллитиану, и Сийину оставалось только гадать, что его совершенно не удовлетворяло.

Архонт расспрашивал Сийина об опасной разновидности некромантии. Возвращение того, кто умер тысячи лет назад, было не просто опасно, это, насколько знал луноликий гемункул, было просто невозможно. Он не собирался спрашивать мнения у других эльдаров того же призвания. Ковены и отдельные гемункулы тщательно оберегали свои секреты и делились знанием только с немногими избранными и только ради прибыли.

Когда Сийин предложил Беллатониса, он надеялся, что мастер-гемункул окажется перед проблемой без решения. Тому пришлось бы отговаривать Иллитиана от полубезумных идей, и это бы, по меньшей мере, доставило ему дискомфорт. Теперь Сийин гадал, не мог ли Беллатонис на самом деле принять вызов, и что случится с его собственным теплым местечком, если соперник каким-то образом решит эту задачу.

Сийин медленно вернулся в подземелья, размышляя, что ему следует зорко высматривать признаки дальнейших отношений между Беллатонисом и Иллитианом. Архонт мог придумать какие угодно безумные планы, но они не могли нанести большого вреда, пока этого не допускали гемункулы. Но Беллатонис мог быть опасен, он был в своем роде отступником, который не принадлежал ни к одному ковену и не имел постоянных связей с одним кабалом. Хотя имелись прецеденты, когда мастера-гемункулы практиковали свои искусства в одиночку, подобное поведение многое говорило о его огромном высокомерии. Возможно, именно Сийину предстояло заставить своих собратьев по ковену наконец что-то сделать с этим выскочкой, Беллатонисом.

Глава 3. УТОЛИТЬ ГОЛОД ТЫСЯЧИ ДУШ

Великая цитадель кабала Клинков Желания, высящаяся среди шпилей Верхней Комморры, занимала особое место в темных сердцах многих комморритов. Здесь на гигантских аренах разыгрывались сложнейшие представления боевого искусства, несравнимые ни с чем подобным во вселенной, карнавалы крови и страдания, отточенного до художественного совершенства. Арены играли жизненно важную роль в обществе Комморры. Миазмы боли и страха, порождаемые ими, восхищение убийством и безумной резней, творящимися прямо на глазах, наполняли зрителей жизненной силой и молодостью. Это было не просто времяпрепровождение, развлечение для пресыщенных хозяев Темного Города. Без кровавых игр на аренах Комморра бы скоро обрушилась сама на себя, чтобы утолить свой вечный голод до страданий. У архонтов для этого было свое название: «ллит’анту клаву», нож, который удерживает клинок.

На многих шпилях были свои арены — тороидальные гоночные треки, многоярусные платформы, специализированные искусственные среды — но немногие могли сравниться с амфитеатрами Клинков Желания ни по масштабу, ни по сложности. Архонт Кселиан, владычица Клинков Желания, беспрестанно совершала набеги на реальное пространство, чтобы наполнить убойные ямы свежими жертвами, и предлагала покровительство любому культу ведьм или банде геллионов, которые соответствовали ее прославленным высоким стандартам. Каждый день поток из тысяч рабов и зверей вытекал на ее арены, чтобы встретить кровавую смерть на потеху толпе, но сегодняшний день был особенным.

Сегодня намечалась кульминация шестидневной оргии насилия, начавшейся с последнего набега архонта Кселиан. Охота принесла неожиданные ценные трофеи в виде бойцов Имперской Гвардии. Воины-люди, щит Империума, в Комморре делились на два основных вида: полные ужаса новобранцы, которые не могли толком осознать, в какой кошмар попали, и все на свете повидавшие ветераны, которые не понимали, в какой кошмар попали, пока не становилось слишком поздно. Вторая разновидность была куда более забавной.

Сама Кселиан уже полностью восстановилась после утомительного пребывания в реальном пространстве. Тело, защищенное покрытым крючьями нагрудником и поножами с бритвенными лезвиями, выглядело крепким и сильным, полные губы горели алым под шлемом-полумаской. Она шагала через тренировочный комплекс перед ареной-примус с украшенным агонизатором в одной руке. Если кто-то переходил ей дорогу, она с безмолвным оскалом отшвыривала его в сторону ударом хлыста. Нейронные разряды оставляли после нее шлейф корчащихся и вопящих жертв. Кипя от ярости, она подошла к камерам, едва бросив взгляд на ведьм, что практиковались в заполненных лезвиями помещениях и выворачивающих наизнанку гравитационных аномалиях. Укротитель Варид сжался в ужасе, увидев ее, и правильно сделал.

— Ты сказал, что они готовы! — Кселиан с обвиняющим видом ткнула в него агонизатором.

— Они будут готовы, мой архонт! Клянусь! — заскулил Варид.

— Мне говорили иное. Объясняй!

Хлыст опустился, но все еще дергался по сторонам, как хвост сердитого кота.

— Сценарий все равно будет разыгран, только вот предатель оказался ненадежен, его пришлось заменить. Пожалуйста, мой архонт, посмотрите, если вам будет так угодно, — Варид повернулся, прикоснулся к стене, указал на нее широким жестом и потихоньку попятился из радиуса поражения кнута. Стена замерцала и исчезла, открыв взгляду большую камеру, обитатели которой не видели, что их созерцают снаружи.

Группа волосатых грязных людей поднималась из столь же грязных постелей, когда дверь открылась и внутрь зашла женщина с подносом, принадлежащая к тому же виду. Воин-эльдар в доспехах стоял в дверях, пока самка раздавала сородичам какую-то отвратительную еду. Кселиан улыбнулась, видя, как разыгрывается простой сюжет. Стражник выглядел расслабленным и рассеянным — на самом деле это был накачанный наркотиками преступник, нанятый специально для этой задачи. Самка то и дело бросала на мужланов хитрые взгляды и шептала им что-то воодушевляющее, переходя от одного к другому.

Те выглядели подозрительными и настороженными, но все же в них, видимо, еще не угасла искра надежды, которую теперь раздувала эта женщина. Наконец она ушла, стражник закрыл дверь, а мужчины столпились и начали квакать и хрюкать на своем грубом языке, несомненно, обсуждая план неминуемого бегства. На красных губах Кселиан заиграла жестокая улыбка.

В назначенное время предательница вернется и отопрет камеру. С этого момента спектакль может разыграться по-разному: возможно, начнется героический побег, который превратится в кошмарное преследование через тренировочные комплексы, или, быть может, рабы будут пробиваться к порталу или кораблю сквозь многократно превосходящие силы врага. Предательницу можно похитить и подвергнуть пыткам, чтобы внушить вину, или дать ей оружие и приказать убить лидера беглецов, чтобы создать ужас и чувство измены. Но в каждом из этих давно отработанных сценариев они бы в конце концов обнаружили себя на арене, где их ожидала судьба.

Так просто и вместе с тем великолепно. Лучше всего это работало с ветеранами, так как только у них доставало спеси верить, будто они действительно могут сбежать. Их всегда сильнее всех поражал размах той шутки, которую с ними сыграли.

Удовлетворившись, Кселиан оставила перепуганного Варида с миром готовиться к представлению и пошла терроризировать других укротителей. На самом деле она спускалась к камерам только для того, чтобы отвлечься от надвигающейся встречи со своими союзниками. Мысль о необходимости вести дела с Крайллахом всегда приводила ее в мстительное бешенство, которое можно было смягчить лишь страданиями.

Близилось начало игр, и наверху послышались низкие звуки рогов и сирен, призывающие высокородных горожан на пиршество. Кселиан выругалась, оставила в покое бессвязно бормочущего раба, которого бичевала, и пошла к гравитационным лифтам, чтобы подняться к трибунам. Невидимые энергии понесли ее вверх, а тем временем она пыталась совладать с собой и взять под контроль раздражение. Хоть Крайллах и мерзкий червь, но он необходим. Без поддержки Белого Пламени Иллитиана и кабала Крайллаха, Вечного Царствия, последний рейд Кселиан ни за что бы не удался. И все же ей претило думать о том, что чудесное представление, которое она готовила, должно было почтить Вечное Царствие и Белое Пламя в той же мере, что и Клинки Желания.

Ярус наблюдения казался прохладным и больнично-чистым после жаркого потного тренировочного комплекса. Изогнутые террасы из бледного камня поднимались вверх, как замерзшие волны, накатывающие на парящую в центре платформу и тринадцать окружающих ее спутниц. Пока что платформы были пусты, если не считать нескольких рабов, которые полными лопатами разбрасывали по сценам блестящий белый песок. Это было довольно консервативно, но Кселиан настаивала на песке, невзирая на неудобства. Ничто иное так не подчеркивало брызги и пятна артериальной крови. Кселиан взяла трубку с врелдом и уселась на ничем не украшенный трон из черного металла, наблюдая за собирающимися зрителями.

Уже слетались элегантные гравитранспорты и стремительные одноместные скиммеры. Они садились на террасы, как прожорливая стая хищных птиц, спускающихся к добыче. Близящаяся кульминация шестидневной резни ожидалась многими, и в растущей толпе чувствовалось лихорадочное возбуждение. Присутствовали кабалы со всей Верхней Комморры. Катамиты из Зловещего Взора прихорашивались возле облаченных в богато украшенные доспехи механициев из Обсидиановой Розы, одетые в маски сыны ужаса из Сломанной Печати занимали места рядом со стальноглазыми воинами Последней Ненависти.

Символ лакеев Векта, кабала Черного Сердца, виднелся повсюду и был многочисленнее, чем знаки всех других кабалов. Аккуратно заостренные зубы Кселиан заскрипели в бессильной ярости, когда она увидела самодовольных воинов, столь гордо носящих метку верховного властелина. Она бы перебила их всех, если б могла.

Ряд за рядом фантастически вооруженные и бронированные воины многих рангов из сотни различных кабалов стекались на арену. Только здесь было возможно, что столь многие кабалиты решили отложить в сторону кровную месть и долги чести, чтобы собраться вместе для одной цели. И все же местами случались быстрые кровавые дуэли, скрытные убийства и измены, возбуждающие толпу. Небольшие драмы разыгрывались на фоне большего события. То, что ожидающие зрители развлекали сами себя, было вполне ожидаемо — нигде в Комморре не было по-настоящему безопасных мест.

Рога и сирены снова зазвучали, издав более высокие и приятные ноты, напоминающие вой безумцев и крики младенцев. Второй призыв предназначался архонтам и их кликам, чтобы те могли прибыть в самый последний момент, по-светски припаздывая. Быстро заполняющиеся террасы притихли, ожидая их появления. Отзвуки все еще висели в воздухе, когда появились первые из высокопоставленных гостей.

Архонт Хромис из Обсидиановой Розы, самопровозглашенная Королева Осколков, приехала на тяжело вооруженном, усеянном бритвенно-острыми шипами «Губителе». Воины приветствовали ее громоподобной какофонией бряцающего оружия. Архонт Ксератис из Сломанной Печати пролетел над ареной на колесе со спицами, обвешанном мнемоническими проекторами и психическими усилителями, при помощи которых он доносил послания ужаса и раздора до гибнущих от его руки народов. Вереница иных фантастических, угрожающих, порой чрезмерно вычурных транспортов показалась над открытым верхом арены, каждого архонта приветствовал звериный рев одобрения от их последователей.

Некоторые машины зависли в воздухе, другие высадили пассажиров на террасы. Зрительный ярус обладал собственными средствами искажения измерений, благодаря которым каждый мог наблюдать схватки на арене как будто с расстояния в несколько метров. Некоторые предпочитали смотреть с собственных кораблей, другие же достаточно доверяли телохранителям, чтобы тесниться на террасах вместе со своими кабалитами. Когда архонты заняли свои места, через край арены перелетели два последних транспорта. С одной стороны появилась изящная барка Иллитиана из Белого Пламени, с другой — похожая на моллюска золотая колесница Крайллаха.

Кселиан приподнялась с трона, когда Иллитиан ловко выпрыгнул из транспорта, и его окружил небольшой отряд инкубов. Она встала прямо, как палка, вынудив того подняться на цыпочки, чтобы поцеловать ее в щеку в ритуальном приветствии.

— Кселиан, ты великолепна, как всегда, — с одобрением сказал Иллитиан.

— Иллитиан, ты… не изменился, — холодно ответила Кселиан.

Золотистые металлические веера на транспорте Крайллаха отошли назад, открыв взгляду роскошный интерьер из шелка и экзотических мехов, но тут все заслонили высаживающиеся инкубы. Главный палач Крайллаха, великан-инкуб, известный как Морр, возглавлял группу своих братьев, которые разошлись по сторонам и подозрительно оглядели Кселиан и Иллитиана. Только когда Морр удовлетворился, из роскошных глубин транспорта появилась истощенная фигура самого Крайллаха.

Крайллах выглядел настолько ветхим, что походил на ссохшуюся мумию. Кожа, покрытая пятнами и морщинами, была настолько растянута, что, казалось, только чудом не рвалась и не вываливала на пол пожелтевшие кости. Шикарные багряные одеяния только подчеркивали невероятную дряхлость своего хозяина. Глаза казались единственной по-настоящему живой частью его тела — поблескивающие осколки оникса на крошащемся сланце лица.

Старый Крайллах был одним из немногих членов своего благородного дома, которые выжили, когда Вект завладел городом. Вечная, безупречная молодость была целью любого комморрита, но даже столь богатым и влиятельным, как Крайллах, нелегко было бороться с растущим гнетом лет. С каждым веком требовалось все больше и больше мучений, чтобы утолить непрекращающийся голод, и восстановление за счет этого процесса становилось все менее длительным. Жизнь Крайллаха была бесконечным циклом оргий и разврата, практически беспрерывно он питался обреченными рабами и не оправдавшими себя подчиненными. Его нынешнее состояние, несомненно, было вызвано отсутствием стимуляции на протяжении всего пути от дворца. Неудивительно, что Крайллах с нетерпением ждал начала игрищ и жадно смотрел на все еще пустые платформы для представлений.

— Кселиан, Иллитиан, — поприветствовал он обоих легчайшим кивком.

— Крайллах.

— Крайллах.

Принесли два одинаковых черных трона, и гости Кселиан без дальнейших церемоний уселись по бокам от нее. Кселиан вышла вперед, чтобы обратиться к беспокойной толпе. Каждый зритель видел ее с идеальной четкостью, прямо перед собой. Она тщательно рассчитала эту сцену и возвышалась, величественная и великолепная, между развевающимися знаменами, с Иллитианом и Крайллахом, развалившимися на тронах позади нее.

— Добро пожаловать, друзья! — голос архонта был низким и пробирал до костей. — Я приглашаю вас отведать плоды трудов трех наших кабалов — Клинков Желания, Белого Пламени и Вечного Царствия.

Кселиан позволила этим словам на секунду зависнуть в воздухе. Выступая одним фронтом, кабалы, выросшие из старых благородных домов, обретали богатую добычу. Этот факт притягивал к ним не только культы ведьм, но и целые кабалы. Кселиан продолжала, повысив голос. Атавистическое чувство голода и предвкушения постепенно заполняло гигантскую арену, в воздухе потрескивало почти осязаемое напряжение.

— Настал шестой, последний день нашего празднования. Как и подобает при любом великом событии, мы оставили самое лучшее на десерт, для вашего развлечения и удовольствия. Сегодня мы наконец увидим, как так называемые смертомирцы познают истинное значение предательства. Сегодня они увидят, как пилигримы, которых они обещали защитить, умирают с воплями муки, и сегодня они присоединятся к ним!

По толпе прошел гул одобрения и нескрываемого желания.

— Пусть эти дары послужат еще большей славе и величию нашей древней Комморры, да стоит она вечно. Игры начинаются!

Рога и сирены издали вопль, который поднялся до ультразвука и оборвался взрывом басов. Белый свет озарил тринадцать вращающихся внешних платформ и угас, открывая зрителям тринадцать рабов. Некоторые причитали и бессвязно бормотали, некоторые беспомощно метались по сторонам, некоторые молились, а другие стояли и кричали, бросая вызов. Молодые и старые, толстые и худые, мужчины и женщины, все они зависли вокруг центральной сцены в собственных удерживающих пузырях.

Платформы начали подниматься или опускаться в зависимости от интереса зрителей. Тех, кого аудитория находила наиболее интригующими, укротители заставят сражаться с бойцами. Наименее интересные, достигнув определенного уровня, будут скормлены варп-зверям, что довольно часто увеличивало им количество зрителей.

Через несколько секунд существо с рыжим мехом и крюком вместо руки, стоявшее на самой верхней платформе, исчезло и тут же появилось на центральной сцене, где его встретила одинокая ведьма. Почти обнаженная, она казалась хрупкой рядом со звероподобным человеком и двигалась с такой текучей грацией, что противник выглядел комичным. Ведьма атаковала с каждой возможностью и водила здоровяка за собой, будто нимфа, преследуемая неуклюжим великаном. Импровизируя, она ловко наносила ему удар за ударом, так что он постепенно замедлялся от ран, как заводная игрушка. Каждый раз лезвие только целовало его, не нанося серьезных повреждений.

Прежде чем ведьма успела прикончить противника, снова вспыхнул белый свет и появился еще один раб — бритоголовый татуированный фанатик, который сразу бросился на нее, сжимая в руке крючковатый нож. Ведьма ленивым пируэтом ушла от атаки и вонзила самый кончик своего клинка в глазницу фанатика. Тот завопил и пошатнулся, выронив нож. Вспышка. Появился третий раб и через удар сердца повалился с подрубленными поджилками. Вспышка. Ведьма, казалось, чудом увернулась от взмаха тесака и контратакой вывалила кишки противника на песок. Вспышка. К ней присоединилась вторая ведьма, и обе начали прыгать и кувыркаться, как встретившиеся после долгой разлуки возлюбленные, рубя на куски раненых рабов. Вспышка. Больше рабов. Вспышка. Больше крови.

Шум восхищенной толпы то поднимался, то опадал, как прибой, по мере того, как зрители волна за волной поглощали боль и страдание. Первая группа жертв уже так или иначе исчезла с внешних платформ, и ее быстро заменили. Теперь на центральной сцене выступали пять ведьм, выпуская на песок кровь все ускоряющегося потока рабов.

Кселиан удовлетворенно отметила, что разогрев идет как следует, и перевела внимание на двух своих союзников.

Крайллах немного поправился, морщинистое лицо теперь походило на лик патриция, а не на посмертную маску мумии. Иллитиан наклонился вперед, не обращая внимания на представление, но явно с нетерпением ожидая разговора. Внутри арены были искусно спрятаны устройства, искажающие измерения, которые позволяли зрителям проецировать себя в самую гущу битвы, чувствовать капли крови на лице и слышать звенящие в ушах предсмертные крики. Эти же технологии позволяли Кселиан, Крайллаху и Иллитиану разговаривать, скрывшись от внешних наблюдателей в реальности, существующей только для их чувств.

— Я нашел способ избавить нас всех от Векта, — без обиняков начал Иллитиан. — Ключ лежит в Шаа-доме, как я и подозревал.

— Откуда ты знаешь? Ты хочешь сказать, что пошел туда один? — Крайллах недоверчиво фыркнул.

— Да, я ходил туда, как ты хорошо знаешь от своих шпионов.

— Не верю. Ты ведь еще жив.

— Хватит, — скрипнула зубами Кселиан. Она пообещала, что однажды наступит день расплаты за все подобные моменты. — Говори. Расскажи, что ты выяснил в своей… экспедиции, Ниос.

— Если все правильно подготовить, то станет возможно вернуть Эль’Уриака из-за пелены.

— Эль’Уриака?! — выплюнул Крайллах, побелев. — Что это за безумие? Старый император Шаа-дома мертв уже три тысячи лет!

— Это можно сделать, — на удивление горячо возразил Иллитиан, — и это приведет нас к победе. С самым опасным врагом Векта на нашей стороне кабалы побегут от него во множестве. Невозможно переоценить стоимость того, кто уже бросал вызов тирану.

Эта неожиданная тирада как будто утомила Крайллаха, и он упал обратно на трон, слабо взмахнув одной другой, как будто пытаясь смести Иллитиана в сторону. Тот погрузился в молчание.

Смертельный танец ведьм на центральной арене почти подошел к концу. Теперь они сражались друг с другом над багровыми холмами рубленого мяса, с гротескной грацией перепрыгивая через кучи искалеченных тел и визжащих содрогающихся рабов.

Фаворитка Кселиан, высокопоставленный суккуб по имени Аэз’ашья, билась с двумя ведьмами одновременно. Ножи сверкали размытыми дугами, когда она теснила обеих молниеносно быстрым шквалом ударов. Одна из ее противниц была иракна с электрической осколочной сетью и пронзателем, но Аэз’ашья не давала ей пространства для замаха. Другая ведьма пыталась проскользнуть ей за спину и нанести удар, пока та отвлечена.

— Он потерпел неудачу, Ниос, — сказала Кселиан. — Вект сокрушил и его, и всю его империю за одну ночь. Я не очень склонна нанимать неудачников, живые они или мертвые.

Толпа ахнула, когда Аэз’ашья внезапно упала, но через то место, где она стояла за миг до этого, пронеслась осколочная сеть и, разумеется, опутала ведьму позади нее. Аэз’ашья снова вскочила на ноги и с громким хохотом продолжила атаковать. Лишившись сети, иракна могла защищаться только острозубым пронзателем и вскоре пала под танцующими ножами стремительного суккуба.

— Единственная ошибка Эль’Уриака состояла в том, что он недооценил отчаяние и недостаток воображения Векта! — резко возразил Иллитиан. — Наши блистательные предки погибли по той же причине, только в этом случае тиран не стал использовать чужой корабль в качестве отвлечения, а просто уронил его на проклятую голову Эль’Уриака.

Едкое замечание о блистательных предках нашло свою цель. Благородные дома, некогда правившие Комморрой, были практически уничтожены вторжением, которое Вект специально завлек в город. Пока лорды Верхней Комморры сражались, обороняя свои владения, Асдрубаэль Вект и его союзники уничтожали их на поле боя одного за другим. К тому времени, как чужаков прогнали, Вект как раз был в подходящем положении, чтобы заполнить вакуум власти, оставленный недавно погибшими высшими архонтами. В последовавшие затем века анархии старый порядок был сметен, и Вект ввел новую систему кабалитских законов.

Лицо Крайллаха исказилось в гримасе. Он был еще ребенком, когда имперские космические десантники прорвались в принадлежащий его семье квартал Верхней Комморры, но очень хорошо — слишком хорошо — помнил эту ночь. Он так и не избавился от образов мечущегося шипящего огня и отрывистого рева болтеров на разоренных улицах. Он помнил, как бежал и прятался, как в ужасе узнал, что высший архонт убит залпом темного копья откуда-то из рядов собственного войска, хотя случайно или умышленно, никто не знал…

— Вект должен заплатить за все, — зло проговорил Крайллах. — Тиран должен пострадать за преступления против города и моего дома.

Между кучами раненых на центральной сцене ходили гемункулы с гравитационными жезлами. При помощи этих инструментов они вытягивали из павших блестящие кольца внутренностей и запускали их в небо танцующими арками и петлями. Некоторые гемункулы поднимали не слишком поврежденные окровавленные и кричащие жертвы, чтобы произвести над ними артистическую вивисекцию для развлечения и просвещения толпы. Другие стабилизировали умирающих и приводили в чувство оглушенных при помощи эликсиров и болевых стимулов. Тысячи глаз жадно смотрели с террас, следя за каждым движением; зрители наслаждались остатками первого блюда и набирали аппетит для следующего.

— Вект стал тираном и остается им, потому что он готов использовать самое мощное оружие, какое может найти, — сказал Иллитиан. — Почувствовав угрозу, он ударит без промедления и предупреждения. Нам нужно собственное оружие, иначе мы не победим. Нужно немыслимое оружие и достаточное желание, чтобы им вооружиться. Если даже тиран нас ничему другому и не научил, то этот урок мы должны запомнить. Вы оба можете критиковать и жаловаться на мои планы, но где же ваши? Мы все желаем одного, мы все связаны кровью и возмездием.

Внешние платформы арены меняли форму и текли, будто ртуть, соединяясь друг с другом, пока не образовалась сплошная полоса, висящая в считанных метрах от волнистых каменных террас. Начиналась гонка Разбойников.

— Что думаешь, Крайллах? — спросила Кселиан. — Я бы хотела по крайней мере полностью выслушать идею Иллитиана. Мы не молодеем, знаешь ли.

— Тонко, Кселиан, как и всегда. Хорошо, Иллитиан, рассказывай.

— Мы можем вернуть Эль’Уриака в два простых шага. Сначала мы нападем на девственный мир, где подрастает урожай экзодитов, и возьмем в плен одного из миропевцев в качестве катализатора. Затем мы извлечем из Шаа-дома фрагмент тела Эль’Уриака. Я уже нанял для этой задачи мастера-гемункула, и он уверяет, что это совершенно реально.

Иллитиан удачно подогнал свое предложение к началу гонки. Группа узких, хищных реактивных мотоциклов, оседланных полудиким наездниками, с рыком вырвалась на арену над и под гоночной дорогой, готовясь мчаться в противоположных направлениях. Толпа выжидающе притихла, все глаза уставились на Кселиан, которая должна была дать сигнал к началу гонки. Кселиан повелительным жестом подняла руку в перчатке и выдержала секундную паузу, прежде чем резко опустить. Мотоциклы моментально разлетелись в стороны и с многоголосым воем помчались вдоль дороги, столь размытые от ускорения, что от взгляда на них слезились глаза.

Разбойники на головокружительной скорости носились по изогнутому треку и мастерски закладывали виражи вокруг него, только благодаря экстраординарным рефлексам не врезаясь в стены арены или друг в друга. После первого круга начали возникать препятствия: зубчатые, как пила, острия, торчащие из трека, движущиеся лезвия, появляющиеся из стен арены, дрейфующие гравитационные аномалии и мономолекулярные сети.

Появление смертельных ловушек также было сигналом к началу рукопашной между Разбойниками. Они начали налетать друг на друга бортами, из которых торчали лопасти-клинки, и стрелять в ведущие мотоциклы из встроенных орудий. Это был танец смерти. Каждый Разбойник установил на свою машину множество крючковатых, острых как бритва ножей в уникальном порядке. Очень часто быстрые развороты и вращения приводили к тому, что неосторожный атакующий падал на кинжал, прежде чем их клинки успевали скреститься.

— Если это возможно, то как ты предлагаешь контролировать Эль’Уриака? — спросил Крайллах. — Он прославился своей гордостью и силой воли. Мы просто сменим одного тирана другим.

— Помимо того, что у Эль’Уриака, очевидно, будут те же мотивы, что и у нас? Гемункул заверил меня, что при регенерации в его тело можно будет ввести определенные… системы сдержек и противовесов, которые позволят нам полностью контролировать его, если это понадобится. Жизнь Эль’Уриака будет в наших руках, и мы сможем избавиться от него в любой момент. Тиран-марионетка может даже облегчить переход власти в руки благородных домов.

Гонка подходила к финалу. Мчащиеся в противоположных направлениях стаи Разбойников поредели, остались только самые удачливые и умелые наездники. Блестящая полоса трека пошла волнами и изгибами, испытывая их на хладнокровие и координацию, и стремительные реактивные мотоциклы начали летать еще ближе к стенам, подобным утесам. Одному Разбойнику в спину угодил осколочный огонь, отшвырнув его вместе с машиной прямиком в кричащую толпу. Будто огненная комета, мотоцикл пронесся по трибуне и взорвался дождем добела раскаленных обломков. Кселиан зевнула.

— Интересно, — улыбнулась она, — а что же нам надо предпринять, чтобы Вект не разгадал наши планы?

— Набег на девственный мир будет предложением одного из домашних питомцев тирана. Мы же просто предложим присоединить к нему собственные силы. Во время набега элитная группа наших агентов ускользнет от основной массы, чтобы похитить миропевца, пользуясь смятением. И только когда мы завладеем миропевцем, можно будет установить физическую связь с Эль’Уриаком из Шаа-дома.

Мощные гравитационные силы, создаваемые изгибающимся треком, метали обе стаи наездников по сторонам, и они то и дело смешивались друг с другом, прежде чем разделиться и полететь своей дорогой. Всякий раз столкновение отмечали выплески крови и внутренностей. Некоторые машины врезались лоб в лоб и падали, превратившись в единую огненную массу искореженных обломков.

Вскоре остались только два Разбойника. Бритый наголо наездник на мотоцикле с нефритово-зеленым панцирем нырнул вниз, атакуя второго на поблескивающей черной машине. Сверкая установленными на корпусах клинками, два мотоцикла помчались навстречу друг другу. Нефритовый увернулся в последнюю секунду, и его заостренное крыло вплотную пронеслось над изогнутым носом черного. Второй Разбойник вовремя разгадал маневр, рванул машину вниз, прошел прямо под зеленым мотоциклом и, вскинув хвостовое лезвие вверх, располосовал живот противника. Испуская дым и пламя, нефритовый ушел в штопор и пропал из виду. Победитель с триумфальным ревом понесся вдоль трека, принимая восхищение кровожадной толпы.

— У тебя на все есть ответы, Иллитиан. — хмыкнул Крайллах. — Все, что нам надо сделать — это поверить твоим медоточивым словам, и тогда мы вскоре будем плясать на счастливом золотом лугу.

Кселиан ощутила импульсивное желание атаковать морщинистого архонта прямо здесь и сейчас, утолить растущий гнев потоком крови. Верховный палач Крайллаха, Морр, шевельнулся за троном своего господина, тактично дав понять, что распознал намерения Кселиан, даже если сам архонт их не заметил. Кселиан заставила себя расслабиться и сконцентрироваться. У нее были собственные сомнения по поводу замысла Иллитиана, но сопротивление Крайллаха сильно подталкивало ее к тому, чтобы принять этот план. Может, Крайллах манипулировал ею? Нет, скорее всего, это было дело рук Иллитиана. Он всегда был умен.

Размышляя над безумной идеей Иллитиана, Кселиан перевела внимание на следующее представление, начавшееся на арене.

Центральная сцена снова опустела, белый песок выглядел чистым и нетронутым. Но теперь над ней висел быстро мигающий голоизлучатель. Он заново рассказывал о событиях набега, испуская головокружительный калейдоскопический поток рвано смонтированных изображений: черные корабли с изогнутыми крыльями, несущиеся через атмосферу, ночь над примитивным поселением, мелькающие в воздухе ракеты, стремительные вспышки дезинтеграторов, семьи, в ужасе бегущие в ночь, которая внезапно расцвела огнем и сталью.

Фильм не представлял большого интереса для неспокойной толпы, и некоторые даже начали совершенно невежливо освистывать его. Кселиан настояла, что нужно предоставить какой-то контекст, прежде чем демонстрировать пленников, которых предательница уже должна была выпускать из камеры.

Последние сцены голографического монтажа показывали бой с защитниками поселения. Храбро, но тщетно они сражались с силами эльдаров, превосходящими как численно, так и технологически, и доставили несколько сцен, достойных демонстрации. Воющий бородатый человек всадил штык в живот воину-кабалиту, залп лазеров сбил еще одного эльдара наземь. Затрещали гранаты помех, и ведьмы ринулись на штурм истерзанного выстрелами здания, где находился последний очаг сопротивления.

Голоизлучатель переключился на сенсорный имплантат, вшитый в нервную систему предательницы — лишь первую из нескольких тщательно подготовленных точек наблюдения. Сто тысяч голодных душ смотрели из глаз человеческой самки, пока та спешно отпирала замки. Они чувствовали горевшие в ней страх и алчное ожидание награды, когда та открывала дверь камеры. Волосатые уродливые жители мира смерти были уже готовы и дожидались ее. Двое выскользнули в коридор, а тот, что явно был их лидером, обнял предательницу, защищая ее рукой. Двое разведчиков выяснили, что все чисто, и все остальные тихо последовали за ними.

— Каковы реальные причины полагать, что этот план сработает, Иллитиан? — поинтересовалась Кселиан. — Я бы предложила свою искреннюю поддержку, но не могу избавиться от чувства, что ты не полностью честен со мной.

Дикари явно считали себя ловкими и скрытными. Несмотря на бдительность, они чуть не врезались в стражника, который — как и было рассчитано — вышел на них из невидимого прохода. Они тут же отреагировали на угрозу: один схватился за осколочную винтовку врага, другой бросился ему на спину.

Первый отрезал себе пальцы, напоровшись на мономолекулярные лезвия, но все же ему удалось стиснуть оружие и удерживать его, даже когда стражник выпустил винтовку и всадил противнику в живот кривой нож. Второй нападающий повалил эльдара на пол и после короткой яростной схватки сломал ему шею.

Зрителей охватило волнение сопереживания. Кселиан с удовлетворением отметила взлет интереса и поток ненависти к опасным животным, пронесшийся следом. Как она и надеялась, жертва одного из их числа сделала представление в сто раз более драматичным.

— Пленение миропевца — тонкая задача, но у меня есть кое-какие ресурсы на месте, которые облегчат ее, — осторожно сказал Иллитиан, но Кселиан просто пристально уставилась на него, ожидая продолжения. Почувствовав предстоящий поединок воли, архонт Белого Пламени слегка пожал плечами и изящно поддался: — Также возможно, что возвращение Эль’Уриака приведет к Разобщению, хотя, как я полагаю, наша осведомленность об этом факте может сыграть нам на руку.

— Ага, так, значит, ты надеялся использовать это в своих целях, ничего нам не сказав! — воскликнул Крайллах. К своему неудовольствию Кселиан обнаружила, что готова согласиться с этим сморщенным древним ископаемым.

Теперь жители мира смерти бежали. Повсюду тонко визжала тревога, свет мерцал на специально выбранной частоте, вселяющей в людей панику. Предательница бежала с ними, остальные следили, чтоб она всегда была в центре толпы — им отчаянно хотелось верить, что они обрели друга. Раненого в драке со стражником оставили позади, дав ему трофейный осколочный пистолет, чтобы задержать преследователей, насколько получится.

Его ждал бесславный конец от клыков охотничьих зверей, пущенных по следу. Раненому удалось застрелить первую тварь, но остальные терпеливо дождались, пока он не потеряет сознание от шока и кровопотери. Вскоре звери, завывая, вновь помчались за беглыми товарищами погибшего. Иллитиан и Крайллах продолжали спорить, не обращая внимания на развитие сюжета.

— Разобщение может превратить город в руины!

— Город и не такое переживал. Больше всего от него пострадает тиран.

— Идти на такой риск — безумие.

— Безумие — это сложа руки ждать, что что-то поменяется.

— Замолчите, — угрожающе оборвала Кселиан. — Вот-вот прибудут наши гости, и я хочу насладиться моментом.

Смертомирцы добежали до пустого на первый взгляд ангара, в дальнем конце которого возвышалась бронзовая арка. Предательница должна была сообщить им, что это мерцающая завеса в арке — портал, который приведет их обратно в безопасное реальное пространство. Ее не предупредили о засаде.

Из укрытия выскочили воины-кабалиты и принялись с удивительным отсутствием меткости палить по солдатам. Всюду летали осколки, врезаясь в стены, пол и потолок. На лице Кселиан отразилось недовольство. Воины должны были загнать рабов в портал, но явно переигрывали с неуклюжестью. Она могла не беспокоиться. Миг смятения, и люди всем стадом кинулись к арке, пригибаясь, уворачиваясь и перекатываясь, насколько могли.

Кселиан переключила внимание с сенсорной связи на центральную сцену. Сверкнула вспышка, и все еще бегущие жители мира смерти оказались посреди амфитеатра. Они резко остановились на белом песке, осматривая то, что их окружало, постепенно осознавая шутку, сыгранную над ними. Взрывы жестокого смеха эхом отдались по всей арене. Некоторые из пленников стояли, ничего не понимая, другие упали на колени или проклинали мучителей на своем примитивном хрюкающем языке.

Восхитительная психическая мука отчаяния была столь чиста и естественна, что казалась сродни утраченной невинности. Дикари были уверены, что вселенная устроена по их представлениям, что они — герои собственной легенды о безрассудной отваге. Последние клочки их уверенности были сорваны, показав, что они всего лишь игрушки более древних и темных сил, враждебных всему человеческому.

Кселиан поднялась, чтобы дать последнюю речь перед тем, как разыграется финальный акт представления. Ее отборные ведьмы уже стояли, готовые сразиться с жителями мира смерти в схватках один на один. Дикарям дадут оружие и заставят биться изо всех сил ради удовольствия толпы. Они будут унижены еще сильнее, когда поймут, какое посмешище представляют собой их хваленые боевые умения в сравнении с грацией и скоростью вооруженной ножами ведьмы. Пыточные машины «Талос» готовы были схватить их содрогающиеся останки и заточить в своих адамантиевых ребрах, чтобы мучить вечно. Кселиан гордо выпрямилась и показала на грязных варваров на центральной сцене.

— Вот они, животные, что объявили себя правителями Великого Колеса! Взгляните, как пресмыкаются они перед вами, братья и сестры! Они мнили бросить вызов нашему величию, отрицали нашу славу…

Вдруг арена слегка задрожала, и Кселиан прервалась, ощутив невольный холодок. Разобщение? Уже? Нет, конечно, об этом предупредили бы, по крайней мере, старухи и гадалки из Нижней Комморры.

Над краем арены поднимался огромный зубчатый зиккурат из черного металла, заслоняя собой свет пленных солнц. Длинные тени поползли по белым пескам к кафедре Кселиан и полностью поглотили всеми забытых людей с мира смерти. Огромная толпа попадала наземь, как пшеница под косой, преклонив колени, будто они сами были дикарями, решившими поклоняться какой-то странной новой луне. Кселиан, скривившись, нехотя опустилась на одно колено. Позади то же сделали Иллитиан, молча, и Крайллах, с протестами.

У них не было выбора. Прибыл тиран.

На нижней стороне зиккурата вспыхнули щупы и антенны, похожие на терновые шипы. Лучи зеленоватого света промчались по толпе, как шарящие пальцы, и сомкнулись в сияющую перевернутую пирамиду. Появился мерцающий лик размером с гору, образ того, кто удерживал Темный Город в рабстве на протяжении шести тысячелетий. Асдрубаэль Вект, Верховный Властелин Комморры.

По арене пронесся приветственный рев кабалитов, который поднимался и опускался по всем террасам, словно живущий собственной жизнью. Лицо заговорило голосом падающих ледников и сокрушительных ледяных потоков, и все прочие голоса затихли.

— Прошу извинить меня за то, что я прерываю ваше мероприятие, дети мои. Необходимость в подобных грубых вмешательствах — лишь часть того бремени, которое я вынужден был взвалить на себя, когда стал хранителем этого безупречного города. Уверяю, запланированные события возобновятся в считанные мгновения.

Над ареной повисла мертвая тишина. Вект прибыл сюда не как зритель, он явился за кем-то из присутствующих. Ему назвали имя предателя, и Вект пришел покарать его. Каждый архонт в амфитеатре ощутил моментальный приступ страха, подумав, что великий тиран мог узнать об их собственных изменнических планах — реальных или воображаемых. По давней привычке они старались сохранить незаинтересованный и бесстрастный вид. Подобные проверки на хладнокровие часто встречались на пути архонта. Трус и глупец недолго процветали в обществе комморритов.

Вект, очевидно, решил сдержать слово и не стал задерживать толпу. Снова вспыхнули яркие лучи прожекторов, на сей раз сфокусировавшись на определенной точке на трибуне.

— НАРТЕЛЛИОН! Я обвиняю тебя! — взревел богоподобный голос.

Девяносто девять процентов зрителей разом вздохнули от облегчения. Свита Нартеллиона сомкнулась вокруг него, но их усилия выглядели тщетными. Сотни последователей Векта, воины из кабала Черного Сердца, уже окружили их по какому-то скрытому сигналу властелина. Архонт-предатель что-то неслышно ответил Векту, на что тот отреагировал ужасающим громоподобным хохотом.

— Не думаю, что это анатомически возможно, Нартеллион, но мои гемункулы будут рады опробовать эту теорию на тебе. Схватить его — живым, пожалуйста.

В бессильной ярости Кселиан смотрела на бой, завязавшийся под болезненным светом прожекторов. Мелькали жутко изогнутые лезвия, над бледным камнем со свистом носились отравленные осколки. Численно превосходящие воины Векта в черной броне пытались все одновременно добраться до тесно сгрудившихся сторонников Нартеллиона, образовав вокруг них плотное шипастое кольцо. Выстрелы разлетались в стороны, задевая посторонних, и вскоре на других частях террас началось еще несколько сражений — свиты различных архонтов решили воспользоваться шансом и оплатить старые счета под прикрытием всеобщего хаоса.

Нартеллион, видимо, ожидал проблем в течение дня и приехал, заранее подготовившись — по крайней мере, он так думал. Внезапно среди массы сражающихся воинов вспыхнули яркие изумрудные звезды дезинтеграторов, работающих на полном автоматическом режиме. Были видны очерченные светом силуэты кричащих и бьющихся тел, но это были всего лишь тени тех, кто сгорел подобно свечам в адском сиянии. Энергетические орудия прорвали кольцо кабалитов Векта, на миг показалось, что силы пришли в равновесие.

Какой-то «Рейдер» отважно попытался подлететь к Нартеллиону и вынести его из боя. Из зиккурата вылетели копья темной энергии и пронзили изящный транспорт, прежде чем он успел хотя бы приблизиться. Дезинтеграторы Нартеллиона нацелились на зиккурат, пытаясь то ли отогнать его, то ли хоть как-то отомстить за погибший «Рейдер».

Огненные зеленые искры высокоэнергетической плазмы срикошетили от непроницаемого темного металла, даже не оставив следов на поверхности. Несмотря на отсутствие видимого эффекта, эта слабая атака, видимо, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Векта. Дезинтеграторы и темные копья, усеивающие зиккурат, вдруг обрушили свою мощь на террасы с яростью разгневанного божества. Дождем посыпались энтропические лучи темного света и плазменные заряды, испепелив поле боя. Все, что осталось от Нартеллиона, его свиты и воинов Черного Сердца, которые с ними бились — черная патина на рваных дырах, выбитых в камне. Эта внушающая благоговение демонстрация огневой мощи порядком поумерила пыл остальных сражающихся на других трибунах. Снова появился лик тирана и взглянул на последствия побоища с жестокой улыбкой на губах.

— Какая жалость, — сказал ледяной голос без малейшего намека на сожаление. — Теперь нам придется ждать, пока Нартеллион не возродится, прежде чем мы сможем повеселиться вместе. Наслаждайся остатком своего представления, Кселиан. Я надеюсь, что не слишком его испортил.

Черный металлический зиккурат безмолвно поднялся и улетел прочь. С ним ушла и тень, покрывшая песок арены, и стало видно разорванные в клочья тела жителей мира смерти. Кселиан снова склонилась в поклоне, пытаясь сохранять спокойное лицо, в то время как внутри бурлила бессильная ярость. Имелась вероятность, небольшая, но вероятность, что рабы оказались случайными жертвами перестрелки, но Кселиан была уверена, что в их гибели не было ничего случайного. Вект рассчитал время прибытия и устроил бой именно так, чтобы прервать кульминацию представления худшим из всех возможных способов.

Кселиан медленно повернулась к двум своим союзникам. Иллитиан без колебаний встретил ее взор, с трудом сдерживая улыбку превосходства. Когда она была в таком убийственном настроении, ее лучше было не дразнить. Крайллах же, увидев ее глаза, отшатнулся, откинувшись на спинку трона.

— Больше никаких игр. Никаких споров и манипуляций. Мы немедленно приступаем к исполнению плана Иллитиана.

— Я… я… — заикнулся Крайллах.

— Если ты не с нами, значит, против нас. Крайллах, ты против нас? — с холодной четкостью проговорила Кселиан.

Если бы Крайллах возразил, то не покинул бы кафедру живым, несмотря на телохранителей, и он это знал. Сморщенный старый архонт мудро промолчал. Кселиан обернулась и оглядела дымящуюся разрушенную террасу.

— Вект должен умереть. Все, кто поддерживают его, должны умереть. Плевать, если для этого придется сжечь весь город. Тирана нужно уничтожить.

Глава 4. ОХОТНИКИ

Через несколько дней после событий на арене Клинков Желания Беллатонис призвал одного из своих слуг — развалину по имени Ксагор, усердно изучающего искусства боли и подающего большие надежды. Вскоре тот явился, едва дыша и весь внимание, не понимая, почему хозяин решил вызвать его лично. Без маски можно было увидеть его бледное, грубое лицо с красными пристальными глазами, тяжелой челюстью и упрямо нахмуренным лбом, который, видимо, навсегда застыл в таком виде. Лысый череп поблескивал, густые брови съехались вместе от беспокойства. Длинный рубчатый плащ из темной шкуры захлопал за спиной развалины, когда тот с неподобающей торопливостью вбежал в тесные покои Беллатониса и распростерся перед ним.

Беллатонис был занят тем, что кормил коллекцию плотоядных растений, последних выживших гибридов, над которыми он много лет назад экспериментировал по заданию архонта Пирлливина. Хотя сами эксперименты оказались одним из многих разочарований, Беллатонис успел привязаться к получившимся у него мелким мясистым чудовищам. Разговаривая с Ксагором, он продолжал ронять кусочки сырого мяса в щелкающие пасти с терновыми шипами вместо зубов, которые постоянно норовили ухватить его слишком быстрые и уверенные пальцы.

— А, Ксагор, вот и ты. Все в порядке? Ты выглядишь немного… запыхавшимся, — улыбнулся Беллатонис. Ему нравился пыл юных, и он любил мучить их за это. В действительности развалины имели веские причины бояться его. Каждый из них поклялся отдать себя в полную власть гемункула в обмен на возможность учиться у него искусствам плоти. Ученичество включало в себя обязанность испытывать жестокие таланты Беллатониса на собственных телах. Как он всегда говорил им, будущий гемункул должен сначала познать боль, прежде чем навлекать ее на других.

— Х-хозяин, ваш верный слуга Ксагор явился, как только смог! — пробормотал развалина, уткнувшись лицом в толстый ковер.

— О, не бойся, Ксагор, я вызвал тебя не для того, чтобы наказать. Вставай. Наоборот, у меня для тебя есть награда. Разве это не хорошо?

— Да-да, очень хорошо! — смущенно проскрипел Ксагор, поднимаясь на ноги.

— Да, ты был так прилежен в последнее время, что я решил дать тебе особое задание. Выполни его так, чтобы удовлетворить меня, и получишь мою благосклонность, понятно?

Ксагор хорошо понимал, что это на самом деле значит. Если ему не удастся выполнить задачу так, что Беллатонис будет совершенно доволен, последуют боль и смерть. Развалина быстро закивал.

— Прекрасно. Во-первых, ты не должен никому рассказывать об этом задании, ни сейчас, ни потом. Ты пойдешь на рынки плоти Метзух в Нижней Комморре и направишься в одно из самых известных тамошних заведений, Красный Дом, что недалеко от улицы Ножей. Ты знаешь это место?

— Да-да, хозяин! — зачастил Ксагор. — Ксагор много раз там был. Гурман Матсильер из Красного Дома — мой брат по пробирке.

— Замечательно. Я доволен, что ты не попытался солгать мне, отрицая это, — пробормотал Беллатонис и уронил еще одну мясную подачку в напряженно раскрытую пасть. — В Красном Доме тебя дожидается очень важная посылка, которую нужно доставить мне лично. Ты заберешь посылку — это сосуд — и принесешь в башню невредимой и нераспечатанной. Эта часть задания очень проста, но критически важна. Невредимая и нераспечатанная, ты понял?

Ксагор послушно кивнул. Беллатонис практически видел, как слова «невредимая и нераспечатанная» впечатываются в мозг развалины огненными буквами. Гемункул удовлетворенно кивнул в ответ. Он придумал подходящую «легенду», которая также могла сослужить двойную пользу.

— Другая важная часть задачи: пока будешь на рынках плоти, держи ухо востро и слушай. Мне нужна информация, которую можно добыть только в Нижней Комморре. Выясни, что говорят шарлатаны и гадалки, когда пытаются увидеть будущее, узнай, какие бредовые слухи ходят в последнее время среди рабов. На дне каждой сплетни кроется зерно истины. Что-то будет, Ксагор, я это чувствую!

Ксагор закивал с едва сдерживаемым возбуждением, заслышав несколько выспреннюю речь Беллатониса. Одна фраза превратила его из курьера и потенциальной жертвы в соучастника заговора, что в его возрасте было удивительным взлетом.

— Все ясно? Очень хорошо, тогда беги. Принеси мне сосуд и свежие сочные слухи, я голоден до новостей.

Когда Ксагор ушел, мастер-гемункул послал тайные сообщения своим агентам в Нижней Комморре, чтобы они следовали за развалиной и удостоверились в самом важном — что сосуд с подарком Иллитиана прибудет целым и нераспечатанным. Единственный слуга не должен чрезмерно возбудить внимание ковенов, и Беллатонис ставил на этот факт, надеясь, что посылку не перехватят по пути. И все же ветхий лабиринт улиц и аллей, окружающий рынки плоти, населяли всевозможные и многочисленные хищники, которых надо было принимать в расчет. Обычно слуга гемункула мог чувствовать себя до какой-то степени защищенным, но вездесущий пульс насилия и отчаяния в последнее время становился сильнее. Приближалось нечто плохое, и массы это ощущали.

Беллатонис едва закончил раздавать распоряжения и вернуться к клиентам на столах, как его вызвал к себе Маликсиан. Сумасшедший архонт слегка притих после встречи с Иллитианом, и гемункул задумался, не стал ли этот промежуток бездеятельности причиной нового взрыва маниакальной активности Маликсиана. Поразмыслив мгновение, Беллатонис отправил еще одно сообщение, прежде чем уйти. Оно предназначалось агентам в Аэлиндрахе, услугами которых он пользовался с большой неохотой. Цена будет высока, но Беллатонис хотел быть абсолютно уверен, что получит плату Иллитиана.

Один из временных агентов и информаторов Беллатониса находился на заброшенной рабской фабрике и прижимался к потолочной балке, наполовину съеденной коррозией, когда получил призыв. Он уже несколько дней скрывался в этом полуразрушенном здании глубоко в беспорядочно застроенном центре Нижней Комморры, ожидая, когда появится его цель. И теперь, когда надзиратель наконец пришел на встречу со своими приятелями, сигнальное устройство вспыхнуло, шепча о новом и потенциально прибыльном задании.

Агент, стройный молодой эльдар по имени Харбир, тихо проклял свое невезение. Надзиратель и его маленькая банда были просто рабами, обычной грязью в глазах Харбира. Но все же кто-то объявил небольшую награду за убийство этого надсмотрщика, и, несмотря на гордость, Харбир к тому же был очень, очень голоден. Наверное, другие рабы, которые слишком часто попадали под плеть, собрали все свои убогие накопления, чтобы раз и навсегда избавиться от угнетателя. Плата за убийство предлагалась скромная, но Харбир несколько дней не утолял жажду крови и очень не хотел упускать добычу. Одна жертва в руках лучше двух в бегах, как гласила поговорка.

Глядя вниз, на небольшой круг рабов, эльдар представлял себе, как можно убрать их всех разом. Двух из пистолета, трех ножом, и все закончится еще до того, как с их лиц исчезнет изумление. Но его удержала редко используемая, осторожная часть разума. Рабы были настороженные, крупные, с грубыми, но эффективными металлическими дубинками и ножами-скребками. Он не мог поручиться, что одному из них не посчастливится ранить его, и тогда остальные возьмут его числом. Он разочарованно погладил любимый клинок. Полметра изогнутой бритвенно-острой стали не попробуют сегодня теплой крови, как и сам Харбир не утолит свою бесконечную жажду.

Пока Харбир думал, собрание закончилось. Надсмотрщик и его друзья разделились, каждый пошел наружу своей дорогой. Сердце убийцы запело от радости, и он легко побежал по крыше, обросшей бахромой ржавчины, опережая свою цель. Через разбитое окно он наблюдал, как жертва покинула заброшенную фабрику, перешла через грязную, заваленную мусором аллею и исчезла в обветшавшем ряду складских помещений на противоположной стороне. Харбир последовал за ним мягко и безмолвно, как тень.

На складе было пусто, только сновали крысы. Часть помещения с облупленными стенами была отгорожена листами дешевого, похожего на резину материала. В некоторых местах стены расслоились, где-то были повалены, в результате место походило на ветхий разваливающийся лабиринт. Харбир крался вдоль стены, внимательно прислушиваясь к своей добыче. Он был уверен, что надзиратель все еще не покинул здание, но не слышал ничего, кроме собственного тихого дыхания. Зайдя за угол, он обнаружил шаткие с виду ступени, идущие наверх. Убийца полез по ним, тихо ругаясь, когда доски скрипели и стенали под ногами.

Когда его голова оказалась на уровне пола, он остановился и осмотрелся. Насколько было видно, там ничего не было, этаж пребывал в полной разрухе. Если надсмотрщик пошел сюда, решил Харбир, то он бы услышал, как тот поднимается по лестнице. Он повернулся и так легко, как только мог, спустился на первый этаж.

Легкий скрип заставил его обернуться. Надсмотрщик был прямо за спиной! Этот крупный раб тихо прокрался вниз по ступеням и протянул руку, готовый всадить в незащищенную спину Харбира ржавый нож-скребок. Поняв, что раскрыт, надзиратель тут же взмахнул ножом, но из такого положения удар получился слабым и неуклюжим. Взятый врасплох внезапной переменой ситуации, убийца отскочил назад и в мгновенной панике забежал за угол. Надсмотрщик с ревом вскочил и помчался за ним.

За третьим поворотом раба неожиданно остановил выставленный вперед клинок Харбира, по рукоять погрузившийся в живот. Давясь кровью, жертва попыталась было поднять собственный нож, но стальные пальцы крепко схватили его за запястье.

— Это не так-то просто, верно? — прошептал Харбир и рванул полметра острой стали вверх, до самой грудины раба. На остроносые ботинки хлынули кровь и внутренности, и он снова выругался. Харбир все время забывал отступить назад в нужный момент. Не обращая внимания на грязь, он алчно впился в уходящую душу, страдающую от смертельной раны. Это пригасило, но не утолило вечную жажду.

При помощи сигнального устройства он выжег свою метку убийцы на подергивающемся трупе. Не было времени вытащить тело куда-нибудь, где его скорее найдут, оставалось только надеяться, что кто-нибудь обнаружит его и сообщит куда надо. Он уже почти забыл, что надо забрать награду, так как уже получил, что хотел, когда убил жертву. А вот работа на гемункула, если только Харбир сможет найти курьера первым, обещала практически невообразимые богатства. Он задумался, стоит ли ему забрать «важную посылку» и доставить ее самому, или же посмотреть, можно ли продать ее кому-то еще.

Харбир решил, что надо сперва найти курьера и убить его, а потом уже думать, что делать с посылкой, и облизал губы в предвкушении.

Изящный гравитационный транспорт поджидал Беллатониса рядом с его башней, чтобы отнести его в небеса, к гнезду Маликсиана. Сфера на вершине невероятно высокого серебряного пика походила на центр возбужденного улья. Здесь толклась небольшая армада воздушных судов, вокруг кружился нимб из мечущихся геллионов и парящих бичевателей. Беллатонис подумал, что, видимо, весь кабал Девятой Хищницы поднялся на крыло.

Его машина не влетела в само гнездо, но поднялась выше и зависла рядом с большим узким «Рейдером», где, судя по всему, расположился сам архонт. Боевой корабль Маликсиана напоминал скелет, собранный из полированных хромированных костей какого-то воздушного гиганта, и состоял по большей части из открытого пространства, нежели из сплошных материалов. Воины Маликсиана с удивительной ловкостью перемещались по рангоутам шириной в ладонь и изгибающимся клинкам, чтобы как можно быстрее занять свои места.

Беллатонис давно уже изгнал все следы эмоций, близких к страху, из своего строго упорядоченного рассудка, но даже это не уберегло его от неприятного головокружения, когда он перешагнул через многокилометровую бездну между двумя машинами. Транспорт, от которого он оттолкнулся, опасно покачнулся, но «Рейдер» Маликсиана был тверд и неподвижен, как скала. Сам архонт беспечно свесился за борт рядом с носовым парусом корабля, жадно упиваясь зрелищем всех своих сил, собравшихся вместе. И он был не один. Беллатонис с профессиональным отсутствием учтивости пристально оглядел новоприбывшего. Круглое, как луна, лицо Сийина невинно заморгало в ответ. Горбатый гемункул был полностью занят тем, что цеплялся за один из тонких поручней «Рейдера» и старался не смотреть вниз.

— Ах, Беллатонис, мой мастер-ваятель! Я так рад, что ты смог прийти! — радостно пропел Маликсиан, очевидно, забыв, что Беллатонис слишком ценил свою жизнь, чтобы проигнорировать приказ своего архонта. — Ты знаешь Сийина, резчика по плоти, который работает на Иллитиана? Он пришел, чтобы поздравить тебя с замечательной работой, проделанной над бичевателями, и я решил пригласить с собой и его!

— Сердечно благодарю за вашу милость, мой архонт, — ответил Беллатонис, несколько демонстративно поглядывая на Сийина. — Могу ли я поинтересоваться, что за мероприятие происходит?

— Охота, мой дорогой Беллатонис, охота! — закаркал Маликсиан. — После той заварушки на арене я задешево купил у Кселиан партию рабов. Похоже, госпоже боли надо кое-что перестроить и ликвидировать часть своих ресурсов — точнее, это вместо нее сделаю я.

На поверхность разума Беллатониса вылез маленький червячок сомнения. Присутствие Сийина было неуместным, но ожидаемым. Главный гемункул Иллитиана просто обязан был начать вынюхивать подробности, рано или поздно. Уже то, что он явился как раз, когда Беллатонис собирался получить награду от Иллитиана, было довольно подозрительно, но что действительно подпускало когтистых извергов в яму с рабами, так это внезапный порыв Маликсиана организовать охоту.

Маликсиан предпочитал, чтобы его крылатые питомцы всегда были накормлены и получали достаточно физических нагрузок. Периодически в Вольеры выпускалась сотня-другая рабов, и им давали время разбежаться. Потом клетки открывались, и наружу вылетали стаи воздушных чудовищ — кожекрылы, кровохваты, иридийские птеракогти, веспиды, редкие белые рухки, теневороны, ядовитые сорокопуты с Имгарла и многие другие. Девятая Хищница поднималась в небеса во главе с архонтом, чтобы насладиться болью и ужасом умирающих рабов. Также они разбирались с любой добычей, которая невежливо пряталась от охотников или отчаивалась настолько, что пыталась отбиться.

Все, что ходило по земле Вольеров во время охоты, считалось законной добычей. Упавший с транспорта воин или сорвавшийся с доски геллион приравнивались к несчастным рабам. Едва сдерживаемая анархия легендарных охот Маликсиана привлекала в его кабал огромное множество бичевателей и геллионов. Эти дикие воины роднились на почве одинакового презрения к тем, кто был прикован к земле. Обычно Беллатонис с радостью наблюдал за играми маликсианского зверинца, но теперь невинная с виду миссия Ксагора была обречена завершиться в острых когтях одного из питомцев безумного архонта.

— Это большая честь, архонт Маликсиан, — Беллатонис замаскировал свое недовольство поклоном. — Замечательно, что здесь присутствует один из моих коллег, и мы можем вместе наслаждаться празднеством.

— Ух, это ничего, ты еще увидишь то, над чем так тщательно работал. Наконец-то мы посмотрим на них в деле. Я все собирался устроить что-то подобное, но приехал Сийин, и все решилось. Как давно мы не расправляли крылья и не взмывали в небеса!

— Разве это не чудесно, Беллатонис? Добрый архонт предоставляет нам такое прекрасное развлечение, — жеманно улыбнулся Сийин. — Скромным гемункулам вроде нас так редко удается познать свое место в великих планах сильных мира сего. Когда появляется такая возможность, мы должны сразу хвататься за нее, чтобы узнать, как мы можем служить в их лучших интересах. Ты согласен?

— Конечно же, Сийин, мы всегда должны помнить о том, где наше место, — язвительно ответил Беллатонис.

Беллатонис был вынужден признать, что идея охоты возбуждала в нем искренний интерес, несмотря на тревожное развитие событий. Судьба усердного молодого Ксагора теперь была не в его руках. Он был, фактически, заперт на борту охотничьей колесницы Маликсиана вместе с Сийином и архонтом до тех пор, пока охота не завершится. Беллатонис утешил себя мыслью о том, что если сосуд останется цел и доберется до него, то, даже если Ксагор погибнет, это будет прискорбно, но не так уж важно перед высшей целью.

Мастер-гемункул отверг мимолетное желание рассказать Маликсиану о секретной миссии Ксагора. В присутствии Сийина это было исключено, и, кроме того, вряд ли безумный архонт будет в настроении для разговоров, когда в его крови запоет охотничий азарт. Нет, Ксагору придется полагаться исключительно на себя, а в случае чего Беллатонис будет готов прибрать за ним — как буквально, так и метафорически. Гемункул мысленно возблагодарил приступ паранойи, который заставил его просить о помощи своих редко призываемых союзников.

Повелительным жестом Маликсиан послал «Рейдер» в пике, что, очевидно, было сигналом. Воздух вокруг тут же заполнился крылатыми бичевателями, геллионами, реактивными мотоциклами, «Рейдерами» и «Ядами», как будто архонт и его спутники находились в центре сверкающего водопада. Они выровняли курс на уровне самых высоких вершин клеток, и кабал медленно разлетелся над Вольерами по какой-то заранее обговоренной схеме. Под собой Беллатонис видел потоки крылатых силуэтов, вырывающихся из заточения, словно клубы уносимого ветром дыма. На самых близких мерцала радужная чешуя, выдающая иридийских птеракогтей, вдали он видел медленно хлопающие крылья белого рухка и гудящие облака теневоронов.

Маликсиан приложил к губам длинную серебряную трубку и подул. Низкий, пронзительный свист пронесся через всю армаду, во многих местах его подхватили такие же свистки. Повинуясь команде, смертоносные стаи и косяки опустились в ущелья между клетками Вольеров и начали охоту за рабами, которые, без сомнения, спасались бегством где-то внизу.

«Рейдер» Маликсиана метнулся вниз следом за группой птеракогтей. Быстрое хлопанье их крыльев говорило о том, что они заметили добычу. Звери взволнованно шипели друг на друга, преследуя жертву. «Рейдер» мог бы легко их обогнать, но замедлился, как только поравнялся с хищными рептилиями. Геллионы опустились к машине и заняли позиции по бокам, вокруг архонта, отряд на реактивных мотоциклах подлетел ближе и начал кружить высоко над кораблем. «Рейдер» полетел стабильным курсом, и только тогда Сийин собрался с духом, чтобы подобраться ближе к Беллатонису, осторожно перебирая руками перила.

— Почему они стараются оборонить нас от воздушных нападений? — встревоженно прошипел Сийин, глядя вверх, на кружащих Разбойников. — Ведь чудесные питомцы архонта не попытаются нас атаковать?

— Девятая Хищница охотится не только ради удовольствия, но и чтобы попрактиковаться в искусствах войны, — ответил Беллатонис, наслаждаясь возможностью прочесть лекцию другому гемункулу. — Это благородная традиция, уходящая корнями в первые дни существования нашей расы. В ходе охоты кабал естественным образом учится сложной хореографии и взаимодействию «Рейдеров», Разбойников, геллионов и бичевателей во всех трех измерениях, что очень помогает им на поле боя. Поэтому-то Разбойники и занимают такую позицию, как если бы враг мог неожиданно обрушиться на архонта. Для них такие маневры естественны, даже когда нет какой-либо угрозы.

Его прервал возбужденный вопль Маликсиана. Птеракогти, сложив крылья, пикировали на добычу. По аккуратно подстриженным лужайкам и декоративным рощицам между клетками торопливо двигалось три или четыре темных пятна, пытаясь сбежать от крылатой погибели. В сравнении с птеракогтями они двигались до смешного медленно, будто насекомые, пытающиеся уползти по крышке стола. Хищные стаи налетели на них, сбили с ног одного раба, схватили другого бритвенно-острыми когтями. Еще больше птеракогтей собралось вокруг упавших тел и принялось жадно терзать и рвать их.

«Рейдер» опустился, так что кошачье зрение Беллатониса теперь могло четко разглядеть одного из удирающих рабов. Тот развернулся и бросился на одну из шумно спорящих стай, размахивая грубым самодельным оружием в тщетной попытке спасти одного из павших товарищей. Птеракогти захлопали крыльями и злобно зашипели, раб бессловесно завопил в ответ и принялся охаживать их дубиной.

Через секунду отважного, но безрассудного раба раздавила рухнувшая с небес дельтовидная форма — приземлившийся сверху белый рухк. Воздушный хищник был огромен, втрое выше искалеченного раба, которого он прижал лапой к земле, чтобы удобнее было отрывать клювом конечности. Птеракогти продолжали шипеть на незваного гостя, но держались на безопасном расстоянии. Рухк совершенно не обращал на них внимания и продолжал заглатывать кровавые куски.

«Рейдер» медленно пролетел над шумно пирующим созданием. Маликсиан одобрительно усмехнулся Беллатонису и Сийину.

— Мои прекрасные белые рухки обожают убивать тех, кто пытается сопротивляться. Я думаю, они воспринимают любой вызов как личное оскорбление, — хихикнул Маликсиан.

— Великолепное зрелище, — слабым голосом пробормотал Сийин. Беллатонис с удовольствием отметил, что воздушные выкрутасы Маликсиана явно плохо влияли на физиологию Сийина. Его растянутое круглое лицо отчетливо позеленело по краям.

— Я удивлен, что один раб вернулся, чтобы попытаться спасти другого. Это, видимо, какая-то связанная пара, — предположил Беллатонис.

— Возможно, — без интереса ответил Маликсиан. — Первыми в каждой охоте убивают глупых, тех, у кого нет плана лучше, чем попробовать убежать. Умные сейчас сидят по укрытиям. Скоро начнется настоящая охота, когда мы начнем выкуривать их из нор.

— А кто-нибудь из них сбегал? — вопрос сформировался в уме Беллатониса и сорвался с губ до того, как он успел осознать, что эта фраза могла ввергнуть Маликсиана в приступ ярости. Он мысленно обругал свою рассеянность. К счастью, Маликсиан был в слишком хорошем настроении, чтобы его расстраивали неуместные вопросы.

— Моя Летчица клянется всем, чем может, что никто из них не сбегает, но я немного сомневаюсь. Например, теневороны после кормежки оставляют только мокрое пятно, и откуда нам знать, что все рабы пойманы, когда нет тел? Не копаться же в помете? — Маликсиан хохотнул над собственной шуткой. Он вполне мог издать такой приказ, просто такая мысль раньше не приходила ему в голову. — Нет, я уверен, что кто-то из них остается жив, но если они планируют самостоятельно спастись из Вольеров — я им пожелаю удачи. Пусть думают, что у них есть шанс, я не против. Они от этого только быстрее бегают, пока их не поймают.

— Воистину, благородный архонт! — подольстился Сийин. — Да, мой личный опыт говорит, что если нужно сохранить субъекта живым на долгий срок и извлечь из него максимум темной энергии, для этого необходимо дать им маленькую соломинку надежды — на освобождение, спасение, смерть или что бы то ни было еще.

Беллатонис вежливо кивнул, соглашаясь с бессвязной речью Сийина. Он был во многом прав: похищенные из реального пространства рабы, лишившись надежды, слишком быстро заболевали и умирали, не принося особой пользы. Гемункул напомнил себе сообщить об этом феномене Иллитиану, это будет важный фактор для его плана. Следующие слова Маликсиана буквально выбили Беллатониса из его раздумий.

— У меня есть новости, которыми я бы хотел поделиться с тобой, Беллатонис, ну и с тобой, Сийин, раз уж ты здесь, — сказал Маликсиан. — Я убедил архонта Иллитиана отправиться в совместный набег на планету, которой владеют наши скромные травоядные кузены, экзодиты.

— Действительно? — это было лучшее из того, что мог придумать Беллатонис в ответ. Он бросил взгляд на Сийина, но на плоском лице ничего нельзя было прочесть. Беллатонис задумался, какие льстивые речи и побуждения использовал Иллитиан, чтобы заверить Маликсиана в том, что это он убеждал Иллитиана, а не наоборот. Скорее всего, он просто сыграл на самой очевидной слабости Маликсиана.

— Я думаю, что на девственных мирах можно найти фантастические экземпляры для вашей коллекции, мой архонт, — предположил Беллатонис.

— Именно так! Ты знал, что на некоторых мирах экзодиты ездят на гигантских птерозаврах? По сравнению с ними мои белые рухки — карлики. Давненько я таких не видал.

Мелкие птеракогти закончили обед и взмыли в небо с громоподобным шумом радужных крыльев. Белый рухк остался пировать один. Когда «Рейдер» двинулся прочь за исчезающей вдали стаей птеракогтей, один из геллионов эскорта что-то заметил на земле. Он согнул колени, сжался, запустив свой скайборд в практически вертикальный полет, выхватил адскую глефу и открыл огонь из осколкометов. Встроенные орудия извергли поток практически невидимых от скорости снарядов.

Спасаясь от очереди, какой-то раб отчаянным рывком выкатился из кустов, где он пытался спрятаться. Он немедленно побежал прямиком к белому рухку, который все еще восседал над останками своей жертвы. Как раб, видимо, и рассчитывал, геллион был вынужден отступить, опасаясь попасть в одно из самых ценных животных архонта.

Раб на бегу нацелил в рухка собственное копье, какой-то кусок трубы или отломанный сук — жалкое оружие против настолько огромного противника. Высокое угловатое существо вывернуло шею, чтобы бесстрастно рассмотреть маленькое создание, мчащееся к нему. Трехметровый, белый как кость клюв рухка внезапно сомкнулся на теле раба, прежде чем тот подобрался на расстояние, достаточное для удара жалким копьецом.

Птица подняла беспомощную, слабо подергивающую руками и ногами жертву в воздух, запрокинула голову и проглотила добычу живьем. Рухк выглядел ужасно довольным тем, что получил вторую порцию без всяких телодвижений со своей стороны.

— Хо, этот теперь бесполезен — всю охоту будет сидеть без дела и переваривать. Вот ведь жадное чудовище, заглотало раба целиком! — пожаловался Маликсиан. — Кстати насчет жадных чудовищ. Когда Иллитиан согласился с идеей набега, меня посетила интересная мысль — никто ведь обычно не хочет гоняться за надоедливыми древолюбами, потому как их очень сложно поймать. Никакой прибыли.

Беллатонис с трудом отвлекся от насыщения болью и страданием, которое сеяли вокруг питомцы Маликсиана. Раб с копьем все еще был жив и переваривался в желудке белого рухка. Сийин выглядел испуганным. Беллатонис постарался, чтобы его лицо не выглядело так же.

— Вы подозреваете, что Иллитиан имеет собственные тайные причины для участия в этом набеге, мой архонт? — деликатно спросил Беллатонис. Ему не нравилось, в каком направлении двигаются мысли Маликсиана.

— Обычно девственные миры не стоят того, чтобы вкладывать в них души, но сейчас Иллитиан готов броситься на них со всем своим кабалом и друзьями в придачу? Странно это попахивает. Он, случайно, не говорил вам двоим что-то об этом?

Голос Маликсиана был гладким, как шелк, и полным опасности. Беллатонис внезапно почувствовал, что он один, совсем один на корабле архонта, окруженном воинами Девятой Хищницы. Он бросил взгляд на Сийина и обнаружил, что тот выглядит перепуганным. Очевидно, это не было замыслом Сийина, призванным получить какую-то выгоду от Маликсиана. Он просто неожиданно попал под еще один иррациональный приступ паранойи, какими страдал безумный архонт. Беллатонису нужно было срочно отвлечь Маликсиана хоть чем-то, и он вспомнил кое-что упомянутое Иллитианом — то, что лишь могло свершиться, но предоставляло идеальный ложный след.

— До меня дошли слухи о близящемся Разобщении, мой архонт, — сообщил Беллатонис. — Возможно, заинтересованность Иллитиана как-то связана с этим.

Он бросил на Сийина нетерпеливый взгляд, ожидая, что тот его поддержит. Лицо-луна поднялось при упоминании Разобщения, словно круглая антенна, поймавшая сигнал, и пристально посмотрело на него.

— Мой… э… мой архонт всегда очень внимательно следит за безопасностью своих владений, — наконец проблеял Сийин.

— Разобщение, говоришь? — эхом повторил Маликсиан. Беллатонис почувствовал, что молчаливые, неподвижные воины вокруг прислушиваются к каждому слову архонта.

— Я не хотел пока обсуждать с вами этот вопрос, потому что на данный момент это всего лишь слухи, однако я ищу им подтверждения, — гладко солгал Беллатонис.

— Хо, Разобщение серьезно отразится на моих Вольерах, Беллатонис, очень серьезно, — Маликсиан печально оглядел искусственные горы клеток, как будто те уже были разбиты и лежали в руинах.

Беллатонису отчаянно захотелось воспользоваться этой возможностью, чтобы сообщить, что его верный слуга Ксагор скоро вернется с новостями, которые решат вопрос. Но его остановил всплеск подозрительности. Если Ксагор прибудет после такого откровения, Маликсиан захочет встретиться с ним и поговорить, и тогда придется упомянуть сосуд. Архонт решит узнать, что там было, и может выяснить, кто его прислал. Возможно, именно за этим и прибыл Сийин, за какими-то уликами, говорящими о том, что втайне планирует его собственный архонт.

Он может установить связь между Беллатонисом и подозрительными действиями Иллитиана, и тогда вся схема грозит распасться. Ко всему прочему, Маликсиан был одним из фаворитов тирана, хотя отдаленным и, можно сказать, шуточным, и если он начнет что-то подозревать, то за ним это, возможно, начнет делать и Вект, что принесет лишь гибель. Мысленное уравнение холодной логики снова выдало тот же результат. Ксагору остается надеяться только на себя, а Сийину — продолжать выискивать ответы без помощи Беллатониса.

— Пожалуйста, не давайте таким вещам портить вам наслаждение охотой, мой архонт, — успокаивающе проговорил Беллатонис. — Я вскоре узнаю подробности и тогда смогу сказать наверняка, насколько правдоподобны эти сплетни о грядущем катаклизме. Несомненно, они окажутся совершенно безосновательными.

К облегчению Беллатониса, Маликсиан кивнул.

— Да, сперва одно, потом другое, верно? Я обещал вам демонстрацию, и вы ее получите.

Он сделал жест рулевому, и «Рейдер» понесся прочь, быстро оставив наевшегося белого рухка и все еще охотящихся птеракогтей далеко позади. Они приблизились к открытому пространству, настолько большому, что вездесущие клетки превратились в далекие неровности на горизонте. Посреди огромного парка бежало стадо рабов, гонимое воющими реактивными мотоциклами и геллионами к месту, над которым парил круг бичевателей.

— Сийин, Беллатонис, теперь смотрите внимательно, — возбужденно проговорил Маликсиан и снова запрыгнул на бушприт.

Когда рабы приблизились, на них подобно мстительным ангелам обрушились крылатые фигуры. У многих бичевателей вместо стоп были мощные птичьи когти, поэтому они просто хватали жертв за плечи и взмывали с ними в воздух. Другие использовали сетеметы и снаряды-агонизаторы, чтобы обездвижить рабов, прежде чем подобрать их и унести. Всего через несколько секунд после того, как кружащая вихрем стая начала пикировать вниз, кричащие рабы все до единого оказались в небесах.

Затем бичеватели начали играть с жертвами, выпускать их и устремляться вниз, чтобы снова поймать, хватать за руки и ноги и рвать на куски. Еще больше крови и внутренностей дождем полилось вниз, когда подлетели геллионы и мотоциклисты, чтобы попытаться урвать немного рабов и для себя. Им редко это удавалось: бичеватели были попросту слишком сильными и ловкими, чтобы машины могли с ними сравняться, несмотря на все мастерство пилотов. Беллатонис должен был признать, что это была грубая, но впечатляющая демонстрация. Еще более впечатляющей ее делало то, что присутствующие бичеватели были всего лишь частью всех тех, кого мастер-гемункул создал для Маликсиана на протяжении предшествующих месяцев.

— Великолепно, Беллатонис! — зааплодировал Сийин. Хлопая, тонкие руки хрустели, словно пучки веток. — Я восхищен умением, которое ты продемонстрировал в этой работе. Похоже, ты нашел для себя идеальную нишу.

— Должен сказать, выглядят они отлично, мой архонт, — сухо сказал Беллатонис. — Воистину, никому не спастись от ваших могучих крылатых воинов.

— Проклятые экзодиты, живущие в грязи, могут сбежать от них, если достаточно глубоко зароются, — кисло заметил Маликсиан.

— Я так понимаю, что эти низшие, неотесанные существа предпочитают бежать и прятаться, нежели вступать в открытый бой, поэтому их можно изловить лишь при помощи силы и скрытности?

— Нет. Они непредсказуемые, дикие. Порой, когда их поселениям и святыням грозит опасность, они вступают в бой.

«Рейдер» покинул место побоища, устроенного бичевателями, и снова набрал высоту. Маликсиан уставился на изломанный горизонт, как будто видел вдали другой ландшафт из прошлого, первозданные равнины девственного мира.

— Леса, полные зверей, ловушек и снайперов. Все остальные забаррикадировались в своих норах и ждут, когда соберутся кланы. А когда они соберутся, все ходячие, ползучие и летучие твари планеты будут пытаться вырвать из тебя кусок. Вот поэтому наиболее пригодная с ними тактика — нападать скрытно. Они знают, что наш народ не сможет достаточно долго продержаться, если они начнут обороняться в полную силу.

Маликсиан встрепенулся, скорбно зашуршав пернатой мантией, и погрузился в угрюмое молчание.

Беллатонис кивнул. Экзодиты были отсталыми, но не глупыми, и среди них ходили легенды о Темных Сородичах, которые приходят по ночам, чтобы украсть души неосторожных. Эльдары с искусственных миров также испытывали некое собственническое чувство долга по отношению к девственным мирам. Они могли заявиться из Паутины в самый неподходящий момент, чтобы защитить их. Реальная цель набега для Иллитиана — пленение миропевца, который, несомненно, принадлежал к самой высокой и защищенной касте экзодитов — начинала казаться весьма рискованным предприятием.

Маликсиан склонил голову набок, будто прислушиваясь к голосам каких-то невидимых существ. Он сделал резкий жест рулевому, и «Рейдер» немедленно помчался к внешним границам Вольеров, набирая скорость и смещаясь в направлении башни Беллатониса.

— Так, Беллатонис, похоже, что не один, а два твоих прислужника решили войти в Берилловые ворота. Пешком и в разгар охоты, — с мерзкой улыбкой вскинул голову Маликсиан. — Я думаю, что нам надо поехать и посмотреть, доберутся они до дома или нет.

Червячок тревоги, который терпеливо глодал разум Беллатониса, превратился в гудящую муху паники, которую гемункул безуспешно попытался задавить. Сийин с интересом наблюдал за ним. Теперь было очевидно, что он знал или догадывался, что слуги Беллатониса возвращались с какого-то задания, связанного с визитом Иллитиана. Молчание в данных обстоятельствах казалось наилучшим и единственным вариантом действий, поэтому Беллатонис не совсем убедительно постарался придать себе выражение вежливого равнодушия.

На окраинах Вольеров небеса были значительно спокойнее. Туда-сюда носилось несколько патрульных геллионов, время от времени из клеток-каньонов поднималась спираль летучих существ, ищущих новую добычу. Маликсиан молча показал вниз, на улицу, потонувшую в густых тенях. Беллатонис заметил движение и понял, что это Ксагор. Кожаный плащ заметно трепыхался за спиной развалины, комично мечущегося от одной живой изгороди к другой. Слуга бежал неуклюжими скачками, отчаянно прижимая что-то к груди. Беллатонис надеялся, что это именно тот сосуд, за которым его послали.

— Какая-то посылка, Беллатонис? — заговорщицки прошептал Сийин. — Должно быть, важная, чтобы рисковать…

Маликсиан сердито цыкнул на гемункула и снова перевел внимание на события внизу.

Зрение архонта, по-видимому, граничило со сверхъестественным. Его полуразумный плащ из глаз, а также увеличивающая изображение аугметика в птичьей маске, несомненно, даровали ему такую остроту зрения, о которой его любимые питомцы могли разве что мечтать. Безумный архонт указал на еще одного эльдара, который с кошачьей грацией двигался в дюжине шагов за Ксагором, но даже улучшенные глаза Беллатониса едва могли разглядеть его во мраке. Один из агентов, которых он задействовал? Но он скорее охотился на Ксагора, чем защищал его. Может, это был посланник Сийина, который должен был перехватить развалину и просто представился слугой Беллатониса, чтобы его пустили в Вольеры?

Но в таком случае Беллатонис ожидал бы от Сийина злорадства, которого не наблюдалось. С другой стороны, припомнил мастер-гемункул, его инструкции предусматривали только то, что посылку необходимо доставить в целости и сохранности, о защите курьера ничего не говорилось. Похоже, агент понял это так: беднягу Ксагора надо убить, забрать то, что он нес, и доставить лично. Беллатонис подавил жестокий смешок.

— Посмотрите-ка, — прошептал Маликсиан, снова показывая вниз, — у нашей парочки несчастных возлюбленных появились новые ухажеры.

Охотника тоже преследовали. Невидимые для агента, но ясно различимые с небес, следом за ним двигались несколько рабов. Пока внимание того было занято Ксагором, они подкрались к нему. Три стороны конфликта на миг сформировали идеальную драматическую сцену: Ксагор помедлил возле угла, агент поднял пистолет, чтобы застрелить его, а рабы побежали, чтобы броситься на незащищенную спину агента. Это походило на аллегорический триптих, изображающий одну из тринадцати основ мести. Беллатонис, Сийин и Маликсиан парили над сценой, как боги, бесстрастно ожидая развития ситуации.

Пистолет плюнул осколками, крошечная вспышка разрушила чары, Ксагор запаниковал и сбежал, а на эльдара в плаще в то же мгновение навалились рабы с дубинками. От такой быстрой гибели Маликсиан разочарованно ухнул, но досада архонта оказалась преждевременной. Через миг клубок борющихся фигур распался, два раба остались на земле, корчась в лужах собственной крови. Насколько неосторожен был агент, открывая врагу спину, настолько быстрыми оказались его рефлексы. К сожалению, он вновь проявил отсутствие дисциплины, остановившись, чтобы насытиться агонией рабов, вместо того, чтобы сразу броситься за угол по следам Ксагора.

— А он бойкий. Наверное, юнец, — прошептал Маликсиан, тихо скользя на «Рейдере» следом. Внизу его никак не могли услышать, но безумный архонт, видимо, наслаждался, воображая себя чем-то вроде наблюдателя, смотрящего из укрытия на животных у водопоя.

— Да, кажется, у него есть потенциал, но также есть и чему поучиться, — мрачно пробормотал Беллатонис. — Хотя я, конечно же, рад, что он предоставляет моему архонту и уважаемому коллеге импровизированное развлечение.

— Это захватывающе, Беллатонис, я уверяю, — прошептал Сийин. — Просто откровение.

Пару мгновений Беллатонис боролся с желанием столкнуть горбуна с «Рейдера», а тем временем из-за угла несколько раз раздался треск выстрелов. Резкий звук привлек внимание пары геллионов, которые резко развернули скайборды и полетели узнавать, в чем дело.

Маликсиан взмахнул рукой, приказывая рулевому следовать за ними. Длинный транспорт с внезапной мощью рванул вперед. Они обошли сбоку огромный пагодообразный вольер как раз вовремя, чтобы увидеть, как двое геллионов пикируют на одинокого агента. И снова рефлексы спасли его: он выкатился из-под усеянного лезвиями скайборда первого противника и сбил наземь второго точным осколочным выстрелом. Маликсиан пришел в такой восторг, что забыл опустить голос до шепота:

— Ух! И правда бойкий парень! За ним!

Как будто добиваясь новой похвалы, агент запрыгнул на упавший скайборд и полетел прочь, по пятам преследуемый первым геллионом. Ксагора не было видно, но когда геллионы атаковали, Беллатонис увидел многозначительное движение теней, залегших в проходе неподалеку. Сийин и Маликсиан этого разглядеть не могли, поскольку были слишком заняты дракой агента и геллионов, но Беллатонис наполовину ожидал, наполовину надеялся это увидеть.

Его союзники ответили на призыв. Тенекожие мандрагоры тихо крались сквозь Вольеры по его заданию, чтобы награда прибыла к нему, несмотря на все причуды безумного архонта и вмешательство Сийина. Гемункул мысленно издал глубокий вздох облегчения. Теперь оставалось только посмотреть, хватит ли этому бесполезному агенту смекалки, чтобы сбежать от Маликсиана, или, по крайней мере, сможет ли он достойно погибнуть в процессе.

Тот быстро удирал от «Рейдера», пробираясь по узким местам, куда машина не могла пролететь. Геллион в азарте гнался за ним, ловко лавируя и мечась по сложному маршруту, который выбрал агент. Преследование прекратилось, только когда геллион попытался застрелить свою добычу в спину из осколкометов.

Он слегка не рассчитал, и одно из торчащих вперед лезвий скайборда задело решетку, мимо которой он несся. Его тут же отшвырнуло назад, беспомощное тело колесом полетело куда-то в темноту, а скайборд врезался в клетку и взорвался ярко-красной вспышкой. Маликсиан взревел от хохота. Еще один клиент для хрустальных саркофагов Беллатониса, которого запрут там, пока он не пройдет мучительный процесс сращивания сломанных костей. Эта мысль породила идею.

— Наверное, мне следует пойти готовиться к оживлению ваших геллионов, мой архонт? — предложил Беллатонис, подпуская в голос сожаление.

— Ух, я думаю, да. Я хочу, чтоб все были в хорошей форме, когда мы отправимся на планету живущих в грязи. Если этот твой слуга все-таки доберется до тебя, не забудь передать ему мое одобрение. Он победил двух моих геллионов, я воздаю должное и не держу на него зла.

— Благодарю, мой архонт. Если он не попадется вашим охотникам и переживет мое неудовольствие, то я, конечно, передам это ему.

— Разумеется. Можешь также добавить, что если я еще раз поймаю его в своих Вольерах, то лично скормлю белому рухку.

Сийин издал сдавленный смешок одобрения.

— Могу я предложить свою помощь, Беллатонис? Я бы с удовольствием посетил твою башню и обсудил с тобой на досуге наше искусство.

— Возможно, в другое время. С этими неожиданными новостями о грядущем набеге у меня появилось много дел — и у тебя тоже, я полагаю. Кроме того, я не хотел бы лишать моего архонта твоего сиятельного присутствия, ведь охота еще не закончилась, и может длиться еще немало часов. Поэтому до новой встречи. Архонт. Сийин.

Беллатонис поклонился им обоим. Никаких сигналов не было, и все же к ним уже бесшумно подлетел более тонкий и простой «Рейдер». Мастер-гемункул перешел на меньший корабль, который быстро понес его к скромной башне. Он ощущал дурное предчувствие по поводу того, что оставил Маликсиана и Сийина вдвоем. Если гемункул Иллитиана продолжит вынюхивать вокруг да около, он может стать обременительным, даже опасным, если найдет что-то подозрительное. Устранение другого гемункула всегда было нелегким делом, но особые обстоятельства порой требуют особых мер.

Пока «Рейдер» стремительно разрезал воздух, Беллатонис размышлял о награде, ожидающей его, и вскоре эта мысль затмила тревогу насчет Сийина. Он вошел в свою башню, едва сдерживая предвкушение. Мастер-гемункул очень хотел наконец взять в руки награду, которой так искусно подманивал его Иллитиан, сокровище столь тайное и запретное, что его пришлось нести через город спрятанным в совершенно безобидном с виду сосуде. Да, он с нетерпением ждал встречи с отрубленной, но неумирающей головой старухи Анжевер.

Глава 5. НЕОЖИДАННЫЙ ПОДАРОК

Крайллах много раз видел Комморру во сне. Он чувствовал, что только во сне можно полностью оценить величие огромного города-порта. Конечно, из ближнего космоса можно было разглядеть центральный пик, острые шпили Верхней Комморры, распростершиеся вокруг фабрики и жилые кварталы Нижней Комморры, протянутые в небо причальные когти, бесконечную последовательность ярусов. Того, что мог увидеть глаз, было достаточно, чтобы поразить разум невероятным размахом и размером, но на самом деле это была лишь вершина айсберга, которым являлся вечный город.

Лишь во сне можно было увидеть субцарства Комморры, лежащие вокруг нее, как драгоценности на ожерелье. Тысяча реальностей, разбросанных по бесконечности измерения-лабиринта, была прикована к вечному городу открытыми порталами и непроницаемыми преградами.

В видениях Крайллаха субцарства были окрашены в разные оттенки — глубокий цвет янтаря, красновато-коричневый тон дыма, зеленый нефрит, опаловая белизна — и плыли мимо величественной процессией. На протяжении своего правления тиран притянул их все на орбиту Комморры, откуда не было возврата, сделал их государствами-рабами, чтобы вечный город-паразит медленно высосал их досуха. Крайллах с неистовой страстью желал овладеть этими драгоценными безделушками и могуществом, которое они даровали. Иногда ему даже снилось, что он крадет их.

Архонт Люквикс Борр Крайллах, восемьсот восемьдесят девятый чистокровный и вернорожденный потомок династии Крайллахов, абсолютный правитель кабала Вечного Царствия, зашевелился и с удовольствием потянулся в своем гнезде из золотых шелков. Пузатые кадильницы, парящие рядом, с тихим звоном переключились с наркотического дыма на туман из стимуляторов. Крайллах наслаждался редкими минутами безмятежности. Вчера он насыщался омолаживающими, но довольно пугающими смертями и разрушениями на арене Кселиан, а теперь был в безопасности своей святой святых. Здесь ему ничто не могло навредить, и он мог наконец-то расслабиться за стенами из непробиваемого камня, укрепленного непроницаемым металлом. Слабый инфразвуковой гул оповестил, что герметичные щиты, окружающие комнату, все еще на месте и полностью функциональны.

Он осмотрелся. Знаки, нанесенные кровью на стены, пол и потолок, не изменились с прошлого вечера, свидетельствуя, что ни одно создание из-за пелены не попыталось прорваться через тайные преграды. Единственный вход в святилище Крайллаха — круглая дверь толщиной в метр из металла, покрытого барочными узорами — был наглухо закрыт. Его охранял второй и последний обитатель комнаты — верховный палач Крайллаха, Морр. Облаченный в доспехи инкуб стоял, положив обе руки на громадный клэйв, смертоносное двуручное силовое оружие, которое погубило тысячи жертв по приказу Крайллаха. Поза Морра не изменилась с тех пор, как Крайллах закрыл глаза несколько часов назад, и архонт не сомневался, что все это время внушающий страх воин стоял, как статуя, и оберегал его.

Крайллах серьезно намеревался жить вечно. Да, Комморра — гибельная змеиная яма, полная врагов, и Та, что Жаждет, готова пожрать каждую душу, что падает в ее демонические объятья, но Крайллах был умен и очень, очень осторожен. Если даже всей Комморре будет уготовано погибнуть в какой-то невообразимой, сминающей реальность катастрофе, Крайллах, скорее всего, переживет катаклизм в своем святилище и останется парить среди развалин.

— Здравствуй, Морр, — сказал Крайллах, подавив зевок. — Какие новости?

Зловещий взгляд пылающих прорезей на узорчатом шлеме-"Мучителе" обратился к архонту, как только тот признал присутствие инкуба и дал ему разрешение говорить. Как и все инкубы на памяти Крайллаха, Морр не очень любил говорить, если только это не касалось команд или подтверждений. Инкубы предпочитали гробовую тишину, в которой медитировали на войну и кровопролитие.

— Новостей нет, мой архонт, — провозгласил Морр. — Все хорошо.

— Прекрасно. Приведи раба, чтобы я мог прервать свой пост.

— Как прикажете, мой архонт.

Морр повернулся к запертой двери. Руки в латных перчатках задвигались по ее поверхности, нажимая различные точки на покрывающем дверь орнаменте. Точный порядок нажатий был известен только ему и Крайллаху. Лепестки, из которых состоял металлический круг, скользнули в стороны, являя взгляду мерцающую гладь открытого портала. Морр шагнул вперед и исчез, не произнеся ни слова, а лепестки беззвучно сошлись позади него, будто лезвия ножниц.

В самом центре святилища Крайллаха находилась утопленная в полу ванна, окруженная полированным ониксом, вырезанным в форме пламенеющего солнца. Крайллах разделся, опустил свое иссохшее тело в теплую ароматную воду и задумался о том, что будет сегодня. На повестке дня стоял вопрос: выдавать двух своих высокородных союзников тирану или нет. Крайллах ненавидел и боялся Асдрубаэля Векта в той же мере, что и они сами, но он к тому же был гораздо старше. Иллитиан и Кселиан были чистокровными потомками благородных домов, уничтоженных Вектом во время восхождения к власти, но только Крайллах был очевидцем этих ужасных времен.

Противодействие Векту и желание возродить былую славу объединяло благородные семейства и делало их естественными союзниками, но при этом старый архонт сомневался в здравом рассудке остальных. Кселиан — практически дикое животное, вечно жаждущее крови, а планы Иллитиана постоянно источали острый запах опасности — воскрешения, Разобщения, возвращение старого императора Шаа-дома… Это было уже чересчур, слишком фантастично, чтобы можно было в это верить.

К несчастью, кисло подумал Крайллах, печальная истина состояла в том, что он был накрепко связан со своими союзниками, как и говорил Иллитиан. Его благородный дом — его кабал, как это называлось на уродливый современный манер, принятый Вектом — медленно, но уверенно растрачивал остатки ресурсов. Десятилетие за десятилетием, век за веком некогда сказочное богатство дома Крайллахов таяло точно так же, как его собственная жизненная сила постепенно иссушалась вечным голодом Той, что Жаждет.

Оргии и пиршества, которыми он был вынужден утолять собственную жажду, с веками становились все более буйными и частыми, несмотря на все попытки контролировать этот процесс. С холодящим страхом он предвидел в будущем тот миг, когда существование архонта Крайллаха уже невозможно будет поддерживать, и он превратится в жалкое, бездушное существо, которое изгонят прочь, в далекие закоулки Нижней Комморры, к остальным Иссушенным.

Какую бы награду Вект не предложил за предательство, она бы не сравнилась с теми ресурсами, которые Крайллах получал благодаря альянсу с Иллитианом и Кселиан. Более вероятно, что Вект предпочтет избавиться от всех троих одновременно, как только они покажут признаки раздора. Вечное Царствие все еще имело репутацию невероятно богатого кабала, несмотря на то, что его сундуки почти опустели, и его сибаритство привлекало множество последователей-гедонистов. Но без смертоносных ведьм Кселиан и коварных воинов Иллитиана оно не выстоит в битве с тираном.

Крайллах поймал себя на мысли о том, что Иллитиан мог каким-то образом стать причиной вмешательства Векта в игры на арене. Это выглядело неправдоподобно, но Иллитиан пользовался заслуженной репутацией мастера манипуляций. События на арене предсказуемо вызвали у Кселиан очередной утомительный приступ убийственного гнева и заставили ее легко согласиться поддаться на уговоры Иллитиана. Теперь Крайллаху оставалось выбрать: присоединиться к другим или лишиться защиты, предоставляемой союзом. В конце концов, ему нужно было завладеть еще большей властью и влиянием, чтобы остаться в живых, а это было самое главное. Конечно, Вект мог раскрыть заговор против него и наказать участников самыми ужасными способами, какие только можно представить, но это лучше, чем медленная и неотвратимая смерть, которой будущее грозило прямо сейчас.

Портал открылся, снова появился Морр, без усилий несущий в одной руке маленького плосколицего раба. Он поднес жертву к краю ванны и пристегнул ее серебряными захватами в виде челюстей, которые поднялись из выемок в камне.

— Принести ваши инструменты, мой архонт? — спросил Морр, закончив, и перевел взгляд на небольшой столик, где была разложена коллекция прямых и изогнутых лезвий, флаконов, шприцов и маленьких элегантных пил.

— Нет, Морр, поручаю это тебе. Я всегда с удовольствием наблюдаю, как ты работаешь с огромным клинком, будто это нож для чистки фруктов.

— Благодарю, мой архонт.

Морр отцепил свой двухметровый клэйв и принялся за работу, не включая его. Острое как бритва лезвие начало срезать плоть с воющего раба. Кровь красиво заклубилась в воде, собираясь в розовые и красные облака, как это было тысячу раз до этого. Крайллах со вздохом откинулся назад, наслаждаясь быстрым пиршеством. Отчаянные вопли раба оказались в своем роде музыкальны, и архонт начал подпевать под нос, в конце концов подогнав их под несколько тактов восьмой сонаты Велкиула.

Заново наполнившись энергией, Крайллах отправился в свой дворец. Он шагал по залам с колоннами и сводчатым комнатам, усеянным мусором, который остался от излишеств прошлого вечера. Вялые тела живых и мертвых лежали в уединенных будуарах и публичных ямах наслаждений, туда-сюда бегали рабы, отчаянно пытающиеся отчистить дворец, а кое-где — и его обитателей. По пути к нему, будто гравитацией, притягивались подхалимы и приспешники, каждый сыпал новыми шутками и свежайшими слухами, чтобы добиться одобрения. Морр следовал за архонтом, как тень, и его устрашающего присутствия хватало, чтобы толпа придворных держалась на почтительном расстоянии.

Удовлетворенный размером собравшейся свиты, Крайллах вошел в главный зал, чтобы воссесть на фасетчатый трон чудес, реликвию времен рассвета Комморры и золотого века эльдарской расы. Каждая фасетка трона постоянно менялась и демонстрировала различные героические картины — давние деяния дома Крайллахов и Вечного Царствия. Некоторые шевелились, другие оставались неподвижны, какие-то были художественными изображениями, а остальные — настоящими записями событий. Внутренние механизмы подбирали эти картины не совсем случайным образом, который многие считали пророческим, и извлекали из прошлого намеки на возможное будущее.

Приблизившись к трону, архонт увидел резко очерченные фигуры воинов, сражающихся высоко в небесах, истерзанных войной. В одной фасетке виднелись стаи бичевателей, которые пикировали, словно восставшие ангелы, между воздушными островками из архаичных гравилетов, сошедшихся в схватках. В другой пылало одно из черных солнц, столь близкое, что оно выглядело просто как огненная дуга на одной стороне изображения. Периодически из солнца вылетал ослепительный язык плазмы, испепеляя флотилию реактивных мотоциклов, что пролетала рядом с ним. Цикл продолжался бесконечно.

Эти и другие образы, демонстрируемые троном, изображали события Войны Солнца и Луны, произошедшей восемь тысяч лет назад, за века до рождения самого Крайллаха. Тогда солярные культы, которые контролировали краденые солнца Темного Города, попытались свергнуть благородные дома. Несколько веков в верхних пределах Комморры бушевала воздушная война, и наконец солярные культы были побеждены. То был великий триумф для высших архонтов. Надо признать, что те разрушительные сражения сыграли свою роль в том, что город потом окутала вечная ночь, но, тем не менее, она стала незыблемым символом господства эльдаров над небом и землей.

Крайллах уселся среди кувыркающихся образов и поразмыслил над их содержанием. Благородные дома, разумеется, победили в Войне Солнца и Луны, но прошло еще два тысячелетия, и Вект, в свою очередь, сокрушил их. В лучшем случае это неоднозначное знамение, в худшем — завуалированное предупреждение. Иллитиан и Кселиан могут добиться успеха, только для того, чтобы их низвергли позже. Это встревожило Крайллаха, поэтому он приказал свите устроить представление и немного развлечь его. Придворные с готовностью подчинились, начали старательно причинять и принимать боль, танцевать и дразнить друг друга, чтобы усладить повелителя. Архонт позавидовал их молодости и энергичности, но не слишком впечатлился игрой.

Он уже собирался послать за труппой более интересных профессионалов, но тут Морр сделал едва заметный знак, привлекая к себе внимание.

— Что такое, Морр? Разве ты не видишь, что я занят?

Как бы скучна не была нелепая оргия, разворачивающаяся перед ним, она, без сомнения, была интереснее, чем то, что хотел сказать Морр.

— Простите, мой архонт, но возникло дело, которое требует вашего личного присутствия.

Кто-кто, а Морр вполне мог намекнуть своему повелителю, что, какой бы неинтересной не казалась ему новость, она могла быть важна. Крайллах вздохнул.

— Продолжай.

— Прибыла делегация от Клинков Желания, мой архонт. Они говорят, что принесли подарок от архонта Кселиан для вашего личного удовольствия.

— Правда? Это интригует больше, чем я думал. Но что именно здесь требует моего личного участия?

— Они настаивают, что дар должен быть передан лично в руки, именно так приказала их госпожа.

Образы на троне чудес изменились. Они превратились в черно-белую метель, которая окутала все вокруг Крайллаха, как будто не могли удержаться на чем-то одном более чем на секунду. Архонт решил, что это определенно недобрый знак.

— И какой же глупец принимает подарки на чьих-то условиях? Разве архонт Келитреш не погиб из-за черной дыры, спрятанной внутри шкатулки, которую принесли ему как дань?

— Воистину, мой архонт, погиб и он, и все его субцарство. Говорят, что это была работа Векта.

— Как и все остальное, мой дорогой Морр, как и все.

Если вернуть подарок неоткрытым, госпожа Клинков Желания может увидеть в этом смертельное оскорбление, особенно если его преподнесли в знак примирения после ее выходки на арене. И все же осторожность для Крайллаха была не просто словом — она была религией. Его лоб наморщился от неприятных подозрений.

— Где сейчас этот «дар»?

— В вестибюле, вместе с той группой, которая его принесла. Глушители на месте, подарок обследован на расстоянии. Явно опасных элементов не найдено, хотя это само по себе ничего не значит, мой архонт.

Еще одно не слишком тонкое напоминание, в котором Крайллах не нуждался. Гениальные умы Комморры тысячи лет изобретали безупречные орудия для саботажа и тайных убийств. С тех пор были разработаны и доведены до совершенства ядовитые и взрывчатые составы, которые совершенно невозможно было засечь. Тем не менее, вестибюль был богато украшенным, но хорошо защищенным взрывостойким помещением, специально разработанным для того, чтобы смягчать и отражать вредоносные воздействия, не допуская их в сам дворец. Поэтому там невозможно было нанести серьезный ущерб, если только не воспользоваться искажением измерений или сингулярностью черной дыры, а их можно было легко обнаружить.

— Очень хорошо. Передай им, что я весьма благодарен и сожалею, что в данный момент не могу получить их дар лично. Пусть они оставят его в вестибюле и возвращаются к своей госпоже.

Морр наклонил шлем в знак согласия, одновременно передав приказ Крайллаха невидимым стражникам в вестибюле. Через миг каменные стены тронного зала слегка содрогнулись от далекого взрыва. Истерично завопила тревога. Крайллах с наслаждением подтвердил собственную правоту.

— Ах-ха, так они, значит, решили принести мне какую-то жалкую бомбу! Кселиан, наверное, разозлится…

— Простите, мой архонт, это был всего лишь заряд для пробития бреши. Нападающие прорвались через вестибюль и вошли во дворец.

— Что?! Сколько их? Чем вооружены?

— Дюжина, с легким оружием. Если вы соизволите вернуться в свое святилище, то я возглавлю охоту на них, как только вы окажетесь в безопасности.

Крайллаху отчаянно хотелось последовать совету Морра, но он не мог потерпеть связанную с этим потерю лица. Сбежать в укрытие, когда во дворец ворвалась столь небольшая группа? Это слишком малодушно, чтобы принимать такую идею в расчет. Архонты должны быть отважны и бесстрашны, или, по крайней мере, казаться такими, чтобы их не убил собственный кабал. Страх — это слабость, а демонстрация слабости в комморрском обществе неизменно становилась смертельной ошибкой.

Крайллах театрально оскалился.

— Я не буду сбегать от этих щенков, что осмелились напасть на Вечное Царствие! Принести мне доспехи и оружие, чтобы я мог прогнать их из своего дома!

Свита гедонистов и подхалимов отозвалась слегка нестройным гулом одобрения. Некоторые, как они думали, воинственно размахивали крюками и кнутами. Плечи Морра едва заметно опустились, но он промолчал.

Через несколько минут Крайллах и примерно пятьдесят воинов-кабалитов двинулись к разрушенному вестибюлю. Теперь на нем был идеально подогнанный аугметический костюм из сверкающих, как драгоценности, пластин брони, окруженных переливчатыми силовыми полями. Вокруг Крайллаха шагали абсолютно схожие с ним двойники, созданные защитными полями — отряд иллюзорных проекций, в котором невозможно было разобрать, где он сам. В руках у него был Квазили, метровый клинок из живого металла, который был стар еще в дни основания Комморры — реликвия золотого века, способная рассечь даже небесный свод.

Атакующие не так уж далеко ушли от вестибюля. Сразу после него, во внутреннем дворике, разгорелась яростная перестрелка со стражниками Крайллаха, которые упорно пытались удержать врага. В похожем на пещеру помещении витал удушливый черный дым, на покрытом декоративными плитками полу лежали распростертые тела тех, кто был безжалостно сражен в первые же секунды нападения. Небольшой отряд Кселиан почти одолел последних защитников двора, когда с подкреплением прибыл Крайллах.

Его последователи ринулись внутрь, осыпая атакующих свирепым градом осколков, и тем пришлось отступить в укрытия. Архонт вступил во двор, демонстрируя большую уверенность, чем чувствовал на самом деле, и впервые увидел тех, кто пытался его убить. Гибкие полуголые ведьмы прыжками и кувырками уходили от смертоносных, сверхскоростных потоков осколков, пронизывающих все помещение. Стало ясно, что внутренний двор строился в основном по эстетическим соображениям, а вот обороне внимание почти не уделялось. Колонны с широкими основаниями, низкие стеночки, решетки для вьющихся растений — все это предоставляло ведьмам массу укрытий, где они и исчезли. Чтобы охотиться на них, понадобится вступать в ближний бой, а в этом ведьмы были профессионалами.

Воины Крайллаха замедлились и пошли с большей осторожностью, расходясь по сторонам, чтобы зажать противника в клещи. Их быстро загнали обратно в укрытие выстрелы, осыпавшие их с дюжины различных углов. Трое кабалитов выбежали на открытое пространство, чтобы занять новую позицию за одной из колонн, но с такой же скоростью отступили, когда из дыма вылетело несколько маленьких овальных плазменных гранат и упало у их ног.

Патовую ситуацию нарушили Морр и пара инкубов. Они ринулись вперед, размахивая чудовищными клэйвами, которые оставляли за собой яркие дуги блистающей энергии. Беспорядочный осколочный огонь ведьм, попавших в ловушку, отлетал от мелькающих в воздухе мечей инкубов, которые продолжали наступать. Крайллах воспользовался возможностью, чтобы героически перескочить в более надежное укрытие. Ведьмы решили не ждать, пока их всех перебьют по одиночке, и все разом выскочили из укрытий и помчались к Крайллаху.

Воин рядом с ним повалился с осколками в горле. Смертоносные яды, которыми были пропитаны кристаллические иглы, убили его еще до того, как он коснулся земли. Еще одного воина неподалеку окутало густым потоком мономолекулярных нитей из шредера, превратив его в облако красного тумана. Крайллах вдруг оказался один и в поисках защиты бросился за полуразрушенную статую, которая стала еще более неприличной из-за повреждений. Из дыма выпрыгнула ведьма и побежала к нему, метя зверски изогнутым фальшионом в шею. Размытое от скорости лезвие без всякого вреда прошло сквозь призрачного двойника, и Крайллах контратаковал. Ведьма уверенно закрутила своим клинком, готовясь отразить дюжину разящих ударов Крайллаха и его копий, но меч архонта с легкостью рассек фальшион надвое и вонзился в бледную незащищенную плоть.

Еще две ведьмы набросились на него, яростно размахивая оружием и нанося удары многочисленным Крайллахам перед собой. Дюжина длинноствольных бласт-пистолетов без усилий расстреляла одну ведьму, вторую насадили на боевые ножи воины, прибежавшие на подмогу архонту. На всякий случай Крайллах обезглавил умирающую ведьму ударом наотмашь. Безголовый труп повалился наземь, и звуки боя утихли, если не считать стонов раненых. Льстивая свита Крайллаха начала с благодарным пылом распевать его имя.

Крайллах увидел среди столпившихся воинов Морра и снисходительно улыбнулся.

— Жалкие глупцы едва подняли мне пульс, Морр, — злорадно похвастался он. — Это, наверное, самая убогая попытка убийства за всю долгую историю нашего прекрасного города.

— Это меня и беспокоит, мой архонт, — с утомительным занудством ответил Морр. — Я боюсь, что…

Верховный палач прервался. Его шлем с узкими глазницами резко повернулся к воину с непокрытой головой, стоящему рядом. Тот явно чувствовал себя дурно. Воин схватился за шейное сочленение доспеха, его взгляд заметался по сторонам. Раздался шум: еще один воин выронил винтовку и повалился на колени с явным ужасом на лице. Маска Морра тут же вновь уставилась на Крайллаха.

— Яд! Мой архонт, уходите отсюда! Быстро!

Крайллах увидел, как вокруг него распространяются признаки отравления. Все воины, которые вступили во внутренний двор без шлемов или других частей брони, были поражены ядом. Сосуды под кожей жертвы чернели прямо на глазах и расползались чернильными паутинами на быстро темнеющей плоти. Крайллах попятился, ощущая тошнотворный приступ ужаса.

На нем тоже не было шлема.

Он повернулся и побежал так быстро, как только позволяла аугментированная мускулатура доспехов.

На бегу он видел десятки своих подданных, корчащихся в хватке незримого убийцы. Заражение распространялось с той же, если не большей, скоростью, чем двигался он сам, отравляя всех, на ком не было полного доспеха. Он не понимал, почему сам еще не стал добычей яда, и воспринимал каждое неприятное ощущение в теле как знамение гибели. Когда он добрался до большого зала, трон чудес показывал новый калейдоскоп образов, среди которых доминировали искаженные от боли лица эльдаров, мастерски изваянные из некоего черного, похожего на стекло кристалла.

Крайллах остановился, когда узнал это видение, издал хриплый квакающий смех и устало опустился на фасетчатый трон.

Через какое-то время пришел Морр с полным списком потерь. Несколько сотен воинов, рабов, гурий, домашних животных и придворных пало жертвой атаки, включая всю ту группу, которая принесла отраву во дворец. Это досадное обстоятельство оставило Крайллаха без пленников для допроса и с очень небольшим количеством улик, которые можно было бы исследовать. Вещество идентифицировали и подтвердили то, что Крайллах уже видел в троне чудес — это была стеклянная чума.

Примерно за тысячу лет до падения Шаа-дома прославленный скульптор Джалакслар добился невероятного признания, продемонстрировав Комморре свои последние творения. Фантастически правдоподобные изваяния эльдаров в различных позах, выражающих изумление и ужас, были созданы из черного кристалла, похожего на стекло. Джалакслар сразу же заработал покровительство нескольких кабалов из числа самых могущественных, но вместе с тем обрел множество непримиримых конкурентов. В тот же вечер его студия-лаборатория была захвачена и разгромлена. Среди развалин обнаружили секрет Джалакслара.

Безумный скульптор-ученый выделил вирусную спираль, которая быстро перерождала живые ткани, превращая теплую плоть в холодное кристаллическое стекло за несколько ударов сердца. Поразительная выставка искусно изваянных статуй на самом деле была создана с невольной помощью его первых жертв — друзей, гостей и ассистентов. При разрушении мастерской Джалакслара вирус случайно попал в воздух и начал с ужасающей скоростью расползаться по городу. Тысячи комморритов пали жертвой этой «чумы стекла», прежде чем ковену гемункулов под названием Сглаз удалось создать антивирус, подавивший ее.

Естественно, стеклянную чуму превратили в оружие и стали использовать, маскируя вирус самыми разнообразными способами. Иногда он естественным образом мутировал и какое-то время преодолевал обычные антивирусные препараты, прежде чем их подстраивали под новую разновидность. Штамм, выпущенный во дворце, был из числа малоизвестных. Несколько кварт жидкой вирусной взвеси находилось внутри «подарка», каменной урны, которая при определенных действиях выпускала жидкость в виде аэрозоля. Черный дым, который они увидели, не был последствием взрыва, как предполагал Крайллах, его породил вирус, борющийся с антивирусными препаратами в воздухе дворца. На этот раз антивирус не помог, и те, кому не делали вакцину из защитных нанофагов, стали жертвами болезни, превращающей тело в хрусталь.

Стеклянная чума означала Истинную Смерть. Возродиться после нее невозможно, потому что в теле не остается ни единой клетки живой ткани, из которой можно было бы создать новую плоть. Драгоценность души, лишившись последней связи с жизнью, легко ускользала из своей превращенной оболочки прямо в поджидающую пасть Той, что Жаждет. Истинная Смерть прокралась в его дворец, и Крайллах выжил лишь благодаря своему тайному арсеналу защитных эликсиров и противовозрастных снадобий. Несмотря на явную неуклюжесть атаки, Кселиан едва не убила его. Крайллах подавил дрожь.

— Что думаешь, Морр?

— Атака выглядит… непрямой, учитывая ее предполагаемые истоки.

— Объясни.

— Архонт Кселиан прямолинейна. Она устанавливает власть и выражает свои желания путем силы.

— Ты имеешь в виду, что она выше подобного? Я думаю, ты прискорбно ошибаешься, Морр.

— Она бы не нападала, если бы не была уверена в победе.

— А, ты имеешь в виду, что она бы не выдала свои намерения так просто?

— Именно, мой архонт.

Морр, конечно, мог быть прав. Кселиан наверняка бы предпочла просто заявиться, стреляя из всех стволов, и сражаться насмерть. Ей недоставало тонкости и опыта, чтобы придумать такой двойной блеф, как при сегодняшней попытке убийства. Но если не она, то кто? Круг подозреваемых расширился и включил в себя вкрадчивого, коварного Иллитиана и самого великого тирана, Асдрубаэля Векта.

Иллитиан был способен на любые тайные и грязные дела, чтобы добиться своего, но сложно было понять, что он получит от смерти Крайллаха. Возможно, он надеялся поставить во главе Вечного Царствия более сговорчивого архонта. Тогда имело смысл втянуть Кселиан в борьбу с ним. Либо Крайллах погибнет, либо нападет в ответ на Кселиан, что в любом случае выигрышно. И все же зачем? Альянс между благородными домами в определенной степени был полезен для всех троих. Склоки между ними могли лишь послужить интересам Векта.

Именно Вект прославился тем, что преподносил неожиданные подарки тем, от кого хотел избавиться. Он, несомненно, хотел бы увидеть, как благородные дома вцепляются в глотку друг другу, и любая попытка вбить клин между ними могла быть спровоцирована им. Но в целом это ничего не значило. Неважно, кто подослал убийц, они публично объявили себя последователями Кселиан, и Крайллах находился в безвыходном положении. Сейчас по Комморре уже должна была расползтись весть, что Кселиан напала на Крайллаха. Теперь он должен был выступить против нее или потерять репутацию в глазах остальных архонтов.

— Собери придворные войска, Морр. Похоже, нам нужно нанести визит Кселиан.

— Я немедленно выступлю, м… — начал инкуб.

— О нет, я отправлюсь к ней сам. Надо, чтоб меня увидели живым, здоровым и проклинающим Кселиан, иначе другие кабалы почуют кровь в воде.

— Прошу прощения, мой архонт, но я вынужден возразить. Слишком опасно.

— Согласен. Прощаю. Но ты знаешь не хуже, чем я, что в этой ситуации проявление излишней осторожности всадит мне в спину сто кинжалов вместо одного в грудь.

— Одна из тринадцати основ мести, — почти смиренно сказал Морр. — Вы, конечно, правы, мой архонт.

Повинуясь, Морр пошел выполнять приказы. В ближнем бою войска Кселиан могли легко победить солдат Вечного Царствия, но не в том случае, если Крайллах диктовал время и место столкновения. Богатство давало определенные привилегии.

— …и пошли за начальниками шпионов. Я хочу знать, какие корабли стоят у отрога Клинков Желания.

— Сию минуту, мой архонт.

Над дворцом Вечного Царствия начала собираться золотистая армада прогулочных кораблей. Воины Крайллаха садились с крыш на «Рейдеры» и затейливо изогнутые «Яды» и занимали места у орудий, открывались прикрытые резными дверцами порты, наружу выезжали узорчатые пушки. Вскоре вдоль барочных поручней ожидающих машин выстроились десятки кабалитов в шипастой броне. Повсюду виднелись рогатые шлемы, пышные гребни, выбритые головы, как яркая мозаика красного и темно-золотого цвета. Наконец сам Крайллах выехал в собственной небесной колеснице и занял место в сердце армады. Рябящие энергетические щиты вокруг транспорта архонта делали его похожим на странное яйцо среди ярких, усеянных драгоценностями украшений.

Заметив движение, крылатые бичеватели и скрытные гравилеты дюжины других кабалов немедленно отослали своим хозяевам весть, что Крайллах идет войной на Кселиан.

Глава 6. КЛИНКИ ЖЕЛАНИЯ

Ниос Иллитиан мчался к крепости-арене Кселиан во главе воздушного клина «Рейдеров» и «Губителей», полных воинов Белого Пламени. Он нетерпеливо мерил шагами узкую палубу своего гоночного корабля, и экипаж тщательно старался не попадаться ему на глаза. Они знали, что весть о нападении на Крайллаха дошла до обычно острого слуха архонта непростительно — и подозрительно — медленно, и тот наверняка захочет найти козлов отпущения.

Мимо скользил изломанный городской ландшафт, залитый холодным и безжалостным светом краденых солнц. Небеса были пусты, что не предвещало ничего хорошего. Виднелась только горстка Разбойников и бичевателей, не отстающих от сил Иллитиана. Они все время сохраняли дистанцию и летели внизу и позади, скользя через чернильные тени между шпилями Верхней Комморры, будто стая падальщиков, следующих за хищником. Это, несомненно, были шпионы других кабалов, посланные наблюдать за Белым Пламенем и тем, какую роль оно сыграет в разворачивающейся драме.

Первые доклады, полученные Иллитианом, говорили, что Крайллах убит, но сразу же за ними пришли иные вести: Крайллах на самом деле жив и ведет войска против Кселиан. Он пытался связаться с обоими, но ответа пока не было, что лишний раз свидетельствовало о наличии некой незримой силы, работающей против них.

В следующие часы кабалы-наблюдатели тщательно изучат, расчленят и проанализируют в мельчайших деталях действия, которые предпримут благородные дома. Уверенное и хладнокровное восстановление после схватки значительно улучшит репутацию всех участников, если же начнется кровавый хаос, то падальщики поймут, что пора им наточить ножи и присоединиться к пиршеству.

Иллитиан злился на своих союзников за то, что они попались на столь очевидный блеф. Достаточно было немного подумать, чтобы понять: это могло быть лишь дело рук тирана, попытка развалить альянс, прежде чем он начнет угрожать его положению. У Иллитиана не оставалось выхода, кроме как выдвинуться со всеми доступными войсками Белого Пламени и попытаться встретиться с Крайллахом и Кселиан лично. Надо привести их в чувство, пока все три дома не погубили себя бессмысленной демонстрацией спеси и глупости.

Рулевой Ниоса прокричал предупреждение и показал вперед. Стая геллионов показалась из-за крутого бока ближайшего шпиля. Намерения их были очевидно враждебны, бритвенно-острые края скайбордов сверкали, готовые к атаке. С другого угла из теней выскользнули три узких темных силуэта и полетели на перехват. Вдоль корпусов замелькали дульные вспышки, и лучи темного света и потоки ядовитых осколков полетели навстречу стремительно несущейся барке Иллитиана.

Крепость Кселиан была выстроена в виде вулкана, в центральном корпусе которого располагалась арена. Огромные статуи героев-гладиаторов высотой в сотни метров украшали внешние склоны. Вокруг них когда-то были открытые пространства, занятые парками и площадями, но госпожа Клинков Желания не терпела подобных излишеств. При ней они превратились в пыльные тренировочные площадки и ямы для нижайших из ее рабов.

Армада Крайллаха на бреющем полете пронеслась над тренировочными полями, заслоняя солнечный свет. Рабы и надсмотрщики с равным страхом уставились наверх, не зная, что сулит это явление. Напряженную тишину расколол голос архонта Вечного Царствия.

— Кселиан! Твои последователи ворвались в мой дом! Убили моих слуг! Что это за предательство? Выйди и объяснись!

Внизу воцарилось полное замешательство. Рабы побежали прятаться, надсмотрщики либо били рабов, либо сами убегали. Некоторые невольники подняли кандалы и приветствовали воздушное воинство как освободителей.

По крайней мере, так они делали, пока не началась стрельба.

Кто выстрелил первым, осталось неизвестным. Когда прибыло Вечное Царствие, из конуса арены как раз поднялся отряд мотоциклистов-Разбойников. Когда они помчались к прогулочным кораблям, некоторые последователи Крайллаха решили, что их атакуют, и наполнили небо потоками огня. Примерно в то же время ожил один из множества бронированных барбетов, утопленных в боках крепости, и изрыгнула веер раскаленных снарядов в парящие корабли. В считанные секунды каждый корабль в войске Крайллаха обрушил свою немалую огневую мощь на все, что только двигалось.

Рабские укрытия были временными, хрупкими жилищами, и им пришлось ощутить на себе всю тяжесть ответного удара Вечного Царствия. Энергетические лучи и залпы дезинтеграторов пробивали тонкий металл и керамические пластины, испепеляя тех, кто в страхе сжался внутри. Хлещущие потоки осколков преследовали бегущих рабов, те падали и умирали в страшных корчах от яда.

Вскоре внизу все было завалено дымящимися остатками укрытий и обугленными телами, лежащими там, где их застигла смерть. Местами они перемежались яркими пятнами сбитых мотоциклов и нескольких прогулочных кораблей, погибших в бою. Усилившийся огонь оборонных сооружений крепости постепенно оттеснил армаду за пределы радиуса поражения, где войска начали перегруппировываться и хвастаться своими достижениями. Снова повисла зловещая тишина, пока обе стороны зализывали раны и планировали дальнейшие действия.

Крайллах, находившийся на борту хорошо защищенной небесной колесницы, скорчил кислую гримасу и задумался, как выйти из сложившейся ситуации, сохранив и шкуру, и честь.

Прилет воздушной армады на тренировочные поля вызвал смятение, которое явно говорило, что Кселиан не имела отношения к попытке убийства, совершенной от ее имени. Осознание пришло слишком поздно, и то, что должно было стать демонстрацией силы, предсказуемо превратилось в хаотичное массовое убийство. Кровожадность воинов Крайллаха на какое-то время пересилила его способность контролировать их. Несколько горящих кораблей, оставшихся на поле боя, стали результатом дисциплинарных мер, на которые пришлось пойти, чтобы усмирить их.

Теперь небо над дворцом Кселиан гудело, как осиное гнездо, от множества кружащих Разбойников и геллионов, союзных Клинкам Желания. Золотое облако флотилии Крайллаха висело неподалеку, временами озаряясь ложной молнией оружейного огня, когда один из возбужденных небесных воинов Кселиан подлетал слишком близко.

Крайллах успокоил себя тем, что, по крайней мере, сейчас ситуация зашла в пат. Даже не считая Разбойников и геллионов, после первой атаки осталось еще очень много орудий, усеивающих высокие склоны крепости. Теперь, без преимущества неожиданности, Вечное Царствие понесет тяжелые потери, если осмелится напасть вновь.

Это вполне подходило Крайллаху. Никто не назовет его трусом, если он просто будет держаться вне зоны досягаемости и ждать развития событий. Кселиан находилась в блокаде, фактически, в осаде, пока войска Вечного Царствия несли стражу рядом с ее крепостью.

Проблема состояла в том, что Крайллах не мог заставить своих последователей находиться здесь вечно: рано или поздно они начнут дезертировать в поисках более стимулирующих приключений. Также и Кселиан не могла позволить себе слишком долго отсиживаться в своих владениях. Оставалось только ждать, кто моргнет первым.

Сама же Кселиан расхаживала по безупречным фарфоровым коридорам своей крепости, как тигрица в клетке. Атака Крайллаха оказалась полной неожиданностью. Она должна была признать — хотя бы мысленно — что ей понравилась решительность внезапного нападения старого архонта. Оно было слабым, но совершенно неожиданным, и как раз в то время, когда большинство ведьм и воинов находилось в причальном отроге и садилось на корабли для нового набега за рабами. Связь не работала, ее взломали или саботировали вражеские агенты, поэтому отозвать войска с причала было невозможно. Уже начался тщательный и болезненный допрос техников, тонкие вопли которых оказались одним из немногих ярких пятен в этом в целом мрачном дне.

К ней летело подкрепление из «Губителей» и Разбойников. Когда они прибудут, Кселиан намеревалась пойти на прорыв. Она ворвется в самый центр войска Крайллаха и вырвет ему сердце своими руками. Конечно же, будет кровавая баня, но Кселиан готова была поспорить, что ее отлично натренированные последователи возьмутся за дело с большей готовностью, чем сборище декадентов из Вечного Царствия. Кселиан очаровывала перспектива грядущей битвы. Она уже давно мечтала об этом и предчувствовала грандиозное облегчение, когда перестанет притворяться, что Крайллах — ее союзник.

И лишь одна неприятная деталь глодала ее разум. Кселиан не могла понять, что заставило Крайллаха ступить на тропу войны. Доложили, что он сделал какое-то заявление, осыпал стены крепости оскорблениями и кричал что-то о нападении и предательстве. Он, похоже, намеревался выставить себя жертвой и лгал, чтобы оправдать свою беспричинную атаку. Неудивительный прием, но Кселиан все равно не отпускала мысль, не было ли в его словах крупицы правды. Чтобы старая окаменелость сама пошла в бой — это было необычно. К тому же, Крайллах был не из тех, кто начинает серьезную операцию, не прихватив с собой союзников. Так где же Иллитиан?

Лучи темного света хлестнули по щитам на барке Иллитиана, оставив обжигающие сетчатку следы энтропической энергии. Проекторы с трудом отвели вражеский залп в сторону. Инкубы ответили волнами осколочного огня, и с атакующих «Рейдеров» кувырком посыпались фигуры.

— Вперед! Мимо них! — прокричал Иллитиан рулевому и только потом понял, что у того нет головы, видимо, оторванной выстрелами. Иллитиан сам прыгнул к рычагу управления и устремил изящный корабль в лобовую атаку на пикирующих геллионов. Он яростно крутанул кольцо подачи энергии, чтобы добиться максимальной скорости, и барка в ответ ринулась вперед. Корабли Белого Пламени помчались рядом, поливая огнем три вражеских «Рейдера», летящих единым плотным строем. «Губитель» подбил лидера атакующих залпами темных копий. На мгновение силуэт транспорта застыл, насквозь пронзенный двойными лучами разрушительной энергии, а затем загорелся, взорвался и разлетелся на части.

— Стрелять вперед! Из всех орудий! — рявкнул Иллитиан с тошнотворным чувством, что отдает команду слишком поздно. Группа геллионов налетела на его отряд, свистя, как стая летучих мышей. Осколочный огонь преследовал их, как тычущие на ощупь когти, то и дело сверкали вспышки дезинтеграторов, превращая летящие тела в падающие трупы. Барка содрогнулась, когда раненая женщина-геллион оказалась на ее пути, и бронированный нос корабля врезался в скайборд. Доска взорвалась, разлетевшись на мелкие фрагменты.

Другие геллионы заметались и начали резко уходить в стороны, чтобы избежать такой же судьбы. Иллитиан припал к палубе, уворачиваясь от размытых в воздухе лезвий-крыльев геллионов, пронесшихся меньше чем в метре над кораблем. Некоторые инкубы оказались не так быстры. Поток лезвий расцвел кровавыми цветами, лишив их конечностей или голов. Через миг стая пронеслась мимо, воздух вокруг внезапно опустел. Впереди возник сверкающий бок шпиля-горы, который с каждой секундой становился все ближе. Если корабли останутся на том же курсе, то врежутся прямо в него. Иллитиан уже разворачивался к рычагу управления, когда мимолетное движение на носу предупредило его о новой угрозе.

— Нас берут на абордаж!

Из отчаяния или из безумной храбрости некоторые геллионы бросились на проходящий мимо корабль Иллитиана и зацепились за борта. Теперь они ловко прыгали на палубу, размахивая энергетическими алебардами и ножами, а навстречу им выступили уцелевшие инкубы Иллитиана. Тяжелобронированные инкубы вскоре вышли победителями в этом коротком и смертоносном побоище: их могучие клэйвы легко отбивали яростные удары геллионов и рубили их легкие доспехи. В считанные секунды воющих бандитов сбросили за борт и очистили от них палубу.

Из стены шпиля впереди вырисовалось титаническое изваяние давно мертвого архонта Кселицедеса, который как будто пытался на лету прихлопнуть барку вытянутым вперед мечом шириной с автостраду. Иллитиан стиснул рычаг и отчаянно потянул, чтобы вывести стремительный гравилет на безопасный курс, и колоссальный клинок Кселицедеса пронесся в считанных метрах от корабля. Оглянувшись, архонт увидел, что основная масса его последователей все еще на месте, хотя прежде безупречная формация теперь зияла несколькими рваными дырами. Позади бессильно клубились геллионы, лишь горстке которых удалось вовремя развернуться и продолжить погоню за кораблем Иллитиана. Их вскоре прогнали или убили дальнобойными выстрелами, пока те пытались догнать воздушный клин «Рейдеров» и «Губителей». Впереди виднелись тонкие струи дыма, поднимающиеся из-за ломаного переплетения шпилей — крепость Кселиан уже была недалеко.

Крайллах наблюдал за роем легких кораблей, разрастающимся над крепостью Кселиан, с аналогично нарастающим чувством тревоги. За последний час их количество выросло втрое, и они все прибывали. Уверенность в том, что армада легко отобьется от столь низменного сброда, переросла в страх за прекрасные прогулочные корабли, которые не заслуживали гибели от рук каких-то летающих хулиганов.

Еще более неприятно было то, что теперь из крепости поднимались тяжелые мотоциклы «Яд», на задних платформах каждого из которых находилась группа ведьм-гладиаторов. Кселиан намеревалась вступить в сражение, и Крайллах был этим поражен. Он ожидал, что та свяжется с ним хотя бы для того, чтоб опровергнуть его заявления, но, похоже, она Ни капли не хотела переговоров. Как и говорил Морр, она собиралась обеими руками вцепиться в свой шанс на победу и не выпускать его, несмотря ни на что.

Крайллаху очень хотелось моргнуть: развернуть армаду, полететь домой и забиться в свою святая святых, пока это еще возможно, но он был в ловушке. Даже не считая потерю лица, которую вызовет отступление, небеса были полны враждебных банд Разбойников. Если они будут преследовать флот Вечного Царствия до самой крепости, тот понесет чудовищные потери. Отступление — катастрофа, атака повлечет еще большую катастрофу, ожидание атаки может стать катастрофой. Крайллах нацелился на курс, который сулил лишь семена катастрофы, а не спелый и горький плод. Он ждал.

Кселиан стиснула изогнутый поручень открытой задней платформы «Яда», ведя тяжелый мотоцикл вверх. Пригнувшись под хрустальным защитным стеклом, она на ослепительной скорости вылетела из подвалов арены. Когда она и ее спутники поднялись над крепостью, Кселиан посмотрела вдаль, на облако кораблей Крайллаха, блестящих, словно пылинки в солнечном луче.

Армада выглядела впечатляюще: сотни различных машин, стоящих высокими и широкими рядами, чтобы максимизировать урон от перекрестного обстрела. Когда начнется битва, войскам Крайллаха не придется маневрировать. Клинки Желания ворвутся в их формацию, как стая хищников в стадо скота. Разбойники и геллионы будут крутиться вокруг неуклюжих баржей, чтобы отвлечь огонь на себя, а тем временем приблизятся «Яды» и высадят на их открытые палубы смертоносных пассажиров — ведьм. Таков был план.

Кселиан проинструктировала ведьм, чтобы они быстро атаковали и двигались дальше, или, по крайней мере, обстреливали из захваченных орудий их бывших владельцев, если не смогут добраться до другого корабля. Ведьмы с одного «Яда» могли легко одолеть экипаж одного прогулочного транспорта, но «Ядов» было слишком мало, чтобы атаковать их все. Впрочем, Кселиан было все равно. Рядом с ее тяжелым мотоциклом летели два более обтекаемых «Яда», вооруженных темными копьями, которые должны были сбить щиты с колесницы Крайллаха. Она должна была добраться до него на расстояние руки, а все остальное ничего не значило.

Ломаный горизонт с одной стороны пересек тесный клин быстрых гравилетов и помчался к ее крепости. Кселиан прервала последние приказы и рассмотрела новоприбывших. Ведущий транспорт был отмечен символом Белого Пламени. А вот и Иллитиан, готовый присоединиться к Крайллаху в последней битве. Странно, но он летел не к армаде Вечного Царствия, но к точке на полпути между ней и крепостью. Как только Иллитиан влетел в зону поражения орудий, от расчетов пошла лавина запросов на разрешение стрелять. Кселиан сердито отказала им всем. Похоже, Иллитиан пока не определился со стороной. Нет смысла прямо сейчас подбивать его на помощь Крайллаху.

Старый архонт с непритворным облегчением наблюдал за машинами Иллитиана. Он оказался слегка разочарован, когда стая «Рейдеров» двинулась по курсу, широко огибающему его армаду, и замедлилась на полпути к крепости Кселиан. От клина оторвался единственный изящный корабль, опустился вниз и приземлился среди разоренных тренировочных площадок. Увеличив изображение, Крайллах увидел Иллитиана, который вышел из транспорта один, отошел и остановился у ног изуродованной выстрелами статуи, чего-то ожидая.

Намек был очевиден. Иллитиан хотел вступить в переговоры. Возможно, это была уловка, чтобы выманить Крайллаха, но тот уже отчаялся настолько, что не боялся рисковать. Кроме того, он был полностью уверен в защите своего корабля. Ни орудия крепости, ни огонь войск Иллитиана не сможет остановить его и не дать ему добраться до своего флота, и если этот щенок замыслил предательство, то оно обернется против него.

Крайллах повел золотую небесную колесницу вниз, к Иллитиану, предварительно строжайше запретив своим миньонам опускаться следом.

Иллитиан терпеливо ждал в колоссальной тени статуи. Черты титанического изваяния стерлись от времени еще до того, как последователи Крайллаха осыпали его градом выстрелов. Теперь невозможно было даже сказать, женщину оно должно было изображать или мужчину. Гигантский гладиатор стоял в героической позе, расставив ноги и подняв вверх одну руку, которая отломилась в локте, оставляя всем желающим гадать, что монументальная фигура раньше держала над собой. Оружие? Отрубленную голову? Сердце врага? В этой драматической позе, лишенной главной детали композиции, скрывалась определенная ирония. Иллитиан подумал, что, возможно, это некое аллегорическое предупреждение.

Одинокий транспорт, так плотно укутанный в защитные поля, что походил на яйцо, спускался из золотого облака войск Крайллаха. Прежде чем он успел приземлиться, от роя, гудящего над крепостью Кселиан, оторвался единственный «Яд», напоминающий шершня. Он обрушился вниз, явно контрастируя с сонно парящим кораблем Крайллаха. Через секунду «Яд» резко затормозил и замер, из него выпрыгнула атлетически сложенная фигура и легко приземлилась в пыль недалеко от Иллитиана.

— Кселиан, — бесстрастно поздоровался Иллитиан.

— Иллитиан, — напряженно ответила Кселиан.

Транспорт Крайллаха опустился, остановился, слои щитов и брони медленно сползли назад. Едва увидев морщинистого архонта, Кселиан шагнула вперед, но сдержалась. В ее мозгу витала дикая мысль разом убить и Иллитиана, и Крайллаха — соблазнительная, но невыполнимая идея, которая никак не хотела покидать ее возбужденный разум.

— Крайллах, — Иллитиан как будто приветствовал старого друга.

Взгляд старого архонта метнулся от щеголеватой, невысокой, облаченной в черное фигуры Иллитиана к внушающей страх воительнице. Она выглядела так, будто готова была убить его прямо сейчас.

— Кто-то, — начал Иллитиан, — пытается всех нас выставить дураками…

— С Крайллахом ему и трудиться не надо, — перебила Кселиан. Крайллах попытался было возразить, но Иллитиан уверенно взял инициативу в свои руки и начал сыпать шелковыми банальностями. Снисходительность в его голосе перешла на совершенно новый уровень.

— Пожалуйста, Кселиан, бедный Крайллах чуть было не стал жертвой убийства, в своем собственном доме, к тому же атакующие прикрылись твоим именем. Получилась небольшая заварушка, я поехал сюда в качестве посредника, и по пути на меня напали. Кто-то играет с нами, и, думаю, можно не говорить вам, кто это такой.

— Тебя тоже атаковали? — кошачий взгляд Кселиан внезапно впился в Иллитиана.

— Да, милая моя, они ждали, что я полечу спасать тебя. Подозреваю, что нападение на Крайллаха должно было запустить в ход весь сценарий.

— Думаешь, это ты был целью? Они выпустили в моем дворце стеклянную чуму! — заорал Крайллах, не в силах больше сдерживать отвращение и негодование.

— И что ты сделал — напал на меня? Ты глупец, Крайллах! — сплюнула Кселиан.

— Как ты наивна, Кселиан! — парировал Крайллах. — Они пришли под твоим именем! Если бы ты обладала малейшим чувством этикета, то поняла бы, что у меня не было иного выбора!

— Видите ли, — промурлыкал Иллитиан, — по законам Векта кто-то должен заплатить за нападение, и это должно произойти публично. Это для того, чтобы правили сильнейшие.

Он бросил многозначительный взгляд на тренировочные поля вокруг. Поблизости все еще тлели ряды рабских жилищ, всюду в пыли были разбросаны жалкие холмики скорчившихся тел.

— Обе стороны понесли урон, как и следовало. Я думаю, мы все можем отправиться по домам, — предложил Иллитиан. — Честь удовлетворена, так что теперь нам, пожалуй, следует направить энергию на разорение девственного мира, пока нас не постигли какие-нибудь новые несчастья.

Крайллах сохранял не совсем убедительный гордый вид, но выражение его глаз свидетельствовало об отчаянии и согласии с Иллитианом. Иллитиан насладился теплым чувством успеха, поняв, что ему удалось завлечь Крайллаха в свой набег.

— Нет, — вдруг отчетливо произнесла Кселиан.

— Нет?

— Нет, я не удовлетворена. Я не нападала на Крайллаха и не хочу отвечать за последствия его заблуждений.

— Полагаю, ты хочешь компенсации, — нарочито громко заявил Крайллах. — Хорошо, я…

— Я требую крови! Здесь и сейчас! Если ты не хочешь сражаться с моим кабалом, то должен биться со мной. Крайллах, раз уж ты ссылаешься на законы и традиции, то я воспользуюсь своим правом вызвать тебя на дуэль — во имя своей чести!

Пораженный Крайллах отступил на шаг. Иллитиан опасался, что тот сейчас кинется к своей колеснице и сбежит. К счастью, Крайллах был достаточно умен, чтоб этого не делать, и быстро совладал со страхом. Когда архонту бросали вызов перед равным по положению свидетелем, отступить он не мог. Он мог как угодно хитрить, мог подослать убийц к своему противнику или самым низким образом эксплуатировать этот вызов, чтобы выйти победителем, но не мог отказаться от вызова, если только не хотел совершенно утратить свой статус. Таков был закон Векта — закон джунглей, где выживают лишь самые приспособленные. Повисла долгая пауза, и наконец старый архонт нарушил молчание.

— Очень хорошо… — начал Крайллах. — Время и место назна…

— Нет. Здесь и сейчас. Иллитиан будет свидетелем. У нас… — Кселиан указала на полные кораблей небеса, — предостаточно секунд для поединка.

Губы Крайллаха сжались в тонкую линию. Он оказался в ловушке. Иллитиан холодно оценил неожиданный поворот событий и задумался, на что рассчитывает Кселиан. Она была смертоносной мастерицей меча, великолепной и могучей, как пантера, но ее облачение лишь с большой натяжкой можно было назвать доспехом, так как оно обнажало фарфоровую кожу бедер, рук и живота. Крайллах же был полностью закован в сверкающий доспех, в котором, как знал Иллитиан по докладам шпионов, таились всевозможные трюки и секреты, не считая аугментированной мускулатуры. А одного удара древнего оружия Крайллаха хватит, чтобы лишить госпожу Клинков Желания жизни.

— Займите места, и давайте начнем, — сказал Иллитиан.

Дуэлянты разошлись на десять шагов и встали в облаках взбившейся пыли. Небо над их головами полнилось насекомым роем последователей Кселиан с одной стороны и дрейфующими кораблями Крайллаха с другой.

— Начинайте, — скомандовал Иллитиан.

Двое архонтов начали настороженно кружить друг вокруг друга то в одну, то в другую сторону, выискивая слабое место, куда можно нанести удар. Крайллах атаковал первым, внезапно активировав свои образы-двойники, и ринулся вперед, описывая смертоносную дугу своим искрящим клинком.

Кселиан отскочила назад, защитное устройство Крайллаха на миг смутило ее. Потом она рассмеялась и снова прыгнула навстречу врагу. Ее ножи вращались, превратившись в стальные веера. Дюжина рук с гибельными клинками Крайллаха ринулась к ней, но она ускользнула от них всех, пронесшись под мечами и нанеся несколько молниеносных ударов, которые выпотрошили бы врагов, будь те материальны.

Крайллах отступил и снова замахнулся. Кселиан инстинктивно попыталась парировать множество клинков, но это была ошибка. Раздался гром, один из ее ножей задрожал и разлетелся на куски, отшвырнул Кселиан назад, в пыль. Крайллах закаркал от радости и продолжил наступать.

Кселиан перекатилась и вскочила на ноги так ловко, что это выглядело как движение из танца. Ищущие ее плоти выпады Крайллаха казались медленными и неуклюжими, как будто она двигалась сквозь плетение реальности, постоянно опережая его на секунду. Где бы ни оказывался его клинок, ее там уже не было. Она рубила оставшимся ножом и касалась им то одного, то другого образа, как будто пересчитывая их, до тех пор, пока очередной удар не выбил искры, найдя настоящего Крайллаха.

Стремительные фантомы отчаянно закружились вокруг нее, пытаясь снова спрятать хозяина, но бесполезно: Кселиан не обращала на них внимания и неотступно следовала за отступающим Крайллахом. Теперь он сражался жестче и более искусно. Движения клинка ткали вокруг него сияющую паутину. Кселиан держалась на близком расстоянии, постоянно пригибаясь и отклоняясь, и держала нож наготове, дожидаясь, пока противник устанет.

Крайллах постепенно замедлялся, как заводная игрушка. Аугметика в его инкрустированной драгоценностями броне даровала ему силу и скорость, но не выносливость. Внезапно изогнувшись, Кселиан хлестнула клинком. Нож сверкнул в воздухе, рассек броню, и кисть руки Крайллаха упала наземь. Из разрубленного запястья хлынул фонтан крови. Древний гибельный клинок рухнул в пыль, все еще зажатый в подергивающихся пальцах. Крайллах закричал в ужасе и неловко попятился, едва не упав. Кселиан бросилась на него и вогнала нож в грудь врага по самую узорчатую рукоять.

Крайллах пошатнулся и повис на клинке. Кселиан злобно засмеялась, повернула нож и провела его сквозь сердце и легкие, брызгая алой кровью. Затем она выдернула оружие и с удовлетворенным видом шагнула назад. Крайллах откашлялся кровью и, дергаясь, повалился наземь. Кселиан опустилась на колено, прижав противника к земле, и приложила окровавленный нож к его лицу.

— Хочу, чтоб ты знал: тебе понадобится помощь, чтобы восстановиться после этого, Крайллах, — ядовито прошептала она, делая первый надрез. — Тебе понадобится больше помощи от этого «чистого сердца», чем самому Эль’Уриаку!

К тому времени, как Кселиан поднялась, Крайллах превратился в красный обрубок, кусок сырого слоистого мяса, в котором каким-то образом еще шевелилась жизнь. Из небесной колесницы тут же поспешили гемонкулы Крайллаха. Горбатые, облаченные в кожи фигуры припали к своему повелителю, будто летучие мыши-вампиры, и принялись зажимать вены и артерии, собирать куски, разбросанные Кселиан в приступе кровожадности. Пресытившееся облако прогулочных кораблей наверху начало расползаться между шпилей в поисках новых развлечений.

— Очень мило, Кселиан, — похвалил Иллитиан, негромко аплодируя. — Ты это серьезно сказала?

Та вызывающе откинула голову назад. Ее бледные руки и полные губы все еще блестели от крови. Если Кселиан и возбуждала Иллитиана, он этого не показал. От нее исходил сильный аромат страсти к убийству, соблазнительный и опасный, словно лезвие бритвы. Она улыбнулась, сверкнув белыми зубами на окровавленном лице.

— Крайллах никогда бы сам не согласился с нашим планом. Теперь у него есть стимул. Его могут вернуть и собственные гемункулы, но это займет слишком много времени. Они приползут к нам на коленях и взмолятся о помощи, как только он отрастит себе новый язык.

Чувство близости было редкой эмоцией для жителей Темного Города, и архонт из Верхней Комморры ощущал его даже реже, но, тем не менее, Иллитиан почувствовал нечто подобное, когда услышал слова «наш план». Через удар сердца незнакомое чувство задавила привычная, выработанная веками паранойя.

— Все это замечательно, — сказал он. — Так это ты подослала убийц к Крайллаху… и мне?

— Так тебе и скажи, — насмешливо ответила она и ухмыльнулась острыми белыми зубами. — Что ты подумаешь обо мне, если это действительно я? А если я скажу, что нет, поверишь ли ты?

— Я не верю, что их наняла ты. Думаю, это Вект.

— Ты льстишь мне своим благородством, лорд Иллитиан.

— Это мой долг, леди Кселиан.

— Я чувствую, что надо устроить торжество в честь моей победы. Останься ненадолго и… развлеки меня.

— Сожалею, моя леди, но у нас остался лишь день до набега, и нужно еще много всего сделать… Я вынужден отказаться от этого несомненного удовольствия.

Кселиан рассмеялась и подняла руки к кружащим над ней Разбойникам и геллионам. От стаи оторвались «Яды» и нырнули к ней.

— Тогда торопись, Ниос. Ожидание не приносит ничего хорошего — спроси хоть Крайллаха.

Она немного разбежалась, ловким скачком запрыгнула на пролетающий мимо «Яд» и перемахнула через борт одним стремительным движением. Иллитиан смотрел вслед машине, пока та не исчезла в крепости, потом оглядел кровавый круг, в котором сражались архонты, и спокойно вздохнул. Кселиан и не подумала спросить, не он ли был тем, кто подослал убийц.

Глава 7. КРОВЬ НА КЛЫКАХ И КОГТЯХ

Кабал Белого Пламени контролировал Коготь Ашкери и владел эксклюзивными правами на все восемнадцать километров причальных шипов, которыми делился только со своими союзниками. Живя среди густонаселенных шпилей Комморры, легко было забыть, что город первоначально строился как перевалочный пункт, перекресток Паутины, откуда расходились сотни тысяч путей в различные точки ее плетения.

Рост богатства Белого Пламени был прямо связан с его экспансией по Когтю Ашкери и захватом его доков. Когда Ниос Иллитиан убил своего предшественника и стал архонтом, кабал контролировал только три причала на этом когте. Первым же делом Иллитиан принялся уничтожать или присоединять меньшие кабалы, контролирующие причальные шипы рядом с его собственными. Логика была проста. Огромный мегаполис неустанно поглощал ресурсы, и каждый день тысячи судов выгружали награбленное добро, чтобы утолить его голод. Завладев всего лишь малой долей портовых сооружений города, Иллитиан обеспечил непрекращающийся поток богатств в сундуки Белого Пламени.

Обычно Коготь Ашкери кишел работорговцами, купцами и даже редкими ксеносами, которые платили за право входа в Темный Город через владения Иллитиана. Но сегодня шипы-причалы были заняты исключительно военными кораблями. Гигантские, похожие на акул крейсеры типа «Пытка» занимали каждый по целому шипу и жадно заглатывали ряды воинов разверстыми пастями. Меньшие фрегаты «Корсар» толклись возле других причалов, загружая торпеды и ударные машины.

Здесь присутствовали корабли многих кабалов, что создавало напряжение, но все пронизывало чувство возбуждения и подъема энергии. Оскорбления и недопонимания, которые становились причиной насилия на улицах Комморры, временно откладывались в сторону. Кабалиты вели себя как никогда спокойно, как будто пришли на званый вечер и не хотели опозориться перед хозяином.

Бок о бок скользя сквозь толпу, Ксагор и Харбир то и дело бросали друг на друга подозрительные взгляды. Они разыскивали корабль архонта Белого Пламени по приказу мастера Беллатониса, который не иначе как из-за извращенного чувства юмора объявил их идеальными кандидатами в напарники. Харбир подозревал, что это и есть наказание за те события в Вольерах. У него руки чесались пырнуть Ксагора в первый же миг, как тот повернулся спиной, но мастер-гемункул очень красочно описал муки, которые должны будут постигнуть того из них, кто вернется без другого. Ксагор принял ситуацию с той же унылой обреченностью, с какой, по-видимому, относился к большей части своей жизни.

— Много кораблей, больше, чем Ксагор когда-либо видел, — пожаловался развалина.

— Высматривай самые крупные, тупица. Архонты на таких летают. Когда найдем большой корабль с белым пламенем на боку, значит, он-то нам и нужен.

— Да, да. Совершенно очевидно.

Иллитиан смотрел на приготовления с мостика своего флагмана, древнего корабля со славным именем, которое на языках низших рас звучало бы примерно как «Невоздержанный Ангел». Девятая Хищница прибыла в полной силе, их можно было легко узнать по приметным узорам в виде перьев, украшающим истребители «Острокрылы» и бомбардировщики «Вороны Пустоты», которые влетали в открытые ангары кораблей. Номинальный предводитель набега Маликсиан Безумный находился на борту собственного корабля, «Смертельного Удара», и с нетерпением ожидал отбытия. Один из крейсеров, сияющий поблекшим величием ушедших эпох, принадлежал Вечному Царствию. На его борту скрывался Морр, командующий в отсутствие своего израненного господина. Как и обещала Кселиан, восстановление Крайллаха оказалось медленным и мучительным. Он прислал сообщение из регенерационного склепа, практически умоляя, чтобы ему позволили принять участие в захвате миропевца, при условии, что он тоже получит от этого пользу. Рядом с «Корсарами» Иллитиана, защищенными черными панцирями, держались эсминцы Кселиан с резкими контурами и крыльями, загнутыми словно крюки. Корабли целого сонма меньших кабалов втискивались, куда могли.

Несмотря на то, что приготовления шли, как полагается, Иллитиан ощущал недовольство. Воины всходили на борт, заряжались орудия, военная составляющая набега постепенно собиралась с обычной эффективностью, которую комморриты демонстрировали всякий раз, когда шли на охоту за рабами. Но набег был, по сути, ширмой и не представлял никакой важности по сравнению с истинной миссией — пленением миропевца. И вот эта часть плана развивалась совсем не так, как надо.

Иллитиан повернулся и заново осмотрел разношерстную компанию тех, кто вызвался участвовать в его предположительно секретной миссии.

Кселиан прислала своего агента — гибкого суккуба Аэз’ашью — чтобы «убедиться, что все пройдет гладко». Она дерзко стояла на командной палубе и рассматривала Иллитиана с нескрываемой надменностью. Ведьма знала, что тот не может ей отказать. Роль Кселиан в заговоре была попросту слишком велика, чтобы рисковать расположением ее госпожи. Как все ее братья и сестры-ведьмы, Аэз’ашья была быстра и смертоносна, так что, по крайней мере, могла быть полезна. Другие двое, которые прибыли позже, не могли похвастаться подобным.

Беллатонис настоял на том, чтоб направить на захват миропевца двух своих агентов, дабы «удостовериться, что субъект прибудет невредимым», и оправдал этот поразительно беззастенчивый поступок «особыми условиями операции». Эти двое, маленький дрожащий развалина в маске и ушлого вида наемник, не внушали особого доверия. От них несло дешевыми наркотиками и выделениями с примесью острого запаха химикатов и страха. Иллитиан пока что раздумывал, выполнить ли ему просьбу гемункула или просто вышвырнуть эту парочку из ближайшего шлюза.

Больше всего Иллитиана беспокоил палач Крайллаха, Морр, который все гремел что-то о том, что должен лично отправиться на миссию «ради своего архонта». Очевидно, им двигало какое-то малопонятное чувство долга и желание восстановить своего повелителя.

Инкубы, предположительно, хорошо умели прятаться, но огромный воин в тяжелых доспехах, вооруженный двухметровым клинком, все же не производил на Иллитиана впечатление идеального кандидата на миссию, связанную с глубоким проникновением в сердце вражеской территории. И опять же, сложно будет отказать верховному палачу, если это вдруг понадобится. В принципе, было ожидаемо, что союзники Иллитиана будут следить, чтобы он не взял весь контроль на себя, и начнут проталкивать своих посланцев в гущу событий, но это утомляло, если не сказать больше.

Как ни прискорбно, но несколько неясных переменных, присоединившихся к его тщательно спланированной миссии, оказались не самой худшей из проблем Иллитиана.

Его основной агент, тот, от кого зависел успех всех его усилий, куда-то пропал. Связи с ним не было уже с неделю, с тех пор, как он пообещал разведать местонахождение цели. Можно было спокойно предположить, что он уже мертв, но тогда приготовления к набегу были бессмысленны, и остановить их уже было нельзя. Колеса пришли в движение.

Если агент Иллитиана погиб, то вся миссия — это выстрел в темноту. Но его все же стоило сделать, надеясь на крохотный шанс попасть в цель, который мог окупить все потери. Архонт с плохо скрываемой неприязнью обратился к гостям.

— Аэз’ашья, добро пожаловать. Передай комплименты своей госпоже, нашему дорогому другу, — шелковым голосом приветствовал суккуба Иллитиан. — Окажи милость, прими под свое руководство этих двух… индивидов и устрани их из моего присутствия.

— А потом? — кокетливо приподняла брови Аэз’ашья.

— Держи их рядом, позже они отправятся с тобой на задание.

Теперь агенты Беллатониса выглядели напуганными, а Аэз’ашья — раздраженной и разочарованной. Иллитиан почувствовал себя немного лучше.

Пока наверху кипели приготовления к набегу, верховный гемункул Иллитиана, Сийин, был занят своими делами внизу. Он полз в глубины под центральным пиком, проходя извилистыми тропами к самым древним ямам под городом, где бесчисленные века селились ковены гемункулов. Он ориентировался в лабиринте застенков и ублиетов посредством нанесенных мелом знаков и фетишей в виде спирального круга — печати Черного Схождения, которая вела его по усеянным лезвиями переходам и железным мостам вниз, все время вниз, в глубины, где обитали мастера ковена. Сийин вошел в те места, где свет был поверженным врагом, и многовековые боль и мучения осели на стенах подобно слою темной глины. Наконец он добрался до медленно вращающегося лабиринта, полного ловушек — логова ковена — и пошел медленнее, временами останавливаясь, чтобы потереть руки, облизать губы и подумать, куда ведет следующий изгиб или поворот. Он уже давно не спускался сюда, чтобы встретиться со скрытными мастерами, и с трудом мог вспомнить верный маршрут.

Воздух рассекали тонкие, как паутина, мономолекулярные нити, под невинными с виду замковыми камнями скрывались гравитационные ловушки, в стенах скрывались веера агонизаторов, полуразумные облака ядовитого газа и мириады других смертоносных устройств. Явно не время быть неточным. Сийин поздравил себя с верным решением. Как раз на этот случай он прихватил с собой эликсир — субстанцию, дистиллированную из синапсов раба-ученого. Он пошарил в кожаной мантии, торжествующе достал крошечный хрустальный флакон, открутил крышку и позволил единственной капле вязкой жидкости упасть на свой дрожащий розовый язык.

Сийин все еще смаковал пикантный вкус, когда точный путь через лабиринт всплыл перед его внутренним взором, как будто нарисованный сияющим неоном. Он двинулся по сложной, извивающейся дороге, как будто совершая па танца — три вперед, один налево, пять вперед, поворот направо… Так, спиралями и кругами, Сийин медленно, но уверенно спустился в Зал Искусства, где его с нетерпением дожидались члены ковена Черного Схождения. Их было четверо, два из них — тайные мастера в капюшонах и костяных масках, третий был облачен в изумрудно-черные одеяния приближенного секретаря. Четвертый представитель ковена оставался скрыт в тенях, и его зловещее присутствие маскировали поля, создающие помехи, которые не могло пронизать даже улучшенное зрение Сийина.

— Ты опоздал! — ощерился секретарь. — Ты не хозяин ковена, так почему ты смеешь заставлять нас ждать?

— Приношу свои скромные извинения, секретарь и мастера, — выдохнул Сийин, поклонившись каждому присутствующему.

— Мы здесь только потому, что ты обещал нам вести о Беллатонисе, — тонким высоким голосом пробрюзжал один из тайных мастеров.

— Именно так, — резко подтвердил секретарь. — Говори же, что ты выяснил?

Сийин подождал, пока они замолчат. Они выше его по рангу, особенно приближенный секретарь, но Сийин имел преимущество: у него на руках была свежая информация. Поэтому он помедлил, прежде чем отвечать.

— Ваша честь, я уверен, что отступник Беллатонис занимается запретным делом по поручению архонта Иллитиана.

— О, неужели? — с явным интересом протянул секретарь. — И чем ты можешь это доказать?

Сийин нервно облизал губы. Доказательств у него было крайне немного. Вместо этого он решительно преподнес свои предположения как факты.

— Иллитиан встретился с Беллатонисом, а после этого окольными путями послал ему некий дар. К тому же у меня есть причина считать, что отступник создал себе мастерскую, спрятанную где-то в городе.

— Я слышу догадки, но не доказательства, — презрительно усмехнулся секретарь. — Что это за дар? По твоим уклончивым словам можно предположить, что ты не перехватил посылку и не узнал, что в ней было. Точное местоположение этой фантомной мастерской ты тоже не можешь назвать. У тебя ничего нет.

— Да, но все кроется в контексте этих с виду мелочных событий, — выкрутился Сийин и разыграл козырную карту. — В этот самый час Иллитиан и его союзники выдвигаются в набег на девственный мир. Набег происходит под покровительством архонта Маликсиана, но я не сомневаюсь, что Иллитиан уговорил его на это, и, более того, первоначально весь поход был идеей Беллатониса.

Сийин помолчал и оглядел всех собравшихся членов ковена, поворачивая к ним свое круглое растянутое лицо. Он чувствовал немалое удовольствие от вызванного у них дискомфорта.

— Я уверен, что Иллитиан ищет чистое сердце.

Четвертый представитель ковена, скрытый пеленой искажения, до сих пор не говорил и не двигался, но неожиданно отреагировал на эти слова. По комнате эхом пронесся пронизанный помехами шепот, похожий на звук лезвия, скользящего по точильному камню.

— Оставьте нас, — сказал он.

Тайные мастера в масках и приближенный секретарь в зеленой мантии развернулись на каблуках и немедленно исчезли в затененных проходах, так быстро, что казалось, будто их мгновенно проглотила тьма. Сийин внимательно созерцал, как размытая фигура темнеет, плотнеет и превращается в высокого гемункула с узким, острым лицом, облаченного в шиферно-серую мантию мастера-избранника Девяти. Сийин молча поразился. Он только что перескочил через целых три ступени в запутанной, как лабиринт, иерархии Черного Схождения.

— Прискорбное дело, — голос водил камнем по стали, — но оно творится в твоих собственных владениях. Отступник завел себе новое логово под крепостью Белого Пламени, куда его пригласил твой хозяин, архонт Иллитиан.

Сийин захлебнулся от негодования и почувствовал, как кровь хлынула к растянутому лицу. Дела, которые Иллитиан вел с бродягой Беллатонисом, — уже само собой плохо, но куда хуже было то, что он пригласил этого пса в собственный дом. Гемункулы медленно приходили в ярость, невероятно медленно по стандартам комморритов, но когда их холодный и яркий гнев все же возгорался, его было практически невозможно угасить. Сийин почувствовал первые искры этого гнева, тлеющие внутри него.

— Этого нельзя потерпеть! — прошипел Сийин. — Беллатонис оскорбляет наш ковен и нас всех! Он топчет наши учения и насмехается над нашими писаниями. Он подвергает город опасности! Его нужно остановить!

Мастер-избранник задумчиво кивнул. Его глаза были заменены плоскими пластинками черного кристалла, и веки судорожно смаргивали на тусклом свете.

— Тебя переполняет дух праведного отмщения. Это хорошо, — проскрипел мастер-избранник. — Но достаточно ли велика твоя ненависть, чтобы перенести тебя на следующую ступень схождения?

Сийин удивленно моргнул. Новая ступень значит, что он станет мастером, равным по рангу Беллатонису до того, как тот ушел из ковена. Ради этого он готов был практически на все.

— Я ненавижу Беллатониса, — сказал он и осознал, что эти слова вызывают у него возбуждение. — Я ненавижу и хочу уничтожить его.

Мастер-избранник кивнул и протянул ему маленькую вещицу, узорчатый ключ со множеством тонких бороздок.

— Возьми это, подойди к сорок девятой расщелине и открой камеру. У твоего врага слабость к подаркам, и ты, возможно, найдешь там для него подходящий дар. Не медли. Я чувствую, что у тебя осталось немного времени. Забирай и уходи.

Сийин трясущимися руками принял ключ и пошел сквозь лабиринт. Он тщательно следовал всплывшим в памяти маршрутом и воспользовался еще одной каплей драгоценного эликсира, чтобы не сбиться с курса. На такой глубине большая часть лабиринта была совершенно лишена освещения, и только строгое следование пути, который был мнемонически имплантирован в разумы членов ковена, не давало заблудиться и погибнуть в чернильной темноте. Опустив голову и закрыв глаза, Сийин, как полагалось, сделал сорок девять шагов.

Открыв глаза, он увидел перед собой коридор, восьмиугольный в сечении и освещенный холодно сияющим аметистовым кристаллом под потолком. Путь преграждала тяжелая с виду круглая дверь из серебра. По ее поверхности спиралью закручивались письмена, исходящие от большой замочной скважины в центре. Сийин вставил в нее ключ, полученный от мастера-избранника, и остановился.

Что, если это была проверка? Или ловушка? Некоторые члены ковена могли бы воспользоваться тем, что он отвлечен Беллатонисом, чтобы избавиться от него… Гемункул неуверенно дотронулся до ключа, торчащего из замка. Потом он вновь подумал об унижениях, которым подвергал его Иллитиан. Сийин не мог восстать против своего архонта и надеяться, что выживет после этого, но мог, по крайней мере, нанести удар соперничающему гемункулу, получив на то благословение ковена.

Он схватил ключ и повернул. Тот закрутился, сначала медленно, потом быстрее, а затем полностью исчез в скважине. Несколько ударов сердца ничего не происходило, потом Сийин заметил, что на кажущейся сплошной поверхности двери проступили прорези и разделили ее на концентрические кольца. Они начали вращаться независимо друг от друга, пока не приняли нужное положение и аккуратно сложились друг внутрь друга, открывая путь внутрь. Наружу потянуло затхлым воздухом, отчего Сийин чихнул. Должно быть, камера простояла запертой сотни лет. Несмотря на его опасения, оттуда не вылетели твари пустоты, чтобы атаковать его или проклясть, исполнив все его желания. Внутри что-то едва заметно мерцало, и, следуя за этим блеском, он вошел в маленькое восьмиугольное помещение, в основном заполненное полками из тонких листов хрусталя. Сийин еле слышно ахнул, увидев то, что находилось перед ним.

Здесь были разложены всевозможные атрибуты тайного искусства: инкрустированные шкатулки, ящички, затейливо украшенные лезвиями, рунические тетраэдры, туго свернутые сферы из блестящего металла, горшки, амфоры, курильницы и тигли. Настоящие сокровища. Они были богато украшены с немалым, хотя и жутковатым мастерством, но только гемункул знал их подлинную цену. Содержимого хранилища хватило бы, чтобы разорить целый кабал, приобрести флот или подкупить гарнизон крепости. Эти редкие и смертоносные драгоценности представляли собой тончайшие механизмы мучения.

Сферы назывались Анимус Витэ и состояли из разумных, острых как бритва, туго свернутых металлических лент. По команде они стремительно разворачивались, хватали жертву и так же быстро сжимались вновь, с восхитительной неизменностью разрубая беспомощное тело на куски. К сожалению, Беллатонис узнает эти приметные устройства задолго до того, как их можно будет поднести на расстояние, достаточное для убийства…

Сийин перевел взгляд на маленькую черную коробочку с узорчатыми лезвиями, торчащими из каждого угла. В ней он узнал Шкатулку Свежевания. Если открыть ее с правильными словами, наружу вырвется сонм невидимых убийц и начнет кусать жертву, не делая различия между доспехами и плотью, словно вихрь незримых клыков. Сийин слышал рассказы, что, закончив свою работу, эфирные существа из шкатулки приносили череп жертвы своему хозяину, восхитительным образом оставив невредимым мозг внутри.

Луноликий гемункул задумался. Большинство легенд, окружавших Шкатулку Свежевания, описывали ее как инструмент наказания и террора, но не казни, и уделяли особое внимание жутким страданиям беспомощной жертвы. Сийин же нуждался в устройстве, которое гарантированно и полностью уничтожит Беллатониса, не оставив ни шанса выжить. Он с сожалением отверг идею использования шкатулки и двинулся дальше.

На соседней полке лежал толстый угловатый обломок хрусталя. Увидев его, Сийин зашипел и начал двигаться более осторожно, стараясь не отразиться в зеркальной поверхности обломка. Это был Разбитоскол, легендарное творение безумного гения Ворша. Каждый Разбитоскол был сделан из фрагмента сложнейших врат между измерениями, которые назывались Зеркалом Граней. Когда портал был разрушен, Ворш тщательно разыскал каждый его фрагмент и превратил их в оружие. Благодаря некой странной гармонии между измерениями, которую понимал только этот сумасшедший ученый, можно было поймать чье-либо отражение в осколок и разбить его, и тогда жертва тоже разлеталась на куски. Сийин считал, что в городе осталось очень мало Разбитосколов — если они вообще еще оставались — но вот лежал один из них. Может быть, именно ему предназначено стать погибелью Беллатониса?

Сийин нахмурился. Чтобы успешно воспользоваться Разбитосколом, нужен храбрый и ловкий прислужник. Ни один из его развалин не подходил, и он вряд ли мог рисковать, совершая попытку убийства лично. Кроме того, он чувствовал, что не мог полностью доверять эзотерическому орудию измерений, не видел в нем способа навсегда избавиться от соперника. На каком-то глубоком уровне ему хотелось бы видеть тело — разумеется, уничтоженное, превращенное в кровавое месиво, но желательно реальное и осязаемое. Тринадцать основ мести очень ясно говорили об этом: нельзя считать врага мертвым, пока не найдено тело. Гемункул задумчиво облизнул тонкие губы. Убить другого гемункула — редкое удовольствие, так как ковены больше времени проводили, борясь с внутренними конфликтами, нежели допуская их. Таким образом, какой бы способ нападения Сийин не выбрал, он должен быть совершенно неожиданным и вызвать мгновенную смерть.

Он проигнорировал другие шкатулки, сферы и тигли. Все они причиняли психические страдания, которые для мастера-гемункула вроде Беллатониса были не больше, чем щекотка. Сийин уже собирался вернуться к Шкатулке Свежевания, когда его взгляд упал на самую скучную и тусклую вещицу из всех, что он здесь видел. Это была маленькая трехсторонняя пирамидка не длиннее его большого пальца, сделанная из матового шершавого материала, похожего на обугленную кость. Серебристые руны, вырезанные на поверхности, предупреждали о мрачных последствиях активации этого предмета.

Это были рунические врата, портативный ключ к Паутине, но этот конкретный портал вел в участок измерения-лабиринта, который давно погрузился в безумие и распад. В годы ученичества Сийин однажды видел, как работала такая вещь. Его старый мастер, Раккар, воспользовался силой темных врат во время разорения мира рабов. Прошлое всплыло перед внутренним взором Сийина. Предводители рабов укрылись в одной из более крупных лачуг, и их охраняло много вооруженных сторонников. Отчаяние озлобило рабов, вплоть до того, что они оттеснили воинов архонта своим яростным огнем. Не обращая внимания на выстрелы, Раккар вышел вперед и метнул маленький темный тетраэдр в гущу рабов.

Сийин узрел черно-фиолетовую вспышку, которая в мгновение ока исчезла — врата открылись всего на долю секунды. А потом тетраэдр упал наземь, инертный и безжизненный. Но в этот краткий миг все рабы на расстоянии дюжины шагов были расплющены в кровавую жижу и размазаны по стенам и полу, которые были иссечены и исцарапаны, как будто их терзали чудовищные когти. Это мгновенно сломило волю рабов, и выжившие заняли свое место в привычном порядке вещей: начали бегать и кричать, пока их не отловили.

Потом, в один из редких периодов ясного сознания и общительности, Раккар объяснил Сийину, как работают темные врата. Он сказал, что в запретных местах плодятся невозможные сущности, твари, для которых открытый портал — приглашение протянуть наружу свои ложноножки и броситься на все, что окажется в зоне досягаемости. Если настроить портал таким образом, что он будет открываться лишь на долю секунды, то можно избежать неприятностей, связанных с длительным присутствием чудовищ, и получится эффективное оружие. Раккар ревностно хранил свои темные врата и не доверял их ни одному своему приспешнику, и даже Сийин больше ни разу не видел, как он их применяет.

Гемункул облизнул губы и криво улыбнулся. Угостить Беллатониса погибелью того же рода, как та, которую он грозил обрушить на город — в этом была поэтическая справедливость. Устройство легко запустить, оно действует достаточно широко и смертоносно, так что неминуемо исполнит свое предназначение. Идеально. Дрожащей рукой он потянулся к маленькому тетраэдру. Он казался более тяжелым, чем надо, и прохладным на ощупь. Когда гемункул вышел, дверь беззвучно развернулась за ним и закрылась, скрывая содержимое камеры еще на сотню лет. Сийин сконцентрировался на маршруте, который вывел бы его из Зала Искусства и лабиринта Черного Схождения.

Только потом, когда Сийин уютно устроится в собственном безопасном логове, он начнет размышлять, как именно преподнести Беллатонису этот особенный подарок.

Объединенный военный флот, поднимающийся от Когтя Ашкери, представлял собой великолепное зрелище. Корсары стремительными роями следовали за степенно плывущими крейсерами. Теневые поля мерцали, приобретая фантастические обличья, превращая их в мифических зверей, облака из огня и молний, замки фей и корабли чужих рас по прихоти своего хозяина.

Подлинное величие Комморры можно было оценить только из пустоты, окружающей ее. Только в относительно узкой полосе между самим мегаполисом и преградами, оберегающими его от бушующих энергий варпа, можно было оглянуться и увидеть лик Темного Города.

Удаляясь, многокилометровые причалы превращались в тонкие пальцы, потом в иголки, а панорама города все ширилась. Флот прошел между когтями причалов, среди потоков других кораблей, постоянно курсирующих в город и из города, чтобы утолить его вечный голод. Бесконечная панорама, полная огней, простиралась в темноте позади. Город сиял, как волшебный замок в ночи. В сердце его поднимались шпили, минареты и остроконечные башни Верхней Комморры, тянущиеся к короне пленных солнц. Зубчатые шпили, иглами вырисовывающиеся в панораме, на таком расстоянии казались тонкими и хрупкими, хотя вблизи были огромными, как горы. Под скоплением башен Верхней Комморры раскинулся широкий диск причальных когтей, цепляющихся за пустоту, словно грубые пальцы. В пространстве меж них громоздились ярусы и округа Нижней Комморры, как пластины гриба, растущего между узловатыми корнями дерева. Ниже причальных когтей, будто сталактиты в пещере вечной ночи, свисали темные собратья верхних шпилей — рабские фабрики, ямы гемункулов, фермы плоти и перевернутые жилища, полускрытые густым туманом собственных выбросов и освещенные лишь зеленоватым гнилостным светом горючих газов. Таким виднелся снаружи город-порт Комморра, чем-то похожий на невозможно огромное, колючее морское создание, кормящееся в глубине океана.

Перед авангардом флота раскрылся круг из зеленого пламени, будто глаз из какой-то адской реальности. Один за другим боевые корабли проскользнули в ожидающий портал, ведущий в измерение-лабиринт. В считанные секунды тот проглотил весь флот и исчез, и вечная ночь Темного Города снова вступила в свои права.

Корабли кабалитов понеслись по изгибающемуся туннелю из радужной энергии, чьи стены рябили насыщенными цветами. Сквозь движущуюся пелену временами виднелись участки звездного неба и тут же исчезали. Паутина была чудом межизмеренческой инженерии, которое создали сущности, еще более древние, чем сами эльдары. Ее кружево было соткано из материи варпа и тянулось между материальным и нематериальным мирами, часть их обоих и вместе с тем нечто отдельное. На заре истории эльдары обнаружили Паутину, и их быстрые умы вскоре разобрались в лабиринтообразном плетении этого измерения и освоили его пути. На пике своего могущества они возвели на ее перекрестках огромные города-порты, дворцы и потайные владения, не сознавая, что создали последние оплоты своей цивилизации, где та спаслась после Падения.

В некоторых местах туннель ветвился и проходил через громадные парящие врата из призрачной кости и золотистого металла, покрытые колдовскими рунами направления и защиты. Корабли пролетали мимо многочисленных мелких ответвлений, ведущих к паутинным порталам на каких-то планетах, куда могли пройти лишь пешие войска и легкие транспорты. Таковы были многие участки измерения-лабиринта. Большие артерии, пригодные для кораблей, встречались реже и были невероятно ценны.

Современная Паутина разительно отличалась от той, что существовала в золотые дни империи. Войны и катастрофы создали в ней тысячи прорех. Местами пути распались, сделав недоступными целые регионы, местами разрушились защитные преграды, и в туннели проникли странные существа из иных реальностей. В нынешние времена путешествие через измерение-лабиринт стало таить в себе опасность. Чтобы пробраться по протянутой сквозь измерения сети артерий и капилляров, требовались навыки, интеллект и опыт бесчисленных тысячелетий.

Корабли кабалитов-налетчиков мчались по лабиринту с заносчивой уверенностью. Эльдары Комморры стали хозяевами Паутины, она была их охотничьими угодьями, их собственной бескрайней вотчиной. Они убивали все, что находили в туннелях, хотя на бескрайних просторах подобные встречи с дерзкими нарушителями были редкостью. Эльдары с искусственных миров все же отваживались время от времени использовать измерение-лабиринт, но делали это быстро, стремительно перемещаясь от одного безопасного места к другому, и только в случае нужды. Младшим расам не хватало ума и опыта, чтобы войти в Паутину, и многие порталы в реальном пространстве были снабжены смертоносными устройствами, предотвращающими их вмешательство.

Больше всего лабиринту угрожали сущности варпа, демоны из-за пелены, которые роились рядом и беспрестанно пробовали на прочность психические преграды, единственное, что отделяло их от желанных туннелей Паутины. В некоторых местах эфирные коридоры были окружены огромными спиралями из психически активной призрачной кости, которые восстанавливали Паутину и укрепляли ее защиту против бестелесных когтей, вечно терзающих стены снаружи.

Весь флот не мог проникнуть на девственный мир Лилеатанир через Паутину. Кораблям придется остановиться у развилки, чтобы выгрузить орудия и воинов, которые проникнут в меньшие проходы, а флот двинется дальше, к временно активному порталу в реальный космос, который, как считалось, находился недалеко от планеты. Одним из наиболее сложных этапов планирования были эзотерические исчисления, благодаря которым выведали эту информацию. Сложность маршрута к Лилеатаниру была еще одной причиной, по которой Иллитиан мягко вынудил Маликсиана выбрать в качестве цели именно этот мир. Его шпион отыскал на поверхности только один паутинный портал и доложил, что тот давно не использовался и стоит практически без охраны. Нога настоящего эльдара не ступала на этот девственный мир на протяжении столетий, поэтому существовала немалая вероятность, что краткоживущие экзодиты уже забыли, какой опасностью может грозить портал.

Флот без происшествий добрался до развилки и замедлился. Из ангаров начали вылетать потоки гравилетов и исчезать в более узком туннеле. Пока «Невоздержанный Ангел» разгружался, на всех изогнутых экранах его мостика вдруг появился глухой шлем-маска. Морр вышел на связь.

— Архонт Иллитиан, с дозволения архонта Маликсиана я решил присоединиться к экспедиции на поверхность Лилеатанира.

Иллитиан сдержал вздох и попытался воззвать к здравому смыслу.

— Ты уверен, что твое присутствие там жизненно важно для набега, Морр? Мне кажется, твое внимание должно быть полностью занято стратегическим управлением с корабля.

— Мое место — там, где я могу лучше всего послужить моему архонту. В текущих обстоятельствах это место — на передовой, на поверхности.

По крайней мере, Морр хотя бы пытался не выкладывать свои истинные причины напрямую. В конце концов, Иллитиан не мог ему запретить. То, что архонта извещали о принятом решении, было всего лишь делом вежливости.

— Что ж, доброй охоты тебе, Морр. Я уверен, что твои прославленные благоразумие и осмотрительность хорошо тебе послужат.

Если Морр и распознал в словах Иллитиана сарказм и скрытое предупреждение, он не стал на них реагировать.

— Благодарю, архонт Иллитиан. Конец связи.

Иллитиан вернулся к размышлениям касательно своей избранной группы. Первоначально он планировал отправить шестерых своих лучших оперативников, чтобы те встретились с агентом на заранее обговоренной точке на поверхности Лилеатанира. Но потом к миссии присоединились четверо других, агент пропал, и Иллитиан значительно уменьшил свой вклад в операцию. Он отправит с остальными двух членов своего кабала, не более того. Либо миссия достигнет успеха с шестью бойцами, либо вообще не состоится.

Похожие на стилеты «Рейдеры» и «Губители» все еще вылетали из раскрытых ангаров и исчезали в ответвлении. По сравнению с кораблями двигались они медленно, но космическому флоту придется преодолеть куда большее расстояние, пока он доберется до выхода из Паутины.

По расчетам Иллитиана, корабли появятся как раз в нужный момент, не больше чем через несколько часов после начала атаки на поверхности планеты. Это было немного рискованно, но Маликсиан не желал ждать, пока космический флот займет нужные позиции, и оттягивать нападение. Так что корабли придут позже и будут готовы принять в свои трюмы те немногочисленные стада рабов, которые удастся наловить Маликсиану в промежутках между погонями за гигантскими пернатыми.

Это не имело значения, главное, что Маликсиан будет отвлекать экзодитов. Из того, что безумный архонт возбужденно наговорил Иллитиану, становилось понятно, что у него не будет проблем.

Несмотря на заявления лазутчика Иллитиана, кланы Лилеатанира еще не полностью забыли истории о своих Темных Сородичах. Их предки мудро погребли единственный действующий паутинный портал на планете под титаническим курганом из земли и камней, чтобы им не так легко было воспользоваться. Избранное братство хранителей год за годом, век за веком несло неусыпную стражу на этом месте на случай, если темные когда-либо вернутся. Но в последнее время их роль свелась к тому, что они запрещали любопытной молодежи исследовать великую насыпь и рассказывали страшные истории об извергах, приходящих ночью.

Немногие теперь принимали предупреждения всерьез, и сами хранители превратились в объект шуток. Они жили в анархическом, аграрном обществе, где всегда было много работы и не хватало рук. Некоторые сородичи рассматривали касту стражей, не исполняющих какой-либо видимой функции, как излишество, а то, что экзодиты считали излишним, воспринималось со скептицизмом и даже отвращением.

И все же хранители обратили внимание на то, что огромный курган, скрывающий врата, в одну ночь слегка задрожал, как будто от странного локального землетрясения. В ближайшие селения послали гонцов с предупреждениями, которые были по большей части проигнорированы, а на следующий день расставили растяжки и впервые за много веков открыли осыпающиеся каменные ямы. Сородичи хранителей щелкали языками и вздыхали, глядя на бесполезно растрачиваемые усилия. Лилеатанир еще молодой мир, землетрясения здесь обычное дело, говорили они. Действия братства попахивали отчаянной попыткой доказать свою необходимость.

Комморриты действительно явились через несколько ночей, но шанса доказать свою правоту у стражей кургана не было. Загодя расставленные разрушители молекулярных связей одновременно испарили защитный холм и джунгли на километр вокруг. Древний орден хранителей, преданно оберегавших портал на протяжении веков, исчез в мгновение ока. Огромное кольцо сияющей плазмы еще висело в воздухе, когда первый «Рейдер» появился из открывшегося портала и устремился в ночь. Сверкающие врата исторгали все больше и больше по-осиному узких транспортов, пока, наконец, сплошной поток машин не взмыл в черные небеса, будто дракон из тьмы и лезвий.

Змееподобная флотилия устремилась на запад, распространяя волны ужаса и изумления среди туземцев Лилеатанира. Огни разметали тьму, когда первая волна атакующих ворвалась в ближайшие поселения и смела разрозненную оборону, наспех собранную экзодитами. Скопления тонких башен рушились и падали под разрушительными двойными поцелуями раскалывающих ракет, выпущенных незримыми бомбардировщиками, «Воронами Пустоты», которые уже унеслись прочь в ночное небо. Из «Рейдеров» высадились укротители и натравили на ошеломленных выживших кошмарные стаи химер. Противоестественные звери варпа побежали по лесу, завывая от жажды крови.

Экзодиты отважно отбивались, но битва была для них безнадежна с самого начала. Где бы отдельные группы не пытались организовать сопротивление, с небес их ряды прореживал смертоносно точный осколочный огонь. Острые укусы паралитических токсинов быстро превращали отряды гордых воинов-дикарей в кучи дергающихся беспомощных тел. Крича, как дети, ведьмы врывались в обрушенные здания, соревнуясь с химерами в поиске и убийстве жалких спрятавшихся беглецов. За считанные минуты сопротивление угасло.

Комморриты начали расходиться по сторонам и охотиться на тех немногих экзодитов, которые сбежали в джунгли при первом признаке нападения. Звенья Разбойников и геллионов на полной скорости устремились на поиски новой добычи, а «Рейдеры» поплыли под кронами деревьев с ловчими сетями наготове. Вдали запылало багровое пламя — нашли еще одно поселение. Одинокий «Рейдер», не примечательный ничем, кроме своих пассажиров, откололся от основного войска и направился на север, быстро оставив хаос позади.

Архонт Маликсиан летел во главе кабалитской орды на поблескивающем скелетоподобном «Рейдере». Всю ночь его силы безжалостно преследовали экзодитов, молниеносно наступая и одно за другим сокрушая их поселения. Сопротивление было слабым, и где бы оно не вспыхивало, его сразу гасила превосходящая огневая мощь комморритов. И все же, слушая доклады и подсчет рабов, Маликсиан чувствовал все большее и большее разочарование, ибо ночь подходила к концу, а никаких признаков того, чего он дожидался, не было. Только когда ранний свет зари пробился из-за горизонта, архонт разглядел то, от чего его сердце запело.

Вдали, озаренные первыми лучами солнца, хлопали могучие перепончатые крылья шириной с паруса. Он счастливо улыбнулся, поняв, что по такому случаю земляные черви все же поднялись в воздух. Через миг зазвучал высокий свист, и Девятая Хищница взмыла ввысь, чтобы принять вызов и начать воздушную охоту, позабыв на время все мысли о повседневном и приземленном сборе рабов.

Жизнь. Даже воздух девственного мира кипел жизнью. Она пробивалась сквозь землю, летала в небе, плавала в звенящих потоках и глубоких прудах. В тусклом свете звезд вырисовывались громадные деревья, поднимающиеся к небесам, широкие стволы и высокие кроны, превращающие лес в огромное подобие собора, где все было живое и росло во всех направлениях. Ярко цветущие, мясистые лианы опутывали деревья и извивались на земле, образуя толстые пружинистые ковры. Какие-то ползучие твари пробивались сквозь жирную плодородную почву под ногами, жевали листья и в свою очередь поедались маленькими крылатыми существами, которые летали сквозь полог леса и искусно лавировали между переплетенными ветвями. Светлоглазые длиннохвостые сумчатые пугались, видя пришельцев, и убегали, продираясь сквозь подлесок. Жизнь была везде.

— Отвратительно, — сказал один из агентов Беллатониса, наемник по имени Харбир.

— Да, да. Согласен. Ужасно негигиенично, — засопел другой агент гемункула, развалина по имени Ксагор.

— Тихо, — оборвал Морр. — Ни к чему выражать свои бесполезные мысли.

Морр не был руководителем операции. Теоретически никто из них не был главным, но инкуб сам собой излучал власть, и это сложно было игнорировать. Ксагор скривился, но Аэз’ашье, видимо, не было дела до слов великана-инкуба.

— Разве ты не чувствуешь? Это место совсем другое, не такое, как Город.

— Дома жизнь упорядочена с момента выращивания и до самой утилизации. А это просто анархия, — сказал один из посланников Иллитиана, выбритый налысо и похожий на ястреба воин Вирил. На нем был облегающий хамелеоновый костюм, в котором он выглядел, как стеклянная фигура.

Второй агент Иллитиана, женщина аристократичной внешности по имени Ксириад, ушла вперед на разведку маршрута. К неудовольствию Аэз’ашьи и Харбира, эта парочка настояла на том, чтоб покинуть «Рейдер» вскоре после того, как они отсоединились от основной массы кабалитской армии.

Морр прекратил спор, указав, что, несмотря на демонстративную примитивность, экзодиты вполне способны распознать энергетическую сигнатуру одинокого транспорта со значительного расстояния. Дикари предпочитали партизанскую тактику и наверняка бы напали из засады, заметив машину без сопровождения. Поэтому группа уже несколько часов шла пешком через кажущиеся бесконечными джунгли, лишенные всяких ориентиров и признаков цивилизации. Все ощущали иссушающий душу эффект пребывания в реальном пространстве, и терпение иссякало.

Наконец появилась Ксириад и сняла шлем хамелеоновых доспехов, отчего стала похожа на бестелесную голову. Они с Вирилом были очень похожи, вплоть до выбритых голов. Ксагор думал, что они кузены, Аэз’ашья считала их братом и сестрой, а Харбир предполагал, что это мать и дочь, замаскированная под сына, но он всегда питал слабость к театральным мелодрамам вроде «Отчуждений» Урсилласа. Морр хранил свое мнение при себе, а сами агенты Иллитиана не проливали свет на тайну. В разговоре, во всяком случае, Ксириад принимала роль старшего, как и сейчас.

— Камень встречи впереди. Признаков связного нет, но я не подобралась достаточно близко, чтобы убедиться в этом.

— Почему? — потребовал ответа Морр.

— Потому что я решила, что важнее сообщить вам, что мы уже близко, чем одной идти туда, где может быть ловушка, — сдержанно ответила Ксириад.

— Если мы не встретим этого «связного», сильно ли это уменьшит наши шансы на успех? — спросил Морр.

— Начисто. Сомневаюсь, что мы хотя бы сможем найти Мировой Храм без его помощи. Я уве…

Морр закинул огромный клинок на плечо и, не говоря ни слова, тяжелым шагом двинулся в том направлении, откуда пришла Ксириад. Остальным пришлось поторопиться, чтобы не отстать.

Камень встречи, о котором она говорила, оказался колоссальным кварцевым валуном, который торчал из лесной подстилки, как сломанный зуб. По его поверхности расползлись стертые от времени письмена, чужие символы, которые напоминали эльдарские, но имели куда более древнее происхождение. Камень окружала небольшая поляна, как будто деревья боялись расти слишком близко к этой чужеродной глыбе. Здесь висела тишина, резко контрастирующая с буйством жизни вокруг.

Морр без лишних церемоний зашагал вперед, и его безликая маска закрутилась по сторонам, как будто сканируя подлесок. Аэз’ашья легким шагом подошла к камню и рассмотрела письмена, не понимая их.

— Кто оставил эти знаки? — спросила она. Ей ответила одна из стеклянных теней, скользящих рядом — сложно было сказать, Ксириад это или Вирил.

— Похоже на символы Древних. Наверное, они создали это место много лет назад.

— Это ключевой камень, — не оглядываясь, прогрохотал Морр, который все так же стоял и изучал джунгли. — Мистические энергии планеты проходят сквозь эту точку и другие, что разбросаны по ее окружности.

Аэз’ашья, воодушевленная тем, что ей удалось разговорить обычно молчаливого инкуба, наградила его шаловливой улыбкой.

— Ты удивляешь меня, Морр. Откуда ты знаешь такие вещи? — спросила она с обезоруживающей невинностью.

— Я старше, чем ты думаешь, — тихо, как будто разговаривая сам с собой, ответил Морр.

— Так что, мы будем просто ждать? — протянул Харбир, поплотнее заворачиваясь в плащ. — Сидеть тут и надеяться, что этот таинственный связной появится до того, как Та, что Жаждет, обгложет нас до костей?

— Да. Да, согласен. Хозяин сказал: вернуться до рассвета! — активно закивал Ксагор.

— Неважно. Я могу найти Мировой Храм один, — сказал Морр.

Раздался резкий треск, и глазная линза Морра разлетелась на крошечные обломки кристалла. Огромный инкуб покачнулся и рухнул, как подрубленное дерево. Все остальные на миг застыли в изумлении. Еще один трескучий звук, и голова Ксириад — или, возможно, Вирила — превратилась в багровое облако.

— Засада! — крикнула Аэз’ашья, бросаясь в лес.

Она увидела какое-то движение в кронах деревьев, предательское стеклянистое мелькание среди листвы. Прозвучал еще один выстрел: снайпер метил в нее, но она была слишком быстра. Ответный осколочный огонь посек ветви вокруг и заставил фигуру-хамелеона уйти глубже в укрытие. Следующая пуля врезалась в землю перед ней, вскинув фонтанчик листьев и травы. Она прилетела откуда-то сзади, со стороны поляны, что означало, что по меньшей мере два снайпера держат ее в прицеле.

Аэз’ашья метнулась в заросли под деревом, где она заметила одного стрелка, решив, что ее товарищи справятся с другими врагами. Жизнь в Темном Городе оттачивала боевые инстинкты его обитателей практически с рождения. Ежедневные кровопролитие и насилие даровали им почти сверхъестественную способность принимать верные решения в опасных ситуациях, таких, к примеру, как засада с неизвестным количеством нападающих. Там, где элитный военный отряд был бы прижат к земле и порван на кусочки, комморриты атаковали в ответ, подобно крысам, загнанным в ловушку. Суккуб должна была настичь того, кто попался ей на глаза, а насчет помощи своим верным союзникам она подумает позже… Возможно.

Она подбежала к ближайшему дереву, ловко запрыгнула на нижние ветви и начала пристально рассматривать темные кроны в поисках пятна искаженного звездного света, которое выдало бы укрытие ее добычи. Вот оно — развилка на дереве всего в двадцати метрах. Аэз’ашья разглядела очертания фигуры в плаще, которая подняла длинную тонкую винтовку, целясь не в нее, а куда-то в сторону поляны. Ведьма незаметно подобралась к снайперу, практически беззвучно переступая стройными ногами.

Фигура в плаще выстрелила и повернулась, чтобы перейти на другую позицию. Но за спиной стояла Аэз’ашья с ярко сверкающими в руках кинжалами.

— Здравствуй, кузен, — промурлыкала она, заключая снайпера в бритвенные объятья.

Ксагор и Харбир бросились в укрытия еще до того, как первые тела упали на землю. Развалина сжался за поваленным деревом, стиснув в руке тупоносый осколочный пистолет. Харбир вытащил элегантный длинноствольный пистолет, перекатился на живот, быстро обстрелял листву, вскочил и помчался под покров леса.

Он зигзагами бежал по открытой поляне, думая, как ему повезло, что противник использовал игольные винтовки. Это однозарядное оружие отлично подходило для снайперов, но в данной ситуации им скорее стоило бы воспользоваться автоматическим огнем. Характерный трещащий звук, издаваемый покрытыми ядом иглами при переходе через звуковой барьер, дал ему понять, что он имеет дело с неопытными стрелками. Бывалые убийцы всегда снижали начальную скорость снарядов на своем оружии, чтобы не столь явно выдавать свое присутствие.

Он прыгнул за ближайшее дерево, услышав вой летящих к нему снарядов. Ствол содрогнулся, когда те ударились в его мягкую волокнистую древесину. Харбир выкатился из укрытия, открыл огонь, чтобы отвлечь атакующих, наделал дырок в кронах своими осколками и снова бросился за дерево, не посмотрев на результат. Его преследовало по меньшей мере два снайпера, и их смертоносные выстрелы попадали все ближе всякий раз, как он попадался им на глаза.

Наемник услышал тяжелые шаги и снова перевел взгляд на поляну. От того, что он увидел, у него отвисла челюсть. Морр снова оказался на ногах и неуклюже пробежал мимо Харбира. Инкуб размахнулся гигантским клэйвом, вогнал его в дерево неподалеку и в два удара вырубил из ствола огромный клиновидный кусок. С протестующим стоном дерево начало медленно заваливаться в сторону, быстро набрало скорость и наконец рухнуло с оглушительным грохотом. Воздух наполнился облаком листьев, через которое Харбир разглядел два движущихся пятна, которые пытались скрыться.

Инкуб и наемник бросились к ним, чтобы схватиться со снайперами в ближнем бою. Камелеолиновые плащи разметались во время падения, мельком виднелись то руки в легких бронеперчатках, то скрытые масками лица. В руках Харбира мгновенно оказался нож, изогнутые полметра бритвенно-острой стали, готовые вонзиться в плоть и выпустить наружу кишки. Морр преследовал врагов, как мстительный одноглазый бог, вырубая себе путь сквозь переломанные ветви.

Поняв, что бой неизбежен, один из снайперов повернулся и поднял винтовку. К изумлению Харбира, второй вогнал кинжал в незащищенную спину товарища, шагнул назад и поднял руки, сдаваясь. Его жертва закричала от неожиданности и рухнула лицом вниз, тщетно пытаясь схватиться за торчащую рукоять кинжала. Харбир почувствовал, как полная боли душа ускользнула в камень духа на шее. Смерть имела болезненно-сладкий привкус предательства. Тело еще раз дернулось и замерло.

Второй нес что-то нечленораздельное, не сводя глаз с трупа. Харбир с трудом отвлекся от свежего деликатеса души, буквально ждущей, когда ее подберут, и начал понимать, что тот говорит.

— …служу Иллитиану! Я Синдиэль! Его агент!

Обманчивая тишина повисла над поляной. Харбир выжидающе взглянул на Морра. Огромный инкуб остановил готовый снести голову клинок на середине удара. Долгую секунду он разглядывал незнакомца поверх клэйва, прежде чем убрать его.

— Говори. Твоя жизнь лежит на чаше весов, — четко проговорил Морр.

Снайпер стянул с головы капюшон, сорвал маску и с явным отвращением отбросил ее прочь. Лицо показалось Харбиру мягким и розовым, как у новорожденного. Но за темными глазами скрывалось нечто знакомое, блеск жажды убийства и сладострастия, который открыто горел на каждом лице в Темном Городе.

— Я Синдиэль, агент архонта Иллитиана из кабала Белого Пламени, — сказал странник с необычным, отдающим формальностью акцентом. — Простите. Я должен был встретиться с вами один, но мои… бывшие компаньоны последовали за мной. Думаю, они считали, что спасают меня.

Синдиэль издал сдавленный смешок. Он говорил быстро и взволнованно, постоянно оглядываясь на своего убитого товарища, и на его лице читались сложные эмоции.

— Ты можешь провести нас к Мировому Храму?

— Да! О да! Для этого-то я и пришел, — с облегчением затараторил перебежчик.

— Тогда добро пожаловать, Синдиэль, — проговорил Морр с торжественностью, удивившей Харбира. — Сколько эльдаров пошло за тобой? Нужно удостовериться, что никто не спасся бегством.

— Трое, только трое. Я думаю, твои друзья уже добрались до Кораллион и Белта, — он нервно постучал себя по уху. — Я слышал, как они погибли.

Появилась Аэз’ашья, вся в крови и явно довольная собой. Похоже, Синдиэль чем-то привлек ее, потому что она начала без всякого стеснения флиртовать с ним к одновременному восторгу и стыду последнего. Когда вернулась Ксириад, она не проявила такого дружелюбия к новому спутнику. Ее гордое лицо теперь выражало едва сдерживаемую ярость из-за гибели Вирила. Ксагор же просто понюхал новичка и попросил у него образец кожи. Когда все были в сборе, Морр обратил взгляд единственного глаза на Синдиэля.

— Нужно двигаться дальше, — сказал он, — мы не можем надолго здесь оставаться. Сколько времени займет путь к Мировому Храму?

Синдиэль широким жестом указал на покрытую знаками глыбу кварца в центре поляны.

— Нисколько. Фактически, мы сейчас стоим прямо у его порога.

В тысяче километров к северу смертоносная стая Маликсиана пошла в атаку, и архонт издал вопль наслаждения. Гигантские птерозавры под ними метались и кружили среди фантастического ландшафта облаков, издавая хриплые тревожные крики. Их наездники-экзодиты казались блохами на широких спинах зверей. Они навели тонкие копья на небо, и воздух вдруг рассекли пересекающиеся полосы рубиново-алых лазерных лучей. Попавшись в сеть, один «Рейдер» окутался пламенем и перевернулся на бок, высыпав в небесную пустоту свой груз из кричащих воинов. Другие «Рейдеры» резко замедлились и ринулись назад, за пределы радиуса поражения.

Сквозь паутину огня полетела туча геллионов, отплевываясь во врагов осколками. Один из них мастерски вспорол своей адской глефой перепонку огромного крыла. Второй геллион попытался повторить подвиг первого, но громадная узловатая лапа смела его со скайборда. Другие падали, как пылающие угли, безжалостно подбитые стрелками со спин птерозавров. Маликсиан не обращал внимания на потери — геллионы выполнили свою роль, стянув на себя вражеский огонь.

С громовым хлопаньем крыльев на отвлеченных экзодитов обрушились бичеватели, у когтистых ног которых мчались рои чужеродных питомцев Маликсиана. На эту битву он привез острокрылов и кровохватов — их можно было легко заменить, при этом они были достаточно опасны, чтобы убивать живущих в грязи.

Экзодиты, облаченные по местной моде в шкуры и чешую, ничего не могли противопоставить всепоглощающему вихрю клювов и когтей. Их огонь ослабел, и Маликсиан повел тяжелые гравилеты вниз, на деморализованных врагов. Он спрыгнул на качнувшуюся спину птерозавра, где пыталась обороняться группа дикарей в кожаных доспехах.

Наездники ящера неплохо сражались. Все они были воинами, все выросли в суровой среде и были натренированы в искусствах войны, все были эльдарами, совершенными и умом и телом, закаленными в межклановых стычках. И все же Маликсиан резал их, как скот, расшвыривая мечи и копья в стороны яростными ударами своих когтей-бритв. В считанные секунды он избавил окровавленного птерозавра от всех наездников, и цель была у него в руках.

Бичеватели, вооруженные нейростимулами, безжалостно захватили контроль над ящером и повели его на север. То же повторилось и с другими птерозаврами, и вскоре полдюжины огромных зверей медлительно хлопали крыльями, двигаясь к востоку. Хороший улов. Их лишат сознания и поместят на корабли, когда Иллитиан приведет их в заранее намеченное место.

Маликсиан размышлял про себя, можно ли вообще заставить гигантов-птерозавров охотиться на что-то столь маленькое и незначительное, как раб. Он был уверен, что в сотрудничестве с укротителями Беллатонис найдет способ подстегнуть этих зверей на убийство, хотя мастер-гемункул, судя по всему, не питал большой страсти к последнему.

Высокие крики отвлекли его от раздумий, и он увидел еще одну группу птерозавров, продирающихся сквозь облака. Все больше и больше крестовидных силуэтов, сначала дюжина, потом две, потом небо внизу заполнилось неотвратимо надвигающейся рябью из множества огромных хлопающих крыльев. Несколько секунд Маликсиан смотрел на них с откровенным восхищением, прежде чем приказать своим «Губителям» открыть огонь. Разрушительные лучи копьями обрушились вниз и погладили спины этих великолепных, но непрактичных животных. Один за другим те начали падать, объятые пламенем.

Их товарищи продолжали стоически лететь сквозь обстрел, и вскоре Маликсиан понял причину их спокойствия. Это была лишь первая волна. Все больше и больше крыльев разрывало облачный покров по всему небу, сколько хватало глаз, и Маликсиан ощутил первый холодный укол страха.

Как объяснил Синдиэль, на определенном метафизическом уровне девственный мир был, по сути, отдельной вселенной. Потоки стихийных сил проходили через отдельные фокусирующие узлы, создавая на планете собственный аналог Паутины. Правильные действия могли открыть портал из одной точки поверхности в другую, к примеру, создать путь от стоячего камня поблизости к самому Мировому Храму. Но эти действия были ревностно оберегаемой тайной, доступной лишь немногим избранным. Среди этих немногих была банда «странников», к которой, по его словам, присоединился Синдиэль. Они хранили запретное знание об этом пути и о многих других потайных тропах великой Паутины.

— Долго ты бродил со своими приятелями-странниками? — спросила Аэз’ашья.

— Годы. Кажется, что полжизни. Я думал, что они свободомыслящие, опасные радикалы, идущие путем изгоя, — ответил Синдиэль. — Но я ошибался.

Горечь этих слов, похоже, удивляла его самого. Он попытался объяснить, на что похожа жизнь на тесном искусственном мире, полная бесчисленных ограничений и неписаных законов. Так, в этом обществе, где каждого шаг за шагом вели по жизненному пути, было совершенно немыслимо решать конфликты путем открытого столкновения. Каждую жизнь, каждое переживание планировали и распределяли практически с рождения. Если же кто-то не мог подстроиться под постоянное незримое давление и стать частью общества, то его ожидало наказание в виде чего-то вроде прижизненной социальной смерти.

— Никто не понимает, что провидцы сделали нас пленниками будущего. Единственный «путь», который они предлагают, растет из страха перед прошлым.

— И ты хочешь показать им, как они неправы? — съязвил Харбир.

— Я не могу изменить социум своего искусственного мира, да и не хочу, — серьезно ответил Синдиэль. — Я знаю только, что не хочу так жить. Пути, которыми они идут, едва ли можно назвать жизнью.

Новичок определенно был умен. Он спрятался на другой стороне камня встречи, чтобы они не смогли увидеть, как он активирует врата. Когда он появился снова, зуб из кварца уже не выглядел сломанным — верхнюю часть ему заменил серый, похожий на туман портал. Они поднялись к нему, и Синдиэль уже хотел шагнуть сквозь волнующуюся поверхность перехода, когда Морр стиснул его плечо рукой в латной перчатке.

— Стой. Ты уже привел к нам врагов. Не думай, что тебе позволят сделать это еще раз, — предупредил инкуб.

— Убей его, Морр! — ядовито выплюнула Ксириад. — Он нам больше не нужен.

— А вы были раньше в Мировом Храме? — выдавил Синдиэль. — Не думаю. А я был! Я вас отведу именно туда, куда вам надо.

Морр не ослабил хватку, но и не поднял смертоносный клинок.

— Кроме того… прежде чем вы решите убить меня, подумайте, что я многое знаю о тайных тропах Паутины. Это очень ценное знание. Думаю, лорду Иллитиану не понравится, если он его лишится.

— Нет такого секрета, который бы из тебя не смогли вытащить гемункулы, — парировала Ксириад.

— Еще один явный аргумент в пользу того, чтобы не убивать меня. Я ведь должен быть жив, чтоб они могли это сделать, верно?

— Не обязательно, — тихо вставил Ксагор, но его проигнорировали.

Морр вдруг выпустил Синдиэля, который благодарно потер плечо.

— Веди, — сказал Морр, — и знай, что я смотрю за тобой.

Изнутри портал одновременно походил на Паутину и отличался от нее. Движущиеся стены скрывались и расплывались в тенях. Во тьме, окружающей извилистую тропу, ощущалось какое-то присутствие, как будто всюду вокруг, невидимые для них, спали громадные звери.

Агенты двинулись по бледной серебристой дорожке, следуя всем поворотам и изгибам. Синдиэль безмолвно вел их мимо бесчисленных развилок и ответвлений. Он не солгал, другие не смогли бы найти верный путь среди всех этих мерцающих тропинок. Бледный свет, к которому они шли, постепенно становился все ярче по мере того, как они приближались к ядру.

Глава 8. СЕРДЦЕ МИРА

Мировой Храм Лилеатанира назывался Лил’эш Эльдан Ай’Мораи, «Священная гора первых лучей зари». Он находился за тысячи километров от паутинного портала и являлся центром мистической спирали, которая опоясывала всю планету. Последние несколько часов Ларайин Сил Кадаийт находилась здесь и пыталась усмирить разъяренный дух мира, который содрогался и бушевал в ответ на вторжение чужеземцев. Ларайин была молода по меркам эльдаров и никогда не встречала такой мощной дисгармонии, как та, что поразила сейчас психические потоки планеты. Из-за тревоги духов она сама была рассержена и напугана.

Священная гора была в безопасности, Мировой Храм скрывался в ее корнях под сотнями метров твердого камня. Здесь дежурила небольшая почетная стража, хотя большая часть воинов клана ушла сражаться с захватчиками. Оставшиеся были мрачны, нервничали и то и дело теребили свои двуручные кланты из звездного металла и лазерные копья. Когда они думали, что Ларайин не обращает внимания, то мысленно шептались между собой. Темные Сородичи! Похитители душ прибыли на Лилеатанир!

Многие стражи когда-то втайне посмеивались над зловещими предупреждениями хранителей и сомневались в необходимости их вечного бдения. Воины клана думали, что глупо высматривать опасность, которой никто из ныне живущих не видел. Жизнь на девственном мире была достаточно тяжела, но экзодиты выбрали ее именно по этой причине. Ежедневная нужда создала народ, которому был чужд соблазн, общество, которое мало ценило древнюю мудрость.

Мировой Храм, конечно же, был близок к природе. Округлые валуны и высокие колонны из живого камня, вода пробивалась сквозь трещины, образуя сверкающие водопады и глубокие чистые пруды. Некогда древние решили заронить семена крошечных кристальных солнц в верхние пределы храма, поэтому здесь были и растения, от простых папоротников и мхов до миниатюрных деревьев элох и вислоплодника. Богатые жилы минералов и фантастические наросты кристаллов мерцали у стен, заливая озерца и гроты волшебным сиянием.

Там и сям виднелись отполированные участки камня, на которых были вырезаны руны, пульсирующие фосфорным колдовским светом. Ларайин двигалась от одной плиты к другой, пытаясь успокоить духов дикой природы, летающих сквозь священную гору, и тихо напевала им о любви, гармонии и надежде на лучшие дни. В потоке мирового змея она встречала души собственных соплеменников, погубленных Темными Сородичами, оплакивала их уход и пела о возрождении для них. До сих пор она не раз чувствовала смерть. Цикл жизни неизбежно проходил сквозь смерть, поворачиваясь, как гигантское колесо, но на этот раз все было иначе. Пламя войны объяло их землю, обрывая жизни задолго до срока, исторгая души из тел.

Внезапный, дисгармоничный звук отвлек ее от дела. Мерно капала вода, шептались и шелестели мысленные голоса, но было что-то еще, что-то странное. Ларайин оглянулась и поняла, что оказалась одна. Почетная стража, находившаяся рядом секунды назад, куда-то исчезла. Она вытерла руки о домотканую мантию и начала раздраженно осматриваться, предполагая какую-то глупую шутку. Постепенно в ней начала подниматься волна ползучего, тошнотворного чувства, ощущение осквернения и ужаса.

Странные тени двигались в нижнем гроте, и их чуждые души наполняли ее разум зловонием жажды убийства. Невозможно: Дети Кхейна проникли в святилище Иши! Она хотела побежать, прокричать предупреждение невидимым стражам, но ужас встал комом в горле, опутал руки и ноги ледяными кандалами. Ларайин захлестнуло чудовищное предчувствие, что даже самый тихий звук привлечет эти жуткие тени к ее укрытию.

В ушах загремел рев мирового змея. Ничем не сдержанный, разъяренный вторжением Детей Кхейна, он воплощался в аспекте Дракона. Храм задрожал в ответ, сверху посыпались пыль и камешки, застучавшие о пол пещеры твердым дождем. Крадущиеся тени подобрались к подножию пологого ската, на вершине которого находилась она. На миг они застыли, почувствовав сотрясение, а затем начали подниматься. Сжавшийся в горле Ларайин комок прорвало бесконечным криком.

В тот же миг насилие заполнило святилище, подействовав на Ларайин, будто физический удар в живот. Шипящие нити рубинового света разорвали тени — это спрятавшиеся в засаде стражи открыли огонь из своих копий. Появилась кружащаяся как вихрь, полуголая дьяволица, которая перепрыгивала через лазерные лучи и бежала по остриям сталагмитов. Огромная одноглазая фигура, похожая на какой-то автомат, вдруг возникла за спиной одного из отвлекшихся стрелков и зарубила его одним ударом чудовищного клинка. Ларайин резко вдохнула, ощутив, как душа стражника покидает тело и улетает прямиком в мирового змея, как будто ее сбросили в беснующуюся реку. Поток духов моментально изменился, бесчисленные души стали сердиться и дичать, поняв, что их святилище под угрозой.

Храм снова затрясся с еще большей силой, так что крупные камни посыпались на пол и в пруды. Два стражника побежали на убийцу-циклопа, за их наполненными энергией клантами тянулись шлейфы молний. Но безжалостный клинок сразил и их, как будто перед ним были всего лишь дети. Дьяволица кинулась на оставшегося копейщика, который отчаянно пытался развернуть свое массивное орудие. Она охватила несчастного стражника, как будто в любовных объятиях, чтобы утолить свою дикую похоть, как Ларайин уже с кошмарной ясностью видела в психическом зеркале мирового духа.

Ее сердце вновь начало биться, руки и ноги задрожали. Рассудком она понимала, что не может сбежать, но душа жаждала скрыться. Она подумала, что может прыгнуть в реку душ, текущую сквозь святилище, и, уничтожив себя, полностью слиться с ней. Она не могла сбежать по-настоящему, но если она воссоединится со своими предками внутри мирового духа, это поможет спастись от ужасов материального мира. Растворившись в великом гештальте, Ларайин будет ждать, пока колесо не повернется, и она не родится заново. Нужно только шагнуть с возвышения, где она стояла, и упасть на острые камни внизу…

— Нет, нет. Недопустимо, — проквакал сзади сухой голос. Что-то укололо в спину, по телу расползлись огненные щупальца боли. Ноги снова предательски подогнулись, но сильные руки схватили Ларайин прежде, чем она упала.

В ушах все еще звучал громовой голос Дракона. Вот он освободился, и рев перешел в триумфальный вопль.

Маликсиан, паривший высоко над верхушками облаков, был вынужден признать неприятный факт: теперь он был в числе преследуемых. Сплошная стена птерозавров неумолимо гнала Девятую Хищницу вперед, как буря гонит парусный корабль. Оставшиеся геллионы и Разбойники фехтовали и сталкивались с авангардом живущих в грязи, когда те подбирались слишком близко, но Маликсиан просто не мог позволить себе ввязываться в бой с целой ордой. Его воины сожгли как минимум сотню птерозавров, но количество экзодитов только прибывало.

Доклады снизу, из зеленого ада, говорили то же самое: древолюбы ввели в бой самых крупных из своих друзей-животных. На земле появились огромные стаи карнозавров и яростно атаковали всех, кого видели. Несмотря на первоначальные успехи набега, брать в плен рабов стало практически невозможно. В безмолвном согласии все элементы армии захватчиков теперь либо двигались на север навстречу кораблям, либо пробивались обратно к паутинному порталу, из которого появились.

Маликсиан сказал себе, что нет ничего постыдного в том, чтобы объявить набег завершенным, а его цели — выполненными. Все равно согласно плану он бы уже летел к кораблям. И все же то, что его преследовали, уязвляло на глубоко иррациональном уровне, том уровне личности, который Маликсиан любил больше всего. Он стоял у киля скелетоподобного «Рейдера», глядя на преследующих его птерозавров и бормоча проклятья. Таким образом, он был в самой подходящей позиции, чтобы увидеть, как с ордой экзодитов происходит что-то странное.

Сквозь ряды всадников пронеслась дрожь, и все они разом остановились, объятые смятением. Даже Маликсиан, несмотря на полностью атрофированное чувство эмпатии, ощутил: что-то изменилось. Через несколько секунд волна хлопающих крыльев внезапно отхлынула назад: птерозавры складывали огромные перепонки и пикировали в лес. Над всем миром зависло покалывающее кожу чувство неотвратимости, как будто он остановился и резко вдохнул, чтобы издать первобытный вопль.

Густая листва под транспортом Маликсиана волновалась, как море в бурю. Огромная трещина вдруг рассекла землю с востока на запад, словно черная, изломанная молния, пронесшаяся от горизонта до горизонта. Из разлома вверх устремились камни и пламя, а следом — стремительно раздувающийся пузырь вулканического пепла, заполнивший собой и небо, и землю. Разряды статического электричества мелькали в облаке, которое неслось с такой скоростью, что поглотило несколько гравилетов, уже развернувшихся и пытающихся оторваться.

Шипящие камни и комья лавы рассекли небо со смертоносной меткостью противовоздушных ракет. Перед «Рейдером» Маликсиана возник валун величиной с дом, завис на вершине параболической дуги, медленно перевернулся, как выброшенный на берег кит, и обрушился вниз, испуская искры и испарения. Маликсиан направил свою машину следом, падая, как лист, в создаваемом камнем воздушном потоке. В последнюю секунду транспорт вышел из пике и понесся на север, словно стрела.

Священная гора застонала и затряслась от ярости освободившегося мирового духа. Морр воздел клэйв и двинулся на Синдиэля, но пол так сильно дрожал, что инкубу пришлось медленно переставлять ноги, как будто он был на палубе корабля, подхваченного бурей. Это, скорее всего, спасло Синдиэлю жизнь.

— Подожди! Еще есть время! Я все еще могу вытащить нас отсюда! — отчаянно завопил он.

— Объясни! — взревел великан-инкуб, перекрикивая доносящийся отовсюду грохот содрогающихся камней.

— Я могу использовать временную скважину, чтобы проникнуть в Паутину! Тут есть потайная тропа!

— Не глупи! Мировой дух уничтожит нас! — крикнула Ксириад.

— Нет, — возразил Синдиэль, бросив виноватый взгляд на хрупкое тело на плече Ксагора. — Пока она у нас, этого не случится.

В воздухе начали сгущаться призрачные щупальца, бледно светящиеся отростки, слепо нащупывающие чужаков. Агенты инстинктивно сгрудились ближе к миропевице, чтобы защитить ее или оказаться под ее защитой. По полу поползли трещины, медленно расширяясь и открывая взору бездонные пропасти у самых их ног.

— Разве у нас есть выбор? — выкрикнул Синдиэль. Не дожидаясь ответа, он вытащил из-под камелеолинового плаща маленькую вещицу и подбросил ее в воздух. Медленно вращаясь, она зависла на уровне головы. Это было что-то вроде фасетчатого, похожего на клетку веретена из призрачной кости. Синдиэль запел, обращаясь к вращающемуся предмету, тот начал то замедляться, то ускоряться, следуя тону песни. Под ним появилась расплывчатая, дрожащая серебряная капля и расширилась, как хрупкий и эфемерный мыльный пузырь.

— Лучше и быть не может! Идем! — Синдиэль прыгнул во временный портал. Один за другим следом поспешили остальные, пока не остался только Морр. Его единственный глаз обвел зловещим взглядом оскверненное святилище.

— Лишь наивные пытаются забыть и простить! — взревел инкуб ярящимся духам. Он выплюнул еще два слова, презрительно повернулся спиной и шагнул в портал, который тут же исчез. Только последние слова Морра эхом отражались от стен святилища, как набат огромного колокола.

«Архра помнит».

Корабли налетчиков вошли на низкую орбиту над терминатором Лилеатанира, двигаясь так, что граница дня и ночи точно рассекала их длинные зазубренные корпуса надвое. Иллитиан наблюдал за ходом набега с борта «Невоздержанного Ангела» с тех самых пор, как его флот выскользнул на окраину системы из давно не использовавшегося портала. Разумеется, он еще ничего не слышал о своих агентах. Он узнает об исходе миссии, только если тот будет успешным, и только когда они вернутся на корабль.

Флот медленно и бесшумно опускался к планете. Не было признаков каких-либо планетарных оборонительных систем, ни вмешивающихся не в свое дело эльдаров с искусственных миров, что было бы еще хуже. Впрочем, Иллитиан подозревал, что их уже предупредили. Вскоре после того, как флот вышел из лабиринта, в реальном пространстве засекли какую-то малозаметную рябь, которую, вероятно, вызвал корабль-разведчик, улетевший к своему родному миру с новостями. Это ничего не значило, набег завершится задолго до того, как эти глупцы закончат спорить и бросать руны, чтобы выяснить, не следует ли им помочь.

Иллитиан слышал, что эльдары искусственных миров полностью полагаются на провидцев, доверяя им управлять своей судьбой, и вечно пытаются повлиять на плетение будущего, сведя его к каким-то определенным событиям. Если это была правда, то можно было понять, почему они редко решались встать на пути настоящих эльдаров. Возможно, они знали, что перед ними более сильная судьба.

Первые корабли начали нырять в атмосферу и встречаться с «Рейдерами», на которых летели кабалиты, в разреженных верхних слоях. В трюмы грузили рабов свежего улова — их было сравнительно мало для набега таких масштабов, но этого следовало ожидать при охоте на экзодитов. Иллитиан получил сообщения, что на корабли Девятой Хищницы заводят больших крылатых существ, так что, видимо, Маликсиан должен быть счастлив. Вернее, он был бы счастлив, если бы не увяз в какой-то крупной воздушной битве за много километров от места встречи…

Иллитиан сфокусировался на показаниях сенсоров, исходящих от личного войска Маликсиана. С кристальной ясностью он увидел кажущиеся бесконечными волны летучих воинов, которые преследовали его. Потом он увидел, как хлопающие крыльями птерозавры вдруг остановились и начали отступать, а через несколько мгновений мир, иначе и не скажешь, сошел с ума. За какую-то дюжину минут на ночной стороне планеты вспыхнула дюжина зловещих огней, а на дневной стороне в стратосферу взвились огромные плюмажи вулканического пепла. Облака вокруг мест извержений завихрились, приобретая фантастические формы и образуя концентрические кольца под напором штормовых ветров. Поток сообщений с поверхности удвоился, а затем и учетверился. Все они запрашивали скорейшее прибытие кораблей для отступления, и еще больше крейсеров и корсаров устремились вниз, в задушенные пеплом верхние слои атмосферы.

Высоко над всеми Ниос Иллитиан с холодным равнодушием наблюдал за усиливающимся хаосом. Он думал лишь о том, означает ли это успех или провал его агентов.

На секунду Морра окутал потусторонний холод, и в следующий миг он уже стоял рядом с остальными. Он немедленно понял: что-то пошло совсем не так. Вокруг клубился туман, достигая коленей, нигде не было видно знакомых трубчатых коридоров Паутины. Во всех направлениях висел плотный и близкий занавес мрака, как будто они стояли посреди темного леса. Если напрячь глаза, можно было разобрать вдали какие-то бледные формы, возможно, деревья или колонны, которые как будто возвышались сразу за пределами видимости.

Ксириад кричала на Синдиэля, Харбир препирался с Ксагором, а Аэз’ашья подстрекала обе пары с равным энтузиазмом.

— Тихо, — приказал Морр, пресекая споры. Единственный глаз инкуба безжалостно уставился на Синдиэля. — Объясни.

— Мы… э… мы слегка сбились с курса.

— Заблудились! — крикнула Ксириад. — Из-за этого щенка мы все потерялись за пеленой!

— Мы в Паутине, — продолжал настаивать Синдиэль, — просто в деформированном участке.

— Другими словами, мы заблудились!

— Нет…

— Ты можешь показать, куда надо идти?

— Нет…

— Значит, мы заблудились!

Дикий, полный отчаяния вой, скорее осязаемый, чем слышимый, раздался где-то далеко во тьме. Его подхватили другие странные голоса, какие-то ближе, какие-то дальше.

— Как бы все это не было забавно, нам лучше двигаться, — заметила Аэз’ашья. — Не будем облегчать им задачу.

— Куда?

— Сомневаюсь, что это важно. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Они побрели сквозь липкий туман, и вскоре начали ощущать огромную усталость. Нечестивый голод Той, что Жаждет, был силен в этом сумрачном царстве и неумолимо высасывал силу из их тел. Безнадежные завывания как будто отдалялись, но бледные деревья или столбы не становились ближе. Через несколько минут стало ясно, что их загадочные очертания слишком неправильные, чтобы это могли быть колонны или растения. Харбир мог поклясться, что они двигались, пока он не смотрел — изгибались, меняли положение и оказывались ближе, когда он снова переводил на них взгляд.

В конце концов наемник увидел нечто, из-за чего вовсе перестал всматриваться в тьму. На какое-то время он затих и уставился на собственные ноги, ступающие по туману.

Ксагор приблизился к нему, таща на себе миропевицу. Предыдущие попытки Харбира прикончить развалину в Вольерах, похоже, полностью забылись пред лицом угрозы.

— Что-то заметил, да?

— Я сначала подумал, что это молнии, зарницы или что-то типа того, поэтому они и двигаются. Но это не молнии.

— Острые глаза. Хорошо, хорошо. Что видят острые глаза?

— Что-то вроде завихрений из маленьких пятнышек света.

Ксагор секунду поразмыслил. Он поудобнее переложил лишенное сознания тело на своем плече, хотя, судя по всему, едва ли замечал небольшой вес миропевицы.

— Души слетаются, — заключил он. Харбир с невеселым видом кивнул.

— Они все, похоже, соединяются в одной точке вдали. Я побоялся смотреть, что там находится.

— Думаю, правильно.

Время здесь не ощущалось. Через какой-то период во мраке перед ними начали появляться препятствия. В туманной пелене были хаотично разбросаны торчащие вверх прозрачные обломки, первоначально не выше чем по пояс, но по мере продвижения вперед становившиеся все больше. Вскоре они уже нависали над головами. Обломки выглядели твердыми, но поблескивали и как будто имели желеобразную консистенцию, отчего походили на слизь.

Позади не прекращался вой, все еще далекий, но приближающийся. Нечто шло по следу агентов. По невысказанному согласию они прибавили шаг и стали осматривать развалины-осколки в поисках выхода или места, где можно занять оборону.

— Что это за место? — спросила Аэз’ашья. Синдиэль, которому хотелось повысить свою репутацию среди новых союзников, тут же ответил:

— Я полагаю, что мы в окрестностях разрушенного портала. Перед нами его обломки.

— Обломки? Врата, наверное, были огромны.

— Нет. На большинстве кусков еще остались следы психических оберегов. На них оседает варп-энергия и конденсируется в нечто вроде цист в контекстуальной реальности…

— Вирил? — вдруг изумленно сказала Ксириад и подошла к ближайшему мерцающему обелиску.

Под его поверхностью медленно шевелился человекоподобный силуэт. К ним повернулась бритая голова Вирила, чей рот был раскрыт в безмолвном вопле. Руки и ноги медленно подрагивали, как будто он тонул в прозрачном геле. Одна рука умоляюще протянулась к Ксириад. Женщина-воин, не медля ни секунды, потянулась ему навстречу.

— Не советую, — Морр отбил ее руку в сторону. Ксириад выругалась и развернулась, чтобы ударить инкуба, но на ее запястье сжалась железная хватка.

— Смотри, — спокойно сказал Морр и развернул ее лицом к обломку. Теперь она увидела, что протянутая к ней рука — на самом деле сжимающаяся клешня, а лицо принадлежало не Вирилу, но какому-то демону с клыкастой пастью и глазами размером с блюдца. Ксириад в ужасе отшатнулась. Мучительный вой неподалеку перешел в безумный смех.

— Браво, чуть не попались, — сказал незнакомый голос. Морр отпустил Ксириад и развернулся к чужаку с клинком наготове. Навстречу ему шагнула стройная фигура в пестрых одеяниях.

— Ох, убери свой огромный нож, инкуб, никто пока не обедает, — легкомысленно посоветовал незнакомец.

Выглядел он как эльдар, одетый в архаичный с виду дублет и лосины столь многих и разнообразных цветов, что на расстоянии они казались серыми. Черно-белая маска-домино скрывала верхнюю часть его лица, из-под нее виднелись рот и подбородок. Сейчас этот полный рот бесстыже улыбался, демонстрируя красные губы и белые зубы.

— Не шути со мной, привидение, — угрожающе прогремел Морр.

— А ты свирепый парень, не правда ли? — акцент у незваного гостя был странный, не похожий ни на жаргон Верхней Комморры, ни на просторечие Нижней, скорее нечто среднее. — Не бойтесь, у меня нет оружия, как и недобрых намерений, я просто удивлен, что встретил здесь таких же путешественников… и, кстати, привет, Синдиэль! Я не видел, что ты там сзади прячешься!

Морр резко развернулся и пристально посмотрел на Синдиэля. Серая фигура воспользовалась этим мгновением, чтобы скользнуть к стоящим рядом Ксагору и Харбиру. Движение походило на невероятно длинный шаг, хотя на деле пестрый незнакомец просто исчез и появился в другом месте. Глаза под маской-домино оценивающе посмотрели на миропевицу, лежащую на плече Ксагора.

— Ясно, ты был занят. Недавние события стали гораздо понятней. Спасибо.

Морр рыкнул и взмахнул смертоносным клинком, намереваясь отсечь серой фигуре голову. Его цель как будто совершила галантный поклон, и острая как бритва полоса разрушения пролетела там, где ее уже не было.

— Мне бы хотелось потанцевать с тобой, Морр, честное слово, но у нас нет на это времени.

— Скажи, кто… эта личность, Синдиэль, — потребовал Морр.

— Чепуха, я могу говорить за себя. Это от меня Синдиэль получил тот маленький шарик, который привел вас сюда.

— Это правда, — признался Синдиэль. — Нас познакомила Линтис.

— И как там Линтис, хм? — весело спросил одетый в серое. — Вообще, как там все твои маленькие лесные друзья, Синдиэль? Они помогли найти тебе то, что ты искал? Думаю, твои новые друзья явно говорят, что им не повезло.

— Нет. Линтис была так же пуста и напитана ложью, как все остальные, — тихо ответил Синдиэль.

— Хватит, — прервал Морр. — Помоги нам или уходи.

— О, я вам помогу. Не беспокойтесь. Миропевица не может уйти обратно, а вы не можете оставаться здесь, поэтому вы все должны двигаться вперед по пути, который сами себе проложили…

Пестрый незнакомец остановился и на миг привстал на носки, приложив руку к одному уху, изображая, что прислушивается. Снова раздался вой, и стали видны чудовищно искаженные силуэты, просачивающиеся сквозь куски полупрозрачного вещества вокруг.

— Конечно же, придется немного заплатить, — продолжала серая фигура. — Неприятно, но есть определенные традиции и обычаи, которым надо подчиняться.

— Назови цену! — крикнул Синдиэль. — Какая бы она ни была!

— Угадай с трех раз.

— Миропевица?

— Нет, нет, я уже сказал, что не могу ее забрать. Попробуй еще раз.

— …Я? — сглотнул Синдиэль. Пестрый мелодично засмеялся в ответ.

— Ты же совсем не понимаешь шутку, да? Бедный Синдиэль. Последняя попытка.

— Камни… духа, — пристыженным голосом проговорил Синдиэль.

— Да! Я заберу камни духа, которые вы сняли с Кораллион, Линтис и, кажется, Белта. Их души заслуживают лучшей участи, чем плен в Темном Городе. Я прослежу, чтоб они добрались до дома.

Харбир, Аэз’ашья и Морр, с меньшей или большей охотой соответственно, вытащили драгоценные камни, которые забрали у павших странников на Лилеатанире. Маленькие самоцветы начали сиять искрометным аметистовым блеском, и души, заточенные внутри, светились подобно звездам в ночи. Существо в сером осторожно спрятало их, и снова воцарился мрак.

— Ты получил плату, — прогремел Морр. — Теперь выполни обещание. Отведи нас в Комморру, и без всяких игр.

— Вести вас? О нет, я никогда, никого, никуда не веду, а вовсе даже наоборот. Я просто дам вам знать о доступных путях. Пойдете вы по ним или нет — решайте сами. Мы обсудим это позже, в другое время, а пока что времени нет, так что я скажу вам лишь: лил’ашья ноис шаа оум.

Слова прозвенели в воздухе, как чистые колокольчики. Агенты закричали от ярости и разочарования, увидев, что добыча исчезла. Туман и полупрозрачные обломки вокруг них растворились, их сменило бесконечное ощущение падения. Безжалостная черная пустота ринулась на них со всех сторон, окутала и потянула еще глубже вниз.

И вдруг они обнаружили, что находятся посреди бесплодного склона, который исчезал внизу под мятущимися облаками ржаво-красного смога. Из них поднимались скошенные силуэты, останки машин или зданий, давно прогнивших до самых остовов. Тусклый красноватый свет сочился сверху, всепроникающий смог превращал небо в перевернутую чашу крови.

— Железный Шип, — выдохнул Морр. Название прозвучало как проклятие или молитва.

Глава 9. СОЮЗЫ И СДЕЛКИ

Налетчики триумфально возвращались с Лилеатанира. Хищные шипастые корабли обгоняли один другой от радости, мчась по Паутине к Комморре. Их экипажи допьяна насытились кровопролитием и жестокостью, их трюмы были до отказа набиты рабами, сырьем, экзотическими формами жизни и другими богатствами, награбленными для ненасытных рынков вечного города.

Конечно, любой рейд, вернувшийся в Комморру, был триумфом для предводителей экспедиции, или, по крайней мере, его изображали триумфом, если только он не закончился полной катастрофой. Проваленный рейд плохо отражался на любом участнике, от верха до самого дна, поэтому проваленных рейдов не было. Все вовлеченные в набег, от низших солдат до высших командиров-архонтов, могли как угодно преувеличивать и напрямую лгать, что было ожидаемо и даже похвально.

В конце концов, Маликсиан уцелел и увез отловленных животных, поэтому был более-менее счастлив. Кселиан тоже должна была удовлетвориться опасными карнозаврами и гигантскими беспозвоночными, которых похитили из зловонных джунглей девственного мира для ее арены. Даже меньшие архонты получат свою прибыль вдобавок к тому, что участие в рейде улучшило их репутацию. Цена рабов-эльдаров, даже отсталых экзодитов, в сто раз превышала стоимость любых низших рас. Это должно было в какой-то мере скомпенсировать количество добычи, относительно малое по сравнению с такими большими усилиями.

Уже скоро экипажи изящных смертоносных кораблей сойдут на землю и начнут рассказывать потрясающие истории о своем коварстве, хитрости и удали. Когда трюмы извергнут свой груз из перепуганных рабов на Коготь Ашкери, по улицам будут ходить слухи о кровавых бойнях и массовых самоубийствах, из-за которых столь немногих удалось взять живьем. А к тому времени, как несчастных экзодитов потащат на аукционы рынков плоти, распространятся дикие истории о полном уничтожении их родного девственного мира.

Иллитиан, с другой стороны, нетерпеливо мерил шагами мостик «Невоздержанного Ангела», явственно разочарованный исходом набега. Его агенты не вернулись, не было никаких признаков того, что они вообще выжили, поэтому миссия была, очевидно, провалена. Это само по себе раздражало и было небольшой, хотя и предсказуемой катастрофой. Неожиданной проблемой оказалось то, что по-прежнему отсутствовал верховный палач Крайллаха.

Без Морра, де-факто лидера Вечного Царствия, кабал рисковал похоронить сам себя под лавиной предательств и политических интриг. Среди кораблей и воинов, участвовавших в рейде, уже просматривались признаки вражды, которая дожидалась своего часа. Крайллах вполне мог выйти из регенерационного саркофага архонтом без кабала.

Помимо этих полностью практических раздумий, разум Иллитиана был занят мыслями о том, что случилось в Мировом Храме. Ему нужно было знать это, чтобы убедиться, что проследить его вмешательство невозможно. Нельзя было замолчать ни необычную свирепость экзодитов на последних стадиях набега, ни высвобожденную ярость самой планеты. Спонтанное извержение десятков вулканов, наполнившее атмосферу удушающим пеплом, должно было привлечь внимание даже пресыщенных граждан Комморры. Кутилы и сибариты скоро переведут внимание на другие сплетни, но на какое-то время набег Маликсиана просто обязан стать горячей темой.

В последующие дни появится много теорий о причинах катаклизма — некоторые верные, некоторые изрядно приукрашенные. Кто-то заметит отсутствие Морра, другие, возможно, проложат связи, и тогда кусочки головоломки начнут вставать на места. Поэтому Иллитиан имел все причины, чтобы постараться опередить любые слухи и рассказать собственную историю, прежде чем шпионы тирана начнут чрезмерно интересоваться, что именно случилось на Лилеатанире и почему. Если миссия провалена, то ее будет довольно легко скрыть, если только Иллитиан убедится, что нет никаких неудобных выживших очевидцев.

Он владел многочисленными тайными ресурсами, но только один из них мог проникнуть за пелену и поведать ему нужную информацию. Архонт приказал рулевому разогнать корабль до максимальной скорости и пообещал богатую награду, если тот прибудет к причалу первым.

В темном подземелье дворца Белого Пламени Сийин торопился завершить свои собственные приготовления, прежде чем архонт Иллитиан вернется в город. Его рабочий стол был усыпан инструментами и деталями, образующими тускло блестящий ландшафт на запятнанной металлической поверхности. В самом центре находился объект его кропотливой работы, возвышающийся подобно миниатюрному дворцу над неряшливым городом из шестеренок и проводов.

Он взял рунический тетраэдр, щедрый дар ковена Черного Схождения, и поместил его в рамку между четырьмя крохотными поддерживающими устройствами. Их, в свою очередь, фиксировало на месте открытое яйцеобразное переплетение тонких трубок и распорок. Четыре сенсора, реагирующие на движение, давление, тепло и ауру, свисали с яйца. Сийин подогнал их таким образом, что они сработали бы, заметив мастера-гемункула Беллатониса в радиусе пяти метров — достаточно близко, чтобы гарантированно уничтожить его. Когда сенсоры дадут сигнал, поддерживающие устройства сыграют роль пальцев, и их движения откроют врата. Это пока что была самая сложная часть плана, но теперь, после долгой работы, сопровождаемой проклятиями и плевками, Сийин, можно сказать, гордился результатом.

Этот откровенно зловещий с виду механизм будет скрыт внутри менее подозрительного контейнера. Получив достаточное поощрение, гурман из Красного Дома детально описал сосуд, который ранее забрал оттуда один из развалин Беллатониса. Теперь перед Сийином стоял брат-близнец — по крайней мере, по внешности — этого сосуда. Завернутый в кожу контейнер также скрывал в основании небольшое поле-имитатор, которое помешало бы исследовать его содержимое, если только не приложить самых тщательных усилий. Само оружие было весьма редким, и это само по себе не дало бы сработать сигнальным устройствам и детекторам. Оно было даже более скрытным, чем молекулярная взрывчатка и бинарные яды, а поле-имитатор сделало бы его совершенно неуловимым.

Спрятать темные врата было относительно легко. Настоящей проблемой было заставить Беллатониса лично принять подарок. Сийин рассчитывал, что суматоха после возвращения Иллитиана предоставит подходящий момент для удара. Архонт будет наслаждаться успехом и какое-то время проведет полностью занятый своими льстецами. Беллатонис, с другой стороны, будет взволнованно ожидать вестей о пленении чистого сердца и письма или посылки от Иллитиана.

Сийин облизал тонкие губы и ухмыльнулся, представив, как Беллатонис триумфально поднимает сосуд, распечатывает его и через несколько мгновений превращается в ничто. Хватит ли мастеру-гемункулу времени, чтобы осознать, как хитро его обманули? Сийин надеялся, что хватит. Он пытался придумать, как можно лично присутствовать при убийстве Беллатониса, но решил, что это слишком рискованно. В присутствии Сийина тот станет еще более подозрителен, чем обычно, и само… событие может стать опасно непредсказуемым. Придется утешаться докладами о нем, и, возможно, как-нибудь попозже совершить небольшое паломничество к истерзанному кругу, который оставят вокруг себя врата.

И все же… Его по-прежнему беспокоила чувствительность пусковых сенсоров. Во время последней встречи с Маликсианом и Беллатонисом он позаботился о том, чтобы тайком снять жизненные показатели Беллатониса и сохранить их как раз для такого случая. Сложность состояла в том, что гемункулы так часто перекраивали свои тела, что такая информация имела весьма ограниченный срок годности.

Сийин мог расширить параметры сенсоров, чтобы учитывать возможные изменения морфологии Беллатониса, но это бы увеличило вероятность того, что врата случайно активируются до того, как достигнут назначенной цели. В итоге Сийин оставил сенсоры тесно привязанными к последним записям о состоянии намеченной жертвы, но продолжал сомневаться в мудрости этого решения.

В идеале он хотел бы еще раз снять показания, чтобы добавить новые данные в устройство, но Беллатониса нигде нельзя было найти. Мастер-гемункул исчез в тот же миг, как Иллитиан и Маликсиан покинули город. На кораблях его не было, шпионы Сийина были в этом уверены. Нет, он практически гарантированно прятался в своей секретной лаборатории в катакомбах, вероятно, недалеко от владений самого Сийина. Эта мысль приводила в ярость. Гемункул ощерился на одного из своих развалин, и ученик в маске тут же подбежал к нему.

— Какие вести о набеге? — потребовал Сийин. — Скоро ли вернется лорд Иллитиан?

— Большая часть тотализаторных рабов ставит на его возвращение в течение следующих шести часов, хозяин, — через миг прохрипел развалина. — Говорят, что в конце вчерашнего дня пришел сигнал о триумфе Маликсиана. На когте Ашкери собираются толпы, чтобы приветствовать флот.

— Скорее, чтобы выпрашивать объедки и постараться разлучить наших отважных воинов с их новоприобретенным богатством еще до того, как они довезут его до города, — цинично проворчал Сийин, всматриваясь в увеличивающую линзу и делая последнюю калибровку.

— Хозяин? — недоуменно спросил развалина.

— Ничего, подожди минуту, — буркнул Сийин и снова перевел внимание на устройство, задумчиво постукивая по столу одним из своих инструментов. Где бы Беллатонис сейчас ни был, он вскоре должен появиться, чтобы присутствовать при возвращении Маликсиана в Вольеры. Сийин мог бы отправить сосуд туда и пребывать в полной уверенности, что тот встретится со своей целью, но насколько надежны сенсоры? Без новых показаний в них нельзя было убедиться, но покушение надо совершить сейчас, пока Беллатонис достижим, иначе потом будет слишком поздно.

Сийин осторожно приподнял деликатный яйцеобразный механизм за самые верхние детали. Он медленно поднес его к горлышку сосуда и опустил внутрь. Соприкоснувшись с дном, рамка расширилась с мягким пневматическим шипением, и устройство уютно расположилось внутри. Он запечатал сосуд, примотав крышку кожаными ремешками. И, наконец, гемункул вздохнул, не осознавая, что все это время он не дышал.

— Возьми шестерых братьев и удостоверься, что этот сосуд будет доставлен в Вольеры Маликсиана Безумного невредимым и нераспечатанным, чтобы его срочно передали мастеру-гемункулу Беллатонису, — проскрипел Сийин.

Развалина робко поднял сосуд обеими руками. Он не знал, что именно там находится, но боялся, увидев, с какой осторожностью хозяин с ним обращался. Слуга собирался покинуть это рабочее помещение с низким потолком, но его остановил голос гемункула.

— Подожди, — Сийин привстал со скамьи, бормоча: — Так не пойдет, так совсем не пойдет… — он повысил голос и снова обратился к развалине. — Ты знаешь о тринадцати основах мести? Сможешь назвать их все?

— Конечно, хозяин, однако я слышал куда больше тринадцати максим, которые преподносились как основы мести.

— Да, да, но знаешь ли ты высказывание касательно того, что личные усилия успешнее коллективных?

Прислужник в маске на миг задумался.

— Если хочешь, чтобы дело было сделано правильно, нужно сделать его самому? — наконец ответил он.

— Именно так, — сказал Сийин. — И поэтому я иду с тобой.

Беллатонис начал тайно вывозить самое важное оборудование из Вольеров за несколько недель до набега на Лилеатанир. Поставки перенаправлялись, а машины разбирались и помещались «на хранение», чтобы освободить место для исследования одного из гигантских птерозавров, которых Маликсиан намеревался привезти с девственного мира. Обычно тесные помещения башни, в которой проживали Беллатонис и его развалины, теперь казались просторными.

Беллатонис дождался, пока Маликсиан и основной состав Девятой Хищницы не улетят, прежде чем перемещать наиболее чувствительные и хрупкие вещи. Его новые пыточные лаборатории были погребены в напоминающем соты лабиринте скрытых комнат и потайных проходов, который пересекался с территорией Белого Пламени в Верхней Комморре. В основной области находился широкий и высокий зал с рядом камер вдоль одной влажной стены и растрескавшимся полом. Очень безопасное, уединенное место, которому разве что не хватало атмосферы старой башни.

Беллатонис стоял среди наполненного эхом пространства и командовал развалинами, которые катили внутрь столы для исследований и воскрешающие саркофаги, переносили баки с химикатами и неопознаваемыми субстанциями, присоединяли кабели к генераторам и проводили освещение. Мастер-гемункул приказал, чтобы два саркофага разместили над столом в середине помещения. Архонт Иллитиан намекнул, что, когда будет привезен катализатор-экзодит, также надо будет восстановить лорда Крайллаха. Но настоящим объектом сделки было воскрешение кого-то загадочного и мертвого уже очень давно.

Во всяком случае, Иллитиан, похоже, думал, что эта личность остается загадкой, и пока что Беллатонис не хотел избавлять его от заблуждения. Мастер-гемункул собственноручно занялся установкой совершенно особого оборудования в одной из небольших камер. Здесь с потолка свисали цепи, на которых были подвешены три субъекта с объединенной нервной системой, образуя триптих боли. Перед ними была установлен пьедестал высотой по пояс, и на него Беллатонис поместил цилиндрический ящичек, который принес лично. Он зафиксировал его на месте и открыл защелки по бокам. Внутри находилась голова Анжевер, любимый эксперимент Беллатониса с тех самых пор, как он получил ее от Иллитиана в награду за услуги.

Три голоса в унисон вздохнули, когда Беллатонис подсоединил речевые центры субъектов к старухе, чтобы дать ей возможность говорить. Иллитиан сообщил, что Анжевер общалась с ним мысленной речью до того, как он обезглавил ее. Беллатонису не слишком хотелось разговаривать с этим существом разум к разуму, поэтому он разработал свой метод. Болевые рецепторы, подключенные к субъектам, также позволяли опосредованно пытать старуху, что было удобно и не могло причинить ей серьезного вреда. В целом Беллатонис был предельно доволен экспериментом и размышлял над его дальнейшим применением.

— Вот мы и здесь, Анжевер, — ласково сообщил он бестелесной голове, — это твой новый дом.

— Он не отличается от предыдущего, — хором пожаловались голоса субъектов. — Мне были обещаны восстановление и свобода.

— Все в свое время, моя милая леди, все в свое время.

— Тогда чего ты хочешь? Ты даешь мне голос, только чтобы мучить и допрашивать меня, что ты хочешь на этот раз?

Беллатонис повернул регулятор на пьедестале, чем вызвал болезненный вопль у свисающего с потолка триптиха проводников боли. Узкая комната зазвенела от криков, которые прекратились, как только он повернул регулятор обратно.

— Во-первых, немного напомню тебе, что надо следить за манерами, Анжевер, — пробормотал Беллатонис, принимаясь за работу. — Ты гостья, и положение не позволяет тебе чего-то требовать от хозяина.

Он еще несколько минут возился с нейросвязями и их тонкими настройками, пока не остался окончательно удовлетворен.

— Вот так. Теперь расскажи мне еще немного об Эль’Уриаке, которого наш общий друг Иллитиан так жаждет воскресить.

— Что о нем рассказать? Он был великим властителем, он выступил против Векта. Он был уничтожен.

— О, ты можешь поведать больше, — Беллатонис направил крошечную искру энергии в усилитель боли.

— Сссааахххх! Он был государем! Военачальником! Интриганом! Союзы, заключенные им, до сих пор живы, обеты, которые он принимал, сильнее жизни и смерти. Даже сейчас некоторые обитатели Комморры еще хранят верность старому императору Шаа-дома и навечно связаны с ним самыми грозными из клятв!

— Интересно. Это безусловно проливает свет на вопрос, почему тиран так стремился избавиться от него. Тайные союзники ничего не стоят, когда ты мертв. Хорошо, теперь расскажи мне больше о Разобщении, которое ты, как говоришь, предсказала Иллитиану.

— Возвращение Эль’Уриака неминуемо повлечет за собой Разобщение. Когда я взглянула на его символ, меня внезапно испугало будущее, которого жаждал мечтатель. Мечтатель не побоится разорвать вселенную на куски, чтобы воплотить свой идеал в реальности. Я бы сама была рада уничтожить Векта, чтобы отомстить за Шаа-дом, но цена… цена…

В дверь камеры нерешительно постучали, и острое лицо Беллатониса нахмурилось от раздражения. Он повернулся и распахнул дверь, за которой буквально ползал на брюхе один из его слуг-развалин.

— Простите, хозяин! — развалина заломил руки от раскаяния. — Мы получили весть о возвращении флота налетчиков. Архонт Иллитиан уже сошел с корабля и летит сюда!

— Летит сюда? — с некоторым удивлением произнес Беллатонис. — Это… необычно прямо для столь уклончивой личности. Хмм.

Мастер-гемункул вышел из камеры и плотно закрыл дверь за собой. Он предположил два варианта. Либо миссия оказалась успешна, и Иллитиан везет миропевца прямо к нему, либо план каким-то образом потерпел крах, и архонт желает обсудить альтернативные решения. Ни одна версия, впрочем, не могла адекватно объяснить, зачем Иллитиану терпеть неудобства и риск, связанные с личным визитом. Времени оставалось мало. Маликсиан вряд ли задержится на корабле дольше Иллитиана, хотя необходимость перевезти добычу в Вольеры должна его замедлить. Беллатонис надеялся, что сможет достаточно быстро разобраться с Иллитианом и вернуться в Вольеры до того, как Маликсиан начнет недоумевать, куда подевался его домашний гемункул. Поразмыслив, Беллатонис решил, что лучше всего будет воспринимать грядущий приезд Иллитиана как доброе известие. Он похлопал в ладоши, чтобы привлечь внимание, и суетящиеся развалины застыли на месте.

— Все по местам! Мы должны быть готовы начать процедуру, как только прибудет благородный архонт!

Похожий на пещеру зал захлестнула лихорадочная деятельность.

Когда Асдрубаэль Вект поставил великий город-порт Комморру на колени и сверг благородные дома, он занялся завоеванием всех прочих суб-царств Паутины. Большая их часть приняла вызов и была сокрушена Темным Городом, владевшим, казалось, неисчислимыми ресурсами. Некоторые капитулировали, думая, что могут купить безопасность ценой свободы. Некоторые царства были настолько истерзаны внутренними раздорами и катаклизмами, что поначалу приветствовали захватчиков как спасителей. Многие суб-царства были найдены уже безжизненными из-за Падения или лишений, последовавших за ним. Железный Шип принадлежал к числу последних.

Похоже, обитатели того, что позже назвали Железным Шипом, были немногочисленны, и катастрофический ущерб, нанесенный Паутине во время Падения, полностью запер их в этом суб-царстве. Возможно, некая экстренная ситуация или острый недостаток ресурсов вынудили их принять отчаянные меры, чтобы выжить. Случайно или намеренно, но в конце концов они выпустили в окружающую среду своих владений некую разновидность агрессивно размножающихся наномеханизмов.

К тому времени, как подданные Векта взломали порталы к Железному Шипу, никто не мог сказать, сколько времени проработали крохотные машины и какова была их первоначальная цель. Ясно было лишь, что за долгие века здесь произошла странная, ускоренная машинная эволюция, в результате которой наномеханизмы постепенно превратили практически все, что было в суб-царстве, в скелетоподобные остовы из чистого железа. Первоначальные обитатели Железного Шипа остались, если можно так сказать, в живых, однако то машинное существование, которое они вели, сделало их не слишком похожими на то, чем они были раньше.

Воины тирана безжалостно охотились на металлические отродья и уничтожали их, как только находили, но измененные существа упорно отказывались оставаться мертвыми. В итоге Вект номинально включил суб-царство в состав Комморры, просто чтобы сохранить честь, и отправил разочарованных архонтов на завоевание других, более стоящих земель. Железный Шип стал одним из множества странных сателлитов Комморры, куда жители вечного города обычно побаивались заходить. Экспедиции в такие места обычно были хорошо вооружены и непродолжительны.

Рассказ привел Синдиэля в ужас.

— А с нами ничего не случится? — спросил он.

— Разве что мы останемся здесь на тысячу лет, — рассмеялась Аэз’ашья. — Это же не стеклянная чума.

— Стеклянная что?

История скульптора Джалакслара и его кристаллизирующего вируса только напугала Синдиэля еще больше.

— Должны быть врата, которые соединяют это суб-царство с центральным пиком, — сказала Ксириад. — А кстати, где портал, из которого мы сюда пришли? Здесь ничего нет.

Морр проигнорировал ее и вместо этого повернулся к Ксагору. Миропевица в руках развалины выглядела очень хрупкой. Красноватый свет Железного Шипа покрыл ее лицо бледным румянцем и окрасил в цвет пламени светлые волосы, которые золотой рекой стекали с плеча Ксагора.

— Твоя пленница цела, развалина?

— Да, да. Без сознания, но в полном здравии.

— Почему бы не разбудить ее? — ухмыльнулся Харбир. — Пусть наслаждается видом, как все.

— Нет, нет. Мой Мастер сказал, чтоб она предстала перед ним, не зная о своей судьбе, — горячо возразил Ксагор.

Харбир одними губами проговорил «о» и больше не касался этой темы.

— Мы пойдем к вратам, — прогремел Морр и закинул клэйв на плечо.

— А где они? — окликнул Синдиэль. Инкуб уже удалялся в красный туман. Он не ответил, и все остальные поспешили за ним, пока воин не скрылся из виду.

Иллитиану понадобилось больше часа, чтобы добраться до секретной лаборатории Беллатониса. Сначала он должен был принять восторги черни, которая заполонила Коготь Ашкери, услышав новости о возвращении налетчиков. Весть распространилась со скоростью пожара, как все слухи. Причальный коготь был полностью покрыт радостно кричащими ордами жалких беззубых рабов, когда корабль Иллитиана еще даже не опустил аппарели.

Гордо и высокомерно возвышаясь на носу своей персональной барки, Иллитиан медленно парил над многолюдной толпой. Его терзало двойственное чувство: с одной стороны, он хотел немедленно двинуться к себе, с другой, было столь же важно показать себя и еще чуть-чуть раздуть свою легенду. Пусть говорят: вот летит архонт Белого Пламени, смотрите, каким могущественным он стал.

Кто-то из этих жалких существ додумался схватить нескольких из собственного числа и подвесить их за запястья, чтобы впечатлить архонта своим рвением. Когда Иллитиан пролетал мимо, несчастных принялись хлестать кнутами из металлических лезвий, начиная с лодыжек и постепенно продвигаясь вверх. Растущая толпа наслаждалась грубой демонстрацией жестокости, осыпала жертв ругательствами и смеялась над их воплями боли. Дождем полетели кровь и внутренности, рикошетя от щитов барки.

Это, конечно, было приятное развлечение, но для нынешних махинаций Иллитиана толку от него не было. После недолгого парада барка Иллитиана на полной скорости помчалась ко дворцу в шпилях Верхней Комморры.

По тайным проходам он проник из дворца Белого Пламени в новую лабораторию Беллатониса. Иллитиан прошел по лабиринту один, ибо не доверял свой секрет ни одному члену собственной свиты. Помещение лаборатории сильно изменилось со времени последнего посещения. На стенах резко светили фонари, которые скорее подчеркивали мрак, чем развеивали его. Два саркофага с хрустальными крышками свисали с невидимого потолка на цепях. Оборудование и ящики, сваленные кучами у стен, выглядели несколько зловеще из-за мерцающих там и сям острых граней и пластин промасленного металла, предназначенных резать и давить. В самом центре зала стоял выскобленный стол, ужасающий в своей больничной простоте.

Беллатонис уже ждал его, и слуги-развалины шеренгой стояли позади гемункула, будто целый класс нервных школьников. Он взглянул на Иллитиана и отпустил развалин, чтобы они могли снова приняться за работу. Было очевидно, что миропевца нет, а миссия потерпела неудачу. Мастер-гемункул глубоко поклонился.

— Архонт Иллитиан, я счастлив, что вы почтили нас своим присутствием. Прошу прощения, что в настоящий момент мы не совсем готовы к встрече катализатора.

Иллитиан милостиво принял предложенную наживку.

— Не бойся, Беллатонис, в настоящий момент я не совсем готов предоставить его, — ответил он. Брови гемункула чуть приподнялись при этих словах.

— О? Как прискорбно. Я полагаю, миссия провалилась?

— Это… еще не определено, — Иллитиан осмотрелся, глядя на усердно трудящихся развалин в масках. — Я бы хотел поговорить с тобой об этом наедине. Не подвергаю сомнению надежность твоих прислужников, но я никому не доверяю.

— Конечно, мой архонт, это очень мудро, — Беллатонис хлопнул в ладоши, и развалины тут же покинули помещение. Иллитиан дождался, пока они не остались совершенно одни, и снова заговорил:

— На Лилеатанире произошло нечто совершенно необычное, и я уверен, что мои агенты прорвались в Мировой Храм.

Он вкратце рассказал Беллатонису о набеге и его исходе. Гемункул погладил свой длинный подбородок и сочувственно кивнул.

— Это весьма разочаровывает. Агентов нет, миропевца тоже. Я вижу, в чем проблема, но вынужден сознаться, что не понимаю, чем я могу вам помочь в ее решении.

— Мне нужна не помощь, Беллатонис. Мне нужно, чтоб ты пустил меня к Анжевер. Я уверен, что ты уже придумал и довел до совершенства способ допрашивать ее. Не оскорбляй мой интеллект, отрицая это.

Беллатонис мгновение размышлял, прежде чем ответить. Лучше бы Иллитиану не знать, что Анжевер уже многое рассказала о его плане.

— Конечно, мой архонт, это было интригующее развлечение. У меня не было возможности испытать аппарат, но он полностью функционален. Если вы соблаговолите пройти вот сюда…

Старуха и три проводника боли выглядели такими же, какими Беллатонис их оставил. Иллитиан одним взглядом оценил конструкцию, как только вошел в камеру вместе с гемункулом.

— Боюсь, я все еще не понимаю, — сказал Беллатонис. — Чтобы предсказать будущее, варполюбы бросают руны, карты или кости. А у нее нет рук.

— Я удивлен, Беллатонис, — снисходительно заметил Иллитиан. — Если бы ты как следует изучал тайные искусства, то знал бы, что они служат лишь в целях предохранения. Это, можно сказать, психические глушители. Анжевер прекрасно может самостоятельно заглянуть за пелену, если приложить к этому достаточные усилия.

Беллатонис угрюмо улыбнулся.

— Обычно использование предохранителей говорит о том, что их отсутствие связано с большим риском.

— В данных обстоятельствах я готов на риск. Мне надо знать, что произошло, живы ли агенты, и если так, то где они сейчас. Если ты можешь предложить мне альтернативный способ добыть эту информацию, я готов его обсудить.

Беллатонис промолчал. Как у всех комморритов, затронутые варпом вызывали у него глубокое отвращение, приправленное смесью жутковатого интереса и атавистического страха. Все эльдары обладали врожденным психическим потенциалом, который воздвиг их первую золотую империю и практически уничтожил их, сотворив Ту, что Жаждет. Большая часть жителей Комморры закрывала опасные психические потоки в своих разумах при помощи наркотиков и упорных тренировок. Некоторые нарушали законы Векта, принимая свои дары и некоторое время заигрывая с ними — как правило, к великой скорби всех, кто находился рядом — а затем их пожирала Та, что Жаждет, если раньше до них не добирались каратели Векта. Лишь немногим удавалось прожить достаточно долго, чтобы раскрыть настоящие таланты.

Иллитиан решил принять молчание Беллатониса как знак согласия.

— Как я и думал, ты понимаешь, что это единственный путь. Активируй свое устройство и сейчас же приступай к допросу.

Беллатонис кивнул и настроил соединение нужным образом. Висящие тела проводников боли зашевелились, как будто их колыхал призрачный ветер.

— Иллитиан, мой убийца, вернулся просить прощения? Беллатонис и я только… Саасаааааххх!!!

Иллитиан мрачно взглянул на Беллатониса.

— Прошу прощения, мой архонт, сработала обратная связь с регулятором, — извиняющимся тоном пояснил Беллатонис. Иллитиан снова обратил внимание на старуху.

— Расскажи, что произошло в Мировом Храме Лилеатанира во время нашего последнего набега, — приказал он.

— Я не могу взглянуть за пределы этих стен, и ты добился этого собственным клинком.

Иллитиан сделал жест Беллатонису. Тройной вопль разорвал тишину узкой камеры. Еще один жест, и терзающий нервы поток боли прекратился.

— Не лги мне, Анжевер. Знание рядом, ты должна лишь потянуться к нему. Подумай немножко, что лучше — мгновенная опасность этого маленького одолжения или вечное страдание.

Беллатонис сдвинул регулятор до предела и стал ждать вместе с Иллитианом, пока проводники боли не охрипли от воплей.

Часть 10. ПОБЕГ ОТ СМЕРТИ

Морр прорубал прямой путь к самым высоким скелетообразным силуэтам, что возвышались из красной мглы Железного Шипа. Его сабатоны оставляли глубокие следы на щетинистой траве, как будто он с хрустом шел по слою инея, и каждый шаг поднимал облачко ржавой пыли. Ксириад ушла вперед на разведку, за ней последовали Аэз'ашья и Харбир. В конце концов Морр, видимо, удовлетворился ролью арьергарда и пошел сзади вместе с Синдиэлем, в то время как Ксагор по-прежнему нес миропевицу рядом с ними.

Смог стал гуще и заполнил рты и носы острым металлическим привкусом. Поверхность теперь была плоской, и из земли всюду торчали бывшие деревья и кусты — ныне неправильные, угловатые массы отростков, покрытых коррозией и напоминающих ветви терновника. Время от времени земля тряслась, и агенты слышали отдаленные бурлящие звуки где-то под ногами, словно они двигались по брюху какого-то великана. До них доносился ритмичный грохот, который временами утихал и через несколько минут начинал стучать вдвое громче.

Они скользили сквозь удушливый туман так быстро и тихо, как могли, но вскоре заметили, что за ними движутся какие-то безмолвные, наблюдающие создания. В красном тумане мерцали светящиеся глаза, причудливо искаженные тени ковыляли по их следам. Странные обитатели Железного Шипа собирались вместе, сперва по одному, а затем и целыми дюжинами. Похоже, их притягивало присутствие жизни, ненавистных органических сущностей, нарушивших границы их царства, и теперь они преследовали чужаков, как белые кровяные тельца, борющиеся с инфекцией. Страх пока что удерживал их поодаль, но немыслимая тяга к разрушению должна была скоро взять верх. Переделанная полужизнь Железного Шипа давно уже научилась ненавидеть биологических врагов, которые вторгались в ее владения.

Харбир подозревал, что на самом деле эта шаркающая ногами толпа боялась не отступающей добычи, а других, более могучих охотников, которые пребывали где-то в иных областях этого субцарства. Наемник никак не мог избавиться от ощущения, что некий обширный, холодный разум наблюдает за их продвижением, и что именно он источает странное чувство неправильности, которое пронизывало реальность вокруг. Его присутствие казалось все ближе, как будто холодное дыхание, уже обжигающее шею. Его избранные инструменты взяли след и беспощадно преследовали добычу. Наверное, лучше лишить себя жизни, чем пасть жертвой охотников и позволить железным пальцам разорвать себя на куски…

Аэз'ашья протянула руку и дала Харбиру оплеуху.

— Приди в себя! — прошипела она. — Нас еще не поймали.

Он был шокирован, поняв, что все это время клинок в его руке как будто по собственной воле полз к его горлу. Наемник в смятении посмотрел на своих спутников и подумал, многие ли из них борются с мыслями, которые им не принадлежат.

Размытое пятно, скользящее впереди, вдруг резко остановилось.

— Дальше не пройти, — встревоженно прошипел голос Ксириад.

— Объясни, — рыкнул Морр.

— Впереди десятки этих тварей, если не сотни. Они блокируют путь.

— Что они делают? — спросил Синдиэль.

— Стоят, качаются. Я бы сказала, что поют, но звука нет.

— Они издают ультразвуки, чтобы нарушить наши мыслительные процессы, — сказал Морр.

— Или молятся своим хозяевам и выпрашивают, чтоб им отдали наши души, — предположила Аэз'ашья. — В любом случае, я думаю, мы с ними не подружимся.

Чувство неправильности нахлынуло на них с еще большей силой, как порыв зловонного ветра. Смог заволновался, резкие очертания развалин-скелетов на миг заколебались и снова застыли, слегка изменив формы. Ритмичный грохот стал интенсивнее, теперь его сопровождал неумолчный пронзительный скрип, словно от гигантских вращающихся колес. Приближались охотники.

— Занять оборонительные позиции, — приказал Морр. — Надо уйти с открытого пространства.

Инкуб снова возглавил их и пробился в гущу железных кустов, которые больше напоминали изгороди с копейными наконечниками, чем растительность. Странные сущности в тумане как будто воодушевились, увидев, что загнали добычу в угол, и быстро двинулись вперед, чтобы окружить ее. Впервые проклятые мертвецы Железного Шипа стали ясно видны.

Это были пустотелые, похожие на манекены существа, чьи неправильно приделанные конечности и лоскутные тела казались насмешкой над живыми. С жуткими вздыхающими стонами твари приблизились и начали окружать импровизированное укрепление. Шаг за шагом агенты отступали, формируя защитное кольцо и наблюдая за существами из-за укрытий из ржавого перекрученного железа. Дальше идти было некуда. Они остановились и приготовились к неизбежной атаке.

— От опасности к опасности бегут они, неся с собою чистое сердце. Вошли они в земли потерянных, и преследуют их многие враги. За каждым движением их следит Маскарад, но не будет от него помощи, кроме лишь быстрого конца, если они падут.

Когда голова Анжевер начала говорить через проводников боли, температура в камере резко упала. Мерцающая изморозь расцвела на стенах, из ниоткуда подул холодный ветер. Иллитиан мерил шагами узкое помещение, демонстрируя разочарование, чего обычно себе не позволял.

— Эти разговоры о землях потерянных ничего не значат! — взорвался он. — Где их сейчас можно найти? Как забрать чистое сердце?

Голос старухи исказился, превратившись в хриплое рычание.

— Что такое «сейчас»? Время скачет от мгновения к мгновению, как камень, прыгающий по воде, а наши жизни — лишь пересекающиеся круги на ней, — голос снова изменился, теперь это был гнусавый визг. — Каждым движением они переделывают будущее. Чистое сердце! Все вокруг искажено, все зеркально. Ненависть порождает ненависть!

Беллатонис вопросительно посмотрел на Иллитиана. Гемункул не выглядел напуганным, но, похоже, его одолевали любопытство и подозрительность. Вся эта варп-болтовня была ему совершенно незнакома, а исследования самого Иллитиана больше внимания уделяли контролю и манипуляции, чем пониманию… Иллитиан прекратил расхаживать по камере и обругал самого себя за невежество.

По какому-то неслышному сигналу отродья Шипа вдруг атаковали. Образовав четыре клина, они всей массой навалились на металлические кусты, размахивая шарнирными руками-клинками и щелкая коническими зубами. Они так плотно складывались, протискиваясь сквозь бреши в железной изгороди, что напоминали червей цвета ржавчины.

Клинок Морра сеял смерть с мощью урагана, разбрасывая вокруг головы и конечности, словно конфетти. Ножи Аэз'ашьи ткали смертоносную паутину ударов, и твари с грохотом падали в груду у ее ног. Харбир яростно размахивал ножом, отбиваясь от лавины железных лап, захлестывающей отряд со всех сторон. Синдиэль и Ксириад отчаянно сражались кинжалами и пистолетами, от винтовок на таком близком расстоянии толку не было. В центре скорчился Ксагор, прикрывая свою пленницу, как будто от нее зависела его жизнь — впрочем, так оно, по сути, и было.

Отродья Шипа были быстры и сильны, но неуклюжи. В тесном пространстве их численность скорее мешала им, чем помогала. И все же, даже если они чувствовали боль или усталость, они этого не показывали, и их конечности продолжали бездумно атаковать, даже будучи отделенными от владельцев. Синдиэлю и Ксириад вскоре пришлось переключиться на другое занятие — подбирать отсеченные механические руки и выбрасывать их через импровизированную баррикаду.

Ржаво-красный прилив внезапно отхлынул, твари захромали прочь от безжалостных клинков Морра и Аэз'ашьи. Выжившие разбежались среди куч металлолома и начали приделывать утраченные конечности к обрубкам. Их холодные немигающие глаза горели, обещая возмездие. Морр несколько секунд наблюдал за ними, потом вскинул клинок и вышел из укрепления навстречу полусобранной орде.

— Не позволим им восстановиться, — просто сказал он.

Аэз'ашья не нуждалась в повторном приглашении и прыгнула вперед. Ее ножи снова засверкали рядом с клэйвом Морра, описывающим смертоносные дуги. Остальные поспешили следом, хотя и с меньшей охотой, пинками расшвыривая вокруг лишенные рук и ног тела и щелкающие зубами черепа, которые оставляли за собой Морр и Аэз'ашья. Выжившие отродья заковыляли в удушливый туман, чтобы спастись от неумолимой контратаки. В отдалении они казались куда больше похожими на живые существа. Земля под ногами затряслась и забурлила в бессильном протесте.

— Ха! — сплюнула Аэз'ашья. — Не так-то…

Нечто большое и быстрое выпрыгнуло из мглы и бросилось прямо на Морра. Усеянные шипами колеса врезались в него, отшвырнули назад и выбили из рук огромный клинок. Это была какая-то химерическая помесь хищного кошачьего и мотоцикла, поршнеобразные лапы которой заканчивались колесами, снабженными лезвиями, а изогнутая спина была покрыта броней. С ревом подлетела еще одна машина и попыталась ударить в бок Аэз’ашью, но гибкая ведьма оказалась слишком проворна для ее клинков и в последний миг перепрыгнула через механическое существо. Ксириад побежала в сторону, когда ее осветили фары третьего врага, а за ней с треском промчалась очередь пуль и прошила землю у самых ее ног.

Морр боролся со зверем-машиной, который прижал его к земле, и пытался удержать его бешено вращающееся переднее колесо подальше от себя. Клыки из кровавого камня на шлеме инкуба вдруг выплюнули импульс ярко-красной энергии, попавший в брюхо машины. Из внутренностей той брызнули искры и пламя. Морр развернул тварь и могучим усилием отшвырнул ее в сторону, та врезалась в землю и осталась лежать, слабо вращая колесами. Лучи фар пронзили мглу: остальные охотники с ревом мчались к добыче для новой атаки.

Аэз'ашья немедленно повернулась и побежала от своих спутников, которые едва ли могли защитить ее. Звери-машины ринулись в сторону, пытаясь переехать убегающую фигуру, из-под их задних колес брызнула земля. Она в последний миг отпрыгнула от их вращающихся шипов и перескочила через одну машину, шлепнув ее ладонью. Та развернулась, чтобы броситься на ведьму, и тут устройство, прикрепленное к ней, взорвалось. Молнии вырвались наружу и окутали весь механизм трескучими нитями электричества. Густо полетели голубые искры, и зверь-машина беспомощно повалился наземь. Его товарищи развернулись и с воем отчаяния исчезли во всепоглощающем красном сумраке.

— Граната помех, — злобно усмехнулась Аэз'ашья. — Это, пожалуй, одни из самых дурацких машин смерти, которые я когда-либо видела. На что годится механизм, который падает, как только останавливается?

Морр наклонился и подобрал свой клэйв. Его доспехи были помяты и выщерблены в дюжине мест, но сам он выглядел невредимым, разве что немного более неловким, чем обычно.

— Надо идти дальше. Они так сопротивлялись, чтобы не дать нам добраться до портала, — сказал он.

— Веслайин Затворник говорил, что в Море Душ время не имеет значения. Варп может мельком показать прошлое, будущее и настоящее, потому что в нем они едины. По Затворнику, когда ты имеешь дело с обитателями варпа, бесполезно пытаться ограничить события рамками прошлого, настоящего или грядущего — с ними надо разговаривать в абсолютных понятиях действий.

— Имея это в виду, ответь мне, старуха: где мои агенты, несущие чистое сердце, снова войдут в город?

— Они с триумфом возвратятся у ног великанов, если вообще возвратятся. Сначала нужно победить хранителей врат, и исход схватки неизвестен.

Врата были высотой с пятиэтажное здание — искривленные металлические столбы, а на них толстая перемычка, пронизанная призрачной костью. Портал был открыт, между столбами ясно виднелась поблескивающая зеркальная поверхность. Кроме того, его охраняли. Отряд воинов-кабалитов Черного Сердца лениво бродил перед вратами, а их «Рейдер» стоял так, что перегораживал путь к выходу. Они были хорошо вооружены и, несмотря на расслабленное поведение, выглядели так, будто готовы были вступить в бой при первом же признаке угрозы.

— Шавки Векта, какое совпадение, — сказала Ксириад, завершив свой доклад.

— Думаешь, они здесь по наши души?

— Маловероятно, — ответил Морр. — Они охраняют врата, чтобы обитатели Железного Шипа не досаждали городу.

— А зачем вообще держать их открытыми? — спросил Синдиэль. — Здесь же ничего нет!

Его наивность вызвала у инкуба смешок — короткий всплеск веселья, который быстро исчез, как пузырь на поверхности смолы.

— Тебе многое предстоит узнать о нашей жизни, найденыш, — сказал Морр. — На этот раз я тебе подскажу. Врата остаются открытыми, потому что это субцарство принадлежит тирану. Если они закроются, то он больше не сможет предъявлять на него свое право владения, как на все остальные субцарства. Среди них есть такие, рядом с которыми это место выглядит, как сад наслаждений. Но Вект владеет ими всеми. Это территория, а территория в Паутине — конечный ресурс.

Синдиэль поморгал, несколько удивленный мрачным объяснением инкуба.

— А почему тогда нельзя поставить стражу с другой стороны? — продолжил он расспросы. — Ведь там это наверняка будет более безопасно?

— Тебе и правда надо многое узнать, — повторил Морр и замолчал.

— В риске как раз все дело, Синдиэль, — заговорщицки прошептала Аэз’ашья. — Если не будет риска, то они не будут стоять на страже, а пойдут искать более интересное занятие. Возможно, им даже не давали приказ охранять ворота, они находятся здесь просто потому, что чувствуют необходимость в этом, и предполагают, что это поможет получить какие-то блага.

От мысли о таком отсутствии дисциплины у Синдиэля закружилась голова.

— Может, тогда просто подождать, пока они не уйдут? — предложил он.

— Это может занять час, а может и неделю. У нас нет времени ждать, — отрезала Ксириад.

— Мы недостаточно сильны, чтобы атаковать открыто. Нужно применить хитрость, — сказал Морр. — Синдиэль, Ксириад, спрячьтесь так, чтоб видеть экипаж «Рейдера». Харбир и Аэз'ашья пойдут со мной. Ксагор останется здесь с пленницей.

— Какой план? — спросила Ксириад.

— Мы приблизимся к ним и начнем переговоры, — ответил Морр.

— А что случится, когда они решат убить нас, потому что мы настолько слабы, что пошли на переговоры?

— Мы уже будем достаточно близко для того, чтобы они потеряли значительное преимущество в дальнобойном оружии.

Инкуб закинул клэйв на плечо и с вызовом осмотрел их единственным глазом на безликом шлеме. Синдиэль и Ксириад покорно взяли винтовки и начали красться к вратам.

Беллатонис скорчился в неудобной позе на открытой палубе стреловидного гравилета «Яд», который мчался через Нижнюю Комморру, неся его обратно, к башне в Вольерах. Как бы не захватывающе было наблюдать за работой Иллитиана, из-за него он задержался практически до предельно допустимого срока. В конце концов ему пришлось оставить Иллитиана одного, дав ему базовые инструкции по управлению устройством, извиниться и уйти.

Дать неинициированному профану заниматься своими собственными процедурами, не говоря уже об экспериментальном оборудовании — это противоречило всем инстинктам гемункула, но собственная безопасность была дороже. То, как Иллитиан описал набег, заставило Беллатониса подозревать, что Маликсиан может вернуться в далеко не идеальном настроении. При таких обстоятельствах вопросы о том, чем занимается и где находится Беллатонис, могли оказаться смертельно опасными.

Встречный ветер когтями впился в него, когда «Яд» нырнул в провал между куполами и игольчатыми антеннами к Берилловым Вратам у Великого Канала. С такой близости обманчивые преграды создавали впечатление, что Вольеры действительно находятся в пузыре реальности сразу по ту сторону этих толстых маслянистых мембран, а не в неведомой дали иной части Паутины. Наемный пилот Беллатониса медленно опустился к вратам, которые оказались открыты. Рядом стояла горстка воинов, с нетерпением ожидающих прибытия Маликсиана.

Добравшись до своей башни, гемункул обнаружил еще один транспорт, уже стоящий там — «Рейдер» с символом Белого Пламени. На миг появилась абсурдная мысль, что Иллитиан приехал сюда, опередив его, но это было невозможно. Он вошел в башню с осторожностью, однако два гротеска, охраняющих двери, приветствовали его с обычной слюнявой радостью, какой он всегда ожидал от этих мускулистых верзил. Один из развалин, Менетис, стоял в вестибюле, заламывая руки.

— Хозяин! Гости прибыли в ваше отсутствие! — проблеял он.

Мерзкое чувство тревоги пронзило разум Беллатониса.

— Я надеюсь, ты не был так опрометчив, что упомянул мое отсутствие? — мягко спросил гемункул.

— Нет! Нет, хозяин! Им сказали только, что вы заняты и вас нельзя беспокоить. Они решили подождать, пока вы не освободитесь.

— Ах. Ясно. И что же это за гости, хмм? Важная деталь, которую, как я вижу, ты пока что не сообщил.

Менетис пришел в ужас.

— Гемункул Сийин со свитой из семи развалин, хозяин! — выпалил он.

Беллатонис неожиданно улыбнулся, услышав эту новость.

— Действительно? Это очень интересно, — промурлыкал мастер-гемункул и поразмыслил мгновение. — Передай Сийину, что он может пройти в мои личные покои, если только оставит своих прислужников, так как нам надо обсудить личные дела.

Сквозь прицел своей игольной винтовки Синдиэль насчитал десять воинов. Они были облачены в отполированные до блеска черные доспехи с торчащими из плеч и локтей функциональными с виду шипами и клинками. Они поймали какого-то несчастного обитателя субцарства и развлекались: отстреливали от него куски и ждали, пока существо с трудом не соберет себя снова, а потом снова разбивали его на части.

Воины напряглись, заметив идущих им навстречу Морра и двух его спутников. Десять стволов одновременно поднялись и прицелились в приближающихся незнакомцев. Морр поднял раскрытую ладонь в знак мирных намерений и продолжил идти. Это было опасное место. Морр должен был, не вызывая подозрений, провести отряд по открытому пространству и надеяться, что любопытство воинов удержит их от стрельбы. Синдиэлю было приказано наметить целью стрелка на «Рейдере», засевшей в сотне метров от него Ксириад достался рулевой, сидящий в задней части изукрашенного транспорта.

Попасть в стрелка было нелегкой задачей — он был наполовину скрыт за изгибающейся носовой броней и передним орудием. Синдиэль аккуратно навел сетку прицела на лицо своей жертвы и уменьшил масштаб так, чтобы ему было видно Морра и остальных. Нужен был только ментальный импульс, чтобы игольное ружье выстрелило стремительным и смертоносным ядовитым осколком. Он замедлил дыхание и стал ждать сигнала.

Морр тяжело ступал вперед, неумолимо сокращая расстояние. Один из воинов опустил винтовку и поднял одну руку в очевидном жесте «стоп», когда инкуб и двое других были еще в дюжине метров от них. Синдиэль подготовился. Весь его мир уменьшился до размера булавочной точки — пересечения сетки целеуказателя. Действия Морра и остальных превратились в размытые пятна на краю сознания.

Но тут чья-то сильная рука неожиданно стиснула его лодыжку, и концентрация изменила Синдиэлю.

— А, Сийин. Как приятно увидеть тебя.

— Беллатонис. Ты, похоже, в прекрасной форме.

Два гемункула мгновение смотрели друг на друга среди творческого беспорядка, царящего в личных покоях Беллатониса. Столы, диваны и бюро едва проглядывали из-под густого слоя размотанных пергаментных свитков, металлических моделей, банок, флаконов, хирургических инструментов и раскрытых фолиантов. Взор Сийина как будто что-то выискивал, глядя на высокого мастера-гемункула. Беллатонис заговорил первым, чтобы нарушить молчание.

— Так чему я обязан удовольствием, Сийин? Мне жаль, что в последнее время я был недоступен, но мой архонт Маликсиан очень требователен. В этот самый миг я должен был бы готовиться к его триумфальному возвращению.

— Да. Твой архонт, Маликсиан, — задумчиво повторил Сийин. — Интересно, как бы он отреагировал, узнав, что ему изменяют, служа другому хозяину? Тому, чье честолюбие столь велико, что грозит городу ужасными бедствиями.

Беллатонис выглядел искренне ошеломленным этим заявлением. Что Сийин нашел в своих упорных поисках? Он осторожно ответил:

— Если такая теоретическая ситуация окажется реальна, то я уверен, что последствия будут тяжкими, и, как я опять же уверен, их ощутят многие связанные с ней стороны.

— Ты думаешь, Иллитиан отомстит за тебя? — насмешливо спросил Сийин, как будто разговаривая с наивным ребенком, сказавшим какую-то глупость. — Боюсь, в этом ты прискорбно ошибаешься, он далеко не сентиментален. Подозреваю, он скорее будет беспокоиться по поводу шныряющих вокруг карателей тирана.

Снова повисло молчание. Беллатонис повернулся и праздно погонял по сторонам какие-то мелочи, разбросанные по крышке лакированного бюро. Почуяв движение, плотоядные растения возле кормушек неподалеку начали корчиться и щелкать голодными пастями. Высокий гемункул про себя пожурил их за алчность.

— Хмм. Я думаю, Сийин, это всего лишь очередные предположения, — наконец заметил Беллатонис, — и ты не намерен идти к Маликсиану с тем, что у тебя есть — то есть ни с чем. Если бы у тебя были хоть какие-то улики, подтверждающие эти возмутительные заявления, то ты бы продемонстрировал их вместо того, чтобы пытаться шантажировать меня какими-то расплывчатыми инсинуациями.

Сийин облизал губы. Беллатонис был прав, ему действительно нечего было показать Маликсиану, чтобы доказать свои слова. Это на самом деле ничего не значило, достаточно было обвинения, чтобы покатились головы, но без фатальной улики Сийин мог почувствовать острие клинка с той же вероятностью, что и Беллатонис.

К счастью, это тоже ничего не значило.

У Сийина были все необходимые данные. Только взглянув на его осиную талию, Сийин мог сказать, что Беллатонис действительно изменил свое тело, убрав несколько органов и переместив остальные. Теперь он получил эхо пульса, тепловой отпечаток и голосовые паттерны, и было проще простого установить параметры на темных вратах так, чтобы они точно совпадали с показателями Беллатониса. Сосуд со спрятанным в нем устройством находился внизу, у развалин. Сийин планировал настроить темные врата на биопризнаки Беллатониса и оставить одного из своих развалин, чтобы тот доставил подарок с правильно расставленной ловушкой. Беллатонис все равно что мертв.

— Ты знаешь, я никак не могу избавиться от чувства, что ты стараешься вовсе не в лучших интересах Иллитиана, Сийин, — кротко сказал Беллатонис. Это уже было чересчур, и тонкая пелена вежливости вдруг спала с Сийина.

— Он хочет создать противоестественную мерзость, и ты помогаешь ему! — рявкнул Сийин.

— Ты не думаешь, что твои собственные зависть и честолюбие затмевают тебе разум?

— Нет! Если бы ты вчитался в мудрость Черного Схождения, как должно, то знал бы об опасности сам! Не в моем разуме тут нужно сомневаться!

— О, а я думаю, что это совсем не так, — мягко проговорил Беллатонис и поднял над головой что-то сверкающее. Отраженный свет был невозможно ярким. Он залил все вокруг Сийина, так что того как будто окружила бесконечная белая равнина. Белый свет слепил его глаза, пронизывая его в сотне различных направлений, проникая внутрь и наружу. Тогда он осознал, откуда исходит свет, и начал кричать.

Беллатонис уронил Разбитоскол и быстро раздавил его под каблуком. С хрупким треском толстый кусок хрусталя превратился в крошево. В тот же миг Сийин буквально разбился на куски — вспышка, и его горбатая фигура разлетелась в разные стороны. Неровные ломти вмиг исчезли, и распадающиеся фрагменты зеркала измерений перенесли все, что осталось от Сийина, в тысячу различных мест. Беллатонис нашел это весьма и весьма удовлетворительным и восторженно захлопал длиннопалыми ладонями.

— Ну вот, и что я тебе говорил? — улыбнулся Беллатонис пустой комнате. — Твой разум был затуманен.

— Стойте, где стоите, — приказал воин.

Интонация в его голосе сказала Харбиру, что тот не был лидером группы. Он заинтересовался, кто же это, достаточно умный, чтобы предводительствовать, но недостаточно сильный, чтобы делать это открыто.

— По какому праву вы не даете нам пройти? — прогремел Морр.

— Ничто не должно выходить из Железного Шипа. Так приказал Верховный Властелин, Асдрубаэль Вект, да продлится его правление вечность, — высокомерно ответили ему.

Морр сделал еще шаг вперед и опустил клэйв так, что тот касался острием земли, как будто уже устал его нести.

— Я не слышал о таком приказе до того, как мы сюда пришли, — прямо заявил инкуб.

— Я тебе говорила! — пронзительно вскрикнула Аэз'ашья, свирепо развернувшись к нему. — Ты не послушал, и теперь мы здесь застряли!

Стройная эльдарка презрительно развернулась спиной и зашагала прочь, одновременно приближаясь к отряду стражников. Харбир с обеспокоенным видом поспешил следом, чтобы успокоить пылкую ведьму. Она замахнулась на него, и ему пришлось отступить в направлении воинов, избегая удара. Нацеленные на них винтовки кабалитов дрогнули и чуть опустились — воины с удовольствием наблюдали за разворачивающейся драмой.

Стрелок на «Рейдере» вдруг завопил и прижал обе руки к лицу, а потом упал и исчез из виду. Воины отвлеклись всего на удар сердца и тут же отреагировали, одновременно открыв огонь.

В эту долю секунды Харбир и Аэз'ашья уже приблизились к ним на длину руки и бросились прямо в гущу воинов, чтобы не дать им стрелять. Отравленные осколки рикошетили от доспехов Морра, который стремительно оказался рядом с воином, с трудом наводящим тяжелое темное копье, и выпотрошил его одним ударом. Двое воинов полезли на «Рейдер», но еще один выстрел неведомо откуда сразил рулевого, и тот перевалился через борт. Воинам пришлось спрыгнуть с машины, ибо та вышла из-под контроля и зарылась носом в землю.

Взятые врасплох, теснимые в ближнем бою, кабалиты бесстрашно контратаковали. Их по-прежнему было больше, чем врагов, и они были закалены в боях, хорошо вооружены и лучше защищены. Однако это стало ужасной ошибкой.

Клинок Морра вздымался и падал с механической точностью метронома, прорубая и осколочные винтовки, и руки в доспехах, которые пытались парировать ими удары. Каждый воин, что отпрыгивал с пути неистового инкуба, получал в спину нож Аэз'ашьи или Харбира. Одному удалось выиграть немного пространства и вскинуть свою винтовку, но тут он обнаружил, что его уже поджидали невидимые снайперы.

Несколько секунд, и на ногах осталась лишь горстка воинов Черного Сердца. Они струсили и побежали в открытый портал позади. Харбир бросился было в погоню, но захромал и прижал руку к окровавленному бедру. Аэз'ашья метнула нож и убила еще одного воина, но оставшиеся двое исчезли в мерцающей пелене, как будто нырнули под воду.

Боевой клинок ранил Харбира в ногу, а тот не заметил этого в пылу битвы. Порез был длиной с его ладонь и больше пальца в глубину. Он начал с трудом накладывать целебную повязку, в то время как Аэз'ашья стояла рядом, хладнокровно наблюдала за ним и не предлагала помощь, желая увидеть, потеряет ли он сознание от кровопотери. Морр ходил туда-сюда, молча и методично приканчивая раненых кабалитов.

Сначала к ним вышла Ксириад, затем Ксагор со своей пленницей, и, наконец, за ними последовал прихрамывающий и бледный Синдиэль.

— Ты выстрелил слишком рано! — обвинила его Ксириад, как только увидела. — А потом вообще не стрелял. Это ты виноват, что двое сбежало!

— Это не моя вина! — заныл Синдиэль. — Одна из… мертвых тварей шла за нами и напала на меня! Я дрался, чтоб спасти свою жизнь!

Его легко бронированный сапог действительно был исцарапан, как будто его терзали безжизненные когти. Единственный глаз Морра на мгновение уставился на него, рассматривая… оценивая.

— Прискорбно, — сказал он наконец. — Садитесь на «Рейдер». Я поведу его к центральному пику.

— Лучше я поведу, — возразила Ксириад. — Этим лучше заниматься тем, кто способен оценивать расстояние.

«Рейдер» остался невредим в перестрелке и медленно поднялся под руководством Ксириад, чутко перемещающей рычаг. Агенты забрались на борт, гравилет плавно развернулся и ринулся в портал.

Переход занял всего секунду, и они, к счастью, вновь оказались под знакомым светом Илмей. Даже воздух вокруг «Рейдера» казался холодным и чистым после красноватого смога Железного Шипа. Внизу тянулась обсидиановая дорога, с обеих сторон обрамленная угловатыми башнями, каждую из которых венчала стилизованная титаническая статуя с пустым лицом. Все статуи стояли в слегка отличающихся позах, но каждая держала над дорогой огромное овальное зеркало.

— Я знаю это место, — слабым голосом сказал Харбир. — Это Павана Идолов, мы на вершине отрога Гулен.

— Не вижу воинов, которые сбежали от нас, — доложил Синдиэль. «Рейдер» мчался вдоль дороги, обгоняемый собственными копиями — отражениями в зеркалах гигантов. Со стороны агенты выглядели разношерстной потрепанной группой усталых и грязных бойцов, которые мчались сквозь темноту на угнанной машине.

— Не надо слишком долго смотреть на отражения, — посоветовал Харбир. — Это может быть… плохо.

Ксириад прокричала предупреждение, увидев вихрь пятен, который мчался к ним над обсидиановой полосой. К «Рейдеру» стрелой неслись по меньшей мере два десятка геллионов. Они разделились и держались по сторонам от транспорта, глядя на его пассажиров и не подлетая на расстояние выстрела. Видимо, решив, что им светит развлечение, стая снова объединилась позади «Рейдера», развернулась и начала стремительное преследование.

— Далеко ли до Звука-Ночи Гулен? — спросила Аэз’ашья. Косые ярусы этого внешнего района могли защитить их от режущих скайбордов геллионов.

— Слишком далеко, они нагонят нас еще на полпути, — упавшим голосом сказал Харбир.

— Синдиэль, Ксириад, берите винтовки, — приказал Морр. — Харбир будет рулить.

— А ты что собрался делать? — дерзко поинтересовалась Аэз'ашья.

— Я беру на себя носовое орудие.

— Они не так глупы, чтобы атаковать нас спереди, — фыркнул Харбир. — Это одна из причин, по которой они гонятся за нами, а не нападают в лоб.

— Неважно, — Морр ухватился за темное копье на носу и с силой вырвал его из орудийной платформы.

Синдиэль и Ксириад сбили по геллиону, прежде чем стая сообразила, что по ней стреляют. Залпы Морра были чудовищно неточными, но зато воздушных бандитов теперь больше волновали маневры уклонения, чем ответный огонь. Однако, когда еще нескольких их товарищей сшибли со скайбордов меткие выстрелы снайперов, оставшиеся решили, что лучше всего тоже начать стрелять.

Осколки бешено зарикошетили от кормы «Рейдера», и Синдиэлю с Ксириад пришлось спрятаться за скудной броней транспорта. Морр упорно продолжал стоять и превратил геллиона в облачко золы удачным залпом энтропической энергии. В тот же миг один из двигателей «Рейдера» закашлялся и вырубился, так что гравилет опасно накренился на лету.

— Он не выдерживает! — завопил Харбир.

— Посади машину, — ответил Морр.

— Безумие! — крикнула Ксириад. — На земле нас порвут на куски!

— Мы можем потерпеть крушение. Посади ее. Сейчас же.

«Рейдер» без всякого изящества упал на обсидиановую дорогу и заскользил по ней, извергая искры и пламя. Двигатели отказали в последний момент. Стая геллионов пролетела мимо, быстро замедлилась и выхватила адские глефы, чтобы начать куда более увлекательное отрубание голов и конечностей. Агенты покинули ненадежное прикрытие рухнувшего гравилета и побежали к ближайшей башне в ста метрах от места крушения. Примерно дюжина выживших геллионов закружилась в воздухе и спикировала вниз, чтобы прикончить удирающую добычу.

Харбир отстал. Он пытался заставить работать свою онемевшую ногу, но расстояние до башни казалось непреодолимым. Он знал, как быстро боец на скайборде может догнать пешего глупца, так как сам это делал, и неоднократно.

Наемник повернулся и вскинул длинноствольный пистолет, готовясь продать свою жизнь как можно дороже. Он мог детально разглядеть геллионов, несущихся на него: дикие лица, вопящие и визжащие от наслаждения, собранные по кускам доспехи, краденые украшения. По всему было видно, что эта банда настоящих отморозков, оппортунистов и падальщиков, с какими он когда-то водил компанию. Горько было думать, что он должен погибнуть от клинков подобных небесных пиратов.

Таким образом, Харбир мог отлично видеть, как внезапно откуда-то сверху обрушились потоки осколков и врезались прямо в летящих геллионов. Наездники разлетались на куски, как зрелые фрукты, скайборды взрывались под яростным обстрелом. Геллионы остановили атаку и разлетелись кто куда, словно листья на ветру.

Наверху показались три «Рейдера», полные кабалитов, и плавно опустились, окружив беглецов. Харбир распознал символы на их носах и ощутил почти осязаемое облегчение. Они были под защитой Белого Пламени.

Глава 11. ДВОР СЛОМЛЕННОГО КОРОЛЯ

Ларайин проснулась в незнакомом холодном месте. Сознание вернулось постепенно, по пятам за ним пришло понимание, где она находится, а следом хлынула паника. Она хотела свернуться в клубок и исчезнуть, сбежать, умереть, сделать что угодно, лишь бы не оставаться здесь. Но она не могла. Тяжелые круглые оковы врезались в плоть и сковывали ее, как животное. Мрачный, но мелодичный голос заговорил где-то вблизи:

— Физическое сдерживание всегда лучше альтернатив. Мы могли бы просто отключить контроль над мышцами и запереть тебя внутри собственного неуправляемого тела, но это менее эффективно. Примитивная часть мозга, животная часть, с которой, как я уверен, ты хорошо знакома, лучше всего активируется физическими ощущениями. Ужас, запертый внутри, чрезмерно пассивен, хотя, конечно, он тоже может играть свою роль. Теперь открой глаза, иначе мне придется отрезать тебе веки, а я не хочу этого делать. Если ты откроешь глаза, то, обещаю, это тебе не навредит.

Глаза Ларайин невольно распахнулись, и она обнаружила прямо перед собой лицо, как будто явившееся в кошмаре. Мертвенно-белая фарфоровая кожа, туго натянутая на острые нос и подбородок, впалые морщинистые щеки и высокий лоб. Между худыми щеками растянулась улыбка, невероятно похожая на акулий оскал. Глаза казались совершенно черными ямами, в которых виднелись только несколько случайных отблесков света, спасшиеся из их голодных глубин.

— Вот так-то лучше, — сказал кошмар. — Я — мастер Беллатонис, и ты в моей власти. Мы с тобой будем творить такие чудеса, что наши имена будут помнить и через многие эпохи. В моих руках ты, милая, уподобишься своей драгоценной Ише, что создает новую жизнь.

Лицо на миг уставилось куда-то вверх, и Ларайин с трепетом проследила за его взглядом. Над ней свисало что-то вроде двух шкафов со стеклянными передними стенками. Один был пуст, в другом находился красный от крови скелет, покрытый клочьями плоти, как будто его объели падальщики. Ларайин никогда не боялась мертвецов, ведь смерть была частью жизненного цикла. Но, когда труп зашевелился и захлопал бескожими руками по хрустальной крышке, она закричала, как перепуганный ребенок. Беллатонис издал мрачный смешок.

— Строго говоря, мы, скорее, восстановим старую жизнь, — признал он. — Не обращай внимания на архонта Крайллаха. Он просто очень ждет, когда мы начнем.

Губы Ларайин зашевелились, как будто она пыталась что-то сказать. Гемункул снова перевел взгляд на нее.

— У тебя есть вопрос, милая моя? — сказал он с обезоруживающей вежливостью. — Или, может быть, просьба? Я дам тебе что угодно, но, боюсь, за исключением свободы.

— Почему вы это делаете? — спросила она с детской наивностью. Только самое черное сердце не дрогнуло бы от ее невинности. Беллатонис обладал чернейшим из сердец, но даже его ответ звучал на удивление незлобиво:

— У разных личностей разные причины, дорогая. Кто-то хочет возродить утраченную славу, кто-то — изменить существующее положение вещей, кто-то хочет навредить другим. Что же касается меня, то я делаю это по наиболее личной из всех причин — потому что мне это нравится, и потому что я могу.

Иллитиан оглядел выживших участников миссии на Лилеатанире. Услышав их доклад, он испытывал смешанные эмоции. Он приказал им явиться в потайной закоулок рядом с новой лабораторией Беллатониса. Как только слуги гемункула поспешно оттащили прочь плененную миропевицу, прибыл Иллитиан, чтобы выслушать рассказы агентов, пока тем лечили раны. То, что они поведали, предоставило ему богатую пищу для размышлений. Он тщательно изучил узел эмоций внутри себя и хирургически рассек его, чтобы добраться до самого главного.

Здесь было, конечно же, облегчение, в основном потому, что ему больше не надо было искать агентов или думать, кто мог их поймать. Была и гордость за то, что его план оказался успешным, и что удалось добыть катализатор, который требовался мастеру-гемункулу. Несмотря на многочисленные препятствия, этой необычной группе удалось все преодолеть, хотя во многих случаях им скорее помогла удача, чем умение. Однако чувство облегчения было подпорчено растущей тревогой.

Вызвало ее не разрушение, которому подвергся девственный мир — Иллитиана нисколько не волновало, что осквернение Мирового Храма Лилеатанира вызвало у планеты конвульсии, которые, вероятно, отбросили его тщательно рассчитанное развитие на тысячи лет назад. На самом деле он даже неосознанно гордился тем, что сыграл свою роль в этом злодеянии. Нет, его беспокоила грандиозность тех сил, которые были выпущены на свободу так быстро, будто ждали этого. Впервые Иллитиан начал по-настоящему чувствовать, насколько мощные энергии Беллатонис хотел использовать для оживления Эль’Уриака. И снова к нему вернулось эхо слов карги, предупреждающей о Разобщении. После историй о Лилеатанире опасность вдруг стала куда более реальной.

Иллитиан тихо вздохнул, тщательно стараясь сохранить спокойное выражение лица. Одна из тринадцати основ мести гласила: «однажды взявшись за дело, не бойся клинка». Иллитиан не раз советовал своим союзникам без раздумий браться за самое мощное оружие, какое только можно найти, но теперь он сам засомневался. Ему надо было чем-то занять себя, чтобы отвлечься от этой мысли, и он переключил внимание на маленькую деталь головоломки, которая не сходилась с остальными.

— А что с тем существом, которое помогло вам в Паутине? — спросил Иллитиан. — Оно видело, как вы унесли миропевицу, и при этом осталось в живых. Почему? Кто это?

— Я не знаю, как его зовут, мой архонт, — с готовностью ответил Синдиэль, слегка помедлив на титуле, как будто впервые попробовал что-то на вкус. — Я даже не знаю, мужчина это или женщина, но другие странники его знали. Когда они говорили о нем, а это было нечасто, то называли его Пестрый, как будто это было все, что нужно о нем знать.

Иллитиан подавил желание ударить отступника. Простодушная фамильярность, с которой он говорил, и явное невежество были оскорбительны, и кабалит на его месте подвергся бы суровому наказанию. Иллитиан тщательно затушил свои чувства, прежде чем ответить. Щенок неопытен, и сейчас не время переучивать его.

— Я опрошу источники, которые могут просветить меня более подробно, — едко сказал он. — А сейчас, я считаю, надо немедленно приступать к следующей фазе моего плана. Судя по этой Пестрой личности и охранникам, которые сбежали от вас в Железном Шипе, можно предположить, что тиран уже прослышал о вашей миссии. Значит, нам надо действовать до того, как Вект начнет воображать себе, что мы можем сделать с пленной миропевицей. Если он просто потребует ее в качестве дани, то план погиб. Чтобы не подвергать его дальнейшей опасности, я намерен использовать вашу группу для следующей фазы. Все вы, кроме Ксириад, не из моего кабала, и я не могу заставить вас отправиться на новую миссию, которая несомненно будет весьма опасна, но знайте, что ваше повиновение тысячекратно воздастся в случае успеха, — Иллитиан сделал паузу и поглядел на каждого агента, прежде чем продолжить. — Также вы должны знать, что отказ повлечет за собой мое вечное неудовольствие.

Морр первым нарушил повисшее молчание.

— Когда восстановится архонт Крайллах? — спросил он. — Беллатонис сказал мне, что не может начать процесс, пока вторая фаза плана не будет завершена.

— А что в нее входит? — спросил Синдиэль, чем заработал резкий взгляд от Иллитиана.

— Надо достать реликвию, — ответил Морр. — Из очень опасного места. Это все, что тебе следует знать.

— Именно, — подхватил Иллитиан. — Подготовительные меры, которые поспособствуют вашему успеху, уже произведены. Нет никаких причин задерживаться.

— Я пойду, — тут же вызвался Морр, чем удивил Иллитиана.

— Ты, возможно, мог бы лучше послужить своему архонту, следя за тем, чтобы Вечное Царствие не разорвало себя на куски, пока тебя нет.

— Необязательно. Я отдам приказы своим братьям, которые служат Крайллаху, и они будут хранить мир до тех пор, пока я не вернусь с возрожденным архонтом.

Один за другим согласились и остальные: Ксириад из верности, Аэз’ашья из любопытства, Синдиэль и прочие из страха перед гневом Иллитиана.

— Очень хорошо, — Иллитиан сделал жест стражникам, и те вынесли вперед узкий черный ящик. Он открыл его, внутри оказался ряд серебряных амулетов. Каждый из них состоял из простой цепочки и гладкого драгоценного камня, который висел в вычурной оправе в виде когтей. В глубинах камней плавали и мягко светились внутренние огни, и от них исходило притяжение, которое ни с чем нельзя было спутать. Плененные души.

— Камни духа… — со страхом прошептал Синдиэль.

— Именно, — Иллитиан открыто наслаждался смятением отступника, пока наконец не захлопнул крышку. — Они настроены так, что их содержимое замаскирует ваше присутствие и полностью защитит вас от… воздействия того места, куда вы должны отправиться. Мои стражники отведут вас к подходящему порталу, как только вы будете готовы к путешествию. Запомните: не надо слишком долго там задерживаться.

Иллитиан развернулся и вышел, оставив шкатулку с амулетами и дюжину вернорожденных воинов, которые должны были проводить агентов на следующую часть их странствия. Он какое-то время размышлял о наполовину законченных, поспешно доведенных до работы талисманах, и о том, смогут ли они действительно помочь на практике. Был риск — но всего лишь один из рисков, на которые он был вынужден пойти. Он успокоил себя мыслью о том, что даже если амулеты всего лишь убедили агентов в возможности выжить в Шаа-доме, то уже сыграли значительную роль в достижении цели.

Недавно отросшими глазами Крайллах голодно глядел на белую фигуру на плите под собой. Бескожие руки шарили в воздухе в поисках ее тепла, но хватали лишь холодный неподатливый хрусталь, испачканный его собственной бледной кровью. Архонт чувствовал тонкий эфирный ручеек жизни и энергии, струящийся от нее под воздействием ее смятения и дискомфорта.

Крайллах жадно лакал из психического потока, мучительно желая испить полную чашу жизненной силы, которую чувствовал в этом хрупком теле внизу. В его ослабленном состоянии она казалась обещанием близкого рая, теплым океаном чувств, в который он жаждал нырнуть и достичь возрождения. От бессилия он тщетно бил окровавленными кулаками по хрусталю и слабо хрипел проклятья. Одетый в черное гемункул и его мечущиеся туда-сюда прислужники-развалины не обращали на него внимания.

— Кто оставил все эти царапины на стенах? Они повсюду.

— Демоны. Архонт Когтя Кириикс попытался заключить с демонами союз, чтобы они помогли ему свергнуть тирана. Но план обернулся против него, и он оказался заперт здесь вместе с ними.

— Это… о боги, это ужасно. Все погибли?

Аэз’ашья фыркнула.

— Только счастливчики.

Синдиэль молча вобрал в себя эту информацию. Извилистые проходы, по которым они следовали, и до этого вызывали клаустрофобию, а теперь давили вдвое сильнее. Он начал понимать, что мудрость Комморры, как она есть, передавалась посредством жестоких сказаний о проваленных и успешных заговорах, неосторожных лидерах и мстительных семействах. Знание надо было искать среди темного гобелена интриг и контр-интриг, которые десять тысяч лет оплетали весь город.

Он всеми силами старался подружиться с Аэз’ашьей. Поначалу его вело простое вожделение. Он ни разу не встречался с эльдаркой, которая была бы столь живой и страстной, и это разжигало в нем чувство, неведомое доныне — желание обладать чем-то и не допускать до этого никого больше. Аэз’ашья понимала его намерения, принимала их и, казалось, получала бесконечное удовольствие от того, что попеременно потакала ему и издевалась над его неуклюжестью девственника. Это поначалу беспокоило Синдиэля, пока он не понял, что она практически также ведет себя с любым мужчиной, включая юнца с жестким лицом, которого звали Харбир, и внушающего ужас инкуба, Морра. При этом ведьма старательно игнорировала уродливого прислужника, который держался рядом с Харбиром, как будто тот не стоил ее внимания — что было вполне вероятно, учитывая, как слуга постоянно пресмыкался перед ней.

Аэз’ашья была настоящим кладезем знаний о реалиях жизни в Темном Городе, и, похоже, ей очень нравилось просвещать Синдиэля. Однако ее ответы на вопросы о Комморре начали казаться ему довольно предсказуемыми. Характер расы окрашивал все. Когда он спросил, почему они не использовали портал или летающий транспорт, чтобы добраться до Когтя Кириикс, ведьма посмеялась над ним.

— Если бы мы хотели, чтобы все в городе знали, куда мы идем, то можно было бы объявить это куда более простым способом. Враги Иллитиана попытались бы помешать нам просто из принципа. Все машины, улетающие из крепости Белого Пламени, под наблюдением, все порталы охраняются, поэтому мы идем пешком. Просто так оно и есть.

Просто так оно и есть. Даже сильным мира сего приходилось жить как преследуемым животным, ибо на них действительно охотились те, кто обладал меньшим могуществом. Вся иерархия Темного Города пребывала в постоянном движении, ибо те, кто был выше, подавляли тех, кто ниже, а низы стремились восстать любым возможным способом.

Личность Аэз’ашьи была такой же гладкой и непроницаемой, как обточенный рекой камешек. Она, судя по всему, жила лишь настоящим моментом, не думая о будущем, кроме того, что было непосредственно вызвано ее действиями. Да и об этом она не слишком задумывалась. Насколько мог сказать Синдиэль, она не знала покоя, и если ей слишком долго было нечего делать, это заканчивалось втыканием ножей в кого попало. Ведьма постоянно искала новую дозу адреналина. Влечение Синдиэля начало угасать, но он по-прежнему чувствовал к ней приязнь.

— Значит… то место, куда мы сейчас идем, оно считается хуже, чем это?

— Гораздо хуже. Говорят, что после того, как Вект разрушил Шаа-дом, демоны так и не покинули его.

Сначала было холодно и невозможно дышать, через миг чувство сменилось на влажную жару. Агенты Иллитиана оказались на обочине широкой улицы. Под ногами лежали почерневшие камни, искаженные останки деревьев и статуй, словно когти, рассекали бурлящие небеса. В воздухе висела густая скверна варпа, и сама реальность ощущалась болезненной, грязной. Горизонт озаряли неземные огни, в воздухе витали хлопья пепла.

Харбир мог с трудом разглядеть оболочку, которую создавал вокруг него защитный амулет — неуловимое сияние, которое мерцало на краю восприятия и не внушало особой уверенности. Он оглянулся на остальных и увидел, что все, кроме Морра, нервно озираются. Инкуб же, как всегда, выглядел невозмутимым, несмотря на ненормальность того, что их окружало.

— Дворец Эль’Уриака находится в самом сердце пепелища, — прогремел он. — Надо двигаться побыстрее, прежде чем наше прибытие заметят.

— У нас есть что-то, хотя бы напоминающее план? — спросил Синдиэль с наигранным весельем.

— Добраться до дворца, не попасть в когти демонам, а потом импровизировать, — сладким голосом предложила Аэз’ашья.

Найти дорогу было несложно. Жар незримого разлома чувствовался кожей даже на расстоянии, и вечные огни освещали их путь. Отряд осторожно двигался по разоренным проспектам и бульварам, стараясь найти равновесие между скоростью и скрытностью. По мере продвижения путь становился все сложнее, и все чаще приходилось отступать и обходить завалы обломков. Разрушенный город выглядел заброшенным, но им никак не удавалось стряхнуть с себя ощущение, что кто-то наблюдает со стороны.

Ксириад первой заметила одного из бездушных. Это была ужасно истощенная фигура, сидящая на тротуаре впереди, которая охватила руками колени и тихонько покачивалась. Существо подняло голову при их приближении и начало озираться светящимися голодными глазами, бездумно двигая отвисшей челюстью. Оно чувствовало чье-то присутствие, но, похоже, не могло воспринимать их по-настоящему. Бездушный разочарованно заскулил и начал метаться по сторонам, выискивая души, которые чуял неподалеку. Агенты обошли существо стороной и двинулись дальше. Синдиэль то и дело оглядывался на него.

— Это происходит, когда… Она… забирает душу, да? — шепотом спросил он Аэз’ашью.

— Если повезет, — ответила она. — У этого хотя бы клочок разума остался. Большая часть не настолько владеет собой.

Синдиэль содрогнулся. На краю сознания он чувствовал ровный, пронзительный плач, навсегда застывший на грани вопля. От ощущения собственной уязвимости дрожали колени, но он продолжал шагать вперед. Бывший странник никак не мог избавиться от мысли, что времена Падения, должно быть, походили на это, только неизмеримо хуже. Бравада, которая заманила его сюда, испарилась, и он изо всех сил старался держаться ближе к своим зловещим спутникам, ужасно боясь отстать.

Вскоре они увидели и других бездушных, которые бесцельно бродили по улицам и сбивались в маленькие группы там и сям. Строения вокруг становились все более разрушенными по мере того, как они двигались вперед, словно черви, проникающие глубоко в кишки трупа. Все больше домов оказывалось всего лишь пустыми оболочками, чьи слепые окна уставились на выжженные пустоши. Огни на горизонте стали ближе, от них исходило потустороннее сине-зеленое сияние, которое объяло полнеба.

Многие бездушные убого пытались воспроизводить детали своих утраченных жизней — гуляли с мертвыми друзьями, посещали разрушенные базары. Скверна варпа становилась все гуще, и в реальности начали проявляться фрагменты воспоминаний: чистые светлые улицы, многоцветные минареты, играющие дети. Видения исчезали, как дым на ветру, так же быстро, как появлялись, отдельные обрывки задерживались и повторялись снова и снова в сотне разных вариаций.

До сих пор Морр уверенно шагал впереди, но теперь остановился, видимо, не зная, как вести себя среди этих переплетающихся реальностей. Небо громыхнуло, куски перекрученного камня полетели мимо, собираясь в полосы и ленты. Тени поднимались в трещащей атмосфере, образуя силуэты дворцов и башен, как будто насмешки над разоренной улицей внизу, и темные камни то слетались вместе, то снова расходились, образуя тысячи различных форм.

— Впереди что-то происходит, — выдохнула Ксириад.

— Фрейлина, — предупредил Морр.

Бездушные как будто вытекали из теней, собирались вместе и окружали лучистую фигуру на перекрестке, преклоняя колени и раболепствуя перед ней. Существо, идущее между ними, было окутано золотым сиянием, и астральные огоньки скользили по его рукам и лбу. По виду и стати это была идеально сложенная эльдарка, но в сверкающих глазах не было ничего от смертных. Крошечные искры света падали с вытянутых пальцев на бездушных, отчего те содрогались в пароксизмах экстаза. На губах существа играла жестокая полуулыбка, когда оно щедрыми жестами разбрасывало свои дары, в точности как фермер, кормящий скот.

Агенты постарались слиться с теми укрытиями, которые успели найти, и замерли. Светящийся взгляд медленно поднялся в их направлении и снова ушел в сторону. Мгновения растянулись в часы, но наконец сияющая фигура ушла и исчезла из виду, все еще сопровождаемая шлейфом из бездушных просителей.

— Фрейлина? — со страхом прошептал Синдиэль.

— Оскверненный сосуд, — ответил Морр. — Если верить легендам, их было семеро. Они оберегают внешние пределы.

— Как мы будем с ними бороться?

— Не будем, если не придется.

— А если придется?

— Нужно полностью уничтожить их тела.

— И поэтому ты заставил меня взять это? — Синдиэль приподнял короткий бластер, который, судя по виду, состоял исключительно из крюков и лезвий. Ксириад тоже поменяла осколочную винтовку на мономолекулярный шредер, столь же опасное с виду оружие, которое стреляло облаками тончайшей проволоки.

— Лишние вопросы, особенно об очевидном, надоедают. Молчи.

Агенты безмолвно пошли дальше, мимо перекрестка, на котором видели Фрейлину, через заваленную обломками аллею. Реальность снова содрогнулась, и на миг они оказались под балконами, с которых свисали гирлянды цветов. Благородные дамы и господа окликали их скучающими голосами, предлагая развлечения и дружбу. Видение лопнуло, как пузырь, и исчезло так же быстро, как и появилось, и агенты снова очутились под полуразрушенными стенами и небом, похожим на кровоподтек. Они подошли к огромной расщелине, которая тянулась через улицу от здания к зданию, насчитывала почти три метра в ширину и неизвестно насколько уходила в глубь. Из бездны поднимались синие и фиолетовые испарения, неестественно искажаясь и образуя силуэты размытых лиц или рук, которые метались друг за другом, пока не стирались из воздуха незримыми силами разлома.

— Здесь не пройти! Надо повернуть и найти другую дорогу! — с некоторым облегчением воскликнул Синдиэль. Нечто в этих испарениях глубоко тревожило его и живо напоминало голодное пламя погребального костра.

Морр только бросил на него презрительный взгляд, отошел на несколько шагов и побежал. Он перепрыгнул через зияющую пропасть и с отдающимся эхом шумом приземлился на той стороне. Потревоженные струи пара заизвивались вокруг него. Аэз’ашья тут же последовала за инкубом, легко перемахнула расщелину и кувыркнулась в середине прыжка. Харбир и Ксириад были не так уверены, наемник даже чересчур далеко разбежался, прежде чем прыгнуть. Ксагор безропотно швырнул себя через провал, явно ожидая, что свалится навстречу гибели. Он не рассчитал, прыгнув слишком скоро, приземлился прямо на осыпающийся край и отчаянно замахал руками, пошатываясь над бездной. Его товарищи бесстрастно наблюдали, ожидая, упадет он или нет. В самый последний момент Харбир как будто сжалился и, наклонившись вперед, схватил Ксагора за плечо и оттащил его в безопасное место.

Синдиэль остался один на другой стороне разлома, задаваясь вопросом, долго ли его будут ждать остальные. Если он хоть что-то понимал в характере Аэз’ашьи, то много времени это не займет. И снова ужас перед одиночеством в этом населенном демонами месте погнал его вперед. Бешено перебирая ногами, он помчался вперед, решительно не желая повторить ошибку Ксагора и прыгнуть слишком быстро. В результате он чуть было не опоздал. Когда Синдиэль оттолкнулся от края пропасти, камни осыпались под его ногами, и он не получил достаточный импульс, чтобы пересечь разлом. Разноцветные испарения, поднимающиеся снизу, зашипели и испустили искры вокруг него, опутывая ноги и затмевая мысли. На миг он завис вне времени, понимая, что не допрыгнет, и его разум заполнился хихикающими, шепчущими, вкрадчивыми голосами, которые не принадлежали ему.

Вдруг перед ним взмыл дальний край пропасти и врезался в живот, выбив из него весь дух. Руки отчаянно заскребли по разбитым камням, но Синдиэль продолжал скользить вниз, дергая ногами в пустоте, лишенной всяких опор.

— Помогите! — выдавил он. От голоса испарения вокруг превратились в издевательские визжащие гримасы. Никто не сдвинулся с места. Синдиэль попытался опереться на локти и соскользнул еще на несколько сантиметров вниз. Никто по-прежнему не попытался помочь ему, и тогда Синдиэль вдруг понял еще одну истину о Темном Городе. Никто из них, даже Аэз’ашья, не ценил его настолько, чтобы немного рискнуть и вытянуть его из бездны. Они бы предпочли стоять и смотреть, как он умирает, насыщаться его отчаянием до последнего вздоха, чем двинуть хоть пальцем, чтобы помочь.

Синдиэль выругался, взмахнул ногой и наконец за что-то зацепился. Понемногу ему удалось перебраться через край и свалиться рядом без всякого достоинства. Его одолело жуткое головокружение от страха, что он мог в последний момент нечаянно оступиться и сбросить самого себя в разлом. Бывший странник лежал на спине, тяжело дыша и чувствуя, как в сердце впервые ярко разгорается пламя ненависти. Он почуял его искорку раньше, когда убил Линтис — это был короткий импульс, пронизавший его в тот миг, как он вложил весь свой гнев в единственный удар, который спас его жизнь и забрал ее. Но этот огонь был иным, более глубоким, более сильным. Он продал собственную душу, чтобы присоединиться к ним, отдал все, чтобы быть рядом, но не понимал, насколько они в действительности извращены и насколько мало ценят его жизнь. Синдиэль принял эту ненависть и впустил ее в свое сердце. Ее жар послужит ему якорем среди бушующего безумия. Через миг он безмолвно поднялся и присоединился к остальным, все еще чувствуя на себе их пристальные, безжалостные взгляды.

Агенты вышли на край открытого пространства, в прошлом, возможно, широкого променада или площади для парадов, теперь же представляющего собой лишь пустошь, засыпанную растрескавшимся камнем и нанесенной ветром пылью. Бездушные апатично бродили среди развалин и перебирали кости своего утраченного мира. Справа вдали виднелись изуродованные останки огромного дворца, похожие на когти, торчащие из земли. Оплавленные кварцевые башни кренились над просевшими стенами из обсидиана и алебастра. Оттуда доносились обрывки странной музыки, смесь визгливого хохота и горестного плача. Над дворцом нависла чудовищная черная туча, раздираемая вспышками разноцветного огня, которая извивалась подобно змеям и временами вдруг озарялась пламенем ярче молний.

— Выглядит более гостеприимно, чем я думала, — прошептала Аэз’ашья. — Как там можно что-то отыскать?

— Эль’Уриак не был глупцом, и корни его дворца зарываются глубоко под землю, — ответила Ксириад. — Бьюсь об заклад, его кости внизу.

Морр покачал головой.

— Сейчас мы видим только руины, — сказал он. — Ближе к разлому все станет… другим.

Инкуб поднял клинок и пошел вперед с большей осторожностью, чем все остальные когда-либо видели. Несмотря на свой рост, он двигался с удивительной грацией, практически паря над камнями и не издавая почти ни звука. Отряд последовал за ним, с переменным успехом стараясь идти так же ловко и бесшумно. Они пересекли открытое пространство и с опаской двинулись в руины дворца. Первые бездушные, которых встретили агенты, похоже, все так же не чувствовали их присутствие, но по мере приближения к многоголовой гидре грозовой тучи жалкие существа начали тревожиться. Истощенные фигуры дергались по сторонам и крутили головами, как будто пытаясь учуять запах.

— Амулеты отказывают! — прошипел Харбир. — Нам не дойти!

— Тихо, — отрезал Морр. — Отступать нельзя.

Все они уже чувствовали пугающую дрожь, мельком касающуюся их душ. Тусклый, как рыбья чешуя, блеск, который окружал их при входе в Шаа-дом, стал ярче и превратился в ровный свет. Камни духа на шеях сверкали, как красные угли.

— Нет, нет. Не отказывают, — тихо пробормотал Ксагор. — Напряжены. Тяжело работают.

— Что ж, это вселяет уверенность, — заметила Аэз’ашья. — Морр прав, нечего и говорить о том, чтобы вернуться. Если мы подведем Иллитиана сейчас, он нас лично скормит демонам.

Ее голос казался хрупким, готовым в любой момент сорваться на истерический крик.

Дворец впереди рассыпался на множество фрактальных образов. Башни вздымались и падали, стены рушились и восстанавливали себя. Сражаясь друг с другом, осколки реальности меняли все вокруг, и двери открывались в пустоту, а лестницы закручивались невозможными геометрическими спиралями.

Вглядываясь в этот хаос, Синдиэль почувствовал, что часть его разума бессвязно молит его сбежать, но ужас одиночества по-прежнему заставлял его шагать в ногу с остальными. Его товарищи, может, и не помогли бы выжить лично ему, но защитили бы себя, как группу, зная, что в этом их единственный шанс на выживание. В этот миг он ощутил странную смесь восхищения и отвращения к Темным Сородичам, хотя она и не притушила пламя ненависти к ним. Их, похоже, совсем не пугало это место, и в это было практически невозможно поверить. Как будто все они были глухие, и только он один мог слышать рев и фырканье чудовища, идущего прямо за ними.

С каждым шагом беспорядочное месиво впереди становилось все более четким и медленно превращалось в то, что одновременно пародировало древний дворец Эль’Уриака и яростно отрицало его судьбу. Стены возвышались над ними, как замки великанов, и с них свисали километровой длины знамена, прославляющие властителя и императора Шаа-дома. Перед вратами в форме раскрытой пасти несли стражу чудовищные сенешали на странных ездовых зверях. Агенты двинулись к воротам, выглядя рядом с этими титаническими укреплениями, будто медленно ползущие насекомые. Сенешали с насмешливым презрением смотрели, как они приближаются.

Без сомнения, это были демоны из древних легенд, в чем-то жутковато прекрасные, в чем-то отвратительно уродливые. Тонкие руки оканчивались длинными крабьими клешнями, коварные улыбки обнажали ряды острых клыков. Шестеро демонов перед воротами сидели верхом на змееподобных двуногих зверях со странно похожими на лошадиные головами. Животные пробовали воздух мерзкими длинными языками розового цвета. Когда агенты подошли ближе, демоны принялись возбужденно щебетать на темном наречии, от которого болели уши. Слова как будто клеймили воздух своими колдовскими интонациями. Одна демоница, куда более красивая и отвратительная, чем остальные, пришпорила скакуна, выехала вперед и медоточиво заговорила, пародируя древний эльдарский язык:

— Добро пожаловать, братья и сестры! Вы избраны, чтобы сбросить гнетущие оковы смертности и наконец-то присоединиться к нам. Ваше прибытие будет славиться, пока не выгорят звезды! Миллиард рабов будет кричать в вашу честь целую вечность!

Слова твари были теплыми, дружелюбными и вселяющими радость, за каждым из них таилось обещание волнующих тайн. В сравнении с ними голос Морра показался неприятным карканьем, предвещающим рок и скорбь.

— Нам нужен Эль’Уриак, а не подобные вам. Отойдите и дайте пройти, — мрачно проговорил инкуб. Демон сладострастно облизал клыки.

— Пожалуй, нет. Один из вас должен остаться с нами к нашему взаимному удовольствию, и как только вы войдете во дворец, вам будет запрещено покидать его при любых обстоятельствах.

Агенты посмотрели друг на друга, не зная, кого можно выбрать. Взволнованный Харбир уже собирался шагнуть вперед, но скрежещущий голос Морра остановил его.

— Я не буду торговаться с тобой, демон!

Слова еще висели в переполненном эмоциями воздухе, когда его двухметровый клинок сверкнул подобно змеиному языку. Обезглавленный скакун демона скорее не рухнул, а рассыпался, ибо удерживающие его в реальности энергии развеялись в воздухе. Демон упал вперед, Морр аккуратно поймал его на лезвие протянутого вперед клинка и отшвырнул корчащееся, распадающееся тело навстречу другим тварям, бросившимся в атаку.

Очарование дьявольских речей исчезло, как только вспыхнуло насилие. Шредер Ксириад выпустил облако безобидной с виду паутинки, которая рассекла наездника вместе со скакуном, как будто те на полном ходу влетели в стену из вращающихся лезвий. Бластер Синдиэля изрыгнул сгусток изумрудного пламени, который прожег в еще одном демоне сквозную дыру. Аэз’ашья и Харбир прыгнули вперед, парируя хлещущие языки скакунов и когти их наездников.

Мерзостный язык обернулся вокруг лодыжки наемника и по-змеиному стиснул ее. Недавняя рана вспыхнула болью, которая перешла в нестерпимый жар экстаза, и он завыл, как животное. Рядом мелькнули ведьминские ножи, освободив его от хватки. Харбир со стоном сполз на землю, а Аэз’ашья встала над ним, продолжая ткать клинками защитную паутину.

Клэйв Морра одним ударом разрубил еще одного скакуна вместе со всадником, в тот же миг ножи суккуба резанули по лошадиной морде другого и заставили зверя отскочить. Облако мономолекулярных нитей из шредера Ксириад окутали демонического всадника, прежде чем тот успел успокоить скакуна.

Харбир достаточно пришел в себя, чтобы спасти хотя бы толику своего эго и выстрелить в лицо последнему демону. Психически заряженные осколки из пистолета проделали в голове врага кратер, как будто та была слеплена из мягкой глины, и демон распался в облако тошнотворно-сладкого пара. Морр прикончил оставшихся зверей экономными взмахами огромного клинка.

— Демоны, — презрительно сплюнул инкуб. — Пойдемте, надо двигаться дальше. Они скоро восстановятся и вернутся с подкреплением.

Он повернулся и исчез в тенях, которые сгустились в похожих на пасть вратах.

— Ты даже не задумался над их предложением? — спросил Синдиэль, догоняя ушедшего инкуба.

— Демоны всегда лгут, — сказал Морр тоном, не предполагающим дальнейшего обсуждения.

За вратами тянулся постоянно движущийся зал, обрамленный колоннами. В один миг они горделиво поднимались к высокой крыше, как старые деревья, в другой — лежали, будто ряды павших воинов разгромленной армии. Призрачные фигуры двигались по залу, то появляясь из ниоткуда, то исчезая вновь — слуги, стражники, придворные и патриции, вернее, тени их душ, оставшиеся после того, как меч Векта вонзился в сердце дворца и испепелил их тела в ядерном аду. Амулеты агентов засияли еще ярче прежнего, окрасив все вокруг в мертвенный красноватый оттенок. В конце содрогающегося зала возвышались двойные двери, поднимающиеся от мозаичного пола до высокого крестообразного свода. Мысленный взгляд временами видел, как несокрушимые панели дверей срываются с петель и падают на пол, скрученные и выгнутые невообразимой мощью, и сверху сыплются куски разрисованного фресками потолка.

Они прошли сквозь двери в огромный амфитеатр, где с потолка свисала целая галактика золотых светильников. Со второго взгляда перед ними предстал кратер и разлетевшиеся от него раскаленные осколки, которые зависли вне времени и кружились в воздухе, образуя неровную сферу. В центре амфитеатра, на ступенях подобного горе трона, восседал красивый эльдар-рыцарь, пребывающий в глубоких раздумьях. С другого угла трон виделся массой почерневших обломков в километры высотой, а задумчивый рыцарь — ухмыляющимся алым черепом на ее краю. Это было все, что осталось после того, как всепожирающее пламя уничтожило его хозяина. Над развалинами трона воздух рассекала бушующая тьма разлома, которая шла волнами и содрогалась в конвульсиях, извергая сырую энергию варпа в насыщенное порчей субцарство.

Говорить и даже думать в такой близости от прорехи в реальности было практически невозможно. Слова вылетали изо рта недосформированными живыми существами, идеи превращались в дерганые, стремительно меняющиеся картины потенциальных результатов. И все же, когда три силуэта в черных доспехах и с красными глазами поднялись перед агентами, преграждая путь, их намерения были совершенно ясны.

«Вам не потревожить нашего архонта, — как будто говорили инкубы-тени. — Долго мы сторожили его в этом месте, наши души навечно привязаны к нему. Вы не получите его ни теперь, ни когда-либо после».

Они подняли огромные двуручные клэйвы, братья клинка, которым владел Морр, и шагнули вперед. Поначалу их фигуры казались нематериальными, но по мере приближения вокруг них сплеталось вещество варпа, и сумрачные тела становились все более реальными. Морр прорычал бессловесный вызов, который обрел вид призрачной драконьей головы, что шипела и плевалась пламенем. Инкуб ринулся в бой, и клинки столкнулись, будто кузнечные молоты с наковальней. Полетели искры, засверкали полосы разрушительной энергии, которые в этом насыщенном силой воздухе могли бы срезать горы или прорубать русла рек.

Шипящий клинок метнулся к Харбиру, тот безрассудно попытался парировать, но только растянулся на земле с наполовину расплавленным ножом в руке. Остальные начали отступать, отчаянно отстреливаясь, понимая, что не в силах противостоять стихийной мощи стражников-теней. Зеленое пламя из бластера Синдиэля без всякого вреда стекло по черному панцирю одного из красноглазых чудовищ. Шредер Ксириад тоже не сработал — смертоносные нити прошли сквозь стражника, как будто тот был дымом. Осколочные выстрелы Ксагора и Харбира тщетно стучали по непробиваемой броне.

Аэз’ашья прыгнула вперед и звонко рассмеялась, сделав открытие. Проскочив под клэйвом, обрушившимся на нее словно коса, она ударила обоими ножами. Когда сверкающие клинки погрузились в доспехи стража, с зияющих краев раны засочилось жидкое разноцветное вещество варпа. Кружась и уворачиваясь, суккуб продолжала атаковать противника, нанося порез там и укол сям, всегда на шаг опережая взмахи огромного клинка. Морр вступил в поединок с двумя другими стражами, от их скрещивающихся клинков по амфитеатру расходились ударные волны и раскаты грома.

Ксагор с отчаянной отвагой ринулся вперед, мимо Синдиэля и Ксириад с их бесполезным оружием, и прыгнул на призрачного воина, пытающегося прикончить Аэз’ашью. Развалина схватил врага за руку, отчего его ладони зашипели, и принялся тянуть. С таким же успехом он мог бы бороться с железным столбом. Красноглазый шлем повернулся к Ксагору, а затем презрительный жест отшвырнул его в сторону.

Только этого мгновенного отвлечения и не хватало Аэз’ашье. Она прыгнула и всадила оба ножа в шею стража, вложив в удар всю свою массу. Из ран засверкали молнии, неуязвимый с виду великан пошатнулся и распался на глазах агентов.

Ксириад бросила шредер и помчалась на помощь Морру. Однако один и тот же трюк не мог сработать дважды против настолько превосходящих врагов. Рефлексы подвели Ксириад, она напоролась на вращающийся клинок, который рассек ее от плеча до бедра. Она могла бы пережить даже такую ужасную травму и возродиться позже, но нанесенный сверху вниз удар сорвал с нее камень духа. Ксириад успела только издать жалобный вопль, а затем ее душу вырвало из тела и унесло в бурю разлома. Синдиэль, который готов был броситься за Ксириад, с искаженным от ужаса лицом отшатнулся от выпотрошенного трупа.

Более практично настроенные Харбир, Аэз’ашья и Ксагор побежали за черепом у подножия разбитого трона. Это отвлекло противника лучше, чем неудачная попытка Ксириад. Один из инкубов-теней, сражающихся с Морром, рванулся за ворами, чтобы не дать им коснуться своего хозяина. Существо либо недооценило скорость Морра, либо переоценило способность своего товарища удерживать инкуба на расстоянии. Прежде чем оно успело сделать второй шаг, клинок Морра снес ему голову с плеч.

Последний страж парировал удары с ошеломительной быстротой, пятясь к трону, но его противник теперь сражался с полной яростью и не собирался отступать от цели. Он отбил в сторону клинок инкуба-тени и вспорол его тело могучим взмахом клэйва, отправив врага обратно в ад. Обожженными руками Ксагор вцепился в череп Эль’Уриака и оторвал его от подножия трона с хриплым криком триумфа, который осыпался дождем из лягушек в коронах. На ощупь череп был гладкий и тяжелый, как будто отлитый из какого-то странного красного металла.

Когда Ксагор поднял его, образы заполнили его разум — парады и дворцы, обманы и секретные союзы, тысячи планов и заговоров древнего императора. Со сдавленным птичьим взвизгом Ксагор положил череп в шкатулку, которую взял с собой для любых реликвий, которые они могли здесь найти.

Как только крышка захлопнулась, по амфитеатру прошла дрожь, и бушующий разлом налился удвоенной яростью. Агенты повернулись и побежали к выходу.

На пятки им наступала медленно распространяющаяся заря, жуткий свет разрушения, который преследовал беглецов через зал с колоннами. Толпящиеся призраки теперь заметили их и были полны гнева и тревоги: поднимали прозрачные кулаки, открывали безголосые рты, чтобы позвать стражу. Агенты промчались сквозь эфирное воинство, расшвыривая привидений, как листья. Яркий свет обжигал им спины, жар и звук как будто ползли к ним в замедленном действии, разбивая на куски меняющиеся колонны и пожирая придворных-фантомов. Они выпрыгнули из пасти ворот, и фантастический дворец Эль’Уриака провалился внутрь себя, превратившись в огромную кучу обрушенных стен и разбитого камня.

Морр остановился, когда они пересекли порог, и уставился назад, в сердце варп-разлома, триумфально бушующего над руинами.

— Что случилось? — спросила Аэз’ашья. Морр долго молчал, прежде чем ответить.

— Кости Эль’Уриака служили фундаментом для этой игры теней. Его разрушенный дворец, его мертвые придворные и все остальное держалось только на его воле. А теперь, без него, все исчезло.

— Подожди, о чем ты? — выдохнул Синдиэль. — Он же мертв! Как он мог что-то удерживать?

— Нет, нет. Принимаешь мертвую плоть за мертвый разум, — прошептал Ксагор, держа шкатулку с черепом на вытянутых руках. Синдиэль не был убежден.

— Как его душа смогла выжить? Ты же видел, что случилось с Ксириад!

— Может, спросишь его, когда мы выберемся? — легкомысленно поинтересовалась Аэз'ашья. — А нам лучше сделать это поскорее, если мы не хотим остаться здесь навсегда.

Морр выпрямился, как будто очнувшись из глубокого забытья.

— Да. Надо уходить сейчас. Готовьтесь, обратное путешествие будет не столь легким.

В пустошах зарождались стремительные ветра и быстро перерастали из легких дуновений в воющие вихри, которые хлестали им в лица. Агенты с трудом продвигались в самую пасть бури. Время от времени, вяло размахивая руками, мимо пролетали бездушные, чьи тусклые искры жизни теперь высасывала визжащая пустота. Отряд медленно брел к руинам города, где можно было найти укрытие, и за каждый шаг приходилось бороться с тягой разлома, мощной, как хватка кракена.

— О, нет! — воскликнул Синдиэль, показывая на новые опасности. Вдалеке позади виднелись наездники на изгибающихся двуногих зверях. Впереди же разрушенные стены неожиданно озарились дивно прекрасным сиянием. Перед ними появилась Фрейлина, чьи стройные ноги ступали по воздуху, а руки были окутаны лентами эфирного пламени. Ее окружало спокойствие, ее собственное око бури среди несущихся с ураганной мощью ветров. Без сомнения, на этот раз она их заметила. Яркие, нечеловеческие глаза неторопливо осмотрели агентов сверху вниз. Лучи силы струились из нее, отчего дева казалась раскаленной звездой в темноте. Она заговорила, и голос ее был подобен звону колокольчиков и пению птиц, безмерно более приятный, чем мерзостные уговоры демонов.

— Что за благородные искатели отважились бросить вызов опасностям Шаа-дома?

— Мы пришли, чтобы спасти отсюда кости твоего древнего владыки, Эль’Уриака, чтобы он снова ожил и смог наконец отомстить за себя. Если ты дашь нам пройти, мы немедленно покинем это место, — осторожно ответил Морр.

Сложные эмоции отразились на слишком красивом лице Фрейлины при этих словах. Гнев и печаль смешались в равной мере, и храбр был бы тот, кто не дрогнул бы при виде ее полного страстей лица. Мгновенное смятение прошло так же быстро, как началось, и, когда она снова заговорила, ее выражение было непроницаемым и безмятежным.

— Ты действительно отважен, если смеешь заявлять подобное. Исполни лишь одно мое желание, благородный рыцарь, и я пропущу вас.

Агенты напряглись, готовясь к схватке, и пристально смотрели на Морра, ожидая сигнала. К их изумлению, инкуб даже не пошевелился.

— Каково твое желание? — спросил он. Дева улыбнулась. В ее глазах горел адский огонь.

— Покажите его мне.

Морр сделал жест Ксагору. Развалина повиновался и вышел вперед на дрожащих ногах. Он поднял шкатулку, которую нес, и открыл ее, явив взгляду гладкий красный череп Эль’Уриака. Фрейлина встала на колени и склонилась к нему, печально улыбаясь призрачными губами.

— Мой господин, так много времени прошло с тех пор, как мы услаждали тебя песнями и танцами. Ты помнишь это? Бесконечные ночи в садах, пронизанных ароматами асфоделей и кувшинок. Как мы любили тебя и твою даму! Вы были для нас солнцем и луной! Печально видеть, что ты больше не чувствуешь удовольствий.

Чрезмерно яркие глаза уставились в сторону, а затем снова поднялись, чтобы взглянуть на пришельцев. В их глубинах полыхали опасные огни.

— Идите. Забирайте свой приз, — повелела Фрейлина. — Ради него я пощажу вас. Наслаждайтесь жизнью, пока она у вас есть. Я дарю ее вам за то, что вы снова вернете его в мир. Запомните, если это возможно, что он некогда был более велик, чем вы способны осознать. И запомните также, куда может завести этот путь, если вы решите сами им пойти.

Фрейлина исчезла, как пламя свечи от ветра, и тени, сгустившиеся следом, казались слепящими после ее света.

Глава 12. ВОСКРЕШЕНИЕ

В темном зале повисла тишина ожидания, не нарушаемая ни единым вздохом. Плененная миропевица Ларайин лежала на операционном столе в середине помещения, ничем не связанная, но как будто приколотая к поверхности немигающими лучами дюжины ярких светильников. Диадема из холодного металла сжимала ее лоб, и шелковистые провода тянулись от нее к зловещим контейнерам с оборудованием, стоящим рядом. Над ними склонилась похожая на тощее пугало фигура Беллатониса, а его белые руки с длинными пальцами порхали по полированным консолям управления, как испуганные птицы. Над всем этим нависали два одинаковых саркофага с хрустальными крышками, будто лица древних богов, явившихся на судилище.

— Вот так, — сказал Ларайин мастер-гемункул, — теперь мы почти готовы начинать. Прости меня за отсутствие физических уз — как я уже упомянул, чувство полной беспомощности порой может сыграть роль.

Он осторожно приподнял одну ее тонкую руку, стиснув запястье двумя пальцами, и позволил ей вяло упасть обратно на стол.

— Ты когда-нибудь слышала об оружии под названием террорфекс, моя дорогая? Полагаю, было бы удивительно, если бы ты знала, ведь это устройство — большая редкость даже здесь, в вечном городе. Видишь ли, террорфекс изготавливается из призрачной кости, а ее сложно найти, так как в Комморре ее производить невозможно. Призрачную кость приходится… добывать у различных разновидностей эльдаров, таких, как жители искусственных миров и твой собственный народ. Мы используем этот ресурс на многие нужды, и поэтому в наши дни террорфексы изготавливаются нечасто. Печально, что такое изящное устройство выходит из употребления… но я отклоняюсь от темы. Террорфекс работает так: психически внушает столь кошмарные видения, что жертва становится совершенно беспомощна. Для этого призрачную кость насыщают негативной энергией, и она служит своего рода катализатором. На деле ее задача — просто, так сказать, распахнуть врата и позволить твоим собственным страхам безраздельно править разумом. Ты оказываешься в персональном аду собственного изготовления, — гемункул сделал паузу, повернулся и улыбнулся ей. — Настоящий деликатес.

Он шагнул в сторону, чтобы лучше рассмотреть лицо Ларайин. Девушка провела уже много часов в его присутствии, и гемункул ни разу не сделал ничего, что напрямую бы повредило ей. Все это время он был, скорее, приторно-ласковым. Миропевица не могла пошевелиться, но сама ее душа инстинктивно чувствовала его скрытую злобу и корчилась, пытаясь вжаться в какое-то безопасное внутреннее укрытие. Беллатонис усмехнулся.

— Я уже давно изучаю, — продолжал он, — принципы работы благородного, но, к несчастью, позабытого террорфекса. Я считаю, что смогу применить их для своих целей более аккуратным и точным способом. Первоначальные тесты оказались многообещающими, и в твоем случае я, судя по всему, нашел идеальный способ достичь полного контроля. Видишь ли, физическая боль имеет свои ограничения. Тело просто чудесно экипировано для того, чтоб защитить себя от нее, а разум наделен способностью впадать в состояние тупого безразличия — что некоторые считают трансцендентным состоянием — причем с весьма неприятной скоростью. Ментальные страдания, с другой стороны, всегда свежи и непосредственны, и укрыться от них совершенно невозможно.

— Твое создание вообще будет хоть на что-то способно в ближайшее время? — лениво поинтересовалась Кселиан.

Иллитиан слегка заерзал рядом с Кселиан. Оба стояли в тенях, наблюдая за работой гемункула.

— Подготовительные мероприятия должны проводиться в правильном порядке и в своем темпе, — ответил Иллитиан, подавляя собственное раздражение, вызванное длинными лекциями гемункула. — Нельзя торопить столь великое начинание просто потому, что нам скучно или неудобно, как бы прискорбно это не было.

Кселиан это не удовлетворило.

— Знаешь, Эль’Уриак вряд ли сильно впечатлится, воскреснув в такой сырой норе, как эта. Ты бы мог, по крайней мере, предоставить что-нибудь, чтоб освежиться и поразвлечься.

Иллитиан и впрямь начинал сожалеть, что выбрал для этого дела то, что фактически было глубоким и мокрым полуподвалом. Он уже приказал переделать окружающие камеры в склады и арсеналы, но фантазиям о том, чтоб превратить подземелье в тайную базу операций, не суждено было развеять стойкое зловоние разложения.

— То, что мы начнем здесь — процесс медленный и долгий, — терпеливо объяснил он, хотя в действительности терпение у него уже заканчивалось. — Могут понадобиться месяцы или даже годы, и только потом Эль’Уриак сможет окончательно покинуть саркофаг. Прежде чем этот день настанет, я перемещу его в более подходящие условия. А пока что, благородная леди, секретность важнее, чем внешний вид и удобство.

— Действительно? И какие меры ты принял, чтобы заткнуть болтливые языки, Ниос? Аэз’ашье, конечно, можно верить, но Морр служит Вечному Царствию, и я вижу одного из чахлых прислужников гемункула прямо здесь, в этой комнате. Где второй? А отступник? Если учитывать, что шальное слово любого из них может обрушить на нас всю ярость тирана, то, по моему мнению, твои требования к секретности не так уж высоки.

— За наемником Харбиром следят, и очень скоро с ним может произойти прискорбный несчастный случай. Однако Беллатонис питает некую непонятную привязанность к этому отребью, поэтому я пока что не тронул его. Юный отступник, Синдиэль, занят изучением всех удовольствий, которые может подарить невоздержанность, и его верность легко купить. Все под контролем, Кселиан, расслабься и попробуй насладиться моментом.

Беллатонис бросил на них несколько резкий взгляд, потом с угрюмым видом подошел к пыточным устройствам и замер, ожидая сигнала к началу. Увидев, что этот самый момент настал, Иллитиан высокомерно поднял подбородок и произнес:

— Начинай.

Беллатонис совсем немного отрегулировал свою машину, и Ларайин тут же захлестнул обжигающий душу ужас. Она заново пережила то ощущение, когда впервые пробудилась в лаборатории Беллатониса, мгновение в мгновение, вплоть до каждой крошечной капельки пота на коже. Чувство беспомощности и тошнотворного страха вспыхнуло в ее разуме с такой силой, что она начала хватать ртом воздух. Этот миг повторился, сфокусировался, стабилизировался, а затем растянулся на долгое, долгое время.

— Идеально, — сказал голос где-то вдалеке. Он совсем потерялся среди сокрушительных волн кошмара. Внезапно воспоминание исчезло, как вспышка молнии. На лоб Ларайин опустилась тяжелая, холодная металлическая диадема, и ей показалось, что она чувствует ее внутри черепа, как будто какой-то незваный гость вторгся в ее память и начал рыться в воспоминаниях. Стыд, отвращение и унижение корчились внутри нее, и она уже не могла сказать, пришли они извне или были порождены ее собственным разумом.

— Так, у нас есть базовые данные. Можно продолжать, — продолжал голос, педантичный, но теперь еще и взволнованный, почти восторженный. Вокруг нее вырос Мировой Храм, сырая пыточная комната откатилась назад, как декорация, сменившись стенами из живого камня и нежно звенящими водопадами. Она заново пережила ощущение осквернения и ужаса, когда Дети Кхейна прокрались в святилище. Вновь ее парализовал собственный ужас, и она приросла к месту, не в силах отвести взор и глядя, как вошли убийцы и сразили стражников, которые отдали жизни, чтобы защитить ее. Это была ее вина, ее позор, ее наказание.

Изгибающаяся нить психической энергии, текущей перед саркофагом Крайллаха, превратилась в реку эфирной амброзии, которая ласкала его ободранное тело и насыщала иссохшую душу. Дыхание настоящей жизни проходило сквозь него, принося удовольствие, которого он не знал уже тысячу лет. Новая кожа, свежая и розовая, как у новорожденного, уже разрасталась на его красных костяных руках. Он застонал от наслаждения, купаясь в страданиях чистого сердца.

И вдруг Крайллах почувствовал нечто неправильное. Совершенно неправильное. Некое… присутствие, растущее неподалеку, едва уловимый духовный след, который сначала показался ему несущественным. Архонт чувствовал, что оно усиливается, образует что-то вроде трещины в реальности, которая неумолимо становится все шире. Широкая река оживляющей энергии утекала в нее, как в водоворот, уходила от Крайллаха, чтобы напитать растущую сущность. Он беспомощно заскулил, лишившись энергии, которой так отчаянно желал, но все попытки привлечь внимание прислужников, которые расплывчатыми пятнами бродили внизу, снова были проигнорированы. И что еще хуже, он ощутил, что таинственная сущность начала приходить в полное сознание, как будто медленно разворачивался внушающий ужас цветок.

Нет.

Разум Ларайин сконцентрировался на этом единственном слоге и схватился за него, как за скалу посреди бушующего потопа. Нет. Держась за крошечный обрывок своей личности, она с трудом вытягивала свою душу из трясины. Нет. Не она повинна в смертях и страданиях, ведь их убили Дети Кхейна, а не она.

Беллатонис тихо выругался, заметив, что темная энергия, вытекающая из девы, замедлилась и истончилась до десятой части прежнего потока. Он начал настраивать машину, искать в ее сознании новые уязвимые места. Возможно, это что-то из самых ранних детских воспоминаний, из того времени, где рассудку сложнее возводить преграды. На девственных мирах обитало великое множество примитивных и прожорливых членистоногих, с которыми могла встретиться юная экзодитка…

Несколько секунд тонких подгонок, и страх снова нахлынул на Ларайин с полной силой, когда она увидела волну кровососущих клещей, каждый из которых был больше ее маленькой ладони.

Снова взвилась психическая буря, и Крайллах отшатнулся. На несколько драгоценных мгновений, когда поток почти угас, отвратительное присутствие напротив него ослабело. Но теперь оно вернулось и было еще более голодным, чем раньше. Водоворот в реальности снова открылся, и чудовищный разум, скрывавшийся за ним, полностью ожил.

Взгляд его новых глаз пронзил Крайллаха со всех сторон одновременно, изнутри, снаружи, и с углов, которым не было имени. Оно изучило каждую его часть, каждый миг долгой жизни, от рождения до смерти, безжалостно вывернуло его наизнанку, производя ужасную духовную вивисекцию. Наконец оно заключило решение. Септические энергии сконцентрировались и хлынули в содрогающееся тело Крайллаха потоком психического гноя из раковых опухолей на теле реальности, переполняя его пустую душу. Жизненные матрицы переделывались и менялись, демонический ткацкий станок судьбы, завывая, лихорадочно выплетал новые пути. Запертый внутри хрустальной гробницы, Крайллах корчился в восьми измерениях и возрождался.

Многомерный разум внедрил свое семя и теперь принялся за окончательное сотворение собственного тела. Черпая силу из потока темной энергии, оно облачило себя в маскирующий наряд, превращая сырую материю варпа в подлинное вещество. Вырастали кости и прикрывали себя хрящами, сухожилия и связки резко, как хлысты, падали на свои места, мышечная ткань обволакивала собой новорожденные конечности и туловище и затвердевала, как воск. В считанные секунды кожа расползлась по трупу, похожему на манекен, и растянулась, чтобы вместить толстые мышцы и широкую грудь. Пальцы зашевелились, наполнившись новой жизнью, и стиснулись в кулаки.

Иллитиан чувствовал струю психической энергии, исходящей из миропевицы, несмотря на то, что большая ее часть была направлена к саркофагам наверху. Призрачные пальцы пощекотали его разум, отчего он невольно улыбнулся. Кселиан тихо застонала от удовольствия, когда поток усилился, и фантомная щекотка превратилась в чарующие ласки. На каждом открытом куске металла заискрилось статическое электричество, сверкающие колдовские огоньки поползли по свисающим с потолка саркофагам. Он почувствовал какую-то тревогу, но ощущение переросло в пульсирующее наслаждение.

Каждое мгновение, каждая деталь была приятна — развалины, по-клоунски мечущиеся туда-сюда в прорезиненных костюмах, блеск светильников, белолицый гемункул, сконцентрировавшийся на своей машине, бледная невеста боли на каменной плите и голодные недомертвецы, беснующиеся в своих подвесных гробах. Казалось, что для него разыгрывает представление целый театр, и комичные манекены сбегаются на крошечную сцену ради его удовольствия.

Чувство тревоги вернулось, показавшись из-под волны наслаждения, как темный камень во время отлива. Слишком быстро. Он сфокусировался на этой мысли и вцепился в нее. Слишком быстро. Он думал, что процесс будет долгим и утомительным, что он только начнется сегодня, а завершится в какой-то неопределенной точке в будущем. Но сила, вырвавшаяся на свободу, говорила ему, что он был не прав. Иллитиан не был мастером Хаотики, его исследования пелены ограничивались лишь тем, что он мог использовать для своих целей. И все же он чувствовал, как в лаборатории напряженно растягивается реальность. Нельзя допустить, чтоб энергия продолжала течь таким мощным потоком, иначе произойдет катастрофа.

Он открыл рот, чтобы приказать Беллатонису прервать процедуру. Но прежде чем слова сорвались с губ, хрустальный фасад одного саркофага взорвался, разметав повсюду осколки, и все светильники в помещении отключились. Развалины закричали от страха, но их быстро заткнул рык Беллатониса.

— Свет, быстро! — скомандовал Иллитиан. Кто-то зажег ручной фонарь, повсюду затанцевали гротескные тени. В тусклом освещении стала видна незнакомая фигура, стоящая у плиты в центре помещения. Широкоплечий, золотоволосый мужчина, мокрый от амниотических жидкостей саркофага и покрытый легкими порезами от кусков разбитого хрусталя. Он присел рядом с миропевицей и поглаживал ее лицо с расширенными от ужаса глазами. Когда он поднял взгляд, все в помещении на миг застыли на месте, почувствовав, что незнакомец глядит прямо сквозь них, читает их личности и понимает о них больше, чем они сами.

— Она ранена, — сказал он глубоким медоточивым голосом. — Помогите ей.

Осколки хрусталя пронзили бледную плоть миропевицы, которая теперь лежала в растущей багряной луже. Развалины немедленно повиновались и с неподобающей торопливостью бросились к ней с бинтами и шприцами. Новоприбывший поднялся и уверенно зашагал к Кселиан и Иллитиану — как заметил последний, совершенно не обращая внимания на острые куски стекла под ногами.

Иллитиан попытался придумать, как ему снова взять ситуацию под контроль. Это даже в самом отдаленном смысле не подходило под план. Мужчина источал величие, уверенность и благородство, которое внушало благоговение и требовало незамедлительного подчинения. Подчинения, с горечью подумал Иллитиан, порожденного не страхом, но желанием доставить ему удовольствие и заработать его похвалу долгим и прилежным трудом. Даже сейчас, облаченный лишь в размазанный ихор и собственную кровь, он казался выше всех, кто был в комнате, как будто носил невидимую корону. Иллитиан понял, что сразу возненавидел его.

— Добро пожа… — начал архонт Белого Пламени, но пришелец перебил его:

— Пожалуйста, позвольте мне для начала возблагодарить вас обоих за мое возвращение. Без вашей помощи я бы до сих пор был заперт в Шаа-доме. Сколько времени прошло?

— Три тысячи лет, — ответила Кселиан с понимающей улыбкой.

— Неудивительно, что я чувствую себя столь иссушенным! И Вект все еще у власти, я прав?

— Почему ты так считаешь? — спросил Иллитиан резче, чем ему хотелось. Эль’Уриак запрокинул голову и рассмеялся. Это был открытый хохот над дружеской шуткой.

— Зачем еще я мог тебе понадобиться? — ответил он. — Только враги Векта желают моего возвращения, и это значит, что Вект должен быть жив. А если он жив, он должен быть у власти.

— Истинная правда, — желчно сказал Иллитиан. — Тогда я скажу прямо — присоединишься ли ты к нам и поможешь ли свергнуть тирана? Готов ли ты посвятить себя этому деянию?

К изумлению Иллитиана, высокий эльдар обнял его. Движение было таким быстрым, а объятия столь крепкими, что на миг он испугался за свою жизнь. Эль’Уриак пристально посмотрел ему в глаза и проговорил:

— Я перекую твои войска в машины разрушения, которые сокрушат всех твоих врагов до последнего, я поселю смятение среди твоих недругов и расплачусь по счетам с твоими друзьями, так что они никогда больше не подвергнут сомнению верность к тебе. Я помогу тебе подняться к самому зениту могущества, и вместе мы уничтожим тирана, как я должен был сделать много лет назад. Я бы пообещал тебе все это просто в благодарность за то, что ты для меня сделал, но я поклянусь в этом жизнями тех, кто жил в моих владениях, кого убил Вект. На этот раз я ударю первым. На этот раз Вект почувствует мой клинок.

Эль’Уриак отпустил его, и Иллитиан сделал маленький шажок назад, чувствуя головокружение. Беллатонис стоял поблизости и с растущим волнением пытался привлечь внимание Иллитиана. Похоже, новости у него были не самые лучшие. Архонт воспользовался этой возможностью, чтобы вырваться из эмоционального водоворота Эль’Уриака.

— Что такое, Беллатонис? — резко спросил Иллитиан. Его раздражение теперь сконцентрировалось на источнике, которым был мастер-гемункул. Развалины опустили саркофаг Крайллаха, сняли его с цепей и теперь освобождали свежее розовое тело от трубок, перевязок и густых амниотических жидкостей. Архонт Вечного Царствия выглядел, как новорожденный с плотно зажмуренными глазами.

— Мне надо обсудить с вами некоторые… аномалии, которые могли произойти, мой архонт, — сказал Беллатонис, поминутно кланяясь. Мастера-гемункула, видно, что-то глубоко тревожило, иначе он не стал бы так бездумно напрашиваться на гнев архонта.

— В чем дело, гемункул? — холодно ответил Иллитиан. — У нас впереди много работы, и у меня нет времени медлить. Что с Крайллахом? Он нормально возродился?

Он заметил, что Беллатонис упорно старается не смотреть прямо на Эль’Уриака.

— Да, мой архонт, но в этом-то и дело. Аномалия. Все слишком быстро. Оба ожили невероятно скоро. По моим расчетам…

— Достаточно! — взревел Эль’Уриак.

Беллатонис внезапно отлетел в сторону, как будто в него врезался невидимый кулак. Длинное тело гемункула с хрустом ломающихся костей врезалось в стену на расстоянии пяти метров, сползло по ней и замерло неподвижной скомканной кучей на полу. Зал наполнился треском психической энергии, глаза Эль’Уриака сверкали внутренним огнем. Все присутствующие замерли, шокированные столь грубым использованием такой огромной мощи. Иллитиан охнул, увидев, как один из развалин Беллатониса, тот, кого звали Ксагор, бросился на возрожденного архонта с одним только ножом. Его рука рванулась к собственному оружию, чтобы сразить обезумевшего глупца до того, как он успеет ранить Эль’Уриака. Но Иллитиан не успел ничего сделать. Один взгляд Эль’Уриака превратил нож развалины в массу жидкого металла. Прислужник закричал и повалился на пол с сожженной до запястья рукой. Поток психической энергии усилился так, что она, казалось, начала сочиться из воздуха, густая, как патока

— Ты прав, — с ледяным спокойствием сказал Эль’Уриак, — у нас впереди много работы, друзья мои, слишком много, чтобы нас отвлекали тривиальности. Я уже достаточно долго ждал. Возьмемся за дело без промедления.

Иллитиан обнаружил, что согласно кивает, и все мысли о судьбе гемункула на время исчезли из его головы, вытесненные чарующей харизмой Эль’Уриака. Архонт снова почувствовал подъем духа. Все шло просто идеально.

Глава 13. ВЕЧНОЕ ЦАРСТВИЕ

Сон Крайллаха изменился. Он по-прежнему видел Комморру — сверкающую корону шпилей, окруженную драгоценной диадемой из безмятежно вращающихся субцарств. Он наблюдал свой собственный образ, тянущийся к пролетающему мимо самоцвету, и знал, что, если только ему удастся спрятать драгоценность в ладони, он сможет оторвать ее от Темного Города и владеть ею единолично. Зачастую он медлил в самый последний момент, запутавшись среди ярких движущихся сфер, или же его пронзал внезапный необъяснимый страх, но с каждой ночью его рука неуклонно дотягивалась все ближе.

Результат всегда был одинаков. В тот самый миг, как пальцы смыкались на драгоценном шарике, он чернел, трескался и ускользал в пустоту. От падения распространялись волны энтропии и с ураганной силой проносились между субцарствами, отчего те сталкивались, словно бусины на нитке. Громады шпилей Верхней Комморры дрожали и стенали, зубчатые минареты и покрытые шипами крыши качались, как деревья в бурю. Вниз сыпались обломки — крошечные порхающие лепестки во сне, гигантские лавины металла и керамики в реальности — обрекая на гибель десятки тысяч жителей Нижней Комморры. Субцарства бешено крутились и разлетались по сторонам, а сверкающую корону окутывали пламя и молнии.

Крайллах неуютно заворочался в своем гнезде из золотых шелков. Предшествующая ночь, полная утомительных, но в конечном итоге не принесших никакого удовольствия развлечений, стоила ему многих сил. На какое-то время он почти почувствовал себя прежним, полным энергии сибаритом, но почему-то так и не достиг этого состояния. Вчера ему захотелось наказать нескольких своих миньонов, чтобы облегчить свою досаду и подстегнуть других к большей активности, но даже на это ему не хватило энтузиазма.

После бесполезной оргии архонт вернулся в свою святую святых в надежде, что там он наконец почувствует безмятежность, как это уже было много раз. Но стены из несокрушимого камня, окованные непробиваемым металлом, не успокоили его. Враги уже проникли внутрь — маленькие замаскированные заговорщики, сомнение и страх, рыщущие по темным закоулкам сознания.

Он не понимал. Все должно быть идеально. Вечное Царствие восстановилось после внутренних раздоров и стало еще сильнее, чем когда-либо. Насколько позволял этикет, кабал всегда набирал новобранцев по самым общим критериям, так как Крайллах верил в то, что количество — само по себе качество. В последнее время ему, впрочем, пришлось стать более разборчивым, чтобы проредить переполненные ряды Вечного Царствия.

Идея ему понравилась, и он отметил про себя, что надо бы обсудить ее с Морром. Нужно применить жесткие меры, чтобы в будущем превратить кабал в более серьезную военную силу. Архонт позволил себе на какое-то время погрузиться в фантазии, воображая себя предводителем мощной дисциплинированной армии, а не того вооруженного сброда, который служил ему ныне. При достаточной силе он сможет навязать свою власть меньшим кабалам, захватить новые территории и сделать Вечное Царствие именем, которое внушает страх, как ему и подобает.

По крайней мере, огромный приток новобранцев принес с собой немалую выгоду, что согревало даже сморщенное черное сердце Крайллаха. Всевозможные богатые дани и торговые прибыли наполняли его сундуки, стирая все сомнения, которые архонт питал по поводу своего будущего состояния.

Да, все шло идеально, все наконец-то было именно так, как он хотел. Новое тело, молодое и полное жизни, каким оно не было уже несколько веков, аппетиты увеличились не меньше, чем вдвое, и все же… И все же казалось, что, несмотря на идеальный ход вещей, он не мог до конца утолить свою внутреннюю жажду. Как будто бы в душе возникла дыра — или, точнее, уже существующая дыра, размером не больше замочной скважины, расширилась и превратилась в зияющий портал. Чувство пустоты внутри не исчезало, каждый лакомый кусочек словно падал прямо сквозь него в бездну, которую невозможно было заполнить.

Крайллах был уверен: с ним что-то сделали во время возрождения. Запертый в саркофаге, в считанных метрах от воскрешаемого древнего императора, он ощутил чудовищное, ничем не скрытое присутствие сущности, которая оседала на стремительно восстанавливающихся костях и сухожилиях. Он видел немыслимый голод Эль’Уриака до того, как его окутала плоть и спрятала от взора смертных. Это присутствие наложило отпечаток на Крайллаха, и он до сих пор чувствовал себя меченым, как будто Эль’Уриак пронзил его ледяным копьем и оставил наконечник в ране. Архонт почувствовал, что дрожит при мысли об этом.

Снова и снова в его сознании всплывала мысль о Разобщении. Он уже видел, как случались Разобщения, был свидетелем анархии, что воцарялась после них. То были темные, страшные времена, когда примитивные начала срывали утонченную маску с Комморры и являли взгляду воющих дикарей, прячущихся под поверхностным слоем цивилизованности. Он чувствовал, что грядет новое Разобщение, как это и предполагал Иллитиан. Крайллаху чудилось, что он практически ощущает рост напряжения и слышит отдаленный треск натянувшихся связей между центром города и его субцарствами.

Архонт подозрительно осмотрел свою комнату. Помимо внутреннего дискомфорта, его тревожило что-то иное, что-то извне. В успокаивающей мозаике его потаенного святилища не хватало какого-то элемента. Крайллах озирался, все больше волнуясь и пытаясь понять, что же это могло быть.

Стены были изрисованы кровавыми символами, пол и потолок выглядели нетронутыми и прочными. Курильницы, висящие над кроватью, беззвучно источали отмеренные дозы наркотических веществ. Как всегда, едва заметно для слуха гудели герметичные щиты. Метровой толщины дверь из покрытого письменами металла по-прежнему запирала единственный выход из святой святых, и… Крайллах снова уставился на нее.

Вход был запечатан, но Морра перед ним не было.

Архонт с трудом попытался припомнить день, когда он просыпался, а Морра не было рядом, но не преуспел. Высокорослый инкуб был столь привычной деталью окружения, что теперь, когда Крайллах осознал его отсутствие, он практически видел дыру в форме Морра там, где тот должен был стоять.

Архонт быстро поднялся, подобрал свои мантии и нерешительно двинулся к запертому порталу. Морр, безусловно, ушел бы только в самых экстренных обстоятельствах, но даже в таком случае, почему он не разбудил своего повелителя и не спросил позволения покинуть его? Крайллах поискал его по всем каналам связи, но не получил ответа.

Изнемогая от неизвестности, он отступил к краю ванны. Часть разума, скованная страхом, твердила, что он должен как можно скорее вооружиться и облачиться в радужно переливающиеся доспехи, стоящие рядом. Другая часть страшилась перед позором, который покроет его, когда он выскочит из святилища, вооруженный до зубов, и не увидит никакой подлинной угрозы. Попытка убийства и дуэль с Кселиан и так уже навредили его репутации, настолько, что он стал очень щепетилен ко всему, что могло нанести ей новый удар. Кабал рос и становился все более беспорядочным, скандальным и сложным в управлении. Какими бы ни были его внутренние страхи, он должен был демонстрировать миру спокойное, хладнокровное и полное уверенности лицо. В Комморре страх перед убийцами практически гарантировал, что они придут на твой порог.

Он поднял со стола пояс из скованных вместе металлических пластин. После схватки с Кселиан Крайллах перестал доверять фантомным двойникам и заставил своих ремесленников создать новое защитное устройство, фазовый щит, который превращал потенциально смертоносную энергию, сталкивающуюся с ним, в тепло и свет и отражал их навстречу атакующему. Архонт раздраженно бросил причудливый пояс обратно на стол. Предоставляя прекрасную защиту против ударов высокоэнергетического оружия, щит, впрочем, был далеко не так эффективен против медленного клинка убийцы.

Крайллах подавил страх и решил, что ведет себя глупо. Конечно, что-то шло явно не так, Морр исчез, связь отсутствовала, и этого уже хватало, чтобы встревожиться и принять меры предосторожности, в частности, надеть доспехи. Подрагивающими, непривычными к самостоятельному облачению руками он начал одеваться в радужную броню.

Потом возникла новая неприятность: портал отказался открываться. Раньше Крайллаху никогда не приходило в голову, насколько иронична будет его смерть, если он попросту застрянет в собственном логове и умрет от голода. Конечно, у него был запас провизии, на котором можно было прожить какое-то время, но если бы тот подошел к концу, а плен продолжался? Архонт укрепил свои нервы глотком крепкого алкоголя и на всякий случай снова набрал последовательность рун. На этот раз лепестки двери разошлись, как и положено, и Крайллах почувствовал облегчение. Хоть что-то по-прежнему работало. Архонт на миг замер перед открытой мерцающей поверхностью портала, выжидая, не ринутся ли из него враги. Секунды тянулись, ничего не происходило. Крайллах хлебнул еще напитка, втянул в ноздри большую щепоть агарина и шагнул наружу.

Залы дворца были темны и безмолвны. Прошлой ночью они полнились щебечущими толпами ярко одетых придворных, но теперь Крайллах брел по гулким коридорам, где не было ни единого живого существа. Он никогда не видел, чтобы дворец был совершенно пуст; огромное количество рабов, прислужников, стражников, льстецов, наложниц и дворян, которое постоянно окружало его, давно уже воспринималось как привычная мебель. Он замечал отсутствие или присутствие отдельных индивидов в той же мере, что перестановку диванов, смену штор или украшений. Только теперь, когда все они исчезли, архонт понимал, сколько незаметной услужливой деятельности сопровождало каждый миг его бодрствования.

Поначалу он шел тайными проходами, скрытыми лестницами и замаскированными дверями, пронизывающими все его владения. Крайллах вырос в этом дворце и знал все потайные пути, включая и те, которые сам проложил за прошедшие столетия. Каждый коридор был украшен костями рабов, построивших его. Черепа безмолвно ухмылялись ему, пока он крался между стенами, усеянными глазками, и их рты были запечатаны на веки вечные.

Архонт резко остановился и раздул ноздри, почуяв знакомый аромат. Повернув вбок от узкой дорожки, он нашел скрытый вход в один из многочисленных будуаров, тянувшихся вдоль коридора. Внутри залегли густые тени, и вяло свисающие шторы не давали что-либо увидеть в глазок. Наконец он сдался, толкнул дверь и вошел внутрь. Запах стал сильнее и подавлял флюиды пота, мускуса и духов, которых он ожидал.

Висящий в воздухе медный привкус свежепролитой крови — вот что он учуял. Весь пол был мокрый, а шторы отяжелели от крови. Крайллах хорошо знал, сколько жизненной влаги содержится в одном теле, каким бы неправдоподобным не казалось ее количество. Здесь, без сомнения, произошло не одно жестокое убийство, но при этом среди забрызганных вещей не осталось ни следа от тел. Пятясь, архонт вышел из маленькой интимной бойни в обрамленный колоннами зал, оставляя за собой след из кровавых отпечатков ног.

Его захлестнуло паническое желание сорваться с места и побежать в безопасное святилище, но страх, смешанный с морбидным любопытством, удерживал его на месте. Образ заточения в собственной святой святых снова всплыл в его сознании и не желал уходить. Крайллах прошел чуть дальше по залу, заглянул в еще один альков и обнаружил там аналогичную сцену резни. Снова не было ни трупов, ни даже частей тел, но повсюду была с отвратительной щедростью расплескана кровь, огромное количество крови. Он никак не мог понять, как можно было унести все тела, не оставив ни следа в большом зале.

Неожиданно Крайллах что-то услышал — это был едва заметный отзвук щебечущего смеха — и резко развернулся. Его окружали тени и пустота. Он был один.

В конце концов, он нашел все трупы, как и ожидал. Их перенесли в большой зал и разложили вокруг трона чудес. Огромное пространство зала было покрыто бледным ковром из тел — белых, обнаженных и обескровленных до последней капли. Большая часть лежала в позах сна или совокупления, и трупы лежали, обняв друг друга и сложив головы на протянутые руки или холодные плечи. Другие как будто сидели, лаская друг друга, и мгновенно провалились в сон. Третьи застыли в позах убийц с вялыми руками, сомкнутыми на потемневших шеях или рукоятях кинжалов, вонзенных в животы. На каждом белоснежном теле виднелась алая рана — зияющее перерезанное горло, рассеченная спина или вскрытая грудь — говорящая о смертельном ударе.

Какое-то шестое чувство привлекло внимание Крайллаха к трону. Когда он вошел в зал, сиденье было пусто, и калейдоскопические образы метались в каждой фасетке.

Теперь на нем кто-то восседал.

— Последствия, — отчетливо произнесла фигура на троне. Сердце Крайллаха подскочило к горлу.

— Последствия, — снова повторил серый силуэт. — Все, что мы делаем, порождает последствия, каждый наш шаг. Это все время наполняет меня великой печалью, но так оно и есть.

Крайллах с трудом попытался взять себя в руки. Он со страхом оглядывался, в любой миг ожидая нападения. Фигура на троне не двигалась, никакие заговорщики не выскакивали из укрытий. Через несколько секунд Крайллах набрался достаточной храбрости, чтобы спросить:

— Кто ты, и почему…?

— О, конечно же, прости меня! Я совсем забыл о манерах!

Фигура поднялась и двинулась к нему короткими шажками, как будто танцуя с невидимым партнером. Это был эльдар в старомодных одеждах — дублете и лосинах, раскрашенных в такое множество разнообразных цветов, что с расстояния ткань казалась серой. Черно-белая маска-домино скрывала верхнюю часть его лица, а виднеющийся под ней рот был искривлен, выражая комическую печаль.

— Называй меня Пестрым. Мне весьма приятно познакомиться с тобой, архонт Крайллах, — фигура быстро изобразила пародию на глубокий поклон. — Но ты ошибаешься, если думаешь, что все это — дело моих рук. Меня, конечно, весьма впечатляет артистизм этого творения, и хотелось бы, чтоб именно я получил за него признание. Но истина состоит в том, что все это… — Пестрый сделал неопределенный жест, охватывающий последствия резни вокруг, — сотворил ты сам. Возможно, где-то я действительно держал клинок, но это ты вложил его в мою руку, хотя, на самом деле, я считаю себя лишь… — фигура встала в задумчивую позу и склонила голову в полумаске, — …заинтересованным наблюдателем.

Пестрый начал медленный галантный танец вокруг трона, кланяясь перед воображаемым партнером и поднимаясь на кончики пальцев, чтобы поднять его руку и лениво покрутить вокруг себя. Крайллах настороженно наблюдал за ним.

— Я знаю, к какому роду ты принадлежишь. По какому праву Маски посмели вмешиваться в мои дела? — взвизгнул Крайллах. — Или ты пришел, только чтобы позлорадствовать над моим падением?

— Не будь таким скромным, архонт, ты знаешь, что происходит, лучше, чем кто-либо еще. Ты же должен хотя бы подозревать, что вынашиваешь в себе, — Пестрый пожал плечами. — И если бы все шло своим чередом, мне рано или поздно пришлось бы появиться на твоем пороге.

Пестрый прекратил танцевать и совершил пируэт, повернувшись лицом к Крайллаху.

— Но сейчас это уже не важно, ибо меня пригласили пораньше, чтобы предотвратить превращение трагедии в катастрофу. Или бедствия в катаклизм? Я не помню. Если ты хочешь найти истинного автора этой выставки, то я советую смотреть не на твоего покорного слугу, а куда ближе к телу. Он казался скучным парнем, когда мы впервые встретились, но теперь я вижу, что под всей этой суровостью на самом деле кроется душа поэта. Думаю, он ждет тебя. Возможно, тебе надо бежать, пока не вернулись другие его друзья?

Пестрый бросил демонстративный взгляд в дальний конец зала. Из углов медленно вытекали тени и ползли к ним по стенам. Крайллах побежал.

Сначала архонт попытался пробраться к причалам на верхних уровнях дворца, но живые тени наступали на него из-за каждого поворота. Они неотступно преследовали его через все потайные проходы, которые он выбирал, и поджидали в засаде у замаскированных порталов, о которых просто не могли знать. Крайллах понимал, что его окружают, намеренно загоняют к святой святых, но не мог собрать достаточно отваги, чтобы повернуться и встретиться лицом к лицу с жуткими крадущимися силуэтами. Пока не мог. Тошнотворный страх заточения снова вернулся, на сей раз с примесью сводящей с ума паники от того, что за ним охотились в его собственных владениях. Он по-прежнему надеялся, что найдет живыми хотя бы горстку своих последователей, пусть даже осаждаемый со всех сторон очаг сопротивления где-то в глубине дворца, где он мог бы найти укрытие. Сапоги стучали по пустым коридорам, и одинокий звук шагов лишь подчеркивал полную тишину, царившую вокруг.

Перед ним вырос портал в святилище — два мастерски изваянных высоких дерева цвета меди, которые изгибались друг к другу и переплетались ветвями, образуя широкий овал между стволами и кронами. Крайллах в отчаянии огляделся. Видимо, он заблудился, и сила привычки безошибочно вывела его как раз к тому месту, которого он пытался избегать. Яркое сияние портала горело между блестящими стволами, обещая ложную надежду на спасение. С безысходностью пришла отвага, и Крайллах развернулся перед вратами, замахнувшись клинком на своих сумрачных преследователей.

— Вам не загнать меня в ловушку, как животное! Выйдите и встретьтесь со мной лицом к лицу! — крикнул он с большей храбростью, чем ощущал на самом деле.

В коридоре позади клубилась густая тьма, будто непроглядно-черная стена, отрезавшая его от всего на свете. Остались только Крайллах, портал и мрак. Во тьме что-то беззвучно зашевелилось, и из ее объятий начали выскальзывать какие-то фигуры. Крайллах крепко сжал свой клинок и облизал губы. То были мандрагоры, убийцы-тени из недр Аэлиндраха, темнокожие и безликие. Их была по меньшей мере дюжина, но за границей света могла скрываться еще тысяча, и сказать наверняка было невозможно.

Почувствовав что-то у плеча, он быстро развернулся и едва избежал удара костяным, покрытым насечками серпом, который метил ему в шею. Он инстинктивно отпрыгнул назад, спасаясь от еще одного практически невидимого движущегося силуэта, и провалился в портал.

Вспышка, и он оказался внутри своего святилища. Исписанные рунами лепестки круглой двери сомкнулись позади него с мрачным, неумолимым звуком. Архонт заморгал от мягкого света и только теперь понял, как темно было во дворце. Он заметил, что был здесь не один.

— Морр! Где ты был? — с облегчением зачастил Крайллах. — На меня напали! Убийцы у самых моих дверей!

Двуручный клэйв Морра сверкнул в воздухе и выбил меч из рук Крайллаха.

— Нет! — закричал Крайллах, отшатнувшись в ужасе. — Только не ты! Ты ведь надежный! Верный! Все эти годы ты служил мне…

Огромный инкуб медленно пошел вокруг своего архонта, подняв клинок, готовый убить. Когда он заговорил, его голос был бесстрастен, в нем чувствовалось лишь разочарование.

— Я верен, мой архонт. Я служил вашему отцу, а до того — отцу отца. Я верен дому Крайллахов и Вечному Царствию, которым он стал. Я бы спас вас ценой собственной жизни, если бы мог. Но вы больше не Крайллах.

— Что ты имеешь в виду?! Я — это я! А ты — мой верховный палач! Проклятье, ты должен защищать меня!

Морр застыл, и на миг Крайллах позволил себе надежду, что палач, самый верный и преданный из всех его миньонов, изменил свое решение.

— Я сожалею о том, что должен сделать, мой архонт. Я сожалею обо всем, что произошло… Я слишком поздно обнаружил это, и теперь исход нельзя предотвратить. Если бы я только знал, что мои действия приведут к такому концу…

Воспользовавшись секундой промедления, Крайллах выхватил свой бласт-пистолет и выстрелил, попав инкубу в верхнюю часть груди и пробив рваную дыру в его доспехах. От удара Морр отлетел назад и рухнул на стол, превратив в щепки покрытую затейливой резьбой древесину. Огромный двухметровый клэйв выпал из его руки и с лязгом покатился по полу, плюясь сердитыми искрами.

— Ты и представить не можешь, чем я стал! — выплюнул Крайллах, чей голос менялся с каждым словом. Внутри него, как черви, извивались потоки порожденной варпом энергии и меняли его плоть, создавая сосуд, подходящий для существа из-за пелены. Все произошло слишком скоро. Оно надеялось набрать куда больше силы, прежде чем выйти наружу, но теперь, когда его вместилище — Крайллах — находилось под угрозой, оно вынуждено было открыться и защитить его. Психическое семя, внедренное в Крайллаха во время воскрешения, проросло и дало чудовищный плод. Пульсирующая энергия хлынула в его руки, ноги и тело, наполнив его лихорадкой одержимости.

— Все мои новообращенные последователи мертвы, кусок навоза! — взревел Демон-Крайллах. — Ты заплатишь за это!

Воздух гудел от бессмысленного хорового пения потерянных душ, из темных уголков сознания незваными гостями поднимались мерзостные видения. Быстрее, чем мысль, Демон-Крайллах ринулся на Морра, чтобы схватить его своими новыми когтями. Дрожь предвкушения прошла по его телу, воспринимающему теперь множество измерений одновременно. Он жаждал разорвать инкуба на куски и пожрать его душу.

— Благодарю вас, мой архонт, — прошептал Морр, — за дар отмщения.

Слишком поздно Демон-Крайллах увидел пояс из сцепленных вместе пластин, зажатый в кулаке инкуба. Взмах когтей, волна жара, вспышка света — и его с силой отшвырнуло назад. Искаженное существо задергалось, с трудом сохраняя контроль над своей новой формой после неожиданной контратаки. Морр отшвырнул дымящийся генератор защитного поля, превозмогая боль, поднял упавший клэйв и, пошатываясь, поднялся навстречу своему одержимому владыке.

— Простите, мой архонт, — проговорил Морр.

Тварь, которой стал Крайллах, завыла от смеха и замахнулась когтями, прочертив в воздухе смертоносную дугу. Двухметровый клинок инкуба взмыл вверх и одним ударом начисто отсек чудовищные лапы. Демон-Крайллах отшатнулся, трубно ревя от злобы, и энергия варпа хлынула из его ран подобно добела раскаленной плазме. Еще один, горизонтальный удар снес рогатую голову с плеч, и содрогающееся тело рухнуло на край утопленной в полу ванны.

Раздутый искаженный труп начал заметно уменьшаться, и краденая сила варпа вытекала из него языками эфирного пламени. Вскоре остался только сморщенный, безголовый и безрукий труп Крайллаха. Его кровь заклубилась в воде, собираясь в розовые и красные облака, как это было тысячу раз до этого.

Вежливые аплодисменты эхом отдались по разоренной комнате. Серая фигура стояла у портала, который миг назад был закрыт. Морр пошатнулся и опустил свой клинок.

— Героически приведено в исполнение, если позволите так выразиться! — воскликнул Пестрый. — Браво!

Инкуб едва заметно наклонил голову. Даже в этом маленьком жесте чувствовалось презрение, которое он испытывал к облаченному в серое чужаку. Пестрый, похоже, обиделся на такой холодный прием и посерьезнел.

— А теперь надо правильно его прикончить, — прямо сказал он, — и сжечь тело.

В сырой камере в катакомбах под Верхней Комморрой раздался хор трех голосов.

— Семя уничтожено. Дети ярости вычистили его изнутри, прежде чем оно успело дать плод. Но тот, кто породил его, остался, и корни его зарываются все глубже с каждым днем. Вечное Царствие рушится, но другие планы Эль’Уриака движутся вперед без преград.

— О, его время еще придет, Анжевер, еще придет, — прохрипела сгорбленная фигура, волоча ноги по камере старухи. — Нам надо следить и ждать, готовя свой ход. Придет удобный миг, и мы должны быть готовы к тому времени, как он настанет. План сработает. Он обязан сработать.

Глава 14. ЖЕЛАНИЯ КЛИНКА

Кселиан шагала по недрам тренировочных комплексов под ее крепостью, сопровождаемая шлейфом осторожных льстецов и просителей. В последние недели Клинки Желания стали фаворитами на большой арене Комморры. Каждый культ ведьм, стая Разбойников и банда геллионов в городе мечтали получить шанс, сразиться за одобрение Кселиан и попасть на ее арену. Каждый день отмечался тысячами жизней, принесенных в жертву к вящему удовольствию целых кабалов, столпившихся на ее трибунах. Теперь в крепости практически никогда не умолкал рев толпы, который отдавался эхом по всему амфитеатру и его подземельям, пронизывая все вокруг практически осязаемыми импульсами волнения и энергии.

Крепость гудела от целеустремленной деятельности, миньоны по первому слову бросались выполнять приказы, и все же Кселиан чувствовала непонятную отстраненность от всего этого. Под твердым руководством Эль’Уриака ее кабал процветал. Внезапно обнаружились связи по всему городу, целая потаенная сеть, которая как будто сама по себе смазывала винтики и устраняла препятствия. Невзирая на рост подозрительности тирана, все стало настолько легким, что Кселиан беспокоилась. Она стала чувствовать себя ненужной.

Временами ей казалось, что ее прислужники просто потакают ей и обмениваются быстрыми понимающими взглядами за спиной. Мысль об этом вводила ее в мстительное бешенство, и она так часто бросалась на них, что теперь они держались подальше от своего архонта, если только она не нужна была по какому-то очень срочному делу. Чувство изоляции нарастало день ото дня, за ним усиливался и страх, что незримые руки медленно, но уверенно отнимают у нее собственный кабал.

Практически за одну ночь ее фаворитка Аэз’ашья вдруг вознеслась до звездного статуса, вокруг нее появились собственные последователи и начал формироваться культ. Суккуб все еще демонстрировала неугасимую верность Кселиан, но уже можно было разглядеть все тревожные признаки. Приближался день, когда Аэз’ашья возглавит свой культ Гидры и покинет крепость, чтобы завоевать собственную территорию.

Или нет?

Если устранить Кселиан, Аэз’ашья достаточно легко сможет пробиться на вершину иерархии Клинков Желания. Она может даже бросить вызов напрямую, хотя ей понадобится большая смелость, чтобы соревноваться в умении с архонтом. Некоторые, такие, как Крайллах, тратили свои состояния на трюки и искусственные приспособления, чтобы компенсировать ими недостаток боевых умений, но Кселиан придерживалась иных методов. Посредством бесконечной практики, как на публике, так и наедине с собой, она отточила свои способности до совершенства. Она держала Клинки Желания в узде благодаря собственной силе и всегда предпочла бы открытый вызов тайным интригам.

Нет, больше всего Кселиан тревожило, что среди этих аморфных щупалец, которые, по ощущениям, стискивались вокруг нее, не было ничего, во что можно было вцепиться и нанести удар. Сначала ей казалось, что она чует работу Векта, медленно подтачивающего ее кабал изнутри. Но в последнее время она считала иначе. Кселиан припоминалось слегка пренебрежительное поведение Эль’Уриака во время их последней встречи, которое намекало, что он начал видеть в ней не союзника, а препятствие.

— Ты как дикий зверь, Кселиан, — дружески пошутил Эль’Уриак в своей обычной, такой теплой и приветливой манере. — Готов поклясться, что кровопролитие — это все, что тебя по-настоящему интересует. Но ведь мстить можно иначе, не только бросать врагов на арену, чтоб они стали кормом для клинков.

Тогда это показалось неплохой остротой, но теперь, вспоминая, она чувствовала, что шутка была за ее счет. При этой мысли кулаки сжимались сами собой, и если бы у нее были когти, она бы их выпускала.

Вект или Эль’Уриак, в любом случае, кто-то извне работал против нее. Кто-то скрытный, незримый и неприкасаемый. От этого она чувствовала досаду и жаждала боя. В попытке выпустить наружу хотя бы часть своего гнева, Кселиан созвала внутренний круг ведьм и суккубов на тренировочное сражение в недавно построенном помещении, которое она продумывала лично. Надо было немного поработать клинком, чтобы прочистить разум и, может быть, развеять тучи паранойи и неуверенности, которые начали сгущаться над ней.

Она спустилась по широкой рампе, избегая льстивых прислужников, и прошла в лабиринт похожих на пещеры помещений с низкими потолками — мастерских, где постоянно кипела шумная работа. Рабы лихорадочно приводили в порядок разнообразные гравилеты, готовя их к воздушным турнирам предстоящего дня. Они настраивали силовые установки, заряжали орудия, затачивали лопасти-клинки. При свете лучистых фузионных фонарей они быстро ремонтировали машины, поврежденные в предыдущих схватках. В другом участке лежали кучи иззубренного оружия и помятых доспехов, которые готовили для свежих партий обреченных рабов.

Кселиан втайне чувствовала себя польщенной той известностью, которую она приобрела в последнее время, хотя на публике она держалась так, словно слава была дана ей от природы, по праву рождения. Посланники от самых долговечных и знаменитых группировок Комморры прибывали, чтобы проверить широту гостеприимства Кселиан. Культ Раздора прислал буквально легион ведьм, с нетерпением жаждущих опробовать свои темные таланты, в которых они практиковались среди Костяных Холмов на окраинах Аэлиндраха. От Багрового Восхождения явился эскадрон кроваво-красных наездников, оторвавшихся от вечных сражений среди высоких шпилей Верхней Комморры, и геллионы из Свирепой Нежности последовали за ними, чтобы продолжать свое вечное соперничество в новом месте.

Кселиан покинула мастерские и пошла смотреть на плоды трудов своих в действии. С продуваемого всеми ветрами выступа на внутреннем крае арены она наблюдала, как Разбойники на красных мотоциклах сражаются с геллионами, чьи скайборды были усеяны клыками, над провалом глубиной во много фатомов. Сердитый рой с ревом метался взад и вперед, пребывая в постоянном движении, и невероятную ловкость геллионов компенсировала масса и ускорение реактивных мотоциклов. Нельзя было не поразиться этой демонстрации мастерства, глядя, как умелые наездники с бесшабашной скоростью кувыркались в воздухе и закручивали свои машины в штопоры. Это были легендарные соперники из банд, которые распадались на куски и возрождались из пепла, будто фениксы, тысячи раз подряд. Когда настанет пора войны, они станут настоящим сокровищем ее армии.

Рассмотрев арену, архонт позволила себе поднять взгляд и узреть огромный зубчатый силуэт зиккурата Векта, который висел над ее крепостью, темный и зловеще безмолвный. Тиран прибыл без предупреждения в первые же часы после новости об убийстве Крайллаха и призвал Кселиан. Она стояла перед титанической проекцией лика властелина, и тот допрашивал ее, как какую-то беглую рабыню. До сих пор, вспоминая об этом, Кселиан скрипела зубами от ярости.

— Я уверен, что ты слышала о гибели нашего общего друга архонта Крайллаха, Кселиан, — прогремел Вект над ее головой. — Учитывая, что у вас были недавние и хорошо известные разногласия, кажется уместным узнать, что ты об этом думаешь.

— Я не замешана в его убийстве, верховный властелин, — ответила Кселиан, на сей раз не солгав. — Я слышала, что Крайллах пал от руки врагов из его собственного кабала. Значит, он был слаб и не мог удержать под контролем своих же прислужников.

Огромные, как окна, темные глаза осмотрели Кселиан. Они были полны бессмертной мудрости и безграничного зла.

— Слаб? Возможно, и так, — прогрохотал голос тирана, — но старый Крайллах к тому же был весьма, весьма осторожен. Гибель такого аристократа — случай очень редкий. Он был не такой, как вы, юнцы, которые остаются на вершине за счет удачи и быстрого клинка. Должен сказать, что я даже слегка тронут этой потерей, — при этих словах подобное скале лицо прорезала жуткая усмешка. — Но лишь слегка, — добавил он.

— Зачем вообще заботить себя этим происшествием, великий тиран? — крикнула в ответ Кселиан, не желая поддаваться на уловки Векта. — Твои законы соблюдены. Крайллах не смог защитить себя и свое положение, за что и поплатился. Я не принимала в этом участия, но я восхищена теми, кто свершил убийство, и без промедления наделила бы их местом в своем кабале. Они бы не нашли в Клинках Желания ни мягкотелости, ни слабости.

— Хорошая речь, Кселиан. Я рад, что ты ценишь справедливость моих законов и приносимые ими блага. Думаю, мне надо продлить свое присутствие здесь, чтобы я мог полностью оценить твою верность и силу, посмотрев на них поближе. Наблюдать за твоей работой — сущий восторг, и я уверен, что ты меня не разочаруешь.

С этими словами лик тирана мигнул, исчез и больше не возвращался. С тех пор зиккурат висел над ареной, как мрачный часовой, в вечном безмолвии наблюдая за играми и кровопролитием. Ее немного злило подозрение, что внимание тирана, вероятно, было одной из причин ее нынешней известности, но она была намерена демонстративно игнорировать его. Планы Кселиан было не так-то просто разгадать, и она воспринимала гнетущее присутствие зиккурата как признак того, что Вект, скорее всего, знает очень немногое.

Кселиан вернулась внутрь и пошла извилистыми путями, углубляясь в недра тренировочных уровней. Она назвала новое учебное помещение «терновым венцом», ибо основной его частью было кольцо, сплетенное из множества сорокаметровых шипов с тончайшими остриями. Чтобы сражаться внутри кольца или на нем, требовалось невероятное владение собой и умение держать равновесие, так как любая ошибка рядом с этой массой острых отростков и заточенных лезвий многого бы стоила для недостаточно проворного бойца. Упражнение само по себе выглядело воодушевляющим, но его можно было еще и улучшить устройствами, изменяющими гравитацию и испускающими волны давления. Кселиан надеялась как-нибудь позже создать более крупную версию «тернового венца» и использовать на арене, хотя тот был слишком опасен для большинства рабских видов, чтобы быть практичным. И все же бесполезные попытки устоять на острых шипах могли, по крайней мере, поразвлечь зрителей, особенно в комбинации с хищниками, достаточно ловкими, чтобы их преследовать — возможно, ур-гулями или локсатлями…

Она окинула критическим взглядом дюжину ведьм, собравшихся перед ней. Все воительницы были облачены в половинчатые, а то и еще более легкие доспехи, хотя ни одна из них не дошла до того, чтоб прийти одетой лишь в воздух. Все обладали тонкой грацией, дарованной лишь эльдаркам, беспрестанно тренировавшимся с самого рождения, и могли бы бежать по остриям копий или танцевать на лезвии меча — и это Кселиан как раз собиралась проверить. Это были ее избранные, ее гекатрикс, острейшие из клинков под ее командованием. Раньше среди них стояла бы Аэз’ашья, зеница ока Кселиан, но интриги Иллитиана отняли ее у Клинков Желания.

Перед ними парил «терновый венец», сто метров в ширину, занимающий все тренировочное пространство практически от стены до стены. Он медленно вращался гипнотическим кружевом из острых граней и игольчатых шипов. Пульсация огромного колеса заполняла воздух, подобно неумолчному биению великанского сердца. Ведьмы встали на легкие гравитационные платформы, поднялись к верхнему краю венца и шагнули на движущуюся поверхность из тускло поблескивающих лезвий. Архонт посмотрела вокруг и подняла голос, чтобы заглушить тихий шелест шипов, рассекающих воздух.

— До первой крови, — Кселиан неожиданно обнаружила, что слово приносит огромное наслаждение. Через секунду она справилась с собой и добавила: — Начинаем.

Ведьмы сорвались с места и помчались по венцу размытыми от скорости пятнами, в которых можно было разглядеть только мелькающие руки и ноги. По неписаным правилам схватки каждая сражалась сама за себя, но более слабые бойцы вступали во временные союзы, чтобы победить сильнейших. Кселиан вскоре окружили три ведьмы и стали пробовать ее оборону. Она быстрыми уверенными шагами побежала по клинку, на котором стояла, и перепрыгнула на другой, скользящий мимо в пяти метрах от нее, как бы призывая противниц повторить этот подвиг.

Первая ведьма, которая попыталась броситься за ней, попала на ножи архонта и соскользнула вниз, в лабиринт заточенного металла, где ее короткое болезненное путешествие завершилось на острие торчащего вверх шипа. Другие двое передумали прыгать и побежали назад, чтобы найти более надежный путь.

У Кселиан же были свои проблемы. Сзади на нее напала другая конкурентка по имени Лорис, недавно пришедшая из культа Раздора. Уверенные атаки ведьмы шаг за шагом загнали Кселиан к самому кончику шипа. Тогда она контратаковала, и ножи засверкали яркой паутиной, выбивая искры из оружия Лорис.

«Терновый венец» слегка накренился под ногами Кселиан, его вращение ускорилось. В тот же миг один из ударов Лорис со свистом преодолел оборону архонта и угодил ей в ребра, с хирургической точностью прорезав кожу и мышцы. Поцелуй холодной стали наполнил нервы Кселиан дрожью и окончательно развеял все ее сомнения и тягостные думы. Она наконец-то жила настоящим, и танец клинков стал всей ее вселенной. Лорис чуть расслабилась при виде крови, думая, что ее архонт признает себя побежденной, как предписывали правила поединка.

— Еще! — крикнула Кселиан и яростно взмахнула ножами.

Свирепая контратака застала Лорис врасплох и заставила ее отступить назад по сверкающему шипу. Она отчаянно пыталась удержать неистовую воительницу, но вскоре вся была покрыта кровью из множества порезов на руках и ногах. Кровопролитие ввело Кселиан в еще большее бешенство, она начала сыпать градом атак, не думая о самозащите. Вскре Лорис пошатывалась под ливнем ударов, с трудом оттягивая неизбежную смерть.

Две ведьмы, от которых Кселиан ускользнула раньше, вдруг присоединились к их битве, перепрыгивая с клинка на клинок, чтобы напасть на Кселиан с обеих сторон. Она обрушилась на них с воплем незамутненной ненависти, и блестящие клыки ее ножей с хищной быстротой вонзились в плоть.

«Ты как дикий зверь, Кселиан».

Кселиан вспорола лицо одной из своих избранных противниц и с криком швырнула ее на смыкающиеся клинки. Словно белая молния, чье-то лезвие прилетело сбоку и вонзилось ей в плечо, прорубив бицепс. Алые края раны непристойно распахнулись. Архонт лишь рассмеялась в безумном экстазе, совершила пируэт и насадила еще одну ведьму на двойные клыки; глубоко вогнав их в тело, она с чудовищной силой рванула ножи вверх. Кровавые внутренности расползлись по ее рукам и окрасили их в чарующий багрянец.

«Готов поклясться, что кровопролитие — это все, что тебя по-настоящему интересует».

В спину вонзился нож, осколок яркой боли, пронизавший ее под ребрами и легкими до самого сердца. Кселиан позволила весу выпотрошенного трупа, повисшего на ножах, увлечь ее вперед, и в полуразвороте врезала локтем в лицо Лорис. Они падали, падали в движущееся переплетение светлых лезвий.

Какая-то далекая частичка ее сознания кричала, что это важно, что нужно что-то сделать, чтобы прервать падение, но всепоглощающая жажда крови, высвободившаяся в ее душе, полностью заглушила голос разума. Она выгнулась, поймала Лорис на свои клыки и подтянула ее поближе, заключая в последние, гибельные объятья, а вращающиеся клинки стремительно мчались им навстречу. Кровь брызнула в лицо, и ее с ног до головы захлестнула багровая волна наслаждения. В последний раз Кселиан увидела, как проливается кровь, на сей раз — ее собственная.

Глава 15. ПРИЗНАНИЕ

Иллитиан быстро шел потайными путями через подземелья дворца, и его мысли бешено метались. Эль’Уриак призвал его к себе, будто раба, которого кличут для того, чтоб послужить хозяину. От этой мысли во рту появлялся вкус желчи, а глубоко в душе возгоралось неотступное чувство страха. Кселиан и Крайллах пали от рук собственных прислужников. Это не могло быть совпадением: двое самых старых и верных союзников внезапно стали жертвами заговоров после того, как многие века правили своими кабалами. Страх перед нападением рос, пока не пропитал собой каждый момент бодрствования Иллитиана. И даже во сне его преследовали скрытные убийцы, носящие маски самых преданных его слуг.

Судя по всему, опасность только усиливала Эль'Уриака. За те месяцы, что прошли с момента его возрождения, он пережил ни много ни мало четырнадцать покушений, не получив и царапины, а вот нападающие столь добрым здравием похвастаться не могли. Эль'Уриак пользовался грубой психической силой с такой легкостью и простотой, что приводил в ужас тех, кто это видел, и с жестокой эффективностью сокрушал любую угрозу. Многие из наиболее рьяных последователей дошли до того, что славили его, как полубога. Как древний император Шаа-дома мог повелевать такими силами и при этом не подвергаться никаким опасностям из потустороннего мира? Вопрос очень интересовал Иллитиана, но в настоящий момент это было неважно. Простая истина заключалась в том, что Эль’Уриак контролировал ситуацию и выглядел неуязвимым. Чья бы рука не сразила Крайллаха и Кселиан, она, похоже, не могла навредить Эль’Уриаку и по какой-то причине обошла Иллитиана.

Поначалу Иллитиан решил, что Вект прознал о заговоре, что, несмотря на все возможные меры предосторожности, тирану удалось предугадать возвращение Эль'Уриака. Потом появился страх, что Вект пытается обратить древнего императора против самого Иллитиана, атаковав остальных и при этом намеренно оставив его подозрительно целым и невредимым. Недавно Иллитиан пришел к выводу, что за убийствами стоял сам Эль'Уриак. За все эти месяцы шпионы не слышали в городе ни шепотка, ни даже намека на слух, который мог бы указывать на его возрождение, никаких признаков того, что Вект знает об этом.

И вот теперь Эль’Уриак потребовал его присутствия. Иллитиан, великий и благородный архонт Белого Пламени, побежал к нему. Помимо всех своих прочих достоинств, он всегда гордился ясностью интуиции. Он увидел, что его союзников смели в сторону, когда они исчерпали свою пользу, и был намерен не сгинуть в забвении следом за ними. Пока что он должен разыгрывать роль преданного последователя, до тех пор, пока не найдет слабое место Эль’Уриака. Иллитиан успокоил себя мыслью о том, что у него уже есть причина считать, что древний император Шаа-дома не так уж всемогущ, как можно было судить по недавним событиям.

Архонт резко остановился и прервал свои размышления, пораженный открывшимся перед ним зрелищем. Он слышал, что по приказу Эль’Уриака рабы уже долго трудились, раскапывая и расширяя новые области катакомб. Узнав об этом, Иллитиан уделил новости не слишком много внимания, решив, что императору просто хочется слегка расширить свое жизненное пространство, пока он строит планы свержения Векта. Но, похоже, масштаб работ оказался куда больше, чем думал правитель Белого Пламени.

Там, где когда-то всего лишь тянулся узкий коридор, теперь по обеим сторонам простирались вырезанные в скале галереи, теряющиеся из виду вдали. В каждой из них трудились бригады рабов, понукаемых плетями, и еще больше расширяли пространство. Конечно, по сравнению с великолепием и размахом Верхней Комморры это по-прежнему была нора, но сложно было отрицать, что в трудах Эль’Уриака чувствовалась грубая мощь и целеустремленность, какой нельзя было найти среди сверкающих шпилей наверху.

Иллитиан пошел медленнее и сделал скучающий, лишенный интереса вид, наблюдая между делом за ходом работ. Все рабы были свежие, с прямыми и крепкими руками и ногами, их кожа не была чрезмерно испорчена болячками и шрамами, которые у них вскоре должны были накопиться. Иллитиан не знал, что произошло со всеми предыдущими бригадами рабов, поглощенных логовом Эль’Уриака. Он пошел дальше вглубь, размышляя над последними ценными сведениями, которые выяснил о смерти Крайллаха.

Без сомнения, за падением Вечного Царствия стоял именно Морр. Немыслимо, но инкуб, преданно служивший своему хозяину со времен, которые никто даже припомнить не мог, обернулся против него и против всего его кабала. Шпионы Иллитиана сообщили, что произошла безжалостная резня. Теперь кабал Крайллаха уподобился сломанной тростинке, а его немногочисленные и разрозненные выжившие члены всего на шаг опережали завистливых соперников, готовых наброситься на оставшееся у них богатство. Сам Крайллах познал Истинную Смерть, и его тело было полностью уничтожено.

А затем Морр бесследно исчез. Иллитиан тайно посоветовался с Анжевер, которая сказала, что верховный палач Вечного Царствия вернулся в скрытое святилище Архры, Отца Скорпионов. Это было легендарное место, где, как говорят, все инкубы обучаются искусству убийства. Иллитиан не слишком верил в реальное существование этого мифа и решил, что старуха говорила с ним метафорами, имея в виду, что Морр нашел прибежище в рядах братьев-инкубов. Иллитиан многое бы отдал, чтобы узнать, почему же инкубы решили проигнорировать тот факт, что Морр просто переступил через их прославленные обеты подчинения и верности архонтам. Печально, но эта крупица информации тоже оставалась тайной, и если даже старуха знала больше, то отказывалась говорить.

И все же, логично было предположить, что если Морр совершил убийство по велению Эль'Уриака, он должен был прийти и забрать свою награду. В целом более вероятно было, что Морр убил своего архонта за нарушение каких-то малоизвестных аскетических предписаний, в которые верили инкубы. А то, что он сбежал к своим сородичам, намекало, что это касается неких дел чести. Вечное Царствие покорно подстраивалось под махинации Эль'Уриака, но теперь оно было утрачено для него. Для Иллитиана было очевидно, что имело место вмешательство какой-то другой стороны, и он мог только надеяться, что это не Асдрубаэль Вект.

После галерей проход сужался и снова переходил в более привычные катакомбы, но даже здесь были сделаны новые, перекрещивающиеся с основным коридоры. Повсюду слышался гул низких голосов и звуки торопливых шагов. Трижды Иллитиана останавливали заносчивые воины-вернорожденные и заставляли его объяснять, что он тут делает. Когда он сообщал свое имя и намерения, они начинали вести себя довольно почтительно, но от этих происшествий и без того дурное настроение архонта ухудшалось еще сильнее. Он тщательно контролировал свои эмоции, ярко помня, как Кселиан недавно лишилась милости Эль’Уриака.

Клинки Желания выжили как кабал, но благодаря ли тому, что тиран приглядывал за ними в этот критический момент, или несмотря на это — мнения разнились. Сразу после гибели Кселиан на трон поднялась новая правительница, причем с минимумом кровопролития. Никак не унимались мрачные слухи, что непосредственно перед смертью Кселиан поддалась приступу безумия, но ужасные повреждения, нанесенные ее телу, не позволяли произвести какое-либо обследование. Ее воскрешение обещало стать невыгодно продолжительным по многим причинам, пояснять которые никто не утруждался. Иллитиан даже начал подозревать, что гемункулов Кселиан подкупили, чтобы те не дали ей возродиться или, по крайней мере, оттянули этот момент.

Архонт весьма сожалел о том, что услуги Беллатониса более недоступны, так как тот сам был заперт в одном из собственных саркофагов с тех пор, как вызвал неудовольствие Эль’Уриака. Во время возрождения мастер-гемункул получил жуткие травмы, его кости, расщепившись, во многих местах пронзили органы. Развалины сказали Иллитиану, что понадобятся недели, чтобы восстановить их хозяина, и отказывались пробуждать его до срока. Тот, впрочем, почуял в их словах обман, примесь страха, говорящую, что они что-то скрывают. Несомненно, они тоже подчинялись Эль’Уриаку.

Беллатонис мог бы докопаться до сути или, по крайней мере, хотя бы вернуть к власти Кселиан. На опытный взгляд Иллитиана смена правления Клинков Желания произошла слишком уж гладко, верный признак того, что кто-то неплохо поработал за кулисами, чтобы все было как надо. И он не сомневался, что новый архонт Клинков Желания поклялась в верности Эль’Уриаку и телом и душой. Кселиан столь эффективно уничтожала соперников из собственного рода, что остатки ее дома теперь были всего лишь беспомощными пешками и номинальными лидерами. Пройдет много времени, прежде чем дом Кселианов снова достигнет какой-то значимости в Комморре, если это вообще произойдет. Из всего старого альянса благородных домов теперь лишь Иллитиан с своим Белым Пламенем был свободен действовать.

Настолько свободен, насколько позволял страх.

Иллитиан прошел под тем, что раньше было низким дверным проемом, а теперь было аркой в три этажа высотой. За ней открывался просторный амфитеатр со ступенчатым возвышением в центре, на котором стоял трон с высокой спинкой. По широкой рампе Иллитиан спустился на дно амфитеатра, отметив про себя, насколько грубым и недоделанным выглядело все вокруг: рампа была неровная и шероховатая, углы многоярусных террас не совпадали. Повсюду были рабы, которые упорно долбили камень и подвергались насмешкам, оскорблениям и побоям со стороны многочисленных стражников, которым больше нечем было заняться. То вбегали, то выбегали посланцы, соревнующиеся за внимание с облаченными в экстравагантные костюмы поставщиками продуктов, которые упорно желали продемонстрировать свои товары: пряные вина и выдержанные меды, дистиллированные из целых поселений, засоленную плоть и маринованные органы вымерших животных или последних живых представителей видов, которым еще только грозило вымирание. Кучами лежали драгоценности и предметы роскоши, будто сокровища сказочного дракона.

В центре всего этого огромного изменчивого созвездия находился сам Эль'Уриак. Его личность была настолько притягательна, что каждое событие, которое только происходило в просторном амфитеатре, словно вращалось вокруг него. Стражники издевались над рабами ради его удовольствия, кучи сокровищ были принесенной ему данью, посланники боролись за его слух, торговцы показывали товар, чтобы добиться его расположения. Приближаясь к кафедре, Иллитиан чувствовал себя одиноким и уязвимым, темным пятном, незаметным среди многоцветья. Гордый архонт Белого Пламени уже смирился с тем, что единственным, что защищало его от Эль'Уриака, была приносимая им польза. Если он перестанет быть полезен, то ни стены, ни стража его не уберегут, как это уже открылось Крайллаху и Кселиан. И все же, для него было настоящим испытанием смелости предстать перед древним императором Шаа-дома безо всяких трюков в рукаве и надеяться лишь на то, что Эль'Уриак будет в добром нраве и не решит убить его просто по прихоти.

Эль'Уриак был облачен в открытую спереди мантию бледно-серебристого оттенка, под которой виднелись сверкающие доспехи цвета бронзы. Голову венчала корона, украшенная восемью звездами меняющихся цветов, в руке он сжимал скипетр, вырезанный из цельного рубина. Так выглядели высшие архонты во времена до воцарения Векта, и так он без слов заявлял о притязании на власть, которой обладали благородные владыки ушедшей эпохи — времени, к которому Шаа-дом, строго говоря, не имел никакого отношения. Все эти регалии не оставляли сомнений, что Эль'Уриак намерен править Комморрой вместо тирана. Несмотря на столпотворение, он сразу заметил появление Иллитиана и повернулся к нему с восторженным видом, как будто к нему вернулся старый друг, который уехал давным-давно.

— Ниос! Благодарю, что принял мое приглашение. Я так рад, что ты смог прийти! — воскликнул Эль’Уриак глубоким голосом, полным тепла и гостеприимства.

— Эль'Уриак, для меня это честь — быть приглашенным в твое тайное королевство, — Иллитиан пристально посмотрел на него. — Я так полагаю, о твоей безопасности можно больше не беспокоиться?

— Не бойся, всем здесь можно доверять, они скорее пожертвуют своими жизнями, чем раскроют мои секреты врагам.

— Это вселяет уверенность. Я, конечно же, готов присоединиться к этой толпе счастливых мучеников.

— В твоей преданности нашему общему делу невозможно сомневаться, я это точно знаю, — ответил Эль’Уриак с искренней уверенностью. Что он знал такого, чего Иллитиан не знал? От этой мысли веяло холодком. — Именно поэтому я и позвал тебя сюда, чтобы ты поделился своими мыслями по поводу прискорбной кончины Крайллаха.

Внутри у Иллитиана все перевернулось. Эль’Уриак спрашивает, что он думает об убийстве Крайллаха? Может, он планирует поймать его в ловушку, ложно обвинить в сообщничестве?

— Я так понимаю, что в этом отвратительном преступлении повинен верховный палач самого Крайллаха, инкуб по имени Морр. И насколько мне известно, он до сих пор избегает правосудия.

Эль’Уриак пристально наблюдал за ним, взвешивая каждое его слово на правдивость.

— Да, такова распространенная версия, и я ее тоже слышал, — безразлично заметил он. — Главный вопрос: почему палач убил своего господина. Ниос, как ты думаешь, почему он это сделал? Какой у него был мотив?

— Я рассудил, что он работал на наших врагов, — солгал Иллитиан, отметив про себя, что Эль’Уриак не потребовал никаких теорий по поводу гибели Кселиан. Он решил рискнуть и попробовать двинуться в этом направлении. — Может быть, это была попытка ослабить наш альянс, учитывая недавний… раскол в Клинках Желания. Наши противники также хотели бы устранить и Вечное Царствие как жизнеспособную и мощную фракцию.

Эль’Уриак не потянулся за приманкой и, похоже, продолжал взвешивать ответ Иллитиан. Несомненно, он уже знал о смерти Крайллаха больше, чем архонт Белого Пламени, и просто проверял его. Ему не нужны были никакие предположения, он хотел узнать, сколько знает Иллитиан и о чем догадывается. Настоящий вопрос стоял так: что будет фатально — избыток знания или же его нехватка.

Решив, что пусть уж лучше его постигнет проклятье за то, что он знает слишком много, Иллитиан начал:

— Конечно, для инкуба, особенно настолько высокопоставленного, как Морр, такое предательство — совершенно беспрецедентный поступок. И если такой, как он, вдруг продался бы нашим врагам, как мы могли бы столь свободно вести беседу? Каратели Векта уже были бы у наших дверей.

— Действительно, — кивнул Эль’Уриак.

— Но если за этим стоит не Вект, то кто?

— Знаешь ли, Ниос, тут явно работают иные силы. Тиран все еще не знает о моем возвращении, и в этом я уверен, но должен сознаться, что кончина Крайллаха встревожила меня.

— Боюсь, что мне довольно сложно предложить эффективный план наших дальнейших действий, учитывая, что преступник, судя по всему, бесследно исчез.

— Колеса уже задвигались, Ниос. Мои недруги скоро узнают, что на этот раз от меня не так-то легко избавиться, — при этих словах Эль’Уриак легко улыбнулся, но Иллитиан уловил в его глазах опасный огонек. — Но давай-ка отложим в сторону столь мрачные речи. Есть и другое дело, о котором я хотел бы с тобой поговорить, более приятное, чем трагическая гибель Крайллаха. Пришло время собрать все наши силы, чтобы участники заговора скрепили верность клятвами и полностью посвятили себя общей цели.

Взгляд Эль’Уриака ушел куда-то вдаль, как будто мысленным оком он созерцал иные места и времена.

— Через три дня я созову на праздничный банкет всех наших главных сторонников. Он станет демонстрацией силы, где все они наберутся отваги, видя свою многочисленность, а также предупреждением, когда они увидят судьбу предателей, которых я отыскал в их рядах. Я надеюсь, ты придешь, Иллитиан. Я так много тебе должен, что без тебя пир просто не будет тем же.

Приглашение Эль'Уриака звучало так скромно и заботливо, что Иллитиан подумал, не издевается ли тот над ним.

— Конечно же, я буду очень рад присутствовать, — механически ответил он, не зная, не приглашают ли его на собственную публичную казнь.

— Чудесно. С твоей стороны было очень великодушно нанести мне личный визит. Прости за беспорядок, еще так много всего надо сделать.

Иллитиан понял, что его вежливо пригласили к выходу. Он поклонился.

— Благодарю, что нашел время побеседовать со мной, Эль’Уриак. Это был, как всегда, весьма познавательный разговор.

Эль’Уриак с улыбкой кивнул, и Иллитиан попятился назад, пока наконец древний император не исчез среди плеяд своих прислужников. Он сухо сглотнул, но привкус желчи никак не желал покидать его рот.

Архонт торопливо поднялся по рампе и вышел во внешние туннели, где, наконец, бессильная ярость преодолела его выдержку. Ему пришлось унижаться перед существом, которое он помог сотворить, и это наполняло его лютой горечью. Поглощенный собственными мыслями, он едва обратил внимание на скрюченную фигуру, которая вышла за ним из амфитеатра. Иллитиан прошел мимо неустанно трудящихся бригад рабов, стук их инструментов и щелканье кнутов затих вдали. Стены коридоров постепенно сужались, доходя до ширины плеч, ответвления попадались все реже. Вокруг снова воцарилась загробная тишина глубоких катакомб. Ноги автоматически несли Иллитиана по заученным путям, ведущим наверх, ко дворцу.

Только тогда, уже ступая по коридорам, куда редко заходили стражники и рабы, он понял, что идет не один. Он тут же развернулся, положил руку на рукоять своего клинка и выкрикнул вызов:

— Кто смеет идти по следам архонта? Выйди и покажись!

Сгорбленная фигура, хромая, медленно вышла из теней под свет драгоценного камня на потолке. Это было тощее, похожее на черное пугало существо, чьи спина и конечности были противоестественно согнуты.

— Это я, Беллатонис. Мой архонт, я хочу поговорить с вами.

— Беллатонис? — изумленно воскликнул Иллитиан. — Но твои развалины сказали мне, что ты еще в процессе воскрешения!

— Простите этот обман, мой архонт, — прохрипел мастер-гемункул, подковыляв ближе. — Я пока отложил более тщательное восстановление телесных функций. Просто нужно очень много сделать, и то, что меня считают… недоступным, дало мне некоторые свободы, которыми я не мог бы наслаждаться в противном случае.

Иллитиан более внимательно осмотрел гемункула. Множество тонких штырей пронзало его плоть и погружалось в кости. Внешние зажимы удерживали их на месте, укрепляя таким образом изломанные конечности. С его шеи свисала небольшая фармакопея из банок и пакетов, от которых отходили трубки и питали медикаментами иглы, загнанные под его серую, похожую на воск кожу. Бледная кровь сочилась из ран, а глаза гемункула горели жаром лихорадки.

— Восхищен твоей самоотверженностью, — сказал Иллитиан, почувствовав некоторое отвращение при этом зрелище. — И что же ты делал со всем этим изобилием свободного времени, которое получил благодаря тому, что не умер?

— Пытался понять, что произошло, когда мы возродили Эль’Уриака, — Беллатонис, прихрамывая, приблизился к Иллитиану. — Пытался понять, что случилось с архонтом Крайллахом и архонтом Кселиан, — изуродованный гемункул наклонился к нему и понизил голос до хриплого шепота. — Пытался понять, что мы призвали, Иллитиан, и как от этого избавиться.

Иллитиан невольно отшатнулся.

— Ты обезумел? — сердито прошипел он. — Такие слова — смерть! И все же ты смеешь говорить их здесь, в его собственных владениях?

Гемункул улыбнулся, как будто извиняясь.

— Лучше здесь, чем в вашем тронном зале, архонт. Вы и сами знаете, что скверна распространилась уже и там. Почему бы еще приходить одному? Вы знаете, что воины Белого Пламени скорее подчинятся приказам Эль’Уриака. Вы знаете, что одно его присутствие смущает сердца и повелевает разумами, чтобы те делали все, что он хочет.

Иллитиан оглядел темный пустой коридор, намеренно внушая себе, что они здесь одни. Он стиснул пальцы на рукояти меча, ощутив мгновенное желание выхватить его и превратить улыбающееся лицо гемункула в кровавое месиво. Справившись с порывом, Иллитиан сознательным усилием разжал руку.

Беллатонис был прав, отрицать невозможно. Чувство беспомощности Иллитиана произрастало от того простого факта, что он не мог быть уверен, что кто-либо будет ему подчиняться.

— Хорошо, я слушаю. Но выбирай слова как можно более тщательно, горбун, я не собираюсь предавать нашего возлюбленного Эль’Уриака, невзирая на все твои увещевания.

Беллатонис медленно кивнул, распознав в его словах древние формулы отрицания.

— Вы много раз ходили к Анжевер и разговаривали с ней, но она упрямилась, не так ли? Уверяю, что более умелая рука у консоли заставляла ее петь как пташку. Добавим к этому мои собственные расследования и… ну вот и все, — вздохнул Беллатонис. Его пронизанные сталью конечности мерцали в тусклом свете, когда он двигался. — Понимаете, даже с силой миропевицы регенерация не должна была быть мгновенной, для этого потребовалось бы куда больше энергии извне. Когда мы призвали Эль’Уриака, нечто иное нашло трещину в реальности и вернулось вместе с ним. Великая восставшая сущность из-за пелены, которая носит Эль’Уриака как маску и пока еще скрыта, но руководит каждым его действием.

— Пока что? — настороженно переспросил Иллитиан, лицо которого казалось каменным и непроницаемым.

— Да. Пока оно не найдет достаточно прочную опору в реальности, чтобы полностью выйти наружу и открыть постоянный разлом, — Беллатонис по-птичьи наклонил голову, как будто ожидал, что Иллитиан уже знает ответ, и продолжил: — Во многом это можно назвать идеальным симбиозом. Оставшаяся личность Эль'Уриака и его вера в себя создают идеальный каркас для того, чтобы на него наросла эта сущность. Его амбиции растут, а с ними растет и она, постоянно напитывая его все большей силой извне. Этот феномен известен среди рабских рас. Мы не слишком ценим их знания, но в этой области их опыт в некотором роде куда обширнее, чем наш собственный.

Между архонтом и гемункулом повисла тишина, нарушаемая лишь звуками капающей влаги и вздохами затхлого ветра, носящегося по туннелям. Иллитиан тщательно взвешивал ценность секретов, которые мог узнать, против цены, которую можно было заплатить за эти знания. Любопытство наконец преодолело осторожность. Он всегда мог предоставить Эль’Уриаку все, что было ему поведано, и отречься от Беллатониса, хотя, если гемункул был прав, то Иллитиан мог не надеяться, что это спасет ему жизнь.

— Так вот почему Морр пошел против своего хозяина? Ты имеешь в виду, что Крайллах был… осквернен связью с Эль’Уриаком? — наконец спросил он.

— Да, — с сожалением прохрипел гемункул. — Каким-то образом сущность, вошедшая в Эль’Уриака, заразила и Крайллаха, пока тот возрождался. Посредством влияния на Крайллаха Вечное Царствие постепенно переходило под жесткий контроль Эль’Уриака, и перешло бы, если бы верховный палач не распознал опасность и предпринял меры. Вечное Царствие всегда рисковало скатиться до уровня обычного культа удовольствий. Крайллах собирался подтолкнуть их и довести до самого конца.

— Так, значит, теперь Морра прикрывают инкубы, — перебил Иллитиан, — несмотря на то, что он нарушил клятву и изменил хозяину. Немногие архонты сохранят доверие к этому молчаливому братству, если прознают об этом.

В уме Иллитиана расцвели непрошеные замыслы о шантаже. Получить рычаг давления ин инкубов — это было бы очень и очень неплохо…

— Но потом они узнают всю эту печальную историю до конца, мой архонт, — слова Беллатониса холодной водой окатили еще не рожденные планы. — Как я понимаю, инкубы клянутся защищать живого лорда, а не какого-то демонического самозванца.

— А что насчет Кселиан? — подтолкнул Иллитиан. — Я могу только предположить, что твоя великая теория заговора включает и объяснение ее смерти.

— Отрицание очевидного — это, безусловно, последний приют отчаявшегося разума, мой архонт. Я много раз видел подтверждение тому на своем операционном столе, — Беллатонис вкрадчиво улыбнулся. — Я не удивлен, что она тоже попала в паутину Эль’Уриака. Во многом более удивительно то, что вы пока что живы, невредимы и не затронуты порчей, насколько я могу сказать. Он считает вас полезным, Иллитиан, куда полезнее, чем все ваши благородные союзники. Как и Крайллах, Кселиан носила в себе семена своей собственной погибели, хотя это было не столь заметно. Я полагаю, существо, выдающее себя за Эль’Уриака, сочло ее слишком гордой и неподатливой, чтоб из нее получился полезный инструмент. Чтобы устранить Кселиан, оно начало заботиться об этих семенах слабости, пока они не расцвели и не привели ее к смерти. В сознании Кселиан жажда крови всегда затмевала все остальное. Эль’Уриак незаметно усиливал эту жажду, и в конце концов она ее поглотила.

— Так что же, как ты думаешь, мы выпустили на свободу?

— Древний рок, мой архонт. Тот, что уже много раз выпускали в нашем городе и снова обуздывали. Не бойтесь, мы много хитрее, чем думают наши недруги. Враг все еще думает, что его цель неизвестна, и, хотя он недоумевает по поводу гибели Крайллаха, его страхи еще не обрели форму.

— Ты бы ничего этого не рассказал, если бы не нуждался в помощи. Чего ты от меня хочешь?

— Пустяк. Я бы не стал просить, чтобы вы выступили против него открыто. Если личность Эль’Уриака станет сильнее, то сущности станет сложнее контролировать его действия. И вышло так, что в наших руках есть артефакт из прошлого Эль’Уриака, вещь, которая смогла бы весьма успешно сфокусировать его разум на настоящем моменте…

— Голова старухи, — прямо сказал Иллитиан.

— Именно так. Анжевер знала прежнего Эль’Уриака. Я не сомневаюсь, что соприкосновение с ней вызовет всевозможные воспоминания. Если вы принесете ему голову как подарок на этом собрании, которое он запланировал, Эль’Уриак не сможет от нее отказаться.

— Потому что, конечно же, ты не мог инфицировать ее чем-нибудь смертельно опасным или попросту превратить в бомбу. Грубо, Беллатонис. Не могу поверить, что ты говоришь серьезно. Я не буду твоим рабом-посыльным.

— Конечно, вы сможете подробно исследовать голову, прежде чем взять ее, и я уверяю, что ни в ней, ни на ней никоим образом не будет скрыт какой-нибудь механизм умерщвления. Если честно, то я думаю, что подарок весьма одобрят и Эль’Уриак, и его тайный хозяин.

— Почему? — насторожился Иллитиан. Он понял, что принимает предложение гемункула всерьез, несмотря на инстинктивный скептицизм. Архонт не сомневался, что Беллатонис скрывает за идеей какой-то низкий мотив, но идея, что он сможет нанести удар Эль'Уриаку, не пачкая при этом рук, звучала весьма заманчиво.

— Из семи фрейлин Эль’Уриака лишь Анжевер удалось спастись от демонов при падении Шаа-дома. Если вернуть ее господину, пусть даже в таком ослабленном виде, это великолепно простимулирует остаточную личность Эль’Уриака. Живущее в нем существо тоже будет в восторге, когда наконец завладеет ею, и в этот момент триумфа, возможно, слегка ослабит свою маскировку, не в состоянии оценить опасность. Я ни на секунду не сомневаюсь, что эта сущность — одна из тех, которые участвовали в разорении Шаа-дома, когда там возник разлом.

— Но ты сказал, что этот дар никак не навредит Эль’Уриаку напрямую.

— Он не навредит Эль’Уриаку напрямую, нет, мой архонт.

— Хорошо, тогда я принимаю твое предложение. Надеюсь, Беллатонис, нет нужды подчеркивать, какие последствия повлечет за собой ложь или попытка одурачить меня. Я не верю в твои дикие измышления насчет Эль’Уриака, Кселиан и Крайллаха. Более вероятно, что мы наблюдаем тирана за работой. Знаешь, ты слишком часто слушаешь старуху, возможно, именно она — истинный источник дьявольского воздействия, которое ты видишь в каждой неудаче. Ты забыл, что она уже оказалась неправа в одном очень важном моменте.

Беллатонис по-настоящему оторопел. Дротик Иллитиана попал в цель. Возможно, он действительно слишком полагался на Анжевер и ее интерпретацию событий…

— На… э… на какой важный момент вы указываете, мой архонт? — смиренно спросил гемункул.

— Ну, разумеется, на Разобщение! Она твердо предсказывала, что оно произойдет, если мы воскресим Эль’Уриака, и вот мы стоим здесь и не испытываем никаких неудобств, кроме разве что беспрестанных слухов и безосновательного карканья варполюбов. Я окажу тебе большую услугу, забрав голову старухи и подарив ее Эль’Уриаку — спасу тебя от ее коварной лжи. Больше не следуй за мной, гемункул, или я добавлю тебе причин вернуться в воскресительный склеп.

Иллитиан повернулся и без единого слова ушел прочь. Беллатонис смотрел, как он исчезает в плохо освещенном проходе, ведущем к его крепости. Скоро он, несомненно, съежится там в смертельном страхе перед собственными придворными. Позади гемункула зашевелились беспокойные тени, и шипящий шепот скользнул в воздухе.

— Конечно, он что-то подозревает, — проворчал Беллатонис в темноту. — Он всегда и все время подозревает все и вся, такова его натура. Но когда придет время, он это сделает, потому что отчаянно желает вернуть себе контроль — любым возможным способом.

Изломанная фигура гемункула, шаркая ногами, двинулась прочь вместе с темными силуэтами, льнущими к его стопам.

— Теперь мы должны довериться миропевице, — прохрипел он ползучим теням. — Все зависит от нее.

Из мрака снова донеслись тревожные шепотки.

— Разобщение? Нет сомнений, что оно еще настанет, несмотря на заявления Иллитиана, — фыркнул Беллатонис. — Теперь оно неизбежно.

Глава 16. ПУТЬ ОТСТУПНИКА

Со страхом в душе Синдиэль кралcя по плохо освещенным коридорам тайных владений Эль’Уриака. Он был облачен в богатые одеяния из мерцающего эолова меха и шелка солнечного паука, его шею и руки украшали драгоценные металлы и радужные самоцветы. Вооружение его составляли красивый, плавно изогнутый осколочный пистолет и Дай Саойт, длинный прямой клинок, который, очевидно, обладал древней родословной, куда более выдающейся, чем его собственная. Оружие играло, скорее, демонстративную роль, он должен был носить его, как подобало аристократу из Комморры. Самое смертоносное устройство из тех, что было у Синдиэля, пряталось на запястье, под пышными оборками на рукаве. Он надеялся, что ему не придется использовать это оружие, но настолько отчаялся, что взял его с собой просто на всякий случай.

Все было так несправедливо. Несмотря на то, что его вырядили, как какого-то варварского князька, все богатство Синдиэля никак не помогало защититься от чувства, что ему чего-то сильно не хватает. Под прямым покровительством Иллитиана и с менее заметной благосклонностью Эль’Уриака его звезда быстро поднималась. Он уже получил под свое командование эскадрон стремительных корсаров, базирующийся на Когте Ашкери, и поселился в шикарном поместье неподалеку. Ему подчинялись воины, которые преклоняли перед ним колени и называли его драконом, ему дали отборных рабов с миллиона планет, с которыми он мог делать все, что хотел. Теперь он мог воплотить любую фантазию, предаться любому тайному греху в обществе, которое никогда не осуждало поступки своих граждан, вернее, ему просто не было до них дела. Архонт наградил его всем, что обещал, и Синдиэлю, относительно недавно познакомившемуся с концепциями собственности и владения, кружило голову.

И все же он чувствовал, что постепенно понимает неприятную правду о Темных Сородичах. Это была мысль из тех, которые, однажды сформировавшись, уже не могут просто так исчезнуть. В своем роде эльдары Комморры были такими же ограниченными и приземленными, как жители искусственных миров или, если на то пошло, экзодиты. Они тоже отрицали часть себя в погоне за бессмертием, пытаясь не смотреть в лицо своей психической натуре и надеясь таким образом перехитрить Ту, что Жаждет. Он начинал потихоньку задумываться, не позволила ли демоническая богиня ускользнуть части эльдарской расы лишь для того, чтобы наслаждаться их страданиями, которые они сами на себя навлекали, вечно извиваясь и корчась в попытках избежать Ее когтей.

Он крался с комом в горле, не в силах решить, стоит ли ему попробовать пойти вперед с гордо поднятой головой или нет. Эта часть катакомб под крепостью Белого Пламени, насколько можно было очертить ее границы, принадлежала Эль’Уриаку и его миньонам, которые сделали из нее временный дворец. Синдиэлю рассказывали, что под великим портовым городом все изъедено тайными ходами, укрытиями, подкопами и контрподкопами, которые за многие века прорыли соперничающие кабалы. Старый император Шаа-дома объявил, что совершенно доволен этим троглодитским жилищем, и редко выходил оттуда. В норе Эль’Уриака с пугающей регулярностью исчезали рабы, но, очевидно, в Комморре это обстоятельство само по себе не вызывало никакой особенной тревоги или интереса.

Синдиэль никак не мог избавиться от чувства, что некий ужас скрывается там, внизу, и что он становится все сильнее день ото дня. Хотя среди мрачных, но гениальных умов вечного города он часто сам себе казался наивным и невежественным, одно он знал точно — их психические чувства притуплены до практически полной слепоты. Они воспринимали варп, как силу, которой можно манипулировать, и отказывались видеть, что тот тоже манипулирует ими.

Звук приближающихся шагов отвлек его от неспокойных мыслей. Он повернулся, забежал в темный проход, пересекающий коридор, и вжался в тени возле заплесневелой каменной стены. Размеренный шаг двух пар бронированных сапог уверенно приблизился к перекрестку, ненадолго затих и двинулся дальше. Синдиэль осторожно выбрался в основной коридор как раз во время, чтобы увидеть спины двух воинов-кабалитов, исчезающих в том направлении, откуда он пришел.

Он пошел дальше, с горечью размышляя о том, как провидение снова продемонстрировало свою привычку помещать его в ситуации, к которым он не был готов. Он пришел в логово Эль’Уриака, не имея четкой цели, только расплывчатое представление о том, что он должен его увидеть ипочувствовать, как будто это могло подтвердить или развеять его страхи. Видимо, подразумевалось, что после этого ему придется героически импровизировать. Теперь он бродил по области, которую активно патрулировали, и не мог адекватно объяснить, что он тут делает. Судьба не оставила ему иного выбора, кроме как красться дальше хотя бы для того, чтобы найти другой выход.

Так всегда и происходило. Синдиэль никогда не думал о себе, как об отступнике, на самом деле он считал, что долго и тяжело трудился, пытаясь найти свою цель в жизни. Он пришел к мнению, что ему не повезло родиться на искусственном мире, и что он никогда не был предназначен для жизни в столь жестких и узких рамках, но судьбе почему-то вздумалось поселить его именно туда. Он часто и с радостью восставал против ограничений, наложенных провидцами, и нравоучительных догм своих товарищей, думая об этом как о своем новом предназначении — вносить разнообразие в жизнь.

Те немногочисленные розыгрыши, которые он устраивал своим безразличным товарищам по искусственному миру, и уроки, которым он пытался их научить, не слишком сблизили их друг с другом. Медленно, но уверенно его выдавили на холодные и пустые окраины общества, откуда он наблюдал за тем, как остальные отправляются в бессмысленные путешествия по разным путям — садовник, скульптор, актер, философ, воин, и так далее, и так далее. Он понял, что их цель — прожить всю жизнь широко образованной посредственностью, и презрел их за это.

Какое-то время он увлекался путем воина, но обнаружил, что тот — наиболее ограниченный и ритуализированный из всех. Весь путь воина как будто сводился к тому, чтобы перестать быть воином, чтобы отвергнуть ту часть психики, что жаждала насилия. Когда ему предоставили возможность покинуть свою прекрасную тюрьму и сбежать в куда более просторную вселенную, он ринулся без оглядки. Даже сейчас он помнил, как устало пожал плечами провидец, когда Синдиэль спросил его, что случится, если он не захочет уйти.

Огромная и чудесная вселенная по большей части оказалась всего лишь грязью и убожеством, ведущими войны с невежеством и упрямством. Его предположительно недовольные правилами товарищи-странники походили на обычных туристов, любящих дышать свежим воздухом и вмешиваться в чужие дела. Никто из них не имел ни малейшего намерения подвергать сомнению свой образ жизни или попытаться создать свой собственный путь. Они просто скучали и были недовольны, поэтому выбрали предписанный искусственным миром жизненный путь, который был помечен как «для скучающих и недовольных». Синдиэлю хотелось от жизни большего.

Что ж, он получил, что хотел, и в довесок проклял свою бессмертную душу. Слушать проповеди провидцев об опасностях варпа и духовной самости было одно, войти в населенные демонами развалины Шаа-дома — совсем другое. Он обнаружил, что верит в существование своей бессмертной души как никогда раньше.

За это можно было также винить Пестрого. С тех пор, как он покинул Железный Шип, слова серой фигуры продолжали всплывать в его памяти и преследовать его. Синдиэль чуть не умер от страха, когда лежал возле портала, и его схватили за ногу. Потом он пришел в ярость, увидев улыбающееся лицо в полумаске, нависшее над ним.

«Не думай, что это Конец, — сказала замаскированная фигура. — У тебя больше выбора, больше шансов впереди, чем ты способен осознать. Твой путь всегда останется твоим, что бы тебе не говорили. Помни, что не может быть слишком поздно, чтобы попытаться вернуть себе свою душу».

С тех пор его разум не покидала мысль, что он все еще может сделать… что-то и искупить свою вину. Он думал, что предан темному пути, что наконец-то плюнул в лицо вселенной раз и навсегда и поклялся искать могущества любой ценой. Теперь он понял, что могущество, которого он жаждал, бессмысленно. Он чувствовал первые щупальца голодной пустоты комморритов, проникающие внутрь, и она ему совершенно не нравилась. Он начал понимать неиссякаемую ярость Темного Города и его потребность пожирать все, к чему он прикасался. Если комморриты перестанут это делать хотя бы на миг, то зияющая бездна, постоянно распростертая у них под ногами, поглотит их всех. Теперь, видя перед собой вечную жизнь паразита и эксплуататора, он нашел эту идею отвратительной.

Итак, глупый Синдиэль забрел в логово чудовища без всякого плана, как будто один идиотский поступок мог искупить убийство его товарищей и разглашение секретов, которые он поклялся хранить всю свою жизнь. Его поразила мысль, что, возможно, им двигала некая тяга к саморазрушению, желание заигрывать со смертью в попытке загладить свою вину. Идея оказалась странно воодушевляющей, и он легким шагом припустил вперед.

Ноги принесли его в колоколообразную комнату, откуда расходилось еще три коридора. Из левого прохода доносились далекие отзвуки воплей, пронзительной музыки или некой смеси их обоих. Из коридора прямо впереди дуло теплым влажным воздухом, густо насыщенным сладковатым ароматом жарящегося мяса. Правом ответвление не источало ни звуков, ни запахов, ни света, и через миг сомнений Синдиэль повернулся и устремился в этом направлении.

Коридор закручивался и уходил вниз, на грубо вытесанных стенах периодически встречались тусклые светильники из драгоценных камней. Влага конденсировалась на камнях, капала вниз и собиралась в маленький ручеек, который постепенно протачивал канавку в центре коридора. Синдиэль старался не наступать в медленно текущую жидкость, пытаясь не думать, какие отвратительные стоки могли просочиться в это подземелье за тысячи лет.

Он уже чувствовал, что его худшие страхи готовы оправдаться. В катакомбах царило явное, всепроникающее чувство неправильности, и жуткие чудовища, которые мерещились напуганному Синдиэлю в каждой тени, не были лишь порождением паранойи. Он остановился как вкопанный, чтобы разглядеть размытый силуэт, едва видимый впереди. Коридор, судя по всему, выходил в какое-то открытое пространство, и там, на границе света и тени, находилось… нечто. Выглядело оно неприятно: асимметричная, отдаленно напоминающая конус глыба из плоти.

Синдиэль повернулся, чтобы отступить, но услышал звук, который заставил его остановиться. Высокий и далекий, он пощипывал его сознание и звучал не только в ушах, но и непосредственно в мозгу. Поначалу бывший странник испугался, но страх исчез, когда он прислушался. Это была песня, лишенная слов. В ней не было ничего коварного или угрожающего, как он сперва подумал, она не пленила его душу или разум, разве что в метафорическом смысле. Песня, полная печали и тоски, с едва заметной, но не исчезающей примесью надежды.

Озарение обрушилось на Синдиэля. Только одна душа в Комморре могла столь проникновенно петь, изливая свои страдания. Чистое сердце. Он уже убедил себя, что ее давно убили Иллитиан и его приспешники, а душу пожрали в какой-нибудь отвратительной оргии, но на самом деле не знал, на что ему надеяться — что она жива или что все-таки нет. Он не слышал голос миропевицы с тех пор, как Линтис впервые познакомила их в Мировом Храме Лилеатанира. Было это, конечно, в лучшие времена, до того, как он решил продать ее в рабство ради собственной выгоды.

Все это поначалу походило на игру, в которой Синдиэлю суждено было стать победителем. Он не мог поверить в собственную удачу, когда нашел сферу разговора, очевидно, брошенную Темными Сородичами в спешке отступления после кровопролитной стычки. Позже, познав глубины комморитского коварства, он начал сомневаться, настолько ли случайной была эта находка. Не зная, почему он спрятал гладкий халцедоновый шарик от своих товарищей, странник стал изучать его, по-прежнему без ведома всех остальных. После множества тайных экспериментов он обнаружил, что сфера позволяет ему общаться с неким честным с виду князем из Темного Города, полулегендарного места, где царили злодейство и порок, которое всегда манило Синдиэля своей гибельной привлекательностью.

В описаниях архонта Иллитиана Комморра выглядела романтически опасной и чарующей. Он не пытался скрывать яростную конкуренцию и высокие ставки, говорил об отваге и силе воли, необходимых, чтобы жить и процветать. Для уставшего слуха Синдиэля это было настоящей музыкой. Наконец-то свобода! Возможность жить в полной мере! Теперь Синдиэль с горечью осознавал, что Иллитиан искусно манипулировал им, дергал за ниточки, намекая на запретные удовольствия, которые даны тем, кто повелевает другими, и порицая скучные монашеские запреты искусственных миров.

Синдиэль задумался, сколько других недовольных жизнью эльдаров ушло в Темный Город на протяжении столетий, притянутые им, как зовом сирены. Видимо, много. Комморру переполняло бесчисленное множество жителей, больше, чем население тысячи или даже миллиона искусственных миров. Синдиэлю казалось, что вся его раса стеклась в этот единственный город, а жители искусственных миров и экзодиты были всего лишь бедными дальними родственниками, которым позволили присутствовать на сборище, несмотря на их застенчивость. В Комморре сохранились остатки могущества и величия гордой эльдарской расы, какими бы темными они не были.

Если Иллитиан о чем-то просил, то это всегда был какой-нибудь пустяк. Просто сообщить, куда направляются странники, чтобы они случайно не наткнулись на его воинов, или передать данные о том, где нуждающийся в ресурсах город мог бы раздобыть определенные руды или минералы. В благодарность Иллитиан доверился Синдиэлю и рассказал, как он надеется заново объединить разрозненные ветви их расы. Архонт собирался начать процесс с того, что выступил бы против жестокого и грозного тирана, правящего Комморрой — Асдрубаэля Векта — и заставить его раскаяться в своих злодеяниях.

Однажды Иллитиан сказал, что Темный Город нуждается в жертве, чтобы перейти в новую эпоху, и что эту жертву сами Сородичи принести не могут. Чтобы разбить цепи, Комморре требовался мученик, и только он, Синдиэль, был достаточно силен и чист духом, чтобы помочь своим порабощенным братьям в час нужды. И с этого момента Синдиэль проделал большую часть работы сам, убедив себя, что одна жизнь, отданная ради спасения миллиардов, — не такая уж высокая цена. Тогда это казалось абсурдно простым, совершенно ясным решением. Только потом Синдиэль — будучи глупцом — начал понимать мрачные интриги, в которых запутался.

Он думал, что они убили миропевицу ради какой-то сделки с демонами и воскрешения Эль’Уриака. Но она была жива, хотя насколько — неизвестно. Мелькнула жуткая, тошнотворная мысль, что ее могли превратить в эту груду плоти, что преграждала путь впереди. Наверняка гемункулы в свободное время занимались именно такими извращенными делами.

Синдиэлю понадобилось немало времени, чтобы набраться храбрости, решиться и двинуться вперед. Он мог придумать сотню причин, чтобы отступить, и только одну, чтобы идти дальше, но она одна побивала все остальные. Он просто должен был знать. Наконец он вытащил пистолет, скорее для моральной поддержки, и начал красться дальше. Вскоре стало видно, что путь переходит в мост над темным поблескивающим прудом. В отдалении возвышалась одинокая, огромная колонна толще, чем башня, и поддерживала потолок, затерявшийся в тенях наверху.

Мясистая глыба, которую он увидел ранее, находилась на полпути между Синдиэлем и этим строением. С великим облегчением он понял, что пение исходит не от горы плоти, а издали, от громадной колонны. Внимательно разглядев неприятный объект перед собой, Синдиэль убедился, что это было какое-то существо, стражник, вылепленный гемункулами из живой плоти. Он мог разглядеть шрамы на коже, растянутой на вздутых от мышц плечах и толстых икрах. Существо сидело на корточках в середине моста, опустив голову, которая скрывалась из виду между руками, похожими на каменные плиты. Из мощного позвоночника рос целый миниатюрный лес шприцов и бионасосов, которые тихо побулькивали, качая по телу кислотный ихор, которым ему заменили кровь. Синдиэль почувствовал абсурдное облегчение от того, что не видел лица этого создания.

Он осторожно пробрался на мост и почувствовал небольшой прилив отваги от того, что существо не отреагировало на движение. Синдиэль медленно приблизился, ступая так аккуратно, что не издавал даже намека на звук. Стражник слегка пошевелился, и тот застыл на месте. Плач миропевицы по-прежнему ткал в неподвижном воздухе песнь, повествующую о месте, где вся жизнь соединяется внутри мирового духа, где любая боль утихает, а вражда забывается. Из-под рук существа донеслось несколько глубоких вдохов, и оно снова погрузилось в то, что, как надеялся Синдиэль, было беспробудным сном.

По сторонам едва хватало места, чтобы протиснуться мимо этой твари и не задеть ее, но Синдиэль не был готов попробовать другой маршрут, через пруд. Что-то в этой темной недвижимой поверхности казалось еще более опасным, чем сидящий перед ним стражник. Загадочная башня и жалобное пение миропевицы гнали его вперед.

Он двигался со всей возможной осторожностью, преодолевая страх и мягко ступая мимо твари, и успешно преодолел половину пути. От этого он набрался храбрости, несмотря на то, что стражник был ужасно близко, и Синдиэль даже чувствовал исходящее от него животное тепло. Он уже обошел существо и снова вышел на дорожку, когда пение вдруг оборвалось. Нарушитель замер на месте, мечтая стать невидимкой.

Гора плоти рядом с ним взорвалась рыком, его подобные древесным стволам руки обрушились на поверхность моста и замолотили по ней. Из-под громадных плеч на Синдиэля уставилось лицо в маске из черного железа, чьи красные бездушные глаза горели ненавистью ко всему живому. Синдиэль закричал и отскочил назад. Его ноги заскользили по краю зловещего пруда.

Тварь взмахнула загребущими руками, едва различимыми от скорости движения. Синдиэль попытался броситься в сторону, но его ноги были недостаточно быстры, чтобы спастись от взбесившегося чудовища. Оно схватило его и прижало к покрытой шрамами груди с такой силой, что кости затрещали. Челюсти, усеянные железными клыками, сорвали его богатое одеяние, вмиг добравшись до тонкой сетчатой брони под ней. Еще несколько секунд, и щелкающие зубы вонзятся в его плоть.

Пистолет выпал из руки Синдиэля в тот же миг, как его схватили. Теперь он в отчаянии попытался ударить монстра свободной рукой. Слабый тычок кулака не оставил и следа на прочной, как железо, плоти, но устройство, все еще закрепленное на его запястье, оказалось куда более эффективным. Невидимые нити тончайшей проволоки выстрелили из скрытого оружия, проскользнули сквозь рукав, пронзили покрытую шрамами шкуру и легко погрузились в плоть, как будто проходя сквозь воду. Стражник снова взревел, выронил покрытого синяками и окровавленного Синдиэля и схватился за крошечную ранку, которую тот проколол в его боку. Шприцы в спине чудовища зашипели, автоматически вводя в кровь коагулянты, чтобы запечатать брешь в шкуре, и стимуляторы, чтобы вызвать у гротескного стражника ярость берсерка.

Но размер раны был обманчив. Скрытое оружие Синдиэля, которое Пестрый на прощание подарил ему в Железном Шипе, было древним и редко встречалось в позднейшие эпохи, а имя ему было «поцелуй арлекина». В тот краткий миг, пока «поцелуй» касался кожи стражника, он выпустил внутрь несколько метров мономолекулярных нитей, которые теперь разворачивались в его теле. Насколько крепким не было измененное существо, оно не могло выжить со внутренностями, иссеченными в жидкую кашицу. Великан осел, рухнул с моста с последним стоном отчаяния и исчез в темном пруду, оставив лишь легкую рябь на поверхности.

Синдиэль лежал там, где упал, и переводил дыхание, хватая ртом воздух. Беспомощный, он ждал топота бегущих ног, грубой хватки чужих рук, но никто не пришел за ним. Постепенно сердце перестало бешено колотиться, и он начал приходить в себя. Эльдар осторожно пошевелил руками и ногами, проверяя, нет ли переломов. Выкрученные конечности болели, но, похоже, работали, а вот ребра горели от муки всякий раз, когда он вдыхал. Через несколько минут он перекатился и медленно поднялся на ноги. Он встал и уставился на путь, оставшийся ему до башни, размышляя, не пыталась ли незримая миропевица намеренно погубить его. Синдиэль, пошатываясь, побрел вперед, не зная, что он теперь ищет: искупление или возмездие.

В тусклом камне колонны были грубо вырублены ступени. Лестница поднималась вверх крутой спиралью и быстро исчезала из виду. Усталый Синдиэль начал карабкаться вверх практически на четвереньках, позади него развевались разорванные одежды.

После кажущегося бесконечным подъема лестница закончилась плоской площадкой, которую сделали, расширив огромную горизонтальную трещину в колонне. С потолка свисало множество ламп, заливая мягким белым светом похожий на грот разъем. Здесь было немного вещей, но единственной достойной внимания была покрытая богатой резьбой кровать из темного дерева, а если точнее — то, что в ней находилось. Миропевица Ларайин сидела в постели, глядя, как Синдиэль с трудом преодолевает последние несколько ступеней. На шее у нее был застегнут металлический ошейник с цепью, которая присоединялась к стене. Она выглядела невредимой, однако глаза казались прозрачными озерами страданий. Все мысли о мести покинули его разум при этом зрелище.

— Это ты, — сказала она.

— Да, это я. Тот, кто затащил тебя во все это. Я… — Синдиэль умолк, не в состоянии смотреть ей в глаза. Мысленно он уже отрепетировал много сценариев, но теперь, когда настал момент истины, все они превратились в прах. — Мне… мне жаль, — только и смог сказать он.

К его удивлению, Ларайин рассмеялась, не с горечью или издевкой, но с чистой радостью, которая была подобна дыханию весны в этом сумрачном месте. Синдиэль заморгал от удивления, снова рассмешив ее. Он подумал, не сошла ли она с ума от испытаний.

— После всего, что ты сделал, ты все еще невинен, — наконец сказала она. — Это вселяет в меня надежду. Ты сомневаешься в здравости моего ума — нет, я не обезумела. Они могут причинить мне боль, но не могут ко мне прикоснуться.

— Тогда мы можем сбежать! Я заберу тебя отсюда! — воскликнул Синдиэль, чей разум забурлил планами тайного побега из катакомб к какому-нибудь паутинному порталу. Но что будет потом? Ларайин печально покачала головой, и мягкие золотые волосы прошелестели по ошейнику из темного металла.

— Для меня побег невозможен. Я не могу сойти с этого пути. Я стала Морай-Хег и породила чудовище. Если я не буду питать и растить его, кто знает, чем он может стать?

— Питать? Как ты можешь такое говорить? — задохнулся от ужаса Синдиэль. — Пестрый сказал, что всегда есть выбор, всегда есть шансы, которыми можно воспользоваться…

— И это мой выбор — остаться. То, что Эль’Уриак берет у меня, он бы иначе взял у ста тысяч моих братьев и сестер. Я приняла это бремя вместо них. Понимаешь, дело в том, что теперь мной владеет Эль’Уриак. Мы связаны вместе, как тиран и его невеста боли.

Лицо Синдиэля поблекло, как пепел, и все надежды, которые расцвели в нем, полностью увяли. Миропевица с сожалением поглядела на него глазами, которые казались слишком старыми для ее молодого, полного жизни лица.

— Не печалься, Синдиэль, — искренне попросила она. — Я возродила его к жизни и надеюсь увидеть, как он вернется во смерть, ибо разве не таков цикл жизни? Рождение и смерть? Твоя роль в этом окончена, ты должен спастись, пока еще можешь.

— Ты хочешь попытаться убить его? — с удивлением спросил Синдиэль.

— Я не знаю, как. Его сила — в доминировании и разрушении, моя сила — в пестовании всего, что растет. Но жизнь найдет способ закончиться смертью, как это происходит всегда, и когда она завершится, я буду там, чтобы оплакать его уход и спеть о надежде на более счастливое возрождение.

— Мне дали это в качестве подарка, — Синдиэль окончательно пришел к решению, — но я думаю, что на самом деле это предназначалось тебе.

Он снял с запястья поцелуй арлекина и положил его на край кровати.

— Надавишь самой узкой частью на цель, а оружие сделает все остальное.

Ларайин посмотрела на удлиненный черный ромб, но не прикоснулась к нему.

— Это им ты убил стражника? — наконец спросила она.

— Да. Ты пыталась натравить его на меня?

— Нет. Он так страдал, что я запела, чтобы облегчить его муки. Когда я почувствовала, что сюда приближается некто, имеющий цель, я перестала петь в надежде, что его убьют из милосердия, — миропевица нежно улыбнулась Синдиэлю. — И ты это сделал. Прости, что он причинил тебе боль.

— Должен ли я избавить от мук и тебя? — тихо спросил он.

— Нет! Моя смерть теперь не разрешит то, что уже началось. Я пройду этот путь до конца, каким бы горьким он не был.

Синдиэль отвел взгляд и долгое время просидел в безмолвии. Он нашел в себе смелость посмотреть ей в глаза, только когда его собственный взгляд помутился от слез.

— Как ты можешь простить меня после того, что я сделал?

Ларайин долго молчала, прежде чем ответить.

— Ты знаешь, что я не могу простить тебя, Синдиэль. Ты — единственный, кто может это сделать.

Но Синдиэль, растративший последние капли отваги, уже исчез.

Часть 17. ТРИУМФАЛЬНЫЙ БАНКЕТ (ОБЕЩАНИЕ ФРЕЙЛИНЫ)

Спуститься во владения Эль’Уриака было все равно, что войти в волшебную страну фей. Многие недели рабы лихорадочно глодали кварцевые глыбы и растрескавшуюся скальную породу, чтобы сделать из темных катакомб нечто, во что почти невозможно было поверить. Узкие закоулки и глухие тупики теперь стали просторными залами и коридорами, ведущими к роскошно украшенным комнатам, обставленным изящными стульями и столами из слоновой кости. Высокие потолки опирались на сужающиеся кверху колонны, теряющиеся во тьме, косые спуски превратились в пологие ступени, через бездонные пропасти пролегли мосты. Сто тысяч ламп висели в воздухе, освещая путь, и их сияние оттесняло робкие тени за прозрачные портьеры, окрашенные во множество мягких оттенков. Залитые их золотым светом, катакомбы Эль’Уриака выглядели богатым и гостеприимным местом, полным чудес.

Рабы, которые так прилежно работали над превращением сырого подземелья во дворец аристократа, все еще в определенном роде пребывали здесь. Их шкуры в великом изобилии свисали со стен, а хитроумно переделанные кости были собраны в новые формы, чтобы служить хозяину в смерти так же верно, как и при жизни. От плоти, крови и душ же не осталось и следа, кроме разве что ауры смерти и страданий, застоявшейся в золотых залах потаенного царства Эль’Уриака.

Уже несколько месяцев тонкие щупальца его влияния расползались по вечному городу. Безликие агенты приходили к эзотерическим культам и малоизвестным кабалам, напоминая им о позабытых долгах. Делались осторожные предложения тем, кто жаждал власти, а различные лидеры подкупались или сменялись сотнями. Тысячи незаметных ходов служили одной цели: лишить Асдрубаэля Векта силы и верных слуг. Великий тиран по-прежнему ничего не знал о возвращении Эль’Уриака, но, несомненно, почуял, что в политических джунглях Комморры теперь бродит другой хищник. Не так давно среди кабалов участились междоусобицы — Вект старался восстановить контроль. Он наносил удары вслепую, но часто, и часть их обрушивалась на верную цель — на рабов и собственность последователей Эль’Уриака. Страх охватил весь город, и более всего сторонников возрожденного архонта. И когда петля начала затягиваться, старый император Шаа-дома послал зашифрованный клич всем своим избранникам, призывая явиться к нему.

Тайные последователи пришли из каждого уголка Комморры, и Верхней, и Нижней. Мелкие архонты шагали в окружении безмолвных телохранителей, облаченные в доспехи сибариты шли плечо к плечу с легконогими суккубами, механисты следовали за укротителями, предводители банд обменивались насмешками с торговцами плотью. Все они пришли в масках, чтобы скрыть свои личности, хотя некоторые решили выставить себя на всеобщее обозрение, надев лишь тончайшие намеки на маски, сделанные из шелка или хрусталя. Поэт-философ Аклириид и философ-поэт Псо’кобор устроили дуэль, оружием в которой были острые слова и насмешки, а вивисектор Зилатар, заметив приметные шкуры на стенах, начал рассуждать о том, как ведут себя рабские расы в различных условиях заточения.

— Солнечный свет! О да, лишить зеленокожих солнечного света! И вся их хваленая прочность становится мягкой и податливой, как вареные клубни!

Многие из прибывших поражались численности гостей, ибо до тех пор не знали, насколько велика сила, частью которой они являются. Каждый думал, что поведанные ему тайны разделены лишь между несколькими заговорщиками, а теперь оказалось, что их сотни. Поблескивающая река воинов, убийц, предводителей и шпионов текла все дальше в золотые залы, вбирая в себя ручейки и притоки по мере приближения к огромному амфитеатру внизу.

Там, во своем дворе, их ждал Эль’Уриак, облаченный в блистательные, величественные одеяния древней эпохи. Его мантия, окрашенная в изменчивые оттенки полночи, открывалась на груди и запястьях, демонстрируя светлую броню, как будто он был окутан грозовыми тучами, в которых сверкали молнии. На голове Эль’Уриака была корона из восьми звезд, в руке — рубиновый скипетр, и он выглядел настоящим властелином, даже королем, хотя эльдары давно уже отвергли королевскую власть. На ступенях трона сидела женщина, чье лицо было скрыто вуалью, а одежды имели ослепительно белый цвет, и цепь тянулась от ошейника на ее горле к подножию трона, словно она была неукрощенным животным или опасным чудовищем. По толпе пошли шепотки при виде девы в вуали. Несомненно, это была невеста боли, принадлежащая Эль’Уриаку, чистое сердце, которое, по слухам, даровало истинное бессмертие тому, кто мог им овладеть.

Столы, выставленные рядами вокруг трона, ломились под тяжестью различных яств. Для гостей была собрана добыча с миллиона миров: бочонки из звездного металла поблескивали рядом с закрученными хрустальными бутылками, горы чешуйчатых деликатесов с океанских миров, наваленные на подносы, дрожали возле тарелок с редкими видами мяса, добытого во всех уголках Великого Колеса, и везде во множестве стояли сосуды с эйфорическими настойками и наркотическими порошками.

— Добро пожаловать, друзья мои! — поприветствовал Эль’Уриак огромную толпу в масках, влившуюся в зал. — Прошу вас занять назначенные места! Я с нетерпением жду, когда можно будет начать веселье!

Развлечений здесь тоже хватало: по краям зала своего часа ждали музыканты и танцоры, свирепые с виду рабы-гладиаторы, ораторы и мимы, связанные рабы, которых можно было пытать на месте, и рабы несвязанные, которыми можно было овладеть на досуге. Когда гости разошлись между столами, они обнаружили, что все сиденья индивидуально снабжены табличками с различными надписями, наподобие:

«Афор одиннадцатого округа»

«Правая рука Ксарлона»

«Повелитель каменной дороги»

Каждая из них таила подсказку, которую понимали лишь сам заговорщик и Эль’Уриак — отсылку к зашифрованным посланиям из их прошлой переписки. В некоторых случаях открытое сообщение приводило их в ужас. Некоторые с облегчением занимали свои места, польщенные проявленным вниманием и указанием на прошлые успехи, другие садились с дурным предчувствием, поняв, что надписи означают некий промах или ошибку с их стороны:

«Нарушенное обещание трущоб»

«Крепость Непобедимая для всех, кроме Сакнота»

«Тот, кто сильно, но немудро любил Цимбеллину»

Некоторые поначалу не решались занять предназначенные для них сиденья, но по мере того, как все больше их сотоварищей садилось, они оказались одни. Под обжигающим взглядом Эль’Уриака оставшиеся заторопились, и вскоре все собрание наконец оказалось за столами. Архонт Иллитиан, облаченный в воронью маску и наряд из поблескивающей, незаметно меняющей оттенки черного ткани, прочитал на своем сиденье:«Возлюбленный Прародитель, старший».

Он воспринял это как скорее благой знак, если только Эль’Уриак не желал уподобиться титанам древности, которые пожирали своих родителей. Он поставил цилиндрический контейнер, который принес с собой, за изящное костяное кресло, и сел, после чего начал без всякого интереса разглядывать своих соседей по столу. Среди них было несколько мелких архонтов, но основная масса, судя по всему, принадлежала ко всяческому отребью низкого происхождения. Ниос задумался, не было ли это намеренным оскорблением со стороны Эль’Уриака, поместить его в такую компанию. Рядом любопытно озирался какой-то воин с грубыми руками и в маске с выпученными глазами насекомого, украшенными драгоценностями.

— Что там у тебя, приятель? Давай поделим по-братски? — спросил он весело, показывая в сторону контейнера.

— Это не для таких, как ты, — с презрением бросил Иллитиан.

Его сосед, похоже, ошибочно решил, что его пригласили на какое-то общественное мероприятие, где можно завести друзей. Иллитиан, не омраченный подобными заблуждениями, погрузился в размышления. Эль’Уриак свел вместе множество своих последователей, и это могло значить только одно: он готов действовать. В истории Комморры существовала древняя традиция — банкет заговорщиков, последний шаг, который должен был окончательно объединить всех участников плана и убрать несогласных. Не все из тех, кто вошел в амфитеатр, покинут его живыми, им суждено стать примером и продемонстрировать цену предательства всем остальным, чтобы сплотить их.

Когда последние гости заняли свои места, прозвучали фанфары, рога и трубы, заглушив все разговоры. Гордый и великолепный Эль’Уриак встал на ступени своего трона и начал речь. То ли конструкция амфитеатра, то ли его собственные силы сделали слова столь ясными и громкими, что каждый слышал их, как будто стоял с ним рядом. Голос был низким и волнующим, насыщенным всей мощью и уверенностью его магнетической личности.

— Чувствуете ли вы, друзья мои? Чувствуете ли, как творится история? Это миг, который еще много поколений будет славиться во всем нашем прекрасном городе. Они с благоговением будут вспоминать эту ночь, ночь, когда первые удары обрушились на оковы тирании, опутавшие наши жизни. Тиран сказал, что я, Эль’Уриак, пал от его клинка. Он солгал. Тиран сказал, что город будет процветать под его властью. Он снова солгал. Кто здесь все еще верит в ложь Асдрубаэля Векта?

Хор отрицаний и ядовитых проклятий в адрес коварного тирана эхом отдался по всему амфитеатру. Многие из низкорожденных обнажили оружие и яростно бряцали им, с радостью демонстрируя свою ненависть и презрение к Векту. Эль’Уриак лучезарно улыбался, пока гул вокруг постепенно утихал.

— Итак! Прошу вас пировать и радоваться, ибо впереди нас ждут тяжкие сражения, в которых мы освободим наш город от уз. Позже я поговорю с каждым из вас, чтобы выслушать ваши вопросы и поделиться дальнейшими планами. А пока что расслабьтесь и наслаждайтесь гостеприимством моего двора. К будущему! К погибели Векта!

Снова раздался согласный шум, пожалуй, более искренний, чем первый. Загремели барабаны, пронзительно завыли трубы. Вокруг столов легко задвигались танцоры и начали свое представление. Музыка замедлилась, повторяя один и тот же томный рефрен. Иллитиан перевел взгляд на тарелку с покрытыми желе булавочными звездами, выловленными из не знающих солнца морей, и пошевелил светящихся иглокожих вилкой с серебряными зубцами. Приборы и посуда на столах были роскошны и богато украшены. Тарелки, бутылки, кубки, потиры, чаши, разнообразные и предназначенные для всевозможных целей ножи, ложки и вилки — все было сделано с фантастическим мастерством и полетом мысли, но ни одна вещь не походила на другую. Их сотворил не мастер из Комморры, который объединил бы форму и функцию так, как могут только эльдары. Нет, вся утварь была добыта с миллиона миров, и пиршественные столы Эль’Уриака варварски сверкали награбленным богатством, как пиратский вертеп.

Эта мысль печалила Иллитиана. Разве не было в Темном Городе достаточно ремесленников, чтобы создавать вещи по собственным эстетическим канонам? Он и так знал прискорбную правду. Кабалы больше ценили добычу, и то, что можно было отнять, становилось дороже, чем то, что можно было сделать собственными руками. Все это хаотичное разнообразие таило в себе сообщение, которое мог заметить зоркий наблюдатель: Эль’Уриак смог завладеть всем этим. Даже скрываясь в подземелье, он мог, если хотел, протянуть руку, взять сокровища откуда угодно и разбросать их перед своими последователями. Иллитиан не сомневался, что эта демонстрация впечатлила присутствующую чернь, но лично у него пошел холодок по коже.

Его внимание привлекли уханье и подбадривающие крики. На импровизированном ринге между двумя столами сражались два тощих раба-гладиатора, отсекая друг от друга кровавые куски. Лица у них были с клювами, а волосы походили на перья. Эти птицеподобные существа с достойным похвалы жаром дрались посохами с крючьями на концах, шипели и визжали, когда наносили и получали раны. В конце концов, один пригвоздил другого к полу, вырвал все еще бьющееся сердце и сожрал его к большому удовольствию зрителей.

Вдруг Иллитиан почувствовал чье-то присутствие рядом со своим локтем и резко оглянулся. Подле него стоял жирный кастрат в меховой маске животного.

— Лорд Эль’Уриак передает, что теперь вы можете предстать перед ним, — прошепелявил кастрат, указывая толстыми белыми руками в направлении трона. Иллитиан увидел, что по ступеням, завершив беседу с Эль’Уриаком, спускается троица воинов в бычьих масках. Пришло его время. Он поднял контейнер из-за кресла и двинулся к трону, протискиваясь мимо гостей.

Из-под белой газовой вуали Ларайин наблюдала за потехами Темных Сородичей, заставляя себя не поддаваться слабости. Все тело ныло, и ей хотелось просто съежиться и отключить все чувства, но она продолжала стоять прямо и безмолвно, в то время как кошмар омывал ее со всех сторон. Ей хотелось думать, что ее несгибаемость порождена гордостью, что именно она не позволяет ей поддаться и пресмыкаться перед ними. На самом деле девушку, скорее, мотивировал страх. Ей приказали стоять, и она стояла. Оказалось, что тело может самым малодушным образом не подчиняться воле, и она возненавидела эту часть себя даже больше, чем боль. К запястью прижимался твердый удлиненный ромб, на удивление теплый и почти приятный на ощупь.

Невысокий Темный Сородич в черном одеянии и маске вороны приблизился к трону, и внимание Ларайин сразу привлек контейнер в его руках — цилиндр из полированного металла, снабженный ручкой сверху. Эль’Уриак поднялся и спустился по ступеням, чтобы приветствовать этого своего сторонника — очевидно, он был ценным миньоном. Ларайин недоумевала, что за дань тот принес императору. Та чем-то влекла к себе миропевицу, и забытое чувство предвидения начало покалывать ее затылок.

— А, мой прародитель! — восторженно взревел Эль’Уриак и сгреб невысокого в объятья, что, судя по виду, привело того в ужас. Воронья маска быстро оправился, когда его отпустили, низко поклонился и предложил свой дар.

— Что это? — улыбнулся Эль’Уриак, чьи глаза сверкали ярче, чем корона восьми звезд. — Подарок для меня?

— Именно так. Сувенир из давних времен, — сказал Воронья маска с улыбкой проказливого беса. — Содержимое, разумеется, совершенно безопасно, и я уверен, что ты об этом уже знаешь.

Ларайин видела, что его ухмылка — такая же фальшь, как и клюв с перьями над ней. Жесткий расчетливый взгляд из-под маски быстро метнулся на нее и в тот же миг вернулся к Эль’Уриаку.

— Естественно, — согласился тот. — Позволь мне перефразировать вопрос: чью голову ты мне принес?

Воронья маска открыл замок и изящным взмахом руки отбросил изогнутую крышку, явив взгляду новый кошмар. В металлической оболочке находился хрустальный цилиндр, наполненный бесцветной жидкостью. То, что лежало в ней, было практически скрыто из виду длинными темными волосами, медленно плавающими вокруг, но, вне всякого сомнения, это была отрубленная голова. Ларайин невольно отступила назад, тихо звякнув цепью на шее. Эль’Уриак повернулся и игриво зашипел на нее, отчего девушка застыла в ужасе.

— Не веди себя так, Ларайин. Ты имеешь с Анжевер куда больше общего, чем думаешь, — он снова повернулся к Вороньей маске и широко улыбнулся. — Чудесно. Позволь-ка…

Эль’Уриак поднял контейнер, чтобы лучше рассмотреть его содержимое. Воронья маска внимательно наблюдал за лицом Эль’Уриака, так внимательно, что любопытство преодолело обычный страх Ларайин, и она тоже посмотрела.

Ее удивило то, что она узрела на чересчур красивом лице чудовища. На нем были написаны тепло и нежность, милые воспоминания и печальная ностальгия… Она никогда не видела его таким… смертным, даже уязвимым. В тот же миг она увидела и ту тварь, что смотрела глазами Эль’Уриака. Всего на секунду Ларайин узрела вспышку чудовищного всепожирающего пламени, которое гнездилось в его душе, сущность, взирающую на мир с отвратительным чувством триумфа и невыразимой злобой. Миропевица покачнулась и чуть было не упала, пол амфитеатра как будто попытался вырваться из-под ее ног. Воронья маска тихо разговаривал с чудовищем, но она едва могла их расслышать из-за грохота крови в ушах.

Запястье ныло от теплого ромба, прикрепленного к нему. Несмотря на храбрые слова, сказанные отступнику, она не была уверена, что сможет выдержать мощь потоков судьбы, текущих сквозь нее. Оружие, которое он оставил, терзало ее мысли. Один удар, и все закончится. Ларайин не делала сознательного решения взять оружие с собой или использовать его, но какая-то часть ее разума держалась за него, как за талисман. Оно воплощало возможность выбора. Единственного выбора, который она еще могла сделать.

Иллитиан тоже разглядел в Эль’Уриаке бестию, лишившуюся маски — всего на миг, но этого было достаточно. Мимолетное видение обожгло его разум, и ему понадобилась вся немалая сила воли, чтобы не отшатнуться. К счастью, Эль’Уриак, похоже, был полностью поглощен подарком и не почувствовал ничего особенного, как и предсказал проклятый гемункул. Словно ледяная вода влилась в вены Иллитиана, колени вдруг предательски ослабели. Тварь говорила с ним, и голос на краю сознания кричал, что он должен ответить.

— …она говорит? — спросило существо, похожее на Эль’Уриака.

— Да, конечно, — ответил Иллитиан. Давно отточенное, инстинктивное умение притворства превозмогло страх и бросилось на помощь, чтобы спасти его. — Э… гемункулы встроили в ее контейнер голосовой синтезатор. У нее была неприятная привычка использовать мысленную речь, от которой ее пришлось отучить.

Существо, которое выглядело Эль’Уриаком, весело рассмеялось.

— Итак, — сказало оно голове, — вот до чего довели тебя все твои уловки и хитрости, Анжевер? Я никогда не думал, что однажды стану красивее, чем ты.

Синтезированный голос Анжевер прозвучал, как ветер, свистящий меж голых зимних ветвей.

— Теперь я могу спокойно умереть, зная, что ты снова жив и цел, мой бессмертный повелитель.

— Воистину. Нам с тобой надо о многом поговорить, когда придет время. А пока что поведай мне пророчество, ибо теперь ты старая колдунья, и я больше не услышу твой сладкий голос.

Гости Эль’Уриака, рассевшиеся по амфитеатру, начали утолять свои страсти еще более дикими способами. Трубы выли, как привидения, смешиваясь с какофонией криков и воплей. Но когда Анжевер заговорила, ее тихий вкрадчивый шепот как будто заглушил шум разгула.

— Приближается Разобщение, город будет разбит на куски. Кровь омоет шпили, звери будут красться по улицам. Страдая под плетью судьбы, жители города будут призывать спасение, но не будет им помощи. Трое поднимутся, но останется только один.

Эль'Уриак улыбнулся, всем своим видом выражая снисхождение.

— Очень мило, — сказал он. — Именно то, чего я и ожидал от предвестницы рока, — он огляделся и с понимающей ухмылкой остановил взгляд на Ларайин. — Иди-ка сюда, дорогая. У меня для тебя есть особая работа.

Ларайин против собственной воли пошла к нему. Ромбовидное оружие горело на запястье, как клеймо. Она сделала еще один шаг и теперь была на расстоянии руки от демонической марионетки из плоти и чудовищной твари, которая пряталась в ней. Теперь пришло время, и она поняла, что выбор уже сделан. Девушка напрягла руку перед броском — скорее всего, последним движением в ее жизни. Мысленное зрение охватило переплетение возможных исходов. Сраженный Эль’Уриак, она стоит над его телом, забрызганным алым… Живой Эль’Уриак, хватающий ее за руку и выворачивающий назад… Мертвая Ларайин, розовые пятна на белом платье, оставленные утекающей кровью… Барабаны в ее ушах пульсировали все громче, подчиняясь ритму сердца.

+Не делай это.+

Мысленная речь. Ларайин замерла, в первый раз услышав ее в Темном Городе. Даже отступник не решался использовать мысленную речь, когда был с ней наедине. Эль’Уриак бросил на миропевицу острый взгляд, как будто пронизавший ее насквозь, до самой содрогающейся души… ищущий, пробующий взгляд…

Воронья маска внезапно прочистил горло.

— Возможно, пора перейти к более важным делам, досточтимый устроитель сего пиршества? Я не намеревался отвлекать тебя от иных развлечений, прости, если этот подарок был неуместен.

Эль’Уриак перевел внимание на эльдара в черном. Мгновение подозрительности ушло, к нему сразу же вернулось доброе расположение духа.

— Нет, что ты, друг мой, это большая радость для меня, — сказал он. Ларайин торопливо протянула руки, забрала у него ужасную шкатулку и отошла. Сгодился бы любой повод, чтобы только уйти от него подальше. Эль’Уриак разговорился с Вороньей маской и больше не обращал на нее внимание.

+Очень хорошо,+ снова раздалось в ее голове. Голос теперь был громче, но по-прежнему едва различимо шептал. +Сохраняй спокойствие. Ему нужен страх, чтобы ясно читать твои мысли.+

+Кто ты? Где ты?+ подумала Ларайин в ответ, приглушая голос, как в логове чудовища.

+Ответ в твоих руках. Не притворяйся, что еще не догадалась.+

Ларайин уже догадалась. Она собралась с духом, подняла шкатулку и посмотрела в лицо, плавающее среди перепутанных волос. Та, кого Эль’Уриак называл Анжевер.

Эльдар в маске вороны повернулся, чтобы уйти, и Ларайин ощутила иррациональное чувство утраты. Он помог ей, а возможно, и спас жизнь.

+Не лей слез по Иллитиану, ибо ты оказалась здесь из-за него. Мы с тобой вместе породили эту мерзость, но именно он — тот, благодаря кому это стало возможно.+

— Когда вернешься за стол, обязательно попробуй котлеты из гемоворов, они хорошо сочетаются с булавочными звездами, которые ты уже отведал, — сказал Эль’Уриак уходящему гостю. Когда тот скрылся из виду, император снова перевел взгляд на Ларайин и повысил голос, чтобы его было слышно среди окружающего шума.

— Пусть Анжевер расскажет тебе, как служила мне в Шаа-доме. Скоро ты будешь прислуживать мне таким же образом, — сказал он и со смехом отвернулся. Эль’Уриак снова опустился на трон, к которому подошел длинноногий, похожий на паука гость в серебряной маске-черепе и склонился в глубоком поклоне.

+Не правда ли, на нем неплохо сидит обличье моего повелителя? Пока что, по крайней мере. О, теперь он уже близок к темному апофеозу. Он может произойти сегодня или через сотню лет, но он уже близко.+

+Тогда почему ты остановила меня?+ подумала Ларайин. +Я могла положить всему конец.+

В ее сознании захрустел сухой, мертвенный смех карги.

+Я думала, ты стала Морай-Хег? Разве тебе не предписано судьбой помогать своему чудовищному потомству? Дитя! Ни одно орудие убийцы не положит этому конец, даже то, что было дано разбитым сердцем.+

+И что тогда? Моя жизнь кончена, я смирилась с этим. Но когда я увидела это существо, я осознала… осознала, что его надо уничтожить.+

+Очень хорошо. Ты понимаешь. Есть способ, если только ты достаточно сильна и умна. Рассказать тебе, что это за способ?+

Ларайин огляделась, пытаясь сохранять спокойствие, как посоветовала старуха. Гости амфитеатра уже достали ножи, и их свирепые ласки исторгали пронзительные вопли, сливающиеся с адскими трубами и пульсом барабанов. Корчащиеся узлы из тел покачивались в разноцветном дыме, танцуя, сражаясь и совокупляясь в равной мере. Перед глазами миропевицы разыгрывались все самые страшные легенды, которые ее народ рассказывал о декадансе, царившем до Падения, и жестокости Темных Сородичей.

+Просто скажи, как можно с ним покончить.+

Низкий сухой шепот Анжевер в ее голове поведал, что нужно сделать.

Иллитиан со всей возможной грацией пошел к выходу. Благодаря форме амфитеатра Эль’Уриак, восседая на троне в центре, при желании мог видеть любую его часть. Если он наблюдал за ним, то мог заподозрить, что Иллитиан пытается уйти. Ниос скользил мимо различных групп, вежливо отказывался от приглашений, обменивался комплиментами и игнорировал вызовы, постепенно продвигаясь к рампе, выводящей из амфитеатра. В конце концов его остановила труппа танцующих ламей и обступившие ее зрители, которые перегородили путь. Воздух пропитывал острый мускусный аромат ядовитого парфюма, стремительно мелькали покрытые татуировками руки и ноги. Фантастическое представление кружащихся танцовщиц очаровало созерцателей, неподвижно стоящих с приоткрытыми ртами. В любом случае, рампа позади них полнилась одетыми в маски стражниками. Выхода не было.

Иллитиан безразлично осмотрелся, делая вид, что занят тем, что утонченно срезает пряную мякоть с котлеты из гемовора. По крайней мере, гастрономический совет Эль’Уриак оказался неплох: пропитанное кровью мясо прекрасно подчеркивало вкус желированных иглокожих, которых он опробовал до этого. Сам Эль’Уриак по-прежнему восседал на троне, принимая гостей посреди пиршества, похожий на остров света в темном океане разгула. Рядом с ним, как язык бледного пламени, возвышалась скрытая вуалью миропевица, сжимая в руках шкатулку с головой старухи. Глядя на нее, Иллитиан на миг испытал головокружение, такое же, как он почувствовал во время воскрешения. Он почти осязал напряжение растянутой реальности. Казалось, на краю сознания перешептываются и похихикивают потусторонние голоса. Вот-вот должно было произойти нечто очень и очень плохое, и он должен был выбраться отсюда, пока не стало слишком поздно.

Прислужники и куртизанки вошли в амфитеатр не по рампе, как гости. Должны быть другие выходы. Иллитиан внимательно наблюдал, пока не заметил трех рабов, уносящих огромный поднос, заваленный обглоданными костями. Они ускользнули за кожаные занавеси с одной стороны зала и через какое-то время появились с новым подносом, на котором красовалась дымящаяся гора жареных ног. Иллитиан начал спокойно двигаться к тому месту, откуда они вышли.

Он уже чувствовал опьяняющие ароматы кухонь, когда загрохотали барабаны и заблеяли трубы, остановив его у самой цели. Эль’Уриак поднялся с трона, и гул в амфитеатре моментально затих, приглушенный громовыми фанфарами. Все взгляды были прикованы к нему. Древний император Шаа-дома — вернее, как знал теперь Иллитиан, тварь, одетая в его плоть — триумфально обозрел собрание. На сей раз его слова огласили весь амфитеатр без помощи персонализирующих технологий. То был глас пророка, обращающегося к своей пастве.

— Друзья мои, настало время изгнать страх из ваших сердец и отбросить вуаль анонимности. Все мы связаны друг с другом единственной и несокрушимой целью — свержением тирана. Поэтому тем, кто собрался здесь, нечего таить друг от друга, и я прошу вас, наконец, снять свои маски.

Невольный вздох волной прошел по толпе. Каждый из них будет держать в руках жизни всех остальных. Если среди собрания окажется хотя бы один предатель, он может обречь весь заговор. Некоторые с радостью сбросили с себя маски, выкрикивая клятвы верности Эль’Уриаку. Иллитиан, как и многие другие, был более сдержан, но ясно понимал, что тот подразумевал — любой, кто не захочет снять маску, будет считаться потенциальным предателем. Несомненно, Эль’Уриак внимательно наблюдал и отмечал, кто подчиняется приказу быстро, а кто медленно. Это был в своем роде мастерский ход, надавить на инстинкт самосохранения, чтобы удостовериться в верности. Иллитиан быстро снял воронью маску, прежде чем Эль’Уриак посмотрел в его направлении.

— Вот так. Прекрасно. Очень хорошо, — успокаивающе произнес Эль’Уриак, когда его гости лишились последних личин и стали озираться, разглядывая других заговорщиков. — Нам действительно нечего бояться. Чтобы доказать это, я представляю вам моего лучшего друга и союзника, который сделал все это возможным — архонта Иллитиана из Белого Пламени.

Договаривая, монстр смотрел прямо на него. Иллитиан почувствовал, что к лицу хлынула кровь. Он был открыт всем взглядам, буквально стоял в свете прожекторов. Архонт силой заставил себя улыбнуться.

— Иди сюда, Ниос! — позвал Эль’Уриак. — Иди и встань рядом со мной!

Раздались неуверенные крики одобрения и вежливое похлопывание аплодисментов. Иллитиан силой заставил непослушные ноги вернуться в логово чудовища. Эль’Уриак снова тепло приветствовал и обнял его. Архонту понадобилась каждая унция немалого запаса самоконтроля, чтобы не отдернуться. Эль’Уриак загадочно прошептал ему на ухо: «Я надеюсь, ты попробовал котлеты, Ниос», прежде чем продолжить, обращаясь уже ко всем гостям:

— Иллитиан — любитель древностей, большой знаток в делах минувших дней, и, думаю, именно поэтому он мной и заинтересовался, — в ответ зазвенел подобострастный смех. — Поэтому Иллитиан помнит многие старые традиции, которые вышли из употребления в современные дни. Например, я бы побился об заклад, что он знает о Пиршестве Шаимеша, древнем обычае, который многие давно уже забыли.

Разум Иллитиана заметался. Черные искусства Шаимеша были связаны со всевозможными токсинами и ядами. Величайшими из тех, кто их практиковал, были ламеи, куртизанки-отравительницы, чьи могущественные снадобья могли довести их любовников до вершины экстаза или затушить жизнь подобно свече. Но Пиршество Шаимеша? Отравленный банкет… Страх пронизал Иллитиана изнутри, а Эль’Уриак продолжал говорить.

— Шаимеш, отец ядов, учит нас, что все может быть отравой в нужной дозировке, и что легкие поцелуи смерти и есть то, что придает жизни вкус. Некогда ученики Шаимеша собирались на пир и проверяли свои умения друг на друге, по-разному отравляя каждое блюдо.

Мертвенная тишина наполнила амфитеатр, напуганные слушатели вбирали в себя каждое слово. Низкий ритмичный пульс барабанов продолжался, не замедляясь и не ускоряясь.

— Их яды были слишком незаметными, слишком мягко и невинно действующими, чтобы их вообще можно было назвать опасными. Но лишь поодиночке. Видите ли, ключ крылся в комбинациях. Некоторые составляющие подавляли друг друга… а другие сочетались и усиливали свои эффекты в тысячу раз.

Чей-то стон и грохот падения показался громом в тишине амфитеатра. Эль’Уриак невозмутимо продолжал.

— Результат действия получившихся некроликсиров можно предсказать с поразительной точностью, вплоть до секунды, в которую произойдет смерть. В эту ночь я заглянул в ваши сердца. Тем из вас, кто верит и преданно служит, нечего бояться, но те, кто предадут нас, кто будет ползать на брюхе перед тираном и продаст своих товарищей, чтобы слизать несколько крошек с его рук… — голос Эль’Уриака нарастал, усиливался с каждым словом. Наконец он встал с трона и взревел: — Пришло время расплаты за ваши преступления!

В амфитеатре воцарился пандемониум. Едва ли одна десятая часть гостей пала жертвой ужасных смертоносных составов, которые они съели или выпили, но те, кто был отравлен, умирали весьма зрелищными и болезненными способами. Несть числа было гибельным ядам, которые на протяжении эпох изобрели Темные Сородичи с их кошмарными талантами.

Философ-поэт Псо’кобор, не зная того, досыта наелся пантоферола и токотерика и насмерть истек кровью, когда каждый кровеносный сосуд в его теле взорвался, выпустив наружу облака жидкого красного тумана.

Ксеноторговец Майилэнидиан Вир жутко скорчился — его мышцы так свело спазмом, что кости начали ломаться. Он взвыл диким голосом, а позвоночник загнулся так далеко назад, что голова высунулась между колен, и только последний тошнотворный треск заставил его замолчать. Даже после смерти мышцы трупа продолжали извиваться и скручиваться, как будто живя своей жизнью.

Мирмидон Колаксиан вспыхнул, как сальная свеча под пламенем газовой горелки, и с него дождем полились капли горящего жира. Несчастный воин ковылял между столами, и его же товарищи отталкивали его прочь.

Надзирателя Азурнала поразила ползучая вариация стеклянной чумы. Прививание фагов, борющихся со смертоносным вирусом, не спасло его — их выборочно нейтрализовал изысканный салат, который он съел ранее. Полосы черного кристалла, пронизанного яркой зеленью, медленно ползли по его рукам и ногам, пока он звал на помощь, которая так и не пришла.

Архонт Слитийиус рухнул посреди своих телохранителей, пав жертвой врага, которого их клинки не могли остановить. Кожа начала сползать с него неровными комьями, и он вскоре превратился в кучу изъеденных костей и омертвевшей плоти.

И еще дюжина других умерла столь же страшными смертями по всему амфитеатру, так что все гости могли увидеть плату за неверность своими глазами. Повсюду звенели и вопли, и смех. Оставшиеся в живых верные союзники Эль’Уриака благодарно грелись в искрах погибающих душ, наслаждаясь неожиданно богатым и щедрым пиршеством. В центре всего этого, на возвышении у трона, стоял Иллитиан и чувствовал, как реальность истончается и все больше походит на готовый лопнуть воздушный шар.

— Прекрасная шутка, господин, — осмелился прошептать он. — Интересно, какие еще сюрпризы нас ждут?

Эль’Уриак по-волчьи улыбнулся, и в его глазах загорелся опасный огонь возбуждения.

— Я пока не решил, — доверительно сообщил он Иллитиану. — Возможно, еще состоится по-настоящему большой сюрприз.

Это существо снова было здесь и смотрело на него глазами Эль’Уриака. Оно знало. Оно знало, что Иллитиан его увидел, и ему было все равно. Оно будет использовать его по-прежнему, ровно до той поры, когда он перестанет быть нужным, и только тогда прикончит. И что он мог сделать, кроме как подыгрывать? Совершить смертельную ошибку и попросить о помощи Асдрубаэля Векта? Иллитиан попал в ловушку, накрепко привязанный к монстру, которого сам же и создал, и оба это знали.

— М… мой повелитель? — раздался поблизости тихий, испуганный голос. Эль’Уриак оглянулся и с некоторым удивлением увидел говорящую. Это была миропевица, которая откинула вуали и демонстрировала бледное лицо в ярких кровоподтеках. Она держала шкатулку с головой Анжевер, как будто это был младенец.

— Мой повелитель, могу ли я говорить? — нежно спросила Ларайин. Заинтригованный Эль’Уриак резко кивнул. — У меня тоже есть подарок для вас, сир, если вы соблаговолите его принять. Я могу отдать немногое, но это нечто, уникальное для Темного Города, и, возможно, стоящее интереса даже для обладателя столь обширных знаний, как ваши.

— Загадка? Хм, очаровательно. Хорошо, я принимаю вызов и сдаюсь. Расскажи, что это за таинственное сокровище, которым только ты можешь меня одарить.

— Песня, мой господин. Такая, какую мы поем в Мировом Храме Лилеатанира при рождении новой жизни, приветствуя ее в мире всего, что растет. Я спою в честь вашего возвращения, если вы мне позволите.

На лице Эль’Уриака отразилась скука.

— Если я захочу послушать плач рабов, то смогу и сам сыграть себе музыку.

Из рук Ларайин послышался шелестящий, как сухие листья, голос Анжевер.

— Нет, мой архонт, это не раб, голосящий в ужасе, а чистое сердце, изливающее радость за твои победы. Ты не слышал столь сладких песен с тех пор, как пал Шаа-дом, и всех моих сестер забрали.

Эль’Уриак не ответил, но старуха продолжала настаивать:

— Почему бы не разрешить ей спеть? Если не для тебя, то, может быть, ради последней из твоих бедных потерянных фрейлин, Анжевер?

У Ларайин тряслись колени. Анжевер сказала, что она не должна бояться, что страх — убийца разума. Легко ей было говорить, когда она сама была порождением кошмара. Эль’Уриак навис над ней невероятно высоким силуэтом, очерченным резким светом за спиной. Она попыталась сконцентрироваться вместо него на том, кого старуха назвала Иллитианом. Без маски вороны Темный Сородич выглядел совершенно обычным и незапоминающимся, если не считать глаз. Они были черными и безжалостными, как дула пистолетов, и они нацелились на нее.

— Пожалуйста, — жалобно попросила Ларайин. — В моей… стране семья невесты традиционно дарит приданое ее возлюбленному. Мой отец мертв, и у меня есть только одна вещь, которую я могу отдать, но я должна ее отдать.

Эль’Уриак повернулся к Иллитиану и вопросительно поднял брови.

— Что скажешь, Ниос? — спросил он. — Позволить ли ей свершить этот варварский брачный ритуал в моем тронном зале?

Иллитиан вежливо кашлянул, прежде чем ответить.

— Я не думаю, что это может оскорбить величие твоего дворца или твоей власти, нет, — сдержанно сказал он.

Эль’Уриак взревел от смеха и похлопал его по спине, отчего невысокий архонт пошатнулся.

— Чувствую признаки хребта, Ниос! — улыбнулся император. — Мы еще сделаем из тебя настоящего лидера! Я начинал опасаться, что ты слишком много времени провел за заговорами и размягчил себе кости.

— Они твои, можешь ломать их, когда захочешь, — не без сожаления проговорил Иллитиан, потирая плечо. — Я, по крайней мере, хотел бы послушать пение нашей пойманной птицы. Как она и сказала, это уникальная возможность даже для Комморры, города тысячи и одного восторга. Можно сказать, это будет плата за немалые сложности, которые пришлось претерпеть, чтобы добыть ее — уже окупившиеся возвращением твоей бесценной личности и прискорбно опочившего Крайллаха, конечно.

— Конечно, — кивнул Эль’Уриак. Повернувшись к Ларайин, он сказал: — Хорошо, я сделаю одолжение своему другу и немного послушаю. И пусть эта песня будет приятна моему слуху, иначе ты вскоре запоешь на иной лад.

Ларайин нервно кивнула, быстро опустилась на колени, чтобы поставить на пол контейнер с головой, и встала, набравшись уверенности. Она вдохнула раз, другой, третий и начала петь в одиночестве и без аккомпанемента, но при этом каким-то образом плавно вплетая мелодию в шум, царящий на заднем плане. Пение началась с высокого, трепещущего рефрена, который изгибался туда и сюда, постоянно что-то выискивая и пробуя, как первые стебельки свежей поросли.

Песнь была прекрасным творением, в равной мере сотканным из звука и психической энергии, и эмпатически покалывала разум, как мысленная речь, практически на клеточном уровне влияя на тела, которые отвечали на позабытые звуки творения. Гул амфитеатра начал затихать по мере того, как голос Ларайин становился сильнее и поднимался все выше, наполненный радостью пробуждения.

Иллитиан купался в сиянии ее мощи. Он чувствовал себя почти так же, как во время воскрешения, однако теперь энергия, которую Беллатонис вырывал из нее при помощи пыточных машин, отдавалась по собственной воле. Что-то начало легонько покалывать его кожу, как будто каждый тонкий волосок тянулся вверх, пытаясь встать на кончик. Насыщающееся сознание отметило чувство тревоги и тут же отбросило его в сторону под волной удовольствия, когда Ларайин взяла высокую ноту, столь же чистую и идеальную, как прозрачный кристалл.

Эль’Уриак выглядел очарованным, и это было ужасное зрелище, ибо на его лице была написана вся та похоть, жажда обладания и насилия, которую возбуждала в нем эта яркая трепещущая искра живой души. Миропевица продолжала петь, но смотрела она не на чудовище, скалящееся над ней. Ее взгляд был направлен прямо на Иллитиана, и нечто в ее чистых глазах источало одновременно предупреждение и мольбу.

Архонт вдруг понял и шагнул назад, едва не упав на ступени возвышения. Песнь мира кружилась вокруг него, яркая, могучая. Ларайин пела о цветущей жизни, что вырывается наружу из холста творения, изменяет его и придает ему форму, наполняя ее бесконечным потенциалом. Покалывание на коже Иллитиана стало острее. Пошатываясь, он пошел мимо скинувших маски гостей и обнаженных рабов, которые стояли, застыв на месте и безмолвно уставившись на тронное возвышение. Ноги немели, и он отчаянно заставлял их идти дальше, к служебному проходу, который он высмотрел раньше.

Песня снова омыла его мощным потоком. Теперь она походила на погребальный плач и говорила о смерти. Она казалась слишком мощной, слишком громогласной, чтобы исходить от этой маленькой белой колдуньи у подножия трона, как будто она призвала на помощь потусторонний хор ревущих духов. Кожа Иллитиана горела, и он в ужасе посмотрел вниз, на свои руки. Тонкая пленка черно-зеленого хрусталя ползла по его коже, начиная с кончиков пальцев, и уже дошла до второй фаланги. Иллитиан негромко вскрикнул и понял, что его лицо и губы стали пугающе неподвижны. Спотыкаясь, он начал пробиваться между кожаными занавесями, раскидывая их в стороны негнущимися руками.

Позади него Ларайин пела о грусти и потерях, о том, как жизнь возвращается в темное убежище под миром. Ее голос надломился и постепенно затих, ибо она была не в силах продолжать. Амфитеатр заполнило безмолвие. Безмолвие смерти.

Ее слушатели неподвижно сидели, стояли и лежали вокруг, замороженные в кристаллической хватке стеклянной чумы. Что раньше было царством ужасов, теперь превратилось в выставку потрясающих шедевров из безликого темного хрусталя, который придал своим жертвам некое трансцендентное единство. Мертвенная тишина повисла над этой сценой.

— Они действительно…?

— Мертвы? Да, их души отлетели.

Ларайин посмотрела на Эль’Уриака, который застыл на троне, откинувшись назад с широко раскрытыми глазами и ртом, скривившимся в алчной ухмылке. Он как будто глядел в ответ на нее, и она содрогнулась.

— Ужасно. Я думала, что не смогу это сделать. Откуда ты знала, что получится?

— Вирусная спираль — это быстро мутирующее живое существо, которое жаждет распространяться и размножаться, преодолевать барьеры, которые не дают ей расти. Но они были защищены физическим препятствием, крохотными машинами, которые уничтожали вирус, прежде чем тот мог разрастись. Мы могли лишь надеяться, что ты поможешь ему, заставишь его расти достаточно быстро, чтобы преодолеть сопротивление машин, но эта надежда была лучшим из того, что у нас имелось.

Ларайин не была так уверена, что план сработал. От молчания, которое повисло над застывшей сценой, веяло не окончательностью, но неизвестностью. Оно казалось выжидающим. Амфитеатр поплыл перед глазами миропевицы, и сокрушительная усталость потянула ее к полу.

— Ларайин! — крикнул кто-то из задней части темного амфитеатра. Там, на рампе, двигались силуэты. Отряд воинов в броне осторожно проник внутрь, держа оружие наготове, и разошелся по сторонам. Из центра группы с пистолетом в руке выбежал Синдиэль, чьи прекрасные доспехи были порублены и иссечены в доброй дюжине мест.

К удивлению Ларайин, мрачные воины не пристрелили отступника на месте, вместо этого они двигались рядом, защищая его спину. Синдиэль подбежал к подножию возвышения и остановился, неуверенно глядя снизу вверх на миропевицу.

— Это ты, — подтолкнула она.

— Да… это я, я пришел спасти тебя, — с заиканием, но галантно ответил Синдиэль. — Похоже, я немного опоздал.

Ларайин бросила взгляд на зловещую хрустальную статую Эль’Уриака.

— Я не так в этом уверена, — ответила она дрожащим голосом, — ты не мог прийти в лучшее время.

Она беспомощно подергала звенящую цепь на горле и добавила:

— Не мог бы ты…?

Синдиэль поднялся по ступеням, осторожно взял ее за руку и поднес поцелуй арлекина к адамантовым звеньям. Что-то с шелестом мелькнуло, слишком быстро, чтобы увидеть, и цепь упала. Ларайин оперлась на Синдиэля, почувствовав, что силы вдруг покинули ее, и она с трудом может стоять на ногах.

— Как ты заставил их пойти с собой? — выдавила она, пока Синдиэль наполовину вел, наполовину тащил ее вниз по ступеням. Отступник обернулся и посмотрел на воинов, снова собирающихся в тесный круг на рампе.

— Они с моих кораблей. Я сказал им, что мы выкрадем большой куш у толстых богатых архонтов.

— Но почему ты вернулся?

Зрение Ларайин мутнело все больше, лицо Синдиэля превращалось в расплывчатое пятно, но ей казалось невероятно важным услышать, что он скажет.

— Из-за того, что ты сказала. Я решил простить себя и действовать так, как мне действительно хочется.

— Тебя бы просто раздавили.

Синдиэль долго молчал, а потом наконец проговорил:

— Я знаю, но я должен был попытаться.

В амфитеатре не было ни звука, Эль’Уриак сидел, застыв, среди своих мертвых приспешников. Можно было увидеть, как его тело медленно, едва заметно обесцвечивается, становясь похожим на мрамор. Легчайшее изменение цвета говорило о переменах, происходящих внутри. Враги поймали его в ловушку, но не уничтожили. Они недооценили способность этого создания цепляться даже за самую ненадежную физическую основу, подстраивать свою растянутую меж измерениями, кружевную сущность так, чтобы проникать в малейшие щели. Мост, проложенный в Темный Город, истончился, но не исчез. Со временем оно изменит свое вместилище и найдет себе нового хозяина.

Даже заточенное, существо, обитающее в Эль’Уриаке, все еще имело чувства и поняло, что оно не одиноко. Чья-то фигура вошла в амфитеатр и медленно хромала, направляясь к трону.

— Я думала, ты никогда не придешь, — прошептала Анжевер рядом с троном.

— Мне пришлось дождаться, пока найденыш и его веселые бандиты уберутся с дороги, — укоризненно просипел Беллатонис. — Они забрали с собой чистое сердце?

— Да, все это было очень трогательно.

— Будем надеяться, что у нашего героического идиота хватило ума и сил, чтобы вытащить ее из города, пока не произошла еще большая катастрофа.

— Неважно. Покончи с этим, и давай уйдем.

— Ай-яй-яй, Анжевер. Перед нами исторический момент, нравится нам это или нет. И к нему нужно отнестись с подобающей серьезностью.

— Это не причина затягивать. Цена будет высока.

— Месть — это месть, моя дорогая, и разве тиран не учит нас, что мы должны сокрушать тех, кто вредит нам, невзирая на цену? Разве это не именно тот момент, который следует растянуть подольше? И насладиться торжеством? — Беллатонис сухо усмехнулся. — Кроме того, другого пути нет. Чтобы покончить с этим, нужно заплатить определенную цену. Теперь притихни, не то я оставлю тебя здесь, когда уйду.

Волоча скрюченные ноги, Беллатонис подобрался к фигуре на троне. В руках он держал завернутый в кожу сосуд.

— У меня тоже есть для тебя подарок, благородный Эль’Уриак, — обратился гемункул к темной кристаллической фигуре. — Небольшая вещица, которой меня хотел одарить мой коллега.

Он с почтительным видом опустил сосуд к ногам Эль’Уриака, поднял шкатулку с головой Анжевер и попятился назад.

Приглушенное сознание сущности, все еще сокрытой в теле Эль’Уриака, отреагировало на близость темных врат чувством, родственным страху. Для этого существа врата были ловушкой меж измерений, как миниатюрная черная дыра, которая вела в застенок, где толклись, умирая от голода, его собственные сородичи. Оно чувствовало, как они алчно колотятся о тонкую мембрану, заключенную внутри рунического тетраэдра. Сущность полностью затихла и стала ждать.

— Мой коллега сконструировал это устройство и внедрил в него множество чувствительных детекторов, — громко оповестил Беллатонис, шаркая ногами меж длинных столов. — Они были точно настроены на мою био-сигнатуру, понятно, к чему я? Но я уничтожил его, пока он пытался добыть данные для окончательной калибровки устройства. Довольно иронично, а? Мне жаль, что пришлось упростить его замечательный, совершенно бесплодный план, заменив все детекторы единственным и довольно-таки повседневным механизмом… — Беллатонис достиг выхода и сделал паузу, чтобы последний раз поглядеть на застывшую сцену. — Таймером.

На долю секунды реальность у подножия трона треснула, разорванная темными вратами. Наружу излился интенсивный, обжигающий сетчатку фиолетово-черный свет, и по амфитеатру пронесся раскат грома. Одно чудовищное мгновение казалось, будто Эль’Уриак восседает на троне из ярко пылающего пурпурного огня. Затем его скрыли из виду яростно мечущиеся петли тьмы, едва различимые щупальца из эктоплазмы, которые извивались с такой скоростью, что походили на размытые пятна. Они корчились, закручивались, сжимались. Вспышка, еще один громовой удар, и все исчезло, только камень вокруг дрожал от неожиданной атаки. Ударная волна врезалась в стеклянные статуи в амфитеатре и разметала их в сверкающее облако осколков. Эхо взрыва отражалось от стен, подобно титаническому хохоту.

Беллатонис схватился за стену, чтобы удержаться на месте, но дрожь не прекращалась, а только усиливалась. Вниз посыпался дождь из каменной крошки, за ним и более крупные куски. Сплетенный из ребер канделябр рухнул на пол и разбил несколько жертв стеклянной чумы на блестящие куски. Прихрамывая, гемункул скрылся в катакомбах, но знал, что бежать уже поздно, и нигде в городе больше нет безопасных мест.

Уже сейчас волны энтропии разбегались по сторонам и захлестывали сложную систему психических преград, удерживающих на месте Комморру и ее субцарства. По всему городу вспыхивали жизнью прежде неактивные порталы и пресекались другие, жизненно важные артерии. Содрогалось само основание вечного города.

Началось Разобщение.

ПРОЛОГ

Итак, наша сцена: Комморра, вечный город. Темная, ужасная, очаровательная Комморра, где боль и порабощение — пища и питье для бессмертных созданий неописуемой злобы. Чтобы полностью понять Комморру, нужно понимать и ту вселенную, что породила ее. Начнем с одного секрета, который, если вы правильно его поймете, навсегда изменит ваши представления. Вся реальность, все, что мы видим как надежное, недвижимое и неопасное, фактически, пребывает в постоянных переменах. Песчинки на берегу и те демонстрируют большую прочность и долговечность, чем лелеемые нами абсолютные понятия тех миров, в которые мы верим.

Видите ли, наша материальная вселенная рождена из Хаоса, и наша реальность — не что иное, как преходящая фантазия Темных богов. Бесконечно краткий миг, на который застыла анархия, для нас, близоруких и недоразвитых, достаточно долог, чтобы осознать существование и поверить в то, что во вселенной существует такая вещь, как «естественный порядок».

Какой забавный самообман! Сколь поразительное тщеславие!

Могучая Комморра суть грань реальности, порожденная тщеславием, какое и не снилось всяким отбросам, случайно поднятым на высоту природой. Это жемчужина, сознательно сформированная из пены творения древними смертными умами, которые почитали себя равными богам. И что за место сотворили они для себя!

За пределами Комморры и порабощенных ею субреальностей материальная вселенная живет своей жизнью: развиваются и гибнут цивилизации, звезды проваливаются внутрь себя, тем же ходом продолжается вся эта грубая схватка за владение галактикой. В Комморре же правит долгая темная полночь, бессменно длящаяся тысячи лет. Ее обитатели вечно обманывают смерть и избегают конечной судьбы в когтях Той, что Жаждет, демонической богини, которую они же и сотворили. Чувственные, жестокие, ищущие наслаждений, они — темные эльдары, последние остатки империи, которая в свое время охватывала всю галактику. Немногие пали столь же глубоко, как обитатели Комморры, и не были при этом полностью уничтожены.

И все же посочувствуем бедным комморритам, которые создали для себя сцену и оказались заперты на ней. Они могут предпринимать краткие вылазки в материальную реальность, чтобы утолить вечно гложущий их голод, хватать все, что можно, и уносить в свой вечный город, но они никогда не насыщаются. Каждый день Та, что Жаждет, испивает еще немного из их душ, и растущую пустоту можно заполнить лишь страданиями других.

Актеры: группа комморрских аристократов, намеренных возродить утраченную славу в одной из бесконечных политических игр вечного города. Их объединяет древнее происхождение и ненависть к новому порядку, установленному после свержения их предшественников. Второстепенные персонажи включают в себя мастера-гемункула Беллатониса, нанятого для свершения запретного воскрешения, Ларайин, молодую экзодитскую миропевицу, которую похитили, чтобы сделать невестой боли для этой операции, и Синдиэля, отступника с искусственного мира, который в конце концов решил ее спасти. Пожалуй, на данный момент самым важным из них всех является телохранитель и палач по имени Морр, член того занятного воинского культа, что известен как «инкубы».

Перейдем к их плану. Основным препятствием на пути к славе для этих высокородных был, как всегда, сам Верховный Властелин Комморры, великий тиран, Асдрубаэль Вект. Увы, но аристократы не могли сравняться с Вектом ни в грубой силе, ни в тонких интригах. Оказавшись лицом к лицу с этими фактами, предводитель заговора, некий архонт Иллитиан, убедил своих соучастников на необыкновенно опасный ход действий.

Неспособные сами одолеть Векта, они решили оживить одного из наиболее успешных соперников тирана в прошлом, лорда по имени Эль'Уриак, чтобы тот привел их к победе. Их план предсказуемо потерпел крах, и они пробудили нечто, чем не могли управлять, — душу этого великого князя, искаженную сущностью, что была родом из вечно меняющегося царства Хаоса. Это совокупное создание — вполне вероятно, посланник Той, что Жаждет — предстало в облике владыки, которого они ожидали.

И таковы были последствия. Из аристократов лишь один пережил то, что случилось позже. Телохранитель Морр, к немалому своему горю, убил собственного хозяина, архонта Крайллаха, когда понял, что тот заражен этой сущностью. Сама же сущность погубила другую участницу заговора, архонта Кселиан, при помощи меметического проклятия, когда та оказалась бесполезной для его целей. Иллитиан же был достаточно умен, чтобы представлять пользу для твари, которую выпустил на свободу, и поэтому остался жив, хотя и едва не погиб во время уничтожения монстра.

Сейчас позвольте мне еще один краткий миг объяснений. Лучше всего представить себе Комморру как некий пузырь, поддерживаемый равным давлением по всей своей оболочке. Если же оболочка прорвана, то под напором внешнего давления внутрь попадает то, что находится вовне, и это весьма неприятно для всех, кто в этот момент находится рядом.

На протяжении столетий Комморра втянула в свой пузырь много других маленьких жемчужин, убрала себя сотней краденых реальностей, чтобы порабощать и использовать их. Рябь на поверхности ее мембраны может также сорвать эти сателлитные царства с места и отправить их в свободный дрейф и хаотическое перемещение.

Эти феномены известны жителям Комморры под общим названием «Разобщение», и их заслуженно боятся. Этот рассказ вращается вокруг Разобщения, которое навлек на город заговор аристократов, его эффектов и его развязки.

Итак, теперь вы знаете всю историю до нынешнего момента. Я уверен, что это бесценное знание, которое позже даст плоды, хотя, обещаю, проверочных вопросов не будет. А кто я? Актер, рассказчик или оба, не сомневаюсь, что это станет очевидно по мере развития представления. Пока что будет невежливо занимать середину сцены, хотя бы потому, что вы можете подумать, что этот рассказ — обо мне. Правильные вопросы, которые вы должны себе задавать в это время: «Что я хочу? Как это получить? Что стоит на моем пути?»

Глава 1 Последствия

Колония существовала вечно. Окутанные тьмой кормильцы таились, ожидая призыва к охоте, а матки, приняв едкое семя патриарха, тихо взращивали в себе будущее потомство. Слепой голодный молодняк толкался и присасывался к жилам кормильцев, нетерпеливо стремясь вырасти и стать чем-то иным.

Колония жила в вечной ночи, в мире мягкого сумрака, созданного поровну окружающей средой и нитями выделений, оставленных поколениями живших и умиравших здесь кормильцев и маток. Под колонией текла река жизни, вязкая и неизменная лента, которая журчала меж стенами вселенной. Еда приходила по реке, иногда холодная и податливая, плывущая прямо под поверхностью, иногда теплая и прямоходящая, бредущая по медленному руслу. Чувствительные дыхальца кормильцев ощущали запах каждой порции пищи, живой или мертвой, и ультразвуковой визг созывал их собратьев по выводку присоединиться к пиршеству, пока еда не покинула мир колонии.

Недавно, впервые за бесчисленные поколения, колонию постигли перемены. Они были непонятны даже для патриарха со всей его мудростью, усвоенной за века переваривания. Матки дрожали от страха и тревоги. Кормильцы сердито порхали туда и сюда, выискивая источник беспокойства, но тот был за пределами их мира и, кажется, за стенами самой вселенной. Эти стены, которые выглядели непроницаемыми, тряслись, как рожающая матка, и странные, чуждые ощущения проносились сквозь тесно скопившиеся тела членов колонии. Еда стала обильна, особенно холодная и податливая, но колония не процветала. Безумие охватило некоторых сородичей и заставило их улететь в неведомое. Оставшиеся прижались друг к другу ближе, чем когда-либо, и от страха забились как можно плотнее в жилистые объятья патриарха.

Теперь новый стимул появился в сознании колонии. По реке жизни прыгали и скользили огни. Свет, ненавистный чужак, означал только одно — что кормильцам пора броситься на него волной крыльев и затушить его своими кожистыми телами и когтистыми лапами. Иногда свет приносил еду: горячую кровь, которую можно было выпить, и сырую плоть, которую можно разорвать и поглотить. Другие источники света были твердыми и несъедобными, бесполезными для колонии, и мучили ее, пока река не уносила их в неведомое. В любом случае, кормильцы хватали и терзали свет, пока он не исчезал и снова не смыкалась приятная темнота. Отдельные особи ничего не значили, но продолжение существования колонии значило все.

Силовое лезвие клинка оставалось неактивно, но его массы и мономолекулярной остроты хватало, чтобы прорезать плоть и кость, как мокрую салфетку. Жертва издала последний, отчаянный, пронзительный визг и рухнула замертво. Эта маленькая трагедия не заставила говорившего замолкнуть хотя бы на секунду.

— Что, правда? Это единственный выход из Комморры, который пришел тебе в голову? Даже пред лицом неминуемого Разобщения должны быть лучшие пути.

— Твое присутствие здесь не требуется, — проворчал в ответ высокорослый инкуб по имени Морр и яростно взмахнул в сторону очередного сумракрыла своим огромным двуручным клинком, клэйвом, как тот правильно назывался. Морр очень старался соблюдать правильность, как знал Пестрый, и это, вероятно, и было единственной причиной, по которой инкуб его не атаковал. Туннель был широкий, но с низким потолком — Морр мог бы, не напрягаясь, прижать ладонь в латной перчатке к корке грязи над головой. Но даже в этом ограниченном пространстве инкуб орудовал двухметровым клинком с виртуозным мастерством и точностью, не прекращая движение ни на миг, пока вокруг порхали и уворачивались враги.

Его незваный спутник, стройная фигура, облаченная в элегантные, хотя и несколько архаичные серые одежды, ловко скользнул в сторону. Летучий сумракрыл рухнул двумя аккуратно рассеченными кусками в вязкую жижу, достигающую лодыжек Морра. Он присоединился к расчлененным останкам по меньшей мере дюжины других хищных падальщиков с крючьями на крыльях, которые уже успели метнуться в атаку из темноты и нашли ожидающий их клэйв Морра. Примитивные животные, видимо, не понимали, насколько опасна эта добыча, которую они пытались задавить числом, поэтому просто продолжали лететь на нее. В скудном освещении было видно лишь непрекращающееся мельтешение темных крыльев, кружащих чуть дальше того расстояния, на котором их можно было достать.

— Ну как же так? — сказал тот, что в сером. — Мы уже на грани того, чтобы стать закадычными друзьями. Будет воистину печально нарушить наше блистательное содружество сейчас, не так ли?

Морр повернул клэйв другой стороной, раскрутил его обеими руками и с рыком сделал выпад в сторону другой стремительной тени. Традиционно все клэйвы снабжались острым шипом или крюком, способным выпустить кишки, который торчал примерно на ладонь от тупого конца клинка. Крюком своего клэйва Морр подцепил сумракрыла и подтянул его поближе, после чего с быстротой молнии рубанул сверху вниз. Злополучное создание кувырком полетело вниз, чтобы присоединиться к своим разрубленным сородичам в слякоти.

Компаньон инкуба небрежно отшатнулся в сторону, чтобы избежать атаки очередного спикировавшего сверху сумракрыла, но не замолчал.

— Признаюсь, я немного обижен этим, Морр. Ведь после всего, через что мы прошли вместе, ты мог хотя бы сделать милость и наградить меня вербальным ответом вместо того, чтоб рычать на меня…

Инкуб проигнорировал его и пошлепал по воде вперед, рубя направо и налево так, что клинок постоянно описывал восьмерку. Второй последовал за ним, продолжая поддерживать разговор:

— Я ведь, в конце концов, прошел весь этот путь. Нашел тебя в той промозглой дыре, где ты прятался, и предупредил, что пора выбираться отсюда, пока еще возможно. И вместо «спасибо» ты просто без единого слова потопал в то, что можно описать лишь как клоаку… и, кроме того, ты все еще нуждаешься в моей помощи. Кто еще может поручиться за тебя, когда других свидетелей гибели Крайллаха не было?

Морр остановился и повернулся лицом к серой фигуре. Не глядя, он взмахнул клэйвом и пронзил еще одну перепончатокрылую тварь, которая нацелилась ему в спину. Безликий шлем инкуба созерцал спутника с очевидной недоброжелательностью. С такого близкого расстояния становилось ясно, что его одежда не серая, но раскрашена в маленькие пестрящие ромбы черного и белого цвета, бесконечно повторяющие друг друга. Чрезмерно подвижное лицо под маской-домино было светлым и гладким, как у раскрашенной куклы.

В противоположность ему, инкуб был с ног до головы закован в темные доспехи, почти ничем не украшенные, если не считать коротких изгибающихся рогов и клыков на зловещем шлеме с узкими глазницами. В решительной и немногословной манере инкуба чувствовался некий намек на то, что он находит эту говорливую личность невероятно раздражающей. Клэйв Морра невольно дернулся, как будто он с трудом, лишь за счет героического усилия воли, сдерживал желание сразить своего спутника. На этот раз воин в доспехах нарушил свое обычное молчание тем, что для него было длинной и торжественной речью.

— Я не могу заставить тебя покинуть меня… Пестрый. И у меня есть перед тобой… долг, — нехотя признал Морр, — но не думай, что я нуждаюсь в тебе или хочу, чтобы ты снова помог мне. В конце концов судить о моих действиях будут иерархи, и они не выслушают иного свидетельства, кроме моего.

Пестрый печально нахмурился.

— Боюсь, что, несмотря на твои убедительные доводы, судьба еще успеет жестоко позабавиться с нами обоими. Когда мы расстались, я чувствовал, что мы снова сойдемся и останемся вместе до тех пор, пока не завершится Разобщение. Знаешь, это не совпадение, что маски послали меня в твой час нужды. Не все потеряно, Морр, но только в том случае, если мы разыграем наши роли вместе. Во вселенной есть силы, которые ты не знаешь и наверняка не можешь знать, которые стремятся к весьма и весьма пагубному исходу для Комморры, и это случится, если все будет развиваться по их воле. Если ты просто снова примешь мою помощь, я смогу привести тебя к лучшему будущему.

Инкуб на мгновение молча уставился на Пестрого, потом повернулся и без дальнейших комментариев начал удаляться, шлепая по жиже. Внезапное движение распугало горстку собравшихся рядом сумракрылов, которые разлетелись словно листья. Одетый в пестрое поджал полные красные губы под маской-домино и со вздохом пошел следом. В отдалении позади них, не замеченные ни инкубом, ни его нежеланным компаньоном, двигались безмолвные фигуры, идущие по их следам.

Архонт Аэз'ашья стояла на узком серебряном мосту над многокилометровой бездной, кальдерой вулканоподобной арены, принадлежавшей Клинкам Желания. Разреженный и холодный воздух Верхней Комморры обдувал ее обнаженное тело прохладным ветром, и пленные солнца, Ильмеи, кружились наверху, едва выделяя тепло. В верхних краях арены были высечены террасы из сверкающего белого камня, где сидело, ежась от холода, скудное с виду собрание зрителей. Но так казалось только на первый взгляд из-за расстояния и размеров арены. На самом деле на поединок пришли посмотреть сотни кабалитов, и много больше наблюдало за ним посредством иных способов. Она чувствовала их присутствие, словно стаю беззвучно парящих вокруг нее голодных призраков.

Серебряный мост, прямой, как стрела, тянулся от одного края кальдеры до другого, проходя прямо над центром пустотелого конуса в сердце крепости. Все, что упало бы с него, отправилось бы в свободный полет, пока не угодило бы в моноволоконные сети, натянутые над кузнями, камерами и тренировочными площадками на дне пропасти. В середине моста имелось расширение — диск радиусом не более, чем размах рук Аэз'ашьи. Та, что бросила ей вызов, уже ожидала там, и в руках ее сверкало готовое к бою оружие. Аэз'ашья уверенно вышла вперед и приняла как должное приветственные крики ее последователей на террасах. Шум верных кабалитов казался несколько приглушенным, и в этом случае винить стоило не только расстояние.

Аэз'ашья не питала никаких иллюзий — она стала архонтом Клинков Желания только потому, что это сделал за нее другой. Было много тех, кто сомневался в ее способности удержать за собой власть, и были те, кто надеялся завладеть властью вместо нее. Аэз'ашья знала: чтобы по-настоящему править кабалом, ей придется снова и снова доказывать, что она этого достойна. И самым началом этого пути было устранение тех, кто бросал вызов лично ей — пока что их было трое, четверо, если считать нынешнюю противницу, Сибрис.

Сибрис была членом клики гекатрикс-невест крови, которые присутствовали при «случайной» гибели архонта Кселиан. Раньше Сибрис ходила в числе фавориток и могла бы даже сменить Аэз'ашью в роли суккуба, если бы внезапное падение Кселиан не подорвало ее амбиции. Досада от потери положения быстро переросла в открытое противостояние, когда Аэз'ашья оказалась на месте архонта. Она хорошо знала Сибрис, они нередко выступали вместе и на поле боя, и за его пределами. Фактически, Аэз'ашья знала достаточно о стиле и методах Сибрис, чтобы позволить себе толику сомнения в исходе предстоящего поединка.

Сибрис предпочитала сражаться двумя клинками в виде полумесяцев в особой технике, взмахивая ими от бедра, держа руки прямыми и используя инерцию. Этому она научилась у последователей Квист в порту Кармин. Клинки были достаточно тяжелы, чтобы переломить парирующее лезвие, а Сибрис обладала достаточной ловкостью, чтобы с неуловимой быстротой выбросить их вперед и перехватить пытающегося уклониться противника. Но не оружие врага вызывало у Аэз’ашьи тревогу, и даже не шикарные, заплетенные проволокой в косу волосы Сибрис. Она использовала косу как гибкое оружие почти в два метра длиной, и конец ее был увенчан шипами и лезвиями. Аэз’ашья знала, что Сибрис могла без усилий вставлять удары этой косой между другими атаками. Достаточно дернуть шеей, и ее оппонент будет искалечен или убит. Неожиданный режущий удар сбоку или снизу… а потом полулунные клинки взметнутся, чтобы отсечь голову, и все будет кончено. Но даже не это вызывало у Аэз’ашьи сомнения.

Перед каждым другим поединком кто-то присылал Аэз’ашье совет, как победить бросившую вызов: указание на слабое место, предложение определенного яда, привычный маневр, которого следует избегать. На этот раз ничего не было, ни одного скрытного посланника, несущего мудрые слова, и поэтому Аэз’ашья действительно сражалась сама за себя. Она повторяла себе, что это неважно, и что это не значит, что Сибрис могла сама получить сообщение, раскрывающее, как победить Аэз’ашью.

Неважно. Аэз’ашья надела пару перчаток гидры, прилегающих к коже латниц, из которых торчало множество смертоносных кристаллических лезвий, покрывающих кулаки, предплечья и локти. Она чувствовала острое покалывание наркотика «серпентин», текущего по ее жилам — смесь гормональных экстрактов улучшала восприятие и усиливала ее и без того почти сверхъестественно быстрые рефлексы. Она победит в этой дуэли, будь то с чужой помощью или нет.

Все эти мысли метались в голове Аэз’ашьи, пока она шла по тонкому серебряному мосту. Теперь она была в дюжине широких шагов от центрального диска, и Сибрис подняла свои двойные клинки-полумесяцы в приветствии. Движение казалось слегка неуклюжим, это проскальзывало под внешней стремительностью и решительностью, которых следовало ожидать от невесты крови. Лицо Аэз’ашьи сохранило холодное, высокомерное выражение, но мысленно она тепло рассмеялась. Может быть, другие и не хотят ей помочь, но у нее еще есть собственные трюки в рукаве, как Сибрис, к своему несчастью, очень скоро узнает.

От некогда отрезанных пальцев раба остались одни пеньки. Ожоговая ткань на руках и лице вызывала мысль, что это была необходимая хирургическая процедура, но, скорее всего, это было не так. Все же Харбир почувствовал, что немного удивлен сноровкой, с которой раб рубил ножом и взвешивал порошки, и говорящей об опыте легкостью, с которой его толстые культи хватали узкое лезвие и сворачивали тонкие полоски бумаги. Харбир без интереса оглядел ужасно обожженное лицо раба и зевнул, задаваясь вопросом, когда же прибудет его связной. Он ждал под навесом, выкованным в виде переплетения висячих орхидей из золота и серебра, рядом с наркотическим притоном на берегу Великого Канала, и стремительно терял терпение.

Были времена, когда между изгибающейся черной петлей Великого Канала и нижними дворцами уровня Метзух простирался променад из полированного камня в сто шагов шириной. Со временем притоны и залы плоти Метзуха разрослись сюда и забили открытое пространство украшениями, рабскими клетками, навесами и аппаратами. Каждый клочок пространства становился объектом жестокой территориальной борьбы между соседствующими заведениями, еще одним лоскутом в грязном покрывале вражды и вендетты, столь же пестром, как и они сами. Крохотная каморка раба, расположенная сбоку от входа, должно быть, стоила тысячи жизней, оборванных в дуэлях и убийствах на протяжении многих лет, а серебряно-золотой навес был здесь так давно, что мог стоить целого миллиона.

Битвы за право владеть берегами Великого Канала были горном, в котором ковалось множество мелких кабалов, из которых состояла нынешняя структура власти нижнего Метзуха. В конце концов было достигнуто равновесие, когда никто не отваживался объявить своими последние двадцать шагов до края канала, ибо боялся оскорбить этим того или иного из самопровозглашенных владык нижнего Метзуха. Этот нестойкий мир, как правило, способствовал бизнесу, хотя в настоящий момент посетителей у раба не было. Жалкое создание все равно продолжало резать, измельчать и взвешивать свои товары со всем рвением домашнего животного, выполняющего трюки. Что же касается Харбира, то он уже перепробовал все, что мог предложить раб, и решил, что лучше останется трезвым.

Он в сотый раз осмотрел пустой берег канала в обоих направлениях и поразмыслил, стоит ли и дальше сдерживать усиливающийся гнев или выпустить его наружу. Не было никаких признаков, что за ним кто-то следит, но это ничего не значило. Уже много дней Харбир неопределенно ощущал, что кто-то или что-то следует за ним, так что, идя на встречу, он предпринял тщательные меры, чтобы избавиться от любых таинственных ищеек, которые могли бы идти по его следам. Тот факт, что он ничего сейчас не чувствовал, мог просто означать, что они стали осторожнее. Не слишком успокаивало и то, что развалина, с которым он должен был встретиться, снова опаздывал, как и то, какое место тот выбрал. Это напоминало о прошлых стычках, которые Харбир с трудом пытался забыть. Он знал дюжину мест, суливших лучшие развлечения и прибыль, чем этот конкретный уголок Комморры. Единственной вещью, которая удерживала его здесь, было то, что развалина, Ксагор, выполнял лишь поручения своего господина, и было, скорее всего, очень важно выяснить то, что он желает.

Большая часть эпикурейцев выбралась наружу и присоединилась к шумному параду, проходившему по открытому пространству вдоль берега Великого Канала. С одной стороны, это было развлечение для скучающих искателей удовольствий, с другой — демонстрация силы, недвусмысленное предупреждение для окружающих районов не вмешиваться в дела нижнего Метзуха. В городе в последнее время витало напряжение, он полнился предчувствием… чего-то. Чувствовались перемены, запах приближающегося пожара, необратимой катастрофы, на который у обитателей Комморры всегда было острое чутье и быстрая реакция. Бродило множество слухов об убийствах и заговорах в Верхней Комморре, говорили, что великий тиран отвлечен зловещими махинациями, которые не в силах обуздать даже его каратели. Знахари и гадалки по рунам, сидящие по дальним переулкам и потайным базарам, бормотали о мрачных знамениях. Отчаявшиеся и обездоленные собирались в темных углах и строили планы, как добиться большего от предстоящей смуты.

И вот тогда лорды-эпикурейцы созвали своих придворных для демонстрации силы. Такие же сцены разыгрывались по всей Комморре: неспокойные культы, ковены и кабалы собирались вместе, чтобы доказать свои претензии на могущество среди всеобщей неопределенности. Основываясь на том, что он видел своими глазами на протяжении последних недель, Харбир мог подтвердить реальность многих из их худших опасений, но вместо этого предпочел оставаться в тени и посмеиваться над их показной гордостью.

Первыми шли ряды намасленных и обнаженных рабов из множества рас, державших за поводки домашних питомцев. Крадущиеся саблезубые кошки огрызались на невозмутимых масситов, хельпауки с ногами-клинками шествовали рядом с пускающими слюни баргезами, накачанными наркотиками. Яркая, как калейдоскоп, мешанина меха, перьев и чешуи медленно текла мимо, ведомая потеющими рабами под бдительным присмотром укротителей. Время от времени в их рядах возникала внезапная заминка, когда раздраженное животное набрасывалось на того, кто его вел, но вереница экзотических зверей не останавливалась ни на миг.

За животными брели любимые рабы эпикурейцев. Большая их часть была изуродована искусством резьбы по плоти, которым владели гемункулы, и превращена в ходячие скульптуры из мяса и костей. Несколько богато разодетых перебежчиков шли среди этой ковыляющей и ползущей толпы и, пресмыкаясь перед хозяевами, выкрикивали им восхваления за то, что продолжали жить. Сложно было сказать, выражают ли стоны и мычание их соотечественников согласие или неодобрение.

Дальше шли ремесленники. Похожие на мертвецов гемункулы со своими слугами-развалинами в решетчатых масках свободно смешивались с мастерами-оружейниками и надсмотрщиками кузниц, одетых в сверкающие килты из лезвий, гравискульпторы шли с вращающимися над головами кругами из ножей. Там и тут разряженные специалисты по снадобьям и раскрашенные ламеянки соревновались друг с другом, источая все более ошеломляющие мускусы и феромоны. Ярко окрашенные облака вылетали в воздух из их фляг и флаконов, как стаи птиц.

Ремесленников достаточно уважали, чтобы позволить им носить символы их покровителей — членов множества малых эпикурейских кабалов, которые представляли собой власть в нижней части яруса Метзух. Там тройной рубец Душерезов, здесь поднявшая голову змея Ядовитого Потомства, серпообразный клинок Жнецов Тени и еще десятка два других. Мастера шли все вместе, несмотря на то, кому были верны на данный момент. Их услуги пользовались таким большим спросом среди эпикурейцев, что они часто меняли хозяев, и среди этих анархичных низших придворных сегодняшний соперник мог завтра стать союзником. Фальшь, лесть и неискренность сквозили в их рядах, когда они приветствовали друг друга самыми экстравагантными и куртуазными способами.

Харбир напрягся. Чувство, что за ним наблюдают, усилилось настолько внезапно, как будто кто-то стоял прямо за ним и дышал ему в шею. Он тревожно вгляделся в медленно движущуюся колонну, пытаясь найти его источник. Вот он, развалина в маске, идущий в процессии, но довольно далеко. Лишь время от времени можно было увидеть его голову, мелькающую среди других учеников и наемных рабочих. Но эта конкретная железная решетчатая маска слишком часто поворачивалась к навесу, где стоял Харбир, чтобы это можно было счесть совпадением. Был ли это, наконец, его связной или же какой-то обманщик? Сейчас могло случиться что угодно. Харбир проверил, легко ли клинок выходит из ножен, и отступил назад, в тени, чтобы подождать и увидеть, что будет.

Глава 2 Вопрос побега

Сумракрылов становилось все меньше, но вместе с тем сами они становились все крупнее и тучнее. Некоторые были достаточно велики, чтобы целиком заглотить эльдара, но уступали другим в скорости и агрессивности. Морр без устали рубил их всех, больших ли, малых, как только они попадали в радиус поражения клэйва, и гнал перед собой остальных, словно визжащую и стрекочущую волну.

Наконец среди покрытых коркой грязи стен показался незнакомый блеск металла. Более тщательное изучение открыло низкий боковой туннель, полого уходящий вверх. Когда-то его защищали прутья решетки, но время и воздействие сумракрылов разъело мягкий металл, и остались только короткие обломки, торчащие, будто гнилые зубы в открытом рту. Морр без колебаний протиснулся внутрь, используя клэйв для опоры среди скользких стен, и быстро исчез из виду.

Одетый в пестрое шмыгнул носом и вгляделся вслед инкубу, изображая комичное беспокойство.

— Это правда? — окликнул он. — Повторяю, это правда самое лучшее, что пришло тебе в голову?

Упорное молчание было единственным ответом на его насмешки, и через какое-то время, шумно вздохнув, он пригнулся и последовал за Морром.

Лаз оказался коротким, не более дюжины метров в длину, и вышел под прямым углом в еще один, более широкий наклонный туннель. Грязь здесь лежала настолько густо, что кругом было темным-темно, как если бы они плыли в черной воде. От стен причудливо отражалось эхо каких-то шорохов и стрекота, а также царапающие звуки, издаваемые движениями чего-то крупного.

— Морр, это я тебя слышу?

Послушавшись инстинкта, пестрая фигура скользнула в сторону, и что-то с огромной скоростью вылетело из темноты. Оно с силой врезалось в стену туннеля, огласив замкнутое пространство громоподобным треском.

— Так, хватит уже! — пробормотал Пестрый и бросил на пол маленький предмет. Чернильную тьму разорвала настолько яркая вспышка света, что, казалось, на микросекунду здесь вспыхнуло солнце и окутало эту темную нору своей сияющей фотосферой. Мгновенный всполох озарил чудовищный, скрытый плащом силуэт, возвышающийся над какой-то фигурой, которая дергалась и билась среди пляшущих теней. Стая крошечных сумракрылов, сидевших на потолке, с визгом погибла во вспышке, и их бесчувственные тела посыпались вниз, словно нежданный снегопад из черных снежинок.

Тьма быстро вступила в свои права, но ненадолго. Красная молния блеснула там, где стоял силуэт в плаще, а за ней последовала чисто-белая вспышка от удара силовым оружием. Очерченная светом, во тьме возникла бронированная фигура Морра, воздевшего клэйв. Он как будто на миг застыл, готовясь ударить по рябящим стенам из темной плоти, окружившим его. Клинок сверкнул еще раз, потом еще один, вспышки были подобны отдельным стоп-кадрам, отображающим наступление инкуба, а затем они слились в сплошной размытый поток света.

Чудовищная фигура оказалась закутана не в плащ, но в крылья — множество крыльев. Она отступила назад, пытаясь спастись от своего мучителя, и издала глубокий рыдающий вопль отчаяния, когда клэйв вновь глубоко вонзился в ее плоть и вспорол мешкообразное тело, выпустив наружу огромную массу потрохов. Тварь повалилась извивающейся кучей, с ужасающей силой колотя по камню мясистыми крыльями. Морр прошел прямо по этой дергающейся массе, избегая ударов, и рассек основной нервный ствол существа, отчего бешеные предсмертные спазмы превратились в редкие слабые содрогания.

Наконец инкуб поднялся в центре умирающей массы, словно феникс, покрытый запекшейся кровью, и его клэйв шипел и дымился от едкого ихора. Пестрый легонько поаплодировал ему.

— Браво, Морр, и снова ты доказал, что можешь превозмочь любые препятствия, что встанут пред тобой! — улыбнулся он и театрально кашлянул в рукав. — Хотя, конечно же, не стоит недооценивать маленький вклад, сделанный твоим отважным соратником.

Морр сверкнул глазами при этом намеке.

— Тварь была под контролем до твоего вмешательства, — запальчиво возразил он. — Оно могло ускорить исход, но не изменило его.

— Что ж, время для нас важнее, так что на здоровье, друг мой. Осталось совсем немного, и Разобщение изолирует Комморру, и мы застрянем здесь среди многих тех, кто хотел бы видеть тебя мертвым, — весело сказал Пестрый и поддел распростертое крыло изящно заостренным носком. — Итак… Я предполагаю, что именно поэтому этот путь не пользуется популярностью?

Морр неразборчиво огрызнулся и потопал вдаль по наклонному туннелю. Пестрый осторожно обошел умирающее создание, которое когда-то было патриархом с тысячей потомков, и проворно устремился следом.

Опустившись еще на десять метров, туннель выровнялся. Сверху в потолке показался еще один вертикальный лаз, подняться по которому не представлялось возможным. Сам же туннель заканчивался тупиком, большую часть которого занимал широкий овал из блестящего металла и серебристого камня, напоминающий своими очертаниями огромный глаз. Позади сооружения виднелись голые камни, которые как будто висели в воздухе, не поддерживаемые стенами туннеля. Портал излучал ауру дремлющей силы, словно сквозь него беззвучно протекало мощное течение.

— Ах-ха! — воскликнул Пестрый. — Это похоже на старые корабельные ворота, хотя и небольшие. Знаешь, Морр, за что я люблю этот город? Ты никогда не знаешь, на что наткнешься, просто завернув за угол.

В ответ Морр обратил на него испепеляющий взор.

— Архонт Крайллах давным-давно завладел этими воротами и сделал их своим собственным секретным входом и выходом из города. Они не привязаны к какому-либо пункту назначения и за ними не ведется слежение.

Пестрый слегка побледнел при этих словах.

— Но с приближением Разобщения это ведь значит…? — вопросительно произнес он.

Морр продолжил, как будто арлекин ничего и не говорил.

— Когда случится Разобщение, этот портал может разрушиться. Наверняка он какое-то время продержится открытым, и любое существо, которое обнаружит его, сможет проникнуть в город. Нам надо быть подальше отсюда, когда это произойдет.

— Нам? О, Морр, я и не думал, что тебе есть до меня дело! — защебетал Пестрый. — Видишь, мы уже становимся добрыми друзьями!

— Я не могу избавиться от твоего нежеланного внимания, но я должен претерпеть неизбежные последствия своих действий, — нараспев проговорил Морр. Эти слова он произнес, как будто какую-то личную мантру, и тихо повторил: — Я должен претерпеть неизбежные последствия своих действий.

— Не только претерпеть. Боюсь, мой старый друг, что ты должен также искупить их, — сочувственно добавил Пестрый, — и не только те, о которых ты думаешь.

Глухой шлем повернулся к нему лицом, в хрустальных глазных линзах как будто блеснуло алое пламя. На миг Пестрый покорно погрузился в молчание, прежде чем сменить тему.

— Так можно предположить, что ты знаешь, как открыть врата? Есть ли способ запереть их за собой?

Морр фыркнул и переключил внимание на панель у нижнего края портала. Первоначально Пестрый с легким интересом наблюдал за активацией ворот, но все чаще отвлекался, чтобы взглянуть в туннель позади. Он несколько раз обернулся, а потом бесцельно побрел куда-то в сторону от Морра, который сидел на корточках. Арлекин наклонил голову, будто прислушиваясь, а потом вдруг с щелчком сжал пальцы, одним полуразмытым движением выхватив что-то из воздуха, и с любопытством осмотрел свою добычу.

— О, интересно, — прокомментировал Пестрый. — Думаю, тебе стоит посмотреть, Морр.

Он протянул в сторону инкуба нечто маленькое, нечто настолько крошечное, что его едва можно было различить между большим и указательным пальцами руки, затянутой в перчатку. Оно походило на насекомое, но, конечно, не существовало ни одного живого насекомого, которое было бы столь умело сотворено из металла и хрусталя, как то шпионское устройство, которое сжимал Пестрый.

— Вспышка, должно быть, выключила их первоначальные источники, поэтому им пришлось быстро выслать поддержку, и, несомненно, вокруг должны быть и другие, — на какой-то миг голос Пестрого утратил прежнее легкомыслие и шутливость, но затем он снова расцвел и весело улыбнулся. — Кто-то следит за нами, друг мой, — сказал он, повернул устройство к себе и четко произнес прямо в него: — Надеюсь, они просто наблюдают и не намерены как-либо помешать нам, это было бы прискорбно.

И с этими словами Пестрый растер муху-шпиона между пальцами и сдул оставшийся от нее прах.

— Давай выясним, чего хотят эти наблюдатели, — отозвался Морр голосом, не предвещающим ничего хорошего, выпрямился и отступил от ворот на шаг. Внутри овала начала проявляться занавесь из мерцающей энергии. Поначалу она состояла из чистого серебряного света, но по мере уплотнения ее пронизывали вспышки золотого и янтарного цвета. Через миг по поверхности зазмеились извивающиеся зеленые и синие нити. Вид портала навевал мысли о яде и излучал внутреннюю злобу, от которой и Морр, и Пестрый невольно отошли еще на шаг.

— Это…? — начал инкуб и не договорил до конца.

— Разобщение. Да, — поспешно закончил Пестрый, чье обычное ветреное поведение вдруг сменилось серьезностью. — Видимо, до него остались считанные мгновения. Нужно уходить прямо сейчас, или в лучшем случае мы застрянем здесь до его окончания. В худшем случае в ближайшие пять минут мы окажемся по уши в демонах.

С плеч Морра как будто спала гора. Он поднял клэйв и встал лицом к центру портала.

— Тогда пусть они приходят, — провозгласил он. — Я готов.

Пестрый недоверчиво уставился на инкуба.

— Не время устраивать героическое самопожертвование, пытаясь удержать единственный портал в городе миллиона порталов! — отчаянно воскликнул он. — Иди к своим иерархам, если так надо, но мы должны взяться за первопричину этого Разобщения вместе и быстро! Нам надо идти!

Морр нехотя стряхнул с себя видение собственной смерти. Куда проще искуплять грехи через самоуничтожение, чем посмотреть в лицо своим преступлениям, и ему казалось несправедливым, что он должен лишиться этого шанса. Но сам факт того, что это было проще, убедил бы его в неправильности этого пути даже без пронзительных проклятий Пестрого. Портал неуверенно пульсировал и мерцал перед ними обоими — порог Паутины, которая сама по себе была путем, ведущим в миллиард других мест, ведомых и неведомых, потаенных и заметных, открытых и запретных. Место, куда должен был отправиться Морр, было хорошо скрыто, но никому не запрещалось туда вступить. Любой мог искать тайный храм Архры, истинный вопрос был в том, выживет ли он, чтобы покинуть его. Морр сделал один-единственный шаг к открытым воротам, а Пестрый, не отставая, шагнул следом, когда сзади донесся резкий окрик, заставив обоих мгновенно остановиться и повернуться.

— Стойте, где стоите! Вам не дозволено покидать город!

— Последний шанс, Сибрис, — предложила Аэз'ашья, ступая на платформу. — Отступи и присоединись ко мне. Я даже сделаю тебя одной из своих суккубов, если ты все еще желаешь этого.

С заплетенными волосами голова Сибрис выглядела, как угловатый лик статуи над высоким горлом прилегающего к коже костюма. Она дерзко подняла подбородок и бросила на Аэз'ашью взгляд, полный жгучего презрения.

— Эта честь уже должна была по праву стать моей, — выплюнула ведьма. — Ты предлагаешь мне объедки со своего стола, хотя сама недостойна даже быть архонтом, не говоря уже об иннитах Верхней Комморры.

Иннитах, невеста смерти. Да будет так, подумала Аэз'ашья, подняв перчатки гидры и сжав кулаки. Кристаллические осколки, торчащие из запястий и локтей, с треском вытянулись, превращаясь в свирепо загнутые, крючковатые клинки. Сибрис не понадобилось иного приглашения, чтобы начать свою атаку. Плавными пируэтами она двинулась к Аэз'ашье, и ее полулунные клинки закачались в воздухе, словно маятники.

Аэз'ашья нырнула под сверкающую дугу, которую описал в воздухе первый полумесяц, шагом вбок ушла от второго и оказалась в центре диска. Высоко взмахнув ногой, Сибрис немедленно развернулась и с яростью набросилась на Аэз'ашью. Смертоносные спирали полулунных клинков неумолимо приближались к ней, чтобы нанести двойной удар. Клинки рухнули вниз с непреодолимой силой, когда гекатрикс вложила в бросок всю массу своего тела. Аэз'ашья перекатом ушла от атаки и вскочила на ноги у самого края диска. Она как раз успела, чтобы перехватить обратный взмах Сибрис одной из своих шипастых перчаток, и свирепо крутанула ее в сторону.

Сибрис сделала обратное сальто, чтобы уберечь свое оружие, и Аэз'ашья легко уклонилась от неловкого удара пытающейся восстановить свою позицию ведьмы. Бритвенно-острые лезвия перчаток гидры со свистом рассекли воздух в считанных миллиметрах от шелковистой кожи Сибрис, но та увернулась и сделала быстрый пируэт, чтобы вернуть прежний темп наступления. Аэз'ашья по-волчьи ухмыльнулась.

Каждое движение Сибрис было на долю секунды медленнее, чем следовало, и этот факт сама Сибрис, похоже, еще не осознавала. Она снова замахнулась на противницу, клинки в прямых руках метнулись к открытым горлу и животу Аэз'ашьи. На этот раз та осталась на месте и нанесла удары по стремительным полумесяцам, не для того, чтобы заблокировать их, но просто отвести в стороны, так что они без всякого вреда пролетели мимо тела. Один из клинков на перчатках Аэз'ашьи сверкнул у талии Сибрис, возвращаясь в защитную позицию, и прочертил алую линию, прорезав облегающий костюм и плоть. Кончик лезвия с тонким звоном отломился и остался в ране, и Сибрис охнула, отдернувшись назад.

Увенчанная лезвиями коса Сибрис рванулась вперед, как атакующая змея. Это движение не запоздало ни на долю секунды и застало Аэз'ашью врасплох. Тугой узел из острых, как скальпели, клинков длиной в палец хлестнул рядом с ее глазами, вызвав мгновенную инстинктивную реакцию. Аэз'ашья поймала косу и рванула, заставив Сибрис перекувырнуться над собой. При этом она успела резануть одним из локтевых лезвий по мелькнувшему над ней бедру Сибрис, выпустив еще один красный шлейф и оставив новый кристаллический осколок в ране. Сибрис яростно взмахнула, метя в руку, схватившую косу, и Аэз'ашье пришлось разжать свою хватку. Она выпустила Сибрис и позволила ей отступить и снова занять позицию в центре диска.

Все это, в конечном итоге, сводилось к планированию, и как Аэз'ашья накрепко запомнила после недавних событий, подготовка означала победу. Прежняя Аэз'ашья попросту приняла бы этот вызов и сражалась тем, что было под рукой, и там, где было удобно. Новая Аэз'ашья понимала, как важно знать место и тщательно подбирать оружие. Площадка, выбранная для поединка, была лишь немного, но мала для того, чтобы Сибрис развила полную скорость, и гравитация здесь была лишь чуточку сильнее, чем та, к которой она привыкла. Аэз'ашья твердо придерживалась мнения, что слишком многие ведьмы тренируются в средах с пониженной гравитацией, соблазненные тем, что благодаря ей можно демонстрировать более зрелищный стиль боя. Сибрис была тому живым доказательством.

Теперь это только дело времени. Кристаллические лезвия на перчатках Аэз'ашьи уже отросли заново. Фрагменты, которые остались в ранах Сибрис, будут способствовать кровотечению, несмотря на все попытки ее костюма закрыть порезы. Стиль Сибрис был основан на использовании инерции, на постоянном движении, которое теперь только ускоряло потерю крови. Аэз'ашье оставалось только ждать неизбежного конца.

От процессии эпикурейцев отделился развалина в маске и открыто пошел ему навстречу. В то же время Харбир незаметно вытащил свой нож и стиснул его наготове под плащом. Развалина поднял обе руки, чтобы показать отсутствие оружия, хотя вместо правой кисти у него торчала изогнутая лапа, похожая на птичью, которая сама по себе могла сойти за оружие. Харбир пришел к выводу, что она приживлена недавно, судя по тому, как неуклюже прислужник орудовал ею, снимая маску. Угрюмое лицо с густыми бровями, открывшееся его взгляду, выглядело знакомым, но это ничего не значило, ведь в Комморре можно было как угодно исказить и переделать плоть по цене горячего обеда. Харбир фальшиво улыбнулся и заговорил первым.

— Приветствую, «Ксагор». Сколько демонов у ворот?

— Шесть, и Харбир почти поддался, — тут же отозвался развалина.

Лицо Харбира сердито покраснело от воспоминания.

— Очень умно, так чего ты хочешь? — резко спросил он.

— Тут слишком открыто. Внутрь?

Ксагор шагнул ко входу в притон, пожалуй, с немного чрезмерной готовностью, но Харбир поднял руку, останавливая его.

— Здесь будет нормально. Никто на нас не обратит внимания, пока продолжается парад.

Он кивнул в сторону берега, где теперь мимо них маршировали ряды воинов под аккомпанемент громовых барабанов и лязгающих цимбал. Их оружие и доспехи были разнообразны, но имели общий стиль: темные цвета, плавные изгибы, шипы и лезвия, количество которых посрамило бы скорпиона. Некоторые воины несли трофейные шесты с ярко окрашенными шлемами почти сферической формы и многочисленными сушеными головами, напоминающими отвратительные плоды. Воины шли тесными рядами соответственно своим кабалам, и горе постигло бы того из них, кто ступил бы на путь своих соперников. В отличие от переменчивых словно ртуть ремесленников, неверный воин был бесполезен, как оружие, которому нельзя довериться. Солдату лучше было умереть, чем предать хозяина, которому он поклялся служить (по крайней мере, так говорили хозяева). Поразмыслив над этим, Харбир решил, что из этого, скорее всего, следует некий урок.

Ксагор горестно наморщил лоб, но покорно остался на месте и успокоил себя тем, что начал шептать хриплым, привлекающим внимание шепотом, чтобы удовлетворить свое неуклюжее стремление сохранить секретность.

— Хозяин… передает приветствие.

— Славно, — фыркнул Харбир, не пытаясь понизить голос. — Где он?

Ксагор, если это был Ксагор, на миг замялся, и подозрительность Харбира только выросла. Даже идущие строем воины выглядели настороженно, их шлемы-маски то и дело поворачивались, неосознанно ища угрозы. Всеприсущее подозрение и кипящая внутри, затаенная жажда насилия висели над парадом воинов, словно тяжкая грозовая туча.

— Секрет… у хозяина много работы.

— Я вижу, хотя не могу сказать, что так уж впечатлен той работой, которую он провел над тобой.

Обычно безжизненные глаза Ксагора вспыхнули гневом от насмешки.

— Не смейся над хозяином! — рявкнул он, мгновенно забыв о своем дурацком стремлении к суфлерскому шепоту. Раб в своем закутке не обратил на это ни малейшего внимания, а Харбир глумливо рассмеялся в лицо развалине.

— Он не может защитить нас! — прошипел он. — Не может защитить самого себя! Нам просто надо убежать…

— Хозяин сказал, что Харбир захочет бежать, — разгоряченно перебил Ксагор. — Хозяин сказал, это хорошая идея. Беги далеко! Хорошо спрячься.

Развалина внезапно повернулся, чтобы уйти. Харбир был поражен таким поворотом событий.

— Подожди, что? Ты не можешь взять и уйти! — Харбир быстро шагнул к нему, схватил за перед робы и приставил к шее развалины обнаженный клинок. — Мне ничего не говорят, и я должен подчиняться командам, как домашнее животное? За мной следят, ты в курсе? Следят, и очень скоро настигнут, так что давай говори, что происходит, иначе я прямо тут перережу тебе глотку!

Развалина триумфально ухмыльнулся.

— Хозяин сказал, когда Харбир захочет бежать, Ксагор должен уйти и посмотреть, что сделает Харбир. Если Харбир пойдет за ним и потребует ответов, тогда хозяин попросит Харбира сохранить кое-что, пока он в бегах. Очень скоро наступят плохие времена, и Харбир должен защитить это.

Внезапно в здоровой руке развалины оказался какой-то предмет — плоский, толщиной в палец, металлический пятиугольник со спиральным желобком на поверхности.

— Это что? — Харбир подозрительно уставился на штуковину, не притрагиваясь к ней. Она, по его мнению, даже не выглядела ценной, но он знал, что в Комморре внешний вид может быть обманчив. Столь малый объект мог содержать в себе, в сжатом виде, нечто куда более огромное. Например, маленький звездолет, портал в иной мир или бомбу, достаточно большую, чтобы от Харбира наверняка не осталось ни единого кусочка.

— Это секрет… которого Ксагор не знает, — развалина посмотрел на Харбира почти что со смущением. Похоже, он намекал, что угрозы или пытки, неважно, насколько они будут приятны для Ксагора, ничего больше не раскроют.

— Тогда… он мне как-то поможет? — спросил Харбир, опустив клинок и чувствуя, что ему придется смириться.

— Хозяин говорит, да, — утешил его Ксагор.

— Лучше бы он предложил награду за все это.

— Хозяин сказал напомнить Харбиру, что покровительство хозяина многократно ценнее жизни Харбира.

— Толку-то я от него видел, — буркнул Харбир.

— Хозяин еще сказал, что он уже сделал для тебя больше, чем тебе известно.

— Очевидно, Бел… — в гневе Харбир едва удержался от того, чтобы назвать мастера-гемункула по имени. — Очевидно, хозяин много чего говорит, только не мне.

Он кипел от злости и в сомнении покусывал губу. Подняв взгляд, Харбир увидел, что приближается конец процессии эпикурейцев. Последними (не считая арьергарда из других воинов: даже эпикурейцы обладали инстинктом самосохранения) явились мелкие архонты нижнего Метзуха и аристократия смешанных кровей. Они двигались по двое-трое в ряд в последовательности, которая наверняка была причиной многих ссор и междоусобиц. Как бы то ни было, их возглавляли лорд Наксипаэль из Ядовитого Потомства и Безиет Сто Шрамов, архонт Душерезов. Харбир знал обоих архонтов и когда-то выполнял для них кое-какие мелкие поручения. Повелители эпикурейцев ехали в богато украшенных паланкинах и носилках, вознесенных над толпами их приближенных: телохранителей, конфидентов, лакеев и льстецов.

Несмотря на все непочтительные высказывания, покровительство мастера-гемункула Беллатониса стоило для Харбира больше, чем он готов был признать. Оно уже отпугивало врагов и открывало двери, которых раньше для него даже не существовало. Не так давно Харбир сменил круги общения, в которые был вхож, и начал подниматься по высоким и скользким склонам кабалитской политики, несмотря на низкое происхождение. Если он хотел когда-нибудь взобраться на один из этих паланкинов, то нуждался в могущественных союзниках, таких, как Беллатонис. Развалина ждал с довольной ухмылкой на лице, по-прежнему держа в руке металлический предмет, словно ждал, когда Харбир заберет его, но тот по-прежнему сомневался. Он никогда не сможет возвыситься, постоянно служа другим. Каким-то образом, но он должен сам взять ситуацию под контроль.

Шум парада мешал нормально думать: гудели рога, беспрестанно стучали барабаны, от групп ремесленников доносились пронзительные звуки труб, а ушедшие вперед звери продолжали визжать и реветь. Воины молчали, единственным аккомпанементом с их стороны был лишь топот сапог. Через весь этот гам уши Харбира уловили ясный высокий звук, который немедленно завладел его вниманием. Он повернулся обратно к Ксагору и забрал у него металлический пятиугольник.

— Я думаю, — торопливо проговорил Харбир, — нам правда лучше зайти внутрь.

Глава 3 Разобщение

— Кто смеет мешать инкубу в его трудах? — медленным, угрожающим голосом проговорил Морр. — Покажи себя, чтоб я увидел, достоин ли ты отдавать мне приказы.

Из темноты донесся издевательский смех.

— Спасибо, но мы лучше останемся здесь. Не такие уж мы и глупцы, чтобы бросаться под твой клэйв и клинок клоуна.

— О? — спросил Пестрый, выступив вперед легким шагом танцора. — Тогда как же вы планируете остановить нас, друзья? Два шага, и нас здесь уже не будет. И как вы сможете помешать этому?

— Ты не единственный, у кого есть гранаты, шут.

Если бы неизвестные не бахвалились, их попытки могли бы оказаться более успешны. Но теперь Пестрый заметил первый маленький металлический шарик, кувыркающийся в воздухе, поймал его и бросил обратно одним быстрым плавным движением. Вспышка статики осветила туннель там, где она приземлилась, и стало видно бегущие фигуры, озаренные ее ползучим свечением. Электромагнитная, решил про себя Пестрый, они используют электромагнитные гранаты, чтобы отключить ворота. В любой момент они могут бросить еще сразу несколько. Пестрый бросил взгляд назад, чтобы увидеть Морра и прокричать предупреждение.

Он не увидел ни следа великана-инкуба, а ворота уже закрывались.

В одно паническое мгновение Пестрый увидел всю сцену, как будто застывшую на месте. Время замедлилось, растянулось, и каждая мельчайшая деталь стала ясна как день. Сияющие красные линии расползались по металлу и камню, из которых состоял портал. Он должен был закрыться навсегда, так, что от него ничего бы не осталось, кроме кучи бесполезного шлака. Вуаль мерцающей энергии все еще висела внутри врат, завихряясь и переливаясь разными цветами, но неумолимо истончалась. Пестрый кинулся в умирающий портал, и в тот же миг вокруг него со звоном посыпался дождь из крошечных гранат.

Череда яростных взрывов потрясла ворота, электромагнитные разряды и клубки плазмы — некоторые из нападавших уже сменили свои намерения от пленения к убийству — смешались в катастрофической буре насыщенных энергией частиц. Когда она рассеялась, портала больше не было, на его месте возвышалась лишь оплавленная и искаженная масса. От инкуба и арлекина не осталось и следа.

Агенты прощупали ее, проверили и бесцельно проанализировали окрестности, но было совершенно ясно, что тут уже ничего нельзя сделать. Они утешили себя тем, что их хозяин в данный момент был занят и недоступен, и неприятную необходимость проинформировать его о том, что добыча ушла, можно было отложить до другого времени.

Если бы только агенты знали, что их хозяин в тот момент был не так далеко. Архонт Ниос Иллитиан из кабала Белого Пламени ковылял по переплетенным кишкам туннелей, пронизывающих огромное многослойное подножие Комморры. Теперь лишь считанные минуты отделяли его от Разобщения, к приближению которого он, сам того не зная, приложил так много усилий. И, похоже, воздаяние уже обрушилось на него. В почти полной темноте он брел по затхлым скользким туннелям, налетал на сырые каменные стены, отчаянно пытаясь найти выход и вытягивая перед собой немеющие руки. Во многих километрах над ним поднимались серебряные башни вышиной с горы, поместья размером с города, целые крепости-континенты и острова-дворцы непревзойденной красоты и величия. Его собственная крепость находилась совсем недалеко и полнилась придворными, воинами и рабами, готовыми выполнять все его прихоти. Но архонт Иллитиан был один, заточенный в зловонных внутренностях мира, и умирал.

По природе своей Иллитиан был не из тех, кто склонен к сожалениям. Он всецело разделял граничащее с патологией стремление своей расы глядеть только вперед. Прошлое было прошлым, и ничего иного сказать было нельзя. Таково было здоровое отношение к жизни среднестатистического комморрита, не считая разве что того, что оскорбления, распри и вендетты он помнил с кристальной ясностью. Но все же сейчас Иллитиан чувствовал горькое сожаление. Не потому, что выпустил на свободу потусторонние силы, которыми не мог управлять, чтобы воскресить эту бестию Эль'Уриака. Не потому, что его самонадеянность и спесь стала причиной гибели его соратников, не из-за массового убийства в банкетном зале проклятого Эль'Уриака, который так и остался позади, застыв в гробовом безмолвии. Нет, единственное, о чем жалел Иллитиан, это то, что ему не повезло оказаться затронутым падением воскрешенного архонта.

Иллитиан вынужден был признать в душе, что его уничтожение было довольно ловко спланировано. Он понял истинную опасность плана лишь в последние моменты, и даже тогда предпочел бежать, чем попытаться предупредить Эль'Уриака или предотвратить это. И все же слишком, слишком поздно. Теперь его зрение быстро мутнело, а кожа стекленела буквально на глазах, приобретая оттенок блестящего нефрита, который скоро потемнеет до полной черноты. Мастер-гемункул, Беллатонис, придумал, как выпустить стеклянную чуму на Эль'Уриака и его гостей. Это была вирусная спираль, созданная для того, чтобы превращать живую плоть в стекло, что для комморрита означало истинную смерть, ибо его тело полностью уничтожалось в процессе. Ни регенерация, ни оживление не могли спасти от этой болезни, и поэтому любой комморрит, который чего-то стоил, обычно имел прививки против нее. И вот в чем заключалась хитрость: гемункул уговорил колдунью-экзодитку, миропевицу, преобразить чуму, сделать ее настолько сильной, что та смогла одолеть все воздвигнутые против нее преграды. Способность общаться с низшими формами жизни казалась такой безобидной и приземленной силой, но лишь до тех пор, пока ее не использовали для обхода твоей иммунной системы. Иллитиан знал, что он все равно, что мертв.

Но архонт Белого Пламени все равно продолжал волочь вперед свое негнущееся тело, и в его разуме ярко пылал животный инстинкт самосохранения. Холодная, логическая часть сознания продолжала твердить, что это безнадежно, что нужно лечь и сохранять оставшуюся энергию. В этом призыве сдаться он слышал отдаленный, похожий на песню сирены шепот Той, что Жаждет, которая с нетерпением ожидала его души, обещая заключить его во всепоглощающих объятьях, стирающих все скорби и невзгоды. С немеющих губ Иллитиана срывался непокорный хрип, и он, шатаясь, ковылял все дальше.

Беллатонис и старуха Анжевер, вот кого надо винить. Это они сделали возможным злополучное возвращение Эль'Уриака. Иллитиан видел себя руководителем заговора, создателем планов, сборщиком всех необходимых ресурсов. Теперь было ясно, что это им все время управляли… Нет, это не так — Беллатонис был так же изумлен, как и все остальные, и, на самом деле, воскресший Эль'Уриак даже нанес ему почти смертельные раны. Значит, это старуха и экзодитка, это они придумали какой-то план, чтобы принести разрушения в Комморру, и отравили все планы Иллитиана своим колдовством. Это казалось более правдоподобным, но все равно не выглядело верным. Теперь он чувствовал, что тут приложил руку иной, более великий архитектор, сущность, не сдерживаемая ни временем, ни пространством. При всем этом ей, видимо, больше нечего было делать со своей мощью, кроме как использовать ее на погибель Иллитиану.

Умирающий разум архонта продолжал бурлить домыслами и паранойей, как делал это всю его жизнь. И, может быть, впервые за все свое существование он не имел возможности отомстить или хотя бы показать виновным, что он знает. Невидимый убийца уже победил и сразил его, просто он еще не умер до конца.

Затухающие чувства ощутили дрожь: пол тоннеля вибрировал, словно туго натянутая нить. Значит, все-таки старуха была права, пусть Лилиту съест ее зашитые глаза, и действительно приближается Разобщение.

Сибрис начинала утрачивать свою змеиную грацию. Как сломанная игрушка, она закружилась по краям диска, постоянно пробуя на прочность оборону Аэз'ашьи, но та оставалась непреодолимой, по крайней мере, пока Сибрис не бросалась на нее со всей силой — а этого она уже не осмеливалась делать. Серебряная поверхность арены была крест-накрест испещрена красными потеками и струйками. Осталось недолго. Аэз'ашья дожидалась последней отчаянной атаки, прежде чем запас сил ее соперницы окончательно иссякнет. Она разминала руки в усеянных бритвами перчатках, предвкушая это мгновение.

И наконец, Сибрис свирепо метнулась к ней. Она бросила себя вперед, чтобы налететь на Аэз'ашью со всей мощи, и полулунные клинки от скорости размылись так, что выглядели сплошной лентой из стали. Аэз'ашья поддалась под натиском, пригибаясь или отражая удары кулаками и предплечьями. У нее не было выбора: глаза Сибрис остекленели, а губы покрылись пузырьками пены — верный знак того, что она использовала дозу «расколотого разума», чтобы усилить свою ярость. Аэз'ашья обнаружила себя оттесненной на край платформы, где у самых ее пят разверзалась многокилометровая бездна.

Аэз'ашья неожиданно пнула Сибрис в бедро, от чего гекатрикс на миг потеряла равновесие. Она немедленно воспользовалась шансом, чтобы повернуться и подступить вплотную к Сибрис, сводя на нет ее преимущество в длине оружия. Клинки перчаток гидры с хрустом вонзились под грудину Сибрис, пробив прочный как сталь корсет и вскрыв гладкую белую плоть под ним. Глаза ведьмы широко распахнулись, она пошатнулась и откашлялась кровью, прежде чем яростно контратаковать Аэз'ашью. Это был опасный момент, время, когда враг понял, что уже умирает, и готов сделать что угодно, чтобы только забрать с собой своего убийцу.

Аэз'ашья перехватила опускающееся запястье Сибрис и выкрутила так, что та оказалась на краю диска. Отчаянный режущий удар второго клинка был презрительно отброшен в сторону, и Аэз'ашья безжалостно вытолкнула гекатрикс с платформы. Сибрис закричала, почувствовав, что ноги потеряли опору, и беспомощно забилась над бездной. Аэз'ашья улыбнулась и позволила Сибрис еще немного подумать над своим решением, в отчаянии болтаясь в пустоте, а затем резко схватила ее за горло и вытащила ее обратно на край.

— Знаешь что, Сибрис? — выдохнула она. — Думаю, я должна быть тебе благодарна. Я и сама сомневалась, могу ли я преуспеть, будучи архонтом, а теперь ты подтвердила, что это так. Вопрос стоит так: достаточно ли ты умна, чтобы принять это?

Сибрис слабо кивнула. Вряд ли она смогла бы сделать что-то иное с клинками Аэз'ашьи у горла. Несомненно, гекатрикс устроит еще немало проблем, привлечет других мятежников и заговорщиков на свою сторону. Аэз'ашья теперь понимала, что это тоже полезно: Сибрис — известный противник, которого она в силах победить один на один, если это потребуется. И если Сибрис станет приманкой для других оппонентов, тогда даже лучше, их будет гораздо проще вычислить и разобраться с ними. Аэз'ашья выпустила шею своей противницы и стиснула в руке ее косу.

— На этот раз ты останешься жива, Сибрис, за свои старые заслуги и за то, что помогла мне доказать, что я достойна, — объявила Аэз'ашья. — Но это я оставлю себе как сувенир!

Она отсекла косу Сибрис вплотную к черепу и подняла в воздух, чтобы показать зрителям. К своему неудовольствию Аэз'ашья заметила, что ведьма уже не смотрит на нее. Она уставилась куда-то в небо Верхней Комморры, пристально глядя поверх плеча Аэз'ашьи, и на ее лице явственно проступал ужас. Мелкая дрожь прошла по платформе под ногами. Опасаясь уловки, Аэз'ашья быстро бросила взгляд в том направлении, куда глядела Сибрис. И от того, что она увидела, у нее едва не замерло сердце.

Илмеи, кружащие в высоте, менялись. Вокруг черных солнц расползались круги белого огня, и тонкие, как бич, протуберанцы извивались над ними, как замедленные молнии. Солнечный свет испускал ядовитые отблески и придавал всему, на что падал, маслянистый, нечистый оттенок. Что-то происходило, и это было очень и очень неправильно.

По черному бархату Великого Канала плыла армада увеселительных барок, следующая за процессией эпикурейцев. Пассажиры кораблей, в зависимости от настроения, выкрикивали ободряющие кличи или издевательские оскорбления, играли на музыкальных инструментах и танцевали. Большая часть развлекалась тем, что сладострастно пыталась соблазнить тех, кто шел по берегу, чтобы они прыгнули в канал и поплыли к ним. Это была жестокая игра, если учитывать, что «воды» Великого Канала представляли собой странную микстуру из наркотиков, отходов и других химикатов, которые вызывали сумасшествие или потерю памяти у любого, кто к ним прикасался. В целом, Безиет, Наксипаэль и другие лорды эпикурейцев могли согласиться, что все шло хорошо.

Слишком хорошо, на взгляд некоторых созерцателей. Первым признаком проблемы стал пронзительный вой многочисленных двигателей. Вскоре за звуком появился и его источник: беспорядочный поток реактивных мотоциклов, похожих на ос, с наездниками дикарского вида, спикировал на парад откуда-то с высоты. Мотоциклы с ревом промчались над головами кабалитов, заложили петлю и вернулись, на что ушло меньше времени, чем требуется, чтобы это описать. На этот раз их загнутые лопасти-клинки прошли в одной ширине ладони от эпикурейцев, оставив позади рассеченные плюмажи, изорванные трофеи и горстку обезглавленных рабов, которым не повезло оказаться самыми высокими.

Ручные животные зарычали и начали угрожающе подниматься на дыбы при виде атакующих, воины демонстративно поднимали оружие, бросая вызов, ремесленники осторожно наблюдали за развитием событий. Когда разбойники достигли конца процессии, Безиет вскинулась с паланкина с нечленораздельным рыком, готовая на лету кромсать незваных гостей своим клинком-джинном. Воздух дрожал от насилия. Его неизбежность казалась почти осязаемой, оно сгущалось, кристаллизовалось и готово было в любой момент взорваться бешеной схваткой.

Несколько резких слов лорда Наксипаэля как будто сразу остудили гнев Безиет. Она рухнула обратно на сиденье, глядя, как стая разбойников улетает вдоль канала и рассеивается в небесах, как листья на ветру.

— Они — просто приманка, — прошипел Наксипаэль.

И он был прав. Через несколько мгновений вторая, куда большая стая их сородичей прогудела над головами эпикурейцев, с беззаботной медлительностью повторяя путь первой. Первая группа была специально послана, чтобы спровоцировать атаку и оттянуть на себя огонь, в то время как реальная угроза выруливает на подходящую позицию. Кто-то пытался втянуть эпикурейцев в грязную драку на побережье Великого Канала — несомненно, это было подстроено для того, чтобы проиллюстрировать отдельным кабалам, что их зыбкая коалиция не может предоставить им реальной защиты. Простая проверка, которую они прошли, всего лишь не напав на приманку.

Однако процессия не тронулась с места даже после того, как разбойники улетели. Все взгляды были прикованы к преграде, возвышающейся на дальнем берегу Великого Канала. Она простиралась так далеко, сколько хватало глаз — тускло мерцающая вихрящаяся занавесь, которая изгибалась, уходя за горизонт. За ней клубились необузданные энергии пустоты, навечно отрезанные от города тайными технологиями. Неподалеку через канал был перекинут тонкий дугообразный мост и как будто пронзал преграду в Берилловых воротах, постоянном портале, ведущем в субцарство Вольеров Маликсиана. Время от времени внутри нее всплывали размытые образы других реальностей, видения волшебных башен или странных ландшафтов, но для обитателей нижнего Метзуха поблескивающая энергетическая преграда была столь же прочной и повседневной, как каменная стена.

Теперь же было очевидно, что происходили какие-то перемены.

Маслянистые болезненные цвета пустоты завихрялись все быстрее, приобретая новые, невозможные формы и пульсируя, как будто сквозь них пробегали молнии. Паучья сеть жуткого ослепительного света медленно расползалась по поверхности преграды, начиная от Берилловых ворот, словно трещины, сквозь которые пробивалось лучезарное сияние иных реальностей за пределами Комморры. Низкий, животный стон ужаса пронесся по процессии при виде этого зрелища. Некоторые откололись от нее и побежали к дворцам, но спасать себя уже было слишком поздно. Началось Разобщение.

Первый удар был физическим. Город затрясся, как будто стиснутый в кулаке разъяренного гиганта. Канал взбурлил и покрылся пеной, когда по нему прошли ударные волны. Увеселительные суда переворачивались и сбрасывали пассажиров в воду, где их крики быстро умолкали. Тех, кто стоял на берегу, сбило с ног, и расщелины, открывшиеся в полированном камне, целиком проглотили отдельные части процессии. Камень раскалывался, металл выл от напряжения, нижние дворцы поддавались под натиском и рушились, раздавливая тех несчастных, что оказались под ними.

Сразу же за первым, физическим сотрясением сквозь преграду ударила психическая волна, энергия Эмпирей, которая искажала перед собой саму реальность.

Некоторые попросту сошли с ума, когда камни заколыхались под их ногами и отрастили визжащие лица или хватающие руки. Они бросились друг на друга, как дикие звери, бессловесно рыча, кусаясь и царапаясь. Другие кинулись в бурлящий канал, завывая от смеха, пока черная тягучая жижа смыкалась над их головами. Некоторые погибли на месте: вспыхнули жарким пламенем, или были в клочья разорваны молниями, или растерзаны невидимыми когтями, или растаяли, как горячий воск. Но это были те, кому повезло. Остальные, подавляющее большинство присутствовавших, пережили первую волну, лишь чтобы привлечь внимание иных, более разумных сущностей, прорывающихся через преграду.

Эти хищные твари питались душами и сырой энергией страданий смертных. Определенным образом они весьма походили на самих комморритов, но в то время как последние усовершенствовали свои методы до высокого искусства чувственной жестокости, эти существа были грубы и примитивны. Их манифестации выглядели, как ночные кошмары — соблазнительницы с острыми клешнями, крутящиеся волчком живые языки пламени, зловонные разлагающиеся твари, ковыляющие на тонких, как прутья, ногах, и сотни других демонических ужасов, обретших реальность. Одновременно с их появлением на эльдаров нахлынули волны тошноты, лихорадочного бреда и истерии. Призрачная орда сгустилась, расползлась и напитала своей скверной воздух, словно чернила, выпущенные в сосуд с прозрачной водой. С самозабвенной радостью они ворвались в ряды эпикурейцев, и засверкало оружие, когда комморриты попытались обороняться, но на каждую мерзость, которую они рубили в куски или разносили выстрелами, появлялась еще дюжина тварей, толкавшихся, чтобы занять ее место.

Безиет Сто Шрамов, замыкавшая процессию, сражалась клинком-джинном с искусностью, порожденной отчаянием. Ни одно адское отродье не смогло даже прикоснуться к ней когтем, пока она прорубала себе путь наружу из борющейся массы, возглавляя горстку других выживших. На этот раз злобный разум меча, похоже, был полностью на ее стороне и не совершал никаких неожиданных рывков и поворотов, как он любил это делать в самые неподходящие моменты. Разгневанный дух предыдущего архонта Душерезов, Акзириана, был пленен внутри кристаллического клинка-джинна в качестве готового источника энергии для Безиет, к которому она могла обращаться, когда вздумается. Ярость Акзириана делала его непостоянным орудием, но сейчас Безиет требовалось любое преимущество, каким она только могла воспользоваться. Лорд Наксипаэль следовал по пятам Безиет, направо и налево разя врагов при помощи пары бластпистолетов мастерской работы. Позади него сформировался неплотный клин придворных, но их ряды редели с каждой секундой.

— Кажется, наши владыки из Верхней Комморры решили разделаться с нами, как с настоящими аристократами! — прокричал Наксипаэль поверх воплей.

— Не время болтать, змея! — яростно отозвалась Безиет. — Просто… убивай!

Остальные участники процессии уже полностью исчезли под извивающейся массой жрущих демонов. Безиет и Наксипаэль шли против потока — нескончаемого потока щелкающих зубами, тянущих лапы чудовищ — пробиваясь к полуразрушенным дворцам, где надеялись найти место, подходящее для обороны. От берега канала до нижних дворцов было всего сто шагов, которые теперь казались сотней миль. Призрачные энергии, истекающие из бреши в преграде, постоянно проносились по поверхности сознания Безиет, порождая странные видения и чужеродные эмоции. Она видела спиральные башни из железа, поднимающиеся в бесконечность, кровавые небеса и реки внутренностей, луга, где вместо травы росли пальцы, и облака, состоящие из мух. Крошечные, похожие на вспышки статики, уколы веселья сражались в ее душе со стремительно сменяющими друг друга чувствами освобождения и мрачного удовлетворения.

Из многоцветного ментального тумана на нее выковылял квартет однорогих, вооруженных ржавыми мечами демонов-циклопов, из слюнявых пастей которых раздавалось жужжание мух. Она свалила их короткими рубящими ударами, словно деревья. Омерзительные тела легко поддавались клинку-джинну и лопались, как спелые фрукты, где бы он в них не вонзился.

Повинуясь шестому чувству, Безиет нырнула в сторону, и усеянная шипами и зазубринами металлическая масса рухнула там, где она стояла мгновение назад. Взглянув наверх, она увидела, что с высоты летят, кувыркаясь, обломки столбов, колонн, статуй, минаретов и арок. Стаи разноцветных огненных шаров промчались над головой и врезались в нижние дворцы, объяв их пляшущим сверхъестественным пламенем, которое тут же принялось поглощать руины, издавая вопли радости. Безиет увидела, что добралась до кучи перекрученных рабских клеток, и решила, что пора повернуться и дать бой.

Она вовремя приняла решение. Позади нее расползалась всепожирающая орда потусторонних сущностей, ища новую добычу. Они уже покончили с процессией, от которой осталась только мешанина изорванных знамен и кровавых останков, и обратили голодные взгляды на дворцы — а заодно на Безиет и других выживших. Она с демонстративным презрением плюнула в сторону демонов, которые мчались вперед, отталкивая друг друга, и грызлись за право полакомиться этой новой добычей. Гниющие и огненные как будто враждовали друг с другом и столь же готовы были бросаться друг на друга, как и на нее, и этот факт она немедленно использовала к своему преимуществу.

Клинок-джинн Безиет рычал, кромсая щупальца, клешни, языки и ложноножки с одинаковым самозабвением. Обжигающие сетчатку вспышки из пистолетов Наксипаэля взрывали все больше стремительных тел, и на какой-то миг пространство вокруг Безиет оказалось пустым. Существа, похоже, слабели и теряли координацию. С ними происходили какие-то перемены, и они начали показывать первые признаки страха. Теперь Безиет чувствовала себя так, будто рубила дым, каждый взмах ее меча рассеивал по полдюжины тварей за раз.

Пульсирующая, трескучая световая паутина вокруг Берилловых ворот постепенно угасала. Безиет бросила взгляд вверх и увидела нечто внутри преграды, силуэты, похожие на громадные башни, или щупальца, или торнадо — колоссальные, титанические силы, которые слепо проталкивались в ворота под невозможными углами. Она заставила себя отвести взор, прежде чем ее здравый рассудок пошатнулся, и сфокусировалась на близких, материальных вещах, чтобы не утратить разум в безбрежности тех сил, что бушевали у края ее вселенной. Жуткий свет продолжал меркнуть, несмотря на все их попытки пробиться внутрь, сверкающие трещины тускнели, как будто состояли из остывающего металла. Демоническая орда то исчезала, то снова проявлялась в реальности по мере того, как бесконечно древние защитные механизмы преграды с трудом пытались запечатать брешь. Один за другим ковыляющие трупы, соблазнительницы и танцующие огни проваливались внутрь себя или исчезали, как пламя на ветру.

На сцену опустилось тяжкое почти-безмолвие. В отдалении все еще слышались душераздирающие шумы, грохот и бесчисленные вопли, но на берегу канала воцарилось зыбкое относительное спокойствие, когда исчезла визжащая и мечущаяся демоническая орда. Берилловые ворота исчезли, их сменила шевелящаяся многоцветная звезда, портал, который, несомненно, вел во многие места, но только не в Вольеры Маликсиана Безумного. В слишком много мест. Пустота позади преграды выглядела какой-то раздутой, угрожающей, как грозовые тучи, готовые разразиться молниями. Оставшиеся в живых маленькой кучкой столпились вокруг Безиет и Наксипаэля, неуверенно глядя друг на друга. Среди них было много незнакомых лиц.

— Все закончилось? — спросил один.

— Закончилось? Все только началось! — сердито прошипел Наксипаэль. — Пока все врата не запечатают…

Словно чтобы подчеркнуть его слова, еще одна волна дрожи побежала по берегу канала. Разноцветная звезда, которая когда-то была Берилловыми воротами, зловеще замерцала. Наксипаэль продолжил, не желая поддаваться страху:

— …пока все врата не запечатаны, будут новые вторжения и еще больше демонов!

— Неплохо иметь такой клинок во времена вроде нынешних, — небрежно заметил голос откуда-то из-за спины Безиет.

Она резко развернулась, чтобы зарубить говорившего за нахальство, острое лезвие клинка-джинна запело, рассекая воздух. Потом, прямо на глазах Безиет, произошло неизбежное. Ее меч стал сильнее, чем когда-либо, напитавшись украденной силой демонов. Он предательски выкрутился из усталой руки, бритвенно-острое лезвие скользнуло в сторону и глубоко вгрызлось в бедро. Безиет почувствовала внезапный холодный прилив адреналина, как бывает от по-настоящему серьезных ранений. Нога подломилась под ней, навстречу подлетела земля, и она с трудом попыталась оттолкнуть клинок-джинн подальше от своего горла. Грохот крови в ее ушах звучал, как смех Акзириана.

Глава 4 Стеклянный правитель

Ведомый фортуной в той же мере, что и быстрыми рефлексами, Пестрый вывалился в Паутину и рухнул неопрятной, но, к счастью, невредимой кучей. Он не сомневался, что попал именно в нее (что само по себе было облегчением): странная атмосфера, ощущение нереальности, чувство, как будто тонкие стены вокруг неплотно растянуты поверх бесконечности, и если заглянуть за одну из них, то можно увидеть всю вселенную, распростертую перед тобой. Пестрый поднялся и тщательно отряхнул свою одежду, несмотря на то, что здесь не было ни пыли, ни грязи, ни вообще чего-либо столь же грубого и материального. Туннель Паутины, в котором он находился, состоял из всеохватной неясной белизны, которая как будто ускользала из виду, когда на нее смотрели прямо.

Только когда Пестрый начал идти по нему, стало видно широкий, почти круглый туннель, тихо волнующийся под ногами. Позади не осталось никаких признаков тайных врат Крайллаха. Чистая белизна перед ним тянулась вдаль и исчезала в какой-то бесконечно удаленной невидимой точке. Ничто не пятнало ее, кроме резкого черного силуэта, который колебался и подскакивал где-то посередине. Высотой он был всего в палец и быстро скрывался из виду. Пестрый тут же помчался за ним.

Расстояние оказалось обманчивым, и Пестрый вскоре догнал Морра, который удалялся широкими шагами, закинув клэйв на плечо. Когда арлекин приблизился, тот как будто слегка опустил плечи и прибавил шагу.

— Не бойся, Морр, твой верный товарищ невредим и снова готов сопутствовать тебе в странствиях, — с живостью сообщил Пестрый, двигаясь рядом легкой трусцой. Слова в Паутине казались необычно плоскими и глухими, как будто этот незначительный шум рассеивался в ее огромном просторе. Глубоко в горле Морра послышалось рычание, гортанный звук, которому удалось не затеряться в тумане.

— Так значит, корабельный туннель? — продолжал беседовать Пестрый. — Твой архонт был невероятно предусмотрителен. Могу ли я предположить, что он спрятал здесь и корабль? Не возражаю против пеших прогулок, но время…

— …жизненно важно. Это ты уже говорил, — мрачно отозвался Морр. — Повторение одних и тех же клише не расположит меня к тебе. Нет такого корабля, который мог бы отправиться туда, куда нам нужно.

— Хм, это довольно правдиво — хотя я даже не знаю, как выразить свое восхищение тем, что ты снова сказал «мы».

— Я уже привык считать бремя твоего присутствия частью своего наказания.

— И это тоже довольно правдиво, хотя и несколько отдает самобичеванием, но, я думаю, в том что касается причины и следствия, ты прав.

Морр резко остановился и повернулся лицом к Пестрому, сдернув клэйв с плеча легким отработанным движением.

— Так ты признаешь, что пришел лишь для того, чтобы покарать меня? — в вопросе инкуба не было никаких эмоций, это была мертвая фраза, которая повисла в воздухе между ними. Пестрый скорбно заломил руки и ловко отступил назад, где его не мог достать меч.

— Нет! Нет! Совершенно не так. Я пришел помочь тебе, Морр. Это ведь ты попросил о помощи, чтобы справиться с твоим архонтом и его кабалом, и это меня послали помочь!

Клэйв слегка приподнялся, движение было менее заметно, чем подрагивание крылышка насекомого, но Пестрый сразу его увидел. Он был более чем уверен, что сможет избежать любых атак Морра, если дойдет до боя, но инкуб уже показал, что удивительно быстр и умело владеет огромным двухметровым клинком, чью смертоносность сложно было переоценить. Пестрый еще раз шагнул назад, просто чтобы чувствовать себя безопаснее, и продолжил говорить.

— Подумай, Морр! Без моей помощи скверна распространилась бы дальше, другие кабалы пали бы под ее воздействием, кто знает, что могло бы случиться! Твой архонт уже был потерян, мертв, ты вел себя с ним, как с живым, только потому, что хотел… хотел…

— Сохранить о нем память, — тихо закончил Морр. — О том, каким он был, а не каким стал.

— Да, да, и ты поступил правильно, неважно, что скажут иерархи, когда — если — мы достигнем храма Архры. Крайллах уже погиб, ты только убил тварь, поселившуюся в его трупе…

При воспоминании клэйв Морра дернулся, и Пестрый решил, что смерть Крайллаха — скверная тема, которую лучше не развивать.

— Подумай… — Пестрый облизал губы и придал своему лицу самое убедительное выражение. — Ты должен увидеть большее, не только эти непосредственные последствия, и вспомнить, что сама Комморра теперь под угрозой!

Клэйв инкуба снова медленно опустился. Про себя Пестрый отметил, что надо извлечь как можно больше из его чувства долга. Безликий шлем повернулся к Пестрому, как будто Морр увидел его впервые. Арлекин продолжал говорить, и слова истекали из него, словно стремительный чистый ручей.

— Город нуждается в твоей помощи, Морр! Разобщение само по себе никогда не заканчивается, о нет. Это было бы слишком просто! Разобщение можно прервать, только найдя его первопричину и сделав с ней…

— Не пытайся меня учить, — перебил Морр. — Может, ты и путешествовал по Паутине дольше многих, но она принадлежит Комморре. Так было всегда и будет вечно. Эти вещи нам известны.

— Не сомневаюсь, что архонты будут чесать в затылке и озираться в поисках того, кого можно обвинить, или что Вект устроит одну из тех ужасных публичных демонстраций, которые он так любит. Ничто из этого ничего не изменит, разве ты не видишь? Разобщение будет продолжаться, пока не найден истинный источник разрушения, а его они найти не смогут.

Морр просто глядел на него, не двигаясь, и все его мысли были скрыты под темной броней. Он положил клэйв на покрытую дымкой белую поверхность. Пестрый закрыл рот, понимая, что и так уже сказал слишком много. Великан-инкуб не собирался так легко отпускать его. Прошли долгие секунды, прежде чем Морр заговорил снова, и когда он это сделал, единственное слово, которое вырвалось из голосовой решетки его шлема, было пронизано угрозой.

— Почему?

Первое сотрясение Разобщения бросило Иллитиана на пол, и от удара он издал мучительный вопль: кожа растрескалась, осколки стекла врезались в живую плоть. Это оказался лишь один из многочисленных толчков, от которых туннель подпрыгивал и корчился, как напуганное животное. Архонт не мог ничего поделать, кроме как бесполезно хвататься за камни и пытаться кричать среди содрогающихся корней мира.

Казалось, минула бесконечность, прежде чем яростные судороги Разобщения притихли и перешли в нечастую дрожь. Иллитиан лежал там же, где упал, и больше не мог сдвинуться с места. Его конечности теперь были слишком неподатливыми и тяжелыми, чтобы шевелиться. Один глаз полностью ослеп, второй был затемнен слоем стекла, расползающимся поверх него. Несмотря на все увечья, Иллитиан чувствовал, что Разобщение далеко от завершения. Воздух пронизывало ощущение неправильности и перемен, столь же очевидное и опасное, как сернистые испарения вулкана. Периодически по слоям основания пробегали ударные волны, то ли от того, что в других преградах города образовывались бреши, то ли от падения невообразимо огромных обломков весом в мегатонны, обрушившихся от тряски с башен Верхней Комморры.

Иллитиан с удивлением обнаружил, что все еще может слышать. Сначала он подумал, что доносящиеся до него звуки отдаленных громоподобных ударов — лишь иллюзия, созданная остекленением тела. Возможно, подумал он, возник некий симпатический резонанс из-за того, что даже неживое вещество содрогалось от насилия, творимого где-то вдали над иной, родственной ему материей. Он издал смешок, который вырвался наружу прерывистым шипением, и понял, что по-прежнему слышит звуки. Он задался вопросом, по какому извращенному капризу судьбы он должен умереть именно так — застывшим, парализованным, способным лишь слышать, как мир погибает вокруг него.

Углубиться в жалость к самому себе ему не дал какой-то тихий повторяющийся звук, который постепенно приближался. Это было медленное шарканье ног, идущих с болезненной осторожностью, как будто шел кто-то тяжело раненный или отягощенный бременем. Иллитиан попытался оглянуться, чтобы увидеть незнакомца своим единственным зрячим глазом, но шея не поворачивалась. Он попробовал что-нибудь сказать, но из отвердевших губ лишь с присвистом выходил воздух. Вдруг перед ним припало к земле нечто темное, похожее на паука, чьи тонкие, как палки, конечности поблескивали металлом. Иллитиан мог лишь беспомощно наблюдать, как оно три или четыре раза запустило в его распростертое тело какие-то острые шипы, и каждый укол казался ему неясным далеким прикосновением.

Снова минуло время. Таинственная фигура по-прежнему сидела над лежащим Иллитианом, и постепенно вырисовывалось все больше деталей ее облика. Бледное размытое пятно лица, осиная талия, узкие плечи, металлические штифты толщиной в палец, торчащие из конечностей и позвоночника. Длинные белые руки уверенно ощупывали его тело, останавливаясь то здесь, то там, чтобы убрать пластинки черного стекла. По рукам и лицу Иллитиана начало медленно расползаться покалывание. Внезапно на него нахлынуло узнавание, и он снова попытался заговорить.

— Б-б-хронсс, — удалось прохрипеть Иллитиану.

— А, прекрасно, мой архонт, подвижность возвращается, — ответила тощая как веретено фигура. — Это действительно я, верный Беллатонис, прибыл на выручку в ваш час нужды — факт, который я попрошу вас запомнить до тех времен, пока мы не окажемся в более счастливых обстоятельствах.

— В-в-в… — Иллитиан с трудом добивался звуков от своих застывших губ. Положение было настолько унизительным, что грозило свести его с ума, но он с маниакальным упорством продолжал попытки. Беллатонис наблюдал за ним с плохо скрываемым весельем. — В-в-лечил? — наконец произнес он.

— Ах. Не совсем, ибо в настоящий момент чума временно затихла благодаря антигенам, которые я, по счастливому совпадению, держал при себе. Боюсь, что за полным исцелением нам нужно отправиться в мою лабораторию или то, что от нее осталось. А пока что, как ни жаль, вы будете испытывать значительный дискомфорт, ибо необратимо трансформированная ткань отслаивается с тела.

— Т-т-ты… — слово вырвалось изо рта приятно низким, угрожающим рыком. Иллитиан про себя порадовался своему маленькому триумфу, Беллатонис же выглядел не столь впечатленным.

— О, перестаньте, архонт, не надо со мной спорить. Если бы вы действительно винили во всем этом меня, то вряд ли стали бы предупреждать меня об этом, не правда ли? А в особенности в такой момент, когда ваша жизнь буквально находится в моих руках. Мы оба знаем, что вы не глупец. Пожалуйста, удостойте меня такой же милости.

Дальнейшие попытки Иллитиана сформировать слова стали нечленораздельны, ибо стеклянная чума достаточно ослабила свою хватку, чтобы он смог кричать. Только одна мысль помогала ему сохранить рассудок в раскаленной плавильне боли. Неважно, насколько умным, насколько любезным мнит себя Беллатонис, он познает те же страдания, усиленные в тысячу раз, когда Иллитиан наконец свершит свое возмездие.

Аэз'ашья помчалась по узкому серебряному мосту, позабытая коса Сибрис трепыхалась сзади, зажатая в одном кулаке. Мост выгибался и предательски извивался под ее стремительными ногами от содроганий, пробегающих по крепостным стенам. Сверху доносились пронзительные потусторонние крики и чудовищный звук чего-то разрываемого, который казался бесконечно повторяющимся, как гул вращающегося колеса. Она не смотрела вверх.

Ядовитый свет Илмей стал невыносимо ярким и превратил серебряную дорожку в раскаленную полосу белого света. Аэз'ашья прищурила глаза и припустила со всей силы — теперь, покинув зону повышенной гравитации, она преодолевала метры с каждым скачком. И все же она двигалась недостаточно быстро, чтобы достичь безопасного места до того, как произошло первое настоящее сотрясение. Сам воздух вспыхнул свечением, словно неожиданно ударила молния, и тут же налетела ударная волна опустошительной силы. Мост раскололся, и Аэз'ашья с криком рухнула в бездну вместе с ярким дождем обломков.

От чистого отчаянья она продолжала двигаться, бежала, прыгала, карабкалась сквозь воздух то по одному, то по другому крутящемуся куску. Остались считанные секунды, прежде чем ее полет прервут моноволоконные сети.

Что-то промчалось вверх мимо Аэз'ашьи — крылатая летящая фигура, за которой устремились еще одна и еще. Стая бичевателей поднималась в небо и хлопала мощными крыльями, отчаянно пытаясь уклониться от остатков моста, валящихся сверху. Аэз'ашья, не раздумывая, бросилась вперед, оттолкнувшись ногами от очередного обломка, чтобы приземлиться на замыкающего бичевателя с распростертыми руками и загнутыми клинками, полностью выпущенными из перчаток гидры.

Крылатый воин в последний миг мельком увидел ее силуэт, летящий навстречу, и попытался увернуться, но тщетно. Аэз'ашья поймала бичевателя в усеянные лезвиями объятья и притянула к себе, как давно потерянного возлюбленного. Крылья бешено забились, колотя по ее телу, однако все трепыхания бичевателя были бесполезны против ее хватки. Летучее создание уже умирало, оставляя за собой шлейфы артериальной крови, истекающей из ран, но его инстинктивных попыток остаться в воздухе было достаточно, чтобы замедлить падение Аэз'ашьи. Она немилосердно оседлала крылатого воина, используя свой вес, чтобы направить дергающийся комок из двух падающих тел к внутренней стене крепости. Повинуясь инстинкту, крылья бичевателя продолжали хлопать вплоть до того момента, как Аэз'ашья выпустила его и спрыгнула, а сам он врезался в стену.

Она приземлилась на покатую поверхность из рифленого металла и вонзила клинки гидры, чтобы зацепиться. Тело бичевателя упало рядом с ней, скатилось и исчезло из виду за краем. Вскоре после этого кристаллические лезвия перчаток откололись, и она сползла на несколько метров по склону, повторяя его путь. Аэз'ашья отчаянно ударила по металлу, клинки заскрипели и заскрежетали, но смогли-таки остановить ее падение. Ее положение по-прежнему казалось невероятно шатким. Она сделала паузу, чтобы собраться с чувствами. Сердце все еще сильно колотилось, руки дрожали от адреналина, струящегося по жилам. Аэз'ашья с удовольствием отметила, что не чувствовала страха, только пульсирующее возбуждение.

Она осмотрелась, пытаясь понять, куда приземлилась. Небо наверху выглядело, как круг белого пламени, давящий на раскаленные стены крепости. Мимо нее с ревом проносились падающие обломки. По металлу, на который она опиралась руками и ногами, пробегала дрожь и сотрясения. Воздух казался наполненным летящим мусором и крошечными силуэтами бичевателей, геллионов, разбойников и других, пытающихся спастись от бедствия. Где-то в двадцати метрах над ней покатая металлическая поверхность переходила в вертикальную стену с рядом узких окон. Аэз'ашья попыталась вскарабкаться к ним, но едва не утратила опору и начала постепенно сползать вниз. Хрупкие кристаллические лезвия перчаток плохо подходили для этой работы, и Аэз'ашья пожалела, что не взяла с собой обычные ножи.

Но тут она с легким весельем заметила, что на ее руке все еще трепещет коса Сибрис, зацепившаяся за крючковатые кристаллы. При взгляде на трофей у нее появилась идея, и она осторожно отцепила одну перчатку от склона, чтобы схватиться за болтающийся кончик. К нему все еще был прикреплен клинок, зазубренный клык длиной в ладонь из заточенной до мономолекулярной остроты стали. Аэз'ашья ухмыльнулась и вонзила клинок в металл. Острие толщиной в молекулу с легкостью вошло внутрь, словно в податливую плоть. Теперь, с прочной опорой под рукой, она начала медленно продвигаться вверх, к безопасности.

Безиет могла сразу сказать, что находится на грани смерти. Она чувствовала, как жизнь и тепло быстро уходят из тела через нанесенный собственным мечом глубокий порез в бедре, а вместо них остается ужасная парализующая слабость. Где-то вдали она ощущала присутствие зловещих сил. Они как будто наблюдали голодными глазами за ее медленным умиранием, с нетерпением ожидая, пока душа выскользнет из тела. Клинок-джинн все еще лежал неподалеку на растрескавшихся камнях и слабо вибрировал. Похоже, никто не хотел подбирать его после того, что он сделал с Безиет.

На краю угасающего зрения возник встревоженный архонт Наксипаэль, не желавший унижаться, помогая ей самостоятельно, но и не хотевший бросать одного из немногих выживших союзников. Узкие глаза змеиного архонта вдруг уставились на одного из маленькой группы уцелевших, стоящего неподалеку.

— Эй, ты! — резко окликнул Наксипаэль. — Да, ты, что в маске развалины. Надеюсь, ты и есть развалина, иначе тебе же хуже. Немедленно займись ее раной, я хочу, чтоб она могла сражаться! Всем остальным — мы выдвигаемся через пять минут. Обыщите павших, заберите все полезное.

Какая-то часть сознания Безиет одобрительно кивала, в то время как другая планировала, как выжить в дальнейшем. Наксипаэль взял руководство на себя и занял остальных делом, чтобы они не думали о том, что происходит, но Безиет понимала, что прямо здесь и сейчас формируется новый кабал, возглавляемый архонтом Наксипаэлем. Он собирался отправиться на поиски других уцелевших, чтобы принять их в свою наращивающую силы группировку. Они, по большей части, наверняка будут рады присоединиться к нему, что увеличит их шансы на выживание, и любой, кто окажется достаточно несговорчив, чтобы отказаться, просто станет еще одной жертвой катастрофы. В зависимости от того, как выпадет жребий, архонт Наксипаэль, вероятно, выйдет из всего этого бедствия куда более могущественным, чем прежде. Может быть, в хаосе он даже сможет пробить себе путь в Верхнюю Комморру.

Фигура в темном одеянии покорно зашаркала ногами и села на корточки рядом с Безиет. Она уставилась на решетчатую маску развалины, когда тот нагнулся и начал осматривать ее рану. Наксипаэль видел в ней ценный ресурс, но это не навсегда. Вскоре он начнет задаваться вопросом, зачем ему рисковать, держа ее рядом…

— Как твое имя? — властно потребовала она. Она не чувствовала себя властной. Казалось, будто она провалилась на дно колодца, и маска развалины парит над ней, заслоняя небо.

— Ксагор. Этого зовут Ксагор, архонт Безиет, — покорно представился развалина.

Что ж, это, по крайней мере, хоть что-то. Когда прислужник начал копаться в раненом бедре, начался неприятный жар, но она упорно не показывала никаких признаков дискомфорта. Она обнаружила, что это помогало ей сконцентрироваться, давало возможность проявить контроль.

— Кто твой хозяин? — более спокойно спросила она.

— Мастер… Беллатонис, — несколько нерешительно ответил развалина, и эта необычная деталь не ускользнула от внимания Безиет, которая запомнила ее на будущее.

— Кого ты здесь знаешь?

— Никого, Ксагор просто пришел посмотреть на процессию, — пробормотал он, углубившись в работу над раной, что бы он там с ней ни делал. Безиет проницательно посмотрела на него.

— С чего бы это? Беллатонис уже много лет не работал ни на один из нижних дворов, он возомнил, что слишком хорош для нас… О-о!

В ране вдруг словно вспыхнул огонь, и Безиет скрипнула зубами. На миг ей показалось, будто ее снова полоснули.

— Закончено, — торопливо сказал развалина, встал и попятился назад.

Безиет свирепо выругалась в его адрес, оперлась на локоть и поднялась на ноги. Боль перешла в глухое пульсирующее нытье, но сама нога казалась негнущейся, деревянной. Она с сердитым лицом несколько раз попробовала перенести на нее вес, потом нагнулась и подобрала так никем и нетронутый клинок-джинн. Бешеная энергия, которую продемонстрировал дух Акзириана, похоже, иссякла, меч теперь был не более чем неживым объектом. Наксипаэль оглянулся на нее и одобрительно кивнул. Да, подумала она, осторожно вертя клинок в руке, по-прежнему ценный ресурс.

Она оглядела пришедшую в запустение набережную: рухнувшие куски зданий, разбитые плиты, пьяно торчащие под разными углами. Видно было горстку хорошо вооруженных уцелевших, которые обирали останки участников процессии. Наксипаэль разглагольствовал им о необходимости найти подходящий паланкин, но все, что могло за него сойти, было либо изломано, либо оплавлено и совершенно бесполезно. В отдалении все еще мерцала и бросала отблески на канал разноцветная звезда, похожая на глаз злобного бога. Пора было приниматься за работу.

— Забудьте все это, нам надо идти, — сказала Безиет, направляясь к ним и старательно пытаясь не хромать. Она обвиняюще ткнула пальцем в сторону измененных ворот. — Нам ни секунды нельзя задерживаться возле этой штуки.

На лице Наксипаэля мелькнуло мимолетное раздражение, которое быстро сгладилось.

— Ты уверена, что можешь идти? — заботливо спросил он. — Я думал найти что-нибудь, чтобы нести тебя.

Маловероятно, подумала про себя Безиет. Скорее всего, Наксипаэль хотел отыскать быстрый способ увеличить свой авторитет.

— Я могу и идти, и сражаться. Надо уходить. Сейчас же.

Безиет осознала, что не только бравада заставляет ее давить на Наксипаэля. Она действительно чувствовала постепенно нарастающий ужас, она видела его на нервных лицах вокруг себя. В самом этом свете было нечто тревожное. Как будто он незримо излучал нечестивый жар, опаляющий и разум и душу. Это было ощущение, от которого Безиет хотелось убежать и спрятаться где-нибудь в глубоком и темном месте.

У Наксипаэля было достаточно здравого смысла, чтобы уловить преобладающие настроения, и он повел свою маленькую группу в руины, пробираясь среди расколотых камней и перекрученного металла. Фасады дворцов, глядящих пустыми глазницами окон, были лишь пародией на прежнее величие, однако большая часть нанесенного им урона была поверхностной. Декоративные колонны и балконы рухнули тысячами, но основные структуры были выстроены из более прочных материалов. Внутрь их вели темные коридоры и покосившиеся ступени, где под ногами хрустели всюду разбросанные чаши, сосуды и кристаллы. Время от времени откуда-то из дворцовых глубин доносились вопли и завывания, которым аккомпанировали странные заунывные мелодии, то всплывающие, то снова теряющиеся для восприятия. Выжившие крепко сжали оружие и начали двигаться с опаской.

Ближе к концу неровной колонны, рядом с Ксагором, шел настороженный Харбир. Он спрятал пятиугольный металлический талисман гемункула под одежду, но тот оставался таким же холодным и безжизненным, как и тогда, когда он взял его у развалины. Когда ударило Разобщение, Харбир понадеялся, что эта вещь должна была как-то его защитить, и отчаянно стиснул ее в руке, но никакого видимого эффекта она не произвела. Вместо этого ему пришлось сражаться за собственную жизнь бок о бок с Ксагором, и только то, что им обоим пришлось пережить в Шаа-доме, позволило им выжить в приливе этой скверны иных измерений, которая хлынула сквозь преграду. Потом появились Безиет и Наксипаэль, прорубающие путь сквозь хаос, и в тот миг присоединение к ним показалось простым и мудрым решением. Но вот когда Безиет повернулась к Харбиру и едва не зарубила его на месте своим ненормальным мечом, он поменял свое мнение.

— Нам надо отделиться и самим разыскать Беллатониса, — прошептал Харбир Ксагору.

— Хозяин сам найдет нас, когда понадобится, — с раздражающей уверенностью отозвался Ксагор.

— А до этого времени мы будем шляться по кишкам нижнего Метзуха, помогая Наксипаэлю и Безиет клепать себе армию?

— Ксагор желает узнать альтернативы.

— Оторваться от остальных и где-нибудь скрыться.

— Численность — преимущество.

Откуда-то впереди, из изломанного коридора, донесся дребезжащий, безумный хохот. Отсветы пламени, или что-то очень на них похожее, вырисовывали на стенах и потолке пляшущие тени. Когда они подошли ближе к источнику света, стало ясно, что коридор заканчивается в большом зале. Изредка можно было мельком увидеть, как в его глубине скачут какие-то силуэты.

— Я бы не был настолько в этом уверен, — мрачно сказал Харбир.

Глава 5 Рассказ о началах

На сотый день после катастрофы на девственном мире Лилеатанир выжившие члены клана Светлых озер наконец подошли достаточно близко, чтобы увидеть Лил'эш Эльдан Ай'Мораи, Священную гору первых лучей зари. Их путешествие по истерзанному лику девственного мира было долгим и тяжким. Те немногие запасы еды, что уцелели во время набега, погибли в катаклизме, который случился следом, и поэтому на каждом шаге пути их преследовала нужда. Самые способные предводители и воины клана пали в великой небесной битве против темных сородичей. Храбрые воители отдали свои жизни, чтобы изгнать охотников за рабами, но этот поступок оставил их народ без вождей среди ужасного опустошения, оставленного природными бедствиями. И поэтому те путники, что отправились на север, чтобы найти Мировой Храм, поначалу представляли собой идущую вразброд толпу, что состояла в основном из юных и старых, немощных и малодушных.

Сначала они искали совета у Сардон Тир Ланиэль. Она была высока, спину ее не согнули многие прожитые зимы, и волосы все еще хранили цвет спелого зерна. Полвека назад она была защитницей племени и миропевицей, чем заслужила большой почет клана, поэтому было естественно, что они решили сделать ее своим лидером в это тяжелое время. Единственное, что смогла придумать Сардон — это отправиться в путь к Мировому Храму и попросить там помощи. Поначалу она хотела пойти одна, но другие выжившие не желали и слышать об этом: они говорили, что призрачные тропы слишком опасны, чтобы по ним можно было ходить, и что сама земля пребывает в смятении. Огромные птерозавры отказывались летать, вьючные звери быстро слабели от насыщенного пеплом воздуха. Пеший поход к Мировому Храму занял бы месяцы. Полные страха экзодиты взвесили все эти возражения и многие другие, но никто не спорил, что путешествие необходимо, вопрос стоял лишь в том, кто пойдет. В конце концов весь клан, все, кто от него остался, просто собрали свои скудные пожитки и присоединились к Сардон, идя на север.

Великие леса Лилеатанира горели, как факелы, в его богатом кислородом воздухе. Вдали, над южным и восточным горизонтом, небо продолжало озарять зловещее свечение отдаленных пожаров. На протяжении всего похода они видели эти огни, но те регионы, через которые они проходили, были уже мертвы и остывали. Во многих местах все еще вздымались задевающие облака стволы могучих деревьев, словно города из почерневших башен, в других яростные подземные толчки с корнями выворотили сотни лесных гигантов, превратив леса в непроходимые лабиринты из обугленной древесины. На всем лежали толстые наносы серого пепла, заглушая любые звуки, и каждый шаг поднимал в воздух удушливые облака. Периодически путникам приходилось огибать трясущиеся разломы в земле или медлительные потоки лавы, ползущие от множества молодых вулканов, поднимающихся по всему миру.

На одиннадцатый день они встретили других выживших. Это были члены болотных кланов, которые прятались в подземных оплотах, пока дрожь земли не выгнала их на поверхность, и мир предстал перед ними преображенным. Дни переходили в недели, и они находили других уцелевших, или те находили их. Поодиночке или малыми группами, день за днем они присоединялись к их походу — шокированные, смятенные, все более и более истощенные. Клан озер принимал их всех и заботился о них, как только мог, хотя у них осталось совсем немного драгоценных припасов. Помимо неоскудевающего притока выживших собратьев, они не встречали на своем пути практически никаких иных живых существ — все создания, способные передвигаться, давно уже сбежали, а кости остальных присоединились к черным погребальным кострам выгоревших лесов.

Во время катастрофы небеса скрылись под толстым слоем зловещих туч, и температура уже начала падать. Солнце теперь было видно только на закате и рассвете, выглядело оно красным и распухшим и лишь ненадолго появлялось из-под сплошного покрывала облаков. Поначалу холод смягчался за счет неспособного уйти сквозь тучи тепла от лесных пожаров и вулканов, которое создавало пагубные, пахнущие костром ветра, но теперь огонь отступил на юг и на запад и больше не согревал путников. Через три недели после начала похода утренняя роса осела инеем, принеся долгожданное облегчение от вездесущего пепла. Примерно с сорокового дня они стали временами видеть снег. Это были настоящие кристаллы замерзшей воды, совершенно непохожие на хлопья оседающего пепла, которые стали привычной деталью их ежедневных невзгод. Через несколько ночей начали умирать первые путешественники: пробирающая до костей стужа и постоянное недоедание взимали свою дань. Дорогу на север теперь отмечали маленькие одинокие пирамиды из камней, наваленных над телами тех, кто погиб за ночь.

Некоторые забросили путешествие, откололись и ушли искать свой собственный путь и бороться за новую жизнь с миром, который столь внезапно обернулся их врагом. На смену им приходили новые, и их становилось все больше, пока наконец тоненький ручеек жителей озер не превратился в смешанный поток многих кланов, а затем в целое море выживших племен Лилеатанира. Большую часть путников, судя по всему, вело желание держаться вместе и убедиться, что они по-прежнему часть чего-то большего. Все жаждали понять, что произошло с их миром. Некоторые хотели отыскать способ отомстить тем, кто был в этом повинен. В определенный момент их странствие стало больше походить на паломничество, в котором обычно разрозненные кланы Лилеатанира объединились против общего врага. И вот тогда Сардон начала ощущать страх.

Сардон, разумеется, верила, что путешествие обрело более возвышенное значение для ее народа, но с течением недель она все больше и больше боялась того, что могла обнаружить в священной горе. Она по-прежнему чувствовала связь с мировым духом, витающую где-то на краю ее сознания. Присутствие, которое она ощущала с самого детства, но не такое, каким она его помнила. Совокупная сущность мирового духа имела множество различных аспектов; он мог быть игривым, заботливым, охраняющим, мудрым, но в любом случае его присутствие было благим и служило для всех постоянным источником радости и уверенности. Теперь все изменилось. На задворках ее разума бурлила и извивалась змеей примитивная ярость — свирепая, негативная, разрушительная, внушающая ужас. Все экзодиты чувствовали эту перемену, но никто не отваживался заговорить о ней. Все они лишь смотрели на Сардон умоляющими глазами, как будто она каким-то чудесным образом могла излечить неизлечимое и вернуть мир на прежний путь.

Бремя на ее душе становилось тяжелее с каждым шагом к цели. Когда на горизонте показалась священная гора, многие пилигримы начали петь и танцевать, с нетерпением ожидая конца путешествия. Сардон не радовалась вместе с ними, ибо ей казалось, что это странствие было только началом.

Лил'эш Эльдан Ай'Мораи был воистину титаническим пиком. Его плоская верхушка обычно была окутана слоем облаков, из которого по склонам стекали опоясанные радугами водопады и искрящиеся ручьи. Теперь гора выглядела такой же холодной и мерзлой, как и мертвые леса у подножья, и похожие на плесень снежные наносы уродовали ее неровный каменный лик, словно проказа. Ярость земли оставила в горе множество черных рваных провалов. Из них поднимались испарения, как будто внутри гнездилась целая стая драконов. Мировой Храм находился в самых корнях горы, надежно защищенный сотнями метров твердой породы. Он не имел никакой физической связи с окружающим миром, поэтому до него можно было добраться лишь по самым тайным из призрачных троп. Раньше Сардон отваживалась надеяться, что Мировой Храм по-прежнему недостижим, но, глядя на изломанную гору, она с гнетущим чувством неизбежности поняла, что сквозь один из этих провалов можно будет пробраться внутрь.

В конце концов Сардон покинула своих товарищей и из последних сил двинулась в путь. Они слезно распрощались с ней, но никто не попытался пойти следом. Экзодиты понимали, что встретиться с духом-драконом можно лишь в одиночку, и решили ждать у подножия священной горы, пока она не вернется или пока холод и голод не заберут их всех. Сардон неумело карабкалась по склону, чувствуя на себе неимоверную тяжесть ответственности за свой народ. Она медленно продвигалась к наиболее низко расположенному отверстию, которое увидела снизу, ползла среди скал, подтягивалась на выступы и перепрыгивала трещины. Под руками и ногами постоянно ощущалась дрожь горы, временами сверху сыпались щебень и камни и с треском и стуком катились мимо в опасной близости от ее головы.

Много раз провал терялся из виду, но струи пара, поднимающиеся оттуда, неизменно направляли Сардон в нужную сторону. Когда она подобралась ближе, то начала понимать, насколько огромным был этот разлом на самом деле. С расстояния в несколько миль он казался тонкой черной трещинкой, вблизи же становился огромной зияющей пещерой высотой больше, чем карнозавр, и достаточно широкой, чтобы весь клан мог войти внутрь, выстроившись плечо к плечу. Сардон проползла через последнюю груду упавших камней, достигла выступа, торчащего перед входом, и неуверенно всмотрелась внутрь.

В лицо ей ударил горячий, пахнущий серой ветер — сильный и непрерывный поток воздуха, поднимающегося снизу. Из глубин доносилась устрашающая мешанина шумов: отдаленное громыхание и какие-то шипящие звуки. Сардон преисполнилась храбрости, насколько это было возможно, и начала спускаться.

Простыми словами и, как ему самому показалось, с похвальной лаконичностью Пестрый объяснил, в чем была причина Разобщения, терзающего Комморру, и роль, которую Морр в ней сыграл. Инкуб молча принял новую информацию, а затем продолжил свой путь, как будто Пестрого не существовало. На самом деле, эта реакция была лучше, чем тот надеялся.

Молчание Морра растянулось, казалось, на целые эпохи, пока они брели по Паутине. Пестрый болтал, делился наблюдениями и даже временами пел, чтобы заполнить пустоту, но так ничего и не смог вытянуть из громадного инкуба, за которым следовал. Отсутствие прямой агрессии со стороны Морра он воспринимал как положительный знак и просто улыбался этому. В конце концов, инкуб задал ему прямой вопрос, и то, что ему не понравился ответ, не было проблемой арлекина. Гладкие стены Паутины проплывали мимо, путники выбирали все более и более тонкие нити, и инкуб с уверенностью шагал в каждый новый поворот. Изгибающиеся эфирные стены стали более тонкими и разреженными: они продвигались в регионы, где целостность путей нарушалась и становилась прерывистой. Тогда инкуб остановился, повернулся к Пестрому и наконец заговорил снова.

— Я поразмыслил над твоими словами, — медленно произнес он, — и нашел… вероятным… что ты можешь быть прав.

Пестрый улыбнулся с неподдельной теплотой.

— Тогда это еще можно исправить! Иди со мной, и, хотя я не могу гарантировать, что все будет забыто и прощено, ты наверняка сможешь спасти Комморру.

— Я не могу, — ответил Морр.

Улыбка Пестрого исчезла так же быстро, как солнце скрывается за тучами. Он тяжело вздохнул.

— Ты все еще считаешь, что обязан дойти до храма Архры и покаяться за убийство своего архонта. Это, конечно же, важнее, чем даже мысль о том, чтобы заняться явно менее срочным делом по спасению собственного города от неизбежного разрушения. Довольно-таки предсказуемо, на мой взгляд.

Морр угрюмо кивнул.

— И ты по-прежнему считаешь, что должен предстать на суд этих твоих иерархов, несмотря на то, что знаешь, что они скорее всего убьют тебя за содеянное.

Морр снова кивнул. Пестрый закатил глаза.

— Я не предполагаю, — сказал он с некоторой долей отчаянья, — что ты по…

— Я бы хотел, чтобы ты отправился вместе со мной в храм, — перебил Морр.

От удивления Пестрый захлопнул рот, но только на мгновение.

— Что ж, я польщен. Надеюсь, не в качестве жертвы или, может быть, козла отпущения?

Дерзкое замечание, похоже, не возымело никакого эффекта на огромного воина.

— Теперь я вижу, что, если иерархи не сочтут нужным прервать мое существование, ты можешь мне понадобиться, — невозмутимо продолжал Морр, — и что будет полезно держать тебя рядом.

— А что если иерархи сочтут нужным попытаться прервать мое существование на основании — о, не знаю — какого-нибудь малоизвестного принципиального правила?

— О вероятности подобного я ничего не могу сказать.

— Хммф, ну что ж, независимо от своих шансов я буду очень рад сопровождать тебя на этот танец, Морр, — просветлел Пестрый. — Я счастлив, что мы становимся столь добрыми друзьями, товарищами, и, если можно так сказать, наследниками великого будущего, сражающимися против превратностей судьбы.

— Не принимай выгодный союз за дружбу, маленький клоун.

— Хорошо, хорошо, не беспокойся, не буду, — несколько ворчливо отмахнулся Пестрый. — Я хотел лишь возвысить наше уникальное содружество, как оно того заслуживает, и знал, что на тебя можно положиться: ты всегда готов снова обрушить наши совместные надежды в никуда.

— Прекрасно. Тогда иди за мной и не сходи с того пути, по которому я ступаю.

— Вот уж мне-то об этом можно было и не напоминать, — фыркнул Пестрый и последовал за инкубом по пятам.

Перед ним простиралось расширение Паутины, смутное переплетение скрещивающихся нитей, часть которых волновалась на эфирном ветру, а часть была растрепана, и сквозь них временами просачивались радужные лучи. В целом это место походило на огромную пещеру, затянутую фосфоресцирующими паучьими сетями, которые развевались от призрачных дуновений. Морр направился к подернутому рябью цветному контуру, который переливался то охрой, то янтарем, то нефритом. Сломанный портал, превратившийся в слабое место нескольких измерений, который все еще связывал множество иных реальностей и путей, но действовал неопределенным и изменчивым образом.

— Он ведет к храму? — спросил Пестрый, поддавшись природному любопытству. — Нам надо быть уверенными, куда мы хотим направиться, прежде чем пройти — иначе мы, знаешь ли, можем оказаться где угодно.

На близком расстоянии в разноцветной пелене стало видно тонкие зеленые и синие нити, которые гипнотически извивались в ее толще, говоря о том, что Разобщение в далекой Комморре слабо отдавалось даже здесь.

— Нет, я должен вернуться по своим шагам, чтобы войти в храм. Нам надо отправиться назад, к началу.

Морр стремительно вошел в многоцветную пелену, словно титан, шагающий по океану. Пестрый юркнул следом за инкубом, и вьющиеся энергии поднялись и окутали их обоих. На них нахлынули мощные противоборствующие течения, разделяющиеся реальности рассыпали их на мельчайшие частицы, закрутили в вихре и снова соединили. Их омыли бесконечные потоки чуждых концепций и странных стимулов, исчезающих в тот же миг, как их воспринимал разум. Но целеустремленность Морра продолжала вести его вперед, сквозь ужасное разрушение, раздирающие, терзающие душу силы, а Пестрый жался позади него, как будто двигаясь в кильватере корабля. Уверенность инкуба была ошеломительна, она искажала и изгибала неустойчивые реальности, покоряя их его воле. Наконец они на мгновение очутились в невесомости, портал неохотно поддался и исторг их из себя… где-то в другом месте.

Они стояли среди простора, усыпанного белым песком, который ярко сверкал, подобно свежевыпавшему снегу. Стояла ночь, но темноту изгоняли непрекращающиеся вспышки от горизонта до горизонта. Резкий барабанный бой взрывов сливался в непрекращающийся гром, который раскатывался по всему небу. Где-то на расстоянии виднелись громадные зловещие силуэты размером с горы, которые, казалось, прыгали и менялись в неверном свете.

— Что это за место? — тихо и благоговейно спросил Пестрый.

— Место, которое больше не существует, земля привидений, — загадочно прогремел Морр и устремился куда-то по белым пескам. Ветер придал песку форму идеально повторяющих друг друга волн, пересекающих его путь. Морр поднимался на гребни барханов и соскальзывал по их противоположным склонам, не теряя скорости. Адские отблески взрывов и эхо грома не утихали.

— Могу я хотя бы поинтересоваться, кто сражается — или, точнее, сражался? — спросил Пестрый, когда они добрались до третьего такого гребня. Он легко взбегал по ним, не оставляя следов. — Если хочешь, считай меня фанатом истории.

— Народ, который должен бы быть осмотрительнее, сражается сам с собой, — нараспев произнес Морр. — Их мелочная ссора уже полностью разрешилась.

Пестрый уловил в словах Морра немалое удовлетворение и оглядел озаренный горизонт.

— Почему мне кажется, что это был для них не самый лучший исход? — подумал он вслух. Морр ничего не ответил. Он был занят тем, что пристально разглядывал скачущие тени вдалеке. Наконец инкуб ткнул пальцем куда-то во тьму.

— Вот и я, — сказал Морр. — Следуй за мной, но не подходи слишком близко и ничего не говори.

Пестрый послушно устремился за темным силуэтом инкуба. Его шлем и плечи ясно вырисовывались в отраженном свете далекого обстрела, но все остальное выглядело лишь как еще более черное пятно посреди черноты. Когда волнообразные барханы остались позади, стало видно, что эти массивные, похожие на горы очертания впереди принадлежат титаническим наростам мозгового коралла. Из песка рядом с ними торчал ряд окаменевших ребер, нерукотворное надгробие какого-то зверя невероятной величины. В тенях, отбрасываемых ребрами, двигались два силуэта. Морр намеренно замедлил шаг, чтобы эти двое могли уйти достаточно далеко вперед, прежде чем последовать за ними.

Описать зрение Пестрого как кошачье или ястребиное значило бы сослужить плохую службу всем благородным зверям, вовлеченным в это сравнение. Достаточно будет сказать, что его зрение было ясным, острым и проникало в те длины волн, которые обычно остаются неизвестны и для млекопитающих, и для пернатых. Он внимательно всмотрелся в силуэты впереди и разглядел, что один из них, тот, что был ближе к осторожно ступающему Морру — это молодой, худой и долговязый эльдар, забрызганный кровью. Юноша был явно изможден и почти наг, если не считать тряпья, одна рука неуклюже висела, как будто раненная. В другой руке он сжимал изогнутую дубинку, чей шарообразный набалдашник был покрыт коркой запекшейся крови.

Юноша крался за второй фигурой, которую едва можно было четко разглядеть; это был воин в черных как ночь доспехах, чей усеянный множеством лезвий шлем поднимался на высоту, превышающую даже немалый рост Морра. Фигура казалась неземной, чуждой даже для этого странного места. Она один раз оглянулась назад — Пестрый успел заметить горящие глаза — прежде чем неторопливо продолжить путь в направлении коралловых утесов. Юношу как будто тянуло к бронированному воину, и он беззвучно и решительно шел за ним, невзирая на страх.

Пестрый перевел взгляд с нескладного молодого эльдара на Морра и обратно, внезапно осознав. Он сказал: «Вот и я». Здесь, в нарушенной части Паутины, куда просачивались бесконечные вероятности Хаоса, по-прежнему обитала старая сущность инкуба. Первые шаги Морра к инициации застыли во времени и продолжали существовать, как осколок воспоминаний, и их можно было восстановить, чтобы заново найти тот же самый путь — путь к потаенному святилищу Архры.

Пестрый подумал, не было ли то существо, которое вело за собой юного Морра, воплощением самого Архры. Об отце инкубов ходило множество легенд. Большая их часть была лжива или противоречила друг другу, но все они сходились в одном: сам Архра был уничтожен много лет назад, и единственным его наследием был основанный им орден инкубов. Вероятнее всего, они просто видели то, что увидел юноша, или же думал, что увидел, отраженное и воспроизведенное в этой истерзанной взрывами ночи.

По мере приближения над ними начали подниматься хмурые утесы кораллов. У подножий этих складчатых, изгибающихся бледных скал лежали останки огромного корабля. Тупые ребра из ржавого железа торчали сквозь дырявую шкуру из разлагающихся пластин брони, сломанный хребет растянулся на целый километр. Из гигантских турелей на верхней стороне корабля торчали застывшие пальцы пушек, слепо тыча в небеса. Когда темная фигура и следующий за ней подросток исчезли за расколотым носом, Морр снова ускорил шаг, чтобы не потерять их из виду.

Пестрому попадалось на глаза все больше и больше мусора, лежащего в песке на дне коралловых каньонов: металлические детали, изломанные и проржавевшие до полной неузнаваемости, наполовину засыпанные останки множества других машин, разнящихся по типу и величине от летучих механизмов с тонкими крыльями до меньших собратьев того корабля-великана, к которому они приближались. И кости. Всюду лежали кости и зубы, местами так плотно, что они полностью скрывали из виду песок. Кости тысяч, а возможно, и миллионов скелетов, простирались так далеко, сколько хватало глаз.

Они обогнули нос упавшего корабля, и впереди Пестрый увидел высокий нанос песка, образовавший седловину между двумя утесами. Небо за ним было ярко освещено адским пламенем бомбардировки. Длинные, причудливые тени скакали за фигурой в доспехах и юнцом, которые поднимались по песку, не обращая внимание на опасность. Морр зашагал вперед, сконцентрировавшись на далеких силуэтах, которые уже достигли верха седловины и перевалили через нее, исчезнув из виду.

Крутой склон трясся от ярости обстрела. Морр с трудом продвигался сквозь песок, который постоянно обрушивался небольшими лавинами. От бомбардировки в воздухе висел отвратительный запах горелого. Временами он становился сильнее от бьющих в лицо порывов жаркого ветра, порожденных накладывающимися друг на друга ударными волнами ближайших взрывов.

Морр и Пестрый достигли гребня одновременно и остановились. Перед ними простиралось видение из преисподней: усеянная оспинами кратеров равнина, освещенная потоками пламени и световыми следами от гудящих снарядов. Внизу не было видно ни одного живого существа, лишь мечущиеся огни казались живыми и триумфально, со стихийной яростью проносились по оплавленным пескам. Единственный язык пламени нефритового цвета ярко и ровно горел на самом горизонте, словно сияющий зеленью наконечник копья, вонзенный в землю.

Шлем Морра закрутился направо и налево, быстро выискивая его прежнее «я», но он не смог разглядеть даже следов будущего неофита и его загадочного покровителя.

— Нет! Это неправильно! — неверяще взревел Морр поверх какофонии взрывов.

— Что? Где мы должны быть? — прокричал Пестрый.

Морр указал на ровное зеленое пламя, висящее у горизонта.

— Врата, — мрачно сказал инкуб.

Глава 6 Новоприбывшие

Несмотря на то, что Мировой Храм Лилеатанира находился под землей, он всегда был приятным, естественным местом. Сардон помнила огромные пилоны из живого камня, высокие столбы, благодаря которым пещеры казались открытыми, как будто ты забрел в узкую долину под звездным небом. Мерцающие водопады пробивались сквозь трещины в камне и наполняли глубокие пруды, столь кристально чистые, что с первого взгляда можно было подумать, что они пусты. Звезды в верхних пределах храма были созданы при помощи забытого искусства и проливали свет, которого хватало, чтобы здесь, вдали от неба и солнца, могли жить растения. Весь храм покрывала живая зелень, от простых папоротников и мхов до маленьких деревьев элох и вьющихся лоз. Минеральные жилы и выросты кристаллов сверкали среди прудов и гротов, придавая храму ауру потустороннего царства фей, как будто здесь, скромно прячась от чужих глаз, резвились волшебные создания.

Теперь святилище изменилось, и немногое в нем осталось прежним — если вообще осталось. Сардон пришлось протискиваться сквозь узкую расщелину, чтобы пробраться внутрь, хотя она ожидала увидеть широкий и гостеприимный путь. Вместо этого зубчатые края вулканической породы немилосердно кромсали ее руки и колени. В конце концов она была вынуждена ползти на животе, словно змея, а потом выпала из метровой трещины внутрь храма и унизительно повалилась на пол. Ее окружали шипящие и булькающие звуки, усиленные замкнутым пространством. Менее чем в двух метрах от ее простертой руки кипела грязевая яма, плюясь комьями едкой жижи, и за пеленой дыма и испарений скрывалась еще дюжина подобных ям. Пол покосился и растрескался. Широкие разломы, освещенные внутренним пламенем, испускали потоки жаркого воздуха, словно адские печи. В некоторых местах потолок обрушился, образовав беспорядочные груды плит, и горстка упавших звезд по-прежнему сверкала из своих углублений, будто злые глаза.

Мировой Храм представлял собой символическое и метафизическое место слияния психических течений, чья сеть опутывала всю планету. Нарушение его материального строения было симптомом куда большего внутреннего повреждения. Психическая аура этого места полнилась тошнотворными миазмами бессильного гнева, в ней вихрилась ненависть, настолько сильная, что она обратилась вовнутрь и отравила свой источник. Сардон плакала, чувствуя ее так близко от себя, и мировой дух разъяренным чудовищем бился о стены ее сознания, угрожая затянуть ее в свой водоворот ярости и горечи утраты.

Все живые существа Лилеатанира были соединены с мировым духом, и, умирая, они соединялись с ним и усиливали его. Казалось, что все те, кто массово погиб в катаклизме, напитали только один, самый опасный аспект духа — дракона. Дракон был разрушителем, силой, которая очищала пространство, чтобы на нем могло вырасти нечто новое. Он был лесным пожаром и мощной бурей, его гнев поднимал горы и испивал моря. Сардон почитала дракона и признавала, что такие силы должны существовать, но не питала к нему любви. Теперь же дракон вырвался на свободу и в своей ярости пожирал весь Лилеатанир.

По ощущениям Сардон, прошло немало времени, пока она рыдала в полутьме. Наконец она с трудом поднялась на ноги, кашляя от жгучих испарений. Она не знала, что делать дальше. Увидев храм, она подтвердила свои худшие опасения, но ничем не могла разрешить их. Она могла вернуться к беженцам, ждущим снаружи, и увидеть, как надежда исчезает с их лиц, когда она скажет им, что ничего нельзя сделать. Она могла оставаться внутри и плакать, пока ее не задушит дым, или же она могла попытаться разведать, что творится дальше, как бы тщетно это не было. И, будучи столь же стойкой, как и весь ее народ, она решила продолжить исследование храма.

Местами камень был отполирован и покрыт сложными резными рунами, которые пульсировали собственным колдовским светом. Их не задели конвульсии земли, и связи с другими мистическими местами планеты остались в целости. Сардон не отваживалась протянуть руку и использовать руны, чтобы напрямую соприкоснуться с мировым духом. Она попыталась спеть утешающую песнь, как ее учили в те дни, когда она была миропевицей, но у нее ничего не вышло, кроме пустого, безжизненного подобия, как будто вырвавшегося изо рта визгливой старухи. После этого она ощутила ясное чувство неприязни, разрастающееся вокруг нее, и стены неодобрительно содрогнулись. Она решила, что больше не будет и пытаться.

Спотыкаясь о покосившиеся камни, она набрела на скелет, застрявший между двумя плитами. Судя по агрессивному, мужскому виду одеяния, тело принадлежало одному из хранителей храма. Его раздавило камнями, но это случилось уже после смерти. Его убил не обвал и не кипящая грязь. Прямые линии, оставленные ножом, покрывали кости практически с ног до головы, но ни один порез не был достаточно глубок, чтобы быть смертельным. Столь вопиющая жестокость могла означать только одно: темные сородичи проникли в Мировой Храм. Мысли Сардон взметнулись вихрем, когда она подумала об этом, и она немедленно ощутила прилив болезненного облегчения. «Это сделал кто-то другой, не мы».

Не могло быть просто совпадением, что налет охотников за рабами и последующий катаклизм произошли почти одновременно. Но даже в худших своих страхах Сардон не способна была представить, что дети Кхейна могли на самом деле ворваться в Мировой Храм. Теперь все становилось ясно. Ярость дракона была высвобождена не кланами, как она боялась, но коварным вторжением темных сородичей в самое сердце мира. Сардон не могла понять, зачем им нужно было осквернять Мировой Храм, но она не понимала и причин всех тех кошмарных деяний, которые им приписывали. Зло, чистое и искреннее зло, казалось их единственной мотивацией.

Сардон сплюнула, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса смерти во рту, но он упорно не желал уходить, мешая ей думать. В нижних пещерах храма таились врата, ведущие на тропы духов… и секрет, который многие уже давно забыли. Она начала пробираться вниз, так далеко, как только можно было пройти, и пыталась восстановить пред внутренним взором карту святилища, сравнивая то, каким оно стало сейчас, с тем, каким оно было пятьдесят лет назад. В конце концов она нашла покатый спуск, который лишь наполовину был засыпан обломками, и пошла по нему. В самом низу он заканчивался сводчатым залом, который был весь покрыт трещинами и испачкан высыхающей грязью, но в остальном уцелел, что само по себе было чудом.

В каменных стенах зала было проделано семь арок, дверных проемов, за которыми виднелись лишь глухие стены. Руны, вырезанные по их краям, казались тусклыми и безжизненными, но Сардон чувствовала их латентные энергии, текущие под самой поверхностью. Она приблизилась к центральной арке, которая была ненамного больше остальных. Кроме того, переплетающиеся руны этой арки были более сложными и выглядели старше, чем их собратья у других дверей. Сардон попыталась припомнить, чему учил ее наставник пять десятилетий тому назад.

«Во времена крайней нужды к этому месту можно привлечь внимание далеких скитальцев. Они горды и резки в своих суждениях, но обладают великой силой. Говорят, что они помогают, если сознают необходимость в этом».

Вот они, слова, но где же инструкции? Нужно было прикоснуться к рунам в правильной последовательности, чтобы послать зов, но Сардон не помнила, как это делать. Она отвернулась и попыталась сфокусироваться на воспоминании, закрыв глаза и очистив разум для быстрой медитации. Глаза распахнулись через секунду — неумолчный пульс драконьей ярости слишком сильно бился в ее сознании, чтобы сконцентрироваться. Память продолжала прокручивать слова учителя, которые она тогда сочла чрезмерно мрачным предостережением.

«Лилеатанир уже сто веков не призывал на помощь далеких скитальцев — скажи спасибо, что это так, и никогда не призывай их всуе. За их спинами всегда хлопают крылья войны».

Сардон вдруг замерла, осознав, что видит свою собственную тень. Она тянулась по покрытому слякотью полу до самого склона, по которому она спустилась, и свет за спиной становился все сильнее. Сардон, помедлив, повернулась, чтобы увидеть его источник, прикрыв одной рукой глаза — настолько он был ярок. Центральную арку наполняло серебряное свечение, окаймляющие ее руны сверкали внутренним огнем. Внутри виднелась очерченная светом фигура неестественного высокого роста, казавшаяся непропорциональной. Над луковицеобразной головой поднимались разветвленные рога, руки сжимали клинок длиной почти с саму фигуру, который потрескивал от неземных энергий. Колени Сардон предательски задрожали, и она едва подавила крик. Незнакомец взметнул на нее взор горящих янтарных глаз и приблизился, подняв одну раскрытую ладонь. Из арки позади него вышли другие фигуры, худые, с прямыми тонкими руками и ногами и даже более высокие, чем появившийся первым.

«Мир».

Слово отдалось в сознании Сардон, как удар колокола. Она почувствовала, что ее страхи начинают отступать перед этим ментальным прикосновением, но сердито стряхнула его. Дракон здесь был слишком силен, чтобы усмирить его таким простым трюком. Он вскипел яростью в углу ее сознания, превратив ее мгновенный испуг в гнев.

— Говори открыто, чужак, — ощетинилась Сардон, — и назови себя, пока я не позвала хранителей храма, чтобы они изгнали тебя.

Фигура остановилась, опустила руку и быстро изобразила поклон, в котором, похоже, не было притворства.

— Прости меня, — сказал незнакомец густым, медоточивым голосом приятного тембра. — Я желаю лишь поддержать, а не оскорбить.

Свет угас, и арка вернулась в прежнее состояние непримечательной каменной структуры. Теперь вместе с Сардон в сводчатой комнате стояло шесть других фигур. Она видела, что тот, кто появился первым и заговорил с ней, был закутан в золотисто-коричневую мантию, достигающую лодыжек, а голова его скрывалась под шлемом с янтарными глазными линзами, украшенным толстыми рогами цвета кости. На его одеждах были начертаны аскетические боевые руны, дарующие удачу и защиту, грудь скрывал узорчатый нагрудник, сплетенный из призрачной кости. Длинный прямой меч, который он держал в руке, также был исписан рунами, символизирующими разрушение и путь колдовства. Это мог быть лишь чародей из рода далеких скитальцев, боевой провидец кланов, обитающих на искусственных мирах, и Лилеатанир не видел ему подобных уже много сотен лет.

Остальные пятеро сохраняли молчание и, судя по поведению, были бдительны и настороже. На каждом из них были доспехи оттенка сапфира, слегка отличающиеся по внешнему виду, но все с идеальными пропорциями, напоминающие ожившие статуи героев. Их шлемы, полностью закрывающие лица, были увенчаны высокими гребнями, раскрашенными в перемежающиеся полосы синего, белого и желтого цветов. Воины были вооружены древним длинноствольным оружием, которое Сардон знала под именем «туэлеани» — метатели звезд, способные, по рассказам, с одинаковой легкостью рассечь стаю атакующих карнозавров или ствол лесного гиганта.

Чародей опустил руку в сумку, висящую на боку, и вынул оттуда миниатюрную резную руну. Он выпустил ее в воздух, и она зависла между ним и Сардон, медленно вращаясь. Руна плетения.

— Меня зовут Караэис. Я ступаю Путем Провидца. Я пришел на твой зов, — нараспев проговорил чародей. — Этот путь был предопределен.

Караэис снова запустил руку в сумку и достал другую руну. Он поместил ее во взаимодействие с руной плетения, и та закружилась вокруг первой по хаотичной орбите. Это была изломанная, похожая на кривой клинок руна темной родни. Потом появился мировой дух, за ним — нечестивый образ пожирателя душ. Последним явилось Разобщение. Кружащие и вращающиеся руны образовали в воздухе узор, который причинял боль глазам Сардон. Она подняла руки и отвела взгляд в сторону.

— Достаточно фокусов, — сказала она. — Ты знаешь о нашей боли, ты знаешь о боли нашего мирового духа. Я верю тебе. Ты можешь нам помочь.

— Боль Лилеатанира отдается далеко и широко, — ответил чародей. — Его нужно исцелить, прежде чем случится еще большее разрушение.

— Как все это можно исцелить? — недоверчиво прошептала Сардон. — Само ядро мира осквернено, и духи жаждут лишь кровопролития и мести.

— Именно, — сказал Караэис. Он уронил еще одну руну в круговерть, и та немедленно привела диссонирующие узоры к равновесию. Руна возмездия. — Я испытал тысячу других вариантов, — добавил чародей, — и каждый раз с одним и тем же результатом. Это — единственный путь вперед.

— Возмездие? — с горечью воскликнула Сардон. — Как мы можем отомстить тем, до кого не можем добраться? Нас осталось так мало, мы не можем даже и думать о том, чтоб сражаться!

— Я прошу лишь, чтобы вы разрешили нам быть вашим орудием мести. Позволь мне и моим компаньонам предать правосудию тех, кто свершил это отвратительное злодеяние.

Сардон заморгала, не в силах поверить.

— Вы… вы можете это сделать? — с запинкой выговорила она, на миг отважившись дать себе надежду. — Найти их и наказать?

Чародей в рогатом шлеме торжественно кивнул.

— В моей власти отследить судьбы темных сородичей, которые явились сюда и осквернили храм. Узор изменчив и рассеян, но еще будут ключевые моменты, в которые можно будет применить воздействие. Даешь ли ты позволение на то, чтобы это свершилось?

Наказание, возмездие. Эти слова казались Сардон отталкивающими, но то, что она увидела в Мировом Храме, потрясло ее веру до самого основания. Если чародей прав, и если именно с этого можно начать процесс исцеления, то кто она такая, чтобы отказывать дракону в его доле? Какая-то часть ее хотела посоветоваться с племенами, узнать, чего желают они, другая часть же твердо знала, каковы окажутся их желания. Суровая жизнь экзодитских кланов сформировала бескомпромиссное понимание справедливости: око за око, кровь за кровь. После всего, что они пережили, нелегко будет сдержать их самые фундаментальные инстинкты.

Сардон даже не была уверена, что сможет найти путь и спуститься с горы, будучи настолько ослабевшей. Будет ли чародей сидеть и ждать, пока след становится все холоднее, а она пытается разобраться с кланами? Скорее всего, нет. Он терпеливо наблюдал, возвышаясь над ней, и между ними кружился узор из рун, пока скитальцы ждали ответа.

— Хорошо. Приведи их ко мне. Этого я прошу, Караэис.

— Ты хочешь сама свершить правосудие?

— Я хочу посмотреть им в глаза, прежде чем отдам их дракону, — сказала Сардон голосом, не допускающим возражения.

Мигающий свет и близость горизонта не давали четко определить, насколько далеко на самом деле находятся эти врата по ту сторону разоренной равнины. Может быть, до них было всего несколько тысяч метров, может быть, в два раза больше.

— Попытаются ли они попасть в нас, или же все в руках госпожи удачи? — требовательно спросил Пестрый.

Морр резко повернулся, что свидетельствовало об удивлении, и посмотрел на своего маленького спутника.

— Не знаю, — признался он, — но эти орудия грубы и крайне неточны, ибо полагаются на большую площадь и силу поражения.

— А они реальны? Реальны здесь и сейчас, я имею в виду! — возопил Пестрый.

— Весьма реальны.

— Ну хорошо, тогда я попробую отвести их огонь на себя, пока ты пробираешься к вратам, — прокричал Пестрый поверх грохота снарядов. — Не. Уходи. Без. Меня.

С этим финальным напутствием арлекин быстро сбежал по склону на равнину. На бегу его стройный серый силуэт рассыпался облаком ярко окрашенных осколков, которые хаотично кружились и метались туда-сюда. Новый многоцветный, калейдоскопический сполох появился среди мрачных оранжевых и красных собратьев и заплясал между ними.

Трассирующий огонь первым отреагировал на дерзкое вторжение. Светящиеся линии начали хлестать вокруг, преследуя танцующее облако световых пятен, которое мчалось прочь по равнине. Через несколько мгновений вокруг него стали вспыхивать взрывы, заглушая друг друга своим ревом и грохотом в тщетных попытках уничтожить пришельца.

Морр ринулся к воротам по песку, который все еще был жарким от бомбардировки. Всюду лежали мелкие мятые обломки дымящегося металла — шрапнель, если именовать их правильным архаичным названием. Кое-где валялись и куски того, что некогда было живыми существами, ошметки мяса и костей, по которым едва возможно было сказать, были ли они раньше частями чего-то целого. Почерневшие ямы отмечали места, где рухнули большие снаряды, им контрастировали почти комично мелкие выжженные пятна от меньших бомб. Не все летящие на равнину снаряды преследовали безумно мчащегося арлекина: самые тяжелые продолжали рушиться как будто случайным образом, и каждый из них, врезаясь в землю, сотрясал все вокруг и поднимал огромный пылевой гриб. Морр низко пригнулся и продолжал упорно двигаться к своей цели, вскоре полностью скрывшись за дрейфующими в воздухе облаками пыли.

Земля дрожала под стремительными стопами Пестрого. Воздух полнился уханьем, визгом и треском обломков металла. Он пристально вслушивался в шум, улавливая характерные свистящие звуки, с которыми приближающиеся снаряды рассекали воздух, и пронзительный вой шрапнели, разлетающейся при каждом взрыве. Он метался туда и сюда, чтобы не попасть под огонь незримых врагов, и танцевал среди пекла с казавшимся безрассудным самозабвением. Домино-поле размывало облик арлекина, и в него невозможно было точно прицелиться. К несчастью, большей части примитивного вооружения, использовавшегося здесь, и не нужно было точно прицеливаться — фактически, ему достаточно было один раз удачно попасть. Однако медлительные в сравнении с ним тучи трассирующих снарядов были бы весьма опасны, если бы не поле, и даже с его помощью Пестрый был вынужден то отскакивать в сторону, то перепрыгивать через ищущие его потоки пуль. Так случилось не менее дюжины раз.

Но даже сверхъестественное проворство Пестрого имело свои границы. Ему пришлось сделать петлю и отступить, когда огонь стал слишком интенсивным, чтобы бежать вперед. К несчастью, это поместило его в не менее опасную ситуацию — убегая, он едва не попал под шальную очередь. Вереница взрывов в десятке метров от него сбила Пестрого с ног. Шрапнель загудела вокруг, словно рой рассерженных пчел, и ужалила его в грудь и плечи. Он инстинктивно перекувырнулся, почувствовав удар, вскочил на ноги и тут же помчался прочь. Через несколько шагов он покачнулся, все еще ошеломленный взрывами, и едва не упал.

— Сейчас не время отдыхать, старина, — пьяно пробормотал он самому себе и прыснул со смеху, пытаясь заново овладеть своими вихляющими ногами. Наконец они подчинились и понесли его дальше. Холодная ноющая боль начала распространяться по груди — явно недобрый знак. Пестрый решил, что ему надоело играть роль мишени, аудитория, похоже, все равно не оценила, и Морр уже наверняка приближается к воротам. Он отключил домино-поле и стал невидимым серым пятном, мелькающим среди огней, которое мчалось прямым курсом к воротам.

Морр появился из-за колышущегося занавеса пыли и вышел на участок истерзанной земли вокруг врат. Они, казалось, нависали над ним, еще когда он был за сто метров от них — угловатая стена нефрита высотой с шестиэтажное здание, которая светилась собственным внутренним светом. Теперь, когда бомбардировка сфокусировалась в другом месте, преследуя отвлекающего огонь арлекина, врата выглядели практически мирно. Морр вскинул голову, заслышав звук винтовочного огня, затрещавший неподалеку. Он был не единственный, кто воспользовался отвлечением.

Залпы бессильно ярились позади Пестрого, слепо обрушиваясь туда, где он уже был, вместо того места, где он был сейчас, или — еще лучше — того, где он только собирался быть. Однако некоторые стрелки с трассирующими пулями продолжали приближаться, выпуская очереди в его летящий серый силуэт, и это становилось неудобным. Пестрый ускорил темп, теперь каждый шаг-скачок уносил его на пять и более метров за раз. Впереди и чуть в стороне, почти на уровне земли, он увидел мерцание крошечных искр. Две группы стреляли друг в друга, одновременно пытаясь прокрасться к вратам. За ними виднелась маленькая фигура Морра, стоявшая у самого портала.

Пестрый на миг задумался о моральном значении этой ситуации, а потом реактивировал домино-поле. На бегу он вновь взорвался ярким светом, рассыпался на осколки, словно витражное окно, и промчался буквально над головами стрелков. Они начали беспорядочно стрелять в вихрящееся облако светлячков, пули свистели мимо арлекина, но он преодолел их ряды, не получив и царапины. Вокруг хлестал трассирующий огонь, преследуя его — невидимые стрелки снова обнаружили целью. Через секунду послышался свистящий вой первого приближающегося снаряда.

Впереди Пестрый увидел, как Морр повернулся и явно намеренно вошел во врата без него. Арлекин изверг обильный жгучий поток проклятий и метнулся следом за коварным инкубом. Отвесная стена из сияющего нефрита взмыла перед ним, и позади с новой силой раздался многоголосый вой бомбардировки.

Глава 7 Интермедия в глубине

Гемункулы вечного города — последние судьи над жизнью и смертью, мрачные хранители врат, ведущих в великое неведомое. С их благословением любая рана перестает быть смертельной, и любая гибель, кроме полного изничтожения, может быть обращена вспять. Они невероятно важны для нестареющих правителей Комморры, ведь только с помощью гемункулов те могут обманывать смерть и продлевать свои долгие и порочные жизни. Такое могущество, несомненно, могло бы дать гемункулам полную власть над Комморрой, если бы только они этого возжелали, и если бы с этим смирились остальные ее обитатели, но гемункулы питают страсть единственно к своим искусствам. Или, по крайней мере, они хотят, чтобы в это верили все другие.

В лишенных света ямах под Нижней Комморрой кроются логовища гемункульских ковенов. Именно здесь темное братство скульпторов плоти и художников боли практикует свои искусства самыми дьявольскими способами, какие только можно вообразить. Густые миазмы терзаний пропитывают тесные камеры и извилистые туннели, из которых состоят их владения. Здесь бессмысленно бормочут перекроенными глотками существа, пребывающие в вечной муке, чья грубая плоть раз за разом меняется и переделывается заново, искажается и разделяется, приобретая бесчисленные новые формы страдания. В этом царстве вечной ночи ковены гемункулов строят планы, как возвеличить себя и повергнуть своих соперников, взращивают вековые схемы генетического шантажа и манипуляции, чтобы обеспечить себе доступ к наиболее влиятельным и могущественным кабалам.

Ковен Черного Схождения таится в запутанном лабиринте абсолютной тьмы, наполненном ловушками для тех, кто не прошел инициацию. Говорят, что бездны их лабиринта выходят за пределы Комморры в саму Паутину, затрагивая ее расщепленные волокна и разорванные нити, давно уже заброшенные всеми, кто сохранил здравый рассудок. Члены Черного Схождения выучивают маршруты, которыми они должны пользоваться для прохождения отдельных частей лабиринта, разделенных так называемыми расщелинами. Обучение происходит шаг за шагом соответственно строгой иерархии. Подмастерья-развалины, занимающие низшее положение, знают только путь, по которому можно добраться до первой расщелины. По мере того, как член ковена поднимается в ранге, ему открывается больше маршрутов, верных троп, ведущих к второй, третьей и четвертой расщелинам, где начинается истинный лабиринт. Совершенный мастер должен выучить десятки отдельных маршрутов, приближенный секретарь — сотни, а патриарху-ноктис известны тысячи.

Единственный неправильный шаг в сторону от заученного пути — и нарушителя ждет ужасная смерть или, по крайней мере, внезапная потеря конечностей. Достаточно совершить одну ошибку, и жертва собьется с маршрута, заблудится в путанице моноволоконных сетей, ловушек сингулярности, ульев кровяных ос и разъедающих туманов, откуда нет возврата. Если записать все случаи, когда эта техника использовалась членами ковена для устранения нежелательных соперников, то получится множество томов. Это происходило так часто, что приобрело статус традиции.

В шестьдесят четвертой расщелине лабиринта происходило собрание членов ковена. Здесь стояли четверо тайных мастеров с масками на лицах, пятый же был облачен в изумрудно-черные одежды приближенного секретаря. Случайно или намеренно шестьдесят четвертая расщелина имела вид пятиугольной камеры с дверями-арками в каждой из пяти стен. Каждый из присутствующих несколько мгновений назад вступил в помещение из своей арки, как будто их всех собрал одновременный зов. Даже эмоционально бесплодные гемункулы могли почувствовать миазмы ярости, скопившиеся внутри камеры. Она давила на подсознание, словно беззвучный и бесконечный вопль, полный ярости, не находящей выхода.

В самом центре комнаты стоял вертикальный саркофаг со стеклянной передней стенкой, но его содержимое скрывал кроваво-красный туман, клубящийся внутри. Саркофаг опутывало несколько цепей из темного металла, крепящихся к кольцам, вделанным в пол. Эта мера безопасности казалась излишней, саркофаг и без того выглядел надежным — это была тяжелая, уродливая глыба камня охряного цвета, которому неаккуратно придали человекоподобные черты. И все же собравшиеся члены ковена разглядывали скованный предмет с явной настороженностью.

— Еще раз проверь оковы, — сказал приближенный секретарь тайному мастеру справа от себя.

— Секретарь? — нервно отозвался гемункул в траурно-черной маске.

— Если мне придется повторять, я просто срежу с твоей головы эти глухие уши. Сделай, что я сказал. Сейчас же.

Тайный мастер, скрепя сердце, шагнул вперед и начал осматривать цепи, со знанием дела скручивая их в руках, чтобы проверить на растяжимость и прочность. Он начал с пяти колец, утопленных в полу, и проверил их все, но в конце концов был вынужден пододвинуться ближе к саркофагу, чтобы осмотреть цепи, обмотанные вокруг него. Красный туман тут же завихрился в ответ, выпуская тонкие щупальца в сторону гемункула, которые просто разбивались о непроницаемый барьер между ними.

— Секретарь, они явно очень сильно изношены, — сообщил тайный мастер после краткого изучения цепей. — Я не знаю, как это о…

Две окровавленные руки скелета с неожиданной силой ударили по стеклу, и тайный мастер с проклятием отшатнулся. Костяные когти секунду царапали стекло, а потом исчезли, сменившись лицом, которое выплыло из тумана. Это была отвратительная, ухмыляющаяся пародия на лицо. Красная плоть растягивалась в подобии щек и губ, вместо глаз зияли влажные ямы. Члены ковена столпились вокруг, с удивлением глядя на жуткое привидение.

— Как… как такое может быть? — заикнулся один из тайных мастеров.

— Невероятно! — воскликнул другой.

— Тихо! — прошипел приближенный секретарь. — Вы тараторите, как рабы!

Тайные мастера вмиг умолкли и покорно повернули к нему лица, скрытые под масками.

— Это явление выходит за рамки вашей степени схождения. Уходите сейчас же и никому об этом не говорите. Я призвал избранного мастера Девяти, он назначит верный курс действий. Помните, никому не говорить! От этого зависят ваши жизни!

Остальные гемункулы только рады были покинуть это проклятое место и скрылись в тех же арках, из которых пришли, не сказав более ни слова. Приближенный секретарь огладил свои мантии и твердо посмотрел на неописуемое лицо, щерящееся на него из-за стекла.

— Признаюсь, что не знаю, как тебе удалось так быстро восстановиться, но это не принесет тебе ничего хорошего, — прямо сказал он существу. — Когда прибудет избранный мастер, мы просто разработаем новый способ удержать тебя здесь.

Скрупулезность и недоверие к подчиненным немало послужили приближенному секретарю в получении его нынешнего статуса. Вскоре он сам начал проверять цепи, дожидаясь прихода избранного мастера Девяти. Тонкие, окрашенные в цвет изумруда губы секретаря подергивались и извивались, когда он шептал, обращаясь и к себе, и к своей пленнице:

— Инструкции насчет этого были точными, очень точными. Не должно быть ни побега, ни воскрешения, за исключением определенных обстоятельств. Пока что ты нас не покинешь.

Цепи были натянуты не туго, и секретарь поймал себя на тревожной мысли, что не понимает, почему так произошло — он не видел, что они провисли. Чтобы затянуть их заново, нужно будет отсоединить одну цепь от кольца в полу и пропустить сквозь него больше звеньев. Он снова бросил взгляд на саркофаг, но лицо уже исчезло, и внутри снова не было видно ничего, кроме шевелящегося тумана. Гемункул неуверенно протянул руку, чтобы открепить цепь.

— Не трогай, — сказал голос у него за спиной.

Приближенный секретарь тут же повернулся и увидел, что стоит лицом к лицу с избранным мастером Девяти. У того было узкое лицо с выступающими скулами, а вместо глаз на секретаря зловеще поблескивали пластинки черного кристалла.

— Если, конечно же, ты хочешь жить, — проскрежетал избранный мастер. Его голос сам по себе был пыткой, он походил на звук, с каким точат друг о друга ножи, на скрип колес и визг пил, режущих кость. Омерзительный тембр безжалостно терзал, будто лезвием, уши и чувства всякого, кто его слышал. Приближенный секретарь отшатнулся, словно обжегся.

— Простите меня, избранный мастер! — пролепетал он. — Я лишь хотел предпринять необходимые меры предосторожности, пока ждал вашего прибытия.

— Это не угроза, секретарь, просто констатация факта, — педантично пояснил избранный мастер. — Если говорить точно, то ты попытался выпустить ее. Ты просто этого не осознал.

Избранный мастер подступил к саркофагу и вгляделся в его содержимое, а затем начал ходить по комнате кругами и изучать одну сковывающую цепь за другой. Он ничего не проверял, ничего не трогал, его руки даже ни разу не покинули рукава шиферно-серой мантии. Он шел необычно выверенной походкой, на почти негнущихся ногах, как будто его конечности были созданы из колес и стальных стержней. Тошнотворные психические миазмы внутри помещения сгустились в осязаемую ауру, которая волнами билась о разум. Приближенный секретарь обнаружил, что вспотел, несмотря на прохладный воздух. По полу пробежала легкая дрожь, и наконец избранный мастер снова повернулся к секретарю.

— Здесь есть опасность, но не от того источника, который ты предполагаешь. Это, в конечном итоге, сводится к деяниям Беллатониса. Горький плод его трудов, Разобщение, питает ее попытки ожить. Ее желание сильно и притягивает к ней силу.

Избранный мастер сделал паузу, когда через помещение пробежала еще одна судорога, более долгая и выраженная, чем первая.

— Добудь кислоты, чтобы заново наполнить саркофаг, и достаточно развалин, чтобы отвлекать ее, пока мы это делаем.

— Очень хорошо, избранный мастер, — залебезил приближенный секретарь, прежде чем осмелиться задать вопрос. — Это… это теперь точно известно? Беллатонис вызвал Разобщение?

— Точно, — слово упало с губ избранного мастера, как лезвие гильотины. Приближенный секретарь заметно побледнел, услышав его, а затем его лицо исказилось от страха, когда его озарила другая мысль.

— Если Верховный Властелин узнает, что Беллатонис замешан… — прошептал он.

— Ковен исчезнет. Изгнание или истинная смерть всем, кто в нем состоит, за то, что они были связаны с виновником, — интонации избранного мастера рассекали слова на визжащие фрагменты и окунали их в кислотную ванну отвращения. — Так можно сказать на основании более ранних прецедентов.

— Но Беллатонис — отступник! — визгливо выкрикнул секретарь. — Он сбежал из наших рядов! Мы не оказывали ему помощи!

— Не имеет значения. Верховный Властелин Асдрубаэль Вект назначит наказание вне зависимости от степени вины всех вовлеченных. Ковен Черного Схождения повинен в том, что был связан с преступником в прошлом, и этого будет более чем достаточно, чтобы сделать его мишенью.

Избранный мастер бесстрастно, почти механически препарировал потенциальное будущее своего ковена. На лице приближенного секретаря сражались за власть страх и мстительная ярость, и последняя вскоре победила.

— Этого нельзя стерпеть! — выплюнул приближенный секретарь. — Беллатонис ответственен за это, и именно он должен поплатиться! Нужно заткнуть его, прежде чем до него доберется Вект!

— Такие слова уже говорились раньше, — проскрежетал избранный мастер. — Тот, кто изрек их, был послан против отступника, но потерпел неудачу. Скорее всего, Беллатонис уничтожил его.

— Тогда надо послать еще одного! И еще! Пока не… — приближенный секретарь внезапно понял, по какому пути его ведут, и попытался отступить, запинаясь. — Я имею в виду… со всем уважением, избранный мастер, я не хотел сказать…

— Я тепло принимаю твой энтузиазм и преданность, — избранный мастер улыбнулся, и в его улыбке не было ни следа теплоты. — Можешь начинать готовиться прямо сейчас.

Глава 8 Наследование

Ослепительная вспышка, мучительное чувство распада, и на миг Пестрый ощутил, что падает в зеленое озеро. Нет, озеро было позади, и в падении он отдалялся от него. Верх и Низ начали друг с другом краткую гражданскую войну за территорию, пока Пестрый беспомощно кувыркался между линиями фронта. Перемирие воцарилось только тогда, когда зеленое озеро было объявлено суверенной территорией Низа, и Пестрый покорно начал падать в его сторону. Тупая боль в руке и груди запульсировала, предвкушая возвращение в место своего возникновения. Однако падение арлекина внезапно прервалось благодаря руке в латной перчатке, которая перехватила обмякшее тело Пестрого и оттащила его в сторону.

Пестрый, моргая, благодарно уставился снизу вверх на Морра, возвышающегося над ним. В стороне виднелся гладкий зеленый пруд, источавший нефритовый свет в пространство, которое, видимо, являлось пещерой. Где-то секунду арлекин переводил дыхание, а потом вскочил на ноги, снова полный бьющей ключом энергии. Слегка поморщившись от боли, он принял воинственную позу.

— Братья по оружию! — с бравадой выкрикнул он. — Одолеют любого врага и все препятствия, как уже отмечалось ранее!

После этого Пестрый внезапно снова рухнул наземь, сел и поглядел на инкуба.

— Ты так не думаешь? — немного печально спросил он через миг. На его одеянии виднелись яркие красные капли там, где шрапнель прошла сквозь ткань. Умная материя уже начала затягивать дыры волокнами, одновременно работая и над поврежденной плотью под ними.

— Это был храбрый поступок, не хуже многих, что я видел, — поразмыслив, сказал инкуб. — Я был… удивлен, что ты выжил.

— Я думал, ты снова оставишь меня позади.

— Не было времени объяснить, что выход будет вертикальным. Когда я мог быть уверен, что ты последуешь за мной, то вошел во врата, чтобы успеть перехватить тебя и не дать выпасть обратно.

— Этот мир когда-то был твоим домом, так ведь, Морр?

Тишина растянулась на несколько долгих мгновений, прежде чем инкуб ответил.

— Давным-давно это была моя родина, — медленно проговорил Морр. — Ушант, девственный мир. К вечному моему стыду, я родился там и во мне течет кровь экзодитов.

Он снова замолчал и уставился сверху вниз на Пестрого, выискивая на лице арлекина признаки осуждения или презрения. Тот неуверенно улыбнулся в ответ и слабо взмахнул рукой, призывая продолжать. Морр фыркнул.

— Возможно, ты воображал все девственные миры райскими кущами вроде Лилеатанира? Ушант был не таков. Старшие рассказывали мне, что его когда-то покрывали громадные океаны, но к моему времени от них почти ничего не осталось, кроме пустынь. Кланы экзодитов были выносливы и выживали, а некоторые даже разрастались. Они оставались многочисленны, можно сказать, процветали, все то время, пока моря медленно высыхали. За четырнадцать веков до моего рождения кланы собрались вместе, чтобы отразить вторжение врага, проникшего на Ушант через врата, которые мы только что использовали.

Морр кивнул на зеленое светящееся озеро и погрузился в молчание.

— Они победили? — подтолкнул Пестрый. — Если да, то, судя по всему, выигранный ими мир оказался прискорбно краток.

— Кланы победили, но на них легло проклятье. В том конфликте они научились от врагов новым способам ведения войны. Грубым, действующим без всякого разбора, эффективным способам. И когда общая угроза была преодолена, кланы повернули свои боевые машины друг против друга.

— Что? — пораженно воскликнул Пестрый. — Зачем они это сделали?

— Честь, гордость и глупость в равной мере. Начался спор из-за того, какой клан будет контролировать ворота и оборонять их от будущих вторжений. Сильнейшие кланы — Дальний Свет и Многие Острова — противостояли друг другу, желая завладеть порталом и вместе с ним — престижем. К обеим сторонам присоединились кровные сородичи и союзники, чтобы силой поддержать их притязания. Старейшины моего племени говорили, что многие из них так глубоко втянулись в войну с чужаками, что не могли отказаться от нее, когда воцарился мир.

— Трагично, — Пестрый печально нахмурился. — Жаль, что никто не вмешался и не помирил кланы.

Морр издал едкий смешок, больше похожий на кашель, пропитанный желчью и горечью.

— О нет, они вмешивались. Много раз. Аскеты в красивых одеждах нисходили с этих дрейфующих колыбелей, которые называются искусственными мирами, чтобы рассказать нам, что делать с нашей судьбой. Они прятались за своими масками и проливали крокодильи слезы над нашими несчастьями, но не собирались жертвовать ни толикой своего комфорта, чтобы помочь. Уже при мне они как-то явились снова и сели судить нас, как небесные создания, с неохотой спустившиеся в мирскую грязь. Они наконец устали от этого спора и объявили, что намерены оказать поддержку выжившим членам клана Дальнего Света.

Пестрый поджал губы, но ничего не сказал, размышляя, какой искусственный мир мог так небрежно распорядиться своей опекой над Ушантом. Каждый такой мир брал на себя номинальную ответственность за какое-то количество девственных планет, разбросанных по Великому Колесу. Некоторые видели в девственных мирах надежду на будущее эльдарской расы, семена, из которых они снова могли бы вырастить могущество. Другие считали экзодитов не более чем бременем, примитивными и отсталыми народами, а их миры — бесполезной растратой ресурсов, пережитками неудачного плана спасения.

— Вместо того, чтобы утихомирить вражду, это решение лишь придало ей новую силу. В ту же ночь клан Многих Островов атаковал Дальний Свет и их покровителей… они, судя по всему, удивились такому повороту событий. Защищались они плохо, — при этом воспоминании шлем Морра приподнялся, и клыки из кровавого камня заблестели на свету, как будто окрасившись свежей кровью.

— И тогда ты увидел фигуру, за которой пошел следом?

— Архру, — Морр произнес это имя с уверенностью. — Не сомневайся, тогда ко мне пришел сам Архра. Он без слов объяснил мне, что я достоин прийти в его храм и испытать свою силу. Он бросил мне вызов, чтобы я это сделал.

— Легенды гласят, что Архра был уничтожен.

— Ничто и никогда не умирает по-настоящему.

— Может быть, легенды подразумевают, что он был до неузнаваемости изменен.

— Ступай осторожно, маленький клоун. Ты ничего не знаешь о том, что говоришь.

— Тысячи извинений. Я проклят склонностью задавать неуместные вопросы в неподходящие моменты. Прости меня.

Морр что-то буркнул и пошел в сторону. Пестрый видел, что инкуб направляется к выходу из пещеры, рваной ране в камне, за которой виднелся слабый намек на дневной свет. Устало поднявшись на ноги, он двинулся следом. Проход открывался в узкую расщелину посреди голых скал, затем этот путь переходил на ненадежный уступ. Одна стена исчезла, открыв взгляду практически отвесный обрыв и долину под ним, другая же поднималась вверх, образуя крутой склон, местами поросший травой и лишайниками, с которых капала влага. Над всем этим висела непонятно откуда берущаяся золотая дымка, солнечный свет без солнца. Уступ тянулся вниз, к клубящемуся туману, который накрывал землю, подобно одеялу. Вдали можно было различить костлявые силуэты деревьев, пробивающихся сквозь туман, но они как будто двигались и неопределенно колебались среди моря белизны.

— Будет ли неуместно поинтересоваться, где мы и куда идем? — с надеждой спросил Пестрый, ловко прыгая по неровным ступеням следом за Морром.

— Мы прибыли к концу нашего странствия, — наконец ответил инкуб. — Храм Архры находится в долине внизу.

Пестрый начал брезгливо счищать с одежды засохшую кровь, хотя она быстро терялась из виду под воздействием самой ткани.

— Что ж, это путешествие оказалось куда легче, чем ожидалось! — несколько неубедительно воскликнул он. — Всегда добрый знак, как я говорю. Нам дует попутный ветер!

— Это болото не без своих опасностей, — педантично предупредил Морр. Тон инкуба не мог замаскировать тот факт, что даже его обычно меланхоличный настрой стал чуть приподнятым.

Безиет осторожно двигалась вперед, чувствуя тупую ноющую боль в ноге. Все остальные шли тесной массой позади нее, как будто она была для них крепким, непроницаемым щитом. В конце коридора раньше были двери — богато украшенные створки из драгоценного металла, которым резьбой и ковкой придали вид двух фениксов-близнецов — но теперь какая-то немыслимая сила скрутила их и отбросила прочь. Внутри, за дверным проемом, мелькали танцующие тени, и музыка вилась и искажалась, вторя их хаотическим движениям. Безиет Сто Шрамов не боялась ничего, ни живого, ни мертвого, но даже она помедлила, прежде чем заглянуть внутрь.

Она чувствовала, как в спину ей глядит дюжина глаз, желая, чтобы она сделала шаг вперед, и в то же время ощущала некий бесформенный и неведомый ужас перед собой, который теснил ее назад. Две силы какое-то время боролись на равных, но гордость неумолимо взяла верх и заставила Безиет заглянуть за угол и узреть, что там творилось.

Пол зала был выложен из фарфоровых плиток, покрытых бороздками, которые сходились к шестиугольным стокам, отделанным серебром. Эта деталь, наряду с множеством ярких светильников и цепей, свисающих с потолка, говорила, что это место было ярмаркой кровопролития, где прохожие могли насладиться демонстрацией публичных пыток и унижений, которым подвергались рабы и рьяные мазохисты.

Теперь на цепях никто не висел, и единственным источником света был едкий дымный огонь от костров, неаккуратно наваленных из обломков и мусора по всему залу. Среди огней, под пронзительные звуки музыки, безумно отплясывали какие-то фигуры. Большинство из них, похоже, были рабами, которые выглядели еще более уродливыми и непропорциональными, чем обычно, но к ним примешалась и горстка чистокровных комморритов, которые с необыкновенной энергией скакали и выкидывали коленца.

В центре всего этого лежал источник сумасшествия, огромная груда розовой и голубой плоти, в которой лишь смутно угадывались очертания конечностей и головы. Она непристойно извивалась и корчилась, как ищущий пищу червь, и по всей ее длине торчали ряды пустотелых трубчатых шипов, которые то открывались, то снова закрывались, извергая отвратительную визгливую музыку. Танцоры кружились вокруг твари, плескали на нее вином или бросали еду в качестве подношений, сосали ее, словно материнскую грудь, и кричали от обожания. Время от времени звук труб делался настойчивым, почти плачущим, и тогда они хватали кого-то из своего числа и кидали его в эту мясистую массу. Трубы выли в экстазе, пока груда плоти смыкалась над жертвой, будто рука с короткими толстыми пальцами. В последние мгновения жертвы внезапно выходили из экстатической радости и жалобно кричали в хватке твари, так что безумная музыка издевательски смешивалась с их предсмертными воплями.

Безиет увидела достаточно, и к тому же вой труб начинал воздействовать на нее. Она снова скрылась за поломанными дверями. Наксипаэль вопросительно посмотрел на нее, в ответ она слегка пожала плечами и кивнула обратно, на тот путь, которым они пришли. Наксипаэль раздраженно помотал головой и поднял свои бластпистолеты, при этом его движение безмолвно повторили остальные выжившие. Все они чувствовали страх, гнев и бессилие, и поэтому хотели с кем-нибудь сразиться. Безиет закатила глаза и вслед за ними осторожно приподняла свой клинок-джинн. Лезвие издало сердитый, ноющий звук, как будто его злили отвратительные флейты, воющие впереди. Безиет выставила оружие перед собой и буквально позволила ему возглавить толпу, ворвавшуюся в комнату.

Она атаковала без слов и зарубила двоих танцоров, прежде чем те хотя бы успели осознать чужое присутствие. Лучи не-света внезапно хлестнули еще по двоим и испарили скачущие тела черными, как туманности, взрывами темного вещества. Наксипаэль пытался ранить трубящую тварь, но ее поклонники бросались прямо под выстрелы, превращая себя в живые щиты. С циничным смехом он пробивал себе путь вперед, разнося на куски то одного, то другого.

Безиет тоже прорубалась сквозь танцоров, но быстрее, чем Наксипаэль. Она, прихрамывая, шагала среди миньонов, практически без интереса ударяя то влево, то вправо, и концентрировала всю энергию на том, чтобы добраться до бестии. Слишком медленно. Трубные звуки изменились, превратились в визг, водящий пилой по ушам — тварь призывала своих детей к бою. Оставшиеся танцоры набросились на архонтов с ненавистью, начертанной на безумных лицах. В их глазах горело бледное пламя, с губ каждого слетала фосфоресцентная слюна. На них уже ясно виднелись знаки порчи: плоть таяла и превращалась в щупальца, мех, перья или чешую, конечности странно изгибались, явно выделялся излишек телесных отверстий.

Выпущенные остальными выжившими в Метзухе сверхскоростные осколки и лучи дезинтеграторов рыскали по залу в поисках добычи и безжалостно сражали безумцев на месте. Некоторые из убитых исчезали, словно подожженные шары с водородом: с них слезала кожа, а то, что было под ней, сгорало в разноцветной вспышке. Большая часть задетых выстрелами воспринимала раны столь бесстрастно, будто глина заменяла им живую плоть. Из розовых ям, которые оставались на их телах, сочилась та же светящаяся слизь, что волокнистыми сосульками стекала с их губ.

Миньоны воющей твари мчались вперед с распростертыми руками, которые сверкали эфирным пламенем. Огонь метался вокруг Безиет и Наксипаэля, образуя обманчиво тонкие, похожие на паутину нити розового и голубого цвета, которые при малейшем касании опаляли броню и обугливали плоть. Обоим архонтам пришлось уйти в оборону и сконцентрироваться лишь на том, чтобы отбиваться от скачущих вокруг них чудовищ. Сзади доносились пронзительные вопли — некоторых выживших, пытавшихся пробиться в зал, настигло и пожирало обжигающее пламя. Безиет увидела воина, который горел как факел, но продолжал стрелять из осколочной винтовки, пока его не задавили числом. Огни возносились все выше, создавая иллюзию, будто весь зал превратился в павильон, сотканный из пламени.

Безиет рассекла скалящееся лицо, пригнулась, уходя от сгустка разноцветного пламени, и отрубила руку, которая метнула его. Плененный дух Акзириана наполнял ее энергией через канал внутри клинка-джинна, который пока что оставался покорен ее рукам и нес смерть врагам. Те сражались без какой-либо стратегии, просто хаотично скакали туда-сюда и кувыркались друг через друга, торопясь схватить и сжечь. Она упрямо пробивалась ближе к Наксипаэлю, который пожинал богатый урожай врагов, но получил при этом сильные ожоги на груди и спине.

Остальные выжившие сформировали тесную группу прямо позади них, и их также свирепо осаждали со всех сторон, поэтому помощи от них ждать не приходилось. Количество нападающих как будто и не уменьшалось, казалось, их даже стало больше по сравнению с тем, сколько было, когда Безиет ворвалась в зал. Вой труб приобрел триумфальное выражение, и их дикий клекочущий смех врезался в самую душу.

Позади раздался хриплый крик и заставил ее снова оглянуться на других выживших. Безиет удивленно воззрилась на то, что увидела. Они подставили плечи развалине, который лечил ее, — Ксагору — и подталкивали его все выше, в то же время отбиваясь от тварей практически спина к спине, чтобы не дать им сорвать этот сложный маневр. Развалина при этом неуклюже пытался навести на цель длинную винтовку с толстым стволом.

Безиет поняла, что они замыслили. Развалину поднимали, чтобы он смог выстрелить поверх голов мечущихся миньонов в их демонического хозяина. Тяжелое орудие развалины неуверенно дрожало, и огнерукие танцоры безумно скакали перед выжившими, скрывая из виду цель. Наконец длинноствольная винтовка выплюнула снаряд, не дав никакого видимого результата. Эта попытка только продемонстрировала их отчаяние. Они схватились за последний шанс, за тщетную попытку поставить на удачу, прежде чем всем придет конец, и она не сработала.

Жуткое завывание флейт вдруг резко заколебалось, то набирая, то теряя частоту с такой скоростью, что это причиняло боль слуху. Танцоры закружились по сторонам, прижимая к головам объятые пламенем руки и пошатываясь, и даже Безиет, Наксипаэлю и другим выжившим пришлось бороться с волной тошноты. Огни погасли, и стало видно, что бестия пятится и встает на дыбы, корчась, как будто от боли. По ее плоти пошли отвратительные волны, и с последним рывком груда живого мяса треснула и раздалась от одного конца до другого. На пол хлынула волна желчи, червей, нечистот и полуразъеденных костей. Безумная музыка внезапно оборвалась. Танцоры задрожали и рухнули сдувшимися мешками из кожи. Наксипаэль и импровизированная пирамида из выживших тоже упала, так что развалина растянулся на полу. Онемев, Безиет на миг застыла, ожидая какого-то нового кошмара, который мог вырваться наружу. Но зал оставался безмолвным и темным.

Она заметила, что развалина тут же пополз к винтовке, которую выронил, и прижал ее к себе, защищая руками, словно любимого зверька. К ее удивлению, один из выживших протянул руку, чтобы помочь развалине подняться на ноги. Потом еще несколько похлопали его по спине и поздравили, как будто этот сложный выстрел сделал один из них, а не хирургически измененная мясная кукла безумного ученого-истязателя. Безиет покачала головой. Часть проклятия Разобщения состояла в том, что нужда порождала странные союзы, и общественное строение города рассыпалось на части, точно так же, как и физическое.

Теперь выживших осталось только семеро, не считая ее самой и Наксипаэля. Шансы на то, чтобы добраться до Верхней Комморры, значительно упали, и архонт был этому не рад. Она посмотрела на Наксипаэля и позвала развалину, чтобы тот позаботился о нем. Голос подействовал на прислужника, как щелчок кнута. Тот бросился выполнять приказ, едва не уронив свое возлюбленное орудие.

— Одержимые! — бессвязно ругался Наксипаэль. — Все они предатели, каждая проклятая душа! Отдать свою собственную плоть! Тьфу!

Развалина засуетился, осторожно положил оружие на пол и побежал осматривать раны Наксипаэля.

— Мы опоздали, — Безиет пожала плечами. — То, что пробралось сюда, было достаточно большим и мерзким, чтобы удержаться, когда преграда закрылась. Все крупные демоны на расстоянии лиги, скорее всего, втиснулись в первые попавшиеся теплые тела, чтобы их не утянуло. Можно ожидать, что нам попадутся другие одержимые.

— Преклоняюсь перед твоими превосходящими знаниями в этой области, Безиет, — прошипел Наксипаэль сквозь стиснутые зубы.

— И правильно, свои сто шрамов я заработала не в уличных драках в Некрополе.

Как и в случае Безиет, методы развалины оказались действенными, несмотря на грубость. Свежие раны, которые виднелись под частично оплавившейся броней Наксипаэля, быстро покрылись коростой. Лицо Наксипаэля исказилось от боли, став похожим на маску, и он испустил поток проклятий.

— Со всем уважением, — почтительно произнес развалина, — этому хотелось бы спросить, почему у канала не было одержимых.

Безиет секунду холодно смотрела на прислужника, прежде чем прийти к решению.

— Потому что более крупные твари, говоря иначе — более умные, не стали задерживаться и пировать сразу же, как только пролезли сквозь преграду, — сказала она. Ее взгляд на миг расфокусировался и затуманился от воспоминания. — Они проникли вглубь и зарылись в тех местах, где они могли найти пищу, где могли разрастаться подобно раковым опухолям.

Развалина закивал и при этом так активно кланялся и расшаркивался, что практически бился головой о мостовую. Наксипаэль снова что-то забормотал, когда короста начала отслаиваться, обнажая розовые пятна новой кожи.

— Ксагор, так тебя зовут? Расскажи мне про оружие, Ксагор, — приказала Безиет, внимательно разглядывая винтовку. С эстетической точки зрения эта уродливая штуковина была ближе к инструменту мясника или набору пробирок, чем к элегантному оружию комморритов.

— Это устройство именуется гексовинтовкой, о досточтимая, — с некоторой гордостью ответил развалина. — Оружие акофиста. Ксагор нашел его в останках процессии, среди свиты мастера Ре'риринкса. Весьма прискорбно.

— Это неважно. Чем оно стреляет?

— Цилиндром, в котором находится ускоренный вирусный состав, как правило, стеклянная чума. Ксагор не знает, какой состав используется в этом устройстве, возможно, мутагенный, возможно, нет. Ксагор сделал из него только один выстрел и предлагает отыскать других подопытных субъектов для более точного анализа.

— Что ж, что бы это ни было, оно работает, так что держи его под рукой на случай, если оно снова понадобится, — Безиет подавила отвращение и похлопала развалину по затянутому в кожу плечу. — Хороший был выстрел, кстати.

Наксипаэль, похоже, вернулся в более адекватное состояние, его бессвязная брань перешла в вереницу кратких ругательств, и он встал на ноги, хотя и немного неуверенно. Он бросил на Безиет непонятный взгляд и пожал плечами, не обращая внимания на боль.

— Итак, Безиет, я готов выслушать твои предложения по поводу того, что делать дальше, — хладнокровно сказал он.

— Надо идти к Горе Скорби, — ответила Безиет, — и быстро.

— Почему?

— Пока что установилась некоторая стабильность, но это ненадолго, все станет еще хуже. Гора Скорби окружает Центральный пик, и это единственный ярус, который будет достаточно организован, чтобы пережить худшее — Вект лично за этим проследит.

— Ты предполагаешь, что наш великолепный и всеми любимый Верховный Властелин выжил, — фыркнул Наксипаэль. — Может быть, прямо сейчас какая-нибудь нежить пожирает его потроха.

— Скорее уж, какой-нибудь чистокровный из Верхней Комморры пытается вонзить нож в его спину, но я не нахожу ни то, ни другое сколько-то вероятным. Вект по-прежнему жив, и ты знаешь, что это так. Когда придет конец вселенной и останется одна пустота, Вект все равно выживет и будет парить в непроницаемом пузыре из собственного коварства и чувства полного удовлетворения собой.

Наксипаэль ощерился, но не стал возражать. Железная рука Асдрубаэля Векта правила Комморрой на протяжении шести тысячелетий. Верховный Властелин сохранял свое положение, невзирая на катастрофы, восстания, гражданские войны, вторжения чужаков и предыдущие Разобщения. Казалось, что от них он только процветает, выходя из каждого бедствия еще более сильным и со значительно меньшим числом оппонентов. Наксипаэлю пришлось признать, что план Безиет имел смысл, в отличие от обыкновенных времен сейчас было действительно мудро искать защиты у Векта, а не чураться его.

Безиет и Наксипаэль сообща заставили выживших снова отправиться в путь, понося их леность и грозя отставшим ужасными карами. Осталось три воина, все из разных мелких кабалов, поэтому они все время подозрительно наблюдали друг за другом. Была тут и пара Этондрийских Искателей в бордовых плащах с капюшонами, из-под которых виднелись полускрытые лица, постоянно крутящиеся туда и сюда, словно мордочки хорьков. Они держались вместе, неизменно прикрывая спины друг другу. И, наконец, оставались еще развалина и потертого вида наемник, который казался Безиет немного знакомым.

Они были подавлены и не хотели никуда идти, но все понимали, в какой опасности находятся, и, недолго пороптав, подчинились. Не такое уж это было и войско, чтобы пробиваться с ним к Горе Скорби, подумала Безиет, но любому из них, кому удастся пробраться через руины Нижней Комморры, легко достанется должность при высших архонтах, которым в это время наверняка не хватает рук. Готовая работа и относительная безопасность, пока не закончится Разобщение.

По крайней мере, на это она надеялась.

На стене мигали изображения, сменяя друг друга, и мягкий янтарный свет в комнате непредсказуемо колебался. На краю слуха (или, может, на краю сознания) мелькали отдаленные пугающие звуки, но пока что они, казалось, исходили с безопасного расстояния. Те, кто находился в комнате, все еще могли на какое-то время отстраниться от тревог Разобщения и сконцентрироваться на жизненно важном деле.

Одно из изображений выделилось и растянулось на всю стену, показав крупным планом какого-то представителя комморрской аристократии с несколько вялой нижней челюстью, плоским лицом и волосами цвета воронова крыла. Вокруг изображения развернулись изгибающиеся потоки данных, и один из находившихся в комнате заговорил.

— Это — Квайсор Иллитиан, одиннадцатый потомок ветви Мол'зиньеар, мой архонт.

— Слишком безобразен, — оборвал единственный другой присутствующий. — Следующий.

Первый образ тут же сменился другим, на сей раз довольно сильно напоминающим Ниоса Иллитиана. Правда, это явно было лицо прожигателя жизни, чье равнодушное выражение, судя по всему, никогда не менялось.

— Разицик Иллитиан, семьдесят третий потомок ветви Ватинир, мой архонт.

— Семьдесят третий? Ты обезумел?

— В линии Ватинир значительно преобладают женщины, мой архонт.

— Ты обезумел. Следующий.

Лицо за лицом, имя за именем. Все с острыми чертами, высокомерные, глядящие на зрителей с нескрываемым презрением. Были, конечно, и вариации: бледная или более темная кожа, вольно распущенные гривы или коротко остриженные волосы, но все они несли на себе семейную печать, сходство с Ниосом Иллитианом, которое ни с чем нельзя было спутать. Мастер-гемункул Беллатонис стоял неподалеку, пролистывая древние записи о благородном доме Иллитианов в попытках найти подходящего кандидата.

Несмотря на упорнейшие, как он сам утверждал, усилия гемункула, Иллитиан по-прежнему умирал. Стеклянная чума агрессивно мутировала и распространялась по его коже, словно армия завоевателей. Руки ничего не держали, ноги не ходили, и говорить он мог только благодаря многочисленным временным пересадкам кожи и механическим устройствам. Чума так глубоко внедрилась в тело, что полностью искоренить ее было невозможно. Возможно, ему осталось жить всего несколько дней, но архонт решил, что этого времени ему хватит, чтобы успеть подобрать себе достойного наследника. Сообщение, которое он только что получил, лишило его даже этой надежды — теперь ему оставались считанные часы.

— Что насчет вон того?

— Зарилс Иллитиан, второй потомок ветви Оанизис, мой архонт. Судя по этой записи, вы задушили его собственными руками, а потом выбросили тело в вакуум.

— Ах да. Я знал, что он неспроста выглядел столь многообещающе.

— Могу ли я сделать предположение, мой архонт?

— Можешь, — вздохнул Иллитиан. — В ближайшее время я определенно никуда не уйду. Никаких особо срочных дел.

— Действительно. Меня преследует мысль, что, учитывая ограниченное время, которым мы располагаем, лучше всего будет отбросить в сторону эстетику и сконцентрироваться на том, чтобы найти… достаточно крепкого индивида, который мог бы выжить в процессе перехода власти. Физический облик, в конце концов, поддается изменению, — Беллатонис улыбнулся неприятной улыбкой акулы и повернул голову, демонстрируя собственный глубоко измененный профиль с длинным острым подбородком и крючковатым носом. — Разумеется, без дополнительной платы.

— Лицо и кровь — это все, Беллатонис, — педантично возразил Иллитиан. — Я буду глупцом, если поставлю будущее своего дома в зависимость от прихотей твоих ножей, как бы талантливо — по собственным заявлениям — ты ими ни орудовал. Это должно быть само совершенство.

Асдрубаэль Вект, Верховный Властелин, призвал на собрание всех выживших архонтов. Любой кабал, который не сможет прислать своего лидера на Центральный пик, незамедлительно будет признан восставшим и уничтожен при первой возможности. Вект, должно быть, отчаялся, если предпринимал такие меры. По крайней мере, Ниос надеялся на это всей душой. К сожалению, явиться на собрание в таком состоянии было хуже, чем сразу покончить с собой, и во имя всего благородного дома Иллитианов он должен был найти себе преемника.

— Что ж, если лицо важнее всего, тогда пострадает кровь, — без запинки парировал Беллатонис. — Это, конечно, тоже всегда можно поправить.

— Ты преподносишь свои мысли с деликатностью бойцового раба, Беллатонис, ты знаешь об этом? Я просто нахожу немного сомнительным то, что ни один представитель моего обширного, разветвленного и, прямо сказать, слишком большого рода не подходит для того, чтобы занять мое место.

— Рискуя снова проявить деликатность бойцового раба, я осмелюсь сказать, что вы оказались чрезмерно успешны в укреплении своих позиций и не оставили никаких достойных претендентов в преемники. Еще более прямо — вы их всех уже убили. Кроме того, это только те кровные родственники, которые сейчас находятся в крепости. Столь многие пропали в Разобщении, что число кандидатов в настоящий момент откровенно невелико.

— Скажи-ка мне еще раз, почему ты не выращиваешь мне новое тело прямо сейчас.

— Помимо фантастически высокого шанса на то, что оно станет жертвой одержимости из-за Разобщения, мой архонт? Другая причина состоит в том, что его невозможно будет подготовить в срок. Третья же, если вы желаете ее услышать, в том, что оно будет создано в пробирке, а вы уже совершенно ясно выразили свои чувства по этому поводу.

Иллитиан прорычал нечто нечленораздельное.

— Простите, мой архонт, не могли бы вы повторить?

— Я сказал, пошли тогда за молодым Разициком, ныне семьдесят третьим наследником пустого места. Скоро в его судьбе произойдут большие перемены.

Глава 9 Охотники

Спускаясь все ниже, Морр и Пестрый прошли сквозь слой тумана, и тот превратился в низкие облака, висящие над их головами. В долине пред ними возвышался храм Архры, ступень за ступенью поднимающийся в небеса, где золотая дымка скрывала из виду его конические шпили. На его стенах в великом множестве громоздились колонны и арки из обсидиана, увитые ползучей паутиной паразитических лоз и ярко цветущими растениями. В этом месте царила тяжелая, влажная атмосфера, и тонкие щупальца тумана струились из темных входов и стекали вниз по растрескавшимся ступеням. Через неравные промежутки на лестнице стояли постаменты, увенчанные полуразрушенными от времени статуями. В некоторых изваяниях все еще можно было узнать воинов или зверей, другие же приобрели странные, потусторонние формы, порожденные безумием и распадом.

Земля вокруг храма поблескивала, затопленная мелкими водами. В смутной дали виднелись очертания высоких мангровых деревьев, с которых свисали, словно бороды, длинные космы моха и лишайника. Неумолчно гудели насекомые, высоко в небе кружилось несколько крылатых силуэтов, но помимо этого вблизи храма не было никаких иных признаков жизни. Все вокруг пронизывало ощущение настороженности, как будто на новоприбывших пристально смотрели глаза, таящиеся в глубоких, скрытых тенями закоулках святилища.

— Здесь я переродился, — торжественно и почтительно провозгласил Морр. — Именно в этом месте дитя, сбежавшее из темницы своей родины, познало истинный путь судьбы и чести.

Пестрый бросил на инкуба откровенно удивленный взгляд, но ничего не сказал. Слова Морра явно предназначались не для него, и ответ на них мог только загнать его глубже в панцирь. То, что это живое оружие хотя бы на миг обрело собственный голос, само по себе было примечательно. Морр приподнял клинок и начал ступать по замшелым камням, пробираясь к гати, ведущей через болото. Путь этот был весьма ненадежен, но Морр даже не бросил ни единого взгляда под ноги. Его взор оставался прикован к далеким шпилям святилища. Пестрый прыгал следом, и его сердце полнилось дурными предчувствиями.

— Морр… Тебе не кажется странным, что это место как будто никак не затронуто Разобщением?

Вопрос, похоже, озадачил Морра.

— Почему оно должно быть затронуто? Здесь нет прямой связи с Комморрой.

— Так, но последствия Разобщения распространяются по всем иным частям Паутины. Я ожидал увидеть… почувствовать хоть какое-то свидетельство его воздействия и здесь.

— Храмы Архры многочисленны, но говорят, что именно в этом месте он отрекся от своей смертности, и что это святилище было создано из его плоти и костей. Несомненно, его дух здесь силен, и, возможно, силен настолько, чтобы защитить храм.

— Возможно, что это… Я… что ж, я уверен, что ты прав.

Морр замер на месте и резко, угрожающе развернулся к Пестрому.

— Ты говоришь так, будто боишься какой-то скрытой порчи. Тому, кто пришел сюда незапятнанным слабостью, нечего страшиться в этом месте.

— Слабость в данном случае включает в себя концепции наподобие сочувствия, альтруизма и милосердия, если я правильно себе представляю, — несколько язвительно ответил Пестрый. Морр только фыркнул в ответ, отвернулся и продолжил свой путь.

Но вскоре он снова остановился. На гати впереди теперь возвышалась фигура, ожидавшая их приближения — воин, облаченный в черно-зеленую броню — и перед ней на земле лежал двуручный клэйв. Выждав миг, Морр осторожно обратился к этому видению:

— Приветствую, брат. Я ищу вход в храм. Ты вышел, чтобы встретить нас?

Фигура хранила молчание, не двигалась и ничем не выдавала в себе живое существо. С таким же успехом это могла быть статуя, вырезанная из черно-зеленого камня.

— Если ты не желаешь говорить, тогда отойди в сторону и дай нам пройти, иначе нам придется сразиться, и ты, возможно, об этом пожалеешь.

В ответ фигура подхватила свой клинок и подняла его в защитной позиции. Морр автоматически повторил движение, воздев собственный клэйв, сжатый обеими руками, и шагнул вперед.

— Ты уверен, что в старых пенатах тебя ждут с распростертыми объятьями, а, Морр? — поинтересовался Пестрый из-за его спины. — Этот парень, похоже, явно так не думает.

В руках арлекина словно по волшебству появились короткий изогнутый клинок и длинный изящный пистолет.

— Не вмешивайся, маленький клоун, — предупредил Морр, продолжая наступать на безмолвного стража.

Битва между двумя инкубами — поистине грозное зрелище. Оба противника облачены в доспехи, которые могут уберечь от любых ударов, кроме самых сильных, однако вооружены мечами, способными прорвать ту же броню, словно бумагу. Против опытных, но не столь тяжело бронированных врагов инкуб должен биться осторожно, постоянно двигаясь, делая ложные выпады и уворачиваясь, чтобы сохранять баланс клэйва, сравнительно медленного и тяжелого клинка, и быть постоянно готовым нанести смертельный удар. Сражаясь с ордой неумелых врагов, инкуб может сконцентрироваться на том, чтобы поддерживать постоянный ритм, держа противника в страхе и одолевая его за счет силы, прежде чем тот сможет воспользоваться преимуществом в численности. В обоих случаях инкуб также полагается на свои кулаки, колени и стопы, удары которыми выводят врагов из строя, однако в бою против собственного сородича подобные приемы могут лишь в считанные мгновения превратить его в кучу нарубленного мяса.

В состязании между двумя инкубами важнее становится скорость, сила и выносливость. Они обмениваются ударами и контратаками быстрее, чем может уследить глаз, и каждый их замах с идеальной точностью нацелен в одно из уязвимых мест — чаще всего это запястье, голова или шея. В каждое парирование инкуб должен вложить именно столько энергии, чтобы отразить обрушившийся на него клэйв, но при этом не выйти за определенную грань, не открыть себя для неизбежного обратного удара. Важнее всего постоянно удерживать клинок в движении, переплетая друг с другом выпады и парирование, ибо тот боец, который первым замедлится или собьется, может сразу же лишиться головы.

Морр и его противник сражались практически на равных, и их клэйвы описывали сверкающие дуги в воздухе, слетаясь вместе, сталкиваясь и вихрем уходя в сторону, чтобы атаковать снова. Благодаря преимуществу в росте Морр обрушивал на врага множество ударов, которые падали сверху вниз, словно молнии, вынуждая того уклоняться. В конце концов другой инкуб отступил на шаг, чтобы спастись от этой бури, удвоил натиск и совершил серию стремительных выпадов слева и справа, пытаясь выпотрошить врага.

Морр ушел в защиту, перехватив клэйв за дополнительную рукоять, отстоящую от основной, и блокировал один выпад за другим. Вдруг великан-инкуб пошатнулся, едва успев вскинуть клинок и перехватить неожиданный удар над головой. Он шагнул назад, и его противник, желая сохранить преимущество, устремился вперед, без устали пытаясь пробить его защиту тяжелыми ударами.

Клэйв Морра мелькнул в воздухе и перехватил оружие наступающего врага крюком на конце. Это была попытка выиграть немного времени и восстановиться. В тот же миг оба воина налегли на клинки, как на рычаги, чтобы выкрутить оружие из рук оппонента. Ни одному из них это не удалось, однако соперник Морра на миг потерял контроль над своим клэйвом, когда тот вылетел слишком далеко вперед. Морр сориентировался быстрее и тут же обрушил на врага удар, в который вложил всю свою массу. Тот успел вовремя парировать, но не смог отвести в сторону всю его мощь. Два воина на мгновение сцепились, один искрящий клинок к другому, а затем мышцы на плечах Морра вздулись, и он, при помощи одной лишь грубой силы, отшвырнул противника назад.

Мощный толчок сбил второго инкуба с ног, но тот отреагировал с быстротой кошки, перекатившись и припав к земле. Клэйв Морра со свистом обрушился вниз. Противник парировал удар слабо, со скрещенными руками, и ему удалось лишь немного отвести клинок в сторону. Крючковатое острие вонзилось в бедро, и Морр тут же вырвал его, выпустив фонтан крови и фрагментов брони и оставив большую алую рану. Пошатываясь, соперник приподнялся и сделал отчаянный колющий выпад, но Морр без усилий отразил его клэйвом. Отработанным движением он вырвал меч из хватки врага, оставив того совершенно беззащитным.

Морр без колебаний взмахнул клинком снова, целя его горизонтально в шею. В этот удар он вложил всю свою массу до последней унции и всю силу до последней толики. Инкуб поднял руки, возможно, пытаясь поймать летящий к нему клэйв, или отразить удар, или, быть может, даже моля о пощаде. Это уже ничего не значило. Мономолекулярное лезвие клэйва вспыхнуло энергией и с треском прошло сквозь оба бронированных запястья и шею, даже не замедлившись. Безголовое и безрукое тело, брызжа кровью, рухнуло на гать, словно марионетка с обрубленными нитками. Голова в шлеме с лязгом упала в нескольких ярдах от него и покатилась, оставляя за собой след из маленьких багряных спиралей.

Морр удовлетворенно рыкнул и пошел подобрать шлем и отрубленные кисти рук. Пестрый побледнел, увидев, как инкуб вытащил из пояса моток проволоки, продел ее сквозь жуткие трофеи и прицепил их к похожему на часть скелета металлическому выступу, высоко поднимающемуся за его плечами именно для этой цели.

— Это так необходимо? — воспротивился Пестрый. — Разве мало отнять жизнь в честном поединке, что надо потом еще и украситься, как вурдалак?

Морр поднялся и посмотрел на Пестрого сквозь сверкающие глазные линзы. Из-за глухой маски шлема невозможно было понять, что он думает, и Пестрый моментально пожалел о своей вспышке. Он позволил себе забыть, что Морр обитал в Темном Городе, где кровавые трофеи всегда были на пике моды. Рассказ инкуба о происхождении с девственного мира смягчил его образ в глазах арлекина, который и без того несколько сопереживал его нелегкому положению. Он решил, что нужно вспоминать этот момент всякий раз, когда он снова застанет себя за этой ошибкой. К удивлению Пестрого, когда инкуб вновь заговорил, в его словах не было ни следа враждебности.

— Если один из братьев не пожелал впустить меня в храм, то есть немалый шанс, что будут и другие, кто думает так же, — пояснил инкуб. — Увидев останки своего предшественника, они, возможно, помедлят.

— Наверняка ведь иерархи не потерпят подобного вмешательства? — спросил Пестрый. — Ты пришел на их суд, разве они могут смириться с таким неуважением к их авторитету, как нападение из засады на просителя, еще не успевшего даже подойти к судье?

— Право инкуба бросить вызов своему собрату священно и неприкосновенно. Это закон, который превыше власти любого иерарха. Так было всегда.

— Так значит, тебя может ждать еще ряд дуэлей? — Пестрый фыркнул. — В таком темпе они всю дорогу завалят своими трупами.

— Более вероятно, что другие нападут группой и из засады, — хладнокровно возразил Морр. — Нет такого предписания, что вызовы следует бросать по одному или открыто.

— Но почему они так активно противостоят твоему поиску правосудия?

Морр надолго замолчал, прежде чем ответить.

— Они считают — и имеют на то полное право — что моя вина очевидна и неоспорима. Я убил своего лорда и сюзерена, отрицать этот факт невозможно. Для них это все, что следует знать. Они уверены, что для содеянного мною не может быть никаких смягчающих обстоятельств, и если я хотя бы представлю это дело на рассмотрение иерархов, это будет оскорблением их чести.

— Так значит, они хотят остановить тебя по пути в храм, пока ты не успел погладить кого-то против шерсти и задать какие-то неудобные для них вопросы? — недоверчиво спросил Пестрый. Морр лишь кивнул в ответ.

— Если они придут снова, то уже не будут делать разницы, — предупредил инкуб, — и попытаются убить тебя точно так же, как и меня. Уходи, если хочешь, ты не обязан идти со мной дальше.

От этих слов Пестрый хищно ухмыльнулся.

— Тем хуже для них! Я наделен не только прелестным лицом, фантастическим остроумием и необыкновенным талантом танцора, и ты это знаешь, — иллюстрируя свою идею, он проделал несколько энергичных па, первых шагов сложной паваны. — Так что, ты разрешаешь мне вмешаться в следующий раз? — радостно спросил он. — Защитить честь и, по совместительству, свою жизнь и все такое?

Морр снова кивнул и, не сказав ни слова, повернулся и пошел дальше по гати.

— Конечно же, есть и другая вероятность, Морр, — крикнул ему в спину Пестрый. — Они могут подумать, что это ты подвергся порче — ну, понимаешь, та же история, только наоборот. Так все время случается.

Морр не ответил. Пестрому пришлось поторопиться, чтобы догнать великана-инкуба, пока тот не растворился в клубящемся тумане.

Приближенный секретарь был в ярости. Для него это было довольно обычным душевным состоянием, однако, как правило, оно имело менее определенные причины и заставляло его чувствовать себя могучим, а не беспомощным, как сейчас. Это была воистину бессильная ярость, и зазубренный язык секретаря ясно ощущал ее горький привкус. Избранный мастер Девяти поручил ему расправиться с Беллатонисом, чтобы Асдрубаэль Вект не успел узнать о том, какую роль этот отщепенец сыграл в возникновении Разобщения. Несомненно, этим избранный мастер исполнил свои собственные приказы, полученные от более глубоких ступеней Черного Схождения — патриарха-ноктис или даже великого управителя — чтобы «сделать что-то» с мастером-отступником, пока ковен не пострадал от гнева Векта. Это не оставляло приближенному секретарю иного выбора, кроме как повиноваться и постараться все исправить после того, как это не удалось Сийину. К несчастью, секретарь в настоящий момент едва ли мог посвятить себя изобретению каких-либо достаточно коварных планов, потому что он был полностью занят тем, что пытался выжить.

Гемункул сконцентрировался на пути сквозь закрученный лабиринт Черного Схождения. Он проделал семьсот девяносто одно движение, необходимое, чтобы добраться от комнаты с саркофагом на шестьдесят четвертой расщелине лабиринта до двадцать девятой расщелины, где располагались его собственные мастерские-лаборатории. Обыкновенно это не вызывало у него никаких причин для беспокойства. Шаги, которыми можно было пройти сквозь лабиринт, были выжжены в его памяти неизгладимыми огненными символами, но то было до Разобщения. Катаклизм изуродовал лабиринт в той же мере, что и город над ним. Сработали ловушки, агрессивные организмы вырвались на свободу, целые секции, по слухам, провалились в застенки внизу. Те развалины, что вернулись с разведки, доложили, что обнаружили в ловушках множество извергов, ур-гулей и тысячи других мерзких тварей, которые выбрались из сломанных клеток.

И все же было необходимо произвести все эти движения, чтобы достичь определенной расщелины. Многие ловушки лабиринта автоматически восстанавливались после срабатывания, и некоторые из них работали так же эффективно, как будто ничего не произошло, ибо они были враждебны жизни по самой своей природе. Приближенный секретарь кипел от злости и скрипел заточенными зубами из-за того, сколько времени ему приходилось терять, пригибаясь под невидимой мономолекулярной сетью, которая все еще могла быть на месте, готовая разрезать неосторожную жертву выше талии. В лабиринте имелись более удобные и быстрые маршруты, которыми можно было пройти к его цели, и ловушек там было немного или не было вообще, но ранг приближенного секретаря был недостаточен, чтобы о них узнать. Он прошел еще шесть шагов и сдвинулся в сторону на шаг, чтобы не наступить на пластину, запускающую ловушку, которая считалась настолько ужасающей, что ему никогда даже не рассказывали о том, что она делает. Секретарь не мог сказать, сработала эта дурацкая штука или нет.

Следующие десять движений ему пришлось импровизировать, так как трубы наверху треснули, и содержавшаяся в них органическая кислота вылилась на ровный базальтовый пол. Черный камень по-прежнему пузырился и шипел там, где его разъела кислота, и на нем образовались лужи едкой жидкости, от которой чудовищно воняло. Приближенный секретарь с паучьей ловкостью прополз по стене, чтобы избежать всего этого месива, слез обратно на пол и проделал еще ряд шагов — с шестьсот восемнадцатого по шестьсот тридцать первый — которые нужны были, чтобы не столкнуться с несколькими подвижными гравитационными аномалиями в следующем участке коридора. Еще один шаг в сторону, чтобы избежать регулярно появляющегося в туннеле пламени, и он оказался у входа в двадцать девятую расщелину. Секретарь осторожно шагнул внутрь и осмотрел помещение.

К своему облегчению он обнаружил, что вход охраняют два громадных гротеска, блокируя его так же эффективно, как пара прочных дверей из плоти. Их крошечные головы, закрытые черными железными шлемами, как будто были добавлены к телам в самую последнюю очередь, после толстых слоев бугрящихся мышц и множества острых костяных наростов. Горбатые великаны пустили слюни, узнав его, и густая, вязкая жидкость повисла веревками с их решетчатых масок, словно желированные черви. Приближенный секретарь обругал обеих зверюг и отогнал их ударами своего короткого жезла статуса, чтобы пробраться внутрь.

За гротесками простирался длинный темный зал, разделенный низкими стенами на отдельные боксы, где множество развалин трудилось за верстаками, а горстка гемункулов руководила работами. Верстаки ломились от множества разноцветных стеклянных сосудов, булькающих реторт, склянок, разнообразных металлических пластин и компонентов, хирургических лезвий, панелей с пришпиленными к ним органами, потрескивающих проводов и рунических гримуаров. Их работу сопровождали шипение, хлопки и взрывы, и над всем висел клубящийся туман из удушливых испарений и тлетворного дыма.

На какое-то время приближенный секретарь погрузился в раздумья, не обращая внимания на бурную деятельность. Сийин попытался использовать хитрость, чтобы уничтожить Беллатониса. Но теперь уже явно было слишком поздно для незаметных способов. Все развалины и гемункулы, трудящиеся в боксах, были заняты изготовлением оружия. Тут был представлен весь спектр смертоноснейших творений гемункулов: мощные токсины, популяции вирусов, разжижающие пушки, перчатки плоти с пальцами-иглами, бичи-агонизаторы, ловушки для душ и устройства, способные разрушить разум.

Секретарь пожевал губы в поисках ответа. Оружие — это замечательно, но нужен кто-то, кто будет им пользоваться. Можно организовать внезапный налет вооруженных до зубов гротесков и развалин, но как они найдут свою добычу и кто будет руководить ими? Если послать члена ковена, то они могут непреднамеренно привлечь внимание тирана именно к тому, что следует скрыть, а это совершенно недопустимо.

Пока он думал, его взгляд привлек один бокс, в котором, судя по всему, не велось никакой работы. Эта область была занята не верстаками и развалинами, но парой округлых объектов — по два метра в высоту и три в длину — которые пока что скрывались под грязной серой тканью. В тот же миг, как они попались секретарю на глаза, его ярость вспыхнула с новой силой. Вот он, ответ, брошенный и позабытый! Он гордо прошествовал к боксу, стараясь не уронить достоинство спешкой.

— О, приближенный секретарь, вы вернулись! — льстиво приветствовал его тайный мастер, вышедший из соседнего отделения. Этот мастер носил маску из стали и адамантия, и его гладкую овальную голову поддерживала тонкая длинная шея, поднимающаяся над одеяниями из многослойной металлической сети. Над одной из глазниц мастера судорожно закрутилось скопление крошечных линз и двигалось, пока не застыло в подходящей конфигурации.

— Почему эти машины не работают? Они повреждены? — нетерпеливо спросил секретарь, резко дернув головой в сторону накрытых тканью силуэтов.

— Насколько я знаю, нет, секретарь, — осторожно ответил мастер, — я не проверял их с начала… событий, но нет причин считать, что они сломаны, это…

— Тогда немедленно подготовь их к активации! — едва не завопил секретарь.

Несколько озадаченный тайный мастер удивленно наклонил вбок лысую голову.

— Для какой цели, секретарь? — вежливо поинтересовался он. — Под этим я подразумеваю, какую конфигурацию следует использовать?

Приближенный секретарь приподнял свой жезл статуса, чтобы ударить мастера, но справился с порывом. Это действительно был разумный вопрос — как лучше их настроить, чтобы гарантированно прикончить Беллатониса? Секретарь быстро поразмыслил.

— Они должны быть самоуправляемы, — сказал он. — Чтобы они могли независимо преследовать добычу. Их целью будет определенный индивид, и когда они его найдут, то пусть уничтожат до последнего атома.

— Понимаю, секретарь, — тайный мастер кивнул, думая над этой информацией. — Для того, чтобы найти цель, достаточно будет психического следа. Возможно ли предоставить отпечаток?

— Разумеется, — фыркнул секретарь.

— А способности цели? — тайный мастер настойчиво задавал вопросы, как будто ставя галочки в каком-то мысленном списке. — К чему она более склонна, бежать или сражаться?

Приближенный секретарь сделал паузу и подумал над вопросом. Судя по тому, что ему было известно, Беллатонис мог быть склонен и к тому, и к другому, но если бы он попытался скрыться от машин, когда весь город охвачен Разобщением, то вряд ли бы это пережил.

— Сражаться. Причем более вероятно, что цель будет находиться в защищенном месте, — уверенно объявил приближенный секретарь.

— Превосходно, секретарь, — удовлетворенно заключил тайный мастер. — Я немедленно начну подготовку к внедрению ментального отпечатка.

Тайный мастер повернулся и ловко сдернул ткань с одной из неактивных машин, открыв взгляду изогнутый и блестящий металлический корпус. Под ним можно было различить множество ножей и игл и несколько суставчатых металлических конечностей, сложенных так же аккуратно, как лапки насекомого.

Приближенный секретарь задумчиво уставился на машины, которые должны были претворить в жизнь неизбежный рок Беллатониса. Его тонкие зеленые губы растянулись в неприятной улыбке, когда он почувствовал, как ему нравится этот план. Он сработает, он обязан сработать.

— Отправь их, как только они будут готовы, — приказал приближенный секретарь. — Отпечаток тебе предоставят в кратчайшие сроки.

Тайный мастер безмолвно кивнул, уже поглощенный работой. Секретарь же пошел дальше, чтобы найти подходящую кислоту и достаточно развалин, чтобы утихомирить то, что обитало в саркофаге на шестьдесят четвертой расщелине.

Глава 10 Другой вид наследования

Молодой Разицик Иллитиан охотился на нижних этажах крепости Белого Пламени, когда его призвал к себе архонт. Вскоре после Разобщения в катакомбах обнаружились лазутчики Отравителей, пытающиеся прокрасться наверх, и его банда решила взять на себя охоту за этими паразитами. В итоге она оказалась сплошным разочарованием и не принесла почти никакого удовольствия. Отравители устраивали ловушки и засады, удирали, как рабы, и в целом только раздражали. В общем-то, неудивительно, учитывая, что это были лишь тени старого кабала, более привычные к бегству, чем к сражениям. Давно умерший великий Зовас Иллитиан века назад вытеснил из крепости последние остатки кабала Отравителей, подданных архонта Узийака. Они были вынуждены выживать среди сомафагов и голодных нищих в соседнем шпиле, растеряв последнее достоинство. На самом деле, нельзя даже было сказать, пытались ли Отравители вторгнуться в крепость или просто сбежать из той преисподней, в которую превратился их собственный шпиль.

Поэтому извещение дало Разицику возможность выскользнуть из бесполезного преследования без потери лица, просто заявив, что архонт требует его личного присутствия, поэтому он должен немедля удалиться. Сначала он заподозрил обман, дешевую попытку кого-то из братьев или сестер отрезать его от остальных и сделать уязвимым для атаки, но на сообщении стояла личная печать Ниоса Иллитиана, архонта Белого Пламени. Сомневаться в его подлинности было невозможно. Разицик оставил товарищей продолжать их скучное занятие и начал быстро, с молодой живостью подниматься по первой из бесчисленных лестниц, которые ему придется преодолеть, чтобы взобраться к вершине крепости. Сейчас было явно не время рисковать, доверяя свою судьбу скверно работающим гравиплатформам и, в особенности, порталам, поэтому волей-неволей восхождение надо будет совершить пешком.

Разицика ненадолго посетила мысль насчет того, чтобы найти какой-нибудь транспорт и облететь крепость снаружи. С двух сторон под покатыми выступами ее бронированной кровли простиралась трехкилометровая бездна, в самом низу которой подножье цитадели упиралось в Коготь Ашкери и причальное кольцо. Ближайшие два шпиля возвышались с двух других сторон, и их контролировали кабалы, номинально являющиеся союзниками Белого Пламени. Ядовитое отродье архонта Узийака, как и многие другие мелкие архонты, обитало в возвышавшемся неподалеку скелетоподобном шпиле из темного металла, но на открытом пространстве они не представляли собой никакой угрозы. Многочисленные декоративные шипы, колонны, розетки и статуи, которыми была покрыта вся внешняя поверхность дворца Белого Пламени, таили в себе сотни темных копий и пушек-дезинтеграторов.

Близкое воздушное пространство должно быть безопасно, кроме того, полет будет куда быстрее и не столь утомителен для ног. Разумеется, учитывая обстоятельства, эти же самые батареи дезинтеграторов вполне могли уничтожить все, что засекли поблизости от цитадели, вне зависимости от принадлежности. Анархия Разобщения напитала воздух лихорадочным возбуждением, чувством, что может случиться все, что угодно, и что оно скорее всего случится. Это порождало ярко выраженную тенденцию стрелять первым и не задавать никаких вопросов. Подобный прискорбный «несчастный случай» был бы слишком удобен для некоторых родственников, чтобы те смогли противостоять соблазну его подстроить. Поэтому оставались только ступеньки.

Разицика позабавило, как быстро менялись лестницы по мере того, как он взбирался к вершине цитадели. На самых нижних уровнях они были узкими и извилистыми, а ступени из дешевого пористого камня или ржавеющего металла износились настолько, что приобрели почти U-образную форму. На более высоких этажах они выпрямились, стали значительно шире и приобрели больше украшений. Здесь ступени были чисты и сделаны из сверкающего металла или полированного камня.

Разицик не мог припомнить, когда последний раз лицом к лицу встречался с архонтом, Ниосом Иллитианом. Большая часть его кровных братьев и сестер чувствовала, что в целом от этого старого интригана надо держаться подальше, не привлекая к себе излишнего внимания. Старый Ниос был довольно-таки сдержан по сравнению с некоторыми из своих собратьев, но он все равно был хладнокровным убийцей, который без капли сожаления задушил бы потенциального соперника в колыбели. Разицик осознал, что Ниос, вероятно, хочет расправиться с ним. Однако вызывать жертву к себе, чтобы убить, выглядело излишним, если только причиной не было какое-то личное оскорбление. Разицик вывернул свою память наизнанку в поисках того, что такого он мог сделать, чтобы вызвать гнев архонта, но ничего не вспомнил. В любом случае, не прийти означало подписать себе смертный приговор, поэтому он продолжал взбираться вверх, хотя уже и не так живо, как раньше.

Еще выше, и лестницы перешли в широкие спирали из алебастра и оникса, украшенные декоративными балюстрадами и флеронами из застывшего пламени. На одном из этих уровней Разицика встретили двое инкубов архонта, которые дожидались его прибытия. Они отвели его в вестибюль, где находился вход — арка, состоящая из огромных, заходящих одно за другое крыльев из платины, золота и серебра.

Инкубы не стали сопровождать Разицика внутрь, и, когда он прошел через арку, кованые крылья ожили и сомкнулись позади, оставив его в полумраке. Стены были изысканно украшены фресками, изображающими победы Белого Пламени, и задрапированы кожами и знаменами павших врагов. Когда глаза Разицика приспособились к тусклому освещению, он увидел маленький круглый столик, стоящий в центре комнаты. Кроме него, из мебели здесь присутствовал лишь безыскусный трон в дальнем конце помещения. Вздрогнув, Разицик осознал, что на троне полулежит фигура, полностью скрытая под широким одеянием. Когда он шагнул вперед, чтобы разглядеть ее получше, та слегка сдвинулась и заговорила.

— А, Разицик, наконец ты явилсся, — произнесла она. Голос принадлежал архонту, однако был несколько искаженным, шипящим. Впервые по позвоночнику Разицика проскользнули призрачные пальцы страха. Что происходит?

— Я пришел по вашему приказу, мой архонт, — с тревогой ответил он. — Чем я могу послужить вам?

— Я поссвятил жизнь этому кабалу, Разицик, я бесспресстанно трудилсся, чтобы возродить благородные дома. Каждое мое действие порождено любовью к ссвоему дому и желанием ссохранить его в будущем, но мое время подходит к концу. Ты понимаешшь? Это тело большше не выдержит…

Разицик почувствовал и изумление, и восторг. Ходили слухи, что архонт ранен и потерял дееспособность, но то, что он открыто признавался в этом, значило две вещи — старый Ниос доверился ему, и при этом он слаб и уязвим. Разицик с готовностью шагнул вперед.

— Нет! Скажите, что это не так! — убедительно запротестовал он. — О, мой возлюбленный архонт, какая жестокая судьба постигла вас?

— Мне не нужно твое ссочувсствие! — выплюнул архонт. — Ты, как и вссе прочие члены моего рода, недосстоин имени Иллитианов! Сслабые, ссамодовольные, неблагодарные ссибариты, вссе до единого! Никто из васс недосстоин возглавлять этот дом!

— Сожалею, что не соответствую вашим идеалам, архонт, — ледяным голосом ответил Разицик, в то время как ругань Ниоса перешла в мешанину шипения и надрывного кашля. У него все еще были меч и пистолет, с которыми он охотился в катакомбах, и инкубы не подумали разоружить его. Он задался вопросом, сколько понадобится времени, чтобы пересечь комнату и всадить клинок в сердце архонта. Немного, решил он. Разицик ступил в сторону, чтобы обойти столик в центре комнаты. При этом он заметил, что на столе что-то поблескивает. Это была корона из темного металла с двумя удлиненными зубцами, которые выдавались бы над лбом носителя, подобно рогам.

— Да, корона, — тихо сказал архонт. — Ты можешь прямо ссейчас убить меня, но ссначала высслушай…

— О, я так не думаю! — воскликнул Разицик, выхватил меч и ринулся вперед. К его удивлению, архонт не сдвинулся с места и остался на троне, даже когда острие клинка с хрустом вонзилось в его грудь. Первый удар, судя по ощущению, не дошел до плоти, видимо, под одеждой была какая-то броня. Разицик не стал тратить время на раздумья, снова и снова вонзая меч в неподдающееся тело. Его охватил восторг убийства, и он начал яростно кромсать фигуру на троне, пока она не рухнула, испустив последнее, отчаявшееся шипение.

Разицик перестал рубить, засмеялся, перевел дыхание и снова расхохотался. Руки его дрожали от прилива адреналина. Он ожидал, что в любой миг сюда ворвутся инкубы, но их не было. Теперь он, Разицик, стал архонтом, и они подчинены ему, как и все остальные души в крепости Белого Пламени. С чего начать? Неплохим стартом будут дары для друзей и отмщение врагам. Тут ему на глаза вновь попалась корона, по-прежнему лежащая на столе. Да, лучше начать вот с этого.

Разицик подобрал корону и взвесил ее в руках, на миг залюбовавшись мастерской работой. Несомненно, Ниос намеревался передать ему древний символ власти, который продемонстрировал бы кабалу, что новый лидер получил его благословение. Разицик снова рассмеялся над спесью старого архонта и его иллюзиями, что это все еще может что-то значить. И все же, корона сама по себе ценна как трофей, и, нося ее, он всегда будет помнить об этом великолепном моменте. Он медленно возложил корону на свою голову, чувствуя, как примеряет на себя роль владыки. Он будет грозным архонтом, грозным, могучим и… незабвенным.

Невыносимая боль пронизала виски Разицика, раскаленно-белый жар, который выжег из него все мысли, всю волю, кроме лишь желания кричать. Он отчаянно рванул корону, но та осталась крепко сидеть на месте, словно ее приварили к голове. В глубине тела возникло раздирающее чувство, как будто неведомая сила выкручивала нечто из самого средоточия его существа. Если бы только Разицик еще мог видеть, он бы узрел, как из его глаз и рта появляются извивающиеся нити света и тянутся к трупу сраженного архонта, лежащему у подножия трона. Если бы он еще мог различать звуки, то услышал бы, как его собственный надрывный вопль набирает неописуемую высоту, а затем резко обрывается, оставив после себя зловещую тишину.

Световые нити угасли, снова погрузив зал в полумрак. Несколько долгих секунд Разицик раскачивался на месте, потом вдруг пошатнулся, но не упал. Миг он растерянно осматривал себя, а потом изверг густой поток ругательств.

— Спасибо тебе, что абсолютно ничего не делал, пока этот маленький ублюдок пырял меня мечом! — сердито воскликнул он.

Мастер-гемункул Беллатонис появился из-за портьеры, держа в одной длиннопалой руке большой шприц, полный красной жидкости, а в другой — необычный пистолет с закрученным спиралью стволом. Беллатонис, судя по виду, не оскорбился этой вспышкой гнева. Он повесил не пригодившийся пистолет обратно на пояс, и на его лице отражалось лишь легкое веселье, витающее вокруг морщинистых губ.

— Я с самого начала говорил, что для того, чтобы устройство сработало правильным образом, лучше всего будет, если субъект наденет его добровольно, — мягко сказал гемункул. — Я посчитал вероятным, что он так и сделает в свой миг триумфа, несмотря на довольно грубый отход от задуманного сценария.

— Вероятным? В тебя когда-нибудь вонзали меч, Беллатонис?

— Неоднократно, мой архонт, — пробормотал Беллатонис, приближаясь. Он вонзил иглу шприца глубоко в шею Разицика — теперь, вернее, Ниоса — и медленно надавил на поршень.

— Что ж, это не из тех вещей, которые приносят мне удовольствие, пусть даже со стеклянной плотью, — ощерился Ниос Иллитиан.

В душе же он чувствовал восторг от того, что его губы и щеки снова могли свободно двигаться, и поэтому он быстро менял выражение лица, то ухмыляясь, то хмурясь, зевая и снова скалясь. Это было приятно, несмотря на продолжающуюся боль от инъекции.

Наконец Беллатонис убрал шприц и оценивающе взглянул на новое лицо Иллитиана.

— Я бы так не сказал, когда только что увидел его, но теперь Разицик действительно выглядит как вы, — вынес вердикт гемункул. — Что-то в глазах.

— Целеустремленность и легкий оттенок интеллекта, гемункул, ничего более.

Ниос наклонился и подобрал меч Разицика, который лежал там же, где выпал у того из рук. Чувствовать оружие в ладони тоже было приятно. Он с силой вогнал клинок в лежащее тело, ставшее теперь пристанищем бесполезной душонки Разицика. Мучительное шипение, которое вырвалось из него, было слишком хорошо знакомо Иллитиану. Архонт наклонился, чтобы взглянуть в изуродованное лицо своего старого тела.

— Все еще с нами, Разицик? Хорошо. Я знаю, ты слышишь меня, — промурлыкал Иллитиан, медленно проворачивая клинок. — Не беспокойся, в то немногое время, что тебе осталось, ты заново научишься говорить — по крайней мере, я могу гарантировать, что ты снова сможешь кричать.

Жалкое булькающее шипение, вот и все, что смог выдавить из себя Разицик. «Есть куда совершенствоваться», — подумал Ниос. Он оставил меч торчать из тела и повернулся обратно к гемункулу с чем-то вроде признательности на лице.

— Иди за мной, — без обиняков сказал он и нажал на один из подлокотников трона. Участок стены поднялся вверх, и за ним обнаружился другой, более просторный зал.

— А что делать с молодым самозванцем? — спросил Беллатонис, ткнув ногой покрытую стеклом массу на полу.

— Пока что оставь — ты можешь его как-нибудь заморозить? Продлить ему жизнь?

— Конечно, я сохраню его до тех пор, пока у вас не появится время для нормальной аудиенции, — сказал мастер-гемункул. Он вынул еще один флакон, на сей раз с зеленоватой жидкостью, и вставил в шприц. Встав на колени и наклонившись, Беллатонис в нескольких местах пронзил иглой стекленеющее тело.

— Отлично. А теперь иди сюда, я должен подготовиться.

Помещение за фальшивой стеной было гораздо больше первого, которое, как теперь стало очевидно, было для него не более чем преддверием. Оно было настолько широко, что потолок от этого казался низким, а углы терялись в потемках. Освещение исходило лишь от изогнутой стены, выложенной из многих слоев метровых блоков, похожих на стекло. Сквозь нее можно было увидеть поразительно ясную картину всего, что происходило снаружи. Свет, проходивший внутрь, хаотично менял яркость, то разгораясь, то снова тускнея, вторя молниям, сверкающим над городом. По всему залу были разбросаны разнообразные и довольно-таки одинокие с виду шкафчики, диваны, столы и другие предметы мебели, которые лишь подчеркивали обширность темного пространства. То, что Беллатонис поначалу принял за декоративные колонны у стеклянной стены, оказалось рядом металлических урн, в которых росли узловатые черные деревья с обвисшими широкими листьями.

Подойдя к одному из шкафов, Иллитиан начал раздеваться. Оказавшись нагим, как новорожденный, он открыл дверцу и вынул оттуда новые одежды, черного цвета и без всяких украшений. Беллатонис пошел к стеклянной стене, чтобы посмотреть наружу, как все они всегда делали. Иллитиан улыбнулся — это было слишком просто.

— Чем ты теперь намерен заняться? — будничным тоном спросил Иллитиан, одеваясь и глядя, как деревья в урнах беззвучно протягивают листья к гемункулу. — И кстати говоря, поберегись черных деревьев элох, — злорадно добавил он в самый последний момент. — Они кусаются.

Беллатонис повернулся и почти нежно отбил в сторону тянущийся к нему отросток.

— О, я прекрасно осведомлен о наклонностях этого вида, мой архонт. Широта вашего кругозора весьма впечатляет — я и не думал, что вы разделяете мой интерес к взращиванию плотоядных растений.

Иллитиан пожал плечами и махнул рукой, с неубедительной скромностью отказываясь от комплимента. Про себя он отметил, что оказался прав — мастера-гемункула никогда не удастся так просто загнать в ловушку.

— Это всего лишь увлечение моего прадеда, Зоваса Иллитиана, — сообщил он Беллатонису. — Я чту его память, поддерживая жизнь растений. Если честно, то они немного напоминают мне его самого — цепкие и вечно голодные.

Теперь, приблизившись к стеклянной стене, Беллатонис мог видеть все, что происходило снаружи шпиля — крепости Белого Пламени. Вид был поразительный. Далеко внизу вытянулся Коготь Ашкери, его острые углы и бесчисленные шипы, отходящие в стороны, исчезали из виду вдали. То место, где он соединялся с искусственным горизонтом, сформированным гигантским причальным кольцом, буквально терялось во мраке, однако невооруженный глаз еще мог различить эту бледную линию. В трех километрах внизу, в том месте, где коготь сливался со шпилем, виднелись прокаженные кварталы Нижней Комморры, наплывавшие друг на друга подобно конкурирующим за место наростам грибков. Несмотря на то, что стеклянная стена описывала весьма широкую дугу, с этого угла не было видно ни одного другого шпиля Верхней Комморры, что, вероятно, и было единственной причиной, по которой в структуре башни вообще существовала эта уязвимая точка.

В обычное время панорама внизу кишела бы жизнью: корабли, снующие у шипов-причалов, толпы рабов, привезенные в город, армии налетчиков, бесконечным караваном уходящие во внешний мир. Теперь же там двигались только бесконтрольно распространяющиеся пожары. В окрашенной во множество оттенков пустоте ярко горели еще тысячи огней, распустившихся подобно розам на корпусах разбитых кораблей. Они беспомощно дрейфовали, пожираемые собственным внутренним термоядерным пламенем. Безжизненный свет, проливаемый Илмеями на всю эту сцену, постоянно менял яркость, как будто их временами скрывали облака — но там, где они висели, не могло быть никаких облаков. Какая-то часть сознания Беллатониса не желала поднимать глаза и рассматривать то, что мешало свету, и он повиновался этому инстинкту, вместо этого устремив свой взгляд вдаль.

Изменчивая пелена пустоты за преградами обычно была прозрачна, временами переливалась радужными оттенками, но, как правило, оставалась темной, сохраняя лишь намек на непостоянный перламутровый блеск. Теперь же она стала яркой, ядовитой и превратилась в истерзанное бурей небо, наполненное гневными, теснящими друг друга грозовыми тучами глубоких синих и зеленых цветов и пронизанное копьями сверкающих многомерных молний. Зловещие тучи как будто накатывали все ближе, громоздились над вершиной шпиля, над Верхней Комморрой и над всем городом, как гигантская застывшая волна… Беллатонис осознал, что Иллитиан остановился в процессе надевания металлически-серых сабатонов и ждет его ответа.

— Простите, что я отвлекся, мой архонт, вид снаружи довольно-таки… драматичен. С вашего позволения, я надеюсь на какое-то время остаться в комфортабельных и безопасных пределах вашей крепости.

— О, действительно? — Иллитиан улыбнулся. — Эта мысль не приходила мне в голову. Полагаю, ты можешь временно поселиться в старых покоях Сийина. Если я дам свое разрешение, конечно.

— Конечно.

Иллитиан снял со стойки черную поблескивающую кирасу и пристроил ее на свой торс. Броня слабо вздохнула, бережно окутывая его, и изменила форму так, чтобы идеально облегать контуры тела.

— Я уже довольно давно не замечал присутствия Сийина, — мимоходом заметил архонт. — Это довольно странно.

Беллатонис не клюнул на наживку. Оба они прекрасно знали, что предыдущий гемункул Иллитиана, Сийин, был убит никем иным, как самим Беллатонисом. Однако этикет Верхней Комморры, выработанный бесчисленными веками интриг и предательств, гласил, что прямой разговор о подобных вещах является верным знаком чрезмерной бестактности или недалекости.

— Мне кажется маловероятным, что он еще когда-нибудь появится, — вслух подумал Беллатонис, по-прежнему отвлеченно глядя вдаль. Одной из его излюбленных персональных модификаций была имплантация пары чужих глаз в свои выпирающие лопатки. Сконцентрировав на них часть разума, он мог наслаждаться полным панорамным обзором своего окружения, в том числе и следить за Иллитианом, одновременно созерцая разрушения. Такие же сцены, как то, что происходило внизу, вне всякого сомнения тысячекратно повторялись по всей Комморре. В воздухе витало почти осязаемое ощущение страданий, и Беллатонис находил его предельно пьянящим.

Он пощекотал еще один любопытный лист элоха под центральной жилкой, отчего тот непроизвольно скрутился, и поразмыслил над вариантами действий. Иллитиан пытался выудить информацию о столкновении между ним и Сийином, и это вряд ли было в лучших интересах Беллатониса. С другой стороны, одна лишь прихоть Иллитиана могла на ближайшее время предоставить гемункулу безопасность, а с третьей, если понадобится, архонт мог просто созвать придворных со всей крепости, чтобы те исполнили его волю. Беллатонис решил, что мудрее всего будет дать собеседнику то, что он хочет.

— Возможно, есть вероятность, — сказал он, — что ревность Сийина, порожденная моей связью с вашей благородной личностью, довела его до приступа безумия, в результате чего он предпринял действия, которые в конце концов погубили его.

Иллитиан закрепил на плече второй шипастый наплечник, а затем натянул пару перчаток, соединенных со снабженными крючьями наручами, которые закрывали руки от запястья до локтя.

— Действительно, Сийин не всегда мыслил исключительно в лучших интересах своего архонта, — сказал Иллитиан. — Я спрашивал себя, не замешан ли в исчезновении его ковен. Он ведь был членом Черного Схождения, так? Как и ты?

Вот оно. Это было не так сложно выяснить, но это доказывало, что Иллитиан хорошо информирован обо всем. Беллатонис начал беспокоиться, что недооценил сообразительность архонта. Он повернулся и посмотрел на него прямо. Иллитиан выглядел великолепно: полный боевой доспех, плащ цвета киновари, высокий шлем, который он держал на сгибе руки, меч на боку и рогатая корона на голове. Беллатонис должен был признать, что тот выглядел как истинный архонт. В твердом взгляде Иллитиана не было ни намека на слабость, нерешительность или милосердие, и он по-прежнему ждал ответ Беллатониса.

— Я уже довольно давно разошелся с Черным Схождением, мой архонт, — осторожно начал Беллатонис. — В то время мой уход вызвал определенную обиду, хотя дело было на самом деле пустяковое. Полагаю, есть вероятность, что Черное Схождение уничтожило Сийина в отместку за то, что тот имел дело со мной. Я так понимаю, что именно он впервые обратил ваше внимание на мои способности.

Пока он говорил, Иллитиан внимательно наблюдал за лицом гемункула, пытаясь вычислить, правду ли он говорит, по мимике этой маски, искаженной бесчисленными операциями. Не явная ложь, решил архонт, но в лучшем случае полуправда. Беллатонис, похоже, явно считал, что ковен был как-то задействован в этом деле, что было довольно интересно. Иллитиан мысленно записал этот факт для дальнейшего исследования. Но сейчас его внимания требовали более важные дела, важнее даже, чем месть гемункулу, искалечившему его прежнее тело. Нельзя заставлять ждать трижды проклятого Верховного Властелина, Асдрубаэля Векта.

— Хорошо, я разрешаю тебе занять покои Сийина до дальнейших распоряжений, — сказал Иллитиан и отмахнулся от благодарного поклона гемункула. — Мне надо отправиться к Центральному пику и выслушать, чего желает Верховный Властелин. Когда я вернусь, ты должен быть здесь, нам еще многое предстоит обсудить.

Иллитиан проигнорировал еще один поклон Беллатониса и вышел из оранжереи с величественно развевающимся за спиной плащом. Гемункул поспешил направиться за ним, вероятно, опасаясь, что может оказаться заперт в потайной комнате. Иллитиан дошел до вестибюля, как его вдруг посетила неожиданная мысль.

— Что стало с головой старухи, Беллатонис? Я принес это проклятое создание на банкет Эль'Уриака, как ты предложил, но там ее и оставил. Ты знаешь, где она?

— Нет, мой архонт, — ответил Беллатонис, на долю секунды слишком быстро. — Я могу начать поиски, если вы пожелаете, однако, боюсь, она была уничтожена Разобщением.

Ложь. Ложь. Ложь. Иллитиан чувствовал себя превосходно, и его махинаторские способности постепенно возвращались в образе ярких вспышек озарения. Он ни капли не сомневался, что старуха Анжевер по-прежнему находится во власти Беллатониса. А следовательно, она находилась и во власти Иллитиана.

Глава 11 Клинки Архры

Пестрый первым почувствовал нечто неправильное. На самом деле, болезненное ощущение тревоги закралось внутрь еще после первого поединка и так и не покинуло его. Кровавый кодекс чести инкубов можно было счесть достойным одобрения, пока тот действовал в пределах Комморры, но здесь, в Паутине, он выглядел совершенно иначе. Это было все равно что наблюдать за каким-то хищным глубоководным созданием, которое в своей собственной среде обладало смертоносной красотой, стоящей того, чтобы ей восхищались. Однако, если извлечь это существо из океана и изучить под ярким светом и чуждым ему давлением верхнего мира, станет ясно, что это нечто отвратительное, чудовищное и противоестественное.

Арлекин задавался вопросом, является ли субреальность храма истинной субреальностью или же снами Архры, которые стали материальны. То, что Пестрый действительно знал об Архре, могло легко уместиться на салфетке да еще оставить место для одного-двух сонетов, но он все равно мысленно повторил все, что ему было известно. Архра, как гласили мифы, был одним из легендарных Лордов-Фениксов, которые появились вскоре после Падения. Когда разрозненные, жалкие остатки эльдарской расы боролись за выживание во враждебной вселенной, Лорды-Фениксы пришли к ним, чтобы научить их путям войны.

У разных эльдарских народов существовали различные истории об их происхождении. Некоторые верили, что Лорды-Фениксы — последние частицы богов, которым, как Каэла Менша Кхейну, пришлось принять смертную форму, чтобы спастись от голода Слаанеш, сущности, которую эльдары называют Та, что Жаждет. Другие же придерживались мнения, что они были духами предков — самых могучих эльдарских воинов всех времен, которые вернулись к жизни, чтобы снова спасать своих сородичей. Третьи считали Лордов-Фениксов новыми силами, существами, которые появились среди тех, кто пережил Падение, и стали чем-то иным, более могущественным. Боги ли они были, полубоги или призраки, но аспектные воины, которых они обучали, никогда не рассказывали об их тайнах.

Архра был известен как Отец Скорпионов, и говорили, что между ним и другими Лордами-Фениксами существовали глубокие, непримиримые противоречия. Лорды-Фениксы проповедовали дисциплинированность и осторожность, сохранение ядра эльдарской расы на искусственных мирах и медленное восстановление. Они предвидели, что в будущем обостренные войной страсти могут уничтожить то, что осталось от эльдаров. Пестрый знал, что аспектные воины учатся принимать определенную личину, «аспект войны», который ограждает их души от резни и не позволяет выработать к ней вкус. И, как и во многих иных вещах, эльдары искусственных миров видели в жажде кровопролития и бессмысленном насилии врата, через которые Хаос мог проникнуть в души и обречь их на гибель. Однако то, во что верил Архра, оставалось секретом, известным лишь его последователям — инкубам.

— Морр, не расскажешь ли ты мне об Архре? — наконец рискнул Пестрый. — Раз уж мы идем в его храм, мне, чувствую, следовало бы узнать о нем побольше. Я слышал то, что могли поведать о нем искусственные миры, но подозреваю, что их версия может быть слегка пристрастной.

Морр фыркнул.

— Я уверен, что они изображают его просто как падшего героя, как еще один урок об опасностях Хаоса. Хорошо, я расскажу тебе об Архре так, как учат кандидатов в самом храме. Суди сам, какова была истина.

Гать была скользкой от слизи, и неровные плиты, из которых она состояла, местами полностью утопали в лужах вздувающейся грязи. Туман здесь опускался ниже и становился гуще. Он висел вдоль дороги влажными щупальцами, и деревья за ним казались плоскими, двумерными изображениями, словно декорации на сцене. Размеренный голос Морра был единственным звуком, который нарушал безмолвие болота, пока он излагал историю Архры.

— После великого катаклизма Падения эльдары оказались рассеяны и лишены руководства. Распутство и гедонизм подорвали всякое подобие порядка, которое у них было, и не оставили им почти никаких знаний о том, как обороняться. Выжившие становились добычей рабских народов, их изгоняли из одних мест в другие, и они стояли на грани вымирания. Наконец, появилась группа героев, которые могли противостоять врагам своей расы. Это были Лорды-Фениксы, о которых рассказывают жители искусственных миров. Так они их назвали, потому что верили, будто эти воины возродились из сущностей погибших богов. Первым из них был Азурмен, но вскоре за ним последовали другие, включая самого Архру.

Герои сражались за благо всего народа и учили других, как сражаться, чтобы защитить себя. У каждого из них были собственные приверженцы, посвятившие себя определенному стилю боя: воины Азурмена были стремительны и смертоносно метки, убийцы Маугана-Ра пожинали души издалека, а последователи Архры учились использовать в сражении подлинный дар ярости.

Архра научил их, как дисциплина помогает направлять ярость, как черпать силу из своего гнева и наносить удар с ее помощью. Вскоре никто не мог устоять перед ними. Другие герои спорили с методами Архры. Они хотели, чтобы эльдары научились принимать роль воина и выходить из нее, будто снимая или надевая мантию, они хотели бросить народ Комморры и сражаться лишь за искусственные миры. Архра понимал, что долгая война с Хаосом требует, чтобы все народы были истинно ей преданы, он не желал жалких компромиссов ради блага немногих. Он отказался принимать идеалы других героев и пошел собственным путем.

В храмы Архры стекались приверженцы, и он проверял, достойны ли они. Он убивал всех слабых и порочных и обучал дисциплине и искусству боя только тех, кто был наделен достаточной яростью, чтобы выстоять перед ним. Где бы ни возникала угроза Хаоса, Архра всегда противостоял ей. Говорят, что в последнем своем сражении Архра бился один, без отдыха, на протяжении многих дней и ночей. Другие герои не пришли ему на помощь. В конце концов темный свет Хаоса пронзил сердце Архры. То, что вернулось потом к храму, имело лик Архры, но полыхало нечестивым огнем, вселившим в учеников ужас и безумие.

Когда уже казалось, что все потеряно, они услышали из пламени голос своего наставника. Он приказал им собрать всю свою ярость и выступить против него, ибо это — последнее испытание их умений. И такова была их преданность, что они подчинились, несмотря на страх. Они сразили оскверненную смертную оболочку Архры и вкусили его нетронутый дух, вобрав его в себя, чтобы учение Архры могло сохраниться навечно.

Морр замолк, и Пестрый спросил себя, в чем истина, лежащая между легендами искусственных миров и мифами храма Архры. Обе стороны соглашались, что он сражался с Хаосом и пал перед ним, однако расходились в том, что произошло позже и чем все закончилось.

Засада была практически идеальна. По мере приближения к храму купы деревьев начали встречаться все ближе к гати, а сами деревья стали более высокими и узловатыми, с огромными разветвленными корнями, которые торчали наружу и в некоторых местах изгибались, как арки, над самой дорогой. Нападающие избрали место, которое не было настолько очевидно, как проход под корнями или особенно густо заросшая область. Когда Морр и Пестрый вышли в естественный амфитеатр, образованный четырьмя крупными деревьями, они уже минули дюжину таких же мест, многие из которых могли предоставить даже лучшее укрытие для врагов, поэтому ни один из них не насторожился. Это место не отличалось ничем, кроме того, что было идеально пригодно для засады, и именно поэтому она оказалась настолько близка к успеху.

Пестрый легко шагал по гати за Морром, держа оружие наготове и излучая больше уверенности, чем чувствовал на самом деле. Все его чувства были напряжены и непрерывно изучали темные, затянутые дымкой лощины и кроны деревьев вокруг. Огромный черный массив храма Архры исчез за зарослями, но арлекин по-прежнему ощущал его присутствие впереди — весомое, зловещее присутствие. Пестрый посмотрел вперед, вдоль дороги, и вдруг ему на глаза попался какой-то темный силуэт в тумане. Тот мелькнул и сразу исчез, но этого было достаточно, чтобы Пестрый отбросил всякую осторожность и прокричал предупреждение.

— Берегись, Морр! — завопил он. Едва слова сорвались с его губ, как со всех сторон послышался шорох листьев и треск ветвей, и из ниоткуда появились четверо инкубов, окружив обоих путников. Двое спрыгнули с нависающих над головами крон, словно уродливые пауки, еще двое вырвались на поляну из укрытий, созданных корнями, разметав их широкими взмахами сверкающих клэйвов. Воины в черно-зеленых доспехах сразу же атаковали, замахиваясь двуручными мечами, чтобы кромсать и убивать. Трое нацелились на Морра, еще один направился к Пестрому, и в его движениях сквозила расслабленная медлительность, выдающая презрение к доставшейся ему задаче.

Со скоростью мысли клыки из кровавого камня, закрепленные на шлеме Морра, полыхнули губительной энергией. Копья багряного цвета пронзили одного из наступающих инкубов, и тот отлетел назад, охваченный парализующими судорогами. Морр ринулся вперед, чтобы сразить выведенного из строя врага, но другие двое тут же бросились навстречу и заставили его уйти в оборону. Клэйвы рассекали воздух, метались назад и вперед, блокируя и нанося контрудары с неразличимой для глаза скоростью. Морр не отступал, но это давалось ему с трудом.

Четвертый инкуб вскинул клэйв, намереваясь рассечь Пестрого одним ударом от шеи до паха. Длинноствольный пистолет в руке арлекина дважды плюнул снарядами, но лишь выбил искры из боевого доспеха, нисколько не замедлив наступающего врага. Клэйв обрушился сверху вниз, и, казалось, ничто не в силах остановить смертельный удар, как вдруг Пестрый взорвался облаком ослепительных искр света. Клинок инкуба прошел через пустоту, а Пестрый, на секунду полностью скрывшись под своим домино-полем, кубарем выкатился из-под него. Инкуб повернул клэйв, переведя вертикальный удар в широкий горизонтальный взмах, и двухметровое лезвие устремилось за бешено пляшущим многоцветьем.

Пестрый подскочил и перекувырнулся через спину, пропустив клэйв под собой. При этом ему удалось взглянуть на Морра, пусть и вверх ногами. Тот снова сделал выпад в сторону одного из нападающих, но ему пришлось отступить и защищаться, так как другой инкуб тут же атаковал его со спины. Двое инкубов кружили, стараясь удержать пришельца между собой, пока третий оправлялся от залпа невральной энергии. Если все трое набросятся на Морра одновременно, то одолеют его в считанные секунды. Три клэйва против одного просто пробьют его оборону, растерзают броню и зальют всю гать его кровью.

Пестрый приземлился одной ногой на плоскую сторону размытого от скорости клэйва, оттолкнулся и в прыжке пнул противника в лицо. Мягкая туфля нисколько не навредила прочному боевому шлему инкуба, но этого толчка хватило, чтобы дезориентировать воина на ту долю секунды, пока Пестрый пролетал у него над головой. Арлекин приземлился прямо за спиной инкуба, крутанулся на месте и легонько постучал его по плечу. Инкуб взревел от гнева и повернулся со свистом рассекающего воздух клэйва. Его рука поднялась на уровень плеча, готовая описать клинком сверкающую дугу. И тогда Пестрый со смертоносной точностью ударил его кулаком в подмышку, туда, где на миг разошлись пластины брони.

Инкуб пошатнулся от казавшегося слабым удара, и клэйв выпал из его рук. Воин продержался на ногах еще секунду, а потом рухнул на спину, и из каждого сочленения и шва его доспехов потекла кровь. Он пал жертвой «поцелуя арлекина», простого и смертоносного оружия, которое незаметно примостилось на запястье Пестрого. Это полое устройство содержало сто метров мономолекулярной проволоки, туго свернутой наподобие спирали. От удара кулаком нити моноволокна, разматываясь, вылетали вперед и моментально втягивались обратно. Если кончик проволоки вонзался в плоть жертвы, то нити проникали внутрь и за долю секунды доводили ее органы до консистенции супа.

Пестрый не стал тратить время, оплакивая кровавую кончину своего противника. Он сразу переключил внимание на Морра, который сражался за собственную жизнь против трех других инкубов. Ему удалось оттеснить одного из врагов в трясину на краю гати. Другого он удерживал свирепыми взмахами клэйва, успевая при этом осыпать ударами того, который увяз в болоте, но третий противник уже пришел в себя и снова устремился в гущу битвы. Когда Морр повернулся, чтобы обрушить последний отчаянный удар на инкуба в трясине, остальные воспользовались моментом и прыгнули вперед, занося клэйвы над спиной Морра. Пестрый уже мчался к нему и поднял пистолет, чтобы выстрелить в гущу рукопашной, хотя это уже не могло изменить ее исход.

Слишком поздно враждебные инкубы поняли, что их обманули. В последний миг Морр изменил направление клэйва, крутанулся на месте, и смертоносный клинок, повинуясь инерции, описал смертоносный круг. Конечно, удар был сделан наугад, не видя цели, и любой из инкубов мог бы увернуться или парировать его, если бы был один. Но их было двое, они двигались рядом, рефлексы одного из них все еще были замедлены из-за выстрела, поразившего нервы, и это фатально повлияло на их способность защищаться. Крючковатое острие клэйва с хрустом вонзилось в плоть, и Морр вырвал его, выпустив фонтан крови. Один из инкубов отступил с неестественно повисшей рукой, почти отрубленной этим ударом.

Пестрый большими прыжками преодолел разделяющее их пространство, осыпая выстрелами раненого инкуба, хотя тот не был его главной целью. Он надеялся, что Морр поймет его намерения и не выпотрошит его случайным взмахом меча. Огромный инкуб, похоже, полностью сконцентрировался на дуэли, и сверкающие дуги клэйвов непрерывно рассекали воздух. Пестрый соскочил с каменных плит в болото и побежал, не оставляя на зыбкой почве никаких следов.

Инкуб, которого Морр оттеснил с гати, пытался выбраться из трясины, когда увидел, что к нему приближается искрометное цветовое пятно. Он вскинул клэйв в защитной позиции, но Пестрый прошмыгнул под клинком, заскользил по поверхности болота, гоня перед собой небольшую волну грязи, и вплотную приблизился к инкубу. Арлекин ударил быстрей, чем змея, вонзив «поцелуй» в то место, где шлем инкуба соприкасался с кирасой — именно в ту точку, где шейное сочленение было достаточно слабым, чтобы поддаться напору смертоносной проволоки. Голова инкуба отделилась от тела, выпустив великолепный фонтан крови. Долю секунды в воздухе можно было различить поблескивающее от влаги переплетение проволоки толщиной с волос, похожее на змеиное гнездо, а затем оно втянулось обратно в «поцелуй арлекина».

Пестрый повернулся и увидел, как на двух оставшихся инкубов рушится гибельный град ударов. Раненый с трудом удерживал свой клэйв одной рукой, в то время как Морр неутомимо теснил его в сторону второго, чтобы стеснить его движения. Распознав угрозу, второй инкуб безжалостно зарубил однорукого, не замедлившись ни на секунду. Пестрый собрался было помчаться к Морру, но остановил себя. Морр ни за что не примет его помощь в схватке один на один, и любое вмешательство вызовет у него негодование. Поэтому Пестрый решил просто тихо постоять в стороне, посмотреть на ослепительную бурю клинков и хотя бы ненадолго насладиться их смертоносной точностью.

Клинки беспрестанно метались то назад, то вперед, словно стрелки метрономов. Больший рост и размах рук Морра помогали ему, но он тоже постепенно уставал, как и его соперник. Давали о себе знать затраты энергии, ушедшей в неистовой схватке с многочисленными противниками. Клэйв Морра двигался на долю секунды медленнее, парирование стало на самую малость менее уверенным. Соперник почувствовал перемену и перешел на ритмичные, постоянные удары, намереваясь истощить последние запасы сил Морра. Всякий раз, когда тот пытался отступить, чтобы выкупить себе немного времени, враг безжалостно наседал на него, не прекращая атаку. Морр сдвинулся, чтобы не оказаться сброшенным в болото, и перешел в контратаку, обрушив на менее рослого противника собственный убийственный натиск, вихрь ударов, в которые вложил последние остатки сил.

Только в последний миг Пестрый понял, что пытается сделать его спутник. Сконцентрировавшись на Морре, другой инкуб повернулся спиной к арлекину, и напор противника практически толкал его прямо в объятья Пестрому. На миг безликий шлем Морра свирепо уставился прямо на арлекина, и тогда он все понял. Пестрый тут же подорвался с места, прыгнул и вонзил острие «поцелуя» сверху вниз под затылком инкуба. Последний из нападавших судорожно дернулся и повалился, как марионетка с обрубленными нитками. Над кровавой сценой повисла неестественная тишина.

— Извини, — выдохнул Пестрый. — Я думал, ты не захочешь, чтобы я вмешивался под конец этой твоей маленькой дуэли.

— Честный бой — для глупцов и романтиков, — проскрежетал Морр голосом, все еще хриплым от жажды крови.

— Но ты раньше говорил… Ладно, не обращай внимания, — сказал Пестрый. — Я рад, что их было только четверо.

— Был и пятый, — уверенно возразил Морр. — Я не знаю, почему они не напали все вместе, это бы дало им перевес.

Пестрый припомнил мелькнувший силуэт, который он увидел перед тем, как захлопнулась ловушка. Морр был прав, из четырех нападавших ни один не появился с того направления. Некто все еще ждал их впереди, на пути к храму.

— Мне кажется, друг мой, перевес и без того был на их стороне, но им с нами было не сравниться, — гордо заявил Пестрый. — Я рад, что смог помочь.

Морр что-то буркнул и взвалил клэйв на плечо. Он пошел дальше по гати, а потом на миг остановился с нехарактерной для него нерешительностью. Глухой шлем наполовину повернулся к Пестрому.

— Я благодарен за твою помощь, — медленно проговорил Морр. — В прошлом я недооценивал тебя. Это не повторится.

Он тут же повернулся обратно и зашагал вперед, прежде чем Пестрый успел ответить. Арлекин устремился следом за огромным инкубом, не зная, что он только что услышал: комплимент, угрозу или и то и другое сразу. Он решил не спрашивать Морра, что конкретно тот увидел на гати — вряд ли острота зрения инкуба превосходила таковую самого Пестрого. Кроме того, арлекин не был уверен, как отреагирует Морр, если узнает, что он всего на миг, но очень явно различил горящие глаза и шлем, усеянный множеством клинков, прежде чем загадочная фигура растворилась в тумане.

В лишенных света подземельях Комморры сквозь лабиринт Черного Схождения осторожно продвигалась необычная процессия. Тайный мастер в маске из металла вел за собой двух существ, также металлических. Они легко парили в воздухе, не отставая от хозяина, словно преданные псы. Среди себе подобных эти создания были невелики, но так же стремительны и смертоносны, как шершни. Позади них волочилась группа развалин, согбенных под грузом кабелей, треног и наполненных жидкостями реторт. Предводитель процессии, гемункул, известный как Мекзхиор, любил свои машины, словно отец — и они действительно в определенном смысле были его детьми.

С самых ранних своих дней Мекзхиор чувствовал, что его непреодолимо влечет к металлу во всех его аспектах, к его чистоте и податливости. Он посвятил свою жизнь поиску различных способов наделять металл жизнью, превращать живую ткань в металл и, что важнее всего, учить металл кричать.

Две машины, которые сопровождали его, сущности, которые Мекзхиор обозначал как Ви и Чо, были живыми существами, наделенными духом, целью и устремлениями, в этом он не сомневался. Они представляли собой вершину его искусства, созданные частично из органики, частично из механизмов. На протяжении тысячелетий многие гемункулы создали множество форм различных машин боли, к которым принадлежали и эти двое, — от уродливых «цепных упырей» Пророков Плоти до хитроумных шедевров легендарного мастера Влокариона. Несмотря на это, Мекзхиору нравилось думать, что его создания поистине уникальны.

Действительно, многие машины были значительно крупнее, и сегментированные панцири Ви и Чо были уже и короче, чем у большинства. Они беззвучно скользили по воздуху, держась всего в полуметре над землей, и их изогнутые скорпионьи хвосты оканчивались лишь чуть выше его головы. Некоторые насмехались над творениями Мекзхиора, называя их ничтожными, но они быстро замолкали, когда он демонстрировал им скорость и маневренность машин, достигнутую благодаря такому строению. Очень немногие критики пережили подобную демонстрацию.

Конструируя Ви, Мекзхиор по большей части следовал классическому дизайну машины боли «Талос». На скорпионий хвост этого создания вместо жала было установлено тепловое копье, а брюхо представляло собой массу качающихся ударных цепей, бритвенно-острых клешней и хирургических пил. Ви мог прожигать стены, выламывать двери, калечить, крушить и потрошить со свирепым восторгом, на который было приятно посмотреть. Чо представляла собой более эзотерическую конструкцию, близкую по функции к машине-паразиту «Кронос». Она атаковала жизненную сущность жертвы совершенно не так, как Ви. Ее оружием были трубчатые, зловещие на вид кристаллические устройства, а бронированный корпус щетинился антеннами и был покрыт подергивающимися лопастями-резонаторами. Мекзхиору сложно было сказать, какое из своих детищ он предпочел бы другому, но если бы сам великий тиран снизошел с Центрального пика и потребовал уничтожить одну из машин, то гемункул сохранил бы Чо. Она выработала у себя яркую личность, по крайней мере, в представлении Мекзхиора, и была более изящна, почти игрива по сравнению с порывистым, прямолинейным Ви. Чо была не разрушителем, но похитителем жизни, наводящим ужас охотником, который вытягивал из своих жертв саму жизненную энергию, оставляя после себя лишь сморщенные, иссушенные останки.

Мекзхиор чувствовал и приятное возбуждение, и тревогу одновременно. Возбуждение, потому что приближенный секретарь дал ему жизненно важное задание, избрав его среди всех остальных тайных мастеров. Ему приказали направить свои машины в терзаемый Разобщением город, чтобы они нашли одну особенную жертву. На поясе Мекзхиора висел мешочек, в котором содержались все материалы отпечатков, необходимые, чтобы привести их точно к намеченной цели. Развалины несли большой запас живительных жидкостей и питательных веществ, которые понадобятся машинам для выполнения задачи. Когда они доберутся до края лабиринта, он наполнит их и отпустит. Именно эта независимость и заставляла Мекзхиора нервничать. Приближенный секретарь проинструктировал его очень точно и недвусмысленно: после выпуска машины будут работать без какой-либо поддержки, самостоятельно выслеживая свою добычу.

Секретарь подразумевал, что Ви и Чо следует просто отправить в лабиринт, как только они будут готовы. Но Мекзхиор не смог заставить себя пойти на это и поэтому несколько широко истолковал приказ, чтобы вывести своих детей из лабиринта и только потом послать их на задание. Один последний глоток, и они вылетят из гнезда, чтобы нанести удар и вернуться. Они вернутся, сказал он себе, пусть некоторые машины порой и сбегают, но его дети не такие. Они вернутся с доказательствами успеха, и Черное Схождение, наконец, будет восхвалять Мекзхиора за его подлинный гений. Гемункул на какое-то время задумался, кем может быть намеченная цель, но быстро вытеснил эти мысли из сознания. В конечном итоге было совершенно не важно, кто это — личный недруг приближенного секретаря или враг всего ковена, ибо Ви и Чо положат конец его существованию в эту же самую ночь.

Чародей Караэис остановился на очередном перекрестке нехоженых троп Паутины, чтобы поразмыслить. Нити вероятностей неумолимо стягивались все туже, но это конкретное пересечение его смущало. Все пути вели вперед, но лишь один из них должен был привести его к оптимальной точке пространства и времени. Он сунул руку в мешочек, вынул руну и позволил ей соскользнуть с пальцев, не посмотрев на нее сначала — это, как он сам себе сказал, было простительным нарушением Формы, учитывая столь экстренные обстоятельства.

Перед ним снова повисла руна плетения, как он и предвидел. Она ныряла и покачивалась в направлении одного из туннелей, расходящихся от перекрестка: психически чувствительный материал, из которого была создана руна, реагировал на слабый след, оставленный темными сородичами. Руна плетения уже столь много раз приходила ему в руку, что провидец ощущал с ней некое родство, как будто она стала его личным проводником. Она все время тянула его вперед и показывала ему пути судьбы, о которых он прежде не смел и мечтать. Нити будущего стягивались к точке, где он оказывался на пересечении событий, становился ключевой фигурой в великой перемене, которая затронет миллиарды жизней.

Караэис поймал руну и вернул в мешочек. В то же время к нему подошла Аиоса, предводительница его телохранителей. Глухой шлем скрыл недовольную гримасу Караэиса. Поведение аспектных воинов было профессионально-хладнокровным, однако провидец не мог избавиться от подозрения, что их к нему приставили не только для охраны, но и для наблюдения за ним. Если экзарх, лидер этих воинов, собралась поговорить с ним лично, то это вряд ли означает хорошие новости.

— Ты перешел грань со своими обещаниями на Лилеатанире, — без какой-либо преамбулы сказала Аиоса. — Этот обман может запятнать честь храма Справедливого Возмездия.

— Не было никакого обмана, — ответил Караэис, тщательно стараясь сохранить свой голос ровным и рассудительным. — Я всего лишь не уточнил, насколько быстро мы вернемся. Естественно, я не стал упоминать, что первым делом мы обязаны вернуться к совету и узнать его мнение.

— Ты намеренно ввел в заблуждение представительницу экзодитов.

— Я дал ей надежду. Есть все основания полагать, что ясновидцы примут мое предложение действовать. Я уверен, что это действительно окажется правильным решением.

— А если они не примут его? Тогда надежда экзодитов окажется тщетной, и они погибнут, ожидая помощи, которая не сможет прийти.

— Это решение примут иные умы, не я. Совет превыше наших вопросов и опасений.

— И все же ты пытаешься манипулировать их решением.

— Конечно, так же, как и они в свою очередь манипулируют нашими решениями. Все — манипуляция.

— Мне не нравится смотреть, как ты манипулируешь жителями Лилеатанира.

— Они сами решили прятаться от вселенной. Вселенная нашла их. Мы можем защитить их от нее, но у наших возможностей тоже есть границы.

— Это жестокое суждение.

— Вселенная — жестокое место, как мы знаем и как всегда стараемся помнить. Я должен отметить, что ты не попыталась прервать меня, когда могла. Твое беспокойство по поводу моих слов проявилось лишь недавно?

Экзарх на миг молча уставилась на Караэиса. Высокий шлем с гребнем придавал ей ауру властной надменности. Не в первый раз Караэис вспомнил о том, что в некотором отношении аспектных воинов искусственных миров и инкубов Темного Города разделял лишь один взмах крыла. Некоторые даже шептались, будто у них были общие предки. Конечно, обе касты были связаны воинским кодексом чести, принимая его как некую силу превыше их самих. Благодаря этому они могли выдержать те ужасные деяния, которые должны были совершать. Один из коллег Караэиса как-то высказал мнение, что разница между аспектными воинами и инкубами заключена не в их сути, а когда в уравнение входят экзархи, грань между ними становится практически неразличима.

— Ты должен знать, что я намереваюсь сообщить о твоих действиях совету провидцев, — ровным голосом произнесла Аиоса.

Караэис сдержанно ответил:

— Ты имеешь на это право. Я уверен, что они поддержат мое решение. А пока это не случилось, могу ли я рассчитывать на твою защиту и поддержку?

— Мы продолжим с честью нести свой долг, пока справедливость не будет восстановлена или же мы не будем отозваны, — ответ прозвучал бесстрастно, автоматически, просто повторив заученную догму. Караэис понимал, что это самое большое, что он мог от нее получить.

— Тогда… мы должны продолжить путь. Тот, кого мы ищем, близко, и его пленение будет невероятно сложным.

— Эта задача нам по силам. Идем.

Караэис повернулся и повел остальных на перекресток. Узколобая гордыня аспектных воинов — не его забота. Скоро, подумал он, очень скоро он докажет истинность своих пророчеств.

Глава 12 Сны драконов

В содрогающемся, наполненном едкими испарениями Мировом Храме Лилеатанира Сардон, невольная мессия экзодитских племен, спала крепким сном от предельного изнеможения, и ей снился дракон.

Она растратила все силы на попытки расчистить святилище и привести его хоть в какой-то порядок, хотя эта задача казалась безнадежной. В конце концов ей пришлось ограничиться упокоением останков, которые удалось найти. Один за другим она подтащила семь скелетов к краю огненной расщелины и осторожно столкнула их внутрь.

В отличие от более «цивилизованных» сообществ, экзодиты не страшились смерти, ибо жили бок о бок с грубыми силами природы, и смерть для них была повседневным событием. Сосуд из плоти, в котором некогда пребывал дух, мало что значил для сородичей Сардон, когда дух уходил из него. Ее терзала не необходимость иметь дело с трупами, но вид их ужасных ранений. Быстрая и чистая смерть досталась лишь нескольким, которых так ровно рассекли на части, как будто на их телах сомкнулись гигантские ножницы. Но большая часть погибла так же, как первый найденный ею воин: их ранили так, чтобы обездвижить, а потом изрезали, словно куски мяса. Сардон подташнивало от мысли о том, какую боль они испытали, ничем не заслужив таких страданий.

Больше всего Сардон беспокоило то, что она не нашла женских останков. Миропевица, жившая в храме, пропала. Сардон пыталась убедить себя, что ее тело похоронено в одном из заваленных участков святилища, или что миропевица сама бросилась в пропасть, чтобы оборвать свою жизнь и не стать добычей детей Кхейна. Но в глубине души она знала, что обе эти мысли — неправда. В ярости дракона витало острое чувство утраты, которое Сардон поначалу не понимала, но теперь она была уверена, что знает, откуда оно взялось. Юную миропевицу, которая находилась в храме, когда начался катаклизм, забрали. Ее похитила и угнала в рабство стая самых порочных и жестоких злодеев, каких только можно вообразить.

Эта мысль, однажды проникнув в ее мозг, так и не покинула его. Истощенная и физически, и душевно, Сардон свернулась клубком на рухнувшей каменной плите, и плечи ее затряслись, когда она наконец позволила себе оплакать стражей святилища и пропавшую миропевицу. Потом, когда ее разум в конце концов вытеснил из себя ужас, явился милосердный сон и накрыл ее волной долгожданного забвения. Но покой во тьме был недолгим. Освободившись от уз сознания, ее сновидения свободно воспарили и переплелись со снами иного, высшего существа. Она поняла, что начала видеть сны самого мирового духа.

Сначала она узрела себя лежащей в пещере. Бледное тело выглядело мягким и уязвимым посреди черных иззубренных скал. Пещера была одновременно похожа и непохожа на Мировой Храм. Этот Храм был огромным тенистым пространством, неимоверно древним, старше, чем сами звезды. Его стены раскрошились и рухнули, открыв пещеры и тоннели, которые невозможно было сосчитать. Они простирались на невероятное расстояние. В некоторых порой мелькали видения иных мест и иных времен, словно яркие картины, которые возникали лишь на миг, а потом исчезали. Другие на глазах спящей Сардон проходили через величественный цикл разрушения и возрождения.

Она начала чувствовать невидимые потоки силы, текущие через это место, и пульс жизненной энергии планеты, проносящейся мимо по вечному и непрерывному пути через точки фокуса, разбросанные по поверхности мира. Курганы, каирны и обелиски соткали из психических потоков единую сеть, многогранный бриллиант, состоящий из духов всех живых существ, которые когда-либо жили и умерли на Лилеатанире. Их сущность окутывала весь мир, изолируя его от враждебной вселенной столь плотным психическим щитом, что никакая скверна не могла просочиться сквозь него. Мировой дух Лилеатанира стал могущественной сущностью, земля стала им, и он стал землей.

Гордыня. Сардон всюду чуяла ее горькое зловоние. Мировой дух стал могуч, как какой-то новорожденный божок в своей собственной замкнутой вселенной. Возгордившись, он проглядел угрозу извне, поверил, что сила, которой он обладал в метафизическом мире, действует и в материальной реальности. Однако ему причинили боль, и он едва ли мог понять, как это случилось. Поэтому теперь он бушевал, несдержанный, как ребенок.

Дракон заворочался и зашипел во сне, и в дальнем углу пещеры взмыли голодные языки пламени. Отражение Сардон во сне задрожало. Она не хотела запутаться в сновидениях дракона. Его ярость пожрет ее, испепелит так же, как испепелила выжженные земли вокруг священной горы. Сардон попыталась обуздать свои страхи, направить себя сквозь сон, как ее учили давным-давно.

Ее беспокойство сделало место, где она находилась, еще более пугающим. Пещеры перешли в стены, черные от капающей влаги. Всюду громоздились сталагмиты и сталактиты, словно окаменелые кучи навоза и висящие куски мяса. Повсюду носилось шипение и шепот мертвых духов, чьи сухие голоса, внушая ужас, шелестели на самом краю восприятия. Миллиарды мертвых душ, запертых в матрице Лилеатанира, парили вокруг нее подобно дыму, по отдельности не сильнее любого простого смертного, но совместно… Вместе они становились мировым духом, гештальтом психической силы, способным на гораздо большее.

Сардон обнаружила себя перед трещиной во влажной каменной стене, широкой и низкой, как та расселина в склоне горы, через которую ей пришлось проползти, чтобы добраться до реального Мирового Храма. Она протиснулась внутрь и начала карабкаться по сужающемуся разлому к маленькому пятну света, виднеющемуся вдалеке. Пол и потолок почти сходились вместе, так что ей приходилось с силой пробиваться между ними, отталкиваясь плечами и повернув голову в сторону. На краю спящего сознания трепетало чувство клаустрофобии, угрожая погрузить ее в слепую панику, заставить биться о неумолимый камень. Она остановилась и глубоко вдохнула (по крайней мере, мысленно), чтобы успокоиться. Наконец, ей удалось протолкнуться ближе к свету, так что можно было выглянуть из отверстия.

Там она увидела Мировой Храм, каким он был до катаклизма, полный света и жизни. Сардон не могла контролировать свою точку обзора: в один миг она смотрела как будто с высоты, в другой — уже из глаз одного из стражников храма. Но с каждой из них она видела одну и ту же историю, с большим или меньшим количеством страшных деталей. Вскоре ее затошнило от насилия, и она попыталась попятиться, но обнаружила, что не может сдвинуться с места. Камни как будто сжались еще плотнее и удерживали ее на месте, будто она сама окаменела. Сардон была обречена снова и снова смотреть, как оскверняют храм.

Появилась небольшая группа существ, облаченных в черное, они постоянно двигались и исчезали из виду… сверкнули острые клинки, хранителей храма вырезали, словно детей… миропевицу схватили, когда она уже собиралась лишить себя жизни… обмякшее тело, увлекаемое в портал, в Паутину… и мировой дух, беспомощный при всей его метафизической силе.

Он пытался остановить их, и его усилия разрушили сначала храм, а потом весь мир. Он слепо бросался на чужаков, но все было тщетно. Осквернители ускользнули в Паутину, словно воры в ночи, и ушли туда, где их нельзя было достать, прежде чем мировой дух Лилеатанира успел осознать их. Сущность, которая дремала на протяжении эпох, пробудилась от боли, и в этом пробуждении полностью воплотилась мстительная ярость дракона. Даже камни вокруг тела Сардон все еще дрожали от воспоминания об этом.

Темными сородичами руководила высокая зловещая фигура в полностью скрывающих тело доспехах и шлеме с красными глазами, клыками и рогами, как у дикого зверя. Она была вооружена ужасным двуручным клинком, который нес гибель всем, кто оказывался перед ним. Это существо ушло последним, и перед тем как зайти в портал, повернулось, обведя взглядом содрогающийся храм. Горящие глаза как будто взглянули прямо на Сардон, и фигура заговорила голосом, похожим на грохот огромного колокола.

«Лишь наивные пытаются забыть и простить! — взревела она. — Архра помнит».

Когда прозвучали эти слова, камни, стиснувшие Сардон, начали двигаться, медленно смыкаясь, как огромные черные челюсти. Она ощутила чудовищное давление, удушье и, наконец… тьму.

Сардон очнулась в жаркой зловонной темноте Мирового Храма, хватая воздух ртом.

— Гора Скорби? — пробормотал Харбир, обращаясь к Ксагору. — И как, черт возьми, мы собираемся забраться на такую высоту пешком?

— Этот не знает, — скорбно отозвался развалина. — То были слова архонта, не Ксагора.

География Комморры была причудлива и хаотична, и низко расположенный ярус Метзух располагался в ней так, что это было, пожалуй, самое отдаленное от Горы Скорби место, если не считать глубоких ям внизу. Даже до Разобщения между двумя этими районами не существовало прямой связи. Редкие физические взаимодействия их обитателей сводились разве что к полетам сквозь опасное воздушное пространство верхних ярусов или использованию хорошо охраняемых порталов.

— Длинная лестница должна все еще стоять, как я думаю, — неуверенно сказал Харбир. — Если бы только нам как-то удалось подняться к Хай'крану…

— Этот не знает, — повторил Ксагор. Пассивность развалины начинала невероятно раздражать Харбира. Прислужник, похоже, готов был без вопросов следовать за любым лидером, пусть даже самым низкопоставленным, и выполнять все, что бы от него ни потребовали.

Возглавляемая Наксипаэлем и Безиет маленькая группа выживших продолжала продвигаться к центру. Они покинули ярмарку кровопролития и вышли на крытые улицы и широкие галереи Метзуха, периодически пересекая лишенные крыш, неестественно безлюдные площади и поднимаясь по лестницам, где побольше, где поменьше заваленным обломками. По мере отдаления от Великого Канала становилось все меньше следов вторжения. Тела, которые они находили, все чаще демонстрировали признаки гибели от рук смертных, нежели искаженных сущностей из-за пелены.

Все время вглубь, все время вверх. Харбир начал подозревать, что архонты на самом деле не знали, куда направляются, и просто строили из себя уверенность, идя куда глаза глядят. Чтобы прочистить мозги, Харбир нюхнул щепоть агарина и посмаковал его остроту и дрожь, прошедшую по позвоночнику. Единственной положительной стороной недавних событий было то, что карманы Харбира теперь распирало от награбленных стимуляторов и наркотиков. Если он выживет, то станет богат, или, по крайней мере, надолго обеспечит себя запасами. Плоский металлический пятиугольник, который дал ему Ксагор, по-прежнему лежал в одном из внутренних карманов наемника. Вещица оставалась инертной и безжизненной, но источала неясное чувство защищенности, которому Харбир в сложившихся обстоятельствах был только рад. Он прикоснулся к пятиугольнику, и это дало ему новую идею касательно того, как сподвигнуть Ксагора на действие.

— Ксагор, нам просто надо найти хорошее укрытие и спрятаться, пока все это не рассосется, — сказал Харбир, надеясь, что это прозвучало самым убедительным и вразумительным образом. — Мы оба обязаны защитить то, что мне передал хозяин. Бродить по городу с такой штукой просто опасно.

Услышав это, Ксагор на миг замешкался. Харбир знал, что развалина предан своему хозяину, как какое-то домашнее животное, хотя ему сложно было понять подобное обожание. Одного лишь предположения, что Ксагор рисковал каким-то образом подвести мастера Беллатониса, было достаточно, чтобы развалина остановился и задумался.

— Этот не так уж уверен, — наконец признался Ксагор, — что Гора Скорби будет более безопасным местом для кого-то из нас, не считая архонтов.

— Вот видишь! Теперь ты понял! — прошипел Харбир. — Если мы сунемся на Гору Скорби, то нас просто швырнут в какую-нибудь заваруху, которая случится потом, и в еще одну, и в еще, и так пока мы не погибнем!

Харбир быстро умолк, когда увидел, что Безиет бросила резкий взгляд в его сторону. Он взмолился, чтоб та не расслышала его слова — она выглядела опасно разочарованной, и ей хотелось на чем-то выместить досаду. Выжившие уже какое-то время шли в полном молчании, и слышно было лишь треск, грохот и отдаленные вопли города, раздираемого катастрофой.

Наконец, Ксагор отважился прошептать:

— Мы вдвоем недостаточно сильны, чтобы выжить сами по себе.

— У меня есть план, — самодовольно заявил Харбир. — Ты просто держись ко мне поближе и следуй за мной, когда я начну действовать.

На миг Ксагор неуверенно уставился на него, а потом фаталистично пожал плечами.

— Ксагор останется с даром хозяина. Если так надо, этот должен быть рядом, чтобы подобрать его.

— А? Что это ты имеешь в виду, «подобрать»?

— Если Харбир умрет, Ксагор должен подобрать дар. Хозяин указал, что дар способен остаться невредимым при экстремально высоких температурах, среди энтропических энергий и при воздействии значительной сдавливающей силы.

— О. Благодарю за то, что придал мне уверенности.

Они вышли на еще одну разоренную улицу, на сей раз открытую, так что вверху были видны ядовито окрашенные небеса. Там, в высоте, вспыхивали тонкие, как иглы, полосы огня и ложных молний. По ним можно было понять, что в воздухе, во многих километрах над головой, бушуют битвы, слишком далекие, чтобы различить противников и вообще что-либо, кроме залпов орудий. Кто бы там ни сражался, но бой выглядел весьма ожесточенным, подумалось Харбиру. Теперь его план — попросту украсть где-нибудь реактивный мотоцикл или скайборд — показался не таким уж заманчивым. План вообще был довольно расплывчат в том, что касалось вопроса «куда потом лететь», но враждебные небеса явно не были тем местом, где следовало бы находиться.

Улица впереди расширилась и влилась в открытый двор шириной с площадь для парадов, где в нескольких местах из мостовой вяло сочилась влага разбитых фонтанов. С трех сторон двор окружали руины разнообразных зданий, выходы на улицы были завалены. В дальнем конце двора вырисовывалась металлически-серая стена, которая поднималась вверх на полдюжины метров, и ее верх был усеян зубцами. Вдалеке за похожими на клыки мерлонами виднелась еще одна отвесная стена, на сей раз из покрытого глубокими бороздами серебра; она тянулась ввысь так далеко, что терялась из виду. Вдоль подножия серой стены тянулась подозрительно ровная щель, отделяющая ее от фундамента, и не было видно ни ворот, ни моста. Увидев это, Харбир вдруг сразу понял, где они находятся.

— Ступени Латийи, — пробормотал он про себя. — Так значит, наши архонты все-таки знали, куда им надо.

Ступени Латийи представляли собой последовательность связанных друг с другом движущихся платформ, по которым можно было взобраться на более высокие ярусы Комморры, что вокруг Когтя Ашкери. Ходили байки, будто когда-то давно жила архонт Латийя, которая так сильно боялась летать, что приказала построить эти ступени, чтобы облегчить себе доступ к верхним ярусам. История была неправдоподобна, но в прошлом в Комморре случались и более странные вещи, а не столь прозаические фобии оставляли потомкам куда более скверное наследие. В нынешние времена ступени считались всего лишь старомодной диковиной и редко использовались на практике, хотя, как правило, хорошо охранялись. Харбир слышал, что ступени работают благодаря некоему жидкому металлу, находящемуся под давлением, именно он и двигает платформы. Наемник даже не думал, что ступени все еще работают.

Выжившие начали осторожно продвигаться на открытое пространство, инстинктивно расходясь шире, чтобы представлять собой менее соблазнительную цель для снайперов, которые могли тут скрываться. Когда они уже прошли часть двора, Харбир заметил движение, мелькнувшее между крепостных зубцов, и прокричал предупреждение. Все девятеро исчезли за кусками обвалившихся каменных сооружений, едва хоть кто-то успел моргнуть. Они знали, что неважно, насколько умелым был воин, выстрел темного копья или залп дезинтегратора мог оборвать его жизнь в одно мгновение.

Харбир припал к земле за чашей фонтана в форме полумесяца, откушенной от основания. В нескольких метрах от него залег Ксагор, спрятавшийся за обломком камня, который едва прикрывал его целиком. Выставив свою нелепую винтовку, развалина начал водить стволом по укреплениям. Харбир с интересом наблюдал, гадая, подстрелят Ксагора или нет. У него самого был только пистолет, и поэтому он считал, что вернее всего будет пока не высовываться. Не в первый раз наемник пожалел, что не подобрал что-нибудь потяжелее на месте парада, но тогда ему показалось, что не надо брать с собой лишнего груза, чтобы потом волочиться с ним. В Ксагора не стреляли, и сам он не стрелял. Через несколько секунд Харбир тихо окликнул развалину:

— Ты что-нибудь видишь?

— Несколько голов двигается, — сказал Ксагор и неуверенно добавил: — Пока нет стрельбы.

Харбир выглянул из-за края чаши и увидел четыре головы в шлемах и стволы, торчащие между зубцами. Признаков какого-либо оружия крупнее винтовки не было, и все они располагались под таким углом, что ни в кого конкретно не целились. Это было либо хорошим признаком, либо частью очень сложной засады. Харбир нырнул обратно и оглянулся на улицы, оставшиеся позади. Если оттуда сейчас выбежит группа воинов (или, сказать по правде, даже группа маленьких детей), то выжившие окажутся в смертельной ловушке. В том направлении не было ничего видно или слышно, но Харбир по-прежнему ощущал зуд в той точке между лопаток, которой он в свое время научился доверять. Что-то явно было не так.

Наксипаэль выпрямился в полный рост и крикнул властным голосом:

— Я — лорд Наксипаэль из Ядовитого Потомства. Кто говорит от вас? Спуститесь и присоединитесь к нам, ибо мы должны собрать наши силы вместе.

Повисла пауза, а потом в ответ донесся чей-то крик. Харбир с кривой усмешкой отметил, что это был не один из видимых воинов, но кто-то, прячущийся от их глаз. Он спросил себя, сколько еще может скрываться там, за стеной.

— Ядовитое Потомство — сброд из нижних дворов. Вам не следовало даже высовываться из Метзуха, — таков был высокомерный ответ.

Это было интересно и многое говорило об ответившем. Он был не из Метзуха и не из союзников нижних дворов, это точно. Межъярусное соперничество намекало, что это мог быть житель Хай'крана, они всегда особенно презирали Метзух, расположенный прямо под ними, точно так же, как Азхоркси не питали к Хай'крану ничего, кроме пренебрежения. Так продолжалось до самого верха, вплоть до Горы Скорби и Центрального пика. Также важно было то, что невидимый говорящий не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы встретить мелкого архонта лицом к лицу или приказать ему удалиться. Этот факт не ускользнул от внимания Наксипаэля, и он цинично рассмеялся.

— Вы не можете спуститься, так? Вы застряли наверху, потому что управление ступенями заблокировано. Угадайте, у кого есть ключ?

Еле заметная горизонтальная линия появилась на отвесном серебряном склоне позади укреплений и начала с обманчивой неторопливостью опускаться, быстро становясь все четче и темней. Наксипаэль увидел это и ткнул пальцем в сторону приближающегося призрака.

— Лучше бы вам присоединиться ко мне, пока это возможно, потому что скоро у вас появится компания, — весело прокричал он. — Может быть, они будут более склонны к тому, чтобы пользоваться здравым смыслом в критической ситуации.

Головы в шлемах исчезли, и из-за стены послышались проклятья и лязг доспехов, как будто кто-то бежал. Стало видно, что опускающаяся линия — это еще одна крепостная стена, на сей раз цвета латуни, и вдоль нее стоит ряд воинов. Резкий треск осколочного огня смешался с хриплым лаем дезинтеграторов, ясно говоря, что с новоприбывшими переговоров не будет. В ответ с более высокой стены немедленно ударил интенсивный огонь.

— Хорошо! — снова закричал голос, в котором появилась нота отчаяния. — Помоги нам, и мы присоединимся к тебе!

Наксипаэль пропел пять странно искаженных слов, и, чуть задрожав, вся серая, как железо, стена, начала опускаться. Трещина у основания сузилась и исчезла, крепостные зубцы продолжали скользить все ниже, пока не превратились в ряд торчащих из земли острых клыков, между которыми можно было свободно пройти. За ними Харбир увидел дюжину воинов в бронзово-зеленых доспехах, которые прятались за жалкими баррикадами, наваленными из упавших обломков. Латунная стена все еще находилась на высоте в десяток метров, и снизу можно было ясно различить подъемники, соединявшие ее с покрытым бороздами склоном.

— Все сюда! — приказал Наксипаэль. Выжившие поспешили подчиниться — все, кроме Харбира и Ксагора. Они на миг замешкались, глядя друг на друга. Сейчас был идеальный момент, чтобы отделиться от клики Наксипаэля и Безиет, прежде чем та снова ввяжется в бессмысленную драку с невысокими шансами на победу. С другой стороны, Ксагор был прав, если они вдвоем останутся в Метзухе, где скрываются демоны, шансы у них окажутся и того меньше.

— Вы двое! Вперед, не то я вас сам убью! — рявкнул Наксипаэль, который уже ждал у первого ряда зубцов, и многозначительно приподнял бластпистолеты. Мимолетные мысли о побеге исчезли, и Харбир побежал к архонту с Ксагором, следующим по пятам. Как только они минули край стены, Наксипаэль произнес четыре слова, и металлически-серая платформа начала подниматься. Высокоскоростные осколки выбивали крошку из жалких убежищ, разбросанных по ней. Сверкнул луч темного копья, и грозная вспышка антисвета испарила одного воина вместе с камнем, за которым тот прятался.

Расстояние до верха латунной стены стремительно уменьшалось по мере того, как платформа поднималась ей навстречу. Харбир прикинул, что оно уже уполовинилось, еще несколько секунд, и они сравняются. В обе стороны летели гранаты, сея на стенах яркие цветы плазменного огня. Когда осталось три метра, Харбир побежал вперед, уклоняясь и отскакивая, как только мог, чтобы его не задели свистящие мимо ушей отравленные осколки и бушующие вокруг разряды энергии. Осталось два метра, и он смог четко разглядеть врагов — воинов Азхоркси в черно-пурпурных облачениях и шлемах, увенчанных серебряными полумесяцами. Харбир откатился от очереди осколков и устремился к той точке стены, где только что разорвалась граната. Один метр, и Харбир взметнулся в воздух и стремительно проскочил между острыми зубцами, отчаянно надеясь, что он не единственный, кто это сделал.

Глава 13 Восхождение

Вычурный фасад храма Архры вздымался перед Морром и Пестрым, подобно утесу. Ярус за ярусом поднимались грозные арки, скрытые в тени тесно выстроившихся колонн. Крутые лестничные пролеты переплетались среди осыпающихся постаментов, отягощенных всевозможными гротескными изваяниями. Храм был выстроен из темного глянцевитого обсидиана, который, казалось, поглощал свет, падающий на него. Буйная растительность покрывала его подножие, словно застывшая зеленая волна, нахлынувшая на черную скалу. Мясистые ползучие лозы и ярко цветущие лианы несколько смягчали вид нависающего над ними монументального сооружения, но пышная зелень столь резко контрастировала с черным камнем, что это придавало храму какую-то чуждую, враждебную атмосферу, от которой становилось дурно.

Пестрый ожидал, что кто-то вступит в финальную схватку с Морром, когда тот приблизится, но великан-инкуб миновал первые ступени без происшествий. Храм был тих как могила, и даже звуки природы, доносящиеся с болот вокруг, как будто заглушались его присутствием. Ощущение, что некто настороженно наблюдает за ними, у него возникло еще давно, но здесь оно было просто ошеломительным, как будто в каждой темной арке скрывался безмолвный страж. Как только Пестрый поставил ногу на первую ступень, по позвоночнику пробежал эмпатический холод. Страсть и желание убивать въелись в каждый камень этого святилища, эхом отражая тысячелетия кровопролития и насилия, возведенных в вид искусства и отточенных так тщательно и умело, как способны лишь эльдары.

Морр уверенно поднимался и, судя по всему, твердо знал, куда направляется. Он прошел через первый ряд арок и продолжил путь наверх. Пестрый заставил себя следовать за ним, минуя постаменты со статуями припавших к земле зверей и рослых воинов. Среди изваяний значительно преобладали низкие многоногие чудовища, которые, как предположил арлекин, были скорпионами из разных миров и реальностей. У некоторых имелись неприятно гуманоидные детали: руки вместо клешней, лица с огромными глазами. В отличие от практически всех храмов, которые Пестрый когда-либо видел, лица всех статуй были обращены не к внешнему миру, но к самому зданию.

Еще три яруса, и Морр исчез в одной из арок, даже не оглянувшись. Когда инкуб пропал из виду, где-то в глубине храма ударил колокол. Скорбный гул как будто повис в неподвижном воздухе. Пестрый поспешил за своим спутником, но неожиданно для себя остановился на пороге, заколебавшись на миг между светлым миром снаружи и темнотой внутри. Ему в лицо как будто ударило холодное дыхание, поднимающееся из глубин подземного мира, и перед ним простирались одни только тени. Наконец, Пестрый собрал всю свою храбрость и шагнул в арку. Его не приветствовал гром большого колокола, что он нашел тревожным и утешительным в более-менее равной степени.

Через несколько шагов после арки коридор изогнулся, и темнота стала абсолютной. Пестрый помахал рукой перед глазами и едва смог ее различить. У него возникло сильное, почти всепоглощающее желание разжечь огонь, и все же он чувствовал, что это будет в некотором роде… кощунственно и неприемлемо. Во тьме таилось чье-то гнетущее присутствие, и некая глубинная, первобытная часть Пестрого совершенно не желала увидеть его без покрова темноты. Он решил, что это мудрый совет, и волей-неволей пришлось продвигаться дальше на ощупь. Коридор все вился и вился между колонн. Иногда камень под ногами был ровным, иногда слегка покатым, но путь все время уходил вниз, ни разу не поднимаясь. Тишину нарушали лишь звуки, издаваемые какими-то насекомоподобными созданиями, которые со стуком перебирали лапами или пресмыкались в тенях, уходя с пути Пестрого и неотрывно следуя за ним.

Из-за отсутствия внешних стимулов казалось, что время растягивается на целые часы, хотя это было невозможно. Пестрого начало охватывать чувство, которое ни с чем нельзя спутать, чувство, что он погружается в разверстую могилу, в склеп, откуда нет выхода. Все здесь настолько плотно пронизывала скверна смерти, что она как будто погребала его заживо. Через какое-то время, показавшееся вечностью, Пестрый заметил впереди вертикальную линию тусклого света. Слабенький поток фотонов каким-то образом умудрился пробиться за обсидиановую колонну и чуть развеять чернильную тьму.

Пестрый с нетерпением шагнул навстречу свету, но тут легкий ветерок коснулся его лица и не дал сделать следующий шаг. Он посмотрел вниз. У самых ног зияла черная яма, куда рухнул бы любой, кто опрометчиво устремился бы вперед из этой конкретной точки. Далеко внизу, на дне, поблескивали шипы, что при такой глубине выглядело излишним.

— Как-то это подло, — вслух пожаловался Пестрый, без усилий перескочил провал и, подойдя к колонне, из-за которой пробивался свет, обнаружил перед собой длинный зал.

Пол в нем был ниже, чем в коридоре, и со всех четырех сторон спускались ступени. Многие плиты, видимо, упали на нижний ярус, образовав по всему залу неправильный узор из ям с гладкими краями. Пестрый готов был поспорить, что в каждой из них тоже есть колья. В зал вело также множество других арок, открытых пастей, полных тьмы, что таились за лесом колонн из черного камня. Более массивные столбы поддерживали крышу, скрытую тенями. Единственный свет исходил от горстки сальных свечей, расставленных по ступеням — эти примитивные светильники вполне могли бы соседствовать с каменными ножами и медвежьими шкурами. В их неровном свете ясно виднелись две вещи: во-первых, там был Морр, который стоял спиной к Пестрому и лицом к дальнему концу зала. Во-вторых, над тем самым концом зала доминировала громадная фигура того, кто мог быть только Архрой.

Легендарный воин возвышался на добрую сотню метров, облаченный в шлем со множеством клинков и древние доспехи, с огромным, готовым к бою клэйвом в руках. С высоты сверкали глаза статуи, сделанные из гигантских рубинов, и крошечные движущиеся огоньки свечей придавали им пугающее подобие жизни. Пестрый замедлился, не желая спровоцировать нападение своим внезапным появлением. Он уже собирался прочистить горло, чтобы вежливо оповестить о своем присутствии, когда Морр заговорил.

— Можешь войти сюда, маленький клоун, — сказал он. — Это зал испытания. По традиции он открыт для любого достойного просителя. Ты уже доказал, что достоин ступать по этим камням.

Пестрый вошел в зал и осторожно приблизился. Чего-то не хватало, и в словах инкуба чувствовалась горечь. Морр явно ожидал иного от возвращения в храм.

— Где иерархи? — наугад спросил Пестрый.

— Действительно, где? — прогремел Морр. — Они встретили бы достойного просителя в этом месте и с радостью приняли бы любого странствующего инкуба из нашего братства, неважно, из какого храма тот происходит. Для меня — ничего. Они прячутся от меня.

— И… что теперь?

— Я пойду во внутреннее святилище и встречу их там, — с ледяной уверенностью сказал Морр. — Если понадобится, я не оставлю камня на камне от этого храма. Их трусость оскорбляет Темного Отца и служит доказательством тому, что они недостойны нести другим его вероучение.

Морр шагнул вперед, а потом замер. Не успела мигнуть свеча, как в зале появилась иная фигура — скорее даже, открыла себя там, где скрывалась все это время у них на глазах.

Теперь между Морром и статуей стоял высокий воин в сегментированных, украшенных клинками доспехах древнего вида. Новоприбывший был вооружен метровыми мечами-близнецами с крючковатыми концами, которые инкубы называют полуклэйвами. Пока что они свободно свисали по бокам его тела.

— Стой, где стоишь! — предупредил Пестрого Морр. — Не поднимай оружие, если тебе дорога жизнь!

Хотя инкуб, преграждающий путь Морру, стоял совершенно неподвижно, в его позе ясно читалась готовность взорваться движением, не пройдет и одного удара сердца.

— Что происходит? — шепотом спросил Пестрый. — Кто это такой?

— У него нет имени, ибо он никогда не говорит. Мы называем его Дражар, «живой меч», — пояснил Морр с чем-то вроде благоговения. — Он — самый смертоносный во всем нашем братстве, непобежденный, истинный мастер клинков.

— Но при этом не иерарх? — с надеждой поинтересовался Пестрый.

— Нет. Он сражал иерархов, но не претендовал на их места. Некоторые говорят, что он — переродившийся Архра, и все же он убивает тех, кто пытается поклоняться ему. Дражар существует лишь для того, чтобы нести смерть.

Пестрый безмолвно округлил губы, выражая смятение. Теперь Морр обратился напрямую к молчаливому воину.

— Дражар! Ты преграждаешь мне путь, но не атакуешь. Иерархи послали тебя, чтобы не допустить меня до их двери?

Рогатый шлем инкуба еле заметно наклонился, подтверждая, что он был послан именно с этой целью.

— Морр! Не бери наживку! — настойчиво прошипел Пестрый. — Они хотят, чтобы ты себя уничтожил. Чистенько расправиться с проблемой, которая им не нужна!

Морр помедлил. Арлекин был прав. Иерархи были против него, а вместе с ними и все братство кроваворуких убийц. Его жизнь воистину подошла к концу.

Но жаркий уголь гнева, который он поддерживал в собственном сердце на протяжении всей своей жизни, лишь разгорелся ярче при этой мысли. Чудовищная несправедливость со стороны иерархов — отворачиваться от него, в то время как он ни на шаг не отступил от основных доктрин учения Архры.

Липкое зловоние политической выгоды ощущалось во всех действиях иерархов, или, вернее, в отсутствии каких-либо действий. Наказать Морра за то, что он расправился с собственным архонтом, затронутым Хаосом, значило бы бросить вызов всему, чему Архра научил инкубов, заплатив за это даже собственным смертным существованием. Оправдание Морра стало бы безмолвным предупреждением для каждого архонта в Комморре: однажды может настать день, когда ваши собственные телохранители-инкубы пойдут против вас, оправдывая себя заветами давно погибшего Лорда-Феникса.

В любом случае вся система отношений инкубов с мириадами иных сил в комморритской структуре власти претерпела бы необратимые перемены, братство ослабело бы и раскололось по трещинам, которые уже становились ясно видны. Лучше было бы, если б проблемы попросту не существовало, и справедливость иерархов никогда бы не подвергалась сомнению.

— Теперь я вижу, — сказал Морр Пестрому. — Чтобы спасти братство, я должен быть уничтожен. Не ради чести или отмщения, но ради удобства.

— О, Морр, — с печалью ответил Пестрый. — По мере всякого восхождения к высшим рангам столь благородные концепции, как честь, становятся все реже. Стремление к власти, можно сказать, требует замены преданности на прагматизм, сотрудничества на сдерживание, а преданности — на удобство. Прискорбно, но так уж это устроено.

Морр оторвал взгляд от по-прежнему терпеливо выжидающего Дражара и перевел его на изящную фигуру в пестром облачении.

— Может, теперь ты согласишься пойти со мной на Лилеатанир? — несколько нетерпеливо спросил арлекин. — Ты же сказал, что пойдешь, если сможешь прийти в храм и остаться в живых. Смотри — вот мы стоим, и мы живы.

Через мгновение Морр снова повернулся лицом к мастеру клинков.

— Одного выживания недостаточно, — медленно проговорил Морр. — Я узнал это на Ушанте еще до того, как увидел другие части вселенной. Жизнь без цели не имеет подлинной ценности.

— У тебя есть цель! Ты можешь спасти Комморру от Разобщения!

— Нет, — сказал Морр, и его безликий шлем снова обратился к Пестрому. Клыки из кровавого камня неожиданно полыхнули рубиновой энергией, и она нахлынула на арлекина, словно цунами из окутанной алым боли. Коварный удар застал Пестрого врасплох, и он упал на камни, корчась от боли. Каждый нерв гудел, как будто по нему мчалось пламя. Парализованный, он мог только в мучительном ужасе смотреть, как громадный инкуб наклонился над ним.

— Теперь я понял свой путь. Прощай, Пестрый.

Харбир застрелил первую фигуру в черно-пурпурном, которую увидел, потом устремился вперед и вонзил клинок в другого воина, наклонившегося над укреплениями, чтобы выстрелить. Он мельком увидел Безиет, врубившуюся в группу из еще троих, и кровь, которая слетала с клинка-джинна, кромсающего и броню и плоть. У него едва хватило времени на мысль, что его сторона превосходит Азхоркси в численности, прежде чем один из них едва не насадил его на штык винтовки. Наемник увернулся от острия и выстрелил владельцу штыка в лицо. Страсть убийства охватила Харбира, и он вогнал собственный изогнутый клинок — полметра бритвенно-острого металла — через подбородок воина прямо в мозг. Он выдернул нож, выпустив дождь алых брызг, и начал снова и снова вонзать его под нагрудник противника.

Что-то врезалось в плечо Харбира, и у него тут же перехватило дыхание. Боль пронизала его нервную систему, словно белый огонь, из легких вырвался ужасающий вопль. Харбир развернулся и увидел еще одного воина в черном и пурпуре, который спокойно стрелял в гущу рукопашной с небольшого расстояния. Рука, в которой наемник сжимал пистолет, дрожала, будто его разбил паралич, но в отчаянии он все равно поднял оружие и выстрелил за спину, не целясь. Воин повалился, как зарубленный — возможно, от ненадежных осколков Харбира, возможно, от еще чьего-то выстрела вслепую в этой яростной перестрелке. Внезапно оказалось, что все воины в черном и пурпуре повержены. Разношерстная банда Наксипаэля снова одержала победу. Колени Харбира подогнулись, и он упал, чувствуя, как яд распространяется по крови.

Ксагор возник рядом еще до того, как наемник успел набрать воздух для еще одного вопля. И все же развалина сначала с приводящей в бешенство осторожностью уложил наземь свою винтовку и только потом осмотрел рану Харбира. Металлическая птичья лапа Ксагора властно стиснула его плечо, отчего тот разразился бурей проклятий.

— Харбир вертится, как ребенок, — пожурил Ксагор. — Просто задет осколком, нет крупных потерь тканей.

— Яд, идиот! — взвыл Харбир. — Я отравлен!

В затянутой в перчатку руке Ксагора появился уродливый металлический шприц. Развалина пренебрежительно хмыкнул, тыча толстой иглой вокруг раны.

— Кровавая песнь и саурнил — нейротоксины вроде фейруна, дешево и сердито, — каждое слово развалины было пронизано презрением. — Это легко поправить.

Огонь, жгущий жилы Харбира, внезапно угас, словно залитый ледяной водой. Потом у него начали подергиваться руки и ноги, а плечо адски заныло. Развалина обрызгал рану каким-то герметизирующим составом, чтобы она не кровоточила.

— Ксагор думает, Харбиру надо в будущем носить броню, — предложил он. В ответ Харбир наградил его испепеляющим взглядом.

— Броня не спасет тебя от того, что убивает сразу, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Быстрые ноги — спасут!

Эта идея для него было чем-то вроде личной философии, но сейчас она быстро приняла масштаб полного и всеобъемлющего основания для неприятия всего, что его отягощает. Ксагор снова хмыкнул.

— Харбир слишком доверяет своим умениям, умение не может защитить от случая. Судьба сильнее.

Развалина подобрал винтовку и поспешил удалиться, чтобы позаботиться о других раненых. Харбир осторожно принял сидячее положение и осмотрелся вокруг. Две ступени выровнялись, образовав еще один широкий двор с рядом латунных зубцов посередине. По обе стороны возвышались широкие арчатые ворота, за которыми простирались парки. Судя по разбросанным телам, большую часть потерь от нападения Азхоркси приняли на себя хай'крании. Выжившие из Метзуха потеряли лишь одного из своих, какого-то безымянного воина, который лежал неподалеку, разорванный выстрелом из дезинтегратора почти напополам. Архонты Безиет и Наксипаэль стояли над пленником, или, скорее, врагом, который еще не умер от ран. Харбир осторожно подкрался поближе, чтобы лучше расслышать допрос.

— Кто удерживает другие ступени? — крикнула Безиет, поставив ногу на грудь пленного.

— Поднимитесь и увидите! — удалось выдавить тому, прежде чем его голос перешел в вопль боли. — Не знаю! Архонт Джхири послала нас захватить нижние ступени у хай'краниев.

— О? И зачем же ей это понадобилось? — почти вежливо поинтересовался Наксипаэль. — Она получила приказ с Центрального пика?

— Спросите его, зачем! — взвизгнул пленник, тыча в сторону Харбира. Оба архонта тут же бросили на него неприятно пристальные взгляды, пока тот пытался понять, что значит это обвинение. Наемник осознал, что имеется в виду не он, а хай'кранский воин в богато украшенной броне, стоящий неподалеку. Судя по его бронзово-зеленому боевому облачению, он был драконтом или, по меньшей мере, вернорожденным кабалитом. Должно быть, именно он руководил охранниками первой ступени, которые присоединились к Наксипаэлю. Архонт Ядовитого Потомства вопросительно поднял брови. Драконт, если он был драконтом, заерзал на месте, беспокоясь из-за внезапно возросшего внимания к его персоне.

— Ну? — подтолкнул Наксипаэль. — Почему это мы должны спросить тебя, Сота?

Драконт Сота неопределенно пожал плечами.

— Архонт Осксия придерживался мнения, что Метзух уже потерян, и у него был план, как установить карантин над всем ярусом.

— Хмм, «карантин» звучит как изящный эвфемизм, не так ли? — поделился с Безиет Наксипаэль. — Можно спокойно предположить, что Осксия имел в виду «запереть ярус, пока все в нем не умрут».

— Осксия коварен и не питает любви к Метзуху, — ответила Безиет, — но я готова поспорить, что наш новый друг раскрывает нам не все.

Полузабытый пленник под каблуком Безиет засмеялся жутким задыхающимся смехом, как будто захлебывался жидкостями собственного тела.

— Расскажи им остальное! — прокашлял он. — Это хорошая шутка, заслуженная.

— Что ты сделал, Сота? — тон Наксипаэля стал ледяным.

— Ничего! — сбивчиво вымолвил драконт. — Осксия послал весть Векту, я в этом не был замешан.

— Какую весть?

— Что Метзух полностью утрачен и его… следует зачистить.

Пленник снова расхохотался, и из его рта полезла розовая от крови пена.

— Мы перехватили вашего посланника! — выплюнул он сплошным потоком слов. — Мы отправили его наверх, дополнив сообщение, и теперь Вект думает, что Хай'кран тоже утрачен! Считайте, что вы все мертвы!

Пленник закашлялся, содрогнулся и шумно испустил дух. Забрызганные кровью губы так и остались раскрытыми в безумном смехе.

Безиет и Наксипаэль обменялись загадочными взглядами, а потом удалились от трупа пленного, чтобы обсудить его признание наедине. Харбир догадывался, о чем они думают. Если Верховный Властелин получит весть о том, что целые ярусы Нижней Комморры утрачены, он активирует определенные древние механизмы безопасности. Они же наглухо отрежут эти районы от остального города, возведя непроницаемые энергетические поля. Вект использовал их и раньше, когда вторжения из-за пелены доходили до того, что угрожали существованию города.

Если внешние преграды устоят, то демонические сущности окажутся в ловушке и будут постепенно слабеть после того, как уничтожат всех живых существ, способных питать их. Когда настанет время, войска властелина снова войдут в отрезанные районы и постараются выследить и уничтожить всех, кто остался в живых, основываясь на небеспричинном предположении, что они должны были стать одержимыми, чтобы выжить. В давние дни Коготь Кириикс претерпел подобную судьбу, когда один из его архонтов решил, что союз с демонами окажется отличным способом свергнуть Верховного Властелина.

Это, конечно, если выдержат внешние преграды. Если же нет, тогда отрезанные области станут воплощениями ада, как проклятый Шаа-дом, навсегда утраченный и наполненный анархическими энергиями пустоты. Получит ли Асдрубаэль Вект сообщение? И если да, то поверит ли ему? Харбир не знал, но великий тиран имел заслуженную репутацию безжалостного владыки, который вполне мог бы запечатать целые ярусы города, будучи уверен, что в них таится угроза. Наемнику попался на глаза Ксагор, который закончил лечить раненых и возвращался к нему. Развалина с профессиональным негодованием глянул на труп пленника, когда проходил мимо.

— Дилетанты, — тихо фыркнул он, переведя взгляд на архонтов, все еще занятых обсуждением.

— Они получили, что хотели, — сказал Харбир. — Очевидно, тирану послали сообщение, что и Метзух, и Хай'кран надо запечатать.

Ксагора заметно передернуло при мысли об этом.

— С губ умирающих ложь сходит легко, — заметил он. — Хозяин учит нас, что надо возвращаться к одному вопросу снова и снова, не давая смерти вмешаться.

— Уверен, что так оно и есть, но прямо сейчас даже вероятности того, что это правда, достаточно, чтобы погубить всех нас. Так что я бы уж лучше рискнул, поверив мертвому информатору.

— Этот думает, что не ему это решать.

— Тебе бы подумать, чего больше хочет хозяин, — презрительно усмехнулся Харбир. — Чтоб мы завязли в междоусобицах кабалов или чтоб мы спрятались в каком-нибудь безопасном месте?

— Дай этому знать, когда найдешь такое место, — согласно кивнул Ксагор. — Ксагор не может лечить клиентов целыми кабалами, слишком много ран в каждом бою.

Харбир поднял взгляд на покрытый бороздами склон. Там, наверху, невидимая отсюда, находилась следующая ступень. Если он правильно помнил, то она должна быть цвета меди, после нее идет бронзовая ступень, потом серебряная и, наконец, золотая, доходящая до Дхаэльтраца, что всего на ярус ниже Горы Скорби. Он машинально потер плоский металлический пятиугольник в потайном кармане, и тут его посетила идея.

— Мы не туда идем, — пробормотал Харбир про себя. — Надо идти вниз, а не вверх.

— Этот не понимает. Вверху гибель, внизу гибель, смерть везде, где б мы не были, — почти пропел Ксагор своим безжизненным монотонным голосом.

— Смотри, верхние ярусы полны кабалитов в повышенной боевой готовности, там сейчас царит анархия, и если мы ввяжемся в их драки, нам придется несладко. Нижние ярусы могут вообще запечатать. А в каком месте всегда анархия, даже без Разобщения?

— Сек Магера, — тут же ответил Ксагор.

— Вот именно, Сек Магера, Нуль-город. Мы отправимся туда и присоединимся к самым сильным.

— Чужие и изгои, — сплюнул Ксагор с неожиданным отвращением.

— Поэтому-то они и сосредотачиваются только на том, чтобы выжить, а не на интригах и мести, как кабалиты. Кстати, еще у меня там есть друзья, они могут нам помочь, если, конечно, еще живы.

Ксагор медленно кивнул при этих словах.

— Как сбежать без последствий?

Харбир посмотрел в сторону Наксипаэля, спорящего с драконтом из Хай'крана, Сотой. Остальные выжившие из Метзуха и остатки хай'кранских воинов уже смекнули, что происходит, и столпились вокруг архонтов двумя четко разделенными группами. Ближайшая арка, ведущая в парк, что примыкал к ступеням Латийи на этом ярусе, была менее чем в ста метрах от них.

— Сейчас подходящий момент, лучше уже не будет, — Харбир кивнул в сторону арки. — Иди в ту сторону, как будто проверяешь трупы или типа того, потом просто быстро и тихо сматывайся. А я через минутку пойду за тобой следом.

Ксагор тут же устремился прочь и с преувеличенной беспечностью пошел к арке, подталкивая и тыча павших Азхоркси, попадавшихся на пути. Харбир снова повернулся к Наксипаэлю и Безиет, которые теперь вместе спорили с Сотой. Последователи обеих сторон с неприязнью глядели друг на друга, оценивая количество, и в воздухе витало ожидание насилия. Харбир начал размышлять, как ему соорудить из всего этого достаточно большую суматоху, чтобы прикрыть собственный побег.

Глава 14 Живой меч

Морр повернулся спиной к рухнувшему арлекину и сделал шаг вперед, к колоссальной статуе Архры, нависающей над дальним концом зала. В ответ Дражар немедленно устремился вперед, перепрыгивая ямы на своем пути быстрее, чем бегущий грифлев. Через миг он уже приземлился перед Морром и преградил ему путь полуклэйвами, вознесенными для удара. Двое инкубов замерли живыми статуями, словно два колосса, и воздух между ними трещал от напряжения. Ни один не двигался с места, и они твердо смотрели друг на друга, сойдясь в молчаливом поединке воли. Мгновения переходили в минуты, но ни один из них даже не дернул мускулом.

Без всякого предупреждения застывшая сцена взорвалась действием. Первый обмен ударами был так быстр и свиреп, что за ним невозможно было уследить невооруженным глазом и нельзя было сказать, кто атаковал первым. Танец стремительных клинков оставил после себя лишь сверкающие следы на сетчатке, по которым можно было понять, что клэйв Морра полоснул сверху вниз, а один из полуклэйвов Дражара отразил удар в тот же миг, как его хозяин крутанулся и сделал мощный выпад вторым клинком. Мечи-близнецы Дражара рассекли воздух, словно лапы богомола, и Морр отскочил в сторону, чтобы его не оттеснили в яму.

Пестрый наконец начал оправляться от парализующего нервы выстрела Морра и восстанавливать контроль над предательски подгибающимися конечностями. Он подтянул ноги под себя и неловко встал, хотя по-прежнему чувствовал тошноту. Схлестнувшиеся инкубы не удостаивали его вниманием. Они замкнулись в собственной вселенной, где были только Морр и Дражар, подобные двум нейтронным звездам, вращающимся вокруг одной оси. Любая попытка вмешаться в их состязание неизбежно закончилась бы смертью. Пестрому пришлось заключить, что все надежды потеряны, и ему остается только наблюдать за развитием трагедии, одновременно поражаясь смертоносной искусности бойцов.

Оба были настоящими мастерами, в этом можно было не сомневаться. Из-за разного оружия их бой был соревнованием скорее на скорость, чем на силу. Даже могучий Дражар, живой меч, не смог бы заблокировать тяжелый клэйв Морра, описывающий над ним смертоносную дугу. Но и Морр не мог сравниться в скорости с быстрыми как стрелы полуклэйвами Дражара. Они постоянно двигались, постоянно меняли место, уклоняясь друг от друга среди асимметричного узора открытых ям и сплошных плит, даже не глядя под ноги. Их маневры и ловкость сами по себе захватывали дух, а вой клинков, разрывающих воздух, внушал ужас. Бойцы перемещались по залу, не прекращая яростной схватки, огибали и перепрыгивали ямы, подступали к статуе Архры и снова отдалялись. По стенам метались и скакали гротескные тени, отбрасываемые дуэлянтами, как будто в зале сражалась целая армия демонов. Все это происходило в зловещем молчании, и слышно было лишь шорох сабатонов по камню и свист сталкивающихся клинков.

После особенно яростного обмена ударами два инкуба снова оказались порознь и замерли, как на живой картине. Дражар подался вперед с полуклэйвами наготове — один занесен над головой, как жало скорпиона, другой направлен точно в сердце соперника. Доспехи Морра были истерзаны, и кровь сочилась из доброго десятка неглубоких ран. Высокий инкуб на миг опасно покачнулся, и Дражар тут же ринулся на него, чтобы прикончить ослабевшего противника… но едва не потерял голову при этой попытке. Клэйв Морра с шипением метнулся вперед, быстрее, чем атакующая змея. Невероятно изогнувшись, Дражар перехватил стремительный клинок обоими мечами, и его по инерции оттеснило назад, так что сабатоны заскрежетали о камни.

Но это было последнее усилие Морра, исчерпавшего все силы. Он вернул клинок слишком медленным, неаккуратным движением, и в тот же миг Дражар, столь же быстрый, как и всегда, снова прыгнул и атаковал. Полуклэйвы обрушились на него, как молот на наковальню, и меч Морра искрил, парируя выпады один за другим, но всякий раз его движения были чуть медленнее и чуть слабее. Морр истекал кровью, и вместе с ней уходила его невероятная сила.

Пестрый яснее ясного видел, что скоро произойдет смертельный удар, но он приближался мучительно медленно. Клэйв Морра слишком далеко ушел в сторону, отбитый первым ударом Дражара, и тот сразу же нанес второй, как апперкот. Крючковатый конец полуклэйва сверкнул, описав идеальную параболу, и врезался Морру под подбородок. Вспышка, и Морра отшвырнуло назад, словно им выстрелили из пушки. Он с грохотом приземлился на краю ямы. Разбитый шлем укатился куда-то во тьму, клэйв с лязгом упал на камни, выскользнув из бесчувственных пальцев. Дражар прыгнул на павшего врага, подняв безжалостные клинки, чтобы обезглавить его одним ударом. Пестрый закрыл лицо руками и отвернулся, не в силах узреть то, что должно было произойти.

«Жить, как настоящий эльдар, значит жить на лезвии ножа, жить, как архонт, значит жить на самом его острие». Иллитиан повторял эту максиму про себя, поднимаясь по лестнице, ведущей к посадочным площадкам на вершине крепости Белого Пламени. Что ж, если ненавистный тиран Вект вызвал его к себе, словно раба, Иллитиан придет и будет без страха стоять перед ним с улыбкой на лице и жаждой убийства в сердце. Сейчас важно выжить — выжить, чтобы потом он смог спланировать и обрушить на него идеальную месть.

Иллитиан приказал сенешалю собрать всех воинов и союзников, каких только можно взять, не ослабив оборону крепости. Не считая его личной барки, выходило всего пять «Рейдеров», набитых воинами, плюс беспорядочная толпа бичевателей, геллионов и разбойников в качестве эскорта. В такое время это была вполне значительная сила, но ее бы, разумеется, не хватило, чтобы спасти Иллитиана с Центрального пика, если окажется, что Векту известно больше, чем тот надеялся. С другой стороны, Верховный Властелин всегда тщательно старался сделать так, чтобы ни одна отдельно взятая политическая сила Комморры не могла даже при самых лучших обстоятельствах устроить штурм Центрального пика. Крепость Белого Пламени, какой бы мощной и высокой она ни была, представляла собой лишь детскую игрушку в сравнении с гигантским владением самого Властелина. Тех войск, которые были доступны, должно было хватить.

Разглядывая воинов, Иллитиан заметил в них некоторую неуверенность: кто-то потупил глаза, кто-то оглядывался, чувствовалась нервозность, которая уже явно распространялась среди недисциплинированных геллионов и разбойников. Архонт решил, что следует обратиться к своей свите и напомнить ей о долге, так что он повысил голос, чтобы его воспринимали все собравшиеся.

— Услышьте меня! Наш город в опасности, и Верховный Властелин призывает нас на помощь, чтобы вернуть все на круги своя. Иначе он и не мог поступить, зная о мощи Белого Пламени! Сейчас мы отправимся на Центральный пик, чтобы услышать его намерения и принять его справедливые приказы. Теперь не время для страха, но время для наивысшей силы и стойкости. Любой, кто встанет на нашем пути, суть мерзость, которую следует уничтожить, любой, кто падет по дороге, будет навеки потерян. По законному праву, как ваш архонт и владыка во всех отношениях, я повелеваю: подчинитесь мне сейчас, иначе я прекращу ваше существование, прежде чем вы сделаете следующий вдох. Посмотрите вверх! Посмотрите и узрите то, что мы должны преодолеть в этот день, дабы добраться до цели!

Как один они подняли взгляды на адский небосвод над Верхней Комморрой, и перед ними предстала сцена из ночных кошмаров. Илмеи плакали черными слезами. Неровные короны краденых солнц полыхали потусторонними энергиями множества оттенков, и из них сочилась скверна. Звезды взирали с небес, как чудовищные пылающие глаза, в чьем жутком свете видно было движущиеся тучи крылатых отродий. То, что можно было разглядеть за преградой позади солнц, теперь украденных дважды, представляло собой яркое, безумное многоцветье: густые мазки синего и пурпурного сталкивались с завихрениями цвета нефрита и изумруда, из ниоткуда раздувались траурные облака серых и коричневых оттенков, а затем их рассеивали стремительные штормы бело-голубой статики.

Над городом вот-вот должна была разразиться очередная буря. Эфирные энергии с треском проносились сквозь воздух, призрачные огни танцевали на шпилях, от ударов мертвенно-бледных молний сотрясалась вся крепость. Стремительные ветры приносили с собой резкие вскрики и вопли, чуждые языки кричали на наречиях, забытых еще до того, как эльдарская раса впервые поднялась к звездам. Иллитиан бесстрашно всмотрелся в небеса и с гордостью отметил, что его кабалиты подчинились быстро и без вопросов. Да, несколько из их числа упали наземь, содрогаясь в чудовищных конвульсиях от этого зрелища, но они были слабы, и лучше было избавиться от них сейчас, чтобы они не подвели его позже.

Удовлетворившись, Иллитиан шагнул на борт своей личной барки, гравилета потрясающей красоты. Нос, свирепо торчащий вперед, был инкрустирован рубинами и алебастром, изображающими символ Белого Пламени. Изящные линии узкого корпуса великолепно изгибались от самого носа до расширенной кормы, вмещающей гондолы с гравитационными двигателями. Иллитиан взошел на открытую платформу в центре барки и уселся на богато украшенный трон. Телохранители-инкубы заняли места у длинноствольной осколочной пушки и дезинтеграторов, стоящих на лафетах вдоль фальшбортов. Иллитиан кивнул рулевому, и его транспорт плавно поднялся с посадочной площадки. Позади взмыл вихрь из «Рейдеров», крылатых бичевателей, реактивных мотоциклов и скайбордов и быстро рассеялся вокруг барки. Иллитиан сделал еще один жест, по которому барка рванулась вперед, словно стрела, выпущенная из лука.

Перед ними простирался зубчатый ландшафт Верхней Комморры, безумное и роскошное множество темных башен, увенчанных клинками шпилей и крыш, усеянных острыми шипами. Во многих местах пылали пожары, и грязные потоки дыма вились на ветру, как потрепанные знамена. Частично обрушенные башни и разоренные особняки торчали из дымки обломанными зубами. Там и сям в темных прогалинах между монументальными пиками вспыхивал огонь орудий. Несомненно, сейчас шли неистовые бои: одни вымещали на других свои давно копившиеся досады и претворяли в жизнь амбиции, сородичи убивали друг друга. Там, внизу, сражались и некоторые из союзников самого Иллитиана, но по сравнению с внушающими благоговейный страх энергиями, бушующими в небесах, их ссоры казались мелочными и неуместными. Иллитиан и его свита, не останавливаясь, продолжали мчаться вперед через Гору Скорби.

Иллитиан подал рулевому сигнал двигатся выше, чтобы избежать огня, который мог бы поразить их снизу. Он сознательно шел на риск, принимая вероятность столкновения с грозами и летучими демонами, ибо слишком хорошо знал, насколько велика точность и мощь вооружений, используемых воюющими кабалами. Он бы скорее попытал удачи против когтей демонов, чем подверг бы свои немногочисленные силы угрозе гибели от меткого огня темных копий, стоящих в засаде. Они поднялись среди рассекающих воздух молний, обжигающих сетчатку вспышек чистой энергии. От грохота и рева бури содрогались все клетки в теле, звук отдавался в самых костях, уши глохли, не в силах выдержать бешенства стихии. Что-то ослепительно вспыхнуло, и пара геллионов просто исчезла, а их гоночные скайборды раскололись на пылающие фрагменты и полетели вниз.

Свита Иллитиана мчалась сквозь хаос, разогнав тягу до максимума, под завывание двигателей. Еще одна молния копьем пронзила мотоцикл разбойника, и его силовая установка детонировала, беззвучно взорвавшись оранжевым пламенем. Следующей жертвой стал один из гладких, обтекаемых «Рейдеров», который ушел в пике, оставляя за собой след из дыма и огня. Крошечные фигурки, размахивая руками, посыпались с его палубы, пока рулевой тщетно пытался вернуть машину под контроль. «Рейдер» исчез среди острых шпилей и башен, и больше его никто не видел.

Свита Иллитиана инстинктивно начала петлять и метаться из стороны в сторону, как будто они могли каким-то образом сбить наводку этим случайным разрядам. Иллитиан обругал рулевого за глупость, думая про себя, что ему приходилось испытывать на себе артобстрелы куда меньшей интенсивности. Неискушенный разум всегда отказывается верить, что ему не дано предотвратить случайные удары судьбы. Иллитиан не был настолько слеп. Его барка обладала встроенными силовыми полями, которые отразили бы молнию, если бы ей не посчастливилось попасть под удар. Единственное, что его интересовало — и не сказать, чтоб так уж сильно — было то, достаточно ли много войск уцелеет в этом испытании, чтобы они могли пригодиться ему впоследствии.

Беллатонис довольно-таки открыто продвигался вниз по крепости Белого Пламени. Он без всякого стыда пользовался покровительством Иллитиана, чтобы его пропустили преграждающие путь инкубы, подозрительные воины и чрезмерно любопытные вернорожденные, которые встречались по пути. Единственного упоминания архонта было достаточно, чтобы погасить всякое желание его задерживать, и это было действительно приятно.

Нижние пределы крепости лежали в руинах. Ему попадалось все меньше и меньше кабалитов Белого Пламени, а те, кого он видел, шли настороженно и быстро, придерживаясь теней. Всюду царил запах гари, и временами Беллатонис проходил мимо трупов, лежащих среди извилистых коридоров и глубоких подвалов. По мере снижения начали проявляться психические феномены: стены, которые плакали багровыми слезами, морозные дымки и маслянистые туманы, которые бормотали и пели на чужих языках.

Беллатонис вздохнул и, смирившись, наконец достал свое собственное оружие. Обычно он считал эту необходимость практически унизительной, ибо это означало, что он что-то неправильно спланировал. Гемункул утешил себя тем, что обстоятельства были далеки от обычных. Иллитиан приказал ему поселиться в старых подземных покоях Сийина, но Беллатонис поймал себя на том, что эта идея вызывает у него все большее неприятие. Кто знал, какие объекты неоконченных экспериментов и сумасшедшие гротески, выбравшиеся из клеток, могут свободно бродить по маленькому царству Сийина? Прежде чем Беллатонис углубится в подземелья, ему понадобятся подкрепления схожего рода.

Приняв решение, на следующем пересечении он повернул в сторону и спустился по маленькой и давно не использовавшейся лестнице. Кривые узкие ступени вились вниз, к одной из цистерн крепости, которая представляла собой тихо плескавшее о берег подземное озеро слизи и нечистот. Беллатонис знал, что в помещении, где оно находилось, находится ниша, в которой скрыта дверь, ведущая за пределы крепости. Это было рискованно, но вряд ли более опасно, чем рассчитывать на то, что выжившие развалины Сийина будут слушаться убийцу своего господина.

Беллатонис остановился у арки, ведущей к цистерне, и внимательно прислушался, пытаясь определить, нет ли кого внутри. Он ничего не услышал, кроме звука мелких волн, бьющихся о камень, и осторожно вошел. Дамбы из крапчатого камня тянулись по широкому черному простору, едва различимому в тусклом освещении. В стенах по обе стороны виднелись бесчисленные одинаковые ниши, лишенные каких-либо отличительных черт. Считая шаги, Беллатонис дошел до той из них, через которую он и Иллитиан проникли в крепость после того, как он нашел архонта умирающим в нижних туннелях от стеклянной чумы.

Гемункул провел длиннопалой рукой по потолку ниши и нащупал ряд крошечных выступов, почти ничем не выделяющихся среди каменной кладки. Когда он уже собирался надавить на них, его всеобъемлющее периферийное зрение заметило быстрое движение. Он сфокусировался на нем, не поворачиваясь, но переведя все внимание на глаза, имплантированные в лопатки, и увидел двух татуированных эльдаров, которые беззвучно крались к нему на расстоянии не более чем в дюжину метров. Они были голыми, если не считать клыкастых шлемов и чешуйчатых набедренных повязок, а их груди и конечности были покрыты закрученными в спирали рядами шипов, похожих на зубы. Босые ноги не издавали даже шороха, ступая по полу, и в руках оба воины сжимали кинжалы с потеками яда, которые сулили быструю смерть от одной-единственной царапины. Это, должно быть, были Отравители, о которых гемункула предупреждали стражники в верхней части крепости.

Беллатонис опустил руку и медленно повернулся к ним лицом, прочистив горло. Двое Отравителей застыли, как статуи, как будто неподвижность могла каким-то образом сделать их невидимыми.

— У меня нет с вами никакой ссоры, — рассудительно проговорил Беллатонис. — Сделайте одолжение, убегите отсюда и найдите себе каких-нибудь жертв из Белого Пламени.

Один из Отравителей бросил на другого еле заметный взгляд, ожидая указаний. Беллатонис вскинул пистолет и застрелил его первым. Пистолет-«жало» со спиральным стволом издал лишь слабое шипение, выпустив из себя наполненную токсином стеклянную иглу, и та вонзилась в грудь Отравителя. В мгновение ока его покрытая татуировками плоть вздулась, как воздушный шар, и распухла вокруг раны настолько, что превратилась в сферу, охватившую все тело несчастного. Раздался скрип растягивающейся кожи, а затем треск: шар плоти взорвался и осыпал его товарища дождем кровавых ошметков.

— Это был состав под названием «вздутомор», скучный, но эффективный и… такой быстрый! А теперь не желаешь ли сбежать? — предложил Беллатонис, наведя пистолет на второго Отравителя. К удивлению гемункула, тот ничего подобного не сделал, а вместо этого со смертоносной точностью метнул свой кинжал. Пистолет-«жало» выстрелил практически одновременно, повинуясь рефлекторному движению Беллатониса, но игла умчалась во тьму всего в ладони от закрытого маской лица Отравителя. Гемункул попытался увернуться от крутящегося лезвия, но он не был ведьмой-гладиатором, что способна ловить ножи на лету. Кинжал попал в плечо, и Беллатонис выругался от боли и изумления.

Выживший Отравитель тут же сорвался с места, шлепая босыми ступнями по камням, и исчез во мраке, прежде чем гемункул успел выстрелить снова. Скрипнув зубами, Беллатонис переключился на вытаскивание клинка из плеча. Он не мог не восхититься тем, как быстро чернели края свежей раны. Может быть, Отравители и забыли о портняжном искусстве, но в том, что касалось ядов, они оправдывали свое имя. Он осторожно прикоснулся к лезвию своим черным заостренным языком и слегка скривился. Это было некротизирующее снотворное снадобье, созданное для того, чтобы заставить жертву лечь и тихонько гнить до самой смерти. Композитный яд, эффекты ингредиентов которого накладываются друг на друга, наверняка с какими-нибудь неприятными сюрпризами, которые активируются, если попробовать применить соответствующие противоядия.

Беллатонис почувствовал неприятное головокружение и выронил кинжал, чтобы ухватиться за край ниши и не упасть. Удар клинка о камень отдался в ушах странным эхом — далеким, долгим звоном, как будто во сне. Гемункул попытался собраться с силами, чтобы протянуть руку и открыть потайную дверь, но потолок ниши вдруг оказался ужасно далеко.

Наконец-то получив свободу охотиться и преследовать, машины террора Ви и Чо выбрались из подземелий в регионе, известном как Разбитая Кость. Они вышли на русло кислотно-зеленой подземной реки, которая извивалась, то огибая внешние районы, то проходя сквозь них, от самого Центрального пика. Имплантированные в машины энграммы памяти говорили им, что эта река предоставит им идеальное прикрытие и кратчайший маршрут в места, где могла скрываться добыча. Извилистое русло реки скрывалось во тьме под занавесом токсичных облаков и проходило через арки и туннели, соединяющие ряды залов и атриумов, которые давным-давно покинули все, кроме отчаявшихся и убогих.

Две подобные осам машины мчались на бреющем полете над токсичной влагой реки, и на ее поверхности оставались идеальные клиновидные следы от их гравитационных турбин. Здесь психический запах добычи был слаб, но создавал определенную тягу, увлекая за собой ограниченные сознания механизмов. Пока что этот малозаметный след мог принадлежать любой из миллионов форм жизни, которые они идентифицировали в том направлении, куда летели. По мере приближения след будет становиться все более интенсивным, вплоть до того момента, когда они распознают цель как индивидуума, отследят его перемещения и обнаружат его логово. Все это было уже предрешено и записано в их высшие мозговые функции набором констант, столь же неизбежным, как сама смерть.

Но все же они обладали автономностью, наиболее драгоценным из всех даров, какими можно наделить автоматы. Чо счастливо петляла вперед и назад, якобы проверяя системы ориентации в пространстве. Ви агрессивно зондировал окружающий субстрат, извлекая из него информацию, и с радостным самозабвением тестировал свое стрелковое вооружение на всем, что двигалось. Ничто не замедляло их продвижение, хотя они и промчались мимо нескольких разбитых гравилетов, которые медленно дрейфовали в потоке, но не нашли в них никаких различимых признаков жизни.

Ви засек наличие непрерывных сейсмических повреждений окружающей структуры и рекомендовал отказ от предполагаемого маршрута на основании высокой вероятности завала. Чо воспротивилась предложению, сославшись на то, что, следуя руслу реки, они достигнут максимальной скорости продвижения. Ви согласился, и пара устремилась дальше, к Когтю Ашкери.

Вскоре Ви и Чо медленно парили над руинами нижнего Метзуха, снова и снова пересекая психический след, по которому двигались. Источник близко — или был близко к этой области в недавнем прошлом, однако в показания приборов вкралась неопределенность. Чо была более чувствительна, чем ее партнер, и смогла обнаружить недавние индикаторы, которые достаточно совпадали с параметрами их цели. Ви нашел более старые следы, которые точно совпадали с ними, но вскоре потерял их, когда они приблизились к неконтролируемому пересечению с Паутиной. Машины безмолвно заспорили о своих находках. Предложение Ви проникнуть в это пересечение было быстро отвергнуто по причине малой вероятности заново взять след на другой стороне.

Чо беспокойно встопорщила лопасти и толстые антенны сенсоров. Логика диктовала, что они должны идти по наиболее свежим следам цели, но Ви упрямо отказывался подтверждать достоверность находок Чо. Ви предлагал вернуться по следам, которые он обнаружил, и выяснить их происхождение, в то время как Чо поддерживала дальнейшее движение по наличествующим следам, пока те не стали размыты. Никто не устанавливал им преимущество точности над своевременностью, протоколы уничтожения действовали без каких-либо дополнительных оговорок, и поэтому две машины обнаружили себя в тупиковой ситуации.

Несколько мгновений Чо беззвучно парила, углубившись в вычисления, после чего предложила решение, которое предельно полно использовало дарованную им автономность. Они разделятся: Ви пойдет по своему следу, Чо по своему. В случае, если оба следа приведут к одному логову, они объединят усилия, чтобы уничтожить цель. В случае, если одна из целей окажется ошибкой ложного распознавания, она будет уничтожена, и сделавшая это машина присоединится к другой так скоро, как только возможно. Чо настаивала, что это единственное оптимальное решение проблемы.

Ви довольно долго размышлял над предложением. Ключевые боевые алгоритмы предупреждали, что рассеивание сил нежелательно, однако некая цепь рассуждений, которую у живого организма можно было бы назвать «опытом» или «уверенностью в себе», побуждала Ви принять план Чо.

И тогда две машины разделили свои пути: Чо углубилась в поиски среди руин у берега Великого Канала, в то время как Ви двинулся по психическому следу, который засек в воздухе. След был запутан и искажен из-за событий, произошедших в городе, но Ви тянуло вверх, как будто на невидимых нитях. Ви испытал поток конфликтующих между собой данных, которые смертное существо описало бы как «возбуждение». Теперь охота стала соревнованием между двумя машинами, каждая из которых следовала собственным курсом к успеху или провалу. Их возлюбленный создатель мог бы гордиться ими.

Глава 15 Способность к милосердию

Проходили секунды, но Пестрый ничего не слышал. Ни последнего проклятья поверженного инкуба перед тем, как его настиг рок, ни звука разрезаемой плоти, означающего, что Дражар забрал голову Морра как трофей. Арлекин осторожно раздвинул пальцы и выглянул наружу. Сцена перед ним практически не изменилась: Морр лежал на каменном полу без шлема, с одним плечом, свесившимся над ямой, не в силах дотянуться до своего упавшего клэйва. Дражар теперь сидел над ним, как огромный бронированный богомол, скрестив полуклэйвы у горла противника. Ему достаточно было дернуть запястьями, чтобы мгновенно обезглавить Морра, однако клинки-близнецы не двигались с места.

Через долгое мгновение Дражар медленно убрал полуклэйвы и выпрямился. Он шагнул назад, по-прежнему глядя на Морра, коротко кивнул и повернулся. В несколько шагов мастер клинков затерялся в тенях и растворился во тьме, как будто его никогда и не было. Пестрый тут же кинулся к Морру, и в его сердце расцвела надежда, когда он увидел, что великан-инкуб все еще двигается. Лишенное маски бледное лицо повернулось к Пестрому, каждая его черта была наполнена мукой.

— Мне отказали даже в достойной смерти! — прорычал Морр. — Я побежден мастером клинков, который никого не оставляет в живых, но он оставил меня страдать в бесчестье!

То было старое лицо, покрытое морщинами и шрамами от бесчисленных стычек. Прямые бесцветные волосы обрамляли твердый лик с острым, воинственно торчащим подбородком и яростными темными глазами. Страсти, которые всегда скрывались под глухим шлемом, теперь горели ярким пламенем жизни.

— Нет! — резко возразил Пестрый. — Дражар мудрее тебя. Он понимает, что у тебя есть великая роль, которую ты должен сыграть, даже если ты сам ее не принимаешь! Ты говорил, что Дражар непокорен иерархам, убивает тех, кто поклоняется ему, и делает, что пожелает — именно это он и сделал, оставив тебя в живых! Он счел тебя достойным, Морр! Достойным жить и сыграть свою партию!

Морр со стоном отшатнулся, вцепившись пальцами в пол от муки. В голову Пестрого вкралась неуместная мысль, что должно быть невероятно сложно продолжать жить после столь сильной жажды смерти, и, возможно, для этого нужна большая храбрость.

Из глубин храма донесся звон колокола — удар, второй, третий. Глубокие низкие звуки накатывали один на другой, порождая вибрацию, которая, казалось, исходила прямо из камней под ногами. Пестрый наклонил голову вбок, недоумевая, что значит этот звон, но быстро решил, что в текущих обстоятельствах он, скорее всего, не может предвещать ничего хорошего.

Одна из толстых сальных свечей на ступенях догорела и угасла, и тени вокруг них сгустились. Пестрый осознал, что потухли уже многие свечи, осталась лишь горстка, по-прежнему освещающая зал.

— Морр, я понимаю, как тебе больно, но мне кажется, нам уже пора уходить.

Морр с трудом поднялся в сидячее положение, уперся локтями в колени и спрятал лицо в руках.

— Зачем? — спросил он. — Зачем мне теперь покидать это место? Я останусь здесь, пока не умру от голода. Это будет подходящий конец.

Еще одна свеча угасла. Тени сгустились еще больше. Громадная статуя Архры стала лишь угрожающим силуэтом во тьме. Пестрый почувствовал едва заметный намек на движение в одной из множества арок в стенах зала, а потом еще один. Из черноты за аркой на него блеснули красные глаза.

— Это бессмысленный, недостойный конец! — вскричал Пестрый, пытаясь смотреть во всех направлениях одновременно. — И весьма вероятно, невозможный — посмотри! Может быть, Дражар считает себя достаточно сильным, чтобы отрицать решения иерархов, но они по-прежнему хотят покончить с тобой и послали других вместо него!

Во всех темных проемах вокруг Пестрого и Морра виднелись пары красных глаз. Жестокие и безжалостные взгляды инкубов, окруживших их. Морр с трудом поднялся и оскалился на Пестрого, когда тот попытался помочь. Даже без высокого шлема инкуб был на целую голову и плечи выше изящного арлекина, подобный мрачному призраку в своих побитых и окровавленных доспехах. Он оглядел зал с презрением, горящим в глазах.

— Так что, вы пришли принести меня в жертву идолу Кхейна? — пробормотал он про себя и, пошатнувшись, наклонился, чтобы подобрать упавший клэйв. — Сожжете меня, как провалившегося кандидата?

Стиснув оружие, инкуб как будто почерпнул из него силу. Он выпрямился, и на его лице снова появилась уверенность. Еще одна свеча оплыла и потухла. Теперь их осталось только три, три тусклых световых пятна в океане тьмы.

— Нет, Морр! — взмолился Пестрый. — Нам надо уйти! Разве ты хочешь, чтоб тебя помнили именно так? Как инкуба, который бессмысленно погиб в собственном храме, хотя мог спасти миллиарды?

Морр немного помедлил и с сомнением посмотрел на Пестрого. На его лице ясно читались муки принятия решения. Погасла еще одна свеча, и между ними пролегли длинные тени. Пестрый немилосердно надавил, пользуясь своим преимуществом.

— Потому что я об этом позабочусь, — ядовито прошипел он. — Все последующие века я буду делать так, чтобы каждый помнил Морра лишь как инкуба, который потерпел неудачу. Он подвел своего господина, подвел свой храм, подвел свой народ!

Морр взревел и замахнулся на Пестрого, клэйв со свистом рассек воздух между ними, но Пестрый одним шажком ушел от удара и демонстративно зевнул, прикрыв рот рукой.

— В таком состоянии ты даже сражаться не можешь, посмотри на себя! Ты едва способен поднять этот здоровенный мясницкий нож, который тебе так нравится, — сардонически добавил Пестрый. — Ты что, пережил битву с Дражаром только для того, чтобы в тот же день погибнуть от куда менее славных клинков? Это и есть честь? Это и есть совершенство, которое ты преследовал всю свою жизнь?

Клэйв Морра замер. Жгучие насмешки Пестрого погасили его ярость, оставив лишь пустоту и боль в глазах инкуба. Он опустил клинок и осмотрелся, как будто впервые увидел этот темный зал по-настоящему. Неумолимые красные глаза блестели, глядя на него из теней, словно шакалы, смыкающие кольцо вокруг раненого льва.

— Нет, — прохрипел Морр. — Это не совершенство, которое я искал.

— Тогда иди со мной, и мы еще создадим о тебе достойную легенду! — с жаром произнес Пестрый. — И будущие поколения будут поражаться пути инкуба и силе Морра, который остался верен учению Архры, самого совершенного убийцы из всех.

Предпоследняя свеча мигнула и потухла, оставив лишь одну слабую лужицу света, которая с трудом удерживала приближающуюся темноту. Морр медленно повернулся лицом к чудовищной статуе Архры, почти невидимой во мраке, не считая зловещего блеска рубиновых глаз. Окровавленный инкуб поднял клэйв в торжественном салюте его призрачному образу.

— Я понимаю твой урок, мастер! — громко прокричал Морр, и его грубый голос отразился эхом от стен. — Я принесу твое слово туда, где их услышат уши, не затронутые скверной. Верные не забудут твой путь. В этом я клянусь тебе!

Морр опустил клэйв с точностью, напоминающей его прежнюю. Красноглазые тени-инкубы теперь стали ближе и сплошь окружили Морра и Пестрого в умирающем свете последней свечи. Услышали ли они слова Морра, одобрили или не одобрили их, они не подавали никаких знаков. Бритвенно-острые лезвия клэйвов зловеще мерцали.

— У тебя есть план, маленький клоун? — тихо спросил Морр.

— Это твой храм, так что я надеялся, что план есть у тебя, — медленно проговорил Пестрый.

— Тогда мы умрем вместе, — с мрачной уверенностью сказал Морр. — Иерархи не позволят тебе уйти после того, что ты увидел и услышал.

Пестрый мог поклясться, что услышал в голосе Морра радость.

Архонт Иллитиан считал своей обязанностью понять, что за чудовищную сущность он, совместно с Кселиан и Крайллахом, впустил в Комморру. После того, как они оживили тварь, которую поначалу считали древним и злейшим врагом Векта, Эль'Уриаком, Иллитиан на протяжении месяцев неустанно старался выяснить, насколько глубокую яму себе выкопал. Изучение того, что обитало в пустоте, всегда было его страстью, и он предался поискам с новым рвением, которое показалось бы почти немыслимо извращенным даже его пресыщенным сородичам. Для комморритов силы Хаоса были тем, на что лучше всего смотреть лишь украдкой, тем, что следует отрицать и игнорировать, насколько возможно. Так же, как какой-нибудь народ, живущий на высоких утесах, старается не слишком много думать о том, что они постоянно рискуют упасть и разбиться насмерть, комморриты ограничивали свой разум размышлениями о том, как избежать подобной судьбы, а не о том, каковы ее детали.

Но Иллитиан мыслил не так, и благодаря своим знаниям он выжил, в то время как Эль'Уриак уничтожил Кселиан и Крайллаха. Иллитиан уже всматривался в Море Душ и пришел к пониманию того, насколько безграничная мощь таится в нем и каковы его чудовищные опасности. Также он стал больше понимать о его обитателях, по крайней мере, настолько, насколько мог здравый рассудок понять манифестации ужаса и безумия, которые представляли собой демоны. Поэтому он знал, что демоны вскоре явятся за ними, не в силах противостоять столь близкому мерцанию ярких искр эльдарских душ, что проносятся мимо.

Разобщение было внушающим благоговейный страх примером мощи, присущей варпу, ужасающей демонстрацией сил, окружающих Комморру. Именно такой мощи Иллитиан искал всю свою жизнь, и теперь он понимал, что она всегда его окружала — огромная, неукротимая и недоступная. И все же, именно интриги Иллитиана обрушили этот катаклизм на Комморру. Это он вынудил Асдрубаэля Векта созвать архонтов и на время сконцентрировать свой злобный ум исключительно на обороне города. Иллитиан улыбнулся, подумав, какие возможности это откроет ему в ближайшем будущем. Можно будет захватить новые территории, уничтожить соперников, утолить жажду мести, и все это под видом исполнения приказов Верховного Властелина. При всех знаниях Иллитиана был даже шанс, что он сможет как-то остановить Разобщение, но чем больше он размышлял над этим, тем меньше видел причин это делать.

Между ударами грома слышались пронзительные крики на ветру, которые стали более громкими и возбужденными. Инкубы-телохранители Иллитиана поворачивали орудия во все стороны, выискивая источник воплей, и длинные стволы пушек неутомимо рыскали по небесам. Вот они! Над армадой снижалась крутящаяся воронка, сплошная масса темнокрылых пятен, летевших вниз сквозь облака цвета кровоподтека. Потоки высокоскоростных осколков и лучей темного света, выпущенных спутниками Иллитиана, скрестились на приближающейся стае и остановили ее так же верно, как если бы на ее пути возникла невидимая стена.

Иллитиан знал, что в демонической иерархии эти манифестации — немногим более, чем паразиты, низшие сущности, которые проскальзывали сквозь то, что соединяло субреальности Илмей с самой Комморрой. Огромные открытые порталы, которые обычно позволяли слабому жару и свету краденых солнц просачиваться наружу, в город, стали уязвимы под воздействием Разобщения. Эфирные энергии, протекающие в пространство вокруг Илмей, поддерживали этих меньших демонов, позволяя им собираться в громадные стаи. Иллитиан рисковал, предполагая, что они не могут надолго покинуть зону непосредственно рядом с краденым солнцем, иначе они значительно ослабеют.

И все же со всех сторон спускались темные силуэты и яростно хлопали крыльями, сближаясь с летящими «Рейдерами» Белого Пламени и их эскортом. Большая часть атакующих представляла собой искаженных нагих гуманоидов, наделенных разнообразными крыльями и когтями. Многие имели облик необъятно раздутых мух, стремительно извивающихся угреподобных червей и иных существ, описать которых было сложнее. Кабалиты Иллитиана поливали приближающиеся орды опустошительным огнем, и всякий раз, когда их выстрелы попадали в цель, демоны лопались, словно перезрелые плоды. «Рейдеры» сомкнули строй, чтобы сделать стрельбу интенсивнее, в то время как бичеватели, геллионы и разбойники смешались и образовали вокруг них защитное кольцо. Демоны упорно рвались вперед сквозь шквальный огонь, не обращая ни малейшего внимания на потери и стремясь лишь добраться до лакомых душ, которые чуяли.

Геллионы и разбойники уже сражались врукопашную с первой волной атакующих, адские глефы и лопасти-клинки сталкивались с клыками и когтями демонов, пытающихся стащить их с машин. Иллитиан видел, как одного геллиона сорвали со скайборда, подняли в небо и за считанные секунды разорвали на части, как крылатые бичеватели падали, насмерть схватившись с существами, казавшимися их темными отражениями, как разбойников погребали под собой кожистые крылья. Он поднялся с трона и обнажил меч. Его расчеты не сработали, демонов было слишком много, и небеса все еще чернели от них.

Визжащие твари с мордами летучих мышей пикировали на «Рейдеры», пытаясь схватить пассажиров. Иллитиан рубил мечом по цепким лапам и клыкастым лицам, проносящимся рядом. Нескольким инкубам пришлось оставить пушку и взять в руки клэйвы, защищаясь от демонов, что цеплялись когтями за борта и пытались пролезть на платформу. Иллитиан возглавил их атаку, чтобы очистить палубу, и триумфальное карканье искаженных созданий вскоре перешло в испуганный визг. Архонт ненадолго отвлекся от резни, чтобы выкрикнуть приказ рулевому:

— Активировать шоковый таран!

Изогнутый и покрытый броней нос барки Иллитиана тут же затрещал от энергии, испуская крупные искры. Перед стремительным кораблем образовалась направленная электромагнитная волна, раскалывающий атомы таранный клинок энергии. Он с неумолимой силой врезался в инфернальную стаю, и демоны, попавшие под таран, мгновенно распадались, взрываясь яркими клубками молний. Визжащие твари метались в стороны, но лишь попадали под перекрестный огонь «Рейдеров», разрывавший их на куски. Иллитиан позволил себе самодовольную улыбку победителя: шоковый таран добавили к барке после недавних событий, по его инициативе. Приятно было видеть, что он так хорошо работает.

Вдруг они оказались вне облака крылатых демонов — побежденные остатки унеслись вверх. Перед ними снова простиралась Гора Скорби, чьи огни и шпили казались родными и гостеприимными после ужасов небес. Центральный пик возвышался вдали, как темная зубчатая гора, озаренная лишь вспышками молний.

Основание возвышенности, которая образовывала Центральный пик, было опоясано кольцом мутного зеленого света. В этом ядовитом освещении можно было разглядеть тринадцать титанических статуй, возвышающихся над Горой Скорби, словно часовые. С каждого изваяния вниз взирал ненавистный лик Асдрубаэля Векта, и каждая фигура стояла в определенной ритуальной позе или обладала атрибутами, символизирующими одну из тринадцати основ мести. Когда-то давно Вект установил эти памятники собственному эго, чтобы они несли стражу над Горой Скорби и служили постоянным напоминанием о том, как он поднялся к власти над всеми аристократическими семьями Верхней Комморры. Это было тщательно просчитанное оскорбление — установить их в той местности, что уже изобиловала огромными статуями в память о деяниях комморритов благородной крови, и живых, и мертвых.

Чудовищные статуи Векта стояли на пьедесталах, которые возносили их выше самых высоких шпилей. По сравнению с ними меркли даже километровые изваяния героических родоначальников Комморры, которые буквально оказались в тени Векта. Говорили, что все происходящее под взглядами статуй не ускользает от внимания самого Властелина. По личному опыту Иллитиан знал, что они постоянно кричат, издавая чудовищный громогласный вой, из-за которого ближайшая к Центральному пику часть Горы Скорби стала практически необитаема. Каждая статуя испускала звуковые волны ужаса и страдания, которые становились все интенсивнее по мере приближения к пику.

По небу вокруг статуй бесконечно рыскали лучи прожекторов — эфирные колонны зеленоватого света, которые шарили туда-сюда, будто пальцы привидений. Когда Иллитиан и его свита приблизились, один луч немедленно нашел их и замер, заполнив палубу барки изумрудным сиянием.

Иллитиан приказал рулевому замедлиться, пока их проверяют. Рядом с Иллитианом из ниоткуда послышался голос.

— Назовитесь, — прозвенел он.

— Архонт Иллитиан из Белого Пламени, — смело ответил он, понимая, что сейчас та работа, что провел с его кровью Беллатонис, подвергнется настоящей проверке на качество. Векта ни на йоту не волновало, что у кабала Белого Пламени мог смениться лидер, но это указало бы ему на потенциальную уязвимость, которую Иллитиану очень не хотелось раскрывать.

Секунды тянулись, луч не исчезал. Иллитиан чувствовал, как волосы на затылке встают дыбом от того, как невидимые волны глубоко проникают в саму материю транспорта и его пассажиров, измеряя, сравнивая и каталогизируя.

— Подтверждено. Следуйте далее, — произнес голос.

Иллитиан кивнул рулевому, и они плавно ускорились, двигаясь к Центральному пику, с поредевшей свитой, вьющейся позади. Теперь они поднимались — нос задрался, почувствовав склон горы под антигравитационными ребрами на дне корабля. Под корпусом ярус за ярусом проносились башни, увенчанные клинками, зубчатые, как пила, крепостные стены, угловатые фронтоны. Бесчисленные ряды пустых темных окон глядели на Гору Скорби, словно лишенные век глаза. На благоразумном расстоянии за Иллитианом следовали косяки «Рейдеров» и «Губителей» с темными корпусами — кабалиты Черного Сердца, бдительно следящие за возможными признаками измены. Они во множестве патрулировали цитадель своего господина, по-видимому, никак не затронутые корчами города. Крепость, арсенал, логово, командный штаб, темница, все это поровну — вот чем был Центральный пик, средоточие могущества Асдрубаэля Векта. Теперь Иллитиан по-настоящему вошел в утробу зверя.

Харбир мчался среди изумрудных листьев папоротника и ползучего плюща. Мимо свистели осколки, яростно рассекая листву, словно невидимые ножницы. Он свернул вбок и проломился сквозь живую изгородь, подняв метель из белоснежных лепестков. Сзади доносился топот преследователей и голоса, осыпающие его проклятьями, но они лишь окрыляли его ноги, ибо он бежал, спасая свою жизнь. Это, разумеется, был не совсем тот исход, на который надеялся Харбир, но этого варианта он в чем-то ожидал.

Как и все планы, его план сначала казался хорошим и логичным. Он, будто прогуливаясь, подобрался к Безиет, Наксипаэлю и Соте, чтобы подслушать их спор. Конечно же, драконт Сота хотел вернуться к своему архонту и доложить о коварном обмане Азхоркси. Наксипаэль не желал и слышать об этом и властно настаивал, сопровождая слова все более тяжкими угрозами, что драконт и его воины должны следовать за ним на Гору Скорби. Безиет, похоже, была равно готова расправиться с обеими сторонами.

Две группы выживших — из Метзуха и из Хай'крана — смотрели на своих пререкающихся предводителей, нервы у них были на пределе, пальцы уже тянулись к оружию. Это было очень легко: Харбир просто крикнул предупреждение, выхватил пистолет и несколько раз стрельнул в хай'краниев. Тут же вспыхнуло насилие, обе стороны сорвались и начали палить в упор. Харбир не стал ждать, чтобы увидеть результаты, а просто повернулся и побежал.

Он завернул на дорожку между травянистыми насыпями, которые усеивали алые и золотые звезды цветов. Склоны защищали его, не давая преследователям прямой линии огня, поэтому он сконцентрировался на скорости, чтобы выиграть как можно больше расстояния. Вот в такие моменты и радуешься, что не носишь доспехи, подумал он, — когда убегаешь от тех, кто в них одет. Он не так хорошо знал ярус Хай'кран, как хотелось бы, но ему было известно, что эти парки простираются на многие километры. Все, что ему нужно — затеряться в листве, и преследователи никогда его не найдут.

В голове ненадолго возникла мысль о Ксагоре. Когда Харбир пустился бежать, развалину уже нигде не было видно. Впечатляющий трюк для неуклюжего прислужника, хотя Харбиру так и не удалось понять, как он это сделал. К тому времени, как обе стороны перестали стрелять друг в друга и переключились на наемника, он успел пробежать где-то дюжину шагов после арки, по крайней мере, так ему показалось. Чистая удача спасла ему жизнь во время первого залпа, осколки и разряды энергии лишь выбили куски из ворот парка, под которыми он пробежал.

Харбир спрыгнул с тропы, перескочил через поваленный ствол и с головой нырнул в рощицу цветущих логаний. Проскользнув под обвисшими ветвями, отягощенными оранжевыми цветами, он нашел под кустами небольшое пустое пространство, где можно было спрятаться и при этом выглядывать сквозь листья, чтобы следить за погоней. Он залег и попытался успокоить дыхание, уверенный, что биение его сердца можно услышать во всем парке. Через несколько минут он увидел Наксипаэля, который с разъяренным видом вышагивал по тропе, а за ним следовала пара Этондрийских Искателей в бордовых плащах с капюшонами. Искатели постоянно наклонялись, чтобы понюхать землю, словно псы, и вертели головами, идя по следам наемника.

Харбир почувствовал, как внутри у него все упало. Он забыл о них. Этондрийские Искатели могли выследить бичевателя в бурном небе, так что вряд ли что-то помешает им вынюхать путь прямо к его убежищу. Они уже приближались к тому месту, где он сошел с тропы, и через несколько секунд приведут Наксипаэля к нему. Архонт Ядовитого Потомства явно не был в настроении прощать обиды. Харбир напряг ноги, снова готовясь сорваться с места. Но тут на тропу за Наксипаэлем вышла Безиет и окликнула его.

— Предатель, наверное, вернулся по своим следам, иначе мы бы уже его нашли, — сказала она. — Нам надо двигаться, Наксипаэль, ни к чему тратить на него время.

Она снова исчезла. Архонт рыкнул что-то нечленораздельное и повернулся, чтобы последовать за ней. Искатели недовольно заскулили, когда их оторвали от погони, но через несколько мгновений тропа снова была пуста, и Харбир наконец-то позволил себе выдохнуть. Он начал быстро думать, как бы замаскировать свой след, если вдруг Искатели вернутся. Ему пришло в голову, что Наксипаэль и Безиет, скорее всего, уже поймали Ксагора и вряд ли так уж хотят отыскать его самого. Развалина мог лечить их и наскоро латать раны, Харбир же был просто безымянным бойцом, который сорвался и предал их. Пусть остается один и подыхает.

Харбир встал, твердо намеренный оставить побольше расстояния между собой и Искателями, так, на всякий случай. Может быть, ему удастся найти немного воды, тогда он сможет на какое-то время замести следы. Он застыл, осознав, что по тропе идет кто-то другой. Показался Ксагор, который крался с напуганным видом, закинув винтовку на спину. Развалина огляделся, покинул тропу и направился точно к его укрытию. Харбир скривился и вышел навстречу, стряхивая грязь с одежды.

— А я думал, что потерял тебя, — сказал он будничным тоном. Ксагор выглядел искренне изумленным, как будто он совершенно не ожидал увидеть вышедшего из кустов Харбира.

— Ну, побег удался, что тебе теперь не нравится? — сварливо осведомился наемник.

— Может быть, тот факт, что твой друг просто сыграл роль манка? — раздался позади него голос Безиет.

Глава 16 Пленение

В святилище Архры вокруг Морра и Пестрого уже полностью сомкнулось кольцо красноглазых инкубов. Будучи невредим, Морр мог бы какое-то время удерживать стольких противников, и может быть, даже одолеть не одного и не двух из их числа, прежде чем они лишили бы его жизни. Однако его раны все еще сочились алым, и лишь усилием воли он продолжал удерживать в руках огромный клэйв. Пестрый успел продемонстрировать, что в бою один на один превосходит инкуба, но против столь многих, да еще во тьме их собственного святого храма, они бы вскоре повергли и его.

— На крыльях отчаянья ко мне примчался один план, — быстро проговорил Пестрый, — но мне потребуется секунда, которой, как я думаю, эти юные джентльмены нам не предоставят.

— Тогда я предложу воспользоваться той уловкой, которую ты применил против сумракрылов, — несколько помедлив, сказал Морр.

— А! Хороший план! Да, сейчас!

Пестрый бросил фотонный снаряд, и подземный сумрак расколола ослепительно-белая вспышка молнии. Хоть он и закрыл глаза, под веками заплясали пурпурные пятна, для враждебных инкубов же эффект усилился в тысячу раз. Когда загнанная в угол добыча внезапно лишила их зрения, кольцо инкубов пошатнулось и на миг распалось. Собравшись с последними силами, Морр прыгнул на них, рубя смертоносным клинком направо и налево со всей яростью раненого тигра. В смятении противники слепо размахивали клэйвами, порой даже раня друг друга.

В это время Пестрый подбросил в воздух маленькое серебряное веретено, которое зависло на месте и начало крутиться вокруг своей оси, испуская дрожащую трель. Арлекин запел высоким голосом, подстраивая тон под пронзительную переливающуюся песнь веретена. Под ним проявился вращающийся и колышущийся фиолетовый проем в форме слезы и быстро расширился, словно вертикальный кошачий зрачок. Не дожидаясь приглашения, Морр ринулся в открытые врата, преследуемый дюжиной мстительных клинков, метящих в спину. Пестрый небрежно помахал инкубам рукой и проскользнул внутрь, прежде чем его настигли, и врата тут же закрылись за ним, издав громкий хлопок.

Морр ждал арлекина на другой стороне, тяжело опираясь на клэйв, и на его бледном лице отражался ужас от того, что он видел вокруг себя. Они стояли среди живописных развалин, изящных колонн и портиков несомненно эльдарского происхождения, которые сплошь заросли мхом и терниями. Под ногами валялись обломки статуй, меж растрескавшимися камнями мостовой торчала сухая жесткая трава. Эти чрезмерно изящные руины выглядели нереально и простирались всего на сто метров в каждую сторону — потом вниз резко обрывались скальные стены. Дальше простиралось пульсирующее многоцветное небо, в котором кружились и кувыркались изломанные каменные острова, достигавшие порой размеров целых континентов.

— Это…? — Морр, похоже, не мог заставить себя закончить вопрос.

— Лилеатанир? — завершил Пестрый. — К счастью, нет. Пока что нет, во всяком случае. Расслабься, тут мы в безопасности.

Морр поддался и сел на поваленный камень, положив клэйв на колени. Теперь инкуб действительно выглядел старым и изнуренным. Пестрый решил, что лучше всего будет дать ему время собраться с силами, прежде чем продолжать путешествие. Инкуб заинтересованно посмотрел вниз, на разбитый лик статуи, который слепо глядел на него единственным глазом.

— Что же это за место, если не девственный мир? — спросил он.

— Раньше этот мир назывался Ашнеррил'ти. До Падения это был лишь форпост старой империи. Мир-сад, в общем, что-то вроде места для уединения, во всяком случае, так меня уверяли. Однако он был достаточно плотно населен, чтобы его настигла гибель во время пробуждения Той, что Жаждет. Он угодил на окраину великого возмущения — можно сказать, его затронуло самым краешком Ее развевающейся мантии — и был затянут за пелену. Этого было достаточно, чтобы разорвать Ашнеррил'ти на тысячу кусков и необратимо исказить всех его обитателей до единого. Фактически, прямо сейчас мы стоим на том, что осталось от некоторых из них. Они все буквально окаменели, узрев Ее ужасающее величие, по крайней мере, так гласит история.

Морр еще секунду взирал на бушующее небо, а потом какое-то время разглядывал руины. Внезапно он встал.

— Почему ты привел меня сюда? — спросил инкуб со странной интонацией в голосе.

— Я его не выбирал, — ответил Пестрый оправдывающимся голосом. — Сюда было проще всего быстро добраться, и я знал, что тут безопасно. Немногие знают, как найти это место, и еще меньше тех, кто приходит сюда по своей воле.

— А это тогда кто? — спросил Морр, указывая в сторону.

Пять фигур в доспехах цвета сапфира, отдаленно напоминающих броню инкубов, появились из укрытия позади руин. Пестрый сразу же узнал в них аспектных воинов искусственного мира, представителей храма Зловещих Мстителей. Эти воины выглядели более изящными, чем инкубы, их телосложение и героический облик наводили на мысль об оживших статуях. Шлемы, полностью закрывающие лица, были увенчаны высокими гребнями из перемежающихся полос синего, белого и желтого цветов. Мстители были вооружены длинноствольными сюрикенными катапультами и не сводили прицела с Морра и Пестрого.

Из развалин появилась шестая фигура, в отличие от остальных, облаченная в покрытые рунами одеяния. Ее лицо скрывал луковицеобразный, похожий на голову насекомого шлем, украшенный ветвистыми рогами из призрачной кости. Чародей, ибо это был он, держал при себе колдовской клинок длиной с собственный рост. Этот меч выглядел странно утонченным и строгим оружием в сравнении с безжалостным клинком Морра.

— Любопытное зрелище, — спокойно сказала фигура в мантии, — артист и убийца путешествуют вместе, как добрые друзья.

Морр издал ядовитый смешок.

— «Убийца»? Иди-ка сюда, мелкий прорицатель, и я добавлю еще одну жертву на свой счет. В твоем случае я это сделаю с большим удовольствием.

Пестрый быстро шагнул вперед и встал между чародеем и израненным инкубом.

— Что привело вас сюда, собратья-путешественники? — приветливо спросил арлекин. — Это уединенное место, не говоря уж о том, что хрупкое. Я надеюсь, что от всех нас можно ожидать приличного поведения. Почему бы нам не представиться друг другу? Этот мой сердитый друг — Морр, меня можно называть Пестрым, а как мне следует именовать тебя?

— Меня зовут Караэис, я ступаю по пути Провидца, — сдержанно проговорил чародей. — Мы пришли за твоим спутником, чтобы привести его на совет провидцев и наказать за его преступления.

— Не забегаешь ли ты немного вперед, Караэис? — едко поинтересовался Пестрый. — Разумеется, сначала должны еще произойти всякие мелочи вроде суда и разбирательства, с разными добавками в виде возможности ответить на обвинение, свидетельств, беспристрастности и так далее, и только потом уже идет речь о наказании, разве не так?

— Это не твое дело, если только ты не собираешься сражаться с нами на его стороне, — ответил чародей голосом, в котором появилось раздражение. — И если это так, то я, как ни прискорбно, вынужден буду приказать Мстителям сразить тебя на месте.

Пестрый отметил, что от этих слов экзарх Зловещих Мстителей, возглавляющая отряд аспектных воинов, едва заметно дернула головой. Очевидно, она в чем-то не одобряла действия чародея.

— Я бы скорее подыскал наилучший возможный исход для всех затронутых конфликтом, — осторожно возразил Пестрый. — В этот самый миг мы находимся на пути к Лилеатаниру, где намереваемся исправить положение дел. Я был бы рад, если б вы составили нам компанию.

— Так значит, ты все же не отрицаешь виновности своего спутника, — удовлетворенно заключил Караэис. — В данных обстоятельствах я считаю, что тебе лучше сопроводить нас к совету, чтобы ты мог полностью оправдать себя и свою роль в событиях на Лилеатанире.

— Оправдать себя? Я не в ответе перед вашим советом провидцев, равно как и мой добрый друг Морр, — с некоторой горячностью ответил Пестрый. — По какому праву ты распоряжаешься нами, словно пленниками? Мы твои пленные, так ты считаешь?

Невысокий арлекин сделал шаг к чародею и увидел, как облаченный в мантию боевой провидец слегка отшатнулся при его приближении. Он был полон страха и честолюбия — скверная комбинация. Двое Зловещих Мстителей подчеркнуто повернули сюрикенные катапульты на Пестрого, в то время как остальные трое непоколебимо продолжали держать свое оружие нацеленным на Морра. Арлекин снова отступил, демонстрируя раскрытые ладони и широкую усмешку в знак того, что он не собирался причинить никакого вреда.

— Инкуб — мой пленник, — уверенно заявил чародей. — Если ты хочешь остаться с ним, то ты также должен стать моим пленником.

— Пестрый, — тихо сказал Морр, — ты не обязан сражаться за меня. С того момента, как мы встретились, ты ничем не был мне обязан. Тебе пора оставить меня моей судьбе.

Пестрый повернулся, чтобы взглянуть на лишенное маски лицо инкуба, который теперь стоял рядом с ним, стиснув клэйв в руках. Прямые бледные волосы Морра упали на лицо, скрывая его черты, но свирепый, безумный блеск в его глазах по-прежнему сверкал между прядями. Пестрый чувствовал, что в нем горит жажда самоуничтожения, ликующее предвкушение убийства, даже если оно означало его собственную смерть.

Зловещие Мстители могли бы сразить Морра, прежде чем он успел бы сделать шаг, чародей мог вскипятить мозг инкуба прямо в толстом черепе, просто посмотрев на него, но Морр все равно желал сразиться с ними. Должно быть, он видел в этом облегчение приговора, возможность погибнуть, сражаясь, как подобает, с ненавистным врагом, а не с братьями из своего храма.

— Я не могу так поступить, Морр, как бы тебе этого не хотелось. Только не сейчас, пока есть хотя бы малейшая надежда, — с тяжестью в голосе проговорил Пестрый, — и мне действительно жаль. Я лишь надеюсь, что ты сможешь простить меня позже.

Пестрый вскинул ногу так быстро, что даже аспектные воины не успели отреагировать. Идеально выполненный мощный удар в висок повалил огромного инкуба, словно подрубленное дерево — он слегка покачнулся, а потом, набирая скорость, упал и с грохотом ударился оземь.

Тяжело вздохнув, Пестрый снова повернулся к чародею.

— Вот так, теперь вы не сможете «случайно» убить моего друга, беря его в плен. Думаю, я пойду с вами, просто чтобы удостовериться, что все пройдет гладко и без неприятностей.

Чародей сардонически наклонил луковицеобразный шлем, видимо, довольный такой развязкой. Зловещие Мстители настороженно выдвинулись вперед, трое держали поверженного воина под прицелом, в то время как еще один достал тяжелые кандалы. Экзарх наблюдала за Пестрым, непринужденно опустив свой искусно сработанный звездомет, что, вероятно, следовало интерпретировать как жест примирения.

— Вы не сказали, с какого искусственного мира прибыли, — заметил Пестрый. — Куда мы имеем честь двигаться дальше?

— Бьель-Тан, — ответила экзарх, прежде чем чародей успел вмешаться и остановить ее. Провидец бросил на нее сердитый взгляд, и Пестрый почувствовал, что между ними идет какой-то безмолвный разговор.

— А, это многое объясняет, — прервал их арлекин. — Как я помню, Бьель-Тан считает огромное множество девственных миров своей сферой полномочий.

— Они — будущее нашей расы, — резко сказал чародей.

— Не говоря уж о том, что это прекрасный источник солдат для попыток восстановить старую империю, — дерзко добавил Пестрый. — Толпы ярых молодых экзодитов, которые готовы сражаться и умирать за великую цель, если их хорошенько отмыть и причесать. Тебе надо быть осторожнее, Караэис, а то видно твою предвзятость.

Янтарные линзы на луковицеобразном шлеме мгновение глядели на арлекина, а потом провидец, не говоря ни слова, повернулся и отошел в сторону. Пестрый перевел взгляд на экзарха и ее отряд. Воины сковали руки Морра за спиной и привязали его к складным носилкам, которые парили в полуметре над землей. Зловещие Мстители явно прибыли сюда подготовленными к тому, чтобы захватить пленника и доставить его живым, что Пестрый воспринял как во многом воодушевляющий знак. К его облегчению, аспектные воины также подобрали клэйв Морра и закрепили его на носилках рядом с тщательно скованным инкубом.

— Мы бы взяли его живым, — экзарх обращалась к Пестрому. — Тебе не обязательно было вмешиваться.

— О, я не сомневаюсь, что группа отлично сработавшихся аспектных воинов, такая, как ваша, идеально исполнила бы план, — нахмурившись, ответил Пестрый. — А вот насчет вашего приятеля-чародея у меня есть сомнения.

Чародей прошел меж руин к неповрежденной арке из камня бледно-лавандового цвета. Довольно долгое время он стоял к ней лицом, бормоча и делая пассы в воздухе. Постепенно внутри арки, колыхаясь, возникло серебристое сияние, задрожало и стало ярче, превратившись в подернутую рябью пелену. Пестрый с тревогой заметил, что внутри нее извивались синие и зеленые нити — Разобщение отдавалось даже здесь. Его эффекты растекались по всей Паутине.

Четверо аспектных воинов заняли позиции по углам носилок, на которых лежал Морр. Во главе с экзархом они начали направлять носилки к порталу. Когда они приблизились, чародей поднял руку, чтобы остановить их.

— В Паутине происходит возмущение, — сказал он. — Прямая связь невозможна. Я должен бросить руны, чтобы прозреть лучший путь.

— Ну да, на этом проблема и закончится, не правда ли? — насмешливо фыркнул Пестрый. — Возмущения будут становиться только хуже, чем дольше мы не идем на Лилеатанир.

Чародей не обратил на него внимания, полностью сконцентрировавшись на крохотных рунах из психокости, которые он вынимал из мешочка быстрыми отработанными движениями. Он размещал их в воздухе, наращивая крутящийся перед собой узор.

Точная интерпретация брошенных рун — имеющая множество нюансов форма искусства, совершенствование которой занимает буквально целую жизнь, что убедительно демонстрируют эльдары искусственных миров, идущие путем Провидца. Эльдарские руны воплощают в себе символические концепции, чьи корни уходят в глубину древних мифов и школ философской мысли, которые были уже стары в дни юности эльдарской расы. Бросание рун в основе своей сводится к толкованию взаимного расположения психоактивных рун из призрачной кости, когда они свободно парят в эфире, воспроизводя в своем микрокосме идею и структуру того, что только нарождается в макрокосме.

Не нужно было обладать особыми познаниями, чтобы понять, что результаты гадания будут противоречивы: руны образовали ломаное подобие планетарной системы, хаотично крутясь друг вокруг друга. Чародей отшатнулся, когда две руны соприкоснулись, произошел выброс психической энергии, и их с треском статики раскидало в стороны. Обугленные и дымящиеся, они упали наземь.

— Думаю, нам не в ту сторону, — услужливо подсказал Пестрый. Чародей ответил ему лишь низким рычанием, прежде чем снова сфокусироваться на бросании рун. Крутящиеся колесом символы немного замедлились, перестроились, и некоторые из них сменили направление. Чародей продолжал доставать из мешочка новые руны, будто пытаясь привести свое гадание в равновесие. Пестрый попытался разобраться в смысле знаков, которые видел.

Больше всего выделялась руна, обозначающая анархию, беспорядок или энтропию, которая вращалась дальше всего от центра, охватывая все прочие символы. Для Пестрого это могло означать только Разобщение, чье переменчивое влияние ощущалось на всех остальных элементах. Его взгляд привлекла руна плетения, которая петляла взад и вперед внутри орбиты Разобщения, как будто направляя перед собой другие символы. Она неестественно трепетала между зазубренной, похожей на кривую саблю руной темных сородичей и змееподобной руной мирового духа, которые двигались по кругу в опасной близости друг от друга. Она стремительно носилась вокруг зловещего знамения пожирателя душ, что вращалось в самом низу, и охватывала своей траекторией спасение, вращающееся наверху. Между основными рунами туда и сюда вились многочисленные меньшие руны: солнце, луна, скорпион, поглощенный и иные. Периодически между ними всеми проскальзывала руна плетения.

— Вы знаете, я всегда могу отвести вас к Бьель-Тану, если вы захотите, — поспешно сказал Пестрый. — Никто не знает тропы Паутины лучше, чем я — ну, скажем так, никто из смертных.

— Этого не понадобится, — провозгласил чародей. — Я достаточно ясно вижу путь вперед.

Пестрый неуверенно поджал губы и бросил быстрый взгляд на экзарха. Она стояла неподвижно и невозмутимо, словно изваяние, повернув высокий увенчанный гребнем шлем ко вратам. Пестрый мысленно пожаловался сам себе, что мысли аспектных воинов всегда было так сложно прочесть. Караэис уже убирал руны, ловя их одну за другой и возвращая в мешочек. В тот же миг, как он заключил туда последнюю руну, чародей обнажил колдовской клинок и шагнул в портал. За ним последовала экзарх, за ней — носилки с Морром и четверо охраняющих их воинов.

Пестрый поспешил следом, зная, что отставать от них сейчас будет совсем некстати. Когда он прошел мимо того места, где Караэис бросал руны, он увидел два почерневших и оплавленных символа, столкнувшихся друг с другом. Они остались лежать на земле, нетронутые и брошенные чародеем. Несмотря на повреждения, их все еще можно было узнать, хотя они и рассыпались в прах, когда Пестрый до них дотронулся. Это были руна Провидца и руна Смеющегося Бога, или же, проще говоря, руны, обозначающие чародея и арлекина.

— Вот так-так, — пробормотал про себя Пестрый и юркнул в ворота следом за аспектными воинами. Если уж он смог прочитать эти руны, то Караэис тоже наверняка их различил. Это не предвещало ничего хорошего.

— Повернись. Очень медленно, — приказала Безиет.

Харбир сделал, как было сказано: медленно повернулся и увидел клинок-джинн Безиет, нацеленный в его горло. Каким-то образом она подошла к нему сзади, прокралась сквозь логаниевые кусты и не издала при этом ни единого звука, пока он наблюдал за Ксагором, приближающимся по дорожке. Кончик клинка вибрировал, издавая высокий пронзительный стон, как будто ему хотелось рвануться вперед. У Харбира пересохло во рту. Ему конец. Он видел, как сражается Безиет Сто Шрамов, и знал, что в бою один на один она порубит уличную крысу вроде него на кусочки и даже не вспотеет. Позади жалко заскулил Ксагор, отчего Харбир мрачно подумал, что помощи от развалины тоже ждать не придется.

— У тебя должен был быть план посложнее, чем просто «убежать в парк», — наконец произнесла Безиет и опустила меч. Харбир испытал головокружительный прилив облегчения.

— Вы не собираетесь вести нас обратно к Наксипаэлю? — выпалил он, не в силах поверить.

— Ни вести обратно, ни убивать, — подчеркнула архонт, — хотя ты уже показал, что вероломен и не достоин доверия. Твое счастье, что у тебя оказался полезный друг, который за тебя заступился.

Харбир бросил взгляд назад, на Ксагора, который усердно кивал.

— Не смотри на него! — рявкнула Безиет. — Смотри на меня! Вот так-то лучше. А теперь расскажи мне все про свой гениальный план, как выбраться из всего этого.

— Пойти вниз, а не вверх. Вниз, к Нуль-городу, — нехотя ответил Харбир. — Чужаки и наемники Нуль-города в такое время будут держаться друг друга, а не раздирать все по швам, как те, что в Верхней Комморре. Я знаю там кое-кого, кто мог бы помочь, — закончил он слабым голосом. Теперь, когда он смотрел в глаза Безиет, которые буравили его, выискивая любой намек на недосказанность, это не казалось таким уж хорошим планом. Под этим безжалостным взглядом он чувствовал себя особенно слабым и глупым.

— И как же ты собирался туда добраться? — нетерпеливо спросила Безиет.

— Я собирался найти какой-нибудь транспорт и использовать… туннели, — ответил Харбир. Выговаривая эти слова, он уже знал, что, вероятно, подписывает себе смертный приговор. Все способное самостоятельно перемещаться уже наверняка давным-давно покинуло Хай'кран, как и все другие места на расстоянии сотни лиг. Туннели, должно быть, завалены обломками и заблокированы неведомыми тварями, выползшими из ям, чтобы присоединиться к веселью. Это был скверный план, обреченный на провал еще до того, как начаться. Долгий и мучительный миг Безиет продолжала смотреть в глаза Харбиру, прежде чем снова заговорить.

— Неплохо, но твои шансы найти транспорт, который просто валялся бы неподалеку, находятся где-то между малыми и нулевыми. Нам надо либо украсть его, либо как-нибудь обойтись.

Харбир глупо улыбнулся.

— Вы хотите воспользоваться моим планом? А что насчет Наксипаэля?

— Наксипаэля, скорее всего, пристрелят в тот же миг, как он попытается ступить на Гору Скорби. Они там, наверху, вряд ли будут пускать к себе всяких сирот и побродяжек, — отмахнулась Безиет. — Если я когда-нибудь увижу его снова, то скажу, что мы разминулись в парке, и я не смогла найти дорогу к нему. Поверь мне, он не будет настаивать на объяснениях — особенно если никто не будет настолько глуп, чтобы противоречить мне.

Харбир, не сдержавшись, снова глянул на Ксагора. Развалина только беспомощно пожал плечами. Он был прав, неважно, какие у Безиет были причины, чтобы отделиться от Наксипаэля — у них не то что бы имелся выбор, брать ее с собой или нет. Кроме того, ее боевой опыт и этот злобный клинок станут настоящим благом, если они снова нарвутся на неприятности. Безиет как будто развлекало созерцание того, как Харбир обдумывал все это.

— Слушай-ка. Тебя зовут Харбир, так? — спокойно произнесла она. — Слушай, Харбир, и я скажу тебе то же самое, что уже сказала твоему другу. В каждом кризисе кроется возможность, тебе надо только обеспечить свое выживание, чтобы успеть ею воспользоваться. Я намереваюсь выжить в этом кризисе и, как лично мне кажется, шансы Наксипаэля на выживание значительно ниже моих собственных. Это суждение распространяется и на тех, кто идет за ним. Разве вы не согласны?

— Этот согласен, госпожа! — покорно квакнул Ксагор.

— И этот тоже, — кивнул Харбир.

— Хорошо. Потому что из этого следует, что те, кто идет со мной, также имеют лучший шанс на выживание. Теперь давайте пойдем. Харбир, ты первый — и постарайся, чтоб тебя больше ничто не отвлекало.

Архонт Иллитиан излучал уверенность, неторопливо поднимаясь по широким низким ступеням, которые возносились к дверям огромного зала на Центральном пике. Он отметил, что сонм великих архонтов, собравшихся здесь, также дожидался аудиенции с Верховным Властелином. Они стояли на лестнице отдельными кликами и группами — предводители сильнейших кабалов Комморры, ждущие приказов у дверей повелителя, словно рабы подле хозяина. Многие здесь были ему знакомы — некоторых он признал, кивнув им, других тепло приветствовал или же подчеркнуто игнорировал.

За каждым лицом скрывался страх. Его маскировали бравадой, воинственностью, юмором или скукой, и все же страх таился в холодных черных глазах каждого из присутствующих архонтов. Собрание состояло из тех, кто больше всего потерял от Разобщения. Прежде они обрушивали невыразимый ужас на рабские расы по всей галактике и бессчетные века наслаждались, причиняя утонченные боль и муки, но теперь именно они были объяты страхом. Анархия коснулась их собственных цитаделей, и когда она бушевала так близко к ним самим, вкус у нее был совершенно иной. Иллитиан заметил, что здесь не было архонтов из сателлитных царств, вероятно, потому, что порталы до сих пор были недостаточно стабильны, чтобы связаться с ними. Если точнее, то все присутствующие правители были либо с Горы Скорби, либо с одного из верхних ярусов, что не означало ничего хорошего для Нижней Комморры.

Иллитиан дошел до той, что была ему известна, но он не признал ее как одну из великих архонтов. От удивления он на миг остановился. Перед ним стояла стройная ведьма-суккуб Аэз'ашья, великолепная в своем облегающем облачении из гибкого металла с острыми наплечниками, от которых за ее спиной расходились веера лезвий. Иллитиан вспомнил, что она теперь — новая правительница, ставшая архонтом Клинков Желания после падения его союзницы, Кселиан.

К Аэз'ашье Иллитиан питал весьма смешанные чувства. Ведьма была вернорожденной, но из низкого рода, в ней не текло и капли благородной крови. Она невольно стала орудием Эль'Уриака, когда тому понадобилось избавиться от Кселиан, и теперь осталась марионеткой без кукловода. Он поражался, как ей удавалось сохранять контроль над известными своей ветреностью Клинками Желания.

Иллитиан улыбнулся и тепло обратился к ней.

— О, так это же Аэз'ашья, какой нежданный сюрприз увидеть тебя здесь! — с лживой галантностью воскликнул он. — Я очень рад тому, что ты столь хорошо преодолеваешь эти нелегкие времена — подлинное испытание даже для столь опытного лидера, как я.

— Взаимно, Иллитиан, — промурлыкала Аэз'ашья. — Мне кажется, прошло так мало времени с тех пор, как я исполняла поручения архонта Кселиан, а вместе с тем и ее близких союзников, таких, как архонт Крайллах и, разумеется, ты сам. Поручения наиделикатнейшего свойства, по крайней мере, так тогда казалось. Теперь я посылаю собственных миньонов делать свою работу.

Иллитиан улыбнулся одними губами, но не глазами. Это было завуалированное предупреждение, чтобы он не слишком давил на нее. Того, что Аэз'ашья узрела в проклятых залах Шаа-дома, было достаточно, чтобы пять раз обречь Иллитиана, если бы она рассказала об этом перед Верховным Властелином. Самому стать целью шантажа, в этом была некая необычная новизна. Конечно, такое откровение решило бы и судьбу Аэз'ашьи — входить в Шаа-дом было запрещено под страхом смерти, поэтому оно гарантировало бы им взаимное уничтожение.

— Действительно, для тебя все это должно выглядеть таким непривычным. Сейчас будет твоя первая личная встреча с Асдрубаэлем Вектом, не так ли? — усмехнулся он. — Учитывая обстоятельства, сегодня он должен быть в наилучшей форме, так что тебя ждет редкое удовольствие.

— Кстати о хорошей форме, я слыхала, что ты пал жертвой изнуряющей болезни, но, должна признать, ты выглядишь даже лучше, чем обычно. Даже немного моложе.

— О, ты слишком добра ко мне, — без промедления ответил Иллитиан. — Даже когда все кажется потерянным, гемункулы поистине творят чудеса. Я, можно сказать, затаил дыхание, ожидая возвращения моей дорогой подруги Кселиан.

— Да? Я надеялась узнать у тебя, есть ли новости о том, где она находится. Мне сообщили, что самая верная из ее гекатрикс похитила труп, прежде чем им смогли заняться. И с тех пор не могут найти ни единого следа, так что я даже опасаюсь, что благородная Кселиан, возможно, пропала навеки.

— Действительно, я слышал подобные слухи, — снова улыбнулся Иллитиан, на сей раз сочувственно. — Однако я глубоко верю в то, что дух Кселиан непобедим. Ее найдут, в той или иной форме, но найдут, в этом я даже не сомневаюсь.

— Возможно, ты прав. Все законы природы теперь перевернулись с ног на голову, и в таком случае почему бы и мне…

Жуткий грохот цимбал и вой рогов разорвал воздух, сделав дальнейший словесный поединок невозможным, о чем Иллитиан несколько сожалел. На вершине лестницы со скрежетом раскрылись две огромные двери, покрытые гравировкой, и за ними показалось темное пространство, где временами вспыхивал зловещий мерцающий свет. Один за другим великие архонты поворачивались и входили внутрь, отвечая на призывы. Верховный Властелин готов был принять их.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Мы столь порабощены преемственностью, мы вечно настаиваем, чтоб нам преподнесли на блюдечке по порции начала, середины и конца, ибо желаем почувствовать, что наша трапеза имеет существенное значение. От историй особо ожидается, чтобы они переходили от одной точки к другой с точностью и планомерностью общественного транспорта. Займите свои места… слева вы видите… справа вы видите… и так до конца маршрута, пожалуйста, не забудьте свои вещи, когда будете выходить. Из всех концепций, изобретенных смертными, эта, пожалуй, наиболее пагубна. Наши попытки навязать структурность означают, что все вещи должны иметь начало, середину и конец, что они должны происходить по видимой причине и иметь видимый эффект, не говоря уже о добавках в виде моральных уроков и проницательных наблюдений, что делаются попутно. Мы тратим свое существование на вплетение собственных историй в отпущенный нам срок жизни, на разделение всех ощущений по категориям, чтобы они вписывались в придуманные нами контексты, на попытки продлевать свою историю до самого конца, которого мы, по правде, не хотим достигнуть.

Реальность не такова. Реальность спонтанна и непознаваема, хаотична, внезапна, чудесна, ужасна и, более всего, непредсказуема. Печальная истина: Вещи Просто Случаются. Планы идут вразнос, непредвиденные элементы становятся ключевыми, а никак не связанные друг с другом события сочетаются самым неожиданным образом.

Впрочем, неожиданны они лишь для некоторых. Во вселенной существуют силы, которые видят все возможности и бесконечно стараются сместить чашу весов так, чтобы это послужило их собственным целям: толкнуть там, надавить здесь, и все будет так, как они пожелают. Едва ли они понимают, что есть силы выше их самих, которые сами в свою очередь подталкивают и давят на них.

Говорят, когда смертные строят планы, боги смеются над ними. Итак, мы подошли к настоящему моменту. Усилия Морра и Пестрого подорваны нежданной третьей стороной, мировой дух по-прежнему помешан на возмездии Комморре, обитатели Темного Города борются за выживание, порой терпя неудачу, а порой и процветая, в катастрофе, вызванной силами, что выше их понимания. События все больше выходят из-под контроля и порождают новые разрушения, погружаясь в полный хаос. Есть ли еще надежда на отрадный исход и, может быть, один-другой моральный урок? В этот момент ответить сложно. Но время, определенно, подходит к концу.

Глава 17 Переход

Пестрый вышел в местности, которая была ему весьма знакома. Всюду вокруг них простирались барханы из выцветшей пыли, озаренные тоскливым одиноким солнцем, чей холодный красный диск висел высоко над головами. Воздух был жгуче-холоден и имел неприятный кислотный привкус, который забивал ноздри и оседал на спинке языка. Это место было знакомо ему не само по себе, а скорее как типичный представитель своего вида. Сотни миров, где имелись врата в Паутину, выглядели практически так же, как этот — выжженные пустоши, лишенные какой-либо жизни. Пестрый оглянулся и увидел, что они вышли из психокостной арки пяти метров в высоту, которая чужеродным элементом выступала из склона пыльной дюны. Отряд Зловещих Мстителей во главе с чародеем Караэисом и носилки с Морром удалялись по барханам, двигаясь по прямому как стрела курсу, видимо, к другим вратам.

Чародей перестраховывался и шел кружным путем, перемещаясь с планеты на планету, стараясь как можно меньше идти по Паутине. Пестрый почувствовал, как его губы непроизвольно кривятся. Время было жизненно важно, однако Караэис вел себя так, словно вся вечность была в его распоряжении. Неприятная мысль, которая уже скрывалась на задворках сознания арлекина, перешла в полноценное подозрение. Он выудил из рукава некий маленький предмет, тонкий и продолговатый кристалл с рельефными изображениями стилизованных масок, которые смеялись и плакали. Пестрый быстро подышал на него, протер и метнул назад, во врата, где кристалл исчез, словно облачко дыма.

Арлекин повернулся и легко устремился вслед за аспектными воинами, которых вскоре нагнал. Морр уже пришел в себя и молча бросил на Пестрого мрачный взгляд, когда тот пробегал мимо. Пестрому хотелось думать, что в этом взоре было больше отчаяния, чем ненависти, и, в любом случае, он ответил воодушевляющей улыбкой и подмигнул. Определенно, вскоре ему понадобится поддержка огромного инкуба. Караэис уже исчезал за противоположным склоном пылевого бархана, с каждым шагом обрушивая вниз крошечные лавины. Пестрый окликнул его:

— Караэис? Я все-таки не совсем уверен, куда ты нас ведешь. Ты что, хочешь протащить нас через все великое колесо, чтобы добраться до Бьель-Тана?

— Ты прекрасно знаешь, что Паутина в настоящий момент слишком нестабильна, чтобы рисковать, долго странствуя по ней, — раздраженно бросил чародей. — Тебе не делает чести это пренебрежение как своей безопасностью, так и безопасностью других.

— Безопасность «других», на самом деле, первейшая из моих забот, — весело возразил Пестрый, — пожалуй, я пекусь о ней побольше твоего. Разница в том, кто такие эти «другие». Если взглянуть на тебя, то можно подумать, что ты считаешь две трети нашей расы недостойными того, чтобы рискнуть ради них.

Караэис остановился и повернулся к нему лицом, очевидно уязвленный обвинением Пестрого.

— Чистая гипербола, — ответил чародей. — Ты винишь меня в том, что мне нет дела до экзодитов, и это неправда.

— А, так значит, сбросить со счетов можно только третью? Кто назначил тебя судьей, Караэис? — возмущенно спросил Пестрый. — Конечно, Паутина слегка нестабильна — это потому, что Комморра разламывается на части! А пока это происходит, ты тянешь время и увиливаешь, всеми силами стараясь, чтобы она развалилась окончательно!

Чародей даже не попытался опровергнуть его.

— Воистину, я не рискнул бы и одной-единственной жизнью ради того, чтоб Темный Город продолжил свое существование, — сказал он. — Слишком уж долго длится мерзостный разврат Комморры, и я бы возрадовался, если б он прекратился на моем веку.

— И ради этого ты принес бы в жертву и Лилеатанир? — издевательски поинтересовался Пестрый. — Потому что Комморра заберет его с собой, и это самое меньшее. Более вероятно, что в конце концов вся Паутина распутается по нитям, наша раса окажется разрознена и будет дрейфовать среди звезд, пока окончательно не угаснет и обратится в ничто. Хочешь услышать одну любопытную вещь, Караэис? Комморриты называют себя «настоящими эльдарами». То, как они видят мир, глубоко связано с временами до Падения, и ни искусственные миры, ни экзодиты не могут похвастаться подобной связью. Если ты действительно хочешь возродить империю, то попроси помощи у темных сородичей, ведь именно они — те, кто действительно ее помнит.

Пестрый остро чувствовал присутствие Зловещих Мстителей и в особенности их экзарха, которые стояли, не двигаясь, у него за спиной. Обвинения, подобные тем, которыми арлекин с готовностью осыпал Караэиса, в благовоспитанном обществе искусственных миров граничили с кощунством. Для того, кто шел путем воина, это были смертельные оскорбления, которые, ради сохранения чести, принято было компенсировать в открытом поединке. Арлекин ставил на то, что аспектные воины не бросятся на защиту чародея, потому что они уже так или иначе что-то подозревают о его мотивах. Внутренний конфликт, который ясно ощущался между Караэисом и Зловещими Мстителями, мог только усугубиться, когда воины увидят, что чародей не соответствует их стандартам.

— Правду ли он говорит, Караэис? — спросила экзарх. — Есть ли опасность для всей Паутины?

— Нет, — сердито отрезал чародей. — Это еще одна гипербола и преувеличение. Текущее… э… напряжение со временем вернется в норму.

— То есть ты надеешься, что вернется! — воскликнул Пестрый. — Ты не можешь знать, что так будет!

— Эту проблему изучали умы мудрее моего, — более ровно сказал Караэис, — и я согласен с их выводами.

— Какая жалость, что сии достойные знатоки сейчас не под рукой, чтобы подтвердить твои слова, — едко заметил Пестрый. — Я же, с другой стороны, руководствуюсь значительным личным опытом. Я могу отвести вас прямиком на Лилеатанир, сейчас же, если только вы позволите…

— Твое… бродяжничество и дурацкие мрачные пророчества еще не дают тебе права чем-то распоряжаться! — прогремел в ответ Караэис, но взял себя в руки и утихомирил гнев, прежде чем продолжить нетвердым голосом: — Наши действия запланированы, предречены и направлены высшими умами по пути, наиболее соответствующему дальнейшему выживанию нашего искусственного мира. Ты же стремишься лишь провоцировать меня и растрачиваешь в пустых спорах время, которое, по твоим словам, столь драгоценно. Я больше не собираюсь тебя слушать.

С этими словами Караэис повернулся и зашагал вниз по дюне. Миг помедлив, Зловещие Мстители пошли за ним, по-прежнему держа пленника между собой. Пестрый не отставал и попытался вызвать чародея на разговор еще несколькими избранными наблюдениями, но не получил ответа. Караэис был прав, Пестрый действительно пытался задержать его. Однако это было далеко не бессмысленным занятием. На вершине следующего бархана вырисовывалась еще одна высокая арка из призрачной кости. Пестрый надеялся, что выиграл достаточно времени, чтобы его сообщение дошло, куда надо.

Харбир вскоре распрощался с идеей угнать какое-нибудь средство передвижения. Вокруг словно простирался город призраков. По мере того, как они двигались в направлении центра, парки быстро уступали место тесно застроенным рабским кварталам, которые разрослись вплотную к аккуратно подстриженным газонам и тайным рощицам. Узкие кривые улочки в некоторых местах едва достигали ширины плеч; такими их делали для защиты от мародерствующих банд геллионов и разбойников. Бичеватели обычно встречались в самых высоких и дальних районах города, но стаи диких наездников на скайбордах и реактивных мотоциклах представляли собой практически вездесущую угрозу. Для них это было личным достижением — промчаться на своих машинах по самым тесным переулкам, внутри недоступных труб, вдоль отвесных стен самих шпилей, когда заблагорассудится. Поэтому между нависающими друг над другом карнизами рабских кварталов были натянуты цепи и проволока, и даже те всадники, что были достаточно безумны, чтобы попытать удачу на этих извилистых улицах, скорее нашли бы там быструю смерть.

Но это не спасло местных жителей. Всюду лежали мертвые рабы, распростертые в дверях или валявшиеся на улицах неопрятными грудами, в которых смешались все расы и полы. Всех их сразил осколочный огонь сверху, вероятно, с полного воинов «Рейдера», парившего над крышами. Многочисленные щербины и сквозные отверстия в шатких домишках говорили, что рабам, которые предпочли остаться внутри, это помогло не больше, чем тем, кто попытался сбежать.

— Зачем их всех так убивать? — спросил Харбир у Безиет.

— Ты мелкий смазливый идиот, не правда ли, Харбир? — сказала она. — Ответ видно как на ладони. Подумай. Зачем казнить рабов?

— Ну, есть такая старая шутка: потому что от них одни волнения, — в замешательстве ответил Харбир, — но у этих нет никакого оружия, так что восстание они спланировали так себе.

— Серьезно? Посмотри-ка наверх, мальчишка! — раздраженно огрызнулась Безиет. Харбир, не подумав, поднял взгляд. Сквозь узкий промежуток между зданиями было видно, как яркие омерзительные цвета размазывались по небу, меняясь с каждым мгновением. Это зрелище выворачивало душу, словно он видел кости всего творения, обнаженные и демонстрируемые во всей их первобытной простоте. И что еще хуже, он ощущал, что видит, как знакомая ему реальность переписывается прямо на его глазах, приобретая новые и чуждые формы. Подавив проклятье, он отвел взгляд.

— Достаточно одному из этих недоумков подумать, что он увидел там, наверху, бога, или спасение, или своего огромного волосатого дядюшку Угги, и у нас появится еще одна большая проблема. Вера, желание, поклонение — демоны пожирали бы все это, как рой саранчи, — с тяжестью в голосе объяснила Безиет. — Было бы не очень умно оставлять им кучу потенциальных марионеток, но я думаю, что те, кто это сделал, пролетали здесь в спешке.

Безиет заметила, что Ксагор странно оглядывается в ту сторону, откуда они пришли, несмотря на то, что темная и узкая улица выглядела пустой, не считая мертвецов.

— Что там, Ксагор? — резко окликнула она. В ответ развалина рефлекторно подпрыгнул.

— Звуки, тихие звуки! — залопотал он. — Сейчас исчезли, но были тихие, как шепот!

Безиет нахмурилась и тоже посмотрела назад, вдоль улицы. Все было по-прежнему, ничего не двигалось и ничего не было слышно, кроме отдаленного рева инфернальных ветров. Она перевела взгляд на Харбира, который ответил тем, что пожал плечами и покрутил пальцем у виска, выражая свое мнение по поводу здравости рассудка Ксагора.

— Что ж, теперь там ничего нет, идем дальше и будем настороже, — приказала Безиет с большей уверенностью, чем чувствовала на самом деле.

В нескольких сотнях метров от них, скрывшись за шпалерой, увитой ползучей розой, в искусно размещенной беседке, Чо с некоторым непониманием изучала информацию, полученную от подергивающихся сенсорных лопастей и тонких, как иглы, щупов. Присутствовала связь с целью, наличествовал глубокий след, который удлинялся с каждым мгновением, и все же сама цель не наблюдалась. В системе ориентиров Чо не существовало аналогичных сценариев, и из-за этого данные было чрезвычайно сложно анализировать.

Одна логическая цепочка говорила, что Чо прошла по следу до точки его обрыва и не нашла цель, которую искала. Следовательно, она должна вернуться к Ви и присоединиться к нему, чтобы изучить его след, что фактически означало признание поражения. Другая логическая цепочка принимала во внимание дополнительный фактор того, что след по-прежнему развивался, и психический отпечаток проявлялся в эфире, словно масло, само по себе образующееся в воде. Если двигаться по этому заново образующемуся следу, то, возможно, он еще приведет ее к цели, и, таким образом, результат состязания с Ви останется невыясненным.

Взяв обе логические нити и сплетя их воедино, она заключила, что существует две вероятности. Первая: цель присутствует, но при помощи неизвестной техники скрывает свое точное местонахождение. Эта техника не способна полностью затереть след, но делает цель, в сущности, невидимой для Чо. Вторая: используется некая фальшивка, которая прокладывает ложные следы. Оба варианта имели прецеденты, хотя ни одна из них не совпадала точно с феноменом, демонстрируемым в этой конкретной ситуации. Чо встопорщила сенсорные лопасти, чувствуя нечто подобное досаде.

Нападение на фальшивку, вне всякого сомнения, негативно скажется на вероятности успеха, поскольку послужит предупреждением для реальной цели. Подобный сценарий даже имел потенциальную вероятность причинить Чо структурные повреждения такого уровня, что они могли критически нарушить ее функциональность. Этот исход вызывал сильную негативную реакцию. Да, уничтожение цели превосходило по важности все стремление к самосохранению, но только в том случае, если можно было с уверенностью сказать об обнаружении цели. Другими словами, Чо действительно была готова получить урон и, возможно, даже умереть, но не в бою с неверной целью. Ви, судя по всему, интерпретировал такой вид логики как трусость.

Та машина наверняка преследует цель, двигаясь наиболее прямым и кровавым из всех возможных путей. Просто такими их сотворили — Ви сильным и быстрым, Чо ловкой и умной. Какую-то часть Чо постоянно смущало отсутствие поблизости машины-партнера, и ей не хватало его безмозглой уверенности и той большей силы, которую они приобретали вместе, объединив свои способности.

Правильны ли были эти психические параметры или нет, но Чо по-прежнему ощущала четыре живых разума, которые двигались рядом через парк и генерировали точный психический отпечаток по пути. Логика диктовала, что даже если их попросту используют в качестве прикрытия, они с большой вероятностью имеют связь с целью. Чо заключила, что протокол выжидающего преследования/охоты может открыть ей больше информации. Если будет необходимо, то для принятия решения можно будет воспользоваться стратегией прямой атаки, но только тогда, когда Чо сможет точно выяснить, выведет ли это цель на открытую воду или же заставит глубже забиться в укрытие.

Обтекаемое механическое тело Чо приподнялось на тихих, как шепот, двигателях и заскользило вперед по следу этих жизненных форм со всей внимательностью и осторожностью крадущейся пантеры.

Свет, вливающийся в зал аудиенций через высокие окна, представлял собой ужасное зрелище. В нем переливались тусклые и гневные цвета: пурпур кровоподтеков, гнетущие оттенки красного, больная желтизна, ядовитая синева и тошнотворная зелень. Они как будто сражались друг с другом, захлестывая зрение и сбивая с толку разум. Яркость света непредсказуемо менялась и скакала с каждым мгновением. Время от времени огромный зал наполнялся всеобъемлющим мраком, несмотря на множество светильников. В следующий миг обжигающие сетчатку вспышки порождали гротескные тени, что метались по дрожащим камням и лесу цепей, свисающих сверху. На каждой цепи было тело, подвешенное подобно туше свежеубитого животного, хотя многие из них все еще содрогались или извивались в безмолвной агонии.

Иллитиан занял свое место среди собрания архонтов, выстроившихся полумесяцем у ступеней, ведущих к трону Векта. Сама платформа, на которой тот стоял, была поднята и выглядела как металлический цилиндр, поднимающийся к потолку, словно толстая колонна. В напряженном молчании проходили секунды, и лишь треск отдаленного грома нарушал тишину, пока архонты ждали. До их слуха донесся топот ног в броне, и в зал рядами вошли воины-кабалиты Черного Сердца и заняли позиции вокруг престола и вдоль стен. Следом в помещение влилось множество придворных и живых игрушек Векта, чтобы разместиться, подобно украшениям, на ступенях у трона, а затем, как финальный аккорд, явилась труппа специально обученных рабов, выстроилась в ряд и запела вступление к «Ранас Дреай» — «Прибытию Властелина».

Когда голоса рабов достигли крещендо боли, платформа плавно заскользила вниз, словно поршень, пока не выровнялась со ступенями. Полусферический щит из энтропийной энергии на ее вершине взвихрился и рассеялся, открыв взгляду трон. Это была темная и уродливая вещь, состоящая из острых углов и сверкающих лезвий. Он выглядел варварским, недостойным изящной культуры истинных эльдаров, и это значило, что трон был заявлением о намерениях своего владельца, и каждый, кто был достаточно мудр, мог его прочесть. Он возвышался на платформе с неприкрытой злобой, что вполне подходило тому, кто в нем сидел. Верховный Властелин Комморры взирал со своего усеянного клинками трона, наделяя каждого из собравшихся великих архонтов долгим взглядом.

Молочно-белая кожа Векта была столь же гладкой, лишенной морщин, как у ребенка, но в черных, как космос, глазах светились многотысячелетняя ненависть и невероятно изощренный интеллект. Гордые архонты встретили взор Верховного Властелина, не дрогнув (ибо знали, что в противном случае их ждет смерть), но все они ощутили внутри легкий трепет. Лицо Векта с острыми чертами обычно ясно говорило о бессчетных веках ничем не сдерживаемой жестокости, которую он обрушивал на окружающих ради собственного удовольствия. Как правило, Верховный Властелин излучал либо веселье, либо самодовольство, либо нестерпимую уверенность в себе. Теперь же его губы растянулись в горьком оскале.

— Мой несчастный, мой прекрасный город, — наконец сказал Асдрубаэль Вект. В его глубоком звучном голосе звенела меланхолия. — Почему же все сговариваются, чтобы уничтожить его?

Черный растрескавшийся пол зала аудиенций снова содрогнулся, и сверху посыпались кусочки изысканно украшенного потолка, словно причудливый снег. Архонты стояли молча и ждали, никто из них не был настолько глуп, чтобы попытаться ответить. Верховный Властелин Комморры сошел со своего трона и начал медленно прохаживаться по огромному залу.

Повсюду вокруг него, над ним, за его спиной с потолка свисали цепи, и на них покачивались тела. Большая часть была все еще жива, но, несмотря на страдания, они не издавали звуков. Их вопли оборвались, когда им парализовали голосовые связки по приказу Векта, уставшего от повторяющихся и совершенно бессмысленных просьб смилостивиться.

Великий тиран остановился перед одним из своих «гостей», который висел вниз головой, сплошь покрытый запекшейся кровью. Когда-то его звали архонт Гаракс из кабала Алого Цветения. Как и другие, еще несколько часов назад он был амбициозным лидером небольшого кабала, владевшего несколькими горстками воинов. Теперь он стал всего лишь примером, частью демонстрации, устроенной Вектом, чтобы дать высшим архонтам понять всю серьезность ситуации. Вект провел длинным ногтем по свисающим лентам плоти, которые его гемункулы искусно срезали с тела несчастного архонта.

Слова тирана предназначались не для месива мяса и костей, что висело перед ним. Архонт Гаракс страдал в навязанном ему молчании. Его глаза источали боль и жгучую ненависть к Верховному Властелину. По всем сведениям, Гаракс был полностью предан Векту, или, по крайней мере, настолько предан, насколько можно верить заявлениям комморритского архонта, но тому не было до этого дела. Жалкая кучка воинов Гаракса теперь поклялась в верности непосредственно Векту. Период Разобщения — не то время, чтоб позволять мелким рыбкам свободно уплывать из сетей.

— Знаешь ли, на протяжении эпох я довольно часто размышлял об этом, — сказал Вект архонту Гараксу. — Фактически, я уверен, что могу сказать: это тема, которая чаще всех иных занимала мое внимание. И ведь всегда есть так много, много иных дел, которые требуют моего постоянного наблюдения.

Иллитиан и другие высшие архонты бесстрастно наблюдали, как Вект вышагивает по своей кровавой выставке. Увидеть великого тирана во плоти можно было редко, и еще реже — встретить его в присутствии столь многих иных архонтов, как висящих на цепях, так и нет. Иллитиан подсчитал, что в зале в том или ином состоянии находилось больше сотни архонтов. Объединившись, они легко могли бы убить Векта и наконец освободить Комморру от его жестокого правления и тысячелетнего гнета.

При этой мысли Иллитиану пришлось подавить желание презрительно фыркнуть. Из всех бесстрашных воителей, присутствующих в огромном зале, никто не готов был рискнуть и сделать первый шаг. Как всегда, архонты наблюдали друг за другом и высматривали только возможность нанести удар по своим соперникам, а не по этому коварному кукловоду, который держал в руках их судьбы.

Глядя на это, можно было заплакать или истерически расхохотаться — и это желание Иллитиану тоже приходилось сдерживать. Что-то говорило ему, что если он начнет смеяться, то не сможет остановиться и будет заходиться в бесконечном смехе, пока даже безумие Смеющегося Бога не покажется логичным и здравым. Никто не двигался, никто не говорил. Иллитиан и великие архонты оставались столь же безмолвны, как висящие жертвы Векта, и терпеливо ожидали приказов от Верховного Властелина. Период Разобщения — не то время, чтоб демонстрировать слабость.

Наконец, Вект прошествовал обратно к трону и сел, прежде чем снова заговорить.

— Естественно, я призвал вас всех сюда, чтобы обсудить текущее Разобщение. Подобные случаи небеспрецедентны, точно так же, как небеспричинны. Будьте уверены, ответственные за эту попытку всех нас уничтожить будут найдены и наказаны за свои преступления. В этом вы можете не сомневаться.

Зал яростно затрясся. Из-за стен донесся громовой треск, терзающий слух и душу в равной мере. Вект сделал паузу и посмотрел наружу, где бесновалась буря, и лишь немногие осмелились повторить его подвиг. Иллитиан подумал, что увидел в глазах тирана страх. Этот бессмертный бог вечного города видел, что в бурлящих энергиях снаружи читался конец его правления. Иллитиан подавлял желание бежать, или броситься наземь, закрыв уши, или, еще хуже, признаться во всем и взмолиться о прощении.

Это он был виновен. Это его действия привели к Разобщению, и в этом он был уверен. Сговорившись с Кселиан и Крайллахом, он спустил с цепи силы, которые теперь безжалостно крушили Комморру. Столь горькая ирония: заговор с целью свергнуть Асдрубаэля Векта привел Иллитиана сюда, на расстояние удара, к самому тирану. Но теперь это все ничего не значило. Кселиан и Крайллах уже были мертвы, их поглотили те самые ужасающие силы, и остался лишь Иллитиан, на которого и падала ответственность, столь мрачно упомянутая Вектом.

Если бы Вект смог прозреть, кто повинен в катаклизме, объявшем всю Комморру, то это означало бы конец для Иллитиана. Судьба меньших архонтов была бы поистине благословенным освобождением в сравнении с теми ужасами, которые свершил бы Вект над ним за его преступления. Страх, скрутивший живот Иллитиана, был знаком ему. Он уже долго плел интриги против Векта и за это время успел взвесить все последствия. И даже при этом, стоя перед самим тираном после того, как все его планы были разрушены, а союзники погублены, Иллитиан мог лишь сдерживаться, чтобы не запятнать себя. Невзирая на опасения, Иллитиан должен был вести себя так же равнодушно, как и другие великие архонты, каждый из которых притворялся, что им нет дела до текущей ситуации и того, что она им сулит. Если бы они держались иначе, то навлекли бы на себя подозрения Верховного Властелина.

Асдрубаэль Вект сделал резкий вдох и продолжил.

— В настоящий момент город следует защитить, и эту ответственность с этого момента я накладываю на вас всех и на каждого в отдельности.

Вект снова встал, выдавая своей неусидчивостью тревогу. Прежде Иллитиан никогда бы не подумал, что угрюмый Верховный Властелин способен на такое чувство. Шагая между висящими телами, тиран, казалось, снова набрался энергии, и его голос неестественным эхом отдался в огромном пространстве.

— Все вторжения из-за пелены нужно уничтожить! Открытые порталы будут запечатаны! Одержимые — уничтожены! Многие из вас считают, что сейчас идеальное время, чтоб сводить старые счеты и истреблять соперников — и они во многом правы — однако я предупреждаю, что если ваши игрища подвергнут город новым опасностям, то отвечать вы будете непосредственно передо мной… и также предупреждаю, что я сейчас далеко не в великодушном настроении.

Словно для того, чтобы подчеркнуть слова Векта, зал аудиенций содрогнулся от еще одного громового раската. Мрачное выражение на лице тирана перешло в гневную гримасу.

— Достаточно разговоров. Идите. Исчезните с глаз моих. Вам будут назначены районы, за которые вы будете ответственны, — выплюнул он. — Идите и сделайте то, что должны, чтобы спасти наш дом.

Архонты молча вышли, вытянувшись колонной. Каждый был поглощен своими мыслями и, несомненно, планировал, как скормить ближнего своего свирепым сущностям, свободно бродящим по городу, оставшись при этом… «невинным», пожалуй, было бы неподходящим термином… скорее, невиновным. Иллитиан с интересом разглядывал остальных, наблюдая, как они разбиваются на отдельные клики по пути к собственным транспортам. Опытные глаза могли различить среди них охотников и добычу, основываясь на брошенных исподтишка взглядах и едва заметных жестах. Во время Разобщения отменялись все ранее существовавшие правила и договоренности. Все предыдущие альянсы шли прахом, старые соперничества временно откладывались в сторону и делались новые уступки, в то время как политический ландшафт Комморры изменялся столь же внезапно и резко, как и сам город, объятый бурями. Эта мысль невероятно воодушевила Иллитиана. Может быть, его собственные планы и погибли, но то же произошло и с планами всех потенциальных соперников.

Эбеновые коридоры вокруг зала аудиенций постепенно заполнялись новыми официальными лицами, представителями и многочисленными кабалитами Черного Сердца, собравшимися со всего города. Иллитиан подумал, что, видимо, в следующие несколько часов Векту придется согнать, запугать и заставить подчиниться еще великое множество различных группировок. Ночные изверги-мандрагоры крались в тенях между серебряными канделябрами, тлеющими призрачным колдовским огнем, клэйвексы инкубов проталкивались мимо спорящих геллиархов и сирен под арками из черного опала, группы гемункулов толпились рядом, словно летучие мыши в гнездах, демонстрируя печати своих ковенов — Сглаза, Пророков Плоти, Темной Веры, Черного Схождения.

Иллитиан остановился и более внимательно оглядел представителя Черного Схождения. Его белое блестящее лицо было растянуто в вечной широкой улыбке, по бокам от нее свисали щеки, переходящие в напоминающую бороду массу пурпурных отростков на подбородке. Черные ребристые одеяния скрывали на удивление тучное тело гемункула. Заостренный капюшон поднимался над его затылком, обрамляя уродливый лик. Существо заметило взгляд Иллитиана и повернулось к нему, улыбаясь еще шире, если это было возможно.

— Вы пришли, чтобы представлять Черное Схождение перед Верховным Властелином, — заявил Иллитиан.

— Имею честь, архонт, — несколько осторожно согласился гемункул. Он отметил символ Белого Пламени на доспехах Иллитиана, и его глаза понимающе сузились. Постоянная улыбка на миг показалась слегка натянутой.

— Тогда у нас тоже есть общие дела, которые нам следует обсудить, — без обиняков сказал Иллитиан.

— Это… весьма верно, архонт Иллитиан, — гемункул кивнул. — Нам нужно обсудить очень и очень многое. Я сожалею, но для этого понадобится иное время и место.

— Воистину. Пусть же будет известно, что я готов к решению, которое удовлетворит все стороны, — бесстрастно сказал Иллитиан. Он повернулся и пошел прочь, бросив через плечо: — Пришлите мне весть о своих намерениях, как только это станет возможно.

Зиклеядес, патриарх-ноктис Черного Схождения, молча наблюдал, как архонт Белого Пламени удаляется сквозь толпу. Ум патриарха по-прежнему быстро анализировал все, что могла значить эта казавшаяся случайной встреча. Зиклеядес был стар даже по меркам гемункулов, которые не так уж часто считали свои годы. Он дожил до такого возраста благодаря тому, что очень внимательно относился ко всему неожиданному и всесторонне изучал новую информацию, прежде чем брать на себя какие-либо обязательства.

Судя по докладам, полученным им от подчиненных, с отступником Беллатонисом уже должны были разобраться, но тут явился архонт, который ясно дал понять, что их общая «проблема» по-прежнему является текущей. Сам этот факт позже станет источником немалой скорби для этих подчиненных, и понадобятся новые планы исправления ситуации, если он окажется правдой.

Заявление Иллитиана, что он готов к решению, было завуалированным способом сказать, что он настроен помочь Черному Схождению в убийстве Беллатониса. Это само по себе было потенциально полезно и вместе с тем весьма тревожно, так как подразумевало, что Иллитиан знает слишком многое, и это не совсем безопасно. А это, в свою очередь, значило, что для полного заметания следов, ведущих к Черному Схождению, придется организовать еще одну смерть — смерть самого Иллитиана. Архонт Белого Пламени был широко известен и превосходно защищен от покушений, поэтому устранить его, конечно, будет совсем непросто.

Зиклеядес удрученно покачал головой. Его тревожило, что это критически важное событие произошло именно в это время. Возможно даже, что Иллитиан пытался подстроить хитроумный обман с целью навести тень на Черное Схождение, так что любое действие, которое они предпримут против него, послужит доказательством, что ковен повинен в Разобщении. С той же вероятностью могло быть так, что Иллитиан попросту пытался сбить патриарха с толку в надежде, что тот совершит какую-нибудь грубую ошибку, стоя перед Вектом.

Раздался грохот цимбал и вой рогов, призывающий ждущую толпу в зал аудиенций. Патриарх попытался сконцентрироваться на том, чтобы очистить свое сознание от любых следов вины или страха, которые могли бы его выдать пред ликом Верховного Властелина. Были времена, когда он просто не понимал, как это делают архонты.

Глава 18 Каудоэлит и другие кладбища

Мир за следующими вратами был темным, как ночь, и шумным, как буря. Черные языки испарений с воем проносились мимо, уносимые безжалостным сокрушительным ветром. С неба не светили ни солнце, ни звезды, поэтому Караэис поднял колдовской клинок и призвал из него тусклое голубоватое свечение, чтобы видеть, куда они идут. Ландшафт состоял из мерцающих почернелых обломков камня, перемежающихся кривыми серебряными ветвями, что торчали вверх, словно деревья после пожара. Предыдущий мир был морозным, этот же был горячим и удушливым, как лихорадочный сон. Земля под ногами источала нездоровый жар, как будто в глубине под обломками все еще пылал огонь. Врата, из которых вышли эльдары, тоже почернели, и их пронизанная серебром психокость скрывалась под горелой угольной патиной.

Это место Пестрый узнал уже точно: когда-то, давным-давно, он здесь бывал. То был Каудоэлит, иногда в шутку называемый мастерской Ваула — один из нескольких миров, которые именовали себя этим титулом до Падения. Каудоэлит стал полем боя еще до того, как проснулась Та, что Жаждет, когда соперничающие фракции эльдаров сражались за недостроенный искусственный мир, который создавался для спасения от неминуемого катаклизма. Война склонна создавать горькие, но поучительные истории, и это была одна из них: еще не готовый искусственный мир был уничтожен в сражениях, а его горящие останки обрушились вниз, распространяя разрушение по всей планете. Немногие эльдары выжили, но только для того, чтобы встретить тот самый роковой конец, от которого они пытались сбежать.

Чародей и аспектные воины осторожно продвигались по выжженному ландшафту. Ни один житель Каудоэлита не пережил вопля, с которым родилась Та, что Жаждет, но в последующие века здесь неоднократно пытались закрепиться всевозможные чужаки-мародеры. Были и войны за владение планетой: эльдары бились с мародерами, мародеры друг с другом, и даже, как ни прискорбно, эльдары со своими сородичами. Сам Пестрый прибыл сюда, чтобы противостоять орочьей заразе, но он слышал истории, что в разные моменты истории этот мир служил пристанищем для всех рас галактики, у каких только есть противостоящие пальцы.

Легенды о Вауле, боге-кузнеце, были известны даже за пределами эльдарской расы, и, казалось, ничто не могло поколебать веру в то, что на Каудоэлите до сих пор лежит некий огромный клад. Не проходило и поколения, чтобы какой-нибудь пропыленный книгочей или алчный пират не прибыл сюда, чтобы заявить свои права на сокровища. Тот факт, что эльдары сражались с ними, чтобы защитить планету, только подкреплял мифы. Правда же состояла в том, что на Каудоэлите действительно было сокровище, только не того рода, какой ценят другие расы. В древности этот мир обладал десятками, если не сотнями тысяч отдельных порталов в Паутину — причем любых, начиная от громадных корабельных ворот, способных вместить даже самые грандиозные эфирные корабли, до связанных друг с другом персональных порталов, которые позволяли мгновенно переместиться в любой уголок галактики всего за несколько шагов.

Распри и Падение положили конец всему этому. Уцелела лишь горстка первоначально существовавших врат, но они все же делали Каудоэлит жизненно важной точкой материальной вселенной, связующим звеном между бесчисленными нитями Паутины, которые сами по себе не соединялись друг с другом. Неудивительно, что Караэис привел их сюда. Несмотря на предыдущие насмешки Пестрого, немного было мест, которых нельзя было достичь через врата Каудоэлита. Возможно, чародей даже мог бы довести их до Бьель-Тана напрямую с этого мира-кладбища.

Они брели все дальше, продираясь сквозь кусачие порывы черного ветра. Поблескивающий рельеф не отличался разнообразием: рухнувшие глыбы нефрита, мрамора и лунного камня, разбитые механизмы из золота и платины, обломки серебряной филиграни, — все это сплелось в тесных объятьях и медленно распадалось в прах. Пройдет еще с дюжину тысячелетий, и Каудоэлит, возможно, станет таким же, как только что покинутый путниками мир — море барханов, состоящих из разложившихся останков позабытой цивилизации.

Пестрый уловил уголком глаза едва заметное, быстро исчезнувшее движение — это был не черный ветер, но нечто материальное и человекоподобное. Он ничего не сказал и стал ждать, не повторится ли оно. Его вознаградило еще одно мимолетное, быстро промелькнувшее движение за поваленной плитой. Арлекин по-прежнему держал язык за зубами и лишь придвинулся чуть ближе к Морру. Зловещие Мстители, кажется, ничего не подозревали, а все внимание чародея было приковано к пути, ведущему к следующим вратам. Он часто сверялся с одинокой руной, которую держал в сложенных чашей руках, и как будто немного сомневался в ее показаниях.

Без предупреждения их накрыл вражеский огонь, и между членами группы рядами вскинулись фонтанчики грязи; обстрел велся с разных точек. Зловещие Мстители отреагировали безупречно, единым плавным движением нырнув под укрытие и открыв ответный огонь. Караэис снова взглянул на руну в своих руках, явно изумленный, но все же подчинился намеренно резкому приказу экзарха и тоже укрылся. Пестрый бросился к носилкам Морра и притянул их к земле, где инкуб хоть немного, но был защищен от шипящих залпов.

У атакующих было решительное преимущество в огневой мощи, на любое движение Зловещих Мстителей они отвечали осиным роем снарядов, которые чиркали по камням вокруг них, разбиваясь вдребезги. Каждые несколько мгновений на секунду воцарялась тишина, а потом выстрелы трещали уже с другого угла. Пестрый оставался на земле, растянувшись во весь рост рядом с Морром, и остро ощущал, что по большей части его прикрывает лишь тело инкуба, лежащего рядом.

— Ты должен разрезать путы, маленький клоун, — прорычал Морр. — Я предпочел бы умереть стоя.

— О, я так и сделаю, подожди только секунду, пока не станет безопасней, — успокаивающе прошептал в ответ Пестрый. Морр безрадостно рассмеялся, когда еще одна очередь снарядов с воем разминулась с ним всего на несколько миллиметров.

Экзарх и Караэис, похоже, все это время планировали контратаку. Все пятеро аспектных воинов вдруг вскочили на ноги и синхронно устремились в руины, на ходу отстреливаясь слаженными очередями сюрикенных катапульт. Караэис бежал следом, по его клинку ползли зигзаги молний, а из одной руки, поднятой вверх, лился яркий холодный свет, освещавший путь наступающим аспектным воинам. В тот же миг, как они растаяли в темноте, Пестрый принялся резать ремни, которыми Морра пристегнули к носилкам. Изогнутый клинок быстро и ловко рассекал их один за другим. Клэйв Морра высвободился и упал, и инкуб рывком поднялся в сидячее положение, хоть его руки и были по-прежнему скованы за спиной.

— Освободи меня! — потребовал Морр голосом, полным волнения. Пестрый прижал «поцелуй арлекина» к кандалам и выстрелил моноволоконной проволокой, которая тут же обратила замки в пыль. Когда цепи упали, Морр с благоговением подхватил с земли свой клэйв, и на его лице прорезалась внушающая ужас дикая улыбка.

В том направлении, где скрылись аспектные воины, сверкнул ряд ослепительных вспышек, от которых повсюду заметались тени. Морр взял наизготовку двухметровый, изогнутый громадной дугой клэйв и посмотрел на Пестрого, как будто размышляя.

— Пошли, у нас не так много времени, — крикнул арлекин, пустившись бежать в направлении, противоположном тому, куда умчались аспектные воины. — Убить меня ты всегда успеешь!

Морр на миг с сомнением оглянулся туда, откуда доносился оружейный огонь и взрывы. Перестрелка, судя по всему, отдалялась от них и понемногу переходила в редкий и смутный треск вдали. Приняв решение, инкуб повернулся и легко помчался следом за быстроногим арлекином.

Пыточные лаборатории Беллатониса были погребены в переплетенном, как соты, лабиринте тайных комнат и секретных проходов, прилегающем к территории Белого Пламени в Верхней Комморре. Основная их зона первоначально представляла собой просторную комнату с высоким потолком, к одной из влажных стен которой примыкал ряд камер, а пол был покрыт трещинами. Теперь она была разрушена более чем наполовину. Пол раскололся, камеры засыпало, и на их месте остался склон из битого щебня. Всюду были разбросаны обломки камня и кучи зернистой пыли.

Горстка верных прислужников Беллатониса, развалин, рылась в завалах, разыскивая оборудование, которое смогло уцелеть в тряске, вызванной Разобщением. Они поставили на место несколько рабочих столов и аккуратными рядами разложили на них сверкающие инструменты. С потолка на цепях свисал саркофаг со стеклянной передней стенкой, хотя его брат-близнец лежал разбитым на полу под ним. В центре уменьшившейся в размерах комнаты стоял операционный стол, на котором возвышался метровый цилиндр из полированного металла с ручкой сверху. Часть металлического корпуса спереди была откинута на петлях, так что было видно, что внутри хранится еще один, хрустальный цилиндр, наполненный бесцветной жидкостью. В ней плавал некий предмет, почти скрытый длинными темными волосами, которые медленно дрейфовали вокруг него, но сомневаться не приходилось: это была отрубленная голова.

У входа в лабораторию задвигался какой-то силуэт и внезапно ввалился внутрь, на свет. Ближайший развалина испуганно развернулся и с грохотом уронил кювету с инструментами, которую держал в руках.

— Хозяин! Что случилось? — встревоженно воскликнул он.

— О, ничего такого, — просипел Беллатонис, махнув рукой. — Не суетись.

— Н-но хозяин, ваша…

Синтетический голос пробился сквозь сбивчивую речь развалины. Этот голос напоминал вздохи ветра, проносящегося меж голыми зимними ветвями деревьев.

— Похоже, с тех пор, как я видела тебя в последний раз, Беллатонис, ты успел потерять руку. Как неосторожно с твоей стороны.

Беллатонис с сожалением пошевелил обрубком плеча.

— Как я уже сказал, ничего такого, чего нельзя моментально исправить, — он неприятно ухмыльнулся, — и куда лучше, чем другой вариант, уж поверь мне.

— Я слышала, что некоторые животные отгрызают себе лапы, чтобы сбежать из капкана, — прошептал голос. — Судьба окружает тебя, мастер-отступник, она все ближе, и смерть твоя неизбежна.

Беллатонис подошел к цилиндрическому вместилищу и вгляделся в то, что там находилось. Бледное восковое женское лицо с наглухо зашитыми глазами и ртом как будто слепо уставилось на него в ответ, глядя меж извивающихся локонов.

— Ты всегда готова поднять настроение, Анжевер, — с обманчивой кротостью сказал гемункул. — Больше всего я в тебе люблю именно это.

Голос доносился из узкой решетки в основании цилиндра, и хотя губы не двигались и не могли двигаться, лицо подергивалось в подобии жизни.

— Я предупреждала, чтоб ты уничтожил Иллитиана, пока у тебя был шанс. Теперь он замышляет против тебя. Он хочет стать твоей погибелью, а не твоим союзником.

— Это было бы необычно глупо с его стороны, ведь я держал его жизнь в своих руках.

— Уже не держишь. Ты даровал ему новую жизнь, и уже сейчас он пользуется ею, чтобы предать тебя.

Черные глаза Беллатониса угрожающе сверкнули, когда он услышал слова старухи. Анжевер страстно ненавидела Иллитиана, и тому была причина. Именно архонт Белого Пламени нашел ее и обезглавил после того, как она сотни лет выживала в полном одиночестве среди населенных демонами руин проклятого Шаа-дома. Обнаружив, что старуха каким-то образом продолжает цепляться за жизнь, Иллитиан продал ее отрубленную голову Беллатонису, как диковину, призванную возбудить в том интерес к более грандиозному и опасному плану, задуманному архонтом. Но при этом Анжевер также обладала даром варп-зрения, и не все, что она говорила, следовало отвергать как мрачные предсказания, изрекаемые для собственного удовольствия.

— Ну, это мы еще посмотрим, — заявил Беллатонис. — Если это так, то Иллитиан меня довольно-таки сильно недооценивает.

Гемункул неуклюже пошарил единственной целой рукой в нескольких карманах, прежде чем наконец извлечь алый драгоценный камень со множеством граней, величиною с большой палец руки. Он трижды постучал самоцветом по столу и положил его на поверхность, при этом повторяя имя «Ниос Иллитиан», как будто это было заклинание. Над драгоценностью из ниоткуда возникла маленькая красноватая картинка, расплывчатый вид с перспективы первого лица. Беллатонис смотрел и слышал, как Иллитиан (потому что именно от его лица он это видел) выступает с речью перед своими воинами и отправляется на Центральный пик.

— Ты можешь читать мысли Иллитиана? Как?

— К несчастью, читать его сознание я не в состоянии, но могу видеть, что он видит, слышать, что он слышит, а также, следовательно, и то, что он говорит. Это в крови, если можно так выразиться… Ну и много же демонов там, наверху.

— Разобщение открывает трещины в нашей реальности и превращает их в двери. Снаружи много тех, кто готов ворваться внутрь за пиршеством.

— Хмм. Это я прекрасно понимаю, но что можно сделать в настоящей ситуации?

— Тебе не удержать это под контролем, тем более, замечу, одной рукой.

— А это, Анжевер, очень неудовлетворительный ответ, возможно, тебе стоит взять его обратно, — игриво заметил Беллатонис. — Мои ресурсы в данный момент несколько ограничены, но мы наверняка сможем их подстроить под твое не менее ограниченное положение.

Зашитое лицо вздрогнуло при мысли о пытках Беллатониса. По личному опыту она знала, что гемункул прав, и что его репутация мастера в этом искусстве имеет прочное основание. Голосовая решетка почти жалобно заскрежетала:

— Две странствующие души, затерянные в Паутине, приближаются к последней цели. Одна темна, другая светла, и их жертва определит исход Разобщения. Сейчас они недоступны для тебя и недоступны ни для кого в Комморре, даже для самого Асдрубаэля Векта.

— Хмм, полагаю, этот ответ получше, но мне все равно не нравится, — пробормотал Беллатонис, снова переключив внимание на красноватое изображение. — Так, похоже, наш Иллитиан получил распоряжения на ближайшее будущее, так что какое-то время он будет занят.

— Неважно. Твой рок уже спущен с цепи.

— Да, да, рок, мрак и все такое. Ты иногда и в самом деле утомляешь своими повторами. О, смотри-ка, кто это пожаловал? Зиклеядес, старое ты чудовище — а, я вижу, ты уже стал патриархом-ноктис. Очевидно, с тех пор, как я отделился от Черного Схождения, стандарты упали еще ниже.

— Видишь? Иллитиан продал тебя этому Зиклеядесу, даже не озаботившись ценой. Архонт хочет, чтобы ты был мертв.

— Если бы только это было так просто, — задумчиво вздохнул Беллатонис. — Зиклеядес желает, чтобы я погиб и исчез, но, подозреваю, если Иллитиан действительно жаждет мести, он бы предпочел, чтоб я жил и страдал на протяжении достаточно долгого времени. У него есть склонность к изрядной дотошности. Как это невероятно прискорбно, я-то полагал Иллитиана более прогрессивной личностью.

— Все теперь обращены против тебя, ты не можешь сбежать от судьбы.

— О, с этим бы я поспорил, Анжевер. В конце концов, посмотри на себя. Ты должна была умереть века назад, при падении Шаа-дома, и все же ты здесь. Случай порой творит чудеса.

— Цена была ужаснее, чем ты можешь вообразить.

— Лишь потому, что ты сделала ошибку и заплатила эту цену сама, — усмехнулся гемункул. — Кстати говоря, мне бы действительно стоит себя подлатать. Эй, ты! А ну-ка иди сюда, чтоб я тебя получше разглядел. О да, я вижу, у тебя тут есть весьма неплохая пара рук…

Рабские кварталы заканчивались там, где первоначально пролегала граница парковой территории. Архитектурные сооружения резко изменились, вместо лабиринта кое-как сколоченных досок и слякотных улиц появились гладкие монолиты из обсидиана, стали и гранита, возвышающиеся вдоль широких бульваров, которые выстилал пружинистый дерн, щедро удобренный молотой костью. Массивные строения различались по размеру: самые близкие были всего в несколько этажей высотой, но чем дальше они удалялись от парка, тем выше становились. Все они были богато украшены барельефами и колоннами, окружавшими подобные устьям пещер входы и пустые окна. В некоторых происходили живые представления из движущегося света, изображавшие обитателей этих домов, но большая часть демонстрировала миру бесстрастные скульптурные образы их давно уже мертвых лиц. Это были иннеалксии — мавзолеи достославных предков, или, точнее, монументы в их честь, ибо ни в одном из них не было и следа смертных останков.

Харбир никогда раньше не задумывался об ироническом контрасте, который представляли собой рабские трущобы, теснящиеся бок о бок с этим комплексом великолепных пустых сооружений. В обществе, лишенном богов, иннеалксии были ближе к храмам, чем любые другие здания в Комморре — пустые дома для мертвых, которые прославляли их прижизненные достижения. Харбир устремился вперед по краю заброшенного бульвара, чувствуя себя неприятно уязвимым. Он пытался смотреть под ноги, не поднимая взгляд к сводящим с ума небесам, хотя какая-то крошечная, безумная часть его личности говорила, что он должен это сделать. Он чувствовал давление, исходящее оттуда, сверху, тошнотворное ощущение чуждого зноя, от которого по коже бежали мурашки. Желание снова взглянуть наверх преодолевало практически все, и даже сейчас он мог поклясться, что все еще видит вспышки неземных цветов, куда бы ни посмотрел.

Легенда гласила, что все эльдарские боги были уничтожены, поглощены Той, что Жаждет, во время Падения. Азуриан, Каэла Менша Кхейн, Ваул, Керноус, Лилеат — все они. Теперь комморритские семьи, обладавшие хоть каким-никаким происхождением и историей, поклонялись сами себе или, скорее, своим блистательным предшественникам, а не этим достойным презрения, потерпевшим крах богам. В Верхней Комморре благородные фамилии воздвигали километровые статуи самих себя и посвящали целые флигели поместий накоплению информации о своей родословной. Здесь, в Хай'кране, расположенном на более низком уровне, вернорожденные не могли столь глубоко увлекаться своими некрополями и поэтому были вынуждены обходиться более скромными храмами, посвященными собственному тщеславию.

В отдалении над крышами возвышались уступы яруса Азхоркси, ломаная стена, состоящая из башен полированного обсидиана и аметиста. Где-то ближе к подножию этих башен, как заверила Безиет, можно проникнуть в фундаментальный слой, пронизанный многочисленными венами и капиллярами туннелей. Харбир надеялся, что она права; он ощущал практически животное чувство, что кто-то преследует его среди этих мавзолеев. Темные распахнутые двери как будто изготовились, чтобы в любой момент затянуть его внутрь и навечно заточить среди стерильной роскоши склепов.

Конечно же, каждый вернорожденный жил с твердым намерением никогда не обзаводиться подобным домом смерти. Благодаря стараниям гемункулов любой из них мог вернуться из мертвых, если уцелела хотя бы мельчайшая часть смертной оболочки. И все же некоторых по-прежнему настигала смерть от всепожирающего пламени, от разрушительных энергий, от гибельных токсинов, загадочное исчезновение или простое вероломство, и поэтому на протяжении веков количество монументов неумолимо возрастало. Склепы были украшены трофеями, собранными на протяжении столетий грабежа и разбоя: заключенными в хрусталь черепами примечательных врагов, таранами захваченных кораблей, варварскими доспехами, экзотическим оружием, статуями и произведениями искусства, похищенными со ста тысяч различных миров. Тщеславные надписи объявляли об их достижениях:

«Дрожите перед мощью Вайл'ака Ак Меншас, коего жертвы именовали Лордом-Сорокопутом. Так могуч был его клинок, что за раз пронзал он им три тела, так быстр был его «Рейдер», что за тысячу охот ни один раб не избежал его хватки».

«Взгляните на разложенные пред вами сокровища Окхрада Лир Хагорах Каэзоса, Вора Душ. Молодые ли, старые, все в конце концов покорялись его свирепой ласке. На мире Шарн сто поселений пало пред ним за одну ночь, но он объявил, что все еще не насытился».

«Узрите дом смерти Кассаиса, что не нуждается в ином имени. Под дюжиной солнц разбойники претворяли в жизнь его кровавый приказ, оставляя рабов с одним глазом и одной рукой, только чтобы отметить его путь».

Здесь не было призраков, если не считать воспоминаний, и все же Харбир чувствовал, что волосы у него на загривке встают дыбом, как будто какой-то голодный взгляд следил за его движениями. Посреди всего смятения и ужаса, что бушевали в городе, нечто избрало именно его объектом своего внимания, и это было нечто ужасное. Он остановился и неуверенно оглянулся на Безиет и Ксагора, идущих в нескольких шагах позади него. Встретив нетерпеливый взгляд архонта, он вдруг почувствовал, что его опасения слишком глупы и беспочвенны, чтобы их озвучивать.

— Что такое? — прошипела Безиет.

— Я… ничего, я просто почувствовал, будто за мной… будто за нами наблюдают, — выдавил Харбир.

— Я тоже это чувствую, — заявила она. — Что-то следует за нами, причем начиная с парка, если не раньше.

— Может, попробовать его поймать? — тихо спросил Харбир, ощутив облегчения. Он-то уже боялся, что сходит с ума. Безиет помотала головой.

— Нет. Надо идти дальше, если оно не хочет с нами связываться, то и нам нет причин связываться с ним, если не придется. Попробуем оторваться от него в шахтах.

Харбир кивнул и начал незаметно красться дальше. Пограничные башни Азхоркси теперь были гораздо ближе и подавляли собой даже самые высокие иннеалксии поблизости, что, вне сомнений, служило источником большого гнева среди вернорожденных Хай'крана. Земля впереди переходила в склон, опускающийся в сторону ряда угловатых контрфорсов, выпирающих из тесно стоящих башен. Между ними виднелись приподнятые края трех серебряных колец, утопающих в земле, каждое из которых было достаточно широко, чтобы вместить в себя целый «Рейдер». Это были вертикальные устья путевых туннелей, которые выходили в Хай'кран и тянулись из-под центра города.

Харбир немного ускорил шаг, с нетерпением ожидая возможности уйти из-под открытого неба в более уютное замкнутое пространство. Когда он подобрался поближе, его внимание привлекло какое-то движение, мелькнувшее у контрфорсов. Он беззвучно припал к земле и несколько минут напрягал глаза, вглядываясь в тени; за это время Безиет успела нагнать его и тоже уставилась вперед. Она свирепо выругалась и выплюнула:

— Ур-гули.

Устья туннелей кишели тощими, как плети, пещерными чудовищами. Они выползали из глубин, словно стаи вшей, ищущих нового хозяина. Слепые головы крутились туда-сюда, нюхая воздух рядами обонятельных отверстий.

Харбир кивнул.

— Похоже, они движутся в этом направлении. Должно быть, та здоровая куча падали в рабском городке наконец-то обрела претендента на владение. Правда, в них есть что-то странное, я думаю, они затронуты варпом.

Безиет что-то проворчала и снова всмотрелась в темноту. На таком расстоянии сложно было о чем-то судить, но эти существа действительно выглядели необычно. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, в чем дело. У некоторых ур-гулей недоставало рук или ног, и все они, так или иначе, были кем-то жестоко изодраны.

— Разве они не жрут друг друга при малейшей возможности? — спросил Харбир.

— Каннибалы, да, — протрещал Ксагор. — Сомафаги.

— И почему тогда те, у кого не хватает конечностей, не в желудках у остальных? — мрачно добавила Безиет.

— Что важнее, как нам сквозь них пробраться? Может ли ваш клинок порубить их, как это было на Великом Канале?

— Нет, ур-гули настолько сильны и ловки, что я обычно избегаю сражения с ними, если их больше трех, а у меня за спиной нет отряда воинов. А там внизу их более тридцати, и они все прибывают. Не думаю, что мы сможем пробиться сквозь них, скорее, нам придется убраться с их пути и надеяться, чтоб они нас не унюхали.

Ксагор жалобно заломил руку и лапу.

— Высокочувствительные обонятельные органы, — со страхом прошептал развалина. — Очень эффективные охотники.

— Тогда мы встанем за дверью, куда они смогут проникать только по несколько за раз, и… подожди-ка, что это? Кажется, нам улыбнулась удача, не все еще отсюда сбежали.

Тонкий обтекаемый силуэт беззвучно выплыл из теней над стаей ур-гулей, вперед выдавался острый бронированный нос, наверху раздувались эфирные паруса оранжевого и зеленого цветов. Это был «Рейдер», на узкой палубе которого теснились воины-кабалиты. Ур-гули недоуменно заметались, их ноздри раздувались от близости добычи, но пока не могли определить, откуда доносится запах.

— Что они делают? — спросил Харбир.

— Проводят чистку, а заодно развлекаются, — ответила Безиет.

В бурлящую массу с «Рейдера» посыпался дождь каких-то крошечных объектов, металлических семян, которые расцветали огненными вспышками плазмы, как только соприкасались с землей. Тощие жилистые тела моментально воспламенялись в ее отсветах, а потом за один удар сердца истлевали в прах. Безжалостные потоки осколочного огня захлестали по выжившим тварям, оставляя кратеры в плоти и вдребезги разбивая безглазые черепа.

Стая ур-гулей как обезумела, они начали бегать и скакать во всех направлениях, демонстрируя чудовищное проворство. Ведомые неким шестым чувством, несколько прыгнули вертикально вверх, на «Рейдер», вытянув лапы с крючковатыми когтями, но рулевой точно рассчитал высоту, и машина покачивалась лишь чуть выше того предела, где до нее еще можно было добраться. Асимметричная битва продолжалась, кабалиты не спеша расстреливали ур-гулей в свое удовольствие. Стая уже разбегалась, большая часть тварей пыталась найти укрытие, но некоторые по-прежнему бессмысленно вскидывались, пытаясь схватить своего летучего мучителя. «Рейдер» повернулся и погнался за горсткой ур-гулей, которые удирали прямо в том направлении, где прятались Харбир, Ксагор и Безиет.

— Что-то или кто-то действительно шлет нам удачу, — тихо пробормотала Безиет. — Давайте не будем его разочаровывать. Ксагор, как считаешь, ты сможешь подбить рулевого из этой своей винтовки?

Ксагор отчаянно замотал головой и бессильно опустил плечи. Тем временем «Рейдер» подгонял свирепую стаю ур-гулей все ближе.

— Давай я перефразирую это так, — холодно сказала Безиет. — Ксагор, ты первым же выстрелом попадешь в рулевого, иначе я выпотрошу тебя, как рыбу.

Глава 19 Сила заблуждения

Пестрый не прекращал бежать, увеличивая разрыв с Морром по мере того, как они оба стремительно удалялись сквозь ветер и тьму. Они петляли между ломаными стенами из ляпис-лазури и пробегали по улицам из почерневшего алебастра, огибали кучи поблескивающих обломков и пересекали поля из разбитых кристаллов. С проворством газели арлекин постоянно держался впереди Морра, чьи широкие шаги были подобны скачкам пантеры. Через какое-то время Пестрый решил, что Морр выглядит согласным следовать за ним, и в глазах у него нет безумной жажды убийства. Он замедлился, позволил инкубу поравняться с собой и побежал бок о бок, глядя снизу вверх в открытое лицо своего спутника.

— Ты не устал? Если хочешь, можно немного передохнуть, но нам бы лучше двигаться дальше. Караэис может выследить нас не хуже гончей, так что надо бежать быстрее, чтобы они не успели нас нагнать.

— Я хорошо отдохнул, — прогремел Морр. — Эти напыщенные глупцы дали мне прекрасную возможность восстановить силы. Сердце мое скорбит, что пришлось оставить их в живых.

— Они бы первыми наделали в тебе дыр, и ты это знаешь. Ну… ты не злишься, что я тебя вот так взял и отключил? Признаюсь, я думал, что будет чуть больше бега и криков, прежде чем мы помиримся.

Морр рассмеялся громким маниакальным смехом, который затерялся в порывах ветра.

— Маленький клоун, ты бродил среди нас, по вечному городу, и все же не понял, как мы живем. Этот трюк так стар, что у него есть собственное имя. Это называется «рок'чса» — когда два раба нападают друг на друга, чтобы выслужиться в глазах нового хозяина. Мне понравилось, как быстро ты придумал решение.

— О. Так я об этом еще не думал, — слегка смутился Пестрый. — Полагаю, от этого мне должно было стать лучше, но почему-то не становится.

— Почему бы тебе просто не сделать врата, как тогда, в храме?

— Чародей, Караэис, почувствует это в тот же миг и сможет задержать их формирование на достаточно долгое время, чтобы Зловещие Мстители нас настигли.

— Тогда куда мы бежим?

— Я думаю, тут где-то неподалеку есть постоянные врата. Если мы до них доберемся и проникнем в Паутину, я смогу довести тебя до Лилеатанира.

— Чародей наверняка попробует закрыть и их.

— Сделать такое с постоянными вратами будет значительно сложнее. Тебе придется дать мне немного возможности для импровизации, я отчасти придумываю все это на ходу.

— Тогда скажи мне, кто атаковал воинов искусственного мира, и по какому счастливому совпадению они явились нам помочь?

— Это… мой маленький секрет, и пока что я собираюсь его сохранить в тайне. Просто знай, что в этой конкретной истории у нас есть не только враги, но и друзья.

— Ушли! — прорычал Караэис. Он яростно пнул разбитые кандалы и с трудом поборол желание сорвать шлем-маску, чтобы набрать воздуха в легкие и закричать сквозь вой ветра, изливая досаду. Аиоса, экзарх Зловещих Мстителей, стояла рядом и наблюдала, как он злится. Ее собственная бесстрастная маска, увенчанная высоким гребнем, оставалась холодна и непроницаема.

— Успокойся, — сказала она мыслеречью. — Твоей страсти здесь не место, вспомни свой путь!

Чародей попытался обуздать эмоции и заставил себя дышать более спокойно. Караэис так много вложил в эту миссию, что она стала его частью, словно живое существо, живущее в груди и гложущее ее изнутри, чтобы выбраться наружу. Он пробежался по тысяче и одной мантре, которым его обучали и которые говорили о чудовищной опасности, что кроется в неконтролируемых страстях псайкера.

Руны, маска, сам путь Провидца — все это были способы изолировать его от угроз варпа и предоставить защиту, позволяющую безопасно управлять его безграничной мощью. Но если воля, лежащая в основе всего, не будет достаточно сконцентрирована и дисциплинирована, это значит, что ничто не может защитить чародея. Если его связь с варпом станет слишком личной, если он хотя бы раз обнажит свою душу перед демонами, тогда он будет потерян, и придет конец его пути Провидца. С большими усилиями он все же утихомирил зверя в своей груди.

— Почему никого не оставили на страже? — наконец, спросил он. Собственный голос показался ему удивительно ровным.

— Я приказала, чтобы ты остался их охранять, — ответила Аиоса. — Почему ты этого не сделал?

— Я… это не то, что я услышал, — в смятении возразил Караэис. — Я слышал, как ты отдала приказ следовать за собой.

Аиоса молча смотрела на него, дожидаясь объяснения, и в том, как она держалась, не было ни капли сомнения, что Караэис допустил ошибку. Чародей тщательно припомнил все, как было. В тот момент мыслеречь Аиосы показалась ему слегка невнятной, но он списал это на неразбериху в перестрелке. Он определенно услышал в ней четкое слово «следуй», хотя теперь, анализируя события, он понял, что не был точно уверен, кто его произнес. Он отчетливо ощутил, как рушится краеугольный камень его уверенности в себе — неужели возможно, что его обманули? Пока он боролся с собственными выводами, подошел Зловещий Мститель и с очевидным отвращением бросил в пыль у ног Аиосы какие-то предметы.

— Экзарх, мы нашли это на месте боя. Здесь были темные сородичи.

В пыли, увлекаемой ветром, лежали покрытый шипами, зловещий с виду пистолет и высокий темный шлем, увенчанный полумесяцем. Обе вещи были недавно повреждены: в шлем врезались сюрикены, а у пистолета был обломан ствол.

— Это все? — спросила Аиоса. — Ни крови, ни тел?

— Ничего, экзарх, не было и следов — хотя на такой земле следы вряд ли могли остаться.

— Хорошо, возвращайся на позицию наблюдения.

Аиоса повернулась обратно к Караэису.

— Итак? — спросила она, как будто никто их не прерывал.

— Кто-то сказал, чтобы я следовал за тобой, но не думаю, что это была ты. Меня обхитрили.

— Ясно, — с медицинской отстраненностью сказала экзарх. — Скажи, каково твое мнение об этих артефактах.

На миг Караэису показалось, что к нему обращается автомат, что если он заглянет внутрь бронекостюма Аиосы, то обнаружит, что тот пуст. Он потряс головой и попытался сконцентрироваться на шлеме и пистолете, подняв над ними руку в перчатке и осторожно прощупывая их психометрию. Его пробрала неожиданная дрожь, и он убрал руку.

— Несомненно, они комморритского производства. Из пистолета недавно стреляли, прежде чем он был сломан. Оттиски слишком… хаотичны, чтобы прочитать что-либо помимо этого. Что ты думаешь?

— Что кто-то снова пытается сбить нас с толку, оставив ложный путь обратно к Темному Городу. Эти улики оставили нарочно, чтобы мы их нашли.

— Это выглядит слишком сложно, — неуверенно сказал Караэис.

— Нас атаковали не темные сородичи. Так называемый противник всеми силами стремился не нанести нам вред.

— Тогда кто?

— Ответ очевиден. Арлекин призвал других членов своего маскарада, и пока они весело плясали с нами, он сбежал вместе с нашей добычей.

— Что? — взорвался Караэис, и животная ярость снова заскреблась в его груди. — Это чудовищно! Зачем им так неприкрыто потакать темным сородичам? Они вроде бы должны ревностно относиться к своей хваленой нейтральности!

— Ты сказал арлекину, что он тоже твой пленник. Думаю, они могут убедительно доказать, что это ты совершил первое оскорбление, а они действовали только в целях его компенсации.

Караэис затих. Аиоса была права, в своем высокомерии он дал арлекину повод аргументировать, что его заставили следовать за чародеем против воли. Караэис был так уверен, что путь приведет его прямиком в зал совета Бьель-Тана, что не подумал о том, что кто-то может так активно ему противодействовать. Он был шокирован, что события, столь точно предсказанные предыдущими гаданиями на рунах, стремительно выходили из-под контроля.

— Если против нас выступил целый маскарад, то наша миссия потерпит поражение, разве только мы объявим войну, — категорически заявила Аиоса. — А этого я делать не собираюсь.

— Нет никакого свидетельства тому, что произошло именно это, — возразил Караэис с чем-то напоминающим былую уверенность. — Мы… мы должны переоценить ситуацию, базируясь на том, что знаем, а не на том, что предполагаем. Пленник временно сбежал от нас, но я не чувствую, что он успел покинуть этот мир. У него есть помощники, но далеко он не ушел. С теми силами, что у нас есть сейчас, мы сможем заново пленить инкуба. Арлекин знает, что не может вмешаться напрямую, не входя в конфликт, и теперь мы тоже это знаем.

Маска Аиосы загадочно глядела на него, как будто говоря, что она знала об этом факте с самого начала.

«Рейдер» опасно крутанулся, когда его рулевого разнесло кровавыми ошметками по всей корме. Бегущие ур-гули, каким-то образом почуяв внезапную перемену, мгновенно развернулись и начали прыгать на качающийся гравилет, словно уродливые лягушки. Через миг по фальшбортам уже карабкалась троица иглозубых чудовищ, протягивая лапы к кабалитам на палубе. Удары боевых клинков и осколочный огонь в упор быстро отшвырнули этих тварей, но за это время их совокупный вес успел накренить «Рейдер», и он еще ниже опустился к земле. На борт запрыгнули новые ур-гули, и окровавленная палуба вскоре превратилась в сплошную массу дерущихся монстров с крючковатыми когтями и воинов в бронзовых доспехах, сражающихся за собственные жизни.

Безиет без слов помчалась к атакованной машине, ведя за собой Харбира и Ксагора. Один из ур-гулей зашипел и бросился на нее, раздувая ряды обонятельных отверстий. Безиет даже не замедлила шаг, когда ее клинок-джинн с хрустом прошел сквозь куполообразный череп твари. Какой-то воин на борту «Рейдера» в отчаянии бросился к изогнутому рычагу управления, чтобы взяться за него и вернуть контроль над транспортом. С ним тут же столкнулся серо-зеленый силуэт рассвирепевшего ур-гуля, и, сцепившись в борьбе, оба перевалились за борт и рухнули наземь с треском ломающихся костей.

Харбир сделал ловкий скачок, который посрамил бы самих ур-гулей, и приземлился на один из подобных клинкам аутриггеров «Рейдера». Ксагор неустанно стрелял из гексовинтовки, не делая различия между противниками. Кабалиты и ур-гули отвратительно раздувались и лопались направо и налево. Харбир пробежал по аутриггеру и запрыгнул на узкую палубу рядом с кормой. Хай'кранский кабалит развернулся, с удивлением уставился на него и тут же встретился с изогнутым клинком Харбира, который с хрустом вонзился острием в его горло. Харбир выдернул нож и отрубил тянущуюся к нему лапу с крючковатыми когтями, после чего повернулся и с отчаянной быстротой метнулся к рычагу управления.

Безиет с такой яростью вонзила завывающий клинок-джинн в еще одно мерзостное, тощее как плеть тело, что практически разделила ур-гуля пополам. На нее прыгнул еще один, и она рассекла его на дергающиеся куски прямо в воздухе. Дух Акзириана был покорен ее рукам, и меч казался легким, как прут, пока она рубила и колола. Она бросила взгляд вверх и увидела, что Харбир добрался до рычага и с силой зажал его одной рукой, словно ведя «Рейдер» сквозь шторм. Наемник налег на изгибающийся жезл управления, так что качающийся гравилет почти что завалился набок. Воины-кабалиты и ур-гули, не готовые к внезапному повороту, покатились с палубы, смешавшись в визжащие комья. Безиет одобряюще ухмыльнулась и побежала вперед, чтобы схватиться за покосившийся поручень и забросить себя на борт. Харбир снова вернул машину в стабильное положение.

Едва ноги архонта коснулись палубы, еще одно иглозубое чудовище вскарабкалось через противоположный поручень. Меч Безиет сверкнул словно молния, рассекая разделяющее их пространство, и тварь, плеснув черным ихором, свалилась назад. Она повернулась к Харбиру и закричала:

— Чего ты ждешь? Давай! Сейчас же!

— Но… Ксагор!

Безиет бросила взгляд вниз, на развалину, который боролся с ур-гулем, обхватившим лапами его винтовку. Клыки-иглы щелкали, пытаясь добраться до горла, и чудовищная сила твари неумолимо преодолевала сопротивление Ксагора. В голове Безиет мелькнул мгновенный расчет: спасти развалину или бросить на произвол судьбы? Если бы там был Харбир, она бы сразу приняла решение — пусть даже этот тощий убийца и успел поднять свою стоимость в ее глазах на пункт-другой — но развалина был по-настоящему полезен. С долгим страдальческим вздохом она спрыгнула с «Рейдера», и клинок-джинн лизнул воздух, обезглавив ур-гуля, который уже прижимал Ксагора к земле. Вокруг кружили другие чудовища, но при наличии под рукой более легкой добычи — невезучих упавших кабалитов — они осторожно держались на расстоянии.

Харбир опустил «Рейдер», когда Безиет дотянулась до развалины и поставила его на ноги, так что она смогла практически зашвырнуть его прямо на борт. По лицу Харбира, маневрирующего транспортом, она поняла, что он что-то просчитывает, поэтому быстро взобралась на палубу сама, прежде чем у него успели появиться какие-нибудь светлые идеи насчет того, чтобы оставить ее саму. Угловатый нос «Рейдера» взмыл в воздух, и они быстро поднялись за пределы досягаемости сражающихся друг с другом ур-гулей и воинов.

— Это было… хорошо сработано, — признала Безиет.

— Спасибо, — ухмыльнулся Харбир, воодушевленный своим успехом. Он почувствовал, что ему действительно в какой-то мере начинает нравиться Безиет. Несмотря на шрамы и грубые манеры, она оказалась самым практичным и приземленным архонтом из всех, что только ему встречались. Для Харбира это было очень странное чувство, и долго оно не продлилось.

— Не подлетай слишком близко к этим башням, — резко одернула его Безиет. — Азхоркси сожгут нас просто ради развлечения, если ты дашь им такую возможность.

— Тогда куда? — угрюмо поинтересовался Харбир.

— В тоннели, план не изменился.

— А что насчет ур-гулей?

— Просто не останавливайся, чтоб подобрать еще пассажиров, — едко посоветовала Безиет.

Ви испытывал все более опасное разочарование. Нетерпеливость, говорили ему энграммы памяти, часто бывает причиной провала миссии, однако эта мудрость сейчас нисколько не помогала. Психический след был свеж и отчетлив. Несомненно, цель недавно прошла этим путем, и даже не один раз, а несколько. Узкие тоннели в субстрате, которые исследовал Ви, просто-таки кишели следами цели, и было абсолютно ясно, что ее логово должно быть неподалеку.

Однако, как Ви ни старался, он не мог обнаружить местонахождение цели или логова и понимал, что снова и снова кружит по одним и тем же местам. Когда Ви впервые наткнулся на свежий след, он испытал желание вступить в коммуникацию, так как тогда он мог бы поделиться с Чо данными и продемонстрировать, что очевидно превосходит ее в способностях к охоте. Теперь он испытывал такое же желание коммуникации, чтобы проконсультироваться с Чо о своих находках. Они весьма озадачивали его, но Чо находилась вне досягаемости и спросить ее было невозможно. Как теперь говорили его протоколы, ему крайне не хватало улучшенных сенсорных способностей второй машины.

Ви крался на тихих, как шепот, гравитационных двигателях, через переплетенную паутину туннелей под поверхностью. Он парил в темноте и безмолвии, анализируя показания сенсоров. Доступная информация не указывала на само существование туннелей, поэтому ему пришлось тщательно картографировать их на ходу и трудолюбиво сверять эти данные с запутанными и многочисленными следами цели, которые он также здесь чувствовал. Ко всему прочему, схема туннелей казалась случайной и не имела никакого определенного порядка ни в вертикальной, ни в горизонтальной плоскости.

Постепенно Ви пришел к осознанию того, что случайность туннелей обусловлена тем, что недавно они претерпели структурные повреждения. Некоторые полностью обвалились, другие частично засыпало, появились пустоты и трещины, образуя между секциями лабиринта связи, которых раньше не существовало. Психические отпечатки в нескольких местах вели прямо в стены из упавших обломков, однако по мере того, как Ви наращивал свою трехмерную карту, он все сильнее ощущал, что следы продолжаются и после завалов. Очевидно, они были старше и возникли еще до этих структурных повреждений. Почуяв волну возбуждения, Ви отметил все эти прерванные цепочки как старые данные и убрал их из своих вычислений.

Как и следовало ожидать, у оставшихся психических следов появилось ярко выраженное средоточие, узел активности, который мог указывать лишь на местонахождение логова цели. Ви плавно развернул свой корпус так, что он прямо указывал на это самое место. Сегментированный хвост изогнулся над панцирем концом вперед, и установленное на нем тепловое копье засияло рубиновой энергией. Огненная линия на кратчайший миг соединила копье со стеной туннеля, а затем твердое вещество преграды начало размягчаться и падать вязкими комьями. Ви настроил мощность своего орудия и начал медленно продвигаться вперед, в образовавшуюся дыру. Достаточно ползать туда-сюда по туннелям, решил он, пробить дорогу напрямую в логово цели поможет достичь максимального фактора неожиданности, и к тому же этот способ обещал ему немалую радость разрушения.

Иллитиан стоял на палубе своей барки, размышляя о запутанных превратностях такой простой вещи, как отправка сообщения в Комморре. Безопасность коммуникаций всегда была проблемой в вечном городе. Достаточно хитроумный враг по-прежнему мог перехватить, блокировать или нарушить любой сигнал, несмотря на то, что параноидальные архонты тысячелетиями настойчиво пытались найти способ это предотвратить. Даже предположительно неуязвимая цепь импульсов видимой энергии могла быть как-то изменена, перенаправлена или расшифрована.

И если даже удавалось преодолеть все эти сложности, сам факт приема сообщения любого рода также включал вероятность, что оно было каким-то образом искажено. Невинно выглядящее сообщение могло, к примеру, быть изменено так, что вводило в системы доспеха приказ отрезать голову владельца, что, как широко известно, случилось с несчастным Реси'нари Крайллахом при получении того, что якобы являлось рапортом о победе над Ли'ленделем Писцом. Как можно общаться, когда ты не доверяешь собеседнику и всем остальным? Это была серьезная проблема, с какого угла не посмотри.

Иллитиан отвлекал себя этими размышлениями, терпеливо дожидаясь уведомления от Векта о том, какой ему назначен район — в какой бы форме оно не прибыло. Вокруг него размещалась слегка поредевшая группа воинов. Вспомогательные отряды разбойников и геллионов тесно столпились вокруг выживших «Рейдеров», и все молча держались на своих позициях, словно косяк стремительных хищных рыб. Темный иззубренный склон Центрального пика косо уходил под ними вниз, туда, где над далекими шпилями Горы Скорби возвышались титанические кричащие статуи Асдрубаэля Векта.

В тенях Центрального пика таились десятки таких же темных стай, как отряд Иллитиана: всюду виднелись эфирные паруса алого, пурпурного, ядовито-зеленого и кислотно-желтого цветов, среди позолоченных гарпий и зазубренных таранов торчали корабельные носы в виде змей с глазами из драгоценных камней, под заточенными лопастями и зубчатыми килями качались ловчие цепи и трофеи, и все это воинство безмолвно парило в непривычном покое. Бесчисленные и разнообразные символы выделяли различные кабалы, призванные Верховным Властелином. Для всех них открывались практически неограниченные возможности обрести преимущество в хаосе, и начинались они прямо сейчас. В последующие часы единственного пропущенного приказа может стать достаточно, чтобы в один миг привести к краху какого-нибудь архонта или даже целый кабал.

Над городом разразился еще один разрушающий реальность шторм. Многоцветные молнии, способные сотрясти целый мир, с ужасающей мощью хлестали из преград по шпилям внизу. Удары были так часты, что временами казалось, словно целый лес сияющих столбов разросся по всему городу, с трудом поддерживая обвисший купол ярящегося неба. Всюду распространялись пожары: судя по виду, горела целая половина Горы Скорби, и ее зловещие красные отблески боролись с ярким сиянием в небесах.

Периодически группы стремительных машин выскальзывали из общего сонма и исчезали в вихрях, получив свои приказы. Иллитиан продолжал размышлять о сложностях, неминуемо возникавших в управлении столь разнообразной ордой. Ни один рейд в реальное пространство не мог быть заранее спланирован, распределен по ролям и устроен так, чтобы можно было уверенно считать, что каждая его часть будет работать как деталь единого целого. Вект, казалось, медлил, выжидая, чтобы увидеть, где происходят наихудшие сотрясения, и постепенно скармливал буре один кабал за другим, но, возможно, просто было физически сложно доставить им информацию о том, что следует делать.

Проблема эта зиждилась непосредственно на врожденном коварстве самих комморритов. В реальном пространстве все фокусировались на том, чтобы сотрудничать настолько гладко, насколько это было возможно, а все городские интриги на время откладывались в интересах эффективности. В самой же Комморре даже что-то настолько простое, как получение соперником письма, предоставляло неограниченные возможности для причинения вреда. Поэтому сигналы постоянно расшифровывались, перешифровывались, помещались на карантин и подвергались воздействию аналогов раскаленных щипцов и игл, прежде чем их можно было без опаски предоставить вниманию живого адресата. И даже при этом никто не мог гарантировать, что подлый недруг не придумал какой-нибудь новый и увлекательный способ перехитрить твою защиту. Все это требовало чрезмерно много времени и добавляло неопределенность в ситуацию, которая и так была опасно нестабильна.

Хлопанье темных крыльев над головой привлекло внимание Иллитиана. Одинокий бичеватель, которого он дожидался наполовину с нетерпением, наполовину со страхом, опустился на палубу барки. Искаженный посланник гордо нес на себе знак кабала Черного Сердца, демонстрируя, что он принадлежит Векту (хотя это само по себе мало что значило, использование чужих флагов, как уловка, было старше самой Комморры). Бичеватель демонстративно сложил свои великолепные оперенные крылья и встал на колено перед Иллитианом, протягивая ему узкую хрустальную пластинку.

Личная доставка сообщений помогала избегать многих проблем, при том создавая некоторые новые, но, по крайней мере, так можно было вернее определить их происхождение, а также, если того требовала ситуация, буквально убить гонца, принесшего дурную весть. Иллитиан, не глядя, забрал хрусталь из когтистых пальцев и взмахнул другой рукой, прогоняя пернатого воина. Хлопанье раскрывшихся крыльев не слишком хорошо замаскировало циничный каркающий смех улетающего посланника.

Иллитиан изучил плоскую пластинку и повертел ее в руках: двухфазная решетка, генетически закодированная на одного-единственного получателя и отправителя, неразрушимая, не подделываемая и неизменимая — по крайней мере, в теории. На ней был знак Векта, и, несомненно, она содержала его приказы, запечатанные таким образом, что их буквально могли увидеть только глаза Иллитиана. Он помедлил, прежде чем распечатать их — слишком уж это походило на надевание ошейника. Наверняка многие другие архонты чувствовали себя так же, но на самом деле ошейник уже давно охватил им горло, и то, что они чувствовали сейчас, было лишь дерганьем поводка, который держал Вект, чтобы заставить их повиноваться.

Он провел одним пальцем по верхней части пластинки, и внутри кристалла появился ряд четких угловатых идеограмм. Иллитиан прочел сообщение, потом перечитал его и раскрошил послание, стиснув кулак. Оно распалось в мелкую блестящую пыль и мгновенно высыпалось сквозь пальцы мерцающим каскадом. Архонт секунду поразмыслил над содержанием пластинки, думая, что за ним следят незримые глаза, ожидающие его реакции. Он медлил лишь один удар сердца, ведь разве у него был иной выбор, кроме как подчиниться? По крайней мере, в настоящий момент… По его жесту стая гравилетов Белого Пламени заскользила прочь от склона Центрального пика и установила курс на вихрь.

В другом конце ожидающего воинства, на маленькой, открытой палубе небесной колесницы «Яд» стояла Аэз'ашья и читала собственное послание, заточенное в хрусталь. При этом на ее губах играла ироническая усмешка. По ее зову Клинки Желания начали поднимать свои небесные машины, и вокруг с каждым мгновением усиливался высокий визг разгонных двигателей. Она взмахнула рукой вперед, и «Яд» ринулся прочь, следуя курсом Иллитиана, а следом за ней устремился ревущий рой разбойников и геллионов.

Глава 20 Попытки к бегству

— Они идут, — вдруг сказал Пестрый на ходу. — Я надеялся, что им понадобится больше времени, чтобы решить, что делать, но, очевидно, нам суждено остаться разочарованными в этом отношении.

Морр, без устали бегущий рядом с ним, бросил взгляд на арлекина, не спрашивая, как тот понял, какое действие предприняли воины искусственного мира. Они уже долго петляли между мерцающими руинами, и то место, откуда они сбежали, уже скрылось в темноте позади.

— А могут ли твои союзники снова нам помочь?

Пестрый с сожалением помотал головой.

— Они и так уже сделали больше, чем я мог просить, и, кроме того, я думаю, что на этот раз их трюки уже не обманут Караэиса.

— Далеко ли ближайшие врата?

— Слишком далеко, если только мы не придумаем способ сбить их со следа, — Пестрый скорчил гримасу. — Эти Зловещие Мстители бегают быстрей, чем гончие на охоте.

— В одиночку ты значительно быстрее меня. Ты мог бы легко добраться до портала, обогнав их, и открыть его, — заметил Морр.

— Это не по… о, я понимаю, что ты имеешь в виду, — ухмыльнулся Пестрый. — До скорой встречи.

Двое беглецов разделились и разбежались в стороны. Арлекин быстро набрал впечатляющую скорость. Он прыгал по вершинам обломанных колонн, перемахивал через зияющие кратеры и танцевал сквозь руины со стремительной грацией, которую могли бы воспроизвести лишь немногие живые существа. За несколько секунд он совершенно исчез в ветреной тьме. Морр продолжал упрямо бежать, сохраняя максимально возможный темп, и отклонился в сторону самых компактных руин из тех, которые мог разглядеть, держа клэйв низко и сбоку, чтобы тот не мешал ему двигаться.

Караэис легко несся через лес изломанного камня и искореженного металла. Он был так же ловок и проворен, как любой из его сородичей, и прошел боевые тренировки во многих различных средах, и все же ему приходилось напрягаться, чтобы не терять Аиосу и аспектных воинов из виду. Когда они сошлись на том, что инкуба нужно догнать, чародей предполагал, что Аиосе понадобится его руническое предвидение, чтобы следовать за черной аурой комморрита. Вместо этого Зловещие Мстители сорвались с места, не помедлив и секунды, и практически исчезли еще до того, как он начал двигаться. Они намеревались пленить беглеца сами, Караэис был уверен в этом — несомненно, это дало бы им еще один повод унизить его перед советом, когда Аиоса будет тому отчитываться.

Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять, каким образом аспектные воины выслеживают инкуба, и наконец он осознал, что они его буквально, физически выслеживают. Как только Караэис разобрался, насколько обыденным является источник их информации, он тоже начал замечать следы — безошибочно узнаваемые крупные отпечатки бронированных сапог, быстро заполняющиеся пылью от ветра. Беглец, очевидно, даже не пытался их запутать, его следы разделяло большое расстояние, особенно сильно были вдавлены носки, которыми он отталкивался от земли. Преимущество инкуба во времени измерялось лишь минутами, и, судя по скорости Зловещих Мстителей, оно должно было быстро сокращаться. След вел точно к ближайшим вратам, узлу искажения в реальности, которое Караэис ощущал на краю сознания. Поблизости были и другие врата, но эти на данный момент были наиболее сильно сфокусированы и представляли собой очевидный путь к бегству.

Чародей мысленно проклял вероломство комморритов, а равно арлекинов и аспектных воинов. Это он, Караэис, первым увидел признаки кризиса, и он, Караэис, был тем, кто точно рассчитал, как использовать этот кризис с наибольшей выгодой для Бьель-Тана. Однако, когда он привел свой тщательно обдуманный план в действие, все механизмы, которые он так аккуратно разработал, при первом же удобном случае выскользнули из-под контроля, проявив собственные намерения и тягу к самоуправлению, которые он не предугадал. Ни один произведенный им расчет не указывал на то, что на план повлияет закоснелая гордость экзарха Зловещих Мстителей, или что странствующие последователи Цегораха тоже сыграют свою роль.

Он попытался отделаться от мыслей об инциденте со столкновением рун чародея и арлекина во время предыдущего гадания. Такие неблагоприятные знамения зачастую случались из-за влияния враждебных сил — именно затем и существовали руны, чтобы разряжать подобные вещи — и обычно их можно было игнорировать без каких-либо последствий. Теперь провидец начинал подумывать, не было ли это событие буквальным предзнаменованием того, что они находятся на пути к взаимному уничтожению.

Караэис начал чувствовать, что Зловещие Мстители уходят от прежнего курса, от прямой линии, ведущей к вратам. Он посмотрел под ноги и увидел, что след, по которому они идут, тоже выгибается в сторону. Вероятно, инкуб решил оставить попытку сбежать через этот портал. Сквозь мчащиеся на ветру обрывки темных испарений стало видно, что земля начинает круто уходить вверх. Террасы из ломаного мрамора и нефрита хмуро высились впереди, словно полуразрушенные утесы. Если они и дальше будут двигаться тем же курсом, то скоро им придется карабкаться, а не бежать.

Караэис самолюбиво подумал, что на таком грунте следы инкуба станут незаметны, и Аиосе наконец-то понадобится помощь провидца. Потом он внезапно ощутил, как врата, теперь оставшиеся в стороне, начинают открываться, и паника пробрала его до глубины души.

— Аиоса! Это обман! — в отчаянии мысленно закричал он, обращаясь к далекому сапфировому силуэту экзарха. — Врата открываются! Это должен быть ложный след!

Аиоса резко повернула к нему голову, и Зловещие Мстители застыли, столь же неподвижные, как статуи.

— Ты можешь остановить их? — мгновенно донеслась до него ее рубленая мыслеречь.

Караэис уже направил свою волю в ту сторону, пытаясь предотвратить соединение реальности и Паутины в психически заряженной арке портала. Это походило на борьбу с огромной дверью, на попытки удержать ее закрытой, в то время как невообразимая сила давит на нее с противоположной стороны.

— Да! Н-но ненадолго, — от напряжения Караэис ловил воздух ртом. — К вратам! Быстрее!

Зловещие Мстители устремились прочь, легко скользя в своих доспехах между развалинами. Караэис стиснул зубы и вложил всю свою концентрацию в натиск на врата. Сопротивление было неумолимо. Если бы только он был рядом, он мог бы закрыть врата одним словом, но на таком расстоянии он мог использовать лишь собственную волю, чтобы удержать на месте скручивающиеся нити эфирной энергии. От усилий секунды казались часами, на скрытом маской лице чародея выступили капли пота, и он скрежетал зубами, пока ему не начало казаться, что они вот-вот сломаются.

Несмотря на все его старания, портал по-прежнему мало-помалу открывался, неостановимый, механически непреодолимый. Еще несколько мгновений, и Караэис уже будет не в силах удержать врата от окончательного воплощения в реальности. Он молился, чтоб Аиоса и ее воины уже были рядом, чтобы они успели перехватить преступника до того, как он исчезнет в безбрежной Паутине, где не останется никаких следов…

— Здесь никого нет, — внезапно объявила мыслеречь Аиосы.

Караэис ненадолго увидел огромную арку, многоцветье энергии, переливающейся между ее опорами, врата, все еще нестабильные и непригодные для входа. Но пыльное пространство вокруг портала было пустым, возле него не стоял загнанный в угол воин-инкуб, не было и его самодовольно ухмыляющегося дружка-арлекина, который бы снова попытался вмешаться. Концентрация Караэиса обрушилась, и как только препятствие к формированию врат исчезло, они мгновенно ожили.

В тот же миг он почуял поблизости другой портал, временную манифестацию, настолько слабую, что он даже не замечал ее, пока боролся с первыми вратами. Почти сразу же, как только он ощутил присутствие нового портала, тот снова исчез, а вместе с ним пропали и все психические признаки присутствия инкуба на Каудоэлите.

Слышать мысленный вопль ярости, который издал Караэис, было далеко не приятно.

Ребристые арки путеводного тоннеля проносились мимо всего в нескольких метрах от «Рейдера». Харбир вывел разгонные двигатели на максимум и повернул треугольный парус похищенной машины таким образом, чтобы лучше всего использовать мощные, изменчивые эфирные ветра, несущиеся сверху вниз. Теперь он стоял, держась за рычаг управления, одновременно пытаясь удержать под контролем стремительный транспорт и не показать, насколько близок он был к тому, чтобы обделаться от страха.

К счастью, тоннель пока что был достаточно широк и вполне мог вместить «Рейдер», мчащийся тараном вперед в подземелья под городом. Страх вызывали рангоуты, мосты и прочие препятствия, которые случайным образом торчали из стен тоннеля. Да, всем нужны места, где можно пришвартоваться или, возможно, пересечь вертикальную трубу, но Харбиру с трудом верилось, что кому-то могло понадобиться столь чертовски огромное количество таких мест.

Он использовал все свое умение, чтобы на головокружительной скорости огибать эти случайные препятствия, проводя «Рейдер» над ними, под ними и вокруг них. Харбир не осмеливался снизить скорость, потому что слишком хорошо различал мельком видимые вокруг силуэты тощих, как плети, ур-гулей, цепляющихся к стенам. Безиет стояла перед самой мачтой, широко расставив ноги и держа в руках осколочную винтовку, которую нашла на одной из оружейных стоек «Рейдера». Она наугад стреляла в ползающих по тоннелю ур-гулей, но Харбир был слишком занят управлением несущейся машиной, чтобы видеть, удавалось ли ей хоть в кого-то попасть. Ксагор присел на корме машины у ног Харбира и, словно завороженный, наблюдал, как мимо проносятся металлические стены.

— Харбир! Впереди! — крикнула Безиет, в голосе которой звенела тревога.

Вертикальная труба впереди разветвлялась: один рукав резко, под прямым углом уходил вбок, превращаясь в горизонтальный туннель, а другой продолжал тянуться вниз, в чернильную тьму. Харбир обругал себя за то, что слишком много внимания уделял препятствиям, не следя за направлением самого туннеля. Он почти прижимался к одной его стене, в то время как горизонтальное ответвление быстро приближалось с противоположной стороны. Что-то в этой черной яме, куда они направлялись, наполняло Харбира иррациональным страхом — в этой тьме было нечто неестественное и нарастающее, и все его инстинкты твердили, что ее следует избегать.

Харбир снова выругался и начал отчаянно выворачивать машину в сторону горизонтального туннеля, направляя нос «Рейдера» к стремительно приближающемуся отверстию. Даже гравитационные компенсаторы транспорта не могли сгладить все создаваемые этим маневром сокрушительные перегрузки, от которых зрение наемника помутилось, и все же изящная машина нехотя, но поддавалась. Боковой туннель несся к ним слишком быстро, корпус «Рейдера» трещал и стонал, с трудом пытаясь выровняться. Харбир заглушил двигатели и развернул эфирный парус, но инерция разогнанного гравилета грозила разорвать его на части, если б тот слишком быстро замедлился. Он не успевал.

Для искаженного ужасом восприятия Харбира события разворачивались с медлительностью ползущего ледника. Ответвление туннеля неумолимо мчалось навстречу, черная пропасть теперь была прямо под килем «Рейдера», и впереди виднелся горизонтальный проход. Они вот-вот должны были пересечь край отверстия, но не достаточно медленно, чтобы сразу после этого повернуть в горизонтальный туннель. Харбир сбросил скорость так сильно, насколько отважился, а потом сбросил еще больше. Что-то поддалось, «Рейдер» яростно взбрыкнул, потом попытался вырваться из его рук и уйти в штопор. Пол туннеля подбросило навстречу, и это было все, что Харбир мог сделать, чтобы не перевернуть машину при столкновении и размазать всех пассажиров, словно насекомых, под скользящим по полу корпусом.

— Держитесь! — бесполезно выкрикнул он, а потом все звуки исчезли в жуткой скрежещущей какофонии агонизирующего металла.

Чо на краткое время испытала ощущение, сравнимое с паникой, когда выслеживаемые ею жизненные формы вдруг смешались с большим количеством иных существ. Психический след по-прежнему наличествовал — следует признать, размытый, но, несомненно, реальный — однако теперь его потенциальный источник, ее цель, был еще менее заметен среди того, что можно было счесть толпой ложных подозреваемых. Первоначальное инстинктивное желание классифицировать каждый из новых контактов индивидуально и тщательно изучить их искры жизни, чтобы разграничить их с первоначальными четырьмя контактами, привело к логическому затору, который практически парализовал Чо на долю секунды. Потом из глубин ее энграмм памяти поднялось полностью совпадающее универсальное обозначение большей части новых контактов — ур-гули. Цель не относилась к категории ур-гулей, поэтому все жизненные формы, подпадающие под такое обозначение, следовало игнорировать.

Чо внимательно наблюдала с плоской крыши какого-то сооружения за гравилетом, который нес еще восемь несоответствующих контактов в направлении первых четырех. Кристаллическая трубка выкачивателя душ Чо ныряла в свой паз и выходила обратно, словно жало насекомого, пока та рассчитывала, насколько велика вероятность, что жертва откроется при встрече. К сожалению, восемь новых контактов просто охотились на жизненные формы, обозначенные как ур-гули, а потом на них напали из засады первые четыре контакта, которые Чо обозначила как A, Б, В и Г.

Ее практически одолевал соблазн вступить в схватку. Перед ее сенсорными антеннами проливались и попусту растрачивались жизненные энергии, в то время как она могла бы втянуть их в себя и напитаться ими, набравшись куда большей силы. Однако осторожность была слишком глубоко прописана в ее протоколах, чтобы она просто устремилась в гущу боя и подвергла бы риску всю операцию, предавшись оргии насилия. Она продолжала ждать и следить за схваткой, бушующей на борту гравилета (подтвержденное обозначение: «Рейдер»). Контакты А-Г вскоре оказались на «Рейдере» одни, в то время как контакты Д-К угасли или продолжали бороться на земле внизу.

Цель не открылась. У жизненных форм А-Г не произошло никаких изменений, помимо повышенного уровня сердцебиения. Все это столкновение было в высшей степени озадачивающим, а его исход — неудовлетворителен. Только когда «Рейдер» резко сменил курс и помчался к далеким путеводным тоннелям, Чо осознала, что совершила ошибку, держась в стороне. Психический след теперь тянулся шлейфом за удаляющимся гравилетом, будто вытекающее топливо, и его источник ускорялся так быстро, что она не могла ео догнать. Чо влила в свои двигатели столько энергии, что они разогнались до степени, угрожающей ее собственной целостности, и вырвалась из укрытия, преследуя «Рейдер».

Жизненные формы, обозначенные как ур-гули, попытались помешать движению Чо, прыгая на ее осиный корпус, когда она мчалась над их головами. Столкновения с их телами не могли навредить ее бронированному изогнутому панцирю, но они терзали когтями и кусали торчащие лопасти и щупы с силой, достаточной, чтобы признать за ними возможность нанести ей вред. К тому же следовало учесть, что эти атаки заметно замедляют ее, мешая преследовать цель. Чо быстро переклассифицировала ур-гулей как враждебных существ и задрожала от возбуждения, извлекая из корпуса свой похожий на жало выкачиватель душ.

Перед ее корпусом внезапно заиграли губительные энергии, образовав петлю негативного потока в форме слезы, которая высасывала саму жизнь из ур-гулей, попавших в ее хватку. Жилистые троглодиты просто увядали в этом чудовищном сиянии. Стоило ему коснуться тел, как они съеживались и обращались в похожие на куклы трупики с кожей, туго натянутой на истлевшие кости, как будто за считанные мгновения миновали сотни лет. Выжившие не выдержали и разбежались, квакая от ужаса перед машиной смерти, оказавшейся среди них. Некоторое время она гналась за ними, чтобы напитаться. Для Чо это был несытный пир: все равно, что поглощать мелких животных, совсем не похоже на полноценную, насыщенную энергию живого эльдара. Однако количество само по себе было качеством, и накопители Чо с готовностью впитывали краденую жизненную силу, отчего вся система резонаторов ожила, переливаясь курсирующей по ней энергией.

Воодушевленная, она устремилась прочь, повернув к открытым устьям путеводных туннелей, где стремительно исчез из виду «Рейдер». Машина с безрассудной скоростью рухнула вниз, в вертикальную шахту, по-прежнему превышая максимальную скорость Чо. Нехотя Чо уменьшила мощность своих двигателей до безопасных параметров. Всегда оставался психический след, по которому она могла двигаться. Даже если эти жизненные формы перемещались достаточно быстро, чтобы сбежать из поля восприятия ее сенсоров, след неумолимо приведет ее к цели.

Представьте себе фонарь. Это старомодный фонарь, в котором горит огонь, дающий свет, у него есть стеклянные стенки и проволочный каркас, удерживающий их на месте. Теперь представьте, что этот огонь — умирающее солнце, раздутое и тусклое, пойманное между стенами не из стекла, но из экстрамерной силы, которая вытянула его из материальной вселенной в теневую реальность Комморры. Каркас фонаря состоит из стальных сетей, которые вечно ткут бесчисленные паукообразные механизмы. Эти сети удерживаются на месте далекими, похожими на рога башнями, которые регулируют немыслимые космические потоки, чтобы удерживать всю систему под контролем. Такова Илмея, черное солнце, и именно так темные эльдары освещают свой вечный город.

Вокруг Комморры вращается несколько таких пленных солнц, артефактов былых эпох, когда могущество эльдаров было настолько полным, что столь невероятные деяния были для них самой обычной затеей. В реальном пространстве одна Илмея могла бы одним глотком пожрать весь простор вечного города, но все они были так же ограничены, как пленник, сидящий в камере, откуда можно выглянуть лишь в одну-единственную щель. Зловещее сияние черных солнц освещает ледяные шпили Верхней Комморры и одаряет слабым животным теплом Нижнюю Комморру, а их пленители черпают бесконечную энергию из их предсмертных мук. И так даже сами звезды стали рабами вечного города, связанными и эксплуатируемыми, как любой другой ресурс.

Во время Разобщения Илмеи сформировали огромные открытые порталы, имевшие потенциальную возможность без всякого предупреждения превратиться в гигантские термоядерные бомбы, что, несомненно, составляло очень скверную комбинацию. Обычно слабые солнечные вспышки пленных звезд превратились в потоки сияющей плазмы, которые изгибались в небесах и опадали на город, оставляя после себя лишь опустошение. Иллитиан уже видел другую опасность порталов своими собственными глазами (технически, теперь это были его глаза, раз уж он сумел ими овладеть). Бесчисленные порождения мира за пеленой пробивались в город сквозь нестабильные врата Илмей, и от их отвратительных стай потемнело само небо вокруг солнц. Восстановить контроль над черными звездами было жизненно важным делом для дальнейшего существования города, важным и невероятно опасным. То, что Иллитиана избрали для такой чести, вызвало у него серьезные подозрения, что Верховный Властелин желает ему смерти.

Ему поручили Илмею Гора'тиниа'доад, более широко известную как Горат, которая сейчас находилась в семьдесят седьмом градиенте над городом. Полученные им приказы были краткими и не содержали в себе указаний ни на то, будут ли направлены подкрепления, ни на действия, которые следует предпринять, чтобы восстановить «контроль» над непокорной звездой. Иллитиан решил сфокусировать усилия на башнях, окружающих Горат, посчитав, что ничего не добьется, приблизившись к экстрамерным стенам ее темницы. Его войско неслось сквозь мерцающие и пылающие небеса тысячи сверхъестественных оттенков, и всюду вокруг них сверкали гигантские молнии. Последователи Белого Пламени хорошо уяснили предыдущий урок: они рассеялись по сторонам, чтобы увеличить свои шансы, и мчались на наивысшей скорости к пункту назначения.

— За нами кто-то следует, мой архонт, — сообщил рулевой Иллитиана вскоре после того, как Центральный пик исчез вдали за кормой. Иллитиан повернулся на троне и вгляделся в обезумевшие небеса позади. Через миг он увидел их — множество черных точек, уверенно рассекающих воздух в кильватере Белого Пламени. Иллитиан понял, что это была не стая крылатых демонов, это больше походило на другой кабал, который двигался по его следам — но с какой целью? Архонт мог только надеяться, что это и были подкрепления, потому что разворачиваться и вступать с ними в контакт, находясь в пасти бури, было просто невозможно.

Пусть и скованный, Горат все же занимал огромное пространство. Когда войско Белого Пламени приблизилось к плененной звезде, та превратилась в гигантскую черную сферу на фоне изменчивых многоцветных облаков. Щупальца эбеново-черного пламени изгибались вокруг Илмеи, словно множество змей. Между ними, клубясь среди языков огня, метались тучи черных пятен, крылатых силуэтов, неустанно пляшущих в бушующем инфернальном вихре.

— Позади приближается еще одна группа, мой архонт, — предупредил рулевой. — Она быстра и уже обгоняет первую.

Иллитиан оглянулся, удивленный таким поворотом событий. Он позволил себе лишь самую малую каплю надежды. Новые транспорты были крупнее, но немногочисленны, их отдаленные зазубренные силуэты напоминали клинки и споро опережали рой меньших машин, которые следовали за Белым Пламенем. Они так стремительно сближались с баркой Иллитиана, что тому показалось, будто он не движется, а стоит на месте.

Кинжалообразные силуэты быстро разрастались, пока не стало видно острые, как сабли, крылья, увешанные ракетами, пульсирующие двигатели и хрустальные купола кабин. Это было звено реактивных истребителей «Острокрыл», и оно надменно промчалось мимо, оставляя позади следы из синего огня и полосы турбулентности, от которой машины Иллитиана закачались в воздухе.

Время, подумал про себя Иллитиан. Как бы ни сложно было это рассчитать, все же Вект тщательно подогнал время появления «Острокрылов» под самое прибытие группы Иллитиана. Либо так, либо это было просто счастливое совпадение, что истребители оказались рядом в нужный момент, но это было слишком маловероятно, чтобы принимать в расчет.

«Острокрылы» быстро уменьшались вдали, сближаясь с черным солнцем, и вскоре их можно было различить только по огонькам двигателей. Звено внезапно распалось, тонкие, как иглы, инверсионные следы показывали, как истребители разошлись в стороны подобно лучам звезды и ринулись в атаку. Каждая огненная точка как будто порождала множество крошечных отпрысков, когда они выпускали ракеты. Яркие, краткие вспышки света мелькали в ордах хлопающих крыльями тварей и угасали, неся смерть.

Горат стал поистине огромен, его распухшее тело заняло половину неба. Вокруг Илмеи виднелись поддерживающие структуры — едва заметно, размыто поблескивали стальные сети и белые как кость шипы, которые с такого расстояния казались лишь чуть больше, чем фаланга пальца Иллитиана. На самом деле эти шипы были многокилометровыми башнями, которые управляли космическими силами, сдерживающими черное солнце. Вокруг Гората было более сотни подобных сооружений — слишком много, Иллитиан не смел и мечтать о том, чтобы завладеть ими всеми. Нет, единственным логичным вариантом было высадиться на основную башню и посмотреть, можно ли использовать ее, чтобы вернуть под контроль все остальные.

Без какого-либо предупреждения сверху пролилась река черного пламени. Непредсказуемая солнечная вспышка с треском и ревом перешла в бушующий поток, пронесшийся всего в нескольких сотнях метров от отряда Белого Пламени. Жар нахлынул на палубы обжигающими волнами, от которых кожа покрывалась волдырями, а все горючее спонтанно воспламенялось. Войско Иллитиана шарахнулось в стороны от титанической огненной струи, и несколько секунд, на которые у всех замерло сердце, та нерешительно извивалась и выгибалась, прежде чем схлынуть мимо них, проложив свой разрушительный путь куда-то вдаль.

— Сколько еще до ближайшей башни? — прокричал Иллитиан рулевому.

— Две минуты или меньше! — завопил тот, перекрикивая вой встречного ветра.

— Пусть будет меньше, — рыкнул архонт.

Обоюдоострый клинок — силуэт «Острокрыла» — мелькнул мимо, преследуемый длинным изгибающимся облаком крылатых тел. На глазах Иллитиана второй истребитель спикировал на орду и пробил в ней рваные дыры очередями огня. Несколько отбившихся от стаи демонов метнулись к Белому Пламени, и их встретили опустошительным залпом осколков и лучей темного света. Ветер ревел и трещал, словно живое пламя, и Горат заполнял собой все больше и больше неба.

— Одна минута! — отчаянно воскликнул рулевой.

Впереди вырисовывалась башня. Ее венец был направлен в сторону Иллитиана, а основание — к черному солнцу. Сеть вокруг нее мерцала, словно тонкие мазки серебряной краски на фоне бурлящей темной массы Гората. Иллитиан решился бросить взгляд назад, чтобы проверить, на месте ли те, кто следовали за ним, и убедился, что так оно и было, хотя их стая определенно поредела. Из диска размером с ладонь башня переросла в громадную и сложную структуру, больше напоминающую целое скопление покрытых шипами башен, соединенных изящными арками и парящими контрфорсами, чем одно отдельное сооружение.

Машины Иллитиана нырнули вниз, к широкой террасе, прильнувшей к напоминающим утесы бокам башни, и в последнюю секунду повернулись так, что терраса оказалась у них под килями. На краткий миг Иллитиан испытал головокружение, когда барка сменила курс на девяносто градусов, и стена, которая мчалась ему навстречу, стала опорой под ее брюхом. Потом архонт соскочил с палубы, его окружили телохранители-инкубы, и он стал обозревать хаос, творящийся вокруг. Повсюду вокруг с «Рейдеров» спрыгивали воины в черных доспехах, а геллионы и разбойники кружили над их головами, предоставляя прикрытие.

Вдруг затрещал осколочный огонь, и Иллитиан резко переключил внимание на его источник, увидев далекие белые фигуры, сплошным потоком изливающиеся из дверей башни на террасу. Раздался новый звук, смешавшийся со знакомым треском и шипением эльдарского вооружения — более глубокий, низкий рев огнестрельного оружия, который Иллитиан не слышал уже очень, очень долгое время. Это был звук болтерного огня.

Глава 21 Плохие посадки

— Что это за место? — проскрежетал Морр со смесью удивления и презрения в голосе.

— У тебя свои воспоминания, у меня — свои, — как бы оправдываясь, сказал Пестрый. — Мне просто нужно было какое-то безопасное место, где можно ненадолго передохнуть и собраться с мыслями. Это было лучшее из того, что сразу пришло в голову.

Они стояли на узкой террасе, выходящей на лазоревую лагуну, по обе стороны возвышались тонкие керамические башни с оранжевой глазурью. На балюстраде на краю террасы развевались цветастые вымпелы, знамена, закрепленные на стенах башен, трепетали на пахнущем солью ветру, который дул с моря. Высоко над головой сияло желтое солнце, наполняя воздух теплом и рассыпая по глубоким синим водам искристые алмазы света. На пляже внизу Морр видел ярко одетых прохожих, которые непринужденно прогуливались по песку, болтали друг с другом, смеялись и, очевидно, совершенно не замечали мрачного инкуба, пристально глядящего на них сверху.

— Я надеюсь, ты не хочешь покинуть это место и вернуться на Каудоэлит, — многозначительно добавил Пестрый.

— Нет. Я с радостью оставил и этот мир, и наших преследователей позади.

— Хм, я тоже так думаю. Знаешь ли, ты бы мог как-нибудь попытаться проявить ко мне самую чуточку благодарности, ведь это я вытаскиваю тебя из всех этих частых передряг.

Морр оторвал взгляд от прохожих внизу и наградил Пестрого обжигающим взглядом. Пестрый почтительно поднял руки:

— Заметь, это просто предложение.

Морр повернулся спиной к залитой солнцем лагуне.

— Ты так и не объяснил, зачем ты мне помогаешь, — прогремел инкуб. — Ты говоришь, чтобы спасти город, но ты не житель Комморры. Твои сородичи забредают в вечный город, только чтобы разыграть свои поучительные спектакли или мифологические пьесы, а потом уходят, и вам нет дела ни до самой Комморры, ни до ее выживания. Так почему же ты с такой готовностью предлагаешь мне помощь на каждом шагу? В чем твоя выгода от всего этого?

Пестрый беспомощно смотрел снизу вверх на лицо Морра. В теплом солнечном свете инкуб выглядел невероятно постаревшим: его щеки запали, как у трупа, морщины у рта и на лбу стали глубже и четче, кожа безжизненно высохла, а в темных колодцах глаз светились тревожные огоньки голода и безумия. Как будто за последние несколько часов, проведенных в Паутине, Морр прожил не меньше пятидесяти лет. Инкуб понял выражение на лице Пестрого и безрадостно улыбнулся.

— Голод преследует меня. Та, что Жаждет, взимает свою дань. Вскоре я должен буду убить, чтобы освежить себя, иначе стану одним из Иссушенных, стенающих полоумных тварей, что существуют лишь благодаря объедкам, которым Она позволяет упасть со своего стола, — Морр внимательно присмотрелся к мирно гуляющим жителям и скривился. — Ты сказал, что это место из твоих воспоминаний, значит, они — привидения. Здесь нет ничего реального.

Пестрый вздохнул.

— Оно было реальным, и его обитатели были реальны, и поэтому оно по-прежнему реально для тех, кто его помнит — в этом случае они, по большей части, помнят друг друга. Другими словами, эти прохожие — настоящие, а мы для них — призраки. Ты не можешь навредить им, и даже если бы мог, я бы этого не позволил.

— Храбрые слова. Не думай, что все эти испытания меня ослабили, маленький клоун, — фыркнул Морр. — Даже более того, после них мое внутреннее пламя полыхает еще жарче.

— Что ж… это хорошо. На Лилеатанире тебе понадобятся все силы, которые ты можешь собрать, хотя с убийствами там тоже будет туго. Извини.

— Посмотрим. Ты так и не ответил на мой вопрос. Почему тебе есть дело до того, что случится на Лилеатанире или в Комморре, если на то пошло? В чем твоя выгода?

Пестрый призадумался, как разъяснить концепцию альтруизма тому, кто на протяжении всей своей жизни только и делал, что дрался и хватался за любое возможное преимущество. Верность Морра распространялась только на самого себя. Он бросил свой клан на Ушанте ради храма Архры. Долг связал его с Крайллахом, а соответственно, и всей Комморрой, но он пошел против Крайллаха, когда тот пал жертвой порчи. Всем, что имело значение для Морра, был жестокий кодекс Архры: убей или будь убит, без оглядки на мораль, без угрызений совести, вплоть до того, что даже ученик должен был убить учителя, увидев в том слабость.

Молчание между Морром и Пестрым мучительно растягивалось, пока не стало ясно, что инкуб решил не делать ни шага дальше, не получив ответ, который соответствовал бы его особенному пониманию этики.

— Разве для того, чтоб действовать вместе, не достаточно того, что мы оба хотим спасти Комморру? — вопросил арлекин.

— Я понимаю, что должен спасти Комморру, потому что мои действия на Лилеатанире привели к Разобщению, — ответил Морр. — Я исправлю их последствия, потому что, если Комморру поглотит энтропия, инкубы будут уничтожены, а учение Архры — потеряно. У тебя нет такой мотивации, и еще меньше причин помогать мне. Так что объясни, зачем тебе нужно все это делать, иначе мы никуда не пойдем.

— Потому что… — беспомощно начал Пестрый, и тут его озарило вдохновение. — Потому что эльдарская раса — больше, чем просто сумма ее частей. После Падения из развалин того, что было прежде, возникло три совершенно разных общества: Комморра, искусственные миры и девственные миры. Каждое из них сохранило некоторую часть утраченного — да, даже Комморра, несмотря на то, что многие хотели бы это отрицать. Каждая ветвь по-своему процветала на протяжении столетий или, по крайней мере, не исчезала полностью, и это само по себе кое о чем говорит: это стабильные сообщества. Каждое из них научилось приспосабливаться к ужасной новой вселенной, не оставившей для них принадлежащего по праву места.

— Так значит, ты веришь, что все ветви надо сохранить, — проворчал Морр. — Как это благородно с твоей стороны.

— О, это куда больше, чем простое сохранение, мой дорогой циничный друг. Во всех наших трех сообществах есть одна фатальная черта: все они смотрят лишь внутрь себя и считают, что только они идут единственным верным из всех возможных путей. Если они и строят планы на будущее, то имеют в виду только свой собственный народ, а в большинстве случаев даже до этого не доходят. Выживание стало всеобъемлющим кредо всей эльдарской расы, и на протяжении последних ста веков мы постоянно ощущаем себя осажденными и изолированными. Это ведет к стагнации, к явлению, прямо противоположному излишествам, которые породили Ту, что Жаждет, и теперь нас губит не энтропия, но стазис — медленная, холодная смерть. Конечно, не все думают подобным образом, в каждом поколении есть те, кто поднимает взгляд из трясины, созданной нашими предками, и снова бросает взгляд на звезды. Мы по-прежнему можем учиться друг у друга, поддерживать друг друга. Крупица надежды все еще жива, — на миг Пестрый с тоской поглядел на лагуну.

— Итак, теперь ты провозглашаешь, что стремишься к лучшему будущему, — безразлично сказал Морр. — Я много раз слышал подобные заявления. Как верховный палач архонта Крайллаха, я отправил тысячи подобных претендентов к их последнему воздаянию.

— Не сомневаюсь, но я говорю не про свержение какого-нибудь архонта, — устало ответил Пестрый. — Я говорю о том, как заново объединить расу эльдаров.

Морр насмешливо фыркнул от мысли о том, что истинные эльдары Комморры могут смешаться с бледными эстетами искусственных миров или полуживотными-экзодитами девственных миров. Пестрый с любопытством смотрел на инкуба, склонив голову набок, и гадал, сможет ли тот осознать, насколько ханжеским является его предубеждение. Морр не демонстрировал никаких признаков того, что это может случиться в ближайшее время. Арлекин собрался с силами для еще одной попытки.

— Просто посмотри на свой собственный опыт, — сказал он. — Архонт Крайллах, совместно с Иллитианом и Кселиан, хотел вернуть того, кто уже был давно мертв. Невозможно давно мертв. Да, конечно, результат чудовищно отклонился от желаемого, но как они это сделали? Воспользовавшись помощью того, кто обладал достаточной мощью, чтобы достичь невозможного…

— Гемункула? — неуверенно прогремел Морр.

— Нет, нет, нет! Миропевицы — ну, ты знаешь, одной из тех грязных дикарей, которые, как считается, ничего не могут дать великолепной и величественной Комморре. Она понадобилась им, чтобы их план пришел в действие, и они пошли на значительные усилия, чтобы добыть ее, потому что она могла совершить то, на что никто в Комморре не способен. Разве это не говорит о том, что экзодиты совсем не заслуживают вашего презрения? Что они добились чего-то, что само по себе достойно хвалы и подражания?

— Нет. Это значит, что иногда из них получаются невероятно полезные рабы.

— Морр, я верю, что ты просто прикидываешься недалеким ради собственного развлечения, что я, как ни странно, нахожу весьма воодушевляющим признаком. Давай возьмем другой пример — нас с тобой. Когда ты обнаружил, что Крайллах затронут скверной, ты позвал меня на помощь. Ты знал, что это дело не стоит доверять ни одному комморриту, так как тот наверняка попытается воспользоваться ситуацией и, наиболее вероятно, в свою очередь подвергнется порче. Стал ли я с тех самых пор твоим ценным, заслуживающим доверия союзником, или нет?

— Стал, — скрепя сердце, признал Морр.

— И при этом я не из Комморры, и у меня нет никаких личных вложений или интересов ни в ней, ни в тебе.

— Это… неправда, — сказал Морр с мрачной улыбкой. Инкуб выглядел так, как будто только что разгадал сложную головоломку, которая терзала его уже долгое время. Пестрый нахмурился, явно обеспокоенный переменой в поведении инкуба.

— Ты имеешь в виду, что у меня есть личный интерес? Поведай мне, пожалуйста.

— Конечно же, есть. Это я.

Пестрый только улыбнулся в ответ и сделал вежливый жест, прося Морра продолжать.

— Я необходим тебе, потому что тебе нужен убийца дракона.

Беллатонис потер руки — обе руки, новую со старой. Одна была изящная, с длинными пальцами, другая — грубая и темная. Что ж, нельзя получить все сразу, утешил он себя, новые пальцы достаточно ловки, и это самое важное. С потолка на его окровавленные инструменты сыпались хлопья пыли, что было совершенно неудовлетворительно и портило немного улучшившееся настроение Беллатониса. Снова началась дрожь земли, на сей раз ближе, чем прошлые сотрясения. Лаборатория явно становилась небезопасна, но он не мог вернуться в крепость Белого Пламени, так как рисковал наткнуться там на нечто похуже лазутчиков-Отравителей.

Гемункул осмотрел помещение, и его взгляд проскользнул по трем развалинам, спешно сваливающим ящики с оборудованием на примитивную повозку, по саркофагу, который, как ни прискорбно, им придется оставить, операционным столам, где скопились грязь и мусор. Это было меланхолическое зрелище. Он протянул руку и стянул со стола четвертого развалину, который на нем лежал. Беллатонис заботливо стряхнул пыль с облаченного в кожу и заляпанного кровью миньона и поставил его на ноги.

— Теперь иди помогай остальным и постарайся не разорвать швы, — указал Беллатонис.

— Да, хозяин, спасибо, хозяин, — невнятно ответил однорукий развалина и заковылял к повозке.

— Смерть приближается, — прошептала Анжевер возле локтя Беллатониса. Гемункул нахмурился, услышав ее тон: в нем было нечто странное, на сей раз он не был триумфальным, злорадным или насмешливым, но полным страха.

— Хватит с тебя, старая карга, — решительно заявил Беллатонис, захлопнул цилиндр с головой колдуньи, оттащил его к повозке и осторожно разместил среди груд ящиков, коробок и сосудов. Развалины нерешительно столпились вокруг хозяина, ожидая приказов. Они чувствовали, что ему не нравится необходимость покинуть лабораторию, но ничем не могли помочь. Беллатонис повернулся к ним и философски развел руками.

— Мои верные послушники, — сказал он. — Так уж вышло, что мы снова вынуждены отправиться в путь. Хотя мы пребывали здесь совсем недолго, я считаю, что в этом месте были свершены великие дела, и я буду…

Куча щебня, под которой скрывалась одна из стен, начала двигаться, отдельные куски соскальзывали вниз и скатывались на пол. Тусклое пятно вишнево-красного цвета появилось в толще каменных обломков и за считанные удары сердца стало гораздо ярче, перейдя в оранжевый, потом в желтый и наконец в белый свет. От сияющей точки расходились волны осязаемого жара, и из-за нее доносился грозный треск дробящегося камня. Беллатонис и четверо развалин начали инстинктивно отступать.

— Думаю, нам лучше… — только и успел сказать Беллатонис, как куча щебня взорвалась дождем расплавленной породы, и нечто обтекаемой формы вырвалось наружу сквозь добела раскаленные обломки. Беллатонис мельком заметил серебристый панцирь и скорпионий хвост, прежде чем метнуться за повозку и спрятаться за ней. Развалины всполошенно закричали и без промедления набросились на чужака, что Беллатонис счел похвальной демонстрацией рвения, хотя и не ума.

Однорукий развалина едва успел замахнуться тесаком, как пучок шипастых цепей обвился вокруг его шеи и сорвал голову с плеч, выпустив фонтан крови. Второй развалина сделал рьяный, но опрометчивый выпад и добился лишь того, что обломил кинжал об адамантиевый корпус врага. Две пары ножниц сомкнулись на плече и промежности развалины и, демонстрируя чудовищную силу, швырнули тело через всю комнату. Несчастный врезался в дальнюю стену тремя отдельными кусками.

Беллатонис распознал в нападавшем машину боли «Талос». Она была невелика, всего примерно в половину обычного размера, но в ее строении явно угадывались черты убийцы. Лучшие из машин «Талос» были движущимися монументами боли и резни, скорее живыми произведениями искусства, чем механизмами определенного назначения. Беллатонис нашел концепцию данного «Талоса» достойной презрения, это было все равно, что выращивать карликов из собственного потомства, чтобы из них получились лучшие прислужники.

Двое оставшихся развалин на долю секунды замешкались, а потом побежали по разным сторонам от «Талоса». Зубчатое жало на хвосте пришельца сверкнуло, и туловище одного развалины просто исчезло в языках пламени. Второй воспользовался тем, что машина на миг отвлеклась, забежал за ее металлический корпус и вонзил под панцирь узловатый жезл-агонизатор. В месте удара блеснула молния, и механизм резко содрогнулся, после чего развернулся с такой скоростью, что как будто размылся в воздухе, желая покарать то, что причинило ему боль. Даже машины могли ощутить боль от агонизатора, чье прикосновение доводило до острой, мучительной перегрузки не только нервы, но и электрические контуры. «Талос» не позволил развалине нанести следующий удар: он вскинул крутящиеся цепи с крюками и с механической точностью счистил ими плоть с костей прислужника.

В считанные секунды нейтрализовав всех четверых противников, Ви развернулся и бросился на Беллатониса.

Харбир проснулся от пощелкивания и скрипа остывающего металла. Воздух переполнял острый запах с примесью озона. Он попытался сдвинуться, но от этого по всему телу начали взрываться фейерверки боли, и он невольно застонал. Видимо, многое внутри сломалось и теперь не желало выполнять его приказы — особенно ноги. Харбир попытался вспомнить, как попал сюда. Последним, что он помнил, был несущийся «Рейдер», и как он сжимал его рычаг управления… потом пол туннеля быстро рванулся им навстречу. Им? Да, теперь он понял, что на борту были и другие, Безиет и Ксагор, но где они теперь? Почему они ему не помогают? Он попытался позвать их, но это тоже вызвало боль.

Наемник осмотрелся, осторожно поворачивая голову, чтобы на него не нахлынуло пенное черное море тошноты. Он застрял в разбитом «Рейдере»: мачта упала поперек ног, пригвоздив их к палубе. Только рычаг толщиной с запястье спас его туловище от превращения в кашу, и теперь этот рычаг, согнувшись над ним, тоже удерживал его на месте. Всюду, будто знамена, свисали обрывки оранжево-желтого эфирного паруса, придавая темному искореженному корпусу «Рейдера» неуместно веселенькую расцветку.

Харбир снова позвал на помощь. Ничего другого он делать не мог. Даже от дыхания тошнота то поднималась, то снова опадала, как волны — но, по крайней мере, он все еще мог дышать. Начинало казаться, что Ксагор и Безиет не выжили. Харбир попытался припомнить больше деталей катастрофы. Он пытался сместить «Рейдер» на другую сторону туннеля, туда, где было ответвление, отчаянно стремясь избежать прямого спуска в вертикальную шахту и повернуть, повернуть, повернуть. Его пробрало холодом, когда он вспомнил пугающую темноту внизу, и как все инстинкты призывали его держаться от нее подальше. Он заворачивал в боковой туннель, думая, что они не успеют. Нос вскинулся вверх, а потом он увидел… что он увидел?

Харбир напрягся, невольно усилив боль. Во тьме слышался какой-то тихий звук, похожее на шепот шипение чего-то, скрытно парящего по воздуху. Он не стал кричать снова. В этом звуке было нечто зловещее и коварное, что явно не предвещало прибытие помощи. Внезапный металлический лязг неподалеку заставил Харбира сжаться, отчего в его ногах снова взорвалась боль, и его едва не стошнило. Сквозь пелену страдания он разглядел знакомую решетчатую маску Ксагора, высунувшуюся над краем «Рейдера».

Харбир бессловесно выдохнул от облегчения. Ксагор перелез через погнутый фальшборт и присел на корточки рядом с ним. На развалине виднелись свежие раны, из которых медленно сочилась кровь — глубокие следы сильного трения, которое прорвало его ребристые дубленые одеяния и столь же грубую и плотную кожу под ними.

— Плохая посадка, — сказал развалина, не двигаясь с места, чтобы помочь.

— Не… моя… вина… — процедил Харбир сквозь стиснутые зубы. — Что-то… ударило нас!

Ксагор принюхался и склонил голову набок, словно прислушиваясь.

— Не наш преследователь. Он все еще идет за нами, — загадочно сказал он через миг.

— Просто… помоги… мне! — прорычал Харбир.

Ксагор пожал плечами, выудил из одного из мешочков на поясе какое-то маленькое устройство и прижал его сбоку к шее Харбира. Боль и тошнота мгновенно исчезли, словно перед ними захлопнули дверь. Теперь наемник не ощущал от своих застрявших туловища и ног ничего, кроме легкого чувства дискомфорта.

— Вот так-то лучше, — с искренним облегчением выдохнул Харбир. Он снова попытался сдвинуться с места, но дискомфорт опасно усилился, и он быстро отказался от этих усилий.

— Нервы блокированы, не лучше, — сказал Ксагор и начал поднимать упавшую мачту, демонстрируя неожиданную силу.

— А где Безиет? — спросил Харбир.

— Этот не знает, — коротко буркнул Ксагор. — Ушла.

С жалобным скрипом мачта поддалась, и Харбир оказался на свободе. Ксагор протянул руку и оттащил его в сторону, не слишком обращая внимание на сломанные конечности. Потом развалина положил его на землю и начал обрабатывать травмы, тщательно выправляя кости и зашивая разорванную плоть.

— Ты… ох… кажется, имеешь большой опыт в этом деле, — прохрипел Харбир.

— От развалины нет толку, если он не может чинить сломанных клиентов для своего хозяина, — пробормотал Ксагор. Харбиру показалось, что тот цитирует кого-то еще, вероятно, Беллатониса.

За плечом Ксагора, примерно в дюжине метров от них, виднелась ребристая стена туннеля, на которой висело несколько разбросанных на разные расстояния ламп, проливавших тусклый свет на сцену крушения. На глазах Харбира один из светильников на миг скрылся за чем-то, что прошло мимо него — это был серебряный полумесяц, который кратко блеснул и исчез до того, как Харбир смог убедиться, что не вообразил его. Наемник решил, что убеждаться и не нужно.

— Тут что-то есть, Ксагор, — прошипел Харбир. — Я слышал его до того, как ты пришел. Мне кажется, я только что его видел.

— Да. Преследователь. Охотится на нас, — нервно сказал развалина, осматриваясь по сторонам. Он слегка содрогнулся, прежде чем вернуться к работе.

— Что это? Ты сказал, что не оно нас ударило, тогда что?

— Этот не уверен… — тихо ответил Ксагор, как бы отвечая сразу на два вопроса. Харбир молча глядел на него, ожидая нормального ответа.

— Это… это тьма, — через мгновение сказал Ксагор. — Тьма потянулась к нам, Харбир не мог видеть, потому что смотрел вперед, но Ксагор видел. Она пришла за нами снизу.

От слов развалины у Харбира пересохло во рту.

— Тьма была в вертикальной шахте, тогда что же охотится на нас сейчас?

— Этот не знает, — повторил Ксагор.

Харбиру снова почудился серебряный полумесяц высоко на стене. На этот раз он услышал свист воздуха, вытесняемого летящим телом, когда эта штука исчезла из виду.

— Почему оно не атакует? Мы не можем его остановить, оно могло бы сплясать на наших черепах, если бы захотело.

— Этот…

— …не знает, я понял, и на том спасибо.

Неожиданно в груди Харбира начало сильно покалывать. Сначала он подумал, что это от работы Ксагора, но развалина был занят его ногами. Покалывание переросло в ощущение жара, как будто кто-то поднес факел к самому телу Харбира.

— Ксагор! Я что-то чувствую! Нервный блок не… аахх!

Тело Харбира содрогнулось, спина выгнулась, руки и ноги заметались. Боль вспыхнула, как пламя преисподней. Его и так тошнило от травм, полученных при крушении, но то, что он чувствовал сейчас, было гораздо, гораздо хуже и выходило за пределы физической боли, терзая саму душу Харбира. Встревоженный Ксагор отскочил, увидев, как по коже Харбира начинает расползаться яркое сияние, исходящее от пятиугольника на груди, и окутывает корчащееся тело целиком. Харбир издал долгий пронзительный вопль, который постепенно затих, и с этим зловещим молчанием его дергающееся тело наконец-то замерло. Ксагор нерешительно придвинулся к нему.

— Харбир…? — жалобно спросил Ксагор. Распростертое тело содрогнулось в очередном спазме, согнувшись почти пополам, и развалина снова отшатнулся. Неровное дыхание Харбира было практически неслышным, но через секунду оно изменилось и перешло в надрывный кашель. Мало-помалу звуки сменились булькающими смешками, а затем тем, что могло быть только хриплым хохотом. Харбир вдруг сел, не обращая внимания на раны, и посмотрел Ксагору прямо в глаза.

— Прекрасно. Прекрасно, а главное, вовремя, — сказал Харбир с совершенно нехарактерными для него интонациями. — О, Ксагор, не веди себя так, будто полностью шокирован.

Ксагор сразу же узнал этот снисходительный тон.

— Х-хозяин? — осторожно спросил развалина.

— Добро пожаловать, подношения! — загремел по террасе усиленный механизмами голос, похожий на синтезированный гром, и перекрыл грохот оружия стеной шума. Тучный чемпион Хаоса, покрытый тяжелой броней из желчно-зеленых пластин, из которой торчали истекающие гноем нарывы, взмахнул ржавым мечом в сторону приближающихся темных эльдаров. — Мы с нетерпением ждем вашей жертвы! — прогрохотал он. — Повелитель Распада принимает вашу ярость и возвращает ее в тысячу раз сильней! Сегодня славный день!

Все это повторялось, и повторялось многократно, поэтому Иллитиан приказал своим доспехам заблокировать эти звуки. Их враги состояли из двух различных войск — трех, если считать летающих демонов, которых, как решил Иллитиан, в настоящее время лучше было проигнорировать. По сравнению с тем, что они нашли в башне на орбите Гората, крылатых демонов можно было просто не брать в расчет.

Пешие враги делились на беспорядочную орду одержимых и меньшее количество толстых фигур в тяжелых доспехах, покрытых коркой грязи. Последние двигались с заметным отсутствием грации и своего рода грубой бесстрастностью, которую не мог бы воспроизвести ни один эльдар. Простые псы Губительных Сил, сказал себе Иллитиан, вроде тех примитивно улучшенных воинов, что миллионами производятся и расходуются низшими расами рабов. Ложь горько защипала язык. Ранее, исследуя демонические силы, он узнал о Легионах Предателей и о том, как они были совращены Темными Богами. Легионеры стали чемпионами Хаоса, которые пользовались изменчивым благоволением своего божества, и обнаружить их в пределах Комморры было воистину дурным знамением.

К сожалению, они были также очень хорошо вооружены. Взрывчатые снаряды с ревом проносились через открытую террасу и пробивали кровавые дыры в рядах высадившихся войск Иллитиана. В воздух взлетела ракета и уничтожила приближающийся «Рейдер» в грязно-желтом взрыве. Иллитиан приказал своим разбойникам и геллионам отвлечь противника, перетянув огонь на себя, и повел своих воинов прямо на наступающих одержимых.

Осколочный огонь косил неуклюжие гниющие фигуры, как спелую пшеницу. Адская живучесть этих отродий слабо защищала их от ядов, используемых воинами Белого Пламени: «гнилая плоть», «чернильная слепота», «обжигающий лотос», «корча» и десяток других смертельных токсинов сжигали, ослепляли и превращали украденные тела одержимых в бесполезные темницы из плоти. Воины, вооруженные шредерами, приступили к ликвидации выживших противников, в то время, как телохранители Иллитиана, инкубы, прорубали себе путь через мечущиеся и размахивающие руками толпы.

Когда они прорвались, Иллитиан сразу увидел, что его разбойники и геллионы не смогли разбить фалангу воинов Хаоса, сгруппировавшихся у основания башни. Смятые тела, обгоревшие и сломанные реактивные мотоциклы и скайборды, разбросанные по всей террасе, без слов горили об их тщетных усилиях. Оставшиеся в живых были разрознены и отчаянно уклонялись от губительного обстрела, выжигающего их снизу.

Иллитиан выругался, понимая, что осталось еще более ста метров до воссоединения с его войсками, а он все еще был в радиусе поражения сокрушительной огневой мощи врага. Воины Хаоса уже поняли, что одержимые гибли быстрее, чем они думали. Широкие пасти их огромных уродливых орудий поворачивались, выравниваясь для залпа, который разорвал бы легкобронированные отряды Иллитиана на куски.

Сверху раздался вой двигателей, и сразу же за ним внезапный поток серпокрылых силуэтов обрушился прямо на ряды хаоситов. Мимо на бешеной скорости пронеслись геллионы, разбойники и «Яды», пронзая и обезглавливая врагов своими лезвиями и адскими глефами. На мгновение Иллитиан подумал, что его собственные вспомогательные войска сплотились и вернулись в бой, но затем понял свою ошибку. Все эти пришельцы были из другого кабала, и даже в пылу сражения он распознал их цвета. Прибыли Клинки Желания.

Разъяренные ведьмы спрыгивали с палуб стремительных «Ядов» прямо в гущу рукопашной. Иллитиан, никогда не упускавший ни одну возможность, повел своих инкубов в сердце схватки, в то время как воины Хаоса были отвлечены новым противником. Он нырнул под рычащий цепной меч и быстрым ответным ударом отсек руку его хозяину. Перед ним кружились гнилостные лицевые щитки воинов Хаоса, отбивавшихся с несгибаемым упорством.

Неповоротливые воины были чудовищно сильны и, казалось, полностью невосприимчивы к боли. Иллитиан видел, как их руки в латных перчатках переламывают стройных эльдаров, словно ветки, как крутящиеся цепи их клинков с непреодолимой силой проходят сквозь корчащиеся тела ведьм, и окровавленных, ревущих гигантов, которые продолжали бороться, даже когда были практически изрублены на куски.

Иллитиан начинал понимать, почему подобные воины стали столь популярными рабами на аренах. Они могли вынести множество ран, словно донорианские изверги, и в полной мере пользовались этим фактом. Снова и снова эти громадины получали смертельные травмы, не обращали на них внимания и только яростно контратаковали. Но воители Хаоса были слишком медлительны и неуклюжи в сравнении с эльдарами. Когда воин с непокрытой головой замахнулся на Иллитиана когтями, окутанными молниями, тот просто отступил в сторону и обезглавил нападавшего ударом меча наотмашь. Другой противник ринулся на него спереди, только чтобы клинок архонта нашел себе ножны в его глазнице, прежде чем тот успел поднять собственный покрытый ржавчиной меч. По сигналу Иллитиана телохранители-инкубы сомкнулись вокруг него защитной стеной, освобождая ему пространство для ближнего боя взмахами своих могучих клэйвов.

Иллитиан огляделся, чтобы оценить, как идет битва за пределами непосредственного окружения. Враг, похоже, сильно уступал в числе, его войско превратилось в островки сопротивления в наступающем море. Теперь, когда ряды захватчиков были расстроены, у них не было никаких шансов против хищных темных эльдаров, атакующих со всех сторон. Неповоротливые, бронированные фигуры падали одна за другой, сраженные в кровожадном исступлении, их расчленяли и обезглавливали сверкающие смертоносные клинки ведьм и инкубов Иллитиана.

Среди бойни он увидел Аэз'ашью, извивающуюся в танце смерти с последней горсткой врагов. Она была вооружена кинжалами-близнецами, которые блестели, словно пурпурные ленты, когда она прорезала кровавые полосы на их шкурах, покрытых толстой броней. Она сладострастно рассмеялась, когда поймала его взгляд, упиваясь боем, будто ужасная и великолепная богиня убийства, наконец получившая свободу.

Глядя на нее, Иллитиан ощутил холодное предчувствие. В этом беспечном смехе таилась смерть и для него самого, манящая жажда его собственного убийства, которая пока что была не утолена. Вект послал новую госпожу Клинков Желания сражаться на его стороне, но каковы были его точные приказы?

Глава 22 Возвращение на Лилеатанир

Путники вышли из портала, и серебряный свет его активности постепенно угас, сменившись мерцающим свечением огня, плененного во льду. Дыхание замерзало в морозном воздухе, а замерзшая грязь под их ногами была тверда, как железо. Стены Мирового Храма, созданные из живого камня, покрылись растрескавшимся слоем льда. На близлежащем склоне жалась какая-то убогая фигура, сгорбленная поза которой говорила, что она уже долго сидит здесь, дожидаясь хоть каких-то признаков жизни от порталов.

— Это… это ты? Я… я и не чаяла увидеть тебя снова, — с удивлением вымолвило это жалкое создание. При виде второго путника ее голос истерически надломился. — Ты и… он!

— Тише, Сардон Тир Ланиэль, — мягко сказал Пестрый. — Он пришел помочь, как и я. Прости, что это заняло так много времени.

Нынешняя миропевица Лилеатанира откинула назад свои седеющие локоны, чтобы взглянуть на лишенного маски осквернителя святилища. Здесь был тот, кто вторгся в Мировой Храм и похитил ее предшественницу, тот, кто обрушил на ее мир столь грандиозный катаклизм, что едва ли один из десяти его жителей остался в живых. Она чувствовала, как внутри нее собирается бурный поток эмоций: ярость, страх, ненависть, все это кипело и смешивалось в нечто отвратительное и могучее. Храм затрясся от эмпатии, камни задрожали, подспудно отвечая на ее гнев, и пламя с шипением вскинулось подо льдом. Морр не отвел перед ней взгляд, в его безжалостных черных глазах не виднелось ни искры сочувствия или раскаяния.

— Сардон! — уже менее мягко произнес Пестрый. — Не тебе судить его за то, что он содеял. Он пришел сюда добровольно, чтобы вернуть все на свои места, мы не можем требовать от него еще и раскаяния.

Сардон моргнула, снова посмотрела на воина и увидела его более ясно: он был потрепан, окровавлен, на лице его был начертан жуткий голод, который не мог скрыть усталость и отчаяние в его душе. Его следовало скорее жалеть, чем ненавидеть, ведь это была опустошенная и сломанная марионетка, продолжающая стоять лишь благодаря своей тщеславной гордости. Сардон бахвалилась перед Караэисом, что отомстит осквернителям храма, скормив их дракону за то, что они натворили. Столкнувшись с реальностью, она поняла, что цикл мести таит в себе всепожирающую болезнь. Мщение порождает ненависть, ненависть — мщение. Воин, стоявший рядом с Пестрым, был жертвой в той же мере, что и все остальные. Через мгновение дрожь храма прекратилась, а языки пламени опустились, и дух дракона вернулся к неспокойной дремоте.

— Что ж, темный, — наконец произнесла Сардон, с трудом поднимаясь на полузамерзших ногах. — Ты должен пойти и увидеть, что ты сотворил.

Огромные пласты льда погребли под собой Мировой Храм Лилеатанира. Толстые стеклянистые валы скрыли обожженный камень и дымящиеся расщелины, с извергающих испарения труб и покрытых изморозью валунов свисала бахрома из сосулек. Невероятно, но прямо за слоем льда все еще пылал огонь, и обледеневшее пламя сияло сквозь покров с неугасимой яростью. Пока что оно сдерживалось, но дрожало на грани того, чтобы снова взорваться жизнью.

— Вы опоздали, — без надежды в голосе сказала миропевица. — Я должна была что-то сделать… я не могла просто сидеть и ждать. Я пыталась исцелить его сама, смягчить дракона, но он лишь становился все более свирепым. В конце концов я просто пыталась ограничить его, но и этого не смогла. Взгляните.

Они посмотрели туда, куда указывала Сардон. В глубине святилища ледяное покрывало пронзала рваная дуга, почерневший шрам, тянущийся от пола до потолка, и из него сочился дым и зловонные пары. Из этой трещины истекал ядовитый красный свет, как будто излучаемый иными, потусторонними глубинами. За ней что-то шевелилось, что-то громадное и неописуемо древнее.

— Ну что ж, это… этого следовало ожидать, я полагаю, — беспокойно пробормотал Пестрый, прежде чем снова собраться и заявить: — Но никогда не бывает слишком поздно! Ты сделала доброе дело и дала нам немножко времени, а это сейчас поистине драгоценный ресурс!

Морр не обращал на них внимания, его взгляд твердо застыл на зловещей дуге в дальнем конце скованной льдом пещеры. Не говоря ни слова, он стиснул свой клэйв обеими руками и начал уверенно шагать к входу.

— Что он де… — ахнула Сардон, но Пестрый шикнул и прошептал ей на ухо:

— Он знает, что с его помощью ваш мировой дух приобрел аспект дракона, сконцентрировав всю свою бессмысленную ярость и жажду мести в то, чем он является сейчас — в беснующегося зверя, обладающего довольно-таки поразительным потенциалом к разрушению или, что еще хуже, к метаморфозе в иную форму, которую Губительные Силы с радостью примут как свою новую игрушку. Ты смогла временно утихомирить худшие из проявлений дракона, но волны этой ярости по-прежнему наносят невероятный ущерб другим местам. Морр — что, по-моему, очень храбро с его стороны — вызвался добровольцем, чтобы помочь успокоить дракона единственным известным ему способом.

Морр шагал по потоку бурлящей талой воды к трещине во льду. Чем ближе он к ней подбирался, тем более ясно становилось, насколько велик ее размер. Всего секунду его крошечная, похожая на куклу фигура виднелась между клубящимися испарениями, а потом он исчез внутри. Сардон отшатнулась и уставилась на Пестрого со смесью изумления и недоверия в глазах.

— Он хочет попытаться его убить? — не в силах поверить, спросила она.

Пестрый вздохнул и меланхолично пожал узкими плечами.

— Да, он хочет попробовать.

— Но это невозможно! — воскликнула Сардон. — А что случится, если этот сеятель смерти найдет способ убить дракона? Что тогда станется с Лилеатаниром? Без мирового духа, который защитил бы нас, мы останемся нагими перед вселенной. За нами придут демоны, и ничто уже не сможет их остановить.

Пестрый беспомощно развел руками.

— Я полагаю, что его шансы на успех крайне невелики. Все, что я могу тебе сказать — он попытается. Если не получится, и дракон уничтожит его, то дух будет какое-то время удовлетворен, и его жажда возмездия по крайней мере частично утолится. Это купит нам время, чтобы предпринять дальнейшие меры.

— Жертвоприношение? Это отвратительно. Варварство.

Пестрый посмотрел на грязную, растрепанную миропевицу, босую, в грубой домотканой мантии, и тепло улыбнулся.

— Я не могу выразить, насколько я рад услышать от тебя эти слова, Сардон, — без всякой иронии сказал арлекин. — Однако, как бы это тебя ни шокировало, знай, что такая практика куда более широко распространена и традиционна, чем тебе кажется… фактически, я думаю, что некоторые из тех, кто ею занимается, вот-вот пожалуют к нам.

Пестрый кивнул в сторону комнаты с порталами. Когда Сардон оглянулась, она увидела серебристое мерцание, говорящее об их активации.

Обломки «Рейдера» по-прежнему остывали и потрескивали вокруг Ксагора и Харбира. Несколько тусклых красных огоньков на системах управления машины осветили решетчатую маску Ксагора, когда тот придвинулся и наклонился над обмякшим телом Харбира.

— Харбир совсем по-настоящему мертв? — спросил развалина.

То, что раньше было Харбиром, рассеянно всплеснуло руками, как кукловод, проверяющий свои марионетки. Оно зашарило по нейроблоку на шее и в конце концов отцепило его. Потом скорчило гримасу, агрессивно выпятило подбородок Харбира вперед и ухмыльнулось.

— Ах, так-то лучше. Ксагор, когда ты уже поймешь, что все это — просто мясо? — сказало оно голосом, который с каждым словом становился все более похож на голос Беллатониса. — Просто мясо, которым помыкает наша воля, пока оно не перестает работать. Я слыхал, что когда-то, давным-давно и много лет назад, когда мясо прекращало работу, это был Конец. Наступал день, и тебе говорили «прощай, счастливо, извини, но теперь ты мертв». Если приписанный лично к тебе кусок мяса умер и начал гнить, то твоя воля к жизни уже абсолютно ничего не значила, — можешь себе такое представить? Что ж, эти дни миновали, и теперь каждый может жить вечно, если просто как следует запланирует все наперед.

Ксагор помотал головой.

— Этот все еще не понимает, ему очень жаль, хозяин.

— Хорошо, тогда я скажу очень простыми и короткими словами: ты дал Харбиру своего рода психическое устройство обратной связи. Я использовал его, чтобы переместить свою душу в его тело. А его душа перешла в мое тело, что для Харбира весьма прискорбно, потому что это тело прямо сейчас должно было превратиться в мертвое мясо.

— Это возможно? — развалину, казалось, ошеломила сама концепция. Он так и сел, склонив набок лицо в маске. — Хозяин превыше могущества, превыше смерти! — воскликнул он, на миг предавшись ликованию, а потом снова затих. — Но… что посмело убить старое тело хозяина?

— Это была машина «Талос», маленькая, но очень злобная, и в той ситуации я не мог с ней сладить. Ее, должно быть, послало Черное Схождение. В отличие от тебя, Ксагор, они отказываются признавать мое грандиозное превосходство…

— Хозяин! Опасность все еще здесь! Ксагор слышал «Талос», охотящийся неподалеку.

Беллатонис услышал уже знакомый вой гравитационных ускорителей и уловил над собой быстро мелькнувшее движение.

— Ох.

Чо плавно опустилась к цели, полностью уверенная в том, что обнаружила. Ее обуял прилив гордости и удовлетворения, и она невольно расправила все лопасти и сенсорные щупы, чтобы впитать пересмотренный облик цели. Цель, обозначенная как В, теперь полностью совпадала с точными метафизическими параметрами, запечатленными в ее энграммах. Чо видела, как произошла эта перемена, и слышала, как цель похвалялась своим достижением поле этого. И что еще лучше, с высокой степенью вероятности цель сбежала от Ви в момент нападения, не зная, что попадет прямо в когти Чо.

Цель теперь осознавала присутствие Чо, как и цель, обозначенная Г, сжавшаяся рядом с ней. Это было неважно, так как Чо уже просканировала их обеих на наличие вооружения и не нашла ничего, что могло бы пробить ее сотканную из металла шкуру. Цели, обозначенные как А и Б, были неактивны, лишены пульса и лежали вместе смятой кучей у разбитого «Рейдера». На таком близком расстоянии Чо смогла определить, что цель Б на самом деле представляла собой плененную сущность, жизнь-без-тела в металлической тюрьме. Обширный арсенал сенсоров Чо не обнаруживал никаких иных угроз или потенциальных маршрутов бегства, к тому же цель была совершенно обездвижена и едва ли достаточно хорошо контролировала свое тело, чтобы встать, не говоря уже о том, чтобы бежать.

Чо медленно выдвинула выкачиватель душ. Она с удовольствием размышляла, уничтожить ли сначала первичную цель, а потом поохотиться на цель Г ради развлечения, или же просто иссушить их обоих одной петлей энергии, настроенной на широкий охват и максимальную мощность. И снова на первую роль вышла осторожность. Нельзя допустить, чтобы цель Г отвлекала ее. Чо должна попытаться как можно скорее воссоединиться с, несомненно, разочарованной машиной Ви, и поделиться информацией об убийстве. Их создатель будет горд и оценит ее достижение. Беспокоил лишь тот факт, что атака Ви дала Чо возможность завершить дело, что давало ему возможность объявить себя, в некотором роде, победителем. Это ничего не значило. Пусть Ви потакает своей грубой гордыне и чувству превосходства, в то время как Чо будет знать, что несмотря на все его заявления, именно она была той, что совершила убийство.

Эти расчеты заняли всего лишь долю секунды. Удовлетворенная своими выводами, Чо нанесла удар. Пагубные энергии начали переливаться вокруг жертв, безжалостно высасывая их жизненную сущность. Их тела начали покрываться морщинами, как будто за секунды миновали целые десятилетия. Жизненная сила хлынула сквозь шлюзы накопителей Чо, переполняя их темной энергией — доброе крепкое вино в сравнении с жидким пивом примитивных и кратких жизней ур-гулей. Чо мурлыкала от наслаждения, поглощая ее.

Подножие башни над Горатом превратилось в кладбище. Эльдары, одержимые и воины Хаоса усыпали каменную террасу слоем, местами достигавшим толщины в два-три тела. Несмотря на своевременное прибытие Клинков Желания, битва взяла свою тяжкую дань, и едва ли половина кабалитов Белого Пламени все еще стояла на ногах. Вихрь геллионов, разбойников и «Ядов» окружил башню, ощетинившись оружием и отвечая на любой выстрел защитников верхних уровней бурей огня. Аэз'ашья — архонт Аэз'ашья, напомнил себе Иллитиан — подошла к нему прогулочным шагом, покачивая бедрами. В ее походке сквозила откровенная насмешка.

— Хорошая работа, Иллитиан, ты отвлек их на достаточное время, чтобы мои клинки довели дело до конца, — улыбнулась она.

— Я всегда готов поделиться с тобой подобной мясницкой работенкой, — холодно ответил Иллитиан, — но, к сожалению, я предполагаю, что наши противники не были так предупредительны, что вывели все свои силы на открытое пространство, чтобы их вырезали.

Он многозначительно поднял взгляд на громаду башни, где продолжалась схватка. Аэз'ашья просто пожала плечами.

— Я счастлива положиться на твое более обширное знание намерений нашего врага, — сказала она, — хотя я нахожу довольно-таки любопытным, что ты так хорошо информирован. Это, случайно, не очередные твои друзья, а, Иллитиан?

— Простая логика, ничего более, — резко ответил Иллитиан. Он пнул один из массивных трупов, валяющихся на террасе. Тот треснул, выпустив наружу мерзкий ихор и тошнотворное зловоние. — Видишь? Это смертные слуги Губительных Сил, поклонники той сущности, которую мы знаем как Нургла. Вторжение последователей чумного владыки — это не просто еще одна случайная манифестация того, что за пеленой. Если они явились сюда с определенной целью, я готов поспорить, что она никак не связана с тем, чтобы сидеть и ждать, пока мы их атакуем. Нам надо организовать наши силы и начать зачистку остальной башни сверху донизу. Нам надо выяснить, что они делают, и остановить это.

— Нам надо, неужели? — с прохладцей промурлыкала Аэз'ашья, намеренно провоцируя его. — Не думаю, что я нахожусь под твоим командованием, Иллитиан, мои приказы, полученные от Верховного Властелина, ни слова об этом не говорили.

— А что же тогда говорили твои приказы, Аэз'ашья? — едко поинтересовался Иллитиан. — Что-то вроде «следовать за Иллитианом и поддерживать его вплоть до…» О, не знаю, скажем, так: «…до дальнейшего извещения»? Насколько похоже это звучит?

Он заметил, что брови Аэз'ашьи слегка дернулись вверх от удивления, и понял, что его укол был близок к цели. Важнейший текущий вопрос был на самом деле в том, сводились ли другие приказы Векта к тому, чтобы ждать удобного момента для убийства Иллитиана, но даже Аэз'ашья не была настолько наивна, чтобы выдать эту мелкую, но драгоценную информацию. Иллитиан на мгновение взял паузу, пытаясь решить, что следует делать. Он отчаянно хотел как можно быстрее оказаться подальше отсюда, но уйти до того, как Илмея будет стабилизирована, буквально означало смертный приговор, который Аэз'ашья, без сомнения, будет счастлива привести в исполнение. Если силы Хаоса смогут захватить краденые солнца во время Разобщения, тогда в любом случае настанет конец всей Комморре, обреченной утонуть под волной демонической скверны, хлынувшей с небес. Действительно, не было никакого выбора, кроме как идти дальше.

Как только Иллитиан пришел к решению, башня слегка задрожала — мгновенная рябь прошла сверху вниз по всей структуре, указывая на то, что на ней фокусируются мощные силы из иных частей вселенной. Терраса внезапно покачнулась под их ногами и треснула, в ее поверхности открылись дыры, и целые куски отвалились и рухнули вниз, в пылающий ад Гората. Все и повсюду помчались к башням, воины Белого Пламени и ведьмы Клинков Желания толкали друг друга локтями, чтобы скорее добраться к низким ступеням у их оснований. Как и было принято в истинной комморритской политике, Иллитиан и Аэз'ашья возглавили наступление, на время забыв все свои различия и подозрения перед лицом общей угрозы.

За несколькими арками, вделанными в бока башни, открывался просторный зал, со всех сторон окруженный такими же выходами. Основную часть пространства занимал широкий спиральный пандус, который исчезал, уходя сквозь потолок и вниз, в пол. Дульные вспышки озаряли его верх, а из пола под их ногами вылетали куски, выбитые дождем взрывчатых снарядов.

— Вверх! — в унисон закричали оба архонта и повели свои объединенные силы на штурм верхних этажей. Иллитиан мельком увидел сквозь арки, как последние остатки террасы рушатся вниз, а воздух над нею полнится хаотично носящимися по спирали разбойниками, геллионами и «Рейдерами». Иллитиан застрял в башне, по крайней мере временно, пока не найдется другое место для посадки. Он поднял голову и увидел, что на верхней части пандуса толпятся неповоротливые зеленые бронированные фигуры, поливая бегущих эльдаров вспышками выстрелов, словно перед ними открывалась огромная пасть, заполненная клыками.

Вереница взрывов, будто удар кнута, прошлась по теневому полю Иллитиана. Вокруг каждого места столкновения растеклись чернильно-темные пятна энтропийных энергий, которые рассеяли энергию выстрелов в пыль и тени. Другие эльдары вокруг него были не так хорошо защищены и взорвались, как ярко-красные сверхновые, когда масс-реактивные снаряды пробили их тела. Натиск эльдаров на мгновение замедлился, когда те, кто достиг верха пандуса, дрогнули под обстрелом.

Аэз'ашья вырвалась из колеблющихся рядов, как быстро движущееся размытое пятно, что, казалось, огибало хлещущие потоки взрывчатых болтов сверху, снизу и сбоку, как если бы они были неподвижны. Она прыжками поднялась по пандусу и исчезла среди толпы звероподобных воинов Хаоса. Линии их огня начали скрещиваться в тщетных попытках угнаться за ней. Волна быстроногих ведьм обогнала Иллитиана, ринувшись за своей госпожой, и их клинки затанцевали в сложном балете боли.

К тому времени, как Иллитиан и его воины добрались до верхнего этажа, там валялись только подергивающиеся трупы и не было никаких признаков Аэз'ашьи или ведьм. Пандум выходил в центр лишенной окон треугольной комнаты, и в каждом из ее углов начинались новые спиралевидные пандусы, поднимающиеся вверх. Архонт направил несколько групп своих последователей обратно вниз, чтобы они начали прочесывать нижние этажи, но инстинкты говорили ему, что главная битва ждет его еще выше. Взяв основную часть воинов с собой, он выбрал тот подъем, который усыпало больше всего трупов, и устремился вверх. Вскоре сверху до него донеслись звуки боя.

Глава 23 В логове дракона

Войдя в изогнутую дугой трещину во льду, Морр шагал по бурным рекам талой воды, испускавшей тухлый серный запах. Стены вскоре перешли в черный камень, скользкий от влаги, и под бронированными сапогами захрустел щебень. По мере того, как инкуб продвигался дальше, красное сияние впереди становилось все более интенсивным и гнетущим. Гладкие черные стены расширялись, пока он не начал спускаться по неровному склону в огромную пещеру, чьи дальние стены скрывал покров темноты, а пол казался движущимся морем крови. Далекое инфразвуковое шипение заглушало все остальные звуки в подземной полости, издаваемое как будто немыслимо гигантским змеем или громадной толпой, где все бормотали и шептались друг с другом. Морр знал, что и то, и другое верно.

Когда он опустился еще ниже, то обнаружил поднимающиеся со всех сторон огромные столбы из перекрученного базальта, чьи просторные вершины терялись во мраке над головой, но основания были ясно видны. Изгибающиеся подобно змеям потоки алой энергии вились по дну пещеры и вокруг столбов, формируя многомерную кошачью колыбель из живого света. Багряные извивы пульсировали жизненной силой; клубясь, скручиваясь в узлы и двигаясь по сторонам, они бесконечно сплетались друг с другом.

Морр остановился и сжал клэйв обеими руками, готовясь и собирая последние силы для предстоящего сражения. Он знал, что на этот раз с ним будет биться не физический противник, но метафизический. Перед ним, в пещере, находилась манифестация разъяренных мертвых духов Лилеатанира, которая теперь приобрела видимость и сконцентрировалась в разбитом сосуде Мирового Храма. Его собственное восприятие трепетало, мельком воспринимая его то как кольца гигантского змея, то как пенный каскад крови или пылающую реку огня. Инкуб был менее песчинки по сравнению со всеобъятной мощью мирового духа. Он мог причинить этой сущности не больше вреда, чем комар может причинить слону.

Единственным преимуществом на стороне Морра была композитная природа его врага. Мировой дух объединял в себе психическую энергию всех живых существ, какие только попали в матрицу Лилеатанира в момент своей смерти — экзодитов, птиц, зверей. Получившаяся в результате гештальтная сущность была первобытна и примитивна, и двигали ей инстинкты, в которых желание заботиться сменялось тягой к разрушению. Эти инстинкты подвигнули мировой дух к драконьему аспекту его натуры, но всегда были и бесчисленные духи, которые толкали его в мириадах иных направлений. Это была слабость, и ее можно было использовать.

Он поднял руку к своей вешалке для трофеев и снял с нее шлем инкуба, который забрал возле храма Архры. Казалось, этот бой был очень давно, такой важный тогда, такой тривиальный сейчас. Морр на миг вгляделся в безликую маску, вспоминая, потом повернул окровавленный шлем другой стороной и медленно опустил его на собственную голову. Сидел он неважно, внутренние сенсоры плохо стыковались с боевым доспехом, медный запах запекшейся крови бил в ноздри, но Морр не обращал на это ни малейшего внимания. Когда он примкнул шлем, на него нахлынуло ощущение целостности и полноты. Свирепо ухмыльнувшись под маской, он поднялся на скалистый уступ, раскрутил свой клэйв так, что тот ярко засверкал в багряном свете, и крикнул:

— Я вернулся и снова бросаю тебе вызов! Иди сюда! Иди и померься со мной в ярости! Никогда не прощать! Никогда не забывать! Архра помнит, а теперь будешь помнить и ты!

Реакция была мгновенна: сознание-гештальт дракона внезапно поняло, что посреди него появилась какая-то крошечная пылинка и пищит с оскорбительной дерзостью. Громадный треугольный силуэт поднялся из алой мглы. Его венчал едва заметный намек на голову с похожими на зеленые лампы пылающими сферами там, где могли бы быть глаза. Мощные потоки грубых эмоций порывами исходили из невероятной пасти этого создания. Морр почувствовал, как на него нахлынул расширяющийся пузырь разумного осознания, резко покалывающая ядовитая ненависть и знакомый жаркий прилив ярости.

— Да! Это я! Я здесь! Я — тот самый, кто бросил тебе вызов тогда, и я вызываю тебя снова! — закричал Морр навстречу этому сотрясающему землю шипению. — Теперь иди ко мне! Сражайся со мной! Познай то, что знает Архра!

Сверху полился дождь из адского пламени, и Морр побежал, спасая свою жизнь, вниз, к средоточию алых извивов. Под хлещущими психическими ударами ярости дракона каменистый склон вокруг него взрывался и пускал лавины из расплавленных обломков. Обогнать это цунами разрушения было невозможно — ударная волна подняла инкуба в воздух, словно гигантские руки, угрожая сбросить его в забвение. Морра швырнуло головой вперед в призрачные извивы, и его клэйв взметнулся багровой дугой, когда он обрушил свою собственную ярость на души беспокойных мертвецов.

Караэис шагнул наружу из портала в замерзший Мировой Храм Лилеатанира, за ним тут же последовала Аиоса. Четверо Зловещих Мстителей, завершавших отряд, вышли следом и немедленно разошлись безупречным веером, заняв наблюдательные позиции по всей маленькой неровной пещере. Их длинноствольные звездометы контролировали отдельные секторы обстрела, и все они пересекались на двух фигурах, которые стояли, дожидаясь их, у входа.

— Ты! — рыкнул Караэис, не слишком стараясь скрыть свой гнев.

— Да, боюсь, это снова я, — небрежно ответил Пестрый. — Я думал, ты придешь немного раньше — опять какие-то проблемы с рунами?

Караэис не ответил на насмешку, однако линзы на шлеме чародея, пристально глядевшие на арлекина, сияли грозным янтарным огнем. Аиоса вмешалась с прямым вопросом:

— Что ты здесь делаешь и зачем ты помог преступнику совершить побег?

— Потому что он должен был прибыть именно в это место, — весело сказал Пестрый, — и таков мой ответ на оба твоих вопроса.

— Так где теперь этот инкуб? — резко спросил Караэис и развернулся к Сардон. — И почему ты, миропевица, стоишь теперь рядом с этим… с этим любителем вмешиваться не в свое дело?!

Сардон удивленно моргнула от яда в словах чародея.

— Этот скиталец и его собратья посещали Лилеатанир со времен его первого поселения, — мягко сказала она. — Мы считаем народ искусственных миров своими стражами, но дети Смеющегося Бога известны нам как друзья. Во время нужды он пришел к нам и предложил помощь, возможное решение. Что ты принес в Мировой Храм? Гнев? Взаимные обвинения? У нас этого уже более чем достаточно, нам не нужно того же от пришедших извне.

— Решение? Какое решение? — вспылил Караэис, снова переведя взгляд янтарных глаз на Пестрого. — Мои гадания на рунах ничего об этом не говорили.

— Худшее возможное решение, насколько оно касается тебя, — издевательски проговорил Пестрый с широкой улыбкой. — Такое решение, в котором ты не нужен. Оно не даст тебе свободный проход в совет провидцев. Ни потока рекрутов от благодарных выживших жителей Лилеатанира. Ни славы. Ни известности. Ни восхвалений, распеваемых в бесконечном цикле Бьель-Тана на протяжении вечности. Ничего.

Пестрый понял, что точно рассчитал истинную мотивацию чародея, возможно, даже лучше, чем Караэис признавал перед самим собой. Плечи провидца затряслись от подавляемых эмоций, и он сделал шаг к Пестрому. Аиоса подняла руку, чтобы остановить его, и холодно взглянула на арлекина сквозь свою бесстрастную маску.

— Ты обвиняешь Караэиса в том, что его вело честолюбие? Что… желание… преодолело его мудрость? — неторопливо проговорила экзарх.

— Это не мое дело — обвинять кого-то в чем-то, — улыбнулся Пестрый. — Я просто складываю вместе все, что я увидел, и делаю выводы. Должен спросить, просто мне это интересно: каков был ваш план на случай, если бы вы в конце концов дотащили Морра до Лилеатанира? Каким конкретным образом вы намеревались разрешить ситуацию? Может быть, связать его по рукам и ногам и кинуть в какую-нибудь трещину? Устроить жертвоприношение, чтобы умилостивить дракона?

— Это возмутительно! — закричал Караэис. — Ты не имеешь права вмешиваться! Ты запятнал себя, якшаясь с темными сородичами, и теперь ты хочешь затянуть меня в ту же трясину. Мы не сотворили всего этого! — Караэис театрально взмахнул руками, охватывая святилище, а вместе с ним и весь мир.

— Нет, но вы хотите нажиться на этом. Темные сородичи, как вы любите их называть, не ведали о последствиях своих действий. Если бы только они знали, какой вред это впоследствии нанесет им самим, то никогда не повели бы себя таким образом. Не то чтобы, конечно, невежество их оправдывает… просто у тебя и такого оправдания нет.

Сардон в шоке воззрилась на арлекина.

— Что ты имеешь в виду? — выдохнула она.

— Что наш общий друг Караэис и все его сородичи-провидцы могли бы предвидеть осквернение храма и его последствия. Они могли бы что-то сделать, чтобы предотвратить его, но не сделали ничего.

— Нельзя проследовать за каждой нитью судьбы, — ответил Караэис трясущимся голосом. — Можно повлиять только на определенные разветвления, экстраординарные сплетения, правильно применив…

— О, прекрати, пожалуйста! — насмешливо рассмеялся Пестрый. — Нити судьбы тянутся к грандиозному катаклизму, который влияет на саму Паутину, а ты говоришь, что он слишком размыт, чтобы его увидеть, и слишком сложен, чтобы на него повлиять? Если это правда, то мало от тебя пользы в нынешнем призвании, и стоило бы серьезно подумать о каком-нибудь другом пути — например, гончарного дела или приготовления еды.

— Достаточно! — прорычал Караэис. — Где инкуб? Говори сейчас же, не то…

Угроза, подразумеваемая Караэисом, была прервана громоподобным ревом из глубин святилища. Каменные стены содрогнулись, с них начали сходить пласты льда и разбиваться на куски, а рев все длился и длился. Это был непрекращающийся шипящий вопль гнева, который сотрясал храм и заставлял камни дрожать, подобно живым существам. Пестрый маниакально ухмыльнулся и закричал, перекрывая шум.

— Там! Это он там, в самом сердце храма! — арлекин выл диким голосом. — И я думаю, что он теперь готов вас встретить!

Без слов Караэис нырнул в глубины Мирового Храма, сжав в руке колдовской клинок. Помедлив долю секунды, аспектные воины последовали за ним, Аиоса наградила Пестрого долгим и жестким взглядом, пробегая мимо. Сардон в ужасе заломила руки.

— Ты позволишь им уйти? Они же все погибнут!

— Нет. Остановитесь. Не ходите туда. Вы все погибнете, — сардонически пробормотал Пестрый, когда последний из аспектных воинов исчез в содрогающемся святилище. Губы арлекина скривились в безрадостной гримасе, самом воплощении печали и подавленности, но глаза за его маской сверкали темным и неописуемым весельем.

Ксагор и Беллатонис видели, как приближается машина убийства, чье осиное тело поблескивало в полумраке путеводного тоннеля, плавно опускаясь к ним с потолка. Машина не спешила, уверенная, что загнала свою добычу в угол, и снижалась достаточно медленно, чтобы дать им достаточно времени на осознание безнадежности собственного положения. Будучи преданными поклонниками искусств плоти, Ксагор и Беллатонис сразу же распознали ее тип: механический паразит «Кронос», похититель времени. Беллатонис узнал и нечто иное — характерный почерк изготовителя, который он уже успел увидеть в своей потайной лаборатории, на миниатюрном «Талосе», который атаковал его там. Он обнаружил, что готов признать в паре подобных карликов-близнецов определенную артистическую целостность, которой, по его ощущениям, недоставало каждой машине в отдельности. И все же Беллатонис продолжал считать, что это немного попахивало игрушечностью.

Ксагор замер на середине рывка в тщетной попытке защитить хозяина собственным телом, когда возникла петля негативной обратной связи. Темные энергии окутали их обоих, совершенно безразличные к отчаянному акту самопожертвования развалины. Плоть Харбира, теперь принадлежащая Беллатонису, начала усыхать вокруг костей, лицо стало напоминать череп, обернутый в папирус, с горящими на нем темными запавшими глазами. Жизненная сила утекала из него. Гемункул никогда даже не думал, что закончит подобным образом. Даже самые низшие из ему подобных были невероятными долгожителями, почти бессмертными, и его свежее, украденное тело было молодым и здоровым. И все же безжалостный вихрь, исходящий из выкачивателя душ, за считанные мгновения отнимал сотни лет от срока жизни Беллатониса. Еще несколько секунд, и от него не останется ничего, кроме праха и истлевших костей.

Петля энергии внезапно исчезла, оставив Беллатониса и Ксагора слабо стонущими, совершенно одряхлевшими стариками. Гемункул заморгал помутневшими глазами, пытаясь сфокусироваться на парящем «Кроносе» и понять, почему тот остановился. Он подумал, что, возможно, машина хотела потянуть время перед самым концом, немного насладиться пыткой, прежде чем завершить убийство. Какая-то его часть это одобряла.

Как ни странно, но, похоже, напоминающее осу устройство неожиданно выпустило снизу пару весьма гуманоидных ног. Беллатонис запоздало осознал, что над ними имелось еще и туловище, а на нем — пара рук, которые пронзили брюхо «Кроноса» большим мечом причудливой формы. Эти руки, покрытые характерными шрамами, были ему смутно знакомы — какой-то мелкий архонт, с которым он имел дело в Метзухе? Беллатонис уже не помнил, все казалось таким расплывчатым и полузабытым. Он снова поднял взгляд, не в силах избавиться от ощущения, что происходит что-то важное.

Машина-убийца висела под углом, отчаянно размахивая клешнями, и ее многочисленные сенсорные щупы и лопасти быстро трепетали, как птица в ловушке. Там, где меч пронзил жизненно важные места, сыпались искры. Она, похоже, не могла сдвинуться с места и только покачивалась в воздухе. Меч вырвался наружу, и из выпотрошенной машины хлынул поток деталей. Поблескивающее устройство медленно осело, как будто держалось только на клинке, и безжизненно закатилось набок, выпуская затухающие искры. И тогда произошло темное чудо, или, по крайней мере, так показалось Беллатонису.

Сознание Чо, контролирующее шлюзы конденсаторов, угасло, они раскрылись, и вся жизненная сила, которую она украла, разом излилась сквозь лопасти-резонаторы. Густая темная драгоценность забранной ею духовной эссенции, все это яство, которое она должна была триумфально передать своему создателю, вместо этого выплеснулось на ее добычу и ее убийцу. Для Беллатониса, Ксагора и Безиет это стало макабрическим пиром, омовением в похищенной энергии жизни, которая снова наполнила их молодостью и силой в полном согласии с темными и ужасными ритуалами вечного города.

В считанные мгновения плоть наполнилась и вновь стала упругой, морщинистая кожа разгладилась и приобрела цвет юности, руки и ноги восстановили силу. Таков был дар, которым, не желая того, наделила их машина боли. Прошло немало времени, прежде чем они нарушили тишину.

— Безиет! — наконец воскликнул Беллатонис, все еще царственно купаясь в угасающем излучении. — Теперь я вспомнил — я не так давно помогал тебе против Алой Грани!

Безиет недоверчиво прищурилась.

— Это мастер Беллатонис! Это мо… — гордо объявил Ксагор, но Безиет подняла руку, заставив его замолчать.

— Что ты говоришь? Это Харбир, я помню Беллатониса, и ты — не он.

— Все возможно при помощи магии искусства, моя дорогая леди-архонт, — сказал Беллатонис с невыносимым самодовольством. — Простите, что я не стану объяснять все это снова. В конце концов, каждый из нас хранит собственные маленькие секреты ремесла. Прежде всего прочего, я должен поблагодарить вас за помощь против паразита-«Кроноса», я ваш должник и отношусь к долгам серьезно. Должен спросить, как вам удалось застать его врасплох?

— Ты определенно говоришь как Беллатонис — используешь слишком много слов, совсем как он, — сказала Безиет и безразлично пожала плечами. В Комморре случались и более странные вещи, и особенно часто — связанные с гемункулами. — У этого твоего прислужника появилась идея. Мы знали, что за нами следует нечто, слишком осторожное, чтобы атаковать всех троих одновременно. После крушения мы решили попытаться воспользоваться случаем, чтобы заманить преследователя в ловушку. Ксагор дал мне что-то, что поместило меня в нечто вроде транса, так что я выглядела мертвой, пока он лечил Харбира. Это, конечно, потребовало доверия с моей стороны, но Ксагор оказался прав: эта штука была так занята вами, что совершенно не обратила на меня внимания. Я подошла к ней сзади вплотную и выпотрошила ее.

— Браво, Ксагор, очень хорошая мысль, — снисходительно улыбнулся Беллатонис. — И браво, Безиет, это был нелегкий подвиг.

— Да, да, — нетерпеливо перебила Безиет, — но это нам ничего не дает. Я предвижу, что в любой момент сюда может явиться тьма ур-гулей и начнет разнюхивать обломки «Рейдера», а мы все еще не прошли и полпути к Сек Магере. К несчастью, предыдущий хозяин твоего тела уничтожил наше единственное средство передвижения, и я все еще размышляю, не стоит ли выместить это на твоей шкуре.

— Хм, мне на ум приходят три мысли, — сказал Беллатонис, очевидно, нисколько не встревоженный угрозой Безиет. — Во-первых, ур-гули? Это не говорит ничего хорошего о состоянии портала в Шаа-дом. Во-вторых, идти в Сек Магеру — скверная идея, я могу отвести вас в место, которое гораздо безопаснее и ближе. В-третьих, Харбир, скорее всего, разбил корабль не без чьей-то помощи — он для этого слишком хороший пилот, то есть, скорее, был хорошим пилотом.

Безиет нахмурилась.

— Тогда что же случилось?

— Харбир-до-Беллатониса сказал, что машину подбили, — предложил свой вариант Ксагор. — Этот увидел, как что-то поднимается снизу. Оттуда потянулась тьма.

— А. Ну, тогда это, пожалуй, проще показать, чем объяснить, — сказал Беллатонис, — если мы с вами пойдем к тому месту, где это произошло.

Безиет ткнула большим пальцем в направлении развилки туннеля.

— Это было вон там, где полно ур-гулей.

— Замечательно, — без всякого беспокойства ответил Беллатонис. Он попытался встать, но обнаружил, что поврежденные конечности все еще слишком непослушны, чтобы поддерживать тело. По его зову Ксагор покорно поспешил вперед и взвалил хозяина на спину, так что бесполезные ноги болтались в воздухе, а руками тот держался на шею развалины.

— Вперед! — весело скомандовал Беллатонис, и, ведомые Безиет, они начали пробираться по путеводному тоннелю обратно к разветвлению.

Архонт Иллитиан и воины Белого Пламени осторожно крались вверх по пандусам, ведущим на более высокие уровни башни. Стены из призрачной кости были покрыты паутинами трещин, из которых сочились гной и мерзко пахнущая слизь. Сама башня дрожала в хватке Илмеи Горат, которая была теперь столь близка к свободе. В конце концов они вышли в еще один сводчатый зал, окруженный открытыми арками, откуда во все стороны расходились тонкие мосты. Множество покрытых письменами плит и инкрустированных самоцветами столбов внутри помещения говорило о том, что оно было чем-то вроде зала управления, с ударением на слово «было» — до того, как сюда ворвались Аэз'ашья и ее ведьмы. Теперь пространство, словно крошечные метеоры, рассекали болтерные снаряды, с одинаковым равнодушием пробивающие кратеры в плоти, металле и камне. Едва различимые фигуры метались сквозь дым и языки пламени, сражаясь и рубя друг друга, как безумные.

В зале было много воинов Хаоса в зеленой броне и примерно столько же ведьм, ведущих смертельную игру в прятки среди плит и колонн. Легко было понять, за что они сражаются. В центре помещения, над хаосом битвы, парил огромный кристалл, из каждой грани которого лился свет множества оттенков. Дымные пульсирующие щупальца тянулись из кристалла и пронизывали столбы и плиты по всему залу. В нем явственно ощущалось нечто неправильное, некая ядовитая чужеродная скверна, истекающая из него осязаемыми волнами. Теперь оно не было частью этого зала, не более, чем великаны-захватчики. Воины Белого Пламени на миг замедлились на пороге, ибо инстинктивный страх перед порождениями варпа охватил даже самых закаленных налетчиков.

— Стреляйте в него, глупцы! — рыкнул Иллитиан. — Ваш мучитель стоит перед вами! Стреляйте!

В мгновение взметнулись осколочные орудия, импульсы дезинтеграторов, мономолекулярные сети и лучи темного света. На самом деле Иллитиан не слишком надеялся, что парящий кристалл окажется уязвим для обычного оружия, но тот удивил его, моментально взорвавшись перед обстрелом. Блестящие осколки рассекли воздух по всему залу, словно шрапнель. На кратчайший миг Иллитиан уловил облик мерзости, которая сменяла формы внутри кристалла — существа, которое казалось чудовищно огромным и просто не могло в него вместиться. Иллитиан привык к самым жутким кошмарам, но вид этой твари оставил шрамы даже на его черной душе, как и ужасное чувство близости к настолько абсолютно чуждой сущности. Тварь корчилась, испуская тошнотворные волны. Она пыталась завершить свой переход в темное царство Комморры, полностью родиться, пройдя сквозь стремительно сужающиеся разрывы в преградах. Последователям Иллитиана не понадобилось приказа, чтобы снова открыть огонь.

Башня головокружительно покачнулась, когда поток извивающейся скверны хлынул наземь в том месте, где еще миг назад парил кристалл. Похожие на пиявок гнилостные куски сущности, заключенной в кристалле, начали расползаться во все стороны, будто ожившие потроха, с голодной жадностью набрасываясь и на тела павших, и на сражающихся бойцов. Почерневшие останки существа, парящие в воздухе над ними, утекли обратно в незримые измерения, как будто кто-то отдернул руку, обжегшись.

Раздутые, нескладные чудища из мертвой плоти, шатаясь, побрели вперед, чтобы затянуть живых эльдаров в свои зловонные объятья. Отрезанные от своего прародителя, ожившие части сущности инстинктивно жаждали расти и размножаться, подобно микробам. Огонь, как всегда, оказался бесценным союзником в борьбе с этими новыми отвратительными манифестациями потустороннего. Яркие вспышки плазменных гранат развеяли мглу, когда воины Иллитиана контратаковали очередную угрозу. В считанные мгновения живые останки были разорваны, сожжены и изрублены в ничто, и последовавший за ними натиск грубо оживленных воинов Хаоса встретил ту же судьбу. Когда последний труп перестал дергаться, на зал опустилась тишина.

Значит, просто призыв, подумал про себя Иллитиан, входя в помещение со своими инкубами. Пешки Губительных Сил попытались извлечь из-за пелены нечто более могущественное, некоего князя или покровителя из их безумного демонического двора. То, что Иллитиан узнал, изучая запретную мудрость, говорило ему, что если одна сила Хаоса желает завладеть Комморрой, то должны явиться и другие. Губительные Силы рассматривали миры смертных как игровые доски, не более того, и разыгрывали на них свое бесконечное состязание. Если в Темном Городе желал закрепиться Нургл, сила болезни и застоя, то против него автоматически выступал Тзинч, владыка перемен, и наоборот. По крайней мере, здесь Губительные Силы были вовремя остановлены. Иллитиан позволил себе слегка расслабиться и огляделся в поисках Аэз'ашьи.

Именно тогда ее ведьмы напали на воинов Иллитиана. Раздался внезапный крик, и оба войска в тот же миг принялись рвать друг другу глотки. Кабалиты Белого Пламени оказались в невыгодном положении в замкнутом помещении, где быстрые, как молния, ведьмы имели преимущество в кровавой ближней схватке. Иллитиан мельком увидел, как Аэз'ашья мчится к нему сквозь схлестнувшиеся толпы, сопровождаемая группой своих гекатрикс-кровавых невест. Он быстро шагнул назад, чтобы инкубы сомкнулись перед ним сплошной стеной, и обнаружил себя на одном из мостов, расходящихся от зала. Далеко внизу бурлила темная преисподняя поверхности Гората, и Иллитиан видел, что пространство вокруг переполнено мечущимися и кружащими «Рейдерами» и разбойниками, сражающимися у стен башни.

Гекатрикс и инкубы столкнулись в смертоносной буре сверкающих клэйвов и стремительных клинков. Одна из ведьм пожертвовала жизнью, чтобы дать своему архонту возможность прорваться вперед — клэйв распорол ей живот, уйдя в сторону на одно критически важное мгновение. Аэз'ашья бросилась в образовавшийся промежуток и прыгнула к Иллитиану, заливаясь диким смехом, и ее ножи описали двойные яркие дуги, ища его жизни.

Глава 24 Жертва

Пол Мирового Храма Лилеатанира качался и трясся, как корабль, угодивший в пасть шторма. Камни и лед дождем сыпались сверху и разбивались на куски всюду вокруг бегущей группы. Расплавленная порода взмывала вверх светящимися гейзерами, ледяные торосы мгновенно обращались в облака пара, которые шипели и выли, контрапунктом сопровождая громоподобный рев, исходящий откуда-то впереди.

— Во имя всех богов, что он натворил? — вспылил Караэис, нырнув в трещину в сердце Мирового Храма. Сапфировые фигуры Зловещих Мстителей осторожно следовали за ним, ненамного отставая, и их экзарх не говорила ни слова. Они продолжали идти за чародеем к логову дракона.

Караэис нетвердо шагал по дрожащему туннелю с колдовским клинком в руке, ломаные молнии его собственной силы свернулись, готовые ударить. Психический шторм багровой ярости бушевал перед ним с такой мощью, что от него сотрясалась душа. Чувства чародея, как физические, так и метафизические, были оглушены и ослеплены гневом дракона, но он по-прежнему шел вперед, ведомый одним инстинктом.

Чародей вышел из туннеля на склон, все еще дымящийся и пронизанный мрачным сиянием остывающего камня. Ниже распростерлась громадная пещера, где бушевала буря, и извивающиеся потоки алого света скручивались и шевелились, подобно колоссальному гнезду змей. Караэис увидел движущуюся точку тьмы в этой насыщенной энергией массе, нечто, постоянно швыряемое то назад, то вперед, но всегда остающееся в эпицентре вихря. Вот он, инкуб! Вот осквернитель, которого он так долго искал! Темный разжигал в мировом духе неразумную ярость, повторяя свое преступление и усиливая его в тысячу раз!

Караэис сунул руку в мешочек с рунами, сжал одну из них и поднял, держа ее перед собой в воздухе, словно икону. Он расправится с инкубом, полностью уничтожит осквернителя и спасет мировой дух Лилеатанира. Пред лицом смятения, окружившего его, сложно было овладеть собственными силами и сосредоточить их, но все же он сделал это. Каждую толику своих способностей он направил на то, чтобы призвать самую смертоносную манифестацию психических сил, которая была ему известна — сверхъестественную бурю.

Переливающаяся вспышка бело-голубых молний пронеслась по пещере, и яркие разряды обрушились на извивающиеся петли, с неодолимой силой пытаясь прорваться к темной точке среди них. Руна между пальцами Караэиса засияла, с каждой секундой становясь все горячее и ярче от невообразимой энергии, направляемой сквозь нее. Молнии сверхъестественной бури столкнулись с высвобожденной яростью дракона, вызвав раздирающий землю вой, который бил по разуму и выжигал чувства. Руна светилась подобно звезде, и ее обжигающий образ пронзал янтарные линзы на маске Караэиса.

Только тогда он понял, что совершил ошибку.

Чародей искал руну мести, он был уверен, что вытащил из мешочка именно ее, но то, что жгло его глаза, было руной плетения. От шока узнавания его концентрация рассеялась, и сверхъестественная буря вмиг угасла. Он отбросил предательскую руну в сторону, полный ужаса перед тем, что это означало.

Руна плетения имела много значений, но за всеми ними таился тот, кто сплетает Судьбу, сила хаоса, именуемая Тзинчем, Владыкой Перемен…

Незваным гостем в его ум пришла мысль о том, как руна плетения сотни раз вела его к этому пути. Толчок здесь, нажим там. Направляющая руна, все время вьющаяся в центре всего, как будто питавшаяся его амбициями после того, как он впервые прозрел грядущий кризис. Он ощутил все страстные эмоции, которые пробегали сквозь его разум, когда он мнил себя спокойным, и с ужасом осознал, что был ближе к краю безумия, чем думал, а теперь и перешагнул его.

Было уже слишком поздно: из сплетений алого света что-то поднималось — темное, изломанное тело, распростертое, будто на дыбе. Оно взмыло в воздух, покоясь на голове змееподобного потока красной энергии, которая поворачивалась туда и сюда, как будто что-то выискивая, прежде чем остановиться напротив Караэиса. Пещеру мгновенно объяла тишина, словно она втянула воздух в середине первобытного рева. Инкуб, парящий на голове алого змея, безжалостно рассмеялся над чародеем, а потом заговорил сухим шепотом миллиарда мертвых душ.

— Глупец. Глупо было приходить сюда. Глупо применять свои силы против дракона. Твоя спесь стала твоей погибелью.

Каким-то образом Караэис смог выдавить, несмотря на ужас:

— Это… это невозможно, как…

Смех Морра был словно раскат далекого грома. Багряные энергии извивались вокруг его конечностей и истекали с кончиков пальцев волнистыми каскадами пламени. Он свел ладони вместе, и между ними из ниоткуда возник крутящийся шар огня.

— Я уже давно научился повелевать гневом, создавать из него оружие, — прошептал инкуб. Когда он развел руки шире, шар огня разросся в миниатюрную звезду. — С учением Архры я впитал, как направлять гнев и придавать ему цель. Я не могу подчинить дракона, но я могу помочь ему направить свою ярость. Ты разгневал дракона, и поэтому теперь я могу направить его неистовство на тебя… и благодаря твоей жертве этот мир снова исцелится.

Морр раскрыл руки, и огненная сверхновая со стихийной мощью обрушилась вниз, на Караэиса. Чародей собрал всю свою защиту в искрящуюся полусферу противодействующей силы, которая возникла вокруг него. Барьер задрожал от удара, но выстоял. Адское пламя омыло его со всех сторон, и он затрещал, словно стекло, покрытое изморозью, превозмогая грубую и мощную атаку. На миг Караэис позволил себе надежду. Инкуб не был боевым провидцем. Хотя темного и питал бесконечный потенциал мирового духа, Караэис все еще мог победить, выждав подходящий момент для ответного удара.

Однако поток пламени не кончился, вместо этого он лишь усилился, перейдя в ревущую огненную бурю. Караэис вспотел под маской, бросая всю свою психическую силу на удержание барьера. Он чувствовал себя так, словно прижался к дверям крепости, трясущимся под натиском монстра снаружи. Чародей стал вытаскивать из мешочка руны, чтобы они помогли ему туже стянуть защитные преграды из психической энергии, и, сбиваясь, начал выстраивать вокруг себя созвездие из крохотных парящих символов. Руны сыпали искрами, пытаясь развеять опасные эфирные энергии, протекающие мимо барьера.

И все равно буря продолжала бесноваться и реветь с нисколько не меркнущей мощью. Бессвязно бормоча от отчаяния, Караэис потянулся глубже внутрь себя, за пределы своих возможностей, чтобы почерпнуть силы и выстоять. Откуда-то из глубокого запретного уголка его разума ему ответил шепот некоего присутствия, которое, как он теперь понял, всегда было с ним. В сознании стремительно вздулось нечто громадное, нечто невыразимое, древнее и сверхъестественное. Он почувствовал, что и сам искажается, чтобы вместить эту сущность, и понял, что ее прибытие уничтожит его, как ветер гасит пламя свечи. Эта идея наполнила разрушающийся разум провидца идиотской радостью.

— Караэис! Нет! — закричала Аиоса поверх яростной бури.

Мысленный крик доносился откуда-то вблизи, от знакомого источника, но подобные вещи теперь ничего не значили для Караэиса. Его разум умалился, превратившись в рассеченный надвое круг, и в нем были только необходимость поддерживать барьер и неописуемое, почти оргазмическое страстное ожидание прибытия Повелителя Перемен. Он не оглянулся, чтобы увидеть своими изменяющимися глазами, как Зловещие Мстители в сапфировой броне наводят звездометы на его спину, не почувствовал, как мономолекулярные диски, вращаясь, пробивают его мутирующую плоть, когда Аиоса приказала аспектным воинам сразить ту мерзость, в которую он превращался.

Простые физические ранения уже не могли убить Караэиса. Он стал каналом, сквозь которое проходило нечто столь грандиозное, что его нельзя было так просто остановить. И все же его смогли отвлечь внешние сигналы от рассеченных нервов и истекающих кровью сосудов, и смертные инстинкты нарушили целостность его концентрации. Психический барьер задрожал, на миг лишившись поддержки его воли. Колоссальная мощь натиска мирового духа, усиленного теперь его страхом и гневом от приближения Повелителя Перемен, нуждалась только в этом мгновенном колебании, чтобы начать преодолевать защиту Караэиса.

Психический барьер сколлапсировал, и порожденный душами огонь хлынул вниз, на Караэиса и его созвездие вращающихся рун. Гнев и жгучая ненависть излились на чародея бесконечным потопом, и он один за другим затушил и рассеял каждый из слоев обороны, которыми Караэис окутал свою душу. Прежде чем вспыхнуть и сгореть, каждая защитная руна впитала немыслимое количество психической энергии, — столько, что хватило бы уничтожить целые города и континенты — но гнев Лилеатанира невозможно было остановить, невозможно утолить. Слой за слоем, руна за руной он содрал с него защиту. И в конце концов дрожащая, пронизанная порчей душа чародея была обнажена и полностью уничтожена с триумфальным ревом, от которого содрогнулась земля.

Аиоса и ошеломленные Зловещие Мстители побежали из трясущегося зала, преследуемые дождем камней и лавы. Стены туннеля, ведущего на выход, дрожали и медленно смыкались все ближе, как будто твердо вознамерившись раздавить аспектных воинов в своих неумолимых объятьях. Аиоса гнала свой отряд вперед, и они мчались перед ней, как испуганные животные, пока не ввалились обратно в Мировой Храм.

Позади них, в ныне запечатанном глубинном зале, светящийся прилив гнева начал утихать, стекая обратно вниз по склону и постепенно тусклея. По отступающим бестелесным щупальцам проходила рябь, меняющая цвет, из багровых они медленно перешли в пурпурные и синие, а затем окрасились в чистую, здоровую зелень. Там, где стоял Караэис, теперь был только шрам на скальной породе, освещенный танцующими огнями. Ни от чародея, ни от инкуба не осталось никакого видимого следа.

В первый раз за много лун в Мировом Храме Лилеатанира настала спокойная тишина. Кланы, ждущие возле священной горы, снова увидели в ночном небе звезды и движущиеся огни, которые были кораблями, летящими на помощь.

Несмотря на предостережения Безиет, ур-гули им в туннеле не попались. Она не могла избавиться от чувства, что всех чудовищ что-то напугало, поэтому они убрались отсюда. Может быть, маленькая машина-убийца прогнала их из этих мест, но хищных троглодитов не так-то легко было устрашить. Когда они подошли ближе к вертикальной шахте, которой Харбир так отчаянно пытался избежать, она увидела более вероятную причину их бегства.

Там, откуда-то снизу, поднимались громадные, сотканные из теней ложноножки, почти нежно ощупывающие устье туннеля. Беллатонис приказал Ксагору отнести его прямо к краю, не обращая никакого внимания на то, что зловещие чернильно-черные щупальца извивались всего в нескольких метрах от них. Безиет неохотно присоединилась к ним и испытала редкий для нее приступ головокружения, когда вгляделась через край в многокилометровую бездну. Щупальца, похоже, тянулись на невероятную длину, исходя из смутной, заполненной тьмой пропасти на дне туннеля.

— Взгляните на это, — сказал Беллатонис. — Аэлиндрах, царство теней. Оно расширилось за время Разобщения, втянув в себя часть города.

— Тогда нам лучше бы идти в другую сторону! — прорычала Безиет, многозначительно подняв свой клинок-джинн.

— Нет, вовсе нет, моя дорогая леди-архонт, — невозмутимо возразил Беллатонис. — В Аэлиндрахе у меня есть друзья и связи, близкие к самим королям мандрагор. То, что вы сочли нападением, на самом деле было попыткой дотянуться до меня, вернее, до того, кого они тогда посчитали мной. Во время Разобщения царство теней предоставляет убежище для всех нас, уж поверьте мне.

— Среди мандрагор? Они выпьют нашу кровь и пустят черепа на украшения, — сказала Безиет.

— Что ж, выбирать вам, — ответил Беллатонис. — Либо вы доверитесь мне и пойдете со мной, либо пойдете дальше сами, для меня нет разницы. Вперед, Ксагор.

Развалина повернулся и бестрепетно шагнул через край, по-прежнему неся Беллатониса, вцепившегося ему в спину. Оба мгновенно исчезли из виду, легко подхваченные одним из ищущих щупалец. Безиет неуверенно помедлила, выжидая, пока не увидит их падающие тела и услышит вопли. Ничего.

— А, к чертям все это, — пробормотала про себя Безиет, осторожно отходя от провала. — Я лучше попытаю удачу с ур-гулями.

Теперь ее кабал состоял лишь из одного члена — ее самой. Двоих, если считать дух Акзириана, но она его не считала. Сек Магера обещала стать не самым плохим местом для набора рекрутов, и уж точно намного лучше, чем Аэлиндрах.

Иллитиан балансировал на краю пропасти, и в тысяче километров под его ногами алчно пылало краденое солнце Горат, голова медузы с извивающимися щупальцами из черного огня, что ожидала его падения. Неустанные атаки Аэз'ашьи шаг за шагом теснили его обратно к краю моста, и его клинок отчаянно сплетал контратаки, пытаясь удержать ее на расстоянии. Иллитиан по праву считался мастером меча, но все же она значительно превосходила его в бою, и он это знал.

Он был до сих пор жив лишь благодаря теневому полю: уже десяток раз вихрь чернильной тьмы остановил стремительный нож или отвел в сторону готовый выпотрошить удар. Аэз'ашья знала, что это только вопрос времени, прежде чем энергия поля окончательно откажет, и все, что ей нужно было делать — просто достаточно долго продолжать натиск. Иллитиан все ждал, что явятся инкубы и спасут его, но он все еще был в полном одиночестве, окутанный нерушимой паутиной из стали, которая с каждым моментом стягивалась все туже.

Иллитиан увидел что-то позади Аэз'ашьи, и это так сильно удивило его, что заставило его на мгновение забыть о защите. Аэз'ашья мгновенно отскочила на безопасное расстояние, подозревая какой-то подвох. Тогда она тоже это увидела, и ее неумолимые ножи застыли на лету.

— Что это?…

Отвратительные, яркие цвета, которые пятнали преграды с начала Разобщения, угасали. Они миг за мигом меркли и рассеивались, словно грозовые облака, уносимые свежим ветром. Далеко внизу Горат начал успокаиваться, и его огненная корона стала уменьшаться, съеживаясь до нормальных размеров.

— Да, это конец. Разобщение закончилось, — сказал Иллитиан, осторожно, бочком отходя от края моста, пока говорил. Аэз'ашья хладнокровно наблюдала за ним.

— Ты думаешь, это что-то меняет? — сказала она.

— Конечно! Это все меняет! — страстно воскликнул Иллитиан. — Очевидно, наша храбрая атака на Илмею завершилась ошеломительным успехом и положила конец угрозе. За свои усилия мы достойны высочайших похвал и наград, как ты думаешь? Хотя, естественно, это сработает, только если мы оба подтвердим эту историю перед Вектом.

Аэз'ашья на мгновение задумалась над этим и рассмеялась.

— Мне нравится твой ход мысли, Иллитиан, — злобно улыбнулась она, взмахнув кинжалами, — но я думаю, что Вект вполне достаточно воздаст мне, когда я принесу ему твою голову!

Иллитиан сделал еще один шаг назад, когда Аэз'ашья напряглась для броска. За украшенным лезвием плечом суккуба он увидел своих телохранителей-инкубов, которые с грохотом мчались к ним по мосту.

— Боюсь, вместо этого тебе придется увидеть, как он отреагирует, когда ты сообщишь о своей неудаче. Вект не очень склонен прощать такие вещи, как тебе вскоре предстоит узнать.

Аэз'ашья поймала его взгляд и услышала приближающийся топот бронированных сапог. Иллитиан с удовольствием увидел боль в ее глазах, когда она поняла, что попытка провалилась. Еще несколько ударов сердца, и уже госпожа Клинков Желания станет той, кто потеряет голову. Он был удивлен ожесточенной усмешкой, которой она его наградила.

— До следующего раза, Иллитиан, — с ехидцей сказала Аэз'ашья, — будь душкой и постарайся к тому времени стать более достойным противником, ладно?

С этими словами она повернулась и прыгнула с моста, казалось, на верную смерть в объятиях Гората.

Иллитиан знал, что это не так, и с проклятием бросился к краю, чтобы увидеть ее судьбу. Он как раз успел увидеть размытый от скорости гравилет «Яд», который вылетел из-за башни и подхватил падающий силуэт, прежде чем унестись прочь. Он все еще кивал в восхищении, когда прибыли инкубы. Архонт с недовольством отметил, что только трое из них пережили бой с гекатрикс.

— Лучше поздно, чем никогда, я полагаю, — язвительно заметил он. — Думаю, я нашел причину поспособствовать тому, чтоб Кселиан вернулась к власти над Клинками Желания. Не нравится мне их новый архонт.

Аиоса, чьи доспехи были поцарапаны и пробиты в дюжине мест, обнаружила арлекина в Мировом Храме, где тот ждал ее с улыбкой облегчения на лице. Потребовалось все ее значительное самообладание, чтобы не схватить его и трясти, пока не сломается шея.

— Что ты сделал? — угрожающе прорычала экзарх.

— Сделал? Я ничего не делал, кроме того, что объединил народы, чтобы они могли устранить угрозу для всех нас. Каждый прекрасно сыграл свою назначенную роль, и теперь угроза миновала. Я невероятно рад, что ты и твои воины выжили, и очень сожалею, если я вас чем-то попутно оскорбил.

— Ты послал Караэиса на смерть!

Пестрый скорбно нахмурился при этом обвинении, отступил назад и беспомощно развел руками.

— Нет. Он нашел гибель, которая дожидалась его уже довольно долгое время. Я просто сделал так, что его жертва послужила эльдарской расе, а не силам Хаоса. Чрезмерное тщеславие Караэиса не целиком исходило изнутри, Аиоса, и ты, конечно, наверняка это почувствовала.

Аиоса мрачно покачала головой, прежде чем сделать паузу и припомнить. Она действительно испытывала напряжение, чувство, что чародей переступал границы и, не думая, пренебрегал традициями. Она неоднократно списывала это на его молодость и высокомерие, но это было очень правдоподобно.

— А инкуб? — помедлив, спросила она. — Он пытался убить дракона-духа, это невыполнимая задача. Ты сказал ему, что он добьется успеха?

— Я никогда не лгал ему, если это то, что ты имеешь в виду. Он добровольно взял на себя эту задачу, ради своей чести и города, который его принял. Морр знал, что если пойдет туда, то не вернется, и именно это я называю храбростью независимо от того, откуда он был родом. Его следует оплакивать, а не поносить.

— Он создал эту ситуацию, — решительно сказала Аиоса. — Он привел комморритов, которые осквернили святилище, и они сами навлекли на себя погибель.

— Морр был оружием в руках других, — устало сказал Пестрый. — Он не более виновен, чем пистолет может быть виновным в убийстве… Могу ли я открыть тебе фундаментальную истину, Аиоса?

Гордая маска экзарха едва заметно склонилась, и Пестрый снова поразился тому, насколько похожей на Морра она выглядела в тот момент.

— Когда я стал достаточно стар — а я очень, очень стар, несмотря на мой молодой облик — наступил момент, когда я начал спрашивать себя, скольких жизней на самом деле стоит какое-то различие в философии. Достигнув этого момента и задав себе этот вопрос, я начал размышлять над тем, кому же на самом деле приносят выгоду все эти смерти и разрушения, которые обрушиваются на нашу разрозненную расу.

Невысокий арлекин посмотрел снизу вверх в жесткие кристаллические глаза экзарха в поисках отблеска понимания. Он его не нашел.

ЭПИЛОГ

И вот я стою, раскрытый, в конце моего рассказа. Я, именуемый Пестрый, и музыкант, и дирижер. Было бы ложно утверждать, что я предвидел все результаты, но было бы справедливо сказать, что мои предсказания оказались скорее верными, чем нет.

Вот к чему все сводится — к великой космической шутке. Все, что мы делаем, это боремся сами с собой. Материальное существование, с которым мы считаемся, на которое полагаемся и в которое верим, иллюзорно, оно только создает впечатление прочности, когда на самом деле во Вселенной нет ничего более хрупкого и недолговечного. Оно появляется из ничего и уходит в ничто, и только душа остается.

И вы видите, что это действительно ключевой элемент: бессмертные души, несомые течением по бесконечному морю эпох, вечно воюют сами с собой, и их ведут страсти, настолько мощные, настолько главенствующие над ними, что они стали сущностями, которые мы привыкли называть богами. Эти бедные души едва ли знают, что их собственная вера придает форму тому, что их угнетает, и что, борясь с этим, они лишь придают ему свои силы. Бедные, заблудшие, бессмертные души; они могут быть сокрушены, могут быть поглощены, могут быть порабощены, могут быть совращены, но они никогда не будут полностью уничтожены.

И души всегда могут возродиться.

Глава первая Мертвецы в пустоте

Они собрались по безмолвному зову. Они шли, легко проходя сквозь пряжу реальности, к темному месту, к спутанному клубку негативности и разложения в многомерном кружеве Паутины. Они скользили по ее нитям, словно пауки, почуявшие гудение диссонанса, что расходится по их дому. Их целью был корабль длиной во много километров, который падал сквозь пустоту, будто умирающая туша громадного левиафана.

Первым прибыл Ашантурус, как и подобало предводителю труппы, Высшему Аватару и Королю-Солнцу. Немногие из живущих могли сравниться с ним в знании Паутины. Несмотря на ее плачевное состояние в сравнении с временами древности, Ашантурус столь хорошо понимал бесконечное множество маршрутов, перекрестков и сквозных путей Паутины, что мог добраться до своей цели быстро и легко.

Ашантурус переместился в это темное место через портал и немедленно подвергся атаке. Отовсюду из теней вокруг, пошатываясь, выбрались сломанные автоматы и бросились, чтобы смять и выдавить из него жизнь. Он сразу же понял, что эти существа на длинных конечностях когда-то были благородными мертвецами этого мира, что их вместилища взломаны, а души необратимо осквернены Той, что Жаждет. Эта перемена уже отметила их некогда гладкие панцири шипами и чешуей, словно неживая психокость, из которой состояли их тела, жаждала возродиться в облике исчадия Хаоса. Все они были заражены безумием.

Ашантурус танцевал гибельную павану с искаженными мертвецами, отскакивая и уворачиваясь от их хлещущих лезвий и сокрушающих конечностей. Он не поднимал на них оружия и, с неизменной ухмылкой маски на лице, постепенно обращал их ужасающую мощь против них самих. Небрежными шагами он миновал клинок за клинком, сцепив руки за спиной, и с легкостью избегал сжимающихся когтей, заходя за спины своим шатающимся врагам. Одна за другой совращенные оболочки начали разбивать друг друга на части в неуклюжих попытках уничтожить врага.

Через несколько мгновений прибыл Ло'тос и застал Ашантуруса в разгар его упражнений. Будучи Мастером-мимом и фокусником труппы, Ло'тос знал свое место и без промедления начал собственное представление, основываясь на игре Ашантуруса. Начал он с того, что стал по-обезьяньи подражать движениям Короля-Солнце, шагая след в след с лидером труппы. Следуя за ним клоунской тенью, Ло'тос едва избегал стремительных конечностей-клинков, от которых Ашантурус уходил без всяких усилий. Ло'тос с притворным ужасом прыгал от одной мертвой машины к другой, прежде чем метнуться обратно и снова идти по стопам Ашантуруса. Вскоре он порхал вокруг своего предводителя и короля, словно в беспомощной мольбе, пока тот не заставил последний из автоматов напороться на обломки его сородичей.

Ло'тос выпрямился и замысловато поклонился Ашантурусу, который ответил тем же жестом, хотя его поклон и не был столь глубок. Двое на миг замерли в этой позе, чтобы обозначить конец представления. Ашантурус выглядел блистательно, облаченный в великолепный алый костюм и отделанную золотом маску. Он резко контрастировал с Ло'тосом, лицо которого постоянно изменялось, а сухощавое тело казалось скрытым в тени.

— Это было неподобающе, Ло'тос, — укорил его Ашантурус глубоким, медоточивым голосом. — То, что здесь произошло, взывает скорее к трагедии, нежели к комедии.

Маска Ло'тоса мгновенно завихрилась и стала карикатурой на плачущее эльдарское лицо, чаще всего символизирующее лунную богиню Ишу. Фокусник вновь низко поклонился Ашантурусу и стал самим воплощением раскаяния.

— Трагедия, случившаяся здесь, сотворена не Ло'тосом, — сказал другой голос, на сей раз столь же прохладный и текучий, как звездный свет, танцующий на глубоких водах. — Ты должен даровать ему прощение, мой король шутов.

Ашантурус повернул ухмыляющуюся маску к новоприбывшей и безразлично пошевелил рукой в сторону Ло'тоса.

— Сей же миг я прощаю его, моя таинственная королева, ибо рад я, что ты вовремя явилась в это место, погруженное во мрак.

Цилия, Королева-Луна и Провидец Теней их труппы, вышла из портала, по-прежнему скрытая плащом и капюшоном. Ее маска представляла собой зеркальный овал, скрывающий лицо, а за спиной, словно ветвистые рога, расходились трубки крейданна, устройства для метания снарядов.

— Я чувствую, что здесь было сотворено великое зло, и сотворено слишком быстро, чтобы эти воины-призраки успели вмешаться и защитить свой дом, — печально проговорила Цилия. — Боюсь, что именно эта неудача привела их к безумию.

Когда она, ступая с бесконечной грацией, легко прошла вперед, стало видно, что за ней следовала угрожающая тень, закованная в броню фигура, все снаряжение которой было изукрашено костями и символами смерти. Этот арлекин носил маску в виде ухмыляющегося черепа и был известен как Храдхири Ра, маргроах труппы, иначе называемый Шут Смерти. В руках он держал тонкую, покрытую желобками пушку, столь же длинную, сколь высок был его рост. Храдхири Ра огляделся, озирая разбросанные повсюду останки призрачных стражей, и выразительно перевел взгляд на Ашантуруса.

— Достаточно тяжко быть призванным куда-то без объяснений, — прошептал Храдхири Ра голосом, от которого по позвоночнику слушателя словно пробегали ледяные пальцы. — И все ж неприятнее прибыть и обнаружить, что дело уже сделано.

— Причина, по которой наш странствующий друг призвал нас, больше, чем одно лишь это искажение, — возразила Цилия. — Я чувствую, что эти несчастные разбитые сосуды — лишь начало той скорби, что мы еще откроем в этом месте. Послушайте — чего вы здесь не слышите?

Все четверо подняли головы, прислушиваясь, и через миг снова смотрели друг на друга.

— Бесконечный цикл абсолютно безмолвен, — сказал Ашантурус.

— Духи мертвых снова немы, — согласился Храдхири Ра своим загробным шепотом. Ло'тос ссутулил плечи и скрестил руки на груди, но сохранил молчание.

— Этот искусственный мир омертвел и истлевает без защиты духов предков, — сказала Цилия. — Самое меньшее, что мы можем сделать — обезопасить его врата, прежде чем его яд просочится наружу, в Паутину.

— Тогда возьмемся же за дело, — решительно заключил Ашантурус и хлопнул в ладоши. По одному и по двое из теней легким шагом выходили другие члены труппы, которые беззвучно явились к своему господину и госпоже, пока те разговаривали. По большей части это были крадущиеся мимы или проворные актеры, но среди них виднелось и немного младших Шутов Смерти и Провидцев Теней. В целом их было не более двух дюжин, но для эльдаров-арлекинов это был необычно мощный Маскарад.

Ашантурус разослал их во все стороны, чтобы запереть паутинные порталы искусственного мира и разыскать выживших, хотя он почти не надеялся, что удастся найти кого-то целым и в здравом уме.

Члены труппы уже тысячу раз повидали подобные, но все же несколько отличающиеся от этого корабля места. Изгибающиеся стены коридоров и овальные дверные проемы, гладкие спиральные пандусы и открытые купола, в которых росли леса, — все это было хорошо знакомо тому, кто хоть раз бывал на борту эльдарского искусственного мира. Но на этом мире золотые огни в куполах угасли, гладкие стены были разрушены, а двери расколоты в щепы. Некая сила явилась на этот искусственный мир и атаковала его с немыслимой яростью.

С течением тысячелетий и без того конечное число искусственных миров неуклонно и трагически снижалось: с них взимали дань как внутренняя вражда, так и внешние враги, а порой они просто исчезали. Любой из потерянных миров-кораблей всегда оплакивался, его гибель расследовалась, и, если того требовали обстоятельства, за нее мстили.

Искусственные миры странствовали по великому колесу галактики с самого Падения. Каждый из них хранил в себе сообщество эльдаров, которым хватило дальновидности, чтобы избежать неописуемой катастрофы, поглотившей подавляющее большинство их расы. Гигантские корабли были странами, крепостями, жилищами, парками и сохраняющими жизнь ковчегами, и каждый из них был живым существом в той же мере, что и творением техники и инженерной мысли. Значительная часть структуры, лежащей в основании искусственного мира, выращивалась и обретала форму благодаря удивительным психоформирующим умениям его обитателей.

Безмолвный зов, который собрал труппу в этом месте, манил их все дальше в глубины искусственного мира. Свет и тепло постепенно исчезали по мере продвижения в центр его медленно падающего остова. Потом и гравитация стала все больше ослабевать. Теперь, вместо того, чтоб шагать, члены труппы вынуждены были отталкиваться от перекладин и опор, прыгая среди парящих в воздухе обломков. Они легко перескакивали через пространства, где верх и низ утратили все значение, потолки стали полами, а коридоры — вертикальными шахтами. В этих запутанных пространствах труппа и встретила первые настоящие ловушки, оставленные теми, кто атаковал искусственный мир.

Ло'тос взялся за свою естественную роль и устремился вперед, выискивая потенциальные сцены выступлений. Когда он проник за изгиб одного коридора, его внимание привлекла крошечная беззвучная вспышка впереди. Невинно выглядящий комок обломков и мусора покатился в сторону фокусника, раскрываясь подобно цветку по мере того, как он набирал скорость. Ло'тос мгновенно распознал угрозу. Он отреагировал быстрее мысли, метнувшись в сторону и забившись в узкую трубу лишь едва шире его плеч. Ком мелькнул мимо его укрытия смертоносным размытым пятном, и спрятанная внутри него невидимая масса моноволоконных нитей рассекала все, к чему прикасалась, отделяя молекулы от молекул.

В дюжине шагов позади Ашантурус, Храдхири Ра и Цилия увидели, как фокусник отпрыгнул в сторону, лишь за несколько секунд до того, как мимо пролетел крутящийся ураган обломков. Когда тот долетел до них, он уже удвоился в размере, так как режущие мономолекулярные нити постоянно добавляли ему массы, вырывая куски из стен, пола и потолка. Цилия инстинктивно защитилась, вскинув руки и призвав сферу из психической силы, оградившую всех троих. Энергия рассеяла летящую массу так же легко, как нос корабля рассекает волны. Моноволоконную паутину разбросало по сторонам, где она усеяла стены коридора острыми как бритва петлями и остановилась, растратив всю инерцию до конца.

Трагическая маска фокусника осторожно выглянула из трубы, как только он удостоверился, что опасность миновала. В ответ на него уставилось лицо-череп Храдхири Ра. Ашантурус был занят тем, что сообщал о новом открытии другим членам труппы и предупреждал, чтобы они вели себя еще более осторожно.

— Мы думали, что потеряли тебя, — прошептал Шут Смерти. — Выбирайся из этой дыры, пока наши критики не стали еще более язвительными.

— Как это сделали, Храдхири? — спросила Цилия, и легкая модуляция в ее голосе заставила Шута Смерти прерваться, повернуться и с удивлением взглянуть на зеркальный овал ее маски. Он мог поклясться, что голос Провидицы Теней звучал так, будто она нервничала.

— Было бы достаточно простого сенсора, реагирующего на движение, и взрывчатого заряда, — прошептал Шут Смерти. — Любой мон-ки мог бы прийти к такой мысли, но моноволоконная паутина — эльдарское оружие.

Цилия кивнула, ее капюшон опустился, покрывая тенью гладкие изгибы лица. Ашантурус перевел взгляд на них обоих. Ухмыляющаяся, отделанная золотом маска предводителя труппы в темноте казалась зловещей и погруженной в раздумья.

— Само по себе моноволокно еще ничего не значит: у нас самих его достаточно, чтобы соткать из него звездолет, — резко сказал руководитель труппы.

— Именно так, — прошептал Храдхири Ра. — Но кто еще им владеет? Варп-пауки? Отступники? Кабалиты? Список краток, и в нем — наша первая улика, указывающая на то, кто ответственен за эту трагедию.

Ло'тос, в свою очередь, только пожал плечами и размыл лик своей маски, проявив на нем крутящуюся массу обломков, которая неслась на него. И так, вооруженный образом своего врага вместо лица, фокусник начал еще более осторожно красться вперед, опираясь на ладони и пальцы ног, словно паук с четырьмя лапками.

Следующая ловушка отличалась от предыдущей: это был улей микроскопических машин, запрограммированных, чтобы срезать плоть и ободрать кости любого живого существа, которое они почуяли бы поблизости. Ло'тос издалека засек почти беззвучное гудение машинного гнезда и выследил его, прикрывшись вуалью психической тени. Когда круглый улей был обнаружен, визжащая пушка Храдхири положила конец и ему, и его обитателям, пока те не успели причинить какой-либо вред.

Ашантурус получал все новые доклады от других трупп, движущихся по искусственному миру. Они нашли и обезвредили другие ловушки. Их распределение казалось случайным, а устройство варьировалось, но все они отличались особенно жестоким коварством, которое предводитель труппы нашел весьма и весьма знакомым. Этот искусственный мир был мал, лишь чуть больше города, в то время как величайшие из миров-кораблей имели размеры континентов. И все же он обладал слишком большой площадью, чтобы можно было осмотреть ее всю, имея лишь горстку арлекинов. К тому же на чашу весов возлагался риск потерь, что делало задачу невыполнимой. С сожалением Ашантурус приказал труппам прекратить бесплодные поиски выживших и сконцентрироваться на том, чтобы закрыть паутинные порталы искусственного мира.

— Значит, он действительно потерян? — спросила Цилия.

— Я не могу рисковать нашими жизнями, разыскивая выживших, которых, возможно, не существует, — с тяжестью в голосе сказал Ашантурус.

— Они есть, я чувствую это, — сдержанно ответила Цилия. — Но я боюсь, что нам уже не под силу их спасти.

Добравшись до самых глубоких залов искусственного мира, они наконец встретили его уцелевших обитателей. Лишенные защиты, которую давали психические печати, встроенные в их родной мир-корабль, они были искажены пагубным влиянием Той, что Жаждет, и превратились в гибких змееподобных существ. В них едва можно было узнать эльдаров: это были стенающие, непропорциональные создания, которые стремительно деградировали до уровня примитивных мутантов. Чудовища отвлеклись от охоты друг на друга и с радостью устремились к новым товарищам по играм, вытянув когти и вывалив языки.

Ло'тос немедленно заметался перед ними, отвлекая, превратившись в мелькающую тень, которая раздулась в устрашающую грозовую тучу, а потом исчезла, испарилась в ничто на глазах у врагов. Пускатель-крейданн Цилии выплюнул веер ярких искр, которые с воем промчались сквозь воздух и приземлились в гуще проклятых созданий, испуская облака цветного дыма. Галлюциногенный газ, содержащийся в дыме, и психическое плетение Провидицы Теней обратили толпу мутантов в ничего не понимающую массу дергающихся конечностей. Шатаясь, смеясь, заплетаясь и плача, бывшие эльдары терзали когтями друг друга и самих себя.

Храдхири Ра с мрачной целеустремленностью выступил вперед, навел визжащую пушку и посмотрел на Ашантуруса, ожидая приказа начать жатву. Руководитель труппы долгие секунды вглядывался в орду врагов, которая катилась на него, по-прежнему воя и отмахиваясь от незримых мучителей. Толпа мутантов слепо неслась вперед, становясь все ближе, и все же Ашантурусу как будто не было до них дела — был ли он зачарован или полон ужаса перед ними, взгляд ухмыляющейся маски казался полным безразличия.

— Ты собираешься ждать, пока не сможешь пожать им руки? — с досадой прохрипел Храдхири Ра. Ближайшие враги уже почти задевали конец его пушки. Наконец, Ашантурус едва заметно кивнул Шуту Смерти, и его орудие затянуло песнь смерти.

Как и пускатель, эта пушка была оружием, характерным лишь для эльдаров-арлекинов. В то время как более распространенные виды эльдарского вооружения мечут вращающиеся диски с мономолекулярным краем, что рассекают жертв на части, визжащая пушка заряжена модифицированными дисками, несущими в себе дозу ядовитой кислоты. Кислота эта исключительно активна, и, смешавшись с телесными жидкостями, которые наличествуют в большинстве живых существ, создает взрывную реакцию впечатляющей мощи. Поэтому визжащая пушка называется так не только из-за звука при стрельбе, но и из-за воплей, которые издают ее жертвы в краткий миг перед тем, как взорваться кровавым облаком.

Храдхири Ра наступал на мутантов, элегантно поводя стволом пушки влево и вправо. Выстрелы выбивали уверенный ритм, и красный туман заполнил воздух, когда несчастные выжившие стали один за другим разлетаться на куски. Длинный плащ и украшенные костями доспехи Шута Смерти вскоре стали скользкими от крови, но он продолжал свой безжалостный натиск. Мутанты уже были дезориентированы галлюциногеном Цилии, запутаны фокусами Ло'тоса, но даже сквозь пелену безумия они видели рядом с собой окровавленного сеятеля смерти, и это для них оказалось уже слишком. Выжившие дрогнули и попытались сбежать, карабкаясь по стенам и уползая к дверям под низкой гравитацией.

Но им не суждено было спастись. Храдхири Ра повернул пушку к тем, что были ближе всего к выходам, и перед распадающейся массой змееподобных существ взметнулись новые алые фонтаны. Мутанты толпились, шатались и метались туда-сюда, бессвязно бормоча от ужаса. Шут Смерти продолжал наступать. Снаряд за снарядом врезались в стаю, поднимая какофонию предсмертных воплей. Но Храдхири Ра подошел слишком близко. То ли случайно, то ли вдохновившись отчаянием, немногие оставшиеся мутанты повернулись и набросились на Шута Смерти, пытаясь повергнуть своего злейшего врага.

Храдхири Ра внезапно обнаружил себя под атакой со всех сторон и уже не мог воспользоваться своей пушкой с наилучшим эффектом. Ашантурус, Цилия и Ло'тос в тот же миг кинулись на помощь, но было уже слишком поздно. Шут Смерти полностью скрылся под массой извивающихся кольчатых тел. Мелькали когти, щелкали клыки, и в миг ужасной кульминации брызнул яркий багряный поток. Ашантурус пробормотал проклятье и уже собрался ворваться в толпу, как вдруг чудовищ разметал еще один кровавый взрыв в самой ее середине. Куски костей и внутренностей осыпали тесно сплетшиеся тела подобно шрапнели, разрывая их на части.

— Храдхири! — не в силах поверить, крикнула Цилия в распухающее облако кровавого тумана. В нем ничто не шевелилось.

Ло'тос отвел взгляд и начал медленно аплодировать. Глухие хлопки его затянутых в перчатки рук на секунду оказались единственным звуком в тишине. Ашантурус и Цилия уставились на Мастера-мима, недоверчиво склонив свои маски — они были удивлены его реакцией на гибель товарища. Ло'тос сделал извиняющийся жест.

— Я ожидал от вас лучшей реакции, — прошептал Храдхири Ра за их спинами. — Неужто вы собираетесь и впредь ужасаться всякий раз, когда я побеждаю смерть?

Они оглянулись и увидели Шута Смерти, появившегося из теней. Он небрежно обошел изумленных Высшего Аватара и Провидицу Теней, направляясь к груде змееподобных трупов, оставшихся от последних мутантов. Он вытащил пушку из кровавого кратера в центре кучи и отряхнул ее от ошметков.

— Как ты спасся от них? — спросил Ашантурус.

Храдхири Ра равнодушно опер свое орудие прикладом на бедро.

— Маргроаху ведомы секреты неожиданного спасения, но зритель должен разгадать их сам, — сухо прошептал он.

— Столь много и все же так мало, — проговорила Цилия, глядя на убитых. — Даже такой небольшой искусственный мир, как этот, все же был бы домом для многих тысяч душ, но я чувствую, что теперь, когда они погибли, здесь больше никого не осталось.

— Покинули они сей бренный мир, — сардонически добавил Храдхири Ра, чем заработал резкий взгляд от Ашантуруса, а Ло'тос в ответ издал тихий звук, как будто его подташнивало.

В конце концов предводители труппы вышли на просторный проспект, который плавными изгибами поднимался к широкой арке. Некогда пространство за аркой оберегали от вторжения внушительные ворота, но теперь их обломки лежали на ступенях, словно кучи опавших листьев.

Ло'тос припал к земле, чтобы обследовать их останки, и пошевелил длиннопалой рукой почерневшие осколки. Он поднял один кусок и раскрошил его меж двумя пальцами. Его намек был ясен: какая бы сила не ударила по вратам, она имела энтропическую природу и атаковала связи между частицами, сделав материальную основу структуры не более прочной, чем гнилая древесина.

Ворота были уничтожены высокими технологиями, и это служило еще одним доказательством — если таковое еще требовалось — что в эту глубочайшую святая святых могли прорваться только эльдары или их злейшие враги из эпохи легенд.

За аркой находился купол кристальных провидцев. Обычно психически проводимая призрачная кость бесконечного цикла позволяла душам мертвых жителей искусственного мира бродить по всему своему бывшему дому. Призрачные конструкции-воины даже предоставляли физическое воплощение для тех, кто хотел перемещаться за его пределами. Однако в большинстве своем души хотели лишь остаться в бесконечном цикле и, как правило, их сильнее всего тянуло к куполу кристальных провидцев.

Эльдары, посвятившие часть своей долгой жизни пути провидца, приходили в купол, чтобы наконец сбросить с себя мантию смертности, постепенно входя в бесконечный цикл. В куполе их атрофирующиеся тела медленно трансформировались в психоактивный кристалл, который за бессчетные тысячелетия мало-помалу разрастался в фантастические древовидные структуры, напрямую связанные с циклом. Это место должно было находиться в самом бьющемся сердце бесконечного цикла искусственного мира. Это должно было быть место, где мудрость и знания предков поистине пульсируют в воздухе, куда многие поколения собирались все до единого умершие обитатели мира, чтобы стены и сигилы вечно оберегали их от Той, что Жаждет. Но вместо этого наделенные психическим чутьем арлекины ощущали, что купол мертв и пуст.

Купол был частично заполнен низкими барханами переливчатого песка, в воздухе витали сверкающие нити — свет отражался от дрейфующих кристаллических пылинок. Безмолвный зов притянул арлекинов к этому месту, но, судя по всему, они прибыли слишком поздно, чтобы спасти его.

— Уничтожен, полностью разорен, — сказал Ашантурус голосом, дрожащим от холодной ярости. — Взгляните, все камни душ похищены… или разбиты.

Они посмотрели и увидели, что сказанное Высшим Аватаром было правдой. Изогнутые стены купола демонстрировали тысячи пустых щербин там, где раньше были камни духа, вплетенные в бесконечный цикл. Каждый житель искусственного мира носил подобный талисман, который спасал его в случае гибели. Камень становился безопасным пристанищем для его души, пока его не относили сюда, чтобы внедрить в вечный цикл. И так на протяжении тысячелетий внутренняя часть купола покрывалась растущим созвездием искрящихся камней духа.

— Должно быть, сюда вторглись прислужники Великого Врага, — неуверенно прошептал Храдхири Ра, — но я не понимаю, как стражники могли это допустить. Они бы воззвали к Каэла Менша Кхейну и отбросили захватчиков, или послали бы за помощью к другим искусственным мирам, или, может, даже бросили бы свой мир и сбежали. Я не вижу признаков того, что они попытались сделать хотя бы что-то из этого.

Ло'тос опустился наземь и сжался в плотный комок, обхватив руками колени. Его вращающаяся фрактальная маска уставилась на разбитые останки целого народа. Народа этого искусственного мира, который пережил Падение и все, что последовало за ним, только чтобы его история окончилась здесь. И хотя в свое время он был свидетелем даже больших злодеяний, чем это, мастер-мим все же невольно содрогнулся.

— Цилия, — отрывисто позвал Ашантурус. — Ты можешь открыть, что произошло в этих стенах. Твое колдовское зрение покажет события прошлого. Взгляни же, взгляни и узнай, кто повинен в этом осквернении.

Цилия помедлила.

— Подобное деяние небезопасно, мой Король-Солнце. Если здесь побывал высший демон, он почует меня в тот же миг, как я увижу его. И тогда, быть может, меня не спасет даже защита Смеющегося Бога. Ни пространство, ни время не смогут остановить эту сущность, если она ощутит вкус моей души…

Голос провидицы теней, словно извиняясь, постепенно сошел на нет под взглядом Ашантуруса. Она не хотела окончательно отказывать Высшему Аватару, но знала, что ощущаемая ею опасность действительно реальна. Акты насилия и мерзости всегда оставляли свой след на местах в материальной вселенной и подводили их все ближе к истинному Хаосу. Обитатели Хаоса, могущественные создания, которые существовали в его бесконечной среде, могли проявляться за пределами своей реальности, и для этого им порой нужна была не более чем зацепка: слово, символ, а иногда всего лишь мысль.

Ло'тос бросил взгляд в сторону, и его маска резко изменилась. Из летящих обломков она превратилась в стилизованное улыбающееся лицо, чаще всего ассоциируемое с Цегорахом, Смеющимся Богом. Мастер-мим коротко кивнул в знак приветствия.

— Я могу избавить тебя от этого ненужного риска, — сказал новый голос. — Ты ничего бы не нашла.

Храдхири Ра резко развернулся и поднял пушку, в мгновение ока нацелив ее на новоприбывшего. Изящная фигура, попавшая под прицел Шута Смерти, подняла руки, изображая сдачу.

— Чтобы скрыть сцену преступления, использовались психические крикуны, — жизнерадостно объяснил новый гость. — Кто бы это ни сотворил, он тщательно постарался не оставить никаких легкодоступных свидетельств своих деяний.

— Пестрый, — фыркнул Храдхири Ра и снова поднял пушку дулом вверх.

Гость был строен, невысок и одет в архаичный костюм, который на первый взгляд казался серым. Более пристальное изучение говорило, что его ткань составлена из крошечных перемежающихся ромбов черного и белого цвета, бесконечно повторяющих друг друга. В отличие от арлекинов в масках, закрывающих все лицо, новоприбывший носил домино — полумаску, прикрывающую только верхнюю половину лица. На нижней, открытой половине виднелись полные красные губы и чрезмерно подвижный рот, который в настоящий момент сиял дружелюбной улыбкой.

— Это действительно я, все тот же самый Пестрый, о мой костлявый друг. Я очень рад всех вас встретить. Я думал, вы сюда никогда не доберетесь, хотя, разумеется, всячески надеялся на противоположное.

— Избавь меня от своих заверений в дружбе и доброжелательности, порождение Хаоса, — холодно произнес Ашантурус. — Ответь, чем ты оправдываешь свое присутствие здесь, и по какому праву ты призываешь Маскарад присоединиться к твоим вечным скитаниям?

Пестрый низко поклонился, выглядя глубоко смущенным.

— Прости своего заблудшего слугу, мой благородный король, я желал лишь озарить этот темный миг теплым даром смеха. Я призвал Маскарад по праву самопожертвования, как тот, кто завещан погибели нашего народа и стоит на лезвии бритвы между апофеозом и уничтожением. Желаешь ли взглянуть на мою верительную грамоту?

Пестрый поднял одну руку к маске-домино, словно намереваясь снять ее, но Ашантурус покачал головой.

— Не надо, шут, я вижу, что Цегорах прикоснулся к тебе. Зачем еще ты бы осмелился на такое, кроме как по наущению Смеющегося Бога — если только теперь ты не служишь иной сущности, и именно она движет твоими желаниями?

Пестрый покачал головой и опустил руку.

— Если бы это произошло, то вам бы это сразу стало очевидно. Начать хотя бы с того, что и вашим собственным душам рядом со мной было бы небезопасно. Ну что, все согласны, что я — тот, кем себя называю, и не больший шут или подменыш, чем обычно?

Ашантурус властно вздернул подбородок.

— Воистину, — сказал Высший Аватар, — хотя ты не слуга мне, ни заблудший, ни какой-либо иной, и не должен объявлять себя таковым даже в шутку.

— Принимаю к сведению, — Пестрый снова поклонился, почти зарывшись носом в кристаллическую пыль, и остался в таком положении. — Я ниже, чем червь, и никому не слуга, кроме моего собственного убогого чувства вкуса — плюс нашего общего божества, покровителя и благодетеля — и нашего общего заклятого врага, рока нашего народа…

— Достаточно, Ашантурус! — воскликнула Цилия. — У Пестрого для нас наверняка есть скверные новости. Вели ему рассказать их и прекрати свою игру!

На этот раз пришел черед Ашантуруса выглядеть смущенным: он даже слегка дернулся от этого горячего всплеска эмоций. Но все же он быстро пришел в себя и царственным жестом повелел Пестрому встать.

— Говори же, плут, расскажи нам о том, что здесь случилось, — несколько угрюмо произнес Ашантурус.

— Умираю от предвкушения, — с иронией прошептал Храдхири Ра. Пестрый сверкнул в его сторону быстрой улыбкой, одобряя шутку.

— Как вы, несомненно, и предполагали, жители искусственного мира подверглись атаке и были быстро разбиты. В своих странствиях я побывал на многих, многих искусственных мирах, но этот был для меня нов. Я обнаружил его примерно в том же состоянии, в каком вы видите его сейчас.

— Мы не подозревали тебя в этих разрушениях, если вдруг ты сомневался, — сухо прошептал Храдхири Ра.

— Что хорошо, но вы были правы, если решили, что это произошло недавно. Не так уж много времени прошло с тех пор, как это место было разорено. Судя по количеству камней духа, которые здесь находились, — Пестрый повел вокруг рукой, охватив весь купол, покрытый пустыми ячейками, — я думаю, что этот мир довольно долго был затерян в варпе, и большая часть его обитателей уже ушла в бесконечный цикл, когда он вышел оттуда.

— Тогда кто напал на него, и зачем? — потребовал ответа Ашантурус, вернувший часть прежнего величия. — Они не могли представлять никакой угрозы.

— О да, в этом-то и есть загвоздка. Судя по тому, что я увидел, они заперли все порталы в Паутину. Они, должно быть, даже не знали, что есть и другие выжившие в Падении, и опасались вторжения демонов или чего-то подобного — надо сказать, не без причины. Как бы то ни было, они сами себя замуровали, и никто не знал об их существовании. Я даже не смог найти никаких указаний на название этого искусственного мира.

— Как же ты тогда его нашел, Пестрый? — мягко спросила Цилия.

— Ну как же, следуя за собственным носом, ваше величество, как я всегда делаю, — ответил Пестрый, демонстративно постучав по упомянутой части тела пальцем. — Я буквально наткнулся на него и вскоре осознал… что ж, я понял то, что теперь вам всем очевидно. Простите, что не встретил вас у портала, но я почувствовал, что вам надо пройти дальше вглубь, чтобы самим все увидеть перед тем, как принимать решения.

— Не отвлекайся, шут, твоя ненужная болтовня начинает оскорблять мой слух, — мрачно проговорил Ашантурус. — Кто совершил нападение? Какова была их цель?

— Я приближаюсь к этому так быстро, как могу, ваше величество, это не так-то просто объяснить и, на самом деле, я не имею на руках все факты. Однако, из тех, что у меня есть, я могу заключить, что…

Ашантурус прижал ладони к своей маске, демонстрируя досаду, а затем ткнул пальцем в сторону Пестрого и воскликнул громовым голосом:

— Кто. Это. Сделал? Отвечай!

Пестрый застыл и замолчал, повесив голову от стыда.

— Этого я не знаю, — нехотя признался он.

Храдхири Ра издал угрюмый смешок. Ашантурус вскинул руки и величаво удалился, с каждым шагом поднимая радужные облака пыли. Через миг вперед вышла Цилия, из-под капюшона которой виднелся узкий край зеркальной маски, похожий на восходящую луну.

— Что ты можешь поведать нам, Пестрый? — кротко спросила она. — Ашантурус не приказал тебе остановиться.

Пестрый улыбнулся и продолжил, как будто его не прерывали.

— Из тех немногих фактов, которые я выяснил, я могу заключить, что выжившие обитатели мира, по причинам, которые мы никогда не узнаем, на самом деле открыли несколько порталов в Паутину. Они, должно быть, отчаялись, раз сделали это, проведя столь много тысячелетий одни, во тьме, или же, может быть, у них были другие, неизвестные нам причины.

Ашантурус стоял поодаль остальных, но его осанка и то, как он держал голову, говорили о том, что он слушает, хотя и невольно. Пестрый продолжал болтать, слова истекали из него сплошным журчащим потоком.

— И вот они распечатали порталы, и внутрь не ворвались стаи демонов, и тогда они, наверное, подумали, что жизнь для них продолжается, несмотря ни на что. В тот момент они должны были быть счастливы, и еще счастливее они стали, когда обнаружили, что их собственная раса, раса эльдаров, пережила Падение. Понимаете, их кто-то нашел, и довольно-таки вскоре после того, как они открыли свой искусственный мир. Как бы быстро я не добрался сюда, этот кто-то был на порядок быстрее. Они, скорее всего, наблюдали за порталом, не открывавшимся уже тысячи лет, и ждали, когда тот откроется, так что прибыли сюда… первыми. Мне же не надо говорить вам, кто это, по моему мнению, был, нет?

— Да! — с досадой выкрикнули Цилия и Храдхири Ра одновременно. Пестрый глубоко вздохнул, видимо, не желая никого обвинять и все же не в силах отрицать то, что увидел собственными глазами.

— Я думаю, у них побывали гости из Комморры, — через миг сказал он. — Первым их нашел кто-то из вечного города.

— Очевидно, именно на эту мысль нас и подталкивают, — пренебрежительно бросил через плечо Ашантурус. — Об этом говорят оставленные ими типичные ловушки.

— Я тоже так сначала думал, — пожал плечами Пестрый. — Слишком очевидно, но потом я снова призадумался и спросил себя, зачем отступникам или жителям искусственных миров тратить время на подобный поступок? Оглянитесь… из этого места выдрали все камни духа и призрачную кость. Искусственные миры никогда бы их не забрали, для них даже помыслы о чем-то подобном — чернейшее из всех возможных преступлений. Большинство отступников не настолько ценят их и не опускаются так низко, чтоб их похищать. Нет, только в Комморре за такие вещи, как плененные души и краденая психокость, дают столь высокую плату кровью, что кабалы готовы совершить практически любое злодеяние, чтобы заполучить их.

— Ничто из этого не меняет того, что сказал Ашантурус, — вздохнула Цилия. — Какой-то совет провидцев мог бы прийти к выводу, что организация этого надругательства заставит искусственные миры объединиться и атаковать Комморру. Один-единственный отступник, затаивший злобу, мог бы сотворить все это, как чудовищную месть за какую-то позабытую обиду…

— Да, всему этому я отвечаю — да! — с восторгом пропел Пестрый. — Я бы с куда большей охотой увидел в этом какой-то гнусный заговор, чем деяния комморритского кабала, который делает то, что для него естественно. Это просто слишком тоскливо и печально. Я просто ответил на ваш вопрос так, как я сам думаю. Может быть, с вашей помощью удастся доказать, что я не прав, хм?

Над сценой повисло молчание. Ло'тос продолжал сидеть на корточках, на его маске теперь играл калейдоскоп различных изображений. Цилия и Храдхири Ра стояли перед невысокой фигурой Пестрого, словно костяное изваяние Смерти и худое привидение, угрожающие ребенку. Ашантурус стоял в стороне, в царственной надменности. И все же, последнее слово в решениях труппы принадлежало Высшему Аватару, и именно он наконец нарушил тишину.

— Тогда каких действий ты от меня ждешь? — спросил Ашантурус.

— Как я объяснил, я правда не знаю, кто и почему это сделал, — улыбнулся Пестрый. — Но у меня есть кое-какая очень важная информация, которая может, в свое время, разрешить все иные вопросы.

— И что это за информация, Пестрый? — прошептал Храдхири Ра. — И почему ты так долго ждал, прежде чем поделиться ею?

— Потому что вы упорно продолжали задавать вопросы о том, кто это сделал, — сказал Пестрый с невероятно раздражающей ухмылкой. — Вы напирали на то, чего я не знаю, а только предполагаю. Едва ли меня можно признать виновным в этом, не правда ли?

Храдхири Ра склонил маску-череп в ответ.

— Теперь я вспомнил, почему мы стараемся не так часто пересекать наши пути, — прошептал Шут Смерти. — Прошу, прости мою нетерпеливость и продолжай.

— Итак, как я уже говорил, я не знаю, кто это был и почему это сделал, но…

Он снова сделал драматическую паузу, и все четверо ведущих актеров уставились на стройную фигуру Пестрого с плохо скрываемым нетерпением.

— …Я знаю, куда они ушли. В эти врата, — сказал Пестрый с лукавой улыбкой. — Я вошел вон в тот портал, и когда я исследовал остальные, эти врата были единственными, которые активировались в недавнем прошлом.

В наклонной стене перед ними находилась дюжина листообразных варп-врат размером не больше, чем обычные дверные проемы.

— Зная, откуда начался путь, будет совсем несложно выследить эту кавалькаду скорби в Паутине, — прошептал Храдхири Ра. — Краденые камни духа, которые они унесли, должны были рыдать всю дорогу.

Они закрыли и заперли все порталы искусственного мира, за исключением того, что показал им Пестрый. Цилия разыскала аварийные контрольные системы и заставила их снова наполниться неровным трепетом жизни на достаточное время, чтобы можно было проложить новый курс для гигантского корабля. Они долго спорили о том, что следует сделать, и кричали, что пожертвовать подобным судном, даже настолько искалеченным, было бы преступной потерей для всей расы.

В конце концов они смогли сойтись на том, что в нынешнем состоянии этот искусственный мир нельзя отыскать. Цилия настроила курс так, чтобы он вернулся в глубины пустоты, и они покинули мир, бросив ему вслед немало взглядов. Даже лишившись призрачной кости и камней духа, искусственный мир по-прежнему обладал неким незримым присутствием. Как будто от множества тех, кто прожил всю жизнь в его стенах, осталось какое-то неопределенное ощущение жизни и сознания. Более ясно чувствовалось медленное, постепенное угасание того, что некогда было громадным и великолепным. Огромный корабль был титаническим трупом, который хранил лишь намек на то, насколько велик был он, будучи целым и живым.

Они повернулись спинами к темному миру, погружающемуся в многоцветные глубины пустоты, и снова пустились в путь по Паутине. Единственная нить вероятности вела их сквозь время и пространство в царство, лежащее за пределами как варпа, так и материальной вселенной, в дождевую каплю реальности, дрожащую на многомерных переплетениях Паутины, пузырек материи, похожий и все же не похожий на множество себе подобных, сотворенных из вечно бурлящей пены варп-пространства.

Глава вторая Траурная Марка

Выйдя из портала, архонт Кассаис с нескрываемым презрением уставился на бурные, истерзанные штормами небеса Траурной Марки. Далеко в море он мог различить гравилеты с длинными корпусами, которые что-то сбрасывали в металлически-серые воды. Странно, он-то считал, что весь смысл этого места в том, чтобы доставать вещи из воды, а не класть их обратно.

Кассаис мысленно пожал плечами. В свое время он посетил сотню различных субцарств. Ни одно из них и близко нельзя было сравнить с мрачным великолепием Комморры, вечного города со сверкающими шпилями и бесконечно вьющимися улицами. Следовало отдать должное: некоторые субцарства обладали некой первобытной энергией и примитивной дикостью, которая обостряла аппетит и усиливала низменные инстинкты, доводя их до приятной высоты. Но он уже знал, что Траурной Марке не суждено было стать одним из этих мест.

Траурная Марка обладала дикостью, ее там было предостаточно, но было крайне маловероятно, что она способна предоставить хоть что-нибудь иное в плане развлечений. В основном потому, что по каким-то необъяснимым причинам ее создатели решили заполнить большую часть субцарства соленой водой, когда придавали ему форму. Марка по-прежнему была известна как глухая страна, столь первобытная и опасная, что ее практически забросили вскоре после зарождения. Это конкретное субцарство было официально переколонизовано лишь после многих, многих столетий запустения. Кассаис утешил себя тем, что, по крайней мере, он ненадолго останется в этом мрачном месте. Совершит быстрый визит, а потом удалится в какие-нибудь более подходящие царства.

Архонт Кассаис и его свита вошли в этот мирок через поросшую мхом арку недалеко от побережья. Налево и направо вдоль осыпающейся каменной стены тянулась дорога, изрытая глубокими колеями, которая затем начинала круто изгибаться, поднимаясь на нависающие над морем утесы. Убогие хижины неровно лепились к скалам вдоль дороги, словно многолетние скопления помета, соединенные шаткими с виду лестницами и покачивающимися веревочными мостами. Воздух был наполнен запахом морской соли и гниющей рыбы. Грохот волн и крики птиц атаковали уши Кассаиса самым неприятным образом.

Они начали взбираться по дороге вверх, и воины Кассаиса быстро шагали вперед, расчищая путь его плавно парящему паланкину. Туземцы претерпевали проклятья и удары воинов с нарочитым упрямством, которое граничило с дерзостью, что только сильнее раздражало Кассаиса. Они выстроились по обеим сторонам вдоль узкого пути, наблюдая за продвижением свиты лишенными век, похожими на блюдца глазами. Кассаис поразмыслил над тем, не наказать ли кого-то из них в назидание другим, но нехотя заключил, что не может позволить себе задержку. Собрат-архонт Вайл уже ждал его где-то наверху, и терпеливость не была одной из его сильных сторон.

Очевидно, все острова в Траурной Марке, которые могли похвастаться пригодными для жизни условиями, были довольно-таки похожи на этот. Их глубины заросли мрачными лесами и непролазными чащами, которые стали домом для скрытных леонтиров, драчливых гроксов и других созданий, идентифицировать которых было сложнее. С высоких утесов, окаймляющих острова, открывался вид на вечно бурные моря, в которых, как говорили, аборигены-амфибии строили планы, как погубить всех сухопутных захватчиков.

Атмосфера тут царила явно напряженная, как вскоре начал понимать Кассаис. От толпы, сквозь которую проталкивалась процессия, исходило практически осязаемое ощущение сдерживаемого гнева. Кассаису казалось, будто они продвигаются сквозь густой туман, который нехотя поддается под напором. Все больше тусклых глаз глядело на него с жаждой убийства, которую они быстро скрывали снова. Кассаис жестоко улыбнулся, надеясь, что им хватит глупости попытаться. Двадцати воинов-кабалитов, которых он взял с собой, будет достаточно, чтобы без всяких усилий разорить поселение дотла.

Кассаис поднял взгляд со своего плавно движущегося паланкина. Еще больше лупоглазых морд усеивало здания и мосты наверху. Рано или поздно одному из туземцев покажется, что ему сойдет с рук сбросить горшок с экскрементами на усеянных шипами воинов, пробивающих путь по дороге. Или же кто-то, может быть, просто натолкнется на другого и что-нибудь случайно уронит. Кассаису было все равно, любой провокации было бы достаточно, чтобы ему захотелось убивать. Он облизнулся в предвкушении. Придется только потом объяснить Вайлу, почему он счел нужным искалечить и замучить несколько сотен его подданных.

Наверху началось какое-то смятение, в любой момент могла завязаться схватка. Кассаис с готовностью положил руку на украшенную рукоять своего пистолета.

— Подождите, пожалуйста! — раздался чей-то елейный голос. Гладкокожие туземцы попадали на колени, словно колосья под косой, прикрывая тусклые глаза перепончатыми пальцами. До слуха Кассаиса донесся вой гравитационных двигателей, и через секунду над дорогой неподвижно зависли три небесных колесницы «Яд». Палубы двух транспортов были пусты, но на том, что парил в центре, стояла фигура, задрапированная в пышные одеяния, которые могли бы произвести впечатление в самом вечном городе, если бы это было несколько тысяч лет назад. Кассаису пришлось подавить разочарование, когда он узнал исхудалое лицо владельца этих одежд.

— Йегара! Чего тебе нужно, жаба? — громко окликнул Кассаис. Его воины вскинули головы в шлемах, глядя на новоприбывшего с таким видом, который ясно говорил об испытываемом ими пренебрежении.

— Великий и ужасный Лорд-Сорокопут послал меня найти вас, архонт Кассаис, — ответил тот, кого звали Йегара. — Он с нетерпением жаждет поохотиться, поэтому он поручил мне отыскать вас и привезти к нему без дальнейшего промедления.

— Бьюсь об заклад, он потратил на это меньше слов, чем ты, — фыркнул Кассаис и осмотрелся, глядя на распростертых ниц туземцев. Они внезапно показались ему куда как менее интересными. — Отлично, вези меня к нему. Я знаю, Вайл может стать до безобразия ворчливым, когда ему скучно.

Йегара заискивающе улыбнулся в ответ. Окажись Кассаис несговорчивей, и его жизнь могла бы стать куда тяжелее.

— Как вы видите, я взял на себя смелость подогнать дополнительные транспорты на случай, если вы предпочтете более… э… прямой путь из трущоб.

— Нельзя усмирить рабов, просто летая туда-сюда над их головами, — попенял Кассаис, слезая с паланкина. — Их надо учить уважению там, где они живут — внизу, в грязи.

— О, это очень хорошее наблюдение… — нерешительно согласился Йегара, когда Кассаис схватился за поручень его «Яда» и запрыгнул на борт. Десять воинов архонта быстро заполнили палубы других машин группами по пятеро.

— Я подумал, может быть, вам захочется взять один из… э… других транспортов для персонального использования, — сказал Йегара с ноткой отчаяния в голосе. Кассаис имел мощное телосложение и был облачен в полный доспех, оставлявший открытым только лицо. На узкой палубе «Яда» было мало места, и сложные складки и гофрированные детали одеяния Йегары то и дело грозили порваться об острия, украшающие лодыжки и локти причудливой брони архонта.

Кассаис наклонился над ним, отчего Йегара отшатнулся и налетел спиной на перила, чтобы не напороться на шипы.

— Ты бы этого хотел, не правда ли? — сказал он в потное лицо Йегары. — Посадить меня одного на какой-то мелкий провинциальный небоцикл и просто довериться Лилиту, чтобы я добрался до пункта назначения целым и невредимым. Но ведь может произойти какой-нибудь трагический несчастный случай, причем, я уверен, совершенно непредвиденный. И все же я готов поспорить, что твой собственный транспорт в идеальном состоянии.

Йегара тревожно сглотнул и выдавил улыбку, с трудом пытаясь сохранить достоинство. Комморриты вроде Кассаиса всегда презрительно относились к чужеземцам, таким, как Ольтанир Йегара. Неважно, что клан Йегара независимо правил Траурной Маркой на протяжении столетий, неважно, что щедрые дары ее морей были жизненно важны для прокорма бесчисленных голодных ртов Комморры. Для Кассаиса имело значение лишь то, что Йегара не был из вечного города. Он был простолюдином, неотесанным провинциалом, варваром, существом лишь чуть выше раба.

Кассаис глядел ему прямо в глаза и заметил, что там разгорается огонек неповиновения. Комморрит безрадостно ухмыльнулся и наклонился еще ближе, оттесняя Йегару назад. Выглядел он так, будто серьезно размышлял над тем, не швырнуть ли того через перила на верную смерть, к камням в сотнях метров внизу. Через долгое мучительное мгновение Кассаис смягчился, взял Йегару рукой в бронированной перчатке и снова поставил на ноги.

— Ну что ж, давай тогда поедем разыщем Вайла, — сказал он, как будто ничего и не произошло. Ольтанир Йегара дрожал в хватке архонта.

Он просипел водителю приказ, чтобы тот отвез их в крепость. Три «Яда» поднялись и плавно заскользили прочь. Вскоре десять воинов Кассаиса, которые остались позади, превратились в ряд крошечных, похожих на муравьев фигурок, ползущих по скале. Кассаис задумался, могут ли туземцы воспользоваться шансом, чтобы атаковать уменьшившийся отряд, и пожалел, что уже не сможет посмотреть, сделают ли они это.

На одном конце острова поднимался похожий на таран мыс, гора из земли и камня, возвышающаяся над лесами внутренней части суши. На ее вершине громоздилось нечто, казавшееся беспорядочной кучей камней, которой грубо придали форму множества поросших мхом башен, турелей и бастионов. Толстые наклонные стены окружали строение с трех сторон, но та сторона, что была ближе всего к морю, представляла собой что-то вроде пчелиных сот из открытых комнат, незаконченных лестниц и коридоров, которые открывались в пустоту. Внизу, у подножия утеса, волны триумфально накатывали на обрушившийся камень и неустанно трудились, еще сильнее подтачивая основание оставшегося строения.

Это была Гробница Ветров, древнее родовое поместье клана Йегара. Семья возвела эту крепость в самые первые дни колонизации, а точнее говоря, заставила порабощенных туземцев построить ее для себя. Эти существа тогда были более многочисленны, и поговаривали, что великая матрона Б'Кви Йегара скрепляла камни их плотью и кровью. На других островах тоже были крепости, но Гробница Ветров была первой и величайшей из них, и Йегара веками подкупали, вели политику и убивали, чтобы такой она и осталась.

До относительно недавнего времени Гробница Ветров, окутанная тяжелой сонной атмосферой пресыщенной вседозволенности и бесконечных интриг, составляла весь мир Ольтанира Йегары. Теперь дом его семьи был сплошь увешан мрачными пурпурными и багровыми знаменами Лорда-Сорокопута. Тысячи сверкающих точек виднелись там, где меж древних камней были грубо вколочены колья для казней, как доказательство тому, что Лорд-Сорокопут неспроста получил такое прозвище. Большинство несчастных, насаженных на колья, принадлежали к клану Йегара — это были двоюродные братья и сестры Ольтанира, племянницы и племянники, матроны и патриархи. В последнее время к ним присоединялось все больше гладкокожих аборигенов по мере того, как одному их поселению за другим давали понять, что жизнь для них изменилась полностью и навсегда.

Три небесные колесницы «Яд» стремительно снижались к широкому, заросшему травой пространству перед крепостью. Лес, подбиравшийся к стенам, был выжжен, чтобы освободить место для увеселений на свежем воздухе и посадки кораблей. В настоящий момент тут кипела бурная деятельность: туда-сюда метались ливрейные лакеи, облаченные в доспехи стражники ходили патрулями, укротители бранили своих зверей. Впервые за все путешествие архонт Кассаис немного оживился и проявил к чему-то внимание.

— Что это за существа? — с неожиданным интересом спросил комморрит.

Йегара с некоторым смятением оглядел сцену перед собой. Насколько он мог сказать, здесь не было ничего необычного. Разве что…

— Вы имеете в виду ездовых зверей? — осторожно придерживаясь нейтрального тона, переспросил Йегара. Несмотря на его усилия, Кассаис бросил на него испепеляющий взгляд.

— Конечно, ездовых зверей, тупая ты жаба! — выплюнул он с отвращением.

— Мы зовем их аркотеврами. Это местная форма жизни, обычно встречающаяся лишь в глубоких водах, — поспешно начал объяснять Йегара. — Если их отловить в достаточно юном возрасте, то можно вырастить из них воздушную форму, которую вы здесь видите.

По форме аркотевры напоминали ленты, под которыми болталось множество искривленных лап. От одного конца до другого их покрывали защитные хитиновые пластины, от самых малых, не более ногтя, и до огромных, в два размаха рук, что опоясывали середину туловища. Эти создания плыли над самой травой, ритмично изгибаясь, словно волны катились по их телам от изогнутых ротовых частей.

Когда эльдары слезли с «Ядов», Кассаис увидел, что на большинстве этих существ, прямо над пастями, закреплены седла с высокими спинками. На некоторых уже восседали наездники в высоких шлемах с плюмажами, вооруженные длинными копьями с крюками.

Йегара повел его к самому тесному скоплению животных и лакеев. Когда они подошли ближе, в ноздри ударило зловоние ездовых зверей. Там, возле особенно заметного аркотевра, окрашенного в черно-золотые полосы, стоял Вайл.

Лорд-Сорокопут обратил мрачный взгляд на подлетающих Кассаиса и Йегару. Его темные, зачесанные назад волосы и хищные черты лица действительно вызывали в памяти образ его тотема, птицы-мясника. Архонт Вайл'ак Ак Вайл Меншас, также известный как Лорд-Сорокопут, недавно унаследовавший Траурную Марку, что принадлежала Йегаре по праву рождения, фаворит Верховного Властелина, Асдрубаэля Векта.

— Я удивлен, что ты потрудился прийти, и даже более удивлен тем, что ты сюда добрался, — пренебрежительно проговорил Вайл. — Ты, верно, чего-то очень сильно хочешь, раз уж совершил такое путешествие.

— Вздор! — ухмыльнувшись, воскликнул Кассаис. — Хорошо же ты приветствуешь своего кровного родича, что так далеко ушел от цивилизации, чтобы поздравить тебя с последним приобретением!

Вайла, судя по виду, не тронули протесты Кассаиса, и он повернулся к Йегаре.

— Что случилось у береговой линии? Какие-то проблемы?

— Нет, все было тихо, мой архонт, — глупо заулыбался Йегара.

— Что за чушь, я был готов вот-вот приказать их вырезать, — фыркнул Кассаис. — Туземцы неспокойны, Вайл. Я не знаю, что ты такого сделал, чтобы вызвать их гнев, но это явно сработало.

Вайл пропустил колкость мимо ушей, снова повернулся к своему ездовому зверю и отогнал слуг, чтобы самому поправить седло. Минуту провозившись в молчании, Вайл снова заговорил.

— Это никак напрямую не связано со мной, то-то и досадно, — произнес Лорд-Сорокопут с незнакомой ноткой в голосе. — Мне хватило работы, когда я учил этих неблагодарных перепончатолапых дикарей, кто тут теперь хозяин, после того, как Йегара по глупости потакали им сотни лет. Но это что-то иное. Давай, выбирай себе скакуна, и я все расскажу тебе по дороге.

— О, какие экзотические удовольствия, Вайл, ты меня разбалуешь! — ухмыльнулся Кассаис. Оглядевшись, он не увидел ни одного иного черно-золотого зверя, что несколько подпортило его первоначальный план. Вместо этого он обошелся боевитой, судя по виду, красно-черной особью. Архонт проигнорировал небольшую лесенку, которую поднесли слуги, и запрыгнул в седло, как стоял. Этим он заработал несколько ахов и чуток вежливых аплодисментов от свиты Вайла плюс одобрительные крики своих собственных воинов на палубах «Ядов».

Лорд-Сорокопут презрительно взглянул сверху вниз на Йегару, стоящего среди слуг и дрессировщиков.

— Иди внутрь и убедись, чтоб к нашему возвращению все было готово, — сказал Вайл и перевел взгляд на темный край леса, — и пусть воинов Кассаиса разместят так, чтоб всем было удобно, когда прибудут оставшиеся. Поехали, Кассаис — эти твари падают наземь, как соляриты, как только восходят луны.

Лорд-Сорокопут ринулся прочь на аркотевре, затрепетавшем над травой, как знамя на крепком ветру. Как и подозревал Кассаис, крючковатые копья использовались, чтобы понукать зверей, а для того, чтобы направлять их, достаточно было перемещать вес тела. Животные одинаковы по всей вселенной, весело подумал Кассаис, ткни их шпорами, и они помчатся. Он тронул собственного скакуна и быстро догнал Вайла, едущего во главе яркой волнующейся фаланги стражников, разведчиков и фаворитов, с большим или меньшим успехом старавшихся совладать со своими зверями.

— Смотри держи ноги подальше от его рта, — крикнул Вайл, подлетев ближе. — У них некротизирующий яд, от которого даже у тебя глаза заслезятся.

Кассаис фыркнул, но все равно убедился, что его ноги, как положено, закреплены в стременах.

— Ну, что же это за проблема, о которой ты говорил, если это не туземцы — и, кстати говоря, на что мы охотимся?

— На ресзикса, это большое, похожее на кошку животное. Разведчики заметили одного утром и подогнали его поближе к крепости, — отвлеченно ответил Вайл, все еще глядя на надвигающуюся кромку леса. Кассаис с удивлением отметил, как быстро она приближается, быстрее, чем он предполагал — обманчиво плавные извивающиеся движения аркотевров оказались стремительными.

— А в чем другая проблема? — подтолкнул Кассаис.

— Что-то не так с вратами, — нехотя сказал Вайл. — Это началось несколько дней назад, и с тех пор в это сателлитное царство можно проникнуть, но нельзя его покинуть.

— Что?! — возопил Кассаис так громко, что с близлежащих деревьев поднялись вспугнутые стаи птиц.

Глава третья Гробница Ветров

Ольтанир Йегара пробирался по переполненному газону обратно к Гробнице Ветров. Он бросил лишь один взгляд назад, когда охота поднялась в воздух. У него было мало времени. Он искренне надеялся, что Кассаис и Вайл погибнут в лесу. Там была масса опасностей, и не последнюю из них представляли собой их собственные опасные и темпераментные ездовые звери. К несчастью, вероятность того, что Лорд-Сорокопут умрет в результате какого-то несчастного случая, была невелика. Комморриты были слишком живучими и осторожными, чтобы пасть жертвой подобных вещей. Они еще вернутся.

У всех комморритов, казалось, были глаза на затылке и неприятная способность в любой момент времени проникать в то, что происходило у него в голове. Ольтаниру Йегаре пришлось потратить немало времени, чтобы понять, в чем дело. Поначалу это казалось некой формой телепатии или эмпатии, отголоском психических сил, которые им каким-то образом удалось сокрыть от Той, что Жаждет. Через какое-то время он осознал, что комморриты полностью умертвили эту часть себя, даже более тщательно, чем клан Йегара. Иначе им ни за что не удалось бы пережить Падение — или, точнее, только тем из них, кто смог отвергнуть собственную врожденную психическую натуру, суждено было оказаться среди выживших.

Когда он приблизился к крепости, двое вассалов, стоявших на посту перед внешними дверями, распахнули створки перед ним. Оба они были верными слугами клана, но теперь их кожу терзали ливреи Лорда-Сорокопута. Йегара кивнул вассалам, проходя мимо, и отметил, как тщательно они проигнорировали жест. Слишком много миньонов Лорда-Сорокопута могло их увидеть, а кроме них, были еще и предатели среди тех, кто считался верными Йегаре. Он подобрал свои складчатые юбки и торопливо вошел внутрь.

Прочные, толстые деревянные двери с грохотом захлопнулись за спиной, и он на миг почувствовал иллюзию безопасности. Перед ним простирался вестибюль, уводящий в глубины крепости. Вдоль всех стен тянулись нависающие над полом стрелковые галереи, по которым расхаживали стражники Лорда-Сорокопута. Галереи были украшены рядами антикварных доспехов, которые виднелись между узорчатыми колоннами, так что казалось, будто высокие шлемы стражников движутся посреди безмолвной застывшей толпы. Ниже, на стенах зала, висели многочисленные абстрактные гобелены и древние картины в рамах. Несколько полос дневного света косо падали вниз из узких высоких окон, высвечивая пылинки, танцующие в теплом застоявшемся воздухе.

Все это было просто фикцией, усыпляющей бдительность посетителей, пасторальным камуфляжем, которым клан Йегара начал пользоваться еще тысячи лет назад, когда прибыл в Траурную Марку и построил Гробницу Ветров. Истертые квадратные каменные плиты под ногами Йегары как будто были неровно уложены, но выглядели так только потому, что одна из четырех таких плит являлась люком, который отправлял жертв прямиком в подвал, где находился котлован, полный едкой слизи. За гобеленами располагались потайные двери, через которые можно было быстро сбежать или незаметно впустить помощников-убийц. В зале имелись и более продвинутые ловушки. Узорчатые колонны содержали излучатели силовых полей, которые могли оградить вестибюль куда надежнее, чем впечатляющие с виду резные деревянные двери. Подобная хитрость и мастерство позволили Йегарам править Траурной Маркой на протяжении веков, невзирая на то, что многие бросали им вызов.

Для комморритов, для Вайла Меншаса, Лорда-Сорокопута, все эти оборонительные устройства были просто детскими игрушками, шутками, которые могли только смешить, но не представлять опасность. Для них клан Йегара был кучкой простаков — слабых, вырождающихся и изнеженных. Ольтаниру казалось, что за много столетий воспоминания его клана о великом портовом городе Комморре стали разрозненными и во многом приукрашенными по сравнению с реальностью. Конечно, он не был готов к тому, что на самом деле представляли собой его жители, а когда он это понял, было уже слишком поздно, чтобы предотвратить их вторжение.

Комморриты были суровы и бескомпромиссны, и Йегары давно забыли, когда были такими. Пока их клан правил своей маленькой вотчиной, великий город Комморра переживал бесконечную череду чисток, революций, вторжений, погромов и смен режима. Ольтанир теперь понимал, почему ему казалось, что они способны читать мысли. На самом деле комморритам, особенно архонтам вроде Вайла и его родственника Кассаиса, пришлось научиться читать выражения лиц и язык тела и добиться в этом поистине удивительной точности, так как от этого зависело их выживание. В Комморре перфекционизм, которым была одержима эльдарская раса, был нацелен на то, чтобы засекать малейшие колебания, способные указать на ложь, или трепет в глазах, что мог означать мысль о предательстве.

Йегара спешно побежал через вестибюль, чисто по привычке избегая плит с ловушками. Все ямы, так или иначе, были закрыты и заперты по настоянию Вайла, но в прошлом немало членов клана обнаружило, что замки могут проржаветь — или просто остаться открытыми, невзирая на приказ. Йегара тяжело дышал и слегка вспотел к тому времени, как достиг восьмиугольного помещения в дальнем конце холла, которое было известно как Слияние. Слияние находилось в центре между вестибюлем и семью другими флигелями крепости.

По традиции каждый флигель именовался по цвету, который преобладал в его убранстве: Сапфировый, Аметистовый, Изумрудный, Янтарный, Хрустальный, Фиолетовый и Ониксовый. На протяжении столетий клан Йегара, руководствуясь своими прихотями, украшал флигели в подобающей расцветке. Со временем это привело к тому, что, к примеру, все предметы в Сапфировом флигеле имели исключительно синий цвет. Мебель, светильники, драпировки, орнаменты, фрески, инструменты, зеркала, щетки для волос — все было окрашено в тысячу различных красок и оттенков синего. Таким же образом, Янтарный флигель стал пристанищем тысяч разных оранжевых тонов, и так далее.

Они стали значить для клана больше, чем просто декор. Возникла традиция, согласно которой те, кого обуревали смены настроения, бродили из одного флигеля в другой, пока не находили тот, который, по их ощущениям, лучше всего гармонировал с их душевными склонностями. Охваченные тягой к самоанализу устремлялись к Сапфировому флигелю, желающие творить — к Аметистовому, подъем жизненных сил соответствовал Изумрудному, неистовство — Янтарному, превосходство — Хрустальному, стяжательство — Фиолетовому. Тех, кого преследовало отчаянье, тянуло к Ониксовому флигелю, даже после того, как самосожжение Ку'изала Йегары зачернило его еще сильнее и обрушило часть крепости в море.

В упорядоченном существовании Ольтанира Йегары эти флигеля были успокаивающим символом контроля и означали, что клан способен выстраивать все, как ему хочется. За пределами крепости, в ревущем хаосе островов, цвета каждый день мешались как попало, но внутри все было иначе. Внутри крепости клан поддерживал идеальный порядок, столь ровный и неизменный, что века текли мимо практически незаметно. Ольтанир на миг остановился и вздохнул. В некоторой мере он все же тосковал по своим сородичам. Быть последним выжившим членом клана оказалось труднее, чем он думал.

И все же Гробница Ветров хранила много секретов, которые еще не открылись ни Лорду-Сорокопуту, ни его миньонам. Последний Йегара украдкой огляделся и решил, что у него остается более чем достаточно времени, прежде чем придется заняться другими делами. Он направил свои стопы к черному флигелю и вскоре исчез в его закопченной темноте.

В один миг они неслись над травой, а в следующий уже пересекли тенистую границу леса и нырнули в его зеленый океан. Мимо мелькали толстые стволы деревьев, извивающиеся тела аркотевров расшвыривали в стороны цепкие ветви. Кассаис угрюмо держался за седло своего скакуна и старался не отставать от Лорд-Сорокопута, который не слишком тонко демонстрировал, насколько превосходит его в умении управлять этими лентообразными животными.

По воле случая или замысла, все придворные и стражники отстали от двоих архонтов. Через какое-то время Вайл замедлил своего аркотевра, и тот, свернувшись кольцами, остановился на полянке, где недавно рухнуло дерево-великан. Слабый солнечный свет сочился сквозь кроны над их головами; алчные соседи уже заполняли освободившееся пространство, протягивая туда ветви. По всей колоссальной длине упавшего ствола прорастали лозы и грибы.

Теперь, когда они остановились, Кассаис смог расслышать треск, с которым всюду вокруг них сквозь лес летели другие наездники, но буйная листва, окружающая поляну, не позволяла разглядеть ни одного из них. Он многозначительно прочистил горло.

— Ну что ж, дорогой кузен, собираешься ли ты разъяснить мне ситуацию? Хотелось бы знать, насколько огромную ошибку я совершил, прибыв сюда, — подтолкнул Кассаис.

Лорд-Сорокопут подозрительно разглядывал деревья, но, кажется, не мог точно определить источник своего дискомфорта. В конце концов он повернулся к Кассаису и заговорил.

— Когда Асдрубаэль Вект послал меня сюда, он дал мне две задачи, которые я должен выполнить, прежде чем смогу назвать это место по-настоящему своим, — сказал он. — Первая — это установить контроль над популяцией туземцев. Йегары позволяли им размножаться без всяких ограничений, и само их количество стало… проблемой.

Кассаис моментально просветлел при мысли о старом добром прореживании рабских рядов. Вайл прочел выражение его лица и покачал головой.

— Это не так-то просто. Они прячутся в воде и плодятся, как орки. Я сделал все, что можно было сделать прямыми методами. Чтобы завершить дело, мне нужно было больше воинов, и именно поэтому я послал за тобой.

Кассаис сделал огорченный вид и ответил:

— Боюсь, я привез с собой ровно столько воинов, чтобы обеспечить безопасность на время визита, их не хватит для войны.

Вайл просто пожал плечами.

— Это время все равно уже миновало. Я сам предпринял дополнительные меры.

Лорд-Сорокопут на миг замолк и рассеянно пошевелил копьем-стимулом, чтобы его беспокойный аркотевр оставался на месте.

— А какую вторую задачу установил для тебя наш возлюбленный Верховный Властелин? — наконец спросил Кассаис.

— Он приказал мне утроить экспорт протеина, вывозимого из Траурной Марки в Комморру, — без обиняков ответил Вайл. Кассаис надул щеки от удивления. Алчная жестокость Векта, похоже, не знала границ.

— Я с нетерпением ожидаю услышать твой план, как совершить этот чудесный двойной подвиг — уменьшить рабочую силу и одновременно повысить производительность.

Вайл наградил Кассаиса натянутой улыбкой.

— Я отравил океаны, — заговорщицким тоном сообщил Лорд-Сорокопут. — Не пялься на меня, как на идиота! Пойми, этим я уничтожил источник пищи аборигенов, так что скоро они вымрут от голода. В то же время я собрал в крепости достаточно провизии, чтобы выжить до тех пор, пока моря не восстановят свое плодородие. А когда они это сделают, нам не придется отдавать много добычи, чтоб прокормить местных жителей, потому что они все будут мертвы. Когда врата снова откроются, я привезу новых рабов и удостоверюсь, что поставки достигнут требуемых объемов.

Брови второго архонта по-прежнему были приподняты, говоря, что эти слова его не убедили.

— Все мы в Хай'кране были очень взволнованы тем, что ты вознесся до положения сюзерена этой субреальности. Теперь же начинает казаться, что она стала чашей с ядом. Ты не думал, что туземцы могут постучать в твои двери в поисках ужина?

— Пусть попробуют, — высокомерно выплюнул Вайл.

— Хм, может быть, перейдем к тому, что случилось с вратами, дорогой кузен? Почему я застрял в этом отсталом субцарстве и как долго это может продолжаться?

— Мои мастера не в силах объяснить это, — раздраженно ответил Вайл. Этот феномен явно досаждал ему куда больше, чем аборигены и заготовки. — Они говорят, что с этой стороны порталы неактивны. Они не могут объяснить, почему порталы могут на краткий срок активироваться, чтобы впустить что-то внутрь, но при этом ничто не может выйти отсюда. Меня уверяют, что подобные временные помехи случались и в прошлом, и что рано или поздно Комморра решит эту проблему.

— Это мне кажется не очень удовлетворительным ответом, — заметил Кассаис.

— Согласен. Некоторые из мастеров теперь украшают крепость снаружи, чтобы воодушевить остальных на большие усилия. Мало что поменялось.

— Так как же ты намереваешься проводить время, пока врата не открылись, а туземцы не вымерли с голоду?

— Я собираюсь устроить банкет, — с подлинным удовольствием улыбнулся Вайл.

Кассаис тоже улыбнулся, оценив шутку, и открыл рот, чтобы ответить. Только в этот миг он разглядел уголком глаза какое-то белое мелькание. Это было что-то крупное, похожее на кошку, и оно быстро становилось все больше.

Глава четвертая Охота

Высоко в пологе леса скрывались четыре стройные фигуры. Они стояли, сидели или откинулись на тонкие ветви, как велела им прихоть, на головокружительной высоте над землей. Безмолвные, как статуи, они наблюдали за тем, как охотники на извивающихся аркотеврах мчались над травой и огибали деревья. Ашантурус, Цилия, Храдхири Ра и Пестрый с особенным интересом отмечали продвижение Вайла и Кассаиса.

Члены труппы легко бежали по пружинистым веткам, чтобы не терять архонтов из виду, пока наконец не остановились у поляны. При помощи своей магии Цилия усилила их барабанные перепонки, чтобы можно было подслушать, как архонты беседуют о проблемах субцарства и о том, как Лорд-Сорокопут планирует их разрешить.

— Надо просто разобраться с ними здесь и сейчас, — прошептал Храдхири Ра, нетерпеливо барабаня костлявыми пальцами по желобчатому стволу своей пушки.

— Вздор, — тут же парировал Пестрый. — Мы не знаем, совершил ли кто-то из них что-либо дурное.

— «Дурное» — это довольно субъективный термин, — заметил Ашантурус. — Если верить тому, что мы только что услышали, эти двое многократно заслужили смерть. Почему бы не даровать ее им?

Пестрый пожал плечами, поджал ноги и положил подбородок на колени.

— Я всего лишь шут, — сказал он. — Ты — великий король, и великая мудрость — твоя прерогатива.

Ашантурус склонил ухмыляющуюся маску к невысокой серой фигуре, сидящей на ветке, как на насесте.

— Именно так, и великая мудрость учит нас, что беспричинное вмешательство только приносит больше вреда, — сказал Высший Аватар. — Вмешательство и… подозрение.

Пестрый одобрительно улыбнулся, услышав тревожные слова короля.

— Действительно, так, и подозрение, в конечном итоге, никому не приносит пользы — только факты способны давать плоды. И все же, благородный Храдхири Ра привел разумный вариант, хотя и в уклончивой форме. Почему бы просто не взять их в плен и допросить без лишней спешки? Таким образом мы сможем быстро все распутать.

Ашантурус не удостоил его ответом, так что вызов приняла Цилия.

— Потому что тогда мы останемся с одним виновным и одним невинным, но не сможем просто позволить невинному уйти.

— «Невинный» в данном случае тоже относительное понятие, — сухо добавил Храдхири Ра.

— Истина в том, что, может быть, ни один из этих очаровательных субъектов не является тем, что нам нужен, — кивнул Пестрый. — Да, конечно, след с искусственного мира ведет сюда, и, глядите-ка, тут и правда наличествуют комморриты… но это косвенное доказательство в худшем своем виде. Само по себе это нападение могло происходить отсюда и при том не быть связано с этими двоими, хотя, если честно, я в этом несколько сомневаюсь. Я бы хотел, чтоб вы позволили мне пойти с Ло'тосом, мы бы отлично поработали вместе и могли бы уже найти ответ.

Ашантурус посмотрел на Пестрого сверху вниз, вдоль длинного носа своей маски, прежде чем ответить:

— У Мастера-мима собственные задачи. Если для тебя есть роль в этом представлении, то она предоставится тебе лишь в подобающей сцене и ни мгновением раньше.

— Вот, посмотрите! — прошептал Храдхири Ра. — Пока мы медлили, вмешалась Природа.

— Или Судьба, — серьезно добавила Цилия.

С высоты арлекины увидели то, что выглядело как большая бледная тень, скользящая среди деревьев. Крупное животное, напоминающее большую кошку, кралось к поляне с удивительной текучей грацией. Архонты, судя по всему, не осознавали, что оно приближается, вплоть до того, как зверь прыгнул, и его мускулистая туша пронеслась над поляной с выпущенными когтями и оскаленными клыками, словно молния в белом меху. Арлекины замолкли, наблюдая за начавшейся схваткой до самого завершения, и ни один из них не дернул и мускулом.

Ольтанир Йегара остановился на пересечении коридоров в глубинах Ониксового флигеля и нервно оглянулся. Он тщательно прислушивался, но звук, который он только что услышал — или думал, что услышал — больше не повторялся. Ониксовый флигель был пуст. Сюда не приходили ни рабы, ни слуги — у них была хорошая причина избегать этого места — и ни один стражник не брал на себя заботу патрулировать почерневшие от гари коридоры. Как Ольтанир ни напрягал уши, он слышал только отдаленное шипение и грохот волн, накатывающих на скалы далеко внизу.

Вскоре он двинулся дальше, безошибочно ориентируясь в поворотах и изгибах Ониксового флигеля даже там, где царила кромешная тьма. В конце концов он добрался до старых покоев Ку'изала и протолкнулся между искореженными эбеновыми дверями. На черных стенах и полу внутри виднелись трещины от высокой температуры, которая выжгла всю комнату в разгар пожара. Сквозь рваные пробоины во внешней стене, там, где она выгнулась наружу и обрушилась, проникал свет и шелестящий шум моря.

Не обращая внимания на сумрачные облака и беспокойное море, проглядывающие сквозь прорехи в каменной кладке, Ольтанир припал к полу в центре помещения. Он пошарил в поисках потайного выступа и нажал его, отчего панель у его ног скользнула в сторону. В выемке под ней виднелись четыре округлых силуэта, тускло поблескивающие в сочащемся снаружи свете. Ольтанир довольно заурчал, выуживая эти вещи одну за другой. Это были круглые сосуды, увенчанные звериными головами с глазами из драгоценных камней. Он расставил их перед собой, словно миниатюрных придворных, запел низким, меняющимся голосом, а потом протянул руку и по очереди погладил фигуры: жабу, льва, змею и рыбу.

Эти артефакты когда-то давно были главным источником власти Йегар над Траурной Маркой. Древние пакты и ритуалы надежно оберегали будущее клана, и цена была невелика: немного пролитой крови и несколько быстро произнесенных заклинаний. Некоторые члены семьи считали их медленно действующим ядом, который пагубно влиял на весь род. После смерти Ку'изала эти вещи были спрятаны из суеверного страха.

Миг поколебавшись, Ольтанир поднял одной рукой львиноголовый сосуд и приложил его челюстями к другому запястью. Он зашипел, когда острые как иглы клыки приняли в жертву его кровь, быстро опустил сосуд на пол и свирепо зашептал, обращаясь к львиной голове:

— Убей их. Пошли своих детей и убей их. Я принесу тысячу жертв в твое удовольствие, если случится так, как я желаю. Клянусь в этом на тени Ку'изала.

Ольтанир ничего не услышал, кроме грохота волн, ничего не увидел, кроме туч, проносящихся мимо, но знал, что где-то, в каком-то далеком месте, его проклятие было услышано.

Он поспешно поставил сосуды обратно в тайник, закрыл панель и тщательно затер все следы того, что ее открывали. Теперь последний Йегара, чувствуя себя несколько спокойнее, покинул покои Ку'изала и начал возвращаться по своим следам. Протиснувшись между изогнутыми створками оплавившихся от жара дверей, он замер как вкопанный. В клинышке света, проникающего в дверную щель, на полу блеснуло что-то, чего там не было, когда Ольтанир вошел всего несколько минут назад.

Он наклонился, протянул руку к вещице, но отдернул ее так быстро, словно перед ним был ядовитый паук. Это был маленький четырехугольник из кристаллического материала размером не более его ладони. На его поверхности Ольтанир увидел два стилизованных лица, наложенных друг на друга под изящным углом. Одно смеялось, другое плакало, и у обоих были пустые лица и рты масок. Ольтанир выпрямился, резко набрав воздуха в грудь, и со страхом огляделся. Ничто не встретилось его взгляду, кроме теней и паутины.

Потом он опять услышал этот звук. Тот самый шум, который он уже слышал, когда пробирался по Ониксовому флигелю к покоям Ку'изала, шум, который он списал на шутки собственного воображения. Теперь звук казался ближе, как будто его издавало что-то во мраке почти рядом с ним. Это был глухой шелестящий смех, который отдавался эхом в ушах и вызывал мурашки. Ольтанир подобрал юбки и побежал к Слиянию.

Двери вестибюля с грохотом распахнулись, и внутрь хлынул поток разнообразно одетых слуг, стражников, придворных и работников. Во главе толпы шли Вайл и Кассаис, сердито отмахиваясь от миньонов, чрезмерно заботливо предлагающих помощь и выражающих сочувствие. На одном плече Кассаиса доспехи были разорваны, и кровь, которой они были забрызганы, частично принадлежала ему.

Взгляд скрытых под капюшоном глаз Лорда-Сорокопута подозрительно метался по сторонам, как будто он в любой миг ожидал нападения. Он остановил взгляд на Йегаре, который стоял, дрожа, у Слияния, в дальнем конце вестибюля, и целеустремленно зашагал к нему.

— Мой архонт! — воскликнул Йегара с правдоподобной тревогой и смятением. — Что случилось? Вы ранены?

— Нет, — прорычал Лорд-Сорокопут, уловив разочарование, мелькнувшее на лице Йегары. — Кассаис оказался настолько глуп, что позволил ресзиксу выдрать из себя кусок.

— Если честно, то, мне кажется, он нас обоих застал врасплох, — недовольно возразил Кассаис. — Я не помню никаких криков вроде «Осторожно, Кассаис, на тебя вот-вот приземлится кошка в шестнадцать раз больше тебя!» Но во что я не могу поверить, так это в то, что проклятая тварь умудрилась после этого скрыться.

— Для своего размера они передвигаются быстро, — нахмурился Вайл. — И к тому же бесшумно.

Йегара выглядел бледнее, чем обычно — фактически, его можно было принять за альбиноса — к тому же дрожал и никак не мог остановиться. Вайл сначала списал все на переигрывание, но, видимо, эта жаба действительно была чем-то искренне напугана. Плеяда ярко разодетых прислужников и сопровождающих неуверенно маячила на уважительном расстоянии вокруг аристократов, и на каждом лице был крупными буквами начертан страх.

— Банкет подготовлен, как я приказывал? — ледяным тоном осведомился Вайл. При этих словах взволнованное лицо Йегары немного прояснлось. Он явно опасался не за банкет. Может быть, Йегара просто боялся, что последствия провальной охотничьей экспедиции падут на его голову.

— В Янтарном флигеле для вас уже все подготовлено, мой архонт, — убедительно затараторил Ольтанир. — Я подумал, что это самое подходящее место для начала.

Кассаис сдвинул брови.

— Янтарный флигель? — пробормотал он.

— У этой навозной кучи есть семь флигелей, — пояснил Вайл. — Каждую ночь мы будем пировать в одном из них, меняя залы один за другим. Можно быть уверенным, что, когда неделя подойдет к концу, аборигены будут слишком ослаблены, чтобы попытаться устроить против нас какие-либо злодейства.

Йегара снова занервничал.

— Только не в Ониксовом флигеле, мой архонт. Советую не делать этого, Ониксовый флигель — самое… неподходящее место для чего бы то ни было, не говоря уже о пире.

Вайл резко повернулся к Йегаре и ударил его по лицу с такой силой, что тот растянулся на полу.

— Даже не смей говорить мне, что делать, — прорычал Лорд-Сорокопут. — Я готов плясать, играть и блевать во всех драгоценных залах твоих предков, чтобы сделать их своим владением, даже в этом заколдованном черном флигеле со всеми его жалкими призраками и бесполезными проклятьями. А теперь вставай.

Йегара неловко поднялся на ноги. На его лице горел след от удара латной перчаткой. Кассаис стоял в стороне, посмеиваясь, пока Лорд-Сорокопут унижал последнего Йегару на глазах его бывших слуг и рабов. Вайл стоял совершенно неподвижно, пристально глядя на Йегару и ожидая ответа.

— Я глубоко раскаиваюсь, мой архонт, — быстро пробормотал Йегара порванными губами. — Я забыл свое место. Вы — единственный господин в этом доме.

— Именно так, и ты — мой раб, — сказал Вайл. — Ты слишком много о себе возомнил, раз счиаешь, что можешь давать мне советы.

Йегара печально закивал, соглашаясь, чем вызвал жестокую улыбку на лице Вайла.

— Быть может, мне следует отправить тебя наружу, дожидаться смерти вместе с туземцами — я уверен, они с радостью примут последнего из рода своих давних благодетелей.

Йегара невольно содрогнулся. Тем грубым пыткам, которым подвергли бы его аборигены, если бы получили возможность, было не сравниться с тем, что могли сделать комморриты, но все же мысль о них наполнила его разум ужасом.

— Может быть, нам уже стоит приступить к банкету, Вайл? — несколько заискивающе спросил Кассаис. — От ускоренного исцеления мне всегда хочется чуток перекусить.

Вайл бросил резкий взгляд на другого архонта, а затем кивнул. По лицу Йегары он видел, что тот все еще что-то прячет — один из многих секретов, которые, как думал Ольтанир, неведомы его новому хозяину. Он утешил себя мыслью о том, что у него еще предостаточно времени, чтобы как следует заняться этим слабаком и вырвать все ответы, скрывающиеся в его мелком гнилом черепе. Было бы неплохо, если в предстоящую неделю им будет чем дополнительно поразвлечься.

Глава пятая Первый банкет

Для пиршества в Янтарном зале установили великолепный стол из роскошного полированного дерева, длиною в сто шагов. Он стонал под тяжестью блюд с яствами. Здесь были тысячи серебристых рыб, мириады всевозможных размеров и разновидностей, от мелочи длиной в палец до океанских левиафанов. Они были припущены, изжарены, сварены, запечены и оставлены сырыми. На филигранных подносах вздымались дрожащие груды икры, ракообразных, беспозвоночных и моллюсков, как в природной известковой броне, так и без нее. Ливрейные лакеи в одеяниях цвета охры и бронзы стояли вдоль стен, в то время как придворные и наложницы Вайла осторожно общались с воинами Кассаиса и бывшими управителями клана Йегара.

Лорд-Сорокопут сидел, откинувшись, на троне во главе стола, по правую руку от него разместился Кассаис, а неподалеку топтался взволнованный Ольтанир Йегара. Вайл без интереса ковырял еду, поставленную перед ним, наблюдая за вычурно разодетой толпой. К его отвращению, многие гости предпочли облачиться в оттенки, соответствующие монохромной теме зала. Среди них явно преобладали янтарные, красно-коричневые, умбровые и бежевые тона, а более дерзкие личности отошли в сторону угольно-черного или золотого цвета. В результате зал выглядел полным размытых пастельных фантомов, колышущихся в неясном свете. Бросая вызов подобной манерности, Вайл предпочел облачиться в жесткий жилет кроваво-красного цвета поверх полночно-черного, облегающего тело костюма. Снаружи, словно отражая его мрачное настроение, собирался шторм, и время от времени в высоких узких окнах мелькали копья белого света, превращая зал в резкую рельефную картину под аккомпанемент раскатов грома.

Хотя Вайл ни за что бы в этом не признался, он чувствовал во рту пепельный привкус страха. Он многое поставил на кон, чтобы добиться милости Верховного Властелина и стать его сенешалем в Траурной Марке. Лорд-Сорокопут не уклонялся ни от каких деяний, какими бы гнусными они не были, но, чтобы достигнуть своего нынешнего положения, ему пришлось пойти на меры, которые были экстраординарны даже по его меркам. Упрямство туземцев, алчные требования Асдрубаэля Векта, слабость Йегар, все как будто сговорилось, чтобы направить ситуацию по самому опасному пути развития.

Кассаис внимательно наблюдал за Вайлом и время от времени ерзал от дискомфорта, вызванного неестественно быстрым заживлением ран, нанесенных ему ресзиксом. Он тщательно старался сохранить на лице выражение удовольствия и надменности, но за этой маской скрывалась стремительная работа ума. При всей своей браваде Лорд-Сорокопут, судя по всему, по уши увяз в проблемах Траурной Марки. Если бы ворота работали, подумал Кассаис, он бы давно уже убрался отсюда. Как бы то ни было, сейчас Кассаис сидел и размышлял, как бы ему лучше извлечь выгоду из этого положения.

Ольтанир Йегара всецело сконцентрировался лишь на том, чтобы сохранять спокойствие. Кристаллическая пластина, которую он нашел в черном флигеле у покоев Ку'изала, снова и снова возвращалась на передний план его раздумий. Часть его хотела рассказать Лорду-Сорокопуту о находке и покаяться, что он не сообщил раньше, пока Вайл сам это не выяснил. Другая часть предостерегала его от подобной глупости. Лорд-Сорокопут убьет его, если узнает об этом. Третий, коварный голос говорил, чтобы он ничего не делал и надеялся, что молния поразит его мучителя, не навредив ему самому. В конце концов, если Ольтанир призвал это проклятие, он сам наверняка должен быть защищен от него?

Особенно яркая вспышка озарила зал, через несколько секунд совсем невдалеке загрохотал гром. Йегара резко вдохнул и заморгал, прогоняя из глаз пятна, оставшиеся от света. На один-единственный миг этой вспышки комната разделилась на белый свет и четко очерченные тени, так что гости и мебель стали похожи на плоские фигуры, вырезанные из бумаги. В тот миг Ольтанир увидел силуэт, которого здесь раньше не было, нечто длинное и тонкое, неестественно скорчившееся подле трона Вайла. Он с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть от ужаса, но, когда его зрение прояснилось, там уже ничего не было. Вайл сердито уставился на него в ответ.

— На что ты пялишься, глупец? — ощерился Лорд-Сорокопут. — Ты выглядишь так, будто увидел какого-то из своих вялых инцестных родственников, восставшего из мертвых.

— Ни на что, простите меня, я… о боги! — вдруг вскрикнул Йегара. На последних словах он сорвался на истерический визг. Вайл и Кассаис тут же вскочили с мест, готовые сражаться, хотя и не знали, откуда грозит опасность. Остальные гости погрузились в шокированное молчание и вытягивали шеи, пытаясь увидеть, что за приступ безумия охватил последнего Йегару.

— И что? — через секунду рассмеялся Кассаис. — Я уж думал, та кошка явилась на второй раунд.

Ольтанир Йегара не сводил глаз с угла стола, где миг назад лежала рука Вайла. Там, невинно пристроившись на богатых извивах древесного узора, лежала кристаллическая пластина, то ли та, что он нашел рядом с покоями Ку'изала, то ли другая такая же. Лорд-Сорокопут проследил за его взглядом и сразу наткнулся на маленький поблескивающий прямоугольник. Пробормотав ругательство, он наклонился и стал его рассматривать.

Кассаис тихо чертыхнулся. Еще одна кристаллическая пластинка мерцала на том месте, где он сидел. Не обращая внимания на любые потенциальные опасности, он поднял тонкий прямоугольник и оглядел его. Изображенные на поверхности двойные маски, плачущая и смеющаяся, загадочно взирали на него пустыми глазницами.

— Кажется, Вайл, к тебе пожаловали незваные гости, — через миг произнес Кассаис, — если только это не какая-то подстроенная тобой забава, о которой ты, хитрая бестия, умолчал.

— Что… что это значит? — проблеял Йегара. Зал был погружен в молчание. Все гости повернули свои жестокие и красивые лица к Вайлу, нетерпеливо ожидая, что он скажет об этих странных явлениях. Лорд-Сорокопут уже поднял и изучил собственную пластинку. Он бросил ее обратно на стол и улыбнулся своей ледяной улыбкой, прежде чем ответить.

— Это означает, что меня избрали для особой чести, коей я, в щедрости своей, поделюсь с вами, мои гости и придворные, — громко произнес Вайл. Сквозь его голос снова пробился гром, и он начал медленно идти вдоль стола, продолжая говорить. — Нас пригласили поучаствовать в Маскараде, и мы увидим такие зрелища, что немногие и в самой Комморре могут похвастаться тем, что наблюдали их.

Лорд-Сорокопут остановился, запрокинул голову и выкрикнул еще громче:

— Я согласен, слышите меня, арлекины? Я знаю, что вы слушаете меня. Я принимаю предложение. Придите, откройте себя моему залу.

Как только слова сорвались с его губ, рядом с ним произошла небольшая вспышка и в воздух театрально взмыло кольцо алого дыма. Дым рассеялся по сторонам, открыв долговязую фигуру в темной облегающей одежде, с лицом, скрытым за маской с вихрящимся узором. Гибкое существо поклонилось в пояс, согнувшись почти пополам, и ловко шагнуло в сторону. При этом, благодаря какому-то обману зрения, рядом с Вайлом вдруг оказалось уже две фигуры. На маске одной из них теперь появилась стилизованная ухмылка Цегораха, а по другой стекали слезы Иши.

Оба фантома снова поклонились и встали в позу, выгнув одну руку над головой так, чтобы она соприкасалась кончиками пальцев с рукой партнера, а другую держа поперек корпуса и касаясь друг друга ладонями. Две фигуры начали танцевать под неслышную музыку. Сначала в куртуазном па-де-де они пронеслись вокруг всего зала, одновременно торжественно и до смешного нелепо, а потом один из них стал вести в танце. Неверные шаги и фортели улыбающейся фигуры становились все более возмутительными, в то время как его плачущий партнер в сложном танце пытался удержать его на верном пути. Двое скакали и кувыркались друг над другом с ловкостью, которой поражались и восхищались их зрители. Их ладони и кончики пальцев ни разу не оторвались друг от друга, даже когда это казалось невозможным.

Пляска стала более быстрой и исступленной, теперь танцовщица в маске Иши пыталась оттолкнуть от себя того, что улыбался. Неважно, насколько сильно она его отбрасывала, в сторону или в воздух, плачущая танцовщица никак не могла избавиться от смеющегося партнера. Всякий раз ее нежеланный ухажер стремительно возвращался, будто притягиваемый магнитом, и их руки не разделялись. В конце концов она подбросила его вверх и удержала на весу. Две фигуры превратились в отражения, сомкнувшиеся руками — одно вверху, одно внизу — и балансировали в шатком равновесии. В этой позе они остались на невозможно долгое мгновение, а затем нижняя фигура вдруг уронила своего партнера, вызвав испуганные ахи у зрителей. Падая, две фигуры слились и превратились в единственного танцора в вихрящейся маске, который встал и еще раз поклонился Вайлу.

Сразу после поклона со стороны дверей зала раздался громоподобный грохот. Долговязая фигура сгорбилась и приподняла маску-водоворот, глядя на Лорда-Сорокопута, словно верная гончая. Вайл снисходительно взмахнул рукой.

— Иди впусти их, — сказал он. — Давайте посмотрим, какие еще важные особы пожаловали к нам этой ночью.

Одинокий арлекин вскочил и помчался к дверям. Кассаис воспользовался передышкой, чтобы наклониться и прошептать в ухо Вайлу:

— Ты действительно уверен, что это следует делать, дорогой кузен? Впустить в этот порт, так сказать, еще один корабль?

Выражение лица Лорда-Сорокопута ни на йоту не поменялось от этой демонстрации неповиновения.

— Тебе бы стоило поучиться у Йегары, у вас обоих одна и та же странная склонность говорить, что мне делать в моих собственных владениях, — прорычал Вайл в ответ. — Ты что, хочешь, чтобы я закрыл свои двери перед труппой арлекинов и претерпел последствия такого поступка? Я не такой уж глупец!

К этому времени арлекин с силой толкнул двери и распахнул их створки. За ними предстала сцена, совершенно непохожая на угрюмый тесаный камень Слияния. Теперь за дверями возникла сцена из зеленого леса, поляна, купающаяся в ярком солнечном свете. Две фигуры поднялись из центра лужайки. Одна была высокая, облаченная в роскошный алый наряд, увенчанный золотой маской. Другая, ниже ростом, была закутана в мантию с капюшоном, которая казалась сотканной из теней. Когда она поднялась, стало видно, что на ней лишенная каких-либо черт овальная маска, блестящая словно ртуть.

— Приятно встретиться, друзья мои, — сказала красная фигура чудесным, медоточивым голосом, который как будто проникал в каждый уголок зала. — Я — Ашантурус, король древней и ныне утраченной страны. Это — Цилия, моя муза и королева.

Взяв Цилию за руку, Ашантурус вошел в двери, и толпа гостей Вайла расступилась перед ним, как изморозь под лучами солнца. В зал вплыл аромат полевых цветов, а с ним послышалось пение птиц. Вдруг за королем появились другие фигуры и устремились в двери сплошным потоком, неся гирлянды, ленты и развевающиеся шелковые знамена. Миг за мигом оранжевый зал претерпевал метаморфозу из места, полного коричневатых теней, в яркий, красочный простор, воплощающий дикость и первобытность.

— Благодарю вас за то, что вы приветствовали моего странствующего слугу Ло'тоса и приняли наш Маскарад, — сказал Ашантурус Вайлу, а затем кивнул, обращаясь к кому-то позади архонта. — Позвольте мне также представить Храдхири Ра и… Пестрого.

Лорд-Сорокопут обернулся и увидел, что на его собственном троне теперь восседает невысокая фигура, облаченная в архаичный костюм, покрытый крошечными перемежающимися ромбами черного и белого цвета — действительно пестрый, подумал Вайл. За троном стояла внушительная фигура в длинном плаще и череполиком шлеме, видимо, Шут Смерти труппы. Вайл мрачно улыбнулся от этого зрелища.

— Приветствую, Смерть, — хладнокровно обратился он к Храдхири Ра. — Я всегда думал, что ты стоишь за моим плечом, и теперь я вижу, что это правда.

— Смерть стоит за плечом любого смертного, — проговорил Шут Смерти скрипучим голосом. — Они рождаются лишь для того, чтобы дождаться прикосновения ее костяных пальцев и покинуть этот мир. Сегодня ли, завтра — неважно, в конце концов смерть приходит за каждым.

Кассаис громко рассмеялся.

— Может быть, в мире грязи, где вы живете, это так и есть, но в вечном городе смерть не имеет власти, — сказал он.

— О, я вынужден с этим поспорить, — вставил Пестрый с всезнающей ухмылкой. — Я бы сказал, что власть смерти в Комморре сильнее, чем практически в любом ином месте во вселенной. Ты имеешь в виду, что некоторые жители просто не чувствуют ее прикосновение так уж часто, но и это не правда. Всё, и я повторяю, всё однажды умирает. Истинный вопрос состоит в том, можно ли после этого вернуться.

— Хватит, шут! — одернул его Ашантурус. — Эти благородные господа собрались здесь не для того, чтобы слушать твой философский вздор! Удались отсюда до тех пор, пока тебя не призовут.

Пестрый поднялся с язвительной усмешкой и старательно поклонился всем присутствующим, не исключая и подносов с моллюсками, прежде чем вальяжно удалиться, насвистывая на ходу. К этому времени вход в зал уже полностью исчез под драпировкой из прозрачной ткани и проволочными петлями, на которые была натянута металлическая сеть. Все это производило эффект сужающейся естественной пещеры в скале или изгибающейся воронки торнадо, видимого сверху.

— Господа, — более спокойным голосом произнес Ашантурус. Теперь он был тише, чем прежний, царственный трубный глас. — Я представил вам солистов нашего Маскарада, но, как вы видите, многие другие также будут играть в нем роли. Танцоры, музыканты, хор — и даже сама сцена — члены нашей труппы удовлетворят все возможные надобности. Попрошу вас и ваших благородных гостей не взаимодействовать с актерами, пока те выполняют свою работу, если только вас не пригласят. Нарушение чревато… опасностью. Кроме того, когда представление начнется, оно должно беспрерывно продолжаться до самого завершения. Можете ли вы… согласны ли вы на эти условия?

Глаза Лорда-Сорокопута проницательно сузились при этих словах мастера труппы.

— Я могу согласиться с ними, но я не предоставлю вам полной гарантии, что никто вас не прервет и не будет докучать вам. Я могу отдать приказ и наказать любого из моих гостей или слуг, которые не подчинятся мне, но я не возьму на себя ответственность за вмешательство случая, судьбы или самих богов.

Ашантурус наклонил ухмыляющуюся маску в знак почтения к Вайлу.

— Мудрые слова, мой господин. Воистину, немногие на всем великом колесе бытия обладают столь прагматичным взглядом на реальность, как вы.

— И как же вы намереваетесь отплатить Вайлу за его милость? — высокомерно потребовал ответа Кассаис. — Как вы будете нас развлекать?

Что-то в этих арлекинах беспокоило Кассаиса. Может, это были елейные заверения их притворного «короля». Может быть, то, что он то и дело замечал, как другие арлекины искоса посматривают на них, как будто на что-то особенно смешное. Как бы там ни было, Кассаис чувствовал все больший дискомфорт из-за неожиданного прибытия актеров.

Ашантурус ответил голосом, торопливым от, казалось, едва сдерживаемого возбуждения:

— Мы представим вам Падение в трактовке Урсилласа, цикл, который наиболее широко известен под названием «Полумрак».

Вайл исподтишка глянул на Кассаиса, но не увидел на его лице никаких признаков узнавания имен, которые упомянул глава труппы. Он решил, что может без опаски продемонстрировать невежество, которое сойдет за смелость. Какому истинному архонту Комморры хватало времени или терпения, чтобы изучить мириады пьес, комедий, трагедий и моралите, окружающих Падение эльдарской цивилизации?

— Никогда о нем не слышал, — безразлично сказал Лорд-Сорокопут. — Вы же не собираетесь утомлять нас какой-то малоизвестной чепухой, до которой никому нет дела?

— Ни в коем случае! — с чувством провозгласил Ашантурус. — «Полумрак» — это шедевр! Он необычен тем, что разделен на три акта, что делает это произведение весьма подходящим для длительного празднества, такого, как это. Полное представление пытались провести менее чем сотню раз, но, к сожалению, я не уверен, что нам удастся достичь его даже пред столь августейшими зрителями.

Вайл обнаружил, что слова арлекина его задели.

— Что? Почему нет? Я достоин лучшего из того, что вы можете предложить, и даже большего!

Ашантурус ответил с некоторой нерешительностью:

— Полное представление «Полумрака» требует… как бы мне деликатнее выразиться? Полное представление требует определенного участия со стороны зрителей, на которое большинство оказывается не согласно.

+Действуй тонко,+ мысленно прошептала Цилия в мозгу Ашантуруса. +Не преувеличивай сложность, иначе они могут осознать, что ими манипулируют.+

+Я знаю, что делаю,+ коротко ответил Ашантурус. +Сконцентрируйся на Кассаисе — из этих двоих у него более слабая воля. Если он решится, то решится и Вайл — он ни при каких обстоятельствах не позволит, чтобы гость опередил его.+

Вайл и Кассаис понимающе ухмылялись друг другу. Оба знали, что любой из них готов пойти на что угодно, пока это не умаляло их личного могущества или престижа.

Кассаис уже собирался ответить, как его прервал Пестрый, который вывел вперед бледного и дрожащего Ольтанира Йегару. Подчеркнуто проигнорировав Кассаиса и Вайла, арлекин с преувеличенной торжественностью представил Йегару Ашантурусу, кланяясь как заведенный.

+Что замыслил Пестрый?+ подумала Цилия. Ашантурус не ответил, но Провидица Теней почувствовала нарастающее напряжение в сознании Высшего Аватара.

— Ваше величество, этот достойный малый вызвался участвовать в первом акте нашего представления, — гордо пропел Пестрый. — Он заверил меня, что понимает все связанные с этим потенциальные риски.

Ашантурус едва заметно кивнул, прежде чем повернуться обратно к Вайлу и Кассаису.

— Кажется, благодаря стараниям Пестрого у нас уже есть доброволец. Если позволите, господа, это значит, что я должен обратиться к труппе и внести определенные изменения в представление. Один момент, и мы будем готовы приступить к первому акту…

+Рискованно…+ заметила Цилия.

+Пестрый не оставил мне выбора,+ мысленно вздохнул Ашантурус. +Полагаю, они обязательно схватят наживку, когда она заболтается прямо перед ними.+

— Ты никуда не пойдешь, пока не разъяснишь мне, что происходит, — отрезал Вайл. Он подхватил со стола кубок и сделал глубокий глоток, чтобы дать себе больше времени и собраться с мыслями и вместе с тем заставить Ашантуруса ждать, пока он не закончит. У Лорда-Сорокопута появилось ощущение, что труппы арлекинов пытается не допустить его до ценной добычи, думая, будто он ее недостоин.

— Ну? — гаркнул он, швыряя изящный волнистый сосуд обратно на стол. Торопливо подбежал раб, чтобы заново его наполнить.

Ашантурус выглядел слегка огорченным, и его ухмыляющаяся маска уставилась вниз, когда он заговорил:

— Для постановки шедевра Урсилласа необходимо, чтобы один или несколько членов аудитории вплели собственные рассказы в великое полотно изображаемых событий. Известно, что события Падения можно сделать более живыми и реалистичными для зрителей, если использовать их в качестве, так сказать, декораций для персональных историй

— Это я могу, — вдруг выпалил Кассаис. На его лице мелькнуло удивление от собственного порыва.

+И ты еще говоришь, что я действую грубо?+ съязвил Ашантурус. В ответ до него донесся только отзвук звенящего смеха Цилии.

— Воистину, — одобрительно кивнул Вайл. — Кассаис может поведать уйму рассказов, от которых у вас побелеют волосы, и некоторые из них могут даже оказаться правдой! Все они, конечно же, лишь бледные тени по сравнению с глубиной и богатством моей собственной истории, и я чувствую себя уязвленным тем, что ты, мастер труппы, так стремишься отказать мне в участии.

— Прошу вас, поверьте: я не хотел вас оскорбить, — ответил Ашантурус, чей густой медоточивый голос был пронизан сожалением. — Как я уже упомянул, в этом есть определенный риск. В прошлом участники так сильно проникались представлением, что наносили себе вред, веря, что они действительно переживают события, описанные в их собственном рассказе или на более просторном холсте самого Падения. Некоторые даже поплатились жизнью… Я не желаю подвергать какой-либо опасности нашего почтенного хозяина и покровителя.

+И снова — не преувеличивай, мой король шутов,+ прошептала Цилия в сознании Ашантуруса.

— Опасности — это пища и питье для нашего рода, — промурлыкал Кассаис, частично вернув себе прежний апломб. — Я не слишком высокого мнения о шансах Йегары на выживание, но Вайл и я определенно слеплены из более прочного теста. Все истинные архонты Комморры тонко понимают, в чем игра отличается от реальности. Такова игра, которую мы разыгрываем друг с другом каждый день.

+И снова ты недооцениваешь показную храбрость комморритов,+ с долей самодовольства ответил Ашантурус. +Это создания, вскормленные в гнезде из острых лезвий, а не в тепличной среде искусственного мира.+

— Действительно, — сказал Вайл, искоса поглядывая на Кассаиса с его довольно-таки неуклюжими речами. — Решено, мы с Кассаисом поучаствуем в пьесе. Ты сказал, что будет три акта. Пусть Йегара берет на себя первый, чтобы показать, как не следует это делать, Кассаис возьмет второй, чтобы разогреть толпу своей вздорной похвальбой, а я — третий, чтобы продемонстрировать, как правильно поведать историю, от которой у всех слушателей застынет кровь в жилах.

+Они принимают пьесу за возможность снова рассказать старые страшилки,+ прошептала Цилия.

+И это идеально подходит нашим целям,+ подумал в ответ Ашантурус.

— Все будет так, как вы прикажете, — с поклоном сказал Ашантурус. — Вы можете отказаться в любой момент, если, посмотрев на пример в лице Йегары, вдруг не захотите продолжать.

— Мне начинают приедаться твои сомнения, мастер труппы, — холодно ответил Вайл. — Не тяните время, готовьте свое представление.

Ашантурус снова поклонился, отошел назад, а потом быстро шагнул в сторону, где теперь стояли Йегара, Цилия и облаченный в серое Солитер. Под маской-домино Пестрого сияла широкая ухмылка.

Глава шестая Рассвет / Рассказ предателя

В глубинах пустоты холодно мерцали звезды, по орбитам кружились планеты. Перед зрителями появился Ашантурус, теперь полностью облаченный в белые одежды, с золотым посохом в руке, и заговорил нараспев звучным голосом:

Похожие на призраков дети света появились из-под земли вокруг мастера труппы. Они осматривались светящимися глазами, изучая все вокруг себя, и безмолвно выражали невинную радость, видя, что они не одни. Огромные тени-силуэты, что двигались на фоне звезд, теперь стали яснее очерчены, сначала мерцанием потусторонних глаз, а потом блеском корон или украшенных драгоценностями одеяний, в которые были облачены эти боги, наблюдающие за всем с высоты.

Запел высокий женственный голос, настойчиво отдающийся в ушах рефрен, призывающий детей собраться вместе. Вскоре к нему присоединились другие голоса: мужские, женские, высокие и низкие, и каждый из них пел на собственный мотив. Постепенно они материализовались на звездном небе. Ашантурус называл имена богов по мере их появления:

Цилия приняла роль Иши, Ло'тос стал Керноусом, богом красной луны. Некоторые из других богов были благородны, другие — свирепы, но все их голоса сливались воедино в великую песнь, которая то поднималась, то снова затихала по всему залу, пока Иша и Керноус танцевали вместе. Крейданн Цилии выпускал крошечные, звездоподобные искры, которые взрывались, испуская ароматные облака над аудиторией. Эти запрограмированные галюциногенные газы были специально нацелены на то, чтобы усилить и преувеличить то, что воспринимали зрители.

Тем временем дети богов слетались вослед Керноусу и Ише, словно листья на ветру. Они вихрем кружились перед грандиозным хором, становясь все менее и менее похожими на детей по мере того, как следовали по стопам своих создателей. Дети выросли, их конечности стали длинными, а сложение изящным, и теперь они танцевали, полные достоинства и уверенности.

Костлявые череполикие фигуры Храдхири Ра и его собратьев, Шутов Смерти, поднялись из тьмы, словно призванные словами Ашантуруса, и боги внезапно отступили. Голоса хора стали неровными и воинственными, когда на сцене возникли эти мрачные силуэты. Шуты Смерти начали повсюду преследовать детей богов, но проворные танцоры уклонялись и уворачивались от кос, со свистом рассекающих воздух, и только смех слетал с их губ.

Теперь некоторые танцоры вооружились для защиты собственными клинками, что яркими дугами разноцветной энергии метались рядом с темными металлическими лезвиями жнецов. Центральный конфликт распался на множество отдельных водоворотов света и тьмы, где без конца бушевала неистовая акробатическая схватка. Ашантурус заговорил снова, на сей раз обращаясь непосредственно к зрителям:

— В это время гибельной распри услышьте же историю о борьбе, триумфе и скорби из более поздней эпохи. Услышьте историю того, кто когда-то, совсем недолго, был господином этого дома. Вслушайтесь в его слова и спросите себя, поступили бы вы иначе.

Вдруг с одной стороны сцены оказался Ольтанир Йегара. Он стоял один в круге света и не двигался, охваченный страхом, в то время как всюду вокруг него, будто кометы, по-прежнему кружили танцоры, сражающиеся с живыми подобиями смерти. Воинственное пение хора мало-помалу угасало, пока не превратилось в шелест на заднем плане, подобный звуку волн, омывающих берег. Последний Йегара стоял с широко раскрытыми глазами и потел, пытаясь что-то сказать. Из тьмы, где сидели зрители, донесся издевательский смешок — Вайл или Кассаис решил оповестить окружающих о своем презрении.

Этот звук как будто что-то внезапно и глубоко изменил в последнем Йегаре. Он вскинул голову так резко, словно кто-то схватил его сзади, его губы зашевелились, и он начал говорить высоким голосом, будто напевая:

Круг света расширился, и стало видно, что пока Ольтанир говорил, за его спиной возникла живая картина. Однако сам он не повернул головы, чтобы взглянуть на нее — более того, казалось, что он вовсе не может ею пошевелить. Позади него стояла группа эльдаров, разодетых в роскошные одежды, и их возглавляла решительно выглядящая воительница с блестящими черными волосами. Гладкокожие лупоглазые аборигены Траурной Марки преклоняли перед ними колени, поднося им отполированные морские раковины и рыбу с серебряной чешуей.

Что-то ярко вспыхнуло, а когда вспышка угасла, сцена уже изменилась. Черноволосая воительница теперь стояла на вершине горы из мертвых гладкокожих тел, и Храдхири Ра возвышался за ее плечом. Выжившие туземцы держались в стороне от нее и пресмыкались на брюхе, но не могли выйти за пределы круга света. Свет охватил их мир и пленил их в себе вместе с их мучительницей.

Сцена позади Ольтанира Йегары изменилась: несколько эльдаров позировали вокруг похоронных носилок, на которых возлежала темноволосая воительница. На каждом углу носилок покоился звероголовый сосуд — от этой маленькой детали Ольтанир задрожал и отшатнулся — в ногах же стоял Храдхири Ра. Эльдары выглядели аристократично и были богато одеты, однако разглядывали друг друга с очевидной враждебностью и плохо скрываемым презрением. Один из вихрей сражений, бушующих за пределами живой картины, беззвучно приблизился, и на сцену прокрались другие Шуты Смерти. Эти отпрыски смерти подошли и встали за плечами у каждого из участников похорон, как ухмыляющиеся тени.

Тени в масках-черепах с ножами в руках напали на эльдаров. Некоторые жертвы погибли, другие сбежали, и вскоре остался только один из аристократов, алчно склонившийся над погребальными носилками Б'Кви с хищной триумфальной улыбкой на губах. Круг света внезапно исчез, и микрокосм Ольтанира Йегары растворился среди кувыркающихся бойцов, сражающихся на обшем фоне повествования. Эльдары победоносно наступали на крадущихся вестников смерти, акробатически перескакивали через их головы и теснили отвратительные силуэты обратно в тени. Ашантурус выступил вперед, чтобы снова выступить рассказчиком.

Пока мастер труппы говорил, танцоры незаметно разделились на различные группы. Некоторые своими движениями чертили в воздухе легкие башни из света, другие стилизованно изображали исследователей или ораторов, другие изучали зал и бродили среди зрителей, вглядываясь то в одного, то в другого, словно в какую-то незнакомую находку. Некоторые члены труппы продолжали танцевать как будто лишь ради самого танца, а другие музицировали, аккомпанируя им, просто ради удовольствия игры.

Через какое-то время из-за кулис снова появились Иша и Керноус и начали двигаться от одной группы к другой. Но всякий раз на них не обращали внимания. Теперь боги были, очевидно, незримы и неслышны для своих детей. Иша плакала, Керноус пытался успокоить ее, но тщетно. Когда скорбящие боги ушли со сцены, снова появился Ольтанир Йегара в том же круге сияния. Непринужденная грация, продемонстрированная Цилией и Ло'тосом, сделала его еще более неуклюжим и нелепым по сравнению с ними.

Пока Ольтанир говорил следующую строфу, по всему залу возникали миниатюрные картины и сразу же исчезали, едва их успевали увидеть. В каждой актеры изображали чью-то ужасную смерть: на одинокого путешественника набрасывались наемные убийцы, лорд в своем зале давился отравленным вином, двое возлюбленных заключали друг друга в страстные объятья, в то время как один обнажал клинок за спиной другого, чья-то фигура, хватаясь за воздух, падала из высокого окна, и еще много, много иных.

Сцены насилия мелькнули в последний раз и прекратились, оставив Ольтанира одиноко стоять в круге света. Вокруг границы круга столпились гладкокожие, лупоглазые туземцы с непроницаемыми лицами и наблюдали за ним, и будто по волшебству их количество медленно, но неумолимо становилось все больше. Теперь казалось, что Ольтанир заключен в этом свете, что он заперт внутри сужающегося круга.

Позади Ольтанира некая одинокая фигура прошла по коридору в чернильную тьму. Прежде чем она полностью исчезла из виду, позади нее возникла занавесь огня. Раздался хриплый надрывный вопль, а потом полностью исчез за грохотом камней и треском пламени. Над залом повисла тишина, Ольтанир, судя по виду, дышал с трудом. Мгновения растягивались в долгие секунды, пока, наконец, чей-то новый голос не побудил его продолжить историю. Это был веселый голос, как будто смеющийся над этим мрачным рассказом.

Ольтанир заморгал, увидев невысокую серую фигуру, которая протиснулась между гладкокожими аборигенами и вторглась в его маленький световой круг. Пестрый широко ухмыльнулся ему и поклонился, жестом приглашая последнего Йегару продолжить свое повествование. Ольтанир нервно облизнул губы и кивнул.

Ольтанир говорил с неубедительной бравадой, как будто он был героем в этом произведении. Однако позади последнего Йегары двигалось его карикатурное подобие — в данном случае искусно изображаемое Ло'тосом — и выдавало ложь в его словах посредством своих действий. Этот ложный Ольтанир крался вперед, как вор в ночи, подслушивая у замочных скважин, заглядывая в окна, роясь в кучах обломков в позабытых комнатах. В конце концов крадущаяся и пресмыкающаяся фигура превратилась в силуэт возле паутинного портала, а потом исчезла.

Зрителям теперь казалось, что они больше не в душном зале Гробницы Ветров. Горизонт отдалился и покрылся острыми как бритва шпилями и шипастыми башнями. Высоко над ними медленно проплывали полупрозрачные отравленные солнца, проливая мертвенный свет на темный ландшафт внизу. На заднем плане Ольтанир уже стоял на коленях перед собранием бледнокожих высокородных комморритов в черных доспехах. Йегара спрятал лицо в руках, поэтому Пестрый заговорил снова, ясным голосом, густо насыщенным иронией.

Комморриты жестоко ухмылялись и с очевидным удовольствием угрожали дрожащему Йегаре. Они толкали и тянули его съежившееся тело между собой, временами перебраниваясь, словно стая стервятников, дерущихся из-за лакомого куска падали. Мало-помалу комморритам, похоже, надоело это развлечение, и они постепенно разошлись, пока не остался только один. У этого одинокого аристократа были острые, хищные черты, лик никого иного, как Лорда-Сорокопута — Вайла Меншаса.

Фон из шпилей беззвучно раскололся на куски на глазах у зрителей. Обломки разлетелись в стороны и собрались в новую сцену, в то время как фигуры Вайла и Ольтанира остались неподвижны. Теперь они стояли на изрезанном побережье Траурной Марки, а на заднем плане маршировали скрытые тенью ряды комморритских воинов. Пестрый заговорил снова:

Ольтанир вскочил на ноги, его лицо налилось краской, а глаза заполнились слезами. Он дико озирался, как будто ища выход, чтобы сбежать, но ничего не видел. Внезапно сцена взорвалась какофонией причитающих, кричащих и умоляющих голосов. Говорящие были невидимы, но Ольтанир, очевидно, понял, кто они такие. Это был весь его клан, все его родственники до последнего, которых уничтожали палачи Лорда-Сорокопута. Ольтанир зажал уши руками, но голоса продолжали резонировать в его голове. Он совершенно забыл о представлении, об арлекинах и даже Вайле Меншасе. Пока последний Йегара пошатывался от ужаса, Пестрый быстро выступил вперед и продолжил говорить:

Видение Траурной Марки и войск Вайла растаяло в воздухе. Остался только Ольтанир, который трясся посреди темноты, и долгое время никто ни говорил, ни шевелился. Потом сквозь стены ворвался жаркий ветер, принеся с собой запах горелого. Вдали разгорелось красное пламя, озарив тусклым светом отвратительную фигуру. Ольтанир сразу узнал в ней труп Ку'изала Йегары, каким его нашли после пожара в Ониксовом флигеле. Это было лишенное глаз, почерневшее тело, с обожженных костей которого свисали обуглившиеся лохмотья плоти. Ужасное наваждение обвиняюще указало пальцем на Ольтанира и нараспев проговорило сухим бесстрастным голосом:

Может быть, разум Ольтанира раскололся именно в этот момент. Цилия уже заметила, что его рассудок был хрупок и держался лишь на самообмане и гордости. Последний член клана Йегара зашатался в круге света, бессвязно забормотал, а затем метнулся к выходу в Слияние, налетая на декорации и зрителей, как слепой. Отовсюду на него сердито кричали, пока он ощупью не выбрался из зала. Слуги старого клана Йегара теперь понимали, почему их жизни так легко оказались под владычеством Комморры, и ненавидели Ольтанира за предательство. Последнего Йегару проклинали и поносили, пока он не исчез из виду. Его вопли отчаяния, доносящиеся до зала, становились все тише и тише, пока вдруг не оборвались.

Светильники Янтарного зала медленно разгорались заново, и, наконец, зрители стали видеть достаточно, чтобы начать изумленно переглядываться. Кассаис повернулся к Вайлу и обнаружил, что чувствует необъяснимое облегчение от того, что Лорд-Сорокопут никуда не подевался. Все следы арлекинов, хора, танцоров, декораций и реквизита исчезли. Судя по всему, представление — или, по крайней мере, его первый акт — завершилось, и теперь, как после сновидения, казалось неясно, произошло ли оно вообще или нет.

— Верно ли они изобразили события? — спросил Кассаис. Вайл приподнял брови и поковырял какое-то блюдо, прежде чем соизволить ответить.

— То, как жаба явилась в Комморру? Да, пожалуй, до известной степени, — признал Лорд-Сорокопут. — Хотя мы не совсем так с ним обошлись. Вект должен был сказать последнее слово по поводу того, кто получит выгоду от нового доступного субцарства, а мне надо было просто доказать, что я самый верный и способный из архонтов, которым можно доверить контроль над ним.

— Я бы с удовольствием услышал, как тебе это удалось, — промурлыкал Кассаис. — Нашему возлюбленному Верховному Властелину, как известно, нелегко угодить.

— Ты можешь прожить несколько жизней и так и не причаститься к этой информации, — отрезал Вайл.

— Не пойму, то ли Йегара действительно сошел с ума, — вслух подумал Кассаис, — то ли это была просто часть представления?

Глава седьмая Второй банкет

+Значит, провал.+

+Нет, успех. Теперь мы знаем, что Ольтанир Йегара — не тот, кого мы ищем.+

+Должны ли мы слепо продолжать, пока не наткнемся на ответ?+

+Возрадуйтесь! Мы будем просто заниматься своим искусством, и оно само по себе предаст злодея правосудию.+

+Вне зависимости от сопутствующего ущерба?+

+Случайное правосудие также может попутно падать на головы других виновных, это правда.+

+Не будем проливать по ним слезы. Я полагаю, в этом отношении мы служим некой высшей силе.+

+Ну, не так кисло! Ты что, не видишь юмора в этой ситуации?+

На следующее утро Кассаис нашел Вайла на крепостной стене. После вчерашней грозы ее старые камни были подметены ветром и мокры от дождя, но, посидев взаперти в пахнущем плесенью замке с его монохромными залами, Кассаис был рад найти здесь свежий воздух. Перспектива провести целую неделю в Гробнице Ветров уже начинала казаться некой неприятно опосредованной формой пытки.

Вайл стоял с длинноствольной осколочной винтовкой в руках и целился во что-то внизу, в лесу. Приближаясь, Кассаис услышал пронзительный треск выстрела, а затем Вайл выругался, шипя, словно джиринкс. Видимо, промахнулся.

— Не повезло, — дружески утешил его Кассаис. — Дашь мне попробовать?

Вайл повернулся и угрюмо посмотрел на него, но смягчился и с очевидным отвращением сунул ему осколочную винтовку.

— Вперед, — сказал Лорд-Сорокопут. — Посмотрим, в чем проблема — в винтовке или во мне.

Кассаис пожал плечами и принял винтовку. Это было прекрасное оружие явно комморритского производства. Тонкие желобки на стволе и микроскопическая филигранная обработка рукоятей напомнила Кассаису изделия с улицы Ножей. На самом деле ее мог изготовить любой из нескольких тысяч оружейников Комморры, которые служили высшим эшелонам города. Это была охотничья винтовка с удлиненным стволом, амортизированным прикладом и мультиспектральным оптическим прицелом. Кассаис отработанным движением приложил ее к плечу и начал всматриваться в кромку леса.

То, что он увидел, заставило его снова опустить оружие, чтобы убедиться собственными глазами. За подстриженной травой газона рядом с крепостью простирался лес, и его зеленые кроны покачивались на порывистом ветру. Вчера он казался древним и недвижимым, но теперь вся эта чертова масса как будто двигалась подобно медлительному зеленому морю.

Однако не это удивило Кассаиса. По всей кромке леса он видел большеглазые лица, которые таращились на него в ответ, и гладкие тела туземцев, рассевшихся группами между толстыми стволами деревьев. На виду было несколько сотен, а за пределами видимости, в лесу могла скрываться целая армия. Те, кого он видел, вели себя не агрессивно, даже более, они почти не шевелились. Все просто выжидающе и пристально глядели на крепость.

Кассаис поднял винтовку к плечу и навел ее на одну из морд под деревьями. Прицел отреагировал на движения крошечных глазных мышц и стал увеличивать изображение, пока отметка целеуказателя не остановилась точно между выпученными немигающими глазами существа. Каким бы токсином не были снаряжены боеприпасы к винтовке Вайла, они наверняка были достаточно смертоносны, чтобы убить, даже нанеся мельчайшую царапину, но Кассаис был фанатом точности, даже — или, скорее, особенно — когда она не была необходима. Он хотел попасть в голову.

Когда он убедился, что винтовка не может не попасть в назначенную цель, то прикоснулся к кнопке активации и почувствовал едва заметный толчок отдачи. В тот же самый миг абориген, сидевший вдалеке, необъяснимым образом пригнулся, исчезнув из виду. Сверхскоростной осколок, выпущенный винтовкой, долетел до назначенного места долей секунды позже. Кассаис выругался с той же злобой, что и Вайл незадолго до него.

— Проблема в винтовке, — с отвращением заключил Кассаис и бросил оружие обратно Вайлу. — Должно быть, центровка нарушена.

— Я так и думал, что ты это скажешь, — холодно отозвался Лорд-Сорокопут.

— Что случилось с жабой? Я ожидал, что к этому времени он уже будет здесь, преданно лебезить перед тобой.

— Йегара исчез, — без интереса ответил Вайл, снова приложив винтовку к плечу и вглядываясь в кромку леса. — Мои стражники его ищут, уже нашли кровь, но я сомневаюсь, что они еще что-то обнаружат. Думаю, рабы Йегары уже убили его и избавились от тела.

Кассаис улыбнулся. В Комморре смерть от рук собственных рабов считалась признаком того, что убитый опустился на самое дно слабости и некомпетентности. Такое событие обыкновенно приветствовалось как долгожданное очищение генофонда. Этот исход был неудивителен, учитывая откровения на вчерашнем банкете, но от него можно было ожидать большего. Кассаис с нетерпением предвкушал, когда же наконец Вайл перестанет походя издеваться над Ольтаниром Йегарой и перейдет к каким-нибудь серьезным пыткам. В последнем Йегаре было нечто наивное и непорочное, что Кассаис страстно желал увидеть сломанным. Теперь ему отказали в этом удовольствии, и он чувствовал себя в какой-то мере обманутым.

— Надо согнать всех подозреваемых вместе и допросить их, — задумчиво сказал Кассаис. — И прихватить еще несколько этих пучеглазых снаружи — я уверен, они тут как-то замешаны.

— Я уверен, тебе бы это понравилось, Кассаис, — раздраженно ответил Вайл, — но мои ресурсы не бесконечны. Эти туземцы пялятся на нас именно для того, чтобы выманить нас из крепости. Они, определенно, достаточно хорошо знают наши склонности, чтобы ими пользоваться.

— Должен признать, мне начинает казаться, что гостить у тебя совсем невесело, — пожаловался Кассаис, когда Вайл снова всмотрелся в прицел. — Можно было хотя бы поднять сюда несколько орудий и поджечь лес…

То, как напрягся Лорд-Сорокопут, заставило Кассаиса быстро повернуться и с некоторой тревогой осмотреть деревья. От резкого движения в плече вспыхнула боль, напомнив Кассаису, что раны от встречи с ресзиксом еще не полностью зажили. Кассаис поглядел на лес и не увидел никаких перемен. Туземцы все еще сидели там, единственные неподвижные элементы на постоянно шевелящемся зеленом фоне. Деревья, трава, небо.

Когда он повернулся, чтобы спросить Вайла, что тот увидел, то уловил краем глаза слабое отдаленное мелькание чего-то белого. Он вовремя обернулся, чтобы увидеть, как бледная, подозрительно напоминающая кошку тень скользнула между двумя стволами.

— Он все еще там, — мрачно кивнул Вайл. — Теперь, когда он попробовал твоего мяса, ему наверняка хочется того, что осталось…

— О, очень смешно, — скривился Кассаис и потер шею. Ему захотелось побыстрее сменить тему на что-то менее неприятное. — Как ты думаешь, вернутся ли сегодня арлекины после того, как их в первый раз приняли столь безвкусным образом?

— Готов поспорить на твою жизнь, что вернутся, — проворчал Вайл. — Они предупредили Йегару об опасностях, и он все равно пошел. Что касается выступления, то арлекины, наверное, трактуют сумасшествие одного из участников как бурный успех. Они ведь, в конце концов, говорят, что цель представления — вызвать сильные эмоции. Наверное, тебе бы лучше отдохнуть и собраться с силами.

— Ну нет, Йегара был слаб, а я нет, — возразил Кассаис, следуя за Вайлом обратно внутрь. — Чтобы лишить меня рассудка, понадобится больше, чем постановочные призраки и провинциальная мелодрама.

— Не сомневаюсь, и я буду иметь это в виду на сегодняшнем банкете. Я до последнего мгновения не буду говорить, в каком зале мы будем пировать, чтобы эти негодяи не смогли снова подобрать костюмы под цвет стен. Пора им научиться адаптироваться.

Сидящие в кронах деревьев Ашантурус, Цилия, Ло'тос, Храдхири Ра и Пестрый наблюдали, как фигуры Кассаиса и Лорда-Сорокопута исчезают в нависающей вдали громаде крепости Гробница Ветров. Цилия тихо вздохнула, расслабляясь после того, как она, просчитав направление очередного выстрела, всякий раз побуждала намеченную жертву отклониться.

— Случайный выбор сцены может сделать все значительно труднее, — выразил мнение Пестрый. — Я сам большой любитель импровизации, но всегда приятно, когда можно положиться на готовый план.

— Разницы не будет, — равнодушно отрезал Ашантурус.

— Заставить Кассаиса, метафорически выражаясь, излить нам душу будет несложно, — прошептал Храдхири Ра. — Он воин и любит бахвалиться. А вот добраться до его души, в буквальном смысле, будет труднее.

— Пфф, чепуха и прочий нонсенс! — воскликнул Пестрый. — Я думаю, что могу сказать, не опускаясь до лести: я вполне уверен в том, что мы сможем это сделать.

— Ты слишком спешишь отвергнуть сомнения Храдхири, — напряженным голосом ответил Ашантурус. — Извлечь из разума Ольтанира Йегары историю всей его жизни, а потом интерпретировать ее, не дав ему это заметить — это был не трюк, с каким выступают в гостиных. Я уже утомлен и чувствую, что Цилия и Ло'тос устали еще больше, чем я.

— Не надо давать мне поблажек, — твердо сказала Цилия. — Видимо, меня не так легко затмить, как нашего Короля-Солнце.

Ло'тос наклонил голову и заскулил, а потом перекатился на спину, подставив Цилии живот. Когда та удостоила его щекотки, Мастер-мим живо подскочил и начал быстро скакать с ветки на ветку, цепляясь руками, словно тощий примат. Ашантуруса, судя по виду, не тронули эти проделки.

— Отважные слова, моя Королева-Луна, и все же я знаю тебя лучше, чем ты знаешь себя. Мы едва преодолели треть пути этого Маскарада, и я боюсь, что нашей труппе не хватит умения, чтобы его завершить.

— Но мы должны набраться отваги, Ашантурус. Все представления и Маскарады, которые мы устраиваем в иных обстоятельствах — просто репетиции для подобных случаев. Бывают времена, когда Цегорах действительно подвергает наше искусство испытаниям, потому что мы должны выступать, что бы ни случилось.

Если слова Провидицы Теней и убедили Ашантуруса, то он не подал виду. Высший Аватар обратил мрачный взгляд ухмыляющейся маски к крепости и стал молча ждать наступления ночи.

Глава восьмая Апогей / Приснопамятная победа

Слияние было набито битком. Многих гостей Вайла оттеснили в вестибюль, дожидаться, пока он решит, где провести банкет этой ночью. Вайл Меншас стоял в центре восьмиугольного зала Слияния, очевидно, глубоко погруженный в раздумья. Его окружали ряды стражников и рабов с металлическими блюдами, узорчатыми подносами и толстобрюхими супницами, испускающими вкусно пахнущий пар. Они ждали уже больше часа.

Кассаис благоразумно держался в стороне, пытаясь понять, чего хочет его кузен. Это была одна из маленьких проверок, которые любил устраивать Вайл, и все присутствующие это знали. Кто будет достаточно безрассуден, чтобы попытаться подтолкнуть своего архонта к решению? Кассаис почти чувствовал, как все остальные безмолвно жаждут, чтобы он что-то сказал. Больше ни у кого не хватило бы на это духу. Линия плеч Лорда-Сорокопута и длинный меч с витым эфесом, висящий на его бедре, подразумевали определенный уровень опасности, который для Кассаиса был достаточен, чтобы придерживать язык и ждать вместе с остальными.

Прошла, казалось, вечность, прежде чем Вайл наконец поднял глаза и обвел взглядом выжидающие лица вокруг себя. Тяжелый взор Лорда-Сорокопута упал на престарелого слугу, который был чуть лучше одет по сравнению с другими, с высоким воротников и длинными заостренными башмаками.

— Ты. Ты был у Йегар каким-нибудь мажордомом, камергером или еще какой ерундой, не так ли?

— Да, имел честь, милорд, — жалобным голосом ответил старец. — Я служил пяти поколениям клана, сначала как стражник, потом как писец и в конце концов как эконом. Если я могу предложить какую-либо помощь или поделиться знанием, которое пригодилось бы вашей светлости, то я готов выслушать ваши приказы.

— Ты можешь помочь мне тем, что заткнешься и умрешь, дряхлый болтун, — презрительно усмехнулся Вайл, медленно извлекая свой клинок. Старый эконом удивленно заморгал, а потом взвыл от страха, когда Лорд-Сорокопут, не говоря более ни слова, резанул его по груди. Ряды слуг позади эконома что есть сил ринулись в стороны, сопровождая бегство лязгом падающих подносов и звоном столовой утвари.

Вайл не обратил внимания на эту бесконечную какофонию: он преследовал старого прислужника, шагая по скользким кучам оброненной еды. Гости Вайла, находившиеся достаточно далеко, чтоб их не задело в схватке, улыбались и тянули шеи, чтобы с голодом в глазах понаблюдать за его жестокостью. Те, что были ближе, включая Кассаиса, вели себя осторожнее и старались не попасться под один из убийственных ударов Лорда-Сорокопута.

Вайл умело атаковал так, чтобы продлить агонию своей жертвы, нанося колющие и режущие удары в конечности, где не было крупных вен или артерий. Старик пытался уковылять то туда, то сюда, чтобы спастись от жалящей и пронзающей боли, но лорд продолжал безжалостно кружить вокруг обреченного. Наконец, эконом поскользнулся в собственной крови и упал на колени. Но милосердия он не дождался — Вайл рубил его снова и снова.

Задыхаясь, старик начал отползать к одному из входов в Слияние, повинуясь отчаянному, животному инстинкту бегства. Вайл следовал за ним неторопливым шагом, время от времени останавливаясь над распростертым телом и снова тыча в него клинком, когда его движения замедлялись, словно у изношенного часового механизма. В конце концов, эконом содрогнулся и перестал шевелиться. Через миг Вайл поднял взгляд на вход, который теперь возвышался перед ним. Его взгляду предстали высокие двери, инкрустированные изумрудом, хризолитом и нефритом. Он удовлетворенно кивнул.

— Будем есть здесь, — проговорил Лорд-Сорокопут, распахнул двери и вошел внутрь.

Кассаис быстро шагнул следом, чтобы догнать его, а стражники и слуги остались позади, чтобы разобраться с хаосом, созданным несвоевременным приступом кровожадности Вайла.

Зал за дверями был окрашен в тысячу различных оттенков зеленого цвета. Нефритовые камни, которыми был вымощен пол, имели вставки из оливина и зеленого агата, вдоль обеих стен рядами шли отполированные колонны из темно-зеленого обсидиана. Крышу пронизывали розетки из бледно-зеленоватого хрусталя, и на сквозняке, возникшем от открытых дверей, лениво закачались раздвоенные, как хвосты ласточек, знамена из изумрудного шелка.

— Забавный способ сделать выбор, — беззаботно заметил Кассаис, — хотя и немного неопрятный.

— Зубы демона, какая скукота, — проворчал Лорд-Сорокопут. — Мне сложно было представить, что это место может быть хуже, чем предыдущее. Но так оно и есть.

За ними внутрь потянулись вереницы рабов, несущих уцелевшее съестное. Послышались отдаленные вопли их менее удачливых собратьев которых кнутами загоняли обратно в кухни и кладовые под Слиянием, чтобы они взяли блюда на замену погибшим. В Изумрудном зале не было подходящего пиршественного стола, поэтому из соседних комнат принесли мебель и начали торопливо и беспорядочно расставлять ее по местам.

Внимание Вайла привлек трон на когтистых лапах из позеленевшей бронзы. Он заставил слуг соорудить импровизированный помост и водрузить на него трон, после чего угрюмо уселся туда. Кассаис завладел креслом с высокой спинкой и разместился поблизости. В зал следом за изможденными рабами входили все новые гости и стражники. Они настороженно озирались и старались занять места не слишком близко к своему хозяину и господину, но и не так далеко, чтоб это выглядело дерзостью. Кассаиса, с другой стороны, развлекали их ужимки. Он рассудил, что кровопролитие и продолжающийся хаос должны были несколько развеять мрачное настроение Лорда-Сорокопута, так что решился снова заговорить с ним.

— Почему бы просто не сжечь это место дотла, если оно так оскорбляет твои чувства? — невинно поинтересовался он.

— Есть сто дел куда важнее, чем дизайн интерьера, — фыркнул Вайл. — Именно из-за такой истерической чуши Йегары и утратили свое наследие.

Кассаис пожал плечами.

— Я просто хотел сказать, что если оно тебе не нравится, мы можем предложить быстрое решение этой проблемы.

Вайл наградил Кассаиса свирепой ухмылкой.

— Ты всегда готов насладиться насилием ради насилия, а, Кассаис? Посмотрим, как все сложится после этого вечера, и, может быть, твое желание исполнится.

Когда гости и стражники разошлись по залу, Кассаис увидел, что пророчество Вайла исполнилось. Разнообразные костюмы присутствующих хаотично контрастировали с обстановкой Изумрудного зала. Уже не было такого приглушенного единства, как прошлой ночью, скорее, эта разношерстная компания напоминала банду пиратов, оказавшихся на дне морском и рассевшихся на обломках кораблекрушения. Когда все заняли свои места, Вайл взял кубок и отпил, подав знак, что остальные тоже могут предаться пиршеству. Напряженная атмосфера слегка ослабела, и на заднем плане заиграла тихая музыка, чтобы прикрыть любые неловкие паузы в беседах гостей.

— Как ты думаешь, когда прибудут наши другие гости? — спросил Кассаис.

— А кто сказал, что их тут нет? — ответил ему в ухо веселый голос.

Кассаис повернулся, еще раз болезненно потянув раненое плечо, и увидел арлекина, которого называли Пестрым. Тот стоял так близко, что до него можно было дотронуться. Невысокая фигура в черно-белых ромбах и маске-домино нелепо опиралась на длинный золотой посох, который казался слишком большим для нее. Кассаис запоздало понял, что на вчерашнем представлении этот самый посох использовал Ашантурус.

— Где ваш предводитель? — резко спросил Вайл. — Я привык иметь дела с хозяевами, а не их миньонами.

Пестрый самодовольно усмехнулся и не стал сразу отвечать Лорду-Сорокопуту, вместо этого обратившись к Кассаису:

— Ты готов к сегодняшнему выступлению? Все еще хочешь принять участие? Все еще способен это сделать?

Кассаис бросил взгляд на Вайла и кивнул.

— Но сначала скажи, что случилось с Ольтаниром Йегарой после представления прошлой ночью? Готов поспорить, вам-то известно, что с ним произошло.

Пестрый нахмурился и озадаченно склонил голову набок.

— Почему это нам должно быть известно? Он сбежал из зала, и сразу после этого мы ушли. Он что, вроде как исчез? Нет более его в известном смертным мире?

— Похоже на то, — прогремел Вайл со своего медно-зеленого трона, не желая, чтоб его игнорировали. — Ты сломал его хрупкий разум, арлекин, а я тщательно старался этого не делать. С твоей стороны было очень неосторожно испортить моего раба.

Пестрый поклонился в пояс, при этом золотой посох в его руке угрожающе зашатался, и разразился длинной речью:

— Мы приносим свои извинения, однако я уверен, что могу безошибочно припомнить, как Ашантурус не один, но несколько раз предупреждал об опасностях именно такой природы. Быть может, это будет несколько дерзко с моей стороны, но я скажу — если, будучи хозяином раба, в свете подобных предостережений, вы позволили его выступлению продолжаться, тогда ответственность за его поломку, несомненно, должна падать на вас? Как я понимаю, раб обыкновенно освобождается от такого тяжкого бремени, как собственные решения и право выбора.

— Ты слишком много говоришь, — с опасной улыбкой сказал Вайл. — Как будто слова защитят тебя, если навалить их достаточно высокой кучей. Я могу заверить тебя, что это не так.

— Принято к сведению, мой господин, — печально сказал Пестрый. Натянутая веселость ответа, очевидно, причиняла ему боль.

— Так продолжай, Кассаис уже сказал, что готов. Ты заставляешь меня ждать, а это всегда не лучшее решение.

Пестрый пожал плечами, поднял золотой посох и ударил им по нефритовым плитам под ногами. Эфирная ударная волна прошла по банкетному залу, отчего гости удивленно ахнули. Стены Изумрудного флигеля зарябили, словно в жарком мареве, а потолок словно вознесся на невероятную высоту. Кассаис посмотрел вверх, и ему показалось, что он видит ночное небо, усыпанное звездами. На глазах у него звезды начали становиться ярче и опускаться, образуя сияющие силуэты, величественно проплывающие по воздуху.

Кассаис улыбнулся пантомиме арлекинов. Должно быть, они попрятались по дальним уголкам зала и безмолвно ждали, пока Вайл и его свита не войдут. Это значило, что Лорд-Сорокопут им все время подыгрывал. Он глянул на Вайла, ища подтверждения, но лицо хозяина было столь же неподвижным, как у статуи.

Силуэты были окутаны многоцветным свечением и принимали позы, которые мифы и легенды ассоциировали с древними эльдарскими богами — охотник, кузнец, дева, старуха, воин. Пестрый начал говорить, называя имена богов, как это ночью ранее делал Ашантурус. Голос Пестрого был выше и быстрее, чем у мастера труппы, говорившего ровным речитативом, но в нем было приятное тепло, которого недоставало его предшественнику.

— Великий Азуриан и его возлюбленная Гиа,

мудрый Хоэк и Цегорах-обманщик,

дальновидная Лилеат, смертоносный Кхейн,

трудолюбивый Ваул, старуха Морай-Хег…

и двое, что любили нас больше всех,

двое, от которых мы пошли:

Иша, мать урожая, и Керноус-охотник.

Когда назывались имена, каждый из арлекинов, играющих различных божеств, срывался с места и начинал кружить и парить над головами зрителей. Их движения стали более акробатическими по сравнению с вчерашним представлением. Они часто слетались вместе, брались за руки и вращались подобно двойным звездам, фантастически кувыркаясь и изгибаясь вокруг общего центра массы. Боги мчались над аудиторией, проносясь от одного конца зала к другому, очевидно, полностью поглощенные своими сложными взаимодействиями. Все это вместе выглядело, как чудесный, искрометный гобелен.

Кассаис видел не богов, но эльдаров, снабженных голополями и гравипоясами. Он много раз наблюдал, как используют оба типа этих устройств, но куда чаще это были вещи, созданные, чтобы запугивать и разрушать, а не для простых развлечений и спектаклей. Некоторым гладиаторам-ведьмам нравились гравипояса, которые помогали совершенствовать их захватывающий, акробатический стиль боя, в то время как другие избегали их, считая, что эти устройства мешают добиться по-настоящему художественного владения клинком. Кассаис понял, что ему интересно, каковы арлекины в бою — репутацию-то они себе выработали, несомненно, пугающую.

Две из мерцающих воздушных фигур часто ныряли и зависали над Лордом-Сорокопутом и ближайшими к нему гостями. Маски Керноуса и Иши с добротой взирали на эльдаров, пролетая над их головами. Похоже, им было приятно наблюдать за тем, чем занимались смертные. После паузы, во время которой Иша наблюдала за отдаленными движениями других богов, она спустилась еще ниже и начала петь. В песне не было слов, но она ощущалась как чистые потоки эмоций, которые вибрировали по нервам слушателей и эхом отдавались в их разумах. Это была песнь о любви и развитии, о том, как мать желает процветания своим потомкам.

Даже острые хищные черты Вайла Меншаса немного смягчились, пока он слушал песнь Иши. Кассаис, который, как и подобало вернорожденному комморриту, никогда не знал бескорыстной любви, впервые в жизни почувствовал отдаленное представление о том, что это значит — быть нежно любимым. Он обнаружил, что встал, хотя его и не приглашали. Кресло с высокой спинкой упало позади него, но он не обратил внимания. Он загорелся страстным желанием поведать о своих подвигах, рассказать историю, которая впечатлила бы богиню, парящую перед ним, доказала бы ей, на что он способен.

— Я расскажу тебе о богатом урожае, который я однажды снял, о великая богиня! — с готовностью вскричал Кассаис. — Это эпическое повествование, местами ужасное, местами воодушевляющее, но со счастливым концом, по крайней мере, для меня!

Зрители, предвкушающие рассказ, одобрительно усмехались, и он начал готовиться к своей задаче. Кассаис ощутил чье-то присутствие рядом, и понял, что к нему подскочил Пестрый. Огромный золотой посох в руках арлекина пьяно покачивался, как мачта во время шторма. Пестрый заговорил еще быстрее, чем прежде, слова практически спотыкались друг о друга. Как будто он отчаянно пытался вставить свой текст, пока Кассаис еще чего-нибудь не сказал.

— В это время триумфа услышьте же рассказ о хитрости, удали и настойчивости из более поздней эпохи. Услышьте о том, кто странствовал меж звездами и вернулся, чтобы поведать свою историю. Вслушайтесь в его слова и спросите себя, поступили бы вы иначе!

Кассаис широко ухмыльнулся при мысли, что ему удалось внести сумятицу в выступление арлекина, вступив в представление слишком рано. Отлично, пусть суетятся вокруг него. Только потом до него дошло, что поспешное шаблонное вступление Пестрого прозвучало как шутка — шутка, сделанная за счет Кассаиса. Он сердито осмотрелся в поисках маленького клоуна, но Пестрый уже ускользнул туда, где до него было не добраться, и золотой посох по-прежнему нелепо болтался у него над головой. Внимание Кассаиса снова привлекла песнь Иши, и мгновенное раздражение было забыто.

— Мы плыли по эфиру, три корабля шли бок о бок, копьями пронзая черноту, — воззвал Кассаис к Ише. — Мы отправились в путешествие, чтобы набрать там и здесь немного деликатесов, рабов и развлечений, прежде чем повернуть наши суда обратно к Комморре, к дому. Но потом нам попался приз, достойный того, чтоб за него побороться. Толстобрюхий, с блестящими боками, словно жирная золотая свинья, таков был этот корабль. Неуклюжий вьючной зверь, отправленный в плавание рабскими расами, он буквально молил, чтобы мы вонзили в него ножи.

За гладким плечом Иши начали приближаться сложные световые переплетения, образованные орбитами других богов. Кассаис видел, что скрытые масками лица богов все чаще поворачиваются к нему, судя по всему, с неодобрением. Ему не было до них дела, он был весь поглощен вниманием прекрасной Иши и не желал ничего иного, кроме как продолжать повествование о своем пиратстве.

— Корабль охраняли два сторожевых пса, столь ценным был его груз. Они были тощими и серыми, как зима, но им было не сравниться с нашей мощной пушкой. Когда гончие отлетели, объятые пламенем, Акир Хелиак устремился на абордаж, чтобы стать первым, кто ступит на борт, но добыча вырвала брюхо его корабля нейтрониевыми клыками. Я и Дхорун из Разбитого Круга кусали ее за ноги и вырывали ей зубы, пока не смогли приблизиться с большей осторожностью. Мы преследовали ее, а она бездумно и тщетно убегала. Вскоре она была вынуждена принять бой, и мы схватили ее, подобно нежеланному любовнику. Экипаж сражался, но они были детьми, просто-напросто младенцами, которым дали оружие, по сравнению с нашими могучими клинками. Палубы покраснели от крови… и крики! О! Какое эхо от криков стояло в тесных металлических коридорах этой свиноматки! Убивая, мы творили такую музыку, что некоторые из тех, с кем мы бились, сошли с ума от этих звуков. Я…

Рассказ Кассаиса был прерван гигантским клинком из сверкающего пламени, который пронесся между ним и парящей лунной богиней. Частью разума он понимал, что это должна быть еще одна арлекинская иллюзия, световая, если судить по виду того, что мелькнуло перед его глазами. Но к этому времени Кассаис уже был тщательно опутан психическими плетениями Цилии и ее хора Провидцев Теней. Также в его ноздри проник едва заметный, экзотически пряный газ-галлюциноген, поэтому он слышал, как падает клинок, и чувствовал его жар на своей коже.

Кассаис отскочил, поднял взгляд и увидел бронированный шлем Кхейна, бога войны, который свирепо взирал на него поверх своего клинка. При всей своей браваде Кассаис дрогнул в тот миг, как любой смертный дрогнул бы пред ликом бога. Но огненный меч убрался, и Кассаис снова посмотрел наверх, где увидел, как бог Керноус увещевает Кхейна, а тот смеется ему в лицо. Позади обоих виднелась Иша, что, часто оглядываясь, уплывала прочь, чтобы присоединиться к остальным богам. Кассаис почувствовал себя опустошенным.

— Не печалься, — прошептал ему в ухо Пестрый. — Она ничего не может поделать — видишь, вон там, в центре всего, Азуриан, Король-Феникс. Он постановил, что боги больше не могут общаться со смертным племенем.

— Но… почему? — воскликнул Кассаис. — Я едва только начал свой рассказ!

— Тише, тише. Ты еще закончишь его, это я тебе обещаю, — утешил Пестрый. — Что же до вопроса «почему» — видишь там, наверху, Деву рядом с Азурианом? Это Лилеат, она увидела сон, что в один день эльдары станут причиной уничтожения Кхейна. Услышав об этом, Кхейн поклялся полностью истребить расу эльдаров. Он смилостивился, только когда Иша взмолилась за нас Азуриану. Цена нашего выживания — то, что между богами и смертными больше не может быть никаких связей. А теперь смотри, что будет дальше.

Снова возникли великолепные переплетения света, образуемые круговращением богов. Теперь они были, пожалуй, более стесненными и строгими, и определенно более отдаленными. Со временем пути Иши, ее возлюбленного Керноуса и Ваула стали чаще пересекаться. Не понимая, Кассаис наблюдал, как Ваул удалился и некоторое время бил молотом по наковальне, после чего вернулся и преподнес некий дар Ише. На следующем круге лунная богиня стала рассыпать по своим следам мерцающие огни, которые яркими снежинками падали вниз, разлетаясь ко всем эльдарам в зале.

Кассаис как завороженный смотрел на один из огоньков, который плавно подплыл к нему. Он почувствовал в приближающейся снежинке след присутствия Иши и протянул руку ладонью вверх, чтобы она туда опустилась. Огонек вспыхнул и исчез, и в его руке остался гладкий синий камень. На ощупь он был теплым и казался как будто живым. Держа его, Кассаис чувствовал, как усиливается его связь с богиней. Вспыхнуло озарение, и он понял, что, пока он держал этот камень — который, как он знал, являлся одной из легендарных Слез Иши — богиня могла разговаривать с ним!

И что более важно, теперь он мог разговаривать с богиней. Кассаис немедленно вернулся к своей истории, чувствуя, что другие эльдары в зале тоже настроились на нее посредством собственных камней духа. Как будто он стоял на громадной сцене, где, кроме сияющего света глаз Иши, были одни только тени, и камень духа, теплый как плоть, лежал в его руке. Тихие перешептывания и приглушенные голоса намекали на присутствие зрителей где-то за пределами видимости, но Кассаису не было до них никакого дела. Он снова погрузился в рассказ, как будто его и не прерывали.

— Мы загнали их в угол, моя божественная госпожа! Экипаж матки вскоре с визгом убегал по своим металлическим лабиринтам, и мы выслеживали их, как животных. Большей части я сохранил жизнь — разумеется, оставив их на потом — и, когда я обнаружил то, что они везли в трюмах, у меня также появились к ним вопросы. Грузовые помещения просто стонали от веса сокровищ: драгоценных металлов и редкой древесины, полированных камней с тысячи различных миров, миллиона пигментов и красителей, ярчайших перьев, чешуй и раковин с другого конца пустоты. Это, конечно, был варварский клад, но он состоял из таких вещей, которые могли бы с превеликим успехом использовать достаточно умелые ремесленники и мастера. Тогда мы допросили команду, и под моим заботливым уходом они рассказали мне все, что я хотел знать. Они поведали мне тайный пункт назначения этих товаров и описали необычных обитателей этого места. В тот же миг я понял, что должен отправиться туда, что на протяжении всей моей долгой жизни меня дожидалось именно это приключение. Единственная сложность состояла в том, что путешествие обещало быть невероятно длинным, а мы взяли запасов лишь на краткую вылазку, не одиссею. Хотя это было легко исправить, поглотив Дхоруна и его экипаж, прежде чем приступить…

Кассаис начал осознавать, что бог войны все чаще и чаще пролетает мимо него. Ярость во взоре Кхейна казалась почти осязаемой, как и восхитительное ощущение запретного деяния, которое совершал Кассаис, продолжая общаться с Ишей. Он снова заговорил, на сей раз быстрее, из-за зловещего предчувствия, что вскоре все изменится к худшему.

— Итак, я направил таран своего корабля в пустоту, и мы отправились на этот тайный мирок рабов. То, что я нашел, превзошло самые сумасбродные мечты… Это было целое царство истово верующих ремесленников, которые и день и ночь посвящали изготовлению икон своего мертвого Бога-Императора. Дома были сплошь покрыты угрюмыми изображениями их разлагающегося повелителя. На стенах были вырезаны благочестивые прославления божества, на каждом углу стояли выражающие почтение статуэтки и памятные триптихи. Там были склады, набитые манускриптами, подробно описывающими Его явления и деяния в нескончаемых деталях. Это был один из тех редких и драгоценных рабских анклавов, где слепая вера в высшую силу висит на волоске, готовая быть разрушенной за одну ночь. Преподав несколько уроков на тему того, кто теперь главный, я сказал этим маленьким трудолюбивым рабам, что они могут остаться в живых и продолжить работу всей своей жизни, только если будут подчиняться моей воле.

Исповедуясь Ише через камень духа, Кассаис ясно видел ремесленников внутренним взглядом. Ряды грязных, уродливых, заплаканных лиц смотрели на него снизу вверх, пока они стояли на коленях в пыли того далекого мира. Они, конечно, не поверили ему, но думали, что смирение может спасти их семьи. Он улыбнулся при воспоминании, а потом ощутил настойчивый импульс из камня, который держал в руке, и поспешно продолжил:

— Тогда я заставил их работать, чтобы они переделали каждое хмурое лицо и каждую слезливую икону своего мира в нечто более приятное глазу. Я нещадно подгонял их, ибо оставалось не так много времени, прежде чем мы должны были улететь и вернуться в Комморру. Из-за этого многие рабы не пережили трудов, что досадно, ибо они превзошли самих себя. Они начали с того, что стали превращать сердитый лик своего Бога-Императора, где бы тот им ни попался, в подобие моего собственного прекрасного лица. Потом рабочие расползлись по всем исписанным фонарным столбам и молитвенным стенам и стали вымарывать и переписывать все, что было написано на хоругвях и пергаментных свитках, скрывая правду и распространяя самую вопиющую ложь.

К этому времени Кассаис смеялся. Слезы веселья катились по его щекам, пока он вспоминал муки, причиненные рабам. Они были такими простыми, такими примитивными созданиями и полностью отдали себя поклонению своему мертвому богу. Демонстрация того факта, что боль и страх могут столь решительно преодолеть их высшее «я», стала одним из самых приятных и безупречных деяний за всю долгую, жестокую жизнь Кассаиса. Он вытер глаза и попытался взять себя в руки, чтобы сохранить неожиданность финала.

— В конце концов я сделал последнее заявление, прежде чем улететь. Я действительно сдержал слово и позволил им жить и страдать. Но я забрал одну руку и один глаз у каждого выжившего, чтобы они всегда помнили мое краткое владычество и не слишком спешили возвращаться к вырезанию икон. Я сказал им, что вернусь через год и день, чтобы наказать всех, кто преступил мои законы. С тех пор я возвращался дважды.

Как только Кассаис завершил свой рассказ, камень духа в его руке запульсировал и раскалился докрасна. Он выругался, ничего не понимая, и выронил его. Повсюду вокруг зазвучали крики, остальные гости эхом повторяли его жест. Кассаис потерял всякое ощущение того, что находится в зале Вайла, в Траурной Марке. Он вошел в состояние, подобное сну наяву, и над ним были боги, далекие и все же столь близкие, что он мог видеть их действия. Все, что он знал — его связь с Ишей была пресечена, словно разрублена раскаленным докрасна ножом. Он непонимающе поднял взгляд и увидел закованную в броню фигуру Кхейна, который приволок Ишу и Керноуса на суд Азуриана.

Пестрый невидимкой очутился позади Кассаиса и прошептал в ухо:

— Видишь? Кхейн поймал Ишу на том, что она нарушила правила, слушая смертных, и требует, чтобы Азуриан подверг ее наказанию. К сожалению, Король-Феникс не может решиться на подобное варварство и вместо этого приказывает отдать Керноуса и Ишу в заключение у Кхейна. Бог войны решает, что это позволяет ему делать все, что он захочет, поэтому он сажает их в темницу и подвергает жестоким пыткам.

Жуткие, душераздирающие вопли раскололи небеса. В сложных переплетающихся нитях, отмечающих прохождение богов, теперь в изобилии виднелись огонь и кровь. Прикованные к орбите Кхейна, Керноус и Иша страдали. Кассаис без раздумий прошел вперед несколько шагов, крича от негодования на далекие, глухие к его воззваниям фигуры. Он слышал, какой гвалт воцарился вокруг, когда к нему присоединились и другие. Он слышал и то, что некоторые вокруг него хранили молчание, явно поддерживая действия бога войны, и в его сердце загорелась искра ненависти к ним.

— Успокойся, мой лорд! — прошипел Пестрый. — Не все еще потеряно, многие из иных богов чувствуют то же, что и ты! Кузнец Ваул, всеми признанный друг Керноуса и Иши, хочет, чтоб их муки прекратились. Он достаточно храбр, чтобы встретиться к Кхейном лицом к лицу и заключить сделку. Бог войны требует, чтобы Ваул за год изготовил для него сотню своих прославленных клинков, и тогда он освободит эту пару! Есть ли выбор у Ваула? Может быть, он чувствует вину за то, что принял участие в создании камней духа. Задача практичеси невыполнима, но он принимает ее!

Выступление танцоров теперь сконцентрировалось вокруг Ваула, который лихорадочно трудился, чтобы изготовить сто клинков, потребованных Кхейном. По щекам Кассаиса вновь потекли слезы, когда он призывал бога-кузнеца поскорее выполнить эту монументальную задачу. Временами тайно вмешивались другие боги, кто помогал материалами или советами, а кто и мешал: Морай-Хег, Хоэк, смеющийся Цегорах, даже Лилеат. Арлекины метались и кружили вокруг работающего бога и кучи готовых мечей, которая поднималась все выше, пока с медленной неотвратимостью смерти не приблизилось время, когда должен был вернуться Кхейн и потребовать свою плату.

Кассаис почувствовал, будто холодная рука сжимает его сердце. Он знал, что бог-кузнец не выполнил задачу. Девяносто девять мечей лежали законченными, но последний остался незавершенным! Кассаис огляделся в поисках Пестрого, ожидая какого-то объяснения этому ужасному происшествию. Он увидел только Вайла, что сидел на своем когтистом троне и выглядел подозрительно довольным этим исходом. Ястребиные черты лица Вайла излучали явное одобрение тому, что бог войны пленил Ишу и продолжал ее мучить. Искра ненависти в сердце Кассаиса вспыхнула медленно разгорающимся пламенем, и он угрюмо поднял взгляд, чтобы увидеть, чем закончится встреча Кхейна и Ваула.

Кассаис разразился смехом, увидев, как Ваул спрятал незавершенный клинок среди других, когда бог войны практически стоял на его пороге. Самодовольный, гордый победой Кхейн завладел сотней мечей, не осмотрев их как следует. Он сразу же освободил Керноуса и Ишу, и пара воспарила от него так стремительно, что они, казалось, временно исчезли из виду. Ваул также отступил в сторону, и новым центром притяжения для хора арлекинов теперь стал бог войны, который принялся проверять клинки.

Кхейн с фантастической ловкостью раскручивал мечи вокруг себя, подбрасывал их в воздух и снова ловил, а потом отправлял их вращаться острием вперед по орбите, окружающей его парящую фигуру. Вскоре его окружил ореол из крутящихся мечей, стальная преграда, которую бог постоянно наращивал, совершая все более головокружительные демонстрации своего мастерского владения клинками. Теперь, когда вокруг бога войны замысловатым узором вращалось огромное колесо из летящих мечей, он поднял последний клинок Ваула, чтобы проверить, чего тот стоит…

Сокрушительный рев гнева пронесся по залу, как психическая ударная волна. Инстинкты Кассаиса, отточенные всей жизнью, проведенной в Комморре, среди кровопролития и убийств, дали ему понять, что сейчас случится. Он схватил собственный меч, издал боевой клич, созывая своих воинов, и бросился на миньонов Кхейна. Теперь приспешникам бога войны и сторонникам несчастных влюбленных Керноуса и Иши оставалось только сражаться до конца. Брызгала горячая кровь, звучал звериный рев, и эльдары бросались друг на друга, желая убить.

Очередь осколочных снарядов выбила искры по нагруднику Кассаиса, он ринулся вперед и вспорол живот стрелка взмахом меча. Еще один стражник Вайла с воплем бросился на Кассаиса, низко держа винтовку с выставленным вперед клинком, готовым выпотрошить противника. Кассаис вогнал острие меча в раскрытый рот стражника и рванул его вверх, рассекая кричащее лицо пополам. Со всех сторон доносились вопли, мольбы и высокий истерический визг оружейного огня. Кассаис отдаленно ощущал, что над погруженным в битву залом сошлись две титанические фигуры, Кхейн и Ваул, сражающиеся так же, как их последователи у них под ногами. Руки бога войны покраснели от крови, он стал Каэла Менша Кхейном — кроваворуким Кхейном — и приступил к истреблению эльдарской расы.

Между другими богами происходили какие-то иные, более сложные хитросплетения, но у Кассаиса не было времени, чтобы понять их — он вел свою горстку воинов против стражников Вайла. Лорда-Сорокопута нигде не было видно, но его миньоны вливались в зал подобно массе разозленных муравьев. Кассаис быстро принял решение — его силы были слишком малы, чтобы победить. Он мгновенно поменял направление и прорубился к боковому помещению, где была лестница, судя по всему, ведущая в помещения под залом. Пока последние из его воинов яростно сражались, не давая врагам отправиться в погоню, Кассаис, не оглядываясь, сбежал по ступеням вниз.

Глава девятая Финальный банкет

+Реакция сверх всяких ожиданий.+

+Мы знали, что Кассаис полон страстей, мы могли представить, что за зверь может таиться в его груди.+

+И все же… он не тот, кого мы ищем.+

+Остался только один, так что тайна раскрыта, мы изловили эту птицу.+

+Если след, который привел нас сюда, не ложен. Возможно, все это было напрасно.+

+А между тем, я все равно послушал бы его историю.+

+В этом, конечно, есть своя нездоровая притягательность, но ведь чище будет просто разделаться с ним, не так ли?+

+Он не позволит нам выступить снова. Только не после этого.+

+У него нет выбора, как и у нас — путь уже проложен.+

+Цикл должен быть завершен. Обратной дороги нет.+

— Это он, все так, — сплюнул Вайл Меншас. — Вот он, предатель.

Стражники принесли с собой светильники, но они как будто не истребляли тьму этих похожих на пещеры помещений, а только оттесняли ее назад. Низкий туннель со сводчатым потолком, по которому они шли, был пронизан таким множеством дверей-арок, что в некоторых местах больше напоминал колоннаду. Пыль и паутина, мягким слоем покрывающие жесткие грани обработанного камня, служили молчаливым свидетельством тому, насколько редко Йегары или их слуги посещали эту часть крепости.

Перед Лордом-Сорокопутом простирался темный участок пола отдаленно круглой формы, в несколько шагов поперек, который поблескивал в дрожащем свете. Его ноздри чуяли сильный медный запах свежей крови, смешанный с навозным зловонием вываленных внутренностей. В середине круга лежала угловатая черная куча — растерзанные останки великолепных доспехов Кассаиса. Более внимательный осмотр показал, что в них все еще находились растерзанные останки самого Кассаиса, на что указывали немногочисленные расколотые кости и обрывки плоти, свисающие с кирасы, поножей и наручей.

Вайл наморщил лоб и начал отвлеченно разглядывать арки вокруг, собираясь с мыслями. Ничто не попадалось ему на глаза, кроме разнообразных угловатых и покрытых пылью силуэтов, возвышающихся между ним и очередной аркой. Стражники нервничали, и это было понятно, учитывая произошедшую ночью катастрофу, и постоянно озирались, словно на рейде во вражескую территорию. Лорд-Сорокопут размышлял, что, хотя в этих подземельях наверняка можно было укрыть целую армию, не было никаких свидетельств тому, что здесь прошел хоть кто-то, кроме Кассаиса. Хотя это было не совсем так, поправил себя Вайл: кроме Кассаиса и того, что его убило.

Убить Кассаиса было непросто, Вайл это знал. Многие покушались на него в прошлом и узнавали, как высока цена неудачи, когда Кассаис только смеялся в ответ на смертельный удар и возвращал его с процентами. С самых ранних дней своего разбойничества Кассаис тщательно старался укрепить тесные отношения с Пророками Плоти, комморрской кликой гемункулов, превосходных мастеров своего дела. С их помощью плоть Кассаиса научилась сшивать сама себя и восстанавливаться после любых ранений, кроме самых серьезных, его кости были пронизаны закаленными металлами, жизненно важные органы стали двойными, а в некоторых случаях и тройными. Вайл так и не узнал, какую плату за услуги вытянули Пророки из его кузена, но, несомненно, она была впечатляюще велика.

Но ничто из этого не спасло Кассаиса от того, что выследило его в этом туннеле прошлой ночью.

Стражники нервничали все сильнее. Один из них настолько забылся, что опрометчиво нарушил молчание:

— Как вы думаете, кто убил его, мой архонт?

Вайл несколько мгновений холодно смотрел на него, прежде чем стражник отвел глаза и пристыженно повесил голову. В другой день Вайл выпотрошил бы его, наказав за дерзость и одновременно дав своим миньонам простой урок насчет того, стоит ли задавать глупые и безответные вопросы. Сегодня он не мог позволить себе такое удовольствие, что только сильнее раздувало его холодную ярость. Сознательным усилием он успокоился. Вопрос, в конце концов, был здравым. Лорд-Сорокопут подступил ближе и снова присмотрелся. Лужа засыхающей крови мерзко зачмокала под подошвами.

Он решил, что выглядит все так, будто это сделала кошкообразная тварь — ресзикс. Дыры в практически непробиваемом черном металле доспехов Кассаиса сложно было с чем-либо спутать — это были отметины от когтей. Кираса была разломана, как будто ее сокрушили могучие челюсти, и лакомый кусок внутри нее, судя по всему, попросту сожрали, вместе с тройными органами и всем прочим. Может быть, ресзикс действительно каким-то образом проник сюда, вниз, выслеживая его. Если так, то Кассаису не повезло, что они друг друга повстречали.

— Очевидно, ресзикс, на которого мы охотились несколько дней назад, как-то прокрался в крепость и скрывался, пока не нашел его, — уверенно заявил Вайл. — Я слышал, что, стоит им ощутить вкус крови, они без устали преследуют свою добычу.

Стражников это, кажется, не убедило, но Вайлу было плевать, что они думают. Что именно убило Кассаиса, почти ничего не значило — важно было то, что теперь он мертв, и у противников Вайла нет лидера. Судя по всему, ни одному воину Кассаиса не удалось сбежать из Изумрудного зала после той предательской атаки, хотя сомнения еще оставались. Когда Кассаис устроил попытку переворота, среди старых слуг Йегар вспыхнул конфликт лояльности. Некоторые присоединились к Кассаису, другие держались Вайла, а некоторые пустили все силы на то, чтобы сформировать собственную фракцию и дать отпор двум другим. В хаосе битвы некоторые поменяли сторону даже не один, а несколько раз.

Вайл думал о том, чтобы посадить на кол всех бывших слуг Йегар до последнего, выставить их на укреплениях и покончить с этим. К сожалению, воины Кассаиса оказались исключительно хорошо натренированы и нанесли силам Вайла значительные потери, прежде чем их уничтожили. Потери означали, что ему едва хватит солдат, чтобы охранять стены. Теперь сама сохранность крепости висела на волоске.

Туземцы собирались все в больших количествах по мере того, как усиливался голод. Они пока не смели приближаться, но ждали и наблюдали тысячами внимательных глаз, горящих в лесу… чего они ждали? Не измены Кассаиса, иначе бы они атаковали прошлой ночью. Нет, они дожидались чего-то иного, что только должно произойти, и Вайл был твердо намерен это предотвратить.

Вайл насмешливо ухмыльнулся и подтолкнул истерзанные доспехи ногой.

— Возьмите это месиво с собой, — приказал он. — Сегодня у нас пир, и тень Кассаиса будет сидеть с нами в своем скорбном пристанище, пока мы будем веселиться.

— Да, мой архонт, — машинально ответили стражники.

— Лучше достаньте свои лучшие черные одежды, — насмешливо проговорил Вайл. — Этой ночью мы пируем в Ониксовом флигеле.

Глава десятая Полумрак

В тот вечер, когда водянистый свет Траурной Марки истаял в сумерках, Вайл занял почетное место во главе банкетного стола в Ониксовом флигеле. В отличие от остальных, в этом флигеле не было центрального зала, вместо этого он состоял из множества больших и малых покоев, соединенных извилистыми коридорами, в планировке которых не было ни следа какой-либо единой логики. За неимением подходящего пиршественного зала Вайл выбрал самую крупную из уцелевших комнат, несмотря на то, что она была частично обрушена. Сквозь зияющие разрывы во внешней стене виднелись быстро темнеющие небеса, и внутрь задувал холодный, острый как нож ветер. Вайл мрачно размышлял, что это частично разрушенное и почерневшее от дыма место очень подходит под его настроение.

Он тщательно проверил, чтобы энергетические поля в вестибюле крепости были правильно активированы. Он даже заставил прислужников отпереть вырытые там примитивные ямы-ловушки, чтобы помешать любой возможной атаке. На укреплениях и у входа были расставлены стражники, но по большей части они выстроились вдоль стен пиршественного зала с осколочными винтовками, дезинтеграторами или темными копьями в руках. Вайл держал на боку собственный обнаженный клинок и ни разу не убрал пальцы от его старой потертой рукояти.

В темной комнате висело осязаемое чувство страха. Поредевшие ряды рабов и придворных Векта косились на оставшихся сторонников Йегары с очевидным недоверием. Две группы быстро сформировали два противоположных островка за горсткой столов, которые втащили в помещение. Тяжеловооруженные стражники внушали им страх, что их всех привели сюда, только чтобы вырезать. Вайл только грозно взирал на них с трона и ничем не облегчал страхи.

В конце концов архонт медленно отпил из кубка, стоявшего возле его локтя, давая гостям знак, что они могут присоединяться к пиру. Некоторые колебались, несомненно, опасаясь яда, но ни у одного не хватало отваги проявить неповиновение и отвергнуть приглашение. Вайл наблюдал и ждал. Мало-помалу атмосфера на банкете чуть потеплела, пища и напитки подняли дух присутствующих. Среди собрания вскоре зашелестели тихие разговоры и приглушенный, нервный смех.

Все сразу же затихли, когда Вайл поднялся на ноги.

— Итак… мы здесь, — угрожающе произнес Лорд-Сорокопут и начал медленно мерить шагами почерневший зал, постукивая кончиками пальцев по рукояти меча. — Те, кто должен был нас развлекать, судя по всему, покинули нас после двух ночей пиршеств, и теперь мне придется развлекать себя самому…

Вайл сделал долгую паузу, выжидающе переводя взгляд по затененным уголкам комнаты. Единственными звуками оставались грохот и шипение волн, бьющихся о скалы внизу. Лорд-Сорокопут пожал плечами и продолжил говорить, хотя его взгляд по-прежнему постоянно блуждал по сторонам в надежде увидеть хоть какой-то знак от арлекинов. Они слышали его, он знал, что они здесь.

— Две ночи назад бедный, неоплаканный Ольтанир Йегара начал рассказ, который заслуживает достойного завершения. Этот глупец знал только половину истории, в которой он сыграл ключевую роль. Когда он прокрался в Комморру, чтобы поторговаться за свою бесполезную шкуру, он и не подозревал, что его жалкое маленькое субцарство хранит в себе ключи к иной, куда большей ценности. Если б только он знал, то мог бы диктовать свои условия, и я бы с радостью пошел на них. На самом деле, я бы отдал ему собственных наложниц, лишь бы только получить доступ в Траурную Марку.

Вайл вернулся к своему кубку и глотнул. От этой речи ему захотелось пить, сильнее, чем он ожидал. При этом он вглядывался сквозь рваные прорехи в стене наружу, где последний, умирающий дневной свет подкрашивал снизу тучи, придавая им перламутрово-розовый оттенок. И все же актеры не воспользовались этим естественным перерывом, чтобы проскользнуть на сцену. Вайл с сожалением покачал головой и продолжил рассказ.

— Я почти не сомневаюсь, что к концу он почувствовал, как ошибся. Он должен был осознать, что отдал свое княжество за смехотворно низкую цену собственного жалкого существования. Понимаете, есть одни двери, и другие двери, и двери в Комморре. Это город миллиона порталов. Есть двери, за которыми находятся чудесные дворцы, царства потрясающей красоты, неведомые сокровища, адские бездны, необузданный Хаос и многое иное… Я слышал, как молодые невежды говорят, будто через порталы Комморры можно проникнуть везде и всюду, но это неправда. Правда же в том, что некоторые из этих дверей давно испорчены, некоторые забыты, а некоторые уже десять тысяч лет не открывались, и тому есть хорошая причина. То, что находится за дверями, тоже было испорчено: целые области Паутины исчезли, и с каждым циклом она все больше разрушается. Нет сомнений, что вскоре от нее ничего не останется.

Даже эта насмешка не вызвала ответ, на который рассчитывал Вайл. Насколько он знал, арлекины были странствующими обитателями Паутины. Они, предположительно, знали все ее скрытые проходы и тайные тропы. Он думал, что арлекины не устоят перед возможностью опровергнуть то, что он знает об этой среде. Архонт снова оглядел своих гостей, которые со страхом наблюдали за ним, не зная, что он сделает дальше, и стражников, которые стояли подобравшись, готовые к бою. Может быть, в конце концов, арлекины действительно ушли. Вайл еще раз отпил и снова взялся за попытки вернуть их, все больше втягиваясь в повествование.

— Как бы то ни было, я ухожу от темы. Мой род, Меншас, еще с времен до Падения грабил и исследовал космос из Комморры. Нам ведомо великое множество секретов. Один из них, просто шепоток, слух времен моего деда, говорил о потайном портале, ведущем отсюда в некое отдаленное место в космосе. Это несравненное сокровище, как предполагалось, было миром-кораблем, что затерялся среди Призрачных звезд, не затронутый Падением. Его экипаж ни с кем не имел связи. Наивные и уязвимые, они ждали знака, что можно вернуться. Хранители этого знания — те, кто должен был подать сигнал — сначала жили здесь, спрятавшись в Траурной Марке, но их вытеснили, и им не повезло наткнуться на моих великолепных предков из давно минувшей эпохи.

Теперь он явственно ощущал, что за ним следят и слушают его речь. Это были не гости и не стражники, что-то иное прислушивалось к нему. Вайл практически чувствовал на себе взгляд невидимых глаз. Они были здесь, все так. Он облизал губы и удовлетворенно ухмыльнулся. Теперь он говорил громче, и голос его все поднимался.

— Род Меншас хранил этот секрет, но он был для нас бесполезен. Пока Траурная Марка оставалась недоступной, недоступен был и мир-корабль. Так что вы можете понять мой энтузиазм, когда я услышал о прибытии Ольтанира Йегары. Я отправился в Верхнюю Комморру, на Гору Скорби, к Центральному пику, чтобы преклониться перед Асдрубаэлем Вектом и молить его о благосклонности…

Голос на миг изменил Вайлу, когда он вспомнил темное величие Центрального пика и его круг из гигантских кричащих статуй Верховного Властелина. Воспоминания вызвали ощущение ужаса, которое застало его врасплох. Он сглотнул и продолжил. Горделивый, грозный тон исчез, и последние слова он шептал, словно исповедь.

— Для меня это было трудно… сознаюсь. Самое трудное из всего, что я когда-либо делал. Я дорожу своей гордостью, но ради разговора с Вектом мою гордость пришлось… смирить, сокрушить перед великим тираном. Я пришел с мыслями о сделке, о том, чтобы заключить взаимовыгодное соглашение о доступе к Йегаре и Траурной Марке. Прежде чем мне позволили уйти, я обещал Векту все — огромную добычу из призрачной кости и камней духа. Взамен я попросил лишь чести распространить его владычество на Траурную Марку и стать ее законным сюзереном. И вот мы здесь, — заключил Вайл, скорее для самого себя, чем для каких-либо слушателей, реальных или вымышленных. — Осажденные, окруженные, истерзанные Фортуной и врагами снаружи и внутри. Я увижу, как все это закончится, я увижу…

Он застыл и стремительно развернулся, услышав вежливые аплодисменты у себя за спиной. То был маленький, одетый в серое арлекин, тот, которого называли Пестрым. Вайл мрачно улыбнулся и шевельнул рукой. В тот же миг его стражники отошли от стен и начали смыкаться вокруг невысокой фигуры.

— Мои коллеги уверены, что представление невозможно спасти, — спокойно сказал маленький арлекин. — Что третий акт должен остаться неоконченным из-за ужасных знамений, связанных с первыми двумя.

Пестрый широко улыбнулся и склонил голову перед сужающимся кругом стражников, подняв пустые руки в знак сдачи.

— Я же думаю иначе и вижу, что ты согласен со мной, архонт Вайл Меншас, — ухмыльнулся он. — Мы зашли так далеко, мы обязаны увидеть, чем все кончится. Ты намерен пленить меня?

— Возможно, — процедил Вайл, приподняв свой длинный прямой меч перед Пестрым. — Теперь я вижу, что вы пришли сюда нарочно, с целью погубить меня, ты и твоя шайка актеров. Видимо, ты явился, чтобы отомстить за мир-корабль.

— Я лично? — Пестрый энергично затряс головой. — Нет. Я пришел за тобой, Вайл Меншас, можно сказать, что ты сам призвал меня сюда. Твоя похоть и жестокость призвали меня в реальность, как неизбежное последствие твоих действий. Тонкая ирония, не правда ли? Практически совершенная в своем замысле, если соединить все точки. Разве ты не видишь? Мы и есть третий акт, я и ты, в повествовании Урсилласа о Падении. Ты — эльдарская раса, а я — Та…

— Где остальная труппа? — перебил Вайл. — Отвечай быстро, иначе плохо тебе придется, маленький клоун.

Стражники остановились на почтительном расстоянии от арлекина, нацелив свое оружие прямо на него. Пестрый ухмыльнулся, не опуская рук.

— Не поверишь, но они прямо за тобой, — невинно ответил он и протянул руку, чтобы снять с себя маску.

Нервы Вайла уже натянулись сильней стальной проволоки, и он не мог не отреагировать, как и его стража. Их внимание пошатнулось всего на долю секунды, но в этот миг одетый в серое арлекин взорвался движением. Его казавшийся сплошным образ раскололся, превратившись в ослепительный многоцветный калейдоскоп. Стражники практически в унисон открыли огонь, рассекая сияющее облако на части, но их осколки и лучи прошли сквозь пустое место.

Лавина световых пятен завихрилась и на миг приобрела прежнюю форму — Пестрый оказался по другую сторону кольца. Он протянул руки и прикоснулся ко лбам двоих стражников, словно даруя им благословение. Вайл выругался и бросился на арлекина со спины, но маленькая фигурка закружилась и ушла в сторону, прежде чем клинок достиг цели. Смеющийся арлекин снова обратился в мечущийся водоворот искр.

Двое стражников начали оседать, но потом снова выпрямились, судя по виду, не раненые. Вайл заметил, что там, где до них дотронулся арлекин, горели яркие, похожие на клейма отметины. Он также увидел, что их доспехи окрасились в завихряющиеся болезненные цвета, и они направили оружие на своих товарищей. Вайл в тот же миг зарубил одного из них, но второй успел выпустить импульс энергии из дезинтегратора, прежде чем его убили. Стражники, гости, куски стены на мгновение вспыхнули жарким светом, а потом разлетелись струями серой пыли под высвобожденной мощью украденных солнц.

Посреди суматохи Вайл увидел еще двоих стражников, которые пошатывались с горящими клеймами на лбах. Пестрый то появлялся, то снова исчезал, всякий раз оставляя после себя еще двух жертв. Верные архонту стражники поняли, что происходит, и яростно отбивались, однако каждый раз, когда смеющийся арлекин наносил удар, чаша весов склонялась на его сторону. В зале царил пандемониум, Вайл начал замечать те же вихри болезненных цветов и выжженные отметины среди гостей. Лорд-Сорокопут почувствовал страх, дрожью пробежавший по позвоночнику, когда понял, что ситуация стремительно выходит из-под контроля. Вдруг из хаоса до него донесся знакомый медоточивый голос:

— Архонт Меншас! Быстрее, сюда! Мы можем защитить вас.

Это был Ашантурус, мастер труппы арлекинов, по-прежнему одетый Смеющимся Богом Цегорахом, как прошлой ночью. Позади него выстроились другие боги, которых Вайл видел на предыдущем представлении: Азуриан, Иша, Лилеат, Ваул, кроваворукий Кхейн и другие — все они были здесь. Арлекины обнажили оружие и сражались спина к спине, чтобы защитить себя от нарастающего прилива искаженных стражников и гостей, которых оставляло за собой безумие Пестрого. Через миг сомнения Вайл ринулся под защиту их рядов.

— Проклятый сошел с ума, Та, что Жаждет, поглотила его душу! — закричал ему Ашантурус, в голосе которого сквозило отчаяние. — Твоя единственная надежда — бежать с нами, пока это возможно!

— Так вы до сих пор пытаетесь манипулировать мной! — рыкнул в ответ Вайл и поднял свой меч. — Проклятье на вас и все ваши игры!

В этот самый миг водоворот искр, крутившийся по всему залу, вернулся и ворвался в собравшуюся вместе труппу.

На мгновение Вайл успел увидеть Пестрого — больше не маленькую худую фигуру, но раздувшуюся, чудовищную тень — который налетел на богиню Ишу. Остальные боги толпой бросились навстречу, чтобы дать бой этому существу, но оно разметало их в стороны, словно детей. Первый арлекин, которого оно схватило, упал на землю, покрывшись рябью тошнотворных цветов — уже не бог, но искаженная, стенающая игрушка.

В считанные секунды пол был усыпан корчащимися телами. Каэла Менша Кхейн, бог, в честь которого именовался род Вайла, прожил чуть дольше, чем остальные, с отчаянной силой защищаясь огромным двуручным клинком. Сжавшись позади бога войны, Ашантурус на какое-то время оказался в безопасности и повернулся к Вайлу с криком:

— Думай, что хочешь, но беги! Ради любви Иши, спасайся отсюда, если не хочешь разделить нашу участь!

Кхейн рухнул наземь, словно поваленная статуя, по его доспехам расползлись мерзостно окрашенные черви, а затем он рассыпался на миллион кроваво-красных осколков. Ашантурус, невероятно изогнувшись, прыгнул в сторону и избежал первой атаки Пестрого. Двое с головокружительной скоростью скакали и кружили друг напротив друга, предвидя каждое движение и отвечая на него еще до того, как оно началось.

Вайл секунду наблюдал за водоворотом схватки, сделал два шага назад, затем повернулся и помчался к выходу. Его неотступно преследовал звук безумного, бесноватого хохота Пестрого.

Тяжело дыша, Вайл выбежал в Слияние и обнаружил, что оно усыпано трупами. Энергетические поля, которые должны были ограждать вестибюль, отключились. В конце вестибюля, почти у самых внешних дверей, Вайл заметил фигуру, которая ковыляла прочь от него. Архонт хрипло выкрикнул вызов, но та только зашаркала ногами быстрее, и тогда Лорд-Сорокопут схватил меч и погнался за ней.

У дверей фигура обернулась, и Вайл мельком увидел искаженное от боли лицо Ольтанира Йегары. Последний Йегара был сгорблен и изломан. Четыре изукрашенных сосуда свисали с его тела, как отвратительные гроздья, их крышки-головы зарылись в плоть, словно присосавшись к ней. С безумным криком Ольтанир распахнул внешние двери и выбежал, по пятам преследуемый Вайлом.

Как только Ольтанир оказался снаружи, он исчез в сплошной стене гладкокожих тел, затянутый крючковатыми когтями ожидавших туземцев. Сотни выпученных немигающих глаз уставились на Вайла, в то время как вопли Йегары позади становились все громче, достигая невыносимой высоты. Вайл схватил дверь и рывком захлопнул ее перед их мордами. Он снова ощутил холодную дрожь, прошедшую сзади по шее, когда понял, что кто-то воспользовался тем, что он отвлекся, и теперь стоит у него за спиной.

— И над всем безраздельно воцарились мрак, гибель и смерть, — прошептал Храдхири Ра, когда его выпад пронзил Лорда-Сорокопута сквозь сердце.

Жизнь стремительно покидала тело Вайла Меншаса, и он ощутил нечестивую тягу Той, что Жаждет, которая ждала, чтобы поглотить его душу. Он смутно разглядел, что убийца в маске-черепе держит перед его глазами что-то яркое и твердое.

Это был камень духа.

Слеза Иши, убежище для его ускользающей сущности. Благословение.

Вайлу Меншасу хотелось плакать от облегчения, но вдруг он увидел, что за плечом Шута Смерти кто-то приближается. Это была невысокая серая фигура Пестрого, уже не сверкающее облако, но он прежний, улыбающийся полными красными губами. Вайл попытался что-то сказать, прокричать предупреждение, но он уже испустил свой последний вздох. Все, что осталось от Вайла Меншаса, затягивал в себя камень духа. Омрачающимся зрением он видел, как камень становится все больше, становясь всей его вселенной…

— Потрясающее выступление, не находишь? — дико рассмеялся Пестрый. — Очень убедительное. Как жаль, что никто не остался в живых, чтобы оценить его. Ну что ж, пожалуй, для этого у нас всегда есть наша труппа и мы сами.

Храдхири Ра позволил трупу комморрита соскользнуть на пол и посмотрел на тускло светящийся камень в своей руке. Мягким, шепчущим голосом он проговорил:

— Такая маленькая вещь, душа, и все они одинаковы, когда становятся такими.

— К добру или к худу, всех нас судят по тому, что мы сделали, мой скелетоподобный друг, — более сдержанно ответил Пестрый, протягивая руку к камню, — а не по тому, что мы могли бы сделать. Если у вселенной и есть что поведать нам о высшей справедливости, то это оно и есть. Позволь мне?

Храдхири Ра довольно охотно передал камень духа в проворные пальцы Пестрого. И все же он предпочел отвернуться перед тем, как изящный Солитер с неописуемым выражением наслаждения в глазах поглотил камень, вмещавший душу Вайла Меншаса.

Такова цена, которую арлекины должны платить, чтобы спастись от Той, что Жаждет — один из их числа изначально обещан ее безжалостному голоду. Легенда гласит, что в тот миг, как душа Солитера покидает тело, может явиться Цегорах, чтобы попытаться обмануть Ту, что Жаждет, и лишить ее добычи. Но до тех пор предреченная судьба Пестрого защищала всю труппу от вымирания — за определенную плату.

Через миг Пестрый хихикнул, рыгнул и комично попросил прощения. Череполикая маска Шута смерти сардонически ухмылялась, но скрывавшийся за ней Храдхири Ра не мог избавиться от тошнотворного ощущения ужаса, которое окутало его.

ПРОЛОГ

Поток событий стремительно мчится к завершению. Так стая черных птиц садится на труп убитого ими создания, косяк рыб бросается в сторону при виде хищника. Чтобы начать описание конца, нужно обязательно начать с начала, но эта история существует сама по себе, и, в любом случае, начало слишком часто вытекает из предыдущего конца. Я думаю, вы согласитесь, что это довольно затруднительное положение, но не ошибка. Так что подумайте о следующем.

Мы могли бы сказать, что эта история началась с Падения эльдарской расы, расы столь талантливой и гениальной, что все великое колесо Галактики было для нее лишь площадкой для игр. Крушение цивилизации эльдаров, Падение, было вызвано лишь их собственной гордыней. Считая себя неуязвимыми, они, не ведая того, сотворили сущность, которая могла уязвить даже их. Их погибелью стало воплощение их собственных невысказанных желаний беспредельно наслаждаться, причинять безумные муки, отнимать и насиловать, и были они так сильны, что их бесконечная страсть стала примитивной и непреодолимой. Эта страсть породила сущность, которую эльдары именуют Той, что Жаждет, и эта сущность приступила к их уничтожению.

Мы также могли бы сказать, что история началась с Комморры, места, которое было древним и наполненным злобой еще до Падения. Комморра, великий портовый город, угнездившийся в глубинах пустоты. Комморра, единственный в своем роде узел в громадной, протянувшейся меж измерениями сети Паутины, сама по себе — ключ к охватившей Галактику империи эльдаров. Комморра, город порталов, обитатели которой могут путешествовать по всему, что осталось от обветшавшей, частично разорванной Паутины, чтобы забирать из тысячи трепещущих реальностей все, что ни пожелают.

Комморра пережила рождение Той, что Жаждет, и последовавшее за этим Падение. Это кажется такой мелочью, если произнести вслух, но это было темное чудо таких масштабов, что в то время оно казалось практически непостижимым. Когда Та, что Жаждет, появилась на свет, подавляющее большинство миров эльдарской расы было мгновенно истреблено психической ударной волной. Родные миры эльдаров были вырваны из плетения реальности и выброшены в бушующее безумие варп-пространства, чтобы утолить аппетит королевы демонов. Эльдарские боги были свергнуты и сломлены новоявленным узурпатором…

…И все же, погребенная в глубинах Паутины, скрытая и оберегаемая колдовскими мистериями, Комморра выжила.

Возможно, истина в том, что все началось с обитателей Комморры. Они были слишком горделивы, слишком жестоки и слишком отчаянны, чтобы преклониться перед роковым безумием, которое низвергло их расу. Комморриты убили всех, кто был уязвим перед Той, что Жаждет, а затем вырезали тех, кто был полон страха, а затем уничтожили слабых. Те, кто остался в Комморре, были чистокровными потомками выживших, и их сердца были так черны, как только можно представить. Это был народ из кремня и камня, готовый лицом к лицу встретить любые злоключения, которые могла обрушить на их расу безразличная Судьба. Они продолжали бы жить, как бы дорого это ни обошлось, цепляясь когтями за свое существование и спасаясь из утробы бытия, без богов, союзников и друзей, которые могли бы им помочь.

Некоторые говорят, что комморриты были такими еще до Падения, и что это их несдержанные излишества породили на свет Ту, что Жаждет. Подобные разногласия привели к ожесточенным войнам среди уменьшающихся эльдарских племен, что пережили Падение. Со временем победила мудрость, и они поняли, что эти раздоры идут на пользу лишь Той, что Жаждет, ибо она по-прежнему алчет поглотить жизни той расы, что сотворила ее, до последней капли. Она таится в глубинах пустоты и глубоко внутри сердца каждого эльдара, и ждет, когда сможет пожрать их всех. Она — зов сирены, пагубная зависимость, черная дыра, что засасывает всю жизнь, всю надежду.

Но все это — всего лишь древняя история. Нам нужно приглядеться поближе к настоящему, чтобы отыскать начало нашего нынешнего рассказа.

Уже больше шести тысяч лет Комморрой правит великий тиран по имени Асдрубаэль Вект. Этот верховный властелин вознесся из рядов нижайших рабов благодаря своему интеллекту, безжалостности и дерзости. Он смел древнюю аристократию и установил взамен новый порядок, абсолютную меритократию. На протяжении шести тысячелетий только те, кто был достаточно хитер и отважен, чтобы выжить при его кровавом правлении, смогли насладиться привилегиями высокого статуса и сохранить при этом жизнь. У тирана есть много врагов, но мало тех, кого можно было бы назвать соперниками. Прошлые попытки свергнуть его были примечательно кровопролитными и неэффективными, однако это едва ли остановило тех, кто жаждет падения тирана.

И это приводит нас к нынешнему конфликту, к заговору трио комморритских аристократов, мечтающих возродить былые порядки, против Асдрубаэля Векта. Эти трое, Иллитиан, Кселиан и Крайллах, возглавляли самые могущественные из древних благородных домов и желали возмездия. В своем честолюбии они высвободили силы, которыми не могли управлять. Владыки материального мира, которым подчинялись армии, корабли и крепости, эти аристократы не понимали метафизических последствий своих деяний, и это стало фатальной ошибкой. События настолько вышли из-под контроля, что лишь своевременное вмешательство более мудрых умов смогло предотвратить катастрофу.

Вы должны понять, что из-за своей уникальной натуры Комморра может быть и более прочной, и более хрупкой, чем кажется. То, что она находится на пересечении столь многих дорог Паутины, означает, что любое достаточно мощное возмущение в пустоте может заставить весь этот громадный город содрогаться. Жители Комморры называют подобное событие Разобщением и заслуженно страшатся его. При Разобщении пленка реальности, отделяющая Комморру от дикого хаоса пустоты, значительно истончается. Под последовательными ударами она становится проницаемой для хищных сущностей, что обитают в глубинах, и позволяет им вторгнуться в город. Более того, ведущие во все концы галактики порталы, которые соединяют Комморру с остальной вселенной, могут непредсказуемым образом изменить направление и даже изрыгнуть в нее неудержимые энергии эфира. Проще говоря, в результате Разобщения все грандиозное сооружение Комморры замирает на краю пропасти разрушения и безумия.

Вот к чему привели амбиции аристократов, и теперь все они, кроме одного, уничтожены последствиями. Последний из них, Иллитиан, может выжить, лишь если Асдрубаэль Вект не узнает о его роли в этой катастрофе… и похоже на то, что верховному властелину уже известна правда. Однако, даже не преуспев, аристократы, в некотором роде, добились своего. Разобщение повредило большой части города. Воцарившийся хаос погубил или рассеял многих его жителей, и все это сделало положение верховного властелина очень и очень шатким. Скоро мы увидим, кто первым приспособится к меняющейся ситуации и сможет извлечь из нее выгоду для себя: Вект, Иллитиан или иные, еще менее приятные сущности, ждущие за кулисами.

Идите же за мной, и мы войдем в высочайшие покои темного царства, охваченного разорением. Взирайте глазами, лишенными страстей и амбиций — так лучше всего наблюдать те события, которым предстоит развернуться перед вами.

Глава 1 КАЛЕКА

У меня нет имени, лишь функция. Меня, безымянного, именуют многими титулами: верховным властелином, великим тираном, Архонтом Архонтов, Всеотцом — и все же ни один из них не принадлежит мне. Я — живой код, зашифрованная тень, наделенная живым и дышащим обличьем, которое наблюдает и учится, но при этом остается ничем, мимолетной прихотью, которую используют, как пожелают, и от которой избавятся, когда будет нужно. Если это звучит слишком мрачно, не проливайте по мне слез. Я бы по вам не плакал.

Я — подобие своего создателя, и он — источник моего существования. Я почитаю его так искренне, как вы даже не можете представить. Для меня он буквально все, квинтэссенция всего, чем я являюсь. Лишь изредка нам выпадает шанс побыть рядом в одно и то же время, и некоторые говорят, что это уменьшает мою полезность, но мой создатель знает больше, чем они. Однажды я назвал его отцом. Он наказал меня за это.

Моя функция проста. Когда мы вместе, враги моего создателя не могут нас различить. Иногда говорит он, иногда говорю я. Я смеюсь про себя, когда вижу, как они неуверенно переводят взгляд между нами, пытаясь понять, кто из нас хозяин, а кто его тень. Это наша тайна и ничья более. Драгоценный секрет, который мы делим друг с другом.

Его истинное имя — Асдрубаэль Вект, и титулы верховного властелина, великого тирана, Архонта Архонтов и прочая принадлежат ему. У меня нет имени, но те, кто знает, что я такое, называют меня за спиной «Калекой». Они могут презирать меня, но в такое время, как сейчас, я, в отличие от них, стою, не склоняясь перед черной аурой угрозы, что окружает Асдрубаэля Векта. Я существую, чтобы быть уничтоженным, и если мой господин пожелает этого, то я с удовольствием подчинюсь своему долгу.

Сейчас Вект бродит по залу в высочайшей башне Центрального пика, переходя от одного зеркального осколка к другому. Каждый из этих фрактальных кристаллов демонстрирует иной вид на его город, погружающийся в разрушение. Некоторые из осколков совершенно черны, их невидимые глаза ослеплены неизвестной силой, и они, судя по всему, больше всего беспокоят Векта. Он полон гнева и мстительности. Враги нанесли удар в средоточие его власти, и он не знает, как и почему они это сделали.

Но он подозревает. Он всегда подозревает.

Одна грань живого кристалла показывает величественный шпиль в Верхней Комморре. Его основание окутано пламенем, жарко-белым и невероятно алчным. Шпиль вытянулся на километры в высоту, и все же каким-то образом огонь пробрался от широкой основы до самого узкого венца. Усеянные острыми лезвиями дворцы на его вершине тают и стекают на нижние террасы расплавленным шлаком. На наших глазах основание шпиля растрескивается, обнажая напоминающие муравейник залы и комнаты, сияющие от жара. Они с новой силой вспыхивают адским огнем, когда внутрь врывается кислород. Шпиль кренится и на миг как будто вспучивается с одной стороны, а затем рушится, медленно и величественно, словно падающий лесной гигант.

Я замечаю, как от этого зрелища характерно шевельнулись плечи моего господина, и издаю мрачный хладнокровный смешок вместо него. Несомненно, в рухнувшем шпиле обитали какие-то его враги. У него много врагов.

Другой кристалл показывает широко раскинувшиеся трущобы Нижней Комморры, скопления рабских лавок и притонов, жмущихся меж основаниями шпилей и плитами фундамента. В этом районе когда-то обитало население целой страны, но сейчас он затоплен. С еще более низких уровней поднялись токсичные отходы и наводнили эту область. Лишь горстка шатких островков и покосившихся развалин торчит из удушливого моря мерзкой жижи, плещущей об их бока. Поверхность разлива сплошь покрыта толстым слоем раздутых тел, покачивающихся на волнах.

Вект проходит мимо, едва бросив взгляд на эту сцену. Битва в демонстрируемом районе уже проиграна. Он не удостаивает вниманием черные колышущиеся щупальца, которые начали пробиваться из жижи, постепенно заполняя собой поле зрения кристалла.

Он останавливается перед хрустальной гранью, которая отображает беспорядочный рукопашный бой. Огромные блистающие врата из изумруда и бронзы изрыгают бесконечный поток многоцветной скверны. Где бы эта субстанция ни прикоснулась к земле, та оплывает и искажается, словно тающий воск. Бесформенные силуэты вскидываются над текучей материей, ненадолго обретая плотность: когти, клыки, конечности, глаза, языки, хаотическая насмешка над естественной жизнью. По краям окна видны воины-кабалиты, они стреляют и рубят, пробивая себе путь к вратам. Одного за другим их затягивают в себя метаморфические выделения портала. Они не обращают внимания на потери и продолжают наступать. Лишь жалкая горстка выживших добирается до врат, но им удается остановить поток.

Асдрубаэль Вект удовлетворенно кивает. Я отдаю приказы, чтобы уцелевших воинов богато вознаградили, когда они вернутся. Моим словам подчинятся так же верно, как если бы их произнес сам великий тиран, ибо немногие здесь знают, что я — не он. С течением времени выживших героев одного за другим убьют, чтобы они не могли распространить неизъяснимую порчу, которая затронула их, пока они с ней сражались.

Последнее хрустальное окно, которое изучает Вект, непохоже на другие. Оно демонстрирует раздутую, ущербную звезду на фоне терзаемого бурей неба. Это Илмея, одно из похищенных солнц, которые были порабощены много эпох назад, чтобы согревать и освещать Комморру. Звезда выглядит запутавшейся в паутине, столь тонкой, что ее нити почти незаметны на фоне плененной громады. На самом деле едва видимая сеть невообразимо громадна, а сама звезда стиснута до малой доли нормального размера, заточена в пространстве между измерениями, как узник в ублиете.

Свирепое пламя бушует на поверхности Илмеи, но оно явно утихает — каждая новая арка черного огня выглядит слабее и меньше, чем предыдущая, в противоположность тому, что было всего какие-то минуты назад. Вект делает жест в направлении кристалла, и вид смещается ближе к одной секции сети, окутавшей Илмею. Становится видно, что это система из громадных сооружений, соединенных миллиардами километров кабелей. Стаи темных, кинжалообразных кабалитских кораблей устремляются вниз от гигантской башни, будто дождь из черных ножей, проливающийся на Комморру.

Верховный властелин распрямляет спину и пристально смотрит на эту сцену. Архонт Иллитиан и его кабал Белого Пламени выжили. Я знаю, какие глубокие подозрения Вект питает насчет Иллитиана. Он уже приказал архонту Аэз'ашье из Клинков Желания уничтожить Белое Пламя. Видно, эта задача оказалась ей не по силам. Я чувствую, что подлинный Асдрубаэль Вект собирается заговорить, и подхожу к нему так же мягко и беззвучно, как тень.

— Приведи сюда Ситрака и Малис, — говорит истинный Вект, — и пошли за моими медузами.

Исполненный ужаса раб охотно покидает помещение, чтобы вызвать двоих из высших архонтов, ждущих снаружи. Мой дух оживляется еще больше при известии о том, что мне предоставится редкая возможность увидеть моего единственного настоящего друга. Это, поистине, день чудес.

В атриуме рядом с наблюдательной комнатой Векта собрались самые могущественные архонты Комморры, ожидая приказов верховного властелина. Высокие ониксовые стены атриума переходят в отлогий потолок, в который вставлены несокрушимые рубиновые панели, и проходящий сквозь них изменчивый свет Илмей окрашивается в цвет крови. Сюда призвали хор боли, чтобы архонты могли поразвлечься и немного подкрепиться во время ожидания. Тощий белокожий хормейстер, гемункул по имени Уверашки, был известен своей разборчивостью и артистическим чутьем. Под уверенной рукой Уверашки высокие, пронзительные стоны хора никогда не прерывали разговоров и ни на миг не выбивались из тона.

К сожалению, даже его виртуозное мастерство в искусстве ваяния плоти и причинения мук не могло отвлечь архонтов друг от друга. Атмосфера потрескивала от скрытого и едва сдерживаемого напряжения. Между архонтами существовала жестокая конкуренция, убийственная зависть и многолетние вендетты, столь яростные, что они могли губить звезды и обрекать целые расы на забвение.

Среди них был Валоссиан Ситрак, охотник за душами, который действовал как архонт принадлежащего самому Векту кабала Черного Сердца. Он нетерпеливо шагал туда-сюда, ожидая призыва к действию от своего повелителя. Неподалеку, будто птица на насесте, восседал архонт Маликсиан из Девятой Хищницы, облаченный в пернатый плащ и маску с клювом, и скорбно размышлял о том, как Разобщение разорило его любимые вольеры. Леди Аурелия Малис, архонт кабала Ядовитого Языка, заговорщицки шепталась с архонтом Хромис из кабала Обсидиановой Розы, известной своим оружейным мастерством и умом столь же острым, как выкованные ею мономолекулярные лезвия. Лорд Ксератис, архонт кабала Сломанной Печати, стоял у стены, глядя в одно из множества узких окон атриума. Ксератис взирал на истерзанный ландшафт Комморры с алчным выражением на лице, вероятно, жалея, что все эти разрушения не были причинены его собственной рукой.

Игры, в которые эти великие лидеры привычно играли друг с другом, причинили несказанные страдания бесчисленным миллиардам, но обычно это происходило лишь за пределами великого портового города Комморры. Внутри вечного города их избранными инструментами становились тайные убийства, засады, внедрение агентов, шантаж и похищения, ибо верховный властелин не одобрял использование более мощных средств. Теперь же архонты были вынуждены сидеть и ждать команд, пока вокруг пылал их дом. Даже среди столь образцовых воплощений древней злобы начинало проявляться напряжение от бездействия.

Было бы ошибкой считать собравшихся архонтов самыми преданными сторонниками Векта, за возможным исключением Валоссиана Ситрака. Это бы значило проявить к ним куда как больше доверия, чем они заслуживали. Личная верность мало что значила в Центральном пике или где-либо еще в Комморре. Скорее, эти архонты были теми, кто был так или иначе прочно привязан к Асдрубаэлю Векту — кто его покровительством или защитой, кто угрозой его возмездия или секретами, известными только им самим да Векту.

На протяжении столетий верховный властелин сплел по всей Комморре сеть незаметных взаимозависимостей, столь плотную, что он мог командовать этими архонтами, не питая ни малейших сомнений по поводу того, подчинятся ему или нет. Их кабалы и их могущество зависели от порядка, ныне существующего в вечном городе, и поэтому любая угроза этому порядку означала угрозу и лично для них самих. Ни один из них не мог и не стал бы ни на миг доверять кому-то из остальных, но в текущем кризисе они стали бы работать вместе в идеальном порядке, чтобы все продолжали удерживать бразды правления. Даже предателей и убийц можно было заставить совместно трудиться перед лицом общей угрозы.

Когда покрытые тонкой гравировкой двери наблюдательной комнаты распахнулись, все архонты перевели взгляды на нее. Каждый из них, вероятно, надеялся, что Вект призовет именно его и никого больше. Бледный раб, показавшийся в дверях, обнаружил себя прикованным к месту двумя дюжинами безжалостных черных глаз, пронизанных бессчетными столетиями пыток и убийств. К своей чести, раб лишь раз сглотнул, прежде чем объявить дрожащим голосом:

— Верховный властелин вызывает к себе лорда Ситрака и леди Малис.

Его слова встретило ледяное молчание. Двое названных архонтов обменялись оценивающими взглядами и уверенно зашагали в комнату наблюдения. Оставшиеся позади владыки начали изучать друг друга, переоценивая свое потенциальное положение в глазах верховного властелина.

— Итак, верный пес вернулся как раз вовремя, чтобы ответить на зов своего хозяина, — с ехидцей заметила Малис, когда двери захлопнулись за ними.

— Остается только увидеть, зачем хозяин в то же время позвал и свою сучку, — огрызнулся Ситрак. Малис едва заметно улыбнулась грубому ответу. На самом деле страсть Векта к ней охладела слишком быстро. Быстрый ум и хитрость Малис — атрибуты, которые верховный властелин некогда находил столь привлекательными — теперь, казалось, лишь раздражали его. Находиться в паре с марионеточным главой кабала Векта для нее было ново, и такое развитие событий не слишком способствовало ее уверенности.

— Какая удача, что ты избежал Разобщения, Валоссиан. На пике оно было, пожалуй, самым ужасным из тех, что я наблюдала. Как так получается, что тебе всегда удается отсутствовать в самый подходящий момент?

Ситрак остановился и прямо посмотрел ей в лицо, прежде чем ответить. Малис славилась своей поразительной, воистину волшебной красотой даже по высочайшим эстетическим стандартам общества Высокой Комморры. Но Валоссиана Ситрака нисколько не трогала ее внешность. Он знал, что прекрасное лицо — всего лишь маска, скрывающая холодный и изощренный интеллект из механизмов и шестеренок. Ее дружеский вопрос был пробой, разведкой боем, призванной выявить слабость или неуверенность в себе, которую мог иметь собеседник. Дать отпор было просто, потому что выявлять было нечего.

— Паутина была нарушена, порталы отказали, как только началось Разобщение, — прямо сказал Ситрак. — Найти путь обратно было… затруднительно. Если бы я остался в Траурной Марке еще хоть на час, то оказался бы окончательно заперт там. Так скажи мне, Аурелия, если бы я знал, что произойдет, зачем бы я стал уезжать на охоту в какое-то захолустье, рискуя вовсе не вернуться? Теперь, полагаю, когда твое бессмысленное любопытство удовлетворено, лично я не собираюсь еще больше задерживать нашего верховного властелина.

Малис лучезарно улыбнулась и снисходительно кивнула, как бы подразумевая, что их краткая беседа произошла в лучших интересах самого Ситрака. Тот проигнорировал ее и отошел в сторону с опасной грацией охотящейся кошки.

Комната наблюдения имела округлую форму. Ее фасеточные стены поднимались высоко над головой и сходились в центральной точке, теряющейся во тьме. Пол почти полностью занимали концентрические кольца из высоких кристаллов неправильной формы, каждый из которых был плоским и отполированным со стороны, направленной к середине. В центре же находился Вект, словно паук посреди паутины. Верховный властелин восседал на уродливом металлическом троне, его доппельгангер стоял рядом, а на почтительном расстоянии от них съежилась медуза.

И Вект, и его двойник были облачены в одинаковые темные мантии длиной до пола, украшенные символами из блестящего черного металла, от которых саднило глаза. Одеяние довершала высокая корона из изгибающихся обсидиановых рогов. Ситрак узнал регалии, которые Вект часто носил в первое время своей тирании после свержения старых благородных домов. В более поздние времена Вект надевал их лишь изредка, как напоминание о прошлом. Этому костюму верховный властелин отдавал предпочтение лишь тогда, когда предстояло выполнить исключительно важную кровавую работу.

— Не тратьте времени, пререкаясь из-за моей благосклонности, дети, — холодно произнес верховный властелин, когда они предстали перед ним. — На это будет достаточно времени позже — и я могу заверить вас, что в конечном счете нас ждет немало разочарований. Теперь преклоните колени.

Малис и Ситрак подчинились приказу, ритуально опустив взгляды и открыв шеи в знак повиновения. Это был унизительный обряд, причем намеренно унизительный — он напоминал, что даже среди высших хищников Комморры был лишь один стоящий выше всех остальных. Естественно, это также предоставляло верховному властелину прекрасную возможность воспользоваться их уязвимостью и приказать схватить или убить тех, кто вызвал его неудовольствие. Миновали долгие секунды, но ни один клинок не обрушился на Ситрака или Малис из теней. Наконец, Вект повелел им встать и привлек их внимание к ясновидящим кристаллам. Перед ними раскинулись тысячи сцен разрушения, конфликта и отчаянья.

— Кабалы немало потрудились, они сражаются с отчаянной силой, и мы шаг за шагом отвоевываем наш город. Я наблюдал за их успехами через кристаллы, но этого недостаточно, чтобы удовлетворить меня. Настало время заново установить контроль, — Вект сделал паузу, ожидая комментария.

— Как кабал Черного Сердца может служить вашим желаниям, верховный властелин? — немедленно спросил Ситрак. И Вект, и его дубликат улыбнулись простому выражению верности архонта.

— Очень просто, я хочу, чтобы ты пробился через Гору Скорби к Когтю Ашкери и захватил причальное кольцо. Наделяю тебя полномочиями захватить крепость Белого Пламени, чтобы использовать ее как базу для операций до конца кризиса. Скажи Иллитиану, что если он возражает, то пусть идет и жалуется мне. Убивай всех, кто попытается тебя остановить, закрой все врата, которые найдешь открытыми. Вскоре я последую за твоими войсками, и мои медузы будут наблюдать за твоим продвижением. Я надеюсь, что ты провел не так много времени в охотах за рабскими расами, чтобы утратить хватку, Валоссиан, ведь сейчас, возможно, в твоих руках судьба всего города. Теперь иди.

Валоссиан Ситрак выпрямился и чопорно поклонился верховному властелину. Он ни на миг не поверил, что судьба города может зависеть от него. Ситрак достаточно хорошо знал Векта, чтобы понимать, что тот никогда не допустил бы подобной ситуации. Однако, сам факт того, что Вект решил польстить ему в таких терминах, означал, что тиран в благосклонном настроении и, по крайней мере, немного полагается на то, что архонт прилежно исполнит данную ему задачу. Ситрак поджал губы и осмелился задать вопрос:

— Верховный властелин, могу ли я спросить кое-что касательно моего задания?

Вект пронзительно посмотрел на него. Жесткие черные глаза тирана окинули лицо Ситрака практически осязаемым взглядом. Архонт Черного Сердца чувствовал, что Малис тоже глядит на него, пристально, словно кошка, будто пытаясь понять, не потерял ли он разум. Через миг Вект чуть улыбнулся и сказал:

— Хорошо, Валоссиан, я сделаю тебе одолжение и выслушаю твой вопрос, но мне судить о том, уместен ли он и заслуживает ли ответа. Говори.

Ситрак кивнул.

— Я слышал раньше разговоры о том, что, хотя Разобщения и непредсказуемы, они никогда не поражают город просто так. Будь то войны между Губительными Силами, злосчастные эксперименты, колдовские происшествия или простое вероломство, все Разобщения имеют причину. Какова же была причина на этот раз?

— Сейчас идет расследование, — резко ответил Вект, — и его результаты станут известны лишь мне одному, однако я скажу тебе одну вещь: уже известная информация указывает на то, что это Разобщение было вызвано некой личностью — или, более вероятно, несколькими личностями — внутри самого города. Эту рану мы нанесли себе сами. Теперь иди.

Глаза Ситрака вспыхнули холодным пламенем, он кивнул в знак понимания и повернулся, чтобы уйти. Архонт кабала Черного Сердца был безжалостным охотником. Его любимым спортом было выслеживание душ, знаменитых и даже легендарных среди рабских рас — героев, лидеров, филантропов, целителей, воинов. Ситрак находил их всех и забирал в плен их души, чтобы рабские расы всегда знали, что их величайшие достижения — всего лишь сноски в истории, которую диктует темный город Комморра. Малейшей царапины от смертоносного иссушающего клинка Ситрака было достаточно, чтобы обратить тело жертвы в прах. С уничтожением бренной оболочки душа добычи оказывалась беззащитной перед ненасытными духовными ловушками архонта, и они поглощали ее. Внутри доспехов Ситрака были заточены сотни, а возможно, и тысячи душ, и сложные биогармонические устройства брони преобразовывали их похищенные энергии, чтобы омолаживать древнее тело архонта. Теперь же Ситрак был твердо намерен посвятить свои силы неутомимому преследованию тех, кто подверг опасности его дом.

Леди Малис сохраняла молчание, пока Ситрак не ушел достаточно далеко, чтобы не слышать ее. Она задумчиво рассматривала двоих Вектов, пытаясь понять, кто из них — фальшивка. Говорил только тот, что сидел на троне, но это само по себе ничего не значило. Весь смысл Калеки заключался в том, что он мог безупречно изображать из себя оригинал. Эти двое, видимо, почуяли ее нерешительность, и злобно улыбнулись ей.

— Я вижу, у тебя тоже есть вопрос, — сказал стоящий.

— Это яснее ясного написано на твоем смазливом личике, — сказал сидящий на троне.

Малис оставила попытки догадаться и попросту обратилась к обоим сразу.

— Я собиралась спросить, почему ты пригласил меня и Валоссиана вместе. Но я поняла, почему, когда ты говорил с ним — это просто ради того, чтобы архонты снаружи продолжали гадать, так ведь? Ты будешь принимать их всех попарно, чтобы они опасались строить заговоры, потому что ведь ты, очевидно, сам что-то замышляешь. Ты действительно не можешь сдержаться. Это для тебя ведь так естественно.

Асдрубаэль Вект, стоящий рядом с троном, безразлично пожал плечами, в то время как сидящий улыбнулся и небрежным тоном сказал:

— Дорогая моя, нельзя править Комморрой шесть тысячелетий, не собрав при этом множество жемчужин мудрости. Одной из них я поделюсь с тобой задаром — по крайней мере, пока что — простые меры предосторожности стоят мало, а порой дают огромный урожай. Ты должна научиться этому и помнить, что, как и кристаллы в этой комнате, Асдрубаэль Вект, которого ты видишь перед собой — лишь одна-единственная сторона многогранной сущности.

Малис продолжала отстраненно улыбаться, мысленно исследуя слова Векта. Он мог подразумевать, что оба ее собеседника — двойники, и что настоящий Вект находится где-то еще, строя с другими силами планы, как отвоевать город. Точно так же Вект мог просто пытаться выбить ее из равновесия, закладывая семена сомнений в ее разум. Для верховного властелина махинации были такими же естественными, как употребление пищи и дыхание — для других. Так или иначе, Вект успешно диктовал, в каком направлении будет развиваться их встреча, и она чувствовала, что должна этому противостоять. Может быть, ей даже удастся вытрясти немного полезной информации из этого старого чудовища.

— И все же эта многогранная сущность не знает, кто вызвал Разобщение? — с поразительной дерзостью парировала она. — Мне кажется удивительным, что твои вездесущие шпионы так скверно подвели тебя.

Она знала, что, говоря таким тоном с Вектом, ставит на кон собственную жизнь, но была готова поспорить, что верховный властелин захочет поиграть с ней еще хотя бы немного. Сейчас на его плечи должна тяжко давить судьба города, так разве могла повредить небольшая словесная дуэль со старой пассией?

Вект, стоящий рядом с троном, зашипел в ответ на ее вызов, в то время как сидящий на миг снисходительно улыбнулся и встал. Они поменялись местами — тот, что сидел, теперь встал за троном, а другой уселся. Малис почувствовала себя так, словно наблюдала за салонным фокусом шарлатана, разыгранным как какой-то странный перформанс.

— Ты удивишься тому, что мне известно, — ровным голосом сказал ныне занимающий трон Вект. — Достаточно будет сказать, что есть кое-какие сложности, выходящие за пределы того, что необходимо знать верному и прямолинейному Валоссиану Ситраку, чтобы сделать свою работу. Те, кто ответственен за это Разобщение, получили помощь извне. Также им в равной степени помогли огромная удача и крайний оппортунизм.

— Это все звучит опасно близко к оправданиям, Асдрубаэль, или же ты просто пытаешься напустить таинственности и на меня?

— Я даю тебе ту немногую информацию, которая тебе нужна, чтобы сыграть свою роль по моему повелению, — сказал стоящий Вект, как будто обращаясь к непослушному ребенку.

— Так значит, ты присовокупишь к ней имена тех подозреваемых чужаков, которые приложили руку к ранам, нанесенным нашему возлюбленному городу, — ответила Малис. — Мне нужно будет высматривать их, не так ли?

Оба Векта двусмысленно улыбнулись, и Малис почувствовала, что это вызвано какой-то понятной только им шуткой за ее счет. «Чужаки», о которых говорил Вект, должно быть, выглядели довольно очевидно — или же не выглядели никак, и это и было шуткой. Список подозреваемых, в любом случае, был невелик — это могли быть только другие эльдары или сущности из-за пелены. Рабским расам недоставало знаний и умения манипулировать варпом таким образом, который мог вызвать Разобщение.

— У меня есть для тебя работа в нижних уровнях, — сказал стоящий Вект. — Для нее понадобятся твои способности как в применении силы, так и в осторожности.

— Как мило, — сладко улыбнулась Малис, — я жду твоих приказов, как сказал бы Валоссиан. Расскажи мне больше.

— Отправляйся в Зловещий Валжо и привези мне всех, кого ты там найдешь — живыми.

Малис приподняла свои идеальные брови и протянула:

— И это все?

— Это все.

— Мне кажется, ты пытаешься на время убрать меня подальше. Зачем это тебе, Асдрубаэль?

— Ты недооцениваешь важность задачи, которую я тебе даю, — резко ответил сидящий на троне Вект. — Ступай, пока не начала испытывать мое терпение. Разобщение — это время перемен. Оно означает для города не только разрушение, но и обновление — так вычищают мертвые деревья, чтобы позволить вырасти новым. Следи за тем, на какой ты стороне уравнения, Аурелия, иначе, когда настанет время, тебя саму может поглотить пламя.

Аудиенция завершилась, и Малис решила, что хватит уже пытать удачу. Зловещий Валжо находился в глубинах Нижней Комморры, и, несмотря на свои непочтительные высказывания, она знала, что добраться туда в нынешних обстоятельствах будет немалым трудом… который меркнет перед задачей вывезти оттуда живыми его обитателей. Она улыбнулась Вектам и повернулась на каблуках, в то время как ее ум уже работал над тем, какие силы и оружие взять с собой и как запутать и дезинформировать других архонтов, чтобы скрыть от них ее маршрут и цель.

Ей попался на глаза носитель медуз Векта, который, позабытый, сидел на корточках недалеко от трона. Нынешним их хозяином был серокожий и долговязый представитель рабской расы. Сами медузы льнули к голове и позвоночнику носителя, напоминая гроздья отвратительных плодов, и отдельные мозги их коллектива слабо пульсировали, упиваясь ощущениями, которые предоставляло им тело-хозяин. Позже Векту нужно будет лишь сорвать один из этих мерзостных плодов и вкусить его, чтобы пережить все, что чувствовало расширенное восприятие медуз.

К каким выводам придет верховный властелин, когда проанализирует все встречи с архонтами, на поддержку которых он полагался? Некоторых, вероятно, он может предать огню, если заметит хоть какую-то трещину в их верности. Уходя, Малис прошла мимо кругов наблюдательных кристаллов и снова увидела, как безмолвно мерцают сцены агонии Комморры. Она услышала, как верховный властелин за ее спиной требует вызвать следующими Маликсиана и Ксератиса. Малис выплюнула проклятье, поймав себя на размышлениях о том, значило ли это, что Вект собирается побеседовать с архонтом Хромис наедине — он, несомненно, рассчитывал, что Малис будет так думать.

Глава 2 ПАДЕНИЕ

Ниос Иллитиан, архонт кабала Белого Пламени, наблюдал, как изрытая оспинами поверхность Комморры с пугающей скоростью приближается к носу его персональной барки. Они падали прямиком вниз со всей скоростью, какую позволяли гравитационные компенсаторы транспорта. Иллитиан вцепился в подлокотники трона, установленного на палубе, чтобы не было видно, как дрожат руки. Его предавало новое тело, которое он раздобыл совсем недавно, чтобы спастись от той стеклянной чумы, что окончательно уничтожила Эль'Уриака. Настоящий Иллитиан, душа, которая жила в этом теле, был хорошо закален против шока и страхов — его устойчивость к ним была почти патологической — но тело, которым он завладел, судя по всему, частично сохраняло молодые инстинкты своего прежнего обитателя.

В его жилах пульсировал адреналин, сердце колотилось в груди. Иллитиан не чувствовал себя настолько живым уже очень долгое время, и биение жизни как будто обострило его и без того хорошо отточенный страх перед смертью. Иллитиан ненадолго задался вопросом, что стало с гемункулом-отступником Беллатонисом, благодаря которому стало возможно его практически чудесное спасение из хватки истинной смерти. Убить гемункула после этого выглядело единственным логичным решением.

Асдрубаэлю Векту достаточно было лишь связей Беллатониса с Иллитианом и Разобщением, чтобы распять его. Это проклятое существо исчезло до того, как с ним удалось покончить, хотя это, пожалуй, было даже к лучшему. События развивались стремительно, и Иллитиан чувствовал, что ему могут снова понадобиться услуги отступника.

Вокруг мчались его оставшиеся воины-кабалиты. Их несли «Рейдеры» и «Яды», которые уцелели в бою над Горатом, истерзанной Илмеей, которая теперь постепенно уменьшалась позади. Последние из разбойников и геллионов Иллитиана кружили над строем и сзади, ожидая новой атаки Клинков Желания. Предательство нового архонта Клинков, Аэз'ашьи, было не то что бы неожиданным, но произошло с практически детской прямотой. Иллитиану пришлось признать (хотя, опять же, лишь в глубине души), что это немного застало его врасплох.

— Какой мне проложить курс, мой архонт? — крикнул рулевой Иллитиана. В его голосе сквозила тревога.

Какой курс? Острый ум Иллитиана уже метался между вариантами, и каждый из них отталкивал его в равной степени. Ему было доступно лишь два реальных решения. Он мог сбежать в собственную цитадель или же вернуться на Центральный пик и пожаловаться на предательскую атаку Аэз'ашьи Асдрубаэлю Векту — тому самому Векту, который, со всей вероятностью, и приказал ее совершить.

Барочная панорама вечного города стремительно расширялась перед падающими машинами. Вскоре она затмила все на свете массой зубчатых, неправильных, торчащих вверх шпилей, словно кулак, усеянный иглами дикобраза…

— Мой архонт? — нервно поторопил рулевой. Иллитиан бросил на него взгляд, который обещал бесконечную боль, если тот снова нарушит размышления своего повелителя. За вычурным носом барки продолжала приближаться Комморра. Мысли Иллитиана летели быстрее, чем падающий гравилет.

Была вероятность, что Аэз'ашья действовала в одиночку, и была также вероятность, что Вект будет достаточно недоволен ее провалом, чтобы заявить о своей непричастности к покушению на Иллитиана. Однако, была и еще большая вероятность, что Вект примет Иллитиана обратно как верного союзника, а потом просто ударит его в спину еще раз.

Город перед глазами Иллитиана поднимался, переходя в высокий, угловатый кряж, имя которому было Центральный пик — неприступная крепость Векта. Он выглядел невредимым, но вокруг, в Горе Скорби, беспрепятственно пылали пожары. Зоркие глаза Иллитиана могли разглядеть характерные вспышки перестрелок, идущих по всей Верхней Комморре. Бои по-прежнему продолжались. Иллитиан позволил себе самую малость расслабиться — худшего еще не произошло.

— Проложи курс на крепость Белого Пламени. Веди нас домой, — решительно приказал Иллитиан. Рулевой с облегченным вздохом налег на рычаг управления. Угол спуска сразу изменился, компенсаторы корабля почти полностью подавили сокрушительные перегрузки, которые должен был при этом испытать Иллитиан. Он видел, как остальное воинство, летящее позади, меняет курс, чтобы не отрываться. Архонт снова повернулся назад, чтобы с настороженным удивлением наблюдать за горящим городским пейзажем.

Иллитиан уже боялся худшего, когда Вект послал его на невероятно опасную миссию по восстановлению контроля над Илмеями. Архонта Белого Пламени должны были убить без шума, пока тиран возвращал под свою власть остальной город. Казалось вероятным, что нападение Аэз'ашьи должно было совпасть по времени с победами Векта в других местах и стать обычным устранением недоработки, но теперь было очевидно, что это не так. Город по-прежнему пребывал в смятении, кабалы все еще сражались с захватчиками, принесенными в город Разобщением, и, несомненно, друг с другом. Иллитиан улыбнулся слабой, натянутой улыбкой. Этот факт означал, что верховный властелин не так силен, как кажется.

Предупреждающий крик привлек внимание Иллитиана к небу, в направлении Гората. Черный распухший диск Илмеи уменьшился и казался не больше его кулака. Теперь он мог различить высокие, малозаметные дуги голубого мерцания ниже порабощенной звезды, которые изгибались, переходя в позицию преследования. Это, вне всякого сомнения, были реактивные следы.

— «Острокрылы»! — встревоженно воскликнул рулевой.

— Ныряй к Горе Скорби, — ровным голосом приказал Иллитиан, — и не замедляйся, что бы ни произошло.

Сверкающий нос личной барки Иллитиана снова ушел вниз, и они ринулись к высоким шпилям Верхней Комморры. Архонт Белого Пламени молился, чтобы они успели вовремя достичь их и воспользоваться их прикрытием, если оно понадобится. Вект послал два отряда, чтобы поддержать атаку Иллитиана на Илмею Горат: кабал Аэз'ашьи — Клинки Желания — и звено реактивных истребителей «Острокрыл», чтобы расчистить им путь сквозь стаи демонов, которых притянули прорехи в преградах Комморры, отделяющих ее от субцарства Илмеи. Аэз'ашья продемонстрировала, кому она верна на самом деле, как только битва за Горат завершилась победой. Иллитиан понял, что довольно наивно было полагать, что истребители не имели приказов, аналогичных тем, что дали ей. Вскоре он узнает это наверняка.

Высочайшие пики Комморры были все еще далеко, но они стремительно скользили все ближе по мере того, как его гравилет обрушивался вниз. Когда Иллитиан и его последователи окажутся в запутанном лабиринте острых как клинки башен и зубчатых крыш, преследователи-«Острокрылы» уже не смогут нанести им большого вреда. Лишь на открытом воздухе их значительно превосходящие быстрота и ускорение давали им смертельно опасное преимущество. Теперь, когда Иллитиан вынудил их раскрыть карты, он не был удивлен их реакцией.

— Пущены ракеты! — крикнул рулевой. Иллитиан повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть несколько ярких звездочек, устремившихся к его войску. Это должны были быть ракеты-монокосы, подумал он, дьявольски хитроумные устройства, при взрыве которых образовывалось тороидальное кольцо планарной энергии. Все объекты, попавшие под взрыв монокосы, разделялись напополам так аккуратно, как будто сквозь них проходил гигантский скальпель — что не так уж сильно отличалось от того, что действительно происходило на молекулярном уровне. Он наблюдал за приближением снарядов с маской холодного безразличия на лице, в то время как все внутри сжималось от едва контролируемого ужаса перед ними.

Несмотря на высокую скорость, ракеты поначалу казались обманчиво медленными. Миновали секунды, пока они неумолимо нагоняли уходящую флотилию Иллитиана. Разбойники и геллионы в арьергарде формации начали сложные маневры уклонения, чтобы спастись от приближающихся к ним ракет. Замелькали вспышки осколочного огня и темной энергии — бесплодные попытки сбить снаряды на лету. Но ракеты были так же стремительны, как отчаянно уклоняющиеся геллионы, и попасть в них было куда сложнее. Эти усилия были безнадежны.

Ракеты внезапно сдетонировали среди геллионов и разбойников. Вниз посыпались крутящиеся обломки, волоча за собой шлейфы дыма и огня. Подбитый мотоцикл, оказавшийся на краю зоны поражения, рухнул носом вперед навстречу гибели, пока его лишившийся руки пилот тщетно пытался вернуть управление. Барка Иллитиана нырнула и покачнулась от ударной волны и дождя фрагментов, отскакивавших от ее защитных энергетических полей.

Быстро оглядевшись, Иллитиан увидел, что основная часть его сил осталась незатронутой. «Рейдеры» и «Яды», несшие большую часть его воинов, избежали серьезных повреждений благодаря тому, что более легкие разбойники и геллионы приняли на себя основной удар залпа ракет. Архонт Белого Пламени напряженно наблюдал за далекими «Острокрылами», ожидая очередного запуска. Миновали секунды, шпили Горы Скорби становились все ближе, но ракет не было. «Острокрылы» уже израсходовали много боеприпасов в боях над Горатом, поэтому теперь вынуждены были приблизиться на достаточное расстояние, чтобы использовать пушки, или отказаться от погони. Иллитиан не верил, что они просто так сдадутся, и приказал уцелевшим кораблям сомкнуть ряды для взаимной поддержки.

Высокие пики казались уже настолько близкими, что к ним можно было прикоснуться, когда «Острокрылы» повернулись кверху брюхом и пошли в пике, преследуя Иллитиана. Входя в колодец искусственной гравитации Комморры, истребители возвещали о своем приближении нарастающим ревом и громоподобными звуковыми ударами. Иллитиан безрадостно улыбнулся — при всем своем бахвальстве пилоты задержались на миг дольше, чем нужно было. Теперь повсюду вокруг него поднимались башни из металла, хрусталя и камня, снизу и сверху мелькали изящно перекинутые меж ними мостики и изогнутые трубы. Ревущие в погоне истребители с их кинжаловидными крыльями были созданы больше для скорости, чем поворотливости, и в этой среде войско Иллитиана имело большее преимущество.

Пилоты «Острокрылов» тоже знали об этом и открыли огонь с самого близкого расстояния. Лучи темного света рассекли воздух рядом со свитой Иллитиана, каждая обжигающая сетчатку вспышка обещала огненную смерть тому, кого настигнет. Ни один из выстрелов не достиг цели, и истребители были вынуждены сбросить скорость. Один вражеский пилот отказался перестраховываться и ринулся в атаку сверху вниз, во все более тесно сплетающиеся ярусы Верхней Комморры. Он маневрировал с головокружительной ловкостью, преследуя уворачивающиеся и петляющие корабли Иллитиана среди пиков и шпилей Горы Скорби.

Обжигающий поцелуй двойного темного копья «Острокрыла» с гибельной меткостью вонзился в их формацию. Один из «Ядов» Белого Пламени моментально задымился и рухнул куда-то в глубины. Буря ответного огня от близлежащего «Губителя» захлестнула истребитель от носа до хвоста. Ни одно из попаданий не было для него смертельно опасно, но они достаточно отвлекли пилота, чтобы тот неправильно рассчитал следующий маневр. Истребитель на полной скорости снес какую-то платформу и врезался в зазубренный угол шпиля, где тут же взорвался шаром грязно-оранжевого пламени.

Окружающие шпили и мосты ожили, как будто их пробудило крушение «Острокрыла». Со всех углов на войско Иллитиана посыпались выстрелы, воздух загудел от осколочных снарядов и вспышек энергии. Огонь был беспорядочный и неточный, но достаточно обильный, чтобы подбить некоторые из кораблей. Хорошо защищенная личная барка Иллитиана проплыла сквозь обстрел невредимой. Оставшиеся «Острокрылы» быстро отстали, разочарованно кружа над переплетенными зданиями Верхней Комморры. Они могли лишь беспомощно наблюдать, как отряд Иллитиана ускользает от них.

Это многое говорило о нынешнем его положении, подумал Иллитиан — видеть, как все поворачивается против него, как над головой кружат хищники, в то время как снайперы-убийцы стреляют из всех окон и из-под каждой арки. Под давлением Разобщения тысячи кабалов по всей Комморре, которые Вект намеренно ослаблял своими интригами, обратились друг против друга. Они сражались всеми имеющимися средствами, почти рефлекторно пытаясь ухватить как можно больший кусок того ничтожно малого лакомства, которое им обычно предлагал тиран. Как иронично, что в этот самый момент, при наличии подходящего лидера и видимой демонстрации силы, кабалы могли бы объединиться и стать достаточно могущественными, чтобы свергнуть верховного властелина.

К несчастью, размышлял про себя Иллитиан, он не обладал ни достаточным лидерством, ни необходимой силой, чтобы впечатлить меньшие кабалы в тех количествах, которые ему были нужны. Если бы на его стороне все еще оставались старые союзники, Крайллах и Кселиан, поддерживаемые собственными могущественными кабалами, то это была бы совсем другая история. Тогда это было бы возможно, тогда древние благородные дома могли бы возродиться, как они мечтали многие столетия. К сожалению для Иллитиана, его ближайших союзников более не существовало.

Крайллах был сражен загадочными убийцами внутри своей собственной крепости, и ходили слухи, что их возглавлял верховный палач самого Крайллаха, инкуб по имени Морр. Останки архонта были намеренно уничтожены таким образом, что даже самый умелый гемункул не смог бы его восстановить. Кселиан постигла менее тяжкая телесная смерть, но ее тело исчезло, прежде чем его поместили в животворный саркофаг для возрождения. Это похищение почти наверняка подстроил демонический Эль'Уриак. Так или иначе, но за отсутствием Кселиан архонтом Клинков Желания вскоре стала избранная марионетка Эль'Уриака — Аэз'ашья.

После неоплаканной кончины Эль'Уриака Аэз'ашья, судя по всему, сменила покровителя, решив служить Асдрубаэлю Векту. Иллитиан скривился, думая о ее непредсказуемой глупости. Может быть, она наивно верила, что верность верховному властелину в конечном счете убережет ее саму. Она станет жертвой интриг Векта, как только это станет возможно, в этом Иллитиан даже не сомневался. И все же горько было признавать, что Аэз'ашья могла похвастаться могущественными союзниками, неважно, насколько склонными к предательству, в то время как у Иллитиана не было ни одного. Его план воскресить трижды проклятого Эль'Уриака, чтобы сделать из него оружие против Векта, ударил по нему самому, причем настолько мощно, что лишил Иллитиана всей поддержки как раз тогда, когда он больше всего в ней нуждался.

Через глубокий, словно каньон, провал между двумя шпилями Иллитиан разглядел знакомые алебастровые пики и засаженные садами крыши своего родового поместья — крепости Белого Пламени. При всем черном цинизме, наполнявшем сердце Иллитиана, он ощутил подъем духа, увидев, что она все еще цела. Можно было сказать, что дом Иллитианов был материально воплощен в крепости Белого Пламени в той же мере, что и в той благородной крови, которая текла в его жилах. Поэтому он был рад увидеть, что Вект пока что не успел нанести удар по его цитадели. Вероятно, он уже попытался и потерпел неудачу, точно так же, как потерпел неудачу над Горатом. Когда они приблизились, стало видно заметные полосы разрушений, расходившиеся от крепости наподобие обугленных спиц колеса. Это были следы адских энергий, выпущенных на волю ее защитными системами.

Иллитиан видел, что темный скелетоподобный шпиль неподалеку частично оплавился и осел до половины своей изначальной высоты. Он решил, что точно не станет проливать слез, если это означало гибель вечно противостоявшего ему кабала Отравителей, который там обитал. В других окружающих шпилях виднелись более ровные раны, нанесенные орудиями темного света и моноволокном. Здесь было побоище, но, судя по всему, не произошло ничего такого, с чем не могли бы справиться крепость и ее защитники. На мгновение Иллитиан почувствовал теплое ощущение безопасности, которое грозило накрыть его целиком, и сердито подавил его. Что-то было не совсем правильно; здесь было уж слишком тихо. Даже снайперская стрельба, которая велась по гравилетам Иллитиана, практически сошла на нет.

Некое шестое чувство притянуло взгляд Иллитиана к небу, и там были они — реактивные истребители «Острокрыл», кружащие высоко над крепостью, словно их пернатые тезки. Когда корабли Иллитиана нырнули в запутанные слои Верхней Комморры, это лишь прервало их погоню, но не остановило ее. Благодаря своей скорости «Острокрылы» просто обогнали их и стали ждать появления Иллитиана там, куда он с наибольшей вероятностью мог бы двинуться. Местность вокруг цитадели Белого Пламени была относительно открытой, что было жизненно важно для ее обороны, но ждущие в засаде истребители в корне изменили ситуацию — теперь Иллитиану нужно было прорваться через это хорошо простреливаемое пространство, чтобы достичь безопасных пределов самой крепости.

Войско Иллитиана было в считанных секундах от того, чтобы оказаться на открытом воздухе и стать уязвимым. Он быстро обдумал идею приземления, чтобы покинуть корабли, пробраться в фундаментальный слой и достичь крепости по тайным тропам, но сразу же от нее отказался. Это повлекло бы иные, неизвестные риски, причем значительно превышающие угрозу, исходящую от одного звена реактивных истребителей. Более тихая и циничная часть его разума сказала ему, что он просто паникует. Он бежит от опасности и, словно загоняемое животное, не может думать ни о чем, кроме того, чтоб как можно быстрее достичь убежища. Иллитиан подавил и эту мысль, пока она не успела окончательно сокрушить его решимость. Истребители пытались задержать его, пока не прибудут другие войска Векта. Если он помедлит сейчас и останется рядом с крепостью, когда они прилетят, он будет действительно обречен.

— Приготовить оружие! — крикнул он своим последователям. — Держитесь низко и летите к крепости на полной скорости!

Барка ринулась в открытое пространство, окруженная стремительным эскортом гравилетов. Иллитиан увидел, как голубые хвостовые огни «Острокрылов» тут же переплелись друг с другом — один за другим вражеские пилоты переворачивали свои корабли и падали в управляемое пике. Высокие остроконечные пики крепости Белого Пламени становились все ближе, гравилеты отчаянно мчались к ним на максимальной скорости, но «Острокрылы» все равно летели быстрее. Иллитиану не понадобилось отдавать приказ открыть огонь. Воины всюду вокруг него видели, что им осталось совсем немного, и стреляли по пикирующим истребителям из всех имеющихся орудий.

Казалось невозможным, что крутокрылые машины могли пройти невредимыми сквозь бурю сверкающих лучей темного света, разрядов дезинтеграторов и сверхскоростных осколков, поднятую спутниками Иллитиана, однако так оно и было. Даже для быстрых как молния рефлексов эльдарских воинов они были настолько стремительны, что в них невозможно было прицелиться и попасть. Ответный огонь «Острокрылов» был менее зрелищным, но куда как более смертоносным. Парные лучи темного света пронзили «Рейдеры» и «Губители» рядом с баркой Иллитиана так же легко, как если бы те были бумажными. Воздух заполнился ревом взрывов и рассекающим все на своем пути металлом от эффектно разлетающихся на части кораблей.

Иллитиан мало что увидел, кроме этого — его зрение заполнили два фиолетово-черных пятна ожогов на сетчатке. Барка дрогнула в воздухе, когда ее энергетические щиты с трудом отвели в сторону залп темных копий. В ноздри Иллитиана хлынула вонь раскаленного металла и озона, и откуда-то из-под вычурной решетчатой палубы корабля начал доноситься высокий, визжащий звук. Он пытался не выпускать из виду «Острокрылы», с ревом проносящиеся мимо, но не увидел ничего, кроме нескольких быстро движущихся размытых пятен. Стены крепости Белого Пламени нарастали, словно громадный белый утес, и войско Иллитиана продолжало приближаться к ним с головокружительной скоростью.

Иллитиану удалось снова заметить «Острокрылы», когда они заложили вираж и начали еще один заход для обстрела. Первая атака уменьшила его отряд почти наполовину, уцелевшие корабли были рассеяны и все еще пытались вернуться в оборонительную формацию. Жирные неровные линии статики расползались по обычно невидимой сфере энергии, которая защищала его личный транспорт. Иллитиан понял, что ей не выдержать еще одного попадания. Если хотя бы два истребителя решат сделать барку своей целью, то все будет кончено. Он снова уселся на троне, ожидая увидеть, что для него припасла судьба, и решительно уставился на быстро приближающиеся истребители.

По небу внезапно пронеслось зарево энергии, выпущенной крепостью. Два из атакующих «Острокрылов» превратились в стремительно расширяющиеся шары пламени и обломков. Оставшиеся три резко завернули в сторону. Над крепостью взмыли темные спирали — в воздух поднялся ее гарнизон бичевателей, чтобы дать бой воздушному противнику. Поодиночке крылатые воины мало что могли противопоставить стремительным реактивным истребителям, но они обладали маневренностью настоящих летучих созданий и превосходили врага в числе больше чем двадцать к одному. «Острокрылы», дважды не добравшиеся до своей добычи, развернулись и исчезли так же быстро, как прилетели.

Иллитиан позволил себе небольшую триумфальную улыбку, когда его барка проскользнула в причальные ворота, расположенные низко в боку крепости, вместе с остатками его потрепанного эскорта. Внутри их встретили воины Белого Пламени, теснившиеся по обе стороны от причала и подозрительно державшие новоприбывших под прицелом осколочных винтовок и дезинтеграторов. Точнее, они были подозрительны лишь до того, как увидели Иллитиана, стоящего на палубе своего корабля. К своему изумлению, архонт Белого Пламени услышал приветственные выкрики и салюты своих войск, волну шума и возбуждения, которая поднималась до тех пор, пока не начала эхом отдаваться по всей громадной крепости.

Они чувствовали облегчение, понял Иллитиан, они были рады, что он жив, что они могут по-прежнему следовать за ним, преодолевая ужасы Разобщения, вместо того, чтобы бороться самим за себя. Иллитиан всегда работал над тем, чтобы последователи скорее боялись его, нежели любили, и все же теперь, похоже, достаточный страх перед врагами извне заставлял их его любить. Он благодарно улыбнулся и поднял руку в ответ на неожиданные приветствия.

Глядя на толпящихся воинов, Иллитиан также понял, что был неправ. Он обладал достаточной силой и лидерством, чтобы объединить меньшие кабалы против Векта. Он не учел те подлинные глубины страха и отчаянья, которые Разобщение принесло в Комморру. Все, что ему нужно было — это эксплуатировать их так же полно, как он эксплуатировал бы любой другой ресурс. Он стиснул поднятую руку в кулак, и радостный рев его последователей вознесся еще громче.

Глава 3 В ЦАРСТВЕ ТЕНЕЙ

Комморра — не единый город, ибо она — не единое место. На протяжении всего существования вечного города он втянул в себя множество отдельных уголков реальности. Эти субцарства — Шаа-Дом, Железный Шип, Траурная Марка, Вольеры Маликсиана и тысяча иных — находятся всего лишь в соседнем измерении от извращенного сердца Комморры. В метафизическом плане субцарства Комморры существуют за дверями, арками, поверхностями зеркал или — как в случае Аэлиндраха — в ее глубочайших тенях.

В этот миг, далеко в глубине Аэлиндраха, царства теней, темное создание присаживается на корточки и созерцает неожиданную кульминацию своих трудов. Это существо, возможно, когда-то принадлежало к эльдарской расе, но если это так, то время и неведомые течения значительно изменили его. Его кожа черна как смоль, его глаза — лишь пустые ямы, в которых залегли еще более глубокие тени, его волосы бледны, как паучьи нити, из плеч растет добавочная пара длинных жилистых рук, что сжимают прямой острый меч из темного металла. Это — Кхерадруах, «тот, кто охотится за головами», также именуемый Обезглавливателем.

Даже среди мандрагор Обезглавливатель — мрачная легенда, святой покровитель тайного убийства. Кхерадруах собирает головы с незапамятных времен и не служит ни одному хозяину, лишь собственным странным целям. Он убивает и низкорожденных, и благородных, никому не отдавая предпочтений. Он охотится и среди рабских рас, разыскивая подходящие пополнения для своей коллекции. И даже одну из тысячи своих жертв он не признает достаточно совершенной, чтобы упокоиться в его святая святых. Это обширное полусферическое помещение выложено очищенными черепами убитых, каждый из которых аккуратно размещен так, чтобы их пустые глазницы смотрели в одну точку в пространстве перед возвышением, где восседает Кхерадруах. Обезглавливатель неустанно трудится на протяжении долгих тысячелетий, чтобы закончить свою жуткую коллекцию. Каждый отобранный череп вмещает в себе отголосок своего прежнего обладателя, фрагмент души, уловленный и привязанный к нему Кхерадруахом. Это служит его собственному грандиозному плану, который понятен лишь самому Обезглавливателю. Лишь горстка иных знает о странной потусторонней мании Кхерадруаха, и некоторые из них полагают, что взор множества черепов, фокусирующийся в одной точке, медленно растягивает реальность. Они говорят, что с каждым новым прибавлением в том месте, где скрещиваются взгляды пустых глазниц, ослабевает плетение бытия.

Теперь Кхерадруах взирает собственными лишенными зрения глазами на перемены, произошедшие в ткани реальности, с чувствами, которые, с поправкой на его чуждый спектр эмоций, можно назвать недоверием и изумлением. Глаз открывается. Слишком рано, его собрание еще не завершено, но проход уже сформировался…

Ксагор беспомощно кувыркался, пробивая своим телом тончайшие полотна черноты, и яркие пятна плясали перед его глазами. Хозяин по-прежнему держался за спину Ксагора, падая вместе с ним, и столь тесно сжимал его шею своими новыми, жилистыми руками, что едва не душил его. Ксагор держался за бесполезно болтающиеся ноги, которые недавно унаследовал хозяин, так крепко, как только осмеливался, но они неумолимо выскользали из его хватки. Они летели быстро, быстрее, чем ожидал Ксагор, и все же медленнее, чем следовало бы ожидать от свободного падения. Кроме того, становилось холоднее.

— Осталось недолго, Ксагор, — хрипло прошептал в ухо новый-старый голос хозяина. — Мы приближаемся к теневому надиру.

Несмотря на успокаивающие слова, Ксагор был близок к панике. Он даже вскрикнул от страха, когда хватка на его шее вдруг ослабела, и ноги хозяина выскользнули из его рук. Его зрение застила еще более глубокая чернота, как будто он падал сквозь слои шелестящего шелка. Ксагор в ужасе завопил, когда почувствовал, что его движение начинает замедляться по мере сокрушения этих нематериальных барьеров. Его разум заполнился образом гигантской затененной паутины и его самого, все глубже утопающего в ее тенетах. В центре, бессвязно кричало его напуганное подсознание, таился темный и чудовищный паук, соткавший все это. Ксагор будет закутан в кокон теней, и из него будут вытягивать жизнь, пока не останется лишь замерзшая оболочка.

Ксагор, так называемый развалина, верный слуга своего хозяина, гемункула Беллатониса, подмастерье, изучающий искусство ваяния плоти, сам был квалифицированным мучителем и убийцей. И все же он кричал, как одна из его собственных жертв, пока, наконец, не ударился о мягкую податливую поверхность, и падение прекратилось. Смех хозяина пронизал безрассудную панику Ксагора, словно ледяной клинок. В нем не было той прежней жестокой, бесчеловечной текучести, как в смехе старого хозяина, но присутствовала молодая, дикая нотка, от которой душу точно так же пробирало холодом.

— Открой глаза и оглядись, Ксагор! — приказал хозяин. — Мы прибыли.

Ксагор осторожно открыл один глаз, а затем другой, потом закрыл и открыл их снова, чтобы убедиться в том, что увидел. Вокруг царила беспросветная тьма, такая, что невозможно было сказать, открыты глаза или нет. Он чувствовал, как в холодном воздухе образуется пар от его дыхания, он слышал, как хрипят его легкие, но абсолютно ничего не видел.

— Аэлиндрах… здесь? — слабым голосом спросил он у черноты.

— Точнее, мы перешли в Аэлиндрах, — сказал Беллатонис откуда-то спереди (или сверху? Ксагор не мог разобрать), — хотя ты довольно-таки прав, говоря, что Аэлиндрах здесь. Раньше его здесь не было, так что в определенном смысле он пришел к нам так же, как мы пришли к нему. Интересная перемена, хотя и небеспрецедентная.

Голос хозяина звучал странно: отдавался эхом и одновременно казался приглушенным. Ксагор больше не мог понять, насколько далеко тот находится и в каком направлении. Внутри снова встрепенулась паника.

— Ксагор не может найти хозяина, — немного плаксиво простонал он.

— Попытайся сфокусироваться на звуке моего голоса и меньше полагайся на глаза, — снисходительно посоветовал хозяин. — Твои чувства все еще пытаются приспособиться к царству теней. Законы физики здесь отличаются, и нужно определенным образом… перенастроить свое восприятие, чтобы привыкнуть.

Хотя бестелесный голос оставался глухим, Ксагор обнаружил, что эхо постепенно пропадало, пока хозяин говорил. Это, в свою очередь, облегчило поиск источника звука. Поворачивая голову из стороны в сторону, он уловил серое мерцание в темноте и попытался на нем сконцентрироваться.

— Зрение, слух и, несомненно, все наши прочие чувства смешиваются друг с другом, — продолжал голос хозяина, — вероятно, так же, как свет становится един с его отсутствием в этой среде. Материальность здесь — более зыбкая концепция, ибо без той обычной уверенности, которую дают нам зрение и осязание, становится сложно понять, что реально, а что нереально в том месте, где весьма возможно и то, и другое. В таких обстоятельствах воля — более важный атрибут, чем восприятие физической вещности. Я живу, я дышу, я реален, я существую здесь, потому что таково мое желание. Благодаря своей вере в себя я не поглощаюсь тенями, даже когда становлюсь единым с ними, чтобы существовать в этом царстве. Ты понимаешь, Ксагор? Непонимание может погубить тебя.

Серое мерцание приобрело форму, доступную чувствам Ксагора. Она была всего лишь грубым наброском из размытых линий и неразличимых стертых деталей, но его искаженные ощущения говорили, что хозяин разговаривает с ним с небольшого расстояния. Более того, он почувствовал, что силуэт хозяина стоит вертикально, на ногах, которые были искалечены при крушении «Рейдера» до того, как они проникли в царство теней.

— Теперь Ксагор видит вас, хозяин — нет, Ксагор чувствует вас. Но как хозяин стоит на переломанных ногах?

— Мое состояние покорно моей воле, а моя воля состоит в том, что я должен сам себя передвигать в этом месте.

Ксагор осмотрел себя и понял, что тоже стоит, хотя и не помнил, как поднялся. То, что мгновение назад казалось непроницаемой чернотой, теперь имело текстуру, тысячу слегка различающихся вариаций тени. Мягкость собольего меха и кротовой шкурки, зернистая плотность базальта, слоистая твердость тика, липкая текучесть нефти. Ксагор запоздало осознал, что они находятся на открытой местности, и на краю его восприятия витает легчайший намек на изогнутые стены.

— Хозяин сказал, что Аэлиндрах пришел к нам, а мы к нему. Этот хочет спросить, где мы сейчас, в таком случае?

— Царство теней раздвинуло свои границы и включило в себя часть Комморры, большую, чем та, с которой оно обычно взаимодействует, — ответил Беллатонис. — Могу лишь предположить, что Разобщение каким-то образом… высвободило его. Эта область раньше была частью путевых тоннелей, по которым мы двигались, но теперь эта секция поглощена Аэлиндрахом.

— Этот ничего не понимает, — печально сказал Ксагор. — Думал, что Аэлиндрах — место, а не монстр, пожирающий Комморру.

Дымчатое пятно, которое было Беллатонисом, как будто начало уменьшаться, и Ксагор понял, что оно удаляется. Он поспешил следом, пока оно не растаяло во всепоглощающих тенях. Голос Беллатониса продолжал доноситься до него.

— По сути своей Аэлиндрах — субцарство, такое же, как и любое другое, — хозяин как будто читал лекцию издалека, — и как любое субцарство, оно имеет свои характерные особенности. Однако в этом случае различия куда как более наглядны. Так, граница между Аэлиндрахом и Комморрой более… проницаема, чем у большинства иных субцарств, как мы уже увидели. Я слышал рассказы о том, что все порталы в Аэлиндрах коллапсировали, и именно поэтому его границы столь размыты. Должен признать, этот аргумент представляется мне не совсем убедительным.

Беллатонис достиг того, что Ксагор воспринимал как изогнутую, обширную, угольно-черную стену. С этого расстояния (или угла? Все было так запутанно) он мог различить еще более темные пятна, которые означали отверстия в стене. Размытый силуэт гемункула плавно слился с одним из отверстий, и серая эманация его присутствия едва заметно изменилась, как будто Беллатонис вошел внутрь. Ксагор послушно проплыл следом за ним и заметил, что теперь они движутся среди чуть более плотнозернистой материи теней. При всей кажущейся прочности того, что их окружало, Ксагор чувствовал, будто мог просто протолкнуться сквозь вещество, если захочет.

— Этот спрашивает себя… — начал Ксагор и прервался, встревоженный тем, что звук его голоса делал окружающую местность более четкой. Он снова заговорил, на этот раз еще более тихим шепотом. — То, что Аэлиндрах превращает в тень — можно ли это вернуть?

Смех Беллатониса выглядел как маленький звенящий шторм, который быстро рассеялся.

— Ты имеешь в виду, можем ли мы вернуться, не так ли, Ксагор? Простой ответ — да. В норме нематериальность тени охватывает и нашу реальность, и эту — ведь, в конце концов, нужно лишь вмешательство света, чтобы показать, что тень повсюду вокруг нас. Также подумай о мандрагорах: они — создания Аэлиндраха и обитают здесь, однако могут попасть в Комморру или даже в любое другое место во вселенной, если вознамерятся попутешествовать. Может быть, Аэлиндрах еще поглотит нас полностью, но пока что мы свободны и можем идти куда хотим.

В круговороте странностей, окружавших их прибытие, Ксагор совсем позабыл о мандрагорах. Тенекожие убийцы заслуженно вызывали страх у комморритов и были главной темой бесконечных леденящих кровь рассказов о тайных убийствах и непостижимых обычаях. Это были существа, которых обычно остерегались, однако с ними можно было заключать сделки, как делали те, кто был достаточно храбр или глуп, чтобы рисковать своей душой. Ксагора пробрало холодом от воспоминания о последней встрече с мандрагорами. Они поймали его, пока он выполнял важное задание для хозяина. Он выжил и остался цел только благодаря….

— Хозяин дружит с мандрагорами! — внезапно выпалил Ксагор. Восклицание раздулось, словно пузырь, на миг покрыло зернистые стены туннеля и истаяло. Беллатонис остановился и повернулся к нему лицом, так что Ксагор смог ясно разглядеть его в сумраке.

— Лишь с некоторыми из них, — прошипел Беллатонис, — а если точно, то лишь с одним — и я очень сомневаюсь, что наш взаимовыгодный договор можно называть дружбой. Теперь, когда город в суматохе, а враги наступают на пятки, я пришел сюда со слабой надеждой, что заключенный нами договор можно расширить, включив в него мою защиту.

Гемункул замолчал и отвернулся, после чего продолжил двигаться.

— Тебе надо успокоиться, Ксагор, — пробормотал он через расплывчатое плечо, — иначе твое дальнейшее присутствие может стать помехой.

Подразумеваемая Беллатонисом угроза, казалось, надолго повисла в воздухе между ними. С того момента Ксагор решительно предался молчанию. В полной тишине они двигались сквозь морозную тьму, судя по ощущениям, вечность. Ксагор с тревогой обнаружил, что перемещение по царству теней все равно требует усилий, поскольку для того, чтобы пробиваться сквозь тьму, надо было напрягать волю. Он также начал понимать, что даже такая простая вещь, как сохранение вертикального положения, стоит ему труда. Ксагор подозревал, что обычное падение может иметь в Аэлиндрахе мрачные последствия. Из того, что сказал хозяин, вполне возможно было сделать вывод, что это означает потерю всякой ориентации в переплетенной сети теней, погружение в море тьмы без надежды на спасение.

Беллатонис неустанно плыл вперед, в то время как Ксагор с трудом поспевал за ним. Страх отбиться и остаться в одиночестве, заблудиться во мраке, гнал развалину вперед. Несмотря на почти животную верность хозяину, Ксагор не питал иллюзий по поводу гемункула-отступника. Беллатонис без всяких сомнений покинул бы Ксагора, если бы тот слишком сильно отстал.

Они вышли из узких проходов в то, что казалось более открытым регионом. Легкие дуновения ледяного ветра, которые раньше как будто играли с Ксагором, перешли в свирепые порывы, что вечно завывали и терзали неприкрытую плоть холодными когтями. По обе стороны от их тропы появились темные провалы, вертикальные завихрения теней, которые уходили в невероятные глубины. Эбеновые жилы плотной материи скрещивались повсюду вокруг них, напоминая обветшалые строительные леса или голые зимние ветки мертвых деревьев.

Ксагор спрашивал себя, где они вообще находятся — еще в Комморре или уже пересекли расплывчатые границы собственно Аэлиндраха. Тропы, которыми они шли, пугающе напоминали ему о разрушенных секциях Паутины, куда он попал, чтобы сбежать с девственного мира Лилеатанир, и о населенных демонами зиккуратах проклятого Шаа-Дома. Необузданная мощь варпа была здесь ближе, чем в тщательно огражденной Комморре, и ощущалась как энергетическое покалывание, которое вызывало одновременно возбуждение и отвращение. Чувствовался и роковой манящий зов Той, что Жаждет, смертоносное глубинное течение, которое могло затянуть душу во всепоглощающую бездну, если бы та ослабла и прислушалась к нему хотя бы на миг.

Появились первые признаки жизни — или чего-то вроде жизни — с тех пор, как они попали в Аэлиндрах; что-то быстро кралось, что-то едва заметно шевелилось, мелькая между глубокими полосами теней. У Ксагора зашевелились волосы на загривке, когда он осознал, что на том, что он считал землей под своими ногами и стенами вокруг, появляются какие-то призрачные отметины. Когда Ксагор поворачивал голову, чтобы посмотреть на них, они как будто исчезали и появлялись снова, когда он отворачивался. Он решил рискнуть и ненадолго остановиться, чтобы изучить один из этих наборов знаков. Прочесть их он не смог — это было просто множество загадочных выцарапанных линий, похожих на какие-то руны. Если посмотреть на них под единственно верным углом, царапины светились бледным колдовским огнем, что делало их весьма заметными на теневом веществе Аэлиндраха. Ксагор поднял голову, чтобы позвать Беллатониса, но гемункул уже парил неподалеку и сам рассматривал символы.

— Это метки, оставленные мандрагорами для своих сородичей, — шепотом объяснил Беллатонис, — вызовы, насмешки, похвальба. Все они различаются и указывают на разные группировки мандрагор… самым близким переводом будет «клан» или «род», но более точно будет назвать это охотничьей стаей. Мы, должно быть, пришли в те края, по которым они обыкновенно странствуют.

— Этот видел… нет! Этот почувствовал движение, — прошептал в ответ Ксагор.

— Очень хорошо, Ксагор. Пока что это всего лишь животные, сумракрылы и тому подобное, хотя я не сомневаюсь, что за нами прямо сейчас наблюдают и уже какое-то время идут по нашим следам. Нам пора показать зубы и выступить против них.

— Хозяин?

— В Аэлиндрах можно войти либо хищником, либо добычей, и никак иначе. Кем хочешь быть ты, Ксагор?

— Хищником, — незамедлительно ответил Ксагор.

— Ну что ж, тогда мы должны вести себя, как хищники, и сами бросим вызов. В противном случае на нас будут охотиться, как на добычу.

Беллатонис вынул изогнутый, похожий на коготь клинок. Во тьме его лезвия как будто слабо источали собственный внутренний свет, пока гемункул выцарапывал им ряд угловатых силуэтов. Один за другим знаки на миг вспыхивали холодным светом, а затем затухали.

— Идем, — сказал Беллатонис, когда закончил. — Пусть те, кто идет за нами, увидят наш знак, а мы подождем результатов. После этого станет достаточно просто объяснить, чего нам надо.

— Этот хотел бы спросить, что написано в сообщении? — прошептал Ксагор, торопливо следуя за хозяином.

— Ответ на этот вопрос несколько сложен, но я могу его для тебя упростить. Хотя Аэлиндрах и анархичен, в нем есть правители. Короли, принцы, выскочки, дорвавшиеся до власти. Двое правителей, которые внушают наибольший страх — то есть обладают наибольшим могуществом — братья. По крайней мере, в том смысле, что они появились из одного и того же источника в одно и то же время. Один из братьев в долгу передо мной, что, естественно, делает второго брата моим заклятым врагом.

— В сообщении говорилось именно это? — нервно спросил Ксагор.

— Примерно. Либо нам повезет, и оно быстро достигнет ушей Ксхакоруаха, либо не повезет, и о нем первым узнает его брат.

— Эта вероятность звучит скверно.

Беллатонис снова начал уплывать в сторону. Его шепот донесся до Ксагора как легчайшее дуновение звука.

— Да, очень и очень скверно, — вздохнул гемункул.

Глава 4 ПОСЛЕ ПОКУШЕНИЯ

Харбир проснулся от чувства жжения. Сначала он подумал про потерпевший крушение «Рейдер», что он попал под взрыв его топливной ячейки. Он отчаянно задергался, но в тот же миг осознал, что если б это произошло, он был бы не в том состоянии, чтоб дергаться. Странно, его ноги снова двигались, но казались какими-то не такими. Все его тело казалось неправильным, измененным, как будто его натянули на слишком большой каркас. Он понял, что ощущение жжения вызвано ручейком расплавленной породы, который медленно подползал к его лицу.

Харбир инстинктивно отшатнулся, с трудом поднялся и сел, обнаружив себя на растресканном и заваленном обломками полу. Смятение усилилось. Разбитый «Рейдер» бесследно исчез. Вся машина пропала, даже несмотря на то, что несколько секунд назад она придавливала его к земле, пока не пришел Ксагор и не вытащил его. Харбир тупо помотал головой, а затем застыл, осознав, что весь путевой тоннель куда-то делся. Он оказался в совершенно ином месте.

Это было лишенное окон пространство, поэтому он решил, что по-прежнему находится под землей. Разглядеть что-то было сложно: в глазах плыло и двоилось хуже, чем после недельного загула. Одна стена представляла собой кучу каменных обломков, в которой зияла проплавленная дыра, все еще светящаяся от губительного жара, что ее создал. От нее-то и текла струя расплавленного камня. По всему полу среди обломков были разбросаны перевернутые столы и обрушившиеся стопки загадочно выглядевших инструментов. Ближе к нему находились сани, на которых были высоко навалены коробки и контейнеры. Была и кровь, много крови, обильно расплескавшейся вокруг, и несколько сжавшихся неподвижных силуэтов, непохожих на кучи оборудования.

Тихий, как шепот, звук донесся с другой стороны помещения, отчего Харбир снова застыл. Там что-то двигалось — что-то, издающее мягкий шелест, непохожий ни на какие звуки, издаваемые живыми существами. Харбир уже слышал подобный шум, после того, как Ксагор спас его из-под «Рейдера», и он мельком увидел нечто крадущееся во тьме. Развалина говорил, что их что-то преследует, но не сказал, что это было. Когда Харбир прислушался, ему стало понятно, где он раньше слышал такой звук. На берегах Великого Канала, когда машина «Талос» охотилась за новой жертвой. Мягкое дыхание его гравитационных ускорителей было как две капли воды похоже на тот шум, который он слышал прямо сейчас.

+Не паникуй, я могу помочь тебе выбраться.+

Голос звучал как сухой шепот в его сознании. Харбир почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом. Он вспомнил тысячу ужасных историй и все те жуткие события, которым он был свидетелем во время Разобщения, и они переполнили его страхом за собственную душу.

+…Не будь таким безмозглым глупцом. Я — не демон из-за пелены. Я только хочу помочь тебе, а не поглотить твою душу.+

Машина «Талос» возвращалась. Харбир увидел изогнутый панцирь, похожий на броню насекомого, тускло мерцающий красным светом отраженных огней. Он был меньше, чем тот, что Харбир наблюдал у Великого Канала, но выглядел не менее смертоносным. Этот «Талос» был уже и изящнее, скорее убийца, чем воин. Над панцирем изгибался хвост, как у скорпиона, увенчанный внушительным шипастым жалом, а снизу свисало множество клешней, пил и кистеней. Машина двигалась медленно и методично, как будто что-то разыскивая.

+Он пришел за Беллатонисом и чуть было не прикончил его. Беллатонис воспользовался старым трюком Чиараско, чтобы переместить свою душу в другое тело и спастись. Очень рискованно, но, как я думаю, он был в отчаянии.+

Харбир проигнорировал голос в голове, потому что был слишком занят шокированным разглядыванием своих рук. Это были уже не его руки. Одна, с длинными пальцами, была бледная, как у трупа, вторая же выглядела толстой и мускулистой. Харбир удивленно моргнул и почувствовал, как отреагировали глаза, которых у него не должно было быть — глаза, которые, судя по всему, были вживлены в его лопатки. Слова, шепотом звучащие в его разуме, внезапно приобрели новое и отвратительное значение.

Гемункул, Беллатонис… Харбир носил талисман по его поручению. Когда Ксагор принес этот талисман и передал ему в руки, он намекнул, что тот — своего рода страховка. Харбир застонал при воспоминании о боли, которую ощутил, о раздирающем чувстве сдвига. Боль лучами расходилась из потайного кармана, где лежал талисман. Он неуклюже зашарил незнакомыми руками по столь же незнакомой одежде — мантии из странной блестящей кожи, которая воняла едкими химикатами и застарелой кровью. Да, талисман был здесь — или, скорее, его брат-близнец, спрятанный в рукаве.

— Ах он ублюдок! — прорычал Харбир. — Он украл мое тело!

Раздался шипящий звук: «Талос» внезапно развернулся вокруг оси и помчался к Харбиру. Эта штука была быстрой. Она пересекла всю комнату, не успел он и дернуться. «Талос» резко остановился на расстоянии руки, громыхая цепями кистеней и возбужденно пощелкивая клешнями.

+Стой смирно и заткнись, если не хочешь погибнуть,+ скомандовал голос в голове Харбира.

Похожие на драгоценные камни сенсоры, вставленные в металлический панцирь «Талоса», зловеще разглядывали его. Стержни и шипы выскакивали из отверстий на изогнутой поверхности и исчезали обратно — машина-убийца пробовала воздух. Харбир замер на месте, когда щупы вытянулись настолько близко, что едва не касались его.

+Если тебе очень сильно повезет, то он окажется достаточно умен, чтобы отличить тебя от Беллатониса, хотя ты и в его теле. Если тебе еще сильнее повезет, то он будет достаточно глуп, чтобы не убить старое тело Беллатониса просто на всякий случай.+

«Талос», которому его создатель дал название «Ви», пребывал в состоянии нерешительности. Многочисленные противоречащие друг другу данные вызывали у него ряд конфликтов протокола, каскадами проходивших сквозь его машинное сознание. Ви перепроверял доступные данные тысячи раз в секунду, пытаясь понять необъяснимое событие, хотя и знал, что на это уходит значительное количество времени. И все же каждое действие, которое Талос мог предпринять, нарушало либо специфические параметры его миссии, либо его основные протоколы, либо и то и другое сразу, с неприемлемо высоким риском неудачного исхода. Если говорить о нем как о живом существе, которое, к чести своего создателя, Ви сильно напоминал, то «Талос» просто недоумевал, что делать дальше.

Назначенная Ви цель присутствовала в помещении до того, как он туда проник. Материальные следы и психические отпечатки скоррелировались до значительной степени уверенности, что также было подтверждено зрительным наблюдением цели после того, как была пробита стена помещения. Устранение охранников цели заняло у Ви меньше двадцати секунд, но при этом цель внезапно исчезла с его сенсоров примерно через восемнадцать секунд после начала боя. Физический компонент по-прежнему присутствовал и по-прежнему функционировал, если судить по его движениям и вокализациям, но психический компонент исчез, оставив лишь следовые элементы. Параметры, заданные Ви, очень ясно предписывали полностью уничтожить цель во всех отношениях. Для столь целенаправленного охотника, как Ви, было очень тревожно обнаружить, что ключевая деталь его добычи оказалась такой увертливой.

Загадку исчезнувшей цели могла бы легко разгадать его машина-сестра, Чо. Их создатель сконструировал их как единый комплект, пару, дополняющую друг друга, где Ви был сильным и быстрым, а Чо — умной и скрытной. Когда они впервые напали на запутанный психический след своей добычи в городе, они решили разделиться и функционировать независимо, чтобы увеличить шансы на успех. Чо, обладающая более широким спектром сенсоров и более высокими когнитивными способностями, была лучшим охотником, в то время как Ви был более эффективным убийцей. Обе машины считали себя равно способными уничтожить цель, и между ними в определенной степени существовало соперничество. Обе видели в охоте шанс в полной мере протестировать свои возможности.

Однако Ви больше не засекал сигнал присутствия Чо. Возможно, какие-то фоновые помехи мешали его восприятию. При истреблении телохранителей цели Ви получил легкие повреждения, что также могло сказаться на его системах связи. Однако ни тот, ни другой вариант не корректировали с результатами диагностики, что приводило к настораживающему выводу: Чо вышла из строя. Ее сигнал пропал вскоре после того, как цель исчезла из поля зрения Ви, и тот оценивал вероятность существования связи между этими событиями как высокую.

Теперь, когда перед Ви была лишь часть добычи, а послать запрос Чо не представлялось возможным, он не знал, следует ли ему уничтожить этот фрагмент, загнанный в угол. Экстраполяция на основе тех ограниченных данных, которые он имел для сценария подобного рода, давала высокую вероятность того, что в какой-то момент в будущем физический компонент снова получит психическую часть — или, по крайней мере, предоставит полезную информацию о том, где та находится. Уничтожение физического компонента цели было ключевым приоритетом миссии, но тогда у Ви не оставалось подходящего плана, как выследить и затушить психический элемент.

Конфликт невозможно было разрешить, не вызвав провал миссии в той или иной форме. Поэтому Ви продолжал размышлять о судьбе своего пленника. В настолько алогичном сценарии нельзя было руководствоваться логикой, поэтому за ответом следовало обратиться к инстинктам. К несчастью, Ви представлял собой механизм, так что грубые инстинкты не относились к тем чертам, которые у него были ярко выражены. Он должен был постоянно ощущать цейтнот, ведь поимка сбежавшей души становилась тем сложнее, чем дольше Ви пребывал в состоянии логического затора.

На самом деле оставалось только одно решение.

Секунды ползли мимо, а Харбир стоял совершенно неподвижно, на волоске от верной смерти, парящей рядом с ним. Как будто назло, его сознание тратило это время на то, чтобы анализировать ужасающие детали машины-убийцы: кровь, корками запекшаяся на клешнях, рваные ленты плоти, застрявшие в цепях, невообразимо жаркое красное свечение теплового копья. Харбир был достаточно самоуверен, чтобы считать, что он мог бы сразиться с этой машиной на равных, если бы был как следует вооружен и подготовлен. Но сейчас, безоружный и дезориентированный, даже он не мог себя обманывать и точно знал, каким будет исход, если он попытается драться с «Талосом» в текущих обстоятельствах. И все же, эта штука его пока что не убила, и это должно было означать, что с ней можно поторговаться. Харбир решил проигнорировать ведьминский голос в своей голове и обратился напрямую к «Талосу».

— Я… я не он, — сказал он машине. — Беллатонис… он украл мое тело. Сохрани мне жизнь, и я найду его для тебя. Я найду его, чтоб ты заставил этого ублюдка заплатить за то, что он со мной сделал.

«Талос» не подавал виду, что услышал его, или что ему было какое-то дело до его слов. Он оставался все в том же положении и парил в воздухе, как лезвие гильотины, застывшее на середине падения — а через секунду он исчез, мелькнул прочь и покинул комнату, словно акула, уплывающая в глубины. Харбир медленно и глубоко выдохнул и усилием воли заставил свое сердце прекратить бешеный стук. Но потом его душа снова ушла в пятки, когда он опять услышал ведьминский голос у себя в голове. Это был смех — сухое шелестящее хихиканье, словно звук пепла, смешивающегося с мертвой листвой.

+Ты хочешь отомстить Беллатонису? + насмешливо вздохнул голос. +Тогда тебе надо встать в очередь за всеми остальными. Игнорировать мои советы опасно, маленький Харбир, особенно когда ты так мало знаешь о том, что происходит.+

— Ты кто? — прорычал Харбир, поднимаясь на ноги. — И откуда ты знаешь мое имя?

Он неловко покачнулся, чувствуя себя так, будто ноги у него были разной длины. Все тело, судя по ощущениям, было сшито из кусков и переделано. Он обнаружил, что ему приходится сутулиться и выставлять шею вперед, чтобы достичь хотя бы отдаленно удобной позы. Голос продолжал исподволь шептать в сознании, приводя его в ярость.

+Меня зовут Анжевер, и я знаю твое имя, потому что все, чем ты являешься, для меня как открытая книга. Я вижу, что ты уже встречался с моим старым господином, Эль'Уриаком, и моим убийцей, Ниосом Иллитианом. Ты даже помог вернуть Эль'Уриака из мертвых, так что, полагаю, я должна быть тебе благодарна.+

— Эль'Уриак? Ты говоришь о том, как Иллитиан послал нас в Шаа-Дом! — в страхе воскликнул Харбир. Населенное демонами субцарство со всеми его кошмарами и соблазнами едва не сгубило его.

+Да, тебя послали найти кости тирана, настолько ужасного, что он мог бы стать угрозой даже для Асдрубаэля Векта… И, кроме того, ты привез девушку, миропевицу с Лилеатанира, чтобы она стала его невестой боли. Ты был в центре всего этого с самого начала.+

— В центре чего? — неубедительно промямлил Харбир. — Я просто делал, что мне велели!

+Разобщения, конечно — ты один из тех, кто заставил его произойти.+

От этого обвинения живот Харбира омыло волной ледяного ужаса. Он был комморритом, таким же кровожадным, как и каждый из них; пробивая себе путь наверх из отбросов Старого города, он много раз наслаждался убийствами ради ощущений и охотой за жертвами для пыток. Он участвовал в налетах на рабские расы и видел, как их убогие города горят, словно звезды в ночном небе. Но, несмотря на все это, размах разрушений, которые произошли в Комморре из-за Разобщения, действительно пугал даже его.

Жизнь Харбира полнилась пороками и цинизмом, подкрепленными верой в то, что у него было свое место во вселенной, и этим местом была Комморра. Опасные переплетения улиц и грозные шпили были его яслями и его наставниками, и он входил в этот мир, как кинжал входит в ножны. То, что он узрел за последние несколько часов, выглядело весьма похожим на гибель мира — его мира, и знание о том, что он напрямую приложил руку к этим событиям, стало ужасающим откровением. Коварный голос продолжал шептать в его наполненном сомнениями разуме и как будто становился сильнее по мере того, как его бравада рушилась под напором неприглядной правды.

+Не расстраивайся, маленький Харбир, тобой воспользовались точно так же, как воспользовались теми, кто отдавал тебе приказы. Нас всех сделали пешками более могущественных сил, замешанных в этом деле.+

Возмездие. Этой мыслью Харбир еще мог приободрить свое поникшее эго. Он уже жаждал отомстить Беллатонису, а теперь он желал возмездия и тем могущественным силам, о которых нудил ведьминский голос. Тот одобрительно хмыкнул в ответ на его ярость, лишенную цели.

+Отдам тебе должное: храбрости у тебя хватает. Должно быть, поэтому ты до сих пор был столь полезным агентом. Я могу помочь тебе, Харбир, если ты поможешь мне. Мы сможем осуществить возмездие вместе.+

Харбир поднял голову и снова оглядел заваленную обломками комнату. Теперь, когда «Талос» исчез, он был абсолютно уверен, что здесь больше никого нет. Бестелесный голос казался неприятно близким. Как будто кто-то стоял за плечом и шептал ему прямо в ухо.

— И как же я тебе помогу? — настороженно спросил Харбир. — Если у тебя так много знаний и… и мудрости насчет всего на свете, то, я думаю, ты можешь справиться самостоятельно.

+Увы, мои возможности были значительно урезаны, как ты скоро увидишь. Подойди-ка к этим саням с кучей оборудования. Найди в ней металлический цилиндр длиной примерно с твою руку.+

Харбир, помедлив, подчинился. Низкие, напоминающие похоронные дроги гравитационные сани были завалены металлическими ящиками и коробками, покрытыми непонятными письменами. Сверкали связки инструментов: пил, скальпелей, щипцов и клещей самого разного рода. Стеклянные пробирки, банки и перегонные кубы, закрепленные на месте сетями, блестели на вершине груды, словно снег на пике миниатюрной горы. Харбир осторожно осматривал все это, не переставая представлять себе, какие ужасы можно обнаружить среди гемункульского инструментария. Цилиндр стоял прямо на виду. Он находился на конце саней, поставленный на коробку и никак не закрепленный, как будто кто-то просто рассеянно поставил его туда секундой раньше. Харбир сразу понял, что этот цилиндр — просто оболочка. Одна его половина была открыта, внутри виднелся хрустальный сосуд, наполненный жидкостью. По шее Харбира снова пробежали ледяные мурашки, когда он заглянул в него. В жидкости плавали спутанные черные кудри, похожие на змеиное гнездо — масса блестящих темных волос, которые почти полностью закрывали собой бледное восковое лицо. Глаза и рот были наглухо зашиты, но все же шевелились. В его разуме раздался взрыв сухого квакающего смеха.

+Теперь ты видишь, что я не в том состоянии, чтобы за кем-то гоняться без посторонней помощи. Беллатонис держал меня в таком виде ради собственного удобства, и в то же время мучил и эксплуатировал меня. Я тоже хочу отомстить, Харбир, я жажду мести с такой страстью, какая и не снилась юнцу вроде тебя.+

Увидев существо по имени Анжевер вживую, Харбир снова немного осмелел. Она была так же беспомощна, как грудной младенец, и могла разве что упрашивать или убеждать своей мысленной речью. Он был уверен, что если захочет, то сможет просто не обращать внимания на ее вкрадчивые слова.

+Ты спрашиваешь себя, где мы. Мы — в фундаментальном слое под крепостью Белого Пламени. Это все, что осталось от временного подземного убежища, которое обустроил Беллатонис, пока работал на Иллитиана.+

— Так как же ты можешь мне помочь догнать Беллатониса и заставить его вернуть мое тело, когда у тебя нет даже собственного тела? — требовательно спросил Харбир подчеркнуто пренебрежительным тоном.

+Благодаря мудрости, дитя, качеству, которым ты не так уж обильно одарен. Подумай! Ты теперь носишь лицо Беллатониса, и это делает тебя мишенью для его врагов. Также это значит, что ты можешь заручиться помощью союзников Беллатониса, выдавая себя за него.+

— Ты имеешь в виду, обмануть Иллитиана. Эти двое явно работали рука об руку, судя по тому, что я видел, и Иллитиан обладает огромным могуществом.

+Да, однако тебе следует знать, что до недавних пор Иллитиан размышлял о том, как бы избавиться от Беллатониса. К счастью, мне известно, что он изменил свое мнение. Хочешь пошпионить за Иллитианом? Есть простой способ это сделать.+

Заинтригованный Харбир последовал инструкциям Анжевер и начал осматривать карманы на своем поясе. В одном из них обнаружился многогранный красный самоцвет размером чуть меньше большого пальца. Он трижды постучал им по крышке ящика, нараспев произнося имя «Ниос Иллитиан». Через миг в воздухе над драгоценностью сформировалась маленькая, отливающая красным оттенком картина. Она показывала вид от первого лица, с палубы гравилета, который мчался среди шпилей Комморры. Харбир услышал голос Иллитиана, выкрикивающий команды своим лакеям, и заметил, как те почтительно склонялись, когда оказывались в центре поля зрения. Самоцвет показывал события так, как их видели глаза Иллитиана.

+Беллатонис не доверял Иллитиану, поэтому, производя трансмиграцию, чтобы спасти жизнь архонта, он произвел определенные модификации нового тела, не сообщив ему об этом.+

— Подожди, так Иллитиан тоже сменил тело?

+Разумеется. У Беллатониса были причины протестировать метод, прежде чем использовать его на себе. Старое тело Иллитиана в тот момент пожирала стеклянная чума, поэтому он был благодарен возможности спастись от нее — хотя Беллатонис и скрыл от него риски, связанные с процедурой.+

Харбир кивнул. Байки о таких странных вещах, как перенос душ, смена тела, трансмиграция и множество иных, не представляли собой ничего нового для Комморры. Было широко известно, что за соответствующую плату гемункул может восстановить тело из праха, или что для богатой элиты смерть — всего лишь временное неудобство. Некоторые из менее правдоподобных историй должны были иметь хоть какое-то основание в реальности.

— Я все еще чувствую соблазн просто оставить тебя здесь и пойти дальше в одиночку. Тебе понадобится чуть больше, чем несколько фокусов вроде того камня, чтобы доказать свою полезность.

Эта угроза была несерьезной, и они оба это понимали.

+Ты ни за что не сможешь выбраться из лабиринта туннелей, не говоря уже о том, чтобы дойти до крепости Белого Пламени незамеченным. А когда доберешься, не сможешь сойти за Беллатониса без моей помощи. Я нужна тебе, Харбир.+

— Ну ладно, если я согласен, то что будет дальше?

+Мы будем внимательно наблюдать за Иллитианом и подберем подходящий момент. Потом мы попросим его о помощи в поисках заблудшего Харбира и воссоединим вас.+

— А потом что?

+Не берись за все сразу, дитя, еще мгновение назад ты был на волосок от гибели.+

— Думаешь, «Талос» вернется?

+Только если мы перестанем искать Беллатониса. Он тоже хочет до него добраться.+

Для расширенного восприятия Анжевер разум Харбира выглядел пассивным и податливым. Было достаточно просто подтолкнуть его к плану встретиться с Иллитианом. Анжевер решила не делиться со своим не ведающим того инструментом знанием о том, что ее реальной целью был и всегда оставался Иллитиан. Она бы, несомненно, приветствовала шанс отплатить Беллатонису за все пытки и унижения, но ее ненависть концентрировалась на Ниосе Иллитиане. Архонту уже давно должен был настать конец, но каким-то образом он продолжал выскальзывать из петли. И Анжевер планировала изменить это.

Глава 5 НЕОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ ВЕКТА

Когда Асдрубаэлю Векту принесли карту, он вкушал легкую трапезу. К тому времени он переместился в другой громадный атриум из тех, что окружали высочайшую вершину Центрального пика — широкий и просторный зал, одна из стен и большая часть крыши которого были пронизаны сотнями высоких узких окон, открывающих вид на Комморру. Обычно это было захватывающее зрелище — иззубренные отвесные стены Центрального пика обрушивались вниз, к скалам и ущельям из шпилей Горы Скорби, за ними простиралось множество острых блистающих башен Верхней Комморры, а в отдалении сияли когти причального кольца, где подобно звездам во тьме мерцали армады изящных кораблей. Теперь же за окнами виднелась сцена из преисподней, которую застилали дымные облака, тускло подсвеченные пожарами. От слабого, отравленного света неподвижных Илмей, что лился сквозь окна, на изысканные плиты пола падали длинные черные тени. Из-за этого атриум казался огромной клеткой, несмотря на свою открытость.

Труппа едва одетых ламеянок плясала и кувыркалась в центре зала в идеальном унисоне с воем и криками своих жертв. На тянущихся с потолка цепях свисала целая толпа несчастных обреченных душ, беспомощно покачиваясь среди извивающихся танцовщиц. Кружась рядом с живыми игрушками, ламеянки сладострастно ласкали и поглаживали их, и с каждой царапиной от их отравленных ногтей в тела узников проникало все больше терзающих нервы нейротоксинов, которые медленно и изысканно их убивали. В воплях слышалась не только невообразимая боль, но и мучительное возбуждение и неосуществимая похоть. Вект улыбался, наслаждаясь этими простыми удовольствиями, и насыщался потоком чистых страданий, вызываемых последовательницами Шаимеша.

Хлопая черными крыльями, в открытое окно влетел бичеватель. Не успел он опуститься, вернорожденные воины Векта уже двинулись, чтоб преградить ему путь. Последовал приглушенный и спешный обмен словами, нервные взгляды, брошенные на повелителя — они пытались решить, следует ли им отвлекать его теми новостями, что принес посланец. Вект проигнорировал их и продолжал наблюдать за ламеянками, пока стражники тихо спорили, что им делать. Наконец, бичеватель, видимо, пресытился их нерешительностью и отделился от группы. Он торжественно зашагал вперед, вынудив стражников следовать за собой с выражением ярости на лицах. Бичеватель упал на колени в дюжине шагов от Векта и поднял пред его очи маленькую кристаллическую пластинку.

Вект угрожающе нахмурился, когда его прервали, и поднял руку, останавливая танцовщиц. Ламеянки мгновенно застыли на середине па, словно живые статуи. Вопли их жертв притихли, перейдя в глухое бормотание и рыдания. Вект опустил руку и дернул пальцем в сторону бичевателя, разрешая ему приблизиться. Тот подчинился, наполовину согнувшись, как будто он хотел подойти к открытой дверце топки и пытался избежать потока раскаленного воздуха. Хрустальная пластина, которую он столь бережно удерживал в своих когтях, была достаточно мала, чтобы целиком уместиться на ладони Векта, имела четырехугольную форму, и на ней не было никаких отметин, кроме накладывающихся друг на друга изображений двух стилизованных масок — смеющейся и плачущей.

Вект выгнул одну бровь и многозначительно вздохнул, после чего отвернулся и дал ламеянкам сигнал продолжать представление. Он услышал позади себя звуки краткой потасовки — вернорожденные скрутили бичевателя и потащили его прочь, так что его когти скрежетали по плитам пола. Вопли жертв ламеянок ненадолго стали громче, скрыв собою финальную судьбу несчастного крылатого гонца.

Завершая трапезу, Вект, как ни странно, почувствовал, что немного смягчился. У него появилась растущая уверенность, что он может получить кое-какую выгоду от словесной дуэли с тем, кто послал ему эту карту, и что это сиюминутное развлечение само по себе может принести неожиданные плоды. Тот, о ком шла речь, скорее всего, многое знал о том, что происходит за пределами Комморры и в Паутине, больше, чем Векту хотелось бы признавать.

Ламеянки почти завершили свое представление. Стоны и плач их жертв становились все тише и тише по мере того, как они окончательно поглощались. Верховный властелин поднял взгляд и обратился к своим вернорожденным стражам, как будто их никто не прерывал.

— Хорошо, я увидел его карту. Приведите Шута, что послал ее. Давайте послушаем, что он может рассказать.

Стражники в ониксовой броне, сопровождающие посетителя Векта, не были уверены насчет его статуса, когда он прибыл. Поэтому они пошли на компромисс и двигались в полушаге за приближающейся фигурой, держа наготове осколочные винтовки с таким видом, как будто они готовы были в любой момент броситься в бой. Сам гость шагал перед ними так уверенно, как будто шел во главе почетной стражи. Выглядел он непримечательно: худой, невысокий, одетый в слегка нелепый архаичный костюм, покрытый узором из перемежающихся ромбов черного и белого цвета, таких мелких, что с расстояния они казались сплошным серым фоном. На нем была полумаска-домино, под которой виднелся рот с полными подвижными губами, застывшими в чрезмерно широкой улыбке.

Каким бы безобидным ни выглядел пришелец, Вект отметил, что во всех его движениях таилась динамика, которую тот тщательно старался замаскировать — нечто большее, чем грация танцора или сила атлета, скорее похожее на пружинистую гибкость профессионального убийцы. С непроницаемым лицом Вект наблюдал, как незнакомец совершил излишне вычурный поклон, а затем преклонил колени. Верховный властелин презрительно взмахнул рукой, отсылая стражу прочь.

— Чего ты хочешь? — без преамбул спросил Вект. — Время твоей встречи со мной будет кратким, так что употреби его мудро.

— Верховный властелин! — посетитель подскочил и заломил руки в очевидной скорби. — Те, кого я представляю, желают выразить свои глубочайшие и сердечнейшие соболезнования касательно горестных событий, коим подвергся великий город Комморра…

— Мой город, — резко перебил Вект.

— …ваш великий город Комморра, — продолжил Шут, не прервавшись ни на секунду, — и воспользоваться возможностью, чтобы предложить любую возможную помощь в восстановлении ее былого величия.

— Как это по-добрососедски, — саркастично заметил Вект. — Если мне понадобятся труппы жонглеров, чтобы заполнить мои арены и бордели, то я непременно обращусь к вам.

Улыбка незнакомца стала чуть жестче от этой колкости.

— Разумеется, ведь вам, насколько я вижу, понадобится огромное множество душ, чтобы восстановить город. Как я понимаю, эта конкретная жатва была особенно тщательной.

Вект натянуто улыбнулся в ответ, давая понять, что с пустыми любезностями уже покончено.

— Отсеивание слабых, не более, — пренебрежительно сказал он. — За свою историю Комморра переживала и куда худшие события и всегда выходила из них сильнее, чем прежде.

Невысокий пришелец не стал хвататься за наживку Векта и вместо этого сочувственно кивнул.

— Хотя я и чувствую, что основная встряска уже миновала, в городе все же осталось нечто глубоко… загнившее, вам так не кажется? Боюсь, что сейчас здесь формируется язва, которая может в конечном итоге отравить всю эту реальность.

Вект сделал паузу и заново оглядел гостя, всматриваясь под маску, которую ему сейчас показывали, чтобы выяснить реальные мотивы, скрытые под ней. Незнакомец был, вне сомнений, арлекином, одним из странствующих воинов-трубадуров, которые заявляли, что имеют мистическую связь с погибшим прошлым эльдарской расы, и скитались по Паутине. У этого были яркие, лихорадочные глаза фанатика, истово верующего в их божество-обманщика, так называемого Смеющегося Бога. Хотя он и пытался это скрыть, арлекин выглядел напряженным, переполненным едва сдерживаемой энергией. Вект подозревал, что у него есть другие дела, которыми он отчаянно хотел бы сейчас заниматься, но был вынужден сначала предстать перед верховным властелином. Это была интригующая загадка, и Вект решил нанести удар прямо ей в сердце.

— Ты что-то знаешь о Разобщении, — язвительно сказал Вект, — что-то, ради чего тебе пришлось прийти прямо сюда и предупредить меня об этом. Что-то, что ты теперь боишься раскрывать.

Арлекин беспомощно развел руками и ссутулил плечи, видимо, изображая невинность. Вект злобно улыбнулся: этот был так же слаб, как и все остальные.

— Я упрощу тебе задачу, — непринужденно добавил тиран. — Прекрати растрачивать мое время и расскажи мне, что ты знаешь, иначе я прикажу своим Карателям вырвать это знание из твоих костей.

Вечная улыбка арлекина стала слегка мечтательной, словно для него не было ничего более желанного. Вект нахмурился, Шут как будто внезапно вспомнил, где находится, и комично переполошился. Побежденный, арлекин надул щеки и поджал губы, как будто пробуя на вкус нечто горькое.

— Простите меня, о великий. Воистину, я более всего желаю излить вам свою душу. В недавнем прошлом я был свидетелем грандиозных и ужасающих событий, коими я не желаю утомлять вас. Достаточно будет сказать, что я узрел признаки того, что боги Хаоса вовлекли Комморру в свои игрища. Это и привело к вашему Разобщению. Дедушка Мора и Архитектор Судьбы перенесли свой взаимный конфликт в те области, что обычно считаются единоличными угодьями Той, что Жаждет…

Вект откровенно рассмеялся над маленькой речью арлекина.

— Боги! Демоны! С вашими собратьями всегда одно и то же. Вы видите все на свете лишь через призму Падения. Вы бесконечно разыгрываете древние циклы мифов, чтобы рассказать нам о богах и о нашем прошлом, однако вы не в силах понять, насколько изжили себя в настоящем. Прошлого больше нет, есть только будущее. Силы Хаоса строили интриги против Комморры на протяжении всего ее существования, и им никогда не удавалось надолго в ней закрепиться.

Вект едва не улыбался, глядя, как арлекин буквально скачет с одной ноги на другую, с трудом сдерживая желание возразить его лицемерным заявлениям.

— Может быть, это и было правдой до настоящего момента, о могучий лорд. Я бы уж точно не стал противоречить тому, кто столь сведущ о том, что творится в его собственных владениях, — на его лице снова мелькнула слишком широкая улыбка. — Мое единственное опасение заключается в том, что это счастливое состояние, вероятно, теперь подошло к концу.

Улыбка исчезла, и арлекин озабоченно нахмурился, словно солнце пропало за тучей.

— Ты используешь великое множество слов, чтобы рассказать очень мало, — с нажимом произнес Вект. — Может быть, Каратели действительно станут наилучшим решением. Я зачастую нахожу, что доклады о том, что говорят другие, оказываются куда эффективнее и познавательнее, чем разговоры непосредственно с ними.

Невысокая фигура заметно побледнела. Похоже, эта встреча протекает не в той манере, которую ожидал арлекин. Он на миг заозирался, как будто только сейчас впервые осознал, в каком чудовищном месте находится: на ветру раскачивались цепи с костями жертв ламеянок, сами ламеянки, собравшись тесным кружком, наблюдали за гостем по-кошачьи пристальными и голодными глазами, в тенях таился легион готовых к бою стражей в черных доспехах, сквозь окна доносилось зловоние горящего города, и превыше всего восседал сам Вект, безжалостный тиран, наделенный властью над жизнью и смертью каждого из них. Маленький Шут выглядел очень одиноким и потерянным, когда осознал, насколько он зависит от несуществующего милосердия Векта. Владыка помедлил несколько секунд, давая ему как следует проникнуться ужасом, пока не решил, что арлекин чувствует себя достаточно сокрушенным, чтобы с него можно было стрясти какую-нибудь полезную информацию.

— Дай мне конкретику, — резко приказал Вект. — Дай мне места, имена и детали. Расскажи мне, как и почему ты пришел к тем выводам, к которым пришел, и, может быть, ты еще уйдешь отсюда на своих двух ногах.

Арлекин, которого звали Пестрый, чувствовал себя так, словно плясал на горячих углях. Общаться с Вектом напрямую всегда было рискованно, но как Пестрый ни старался, он не мог придумать лучший способ защитить весь город, чем подключить к этой задаче его верховного властелина. Пестрый не рассчитывал на тот факт, что Векту окажется наплевать на его мнения, и что он будет рассматривать его лишь как ресурс для эксплуатации. Идея пыток не вызывала у арлекина никакого реального ужаса, хотя он, из осторожности, позволял Векту по-прежнему думать, что это не так. Однако заточение могло бы оказаться фатальным для его целей.

— Все началось с рейда в реальное пространство, на девственный мир, именуемый Лилеатанир, — начал Пестрый, и темный, мрачный взгляд Векта мгновенно стал внимательнее. Верховный властелин уже слышал это название. — Во время рейда одна небольшая группа похитила миропевицу из ее святилища. В результате мировой дух Лилеатанира разъярился и нанес ответный удар — сначала налетчикам, чтобы прогнать их, а затем тому месту, откуда они пришли, Комморре.

При всем своем заявленном презрении к разговорам о богах и демонах Вект прекрасно понимал, что подразумевает рассказ Пестрого. Как верховный властелин Комморры, Вект знал, что хранилища душ, подобные мировому духу или бесконечному циклу искусственного мира, являются источником реальной силы в метафизическом царстве варп-пространства — грубой, примитивной силы, обладающей в высшей степени опасным потенциалом.

— Говори дальше, — с отвращением произнес Вект.

— В промежутке между этими событиями, — продолжил повествование Пестрый, — миропевицу привезли в Комморру и использовали в… начинании, целью которого было воскрешение одного из ваших старых врагов, Эль'Уриака, как я помню. Попытка провалилась, или, точнее, лишь на первый взгляд казалась успешной. Результат был испорчен и стал одержимым вместилищем очень мощного демона. Появление демона, уничтожение его самого и его потомства, гнев мирового духа — все эти факторы собрались воедино, умножились и усилились, в конечном счете породив Разобщение, которое обрушилось на, э… ваш город.

— Тебя вряд ли удивит, что все эти факты мне уже известны, — холодно сказал Вект, — и, хотя я и несколько удивлен твоему знанию о них, я не нахожу в твоих словах ничего, что подразумевало бы вмешательство богов Хаоса, занятых каким-то грандиозным планом. Жадность, оппортунизм и недальновидность породили катастрофу. Так происходило всегда.

Пестрый невольно улыбнулся. Как любой хороший рассказчик, он приберегал самое лучшее на конец, готовя неожиданный поворот для истории, которая — пока что — не отпускала внимание Векта. Теперь они дошли до той точки, где он должен был узнать, оказалось ли его лучшее достаточно хорошим. Пестрый так много раз сражался с демонами и сталкивался с тьмой в сердцах смертных, что все и не упомнить, и все же в этот миг у него пересохло во рту. Он ставил свою жизнь и саму душу на то, что тиран не знал той информации, которую он собирался ему поведать. Маленький арлекин облизнул губы и очертя голову ринулся вперед.

— О да, ваше милосердное высокородие, но в неумелости своей я не донес до вас важнейшее окончание одной части этой истории — усмирение мирового духа Лилеатанира. Это было событие такого размаха, что оно положило конец активной фазе Разобщения!

Взгляд Векта был непроницаем.

— Ты снова используешь слишком много слов, — сказал тиран и предупреждающе поднял палец, когда Пестрый открыл рот для ответа, — и не испытывай мое терпение, говоря, что излагаешь детали. Это не так. Дай мне факты без драматических преувеличений. Мне нужно лишь выглянуть из окон, маленький клоун, чтобы полностью оценить серьезность ситуации.

Пестрый кивнул и начал говорить, тщательно подбирая слова.

— Один из похитителей миропевицы, инкуб по имени Морр, вернулся на Лилеатанир, чтобы предстать перед мировым духом в надежде умиротворить его. Это ему — частично — удалось, после чего на него напал агент Тзинча. Чародей с искусственного мира, Караэис, был заражен порчей — я не знаю, насколько давно — но когда настало время, он близко, очень близко подошел к тому, чтобы стать вратами для Отпрыска Первоначального. Если бы манифестация полностью завершилась, как положено, то он бы поглотил мировой дух Лилеатанира и затянул всю планету в Царство Хаоса. Разобщение длилось бы до сих пор, если бы не самопожертвование Морра.

— Какая трагическая и героическая история. Я поставлю ему памятник, — с сарказмом сказал Вект. — И если мы на миг предположим, что все сказанное тобой — правда, то я допускаю, что тебе удалось кое-как привязать воздействие Хаоса к причине Разобщения, но не к самой Комморре.

Вект просто играл с ним, Пестрый был уверен в этом. Он выжимал из него все, что тот знал. Арлекин продолжал разглагольствовать, невпопад загибая пальцы на затянутых в перчатки руках, как будто в какой-то игре.

— Ни один агент Ткача не может быть раскрыт без того, чтобы не выяснилась часть большего плана. Рейд на Лилеатанир и похищение миропевицы были первоначальными ходами на великой игровой доске, которые, когда настало время, привели Отпрыска на Лилеатанир, но это было еще не все. Агенты Тзинча в самой Комморре призвали бурю, чтобы поймать молнию в ловушку, которую они заранее разместили в городе. Зачем именно они это сделали, и знали ли они вообще, что из этого в итоге получится — мы можем только гадать. Но я уверен, что это произошло под влиянием Архитектора Судьбы.

Мгновение Вект пристально смотрел на арлекина, потом отвернулся и прошествовал к высоким окнам, чтобы взглянуть на свой город. Пестрый на миг оторопел от такого поворота, а потом спешно поскакал вслед тирану, чувствуя себя, словно наказанное дитя. Стражники в тенях угрожающе зашевелились в ответ на внезапное движение, прежде чем снова замереть как статуи. Тиран молчал так долго, что Пестрый слегка подпрыгнул, когда тот вдруг снова заговорил.

— Я так понимаю, что тебе нечем подтвердить свое предположение о присутствии чумного владыки, Нургла, — без обиняков заявил тиран.

— Только то, что эти двое, ткач и разрушитель, никогда не отстают друг от друга. Там, где появляется один, должен возникнуть и другой.

Вект хмыкнул, молча принимая слова арлекина.

— Тому были знаки, — наконец признал верховный властелин, — необычные, но не уникальные. Я думал, что они окончательно уничтожены, но теперь я вижу, что должен снова это проверить и убедиться. Расскажи мне об этих предполагаемых агентах в городе. Назови их мне.

Пестрый на миг помедлил. Называть имена такому монстру, как Вект, было все равно что подписывать смертные приговоры. Однако арлекин обнаружил, что готов довольно-таки быстро справиться со своими моральными вопросами. Перенаправить гнев Векта на цели, которые этого заслуживали, абсолютно того стоило, да и, кроме того, двое из тех, кого он мог назвать, уже были мертвы. Третий же был достоин смерти, как ни посмотри.

— От Морра я узнал, что за планом воскресить Эль'Уриака стояло трое архонтов — господин самого Морра Крайллах, Кселиан и Иллитиан. Из этих трех заговорщиков Иллитиан, судя по его словам, был предводителем.

Вект едва заметно кивнул, и Пестрый подумал, что он, видимо, только что прошел какое-то испытание. Тиран снова перевел взгляд на бурные, подсвеченные огнем облака внизу, прежде чем заговорить.

— Так ты пришел сюда с каким-то безрассудным планом спасти Комморру, истребить злодеев и защитить всех невинных, — проговорил Вект. — Я не думаю, что ты на самом деле чей-то представитель, маленький клоун. Есть только ты, большая куча подозрений и сильнейшее желание совать свой нос в чужие дела.

Улыбка Пестрого зачахла, когда он понял, что Вект разгадал его обман. Нельзя было сказать, что у арлекина вовсе не было ресурсов — остальные члены его труппы пришли бы или, скорее, могли бы прийти, если бы он их вызвал. Пестрый не сделал этого, потому что на фоне столь грандиозного события, как Разобщение, поразившее Комморру, они были бы так же эффективны, как наперсток воды в лесном пожаре. Не говоря уже о том, что вряд ли в труппе нашлось бы много арлекинов, питающих столь же большой энтузиазм к спасению темных сородичей от самих себя, как Пестрый.

Он видел, что тиран лукаво ухмыляется, явно понимая его дискомфорт. Тиран Комморры как будто читал его мысли, хотя был заведомо неспособен на такой подвиг. Арлекин в извиняющемся жесте развел руками.

— Не все ненавидят Комморру и жаждут ее падения, — сказал Пестрый.

— Но большинство, — парировал Вект. — Присылают ли искусственные миры свои соболезнования, предлагают ли мне помощь? Нет. Скорбят ли экзодиты по нашим утратам? Нет — они бы даже возрадовались, если бы узнали о них. Чувства наших многообразных отсталых собратьев в остальной части вселенной, как и всегда, остаются не относящимся к делу вопросом. Комморра в них не нуждается, и я бы в любом случае отказался от любых попыток завязать отношения — или, скорее, принял бы их и обратил бы в рабство всех жеманных идиотов, которые явились бы сюда, чтоб лить фальшивые слезы примирения. Комморра стоит особняком, как это было всегда, и я уничтожу любого глупца, который проповедует иное.

— Таково ваше право как верховного властелина, в соответствии с диктатами, которые вы издали после восхождения к власти, — печально согласился Пестрый. — Верность ваших подданных должна не вызывать никаких сомнений.

— Именно так, — Вект пронзил арлекина безжалостным взглядом. — Ты относишься к этим словам, как к приговору, но знаешь, что говоришь правду. В то время как другие могут рыдать, сжиматься в страхе или заламывать руки посреди катастрофы, я живу такими временами, которые бросают мне вызов. Вот почему я правлю — потому что я выдержу все, и город выдержит вместе со мной, неважно, какую цену придется заплатить.

Тиран на миг погрузился в безмолвие, а потом неожиданно наградил арлекина обезоруживающей улыбкой. Пестрый больше поразился этому зрелищу, чем всему, что видел до этого. С того самого момента, как явился арлекин, Вект разыгрывал из себя чудовищного тирана. Теперь он улыбался, как будто все это было утомительным, но необходимым притворством между двумя закадычными друзьями.

— Ты сослужил большую службу мне и моему городу, немало рискуя собой, — доброжелательно сказал Вект. — Теперь скажи мне, чего ты хочешь в награду.

Превращение было настолько полным, что у Пестрого немного закружилась голова. Арлекин почувствовал, что его сейчас ждет куда более опасная ловушка, чем любая из тех, что таились в их беседе до этого. Хладнокровный и грозный тиран — одно дело, неожиданно щедрый правитель — совсем другое. Пестрый всегда гордился той мерой безрассудной храбрости, которой был наделен, но на этот раз он инстинктивно отказался от того, чтоб требовать какую-то награду. Вект мог взять любую просьбу и исказить ее, превратив в какое-нибудь ужасное преступление или ироническое наказание по своей прихоти.

— Я прошу лишь разрешения свободно передвигаться по городу, чтобы я мог расследовать больше, — улыбнулся Пестрый и снова поклонился, взмахнув рукой. Вект на миг как будто задумался, взвешивая просьбу, и ответил:

— Хорошо. Однако я не предоставлю тебе ни транспорта, ни защиты за пределами Центрального пика. Ты можешь присоединиться ко мне и последовать за Валоссианом — он прямо сейчас продвигается вглубь Горы Скорби — или оставаться здесь, пока город не станет чуть безопаснее.

В глазах верховного властелина блеснула злобная насмешка, и Пестрый понял, что, по мнению Векта, оставаться на Центральном пике — это последнее, о чем ему сейчас следует думать.

— Ваше верховное и всеподавляющее величество, я жажду отправиться в путь, дабы не беспокоить более вашу монументальность, — сказал Пестрый и принял героическую позу. — Я иду, чтобы разыскать наших врагов, где бы те не затаились.

— Враги везде, — отозвался Вект и взмахнул рукой, освобождая арлекина. — Мудрость в том, чтобы знать, кого из них истребить первым.

Глава 6 ДВОР КОРОЛЯ ТЕНЕЙ

Проскальзывая боком сквозь трещины и расщелины в реальности, Кхерадруах выполз из костницы, наполненной черепами. Руководствуясь своими измененными чувствами, он шел по следу неправильности, которая просачивалась в его логово. Его приветствовали смятение и анархия, миллиард расколотых лезвий иных реальностей, корчащихся в восхитительной муке. Раздувая ноздри и пробуя воздух языком, Обезглавливатель попытался найти смысл в этой сумятице.

Аэлиндрах менялся, его колеблющиеся границы расползались наружу, чтобы охватить новые территории. Многие из старых охотничьих угодий уже влились в древнее сердце царства теней, нарушив его спокойное ледяное совершенство своей дерзкой новизной. Мандрагоры и их сородичи метались по раздутому царству, с нечестивым рвением убивая один другого, там и сям трепетала стенающая добыча со столь слабыми искрами жизни, что цена ей была не выше, чем у пепла.

Среди всего этого Кхерадруах разобрал чуждый запах. Это был запах чего-то, что не было ни добычей, ни мандрагорой, искры жизни из внешнего царства, странствующие в Аэлиндрахе. Кхерадруах был достаточно заинтригован, чтобы отправиться на их поиски. Побочные течения и глубинные потоки будто сговаривались, чтобы смыть запах, но Кхерадруах был неутомим. Он нашел добычу, которая верила, что она не добыча, недалеко от границы внешнего мира. Она была загнана в угол, вокруг уже кружили охотники-мандрагоры — лишь одна стая, приближающаяся, чтобы убить. Обезглавливатель скрылся глубоко в тенях и наблюдал невидящими глазами, как развиваются события.

Вой, от которого стыла кровь в жилах, прорезал тьму, и издалека донесся ответный клич. Ксагор невольно задрожал при этом звуке. Это было нечто звериное, крик, в котором сливались голод и ярость, вырываясь на волю из глоток тех, кто их преследовал. Они уже приближались. Хозяин выбрал место, чтобы дать им бой — расщелину, похожую по форме на гроб, с узким входом. Другого выхода, кроме того, через который они сюда проникли, не было, и это, как Беллатонис уверенно сообщил Ксагору, означало, что преследователям придется атаковать их в лоб. Ксагор бы предпочел место, где имелся бы путь к отступлению, но был достаточно умен, чтобы придержать язык.

Время медленно ползло в холодной тишине, а Беллатонис и Ксагор выжидали. Они стискивали оружие, с которым пришли в Аэлиндрах, словно талисманы. Гемункул держал длинный нож и осколочный пистолет, напоминающий часть скелета — когда-то излюбленное оружие Харбира, в то время как у Ксагора была гексовинтовка с тяжелым стволом, которую он подобрал на руинах Нижнего Метзуха в начале Разобщения. Это был довольно скудный набор вооружения против враждебных мандрагор, но, по крайней мере, Ксагор доверял своей гексовинтовке. Он видел, как ее мутагенные снаряды разрывают на части даже пропитанную варпом плоть демонов. Он говорил себе, что скрытные мандрагоры скоро научатся бояться ее укуса.

Тонкая пленка изморози начала расползаться по всем поверхностям, и тихий трескучий звук ее распространения в этом замкнутом пространстве звучал также громко и зловеще, как шаги. Черная тень вдруг мелькнула поперек входа, и Ксагор крепче сжал свое оружие. Силуэт появился снова, и развалине показалось, что он мельком углядел острые как иглы зубы, оскаленные во тьме снаружи. Он инстинктивно выстрелил. Силуэт исчез так быстро, что на миг он счел его всего лишь плодом своего воображения. Потом снаружи раздался шипящий мучительный крик, который становился все громче, пока вдруг не оборвался.

— Хороший выстрел, Ксагор, — тихо пробормотал Беллатонис, — одного ты прикончил. Теперь забирайся вон в тот угол, как я тебе показывал.

Ксагор подчинился и втиснулся в один из уголков их крошечного редута, откуда уже не мог разглядеть вход. Мудрость гемункула подтвердилась мгновением позже, когда входное отверстие захлестнули вспышки холодного огня. Воздух и так был морозным, но теперь температура резко упала, и он высасывал саму жизнь. Если бы гибельный огонь мандрагор задел живую плоть, то она бы разлетелась в куски, подобно стеклу.

Беллатонис выпрыгнул из укрытия и несколько раз выпалил из пистолета, не тратя времени на прицеливание. Гемункул полагался на злобный вой несущихся осколков, который заставил бы врагов снаружи отступить назад. Долей секунды спустя Ксагор, как зеркало, повторил его движение и шагнул вперед с гексовинтовкой наперевес. Он напряг чувства, чтобы проникнуть сквозь клубящиеся тени и найти цель, но его зубы так громко стучали, что он едва мог сфокусироваться. В глубокой черноте мелькнуло движение, которое привлекло его взгляд, и развалина почти вслепую выстрелил в том направлении, прежде чем метнуться обратно в безопасный угол.

На миг установилась тревожная тишина. Похоже, их преследователи попали в патовую ситуацию, так как либо не смели, либо не могли попытаться взять Ксагора и Беллатониса лобовой атакой. Гемункул изначально рассчитывал на то, что так и произойдет, но он слишком мало знал, чтобы предсказать, что будет дальше. Может быть, мандрагоры решат выжидать, пока они не выйдут, или вызовут подкрепление, или просто уйдут. Сложность заключалась в том, чтобы определить, что они уже сделали, а не то, что собирались сделать. Если бы Беллатонис и Ксагор положились на то, что мандрагоры ушли, исход грозил стать и постыдным и фатальным — те могли вернуться и вонзить им в спины свои ледяные когти. Так что они могли лишь не терять бдительность и ждать, что мандрагоры сделают дальше.

Они явились без предупреждения. Их атака была совершенно бесшумна — вход просто вдруг наполнился стремительными силуэтами. Ксагор услышал, как Беллатонис стреляет из пистолета, и сам рефлекторно открыл огонь. Через миг сверху мелькнул зубчатый, как пила, костяной серп, метя ему в череп. Он с трудом вскинул тяжелую винтовку, едва успев перехватить опускающийся клинок, и мельком увидел чернильно-черное, изменчивое лицо, обрамленное бледными волосами. Ксагор описал дугу прикладом гексовинтовки, пытаясь поразить лицо противника, но тенекожий мандрагор утек из-под неуклюжего замаха, прежде чем оружие успело с ним соприкоснуться.

Ксагора отвлек вид его хозяина, скрестившего клинки с еще одной парой крадущихся теней. Развалина не смел стрелять с настолько близкого расстояния, боясь попасть в Беллатониса, поэтому ему приходилось сражаться тем, что сошло бы разве что за громоздкую дубину. Противник Ксагора снова набросился на него, прежде чем тот успел сделать хотя бы шаг на помощь Беллатонису. Зубчатый серп снова рассек воздух, на сей раз нацеленный в шею.

Ксагор попытался отбить атаку винтовкой, но клинок описал петлю, перешел в колющий удар и вонзился в его туловище. Он охнул и выронил винтовку, чувствуя жгучую волну холода, что расходилась от раны, угрожая заморозить его сердце. На миг он зашатался, потом зарычал и схватил руку, державшую серп, за запястье, чтобы не упасть. Ксагор почувствовал, как жилистые ледяные мышцы идут волной под его хваткой, и снова увидел лицо мандрагора — на этот раз на нем раскрылась пасть, похожая на свежую рану, с рядами острых как иглы зубов, мерцающих во мраке.

— Ксагор, твой хозяин в опасности! Помоги мне!

Звук голоса Беллатониса пронесся сквозь мутнеющее сознание Ксагора, словно разряд электричества. Со всей силой, на которую он еще был способен, развалина врезал головой в маске прямо в ухмыляющуюся морду мандрагора. Чернильнокожий дьявол обмяк от удара и выпустил из рук серп, все еще торчащий в животе Ксагора. Развалина яростно выкрутил запястье падающего создания, отчего то издало булькающее шипение, а затем с силой топнул по его шее, надеясь сломать позвонки.

К удивлению Ксагора, мандрагор просто распался у него в руках, мгновенно превратившись в жидкое, похожее на ихор теневое вещество, которое протекло сквозь его пальцы и растворилось в материи Аэлиндраха. Развалина повернулся, прыгнул было к Беллатонису, но пошатнулся и чуть не упал. Он понял, в чем проблема, остановился и автоматически выдернул из себя зубчатый серп мандрагора. Не обращая внимания на багряные брызги крови из раны, он двинулся вперед более осторожным шагом.

Двое оставшихся мандрагор кружили рядом с Беллатонисом, как волки, щелкая зубами и пробуя на прочность оборону гемункула, который с трудом удерживал их на расстоянии. Ксагор неуклюже замахнулся на ближайшее движущееся пятно и почувствовал, как серп соприкоснулся с чем-то плотным. Потом у него подломились колени, и он упал, по-прежнему сжимая зазубренное оружие и чувствуя, как оно разрывает зыбкую плоть.

Раздалось шипение, и Ксагор смутно разглядел, как Беллатонис вонзает клинок в горло другого противника. Когда тот соскользнул наземь, в быстро мутнеющем сознании Ксагора появилась мысль, что, поскольку он больше не может доверять своим ногам, ему нужно отползти и найти винтовку, чтобы, по крайней мере, иметь возможность отстреливаться. Он протащил себя меньше чем на метр, прежде чем вокруг сомкнулась серая мгла, и он ощутил последнюю, полную паники мысль, что ему предстоит навеки затеряться в царстве теней.

Ксагор очнулся от волн мучительной боли, перемежающихся ощущением раскачивания. Его запястья и лодыжки были прикручены к шесту, который не особо бережно несли два раба. Он понял, что рядом находится Беллатонис, и присутствие смутно вырисовывающегося во тьме гемункула заново наполнило его уверенностью.

— Будь спокоен, Ксагор, все идет просто идеально, — тихо пробормотал Беллатонис. — Последователи Ксхакоруаха отыскали нас вовремя. Сейчас они ведут нас к нему. Они, похоже, впечатлились нашим маленьким представлением, халп…

Гемункула резко прервал ошейник, застегнутый на его горле. К нему был пристегнут тонкий поводок из черного шнура, который держал в руках мандрагор неподалеку. Тенекожее существо с силой дернуло, чтобы подтащить Беллатониса к своим ногам. Когда его поволокли прочь, Ксагор успел заметить, что руки гемункула тоже связаны за спиной такими же шнурами. Он преданно зарычал и задергался, видя, что с его хозяином обращаются, как с рабом, но от этого его руки и ноги только заныли еще сильнее.

Рабы равнодушно продолжали тащить Ксагора, слишком запуганные и забитые, чтобы хотя бы приподнять головы. Рана в его животе онемела, и он попытался сконцентрироваться на ней, чтобы не обращать внимания на жаркую боль в конечностях. Будучи развалиной, Ксагор был весьма сведущ в том, что касалось как причинения, так и принятия боли. Хозяин всегда настаивал на том, что следует сохранять равновесие между ними — те, кто не ощущал боли, говорил Беллатонис, едва ли могли хоть сколько-то искусно ее применять. Эта мысль приободрила Ксагора, и он стоически переносил тошнотворную тряску путешествия, которая сливалась в одну бесконечную пытку.

К тому времени, как они приблизились ко двору Ксхакоруаха, молчаливые мандрагоры волокли за поводки и Беллатониса, и Ксагора. Количество рабов в караване значительно уменьшилось, так как пленители безжалостно пожирали их. Ксагору показалось, что эти существа набивают себе брюхо, стремясь съесть как можно больше пленных до того, как они достигнут обиталища короля теней. Шумные протесты Беллатониса спасли Ксагора от убоя, но теперь развалине приходилось ковылять без посторонней помощи и изо всех сил пытаться не отставать от текуче-быстрых мандрагор, пока они двигались по все более темным тропам. Ксагор был крепок, но запасы его выносливости уже подходили к концу.

Ксхакоруах угнездился в том, что представляло собой величественный темный собор глубоко в сердце Аэлиндраха, подлинный дворец теней. С расстояния это сооружение выглядело как титаническая сумрачная паутина — образ, который столь явственно напомнил Ксагору, как он попал в теневое царство, что он содрогнулся. Когда они приблизились, из темноты вырисовались искривленные колонны из оникса, эбена и базальта, и чувствовалось, что они хаотично вздымаются вверх, к незримым высотам. Колонны ветвились, пересекались и сталкивались, поддерживая беспорядочное множество полов, лестниц и стен. В этой конструкции не было никакой логики: ступени уходили в никуда, стены возвышались в гордом одиночестве или стояли без какой-либо видимой опоры.

Ксагора и Беллатониса бесцеремонно втащили внутрь, в многомерный лабиринт, который атаковал восприятие своими вопиющими невозможностями. То, что снаружи казалось хаотичным и бессистемным, внутри оказалось противоположным, тенью самого себя, построенной из закоулков и извилистых проходов, переплетением невозможных углов, которые вели непонятно куда. Временами сеть глубоких теней как будто оживала, в ней крались силуэты и виднелись зловещие глаза, или же воздух пульсировал от потусторонних перешептываний. В другое время громадное сооружение казалось совершенно заброшенным и безлюдным. Мандрагоры уносили их все глубже сквозь затененные перекрестки и пыльные комнаты. Там и сям по углам валялись трофеи и позабытые сокровища: ржавеющее оружие и пробитые доспехи, рваная одежда и тлеющие кости, безделушки, детские игрушки, книги с запретным знанием и инкрустированные драгоценностями саркофаги, все выброшенное, словно мусор.

Они встретили Ксхакоруаха в пустом, наполненном эхо пространстве, где пол был покрыт слоем лишенных плоти черепов, а стены завешены бесчисленными узкими знаменами, которые медленно развевались на призрачном ветру. Начертанные на них запретные руны холодно сверкали, образуя сложные ажурные узоры из изумрудного колдовского пламени, причиняющие боль как глазам, так и разуму. Король теней сидел в центре помещения, вытянув мускулистые руки, и его полночная плоть рябила от светящихся рун, даже более ярких, чем те, что сияли на знаменах. Темная безликая фигура поднялась при их приближении, и стало ясно, что это гигант по сравнению со своими сородичами. Существо на целую голову и плечи возвышалось над мандрагорами, которые сопровождали пленников, и источало ауру темного и ужасающего величия.

Мандрагоры уже заставили пленников опуститься на колени. Теперь, приблизившись к королю теней, они тоже припали к полу и со страхом спрятали свои вечно меняющиеся лица, когда громадная фигура заговорила. Ее голос был глубоким и неизменным, как будто доносился из неких мрачных глубин, и походил на звон колоколов, потонувших в бездне.

— Эта пища скудна. Зачем вы нарушили мою медитацию столь малым подношением?

Ксагор незамедлительно сполз на пол вместе с другими рабами, бессловесно покоряясь судьбе. Беллатонис, однако, с трудом поднялся, не обращая внимания на попытку охранника заставить его опуститься.

— Большая честь снова встретиться с тобой, Ксхакоруах, — быстро произнес гемункул. — Ты… э… определенно вырос с тех пор, как мы в последний раз виделись. Это я, Беллатонис, хоть я и не стал бы винить тебя за то, что ты не узнал меня поначалу.

— Беллатонис… я помню это имя, но ты — не он, — медленно и задумчиво проговорил король теней. — Однажды я заключил сделку с Беллатонисом. Рабы за оказанные услуги. Одна рука кормила другую, и какое-то время это меня удовлетворяло. Но сейчас не время для такой мелкой торговли.

— Это Беллатонис освободил тебя из ловушки Зиклеядеса в лабиринте Черного Схождения, и я готов поспорить, что ты никому никогда об этом не рассказывал, — продолжал настаивать гемункул. — Я знаю об этом, потому что я — Беллатонис в ином обличье, я изменился точно так же, как изменился ты.

Великан снова поднял руки, и сверкающие руны, вдавленные в его плоть, начали извиваться от нечестивой мощи.

— Прошлое миновало. Тени распространяются и поглощают все. Старые договоры — пустые слова в том новом царстве, которым я правлю.

— О? Так значит, ты уже победил своего брата? Тогда я полагаю, что стая мандрагор, которая напала на нас до того, как явились твои верные подданные, состояла просто из восставших или безумцев.

Ксхакоруах уронил руки и опустил меняющуюся, лишенную каких-либо черт голову.

— Коварный Азоруах все еще удерживает трон, который украл, — прорычал король теней. — Как выросло мое царство, так выросли и его владения.

— Что ж, если наше старое соглашение не имеет силы, давай заключим новое. Я помогу тебе разгромить твоего брата.

Сумрачный гигант тут же насторожился, и Беллатонис понял, что король мандрагор утвердился во мнении, что гемункул — тот, кем он себя называет.

— Какую цену ты на этот раз запросишь за свои услуги? — спросил Ксхакоруах.

— Только инструменты и материалы, которые мне понадобятся, — не задумываясь, ответил гемункул, — базовую защиту и место, где бы я мог работать без каких-либо беспокойств. Столь малая плата за то, чтоб заполучить обладателя таких талантов, как я, столь много ты получишь взамен. Я создам для тебя таких миньонов, что неразумные сторонники твоего брата разбегутся от ужаса.

Король теней медленно кивнул огромной эбеновой головой, размышляя над предложением Беллатониса, но его следующие слова звучали беспокойно.

— Странно, что ты пришел ко мне сейчас — я не предвидел этого в плетении теней, и этого не показали мне резные. Я знаю все, я вижу все, но все же ты для меня — загадка. Как это возможно?

Беллатонис находил поведение гиганта все более и более тревожным. Существо, которое он когда-то освободил из логова патриарха-ноктис, было тощим словно плеть, голодным, быстрым и бесконечно опасным. Это же создание выглядело буквально опьяненным властью, раздутым и упившимся ею. Его разум, видимо, поразила некая лихорадка или расстройство, и Беллатонис понял, что не знает, какое странное влияние могло оказать Разобщение на и без того полуреальную среду Аэлиндраха.

— Из-за Разобщения Комморра стала слишком опасна, чтобы я мог там оставаться в настоящий момент, — сказал Беллатонис, решив не упоминать машины-убийцы, которые были посланы охотиться за ним, — так что я, естественно, подумал о тебе и гостеприимном краю Аэлиндрах, где можно спокойно переждать последствия.

Громовой хохот Ксхакоруаха жутко прозвучал в гробовой тишине его дворца.

— Разобщение. О да, столь великолепный ужас, столь изобильный страх. Не удивительно, что я не мог разглядеть тебя среди этого. Думаю, еще никто до тебя не приходил в царство теней в поисках безопасности. Перемены, везде одни перемены.

Король теней сделал жест своим мандрагорам и заговорил повелительным тоном:

— Освободите его и отведите в место, где он сможет заниматься своей работой. Принесите ему все, что нужно. Мне все равно, откуда вы это возьмете — крадите, собирайте, разграбляйте дочиста, если потребуется. Создания Беллатониса присоединятся к другим моим орудиям, и тогда… о Азоруах, мой кровожадный, вероломный, возлюбленный брат… Азоруах, ты будешь окончательно уничтожен, точно так, как я предвидел.

Беллатонис попытался поклониться в пояс, насколько это было возможно, но сдался и беспомощно пошевелил туго связанными руками. Острое как бритва лезвие прошелестело в волоске от его тела, и веревки упали. Гемункул указал на своего развалину, который явно выглядел так, будто ему было плохо.

— Спасибо, мой архонт. Мне понадобится и Ксагор, конечно… — начал говорить Беллатонис. Но король мандрагор уже забыл о прибытии гемункула. Ксхакоруах отвернулся и разглядывал незрячими глазами лес развевающихся, покрытых рунами знамен.

Ужасающее предчувствие наполнило вечно деятельный разум Беллатониса. Он знал, что сила вроде той, что насыщала Ксхакоруаха, должна была иметь источник. Ее можно было проводить сквозь себя, хранить, преумножать или перенаправлять, но она имела происхождение. Может быть, расширение царства теней питало его королей напрямую, как заявил Ксхакоруах, а может быть, и нет. Когда они с Ксагором покинули покои короля теней, Беллатонис не мог не думать о том, что это за другие «орудия», которые он упоминал, и что за существа создают их.

Глава 7 СЛЕЗЫ ГОРЫ СКОРБИ

Мы вместе мчимся через Гору Скорби, мы — приливная волна ужаса, огненная буря страха. Длинные вереницы «Рейдеров» и «Губителей», нагруженных кабалитами Черного Сердца, тянутся до самого Центрального пика. Мы скользим вниз с неприступной скалы-крепости Векта, как скользит металлическая стружка, следуя линиям магнетической силы; огромный флот гравилетов огибает торчащие шпили и зубчатые крыши, выискивая живых и проклятых. Здесь, недалеко от Центрального пика, практически никто не пытается воспрепятствовать продвижению Черного Сердца. Большая часть выживших, которым попадается на глаза приближающаяся армада, либо бежит, либо предается громкому пению и нарочитым восхвалениям в адрес верховного властелина. Там, где вспыхивают бои, мгновенно скрещиваются переплетенные лучи и уничтожают сражающихся яркой вспышкой губительных энергий. Валоссиан Ситрак раздражен столь легким путешествием. Он находит его невыносимо скучным.

Я движусь на войну под хорошей защитой. Мы на борту зиккурата, парящего посреди армады кабала Черного Сердца. Толстые металлические стены и невидимые силовые преграды окружают нас защитной оболочкой, парапеты нашей летучей крепости сторожат воины и энергетические пушки. Воздух гудит тихой настойчивой смесью голосов, докладывающих, приказывающих, отмечающих, предполагающих. Мы видим город посредством дистанционного наблюдения и окон, по которым движутся световые точки — это всего лишь бедные родственники ясновидящих кристаллов Центрального пика, но в текущих обстоятельствах их достаточно. С трона Векта я вижу все вокруг, пока мы плывем между дымящимися шпилями. Я вижу крошечные далекие фигурки некогда горделивых архонтов, покрытых кровью и пеплом, они потрясают над головами окровавленным оружием, приветствуя Асдрубаэля Векта. Я вижу, как воины Черного Сердца распинают пленных, предупреждая остальных о плате за сопротивление. Я вижу бичевателей и геллионов, мчащихся вдоль скалоподобных боков шпилей в поисках добычи, которую можно было бы похитить или отнять.

Валоссиан Ситрак меряет шагами пол, как животное в клетке. Он жаждет чего-то достойного своего внимания. Я втайне надеюсь, что его досада в конце концов заставит его уйти, но Ситрак слишком верен и ответственен, чтобы поддаться этому желанию — пока что. Если начнутся серьезные проблемы, то центральный пункт будет лучшим местом, чтобы узнать об этом, и ему это известно. И все равно он злится, топая туда и сюда в своей вычурной броне с запертой в ней коллекцией душ. Говорят, что в его доспехах обитает десять тысяч призраков, сила которых порабощена духовными механизмами и служит тому, кто их изловил. Я бы попросил Ситрака разъяснить мне детали процесса, однако меня сдерживает присутствие чужака посреди нас.

Этот чужестранец называет себя Пестрым, и мне он совсем не нравится. Слишком уж прямой и смышленый у него взгляд. Его привезли в зиккурат после того, как мы покинули Центральный пик, и он поначалу удивился, увидев меня здесь. Теперь, когда он понял, что я такое на самом деле, я то и дело вижу, как он бросает на меня полный неизъяснимой печали взгляд. Чужак постоянно шутит и по-дружески делится советами, но я думаю, что на самом деле он явился сюда, чтобы слушать и наблюдать. Как и Ситрак, этот Пестрый тип предпочел бы находиться в другом месте (и я бы хотел, чтобы он нас покинул), но он чувствует, что должен оставаться — по крайней мере, пока что — и продолжать шпионить.

По крайней мере, со мной мой друг. Его безмолвное присутствие позади трона странным образом придает мне уверенности. Он вбирает в себя все зрелища, которые вижу и я. Никогда еще я не видел в городе таких перемен. Для меня он всегда был местом, не подверженным времени, неизменным, сколько бы жизней не проходило сквозь него. Теперь я вижу, сколь многое может преобразиться в столь краткое время… и я нахожу эту идею приятно возбуждающей.

Я поворачиваюсь к своему другу, к медузе. Желеобразные скопления открытых мозгов, нагромоздившиеся на носителя, распухли и подрагивают, пока расширенное сознание медузы рыщет туда-сюда, собирая сырые эмоции и впечатления всех разумов, которые только может достичь. На шее и вдоль позвоночника носителя раздуваются плоды, похожие на гроздья винограда, куда медуза выделяет избранные воспоминания и переживания посредством адаптированной нервной системы носителя. Я протягиваю руку и осторожно срываю один из меньших плодов с его спины. Я говорю себе, что это небольшое излишество необходимо, чтобы сохранять совершенную видимость верховного властелина. Этот самообман почти так же волнующ, как само действие.

Гладкокожая луковка лопается у меня во рту, когда я кусаю ее. Вкус горько-сладкий, и от него непосредственно в моем сознании возникает пьянящий поток ощущений.

Перед моим мысленным взглядом возникают зубастые пасти разбитых окон, которые мелькают в считанных сантиметрах от меня. Я закладываю резкий вираж на своем скайборде. На расстоянии сотни метров я вижу тело, наполовину свесившееся из окна, его мертвые руки до сих пор сжимают изысканно украшенное тепловое копье, от вида которого в моем сознании вспыхивает алчность. Я ныряю, заслышав хлопанье крыльев бичевателей, приближающихся сзади, и мое сердце поет от восторга погони…

…Воспоминание исчезает, и теперь я слышу мучительный вой беглого раба, которого солдаты Векта насадили на шипы безжалостного железа, чтобы он умер, корчась в муках…

…Вопли уступают место триумфальным крикам окровавленных, усталых воинов, что салютуют бесконечному черному потоку кинжаловидных кораблей, проплывающих над их головами…

Видения меркнут, и я снова оказываюсь внутри зиккурата, сижу на темном троне Векта, задумчиво улыбаюсь воспоминаниям. Я бы тоже хотел покинуть это место и бродить по городу, увидеть собственными глазами то, что ощутил опосредованно, но знаю, что это невозможно. Я должен оставаться здесь и играть свою роль, как марионетка на сцене. Другие могут уйти, но мне нельзя, до тех пор, пока мой кукловод не перенесет меня куда-то еще, чтобы попытаться подманить нож убийцы. Ситрак вдруг перестает вышагивать по полу и поднимает голову, как гончая, уловившая запах — фоновое бормотание голосов немного изменилось. Мы переводим внимание на экраны и видим первую настоящую задачу, которая стоит перед нами.

Величественная церемониальная дорога под названием Алзос'Кверион-Ва теперь была сплошь усеяна костями. С небес над этим кладбищем падал дождь из мертвенно-бледных актиничных огней, а вокруг на километры возвышались шпили из блистающего оникса, серебра и хрусталя, изрыгающие облака жирного черного дыма, словно трубы некоего адского промышленного комплекса. Дорога стала основным полем боя в многосторонней войне между кабалами из соседних шпилей. Наиболее вероятными победителями являлись кабал Содранной Маски и кабал Искривленного Меча. Эти два кабала владели шпилями-близнецами, которые возвышались, словно бастионы, в дальнем конце Алзос'Кверион-Ва. В более мирные времена они весьма часто и с большим удовольствием эксплуатировали привилегии своего положения. Они устраивали поборы и атаковали из засады все транспорты, проходящие между их монументальными шпилями по пути, идущему от причального кольца вверх, к высоким склонам Горы Скорби.

С началом Разобщения ближайшие соседи Искривленного Меча и Содранной Маски воспользовались возможностью навсегда избавиться от этой корыстолюбивой пары. Начались бои, которые перешли в кровавую баню. По церемониальной дороге гнали армии рабов с импровизированным оружием, и их вырезали десятками тысяч. Над ними шла столь свирепая схватка воздушных армад, что об их движении возвещал постоянный дождь горящих обломков и падающих тел.

Территориальная война между кабалами быстро переросла в самоподдерживающуюся фазу, словно пожар, который затянул в пламя и другие окружающие шпили. Отовсюду из разоренного города призвали союзников, словно по волшебству возникли наемники, готовые предложить свои услуги любой стороне. События дополнительно оживили демоны, которые случайно прибыли сюда, привлеченные ароматом резни. За считанные часы горделивые архитектурные сооружения и громадные скульптуры Алзос'Кверион-Ва превратились в обломки, а шпили стали похожи на испещренные следами от выстрелов крепости, где воевали уже много месяцев подряд.

Так выглядела эта сцена, когда туда прибыли герольды Валоссиана Ситрака. Чернокрылые бичеватели с Центрального пика, медленно описывая спираль, опустились к сражающимся, держа в руках раздвоенные, как ласточкины хвосты, знамена из трепещущего на ветру пурпурного шелка с символикой Черного Сердца. Искаженные, скрипучие голоса крылатых воинов призвали бойцов сложить оружие и провозгласить о своей верности верховному властелину. Но в реве и грохоте сражения их зов произвел не больший эффект, чем крики чаек над бушующим океаном. Почти сразу, как только первый из герольдов подлетел настолько близко, что его стало видно, по ним открыли огонь. Выжившие бичеватели развернулись и помчались обратно к своим повелителям и войскам, которые уже приближались к началу церемониальной дороги.

Сомнительно, что какой-либо из кабалов, вовлеченных в бои, руководствовался стремлением противостоять Асдрубаэлю Векту. Их конфликт был всего лишь междоусобицей, но крылатые герольды вернулись с рассказами об измене и сознательной анархии. В смятении битвы не нашлось ни одного правителя кабала, который мог бы вовремя вмешаться и попытаться предотвратить близкую катастрофу.

Ситрак не нуждался в иных стимулах, кроме первых сообщений о серьезном сопротивлении. Он немедленно отдал ряд приказов войскам Черного Сердца. Через считанные мгновения бомбардировщики «Ворон пустоты», эскортируемые множеством реактивных истребителей «Острокрыл», промчались высоко в небе, чтобы начать усмирение района. Лениво извивающиеся неподалеку вереницы «Рейдеров», прилетевших с Центрального пика, сомкнулись в тесные ряды, готовясь к битве. Вскоре у начала церемониальной дороги поднялась настоящая стена из шипастых гравилетов, словно застывшее цунами. Разбойники, геллионы и бичеватели устремились вперед из общей массы и разлетелись веером, чтобы отметить границы постоянно перемещающегося поля боя. Воюющие фракции ждало полное окружение и истребление.

— Вы ведь не собираетесь поголовно уничтожать всех, кто находится там, внизу? — недоверчиво спросил арлекин. — Почему бы просто не поддержать выигрывающую сторону и ускорить ее победу?

Ситрак, который уже собирался повернуться на каблуках, уйти и присоединиться к своим воинам, остановился и бросил взгляд на Векта, ожидая указаний. Верховный властелин жестоко улыбнулся и сделал Ситраку жест, чтобы тот немного подождал.

— Валоссиан, объясни чужестранцу свою миссию, — ровным голосом сказал Вект. — Я думаю, он не совсем понимает, в чем она заключается.

— Да, конечно, верховный властелин, — ответил Ситрак и кратко, с оттенком презрения, обратился к арлекину. — Поддержишь победителей — получишь союзников сомнительной ценности, которые уже возгордились от своих собственных успехов. Позже их благодарность перерастет в требования, а потом интриги, чтобы заполучить то, что, по их мнению, должно принадлежать им по праву завоевания. Лучше уничтожить их сейчас, пока они в затруднении.

— Тогда почему бы не помочь проигрывающим и вынудить победителей пойти на переговоры? — настаивал арлекин, несмотря на предупреждающий, гневный взгляд Ситрака. — Ведь это наверняка предпочтительнее, чем бросаться очертя голову по пути массовой бойни?

— Проигравшие показали себя слабыми и теперь заслуживают лишь смерти, — огрызнулся Ситрак. — Все эти бои, идущие под нами, суть неповиновение верховному властелину и нарушение его законов. Они поплатятся жизнью за эти преступления, чтобы их смерть послужила предупреждением другим. Подчинись или умри. Нет иного пути, не будет никаких переговоров, никаких компромиссов. Это время уже миновало, и теперь мы пришли к моменту возмездия.

Пока Ситрак говорил, на Алзос'Кверион-Ва уже сыпался дождь из раскалывающих ракет. Каждый из пикирующих «Воронов пустоты» выпускал четыре стремительных снаряда, и при попадании они порождали легко узнаваемые взрывы — двойные, разделенные всего лишь микросекундами. Первый взрыв обрушивал температуру вокруг цели до абсолютного нуля, мгновенно замораживая все вокруг. Второй испускал мощную ударную волну, вдребезги раскалывающую все, что попало под первый. На экранах взрывы вспыхивали черным, а затем белым, когда раздробленные кристаллические обломки швыряло в воздух вторичной детонацией. Цепочка опустошительных взрывов протянулась по всей церемониальной дороге и по шпилям с обеих сторон.

Ситрак жадно наблюдал, как бомбардировщики выполняют свою работу. После этого вниз опустились «Острокрылы» эскорта, чтобы уничтожить любые выжившие гравилеты бурей ракет и вспышек темного света. В воздухе было так мало добычи, что некоторые из «Острокрылов» отделились и начали обстреливать саму дорогу. Ответный огонь с земли практически прекратился, воюющие кабалиты были слишком ошеломлены, чтобы организовать слаженную оборону. Ситрак посмотрел на Векта со страдальческим выражением на лице.

— Я должен идти, — взмолился он. Вект едва заметно кивнул, и архонт удалился широкими шагами.

Пестрый сохранял молчание, слишком пораженный увиденным, чтобы вставлять замечания. Он знал, что город уже понес ужасные потери; погибли, должно быть, миллионы или даже миллиарды. И все же тот уровень насилия, который Вект готов был так просто обрушить на собственных буйных подданных, был почти шокирующим. Пестрый был глубоко убежден в пользе переговоров и компромиссов (и, как он должен был признать, даже небольшого целенаправленного убийства, когда оно требовалось) как способа сделать так, чтобы каждый получил то, что хотел. В таком случае, по крайней мере, никто больше не умирал.

Вект же смотрел на вещи совершенно иначе, как и Ситрак. Даже печальное подобие Векта, ныне сидящее на его троне, не видело в жизни никакой святости и собственной ценности. Для них важна была лишь покорность, и даже покорность ничего не стоила, если за ней не стояла достаточная сила, чтобы сделать ее полезной. Пестрый со скорбью покачал головой, размышляя о собственной наивности. Он по-прежнему видел в каждом выжившем комморрите нечто драгоценное, душу, которую можно было спасти, и которая лишь стала еще дороже после того, как пережила Разобщение. В этом была несправедливость космических масштабов: пережить демоническое вторжение и хаотичное искажение реальности только для того, чтобы погибнуть от рук собственных сородичей.

Поначалу Пестрый поразился тому, что все на борту зиккурата на самом деле верили, что находятся в присутствии Асдрубаэля Векта. Пестрый видел ауру существа совершенно иначе — как нечто тонкое и пустое, особенно в сравнении с колоссальной черной громадой, проецируемой самим тираном. Потом он осознал, насколько нечувствительными ко всему психическому сделали себя комморриты ради выживания. Века чрезмерного перфекционизма научили их компенсировать отсутствие того, что, по крайней мере для Пестрого, было жизненно важной частью восприятия. И все же в этом отношении комморриты были слепы, и подлинный Асдрубаэль Вект знал, как использовать это к своему преимуществу.

Двойник Векта пристально созерцал Пестрого, как будто знал, о чем тот думает. Любопытный «питомец» Векта, коллектив медуз, перестал обращать внимание на арлекина после того, как провел ряд безуспешных психических проб в попытке добыть его эмоции. Существо было слабым, но действовало с удивительной скрытностью, отчего Пестрый не мог не спрашивать себя, сколько времени уже Вект его держит.

— Ты все качаешь головой да вздыхаешь, чужестранец, — сказал доппельгангер голосом, ни тоном, ни глубиной не отличающимся от оригинала. — Твои нескрываемые признаки неодобрения оскорбляют меня.

— Простите меня, о возвышенный повелитель, — ответил Пестрый, не чувствуя особого энтузиазма к разыгрыванию роли, — мое неодобрение направлено внутрь, на мою собственную глупость. Я благодарю вас за то, что вы пожертвовали ценным временем Ситрака, чтобы просветить меня ради моего же блага.

— Ложь течет с твоего языка, как вода, — холодно заметил лже-Вект. — Тебе следует знать, что Валоссиан возненавидит тебя за то, что ты не дал ему присутствовать со своими войсками в критически важный момент. Постарайся не оставаться с ним наедине или вообще находиться рядом с ним, когда он вернется.

Пестрый улыбнулся этому небольшому выступлению. Он подумал, что для подлинного тирана это было довольно мелочно, но доппельгангеру наверняка лучше было знать, так это или не так. Однако его гостеприимство к Пестрому иссякало, в этом арлекин был уверен. Вероятно, скоро ему придется покинуть это место. И все же ему было сложно оторваться от гипнотически меняющихся экранов и постоянно изливающихся из них потоков информации. Он должен был узнать больше о происходящем в городе, чтобы найти признаки порчи. Здесь, по крайней мере, пока что, он находился в самом центре событий.

На экранах было видно, как усеянная шипами стена гравилетов, неподвижно висевшая на одном конце Алзос'Кверион-Ва, начала движение. Она катилась вниз по дороге со скоростью, которая казалась удивительно неторопливой. «Рейдеры» опустились и высадили отряды жаждущих крови воинов на мосты между шпилями и на саму заваленную обломками дорогу, где они выстроились в строгом решетчатом порядке. Последние немногочисленные вражеские стрелки на земле, которые были достаточно глупы, чтобы попытать счастья против медленно движущейся массы, немедленно подверглись точечному обстрелу из пушек «Губителей», чьи эскадрильи парили в вышине. В общем и целом наступление выглядело слаженным и точным, как движения машины.

Настоящие проблемы начались в дальнем конце улицы, где бастионами возвышались два неповрежденных шпиля, по обе стороны от открытого пути, ведущего к нижним уровням. Один из шпилей имел форму двойной спирали из глянцевитого нефрита, другой состоял из украшенных лезвиями ярусов полированного серебра. Когда войска Черного Сердца приблизились к последнему, на нем распахнулись скрытые амбразуры, и из них появились луковицеобразные стволы пушек. Сердце Пестрого сжалось при виде орудий: он знал, что это такое, и, завороженный, мог лишь с ужасом наблюдать, что произойдет дальше.

Орудия изрыгнули не огонь и не молнии, но струи легких, как осенняя паутина, темных нитей, столь тонких, что на экранах зиккурата они выглядели почти невидимыми размытыми пятнами в воздухе. Темные облака вплыли в авангард Черного Сердца, и там, где они соприкасались с «Рейдерами» и «Губителями», те просто распадались в воздухе. Темные нити без всяких усилий проходили сквозь корабли, обращая их в дождь из мелких кусочков металла и плоти.

Воины Черного Сердца увидели угрозу и начали отчаянно маневрировать, чтобы спастись от всеуничтожающих волокон. В последовавшем смятении транспорты то сталкивались друг с другом, то попадали в новые облака, в то время как луковицеобразные пушки продолжали наполнять воздух своим смертоносным боезапасом. За несколько секунд остальные гравилеты Черного Сердца покинули зону опасности. Воины, оставшиеся на земле, были обречены. Они пытались убежать, но темные облака плавно опустились вниз, накрыв их, будто саваном.

Обороняющиеся использовали моноволоконную паутину, сети из столь тонкой проволоки, что она проскальзывала между молекулами, рассекая субатомные связи на своем пути. Пестрый использовал ручное оружие подобного рода и своими глазами видел, с какой поистине ужасающей эффективностью оно при малейшем касании разрезает и броню, и кости, и плоть. Он почувствовал, что его подташнивает от самой идеи использования моноволоконных орудий в таком масштабе, не разбирая ни друзей, ни врагов.

— Возможно, мне следует уйти, ваше несравненное величество, — сказал Пестрый. — Премного благодарен за ваше гостеприимство, не могли бы вы меня просто где-нибудь высадить…

— Нет, — отрезал лже-Вект. — Ты останешься здесь, пока не увидишь ответный удар Валоссиана.

Фальшивый то был тиран или настоящий, Пестрый не мог просто взять и воспротивиться ему, из опасения, что кабалиты Черного Сердца могут решить, что авторитету их властелина что-то угрожает, и попытаться это пресечь. Арлекину снова уселся, чтобы наблюдать за экранами с выражением восхищенного внимания. Его застывшая полуулыбка была маской, под которой скрывалась напряженная работа мысли. Он не найдет то, что ищет, здесь, на фронте повторного завоевания Комморры Вектом. Ему нужно уйти глубже, попасть в те места, где он мог видеть и касаться вещей руками и разумом.

Корабли Черного Сердца снова сплотились вне радиуса поражения моноволоконных пушек. В первой стычке погибло не более одного на десяток, и оставшиеся теперь кружили, как разозленные шершни, явно не желая снова пытать удачи. Миновали минуты, прежде чем Пестрый понял, в чем причина задержки — снова появились «Вороны пустоты». Пушки снова изрыгнули смертоносную паутину, чтобы создать непроницаемую стену смерти в конце дороги. Но бомбардировщики с крыльями-лезвиями, не замедляясь, ринулись вниз, прямо в вихрь нитей, несмотря на то, что это выглядело как безрассудный прыжок навстречу гибели.

Под крыльями атакующих самолетов разгорелись яркие огни, и они одновременно выпустили ракеты. Снаряды разлетелись веерообразной дугой, врезались в дрейфующие облака моноволокна и взорвались. «Вороны пустоты» снова воспользовались раскалывающими ракетами и в клочья разорвали облака двойными импульсами детонаций. Бомбардировщики промчались сквозь проделанный ими разрыв, чтобы атаковать уже сами шпили. Каждая машина испустила двойные рубиново-красные лучи, которые пробороздили глубокие раны на боках крепостей, словно огненные когти. Затем «Вороны пустоты» повернулись носами кверху и в последний момент перед столкновением ушли в небо. При этом каждый из них сбросил последнюю часть своего боезапаса — устройства, которые были разрушительнее, чем их пустотные копья и раскалывающие ракеты вместе взятые — пустотные мины.

Мины взорвались в два этапа, как и ракеты. Однако в этом случае первый заряд был сам по себе безвреден. Он создал мгновенную складку в ткани реальности, непроницаемую силовую сферу, чтобы ограничить взрыв второго заряда — единственной частицы чистой энергии темного света. Разрушительный потенциал пустотной мины был настолько велик и непредсказуем, что его приходилось сдерживать, чтобы у бомбардировщиков была возможность покинуть опасную зону. У подножий шпилей начали распускаться черные потрескивающие сферы. Некоторые из «Пустотных воронов» продемонстрировали свою невероятную меткость, сбросив мины точно в те открытые раны, которые они проделали в шпилях пустотными копьями. За несколько ударов сердца стремительные самолеты исчезли в разреженном воздухе Верхней Комморры, оставив за собой след из разрушений.

Теперь вокруг оснований обоих шпилей виднелись глубокие провалы, как будто какой-то великан ложкой выгребал из них содержимое. С болезненным вниманием Пестрый наблюдал, как двойная нефритовая спираль пьяно покосилась набок и начала оседать на серебряные лезвия соседа. От их размера и расстояния процесс выглядел медленным, но Пестрый знал, что чувствуют те, кто находится внутри — для них обрушение было ужасающим и неизбежным. Вверх взмыли пыль и пламя, скрывая эту сцену милосердной пеленой. Кабалиты Черного Сердца начали двигаться вперед по церемониальной дороге, чтобы разыскать и уничтожить любых выживших.

— Сколько смертей! — воскликнул Пестрый, не в силах сдерживаться дальше. — Разве вы не видите, что подвергаете город еще большему риску? Комморра — один из величайших уцелевших оплотов нашей вымирающей расы, а вы разрушаете ее так, будто у этих действий нет никаких последствий.

— Последствий? — лже-Вект улыбался тому, как успешно спровоцировал арлекина на еще одну вспышку. — То, что ты видишь здесь — это последствия неверных решений, принятых другими. Не вини хирурга, когда ему приходится резать глубже, чтобы спасти пациента, но вини инфекцию, которая требует столь радикальных мер для исцеления. Восстание, смута, гражданская война — вот что грозит Комморре полным уничтожением, и я вырежу их, подобно врачу!

Арлекин с изумлением выслушал эту тираду. Знал ли это лже-Вект или нет, но он поразил цель в самое яблочко. Бои были симптомом более глубокого заболевания. Так всегда и было с силами Хаоса: их агенты распространяли беспорядки всюду на своем пути, кто сознательно, кто нет. Когда же общество, на котором они паразитировали, распадалось на части, оно становилось еще уязвимее для их лживых речей, и медленный распад перерастал в неодолимую лавину.

Пестрый уже слышал подобные высказывания от представителей иной расы — от людей, самых недавних и самых ничтожных из мон-ки, что заявляли притязания на Галактику. Какими бы жалкими и звероподобными они ни были, но люди так и не познали полного падения в Хаос, как это произошло с эльдарской расой. Не раз люди балансировали на краю бездны, но всегда избегали уничтожения, делая именно то, что Вект делал сейчас — иссекая инфекцию, прежде чем она убивала все тело. Страшно подумать, что у расы, столь отсталой во многих других сферах, есть чему поучиться.

— Если позволите, о колоссальный ужас, я должен удалиться, — снова взмолился Пестрый со всей скромностью, на которую только был способен. — Хотя я и получаю столько знаний от истин, столь легко изливающихся с ваших мудрых губ, я чувствую, что мог бы лучше услужить, отправившись в город…

— Ты хочешь сказать, что тебе нужно пойти и пошпионить в другом месте. Хорошо. Стража, вышвырнуть этого шута.

Два воина в ониксовой броне, видимо, уже долго ждали именно этого приказа. Они подхватили Пестрого под локти и вытолкали его из зала управления. Выйдя наружу, они сбросили его с нижней ступени зиккурата, несомненно, сочтя это отличной шуткой в духе буквализма. Если они надеялись, что арлекин будет кричать, падая к верной смерти, то он их горько разочаровал. Пестрый улыбнулся, помахал им рукой и превратился в калейдоскопическое облако разноцветных осколков, которое поплыло прочь от церемониальной дороги и продолжающегося на ней кровопролития. Переливающееся дифракционное пятно, созданное голополем Пестрого, быстро исчезло внизу, в направлении потемневших ярусов Нижней Комморры.

Глава 8 ПЛАМЯ В КЛЕТКЕ

Архонт Ниос Иллитиан неторопливо прогуливался по своим увеселительным садам на вершине крепости Белого Пламени, как будто ему не было дела ни до чего на свете. Пусть город за блистающими алебастровыми парапетами содрогался и хрипел в агонии, здесь Иллитиана ничто не могло затронуть. Облаченный в удобные просторные одеяния и мягкие туфли, он бродил меж рядами вечно меняющихся фрактальных скульптур по дорожкам, усыпанным толчеными сапфирами. Он останавливался, чтобы глубоко вдохнуть пьянящие ароматы мака грез и цветущих лотосов, лениво покачивающих головками в прохладном воздухе.

Время поджимало, но Иллитиан не желал торопиться, хотя ему и было тяжело поддерживать иллюзию покоя и погруженности в себя. Под его струящейся мантией скрывались доспехи и проектор теневого поля. Недалеко за его спиной маршировали все выжившие телохранители-инкубы с двуручными клэйвами в руках, и их пустолицые шлемы настороженно поворачивались в стороны, выискивая угрозы. За инкубами шел отряд лично отобранных Иллитианом вернорожденных кабалитов Белого Пламени, которые, по его мнению, достаточно заслуживали доверия, чтобы защитить его в момент нужды, а не напасть. На благоразумном расстоянии, скрытые за большой перголой, крались две небесные колесницы «Яд», готовые подвезти дополнительные подкрепления или послужить средством для побега, если это окажется необходимо.

Некогда Иллитиан мог бы счесть подобные предосторожности в сердце собственной цитадели немного чрезмерными, но не сейчас. Пришло время объявить открытое противостояние Векту, что влекло за собой безмерную опасность. Будучи архонтом Белого Пламени, Иллитиан всегда с необыкновенной тщательностью искоренял шпионов и предателей внутри своего кабала. В глубине души Иллитиан всегда знал, что этот день неизбежно настанет, и все же не мог быть до конца уверен, что внутри крепости Белого Пламени не осталось ни единого агента Векта. Они могли наблюдать, выжидать и стремиться нанести наибольший ущерб, когда возможно — будь то нож в спину, невыполненный приказ или просто скверный совет. Начиная с этого момента, он буквально никому не мог доверять. Идя все дальше по роскошным садам, Иллитиан молча улыбался своим выводам. Он провел всю свою жизнь, не доверяя никому и ничему, ибо таково было общее правило самосохранения; иметь же для этого конкретную, определенную причину было… освежающе.

Завернув за угол по мерцающей тропе, Иллитиан вышел в мощеный дворик, в центре которого стоял многоярусный филигранный фонтан из золота и серебра. Он был создан в мастерских искусственного мира Алаиток, а затем установлен в крейсере типа «Затмение». Впоследствии корабль был разграблен блистательным Зовасом Иллитианом. Конечно, это было в те времена, когда Асдрубаэль Вект еще не мог притязать на любую подобную добычу по праву верховного властелина. Иллитиан надеялся, что те, кто стоял вокруг фонтана, ожидая его прибытия, поняли, какую идею он хотел донести, выбрав это место.

Здесь было трое мелких архонтов из Нижней Комморры — Наксипаэль из Ядовитого Потомства, Ховорос из Красных Клинков и Вериксия из Расколотого Слова. Что более важно, присутствовали два архонта из средних ярусов — Малхиерит из Хай'крана и Ксхубаэль из Йолоска. Эти прибыли как представители более чем трех дюжин иных кабалов из их районов — сложной сети долговременных союзов, которые трещали по швам под многообразными тяготами Разобщения.

Ближе к задней стене небольшого двора, под дулами осколочных винтовок настороженных стражей Белого Пламени, размещалась пестрая палитра главарей банд: ведьмы, геллионы, разбойники, бичеватели, даже один скрытный чернильнокожий мандрагор. Эти неприкаянные прибились к крепости Белого Пламени в поисках убежища, и у каждого из них была своя горстка последователей. Благодаря старым связям или попросту взяткам они нашли себе место у подножия стен, под прикрытием пушек, но внутрь допустили только лидеров, чтобы они могли выступать за всех.

Как только в поле их зрения прогулочным шагом вошел Иллитиан, толпа начала сыпать требованиями, вопросами и мольбами. Архонт Белого Пламени улыбнулся, чувствуя свою власть над ними.

— Город лежит в развалинах, а Вект бездействует!

— У нас нет средств к существованию!

— Нижний город затоплен!

— Аэлиндрах уже идет за нами!

Инкубы Иллитиана вышли вперед, чтобы оттеснить просителей угрожающе приподнятыми клэйвами. Иллитиан же ждал, позволяя архонтам несколько мгновений пресыщаться собственным отчаянием. Он слушал, как их голоса становились все более и более пронзительными, и, наконец, поднял руку, требуя тишины.

— Успокойтесь, — твердо сказал им Иллитиан. — Я понимаю ваше великое горе и знаю о смятении, царящем в городе, так же хорошо, как и любой из вас. Почему вы пришли ко мне, а не к Векту? Как верховный властелин, он удерживает у себя все могущество, в то время как я — простой архонт, подобно вам всем.

Иллитиан лгал с невозмутимым лицом. Он насмехался над ними, и они это знали. Благородная династия Иллитианов, наряду с родами Кселиан и Крайллах, правила этим городом долгие века, пока Асдрубаэль Вект не добился их падения. Но все же дом Иллитиан выживал все последующие тысячелетия, и сейчас он высился перед ними в лице Ниоса Иллитиана. Будучи «простым» архонтом кабала Белого Пламени, Иллитиан владел такими ресурсами и влиянием, что присутствующие архонты могли лишь мечтать о чем-то подобном.

— Вект удерживает лишь Центральный пик и некоторые части Горы Скорби, все наши посланники, отправленные туда, не возвращались, — с очевидным отвращением сказала архонт Ксхубаэль, — и с самой первой ударной волны мы одиноки и умираем.

Ксхубаэль была крупна и тяжеловесна для комморритки, на ее пальцах блестели кольца. Иллитиан подумал, что ему сложно поверить, что она когда-либо испытывала лишения.

— Так что, вы пришли ко мне за лекарством от одиночества? — улыбнулся Иллитиан. — Я заинтригован и желаю услышать, что, по вашему мнению, я могу с этим сделать.

— Мы знаем, что Вект неоднократно пытался тебя уничтожить, — лукаво добавил архонт Малхиерит. — Он видит в тебе угрозу.

— Действительно, — с мудрым видом кивнул Иллитиан. — Он готов пожертвовать всеми войсками, которые собрал на Центральном пике, чтобы положить конец мне и всем, кто со мной связан.

Иллитиан внимательно наблюдал за реакцией на это мрачное пророчество. Некоторые из присутствующих не до конца продумали все последствия, прежде чем обратиться за помощью к кабалу Белого Пламени. Только сейчас они осознали, что содеянное ими вполне может выглядеть как измена в глазах верховного властелина. Ксхубаэль и Малхиерит были не из числа подобных глупцов — они уже отступились от Векта точно так же, как он, с их точки зрения, отступился от них.

— Давайте будем откровенны, — сказал Иллитиан. — Скажите, чего вы от меня хотите.

— Позволь нам спуститься в Нижнюю Комморру под твоим символом, чтобы мы могли показать, что за нами стоит поддержка Верхней, — попросил Малхиерит. — Одного вида Белого Пламени будет достаточно, чтобы втянуть в сотрудничество других архонтов.

— А что случится, когда Вект выступит против вас и заявит, что вы посягнули на его власть, лично восстановив контроль над своими ярусами? — спокойно спросил Иллитиан. Он хотел, чтобы они открыто признали, что идут против Векта. Когда в хрониках будут описывать это собрание, будущие поколения должны понимать, что благородный патриот Ниос Иллитиан руководствовался желанием помочь своим согражданам, явившихся к нему с мольбами в час нужды.

Малхиерит и Ксхубаэль обменялись настороженными взглядами, но это был лишь миг нерешительности перед тем, как окончательно затянуть петлю. Они знали, что Вект убьет их самыми ужасными из всех вообразимых способов, если поймает их на том, что они используют покровительство Иллитиана для возвращения своих округов Комморры. Иллитиан сделал вывод, что ситуация в Хай'кране и Йолоске должна быть действительно отчаянная — и с каждым часом становится все хуже.

— Нужно действовать быстро, — с вздохом признал Малхиерит. — Если мы сейчас помедлим, то все, ради чего мы трудились, будет утрачено. Если Вект пойдет против нас просто потому, что мы пытались как-то обезопасить себя, пока он бездействовал, тогда мы будем сражаться с ним. Разве у нас есть иной выбор?

— Малхиерит говорит верно, — проворчала Ксхубаэль. — Мы не можем просто сидеть и ждать, когда Векту заблагорассудится что-то сделать, пока все кругом скатывается в анархию. Да будь он проклят, в самом деле, если он нам не поможет, то нам придется помогать себе самим. Может, он вообще уже мертв, а мы не знаем.

Иллитиан находил весьма маловероятным, что Вект встретил свою давно заслуженную кончину, но решил не возражать ей. Мелкие архонты и главари банд мрачно кивали. Они явно понимали, что любые противоречия с их стороны в настоящий момент приведут только к быстрой и гарантированной смерти от рук воинов Белого Пламени. Они попали в ловушку и были втянуты в заговор просто потому, что стояли рядом, когда более могущественные архонты открыто обсуждали подобные дела. Может быть, позже они попытаются ускользнуть и сбежать с доносом к Векту, но над ними всегда будет висеть вопрос: «Почему вы ничего не сделали, чтобы остановить их?» И все же Иллитиан мысленно сделал себе заметку, чтобы при первой возможности переместить их отряды внутрь крепости. Так проще будет следить за ними и контролировать.

— Вы получите мою поддержку… — начал Иллитиан, но тут его прервал вопль:

— Предатель!

Это воскликнул один из главарей в задней части дворика — молодой гибкий геллион с длинными густыми волосами. Он метнулся к Иллитиану, но двое стражей прыгнули навстречу, чтобы перехватить его. Геллион быстро ушел в сторону и с разворота ударил ближайшего стражника ногой, распоров ему вену лезвиями шпор. Стражник рухнул наземь, заливаясь кровью, и весь двор погрузился в суматоху. Другие стражники бросились вперед с поднятыми винтовками. Инкубы Иллитиана сомкнулись вокруг архонта защитным кольцом. Остальные предводители банд, Малхиерит, Ксхубаэль и другие архонты как один попятились от сумасшедшего отщепенца, мгновенно оказавшись рядом с Иллитианом и его телохранителями, отвлеченными одиноким геллионом.

Именно в этот миг настоящий убийца нанес удар.

Не в натуре Иллитиана было испытывать удачу. Холодная логика была его излюбленным оружием, а тщательно продуманный план — предпочтительным методом. Он всегда стремился не полагаться на случай, даже когда казалось, что судьба все чаще подталкивает его к таким затеям, где шанс играет все большую роль. Иллитиан чувствовал себя, как азартный игрок, который уже поставил на кон все, что имел, но вынужден делать это снова и снова, просто чтобы оставаться в игре. Разумеется, была вероятность, что во время встречи с архонтами произойдет еще одно покушение на его жизнь. Он тщательно проследил, чтобы шансы были на его стороне, но всегда понимал в глубине души, что однажды настанет миг, когда на чаше весов будет лежать вся его жизнь, и тогда в нее вмешается чистая случайность.

Вот он, этот миг. Инкубы редко действовали несогласованно, но на этот раз они оставили слепое пятно, прикрывая Иллитиана. В промежутке между бронированными плечами инкубов мгновенно возник клинок и с неудержимой скоростью устремился к груди Иллитиана. По воле злого случая, Иллитиан увидел оружие, лишь когда оно было в считанных дюймах от него, и отчаянно попытался увернуться — но уже слишком поздно.

Неудачи продолжали накладываться друг на друга. Теневое поле вспыхнуло с микросекундным запозданием и не смогло лишить выпад всей силы, клинок прошел сквозь клубящееся облако энтропической энергии, которая лишь замедлила его, но не остановила, и продолжил движение к сердцу. Острый игольчатый кончик с удивительной легкостью пробил скрытые под одеждой доспехи, рассек твердую, словно алмаз, матрицу, будто она была всего лишь толстой тканью. Когда нашедшее цель острие вонзилось глубоко в плоть Иллитиана, он закричал, в полной уверенности, что испускает свое последнее дыхание. Потом это случилось…

…Где-то в бурлящей неопределенности пустоты чуть встрепенулась древняя и невообразимо чуждая сущность. Движением, осознанным не более, чем подрагивание ресницы, оно разделило и заново сплело нити Судьбы. Удовлетворенная, сущность снова затихла…

…В саду Иллитиана полыхнула ослепительная желтая вспышка. Клинок дрогнул и отскочил, словно наткнулся на камень. Иллитиан отшатнулся, моргая, чтобы убрать яркие пятна, танцующие перед его глазами.

Он смутно видел, как инкубы снова смыкаются вокруг него, рубя клэйвами неведомого убийцу. Потом его зрение частично прояснилось, и он увидел архонта Вериксию, которая лежала у его ног в луже собственной крови. Инкубы отсекли ей руку чуть ниже плеча. Отрубленная рука все еще сжимала клинок, которым она его ударила — оружие выглядело искаженным и оплавленным, как будто его накалили до немыслимых температур.

Иллитиан смотрел сверху вниз на Вериксию, пытаясь понять, почему она пожертвовала собственной жизнью, чтобы попытаться его убить, и почти преуспела. Верность Векту? Страх воздаяния? Хотя силовые лезвия инкубских клэйвов прижигали раны, она была в считанных секундах от того, чтобы окончательно истечь кровью. Она подняла на него взгляд, полный неугасимой решительности, и выплюнула свои последние слова:

— Вект уничтожит и тебя, и всех, кто с тобой! Ты так же мертв, как я — ты просто еще этого не знаешь!

Иллитиану пришлось потрудиться, чтобы взять себя в руки, чтобы его насыщенное адреналином тело не пробирала неконтролируемая дрожь после того, как он так близко разминулся со смертью. Ему хотелось растоптать мертвое лицо Вериксии, закричать на нее, проклинать стражей за то, что они его подвели, убить всех, кто был достаточно близко, чтобы увидеть мгновенный ужас, наполнивший его, когда лезвие вонзилось в плоть.

Вместо этого он сжал губы в тонкую нить, нахмурился и несколько секунд глубоко дышал. Архонты и главари стояли словно парализованные в окружении разгневанных кабалитов Белого Пламени. В нескольких метрах от него валялся труп геллиона. Он лежал наполовину в фонтане, испещренный бесчисленными красными кратерами, где осколочные винтовки разорвали его плоть, уже почерневшую и раздутую от десятков различных токсинов, распространяющихся внутри.

Иллитиан посмотрел на застывшие, исполненные страха лица перед собой. Они ожидали, что их перебьют. Именно так бы обошелся с ними Вект в подобных обстоятельствах. Даже вероятности, что кто-то из остальных знал хоть что-то о покушении, было бы достаточно, чтобы приказать подвергнуть пыткам и убить каждого из них. В соответствии со своей смертоносной змеиной логикой, Вект счел бы, что ни один из этих архонтов не стоит того, чтобы рисковать и оставлять его в живых после подобного случая. Иллитиан закрыл глаза и снова глубоко вдохнул. Он не был Вектом. По крайней мере, пока что. Он открыл глаза и милостиво улыбнулся.

— Как я говорил… — с ледяным спокойствием произнес Иллитиан, — …прежде чем меня столь грубо прервали, я поддержу вас в попытках вернуть ваши ярусы города. Я уполномочу своей властью любого архонта, которому она нужна для того, чтобы вернуть наш осажденный город под контроль. В нынешнем кризисе Вект доказал, что недостоин быть нашим лидером, и нам самая пора взять дела в собственные руки. Именно так, как вы сказали — мы должны держаться друг друга, чтобы помочь самим себе.

Глупцы жадно глотали его слова и кивали, выражая довольное согласие со всем, что говорил Иллитиан. За доверчивыми улыбками, несомненно, крутились шестеренки: архонты размышляли, насколько далеко они могут зайти вместе с Белым Пламенем и что они могут с этого получить. Неважно, ведь теперь они были его архонтами, не Векта, и с каждым мигом, что они провели в услужении ему, им будет сложнее освободиться. Он привяжет их к себе еще крепче, и они привлекут других архонтов, надеясь снизить свой собственный риск. Одиночке тяжело устроить революцию, но в толпе каждый может позволить себе храбрость.

На миг Иллитиана отвлекли невидимые голоса, прошептавшие ему несколько докладов. Два из них были ожидаемыми, третий же — ни в коей степени. Архонт Белого Пламени ответил несколькими сжатыми инструкциями, прежде чем снова повернуться к своей плененной аудитории. Без дальнейших притворств он начал раздавать им приказы.

— Так что ж, к делу. Наксипаэль и Ховорос — идите и разберитесь с кабалитами Вериксии из Расколотого Слова, уничтожьте упорствующих и включите остальных в свои ряды. Малхиерит и Ксхубаэль — вам нужно отправиться на свои ярусы сейчас, так как вскоре это станет значительно сложнее. Вам покажут дорогу через фундаментальный слой — полеты в любой момент могут стать крайне опасными для вашего здоровья.

Словно подчеркивая слова Иллитиана, в вышине прогремели накладывающиеся друг на друга сверхзвуковые удары. Бросив взгляд наверх, Иллитиан увидел тонкие полосы, оставляемые хвостовыми огнями «Острокрылов», что кружили в небесах. Они вернулись со значительным подкреплением и, если верить прошептанным докладам, недалеко за ними следовала громадная армия кабалитов Черного Сердца. Пока что реактивные истребители медлили, держась за радиусом эффективного поражения орудий крепости, и ждали, терпеливые, как стервятники, реющие над куском падали.

Когда архонтов и главарей банд начали уводить под надзором тяжеловооруженной стражи, Иллитиан приказал привести во двор неожиданного гостя, чтобы переговорить с ним лично. Посредством различных уловок Иллитиан заставил своих новых союзников задержаться ровно настолько, чтобы они успели увидеть прибытие бледнокожего мастера-гемункула, Беллатониса. Пусть они спрашивают себя, что за планы он замышляет, пусть строят теории, как уникальные умения гемункулов могут послужить интригам Иллитиана. Им не следует знать, что Беллатониса просто поймали крадущимся по нижним уровням крепости, или что гемункул спас свою шкуру, лишь заявив, что ему срочно нужно обсудить с Иллитианом некие важные дела.

Харбир старался не сглатывать от волнения, когда небесная колесница «Яд», на борту которой он находился, резко спикировала к садам на вершине крепости Белого Пламени. Он стиснул в одной руке цилиндр с головой Анжевер, крепко держась другой за изогнутый поручень. Гравилет опустился и высадил его в маленьком дворике с фонтаном. Когда Харбир вышел, стражники Иллитиана как раз уволакивали оттуда два трупа и уводили группу каких-то взволнованно выглядящих личностей.

Он узнал в толпе архонта Наксипаэля и на миг запаниковал, подумав, что сейчас он его узнает, и все раскроется. Потом он вспомнил, что носит лицо Беллатониса, и расслабился. Наксипаэль никак не мог знать, что этот «Беллатонис» на самом деле — тот самый тощий наемник, который сбежал от него еще тогда в Хай'кране.

Иллитиан стоял у одной из стен дворика, окруженный инкубами, и выжидающе созерцал приближение Харбира. Для Харбира это было совершенно новое ощущение — архонт Белого Пламени глядел на него не с презрением. Те несколько раз, что они лично встречались, Иллитиан всегда рассматривал Харбира как никчемное уличное отребье, временного агента Беллатониса, которого едва можно было счесть компетентным, и поэтому считал, что тот совершенно не заслуживает его внимания. Однако к самому гемункулу, как теперь понял Харбир, Иллитиан питал толику осторожного уважения и относился к нему не совсем как к равному, но, определенно, как к силе, с которой надо было считаться.

В его голове снова зашептал надоедливый голос Анжевер.

+Не будь слишком самоуверен — на самом деле гораздо проще лгать тому, кто смотрит на тебя сверху вниз, чем тому, кому есть до тебя дело, так что не отклоняйся от того, что я тебе говорила.+

Харбиру пришлось подавить дрожь. Он все никак не мог привыкнуть к тому, что у него меж ушей временами разговаривал призрачный голос. Ему казалось, будто с ним шепчутся духи умерших.

— Приветствую, мой архонт, — сказал Харбир, подойдя ближе. Он пытался разговаривать с тоном, который Анжевер описывала как оттенок веселого пренебрежения, обычно используемый Беллатонисом. Глаза Иллитиана моментально сузились в подозрении.

— Беллатонис, я не чаял увидеть тебя снова, — сухо сообщил Иллитиан. — Ты выглядишь так, словно прошел войну. Вижу, ты принес с собой и старуху. Полагаю, она может еще оказаться полезна.

— Произошло покушение на мою жизнь, — начал Харбир, спокойно и легко повторяя хорошо отрепетированные слова. — Это случилось в моей личной мастерской — там, где я занимался тем особым проектом по вашему поручению.

Лицо Иллитиана застыло, когда он услышал этот намек на воскрешение Эль'Уриака.

— Кто на тебя напал? — потребовал ответа архонт.

— Мой старый ковен, Черное Схождение. Они послали по моему следу «Талос». Они, очевидно, верят, что я совершил нечто дурное… Нет, непростительное.

По лицу Иллитиана невозможно было прочесть, что он думает. Мгновение он, видимо, делал прикидки, а потом сказал:

— Для меня это ничего не значит. Они — твои враги, а не мои. Как видишь, — Иллитиан сделал жест в ту сторону, куда унесли тела, — у меня прямо сейчас предостаточно своих собственных противников. Я не желаю умножать их число, ввязываясь из-за тебя в какую-то непонятную ссору с целым ковеном гемункулов.

— Вы игнорируете тот факт, что им, очевидно, известно то, что мы сделали, — продолжал настаивать Харбир, как ему казалось, с правдоподобной уверенностью. Ему начинало нравиться это маленькое представление.

Иллитиан без интереса пожал плечами.

— Сомневаюсь, что Черное Схождение поделится этим знанием с кем-то еще, если их затянет в погром Векта. Разве ты раньше не жаловался, что они никому не передадут свои знания, даже если от этого будет зависеть существование самой вселенной?

В голове Харбира раздался резкий, настойчивый призрачный шепот:

+Помни, что я тебе говорила. Не обсуждай с ним то, о чем вы могли беседовать раньше. Иллитиан относится к тебе подозрительно и пытается сбить тебя с толку мелкими деталями прежних разговоров.+

Харбир не принимал в расчет, что Иллитиан может предполагать наличие самозванцев, выдающих себя за тех, кто ему знаком. Странная настойчивость, которую проявляла Анжевер, когда требовала заучить все фразы, вдруг перестала казаться такой странной. Ему нужно было как-то ответить, поэтому он решил не отступать от сценария.

— У Черного Схождения есть еще кое-что, что вам хотелось бы добыть, — сказал Харбир. — Некто, кого вы ищете с тех самых пор, как она исчезла.

Мрачный взгляд Иллитиана на мгновение вперился в чужое лицо Харбира. Архонт Белого Пламени не смог скрыть, что заинтересован этим намеком. Дай ему простую загадку, сказала Анжевер, и Иллитиан не сможет противостоять соблазну ее разгадать. Харбиру казалось, что это не самый прямой путь к цели — мести Беллатонису — но Анжевер хорошо разбиралась в придворных интригах Верхней Комморры, не под стать обычному вору и убийце вроде Харбира.

— Ты подразумеваешь, что Черное Схождение удерживает мою давнюю и дорогую подругу, Кселиан, — сказал Иллитиан. — Это интересная теория. К несчастью, я не могу и представить, что у тебя есть какие-то доказательства.

— Кселиан была одним из ваших старейших и могущественнейших союзников. Вернув ее, вы могли бы снова привлечь на свою сторону Клинки Желания, за которыми последовали бы многие из крупнейших ведьминских культов. Вы не можете победить Векта без нее.

— Это ты так считаешь, — опасно протянул Иллитиан. Харбир не ответил на выпад. Анжевер подстроила все так, что он мог только утверждать, а не спорить над фактами. Может быть, Иллитиан и мог победить Векта самостоятельно, но, когда они шпионили за ним посредством кристалла, то услышали достаточно намеков на то, что он активно ищет новых союзников. По словам Анжевер, Кселиан была самым сильным соратником Иллитиана. Харбир продолжил следовать сценарию, пытаясь избавиться от чувства, что он загоняет себя во все более глубокую яму.

— Если бы вы просто дали мне то, что нужно, я бы мог отвести ваших воинов в сердце лабиринта Черного Схождения, — заявил Харбир. — Вы сможете забрать Кселиан, а я смогу проследить за тем, чтобы мои бывшие собратья по ковену получили, что им причитается, за все мои неудобства.

Иллитиан усмехнулся этому предложению.

— Ты хочешь лишить меня части войск накануне битвы, — ответил он, — чтобы отправиться на охоту неведомо за чем, что известно лишь по твоим словам, и, вне сомнения, видишь себя командующим этой… экспедицией.

Архонт Белого Пламени покачал головой и посмотрел на небо, прежде чем продолжить. В вышине над крепостью виднелось плотное сплетение огненных следов. «Острокрылы» и «Пустотные вороны» поблескивали в тусклом свете Илмей, нетерпеливо описывая пируэты в небе в ожидании приказов атаковать.

— Лакеи Векта уже стоят у моих ворот и требуют, чтобы их впустили. Очень скоро они соберутся с силами, чтобы попытаться сокрушить крепость Белого Пламени. Мы проверим, кто сильнее — орды Векта или моя готовность их принять. Ты пришел слишком поздно, гемункул.

Харбир чувствовал, как ускользают его шансы на успех. Идея была такова: добиться помощи у Иллитиана и выследить подлинного Беллатониса. Теперь оказалось, что архонту Белого Пламени наплевать на вероятность шантажа со стороны Черного Схождения, и к тому же он не желает посылать хоть какие-то войска за Кселиан. У Харбира закончились все заранее подготовленные приманки. Он решил попробовать нечто иное.

— Почему бы вам самим туда не отправиться? — спросил Харбир. — Вы могли бы лично возглавить нашу экспедицию, чтобы удостовериться в том, что она пройдет успешно. И что, вероятно, более важно, вас не будет в крепости в критический момент, если вдруг ваша готовность окажется меньше, чем таковая войск Векта.

+Глупец! Он ни за что на это не согласится!+ с ненавистью прошипела Анжевер. +Иллитиан слишком труслив, чтобы руководить с передовой.+

— Я не могу бросить моих верных последователей в такое время, — возразил Иллитиан, но Харбир счел это заявление неубедительным — архонт, по меньшей мере, размышлял над этой идеей. Может быть, на самом деле он больше боялся орд Векта, чем лабиринта Черного Схождения.

— Вы можете сказать своим воинам — со всей честностью — что отправляетесь на опасную миссию, чтобы вернуть в бой свою давнюю соратницу, Кселиан, — сказал Харбир. — Если они так верны, как вы говорите, то они с радостью примут эту новость и одобрят это начинание. Если же вы окажетесь заперты в крепости, то не сможете влиять на исход событий за ее пределами.

Иллитиан на миг склонил голову набок, как будто прислушиваясь к кому-то невидимому. Он, судя по всему, принял решение, и его темные глаза вспыхнули внезапной целеустремленностью.

— Нам нужно поскорее выдвигаться, — объявил Иллитиан. — Ситрак движется сюда через Гору Скорби, и его эскорт уже оцепил крепость. Если мы отправимся сейчас, то еще успеем проскользнуть сквозь кордон до прибытия основных сил. Потом будет слишком поздно.

Харбира слегка ошеломил такой поворот. Он лишь хотел намекнуть, что время поджимает, но поток событий внезапно подхватил его и понес. Планировалось постепенно снискать расположение Иллитиана и получить власть над ним, подвесив перед его лицом соблазнительную наживку. Полноценная спасательная миссия, охота за Кселиан в полных ловушек глубинах лабиринта Черного Схождения — этого он никогда не хотел, но именно это, очевидно, ему и предстояло получить.

+Дитя, что ты наделал?+ горько вздохнула Анжевер в его сознании.

Глава 9 ГРОТЕСКНЫЕ СОЗДАНИЯ

Обезглавливатель был терпеливым охотником — воистину, более терпеливых не существовало. Он выслеживал отдельных врагов на протяжении десятилетий на множестве различных миров, он мог неделями лежать в засаде, выжидая идеального момента для того, чтобы забрать трофей. Он ждал, пока добыча, которая мнила себя не добычей, сражалась со стаей мандрагор, пока не возникла патовая ситуация. Он видел, как явилась другая стая и сама забрала их как трофеи. Заинтригованный, он спустился туда, когда они ушли, чтобы изучить отметины, оставленные мандрагорами.

Кхерадруах нашел неровные подобия кровных знаков, которые остались после этих двух стай. Он узнал старые символы, отметки двух братьев-королей, которые вели давнее и жестокое соперничество, не интересовавшее Обезглавливателя. Чужаки, впрочем, оставили собственные знаки, провозглашающие верность одному из братьев. Это было неправильно и только наполнило Кхерадруаха еще большим раздражением. Существа из внешнего мира были добычей, на которую следовало охотиться, а не соперниками или собратьями по выводку, чтобы тратить на них время.

Инстинкт, как всегда, вел его вперед, на поиски идеальных трофеев. Он следовал за стаей мандрагор и уменьшающимся караваном рабов, пока они не достигли цитадели одного из братьев. Теперь он снова ждал и терпеливо прислушивался к перешептываниям на ночном ветру.

Ксагор подтащил по неровному полу еще один труп и, довольно крякнув, сбросил его в яму с плотью. Затем он подобрал длинную железную лопату и утопил труп в булькающей массе. Вонь стояла неописуемая, но для развалины вроде Ксагора это был просто запах работающего производства и сырья, подготавливаемого к обработке. В некоем роде он был странно счастлив, больше, чем когда-либо с момента прибытия в Аэлиндрах. Место, которое хозяин выбрал в качестве нового временного обиталища, напоминало пещеру с низким потолком. В полу были ямы неправильной формы, где обитали специально адаптированные микроорганизмы, превращающие плоть трупов в податливую жирную массу. При наличии правильных стимулов, как знал Ксагор, из этой сырой глины можно было вылепить кости, мышцы, ткани и даже (если тот, кто этим занимался, был настолько искусен в ваянии плоти, как его хозяин) сложнейшие внутренние органы.

С одной стороны от ям, вдоль стены пещеры, стояла разнокалиберная коллекция грубых вертикальных саркофагов. Им было далеко до вычурных регенерационных камер с хрустальными передними стенами, которые использовала для возрождения элита Комморры. Эти саркофаги были сделаны из пластов кости, которой грубо придали форму, соединенных блестящими полосками хрящей. Они возвышались на три метра, и к тому, что находилось внутри каждого из них, было подведено множество змеящихся труб и шлангов, исходящих из ям плоти. Обитатели саркофагов были чудовищными, массивными зверюгами, чья ширина почти равнялась росту. Их черты скрадывались липкими мембранами, закрывающими саркофаги спереди, но они давили изнутри на перепончатую стенку, и по вырисовывающимся силуэтам можно было предположить, что их внешность характеризуется изобилием сухожилий, похожих на канаты мышц и неровно торчащих костей.

Беллатонис дежурил у саркофагов и проверял каждый из них с материнской заботой курицы-наседки. Он был облачен в просторные одежды из черных шкур и обесцветил свою кожу, чтобы она стала ближе к личному идеалу гемункулов — чистому молочно-белому цвету. Ксагор был особенно рад тому, что хозяин все больше и больше походил на себя прежнего. Утрата Харбира немного печалила Ксагора, но он утешал себя тем, что потеря хозяина опечалила бы его гораздо, гораздо больше.

Однако хозяин выглядел озабоченно и постоянно перепроверял один из саркофагов с помощью снабженного линзами аппарата, поднося его к глазу. Наконец, он подошел к Ксагору, пока тот волок к ямам еще одно тело.

— Будь добр, скажи мне, Ксагор, — с отеческой улыбкой попросил гемункул, — сколько этих ур-гулей ты сбросил в ямы и куда именно их поместил.

— Семь, хозяин, — ответил Ксагор и указал на ямы, которые использовал.

Как только он опустил руку, Беллатонис врезал ему по лицу. Удар был точно рассчитан так, чтобы железная маска Ксагора с хрустом вдавилась в нос, отчего у него заслезились глаза. Внутри что-то лопнуло, и он почувствовал, как горячая кровь моментально хлынула сверху на его губы. Он поборол желание сорвать маску и (в некой глубоко погребенной части своей души) ударить в ответ. Вместо этого он с несчастным видом опустил голову пред лицом необъяснимого гнева своего господина.

— Почему я должен постоянно жить в окружении идиотов? — зашипел Беллатонис, занося руку для нового удара. — Они больные! Все до единого! Нам придется опустошить зараженные ямы и начать все заново. Гротески, подсоединенные к ним, загублены — они кишат паразитами и патогенами, подобных которым я никогда не видел! Как ты не заметил, что сырье испорчено?

Досада гемункула уязвила Ксагора больше, чем сам удар. Он не уделял много времени осмотру трупов, а просто собирал их снаружи, где их сбрасывали, и оттаскивал к ямам. То, что он запомнил, сколько именно тощих ур-гулей попало в варево, было чистой случайностью. Большая часть тел принадлежала к рабским расам, к ним примешивалось несколько окровавленных комморритов, горстка угольно-черных мандрагор и какие-то странные безымянные твари, которых Ксагор никогда раньше не видел. Отчаянно желая оправдаться, Ксагор выпалил единственную уместную информацию об ур-гулях, которую он знал:

— Те ур-гули, которых мы видели в Комморре, тоже были больны! Этот подумал, ничего странного, что их тела принесли частично сгнившими, считал, это их естественное состояние, как у тех, что наверху.

Беллатонис остановился, не убирая занесенную руку, и пристально посмотрел на Ксагора.

— Что ты только что сказал про ур-гулей в Комморре? Повтори сейчас же.

— Т-те ур-гули, которых мы видели в Комморре, тоже были больны? — неуверенно промямлил Ксагор.

Беллатонис медленно опустил руку.

— Это, как мне кажется, больше, чем совпадение, — пробормотал он про себя и снова повернулся к ямам плоти, на которые указывал Ксагор. Он снова извлек линзовое устройство и подверг бурлящую жижу длительному осмотру. В конце концов гемункул вынул из рукава длинный тонкий стилус и с преувеличенной осторожностью дотронулся им до поверхности мерзко пахнущего месива. Убрав инструмент, он еще несколько минут изучал сквозь линзы блестящую каплю, повисшую на кончике стилуса, а затем бросил его обратно в яму.

Гемункул глубоко и хрипло втянул в себя воздух, прежде чем снова заговорить.

— Ксагор, у нас должны быть под рукой баки с денатуратом, беги и принеси их сюда. Быстро.

Ксагор поспешил за баками, которые стояли в нише в одной из стен пещеры. Гладкий камень, из которого состояли эти сосуды, был одной из немногих субстанций во вселенной, которая могла выдержать длительное соприкосновение с их содержимым. К несчастью, это еще и делало их слишком тяжелыми, чтобы их мог перемещать один развалина. Ксагору пришлось один за другим подтаскивать баки к тому месту, где стоял Беллатонис, глубоко погруженный в размышления. Хотя сосуды были плотно запечатаны, наружу просачивался острый и терпкий запах, который резал окровавленные ноздри Ксагора и проникал прямиком в носовые пазухи, отчего глаза снова начали слезиться. К тому времени, как Ксагор приволок последний сосуд, он набрался достаточной храбрости, чтобы задать вопрос.

— Хозяин… этот хочет спросить, что происходит? — рискнул Ксагор.

Беллатонис повернулся и, продемонстрировав удивительную силу, поднял последний бак из рук Ксагора, прежде чем ответить. Пока гемункул говорил, его ловкие пальцы ломали печати. Ксагор встревожился, увидев, что Беллатонис скрыл лицо маской, чего развалина не наблюдал за все время работы с ним.

— Болезнь, которой заражены эти трупы, имеет… необычную природу, — сказал Беллатонис. — Она сотворена, точно так же целенаправленно, как стеклянная чума, и имеет столь же неестественное происхождение.

Гемункул опрокинул содержимое сосуда в ближайшую яму. Густая янтарная жидкость смешалась с жижей из плоти, выпуская облака дыма. Зловонная масса в яме несколько секунд яростно кипела и бурлила, а затем превратилась в черную субстанцию, похожую на смолу.

— Неестественное? — тревожно переспросил Ксагор. Если гемункул использовал такое слово, это значило, что он имеет дело с чем-то действительно и глубоко выходящим за рамки нормы.

— Я уверен, что это проявление того вида моровой болезни, который мы наиболее часто ассоциируем с демонами и иными сущностями, что обитают за пеленой. Это инфекция, способная разложить не только тело зараженного, но и его душу.

Ксагор сжался от страха, глядя, как хозяин расхаживает по сторонам и уничтожает содержимое загрязненных ям. Отвратительная вонь, уже наполняющая пещеру, вскоре стала практически токсичной. Демонический мор — для Ксагора это было что-то новое, куда привычней для него была концепция демонического нашествия.

— Придется ли нам бежать из Аэлиндраха? — наконец спросил Ксагор. — Куда нам идти?

Беллатонис покачал головой.

— Мы и шага не сможем сделать за пределы дворца Ксхакоруаха — его приспешники схватят нас и притащат обратно. А то, куда нам пойти, это само по себе отдельный, нерешаемый и совершенно справедливый вопрос. Если мои догадки верны, то нигде уже не безопасно…

— Из-за демонического мора, хозяин? Разве его нельзя излечить?

— Единственное реальное лекарство — это смерть зараженного, но даже тогда пораженная душа — невзирая на предположительное бессмертие, каковое приписывается душам — будет продолжать отравленное существование в рабстве у того, кто создал этот мор. Вкратце — нет, не существует никакого лекарства, которое я мог бы представить. Огонь, в больших количествах — вот что бы я прописал.

— Тогда что нам делать? — заныл Ксагор. Очевидное беспокойство хозяина заставляло развалину чувствовать все больший страх. Весь мир Ксагора строился на представлении о практически полном всеведении Беллатониса во всех делах, касающихся плоти. Видеть, как хозяин отступает перед столь давно известным противником, как болезнь — это казалось нонсенсом. Вирус, бактерия, мор, патоген или паразит — все они были лишь очередными факторами, которыми мог манипулировать мастер-гемункул… разве не так?

— Мы сделаем единственное, что можем, Ксагор, — сказал Беллатонис. — Мы расскажем Ксхакоруаху о своих находках и посмотрим, что у него есть сказать по этому поводу.

Беллатонис и Ксагор медленно пробирались по затененным путям дворца Ксхакоруаха, разыскивая короля мандрагор. Это было легче сказать, чем сделать, ибо, как и само царство Аэлиндрах, дворец не был чем-то постоянным и зафиксированным в одном месте. Его внутренние измерения постоянно менялись; то появлялись плотные стены черноты, блокирующие старые маршруты, то в прежде непроницаемой тени появлялись разрывы и отверстия, открывающие новые дороги. Они прилагали все усилия, чтобы найти верный путь, петляли по покрытым теневыми знаками склепам и затемненным коридорам, ощупью поднимались по лестницам и спускались по спиральным пандусам. Скрытные мандрагоры, которые кишели в этом казавшемся бесконечным пространстве, по-прежнему относились к ним как к чужакам. Ни один из тенекожих обитателей не преграждал им путь, но при этом и не предлагал помощь.

Прошло много времени, прежде чем они добрались до пространства, которое выглядело как грандиозная сводчатая галерея такой длины, что ее дальний конец терялся для восприятия. Там они, наконец, нашли двор Ксхакоруаха, восседавшего под светочами, что пылали зеленым колдовским огнем, от которого тени вокруг него лишь становились еще глубже. Группа ночных извергов преклонялась перед гигантской фигурой короля мандрагор — новое свидетельство того, что он собирал войска для войны с Азоруахом.

— Беллатонис, мой повелитель чудовищ и исчадий, — прогремел король теней, — что привело тебя к Ксхакоруаху? Ты уже закончил свои труды?

— Увы, нет, мой архонт, — ответил Беллатонис. — Гротески, впрочем, все еще зреют и вскоре будут готовы присоединиться к твоим последователям. Я пришел сюда, потому что мы столкнулись с проблемой, и я почувствовал, что тебя следует немедленно оповестить о ней…

Повисла неловкая пауза, в течение которой Беллатонис разглядывал ночных извергов, которые теперь жались у колен Ксхакоруаха, словно кучка бездомных детей с кожей цвета сажи. Каждый из ночных извергов был лидером стаи мандрагор, внушающим ужас охотником и преследователем, однако в присутствии короля теней они казались странно пассивными, почти как животные. Запретные руны, вытравленные на угольно-черных шкурах извергов, имели тот же болезненный изумрудный оттенок, как и узоры самого Ксхакоруаха.

— Возможно, будет лучше обсудить это наедине? — попросил Беллатонис. — Я бы не хотел отвлекать твоих верных последователей от их обязанностей своими скучными бытовыми тревогами.

— В Аэлиндрахе нет уединения, — прогрохотал Ксхакоруах. — Каждое слово, когда-либо прошептанное, можно разыскать запутавшимся где-то в теневом плетении. Терпеливый охотник может выведать любую тайну — ибо где еще спрятаться тайнам, кроме как в царстве теней?

— Да… пожалуй, — сказал Беллатонис. — И все же, несмотря на это, одно дело — когда приходится выведывать тайну, а другое — когда она лежит открыто, на виду у всех.

Ксхакоруах пожал плечами и сделал жест. Ночные изверги разбежались по глубоким теням галереи и беззвучно исчезли. Темный гигант сложил длинные руки и выжидающе замер.

— Некоторое количество сырья, поставленное для производства гротесков, было загрязнено, — начал Беллатонис. — Конкретно, тела ур-гулей, отправленные в ямы плоти, несли в себе крайне заразные моровые болезни. Они уже испортили несколько моих творений, и я очень близок к мысли, что нам следует уничтожить всю партию и начать снова.

Король мандрагор медленно покачал головой.

— Времени нет, мы вскоре выступим на войну, с твоими созданиями или без. В конечном счете они бы значительно увеличили наши шансы. Почему ты боишься заразы? Гемункулы, как говорят, повелевают плотью — неужто Беллатонис теперь говорит, что их может победить какой-то микроб?

— Это не обычное заражение, — парировал Беллатонис. — Ур-гули инфицированы чем-то, пришедшим из-за пелены. В них скверна демонического семени. Мой ассистент сообщает, что видел в Комморре других ур-гулей, которые тоже были заражены. Боюсь, что мы стали свидетелями начала эпидемии, подобной которой Комморра никогда еще не видела.

— Знаешь ли ты, откуда произошли ур-гули, Беллатонис? — без явственного интереса спросил король теней. — Говорят, что их впервые вывели владыки Шаа-Дома, чтобы защищать лабиринты своих зиккуратов. Лишь потом они выплеснулись из того проклятого царства и образовали орды вредителей, что досаждают Нижней Комморре.

— Да, мне известна эта история, — с некоторым недоумением ответил Беллатонис.

— После того, как кулак Векта разбил преграды Шаа-Дома, он стал местом для игрищ демонов. Тысячи лет дули там странные ветра. Кто может сказать, как они могли исказить существ, попавших в их хватку?

— При нормальном положении вещей ур-гули не заражены подобной скверной, — мягко возразил Беллатонис. — Мне можно верить, я на своем веку стольких подверг вивисекции, что знаю, в чем разница. Это нечто иное.

— Неужели? Может быть, они вернулись в свое исходное состояние под влиянием Аэлиндраха и сил Разобщения. Снова дуют странные ветра, и ур-гули запутались в плетении теней. Если когда-то они и служили владыкам проклятого Шаа-Дома, то теперь они служат лишь Ксхакоруаху…

Беллатонис поднял взгляд на темное, лишенное черт лицо короля мандрагор, пытаясь догадаться, что за безумие таится в нем. Дискомфорт, который он почувствовал, впервые появившись при дворе Ксхакоруаха, вернулся с удвоенной силой. Король заявлял, что больные ур-гули — его собственные слуги, и это значило, что он использовал их, чтобы распространять в Комморре чуму, при этом полностью понимая ее демоническое происхождение. Гемункул поджал губы и хорошенько подумал, прежде чем ответить самой бытовой жалобой, какую только мог вспомнить.

— Ну что ж, эти ур-гули для моих целей не годятся. Для ваяния мне нужна неоскверненная плоть и кровь.

— Будет так, как ты пожелаешь, — небрежно посулил Ксхакоруах, — а теперь иди и готовь своих монстров. Осталось уже недолго, вскоре мы выступим против моего брата, и когда мы завоюем победу, весь Аэлиндрах будет покоряться моим приказам!

Беллатонис поклонился и, пятясь, без слов удалился от короля мандрагор. Судя по всему, чумные ур-гули были секретным оружием Ксхакоруаха, но не тем, которое он мог применить против своего брата, чтобы наверняка добиться победы. Оставалась только одна иная цель, и ею была сама Комморра. Амбиции Ксхакоруаха были больше, чем даже установление власти над расширяющимся субцарством Аэлиндрах. Он имел виды на весь город.

Глава 10 НАШЕСТВИЕ

Валоссиан Ситрак, словно призрак, проскользнул по растрескавшемуся коридору и спустился по лестнице, которая шатко кренилась, будто пьяная. Пыль и дым жалили его ноздри, вдалеке слышались глухие отзвуки ревущего огня и воплей, но здесь все было обманчиво тихим и спокойным. Ситрак на секунду остановился, присел на корточки, осторожно держа свой иссушающий клинок за спиной, и наклонился, чтобы более тщательно осмотреть ступени. Тысячи пленных духов, что обитали в его доспехах, двигались и шептались на задворках его разума, умоляя, угрожая, советуя и проклиная. Элфор Хелманрисс, тень человеческого псайкера-примарис, которого Ситрак выследил восемьсот лет назад, чуял недавние шаги нынешней добычи Ситрака, все еще отдающиеся в эфире. Инквизитор Илем Харпоров, другой человек, пойманный не так давно, не мог не заметить, что здесь были еще три следа, и один из идущих был отягощен сильнее, чем остальные. Ви'ссандорж Аз, макелианский скиталец, который когда-то был легендой своего народа, все еще чувствовал легкий привкус крови, пота и металла, оставшийся в воздухе. Ситрак был на верном пути.

Архонт спустился по растресканным ступеням, образующим плавную спираль, закрученную по часовой стрелке. Он был по-прежнему зол, и его досада грозила опасностью. Арлекин настолько затянул его пребывание с Вектом, что он едва не пропустил самые непосредственные и кровавые этапы сражения. Он уже очень, очень долго не принимал участия во внутригородских конфликтах подобного масштаба и не хотел упустить этот момент, не добыв себе что-нибудь на память о нем. Теперь, когда бои вокруг Алзос'Кверион-Ва начали утихать, он довольно-таки безнадежно разыскивал достаточно ценный трофей, чтобы по-настоящему отметить эти события.

Лестница закончилась, за ней открылся коридор с низким сводчатым потолком. Ситрак осторожно вошел в него и услышал, как впереди раздался скрежет поворачивающегося замкового механизма, а еще — тихие, спешные перешептывания нескольких голосов. Он слегка ускорил шаг и начал красться вперед, держа наготове поднятый иссушающий клинок. Невидимые двери утонули в стенах, внутрь коридора пролился свет, и перед Ситраком предстал похожий на осу корпус небесной колесницы «Яд». Рядом с ним суетились три фигуры, готовя транспорт к отлету. Они были сплошь покрыты пластинчатой броней, которая казалась мягкой и лоснилась красным оттенком сырого мяса. Фигура в центре, выделявшаяся высоким заостренным шлемом и плащом из бледной кожи, устанавливала на заднюю пассажирскую площадку «Яда» угловатый ларец. Ситрак вышел вперед, чтобы все трое могли его видеть, и проговорил:

— Архонт Вхигис, твое путешествие подошло к концу.

Архонт Содранной Маски зашипел и отпрыгнул от «Яда», как будто обжегся. Его вернорожденные братья вынули оружие и немедля помчались на Ситрака. Для них он был лишь одиноким противником, а они были закалены в боях и с рождения тренировались всем смертоносным навыкам комморритского искусства войны. Смерть этого единственного врага позволит всем троим сбежать из гибельной ловушки Алзос'Кверион-Ва и, возможно, начать новую жизнь где-нибудь на нижних уровнях. Так они думали, пока бежали на Ситрака с оружием наготове, не сознавая, что противостоит им на самом деле.

Ситрак выпустил толику энергии из пленных духов в своих доспехах, чтобы она влилась в его тело. Его восприятие изменилось: бегущие вернорожденные как будто сбавили скорость и начали медленно плыть навстречу, перед ними и позади них появилась вереница из множества размытых картин, отображающих их прошлое и будущее местоположение. Первый вернорожденный начинал ложный выпад, чтобы заставить Ситрака открыться кнуту-агонизатору, которым был вооружен второй. Архонт Вхигис позади них нацеливал бласт-пистолет. Ситрак почувствовал, что он бы выстрелил вне зависимости от риска задеть своих братьев: Вхигис рассчитывал, что удачное попадание из компактного оружия темного света завершит схватку еще до ее начала. Архонт Содранной Маски, вероятно, был достаточно проницателен, чтобы понять, что сухопарый воин в причудливых доспехах, который отыскал их, — не простой кабалит.

Ситрак просто проигнорировал клинок, которым замахнулся первый противник. Вместо этого он обогнул несущуюся навстречу фигуру и рубанул того, что бежал сзади, вооруженный агонизатором. Иссушающий клинок рассек запястье кнутобойца, как раз когда тот замахивался своим длинным шипастым кабелем, и жестокое оружие отлетело в сторону, извиваясь, как раненая змея. К несчастью, оппонент Ситрака не оценил его изящный прием, потому что иссушающий клинок выполнил свое первостепенное предназначение и в мгновение ока вытянул всю влагу из тела вернорожденного. Съежившаяся телесная оболочка распалась в пыль, и опустевшие доспехи цвета сырого мяса рухнули наземь.

Ситрак припал к земле за миг до того, как бласт-пистолет Вхигиса выплюнул обжигающий сетчатку луч темного света, пронзивший то место, где он стоял долей секунды ранее. Первый вернорожденный, тот, что пытался отвлечь его ложным ударом, попал под заряд, угодивший прямо между лопаток. Грудь воина испарилась во вспышке жара и света, и его труп упал рядом с пустыми доспехами собрата. Ситрак поднялся и устремил мрачный взгляд на архонта Вхигиса. Как и подобало тому, кто носил титул архонта Содранной Маски, Вхигис носил кожу своего предшественника, растянутую поперек забрала его заостренного шлема. Глаза, виднеющиеся через отверстия в коже, излучали страх и ярость в равной степени.

— Ты позоришь себя. Сразись со мной по-настоящему, и, может быть, еще отвоюешь свою жизнь, — сказал Ситрак.

— Так я и поверил Валоссиану Ситраку! — выплюнул в ответ Вхигис. — Я знаю, кто ты такой — ты пес Векта! Зачем ты пришел за мной?

— Твой кабал оказал открытое неповиновение верховному властелину и теперь должен поплатиться за это… — ответил Ситрак, поводя в стороны иссушающим клинком. Рассекая воздух, лезвие оставляло за собой дымные следы. — …как и ты. Твоя душа завещана мне.

— Пошел ты в преисподнюю! Где был Вект, когда демоны поползли вверх из нижнего города? Где он был, когда все обратилось против нас? Будь он проклят, и ты с ним заодно!

Колдовское зрение духов показало, как архонт Вхигис снова нацеливает пистолет, еще до того, как он закончил говорить. Ситрак отклонился в сторону, и заряд прошел на волосок от его тела. Он впустил в себя еще больше пленной энергии доспехов, слыша в своем сознании вопли и рев тысячи духов, понукаемых уколами боли. Движения Вхигиса стали еще медленней, и Ситрак преодолел разделяющее их расстояние семью сверхъестественно широкими шагами. Уворачиваясь и изгибаясь то влево, то вправо, он ушел от еще двух выстрелов бласт-пистолета, а затем оказался на расстоянии руки и вырвал оружие из хватки архонта. Ситрак презрительно отшвырнул пистолет в сторону и на миг замедлился.

— Сражайся со мной или умри на месте, — прорычал Ситрак. — Ты не архонт Комморры, если бежишь, когда гибнут твои кабалиты. Сражайся и верни себе хотя бы крупицу чести.

Вхигис наконец увидел неизбежность погибели, стоящей перед ним, и с воплем муки выхватил свой собственный меч. Ситрак начал обмениваться ударами с архонтом, испытывая его храбрость, и позволил воющим духам утихомириться, чтобы сражаться умением против умения. Вскоре стало ясно, что по комморритским стандартам Вхигис был превосходным мечником, смертоносным врагом для раба и достойным соперником для любого вернорожденного. Для Валоссиана Ситрака, даже без усиления, он был не более чем не оправдывающим надежд ребенком. Ситрак вскоре устал от неравной схватки и снова наполнил себя мощью, чтобы нанести удар, от которого стремительный меч Вхигиса разлетелся на дрожащие фрагменты.

К чести Вхигиса, он не сдался. Архонт швырнул отбитую рукоять в лицо Ситраку и бросился за лежащим на полу бласт-пистолетом со скоростью жалящей змеи. Но этот маневр был бесполезен против настолько опытного противника, как Ситрак, и они оба это знали. Ситрак дал ему положить руку на рифленую рукоять оружия, а затем вонзил иссушающий клинок в его незащищенную спину. Острие насквозь пробило торс архонта с такой силой, что погрузилось в каменный пол под ним. Пригвожденный, словно гротескное насекомое, Вхигис корчился еще несколько секунд, пока его тело не обратилось в прах.

Ситрак поднес к хрупким останкам руку в латной перчатке и разжал пальцы. Этот жест открыл выкачиватель душ, встроенный в ладонь перчатки — круг холодного голубого света. Излучая призрачное сияние, ловушка духов создала эфирный вихрь над иссушенным трупом Вхигиса. Душа архонта, уже кричавшая в ужасе перед смыкающимися над ней неописуемыми когтями Той, что Жаждет, была подхвачена и затянута в вычурные доспехи Ситрака, где ей предстояло жить в плену ради его удовольствия. Архонт Вхигис из Содранной Маски присоединился к бесчисленным иным душам, к целой коллекции призраков, заточенных во множестве мягко светящихся камней духа, которые гирляндами украшали доспехи Ситрака. Архонт стал даже меньше, чем беспомощным узником — запасом энергии или, возможно, источником тайного знания, но, что было важнее всего для Ситрака, Вхигис был сувениром, напоминающим о том дне, когда он заставил пасть шпили Алзос'Кверион-Ва.

Ситрак отряхнулся и выдернул иссушающий клинок из пола и наполненных прахом доспехов Вхигиса. Большого удовлетворения бой ему не принес, но он мог довольствоваться призраком Вхигиса и воспоминаниями. В громадных и наполненных страданиями просторах Комморры, борющейся за выживание в Разобщении, он найдет еще многих, в этом Ситрак не сомневался.

Он остановился, чтобы посмотреть на «Яд», на котором Вхигис собирался пуститься в бегство. Его внимание привлек ларец, который поставил туда архонт Содранной Маски — что за сокровище было у Вхигиса, к чему он был настолько привязан, что волок эту тяжелую штуковину до самого низа, когда знал о возможности преследования? Ситрак мог бы выжать ответ напрямую из души Вхигиса, если бы ему хотелось, но решил выяснить это сам.

Уродливый угловатый ларец выглядел старым и потертым, его покрывали глубокие царапины и корка того, что могло быть лишь высохшей кровью. Ситрак откинул крышку и увидел внутри десятки плоских слежавшихся лиц. Они, несомненно, принадлежали всем прежним архонтам Содранной Маски, и каждое из них было любовно снято и сохранено очередным преемником. Должно быть, эта традиция кабала насчитывала сотни лет. Ситрак пожал плечами. Очевидно, у Вхигиса тоже была коллекция драгоценных сувениров.

Ситрак вздохнул и пошел по коридору, где за парой ныне открытых потайных дверей находился выход во внешний мир. Когда он вышел под тусклый свет Илмей, горящих в вышине, крики и зловоние пожаров стали еще сильнее. Подножие этого шпиля отвесно уходило вниз, к Когтю Ашкери и причальному кольцу. Перед ним распростерлось множество глубоких долин между нижними шпилями, что опускались, будто ступени, к широкому и плоскому суставу на Когте Ашкери, на котором располагалась крепость Белого Пламени.

С такого расстояния ее шпиль выглядел как костяная игла и выделялся тем, что стоял одиноко, посреди почернелой пустоши с руинами других сооружений. Ситрак остановился и на миг прислушался к многочисленным голосам, выпрашивающим его внимания — на сей раз это были голоса не духов, но его никчемных подчиненных, жаждущих услышать приказы, указания, похвалы, признание и что бы то ни было еще.

Первые эскадрильи реактивных истребителей уже рыскали в воздухе над крепостью Белого Пламени — Ситрак мог их видеть с того места, где стоял. Тот факт, что они держались настолько высоко, означал, что они встретили сопротивление со стороны самой крепости, и этот факт подтверждался бесконечным бормотанием невидимых голосов в его ушах. Он поднял взгляд и увидел первые темные стреловидные силуэты «Рейдеров» Черного Сердца, которые вылетели с Алзос'Кверион-Ва и промчались прямо над ним. Через несколько мгновений свет Илмей затмили острые грани летучей крепости Векта, которая величаво проплыла над головой Ситрака.

Он снова вздохнул и начал раздавать приказы: разделить «Рейдеры», чтобы начать проверять глубокие долины впереди на наличие засад, пригрозить герольдам-бичевателям богомерзкими пытками, если они сей же миг не приблизятся к крепости Белого Пламени и потребуют у архонта Иллитиана однозначной клятвы верности. Мимолетное развлечение, которое предоставила охота на архонта Вхигиса, завершилось. Пора было возвращаться к куда более рутинной работе и сокрушить Комморру шпиль за шпилем, если это потребуется.

В нескольких километрах под высоким насестом Ситрака находился ничем не выдающийся сибарит Черного Сердца по имени Ваэллиент и никак не переставал ухмыляться. Всю свою жизнь он мечтал о подобном дне, о дне, когда он мог бы отправиться в город и делать все, что ему бы ни захотелось: убивать, кого заблагорассудится, красть, что понравится, разрушать, что угодно. Остальные члены его клики чувствовали то же самое, и он видел это в их диких глазах и застывших улыбках. Разобщение было самым лучшим событием из всех, что когда-либо происходили в Комморре.

Ветер хлестал лицо Ваэллиента, пока их «Рейдер» мчался по крутобокому ущелью между шпилями, резко изгибая курс, чтобы не отрываться от разодранной стены одного из них.

Они искали выживших. Сзади и сверху воздух рассекали еще десятки других «Рейдеров», чьи открытые палубы были набиты воинами в черной броне, жадно высматривающими новые жертвы. Ваэллиент окрикнул рулевого, и «Рейдер» скользнул в сторону, пройдя под мостом из серебристых балок, выгнутых какой-то немыслимой силой.

Как только он вылетел из-под моста, по его носовой броне забарабанил дождь сверхскоростных осколков. Внизу, на выступающей из стены террасе, виднелись крошечные фигурки, которые стремглав бросились в укрытия, когда на них пала тень «Рейдера». Ваэллиент рывком развернул переднюю пушку и прошил обжигающей линией две из убегающих фигур, прежде чем те успели скрыться. Он видел, что это беглые рабы — разномастная группа приземистых и долговязых фигур, вооруженная столь же разномастным захваченным оружием. Клика воинов Ваэллиента с хирургической точностью прикончила часть бегущих из своих осколочных винтовок. Ответный огонь с террасы настолько смехотворно мазал, что Ваэллиент приказал рулевому опустить «Рейдер», чтобы он мог спрыгнуть и расправиться с горсткой оставшихся рабов в ближнем бою.

Когда его металлические сабатоны впечатались в террасу, Ваэллиент на миг испытал пьянящее возбуждение, когда осознал, что рабов больше, чем он думал — гораздо больше. Плотная толпа грязных, вооруженных дубинами существ рванулась к нему из заваленного обломками прохода, где они прятались, и Ваэллиент снова ухмыльнулся непродуманности этой засады. Несомненно, они надеялись подманить его к себе и завладеть более пригодным оружием, может быть, даже захватить «Рейдер». Вместо этого в их убогую ловушку угодила гораздо более крупная и опасная добыча.

Рабы сражались с силой, порожденной отчаяньем, но, кроме нее, мало что было на их стороне. Первого, кто подбежал к Ваэллиенту, он насадил на штык своей винтовки. Оставив оружие в кишках жалкой твари, он выхватил нож и, прыгнув вперед, ударил еще одного раба в шею. Повсюду раздавались вопли — остальные воины быстро разделывались с намеченными жертвами. Рабы нелепо размахивали руками, пытаясь защититься, и выглядели почти комично. Они были в очевидно безнадежном положении, но знали, что милосердия от кабалитов ждать не стоит, поэтому бились насмерть — или, по крайней мере, пытались. Ваэллиент сохранил пару рабов в полуживом состоянии, чтобы подвесить их на цепях «Рейдера» на замену двум недавно скончавшимся трофеям одной из предыдущих стычек.

Приказ поступил от самого верховного властелина — подчинить город — и это они и собирались сделать. Отряд Ваэллиента пронесся через Гору Скорби с тысячами других подразделений кабала Черного Сердца, и все они мчались наперегонки, чтобы первыми дорваться до убийства. Они прошлись по верхним шпилям, как пламя возмездия, убивая все, что стояло у них на пути. Им легко было определить повстанцев: это были те, кто пытался сопротивляться или сбежать. Теперь войска Черного Сердца подступали к похожим на лабиринты окраинам старого города — трущобам, фермам плоти, фабрикам и мастерским, из которых состояло бьющееся сердце Комморры, сокрытое под вершинами сияющих шпилей.

Длинные вереницы «Рейдеров» Черного Сердца начали разделяться и нырять в темные проулки, расходясь веерами по сторонам. Здесь разрушения были нагляднее, чем наверху, в Горе Скорби. Глубокие, как каньоны, промежутки меж боками шпилей были завалены рухнувшими плитами. Улицы и переходы провалились друг на друга, образовав запутанный многоярусный лабиринт. Беспорядочно торчащие балки, статуи и металлические конструкции, сброшенные с верхних уровней сотрясениями, завершали это хитросплетение. Ваэллиенту и его последователям в конце концов пришлось покинуть «Рейдер» и пробираться дальше в глубину пешком.

В километрах над ними большая часть сил Черного Сердца уже должна была смыкаться вокруг крепости Белого Пламени. Ходили слухи, что архонт Иллитиан совершил измену и собирается дать им отпор. Ваэллиент не печалился, что его назначили прочесывать глубины вместо участия в штурме. Как бы ни шло сражение за крепость Белого Пламени, там доминировали бы чудовищные высвобожденные энергии и титанические машины разрушения. Личные умения и отвага едва ли играли бы хоть какую-то роль в подобной среде, в то время как шансы на мгновенную аннигиляцию выглядели невероятно высокими. Ваэллиент чувствовал себя куда лучше, находясь внизу, на поле боя, где быстрый клинок и меткий выстрел все еще могли принести победу.

Они пробрались на более-менее сохранившийся бульвар, теперь накрытый неровной кровлей из рухнувших обломков, но не заблокированный полностью. Из разбитых труб с бульканьем вытекали зловонные сточные воды и собирались в черные зеркальные лужи в тех местах, где растрескалась мостовая. Местами виднелись немногочисленные тусклые огни, но за пределами освещенных мест царила абсолютная тьма. Ваэллиент и его воины продвигались вдоль улицы, когда он вдруг заметил огромный силуэт какого-то зверя, неподвижно стоящий в тенях. Он инстинктивно поднял винтовку, но в тот же миг шестое чувство подсказало ему, что то, на что он смотрит — неживое.

Ваэллиент осторожно приблизился и понял, что этот силуэт на самом деле был статуей, кропотливо сплетенной из труб и проволоки. Она изображала гигантское, похожее на антилопу существо со спиральными рогами, частично раздавленными упавшими обломками, так что теперь статуя выглядела так, как будто поддерживала покатый потолок. Чуть дальше виднелась другая статуя, припавший к земле хищник, готовый к прыжку. Рядом из-под кучи камней беспорядочно торчали конечности и часть рогатой головы, отмечая место, где раньше стояла его добыча. Теперь, когда он увидел, что это такое, Ваэллиент осознал, что они стоят среди целого зверинца застывших существ с иных миров. Наверняка до Разобщения ими был усеян весь бульвар.

Он ненадолго задался вопросом, кто сделал эти статуи — чистокровные комморриты или рабы. Сибарит решил, что звериный мотив означал, что рабы пытались воссоздать некие полузабытые элементы своего родного мира в жестокой и чуждой среде Комморры. Существование этих творений говорило о том, что какой-то мелкий архонт этой области снисходительно позволил своим рабам немного позаниматься творчеством. Скорее всего, это было расчетливое проявление жестокости — немного ослабить их узы, прежде чем снова затянуть их вдвое крепче. А может быть, неведомому архонту просто нравились эти штуки — в них была некая притягательная варварская роскошь.

Ваэллиент навострил уши, заслышав в отдалении топот бегущих ног. Он сделал резкий жест, и его клика попряталась в укрытия по обе стороны бульвара, держа оружие наготове. Ваэллиент остался стоять на виду и слушал, как приближаются бегущие шаги. Он услышал плеск, когда они промчались по луже, как кто-то споткнулся, а затем раздались характерные, похожие на щелчок кнута звуки огня из осколочного пистолета. Неожиданно показались три ведьмы, которые бежали с клинками и пистолетами в руках. Они то и дело бросали испуганные взгляды назад, в том направлении, откуда появились. Возглавляющая их ведьма вдруг увидела Ваэллиента и закричала.

— Нет! — только и успела воскликнуть она, прежде чем сибарит застрелил ее, попав в рот. Сверхскоростной осколок частично обезглавил ее, отчего под затылком как будто открылся отвратительный зев. Остальные воины открыли огонь долей секунды спустя и сразили двух оставшихся ведьм на месте. Они мчались так быстро, что их безжизненные тела проскользили еще несколько шагов по мощеному тротуару после того, как осколки сбили их с ног.

— Хех, — рассеянно выразил свое мнение Ваэллиент, опустив ствол винтовки. Он ожидал, что ведьмы бросятся прямо на него с ножами наголо, чтобы пустить ему кровь. Напротив, они, казалось, едва ли не почувствовали облегчение, увидев кого-то другого в стигийской тьме бульвара. Даже для ведьм это было странное поведение. Он быстро закинул винтовку обратно на плечо и снова осмотрел поверженные тела. Что-то с ними было не так, но было слишком темно, чтобы увидеть, что именно.

Он приближался к ним, чтобы лучше разглядеть их, когда его внимание привлек новый звук. Это было нечто похожее на шелест, долгий, всасывающий звук, словно глубокий вдох, который исходил из дальнего конца бульвара. Звук был слабый, но казался громким, как будто исходил из многих мест одновременно. Ваэллиент моментально выхватил винтовку и нацелил ее в ту сторону. Он услышал за спиной приглушенный лязг — его клика тоже направила оружие в смоляную темноту. Спереди донесся поток зловония, столь мерзостного, что у Ваэллиента заслезились глаза.

Он ощутил легчайший прилив паники, когда осознал, что, несмотря на его сверхъестественно прекрасное ночное зрение, вокруг становилось все темнее, причем прямо на глазах. Детали, которые он мог разобрать прежде — каменные обломки, статуи из проволоки, темные лужи — становились размытыми и неразличимыми, как будто поднимался туман, но никакого тумана не было. Тени как будто шли рябью и густели у него на глазах. Снова послышался этот звук, вибрирующее шипение воздуха, втягиваемого сотнями подрагивающих обонятельных отверстий.

Раздался быстрый скребущий цокот когтей по камню, и тьма ожила, породив сотни тощих иглозубых силуэтов ур-гулей, которые мчались навстречу им. Сибарит вскрикнул и рефлекторно застрелил первого же, что попал в прицел, но позади него бежала еще дюжина. Ваэллиент и его кабалиты Черного Сердца все еще отчаянно отстреливались от темной массы монстров-троглодитов, когда та нахлынула на них неудержимой волной.

Глава 11 ЧЕРНОЕ СХОЖДЕНИЕ

Харбир постепенно привыкал к телу, унаследованному от Беллатониса. Оно, впрочем, по-прежнему не особо ему нравилось. Никак не пропадало чувство, что оно представляет собой нескладное месиво не подходящих друг другу частей, сляпанных вместе, и напоминает марионетку в руках кукловода. Однако мало-помалу он смирился с этим. Некоторые странности этого тела были, определенно, по-своему полезны. К примеру, он никогда не чувствовал ни голода, ни усталости, и боль любого вида казалась лишь интересным, но ни в коей мере не раздражающим ощущением. Однако как бы Харбир не старался, он не мог заставить себя привыкнуть к наличию дополнительных глаз в своих лопатках, какими бы полезными они бы ни могли оказаться в будущем.

Они снова спускались. Для краткого разговора с Иллитианом Харбир вознесся к вершине крепости Белого Пламени, словно пробка, выскочившая из бутылки. Теперь же его подгоняли к основанию крепости, чтобы снова войти в фундаментальный слой, из которого он, следуя наставлениям Анжевер, вышел всего час назад. Четверо воинов Белого Пламени шли, сомкнувшись тесным ромбом вокруг Харбира, и едва не подталкивали его локтями. Они продвигались через сменяющие друг друга антигравитационные вертикальные туннели и казавшиеся бесконечными закрученные лестничные пролеты.

Ступени постепенно изменялись: ближе к вершине крепости они были беломраморными, широкими и величественными, а у подножия становились узкими, крутыми и убогими. Воины торопили Харбира, не давая глазеть по сторонам, но он явственно заметил, что крепость теперь еще более тщательно отделяют от внешнего мира, чем раньше. Повсюду куда-то спешили отряды солдат в доспехах и слышался шум запираемых затворов и смыкающихся ворот.

Подданные Иллитиана действительно готовились сразиться с Асдрубаэлем Вектом. Харбир вырос в такой части города, где подобное поведение становилось кульминацией бесчисленных анекдотов. Не было никого, кто выступил бы против тирана и выжил — так гласили легенды Нижней Комморры. Здесь, в Горе Скорби, что была ближе к вершине пищевой пирамиды, на положение вещей, очевидно, смотрели несколько иначе.

В воздухе витало некое… возбуждение, как будто воины готовились к дню, который давным-давно предвкушали. Что ни говори, а кабал Иллитиана поддерживал своего архонта твердо, как скала. От этого Харбир ненадолго задумался об Иллитиане и его безжалостных амбициях. Может быть, архонт Белого Пламени действительно был продуктом своей среды; возможно, именно она сделала его настолько безумным и алчным до власти, что он решил вступить в поединок умов с верховным властелином.

+Ниос Иллитиан взобрался на вершину своего дома по телам убитых братьев и сестер. Ничего ему не навязывали — это он сам делал все возможное, чтобы добиться могущества.+

Сухой шепот Анжевер снова проник в его разум. Он звучал педантично и сердито. Она до сих пор не простила Харбира за то, что тот нарушил ее дурацкий сценарий и непреднамеренно пригласил Иллитиана спуститься вместе с ними в лабиринт Черного Схождения. Теперь, вместо того, чтобы иметь власть над событиями, они могли лишь плыть в их потоке — каковой воплощали собой четверо воинов Белого Пламени, столь решительно ведущие его в нутро крепости.

+Ты вообще хоть что-нибудь знаешь о Черном Схождении? Не беспокойся, по твоей пустой памяти я и так вижу, что нет. Разумеется, ты едва ли что-то знаешь о гемункулах и их ковенах в целом, не так ли, дитя? Я порой забываю, какой ты на самом деле юный и бедный.+

Харбир вздохнул про себя. Он уже, к своему разочарованию, обнаружил, что не мог заблокировать голос Анжевер или хотя бы отвечать ей посредством собственных мыслей. Возможно было говорить с ней вслух, но он не мог этого делать, пока находился под надзором воинов Иллитиана. Его постоянно изводило незримое привидение, которое получало удовольствие от поиска недостатков во всем, что он делал. И, что самое неприятное, он не мог просто бросить ее и покончить с этим. Анжевер воплощала единственную оставшуюся у него слабую надежду на возвращение старого тела и месть Беллатонису, какой бы малоубедительной она ни была. Он не хотел и думать о том, что может на всю оставшуюся жизнь застрять в разномастной сброшенной шкуре Беллатониса. Харбир осознал, что его фантазии о возмездии начинают расширяться и теперь включают в себя вдобавок Иллитиана и Анжевер. Он изо всех сил попытался скрыть от колдуньи эту конкретную мысль.

Они добрались до конца ступенек и вышли в пространство, пронизанное кривыми коридорами с сырыми стенами, сочащимися потеками влаги. Анжевер продолжала шептать, пока они двигались по коридорам, и против воли вбивала знание в его голову.

+Гемункулы существовали в Комморре еще до Падения. Можно сказать, что город породил их, и что гемункулы, в своем роде, сделали вклад в уничтожение эльдарской расы, но у этого преступления и так слишком много подозреваемых. Незадолго до Падения эльдары стали разрозненным народом. Они разделились, потому что осознали, что их могущество практически бесконечно. Их культура и технология достигли пика, столь высокого, что они уподобились богам. Одной своей волей они могли созидать или разрушать. Осознание этой силы привело к великому расколу, ибо одни приняли ее, в то время как других она отталкивала.+

Воины и ведомый ими Харбир спустились по лестнице в недавно осушенную цистерну. К стенам и полу этого ничем не украшенного, пустого кубического пространства льнула зеленая слизь. У подножия лестницы эти четверо остановились и просто стояли, выжидая, фактически заточив Харбира между собой. У того возникло неприятное, тошнотворное чувство, что они вели его всю дорогу просто для того, чтобы казнить в каком-нибудь тихом и отдаленном месте.

Раздался треск, и круглый участок пола начал уходить вниз, разделяясь на аккуратные сегменты, так что получилась спиральная лестница. Из отверстия просочился тусклый желтый свет и бормотание голосов, которые быстро умолкли. Харбир и его охранники спустились в грубо высеченную в скале комнату, уже наполненную десятками воинов, каждый из которых носил символ Черного Сердца. От этого зрелища Харбира до костей пробрало холодом — члены принадлежащего Векту кабала были здесь, в самом сердце крепости! Но потом он улыбнулся собственной глупости. Да, это была хитрость, но не та, о которой он сначала подумал.

+Да, они — последователи Иллитиана. Они носят знак Векта в надежде, что смогут обманом пробраться мимо передвигающихся вокруг патрулей Черного Сердца. Не обращай на них внимания и слушай меня. То, что я хочу тебе сказать, очень важно и повлияет на твои шансы выжить при встрече с Черным Схождением.+

Большую часть одной из стен помещения занимала круглая дверь, похожая на люк, в других трех виднелись узкие проходы. Оживление, вызванное прибытием Харбира, вскоре утихло, спиральная лестница беззвучно поднялась вверх и снова слилась с потолком. Воины в комнате были облачены в доспехи и вооружены до зубов. Харбир отметил, что преобладало необычное, более тяжелое переносное вооружение. Судя по всему, они особенно предпочитали тупоносые моноволоконные шредеры и бластеры, стреляющие темным светом.

+По большей части этот раскол до Падения был сосредоточен вокруг концепции Формы. Консерваторы рассматривали свою форму как нечто неприкосновенное, как величайшее достижение эволюционных сил, восходящих к самому зарождению вселенной. Радикалы же верили, что форма, принимаемая душой, не предопределена, но создана космической случайностью. Они не видели вреда в том, чтобы менять свою форму, как угодно, когда получили доступ к технологии, позволяющей это делать. Наиболее экстремальные из них переселяли себя в животных, корабли, структуры или даже целые субцарства.+

Воины ожидали призыва к действию, и им явно не терпелось приступить к делу. Однако, в первейшую очередь, они были дисциплинированными солдатами, и это, как по опыту знал Харбир, означало, что им привычно ожидание. Он стоял в стороне, пока они занимали себя тем, что бесконечно проверяли и перепроверяли свое снаряжение. Тем временем скрипучий голос Анжевер, не прерываясь, занудствовал внутри его черепа.

+Куда больше было тех, кто занимался более ограниченными физическими модификациями. Улучшенные гены, ускоренные рефлексы, усиленные чувства, регенерирующие клетки и все в этом роде — все большее и большее «усовершенствование» эволюционного процесса. Вот здесь в игру и вошли те, кого мы теперь называем гемункулами. Они начинались как некое разрозненное сообщество хирургов и ученых, которые стали первопроходцами в наиболее экстремальных сферах. По разнообразным причинам — в основном касающимся этики и законов — многие из них решили поселиться в портовом городе Комморра и других субцарствах Паутины.+

Всего несколько дней назад Харбиру было бы глубоко наплевать на какой-то старый, поросший пылью спор о том, где должны жить души. Такие вещи тогда ни о чем ему не говорили, но теперь эта тема стала для него глубоко личной. Он немного оживился, когда Анжевер начала извилистым путем подходить к чему-то вроде смысла.

+Те, кому предстояло стать первыми гемункулами, произвели многие из поистине радикальных экспериментов своей эпохи. Они создавали искусственные расы и адаптировали уже существующие под свои цели. Наиболее стабильной модификацией оказались бичеватели, и любой мог пройти подобное преображение, если хотел воспарить на собственных крыльях. Вполне возможно, что в то время на свет появились еще менее приятные создания — например, мандрагоры или многообразные безумные твари, которые сейчас находятся исключительно в ведении укротителей. Моделирование тел, реконструкция, евгеника — эти протогемункулы стремились превзойти друг друга, занимаясь абсолютно аморальной наукой, в то время как вся остальная эльдарская раса погружалась в анархию… о, приближается Иллитиан. Мы продолжим твое образование чуть позже.+

В этот миг люкообразная дверь начала откатываться в сторону, и все воины как один повернулись к ней лицом. Внутрь вошел архонт Иллитиан, окруженный телохранителями-инкубами. Выглядел он великолепно: облаченный в отполированные изысканные доспехи, при всем оружии и готовый к битве. Собравшиеся в комнате воины не сделали никакого явственного знака приветствия, не отсалютовали и ничего не выкрикнули, но сквозь них всех, словно разряд электричества, пробежала осязаемая перемена. В присутствии архонта расправлялись плечи, гордо поднимались подбородки. Пока воины ждали, атмосфера в помещении была напряженной, теперь она поистине искрилась от предвкушения. Иллитиан осмотрел их с лицом, сияющим от гордости. Один из воинов преклонил пред ним колени и пробормотал краткий отчет.

— Хорошо, хорошо, — проговорил в ответ Иллитиан. — Со второй группой тоже все улажено… Значит, все готово.

Архонт Белого Пламени бросил резкий взгляд на Харбира, прежде чем обратиться к своим воинам.

— Для нас уже подготовлена сцена. Выдвигайтесь по одному отделению и, во имя Лилиту, соблюдайте правильные интервалы. Я буду идти прямо за вами — вместе с Беллатонисом — пока мы не доберемся до шлюзов в третьем слое. Там мы объединим наши силы. Теперь вперед.

Иллитиан зашагал к тому месту, где стоял Харбир, в то время как первое отделение воинов покинуло помещение через один из туннелей.

— Мой дорогой Беллатонис, ты выглядишь ужасно, — Иллитиан улыбался, но его глаза ярко и холодно горели. — Как будто ты идешь на собственную казнь. Тебе следовало бы демонстрировать большую уверенность, хотя бы ради моих солдат.

— Я абсолютно уверен в вашей подготовке, архонт Иллитиан, — быстро ответил Харбир. — Она выглядит очень… впечатляющей.

Иллитиан выглядел слегка разочарованным.

— Я бы предпочел, чтобы ты назвал ее «тщательной». Впрочем, как я предполагаю, ты совершенно ничего не знаешь, какое маленькое чудо я совершил, одновременно предвосхитив эту необходимость и сделав все нужное в до смешного краткие сроки.

— Необходимость? — эхом повторил Харбир.

— Что понадобится покинуть крепость незаметно для лакеев Векта.

— А…

+Спроси Иллитиана, что он знает о лабиринте Черного Схождения.+

— Много ли вы знаете о лабиринте Черного Схождения? — спросил Харбир у архонта, надеясь, что его голос прозвучал как тон обыденного разговора.

Иллитиан как-то странно на него посмотрел, а потом опять улыбнулся.

— Я слышал обычные истории, окутывающие этот лабиринт: бесчисленные дьявольские ловушки, ужасная судьба тех, кто в него проник. И ты, и Сийин, мой предыдущий гемункул, постоянно держали рот на замке касательно этой темы и вообще всего ковена Черного Схождения в целом.

Архонт развел руками в пренебрежительном жесте и продолжил:

— Считается, что в большинстве случаев лучше не трогать гемункульские ковены и дать им заниматься своими делами. Поэтому, разумеется, я никогда не спускался сюда лично. Вот тут-то, конечно, ты нам и понадобишься как эксперт.

— Конечно, — снова повторил Харбир, чувствуя сухость во рту.

Они некоторое время спускались через недавно осушенные туннели, после чего по широкому ответвлению вышли на более сухую землю. Твердый, похожий на камень фундаментальный слой, расположенный под шпилями — на самом деле он, скорее, состоял из множества слоев — представлял собой плотные соты из служебных туннелей, коридоров, трубопроводов для отходов и потайных путей. Он уже давно использовался для транспортировки живой силы и собственности, чтобы избежать опасностей, связанных с путешествиями по улицам и воздуху. Кроме того, в некоторых местах сквозь фундаменты шпилей проходили целые подземные реки, предоставляя им либо полезный дополнительный вход, либо крупную дыру в безопасности, в зависимости от перспективы.

Каждый кабал хранил собственные тайные карты фундаментального слоя, и каждый кабал время от времени то блокировал, то открывал другие маршруты сквозь него. Некоторые части Нижней Комморры плавно переходили в этот слой, превращаясь в цепочки пещер, рудники или шахты. Еще глубже находились ямы гемункулов, которые висели, словно ульи, на подбрюшье Комморры. В фундаментальном слое скрывались всевозможные опасные и дикие существа, беглые рабы, сумасшедшие комморриты и другие безымянные чудовища, но никто из них не был настолько ужасающ, как сами гемункулы. Анжевер настойчиво продолжала поучать Харбира, пока они шли, и ее призрачный голос никак не покидал задворки его разума.

+После Падения выжившие еще-не-совсем-гемункулы осознали, что стоят на метафорическом лезвии ножа. Своими способностями они могли обмануть смерть, возраст, боль и болезни — буквально и во всех отношениях. Они могли бы править Комморрой и остальными субцарствами исключительно благодаря обещанию вечной жизни для всех, кто им верен. Однако, будущие гемункулы были достаточно мудры, чтобы понимать, что у них нет ни желания, ни умения возглавлять плебеев. Их заботили лишь дальнейшие занятия своим искусством, но они так же знали, что если они будут делать это поодиночке, то их поработят и заставят трудиться для остальных.

Так сформировались ковены гемункулов. Схоже мыслящие личности собирались в группы, чтобы организовать свои усилия. Ковены заключали договоры с теми, кто находился у власти — первоначально, благородными домами, а позже, когда Вект устроил переворот, кабалами. Черное Схождение — один из наиболее могущественных гемункульских ковенов в Комморре, и является таковым дольше, чем можно упомнить. Они к тому же — и, скорее всего, не случайно — один из более… дисциплинированных ковенов в том, что касается их практик.

В иерархии Черного Схождения по меньшей мере тридцать три строго разграниченных уровня, «степени схождения», как они их называют. Отдельные члены ковена подчиняются тем, кто стоит выше — в этом случае, скорее, ниже — в организации. Члены ковена скрывают свою подлинную личность от обладателей менее значимого статуса, и их называют лишь по рангу.

Ты думаешь, откуда я могу все это знать. Что ж, это не так уж сложно, когда тебе выпало несчастье так долго находиться рядом с настоящим Беллатонисом, как мне. Проблема в том, что реальный Беллатонис не слишком далеко продвинулся по иерархии Черного Схождения, прежде чем решить отправиться в самостоятельное плавание. Проблемой же это является из-за лабиринта.

Лабиринт Черного Схождения — не просто лабиринт, чтобы отвадить чужаков, но к тому же и способ разграничения членов ковена. Каждого из них обучают лишь определенному количеству путей сквозь лабиринт в соответствии с рангом. Чем важнее его положение, тем больше маршрутов он знает.

Сам лабиринт не привязан к определенному месту. Его основные части имеют форму вложенных друг в друга взаимосвязанных цилиндров. Они медленно вращаются, так что коридоры и проходы внутри них стыкуются в разное время в разных местах. Маршруты, которые выучивают члены Черного Схождения, когда продвигаются по рангу, рассчитаны так же тщательно, как шаги в танце, чтобы они могли пройти сквозь один цилиндр за определенное время и успеть попасть в другой. Одной ошибки достаточно, чтобы член ковена попал в одну из этих дьявольских смертоносных ловушек, о которых слыхал даже Иллитиан.

Беллатонис знал лишь часть ловушек лабиринта, но это все равно длинный список. Потоки молекулярной кислоты, реагирующие на движение рои, моноволоконные паутины — как зафиксированные прядильные механизмы, так и свободно парящие сети — участки, обстреливаемые темным светом, гравитационные аномалии, осколочные орудия, обезвоживатели контактного действия, нервно-паралитические газы. Я могу предоставить только один повод для надежды: ни одна из ловушек не сможет полностью остановить наше продвижение — всегда есть обходной маршрут, если ты знаешь, как правильно идти. Беллатонис однажды умудрился прокрасться в покои высокопоставленного члена ковена, заразив того бактериями, которые оставляли видимый ему след. По этому следу он и прошел через лабиринт. К несчастью для тебя, это было довольно давно, и этот трюк во второй раз не сработает.+

Дважды они проходили мимо лежащих в туннелях тел — недавних жертв авангарда Белого Пламени. Первые представляли собой крупную группу полунагих кабалитов, носивших незнакомые Харбиру знаки, хотя Иллитиан явно был с ними знаком. Архонт удовлетворенно кивнул и пошел дальше без дальнейших комментариев. Вторая группа тел была еще больше. Они все носили символику Черного Сердца, и Харбир сразу понял, что в этом случае потери понесли обе стороны. Некоторые из павших были воинами Иллитиана, которые погибли в жестоком ближнем бою с подданными Векта. Иллитиан помрачнел от этого зрелища.

— Будь оно все проклято, — пробормотал архонт, — я уж думал, мы пройдем чисто. И все-таки, когда слух об этой уловке дойдет до кабалитов Черного Сердца, им придется призадуматься. Пусть косятся друг на друга, а мы тем временем проскользнем мимо них. Мы уже почти добрались до водостоков.

Харбир кивнул, надеясь, что у него получилось изобразить мудрый вид. Он решил попытаться польстить Иллитиану в надежде, что это на какое-то время его займет.

— Вы, похоже, весьма много знаете о фундаментальном слое, архонт Иллитиан, — рискнул Харбир. — Впечатляющее достижение, если позволите так выразиться.

Иллитиан ответил пренебрежительно:

— Любой архонт, который стоит своего титула, знает, что ничто не входит в его владения и не покидает их без того, чтоб об этом проведали шпионы Векта. Мне стало ясно… ну, скажем так, это произошло очень давно… что мне понадобится способ передвигаться незамеченным. Тогда я решил, что обязан узнать о фундаментальном слое столько, сколько смогу.

Харбир знал подлинное значение того, что крылось за простым заявлением Иллитиана: бригады отчаянных агентов, схлестнувшиеся друг с другом в темноте, кража секретных карт, похищения и пытки, чтобы выведать информацию. Жажда знаний, испытываемая Иллитианом, должна была неминуемо породить тысячи отдельных омутов боли и ужаса. И каждый из них выдавал ему крошечный самородок информации, из которых постепенно вырисовывалась все более четкая общая картина.

Как Иллитиан и пообещал, они вскоре добрались до водостоков. Харбир знал, что они приближаются, по дрожи пола под ногами и отдаленному грохоту, который постепенно перерос в оглушительный рев. Они вышли в галерею, с левой стороны которой простиралось пустое, наполненное эхом пространство, а высокая стена справа была пронизана сотнями арок. Сквозь эти арки проходили глубокие каналы, что пересекали галерею и, доходя до противоположного края, под крутым углом уходили вниз. Через каналы были переброшены шаткие мостки из обветшавших металлических балок.

Большая часть каналов полнилась быстро текущими жидкостями, которые с громовым ревом преодолевали край галереи. Однако некоторые из них были либо совершенно сухими, либо несли столь медлительные потоки, что они сочились слабыми ручейками. В один из таких и спустились Иллитиан с Харбиром, где обнаружили основную массу замаскированных воинов и небольшую группу неприметно выглядящих агентов. Архонт пошел поговорить с ними, в то время как Харбир рискнул заглянуть за край.

Канал водостока уходил вниз под сорокапятиградусным углом, его прямые бортики смыкались в едва различимую точку где-то внизу, во тьме. Слева и справа от него шли заполненные каналы, и их содержимое с беспрестанным грохотом выплескивалось через край, порождая облака тумана. Харбир подумал, что лучше бы этот пар состоял из капель воды, но ему в это не верилось.

Тонкая, черная, прямая, словно начерченная по линейке, линия троса тянулась над каналом на высоте его головы и исчезала из вида вдали. Он был прикреплен к одной из менее ветхих балок моста чуть выше, где Иллитиан отдавал приказы воинам. Харбир подавил желание прикоснуться к тросу. Он наверняка состоял из заплетенного в косицу моноволокна — легкий, невероятно прочный, но готовый изрезать в куски все, что к ней прикоснется без надлежащей защиты.

Иллитиан вернулся и протянул Харбиру хомут из черного металла. Он понял, что это фрикционный тормоз. Они все собираются соскользнуть по этому тросу в средоточие того, что находилось под водостоками — что бы там ни было. Его смятение, видимо, было очевидно, потому что Иллитиан улыбнулся.

— Не надо так тревожиться, Беллатонис, — сказал архонт. — Ты будешь спускаться не первым. У меня есть надежная информация, что там есть вход в лабиринт Черного Схождения, едва ли в ста шагах от того места, где мы остановимся.

— Я полагаю, вы будете двигаться впереди меня, если это так безопасно и так далее, — запальчиво ответил Харбир. Иллитиан только улыбнулся в ответ.

+Есть еще одна вещь, о которой я должна тебе рассказать,+ прошептала Анжевер, когда Харбир как следует прицепился к тросу и оттолкнулся. Первичное ускорение было ошеломительным. Он крепко сжимал тормозной хомут, скользя вниз, над его головой шипела острая как бритва веревка. Сейчас он вовсе не нуждался в бесконечной мрачной болтовне старой колдуньи.

+Черное Схождение почувствует присутствие Беллатониса, то есть тебя, в тот же миг, как ты ступишь в их лабиринт. Они сделают все возможное, чтобы отыскать и убить тебя, это будет их первый приоритет. Я уверена, что они бы хотели скорее взять тебя в плен, но подозреваю, что так будет прагматичнее. Так что постарайся быть начеку.+

Яростную ругань Харбира поглотил громовой шум потоков.

Глава 12 ЕЩЕ ОДНА ТРАПЕЗА

Асдрубаэль Вект вернулся в свой наблюдательный зал на вершине Центрального пика. К его немалому отвращению, за время его отсутствия абсолютно черные кристаллы заметно прибавились в числе. Дошло до того, что он уже почти не мог разглядеть нижний город. Вект зарычал от раздражения, расхаживая туда-сюда меж потемневших кристаллов.

— Даже Шут знал: что-то происходит, — сообщил он единственному существу, которое можно было увидеть в зале, помимо него. — Я тоже это понимал, конечно, но на общем фоне это казалось такой мелочью. Всего лишь недоработка, которую следовало потом подчистить, не более того, — он остановился и с горечью помотал головой. — Моя ошибка, но не фатальная. Пока еще нет.

Пустая попытка убедить самого себя эхом отозвалась у него в ушах. Шут был прав: в Нижней Комморре определенно зарождалось нечто, что источало адское зловоние демонического вмешательства. Вект выплюнул несколько пламенных проклятий в общий адрес неизъяснимых махинаций Хаоса, прилагая все усилия, чтобы мысленно разобраться с этой головоломкой. Самое досадное, что в настоящий момент он мало что мог сделать для решения этой проблемы.

Вект усилием воли заставил себя снова расположиться на троне и мысленно разложить на части сложную систему взаимосвязанных элементов, которые уже были приведены в действие. Нет, основная часть кабала Черного Сердца уже была полностью задействована на обороне Центрального пика и покорении Горы Скорби. Все его доверенные архонты занимались назначенными делами или же готовились вскоре к ним приступить. Вект уже оказал все возможное влияние на орбиты, которыми двигались события, и теперь он должен был дождаться исхода хотя бы некоторых из них, прежде чем сделать следующий шаг.

— Я ненавижу чувство беспомощности, которое порой возникает, когда приходится выжидать, — поделился он со своим безмолвным компаньоном, — но с течением веков я начал понимать, что ожидание — это важная, и даже неизбежная часть роли верховного властелина. Все маневры и стратагемы приносят плоды лишь через какое-то время, и попытки торопить их обычно чреваты катастрофой. Даже имея доступ ко всей мощи Комморры, я все равно не могу заставить время течь быстрее или медленнее, чем ему положено.

Он посмотрел вниз, на серокожую медузу, сидящую на корточках перед его троном, и подтолкнул ее ногой.

— Я думаю, ты согласишься, что в этом отношении я говорю, опираясь на опыт.

Медуза сохраняла молчание, по ее стальному визору ничего нельзя было прочесть. Гроздья мозгоплодов, покрывающие ее голову и спину, тихо пульсировали — спелые и насыщенные воспоминаниями, собранными у окружающих. Вект неприятно усмехнулся, протянул руку и сорвал пригоршню мягких мясистых наростов. Он мог, по крайней мере, провести время с пользой, наблюдая развернувшиеся события.

Один укус, и он заново испытал момент, когда Валоссиан Ситрак покинул зиккурат, чтобы возглавить войска на Алзос’Кверион-Ва. Он увидел, как арлекин Пестрый бледнел при виде того, какими методами тот пользовался, и в конце концов добился того, что Калека его выкинул. С одной стороны, это воспоминание вызвало у Векта легкую усмешку, как у хозяина, наблюдающего за питомцем, который точно воспроизводит его повадки. С другой стороны, на его языке остался густой желчный привкус досады. К тому времени, как на зиккурат прибыл гонец с приказами выслать арлекина и медузу обратно на Центральный пик, маленький Шут уже улетел.

Еще один укус, и он пережил последние мгновения жизни какого-то повстанца. Глупец в отчаянии глядел в темные бушующие небеса, извергающие стаи черных острокрылых машин. Эта демонстрация грубой мощи внушала благоговейный страх. Земля затряслась, по полю боя промчались вспышки белого огня и поглотили и повстанца, и его заблудших товарищей, а их предсмертные вопли заглушил грохот накрывшей их ковровой бомбардировки.

Вект выбрал еще один плод. Тот перенес его к Аурелии Малис, когда та отделилась от колонн армии Черного Сердца, покидающей Центральный пик. Переливчато-зеленые корабли ее кабала Ядовитого Языка, снижаясь по спирали, лениво уплыли прочь, ничем не давая знать, каков их пункт назначения. Вект, разумеется, знал, куда она направилась — он лично отдал ей приказы. И все же это о многом говорило — то, как тщательно она позаботилась о собственной безопасности, прежде чем отправиться их выполнять. Группа, которую взяла с собой Малис, была относительно мала — она пошла на компромисс между скоростью, силой и скрытностью — но на задворках ее разума постоянно таилось сомнение, недостаточно ли она взяла воинов или же слишком много.

Следующее переживание было налито страданием. Один из герольдов Ситрака хлопал крыльями, пробиваясь сквозь дымную пелену к крепости Белого Пламени. Ее врата и причальные порты стояли гостеприимно открытыми, никто не атаковал, пока вестник приближался к отвесным алебастровым стенам. Воодушевившись, другие герольды тоже опустились, держа в руках раздвоенные знамена, и вместе приветствовали защитников крепости именем Векта, верховного властелина. Ответом им стали стремительные лучи всеуничтожающего темного света. В один удар сердца обжигающие сетчатку полосы повергли всех герольдов с неба. Вект на миг увидел горящие крылья, когда земля как будто бросилась ему навстречу…

Иллитиан, наконец, показал свою истинную сущность. Эта новость уже достигла слуха Векта, и он видел в кристаллах, как крепость Белого Пламени демонстрирует неповиновение при первом приближении Ситрака. Все эти формальности были тягостны, но необходимы. Слухи о позиции Иллитиана распространятся, как лесной пожар, и создадут точку сбора для любого организованного сопротивления, что борется со злыми бесчинствами великого тирана, Асдрубаэля Векта. Вект потер руки, не скрывая радости. Эти идиоты побегут к Иллитиану, объединятся ради общей цели с Белым Пламенем, не понимая, что, когда они соберутся под одним знаменем, ему будет куда удобнее выдать им заслуженную порцию своего неугасимого гнева.

Следующий плод имел странно горький вкус. Вект проследовал за сибаритом Ваэллиентом, пока тот спускался на «Рейдере» в Нижнюю Комморру. Когда сибарит и его клика вошли на засыпанные обломками нижние улицы, Вект почувствовал, как там нарастает напряжение. Обычный воин бы этого не заметил или не придал большого значения. К тому времени, как в поле зрения ворвалось множество ур-гулей, Вект уже был готов к чему-то подобному. Он проигнорировал беспорядочные эмоции Ваэллиента, когда того разрывали крючковатые когти и кусали игловидные клыки. Вместо этого Вект сконцентрировался на изучении, анализе и составлении выводов из всего, что он увидел.

Вект встал и снова начал мерить шагами пространство между затемненными кристаллами. Повсюду в городе происходили стычки со зверями и рабами, высвобожденными из-за разрушительных эффектов Разобщения. В расчетах Векта они играли, в лучшем случае, третьестепенные роли, а в худшем — становились отвлекающими факторами. Теперь он припомнил, что ур-гули фигурировали в непропорционально большой части докладов. Еще до этого инцидента их в больших количествах наблюдали в Нижней Комморре.

Он вернулся к медузе и тщательно отобрал несколько менее крупных и спелых плодов — тех, что были наполнены выделениями с самых границ восприятия ее коллективного сознания. Все они были горькими и тоже вызывали ощущение тьмы и скверны, которые, клубясь, поднимались с нижних уровней. Везде фигурировали массы ур-гулей, очевидно невосприимчивых к боли и зараженных настолько страшной болезнью, что легчайшая царапина могла подкосить жертву в считанные минуты.

Не все увиденные Вектом стычки были проиграны: превосходства кабалитов в огневой мощи и боевом умении порой было достаточно, чтобы одолеть чудовищных троглодитов, несмотря на их подавляющую численность и сверхъестественную живучесть. И все же кромешная темнота и тесные пространства нижнего города работали против его воинов, и всюду они были вынуждены отступать. Там, где ур-гули выходили на открытое пространство, с ними легко управлялись, но тьма как будто постоянно льнула к их спинам и поднималась следом за ними.

Кристаллы наблюдательного зала оставались такими же мутными, как и прежде, но теперь Векту было ясно, где укоренилось демоническое семя, впущенное в город Разобщением. Эта надвигающаяся тьма могла происходить лишь из Аэлиндраха. Таинственное царство теней уже давно было присвоено Вектом, но оно было слишком странным, слишком чуждым, чтобы по-настоящему ассимилироваться. Мандрагоры становились полезными агентами, но все они до единого хранили нерушимое молчание о месте своего происхождения. По природе своей это были не ведающие законов, приверженные только своему клану существа, и все же кто-то или что-то из Аэлиндраха намеренно стремилось расширить царство теней и вобрать в него всю Комморру. Нельзя было закрывать на это глаза.

Вект вернулся на трон и начал приводить в действие меньшие преграды. Некогда управление преградами было ревностно оберегаемым секретом, разделенным между древними благородными семьями. С помощью запугивания и пыток Вект достиг полного понимания этой тайны, попутно истребив каждого из бывших ее владельцев. Со временем немногие последние носители оставшихся крупиц знания сами пришли, чтобы обучить его, надеясь купить этим милосердие. Они ошибались. Теперь секрет принадлежал одному только Векту и стал частью его грандиозного арсенала орудий против тех, кто мог посягнуть на его власть.

Весь город опоясывали большие преграды — сверхъестественные энергетические барьеры, которые удерживали в стороне беспокойные приливы варпа и не давали им затопить реальность Комморры. Меньшие преграды первоначально задумывались как дополнительная мера безопасности, которая разделяла на части сам город. Они могли воздвигнуть добавочные временные барьеры между бесчисленными ярусами и округами в случае прорыва. Их активация возлагала небольшое, но заметное дополнительное бремя на почти бесконечные энергетические резервуары Комморры, и Вект орудовал осторожно, подняв лишь несколько тщательно выбранных преград. Запечатывание всего города не подходило под его цели и, более того, могло даже иметь катастрофические результаты.

Работа была почти закончена, когда он услышал, как открываются двери наблюдательного зала. Он бросил взгляд в сторону, на кристалл, показывающий сами покои. Вид той, что приближалась к нему, несколько улучшил его настроение, и он уселся на троне, ожидая ее прибытия.

— Архонт Хромис, — сказал он за миг до того, как показалась предводительница Обсидиановой Розы. Медуза отступила за трон, когда знаменитая оружейница вышла вперед и преклонила перед ним колени. На ней были килт из лезвий, которые как будто парили в унисон с ее движениями, и причудливые перчатки из зеленого стекла. Пластины ее наплечников повторяли изгибы лепестков розы и были черны и остры как бритва.

— Верховный властелин, я сделала то, что вы мне приказали, — сказала архонт Хромис.

— Тогда вставай и докладывай. Ты нашла хранилища, на которые я тебе указал, это ясно. Расскажи мне об их состоянии.

— Двенадцать были совершенно нетронуты, на семи виднелись признаки внешних повреждений, но не проломов. Я не смогла добраться до других, так как они были погребены под обломками, и понадобилось бы время, чтобы их расчистить. Этим прямо сейчас занимается мой кабал, пока мы разговариваем.

Архонт Обсидиановой Розы что-то утаивала от него, в этом он был уверен. Пронизывая ее взглядом, он продолжал расспрос.

— Ты наверняка обнаружила содержимое хранилищ — обладательница таких умений, как твои, не смогла бы противиться соблазну заглянуть внутрь. Говори. Расскажи мне, что ты видела, и не оскорбляй меня попытками солгать.

Хромис побледнела.

— Нет! Я ясно видела, что они в стазисе. Нужно быть большим глупцом, чтобы вмешиваться в нечто подобное, и еще большим, чтобы потом вернуться к своему хозяину и доложить об этом. Я ввела коды, которые вы мне дали, проверила хранилища на повреждения и сразу отправилась обратно.

Вект откинулся на спинку трона и задумчиво сцепил пальцы. Для архонта Хромис была молода и относительно недавно вступила в постоянно меняющийся внутренний круг Центрального пика. Она иногда пользовалась этим, разыгрывая из себя невинность — но любой, кто знал детали личной истории Хромис, нашел бы эту концепцию почти забавной. Будучи новичком, она к тому же была одним из менее надежных архонтов при дворе.

— Очень хорошо, — снисходительно произнес Вект, — можешь идти. Доложи мне, когда будут высвобождены остальные хранилища.

Хромис кивнула. Она выглядела озадаченно, но явно чувствовала облегчение. Глубоко поклонившись, чтобы скрыть его, она повернулась, чтобы уйти. Вект дал ей сделать полдюжины шагов, а потом снова ее окликнул.

— Ты славишься своим интеллектом, архонт Хромис, так скажи мне, каковы твои умозаключения по поводу содержимого этих хранилищ.

Хромис застыла. Она знала, что не сможет покинуть зал, не дав ответа.

— Оружие, — сказала она через миг. — Нечто настолько разрушительное, что его нельзя было оставить на виду.

— Ты можешь сказать больше, — промурлыкал Вект.

Хромис оглянулась на него с искрой решимости в глазах.

— Я думаю, это там вы прячете своих Карателей. Я думаю, вы послали меня, чтобы подготовить их, перед тем, как спустить с цепи. Как я уже сказала, оружие.

Ответная улыбка Векта была безжалостна.

Глава 13 НИЗВЕРЖЕНИЕ

Кхерадруах прислушивался к перешептываниям на вечно меняющихся ночных ветрах Аэлиндраха. Он услышал, как два брата-соперника вооружаются для войны, чтобы выяснить, кто должен править местом, которым никто и никогда не сможет править. Он слушал, как пришедшие извне союзники Ксхакоруаха плодили монстров для его войны в тенях. Он слушал, как Азоруах обменивал души на оружие из-за пределов Аэлиндраха, которое тайно поставлялось через врата, известные только ему. Когда чуждые чувства Обезглавливателя нежно прикасались к теневому плетению, он узнавал их глубочайшие желания и истинные причины их взаимной вражды.

Ксхакоруах солгал, когда сказал этим чужакам, что в царстве теней невозможно скрывать секреты. На самом деле нужен был редкий дар, чтобы выудить тайну из обманчивого переплетения углов и теней, которым был Аэлиндрах. Немногие могли похвастаться достаточным упорством и умением, чтобы этого добиться, а между тем число секретов, которые можно было узнать, было очень, очень велико. Однако, как только язык Обезглавливателя улавливал вкус заговора, он мог быстро выследить его в плетении. Там все еще отдавались эхом призраки недавно заключенных пактов, а в них таилась сложная головоломка из пересекающихся мотивов, действий и влияний, которая раскрывалась под его пальцами.

Кхерадруах скользил из тени в тень, все время оставаясь незримым. Он натачивал клинок и выжидал. Скоро на вороновых крылах судьбы примчится нужное мгновение. И когда оно настанет, Обезглавливатель будет к нему готов.

В то время как двор Ксхакоруаха располагался во дворце теней, его брат Азоруах правил на вершине горы.

Когда они двигались к ней, она походила на сплошной занавес черноты, уходящий ввысь, за пределы восприятия. Когда же они приблизились, то стало возможно различить, что крепость Азоруаха поднимается множеством ярусов, которые угрожающе громоздились в вышине, словно угловатые грозовые тучи, высеченные из обсидиана. Ее выступы и карнизы кишели последователями Азоруаха. Безмолвный темный гарнизон ожидал орду Ксхакоруаха с оружием в руках; тусклая патина гладкой кости на зазубренных крюках, серпах и ножах, которые они сжимали, как будто сверкала в стигийской тьме Аэлиндраха.

Приспешники Ксхакоруаха во много раз превосходили числом тех, кто служил его брату, однако сторонники Азоруаха имели более выгодную позицию. Когда орда нахлынула на обсидиановые стены, Азоруах продемонстрировал еще одно преимущество, которое он втайне хранил на тот самый день, когда его брат вернется, чтобы потребовать свой трон обратно. На орду теней полился дождь разрушения, высвобожденный ужасным и неведомым оружием. Сияющие лучи заиграли среди атакующих, уничтожая все, к чему прикасались, и воцарилась настоящая бойня.

Все началось со звука рогов, который эхом отдавался по всему дворцу Ксхакоруаха — глубокого, гортанного рева, зависшего на одной бемольной ноте и резонирующего в каждом углу и закутке. Об этом сигнале было объявлено заранее, но Беллатонис все равно ощутил странное сжимающее чувство в животе, когда его услышал. Тот запас времени, который он имел для подготовки, подошел к концу, и теперь его детища — готовые или нет — должны были пройти испытание в горниле битвы.

Гротески, которых вырастил Беллатонис, были, на его взгляд, еще не совсем зрелыми. Из-за скудости сырья, с которым ему пришлось работать, их мускулатура была недоразвита, а костяные наросты, торчащие из их хребтов, черепов и плеч, были тверды и остры, как кремень, но так же хрупки. Эти существа были быстрее, чем обычные гротески, и проявляли дикие, хищнические инстинкты, нехарактерные для их сородичей. И все же, в целом Беллатонис ими гордился. Рога трубили беспрестанно, как будто поторапливая его, и их ровный тон отдавался дрожью в материи Аэлиндраха, провозглашая, что Ксхакоруах бросает вызов брату.

Беллатонис и Ксагор вышли из похожей на утробу пещеры под дворцом, ведя батальон гротесков на подмогу другим силам Ксхакоруаха. Бесчисленные темные углы на покрытой трещинами равнине, окружающей дворец, полнились ими: мандрагорами, ур-гулями, ползучими и крадущимися тварями и другими безымянными существами, призванными из глубин царства теней.

Гротески Беллатониса, носящие железные маски, пускали слюну и подвывали, пока их загоняли в толпу. По сравнению с остальными существами они выглядели внушающими ужас грудами движущихся мышц и костей. Те улепетывали из-под их ног, пока они неумолимо двигались вперед, как корабли, рассекающие море теней. Звучные рога внезапно умолкли. Гнетущая тишина, что последовала за ними, нарушалась лишь шелестом ледяного ветра, проносящегося по равнине.

Гигантская фигура короля теней вышла из средоточия дворца, и его встретило выжидающее безмолвие. Он был окружен ночными извергами, несущими высокие штандарты с корчащимися символами, нанесенными зеленым колдовским огнем. По орде волной прошел глубокий вздох — собравшиеся блаженствовали в присутствии своего владыки, Ксхакоруаха. Беллатонис тоже сделал резкий вдох. Казалось, он даже на таком расстоянии ощущал жар лихорадки, исходящий от распухшего тела короля. Ксхакоруах взмахнул над головой чудовищной ржавой косой и закричал голосом, что перекатывался подобно глубоким звукам грома.

— О мои неспокойные дети Аэлиндраха! Пришло время забрать то, что принадлежит мне по праву. Вас ждут трофеи и богатства, когда мы свергнем моего брата-предателя! Все, кто пойдет за мной к победе, будут править, как владыки, над сломленными рабами Азоруаха!

Эти несложные обещания исторгли из разнородной орды жуткий голодный стон, но Беллатонис обращал внимание только на оружие, которое держал король теней. Он видел, что даже мускулистые руки Ксхакоруаха бугрились от усилий, которых ему стоило удерживать эту тяжелую косу. Она была длиннее, чем рост гиганта-короля, а лезвие было едва ли не в метр шириной и в два — длиной. Коса была грубо сработана, скорее как инструмент, чем как оружие, и некоторые ее части не были доведены до конца. Ее металл столь сильно пострадал от коррозии, что она выглядела так, будто ее веками держали под водой. Ярко-зеленая слизь сочилась из лезвия косы, но письмена, высеченные на нем, были по-прежнему достаточно четкими и ясными, чтобы Беллатонис мог их прочесть. Они были написаны рунами Хаоса, языком проклятых.

Беллатонис знал эти писания по пыльным томам, которые изучал в прошлом, желая познать природу душ, книгам, которые полнились эзотерическими предупреждениями давно умерших ученых. Теперь, когда он стоял во вздыхающей орде короля теней, на растресканной равнине, продуваемой ледяным ветром Аэлиндраха, эти предупреждения стали менее туманными и более актуальными. Любые оставшиеся сомнения в том, что Ксхакоруах запятнан скверной потусторонних сил, полностью испарились из разума гемункула.

Беллатонис подумал, что комморриты страдали чем-то вроде слепоты в отношении богов Хаоса. Та, что Жаждет, так желала завладеть их душами, что именно ей они посвящали все мысли о богах — если вообще о них думали, чем они занимались редко и вообще старались избегать. Каждый миг бодрствования был посвящен тому, как избежать хватки королевы демонов и восстановить жизненную силу, которую она постоянно вытягивала из каждого живого эльдара в Комморре. Стоит ли удивляться, что она доминировала над их представлением о мире.

Известно было, что другие боги Хаоса старше, чем Та, что Жаждет. Это были древние атавистические божества из начала времен, и комморриты считали их почти столь же малозначительными, как и мертвых эльдарских богов. Такова была их самонадеянность, и все же в обычных обстоятельствах это было не столь далеко от истины. Комморра была задумана и построена именно таким образом, чтобы не допускать вмешательства сущностей наподобие древних богов Хаоса — когда все было в порядке. Преграды должны были герметически запечатывать Комморру, оберегая город от мощных приливов варпа, излюбленной площадки для игр богов, так что ее граждане могли существовать, не поддаваясь безумию и мутациям. Предполагалось, что именно так они и будут работать, но во время Разобщения они подвергались опасности, и то, что было снаружи, могло проникнуть внутрь.

Ксхакоруах издал мощный крик, и его орда теней ответила свистящим шепотом, в котором слышались слова из наречий, редко достигающих слуха смертных. Их потусторонний хор становился то громче, то тише, словно звук волн, что бьются о берег, покрытый галькой. Все чувствовали возбуждение, объединенные общей целью. Они растеклись на сотни отдельных озер и ручейков и двинулись прочь от дворца — прилив тенекожих созданий, затапливающий равнину.

Беллатонис свирепо нахлестывал гротесков, чтобы их громоздкие туши поспевали за общим движением. Мускулистые звери демонстрировали некое идиотское восхищение перед Ксхакоруахом и его чудовищной косой, слишком уж сильное, чтобы это нравилось Беллатонису. Он бросил взгляд через плечо на Ксагора, желая узнать, не заметил ли тот чего-то странного в Ксхакоруахе. Не так давно развалина, выполняя приказы гемункула, побывал в Шаа-Доме и некоторых нестабильных частях Паутины. Он увидел, какова ничем не скованная мощь варпа, и, возможно, мог узнать ее проявления и здесь. Какая-то часть Беллатониса по-прежнему хотела, чтобы он ошибался, чтобы все его страхи можно было списать на обман чувств, вызванный странностями этого субцарства. Испуганные глаза, которые глядели из-под маски Ксагора, сказали Беллатонису все, что ему следовало знать.

Путь к горной цитадели Азоруаха был не дорогой, но нехоженой пустошью колышущейся тьмы, которая вздымалась и опадала застывшими волнами, острыми и ломаными, словно зубья пилы. Здесь были и враги. Короткие стычки, засады, убитые часовые, изуродованные разведчики. Все это совершалось с жестокой радостью, которую обитатели Аэлиндраха испытывали всякий раз, когда наносили удар из теней. Обе стороны сражались одинаковым образом, невидимые и неслышные до тех пор, пока первый клинок не целовал плоть или когтистые руки не сжимались на чьей-то глотке.

Беллатонис изо всех сил старался уберечь себя, Ксагора и гротесков от подобных игрищ тем, что упорно держался с самыми крупными группами последователей Ксхакоруаха, какие только мог найти. Когда Ксагор и Беллатонис нуждались в передышке, гемункул приказывал гротескам встать в круг лицами наружу, так что они смыкались плечом к плечу, образуя живую стену из плоти, крови и костей. Эти меры предосторожности, похоже, достаточно хорошо работали, чтобы сохранить жизнь Ксагору и Беллатонису, в то время как всюду вокруг них раздавались леденящие кровь вопли и завывания бьющихся врагов.

Наконец, сторонники Ксхакоруаха собрались с силами и преодолели сдерживающие маневры его брата, и орда начала уверенно продвигаться к крепости-горе. Поначалу та выглядела просто как темное размытое пятно на краю сознания, но становилась все больше по мере приближения. Недалеко от горы Ксхакоруах остановился и благоразумно собрал растянувшиеся колонны своих воинов в единую массу, прежде чем двинуться дальше. Однако король теней не дал своим приспешникам отдохнуть и вместо этого, как только собралось достаточное количество, погнал их дальше, рявкая проклятья. Орда Ксхакоруаха беспорядочно двинулась к крепости его брата и попала в адскую бурю.

Беллатонис держал своих подопечных вдали от первых рядов, оценивая ситуацию. Когда всеуничтожающие яркие лучи, которыми управляли защитники Азоруаха, копьями ударили с уступов горы, он сначала поразился, а потом ощутил непреодолимый интерес. Энергии, которые использовало это оружие, рассекали саму материю Аэлиндраха, оставляя дымящиеся следы, и даже земля под ногами жертв взлетала вверх колоннами сажи, когда ее касались эти лучи. Такую мощь в обычной среде демонстрировали дезинтеграторы и орудия темного света, но царство теней было, как известно, непроницаемо для подобных высокоэнергетических потоков.

На зубчатых террасах, высеченных в скале, началось движение. Тени спускались с них, подобно ползущим летучим мышам. Видимо, некоторые последователи Азоруаха были настолько уверены в победе, что готовы были схлестнуться с жалкой горсткой приспешников Ксхакоруаха, которым пока что удалось добраться до подножия горы. Поодаль жгучие лучи шарили по сторонам, словно беспокойные пальцы из света, выискивая тех, кто залег наземь, чтобы спастись от их смертоносного сияния. Как только один из них находил сжавшуюся кучку мандрагор или ур-гулей, к нему спешили другие, чтобы истребить их сфокусированным светом.

Беллатонис огляделся в поисках Ксхакоруаха, но за сверкающими лучами и расколотой тьмой он не видел ни следа теневого гиганта. Он узрел лишь стену тумана, которая с неестественной скоростью катилась к уступам горы. Лучи смерти алчно впились в этот туман, разорвали его в клочья, и под ним оказался король теней и его отряд ночных извергов, мчащихся к крепости.

Какой-то миг Беллатонис был уверен, что его проблемы решатся здесь и сейчас. Однако, когда лучи двинулись к группе Ксхакоруаха, их встретил мерцающий купол изумрудной энергии. Наступление короля теней замедлилось, теперь он со своими миньонами едва двигался вперед, пробивая себе путь. Видно было, как они страдают, их тела дымились и содрогались под ослабевшим, но по-прежнему мощным сиянием загадочных орудий Азоруаха. Ксхакоруах с отчаянной силой продолжал идти, но его ночные изверги падали один за другим.

Беллатонис переключил внимание обратно на гротесков, которые безучастно пускали слюни неподалеку, и Ксагора, который трясся в предчувствии неминуемой гибели.

— Быстро, Ксагор! — окликнул его Беллатонис поверх воя сокрушительных лучей. — Помоги мне подготовить гротесков, пока они еще отвлечены.

В нескольких словах он быстро объяснил, что требуется от развалины. Несмотря на свой ужас, Ксагор был достаточно послушен, чтобы без вопросов выполнить все необходимое.

Когда все мускулистые чудища были подготовлены, Беллатонис ткнул пальцем в направлении черных утесов и прокричал командную фразу:

— Кхуранкир В'силти! Пробудитесь! Идите наверх! Убейте лучи! Убейте! Убейте!

Неповоротливые гротески были ошеломлены и наполовину оглохли от битвы, бушующей вокруг. Сначала они не поняли мнемоническую фразу, которую использовал Беллатонис, и ему пришлось ее повторить. На второй раз скрытые железными масками лица гротесков медленно приподнялись, сконцентрировавшись на скалах, а похожие на меха насосы, приштопанные к их спинам, начали сжиматься и разжиматься все быстрее. Ряды шприцев, воткнутых в хребты, автоматически вдавили поршни, выпуская концентрированные дозы гормонов и стимуляторов в и без того значительно усиленные организмы.

Когда адский коктейль помчался по их жилам, гротески встряхнулись и заревели от жажды крови. Толстолапые великаны сорвались с места и с довольно-таки поразительной скоростью понеслись к скалам, топоча ногами и размахивая руками. Беллатонис удивленно заморгал и бросился за ними, боясь потерять своих созданий из виду. Ксагор, так же боясь потерять хозяина, побежал следом.

Шальной луч хлестнул по гротескам, пока те мчались вперед. Он поворачивался в сторону, чтобы обрушить еще одну порцию ада на тающую оборону Ксхакоруаха, поэтому удар пришелся вскользь, однако и этого бы хватило, чтобы распылить на атомы любого мандрагора или ур-гуля, оказавшегося на пути луча. Беллатонис с восторгом увидел, как его творения пронеслись сквозь колонну уже не всесокрушительного света, отделавшись разве что слабыми ожогами. Это, похоже, только разозлило гротесков, и они побежали еще быстрее, чтобы добраться до тех, кто причинил им боль.

Они достигли более густых теней прямо под утесами. Это было поле боя, где остатки авангарда Ксхакоруаха находились в процессе вырезания ликующими воинами Азоруаха. Гротески ворвались в месиво рукопашной со всем изяществом цунами. Полетели куски тел. Монстры рвали и друзей, и врагов своими крючьями, когтями и тесаками, управляемые вздувающимися мышцами и животной яростью берсерков.

— Нет! — завопил Беллатонис во всю мощь своих легких. — Вверх! Вверх! Лезьте! Убейте лучи!

Несколько чудовищ в масках услышали крик гемункула, и инстинкт подчиняться создателю заставил их резко повернуться и стремглав побежать к склону. Когда первые из них начали карабкаться вверх по грубой поверхности, словно большие обезьяны, остальная стая повернулась и последовала за ними. Через несколько секунд вся толпа звероподобных мясных дьяволов уже подтянулась на первую террасу и снова принялась за бойню. Беллатонис поднялся следом благодаря одной лишь силе воли — он заставив себя на время расстаться с ложными представлениями о плотности и гравитации Аэлиндраха и воспарил так же легко, как если бы на нем была антигравитационная обвязка. Ксагор, оставшийся брошенным на произвол судьбы, вынужден был вскарабкаться за гемункулом своими силами.

Когда Беллатонис приземлился на террасу и позволил закон физики принять более узнаваемую форму, он наконец смог как следует разглядеть одно из странных орудий Азоруаха. Оно было установлено на раздвоенном металлическом пьедестале, благодаря чему его можно было поворачивать и наклонять, чтобы направлять луч. Само орудие напоминало по форме колокол, открытый конец которого испускал из себя свет. Судя по всему, единственным способом активации устройства был один простой рычаг. Во внешнем виде орудия было нечто знакомое, как показалось Беллатонису. Его явно сделали не в Аэлиндрахе, однако оно, очевидно, задумывалось как эффективное средство для боев в царстве теней.

Беллатонис повернул пьедестал, чтобы нацелить излучатель на один из верхних ярусов, где стояло еще несколько таких орудий, сфокусировавших лучи на Ксхакоруахе и его быстро уменьшающейся свите. Он потянул рычаг и с интересом пронаблюдал, как от этого возникла окутанная дымкой колонна света, практически пробурившая себе путь через воздух к цели. Часть скалы, куда он целился, вспыхнула молочно-белым сиянием, и из светового круга, образовавшегося в месте удара, поднялось густое облако сажи и тьмы. На этом, казалось, все и закончилось, отчего Беллатонис ощутил разочарование.

Через миг лучи, исходящие из орудий, установленных на том ярусе, дико заметались и закувыркались, когда скала под ними поддалась и начала рушиться. Лавина из темного сланца и крутящихся столпов света набирала скорость с обманчивой неторопливостью. Когда она с грохотом достигла земли, от удара задрожали кости, и во всех направлениях разлетелись громадные тучи обломков.

Гемункул поглядел с высоты на разрушительный результат своих действий, а потом поспешно отключил луч. Подобрав полы мантии, он стремглав помчался от оружия, стараясь удалиться от него как можно дальше. Он едва успел убежать, когда с верхних уровней обрушились колонны света, чтобы уничтожить вышедшее из-под контроля орудие, пока то не принесло еще большего вреда. Плотное скалистое вещество террасы завибрировало под его ногами, словно камертон. Рассеянная лучами материя образовала клубящиеся облака тьмы, которые окутали Беллатониса и лишили его какой-либо ориентации в пространстве.

Он споткнулся и почувствовал, как поддается поверхность под его ногами. Одиночный луч медленно полз по террасе в его направлении. Ужасающе яркий свет пронзил взметнувшиеся облака пыли, методично аннигилируя все на своем пути.

Беллатонис попытался сконцентрироваться, чтобы снова взлететь в воздух и спастись. К его отвращению, чувство близкой опасности сковывало его примитивное подсознание и не давало ему вырваться из того, что оно считало нерушимыми законами физики. Теперь, когда к нему стремительно приближалось уничтожение, Беллатонис ощутил лишь легкое недовольство своим недостаточным самоконтролем.

Кто-то с неистовой силой вцепился ему в руку и выдернул прямо с пути луча. Оказавшись вдали от сияния, Беллатонис стал лучше различать окружающее и понял, что это был Ксагор, который втянул его в нишу в стене утеса.

— Хозяин слишком много рискует! — проорал взволнованный развалина, перекрывая вой проходящего мимо луча.

Беллатонис снисходительно улыбнулся своему прислужнику.

— Твоя верность, как всегда, делает тебе честь, Ксагор, и доставляет мне радость, — сказал он. — Признаюсь, мой маленький эксперимент привлек чуть больше внимания, чем я предвидел. Скажи, ты не видел, выжил ли кто-то из гротесков?

Ксагор быстро закивал и показал вверх, на скалу. Гротески ползли к вершине, подчиняясь последнему приказу Беллатониса. Подтягиваясь вверх, они выглядели, как уродливые серые клещи на боку черного мохнатого зверя. Если их надолго оставить под руководством собственного прискорбно ограниченного сознания, они перестанут быть покорными. Они снова войдут в состояние берсерка и начнут нападать на все, до чего можно добраться. Учитывая, где сейчас находились гротески и куда они двигались, Беллатонис решил, что в текущих обстоятельствах ему все равно, случится это или нет.

Атака гротесков и импровизированный эксперимент Беллатониса открыли брешь в обороне. Воодушевленные успехом, сторонники Ксхакоруаха снова сплачивались и начинали наступать. Сначала вперед потек лишь слабый ручеек, но он превратился в настоящий потоп, когда они осознали, как можно спастись от убийственных лучей. Мандрагоры, ур-гули и безымянные твари карабкались, ползли и извивались вверх по скалам. На ярусах крепости холодной молнией вспыхнуло насилие. Всюду со смертоносной скоростью мелькали костяные клинки, зубы и когти.

Лучи, которые удерживали Ксхакоруаха, исчезли, те, кто управлял ими, вынуждены были бежать, спасая свою шкуру. Гигантский король теней, наконец, смог вырваться на свободу и рвануться в бой. Он прыгал вверх по утесам, выкрикивая имя брата, и усердно сеял смерть своей тяжелой косой. Ничто не могло устоять перед ним.

— Знаешь что, Ксагор? — с холодной улыбкой произнес Беллатонис, когда мимо их ниши пронесся разъяренный король теней. — Я думаю, что Ксхакоруах еще может победить в этом бою.

— Ура? — жалобным голосом спросил Ксагор.

Когда они выбили двери тронного зала Азоруаха, Беллатонис ожидал какой-нибудь последней меры обороны. Выжило лишь три гротеска, но Ксхакоруах был столь впечатлен боевыми заслугами этих монстров, что настоял на их присутствии во главе ударного отряда. Больше всего король теней был восхищен их способностью выживать под воздействием необычного оружия Азоруаха, которой не было ни у кого из его приспешников.

— Когда я увидел, как против нас применяют лучи, я кое-что понял на их счет, — объяснил Беллатонис. — Они основывались на принципе резонанса, который иногда называют катастрофической гармонией. Если перенести этот принцип на почву Аэлиндраха, то такое оружие должно полагаться на восприятие своих жертв, чтобы произвести больший эффект, чем обычно.

— И как же твои создания справились с этим? — прогремел Ксхакоруах с некоторым раздражением из-за многоречивого ответа гемункула.

— Я частично ослепил и оглушил их. У каждого, что был на поле боя, я удалил один глаз и одну барабанную перепонку. Это, да еще их врожденная устойчивость к боли и повреждениям, позволило им некоторое время переносить светошумовое воздействие лучей. Могу ли и я кое о чем спросить? Как ты выжил? Ведь практически весь их арсенал какое-то время был нацелен лишь на тебя одного.

— Силы из-за пределов Аэлиндраха благоволят мне, точно так же, как другие благоволят моему брату, — загадочно ответил Ксхакоруах. — Найти своих созданий из плоти и приведи их, чтобы пробиться в тронный зал. Их мощь хорошо послужит нам снова.

Беллатонис послушно собрал гротесков и подвел их к тяжелым обсидиановым дверям тронного зала. Они взялись за отбитый кусок колонны, чтобы использовать его в качестве тарана. Весь коридор позади них кишмя кишел торжествующими последователями Ксхакоруаха. Когда Беллатонис выкрикнул приказ, гротески с силой размахнулись тараном, раздался громоподобный треск, и тяжелые двери разлетелись на части. Беллатонис отдал другой приказ, и гротески, бросив неудобный таран, ворвались внутрь. Беллатонис и Ксагор помедлили некоторое время, чтобы позволить кровожадной толпе теневых существ во главе с Ксхакоруахом хлынуть в тронный зал. К удивлению гемункула, не послышалось ни лязга оружия, ни драматических речей на тему братского соперничества, которыми Ксхакоруах мог бы попотчевать загнанного в угол родича. Вместо этого в тронном зале повисла тишина. Зловещая тишина и безошибочно различимое зловоние смерти.

После мига сомнений Беллатонис послал Ксагора в тронный зал, чтобы выяснить, в чем дело. Была вероятность, что последняя мера обороны Азоруаха была настолько смертоносна, что истребила Ксхакоруаха и его последователей в полной тишине. Черное Схождение оберегало свой лабиринт с помощью устройств, которые могли быть настолько же опасны или настолько же бесшумны, хотя ни одно не могло похвастаться обеими качествами одновременно. Его раздумья прервал Ксагор, который снова появился в разбитых дверях.

— Там безопасно, хозяин, — слегка дрожащим голосом сказал развалина. — Хозяину следует взглянуть. Исход неожиданный.

Заинтригованный, Беллатонис проследовал за развалиной внутрь. Зал был высоким, почти конической формы, со стенами, которые выглядели, будто водоворот из смешавшихся струй гагата, оникса, обсидиана и базальта. Трон Азоруаха, теперь принадлежащий его брату, стоял на вершине высокого помоста из черепов, сложенных у дальней стены. Центр пола занимала круглая яма. Над ней свисали тяжелые черные цепи и слабо покачивались, как будто в ответ на какое-то движение наверху.

Беллатонис не видел, где заканчиваются эти цепи — они тянулись куда-то вдаль, уходя вглубь темного вращающегося облака, которое как будто застряло под высшей точкой помещения. Яма быстро стала темнее, чем что-либо доселе виденное Беллатонисом в Аэлиндрахе — это была абсолютная пустота, полнейшее ничто, которое как будто высасывало душу, сознание и саму жизнь. Гротески толпились возле возвышения из наваленных грудой черепов, непонимающе глядя по сторонам в поисках врагов. Ксхакоруах и его последователи стояли вокруг ямы, молча и пристально глядя на цепи, а точнее, на то, что висело на них.

На цепях свисал труп — гигантское, черное как сажа тело. Это существо имело определенное сходство с Ксхакоруахом, но при жизни было выше и выглядело более поджарым. Кожа была покрыта татуировками из голубого и желтого колдовского огня, который теперь медленно угасал.

Головы у трупа не было.

Глава 14 ЛАБИРИНТ

Гравитационный трос со свистом скользил в сантиметрах от лица Харбира, пока тот спускался по сточному каналу с такой скоростью, что глаза слезились. Впереди и позади мчались воины Иллитиана, держась за трос через равные интервалы, словно бусины, нанизанные на проволоку. Они проносились через облака тумана, поднятые действующими стоками по бокам, и Харбир вскоре стал скользким от распыленных в воздухе отходов, которые стекали из Верхней Комморры.

+Некоторые вещи никогда не меняются, а, дитя?+ сардонически прошептала Анжевер в его голове.

Моргая сквозь слезы, Харбир увидел в стигийской тьме на дне водостока вспышки света, окруженные радужными ореолами от капель в воздухе. Через долю секунды он услышал характерное «крак-крак-крак» огня из осколочного оружия. Засада! Видимо, Черное Схождение узнало о планах Иллитиана и устроило ему ловушку. Все, что им нужно — несколько правильно расставленных снайперов, и они снимут воинов, спускающихся по тросу, поодиночке.

У конца стока снова запульсировали вспышки — наверняка дезинтеграторы и бластеры. При их свете Харбир смог разглядеть, что приближается к тому месту, где канал выравнивался и расширялся. Еще несколько секунд, и он окажется в огневой ловушке вместе с остальными, но деваться было некуда. Если он отпустит трос слишком рано, то окажется в канале водостока, откуда не выбраться, и уже не сможет контролировать свой спуск. Он может врезаться в других и наверняка сдерет себе немало кожи, после чего окажется точно в том же месте, как если бы оставался на тросе. Так что ему ничего не оставалось, кроме как висеть и надеяться, что невидимые снайперы промажут.

Гравитационный трос не совсем точно следовал за ходом водостока. Вместо того, чтобы повернуть под острым углом у дна и перейти в горизонтальную плоскость, что было бы чревато переломами, трос выгибался, так что Харбир на секунду оказался над высокими стенами канала. Он успел увидеть, что водостоки впадают в более широкие каналы, которые расходятся в различных направлениях. В отдалении он уловил слабый отблеск того, что могло быть озером. Потом трос снова углубился в водосток и начал вращаться как штопор, чтобы сбросить инерцию. Харбир видел вдалеке угольно-черные фигуры, вырисовывающиеся в свете дульных вспышек, и воинов Иллитиана впереди, которые спрыгивали с троса. Вот оно.

Харбир отпустил трос и откатился к стене канала. Его не подходящие друг к другу конечности болтались в воздухе, пока он не затормозил и остановился. Он тут же вскочил на ноги и побежал вдоль края водостока, слыша, как приближаются другие солдаты Белого Пламени. Последнее, что ему нужно было — это врезаться в кого-то еще и предоставить врагу большую, неуклюжую, двойную мишень для стрельбы.

Воины впереди деловито спешили навстречу врагу, уже держа наготове свое оружие, в то время как впереди не прекращались стробоскопические вспышки выстрелов. Харбир вытащил свой собственный, необычный пистолет со спиральным стволом, который Анжевер посоветовала ему использовать, если его загонят в угол. Он посмеялся над идеей, что ему придется ждать, пока он не окажется в углу, прежде чем начать отбиваться. С пистолетом в руке Харбир начал искать цели и подбежал к тому месту, где водосток переходил в широкий сухой канал.

Воины Иллитиана стояли широким полукругом и стреляли вглубь канала. В нескольких метрах перед ними валялись кучи обожженной, превращенной в пульпу и изорванной плоти, которые, без сомнения, раньше были телами, но теперь по большей части были… частями. По мере прибытия новых воинов полукруг расширялся и продвигался вперед, по-прежнему время от времени паля в незримых врагов. Харбир осознал, что ответного огня не было, и никто из Белого Пламени не был ранен или убит. Значит, это все-таки не засада, просто отряд Иллитиана наткнулся на какого-то врага. И этот враг заставлял воинов слегка нервничать, если судить по тому, как щедро они поливали его огнем.

Воины, которые спускались за Харбиром, присоединились к полукругу, как раз когда стрельба сошла на нет. Они двигались вперед как единое целое, и вокруг снова царила тишина, нарушаемая разве что периодическими одиночными выстрелами, когда они проходили мимо груд павших. Харбир последовал за ними и наконец смог хорошо разглядеть врагов.

Первое, что его поразило — зловоние. Харбир убил достаточно живых существ, чтобы знать мерзкий запах распоротых кишок и вскрытых желудков, но это… это было гораздо хуже. Он прикрыл рот рукой и наклонился, чтобы ближе рассмотреть тела.

+Не трогай их!+ зашипела Анжевер в его мозгу. +Они заражены! На этих трупах метка Нургла. Отойди! Их скверна оскорбляет мои чувства так же сильно, как и твои.+

Харбир и так не имел абсолютно никакого намерения прикасаться к этим тварям. Он различил достаточно кривых когтей и безглазых куполовидных черепов с раззявленными пастями, полными игольчатых зубов, чтобы понять, что это останки ур-гулей. Глядя на явственно подгнившие трупы, он подавил дрожь. Ему уже встречались ур-гули, в Нижней Комморре, когда он пытался сбежать оттуда с Ксагором — как раз перед тем, как Беллатонис похитил его тело. Стаи этих существ поднимались откуда-то снизу, и они видели их в путеводных туннелях. Они тоже выглядели больными.

+Ты прошел по границе Аэлиндраха, когда был с Ксагором,+ вдруг объявила Анжевер, +и там были другие такие гули, бродящие на свободе? Это интересная и очень дурная новость. Кто-то над этим потрудился.+

Харбир услышал шаги, повернулся и увидел Иллитиана, приближающегося в компании своих, похоже, вездесущих телохранителей-инкубов. Архонт презрительно посмотрел на кучу трупов.

— Ур-гули. Не стоит беспокоиться, — равнодушно пробормотал Иллитиан, как будто разговаривая сам с собой. — Их стаи попытались взять авангард числом…

Иллитиан прервался и посмотрел Харбиру в лицо, прежде чем продолжить:

— …они, судя по всему, оказались очень устойчивыми к травмам, и, чтобы они остановились, их нужно было практически расчленить. К счастью, особое оружие моих воинов обеспечило им победу. Каково же твое профессиональное мнение об этих неумирающих зверях, Беллатонис?

— Об ур-гулях? Были стаи, эм, сообщалось о стаях в старом городе, как раз после того, как все кругом сошло с ума…

Харбир замялся, подыскивая слова, и Анжевер зашипела в его сознании:

+Заткнись! Ничего ему не говори!+

— Может быть, Разобщение с этим как-то связано? — неловко закончил Харбир. — Ну, с их прочностью, в смысле.

Иллитиан с новым интересом осмотрел бойню, устроенную его воинами.

— Напитаны энергией Разобщения… я полагаю, это возможно, — сказал архонт, пристально разглядывая трупы. — О да, но это крайне специфичная энергия — обрати внимание на язвы на коже и тройные пустулы — я видел такие отметины совсем недавно, когда мы сражались над Горатом. Боги Хаоса пытаются вовлечь нас в свои забавы.

При этих словах в голове Харбира раздался взрыв безумного хохота. Он был слишком ошарашен им, чтобы ответить, и архонт ушел прочь вместе с телохранителями. На один сводящий с ума миг Харбир почуял острое желание побежать за ним, сознаться во всем и умолять о прощении за обман. Все, что могло избавить его от безумной колдуньи, было лучше, чем продолжать ей служить.

+Он бы просто убил тебя, дитя,+ усмехнулась Анжевер в его сознании. +Или совратил бы тебя и принес твою неприкаянную душу в дар своему тайному хозяину, если бы знал, кому он на самом деле служит. Неважно. Поспеши за ним, ты ведь не хочешь пропустить то, что случится дальше.+

Воины Иллитиана прошли дальше и теперь стояли у открытого люка в крутой стене пересохшего канала. Подойдя, Харбир заметил спиральный узор, неровно высеченный в перемычке над люком. В проходе лежали распростертые тела ур-гулей и двух комморритов в грубой непримечательной одежде. Харбир подумал, что эта парочка выглядит как очередные агенты Иллитиана, которые, очевидно, были убиты ур-гулями, вырвавшимися из люка, когда они его открыли. Выражение ужаса застыло на их растерзанных лицах, все еще наглядно передавая их шок и изумление.

+Видишь узор? Он значит, что здесь начинается территория Черного Схождения,+ прошептала Анжевер. +Ступай осторожно. Сам лабиринт находится дальше, но ловушки попадаются уже здесь.+

Иллитиан заметил, куда он смотрит, и сделал широкий жест в сторону люка.

— С этого момента ты нас ведешь, Беллатонис. Я могу утешить себя знанием, что любые ошибки с твоей стороны будут быстро исправлены изобилием смертельных ловушек, которые, как говорят, столь популярны у твоих друзей из Черного Схождения.

Воины Белого Пламени стояли вокруг него, безмолвные и непроницаемые в своей угольно-черной броне, но по тому, как приподнялись их подбородки, Харбир понял, что их развеселил мрачный юмор Иллитиана. Инкубы не выказывали подобных признаков. Они наблюдали за ним так же бесстрастно, как наблюдали за всяким, кто мог угрожать безопасности архонта, которого они поклялись оберегать. Харбир помедлил.

+Ты должен войти внутрь, дитя. Тебе нечего бояться, ведь я буду помогать тебе, если только ты будешь подчиняться моим приказам вплоть до буквы.+

Харбир проглотил свои страхи и подумал, что было бы замечательно, если бы это было правдой, и там действительно нечего было бояться. Он шагнул сквозь люк в сумрак. Первое, что он почувствовал — это вонь, выворачивающее желудок, желчное, гнилостное, выжимающее слезы из глаз зловоние, по сравнению с которым сразу померкло легкое неудобство путешествия вниз сквозь испарения водостоков. Когда его глаза приспособились к тьме, он увидел неровный коридор с идущими через неравные промежутки проемами в обеих стенах.

+Иди к четвертому справа,+ прошептала Анжевер. Харбир сделал, как сказано, и заметил еще один спиральный узор, нарисованный мелом рядом с отверстием. Дыра в стене выглядела так, словно ее обглодали по сторонам какие-то вредители. За ней тянулся еще один коридор, поуже и прямой как стрела, с гладкими стенами. Харбир застыл на месте — на сей раз не из-за запаха, но из-за того, что увидел новые тела. По коридору были разбросаны расчлененные останки еще примерно дюжины ур-гулей.

Через миг Анжевер прошептала в его сознании:

+Это простой прядильщик моноволокна, но если он сработает, то заполнит нитями весь коридор. Попроси головорезов Иллитиана обстрелять стены на середине прохода на высоте плеча, это вырубит сенсор.+

Харбир снова помедлил, спрашивая себя, может ли колдунья и вправду обладать столь точным чутьем. Он почувствовал, что воины Иллитиана движутся следом за ним, и ощутил нарастающий ужас. Ему оставалось только идти вперед, и только Анжевер могла ему в этом помочь. Чувствуя себя настоящей марионеткой, он указал воинам Белого Пламени, куда стрелять, как потребовала Анжевер. Они использовали дезинтеграторы и наделали в стенах дырок, чтобы наверняка, но все равно заставили Харбира дойти до конца коридора первым.

Проход закончился тупиком. Мгновение Харбир, недоумевая, стоял перед голой стеной, а потом почувствовал на лице легкое дуновение ветра. Приглядевшись, он увидел, что стена перед ним с невероятной медлительностью отползает слева направо.

+А теперь просто подожди,+ прошептала Анжевер. +Ты все еще не понимаешь, как я могу провести тебя сквозь лабиринт. Попытаться разъяснить это тебе — все равно что попытаться описать цвета слепому. Воспринимай это так. Тот, кто может видеть нити и переплетения варпа, может заглянуть в будущее и прошлое, судьбы и желания, действия и реакции, ибо пустота содержит в себе все эти возможности. Так что соберись с духом, юный Харбир. Здесь и сейчас это лишь детская игра — увидеть, какой шаг принесет тебе погибель, и какой путь приведет тебя к цели. Например, я могу сказать тебе, что настоящий лабиринт начинается в этом месте, и это — один из входов в него.+

Когда Анжевер замолчала, у левого края стены появилась щель и медленно расширилась, как открывающаяся пасть. За отверстием оказался еще один коридор, который тянулся во мрак. Он был лишен каких-либо видимых черт, кроме свежих, не предвещающих ничего хорошего пятен, и располагался под небольшим углом к проходу, где находился Харбир. Когда стена подползла так, что оба коридора идеально совпали друг с другом, он нетерпеливо шагнул в отверстие и вошел в лабиринт Черного Схождения. Идти вперед — вот единственный способ покончить со всем этим.

Зиклеядес был патриархом-ноктис в ковене Черного Схождения. Для подчиненных — разнообразных мастеров, секретарей, избранников, провостов, хранителей и управляющих, над жизнью и смертью которых он имел полную власть — его ранг в этой запутанной иерархии представлял собой практически невообразимую ступень схождения. Многие из этих менее важных членов ковена могли знать лишь статусы своих непосредственных начальников и проживали жизнь в уверенности, что с каждым продвижением по рангу они подбираются все ближе к скрытым правящим силам ковена. Некоторые из них даже ни разу не слышали о такой должности, как патриарх-ноктис. И не услышат никогда, на протяжении всей своей жалкой карьеры, если только не потерпят настолько грандиозную неудачу, что для последующих пыток и казни понадобится его присутствие.

За свою весьма долгую и богатую событиями жизнь Зиклеядес продвигался по рангу двадцать один раз. Каждый раз ему становились известны новые должности и сложные детали. Каждый раз он обнаруживал, что теперь подчиняется целой уйме загадочных личностей, которых как будто становилось все больше и больше. К настоящему моменту он был уверен, что никогда не продвинется настолько далеко, чтобы действительно стать одним из этих невидимых правителей ковена, о существовании которых на нижайшей ступени схождения можно было только догадываться. В настоящий момент он точно так же отвечал перед своим начальством, как тогда, когда присоединился к рядам ковена века назад, будучи неприметным наивным развалиной.

Сейчас он стоял в своих покоях лицом к темному зеркалу высотой почти с его рост, с рамой из изгибающихся листьев, выполненных из молекулярного углерода. На поверхности зеркала волновались и вихрились облака чернильной тьмы, из которых говорил голос. Из-за вокальных модуляторов он звучал свистяще, неузнаваемо, как будто это была лишь тень звука. Тот, кто разговаривал с Зиклеядесом, имел статус «нисходящего посредника», и это было все, что было позволено знать носителю звания патриарха-ноктис.

— …сохранить контроль? — прошептал голос. Зиклеядес мгновенно сконцентрировался на последних нескольких секундах разговора. Он позволил себе отвлечься. Это в последнее время случалось все чаще. К счастью, ему было достаточно легко это скрыть.

— Лабиринт в осаде! — довольно прочувствованно выкрикнул он. — Я ценю желание сохранить контроль и могу заверить, что все, что для этого требуется, уже задействовано на полную мощность.

— И все же наш прекрасный лабиринт по-прежнему заполняется паразитами, как раз той грязью, которую он должен отсеивать… Это… неприемлемо.

— Тогда передайте мне в подчинение больше членов ковена! Прошу простить меня, посредник, но я уже детально изложил, что силы, находящиеся в моем распоряжении, недостаточны для этой якобы мелкой задачи. Лабиринт был серьезно поврежден Разобщением, а ур-гули… ур-гули продолжают прибывать в буквально неисчислимом количестве, несмотря на потери.

— …Другие члены ковена трудятся, испытывая те же самые затруднения, и при этом добиваются большего успеха… Учись усердию на их примере.

Одним из преимуществ ранга Зиклеядеса было то, что выдерживать откровенную критику со стороны начальства для него было менее тяжко. Его не позорили перед собственными товарищами, чтобы преподнести им урок, не давали унизительных заданий, которые бы закрепили его приниженное положение перед обладателями истинной власти и авторитета. Он вышел за пределы подобных игр. Вместо этого его просто предупреждали: трудись лучше, иначе тебя устранит тот, кто станет тебе заменой.

— Как пожелаете, — покорно сказал он. — Я удвою усилия при помощи лишь того, что у меня есть на руках.

— Уж постарайся…

Мутное зеркало внезапно прояснилось — собеседник прервал связь. Зиклеядес отступил на шаг и дрожащими руками стер с лица холодный пот. Зеркало теперь показывало лишь его отражение: белое блестящее лицо, рассеченное так, чтобы демонстрировать вечную широкую улыбку, со свисающими щеками, что переходили на подбородке в массу напоминающих бороду фиолетовых отростков. Черные ребристые одеяния скрывали удивительно тучное тело патриарха-ноктис, на шее их венчал заостренный капюшон, обрамляющий бледный лик. Недавно он произвел некоторые изменения, добавив в свою бороду бахрому из тонко настроенных сенсорных усиков. Теперь они давали ему отличную возможность ощутить отвратительный вкус его собственного страха.

В обычной ситуации он бы мог сказать, что еще одним благом, которое давал статус патриарха-ноктис, было то, что с его приобретением прямое общение с начальниками стало крайне редким. Тот факт, что за последние три часа с ним связывались трижды, был очень тревожным. Разобщение и та роль, которую сыграл в нем отступник Беллатонис, уже представляло собой значительную проблему для Зиклеядеса, еще до того, как явились орды ур-гулей, необъяснимо одержимые идеей проникновения в лабиринт.

Тайные покои патриарха-ноктис находились во множестве широких и низких комнат на разных уровнях, которые угнездились глубоко внутри лабиринта. Насколько глубоко, он точно не знал. Как и всех членов ковена, его научили лишь определенным безопасным маршрутам, связывающим некоторое количество пунктов или «расщелин», как они назывались на жаргоне ковена. Бродить по лабиринту, не зная, куда надо ступать и как рассчитывать время, чтобы избежать его бесчисленных смертоносных ловушек, было равнозначно самоубийству — как это сейчас выясняли на собственной шкуре ур-гули. Хищники-троглодиты умирали тысячами, забивали собой проходы, выводили из строя ловушки, затупляли клинки своим количеством… и при этом продолжали прибывать. Лабиринт был устроен для того, чтобы ловить или убивать отдельных нарушителей, но не был предназначен для сдерживания целой армии. Единственным положительным моментом было то, что у ур-гулей не было ни оружия, ни целенаправленности.

Все помещения в покоях Зиклеядеса были связаны друг с другом многочисленными арками и короткими лестничными пролетами. Сейчас патриарх-ноктис беспокойно перемещался между ними, пытаясь найти решение своей проблемы. В его покоях стояли тонконогие стулья и столы, сделанные из металла или резной кости. В некоторых комнатах полки были уставлены фолиантами в кожаных переплетах и замысловатыми алхимическими аппаратами. На стенах блестели мозаики из темных самоцветов и захваченное оружие, полы были укрыты пышными мехами и кожами экзотических существ. Статус патриарха-ноктис имел много маленьких преимуществ, это он должен был признать.

В то время как многие предметы в его святая святых обладали баснословной ценностью, большую часть коллекции Зиклеядес держал лишь из сентиментальных соображений. Каждая вещь была сувениром, оставшимся от какой-либо значительной победы: посеребренные перегонные кубы, которые он забрал у старого соперника после его свержения, мебель времен до Падения, захваченная у архонта, который не смог заплатить по счетам, скатанные в рулоны кожи целого рода, который века назад вызвал гнев ковена. В некоторых случаях это был просто бесполезный мусор, но каждый объект обладал для него большой ценностью.

Не так давно к обстановке жилища Зиклеядеса добавились съежившиеся безволосые головы, которые висели под каждой аркой. Их вид злил патриарха-ноктис. Они служили напоминанием о том, что еще до Разобщения Беллатонис был настоящей отравой внутри ковена. Отступник каким-то образом проник сквозь лабиринт и ограбил личные покои самого Зиклеядеса. Он до сих пор трясся от ярости и унижения, вспоминая, как обнаружил это. Естественно, после такого ему пришлось усилить меры безопасности, и сушеные головы были самым явным тому свидетельством.

К этим жутким реликвиям все еще льнули остатки сознания, которых было достаточно, чтобы отмечать прибытие чужаков и помнить, как они прошли мимо, или же, как в данном случае, предупреждать об их приближении. Они вращали глазами и шевелили губами, пытаясь сформировать слова, но, лишенные дыхания, не могли ничего сказать. И все же из ниоткуда звучала речь, как будто издаваемая сотней пересохших глоток — к несчастью, синтезированная, так как не было времени придумать более изящное решение.

— Вошел Экаринис, избранный мастер Девяти, — нараспев произнесли голоса.

Зиклеядес поднял взгляд и увидел, как приближается остролицый избранный мастер, спрятав ладони в рукава своей шиферно-серой мантии. Экаринис шел чрезмерно точной, механической походкой, как будто его ноги состояли из стальных прутов и зубчатых колес. Давным-давно он заменил свои глаза плоскими пластинками из черного кристалла, которые теперь зловеще мерцали в колеблющемся свете.

— Избранный мастер Экаринис, — по-официальному начал Зиклеядес, — я недоволен. Это беспрестанное нарушение границ…

— …приобрело новый аспект, — дерзко перебил избранный мастер. Звук его голоса сам по себе был особенной пыткой: скрежещущая, режущая, трескучая насмешка над языком, лишенная всяческого тепла и дружелюбия хотя бы к чему-то на свете. На миг Зиклеядес запаниковал, решив, что руководство сочло нужным заменить его, и что избранный мастер сейчас попытается лишить его жизни.

Но это был совсем не его стиль. Любимым средством избранного мастера было бесконечное терпение. Там, где остальные оступались или падали, Экаринис продолжал идти вперед, словно машина — безэмоциональная, безустанная, бездушная. Он продвигался по службе очень простым способом — переступая тела тех, кто пал перед ним. Избранный мастер был щепетилен до мелочей, но верен (по-своему). Он бы не стал ускорять падение патриарха-ноктис, а просто ждал бы, пока оно не произойдет. Разумеется, он также не стал бы ему препятствовать.

— Что за новый аспект? — резко переспросил Зиклеядес. Его скрытый страх проявил себя как раздражение. — Не трать мое время на загадки, Экаринис, я и так уже от них устал.

— В лабиринт проник отряд воинов-кабалитов, и они продвигаются сквозь него весьма целеустремленным образом, — проскрежетал Экаринис.

— Какой кабал? — изумленно выпалил Зиклеядес.

— Воины несут на себе знаки Черного Сердца.

От такой новости щупальца Зиклеядеса побледнели. Это было именно то, чего он боялся. Асдрубаэль Вект узнал о связи ковена с Разобщением, какой бы натянутой она ни была, и решил наказать их за это.

— Кто… кто их ведет? — прошептал он.

— Воинов ведет отступник Беллатонис, — с едким отвращением ответил избранный мастер, — и благодаря его поддержке они идут быстро и несут очень малые потери.

— Невозможно, — пробормотал Зиклеядес. — Нет… нет, Вект ни за что бы не проглотил ложь Беллатониса столь глубоко, чтобы заслать его сюда с собственным отрядом. Если вовлечен Беллатонис, значит, происходит что-то другое… Какое-то ухищрение, третья сторона, которая пытается противопоставить нас Векту… но кто? С кем таким связался отступник, у кого есть иная причина действовать против нас?

Экаринис хотел было заговорить, но замолчал, услышав риторический вопрос Зиклеядеса, и, судя по виду, начал обдумывать его в прямом смысле. Плоские черные кристаллы в его глазницах поблескивали, когда избранный мастер наклонял голову то в одну сторону, то в другую, размышляя над проблемой. Через миг Экаринис поднял голову, и его мерцающий взгляд встретился со взглядом патриарха-ноктис.

— Архонт Ниос Иллитиан из Белого Пламени, — выплюнул Экаринис. — Недавние доклады свидетельствуют, что Белое Пламя устроило открытое восстание против верховного властелина. Иллитиан также в прошлом имел дела с Беллатонисом и, как считается, покровительствовал деятельности отступника во время, предшествующее Разобщению.

Зиклеядес проницательно сузил глаза, когда Экаринис подытожил информацию. Он совсем недавно разговаривал с Ниосом Иллитианом на Центральном пике. Когда над городом разразилось Разобщение, Вект призвал выживших лидеров на Центральный пик, чтобы выдать им приказы и, что наверняка было куда важнее в глазах тирана, заново подтвердить свою власть над ними. Зиклеядес прибыл туда в качестве представителя ковена Черного Схождения.

Он не ожидал, что рядом с залом аудиенций с ним заговорит архонт Белого Пламени. Иллитиан говорил завуалированно, но явственно намекнул, что знает о роли Беллатониса в начале Разобщения. Он также обозначил свою готовность объединить силы, чтобы раз и навсегда покончить с гемункулом, создающим столько неудобств. Патриарх-ноктис быстро и вкратце описал Экаринису встречу с Иллитианом.

— Хорошо продуманная ложь, с целью выяснить, кому вы привержены и каковы ваши намерения, — уверенно заявил Экаринис.

— Или же, хотя и менее вероятно, таков был первоначальный замысел благородного архонта, однако последующие события заставили его передумать — Разобщению свойственно делать ход вещей текучим и хаотичным, — резко перебил Зиклеядес. — Так или иначе, я согласен, что Иллитиан — наиболее вероятный покровитель Беллатониса. Более того, если мы правы в этом предположении, то, скорее всего, архонт, о котором идет речь, находится здесь и напрямую руководит своими кабалитами.

— Иллитиан — единственный вероятный покровитель, — настойчиво сказал Экаринис.

Зиклеядес сварливо отмахнулся от педантичной придирки избранного мастера.

— По-моему, я только что сказал, что согласен с твоими выкладками. Даже если мы предположим, что эта теория верна, то вопрос заключается в следующем: что свело Беллатониса и Иллитиана вместе против ковена? Они не могли знать о проблемах, которые у нас происходят. Войдя в лабиринт, они пошли на смертельный риск, поэтому мы можем предположить, что им нужно что-то очень важное. Чего же они хотят?

Экаринис склонил голову набок, размышляя. Зиклеядес ждал, пока избранный мастер придет к тому же выводу, который патриарх сделал в тот же миг, как услышал имя Иллитиана. Мотивы Беллатониса понять было легко: жажда мести, алчность, желание порисоваться, гордыня и мелочная злопамятность — все это были очевидные варианты, и истина, скорее всего, витала где-то между ними. Но для Иллитиана была лишь одна возможная причина попытаться проникнуть в лабиринт Черного Схождения.

— Они желают освободить архонта Кселиан, — заключил избранный мастер.

Зиклеядес задумчиво кивнул в знак подтверждения, но его разум уже углубился в расчеты, как правильно передвинуть фигуры, которые ему подчинялись, и изменить саму игровую доску к своему преимуществу. Проблема Экариниса заключалась в отсутствии воображения, таланта предполагать, не опираясь на точные данные. Может быть, избранный мастер однажды и станет патриархом-ноктис, но сначала ему придется очень долго учиться, как манипулировать теми, кто не визжит от боли.

— Собери всех своих гемункулов вместе с их развалинами и гротесками, — сказал Зиклеядес, — даже с «Талосами», если какие-то еще остались на ходу. Сконцентрируй их вокруг шестьдесят четвертой расщелины. Нам надо устроить демонстрацию силы, а не сидеть и ничего не делать, пока Иллитиан не загонит нас в угол нашего же логова.

— Кабалиты хорошо вооружены, — предупредил Экаринис. Скрежещущий диссонанс его голоса наполнил фразу язвительным сомнением в компетентности Зиклеядеса.

— Я и не ожидал иного от Иллитиана — Белое Пламя остается одним из богатейших кабалов, несмотря на то, что уже больше шестидесяти веков терпит на себе злобу Векта. Как я и сказал, нужна лишь демонстрация силы, Экаринис, нечто, что докажет им, что они на верном пути и близки к своей цели.

Экаринис склонил голову набок, переваривая новую информацию.

— А потом? — коротко спросил он.

— А потом мы отдадим им то, что они ищут, — с широкой улыбкой ответил Зиклеядес.

Глава 15 ТАНЕЦ НА КРАЮ БЕЗДНЫ

Пестрый осторожно крался сквозь разрушенные мастерские, скользя то от колонны к скамье, то от шкафа к дверному проему. Здесь царил полумрак, подсвеченный лишь угасающими пожарами и искрящими проводами. Он полагал, что находится в районе, удаленном от Верхней Комморры и Горы Скорби, где-то ближе к окраинам того, что именовалось Старым Городом. Проще говоря, он заблудился, и даже не слегка.

Будучи выброшен из зиккурата Векта, Пестрый какое-то время бесцельно дрейфовал. Сальто-пояс спас его от немедленной и кровавой гибели под воздействием кинетической энергии на каком-нибудь шипастом шпиле. Под его костюмом, как во время любого другого представления, таилась антигравитационная суспензорная обвязка, вспомогательная система, позволяющая совершать эффектные акробатические трюки, которые порой требовались во время Маскарада. В этом случае незатейливое устройство спасло ему жизнь.

Остановившись на разбитой крыше, он наблюдал, как в километрах над его головой зиккурат и сопровождающая его армада продолжают свой путь среди высоких шпилей Верхней Комморры. По краям тучи кораблей блестели зарницы — вспышки их вооружения — и ощущались непрерывные стоны психической муки. Вект снова водружал каблук своего сапога на положенное место — на горло своего народа.

Когда Пестрый заметил, как от основного войска отделяется небольшая флотилия, это возбудило в нем достаточное любопытство, чтобы начать следовать за ней. Это был первый раз, когда он видел, чтобы что-то нарушило формацию воздушной армады, так что, очевидно, пришел в действие какой-то план. Отколовшаяся часть армии опускалась вниз, кружась медлительной спиралью, а арлекин, используя сальто-пояс, прыгал с крыши на крышу, с выступа на выступ, не отставая от нее.

Он не сводил глаз с кораблей, пока они полностью не погрузились в запутанные улочки Нижней Комморры. Там Пестрый непостижимым образом потерял их из виду. К тому времени, как он прибыл на место, там не было ни «Ядов», ни «Рейдеров». Они растворились в истерзанном городском ландшафте так, как большие кошки сливаются с джунглями.

Область, которую теперь исследовал Пестрый, представляла собой не более чем базар, созданный семействами ремесленников, которые работали вместе под номинальным руководством мелкого архонта. Благодаря взаимной защите мастера могли, по большей части, свободно заниматься работой, не испытывая постоянный страх порабощения какими-нибудь вернорожденными из более высоких звеньев пищевой цепочки. Это был лишь кусочек лоскутного одеяла из крохотных территорий, что покрывало Нижнюю Комморру. Среди громадного простора шпилей, ярусов, округов и кварталов, из которых состояла Комморра, местность размером с город, по которой теперь бродил арлекин, считалась просто улицей. Комморриты называли ее улицей Ножей.

Как и многие другие уголки Комморры, которые помнил Пестрый, она когда-то была полна темных чудес. Здесь мудрость и талант, накопленные за тысячи лет, посвящались созданию поистине фантастических артефактов. Конечно, практически все они были оружием того или иного рода: острым, легким, удивительно сбалансированным и абсолютно смертельным — или нет, если так хотели его создатели. Многие виды оружия, которые с такой любовью изготавливались в этих мастерских, были созданы не просто ради убийства, а для того, чтобы причинить максимально возможный вред. Винтовки, стреляющие высокоскоростными осколками из сложных кристаллизованных токсинов, нейроагонизаторы, раздирающие плоть цепы, отравленные клинки, и прочая, и прочая — целый перечень ужасов, которые создал злобный гений, порожденный долгими веками темных интриг.

Все это значительно отличалось от аналогичных мест на искусственных мирах. Там, в светлых открытых залах, психически одаренные костопевы вытягивали свои творения в реальность из самой материи бытия. На протяжении месяцев, а то и лет, они придавали необходимую форму призрачной кости и другим психопластическим материалам, и каждая вещь была уникальным самовыражением тех, кто участвовал в ее создании. Такие методы были недоступны психически нечувствительным темным сородичам. Они, или, точнее, их рабы, физически формировали свое оружие при помощи инструментов и машин, создавали его из чистой квинтэссенции алмаза или стали, закаляли в плазменных огнях и наполняли энергиями, украденными у самих звезд.

Пестрый ступал легко, стараясь не наступать на размотанные кольца моноволоконной проволоки и разбросанные лезвия, тускло мерцающие на земле. Обитатели этого места быстро его покинули, возможно, закрыв свои лавки еще до того, как Разобщение поразило город. Здесь застоялся гнилостный запах варп-энергий и чувствовались следы демонов, но они становились все более и более обычными явлениями по мере того, как Пестрый спускался в запутанные лабиринты нижних уровней Комморры.

Пестрый не любил красться и даже скрываться. Он бы куда охотнее прогуливался или прыгал, но, к сожалению, сейчас было не время для подобных развлечений. Краем сознания он болезненно чувствовал, как в город проникает Хаос — словно кто-то вбивал в череп крошечные гвозди мигрени. Пестрый ощущал, что острое зловещее чувство, которое посетило его по прибытии в город, постепенно утихало, но его заменяло нечто иное, и, по его мнению, оно было гораздо хуже.

Становилось все жарче. Чем дальше он углублялся по улице Ножей, тем больше возрастала температура. Сначала Пестрый опасался, что натолкнется на пожар, и ему придется повернуть назад и искать иной маршрут. Это был бы не первый случай, когда он встретился с такой проблемой, но на этот раз он не чуял никакого запаха дыма. Впереди над искривленной дорогой, которой он следовал, распространялось колышущееся оранжевое сияние, но у него не было той живой изменчивости, что бывает у настоящего огня.

Пестрый осторожно пробирался вперед, чтобы разглядеть источник света и тепла. За поворотом к дороге примыкал переулок, пробивающийся меж зданий, и в конце резко переходил в вереницу широких, грубо высеченных ступеней, ведущих вниз. Стены переулка ярко сверкали отраженным светом, и когда Пестрый приблизился к началу лестницы, на него пахнуло жаром, как из топки. Заглянув вниз, он увидел, что ступени обрываются так чисто, словно их отсекли ножом. Он спустился вниз, насколько это было возможно, взялся за торчащую балку у самого подножия ступеней и высунулся наружу, чтобы оглядеться вокруг.

Громадная сеть огненных каскадов медленно сползала с верхних ярусов. Длинные тягучие потоки расплавленного металла и камня изливались на здания слева и справа от Пестрого. Нити переплетались и искривлялись, опускаясь вниз, и разъедали фасады зданий, превращая их в дымящиеся опустошенные останки. В изумлении созерцая это зрелище, Пестрый чувствовал кожей их чудовищный зной.

Это могло случиться лишь из-за невообразимо жаркого пламени, вспыхнувшего наверху, в одном из шпилей. Может быть, рухнул корабль, и его термоядерное сердце прожигало себе путь вниз, или же пожар размером с город породил самоподдерживающийся огненный вихрь, который питал сам себя, пока не достиг температуры белого каления. Арлекин печально покачал головой. С той же вероятностью огнепад мог быть порожден оружием, которым воспользовались сами темные сородичи. Какова бы ни была причина, эта сцена воплощала его худшие страхи касательно города — что нерадивость или чрезмерно сильные реакции превратят его в безжизненную пустошь, где беснуются враждебные силы стихий.

Пестрый посмотрел вниз. Отсюда можно было спуститься к различным местам, где виднелись секции лестниц, балконов и балюстрад, уцелевшие под потоками расплавленного металла и камня. Эти торчащие куски располагались на неравных промежутках друг от друга, и ни один из них не выглядел по-настоящему устойчивым. Огнепады с каждым мгновением меняли свое течение, поэтому нельзя было гарантировать, что путь, изначально казавшийся безопасным, не окажется вскоре затоплен медленно распространяющейся раскаленной смертью. В самом низу этого простора, похожего на скалистую местность, клубилась густая тьма, которая как будто пыталась вскарабкаться выше, удерживаемая лишь частыми огненными дождями.

Арлекин был совсем не против риска — безрассудная храбрость была, по сути, важной частью его смысла жизни — но он пришел к выводу, что попытка преодолеть постоянно меняющиеся огнепады на одних лишь нервах и сальто-поясе будет поистине самоубийственным деянием. Он надул губы, позволил скучному здравому смыслу одержать верх (опять!) и повернулся, чтобы снова взойти по ступеням на улицу Ножей.

Тут Пестрый замер. На вершине лестницы стояла группа темных сородичей. Они были облачены в шипастые доспехи и держали в руках столь же шипастое оружие, которое нацелили прямо на него. Он начал поднимать руку, чтобы с небрежным изяществом помахать им, но увидел по их аурам, что они не просто проявляют осторожность. Они были намерены его убить.

Арлекин превратил движение руки в начало сальто, повернулся и одним текучим движением кувырнулся в сторону. При этом он активировал голокостюм, так что его силуэт разлетелся облаком сверкающих фрагментов. Высокие стены переулка превратились в смертельную ловушку и запели от высокого отрывистого звука осколочных орудий, стреляющих на полном автоматическом режиме.

Сверхскоростные снаряды хлестали по ступеням, высекая из них каменную крошку. Пестрый отчаянно метался, пытаясь опередить шквал огня. Он взбежал по стене, найдя там временное убежище, но потом ему пришлось кувырнуться через голову и снова приземлиться на лестницу. Снаряды загнали его на самый край обрыва, где тот завис на долю секунды, комично размахивая руками, будто мельница. Потом с диким смехом Пестрый сдался и прыгнул, швырнул себя в перегретый воздух с мыслью, что старый скучный здравый смысл не всегда получает то, что хотел.

Он крутанулся в воздухе и подобрался, чтобы приземлиться на плоский каменный выступ, торчащий в десятке метров под устьем переулка. По близлежащей стене стекал толстый шнур жидкого пламени, образуя лужу на одном конце выступа, которая медленно сползала через край, чтобы продолжить падение в пропасть. Жар стоял невыносимый, и Пестрому пришлось отскочить снова, так как на его коже начали взбухать волдыри.

На этот раз он попытался прыгнуть горизонтально, настолько далеко, насколько возможно. Он приземлился на скелетообразный каркас из балок и решеток, который, несмотря на тяжкие повреждения, продолжал держаться за отвесный склон города, словно остатки разорванной паутины. Подобно лаве, потоки прошли прямо сквозь остов, отчего тот оплавился и выгнулся. В некоторых местах металл все еще испускал тусклое вишнево-красное свечение, и хотя Пестрый приземлился легче перышка, структура все равно тревожно заскрипела под его весом. Он неподвижно замер на месте и огляделся, ища признаки погони.

Отсюда он не мог даже разглядеть тот переулок с обломанной лестницей. Дым и медленно падающее пламя скрывали значительную часть обзора. Место, откуда он спрыгнул, могло быть любой из сотен темных расщелин в истерзанном отвесном склоне наверху. Пока что арлекин был в безопасности — насколько это можно сказать про того, кто находился в столь шатком положении в считанных метрах от смерти в огне. Откуда же появились нападавшие? Пестрого не так-то легко было застать врасплох — он должен был почуять их присутствие и намерения задолго до того, как увидел их.

Каркас резко покачнулся под его ногами, и Пестрый быстро обернулся, чтобы встретить своего подлинного преследователя.

— У тебя даже нет оружия наготове. Я разочарована, — промурлыкала леди Аурелия Малис, шагая вперед по перекрученному металлу.

Архонт кабала Ядовитого Языка блистала своей экзотической красотой в свете, источаемом огненными каскадами. Ее облегающие доспехи подчеркивали каждый соблазнительный изгиб тела, ее волосы низвергались рекой чистой полночи, подкрашенной пламенем, а ее красные, красные губы таили обещание сводящего с ума желания.

— Я несомненно обезоружен вашей красотой, о милая леди, — с чистосердечной улыбкой сказал Пестрый, — хотя на самом деле я скорее любовник, чем боец, а если точнее, я больше клоун, чем мрачный воин. Может быть, вы надеялись вызвать меня на поединок или что-то вроде этого? Боюсь, это не совсем мой конек.

Малис коварно улыбнулась в ответ и кокетливо раскрыла веер из лезвий, словно прикрывая свое нескромное удовольствие.

— Нет нужды быть таким застенчивым. Я не хочу убивать тебя, маленький клоун, — заверила она, и Пестрый подумал, что никогда еще не было столь сладостной лжи. — Я просто хочу посмотреть, возможно ли это.

Она как будто без умысла взмахнула веером в направлении Пестрого. От этого жеста с веера сорвались мономолекулярные чешуйки размером не больше ногтя и помчались к его незащищенному горлу. Арлекин резко выгнулся в талии, чтобы уклониться от микролезвий, но по-прежнему не отрывал от нее глаз.

— Я абсолютно так же смертен, как и вы. В этом я могу поклясться, моя леди… — галантно сказал он и быстро пригнулся, уходя от второго потока лезвий, — …и я не буду сражаться с вами без причины.

— Ты смеешь называть меня смертной? — прекрасное лицо Малис исказилось от презрения. — Я не рабыня времени и случая. Я буду жить вечно, если только меня не подведут мои разум и сила. А этому не бывать.

С этими словами она достала свободной рукой меч и взмахнула им в сторону Пестрого. Клинок у меча был больше метра, что делало его необычно длинным для одноручного комморритского оружия. Первая треть клинка перед острием изящно изгибалась в стиле, излюбленном в Комморре, а металл покрывали текучие руны, сияющие внутренним огнем.

Пестрый снова улыбнулся, на этот раз скорее извиняясь.

— Простите мне это непредумышленное оскорбление, моя леди, я не хотел усомниться в вашем бессмертии, включив вас в свои сожаления о собственной хрупкости. Вера в себя — воистину величайшее преимущество тех, кто живет в сем великолепном городе, и вы особенно щедро наделены этим свойством…

Малис неторопливо размахнулась, метя ему в голову. Пестрый отскочил на шаг, чтобы спастись от лезвия, рассекшего воздух, и почувствовал, как металлическая решетка, на которой они стояли, немного сдвинулась под ногами. Через плечо Малис он видел красноватое сияние во мгле, которое становилось все ярче — видимо, к ним приближался еще один вязкий поток жидкого пламени.

— …и все же, повторюсь, я вынужден настоять на своем невмешательстве, — более настойчиво проговорил Пестрый. — У нас нет причин сражаться в такое время.

— Ты сказал, что ты любовник, а не боец, — заметила Малис, и кончик ее клинка ринулся к глазам Пестрого. — Я нахожу сражение и соблазнение весьма похожими занятиями, так что, по твоему собственному признанию, ты должен быть хорошо натренирован и в том, и в другом.

Пестрый снова изогнулся, чтобы спастись от острия, и чуть не попался, когда колющий удар превратился в короткий режущий взмах по мановению руки Малис.

— Должен признать, я не могу разглядеть прямой связи, — непринужденно отозвался он, уклонившись. — Полагаю, и то и другое может вызвать немало пота и стонов, но конечные цели у них, я бы сказал, диаметрально противоположны.

Леди Малис чуть опустила клинок и наградила Пестрого совершенно лучезарной улыбкой, но тут же с притворной скромностью спрятала ее за веером. Пока что она с ним просто играла. Ее атаки были неспешными, почти шуточными, но в них все же таился намек на ослепительную скорость и мастерство, которыми она обладала. Арлекин старался не терять равновесие, одновременно взвешивая свои шансы на побег.

— Хорошо, — сказала Малис и снова праздно взмахнула мечом. — Я имела в виду, что оба занятия включают в себя три четко разделенные фазы. Они начинаются с преследования, когда нужно найти партнера и известить его о своем существовании, чтобы он понял, что является объектом желания. Далее наступает первый момент близости, когда раскрывается твоя подлинная страсть.

С этими словами леди Малис взорвалась движением, закрутилась на месте, обрушив на противника вихрь ударов длинного клинка и веера из лезвий. Несмотря на свою осторожность, Пестрый обнаружил, что скорость и натиск этой бури застали его врасплох. Теперь он мог лишь пригибаться и уклоняться, чтобы опережать мелькающий клинок, а она наступала, вынуждая его пятиться по перекрученным каркасам, словно нерадивого ученика.

Малис теснила арлекина до тех пор, пока за его спиной не осталась лишь зияющая бездна, и он опирался на скрипучий металл лишь пальцами ног. Она нацелилась в его сердце и сделала последний, презрительный укол — удар, от которого он должен был либо прыгнуть, спасаясь в смертельно опасной пустоте, либо расстаться с жизнью.

В последний миг клинок леди Малис ушел в сторону, отраженный коротким изогнутым ножом, который словно по волшебству появился в руке Пестрого.

— Так ты все-таки вооружен, — с издевкой произнесла Малис, замахнувшись стальным веером на запястье противника, чтобы рассечь сухожилия. — Однако твой клинок невелик — ты, должно быть, не так уверен в себе, когда поблизости инкубы с их громадными клэйвами.

Арлекин отбил в сторону острый как бритва веер, пригнулся, уходя от мгновенно последовавшего за этим взмаха меча, перекатился под свистящим клинком и снова на шаг отступил по шаткой решетке.

— Его достаточно для моих потребностей, — спокойно ответил он, парируя очередную атаку, — хотя я всегда считал, что мой ум, каким бы коротким он не был, есть лучшее оружие.

Исход любой битвы между носителями длинного меча и короткого клинка, если они обладают одинаковым мастерством, неизбежно диктует тот, кто может достать противника на большем расстоянии. По крайней мере, так учили Пестрого, когда он постигал премудрости клинков у существ, которые провели целые жизни в размышлениях над подобными вещами. Он попытался поддержать разговор, чтобы отвлечь ее и сохранять дистанцию.

— Например, теперь мне кажется очевидным, что это вы — та, за кем я проследовал вниз из верхнего города, — весело заметил Пестрый. — Вы отправились провернуть какое-то свое дельце, так ведь? Надо полагать, что с благословения Векта, поскольку вы не скрывали свое отбытие от его армады ужаса.

Она снова бросилась на него, и он отступил. Мастера клинков научили его терпению. Если боец с меньшим пределом поражения попытается силой приблизить развязку, это почти наверняка приведет к фатальному исходу для него, а не для его противника. Терпение — вот ключ.

— Должно быть, твой ум так же короток, как твой клинок, если ты так долго приходил к этому выводу, — рассмеялась Малис, нещадно осыпая его колющими и рубящими ударами. — Когда мои кабалиты доложили, что за нами кто-то следует, я была рада услышать, кто это. Я решила, что просто обязана встретить тебя лично. Ха!

Пестрый отпрыгнул от нацеленного в живот удара, который оставил Малис значительно открытой для контратаки. Единственное, что мог делать воин с коротким клинком, это защищаться до тех пор, пока соперник не проявил бы достаточную щедрость, открывшись из-за слишком увлеченной атаки — как только что сделала Малис. Пестрый проигнорировал возможность и вместо этого проплясал в сторону, сделав намек на куртуазный поклон, когда Малис бросилась следом.

— Сожалею, что нас не представили друг другу, милая леди, — сказал Пестрый. — Меня зовут Пестрый, и я весьма рад встрече с вами, леди Аурелия Малис из кабала Ядовитого Языка.

— Я знаю, кто ты такой, — рассмеялась Малис, нанося еще один рубящий удар, — и знаю, что ты посещал дорогого Асдрубаэля. Что ты сказал ему при встрече? Поделись со мной, и, может быть, я сохраню тебе жизнь… за вычетом, пожалуй, одной-двух конечностей.

Меч Малис прошел в считанных миллиметрах от Пестрого. И снова он был вынужден в последний миг парировать его ножом. В подобной схватке воину с коротким клинком становилось в какой-то мере легче принимать решения. Полная оборона могла позволить даже среднему бойцу некоторое время оставаться в живых. Именно желание атаковать, перейти в нападение в конце концов убивало даже самых умелых дуэлянтов.

— Это не секрет, — ухмыльнулся ей Пестрый. — Я с радостью поделюсь интимными деталями моей беседы с верховным властелином: я предупредил его об угрозах со стороны так называемых богов Хаоса и о том, что начали претворяться в жизнь планы, цель которых — распространить их влияние на город. Он сказал мне, что поверил моим словам.

— Хорошо, — отозвалась Малис, не выразив никакого явного интереса к сообщению, которое Пестрый принес Векту, — так почему он приказал тебе следовать за мной?

— Он этого не делал, — не думая, ответил Пестрый, пригибаясь под очередным взмахом.

Малис улыбнулась лучезарной улыбкой триумфа.

— Значит, он не сможет пожаловаться, что я убила его агента, так ведь? — сказала она и обрушилась на него с удвоенной яростью. Теперь ее удары больше полагались на силу, чем на умение, и она полностью использовала свое преимущество в длине оружия и балансе. Она беспрестанно поддразнивала Пестрого, буквально тыкала носом в его нежелание контратаковать.

Арлекин пригибался, уклонялся и парировал, в то время как каркас под ними издавал все более тревожные протестующие взвизги, предупреждая о неминуемом падении. Он сконцентрировал все свое немалое умение на том, чтобы защитить себя, и надеялся, что Малис когда-нибудь устанет.

Уроки мастеров клинка о терпеливой обороне дополнялись и укреплялись тем фактом, что в этом случае Пестрый не желал убить свою противницу. Однако он быстро приближался к тому моменту, где, как он предвидел, ему бы пришлось попытаться причинить ей вред, просто чтобы остаться в живых. Если свирепость ее атак вскоре не утихнет, то, возможно, первым устанет он сам.

— Я был… настолько вежлив… что раскрыл все, что знаю, — выдохнул Пестрый после казавшегося бесконечным времени среди смертоносного танца клинков. — Почему бы не проявить снисхождение к несчастному обреченному шуту, сделав то же самое? Куда вы направлялись?

Губы леди Малис изогнулись в злорадной улыбке.

— Думаешь, я отвлеклась от цели? Может, я и решила поиграть с тобой, но мои кабалиты не сидят сложа руки, ожидая, пока я закончу. Фактически, они уже должны быть совсем рядом…

Она внезапно прекратила атаки и стремительно перешла в позицию обороны. Стоя и холодно глядя на него на фоне огнепадов, она выглядела великолепно и уверенно в себе. И все же Пестрый заметил легчайшую дрожь ее клинка, как будто ее хватка ослабела от усталости. Видимо, она все же была не совсем неутомима. Он напомнил себе не расслабляться. Внешний вид любого комморрита мог быть обманчив, и во всем мог скрываться какой-то трюк.

— Асдрубаэль сказал бы, что лучше спросить не «куда я направляюсь?», — с лукавым взглядом сообщила Малис, — но «почему меня сюда отправили?». Я признаю, что не могу дать тебе удовлетворительного ответа на этот вопрос. Наш верховный властелин относится к информации, как к самому ценному из своих сокровищ, и чрезмерно скуп на нее. Он повелевает. Мы подчиняемся.

— Я бы и не подумал, что архонты Комморры — такие слепые и покорные машины, — едко ответил Пестрый, — и я уверен, что у вас, моя леди, есть по меньшей мере представление о том, чем вы занимаетесь. Это бы соответствовало не по годам развитому хитроумию, которое вам приписывается.

В ответ она покачала головой, бросила взгляд наверх и начала очень медленно кружить вокруг него.

— Лесть тебе к лицу, шут, но я не стану рассказывать о своих подозрениях. Я так же скупа, как Асдрубаэль, когда речь идет об информации. Впрочем, я предоставлю тебе несколько своих наблюдений в обмен на то развлечение, что ты мне уже предоставил.

Первое: я не единственная, кого Асдрубаэль послал на особое задание. Не бывает такого, чтобы у него работала только одна схема. Он скорее запустит сразу несколько планов, каждый из которых способен уничтожить его врагов, потому что он не доверяет ни одному из них по отдельности. То, чем я занимаюсь, может быть обманкой, вторичной целью или же жизненно важной деталью для той неведомой адской интриги, которую он замыслил следующей. И вне зависимости от этого, он будет готовить и другие, на это можно рассчитывать.

Второе: Асдрубаэль Вект неравнодушен к оружию. И более всего он любит оружие неожиданное, опустошительное, непреодолимое. Не то что бы он не способен на тонкие маневры, совсем наоборот. Однако в отличие от многих из нас здесь, в Комморре — и в это широкое определение я включаю и себя — он понимает, когда время тонкостей подошло к концу. И когда это происходит, он берет самое большое оружие, какое только может найти, и прекращает битву еще до того, как кто-то успеет осознать, насколько далеко он готов зайти.

Третье и последнее состоит в том, что я ошибалась, считая, что ты не агент Векта. Если он увидел тебя и позволил уйти со своих глаз живым, когда город в таком состоянии, то ты работаешь на него, знаешь ты об этом или нет…

В этот миг в события неожиданно вмешалась Судьба. Громадный сгусток жидкого огня сорвался с высоты и полетел на них, словно медлительный метеор к земле. Пестрый отскочил назад и почувствовал, как решетка, на которую он приземлился, накренилась под безумным углом. Дым и пламя затмили его поле зрения, когда огненный шар врезался в уже искореженный каркас и потащил то, что от него осталось, в глубины, под ужасающий визг растерзанного металла.

Пестрый повернулся, побежал вверх по покосившейся решетке, чуя, как она начинает выскальзывать из-под ног, и прыгнул. По такой шаткой основе сильно не разгонишься, поэтому прыжок получился слабым, даже несмотря на помощь сальто-пояса. Он не долетел до торчащей металлической опоры, на которую прицеливался, и поскакал вниз по стене. При падении его лодыжки задел острый каменный выступ, и он, едва не растянувшись, свалился на узкий карниз, который не было видно с высоты.

Выкрутившись, Пестрый схватился за карниз с благодарным вздохом облегчения. Подняв глаза, он увидел болтающиеся в воздухе останки каркаса, на котором сражался с леди Малис. Его острые глаза различили фигуру, что держалась за кусок разбитой конструкции и все еще сжимала в руке длинный меч. Видя, как она начинает карабкаться к далекой безопасной высоте, он помахал ей рукой и окликнул.

— А как же третий акт в этой драме соблазна и-или убийства? — бодро прокричал Пестрый, задрав голову. — Вы так и не сказали, в чем он заключается!

Леди Малис мелодично рассмеялась, и ее сладкий смех донесся до Пестрого поверх шипения и треска огненных каскадов.

— Последний акт, — крикнула она, — это осуществление всех надежд и страстей. Две сущности сходятся вместе, к добру или к худу, и тесно сплетаются друг с другом. И ни одна из них не уходит, ни в чем не изменившись!

Глава 16 ВОСХОЖДЕНИЕ КСХАКОРУАХА

Первому брату суждено было упасть в его объятья так же легко, как перезрелый фрукт, — Обезглавливатель чувствовал это нутром. Битва под стенами идеально отвлекала внимание, пока Кхерадруах скользил между тенями и углами, чтобы проникнуть внутрь. В то время как приспешники братьев боролись и сталкивались друг с другом, Обезглавливатель тихо пробрался сквозь их ряды и дошел до свода восхождения. Там он засел в глубокой тьме, столь же терпеливый, как паук в паутине. Он ждал, пока не придет подходящее время.

Выжидание точного момента для удара было не пустой формальностью. Впечатляющая демонстрация энергий, высвобожденных родичами-соперниками, подтвердила самые мрачные подозрения Обезглавливателя насчет того, какие силы начали действовать в Аэлиндрахе. Брат, которого он решил выследить первым, заключил нечестивые договоры с силами из-за пределов царства теней, чтобы сохранить свой трон. Тот, кто бросил ему вызов, опустился столь же низко ради шанса его узурпировать.

При мысли о столь позорной сделке губы Кхерадруаха оттянулись назад, обнажая пожелтевшие клыки. Все, что делали братья, было пронизано ущербным мышлением жителей внешнего мира: их целью были лишь могущество, богатства и власть, даже если ради них они должны были преклонить колени перед зловещими богами.

Аэлиндрах был не таков. Царство теней было темной возлюбленной, которую следовало принять в свои объятья, жестокой госпожой, которую надо задобрить и поклоняться только ей. Это место, где чистая тьма и страх кристаллизовались в нечто подобное алмазу, настолько прекрасному и с такими острыми гранями, что любые попытки осознать его ранили разум. Идея того, что Аэлиндрах можно укротить и использовать ради своих голых амбиций, была для него поистине оскорбительна. Кхерадруах обнаружил, что с силой сжимает свой длинный острый клинок. Он ждал в тенях и удивлялся тому, как разгорелись в нем страсти, которые он считал давно угасшими.

Плетение теней неизбежно стягивалось, ведя к завершению. Когда войска побежденного короля оказались пред лицом катастрофы, он выбрал путь труса и решил сбежать. Под сводом не было стражей, никто не помешал Кхерадруаху, когда он возник из укрытия и нанес удар. Он застал свергнутого короля как раз, когда тот начал взбираться по цепям к спасению. Падающее тело запуталось в звеньях из темного металла и задергалось, как гротескная марионетка. Не обращая на него внимания, Обезглавливатель подхватил свой трофей и шагнул назад в тени. Он успел вовремя. Двери зала разлетелись на части, и другой брат ворвался внутрь, чтобы заявить притязания на свой бесполезный трон.

Кхерадруах не стал ждать, чем это закончится. Он уже спешил в свое скрытое логово, потаенную костницу глубоко в сердце Аэлиндраха. Он счистит плоть со своей добычи, попробует череп на вкус и осмотрит его незрячими глазами, чтобы определить ему цену. Потом череп присоединится к его собранию и будет вечно служить восхвалением тьме, а если окажется недостойным, то будет просто выброшен.

Тогда, и только тогда, Кхерадруах вернется за другим братом.

В Нижней Комморре поднималась тьма. От бронированных стен порта Затерянных Душ до зубчатых крыш Звука Ночи Гулен в Комморру истекало теневое вещество Аэлиндраха и овладевало ею. Тьма была словно живое, осязаемое нечто, которое сочилось из стоков и труб, проникая в разоренные руины, что остались после Разобщения. На узких улочках и в кривых проходах тьма ширилась и приумножалась, заражая собой все, что было у подножий шпилей. Ползучие тени поглощали целые группы выживших, которые выстояли перед психическим шоком Разобщения, а потом сотрясениями всего города и демоническими вторжениями, которые последовали за ним. Сам их страх как будто напитывал подкрадывающуюся тьму и приманивал ее скрытных обитателей, жаждущих утолить свой невообразимый голод.

Раздутые стаи больных ур-гулей кишели в Нижней Комморре, словно чумные крысы, скользкие от мерзостных выделений собственной скверны. Крючковатые когти скрежетали по разбитому камню, обонятельные отверстия шипели в темноте — тысячи бешеных чудовищ охотились на всех, кто был слишком медлителен или слаб, чтобы спастись от них. Безглазые хищники были хорошо приспособлены к узким затененным переулкам и быстро очистили их от добычи. Все еще голодные, стаи двинулись дальше, постоянно следуя за расползающимся пятном тьмы, истекающей из царства теней, Аэлиндраха. Неутолимая жажда вела ур-гулей все выше и выше, в те места, где обитали иные хищники.

Самые сильные и дальновидные комморриты давно уже пробили себе путь в те места, где можно было держать оборону. Они забаррикадировали и обезопасили их всеми доступными средствами, завербовали или убили тех, кто прибыл позже, или же были в свою очередь убиты ими, согласно жестоким законам Комморры, которые лишали слабых права на безопасность. Во многих случаях эти импровизированные оплоты уже успели заключить осторожные союзы с ближайшими соседями, объединившись против общих врагов. Многие прислушивались к разговорам о восстании Белого Пламени и взвешивали возможные прибыли и риски, связанные с выбором между приверженцами Векта и повстанцами.

Пока вокруг крошечных цитаделей выживших поднималась тьма, их обитатели не чувствовали страха. Вместо этого они радовались своей прозорливости, благодаря которой они теперь были защищены. Они запечатали все входы и зажгли светильники, чтобы оттеснить тени. Они патрулировали коридоры и посадочные площадки и постоянно соблюдали бдительность. Когда шипящий прилив ур-гулей нахлынул на их двери, они взялись за оружие и отшвырнули их прочь, и их крепости продолжали стоять, словно непобежденные островки света посреди моря полночной черноты.

Кабалиты Ядовитого Языка пробили себе путь вниз, к Зловещему Валжо, и успели добраться до окованных медью врат этого подземного царства, едва опередив стаи прожорливых ур-гулей. В лабиринте Черного Схождения стаи зловонных троглодитов бросили свои неотступные попытки пройти сквозь смертоносные ловушки и начали карабкаться в верхнюю часть города в беспрецедентных количествах.

Когда твари начали проникать в Верхнюю Комморру и затронули окраины Горы Скорби, их продвижение начало замедляться. Мерцающие энергетические преграды заблокировали улицы, проспекты и даже целые районы. Потоки ур-гулей разделялись на части, перенаправлялись, загонялись в рамки и перегораживались, и они оказались в сбивающем с толку лабиринте, который из ниоткуда создал Вект со своего престола на далеком Центральном пике.

Такие фокусы не могли задержать сумрачные чумные орды навечно. Некоторые преграды завели стаи ур-гулей в искусственные ущелья и тупики, над которыми размещалось достаточно много орудий, чтобы мгновенно их истребить. Другие выводили их на открытые дворы и площади, где те становились добычей мародерствующих банд разбойников, геллионов или бичевателей.

Однако большая часть захватчиков из Аэлиндраха постепенно перенаправлялась в одну конкретную область Верхней Комморры — на широкий простор разоренной пустоши, что окружал крепость Белого Пламени. Терпеливые наблюдатели из осадных войск Валоссиана Ситрака отметили, каково вооружение крепости, когда его высокоэнергетические залпы устроили бойню среди подкрадывающихся ур-гулей. Выжившие твари забились в туннели фундаментального слоя, где они представляли собой еще одну, совершенно новую проблему для защитников крепости Белого Пламени.

Тьма поднималась, однако уже достигла предела — так, по крайней мере, казалось. Ур-гули, так и не произведя впечатления на верхние башни Комморры, ускользнули обратно в тени. Для тысяч оплотов выживших, что устояли в Нижней Комморре, это выглядело как победа, момент передышки в изобильное на катастрофы время Разобщения.

Так им казалось, пока не пришли мандрагоры.

— Я помню, как увидел это место в первый раз, — задумчиво прогремел Ксхакоруах. — Тот, кто породил меня и моего брата, показал нам его давным-давно. Он пообещал, что оно станет источником будущего величия для Аэлиндраха. Поистине, оно мало изменилось под властью Азоруаха. Его царствование померкнет перед моим.

— В этом твоем теплом воспоминании твой брат, я полагаю, еще не был безголовым? — резко, с примесью раздражения, спросил Беллатонис. Он и в лучшие времена не любил, когда окружающие потакали своим эмоциям.

Они стояли в тронном зале и смотрели, как безжизненное тело Азоруаха спускают с висячих цепей и уносят в сторону. Недавние события убедили гемункула в том, что загадки ему не нравятся, а загадочно обезглавленные тела тем более. Ксхакоруах теперь выглядел даже еще более распухшим, чем раньше, а уродливая ржавая коса в его руках источала тошнотворно-сладковатый запах гниющей плоти. В свой миг триумфа король теней, казалось, погрузился в собственные мысли.

Ксхакоруах продолжил, словно Беллатонис ничего не говорил.

— Тогда мы были юны, едва вскормлены сосцами Аэлиндраха, но уже тогда мы знали, что однажды станем соперниками — что настанет этот момент. Я думаю, что наш создатель этого и хотел.

— Тебя не смущает, что ты нашел брата в таком состоянии? — настойчиво продолжал Беллатонис. — Что кто-то вошел в комнату, снял с него голову, а потом ушел с ней, пока мы стояли прямо под дверью?

Беллатониса беспокоило то, как приспешники Ксхакоруаха отреагировали на смерть Азоруаха. Он ожидал увидеть шок и страх. Вместо этого они активно перешептывались и понимающе кивали, как будто это событие было совершенно предсказуемым или даже предопределенным.

— За ним пришел Обезглавливатель, — пожал плечами Ксхакоруах, как будто это все объясняло. Прежде чем Беллатонис успел ответить, к нему подбежал Ксагор, закончивший детальный осмотр тела.

— Одна резаная рана, нанесенная слева направо. Большое силовое оружие с прямым лезвием. Очень чисто, очень точно, — нервно протараторил Ксагор. — Череп полностью отсутствует. Предположительно, унесен нападавшим.

Беллатонис рассеянно кивнул, по-прежнему размышляя над заявлением Ксхакоруаха. В своих исследованиях царства теней он время от времени натыкался на отсылки к легендарной фигуре по имени Обезглавливатель, Кхерадруах — что буквально означало «Тот, кто охотится за головами». Он считал, что Обезглавливатель — мифический персонаж, идеал мандрагор, вроде того, как Отец Скорпионов был идеалом для инкубов — первый и величайший из них и тому подобная чушь. Его тревожила мысль, что в реальности действительно существует неуловимый убийца, настолько сведущий в своем деле, что мандрагоры его одновременно боятся и уважают.

— Хозяин, этот сделал еще одно наблюдение, — Ксагор наклонился ближе к Беллатонису и прошипел театральным шепотом: — На теле отметки Хаоса! Быстрая мутация!

Беллатонис сузил глаза и украдкой бросил еще один взгляд на труп, пока тот бесцеремонно выволакивали из комнаты. Развалина был прав: слишком много пальцев на одной руке, одна стопа скрючена в когтистую лапу, как у птицы. Азоруаха исказило демоническое влияние из-за пелены, как произошло и с Ксхакоруахом.

От этого зрелища Беллатонис на миг испытал любопытное сдавливающее ощущение в груди и лбу. Это был автономный ответ организма, который, как он помнил по собственным подопытным субъектам, означал появление страха. Интересно было отметить, как тело, в котором он обитал, проявляло реакцию без какого-либо сознательного воздействия своего нынешнего жителя. Похоже, что страх перед пустотой или, по крайней мере, страх заражения ее непредсказуемыми энергиями, очень глубоко засел в юном Харбире. Впрочем, ведь настоящий Харбир лично побывал в проклятом Шаа-Доме. Можно было сказать, что он имел куда больший опыт близких отношений с неограниченной мощью пустоты, чем мог похвастаться сам Беллатонис.

Может быть, до Разобщения в царстве теней имелись семена порчи, а может быть, и нет, но катаклизм наверняка заставил их прорасти и придал им ужасающей силы. После того, как Беллатонис спасся от покушений Черного Схождения, Аэлиндрах виделся ему безопасным убежищем. Теперь же он начинал казаться весьма похожим на ловушку или тюрьму с особенно неприятными заключенными.

— Так что же ждет твое королевство теперь, когда ты по праву овладел троном? — спросил Ксхакоруаха Беллатонис.

Десятилетия, проведенные во взаимодействиях с архонтами-комморритами, как высокопоставленными, так и не очень, научили гемункула держать все свои опасения и предположения тщательно скрытыми за бледной маской надменности. Траурно-черный гигант наконец отвел взгляд от висячих цепей и обратил его на Беллатониса с таким видом, будто потакал домашнему питомцу, требующему внимания.

— Аэлиндрах объединился под моим началом. Может быть, есть несколько отступников, которые предпочтут спрятаться и откажутся служить мне, но после этого… — Ксхакоруах сделал почтительный жест в сторону висячих цепей, — …этого благословения Обезглавливателя никто не посмеет отрицать мою власть.

— Его вмешательство, определенно, расчистило тебе путь в неожиданной манере, — несколько скептично отметил Беллатонис. — Никакого кульминационного смертного боя меж двумя соперниками. Никакой королевской битвы, в которой вы оба могли бы поистине испытать свою силу — и благосклонность своих покровителей…

Ксхакоруах медленно покачал огромной головой и гулко произнес:

— Нет. Никакого финального поединка. Мой брат пытался сбежать, когда его забрал Обезглавливатель. В конце концов Азоруах решил покинуть Аэлиндрах — он до последнего остался трусом и предателем.

— Сбежать? Как это? — удивился Беллатонис. — Из этого зала нет выхода, кроме того, через который мы вошли — хотя, надо признать, сей факт не помешал этому вашему Обезглавливателю.

Король теней рассмеялся. Это был неприятный смех, похожий на стук, с каким дубинки врезаются в плоть. Раздутый великан все еще ухмылялся, когда повернулся, вразвалку подошел к трону и довольно неуклюже уселся на нем, положив железную косу на колени.

— Ты так много знаешь, но при этом так мало понимаешь, — прогремел Ксхакоруах. — Ты видишь только комнату с креслом и называешь ее тронным залом. Это место важно не только из-за его символического значения. Здесь есть портал. Никто не может сказать, насколько он стар, но он не менее древний, чем другие порталы Аэлиндраха. Некоторые считают, что это самый первый, который открылся в этом царстве, что это пуп нашего мира.

Беллатонис неуверенно бросил взгляд на яму в центре помещения. Порталы в Аэлиндрахе обычно выглядели как темные пропасти или расщелины, без всяких вычурных арок и чрезмерно сложных устройств безопасности, какими обладали варп-врата в самой Комморре. Теперь же, когда царство теней почти органическим образом расширяло свои границы, перетекая в Комморру, строго определенные точки разделения становились размытыми.

Ксхакоруах снова усмехнулся.

— Нет. Не внизу, гемункул, даже твое сердце не настолько черно, чтобы спуститься по этому пути, — гигант указал наверх, на высшую точку комнаты, куда уходили и терялись из виду висячие цепи. — Вот туда. Именно поэтому мы называем это место сводом восхождения: из него можно выйти вверх, напрямую в Комморру.

— В обычные времена контроль над такой вещью очень полезен, понимаю, — Беллатонис пожал плечами, — но сейчас-то она бессмысленна. Теперь нужно лишь подойти к окраине Аэлиндраха и перейти прямиком в Комморру — или, по крайней мере, такое у меня сложилось впечатление.

Ксхакоруах жутковато улыбнулся — его темное лицо как будто раскололось, обнажив чрезмерно многочисленные клыки, образующие акулью ухмылку.

— О да, — фыркнул король теней, — но этот путь ведет прямо в сердце наших врагов, Беллатонис. Я приказал своим ур-гулям попытаться пробить их оборону из Комморры, чтобы они могли вторгнуться в оплот Азоруаха изнутри, но этим примитивным созданиям не удалось выполнить задание. Теперь мы перевернем эту стратегию наоборот и выйдем внутри лабиринта.

— Лабиринта? Ты же не хочешь сказать…? — воскликнул Беллатонис. Ксхакоруах буквально затрясся от веселья при виде его удивления.

— Да, — прошипел король теней, — лабиринта Черного Схождения — ты никогда не задумывался, откуда у него такое название? Готов поспорить, немногие за пределами царства теней могут припомнить происхождение этой конкретной шутки.

Беллатонис понимающе кивнул.

— Иерархи ковена всегда изо всех сил старались скрыть его секреты. И хотя я когда-то был в их рядах, я никогда даже не слышал, чтобы об этом говорили.

— Черное Схождение пленило меня по просьбе Азоруаха, и, сделав так, они не только сделали брата своим должником, но и держали меня наготове, чтобы я мог заменить его, если им понадобится.

— Разве ты стал бы служить им после заточения и пыток? Когда я нашел тебя в покоях Зиклеядеса, ты был в плачевном состоянии.

— Я бы сделал все, что угодно, чтобы снова завладеть троном. Я бы отгрыз собственные конечности. Я бы даже стал подчиняться своим тюремщикам… какое-то время. Они были слишком мудры, чтобы проверить мою преданность делом, но угроза продолжала существовать и глодать разум Азоруаха.

Беллатонис стоял в тишине, глядя вверх, на портал, скрытый облаками у потолка зала. Он хотел сбежать из Аэлиндраха, и вот он, ответ на его желание — типичное издевательство, с каким темные боги одаряют смертных своими благословениями, что одновременно являются проклятьями.

— Теперь, когда ты контролируешь этот портал, для чего ты намереваешься его использовать? — наконец спросил Беллатонис. Он чувствовал, что уже знает ответ, но хотел услышать его непосредственно из уст Ксхакоруаха.

— Город будет наш. Уже сейчас мои создания приносят благословения Аэлиндраха высокомерным обитателям Комморры. Слишком долго они считали, что царство теней не заслуживает их внимания. Теперь они не смогут нас игнорировать.

— Город слишком велик, чтобы ты смог завоевать его с одними лишь ур-гулями и мандрагорами, — возразил Беллатонис, но его мысли глодал червь сомнения. Ксхакоруаху не нужно было завоевывать город с помощью своих приспешников, чтобы править им. Им нужно было только достаточно широко распространить демоническую чуму, и тогда динамика пандемии сделает все остальное.

— Будет, конечно, и возмездие, — прогремел Ксхакоруах. — Я отомщу тем псам, что так долго не давали мне вернуться на трон. Все они потонут в озерах крови. Ты должен быть рад падению ковена, который заклеймил тебя как отступника и пытался лишить тебя жизни.

— По правде говоря, я не могу сказать, что не спровоцировал их, — сказал Беллатонис, оставив невысказанной мысль, что это он, в первую очередь, действительно серьезно ошибся, когда позволил втянуть себя в интриги Иллитиана. — Кроме того, когда мы впервые встретились, я сказал тебе, что предпочитаю не предаваться мести. Я нахожу ее чрезмерно затратной по времени и саморазрушительной, и она того не стоит. Я также чувствую, что должен предупредить тебя: если ты атакуешь один ковен, то все остальные ковены тоже выступят против тебя, а без гемункулов на твоей стороне… ну, Комморра без них уже просто не Комморра, не правда ли?

Улыбка Ксхакоруаха исчезла, и Беллатонис тут же понял, что совершил ошибку. Для выполнения своих планов король теней не нуждался в искусствах гемункулов или бессмертии в целом. На самом деле все было наоборот, и каждый гемункул представлял собой угрозу, как тот, кто мог противостоять чуме и даже найти лекарство от нее. Беллатонис поспешил исправиться.

— Послушай, я знаю Черное Схождение, и я знаю гемункулов. Они все трусы, они будут в ужасе перед силой, поднимающейся из Аэлиндраха — сделай их своими рабами! Пусть они работают на тебя для достижения финальной победы, вместо того, чтобы отвлекать от нее. Этот план я поддержу всем сердцем, из чистого эгоизма, ведь я получу доступ ко всему оборудованию, к материалам и развалинам, которые мне понадобятся, чтобы сделать больше гротесков для твоих армий. Тебе, кажется, понравились гротески, и я уверен, что тебе захочется иметь больше таких под рукой.

Король теней медленно кивал. Ксхакоруах, похоже, слишком глубоко погрузился в собственные планы на будущее, чтобы понимать, что Беллатонис не собирается ему подыгрывать. Желание наказать ковен Черного Схождения за то, что он держал его в плену, видимо, постепенно покинуло его разум, сменившись более грандиозными планами его бога-покровителя.

— Да, в этом есть здравый смысл. Мы вселим в них страх перед ночью и насладимся, видя, как узы ужаса превращаются в узы рабства. Они будут служить Ксхакоруаху и делать новых зверей из плоти по твоим инструкциям. Твои создания будут идти в авангарде всех моих новых завоеваний — те, которых ты уже сотворил… и миллион таких же, как они.

Глава 17 КСЕЛИАН

Анжевер тоже могла ошибаться.

Звук, издаваемый кровяными осами, был кошмарен — пронзительное, сердитое жужжание, которое до такой степени резало уши, что казалось, они вот-вот лопнут. Еще хуже были вопли воинов, атакованных свирепым живым оружием: насекомые вгрызались в их плоть, заполняли собой глаза, набивались во рты, удушая множеством крохотных жалящих тел. Генетически модифицированные создания, в отличие от большинства своих сородичей, постоянно носили в себе потомство и откладывали яйца во все, что могли проткнуть своими ненормально увеличенными яйцекладами. В считанные секунды вылуплялись личинки и прорывали ходы еще глубже, чтобы столь же быстро превратиться в кровожадную взрослую форму.

Иллитиан, проворно отступив от этой кутерьмы, на миг позволил себе с удовольствием понаблюдать за тем, как эффективно его воины начали разбираться с проблемой. Тех, кто сопровождал его в лабиринте, он вручную отобрал среди лучших своих вернорожденных. Все они были с ним на Горате, и он знал, что на каждого из них можно положиться.

Плазменные гранаты и шредеры уничтожили насекомых с их острыми, как бритва, лапками, а бластеры испепелили тех, в кого они успели внедриться. Не было никаких сомнений при убийстве своих собратьев, лишь быстрая и смертоносная эффективность. За несколько секунд коридор был снова пуст, дочиста выметен жарко-белым огнем и вычищен моноволоконными нитями. Иллитиан послал за гемункулом, ожидая объяснений.

— Отвечай, что произошло, — сказал он Беллатонису, когда тот явился. — Ты что-то пропустил, и это стоило мне трех воинов.

И снова гемункул сделал странную паузу, прежде чем ответить. Она заняла всего долю секунды, и Беллатонис попытался ее скрыть, но Иллитиану это многое поведало. В какой-то мере подобные нюансы были его специальностью. Ему пришлось многое выведать о них, чтобы научиться скрывать их и лгать более убедительно. В этом случае такая мелочь означала, что собеседник получает информацию откуда-то извне.

— Ловушка, видимо, была перезаряжена после того, как я прошел через это место, — сказал Беллатонис. — Ульям кровяных ос иногда нужно некоторое время, чтобы восстановиться после очень высокой активности. Или же, возможно, это была ловушка замедленного действия…

— Все эти предположения я мог сделать и сам, — холодно заметил Иллитиан. — Тебе следует лучше стараться, Беллатонис. Я не думаю, что мы хотя бы близки к цели, и при этом нам еще понадобится выбираться отсюда.

— В подобном предприятии невозможно быть во всем уверенным, — устало ответил гемункул. — Я делаю все, что могу.

— Тогда старайся больше и поскорее найди мне Кселиан, — предостерегающе сказал Иллитиан, — иначе в следующий раз, когда мы найдем ловушку, я скормлю ей тебя самого.

— Без меня вам не выбраться, — с неожиданной вспышкой непокорности возразил Беллатонис. — Я уверен, вы отмечали путь, по которому мы прошли, как сделал бы любой, у кого есть здравый смысл, но в лабиринте это не сработает. Если вы попытаетесь вернуться по своим следам, то не обнаружите их.

— Это правда, и именно поэтому я предпринял меры и взял с собой кое-что, что гарантирует мне выход отсюда, если вдруг понадобится. Ты, Беллатонис, в действительности — расходный материал, во всех смыслах слова. Я признаю, что мне хотелось бы найти Кселиан после того, как я прошел такой путь. Однако мое терпение небезгранично. Единственная причина, по которой я сохраняю тебе жизнь, это то, что ты для меня полезен. Закончится польза от тебя — придет конец и тебе.

Проучив гемункула как следует, Иллитиан отпустил его, и он уполз обратно во главу колонны. Архонту нравилось ощущение контроля над ним. В прошлом Беллатонис всегда был слишком скользким, его невозможно было прижать к стене и пригрозить ему так, чтобы это доставило удовольствие. Этот же случай заставил Иллитиана задуматься, почему он всегда считал гемункула чем-то большим, чем тот на самом деле являлся — низменным резчиком мяса.

Анжевер могла ошибаться, но Харбир быстро научился быстро и без вопросов подчиняться ее командам.

+Вниз!+

Харбир растянулся на полу в тот же миг, как голос старухи зашипел в его голове. Самый быстрый способ спастись от опасности, когда она тебя вот-вот настигнет — это позволить гравитации сделать всю работу за тебя: ослабить колени и упасть наземь, не тратя долю секунды на то, чтобы напрячь мышцы и прыгнуть. Недостаток этого метода в том, что потом ты оказываешься в уязвимом положении, но в ситуации, когда рядом есть более легкие цели, стоящие на виду, этот трюк способен спасти жизнь.

Харбир упал, и залп просвистел прямо над ним. Воинам, которые стояли сразу после него, повезло меньше. Он услышал треск, с которым снаряды пробили доспехи, и вопли, когда на них начал действовать яд. Не обращая внимания, Харбир перекатился к стене коридора и попытался втиснуть себя в угол так плотно, как только мог. Сейчас у него над головой должна была разразиться перестрелка, и ему больше некуда было спрятаться.

+Дилетанты,+ презрительно хмыкнула Анжевер. +Они должны были влегкую свалить тебя первым же залпом.+

Яркие вспышки темного света запульсировали в коридоре и осветили тьму брызгами энтропической энергии — воины Иллитиана нанесли ответный удар. Сияние очертило силуэты бесформенных, асимметричных фигур, и выстрелы помчались прямо к ним, словно рой разъяренных кровяных ос. Бегущие навстречу фигуры были уродливыми гигантами с чудовищно бугрящимися мышцами, из которых под всевозможными углами торчали металлические лезвия и костяные шипы. Харбир раньше видел подобных им — гротесков. Он знал, что гемункулы используют их в качестве стражей или гладиаторов, но никогда прежде не видел гротеска в состоянии берсерка.

Громадины с трудом умещались в тесном коридоре и могли бежать лишь по двое в ряд, в то время как в них стреляли сразу семь или восемь воинов Иллитиана. Простые вычисления говорили, что гротески должны были погибнуть практически мгновенно. Вместо этого они ринулись вперед, несмотря на недостающие конечности, испещренные дырами туловища и, в одном примечательном случае, отсутствие головы.

Харбир сел на корточки и поднял собственный пистолет, чтобы выстрелить. Компактное оружие со спиральным стволом казалось несколько смехотворным в сравнении с энергиями, беснующимися вокруг, но он все равно нажал на спуск. Гротеск, в которого он попал, несколько секунд отвратительно раздувался, пока, наконец, его растянутая плоть не лопнула, испустив фонтан крови. Чудовище проковыляло еще несколько шагов, несмотря на рваный кровавый кратер на месте груди, а затем его свалила еще одна вспышка энергии.

Мертвый гротеск рухнул и стал частью импровизированной баррикады из искореженной плоти, которая образовалась из павших всего в нескольких метрах перед Харбиром и воинами Иллитиана. Оставшиеся гротески были вынуждены карабкаться через эту подергивающуюся груду мяса, чтобы попасть под свирепый огонь Белого Пламени. Продолжать наступление было безрассудно, но гротески пылали изнутри неоадреналином и метастероидами. Ярость берсерков гнала их дальше, на верную смерть.

Вся видимость сражения исчезла, теперь это была бойня. Воздух стал густым от дыма и горелой вони. Стробоскопический свет бластеров и дезинтеграторов сконцентрировался на ревущих гротесках, которые пытались разобрать преграду, но с каждой потерей она становилась все выше. Харбир встал, чтобы можно было продолжать стрельбу — мертвецы уже подступали к самому потолку. Довольно скоро гротески уже не смогут сквозь них протиснуться.

Кто-то, видимо, забыл им сообщить, что их вырезают. Как раз когда Харбир поднялся, вал мертвых и умирающих разлетелся в стороны, как будто под ним взорвали бомбу. Сквозь кровавый разлом с ревом прорвалось самое большое и безобразное чудище, какое только видел Харбир, и помчалось на авангард солдат Иллитиана, сверкая злобными красными глазами под железной решетчатой маской. Харбир рефлекторно пригнулся, уходя от взмаха усеянного лезвиями кулака, и перекатился, оказавшись за спиной существа, в то время как оно набросилось на ряды воинов.

Он прижался к груде тел и, извиваясь, просочился сквозь них, стремясь оказаться подальше от беснующегося гротеска. Позади раздавались вопли и хруст — разъяренный монстр изливал скопившуюся в нем ярость. Впереди он видел прямой коридор, заляпанный кровью и кусками тканей. Невдалеке с коридором, в котором он находился, пересекался более широкий проход, и по обе стороны перекрестка к полу припали фигуры в масках, целящие навстречу винтовки с тяжелыми стволами.

Харбир нырнул вбок и выпалил еще до того, как его сознание успело отметить, что за оружие на него направлено. Выстрел навскидку был куда быстрее, чем успели отреагировать враги. Странный пистолет Харбира взорвал одного из них, превратив его в кровавое месиво, которое сбило прицел остальных. Их винтовки неуверенно рявкнули, снаряды вонзились в кучу мяса позади, но сам он чудом остался невредим.

Карьера Харбира, состоявшая из стычек меж бандами и убийств по найму, научила его кое-каким бесценным урокам касательно ближнего боя. Один из них состоял в том, что если против тебя — враги с винтовками, а у тебя есть только пистолет, надо сближать дистанцию или убегать. Побег был вне вариантов, поэтому он прыгнул вперед, прежде чем они успели сделать еще один залп. Несколько врагов в масках охотно бросили неповоротливые орудия и кинулись навстречу, выхватив клинки. Харбир подумал, что они, видимо, опознали в нем Беллатониса.

Развалины. Харбир узнал их по окровавленным кожаным одеждам и железным маскам, скрывающим лица. Это были развалины, такие же, как Ксагор. Их тощие руки и тела были крест-накрест рассечены замысловатыми шрамами, с запястий и лодыжек свисали цепи. Харбир не мог думать о развалинах иначе, чем о рабах гемункулов, хотя и знал, что эти существа добровольно отдали себя на терзания и пытки.

Двое из развалин бешено размахивали ножами с широкими лезвиями, с которых капала вязкая зеленая слизь. Харбир пригнулся, уходя от ударов, а потом бросился в сторону, когда третий развалина попытался достать его похожими на ножницы когтями. Развалины были опасными противниками, однако им недоставало безотказных рефлексов Харбира и опыта в ближнем бою. Они только мешали друг другу в своем рьяном желании добраться до него.

Он пнул развалину с когтями в грудь и пристрелил из пистолета одного из вооруженных ножами. Тот раздулся и лопнул с отвратительным хлюпающим звуком. Ножи, которые он сжимал, выпали из безжизненных пальцев, и Харбир свободной рукой перехватил один из них на лету. Угрожая взмахами ножа и пистолетом, он удерживал развалин на расстоянии, пытаясь при этом отступать. Звуки рева и рвущейся плоти позади него прекратились, так что он мог надеяться, что вскоре прибудет помощь.

Развалины, которые не бросились сразу в драку с ним, уже попятились назад. Теперь, в ответ на выкрикнутую кем-то команду, они снова подняли винтовки. Этот кто-то устал от убогих попыток своих собратьев и хотел по-быстрому получить результат. Харбир рванулся вперед и вонзил захваченный у врага нож в брюхо развалины с руками-ножницами. Тот обхватил Харбира жилистыми руками, царапая его спину стальными когтями.

— Сдохни, предатель! — прошипел развалина в лицо Харбиру, обдав его мерзкой смесью слюны и зловонного дыхания. В ответ наемник провернул нож в кишках развалины и рванул его вверх, к сердцу.

Грохнули винтовки, и Харбир почувствовал, как развалина содрогнулся, когда снаряды вонзились в его спину. Другой развалина уже собирался воткнуть один из своих ножей в шею Харбиру, когда тот же залп сбил его с ног. Харбир усмехнулся иронии ситуации, пытаясь удержать развалину стоймя, чтобы тот продолжал играть роль живого (хотя, скорее, уже мертвого) щита.

Тело быстро отвердевало — слишком быстро, чтобы это можно было списать на трупное окоченение. В мозгу Харбира вспыхнула внезапная догадка: эти неуклюжие орудия в руках развалин были гексовинтовками. Ксагор как-то рассказывал, что такие пушки, как правило, стреляют хрустальными цилиндрами, которые начинены стеклянной чумой. Харбир поспешно выдернул нож из тела, пока стремительно распространяющийся вирус не кристаллизовал плоть, навеки запаяв оружие в кишках развалины.

Обжигающие сетчатку полосы темного света промчались мимо Харбира и прорезали заваленный трупами коридор. Он едва различил спрятавшихся вдали развалин-снайперов, когда их на месте испепелили мгновенные вспышки энтропической энергии. Развалины сгорели, словно бумажные мишени, брошенные в пламя топки. В тесном пространстве коридора началась быстрая и жестокая перестрелка, в которой воины Иллитиана, похоже, стремительно одерживали верх. Харбир съежился за своим щитом из мяса и стекла и попытался переждать бурю.

Завывающие, будто баньши, энергетические орудия вдруг притихли сами по себе. Целей на виду больше не было.

— Достаточно! Хватит стрелять! — прокричал из темноты отчаянный голос. — Мы хотим переговоров!

Звук этой речи был музыкой для ушей Иллитиана. Идиоты наконец-то научились здравому смыслу. Он отвернулся от дымящихся останков «Талоса», который находился в процессе расчленения громадными клэйвами инкубов, и ответил на крик.

— Бросьте оружие и выйдите на открытое пространство, — с удовольствием откликнулся Иллитиан. — Начнете сопротивляться — умрете, как и все остальные.

Он выжидающе посмотрел в дальний конец коридора, где происходили основные боевые действия. Через головы и плечи вернорожденных кабалитов он видел, что в узком проходе лежат кучи трупов. Некоторые тела все еще горели, а стены были покрыты россыпью светящихся от жара кратеров, что безмолвно свидетельствовали о свирепости огня.

Сбитый «Талос» внезапно атаковал отряд Белого Пламени сзади, когда его передовые части ввязались в бой с развалинами и гротесками. Поначалу машина боли наслаждалась большим успехом, кромсая арьергард вернорожденных, словно металлическая акула. Однако Иллитиан и, что более важно, его телохранители-инкубы были неподалеку (Иллитиан мудро решил оставаться ближе к тылу), так что смогли вмешаться и остановить беснующуюся машину.

Из бокового прохода выковылял горбун в изумрудно-черных одеяниях и продемонстрировал пустые руки. Через миг горстка развалин нехотя проследовала за жалкой фигурой на открытое пространство. Иллитиан удовлетворенно улыбнулся. Он ждал этого момента с тех самых пор, как Беллатонис завел их в этот адский лабиринт. По его расчетам, любое нападение на драгоценный лабиринт Черного Схождения неминуемо вынудило бы ковен пойти на переговоры, если достаточно долго напирать. Может быть, Беллатонис и не мог довести их до самой Кселиан, но это ничего не значило, нужно было только устроить по пути как можно большие разрушения.

Широкими уверенными шагами Иллитиан вышел вперед, пройдя между вернорожденными воинами. Инкубы не отставали ни на шаг. Неподвижная оборона не могла затянуться надолго, она всегда переходила в состязание силы воли между атакующим и защищающимся. Иллитиан был уверен, что обладает куда большей волей, чем ковен трусливых гемункулов. Он увидел вылезающего из-под кучи трупов Беллатониса, которого уже успел мысленно списать со счетов еще при первой стычке во главе колонны. Иллитиан ощутил смутное облегчение от того, что не утратил потенциальный ресурс. Однако реальная польза отступника вскоре должна была иссякнуть.

— Скажи мне свое имя и должность, — потребовал Иллитиан у гемункула в изумрудно-черной одежде.

— Я занимаю пост приближенного секретаря при избранном мастере Девяти… — надменно начал гемункул. Иллитиан фыркнул и взмахнул рукой, обрывая его.

— Забудь. Мне не важно, кто ты такой, главное — есть ли у тебя достаточно власти, чтобы дать мне то, что я хочу, — сказал он, — но, будучи простым «секретарем», ты ее не имеешь. Полагаю, ты можешь оказаться полезен тем, что передашь мои требования своим повелителям.

Он повернул голову и приказал инкубам:

— Убить развалин.

Развалины дрогнули и оглянулись на приближенного секретаря в поисках поддержки, но не нашли ее. Инкубы приступили к делу с профессионализмом мясников на бойне. Иллитиан глядел приближенному секретарю прямо в глаза, пока кровавые клэйвы поднимались и падали.

— Слушай меня внимательно. Мне нужна Кселиан, и если понадобится, я уничтожу весь твой ковен и разнесу этот лабиринт на твоих глазах, чтобы до нее добраться, — сказал Иллитиан, говоря как будто о чем-то само собой разумеющемся. — Я уверен, что вы придумали массу хитроумных планов, как убить меня и истребить мой отряд, чтобы не выполнять мои условия — заразу, яды, ловушки, бомбы и все такое прочее. Может быть, ты даже достаточно храбр, чтобы пожертвовать своей жизнью прямо сейчас ради покушения на меня, хотя, честно говоря, я в этом сомневаюсь. Так или иначе, сейчас я покажу тебе, почему таким образом вы проиграете, даже если у вас получится.

Иллитиан сделал жест, и двое вернорожденных вышли из рядов воинов позади него. Они несли устройство, похожее на часть скелета. Это была длинная и узкая конструкция из блоков и листов металла, пронизанных каналами из стеклоподобного материала. Приближенный секретарь недоуменно уставился на устройство, облизал зеленые губы и спросил:

— Я не понимаю, ч-что это такое?

— Боеголовка, — холодно ответил Иллитиан, — от пустотной мины. Обычно в такой мине есть две секции. Первая проецирует энергетическую сферу, которая должна ограничить детонацию второй. В данном случае первая часть была удалена, поэтому основной детонатор ничто не сдерживает. А он представляет собой искру чистого темного света, которая, как мне сказали, должна уничтожить весь этот лабиринт и приличный кусок города вокруг него, если ее взорвать.

Приближенный секретарь выглядел, как и следовало ожидать, напуганным. Кроме того, его молочно-белое лицо исказилось от негодования и недоверия, но обе эти эмоции поблекли перед несокрушимой уверенностью Иллитиана. Если архонт Белого Пламени погибнет, то весь ковен и его возлюбленный лабиринт присоединится к его погребальному костру, в этом он не сомневался.

— Хорошо. Я вижу, мы понимаем друг друга, — сказал Иллитиан и взмахнул рукой. Вернорожденные унесли боеголовку обратно в глубину его отряда. — И чтобы было еще понятнее, она не единственная. Двигаясь по лабиринту, я разместил в нем еще некоторое количество этих освобожденных пустотных мин. Если я дам сигнал или если мои жизненные показатели прервутся, они все сдетонируют и сотрут лабиринт с лица земли. Так что вы видите: либо я побеждаю, либо не побеждает никто. А теперь отдайте мне Кселиан.

Приближенный секретарь шумно сглотнул и сказал:

— Я, разумеется, передам ваше сообщение избранному мастеру. Выглядит так, что у вас в настоящий момент есть… а… решающий аргумент. Если бы ваши требования были предъявлены ковену в одной из предыдущих расщелин, то, я уверен, можно было бы избежать значительного долгосрочного ущерба…

Иллитиан улыбнулся ледяной улыбкой и ответил:

— Да, я не сомневаюсь, что вы бы обдумали их, как положено, и абсолютно ничего бы не сделали. Под «долгосрочным ущербом» ты имеешь в виду то, что мои действия необратимо навредят моим отношениям с гемункулами. И ты неправ. Очень скоро ковены разделятся ровно на два лагеря: тех, кто поймет, что они — просто слуги нового правителя Комморры, и будет жить, и тех, кто будет мнить себя вольными и умрет. Вект позволял вашему племени слишком много свободы, давал вам вести политику и вмешиваться не в свои дела. Скоро этой распущенности придет конец.

Приближенный секретарь сделал шаг назад и чуть не налетел на инкубов, стоящих позади него. Его взгляд отчаянно забегал по пустолицым шлемам и вернулся к Иллитиану.

— Я немедленно сообщу избранному мастеру, — сбивчиво пробормотал секретарь, — и уведомлю его о чрезвычайной важности вопроса.

— Не нужно, — проскрежетал из тьмы отвратительный, лязгающий голос. — Я уже знаю.

Глава 18 КАРАТЕЛИ

К тому времени, как Пестрый пробрался мимо огнепадов обратно на улицу Ножей, леди Малис и след простыл. Он немного порыскал по округе в поисках улик, которые могли бы указать, куда она подевалась, но без особого рвения: это выглядело довольно бесплодным занятием. Каким-то образом архонт Ядовитого Языка умела маскировать свои передвижения даже от обладателя столь развитого психического дара, как у Пестрого. Психические нити причин и следствий, которые он мог считать с улицы и ее зданий, были слишком запутаны и травмированы, чтобы из них можно было извлечь какие-то полезные подсказки.

И в этот миг он осознал, что тьма вокруг него сгущается. Он поднял взгляд к небу, где между стенами шпилей, подобных склонам ущелья, виднелись тусклые звезды Илмей, вращающиеся в высоте. Краденые солнца не были затемнены и светили так же, как и раньше. Облака в небесах не отбрасывали тени. Но все же свет вокруг Пестрого как будто потихоньку угасал прямо на его глазах. В воздухе висел странный привкус, как будто морозный ветер дул в Комморру с каких-то далеких загрязненных берегов. Пестрый глубоко вдохнул зловоние, чихнул, высунул язык и скорчил гримасу.

— Ох, как нехорошо, — сказал он в пустоту. — Совсем-совсем нехорошо.

Арлекин стоял без движения и напрягал все свои чувства, вперившись в подкрадывающиеся тени и пытаясь разгадать, что это значит. В фундаментальной структуре реальности, на которой зиждилась Комморра, происходило некое малозаметное изменение, но то, что он чувствовал, не было грубой, яркой энергией варпа. Это было нечто древнее, затхлое, как будто оно лежало нетронутым на протяжении бесчисленных тысяч лет, прежде чем кто-то его побеспокоил, словно застоявшийся воздух мавзолея.

Пестрый подумал, не могло ли это быть воздействие какого-то субцарства. Он начал прогулочным шагом двигаться по улице, насвистывая веселую мелодию, чтобы посмотреть, что удастся на нее выманить. Тени вокруг него быстро становились все гуще, температура неумолимо понижалась. Существовало множество отдельных реальностей, аннексированных Вектом на протяжении веков, чтобы расширить свой вечный город. Большинство субцарств имели собственный, ни на что не похожий характер. Некоторые из них совершенно не соответствовали тому, что, по общепринятому мнению, было нормальным, согласованным порядком существования эльдаров…

Аэлиндрах. Это мог быть только Аэлиндрах.

Пестрый перестал насвистывать. Его сверхтонкие чувства ощущали, что окружающая тьма больше не пуста. Он слышал отдаленный шорох крадущихся шагов, которые скользили по затененным углам вокруг, он обонял запах засохшей крови и старых костей от их оружия, он чуял горстку оскверненных искр жизни, которые приближались к нему с разумами, полными голода и смерти. Дети царства теней, мандрагоры, явились в Комморру целой армией.

Они бросились на него со всех сторон, со свистом рассекая воздух зазубренными клинками, ищущими его жизни. Пестрый высоко подскочил в воздух, чтобы спастись от их натиска, совершил пируэт и резким ударом ноги сломал шею одному из нападающих. Перекувырнувшись, он приземлился между двумя траурными охотниками, взмахнул коротким клинком, вскрыв горло одному, и одновременно ударил кулаком другого. Костяшки его пальцев едва задели угольно-черную кожу мандрагора, но неприметное устройство, закрепленное на запястье, отреагировало на движение тем, что вогнало в грудь врага массу моноволоконной проволоки.

Это оружие называлось «поцелуем арлекина», и этот термин всегда веселил Пестрого своей мрачной иронией — какому-то безымянному шуту смерти на заре времен, несомненно, понравился образ жертв, у которых подгибаются колени от этого ужасающе простого, но смертоносного орудия. Получив удар, мандрагор немедленно рухнул, словно бескостный мешок мяса, в который его, собственно, и превратили раскручивающиеся кольца «поцелуя арлекина».

Пестрый крутанулся и ушел в сторону от зубчатого мачете, которым его попытались рубануть со спины. Мандрагор с кошачьей скоростью оправился от промаха и взметнул клинок вверх, чтобы выпотрошить быстроногого арлекина. Вместо этого нож Пестрого ударом сверху вниз разделил его запястье. Отсеченная кисть упала, веером разбрасывая капли черного ихора, мандрагор схватился за обрубок и зашипел от боли. Быстрее мысли Пестрый повернул клинок и вогнал его острием вверх под подбородок раненого противника.

Новые мандрагоры выпрыгнули из теней на Пестрого с белыми как кость крюками и тесаками, жаждущими его крови. У арлекина мелькнула мысль о продолжении схватки, но потом он осознал, что мандрагор становится все больше и больше. Тени кишели крадущимися силуэтами и иглозубыми оскалами. Пестрый снова подскочил вверх и на сей раз поймал висящую цепь одной рукой, чтобы раскачаться и запрыгнуть на край крыши, покрытой железной чешуей.

Мандрагоры бросились за ним и с впечатляющей быстротой поползли по вертикальным стенам к его насесту. Арлекин разбежался, перемахнул через улицу и начал мчаться по лоскутному одеялу крыш Нижней Комморры, где прыгая, где пробегая по стенам, где карабкаясь, так что мандрагоры не могли за ним угнаться. Пытаясь поймать его, они использовали свои потусторонние способности, перемещаясь из одного угла, где залегли глубокие тени, в другой. Пестрый снова и снова отскакивал от их ловушек и засад, продолжая бегство все выше и ближе к свету.

В конце концов он остановился, чтобы перевести дыхание на маленьком, покрытом медью куполе, залитом тусклым светом Илмей, и обратил взгляд назад, в бездну. Пропасть между шпилями была столь глубока, что обычный наблюдатель почувствовал бы головокружение, но Пестрый его не страшился. Он схватился за шип, торчащий на маковке купола, одной рукой и прикрыл глаза другой, как козырьком. В таком шатком положении он внимательно вглядывался в глубины, ища признаки погони. Пятно тени было пока что далеко внизу, но он видел, что оно неумолимо взбирается вверх. Завихрения и спирали чернильной тьмы распространялись по бокам шпилей, будто изморозь зимой.

— Вот так-то, старый ты Шут, — заметил Пестрый самому себе. — Это, по сути, все еще гражданская война, но теперь я уверен, что покровительствуют ей вовсе не граждане этого города.

И в лучшие времена мандрагоры обладали очень узнаваемой аурой. Они были лишь частично материальны, можно было сказать, что одной ногой они постоянно стояли в царстве теней. Те же, с которыми Пестрый сражался в старом городе, обладали еще кое чем: они источали характерное болезненно-сладковатое зловоние бога Хаоса Нургла, Дедушки Мора, Повелителя Мух, Повелителя Чумы и так далее, и тому подобное. Пестрый блефовал, когда сказал Асдрубаэлю Векту, что вмешательство Нургла — почти стопроцентная вероятность. Его не слишком радовал тот факт, что его мрачное предсказание обернулось реальностью.

Пестрый огляделся по сторонам с высокой крыши. Он далеко поднялся — настолько далеко, что теперь был, пожалуй, где-то на половине высоты одного из тех громадных шпилей, в том месте, где их разделяли похожие на ущелья просторы открытого воздуха шириной в несколько сотен метров. Титанические сооружения были исчерчены линиями ярусов и террас, где раскинулись парки, похожие на дикие леса, и затейливо разбитые сады. С одной стороны он мог различить зеркальную поверхность озера, огибающего бок соседнего шпиля.

И в каждом из этих открытых пространств теснилось эклектическое сборище зданий, борющихся за пространство, словно растения — за солнечный свет. Башни, турели, купола, мезонины, балконы, своды, меньшие шпили, статуи, острые крыши, арки, мосты и лестницы громоздились друг на друга без какого-либо порядка или логики. Огромное множество строений было повреждено Разобщением, некоторые полностью обвалились, оставив рваные раны в городском ландшафте. При всех разрушениях сцена выглядела странно мирной. На террасах не было видно стычек, узкие полосы небес выглядели чистыми, разве что изредка появлялся стремительный гравилет или крылатый бичеватель.

Внимание Пестрого привлекла одна расселина в противоположном шпиле. Из ее глубин сиял холодный голубой свет, который контрастировал со всем остальным вокруг. Маленький арлекин сначала пожал плечами и сказал себе, что при виде столь обширных панорам для разума естественно искать легко различимую точку, чтобы использовать ее как ориентир. Он снова поднял взгляд, надеясь увидеть гигантскую армаду Векта, но обнаружил, что его взгляд все время притягивается к этому голубому огню. В нем было что-то такое, от чего у Пестрого шевелились волосы на затылке, а между лопатками зудело.

— Хорошо, хорошо, — раздраженно пробормотал сам себе арлекин, — красивая голубенькая блестяшка требует внимания. Я все понимаю, но как же удовлетворить эту неистовую страсть, хм? Слишком далеко, чтобы туда перепрыгнуть, так как же бедному артисту утолить свое праздное любопытство?

Он огляделся в поисках способа добраться к противоположному шпилю. Конечно, сальто-пояс позволял перемахнуть через пропасть одним прыжком, но ценой за это была бы значительная потеря высоты. Он бы снова оказался среди извивающихся теней Аэлиндраха и потерял бы из виду свою цель. Судя по всему, через провал когда-то было перекинуто несколько мостов, но в ходе Разобщения они либо обрушились, либо их разбили падающие обломки. Теперь от них остались только обрубки, торчащие из стены шпиля — дороги в никуда.

В некоторых местах над бездной все еще тянулись нити разорванной паутины из цепей и кабелей. Более прочные звенья уцелели благодаря своей естественной гибкости и потенциально могли послужить мостом для Пестрого. Он подпрыгнул вверх, поймал провод, который был по-прежнему туго натянут, и запрыгнул на него. Затем он побежал по колышущемуся шнуру толщиной в палец быстрым и уверенным шагом, над километровой пропастью, алчно зияющей внизу.

Оказавшись недалеко от любопытной, залитой голубым светом щели, Пестрый почувствовал жизненные искры терпеливых часовых, что скрывались среди разрушенных зданий у ее краев. Он осторожно пошел вперед, свободно скользя меж тенями и ступая кружными тропами, чтобы подобраться поближе к тому, что они охраняли. Часовые были кабалитами со спокойными, дисциплинированными умами и, видимо, хорошо устроились на своих позициях, как будто находились тут уже довольно долго. Бдительность кабалитов была неусыпна, но они явно скучали.

Прирожденная пытливость Пестрого и так была возбуждена, но когда он нашел то, что явно заслуживало, чтобы его охраняли, любопытство стало поистине неконтролируемым.

Тихо, как призрак, Пестрый подтянулся на карнизе разбитого окна, чтобы посмотреть на ближайшего кабалита. Он осторожно выждал, пока тот не переведет взгляд в другое место, а потом заглянул внутрь и долго, внимательно смотрел. Он увидел воина в нефритово-зеленых доспехах, носящего символ в виде черной розы, каждый из лепестков которой напоминал лезвие ножа. Спрыгнув вниз, Пестрый исчез из виду и на миг задумался. Если их просто весело поприветствовать, они, скорее всего, откроют огонь. С другой стороны, можно попробовать прокрасться мимо — вряд ли это будет так уж сложно. Проблема в том, что он не знал, к чему он вообще собирается прокрасться, в то время как между ним и выходом окажутся сердитые и вооруженные воины.

Был еще один вариант, и он понравился Пестрому, как только возник в его голове.

Озархилх слегка сменил положение и покрепче перехватил осколочную винтовку. Он уже несколько часов не слышал никаких вестей и начинал гадать, смогла ли вообще Хромис вернуться с Центрального пика. То, что они обнаружили, могло быть настолько важным, что ради его сохранности в тайне стоило бы перебить целый кабал.

И сверху и снизу продолжали прибывать слухи: истории о том, что в Верхней Комморре идут бои между Черным Сердцем и восставшими кабалами, которыми руководит Ниос Иллитиан, панические сообщения, что нижний город захвачен мандрагорами или еще кем похуже, новости о поднятии внутренних преград, которые отрезали целые районы, известия о том, что беглые рабы захватили один из портов, предположения, что верховный властелин сошел с ума, или был сожран демонами, или вообще сбежал из города.

Самый безумный слух, который Озархилху довелось лично слышать, говорил, что сам Эль'Уриак восстал из могилы в Шаа-Доме, чтобы обрушить возмездие на город, который погубил его… хотя, по правде говоря, уже ничто не казалось абсолютно невозможным. Пока вокруг творилось такое, они просто торчали возле вскрытого хранилища, словно кучка дураков, только и ждущих, пока их кто-нибудь не перестреляет. Архонта было не видать, и они все чаще ворчали, что пора бы собрать вещи и переместиться в какое-нибудь место, где проще было бы обороняться, пока все это не приутихнет.

— Неплохая идея, — заявил чей-то веселый голос из-за его спины. — В Темном Городе сейчас поистине интересные времена.

Со скоростью бросающейся змеи Озархилх развернулся и вскинул винтовку. Он успел мельком увидеть невысокую фигуру в сером, которая сидела на корточках на куске обломков позади него. Потом винтовка исчезла из его рук и с ошеломительной силой врезалась ему в лоб. Земля как будто покачнулась под ногами, и он рухнул на спину. Некая исполнительная, но невероятно медлительная часть его мозга попыталась привести в действие руки и выцарапать пистолет из кобуры. Как только оружие покинуло свое вместилище, серая фигура небрежным пинком отбросила его в сторону, а затем, когда Озархилх попытался подняться, опустила на его грудь элегантно заостренную туфлю.

— Пожалуйста, не надо ради меня вставать, — с улыбкой заговорил незнакомец. Его тон звучал жизнерадостно. — Я бы предпочел, чтобы мы просто поговорили — ты ведь не возражаешь?

— Рзевия! Комарч! — завопил Озархилх. — На нас напали!

Фигура в сером с любопытством наблюдала за ним. Кабалит теперь видел, что на ней была архаичная одежда и полумаска-домино, не скрывающая широкую дружелюбную улыбку. Он попытался резко рвануться вверх, чтобы сбить противника с ног. С тем же успехом он мог бы попытаться скинуть со своей груди нейтронную звезду.

— Боюсь, твои друзья тебя не слышат, — печально сказал незнакомец. — Они тут малость прикорнули. Я… э… кое-что сделал с вашей связью, так что мы с тобой, по сути, наедине. Можешь кричать на здоровье, если тебе так удобнее, но я должен предупредить, что это может привлечь нечто еще менее желанное, чем мое присутствие.

— Кто ты такой? Чего тебе надо? — разъяренно прорычал Озархилх.

— Вот, верный настрой! Задаешь правильные вопросы! Теперь успокойся, и сможешь сам додуматься до ответов. Я подброшу тебе подсказок, и мы сыграем в небольшую игру — ну разве это не весело? Давай начнем с «кто я такой». Вот тебе подсказка: ты думаешь, я из Комморры?

— Нет… — признал Озархилх. Комморрит уже бы с ним расправился или, по крайней мере, начал пытать, чтобы добиться ответов, которые явно хотел получить этот чужак. Он снова посмотрел на его облачение и понял, что казавшаяся серой ткань на самом деле была густо усеяна черными и белыми ромбами. Полумаска и улыбка выцепили из памяти воспоминание о чужестранцах, о замысловатых танцах, об артистах-акробатах, окутанных загадками и овеянных пугающими легендами, несмотря на их, казалось бы, безобидное ремесло.

— Ты — арлекин, — с презрением заключил Озархилх.

— Верно! Я арлекин, но ты можешь звать меня Пестрым, — взахлеб затараторил собеседник. — Прекрасно! Видишь, как хорошо тебе это удается? Теперь, что касается вопроса номер два, тут все куда сложнее. «Чего я хочу?» Ну что ж, это может включать в себя массу разных вещей: мир, процветание, любовь, смех и покой, в котором ими следует наслаждаться. Всевозможные вещи! Нет, я думаю, что по справедливости нам надо бы ограничить себя вопросом «Чего я хочу прямо сейчас?», как ты думаешь?

Озархилх лишь свирепо уставился на него в ответ. Он не собирался и дальше играть в игру этого клоуна. Этот Пестрый тип мог заявиться сюда только из-за хранилища, и именно от таких посягателей они и должны были защищать это место по приказу Хромис. Он уже мог попрощаться с жизнью — что арлекин, что архонт без всяких колебаний отняли бы ее, удовлетворив свое любопытство.

Арлекин нахмурился и ответил на невысказанные мысли Озархилха:

— Вовсе нет — думай яснее. Мы оба на одной стороне, иначе я, согласно твоему мировоззрению, просто подверг бы тебя пыткам и убил, чтобы получить то, что мне нужно. Давай-ка дам тебе еще одну подсказку: как ты думаешь, разве чужаку вроде меня разрешили бы просто так свободно гулять по городу во время Разобщения? Кто бы мог принять такое решение?

Когда Озархилх понял, что подразумевает арлекин, он почувствовал, что его кожа вдруг стала холодной и липкой. Никто в городе не имел власти, чтобы позволить нечто подобное — только сам Асдрубаэль Вект.

— Ты — агент верховного властелина? — со страхом прошептал он.

— Ты это сказал, не я, — со зловредной улыбкой ответил Пестрый, — но это, как ни крути, нарушение правил. В нашей маленькой игре я должен задавать вопросы, так что давай попробуем снова.

Невысокая фигура наклонилась к уху Озархилха и прошептала:

— Чего я хочу?

— Ты пришел, чтобы проверить содержимое хранилища, — дрожащим голосом сказал Озархилх. — Ты хочешь знать, был ли тут кто-то еще, или знает ли кто-то, что происходит. Но это не так, поблизости нет ничего живого — для гарантии мы выпустили нервный газ. С летунами мы ничего не смогли поделать, но они, кажется, пока ничего не заметили.

Он слышал, что запинается. Простого упоминания Векта было достаточно, чтобы лишить его всей отваги. Хромис похвалялась, что разговаривала с верховным властелином один на один, когда получала приказы на Центральном пике, но Озархилх ей тогда на самом деле не поверил. Теперь же он верил ее словам, потому что вдруг оказалось, что они, судя по всему, по грудь увязли в одной из интриг Векта. Это могло означать, что кабал Обсидиановой Розы ждет грандиозное возвышение, или же, с той же вероятностью, сулило катастрофу.

Пестрый наблюдал за ним, склонив голову набок, как будто прислушивался. Видимо, он принял решение и убрал ногу с груди Озархилха, после чего протянул обратно его винтовку.

— Покажи мне, — сказал Пестрый.

Озархилх быстро поднялся и дернулся было навести винтовку на Пестрого, но, подумав получше, оставил оружие висеть на боку.

— Вон там можно легко спуститься, — сказал он, указывая пальцем. — Но я ни за что на свете не вернусь в хранилище. Слишком много привидений.

Пестрый сделал несчастное лицо и бросил на Озархилха скорбный умоляющий взгляд. За дешевым переигрыванием Озархилх увидел намек, что арлекин хочет, чтобы он шел вместе с ним, если не желает поплатиться за отказ.

— Ладно! Ладно! — раздраженно выкрикнул Озархилх и повел его вниз по тропе, которую они пробили сквозь обломки, когда нашли это место.

Пестрый проследовал за воином-кабалитом по узкой тропе, которая вела вглубь развалин. Они оказались на вершине неровного склона, состоящего из обрушившегося камня и перекрученного металла. На дне склона горел насыщенный голубой свет, от которого навстречу тянулись длинные, резко очерченные тени. Пестрый разглядел сквозь сияние громадную металлическую руку, наполовину погребенную в обломках. Рука была отбита в запястье и, похоже, сжимала рукоять гигантского меча.

— Мы так поняли, что это с той статуи архонта Хиюрларкса на шпиле Красного ворона, — пояснил кабалит. — Не уверен, вся ли она свалилась или только эта часть. Так или иначе, Белиан Хиюрларкс посмеялся бы, если б увидел, какие разрушения он здесь натворил.

Испустив страдальческий вздох, кабалит начал пробираться вниз по склону. Титаническая деталь разбившейся статуи пробороздила рваную рану среди строений города — больше ста метров глубиной едва не вдвое длиннее. На противоположном склоне Пестрый видел разоренные комнаты и рассеченные коридоры, которые так и остались открыты воздуху после крушения.

Пестрый начал было идти за воином, но на миг замедлился, почуяв неспокойных духов в глубине разлома. После практически полной психической тишины в Комморре, среди замкнутых умов ее обитателей, этот низкий болезненный стон был совершенно неожиданным. Не вой демонов, не гудение хищников, рожденных в пустоте — это было страдание измученных эльдарских душ. Пестрый потряс головой и собрал в кулак свою храбрость. В свое время он испытывал вещи куда пострашнее. Теперь он был абсолютно твердо намерен выяснить, что же такое охраняли кабалиты.

Когда они добрались до дна пропасти, Пестрый смог разглядеть, откуда именно исходил свет. В одном из ее концов возвышалась пара невероятно толстых и тяжелых дверей, которые запирал круглый магнитный замковый механизм. Он находился прилично выше небольшого роста арлекина, даже если бы тот встал на цыпочки. Упав, громадный меч архонта Хиюрларкса прошелся всего в одной ширине ладони от левого края тяжелых дверей. От удара в стене подземелья открылась трещина, и голубой свет лился из нее.

— Просто неудачное совпадение, — с беспокойством в голосе сказал кабалит. — Если бы меч рухнул не острием вниз, то даже не оцарапал бы стены. Они сделаны из какого-то серьезного материала — из такого крепость можно строить — но ты, наверное, в этом больше понимаешь, чем я.

Пестрый многозначительно улыбнулся и передвинулся, чтобы заглянуть внутрь. Синий свет казался всепроникающим, будто его источал самый воздух. Пол скрывался под низко стелющейся дымкой, которая изливалась из трещины длинными размытыми полосами. Арлекин разглядел внутри силуэты каких-то гигантских фигур с плавно изгибающимися конечностями и металлически поблескивающей поверхностью.

— О боги, нет, — в ужасе прошептал Пестрый. — Этого не может быть.

Фигуры имели характерные гладкие очертания призрачных стражей и призрачных повелителей — охранных конструкций, которые создавались и оживлялись эльдарами искусственных миров, чтобы вмещать в себя души умерших. Пестрый как во сне протиснулся сквозь трещину в стене. Когда плененные в машинах души почувствовали его присутствие, гул скорбных мысленных голосов стал более лихорадочным. Пестрый решительно старался вытеснить их из своей головы.

Приглядевшись, он понял, что механизмы не были призрачной стражей искусственных миров. Они во многом походили на них в эстетическом плане, но, несомненно, были сконструированы руками комморритов. Обычные для искусственных миров тонкие и гладкие очертания были утяжелены массой дополнительной брони и вооружения. У многих были удалены некоторые из длинных конечностей, чтобы они оставались быстрыми и поворотливыми, несмотря на добавочный груз из клинков и энергетических излучателей. Их традиционно эльдарские компактные формы были принесены в жертву большей мощности. Эти комморритские копии как будто во всем брали за основу изначальный дизайн и делали его более агрессивным и напряженным.

Машины были сконструированы из призрачной кости и иных психопластических материалов, какие скорее можно было ожидать увидеть на искусственном мире. Темные сородичи не обладали умением создавать призрачную кость и имели ограниченные способности к приданию ей формы. Однако уникальные свойства этих материалов делали их весьма ценными для комморритов. Каждый кусок призрачной кости, пошедшей на создание этих механизмов, мог быть лишь похищен с искусственного мира или из самой Паутины. Содержимое подземелья представляло собой невообразимую гору награбленного богатства, но не это потрясло Пестрого больше всего.

В панцири конструкций были встроены гроздья камней духа. Каждая из боевых машин была снабжена дюжиной, а то и больше, сияющих самоцветов, утопленных в их блестящих металлических телах вокруг лбов и плеч. Пестрый знал, что в каждом из таких камней находится душа, пойманная в момент смерти, чтобы уберечь ее от хватки Той, что Жаждет. Это означало, что их самым мерзостным образом похитили из места упокоения, что было даже хуже, чем разграбление могил — это было самым настоящим порабощением мертвых.

Конечно, имелись прецеденты подобного, ведь камни духа считались в Комморре редким и ценным товаром, как и призрачная кость. Их крали, их собирали, из-за них сражались, из них делали психически заряженные артефакты, которые комморриты не умели создавать как-то иначе.

— Сколько… сколько их здесь? — оторопело спросил арлекин. Ряды блестящих конструкций тянулись далеко в глубины подземелья. Боевые машины, находившиеся ближе всего к поврежденной стене, где он сейчас стоял, упали от удара и теперь лежали беспорядочной кучей, из которой торчали изогнутые ноги и орудия. Голубой свет и дымка не давали разглядеть, сколько их еще стоит дальше. Возможно, их там были сотни или даже тысячи.

Вопрос Пестрого не получил ответа. Он осознал, что кабалит не стал входить внутрь, и снаружи его уже не было видно. Пестрый помотал головой, пытаясь удержать в стороне настойчивые и болезненные голоса мертвых, чтобы сохранить мышление ясным. Сокрушительная правда заключалась в том, что он ничего не мог сделать, чтобы помочь пленным духам. Даже заполнив все карманы, он не высвободил и тысячной доли камней душ, и кабалиты, разумеется, не дали бы ему уйти и с такой малой толикой всего этого богатства.

Пестрого вдруг осенило воспоминание о том, что сказала ему леди Малис во время поединка под огненными каскадами: «Асдрубаэль Вект неравнодушен к оружию. И более всего он любит оружие неожиданное, опустошительное, непреодолимое».

Оружие. Боевые конструкции, выстроившиеся перед ним (Пестрый отказывался думать об этих извращенных пародиях как о призрачных стражах), несомненно, стали бы неожиданными и опустошительными. Многие орудия комморритов были бесполезны против врагов, которые не истекали кровью и не чувствовали ни боли, ни страха.

Пятясь, Пестрый покинул залитый голубым светом склеп, чувствуя себя очень одиноким и очень трусливым. Перед ним была чудовищная несправедливость, но он не мог — не смел — ничего сделать, чтобы хотя бы попытаться ее исправить. К своему удивлению, он обнаружил, что кабалит все еще ждет его снаружи. По выражению глаз воина Пестрый понял, что храбрость его подвела и что он не смог проследовать за арлекином внутрь.

— Сколько их? — снова спросил Пестрый, не чувствуя слов. Это было все, о чем он мог подумать, слишком ошеломленный скорбью от того, что увидел. Кабалит, видимо, неправильно понял вопрос.

— По меньшей мере двадцать, — сказал он. — На нижних ярусах откапывают и другие. Большая часть тех, что здесь, наверху, сохранилась в целости, поэтому мы с ними быстрее разобрались.

— Двадцать? — недоуменно переспросил Пестрый. В подземелье было куда больше двадцати конструкций.

— Двадцать подземелий — ну, то есть, включая и это.

Пестрый сморгнул и несколько раз прочистил горло, переваривая новость.

— Ты знаешь, что в них хранится? — наконец спросил он.

— Да, конечно, это Каратели Векта, — уверенно ответил кабалит. — Никто уже сто лет не видел даже одного из них. Кто бы подумал, что все это время они были прямо здесь, в городе? Да еще и такая прорва…

Кабалит улыбнулся, и Пестрый ощутил острое желание прикончить его за это. Глупый самодовольный ребенок, столь наслаждающийся своей жестокостью, заслуживал того, чтобы его стерли с лица бытия. Арлекин быстро шагнул вперед, но успел подавить свое желание. Кабалит отшатнулся, а затем с вызовом уставился на него в ответ.

— Мы сделали то, что приказал верховный властелин, мы выполнили свою задачу! — ощерился он. — Если тебе это не нравится — иди поговори с Вектом!

— Может быть, я так и сделаю, — ледяным тоном ответил Пестрый. — Теперь скажи мне точно, откуда они все взялись?

Кабалит с растерянным видом оглянулся на вход в подземелье.

— Откуда мне знать? С искусственных миров? Немало ж надо было их пограбить, чтобы собрать все эти машины.

Пестрый почувствовал желчный вкус во рту от этой мысли. Он вспомнил мертвые искусственные миры, дрейфующие в пустоте, лишенные душ, когда-то переполнявших их бесконечные циклы. Он вспомнил ужасающие акты возмездия, которые предпринимались против тех, кто совершил столь отвратительные злодеяния, но наказать не значило предотвратить, и наказать можно было не каждое преступление. На протяжении тысяч лет темные эльдары охотились на своих сородичей точно так же, как охотились на всех остальных живых существ в Галактике. Асдрубаэль Вект собрал плоды их трудов и превратил их в оружие, чтобы удерживать под контролем свой собственный народ.

Вект.

Всегда Вект.

Прежде Пестрый чувствовал, что начинает понимать великого тирана, пусть хотя бы немного, и, возможно, даже ощущал неуловимое уважение к той абсолютной уверенности в себе, которую демонстрировал Вект. Не он нуждался в городе, но город несомненно нуждался в нем, чтобы продолжать свое существование. Не будь Векта, Хаос и катастрофы давным-давно бы поглотили Комморру. Она жила благодаря его власти, с этим нельзя было поспорить, но в этот миг Пестрый не мог чувствовать к нему ничего, кроме ненависти.

— Я должен идти, — сказал Пестрый. — Я…

Речь арлекина прервалась оглушительным шумом из подземелья. От серии громких звуков, похожих на взрывы, он дернулся и резко развернулся, ожидая увидеть перестрелку. Но вместо этого оказалось, что громадный замковый механизм, запирающий двери подземелья, начал поворачиваться. Пыль сыпалась с его концентрических колец, пока те вставали в нужное положение, издавая отдающийся эхом металлический грохот. Пестрый повернулся обратно к кабалиту и выкрикнул одно-единственное слово, перекрывая шум:

— Беги!

Глава 19 ТЕНЬ И ПЛАМЯ

Леди Малис вернулась на Центральный пик с прискорбно уменьшившейся свитой кабалитов. «Рейдеры» и «Яды» проскользнули во врата, зияющие в боках крепости, без фанфар и приветствий. Все наблюдатели сейчас сконцентрировались в других местах — на осаде крепости Белого Пламени и восхождении Аэлиндраха. Те немногие, кто заметил, как корабли кабала Ядовитого Языка входят в причальные рамы, не обратили на них большого внимания, а еще меньше — на горстку пленников, которых Малис привезла с собой.

Несмотря на явное безразличие лакеев Векта, Малис была вызвана на личную встречу с тираном всего через несколько минут после прибытия на Центральный пик. Она с досадой подумала, что ее надежды на то, что ее довольно-таки мелкое задание останется незамеченным на фоне более грандиозных событий, оказались чрезмерно оптимистичны, как она и предполагала. Насколько она могла сказать, ее миссия в Зловещем Валжо была разочарованием. Она нисколько не разделяла энтузиазм, который, судя по всему, испытывал по поводу результатов верховный властелин. Потом прибыли тяжеловооруженные подразделения кабалитов Черного Сердца, забрали пленных и незамедлительно эскортировали Малис к владыке.

Ее привели к спиральному пандусу из ртути, который с невероятной скоростью перенес ее в недра громадной крепости. Малис была заинтригована сменой сцены. В Центральном пике, как характерно для обычной крепости, нижние ярусы были отведены под арсеналы, темницы, пыточные и арены. Всякий раз, когда она встречалась с Вектом, это происходило где-то на более высоких уровнях. Она начинала подозревать, что Вект получает удовольствие от своей богоподобной отстраненности, управляя городом буквально с вершины мира. Случилось нечто, что заставило верховного властелина отступить от привычек.

Неприятный и очевидный вывод заключался в том, что ее ведут вниз для наказания или, по меньшей мере, некоего осуждения. Малис мысленно подготовилась к тяжкому испытанию. Спастись было невозможно, она позволила себе чрезмерно отвлечься на арлекина, и Вект, несомненно, все об этом знал. Почему он это подстроил, она не могла сказать — возможно, это была некая проверка. Если так, то она, пожалуй, хотя бы частично прошла ее, потому что вообще смогла вернуться на Центральный пик.

Она обнаружила Векта в помещении с низким сводчатым потолком, где все свободное место занимало трехмерное изображение Комморры, вычерченное парящими в воздухе нитями света. Вект стоял посреди него, как какой-то немыслимо громадный монстр, бродящий по тысячам кубических километров пространства.

— Ты вернулась, — заметил Вект, не поднимая взгляд, — и, судя по тому, что мне сказали, можешь показать лишь малый, хотя и ценный результат своих трудов.

Малис глубоко вздохнула.

— Да, я вернулась, но мало что могу показать. Чего бы это ни стоило, но я привезла всех уцелевших в Зловещем Валжо — живыми и нетронутыми, как ты и приказал.

Вект как будто не обратил внимания на ее слова — его внимание было сконцентрировано на крошечной точке внутри светового города. Малис восприняла некоторые из отображаемых деталей как данность, но многое ей было незнакомо. Изображение демонстрировало город целиком, во всем его колючем эклектичном великолепии; он походил на уплощенного морского ежа с изгибающимся рогом Центрального пика на вершине и тупыми когтями причальных отрогов, выступающими по окружности. Отдельные участки были окрашены в разные цвета в соответствии с тем, кому были верны эти районы. Центральный пик и большая часть Горы Скорби имели пурпурный оттенок. Одна крошечная секция Верхней Комморры горела упорным, сердитым красным цветом, обозначая крепость Белого Пламени, что продолжала противостоять Ситраку. Этот диссонанс эхом повторяли многочисленные яркие угольки на средних ярусах, в остальном окрашенных серым — известные восставшие кабалы, достаточно оппортунистичные, чтобы открыто объявить о себе. Нижние две трети города были скрыты тьмой и представляли собой лишь скелетоподобный каркас известной топографии Нижней Комморры, практически лишенный обычных индикаторов. Малис отметила, что Зловещий Валжо, веретенообразный выступ, что висел на нижней стороне города и был невидим в таком масштабе, находился где-то далеко в глубине затемненных территорий.

— Я уверен, у тебя есть масса оправданий, которыми ты хочешь поделиться со мной, — без интереса пробормотал Вект, фокусируя внимание на другой крошечной точке. — Приступай.

Малис знала, что Асдрубаэль называл «оправданиями» факты, которые ему не нравились. Само по себе употребление этого слова не было непременно фатальным — по мнению Векта, в мире существовали как плохие, так и хорошие оправдания. И все же верховный властелин давал ей понять, что ее позиция уже довольно шатка.

— Заключенные вырвались из камер во время Разобщения. Начался… бунт, который был усугублен вмешательством некоторых сущностей из-за пелены. Когда я добралась туда, в живых осталась лишь горстка узников. Остальные погибли или слишком обезумели, чтобы представлять собой какую-либо пользу.

Вект метнул на нее холодный взгляд, впервые посмотрев ей в глаза.

— Я разочарован тем, что ты сочла необходимым принять это решение вместо меня, — сказал он. Малис подумала, что он выглядит уставшим, даже старым, но его глаза по-прежнему горели мрачной жестокостью. Через миг верховный властелин перевел взгляд на миниатюрный город и пробормотал: — Продолжай.

— Асдрубаэль, сумасшедшие буквально отгрызали себе конечности или поджигали самих себя, — с некоторым раздражением ответила Малис. — Они были затронуты пустотой, поверь мне, ты бы вряд ли захотел видеть их на Центральном пике. Как бы то ни было, мы вывели остальных, несмотря на то, что чрево Аэлиндраха разверзлось и изрыгало нам на головы всех мандрагор на свете.

Вект протянул руку с длинными ногтями и прикоснулся к многочисленным ярким точкам, похожим на самоцветы, которые парили внутри топографической карты Комморры. Под кончиками его пальцев развернулись крошечные вереницы символов.

— Ты, конечно, преувеличиваешь, — сказал верховный властелин, — хотя я соглашусь, что Аэлиндрах в последнее время стал куда более значительной угрозой. На самом деле, все мандрагоры на свете явно свалились не на твою голову — я бы сказал, что большинство из них оказалось на моей. Продолжай.

— Это все, что я могу сказать, — осторожно ответила Малис. — Я сделала то, что ты приказал, и вернулась, также согласно твоим приказам… Ты в самом деле веришь, что мандрагоры на что-то способны?

— В обычных условиях — нет. Но то, во что я верю, здесь не играет роли — они стали угрозой, потому что начали верить в нечто иное. Шут был прав.

— Арлекин? Ты послал его за мной — он пытался предостеречь меня? Если так, то благодарю, Асдрубаэль, я не думала, что тебе по-прежнему есть до меня дело.

Вект наградил ее обжигающим взором, по-прежнему двигая пальцами по карте.

— Нет, я не посылал его предупредить тебя. Я не посылал его и фехтовать с тобой, на это ты пошла по собственному выбору.

Малис осознала, что Вект пытается вынудить ее защищаться, отвлекает ее внимание… от чего?

— Шут преследовал меня, — ответила она с легкой примесью возмущения. — Я не могла с этим смириться, верно? Я защищала безопасность своей миссии, а следовательно, и твои планы, о верховный властелин.

Вект без интереса пожал плечами и снова повернулся к светящимся точкам. Малис видела, что внимание тирана было сфокусировано на где-то двадцати из них. Один за другим крошечные огоньки меняли цвет с янтарно-желтого на пульсирующий голубой. Огни мигали в унисон, и чем больше их изменялось, тем яснее становилось, насколько их много — целый каскад узловых точек в трехмерном пространстве. Малис осознала, что их больше, чем двадцать — десятки, может, и сотни, повсюду от Центрального пика до глубин под Нижней Комморрой.

— Что ты делаешь, Асдрубаэль? — спросила Малис голосом, в который закрадывалась легкая тревога. — Ты ведь не планируешь уничтожить город, не так ли? Борьба еще не окончена, нет нужды в настолько радикальных мерах.

Ее возражение вызвало у Векта смешок.

— Ты права, нет, — признал он. — Пока еще нет. Это средство чуть более целенаправленное, чем разрушение всей Комморры.

Великий тиран шагнул назад, выйдя из парящей картины города, и помпезно взмахнул рукой. Шарики света перестали мигать и превратились в созвездие ровно горящих льдисто-голубых искр. Малис почувствовала, как под ногами начал дрожать пол.

— Чуть более целенаправленное, — с некоторым удовольствием подчеркнул Вект, — и куда более эффективное.

Когда Вект взмахнул рукой на Центральном пике, в сотни стазисных хранилищ по всему городу проникли последние коды безопасности. Монолитные магнитные замки, которые не двигались уже много веков, закрутились в кожухах и раскрылись со звуком, похожим на звон погребальных колоколов. Двери толщиной в метр начали медленно раскрываться, издавая низкий громовой скрежет, что отдался дрожью от вершин Центрального пика и до самых глубин Нижней Комморры. Тысячи гладких боевых машин, погребенных в подземельях, встрепенулись, пробуждаясь ото сна. Замученные и обезумевшие призраки, обитающие в их оболочках, проснулись, увидев рассвет нового дня, который сулил лишь предательство и ужас.

Древние герои, простые граждане, травмированные ветераны, невинные, преступники, сумасшедшие — все стали едины внутри кошмарных манекенов, в которые их замуровали. Когда их композитные сознания полностью очнулись, вымыслы и ложь начали подгонять их вперед. Бесконечная война, которую они вели, для каждого была своей, отдельной версией реальности. Одни видели, как выходят из своих склепов в блистающий под золотым солнечным светом город, осажденный кошмарными чудищами. Другие видели лишь окутанное дымом поле боя, снова наполненное смертными врагами из прошлого. Некоторые из пленных духов считали, что сражаются, дабы защитить давно умерших возлюбленных, другие — что им наконец-то выпала возможность отомстить, для иных же достаточно было безрассудного страха или дикой жажды убийства, чтобы обрушить свою ярость на смертных.

Сверкающие конструкции, маршируя, вышли из подземелий в город, их длинные конечности двигались с текучей уверенностью, словно живые. Им немедленно начали сопротивляться: заразные ур-гули, черные как смоль мандрагоры, повстанцы-кабалиты и беглые рабы инстинктивно начали атаковать новую угрозу, появившуюся среди них. Поначалу враги Векта сражались и умирали, не понимая, что выступило против них.

Порт Потерянных Душ на причальном кольце был захвачен беглыми. Когда грянуло Разобщение, там как раз разгружали баржи, битком набитые рабами, в числе которых были тысячи натренированных бойцов, взятых в плен специально для использования на арене. Объединившись благодаря отчаянию, случаю и общей ненависти к комморритам, они оказались серьезной силой. Кабалы-оппортунисты, которые хотели единолично завладеть портом, провели несколько пробных атак. Каждая была решительно отражена массами полуголых дикарей с безумными глазами, что вооружились винтовками и клинками, взятыми из мертвых рук поработителей.

Каратели Векта стягивались к порту, как будто их действиями управляло бессознательное стремление убивать врагов, не принадлежащих к эльдарам. Захваченное оружие рабов мало чем могло навредить металлическим панцирям боевых машин, в то время как искажающие кнуты и монокогти Карателей с легкостью прореживали их ряды. Дисциплина, сколько бы ее не было, нарушилась, и рабы разбежались кто куда — некоторые забаррикадировались внутри порта, другие разбились на банды, чтобы убраться из него подальше. Немногие попытались сдаться длинноногим, скользким от крови конструкциям. Каратели выследили и казнили всех их до единого.

На ярусе Йолоск архонт Ксхубаэль объявила своей свите из мелких архонтов, что намерена выступить на стороне Иллитиана. Не все приветствовали это решение, и некоторым пришлось заткнуть рот. В коридорах и палатах владений Ксхубаэль начались короткие и свирепые схватки, отчего ее воины оказались разрознены и дезорганизованы. Она не знала, что фундамент ее цитадели в Йолоске опирается на давно погребенный склеп Карателей. Ее стены затряслись и осыпались, когда боевые машины пробили себе путь на поверхность. Последним, что увидела Ксхубаэль, лежа под кучей упавших обломков, были стальные воины с руками и ногами, словно лезвия ножей, которые выбирались из провала, чтобы оборвать ее жизнь.

В затененных глубинах, захваченных Аэлиндрахом, мандрагоры и ур-гули снова и снова набрасывались на смертоносные автоматы из засад. И каждая оканчивалась одинаково: в отчаянной рукопашной неумолимые и безустанные враги истребляли созданий тени толпами. Они добились некоторых успехов благодаря численности, отдельных Карателей удавалось свалить и растерзать на куски, но цена каждой такой небольшой победы была слишком страшна даже для ур-гулей. Меньшие преграды, воздвигнутые Вектом в верхнем городе, по-прежнему удерживали детей Аэлиндраха загнанными внутрь невидимого лабиринта. Безжалостная атака Карателей погнала их в обстреливаемые просторы вокруг крепости Белого Пламени и пропитанный кровью фундаментальный слой под ней.

Побежденные бойцы всюду проклинали ужасные орудия, которыми была вооружена новоприбывшая армия, и ее натиск, казавшийся неудержимым. Вскоре распространилась весть, что Вект призвал неупокоенных мертвецов, чтобы они стали его войском против живущих.

Беллатонис насторожился в тот же миг, как его достигли первые колебания, вызванные открытием склепов. Вместе с Ксагором он гнал гротесков к крепости Белого Пламени, пробираясь по невероятно сложному переплетению труб, проходов, туннелей, каналов и трещин, из которых состоял фундаментальный слой. Он надеялся достичь не самой крепости, но своей временной лаборатории под ней.

Гемункул заявил Ксхакоруаху, что нуждается в более качественном оборудовании, и пока король теней не овладеет производствами Черного Схождения, он не может сделать ничего полезного. Ксхакоруах согласился, но, к несчастью, послал вместе с ним одного из своих ночных извергов и горстку мандрагор, чтобы «защитить» гемункула во время пребывания в Комморре. Поэтому большая часть мыслей Беллатониса была посвящена тому, как же избавиться от этих проблемных и нежеланных телохранителей.

Туннель, в котором они находились, дрожал с полминуты, после чего снова зловеще затих. Беллатонис оглянулся на Ксагора, ища подтверждения, и развалина кивнул. Он тоже это почувствовал. Время, проведенное в Аэлиндрахе, научило Беллатониса чрезмерно полагаться на чувства помимо зрения, и теперь ему было сложно заново приспособиться к обычной среде. По тревожной суетливости мандрагор он понял, что они тоже чувствовали себя неуютно. Гротески, те просто стояли и пускали слюни. В фундаментальном слое звук был странной и непостоянной вещью: извивающиеся туннели могли переносить шумы на многие километры или же приглушать те, что раздавались неподалеку, поэтому нельзя было сказать, насколько они в действительности близки.

Сквозь тьму просачивался звук, который ни с чем не спутаешь — повторяющийся, множественный лязг металла о камень. Звук раздавался регулярно, неторопливо и как будто исходил изо всех направлений одновременно. Беллатонис отозвал ушедших вперед гротесков и обратился к безымянному ночному извергу, что предводительствовал над его охранниками.

— Нам нужно сейчас же уйти отсюда, — резким шепотом, спешно проговорил Беллатонис. — Ксхакоруаха надо известить о том, что только что произошло.

Ночной изверг уклончиво пожал плечами, и гемункул постарался надавить сильнее.

— Что бы это ни было, оно не принадлежит Ксхакоруаху, поэтому мы можем предполагать, что оно нам враждебно! — прошипел он. — Иди назад к королю и доложи ему. Я пойду дальше к лаборатории вместе с Ксагором и гротесками.

Ночной изверг покачал головой и показал вглубь туннеля зазубренным, как пила, фальшионом, давая Беллатонису понять, что надо двигаться дальше. Гемункул набрал было воздуха, чтобы продолжить спор, но вдруг уловил впереди отблеск света. Ночной изверг тоже его заметил и отскочил в тени. Размеренный лязг металла по камню резко оборвался, сменившись высоким пронзительным шумом, который быстро набирал громкость. Мандрагоры начали мерцать, переходя из тени в тень, и обнажили оружие.

— Ксагор! — завопил Беллатонис, бросаясь в укрытие. — Ложись!

Беззвучное сотрясение волной прошло по всему туннелю, и несколько из наступавших вперед мандрагор были моментально стерты с лица земли. Из стены и пола в том месте, где они находились, пропал идеальный сферический кусок вещества — материю просто перенесло из реальности Комморры… куда-то еще. Беллатонис узнал характерное воздействие искажающего оружия — в Комморре оно было редкостью, но имело мрачную репутацию. Пренебрегая опасностью, уцелевшие мандрагоры ринулись вперед, чтобы схватиться с противником, и быстро обнаружили, что он превосходит их по всем статьям.

Беллатонис завороженно наблюдал, как пара Карателей выступает навстречу потоку мандрагор. Он сразу понял, что они — не чистые машины, как «Талосы», но скорее вместилища для живых разумов. Мономолекулярные когти Карателей пронзали черных как смоль мандрагор подобно разрядам молний, в то время как пилы и серпы самих мандрагор бессильно скользили по непробиваемому металлу. Одна из боевых машин в упор выстрелила искажающим хлыстом, и мгновенное нарушение реальности просто выхватило ее врагов из пространства, как будто их никогда и не существовало. Другому Карателю, видимо, больше нравились его когтеобразные конечности-ножи, и он рассек последнего мандрагора на части с текучей грацией танцора.

Ксагор уже исчезал из виду позади, в дальнем конце туннеля. Беллатонис осознал, что ночной изверг по-прежнему таится неподалеку — видимо, он был слишком умудрен жизнью, чтобы помчаться в атаку и разделить судьбу своих подручных. Гротески непонимающе топтались на месте, как большие, привлекательные мишени. Секунду помучившись сомнением, Беллатонис приказал неуклюжим марионеткам из плоти перейти в наступление. Если уж их все равно уничтожат, то пусть хоть сделают напоследок что-то полезное и выиграют для него время.

— А вот теперь мы вернемся и доложим Ксхакоруаху! — сердито прошипел Беллатонис ночному извергу. Тот быстро закивал в ответ.

Глава 20 ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ РАСЩЕЛИНА

Харбир с тревогой наблюдал, как Иллитиан разговаривает с двумя гемункулами Черного Схождения. Он не предполагал, что скульпторы плоти с такой готовностью поддадутся архонту, но вот они стояли, окруженные инкубами, и торговались за условия мира. Это значило, что он, весьма вероятно, теперь бесполезен для повелителя Белого Пламени.

Анжевер молчала с самого начала боя, и он в кои-то веки захотел услышать от нее совет, что делать дальше. Наемник украдкой бросил взгляд на контейнер, который висел у него за плечом, наполовину ожидая увидеть, что его пронзил какой-нибудь шальной снаряд, предназначенный для самого Харбира. Так бы, в конце концов, могло бы произойти в какой-нибудь истории, где злая ведьма непреднамеренно спасла жизнь герою.

+Не глупи. Все, что задело бы меня, убило бы и тебя. Достаточно было бы одного психического шока, хотя, попади в нас что-то из орудий, которые использовали солдаты Иллитиана, оно бы скорее аннигилировало нас обоих… Я молчала, потому что пыталась — и сейчас пытаюсь — придумать, как нам выбраться. Вероятности стали гораздо более запутанными. В игру входят новые участники.+

Харбир и так прекрасно понимал, что ход событий взял крутой поворот, и для этого ему не нужно было зрение, пронизывающее пустоту. Иллитиан и гемункулы, похоже, пришли к какой-то договоренности. Эти двое заняли положение во главе отряда Белого Пламени, чтобы вести его дальше, точно так же, как делал Харбир. Иллитиан пошел обратно сквозь ряды вернорожденных, но остановился рядом с Харбиром и оценивающе поглядел на него.

— Они все еще могут предать, — сказал Харбир, — и я все равно буду нужен вам, чтобы выбраться из лабиринта. Им нельзя доверять, и эта идея насчет того, как отсюда выйти, прозвучала несколько… радикально.

Иллитиан наградил его холодной улыбкой, прежде чем ответить.

— Разумеется, Беллатонис, угрозы не работают, если звучат мягко и легко. Тебе не о чем беспокоиться. Я не собираюсь полностью доверяться Черному Схождению и сужать свою свободу действий. Оставайся пока рядом со мной, тебе не надо продолжать искать ловушки — хотя, как я думаю, на самом деле всю работу за тебя проделала Анжевер.

+Ничего не говори!+ прошипела Анжевер в разуме Харбира. Обнаружить, что она снова в форме, было почти воодушевляюще.

Колонна вернорожденных начала двигаться дальше по коридору. Через каждые несколько шагов она останавливалась и снова трогалась с места — воины обходили трупы и кратеры в каменной кладке, оставшиеся после боя. Они прошли лишь небольшое расстояние, после чего гемункулы свернули и повели их в боковой проход, строго держась левой стены. Затем они дошли до арки, и гемункулы остановились.

— Отлично, иди за мной, Беллатонис, — сказал Иллитиан, снова продвигаясь в передние ряды. — Я хочу, чтобы ты был неподалеку, когда это случится.

+Иди с ним,+ приказала Анжевер. +Не пугайся того, что увидишь за этой аркой.+

Харбир наморщил лоб. Если предупреждение колдуньи должно было помочь ему расслабиться, то оно потерпело колоссальный крах — он теперь чувствовал себя еще более глубоко встревоженным, чем раньше. Двое гемункулов, стоящих возле арки, с плохо скрываемым презрением наблюдали, как он приближается подле Иллитиана. Тот, что в черно-зеленой мантии, выглядел так, будто готов был при первой же возможности выгрызть Харбиру горло. Узколицый с плоскими черными кристаллами вместо глаз выглядел не столь разъяренным, но куда более опасным.

+Тот, что в изумрудном и черном — приближенный секретарь, а другой, в аспидно-серых одеяниях — избранный мастер Девяти. Беллатонис знал избранного мастера лично или, по крайней мере, имел с ним какие-то дела. Его зовут Экаринис. Они оба занимают должности среднего уровня и служат патриарху-ноктис. Похоже, что лидеры Черного Схождения решили не подвергать себя лишнему риску.+

— За этой аркой находится шестьдесят четвертая расщелина, — объявил остролицый избранный мастер голосом, от которого по барабанным перепонкам Харбира как будто прошлись ржавыми ножами. — Помещение недостаточно велико, чтобы вместить весь ваш отряд или хотя бы приличную его долю — войти может лишь горстка.

— Вперед, Беллатонис, — пробормотал Иллитиан, — я пойду сразу после тебя.

+Сделай как велено.+

Харбир ощутил нехарактерную слабость в коленях. Он не был трусом, он многое повидал, он видел Шаа-Дом и разрушенный мировой храм Лилеатанира… однако то, что находилось в этой комнате, вызывало в нем волну безрассудного ужаса. Ему пришлось силой заставить свои ноги двигаться, и все равно казалось, будто к стопам прикрепили свинцовые грузы. Двое гемункулов Черного Схождения переглянулись и прошли под арку. Глубоко вдохнув, Харбир устремился за ними.

Место, которое они называли шестьдесят четвертой расщелиной, представляло собой пятиугольное помещение, сквозь каждую стену которого проходило по арке. Когда Харбир вошел, то почувствовал ярость, скопившуюся внутри комнаты — она походила на красные миазмы, льнущие к стенам и висящие в воздухе. Ощущение бесконечной ярости ударило в его подсознание, словно беззвучный вопль. Харбир схватил ртом воздух и чуть было не покачнулся.

+О боги, как же она разгневана,+ прошептала в его голове Анжевер. Шипящий мысленный голос колдуньи почти полностью заглушался бушующими эмоциями, пропитывающими сознание Харбира.

Точно в центре комнаты стоял вертикальный саркофаг со стеклянной передней стенкой. За стеклом вихрился кроваво-красный туман, скрывая с глаз его содержимое. Пять толстых цепей из темного металла были обмотаны вокруг саркофага и присоединены к кольцам, вделанным в пол, так что образовывали пентаграмму. Меры предосторожности казались излишними на фоне прочной конструкции самого саркофага, тяжелой, уродливой глыбы охряного камня, которой грубо придали человекоподобную форму.

Сбоку от Харбира появился инкуб, который бесшумно прошел за ним сквозь арку. Безликий шлем инкуба повернулся по сторонам, и, осмотрев комнату, он удалился. Через миг, к большому облегчению Харбира, инкуб вернулся в компании своих товарищей и Иллитиана. Архонт оглядел сцену и приподнял голову, почуяв завесу дикой ненависти в воздухе. Он перевел взгляд на Харбира и заговорил голосом, который казался слишком громким и неуместным в пропитанном эмоциями помещении.

— Они говорят, что Кселиан находится в этом саркофаге. Они также сказали, что удерживали ее на лезвии ножа между жизнью и смертью, все время пытаясь предотвратить ее полное воскрешение.

— Зачем? — недоверчиво спросил Харбир.

Иллитиан пожал плечами:

— Они не говорят. Я думаю, что Эль'Уриак нанял Черное Схождение, чтобы они держали Кселиан наготове, но в бездействии, в то время как он поставил Аэз'ашью во главе Клинков Желания. Несомненно, если бы его первоначальный план не сработал, Кселиан бы стала новым орудием в его руках.

+Очень вероятно. Эль'Уриак никогда не расходовал зря сырье, из которого позже можно было что-то изготовить ради исполнения своих целей.+

— Это звучит похоже на Эль'Уриака, — отвлеченно повторил Харбир, — но… ощущение почти такое, как если бы здесь побывали ничем не скованные демоны, вся эта ярость…

— Поскольку я могу уверенно предположить, что ты пересказываешь мне соображения Анжевер, это значит, что я прав в своих ожиданиях, и это весьма приятно, — сказал Иллитиан с невыносимым высокомерием.

Один из гемункулов, узколицый избранный мастер с режущим нервы голосом, прервал их разговор, впервые напрямую обратившись к Харбиру.

— Психическая скверна, присутствующая в комнате, возникла до начала Разобщения, которое ты спровоцировал. Мы считаем, что близкая связь субъекта с данным событием позволила ему напитываться нарастающей энергией по мере его приближения.

— Все это теперь ничего не значит, — нетерпеливо перебил Иллитиан. — Сейчас же освободите Кселиан. Ее заточению у вас настал конец.

Избранный мастер отступил на шаг назад и сделал жест в сторону саркофага.

— Субъект ваш, можете его забирать. Просто ослабьте цепи, и Кселиан сможет снова присоединиться к вам.

Иллитиан выжидающе посмотрел на Харбира.

+Если тебе дорога жизнь, не прикасайся к этим цепям.+

— Ослабь их сам, — сказал Харбир гемункулу. — Архонт приказал тебе освободить ее, не мне.

Темные расчетливые глаза Иллитиана перевели взгляд на избранного мастера.

— Делай, как сказал Беллатонис, — приказал он, — иначе наше соглашение утратит силу.

Инкубы шагнули вперед, чтобы подчеркнуть угрозу. Избранный мастер значительно посмотрел на своего сотоварища и произнес одно слово:

— Подчинись.

Гемункул в зеленом и черном выглядел так, словно готов был возразить. Его зеленоватые губы кривились, выдавая попытки сдержать гнев. Взгляд плоских кристаллических пластинок в глазах избранного мастера буравил его лицо, и постепенно гнев растаял, превратившись в страх и покорность. Плечи приближенного секретаря опустились, и он подошел к кольцу, которое прикрепляло к полу ближайшую цепь, где снова нерешительно замедлился.

— Делай, — приказал остролицый гемункул голосом, который звучал, словно пила по кости.

Приближенный секретарь дернулся и наклонился, чтобы высвободить первую цепь. Он бросил нервный взгляд на грубо высеченный саркофаг, но ничто в нем не отреагировало. Харбир выдохнул, не осознавая, что задерживал дыхание. Приближенный секретарь, теперь уже спеша, бросился к второму кольцу, оттянул и открепил и эту цепь. Он торопливо двинулся к третьему кольцу…

Прежде чем он успел до него добраться, стеклянная передняя стенка саркофага разлетелась вдребезги. Полный ненависти вопль поразил разумы всех, кто был в помещении. Наполовину ослепленный, Харбир увидел отвратительное, залитое кровью привидение, которое выскочило из саркофага. Оно приземлилось на спину гемункула и вгрызлось ему в горло. Обреченный, он кричал и беспомощно размахивал руками, пока существо, повалив его наземь, безжалостно терзало его тело. Инкубы Иллитиана шагнули вперед, подняв клэйвы.

— Назад! — скомандовал Иллитиан.

Существо выглядело так, будто с него содрали кожу. На его согнутых конечностях виднелись толстые жгуты красных мышц и поблескивающие желтые хрящи. Оно с чудовищной силой рвало добычу скрюченными когтями, вытаскивало наружу сочащиеся органы, демонстрируя их перед полным ужаса взглядом гемункула, прежде чем жадно пожрать их один за другим. Последними оно съело его глаза.

Дергающийся гемункул постепенно затих, его ноги прекратили бить по каменному полу. Скорчившееся чудовище продолжало шумно пировать его останками, плавно меняясь на глазах у зрителей. Его ободранные мышцы скрылись под гладкой кожей, похожей на упругое шелковое покрывало, скрюченные конечности выпрямились, обретя полноту и соразмерность, длинные блестящие темные волосы упали на лицо, пока оно продолжало утолять свой ужасный голод.

— Кселиан, — отчетливо произнес Иллитиан. Существо остановилось и обратило на него горящие глаза. Оно отбросило волосы назад и вытерло рот тыльной стороной длиннопалой ладони.

— Иллитиан, — ответило оно низким звериным рыком, — вот и доблестный принц, который прибыл спасти меня. Должно быть, ты воистину поражен моей красотой.

Кселиан встала. Несмотря на кровь, покрывающую ее руки, она была действительно прекрасна, юна и восхитительна в своей наготе. Насытившись болью гемункула и вырвав из него жизнь, она снова в полной мере восстановила свое тело — по крайней мере, пока что. Она снова откинула назад гриву черных, как вороново крыло, волос, и громко рассмеялась.

— Я и не чаяла дождаться освобождения, мой милый принц, почему же ты так долго не являлся?

— Тебя нелегко было отыскать, — улыбнулся в ответ Иллитиан. — Черное Схождение скрывало от меня твой саркофаг.

Кселиан перевела все еще голодный взгляд на Харбира, а затем на избранного мастера.

— Беллатониса я помню, а этого, другого, я видела за стеклом, когда они держали меня в заточении, — сказала Кселиан. Она шагнула к остролицему гемункулу, и ее пальцы снова скрючились, как когти.

— Я заключил соглашение, Кселиан, — предупредил Иллитиан. — Я договорился, что прошлые обиды в прошлом и останутся — как с их, так и с нашей стороны. Пойдем, мы можем найти тебе яства получше, чем этот старый морщинистый кусок отбросов.

Долгий миг Кселиан пристально смотрела на Иллитиана, потом пожала плечами и расслабила руки.

— Ты все тот же великий интриган, — сказала она. — Как и следовало ожидать. Что успело произойти? Где эта мразь Эль'Уриак?

— Уничтожен, отправлен обратно в бездну, из которой он выполз, — холодно ответил Иллитиан. — Эль'Уриак оказался… неподходящим объединяющим фактором против Векта и сам стал угрозой.

— Правда? — Кселиан недоверчиво приподняла идеальные брови. — Так значит, ты справился с ним? После того, как он так ловко убрал и меня, и Крайллаха. Как ты его победил?

— Попробуй угадать сама, моя дорогая Кселиан, — спокойно ответил Иллитиан.

+Скажи Кселиан, что это мы уничтожили Эль'Уриака. Не позволяй Иллитиану приписать его гибель себе.+

Харбир сглотнул и попытался придумать, как это сформулировать, не оскорбив Иллитиана и не назвав его лжецом. Взгляд Кселиан быстро переметнулся на него и обратно, и в этот миг он понял: теперь она точно знает, что случилось — что именно Беллатонис был тем, кто на самом деле погубил Эль'Уриака.

— Что ж, скрывай свои секреты, — безразлично ответила Кселиан Иллитиану. — Не то что бы мне есть до них дело. Мне нужны доспехи и оружие, чтобы от меня был какой-то толк. Скажи мне, что принес что-то с собой.

— На мертвых вернорожденных снаружи полно того, что может тебе пригодиться, — парировал Иллитиан. — Боюсь, у меня не было времени попутно заглянуть в твой будуар в крепости Клинков, пока я шел буквально спасать твою шкуру. Мое внимание занимала масса других срочных дел.

— Пора, — внезапно объявил избранный мастер. — Теперь благородные архонты должны покинуть лабиринт, как мы договорились.

Кселиан оскалила зубы, когда их перебили, но Иллитиан успокаивающе махнул рукой.

— Да, нам надо идти. Обстановка в городе быстро меняется, пока мы тут задерживаемся. Веди нас, избранный мастер, и вскоре ты снова сможешь называть это подземелье своим.

Избранный мастер тут же тронулся с места — ему, видимо, не терпелось избавиться от Иллитиана и его отряда захватчиков. Они быстро миновали неразличимые, гладкие коридоры лабиринта, но по мере продвижения Иллитиан заметил, что окружение постепенно меняется. Становилось все темнее.

Вернорожденные были оснащены фонарями, не говоря о том, что имели прекрасное ночное зрение, и все же с каждым шагом тьма как будто подползала все ближе. Даже тени, которые они отбрасывали, с каждым мигом становились чернее и резче, и в очертаниях их силуэтов на стенах чувствовался некий чуждый оттенок, как будто это были не их собственные тени.

Иллитиан приказал колонне остановиться и привести к нему избранного мастера. Теперь, когда он тоже перестал идти, ему стало очевидно, что температура снизилась, и от дыхания в прохладном воздухе появился легкий пар. Когда появился избранный мастер, Иллитиан яростно набросился на него.

— Ты, кажется, забыл, что в моих руках ключи к уничтожению всего вашего ковена! — прорычал он. — Если я погибну, то заложенные мной пустотные мины растерзают все это место в клочья, но ты, как я вижу, все равно решил завести нас в ловушку. Убеди меня, что это не так, иначе прощайся с жизнью.

Остролицый гемункул не продемонстрировал признаков страха. Плоские кристаллы, заменяющие глаза, мрачно встретились с сердитым взглядом Иллитиана.

— Сдержите свой гнев. Обстановка в городе изменилась, как вы и предполагали, — сказал он. — Ваши воины — не единственные, кто вторгся и сейчас находится в лабиринте. Дети Аэлиндраха тоже выступили против нашего ковена…

Слова едва успели сойти с губ избранного мастера, когда его шею рассек серп из пожелтелой кости, выпустив фонтан артериальной крови. В коридоре воцарилась суматоха: из теней на стенах, полу и потолке вырвались бесчисленные мандрагоры и набросились на вернорожденных Белого Пламени.

Иллитиан почувствовал ледяные когти, смыкающиеся на его ногах, выхватил меч и разрубил череп мандрагоры, что возникла из теней под его стопами. Рядом с ним мгновенно оказалась Кселиан, отбивающаяся от остальных своим подобранным клинком. Свирепыми взмахами она отогнала черных как смоль тварей обратно во тьму. Двое архонтов стояли спина к спине, обороняясь от толп мандрагор, что потопом хлынули в коридор.

Быстрый взгляд вокруг сказал Иллитиану, что его наибольший страх стал реальностью. При всей своей огневой мощи вернорожденные уступали врагу в ближнем бою. Их устрашающие шредеры и бластеры были бесполезны против врага, который мог просто появиться из воздуха на расстоянии руки и ударить. Вернорожденные были закаленными бойцами и яростно отбивались от кошмарной орды ножами и пистолетами. И все же одного за другим их повергали.

В голове Иллитиана мелькнули быстрые, как молния, расчеты, и результаты вызвали у него отвращение. Эту ситуацию можно было разрешить только одним способом: сдаться, прежде чем их полностью вырежут. Бой продолжался в ужасной, неестественной тишине, нарушаемой лишь лязгом оружия и проклятьями вернорожденных. Иллитиан опустил свой меч и закричал во всю мощь своего голоса:

— Подождите! Мы все — враги Векта и Черного Схождения. Нам надо объединить силы! Дайте мне поговорить с вашим предводителем!

Он полагался на удачу. С другими комморритами можно было гарантировать, что они хотя бы призадумаются над таким предложением. Чаще это работало, и именно так кабалы становились сильнее — признавая чужое превосходство на поле боя. Но мандрагоры были дикими созданиями, и догадаться, как они отреагируют, было невозможно.

Вернорожденные Иллитиана вышли из боя, насколько это было возможно в тесных рамках коридора, и, пятясь, сбились в настороженные группы. Мандрагоры неуверенно кружили в тенях, тоже прекратив атаки, и стены как будто шли рябью от их размытых силуэтов. Один из них, клубясь, возник прямо перед Иллитианом, его лишенное черт лицо оказалось в считанных сантиметрах от его собственного. Невидимые губы разошлись в стороны, демонстрируя красные от крови клыки, и существо зашипело на него.

— Отведите меня к вашему предводителю, — спокойно повторил Иллитиан, — и помните, что если вы меня убьете, то вы все погибнете вместе с лабиринтом. Я уверен, что вы это подслушали задолго до того, как убили избранного мастера. Это не пустая похвальба.

— Ты с ума сошел, Иллитиан? — резко возразила Кселиан. — Я не стану пачкать руки об отребье царства теней. Им ни на секунду нельзя довериться.

— Любому ясно, что у них на уме нечто большее, Кселиан, — незамедлительно ответил Иллитиан. — Я вижу, что у них есть какие-то планы, и хочу поговорить с тем, кто за ними стоит. Как я уже говорил, враги у нас одни и те же, и если мы будем тратить силы на противостояние друг другу, это будет просто глупым упрямством.

Мандрагор вдруг ударил по опущенному мечу Иллитиана. Тот позволил оружию выскользнуть из своей хватки и поднял руки, чтобы показать, что они пусты.

— Нет ни одной причины продолжать сражаться, — успокаивающе сказал Иллитиан. — В городе мне подчиняются могущественные кабалы. Теперь отведите меня к вашему повелителю, чтобы мы могли решить, как править им… вместе.

Мандрагор приподнял серп и снова обнажил клыки в ответ, но Иллитиан понимал, что это пустой жест, хвастливая демонстрация. Он спокойно стоял, как будто приглашая ударить себя. Через миг теневое создание почти задумчиво опустило свое грубое оружие, повернулось и поманило Иллитиана рукой, чтобы он следовал за ним.

Глава 21 ДЕТИ АЭЛИНДРАХА

Кхерадруах скрывался в пространствах между мирами и ждал, когда ему предоставится шанс. Впервые за все время, что он помнил, Обезглавливатель чувствовал нетерпение. Желание убить нарастало в нем с такой силой, какую прежде проявляло очень редко. Темная симметрия должна быть завершена, узор должен обрести целостность. Ему казалось, будто он слышит сердце Аэлиндраха, взывающее к нему о правосудии и возмездии. Он был вынужден бороться с собственной готовностью подчиниться. Рядом с королем теней всегда было слишком много присутствующих, как будто тот знал, что его наметили мишенью.

Выживший брат нарушил древние договоры. Он использовал купель восхождения, чтобы исторгнуть громадный сгусток чернейшей ночи в корни Старого города, где теперь располагался его двор. Обезглавливатель почувствовал облегчение, когда Ксхакоруах убрался из Аэлиндраха, но также и ярость, вызванную тем, как он обращался с плетением теней. Пораженный порчей король использовал и царство, и его детей, как инструменты своих амбиций, не более того. Для Кхерадруаха квинтэссенцией Аэлиндраха был одинокий охотник, вышедший на бой против враждебной вселенной. Ксхакоруах же вел себя подобно распухшему крестьянину, пожинающему урожай.

Кхерадруах сжимал свой длинный прямой клинок и ждал. Возможность еще предоставится, как она делала всегда — бдительность нарушится, внимательные глаза устанут. Случится ли это через день, месяц или год, в этот миг Обезглавливатель будет наготове и настороже. А сейчас он чувствовал приближение неизвестных, новых чужаков, которые собирались ворваться в плетение без всякого умения или понимания. Они образовывали противоречивый клубок желаний и мотивов, который мог стать отвлекающим фактором.

Обезглавливатель подплыл ближе и стал наблюдать за их движением незрячими глазами.

Новый двор Ксхакоруаха находился в месте, которое раньше было грандиозной библиотекой ковена Черного Схождения. Она содержала в себе знание, собранное из каждого уголка известной вселенной. Тесно сомкнутые полки головокружительными ступенями уходили вверх, выстроившись вдоль стен, которые образовывали пространство в форме капли, увенчанное центральным куполом, что был покрыт орнаментом и усеян громадными светильниками. Посреди всех темных мест в лабиринте Черного Схождения великая библиотека выделялась, словно единственная сияющая точка. Чистый белый свет заливал ее, не угасая на протяжении веков — не для удобства тех, кто пользовался ею, но из надежды, что он удержит в стороне детей Аэлиндраха.

Выживший брат нарушил древние договоры. Он использовал купель восхождения, чтобы исторгнуть громадный сгусток чернейшей ночи в корни Старого города, где теперь располагался его двор. Обезглавливатель почувствовал облегчение, когда Ксхакоруах убрался из Аэлиндраха, но также и ярость, вызванную тем, как он обращался с плетением теней. Пораженный порчей король использовал и царство, и его детей, как инструменты своих амбиций, не более того. Для Кхерадруаха квинтэссенцией Аэлиндраха был одинокий охотник, вышедший на бой против враждебной вселенной. Ксхакоруах же вел себя подобно распухшему крестьянину, пожинающему урожай.

Кхерадруах сжимал свой длинный прямой клинок и ждал. Возможность еще предоставится, как она делала всегда — бдительность нарушится, внимательные глаза устанут. Случится ли это через день, месяц или год, в этот миг Обезглавливатель будет наготове и настороже. А сейчас он чувствовал приближение неизвестных, новых чужаков, которые собирались ворваться в плетение без всякого умения или понимания. Они образовывали противоречивый клубок желаний и мотивов, который мог стать отвлекающим фактором.

Обезглавливатель подплыл ближе и стал наблюдать за их движением незрячими глазами.

Тысячи различных форм хранения данных были выстроены на высоких полках внутри библиотеки — все, от глиняных табличек, свитков из содранной кожи и гравированных костяных стел до оптикотронных жемчужин и кристаллических пластинок, которые могли вместить содержимое более чем ста настоящих библиотек. Информация, тщательно собранная ковеном, касалась широчайшего спектра тем тайной науки и потустороннего колдовства: гибридизация, евгеника, хирургия, анатомия, телесные модификации, вскрытие, вивисекция, пытки, искусство исцеления, биомеханика, токсины, патогены…

Библиотека представляла собой громадную сокровищницу пыльных знаний, которые, по большей части, оставались нечитанными и забытыми Черным Схождением. Провал в основании этой каплевидной палаты, который действовал как врата напрямую в Аэлиндрах, был создан гемункулом по имени Мхентак тысячи лет назад, во время одного из предыдущих Разобщений. В наказание за самонадеянность Мхентак был брошен в сотворенную им яму, однако в последующие века ковен часто пользовался доступом к жителям Аэлиндраха, полученным благодаря этому проходу. Они заключали соглашения и продавали рабов, и для бесчисленных тысяч душ ярко освещенная библиотека стала последним, что они видели в Комморре.

Прибытие Ксхакоруаха раскололо великую библиотеку, словно яйцо. Огромные светильники, встроенные в купол, разлетелись вдребезги, и осколки их линз образовали сугробы раздробленного хрусталя глубиной по колено. Безглазые существа, охранявшие библиотеку, были растерзаны и раскиданы по стопкам книг. Плотные черные ганглии вырвались из центральной ямы, словно поросль чудовищного грибка. Ломаные полосы извивающихся теней лучами разошлись по всем направлениям, пробили стены подобно разрядам темных молний и глубоко вонзились в утробу города.

Повсюду крались и зубоскалили создания царства теней. Они хватали лапами хранилища непонятного для них запретного знания, в клочья рвали бесценные тома и подбрасывали иллюстрированные страницы в воздух, словно конфетти. Брошенные книги и раскиданные листы неподвижно висели над головами, застыв в излучении темных потоков, как насекомые в янтаре.

Беллатонис обнаружил короля теней на престоле из громадной кучи тлеющих манускриптов. Кладбищенский запах его тела смешивался с пыльным зловонием плесени. Рунические знамена, принесенные из его дворца, были выставлены вокруг него, будто лес стремительно растущих трав. Длинные шелковые полотнища шелестели на ветрах иных миров, и гемункул слышал тихий шепот, когда пробирался сквозь них вместе с Ксагором и ночным извергом.

Временами Беллатонису казалось, что он улавливает среди трепещущего шелка не только перешептывания, но и тихий шипящий смех. Он не мог избавиться от ощущения изучающего взгляда, от чувства, что за ним кто-то наблюдает, которое началось при приближении к его лаборатории в фундаментальном слое и усилилось с тех пор, как им пришлось повернуть назад. Гемункул попытался выбросить это из головы. Он вернулся, чтобы принести королю теней плохие новости, поэтому чувство паранойи было неизбежно. Ксхакоруах сидел, оперев подбородок на кулак, и, судя по виду, пребывал в глубоких раздумьях, но, когда Беллатонис приблизился, лишенное черт лицо короля теней повернулось к нему.

— Беллатонис, — прогрохотал Ксхакоруах. — Так скоро? Где остальные, которых я с тобой послал?

— Уничтожены вместе с моими гротесками. Мы не смогли добраться до лаборатории, — начал было Беллатонис, но Ксхакоруах перебил его.

— Провал, значит. Еще один провал, — мрачно сказал Ксхакоруах и снова опустил подбородок на свой громадный кулак.

— Важно то, что их уничтожило, — настойчиво продолжил Беллатонис. — В туннелях были Каратели, творения Векта — воины-призраки!

— Это мне известно, — угрюмо проворчал король теней. — Сообщения о них прилетают ко мне с неприятной прямотой, и хор их все растет. Моих последователей теснят в глубочайшие тени, их преследуют, словно добычу, среди верхних цитаделей…

— Восприятие Карателей не так легко затмить, как у обычных смертных, — нехотя согласился Беллатонис. — Судя по их старой репутации, они — неутомимые охотники, и им приписывается столь острое зрение, что они могут увидеть ложь и фальшь.

— Тогда как же возможно их победить, — задумчиво прогремел Ксхакоруах, — если их взгляд пронзает любую тень?

Беллатонис решил рискнуть и предположить, что вопрос не задумывался как риторический.

— Они — материальные сущности. Да, тяжело вооруженные и бронированные, но их можно одолеть обычным вооружением, только подходящего сорта — бластерами, темными копьями, дезинтеграторами… Я начинаю понимать твою проблему: этих орудий у вас просто нет. Возможно, Ксхакоруах, нам следует принять лицом к лицу тот факт, что твои амбиции на сей раз превзошли возможности, и сконцентрируемся на удержании того, чем ты завладел. Пусть о Карателях Векта беспокоятся кабалиты…

Их прервал мандрагор, который подскользнул сбоку к королю теней, даже не бросив взгляд на Беллатониса. Это вызвало у него раздражение, но лишний раз напомнило, каково его положение среди последователей Ксхакоруаха. Пока король теней слушал, что шепчет ему миньон, его губы расходились в широкой ухмылке.

— Хорошо, приведи их сейчас же, — приказал Ксхакоруах, и мандрагор удалился. Король теней поднялся с гниющего трона и размял мускулистые руки, так что выписанные на них изумрудные руны как будто поползли по его плоти.

— Ты видишь? — прорычал Ксхакоруах и указал пальцем. — В час нужды всеотец резного народа прислал мне ответ, как он делает всегда. Останься со мной, гемункул, и стань свидетелем темного чуда.

Беллатонис и Ксагор выжидающе подняли взгляды и увидели, как по лестницам к полу библиотеки спускается небольшая группа кабалитов. Беллатонис поразился, узнав нескольких представителей этой группы, и не в последнюю очередь — самого себя.

+И снова здравствуй, Беллатонис,+ прошептала в его сознании Анжевер. +С нетерпением жду услышать, как ты попытаешься выкрутиться.+

Дурное предчувствие появилось у Харбира в тот же миг, как они вошли в библиотеку. Коридор, которым они двигались, завернул за угол, и они вдруг оказались на краю громадной темной пропасти. Воинов Белого Пламени и инкубов мандрагоры дальше не пропустили, поэтому туда пошли только двое архонтов и он сам. Идти пришлось ощупью. Он слышал, что повсюду вокруг кто-то тихо крадется, но едва мог различить собственную руку перед лицом. По обе стороны пути были не то полки, не то стойки, под ногами тянулся пологий пандус, но что находилось в его конце, знали одни только Темные Музы. Он тащился дальше, стараясь не выпускать из виду едва различимое пятно, которое, как он знал, было Иллитианом. Особенно сложно при этом было также держаться как можно дальше от Кселиан.

Вокруг нее витала скверна демонов, которую ни с чем нельзя было спутать — медный вкус запекшейся крови, электрическое напряжение запертого в клетке зверя, что готов вырваться наружу и учинить кровавую расправу над всеми вокруг. Он хотел предупредить Иллитиана, но слишком боялся открыть то, что ему известно. Кселиан разорвала бы его на части, как того гемункула, которого она сожрала в шестьдесят четвертой расщелине.

+Не думай об этом и держи свои соображения при себе,+ прошептала Анжевер. +Все наши усилия вот-вот дадут плоды, и для кого-то это будет горький урожай.+

Они спускались по лестницам из перекрученного железа, пока не достигли пола, очень слабо скошенного вниз. Когда они ступили на него, чувство ужаса, нараставшее в груди Харбира, расцвело холодной уверенностью. Перед ними было нечто из иного мира, громадная и чудовищная сущность, чуждая и незримая, но столь же реальная, как зловонные ветра, проносящиеся мимо его лица.

+Вперед, дитя, судьба ждет тебя,+ прошептала Анжевер.

Неподалеку виднелось какое-то болезненно-зеленоватое свечение, источник бледного мертвенного сияния, к которому их вели мандрагоры. Когда Харбир подошел ближе, то увидел, что свет источают длинные потрепанные знамена, которые как будто проросли из земли. Штрихами изумрудного пламени на них были вычерчены руны, от которых болели глаза. При виде их по коже Харбира пробежала волна горячечного жара, и он быстро отвел взгляд.

Посреди этих трепещущих знамен стоял самый крупный мандрагор из всех, что когда-либо видел Харбир. Обычно мандрагоры были тощими созданиями с узкими плечами и сгорбленными спинами, но этот был настоящей громадиной, чудовищем, не уступающим гротескам гемункулов. Он был вооружен гигантской ржавой косой, а на его коже корчились те же перекрученные руны, что на знаменах. Все было пронизано вонью демонов, и Харбир был уверен, что им суждено умереть в этом подземелье.

— Я должен был догадаться, — пробормотал себе под нос Иллитиан.

— Догадаться о чем? — прогрохотал теневой гигант голосом, который как будто доносился из неизмеримых глубин. — Что ты окажешься под моей пятой? На колени перед Ксхакоруахом, подлинным и единственным королем Аэлиндраха!

— Я так не думаю, — с поразительным высокомерием ответил Иллитиан. — Ты удостоил нас аудиенции только потому, что тебе нужна моя помощь. Давай не тратить время на игры, когда мы можем сражаться с нашим общим могущественным врагом — Асдрубаэлем Вектом.

— Храбрые слова для лидера, у которого столь мало последователей, — прорычал Ксхакоруах.

— Я — архонт Иллитиан из Белого Пламени, и эти немногие — лишь малая толика тех, кто поклялся мне в верности. Вскоре, с помощью архонта Кселиан, еще один из мощнейших кабалов города присоединится к нашей борьбе против Векта. Эпоха тирании Векта приближается к концу, и все те, кто поможет осуществить его падение, оставят свой след на этом городе, какого не оставил никто за шесть тысяч лет!

Даже Харбир должен был признать, что это была впечатляющая речь. Ксхакоруах, впрочем, по-прежнему выглядел скептично настроенным.

— Я слышал о Белом Пламени, но комморриты печально известны своей лживостью и бахвальством, — проворчал король теней. — Однако мне посчастливилось иметь слуг, который могут сказать, лжешь ты или нет. Беллатонис, скажи мне, является ли эта личность архонтом Иллитианом?

Харбир заморгал от удивления, что гигантский мандрагор обратился к нему. Потом он понял, что целью вопроса был не он — громадный король обращался к затененной фигуре, которая наполовину скрывалась за знаменами. Харбир мгновенно узнал этот силуэт, ведь он был его собственным.

— Беллатонис! — завопил Харбир. Ноги сами понесли его вперед без всякого сознательного усилия. — Беллатонис, ублюдок! Верни мое тело!

Безумный хохот Анжевер эхом отдавался в его голове. Король теней повернулся и угрожающе поднял косу, когда Харбир помчался вперед. Кселиан ничего не делала, а Иллитиан, на секунду оторопев, просто наблюдал за ним жесткими черными глазами. Их лица и их движения превратились просто в размытые пятна, в фон для хлопающего знамени и того, что стояло за ним. Харбир отшвырнул гниющий шелк в сторону и увидел свое собственное лицо — бледное и странное, но по-прежнему то же самое, которое он когда-то видел всякий раз, когда смотрелся в зеркало.

Харбир протянул руки, чтобы схватить доппельгангера и каким-то образом втянуть себя обратно в его тело, где было его место. Каким-то уровнем сознания он понимал, что его разум дает трещину. Вид собственного зеркального двойника разбил его на миллион осколков памяти, которые резали душу. Харбир бессвязно заорал на подлинного Беллатониса, но существо, носящее его лицо, легко выскользнуло из его хватки и оттолкнуло его прочь.

Внезапно послышался раздирающий звук, от которого в измученном разуме Харбира вспыхнул один особенно страшный осколок воспоминаний. Уголком глаза он увидел размытую от скорости форму, которая летела на него из темноты — гладкий металлический силуэт с изогнутым скорпионьим хвостом. Пламя полыхнуло в лицо Харбиру, он крутанулся на месте и снова закричал, наконец распознав судьбу, что стремительно приближалась к нему.

Машина-убийца под названием «Ви» разогнала двигатели до максимума для финального броска к цели. Психические следы сошлись в одной точке, они были сильны и чисты, как будто их мощность специально увеличили — настолько твердо они читались в улавливающих приборах Ви. Скользя вперед, Ви испытал поток конфликтующих данных, которые смертное существо описало бы как «возбуждение».

Добыча была, бесспорно, увертлива, гораздо хитрее, чем все, что хранилось в энграммах памяти Ви. Специализированному «Талосу» пришлось воспользоваться всем своим терпением и сообразительностью, чтобы привести свою первичную задачу к положительному решению. Он позволил ложно-положительному субъекту свободно уйти после того, как был разочарован первичным контактом, и собрался ждать в изначальном обиталище цели, пока не засечет ее снова. Правильность этого решения подтвердилась, когда он обнаружил новый след, ведущий в регион, который состоял из искаженных экстрамерных пространств, где парные психические сигналы, ложный и истинный, занимали практически один и тот же объем.

Охота была долгой и тяжкой. Конденсаторные блоки Ви были практически опустошены, компактный внутренний источник энергии с трудом поддерживал все системы в состоянии полной функциональности, но теперь он не сомневался, что цель находится в радиусе поражения и может быть уничтожена. Ви щедро влил необходимую энергию в тепловое копье, выстрелил из него, чтобы расчистить путь, и пронесся сквозь стену в буре расплавленных обломков, которые с высокой долей вероятности могли причинить дополнительный урон и вызвать панику.

Сенсоры Ви сделали детализированный снимок пространства, в которое он прорвался менее чем за миллисекунду. Они с высокой точностью отобразили каплевидную форму библиотеки, ступенчатые полки и их содержимое, купол наверху и лес знамен внизу. Данные по присутствующим жизненным формам были не настолько подробны. Удалось отметить их большое количество, но подавляющее большинство были нечеткими тенями, запечатленными в процессе отскакивания от Ви.

Недалеко от дна похожего на слезу помещения, среди знамен, ясно выделялись пять жизненных признаков. Два из них соответствовали параметрам первичной цели Ви. Машина продвинулась менее чем на два метра вглубь зала за то время, что понадобилось для того, чтоб отыскать их. Она резко развернулась, выделив еще больше энергии на гравитационные турбины, и нырнула вниз. С воем воздуха, рассекаемого металлическим корпусом, Ви спикировал на добычу, словно ястреб.

За ту секунду, что понадобилась, чтобы достичь пола, Ви успел выпустить еще один импульс из теплового копья. Полоса термической энергии хлестнула по местонахождению цели и на мгновение заполнила белизной сенсорный канал Ви. К тому времени, как помехи прояснились, Ви уже догонял цель и был достаточно близко, чтобы достать ее цепными кистенями. Машина-убийца повернулась набок и пронеслась мимо жертвы, на ходу отрывая высокоскоростными кистенями куски плоти и конечности, так что кровь хлынула безудержным фонтаном.

Ви плавно затормозил. Всюду вокруг пылали огни, лес знамен прорастал оранжевыми и желтыми цветами, сгорая дотла. «Талос» попытался снова отыскать психический след и через секунду, на которую он застыл на месте, нашел лишь остаточную примесь. Остались только два различимых жизненных признака, и оба предпринимали враждебные действия. Ви повернулся к ним и попытался броситься вперед, но из-за иссякающих резервов движение оказалось фатально медлительным. Одна из жизненных форм подстрелила Ви из высокомощного энергетического оружия с близкого расстояния и попала в среднюю секцию спинного панциря, где находились его важнейшие логические центры.

Практически мгновенно возник каскад ошибок. Часть сознания Ви была в состоянии наблюдать стремительное снижение функциональности из-за всплеска энергии, который сжег его энграммы в пепел. Дублирующие предохранительные системы перенаправили команды по другим маршрутам, обходя пораженные зоны, но эта битва для машины была проиграна. В действие пришли протоколы самоуничтожения, подготавливая внутренний источник энергии Ви, чтобы он взорвался подобно миниатюрному солнцу.

Протоколы резко прервались, когда поврежденная спинная часть панциря подверглась прямому удару большого режущего орудия. Сила его была столь велика, что лезвие рассекло Ви напополам, моментально превратив его машинное сознание в дождь разрозненных компонентов. Последнее, что засек Ви, было громадной, но смутно различимой фигурой, которая стояла над ним с примитивным сельскохозяйственным инструментом в руках. Практически неопределимая вторая сущность, тень тени, стояла позади убийцы Ви в такой позе, словно готовилась нанести удар. Наконец, пришел логический коллапс, поток конфликтующих данных, которые смертное существо могло бы описать как «гордость» и «сожаление».

Чужаки привели с собой то, что отвлекло жертву, и также привели смерть. Внезапная атака машины дала Кхерадруаху как раз столько времени, сколько ему нужно было. Он вырвался наружу из темных пространств и оказался за спиной Ксхакоруаха в тот миг, как король теней обрушил свою косу на машину и разрубил ее пополам. Со сверхъестественной точностью Обезглавливатель замахнулся собственным длинным прямым клинком на открытую шею короля теней…

Глава 22 ВЫНУЖДЕННЫЕ СОЮЗНИКИ

Внезапный приступ безумия Беллатониса на миг застал Иллитиана врасплох. Потом, когда ему на глаза попались двое агентов Беллатониса, прячущиеся рядом с королем мандрагор — Ксагор и Харбир, вспомнил он их имена — все куски головоломки сразу встали на место.

Его обвели вокруг пальца.

Весь план Беллатониса сводился к тому, чтобы привести его к этому существу по имени Ксхакоруах. Теперь все стало ясно: Беллатонис поменялся телами с одним из своих агентов. Тот, кто провел Иллитиана сквозь лабиринт, был вовсе не гемункулом, но одним из его незадачливых подручных. Иллитиан очень хорошо знал, что Беллатонис способен на такие чудеса — одно из них гемункул сотворил для него самого, переселив его душу в новое тело из старого, поглощаемого стеклянной чумой.

План, похоже, пошел насмарку, учитывая, что лже-Беллатонис атаковал своих предполагаемых приспешников. Ксхакоруах выглядел столь же удивленным таким поворотом событий, как и сам Иллитиан, и на миг архонт почувствовал некое странное сочувствие к громадному чудовищу. Они оба были лидерами, которым строили козни их собственные подчиненные.

Иллитиан инстинктивно положил ладонь на рукоять пистолета. Мандрагоры забрали его меч, но оставили куда более опасный бласт-пистолет, который лежал в кобуре прямо на виду. Архонт разрывался между желанием уничтожить Беллатониса вместе с его миньонами за дерзкую попытку манипулировать им и, в некоторой мере, восхищением тонкостью этого плана. Так или иначе, оставался вопрос: почему он это сделал?

Ответ явился со взрывом и воем сверхперегретого воздуха. Иллитиан отпрыгнул в сторону и выхватил пистолет, увидев, как из стены наверху вырвался стремительный силуэт, окутанный пламенем, и помчался вниз, к нему. Он выстрелил в это нечто на чистом инстинкте, и оно в тот же миг выстрелило в ответ.

Оба промахнулись: яркая огненная линия промелькнула над головой Иллитиана, точно так же, как вспышка бластера прошла мимо сияющего панциря этой штуки. Он заметил, что та попыталась снова прицелиться, когда мчалась мимо, следуя вдоль горящей полосы, оставленной ее орудием. Она достигла уровня пола в нескольких метрах от него, повернулась набок, налетела на того, кого Иллитиан считал Беллатонисом, и в мгновение ока растерзала его на куски.

Это был «Талос», гораздо меньший, чем тот, с которым они сражались ранее, но не менее смертоносный. Его скорпионий хвост метался из стороны в сторону. Иллитиан прицелился, держа пистолет обеими руками, и выстрелил, попав прямо в изогнутый передний панцирь. Заряд бластера пробил в броне дыру с кулак размером и ушел в глубину, где находились чувствительные внутренности машины. Та как будто покачнулась в воздухе, опустила нос для большей скорости и подобралась, готовясь броситься на Иллитиана, словно раненое животное.

Вдруг сбоку машины возник теневой гигант, Ксхакоруах. Казалось, он просто вытек из воздуха, подобно облаку дыма, сгустившемуся из ничего. Король мандрагор по-прежнему сжимал в руках тяжелую ржавую косу, которой он с размаху ударил «Талос», разрубив его пополам. Разбитые куски машины рухнули наземь с отчаянным воплем истерзанного металла.

Иллитиан немедленно поднял пистолет дулом к потолку, чтобы показать, что не желает причинить вред королю. В этот миг мимо промчалась Кселиан с обнаженным клинком — прямо на Ксхакоруаха. Иллитиан открыл было рот, чтобы крикнуть и остановить ее, но тут он увидел то, что уже увидела она. Позади Ксхакоруаха материализовался другой теневой силуэт. Кселиан прыгнула вперед как раз, когда это видение замахнулось на шею короля мандрагор длинным прямым клинком. Вытянутое вперед лезвие Кселиан не успело бы заблокировать удар, но отвело его в сторону. В итоге Ксхакоруах, который уже уклонялся в сторону, думая, что Кселиан напала на него, был поражен в плечо. Теневой гигант взревел от боли и возмущения, когда острый меч пробороздил глубокую рану по его широкой спине, но его рев ясно говорил, что он остался жив. Кселиан перекатилась и вскочила на ноги, готовая сразиться с новым врагом — но обнаружила, что тот уже исчез.

Сцена погрузилась в безмолвие, нарушаемое лишь треском пламени и руганью короля мандрагор. Иллитиан чувствовал, что за пределами круга, освещенного огнями, собираются мандрагоры, рассерженные и не понимающие, что произошло. Он собирался приказать Беллатонису позаботиться о раненом короле, когда понял, что оба прислужника гемункула — Ксагор и Харбир — пропали.

— Иллитиан, что тут, черт возьми, творится? — потребовала ответа Кселиан, подозрительно разглядывая окруживших их мандрагор.

— Беллатонис заманил нас в это место, чтобы убить нас вместе со славным королем Ксхакоруахом, — твердо ответил Иллитиан. — Я думаю, ты выживешь, Ксхакоруах, ты выглядишь крепким парнем.

Гигантский мандрагор отряхнулся, как собака, и вязкая чернота, что сочилась из его ран, поубавилась.

— Просто царапина, — прогремел Ксхакоруах, явно чувствуя боль. — Зачем гемункулу было предавать меня? Он верно служил мне.

— Таков его метод, — горько вздохнул Иллитиан. — Он будет верно служить одному хозяину, пока не предаст его ради другого. Я гарантирую, что за этим стоит Вект. Что последнее сообщил тебе гемункул? Это может указать нам на причину.

— Он только что вернулся из верхнего города с новостью о том, что Вект спустил с цепи своих Карателей, — неуверенно ответил Ксхакоруах. — Он сказал мне, что мы нуждаемся в оружии, оружии, которого у нас нет, если хотим победить.

— Видишь — он уже принял решение предать тебя, он указывал на твою слабость, — уверенно продолжал Иллитиан. — Когда гемункул узнал, что ты собираешься встретиться со мной и Кселиан, с теми, кто мог бы предоставить тебе столь необходимое оружие, он был вынужден сделать свой ход, и, как это часто бывает, пал жертвой собственных кровожадных интриг.

Выражение лица Кселиан колебалось между недоверием и восхищением тем, как Иллитиан сплетал свою версию событий. Прочесть мысли Ксхакоруаха было невозможно — его бесформенное лицо было идеальной маской — и все же Иллитиан чувствовал по языку тела короля, что тот колеблется. Дальнейшее приукрашивание правды было прервано криками и лязгом оружия из устья туннеля, через который они вошли в библиотеку.

— Мои последователи просто обеспокоены нашей безопасностью, — пояснил Иллитиан. — Сейчас я пойду к ним и объясню, что произошло. Когда я вернусь, мы сможем подробно потолковать о том, как именно мы можем помочь друг другу, король Ксхакоруах.

Ксхакоруах опасливо пощупал свою шею и медленно кивнул.

Несколько часов спустя Кселиан, уцепившись руками и ногами, висела под одним из мостов Верхней Комморры. Она расслабляла конечности поочередно, по одной за раз, чтобы длинные мышцы не теряли гибкость за время ожидания. Рядом, на витиеватых опорах моста, безмолвно свисала стая мандрагор, напоминая колонию летучих мышей.

Кселиан размышляла о том, как переменчива может быть удача. Время, проведенное в лабиринте Черного Схождения, уже улетучивалось из ее разума. Находясь в заточении, она превратилась в неразумное создание, живущее исключительно яростью и ненавистью. Это воспоминание было размытым багровым пятном, пронизанным нарастающим предвкушением того, как однажды она освободится. Теперь, когда она снова была целой и свободной, память о пережитом уходила, словно кожа линяющей змеи.

Иллитиан всегда не покладая рук работал над тем, чтобы манипулировать всем вокруг, в то время как Кселиан была более склонна делать что-то одно за раз. В этом случае, впрочем, она была вынуждена признать, что постоянные интриги Иллитиана дали кое-какие полезные плоды, помимо и сверх того, что помогли ей освободиться. С мандрагорами была заключена сделка: Иллитиан поддержит их, а они присоединят свои силы к его собственным, чтобы сразиться с Вектом. Все присутствующие понимали, что союз продлится ровно столько, сколько понадобится, чтобы победить верховного властелина, и ни минуты дольше. Учитывая нынешние альтернативы, этот сам собой разумеющийся акт предательства выглядел как самый положительный и желанный вариант.

Мост, за который она держалась, находился меж двумя близко расположенным шпилями, которые сами по себе были просто навершиями на громадном многоярусном колоссе. Они располагались недалеко от крепости Кселиан, или, точнее, крепости, ныне принадлежащей той, что узурпировала ее кабал — Аэз'ашье. Два пика образовывали узкое ущелье в несколько сотен метров длиной, которое было пересечено еще несколькими мостами. Под ними виднелись изгибающиеся террасы, высеченные в боках шпилей, которые уступами уходили вниз и терялись во мраке. Некоторые из них раньше были наполнены водой и выложены хрусталем. Теперь все они были разбиты, и их содержимое излилось на террасы ниже, где в тусклом свете Илмей все еще блестело несколько луж.

Внимание Кселиан привлекло движение на одной из нижних террас. По ней шагало двое Карателей, ищущих врагов, и их длинные металлические конечности бликовали на свету. Она поймала себя на том, что задерживала дыхание, пока машины не скрылись из виду. Глупо было думать, что они могут заметить ее с такого расстояния, но ее подсознание, кажется, так не считало. Каратели едва успели покинуть ее поле зрения, когда она уловила еще одну движущуюся точку на другом конце ущелья. Это было то, чего она дожидалась.

За угол завернул одинокий антиграв «Яд» и, опустив нос, начал разгоняться вдоль каньона. Это был один из транспортов Иллитиана. Он сказал ей, что горстка машин успела улететь из крепости Белого Пламени до начала осады. Теперь они были разбросаны по укрытиям по всему городу, дожидаясь, пока их не призовут для особых заданий. Через считанные секунды после «Яда» из-за угла показался косяк реактивных мотоциклов и с воем бросился в погоню. Над изогнутыми носами мотоциклов сверкали выстрелы осколочных винтовок, и они выписывали безумные петли, пытаясь настигнуть удирающий «Яд». Кселиан распознала эмблемы на мотоциклах и даже некоторых наездников — это были разбойники Клинков Желания, и они принадлежали ей.

«Яд» получил фору, быстро разогнавшись по прямой, и его двигатели, более крупные, чем у реактивного мотоцикла, уже работали на полную мощность, когда разбойники только завернули за угол. И все же, когда преследователи включили свои турбоускорители, они начали стремительно нагонять большую машину. Кселиан насчитала в общей сложности шесть разбойников, движущихся свободной цепью. Они перестали стрелять из орудий, вместо этого выжимая всю возможную скорость из мотоциклов. Кселиан знала, о чем они сейчас думают — теперь это было состязание, кто первый доберется до «Яда» и свалит его метким ударом при помощи острых изогнутых лезвий-лопастей. Преследуемая машина была зажата вертикальными стенами шпилей по обе стороны, и шансов на спасение у нее не было.

«Яд» промелькнул всего в нескольких метрах под Кселиан. Она мельком увидела лицо пилота, которое повернулось вверх и посмотрело на нее расширенными глазами, полными страха и возбуждения. Потом клиновидный силуэт «Яда» исчез, и его место тут же занял похожий на осу корпус одного из реактивных мотоциклов.

Кселиан прыгнула.

Она видела, что мандрагоры тоже полетели вниз — они как-то странно скрывались из виду, а потом опять возникали, словно крылья, которые то распахиваются, то складываются. Это снова напомнило ей о летучих мышах. Ведьмак на мотоцикле внизу увидел, что она приближается, и попытался вывернуть в сторону. Он опоздал. Кселиан ногами вперед приземлилась ему на плечо, и бронированные сабатоны с тошнотворным хрустом сокрушили кости руки и ключицу. Вопль разбойника затерялся в реве двигателей.

Реактивный мотоцикл продолжал нестись вперед, и по инерции Кселиан развернуло вбок. Она перевела движение в кувырок через голову и взмахнула в сторону наездника бритвоцепом. Сегментированное лезвие обмоталось вокруг шеи ведьмака, наполовину обезглавив его. Оно также послужило Кселиан достаточно крепким якорем: когда мотоцикл носом вниз ушел в смертельное пике, она понеслась за ним следом.

Раскаленные добела реактивные струи пылали в считанных сантиметрах от ее лица, пока она пыталась затянуть себя на мотоцикл. Кселиан схватилась за острую лопасть и почувствовала, как та прорезала ее латные перчатки, когда она использовала ее в качестве рычага, борясь с нарастающим ускорением. Изогнутые террасы на боку шпиля проносились мимо так близко, что к ним почти можно было прикоснуться. Наконец, она пинком вышвырнула тело разбойника с сиденья и схватилась за руль. Она вырубила подачу энергии и с трудом вывела машину из пике, выровняв ее за секунды до катастрофы.

Жить снова было так весело. За это она была в долгу перед Иллитианом — не считая всего остального.

К тому времени, как она вернулась, мандрагоры убили всех остальных разбойников. По крайней мере, так она решила, увидев в стенах каньона пять свежих дымящихся дыр. Самих же мандрагор и «Яда» Иллитиана и след простыл. Кселиан пожала плечами. Согласно плану, с этого момента она была сама по себе. На самом деле, ей так даже больше нравилось. Она крутанула ручку газа, и реактивный мотоцикл помчался прочь, унося ее домой.

Аэз'ашья, архонт Клинков Желания, быстрыми широкими шагами спускалась по пандусу в своей крепости к ангарам разбойников, где опять началось какое-то беспокойство. Она пыталась думать об этой крепости как о своей, как о собственном владении, хотя на самом деле она вовсе не ощущала, что это место ей принадлежит. Из углов за ней постоянно наблюдали бдительные глаза, при ее приближении замолкали перешептывающиеся группы кабалитов. Никто пока не набрался достаточной смелости, чтобы бросить ей вызов за место архонта, но это вскоре должно было произойти.

В кабалах среднего уровня смена архонта была обычным делом, и сами кабалы менялись и объединялись с головокружительной скоростью. В Верхней Комморре положение вещей было более статичным. Переход власти в таком большом кабале, как Клинки Желания, должен был стать моментальным, расстановка сил поменялась бы сразу. Но все было не так: казалось, будто ни один кабалит не верит в то, что у него появился новый архонт, и все до сих пор видят в Аэз'ашье просто временную смотрительницу с избытком привилегий.

Она делала все, что могла: она побеждала соперников и вела кабал на войну. Она даже побывала на Центральном пике и встретилась в Вектом, когда тот собрал высших архонтов после Разобщения. Этого было недостаточно. Иллитиан пережил ее предательство в битве над Горатом, что лишило Аэз'ашью милости Векта. Кабал понес тяжкие потери в сражениях с приспешниками Хаоса и Белым Пламенем, не считая урона, причиненного самим Разобщением. Все ее усилия были безуспешны, и виной тому была Кселиан.

Кселиан осталась непобежденной. После того, что выглядело как проваленное покушение на убийство, ее тело было кем-то похищено. Аэз'ашья заняла вакантное место архонта так быстро, словно ее вознесла туда невидимая рука. Она воспользовалась шансом и успешно боролась, чтобы сохранить это положение. Даже после того, как тайный покровитель вдруг перестал помогать ей, она продолжала сражаться, но чувствовала, что проигрывает эту битву. Пока судьба Кселиан оставалась неясной, она не могла полностью выйти из ее тени.

В дальнем конце пандуса слышалась мешанина громких голосов. Вероятно, вернулась одна из банд разбойников и принесла очередную порцию леденящих кровь историй: воины-призраки на улицах, восстание Белого Пламени, вторжение мандрагор из Аэлиндраха. Уже должно было начаться волнение, порожденное желанием выбраться наружу и поучаствовать в боях. Это означало, что Аэз'ашье снова придется проливать кровь, чтобы удержать кабалитов в рамках.

Когда она приблизилась, тембр шума вдруг поменялся. Это уже было не множество голосов, перебивающих друг друга — они все начали кричать как один. Аэз'ашья перешла на бег и помчалась вниз по пандусу, какой-то частью своей души спрашивая себя, не бежит ли она туда, куда не следует.

Они выкрикивали имя Кселиан.

Аэз'ашья ворвалась в ангар разбойников и обнаружила, что там уже собрались десятки ведьм, геллионов, бичевателей и укротителей. Поминутно их становилось все больше, они появлялись в других дверях, и на какое-то время прибытие Аэз'ашьи осталось незамеченным. Посреди ангара валялся поврежденный реактивный мотоцикл, из которого шла тонкая струя дыма, и царапины на полу говорили, что он, накренившись, влетел в открытый ангар и тормозил о поверхность, пока не остановился.

На длинном изогнутом носу мотоцикла стояла Кселиан, подняв одну руку в знак признательности радостно приветствующей ее толпе. Она выглядела высокой и царственной, несмотря на то, что была облачена в собранную по кускам броню, как будто снятую с мертвецов. Кселиан как будто почувствовала на себе взгляд Аэз'ашьи и с улыбкой повернулась к ней.

Аэз'ашья не стала ждать, пока Кселиан начнет речь на тему «я вернулась». Вместо этого она выхватила пистолет и открыла огонь, рассудив, что дать ей время подготовиться к официальному поединку — значит пожертвовать преимуществом. Как бы ни быстра была Аэз'ашья, Кселиан предвидела этот ход и нырнула в толпу, чтобы уйти от выстрелов, прежде чем кто-то успел понять, что происходит. Осколочные снаряды прошли мимо цели и вонзились в геллиона и ведьму, которые стояли позади мотоцикла. Обе жертвы с изумленными возгласами сложились пополам и рухнули, что привело толпу в возбуждение. Еще до того, как тела коснулись пола, стрельба породила неожиданные последствия. Различные банды, собравшиеся в ангаре, решили, что другие пытаются убить Кселиан. Они обнажили оружие, и моментально вспыхнуло сражение — каждая фракция обратилась против другой группы, предполагаемых предателей. Аэз'ашья рассмеялась, видя, как кабал с готовностью рвет себя на куски. Некоторые Клинки Желания, видимо, были настолько преданы своей мертвой повелительнице, что готовы были бросаться друг на друга, словно бешеные собаки, в ее присутствии.

— Достаточно! — прозвенел голос Кселиан над полем боя, и внезапно каждая рука остановилась. Аэз'ашья не могла поверить в то, что видела. Обычно буйные и непокорные ведьмы и геллионы прекратили драться с быстротой кадетов, получивших приказ. Кселиан вышла из укрытия и помчалась к Аэз'ашье, раскручивая одной рукой бритвоцеп. Выжившие Клинки Желания разбежались по углам ангара и жадно наблюдали за разворачивающейся дуэлью.

Аэз'ашья немедля бросила пистолет — если она промахнется один раз, пока Кселиан приближается, второго выстрела ей уже не предоставится. Вместо этого она отскочила назад и выхватила свои парные ножи, готовясь к рукопашной.

Бритвоцеп был комморритским оружием, которое ясно демонстрировало свое происхождение как многогранным стилем боя, так и неотъемлемой опасностью для владельца. По сути, это был сегментированный меч на гибком стержне. Это позволяло орудовать им как кнутом или, как подразумевало название, цепом с острыми как бритва лезвиями. Однако сегменты можно было собрать и сомкнуть воедино одним движением запястья, что моментально превращало гибкий цеп с остриями в жесткий зубчатый меч и наоборот.

Аэз'ашья пригнулась, уходя от первого взмаха бритвоцепа. Она тут же подскочила с ножами наготове, когда Кселиан сомкнула части цепа и нанесла молниеносно быстрый обратный удар мечом, в который он преобразился. Аэз'ашья знала этот стиль — сложное переплетение ложных выпадов и контратак, которое позволяло наиболее эффективно использовать химерические свойства оружия. Она сократила расстояние, чтобы ее ножи имели преимущество, в то время как Кселиан приходилось сохранять бритвоцеп в жесткой форме, чтобы парировать сыплющиеся градом колющие и режущие удары.

Кселиан спокойно поддавалась, уклоняясь от выпадов и блокируя удары с возмутительной уверенностью в себе. Аэз'ашья начала подталкивать противницу к открытой стороне ангара, где ее ждало падение к стене крепости в сотнях метров внизу. Кселиан с готовностью отступала перед ее атаками, так что Аэз'ашье приходилось спешить, чтобы не отставать.

Она мрачно преследовала Кселиан, шаг за шагом повторяя ее движения, в то время как край ангара становился все ближе. Если Кселиан удастся увеличить дистанцию, она снова сможет перейти в наступление, распустить свой цеп и мгновенно сплести им острую как бритва паутину смерти. Вместо этого Кселиан шагнула в сторону и сделала почти ленивый контрвыпад. Когда Аэз'ашья парировала, Кселиан ослабила сегменты цепа, позволив ему плавно обвиться вокруг клинка и погрузиться в верхнюю часть руки Аэз'ашьи. Ведьма зашипела и сделала отчаянный выпад вторым ножом. Кселиан просто отступила на шаг и рванула цеп на себя, распоров при этом бицепс Аэз'ашьи. Та немедленно перешла в оборонительную позицию, ожидая, что Кселиан продолжит атаку, но ее противница просто стояла на месте и улыбалась.

— Первая кровь, — промурлыкала Кселиан. — Теперь ты моя.

Она прыгнула в атаку с такой скоростью, что ее руки и ноги превратились в размытые пятна, и обрушилась на Аэз'ашью, словно свирепый ураган. Цеп хлестал, нанося удары со всех углов, как будто он находился в двух местах одновременно. Аэз'ашья уже слабела от кровотечения из порезанной руки, но пыталась сделать все, чтобы остаться в живых. Острые крючья цепа царапали ее конечности и хлестали по лицу.

Теперь пришел ее черед отступать. Кселиан оттеснила Аэз'ашью обратно к разбитому реактивному мотоциклу в центре ангара. Кольцо кабалитов вокруг казалось почти сплошным, все больше и больше Клинков Желания прибывало посмотреть на битву. Ангар превратился в миниатюрную арену, где предвкушение наблюдающей толпы становилось все сильнее с каждым прикосновением стали к плоти. Аэз'ашья резко вдохнула, осознав, что Кселиан просто играет с ней, возбуждая в своих последователях жажду крови демонстрацией боевого искусства, чтобы затем утолить ее убийством.

Аэз'ашья не желала умирать, как раб арены, которого медленно режут ради развлечения. Она всем телом швырнула себя на Кселиан, ее ножи устремились прямо к сердцу этой суки. Кселиан отскочила от атаки, захлестнула ее лодыжку бритвоцепом, и она пошатнулась. Кселиан рванула оружие на себя, и Аэз'ашья рухнула на пол ангара с почти отрубленной ступней.

Ножи вылетели из рук, когда она упала, и она поползла за ними, не обращая внимания на жгучее пламя боли в ногах. Следующим делом Кселиан отсекла ей руки в запястьях, а потом на нее посыпались новые удары, на каждый из которых гаснущее сознание отзывалось вспышкой агонии. Вскоре все вокруг превратилось в красную мглу, пронизанную хоровыми выкриками имени. Имени, от которого Аэз'ашья так и не смогла убежать.

Кселиан.

Глава 23 ИКОНОБОРЕЦ

В углах между Комморрой и Аэлиндрахом Обезглавливатель кипел черным гневом. Ему не дали убить добычу. За то время, что минуло с последнего раза, когда такое произошло, вселенная успела состариться. Он винил себя за нетерпеливость, за неосмотрительность. Он ведь знал, что возможность предоставится на слишком краткое время, но все равно бросился в бой из-за неодолимого желания убить Ксхакоруаха.

Чужаки все испортили. Когда он увидел, что изначальные союзники Ксхакоруаха разбегаются при виде машины-убийцы, ему показалось, что вот он, шанс. Он проигнорировал присутствие новых лиц и сфокусировался на быстрой казни. Глупая гордыня. Позорная неудача. Водоворот отрицательных исходов грозил утопить его в нежеланных возможностях.

Посреди всего этого Кхерадруах нашел место внутреннего спокойствия. Как будто глубинное море Аэлиндраха потянулось к нему и приняло его в свое темное холодное лоно. Какое-то время он мирно дрейфовал в нем, вдали от истерзанного бурей внешнего мира с его чужаками и отступниками. Он утешал себя мыслью о том, как снова приласкает шею Ксхакоруаха своим клинком.

Шанс предоставится снова.

Так, как это происходило всегда.

— Почему?

— Иначе бы «Талос» убил меня первым.

— …

— Ксагор, я думаю, ты просто сам себя запутываешь. Это Харбир был убит, чтобы выиграть нам время для побега, а не я. Я здесь, рядом, как и всегда.

— Мандрагор больше не будет?

— Нет. Дело Ксхакоруаха проиграно. Даже с помощью Иллитиана ему не одолеть совместные силы Карателей и кабала Черного Сердца. В любом случае, если бы он победил, это означало бы чуму и медленную смерть для города, а нам этого не надо, не так ли? Это — единственный разумный вариант.

— Этот понимает, — невесело сказал Ксагор. Они спешно продолжали свой путь. У развалины нетипично бегали глаза, чего не было до рискованной заварушки в библиотеке. Верность Ксагора и прежде не раз подвергалась испытаниям, но на этот раз результаты были неприемлемо неясными.

+Почему бы тебе не сделать достойное дело — просто забиться в угол и сдохнуть?+ насмешливо спросила Анжевер на краю его сознания. Насмешки были самым серьезным из того, чем она сейчас могла ему навредить, поэтому она докучала ими постоянно. С другой стороны, Беллатонис постепенно привыкал ее игнорировать.

Они все еще находились где-то в Нижней Комморре — в этом Беллатонис был уверен. Теневой поток, по которому они сбежали из библиотеки, выбросил их на приличном расстоянии от лабиринта Черного Схождения. Вероятно, они были где-то над Звуком-Ночи Гулен, если можно судить по заросшим тростником трясинам.

— Иди-ка сюда, Ксагор — понесешь Анжевер, пусть она составит тебе компанию.

Беллатонис пытался сделать свой голос веселым, но подозревал, что тот звучал просто снисходительно. Ксагор угрюмо взял цилиндр с головой Анжевер, и они продолжили путешествие, не говоря ни слова. Они брели по болотистой почве к громадному, вычурно украшенному склону в отдалении. Тьма Аэлиндраха повлияла на это место, и казалось, будто они движутся в вечных сумерках, хотя склон впереди блистал золотом, как будто его подсвечивали сверху.

Они быстро перемещались благодаря тому виду хождения сквозь тени, которому научились в Аэлиндрахе, проникая в углы меж измерениями и выскальзывая из них. В отдалении рыскали стаи ур-гулей, но ни одна из них не стала мешать их стремительному путешествию. Берега из черной слякоти и узкие потоки проплывали мимо, словно неосязаемые облака, сдуваемые ветром. И все равно путь на Центральный пик обещал быть неблизким.

+Ты безумец. Если ты придешь на Центральный пик, Вект сотворит с тобой такое, что даже тебя это напугает. Я не сомневаюсь, у него и раньше были поводы наказывать гемункулов. Он найдет разные способы.+

Беллатонис подавил вздох. Было время, когда достаточно было отойти на расстояние руки, чтобы спастись от мыслеречи Анжевер. К несчастью, старуха не то становилась сильнее, не то набиралась опыта благодаря практике. Он ответил ей напрямую, чтобы она могла чем-то занять свой разум, и одновременно запер собственные мысли глубоко внутри.

— Скука, по большей части, есть лучший способ причинить страдание гемункулу, — небрежно заметил Беллатонис. — О, у некоторых выработалась зависимость от снадобий и настоек, которые они для себя изготавливают, или от мучений каких-то определенных, невероятно малоизвестных и никому не интересных рас. Их можно довести до визга, просто отобрав любимые игрушки. Для большинства гемункулов, однако, достаточно простого отсутствия стимулов, чтобы они вскоре начали кричать и плакать.

+Как банально. Ну что ж, по крайней мере, я теперь знаю, что с тобой сделает Вект — он тебя где-нибудь замурует и оставит умирать от голода. Я слышала, что это ужасная, мучительная смерть, так что, думаю, для тебя в этом найдутся кое-какие «стимулы».+

— О, Анжевер, если бы я только знал, как глубоко ты озабочена моим благополучием, я бы не допустил, чтобы мы расстались на столь долгое время, — сладким голосом ответил Беллатонис. — Обещаю, я с тебя больше глаз не спущу.

Такая перспектива, похоже, надолго утихомирила каргу. При всех своих пустых угрозах и ненависти она по-прежнему боялась Беллатониса. Гемункул мысленно сделал себе пометку, что надо при первой же возможности напомнить ей делом, каковы причины этого страха.

Склон разрастался перед ними и становился все сложнее и детальнее по мере того, как они приближались. Наконец, они начали взбираться по бархану пыли, что скопился у его подножия. Из праха, раскиданные случайным образом, торчали большие куски статуй. Некоторые можно было опознать — нога, глаз, голова — другие же казались хаотичными текстурами на неровных кусках камня. Разнообразие стилей и материалов могло бы быть примечательным, если бы его не затмевало то, из чего состоял сам склон.

Поверхность, вздымающаяся перед ними, полностью состояла из таких кусков — каких-то поменьше, каких-то побольше, чем простые фрагменты, которые упали на бархан внизу. Обломки и детали увенчанных голов, скипетров, ангельских крыльев, рунических скрижалей, жезлов, цепей, часов, икон, мечей, факелов, растений и животных — все было свалено рядом. Здесь были бессчетные тысячи разбитых скульптур, картин и предметов всех форм и размеров, от статуэток величиной с ладонь до огромных идолов, с намеками на несколько поистине титанических громад в глубине кургана. Почти все эти вещи были либо сделаны из золота, либо покрыты им, и многие акры отслаивающейся позолоты как будто блестели внутренним светом, сами по себе.

В некоторых изделиях виднелись пустые ячейки, демонстрирующие места, где раньше находились драгоценные камни — свидетельство тому, что здесь поработали собиратели мусора. Даже бесценные самоцветы иных миров в Комморре были простыми блестяшками, и только психически заряженные камни духа считались подлинными сокровищами. Видимо, самые низменные из нищих, калеки и иссушенные, обобрали эту кучу выброшенного добра, но страх не позволил им прикоснуться к золоту.

— Что это за место? Ксагору оно незнакомо, — спросил развалина.

— Я его узнал. Оно называется курганом Иконоборца, — ответил Беллатонис. — Рейдерские отряды, возвращающиеся через порт Кармин, имеют привычку сбрасывать здесь захваченные религиозные предметы — объекты веры, реликвии, иконы — с большого пути на входе в город. Это началось как шутка, так мне рассказывали, но со временем она превратилась в нечто вроде традиции.

Далеко в высоте, на краю восприятия, виднелась темная линия, где склон заканчивался у одной из бронированных стен порта Кармин. Еще выше можно было разглядеть шпили Верхней Комморры, а где-то над ними, невидимые из глубин города, возвышались Гора Скорби и Центральный пик.

Теневое плетение Аэлиндраха оканчивалось у подножия склона и не пыталось взобраться на него, как будто его что-то отталкивало. Беллатонис утешил себя, что им в любом случае следовало бы держаться подальше от темных углов до окончания путешествия — миньоны Ксхакоруаха наверняка начнут его искать.

— На самом деле, он не поэтому называется курганом Иконоборца, знаете ли, — раздался в высоте веселый голос. Беллатонис вскинул взгляд к его источнику и увидел невысокую фигуру в сером, которая появилась между двумя половинами громадного расколотого лица.

— Пестрый! — в изумлении выпалил Ксагор. Фигура отвесила витиеватый поклон, после чего легко запрыгала навстречу по неровному склону.

+Осторожно! Этот служит Той, что Жаждет!+ зашипела Анжевер. Беллатонис удивленно сморгнул. Улыбающийся арлекин — ибо перед ними, несомненно, был один из этих странных кочевников — что приближался к ним, никак не выглядел одержимым, хотя никогда нельзя сказать наверняка.

— О! Тьфу на тебя, голова-в-банке! — с притворным возмущением вскричал Пестрый и строго помахал пальцем. — Мой первый и единственный господин — Смеющийся Бог, безотносительно соглашений с погибелью всего нашего рода, как тебе наверняка хорошо известно. Мне кажется, ты пытаешься восстановить Беллатониса против меня, а ведь мы только-только встретились!

— Ты имеешь… преимущество передо мной, Пестрый, — осторожно сказал Беллатонис. — Ты, похоже, знаешь обо мне, но я не знаю тебя, если не считать довольно расплывчатое описание встречи в Паутине, которое дал мне Ксагор. Основываясь на нем, я так понимаю, что должен поблагодарить тебя за его счастливое возвращение.

— О, не надо благодарностей, старое ты чудовище! — Пестрый ухмыльнулся и с неожиданной силой похлопал его по плечу. — У меня не то что бы имелся выбор. Ход событий на тот момент уже пришел в движение, и если бы ваша маленькая группа осталась умирать в Паутине, все бы стало гораздо, гораздо хуже. На этом этапе можно было только уменьшить возможный вред.

— Ты имеешь в виду Лилеатанир?

— Я подразумеваю Разобщение в целом.

— А, — с внезапным приступом дурноты ответил Беллатонис. Во внешности этого маленького, улыбчивого и дружелюбного паренька было что-то от убийцы. Гемункул распростер руки в жесте, охватывающем весь город, и ответил со злорадной прямотой: — Сожалею, что твои усилия были не так уж успешны.

Пестрый снова улыбнулся, на сей раз более мрачно.

— Просто подумай, насколько хуже все могло быть… но я здесь — на этот раз — не для взаимных упреков. На самом деле, я просто пришел сюда посидеть в тишине и немного подумать, и тут ты — ответ на мою проблему — просто подходишь прямо ко мне! Ну не потрясающе ли это?

— Действительно, впору уверовать в божественное вмешательство, — настороженно отозвался Беллатонис, — что иронично, учитывая то, что нас окружает.

Пестрый рассмеялся чистым и искренним смехом, кощунственно прозвеневшим среди разбитых икон.

— О! Да! Воистину так, мой дорогой гемункул, причем настолько, что ты не можешь и вообразить. Понимаешь ли, корни Кургана Иконоборца уходят далеко, далеко в прошлое — вплоть до времен до Падения. Когда эльдары обнаружили, что сами стали богами, у них исчезла надобность в резных образах и воображаемых друзьях. И они бросили их в мусор — Азуриана, Лилеат, Ишу, Керноуса, Кхейна и всех остальных… Потом, когда они крали похожие артефакты у других рас, происходило то же самое. Они навалили столько награбленного на собственных разбитых богов, чтобы показать, что нет ни высшей силы, ни спасителя, ни бессмертного плана. Все на свете проклято навеки. Так им хотелось верить, потому что так было проще смириться с собственным проклятием — и хочешь знать, в чем еще большая ирония? В том, что куски и осколки эльдарских богов по-прежнему там, внизу, разломанные и забытые на дне громадной кучи, погребенные под горой отбросов, что становится все выше от ненависти и гордыни. Ну как тебе такая метафора?

Пестрый снова захохотал, и на этот раз в его голосе было больше, чем легкая примесь безумия. Беллатонис посмотрел на Ксагора, развалина лишь беспомощно пожал плечами в ответ.

— Был такой и раньше, — сказал Ксагор, — но меньше смеялся над собственными шутками.

Беллатонис кивнул и как бы без задней мысли положил руку на пистолет.

— Я думаю, мне следует настоять на том, чтобы ты рассказал мне о своих намерениях, — спокойно произнес Беллатонис, пока Пестрый издавал маниакальные взрывы веселья. — Нам далеко идти, и мы не можем позволить себе лишние задержки, какими бы увлекательными они не были.

Пестрый вытер слезы с глаз и успокоился.

— Ах, простите, пожалуйста, события в последнее время столь мрачны, что я едва не забыл, зачем я пришел… и вот, оно почти здесь — большое представление! Вы уже не успеете пройти на свои места, если только вам чуть-чуть не помочь. К счастью для вас, помощь — это мое призвание.

+Он поглотит твою душу, Беллатонис. Ты проклят уже потому, что заговорил с ним. Не принимай помощи от этого создания и двигайся дальше.+

Реверсивная психология? Для Анжевер это было настолько грубо, что Беллатонис помедлил, задумавшись.

— Объясни понятнее, что ты собираешься делать, — сказал он хихикающему арлекину. — Что ты подразумеваешь под «большим представлением»? Почему ты говоришь, что мы опоздали?

Пестрый показал в небо высоко над курганом Иконоборца, мимо порта Кармин и вершин шпилей Верхней Комморры, туда, где ясно сияли Илмеи. В атмосфере творилось смятение, огромное множество объектов крутилось и сверкало далекими молниями.

— Начинается увертюра, — внезапно посерьезнев, сказал Пестрый. — Я помогу тебе в мгновение ока добраться до Центрального пика — это опасно, но что сейчас неопасно? Я даже устрою для тебя встречу с Вектом, чтобы ты мог перед ним объясниться, заключить сделку, отдаться на его несуществующее милосердие — что бы ты там ни надеялся сделать.

— Почему?

Вопрос Беллатониса прозвучал плоско и подозрительно. Губы Пестрого изогнулись в улыбке, прежде чем ответить.

— Потому что я агент Векта! — помпезно воскликнул Пестрый. — Или, по крайней мере, меня пытаются в этом убедить. Но в основном потому, что если верховный властелин сконцентрируется на тебе, то, возможно, всего лишь возможно, он может смилостивиться и прекратить резню.

— Хмм, так значит, ты на самом деле хочешь сказать, что намереваешься отвести меня к Векту, желаю я того или нет, — сказал Беллатонис, крепче сжав рукоять пистолета.

Это был напрасный жест, и он это знал; все, что он когда-либо читал об арлекинах, подчеркивало, насколько они опасны, несмотря на внешнюю демонстрацию веселья и легкомыслия. Поскольку к таким выводам приходили ученые, весьма сведущие во всем, что касалось опасных психопатов, им, пожалуй, следовало доверять.

— Так ли это? — на миг задумался над вопросом Пестрый, а потом снова поднял на Беллатониса взгляд, в котором не читалось ни малейшего следа юмора.

— Да, это так, — твердо провозгласил арлекин.

Глава 24 БЕЛОЕ ПЛАМЯ, ЧЕРНОЕ СЕРДЦЕ

Валоссиан Ситрак с ненавистью взирал через дымящуюся равнину на блистающие стены и высокие остроконечные крыши крепости Белого Пламени. Все попытки захватить это место были прекращены из-за приказов верховного властелина, последние из которых поступили в виде потока бессмысленных и, кажется, противоречащих друг другу инструкций из зиккурата. Ситрак досадовал, что теперь он мог только медленно дрейфовать в «Рейдере» по периметру осажденной территории в надежде на то, что Иллитиан и его лакеи ухватятся за возможность, вылетят из крепости и атакуют его. Его паноптикум пленных душ беспокойно бормотал и шевелился на краю сознания, как будто питаясь его недовольством.

Ситрак по-прежнему верил в Векта — несомненно, верховный властелин подготавливал что-то, о чем ему, Ситраку, было вовсе не обязательно знать, чтобы выполнять свою роль. Он говорил себе, что готов мириться с этой навязанной слепотой, раз уж она необходима для исполнения воли Векта, но некоторая его часть подвергала эту необходимость сомнению.

Разоренная равнина вокруг крепости Белого Пламени стала полем смерти для обеих сторон. Все окружающие шпили рухнули, а фундаментальный слой был полон разрывов и провалов, столь глубоких, что в пяти местах они проходили насквозь, до самого нижнего города. Несмотря на все разрушения, крепость Белого Пламени по-прежнему гордо и дерзко высилась под защитой энергетических полей, казавшихся непроницаемыми. Все, что только двигалось по открытой местности, было уничтожено стационарными орудиями башни или кольцом сил Черного Сердца, которые парили сразу за пределом радиуса поражения крепости. Они оказались загнаны в тупик.

В результате бои стали эпизодическими и выпадали лишь на долю отрядов, пробиравшихся по туннелям фундаментального слоя или пытавшихся прокопать новые. Всего в нескольких метрах под поверхностью разгорались отчаянные, лихорадочные схватки между группами мандрагор, Карателей, кабалитов и ур-гулей, зажатых в пространстве, которого только и хватало, чтобы взмахнуть оружием. Мандрагоры и ур-гули по-прежнему брали числом, их количество умножалось с каждым часом. Прибытие Карателей помогло стабилизировать ситуацию, но нисколько ее не облегчило.

Осады, патовые ситуации, подкопы, инертность — все это было совершенно не по-комморритски. Ранние успехи Ситрака придали его воинству движущую силу и чувство, что у них есть цель. Чем дольше они сидели, осаждая крепость Белого Пламени, тем меньше у них оставалось энергии, тем уязвимее они становились. Все кабалы в городе наблюдали за осадой, и с их точки зрения сам факт того, что Вект не побеждал, означал, что он проигрывает.

Духи снова закружились вихрем, не в силах скрыть, что заметили некоторое изменение. Внимание Ситрака привлекло какое-то быстрое движение у подножия крепости. Через миг его увидели и воины на его «Рейдере», начали указывать туда и кричать предупреждения. Из ворот цитадели, выходящих на выжженную равнину, изливались ряды крохотных фигур. Пока Ситрак наблюдал за ними, ангары в верхних башнях тоже открылись. Из них начали выскальзывать узкие силуэты «Рейдеров» и «Губителей», расправившие эфирные паруса для боя.

Силы Белого Пламени начали выстраиваться на равнине. Они осторожно держались под защитой орудий крепости, чтобы их не могли обстреливать войска Черного Сердца, но в целом ясно выражали свое намерение вступить в битву. Ситрак задался вопросом, что за безумие обуяло Иллитиана. Как бы впечатляюще не выглядело число его воинов, кабал Черного Сердца с легкостью превосходил их в количестве впятеро. Значит, это ложный прием, попытка втянуть Ситрака в бой, точно так же, как он надеялся выманить Иллитиана.

Призрак Даривича Хелстраба, который когда-то был грандмаршалом, руководившим шестидесятилетней кампанией в разломе Платеа, прошептал Ситраку об ином сценарии. Он сказал, что сюда движется подкрепление. Ситрак с трудом оторвал взгляд от отвлекающего парада Белого Пламени на равнине и прищурился, глядя в сторону Когтя Ашкери и причального кольца. Так оно и было, в поле зрения появлялось все больше отдаленных точек, целая туча, которая становилась плотнее с каждой секундой. Бестелесные голоса шпионов зашептались в его ушах, описывая приближение многочисленных гравилетов, пока что не предоставляющих никакой идентификации.

Ситрак выругался и известил о своих намерениях парящую цитадель Векта. Он также запросил поддержку Карателей, но не стал ждать ответа. Он разделил свои войска — одна часть двинулась на перехват подкрепления, в то время как вторая, большая часть осталась сторожить крепость и готовиться к любой возможной вылазке защитников. Чаша весов склонялась на сторону Иллитиана. Ситуация по-прежнему была далека от критической, но тенденция Ситраку не нравилось. И он был готов это исправить.

Мчась к крепости Белого Пламени, Кселиан чувствовала, как ветер хлещет в лицо, развевая ее волосы, и смеялась. Под ее ногами прогибалась палуба личного «Яда», мощно рассекающего воздух, и пилот мчал ее по разреженным небесам Верхней Комморры на свидание с судьбой. Вокруг состязались стаи разбойников и геллионов, пытаясь обогнать друг друга — но ни один ни разу не пролетел мимо нее, она бы убила их за попытку так сделать. Небо позади было темным от «Ядов» и «Рейдеров», полных ведьм и укротителей с их свирепыми питомцами. Над ними кружили «Острокрылы» и «Вороны пустоты», прикрывая войско сверху.

Это выглядело впечатляюще, даже лучше, чем она ожидала. Всех членов Клинков Желания, которые могли ходить или держать оружие, либо втиснули на борт одного из транспортов, либо посадили за руль гравилета. Кселиан оставила свою крепость пустой и практически неохраняемой, чтобы вложить в бой абсолютно все. Если бы она оставила позади какие-то войска, чтобы сохранить путь к отступлению, для ее последователей это стало бы признаком слабости. В этом и был смысл ее решения: все или ничего.

Рассеявшись, они высоко и далеко обогнули причальное кольцо, чтобы не привлекать внимания, пока они не повернут к своей цели. Кселиан ввела рой машин в широкий поворот, и город оказался прямо перед ними. Громоздящиеся друг на друга ярусы фундаментального слоя и шпилей распростерлись впереди, и среди верхних башен открылся пустой круг с единственным шипом цвета слоновой кости посередине — крепостью Белого Пламени. Цитадель была окутана дымом и пламенем, но по-прежнему стояла непобежденной. Вокруг, на безопасном расстоянии, беспрестанно клубилась медленно вращающаяся грозовая туча из гравилетов и бичевателей, слишком трусливых, чтобы броситься на пушки Иллитиана — именно так, как он и предсказывал.

Они помчались к полю боя, «Острокрылы» и «Вороны пустоты» вырвались вперед, чтобы начать свои замысловатые танцы с противниками из сил Векта. Когда две стороны сблизились, из-под крыльев самолетов полетели ракеты. Загорелась вереница кратких вспышек, отмечающих гибель пилотов и машин, и через миг выжившие слились в запутанный, постоянно искажающийся узел преследователей и преследуемых.

Остальные войска Кселиан, не замедляясь, проскользнули под небесным побоищем. Ее пилоты могли отвлекать летчиков Векта лишь определенное время, пока им позволяла численность, и она намеревалась полностью использовать этот срок. Часть внешнего кольца сил Векта отделилась, чтобы встретить ее. Они были потрепаны и медлительны, но явно решительно настроены заставить Кселиан сражаться, прежде чем она успеет добиться поддержки своих союзников внутри крепости. И снова, все, как говорил Иллитиан.

У нее едва хватало времени опознать врагов, поднимающихся навстречу. Отдаленные «Рейдеры» и «Губители» быстро становились все ближе. За несколько секунд они разрослись из крохотных темных царапин, едва различимых на фоне битвы, в обильно украшенные лезвиями мечи, целящиеся прямо в сердце орды Кселиан. Смертоносная паутина из лучей темного света, импульсов дезинтеграторов и сверхскоростных осколков крест-накрест рассекла пространство между двумя армиями за миг до столкновения. Реактивные мотоциклы взрывались, «Рейдеры», пылая, рушились вниз. Войско Кселиан врезалось в тех, кто бросил ему вызов, с такой мощью, что эхо отразилось по всем шпилям Верхней Комморры.

Лопасти-клинки разбойников рвали металл и плоть, когда они мчались сквозь вражеские ряды так тесно, что почти соприкасались. Ведьмы на ходу ныряли со стремительных «Ядов» на шаткие палубы вражеских гравилетов, когда те проносились мимо. Геллионы рубили воинов и падали со скайбордов, сбитые ответным огнем. Воздушная битва быстро превратилась в бурлящую массу атакующих кораблей, летящих тел и горящих обломков.

По команде Кселиан ее «Яд» спикировал в гущу сражения и проскользнул вплотную к носу «Губителя», который яростно палил во всех направлениях. Она прыгнула и оказалась посреди оторопевшей команды «Губителя» с двумя короткими прямыми мечами в руках. Это была мясницкая работа, смертоносная рукопашная, не нуждавшаяся в изяществе, поэтому она вооружилась соответствующим образом. В считанные секунды «Губитель» был омыт кровью и завален трупами, и теперь мог лишь беспомощно дрейфовать с замолкшими пушками. Кселиан на секунду остановилась, чтобы оглядеться в поисках новых жертв.

Ее «Рейдеры», чуть более медленные, чем авангард из «Ядов» и разбойников, только сейчас вступали в бой. Узкие гравилеты сцепились с аналогичными машинами врага, стянувшись воедино в недолговечные, изменчивые поля сражений, где воины и ведьмы кромсали друг друга в восхитительном самозабвении. Укротители понукали химер и когтистых извергов, и те мчались по островам из сомкнутых транспортов, подобно приливу ночных кошмаров.

Их победы оказались недолговечны: противник обращал орудия против отнятых у него кораблей, и они падали вместе с захватчиками, объятые пламенем. Кселиан видела, как далеко внизу, на разоренной равнине вокруг крепости Иллитиана, движутся силы Белого Пламени. Они формировали клин, чтобы нанести удар по кольцу окружения, расколоть его и пробиться к ее собственным войскам. Кабалиты Черного Сердца реагировали так, как и должны были — сужали кольцо, грозя раздавить и крепость, и выбравшиеся из нее войска своей массой. Даже мрачно сверкающий зиккурат Векта начал приближаться к крепости во главе тучи «Губителей».

«Яд» Кселиан вернулся, и она легким прыжком переместилась на его заднюю палубу, когда он пролетал мимо. Она приказала пилоту двигаться к крупному узлу сцепившихся «Рейдеров» неподалеку, где все еще шел рукопашный бой. У нее было время еще раз или два окровавить свои мечи, прежде чем настанет пора отступать. Кселиан и ее Клинки Желания выполнили свою роль, теперь дело было за Иллитианом и его теневыми союзниками.

Вект следил за развитием сражения, не обращая внимания на мольбы и просьбы архонтов, желающих приступить к действиям. Поле боя выглядело, как кипящий котел насилия, оно пенилось и бурлило, черные и красные потоки мелькали между тысячами сплетающихся молний. Сотни хищных машин пикировали к своей гибели, унося с собой хрупкий груз из плоти. Высвобождались энергии, что разбивали металл на атомы и выжигали самый воздух. По безразличной прихоти судьбы и храбрецы, и трусы гибли тысячами, сожженные, изрубленные и иссеченные в мелкие куски. Вект улыбался, видя все это — достойный финальный акт.

Ситрак двинулся на перехват повстанцев, которые попытались прорвать осаду, и теперь изменник Иллитиан послал свои войска вмешаться в их сражение. Ход и контр-ход. Глупцы бросили вызов мастеру и уже раскрыли ему свои карты. Все восставшие кабалиты, каких только смог призвать в игру Иллитиан, были здесь, притянутые непреодолимой гравитацией осады. Каждый из них вышел сражаться на игровую доску, которую создали для них Иллитиан и Вект. Ход и контр-ход. Но Иллитиан и его мятежники сделали фатальную ошибку, сделав ход слишком быстро — они не обладали достаточной силой, чтобы победить.

Вект отдал приказ. Кабал Черного Сердца и его союзники — Ядовитый Язык Малис, Девятая Хищница Маликсиана, Обсидиановая Роза Хромис, Сломанная Печать Ксератиса, целые полки Карателей — хлынули в зону обстрела крепости, чтобы схлестнуться с Белым Пламенем Иллитиана. Их приветствовала огненная буря, по сравнению с которой умалилось все, что прежде видело поле боя. Крепость Белого Пламени засияла, словно ложное солнце, на миг затмив даже Илмеи своей гибельной короной. Копья всесокрушительной плазмы и пучки лучей темного света пронзали воздух, выжигая дымящиеся разрывы в войсках Векта. И снова и снова прорехи в рядах смыкались, и кабалы Векта наступали все дальше непреодолимой волной.

Вект смеялся над этим разрушением. Ему не было дела, сколько уцелеет, а сколько погибнет на поле боя, важно было только одно — что окровавленные выжившие будут клясться в верности только ему одному.

Волна ударила о крепость и войска, припертые к ее стенам, и рассыпалась зыбкой пеной насилия. «Рейдеры» и «Яды» изрыгали на истерзанный фундаментальный слой отряды кабалитов и Карателей, которые тут же бросались на воинов Иллитиана. Другие мчались дальше, чтобы атаковать испещренные выстрелами стены самой цитадели Белого Пламени. Яростная перестрелка охватила всю сцену, энергетические вспышки и взрывы слились в беспрестанный рев, как будто на город выпустили легион безумных богов.

Жаждущий лично увидеть резню Вект приказал подвинуть свою мобильную крепость ближе. Многоярусный зиккурат из темного блестящего металла медленно поплыл над полем боя под бдительным присмотром эскадрона из сотни «Губителей». Когда они начали движение, до Векта дошли сообщения о кабалах, поднимающихся из средних и нижних ярусов города. Маленькие отчаявшиеся группки комморритов прослышали о битве и шли оставить собственные отметки на будущем города. Кому они на самом деле были верны, можно было только догадываться — некоторых вел оппортунизм или алчность, других идеализм, большинство же, скорее всего, руководствовалось раздутым представлением о собственной важности. Вект приказал выделить некоторое количество Карателей и «Губителей», чтобы удержать их в стороне. Это сражение решится без их вмешательства в последнюю минуту.

Силы Иллитиана иссякали, воинов Белого Пламени рядом с крепостью отрезали и окружили, и их затягивал стремительный водоворот кабалитов Векта. Однако приспешники тирана, осаждавшие стены, терпели неудачи в своих попытках. Каждая щелка и башенка на высоких белых стенах пылала мощными энергиями, что взимали ужасную дань с атакующих. Вект приказал подвести зиккурат еще ближе, намереваясь использовать его значительную огневую мощь, чтобы пробить брешь в крепости. Цитадель Иллитиана была крепка, но ярость Векта была еще крепче.

Артиллеристы крепости заметили угрозу и сменили цель. Когда зиккурат оказался в радиусе поражения, его окутал огненный шторм. Рябящие щиты из чистой энергии отражали ливень молний и вспышек, словно это был всего лишь легкий летний дождь. Эскортирующий Векта эскадрон «Губителей» с открытыми палубами хуже выдерживал шквал огня, но преданно продолжал следовать за верховным властелином. Зиккурат начал пересекать выжженную равнину, и его тень упала на глубокие пропасти в фундаментальном слое. Что-то изменилось, зашевелилась сама тьма, как будто внезапно обрела материальность. Скрюченные, черные как смоль фигуры с белыми костяными клинками в руках начали изливаться на равнину, словно муравьи из нор.

Эскорт «Губителей» быстро взяли числом: длинные корпуса кораблей падали под весом бьющихся с экипажами мандрагор. Зиккурат Векта как будто покачнулся в воздухе, когда на его борт хлынули сотни перемещающихся сквозь тени существ. Предводителем их была гигантская фигура, вооруженная ржавой косой, которой она размахивала с непреодолимой силой. Кровь свободно текла по узким бронированным коридорам зиккурата, пока кабалиты Черного Сердца отчаянно сражались, чтобы не дать мандрагорам добраться до цели.

Им не удалось.

Иллитиан наблюдал за развитием хода битвы издали, незаметно паря на борту захваченного «Рейдера» в окружении небольшого эскорта. Зрелище крепости Белого Пламени, которая по-прежнему сверкала, бросая вызов врагу, вызывало у него почти сентиментальное настроение. Из всех вещей, которые он поставил на кон, гонясь за властью, цитадель его предков была самой драгоценной. Увидеть ее несломленной после выхода из лабиринта было невероятным облегчением.

Пока что лишенный каких-либо продвинутых средств наблюдения, Иллитиан был вынужден полагаться на усиленную оптику, а именно на маленький ручной телескоп, чтобы наблюдать за боем. Он видел, как Клинки Желания появились над окраиной Верхней Комморры и помчались на поле сражения, чем оттянули значительное количество осаждающих. Он видел своих собственных воинов, которые пытались добраться до войск Кселиан и оказались отрезаны за пределами крепости.

В этот миг Иллитиан пожалел, что не мог быть ближе к переднему плану — ждать вместе с Ксхакоруахом в подземельях под равниной или стоять на стенах в окружении своих солдат, чтобы можно было видеть, как сработает ловушка. Каратели Векта оттеснили армию короля мандрагор обратно в тени и значительно уменьшили их количество, но, как открыл ему этот зловонный гигант, они по-прежнему не осознавали, насколько многочисленны их враги.

План Иллитиана был прост: заманить армию Векта в открытое сражение, где внезапное появление мандрагор могло бы нанести ей наибольший возможный ущерб. Несмотря на то, что он сказал Ксхакоруаху, он не слишком надеялся, что детям Аэлиндраха удастся победить. Наиболее вероятно, что орда мандрагор и ур-гулей будет перебита на открытой местности, но даже будучи уничтожены, они заберут с собой многих воинов Векта. Иллитиану и Кселиан не нужно было прорывать осаду, чтобы одержать победу над тираном. Необходимо было только дать ему сражение, отступить и оставить кабалы Векта подсчитывать ущерб. Вскоре они начнут дезертировать.

Сердце Иллитиана подскочило, когда он заметил, как зиккурат Векта начал движение. Он и не смел надеяться, что Вект позволит себе напрямую вмешаться в сражение. Вступить в любую схватку означало риск, сколько бы боец к нему не готовился, пытаясь сделать его бесконечно малым. В хаосе войны Шанс всегда мог взять свою дань, Судьба могла поднять свою уродливую голову и повергнуть величайшего с той же легкостью, что и нижайшего. Иллитиан стиснул телескоп и стал ждать, не в силах отвести взгляд от величаво плывущего зиккурата. Если Ксхакоруах это видел и достаточно хорошо соображал, чтобы выждать, у него мог появиться шанс нанести удар самому Векту.

Битва бушевала и пылала, как будто миллион демонов бил по наковальням войны, но Иллитиан смотрел лишь на продвижение Векта. Оно казалось столь мучительно медленным, что он начал спрашивать себя, не издевается ли над ним Вект, зная и о наблюдении, и о чрезмерно очевидном плане. Но нет, тень зиккурата по-прежнему ползла вперед, понемногу продвигаясь по разодранному войной фундаментальному слою. Она начала пересекать одну из многочисленных зияющих пропастей, и тени слились…

Ловушка сработала.

Сердце Иллитиана колотилось с такой силой, что ему сложно было удержать в руках телескоп. Он заметил толпы черных как смоль силуэтов, хлынувшие на ступени зиккурата, увидел, как тот покачнулся в воздухе и с обманчивой плавностью скользнул вниз, к столкновению с поверхностью. Пластины брони выгнулись и лопнули, из разрывов в покореженном металле брызнуло пламя, и вся его угловатая конструкция рассыпалась в куски. Это было самое оргазмическое зрелище, какое когда-либо наблюдал Иллитиан.

Он опустил телескоп и отдал рулевому приказ как можно скорее отвезти его к крепости. В его сознании замелькали тысячи возможностей. Может быть, это все был обман, все подстроил Вект, чтобы приманить его на верную смерть. Иллитиан снова поднял телескоп, когда его «Рейдер» начал движение. Темное кольцо войск Векта рассеивалось словно дым, кабалы отступали от столь же пораженных отрядов Белого Пламени и мчались обратно в глубины Верхней Комморры, потерпев позорное поражение. Он победил.

Оказавшись в ловушке из огня и горящего металла, Ксхакоруах пытался высвободиться из-под колонны, придавившей нижнюю часть его тела. Тени были так близки, ему нужно было лишь дотянуться до них, чтобы проскользнуть в углы меж мирами и скрыться. Тени были близки… но ревнивое пламя удерживало их в стороне. Огонь, старый враг, все еще мог стать его погибелью.

Король теней проклинал своих слабых подданных за то, что они сбежали, когда рухнул дворец тирана. Невдалеке, среди десятка убитых воинов, лежало выпотрошенное тело Векта, но никто из народа Ксхакоруаха не стал свидетелем того, как он нанес убийственный удар.

Тени, столь манящие и недосягаемо близкие, зарябили. Кто-то вернулся за ним. Ксхакоруах попытался окликнуть их, но вдруг узнал этот силуэт, возвышающийся во тьме с длинным прямым клинком в руках.

— Это ты, — прорычал Ксхакоруах. — Я знал, что придешь за мной.

Кхерадруах взмахнул мечом и одним чистым ударом снес голову короля теней с плеч.

Глава 25 ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ПИК

С ними обращались, как с пленниками — их раздели, обыскали и привели в наблюдательный зал на вершине Центрального пика, не проронив при этом ни слова. Стражи в ониксовой броне, которые эскортировали их, выглядели надутыми от гордости, словно охотники на крупную дичь, принесшие особенно ценную добычу. Пестрый нашел это поведение несколько безосновательным, учитывая, что он буквально доставил себя и Беллатониса им на порог.

В зале, окруженном кольцами полированных кристаллов, они встретились с Вектом, восседавшим на уродливом металлическом троне. Великий тиран был в редком для него настроении — его практически переполнял злорадный восторг от сцен, которые он наблюдал в кристаллических панелях. Внутреннее кольцо было полностью посвящено демонстрации одной громадной битвы между многочисленными кабалами, схлестнувшимися вокруг шпиля с белыми стенами. Вект бросил на посетителей один взгляд и поднял руку, приказывая молчать, после чего снова сосредоточился на одном-единственном кристалле. Его точка обзора находилась на расстоянии от высокого шпиля и смотрела вверх с низкого угла, а вокруг нее бушевало сражение.

Сложно было не отвлекаться на калейдоскопические образы близкого насилия в других панелях. В каждой из них виднелись фантастические машины и воины, бьющиеся насмерть в быстрых как молния схватках, ощетинившиеся шипами и оружием массы враждебных кабалов, что схватились подобно аморфным монстрам с меняющими форму конечностями из огня и стали. Вект снова мельком глянул на Пестрого и ухмыльнулся, как будто прочитал его мысли.

— Все битвы жизненно важны для их участников, — насмешливо проговорил Асдрубаэль Вект, — но только одна сейчас имеет значение. Другие уже сыграли свою роль в моем плане. Я вижу, ты был достаточно догадлив, чтобы принести мне сувенир из путешествия по моему городу, Шут. Скажи, что, по твоему мнению, ты мне доставил.

Пестрый, нехарактерно для себя, занервничал. Вект оставался загадкой, нельзя было сказать, как он может отреагировать. Арлекин тщательно подобрал слова и ответил.

— Это Беллатонис, гемункул, помогавший известному архонту Иллитиану в известном предприятии, которое в конечном итоге привело к… ну, собственно, Разобщению. Вы хотели возмездия для тех, кто нес за него ответ — вот тот, кто был свидетелем всему произошедшему и может указать на всех остальных.

Вект рассмеялся маниакальным хохотом злобного веселья, который отразился от вертикальных кристаллов и эхом промчался под темным сводом наверху.

— Потрясающе! — фыркнул тиран. — Ты все еще веришь, что будет произведен некий судебный процесс, что виновных отделят от твоих драгоценных невинных, и свершится правосудие.

— Вовсе нет, — ответил Пестрый. — Я лишь горячо надеюсь, что, получив в руки ответственных, вы прекратите наказывать весь город за деяния немногих.

Вект хмыкнул и снова вгляделся в кристалл.

— И снова ты ошибаешься, полагая, что я не желаю причинять вред своим подданным, — безразлично сказал верховный властелин, — что все, что я делаю, суть следствие прискорбной необходимости, а не осуществление моей воли. Как я помню, ты также считал, что в моем городе свободно бродят слуги богов Хаоса — скажи мне, что ты выяснил.

— Многое, — невесело вздохнул Пестрый. — Из того, что сообщил мне Беллатонис, и того, что я видел сам, следует, что основная угроза исходит из субцарства под названием Аэлиндрах. Архитектор Судьбы и Повелитель Чумы нашли в этом месте смертных поборников, и после их битвы последователь Нургла стал восходящим чемпионом. Это и есть источник теней и вторжения в Комморру, которое последовало за Разобщением.

— Как увлекательно, — с пренебрежением пробормотал Вект, после чего шепотом отдал команду. Точка обзора, которая поглощала все внимание тирана, начала двигаться и медленно поползла вперед по растерзанной равнине, по направлению к крепости.

— Верховный властелин, могу ли я вставить слово? — с елейной почтительностью попросил Беллатонис.

— Оно еще разговаривает! — насмешливо воскликнул Вект, чье внимание по-прежнему было приковано к кристаллу. — Хорошо. Только не говори мне, что пришел просить меня о пощаде. У меня ее нет.

— Разумеется, верховный властелин, тому есть свидетели и задокументированные доказательства. В противовес тому, что думает арлекин, я не отдаю себя в вашу власть, чтобы привлечь ваше внимание к угрозе из Аэлиндраха. Во-первых, как гражданин Комморры, я всегда был под вашей властью и буду под ней всегда, с зачатия до распада…

Вект усмехнулся, но не отвел взгляда от кристалла, только покрутил пальцем, намекая, что Беллатонису следует поторопиться. Гемункул спешно продолжил:

— …но, как и многие другие, я принимаю лишь вас как моего подлинного повелителя. Иллитиан дал мне грандиозные обещания, и я решил следовать за ним — сделав это, я принял его цели как свои собственные, а также и его неудачи. В обмен на продолжение моего существования я могу предложить его жизнь за свою собственную, причем в такой манере, которая, как я думаю, доставит вам удовольствие.

Вект приподнял брови и отвлекся от кристалла ровно настолько, чтобы бросить на Беллатониса пронизывающий взгляд.

— Ты не имеешь представления о том, что приносит мне удовольствие, гемункул, однако я принимаю твою дань так, как она предложена, — сказал Вект и кивнул в сторону Ксагора, который жался в стороне, подняв голову Анжевер, как подношение. — Я вижу, ты принес мне старуху — это тоже было мудро. А теперь умолкни, начинается последний акт — ты пришел как раз вовремя, чтобы узреть его.

Обзор кристалла затмило облако тьмы, и он утонул под массой того, что оказалось тенекожими телами бесчисленных мандрагор. Изображение покачнулось и соскользнуло вниз, оказавшись на уровне пола, и в тот же миг кошмарные убийцы исчезли из виду. Панель померкла. Сцены в других кристаллах изменились, как будто по воде пошла рябь — одна за другой схватки рассыпались, и бойцы одной из сторон сразу же начали отступать с поля боя.

— Что только что произошло? — дерзко спросил Пестрый. Вект наградил его обжигающим взглядом. Беллатонис прочистил горло, решив рискнуть жизнью.

— Верховный властелин, могу ли я высказать предположение? — льстиво сказал гемункул. Вект кивнул. — Наш верховный властелин подстроил событие, в ходе которого он якобы пал на поле сражения, и, увидев эту катастрофу, его верные кабалы обратились в бегство… или, по крайней мере, только те, что действительно верны… Теперь мятежники соберутся с силами и объединятся на почве победы со всеми предателями, которые перебегут на их сторону.

Вект снова кивнул и одобрительно улыбнулся Беллатонису.

— Вполне верно, но ты не назвал ключевой ингредиент — то, что произойдет дальше.

— А что произойдет дальше? — с недоумением спросил Пестрый. Воодушевить своих врагов и приумножить их число — это для него выглядело очевидно скверным планом.

— Ты едва не сгубил все дело, даже не осознавая, Шут, — ядовито заметил Вект. — Это дало мне немалую причину для сожаления о том, что я приглядывал за тобой. К счастью, ты доставил мне кое-какую компенсацию, так что я могу простить тебе твой проступок.

— Вы говорите о леди, с которой я танцевал у огнепадов, — покаялся Пестрый, — или, может быть, о том парне возле подземелья Карателей? Сожалею, что причинил неудобства в обоих случаях.

— Леди Малис, которой ты причинил такие неудобства, что она просто вынуждена была убежать на дуэль с тобой, должна была привезти сюда обитателей Зловещего Валжо. В конечном итоге она спасла лишь горстку выживших, но вам обоим повезло, и их оказалось достаточно для моих нужд. Они только что достигли своих позиций, и сейчас вы станете свидетелями чуда.

Пестрый оглянулся на Беллатониса, чтобы посмотреть, что значит для него это название. Если оно что-то и говорило гемункулу, то его молочно-белое лицо ничего не выдавало. По поверхностям кристаллов теперь носились неудержимые живые тени, а высокий белый шпиль стоял несломленным среди длинных верениц гравилетов, влетающих внутрь и вылетающих наружу. Похоже, в крепость прибыло много новых друзей.

— Зловещий Валжо, — продолжил Вект, нисколько не тронутый и явно довольный неведением Пестрого, — заключал в себе последние сломленные остатки культа, который существовал в Комморре много, много лет назад. Это было так давно, что я тогда еще не достиг вершин правления, которых столь очевидно заслуживаю. Культисты попытались захватить власть над городом, думая, что их мистического знания будет достаточно, чтобы запугать благородные дома. Они, конечно, ошибались: аристократам не было дела до страданий, которые культисты могли причинить городу, но они были задеты брошенным им вызовом. Культ подготовил самое страшное оружие из своего арсенала — нечто настолько чудовищное, что его защитили всеми возможными мерами безопасности, чтобы это оружие могли активировать лишь лидеры культа. Однако, когда настал час последнего испытания, они побоялись его использовать. Аристократы повергли культ, но сохранили лидеров живыми, в муках, на случай, если им когда-либо понадобится использовать это оружие. И они тоже побоялись, когда пришел час. Когда я сверг благородные дома, я завладел контролем над Зловещим Валжо. Я — Асдрубаэль Вект, и я не боюсь использовать ничего, чтобы осуществить свою волю.

— Чему поклонялись культисты? — прошептал Пестрый, в ужасе от того, каким мог оказаться ответ Векта. Он думал, что верховный властелин слишком самоуверен, чтобы опускаться до мольбы капризным богам Хаоса. Он ошибся, и теперь Комморра безусловно обречена, ее ждет лишь вечное рабство во власти у нового прилива невообразимых чудовищ, которых нашлет Хаос. Пестрый уже много раз видел подобное, когда отчаявшиеся души просили о помощи любой ценой, не понимая, что есть такая цена, которую никто и никогда не должен платить.

Сцены, показываемые кристаллами, приобрели новый аспект: с каждой секундой тени становились все резче и чернее, одинокий белый шпиль пылал отраженным светом. Илмеи, обычно тусклые и болезненные на вид, раздувались в небе над Верхней Комморрой, пока не заполнили его практически целиком. Свет стал невозможно ярким, и хрустальные панели стали выглядеть, словно листы добела раскаленного металла.

— Они были солярными культистами, — улыбнулся Вект. — Они поклонялись Илмеям и заботились о них.

В последующие времена это прозвали «Взором Векта». Все комморриты содрогались, вспоминая тот день, когда Асдрубаэль Вект призвал Илмеи выжечь тьму из Верхней Комморры. Все ужасы Разобщения померкли пред ликом возмездия, которое оно породило.

Под сфокусированными лучами Илмей воздух вокруг крепости Белого Пламени поплыл жарким маревом, температура стремительно взмыла вверх. В считанные секунды мандрагоры и ур-гули съежились от чудовищного зноя, и их иссушенные тела сгорели дотла, словно клочки бумаги под газовой горелкой. Огромная кипучая масса теневой орды, оказавшаяся в ловушке на равнине, была полностью истреблена, изничтожена и испепелена безжалостными солнцами. Горстка выживших с воем разбежалась по глубочайшим теням Аэлиндраха, чтобы зализывать там ожоги, которые никогда не заживут.

Последователи Иллитиана сбежали под укрытие крепости, в то время как равнина тлела, и всюду вокруг спонтанно вскидывались языки пламени. Они оказались заперты в кольце огня, и когда жар стал еще сильнее, сама земля начала плавиться. И все же они считали, что внутри им ничего не грозит: цитадель Белого Пламени была укреплена не только металлом и камнем, со всех сторон ее защищали непроницаемые энергетические щиты, имелся неиссякаемый запас воздуха и пропитания. Им нужно было лишь переждать очередную осаду, пусть даже новым противником были краденые солнца Векта.

Но этому не суждено было случиться. Кольцо пламени неумолимо сужалось вокруг одинокого белого шпиля, и температура взмывала все выше. Выгорал сам перегретый воздух, разрастался титанический вихрь из огня, что крутился все быстрее и быстрее и тянулся в небеса. Крепость начала содрогаться и дымиться под натиском, но по-прежнему стояла в демонстративном неповиновении, пока вокруг поднимался клубящийся огненный столп. Его вершина разделилась, словно шеи гидры, и он потянулся вверх, чтобы прикоснуться к ликам самих Илмей…

Крутящаяся воронка начала всасывать чистую плазму напрямую из раздутых тел плененных звезд. Солнечные короны мгновенно слились друг с другом, изливая их смешанную массу на крепость внизу. На крепость Белого Пламени хлынула живая кровь Илмей, обрушились невообразимые энергии атомной бури. Ни одна хитроумная конструкция или искусная техника не могла сдержать подобную мощь.

Излучатели отказали, приборы расплавились, непробиваемые щиты, защищающие крепость, внезапно и катастрофически сколлапсировали, обнажив саму структуру. Поток стихийных сил пожрал камень и выпил металл. Органика — хрупкие обитатели крепости — в долю секунды вспыхнула и обратилась в газ. Все громадное строение с его высокими белыми стенами и покатыми фронтонами, с садами на крышах и усеянными лезвиями ублиетами, исчезло с оглушающим ревом.

Завершив свой разрушительный труд, Илмеи снова разделили свои циклопические взоры, и огненная буря рассеялась, оставив после себя бурлящее озеро жидкого металла и камня, которое медленно сочилось сквозь расщелины в фундаментальном слое, чтобы выпасть в Нижней Комморре смертоносным дождем. Но работа еще не закончилась. Пламенные лучи Илмей снова устремились вперед, расширяясь, чтобы выжечь ползучие тени Аэлиндраха из Комморры.

Тьма, что выплеснулась из границ царства теней, отшатнулась подобно живому существу и начала отступать пред лишенными масок ликами плененных звезд. Огонь и разрушение следовали за их лучами, и гаснущие пожары, начатые Разобщением, снова с ревом вспыхнули жизнью. Еще много часов город страдал под огненной плетью, но больше ни разу Илмеи не сфокусировались на одной крепости, как это случилось с цитаделью Белого Пламени.

Из клубов дыма и яростного пламени вышли марширующие Каратели Векта. Их металлическая кожа была неуязвима к жару, точно так же, как их бесчувственные разумы не ощущали боли. Они продолжали повторное завоевание Комморры с неустанным усердием и непоколебимой целеустремленностью. Они терроризировали население и с невообразимой жестокостью насаждали власть законов Векта — и все это время им грезилось, что они снова стоят, как герои, на поле битвы.

Небольшой отряд Иллитиана стрелой несся к крепости, и, когда та уже была в пределах видимости, Илмеи начали раздуваться в небе. Всегда осторожный, архонт приказал рулевому покружить на месте, пока он не выяснит, что за дьявольщину на этот раз задумал Вект. Комморра, по большей части, была городом вечных сумерек, и только среди высот Верхней Комморры всегда можно было увидеть сияние Илмей, которые чаще всего выглядели слабыми и отдаленными. Не так давно, над Горатом и в измученных небесах вокруг него, Иллитиан стал свидетелем тому, какова может быть мощь Илмей, и поэтому он решил подождать. Солнца распухали все больше и больше, и осколки света, отраженного миллионом шипов и крыш на вершинах шпилей, стали ослепительно яркими. Потом это случилось.

Поднялось пламя. Пламя, что было выше самих шпилей. Ревущие бесформенные колонны огня потянулись в небеса и снова обрушились вниз, словно громадный кулак. Крепость Белого Пламени (о, горькая ирония этого названия!) как будто на миг подскочила на месте, вся ее великая громада невероятным образом вознеслась в воздух от прикосновения сияющих рек плазмы, стекающих с небес.

Иллитиан не мог избавиться от этого образа. Всего на мгновение крепость словно зависла, застыв среди высокого пламени, а потом распалась на миллиард пылающих фрагментов. Казавшиеся такими прочными очертания алебастровых стен и башен разлетелись, словно песок под ураганом. Воображение Иллитиана отказало при виде этой мощи, при осознании того, что весь шпиль-цитадель — укрепленный, защищенный и обороняемый всем самым лучшим, что только могли изготовить мастера Комморры — был уничтожен в один-единственный миг… и это мгновение сокрушило его сердце.

Архонт Белого Пламени пошатнулся. Черная скорбь затопила его страдающий разум. С потерей крепости он потерял все: погибли накопленные за тысячи лет богатства и история, его последователи, его рабы… Теперь он обладал не большей силой, чем какой-нибудь мелкий архонт средних ярусов — лишь те немногие воины, что были вместе с ним, телохранители-инкубы да небольшой легион агентов, разбросанных по Комморре, которые, по природе своей, изменили бы ему при первой же возможности.

Предупреждающий крик привел Иллитиана в чувство. Его экипаж заметил стаю гравилетов, которая быстро двигалась сквозь зубчатый ландшафт шпилей. Их курс был параллелен пути Иллитиана, их цель оставалась неизвестной. Дрожащей рукой он снова поднял телескоп и стал искать опознавательные знаки и символику. Его накрыла волна облегчения, когда он узнал в них Клинки Желания — на задней палубе одного «Яда» он даже мельком разглядел Кселиан.

Он приказал рулевому проложить курс навстречу быстро движущимся Клинкам. Ему не стоило беспокоиться — его отряд немедленно заметили, и вся стая поменяла направление к нему. Через несколько мгновений их окутало подвижное облако из петляющих разбойников и геллионов, которые угрожающе кружили на расстоянии, чуть большем, чем радиус поражения пистолета. Потрепанное собрание уцелевших «Рейдеров» и «Ядов» Клинков вскоре прибыло следом и присоединилось к общей массе. Одинокий «Яд» вылетел из гущи машин и затормозил рядом с транспортом Иллитиана. Кселиан легким прыжком перемахнула с «Яда» на его «Рейдер».

Иллитиан заметил, что она все еще была покрыта кровью после воздушной битвы у крепости. Два коротких меча с широкими лезвиями небрежно свисали в ее руках, также покрытые запекшейся коркой. Иллитиан переместился так, чтобы выйти с дистанции удара, в то время как трое его инкубов бесшумно шагнули на позиции обороны. Сейчас был очень важный момент: армия Кселиан значительно превосходила в числе горстку воинов Белого Пламени. Она могла решить, что предательство — единственный логичный вариант, что их попыткам свергнуть Векта пришел конец.

— У нас по-прежнему есть выбор, — сказал ей Иллитиан, уверенно взяв инициативу на себя, чтобы сразу отсечь какие-либо мысли об измене. — Мы можем сбежать из города на оставшихся кораблях или отправиться в Нижнюю Комморру, где мы сможем успешно укрыться от кабалитов Векта. Так или иначе, нам надо перегруппироваться и собрать своих сторонников.

Кселиан уставилась на него расчетливым голодным взглядом, словно охотящаяся кошка, оценивающая свой следующий обед.

— Ты побежден, Иллитиан, — хрипло прорычала она. — Самые преданные из твоих сторонников только что были испепелены вместе со всем твоим кабалом. У тебя не осталось ничего, что хоть чего-то бы стоило.

— Но мы ведь так близки! — с чувством вскричал Иллитиан. — Посмотри вокруг. Вект сыграл все карты, какие у него были, и превратил город в руины! Он разваливается по кускам, Кселиан! Земля ускользает из-под его ног! Еще один толчок, и мы сможем свергнуть его.

— Я так не думаю. В начале всего этого ты говорил, что Вект всегда использует самое лучшее оружие, которое может достать. По-моему, он только что доказал, что может найти оружие мощнее твоего. И это не изменится.

Иллитиан открыл рот, чтобы возразить, но Кселиан уже перешла в атаку, так быстро, что ее руки и ноги размылись от скорости. Два коротких меча пронзили горжеты ближайших инкубов, глубоко вогнав широкие острия в их хребты. Используя рукояти мечей как рычаги, Кселиан швырнула себя ногами вперед и ударила ими в грудь третьего инкуба. От мощного толчка тяжелобронированный стражник перевалился через перила «Рейдера» и рухнул к верной смерти внизу.

Атака Кселиан заняла лишь долю секунды, но Иллитиан выхватил меч и пистолет еще до того, как пал последний из инкубов. Вокруг разносились звуки столкновений и воплей — Клинки Желания рвали на куски его оставшихся воинов. Его разум ярко пылал отчаяньем, но с ним была и решимость, и жажда заставить Кселиан поплатиться за предательство.

Она посмотрела на него и хищно улыбнулась.

— Именно таким я всегда мечтала тебя увидеть — сломленным, но по-прежнему с капелькой дерзости. Какое это будет удовольствие.

Иллитиан был хорошо натренированным мечником, прекрасным бойцом даже по безжалостным стандартам Комморры. Кселиан управилась с ним так же легко, как победила бы ребенка.

Глава 26 СМЕРТЬ НАДЕЖДЫ

Когда Разобщение только поразило Комморру, Асдрубаэль Вект созвал высших архонтов, включая Иллитиана, в громадный зал аудиенций на Центральном пике. Там Вект содрал кожу с нескольких десятков архонтов и подвесил их с потолка на цепях, чтобы подчеркнуть остальным тяжесть ситуации. Именно сюда привели Иллитиана для последнего унижения.

Кселиан сохранила ему жизнь и невредимым доставила прямиком к Векту. Его раздели и заточили в темницу, но ждать пришлось недолго — как раз достаточно для того, чтобы он осознал сокрушительную тяжесть своего положения. Иллитиан почти мог простить Кселиан за ее поступок — если бы поменять их роли, он бы сделал то же самое — почти, но не совсем. Он надеялся, что Вект совершит возмездие и над ней. Что-то настолько же страшное, как та судьба, которую тиран, вне сомнения, уготовил для него.

Голос на краю сознания заманчиво шептал о самоубийстве, точно так же, как во время безнадежной схватки с Кселиан. И все же он в ужасе отшатывался от этой идеи, зная, что это зов сирены, Той, что Жаждет, которая вечно голодна до душ. Нет, он не желал расставаться с жизнью, ведь единственное, что он мог сделать для сохранения оставшегося достоинства — не отдавать ее до последнего, царапаться и кусаться до самого конца.

Нагим и скованным они приволокли его сюда, чтобы продемонстрировать Векту, и поместили между архонтами, что выстроились полумесяцем перед ступенями, ведущими к трону тирана. Само же возвышение трона было поднято и подобно толстой колонне из металла вздымалось к самому потолку.

Прямо перед возвышением, всего в нескольких метрах от Иллитиана, находилось нечто неправильной формы, высотой по пояс, скрытое под черным шелковым покрывалом. При виде этой вещи у Иллитиана появилось дурное предчувствие, что она нужна для какой-то предстоящей пытки, но что именно это было, он не мог даже гадать. Секунды тянулись за секундами, и лишь вой далеких ветров нарушал тишину, пока архонты выжидали в безмолвии.

На первой аудиенции Векта присутствовала сотня архонтов, теперь же, как заметил Иллитиан, у подножия престола стояло едва ли два десятка. Впрочем, все фавориты Векта были на месте: Ситрак, Малис, Хромис, Маликсиан и Ксератис. Была здесь и предательница Кселиан, хотя, как с некоторым удовольствием увидел Иллитиан, ни один архонт не желал стоять рядом с ней.

Свет, просачивающийся в зал сквозь высокие окна, выглядел тусклым и ядовитым — краденые солнца снова были запечатаны в удерживающие их субцарства и источали на вечный город самое слабое возможное освещение. На миг Иллитиану захотелось, чтобы он мог еще хоть раз промчаться по небу, над распростертым внизу городом, мечтая о днях, когда он будет повелевать им.

Ожидание вдруг прервалось тяжелой поступью кабалитов Черного Сердца, которые рядами вошли в зал аудиенций и заняли позиции вокруг возвышения или вдоль стен. За ними последовали многочисленные придворные и живые игрушки Векта, которые расположились на ступенях престола. Среди них Иллитиан увидел двух миньонов Беллатониса, Харбира и Ксагора, в компании скачущей фигуры в маске и сером облачении. Он ненадолго задался вопросом, кто из них — настоящий Беллатонис, но потом решил, что слишком устал, чтобы ему было дело до этого.

В ряд построили труппу рабов, которые запели отрывок из «Мальдис Узкх Вект» — Триумфа Векта — под тщательным руководством двух гемункулов. Когда голоса рабов достигли крещендо боли, колонна металла плавно, словно поршень, скользнула вниз и достигла одного уровня со ступенями. Полукруглый щит из энтропической энергии на вершине престола завихрился и рассеялся, открыв темный и уродливый трон, на котором восседал Асдрубаэль Вект. Верховный властелин Комморры одарил архонтов широкой злобной улыбкой.

— Иллитиан, я так рад, что ты смог к нам присоединиться, — с неуместным весельем сказал Вект. — Твое присутствие сделает сегодняшний урок бесценным.

— Урок о том, что ты уязвим, Асдрубаэль Вект, — ответил Иллитиан, поворачиваясь так, чтобы обращаться и к архонтам. — Ты можешь убить меня, но мое место займет другой. Настанет день, когда ты падешь, и я его приблизил!

Вект насмешливо приподнял брови и поднялся с трона.

— Твоя дерзость звучит как слабость и отчаяние, Иллитиан, — сказал тиран, спускаясь к накрытому тканью комку перед троном. — Для тебя было бы лучше молить меня о пощаде — я склоняюсь к тому, чтобы даровать ее.

Иллитиан заморгал в удивлении. Хотя он и знал, что Вект просто играет с ним, он не мог сдержать искру надежды, что вспыхнула в его груди. Верховный властелин увидел это и усмехнулся.

— Твой оптимизм достоин восхищения, но, как мне кажется, именно он, в первую очередь, и привел тебя сюда. Оптимизм и гордыня — о, и большая удача, не стоит забывать о ней…

Вект взмахнул рукой и сдернул шелковое покрывало. Под ним оказалась реалистичная статуя сжавшейся фигуры, выполненная из черного стекла. Иллитиан сразу же узнал ее: это было его старое тело, выброшенное и позабытое с тех пор, как он выбрался из него и спасся от стеклянной чумы, которая его уничтожала. Кровь отхлынула от его лица, и из каждой поры потек пот.

— Ты так и не спросил меня, почему я хочу сохранить тебе жизнь, — сказал Вект. — Спроси сейчас.

— Почему…? — только и смог выдавить Иллитиан горлом, пересохшим от страха.

— Потому что к тебе прикоснулись боги, Иллитиан, — с жестокой издевкой ответил Вект. — Есть силы, которые вложили в тебя столь много, что отделение твоей души от тела будет иметь последствия, которых лучше будет избегать… пока что.

— Силы? — в смятении повторил Иллитиан.

Вект посмотрел на него черными пронзительными глазами, в которых горел злой умысел.

— То, что ты даже не догадываешься о них, и есть, как я полагаю, величайшая ирония, — холодно заметил он. — Шут говорил, что это так, и все же я счел, что в это сложно поверить. Из тебя сделали пешку, Иллитиан, слугу потаенных хозяев. Твое самонадеянное тщеславие привлекло внимание Архитектора Судьбы, и эта переменчивая сущность направила тебя на поиски запретного знания и наивысшей власти. Твоя сила, какой бы она ни была, никогда тебе не принадлежала. Она была дарована тебе из тайного источника, а теперь божество оставило тебя.

Негодование пронизало каждую фибру Иллитиана. Он не был пешкой потусторонних сил! Его мотивы были его собственными! Вект открыто ухмылялся, упиваясь его внутренними муками. Иллитиан же чувствовал, как под яростным водоворотом эмоций начинают шевелиться первые червячки сомнения. Сколько раз невероятный каприз удачи помогал его планам? Сколько раз его враги шли по ложному пути? Сама возможность подобного сокрушала его душу.

Увидев, что Иллитиан достиг надира, Вект, похоже, пресытился своей игрушкой. Верховный властелин вернулся на трон, повернулся к придворным и дернул длинным пальцем, призывая выйти вперед одного из них. Это был тот, кого Иллитиан знал как Харбира, но лицо его стало белым, а тело костлявым — очевидно, это был настоящий Беллатонис, на пороге превращения в прежнего себя. Гемункул держал в руках серебристую корону с высокими шипами на лбу, наподобие рогов. Иллитиан узнал и ее. Он завопил и попытался отшатнуться, но его схватили. Беспомощный, он мог только смотреть и сыпать проклятьями, пока Беллатонис не насадил корону ему на голову.

Парализующая боль вонзилась в виски Иллитиана, раскаленный мучительный жар, который выжег все мысли, всю волю, кроме желания кричать. Появилось выкручивающее ощущение где-то глубоко внутри, как будто из самого средоточия его существа что-то вырывали. Потом — тошнотворное чувство перехода, и Иллитиан оказался обездвижен, слеп и почти глух, если не считать тишайшего эхо его собственных воплей, которое медленно угасало в его остекленевших ушах.

Пестрый наблюдал за жестоким представлением, которое Вект устроил из публичной пытки восставшего архонта. Как и сказал тиран, это был наглядный урок, демонстрация остальным архонтам, что их ждет, если они пойдут тем же путем. Вопли внезапно прервались, когда душа Иллитиана переместилась в едва живое вместилище из стекла, которое было его предыдущим телом.

Пестрый невольно содрогнулся при мысли о том, что должно произойти. Угроза еще не миновала.

Когда процесс завершился, Беллатонис отступил назад, и двух Иллитианов, из стекла и из плоти, оттащили прочь. Один мог стать новым архонтом восстановленного кабала Белого Пламени, если кто-то из него пережил смертоносный погром Векта. С равной вероятностью он мог быть приговорен к ужасной смерти по прихоти тирана. Другой, подлинный Иллитиан, как надеялся Пестрый, был обречен на долгое и бесплодное существование, продлеваемое гемункулами, насколько возможно. В мировом храме Лилеатанира он был свидетелем тому, что могло произойти с душой, отмеченной богами Хаоса, в момент смерти, и это было неприятное зрелище. Воспоминание об этом лишь делало тяжелее то, что ему предстояло сейчас совершить.

— Пестрый. Кселиан. Преклоните передо мной колени, — торжественно произнес Вект со своего темного престола. — Придите и молите меня о прощении. Ваши дары принесли мне удовольствие, но я все еще желаю выслушать причины для того, чтобы даровать вам дальнейшее существование.

Кселиан бесстрашно выступила вперед и преклонила колени перед Вектом, опустив голову. Пестрый проследовал к трону более сдержанно, остро чувствуя, что со всех сторон в него впиваются хищные взгляды комморритов. Он опустился на колени рядом с Кселиан, явственно ощущая ее столь близкое, почти животное присутствие и легкий мускусный аромат, похожий на запах крови…

Пестрый внезапно выбросил руку вбок со скоростью атакующей змеи и, казалось, едва прикоснулся к горлу Кселиан основанием ладони. Кселиан рухнула — ее тело было мгновенно иссечено изнутри корчащимися моноволокнами «поцелуя арлекина», который Пестрый прятал на запястье.

Придворные Векта подняли переполох и разбежались. Архонты и стражи ринулись вперед, обнажив оружие. Вект лишь поднял руку, требуя тишины, и продолжил с мрачным вниманием наблюдать за арлекином с трона. Не обращая внимания ни на кого, Пестрый склонился над быстро обращающимися в жидкость останками Кселиан с маленьким, тускло светящимся самоцветом в руке. Камень быстро налился яркостью и приобрел глубокий багровый оттенок. Арлекин выпрямился и, зажав между большим и указательным пальцами покрасневшую драгоценность, поднял ее пред взором Векта.

— Простите меня, о грозный владыка, — начал Пестрый. — Куда приходит один бог, наверняка вскоре явятся и другие. Это и делает силы Хаоса столь опасными. Когда-то мы думали, что понимаем их — еще до Падения. Тогда мы смеялись над тем, какими претенциозными и примитивными они были, но они знали, как преследовать свои цели, лучше любого смертного, и как воспользоваться даже малейшей лазейкой. Кселиан постепенно превращалась в сосуд для Кровавого бога, ее душа была запятнана скверной — камень не может лгать.

Вект без интереса махнул рукой, останавливая его объяснения.

— Если ты прав в своем предположении, это значит, что в моем городе трудились избранники трех из четырех богов Хаоса. По твоим же словам, там, где появляется один, вскоре возникают и другие, и при этом мы так и не увидели агента Той, что Жаждет. Интересно, что ты с такой готовностью преследуешь других, но не служителей нашего злейшего врага, погибели нашего рода.

Арлекин поджал губы, но не отвечал, пока камень духа, зажатый в его пальцах, не исчез, как при каком-то фокусе с ловкостью рук.

— Можно сказать так, — осторожно проговорил Пестрый, — что мы все ее агенты — все эльдары, которые пережили Падение, я имею в виду, и все поколения после него — мы подарили ей существование, и теперь мы все обещаны ей еще до того, как сделаем первый вдох. Поэтому, если бы я преследовал их всех, мои руки были бы постоянно обагрены кровью.

Вект цинично рассмеялся.

— Ты увиливаешь, Шут. Твои обвинительные домыслы не представляют для меня интереса. Меня все еще ожидает великое множество трудов, а ты — опасный отвлекающий фактор. Забери свою добычу и скройся с моих глаз. Если ты предстанешь передо мной снова, я буду уже не так мягок.

Пестрый низко поклонился верховному властелину и поспешил прочь от его темного и гнетущего двора, пока Вект не успел передумать. Это была, в своем роде, победа, и Пестрый решил, что надо просто возрадоваться тому, что ему удалось сыграть в ней роль, не заплатив за это конечную цену.

Глубоко в царстве теней, Аэлиндрахе, Обезглавливатель сидит на корточках в своей святая святых, крутя в руках луковицеобразный череп Ксхакоруаха. Он тщательно изучает его своими искаженными чувствами, пробует на вкус плетение теней, прилипшее к его твердым гребням и костяным орбитам. Наконец, удовлетворившись, он карабкается по рядам черепов, из которых состоит внутренняя стена его куполовидного святилища. Кхерадруах нащупывает путь к нужной нише и осторожно вставляет на место череп короля теней. Неудивительно, что место, предназначенное для него, находится прямо напротив черепа его брата-близнеца, Азоруаха, и их взаимная ненависть идеально уравновешивает сама себя.

Кхерадруах возвращается на свое возвышение и снова садится на корточки, глядя невидящими глазами в дыру, что пробивается в реальности мертвыми взглядами его многочисленных жертв. Око снова закрылось, ложного прохода больше нет, и все же Обезглавливатель уверен, что чувствует шевеление в месте между мирами. Он ждет и грезит о темных днях, которым только предстоит настать.

ЭПИЛОГ

Итак, дорогой друг, мы достигли конца моего повествования, завершили путешествие по трем историям о вечном городе, сплетенным вокруг начала Разобщения и его последствий. Как рассказчик, я открываю себя — я арлекин, что играл небольшую роль в первой части, стал главным актером второй и с трудом преодолел все более рискованные импровизации в третьей.

На протяжении этого приключения, Пути Архонта, я кое-чему научился у Комморры. Это жемчужина мудрости, коей я часто был свидетелем, но никогда не мог по-настоящему ухватить, пока не оказался в ученичестве у Асдрубаэля Векта. Если сказать просто, то она такова: стать владыкой многих значит стать чем-то иным, сущностью и большей, и меньшей, чем простые смертные, какими правит владыка. Подобно богам Хаоса, наши владыки вынуждены принимать те роли, которые мы воображаем для них. Наши лидеры, наши тираны, наши повелители, наши деспоты, называйте их как угодно — они осуществляют свою волю той силой, которую даруем им мы в смертном царстве, точно так же, как это делают демоны в бессмертном царстве варпа.

Вынуждены? Я слышу ваш крик: что довлеет над богами Хаоса, кроме друг друга? Ответ, о любопытный читатель, лежит в их натуре. Они — то, что они есть, и их натура определяет их, и они не могут изменить ее, даже если бы хотели — но они, разумеется, не хотят, ибо эта стихийная природа и есть то, что дарует им существование. То же происходит с владыками смертных, они становятся тем, чем мы хотим видеть их, чем мы желаем их видеть и чем мы позволяем им быть. Тех же, кто не оправдывает наших ожиданий, мы сбрасываем и заменяем кем-то более согласующимся с распространенным духом времени.

В случае Комморры для этого надо быть созданием чистого ужаса. Существом столь темным и мстительным, что оно могло бы удержать в покорности весь гигантский город благодаря одному лишь страху перед его вмешательством. Сущностью столь злонравной, что она сможет удержать всесокрушительную мощь Хаоса, неважно, какой ценой. Комморриты, не знающие раскаяния эльдары, выжившие в Падении, беспрестанно стремятся к анархии, но глубоко внутри своих черных сердец они понимают, как необходим им самый деспотический из возможных порядков, чтобы выжить как вид.

В силу необходимости все архонты, владыки и образцы для подражания комморритов, стали малыми отражениями Асдрубаэля Векта: жестокими, гениальными, манипулятивными и амбициозными. Под властью Векта они не могут быть никем иным, как абсолютом, лишенным всех иных помыслов, кроме жажды власти. Они — темные языки пламени рядом с черным бушующим пожаром злобы Векта. Однажды любой из них может воспылать так ярко, что затмит его сияние, как это едва не удалось Иллитиану, но этот день еще не наста. Никто не оказался столь же алчным и себялюбивым, как Вект — пока еще нет.

Таков Путь Архонта.

Теперь я попрошу вас уделить момент и вспомнить три истории, которые я рассказал. По Пути Отступника мы проследовали за несколькими весьма различными отступниками, восставшими против весьма различных вещей. Был там молодой следопыт Синдиэль, пытавшийся сбежать от удушливого существования на борту искусственного мира, был там гемункул Беллатонис, пошедший против строгих ограничений своего ковена, был там и архонт Иллитиан, желавший свергнуть тиранию Векта.

Все трое ответили насилием на сдерживание, к которому призывали их сообщества, и все трое познали мрачные последствия своих действий, когда события вышли из-под их контроля. К своей чести, Синдиэль и Беллатонис пытались исправить ситуацию, насколько это было для них возможно. Иллитиан спасся лишь благодаря вмешательству Судьбы и оказался в услужении у неведомого хозяина. Желание свободы несет с собой большую опасность от тех, кто хотел бы ее эксплуатировать. И это узнали на себе экзодиты.

На Пути Инкуба мы увидели тех, кто идет узкой и прямой дорогой, подчиняясь речам своих повелителей, последователей дисциплины, обычаев, чести, долга и порядка. Тот самый инкуб, Морр, был первым и главным в этой истории, но был с ним и Караэис, обреченный чародей с искусственного мира, возглавляющий отряд Зловещих Мстителей.

Этот провидец и аспектные воины были обучены столь узким взглядам, что они видели в Морре лишь бесчестного, не ведающего дисциплины воина, даже когда он пожертвовал собственной душой, чтобы спасти души миллиардов. Все они пострадали за лишенную сомнений верность и с трудом искали новую цель в жизни под жестокой плетью неудач. Исполнение долга требует самопожертвования ради цели, которая всегда остается где-то вдалеке. Некоторые же забывают об истинном предназначении, и самопожертвование для них становится самоцелью. И это — искусственные миры.

Идя Путем Архонта, мы наблюдали за махинациями высших повелителей Комморры, которые принесли горький урожай. Мы узрели, как амбиции превратили их дом в поле боя и привели его на грань уничтожения. Мы стали свидетелями тому, как они, заложив семена собственной погибели, заставляли других платить по своим счетам столь долго, сколь возможно. И это, как мы можем предположить, темные эльдары.

Три истории переплетаются меж собой, каждая воплощает одну из граней расколотой души нашей расы. Каждая несет предупреждение, но также и крупицу надежды. Долгое время эльдары жили в изоляции друг от друга и от самих себя, отрицая части своего существования во имя того, чтобы выжить. И все же границы далеко не непроницаемы, когда они существуют лишь в нашем собственном сознании.

Такова роль скромных актеров вроде меня самого. Это наша роль — водить за нос Судьбу, пересекая границы, бросая вызов обычаям и насмехаясь над абсурдными нелепостями бытия. Это единственный способ показать нашему разделенному народу, что в этой мрачной и темной вселенной всегда есть чему поучиться даже у тех, кого вы глубоко презираете.