Путь домой

Глава 4

4.

Мотороллер получился не сказать, чтобы хорош собой, но зато его перестали замечать. Если раньше, стоило мне только появиться где-то вблизи людей, все сразу же поворачивались в мою сторону, и порой долго провожали взглядом. Зато сейчас, если кто-то и отвлекался на мгновение, из-за тарахтения мотора, и бросал на меня взгляд, то сразу же отворачивался, не находя во мне ничего примечательного. С другой стороны, похожие мотороллеры, здесь были обыденным явлением. Многие из них бегали, или скорее передвигались с боковыми прицепами, правда чаще всего, вместо стандартной коляски, на них находились сбитые их тонких досок, или кровельного железа, более вместительные короба, чаще всего заполненные урожаем. Оно и верно, если тот же трактор многим может быть не по карману, то мотороллер стоимостью в сто, сто пятьдесят долларов, как мне кажется вполне можно осилить. А уж увезти на себе те же двести килограмм груза, он вполне способен. Да и расход топлива у него тоже, значительно меньше.

На этот раз, я даже не пытался вернуться на трассу, по которой ехал до сих пор, а передвигался по второстепенным дорогам, вдоль побережья залива. Изредка останавливался, интересовался по поводу найма на работу, но чаще всего слышал либо отказ, либо предложения на сбор урожая. При этом предлагались такие расценки, что смысла наниматься на такую работу просто не было. Ну что такое сотня Коста-Риканских Колонов в день? Один доллар, если перевести на твердую валюту. И за этот доллар я должен вкалывать с раннего утра до позднего вечера, причем, я сразу же уточнил этот момент, на сборе урожая не принято кормить работников. То есть если возьмешь что-то с собой, то перекусишь, нет, получишь расчёт и хоть обожрись. В принципе, они в чем-то правы. Если учесть цены в местных харчевнях, то на сотку вполне можно целый день питаться от пуза. С другой стороны, может подобные расценки, мне предлагали только из принципа отвяжись, возможно, и такое, потому что за такие деньги, вряд ли кто захочет так горбатиться. Так не торопясь я проехал следующие пять сотен километров и остановился на границе с Никарагуа.

Что-то меня не очень тянуло на ту сторону, в голове мелькали какие-то не слишком приятные воспоминания, связанные с историей этой страны, но сколько бы я не силился что-то вспомнить, ничего не выходило. Попытка прояснить это у местных жителей Коста-Рики, натыкалась на глухую стену. Либо, никто не хотел со мною этим делиться, подозревая меня в чем-то нехорошем, либо люди просто не желали совать свой нос, в чужие проблемы. И похоже это именно второй случай, потому что сколько бы я не прислушивался к местным разговорам, где-то в харчевнях, барах, просто на завалинке у дома, чаще всего обсуждали будущий урожай, и сравнивали его с предыдущим. Иногда говорили об очередном повышении цен, на какие-то продукты или запчасти, но о том, что обсуждают то, что происходит в мире, или даже в соседнем городке, я не слышал.

Что интересно, хотя возле дороги и стояло здание с надписью «Control Migratorio Frontera Nicaragua-Costa Rica en rio Peñas Blancas», что означало — «Миграционный контроль на границе Никарагуа и Коста-Рики в городе Пеньяс Бланкас». Само здание оказалось совершенно пустым, да и городок расположенный неподалеку казался если не вымершим, то скорее каким-то затаившемся и испуганно-настороженным.

Мне не очень хотелось посещать столицу страны Манагуа, но еще находясь в Панаме, слышал, что в Матагальпа, небольшом городке почти в центре страны, действуют несколько предприятий, мебельная фабрика несколько заводов по переработке сельскохозяйственной продукции. И якобы оттуда экспортируют прекрасные сигары, пусть не кубинского качества, но похожие на них. Мне показалось, что там я вполне смогу, как-то устроиться на работу, а уж после решу, как быть дальше.

Триста километров, для меня не являлись большим расстоянием, да и за последнее время, я как-то сроднился со своим мотороллером, поэтому, проложив маршрут так, что находился подальше от федеральных трас и больших городов, а Манагуа вообще объехать десятой дорогой, я спустя каких-то пять с небольшим часов въехал в город, и тут же был остановлен на въездном посту вооруженными людьми. И едва увидел развевающийся над блокпостом красно-черный флаг с начертанными на нем большими буквами FSLN Что означало: «Frente Sandinista de Liberación Nacional» — Сандинистский фронт национального освобождения, понял, что вляпался по самые уши, и даже глубже.

Тут же подошедший ко мне суровый мужичок с до боли знакомым советским карабином Симонова, произнес.

— Ты, прибыл в правильное место парень! Ведь ты же приехал сюда, чтобы поучаствовать в народной борьбе за освобождение нашей многострадальной Родины, от диктатуры этого американского наймита — диктатора Анастасио Самосы Дебайле?

В его словах мне послышались очень знакомые нотки, не раз слышанные из уст советских ораторов, произносимые с трибун съездов Коммунистической Партии Советского Союза, или же из уст советских комиссаров, во время Великой войны. Мне просто ничего не оставалось делать, как согласиться. В противном случае, я даже боюсь представить, что бы произошло. Может меня бы и не прибили, как врага народа, но точно бы раздели до нитки. Впрочем, так тут и поступили.

С этого момента, моя жизнь круто изменилась. Как, оказалось, здесь находится только что созданная тренировочная база Фронта Национального Освобождения Никарагуа. О том, что я свой, ни у кого не возникало и тени сомнения. На лицо я вполне подхожу за своего. Мою расу — самбо, определили ходу. Мотороллер? Зачем рядовому бойцу нужна такая техника. Конечно же я «добровольно» передал ее на нужды Фронта Национального Освобождения, и с тех пор часто видел, как курьер мотается на нем по городу, то что-то отвозя в одну сторону, то возвращаясь с горячительными напитками обратно. Но я прекрасно «понимал», что наши командиры денно и нощно стараются привить нам некоторые военные навыки, и спиртное помогает им, как-то сохранить свои нервы. Ну да, пьяному ведь море по колено.

Меня переодели в некоторое подобие формы состоящей из брюк и гимнастерки цвета хаки, и ботинок с высокими голенищами. В качестве головного убора выдали панаму, чем-то похожую на те, что когда-то выпускала советская фабрика имени Ахунбабаева в Ташкенте, и в которых ходили, советские солдаты в южных республиках. Вся, гражданская одежда, находящаяся в моем рюкзаке исчезла в непонятном направлении. Правда, рюкзак мне все же оставили, видимо решив на мне сэкономить. Да и мой собственный мало чем отличался от тех, что выдавали всем остальным. На брезент, который находился в моем рюкзаке не обратили внимания. Просто приказали свернуть его в тугой валик, и подвязать снаружи рюкзака, как у всех остальных. Я благоразумно исполнил приказ, не акцентируя на том, что это не просто брезентовое полотно, а настоящий спальный мешок с надувным матрацем. Доллары ушли моментально. Мне еще сделали выговор, попеняв на то, что настоящий гражданин Никарагуа не должен даже касаться руками этих грязных бумажек. Потому что именно они и повергли мою страну в пучину хаоса.

То, что в моих документах значилось, что я совсем недавно перешел границу, и не являюсь гражданином Никарагуа, никого совершенно не волновало. Более того, их просто никто даже не собирался разглядывать. Тот мужчина, просто спросил:

— Ты хочешь, отказаться от старого мира, и посвятить свою жизнь борьбе за народное дело.

Я, разумеется, согласился с его словами. И мне тут же было предложено, в знак солидарности с трудящимися всех стран совершить символическое сожжение. А мой испуганный взгляд, мужчина похлопал меня по плечу, и добавил:

— Ну, что ты, парень. Никто не заставляет тебя превращаться в факел. Тем более, что Народному Фронту нужны бойцы, а не обгорелые головешки. Просто у нас принято так доказывать свою приверженность к делу народного единства, публично сжигая документы, выданные властью кровавого диктатора Самосы.

Мужчина пристально всмотрелся в мое лицо, и пафосно произнес:

— Ты готов отдать свою жизнь за свободу своего народа?

— Да. — Ответил я, понимая, что деваться с этой подводной лодки, мне просто некуда. Но все же поспешил уточнить. — А как же мне тогда быть, без документов. Меня же не примут никуда на работу.

— Твоя работа, с этого мгновения, борьба за народное дело. За счастье окружающих тебя крестян и рабочих, за радость, за улыбки детей. А новые документы, ты получишь уже сегодня, и они будут подписаны нашими лидерами Сильвио Майорга и Ригоберто Крусо.

Чуть позже я, демонстративно достав из кармана пакет документов, и перед всем строем опустил его в пылающую жаровню, одновременно с этим произнося слова клятвы:

— Я, Уго Гонсалес. — Да я сознательно назвал другую фамилию, и сделал это по нескольким причинам. Во-первых, чтобы оторваться от Альварес. Я очень сомневался, что они придут и сюда, но все же некоторые опасения у меня были. И во-вторых, не собирался задерживаться здесь надолго. Если появится возможность постараюсь как можно быстрее покинуть этот сброд, считающий себя непобедимыми воинами. А на самом деле являющимися запуганными донельзя крестьянами и молодыми пацанами от пятнадцати до двадцати лет со слегка свернутыми мозгами из-за хорошо организованной агитации проведенной специалистами своего дела.

— Я, гражданин республики Никарагуа, вступая в ряды Сандинистского Фронта Национального Освобождения, принимаю Присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным и бдительным воином, выказывать вышестоящим военным чинам беспрекословное повиновение, исполнять приказы со всей решимостью и всегда строго хранить военные и государственные тайны.

Я клянусь сознательно осваивать военные знания, выполнять военные уставы, всегда и везде поддерживать честь нашей республики и ее Национальной народной армии. Если я когда-либо преступлю эту торжественно данную мною клятву, пусть меня постигнет суровое наказание по законам нашей республики и презрение трудового народа.

И да поможет мне бог!

Удивительно, но я сумел сохранить свой паспорт. Правда, это обнаружилось много позже, уже спустя примерно полгода, после того, как я попал в тренировочный лагерь, но тем не менее это меня очень обрадовало. Оказалось, что он каким-то образом очутился во внутреннем кармане моего рюкзака. Возможно, на одной из стоянок я перекладывал документы туда, и забыл его обратно достать. В итоге, получилось, что на присяге я сжег свои права на мотороллер, и аттестат зрелости. Наверное, больше всего было жаль фотографий моей семьи, находящихся в том же пакете, но ничего исправить уже было невозможно. Радость присутствовала еще и из-за того, что было как-то стремно предъявить выданный здесь документ, где-то в другом месте. Если нарвусь на Национальную Гвардию, поддерживающую режим Самосы, наличие такого паспорта, гарантировано отправит меня к праотцам. Да и в любой другой стране, боюсь это не будет считаться легитимным документом. Хотя я все же сохраню, его по возможности. Если мне повезет, и я когда-нибудь доберусь до СССР, он должен будет мне очень помочь там легализоваться.

Присяга, которую я принял от имени Уго Гонсалеса, была удивительно похожа на ту, что я принимал в прошлой жизни, у знамени мотострелкового полка в степях Казахстана. Правда некоторые строки присяги были изменены, и в конце было упомянута божья помощь, но все говорило о том, что Советский Союз не оставил безо внимания, эту маленькую страну. Чуть позже мои подозрения только подтвердились. Основными инструкторами в нашем центре подготовки были двое мужчин. Всей своей выправкой они явно давали понять, что являются офицерами, и что мы, далеко не первые их подопечные. Алехандро Варадеро судя по всему бы несколько старше по званию, потому что, его напарник Васко Бьянко, всегда относился к нему с некоторым почтением и прислушивался к его словам. Впрочем, однажды, я понял, что все это лишь игра рассчитанная на такую непритязательную публику, как Никарагуанские новобранцы.

В сравнении с советской армией, среди нас царила гораздо большая расхлябанность, нежели там. Мы хоть и жили в общей казарме, но каждый вечер она пустела больше чем наполовину. Все разбредались кто куда хотел, не особенно обращая внимания, на своих командиров. С другой стороны, мы были не официальным воинским подразделением, а всего лишь партизанским отрядом. И единственное, что нас удерживало в одном месте, так это понимание того, что нарвись любой из нас, вне этого городка на Национальную Гвардию, и результата долго ждать не придется. Наверное именно для того, чтобы хоть как-то удержать нас на месте, и был придуман трюк с сожжением документов. А иначе, боюсь все воинство разюежалось уже на следующий день.

Однажды вечером, взяв бутылочку местного пива, я сидел на берегу местной реки, прикладываясь время от времени к горлышку, и покуривая местные дрянные сигареты. Никто здесь даже не слышал о том, что в городе имеется табачная фабрика, о которой мне так страстно рассказывали в Коста-Рике. Чуть позже неподалеку от меня приземлились наши командиры. В принципе, они тоже люди и тоже хотят отдохнуть и расслабиться, поэтому вытянув шею и удостоверившись, что за кустарником расположились именно они, и мне ничего не угрожает, продолжил заниматься своим делом. Вообще-то до сих пор, я принимал их скорее за Кубинцев, тем более, что оба они были достаточно загорелыми и смуглыми, а их испанский говор, мало отличался от моего. Разве что имелся небольшой акцент, поэтому я и принимал их за выходцев из республики Куба. К тому же, среди нас ходили слухи о том, что от республики Куба в наших отрядах или уже есть, или вот-вот должны появиться несколько инструкторов. Если начальство и было в курсе всего этого, то нас никто в это не посвящал.

И в какой-то момент, при очередном глотке пива, я вдруг услышал, как один из моих случайных соседей, обратился к другому, на чистом русском языке, назвав своего соседа — Саньком. Моё пиво, оказавшееся на полпути к желудку, едва не выплеснулось обратно через нос, до того я был ошеломлён этим. Хотя удивляться, по большому счету было нечему.

Наше вооружение состояло в основном из карабинов Симонова. В народе ходили упорные слухи о том, что среди нас есть или скоро будут Кубинские инструкторы. Та же присяга принятая мною удивительно смахивала на советскую. Форма, тоже удивительно была похожа на ту, что носили солдаты в Туркмении или Узбекистане. Все говорило о том, что СССР, твердо держит руку на пульсе, и своего точно не упустит. Но все равно это было настолько неожиданно, что я чуть не поперхнулся.

— Санек. — Произнес один из них. — Ты, не представляешь, как все это обрыло.

— Да не расстраивайся Вась. Я думаю это не надолго. Еще с полгодика и всю эту партизанщину разгонят. Сам же видишь, никакой дисциплины. Надо ему, он поднялся и пошел, не обращая ни на кого внимания. Их и держит в одном месте только страх возмездия.

Офицеры еще долго болтали о расхлябанности нашей армии, о тупых командирах, которые все дела решали через стакан мадеры, как выразился Алехандро, о собственном руководстве, которое добивается неизвестно чего, и в упор не хочет видеть явного провала. Я все это знал и так, и потому допив свое пиво, вернулся обратно в казармы, где спокойно уснул.

Неожиданно для себя самого, я оказался неплохим охотником. Возможно, здесь помогли мои индейские корни, ведь биологический отец этого тела был индейцем из племени Семако. И скорее всего, я просто не обращал внимание на то, что некоторые мои навыки, ясно указывали на то что, в юности я не раз ходил на охоту. Во всяком случае, на первых же учебных стрельбах, я показал довольно внушительный результат, уложив в яблочко все пули. Меня тут же проверили еще раз, затем вручили, несколько видоизмененный карабин Симонова, с небольшой накручивающейся насадкой на обрезе ствола, металлическим затыльником на плечевом упоре приклада, и двукратным оптическим прицелом. После чего, в течении двух недель, пока все остальные занимались строевой подготовкой и тактикой, ползая по высокой траве, я проводил или в выделенном классе, заучивая наизусть правила стрельбы, и различные поправки, или на стрельбище, выпуская из карабина, до сотни пуль в день, или изучая приемы рукопашного боя. Зачем нужны были последние, объяснил мой наставник. Оказалось, что снайпер, а я с некоторых пор числился именно на этой должности, в большинстве случаев действует в одиночку. Именно поэтому, ему нужно изучить некоторые приемы рукопашного боя. Точнее не столько рукопашного, сколько ножевого. Несколько хватов, несколько ударов отработанных до автоматизма, большего от меня не требовали, но и это в будующем должно было бы спасти мне жизнь.

Все это время, меня натаскивал один из русских, по имени Васко. Что интересно он не особенно стеснялся и потому, если у меня чего-то не получалось, то порой переходил на русский мат. Ради прикола я однажды спросил у него, что означают некоторые слова произносимые им. Получилось, примерно как в книге, про старика Хоттабыча. Когда Волька в сердцах сказал ему: «Старый ты балда!» А после, стараясь смягчить свое высказывание пояснил, что — Балда, это что-то вроде Мудреца.

Так вышло и здесь. Я спросил, какое значение имеют слова: «Ихусим» и «Идинахью». Василий вначале смутился, затем сказал, что это чисто офицерский жаргон, и не стоит употреблять его в повседневной жизни. Просто во время боевых действий ты же не станешь произносить длинную тираду, вот и придумали эти слова, чтобы было покороче. Но все же добавил, что первое слово означает что-то вроде: «Благодарю, но эта вещь мне в ближайшее время не понадобится», а второе слово означает: «Вам надлежит срочно отправиться по вызову вышестоящего начальника». Я, конечно же, согласился с ним, сокращения звучат гораздо лучше, главное, чтобы тебя понимали. Сам же едва сдерживал себя, чтобы не расхохотаться в самый неподходящий момент. Зато, когда меня отправили через несколько дней, на поиски Алехандро Варадеро, приказав срочно найти его и направить в штаб, я тут же вспомнил объяснение его напарника, и найдя их обоих в компании нескольких человек, громогласно доложил:

— Сеньор, Варадеро, идинахью, в штаб соединения.

Вначале все находящиеся там впали в некоторый ступор от моих слов, а затем дружно расхохотались. Одно это дало мне понять, что представителей СССР здесь далеко не двое. Не думаю, что многие испанцы знают это выражение. Во всяком случае, то что я сказал, поняли все. Быстрее всех пришел в себя мой учитель по снайпингу, Васко Бьянко, перехвативший двинувшегося было в мою сторону Алехандро Варадеро, уже сжимавшего кулаки. Приказав мне быстро покинуть помещение, похоже мгновением позже, объяснил собравшимся как он перевел мне это слово, и соответственно почему я послал сеньора Варадеро столь далеко. Из комнаты вновь раздался оглушительный хохот, я же постарался удалиться как можно дальше, а то и вправду могут послать, и не только словесно.