Путь до весны

Глава 3

Битва завязалась как-то быстро, внезапно, словно налетевшая гроза или шторм. Зазвенела смертоносная песня стали, мечи застучали по дереву щитов… и до ушей Кристины донеслись первые людские крики — крики раненых и умирающих.

Та дрожь, что охватила её, когда в стан пришла лошадь с головами гонцов, ещё не прошла и сейчас, когда вокруг закипел бой, грозила лишь усилиться. Но Кристина попыталась уговорить себя, что бояться ей нечего: на ней — крепкие доспехи, защищавшие конечности, кольчуга, горжет и сабатоны, у неё — новый острейший клинок из лучшей стали, лёгкий, удобный, способный одним ударом перерезать глотки и вспарывать плоть. На её стороне правда, в конце концов, ведь всё, что о ней говорил Хенвальд, было лишь попыткой очернить её репутацию и доказать бьёльнцам, что повиноваться ей не следует.

И всё же Кристина боялась, боялась даже тогда, когда весьма легко и быстро уложила в этой битве своих первых жертв. Несмотря на то, что ей уже довелось убить немало людей, с тем, что сейчас снова пришлось убивать, она так и не смирилась.

Действуя сообща с одним из своих пеших гвардейцев, Кристина быстро прикончила вражеского гвардейца, закованного в прочные латы. Несмотря на хорошую защиту, он оказался застигнут врасплох тем, что на него напали сразу двое, и когда Кристина подсекла ему ноги сзади и пнула коленом в спину, гвардеец, найдя просвет между шлемом и кирасой, пронзил его горло копьём алебарды. Засмотревшись на бьющий из-под доспехов фонтан крови, Кристина не сразу заметила, что на её союзника сзади скачет один из вражеских конных копейщиков.

— Пригнись! — вскрикнула она и отскочила в сторону, освобождая путь кавалеристу.

Тот, впрочем, решил, что ему вполне по силам разделаться с двумя пехотинцами: чуть замедлился и направил копьё прямиком в сторону Кристины. Та не растерялась, выставила вперёд меч, сталь столкнулась с древком копья. Удар был не слишком сильным, чтобы перерубить древко, но оружие всё равно оказалось испорчено. В тот же момент к конному противнику подскакал один из кавалеристов Кристины, а она, с лёгкой улыбкой кивнув своему гвардейцу, бросилась дальше.

На неё нападали и падали замертво, она нападала и заставляла падать замертво в смертельном стремительном танце, краем глаза наблюдая за тем, как конные рыцари копьями пронзают друг друга, как топчут и колют вражеских пехотинцев, привычно защищённых хуже, чем кавалеристы, как брызжет кровь и сверкает в лучах зимнего солнца сталь. У её шлема было забрало, которые называли «волчьими рёбрами», — благодаря ему было хорошо видно не только впереди, но и вокруг.

Солдаты Хенвальда сражались превосходно, защищались и смело шли в атаку, держа удар. Да, нападение не было для них неожиданностью, но ведь по ним должны были ударить ещё и с юга, и из-за этого они легко могли растеряться и даже обратиться в бегство, но пока Кристина ничего подобного не наблюдала. Неужели этот удар не стал для них неожиданностью или внезапной помехой?.. Нужно это как-то выяснить, но как? Не спросишь же у противника, с которым довелось столкнуться в бою, о том, знал ли он и его товарищи о расстановке сил тех, с кем сейчас бился…

Возле Кристины оказался один из солдат Хенвальда с мечом и щитом. От одного его удара она увернулась, от другого — отскочила, и несколько секунд они внимательно изучали друг друга, ища прорехи в доспехах и выжидая, когда можно будет неожиданно напасть. Через мгновение Кристина бросилась на врага, сумев быстро нанести удар по защищённой шлемом голове в надежде хоть немного оглушить, затем — по плечу, удачно попав лезвием между горжетом и наплечником, но он в это время несколько раз пребольно ударил её по ноге — один раз доспех спас от ранения (впрочем, синяки останутся наверняка), но в какой-то момент Кристина ощутила режущую боль и поняла, что её ранили.

Воин тоже был ранен — Кристина заметила, как кровавая струйка выползла из-под его наплечника, — но всё же снова занёс меч. Тогда она резко двинула его щитом в грудь, их клинки на миг скрестились в холодном воздухе, а потом она что было сил ударила его мечом по ноге, почти как он её минутой ранее, и ей удалось задеть незащищённую часть ноги — под коленом. Солдат тут же рухнул, кажется, взвыв от боли — вокруг стоял такой адский шум, что Кристина не поняла, он ли это кричал или кто-то поблизости.

В тот же миг она обнаружила рядом ещё одного воина — на нём был небольшой шлем без забрала, но зато с бармицей, наручи, напоминающие большие браслеты, и чёрная бригантина. Конечно, легко крошить простолюдинов, когда у тебя и защита лучше, и меч крепче… Возможно, сражайся Кристина на коне, пехотинцы бы не решались на неё бросаться, зато ей попадались бы сильные и защищённые рыцари. Но в прошлый раз, во время битвы за Эори, ей не посчастливилось упасть с коня после чьего-то верного удара, а от смерти её спасло лишь чудо, имя которому было — Хельмут Штольц.

Поэтому сейчас она решила сражаться среди пехотинцев, в рядах которых преобладали в основном простолюдины — вчерашние крестьяне, которым выдали шлем, кольчугу, копьё или фальшион. Но встречались здесь и опытные, хорошо обученные гвардейцы, да и вообще, именно в пехоте Кристина чувствовала себя на своём месте.

Если во время кровавого сражения вообще можно чувствовать себя на своём месте.

С новым противником она разделалась быстро: один его удар приняла на щит, другой отбила клинком, сама что было сил резанула сначала по плечу, распоров стёганку и человеческую плоть, а затем рубанула по бедру, ровно там, где заканчивалась бригантина. Окровавленный воин рухнул, Кристина бросилась дальше, на бегу увернулась от копья вражеского кавалериста, перепрыгнула через чей-то труп и подскочила к одному из солдат Хенвальдов, что только что уложил пехотинца в грязно-фиолетовом сюрко — человека Хельмута.

Ей захотелось зарычать от досады и чувства вины перед другом, как будто она была обязана спасти этого воина и вернуть барону Штольцу всех его людей в целости и сохранности.

Вражеский мечник был без щита, и Кристина понадеялась, что это станет его слабостью.

Он держал меч высоко, и она успела ударить его по ноге, он же задел её плечо — клинок скользнул мимо щита. Она со злости обрушила на него град ударов, вовремя парируя его выпады. Чуть наклонилась, чтобы задеть ноги, противник же попытался ударить её по спине, но сначала не достал, а потом её спасла кольчуга (спасла, впрочем, только от раны, а не от синяка или ушиба). В конце концов Кристине удалось попасть лезвием в просвет между набедренником и наколенником, она рубанула изо всех сил, кажется, дойдя до кости. Воин рухнул, и она вонзила острие меча в его горло.

Спиной почувствовала опасность: кто-то подбирался к ней, стараясь быть незамеченным. Она резко развернулась, взрезав воздух перед собой — противник вовремя отпрянул и избежал удара. У него тоже были одноручный меч и щит, и Кристина усмехнулась тому, что ситуация до боли напоминала тренировочный бой.

Пара первых ударов пришлась на щит, как с его стороны, так и с её, удары были ленивые, пробные. Потом оба разошлись, она задела его плечо, но попала лишь по наплечнику, противник же смог ударить краем щита её голову, отчего в ушах зазвенело, но Кристина лишь поморщилась и даже с места не сдвинулась. Нельзя было показывать свою слабость, выдавать своё состояние. Тогда противник раззадорится, решит, что он сильнее, и начнёт бить с такой яростью, что врагу не пожелаешь.

Кристина рубанула по его шее, и если бы не плотная кольчужная бармица, то наверняка смогла бы оставить рану поглубже. Да, кровь выступила, но противник тоже никак не выдал того, что хоть немного ослаб от этого ранения. Он занёс меч, Кристина отразила удар щитом, заметив, как из-под бармицы по серому сюрко разливается кровавое пятно. Он ослаб, а значит, можно нанести несколько ударов, с лёгкостью увернувшись от его слабых попыток атаковать, толкнуть сначала ногой, потом локтем и рубануть мечом по ноге… Сталь клинка скрежетнула о сталь поножа и внезапно встретилась с чем-то мягким, податливым, будто масло. Враг упал на землю, засыпанную последним снегом этой зимы, и снег тут же окрасился кровью.

Кристина вздохнула.

Она начала чувствовать усталость, слабую, едва заметную, но всё же дающую о себе знать дрожью в коленях и болью в мышцах рук. Замерла на мгновение, позволив себе расслабиться, а потом, покрепче сжав рукоять меча и перехватив щит, бросилась дальше. Щит, кстати, оказался значительно повреждён — выкрашенное белой и чёрной краской дерево треснуло, и лишь стальной обод не позволял ему развалиться надвое. Но Кристина всё равно возлагала большие надежды на этот щит: её новый меч был одноручным, сражаться, держа его двумя руками, как привычным полуторным, было бы крайне неудобно.

У следующего её противника была алебарда и прекрасная кираса. Кольчуга Кристины не шла ни в какое сравнение с этой крепкой, большой стальной кирасой, и она уже привычно стала искать в броне врага какие-то прорехи, стыки между частями доспеха, открывающие части тела, куда можно было ударить. И быстро нашла: шлем. Шлем этого воина, бацинет, был с таким же, как у Кристины, забралом — «волчьими рёбрами». Сквозь эти рёбра можно было бы попробовать вонзить меч и выколоть ему глаз, доведя лезвие до мозга…

Бой с этим рыцарем был тяжелым, но стремительным. Наконечник алебарды задел её бок, но кольчугу не пробил. Но будь это не наконечник, а топор — пробил бы наверняка… прорубил, точнее, и не только кольчугу, но и кожу, и плоть, и все жизненно важные органы. Кристина старалась не выдавать то, что хотела прикончить врага ударом в лицо, и поначалу целилась в ноги: пару раз ей удалось нанести серию ударов по защищённым бёдрам, наградив воина синяками и ушибами. Сталь, ударяясь о сталь, то звенела, то мерзко скрежетала, и воздух дрожал от этих звуков. Противник несколько раз попытался ударить алебардой её голову, но Кристина уворачивалась. Он задел её плечо кончиком копья, попав точно в просвет над налокотником, и наверняка оставил там относительно глубокую рану — рука на миг будто вспыхнула огнём. Кристина клацнула зубами от боли и чуть отшатнулась, но снова ударила по ногам — сначала клинком, потом щитом.

Видимо, она причинила воину достаточно боли, потому что он вдруг осел на одно колено, на миг забыв о защите и блоках, которые мог бы выставить с помощью своей алебарды. Кристина поняла, что это её шанс, прицелилась и направила меч между «волчьими рёбрами». Пробила его щёку, оставив глубокую алую рану, снова ткнула мечом — и наконец попала в глаз.

Внезапно Кристина ощутила в груди странный холод, хотя, казалось бы, бушующий пожар битвы и полученные раны должны был заставить её страдать от жары. Она видела вокруг себя множество обезображенных, окровавленных трупов, видела, как на серовато-белый снег поздней зимы льётся алая кровь, как она смешивается с землёй и прошлогодними гнилыми листьями и травой и как под ногами образовывается страшная бурая каша. Она видела, как люди убивают друг друга, пронзают мечами и копьями, отрубают конечности и даже головы, вспарывают кольчуги мечами так, как иголка пронзает ткань… И это заставляло её дрожать, словно в лихорадке, и чувствовать этот потусторонний холод в душе, в то время как тело будто бы горело в огне.

Мимо неё проскакал очередной вражеский всадник, и Кристина отпрянула, выйдя из оцепенения. С конными ей лучше не связываться — у них больше преимуществ, они могут попросту затоптать, даже не прибегая к помощи копья или меча. Отбежав от всадника, она тут же столкнулась с вражеским воином в сером сюрко: после пары резких, болезненных ударов, которые заставляли её скрипеть зубами от ярости, Кристина замерла в шаге от противника. Он тоже не решался бить снова, но через мгновение Кристина резко ударила врага по плечу, поёжившись от того, как противно сталь клинка скрежетнула о сталь наплечника, приняла на щит его удар, который он планировал нанести, видимо, прямо в грудь, а затем опустила меч, проткнув его левое бедро — на нём не было набедренников, и лезвие с лёгкостью вспороло плоть, из широкой длинной раны прыснула кровь.

Воин вскрикнул (или, опять же, вскрикнул кто-то ещё неподалёку, а Кристине показалось, будто это был он), пошатнулся, но не упал. Он тоже попытался ударить её по ноге, сначала по правой, потом по левой, ухитрился даже задеть незащищённое место над сабатоном, и Кристина увидела, что на стали латного сапога показался кровавый ручеёк. Но боли ни в этой, ни в других ранах она в тот момент не чувствовала, охваченная яростью и азартом битвы. После короткой и жёсткой серии ударов она рубанула его по горжету, потом, прицелившись, попала в просвет между доспехами. И лишь тогда воин наконец рухнул. Кристина так и не поняла, убила его или нет.

На следующего противника она навалилась одновременно с солдатом Даррендорфов, так же, как и она недавно, увернувшимся от кавалериста. Грязно-розовые сюрко людей Софии обычно выделялись среди остальных геральдических знаков, но сейчас, как и остальные, они были заляпаны кровью. У солдата Даррендорфов был топор на длинной ручке, у противника из лагеря Хенвальдов — копьё, и Кристина даже почувствовала себя лишней среди этого торжества древкового оружия. Но когда враг, на некоторое время выведя из строя обладателя топора точным колющим ударом в плечо (вряд ли рана смертельна, впрочем, воин вскрикнул и отпрянул), бросился на неё — сразу выставила щит и меч в оборонительной позиции. Враг нанёс удар; наконечник копья резко проскрежетал по щиту, сколупывая краску, и тогда Кристине удалось ударить противника мечом по руке. Он отпрянул, в это время оклемавшийся солдат Даррендорфов попытался ударить его сзади, но враг резко развернулся и вонзил копьё ему прямо в лицо, распоров щёку, — шлем, к несчастью, был без забрала.

Кристина, дрожа от гнева и усталости, пнула врага в спину коленом, хотела ударить по голове щитом, но тот пригнулся, обернулся, выставил копьё с намерением уколоть её в грудь или живот. Боковым зрением она заметила, что к копейщику подобрался его товарищ, с мечом и щитом-баклером, и зарычала — сражаться сразу с двумя будет сложно… Солдат с баклером бросился на неё, она хотела ударить его мечом по левой руке, на которой как раз был баклер, но попала по доспеху. Один удар меча отразила щитом, слыша, как он в очередной раз затрещал, второй же удар пропустила — воин с копьём пребольно кольнул её в верхнюю часть бедра, чуть выше набедренника. Понадеявшись, что рана не опасна, Кристина рубанула копейщика по плечу и смогла буквально впечатать разрубленные куски кольчуги вместе с распоротой стёганкой в его кожу. Второй тем временем ударил её баклером в грудь, она пошатнулась, но смогла удержать равновесие. Пнула раненого копейщика, который тут же рухнул в снег, и бросилась на солдата с баклером. Их мечи скрестились в холодном воздухе, ещё один её удар воин принял на баклер. Кристина чуть пригнулась, уворачиваясь от очередного выпада, задела мечом его ногу, ударила ещё раз и ещё, а поднявшись, задела плечо. От боли солдат ослабил хватку и в итоге выронил меч, и тогда она, сначала пнув его чуть пониже живота, вонзила клинок в его грудь.

Ох, сразу с двумя ей сражаться ещё не доводилось…

Тут же Кристина заметила, что вражеские солдаты всё чаще поворачивают, словно отказываясь от брошенных ею вызовов, не лезут больше на рожон, и поняла, что Хенвальд, видимо, дал сигнал к отступлению. Тогда она оглядела поле битвы, пытаясь обнаружить вокруг своих людей, и вскоре увидела большой конный отряд во главе с капитаном Больдтом, который обратил в бегство изрядно потрёпанный отряд кавалеристов Хенвальда. Она бросилась за отрядом Больдта, по пути сталкиваясь то с одним вражеским солдатом, то с другим: кто-то ещё пытался защищаться, но большинство попросту разворачивалось и убегало прочь.

«Эта битва выиграна, — поняла Кристина, но облегчения не почувствовала, — битва, но не война».

Кристина смогла остаться наедине с собой далеко не сразу.

Сначала лекари долго обрабатывали её раны особыми растворами, мазями, затем перебинтовали, уверяя, что ничего серьёзного нет и крови она потеряла совсем немного. Но раны всё равно болели, особенно достаточно глубокий порез на левом бедре, а ещё после битвы осталось множество ноющих синяков и ушибов. Хотя Кристине не было до этой боли никакого дела — она чувствовала куда более сильную и жгучую боль внутри своей души.

Потом она обсуждала результаты битвы с благополучно пережившими её капитаном Больдтом и сиром Хайсеном: они считали потери, вспоминали ход боя и пришли к выводу, что об их плане — напасть внезапно с юга, обманув ожидания врага, — Хенвальд всё же как-то узнал. Сир Хайсен подтверждал это, рассказывая, что при нападении его засадного полка ожидаемой суматохи и растерянности в рядах противника не произошло, будто его уже ждали.

Но теперь это было неважно. Битва закончилась победой, мятежники бежали, и беспокоиться больше не о чем.

И вот лишь сейчас Кристина осталась одна.

Снаружи уже смеркалось: тёмно-розовый свет закатного солнца разливался по небу, окрашивая небольшие нежные облака; силуэты деревьев начали темнеть, издалека напоминая сказочных чудовищ, и без освещения костра или факела вокруг мало что было видно. Снега на земле оставалось немного, он не выпадал уже давно и теперь не искрился при свете заката и выступающих мелких звёзд, а напоминал скорее смешанный с грязью песок.

Холод тоже сходил на нет; это сейчас, вечером, было чуть холоднее, чем в полдень, но в целом дни становились куда теплее и дольше, нежели зимой. Приближалась весна. Едва заметно шевеля губами, Кристина посчитала — до именин Рихарда оставалось пятнадцать дней. Успеет ли она вернуться? Сможет ли сдержать своё обещание?

Она прилегла на жёсткую походную лежанку, прикрыв глаза.

Нет, своё участие в этом походе она по-прежнему не считала ошибкой. Но всё же битва, смерть воинов вокруг неё, убийства — всё это разбередило её старые раны, оставленные прошлой войной. Во время битвы ей почти не было страшно, да и остальные человеческие чувства вроде сострадания или жалости в ней тоже на время исчезли. Она испытывала лишь ярость и гнев, хищнический азарт и какой-то странный холод в груди… Её не пугал вид крови, её не пугали ужасы смерти. И вот сейчас на Кристину накатились все те эмоции, что она утратила во время битвы, и она не знала, как справляться с этой сбивающей с ног волной.

Вернулся страх, будто она прямо сейчас, а не несколько часов назад, убивала людей и сама рисковала быть убитой или израненной, изувеченной… Будто прямо сейчас её меч (который на самом деле лежал в ножнах) вспарывал людскую плоть, пронзал сердца и лёгкие, отнимал жизни и пил кровь. Кристина не знала, как ей дальше смотреть на лезвие этого меча, пока ещё безымянного: ей казалось, что во время боя он поглощал души тех, кого убил, и теперь эти души смотрели на неё вместо искажённого отражения с укором и немым вопросом.

Подумалось, что меч можно было бы назвать Поглощающим Души.

Кристина дрожала, будто она сейчас, а не утром, бежала по припорошенному снегом полю боя, среди редких деревьев, перепрыгивая через трупы врагов и союзников, видя, как её люди безжалостно режут людей Хенвальда, как выжившие обращаются в бегство, как воины Хенвальда, сопротивляясь, закалывают её людей. Капитан Больдт говорил, что погибло не так много, чтобы об этом беспокоиться, но Кристина не могла не беспокоиться: эти погибшие ведь тоже были людьми, а не тряпичными куклами или деревянными фигурками! Даже куклу с оторванной рукой жалко, а тут — человек… Да, может, их гибель на численность армии особо не повлияла, но какое дело до численности их семьям, жёнам, детям, любимым? Какое дело было до численности им самим, когда они умирали, теряя кровь и наблюдая, как их собственные кишки, словно коричневые склизкие змеи, выползают из живота?

Кристина почувствовала, что дрожь усиливается, и быстро накрылась одеялом, но это её не спасло. Дрожь, вызванная вовсе не холодном, колотила, из-за неё стучали зубы и сердце бешено било о рёбра. Надо бы встать, разыскать лекаря (или велеть кому-то из солдат), чтобы сделал ей успокаивающий отвар… Но она отчего-то не встала, словно её пригвоздило к лежанке. Хотелось свернуться калачом, прижать колени к груди и заплакать, как ребёнок, но Кристина сдержалась. Прижала ладонь к левому плечу, где внезапно заныла боль. Глаза закрывать было страшно: пока шатёр освещался слабым закатным светом и несколькими свечами, всё было в порядке, а вот в темноте тут же всплывали картины минувшей битвы, искрящаяся на солнце сталь мечей и шлемов ослепляла, окровавленные наконечники копий и алебард пугали до смерти, а сталкивающиеся друг с другом в схватке воины так чудовищно кричали и бряцали доспехами, что хотелось заткнуть уши и завопить самой, лишь бы не слышать этого…

Кристина понимала, что, возможно, этот поход принесёт пользу Бьёльну, избавив его от мятежника, но в то же время нанесёт вред ей самой. После прошлой войны ей было так плохо, а сейчас она сделала ещё хуже, ввязавшись в новую войну.

И хотелось ей лишь одного: вернуться домой, обнять Генриха, прижать к себе сына и больше никуда не уезжать. Она жутко скучала и тосковала, без мужа было так одиноко и пусто в душе, а за сына она попросту беспокоилась — мало ли как он там, без матери… София, конечно, точно не подведёт, но ведь ребёнку никто не способен заменить мать. А вдруг с Кристиной что-то случится? Во время этой битвы ей повезло, хотя именно сейчас она поняла, насколько глупа была её самонадеянность. Хорошие доспехи, новый меч, да… у большинства участников этого сражения были хорошие доспехи, но она сама вполне справлялась с тем, чтобы искать просветы между латами или пронзать кольчуги насквозь. Теперь-то Кристина знала, что рисковала своей жизнью наравне с остальными. А если сегодняшний бой — не последний? Если им придётся штурмовать замок, куда Хенвальд со своими людьми и направился? Или он решит дать бой под его стенами, в открытом поле? И то, и то — опасно, страшно, рискованно, и Кристина понимала, что может легко погибнуть и оставить своего ребёнка сиротой, а мужа — вдовцом.

Но понимала она и то, что возвращаться пока ещё рано. Хенвальд хоть и бежал, но не сдался, и теперь нужно вынудить его сдаться. Сесть с осадой или таки заставить провести переговоры, попробовать убедить в том, что его планам суждено провалиться… Почувствовав, как от всех мыслей и переживаний заболевает голова, Кристина решила не думать об этом сейчас — лучше всё-таки попробовать уснуть, а утром во всём разобраться.

Но для начала надо всё же попросить у лекаря успокаивающий чай.