Путь архонта

Глава 23 ИКОНОБОРЕЦ

В углах между Комморрой и Аэлиндрахом Обезглавливатель кипел черным гневом. Ему не дали убить добычу. За то время, что минуло с последнего раза, когда такое произошло, вселенная успела состариться. Он винил себя за нетерпеливость, за неосмотрительность. Он ведь знал, что возможность предоставится на слишком краткое время, но все равно бросился в бой из-за неодолимого желания убить Ксхакоруаха.

Чужаки все испортили. Когда он увидел, что изначальные союзники Ксхакоруаха разбегаются при виде машины-убийцы, ему показалось, что вот он, шанс. Он проигнорировал присутствие новых лиц и сфокусировался на быстрой казни. Глупая гордыня. Позорная неудача. Водоворот отрицательных исходов грозил утопить его в нежеланных возможностях.

Посреди всего этого Кхерадруах нашел место внутреннего спокойствия. Как будто глубинное море Аэлиндраха потянулось к нему и приняло его в свое темное холодное лоно. Какое-то время он мирно дрейфовал в нем, вдали от истерзанного бурей внешнего мира с его чужаками и отступниками. Он утешал себя мыслью о том, как снова приласкает шею Ксхакоруаха своим клинком.

Шанс предоставится снова.

Так, как это происходило всегда.

— Почему?

— Иначе бы «Талос» убил меня первым.

— …

— Ксагор, я думаю, ты просто сам себя запутываешь. Это Харбир был убит, чтобы выиграть нам время для побега, а не я. Я здесь, рядом, как и всегда.

— Мандрагор больше не будет?

— Нет. Дело Ксхакоруаха проиграно. Даже с помощью Иллитиана ему не одолеть совместные силы Карателей и кабала Черного Сердца. В любом случае, если бы он победил, это означало бы чуму и медленную смерть для города, а нам этого не надо, не так ли? Это — единственный разумный вариант.

— Этот понимает, — невесело сказал Ксагор. Они спешно продолжали свой путь. У развалины нетипично бегали глаза, чего не было до рискованной заварушки в библиотеке. Верность Ксагора и прежде не раз подвергалась испытаниям, но на этот раз результаты были неприемлемо неясными.

+Почему бы тебе не сделать достойное дело — просто забиться в угол и сдохнуть?+ насмешливо спросила Анжевер на краю его сознания. Насмешки были самым серьезным из того, чем она сейчас могла ему навредить, поэтому она докучала ими постоянно. С другой стороны, Беллатонис постепенно привыкал ее игнорировать.

Они все еще находились где-то в Нижней Комморре — в этом Беллатонис был уверен. Теневой поток, по которому они сбежали из библиотеки, выбросил их на приличном расстоянии от лабиринта Черного Схождения. Вероятно, они были где-то над Звуком-Ночи Гулен, если можно судить по заросшим тростником трясинам.

— Иди-ка сюда, Ксагор — понесешь Анжевер, пусть она составит тебе компанию.

Беллатонис пытался сделать свой голос веселым, но подозревал, что тот звучал просто снисходительно. Ксагор угрюмо взял цилиндр с головой Анжевер, и они продолжили путешествие, не говоря ни слова. Они брели по болотистой почве к громадному, вычурно украшенному склону в отдалении. Тьма Аэлиндраха повлияла на это место, и казалось, будто они движутся в вечных сумерках, хотя склон впереди блистал золотом, как будто его подсвечивали сверху.

Они быстро перемещались благодаря тому виду хождения сквозь тени, которому научились в Аэлиндрахе, проникая в углы меж измерениями и выскальзывая из них. В отдалении рыскали стаи ур-гулей, но ни одна из них не стала мешать их стремительному путешествию. Берега из черной слякоти и узкие потоки проплывали мимо, словно неосязаемые облака, сдуваемые ветром. И все равно путь на Центральный пик обещал быть неблизким.

+Ты безумец. Если ты придешь на Центральный пик, Вект сотворит с тобой такое, что даже тебя это напугает. Я не сомневаюсь, у него и раньше были поводы наказывать гемункулов. Он найдет разные способы.+

Беллатонис подавил вздох. Было время, когда достаточно было отойти на расстояние руки, чтобы спастись от мыслеречи Анжевер. К несчастью, старуха не то становилась сильнее, не то набиралась опыта благодаря практике. Он ответил ей напрямую, чтобы она могла чем-то занять свой разум, и одновременно запер собственные мысли глубоко внутри.

— Скука, по большей части, есть лучший способ причинить страдание гемункулу, — небрежно заметил Беллатонис. — О, у некоторых выработалась зависимость от снадобий и настоек, которые они для себя изготавливают, или от мучений каких-то определенных, невероятно малоизвестных и никому не интересных рас. Их можно довести до визга, просто отобрав любимые игрушки. Для большинства гемункулов, однако, достаточно простого отсутствия стимулов, чтобы они вскоре начали кричать и плакать.

+Как банально. Ну что ж, по крайней мере, я теперь знаю, что с тобой сделает Вект — он тебя где-нибудь замурует и оставит умирать от голода. Я слышала, что это ужасная, мучительная смерть, так что, думаю, для тебя в этом найдутся кое-какие «стимулы».+

— О, Анжевер, если бы я только знал, как глубоко ты озабочена моим благополучием, я бы не допустил, чтобы мы расстались на столь долгое время, — сладким голосом ответил Беллатонис. — Обещаю, я с тебя больше глаз не спущу.

Такая перспектива, похоже, надолго утихомирила каргу. При всех своих пустых угрозах и ненависти она по-прежнему боялась Беллатониса. Гемункул мысленно сделал себе пометку, что надо при первой же возможности напомнить ей делом, каковы причины этого страха.

Склон разрастался перед ними и становился все сложнее и детальнее по мере того, как они приближались. Наконец, они начали взбираться по бархану пыли, что скопился у его подножия. Из праха, раскиданные случайным образом, торчали большие куски статуй. Некоторые можно было опознать — нога, глаз, голова — другие же казались хаотичными текстурами на неровных кусках камня. Разнообразие стилей и материалов могло бы быть примечательным, если бы его не затмевало то, из чего состоял сам склон.

Поверхность, вздымающаяся перед ними, полностью состояла из таких кусков — каких-то поменьше, каких-то побольше, чем простые фрагменты, которые упали на бархан внизу. Обломки и детали увенчанных голов, скипетров, ангельских крыльев, рунических скрижалей, жезлов, цепей, часов, икон, мечей, факелов, растений и животных — все было свалено рядом. Здесь были бессчетные тысячи разбитых скульптур, картин и предметов всех форм и размеров, от статуэток величиной с ладонь до огромных идолов, с намеками на несколько поистине титанических громад в глубине кургана. Почти все эти вещи были либо сделаны из золота, либо покрыты им, и многие акры отслаивающейся позолоты как будто блестели внутренним светом, сами по себе.

В некоторых изделиях виднелись пустые ячейки, демонстрирующие места, где раньше находились драгоценные камни — свидетельство тому, что здесь поработали собиратели мусора. Даже бесценные самоцветы иных миров в Комморре были простыми блестяшками, и только психически заряженные камни духа считались подлинными сокровищами. Видимо, самые низменные из нищих, калеки и иссушенные, обобрали эту кучу выброшенного добра, но страх не позволил им прикоснуться к золоту.

— Что это за место? Ксагору оно незнакомо, — спросил развалина.

— Я его узнал. Оно называется курганом Иконоборца, — ответил Беллатонис. — Рейдерские отряды, возвращающиеся через порт Кармин, имеют привычку сбрасывать здесь захваченные религиозные предметы — объекты веры, реликвии, иконы — с большого пути на входе в город. Это началось как шутка, так мне рассказывали, но со временем она превратилась в нечто вроде традиции.

Далеко в высоте, на краю восприятия, виднелась темная линия, где склон заканчивался у одной из бронированных стен порта Кармин. Еще выше можно было разглядеть шпили Верхней Комморры, а где-то над ними, невидимые из глубин города, возвышались Гора Скорби и Центральный пик.

Теневое плетение Аэлиндраха оканчивалось у подножия склона и не пыталось взобраться на него, как будто его что-то отталкивало. Беллатонис утешил себя, что им в любом случае следовало бы держаться подальше от темных углов до окончания путешествия — миньоны Ксхакоруаха наверняка начнут его искать.

— На самом деле, он не поэтому называется курганом Иконоборца, знаете ли, — раздался в высоте веселый голос. Беллатонис вскинул взгляд к его источнику и увидел невысокую фигуру в сером, которая появилась между двумя половинами громадного расколотого лица.

— Пестрый! — в изумлении выпалил Ксагор. Фигура отвесила витиеватый поклон, после чего легко запрыгала навстречу по неровному склону.

+Осторожно! Этот служит Той, что Жаждет!+ зашипела Анжевер. Беллатонис удивленно сморгнул. Улыбающийся арлекин — ибо перед ними, несомненно, был один из этих странных кочевников — что приближался к ним, никак не выглядел одержимым, хотя никогда нельзя сказать наверняка.

— О! Тьфу на тебя, голова-в-банке! — с притворным возмущением вскричал Пестрый и строго помахал пальцем. — Мой первый и единственный господин — Смеющийся Бог, безотносительно соглашений с погибелью всего нашего рода, как тебе наверняка хорошо известно. Мне кажется, ты пытаешься восстановить Беллатониса против меня, а ведь мы только-только встретились!

— Ты имеешь… преимущество передо мной, Пестрый, — осторожно сказал Беллатонис. — Ты, похоже, знаешь обо мне, но я не знаю тебя, если не считать довольно расплывчатое описание встречи в Паутине, которое дал мне Ксагор. Основываясь на нем, я так понимаю, что должен поблагодарить тебя за его счастливое возвращение.

— О, не надо благодарностей, старое ты чудовище! — Пестрый ухмыльнулся и с неожиданной силой похлопал его по плечу. — У меня не то что бы имелся выбор. Ход событий на тот момент уже пришел в движение, и если бы ваша маленькая группа осталась умирать в Паутине, все бы стало гораздо, гораздо хуже. На этом этапе можно было только уменьшить возможный вред.

— Ты имеешь в виду Лилеатанир?

— Я подразумеваю Разобщение в целом.

— А, — с внезапным приступом дурноты ответил Беллатонис. Во внешности этого маленького, улыбчивого и дружелюбного паренька было что-то от убийцы. Гемункул распростер руки в жесте, охватывающем весь город, и ответил со злорадной прямотой: — Сожалею, что твои усилия были не так уж успешны.

Пестрый снова улыбнулся, на сей раз более мрачно.

— Просто подумай, насколько хуже все могло быть… но я здесь — на этот раз — не для взаимных упреков. На самом деле, я просто пришел сюда посидеть в тишине и немного подумать, и тут ты — ответ на мою проблему — просто подходишь прямо ко мне! Ну не потрясающе ли это?

— Действительно, впору уверовать в божественное вмешательство, — настороженно отозвался Беллатонис, — что иронично, учитывая то, что нас окружает.

Пестрый рассмеялся чистым и искренним смехом, кощунственно прозвеневшим среди разбитых икон.

— О! Да! Воистину так, мой дорогой гемункул, причем настолько, что ты не можешь и вообразить. Понимаешь ли, корни Кургана Иконоборца уходят далеко, далеко в прошлое — вплоть до времен до Падения. Когда эльдары обнаружили, что сами стали богами, у них исчезла надобность в резных образах и воображаемых друзьях. И они бросили их в мусор — Азуриана, Лилеат, Ишу, Керноуса, Кхейна и всех остальных… Потом, когда они крали похожие артефакты у других рас, происходило то же самое. Они навалили столько награбленного на собственных разбитых богов, чтобы показать, что нет ни высшей силы, ни спасителя, ни бессмертного плана. Все на свете проклято навеки. Так им хотелось верить, потому что так было проще смириться с собственным проклятием — и хочешь знать, в чем еще большая ирония? В том, что куски и осколки эльдарских богов по-прежнему там, внизу, разломанные и забытые на дне громадной кучи, погребенные под горой отбросов, что становится все выше от ненависти и гордыни. Ну как тебе такая метафора?

Пестрый снова захохотал, и на этот раз в его голосе было больше, чем легкая примесь безумия. Беллатонис посмотрел на Ксагора, развалина лишь беспомощно пожал плечами в ответ.

— Был такой и раньше, — сказал Ксагор, — но меньше смеялся над собственными шутками.

Беллатонис кивнул и как бы без задней мысли положил руку на пистолет.

— Я думаю, мне следует настоять на том, чтобы ты рассказал мне о своих намерениях, — спокойно произнес Беллатонис, пока Пестрый издавал маниакальные взрывы веселья. — Нам далеко идти, и мы не можем позволить себе лишние задержки, какими бы увлекательными они не были.

Пестрый вытер слезы с глаз и успокоился.

— Ах, простите, пожалуйста, события в последнее время столь мрачны, что я едва не забыл, зачем я пришел… и вот, оно почти здесь — большое представление! Вы уже не успеете пройти на свои места, если только вам чуть-чуть не помочь. К счастью для вас, помощь — это мое призвание.

+Он поглотит твою душу, Беллатонис. Ты проклят уже потому, что заговорил с ним. Не принимай помощи от этого создания и двигайся дальше.+

Реверсивная психология? Для Анжевер это было настолько грубо, что Беллатонис помедлил, задумавшись.

— Объясни понятнее, что ты собираешься делать, — сказал он хихикающему арлекину. — Что ты подразумеваешь под «большим представлением»? Почему ты говоришь, что мы опоздали?

Пестрый показал в небо высоко над курганом Иконоборца, мимо порта Кармин и вершин шпилей Верхней Комморры, туда, где ясно сияли Илмеи. В атмосфере творилось смятение, огромное множество объектов крутилось и сверкало далекими молниями.

— Начинается увертюра, — внезапно посерьезнев, сказал Пестрый. — Я помогу тебе в мгновение ока добраться до Центрального пика — это опасно, но что сейчас неопасно? Я даже устрою для тебя встречу с Вектом, чтобы ты мог перед ним объясниться, заключить сделку, отдаться на его несуществующее милосердие — что бы ты там ни надеялся сделать.

— Почему?

Вопрос Беллатониса прозвучал плоско и подозрительно. Губы Пестрого изогнулись в улыбке, прежде чем ответить.

— Потому что я агент Векта! — помпезно воскликнул Пестрый. — Или, по крайней мере, меня пытаются в этом убедить. Но в основном потому, что если верховный властелин сконцентрируется на тебе, то, возможно, всего лишь возможно, он может смилостивиться и прекратить резню.

— Хмм, так значит, ты на самом деле хочешь сказать, что намереваешься отвести меня к Векту, желаю я того или нет, — сказал Беллатонис, крепче сжав рукоять пистолета.

Это был напрасный жест, и он это знал; все, что он когда-либо читал об арлекинах, подчеркивало, насколько они опасны, несмотря на внешнюю демонстрацию веселья и легкомыслия. Поскольку к таким выводам приходили ученые, весьма сведущие во всем, что касалось опасных психопатов, им, пожалуй, следовало доверять.

— Так ли это? — на миг задумался над вопросом Пестрый, а потом снова поднял на Беллатониса взгляд, в котором не читалось ни малейшего следа юмора.

— Да, это так, — твердо провозгласил арлекин.