Перевод с англ. Г. Барановской
— Это Земля? — крикнул он, поскольку все вокруг резко изменилось.
— Да, это Земля, — сказал другой, который находился рядом. — Где же еще ты можешь быть? В Замбии люди катаются с горы в бочках, чтобы подготовиться к космическим полетам. Израиль и Египет внезапно уничтожили всю растительность в своих пустынях Читательский сборник «Ридерс дайджест» купил контрольный пакет в Картеле Объединенных заводов США. Население Земли увеличивается на тридцать миллиардов, к каждому четвергу. Миссис Жаклин Кеннеди-Онассис выходит замуж за Мао Цзе-Дуна в целях безопасности, Россия заразила Марс плесенью.
— Ну что ж, — сказал он. — Значит, ничего не изменилось.
— Ничего существенного. Как любил говаривать Жан Поль Сартр: ад — это другие люди.
— В ад Жана Поля Сартра. Я хочу знать, где я.
— Тогда скажи, кто ты?
— Я.
— Кто «я»?
— Меня зовут…
— Как?
Он стоял, его глаза наполнились слезами, колени дрожали, и он знал, что не помнит, как его зовут. Он был пустым местом, зашифрованной строкой, иксом. У него имелось тело и все прочее, но он не знал, кто он.
Они стояли на краю леса: он и тот, другой. Этот лес был знакомым, но листья были блеклые, и паразиты леса, поработавшие здесь, искромсали все ветки. Мимо них в лес вошел олень и сразу же лишился имени. Безымянное животное посмотрело на них влажными глазами из лесного сумрака, затем исчезло.
— Это Англия!! — крикнул потерявший свое имя, хватаясь за спасительную соломинку, но другой сказал:
— Англия затонула год тому назад.
— Затонула?!
— Ну да, пошла ко дну. Ничего не осталось, кроме последних четырнадцати футов горы Сноудон, теперь называющейся Новый Уэльский Риф.
Известие потащило его ко дну. Он был уничтожен.
— О! — крикнул он, стоя на коленях. Он хотел умолять кого-то о помощи, но не мог вспомнить, к кому же должен обратиться. Помнил только, что первая буква «Б». В этом он был почти уверен. Он заплакал. Другой сел рядом и положил руку ему на плечо.
— Мы должны идти, не принимай все это близко к сердцу.
Добрый голос придал Иксу смелости. Он взял себя в руки, вытер лицо рукавом и посмотрел на второго. Между ними было некоторое сходство. Но он был другой. Во всяком случае, тоже без имени. Что в этом хорошего?
Когда Земля повернулась вокруг своей оси, тени пронеслись у него перед глазами, затем двинулись на восток, дальше и дальше, к глазам другого.
— Думаю, — сказал безымянный, — нам следует выйти из тени… ну, вот этих самых…
Он показал на длинные предметы, коричневые внизу и с обильной зеленью наверху, названия которых он больше не помнил. Ему было интересно, каждый ли предмет имеет свое название или же все они имеют одно имя. И как насчет его самого и того, другого: делили они одно имя, или каждый носил свое?
— У меня такое чувство, что я вспомню название, если отойду от них, — заявил он.
— Конечно, — ответил тот, другой, — но это все равно не имеет никакого значения.
Когда они вышли на солнечный свет, он сразу вспомнил, что место называлось лесом, а предметы имели название «деревья». Только он не мог вспомнить, были ли у деревьев свои личные имена. Если да, то он все равно их не помнил. Возможно, он не знал, что это за деревья.
— Что же мне делать, что делать?
— Эй, послушай, ты можешь называть себя так, как тебе нравится. Почему бы и нет?
— Потому что я хочу узнать свое настоящее имя.
— Это не всегда легко. А пока ты можешь взять какое-нибудь прозвище, для того, чтобы было легко общаться. Выбери имя, любое имя! — посоветовал другой.
— Нет, — гордо ответил Некто, — я выбираю свое имя.
— Ладно. Хочешь одноразовый носовой платок?
Некто взял платок, высморкался и сказал:
— Я назову себя… — он в ужасе остановился. Второй мягко смотрел на него. — Как я могу сказать, кто я, если я не знаю, что я из себя представляю?
— А как ты это узнаешь?
— Если бы у меня было что-то, если бы я сделал что-то…
— Это превратило бы тебя в человека?
— Конечно!
— Я никогда об этом не думал. В таком случае, как тебя зовут, не имеет значения, любое имя подойдет, в зачет идут только твои поступки.
Некто встал и твердо сказал:
— Я буду существовать и назову себя Рольфом.
Ковбойские джинсы туго обтягивали его крепкие бедра, широкий шарф обматывал шею, в густых черных волосах поблескивал пот. Он стоял за спиной Аманды, постукивая рукояткой хлыста по голенищу, в то время как она сидела в своем старом платьице, прислонившись к ореховому дереву. Он стоял на солнце, но не солнце, а злоба распаляла его.
— Ты дура! — крикнул он женщине.
В ответ раздался веселый голосок южанки:
— Почему, мистер Рольф? Я только слегка упряма.
— Ты ведь понимаешь, что я, янки, владею всей этой землей до Вивилвилля? Страна, — принадлежащая мне. Твоя ферма больше не принесет ни одного ореха для моей кухни!
— Разумеется. Почему бы вам не пойти в тенек, вы так разгорячились на солнце, мистер Рольф?
— Ты типичная самка, — пробормотал он, обернувшись. Он увидел ее: белую, как лилия, в стареньком платьице, в тени огромных старых деревьев. Неожиданно он оказался подле ее ног, схватив ее за руки. Она забилась в его сильных руках и слабо крикнула:
— О, мистер Рольф! Что это значит?
— А то, что я мужчина, Аманда, а ты женщина. Мне никогда не была нужна твоя земля. Мне ничего не было нужно, кроме тебя, моя белая лилия, моя маленькая мятежница! Я тебя хочу! Я хочу тебя, Аманда! Скажи, что согласна стать моей женой!
— Я согласна, — тихо выдохнула она, склоняясь к нему, как белый цветок, их губы встретились в долгом, долгом поцелуе. Но им этого было мало. Пусть он длился бы двадцать или тридцать лет.
— Ты подлая сука, — пробормотал он, отворачиваясь. Он увидел ее абсолютно голую, сидящую спиной к дереву с поджатыми коленями. Он шагнул к ней, расстегивая ширинку. Они совокуплялись в траве, кишащей сороконожками. Он был полон сил, как молодой мустанг, она только стонала. Это длилось бесконечно, они оба испытывали блаженство, наконец все было кончено.
— И что?
Некто стоял на некотором расстоянии от леса и печально смотрел на другого.
— Я — мужчина? — спросил он. — А ты женщина?
— Не спрашивай у меня об этом, — ответил другой угрюмо.
— Я подумал, что это надо установить во что бы то ни стало. Это очень важно.
— Не так уж и важно.
— Ты хочешь сказать, что тебе неважно кто я — мужчина или женщина?
— Важно, и для меня это важно. Но самое главное: какими мужчиной и женщиной мы являемся или, возможно, не являемся. Что, если вдруг Аманда была черной?
— Но ее пол?
— О, дьявол, — сказал другой с раздражением, — кольчатые черви тоже имеют пол, и деревья, и даже Жан Поль Сартр им обладает, но что это доказывает?
— Ведь секс реален, я имею в виду, по-настоящему, это обладание и действие в самой интенсивнейшей форме. Когда мужчина обладает женщиной, это доказывает, что он существует.
— Понимаю. Но вдруг «он» — это женщина?
— Я был Рольфом!
— Попробуй быть Амандой, — мрачно посоветовал другой.
Последовала пауза. Тени и леса поползли дальше на восток. Щебетали маленькие птички. Некто сидел, уткнувшись головой в колени. Второй растянулся и угрюмо принялся вкладывать узоры из опавших еловых иголок.
— Извини, — сказал Икс.
— Ничего. В конце концов, этого ведь не было.
— Послушай, — Некто вскочил. — Я знаю, что случилось. Я принимаю участие в каком-то путешествии. Я принял что-то и двигаюсь по какой-то дороге, вот в чем дело!
Так оно и было. Он плыл на каноэ. Он вел каноэ вдоль длинного, узкого, темного, сверкающего зеркала воды. Видел конкретные стены и крышу. Было достаточно темно. Длинное озеро, ручей или канал заметно шел под уклон. Он греб против течения наверх. Удары были тихие, весло входило в воду бесшумно, как нож в масло.
Его большая черная лакированная гитара лежала на переднем сидении. Он знал, что кто-то сидел сзади, но ничего не говорил. Ему запретили разговаривать и даже оглядываться, поскольку если они не выберутся (а это был их шанс), ему перестали бы доверять. Конечно, он не мог медлить, ведь течение могло захватить лодку и перевернуть ее, где бы он тогда очутился? Он закрыл глаза и продолжал грести, весла бесшумно входили в воду, и следовал сильный удар. Не было слышно ни звука. Он задумался, действительно ли продвигается вперед или стоит на месте, тогда как вода во весь дух неслась под лодкой. Он никогда не выберется на дневной свет. Прочь, прочь…
Второй, казалось, не заметил, что Икс был в путешествии, он просто лежал и составлял узоры из иголок, затем вдруг спросил:
— Как у тебя с памятью?
Некто поискал ее, чтобы убедиться, что она улучшилась. Но нашел еще меньше, чем раньше. Шкаф пустовал. В подвалах и на чердаке было полно хлама, старых игрушек, детских стихов, мифов, бабушкиных сказок, но не было никакой подпитки для взрослого, ни единого клочка собственности, ни крупицы успеха. Он продолжал поиски, как долго голодавшая крыса. В конце концов он неуверенно сказал:
— Я помню Англию.
— Почему именно ее? С таким же успехом это может быть Омаха.
— Я имею в виду, пребывание в Англии.
— Правда? — тот сел, разбрасывая хвою. — Значит, ты помнишь жизнь! Как жаль, что Англия затонула. Снова молчание.
— Я потерял все.
В глазах другого был мрак, да восточный край Земли круто спускался по ступенькам в ночи.
— Я — никто.
— Ты, по крайней мере, знаешь, что ты человек.
— О, в этом нет ничего хорошего, ведь я не имею ни имени, ни пола — ничего. С таким же успехом я могу быть кольчатым червем.
Другой согласился и сказал:
— Или Жаном Полем Сартром.
— Я? — спросил тот оскорбленно. Доведенный до отчаяния отвратительным сравнением, он встал и заявил: — Конечно, я ни в коем случае не Жан Поль Сартр. Я — это… — и сказав «это», он нашел себя самого, настоящего. Его имя Льюис Д. Чарльз. Он знал это так же хорошо, как самого себя. Вот он кто!
Перед ним был лес, ветки и корни. Другой куда-то ушел. Льюис Чарльз посмотрел на красный глаз запада и черный глаз востока. И громко крикнул:
— Вернись, пожалуйста, вернись!
Он шел не вперед, а назад. Имя, которое он нашел, было неправильным. Он повернулся и, забыв об инстинкте самосохранения, кинулся в непроходимый лес, отбрасывая самого себя, чтобы найти оброненное имя.
В тени деревьев он снова потерял имя. Он даже забыл, что ищет. Что же это было? Он глубже и глубже продвигался под деревьями на восток, туда, где обитали безымянные тигры.