Пусть посмотрит в глаза Припять

Глава четвёртая

Последний субботний вечер апреля выдался жарким и тихим. Раскалённое солнце закатилось за горизонт почти час назад, и долгие весенние сумерки неохотно сдавали вахту тёмной южной ночи. Ветер, и без того вялый днём, окончательно стих, то ли спрятался в урочище Янов, то ли, сморённый жарой, задремал на просторах полесской лесостепи, убаюкивая во сне молодые сосенки, в ожидании воскресного утра.

А вот городу не спалось. Обычно тёмные в это время суток окна горисполкома теперь сияли белым пламенем люминесцентных ламп, двери кабинетов всех четырёх этажей были распахнуты настежь, трубки телефонов раскалились от сердитых мужских голосов, а перегруженные междугородние линии узла связи сердито щёлкали релейками коммутаторов, раз за разом сбрасывая «восьмёрки» тщетно набираемые встревоженными припятчанами. Исправно работала лишь высокочастотная связь, безотказно соединяя членов Правительственной комиссии с кабинетами больших и очень больших чиновников Киева и Москвы. Неповоротливый бюрократический маховик огромной страны, хоть и медленно, но всё же приходил в движение. С началом рабочей недели он наберёт невиданные обороты, завертится с бешеной скоростью, и 30-километровая зона отчуждения проглотит своим ядерным чревом десятки миллиардов полновесных рублей. Здесь будут, в прямом смысле слова, зарыты в землю десятки сёл и тысячи тонн радиоактивных отходов, здесь придут в негодность сотни единиц тяжёлой техники, и огромный железобетонный саркофаг навечно похоронит реактор, вместе с планами и судьбами многих тысяч потерявших здоровье людей…

Но пока масштабы трагедии в полной мере не осознаёт никто. Великая беда прячется в ночном сумраке. Чернобыльскую катастрофу скромно именуют «аварией», готовясь к эвакуации только одного населённого пункта – Припяти. И обречённый город не спит, беспомощно подставив под падающий с небес ядерный пепел улицы, скверы, дворы, дома и вихрастые головы двух мальчишек, застывших в ночи на крыше девятиэтажки по проспекту Ленина, 4.

Эта высотка – одна из ближайших зданий Припяти к площадке АЭС. Отсюда до четвёртого блока два с половиной километра. Гамма-лучи не проходят в атмосфере больше двух. А особо опасные бета-частицы и вовсе гасятся в воздухе в десятке метрах от реактора. Поэтому ребята в относительной безопасности. Но легколетучий радиоактивный изотоп йода-131, смешавшись с пеплом реакторного графита, оседает на одежду и волосы беспечных мальчишек. Что на сашкиной русой голове, что на лешкиной чёрной шевелюре, уже скопились миллионы кюри распадов. Скоро их волосы станут серыми, полезут клочьями. Да бог бы с ними, с волосами, – отрастут патлы к осени. Страшно другое: глупая щитовидная железа, не отличает полезный йод-127 от его радиоактивного 131-го собрата. И последний, скопившись в тканях щитовидки, будет долгих 8 дней облучать организм бета-частицами. А таблетки йодистого калия, которыми напичкают ребят, не окажут целительного действия, ибо пить их нужно до аварии, а не после неё…

Ребята провели на крыше несколько часов. Днём сюда поднимались и взрослые жители высотки. Визуально, на площадке станции, с точки зрения обывателя, ничего ужасного не происходило. Раскалённый воздух продолжал подниматься маревом над реактором. Завал, да завал. Дымит, да дымит. И успокоенные взрослые уходили с крыши. Собирались уйти и уставшие пацаны…

Но к сумеркам в перегретом реакторе загорелся графит. И когда равнодушное к человеческим бедам вечернее красное Солнце, скрылось за горизонтом, ребята увидели огромные языки малинового пламени и красивые синие отблески на вентиляционной трубе – в зёве убитого ядерного зверя сиял ионизированный воздух, облучаемый расплавленной двуокисью урана. Апокалипсическое зрелище мальчишек заворожит и испугает. Не только их. Завтра на эту звёздную синеву посмотрит с вертолёта Валерий Алексеевич Легасов. Маститый учёный оцепенеет от ужаса – сияния цепной реакции академик никогда не видел. Такого никто никогда не видел…

В начале первого Сашка Зарубин и Лёшка Куземко, стараясь не стучать подошвами кроссовок, осторожно крались по лестнице ночного подъезда. Очень хотелось пить. Медью кислило во рту. Приступы тошноты сводили спазмами пустые желудки – невидимые рентгены уже пробрались внутрь ребячьих тел, и ядерное возбуждение нервной системы сменилось глубокой усталостью.

Мальчишки вышли на проспект Ленина. Яркие дуговые лампы заливали бульвар ровным иссиня-белым светом. Прохожих в столь поздний час не было. Но по обе стороны бульвара то и дело пролетали машины – чёрные и белые «Волги», зелёные микроавтобусы, милицейские жёлто-синие «Жигули». На правой стороне проспекта застыла колонна пассажирских разноцветных «ЛАЗов». Конца-края не видно этой колонне – казалось, что тянется она до самого Чернобыля, а может быть и дальше. Целый город на таких автобусах можно вывести. На экскурсию, например.

Зелёный «РАФик», взвизгнув тормозами, резко остановился возле ребят. Моложавый человек в парадном синем мундире высунулся в открытое окно.

– Генерал-майор ВВС Антошкин! – как-то шутливо отрекомендовался генерал, лихо поднеся правую руку к фуражке. – Пацаны, к горкому партии правильно еду?

– Правильно! – устало подтвердил Сашка. – Доедете до Центральной площади и повернёте направо.

– И там, за гостиницей, будет горком, – вступил в разговор Лёха. – Товарищ генерал, а что у нас тут случилось такое?

– Хиросима тут у вас случилась, богомол японский! – гаркнул черноусый молодой водитель в новенькой зелёной форме старшего лейтенанта войск химзащиты. Он сердито ударил здоровенным кулаком по рулю. «РАФик» обиженно бибикнул.

– Лишнего не болтай! – шикнул на водителя генерал.

Водила и ухом не повёл. Похлопал себя по карманам. Сердито засопел:

– Спички есть, шпингалеты?

Лёха насупился и молча покачал головой – грубоватое обращение старлея ему не понравилось.

Сашка секунду раздумывал, а потом нерешительно протянул шофёру коробок гомельдревовских спичек.

– Прикурить я и от реактора могу! – ехидно заявил усач. – Раз есть спички, значит, есть и табачок. Сигареты давай!

Санёк со вздохом извлек из кармана джинсов непочатую пачку сирийских сигарет «Afamia».

– Ух ты ж, бегемот африканский! – восторженно заорал водила.

Он быстро сорвал защитную плёнку с пачки, чиркнул спичкой о коробок, и с шумом пылесоса втянул в лёгкие лошадиную порцию ядовитого дыма. Немного подумал и отправил пачку сигарет в карман гимнастёрки.

– Именем войск химической защиты импортная отрава конфискуется! – нахально заявил старлей. – Спички, кстати тоже!

Он высунулся из кабины и внимательно посмотрел в лицо растерянному Саньке:

– Где это ты так загорел, пацан?

– Так, поехали уже! – прикрикнул на водителя потерявший терпение генерал.

«РАФ» стремительно сорвался с места, окутав мальчишек вонючим облаком советского этилированного бензина А-76. Санька сердито сплюнул и показал вслед машине кукиш.

Лёха было громко рассмеялся, но тут же согнулся пополам в приступе неукротимой рвоты. Сашка отвернулся. Его тоже мутило.

– Надышались мы на крыше всякой дрянью, – виновато сказал Лёха из-за спины. – Я домой пошёл…

Они обменялись вялым рукопожатием. Договорились созвониться утром.

Лёхе идти близко – достаточно свернуть с проспекта, пройти мимо прокуратуры к детскому саду «Золотой петушок» – и вот его 11-й дом. А Саньку ещё топать до 3-го микрорайона почти километр. Утром пробежал бы весь проспект рысью за 5 минут, а теперь ноги отяжелели, налились свинцом. Саднило горло, и жажда стала не терпимой. Выпить бы газировки. Кстати, это мысль – на углу проспекта Ленина и улицы Курчатова уже работали расконсервированные с зимы автоматы газированной воды.

Сашка устало добрёл до Центральной площади и в удивлении остановился возле автоматов и жёлтой телефонной будки – напротив дворца культуры стояли два огромных вертолёта МИ-24. Все окна шестиэтажной гостиницы «Полесье» были ярко освещены. Вдали, возле здания администрации, шумно чихал двигателем серо-зелёный бэтээр.

Старый знакомый генерал Антошкин расхаживал между вертолётами. Генерал придерживал рукой на левом плече некий громоздкий аппарат с длинным штырём. Сашка не сразу догадался, что это радиотелефон.

– Лётчики грузить песок не будут! – донёсся до Санька сердитый генеральский бас. – У меня своя работа, а у вас своя! Гражданских ищите мешки грузить! Кто горбатый? Вы что себе… Ах, мост Горбатый! Да на черта мне твой мост, я с крыши утром в бинокль посмотрю!

Автомат проглотил 3 копейки, издал устрашающий предсмертный хрип и с шумом наполнил гранёный стакан жёлтой газировкой, напрочь заглушая генеральский рык. Санёк быстрыми глотками пил холодную воду. Пузырьки углекислого газа приятно щипали язык, и металлический привкус меди во рту постепенно исчезал. Отступила и назойливая тошнота. Сашка уже раздумывал, не пропустить бы и второй стаканчик, как вдруг из-за угла раздались странные трески и щелчки. Санька в ужасе шарахнулся в сторону – на улицу вышел мужчина в респираторе и защитном костюме цвета «хаки». В правой руке человек держал длинную палку, которой медленно водил по земле, не отрывая глаз от прибора со стрелкой. Не обращая внимания на подростка, вероятно даже не заметив его, человек свернул на проспект.

– Грязь, всюду грязь, – пробормотал дозиметрист. – На земле грязь, в воздухе грязь, везде грязь.

Его шаги постепенно стихли вдали…

Когда Санёк открыл дверь квартиры на восьмом этаже, замок предательски щёлкнул, с головой выдавая ночного визитёра. Пружины дивана устало скрипнули, и мама в ночном халате появилась на пороге гостиной.

– Санька, горе ты луковое! Где тебя носит?

– Я, мам, это… – забубнил Санёк, снимая кроссовки. – Я у Лешки Куземко был. В приставку играли на телеке. Не заметили, как ночь пришла.

Мама ласково взъерошила русые патлы Санька:

– Посмотри, какие грязные. Вымой волосы утром. Мне опять идти рано на смену. Ты есть будешь?

– Не-а! – вспомнив про недавние приступы тошноты, замотал головой Сашка. – Только чай. А что там у вас делается в медсанчасти?

Мама не ответила, молча прошла на кухню. Не включая свет, поставила чайник на электроплиту. Санёк протопал за ней, позабыв вымыть руки. Открыл дверцу холодильника. Потянулся за пачкой «Селянського масла».

– Да, куда же ты грязными руками! – не оборачиваясь к сыну, сердито сказала мама. – Иди в ванную, сполоснись хоть!

Сашка недовольно заворчал, но вернулся в прихожую. Нажал выключатель ванной комнаты. Лениво снял рубашку. Опасливо покосился на приоткрытую дверь. Щёлкнул дверным замочком и расстегнул ремень. Джинсы упали на пол. Пряжка звонко ударила по кафелю…

А вот такого быть не может. Такого просто не может быть! Загар через одежду не проходит. Тем более через плотные джинсы. А ноги были красные от щиколоток до бёдер.

Санька смотрелся в зеркало ванной комнаты, испуганно тараща глаза…

Пятью часами раньше жёлто-синяя машина ГАИ, мигая сиреной, свернула на улицу Дружбы Народов и резко затормозила у центрального входа медсанчасти. Пожилой полный гаишник с неожиданной резвостью бросился навстречу санитарам:

– Допоможить мені! Я тут хлопчиків підібрав на Семіходах! Що то їм зовсім погано…

– Да, сами мы дойдём! – хрипло выкрикнул Стасик, помогая выбраться с заднего сидения двум младшим товарищам.

Ребята качались, спотыкались, то и дело теряя равновесие. Они несколько часов провели на путепроводе. А потом проскочили на велосипедах по лесной бетонке к станции, как-то просочились сквозь милицейские кордоны по объездной дороге к пруду-охладителю и, скрываясь за деревьями, приблизились к разрушенному блоку на расстояние считанных сотен метров…

Патрульный едва не принял ребят за пьяных. Но подойдя поближе, сотрудник ГАИ обомлел: на лицах мальчишек бурым углем блестел на солнце ядерный загар…