Пушистики и другие (Fuzzies and Other People)

24

Хьюго Ингерманн смотрел на большой экран над пустой скамьей, на котором, словно в зеркале, отражался зал суда, постепенно заполняющийся зрителями. Зал был набит битком, даже балконы. Что ж, тем лучше!

Хьюго убеждал себя, что беспокоиться ему не о чем. Как бы ни повернулось дело, он в безопасности. Если ему удастся снять со своих подзащитных обвинение в совращении и порабощении — с воровством и кражей со взломом уже ничего не поделаешь, тут даже Блэкстон, Дэниэл Уэбстер и Кларенс Дарроу ничего сделать не смогут, — дело в шляпе. Нет, конечно, он тотчас же превратится в изгоя и отщепенца, тем более теперь, после всей этой шумихи вокруг Маленького Пушистика и его спасения, но это ненадолго. Это не отменит того факта, что ему удалось сотворить своего рода шедевр адвокатского дела. Так что клиент к нему валом повалит. «Нет, он, конечно, растреклятый сын кхугхра, но адвокат он толковый, этого у него не отнимешь». А люди забывчивы. Хьюго Ингерманн хорошо знал людей. Это вернет многих сторонников его Партии благосостояния планеты, которые отшатнулись от него после того, как он вляпался в это дело с хищением камней. А через несколько месяцев сюда хлынет поток иммигрантов, жаждущих обогатиться тем, что потеряла ЛКЗ. И когда они обнаружит, что поживиться нечем, они уж точно не обрадуются. И когда эти люди узнают, что он осмелился в одиночку бросить вызов Бену Рейнсфорду и Виктору Грего, они встанут на его сторону. А через год они уже будут полноправными избирателями.

Ну а если дело провалится, путь к отступлению открыт. Ингерманн мысленно поздравил себя с тонким расчетом, сделавшим это возможным. Хотя, конечно, прибегать к такому очень не хочется. Но уж если он проиграет…

И все же Ингерманн нервничал и чувствовал себя напряженным. Может, стоило принять еще транквилизатора? Да нет, он и так жрет эти проклятые таблетки горстями. Хьюго принялся перекладывать лежавшие перед ним на столе бумаги, затем сделал усилие и заставил себя сидеть спокойно. Не надо, чтобы кто-то видел, как он дергается.

Движение впереди, слева от скамьи; отворилась дверь, присяжные вошли и заняли свои места. Вот дюжина недоумков — коэффициент умственного развития 250 на всех! Хьюго стоял насмерть, добиваясь того, чтобы среди присяжных не было ни одного человека, у которого хватит мозгов вытряхнуть песок из сапога, даже если на каблуке будет подробная инструкция. Он посмотрел на стол напротив, за которым сидел Гас Браннард, теребя левой рукой бакенбарды и с улыбкой глядя в потолок. Интересно, знает ли Браннард, зачем он, Хьюго, четыре дня тянул с избранием присяжных?

Отворилась другая дверь, и в зал вступил Фейн, главный судебный исполнитель колонии, предшествуемый своим внушительным брюхом, а за ним — Лео Такстер, Конрад и Роза Ивинсы. Фил Новис и двое добровольцев в униформе. Один из них воинственно поигрывал своим пистолетом. Костюмы подбирал сам Ингерманн лично. Такстер, в светло-сером, выглядел настоящим столпом общества — лишь бы только он молчал. Конрад Ивинс — в черном, с темно-синим галстуком. Роза Ивинс — тоже в черном, лишь слегка оттененном голубым. Фил Новис — в темно-сером: толковый, но ультраконсервативный джентльмен. И кто посмеет предположить, что столь почтенные люди могут быть совратителями и рабовладельцами? Хьюго усадил их за стол рядом с собой. Такстер угрюмо уставился на присяжных.

— Улыбайся, ты, тупая горилла! — прошипел Хьюго. — Эти люди держат револьвер у твоего затылка! Ты стараешься сделать так, чтобы им захотелось нажать на спуск?

И он лучезарно улыбнулся Такстеру. Такстер набычился еще сильнее, потом попытался улыбнуться в ответ. Вышло не очень убедительно. Его лицо не было приспособлено для лучезарных улыбок.

— Твоей башке тоже не поздоровится! — прошептал он в ответ.

Еще бы! Хьюго от души жалел, что ввязался во все это. Надо было сразу послать все это подальше! Но…

— Когда начнется? — спросила Роза Ивинс.

— Уже скоро. Вам прикажут встать и зачитают обвинения. Вас будут проверять на детекторе лжи. Запомните: вы должны назвать только свое имя, адрес, гражданство и расу (гражданин Федерации, человек-землянин). Если спросят о чем-то еще — отказывайтесь отвечать. Когда спросят, что вы имеете сказать по поводу обвинений, отвечайте; «Невиновен». Это будет значить, что вы просите суд признать вас невиновным. Вас не будут спрашивать, совершали ли вы то, в чем вас обвиняют. Таким образом, заявление «невиновен» будет истинным.

Он повторил все это еще раз. Надо было вколотить им это в головы как можно крепче. В это время позади раздался шум. Хьюго посмотрел на экран и увидел спускающуюся в зал процессию. Впереди шли Лесли Кумбс и Виктор Грего. Господи, хоть бы Грего подвергли допросу! Уж Хьюго-то сумеет его подловить! За ними шли Джек Холлоуэй, Герд и Рут ван Рибеки, Джордж Лант в форме, Панчо Айбарра в штатском, Ахмед Хадра и Сандра Гленн — нет, теперь уже Ахмед и Сандра Хадра, — Фиц Мортлейк, Эрнст Маллин… короче, вся их проклятая шайка. Вот бы туда гранату! И шесть пушистиков. На одном была желтая заплечная сумка, под цвет шерсти, на остальных — холщовые сумки с эмблемой полиции Компании и маленькие полицейские щиты, подвешенные на ремнях через плечо. Не успели они занять свои места, как распорядитель провозгласил:

— Встать, суд идет!

Вошел Ив Джанивер, седой и черноусый. Должно быть, красит усы по три раза на дню! Ну и идиотский же у него вид!

Джанивер поклонился камере и всем жителям Заратуштры, которых не было в этом зале, и сел. С формальностями было покончено быстро. Джанивер стукнул своим молоточком.

— Поскольку присяжные были избраны с обоюдного согласия защиты и обвинения — ведь присяжные вас устраивают, не так ли, джентльмены? — мы предъявим обвинение подсудимым.

Секретарь встал и вызвал Лео Такстера. Такстер сел в свидетельское кресло и надел на голову шлем детектора.

Шар был небесно-голубого цвета; таким он и остался все время, даже не мигнув на «невиновен». Такстер был воробей стреляный: он впервые имел дело с этой техникой лет в десять, когда его судили по обвинению в краже. Когда отвечала Роза Ивинс, голубой цвет слегка замутился; на ее супруге в шаре несколько раз вспыхнули алые искры: похоже, он пытался утаить какую-то правду, говорить о которой его никто не просил. Пушистики все сидели на краю стола на противоположном конце зала, куря маленькие, с папироску, сигары и тихо попискивая — видимо, обсуждали происходящее на своем ультразвуковом языке. Пушистикам разрешалось курить в зале суда — это был старый, еще четырехмесячной давности, обычай. В кресло сел Фил Новис. От его ответов шар сделался грязно-лиловым. Когда Филу задали традиционный вопрос, что он может сказать по поводу предъявленного обвинения, шар полыхнул алым, точно сигнал тревоги. «Невиновен», — ответил Фил.

— За каким чертом вы это сказали? — прошипел Ингерманн, когда Новис вернулся на место. Зал хохотал.

— Алмаз! Регистрационный номер туземца — двадцать.

Пушистики о чем-то заспорили. Пушистик с пластиковой заплечной сумкой спрыгнул со стола, подбежал к креслу и забрался в него. Шлем, рассчитанный на человека, отложили в сторону и надели на пушистика маленький. Как только шлем коснулся головы Алмаза, Ингерманн вскочил на ноги:

— Ваша честь, я протестую!

— Против чего, господин Ингерманн?

— Ваша честь, этого пушистика намереваются проверять детектором лжи. А между тем научными исследованиями установлено, что полиэнцефалографический детектор лжи не распознает ложные и истинные утверждения, сделанные представителями этой расы.

Нет, так нельзя. Присяжные не поймут.

— Детектор лжи с пушистиками не работает! — добавил Ингерманн специально для них.

— Я прошу простить мое крайнее невежество, мистер Ингерманн, но суду эти исследования неизвестны.

— Но ведь это любой дурак знает, ваша честь! — заявил Хьюго, забыв о вежливости. Бесполезно пытаться завоевать расположение суда — суд заранее настроен против них. Быть может, удастся заставить Джанивера сказать что-то, к чему можно будет прицепиться. — В частности, лучше всех это знает признанный специалист в области исследования психологии пушистиков, доктор Эрнст Маллин.

— Мне кажется, доктор Маллин здесь, — заметил Джанивер. — Доктор Маллин, действительно ли это так?

— Протестую! Доктор Маллин должен быть подвергнут допросу под детектором!

Маллин поморщился. Он терпеть не мог допросов в суде — оно и неудивительно, если вспомнить, что ему пришлось пережить во время процесса «Народ против Келлога и Холлоуэя».

— Будь-ты-тьижды-пьеклят, что вы хочете от меня? — спросил пушистик, сидевший в кресле.

Никто не обратил на него внимания. Джанивер сказал:

— Не вижу причины, почему доктор Маллин должен отвечать на такой простой вопрос под детектором. Ведь никто не просит его давать свидетельские показания.

— Сейчас еще никто не может давать свидетельские показания, ваша честь, — вмешался Лесли Кумбс. — Не все обвиняемые допрошены.

— Что вы пытаетесь сделать, Ингерманн? — спросил Браннард. — Повернуть суд в другую сторону?

— Вовсе нет! — Ингерманн изобразил благородное негодование. Вот этого он не предусмотрел; а надо было. Но теперь уже поздно. — Если досточтимый суд желает развеять то, что он называет своим крайним невежеством, и спросить специалистов…

— Доктор Маллин! Правда ли, что, как утверждает ученый представитель защиты, наукой установлено, что пушистиков нельзя допрашивать под детектором?

— Это не совсем так, — усмехнулся Маллин с видом собственного превосходства. — Сведения мистера Ингерманна являются не более чем юридическим фольклором. Пушистики, будучи разумными существами, обладают такой же нервной системой, как и, к примеру, люди-земляне. Когда они пытаются умолчать об истинном факте и заменить правдивое сообщение ложным, это сопровождается такими же электромагнитными колебаниями, как и у людей.

И что из всего этого могли понять двенадцать остолопов-присяжных?

— Ваша честь, доктор Маллин дает показания как эксперт и как таковой должен пройти испытание!

— Мистер Ингерманн, доктор Маллин давно уже прошел такое испытание в нашем суде и признан сведущим экспертом.

— Ваша честь! Должно быть, мистера Ингерманна все это занимает, но лично меня — нисколько, — вмешался Лесли Кумбс. — Давайте завершим предъявление обвинений и продолжим разбирательство.

— Подвергать кого-либо допросу под детектором в том случае, если детектор не был проверен должным образом, является незаконным!

— Данный детектор проверен, — сказал Гас Браннард. — Он загорелся красным, когда ваш подзащитный. Фил Новис, сказал, что он невиновен.

Зал разразился хохотом. Люди хохотали от души. Даже кое-кто из присяжных присоединился к общему веселью. Когда смех поутих, Джанивер постучал молоточком:

— Джентльмены! Я припоминаю старинный закон, бывший в ходу на Земле в первом веке доатомной эры, который гласит, что, если две самодвижущиеся наземные повозки близки к столкновению, обе должны остановиться и ни одна не может двинуться с места, пока не тронется другая. Мне кажется, мистер Ингерманн пытается сейчас создать подобную ситуацию. Он хочет доказать, что обвиняемых нельзя допрашивать, пока доктор Маллин не засвидетельствует, что их можно допрашивать, а доктор Маллин не может этого засвидетельствовать, пока их не допросят. А к тому времени подзащитные мистера Ингерманна умрут от старости. Поэтому я приказываю допросить свидетеля, который сейчас находится в кресле, а также прочих подсудимых-пушистиков, основываясь на предположении, что детектор, реагирующий на человека, будет действовать и для пушистика.

— Протестую!

— Протест принят к сведению. Продолжайте допрос.

— Я предупреждаю суд, что не соглашусь считать это прецедентом, достаточным для того, чтобы позволить этим пушистикам давать показания против моих подзащитных!

— Это также принято к сведению. Продолжайте, господин секретарь.

— Как твое имя? — спросил секретарь. — Как тебя называют Большие?

— Алмаз.

Голубой шар у него над головой сделался кроваво-красным. Красным! О Господи, только не это!

— Вы ведь говорили, что детектор лжи на них не действует, что красный свет от пушистиков не загорается… — бормотал Ивинс, а Такстер сказал попросту:

— Ах ты, двурушник поганый!

— Заткнитесь, вы оба!

— Как, Папа Лесси? — спросил пушистик, которого на самом деле звали вовсе не Алмазом. — Я сделал, как ты сказал?

— Кто твой Папа? — спросил секретарь.

Пушистик немного подумал и сказал:

— Папа Джек.

Шар вспыхнул красным.

— Папа Вик, — поправился пушистик, и шар снова сделался голубым.

— Очень хорошо. Ты хороший пушистик, — сказал Лесли Кумбс. — А теперь скажи, как твое имя на самом деле.

— Тоши-Соссо, — ответил пушистик. — На языке Больших — Мудрый.

Эти проклятые пушистики, которых вытащили из лесного пожара! Он один из них! Детектор оставался голубым.

— М-да, — сказала Роза Ивинс. — Похоже, вы провалились, мистер Ингерманн.

Следующий пушистик, вызванный под именем Аллана Пинкертона, тоже зажег впечатляющий красный свет, а потом признался, что его на самом деле зовут Пыряло. «Подходящее имя: пырнули так пырнули!» — подумал Ингерманн.

— Ну как, мистер Ингерманн? Вы по-прежнему утверждаете, что пушистиков нельзя допрашивать под детектором, или проведенная демонстрация вас удовлетворила? — осведомился Джанивер. — Если так, то, пожалуй, стоит приступить к допросу настоящих обвиняемых.

— Н-ну… разумеется, ваша честь! — А что он еще мог сказать, черт побери? — Я должен признаться, что заблуждался. Разумеется, давайте допросим настоящих обвиняемых, а после этого я просил бы отложить заседание до 9:00 понедельника. — Тогда впереди у него будут суббота и воскресенье… — Мне нужно побеседовать с моими подзащитными и изменить весь план защиты…

— Он хочет сказать, ваша честь, что теперь пушистикам, похоже, разрешат сказать правду, и он не знает, что с этим делать, — пояснил Браннард.

— Ты что, слинять надумал? — осведомился Такстер. — Я тебе не советую…

— Нет-нет! Не беспокойтесь, Лео! Это все подстроено. Я не знаю, как им такое удалось, но все это воняет, как Ниффльхейм, и к понедельнику я сумею это доказать. Главное, держитесь! Все будет в порядке, если сумеете держать язык за зубами.

Ингерманн взглянул на часы. Ему не следовало этого делать: не надо, чтобы кто-то знал, как дорого для него время.

— Ну что ж, — сказал Джанивер, — сейчас 15:00, а завтра суббота, и заседания все равно не будет. Хорошо, мистер Ингерманн. Я не вижу причин отказать вам в вашей просьбе.