В брюхе броневика было очень неуютно. Мало того, что я была прикована к не самому приятному зверю в городе, так ещё и эта его подруга-убийца сверлила меня ненавидящим взглядом. Причину этой ненависти я понять не могла, но меня даже немного бросало в дрожь, когда встречалась глазами с фенеком. Ибо в моей голове тут же всплывали её жутковатые боевые навыки. И мёртвое тело отца… Мне бы тоже сейчас хотелось быть лишь мёртвым телом.
Это во всяком случае было бы многим лучше того разочарования, свидетельницей которого мне довелось стать.
Когда мы прибыли на место и боевые группы начали влетать в здание одна за другой, по рации Мистраля прозвучало неутешительное:
— Здесь чисто, командир. Ни единой живой души!
— Какие-нибудь следы есть? — спросил волк.
— Полно. Они оставили тут и оружие, и недоеденную еду, и кучу каких-то вещей. Только в здании не единой живой сигнатуры.
— Ушли значит… Принял. Спасибо. Оцепите зону и собирайте улики. Конец связи.
Мистраль прекратил передавать приказы, громко и тяжело выдохнул, а затем открыл скобы наручников. Похлопав меня по плечу, он сказал:
— Ты свободна, Иви. Чёрт с тобой! Фалькон опять меня обвёл вокруг пальца, но своё обещание ты вроде выполнила.
— Ты меня… отпускаешь?
— Да, вали ко всем чертям, пока я не передумал! Или пока те, кто следит за исполнением протоколов об этом не узнали, иначе оба отправимся в суд.
— Но… почему?
— Просто не хочу брать ещё один груз на свои плечи. Да и так ли тебе это важно? Просто надеюсь, что больше никогда тебя не увижу, торговка присадками.
— Я полностью солидарна с твоим нежеланием больше сталкиваться. Что ж, тогда я пойду…
Меня спокойно высадили на ближайшей улочке и оставили в покое. Несмотря на всю произошедшую чехарду, мне не хотелось теперь ни плакать, ни смеяться. Хмурый ливень вдруг пролился на меня с неба, своими токсичными, едкими каплями. Стало холодно и зябко. И как-то пусто внутри. Будто я только что достигла той самой Хутсунеи. Будто всё сущее обратилась в это чёртово, тотальное ничто. А моя душа просто испарилась из тела.
Теперь я представляла собой лишь телесную оболочку. И эта оболочка по инерции шагала вперёд под леденящим дождём. Я шла ровно до тех пор, пока не набрела на очень неосторожно припаркованный автомобиль. В его стекло полетел кирпич. Я открыла дверь и залезла внутрь. У меня были кое-какие навыки угона, ещё с бурной юности, так что я легко нашла и замкнула нужные провода. Авто заревело и завелось.
Я направилась прямиком к самому краю города. Там, у стены, я резко взяла вниз, пока не оказалась в знакомом пейзаже: мусорные кучи, костёр, мачта маяка. Лис уже ждал меня на обговоренном месте. При моём появлении он не обронил ни слова, лишь украдкой загадочно улыбнулся.
Мы, всё так же ни о чём не говоря, двинулись прямо к стене. Библиотекарь потянул за одну из труб и из монолитного барьера тут же показалась потайная дверь. Мы проникли внутрь стены, где в толще из бетона и коммуникаций скрывались узкие, запутанные тоннели. Тот, по которому мы шли, вскоре вылился в небольшой зал, посреди которого стояло нечто массивное, укрытое грязным, замасленным покрывалом.
Лис бесцеремонно снял ткань и явил мне авто. Но оно было совсем не похоже на те машины, которые были распространены в городе. Как минимум тем, что у этой были колёса, а не левитационные двигатели. Кроме того, колымага выглядела крайне старой и пережившей далеко не одну опасную переделку. Хотя та же чёрная краска, которой был покрыт весь корпус, выглядела так ярко, что сомнений в любви хозяина к своему стальному коню не возникало. Библиотекарь явно не раз ремонтировал своё доисторическое транспортное средство и иногда трепетно перекрашивал его.
— А вот и наш билет в пустошь! — гордо заявил лис.
— Она хотя бы ездит?
— В том и суть, что она "ездит"! Летай она, мы бы никогда не смогли выбраться из города. А вот по земле мы легко пройдём прямо под радарами охранных систем. Не переживай, эта малышка уже давно со мной и ни разу меня не подводила.
— Надеюсь на то. А то выглядит она так, будто на ней ездили ещё динозавры. Ты не думал прикатить карету?
— Это потомственный маслкар! Он любой летающей машинке даст фору в мощности. Давай, запрыгивай на переднее!
Он сел на место водителя, а я села рядом. Кресло в машине было жестковато, но всё же оказалось крайне удобным. Лис повернул ключ зажигания и мотор взревел, будто под капотом прятался разъярённый медведь. Мой спутник выудил из козырька солнцезащитные авиаторы и тут же нацепил их. Затем он порылся в бардачке и нашёл ещё одну пару затемнённых очков. Протянув их мне, лис произнёс:
— Надень. К солнцу пустошей нельзя наведываться без защиты.
Я не стала спорить и нацепила очки. Библиотекарь же взялся за последнее приготовление перед дорогой: начал настраивать магнитолу. Он несколько минут тщетно пытался подобрать подходящую музыку из бесконечного множества треков, записанных на диск. В какой-то момент он остановился, видимо всё-таки найдя нужную композицию и наконец открыл ворота гаража, нажав кнопку на брелоке ключа зажигания.
Мне ударил в глаза яркий белый свет, что несколько дезориентировал меня. Я даже не сразу поняла, как мы рванули с места. Когда моё зрение слегка привыкло к яркости солнца, я увидела невероятную картину: выжженная, практически идеально ровная, поверхность; тусклый желтоватый песок; редкие, низкие дюны; высокое, безоблачное небо; тотальное ничего до самого горизонта… Разве что невысокие контуры красноватых гор с одной стороны и еле видное пятно синевы океана с другой, вносили хоть какое-то разнообразие в пейзаж.
Авто легко разгонялось по песчаной поверхности, совсем не испытывая затруднений со сцеплением. Маслкар рвался вперёд так уверенно, что, то и дело норовил реально взлететь на каждой попадающейся кочке. Музыка ревела в салоне, барабаня энергичным потусторонним битом. Мой спутник качал головой в так этим ударам, а когда песня наконец дошла до слов, заголосил в унисон с неизвестным певцом:
— … с неба упала звезда-полынь. Грешные головы огнём накрыло! С лиц окружающих стекала плоть, обнажая рога и свиные рыла. Ой, то в поле бьют копыта в такт! Бафомет — народный кандидат! С нами Ктулху и Азатот! С нами тот, с кем придёт весь ад!
Заметив отсутствие у меня какого-либо воодушевления, лис слегка убавил громкость и спросил:
— Не чуешь настроения?
— Какие-то больно мрачные у тебя песни.
— Это ты ещё её предысторию не слышала. Знаешь, сколько этой музыке лет? Не меньше чем моему автомобилю. В этом и суть. Она была написана в ту эпоху, когда человечество только ступало на путь апокалипсиса. Тем не менее… как точно этим парнем было подмечено направление!
— Разве апокалипсис начался тогда, а не только сейчас?
— Он начался ещё в момент зарождения человечества, просто мы это слишком поздно поняли. Всё изначально пошло не так, как надо. Ну а теперь уже ничего и не сделаешь. Остаётся только удивляться, что кто-то понял всё ещё в те дремучие времена. Знать бы только как звали этого парня… Ну, который поёт эту песню. Когда я нашёл компакт-диск с его треками, то обложка уже превратилась в труху. Хорошо хоть сам диск не пострадал! Мой мир был бы совсем неполным без этой музыки…
— И ты бы об этом даже не знал.
— Вот то-то и оно! Вселенский ужас и блаженное неведение одновременно!
— И всё же, как по мне, она слишком древняя. Совсем не для современного уха. Даже не понимаю всех вас…
— Нас?
— Ну, тех кто тащиться от "духа былых времён", будто пытаются ухватиться за идеальную картинку славного прошлого.
— Не знаю, как остальные, кого ты имеешь в виду. Но я не пытаюсь "ухватиться", просто воплощаю прекрасную эстетику посреди серой реальности. Вряд ли люди, жившие пятьсот лет назад вообще находили всё это эстетикой или хоть чем-то примечательным, но сейчас то на лицо вся прелесть их культуры. Может, люди будущего, если человечество проживёт ещё хотя бы сто лет, также будут возносить наш стиль.
— Да ну, вот это уже точно полная чушь! Никому не может нравиться культура неоновых аборигенов!
— И правда "чушь", я согласен. Но ведь именно бредовые вещи, зачастую, оказываются самыми реальными. Скажи я людям пять сотен лет тому назад, что сейчас мы все выглядим, как звери, они бы рассмеялись мне в лицо и посчитали бы за безумца. Для них едва ли такой расклад считался чем-то вменяемым.
— И откуда ты только всё это знаешь? Ну, в смысле, понятно, что многое ты подчеркнул из книг, как и рассказывал мне раньше, но не мог же ты взять столько мудрости, не имей какого-либо личного опыта.
— Я очень хорошо и довольно давно вру — вот откуда происходит весь опыт. Все лисы отличные лжецы, это безусловная истина. Но конкретно я, и вовсе возвёл ложь в культ и даже прямо сейчас тебя обманываю всеми этими философскими рассуждениями.
— Обманываешь?
— Ну да, как и любой философ. Ведь я, на самом деле, не знаю о жизни совсем ничего. Просто хорошо делаю вид, что кое-что понимаю. И очень-очень убедительно строю из себя духовного учителя. Впрочем, тебя я обманываю не только в этом.
— И в чём же ещё?
— Ну, например, я мог выдумать всю эту историю про книги и Хутсунею. Рассказать тебе дурацкую притчу, чтобы ты поверила, что все твои устремления разбиваются о чёрный юмор вселенной.
— Я всё ещё не понимаю…
— Это первый признак того, что тебя где-то обманули, разве нет? Я мог наплести тебе про мир снаружи, про холодную Азию, про сбор книг и про то, что где-то ещё есть жизнь. Просто для того, чтобы ты поверила, что в мире есть что-то ещё, кроме этого чёртового города. Чтобы дать тебе надежду на побег от проблем. Просто представь, что ничего на этой планете больше и нет. Существуют только Пурград, как единственный огонёк цивилизации и последнее пристанище людей, и бесконечная пустыня, как могила былой славы человечества. Отвратительный во всех отношениях и крайне порочный город прямо посреди мёртвого моря песка. А в этом песке сокрыты скелеты тех, кто не смог попасть на последнюю вечеринку в наш кибернетический Содом.
— Откуда же тогда ты пришёл? — я не могла понять, шутит ли мой собеседник, пытается донести мне очередную философскую идею или раскрывает какую-то тайну.
— Из ниоткуда и везу тебя в никуда. Или, может, я родился в городе, а сейчас везу тебя в какие-нибудь руины, чтобы вдалеке от чужих глаз свершить над тобой какое-нибудь злодеяние? Или я могу быть действительно тем, кем представился и везу тебя в какое-нибудь поселение, чтобы там ты могла начать новую жизнь. Тут никогда не угадаешь, верно? Будь я злодей или герой, ты всё равно мне уже доверилась и пути назад нет.
— Если ты и правда вдруг решишь причинить мне вред, то зачем тебе об этом рассказывать? Я не думаю, что ты действительно задумал что-то плохое, просто не может такой умный и понимающий зверь оказаться уродом.
— Вот тут ты ошибаешься. Умные и милые звери никому не нужны в этом мире порока. И именно поэтому, именно они зачастую и превращаются в самых страшных чудовищ. Просто из-за той никчёмности и ненужности, которую им навязывает мир. К тому же, может я рассказываю тебе всё это лишь потому, что моя злодейская роль единственное, во что ты никогда не поверишь? Может, так я проверяю, возникла ли у тебя симпатия ко мне или нет. Чтобы потом, ну допустим, обратить тебя в добровольное рабство и сожительствовать с тобой в моём племени каннибалов.
— Ну да, каннибалы, конечно…
— Вот видишь! Мне уже и убеждать тебя в чём-то не нужно! Сейчас, ты наверное готова сказать, что тебе всё равно куда ехать, пусть даже в моё личное рабство, лишь бы…
— …быть подальше от города. Да, я так и скажу. Мне всё равно куда ехать! Захочешь убить — убьёшь. Захочешь снасильничать — снасильничаешь. Захочешь бросить в пустыне без еды и воды — бросишь. Я не буду сопротивляться. Всё равно моя жизнь одна сплошная Хутсунея!
— Кое-что ты всё-таки выучила об этой жизни. Это радует, честно. Все эти варианты теперь кажутся тебе не такими уж и страшными, верно? По сравнению с абсолютным небытием? А значит, что всё у тебя не так уж и плохо.
— Верно. Но не только из-за того, что ты мне рассказал. Мне ныне всё равно больше нечего терять. Так что и бояться нечего.
— Именно в такие моменты, когда всё очень и очень плохо, когда кажется, что ты уже достиг дна, случаются чудеса. Так что вот тебе ещё один вариант для раздумий: я везу тебя в рукотворный рай. Для того чтобы даровать тебе счастье до самого конца жизни и заслуженный хэппи-энд.
— Это кажется даже более невероятным. Разве в мире, где всё есмь Хутсунея, существует хоть какое-то счастье? Или хоть какой-то рай?
— Помнишь, что я говорил тебе сегодня про личные легенды? Счастье неразрывно с этой концепцией. Оно существует только в нашей голове. В былые времена, по всей земле существовали огромные промышленные фермы, на которых выращивали неразумный скот. Коров растили на убой, но они были счастливы. Может быть даже многим счастливее своих диких собратьев, а также людей. Почему? Просто коровы жили свою лучшую жизнь, пусть и обречённую в конце превратиться в сочный стейк на чьём-нибудь столе. Им не надо было бегать от хищников. Они могли питаться лучшей пищей и даже были обязаны жиреть. Каждый гарантированно оставлял потомство, доживал до почтенных лет и безболезненно уходил из жизни. И всё же вселенная была к ним абсолютно несправедлива и коровы едва ли могли хоть что-то решать в своей жизни. Если бы они задумывались о положении вещей, то наверное бы поголовно умирали от тотальной депрессии, вызванной безысходностью. Но они просто не думали об этом! Щипали себе травку, наслаждались жизнью в неволе и были счастливы.
— Так что, получается, ты везёшь меня на человеческую ферму? Где меня будут доить, заставят рожать детей и щипать травку. А потом, через десяток лет, забьют на котлеты? И это будет для меня счастьем?
— Знала бы ты, сколь близка оказалась от истины. И в то же самое время сколь бесконечна далека от неё… Нет, ты не совсем верно поняла концепцию счастья. Конечно, в том, чтобы быть безмозглым скотом есть и свои плюсы. Но я скорее имел в виду, что в самом ужасном положении на свете можно найти счастье, если быть в гармонии со вселенной и плыть по течению. Пусть даже река вынесет тебя в нутро мясорубки или на человеческую ферму…
— Кажется, что с каждой минутой я всё меньше тебя понимаю.
Лис усмехнулся:
— С каждой минутой ты всё больше меня понимаешь и как раз в плане "непонимания". Я ведь тоже ничего не понимаю.
— Кажется мы сделали круг в рассуждениях.
— Это не круг, а вывод: я тебе лгал.
— А мне даже понравилось, да…
— Мне тоже. — он мило улыбнулся и многозначительно на меня посмотрел.
Мы ещё много о чём успели поговорить, пока ехали. Казалось, мы с Библиотекарем обсудили всё на свете. А пейзаж за окном, тем временем, даже и не думал меняться. Пустыня, далёкие горы и безжизненный океан. Я даже начала верить словам моего спутника о том, что больше ничего в этом мире и нет.
Пока мы наконец не доехали до нашей цели: маленькой, полуразрушенной хижины, стоящей посреди ничего. Это был просто маленький ветхий домик, что по сравнению с Пурградскими небоскрёбами, казался какой-то собачьей конурой. Я даже удивилась, когда лис затормозил и остановился именно у этого барака. Однако удивление сменилось полным ошеломлением, когда домик вдруг буквально съехал в сторону, открыв взору огромный прямоугольный тёмный проход куда-то вниз. Мы вышли из машины и подошли к чёрному провалу. Снизу веяло холодом, а также до носа доносился запах… фиников и зефира?
— Вот мы и на месте, — сказал Библиотекарь, положив мне руку на плечо, — не представляешь, как мой Наниматель хочет с тобой, наконец, познакомиться!