Пуля в глазу

2.

Первые три дня с тех пор, как андроид начал жить у меня я не выходил из дома. Не сказать, что это было позволительно, у меня была работа. Но робот жалостливо просил меня не уходить, пока я не буду уверен, что с ним всё в порядке.

Первый день мы проверяли его когнитивные способности, возможность работы и доступность некоторых функций, калибровали. На второй мы с ним проводили некоторые эксперименты с его координацией и физическими способностями. На всё это уходило немало моих сил, в то время как андроид почти не уставал. Мы разработали небольшое расписание. Я завтракал, потом занимался с ним, потом он готовил ужин. Так и пролетели два дня.

Большую часть последнего дня мы с ним разговаривали. Он говорил о мире вокруг, я задавал вопросы. В какой-то момент, ближе к вечеру, его запас историй и мой запас вопросов иссякли.

После короткого ужина мы разбрелись кто куда по крохотной гостиной (по совместительству и спальне), я, усевшись на диване, впервые за долгое время смог сесть за книгу, которую откладывал вот уже года три, а робот стал бесцельно бродить по комнате, то и дело брал в руки какие-то вещи и странно похрипывал. Меня это быстро отвлекло от книги и я стал наблюдать за ним. Из стороны в сторону, от шкафчика с дисками до полок с посудой, от дивана до включенного телевизора, он вымерял метры. Взял книгу, посмотрел название, пролистал, отбросил. Взял тарелку, прошёлся по её сколотому краю пальцем, ощупывая, поставил на место. Снял слой пыли с телевизора и тут же стал смахивать её с сенсоров на руке. Наблюдать за этим стало невыносимо. Его потерянность была похожа на маленького ребёнка или немощного старика, возможно даже пришельца, но точно не сверх-технологичного робота. Он и правда был забытым и сам будто находился в забытье, как игрушка в шкафу, которую достали впервые за много лет.

– В первый раз ты сказал, что потерянный.

Обернувшись на меня он кивнул.

– Кто тебя потерял?

Он повел плечом, совсем как мальчишка, стесняющийся взять на себя вину.

– Я… – он нахмурился и долго смотрел в пол. – Ьыли… Хм.

– Что-то не так? – я наклонился ближе к нему. – Если ты не можешь этого сказать, то все в порядке.

– Нет, просто… – он совсем забился, как уже бывало ранее.

Будто завис. Совсем переставал двигаться, имитировать дыхание или моргать. Просто вставал ровно и смотрел куда-то в себя, ища или вспоминая что-то. Наконец он моргнул и выдавил тихое "ничего".

Я взялся обратно за книгу. Бумага, сделанная будто из мусора, настолько она была поганая, совсем не была похожа на бумагу. Она не подгибалась под моими пальцами, лишь соскальзывала вбок. Она не шелестела, вернее, это был не шелест бумаги, а скорее звук трения пенопласта. Противно, совсем отбивало желание читать вовсе. Понимаю теперь, почему люди отказались от бумажных книг. У меня, наверное, последний тираж. Странно, что именно последний тираж отвели на какие-то пустые и никчёмный пенопластовые книжонки, а не на хорошие издания классических произведений. Классику в руки я брал очень давно, когда-то у меня была даже маленькая библиотека в личном пользовании. Диккенс, Булгаков, Ремарк, Дюма, Достоевский… Порой я скучаю по хорошей литературе. Подумываю позволить себе старую электронную книжку и читать во время работы. Я не отлынивал никогда, но клиентов мало, особенно до семи вечера.

Гость снова очнулся и забродил по комнате. Я вздохнул, уставший от его бесцельного хождения, но ничего не сказал. Он заговорил первым.

– Дал?

– Да?

– Это же сокращение. Ну «Дал». Может, Даррел? Далтон или Дальтон? Дадли?

– Если я был бы Дадли, то наверное назывался бы Дадл или Дад.

– Это было бы странно.

– Почему?

– Тебе не идёт имя Дадли.

– А какое имя мне идёт?

Он задумался, потер переносицу и долго смотрел на меня.

– Далтон тебе идёт. Ещё Даллас звучит неплохо.

– Хм, ты прав.

– Я прав?

– Да, звучат эти имена неплохо.

– Но как тебя на самом деле зовут, Дал?

Я опешил и задумался. Я не доверял ему, хоть и просил его доверять мне. Всё-таки он – машина. Он может распознать во мне угрозу. Да и зачем вообще ему моё полное имя?

Я решил парировать вопрос вопросом. Так обычно делают, чтобы сбить человека столку, но не знаю, собьёт ли это с толку его.

– А тебя?

– Как меня зовут?

– Ага.

–Хм, ну, мне не давали человеческого имени, кажется…

– Кажется?

– Нет, не давали.

– И как же мне тогда тебя называть?

– У меня есть код.

– Код? Номер модели то есть?

– Он самый! – он гордо и по-мальчишески задрал голову.

– Думаешь, я смогу каждый раз произносить десятизначное число, обращаясь к тебе?

– Не десяти, а четырнадцати…

– Давай обойдёмся без номеров, – прекрасная идея пришла мне в голову, – я сам назову тебя.

– Ты? И как же ты выберешь имя?

– У меня уже есть мысль! – я довольно улыбнулся. – Как много книг ты знаешь?

– Все, что были написаны.

– Отлично. Знаешь Булгакова?

– А как же.

– Мастер и Маргарита?

– Ты заставляешь меня насторожиться, – он аккуратно сел на диван, как бы подтверждая свою боязнь.

– Ты будешь Примусом. Я починил тебя, как Кот-Бегемот. А ты отлично подходишь на роль Примуса!

Робот растеряно похлопал глазами, вернее, проекциями зрачков и ни слова не сказал.

Минуту мы просидели в тишине, потом он выдал странный всхлип.

– Что? До такой степени не понравилось имя? – я уже готов был расстроиться.

Но Примус залился легким детским смехом, немного трясясь, как при настоящем смехе.

– Нет, мне понравилось. Кажется, это забавное имя! – он тепло улыбнулся. Тепло, потому что от этой улыбки мне тоже стало тепло.

Идиллия вечера прервалась входящим звонком от моей работодательницы и по совместительству единственной близкой приятельницы.

Трисс была просто забавной соседкой, той самой, с которой обычный трёп на лестничной клетке мог перерасти в глубокую и интересную беседу, пока мне не понадобилась работа. Она живёт как раз над магазинчиком, в котором я работаю. Это было удобно – каждое утро я будто спускался в свой магазин, просто открывая первый этаж дома.

Правда позже я переехал на пару кварталов дальше, но продолжил работать в магазине, иногда заходя к Трисс на чай или чтобы отчитаться о проделанной работе. Она всегда улыбалась, ставила чайник только я заходил. Усаживала меня за стол в гостиной, столик был очень низким, таким, что упирался мне в колени. Она раскладывала всегда один и тот же простенький прозрачный сервиз, все обязательно было на чем-то – чайник на подставке, стаканы на подстаканниках, чашки на пробковых подставках. Она говорила, что это «Бирде́кель». Мне казалось, это слишком грубое название. Она говорила, что это по-немецки. Трисс подсаживалась совсем близко, а когда смеялась часто проводила рукой по вороту моей футболки. Я никогда не прикасался к ней. Было что-то такое, что отталкивало меня от нее. В том, как и что она говорит, о чем думает. Было такое чувство, будто даже когда она улыбается, она скалится. Или просто напрягает мышцы, безо всякой на то эмоции…

У нее был муж. Был, но почему-то никогда не появлялся дома. В магазине он тоже не работал, я так с ним ни разу и не встретился, хотя Трисс не стеснялась говорить о нем и рассказывать зачастую очень личное. Она не раз говорила о том, как любит мужа, но делала это неестественно, почти нейтрально, будто констатируя пустой факт. "Конечно, я люблю его. Он мой муж. У меня есть магазинчик на первом этаже. Меня зовут Трисс."

Вот так странно это звучало.

Приняв вызов я услышал ее голос, сонный, как будто она только встала и это я разбудил ее звонком. Она спрашивала, как я, все ли в порядке и как скоро выйду и открою магазин, без меня он пустовал. Я не могу больше оставлять свои обязанности.

Когда я вновь вышел на работу первым делом решил зайти к Трисс. Она как всегда занималась чем-то в спальне, шурша бумажками, пакетами. В гостиной стоял приятный и терпкий запах пряного чая.

– Проходи, Дал! – крикнула она мне из спальни, поспешно громыхая ящичками. – Выключи чайник. Я сейчас подойду.

Я послушно выключил кипящую воду и сел на диван, на который всегда садился, когда приходил к ней, потому что боялся сесть куда-нибудь ещё.

Она появилась передо мной, волосы мокрые и с большим количеством мелких кудряшек, похожих на лапшу. Она явно только вышла из душа. На ней был очень короткий халат и говоря очень, я имею в виду, что речи о закрытых коленях не шло.