Глава 5

Лето 1902


Надо мной в утреннем полумраке плавал беленый потолок с балками и даже на какое-то мгновение показалось, что я в в том шале в Кицбюэле, куда меня как-то раз вытащили кататься на горных лыжах.

Но слева повернулась во сне и закинула на меня ногу Наталья и все мысли о XXI веке из головы вышибло…

Оторваться друг от друга мы смогли только после того, как к нам постучалась фрау Эмма и насмешливым голосом через дверь сообщила, что оставит завтрак на двоих на столике. И надо было вставать и ехать в Гамбург, черт бы его побрал. Будь я в своем времени — дозвонился бы, послал смски, стукнул в вацап, телегу и вайбер, наконец, отписал бы по мылу что никак не могу и встречу надо переносить. Но здесь это было невозможно — крутилась тяжеловесная машина больших дел, медленной связи, взаимных обязательств, в которой жившие по чужим документам люди с риском собирались в одном месте в одно время, как небесные тела на парад планет раз в сотню лет и отменить встречу означало внести в слаженную работу десятков людей тяжелый сбой.

И еще я подумал, что было бы мне лет двадцать — послал бы я всю революцию и остался здесь, но мне не было двадцать и мне надо было ехать.

А ведь через десять лет я буду совсем старичком.

Мы умывались, поливая друг другу из кувшина, счастливо смеясь и брызгаясь, а когда я наконец разогнулся от раковины мойдодыристого умывальника, Наташа провела пальчиком по моей груди и меня тряхнуло как током.

Вот оно, твое счастье — ты можешь легко купить его ценой миллионов неспасенных жизней и никто об этой цене не узнает.

Никто, кроме тебя.

И как тогда жить с этим счастьем и этим знанием?

Значит, собираюсь и еду.

Кофе стоял на едва тлеющей спиртовочке и мне опять стукнул в голову “Сплин”:

И ровно тысячу лет мы просыпаемся вместе

Даже если уснули в разных местах

Мы идём ставить кофе под Элвиса Пресли…

Да, с Пресли тут недоработочка. Нет ни радиотрансляций, ни пластинок, а даже будь они — хрен бы кто смог оценить рок-н-ролл. Не поймут-с. Как и с некоторыми социальными идеями — не готов народ. И можно закатывать в глаза “Ах, в цивилизованных странах! Ах, надо нам такое же!”

А в цивилизованных странах всеобщее среднее образование и выборы уже лет пятьдесят. Куцые, конечно, но хоть какие, вот люди и попривыкли. А у нас пока такой социальной привычки нет.

А раз нет — надо ее нарабатывать. Даешь общественные практики, кооперативы, советы уполномоченных и профсоюзы.

И вообще, инженер Скамов, ты нормальный? Перед тобой сидит лучшая в мире женщина, смотрит на тебя влюбленными глазами с темными кругами под ними (не отпирайся, мерзавец, твоя работа), а ты о чем думаешь?

И я отбросил все мысли и просто ловил кайф и отвечал Наташе, порой невпопад, но мне это было неважно, до тех пор, пока она не спросила:

— Ты уедешь сегодня?

— Да.

— Надолго?

— Месяца на три-четыре.

Она вопросительно подняла брови.

— Гамбург, Лондон, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Владивосток. Кругосветное путешествие получается, — рот сам растянулся в улыбку.

— Это опасно? — потемнели вдруг голубые глаза.

Женская интуиция, вот как они чувствуют?

— Ну почему сразу “опасно”, - получилось у меня вполне уверенно, так держать. — Просто груз, его надо забрать в Америке, а кто лучше меня с этим справится?

— Оружие? — тихо спросила Наташа.

— Нет, всякое для артелей. Это куда важнее оружия. Так что не бойся — я вернусь обязательно.

И ведь насчет артелей я не соврал.

* * *

Я помнил тот Гамбургский порт, в котором вместо пакгаузов и пристаней были культурные набережные с филармонией, музеями, ресторанами и гостиницами, но до такой красоты было еще лет сто.

Здесь же все было не так, кроме неистребимых орущих чаек. Пальцы земли и воды переплелись лабиринтом пирсов и бассейнов-гаваней, свистели паровозы, толкая по внутренним путям вагоны с грузами, скрипели ручные лебедки и кое-где пыхтели паровые краны, разгружая и загружая разнокалиберные корабли, стоявшие у обшитых деревом причалов. Дымное, громогласное, вонючее великолепие большого порта, с запахом смолы, угольного дыма, рыбы, горячего машинного масла… Разве что морскими водорослями не пахло — до моря было километров семьдесят вниз по Эльбе, да не было высоченных портовых кранов. Ну и крупных кораблей мало, зато парусников пока на любой вкус.

И люди, докеры.

Пять лет назад грандиозная забастовка гамбургских портовых грузчиков основательно встряхнула Второй Рейх — семнадцать тысяч человек, в том числе десятилетний Эрнст Тельман, бастовали три месяца. Насмерть перепуганное правительство кинуло все силы на разгром стачки и принялось закручивать гайки социал-демократам.

Вот в таком месте собралось наше маленькое совещание. Найти нужное здание, несмотря на размеры порта и сутолоку, оказалось просто — все было с немецкой педантичностью пронумеровано и снабжено указателями. В маленькой комнатке, арендованной под контору “Рога и копыта” на задворках второй линии пакгаузов меня ждали Красин, Савинков и еще двое ребят.

После приветствий перешли к новостям — оказывается, Зубатова уже перевели в Питер, начальником Особого отдела Департамента полиции. Жаль, не успел я с ним переговорить до перевода, теперь бог знает когда получится.

— … так что методы московской охранки будут использовать по всем губерниям и ухо надо держать востро, — закончил Савинков-Крамер.

— Ухо востро держать надо всегда, но он точно начнет разворачивать свои профсоюзы по всей стране. Агентов “Правды” у нас прибавилось, опыт внедрения в зубатовские организации есть, так что, думаю, с этим проблем не будет, но расслабляться никак не стоит. А кто на его место?

— Кожин, Николай Петрович.

— Кто??? — я подался вперед, отчего стул подо мной, до того скрипевший изредка, пискнул просто отвратнейшим образом.

— Кожин… А, так это тот самый, который вас в типографии арестовать пытался! Забавно… — покрутил головой Савинков. — Помощником у него будет Меньщиков.

Меньщиков, Меньщиков… что-то очень знакомое, надо постараться вспомнить.

Из хороших новостей, — продолжил Борис, — организаторов Батумской стачки выпустили на поруки, юридическая группа постаралась.

Да, это было громкое дело. Стачка случилась весной на нефтяных заводах Манташева и Ротшильда, “большевикам” удалось направить ее в относительно спокойное русло и довести до победы, но тем не менее, были вызваны войска и произведены аресты. Последовала мирная манифестация с требованием освободить арестованных и передачей петиции начальству, обошлось без стрельбы, но число арестованных увеличилось. Большинство отпустили по мере включения в дело группы Муравского, а вот организаторам пришлось четыре месяца сидеть в Кутаисской тюрьме.

— Имеет смысл переводить кого-то на нелегальное? — а ведь если я правильно помню, там всем делом руководил некий Коба, интересно, если сейчас рулил он же…

— Да, пару человек.

— Хорошо, что по контракту с датчанами? — я придвинулся к столу, гадский стул снова взвизгнул так, что у меня отдалось в зубе.

Красин подобрался и начал. План мы разрабатывали давно, сейчас нужно было проговорить детали, чтобы “всяк солдат знал свой маневр”.

Все было на мази: в Гамбурге зафрахтован пароход, в команду войдет десяток наших ребят, в том числе вот этих двое, сидящие напротив, для подписания контракта завтра прибывает полковник Леонсио Тенадо Миранда, доверенное лицо экс-президента Венесуэлы Игнасио Андраде, делегация будет состоять из него, американского и немецкого инженеров (меня и Красина) и молчаливого латиноамериканца Эрнесто де ла Серна, то бишь Медведника.

— Почему подписывает Тенадо? — стул подо мной опять резко скрипнул.

— Руководители Rekylriffel Syndikat — чины Датской армии, им будет проще вести дело с таким же офицером. Кроме того, если вдруг случится сбой, то вся ответственность падет на полковника, мы же просто нанятые им специалисты.

Я кивнул. Да, это сословное общество и корпоративная солидарность — военные предпочитают вести дела с военными, а не со шпаками. А в целом хорошая получается делегация, солидные люди, не какая-то повстанческая шпана, сбоя быть не должно. А сейчас эти же солидные люди сидят в бедноватой комнатке, с обрывками табелей на стенах и расшатанной мебелью.

Также в Дании закуплена партия сельскохозяйственного инвентаря, сеялки-веялки и железные изделия в качестве прикрытия. После подписания контракта деньги переводят со счета подставной якобы венесуэльской фирмы. Тем временем пароход приходит на погрузку из Гамбурга в Копенгаген.

— Пароход возвращается в Лондон через Кильский канал, в Рендсбурге останавливаемся на ремонт из-за “мелкой неисправности”, - палец Красина указал на городок как раз в середине канала, — тайно передаем пять разобранных пулеметов моей группе.

— Зачем? — что-то я не помнил такого пункта в нашем предварительном плане.

— Пойдут на Крит через Гамбург, в пулеметную школу, также под видом плугов и жаток. Рендсбург выбран потому, что там слабее надзор и есть боевитая ячейка германских социал-демократов, они на подстраховке.

Мы проследили за пальцем, описавшим дугу вокруг Европы через Гибралтар до недавно ставшего независимым государством острова на востоке Средиземноморья. Эх, позагорать бы… Ну вот красинцы и позагорают. И Медведник — он из Лондона двинется через Суэц во Владивосток, за два месяца должен успеть, туда же едут из Москвы два “бура”, чтобы группа знала друг друга. Может и мне перепадет, во всяком случае, из Англии в Америку я пойду на большом пассажирском пакетботе, на чем-то мелком меня укачает вусмерть.

Главное в Лондоне — не только принять попутный груз, но и получить от местных “специалистов” поддельные документы, на пять пулеметов вместо пятидесяти. Как только получим, корабль с грузом сразу отходит на Нью-Йорк. Самое трудное предстоит ребятам, в море разобрать сорок пулеметов, три ствола отлично ложатся вдоль оси датской сеялки, специально подбирали. Неспециалисту понять, что там что-то лишнее будет невозможно. Бойки и прочие узнаваемые детали спрячут в ящики с инвентарем, все остальное к железными изделиями. В Нью-Йорке нашу долю перекинут в вагоны и отправят поездом в Сан-Франциско.

— А если там найдется какой-нибудь дотошный таможенник и начнет спрашивать, почему груз на Дальний Восток идет не через Суэц, а через САСШ? — попытался я застать Красина врасплох, но не вышло, во первых, препротивнейше взвыл стул и это настолько отразилось у меня на лице, что все засмеялись, а во вторых у Леонида был готов ответ.

— Нашли сверхдешевый фрахт, пароход должен была взять хоть какой-то груз, взял наш за бесценок, — Красин вытащил из пачки бумаг и показал мне контракт на перевозку.

Да, хороший аргумент, как раз для американцев. Да и взятки они сейчас берут на отличненько. А дальше все просто — пароход, часть груза “сеялок” и полковник Тенадо убывают на юг, ребята сопровождают груз на поезде до Фриско. Тем временем я делаю свои дела в Нью-Йорке и еду курьерским на запад. Патроны Крага закупаются через несколько подставных фирм как охотничьи и перебрасываются небольшими партиями, обычное сейчас дело, практически неконтролируемое.

Перевозка “сеялок” через Штаты идет в опечатанном таможней виде, так что проблем с отправкой на Дальний Восток быть не должно. А Владивосток нынче — порто-франко, как в Одессе, можем растаможить “для Сахалина”, а можем и контрабандой перетаскать.

— Думаю, что лучше растаможить, все спрятано надежно, — Красин наконец сжалился над моими мучениями и передал стоявший у стены табурет, я прямо ожил, теперь можно шевелиться.

— Да, а что с теми веялками, которые уедут в Венесуэлу?

— Там и продадим, цена в Латинской Америке значительно выше, чем в Европе. Я думаю, что даже заработаем. Вот такой основной план. В целом я отвечаю за доставку на Крит, вы сопровождаете груз до Владивостока, Крамер обеспечивает связь и общую координацию.

Еще часа два мы гоняли запасные варианты на случай сбоев или провалов, обговаривая мелочи и взаимодействие.

— Ну что же, будем считать, что мы предусмотрели все, что можно, а прочее не в нашей власти. Значит, расходимся и приступаем, как оговорено.

Все задвигались, вставая из-за стола и собирая вещи. Савинков потянулся, стараясь размять затекшие от долгого сидения члены.

— А вас, Крамер, я попрошу остаться.

Когда все вышли, я тихо сказал:

— Борис, как друг, я вам очень благодарен за остановку в Бадене. А вот как товарищ считаю смешение личного и конспиративного недопустимым. И ладно бы это касалось только меня — но вы подвергали риску и Наташу, и Сергея.

— Сосед, бросьте, ну какой риск в Бадене?

— Боря, не расслабляйтесь, у нас впереди еще лет двадцать борьбы и мы подписали контракт на весь срок.

Савинков посерьезнел и кивнул. А я решил, что самое время подгрузить его еще одним делом.

— Как закончим с переброской пулеметов, придет пора готовить активистов. Какие-нибудь краткосрочные курсы, скажем, под Стокгольмом, для вида изучать станки или что-то в этом духе.

— В Финляндию они могут выехать легально, там поменять документы и переправиться в Швецию.

— Да, так будет правильней. Но надо продумать, чем объяснить их фиктивное нахождение в княжестве.

— Само собой. Программа? — деловито поинтересовался Борис.

— Основы конспирации, самым проверенным — кое-что из наших методов, простенькое, — начал я перечисление. — Основы наблюдения и контрнаблюдения, это с вас. Создание распределенных структур, это с меня, я в дороге набросаю тезисы. Принципы агитации и пропаганды от Андронова. Возможно, небольшую юридическую подготовку от Муравского.

— Оплата маршрута, проживания и суточных из общей кассы?

— Да, из оргчасти. Опять же, чтобы лишнего не тратить, шведские социал-демократы наверняка знают какие-то недорогие места, где можно поселить человек десять-двадцать и организовать им столовую.

В Копенгаген “делегация” выехала на поезде, составленном из новеньких вагонов и я с удовольствием заметил, что сцепки-то на них наши! В таком приподнятом состоянии духа и доехал, контракт с датчанами мы подписали вполне успешно, правда, они вынули нам душу финансовыми вопросами и торговались за каждый эре, но мы отыгрались, когда пришел платеж — дотошно проверяли каждый болтик и даже упаковочные ящики. До последнего момента, когда все было погружено, бумаги подписаны и пароход дал отвальный гудок, я держал пальцы на удачу, а когда кораблик скрылся из вида, развернулся и медленно пошел на вокзал — в Лондон я ехал поездом до Кале и только оттуда через пролив по воде. Что поделать, не люблю морские путешествия. А ведь мне предстоит еще пересечь Атлантику и Тихий океан…

* * *

Блевать я закончил на второй день — больше было нечем и тихо лежал в каюте, растопырившись как морская звезда и упираясь в ограждения койки. Новейший “Кельтик” пер из Ливерпуля в Нью-Йорк, а я все пытался приноровиться к мелкой дрожи от работающих машин и все равно ощутимой качке. Растаращило меня уже через несколько часов после выхода в море, предупредительный стюард принес анисовое масло — говорят, если смазать тыльную сторону ладони и нюхать, то становится легче, но что-то я этого не заметил и просто страдал, стараясь слится с неподвижными предметами.

Ну и разглядывал потолок, извините, подволок, вспоминая лондонский пригород Бромли.

Нужный мне адрес был в двадцати минутах ходьбы от станции, на тихой улочке, которую я нашел довольно быстро. Небольшой домик красного кирпича с эркером на первом этаже, узкими дверью и окошками, с непременной каминной трубой стоял в ряду таких же, а со своим зеркальным близнецом вообще имел общую стену. Палисаднички перед входами тут были на два куриных шага, зато позади, на backyard, как это называют англосаксы, цвели самые настоящие сады, хоть и маленькие.

На стук дверного молотка мне открыла хозяйка, приятная женщина лет пятидесяти или сорока, здесь стареют рано, не разберешь. Приняв нашу “кузнечную” визитную карточку, она попросила подождать и отправилась наверх на второй этаж, в кабинет хозяина. Буквально через минуту сверху под треск ступеней в прихожую ссыпался… натуральный Санта-Клаус! Ну, разве что без красного одеяния и колпака — а окладистая белая бородища, добрые глаза и даже очки в проволочной оправе были точь-в точь.

— Здравствуйте, вы ко мне от редакции?

— Здравствуйте, Петр Алексеевич! И от редакции тоже. Большев, будем знакомы.

— Большев? — спросил хозяин и вдруг, развернувшись, прокричал, — Сонечка! Мы сегодня больше никого не принимаем! А я вас совсем не так представлял, думал — богатырь такой, гренадер!

С князем (да-да, с настоящим Рюриковичем) мы проговорили больше трех часов, обо всем, что посчитали нужным, Софья Григорьевна два раза приносила нам чай и несколько раз отказывала посетителям — научная слава хозяина была столь велика, что каждый образованный гость Лондона, русский или иностранец, считал своим долгом посетить Бромли.

Кропоткину было шестьдесят лет, но глаза его, совершенно молодые, живые, были глазами двадцатилетнего. Несколько раз он легко и быстро вскакивал и мчался наверх, в кабинет, за какой-то справкой. А как он хохотал, когда я рассказывал, как мы дурачили полицию с типографиями! В ответ он изображал мне случаи из своих экспедиций — в лицах, размахивая руками. Я прямо обзавидовался такому кипению внутри человека и просто отдохнул душой за время общения с ним.

А говорили мы о серьезном — о том, что в анархизме все больше и больше проявляется уклон в насилие.

— Все эти безмотивники, иллегалисты тащат анархизм к террору, что противоречит самой сути.

— О том и речь, Петр Алексеевич! Любая уголовная сволочь может ограбить магазин и гордо назвать себя анархистом, и любой держиморда будет оправданно считать, что анархист — немытая волосатая тварь с кинжалом и револьвером.

— Я думал над этим, и хотел написать. Но я себя спрашиваю, нужна ли им наша анархистская теория. Покуда что-то запроса не видно…

— Так надо этот запрос создать! Пишите, обязательно пишите о том, что террор ведет в тупик, что это не может быть нашей дорогой, мы просто обязаны противостоять этому.

— Да, хорошо было бы создать здоровое анархистское ядро, без террора. Но ядро это должно создаться в России, а до сих пор, если и видишь кого-нибудь приезжего из России, то нас просто обегают. Но напишу, напишу, конечно, тем более вы просите.

В общем, мы договорились на пять статей в “Правду”, с упором на то, что делаем новое, гуманное дело и убийство других этому делу вредит (что, кстати, отлично ложилось в теорию Кропоткина о взаимопомощи). Напоследок Петр Алексеевич долго расспрашивал меня о России, очень радовался нашим артельным и кооперативным успехам и признавался в нелюбви к Европе.

— Такая тоска этот Лондон… Сердечно не люблю я это английское изгнание, а тут еще вся мразь и пакость империализма и реакции.

Кропоткин помолчал и вдруг спросил:

— Как вы думаете, я смогу вернуться в Россию?

— Обязательно вернетесь. Единственно не могу обещать, что скоро.

В прихожей очередной раз застучал дверной молоточек и Софья Григорьевна двинулась отказывать новому посетителю, но на этот раз почему-то впустила визитера в дом. Кропоткин поднялся навстречу гостю — высокому бородатому мужику с хитрыми ирландскими глазами, лбом мыслителя и ровным английским пробором в аккурат посередине головы.

— Позвольте вас представить друг другу, это Михаил, это Джордж.

— Я не вовремя? — спросил тот.

— Мы уже заканчиваем, — заверил я его, пожимая крепкую руку.

— Что обсуждаете?

— Что у террора нет перспектив. И что нельзя бороться с государством методами государства, — обозначил тему Кропоткин.

— О да, это как драться со свиньями, — весело глянул Джордж и продолжил в ответ на наш немой вопрос. — И сами будете в грязи, и что хуже всего, свиньям это нравится.

Разговор завершился под шутки и прибаутки гостя, Петр Алексеевич с удовольствием развлекался этими пустяками, даже рассказывал анекдоты и дурачился, а я прямо наслаждался. Да, высшая роскошь — общение с умными людьми. И только одна мысль не давала мне покоя, вот как так, выдающийся ученый, гуманист, добрейшей души человек, признаваемый всеми анархистами авторитет — и такая громадная пропасть с последователями, которых иначе как со звериным оскалом и бомбой и не представляли. Наверное, нужно быть и политиком, и лидером, а тут, как ни крутись, чистые одежды не сохранишь, все та же драка со свиньями. Так что пусть Петр Алексеевич будет моральным ориентиром, а мы постараемся изгваздаться поменьше.

Загрузка...