Прыжок за мечтой

Глава 5

Он проснулся в холодном поту, зубы выбивали дробь, тело лихорадило. Веки с трудом приподнялись. Вокруг темно и непонятно где он, что с ним? Тишина.

«И где я? – Костик замер, прислушиваясь к внешним звукам. – Грудь болит, сдавленна чем-то. Тихо. И вроде как перекликаются птицы? Или кажется? Вроде перекликаются. Запах йода и больницы. Хоть какая-то ясность. Я здесь один или ещё кто есть?».

Он попытался повернуть голову, но не смог. Попытался поднять руки, и тоже не смог. Шевеление привяло к новым болям в груди. Создавалось впечатление, что его тело плотно закутано или перевязано. Находится будто в коконе. Вызывали опасения руки и ноги, которые не чувствовались вообще. Но паники не было.

Хотелось более полного понимания ситуации.

Захотелось крикнуть, только язык, сухой, шершавый, распухший вообще не желал слушаться, а пересохшая глотка требовала влаги. В висках заломило, и если бы был голос, то Костик сейчас бы завыл. Но голоса не было и помощи на данный момент не было. Ужасно сильно захотелось пить. Скрипнули от бессилия зубы.

Костик напрягся и сделал отчаянную попытку поднять голову с подушки, но сознание резко отключилось, и голова упала назад…

…Сквозь непонятные наборы снов до сознания донеслось:

– В себя так и не приходил? – спросил густой мужской голос.

– Не приходил, – вздохнул женский голос.

– Будем надеяться, что молодой организм сильный и парень сможет всё-таки выкарабкаться.

– Молоденький совсем, как мой Ваня, – тяжело вздохнула женщина.

– Молоденький, но настоящий герой. Имя узнали?

– Был лейтенант, сообщил. Штрафная рота. Константин Александров. 1924 года рождения. Новосибирск.

– Сибиряк, значит. Должен выдюжить. Сибиряки не из таких передряг выходили.

– Это точно, доктор, – раздался другой мужской голос где-то рядом. – Нам, сибирякам, ничто нипочём. Через всё пройдём.

– Смирнов, как самочувствие? – и голос доктора стал глуше, а вскоре и вообще исчез…

…Вернулся в сознание. На губах лежало что-то влажное. Неповоротливый язык с трудом расклеил слипшиеся губы и уткнулся кончиком в тряпку. Хотелось пить. Костик сейчас был готов зажевать эту тряпку, чтобы выжать спасительную влагу, но язык только касался матерчатой поверхности и не получал необходимое.

Глаза не открывались, веки стали неожиданно тяжёлыми. Крикнуть не мог. Где-то внутри зародилось чувство паники от полного бессилия.

И, вдруг, тряпка исчезла, а на её место легла другая, прохладная и не сильно отжатая. Язык сразу подобрел, как только капля упала на него, даже стал как вроде мягче…

…Очнулся от боли в груди и в лобной части головы. Опять хотелось пить. Веки не поднимались. Чтобы как-то перетерпеть боль, Костик с силой сжал зубами нижнюю губу и ощутил влагу. Он понимал, что эта влага есть кровь из прокушенной губы, но вкуса крови не ощущал. Когда боль ушла, он немного расслабился, и вздрогнул, когда на его лоб легла маленькая тёплая ладошка.

– Ну что, миленький, больно? Потерпи немного. Укол сделала. Сейчас лучше станет. Потерпи. Как ты похож на моего Ванечку! – женщина убрала ладонь, всхлипнула, и ушла.

Сердце после этих слов напомнило о себе и защемило.

«Мамочка, как ты там? Плачешь, наверное, каждый день. А я лежу тут, как фараон в пирамиде и не могу тебе даже письмо написать, не то, что позвонить. Где ты и где я… Отец. Главное, чтобы его сердце выдержало. Все меня ищут там, а я здесь»

Хотелось заплакать от бессилия, а слёз не было. Головная боль появилась опять и нарастала. Сознание ускользало…

…Веки окрылись, в палате царил полумрак. Рядом вполголоса разговаривали. Костик прислушался.

– Хорош заливать, Смирнов! Прям так и зашёл? – удивлялся звонкий юношеский голос.

– Так и зашёл. Разведке везде можно заходить. А нам как раз нужен был офицер. А тут их штук пять сразу. Бери любого. Стоят передо мной навытяжку, глазками бегают. Дружок мой позади на выходе с автоматом. Я приказываю им сдать оружие и спрашиваю, кто хочет жить? Молчат. Я опять спрашиваю. Опять молчат. Тогда достал гранату, выдернул чеку, и опять спрашиваю. Побледнели немчики, за сердце хватаются. Один сразу замертво свалился. Остальные все жить захотели. Вот и привели мы к себе трёх офицеров вместо одного. Медали дали, как без этого. Ведь аж трёх офицеров в плен взяли!

– Ты же говорил четырёх! – встрял другой голос.

– Один погиб, когда линию фронта переходили, его свои минами и накрыли. Вот так-то.

– А что тогда в газете про это не писали?

– Так тут ведь вон какая история. Дружок мой на следующий день погиб вместе со всей группой при авианалёте, а меня вон как покромсало. Чего тут писать…

Голоса затихли. Костик не ощущал головной боли. Немного побаливала грудь, перетянутая бинтами.

– Очнулся, родненький, – всплеснула руками женщина лет сорока. – Как себя чувствуешь? Болит где? Водички дать?

При слове вода Костика передёрнуло, он попытался сказать дать и не смог. И кивнуть не смог. Жажда напомнила о себе сразу.

– Ты моргни, – сказала она, приподымая голову Костика над подушкой. – Я пойму.

Живительная тёплая влага протекла по языку, нёбу, пищеводу. Какой же сладкой была эта простая вода. Зубы стучали о край алюминиевой кружки. И такой родной казалась медсестра с ранними морщинами на лице. Вокруг всё затихло как по волшебству. И сейчас была только она и Костик пьющий воду.

– Я тебя ещё бульончиком накормлю чуть попозже, а то вон как исхудал, кожа да кости. Тебе сейчас сил надо набираться. Очнулся, значит, пошёл на поправку. А сейчас отдыхай, сынок, отдыхай. Сон – лучшее лекарство.

Костик с благодарностью посмотрел на неё. Она чем-то напоминала маму. Сердце опять защемило. И всколыхнулась память. Полетели картинки детства. Родители, друзья, школа…

Кто-то влажной губкой протирал ему лицо. Костик и проснулся от этого. Перед ним стояла знакомая медсестра и улыбалась. Даже морщинки на лице разгладились.

– Костя, Константин, – красивое имя, проговорила она. – Можно я тебя буду звать Костик?

Костика словно током ударило. Его имя прозвучало так, словно к нему обратилась мама.

– Если не хочешь, то не буду так называть, – поспешила сказать медсестра. – Могу называть Костиком? Закрой и открой глаза.

Костик сделал как она просила.

– Вот и хорошо. А меня зовут Елизавета Фёдоровна. Покушаем бульончик? Я вот тебе принесла. Надо, Костик, кушать. Надо. Скорее на ноги встанешь. Когда уже эта война проклятущая закончится?

Она усталым движением руки убрала под косынку выбившийся локон и глубоко вздохнула. В глазах блеснула слеза.

– Давай покушаем. Открывай ротик. Вот и молодец!

Костик смотрел на Елизавету Фёдоровну, и она ему казалась сейчас самым близким человеком.

Бульончик немного насытил Костика, по телу разлилась усталость и немного притупила боль в груди.

– Поспи, сынок. Поспи, – послышались слова Елизаветы Фёдоровны, только глаза Костика уже и сами собой закрывались…

Пробуждение принесло боль и тоску. За то короткое время, что Костик провёл в теле восемнадцатилетнего парня, юношеский задор постепенно сменился рассудительностью. Что повлияло? Скорее всё вместе. И военные события, и перенос в прошлое, и неожиданное взросление на три года, и иной быт, чем во времена Костика. Его удивляло то, что люди всё делали сами своими руками и никаких гасторбайтеров. Дом своими руками, мебель своими руками. Пусть не изысканная, не модная по понятиям Костика, но крепкая, из дерева, а не из прессованных опилок.

– Проснулся, малец? – перед глазами выросло небритое лицо человека в однотонной пижаме. – А я смотрю, глаза открыты. Может надо чего? Воды? Глазами моргай, если надо. Мне не тяжело, напою. Руки на месте, что не сказать о ноге. Ступню оторвало напрочь. Срезало осколком. Оттанцевался. Я ведь танцевать любил. И даже выступал на сцене. А теперь вон оно как. Ты не куришь?

Костик чуть заметно отклонил голову в сторону.

– А я вот бросил перед войной, а теперь опять дымлю. Ну, давай, не скучай. Пойду с ребятами покурю.

Костик проводил его взглядом.

«Другие здесь люди какие-то. Железные что ли? Их убивают, а они радуются жизни. Звягин тот вообще не унывал… Жив ли? Присказка его «живы будем, не помрём» звучала как торжество жизни…»

Костик осёкся. Раньше он некоторые слова не только не употреблял, но и не слышал и не знал их смысл, а сейчас говорит так, словно всегда этими словами пользовался. Странно даже. Поговорил с солдатом и боль вроде как ушла. Хотя «поговорил» для него звучит не совсем правильно. Говорил то только солдат.

– Не спишь, сынок? – Елизавета Фёдоровна появилась неожиданно. – В тыл тебя будем отправлять. Там в спокойной обстановке подлечишься. Я тебе свою почту оставлю, напиши, как доберёшься. Мне хоть покойней станет. Вот листочек, я его к твоим документам прикреплю. Привязалась я к тебе. Через часик кушать принесу. Поспи ещё.

Костик задумчиво посмотрел ей вслед.

– Напиши Елизавете обязательно, – раздался недалеко знакомый голос, который рассказывал днём историю о взятии в плен офицеров.– У неё и муж погиб, и сын. Одна она теперь. Напиши ей. Хорошая она.

Не успел Костик обдумать его слова, как прибежала Елизавета Фёдоровна.

– Давай сыночек покушаем быстро. Сейчас машины придут. Санитарный эшелон уже пришёл на станцию, – она принялась алюминиевой ложкой потихоньку вливать бульон в Костика.

Глотать по сравнению со вчерашним днём было намного проще, и не было жажды. И боли стали вроде как меньше. Может это всё из-за материнского отношения к нему со стороны медсестры? Кто знает. Только Костику и, правда, становилось легче, когда она рядом.

Его осторожно переложили на носилки, вынесли на улицу. Солнце уже садилось. Тёплый ветерок обдал лицо, принеся запах печёного хлеба. Костик втянул ноздрями вкусный запах, смешанный со свежим воздухом и зажмурился от неожиданного счастья. Оказывается для этого иногда надо так мало…

В кузове полуторки Костика положили рядом с бойцом, который всё время лежал на боку, постоянно постанывал и что-то шептал на непонятном языке. То ли молился, то ли жаловался самому себе.

Машина шла не быстро, но потряхивало хорошо. Усилились боли в груди. Сказали ехать всего ничего пять с половиной километров, но при такой скорости это кажется вечностью. Тем более скорости, которые знал Костик из будущего, с этими несравнимы.

Уже на подъезде к городу с неба свалился немецкий самолёт. Всё получилось неожиданно и быстро, что Костик не успел испугаться. Завывающий звук ударил по ушам, заставляя вжаться в деревянный настил кузова. Зажмурился до боли, а когда открыл глаза, то увидел на своих бинтах свежую кровь.

«Я ранен опять? Откуда кровь? Я не чувствую новой боли!»

Оказалось, что сосед справа, который лежал на боку, получил пулю в бок. Если бы он лежал на спине, то пуля пришла бы точно в живот Костику. Мысль об этом вызвала спазм, головную боль и отключение сознания.