Просторы Многомирья

I

Но отставим на время Винда, Эльрику, Виша, Гхала, Нэнию и всю остальную отважную компанию, которая собиралась в полёт к Ой-Чип-Ону… А перенесёмся мы туда, где уже побывала часть Винда; туда, где так долго томился, меняя человеческие тела, забывший о том, кто он на самом деле — ЧИП. Перенесёмся из солнечного Многомирья, в громадный, и такой разный, но лежащий под одним небом мир, на планету Земля.

Там, в городе Москве, случилось одно происшествие — одно из бессчётных, в числе хороших и плохих… Это было происшествие которому суждено было попасть в новости, и довольно быстро забыться всеми, кроме жильцов одного дома…

Это был тот старый кирпичный дом, на восьмом этаже которого жил ЧИП. Как, должно быть, помнит читатель, ЧИП, вспомнив, что он правитель великой империи, очнулся от дрёмы, в которую древним колдовством была погружена его душа. И так велик был поднявшийся из него пламень, что он одним прикосновением своих ладоней вдребезги разбил окно, и, уже обратившись в вихрь, понёсся над московскими улицами, над крышами домов, туда, куда влекла его мистическое чувство — на городскую окраину к проходу между мирами.

А в оставленной ЧИПОМ квартире как раз и началось то происшествие, которое быстро забылось всеми, кроме жильцов кирпичного дома. На включенной конфорке сначала поджаривалась, а потом дымила и чернела яичница; сама же конфорка накалилась и источала жар. Но жар быстро растворялся в потоках холодного зимнего воздуха, который вливался на кухню через выбитое окно. В порывах ветра качались, задевали плиту шторы… Вот они задержались чуть дольше, быстро задымились, и уже вернувшись к окну, вспыхнули. Пламя поползло вверх, ветер разбрасывал искры и вскоре на кухне появились новые очажки огня. Наконец, вспыхнул и линолеум, которым был покрыт пол. Начался пожар…

Вот это и было происшествием. Соседи звонили «01», но, когда приехали пожарные то, вся квартира ЧИПА уже была объята пламенем…

Бывшая квартира ЧИПА совершенно почерневшая, выжженная, представляла и страшное и отталкивающее зрелище. Все очаги дыма уже залили пеной, а проходящий через выбитые и лопнувшие окна воздух быстро охлаждал стены.

— Ну что? — спросил у своего напарника пожарник Степан Вдовий.

— Трупов нема, — проговорил тот устало.

— Кто жил, выяснили?

— Ага…. Корбудзо Яков Фёдорович, шестьдесят седьмого года рождения, вдовый… Нет, это ты у нас Вдовий, а он просто — холост.

— Нашли его?

— На работу звонили. Сказали — ушёл в обычное время. По времени, уже должен был домой вернуться, а вот — вишь, задержался где-то.

— Но пожар ведь на кухне возник, — произнёс внимательный Степан Вдовий.

— Ага. От плиты всё пошло…

— Кто же плиту включил? Кто окно выбил? Выбросился, может, кто-то? Тогда почему под окнами труп не нашли?..

— Да ты что, Стёпа? Охота тебе голову ломать? Ты разве прокуратура? Вон, гляди, сыщики понаехали; сейчас и нас попросят удалиться, будут осмотр делать…

Степан Вдовий — тридцати трёх лет от роду, пожарник, мужчина серьёзный, женатый, отец двоих детей; обладатель роскошных, пшеничного цвета усов, слыл человеком рассудительным и деловым. Если кто-либо поступал неправильно, он таких людей поправлял; сам почти не пил, и совсем не курил, заработанные деньги нёс в семью… В общем, он был одним из тех людей, которым просто на раду написано — жить слаженно, как по расписанию, до конца своих дней, хотя его опасная профессия весьма остро ставила вопрос — когда наступит этот конец его дней.

Но сам Степан уже десять лет работал пожарным, многое за эти годы повидал, и поэтому саму службу свою — кажущуюся сторонним людям чем-то невиданно опасным — воспринимал как дело совершенно обыденное. И теперь, оглядывая сгоревшую квартиру ЧИПА (он же — Корбудзо), Степан Вдовий задавал вопросы машинально, просто играя эрудицией, представляя себя в роли настоящего сыщика. В то же время, Степан понимал, что забудет эту квартиру — встанет она в длинный ряд виденных им выжженных помещений; все они, в общем-то, на одно лицо — выгоревшие, изуродованные. Сам ведь верил, что такое лучше и не помнить, а забыть поскорее…

Он уже собирался уходить, но что-то замешкался, сделал одно неверное движение, и споткнулся об обугленный кусок серванта. Давненько с ним такого не было; обычно, на работе, он был точен и ловок, а тут, значит, уже расслабился, предчувствуя, что тяжёлый день закончен…

Степан не упал на пол, а, выставив перед собой руки, замер в таком положении, будто собирался отжиматься. Под обломками серванта была шкатулка: обугленная, с подплавленной крышкой, но внутри шкатулки что-то отчётливо билось.

И тогда Степан быстро, пока никто не заметил, запихнул шкатулку в карман. Никогда-никогда прежде не собирал он чужие вещи на месте пожаров; считал это мародёрством, а тут сделал это почти бессознательно, просто потому, что вдруг страстно, до боли в сердце, до нездорового жжения в висках захотелось ему узнать, что же там — в коробке. Он и не думал воровать, он собирался просто заглянуть туда, увидеть, а уже потом, когда Яков Фёдорович Корбудзе вернётся на пепелище, вернуть ему находку, заявив, что спас эту ценность из пламени.

В общем, Степан Вдовий совершил несвойственный для себя поступок и жизнь его вскоре совершенно изменилась. О чём и пойдёт речь.

Ночь… За окнами было совсем темно. Спал укутанный снежным покрывалом город..

Степан Вдовий сидел в своей комнате, за широким дубовым столом. На стене отсчитывали время часики; но их тиканье столь привычно, что Степан и не замечал его…

За дверью — спальня жены, за другой дверью — коридор, и дальше: детская, ванная, туалет, кухня. Все уже давно спали в этой квартире, да и Степан, после такого тяжёлого дня должен был бы спать. Но нет — ему совсем не спалось; странная шкатулка, подобранная в квартире погорельца Якова Фёдоровича Корбудзо, никак не давала ему покоя.

Что так шевелилось и билось в этой коробке? Зверёк? Нет — не мог это быть зверёк, потому что во время пожара шкатулка накалилась и он бы, несомненно, погиб.

Тогда что? Механизм? Но какой механизм может сидеть в шкатулке и стучаться?..

Надо сказать, что иногда, в свободное от основной работы время, Степан занимался механикой. Например, чинил часы, собрал миниатюрную железную дорогу, с поднимающимися и опускающимися шлагбаумами и другими прелестями — подарил её сыну Вите, дочери же Людмиле — собрал подвижную куклу. Сам считал эти дела своим хобби, но, тем ни менее, в ящиках его стола хранилось немало полезных инструментов.

Повертев в руках сплавленную шкатулку, Степан достал из ящика алмазную резку, и медленно, осторожно, чтобы не издавать резких, столь чуждых для ночной квартиры звуков, начал срезать налёты. Работа шла плохо: метал, из которого была сделана шкатулка, оказался слишком твёрдым.

Через полчаса Степан запыхался, на лбу его выступила испарина. Уже давно, даже во время тушения пожаров, он не уставал так, и уже не помнил, когда ему было так интересно…

Из спальни вышла жена, спросила:

— Ты что здесь сидишь? Завтра же на работу…

— Да вот, почитать, что-то захотелось, — молвил, быстро пододвигая к себе толстый фолиант Степан.

Спрятал под обложкой испачканную в золе ладонь и подивился на себя: в кои-то веки он так вот, словно нашкодивший школьник, обманывает, увиливает, скрывает? Жене хотелось верить своему мужу, а ещё больше ей хотелось спать, поэтому выслушав его обещание вернуться в кровать через десять минут, она удалилась в спальню.

Степан ещё несколько раз провёл резцом по неподатливой шкатулке, разочарованно вздохнул, а затем убрал и шкатулку и свои инструменты в ящик стола и закрыл ящик ключом.

Но он, должно быть из-за усталости, не заметил, что всё же проделал в шкатулке небольшое отверстие. Это была трещинка, но что там, за этой трещинкой, невозможно было разглядеть. В шкатулке пока что никто не шевелился.

Следующий день был вполне обычным: холодный, серый, морозный и снежный день в Москве. Но ни холод, ни снег не были властны над огнём, который словно ненасытный зверь вспыхивал то в одном, то в другом месте этого огромного города. И приходилось пожарным выезжать по вызовам. Вызовы, на которых был Степан оказались пустяковыми: задымление подъезда, помойка под окнами загорелась, ещё какая-то чепуха, и весь этот день Степан думал о шкатулке…

Узнавал, объявился ли Яков Фёдорович Корбузо, и ему отвечали, что этот Корбузо как в воду (или, скорее уж — в огонь) канул…

Наконец, рабочий день закончился и уже в сумерках Степан вернулся домой. Жена готовила ужин, дети гуляли во дворе. Пока Степан мыл руки в ванной, жена стояла за его спиной и говорила:

— Слушай, я сегодня в пять с работы пришла; в коридоре раздеваюсь, слышу — из твоей комнаты скрежет. Я — испугалась. Думаю, может, воры пробрались.

— Чего?

— Ну звук такой, будто кто-то что-то подтачивает, дерево режет и ещё железками скрипит. В общем, странный такой звук.

— И?

Степан прошёл на кухню.

— Я заглянула в комнату. Спрашиваю: "Есть кто?", а сама уже газовый баллончик держу. Перепугалась! А как спросила, сразу шорох этот прекратился. Я потом всё осмотрела, в каждый угол, в каждый шкаф заглянула и под диваном глядела. Нет никого.

— Ну и?

— Думаю, из твоего стола эти звуки.

— Из стола? — рассеяно спросил, поглощая мясные с запечёнными в них яйцами котлеты и запивая их молоком, Степан.

— Ну да. Ведь в стол я заглянуть не могла. Ты ж его запираешь, а ключ…

— А ключ — у меня, — ответил Степан.

— Ну и что там так двигаться-то могло, а, Стёпа?

— Мало ли, ерунда какая-то. Не бери в голову…

И Степан постарался изменить тему разговора, хотя сам вновь и вновь вспоминал про шкатулку. Неужели в ней опять что-то или даже кто-то шевелится? И, после обычного разговора о делах на работе, об успехах детей в школе, когда жена начала мыть посуду, он прошёл в комнату, достал из кармана ключ (он носил его в связке с остальными ключами) и открыл тот ящик стола, в который накануне положил шкатулку.

Прежде всего, обратил внимание на то, что инструменты и всякие детали, которые он прежде аккуратно раскладывал, теперь, либо были перемещены и разбросаны, либо же вовсе исчезли.

Пришла вполне логичная, хотя и невероятная мысль, что повинно в этом было нечто, выбравшееся из коробки.

И Степан Вдовий ещё дальше выдвинул ящик стола; при этом был уверен, что теперь-то непременно увидеть это загадочное существо. Но увидел только широкую овальную дырку. Оказывается, существо прорезало днище и пробралось в нижний ящик, где также хранились всевозможные и, в основном, весьма крупные детали.

Степан прислушался и смог уловить негромкий, едва приметный шорох, который доносился именно из нижнего ящика. Теперь не оставалось сомнений — существо было там. Он склонился и позвал негромко, чтобы жена ненароком не услышала:

— Эй, ты что за зверёк? Не бойся…

Но шорох не повторился и в тёмном отверстии ничего не было видно. Тогда Степан задвинул верхний ящик, и отпер ключом нижний. Но сразу открывать его не стал, так как испытывал вполне оправданные опасения. Ведь этот «зверёк» мог оказаться весьма опасным — не даром ведь прогрыз твёрдую обшивку ящика. Поэтому Степан взял один из лежавших отдельно инструментов, а именно — молоток и, держа его наготове, чуть приоткрыл нижний ящик.

— Тихо, тихо… — шептал он.

И сильно вздрогнул, когда сзади раздался громкий голос жены:

— Ну что, разобрался, кто у тебя в столе шумит?

— А… это-то… — вздохнул Степан. — Это я так — побаловаться решил; ещё один механизм собрал.

— А что этот механизм делает? — любопытствовала жена.

— Механизм-то?.. Он… Пока ничего особенного…

В это мгновенье нижний ящик стола весьма ощутимо вздрогнул и из него донёсся скрежет.

Жена возмутилась:

— Ничего особенного не делает, а шумит! А если ночью будет скрежетать? Заснуть не даст… Ещё замкнёт чего, пожар начнётся.

— Ничего не будет, не волнуйся, — уверенно заявил Степан.

Он решил, что окончательно разберётся с этим неведомым существом до того, как ляжет спать.

Но тут пришли дети, и надо было с ними поговорить по поводу их плохого поведения и оценок в школе, потом надо было разобраться с протекающим краном в ванной. Всё это отняло некоторое время; после чего Степан вернулся в комнату, и, сжимая в руке молоток, резко выдвинул нижний ящик стола…

Он ожидал увидеть зверька — возможно, экзотического; возможно — зубастого, но не увидел ничего: ни зверька, ни своих инструментов, ни запасных деталей… Ещё можно было бы понять, если бы Степан хранил там еду, и еда пропала бы — значит, зверь съел её, но куда могли исчезнуть всевозможные железки и провода?..

В днище нижнего ящика также появилась дырка. Стало быть, зверь выбрался наружу. Степан быстро оглядел комнату. Вроде бы, нигде не было видно следов этого чужака…

Жена сидела в детской комнате, наставляла непутёвых чад премудростям математики, русского языка и литературы; на кухне вещал телевизор. В общем, ещё оставалось некоторое время на то, чтобы разобраться с этой, самим Степаном принесённой в дом проблемой.

Понадёжней прикрыв коридорную дверь, он начал тщательно и стремительно обыскивать комнату. Заглянул под диван, отодвигал шторы, вставал на стул и смотрел на шкафы сверху (ведь могло же туда забраться это ловкое создание)

И тут услышал скрежет! Но доносились эти неприятные звуки из соседней комнаты. То есть — из спальни. Степан бросился туда. Сразу обратил внимание на то, что дверца шкафа приоткрыта. Подскочил и распахнул её, да тут и замер, глядя округлившимися глазами на это…

Не мохнатый зверёк, а некто совсем непонятный, не из плотни и крови состоящий, но составленный из железок — то есть, из и его же, Степановых, инструментов — глядел на него стеклянными, мягко светящимися электрическими глазами из шкафа.

Степан не знал, как этот механизм выглядел изначально, когда он ещё лежал в шкатулке, но теперь, за счёт прицепленных и закреплённых деталей, механизм разросся — в нём был уже целый метр роста.

И Степан сказал:

— Так вот куда все мои инструменты делись. Ты их, значит, для себя использовал. Ты строил себя из них… Но, кто ты? Ты вообще — понимаешь меня?

Не очень Степан надеялся на ответ, но всё же услышал голос: хриплый и трескучий; такой голос мог вырываться из испорченного приёмника:

— Понимаю. Проход открыт. Я должен двигаться за хозяином.

— А кто твой хозяин?

— Он создал меня. Он — главный.

— Яков Фёдорович Корбудзо, — догадался Степан.

— Яков Фёдорович Корбудзо, — проскрежетало железное существо. — Он вложил в меня часть самого себя. Он…

— Чудеса да и только только! — восхищался Степан. — Ну, выходи из шкафа, хочу тебя повнимательнее разглядеть.

— Я должен двигаться за хозяином. Проход открыт… — и существо начало царапать противоположную стенку шкафа.

Благодаря острым железным когтям, которые были сделаны из пилок и других режущих инструментов Степана, на дереве оставались глубокие борозды.

— Э-эй, прекрати, — потребовал Степан. — Ты ж шкаф разломаешь! Меня жена убьёт…

— Убьёт, — утвердительно проскрежетал железный и продолжил свою зловредную работу.

— Послушай, я ведь могу тебе помочь. Слышишь? Ну только прекрати это! — потребовал Степан.

Существо прекратило кромсать шкаф, и, обернувшись, спросило:

— Чем поможешь?

— Ну я это… Ведь тебе какой-то проход нужен, да?

— Проход, в который ушёл хозяин.

— Я… э-э… ты знаешь, где твой хозяин, этот Корбудзо?

— Он за проходом. Я должен ему служить.

— Уже лучше. А где проход?

— Там… там… там…

С этими восклицаниями существо вновь обернулось и продолжило кромсать заднюю стенку шкафу.

Степан был в отчаянии. Он бросился на железного, схватил его за выпирающие отростки и дёрнул назад. Вместе они повалились на пол. Над Степаном нависли разные колющие и режущие железяки.

— Стой! — вскрикнул Степан. — Я проведу тебя…

Прямо перед ним горели красным светом ничего не выражающие, стеклянные глаза. Острое шило застыло в сантиметре от его горла.

Степан говорил, как мог быстро:

— Без моей помощи ты только время потеряешь. А я знаю, как помочь.

— Начинай, — потребовало существо.

— Я просто догадался, что ты каким-то образом знаешь, где находится твой хозяин — Корбудзо. Возможно, у него имеется передатчик, и от него поступают сигналы к тебе. Ты выбираешь путь, кажущийся тебе кратчайшим, напрямик, через стены, но это не правильно. Тебе придётся резать не только дерево, но и бетон, а потом ты свалишься с высоты тринадцатого этажа, на котором я живу. В общем, надо уметь маневрировать: коридоры, двери, лифты, подъезды, разные улочки — примерно таким образом ты и доберёшься до своего Корбудзо. Ну а я тебе помогу.

— Пошли, — потребовало существо.

— Не сейчас. Ведь ночь скоро.

— Пошли.

— Но пойми, у меня жена, дети.

— Пошли.

— Хотя откуда тебе знать… Ты же просто машина, правда, весьма совершенная. Можно сказать, новое слово в робототехнике. Видать этот Корбудзо был очень умным типом. Может, его похитили? Как думаешь?

— Пошли.

— Вот ведь заладил… Ладно. Ты, стало быть, чувствуешь, где твой хозяин.

— Чувствую. Мы должны торопиться. Проход вскоре может быть закрыт. Пошли.

— Так, ладно. Раз ввязался в эту авантюру, то доведу её до конца. Жене скажу, что надо по служебным делам отлучиться. Как бы тебя незаметно из квартиры вывести?.. Ладно, что-нибудь придумаем. Но ты должен выполнять мои указания, чтобы добраться до Корбудзо.

— Я буду выполнять твои указания, чтобы добраться до Корбудзо.

— Ладно… А я тебя буду называть… ну раз ты из шкатулки выбрался, так будешь шкатулочником.

— Скорее. Враги могут закрыть проход, — хрипел наречённый шкатулочником.

Прежде всего, Степан выглянул в коридор. Жена уже вышла из детской комнаты, и была теперь на кухне, опять что-то там готовила; в его сторону пока что не глядела, но в любое мгновенье могла оглянуться…

А за спиной у Степана стояло железное существо, со множеством торчащих из него трубочек, проводков, а также весьма острых и устрашающих инструментов. Это был шкатулочник и он говорил хрипящим, похожим на испорченное радио голосом:

— Надо торопиться…

— Я только молю тебя: не шуми. Если нас заметят, то всё — появление робота я не смогу объяснить. Буду визги, обмороки, и… В общем, помалкивай.

— Мы должны идти. Сейчас же, — нудел шкатулочник.

— Двигайся прямо за мной.

Степан выскользнул в коридор, за ним, всё же скрежеща железными конечностями по полу, просеменило железное создание.

Степан быстро распахнул дверь, за которым начинался ещё один коридор, с дверьми в соседние квартиры. Шепнул:

— Стой там. Я должен одеться.

Шкатулочник повиновался.

Степан прикрыл дверь, а сам поспешно начал напяливать свою зимнюю одежду. Приготовления его не остались без внимания жены. Она прошла с кухни и спросила:

— Далеко собрался?

Степан не привык врать. Всё время честный, открытый, он и от других требовал таких же качеств. Поэтому теперь ему приходилось делать самое настоящее насилие над собой, чтобы сказать неправду:

— С работы вызывают.

— То есть это как? У тебя же смена закончилась.

— Ну да, закончилась. Просто надо срочно осмотреть место одного потушенного пожара; выяснить там кое-какие детали.

— И что — без тебя они никак не могут?

— Значит, не могут, — угрюмо ответил Степан. — Нужно заключение эксперта.

— Уж, можно подумать, ты такой эксперт.

— Двенадцать лет всё же в пожарке работаю, так что кое-чего знаю….

Всё это время голос Степана звучал совершенно неестественно, и он был уверен, что жена не поверит в его враньё, но именно потому, что он никогда прежде не врал, то всё же поверила, и спросила:

— Когда вернёшься?

— Постараюсь поскорее. Часа через три.

— Ты смотри: я ведь волноваться буду. Сотовый взял?

— Да, конечно.

— Ну, я тебе позвоню…

Степан вышел из квартиры, быстро закрыл за собой дверь и шикнул:

— Тихо. Не двигайся…

Железное существо стояло перед ним — несуразное, пугающее, совсем не подходящее для московских улиц…

И Степан проговорил, с сожалением:

— Ты понимаешь, что мы так далеко не уйдём? Слишком ты приметный и необычный.

Шкатулочник упрямо повторял:

— Надо идти к хозяину.

— Может это?

Степан кивнул на коляску, в которой прежде возил своих детей Витю и Людмилу. Это была большая, крытая коляска, в которой могло бы спрятаться железное существо, но проблема была в том, что коляска стояла разобранной, сложенной и закреплённой в ящиках у стены.

— Вот в этой коляске ты бы мог укрыться. Но её надо собрать, на это потребуется время, а ты все мои инструменты для себя использовал.

— Собрать коляску, — повторило существо, и тут начало действовать.

Стремительно двигались его железные отростки, и так же стремительно собиралась коляска. Менее чем через минуту всё уже было готово: коляска стояла готовой, а шкатулочник твердил:

— Идти у переходу. Хозяин…

Степан произнёс восхищённо:

— Да-а, этот твой Корбудзо действительно великий изобретатель. Я раньше думал, такие роботы как ты, только в фантастических фильмах бывают. Ну, давай — полезай…

После того, как шкатулочник залез в коляску, Степан прикрыл его лежавшим возле стены полотенцем, и повёз к лифту. Очень он надеялся на то, что не встретит соседей, однако соседи всё же встретилась на первом этаже.

Удивлённый взгляд бабуськи и её глупый вопрос:

— Неужели у вас пополнение?

— Нет, конечно, — пробурчал Степан. — Просто коляска старая, пора её выбрасывать.

Но тут эта коляска содрогнулась, и из неё раздался характерный железный скрежет. Предупреждая вопрос любопытной соседки, Степан произнёс:

— А это я кое-что из своих изобретений на помойку повёз. Безделушки всякие…

Прозвучал хриплый, словно из испорченного приёмника голос существа:

— Идти к переходу. Скорее. Хозяин ждёт.

Соседка отшатнулась, а Степан, проклиная себя, за то, что ввязался в эту историю, молвил:

— Говорящая безделушка. Неудачная попытка создать робота…

И, толкая перед собой коляску, поспешно вышел из подъезда.

На улице светили фонари, прохожие спешили от мороза в свои тёплые дома, а с неба медленно падали снежинки…

Степан, не оглядываясь по сторонам, стремительно двигался вперёд, и говорил:

— Я же просил тебя: не высовываться. И помалкивай…

Но через пару минут Степан сам нарушил тишину. Он спросил:

— Мы хоть правильно идём-то?

Коляска сильно вздрогнула, и хрипящий голос произнёс:

— Правильно.

— Долго ещё?

— По моим расчетам: примерно два километра.

— Ну, это ещё ничего. Терпимо. Только потом мне сразу домой надо будет возвращаться…

Тут коляска передёрнулась с такой силой, что Степан едва удержал её. Начал было ругаться, но шкатулочник прервал его:

— Надо двигаться быстрее! Проход может закрыться очень скоро…

И теперь коляска уже сама ускорилась, тянула Степана за собой. Тот глянул вниз: думая, что, может, начался обледенелый спуск, но никакого спуска не было, напротив — дорога здесь слегка поднималась вверх. Зато Степан обнаружил, что из днища коляски, пробив его, выдвинулись металлические стержни с проводками и присоединились к колёсам; вот за счёт них и ускорилось движение.

Сначала Степан быстро шёл, а потом уже и бежал за самостоятельно катящейся коляской. Он просил:

— Тише!

Ответ был неумолимым:

— Надо торопиться!..

В принципе, теперь Степан мог просто отпустить шкатулочника, и пускай бы он катился сколь угодно далеко. Ведь не вернулось бы оно к Степану в квартиру. А что касается вида самостоятельно мчащейся коляски, так пусть это повергает кого-то в шок. Ему то какое дело? Кто докажет, что это его коляска сбежала?..

И всё же Степан не отпускал коляски, и из всех сил бежал за ней. Ему просто интересно было, какова конечная цель этого механизма, что это за загадочный проход, который вот-вот должен закрыться и удастся ли найти гениального изобретателя Якова Фёдоровича Корбузо…

Коляска затормозила на берегу небольшого, расположенного на окраине города озерца. Это было то самое, уже знакомое читателю озерцо, возле которого накануне произошли драматические события: ЧИП вернулся в Многомирье, а Винд едва не погиб, но всё же, стараниями своих друзей, тоже вернулся туда…

Там по-прежнему лежало большое, пробившее лёд дерево; правда уже нарос новый лёд, обхватил его ветви. И именно к основанию этого дерева тащила Степана коляска…

Возле самых корней она остановилась и начала преображаться. Трещали, изгибались, составляющие её детали: собственно, коляска стала частью шкатулочника, который сделался уже даже чуть больше Степана…

Когда шкатулочник начал разрывать нанесённый под корни снег и сами корни, Степан спросил:

— Неужели Корбузо здесь?

— Он ушёл туда, — уверенно ответило существо и продолжило свою работу.

Степан стоял рядом, и увидел, что под корнями открылась чёрная каменная плита. Он спросил:

— Что это?

Шкатулочник ответил:

— Враги завалили проход.

— Значит, ты не пройдёшь?

— Это просто камень. Его можно раскрошить.

И шкатулочник действительно начал крошить камень. При этом летели искры, а составлявшие шкатулочника железки гнулись… Тем не менее, он не останавливался, и работа продвигалась. Если бы Степан не успел отдёрнуться, то просвистевший острый кусок камня ранил бы его…

Через пару минут Степан увидел то, чего уж никак не ожидал. Живущий в холодном и тёмном зимнем городе, он истосковался по этому свету… Хотя это был даже и не свет, а только отблеск света, но зато настоящий отблеск — тёплый, летний, бархатно-золотистый; он, словно ласковый, невесомый поцелуй прикоснулся к глазам Степана. И отблеск этот исходил из-под корней рухнувшего дерева, из заново пробитого существом прохода. Казалось, что само солнце, устав от весенних и летних трудов, устроило там себе берлогу…

Шкатулочник, изрядно помявшийся, но всё равно проворный и ловкий, начал протискиваться в проход.

Степан проговорил неуверенно:

— Э-эй, слышишь, а мне туда можно? Глянуть-то охота, что там…

Шкатулочник ничего не ответил, но продолжал двигаться. Вот проскользнули и скрылись в этом приятном свете его задние конечности, на которых ещё остались колёса от детской коляски.

И тогда Степан решил, что просто посмотрит, что там внизу, под корнями. Только одним глазком глянет, что источает такой приятный свет, ну а потом, конечно, вернётся — пойдёт домой.

Он согнулся и пополз. Свет становился всё более ярким; Степан уже чувствовал запахи иного мира, слышал непонятные голоса. Затем — выставил перед собой руки, хотел за что-нибудь схватиться, да тут его самого схватили. Это были маленькие, но чрезвычайно сильные, хотя и не железные ручонки. Степана потащили вперёд, и, как он ни сопротивлялся, просто вытянули в Многомирье…

II

Степана Вдовия схватили те самые существа, которые пытались помешать Винду проникнуть на Землю. Напомню, что они были худенькими, жилистыми, ростом едва ли доставали до колена взрослого человека, глаза у них были большими, выпученными, а вместо кожи их покрывала зеленоватая чешуя. Но, несмотря на столь непрезентабельный вид, силы и ловкости им хватало…

Общими усилиями (а их собралось не менее трёх десятков), они удерживали не только Степана, но также и шкатулочника. Впрочем, шкатулочник не рыпался, а вот Степан извивался, пытался вырваться и кричал:

— Выпустите меня! Да вы кто такие?! Выпустите меня немедленно!

Но выпускать его не собирались, зато — схватили за ноги, за руки, да ещё и снизу, под самую спину подхватили, и понесли. Степан возмущался:

— Вы куда меня тащите? Вы разве не понимаете: меня дома ждут: жена, дети… Это что — похищение, да?.. Ну так, значит, и судить вас будут, как похитителей…

А потом он увидел небо, и прекратил кричать и делать тщетные, через чур слабые попытки высвободиться. Это было не Земное небо, а небо Многомирья. Что такое небо Земли, а точнее — Московское небо? Часто там висят облака или тучи; но даже и в ясные дни, многого там не увидишь (хотя, несомненно, вид величественных, неспешно меняющих свои формы кучевых облаков благотворно влияет на фантазию).

А тут Степан увидел глубокую, прозрачную бездну: и плыли там облака, как и близкие, так и очень далёкие — причём до самых отдалённых из видимых были сотни километров. В этой воздушной бездне весели миры: некоторые из них находились совсем близко, и можно было разглядеть многие детали на их поверхности, иные же выглядели как пятнышки или просто как точки. Но у каждого из миров можно было угадать свой, неповторимый характер…

Вот в небе пролетала крупная, незнакомая Степану птица с радужным, словно бы праздничным опереньем, и с золотистым, поблёскивающим в солнечных лучах клювом.

Степан пытался как можно более подробно запомнить это неземное небо, потом повернул голову, и увидел кристаллические кусты. Они были полупрозрачными и внутри их изящных, тонких ветвей происходило тихое, неспешное движение огня, который никак не мог вырваться наружу, но способствовал их росту.

Степан произнёс:

— Да ведь это иной мир… — и обратился к существам. — Вы должны понять: я не желаю вам никакого зла… Я друг. Мы, земляне, установим с вами контакт, мы…

Невысокие эти создания продолжали сосредоточенно двигаться вперёд. Они не разговаривали и, как казалось, даже не глядели на Степана и на шкатулочника.

А шкатулочник покоился на их ручонках без движения; однако ж его стеклянные, едва приметные за нагромождением железок глаза источали красный свет. Шкатулочник чего-то ждал…

Примерно через полчаса Степана и шкатулочника бросили на землю. Степан, с кряхтеньем приподнялся, а шкатулочник лежал не двигаясь.

Когда Степан начал расстёгивать своё утеплённое зимнее пальто, его схватили за запястье и сжали так сильно, что он застонал и взмолился:

— У вас здесь жарко, как у нас летом! А я в зимней одежде. Пока тащили сюда, я уже весь взопрел; потный весь! Видите? Чувствую себя, как цыплёнок в духовке. Дайте мне раздеться…

Но существа не давали ему снять жаркую одежду, так как не доверяли ему и не знали, что он выкинет.

Кем они были? Читатель уже знает, что они защищали проход между мирами. Но вот почему они так делали, существа и сами не могли сказать. Кстати, между собой они общались посредством потрескивания, неуловимого для человеческих ушей. Для удобства их можно называть треньками. Итак, эти треньки знали, что проход надо защищать, никого не пускать ни туда, ни обратно, что это одна из их задач, но совершенно не помнили, что когда-то их племя было гораздо более развитым. И они уже забыли, что в иной мир, на Землю был заключён дух ЧИПА. Год за годом племя треньков вырождалось, деградировало. Когда-то они знакомы были с письменностью, сочиняли, творили — теперь их хватало только на самую простую, почти животную жизнь.

И всё же инстинкты сохранились. Они, правда, не знали, что делать со схваченными. Может, съесть их? Но ведь треньки привыкли к огненному соку, который они высасывали из надломленных кристаллов; поэтому ни железный шкатулочник, ни мясной Степан не подходили для их желудков.

И вновь тренькам подсказывали инстинкты. Посреди их неуклюжего, выстроенного из обломков кристаллов селения, высился каменный идол, которому они поклонялись, как своему божеству. Это был одноглазый, кажущийся неуклюжим истукан, и, если бы читатель мог его увидеть, то сравнил бы с Гхалом, который отправился в путешествие с Виндом, Эльрикой и всей прочей компанией. Только этот, стоявший на Ован-Тульбуке Гхал отличался от улетевшего.

Он потому и стоял, что гораздо больше того, улетевшего, окаменел. При появлении ЧИПА в Многомирье, он, по замыслу его создателей, должен был броситься на врага, остановить, отправить обратно, на Землю. А этот только несколько раз вздрогнул (что, впрочем, не осталось без внимания у привыкших к его недвижимости треньков).

И вот теперь, принеся добычу, треньки обратились к Гхалу. Они усиленно трещали, пытались донести до него свои переживания, а Степан не слышал их своим человеческим, слабым ухом.

Уже много веков стоял на месте этот Гхал, и со временем появились на нём трещины, вырос на нём мох, а его ступни пробили росшие из почвы кристаллы.

Пошевелился шкатулочник и глаз Гхала засиял. Истукан дрогнул и из него посыпалось каменное крошево.

Некоторые треньки запрыгали от охватившего их восторга, иные — попадали в благоговении. А Гхал сделал шаг вперёд… При этом содрогнулась почва, а половина его истрескавшейся ступни осталась висеть на острых кристаллах.

Гхал издал тяжёлый, гулкий звук, и сделал ещё один шаг к шкатулочнику. В этом железном создании Гхал безошибочно распознал слугу ЧИПА…

Вообще, глядя на измятое тело шкатулочника, можно было подумать, что он уже не способен был к серьёзному сопротивлению. Но, на самом деле, шкатулочник просто притворялся. И, когда Гхал подошёл к нему, шкатулочник прыгнул на него.

Это был стремительный, почти неуловимый для глаз полёт. Шкатулочник с такой силой ударил Гхала, что тот пошатнулся и начал заваливаться назад. Но ещё прежде чем тяжеленное тело истукана рухнуло на землю, шкатулочник запустил в его трещины свои металлические конечности, и начал разрывать камень…

Две каменных плиты отлетели от тела Гхала, и только тогда он ударил врага своим тяжеленным кулаком. Некоторые железные детали погнулись, а сам шкатулочник ударился об кристалл…

Кристалл переломился, а от шкатулочника отвалилась лапа с колясочным колесом. Гхал повалился наземь, и придавил нескольких треньков, которые даже не пытались увернуться.

Несмотря на повреждения, шкатулочник вновь бросился на Гхала. Вцепился в него, отодрал ещё несколько крупных кусков камня и увернулся от удара. В результате кулак Гхала врезался в своё же каменное тело, вызвав ещё большие повреждения. Теперь Гхал уже не мог подняться, а только дёргался и рычал.

Как помнит читатель, другой Гхал летал, поджигая струю газов, которая в определённое время вырывалась из его зада. Для того, чтобы эти газы вырабатывались, Гхал должен был поглощать какую угодно пищу: камни, железо, воду, хлеб, мясо… А внутри Гхала находилось нечто среднее между механизмом и живым пищеводом; вот это ту устройство и нужно было шкатулочнику.

Резкими, стремительными движеньями вырвал шкатулочник из Гхала пищевод, после чего истукан перестал дёргаться и потерял для шкатулочника всякий интерес.

В железных лапах шкатулочника оказались трубки и колбы покрытые каменистой пыльцой. Пищевод дёргался, дымился и булькал. Шкатулочник начал закреплять это устройство в своём теле, а ещё, время от времени наносил удары по тренькам, которые слепо надвигались на него…

Степан был полностью на стороне шкатулочника. Этому железному существу он доверял — оно открыло ему проход в этот новый мир, оно даже казалось Степану забавным, и уж конечно Степан не мог предположить, что шкатулочник служит кому-то злобному существу. Просто на шкатулочника напали, вот он и защищался; заодно и Степана освободил.

Так что Степан сказал:

— Ловко ты его. И этих — мелких. Так им и надо!

Шкатулочник прохрипел:

— Я должен лететь к хозяину. Служить ему.

— Ведь твой хозяин Яков Корбудзо?

— Мой хозяин — ЧИП.

— Ну, это ты, должно быть, Корбудзо так называешь. Он что же в этом мире находится?

— Он находится в Ой-Чип-оне.

Шкатулочник закончил крепить на себе каменистый пищевод Гхала, выдрал из почвы кристаллический куст, и стремительно запихал его в отверстие заменявшее рот. Видно было, как в центральной части пищевода начало разгораться синеватое свечение. Шкатулочник заглатывал кристаллы, куски почвы, и даже куски поверженного Гхала. Всё это перерабатывалось в топливо.

И, прежде чем Степан успел задать ещё хоть один вопрос, шкатулочник ударил железной конечностью по камню, высек искры. Из нижней части Гхалова пищевода появилась синяя струя пламени, и шкатулочник начал взлетать.

Железная лапа несколько вытянулась, схватила Степана, потащила его вверх.

В воздухе между мирами осталась тёплая зимняя одежда Степана. Он, придерживаясь одной рукой за шкатулочника, выбросил её, и вздохнул с некоторым облегчением — было уже не так жарко; хотя перепад температуры, после зимнего московского холода, был весьма ощутимым.

А вот мобильник Степан оставил при себе. И, всё ещё держась за шкатулочника, набрал номер жены. Телефон даже не отвечал, что "абонент недоступен" — он просто безмолвствовал. Степан вздохнул и произнёс:

— Ну да, это же иной мир; здесь сотовой связи нет. А дома жена волнуется. Тоже мне звонит, и никто ей не отвечает… Ты долго ещё лететь собираешься?

— С нынешней скоростью путь до Ой-Чип-она займёт пять суток, — ответил шкатулочник.

— Чего?! А в Москву ты когда вернёшься? — ужаснулся Степан.

— Тогда, когда этого захочет хозяин, ЧИП.

— Но это же безумие какое-то! Вот чёрт… — от волнения на лбу Степана даже выступила испарина. И он, без особой надежды на успех, попросил:

— Может, просто отнесёшь меня к тому проходу меж мирами, а потом дальше полетишь?

— Исключено, — прохрипел шкатулочник.

— Далеко уже отлетели, да?.. Ну, может, меня кто-нибудь другой обратно повезёт, — произнёс Степан, и начал оглядываться.

Вскоре он заметил парусный корабль, который преспокойно летел меж мирами. Степан предложил:

— Вон, например, он. А?

Шкатулочник слегка изменил направление полёта. Теперь он приближался к кораблю.

— Во, правильно! — радовался Степан. — Надеюсь, команда там нормальная, а не как те карапузы, которые чуть меня не растерзали…

Шкатулочник ничего не отвечал, но к кораблю приближался. И теперь уже было видно, что корабль этот сделан из красноватого дерева, парус же его — цвета старой бумаги, желтоватый, с выведенным в центре золотистым кругом. Затем Степан и команду увидел…

Нет — не люди это были, а существа, напоминающие ящериц, с красноватой, под цвет их корабля, чешуей. У них были длинные, сильные хвосты, с костистыми, округлыми наростами.

На самом деле, это был торговый корабль, который возвращался из славного города Светлограда, на свою родину. Ящерицы, которые сами себя звали щурами, летели в самом приятном расположении духа, так как торговля и обмен прошли даже лучше, чем они ожидали.

И они совершенно не думали, что на них кто-то будет нападать. От этих мест не так далеко было до Светлограда, и пираты в этих местах давно повывелись.

И вот щуры завидели шкатулочника. Теперь они во все свои желтоватые, с узкими чёрными зрачками глаза глазели на это приближающееся железное чудо. Много чего они в Светлограде повидали, а всё же такое встречалось им впервые. Вроде бы — железок много всяких, торчат они в разные стороны, а в то же время и движутся, и есть в них что-то живое, да вон и человек какой-то висит, вцепившись в это…

Глядя на вытянутые, заострённые физиономии щуров, Степан закричал им:

— Э-эй! Вы довезёте меня до…

Но Степан так и не успел докричать, куда бы он хотел, чтобы они его довезли, потому что шкатулочник начал крошить корабль. Он вцеплялся своими конечности в деревянную палубу, разрывал её, накренял мачты, лез глубже, в трюм…

После первого замешательства, щуры закричали:

— Напали!! Враг!!

Ну а Степан, который едва удерживался на дёргающемся шкатулочнике изумлялся:

— Что ты делаешь?

— Нужно железо, — прохрипел шкатулочник и продолжил свою разрушительную деятельность.

Некоторые щуры достали трубки. Они подносили это оружие ко ртам и резко дули, выпуская маленькие стрелы. От шкатулочника эти стрелы отскакивали как от стены горох, а вот Степана могли бы смертельно ранить, если бы время от времени, шкатулочник не ловил очередную летящую в хрупкого человека стрелу. Надо сказать, что большинство стрел предназначались именно Степану, так как щуры решили, что именно он управляет этой железной машиной.

Но вот, наконец, шкатулочник перестал уродовать корабль: он оттолкнулся от его продырявленной палубы и полетел дальше. Несколько запоздалых стрел просвистели поблизости.

Много раз во время работы пожарником Степан бывал в экстремальных ситуациях, так что и теперь он довольно быстро совладал с собою и без лишних эмоций спросил у шкатулочника:

— Зачем ты это сделал?

На этот раз в голосе шкатулочника было меньше хрипа. Он ответил:

— Мне нужно железо. Я должен использовать его в своём теле, для роста.

— Но зачем ты напал на этот корабль?

— Повторяю: я должен был добыть железо… Но, к сожалению, его там оказалось очень мало…

— Но правильно ли ты поступил, напав первым?

— Они — враги.

— Ты уверен, что враги?

— Да — уверен. Эти ящерицы будут воевать против ЧИПА и будут уничтожены.

— И всё же… мне они изначально не показались такими уж агрессивно настроенными. Ты ведь такой же новичок в этом мире, как и я. Так что, может, ты ошибаешься. Может, война осталась в прошлом, и заключено мирное соглашение. Ведь видишь: никто здесь больше не стреляет, очень спокойный пейзаж открывается…

— Сейчас война не ведётся, но скоро она начнётся.

— ЧИП её начнёт? — спросил Степан.

— ЧИП её начнёт, потому что иного выхода у него нет. Враги не дадут империи Ой-Чип-он развиваться так, как хочет ЧИП.

— И что же это за развитие? — интересовался Степан.

— Это — технический прогресс. Стремительный, неистовый, напористый. Технический прогресс без остановки, на грани возможностей…

— Технический прогресс? — повторил Степан, продолжая оглядываться. — Что-то у меня всё, что я здесь вижу, не ассоциируется с техническим прогрессом. Кругом — тишь да благодать… А воздух-то какой чистый! Я в Москве живу, и уже не помню, когда таким вот замечательным воздухом дышал… У нас там, знаешь, сплошные автомобильные пробки. Вот, как фура какая-нибудь проедет, так всё — пиши пропало…

— Мне всё это знакомо, — ответил шкатулочник.

— А ну да. Действительно. Тебя ведь самого в Москве сделали… Хотя, что ты мог видеть? Ты же в шкатулке сидел…

И вот что рассказал шкатулочник:

— Меня создал ЧИП. Ты знаешь об этом, но думаешь, что он просто собрал меня из железок. О, нет! Великий ЧИП и тогда, когда он не помнил, кто он на самом деле, был и великим НЕчеловеком, и, также — магом. Ведь вся его несокрушимая империя построена именно на механике и на магии… ЧИП создавал меня очень долго, бессонными ночами корпел он надо мною. Он вложил в меня частицу своего пламенного духа, и я не просто механизм — я часть ЧИПА, я полностью подчиняюсь ему, я чувствую его; и сейчас общаюсь с тобой, потому, что это интересно и ЧИПУ. Так что мне известно о Москве столько же, сколько и ЧИПУ, а он прожил в этом городе гораздо дольше тебя… Москва больше нравилась ЧИПУ, чем Многомирье в нынешнем его виде, но всё же именно здесь, в Многомирье, ЧИП видит наибольший потенциал; здесь — его империя механики и колдовства; империя Ой-Чип-он, которую так и не смогло уничтожить ни время, ни старания врагов…

— Ну… прямо даже и не знаю, — молвил Степан задумчиво. — А чего ЧИПА эта тишь-благодать не устраивает?

— Потому что Многомирье — такая система миров, где всё повторяется, где нет настоящего развития. Ты видел корабль этих красных ящериц щуров? Как он тебе?

— Красивый… не… даже прекрасный корабль! Летит в воздухе между этими мирками мелкими!..

— Так вот: ещё до изгнания ЧИПА, столетия назад, щуры летали примерно на таких же кораблях. Может, и есть кое-какие отличия, но всё такие несущественные… Ничего нового они не изобрели! Теперь вспомни свою жизнь на Земле…

— Да чего её вспоминать? Я и так во всю о жене и детях думаю. Вот, чёрт подери, они ж меня искать будут! Ушёл из дому и пропал без вести, а всё потому, что ты меня вернуть не можешь…

— Проход между мирами уже закрыт. Там сейчас должны быть и каменные Гхалы и, возможно, маги.

— Но…

— Я задал тебе вопрос, Степан, что ты можешь сказать о вашей земной жизни?

— Она такая… быстрая…

— Правильно! За последние годы сколько у вас всего появилось: и сотовые телефоны и компьютеры и Интернет; сто лет назад и в космос никто не летал, а сейчас уже думают о полётах к дальним планетам, думают о колонизации Луны и Марса. У вас есть писатели-фантасты, но мало кто из них решается заглядывать дальше чем на сто-двести лет вперёд; слишком непредсказуем, резок ваш прогресс; и это близко духу ЧИПА… А здесь, в Многомирье, представь: можно с уверенностью сказать, что здесь вот через шесть тысяч лет ничего не изменится. Так же будут висеть эти миры, и будут среди них летать глупые торговцы и путешественники.

— Ну, а может, не стоит насильно торопить? Может, это просто период такой? У нас на Земле тоже так было: только специалист сможет сказать, чем, например, две тысячи трёхсотый год до нашей эры в Египте отличался от две тысячи двухсотого. Ничего существенного не происходило: поколения сменяли друг друга, а прогресс топтался на месте; однако потом началось ускорение… и до сих пор продолжается…

— Здесь ничего не меняется десятки, а, возможно, уже и сотни тысяч лет…

— Но вон — посмотри, видишь, красота какая! А ты говоришь — не меняется!

И Степан указал на мир, возле которого в это время пролетал шкатулочник. Там беломраморные дворцы возвышались над нежно-малахитовыми полями; там синели родниковые озёра, там сияли тихим светом берёзовые рощи…

На шкатулочника это не произвело никакого впечатления. Он говорил изменяющимся, почти уже не хриплым голосом:

— В этом нет ничего, чего не было бы тысячелетия назад. И эта архитектура не находит новых форм, она бесконечно повторяет старое. Без ЧИПА здесь нет и не будет компьютеров; никто не изобретёт скоростные самолёты и более стремительные средства передвижения… Ты говоришь так, защищая всё это, старое, потому что устал от городской жизни, и тебе хочется на природу, до которой ты и дорвался, но твоему человеческому духу это быстро надоест. Ты захочешь таких же изменении, как и ЧИП.

— Ну а здесь разве люди не живут?

— Живут, и на очень многих мирах. Просто тебе они пока что не повстречались. Но они отличаются от землян, отличаются от ЧИПА. Может, в этом воздухе, в этом свете есть что-то, что так воздействует на их души? Но они спят. А ЧИП их разбудит. И здесь будут компьютеры, сотовые телефоны, будет кино, будут стремительные средства передвижения; мы доберёмся до самых дальних уголков Многомирья, и всюду будет наше, новое, всегда изменяющееся, совершенствующееся…

Степан слушал его, кивал, хотя и не знал — соглашается или нет. А потом сказал:

— Ты и сам изменился. Раньше говорил — как робот: "надо в переход. Служить хозяину", а теперь вон как разговорился; прямо как на митинге выступаешь, убеждаешь меня…

— Да. Ты прав. Я изменяюсь. Во мне — часть духа ЧИПА, и мне интересен ты, человек с Земли, потому что ты интересен ЧИПУ. И я несу тебя в Ой-Чип-он, потому что там ты понадобишься.

— Ну я и влип, — вздохнул Степан.

По окончании первого дня полёта, Степан взмолился:

— Ну давай остановимся. Мне поесть надо…

Шкатулочник проговорил:

— Человеческий организм слишком слаб и несовершенен, но с помощью ЧИПА, он больше не будет подвержен ни болезням, ни голоду, ни…

— Знаю-знаю! — перебил его Степан. — Только это будет ещё нескоро, а вот сейчас, видишь вон тот мир, до него отсюда километров пять; он даже выглядит аппетитно.

И шкатулочник согласился — изменил направление полёта.

Они опустились в роскошном, ухоженном саду, где воздух был наполнен такими ароматами, что даже сытому человеку захотелось бы есть. Ну а Степан просто бросился к ближайшему дереву, начал обрывать росшие на нём плоды, пробовать их. При этом говорил:

— Вкуснотища!.. Ты не улетай пока, дай мне наестся…

На что шкатулочник ответил:

— Я всё же улечу, но через некоторое время вернусь.

— Куда полетишь?

— Да присмотрел я здесь кое-что.

Шкатулочник взмыл над деревьями и улетел…

Тогда Степан припомнил, что во время спуска он краем глаза видел небольшое поселение, расположенное как раз на окраине этого сада. Туда теперь и полетел шкатулочник…

Неожиданно Степан услышал приятный голос:

— Здравствуй.

Обернувшись, он увидел, что перед ним стоит облачённая в лёгкое, зелёного оттенка платье привлекательная девушка с удивительно белым, почти мраморным лицом.

— Ну, здравствуй, — отозвался Степан. — Ты местная?

— Да, я здесь живу, и зовут меня Милой.

— Степан.

— Я видела, что ты прилетел на железном чудовище.

— Это не чудовище, а шкатулочник. Ты его не бойся.

— Мы знаем, что в Многомирье вернулся ЧИП. И это чудовище — слуга ЧИПА. Оно похитило тебя?

— Ну там так сложно получилось. Не совсем похитило, но и назад возвращать не хочет. Говорит, что меня ждут в Ой-Чип-оне.

— Ничего хорошего там тебя не ждёт. Только наивному человеку могли внушить, что туда действительно надо лететь, так что ты должен сбежать, пока не вернулось чудовище.

— Сбежать? Да, в общем-то, мне всё равно — могу и сбежать. Мне ведь главное — домой вернуться. А то ведь жена уже, наверное, в милицию объявила, что я пропал, а я её ничем утешить не могу. Я из Москвы.

— Москва? Я не знаю такого мира.

— Москва — это не мир… Хотя, можно сказать, что и мир… В общем, долго объяснять. Ты лучше скажи: у тебя какой-нибудь корабль есть?

— Нет у меня корабля.

— Это плохо. Надо отсюда улететь.

— Но у меня есть крылья, — и тут за спиной у девушки начали двигаться полупрозрачные крылья, а сама она слегка поднялась на землей.

— Ты что — фея?

— Да. Я фея этого сада. А вот если ЧИП сюда доберётся, то ничего от этой красоты не останется. Кругом будут железки, скрежет и вонь, а я погибну.

Тут издали, как бы в подтверждение её слов, донеслись отчаянные крики и скрежет железа.

— Что это? — спросила Мила.

— Туда шкатулочник полетел… Ему железо нужно для роста.

— Там же Тгалин, — вздохнула Мила.

— Кто?

— Тгалин — городок, жители которого помогают мне возделывать этот сад.

— А железо у них есть?

— Некоторые из их домов облицованы железом, и крыши есть железные.

— Ну вот это как раз то, что надо шкатулочнику.

— Ах, что же ты сразу мне не сказал?! Я должна быть там!..

И она взмыла, полетела над деревьями туда, откуда доносились крики и грохот.

— Подожди ты! — крикнул ей вслед Степан. — Кто меня назад-то понесёт?! Э-эх ты, фея…

И остался один среди плодовых деревьев. Настроение у него окончательно испортилось и аппетит пропал…

Через полчаса вернулся шкатулочник. Он очень разросся, железо уже не торчало из него беспорядочно, а приняло более строгие формы; теперь он напоминал земной самолёт-истребитель. Имелась даже и застеклённая кабина, рядом с которой горели красноватым светом стеклянные глаза.

Степан тут же спросил:

— Ты фею Милу видел?

— Я не знал, что её звали Милой.

— Что с ней?

— Она напала на меня, и мне пришлось её уничтожить.

— Но это же убийство!

— Мне просто нужно было железо, и я его получил. Не надо было вставать на моём пути. А теперь давай — залезай в кабину. Пора лететь.

— Чёрт тебя подери! — выругался Степан. — Чего тебе и твоему ЧИПУ от меня надо? Вот если ты теперь такой скоростной и совершенный: давай-ка верни меня к тому проходу, между мирами.

— Я уже говорил: проход заделан, на нём теперь и магические заклятья. А ключа от него у меня нет.

— А у кого он есть?

— Не знаю…

— Вот как? Ну ладно. А вот я не полечу с тобой. Представь: не нужна мне эта империя — Ой-Чип-он. Ты уничтожил фею Милу? Ладно, я подожду: может тут другая фея появится, отнесёт меня к проходу, а там и ключ найдётся…

— Ты здесь чужак, Степан, и ты до сих пор на свободе только потому, что я рядом. А после того, как я разобрал их городок, тебя обвинят, как моего соучастника.

— Да ладно! Пускай сначала докажут, что я соучастник.

— А они уже видели, что ты со мной летел.

— Кто же видел?

— Да много кто. Начиная хотя бы с тех щуров. Помнишь, как на их корабль мы напали…

— Ты напал, а не я.

— Тебе трудно будет доказать, что ты не был в заговоре со мной.

— И всё же я постараюсь.

— Потом с многих миров, возле которых мы пролетали, за нами наблюдали; у них тут, знаешь ли, имеется кое-какая примитивная оптика. И наберётся достаточно показаний о том, что ты даже не пытался сбежать. Твои возражения вряд ли станут слушать, и для начала тебя заключат в темницу…

— Но я докажу!..

— Или ты думаешь, что тебя выпустят в Москву? Чтобы ты рассказывал о Многомирье? О проходе меж мирами?

— Я не стану никому рассказывать.

— Твоим обещаниям не поверят.

— Мне и в Москве не поверят. Если начну рассказывать, то сочтут меня за сумасшедшего.

— Запомни: здесь ты — чужак, ты — враг. И эта фея, Мила — она только хотела разлучить нас; и понесла бы она тебя не в Москву, а к местным судьям. Ты бы сначала сидел в темнице, а потом бы тебя казнили… Но всё, довольно. Я не намерен больше тратить время на разговоры с тобой. Залезай в кабину. Я сделал её специально для твоих удобств…

Степан стоял на месте, лицо его было мрачным. И тогда из разросшегося шкатулочника выдвинулась железная лапа, обхватила его за грудь, подняла в воздух и запихнула в кабину. Затем этот похожий на земной самолёт-истребитель слуга ЧИПА поднялся над безмолвным садом и, набирая скорость, полетел прочь. Под его крыльями промелькнул совершенно разоренный городок Тгалин.

III

Говоря о том, что в этой части Многомирья уже известно о возвращении ЧИПА и все считают Степана его сообщником — шкатулочник преувеличивал, чтобы Степан Вдовий следовал в Ой-Чип-он, не помышляя о бегстве. Ну а зачем шкатулочник так делал, читатель узнает позже.

На самом же деле, точно о возвращении ЧИПА знали только каменные Гхалы, и ещё некоторые, наделённые особо тонким магическим даром существа, как, к примеру, колдунья Нэния, которая согласилась помогать Винду и остальной компании.

В Светлограде же поговаривали о том, что в заржавевший Ой-Чип-он просто пробрался некий тёмный волшебник, а чего он там собирался делать — их особо и не касалось. Находилось поблизости от Ой-Чип-она несколько сторожевых постов, так направили туда ещё дополнительную экспедицию, в состав которой входило три десятка воинов, да ещё — пара слабосильных магов. Ещё один маг-лекарь вылетел туда, чтобы вылечить тех воинов, которые были заморожены "чужим колдуном". Но маг-лекарь оказался совершенно бессилен: сколько он не твердил свои заклятья, а воины оставались всё такими же холодными, насквозь промёрзшими, и солнечные лучи не согревали их…

И никто не обратил особого внимания на то, что от Светлограда в сторону Ой-Чип-она полетел ещё один корабль. Да — это был очень красивый, сияющий мягкими изумрудными оттенками корабль, но мало ли прекрасных, удивительных, и всё же уже привычных из-за своего постоянного мельтешения кораблей прилетало и отлетало от Светлограда, столицы империи Ито? Откуда им было знать, что этот корабль живой? Да и вообще — это не корабль, а самый настоящий мир, который постепенно рос, и стремился к тому месту в пространстве, где ему суждено было окончательно остановиться и обрести круглую форму?..

Об этом и лучший друг корабля Крылова — Винд, узнал совсем недавно, об этом и сам Крылов впервые услышал от мудрой колдуньи Нэнии.

А команда на Крылове собралась знатная: здесь и юный Винд, и зеленоволосая Эльрика, и птица Аша и пантера Ява, и колдунья Нэния. Крылов уже настолько вырос, что и громоздкому каменному Гхалу нашлось бы место и на его палубе и в трюме. Но Гхал предпочитал лететь самостоятельно — наевшись изысканной каменной пищи, он выпускал из своего зада плотную струю горящих газов, и, не экономя своих сил, выделывал вокруг корабля замысловатые, стремительный пируэты.

Не отставал от него и ящер Скул, всадником которого был четверорукий Виш — ящеру нравилось состязаться в скорости с Гхалом.

Впрочем, и Крылов, после того, как они покинули Светлоград, не летел ровно, а пытался угнаться за Гхалом и Скулом. Погода способствовала такому весёлому времяпрепровождению: сияло солнце, дул свежий ветерок, и всякие разговоры о том, что, возможно, будет война; что ЧИП двинет на Многомирье свои страшные полчища, казались неубедительными.

Но, чем дальше они летели, тем чаще поглядывали на Ой-Чип-он. От Светлограда до Ой-Чип-она — девять тысяч километров, но Ой-Чип-он такой громадный, что и в Светлограде его видят как тёмное пятнышко, которое постоянно висит на одном месте. Правда, большинство Светлоградцев забыли, какую зловещую силу таит в себе это пятнышко, и настолько привыкли к нему, что попросту не замечали…

И вот, на третий день полёта, Ой-Чип-он занял уже большую часть небосвода. Громадной, железной сферой нависал он над ними, и всё-то казалось, что сейчас вот вздрогнет, начнёт падать, обрушится на них, раздавит…

Уже видно было, что железная эта громада не однородна, что пронизывают её бессчётные трещины, а также и просто проходы-впадины, туннели, созданные ещё самими Ой-Чип-онцам, в то время, когда их империя разрасталась…

Винд, Эльрика и колдунья Нэния сидели в удобных, мягких, тёплых креслах, которые специально для них вырастил на своей палубе Крылов. Аша и Ява тоже расположились на палубе, Виш на своём Скуле и Гхал летели поблизости…

Винд произнёс:

— Я хотел бы как можно больше узнать о той древней войне, когда Ой-Чип-он… заснул… Я ведь правильно говорю — он заснул?

— Да, — кивнула Нэния. — Здесь можно рассказывать очень долго, часами…

— Расскажи, — попросила Эльрика.

И Нэния начала рассказывать. Она говорила о том, как Ой-Чип-он возник: сначала это был неприметный мир, на котором, правда, был избыток железа (но мало ли всяких чудес в Многомирье?); потом от этого мира стали разлетаться странные железные существа…

Говорила колдунья о том, как сначала эти железяки разведывали ближние миры, как заключали с их жителями договоры, как постепенно эти миры заселяли; как их становилось всё больше — странных, неразговорчивых, ни на кого не похожих. Как обволакивали железные постройки миры, пронзая их сердцевины; как, благодаря неустанному труду железных слуг, сфера Ой-Чип-она разрасталась и разрасталась…

И о том рассказывала Нэния, как разные империи, в том числе и Цвеата, пытались уничтожить Ой-Чип-он, и как терпели поражение за поражением. Положение становилось просто жутким: гибли самые разные доблестные, разумные существа (не только люди!), исчезали в железном чреве целые миры, и Ой-Чип-он, столь чуждый жителям Многомирья, только набирался сил.

Объединение сил всех империй, воздушные границы которых примыкали к Ой-Чип-ону, оказалось недостаточным, и тогда прилетели корабли, драконы, птицы с алмазными клювами и существа совсем уж удивительные и невиданные с дальних рубежей — кому-то из них заплатили, кто-то пожелал участвовать в этой войне добровольно.

По некоторым подсчётам, против Ой-Чип-она выступило сто тысяч летучих кораблей и двухсот тысяч летающих существ, со всадниками и без. Помимо воинов, в битву вступили и маги, и просто отважные, готовые пожертвовать ради победы жизнью существа.

И началась битва…

Две недели бушевала она. Погибли почти все корабли, почти все воины и маги, а силы Ой-Чип-она казались неиссякаемыми: где-то в глубинах железной сферы порождались новые и новые железные орды, и летели, чтобы уничтожать…

— А что же ЧИП? — перебил Нэнию Винд. — Каков он, на самом деле? Ведь мне ещё не довелось видеть ЧИПА в его настоящем теле!

— И никто не видел. А если и видел, то уже не мог никому рассказать, — ответила Нэния. — Но всё же победа над Ой-Чип-Оном, пусть и временная, была одержана…

Однако, в тот раз Нэнии не довелось рассказать, каким же именно образом была одержана победа над Ой-Чип-оном, как душу ЧИПА удалось изгнать из Многомирья, и лишить памяти…

Гхал прогремел своим мощным, раскатистым голосом:

— Прямо по курсу что-то необычное!..

А спустя ещё пару секунд зоркий Виш воскликнул:

— Ну, похоже, ЧИП здесь уже побывал…

Тут и все остальные увидели, что на фоне громады Ой-Чип-она висит в пространстве ещё одно тёмное пятнышко. Воздух пронизывали тёплые солнечные лучи, а пятнышко это казалось таким чуждым Многомирью, холодным, безжизненным…

И вот Крылов подлетел к дракону, который насквозь был проморожен и потемнел. Дракон казался статуей, которую некий чародей закинул в пространство меж мирами.

И Винд обратился к Нэнии:

— Если ты колдунья, то можешь ли разморозить его?

Но Нэния, уже и сама, без напоминаний Винда, подумала об этом и постаралась исполнить. Магические, труднопроизносимые слова упругой, пульсирующей вязью потекли из неё…

Она прикрыла глаза, но, в то же время, из-под её ресниц выбивался золотистый свет, схожий с сиянием солнца. И, глядя на этот магический свет, Винд, а также и Эльрика, почувствовали сначала тепло, а затем и вовсе отпрянули, чтобы не обжечься.

Голос Нэнии усилился, стал могучим, словно приближающаяся буря, а затем колдунья сделала резкое движение руками, в воздухе прокатился наполненный сияющими искорками порыв и, добравшись до дракона, объял его…

Нэния опустилась в то изумрудное кресло, которое вырастил для своих пассажиров Крылов, устало вздохнула, и прошептала:

— Этому я отдала все свои силы…

Винд, глядя на дракона, спросил у колдуньи:

— Что же: теперь совсем колдовать не сможешь?

— Со временем смогу… но мне потребуется время, чтобы восстановиться…

А Винд, Эльрика и все остальные в их компании, всё глядели на дракона, ждали, что он пошевелится. Это значило бы, что простое волшебство способно развеять чары самого ЧИПА; а, стало быть, и победу, в конце-концов, им удастся одержать.

Проходили минуты. Крылов висел в воздухе, Скул с Вишем и Гхал выделывали круги возле дракона, но особо близко к нему не приближались, так как наколдованный Нэнией жар по-прежнему обхватывал его, и раскалял воздух…

В какое-то мгновенье жар этот сделался настолько сильным, что Винд даже проговорил:

— Не сгорел бы дракон.

А Нэния молвила чуть слышно:

— Разморозился бы…

И вот наступило долгожданное мгновенье. Дракон пошевелился, приоткрыл глаза. Виш, который в это мгновенье пролетал рядом с его головой, воскликнул громко и намеренно бодро:

— Здравствуй, Афффе! Помнишь ли меня?! Семь лет назад вместе с тобой мы сражались против воздушных пиратов!!

Дракон Афффе приоткрыл пасть, и из него вырвались клубы пара. Но пар этот, был, не как у обычных драконов — горячим, а холодным, и холод этот вскоре докатился и до палубы Крылова. Дракон проговорил усталым, слабым голосом:

— Виш четверорукий, я помню тебя… Ты был лучшим мечником, из всех, которых я когда-либо знал… А я пожил немало и многих повидал…

— Ну так и отлично! — тем же бодрым тоном продолжал Виш. — Присоединяйся, дружище, к нашей компании. Вместе мы расквитаемся с твоим обидчиком…

Голос дракона сделался хриплым и совсем слабым:

— Он не мой обидчик, он — мой убийца…

— Ты будешь жить! — порывисто крикнула ему Эльрика.

Но голос дракона был безутешно мрачным:

— Своим волшебством, вы только вдохнули подобие жизни в меня; но настоящей жизни во мне — уже нет. Каждая клеточка моего тела — это лёд, это тот холод, который принёс ЧИП, как месть из иного мира. Эти мои слова — последние…

Виш начал было говорить что-то жизнеутверждающее, но слова сами замерли на его языке, когда он увидел, что происходит с драконом Афффе. А дракон распадался.

Тело его покрывали многочисленные трещины, которые безудержно расширялись и углублялись; мало того — из каждой его клеточки веяло таким холодом, что и Крылов и все остальные вынуждены были отлететь подальше.

И вот дракон обратился в ледяное, сероватое облако, которое стремительно меняло свои формы, и летело, свистя и завывая, прочь…

Через пару минут всё умолкло, но в воздухе ещё чувствовался неприятный, вызывающий озноб холод.

Виш воскликнул:

— Много я повидал, но такое — в первый раз!

А Винд в порыве откровения признался:

— А я вот с кое-чем подобным уже сталкивался. Только не здесь… не в Многомирье… В ином мире, жители которого сами называют его Москвой. Я сам был там… и ЧИП он тоже был там, долгое время… Мне показалось, что в Москве такой же холод, как и в этом облаке, которым стал дракон.

Виш и Гхал начали расспрашивать Винда о Москве, но юноше вовсе не хотелось признаваться, что это именно он освободил ЧИПА, и поэтому он отмалчивался, говорил, что пробыл там совсем немного, и ему ничего не известно, кроме того, что там очень холодно и неуютно…

Виш изрёк мрачно:

— Я думал: раз мы в одной компании, то и секретов друг от друга у нас не должно быть. А ты, я вижу, не хочешь говорить всю правду. Что ж: это твоё право…

Нэния, которая, как догадывался Винд, уже знала его тайну, произнесла:

— Не стоит из-за этого ссориться. Быть может, у Винда есть веские причины не договаривать. Но это вовсе не значит, что он плохой; уверена — он ещё проявит себя с лучшей стороны.

А Винду, на самом деле, очень захотелось совершить подвиг; быть может, даже пожертвовать собой — этим он хотел оправдаться не столько перед окружающими, а перед самим собой. Чем больше он видел злодеяний ЧИПА, тем больше его снедали раскаяния. Ведь это он, Винд, пусть и невольно, но способствовал возвращению тирана в Многомирье…

После гибели дракона Афффе, компания продолжила полёт к сфере Ой-Чип-она…

И впереди уже ничего, кроме этой, заполоняющей весь обзор громады не было видно. Глянешь назад — там синее небо, там — разные миры и плывущие среди них облака; а впереди — железо, простирающееся на сотни и тысячи километров, старое, ржавое, и всё же — по-прежнему твёрдое, наделённое пока что скрытой силой, но готовое вскоре пробудиться, начать завоевание

Сфера Ой-Чип-она угнетала. Ведь эти миллиарды и миллиарды тонн железа не было уничтожены даже во время отсутствия ЧИПА, а все усилия жителей Многомирья привели только к тому, что сфера оказалась слегка потрёпанной по краям. Казалось — эта громада вот-вот рухнет, и раздавит всех их. Но пока что она висела недвижимо…

Впрочем — нет — не совсем недвижимо. Чем ближе они подлетали, тем отчётливее замечали, что на многих из железных деталей происходит движение. Что-то или кто-то там дёргался, а в воздухе иногда разносились отдалённые железные скрипы, и ещё — механический гул. Сам же воздух постепенно становился холоднее, и, если бы не живое тепло, которое порождал Крылов, то путешественники давно бы уже замёрзли…

Винд спросил у Нэнии:

— Что там движется?

— Не знаю.

— Но ведь такого движения не должно быть? — это уже Эльрика спросила.

— Нет — не должно. И сейчас об этом, наконец, узнает, Серж Михел V, правитель Светлограда.

После того как Нэния попыталась вернуть жизнь дракону, магические силы покинули её, но теперье вернулись, и следующее заклятье далось ей без особо труда. Вновь прозвучали слова, которые Винд не рискнул бы повторить, так как мог свернуть язык. Последовали несколько плавных, стремительных и сложных движений руками, после чего в воздухе образовалось сияющая по краём окно, внутри которого прояснилось отчётливое, совершенно реальное видение светлого, величественного зала.

Там, возле золотого трона, на котором сидел пожилой, полноватый, румяный и излишне для этого тревожного времени расслабленный император Серж Михел V, собралось немало мужей, дам, а также и старцев — все выглядели весьма почтенно, и смотрели, как показалось Винду прямо на него, осуждали его…

Но, впрочем, юноша ошибался. Смотрели они не на него, а на сферу Ой-Чип-она, видели её, несмотря на разделяющие тысячи километров, так же отчётливо, как и те, кто находился на палубе Крылова.

Первой заговорила роскошно одетая дама — жена Сержа Михела V:

— Я вижу — оно оживает.

И зазвучали голоса тех, кто стоял поблизости от трона:

— Мы предупреждали об этом. Слишком много знамений: вот и каменные Гхалы, древние стражи, проснулись. К сожалению, они слишком обветшали, и не смогли остановить ЧИПА… Да и наших сил может оказаться недостаточно. Слишком велика угроза. Но, тем ни менее, мы должны готовиться к войне…

Серж Михел V выглядел удивлённым и растерянным. Видно было, что он, также как и его отец, как и дед — привык жить в мире, а слово «война» звучало для него в диковинку. Переглянувшись с женой, спросил у неё:

— Что думаешь?

Императрица же поинтересовалась у собравшихся возле трона:

— Вы знаете, как остановить это?

В ответ прозвучало:

— Если ЧИП — сердце этого, то уничтожение или новое изгнание ЧИПА может остановить железную империю Ой-Чип-он. Но как добраться до ЧИПА мы сейчас не знаем.

Растерянный Серж Михел V прокашлялся и молвил, пытаясь придать своему голосу подобающие императору властные и величественные ноты:

— Моя империя Ито сильна и сможет противостоять любому злодею. Если ЧИП попытается напасть…

Серж Михел V не договорил, но сжал свой кулак. Смотрелось это и комично и печально: кулак у императора был таким же пухлым, как и его лицо. Видно, что человек этот никогда не воевал, но зато привык кушать и пить за троих…

Один из стоявших возле трона произнёс:

— ЧИП непременно нападёт, и наша Ито не сможет ему противостоять… Вы, ваше величество, поглядите туда внимательнее…

Серж Михел V ещё некоторое время вглядывался в открывшееся перед ним окно; и, чем дольше он глядел на сферу Ой-Чип-она, тем более мрачным становилось его лицо.

Наконец, он спросил:

— Почему здесь стало так холодно?

На это ответила Нэния:

— Холод отсюда проникает к вам. Ну а холод порождает Ой-Чип-он. Боюсь, что, чем больше времени больше проходить; тем больше будет от него холода и снега. Теперь он станет промораживать миры; насылать на них вьюгу и снег…

— Что такое фьюга и снэг? — пробормотал незнакомые слова Серж Михел V.

— Скоро узнаете…

И вновь Серж Михел V выглядел растерянным, и не сжимал больше свои пухлые кулачки. Это был добродушный, мирный император, и он совершенно не представлял, что делать при этих новых, тревожных событиях.

— Начинайте действовать немедленно, — говорила Нэния, обращаясь, главным образом, не к императору, а к тем, более решительным людям и не людям, кто собрался возле его трона. — Наша армия должна готовиться к скорой войне. Иначе — всех перебьют по одиночке. О появлении ЧИПА должны узнать и жители иных империй; и, если они не выставят против него все свои силы, то также погибнут…

Тут прогремел гулкий голос Гхала:

— К нам приближаются!!

Винд, Эльрика и Нэния обернулись и увидели, что со стороны Ой-Чип-она к ним летят некие тёмные точки. Пока что, из-за значительного расстояния невозможно было их разглядеть.

Винд спросил:

— Как думаете: это может быть кто-нибудь из наших?

На что Нэния ответила:

— Если там и были какие-то охранники от империи Ито, то все они погибли…

— Как быстро расправляется с ними ЧИП, — молвила Эльрика.

— Да, — кивнула Нэния. — он вернулся из Москвы уже не таким, каким был прежде. Теперь он — более решительный, неистовый. Наверное, он принёс с собой частицу того мира, в котором пробыл так долго.

Из отдалённого на тысячи километров зала доносился испуганный голос Сержа Михела V:

— Что это такое летит?.. Ох… это же враги… уничтожьте их…

А летели к ним железные, похожие на многометровых пауков существа. Это были порождения Ой-Чип-она и Винд узнал их. Юноша воскликнул:

— Это же Тифмы!

Вот тут и пришлось вспомнить о той встрече на мире Аратроэль, когда Винд вцепился в лапу улетающей Тифмы, чтобы попасть на родной Каэлдэрон. Незадолго перед тем Тифма поглотила изумрудное сердце — источник неиссякаемой энергии.

Тогда у случайно попавшей на Аратроэль Тифмы была одна цель — вернуться в Ой-Чип-он, теперь же подобные ей создания атаковали…

Виш выхватил все четыре своих клинка и провернул их столь стремительно, что невозможно было уследить за их движеньями.

Винд крикнул:

— Тифмы — железные! Твои клинки — бессильны!

На что Виш ответил:

— Не зря меня называют лучшим мечником в Ито. Своими клинками я крушу и панцири, и камень, и железо! Скоро вы в этом сами убедитесь!..

По мере того, как приближались Тифмы, становилось холоднее. А из тронного зала доносился голос Сержа Михела V:

— Ведь они не пролетят сюда? А?

Нэния ответила:

— Не пролетят, если только этого не захочу я и тот, кто открыл это окно в зале…

Винд поинтересовался у Крылова:

— Нэния говорила о особой силе, которая скрыта в тебе. Чувствуешь ли ты её?

— Сейчас я просто чувствую, что готов сражаться, — молвил живой корабль.

Долго ждать не пришлось. Тифмы были уже совсем близко. Несмотря на то, что они стремительно двигались — Винд успел их пересчитать: пятнадцать штук. И юноша подумал: "нам с ними не справиться. И чем могу я помочь своим друзьям? Какие особые силы скрыты во мне? Кто я вообще такой?!"

А сражение уже началось. Первым начал сражаться Виш. Ящер Скул, на котором он сидел, сделал молниеносный воздушный пируэт, обогнул Тифму, а Виш спрыгнул на её металлическую голову.

Винду так и захотелось крикнуть: "Что ты делаешь?!" — но он не успел — события развивались очень быстро. И Виш знал, что он делает. Прежде чем Тифма успела что-либо предпринять, он нанёс несколько стремительных, сильных ударов по тому месту, где её голова крепилась к туловищу. Простые клинки вряд ли что-нибудь смогли сделать, но клинки у Виша были не простыми, а заговорёнными, доставшимися ему по наследству от предков…

Железо было разорвано, из-под него выдернулись плотно смотанные провода. На Виша уже неслась лапа Тифмы, но он успел отскочить, и, оказавшись на этой лапе, ещё несколько раз ударил — провода были перерублены. Тифма продолжала лететь, но уже бесцельно, по инерции.

Виш перескочил на подлетевшего Скула и крикнул:

— ЧИПУ придётся заняться её починкой, но…

Тут Вишу пришлось перескакивать на следующую Тифму. Между тем, и к Крылову подлетели сразу несколько Тифм. Из корабля вырвались зеленоватые нити, обхватили их, и, несмотря на сопротивление, ударили друг об друга, да с такой силой, что их ржавые бока прогнулись, и посыпались искры. Тифмы сопротивлялись, их лапы били по нитям Крылова, разрывали их, а из распахнувшихся со скрежетом глоток выдвинулись вращающиеся циркулярные пилы и впились в борт Крылова, начали терзать его. Крылов затрясся, издал мучительный стон и вынужден был выпустить Тифм.

Те, хоть и покорёженные, вновь метнулись в атаку.

Винд закричал:

— А ты проглоти их!..

Крылову вовсе не хотелось глотать Тифм. Он многое мог глотать: и камень и железо, но только обычное железо, а Тифмы источали холод, в них чувствовалось ледяное волшебство ЧИПА…

Не подскажи ему это Винд, Крылов никогда бы не стал их глотать — просто сражался бы до последнего. И всё же ему показалось, что Винд, как никогда прав.

И в пылу (или, скорее — в холоде) сражения, Крылов рискнул, и для начала откусил очередную направленную в него пилу. Ощущение было неприятным и даже болезненным, пила ещё некоторое время продолжала терзать его изумрудную плоть, источать смертный холод…

Но вот холод смерти был поглощён живительным теплом Крылова. Теперь корабль чувствовал одновременно и боль и приток сил; а его тело слегка разрослось…

Затем Крылов сам метнулся на очередную Тифму, крепко обхватил её, притянул к себе. В его борту раскрылась громадная пасть и все, кто стояли на палубе покачнулись, едва устояли на ногах…

Из обзорного окна доносился испуганный голос Сержа Михела V:

— Что это?! Наши погибают?!

— Нет, не погибают, — решительно ответила Нэния. — Это Крылов открывает силу, которая поможет нам победить ЧИПА.

Тогда Серж Михел V, этот не знавший войн император, проговорил совсем уж жалобно:

— Да, победите его… Уничтожьте…

И тогда всем присутствующим в тронной зале стало ясно, что на время предстоящей войны правление придётся взять на себя кому-то другому, более похожему на полководца.

А пока что Крылов поглотил Тифму. Она ещё сопротивлялась, ещё пыталась вырваться, но изумрудные челюсти уже перекусили её железное тело, уже размололи все её самые важные детали.

Крылов затрясся, стремительно понёсся в сторону, врезался в ещё одну Тифму, и от этого удара все, кроме Нэнии, слетели с его палубы. Корабль испытывал страшную, ни с чем несравнимую боль, смертный холод ЧИПА на мгновенье пронизал его, сковал изумрудное сердце — но только на мгновенье, затем разбилась ледяная короста на сердце, и вновь началось движение жизни. Всё железо было переработано, и Крылов разросся прямо на глазах.

Всё ещё испытывая боль, но уже контролируя себя, он развернулся, чтобы подобрать друзей, и тут увидел…

Собственно, ему и не надо было разворачиваться, чтобы увидеть — ведь глаза у него имелись со всех сторон. Слетевшие с палубы оказались во власти Тифм. Ни Виш, ни Гхал не могли им помочь, потому что они сражались с другими Тифмами…

Когда Эльрика, Винд, а также — пантера Ява оказались за бортом, сразу две находившиеся поблизости Тифмы бросились на них. Ведь они были для железных Тифм лёгкой добычей.

Уже совсем рядом, на расстоянии нескольких метров от Винда, свистела, рассекая воздух, железная лапа Тифмы. Один удар и тело юноши было бы переломано, но тут между ним и железом золотистым росчерком мелькнула Аша. Птица врезалась в чудовищное порождение Ой-Чип-она, начала бить по железу крыльями, когтями и клювам.

Атака эта была столь стремительна и неистова, что Тифма перенесла своё внимание с Винда на Ашу. Именно эта птица показалась чудовищу наиболее опасным противником.

Следующий удар был предназначен именно Аше. Она успела увернуться, и лапа только задела её крыло, вырвала несколько перьев.

Защищая своего любимого хозяина, Аша вновь устремилась в атаку. Конечно, птица не могла представлять серьёзной угрозы для чудовища, не могла увернуться и от всех многочисленных, направленных на неё ударов. А одного удара было достаточно…

Винд закричал что-то — уже бессмысленное, бессильное. Ведь Аша была мертва! И её золотистое оперенье померкло, а из разорванного тела хлестала кровь.

И всё же Аша своим самоотверженным поступком спасла жизнь Винду! Были выиграны несколько секунд, и за это время вернулся Крылов.

Из разросшегося борта корабля вытягивались изгибистые изумрудные нити, обхватывали, оплетали Тифму, та пыталась вырваться, рубила нити, но на месте перерубленных тут же вырастали новые…

Крылов тянул к себе чудовище и в то же время разворачивался к другой Тифме. В одну из лап этой Тифмы вцепилась пантера Ява, а Эльрика висела на проводе, который вырвался из тела Тифмы. Железные лапы пытались разрубить девушку, но порывы ветра раскачивали провод, и пока что Эльрике удавалось увёртываться.

Но вот и Крылов подоспел; обхватив Тифму, начал заглатывать её. И снова затряслась его палуба, снова закричал корабль от нестерпимой боли, перерабатывая нестерпимый холод в живительное тепло. Снова лёд пытался сковать его изумрудное сердце, и вновь Крылов разбил наползавшую на него коросту…

Прошло ещё несколько минут и это сражение было закончено. Все Тифмы были либо поглощены Крыловым, либо же уничтожены каменным Гхалом или четвероруким Вишем.

Винд, Эльрика, колдунья Нэния, а также и пантера Ява находились на палубе Крылова. То, что осталось от Аши, Винд положил на возвышение, которое выросло из палубы живого корабля. И юноша обратился к Нэнии:

— Ты можешь оживить Ашу?

Она ответила печальным голосом:

— Даже самая мудрая колдунья, даже самый сильный колдун не может вернуть умершего. Назад дороги ни для кого нет — это великий закон и великое таинство.

— Я не приемлю такого закона и такого таинства! — в сердцах воскликнул Винд.

— Тем ни менее, это так. И ты ничего не можешь изменить, — успокаивающим тоном произнесла Нэния.

И зазвучал голос императора Сержа Михела V. Оказывается, всё это время было открыто окно между палубой Крылова и тронным залом в Светлограде. Император, а также все находившееся поблизости от его трона, наблюдали за происходящим.

И вот что говорил Серж Михел V:

— Теперь я видел. Это ужасно… С сего дня и до окончания войны армия подчиняется моему первому советнику — магу Дваркину. Надеюсь, он сможет остановить тьму.

Нэния произнесла вполголоса:

— Что ж. Это хороший выбор. Я знаю Дваркина…

Дваркин — обладатель роскошной, полутораметровой бороды, встал рядом с троном. Его можно было бы назвать благообразным старцем, и только то, что у него был единственный, выступающий посреди широкого лба сиреневый глаз могло бы некоторых отпугнуть. Но, впрочем, в Многомирье обитали самые разные существа, так что — хоть один глаз у него был, хоть бы целая сотня — это мало что меняло. Дваркина назначили командующим армией, и он принял это назначение…

И Дваркин проговорил:

— Немедленно разослать гонцов во все пределы. С помощью магической связи мы можем договориться и с жителями отдалённых королевств. Сбор армий против ЧИПА начинается немедленно.

А Винд тем временем, провёл ладонью по потускневшим, окровавленным перьям Аши и произнёс:

— Мы сейчас же нападаем на этого гада — ЧИПА!

— Подожди, — молвил Дваркин.

В глазах Винда полыхнул гнев. Он воскликнул:

— Может, ты — командующий армией, а мне всё равно! Я тут, за тысячи километров от тебя, и я хочу поскорее расквитаться с врагом! Я капитан этого корабля! Эй, Крылов, скажи-ка — ведь я твой капитан?!

— Да, Винд, ты мой капитан и мой друг.

— Так вот: я приказываю — начать атаку на Ой-Чип-он!

Крылов полетел в сторону Ой-Чип-она.

Из окна доносился голос Дваркина:

— Это безрассудство! Вы лезете на рожон!

Тогда Винд крикнул Нэнии:

— Закрой это окно! Не хочу больше его слушать!

— Нет, — ответила колдунья.

— Ну хорошо — я прошу, я молю тебя. Закрой! Чего их слушать то?! Этих стариков! А?! Мы же можем справиться! Нэния, ведь ты же видела, как Крылов эти железяки заглатывал! Крылов непобедим!.. А они своими советами только помешают нам…

Нэния махнула ладонью, быстро проговорила что-то, и окно, связывавшее их со Светлоградом, закрылось.

Крылов продолжал лететь к Ой-Чип-ону. И, чем дальше он летел, тем холоднее становился воздух. Правда, стоявшие на палубе не замечали этого, ведь Крылов порождал тепло.

IV

Степан Вдовий — пожарник, проведший большую часть своей жизни в Москве, совершал путешествие на разросшемся, навешавшем на себя множество железных деталей шкатулочнике. Как уже говорилось, теперь шкатулочник напоминал земной самолёт-истребитель, а в его застеклённой кабине и сидел Степан.

Он видел, как приближается, загораживая небо, сфера Ой-Чип-она, и говорил:

— Послушай, шкатулочник, ну вот зачем я тебе сдался, а?..

Тот отвечал голосом, который всё меньше походил на голос автомата, а приближался к человеческому — выражающему разные эмоции:

— Ведь я уже объяснял, что для жителей миров, возле которых мы пролетаем, ты враг. Попади ты к ним, и они заключат тебя в темницу, подвергнут пыткам, а затем — казнят…

— А дома жена убивается, дети… э-эх…

Степан вертел в руках мобильник, который нёс с собой от самого прохода между Москвой и Многомирьем. Ещё раз, не надеясь на ответ, он всё же набрал номера жены, и тут — впервые за всё время его пребывания в Многомирье, в трубке раздался гудок. И Степан едва не подпрыгнул, когда кто-то принял его вызов.

Крикнул: "Маша!!" — (так звали его жену), в трубке же раздалось жужжание, и через несколько секунд связь оборвалась.

— Что это было? — спрашивал Степан у шкатулочника.

Тот ответил:

— Точно не могу сказать, но ты не отчаивайся, человек. Я уверен — ЧИП готовит для тебя сюрприз.

И вот они влетели внутрь сферы Ой-Чип-она. Так как ЧИП уже вернулся в своё древнее, но, несомненно, могучее тело и начал управлять — в его царстве уже возрождалась, а кое-где прямо-таки кипела механическая жизнь.

Они летели по широкому туннелю, от которого отходили многочисленные боковые ответвления, и повсюду двигались — ползали, скакали, летали, роботы самых разных форм. Все они были заняты напряжённой, ни на секунду ни утихающей работой. Порой одновременно можно было видеть столько движения, что начинало рябить в глазах.

И Степан произнёс задумчиво:

— Они ведь никогда не устают…

— Нет. Никогда не устают, — ответил шкатулочник. — И в этом преимущество таких как я над обитателями иных миров. Те, устаревшие существа, слишком рассеяны, они подвержены страху, сомнениям, порой они просто не знают, что делать; их организмы требуют сна, а здесь — ты видишь, кипит жизнь, всё под контролем ЧИПА…

— Сплошное железо, сплошные механизмы. Разве это жизнь? — молвил Степан.

— Не спеши делать выводы, ведь ты ещё не пообщался с ЧИПОМ.

Долго они летели, и столько за это время Степан увидел, что уже не сомневался — всякие там колдуны и феи, всякие старомодные рыцари с клинками и копьями не имеют никаких шансов против этой мощи.

И вот, наконец, самолётообразный шкатулочник подлетел к платформе на стене, вцепился в неё клешнями, завис, а из стены вытянулись металлические клешни, схватили Степана, потащили в сторону.

Шкатулочник крикнул вслед:

— Мы ещё увидимся, приятель!

И тут только Степан ощутил тот мертвящий холод, который царил в этом месте. Ведь до этого его спасала система обогрева шкатулочника. Теперь он оказался в воздухе гораздо более холодном, чем самый лютый московский мороз. Его тут же начала бить дрожь, и он взмолился:

— Дайте тепла! Я замерзаю!..

Металлическая клешня поставила его на пол и отодвинулась в сторону. Со всех сторон на него хлынули клубы сероватого пара в котором, казалось, вихрились мириады снежинок.

Ноги Степана подкосились, глаза закрылись…

Как показалось Степану Вдовию, уже через секунду он очнулся. Теперь он не чувствовал холода, а вот желание вернуться домой полыхнуло с ещё большей, нежели прежде силой.

Он находился в овальной зале с сероватыми, хромированными стенами. В воздухе, вроде бы, разливалась некая музыка, но, если вслушаться, то невозможно было уловить мелодии…

Степан огляделся и, не заметив ничего достойного внимания, крикнул:

— Я должен вернуться домой!

Раздался приятный и, как казалось, всеобъемлющий, слишком могучий, чтобы ему противиться, голос:

— Я начал изучать тебя, Степан Вдовий.

Всё же Степан нашёл в себе силы ответить гневно:

— А я не просил о такой чести! Всё, чего я хочу — это немедленно вернуться домой и успокоить тех людей, которые мне дороги, и которые сейчас страдают из-за моего исчезновения.

— Ты говоришь о жене Маше, о сыне Вите и дочери Кате, — это был не вопрос, а утверждение.

— Да! А ты откуда знаешь их имена? Ведь ты ЧИП?.. Тот, кто раньше был Яковом Фёдоровичем Корбудзо?

— Да, так меня называли в Москве, в то время, когда я ещё не помнил, кто я на самом деле… Но сейчас речь о тебе, Степан, о твоей судьбе, о твоих желаниях. Ведь ты бы хотел, чтобы я устроил тебе встречу с женой и с детьми?

— Ты прекрасно знаешь ответ на этот вопрос! Немедленно верни меня в Москву!..

Степан думал, что ЧИП посмеётся над его глупой настырностью, но тот неожиданно ответил:

— Что ж. Я могу устроить такую встречу!

И тут Степан обнаружил, что он стоит возле двери своей московской квартиры. Его рука тут же потянулась к звонку, но он так и не успел нажать на кнопку, потому что дверь распахнулась.

Перед Степаном стояла и глядела на него влюблёнными глазами его жена Маша. Она проговорила подрагивающим от волнения, но таким желанным, таким знакомым голосом:

— Стёпушка… господи… живой… Стёпушка…

И бросилась к нему, обняла, крепко прижалась, начала быстро целовать его в щёки, в нос, в губы, шепча:

— Как ты? Цел? Невредим?..

Он, тоже целуя её, отвечал:

— Всё хорошо… Ты только не волнуйся, дорогая, Маша… Со мной всё замечательно, и уже никогда плохое не повторится… Но как же он — так вот сразу и переместил меня сюда?

— О ком ты? — спрашивала Маша.

— Ни о ком… Не стоит вспомнить…

И он уже слышал голоса своих детей — Вити и Кати:

— Папа!.. Папка вернулся!!.. Ура!!.. — они выбежали в коридор встречать его, и тоже обнимали, целовали…

Только тут Маша воскликнула:

— Стёпа! А одежда-то какая на тебе грязная… Немедленно иди в ванную, умывайся…

Степан Вдовий прошёл в ванную, куда жена немедленно сунула набор новой, свежей одежды. Разглядывая своё отражение в зеркале, он подумал: "А ведь действительно: и зарос я, и грязный весь… Кажется, трое суток в Многомирье пробыл… Вот чёрт!.. И как же этот ЧИП меня так сразу вернул сюда? Но я рад этому, просто чертовки рад!.."

Тщательно вымывшись под душем, Степан прошёл на кухню, где его уже дожидался аппетитный ужин. Там же сидели и жена и дети.

Маша произнесла:

— Ты кушай. А то исхудал…

Степан подумал: "Странно, что она не расспрашивает: где я был…"

И жена тут же, словно прочитав его мысли, сказала:

— О том, где был, расскажешь потом. А сейчас главное, что ты вернулся…

"Вот и хорошо, вот и славно" — думал Степан. "Мне хотя бы два часа надо, чтобы придумать более-менее правдоподобную историю…"

И Степан, медленно пережёвывал пельмени, наслаждался их вкусом, прикрыл глаза…

А когда открыл, то оказалось, что он находится уже совсем в другом месте. Он стоял на берегу неширокой, спокойной реки. Над его головой, в сиреневом, закатном небе, неспешно плыли облака, зажигались там первые звёзды. А на другом берегу стояла, улыбалась, его жена — Маша.

И тогда Степан крикнул ей:

— Что это значит?!

Она же шагнула к нему, но не упала в воду, а плавно полетела навстречу. Вот они встретились. Руки их сплелись, вместе взмыли Степан и его жена вверх.

— Что это?! — кричал Степан.

Но она прикоснулась к его губам в нежном поцелуе и прошептала:

— Всё хорошо…

Степан действительно чувствовал себя хорошо. Конечно, он понимал, что всё это ненормально, что он должен находиться в своей московской квартире, но также знал, что это вот место на берегу реки, и это сиреневое небо с разгорающимися вечерними звёздами — всё это действительно уютное, родное, словно бы пришедшее из глубин сокровенных его снов…

Он хотел жить в этом месте. Летать так вот, вместе с Машей, не чувствуя тяжести своего тела…

И снова увидел Степан овальную залу с хромированными стенами. Догадался, что никуда он из этого места и не исчезал, а все эти видения подстроил для него ЧИП.

И Степан крикнул гневно:

— Негодяй!

— Почему же негодяй? — мягко спросил ЧИП, и в голосе его послышались Степану интонации его жены — Маши. — Что сделал я для тебя плохого? Будто поместил в ад, где терзали тебя жуткие призраки? Нет — я сделал для тебя приятное. Причём, заметь, это была лишь частичная иллюзия; ну а одежда твоя — она теперь новая, чистая; ты действительно вымыт. Об этом позаботились мои роботы…

Перед Степаном появилось зеркало, и он увидел, что ЧИП не обманывает: действительно, на нём была та одежда, которую он, якобы одел в Московской квартире; также он был вымыт, выбрит, и причёска его была аккуратной, а не такой сбитой и растрепанной, как после полёта на шкутулочнике.

Степан Вдовий проговорил:

— Ладно. Положим, ты действительно не можешь мгновенно переместить меня в московскую квартиру. Ведь не можешь?

— Ну, конечно же, не могу, — ответил ЧИП.

— Но зачем тебе всё это?! Зачем шкатулочник нёс меня сюда?!

— Чтобы изучать тебя, Степан.

— Это я уже слышал. Ну а зачем тебе меня изучать?

— Тебе ведь известно, что я долгое время пробыл в твоём мире, в городе Москве?

— Да.

— В чём-то москвичи похожи на обитателей Многомирья, но также между ними — большие отличия. Тебе известно, что жители Многомирья слишком аморфны, они не развиваются…

— Я уже слышал это от шкатулочника. Но всё же, какого чёрта…

— А ты разве не видишь, что мой царство — мой Ой-Чип-он, это скрещение механики и магии? Я сам — живой дух в механическом теле. Я могу создавать машины, но это скучно мне. Заполнить всё Многомирье бездушным, хоть и полностью подвластным мне железом — это не моя цель. Я хочу создать существ более совершённых. Они — живущие вечно, летающее быстрее драконов, не боящиеся ни жара, ни холода; они идеальное сочетание вечно ищущего, беспокойного духа землянина, механического создания и магии — вот моя цель. Я сам слишком долго прожил в теле землянина, но дух мой пребывал в дрёме, я не знал, кто я… И потом, вернувшись сюда, я не принёс столь необходимого мне духа человека. По счастливой случайности сюда всё же попал ты…

— Я не желаю существовать в иллюзиях! Просто верни меня домой…

— Какой же ты зануда… Неужели не понимаешь, что эти иллюзии — ни чем не хуже и даже гораздо лучше реальности? Я показал, что есть места, гораздо более приятные, чем твоя московская квартирка. Ты будешь служить мне, и в награду получишь эти прелестные образы.

— Иди ты к дьяволу!

— Твоё пожелание невыполнимо, так как обитатели Многомирья и так считают меня дьяволом. Ну а идти к самому себе мне теперь не нужно: я не так давно вернулся…

— Я не буду тебе служить…

— Тебя никто и не спрашивает, Степан. Твоя судьба предрешена, и ты не сердись понапрасну. Это ведь прекрасная судьба. Ты будешь первым, и через тебя я постараюсь понять, как исправить столь неприятное отличие между жителями Многомирья и жителями Земли… Ну а если не получится… Что ж: придётся вновь открыть проход и завлечь сюда землян… Их души понадобятся мне, очень понадобятся… А сейчас спи, Степан; спи — приятных тебе сновидений…

И вновь Степан видел свою жену Машу.

Хотел закричать, чтобы катилась она к дьяволу, потому что она — не настоящая, а только видение, сотворённое ЧИПОМ для своих целей. Но видение оказалось таким желанным…

Это было точно как в день, когда они объяснились друг другу в любви. А объяснение их было окрашено романтикой. В яркий солнечный день, окружённые русской природой, в отдалении от дачных домиков, шли они. Ярко светило солнце, пели птицы, в траве переговаривались кузнечики, а ветерок шумел в кроне одинокой берёзы. Густая тень от этого высокого, старого дерева сулила прохладу.

Туда, к берёзе, бросилась со смехом Маша. Степан некоторое время постоял, а потом подумал, что ведь всё равно некуда ему в этом мире идти. Всё равно — всё кругом иллюзия. Так зачем же отказываться от лучшей части этой иллюзии, от Маши?

И побрёл следом за ней.

Хотел настроить себя на мрачный, воинственный лад. Кричать обвинения ЧИПУ, требовать, чтобы выпустил из этого морока, но не было сил. Густой, ароматный июльский воздух, насыщенный свет: синева и золото неба, смешанный с цветочным орнаментом малахит листвы — всё это торжество очнувшейся от зимней спячки жизни вопило ему: окружающее — реальность, и Маша реальна, и ждёт, наконец, объяснения в любви…

Господи, какой же это был прекрасный день! Пожалуй — самый лучший во всей жизни Степана…

Степан подошёл к Маше, хотел сказать что-то, но она сама промолвила:

— Не надо ничего говорить. Я знаю… Просто дай мне свои руки…

И Степан послушно протянул руки вперёд, она подхватила их за запястья, приподняла…

Лицо Маши вдруг стало сиять, подобно солнцу, и Степан уже не видел ничего, кроме этого света, и рук своих он больше не чувствовал…

…Да и не было больше у Степана его прежних, довольно сильных для человека, но слишком слабых для слуги ЧИПА рук. А были у него новые, сделанные из того же хромированного металла, что и стены овальной залы руки. И он чувствовал эти руки, так же хорошо, будто родился с ними, он двигал ими, и изгибал их, любуясь этой совершенной механической мощью, забыв о своих проклятиях ЧИПУ.

А ЧИП говорил чуть насмешливо:

— Вот уже и прошла твоя спесь. Этим рукам не страшен ни жар, ни холод. Мечи, ударяя по ним, будут гнуться и ломаться, но это правило всё же не относится к магическому оружию. Я, пока что не могу обеспечить тебе полной неуязвимости…

— Ты заменишь всё мое тело?

— Ну не совсем так просто, — ответил ЧИП. — Во-первых, останется мозг. А во-вторых, в каждой миллиметре этой стали заключены твои нервы, и твоя плоть… Ты не станешь роботом, Степан, ты станешь усовершенствованным, вечным человеком, и ты будешь славить меня…. Славить не по принуждению, а по своей воле, потому что я дам тебе счастье…Радуйся же!..

— Какое следующее видение? — спросил Степан. — Дай мне поскорее что-нибудь приятное, или я сойду с ума… Или, быть может, я уже сошёл…

Через несколько часов в длинный, широкий туннель, по стенам которого двигались многочисленные слуги ЧИПА, вылетел преображённый, новый Степан. Подлетев к гладкой поверхности он завис в воздухе, разглядывая себя в ней, словно в зеркале.

Всё его тело представляло изящный, способный к самым плавным движениям слиток блестящего железа. Это было тело атлета, прикрытое тоже металлической, и тоже изгибистой одеждой ещё более светлых оттенков. Два глаза сияли яркой лазурью, и способны были выражать самые разные, самые сильные чувства. Степан приоткрыл рот, и увидел кобальтовый и берилловый неб; ровные ряды алебастровых зубов, огнистый язык, и дальше, в глубине: прикрытые защитным полем — сложные механизмы, которые обеспечивали и его подвижность и его силу…

Хотел Степан испытывать протест, но испытывал, прежде всего, невиданную прежде силу. В его новом теле ничего не болело, и не было намёка на какую либо слабость или старение.

Не из чувства мести, а чтобы проверить, насколько он теперь силен, подлетел Степан к одному суетливому, похожему на сороконожку роботу, и в несколько ударов разнёс его железное тело, без труда погнул беспомощно дёргающиеся лапы, раскидал их в стороны.

К нему приблизился похожий на самолёт шкатулочник и проговорил:

— Вижу, владыка одарил тебя новым телом?

— А, это ты, старый знакомый!

Степан несколько раз облетел вокруг шкатулочника, после чего спросил:

— А ты — завидуешь мне?

— Я не способен на чувство зависти, я не способен любить или ненавидеть. Я могу только выполнять заложенные в меня программы. Чувства же — это твоя прерогатива… И, надеюсь, ты не разнесёшь меня на кусочки также, как и моего сороканогого собрата?

Степан усмехнулся и крикнул:

— Что же ты: чувств лишён, а за свою жизнь боишься?!

— Сохранять своё тело — это часть моей программы. Конечно, всё в разумных пределах. И прежде всего — служение ЧИПУ. А сейчас ЧИП приказывает: не сопротивляться тебе.

— Так, стало быть, я могу крушить здесь, что угодно?

— Ну, это не рекомендуется. Если ты начнёшь слишком буянить — ЧИП просто отключит тебя на время. Помни всё же, что ты не всемогущее божество, а слуга…

Степан ещё несколько раз стремительно облетел вокруг шкатулочника и произнёс:

— А ты ещё разросся со времени последней встречи.

— Да. Я использую подходящие материалы для того, чтобы наращивать размер своего тела. Но всё же я — гораздо более устаревшая модель, нежели ты…

В это время по туннелям покатился тяжёлый, тревожный звук, освещение стало сменяться на алое. Степан хотел поинтересоваться, в чём дело, но тут в его голове прозвучал голос ЧИПА:

— Скорее! Опасность! Враг приближается к моим владениям! Это опасный противник!..

Что-то изменилось в сознании Степана с тех пор, как он получил новое тело. Новые чувства — яркие, пламенные, и, как ему верилось — очень искренние, охватывали его. Теперь цели ЧИПА вовсе не казались ему абсурдными и чуждыми. Никогда прежде не был он таким сильным, да и та прежняя жизнь — в некоей квартирке, казалась блеклой. Там он был обычным, весьма слабым, подверженным болезням человечком, а тут разом превратился в эдакого супермена, но, кажется, не лишился Степан человеческих свойств — а также, и даже ещё сильнее, чем прежде, способен он был любить.

И Степан ответил:

— Да! Я буду сражаться за тебя, ЧИП, если…

— Если я не разлучу тебя с родными?

— Да: я говорю о жене и о детях…

— Конечно, ты будешь встречаться с ними. И встречи эти будут гораздо более яркими, чем в прошлой твоей жизни… Не бойся выполнять для меня работу. Ведь и в прежней жизни ты работал, и только недолгое время встречался с теми, кто дорог тебе. Но теперь у тебя будет больше времени на подобные встречи…

— Отлично! Да! Так! Я чувствую себя молодым!! А что может быть лучше юности?!

Так кричал Степан, выделывая стремительные виражи между стенами туннеля, едва не задевая всяческие выступы, а также роботов, но всегда с точностью до миллиметра выверяя расстояние. Его человеческий мозг был соединён с механикой и это казалось совершенством.

И нужное направление тоже чувствовал Степан. Быстрее ветра, быстрее орла, быстрее самого стремительного дракона мчался он вперёд, навстречу своей судьбе…

V

После того как Крылов поглотил нескольких нападавших на него Тифм, он разросся, и от его носа до кормы было уже не менее сорока метров. Такой корабль мог показаться весьма крупным и несокрушимым, но на фоне исполинского, занимавшего уже весь обзор Ой-Чип-она, он представлялся хрупким карликом.

И, если первая победа над Тифмами воодушевила Винда, то теперь он уже чувствовал сильные сомнения. Вот и Нэния говорила:

— Мы лезем на рожон, в самое логово врага.

И Эльрика её поддерживала:

— Ты посмотри: сколько там этих гадов железных копошится. Это же целая армия…

Каменный Гхал, который в это время как раз пролетал рядом с палубой, возвестил:

— Даже, когда они спали: мы смогли уничтожить малую часть этих существ. Разобрали их по винтикам… Но вот вернулся ЧИП и вдохнул подобие жизни…

— Довольно! — крикнул Винд, — Тогда у вас не было Крылова. А теперь он просто поглотит всю эту заразу. Ведь ты сможешь? А, друг?

Крылов ответил:

— Я не могу обещать этого. А могу только сказать, что каждый раз, поглощая создания ЧИПА, я испытываю сильную боль. Я — борюсь со смертью. И, кто знает: быть может, однажды мне не удастся одержать победу…

Но Винд упрямо повторил:

— И всё же мы должны попытаться. Кто знает: быть может, ЧИП боится нас сильнее, чем мы его…

Повинуясь команде Виша, на палубу уселся его летающий ящер — чёрный Скул. Виш спрыгнул на изумрудную поверхность, и произнёс:

— Здесь у вас ещё хорошо. Крылов согревает — а снаружи холодища. И, чем дальше мы летим, тем холоднее становится. Это всё ЧИП… Ну а тебе, Винд, ведь за свою птицу отомстить не терпится. Вот ты и рвёшься напролом…

Винд ничего не ответил, но, конечно, гибель златопёрой Аши была для него тяжёлым ударом. После этого ЧИП стал для него уже настоящим, ненавистным врагом. Вот, чтобы отомстить, он и гнал Крылова вперёд, на битву…

И тут молвила Эльрика:

— К нам кто-то приближается…

А Винд проговорил:

— Ну, я не сомневаюсь, что это — слуги ЧИПА, наши враги. Что ж. Значит, будет сражение…

Нэния поднесла к глазу увеличительное стекло, и заявила:

— Не слуги, а только один слуга. Но зато какой! У нас будут серьёзные проблемы…

— Ерунда! — гневно крикнул Винд. — Когда с нами Крылов, у нас никаких проблем просто не может быть!

И воинственным тоном сказал:

— Послушай, Крылов, дружище. Ведь мне не годится, так вот, без оружия ходить сейчас, когда война надвигается. Так что, если можешь, дай мне какое-нибудь оружие…

— Это, пожалуйста, — проворчал Крылов.

Его палуба задрожала, и из неё выступило нечто, должно быть оружием.

— Осторожнее… — предупредил живой корабль.

Но, поздно — Винд уже схватился правой рукой за это нечто полупрозрачное, похожее на плеть. И закричал от боли: зеленоватая материя оказалась живой — впилась в его запястье, начала погружаться в его плоть.

— Отпусти! Хватит! — кричал Винд, но уже не мог отодрать от себя этого странного дара Крылова.

Между тем, ранее замеченный враг уже подлетел к ним. И взмыл с палубы навстречу ему Виш на своём чёрном ящере Скуле. И каменный Гхал, неустанно испуская из своего зада струи горячего газа, тоже, сжав свои могучие кулаки, устремился к нему.

Но враг без труда увернулся от них, стремительным росчерком облетел вокруг Крылова, и издал оглушительный, режущий уши вопль.

Врагом этим был никто иной, как Степан Вдовий — конечно, уже не прежний, а заключённый в своё новое, практически непробиваемое, подаренное ЧИПОМ тело. Степан по-прежнему чувствовал радость и энтузиазм.

Видел он, что к Ой-Чип-ону летят некие существа: явно отсталые, желающие разрушать новое и сохранять свою старую, отсталую, совершенно не развивающуюся жизнь. И хотел Степан бороться с этим старым, ветхим.

Да ведь и голос ЧИПА никуда теперь не девался от него, наставлял в дальнейших действиях. Это был приятный, так похожий на голос его жены Маши, голос. Он неумолимыми волнами обволакивал мозг Степана:

"Четверорукий на ящере и каменный болван — не страшны. Они — лёгкая добыча. Опасайся корабля. Он способен поглощать моих слуг и перерабатывать их в самого себя. И я бы не послал тебя навстречу ему, если бы в груди твоей не билось новое, подаренное мной сердце. Сердце это — подобие того, что бьётся внутри этого корабля, и, скреплённое с моей механикой, оно способно творить чудеса…"

ЧИП не стал рассказывать, что это сердце, этот бесконечный источник энергии принесла ему одна из его старых Тифм. И это была именно та Тифма с которой в самом начале своих странствий встретился Винд. Конечно, ЧИП мог бы обновить проржавевшее тело старой Тифмы, но он предпочёл разобрать её, а драгоценную начинку вставить в тело своего наиглавнейшего слуги; того, кого ЧИП собирался поставить во главе своей новой армии.

Правда, ЧИП не мог предвидеть всего, и он сомневался в исходе этой схватки Степана и Крылова, поэтому он выслал ему на помощь ещё с полсотни Тифм. Конечно, у этих Тифм не было никаких шансов простив разросшегося Крылова, но они должны были выполнять отвлекающую функцию.

Колдунья Нэния, глядела на выделывающего стремительные воздушные пируэты Степана и говорила:

— Ещё совсем недавно он был человеком. Под этой металлической оболочкой я чувствую мозг и сердце… хотя нет — сердце совсем нечеловеческое.

Тут произнёс Крылов:

— Сердце у него — такое же, как у меня. Он действительно опасен, он равен мне по силе, а, может, и превосходит меня…

А Эльрика, обнимая за плечи, сгибающегося, стонущего от боли Винда, кричала:

— Помогите ему! Видите, ему плохо…

Винд смотрел на сросшуюся с его ладонью изумрудную плеть и говорил:

— Ничего… мне уже легче. Надеюсь, я смогу сражаться…

Из бортов Крылова стремительными росчерками хлынули длинные изумрудные нити, попытались схватить Степана, но тот успел вывернуться, и, послушный командам ЧИПА, отлетел на некоторое расстояние.

Зато рядом с Крыловым уже кружили Тифмы. На их железных телах были установлены пушки, которые испускали заряды синеватого, ледяного вещества. Живой корабль прогремел:

— Вам лучше спрятаться!..

— Я хочу сражаться! — упрямился Винд, но, когда рядом с ним на палубу грохнулся один из таких ледяных зарядов и обжёг его невыносимым холодом — он всё же подчинился и, вместе с Эльрикой и Нэнией, прошёл в трюм. Пантера Ява тоже прыгнула за ними.

Окружавшие из стены содрогались; двигавшееся в них изумрудное вещество то наливалось более ярким светом, то тускнело. Доносились невнятные стоны, и сердце Крылова билось прерывисто. Так что и без объяснений было ясно, что живой корабль страдает…

А Винд восклицал возмущённо:

— Я хочу сражаться!

— Но ты ведь понимаешь, что сейчас не сможешь ничем помочь? — спрашивала Эльрика.

— Понимаю… и всё же… Чего мне теперь с этим делать?..

И Винд взмахнул рукой, к которой теперь приращена была изумрудная плеть. Нэния едва успела отскочить — иначе плеть задела бы её. Колдунья крикнула:

— Ты осторожнее! Ведь это же опасное оружие! Заденешь, и…

— Что — также как и Крылов расти начну? — голос Винда дрогнул от ужаса — превращаться в монстра ему совсем не хотелось.

Нэния ответила:

— Я, конечно, не совсем понимаю, чем тебя одарил Крылов…

Прозвучал быстрый, хриплый голос Крылова:

— Плеть будет вбирать энергию и само тело поверженного врага в себя. Она будет становится всё более сильным оружием, и часть своей энергии, возможно, будет передавать Винду. Но сам Винд от этого расти не станет…

Больше Крылов ничего сказать не успел, потому что схватил сразу несколько Тифм и начал впихивать их в себя. И внутренности живого корабля резко потемнели, повеяло сильным холодом. Теперь самой яркой в трюме стала плеть Винда. Огнисто-зеленоватым росчерком сияла она во мраке, а кругом сгущалась тьма.

Крылов стонал, кричал, содрогался от страшного, пронизывающего его холода, сердце его сковала ледовая короста… Но вот Тифмы оказались переработанными — холод стал жаром, тьма — светом, а сам Крылов ещё разросся…

В это же самое время продолжали сражаться с Тифмами каменный Гхал и четверорукий Виш. Они стремительно налетали на врагов, богатырскими ударами сминали их железные корпуса, разрывали провода и, чтобы избежать холода, двигались ещё быстрее…

Крылов успел предупредить их, чтобы они не пытались мерятся силами с железным Степаном — они и не пытались. Ну а Степан не обращал на таких ничтожных противников внимания.

И вот, когда в очередной раз устремились на Крылова Тифмы, и когда Крылов, обхватывая их своими изумрудными нитями, начал заглатывать их, то и Степан бросился на живой корабль.

Мягкий, такой родной голос ЧИПА нашёптывал Степану:

"Ты сделаешь это, и скоро встретишься со своей женой и детьми… Уничтожь Его… Поглоти Его…"

В трюме Крылова вновь стало холодно и темно. На стенах образовалась ледяная короста, и корабль закричал, так как не в силах он был привыкнуть к этой боли…

Это поглощал Крылов новых Тифм, и именно в эти тяжёлые для него мгновенья, врезался в борт живого корабля Степан. Его металлическое тело покорёжило борт, а потом Степан нанёс ещё несколько ударов. Каждый из этих ударов мог бы вышибить самые прочные крепостные ворота, любой летучий корабль был бы разбит на куски, но у Крылова только образовалась в борту небольшая пробоина.

В края этой пробоины вцепился железными руками Степан, и, повинуясь командам ЧИПА, начал раздирать её. Крылов испытывал такую же боль, какую испытывал бы человек, если бы его тело раздирали крючьями. Страшно закричал он, а внутри его стало холодно, как в морозильнике.

Выкрикивала заклятья Нэния, взмахивала руками, и из ладоней её вырывались потоки жаркого, плотного воздуха, били по Степану, но он не отступал.

В животе и на груди Степана открылось множество отверстий, и из них заструились стремительные нити, похожие на нити Крылова, но только ещё с металлическим блеском, потому что порождало их не только изумрудное сердце, но и холодное, железное чародейство ЧИПА. Прыгнула, вцепилась в одну из этих нитей пантера Ява. Так, верная, пыталась она спасти свою хозяйку Эльрику, но сама погибла, потому что другие нити пронзили её тело. И тут же Ява сжалась, словно проткнутый воздушный шарик. Всё, что было в ней, вобрал в себя Степан. Но Степан не разросся — он просто стал ещё сильнее.

Также его нити впивались в корпус Крылова, словно пиявки высасывали из него жар и энергию. Степан мог осушить всего Крылова, превратить его в ничто, но и Крылов боролся — тоже впился в Степана своими нитями, тоже пил его энергию. Так и происходила эта борьба: Крылов то становился совсем тёмным и холодным, то разгорался, и от сердца его исходил жар.

А Эльрика выхватила свой охотничий нож, примерилась и со страшной силой запустила его в глаз Степана. Его глаз был выточен из драгоценного кристалла, и нож не выбил его, но зато застрял между ним и стальным веком; одна из нитей потянулась, попыталась вытащить его, но из-за спешки ударила неточно, пробила-таки глаз и тот начал наливаться багровым свечением. Впервые за всё время Степан издал болезненный вопль.

Он попытался выдернуть нить из глаза, но что-то уже испортилось в его сложной полумеханической полумагической системе, и, чем сильнее он двигался, тем больше наливался багровым свечением его глаз. Свет этот переходил с его глаза и на голову — появлялись на ней трещины. Разгневанно шипел Степан, вытягивал к врагам нити, жаждал высосать всю их жизнь.

Но ещё большую ярость испытывал Винд. Он размахнулся и нанёс удар изумрудной плетью, которая теперь была частью его тела. Винд целился в его металлическую шею, хотел просто сорвать железную голову с плеч. Но был Винд ещё неопытен, и удар пришёлся только по предплечью. Плеть обмоталась вокруг левой руки Степана, начала впиваться в него.

Теперь Винд чувствовал сильный холод и, вместе с тем — приток энергии. Это плеть выкачивала силы из Степана, и делилась ей со своим хозяином — Виндом.

Винд хотел высвободить плеть, чтобы нанести ещё один удар, и попросту разрубить Степана надвое, но плеть скрутилась вокруг предплечья, и, чем сильнее тянул Винд, тем сильнее впивалась в него.

А Степан и пытался вырваться от Крылова, спасти свою жизнь. И уже ничего не значил голос ЧИПА, который всё нашёптывал ему убеждающие слова, побуждал сражаться.

Казалось Степану, что он снова в Москве, и выполняет он свою работу, что он — пожарный. И горела квартира. Огонь отрезал Степана от его товарищей; и со всех сторон видел он только подступающие обжигающие вихри. Слепящее пламя впивалось в его тело, добиралось уже до самых костей, выжигало глаза. Тогда паника овладела и он бросился бежать.

Вот перед ним окно. Степан не знал, на каком он этаже. Главное — вырваться из огненного ада, туда — в морозный, блаженный воздух.

Эта отчаянная попытка удалась ему. Никому из слуг ЧИПА не удалось бы вырваться из нитей Крылова, а вот Степану удалось — неистовый, человеческий дух помог ему в этом. Именно на эту силу и рассчитывал ЧИП…

Степан нёсся прочь от Крылова, а за ним мчался Винд. Сильный, ледяной ветер метал Винда из сторону в сторону. Юноша и рад был бы освободиться, да ведь изумрудная плеть была частью его тела, а она впилась в Степана, и не мог Винд её освободить.

Здесь, за пределами Крылова, исполинская железная сфера Ой-Чип-она показалась Винду действительно жуткой, готовой смять его, словно ничтожного муравья. И он закричал, зовя на помощь, кого-нибудь из своих друзей.

В какое-то мгновенье промелькнуло перед ним лицо Эльрики. Но это было лишь виденье. Винд действительно хотел, чтобы она, зеленоволосая красавица, была рядом с ним, но Эльрика осталась в трюме Крылова, а единственный, кто поспел за ним, был каменный Гхал (Виш и его Скул в это время сражались с Тифмами).

А вот Гхал, как раз смял голову очередной Тифмы своей могучей ручищей и погнался за Виндом. Яркая струя горючих газов длинным и густым потоком выбивалась из его зада. Несмотря на то, что Гхал полностью выкладывался, расстояние между ним и Виндом не сокращалось. И Гхал рычал:

— Он несёт тебя прямо в Ой-Чип-он!

А Винд простонал:

— Только не оставлю меня! Вместе мы что-нибудь придумаем…

— Не оставлю! — громыхал Гхал.

А Степан всё ещё не мог прийти в себя, всё ещё терзали его кошмарные огневые видения. Причиной тому была его собственная нить, попавшая ему в глаз. Из его растрескавшейся головы сыпались искры, он рычал, издавал страшные вопли, и даже разбил несколько Тифм, случайно попавшихся на его пути. На Винда он не обращал внимания — его просто не существовало для измученного Степана.

Борясь с сильнейшим ветром, хватаясь за плеть, пополз Винд вперёд, и, наконец, добрался до руки Степана, там, обжигаясь от холода, смог расплести узел, и, оттолкнувшись ногами от железного туловища, полетел уже по инерции, постепенно замедляясь.

Вскоре его нагнал Гхал, схватил одной из своих каменных ручищ, и сжал так сильно, что Винд вынужден был крикнуть:

— Тише! А то раздавишь! Летим обратно! Скорее!!.

Но это пожелание было невыполнимым. Оказывается, из сферы Ой-Чип-она вылетели две огромных тёмно-серых, ледяных тучи. Стремительно двигались эти тучи и несли невиданные в Многомирьи снежные бури. Одна из этих туч скрыла Крылова, так что его уже не было видно.

Поблизости проносились грозные стяги, вихрились, ревели неистового и злобно…

Винд стучал зубами от холода. Он кричал:

— Я сейчас насквозь промёрзну!.. Это правда..

Гхал, ничего не говоря, понёсся вдоль тучи, намериваясь обогнуть её, но, питаемая Ой-Чип-оном, туча разрасталась…

Всё время, пока Гхал нёс его, Винд испытывал сильную, мучительную боль. Над остальными чувствами главенствовал холод: ледяной воздух продирал насквозь; а морозный ветер налетел с такой свирепой, неистовой силой, так завывал, что даже басистого голоса Гхала Винд не мог услышать.

Да и сам Винд не надеялся, что Гхал его услышит. Тем ни менее, он всё же кричал:

— Неси меня к Крылову! Там наше спасение!..

А сфера Ой-Чип-он продолжала порождать всё новые снежные тучи. Казалось, что всё Многомирье уже было застлано этими вихрящимися тёмно-серыми громадами, которые наползали друг на друга, обменивались ударами вихрей и выплёскивали в и без того уже промёрзлый воздух бессчётные армии снежинок…

Гхал громыхал то, что не мог услышать Винд:

— Я не вижу Крылова! Я не слышу его! Только ветер свистит…

Тем ни менее, за наплывающей снежной полумглою ещё видел Гхал, где находится Ой-Чип-он и спешил прочь от него. Надеялся Гхал, что ЧИП не пошлёт на них в добавок к снежной, ещё и железную армию. Ведь Гхал устал, кулаки его растрескались от страшных ударов по Тифмам, а его двигательной системе срочно требовалась подпитка. Он примерно помнил, где находился один из близких к Ой-Чип-ону миров, вот теперь и летел к нему…

Но только через час достиг Гхал этого мира, названного Ог-го.

Гхал так и не смог обогнать снежную бурю, и она уже властвовала здесь. И прежде мир Ог-го считался мрачным и необжитым. Вряд ли кому-то хотелось селиться поблизости от железной империи Ой-Чип-он, а теперь это место больше всего напоминало обитель обречённых, страшных духов.

Из снежного сумрака выступали силуэты каменных скал, и все они — изогнутые, изломанные, вздрагивающие в порывах ветра, словно бы взывали о помощи и, в тоже время, грозили незваным гостям расправой…

Гхал летел над бесприютным каменным лабиринтом и говорил Винду:

— Ты, я чувствую, совсем замёрз… Ну, держись, ты же сильный… Немного осталось. Скоро-скоро согреемся!

Правда, Гхал и не знал, где и как они согреются, но ведь надо же было как-то подбодрить Винда. А Винду никакого дела до слов Гхала не было — он их не слышал, так как пребывал в забытьи, и сердце его билось медленно-медленно…

Чудилась Винду сфера Ой-Чип-она: она преображалась, начинала сиять всё ярче и ярче, постепенно вытесняя свет далёкого Солнца. И из этой сияющей, тёплой сферы лился мягкий, бесполый голос:

— Все вы дети мои. Придите, и я согрею вас…

Винд кричал:

— ЧИП!! Я тебя выпустил в Многомирье! Это мой грех, моя беда! Но я изгоню тебя…

— Это ты, Винд! — теперь в голосе слышалась мягкая отеческая забота, а также и усмешка. — Чего же ты страдаешь? Зачем борешься с неизбежным? Ты освободил меня, и я не оставлю твою службу без награды. Далеко не самую последнюю роль ты будешь исполнять в моей империи…

— Я жизни своей не пожалею, чтобы изгнать тебя!

— Что значит твоя жизнь? Кто ты, о крошечный человечек? Почему возомнил себя героем? Я дуну, и тебя не станет. Но знай, что я не палач, а созидатель, и всякая жизнь дорога мне…

— Я уже видел, как ты ценишь жизнь: замораживаешь всё и убиваешь!

— Я просто сметаю всех, кто стоит на пути к моей великой цели…

— Будь ты проклят!

— Меня уже многие проклинали, а сила моя всё растёт и растёт. Скоро мои слуги найдут тебя, и доставят ко мне… Я хочу понять, как сделать тебя, жителя Многомирья, таким же страстно стремящимся к познанию и развитию, как и жителя Земли — человека, Степана.

— Будь ты проклят, ЧИП!! Я уничтожу тебя, убийца!..

Весь этот диалог происходил внутри потерявшего сознание, замерзающего Винда, а Гхал в это время продолжал лететь над бесприютными кривыми скалами и подыскивал какое-нибудь убежище. Но ничего подходящего не было видно…

Зато заметил Гхал, как над их головами в клубящемся снежном мареве появились и начали приближаться чёрные тени. По острым углам в их фигурах определил Гхал, что это слуги ЧИПА — Тифмы. Сражаться с ними у Гхала не было сил. И вот он юркнул вниз, встал в расщелину, между двумя скалами. Защиты от ледяного ветра в этом месте не было, но Гхал понадеялся, что Тифмы не заметят его потому, что он был таким же каменным, как и скалы…

А в его широкой, но холодной ладони, слабо дёргался Винд, можно было разобрать, как он вскрикивал в бреду:

— Будь ты проклят, ЧИП!..

— Тише… — прогудел Гхал, но Винд его не слышал, а продолжал общаться с призрачным ЧИПОМ.

И вот взмахнул Винд изумрудной плетью, которая теперь была частью его руки. Он метил в ЧИПА, но ЧИПА в этом месте не было, а был Гхал, руку которого он и задел. К счастью, задел только краешком плети, а то остался бы Гхал без руки, но и так — посыпалось каменное крошево, а на плечах и даже на груди у древнего стража появились новые и весьма опасные трещины.

Гхал встряхнул Винда и приказал:

— Очнись!

Винд дёрнул головой, прохрипел:

— Я убью тебя…

Юноша открыл глаза, но затуманенными были они. Его слепой, направленный вовне взгляд выражал боль и ненависть. Не видел Винд Гхала, а по прежнему грозил ЧИПУ.

Гхал, рискуя быть услышанным Тифами, ещё раз сильно встряхнул Винда и крикнул:

— Очнись!..

И на этот раз Винд услышал своего товарища, взгляд его принял осознанное выражение и тут же застонал он от сильного, пронизывающего всё его тело холода…

Тифмы услышали их, и теперь приближались. Хищным, кроваво-алым светом пылали их многочисленные глаза.

Тогда Гхал прогудел:

— Побудь здесь, и постарайся не превратиться в ледышку!..

Затем Гхал выдрал часть ближайшей к нему скалы и стремительно начал её пережёвывать. Питание было необходимо ему…

Продолжая работать своими могучими челюстями, Гхал взлетел навстречу врагам. Первая Тифма была сокрушена ударом его многотонного кулака, но другие поспешно разлетелись в стороны.

Очертания некоторых из них ещё можно было разглядеть в снежном сумраке; другие совершенно скрылись.

Этим Тифмам поступил приказ от самого ЧИПА: захватить живым человека, ну а его каменного друга — уничтожить. И вот заработали установленные на Тифмах пушки: плотные заряды ледяного, спрессованного вещества неслись на Гхала. От большинства таких зарядов Гхал успевал увёртываться, но некоторые, всё же, настигали его…

Его и без того уже растрескавшееся, древнее тело покрывали новые трещины… Гхал сокрушил ещё нескольких Тифм, но тут целый заряд врезался в его широченное предплечье, и перерубленная рука повалилась на безрадостную поверхность мира Ог-го.

Громом разразился голос Гхала, кричал он от боли и ярости, так как тоже мог чувствовать боль. Тараном метнулся он на ранившую его Тифму, затылком врезался в её брюхо, пробил железо, увяз в её проводах…

Вместе повалились они, и места падения посыпались искры, полетели языки пламени, повалил густой дым, и что-то там, в дыму, ещё дёргалось, рвалось, трещало. Не понятно было, жив Гхал или всё же погиб.

Превозмогая боль, Винд смог подняться на ноги. Он усмехался и, покачиваясь в порывах зимнего, промораживающего ветра, пошёл навстречу тёмным громадам Тифм, которые приближались к нему из сумрака.

При этом Винд шипел:

— Ну нет, ЧИП, живым тебе меня не взять…

И, когда к нему вытянулась, чтобы схватить, железная клешня, Винд ударил по ней своей изумрудной плетью. Плеть обмоталась вокруг клешни, сжала, расплавила её, и, прикоснувшись к проводам, с жадностью начала высасывать из них электрическую энергию.

Часть этой энергии тут же перешла к Винду. Но плеть позаботилась о том, чтобы электричество не убило её хозяина. Эта энергия жарким мёдом разлилась по его жилам, и сердце его забилось сильнее…

И, хотя Винд по-прежнему чувствовал боль, теперь он снова мог двигаться стремительно, и даже подпрыгнул, ударив по голове Тифмы. Голова была рассечена надвое, из неё хлынули синеватые разряды, но Винд уже был в стороне и, воинственно размахивая плетью, нёсся на другую Тифму. Бешеная усмешка искажала его побледневшее лицо, он кричал:

— Что, ЧИП, испугался?! Не ожидал такого, а?! Я из тебя все силы высосу!.. Конец твоей империи!

И он ударил по Тифме. Однако, та отдёрнулась в снежный сумрак, а тело Винда было сзади схвачено клешней другой Тифмы. Он извернулся, попал плетью по её прямоугольному подбородку, и отсечённый подбородок повалился на камни…

Продолжая усмехаться, Винд ещё раз замахнулся, но тут из клешни выдвинулась игла и её укол пришёлся в его коленную чашечку. В одну секунду Винд перестал чувствовать свои ноги, в следующую — половину тела.

Всё же он ещё сумел ударить по шее Тифмы, перерубил её. Плеть обвивалась вокруг обнажившихся проводов, начала вытягивать из них энергию — передавать её Винду. Теперь в теле Винда электричество боролась с парализующим раствором.

Выпав из клешни поверженной Тифмы на камни, Винд остался стоять на коленях, а тело его тряслось. Плеть, переливаясь различными оттенками зелёного цвета, змеёй билась по камням, оставляя на них борозды, шипела, рвалась к новой добыче.

А к Винду сразу с нескольких сторон приближались другие Тифмы. Подняв голову и оглядевшись, Винд понял, что не сможет отбиться сразу от всех них…

И тогда из ядовитого дыма взвился Гхал. Единственной оставшейся рукой разрубил он надвое особенно близко подлетевшую к Винду Тифму, другую протаранил своей растрескавшейся головой, с третьей сплёлся в один каменно-железный ком и покатился, сотрясая и круша скалы.

Увидев, что рядом с ним упала одна из поверженных Тифм, Винд ударил по ней плетью, и снова начал высасывать энергию из разодранных проводов…

Но вот что-то с силой ударило Винда в спину. Он повалился грудью на камни; ещё раз попытался подняться, но сзади уже давила, вжимала его в ледяную твердь мира Ог-го, некая тяжесть…

Тьма заволакивала глаза, и в этой тьме пылала солнцем сфера Ой-Чип-она, лился оттуда мелодичный, почти ласковый голос ЧИПА:

— Вот и всё. Теперь ты полностью в моей власти…

Когда полумеханический Степан оторвался от борта Крылова, и унёс с собой Винда, Эльрика бросилась к пробоине, закричала громко, но совершенно беспомощно:

— Стой!!

Винд уже не мог её услышать — Степан далеко унёс юношу. А перед лицом Эльрики извивались нити Крылова. Сам корабль то темнел, то вновь разгорался. Он боролся с холодом и смертью, испытывал боль и стонал…

Эльрика кричала уже на Крылова:

— Лети за ними! Чего же ты медлишь?! Чего же ты?!

Но на израненного в этой схватке Крылова набросились ещё несколько Тифм. Крылов, страдая, обхватывал их нитями, тянул к себе, заглатывал, перебарывал холод, постепенно разрастался.

А Тифмы неустанно посылали в него заряды ледяной материи. Вот рядом с Эльрикой через пробоину проскользнуло нечто похожее на колючую, полуметровую снежинку. Но, если Эльрика успела увернуться, то Нэния в это время старалась установить связь со Светлоградом — сообщить о последних, тревожных событиях. Она как раз проговаривала сложное заклятье, когда посланный Тифмой заряд ударил её в грудь, застрял в её теле. И уже никакое колдовство не могло спасти несчастную Нэнию. Мгновенно превратилась она в ледышку, и, упав, раскололась на сотни осколков, которые тут же впитал в себя изумрудный, живой пол Крылова…

Эльрика чувствовала себя беспомощной. Ей ведь даже не к кому было обратиться.

Кто оставался в живых? Погибла златопёрая Аша, и пантера Ява, и колдунья Нэния. Винд был унесён неизвестно куда.

Четверорукий Виш на своём ящере Скуле ещё сражался с Тифмами, но он был слишком далеко — не докричаться до него; а со стороны Ой-Чип-она приближались новые и новые Тифмы. Их было очень много — быть может, сотни; а, быть может, тысячи.

Эльрика кричала:

— Крылов, заращивай скорее пробоину и лети на Тифм! Глотай их, догоняй Винда!..

Крылов простонал что-то, но Эльрика даже не смогла разобрать, что он хотел ей ответить.

Надвигались тёмно-серые, разрастающиеся в разные стороны тучи, и за ними уже не было видно солнечного света. Крылов, хоть и разросся от поглощённых Тифм, а чувствовал упадок сил: без солнечного света он не мог залечить свои раны, ибо именно солнечный свет, а не железные Тифмы были его истинной пищей.

Совсем близко клокотало марево тучи, снежинки забивались в пробоину, а с другой стороны подлетали многочисленные Тифмы. Тогда Крылов нырнул в тучу.

Теперь и на расстоянии в пять метров трудно было что-то разглядеть. Ветер завывал, словно неистовый, исполинский зверь, а в пробоину залетали уже не отдельные снежинки, а целые снежные армии. В течении нескольких минут там образовался целый сугроб, который Крылов не хотел заглатывать, так как он и без того замерзал. И трясся живой корабль, словно человек, которого без одежды выгнали на сильный мороз. И не знал этот человек, где его дом и найдёт ли он вообще спасение от лютого холода…

Эльрика стремительно ходила по широкому и длинному трюму, не только затем, чтобы согреться, но и потому что испытывала потребность делать хоть что-то. Так как свистел и гудел ветер, девушка вынуждена была говорить очень громко:

— Куда мы летим?! Крылов, ответь мне!

Вместо ответа борта потемнели, стало мрачно, страшно и холодно. Эльрика бросилось в то помещение, где находилось сердце Крылова.

И увидела, что это изумрудное, выросшее уже вполовину роста взрослого человека сердце теперь было покрыто льдом, и почти не светилось.

Эльрика бросилась к нему, и начала бить по льду кулачками, приговаривая:

— Ты не умирай… Слышишь?!.. Не смей!.. Без тебя мы погибнем! Ты — надежда всего Многомирья…

Но её слова плохо доходили до израненного, умирающего корабля, и он ничего не отвечал, а только слабо подёргивался. Но зато сильнейший ветер крутил его, метал во все стороны, нёс внутри холодной, тёмной тучи…

Наконец, Эльрике удалось отколоть от сердца кусок льда. Затем, уже поддевая лёд пальцами, она начала сдирать его остатки. Через минуту сердце оказалось освобождённым, но на нём вновь начала образовываться ледяная короста. Окружающие стены то наливались слабым, призрачным светом, то вновь заволакивала их тьма. И услышала Эльрика голос слабый и просящий. Даже не сразу поняла она, что голос этот принадлежал ещё недавно такому могучему Крылову:

— Помоги мне… пожалуйста…

— Но как?! — крикнула девушка.

— Согрей… я умираю… мне очень плохо…

Эльрика припала к сердцу в поцелуе…

Глаза её были широко раскрыты, а в мыслях билось: "Ты должен жить!.. Помоги нам, пожалуйста…"

Очень медленно в глубине сердца начало возрождаться зелёное свечение, а спутанные волосы Эльрики прилипли к его поверхности. Она крепко обняла сердце руками, и, на мгновенье отняв от него губы, прошептала:

— Ты очень нужен нам!.. Не умирай… Принеси меня к Винду, потому что я его люблю… Так люблю, как никогда, никого не любила… Крылов, милый, ведь только сейчас, когда смерть очень близка ко мне, и ко всем нам, я поняла, как же сильно, на самом деле, люблю Винда…

Сердце Крылова уже не было таким твёрдым, а зелёные волосы Эльрики, освещённые мягким изумрудным сиянием, казались частью самого Крылова. Руки девушки слегка погрузились в потеплевшую поверхность, и она, опасаясь, что причинит кораблю новые страдания, попыталась их высвободить.

Но, как ей показалось, не снаружи, а прямо в её голове прозвучал голос Крылова:

— Я чувствую твою любовь. Это чистая, светлая, первая любовь… Не уходи от меня, Эльрика…

— Я не уйду! — пообещала она.

— Не пытайся высвободиться — мне так хорошо от твоих прикосновений и поцелуев.

— Пусть будет так. Я не оставлю тебя…

Всё глубже в сердце Крылова погрузились руки Эльрики. Она чувствовала, как тепло из её ладоней переходит в него. И груди её прикоснулись к изумрудному сердцу живого корабля. Теперь прямо из её, человеческого сердца перетекала энергия…

Но ей не было жалко ни тепла своего, ни жизненной силы. Видела она перед собой лицо Винда и впервые за время их знакомства говорила ему слова любви… Пусть это было только видение, и Винд в это время находился далеко от этого места. Но ведь любовь, которую испытывала Эльрика, была самой настоящей…

Всё кругом заливал изумрудный свет, и голос Крылова торжественным весенним вальсом кружился в её голове:

— Ты должна слиться со мной полностью… стать частью меня… только тогда возможно спасение…

— Ради спасения всех — я согласна на это… но… стану ли я потом человеком?

— Ты, зеленовласая, сможешь выходить из моих стен, ты сможешь общаться… если будет с кем общаться, но всё же ты останешься частью меня… уже навсегда… и долго без меня ты не просуществуешь… согласна ли ты?

— Ты должен жить, Крылов! Ты должен спасти всех… Я согласна… Согласна…

И, казалось Эльрике, что Винд уже рядом, обнял её крепко, прижал к себе, и не нужно уже было никаких слов, только в последний раз шепнула она:

— Я вся, полностью, твоя…

И слилась с ним в поцелуе…

У Виша четверорукого было много друзей; имелись и недруги, но последние, как правило, долго не жили. И друзья и недруги знали его как превосходного мечника — и, право, мало кто мог выдержать одновременный напор всех его четырёх острых, длинных, да к тому же ещё наделённых магической силой клинков. Никогда прежде не терял он эти клинки, а всегда носил в удобно подогнанных к телу ножнах, выхватывая их перед очередным сражением…

Во многих опасных передрягах побывал Виш, много раз сражался один против многих, и всегда он дрался за справедливость и честь, защищал слабых, наказывал всяких разбойников и бандитов.

И всё же сражение с Тифмами поблизости от Ой-Чип-она было самым тяжёлым, самым опасным за всю его прежнюю жизнь. В ледяном воздухе стремительно двигался этот искусный боец, разрубал колдовскими клинками железо и провода, прыгал на своего верного Скула, летел к следующей Тифме.

Скул тоже сражался: ведь опасные приключения были стихией этого ящера. Он бил своим увенчанным костяным шаром хвостом по Тифмам, гнул их, корёжил, а если какая-нибудь Тифма умудрялась схватить его клешнёй, то тут подоспевал Виш и снова рубил железо, и прыгал на Скула — летели они дальше…

Но в этом лихорадочном, стремительном сражении, Виш проглядел тот момент, когда механический Степан унёс Винда, и только когда израненный Крылов канул в тёмной снежной туче, Виш приостановился, огляделся…

И сразу понял, что сражение проиграно. Пусть он уничтожал более двух десятков этих громадных чудовищ — Тифм; но эти два десятка ничего не значили в сравнении с той железной армадой, которая подлетала. Там были сотни, а, быть может, и тысячи врагов. Сфера Ой-чип-она порождала их столь же неустанно, как и снеговые тучи.

Виш стоял на раскуроченной, вращающейся вокруг своей оси Тифмы, и тут предупреждающе закричал Скул. Виш оглянулся, и обнаружил, что сразу пять Тифм несутся на него…

Голову одной из Тифм смял ударом хвоста Скул, клешню другой отсёк сам Виш — потом прыгнул, вцепился в ледяное железо, подтянулся, рубанул по шее, рассёк провода, увёртываясь от искр, перескочил точно на спину Скула, крикнул:

— В тучу! За Крыловым!

Скул, конечно, понял его, уже рванулся туда, но тут Тифма, которая казалась уничтоженной, вдруг дёрнулась и схватила Скула за крыло. Ящер ударил по голове Тифмы хвостом, раздавил её, но при этом потерял несколько драгоценных мгновений, и уже другая Тифма вцепилась в его крыло сразу несколькими клешнями, начала рвать…

Виш прыгнул, несколькими стремительными ударами разрубил клешни, но всё же крыло было сильно повреждено и теперь Скул не мог лететь так быстро, как прежде, не мог увёртываться от нападавших.

"Принять бой, который станет последним или попытаться спастись?!" — думал Виш. "Уничтожу ещё дюжину этих железок и погибну бесславно и бессмысленно? Нет! Надо попытаться спастись!.."

И закричал:

— Скул! Всё равно лети в тучу! Ты сможешь!! Давай!

Через несколько секунд ледяная мгла поглотила их: ветер, неистово завывая, ударил со всех сторон, начал вращать их, бросая ящера и его наездника из стороны в сторону…

Виш вцепился в Скула и орал:

— Борись! Сражайся! Ты должен победить! Я с тобой, и не оставлю тебя до самого конца!

И раненый Скул сражался из последних сил.

Когда сознание начало возвращаться к Винду, и он почувствовал жгучий, пронизывающий всё его тело холод, то вспомнил юноша про ЧИПА и про его ледяное и железное королевство. Где же ещё могло быть так неуютно и так холодно? Вот и решил Винд, что ЧИП схватил его…

Открывать глаза совсем не хотелось, но всё же он вынужден был это сделать, и увидел не только железо, но и камни, и снег. Снега кругом было очень много: неустанно дующий и воющий ветер нанёс уже целые сугробы, и, если бы не наполовину разрушенная скала, которая нависала над Виндом, то юноша тоже оказался бы погребённым…

Кое-где из-под снега торчало искорёженное железо: это были части покорёженных Тифм, причём некоторые из них ещё слегка подрагивали и дымились. "Значит, я ещё не в Ой-Чип-оне, а на мире Ог-го" — подумал Винд и, слабым голосом позвал:

— Гхал…

И тяжело, мучительно закашлялся. Чувство было такое, будто в груди засел колючий шар, ну а холод терзал неустанно.

Всё же, Винд, хватаясь ладонями за промёрзшие выступы на скале, поднялся на ноги. Посмотрел на плеть, которая слилась с его правой рукой. Изумрудное сияние, которое она источала, теперь почти померкло.

Сзади себя Винд услышал тяжёлый, протяжный стон. Обернулся он через чур резко, и поэтому поскользнулся на обледенелой поверхности. Едва успел схватиться за каменный выступ и расцарапал левую ладонь до крови. Но эта новая боль прошла незамеченной: ведь всё его ослабшее тело и так постоянно страдало от холода…

Сначала он увидел искорёженные остатки ещё одной Тифмы, потом заметил, что дёргаются они через чур сильно. Из-под них вновь раздался стон.

Тогда Винд занёс руку с плетью для удара. Но из-под обломков прозвучал знакомый голос:

— Ударь… друг… не медли…

Юноша опустил руку и, покачиваясь от порывов ветра, сделал несколько шагов вперёд. Заглянув под искорёженную Тифму увидел, что там, в овражке, лежит Гхал. Точнее — половина Гхала: голова, плечи, одна рука и часть туловища. Из туловища выступала его разодранная пищеварительная система. Синеватые огоньки пробегали над вытекшей из него вязкой жидкостью и источали столь необходимое тепло.

— Как же тебя так угораздило? — с горечью спросил Винд.

— Тифм было много, но я уничтожил их всех, — в басистом голосе Гхала чувствовалась гордость, но он тут же добавил. — Конечно, только тех, кто нападал в этот раз. На самом же деле у ЧИПА их превеликое множество; и он пошлёт их сюда. Или… вернее — уже послал…

— Когда они будут здесь?! — выкрикнул Винд, и вновь тяжело закашлялся.

— Скоро! В этом можешь быть уверен, так что не медли! Делай то, что нужно!

— А что — нужно? Я ведь должен тебе помочь. Но вот как?

— Ты мне уже не поможешь, Винд. Моё тело уничтожено и я умираю. Однако, во мне ещё пока ещё сохранилась жизненная сила, столь необходимая тебе. Ведь твоя плеть впитывает эту силу, так ударь, или просто прикоснись…

Тут Винд заметил, что плеть сама, словно змея, вытягивается к синеватой, горячей жидкости, которая вытекала из разорванного пищевода Гхала.

Юноша отдёрнул руку и крикнул:

— Нет!

Гхал прогудел совсем тихо, и Винд едва смог разобрать его слова за воем ветра:

— Это лучшее, что ты сейчас сможешь сделать. Сила, которая во мне осталась, поможет тебе спастись от Тифм. Но поторопись: я услышал какие-то звуки, возможно — они уже совсем рядом…

— Но я не могу!..

— Всё ты можешь! Скорее же…

Изумрудная плеть вновь потянулась к остаткам Гхал, и в этот раз Винд сопротивлялся не так уверенно, как вначале. Плеть почувствовала это — дёрнулась, обхватила выступающие из каменных остатков пищеварительные трубки, начала вытягивать, впитывать в себя то, что было в них.

Гхал не смог сдержать стона — видно, ему было очень больно. Винд попытался высвободить плеть, но было уже поздно: вся жизненная энергия, которая ещё оставалась в Гхале, перетекла в плеть; ну а плеть частично поделилась этой энергией со своим хозяином — Виндом.

Не было времени на последние, торжественные и печальные слова над замерзающими остатками. В туманной и ледяной снежной круговерти уже появились тёмные, угловатые силуэты новых, посланных сюда из Ой-Чип-она Тифм. Возможно, они ещё и не заметили Винда, но ведь могли заметить в любое мгновенье.

Подбодрённый жизненной силой Гхала, Винд побежал. Он нёсся, перепрыгивая через овражки и расщелины, пригибаясь на открытых местах, пользуясь для укрытия скалистым рельефом мира Ог-го…

Но сколько он мог бежать так?.. Мир Ог-го, как и большинство миров в Многомирье, не превышал тридцати километров в диаметре; так что через пару часов такого бега Винд просто совершил бы кругосветное путешествие и вернулся бы к остаткам Гхала.

И, когда Винд услышал гул и железные, скрежещущие звуки, он, не оглядываясь, прыгнул вниз. Ему показалось, что там была небольшая расщелина, но оказалось, что под тонкой, недавно образовавшейся коркой из снега и льда, находилась настоящая пропасть, стены которой расширялись.

Винд взмахнул правой рукой, и плеть, которая опять порождала довольно яркие оттенки зелёного света, оплела один из выступов на стене. Винд повис, качаясь из стороны в сторону. Он оглядывал покрытые льдом стены, прикидывая, хватит ли ему сил, чтобы выкарабкаться на поверхность.

А сверху вновь раздался тяжёлый железный скрежет, и чёрная тень Тифмы загородила пробитое Виндом в ледовой корке отверстие.

Ну а то, что это была именно Тифма — сомневаться не приходилось. Наверху засияли багровым светом бесчувственные, но внимательные, ищущие Винда глаза…

Юноша дёрнулся прочь от этого чудовища, и плеть тут же послушно расплелась. Винд опять полетел вниз…

VI

Город Светлоград: прекрасный, украшенный дворцами, парками и храмами; город благоухающий, и такой, ещё недавно безмятежный, охватила паника.

Нет, конечно, не все его многочисленные обитатели сразу впали именно в панику, сначала был и простой страх, и надежда, что этот кошмар закончится, что добрые волшебники остановят зло, и жизнь войдёт в прежнюю, такую мирную, спокойную колею, но с каждым часом тягостное напряжение только усиливалось.

В своей прежней жизни светлоградцы научились не замечать сферу Ой-Чип-она. Она с такого значительного расстояния представлялась лишь безобидным, крошечным пятнышком в небесной лазури, но вот в один из дней от пятнышка этого начали вырастать тёмные отростки.

По-началу, простые горожане старались не обращать на это внимания, но оказалось, что один из этих отростков движется в их сторону. Это было исполинское тёмное щупальце, которое неустанно всё вытекало и вытекало из далёкого Ой-Чип-она.

Потом и сам Ой-Чип-он оказался закрытым, и простым гражданам уже неизвестно было, что там происходит. На небосводе, прежде лазурном, тёплом, теперь клокотала тьма.

И это совсем не похоже было на дождевую тучу — таких тёмных, таких исполинских грозовых туч никогда не видели в Светлограде. Это было похоже на нечто плотное и тяжёлое, что должно было навсегда поглотить их Светлоград, переварить всех их, пока что ещё живых, в своём необъятном чреве…

Приближающаяся поверхность этой мглы клокотала, иногда из неё выглядывали некие существа, но кто они такие, светлоградцы пока что не могли разглядеть.

И, как казалось светлоградцам, солнце не просто скрылось за этой мглою, а было поглощено ею. Клокочущая стена тьмы ещё не поглотила Светлоград, а уже пала на город глубокая тень. Все яркие цвета померкли, все тени разрослись, углубились, а в воздухе разлилась тяжкая, гнетущая тревога…

По улицам Светлоградским быстро двигались самые разные существа: и люди и не люди; но всех их снедала тревога, все они не знали, что делать дальше.

— Надо улетать отсюда, пока не поздно!! — так кричали некоторые, но так ли легко улететь от родного дома, где родился, где прошла лучшая часть жизни, где все имущество, где, быть может, ещё остались немощные старики?..

Впрочем, и тех, кто всё же жаждал улететь хватало. И поэтому во всех воздушных портах Светлограда возникла давка. На всех желающих летучих кораблей не хватало, и такие возвращались к своим домам: некоторые из них плакали, некоторые бежали куда-то; многие в ужасе глядели на приближающуюся тьму, и уже слышали, как завывает непривычно холодный ветер.

Весьма большая толпа собралась и возле ворот, за которыми возвышался императорский дворец. Это величественное, высокое сооружение казалось самым светлым во всём темнеющем мире. Люди и не люди — жители Светлограда, кричали, требовали, чтобы вышел к ним император Серж Михел V и объяснил, что происходит.

Вместо Сержа Михела V говорил один из воинских командиров:

— Императору нездоровится. Возвращайтесь по домам и ждите.

— Чего ждать-то? — спрашивали горожане, но вразумительного ответа не получали.

А в тронной зале дворца проходило заседание. Золотой трон, на котором обычно сидел Серж Михел V, пустовал, и самого императора не было в зале. Ему, человеку привыкшему к мирной, беспечной жизни, последние события показались настолько ужасными, что он просто слёг, и стенал в одном из отдалённых покоев. Там за ним присматривала его жена — императрица и двое лекарей; а в тронной зале заседали люди и не люди, способные хоть к каким-то здравым действиям. Руководил ими придворный советник и маг Дваркин, которого Серж Михел V временно назначил на своё место.

Одно из окон в зале было приоткрыто, и можно было видеть, как по небу расползается, заполняя всё и вся порождённая Ой-Чип-оном мгла. Солнце уже скрылось за клубящимися многокилометровыми отрогами, деревья в парке словно бы выцвели, потемнели и смирились со своей скорой смертью. Ветер гудел беспрерывно, ветви деревьев гнулись, а некоторые и ломались, с треском падали на землю.

Через приоткрытое окно в залу врывался ледяной ветер, и один из придворных прикрыл его.

Напомню, что глава того совета Дваркин не был человеком: посреди его широкого лба выступал проницательный сиреневый глаз; в остальном же он походил на благообразного старца, и его роскошная полутораметровая борода только подчёркивала его высокий статус.

Дваркин говорил своим удивительным голосом, который, вроде бы, не был громким, но который отчётливо слышал каждый из присутствующих в зале. Этот голос ещё обладал такой особенностью, что он и успокаивал и побуждал к некоему действию.

И вот что говорил этот маг, поставленный во главе армии:

— …Никто не ожидал возвращения ЧИПА. Но неизвестный нам преступник вернул его в наше Многомирье. Будучи в долгом изгнании, дух ЧИПА не только не успокоился, но и стал ещё более неистовым, чем прежде… В течении нескольких суток ему удалось разбудить все те сложные механизмы и всю ту древнюю, тёмную магию, которая дремала в недрах Ой-Чип-она, и которую мы не сумели уничтожить… ЧИП знает, что в ближайших областях Многомирья наш Светлоград — это самое опасное для него место, и именно сюда направил свой основной удар…

Один из присутствующих вскочил и крикнул:

— Если вся эта тьма на небе направлена против нас, то мы обречены!

На что Дваркин ответил:

— Скорее всего ЧИП не хочет просто уничтожить нас. Он желает поработить нас…

— Нам от этого не легче!

— Слушайте, друзья мои. Первой и вполне естественной мыслью было собрать нашу, разбросанную по разным мирам армию; ждать подмоги от других империй. Но, как уже известно: ЧИП оказался проворнее нас. Собрать армию воедино не удалось и сейчас части армии отступают…

— А мы чего ждём?! — крикнул кто-то из присутствующих.

— Поздно бежать… — молвил Дваркин, но в голосе его звучала не только печаль, но и надежда.

Все присутствующие замерли, ожидая, что же такое обнадёживающее может сообщить им Дваркин.

А он говорил:

— Мы сделали то немногое, что было в наших силах: способствовали тому, чтобы в первую очередь Светлград покинули все слабые… Ну а все вы… Вы должны уйти в катакомбы: вы — наделённые силой волшебства и полководческим талантом должны затаиться и ждать. Здесь же, на Светлограде, остаётся и некоторая часть наших войск. И я верю, настанет тот день, когда они смогут открыто поднять мечи и выступить против ЧИПА.

Воцарилась относительная тишина. Все молчали, ждали, когда же Дваркин наконец скажет что-то действительно обнадёживающее, а за окнами продолжал завывать ветер, и тени наползали, казалось — пытались ворваться в эту залу.

Несмотря на то, что время было дневным, освещение казалось вечерним. И быстро приближалась ночь…

— Итак, все вы должны надеяться, — проговорил Дваркин.

— На что надеться-то? — нетерпеливо спросил не человек с сиреневой кожей.

— На то, что ЧИП будет свержен. Поверьте, дорогие мои, есть и на него управа…

— Говори, Дваркин, не темни! Здесь и без твоих недоговорок слишком мрачно…

— Меня назначали командующим армией.

— Так что же ты?! Командуй!..

— Мы окружены. Путей для отступления нет. А железные слуги ЧИПА слишком быстры и схватят вас, если вы попытаетесь покинуть Светлоград. Оставшаяся здесь часть армии вынуждена будет временно сдаться подавляющей мощи…

— Но это же предательство!

— Не поддавайтесь чувствам. Подумайте: ведь я пытаюсь спасти хоть кого-то, и говорю о надежде: однажды солнце вновь засияет над Светлоградом. А сейчас верные слуги отведут вас в катакомбы. Там вы сможете скрываться некоторое время…

— И всё же мы должны знать: на что именно нам надеяться?!

— На то, что я вернусь, и сделаю то, что должен сделать для уничтожения ЧИПА. А теперь — мы должны расстаться.

И вот все эти люди и не люди начали переглядываться, говорить недоуменно и не зная, как вести себя дальше. Был бы на месте Дваркина кто-либо другой, так сразу объявили бы его изменником, лазутчиком ЧИПА и арестовали бы, но ведь Дваркина они выбрали общим голосованием, как самого достойного. Все они хорошо знали Дваркина, доверяли ему, и, если бы он приказал им готовиться к битве, даже и к последней, чтобы только поднять против неожиданно могучего ЧИПА меч и тут же погибнуть: то они бы безропотно согласились, а им предлагали отступать, прятаться, ещё до первого сражения. Более того, Дваркин намекал на то, что он покидает их именно в эти страшные минуты. Как это понимать?

Наконец, вдоволь нашептавшись, они обернулись к Дваркину, намериваясь потребовать у него дополнительных объяснений. Однако, Дваркина на прежнем месте уже не было. Да и вообще: нигде в зале его не было видно. Зато на месте Дваркина стояло несколько мрачных, но исполнительных и действительно преданных слуг. Они говорили:

— Нам приказано проводить вас…

Пороптав ещё немного и не придумав ничего лучшего, эти люди и не люди, среди которых были и чародеи и полководцы, поднялись из-за стола и последовали за слугами, вниз и вниз по длинным винтовым лестницам — в катакомбы…

Заверения Дваркина о том, что есть какая-то надежда, воспринимались ими как нечто невозможное, и всё же они вспоминали эти его слова, хватались за них, как утопающий за последнее бревнышко, потому что им не на что больше было надеяться в этом темнеющем, стремительно изменяющемся мире…

А Дваркин, придворный маг, покинул зал совещаний с тяжестью на сердце. Исчезновения его никто не заметил, потому что он воспользовался магической силой, в которой был большой специалист.

Дваркин доверял всем людям и не людей с которыми вынужден был расстаться: иначе бы не присутствовали они на этом последнем совещании, но, если сам Дваркин вызвал у них недоверие, то он не осуждал их за это.

Слишком поспешными, слишком невразумительными были его объяснения. Гораздо больше хотел бы сказать им Дваркин, но сдержался, понимая, что любой из них, или даже все они, могут быть схвачены ЧИПОМ, а потом уж с помощью, если не физического воздействия, то с помощью магии, из них могли выудить всё, что они знали. Так что лучше им было знать как можно меньше.

От всех скрыл Дваркин то, над чем он бился, и что выведал, благодаря своему колдовскому мастерству. Много сил вложил он, рисуя в воздухе чародейские знаки; шепча и выкрикивая такие звуки, какие вряд ли смог бы повторить простой смертный…

Если бы кто-то мог заглянуть под внешнюю, уверенную личину Дваркина, то, прежде всего, увидел бы там усталость. После тех сложных заклятий, которые выполнил он, Дваркину необходим был отдых, но отдыхать он не мог, просто не имел на это права.

Узнал Дваркин, что с ЧИПОМ, при его нынешней, практически невообразимой силе, не смог бы справиться ни Светлоград, ни другие империи Многомирья, к которым приближался растущий Ой-Чип-он.

И всё же управа на ЧИПА была. Не в Многомирье, а в том бесконечно далёком мире, в который во время древней великой войны был выкинут ЧИП, где он забыл о своём прежнем мрачном величии и прожил там, в теле разных людей, много столетий.

Дваркин знал, что тот мир зовётся Землей, и что он не был похож ни на один из миров Многомирья. Знал, что последним пристанищем ЧИПА на Земле был город Москва, и что именно в Москве находится ЧИПОВА смерть.

В мгновенном озарении, которое стоило ему не меньше года жизни, и долгой режущей боли во всём теле, увидел Дваркин и саму смерть ЧИПА. Это был некий сложный механизм, собранный ЧИПОМ ещё когда он не помнил, кто он на самом деле.

Заключённый в человеческое тело ЧИП действовал неосознанно. Он был гениальным, хоть и зловредным изобретателем. Так, к примеру, ЧИП заключил в простую шкатулку самостроящегося шкатулочника, который привёл в Многомирье Степана Вдовия.

Но ещё более важным изобретением ЧИПА была некая чёрная сфера, над созданием которой он трудился десять лет. Затем ещё тридцать три года он каждую ночь клал её себе на грудь, и сфера росла, впитывая в себе то, что было смертью ЧИПА, то, что могло в нём быть уничтожено…

Наконец, в человеческом теле остался только нечеловеческий дух — могучий и непобедимый. Ни воины, ни колдуны Многомирья ничего не могли сделать с этим духом, а он мог вселяться в любые механизмы, руководить своими армиями.

Смерть же его осталась в чёрной сфере, в некоем мрачном, плохо освещённом помещении в городе Москве. Вот до этой сферы, заключающей в себе смерть ЧИПА и должен был добраться Дваркин, который недаром считался наиболее сильным магом Светлограда…

Люди и не люди, жители и гости Светлограда — все они оказались слишком маленькими перед надвигающейся бедой. Все попытки организоваться, подготовиться — всё это оказалось слишком ничтожным в сравнении с той мглою, которая поглощала небо.

Отряды солдат стояли с мечами и луками, ждали. Но что они могли сделать против стихии? Надвигалась буря. Ледяной ветер бил их по лицам, заставлял вздрагивать, а иногда и пятиться.

Прежде не знали в Светлограде, что такое снег, а вот теперь узнали. И это был не белый, мягкий снежок, это были колючие, стремительные снежинки, практически ледышки — маленькие стрелы, которые могли поранить тех, кто не успел укрыться за стенами своих домов.

Видимость сразу снизилась до десяти, самое большее — до пятнадцати метров; что происходило за пределами этих метров, можно было только угадывать. А из мрака доносился железный скрежет, двигались там массивные, угловатые контуры и, кажется, кого-то хватали…

Укрывшийся тёмным, длинным плащом, шёл по улице Дваркин. Мрачным было его спрятанное под капюшоном лицо и он старался не оглядываться, потому что у него была одна, вполне определённая цель.

Он пошёл бы к этой цели раньше, но даже и он, Дваркин, не мог предвидеть, с какой необычайной скоростью будет продвигаться холодная мгла ЧИПА.

Цель находилась в доме его старого друга — чародея Толдуса: то был деревянный конь, который способен был летать быстрее любого иного известного в Светлограде зверя или корабля. Конь этот был собран не Толдусом, а его пра-пра-прадедом. Сам же Толдус только внёс в коня некоторые незначительные усовершенствования.

Но вот и дом Толдуса — прежде нарядный и светлый, теперь он выглядел словно склеп, в котором поселились злобные духи. Подойдя к двери, Дваркин позвонил в колокольчик и, не дождавшись ответа, несколько раз ударил по двери посохом. Он крикнул:

— Толдус! Это я, Дваркин! Открывай!..

Ответа не последовало, и Дваркин покорил себя за то, что действовал он так спонтанно: приходилось надеяться на случайность, а ведь Толдуса могло и дома не оказаться. Кто его знает? Может, он в каком-нибудь тайнике укрылся?

Но ведь не Толдуса искал Дваркин. Дваркину нужен был летающий конь, и Дваркин знал, где этот конь находится.

Он пошёл вдоль стены дома, и, склонившись над низким, мутным подвальным оконцем, которое уже припорошил снег, дотронулся до него краем посоха и проговорил простое открывающее заклятье (он не применил это заклятье на входной двери, потому что мог сломаться замок, на который уже было наложено обратное, закрывающее заклятье).

Оконце распахнулось. Снизу, из подвала раздался некий странный, похожий на скрежет звук. Тогда Дваркин ещё раз крикнул:

— Эй, Толдус, ты там? Это я — Дваркин.

Ответа не было, но зато странный звук повторился.

Тогда Дваркин схватился за обледенелый бордюр, и легко и стремительно, словно он был юношей, а не почтенным старцем, спрыгнул вниз…

Бесшумно опустился он на выложенный из больших кирпичей пол, быстро огляделся своим единственным, но внимательным глазом, и сразу понял, что в подвале случилась беда.

Прежде здесь Толдус хранил всякие диковинки, доставшиеся ему от предков, а также найденные им на других мирах. Большей частью своей коллекции он никогда даже и не пользовался, но всё что было собрано, Толдус хранил в порядке: на полках, в ящиках, в сундуках, в шкафах. Всё было подписано и пронумеровано.

Теперь большая часть коллекции Толдуса пребывала в самом плачевном состоянии: лежали на полу разбитые, покорёженные сокровища и предметы, обрывки свитков, осколки сосудов, а из раздробленных шкафов высыпалась их раздавленная начинка.

Над одной разбитой колбой извивался в танце призрак крылатой феи из далёкого мира. Но, конечно, не призрачная фея была виновницей этого погрома, она и сказать то ничего не могла. Но зато из соседнего, тоже подвального помещения раздался уже знакомый Дваркину скрежещущий звук.

Двигаясь бесшумно, едва прикасаясь стопами к полу, проскользнул к двери Дваркин. Сам выглядывать не стал, но выставил в проём край посоха, и увидел в отражении, что там царит такой же кавардак, а в центре помещения лежит бездыханный, окровавленный Толдус.

Над ним возвышался деревянный конь, который водил своими окованными железом тяжёлыми копытами по полу. Именно копыта и порождали неприятный, резкий звук. Но вот засияли багрянцем глаза коня, и придворный маг услышал очень сильный, и, вместе с тем, мелодичный, приятный голос:

— Здравствуй, Дваркин. Ты не гневайся на меня, а подчинись неизбежному. Видишь, твой приятель Толдус встал на моём пути и мне пришлось уничтожить его… Ты силён, но сила твоя ничтожна в сравнении с тем, что поглотило Светлоград.

Дваркин, понимая, что прятаться дальше бесполезно, сделал шаг и остановился в дверном проёме. Он глядел в пышущие багрянцем глаза механического коня, и говорил:

— Я знаю, кто ты…

— Вот как? — в голосе послышалась усмешка.

— Ты ЧИП. И ты вселился в этот механизм…

— Ты почти прав. Почти, потому, что не весь я, а только часть моего духа здесь. Я смог перенестись сюда; потому что начинка этого коня была когда-то сделана в моей империи… Как видно, твой дружок не знал об этом, и поплатился… Но в это же самое время, прямо сейчас, я пребываю и в сфере Ой-Чип-она, и руковожу своей армией. Мощь моя растёт… О-о, я вижу гнев в твоём глазе. Ты хочешь отомстить за своего друга, не так ли?.. Но подумай: ведь у тебя есть хороший выбор — ты можешь служить мне; и вместе с тобой- мы сделаем Многомирье лучше…

— Кому ты говоришь это?! Разве я не видел, что ты уже сделал с ещё недавно прекрасным Светлоградом? Всё окутала ледяная мгла; воет ветер, растения и горожане мёрзнут…

— Всё это временно, Дваркин. Это делается для того, чтобы показать вам, ещё недавно таким самоуверенным, что вы — ничто в сравнении со мной. Но, если вы подчинитесь — а я уверен, что вы подчинитесь, то я сделаю вас действительно сильными, стремительными и практически бессмертными — такими, как мои Тифмы…

Дваркин хотел ответить ещё что-нибудь обличительное, но тут уловил ещё один железный, скрежещущий звук. Вот только источник этого звука был вне дома.

Маг оглянулся, и увидел, что на окно, через которое он проник в подвал, теперь пала тень.

Тогда Дваркин бросился к двери, ведущей на верхние этажи. Деревянный конь окрикнул его:

— Куда же ты, почтенный чародей?.. Ведь мы ещё не закончили нашу увлекательную беседу…

— Закончим её в другой раз! — не останавливаясь, крикнул Дваркин, и распахнул дверь.

Конь бросился было за ним, но налетел на невидимую преграду. Оказывается, Толдус, уже погибая, успел очертить круг, за пределы которого конь не мог вырваться. Сила удара была такова, что голова и часть туловища коня раскрошились, и стали видны старые механизмы, которые и приютили дух ЧИПА.

А Дваркин уже нёсся вверх по лестнице. Он перепрыгивал через две-три ступени и не касался перил.

Оказавшись в прихожей и глянув в окно, он увидел, что дом окружён Тифмами. Ещё несколько этих железных созданий спускались с неба.

"Надо же, как глупо вышло!" — подумал Дваркин. "Ввязался в разговор с ЧИПОМ, а ему только это и надо было, чтобы подтянуть сюда свои силы. Ведь он знает, кто я, и охотится за мной… Но живым я не дамся…"

Дваркин подошёл к двери и распахнул её.

Сразу нахлынул стремительный поток колючих снежинок, а к свисту ветра примешались грохочущие голоса Тифм:

— Сдавайся!

Дваркин прикрыл глаза, установил посох на замёрзшую землю и начал шептать заклятья.

Вновь загремели Тифмы:

— Колдовство, без разрешения великого ЧИПА, запрещено. Ты должен подчиниться…

Дваркин продолжал сосредоточенно нашёптывать заклятье. Это, однако, не помешало увернуться ему от нескольких игл с парализующей жидкостью, которыми стрельнули в него Тифмы.

А покрытая снегом земля зашевелилась. Подчиняясь заклятью Дваркина, выползали из неё корни деревьев, обхватывали Тифм, сжимали их, протискивались через отверстия внутрь, крошили механизмы. Конечно, и Тифмы сопротивлялись — они рубили деревья, рвали корни, пытались вырваться. Пока что сражение проходило с переменным успехом, но, если учесть то, что на подходе была целая армия Тифм, то эти корни были обречены.

И всё же Дваркин выиграл какое-то, пусть даже и совсем небольшое время. Он снова накинул на голову чёрный капюшон, и, пригибаясь к побелевшей земле, бросился прочь из сада.

За несколько секунд он добрался до забора, перемахнул через него и оказался на узкой, боковой улочке. Здесь уже выросли большие сугробы, ну а воздух был тёмен от множества летящих в нём снежинок…

По улочкам и переулкам бежал Дваркин. И со стороны трудно было определить: кто-то живой это движется или же ещё один вихрь. Ибо он, волшебник, и метель ЧИПА использовал на своё благо. Часть снежинок беспрерывно вихрилась вокруг него, защищая от стороннего внимания…

Ещё недавно по этим улицам бегали перепуганные, охваченные паникой люди и не люди, теперь же только ветер свистел; да ещё иногда наверху, в сумраке, пролетали угловатые контуры Тифм. И, всякий раз, когда приближалась очередная Тифма, Дваркин вжимался в стену дома, в забор, в обледенелое дерево, или просто пригибался к мостовой…

И всё это время Дваркин думал о том, как ему покинуть Светлоград. Обычные корабли улетели, и, скорее всего, теперь уже были настигнуты мглой ЧИПА. Если же и найдётся какое-то обычное средство передвижения, то его всё равно остановят Тифмы…

Дваркин ругал себя за то, что не покинул Светлоград раньше, но также понимал, что ЧИП не оставил ему на это никаких шансов. Только недавно узнал Дваркин, где спрятана его смерть ЧИПА и вот уже Светлоград захвачен…

Маг решил, что пока лучше где-нибудь укрыться, оглядеться, и уж потом, при первой возможности, прорываться к миру Ован-Тульбук, к воротам меж мирами.

На мостовой, вжавшись в стену дома, лежала некая фигура. Склонился Дваркин и провёл ладонью по припорошённым снегом волосам, прошептал несколько тёплых слов. И вот приподнялась, взглянула на него девочка лет семи или восьми. Спросила дрожащим голосом:

— Дедушка, кто ты?

— Я — добрый волшебник, — ответил Дваркин.

— Холодно, очень холодно… — захныкала девочка.

Дваркин провёл над ней ладонями, прошептал несколько слов, и девочка почувствовала тепло. Тем ни менее, она продолжала хныкать. Тогда Дваркин поймал в ладони крупную снежинку, шепнул ещё что-то, дунул на неё, и снежинка преобразилась в белую, изящную розу. Этот цветок чародей протянул девочке. Та, улыбнулась, вытерла слёзы, приняла цветок, осторожно понюхала его и прошептала:

— Хорошо пахнет…

— Ну вот и замечательно. А как тебя зовут?

— Светой.

— А где ты живёшь, Света?

— Недалеко отсюда. Я до дома не добежала, потому что голова закружилась, в глазах темно стало… и ничего не было, пока ты не разбудил меня.

— Проведёшь меня до своего дома?

— Да, конечно.

Девочка обрадовалась тому, что ей придётся идти по этим, ставшим чужим улицам, не одной, а с таким сильным волшебником.

В дверях их встречала заплаканная, испуганная старушка. Увидев Свету, она заключила её в объятия и, всхлипывая, произнесла:

— Вернулась, внученька…

Девочка воскликнула, указывая на Дваркина:

— Бабушка, а вот этот добрый волшебник спас меня! Если бы не он, то замёрзла бы я…

— Спасибо вам! — воскликнула старушка. — Вы проходите скорее!..

— Да, конечно… — кивнул Дваркин, и прошёл в этот обычный для Светлограда домик.

Внутри всё было просто, красиво и опрятно, но уже проник туда холод, так как Светлоградские дома строились без расчета на зимнюю погоду, да раньше и не знали в Светлограде, что такое зима.

Но всё же в доме имелась небольшая печка, предназначенная не для того, чтобы согревать дом, а чтобы готовить еду. В печке горел огонь и варилась похлёбка.

Усадив Свету и Дваркина за стол, старушка достала эту похлёбку, и разлила её в тарелки. Погладив Свету по голове, произнесла:

— Ты кушай-согревайся, доченька…

И Дваркину сказала:

— Вы тоже кушайте.

— Спасибо…

Несмотря на то, что есть ему не хотелось, Дваркин не стал отказываться, и начал кушать. Похлёбка оказалась на удивление вкусной, даже и во дворце ему не доводилось кушать ничего такого аппетитного.

Старушка тоже уселась за стол, и спросила:

— А когда этот кошмар закончится?

Она кивнула на окно, за которым всё свистел и неистовствовал ветер. Дваркин помолчал, потом тихо ответил:

— Закончится… точно закончится… Вы только терпенья наберитесь и верьте, что в один прекрасный день из мглы выглянет солнце…

— А во что же нам ещё верить, милый человек?.. — вздохнула старушка.

Света спросила у бабушки:

— А где папа с мамой?

Та ответила:

— Ведь папа с тобой был…

— Да… Но нас такая здоровая толпа неслась! Все они бежали, кричали и остановиться не могли… Вот подхватило нас с папкой и понесло, и больше я папку не видела… А мама где?

— А она тебя искать пошла. Должна скоро вернуться… — ответила старушка и, пристально посмотрев на Дваркина, молвила. — Ведь вернётся?

— Вернётся… — кивнул Дваркин и опустил голову.

Возвращения родителей Светы ждали и бабушка, и Света, и Дваркин вместе с ним. Но прошёл час, и два, и три, а родителей всё не было.

А за окнами без устали выл ветер и летели колючие снежные армии. На улице было сумрачно, но эти тени сгущались ещё больше, и уже почти ничего невозможно было разглядеть, когда пролетали над крышами домов Тифмы. Иногда раздавался железный скрежет, иногда гудели отдалённые угрожающие голоса этих механических созданий… Кого-то они ловили…

Ну а Дваркин знал, что и его тоже ищут…

Дваркин сидел, опустив голову и думал, что же ему делать дальше. Подошла Света, молвила:

— Опять холодно… Поколдуйте, пожалуйста…

— Ах, да… — произнёс Дваркин, сделал несколько движений руками и прочитал несложное заклятье.

В помещении стало теплее. Приунывшие было бабушка и Света улыбнулись. Бабушка сказала:

— Вот так вы нас согревать будете, пока это безобразие на улице не закончится. А, быть может, и где родители Светы вы своим колдовством узнать можете?

— Да, могу, но на это потребуется время… Отойдите пожалуйста…

Бабушка и Света отошли к дальней стене, и уселись на скамейку. Оттуда испуганными глазами глядели на Дваркина.

В отличии от простого согревающего заклятья, то, что теперь предстояло Дваркину, относилось к сложному колдовству, на которое были способны немногие Светлоградские колдуны. А если учесть, сколько сил Дваркин потратил на то, чтобы узнать, где искать смерть ЧИПА, то становилось ясным, что, соглашаясь помочь Свете и её бабушке, Дваркин мог остаться совсем обессиленным и беззащитным перед слугами ЧИПА. Но и отказать приютившим его людям Дваркин не мог…

Долго выкрикивал и шептал причудливые звукосочетания Дваркин, и движения его рук становились то стремительными, то медленными. Он то застывал, то вихрем кружился на месте…

И вот его единственный глаз закрылся, и он осел на стол…

Света бросилась было к нему, но бабушка поймала её за руку, сказала:

— Постой. Может, он сейчас скажет что-нибудь хорошее…

Но вряд ли Дваркин мог сказать им что-то хорошее. Дух его высвободился из тела, и перенёсся к глубокой канаве. За несколько часов до этого на дно этой канавы ураганный ветер сбил маму Светы, снег замёл её, и она умерла там…

Дальше понёсся печальный дух Дваркина, и увидел, как механические, железные лапы хватают обнаруженных на улицах Светлограда людей и не людей. Этих перепуганных, тщетно пытающихся вырваться горожан помещали в утробы слуг ЧИПА и везли куда-то. Среди пойманных оказался и отец Светы.

Только дух Дваркина хотел приблизиться к этому человеку, внушить ему нечто ободряющие, как почувствовал он на себе чей-то пристальный взгляд. Догадался, что это ЧИП, пользуясь своей магией, нашёл его. Теперь надо было как можно скорее возвращаться, но ещё на несколько мгновений замешкался дух Дваркина.

Увидел он, что на окраине Светлограда, там где поднимались холмы, лежал, источая слабое изумрудное сияние корабль Крылов. По-видимому, страшная буря совсем недавно прибила его к этому месту…

После этого дух Дваркина вернулся в тело. Одноглазый чародей встрепенулся, поднял голову со стола. К нему бросилась Света, но остановившись в шаге и спросила звонким голосом:

— Ну что — ты видел моих маму и папу?

Голова Дваркина кружилась и словно незримая тяжесть навалилась на его плечи. В то же время он чувствовал слабость во всём теле: как и следовало ожидать, это колдовство дорого ему стоило. Но расслабляться было некогда…

— Ты видел их?! — воскликнула Света, и в глазах её заблестели слёзы.

Дваркин молча кивнул.

— Ну, как они? Скоро вернуться?

— Да… вернутся… вы, главное, ждите. Верьте в хорошее…

Дваркин, опираясь на свой посох, поднялся, и шагнул к двери.

— Вы бы не уходили. Будете нас согревать. А то страшно нам без такого хорошего волшебника-то! — взмолилась бабушка.

— Нет. Я только навлекаю на вас беду… Меня ищут, и, если я останусь, то придут сюда. Так что: прощайте…

И он вышел на улицу.

Оказывается, снежная буря прекратилась. Но за прошедшие часы намело уже достаточно снега: тут и там высились сугробы, а где не было сугробов, там покрывал мостовую лёд. На стенах домов, на деревьях, на различных городских украшениях — повсюду лежал снег…

Метрах в трёхсот над Светлоградом куполом нависло угрюмое, тёмно-серое марево, которое волновалось, из которого иногда вылетали Тифмы. Воздух был морозным, и в нём ещё проносились отдельные, запоздалые снежинки…

Накинув на голову тёмный капюшон, спешил Дваркин туда, где должен был лежать корабль Крылов.

Он помнил, что ЧИП обнаружил его, и должен был послать за ним Тифм.

Оглянувшись, увидел Дваркин, что над домом, в котором жила Света и её бабушка, зависла Тифма. Железная лапа усердно отдирала крышу…

Вот из дома выбежали фигурки Светы и бабушки, но Тифма не обращала на них внимания, так как у нёе было указание: во чтобы то ни стало схватить Дваркина, парализовать его, и в таком виде доставить в Ой-Чип-он…

Дваркин метнулся на соседнюю улочку. Так как мостовая обледенела, пришлось ему упереться посохом в лёд, иначе бы он поскользнулся и упал.

А когда выбежал на ту улицу, то увидел, что из одного подвала выходят Светлоградские воины. Они переждали снежную бурю, и теперь озирались. Разные чувства можно было прочитать в их глазах: и изумление, и испуг, и ненависть к врагу, который так исказил их мир…

Но вот они увидели Дваркина. А он, первый придворный маг и советник, был личностью в Светлограде известной, поэтому они приветствовали его радостными криками:

— Дваркин! Здравствуй, достопочтенный! С тобой-то мы точно не пропадём!.. Ведь можешь ты уничтожить всё это?!.. Сделать мир таким, каким он был прежде?!

И на это ответил Дваркин:

— Вы переоцениваете мои силы. Если бы я был таким всесильным, как полагаете вы, то не спасался бы сейчас бегством…

— Но что же нам делать? — спрашивали они.

— Спасайте свои жизни! — громко проговорил Дваркин.

Из-за крыши соседнего дома вылетела Тифма, зависла над солдатами. Её прямоугольная голова вращалась, выискивая Дваркина. А маг бросился в подворотню…

Те солдаты, у которым были луки, начали стрелять в механическое чудище, но стрелы только отскакивали от железных бортов. Тем ни менее, в задачу Тифму входило подавлять всякое сопротивление, поэтому из неё полетели иглы с парализующим раствором. Солдаты падали, а железные лапы хватали их, спешно помещали в железную утробу.

Дваркин не мог оставаться безучастным. Ведь и так ему казалось, что в этот день он слишком много спасался бегством, вместо того, чтобы помогать…

И вот он воткнул свой посох в промёрзшую землю, прикрыл глаза, начал шептать заклятья. Дваркину было тяжело: ведь уже много сил он потратил… Тем ни менее — заклятье удалось. Росшее возле улицы большое, старое дерево зашевелилось, обхватило Тифму, резко дёрнуло её, а потом, изогнувшись, со страшной силой грохнуло её об мостовую. В результате, Тифма раскололась на несколько частей.

Солдаты закричали радостно:

— Дваркин!.. Когда с нами Дваркин все враги бегут!..

Но Дваркин, выступив из подворотни и, прикрыв единственный глаз, проговорил устало:

— Сейчас — прячьтесь, кто где может… Если хотите вредить врагам, то делайте это осторожно. И верьте: солнце вновь засияет над Светлоградом…

Тут и Дваркин, и солдаты увидели не менее дюжины Тифм. Все они стремились к этому месту.

— Прячьтесь, где можете! — посоветовал Дваркин и поспешил дальше — на окраину города, туда, где должен был лежать Крылов…

И всё же теперь маг был замечен Тифмами. Они слетались на Дваркина, словно пчёлы на мёд. Маг пробегал переулками; он, словно резвый юноша, перепрыгивал через заборы, он то и дело использовал магию…

Вот ударил Дваркин посохом по мостовой, и плохо закреплённая гранитная глыба, весом в полтонны, кузнечиком подпрыгнула и снесла голову Тифмы. Вот, пробегая возле ограды, чародей простучал по ней, и сорвались острые наконечники, вышибли красные глаза ещё двум Тифмам.

Но всё это были мелкие победы, которые не причиняли сколько-нибудь заметного урона армии ЧИПА. Со всех сторон слетались новые чудища.

Дваркин тяжело дышал, капли пота выступали на его золотистой коже. Чувствовал, что долго ему не продержится в таком сумасшедшем ритме, и всё же понимал, что каким-то чудом должен продержаться, потому что, если не он, то кто же достигнет иного мира и найдёт там смерть ЧИПА?..

Увернувшись от иглы с парализующим раствором, Дваркин вжался в обледенелую стену дома. Над ним нависал скат крыши, и преследовавшие его Тифмы на время упустили его из вида.

А вот Дваркин увидел, что впереди согнулся обледенелый яблоневый сад. А за этим садом, метрах в трёхстах впереди высились холмы. На этих холмах лежал Крылов.

Теперь этот живой корабль разросся до громадных размеров. Ни разу ещё к Светлограду не прилетало столь крупное судно. От его носа до кормы было не менее сотни метров. Но зато тот изумрудный свет, который Крылов прежде источал столь щедро, теперь проистекал из него совсем слабо.

На Крылова ЧИП направил ещё большую часть своей армии, чем на Дваркина. Десятки Тифм кружили над ним, но не решались спуститься ближе…

Вот над головой Дваркина затрещала черепица, пробивая её, вниз устремилась лапа Тифмы, а маг едва успел увернуться от неё…

Совсем недалеко оставалось до Крылова, и всё же Дваркин понимал, что преодолеть эти последние метры ему едва ли удастся. Слишком много здесь было врагов…

Тогда, вцепившись руками в посох, Дваркин закричал. Оглушительным был тот вопль: ни человек, ни зверь не мог кричать столь громко. Сила волшебства заключалась в этом зове.

Сломались пальцы Дваркина, но всё же раскрошили посох, и струя ослепительного, жаркого пламени перекинулась от него к Крылову. Все силы, которые ещё оставались в нём, передавал чародей живому кораблю. И уже падая на снег, прохрипел:

— Лети сюда!.. Друг!!..

Непроглядная тьма заполнила его единственный глаз и больше уже ничего не видел Дваркин.

Постепенно во тьме начало проступать изумрудное свечение, и вот Дваркин открыл глаз и, ещё ничего толком не понимая, проговорил:

— …Ещё жив…

А в ответ услышал благодарственный голос:

— И я, благодаря тебе, жив…

Магический посох был сломан, и не на что было опереться Дваркину, чтобы подняться с пола.

Но тут само образовалось, подняло его мягкое сиденье. Теперь Дваркин видел, что он находится в помещении, в стенах которого беспрерывно и в разных направлениях перетекали самые разные оттенки зелёного цвета.

Самым же ярким местом было двухметровое сердце, которое пульсировало, разгоняя по живому кораблю горячую, живительную силу.

Дваркин спросил:

— Где мы сейчас находимся?

— Всё ещё возле Светлограда. Лежим на холме…

— Но как же ты тогда схватил меня?

— О, это было совсем несложно. После того, как ты передал мне свою силу, я смог отрастить нить, достаточно длинную, чтобы дотянуться до тебя. Мне, правда, пытались помешать Тифмы, но нескольких из них я поглотил, а нескольких — отогнал…

— Я знал, что в тебе заключена великая сила, но не знал, что ты способен заглатывать Тифм.

— Способен… Но это очень болезненный процесс. Каждый раз я перебарываю заключенный в них холод, разрастаюсь, но и теряю свою жизненную силу… О, если бы здесь светило Солнце, то никакие Тифмы не были бы мне страшны!.. Как я истосковался по тёплым солнечным лучам… Передав свою силу, ты помог мне, но надолго ли? Я даже не знаю, где искать солнце. Не знаю, долечу ли. Вот лежу на этих холмах и думаю: что делать дальше?.. Свет, который ты видишь здесь, я не источаю наружу, и, возможно, ЧИП не знает, насколько я ещё силён. Что ж: для него будет сюрпризом, когда я вступлю в последнюю схватку…

— Звучит пессимистично, — молвил Дваркин.

— Но на что надеяться, когда ЧИП оказался настолько сильным… И Винд…

— Этот тот юноша, которого я видел через окно магической связи?

— Да…

— Ведь он был твоим капитаном?

— Да, он был моим капитаном и другом…

Так проговорил Крылов, а затем другой, более женственный голос добавил:

— И возлюбленным?

— Возлюбленным? — удивившись, переспросил Дваркин.

— Да… Возлюбленным.

Сияние двухметрового сердца стало настолько ярким, что Дваркин вынужден был прикрыть глаз, а когда открыл его, то обнаружил, что перед ним стоит девушка.

Не только её волосы, но и кожа имела зеленоватый оттенок. Причём этот зелёный свет передвигался по ней также, как и по стенам корабля.

— Кто ты? — спросил Дваркин.

— Я — Эльрика, — ответила девушка.

— Но ведь ты не всегда была такой, какой я вижу тебя сейчас?

— Ты прав, волшебник. Ещё не так давно, я была подругой Винда, и я любила его… Но мгла поглотила моего возлюбленного, и я не знаю, жив ли он сейчас… Когда Крылов умирал, мне пришлось слиться с его сердцем, иначе — он не долетел бы и до Светлограда.

— И ты теперь часть корабля?

— О да, — ответила Эльрика. — Я чувствую, тоже, что чувствует он; я — сливаюсь с его стенами и выхожу из них; я — не могу отойти от него дальше, чем расползаются его нити… Я уже никогда не буду прежней, и нет надежды на счастье…

— А я говорю: мы ещё увидим солнечный свет, — произнёс Дваркин.

А после этого он рассказал всё, что знал об смерти ЧИПА…

После того, как его рассказ был закончен, ярче прежнего засияло сердце Крылова, и Эльрика стала похожа на горящую изумрудную свечу.

Девушка сказала:

— Так теперь появилась цель: мир Ован-Тульбук, где находится проход между мирами…

В этом её стремление совпадало с мыслями Крылова, но всё же живой корабль чувствовал и ещё кое-что другое. Он заявил:

— Между нами и Ован-Тульбуком — только лишь мгла ледяная. И я не знаю: хватит ли у меня сил, чтобы долететь до туда.

— И всё же… — начал было Дваркин.

Но Крылов прервал его. Он заговорил очень громко:

— И всё же я должен лететь! Что тут лежать?! Это последний шанс!! Так вперёд!!!

И он стремительно взмыл над Светлоградскими холмами. На его пути попались несколько Тифм. Крылов схватил их нитями, втянул в свои борта, начал переваривать…

Протяжный стон сотряс внутренности корабля, стены потемнели, сердце померкло, а Эльрика вскрикнула, пригнулась к полу и задрожала.

Дваркин поднялся с выращенного для него кресла, обнял девушку за плечи и проговорил нежно:

— Ты справишься… ты сильная…

Вскоре сияние вернулось в стены, а двухметровое сердце вновь засияло. Эльрика же, с благодарностью глядя в глаз Дваркина, произнесла:

— Мне… то есть Крылову… но я сейчас говорю от его имени… Мне не следовало глотать этих Тифм. Они не дают силы, а только позволяют разрастаться, но всё же, надеюсь, это покажет ЧИПУ, что ко мне лучше не соваться, а позволить лететь, куда я лечу… Но Тифмы меня не так страшат, как тот, другой, в ком заключено изумрудное сердце, подобное моему…

— Кто же он? — спросил Дваркин.

— Я знаю, что когда-то он был человеком, но ЧИП исказил его, сделал своим слугой. У него новое тело, которому не страшно обычное оружие… Он унёс моего Винда…

— Не печалься, милая Эльрика. Не так то легко уничтожить в человеке всё человеческое. Быть может, ЧИП забыл об этом, а вот я — нет.

VII

Винд чувствовал одиночество… Да — пожалуй ещё ни разу в жизни это чувство не было таким пронзительно острым; никогда не хотелось ему с такой силой, чтобы рядом оказался друг…

Раньше, во время затяжных прогулок по Каэлдэрону, Винд всегда точно знал, что где-то рядом златопёрая птица Аша; а если даже, по каким-то причинам, не было поблизости Аши, то Винд мог быть уверен в том, что все растения, все животные Каэлдэрона — все они как бы родные ему, что он может запросто полежать на травке, на берегу реки, погреться на солнышке, и будет чувствовать себя как дома…

А вот теперь Винд был отнюдь не дома. Всё глубже и глубже в тёмные, загадочные глубины мира Ог-го уползал он, спасаясь от зловещих Тифм.

Провалившись в расщелину на поверхности Ог-го, Винд запросто мог бы разбиться, но судьба пока что была милостива к нему: на дне расщелины разросся мох, который и смягчил падение.

Но Тифмы, понукаемые самим ЧИПОМ, продолжали преследование юноши. Винд слышал, как они раздирают своими железными конечностями камни, как прорываются к нему.

Выставляя изумрудную плеть, которая теперь была частью его тела, Винд полз по узкому, неудобному проходу, царапался об выступающие углы, и с тоской думал о своих друзьях, и о своей любимой — об Эльрике. Где-то они теперь? Кто из них жив? Кто погиб? А, может, все погибли…

Проход уходил вниз всё под большим углом. Теперь юноше уже не приходилось червяком протискиваться вперёд, он даже хватался за эти острые стены, чтобы не покатиться кубарем вниз.

При всём при этом, мрачное чувство не покидало Винда. Терзали мысли: куда и зачем он бежит? Спасается от Тифм? Но ведь всё равно, они рано или поздно его обнаружат. А если и не обнаружат, то чем он будет питаться в глубинах Ог-го? Неужели его ждёт мучительная, голодная смерть?..

Если бы не зеленоватое свечение, которое источала сросшаяся с его ладонью плеть, то Винд ничего бы не увидел. Но вот в кромешном, окружавшем его мраке стало появился источник нового сиреневатого света.

Взбудораженное воображение тут же нарисовало юноше кошмарного обитателя этих глубин: хищного зверя, который сам источал свет, приманивая к себе иных, слабых зверьков.

Что ж, Винд готов был сражаться! Биться хоть со зверем, хоть с Тифмами — ему было всё равно. Лишь бы вытянуть из них, с помощью плети, как можно больше энергии, чтобы сражение это было долгим…

Вот он, замахнувшись, выскочил из-за угла. Думал, что перед ним окажется чудище, но замер, изумлённый. Медленно опустил руку…

Перед ним пульсировала сиреневатая сфера. Тонкие, но многочисленные, тоже сиреневые нити исходили от неё в разные стороны, терялись в почве. И, несмотря на то, что сердце Крылова было изумрудным, Винд тут же определил сходство между его сердцем и висевшей перед ним сферой.

Первое удивление прошло, а когда юноша услышал сильный наполненный музыкальным изяществом голос, который, как показалось ему, лился со всех сторон, Винд, впервые за долгое время расслабился и даже улыбнулся.

"Здравствуй… Ты ведь человек? Винд твоё имя?.. Ты друг собрата моего?.."

"Да" — кивнул Винд. "Собрата вашего Крыловым зовут, и он принял образ парусного корабля. Через какое-то время он должен превратиться в мир, если только…"

Винд вздохнул, лицо его на мгновенье омрачилось, но, так как он продолжал вглядываться в приятное сиреневое свечение, то мрачность эта всё же отошла…

Музыкальный голос, который был ничем иным, как голосом мира Ог-го закончил говорить за Винда:

"Если только ЧИП не уничтожит его".

— Да, — кивнул Винд. — Раньше я думал, что Крылов непобедим, но, оказывается, у ЧИПА такая армия… Такая сила несокрушимая…

"Мне известно" — ответил Ог-го. "И я чувствую — ОН приближается. Его ужасные механизмы уже буравят мою твердь..".

— И ты говоришь об этом так спокойно?! — ужаснулся Винд.

"Я радуюсь тому, что в эти страшные мгновенья здесь появился ты, Винд. Тебе я доверяю и тебе я передаю всю свою жизненную силу…"

— Прямо таки всю свою силу?

"Да — ведь иначе эта сила достанется ЧИПУ. И единственное, что тебе сейчас надо сделать — это погрузить свою плеть в меня…"

— А потом?

"Потом — действуй по обстоятельствам. Но только советую: не вступай пока в открытое противоборство с ЧИПОМ…. Давай же, не медли…"

Тут сиреневые нити зашевелились, потянулись к плети, которая выступала из ладони Винда. Плеть тоже поползла к ним, а Винд не сопротивлялся — просто стоял и смотрел. И вот плеть и нити сплелись.

А Винд закричал. Ему казалось, что энергия, которая переполняла его теперь, не сможет уместиться в его человеческом теле, что он разорвётся на мельчайшие кусочки. То, что он испытывал, было странной смесью величайшей боли и величайшего наслаждения.

Винд кричал…

Степан Вдовий ещё помнил боль; помнил, как что-то острое вонзилось в его глаз, и добралось почти до самого мозга; помнил, как сотрясалось его тело, как нёсся он сквозь темнеющий воздух и тащил за собой кого-то…

И пускай в его голове тогда звучал настойчивый голос ЧИПА, который командовал, чтобы Степан остановился, подобрал и донёс до Ой-Чип-она того, кто всё-таки сумел вырваться (Степан даже и имя этого врага Винд слышал), и всё же Степан испытывал сильнейшую боль, а всё остальное было не столь уж и важно…

Потом Степана подхватили Тифмы и понесли внутрь Ой-Чип-она. Вскоре кошмарные виденья сменились виденьями приятными. Вновь оказался Степан в своей московской квартире, и рядом с ним была жена Маша; обнимала она его, целовала в губы, шептала:

— Всё будет хорошо, дорогой. Выздоравливай скорее…

И Степан Вдовий выздоравливал. Чувствовал себя всё лучше и лучше, боль уходила, сменялась блаженством.

Всё действительно приятное, завораживающее, доброе и светлое промелькивает быстро, а рассказывать и слушать об этом неинтересно…

И вот уже увидел Степан Вдовий знакомую овальную залу с хромированными, металлическими стенами. Услышал он и голос ЧИПА:

"Твоё тело починено. Ты, получив хорошую дозу любви, должен помочь мне в одном деле…"

— Но ведь всё, что ты мне показываешь здесь — обман! — крикнул, раздосадованный тем, что его вырвали из объятий любимой, Степан.

"Так же и всё то, что было в твоей прошлой жизни — являлось лишь набором плохо управляемых случайностей" — парировал ЧИП: "Но, благодаря мне, недавно ты был счастлив."

— Но это были лишь лживые образы, которые ты вытащил из моего мозга!.. Я то знаю, что моя настоящая жена и мои настоящие дети — страдают в Москве, потому что я исчез бесследно! Они думают, что меня похитили, убили…

"Но всё же, блаженствуя недавно в объятиях виртуальной жены, ты не думал об этом, не возмущался, и только теперь, мне высказываешь свои претензии"

— Да, но…

"Довольно!" — резко прервал его ЧИП: "Сейчас нет времени на эту болтовню. Должен быть схвачен один очень важный для меня человек. Имя его — Винд. Судьба занесла его на мир Ог-го, и пока что ему удаётся скрываться от моих Тифм… Летучий корабль, Крылов, наделил Винда особым даром… В общем, этот Винд нужен мне живым, и ты, дорогой Степан, доставишь мне его. Кстати, ты уже тащил его на привязи, да он соскочил с тебя…"

— Мне это не интересно! Отпусти меня домой!

"Не нуди. Выполни это и увидишь вновь жену и детей. Нет — будешь страдать"

— Не запугивай!

"Я не запугиваю, а констатирую"

— Нет!

"Тогда — страдай"

Голос умолк, и Степан Вдовий остался в хромированной, хорошо освещённой зале. Несколько раз он со страшной, отнюдь нечеловеческой силой врезался своим металлическим телом в эти стены, и любой из этих ударов мог бы смять бронированный танк, но стены даже не прогибались…

Время тянулось очень медленно и, как казалось Степану, ничего не изменялось. Это было мучительно, и, в конце-концов Степан взмолился:

— Ладно, я согласен!

ЧИП тут же ответил:

"Помни: это не ты делаешь мне одолжение. Это я терплю выкрутасы твоего несовершенного человеческого мозга…"

Стена бесшумно распахнулась и Степан вылетел в широкий туннель, по стенам которого копошились роботы, делали что-то в угоду ЧИПА. Ну а голос ЧИПА звучал в его голове:

"Помни — я наблюдаю за твоими движениями и за твоими мыслями. В тебе соединены душа человека, живое сердце одного из миров Многомирья и моя железная техника, вместе с волшебством. Ты — существо совершенно новое, очень сложное, и ненавистное для всяких консерваторов, которых и в Многомирье и в твоём мире абсолютное большинство. Так что держись за меня, и не бунтуй, не помышляй о всяких глупостях, ведь ты, благодаря мне, уже практически бог…"

VIII

Дваркин приподнялся с тёплого, изумрудного пола, на котором дремал до этого и проговорил твёрдым, чётким голосом:

— Поблизости отсюда тот, кто поможет нам.

И тут же из мерно сияющего двухметрового сердца выступила Эльрика, кожа которой тоже была полупрозрачной, и источала из себя тихое свечение. Девушка спросила:

— Кто же это?..

— Некто, знакомый тебе…

— Кто? — спросила она тихо и тут же вскрикнула. — Неужели, Винд?!..

И засияла она гораздо ярче, испуская из себя ритмичные потоки света, согревающую силу которого почувствовал Дваркин.

— Я не могу сказать точно. Просто чувствую, что это кто-то знакомый тебе.

— Ну, конечно же, это Винд! — уверенно произнесла девушка.

Затем она замерла… Но, если приглядеться, то можно было заметить, что её ступни срослись с полом. Эльрика, которая с некоторых пор была частью корабля Крылова, оглядывала то, что было снаружи.

А снаружи окружало их безрадостное, сумрачное ненастье. Холодная мгла визжала, плескала порывами морозного ветра, в котором летели полчища снежинок. В сумраке этом таились и железные Тифмы, но близко к Крылову не решались подлететь, ведь он мог схватить их своими нитями, поглотить, переработать их холод в тепло. Не знали ни Тифмы, ни руководивший ими ЧИП, что сил у Крылова осталось совсем немного, ведь не было столь необходимого для его жизни солнечного света.

Если бы не Эльрика, которая слилась с Крыловым, если бы не последующая помощь Дваркина, то этот корабль был бы уже мёртв…

Эльрика проговорила гулким, словно бы сразу из нескольких ртов исходящим голосом:

— Где же он? Я не вижу…

— Я не могу знать. Я только почувствовал, — ответил Дваркин.

И тут промелькнуло в сумраке покрытое ледяными наростами сооружение. Оказывается, они пролетели поблизости от некоего мира.

Крылов, согласно с волей Эльрики, повернул этому миру. И вскоре девушка увидел изумрудный свет…

Эльрика воскликнула радостно:

— Ну, кончено же, там Винд!

Крылов быстрее рванулся вниз, вытянул свои нити, схватил ими сразу с десяток Тифм, но не стал их заглатывать, потому что не было у него для этого сил, а со страшной силой ударил их об древний замок, разбил и промёрзшие башни и самих Тифм.

— Винд! Винд! — повторяла Эльрика, но постепенно голос её становился всё более тихим.

Дело в том, что не видела она Винда; и изумрудный свет источала не плеть, сросшаяся с ладонью этого юноши, а ящер Скул.

Этот верный друг и помощник четверорукого Виша был мёртв. Клешни Тифм добрались-таки до него и разорвали. Не кровь, а источающая изумрудный свет жидкость вытекла из его страшных ран. А поблизости находился и сам Виш. Правда, этот воитель, несмотря на свою богатырскую силу, и сам уже едва держался на ногах; тут и там валялись отсечённые части Тифм: их головы, половины тел; местами высились целые завалы из этих источающих холод железных созданий.

Трудно было поверить, что всех их уничтожил один Виш, но это было действительно так. До появления Крылова, уже около двенадцати часов кипело здесь неистовое, не на секунду не затихающее сражение.

И, когда нить обхватила Виша, он не стал сопротивляться. Крылов проглотил его, но, конечно же, не стал переваривать, а поставил в трюм, рядом с Дваркиным и Эльрикой.

Первый же вопрос, который задала Эльрика, был:

— А где же Винд?

— Я не знаю. В последний раз я видел его возле сферы Ой-Чип-она, — ответил Виш и покачнулся от слабости.

— Там же и я его в последний раз видела, — вздохнула девушка и подхватила готового упасть воителя.

От усталости Виш даже свои легендарные клинки выронил. Но вот из пола выступило удобное ложе, на котором он и улёгся. Прикрыл глаза… Было видно, как изумрудный свет втекает в него, растворяется под его кожей. Крылов, хоть и сам ослаб, а всё же делился с Вишем остатками своей силы.

В тоже время Крылов продолжал полёт к миру Ован-Тульбук, где должен был находиться проход в Москву и к смерти ЧИПА.

ЧИП не мог знать, насколько ослаб Крылов, он только надеялся, что, рано или поздно, пребывая в этой враждебной холодной, тёмной атмосфере, корабль измучается и подчинится ему. Тифмы больше не атаковали Крылова, но следовали за ним на некотором расстоянии.

До некоторых пор ЧИП не знал и того, куда летит Крылов. А потом, когда догадался, что Крылов приближается к миру Ован-Тульбук, то не мог понять — зачем это ему нужно… Ну да — ЧИП, помнил, что именно на Ован-Тульбуке находится проход меж мирами, Но ЧИП, забывший практически всю свою прежнюю, Московскую жизнь, позабыл, что именно там, в Москве, осталась сфера, в которой хранилась его смерть. Вот если бы вспомнил об этом, то сразу направил бы на Крылова всех своих Тифм, а пока что он просто наблюдал и выжидал, гадая, на что надеется Крылов.

Иногда из морозного, серого пространства, которые окружали живой корабль, звучали скрипучие голоса Тифм:

— Сдавайся! Величие ЧИПА таково, что ты и представить его себе не можешь… Всё Многомирье уже заполнила его великая мгла! Нигде не найдёшь ты света; но ЧИП — если ты подчинишься ему — дарует тебе и свет, и блаженство, и вечную жизнь…

Крылов ничего не отвечал Тифмам, потому что бесполезно было спорить с этими полумеханическими созданиями. Но внутри его общались Эльрика, Дваркин и выздоровевший четверорукий Виш.

— Ишь, чего брешет! — воинственно проговаривал Виш. — Всё Многомирье он своей мглою заполнил! Да силёнок у него маловато…

— Действительно — маловато, — соглашался Дваркин. — Ведь ещё никогда и никому не удавалось подчинить себе всё Многомирье…

Эльрика прислонилась спиной к изумрудному, двухметровому сердцу и молчала. Печальным было её лицо, она вспоминала Винда, тревожилась о нём и не была уверена: доведётся ли им встретиться ещё хоть бы раз…

Мучительным, и нестерпимо долгим был путь до Ован-Тульбука. Если бы не магические способности Дваркина, который иногда прикрывал свой единственный глаз и нашептывал заклятья, то они бы вообще заблудились и летели бы в холодной мгле до полного изнеможения.

Изумрудное сияние внутри Крылова сделалось таким слабым, что уже невозможно было разглядеть многих деталей, а из бортов раздавались мученические стоны. Эльрика была бледна и пошатывалась. Ведь она являлась частью этого корабля и, если бы погиб он, то вместе с ним погибла бы и она.

Дваркин погрузился в медитативные грёзы и только Виш нетерпеливо прохаживался от стены к стене и по очереди теребил четыре свои клинка. Ему не терпелось рассчитаться с врагами…

Голос Дваркина прозвучал столь обыденно, что не все сразу сообразили, о каких вещах говорит он. Дваркин произнёс:

— Мы рядом с Ован-Тульбуком.

— А-а! — сильные кулаки Виша сжались. — Ну поскорее бы до смерти ЧИПА добраться…

— Придётся ещё потерпеть. Впереди — немало препятствий, — молвил Дваркин.

Затем Виш и Дваркин подошли к стене, где распахнулись непроницаемые для ледяного ветра оконца-глазки, ну а Эльрика шагнула внутрь двухметрового сердца, слилась с ним…

Мир Ован-Тульбук, также как и множество других, попавших под влияние Ой-Чип-она миров, был теперь заморожён и мрачен.

Холмы, реки, растения и даже торчавшие из каменистой почвы кристаллы сковал лёд. Нигде там не было заметно никакого движения, всё, казалось, навечно вымерло…

Крылов уже был здесь, и знал, куда спускаться. Через некоторое время он очутился возле холма с чёрными склонами.

Здесь был проход между мирами. После того, как ЧИП вернулся в Многомирье, проход этот был заново запечатан Светлоградскими магами, а поблизости оставлены защитники: как простые воины, так и маги. Однако, все эти люди и не люди, были уже сметены мощью Ой-Чип-она. Кто-то из них погиб, сражаясь, кто был парализован, усыплён, увезён от этого места…

Земля поблизости от холма была вся изорвана, покрыта трещинами, кое-где ещё валялись неубранные обломки Тифм, кое-где темнели смёрзшиеся сгустки крови.

Крылов завис в полуметре над землей, а сумрак стал ещё более тёмным.

— Ну, что такое? — спросил Виш. — Ничего не видно! Будто в пещере какой-то находимся!..

Крылов ответил голосом Эльрики:

— В небе надо мной собралось очень много Тифм. Даже не могу сказать, сколько точно, но никак не менее двух сотен. Если все они разом ринуться на меня, то я не смогу сопротивляться и буду попросту раздавлен. Но пока они выжидают: ЧИПУ, который ими командует, интересно, зачем я прилетел сюда. Он наблюдает. Что ж: я удовлетворю его любопытство…

Из бортов Крылова зазмеились изумрудные нити, дотянулись они до двери — прохода меж мирами, вцепились в неё, потянули, пытаясь приподнять или разорвать. Но дверь не поддавалась.

Тогда на помощь кораблю и Эльрике пришёл Дваркин.

Этот виднейший Светлоградский маг начал проговорить сложнейшую, неповторимую для простых, непосвящённых людей и нелюдей вязь заклятий. Поначалу голос его звучал тихо, затем — громом загрохотал. И даже Виш отшатнулся, потому что показалось четверорукому воителю, что Дваркин разрастается, заполоняя корабельный трюм…

Но продолжалось это лишь мгновенье, а затем Дваркин пошатнулся, побледнел и, если бы Дваркин не подхватил его, то упал бы на пол.

Маг, и без того измученный прежними сражениями, потерявший свой посох, отдал в это заклятье всё, что ещё оставалось в нём. И теперь сердце его едва билось…

А Крылов засиял ярче, чем в лучшие свои дни; изумрудное свечение стало и слепящим и жарким; испуганно отпрянул серый сумрак Тифмы отлетели подальше, продолжая, впрочем, наблюдать, что же дальше будет делать живой корабль.

Самой яркой частью Крылова теперь были изумрудные нити. Они постоянно утолщались, стали канатами, щупальцами… Через них к запечатанной двери перетекала магическая сила Дваркина, и рушились заклятье, наложенные раньше другими Светлоградскими магами…

И вот, наконец, дверь не выдержала, и лопнула — разлетелась на превеликое множество осколков, некоторые из них были поглощены Крыловых, а другие пробили немало Тифм. И Тифмы — эти железные слуги ЧИПА с грохотом начали падать на и без того уже истерзанную почву… Крылов, в намерения которого не входило хватать ещё и Тифм, просто расталкивал их своими сияющими нитями, а сам уже двигался вперёд — в тот мир, в котором так долго томился ЧИП…

Как уже говорилось, проход из Многомирья в Москву, находился на окраине этого многомиллионного города; возле озера, окружённого деревьями.

А одно из этих деревьев — старое, ветвистое, — рухнуло, когда дух ЧИПА возвращался в Многомирье. Часть дерева распилили и увезли, а оставшаяся ещё лежала; скрывая вывороченными из холодной земли корнями проход между мирами.

Впрочем, если бы кого-то угораздило лезть под эти корни, то он наткнулся бы на плиту, которую не смог бы пробить ни молотком, ни самой сильной взрывчаткой.

Но вот, по истечении нескольких дней, плита затрещала, покрылась трещинами из которых полились потоки изумрудного света. Затем полетели в разные стороны железные осколки и куски окончательно развороченного дерева.

По счастью, никто не был ранен. Ведь происходило это в тот ранний утренний час, когда в окнах ещё только зажигались первые электрические лампы, и люди готовились идти на работу или же на учёбу. Но на улицах ещё было темно, и только редкие машины проезжали по дороге, до которой от озерца было не менее двухсот метров.

И всё же у одного окна на двенадцатом этаже ближайшего к этому озерцу стоял Лев Яковлевич Цыбулко — учитель биологии в средней школе. Он допивал чай, и думал о том, какой бестолковый класс достался ему в этом году, и сколько двоек пришлось поставить за прошедшую контрольную… Настроение у Льва Яковлевича было плохим, ему хотелось поворчать, но он тут же позабыл и про непутёвых учеников и опостылевшую биологию, когда от озера хлынуло сильное изумрудное свечение, а затем, пошатнув несколько деревьев, полетел оттуда к нему многометровый парусный корабль.

Цыбулко выронил чашку с чаем, но даже не заметил этого. Вскрикнул:

— Же-ена!!.

И кричал он так истошно, что жена выскочила из ванны, и, порезав об разбитую чашку правую ступню, истошно завизжала.

— Смотри! — орал Лев Яковлевич.

— А-а!! — визжала его жена…

— Гляди?! — неистовствовал учитель биологии, тряся свою супругу за плечи и насильно поворачивая её к окну.

Но там уже только слабые отблески изумрудного свечения были видны. Впрочем, и они довольно быстро усмирялись за тучами…

Корабль Крылов улетел. А возле озерца повалились ещё несколько деревьев. Но не на поваленные деревья смотрела жена биолога, а на своего супруга, лицо её тряслось от гнева, и вот она залепила своему благоверному одну звучную пощёчину, затем — ещё и ещё.

— Но… — бормотал, слабо пытаясь защищаться Лев Яковлевич.

Ещё несколько пощёчин окончательно испортили ему настроение…

Этот мир, зимний, холодный, сумрачный — всё же был лучше той части Многомирья, которую заполнил мглой ЧИП. Здесь всё же чувствовалось присутствие Солнца, и до его живительных лучей можно было добраться.

Вверх и вверх летел Крылов. Виш и Эльрика стояли возле его глаз-окон, а обессилевший Дваркин лежал, тихо постанывая, на вновь выросшем из пола возвышении.

— Сколько же здесь домов! — говорил Виш.

— И какие они огромные, — молвила Эльрика, рука которой сливалась с бортом корабля.

Крылов же прогудел:

— Я чувствую, что в каждом из этих домов живёт множество людей. На обычном мире в нашем Многомирье не встретишь столько людей, сколько таят эти бетонные стены…

— А хорошие это люди или плохие? — спросил Виш.

— Они — разные, — ответил Крылов. — Но на их помощь нам рассчитывать не приходиться. Мы для них: чужаки…Но сейчас главное — добраться до солнечных лучей…

На некоторое время стало совсем темно — это Крылов погрузился в тучи, но вот, наконец, тучи расступились, и, словно в награду за все пережитые муки, они увидели совершенно безоблачное небо; то есть тучи, конечно, были — плотным покрывалом лежали они под ними, закрывая землю и город Москву, но над ними синел небосвод и уже восходило Солнце.

— Как хорошо! — воскликнул Крылов. — В этих лучах не меньше жизни, чем в нашем родном светиле!..

— Может, и нам тоже выйти на палубу? — предложил Виш.

— Не советую, — ответила Эльрика. — Ведь ты не каменный, а там такой холод лютый, что ты сразу промёрзнешь.

Когда солнечные лучи касались бортов Крылова — холод был ему не страшен. Он возрождался, он сиял…

Дваркин смог подняться со своего ложа. Опираясь на одну из могучих рук Виша, маг прошёл к окну, и спросил:

— Где мы?

— В небе, над городом…

— Хорошо… Но мы должны немедленно спуститься и искать смерть ЧИПА. Не забывайте: проход меж мирами остался незакрытым, и орды ЧИПА могут в любое мгновенье последовать сюда. Возможно, они и город Москву начнут разрушать…

— Ну а ты можешь определить, где точно находится смерть ЧИПА? — спросил Виш.

— Только приблизительно… я очень ослаб…

Крылов нехотя полетел вниз. Укрывшись в тучах, корабль осторожно выглядывал, оглядывая колоссальный, населённый миллионами людей город.

И Крылов, и все, кто находился на его борту, надеялись, что странные обитатели этого города не заметили их. Но всё же кое-кто их уже заметил, и в определённых местах поднялась тревога…

IX

Постепенно сиреневое свечение, которое исходило из центра мира Ог-го утихало. Переполненный энергией Винд вжался в стену и дрожал. Капли пота текли по его лицу, а глаза были широко раскрыты…

Плеть, которая слилась с его ладонью, извивалась, дёргалась, била по окружающим каменным стенам, оставляя в них глубокие борозды. Стены содрогались, но не только от ударов плети, но также и от приближающихся Тифм, которые раздирали мир Ог-го…

Наконец, Винд смог говорить. И голос его был как никогда громким. Впрочем, он совершенно не напрягался, а напротив — старался унять свой голос, чтобы он не вызвал разрушительных последствий:

— Ог-го!! Неужели ты передал мне всю свою силу?!

Слабым проблеском сверкнуло в центре сферы сиреневое свечение и прозвучал шёпот:

— Да… ЧИП всё равно забрал у меня всё… Ну а теперь — уходи: постарайся не попадаться на глаза Тифмам.

— Да что мне эти Тифмы?! И я их всех раздеру…

— Тише… Тише, Винд.

— Я не могу тише, Ог-го!.. Во мне столько силы…

— Прощай, Винд…

— Я вернусь, дорогой Ог-го!

— Но меня уже не будет. Прощай…

Стены покрывались трещинами, и, неожиданно, все составляющие их каменные глыбы поплыли в разные стороны, а Винд остался висящим в пространстве. Центр мира Ог-го окончательно померк, превратился в тёмное облачко, которое быстро слилось с наплывающим холодным, серым сумраком.

И в этом сумраке шевелились многочисленные Тифмы. Красноватыми пятнышками проступали их бесчувственные, но вызывающие отвращение глаза.

Единственное, ради чего Винду требовалось прикладывать усилия (и немалые) — это не проявлять свою неуёмную энергию. На всё остальное, как ему казалось, он был способен…

И всё же он старался последовать совету Ог-го. Он ухватился за одну из медленно плывущих, вращающихся каменных глыб, вжался в её поверхность, и так как плеть, согласно с его волей, не источала свечения, со стороны его трудно было заметить.

Быть может, Винд и улетел из этой, заполненной Тифмами части пространства, но всё же нетерпение выдало его. Он уже был уверен, что умирающий Ог-го дал ему плохой совет. Долго ему лететь так, вцепившись в этот холодный камень? Что это даст? Ведь, в конце-концов, ему всё равно придётся действовать. Так зачем же откладывать эти действия на потом, если можно начать уже прямо сейчас?!..

И, когда он пролетал поблизости от одной Тифмы, плеть, которая хорошо чувствовала желания своего хозяина, вздрогнула и засияла переливчатыми, разнообразными оттенками изумрудного и сиреневого цветов.

Тифма скрипнула и ринулась на Винда. Юноша даже не увёртывался. Он бешено усмехнулся, и, крутанувшись, рассёк тело Тифмы надвое. И развороченных внутренностей, где переплеталась механика и волшебство ЧИПА дыхнуло смертным холодом, но этот холод ничего не значил для Винда, не мог ему повредить, потому что в нём был энергия целого мира.

Только на секунду оплела плеть разорванные провода, и тут же то, что ещё оставалось от Тифмы, окончательно скукожилось, стало бесформенной грудой холодного железа…

Со всех сторон подлетали новые Тифмы…

Ещё за относительно недавний отрезок времени до описываемых событий, приближение этих чудищ повергло бы простого паренька с мира Каэлдэрон — сборщика целебных трав и кореньев Винда в ужас. Но многое изменилось за это небольшое время. Теперь Винд радовался их приближению. Он жаждал высосать всю энергию из них, после чего полететь на Ой-Чип-он, уничтожить его…

И началась битва, которую лучше было назвать бойней. Винд разрубал Тифм, без труда увёртывался от многочисленных, направленных в него парализующих зарядов… Впрочем, некоторые заряды всё же попадали в него, но не могли парализовать, а только, разве что, слегка раздражали Винда…

Всё же это была весьма однообразная бойня. В течении целого часа ничего не изменялось. То есть — сверкала плеть Винда, а Тифмы упрямо со всех сторон напирали, погибали, а Винд вбирал их силу в себя, не чувствовал ни холода, ни усталости.

И, примерно через полчаса, это окончательно наскучило Винду. Ему хотелось сразиться с самим ЧИПОМ, освободить Многомирье от мглы, встретиться с Эльрикой…

ЧИП тоже хотел встретиться с Виндом, но сам к нему не вышел, а послал своего слугу — Степана Вдовия — человека с нечеловеческим телом.

И вот они встретились: два достойных противника. Ведь и в новом теле Степана было заключено сердце некоего мира — сердце, способное заглатывать и перерабатывать сколь угодно много материи.

Голос ЧИПА звучал прямо в голове Степана: "Будь осторожен. Этот Винд может нанести тебе повреждения. Ты вновь будешь страдать. Помнишь, как ты страдал?"..

"Да… Но что мне с ним делать?!"

"Окружи его нитями. Сплети вокруг него паутину…"

Несмотря на сумрак Степан Вдовий прекрасно видел Винда, который продолжал рубить тупых Тифм. И вот в металлической груди Степана раскрылись многочисленные отверстия, из которых начали выбиваться нити тёмно-зелёного, маслянистого цвета…

Эти нити были сродни тем, которыми Крылов хватал своих жертв, сродни плети, которая теперь являлась частью Винда. Эти толстые, подрагивающие нити вырабатывало изумрудное сердце, заключённое в грудь Степана Вдовия…

Стремительно летал Степан Вдовий, и вот вокруг Винда образовалась сфера, сплетённая из живой зеленоватой паутины. Ещё несколько Тифм пытались через эту паутину пролететь, но завязли в ней, и паутина без труда поглотила их, переработала на пользу себе, уплотнилась…

А затем, согласно с указанием ЧИПА, сразу сотни Тифм ринулись на сияющую паутину с разных сторон. ЧИП не жалел этих механических созданий — ведь их беспрерывно производили внутри сферы Ой-Чип-она…

Никакого вреда паутине они причинить не могли, но зато, разлагаясь, выполняли полезное для ЧИПА дело. Паутина расширялась, и, наконец, слилась в одну, сияющую блекло-зеленоватым светом сферу…

…А что же Винд? Он, не прилагая никаких усилий, разрубил очередную Тифму, и вдруг обнаружил, что никто на него больше не нападает. Оглянулся. Увидел сотни порубленных, искорёженных, уже и не дрыгающихся, потому как вся энергия из них была высосана, врагов.

Окружающее пространство заполнял тёмно-изумрудный свет. Оттолкнувшись от перерубленного туловища Тифмы, Винд полетел и, вскоре увидел внутреннюю поверхность сферы.

В это время Степан Вдовий получил приказ от ЧИПА:

"Теперь неси пленника в Ой-Чип-он!".

Из груди Степана Вдовия вновь вырвались нити, и, впившись в сферу, начали толкать её вперёд. Почувствовал это движение и Винд. Он замахнулся плетью и нанёс удар по поверхности сферы.

Юноша был уверен, что без труда пробьёт эту поверхность, но, вместо этого, плеть увязла, а исходящее из неё сиреневатое свечение начало расходиться по поверхности сферы.

В голову Степана Вдовия ударил приказ ЧИПА:

"Отцепляйся! Немедленно!!"

Только теперь понял ЧИП, какая опасность грозит ему первейшему слуге и воину, на которые он возлагал столь большие надежды. И всё же у Степана Вдовия ещё было время отцепиться от сферы, которую он толкал — он и сделал бы это, если бы подчинялся ЧИПУ беспрекословно. Но ведь в Степане всегда жил протест: он вовсе не желал той доли, которую уготовил ему ЧИП; он, Степан, был жертвой обстоятельств, и он больше всего хотел вырваться из сотканного для него кошмара и вернуться в Москву, где ждали его жена и дети…

Вот поэтому, несмотря на давление, он не подчинялся сразу ЧИПУ, он ещё выжидал. И этих нескольких секунд замешательства оказалось достаточно, чтобы сиреневатый свет, исходящий из плети Винда добрался до него…

Металлическое тело Степана Вдовия затрещало, но не разорвалось, а только покрылось сиреневатыми кристаллами. Некоторые из этих острейших кристаллов, проткнув металлическую оболочку и добрались до мозга Степана. Однако, боли он не почувствовал.

Зато в это мгновенья мысли, чувства и воспоминания Степана Вдовия и Винда переплелись. И в одно мгновенье страшного напряженья Винд увидел всю прошлую жизнь Степана Вдовия, ну а Степан — всю жизнь Винда. И жизнь Степана понравилась Винду, а жизнь Винда — Степану. И они уже вовсе не хотели сражаться друг против друга, но — напротив хотели уничтожить созданное ЧИПОМ, вернуть всё на прежние места.

ЧИП был разъярён. Металлические туннели сферы Ой-Чип-она содрогнулись от его чудовищного вопля. Но он не собирался выпускать Степана так просто. В механическом теле Степана находилось устройство, которое ЧИП надеялся никогда не включать, но теперь передал команду и оно заработало.

В тоже мгновенье мозг Степана был поражён неизвестным ядом, и перестал работать. Мириады образов чужого сознания, которые только что видел Винд, поблекли и рассыпались на тёмные, канувшие во мраке осколки…

Поражённый Винд отпрянул, но ему и самому уже казалось, что он падает в бездну, из которой невозможно вырваться…

Осторожно, только своим днищем, выглядывал из-за туч Крылов, и к этому днищу прильнули Виш и Дваркин. Что касается Эльрики, то она в это время пребывала где-то в стенах живого корабля…

Виш, глядя в округлое оконце, произнёс:

— Такой громадный город под нами. Кажется: всю жизнь можно потратить, и всё равно — не узнаешь всех его жителей.

Дваркин же ответил:

— Этот город — Москва; и, насколько мне известно, он не единственный на этом мире.

— Таких необъятных миров уж точно нет в нашим Многомирье! — воскликнул четверорукий Виш.

— Ну, я не стал бы делать таких однозначных заявлений, — молвил Дваркин. — Слишком велико Многомирье. Вполне возможно, где-то в его пространствах есть такие крупные миры… Но сейчас нам нужно то, что скрывается именно в Москве, а точнее…

Голос Дваркина сделался совсем тихим, его единственный глаз прикрылся, и маг опустился на пол.

— Ну, что такое! Договаривай?! — потребовал Виш.

— …Я очень ослаб. Пытаюсь сосредоточиться… Определить местоположение смерти ЧИПА…

Из бортов Крылова вытянулись нити и, прикоснувшись к коже Дваркина, начали перекачивать в него жизненную энергию.

Глаз мага приоткрылся, и он произнёс:

— На городской окраине. Но не возле того озера, которого мы вылетели… Крылов, лети туда…

И он вытянул руку, указывая направление. Живой корабль полетел в указанном направлении. При этом он поднялся ещё на несколько метров, так что тучи скрыли его.

И всё же прохожие на улицах, если поднимали они головы, то могли увидеть слабое, изумрудное свечение, которое из-за туч, столь плотно их город укрывавших, выбивалось…

Прохожие, впрочем, охвачены были иными заботами, и на изумрудный свет внимания не обращали. И всё же, как уже говорилось, Крылов был замечен…

И вот Виш, которому не терпелось совершить очередной подвиг, услышал голос Крылова:

— К нам приближаются?

— Кто же? — спросил четверорукий воитель.

— Могу сказать только, что это — железные создания, внутри которых — люди.

— Наверняка это порождения ЧИПА! — воскликнул Виш.

— Возможно, но не факт, — отозвался все ещё слабым голосом Дваркин.

— Почему же?.. Ведь, после того пролетел Крылов, проход между нашим Многомирьем и этим странным миром остался открытым, разворошенным, — молвил Виш.

— Возможно, но не факт, — упрямо повторил Дваркин. — Я вот заметил, что по улицам этого города катятся железные создания. Они произведены здесь, на Земле. Возможно, и эти, приближающиеся к нам — местные… Говорю я это к тому, что опасаюсь: не погорячимся ли мы, если вступим в бой с ними? Не лучше ли нам избежать столкновения?..

Крылов молвил:

— Они летят очень быстро. Мне придётся выкладываться все свои силы, чтобы ускользнуть от них. И то, не уверен — удастся ли…

— Лети, лети, — напряжённым, усталым голосом говорил Дваркин. — Только старайся не изменять направление, которое я тебе указал…

Первыми, кто оказались возле поваленных на берегу озерца деревьев, были собачники, которое в то вполне обычное для Москвы пасмурное зимнее утро, выгуливали там своих питомцев.

И вот сразу несколько человек, разных полов, форм и возрастов стояли там, недоумённо с разными интонациями переговариваясь; ну а их собаки — тоже разных полов, форм и возрастов заходились отчаянным лаем. Внимание всех их было обращено на широченную воронку, из которой валил, спешно поднимаясь к небу, сероватый, холодный сумрак.

И уже строили предположения, что же это такое. Говорили, например, что это взорвались некие, проложенные под землей трубы; другие уверяли, что это упал метеорит; другие уверяли, что сюда по ошибке, во время учений, сбросили военные бомбу.

Звонили по сотовым… Сначала приехала одна милицейская машина; затем — ещё несколько пожарных машин; также подкатила машина от телекомпании, и откуда пришли несколько нервных, худых журналистов. Никто из них, конечно, не понимал, что происходит, но уже почти уверены были, что здесь — настоящая сенсация…

Несмотря на предложения милиционеров разойтись — расходились ну совсем неохотно и не на большое расстояние. Отойдя же, продолжали наблюдать за происходящим.

Весьма завораживающими казался и тот странный, раскатистый, резкий металлический скрежет, который доносился, вроде бы, из-под земли. И откуда им было знать, что доносится он не из-под земли, а из Многомирья, и что скрипят это Тифмы, которые, согласно с командами ЧИПА, убирали своих разбитых подобий…

Вниз, в воронку светили мощными фонарями, но всё равно, не могли разглядеть, что там, на её дне. Всё же кто-то решил, что там вода и её надо откачивать. Спустили туда шланг, включили нанос. Вдруг шланг натянулся, и пожарная машина, к которой он был прикреплён, покатилась к воронке…

Машину пытались остановить, но — тщетно. В результате, машина попала в воронку.

Телевезионщики снимали, газетчики — тоже снимали, простые люди — снимали на видеокамеры…

Через пару минут к месту происшествия подъехали ещё две милицейские машины. Выбравшиеся из них милиционеры разгоняли толпу, но, конечно, ничего не могли поделать с тем, что приближалось к ним из Многомирья…

А в Многомирье ЧИП размышлял над тем, что делать с этим проходом. С одной стороны, в его ближайшие планы не входило вторжение на Землю; сначала он хотел захватить Многомирье. Ну, а если и не всё Многомирье, так, по крайней мере, значительную его часть…

Москва, в которой он провёл столь долгое время, забыв о своём прошлом, пугала и отталкивала его, в тоже время ЧИП чувствовал и некое духовное родство с этим местом. Ведь именно из Москвы принёс он неистовую страсть к изменению Многомирья. Он жаждал заполнить всё техникой, и в тоже время, чтобы люди с этими механизмами и электроникой были соединены.

И вот теперь, наблюдая, посредством глаз Тифм, за проходом, слыша, посредством их чутких детекторов Московские звуки, ЧИП решил, что заделать проход не удастся; что люди всё равно уже слишком близко…

Вот и первый несчастный случай произошёл: просунутый в проход шланг угодил прямо в Тифму, и крутящийся механизм начал наматывать этот шланг, за ним втянулась и Московская машина. Количество людей и машин по ту сторону прохода постоянно увеличивалось…

Что ж — раз контакта было не избежать, ЧИП решил действовать. И вот Тифмы начали разбирать на части преградившую проход пожарную машину…

Возгласы с той стороны, из Москвы усилились…

И вдруг все Тифмы остановились. Направлявшая из напряжённая воля вдруг обратила всё своё внимание внутрь себя, на воспоминания…

ЧИП вспоминал свою Московскую жизнь… В мгновенном проблеске увидел ЧИП Якова Фёдоровича Корбудзо, на груди которого лежала собранная им же чёрная сфера. Сфера эта неустанно работала — высасывала из него то, что называлось смертью, и наконец вся смерть Корбудзо, который на самом деле был ЧИПОМ, перетекла внутрь этой сферы… А потом он отнёс эту сферу на окраину города, в котором жил, и спрятал там… ЧИП из всех сил напрягался, пытаясь точно вспомнить, в каком именно месте, спрятал он сферу, но пока что это ему не удавалось.

Но самое главное, что он вспомнил, это про смерть свою, которую оставил на Земле, где-то на окраине города Москвы. И если прежде ЧИП полагал, что Крылов просто спасался из Многомирья бегством, то теперь он догадался об истинных его целях.

Ещё недавно ЧИП казался сам себе непобедимым; прошедшим уже через все мучения, и теперь ждал только вечной жизни для себя да ещё власти над всем и вся. А тут такое жуткое известие…

И, если незадолго до этого, он пережил разочарование, когда вынужден был уничтожить своего первого слугу, Степана Вдовия, то теперь боль и ярость охватившие его, были многократно более сильными.

Оказывается, враги разработали действительно опасный для него план, и почти уже достигли цели!

Что казалось самым жутким для ЧИПА — это умереть, уйти в небытиё…

Ещё недавно ЧИП собирался вести с жителями Земли переговоры; теперь главным было — остановить Крылова, и находившуюся на его борту компанию.

Погибнут при этом жители Москвы? Что ж — это казалось ЧИПУ не страшным; он готов был уничтожать их, случайных жертв, столь же легко, как и замороженных уже жителей Многомирья…

И вот поступил приказ: все находившиеся поблизости от мира Ован-Тульбук Тифмы должны были двигаться через проход между мирами в Москву, разыскивать там Крылова, нападать на него, пытаться уничтожить. Конечно, скорее всего это им не удастся, но их главная задача — хотя бы задержать его до прибытия самого ЧИПА.

Ради этого он решил покинуть сферу Ой-Чип-Она…

— Ну что? — нетерпеливо спросил Виш.

— Механизмы преследуют нас, — ответил Крылов. — Можете послушать звуки, которые они издают…

И трюм живого корабля наполнило стрекотанье, характерное для земных вертолётов.

Корабль говорил:

— Насчитал четыре механизма. Они следуют за нами на расстоянии от двухсот до пятисот метров. Оторваться от них я не могу. И, несмотря на то, что лечу в тучах, они видят меня. Должно быть, причиной тому свет, который исходит из моих бортов…

— Нет. Тут дело не в свете, — устало ответил Дваркин. — У них техника развита хорошо… Не так, конечно, хорошо, как у ЧИПА, но всё же и без твоего света, они засекли бы нас. Лети вперёд, туда, куда я указываю тебе… Уже недалеко осталось…

Этот был заброшенный, но всё же обнесённый бетонным забором и охраняемый завод. Правда, охранником работал всего один человек. В паспорте было написано, что зовут его Виктор Михайлович Радушный, и что от рождения ему уже шестьдесят пять лет…

Но только не выглядел он на шестьдесят пять лет. Вообще, трудно было определить, сколько ему лет. На совершенно лысой, с большим, шишковатым черепом голове Радушного выделялись два огромных, горящих желтоватым, то ли страстным, то ли мертвенным светом глаза. Нос у Виктора Михайловича был длинным и, вместе с тем, сплющенным у основания. И ещё… и ещё много чего было в нём несуразного, и одевался он в странную одежду; и вообще — мало походил на человека, фотокарточка которого приклеена была в его паспорте. Но, между тем, паспорт был именно его — гражданина Радушного, и изменился Радушный так, после того, как стал охранником на заброшенном заводе.

Собственно, до этого он ничем особым не выделялся; и рассказывать про его прошлую жизнь нечего. А как устроился сторожем, так и лицом и характером преобразился.

Заброшенный завод оказывал на Радушного смешенное действие: и зловещее, и, в тоже время, пробудился в Радушном изобретательский талант. Ото всех скрывал он то, чем занимался, а простор для его занятий был.

Всякого металлолома на заводе хватало. Из этих массивных железок с воистину демоническим упорством начал делать Радушный роботов. Он никогда не задумывался над тем, откуда в его голове простого человека, рождаются схемы, за которые пожал бы ему руки любой видный академик, откуда вливается в него сила работать по много часов в сутки, и обходиться практически без еды и без сна…

Починил он старые станки, и гнул и точил, и сверлил на них железо, а потом уже построенные им первые роботы помогали Радушному…

И та же неведомая сила помогала Радушному избегать всех нежелательных связей с обществом. Когда на заброшенный завод приезжали с очередной проверкой, он, чуя этих людей заранее, прятал и отключал своих роботов, и их не могли найти (да и не искали)…

И те люди, которые должны были вынести окончательный вердикт по судьбе этого заброшенного завода: сносить его или начинать восстанавливать, уезжали, почему-то в растерянном состоянии, так и не приняв какого-либо решения…

Уже много лет создавал роботов Радушный. Вот если бы кто-нибудь спросил у Радушного, зачем он создаёт их, то Радушный был бы поставлен в крайнее замешательство, так как никогда и думал над тем: зачем и кому нужны эти роботы…

Но, во всяком случае, некому было задать такого вопроса, так большую часть жизнь проводил Радушный в одиночестве. Он, правда, иногда общался со своими железными созданиями, но те слова, с которыми обращался он к ним, почти лишены смыслы — так успокаивает мать своё дитя, так общаются с домашним животным…

Но, если бы, всё-таки, кому-то довелось обследовать Радушного, то они пришли бы к выводу, что некоторой деформации подверглось не только его тело, но и мозг. И, быть может, если бы они были достаточно умными, то догадались бы, что дело здесь в излучении, источником было некое место на заброшенном заводе, который охранял Радушный.

Кстати сказать, за все годы его работы охранника никто ни разу не попытался перебраться через забор и побродить среди унылых корпусов. А ведь мальчишки во всякие времена горазды были на подобные приключения. Но нет — существовала сила, которая отталкивала всех их от этих мест. Не пытались использовать эти места под жилища ни бродящие собаки, ни бомжи… Все они подсознательно чувствовали скрытую в этом месте угрозу…

…За все годы своей странной работы Радушный так ни разу и не видел источника излучения, хотя и чувствовал подсознательно, что источник этот находится в подвале под центральным корпусом забора.

А источником была сфера, которую принёс сюда когда-то Яков Фёдорович Корбудзо. Принёс и забыл, потому что и не понимал, зачем это делает. В сфере была смерть ЧИПА. И сфера не успокоилась, после того как впитала в себя эту смерть. Она воздействовала на Виктора Михайловича Радушного так, чтобы он создавал защиту для неё (раз уж Корбудзо не позаботился об этом). Ведь чувствовала сфера, что однажды за ней могут прийти, а то, что она старательно хранила — смерть ЧИПА высвободить…

Жизнь Виктора Радушного, несмотря на ежедневный тяжёлый труд, была размеренной и однообразной. Дни сливались в недели, недели — в месяцы, месяцы — в годы. Он даже и не смен времён года не замечал. Главным, что составляло его жизнь было тусклое, скрипучее железо; и в своих коротких, обрывистых снах видел он только железо, железо, железо…

Но всё же в тот день Виктор Радушный почувствовал необычайное, давно уже позабытое им волнение. Он сразу же прекратил работу на станке, где вытачивал ручищу очередного робота; и, отключив грохочущий механизм, обернулся, весь вытянулся. Его огромные, желтоватые глаза выпучились ещё больше прежнего…

Виктор Радушный чувствовал, что к заводу приближается некто. Неужели это — одна из редких проверочных комиссий? Но нет! Волнений, охватившие Радушного было настолько сильным, что он затрясся. Что-то скрипело и визжало в его голове! Неведомый источник пульсировал: "Опасность! Опасность!!"

И вот Радушный сорвался с места. Начал действовать. Он бежал по комнатам и коридорам, он заглядывал в кладовки. Он включал роботов, которые прежде были спрятаны, замаскированы. Теперь настало их время действовать — защищать нечто. Ведь именно ради этого они и были созданы!

Из переливающейся различными оттенками зелёного цвета стены Крылова выступила Эльрика и от имени корабля поведала:

— Слуги ЧИПА уже в этом мире. Можете посмотреть…

Из днища Крылова вытянулся отросток, который можно было назвать и живым перископом.

Прильнув к глазку Виш увидел увеличенное изображение того, что происходило у озерца на краю города.

Земля вокруг пролома в Многомирье шевелилась, разрывалась, и ещё несколько деревьев рухнули туда. Да и холодная озёрная вода начала вытекать из-под льда в расширившийся проём. Но вода была ни по чём Тифмам. Они вылетали из проёма, поднимались в Московское небо.

Люди, собравшиеся возле озерца, вели себя по разному. Некоторые пытались спасти бегством (правда, их никто и не преследовал), другие снимали происходящие на видеокамеры, милицейские вызывали подмогу…

Но пока люди не пытались остановить их, Тифмы не нападали на них. У этих железных созданий была главная цель: найти Крылова, задержать его до прибытия ЧИПА.

Крылов, к этому времени, отлетел от пролома почти на пятнадцать километров, и простым человеческим взглядом уже невозможно было различить порождаемого им изумрудного света. Но Тифмы были снабжены более чёткими датчиками. И вот они засекли Крылова, устремились за ним. А из прохода вылетали всё новые и новые железные монстры. Случайно перевернули подъехавшую к озеру пожарную машину, такая же участь ждали и милицейскую машину…

Эльрика продолжала говорить от имени Крылова:

— Есть и хорошее известие. Местные железные аппараты с людьми больше не преследуют нас. Они развернулись, так как, по-видимому, получили сигнал о появлении Тифм.

А Дваркин, который по-прежнему был слаб, произнёс:

— ЧИП не стал бы нас преследовать нас здесь, на Земле, если бы не понял цели нашей миссии.

— Он что — вспомнил?! — быстро спросил Виш.

— Да. По-видимому, что-то послужило толчком к этому… Так или иначе: цель — уже под нами. Крылов, спускайся скорее! Времени у нас совсем немного!!..

И Крылов начал спускаться, вылетел из тучи…

Под ними, раскинувшись в разные стороны, лежал заброшенный завод, владыкой которого был Виктор Михайлович Радушный, а также — созданные им роботы.

Крылов произнёс:

— Я чувствую — внизу опасность.

— Да, — хриплым шёпотом подтвердил Дваркин. — Опасность и под нами, и позади нас.

— Здесь столько много строений… Где именно мне спускаться?

Дваркин на мгновенье напрягся, затем — вновь обмяк. Он говорил:

— Нет… не могу определить…

Виш, быстро провёл ладонью по рукоятям четырёх своих клинков и молвил:

— Спускайся к самому большому строению. Наверняка, смерть ЧИПА хранится в нём.

— Или уж, скорее, под ним, — проговорила Эльрика.

— Ну, не важно. Я не буду мешкать… Давай, спускай меня на своей нити…

Из стены вытянулась очередная нить, обмоталась вокруг пояса Виша. И, одновременно с этим, в днище распахнулась отверстие. Придерживаемый нитью Виш, полетел вниз. Сквозь посвист ветра слышен был его голос:

— У-ух, ну и холод же здесь!! Ну ничего, это только взбодрит — я буду двигаться быстрее…

Сквозь холодный сумрак летела источающая переменчивое, то сиреневое, то зеленоватое сияние сфера. За сферой, прицепленный к ней прочными нитями, неслось железное тело. Это тело было телом Степаном Вдовия, которое подарил ему ЧИП.

Когда всё пошло против ожиданий ЧИПА, когда сознание Степана, соединившись с сознанием Винда, запротестовало против воли ЧИПА — мозг Степана был уничтожен включенным механизмом. Но — уничтожен не полностью; всё же некая часть его сознания перенеслась в нити, и поддерживалась теперь Виндом.

Ну а что же Винд? А Винд был жив, и находился он внутри летящей многоцветной сферы. Ведь в нём была энергия целого мира Ог-го. Часть этой энергии он отдавал, чтобы поддерживать призрачное существование Степана Вдовия.

Сфера, которая его окружала, была сплетена для того, чтобы отнести его в Ой-Чип-он, но Винд получил власть над ней, и направлял её к миру Ован-Тульбук, к проходу между мирами, так как хотел доставить Степана домой, в Москву, надеялся, что там возродиться он…

Железные Тифмы ничего сделать с этой сферой. Если встречались всё же случайно на её пути, то многоцветные нити оплетали их, поглощали в себя, отчего сфера становилась только ярче и больше. Да и двигалась она быстрее.

Но вот Винд понял, что мир Ован-Тульбук близко. Также он почувствовал, что и сам ЧИП рядом.

Винд не мог знать об истинной причине путешествия ЧИПА, ведь его связь с Крыловым и его командой была потеряна; не знал он даже и о смерти ЧИПА, которая хранилась где-то на Московской окраине…

И поэтому Винд решил, что ЧИП решил покинуть свой Ой-Чип-он, чтобы уничтожить его. Юноша чувствовал тёмную мощь ЧИПА, но она не пугала его; ведь и сам Винд был силён, казалось ему, что сможет он победить ЧИПА.

До этого только выступающая из его ладони плеть прикасалась к внутренней поверхности сферы. Теперь Винд вжался в эту поверхность лицом, протиснулся сквозь неё…

Он увидел сумрачное пространство, из которого проступал, приближаясь, промёрзший мир Ован-Тульбук; вокруг мира этого роилось множество Тифм. Сосчитать их точное количество было невозможно, но, наверняка, их были тысячи. Все они стремились к проходу между мирами, чтобы попасть в Москву, попытаться остановить Крылова…

Но вот они разлетелись в стороны, освобождая дорогу своему владыке ЧИПУ. Со стороны он похож был на чернейшую тучу, однако, из этой тучи торчали острые и, как казалось, очень твёрдые отростки. Все эти отростки постоянно шевелились, перемешивались между собой, отчего создавалось ощущение чего-то хаотичного, безумного. Цвет тучи, казавшийся предельно чёрным, вдруг приобретал ещё более глубокую, неестественную черноту, от которой начинали болеть глаза; а потом проступал в чёрном белый цвет, но тоже неживой, тоже отталкивающий…

Это был дух ЧИПА: окружённый, переплетённый, пронизанный магией и механикой; дух выражал ярость и нетерпение, он жаждал поскорее добраться до Крылова…

Не знающий этого Винд полетел наперерез ему. Обладающий нечеловеческой силой, закричал он так громко, как не мог закричать ни один человек:

— Стой, ЧИП!! Вот он Я! Ну же, обернись!! Сразись со мною!!

Но ЧИП не обращал на этот крик внимания, а продолжал свой стремительный полёт в Москву. Винд понёсся вслед за ним. Тифмы не пытались его остановить.

Ещё до того, как ноги его прикоснулись к заснеженной земле, Виш выхватил четыре своих клинка. А, когда оказался на поверхности, и удерживавшая его до этого нить Крылова расплелась и втянулась назад, в днище зависшего в двух десятках метрах над ним корабля, Виш бросился вперёд, к приоткрытым воротам большого цеха.

Увидел, что возле этих ворот стоит человек с огромным, лысым черепом, с широченными, пылающими желтоватым пламенем глазами. Виш чуть замедлил своё движение и спросил:

— Кто ты?!

Человек, который, конечно же был Виктором Радушным, ответил:

— Я — сторож… А ты — должен уйти.

— Нет. Уйти я никак не могу. Даже и не рассчитывай на это. Лучше скажи, где здесь сфера. Она — такая чёрная, в ней — смерть ЧИПА… Впрочем, откуда тебе знать, кто такой ЧИП…

Виктор Радушный схватился жёсткими, грубыми ладонями за своей раздутый череп, и простонал:

— О-о, я знаю… Воры… Вы должны быть наказаны…

Это были не его слова, это сфера ему приказывала; ну а Радушный полностью подчинялся ей. В его руках оказался примитивный, с большими, маслянистыми кнопками пульт управления.

— Не нажимай!! — зарычал Виш.

Но Радушный не слушал его. Виш, со средневековой жестокостью замахнулся, и коротким, стремительным движением рубанул клинком по запястьям Радушного…

Всё же Радушный успел нажать на кнопку. Потом, уже безрукий, не чувствующий боли, медленно опустился на колени, и засмеялся хрипловатым и обрывистым смешком.

Виш рубанул ещё раз. Ведь Радушный был для него врагом. И массивная голова покатилась, подпрыгивая на выбоинах. Желтоватый свет в выпученных глазах всё никак не желал утихать, и всё ещё дёргались в безумном смехе губы…

Созданным с такими нечеловеческими усилиями роботом была отдана команда: воры поблизости и их необходимо уничтожить.

Не успел ещё Виш подойти к воротам цеха, как они сами распахнулись и навстречу ему выскочили несколько роботов.

Полностью выкованные из железа, угловатые, несуразные, они, тем ни менее были обладателями многочисленных лап, и в каждой из этих лап было зажато по молоту, и каждый молот весил не менее тонны. Молоты эти со свистом рассекали воздух и метили в Виша…

В Светлограде не знали лучшего мечника, чем Виш, к тому же его клинки имели магическую силу, так что Виш, не мешкая бросился вперёд — туда, где обычный воин увидел бы верную гибель для себя.

Всё своё мастерство вкладывал Виш в неуловимые для глаз движения; увёртываясь, подныривая, подпрыгивая, сам нанося удара. И магическая сталь рассекала простое земное железо; падали тяжёлые, отсечённые им конечности, продолжали дёргаться на земле.

Вот запрыгнул Виш на плечо мнорукого робота, да тут же и спрыгнул, и пока летел — молот другого робота снёс железную башку, возле которой Виш только что находился.

Но за первыми массивными громадами выскакивали из цеха роботы гораздо меньших размеров. Были они похожи на металлических кузнечиков, и отталкиваясь задними лапками, прыгали на многие метры, у них были заостренные мордочки, которыми они могли пробивать тело человека насквозь, а если и не пробивали, то, продолжали двигаться уже в теле жертвы…

Гудели, рассекая воздух, мечи Виша. "Металлические кузнечики" попадали под их удары, падали на снег, и четверорукий воин, хоть медленно, хоть и с великим трудом, а всё же продвигался вперёд — под его ногами хрустела поверженная железная мелочь…

Виш надеялся, что Крылов окажет ему помощь (на слабого, больного Дваркина он уже и не надеялся).

Сзади раздался грохот… Это рухнула Тифма, потом ещё и ещё одна. Тифмы долетели-таки до этого места и теперь атаковали Крылова…

Живой корабль, хоть и подкрепился недавно от солнечных лучей, а всё же ещё не был достаточно силён, чтобы заглатывать Тифм, и перерабатывать их мертвенный холод в живительное тепло. Поэтому он просто вытянул свои изгибистые зеленоватые нити, хватал ими Тифм, сталкивал их, расшвыривал в стороны. Тифмы же метали в него заряды тёмного, ледяного вещества, которые причиняли Крылову боль.

В общем-то, до Крылова Тифмам уже не было дело: главное — остановить, уничтожить, того, кто уже проникся в заводской цех, кто приближался к смерти ЧИПА. Ну а Крылов старался сдержать их натиск. Ему это вполне удавалось, так как Тифмы нападали на него не все разом, а по очереди — также, как вылетали они из прохода между мирами.

А внутри корабля бледный маг Дваркин приподнялся, и начал нашёптывать заклятье. Руки его тряслись, единственный глаз был прикрыт…

Из изумрудной стены перед ним выступила Эльрика. Но не полностью выступила, а только наполовину. Спросила:

— Что ты делаешь?..

Дваркин не отвечал, но продолжал читать заклятье. С каждой секундой тело мага сжималось, меняло свои очертания…

Потом он перестал выговаривать эти странные слова, но трансформация его продолжалось. Голосом, в котором соединились крепость железа и тепло солнечного дня, он поведал:

— Ты слилась с Крыловым, чтобы спасти его. Теперь моя очередь преобразиться. Прежним я уже не стану… Но всё же ещё сослужу службу… Чувствую, ЧИП уже в этом мире… Не пытайтесь уничтожить его оружием, но его порождений — разите! Торопитесь! Времени уже совсем мало осталось…

И Эльрика, которая была частью Крылова и видела тоже, что видел он, подтвердила:

— Да — ЧИП уже в этом мире!..

Вдали, над городом взвилась чернейшая, кипящая яростью и страхом туча, и полетела к ним. Это был ЧИП, и приближался он чрезвычайно быстро; через три-четыре минуты уже должен был оказаться возле заброшенного завода…

Эльрика почувствовала, что в её руке вложено оружие. Это был тёплый, источающий небесный свет клинок. Но этот клинок способен был рубить железо и алмаз также легко, как хлеб или масло. Рукоять клинка украшал рубин, в глубинах которого жил свет. Ну а Дваркина — прежнего Дваркина, больше не было, он преобразился в этот клинок…

Крылов спустился ниже, днище его раскрылась, и Эльрика, из тела которой исходили зелёные нити, полетела вниз. Вот крыша завода. Девушка провела по ней чудесным клинком, и образовалось круглое отверстие, в которое и продолжили её спускать нити.

Цех был наполнен звоном и грохотом. Казалось, что этот завод снова ожил, и теперь усиленно работает, силясь наверстать всё упущенное за годы простоя. Но, на самом деле, происходила там не созидательная, а разрушительная деятельность.

Виш беспрерывно вертел, бил, рубил, колол, но уже не четырьмя, а тремя клинками, и рук у него осталось не четыре, а три. В потерянную руку сумел-таки впиться "металлический кузнечик", и, увязнув возле кости, начал пробиваться к сердцу воина. И Виш вынужден был сам отрубить эту руку вместе с паразитом — если бы он этого не сделал, то "металлический кузнечик" уже разорвал бы его сердце…

Кровь вытекала из страшной раны, но Виш продолжал наносить удары, рубить и "металлических кузнечиков" и более крупных врагов.

Эльрика подоспела как раз вовремя. На Виша с четырёх сторон с огромной скоростью бросились широкие, плоские, похожие на прессы роботы. Сойдясь в центре, они должны были бы раздавить Виша в лепёшку. Но Эльрика без труда рассекла одного из этих роботов надвое, и Виш смог проскочить в образовавшуюся брешь.

Крылов спустился к самой крыше завода, и, благодаря этому, его нити вытягивались, позволяя Эльрике следовать за Вишем. Они шагали; отражая беспрерывные атаки, и за окружающим их грохотом и скрежетом, не слышали другого грохота и скрежета — того, который доносился из-за стен завод. Там Крылов разбивал Тифм.

А ЧИП был уже на расстоянии двух километров. И воздух потемнел…

Казалось, вот — смерть ЧИПА где-то рядом, но где именно? Надо ещё спуститься в заводской подвал, ещё обследовать его; а времени оставалось уже ни минуты, а считанные секунды! Ведь ни Крылов, ни, тем более Виш, не могли противостоять ЧИПУ.

За ЧИПОМ летела многометровая, переливающаяся сиреневыми и изумрудными оттенками сфера.

Конечно, это был Винд, который тоже вылетел в сумрачное Московское небо. Он неустанно, из всех сил, нёсся за ЧИПОМ, и орал:

— Что же ты?! Остановись! Прими бой!! Или боишься?! Боишься, да?! Но от меня ты не уйдёшь!! Конец тебе настал, ЧИП!!

Но вот Винд увидел цель ЧИПА — корабль Крылов, и перестал кричать. Теперь все свои силы Винд вкладывал в полёт.

Вытянувшиеся из сферы нити обхватили беспрерывно дёргающиеся чёрные, угловатые отростки, которые торчали из тучи. Винд все силы вкладывал в то, чтобы остановить ЧИПА; при этом казалось Винду, будто ледяные иглы пронзают его тело, разрывают внутренности. Боль была чудовищной — Винд кричал, уже понимая, что был самонадеян, что недооценил мощь ЧИПА, который за столь короткое время сумел заморозить и заполнить мглою большие пространства Многомирья. Винду казалось, что он умирает, что сердце его уже остановилось, и всё же он не выпускал ЧИПА…

Сознание Винда заволакивалось мглою, но он ещё думал: "Но как же я могу выпустить его? Ведь тогда он уничтожит Крылова! А там и Эльрика…"

ЧИП летел всё медленнее, и вот совсем остановился. До Крылова оставалось не более пятисот метров, и всё же ЧИП не мог сдвинуться с места. Неожиданная тяжесть тянула его вниз, и он, сколько ни старался, а не мог сдвинуться с места.

И вот причина этой остановки — этот упрямый Винд, этот юнец из Многомирья, из-за которого пришлось отказаться от такого роскошного слуги, каким был Степан Вдовий…

Ярость ЧИПА переметнулась на Винда. Он уничтожал его холодом и тьмою; он порождал из себя железо и пробивал изумрудно-сиреневую оболочку сферы, стараясь попасть в самое сердце Винда.

Казалось бы, Винд уже должен был обратиться в ледышку, но он ещё каким-то чудом держался, сопротивлялся.

Тогда ЧИП ударил по сфере сверху — словно чёрный молот обрушился на хрупкий кругляш, и сфера со страшной силой ударилась в землю, подскочила, и покатилась, ломая старые, мрачные ели, которые окружали заброшенный завод…

Сфера меркла, и не слышно уже было голоса Винда, но всё же ещё вытягивались из нёе нити, оплетали ЧИПА, задерживали его продвижение к Крылову. ЧИП громами грохотал, нити одну за другой разрывал, и терял мгновенья…

Наконец он разрубил последние нити и рванулся к Крылову. А в это время…

А в это время Эльрика рубила и резала чудесным мечом бетонный пол, потому что уже не было у неё времени на то, чтобы спускаться по лестнице. Израненный, истекающий кровью Виш из последних сил сдерживал бешеный напор роботов.

Все они — создания Виктора Радушного бросились в последнюю атаку. Ими руководила воля самого ЧИПА: во что бы то ни стало остановить преступников, посягнувших на жизнь божества, покорителя Многомирья!

Вот ещё один "металлический кузнечик" прорвался сквозь вихрь вращающихся клинков. Он впился в живот Виша и, причиняя ему страшную боль, начал пробиваться к сердцу воина.

И всё же Виш продолжал сражаться! Он понимал, что жить ему осталось считанные секунды, но ведь именно эти секунды и решали всё!..

Удар! Ещё удар! Вот он снёс голову особенно крупному роботу, прыгнул, отрубил конечности ещё нескольким нападавшим… Потом, кашляя кровью, замешкался… Глаза его заполняла тьма, он хрипел…

Роботы (а их осталось уже немного), бросились с разных сторон, чтобы раскромсать его на куски и добраться-таки до Эльрики…

Но всё же Виш смог подняться. Бешеная ухмылка застыла на его окровавленных губах. И вновь он, лучший мечник Светлограда, рубил ненавистных врагов, перескакивал через груды слабо дрыгающегося искорёженного железа, увёртывался от ударов.

Но в то мгновенье, когда "металлический кузнечик" впился в его сердце, и разорвал его — Виш упал, и роботам уже не надо было его ни бить, ни кромсать, потому что он умер.

Эльрика пробила толстый бетонный пол, и, поддерживаемая изумрудными нитями, стремительно спустилась в подвал.

Несколько "металлических кузнечиков" прыгнули на неё с разных сторон, но она была готова к этому — увернулась, поднырнула под толстую, ржавую трубу, побежала дальше…

Несмотря на то, что это был большой подвал, найти сферу со смертью ЧИПА оказалось не таким уж и сложным делом. Тёмная, злобная энергия пронизывала воздух, пульсировала, отталкивая незваных гостей. И надо было только добраться до центра этой тьмы. Что Эльрика и делала.

Последние метры ей пришлось почти ползти. Таково было сопротивление бурлящего ненавистью воздуха!

Но вот она — чёрная сфера, лежала на ледяной железной глыбе, стонала и скрипела от бессильной ярости!

Где-то там позади роботы начали рубить и резать нити, которые соединяли Эльрику с Крыловом. Но это было уже не важно. И вообще ничего не было важного, кроме одной, главнейшей цели — уничтожить ЧИПА!

Страшный, перекрывший все остальные звуки грохот нахлынул сверху. Задрожали трубы. Потолок покрылся трещинами, посыпались куски бетона… Это освободившийся от Винда ЧИП крушил цех, разбрасывал ставших бесполезными роботов, и рвался к Эльрике…

Девушка замахнулась, и из всех сил, сверху вниз ударила клинком по сфере. Клинок, который прежде был Дваркиным, похолодел и рассыпался в прах, но и сфера раскололось. Нечто ядовито-чёрное стремительно просочилось сквозь трещины в потолке и влилось в ЧИПА.

Это была его смерть!

ЧИП взвыл, взвился вверх. Прорезая облака, атмосферу, нёсся он, неудавшийся владыка Многомирья, в космос, пытаясь избавиться от этого страшного, разъедающего его изнутри. Но не мог избавиться! Смерть поглощала ЧИПА, разрывала его на атомы, обращала в ничто, в пустоту…

Но Эльрика уже не видела и не слышала этого. Придавленная бетонными плитами, лежала она среди руин разрушенного завода…