Просто сказка

ПРОСТО СКАЗКА

— Не садись на пенёк! — донеслось из вечернего сумрака.

Медведь повертел головой, недоумённо пожал плечами и опять занёс толстую задницу над широким тёмным столбиком.

— Я тебе говорю, не садись на пенёк! — истерически пискнул тот же голос.

Медведь чуть наклонил голову, прислушиваясь, потом раздражённо плюнул и сел. Раздался громкий треск, что-то чавкнуло, и медведь испуганно вскочил. Из дыры между корнями протиснулась наружу маленькая мышка, вся покрытая липким зелёным месивом.

— Что, скотина толстомясая, доволен? — заорала она, громко всхлипывая. — Лягушка, подруженька, — начала она причитать, повернувшись к груде деревянных обломков, — зачем мы с тобой дежурствами поменялись?! Уж лучше б меня этот брюхан раздавил!

Медведь тупо глядел на убитую горем мышку.

— Пирожка хочешь? — наконец предложил он.

— Да подавись своим пирожком! — истерично пропищала мышка, незаметно покосившись на золотистую корочку, примятую медвежьими когтями. — Вы только посмотрите на него, звери! За кулебяку из лучших друзей он мне предлагает комок вонючей капусты!

— Ой, ну возьми всю корзину! — заревел медведь, прикрывая уши. — Только не вопи так истошно, я же совсем оглохну!

Он поспешно сбросил с плеча ремень, привязанный к корзине, опустился на все четыре лапы и дал дёру в лес.

Мышка проводила его негодующим взглядом, вздохнула, подцепила с плеча немного зелёной кашицы и облизала лапку.

— Хорошие огурчики, — удовлетворённо отметила она, дожевав. — Кстати, можете вылезать. Пирожки пока не трогать, в запас пойдут.

Из кустов, травы и даже придорожной канавы показались любопытные морды мышкиных соседей. Звери расселись кружком и почтительно вытаращились на предводительницу.

— Где лиса? До сих пор не вернулась? Совсем мышей... э-э... совсем обнаглела, лишний раз ногами поработать ленится, — привычно заворчала мышка. — Ладно, у кого ещё какие идеи, как на хлеб заработать?

Все дружно уставились в землю. Впрочем, командирша на ответ явно не надеялась.

— Надо в деревню сходить, вдруг работа приспеет, — размышляла мышка вслух, лузгая семечки. — Знаю я этих бестолочей деревенских: без меня даже огород убрать не смогут, всё им организуй, ещё и сама лапу приложи, чтобы дело пошло... А ведь потом меня, поди, и не вспомнят, когда байки вечерами травить будут. Кому серая мелочь интересна? Вот медведь — это да, что хочешь с ним делай: хочешь — сказку сложи, хочешь — мяса нажарь, хочешь — вообще шкуру на стену повесь и любуйся... Хотя, может, это и к лучшему, что не замечают?

Из кустов выскользнула лисица, подбежала к мышке и что-то зашептала ей на ухо. Заяц навострил длинные уши, но и они улавливали лишь обрывки разговора:

— ...у пёстрой курицы... ...тяжёлое, жёлтое и блестящее... ...согласны заменить на обычное... ...десять процентов... ...зажралась... ...сама бегай... ...шесть, не больше... ...восемь... ...ладно...

Явно довольная результатом лиса протянула мышке лапу, та согласным жестом припечатала её сверху.

— А теперь вперёд, за рыбой! — скомандовала мышка. — Ворона уже каркает, что мужик удочки собирает. Всё помнишь, не перепутаешь?

Лисица презрительно фыркнула и исчезла в зарослях.

— Эй, а ну-ка, по местам! — зарычала мышка. — Вон дымок над рощей клубится, наверняка Емеля с мельницы едет. Серый, тащи свеколки, да поспелее, чтобы в кровавую кашу размазалась! Будем зайца хоронить. Меньше чем на мешок муки не соглашусь — зима в этом году обещает быть холодной...

ИЗ СЕРИИ О ДРАКОНИЦЕ И ЕЕ ПРИНЦЕССАХ

Повелитель гоблинов прошёлся вдоль хрустальной стены, заложив руки за спину. Сидевшие по ту сторону принцессы боязливо наблюдали за ним. Гоблин остановился, подмигнул пухленькой блондинке и поскрёб стену коготком. Хрусталь скрипнул, на гладкой поверхности появилась царапинка. Гоблин вздрогнул, заморгал и преувеличенно бодрой походкой вернулся к столу.

На морде драконицы явственно читалось осуждение. Гоблин смущённо втянул голову в плечи и поспешил налить себе очередной бокал.

— А ты не допускаешь, что они разумные существа? — попытался он перевести разговор на другую тему.

Хозяйка пещеры бросила на поцарапанный участок стены взгляд с прищуром, вздохнула и ответила:

— Не-а. Сто раз проверяла. Вот смотри.

Она собрала с пола пригоршню драгоценных камней, взяла со стола миску с плюшками, стала на задние лапы, оперлась на стенку и опустила морду внутрь принцессариума. Встревоженные девушки за стеной забегали и засуетились, пытаясь спрятаться под коваными кроватями с одеялами из фосфоресцирующего лишайника, укрыться за каменными пуфиками и другими предметами интерьера (обстановка, любовно подобранная хозяйкой в лучшей лавке для домашних любимцев, составляла её особую гордость). Драконица бережно опустила миску с плюшками на пол в одном углу, а в противоположный начала сыпать камешки, приговаривая: "Цыпа-цыпа-цыпа..."

— Стразики! Стразики! — радостно запищали принцессы и бросились ловить драгоценности. Каминные отблески весело прыгали по жемчугам на их платьях, светлые волосы развевались, словно языки белого пламени.

— Видишь? — кивнула драконица, возвращаясь на место. Грациозно подобрав хвост, она улеглась на любимое пеногранитное ложе и занялась плюшками, деликатно накалывая их по одной на коготок с жаропрочным маникюром. — Они предпочитают голодными сидеть. А ты говоришь — разумные...

— А вон та, чёрненькая? — ткнул пальцем в дальний угол повелитель гоблинов. Драконица обернулась и посмотрела. Худенькая черноволосая принцесска со скромной диадемой на голове грустно доедала выпавшую из миски плюшку.

— Что — та? — пожала плечами драконица. — Если б она была разумной, то подчинила бы себе весь табун. А они нею помыкают как хотят.

— Ну, не знаю. — Гоблин отхлебнул из бокала и задумчиво поглядел на принцесс, пытающихся прикрепить камешки на шёлковые лифы. — А что означает "стразики"?

— Разумеется, ничего не означает, — удивлённо посмотрела на него хозяйка пещеры. — Я думаю, это они так мяукают.

ПОДАРКИ СТАРОЙ ФЕИ

Ещё один?! Да сколько можно! Поубиваю летавиц. Жалостливые нашлись, т-твою душу...

Корзинка на крыльце заходится плачем. Через сплетенные прутья крышки видно, как внутри шевелится что-то розовое и белое. Вот делать мне, старухе, нечего, только о человеческих щенятах заботиться. Дура я всё-таки. Нельзя феям быть добрыми, это нарушение законов природы. Снег тает весной, волки едят зайцев, все феи — равнодушные эгоистки. И вообще я тут проездом. Длительным, но проездом. Тише, свёрток, не надо пищать. Сейчас тебя равнодушная эгоистка куда-нибудь пристроит, не впервой. Только доужинаю, не могу же я натощак колдовать, потом изжога страшная... Не хочешь сока? Смотрит он... Или ты — "она"? Нет, по-моему, всё-таки он. Хм, действительно, ярко выраженный "он". И на мордашку приятный. Но всё равно, насколько проще с котятами: "А вот кому крысолова, к песочку приучен, отдам в хорошие руки..." — и всё, в очередь выстраиваются хорошие руки. А ты явно к песочку не приучен, так ведь? И крыс не ловишь. И лишний твой рот никому не нужен. Сколько тебе — пару месяцев? Или больше? Давай я вот так тебя успокою, поспи немножко, во-от, совсем другое дело. И нечего хныкать, не верю, у тебя сон сейчас светлый и радостный, я его как раз для таких случаев сочиняла. Пришлось.

Куда ж тебя приткнуть-то?

* * *

Скользить по воздушной дорожке всегда приятно, а в моём возрасте просто жизненно необходимо, тем более, когда на руках такой увесистый парень. Ночная улица пуста, но в проулках мелькают серые тени довольно неприятного вида. К счастью, я им не по зубам, да и не видят они меня под пеленой пустоты, а вот случайному прохожему, если что, не поздоровится. Сразу видно: царь в отъезде, стража на службу чихает громким чихом, и городские хищники сразу почуяли слабину.

Все ворота и двери, проплывающие мимо, наглухо заперты. Я, конечно, могу и сквозь стены проходить, но не думаю, что к младенцу, который неведомо как образуется в замкнутой передней, отнесутся должным образом.

Медленно приближается царский терем. Даже не смотрю в его сторону: там точно искать нечего. А вот дальше, сразу за поворотом уже видна крыша с двойным коньком. Если не ошибаюсь, летавицы на прошлой неделе кое-что интересное про сестру доезжачего болтали...

Истошный визг раздался внутри терема, пробившись даже через утеплённые стены. Я выбросила в сторону левую руку, и в могучем бревенчатом заборе образовался проход: часть деревянного ограждения сдвинулась на одно мгновение в былое. Я быстро скользнула во двор, вернула на место брёвна и приникла к узорчатому вырезу в ставне.

Сверху по ступеням сыпались растрёпанные девки и бабы, громко голося и потрясая своими богатствами перед носами ошарашенных стражников. Старший охранник опомнился быстрее других и начал протискиваться вверх по лестнице, безжалостно расталкивая перепуганных женщин, за ним бросились остальные воины. Я завернула воздушную дорожку винтом и поднялась к верхнему окну.

Небольшая комната была вся уставлена горящими свечами. На расстеленной кровати извивалась и хрипло стонала женщина. Сцепив зубы, я сжала в кулаке висящий на шее Ключ, открыла проход в другой мир, ступила на Порог и начала мелкими шажками перемещаться по нему в направлении комнаты. Ступни обожгло болью, но подобные пустяки меня давным-давно не беспокоили: боль обычно неотделима от волшебства, а для некоторых обрядов она вообще служит единственным источником силы. Малыш недовольно зачмокал во сне, зашевелился, но сонные чары превозмочь не сумел.

Пол комнаты был устлан коврами, поэтому, когда я сошла с Порога и разжала руку, толстый ворс заглушил мои шаги. Отсюда было видно, что женщина лежит, широко расставив укрытые простынёй ноги; её большой живот время от времени сводило судорогой. Вроде всё как обычно при родах. Но отчего же тогда сбежали бабы?

На пороге возник старший стражник с бердышом наперевес. Цепкий взгляд пробежался по светёлке, задержался на оконной задвижке и остановился на женщине. Убедившись, что с роженицей не происходит ничего необычного, воин заглянул под кровать, торопливо обошёл комнату, потрогал задвижку на окне и подёргал замки на сундуках. Затем он наскоро оглядел все укромные уголки, в которых мог затаиться неведомый враг, ещё раз пристально всмотрелся в осунувшееся лицо, низко поклонился и вышел, уводя с собой столпившихся в дверях дружинников.

Я покачала головой и вздохнула. Обогнув кровать, я уложила малыша на лавку за дверью, протянула руку и осторожно приподняла покрывало.

Вокруг лона роженицы колышется серовато-зелёное сияние. Проклятие на плод, и очень мощное. Топорное, но и бьёт, как топор, если вовремя не обезвредить. Не обезвредили. Уродливая головка младенца уже показалась наружу, но у измученной женщины почти не осталось сил. Ничего, справимся. Ну же, давай, милая, давай, тужься! Так... ещё немножко... и-и... умница! Слабоватая, конечно, умница, сознание можно было и не терять, но чего ещё ждать от... Ох ты. Нет, всё-таки я действительно дура. Это же царские покои. Ну-ка, покажи личико. Ты смотри, и вправду царица. Не признала её сразу, первый и последний раз на свадьбе видела. Впрочем, это неважно.

Итак, что мы имеем... У матери кровопотеря небольшая, лицо не слишком бледное. Ерунда, обычный обморок. Ничего интересного. Поправляем простыню и переходим к интересному.

Живой. Только молчит и зыркает во все стороны удлинёнными жёлтыми глазами. Личико остренькое, как у мышонка, кожа зеленоватая и какая-то слишком гладкая и скользкая. Ну-ка, мальчик ты или девочка... М-да, малыш, с этим тоже не повезло. Ладно, своим самовластным решением назначаю тебя мальчиком. Ничего, до свадьбы... хм... подправим понемногу, чего уж там.

А вот это уже совсем интересно. Вы только посмотрите, что у него за магический дар! Никогда не видела подобного уровня у новорожденного; иные волшебники за всю жизнь до такого не дорастают. Это ж какой силы были чары, которыми ты напитался, как ты вообще выжил... Слушай, приятель, а ведь тебе нельзя тут оставаться. В здешних местах колдунов, скажем мягко, не привечают. Повезло тебе: загостилась я в этих краях, мой остров от хозяйки, небось, уже отвыкать начал, вот как раз со мной и отправишься. А уж маме твоей какая будет радость: у неё теперь сынок — самый обычный, здоровый, красивый человеческий ребёныш. В годик у него не будут резаться жабры, в пять лет он не превратит глупую няньку в отхожее ведро, а в старшем возрасте, увидав себя в зеркале, не будет плакать по ночам в подушку. Вон он, твой подменыш, видишь, какой? Ничего, мы себя в другом покажем, правда, маленький?

А это что за троица осторожно заглядывает в двери? Это кто такие смелые? Две молодухи, чуть старше моей роженицы, и лицом на неё похожи; третья — намного старше и дороднее. Чем-то эта тётка мне не нравится. Очень не нравится.

Наверное, из-за остаточного серо-зелёного сияния, окружающего её руку на косяке.

Что, тётка, говоришь, не любишь детей? Или эта девочка в недобрый час тебе так ногу отдавила, что ты её первенца изуродовала? Иногда я почти жалею, что решила никогда не причинять вреда людям. Ничего, судьба всем воздаст по заслугам. А я ей обязательно помогу. Интересно только, при чём тут те две девицы? Жаль, со всеми подробно разбираться сейчас времени нет.

Но я — очень любопытная фея, которая, собственно, никуда не спешит.

По лестнице загрохотали шаги. Я уложила подкидыша между ног женщины, огладила ладонями, придавая ему вид только что родившегося ребёнка, сняла сонные чары и вернула простыню на место. Когда заклинание со временем развеется, окружающие будут удивлены тем, как быстро он растёт, но другого выхода я не видела. Затем я взяла на руки маленького страшилу, набросила на него край пустотной пелены и отступила сквозь стену за окно.

Небольшую площадку перед дверью в светлицу быстро заполонили стражники, волочащие за руки беглянок. Старший отставил в сторону бердыш, подступил к толстухе и что-то спросил грозным тоном. Та заносчиво упёрла руки в бока, указала пальцем на царицу, подошла к роженице, всё ещё лежавшей без сознания, откинула край простыни и, почти не глядя, вынула ребёнка под ручки.

Проснувшийся мальчишка недовольно замигал, его ротик обиженно искривился, и в светёлке раздался пронзительный детский крик. Женщина от неожиданности чуть не уронила младенца, но стражник успел его подхватить. Отобрав у ворожеи малыша, он бережно уложил его на перину, снял с пояса узкий кожаный ремешок, не спеша намотал один конец на руку и мягкими шагами двинулся вперёд, прямо на тётку. Толстуха в панике попятилась и замахала руками, что-то доказывая.

Предоставив верному челядинцу восстанавливать справедливость, я направила воздушную дорожку поверх забора, выбралась на улицу и повернула в сторону своего дома. Странный ребёнок всё так же внимательно изучал моё лицо жёлтыми глазами-полумесяцами. Я пару раз причмокнула губами, он несмело улыбнулся и подвигал острыми ушками.

* * *

Иди сюда, малыш. Нет, лучше ты подойди, мне сейчас тяжело передвигаться. С медведиком потом поиграешь. Садись. Помнишь, я тебе говорила, что мне когда-нибудь придётся уйти? Ну вот... Нет, я не смогу тебя навещать. И даже в гости. И даже на денёк. Ты ко мне? Если честно, тоже надежды мало; не думаю, что тебе удастся добраться до Авалона. Ну-ну, маленький мой, не реви, я же тебе весь свой дворец оставляю, вместе с садом, зверюшками и слугами-невидимками.

Больше всего я жалею, что не успела посмотреть на твою жену. Пообещай мне, что женишься в должное время. Когда наступит должное время? Хм. Интересный вопрос. Знаешь, ты сам себе когда-нибудь на него ответишь. Поверь, ты почувствуешь, когда это время наступит.

Теперь самое главное: на клумбе у главного входа, в самой серёдке я посадила маленький тюльпан. Сейчас он — всего лишь луковичка, но если ты будешь следить за ним, аккуратно поливать, то он обязательно вырастет, распустится алым цветом и будет тебе напоминать обо мне. Ты и так не забудешь? Никогда-преникогда? Молодец.

Так вот: ровно через десять лет, начиная с сегодняшнего дня, ты должен будешь сорвать этот цветок и немножко подержать его в руках. Я заложила в него особые чары; они будут долго вызревать, но когда дозреют, то сами проникнут в твоё тело и выправят все отклонения. Ты станешь самым обычным человеком. Это будет моим последним подарком.

Прощай, сынок. И я тебя. Очень-очень.

СУРОК

— Обедать, право, должен я

И мой сурок со мною...

Какой там обед... Солнце уже почти село, по февральскому снегу, серому и плотному, как речной песок, ползут сумерки. Если не поспешу, придётся опять ночевать в сугробе под сосной. Холодно. Холодно. Дьявольщина, как же этот холод утомляет... К счастью, деревня уже не очень далеко, часах в трёх отсюда.

Бреду между рядами домиков-близнецов с красными черепичными крышами. В мешке за спиной раздаётся еле слышное сопение. Неожиданно сурок начинает ворочаться, и я без колебаний сворачиваю к дверям двухэтажного дома со странным снежным полотнищем, торчащим из стены. Ха, оказывается, это вывеска... Отряхиваюсь, костеря в мыслях нерадивого хозяина, и нащупываю дверной молоток, также облепленный снегом.

— Мы здесь пробудем до утра,

И мой сурок со мною.

Огненный клубок в камине ёжится, нервно катается по обугленным поленьям и изредка выстреливает языком пламени. На полу — светлый прямоугольник, перечёркнутый оконной крестовиной: первые солнечные лучи уже пробиваются сквозь облачную пелену. Подавив зевок, я поднимаю отяжелевшего от обильной трапезы сурка и усаживаю его на колени. Животное недовольно жмурится, поводит заплывшими глазками в разные стороны. Вот его взгляд падает на дальний угол, сурок на мгновение столбенеет и тут же начинает отчаянно вырываться. Когти у моего любимца большие и довольно острые, но я давно привык к его повадкам, поэтому моя рука крепко держит его за жирный загривок и не позволяет отвернуть глаза от угла, где уже начали медленно проявляться расплывчатые тени.

— Христиан-Теодор, — констатирует невысокий мужчина, сидящий в полупрозрачном кресле. На руках у него сурок необычной, пепельной расцветки; мужчина ласково поглаживает зверька. Мой сурок не мигая глядит на сородича и пугливо жмётся к животу.

— Теодор-Христиан, — киваю ему. — Ты сам знаешь, у меня всё тот же вопрос: ты не хотел бы вернуться?

— Знаю, но не понимаю, — пожимает он плечами. — Зачем тебе это? У тебя было всё. У тебя была принцесса — ты её не принял. У тебя была любимая женщина — ты её бросил, чтобы погнаться за мной. Между прочим, ради тебя она отринула свою природу. Вот ты мог бы подобное совершить, а?

Я молчу.

— В том городе ты был своим, — продолжает мужчина, — он уже готов был принять тебя и подчиниться. Такого доброго и мудрого правителя никогда не было ни у одного города. И не будет, по-видимому. Ты мог приносить людям пользу, вершить справедливость и всё такое. Зачем ты сбежал?

— Я тебе уже объяснял. — Я раздражён, но стараюсь этого не показывать. — Не понимаешь — значит, и не поймёшь. Послушай, ну ты ведь должен ощущать свою ущербность. Неужели тебе не хочется почувствовать себя полной личностью?

— Это ты — мне?! — делает он широкие глаза. — С каких это пор тень может почувствовать себя полной личностью?

— Мы с тобой будем единым целым, — продолжаю я привычный диалог, похожий на накатанную дорогу. — Ты будешь чувствовать то же, что и я. Неужели тебя устраивает жизнь в развоплощённом состоянии?

— Нет, конечно. Но тебя я ненавижу ещё больше, чем своё развоплощённое существование. Ты только и делаешь, что отнимаешь. У принцессы. У Аннунциаты. У себя. У меня. У меня, кстати, было целое королевство, молодая красивая жена и прекрасное будущее. И ты лишил меня этого всего в один момент. Ты не человек.

Я мрачнею ещё больше, но не говорю ни слова.

— Ты собака на сене, — заканчивает он. — А ещё ты лжец. Настоящую причину ты мне так и не сказал. Впрочем, это неважно. Да, мне несладко приходится. Но тебе, как я понимаю, хуже стократ. И это бальзам на то, что у меня вместо души. Прощай, бывший хозяин.

Очертания тщедушного тела начинают быстро бледнеть. Застывший на моих коленях сурок вздрагивает и обмякает. В углу никого нет.

Сегодня разговор длился почти вдвое дольше, чем прошлый раз. Будем считать это прогрессом.

— А завтра снова в путь пора,

Сурок всегда со мною.

Углубившись в лес, я нахожу подходящий плоский камень, тщательно очищаю его от снега и достаю карту маэстро Экхарта, стоившую мне всех сбережений. Где-то на юге Португалии мигает оранжевая точка — в следующий раз тень должна появиться именно там. Думаю, за год как-нибудь доберусь.

И тут на меня накатывает. Я едва успеваю сбросить куртку — и затем целую вечность корчусь на снегу, судорожно хлопая кожистыми крыльями за спиной и раня пальцы о стремительно растущие клыки. Краем сознания улавливаю перепуганный писк сурка. Если бы у меня была тень, она сейчас боролась бы вместе со мной. Впрочем, если она была со мной, такого бы не произошло.

А затем всё прекращается — как всегда, в один долгий счастливый момент. Человек во мне снова победил. Я одеваюсь, застёгиваю пуговицы трясущимися руками, поправляю разошедшиеся швы рубахи. Сурок тихо шебуршит в мешке, из горловины показывается встревоженный нос. Я сую зверьку сухарик, некоторое время глажу его прямо через заскорузлую от инея ткань, пока он не затихает. Солнце понемногу скрывается за стеной из облаков, на снег падают серо-голубые тени. Пора в путь.

— По разным странам я бродил

И мой сурок со мною...

ПОЯС ИППОЛИТЫ

— Ох ты ж... Ох ты... — игриво пыхтела Ипполита, переступая с ноги на ногу. При каждом рывке Геракла необъятная туша царицы колыхалась, но от земли не отрывалась.

Движения героя становились всё медленнее, площадка, на которой боролись предводители, уже была мокрой от пота, катившегося с Геракла. Наконец герой поскользнулся и со всего размаху шлёпнулся на каменные плиты.

Ипполита вразвалочку подошла к Гераклу и приподняла его за хитон.

— Ничо так мужчинка, — одобрительно кивнула она, повернувшись к амазонкам. — Девочки, представляете — он меня чуть с места не сдвинул!

Амазонки шумно засвистели и захлопали ладонями по кожаным доспехам. Греки уважительно перешёптывались и качали головами.

— Слушайте все! Он меня победил! — объявила Ипполита и добавила угрожающе: — А если кто не согласен, я тому башку оторву!

Оба войска невольно подались назад. Царица обвела воинов грозным взглядом, но предполагаемых смутьянов так и не обнаружила. Повернувшись к Гераклу, она улыбнулась и хлопнула в ладоши.

— Ширму мне!

Две дюжие амазонки тут же приволокли сложную конструкцию, похожую на небольшой шатёр, и быстро её развернули. Ширма оказалась настолько объёмистой, что за ней мог поместиться небольшой слон; царице, как оказалось, она была как раз впору. Ипполита величественно вплыла в загородку, некоторое время там чем-то шуршала, стучала и лязгала, затем над верхней кромкой ткани показалась царицына голова и спросила Геракла:

— Ну? Чего ждёшь? Особого приглашения? Тебе пояс нужен или нет?

Герой опасливо заглянул за край ширмы, отшатнулся, сглотнул, схватился за сердце, но пересилил себя и мужественно шагнул внутрь.

— А где же пояс? — послышался его удивлённый голос.

— Как это — где? — возмутилась Ипполита. — Вот же он, ниже талии.

— Так значит, это пояс цело... цело... пояс...

— Разумеется, — подтвердила царица, — а ты как думал? Меня его Арес заставил надеть, скотина такая. Всего десять ночей выдержал, на одиннадцатую скис. Примерь, говорит, красавица моя, сейчас во всех столицах такое носят... Я как дура, надела, к зеркалу отвернулась, покрасовалась, потом начала снимать — не снимается. Пыхтела-пыхтела, затем разорвать попыталась... Первый раз в жизни на что-то моей силы не хватило, представляешь?

— Не представляю, — честно ответил Геракл.

— Ну вот... — Голос Ипполиты погрустнел. — Пока возилась с этим заколдованным поясом, Арес успел сбежать. А потом, мерзавец, прислал букетик цветов и инструкцию по обращению с поясом — ну, там, насчёт личной гигиены разное... Да, ты чего опять столбом стал? Снимай давай, в инструкции было написано, что моему победителю пояс будет повиноваться как миленький. Сейчас и проверим.

Через минуту сияющий Геракл вышел из-за ширмы, на ходу сворачивая в рулон широченную кожаную полосу. За ним следовала не менее довольная Ипполита, уже почти одетая.

Восторженные греки и амазонки заорали так, что пролетавший над ними по своим делам Гермес вздрогнул и чуть не сверзился вниз. На радостях первые ряды войск смешались и с удовольствием начали брататься поцелуями и объятиями.

Геракл помахал своим рукой, затем повернулся к царице — и остолбенел.

— Пусик... — проворковала Ипполита и потянулась рукой к его плечу. Помутившиеся глаза царицы заволакивало нехорошей дымкой. — Иди к мамочке...

— Эй, эй, ты чего? — попятился побледневший герой. — Ты... не надо...

— Теперь-то я отведу душу! — не слушая его, выдохнула Ипполита и облизала губы. — Все годы воздержания наверстаю, за всё время, что... Ку-уда?!

Ещё никогда в жизни Геракл не бегал с такой быстротой. Он мчался так, что по пути к кораблю обогнал даже летящего Гермеса; возмущённый бог плюнул ему вслед, хлопнул в ладоши и исчез в раскрывшемся портале.

— Стоять! Любимый, куда ты, я ещё не успела тебя поблагодарить! — вопила вслед герою Ипполита, изо всех сил спеша за ним. Земля стонала и содрогалась под ударами толстенных ног. — Ну, погоди у меня, сейчас догоню — так отблагодарю...

Сообразительные греки хорошо организованной толпой взбегали по мосткам корабля. Заскочивший одним из первых Геракл уже вытягивал в одиночку якорь. Амазонки с разгневанным видом осыпали симпатичных пришельцев ругательствами, но с места не трогались, а задние ряды, откровенно сочувствуя грекам, посылали им воздушные поцелуи и махали вслед доблестному герою.

Ипполите не хватило всего несколько шагов: матросы поспешно втащили на борт доски, ветер упёрся в парус упрямым лбом и погнал корабль между волн.

Женщины стояли на берегу, пока белая точка паруса не затерялась окончательно среди морских бликов.

— Милый... Милый... — шептала грустная царица. — Мне послышалось или ты вправду обещал вернуться?..

— Братишка! Дорогой ты мой! — Расчувствовавшийся Эврисфей стиснул Геракла в объятиях так, что тот поморщился. — Где же ты пропадал-то столько времени? Мы все уже заждались!

Радостные царедворцы толпились вокруг и хлопали ошеломлённого таким приёмом героя по спине и плечам.

— Привёз? — жадно спросил Эврисфей, вцепившись в братов локоть. Недоумевающий Геракл вытащил из сумки пояс и начал медленно разворачивать.

Царь вырвал у него ленту дрожащими руками и со всех ног припустил вниз по лестнице; следом затопотали охранники. Геракл проследил за ними взглядом и осторожно опустил ногу на стёртую мраморную ступеньку.

Огромная дубовая дверь, запертая на засов, дрожала от ударов. По обе её стороны стояли молодые стражники; ноги у них подгибались от страха, на лбу выступили крупные капли пота.

— ХОЧУХОЧУХОЧУХОЧУХОЧУ... — доносился изнутри трубный девичий вопль.

— Сейчас, Адметочка, сейчас, — мурлыкал Эврисфей, гремя засовом и попутно делая знаки телохранителям. — У папочки для тебя подарочек... красивый такой... он тебя хоть немножко успокоит... надеюсь...

Геракл хмыкнул и, не дожидаясь развязки, двинулся вверх по лестнице. Уже на выходе из дворца он подошёл к стене со списком, взял с подставки кусочек угля и поставил жирную галочку напротив строчки "Пояс Ипполиты".

СУД ПАРИСА

Хмурый Парис, заложив руки за спину и не поднимая глаз, вышагивал взад-вперёд по траве. Рядом сердито молчали не менее хмурые богини. Раздумья царевича продолжались уже не первый час, и сохранять томные позы всем надоело.

— Ну? — наконец не выдержал раздражённый Гермес. — Ты собираешься в первый раз в жизни поступить по-мужски или так и будешь тут задницей вилять, как дешёвая порна?

— Так ведь вопрос серьёзный, обдумать надо... — неуверенно проговорил Парис, но всё же остановился и потёр яблоко пальцем.

— По-моему, он над вами издевается, — злобно ткнул пальцем в царевича Гермес. — Судя по его поведению, он вообще не считает вас красивыми.

— Раздавлю, — лаконично пообещала Гера, разминая пальцы.

— Проткну, — процедила сквозь зубы Афина и сжала древко копья.

— Отпадёт, — нежно щебетнула Афродита, красноречиво указывая глазами на выбранное место. Парис содрогнулся и испуганно прикрылся руками.

— Нет-нет, как раз наоборот! — завопил он так, что с ближнего дерева в траву плюхнулась белка и в панике ускакала прочь. — Вы настолько прекрасны, что ваша красота меня ослепляет, и лишь поэтому я затрудняюсь в выборе достойнейшей!

Афина с Герой брезгливо поджали губы и отвернулись. Афродита стрельнула глазами по сторонам и на мгновение приоткрыла одну грудь. Парис тихо икнул, выронил яблоко, торопливо опустился на четвереньки и зашарил в траве руками.

— Малыш, ну как ты можешь сомневаться? — как ни в чём не бывало пропела Афродита. — Выбери меня, и я исполню все твои потаённые мечты! Представляешь, ты идёшь по улице, а навстречу — прекрасные груди, талии, бёдра, и все они — твоя собственность... Ни ухаживать не надо, ни цветы дарить, ни на драгоценности тратиться: щёлкнул пальцами — и женщины послушно укладываются в постель. Я тебя даже от их мамаш ограждать буду, чтобы не лезли со всякими глупостями насчёт женитьбы.

Парис, лихорадочно вытирающий яблоко о хитон, на мгновение замер, затем расправил плечи и приосанился.

— Да разве настоящий мужчина весь день валяется в кровати? — не выдержала Афина. — Настоящая жизнь — на поле битвы! Представляешь, идёшь ты в одиночку на целое войско, а враг от одного твоего щелбана замертво падает! Стреляешь из лука, а у тебя стрелы не кончаются! В тебя попадают, а здоровья не убавляется! Ты к городу подходишь, а жители тебе сами ключи на блюде выносят. Такому герою и без помощи богини ни одна женщина не откажет. Так что выбирай меня!

Парис бессознательно сжал рукой эфес невидимого меча, но Афродита незаметно оголила другую грудь, и юноша растерянно замигал.

— Мне тоже что-нибудь сказать или сам всё поймёшь? — поинтересовалась Гера, вертя в руках непонятно откуда взявшуюся массивную корону.

Юноша в отчаянии замычал, сжал виски ладонями и несколько раз стукнулся лбом о дерево.

Афродита шагнула к нему и прижала голову царевича к своей пышной груди.

— Успокойся, мой сладкий... — ворковала она, ласково поглаживая пыльные волосы Париса. — Совсем заморочили маленькому голову, кобылы!

— Это кто кобылы?! — вскинулась Афина. — Да я тебе сейчас твоё вымя в глотку поганую...

— Тихо, девки! — рявкнула Гера. — Договорились же: между собой при смертном не собачиться. Потом посчитаемся.

— Плохо, когда фантазии нету, — громко шепнула Афродита Афине. — Сама придумать ничего не может, и нам рот затыкает.

— Так, всё! — поспешно замахал руками Гермес перед закипающей Герой. — Давайте отдохнём немного, потом продолжим.

Злые, как Кербер, богини расселись на травке. Парис боязливо пристроился рядом и о чём-то задумался. Воцарилась тишина.

— О Дий, припекает-то как... — Афродита вытерла пот со лба и повернулась к Парису. — У тебя случайно с собой винца нет?

Царевич отрицательно покачал головой и опять уткнулся взглядом в дупло дуба.

— Пить хочу, — сообщила Афродита. — Может, всё-таки найдёшь, чем освежиться?

Парис рассеянно запустил руку за пазуху, извлёк оттуда яблоко и протянул его Афродите.

Гера и Афина ахнули и потянулись руками к Парису, но было уже поздно.

— Наконец-то! — выдохнула счастливая Афродита и вгрызлась в спелую мякоть.

СОТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Обезьяна была умной на вид, упитанной и очень тяжёлой. Она сидела на траве и с интересом глядела на молодого ангела, который безуспешно пытался подтащить её к финиковой пальме. Юноша старался изо всех сил; он долго бегал вокруг непослушного животного, он вцеплялся обеими руками в волосатую кисть и тянул на себя, он обхватывал обезьяну под мышки и громко пыхтел, пытаясь оторвать её от земли, но та сидела как вкопанная.

Наконец обезьяне это надоело, она отодвинула ангела в сторону длинной рукой, нехотя встала и вразвалочку побрела к дереву. Подойдя к пальме, она оперлась на ствол и вопросительно посмотрела на юношу.

Обессилевший ангел жадно хватал ртом воздух. Немного отдышавшись, он доковылял до обезьяны, поднял с земли толстую палку, сунул ей в руку и ткнул вверх полусогнутым перстом:

— А теперь кидай её во-он в ту гроздь фиников.

Обезьяна с искренним удивлением посмотрела в указанном направлении, затем опять на ангела, зевнула и уселась под деревом, прислонившись к стволу спиной.

Ангел тихо застонал. С мрачным видом он положил животному руку на плечо и опять указал на гроздь.

— Вот это финики. Их ты должна сбить палкой. Палкой. Это та штуковина, которая у тебя в руке. Это не просто палка. Это орудие. Все люди должны пользоваться орудиями. Именно этим они будут отличаться от животных, понятно? Вот этой палкой они будут отличаться.

Обезьяна с уважением посмотрела на зажатый в ладони дрын, сунула палец в рот и опять перевела любопытный взгляд на ангела. Тот поджал губы, засопел, отобрал у ученицы палку, размахнулся и запустил её в небо. Не пролетев и половины расстояния, орудие описало красивую дугу и шлёпнулось рядом с обезьяной, которая едва успела отдёрнуть ногу. Животное подобрало палку, посмотрело на ангела исподлобья и неодобрительно поцокало языком. Юноша взвыл в голос, расправил крылья, в несколько взмахов долетел до кроны дерева, оторвал от грозди крупный финик, камнем рухнул на землю, потряс перед носом обезьяны спелым плодом и с криком "Финики!" вгрызся в него.

Лицо обезьяны расплылось в понимающей улыбке. Она аккуратно прислонила палку к пальме, поднялась на ноги, не спеша забралась наверх по бугристому стволу, сорвала один финик, осторожно спустилась и протянула его учителю. Глаза ангела остекленели, и он мешком осел на землю. Обезьяна озадаченно посмотрела на юношу, взяла с ладони финик большими мягкими губами и начала его жевать.

Вскоре ангел зашевелился, сел, потряс головой и поднял глаза на ученицу. Обезьяна глядела на него с видимым сочувствием. Юноша слегка смутился, прочистил горло, огляделся, поднял с земли два заранее приготовленных камня и объявил:

— Ладно, к использованию орудий мы приступим немного позже, а сейчас займёмся их изготовлением. Если кто-то будет за тебя делать орудия труда, то настоящим человеком тебе никогда не стать. Смотри сюда: это у нас будет каменный топор.

Обезьяна выплюнула финиковую косточку и склонила голову набок. Юноша стиснул зубы, примерился и с силой ударил острым камнем по более плоскому. Во все стороны брызнули каменные крошки. Обезьяна оживилась, захлопала в ладоши и возбуждённо ухнула несколько раз. Сияющий от радости ангел протянул ученице камни:

— Держи. Этот камень кладёшь, а этим бьёшь по краю. Ну, ты сама всё видела. Давай.

Обезьяна надула губы и издала звук, похожий на лошадиное фырканье.

— Ты будешь эволюционировать или нет, зараза такая?! — заорал потерявший всякое терпение ангел.

Обезьяна изобразила ужас и закрыла голову руками. Сквозь мохнатые пальцы на юношу с любопытством поглядывал живой чёрный глаз.

Ангел схватил обезьяну за плечи и взмолился:

— За что ты так со мной?! Ты же знаешь, кто мне это поручение дал. Говорит, можешь на небеса не возвращаться, пока из обезьяны человека не сделаешь. Тебе что, трудно стать человеком?

Обезьяна поглядела вверх и задумалась.

Плечи ангела поникли. Он отпустил ученицу и поплёлся в близлежащие заросли.

Через некоторое время ангел вышел из кустов, держа в руках аккуратно сложенную хламиду. Крыльев за плечами не было, на бёдрах красовалась импровизированная юбка из широких инжировых листьев, тщедушная грудь от холода покрылась пупырышками. Не глядя на обезьяну, он сел около пальмы, пододвинул к себе палку, поднял с земли камни, положил один из них на плоский булыжник и начал уныло лупить его другим камнем.

Обезьяна подобралась сзади и, нежно уукая, принялась перебирать его волосы.

ОФИСНАЯ СКАЗКА

— ...товарищество с ограниченной ответственностью, именуемое в дальнейшем Заказчик...

Менеджер зажмурился и начал массировать пальцами глазные яблоки. По ту сторону век в темноте плавали редкие тоненькие блёстки. В пустом офисе стояла тишина, лишь запылённые часы над дверью устало цыкали стрелками.

— ...действующего на основании Устава, с одной стороны, и акционерное общество закрытого типа... закрытого типа... собрались тайным обществом и закрыли типа в комнате... бедняга.

Менеджер помотал головой, избавляясь от дурацкого потока сознания. Маленькая муза, порхавшая над бумагами, возмущённо фыркнула, стряхнула с платья мутные брызги мыслей молодого человека, подлетела к его макушке и, мстительно сощурившись, ухватилась за растрёпанные волосы.

— ...именуемые при совместном упоминании "Стороны", заключили настоящий договор (далее по тексту — "Договор") о нижеследующем...

Менеджер отхлебнул кофе и ещё раз пробежал абзац выпученными, как у мороженого окуня, глазами.

— ...переход права собственности на товар происходит в момент подписания...

"...помню, нежно и медленно ты, мой гусар, отвечал на девичьи лобзания..." — эхом отдалось в голове. Юноша вздрогнул, скосил глаза на стол слева и прислушался, но соседский радиоприёмник с севшей ещё месяц назад батарейкой исправно блюл тишину.

Выждав ещё немного, молодой человек громко прочистил горло и продолжил вычитку:

— ...а также все налоги, таможенные пошлины, дорожные, и все иные сборы...

"...остались на пороге бессмысленного прошлого; о вечности веду я разговоры..." — раздался откуда-то тихий, на грани слышимости, шёпот. Менеджер испуганно оглянулся, затем, отталкиваясь ногами от пола, проехал на стуле в угол. Отсюда открывался гораздо лучший обзор, но неизвестного поэта-злоумышленника в комнате обнаружить не удалось даже после того, как молодой человек встал и заглянул последовательно под все столы и во все шкафы.

"Переутомление, — понял менеджер. — Конечно, я уже забыл, когда спал больше четырёх часов. Нельзя отвлекаться, миллионный проект сорвётся... Хотя я раньше сорвусь, если не отвлечься. А на что? На дебильные телесериалы? Застрелюсь, а до этого не унижусь. Ещё раз третий "Дум" пройти? Сколько можно, меня эти монстры уже в лицо узнают... Книги? Не-ет, хватит с меня текстов, текстов хватит, хва... Господи, в кого я превратился за эти годы, Господи-и-и... А ведь когда-то даже стихи писал, надежды, блин, подавал... Как там было... Он пленяется задорным блеском глаз и, пока звенит навязчиво гитара..."

"...направляет Исполнителю заказ с указанием количества Товара..." — ехидно зашелестело в ушах.

Менеджер спрятал лицо в ладони и беззвучно заплакал. Муза разжала кулачки, пристыжённо втянула голову в плечи, выпятила нижнюю губу, всхлипнула и погладила юношу по голове.