(Рассказ, часть романа «Небесные люди», в соавторстве с С.Макаровой)
С оружием к вождю нельзя. Лук с тесаком пришлось оставить, и Энт ощущал себя голым, когда запирал лачугу. Людской поток подхватил его, толпа стягивалась к княжескому замку – облезлому вагону с решетками вместо стекол.
Полинялый ковер, что заменял двери, сдвинулся, страж посторонился. Из тьмы проема появился князь. Калаш – символ власти – покачивался на груди, из-под выцветших бровей глядели глаза готового к прыжку хищника. Заполненная площадка перед вагоном притихла. Так стая волков присмирела бы, почуяв вожака. Ловец по кличке Рыжий, главный конкурент Энта, заговорил:
– Добрый князь, вылазка удалась. – Рыжий рывком поднял на ноги молодую женщину в обносках. – Взяли двух шатунов на границе с Лесными Землями.
Энту шатунья понравилась. Высокая, ладная. Приодеть, отмыть и причесать – взбесила бы местных девок. Бросились в глаза пухлые губы и родинка на виске. На скуле бурела кровавая корка – Рыжий постарался при поимке или по дороге. Женщина прижимала к себе ребенка лет пяти, его одежда давно превратилась в лохмотья, голову скрывал капюшон.
– Мелкого покажи, – распорядился князь.
Шатунья замешкалась, ее затравленный взгляд метнулся с вождя на окружающих.
Капюшон с ребенка резким движением сорвал Рыжий. Передние ряды отшатнулись, тесня остальных. Кто-то грязно выругался.
– И не сожрешь. – Князь плюнул под ноги. – Сожгите эту тварь, пока никто не заразился.
Толпа расступилась. Энт поморщился, когда разглядел ребенка, в детстве он видел таких. Проснулось забытое чувство омерзения – плечи передернулись, а по спине словно протащили колючку.
Переносица вдавлена, вокруг маленьких косящих глаз толстые складки, низкий лоб под странным углом переходит в затылок, а в уголках рта, растянутого в идиотской улыбке, пузырится слюна. Как простуду такое не подхватить, в прежнем мире об этом знал каждый. Но за двадцать лет укоренилось: «Непохожее на тебя – опасно». Это суеверие спасло много жизней. И погубило не меньше. Но гибли чужие, а выживали свои. Итог всех устраивал.
– Добрый князь, мой сын не заразен, я не стала такой же! – Шатунья, как смогла, закрыла ребенка собой. – Пощадите!
Ее глаза не косили, нос был с едва заметной горбинкой, тонкие пальцы гладили сальные патлы уродца.
Князь не шелохнулся.
– Нельзя оставлять! – крикнули из толпы. – Сжечь обоих!
«Даун», – всплыло у Энта нужное слово. Так их звали – непохожих на прочих, с пустым взглядом и вечной улыбкой младенца. Надежды шатуньи не оправдаются. Могут оправдаться, если произойдет чудо, но ненадолго. Однажды ночью кто-то не вытерпит и восстановит порядок.
Женщина всхлипнула. Слезы прочертили на щеках светлые дорожки.
– Я встречал таких, – бросил Энт в повисшую тишину. – Может быть, и меня сжечь? Рыжий тоже знает, что к чему, вот и думайте: привел бы он домой смерть?
То, что об этом знал и князь, лучше не упоминать, но кому надо, тот услышал. Их осталось трое из стариков, умеющих выживать. Энт, Рыжий и князь.
Стариков? Слегка за тридцать. В новом мире редко доживали до сорока. Естественный отбор безупречно срабатывал в их племени, откуда до плодородных земель было как до Луны, а неядовитые колодцы можно по пальцам пересчитать.
Энт поймал взгляд шатуньи – благодарный и умоляющий. Энт отвернулся. Женщина видела в нем защитника. Она ошиблась. Он за справедливость, но не против князя.
Князь по-звериному втягивал воздух и молчал. Избавляться от выродка бессмысленно, рабыня превратится в лютого врага или в безжизненную аморфную массу, это понятно любому.
– Он не будет обузой, – тихо заговорила женщина. – Нам хватит самой малости. Я отработаю. Он добрый, ласковый, терпеливый. Подрастет – тоже будет работать, а пока сможет развлекать. Он поет и танцует…
Энт покачал головой: зря она. Пока уродца не видят, есть хоть какая-то надежда. Если же вывести перед всеми…
– Я решил, – объявил князь.
Лицо женщины побелело, руки опустились.
– Первую неделю шатунья живет у меня, потом по жребию. Днем будет готовить для стражи, первой пробовать и разносить на посты.
В другой ситуации Энт непременно кивнул бы. Хороший ход. Там, где завистливый ближний подложит свинью, зависимый сделает на совесть. Князь со своей сворой от вынесенного приговора выиграют. А женщина? Для нее решение князя не милость, не уступка, это каторга – жуткая, изнурительная, бесконечная. На постах скучно, чужаки незаметно не подберутся, им неоткуда взяться – племена сидят на источниках воды, а до ближайшего, в Лесных Землях, трое суток пути. Только если одиночки-шатуны забредут, из тех, что совсем жизнью не дорожат.
– Выродка поселим в одной из клеток, ключи будут у ловцов. – Князь перевел взгляд на шатунью. – После работы можешь навещать, убирать и кормить.
«После работы». Ни Энт, ни прочие ловцы не поднимут задницы, чтобы переться к расположенным на окраине клеткам со скотом и добычей бесплатно. Отработка станет постоянной, кошмар – нескончаемым.
А шатунья… улыбалась. Энт вздрогнул и протер глаза. Не привиделось. Спятила? Не понимает?!
Женщина понимала все. Она смотрела на спасенного ребенка. На ее умиротворенном лице сияла счастливая неземная улыбка.
Энт не понял, почему задрожали руки, защипало в носу, а в горле возник странный ком.
Уснуть не получалось. В голову надоедливыми насекомыми лезли ненужные и даже опасные мысли. Главный вопрос в любом деле – «поможет ли это выжить?» Утвердительный ответ снимал ответственность и устранял угрызения совести. Шатунья в систему не вписывалась. Энту не давала покоя улыбка на обращенном к сыну-уроду лице. Стоило прикрыть веки, и выражение мадонны, со вселенской любовью глядящей на божье дитя, как наваждение вспыхивало перед глазами.
В мире после катастрофы желания просты: выжить и, если повезет, продолжить род. «Женщина – вещь, слабак – еда, больной – беда» – главный закон выживания. Каким-то чудом шатунья с ребенком оставили естественный отбор в дураках. Опыт ловца говорил: сила не в том, что выглядит силой, сила – то, что побеждает. Энт ворочался на постели из тряпья, глядел сквозь сгущенный сумрак на стены из фанеры и раз за разом задавал себе вопрос из прошлой жизни, когда его звали Антон, а люди не ели людей: «В чем сила, брат?» Девиз нового мира – «Каждый за себя», но тысячи подтверждений перечеркивались одной улыбкой самопожертвования. И что теперь делать, если прозрение отменяло смысл прежней жизни? Ответ лежал на поверхности. Энт поднялся, собрал все ценное и выскользнул из лачуги.
Перед вагоном дремал стражник. Энт потряс его за плечо. Нельзя убивать спящего, он обязательно вскрикнет.
Нож привычно и легко вошел в сердце. Труп остался приваленным к стенке, для окружающих страж продолжал нести службу. За сдвинутой завесой ковра слышались два дыхания. Оба ровные. Перешагнув растяжки и простенькую для опытного ловца западню, заголенищным тесаком Энт полоснул князя по шее.
От хрипа и бульканья лежавшая рядом шатунья проснулась. Энт зажал ей рот.
– Ты шла в Лесные Земли? – тихо спросил он.
Испуганные глаза над ладонью медленно моргнули.
Новый день они встретили в степи. В сиянии рассветных лучей Энт любовался поджарой фигурой спутницы. Губами. Родинкой на виске. Суровым взглядом. А перед глазами стояла улыбка – полная любви в момент, когда другие кричали бы от ужаса.
Женщину звали Мия.
– Папа? – ударил по ушам чуть хрипловатый детский голос.
Энт вздрогнул, взгляд метнулся к источнику звука, но сбился, будто подстреленный. Пересилить себя не удалось. Ребенок внушал отвращение на уровне инстинктов.
– Помолчи, милый. – Мия опустила глаза. – Этот хороший дядя отведет нас в Лесные Земли.
Хороший дядя?!
«В чем сила, брат?» – вновь всплыло в мозгу.
Голова повернулась почти со скрежетом – он все же заставил себя посмотреть на ковылявшего рядом коротконогого уродца.
Маленькие глазки в мерзких складках. Открытый рот. Жуткая плоская переносица. Энта передернуло.
И вновь: пухлые губы. Родинка. Но главное – улыбка, о которой не забыть. До вчерашнего дня Энт представить не мог, насколько самоотверженной бывает любовь. Он просто не знал любви – настоящей. Если все получится, и Мия будет так же сильно любить пусть не его самого, но хотя бы их будущих детей… Этого достаточно для счастья. И тогда…
Тогда, возможно, и он научится любить.
Энт остановился. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло.
Мия с сыном повернулись к нему. На этот раз взгляд Энта не отскочил, а протянутая рука приняла в себя маленькую ладонь.
Ничего страшного. Просто рука ребенка – теплая, почти невесомая, беззащитная.
Просто. Рука. Ребенка.
«В чем сила, брат?»
Энт крепче сжал руку мальчишки.
– Мама не права. – Он помедлил и твердо завершил: – Папа.