Прости, я тебя не ждал - 2

Глава 18

Время для меня отныне смешалось в один уродливый комок из образов и звуков. Я только выхватывал и фиксировал наиболее значимые моменты.

Встреча с моим адвокатом. Допрос, потом еще один и еще. Признательные показания. Выяснение мотива преступления. Психолог, нарколог, какие-то глупые человеческие тесты и прочая лабуда. Маховик правосудия закрутился на полную катушку, а пресса требовала честного расследования. Ну, еще бы! Два месяца назад все было похоже на самую настоящую сказку: он богатый и успешный влюбился в обычную девочку из самых низов. Немыслимо! А сейчас? Синяя борода, вот кем я стал в глазах общества.

Горько усмехнулся. Ну да, вернусь на Ра-Кратос, отращу растительность на лице и в синий покрашусь, вот же будет мне веселье. Не смешно скажете? Да, возможно, вы и правы. Только что мне сейчас оставалось? Проще сдохнуть от безнадеги и тоски, но я ждал, надеялся и верил. Во что? Да хрен его знает!

Твою мать, зачем так тянуть? Я ведь во всем сознался. Убил! Да, тысячу раз да! Просто так убил, потому что так было нужно. Ну, что непонятного? Но нет же, людям жизненно необходимо копошиться в чужом нижнем белье, до победного конца, пока на свет не выплывут все, даже и вовсе ненужные факты.

Где-то между всем этим правовым безобразием были и короткие встречи с Азазель. Да, похлопотала сестра, это она умеет. Очень быстро, почти сразу, нашлась для меня, и отдельная камера с удобствами, и матрас ортопедический, и даже чертов плоский телевизор. В гробу я все это видал!

Злилась сестра, встречи начинались с характеристик моих выдающихся умственных способностей, проходили и заканчивались, собственно, они ими же. Резюмируя, могу сказать так: Азазель сожрала мои мозги.

– Ты мне можешь объяснить, как она узнала про всю эту пургу? – выпытывала из меня информацию демоница.

– Код-ключ у хранилища в столе – есть ее настоящее имя. Я не знаю, как она додумалась его туда ввести, но результат на лицо, – флегматично отвечал я.

– Ой, дебил! – протяжно припечатывала Азазель и продолжала вышагивать по моей камере, театрально прикрывая ладонью глаза. Или нет, может я реально такой непроходимый тупица, но мне этого не понять?

– Дебил, согласен, причем, махровый, – устало кивал я, в надежде, что она наконец-таки замолчит и уйдет.

Суд вообще прошел мимо меня. Я как-то со стороны наблюдал за тем, что говорили свидетели. Иногда хотелось улыбнуться, иногда смеяться в голос. Из необузданного:

– Станислав Михайлович всегда отличался грубым нравом и даже жестокостью, – доверительно вещала моя домоправительница Настасья, – смотрел так страшно и исподлобья, будто задумал недоброе. И про Радочку, лапочку нашу, я сразу забеспокоилась, такая милая девочка, такая светлая и чистая. Но я видела, как именно смотрит на нее мой бывший работодатель. Но что я могла сделать? – и показательная слеза под конец выступления.

Хотелось встать, прокричать «браво!» и громко захлопать. Но, скорее всего, меня бы поняли превратно.

А вот Прохор прям удивил. Я всегда думал, что он жук навозный, но, чтобы до такой степени.

– С первой же встречи Станислав Михайлович просил следить за девушкой. Я пытался предупредить Раду, объяснить какой Ярский на самом деле человек, но та и слушать не хотела. Ну вы понимаете, девушки падки на деньги и Рада не была исключением. Но я не прекращал попыток достучаться и образумить ее. Я же не первый год на него работал, знал все нюансы и подводные камни. Увы, тщетно. А меня из-за этого еще и вынудили уволиться. Ярский пригрозил мне и моим близким физической расправой и даже убийством, в случае непослушания, и мне пришлось отступиться. Он – страшный человек. Никаких семейных и моральных ценностей.

Кино и немцы! Аленький цветочек и защитник сирых и убогих, ни дать, ни взять! Робин Губ, мать его ети.

Боялся встретиться глазами только с матерью Рады, все-таки, материнское сердце так обидеть – это самое последнее дело. Но Зои Олеговны не было на заседаниях, я хотел спросить у адвоката, но как-то не решился. Подумал, что, скорее всего, женщине стало плохо от таких новостей: сын наркоман, дочь в могиле…Да уж! Не жизнь, а сказка. А еще я беспокоился, где она жить будет после выписки из реабилитационного центра, на первых порах спросил, что дак как, даже указания какие-то, помнится, давал и, кажется, он даже отвечал, что все мол нормально, переживать не из-за чего. И я успокоился.

Точку в деле об убийстве моей жены поставили ровно через три месяца после случившегося. Я, наивный дятел, реально рассчитывал, что Каин явится еще два месяца назад, как и обещал, по истечению срока. Но, увы. Наверное, я сделал свое дело и за ненадобностью меня было решено списать в утиль. Что ж, тюрьма, так тюрьма, одной больше, одной меньше…

Мое земное тело похудело и осунулось, а шоколадный цвет волос почти полностью был вытеснен пеплом седины. Непрекращающийся нервяк. Сколько мне здесь отмерено? Мне уже стукнуло тридцать четыре, надеюсь, что не больше двадцати, максимум, тридцати лет. Тело-то здоровое, я никогда не пил и не курил, занимался спортом и следил за здоровьем. Черт, а если все сорок лет или еще больше? Значит там, дома пройдет самое большее год, два. Не так уж и много, чтобы забыть меня. Ведь правда?

Мне дали двенадцать лет лишения свободы в исправительной колонии строгого режима. Апелляцию я подавать отказался. Зачем? Насрать на все.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В своем последнем слове я только выдавил из себя одно единственное «простите» и меня увели. Где-то там, за моей спиной, осталась стоять разъяренная Азазель, она предлагала мне, и судью купить, и замять дело взятками, врать, изгаляться и применить свою силу внушения. Но я отказался. Нормально, посижу дюжину лет, может что и толковое придумаю на будущее.

В ночь перед отправкой в колонию в своем изоляторе временного прибывания спал плохо, долго крутился и вертелся, пару раз вставал пить чай или отжиматься. Все без толку. Меня поглощала, как зыбучие пески, пелена отчаяния и обреченности.

Твою мать, неужели ее ненависть затмила все хорошее, что было между нами? Я не мог поверить в то, что она не почувствовала моей любви, моего стремления даль ей все и еще немного больше, моего раскаяния и моего обожания. Как? Да, я ошибся, но любовь лечит любые раны. Я бы точно смог залечить ее, каждый кровоточащий порез и ссадину.

Даже высказаться не дала, не интересно. Ну, что тут не понятного? Не нужен я ей, не любит она меня. Я влюбил ее в мираж, в иллюзию, в того, кого на самом деле никогда не существовало. Да, я опять ее обманул. И себя заодно. Дурак.

От чая вдруг затошнило и, наверное, от перманентного стресса в который раз подскочило давление. Щелчок и все стихло, а потом на лавку рядом со мной присел человек.

Если бы был кисейной барышней, то от счастья тут же бы упал в обморок. А так – просто облегченно выдохнул и улыбнулся. Надеюсь, что не подразниться пришел.