Прости меня, если сможешь

Глава 3

Я не заводила будильник, зная, что проснусь ровно в шесть тридцать сама. Это было время подъема в следственном изоляторе, и за год организм уже настолько привык к нему, что вряд ли я смогла бы проспать дольше, даже если бы очень захотела.

Не ошиблась. Открыв глаза, я увидела перед собой часы, на которых часовая и минутная стрелка почти сошлись на цифре шесть.

Я перекатилась на спину, с удовольствием потягиваясь на мягкой постели, понежилась пару минут, а потом решительно села. Новый день. Новая жизнь.

В семь я спустилась вниз, интуитивно направившись в сторону кухни. Интуиция меня не обманула, и кухню я нашла, а в ней – светлого, сидящего за разделочным столом с огромной чашкой.

– Доброе утро, Лиза.

В окна лился солнечный свет, а с ним вернулись и снисходительно-покровительственные нотки.

– Доброе утро, мистер Тернер.

– Мы сегодня переезжаем в наше загородное поместье. Мы будем жить там вдвоем, и, признаться, наедине я бы предпочел, чтобы ты обращалась ко мне на «ты» и по имени.

Он замолк, выжидательно уставившись на меня.

– Как скаже… те… шь, – с некоторым трудом я победила обращение, но светлый продолжал смотреть, и я добавила уже увереннее, – Мэттью.

Мужчина удовлетворенно кивнул.

– Чаю?

– А кофе можно? – выпалила я, решившись на наглость, раз уже мы тут раскланиваемся без брудершафтов.

– Если сваришь, – пожал плечами светлый. – Кофе там, турка там. Кажется…

– А где все? – полюбопытствовала я, откручивая крышку жестяной банки. Аромат кофейных зерен ударил в ноздри, и я чуть ли не застонала от наслаждения, сравнимого разве что с оргазмом. Ко-о-офе… Боже, вот оно – счастье!

– Спят. Камилла – после тяжелой смены, у девчонок каникулы, а миссис Тернер никогда не была ранней пташкой.

А ты, значит, ранняя. Запомним…

– А почему мы уезжаем? Если это из-за…

– Нет, Лиза, это не из-за тебя, – светлый откинулся на спинку стула, наблюдая, как я вожусь у плиты, и время от времени делая глоток из своего… тазика. Называть кружкой этого монстра язык не поворачивался. – Я планировал туда перебраться уже давно. Окраина, воздух свежее, людей меньше – практически курорт. Правда, я должен тебя предупредить, что не уверен, что это действительно курорт, а не кэмпинг. Дом долгое время был заброшен, и я понятия не имею, в каком состоянии он сейчас находится. Но ничего. Если что, мы разобьем палатки в холле!

Я спрятала смешок, отвернувшись.

Отчего-то мысль, что мой надсмотрщик вознамерился меня увезти к черту на кулички, да еще и в какую-то развалину, совершенно не пугала. Возможно, потому что вчерашние вопли в исполнении четырех рыжих фурий, пугали куда больше. А возможно, потому что после ночного столкновения перспективы остаться со светлым наедине я уже не боялась. А палатки… что я, палаток не видела, что ли? Главное – кофе с собой обязательно прихватить!

С этой мыслью я искренне заверила светлого в своей полной готовности.

– Ничего, я умею варить прекрасный суп из тушенки на костре!

Выехали мы только к полудню.

Я даже немного не поверила, когда темно-зеленый автомобиль, посигналив на прощание, наконец, отчалил от тротуара и двинулся вдоль набережной, постепенно набирая скорость.

Светлый намеревался свинтить, как только проснется миссис Тернер – попрощаться и фьють! – но план с треском провалился. Потому что миссис Тернер, железная леди, отказалась отпускать малое дитятко без должного запаса одежды, белья, пледов, посуды (там же ничего нет!), недельного запаса провизии и ценных указаний.

Носорог страдал, но терпел, демонстрируя сыновью любовь наравне с недюжинной выдержкой. А я всегда думала, что рыжие вспыльчивы… Он только сопел и мотал башкой, когда мать пыталась запихнуть в багажник что-то совершенно вопиющее – вроде резиновой грелки (лето на дворе, ма!), фотографий (я не на Южный полюс в годовую экспедицию уезжаю!) или вороха простеньких, но местами весьма выручающих в быту амулетов. Последние светлый отверг особенно гневно – и решительно захлопнул и запер багажник, заставляя противника отступить.

Теперь машина уверенно мчала по бульвару, за окном, отражая солнечный свет, мелькали витрины, и я испытывала внутренне небывалый подъем. Все же прав был Генри Тайлер – все не так плохо, как могло бы быть!

Я уже начала прикидывать в уме приблизительную стратегию поведения – что делать, что и как говорить, в каком направлении пытаться выстраивать отношения с моим носоро… надсмотрщиком, как автомобиль вдруг начал сбрасывать скорость, а потом и вовсе вильнул к обочине, остановившись неподалеку от торговой галереи. Я повернула голову и вопросительно посмотрела на светлого – неужели мы все же умудрились что-то забыть и теперь это надо докупить?

Мужчина выудил из кармана несколько крупных банкнот и протянул мне.

– Купи себе халат, – спокойно произнес он, и я мгновенно залилась краской, затрудняясь сказать, чего испытывала в тот момент больше – смущения или злости.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы справиться и с тем, и с другим – и ответить как можно ровнее:

– Здесь намного больше, чем нужно на халат.

– Да. Но воспитание не позволяет мне прямо заявить женщине, что она отвратительно одета. Следование моде совершенно очевидно не входит в приоритеты заботы о гражданах, и государство вполне можно понять – но, бога ради, не надевай ты больше этот ужас!

Я почти оскорбленно расправила жесткую ткань выданного платья, в которое залезла этим утром с некоторым отвращением. Он издевается, да? Видит бог, больше всего на свете мне хотелось бы сменить эту дерюгу на что-то по размеру и фигуре и пошитое не из ближайшего родственника мешковины. Но в конце концов я ему прислуга, а не кукла, чтобы меня наряжать! Сколько мне там полагается карманных денег? Я за эту сумму потом буду сидеть несколько месяцев без единого пенни? Благодарю!

Мэттью невозмутимо наблюдал за моей внутренней молчаливой борьбой, и когда я уже открыла рот, чтобы сказать ему, что в благотворительности я не нуждаюсь и как-нибудь обойдусь, произнес, опередив меня на доли секунды.

– Эти траты частично оплачивает система, частично я вычту их из того жалования, что капает на твой сберегательный счет. Так что это твои деньги, мне это ничего не будет стоить. Чеки только принеси.

После такого сокрушительного аргумента жажда обновить гардероб одержала безоговорочную победу.

Уже возвращаясь с пакетами обратно в машину, я вдруг подумала, что это могла быть просто проверка – подчинюсь ли, не сбегу ли, и еще бог знает что. Но мне было все равно, потому что разглядывая витрины, бродя среди магазинов, заходя в них, примеряя одежду, оплачивая то, что приглянулось и было впору – я просто оживала, вновь чувствовала себя человеком. И откровенно была признательна светлому за эту подаренную возможность. И на мгновение, когда я села в машину, сгрузив покупки на заднее сидение, я даже испытала порыв его поблагодарить, но под заинтересованным и откровенно насмешливым взглядом этот порыв благополучно завял, и я только сунула ему чеки и буркнула, вновь испытывая смущение:

– Передай системе и моему счету, что через месяц-полтора мне понадобится осенняя одежда.

Светлый хмыкнул, небрежно сунул бумажки в карман брюк и провернул ключ зажигания.

Откровенно говоря, когда Мэттью Тернер с усилием отворил ржавые, скрипучие ворота и завел машину на поросший травой двор, я подумала, что все это – шутка. Дом, показавшийся в окне автомобиля, был, как по мне, образцовым представителем того типа зданий, которые смело можно записывать в «проклятые дома», «дома с привидениями» и прочие ужастики.

Мрачное строение прошлого века – асимметричное, с многочисленными балкончиками, выступами, с закрытыми, местами покосившимися или отвалившимися ставнями. Крыльцо было деревянным и сплошь поросло мхом и, по-моему, еще и ростками каких-то деревьев. Завершала картину разрухи и одичания… ласка. Натуральная коричневато-рыжая ласка вытянулась сусликом на пороге, уставившись на пришельцев с выражением крайнего недоумения на мордочке.

При виде зверька светлый неожиданно развеселился, решительно хлопнул по рулю и вышел из машины, окончательно убеждая меня в том, что все же он свернул, куда надо. Я опасливо дернула свою дверцу и спустила ноги на траву. Под травой хрустнуло – когда-то там, видимо, был гравий.

– Предлагаю ставить палатки снаружи, – мрачно предложила я, переминаясь с ноги на ногу.

Светлый, обернувшись, хмыкнул и взялся за перила лестницы.

– Я посмотрю, что там внутри – ты пока можешь прогуляться, оглядеться.

Шаг. Оглушительный треск. Я втянула голову в плечи, сжимая пальцы в кулаки – вновь приобретенная привычка, удерживающая от попыток колдовать. А следом раздалась ругань Мэтта, высвобождающего ногу из провала в ступеньках, и явно оскорбительный писк, доносящийся из-под крыльца.

– Да. Надо будет ступеньки поменять.

Бедолага. Плохо у него с логикой, ой как плохо! Как по мне, самый очевидный вывод в такой ситуации – валить отсюда надо, а не ступеньки менять!

Светлый вставил в дверь огромный ключ, провернул его с усилием и скрипом – и в воздухе почувствовалось что-то, будто дышать стало легче. У-у-у, тяжелый случай. Тут еще и охранка, на ключ завязанная. Так уже лет десять никто не делает – с одной стороны, надежнее, конечно, чем современные контуры, а с другой – посеешь ключик и усе, тю-тю. Защиту только под корень сносить, а вместе с ней можно снести и то, что она защищает.

Интересно, подумалось мне, когда Мэттью поглотила коридорная тьма, если сейчас этого психа там завалит насмерть, я перейду по наследству или меня отправят к кому-то другому? Как вся эта ор-ригинальная система работает?

Передернув плечами, я решила все же воспользоваться щедрым предложением – и пошла осмотреться. Должна же я знать, откуда мне, вероятно, предстоит бежать.

Когда-то вокруг дома, несомненно, был сад. Даже тропинка угадывалась под ногами и виднелись контуры клумб. Но их камни поросли мхом, а изнеженные садовые культуры уступили место дикарям без боя. Только розы воинственно растопырили шипы и не оставили своих позиций, да ещё пара яблонь.

Я сорвала заманчиво маячащий перед носом плод – почти белый, прозрачный. Белый налив. Вкуснющие. У нас тоже такие растут. Росли.

С наслаждением вгрызшись в брызнувшую соком мякоть, я продолжила обход.

Если дом был под заклинанием, то территория оставалась совершенно незащищенной – мы въехали сюда без каких-либо манипуляций, если не считать проблем с открытием ржавых ворот. И чутье подсказывало мне, что вряд ли Мэттью Тернер будет заморачиваться дополнительными щитами, несмотря на то, что в их доме в центре города стояла новомоднейшая игрушка, легко узнаваемая по тонкой вязи рун на косяке. Умная и наверняка настраиваемая на то, кого впускать, а кого не выпускать. Игрушка, несомненно, необходимая четырем дамам, две из которых пребывают в возрасте, пока ещё несовместимом с разумностью.

Но не носорогу.

Так что, когда я надумаю закончить свою головокружительную карьеру домработницы, проблем с тем, чтобы сбежать, не будет никаких. Взять ключ, отпереть дверь и выйти. Делов-то…

Я обогнула угол дома и напоролась на заросли остролиста. Родовой символ встретил меня более чем радушно, приняв в свои колючие объятия со всей страстью. Я зашипела и собиралась уже сдать назад, но тут заметила кое-что любопытное, прячущееся за глянцевыми темно-зелеными листьями.

Почти все маги относятся к тому или иному роду. Способности передаются генетически, среди обычных людей проявляются редко, и чаще всего такое «внезапное» проявление вполне можно увязать с тем, что мать ребенка оказалась не до конца верна либо своим брачным клятвам, либо обещаниям быть хорошей девочкой и до свадьбы «ни-ни». В большинстве случаев, власти не заморачиваются отслеживанием родословной, если только сам маг не заинтересуется, а его третьему поколению позволяют даже выбрать свой магический символ.

Кто-то считает это позерством, ведь никакой магической нагрузки этот символ в себе не несет. Он просто маячит в украшениях, в орнаментах дома, в одежде.

А для меня он значил в первую очередь единство, родство, понимание того, что ты не один, что у тебя есть семья. Поколения предков. И наследие, которое ты передашь своим детям. И даже сейчас, когда я осталась совсем одна, когда родители и брат были перемолоты в жерновах войны, я напоролась на остролист и лишний раз вспомнила, кто я. Кто мы.

Мы с родными никогда не были близки, уважение личного пространства каждого члена семьи стояло во главе угла. Мы с Дэвидом росли по старой аристократической схеме, когда детьми занимались няни, потом учителя, а родители уделяли им час в день перед ужином. В одиннадцать лет каждый из нас был отправлен в частную школу: Дэвид – для мальчиков, я – для девочек. А в семнадцать каждый плавно переехал оттуда в студенческий кампус. И наши с ним дороги могли бы сильно разойтись, если бы не совершенно случайное совпадение интересов.

Дэвид любил политику. А я – магию, которую теперь было признано считать темной.

Я тряхнула головой, растерла между пальцами несколько капель крови, выступивших, когда я отводила с пути колючую ветку, и осторожно потянула на себя стеклянную дверцу оранжереи.

Изнутри она казалось такой хрупкой, будто вот-вот рухнет и погребет меня под остатками стекла и тонких деревянных реек. Стекла через одно разбились, красивые резные стойки, на которых стояли пустые горшки с обвисшими истлевшими листьями, держались на магии и честном слове (которое тоже сродни магии), а под ногами вместо диковинных цветов и редких трав стелилось все то же дикое буйство. Хотя, если приглядеться…

Такую, упоенно зарывшуюся в траву и землю, меня и нашел на удивление не поглощенный домом-призраком Мэттью Тернер.

– О! – прозвучало над ухом, и я вздрогнула, выпуская из пальцев стебель того, что подозрительно напоминало мне мандрагору. – Ты тут. А я думал – сбежала.

– Я есть хочу, – буркнула я, вскинув голову и уставившись на возвышающегося надо мной мужчину. – Какой дурак бежит на голодный желудок?

– У нас в машине припасов на неделю, а ты решила утолить голод травой?

– Нет, решила озадачиться, что мы будем есть, когда эта неделя закончится, – огрызнулась я на подначку и выпрямилась, отряхнув юбку.

Мэттью все равно рядом со мной был значительно выше и стоял так близко, что у меня по позвоночнику пробежала дрожь. Обостренное годами чувство опасности требовало увеличить дистанцию, а здравый смысл скептично парировал – бесполезно. Захочет – и догонит, и растопчет. Я предпочла прислушаться ко второму и, вскинув подбородок поинтересовалась.

– Как в доме?

– Лучше, чем могло бы быть – но хуже, чем я надеялся. Идем, посмотришь.

– Электричество, газ и вода работают – я думал, что их еще не успели подключить, так что это приятный сюрприз. Но лампы почти везде надо менять. Из четырех ванных комнат функционирует только одна, зато кухня в порядке – только почистить.

Мэтт вывел меня к другому, не центральному входу.

Здесь была широкая терраса, укрытая от солнечных лучей буйно разросшимся по клети плющом, и мне подумалось, что раньше здесь, наверное, пили вечерний чай, любуясь закатом и видом на сад. За террасой – столовая, за столовой – кухня. Я фыркнула, окинув масштаб работ – только почистить! Только! Ясное дело только – раз чистить не ему!

– Там гостиная, там библиотека, она пустая, там была бильярдная, там кабинет. Это все сейчас неинтересно. Спальни наверху.

Мы поднялись по скрипучей лестнице, памятуя о происшествии на крыльце, я отчаянно цеплялась за перила и внимательно смотрела куда ставлю ногу, в отличие от беспечно шагающего светлого, которого печальный опыт, кажется, ничему не научил. Перила были гладкие и удивительно теплые на ощупь. А завершались они искусно вырезанными… ласками.

Я даже остановилась на мгновение, приглядываясь к любопытным мордочками и рассматривая детально вырезанные коготки. Ласка на пороге. Усмешка светлого. Ну точно! Это же родовой символ Тернеров.

– Лиза, ты где застряла?

– Пока нигде, – буркнула я и преодолела второй пролет.

Мэттью окинул меня смешливым взглядом.

– Ванная, – объявил он, потянув на себя покосившуюся дверь – и та отозвалась душераздирающим скрипом.

Прежде, чем я успела подумать о том, что тюремный душ был не так уж плох, светлый захлопнул дверь обратно.

– Я буду жить там, – он махнул в конец коридора, завершающегося большим круглым окном с широким подоконником. – Ты – там.

Жест-взмах на противоположный конец. Печется о моей девичьей чести? Как мило.

– Сейчас мы поедим, а потом… что за выражение вселенской скорби на лице, Лиза? Где трудовой энтузиазм и жажда доказать обществу в моем лице свою полезность и искреннее желание исправиться?

Странно, но слова эти совершенно не звучали оскорбительно. И я поймала себя на том, что чем дальше – тем сложнее мне было воспринимать носорога всерьез.

– Я скорблю не об этом, – отозвалась я, глядя в насмешливые карие глаза. – А о том, что насчет палаток в гостиной ты пошутил, и мы их не взяли…

Светлый довольно хмыкнул, пожал плечами и уверенно поскакал по ступенькам лестницы вниз. А я, терзаемая любопытством, заглянула за дверь той комнаты, что была мне предназначена. Стало ясно, что моя девичья честь волновала Мэттью Тернера меньше всего.

Крохотное помещение с маленьким круглым окошком, узкой кроватью, тумбочкой при ней и занимающим чуть ли не полкомнаты шкафом. И полкомнаты он занимал вовсе не потому, что был большой. Когда-то здесь наверняка жила прислуга.

Я мысленно расфырчалась, но признала за ним это право. А потом даже утешилась – меньше драить!

И отправилась помогать разгружать машину.

Этой же ночью я поняла, что была неправа. Мэтт отселил меня на другое крыло дома не потому, что хотел указать мне место.

Вопль заставил меня скатиться с кровати, уходя из-под возможного удара, когда я еще не успела проснуться. Я стукнулась коленом об пол, но не обратила на это внимания, схватила подушку, швырнула ее в сторону двери, чтобы отвлечь внимание нападающего… и замерла. Тяжело дыша, зажавшись в щель между шкафом и стеной, судорожно сжимая кулаки. Браслеты щекотали кожу совсем слабыми электрическими разрядами, гася рвущуюся наружу магию.

Вязкая тишина забивала глотку. Кровь стучала в висках, несла адреналин по венам.

В моей комнатушке никого не было. Никто не нападал. Но вопль – вопль, который я узнала бы из тысячи – повторился.

Так кричит человек под пытками. Протяжный вой, исполненный боли и муки. И доносился он до меня из противоположного крыла. Оттуда, где спал светлый.

Я стремительно вылетела из комнаты и беззвучными скачками понеслась вперед – не думая, не рассуждая, просто зная, что как-то должна это остановить, и все.

Плевать на магию. И без магии человеку можно многое сделать.

Металлическая статуэтка, подхваченная где-то по дороге, удобно легла в руку.

Дверь в комнату светлого я открыла рывком, зная, что приоткрыть и посмотреть, что происходит, или проскользнуть незаметно все равно не получится – все двери в доме скрипели, как обездоленные старушки. Поэтому я распахнула ее и сразу ударила наотмашь перед собой, отпрыгнула в сторону и…

– Ну и что это за ритуальные пляски?

Ровный, спокойный голос светлого обрушился на меня, как ведро ледяной воды.

Я сглотнула, понимая, что в комнате он один. Чужих нет. Врагов нет.

Никого нет.

Не надо драться, не надо спасать.

Уже год, как не надо. Что все вот это вот – рывки, скачки, уход из-под ударов, отчаянное нападение – все в прошлом.

Занесенная для удара рука бессильно опустилась.

Это что же, мне приснилось? Примерещилось спросонья?

Ну и идиоткой же я себя выставила.

Я медленно подняла взгляд на Мэттью и поняла, что с последним выводом поторопилась.

Мужчина сидел на кровати, чуть сгорбившись, уперев локти в колени. Лунный свет, падающий в незадернутое шторой окно, серебрил светлую кожу и подчеркивал тенями рельефы мышц и шрамов. Он путался в мокрых, всклокоченных рыжих волосах и заставлял сверкать капли пота на лбу.

А еще светлый дышал. Тяжело и часто, будто это он, а не я только что несся по коридору, не разбирая пути.

– Кошмары? – осторожно спросила я, сопоставив два и два.

– Не твое дело, – отрезал мужчина, отворачиваясь к окну.

Значит, кошмары. А ведь столько времени прошло. И не похож носорог на впечатлительную и ранимую натуру. Чтобы так заставить орать мужчину вроде Мэттью Тернера, это должно быть что-то…

– Давно? – я удобнее перехватила статуэтку в мокрой ладони.

– Не лезь.

Он показательно на меня не смотрел, и все лицо выражало только злую досаду. Он не хотел, чтобы я стала свидетельницей такого. А какой бы мужчина хотел? Вот и отселил меня подальше. Ну уж извини, светлый, надо было тебе орать в подушку!

– Уходи.

Карий взгляд ввинтился в меня, будто хотел вышвырнуть из комнаты просто силой мысли. А я стояла и не могла сдвинуться с места. В голове мелькали образы, страницы книг, рисунки, наброски заклинаний. Конспекты-лекции. Домашняя библиотека.

Нет, это не психологическая травма. Не может быть просто психологической травмой. Я видела такое. Я бы заметила ее раньше. Он бы не был днем таким… спокойным. Ироничным. Уравновешенным. Нет, тут что-то другое. Что-то…

Темное.

– Оглохла? Я сказал – уйди из моей комнаты.

Носорог откинул одеяло и поднялся. Я мазнула взглядом по обнаженной груди с темными плоскими сосками, по рельефному животу с белесым пятном шрама от ожога, опомнилась, вскинула голову, уперлась в пылающий раздражением взгляд и упрямо спросила.

– Что у тебя?

Носорог наступал и мне показалось, что воздух стал горячим, как в пустыне. Он сделал еще шаг, я отступила. Еще. И еще. Пока не уперлась спиной в косяк, против воли вскинув зажатую в руке статуэтку, готовясь отбивать удар.

Дура. Статуэтка против магии.

– Я сказал – убирайся, темная, – тихо и зловеще повторил светлый. – И не смей больше заявляться без приглашения.

– Но я могу…

– Вон!

– Иди к черту. Светлый, – выплюнула я, швырнула статуэтку в сторону и с удовлетворением услышала звон – во что-то определенно попала.

А потом, рывком повернувшись и почти наверняка хлестнув по Мэтту волосами – так близко он стоял – ушла к себе под звук захлопнувшейся двери.

Славно поговорили.

Я вернулась к себе, легла, но заснуть никак не удавалось. Мысли кружили в голове, вновь и вновь тянулись через коридор в комнату светлого – и в конце концов я не выдержала, плюнула и села на кровати. Да чего я так распереживалась? Нашла из-за кого! Можно подумать, у меня своих проблем нет, еще чужие расхлебывать!

Я потерла ладонями лицо и, опуская руки, зацепилась взглядом за главную проблему.

Вот. Раз не спится, займись лучше делом.

Так-с, браслетики.

Начать, пожалуй, стоит с визуального осмотра – магию мне отрезали, но глаза-то не выкололи (и слава богу, и не будем подавать энтузиастам свежих идей).

Я всмотрелась в любезно предоставленное правительством украшение – ох уж этот навязчивый сервис!

Эти браслеты мне надели перед самым выездом к Тернерам, в изоляторе были другие, попроще. Завязанные, собственно, на место, в котором мы содержались, они потеряли бы свою силу за воротами. А эти…

Металл с выраженным золотистым блеском – но не золото, определенно. Широкие, сантиметров пять. Массивные квадратные звенья соединены друг с другом в шахматном порядке, символично образуя то ли решетку, то ли ошейник. Гладкие снаружи, исписанные знаками изнутри. Вывернуть их и разглядеть, что именно там нацарапано, не получалось.

А разработочка-то темная – поняла я, погрузившись в изучение магических нитей блокираторов, и испытала легкий приступ злорадства. Что, лицемерные твари, как припекло, так собственные запреты побоку?

Внешне – ничего особенного. А вот в магическом плане браслеты явно представляли собой магическую систему – причем, магическая система включала в себя носителя как обязательный элемент. То есть, запитаны они от моей силы и без меня артефактом не являлись.

Идем дальше. Судя по некоторым специфическим узлам, а также по характерным особенностям ауры, браслетики представляют собой не два парных артефакта, а один раздвоенный.

Угу, понятно, знаем мы такие штуки – снять браслеты можно только оба сразу. Если снять только один, то при нарушении целостности системы второй выдаст такую реакцию, что… мда.

Я, конечно, хочу на свободу, но не калекой. И не в виде овоща.

Ага. Смотри-ка ты. Ошиблась. Разработка не совсем темная, тут что-то на базе – но модифицированное под требования законодательства. Ладно, господа лицемеры, беру свои слова обратно. Интересно, кстати, а как они классическую активацию жертвой обошли?

А, прикрутили в чары механизм запитывания от носителя и замкнули его на потенциал в спокойном состоянии. Любое возмущение магических потоков носителя артефакт расценивает, как попытку колдовать, и подавляет. Вот вам и жертва, но – в рамках закона.

Что у нас тут? Маяк.

Я хмыкнула. Ай-яй-яй, я ведь дала свое честное благородное слово, что за пределы столицы без разрешения «ни-ни». Что, не верят, что ли? Обижусь и заплачу! Впрочем, маяк, вроде как, работает на пересечение границы, а не на отслеживание перемещений. То есть, если я выеду из города, они узнают, а если пойду в магазин, провалюсь в канализационный люк и утону там, то черта с два меня кто-то найдет.

Это хорошо, это несколько упрощает мою жизнь – контролировать каждый шаг в сторону с моими намерениями все же было бы проблематично.

Я чуть спустила браслеты, насколько позволяла их ширина, и потерла запястья.

Нет, они не давили, не мешали, не были тяжелыми или неудобными, но все равно я ощущала себя так, будто ношу массивные кандалы.

Я оперлась затылком о стену комнатушки, чуть повернула голову, глядя на темное ночное небо, расчерченное узором старой, поеденной молью тюли.

Смотрела, смотрела… и так и провалилась в сон.

Мэтт

Замахнувшись для удара, я все же чудом сдержался и не шарахнул кулаком по захлопнувшейся двери, а медленно опустил его на шершавое от потрескавшейся краски дерево. Другой рукой потер грудь, стирая щекочущее прикосновение хлестнувших по ней волос.

Проклятое темное плетение, свившее гнездо внутри меня, перекроившее магические потоки, сделавшее меня магически неполноценным на этом не угомонилось. Оно просачивалось болью днем и кошмарами ночью.

И если, бодрствуя, я еще мог держать себя в руках, то над снами был не властен.

В такие моменты я остро жалел, что проклятье не сделало свое дело, как должно.

Лучше бы мне вообще не быть, чем переживать такое позорище.

Я тихо сполз голой спиной по дереву двери и сел на полу – ссутулившись, упершись локтями в колени и обхватив голову ладонями.

Жалкое зрелище.

Меня, взрослого мужика, боевого мага, примчалась спасать пониженная в правах, не нюхавшая пороху пигалица. С матушкиной бронзовой статуэткой наперевес.

…дура, если бы за мной действительно пришли, то ей с ее блокирующими браслетами не грудью на врага бросаться надо было бы, а забиваться под шкаф и молиться, чтобы о ней не вспомнили.

…хотя, её, может, и не тронули бы…

Кое-как выпрямившись, я побрел в постель, как старая развалина.

Темная, наверное, решила, что я тряпка.

Я повозился в прозрачном сумраке летней ночи, нащупывая одеяло, и натянул его на себя, закукливаясь.

Смешно сказать – я в плену провел всего-то пару дней, нас отбили почти сразу же, а поди ж ты. И пусть умом я понимал, что это, в общем-то, не моя вина, это проклятие выискивает бреши в моей защите – все равно перед перепуганной девчонкой было стыдно.

Резкий всплеск эмоций и сидение голышом на полу дали себя знать – спина, голени и колени противно болели. Даже не болели, а так – ныли на грани восприятия. Вроде бы терпимо, но нудно, изматывающе.

Я поплотнее завернулся в теплую шерсть одеяла, с запоздалой благодарностью вспомнив мать, и мимоходом подумал, что решение уехать было верным – иначе сейчас надо мной вместо одной озабоченной наседки четыре скакали бы. И на мать с сестрами не прикрикнешь, чтобы ушли и не добивали остатки самоуважения…

Уже уплывая в сон, я успел поймать за хвост мысль – надо бы завтра ее проинструктировать. Чтобы в случае реальной опасности сидела мышью и не вздумала в драку встревать. После того, как все закончится – там уже решать надо по обстоятельствам, смотря кто победил. А до того… Не надо.

Пусть она и темная, и бывший враг – все равно. Я несу за нее ответственность.