Проклятый ректор

Глава 6

Задача казалась простой, но в то же время в моей ситуации была практически невыполнимой. Во-первых, я не представляла, где может храниться такая информация. Во-вторых, я едва ли смогла бы ее получить, просто спросив. Конечно, можно было попробовать прийти к ректору Фарлагу и задать ему прямой вопрос. Мне показалось, что узнав о смерти моей матери, он испытал нечто похожее на сочувствие. Возможно, это сочувствие позволило бы ему пойти мне навстречу. Если бы не одно «но». Мне пришлось бы объяснить ему, что я здесь ищу своего отца. И считаю, что это кто-то из преподавателей мамы, очевидно, имевший на тот момент семью. А как это называется? Правильно, это называется «скандал». И едва ли ректор Лекса захочет помогать мне ковыряться в этом скандале. Ему проще меня отчислить, чего он и так жаждет.

К тому же я просто его боялась. Видимо, сильнее, чем профессора Нормана, потому что к тому я не постеснялась обратиться за помощью.

И в этот раз я тоже решила, что обратиться к тем, кто уже однажды помог мне, будет проще. Во вторник утром я написала письмо Тане Лариной и поинтересовалась, где в университете может храниться интересующая меня информация. Едва ли документация Орты могла сильно отличаться от принятой в Лексе, ведь они регулировались одними и теми же законами и правилами.

Весь остальной день я потратила на изучение преподавательского состава Лекса. К счастью, этой информацией университет гордился, а потому она была общедоступной. Теперь все преподаватели, кто работал здесь больше двадцати лет, интересовали меня не только как потенциальные источники информации. От мысли о том, что один из них может оказаться моим родным отцом, у меня перехватывало дыхание.

Всего среди преподавательского состава нашлось восемь человек, преподававших здесь уже больше двадцати лет. И одна преподавательница была здесь то ли ассистентом, то ли аспирантом в то время, а потом осталась работать, но она интересовала меня меньше всего.

Больше всего меня заинтересовал Саймон Блэк, который оказался среди моих преподавателей, так как вел практические занятия по снадобьям. Это было отличной новостью, поскольку позволяло надеяться, что мне удастся с ним найти общий язык. В практических снадобьях я была достаточно хороша. По крайней мере, по меркам Орты.

Однако практические снадобья меня ждали только в четверг, а ответ от Тани пришел во вторник вечером. Она писала, что проще всего найти такую информацию, получив доступ к личному делу студента. Там должна была храниться информация по посещаемым предметам, оценкам, названиям письменных работ. В том числе там указывали и фамилии преподавателей, которые вели курсы.

«В Орте актуальная информация (за последние пять лет) хранится в кабинете ректора, – писала Таня. А все, что старше, – в архиве, в библиотеке, но попасть туда можно только в сопровождении преподавателя. Ян сказал, что еще такой архив иногда хранится в учебной части».

Проще всего мне было проверить учебную часть: я еще решала некоторые организационные моменты и часто заходила туда. В среду я нашла удачный предлог и, против обыкновения, не стояла перед столом сотрудницы, скромно потупив взгляд, а внимательно оглядывалась по сторонам. Когда со мной закончили, а у стола сотрудницы удачно столпилось несколько студенток, кажется, с первого года обучения, я даже осмелела настолько, чтобы отойти к стеллажу, который я смогла заподозрить в том, что он является архивом. Однако, судя по табличкам, там оказалась только документация, связанная с текущим учебным процессом.

Оставались библиотека и кабинет ректора.

В четверг меня ждала возможность познакомиться с нашим преподавателем практических занятий по снадобьям. Надо сказать, что такой подход к организации рабочего процесса, когда лекции вел один преподаватель, а практические занятия – другой, меня несколько удивил. В Орте все занятия по Снадобьям вела профессор Карр, у нас вообще не было отдельных лекций, мы всегда занимались в лаборатории.

Мы собрались тем же составом, каким присутствовали в пятницу в аудитории, и впереди нас ждали четыре часа практических занятий, что всегда было сложнее. Снадобья пятого, самого высокого уровня, которые изучались на последнем курсе, требовали особенной сосредоточенности, поскольку ошибиться при их приготовлении было легко, а вот последствия это могло иметь самые тяжелые. Тем не менее в лаборатории царила довольно расслабленная атмосфера, гораздо более расслабленная, чем перед лекцией.

Или это просто я чувствовала себя спокойнее, потому что за соседним столом собирался работать Алек, а через один стол от него – Реджина, которая в его присутствии неизменно вела себя очень дружелюбно?

На этот раз при появлении преподавателя тихие шепотки и посторонние разговоры не смолкли, что меня несколько удивило. На других занятиях дисциплина в Лексе была железной. Вероятно, дело было в профессоре Блэке: он показался мне совсем пожилым, старше моего прежнего ректора, и довольно мягким. Во всяком случае, о тишине он нас ненавязчиво просил минут пять.

– Я рад приветствовать вас на своем курсе, – сообщил он, когда гомон студентов наконец улегся. – В этом году нас ждет много интересного. Вы научитесь не только изготавливать снадобья высшего порядка, но и улучшать рецептуру более простых снадобий, а также создавать собственные варианты. К вашим услугам будут самые разнообразные ингредиенты, в том числе довольно редкие. А в качестве годового проекта вы сможете выбрать практически любое существующее снадобье.

– Почему практически? – внезапно поинтересовался Алекс.

И то ли на него правило «в Лексе не задают вопросов, пока преподаватель не спросит, есть ли они» не распространялось, то ли оно просто не действовало в лаборатории профессора Блэка.

– Ну, потому что при переселении за Занавесь мы лишились многих биологических видов, вроде драконов, русалок, василисков или химер. Соответственно нам более недоступны ингредиенты вроде когтей, чешуи, зубов, слез, пота, крови, волос и прочих их частей, – улыбнулся профессор. – А стало быть снадобья, дарящие полный контроль над человеком, вечную молодость или безграничную удачу, вы не сможете взять в качестве объекта исследования. Не будет возможности выполнить практическую часть по его приготовлению.

– Ах, как жаль, – жеманно протянула Реджина, – от вечной молодости я бы не отказалась.

– Никто бы не отказался, госпожа Морт, – хмыкнул профессор, внезапно впадая в прострацию.

Он молчал, наверное, добрых десять минут, глядя куда-то в пустоту и едва заметно раскачиваясь взад-вперед. Судя по тому, что студенты спокойно сидели на местах, разговаривали друг с другом и никто не пытался понять, что происходит, подобное происходило и раньше.

Через какое-то время преподаватель вздрогнул, словно очнулся, и, уже почти не обращая внимания на нас, сделал движение рукой в сторону доски. Там в считанные секунды появился довольно сложный рецепт снадобья, сопровождающийся к тому же не до конца понятным мне по исполнению заклятием. К теме лекции, прочитанной Фарлагом, рецепт не имел никакого отношения. И сопровождающее заклятие тоже не совпадало с тем, что мы изучали на лекции у профессора Арта.

Однако все принялись за работу, включая преподавателя. Профессор Карр редко готовила с нами. Либо она показывала нам, как это делается, тогда мы только смотрели, либо готовили мы, а она внимательно наблюдала, чтобы мы ничего не перепутали. Профессор Блэк не обращал на нас никакого внимания.

Мне ничего не оставалось, как заняться снадобьем. К счастью, с практикой у меня всегда было лучше, чем с теорией. Мама варила снадобья сама, а не заказывала у профессионалов. Я помогала ей с самого детства, и многие знания жили в моей голове как некие аксиомы, которые я сама до конца не понимала, а просто… знала. Я не всегда могла объяснить, почему я что-то делаю, но ошибалась редко.

А вот у Алека, варившего снадобье рядом, с практикой было не очень хорошо. У Реджины шансов сделать все правильно не было вообще: она так трясла над посудой своими роскошными волосами, что наверняка в основу упал уже не один и не два. Именно поэтому я всегда собирала волосы в тугой пучок на затылке.

И все же когда я дошла до заклятия, поняла, что мне с ним не справиться. Поскольку другие студенты не стесняясь переговаривались друг с другом, я повернулась к Алеку, надеясь, что он мне поможет. И тут он взял баночку со спорами красного папоротника, которые я сама положила минутой ранее, и зачерпнул ее мерной ложкой. Мерной ложкой, в которой помещалось не менее пяти, а скорее около семи грамм! Тогда как по рецепту требовалось положить один. Споры красного папоротника были очень токсичны и могли отравить пар снадобья даже в нормальном количестве, из-за чего рекомендовалось класть их в самом конце, уже после выключения горелки. Алек горелку не выключил.

– Эй, стой-стой! – воскликнула я, метнувшись к нему. – Замри!

Алек испуганно замер с мерной ложкой в руках, глядя на меня вопросительно. Реджина и еще несколько однокурсников, занимавшихся рядом, тоже повернулись к нам.

– Горелку выключить, споры отсыпать, – я ткнула указательным пальцем сначала в направлении его стола, потом – доски.

– Действительно, Прайм, – хмыкнула Моргенштерн, глядя на него через плечо. – Фермерша дело говорит. Сейчас бы наглотался дыма и еще неделю кашлял кровью. Пришлось бы обойтись без вечеринки.

– О, где были мои глаза, – Алек положил мерную ложечку и придвинул к себе весы. – Я думал, нужна одна мера, а не один грамм. Спасибо, Тара.

– Да не за что, – отозвалась я. – С заклятием этим не поможешь?

Он честно попытался, но и сам толком не знал, как его применить. Так что в итоге снадобье не получилось ни у него, ни у меня. Ни у кого. Кроме преподавателя, конечно. Тот покачал головой и с грустью сообщил:

– Жаль… Что ж… У вас будет вторник для самостоятельных занятий. Попробуете еще раз и принесете мне результат в следующий четверг.

И на этом он просто… ушел.

– Что все это значит? – недоумению моему не было предела.

– Не обращай внимания, – отмахнулся Алек, убирая свое рабочее место. – Он у нас немного… странный. Иногда нормально, а иногда его вот так переклинит… тогда все бесполезно. Одно хорошо: ректор такие моменты как-то отслеживает, так что завтра все объяснит.

– Как-то это не очень эффективно, – пробормотала я.

– Да, наверное, – Алек улыбнулся. – Не грусти. Лучше приходи ко мне в пятницу на вечеринку.

Я почувствовала, как мои брови сами собой поползли вверх. В Орте было два вида праздников: официальные, которые отмечались всеми студентами в бальном зале, и неофициальные, которые отмечались в общих гостиных. О том, чтобы какой-то студент устраивал вечеринку, не могло быть и речи. Впрочем, у нас не было и апартаментов.

– В синем зале. В пятницу, в семь вечера. Придешь? Обе приходите, – поспешно добавил он, когда рядом со мной неожиданно оказалась Реджина, едва не взявшая меня под руку.

– Конечно, Алек, мы придем, – заверила его Реджина за нас обеих.

А я не осмелилась возразить, хотя и подозревала, что на той вечеринке мне едва ли будет весело.

Но все оказалось куда интереснее, чем я ожидала.

– Ты собралась идти в этом?

На лице Реджины отразился такой ужас, словно я надела на вечеринку к Алеку ночную рубашку, хотя я стояла перед ней в нормальном платье. В меру нарядном, в меру удобном, из простой ткани, но красивого синего оттенка, который, как говорила мама, мне очень идет.

– А что такое? – я даже не заметила, как обняла себя руками, словно пытаясь спрятать платье от ее пылающего праведным гневом взгляда.

Сама Реджина была одета в приталенное платье красивого красного – не яркого, а несколько приглушенного – оттенка с достаточно смелым вырезом спереди, открытой спиной и без рукавов. Оно доходило ей почти до колена и подчеркивало все достоинства фигуры. Платье выглядело просто, элегантно, но при этом – безумно дорого. И, конечно, гораздо шикарнее моего.

– Слушай, мы идем на вечеринку Прайма, – с нажимом произнесла Реджина, но заметив, что эти слова не произвели на меня должного впечатления, закатила глаза. – Древние боги, как же непросто, оказывается, бывает с простолюдинками.

Острое желание никуда не ходить, а остаться в своей спальне, наверное, заметно отразилось на моем лице, потому что Реджина скомандовала:

– Стой здесь и никуда не уходи.

Она на пару минут скрылась в своей комнате и вышла оттуда с платьем в руках.

– Держи, – она кинула его мне. – Позапрошлый сезон, но тебе должно подойти. У нас с тобой размер почти одинаковый.

Да, только я была немного выше. Я смотрела на платье из мягкой ткани, но при этом похожее на золотистую змеиную кожу, и не понимала, с чего вдруг Реджина так расщедрилась, но она властно велела переодеться, пробормотав что-то вроде:

– Буду я еще с тобой там позориться.

Похоже, на вечеринке ради одобрительного взгляда Алека Прайма она планировала время от времени изображать мою подругу, поэтому не хотела видеть меня рядом с собой в простом платье.

Я не стала спорить. Раз уж я решилась влезть в их мир ради достижения своих целей, следовало хоть немного соответствовать. Может быть, со временем они привыкнут ко мне и перестанут доставать? Я бы тогда смогла сосредоточиться и на учебе, и на поисках родных.

Платье село почти идеально. Может быть, местами несколько туже, чем было предусмотрено его создателем, и оказалось несколько короче задуманного. Реджине оно, скорее всего, прикрывало колени, а у меня поднималось немного выше, но это не портило общий вид. К счастью, верх у платья был гораздо скромнее, чем у того, в котором собиралась идти моя соседка: рукава, хоть и очень короткие, все же присутствовали, а вырез-лодочка прикрывал даже ключицы.

Когда я вышла из комнаты, Реджина одобрительно кивнула.

– Так гораздо лучше. Может, хоть волосы распустишь? Или так и будешь ходить с этим убогим пучком?

Я не считала пучок убогим, поэтому распускать волосы не стала. Лишь слегка подкрасила губы и добавила каплю духов, которые Реджине внезапно даже понравились.

– Идем уже, – проворчала она, почему-то заметно смутившись. Как будто считала для себя унизительным тот факт, что ей во мне хоть что-то понравилось.

В ее голосе и движениях чувствовалось нетерпение. Тонкие каблуки туфель так резво стучали по каменным плитам полов, что у меня от этого звука заболели уши. Не знаю, как Реджина, а я в своем платье в прохладных мрачных коридорах мгновенно замерзла.

К моему удивлению, Реджина повела меня в восточное крыло, к одному из бальных залов. Только когда мы пришли, я поняла, что «синий» – это название одного из них, самого маленького. Относительно остальных. Сейчас он был украшен разноцветными светящимися шарами, которые подсвечивали синие драпировки, и многочисленными свечами, мерцающими в полутьме. С потолка лилась негромкая музыка, на небольшом танцполе уже кружились несколько пар. Вдоль стен стояли столики с закусками, а вокруг сновали… официанты, разносящие крошечные канапе, корзиночки с начинками и бокалы с напитками.

Небольшая личная вечеринка Алека Прайма в Лексе по своей шикарности могла поспорить с большим официальным праздником в Орте. Только народу было меньше. Кажется, с четвертого года обучения были приглашены не все, зато были студенты, которых я не знала даже в лицо. Еще я заметила несколько преподавателей и даже – к собственному ужасу – ректора. Тот со своим обычным мрачным видом мелькнул в дальнем конце зала и исчез.

К нам моментально подошел Алек в костюме, который выглядел куда лучше обычного студенческого, а следом за ним приблизился официант с высокими тонкими бокалами на подносе.

– Я вас очень рад видеть, – Алек улыбнулся нам обеим, но взгляд почему-то задержал на мне. – Вы волшебно выглядите.

– Спасибо, – тут же откликнулась Реджина, улыбаясь так ослепительно, что я ей искренне позавидовала. Я так не умела. – Вечеринки Праймов – лучшее развлечение в Лексе, приходится соответствовать.

Косой взгляд на меня, очевидно, был брошен, чтобы посмотреть на мою реакцию. А я уже поняла, что была абсолютно неправа и испытала искреннюю благодарность Реджине. Если бы я пришла сюда в своем платье, мне бы пришлось сразу уйти, потому что с тем же успехом я могла бы прийти на этот светский раут и в ночнушке.

Алек взял с подноса два бокала игристого вина и предложил нам. Реджина с удовольствием взяла, а я отказалась. Алкоголь я впервые попробовала в Орте еще в первый год обучения на Приветственном балу и быстро поняла, что мне не стоит с ним заигрывать. Алеку пришлось оставить второй бокал себе.

Реджина какое-то время нахваливала декор, вино и прочую организацию, а потом потащила Алека танцевать, и я осталась одна. Танцевать я толком не умела, поэтому пошла бродить по залу, но очень быстро мне это надоело. Я всюду натыкалась на неодобрительные, а порой и откровенно агрессивные взгляды. Сокурсники смотрели на меня, словно оценивали, а потом демонстративно поворачивались спиной. Никто ни разу не сказал мне дурного слова, но посыл я чувствовала очень остро: тебе здесь не место. И это при том, что ни Дорн, ни Сара Моргенштерн здесь не присутствовали.

Алека я быстро потеряла из вида, а потому вскоре задалась вопросом, что я вообще здесь делаю и не стоит ли вернуться к себе. В конце концов, с Реджиной я появилась, она должна быть довольна. Алеку на глаза показалась, он тоже должен быть доволен.

На мое счастье, в дальнем конце зала нашлось небольшое помещение, отделенное от основного пространства портьерами, за которыми музыка почти стихала, словно на них было наложено приглушающее звуки заклятие. Ни свечи, ни шары это место не освещали, мрак развевали только лунный свет и тот, что проникал из зала через щель в портьерах. Главное – здесь не было неприветливых взглядов, зато почти во всю стену тянулось большое окно, через которое открывался чудесный вид на западное крыло замка, построенного полукругом. Там, в апартаментах студентов и преподавателей, в окнах горел свет, и на фоне темного камня эти теплые желтые пятна выглядели очень красиво. Я подошла к окну, любуясь этой картиной, а потом прижалась лбом к прохладному стеклу, внезапно понимая, что голова словно горит огнем.

И только через пару мгновений я почувствовала запах сигаретного дыма и заметила движение за своей спиной. Резко обернувшись, я встретилась взглядом с ректором Фарлагом, который сидел в кресле. На половину кресла – и как следствие, его лица – падал свет из зала, но его было мало. Глаза ректора снова казались почти черными. У его лица на мгновение вспыхнул красный огонек, а потом опустился к подлокотнику, остававшемуся в тени. Сразу стало понятно, откуда взялся запах сигаретного дыма. На другом подлокотнике стоял стакан с коричневой жидкость и парой крупных кубиков льда. Ректор молча скользил по мне взглядом, я тоже испуганно молчала, прижавшись к прохладной поверхности окна спиной.

– Не нравится вечеринка? – неожиданно поинтересовался Фарлаг. Голос его прозвучал приглушенно и хрипло. – А я вас предупреждал.

Это обращение позволило мне скинуть с себя оцепенение. Я отлипла от окна, собираясь уйти.

– Простите, сэр, я не хотела вам помешать. Не знала, что здесь кто-то есть.

Я уже сделала шаг к выходу, когда он внезапно остановил меня жестом.

– Нельзя уходить сейчас, Прайм оскорбится. Раз уж пришли, придется вам потерпеть еще часа полтора как минимум. Иначе это будет выглядеть как пренебрежение. Можете прятаться здесь, вы мне не мешаете.

Я удивленно приподняла брови, делая шаг назад и скрещивая на груди руки.

– А вы тоже тут прячетесь? – зачем-то спросила я.

Он не ответил. Точнее, не сделал этого сразу, словно размышлял, а достойна ли я вообще его ответа. Сперва поднес сигарету к губам, потом выпустил дым и сделал глоток из стакана с толстым дном.

– Здесь тише, – в итоге объяснил он лаконично.

– Я не ожидала вас тут увидеть, – призналась я, не понимая, зачем вообще разговариваю с ним. Может быть, просто потому, что со мной тут мало кто разговаривал. А ректор сегодня вел себя неожиданно… нет, не дружелюбно, но нормально. Я даже подумала о том, чтобы набраться смелости и спросить его про архив. – В Орте преподаватели не ходят на студенческие вечеринки. Только на официальные балы.

Он усмехнулся, стряхивая едва тлеющие красные искорки, как мне показалось, прямо на пол.

– Вы больше не в Орте. У Лекса свои традиции. И правила. От приглашений Праймов не принято отказываться, даже если ты ректор.

– Почему? Вы тоже из новой элиты, а не из старой аристократии? – догадалась я, вспомнив объяснение Алека. Как у них тут все сложно в их высшем обществе.

Мне показалось, Фарлаг удивился.

– Я-то как раз из старой аристократии, – заметил он. – Но Праймы королевских кровей.

– Серьезно? – мне почему-то стало нехорошо. – Из великих королей?

Он едва заметно качнул головой, снова поднеся к губам стакан, в котором приглушенно звякнули льдинки.

– Нет, он потомок правителей небольшого королевства, находившегося чуть севернее Рейвена. Оно было одним из первых, присоединившихся к Республике. Но королевская кровь – это королевская кровь.

– Кровь у всех нас одинаковая, – возразила я. – Остальное предрассудки.

– Неужели? – хмыкнул он. – А ведь он единственный, кто отнесся к вам хорошо. Знаете почему?

Я отрицательно качнула головой.

– В новой элите нет благородства. Да, многие семьи относят себя к элите уже пять столетий, но они все равно черной завистью завидуют тем, в чьих родословных и тысячу лет назад были великие люди. Они очень боятся уронить себя, поэтому особенно нетерпимы к людям вроде вас. Старая аристократия в этом плане более снисходительна. Мы уверены в своем превосходстве и ничего не боимся. Но мы злимся. Злимся, что пять веков назад отчасти утратили свой статус. Злимся на нуворишей и их потомков, которых Республика сделала равными нам. И нас бесят те, кто продолжает лезть в высшее общество, не имея на то прав по рождению. А потомки королей… Они от рождения стоят так высоко, что ничего не боятся и ни на кого не злятся. Определенный кодекс чести заложен в них на генном уровне. Плюс воспитание, конечно, но кровь… Она определяет.

– Неужели вы действительно в это верите? – удивилась я.

– Это не вопрос веры, – возразил он. – Вы бы понимали это, если бы…

– Не была безродной дворняжкой?

Улыбка, скользнувшая по его губам, показалась мне удовлетворенной.

– Именно.

– Скажите, ректор Фарлаг, – неожиданно для самой себя поинтересовалась я с доброжелательной, как мне казалось, улыбкой, – а старая аристократия способна чувствовать свое превосходство, только унижая тех, кто не имеет возможности ответить?

Кажется, он очень удивился, потому что внезапно закашлялся, поперхнувшись дымом.

– Знаете, эта дрянь убьет вас, – добавила я, не дожидаясь ответа на вопрос.

– Вы думаете? – голос прозвучал немного сипло, но в нем снова послышалась насмешка.

– Это худшее, что поступает к нам из-за Занавеси, – я уверенно кивнула.

Если ректор и хотел парировать, то не успел: послышался приближающийся смех, и я едва успела отскочить к стене, скрытой во мраке, когда в наше тихое и темное укрытие ввалились хохочущие Реджина и еще одна девушка, имени которой я не знала.

– Прайм тобою очарован, Джина, – громким шепотом сообщила она.

– Наконец-то! Три года на него потратила, а тут еще эта фермерша…

– Она тебе не соперница, ты чего? Максимум он ее попользует пару раз из любопытства, но тут уже что делать, дорогая? Когда речь идет о мужьях вроде Прайма, такие вот эксперименты придется и после свадьбы терпеть.

– Да это сколько угодно, – фыркнула Реджина.

– Только ему об этом не говори! – возмущенно велела ей безымянная подруга. – Пусть чувствует себя виноватым и дарит тебе взамен украшения. Кстати, что это за благотворительность с платьем?

– Да ему сто лет, – отмахнулась Реджина. – Ты бы видела, в чем она собиралась прийти…

В этот момент в бокале ректора заметно звякнул лед и обе девушки испуганно ойкнули, едва не подпрыгнув на месте. Я была рада этому: мне не нравилось слушать, как они меня обсуждают.

– Ректор Фарлаг, сэр… – испуганно пролепетала неизвестная мне подруга Реджины.

– Простите, что побеспокоили, – более сдержанно извинилась сама Реджина.

И их обеих как ветром сдуло еще до того, как Фарлаг успел что-то ответить. Если он вообще собирался. Я услышала только его тихий смех.

Однако после случайно подслушанного разговора мне совершенно не хотелось оставаться в его компании, поэтому, выждав несколько секунд, я тоже решительно направилась обратно в зал.

– Знаете что, госпожа Роук? – внезапно подал голос ректор, когда я уже почти шагнула за портьеру.

Я замерла на месте, молча дожидаясь, пока он продолжит свою мысль.

– Вам это платье идет больше, чем госпоже Морт.

Я не поняла, было ли это настоящим комплиментом или новой издевкой, поэтому ничего не ответила и просто решительно продолжила свой путь.