Проклятые туманом

Автор: Сондра Митчелл

Книга: Проклятые туманом

Серия: Вне серии

Переводчик: Марина Злобина

Редактор: Королева Виктория

Вычитка: Светлана Павлова

Русификация обложки: Александра Волкова

Специально для группы: Книжный червь/Переводы книг/Каллихен

Любое копирование и размещение перевода без разрешения администрации, ссылки на группу и переводчиков запрещено.

Глава 1

Уилла

Надежда исчерпана — осталась лишь вера.

Именно поэтому Сет Арчамбальт занял мое место на лодке отца. Именно поэтому я убрала сэндвичи с яйцом и салатом в холодильник, вместо того чтобы надеть пропитанную маслом одежду.

— Женщина или свинья на борту к беде, — сказал мне отец за ужином накануне вечером. Мама не моргнула и глазом — она знала, что так произойдет.

— И кто же я? — спросила я.

Отец не ответил. Он допил кофе и отошел от стола. Его тяжелые шаги сотрясали пол, когда он натягивал кепку на седеющую голову. Прошлым летом его волосы были медного оттенка, такого же водянистого, как и мои.

В старых морских легендах упоминалось, что рыжие на борту тоже считаются дурной приметой, но мы, Диксоны, годами доказывали обратное. Мы всегда были рыжими, как и жители Новой Англии, Уизли. Даже на черно-белых фотографиях в бабушкиных альбомах виднелись целые поколения веснушек на молочно-белых лицах и волнистые волосы, слишком длинные для блондинов или брюнетов.

И давайте начистоту. Мы стояли на якоре, когда мой брат Леви был застрелен.

Он упал в лодку. Прямо на мои руки. И умер на пристани. Так что формально наше невезение в последнее время не имело никакого отношения к рыжим, свиньям или женщинам на борту «Дженн-а-Ло».

Но я не хотела использовать этот аргумент в свою пользу, особенно перед отправлением отца и парня в октябрьское море. Вот почему я встала на рассвете, которого не видела, и сделала бутерброды, которые не любила.

Выйдя через заднюю дверь, я пинком отбросила с дороги ботинки Леви и направилась к воде. Туман окутал меня влажным полотном. От его прохлады на волосах проступили капли воды. Я тревожно шла сквозь него. Знала дорогу, но из-за тумана ничего не было видно — пришлось вытянуть руку перед собой и продвигаться на ощупь. «Дженн-а-Ло» находилась там же, где и всегда, когда мы не выходили в море. Она казалась призраком в тумане, мы все казались. Зазвенел невидимый портовый колокол, а тихий стук лодок о причал вторил ему.

В воздухе раздались голоса, оторванные от людей. Я узнала их — Мистер О'Тул поинтересовался, осталась ли у Зои Помрой его кофемолка. Мэл Элдрич спросил достаточно ли холодно Лейне Уоллес, заставив того выругаться — это уже 275-й день в году, как он задает этот вопрос, и без сомнения, задаст его в оставшиеся девяносто.

Еще до того, как началась дневная рыбалка, пристань — «Сломанный Клык» — заполнилась обычными, смелыми мужчинами и женщинами. Они смеялись и ругались, готовясь выйти в море, которое с одинаковым удовольствием поглотило бы их и прокормило.

Вероятно, местность всегда носила название «Сломанный Клык». Для пассамакуодди¹, ловивших здесь рыбу сначала, а потом для англичан, французов и шотландцев-ирландцев, которые выгнали их.

Забавно, раньше здесь никогда не было такого тумана. Население небольшое, но все говорили о том, что «Сломанный Клык» не был благословлен, но благосклонность получили мы вместе с чистой водой. Теперь уже нет: казалось, что с тех пор, как Леви умер, все стало запутанным. И мы несли этот крест.

Тяжело вздохнув, я поспешила к «Дженн-а-Ло». Сначала сквозь туман проступили только красные буквы ее имени. Но стоило мне провести рукой по бортам, как лодка обрела очертания. Она была ни новой, ни красивой. Но я все равно любила ее. К счастью, в тусклом утреннем свете я не могла разглядеть следы крови Леви на заляпанном тросе, привязанному к деревянной пристани. Прежде чем я смогла задуматься об этом, чья-то рука выплыла из тумана, чтобы дотронуться до моей.

— Яичный салат? — спросил Сет.

— А что же еще? — сказала я и поднялась на борт.

Поставив мини холодильник на пол, я решительно толкнула его на палубу, а затем повернулась, чтобы разглядеть Сета. Тень в тумане внезапно приобрела очертания парня. Моего парня.

В поле зрения Сет привлек меня к себе с такой же уверенностью, какими были и мои шаги к берегу. Коснувшись губами его подбородка, я прижалась к нему еще ближе, чтобы поцеловать. Его кожа была прохладная, и я ощутила вкус кофе и жвачки Juicy Fruit.

Второй поцелуй перерос в желание. Вот в чем была прелесть золотого часа: можно улизнуть с кем-нибудь.

Прервав поцелуй, я прижалась лбом к виску Сета.

— Тебе следует быть осторожным.

— Конечно, — ответил он.

— Заставь отца поесть, — продолжала я.

Дыхание Сета обдало жаром мою щеку.

— В любом случае я спрошу его об этом.

— Не расстраивайся, если ты просто будешь чистить приманки, — продолжила я, — или отбирать самок и маркировать их. Это обычная рыбалка в такое время года.

Я почувствовала, как он улыбнулся.

— Я понял, Уилла.

Конечно. Прекрасно знаю, что понял. Но я чувствовала себя брошенной, осознавая, что сегодня не я буду загребным отца. Каким бы хорошим рыбаком не был Сет, он не мог чувствовать особый ритм нашей лодки. Ее своевольный характер будет поджидать его, чтобы подловить. Как будто зимние моря недостаточно жестоки. Если туман когда-нибудь рассеется, сегодня будет ясно и холодно, но нет никаких объяснений прихотям Атлантики.

— Следи за подъемником². Он липкий, — сказала я и разгладила вязаную шапочку, чтобы пропустить руку сквозь волосы Сета.

Сет наклонил голову и поцеловал меня. Его рука собственнически обхватила мое бедро, я в ответ сжала волосы Сета. Эгоистично, конечно, но мне хотелось оставить его на краю возбуждения и бессилия от голода, который он не в состоянии утолить.

Я была уверена в одном: Сет Арчамбальт желал меня сильнее всего на свете. Куснув его за нижнюю губу, я отстранилась. И повернувшись к нему спиной, пошла прочь так быстро, как только могла.

В моей семье не принято говорить «Привет» и «Пока», — или другие суеверия. Эта традиция ведет свой путь по материнской линии. Не сказав «Привет», ты не можешь обозначить грань начатого. И избегаешь конца не прощавшись. Может быть, тот, кто все это придумал, считал, что сможет жить вечно. Нужно лишь просто обмануть время, заставив поверить, что их жизнь — это один непрерывный миг.

Они ошибались.

Бейли даже не остановилась перед моим домом. Вместо этого она толкнула пассажирскую дверь и крикнула:

— Запрыгивай, неудачница!

Сравнявшись рядом с ее повидавшим жизнь пикапом, я бросила свой фартук и грабли внутрь. Машина набрала скорость на подъеме и меня подкинуло к двери. Итог: рука на оконной раме, ноги оторваны от пола. На мгновения я даже взлетела. А потом покатилась, подобно мячику в салон и со смехом упала на сидение.

— Что, ты теперь слишком хороша для ремней безопасности? — спросила Бейли.

Я решила закрыть дверь, прежде чем пристегнуться.

— Ну да. А ты все еще чинишь тормоза?

— Опять поучаешь?

— Это то, что делают друзья, — заявила я.

С Бейли Дайер всегда легко. Мы вместе выросли. Познакомились, когда наши мамы, лучшие подруги, положили нас в одну кроватку. Мы развлекали друг друга, пока они играли в «Пинокль³».

Если вы делились подгузниками, то и всем остальным легко поделиться. Бейли сразу поняла, когда у меня начались первые месячные. Она появилась рядом прежде, чем кто-либо еще. Не то чтобы наши мамы были шокированы, но все равно было приятно иметь общие тайны.

— Так Сет… — начала Бейли, делая радио тише. Но не закончила предложение. Закончить следовало мне.

— Да, он не здесь.

Я положила ноги на приборную доску и вздохнула. Она знала, что я не в восторге от всего этого — слышала, как я скрежетала прошлой ночью. Но это вчера, а при дневном свете мне следует быть практичной.

— Не то чтобы у меня много вариантов, понимаешь?

Бейли забарабанила по рулю.

— Ты могла дать ему под дых.

— В гипсе особо не потанцуешь, дорогуша.

— Как будто тебя волнует осенний бал, — сказала Бейли.

— Для Сета он важен. Думаю, он собирается сделать мне предложение.

Она взглянула на меня, а ее карие глаза сверкнули.

— Ты собираешься сказать «Да», верно?

В воздухе появилось напряжение. Наконец я ответила:

— Не знаю. — И облокотилась на окно.

Вместо того чтобы ответить что-то бессмысленное, Бейли приподняла брови и кивнула, а затем полностью сосредоточила внимание на плохой дороге.

Последний год обучения, решающий год. Я планировала сдать экзамены с Бейли, просто чтобы оказать ей поддержку. Колледж не входил в мои планы. Я хотела выйти замуж за Сета и рыбачить вместе с отцом до тех пор, пока он не состарится.

Затем лодка станет моей, а после моих детей и их… Представлялось, как до невозможности прекрасная жизнь. Но все разбилось вдребезги.

Чуть позже Бейли спросила:

— Почему нет?

— Не могу, — призналась я. — Я оплачиваю долги, Бей. Отец не выходил из дома с тех пор, как погиб Леви. Что, если наша жизнь не станет такой же, как прежде?

— Он на рыбалке сегодня. — Бейли выпрямилась. — Знаю, вместе с Сетом. Но если он не берет тебя с собой, купи себе лодку. Оплатишь и их долги, и свои тоже.

— Эй, смотри, — сказала я, убирая фартук и грабли с сиденья, — илистая отмель.

Бейли сбросила скорость и нажала на тормоз. Мы остановились на посыпанной гравием обочине. Двигатель задребезжал, а пикап содрогнулся, прежде чем наконец затихнуть.

Старушка уже превратилась в груду металла: Бейли следовало бы купить новую машину. Но она берегла ее для колледжа. Да и проехать четыре тысячи мили на «Форде», который следовало бы сдать в утиль, стало делом чести.

Думаю, это у нас с Бейли общее.

Отстегнув ремень, я первая добралась до багажника, чтобы взять наши инструменты. Крышка багажника захлопнулась, ржавчина рассыпалась по земле, пока мы натягивали резиновые болотные сапоги и завязывали друг другу фартуки. Сапоги были необходимы, а фартуки ради смеха.

Они были сшиты в перовом классе на уроке труда: выглядели как косые хлопчатобумажные чудовища, которые заставили бы наших бабушек переворачиваться в гробах. Тонкие изношенные фартуки. Но даже если бы они были в нормальном состоянии, в действительности их ничто не смогло бы уберечь от грязи.

Схватив грабли и ведра, мы начали спуск по каменистому склону к берегу. Отлив оставил после себя поблескивавшую жижу серой грязи. Тонкокостные сосны защищали нас от ветра; именно поэтому бухта была хорошим местом для раскопок. После того как одно дерево упало, в бухте стало немного теплее. Если повезет, у нас будет время до конца октября.

Раковины мидий черно-белого цвета, абсолютно гладкие, режут не хуже ножа. Бейли отошла на несколько ярдов, чтобы мы не мешали друг другу работать.

Воткнув грабли в грязь, я перевернула их, а затем сунула туда руки. Пусто. Дыхание застыло в воздухе, я поднялась и перешла на новый участок.

— Первая! — закричала Бейли.

Я оглянулась, а она высоко подняла пиявку, с ухмылкой показывая мне. Маленькое чудовище извивалось, пытаясь впиться своими черными зубками в ее запястье. Бейли бросила пиявку в ведро и сказала:

— Не надо было менять тему разговора. Я выиграла, а ты проиграла.

— Люблю, когда ты в своем репертуаре, — ответила я.

— Так и есть, ты права.

Хлопнув себя по заднице, Бейли оставила отпечаток ладони.

— Поцелуй, Диксон.

Я кинула в ее сторону кусок грязи и продолжила копать. Пиявок было не так уж много, но во время отлива каждая из нас могла вытащить по триста штук. А затем продать по четвертаку за каждую. Бейли нужны деньги для обучения в колледже, а мне для счетов, поскольку в последнее время родители не могли справиться сами.

— Так… — осмелилась снова Бейли, потому что она была моей лучшей подругой и знала, что ей это сойдет с рук. — Как думаешь, они далеко ушли от берега?

— На некоторое расстояние.

Копаясь в грязи и вытаскивая пиявок, я повысила голос, чтобы Бейли могла меня услышать.

— Похоже, они единственные дураки в Монхегане, кто в этом году ловит омаров. Ты помнишь ту девушку?

Она имела ввиду девушку из Монхегана.

Я вытащила пиявку и бросила ее в ведро.

— Ага, такая же ненормальная, как и все там.

— И то верно, — ответила она. А потом, посреди грязи, где были только мы вдвоем и никого больше, я произнесла свое желание вслух:

— Пусть после этого лета будет хороший сезон.

Бейли двинулась к новому участку.

— Попроси мистера Грея, — сказала она, ссылаясь на духа, — хуже не будет.

Призрак или пришелец, а возможно проклятый моряк или фея, — кем или чем являлся мистер Грей, никто толком не знал. Люди не верили, что это человек. Старики считали, что это леди Грей.

Но все сходились в одном — он живет на маяке Джексон-рок, и если бы кто-то смог заручиться его помощью, то с рыбалкой не было бы проблем.

Своеобразное поверье очень похоже на то, как норвежцы откусывают голову селедке или бросают первый улов обратно в воду. Разжевывание аниса и плевки на крючки. Не брать женщину на борт и никогда не выходить в море в пятницу. Древние ритуалы, которым мы следовали ради невероятного: хорошей погоды и удачи в море.

Конечно, в глубине души все знали, что дело в другом. В северных ветрах и шквалах, топящих корабли. В тральщиках и людях, издалека ворующих наш улов и оставляющих нам пустые ловушки. В правительстве, заставляющем торговать уловом по лицензии, от которой мы теряем в два раза больше, хотя та стоит в два раза дороже.

В ловле омаров не было ничего сверхъестественного — кроме маяка на Джексон-рок. Все автоматизировано и монотонно. Если мистер Грей и жил там, у него паршивый вкус в выборе недвижимости. Никто не ходил на Джексон-рок и вряд ли пойдет. От одной мысли об этом у меня разболелась голова.

С другой стороны, возможно, он прав: спрятался там, где его не будут доставать. Там, где ему не нужно помогать. Как и в большинстве сказок, цена была, вероятно, слишком высока. Моя семья уже достаточно заплатила в этом году.

Большее мы позволить себе не можем. Продав свой улов пиявок, я все еще не хотела идти домой. Море окрасилось розовато-желтоватым оттенком. Закат преобразил берег. Знак рыбакам и морякам возвращаться домой.

Засунув руки в задние карманы брюк, я шла по пристани. Легко определить, кто ушел далеко, а кто уже на полпути к берегу Джорджа.

Ничто не удерживало их на стоянке, кроме коротких неспокойных волн. Отца и Сета до сих пор не видно.

Омары любят теплую воду — именно поэтому рыбалка летом в разы проще. Когда сезон сменяется, они уходят на глубину, там безопасней вдали от берега. А вот рыбаки нет. Холодные открытые воды, ожидающие смертоносных штормов.

Мне не следует думать об этом. Когда все вернутся домой целыми и невредимыми, тогда можно будет дать волю мрачным мыслям.

Повернувшись в сторону ветра, я зашагала по изломанному дереву. Безумие, возможно, но мне нравилось, как оно прогибалось под моим весом. Возможность пройти по нему не смотря наполняла меня чувством гордости. Будто доказательство того, что я принадлежу этому месту. Моя жизнь и судьба.

— Уилла, это ты? — спросила Зои Помрой.

Я не видела ее, но узнала по голосу. Проскользнув вниз, я подошла к «Лазарусу», следуя за запахом кофе до самого конца бирюзово-белой лодки.

У Зои был самый большой корабль в округе. Пятьдесят футов, а внутри целая квартира. Кухня, каюта, гостевая комната.

Когда погода становилась хорошей, Зои жила там. Папе нравилось поучать ее, что рыбачить с яхты не самое лучшее решение, но я восхищалась ею.

Перегнувшись через перила, Зои улыбнулась мне.

— У меня кое-что есть.

— Что? — спросила я, забираясь на борт.

Лампы освещали каюту. Все внутри блестело, а темное дерево было отполировано до блеска. С кормы я могла разглядеть камбуз и стол. В другую часть «квартиры» требовалось приглашение.

— Я работаю с приманками уже почти тридцать лет, — сказала она, открывая холодильник на палубе. Она сунула руку внутрь и вытащила омара. Его клешни уже были связаны, так что худшее, что он мог сделать — это извиваться. — И я никогда не видела ничего подобного.

В сгущающихся сумерках трудно разобрать, что же за чудо у нее в руках. Омар был великоват, но ничего особенного.

Затем Зои поднесла его ближе к свету, льющемуся из каюты. Увиденное заинтересовало меня. Синий омар. Не совсем так: если прищуриться, видно, что он зеленый с синими пятнами. Нет, оттенок глубокий, наполовину темно-синий. Неяркие крапинки и бирюзовые суставы, даже глаза были сумрачного туманного цвета.

— Черт возьми, Зои, это совсем другое дело.

— Да?

Немного раздраженный — вероятно, его уже продемонстрировали половине населения «Сломанного Клыка», — старый синий омар поджал хвост. Размахивая клешнями, он пытался цапнуть меня, но не мог. Я провела пальцем по его хвосту и приподняла. Он весил фунтов восемь⁴.

— Вернешь его в воду? — спросила я.

Кивнув, Зоя прислонилась к перилам.

— Конечно. Он в разы больше тех, которые разрешено ловить, поэтому оставлять не стану.

Ей не нужно было объяснять. Таких омаров мы фотографировали, показывали людям, а затем возвращали назад в море. Равновесие — напоминание морским Богам и Вселенной, что мы все ценим. Не жадны и не держим каждую тварь, попавшую к нам. А значит, позже их сможет поймать кто-то другой. Никто не знал, сколько лет может быть омару. В одиночестве они могли бы жить вечно. Каждый год они сбрасывали свои панцири и выращивали новые. А размер панциря мог быть любой.

Там, в Новой Шотландии, люди нашли омара, который весил сорок четыре фунта⁵. Потерять палец не страшно, такой омар может сломать руку своим клешнями.

Поэтому, когда мы возвращали омаров, подобных этому, к ним, можно сказать, прибавлялось бессмертие. Через два дня, а то и через двести лет, кто-нибудь другой может вытащить его. Фотографируй и передавай дальше. От прошлого к настоящему, от одного рыбака к другому.

Зои убрала омара обратно в холодильник.

— Ты видела отца и Сета?

— Утром, — ответила она.

Выпрямившись, она вытерла руки о джинсы. Кивнув в сторону каюты пригласила меня внутрь.

— Были недалеко от скалы. Хочешь кофе?

Дома пусто. Мама на работе, отец еще не вернулся.

Ничего кроме тишины в доме, поэтому я выпила кофе, затем еще. Остаться на воде еще немного и побыть недалеко от моря.

Грей

Кто-то думает обо мне.

Чувствую это, как и кованную железную лестницу, что трясется подо мной. Оживляющее яркое ощущение, которое чувствуется кожей. Колется, дразнит. Несмотря на это, затаив дыхание, я спешу вниз. Или потому, что это. Я уже не знаю.

Кирпичные стены вокруг меня плачут, изнемогая от сдерживания стихии снаружи. Я изнеможен. Я сдерживаю гораздо больше, чем ветер и соленые брызги.

Как всегда, стол накрыт скатертью и серебренными приборами. Как всегда, свечи зажжены. Моя тюрьма очень изящна. Не могу вспомнить, когда это начало иметь значение.

Когда я был жив, ненавидел бриться каждое утро. Терпеть не мог камзолы и пиджаки для завтрака, запонки, галстуки — все что выглядело презентабельно. А сейчас это своеобразный ритуал. Действия, которые я совершаю, как будто могу вернуться в свой мир в любой момент. Но я не могу. И никогда не смогу.

Даже если она думает обо мне.

Опускаясь в кресло, я очень твердо говорю себе: перестань думать о ней. Ее мысли еще не сформировались. Они еще даже не реальны. Она не шанс, это не конец. И если я и усвоил хоть один урок за сто лет, так это то, что ожидание губит.

Поэтому вместо обдумывания, я рассматриваю завернутую коробку. Она тоже элегантна — золотая доска, золотая лента, веточка можжевеловых ягод для цвета. Внутри есть часовой механизм, сердце музыкальной шкатулки.

Если я соберу все части правильно, она будет играть «Регтайм кленового листа». Фигуры любовников будут кружиться вокруг друг друга, шелковые кленовые листья развеваться. Занимательное дополнение к моей коллекции.

Я убрал подарок в сторону. И в мгновение моя тарелка наполнилась соленой треской и сливками. Это мой самый нелюбимый завтрак и моя вина в том, что я его ем. Какая-то девушка и ее неосознанные желания отвлекли меня, так что я забыл о печеных яблоках и овсянке. Или о жареных помидорах на тосте. Именинном торте и фруктовом льде, вишневом десерте, ирландском кофе и остром перце.

Завтра в подарочной коробке будут шелковые листья и оцинкованные гвозди, чтобы я мог закончить свою музыкальную шкатулку. На следующий день четыре новые книги на любую тему, ни одна из которых не имеет значения, если только я не читал их раньше. Они появятся на моей тарелке, а потом уступят место моему завтраку. Это произойдет снова в полдень и в пять часов. Обед и ужин.

Они точны, как часы, которые я смастерил, — механическое солнце, гоняющееся за луной по своему циферблату. Не запаздывают и не ломаются. Я слышу звон каждый час каждого дня, когда они отмечают минуты до следующего приема пищи, коробки, наполненной почти всем, что я пожелаю.

И неважно, что в последнее время все эти коробки пылятся в моем кабинете. Что и от еды я устал. Вздохнув, расстилаю салфетку и смотрю на столовые приборы как на врагов. В конце концов, боюсь, это проклятие — получать все, что хочешь.

Глава 2

Уилла

Поскольку Бейли беспокоилась об экзамене, она снова наступила мне на ногу. Я остановилась на середине пути. Как я и предполагала, она продолжила идти пока не врезалась в меня. А затем, будто уличая, сказала:

— Что? — Вопрос прозвучал так, как если бы я наставила на Бейли пистолет, чтобы украсть ее айфон.

— Мы не сдадим тест до мая, — сказала я.

— Но я должна быть готова к этому времени. Просто так попасть в старейшие университеты не получится, Уилла. Я должна все обдумать. — Бейли замахала руками. — Кроме того, у меня нет темы для эссе. Мне нужна идея, но ты же знаешь, что я плоха в этом. С ними одни проблемы, Уилла! Я теряюсь!

Я отступила в сторону, чтобы она могла проводить меня до школы.

— Напиши о том, как ловят омаров. Или о своих странностях, что-то в этом роде. Черт, ну напиши каково быть единственной любительницей девушек в рыбацкой деревне!

— Я не одна, — ответила она.

— Кейт живет в Милбридж, — парировала я.

Сунув в рот жвачку, Бейли покачала головой.

— Это скучно. Уважаемый Гарвард, я уникальна, но всем плевать. Бла-бла-бла, с уважением, Бейли.

Я сморщила нос.

— Ты подаешь документы не в Гарвард.

— Да не в этом дело!

Раздраженно фыркнув, Бейли ускорила шаг. Я с радостью последовала за ней, мы опаздывали, даже несмотря на то, что пункт нашего назначения находился недалеко. Мы учились в местной школе — школе Ванденбрука. Здесь обучаются с детского сада до выпускного класса. Особняк в викторианском стиле, расположенный на холме.

Мама говорила, что, когда они с папой учились в Ванденбруке, им приходилось подниматься по неровным гранитным ступеням, утоптанным в грязь. Но иногда зимой становилось так холодно, что земля выплевывала один из таких камней, подобно тому, как вываливаются молочные зубы.

Но прямо перед тем, как я пошла в детский сад, городской фонд отремонтировал дорожку. Они даже установили нагревательные приборы под бетон, чтобы не было снега. С приходом декабря мы передвигаемся по колено в снегу куда угодно, но не в школу.

Всех интересовало, зачем они это сделали и где нашли деньги.

Думаю, все дело в том, что люди подняли шум из-за поездки в Наррагагус, куда нас не свозили. В принципе так все решается в «Сломанном Клыке». Можно сказать, стало старой доброй традицией — мы всегда добивались всего сами и не сдавались без боя.

Мне нравилось это. То, что я могла найти место, где мой отец оставил свои инициалы на старой лестнице для слуг, когда ему было семнадцать и надоела школа. Мой дед и его отец сделали то же, когда им было всего по десять лет, и они брали уроки у сына богатого хозяина.

В этом деревянном сооружении находилась часть меня, точно так же, как и «Дженн-а-Ло», берег, сосны Банкса, море. Я хотела оставить свои инициалы здесь перед выпуском. Но ворвалась сюда прошлым летом в день похорон. Снаружи было слишком солнечно. Зато хорошо и темно на лестничной площадке. Бейли щелкнула пальцами у меня перед носом. Звук вернул меня в реальность, и я приложила холодные руки к щекам.

— Прости.

— И куда ты пошла? — спросила она. Она схватила меня сзади за шею и грубо притянула к себе. Было похоже на встряску, а не на объятия. Я оказалась рядом с ней и услышала запах духов, а затем расправила плечи.

— Все в порядке. Да?

— Да. — В доказательство, я закинула сумку на плечо и сказала: — Я думаю, следует написать о том, что ты продаешь пиявок, чтобы накопить на колледж. Описать то, как раны и укусы сделали тебя доброй, но твердой. Человека, готового к реальному миру.

— Точно.

— Эссе не обязательно должно быть правдой, — сказала я и мы начали подниматься по лестнице. — Оно просто подспорье, чтобы набрать нужное количество баллов.

Некоторые деньки казались вполне нормальными.

Поскольку наша школа являлась особняком, здесь находилось много хороших мест, где можно провести время. Детский сад располагался на солнечной террасе. Дети там могли бегать и играть без упреков от взрослых. К тому же, они наслаждались солнцем, которое пробивалось сквозь деревья.

Холл был для нас, старшеклассников. Когда я вошла, Сет уже занял наш любимый уголок. Дальний край подоконника, где нас согревал солнечный свет. Огромные тяжелые дубы отбрасывали тени и к обеду в холле становилось темно. Но утром все было тихо и довольно мило. Сев к Сету на колени, я обняла его. Нежный и ласковый, он подходил мне.

Он положил подбородок на мое плечо, а его нос оказался позади моего уха. Идеально.

— Утро, — пробормотал он. Его голос заставил покрыться меня мурашками.

— Да, сэр, доброе, — ответила я.

Сет улыбнулся. Он всегда так делал, когда я дразнила его. Держа меня крепко, он был спокоен. Сет пошевелился и дернулся подо мной. Сдерживая улыбку, я позволила ему поежиться. Он ждал, что я спрошу о том, как все прошло с отцом, но я не собиралась этого делать. Для меня это больная тема и, в любом случае, он расскажет все сам.

— Вчера все прошло хорошо, — сказал он наконец.

Откинувшись назад, я запустила руку в его волосы.

— Поймали что-нибудь?

— Нет.

Не удивительно. Приманки установлены слишком давно. А вчера была лишь тренировка в использовании наживки и забрасывании ловушек. Шанс для отца привыкнуть к помощнику, который не Диксон. Я постаралась не думать об этом. Повернувшись так, чтобы смотреть на Сета, я спросила:

— Все прошло гладко?

С заминкой он ответил:

— Он все время выходил на палубу. Я знаю, как делать узел для буя, но он все время хотел мне это показать.

Внутри я почувствовала удовлетворение. Когда я работала на «Дженн-а-Ло», папа почти не отвлекался и не сбавлял ход между приманками, ведь буями занималась я. Проблем у меня с ними не было. Нет ничего лучше, чем накручивать веревку на них в рекордные сроки. Правда, если бы ловушки были наполнены омарами, мне стало бы легче.

Чтобы успокоить Сета, я повернулась к нему. Положив руки ему на плечи, притянула его за короткие волосы на затылке и поцеловала, не обращая внимания, как один из мальчишек Элдрича заорал с лестницы.

— Ты делала их лучше. Верно?

Я кивнула, и наши губы соприкоснулись, когда я заговорила:

— Верно. А когда в среду вы снова выйдете в море, просто скажи ему, чтобы сидел в каюте на своем месте.

Сет фыркнул.

— Он успокоится. Он знает меня всю жизнь, так что понимает на что я гожусь, когда берет с собой.

«Брать с собой» означало рыбалку. Я прижалась лицом к его шее. Чувствовала лосьон после бритья и получала удовольствие от гладкой кожи. Внезапно шум в холле стал слишком сильным.

— Все хватит, надо вставать, — сказала я без привычной улыбки.

Сет подчинился. Он приподнял меня так, чтобы я могла встать на ноги. Между нами образовалось пространство, затем я откинула волосы назад и опустила взгляд в пол. Счастье пыталось заполнить пустоту внутри меня, но чувство вины не давало этому произойти. Не могу делать вид, что все хорошо. Смеяться и показывать, что все замечательно. Просто не могу. Я смотрела на холл мимо Сета. Он был заполнен и один из детсадовцев, младшая сестра Кинзе Фишера, каталась по скользкому полу. И врезалась прямо в ноги Кинзе. Она просто подняла сестру, а затем перекинула через плечо. Пухленькие щечки покраснели, а глаза расширились.

Разница в возрасте между мной и Леви два года. Захоти я сделать также, у меня бы не вышло. Но чтоб меня и мою иррациональность, именно сейчас я очень хотела этого. Грубоватая рука Сета скользнула по моей шее. Он привлек меня поближе и поцеловал в нее. Осторожно повернул лицом к себе, потому что слишком хорошо знал меня.

— Все хорошо, — прошептал он.

Вранье, но я сказала:

— Я знаю.

С ножницами в одной руке я повернула свой лоток с бусинками.

Каким-то образом мне следовало превратить катушку проволоки и около пятидесяти миллионов маленьких стеклянных шариков в браслет, один с которых должен «притягивать на себя внимание».

Не имею понятия что это значит, но начала нанизывать голубые бусинки на проволоку.

Если меня кто-то спросит, чем я занимаюсь, отвечу, что воспроизвожу млечный путь. Такой же безоблачный, как тогда, когда мы были на полпути к берегу Джорджа. Там, окруженный только морем, млечный путь выглядел настоящим крошечным кусочком бесконечности. Можно было заметить очертания галактик, таких серебристых, мерцающих и совсем недосягаемых.

— Ты пользуешься иголками? — спросил Бреннан.

Его голос вывел меня из задумчивости и вернул в класс. Покачав головой, я дала ему иголки. Только шесть человек посещали урок ювелирного дела и художественной работы по металлу и естественно всем нравилось.

Они перебирали бусинки под светом ламп, подбирая цвет и задумываясь о том в каком порядке их расположить.

Когда они работали плоскогубцами, обычная проволока приобретала роскошную форму, преображаясь в полумесяц или греко-латинский квадрат. Они ухитрялись даже нанизывать маленький жемчуг на спираль. При защелкивании застежки, неровных краев не оставалось.

Миссис Бакстер показала нам это в первую неделю обучения. И назвала механическим устройством. Но я не понимала.

Дайте мне плетеный шнур или застежки для когтей омаров. Стяжки для удилищ и мешки приманки. Что делать с этим я знала. Я с легкостью могла забросить ловушку для омаров, словно это французская сережка и это даже будет изящно. Но как только дело касалось маленьких предметов, я становлюсь безнадежна.

Не поймите меня неправильно, мне нравится носить ювелирные украшения. На прошлый день рождения Сет подарил мне пару серебряных кафф, которые крепились на верхний ободок уха. Я носила их почти каждый день, как и пирсинг на носу.

Не могла надевать кольца или цепочки, да и вообще все, что болталось — это легко терялось, когда работала на лодке. Но я любила те украшения, которые могла носить. Я просто не была мастером, когда дело доходило до их изготовления.

И об этом я знала. Вообще, в третьей четверти я хотела выбрать криминалистику. Школа у нас маленькая, поэтому на выбор всего два факультатива в семестр. Раскрытие фальшивых преступлений с учителем естествознания показалось мне куда более увлекательным занятием, чем создание ожерелья из бисера.

Не знаю, кто поменял мое расписание. Возможно, директор школы (или классный руководитель и методист). А может, родители. Думаю, они решили, что после смерти Леви, последнее что мне нужно — двенадцатинедельный курс о мертвецах и мучениях, которым их подвергали.

Они защищали меня и, возможно, даже правы. В любом случае, миссис Бакстер и не надеялась, что я буду хороша в бисероплетении. У меня была твердая тройка, потому что все проекты сдавала вовремя. К тому же, она никогда не просила меня объяснить свой замысел, когда мы тщательно анализировали работы.

В некотором роде факультатив был особенным. Мы могли общаться между собой на уроке, но не пользовались этим. Лишь кипела работа: передай узловязатель или можно взять вот тот зажим? Звук бусинок, которые пересыпали из лотка в лоток, а затем нанизывали на проволоку, походил на отдаленный дождь. Шептались, как и мы. Когда Бейли открыла дверь, звук дождя прекратился. Мы все одновременно подняли головы.

— Из учительской, — сказала Бейли и подошла к моему столу. Прежде чем объяснить в чем дело, она обратила внимание на то, что я называю проектом и произнесла:

— Мило. — Разгладив записку, она передала мне ее содержание.

— Твоя мама писала тебе, но ты не ответила.

— Что случилось? — спросила я. Я проверила смс, но их не было.

Неудивительно. Здесь только одна вышка сотовой связи и на многие мили вокруг ничего, кроме скал и утесов. Везло, когда вообще сигнал появлялся. Бейли копалась в бусинках, вытащила красную и фиолетовую и покатала между пальцами. Она могла положить ее в карман в любую секунду, это любимые цвета Кейт.

— Тебе следует идти домой, когда закончится урок. Пришел адвокат.

Не адвокат, а обвинитель. Но я не стала поправлять, а только отмахнулась от ее руки, делая вид, что занята браслетом. Разглядывая серебряный виток каркаса, я сказала:

— Хорошо.

— Хочешь я пойду с тобой? — спросила она.

Хочу ли я? Не очень.

— Можно.

Она задела меня плечом. Бейли потянулась за другой бусинкой.

— Я буду рядом.

— Хорошо, — сказала я, нахмурившись, а глаза наполнились слезами.

— Будет хорошо, если ты меня подбросишь.

— Я не буду чинить тормоза, принцесса. Это на заметку.

— А кто тебя просит?

Она отодвинула меня за спину миссис Бакстер и ушла. Счастье, что она не приглядывалась ко мне. Если бы я могла сделать пару вдохов, успокоилась бы. Я не могу разрыдаться посередине класса. Они знали, что я виновата, и никто не винил меня. Так и зачем тогда плакать?

Грей

Моряки привыкли отмечать места на картах, там, где водятся чудовища. С какой-то стороны, они правы. У монстров нет клешней, глаза у них темные, словно патока, а волосы серебристые, как новая монета в десять центов. Губы — лепестки, манящие пунцом, шепчущие сладкие обещания. Я могу уверено заявить, что человек даже не заметит плотного тумана, если он слишком очарован существом, которое создает его.

Ощущение, которое вы не можете представить, оно захватывает вас. У Сюзанны были нежные пальцы, и она любила гладить мои волосы. Я закрою глаза и растворюсь в ощущениях. Мое сердце оживает от ее прикосновений. Кровь закипает лишь от взмаха ее ресниц. Я никогда не спрашивал ее о тумане, который всегда следовал за ней. Тогда он казался несущественным.

Лодка моего отца была быстрой и у нее хорошо получалось прорубать лед. Мы трижды в неделю приплывали сюда из Бостона, закупая омаров на продажу, а они все еще размахивали клешнями и извивали хвосты.

Идиотская профессия. Отец намеревался сделать меня капитаном, когда я достигну совершеннолетия. Думал, я желаю этого. Что буду рад пойти по его стопам. Но я стоял на палубе и ненавидел его.

Этот человек был мягок и многим нравилось проводить с ним время. Но я терпеть не мог тот крем, который он использовал для своих рук. Словно такая ерунда могла смягчить его кожу для того, чтобы он притворился джентльменом. Меня всегда интересовало, понимает ли он, что от него воняет омарами. Даже искупавшись в ванне, заполненной цветами и мылом, от него всегда исходил запах лаванды и омаров. Без толку.

А у меня были грандиозные планы. Жизнь, полная приключений, путешествий на поездах и лошадях. Сквозь города и пустыни. О, особенно пустыни — я мечтал о них. Загорать и зарывать ноги в теплый песок. Чтобы больше не видеть моря в своей жизни. Какая бы ниточка не связывала моего отца с водой, у меня ее не было. И я собирался отречься от него.

Работа с моим отцом не доставляла мне удовольствия, так что пришлось решать все самому. Остров в гавани «Сломанного Клыка» завораживал меня. Жители деревни говорили, что он заброшен, опасен и населен призраками.

Когда мы с отцом приплыли сюда, я внимательно изучил его зловещие очертания, размышляя о тайнах. Возвращаясь, я пристально изучал Джексон-рок.

И именно в тот момент я впервые увидел Сюзанну. Она стояла на скале, ее длинные распущенные волосы развевались на ветру. На ней было белое платье и плащ, она казалась сотканной из тумана.

Перегнувшись через борт, я пристально посмотрел на нее — сомневался, что это сирена. Тогда бы она запела и разрушила наш корабль о скалы, на которых стояла.

А она просто помахала.

Ее пальцы раскрылись, словно бутон пиона, а в ее улыбке была какая-то тяжесть, и я хотел помочь ей. Она уменьшалась, когда мы уходили вдаль на попутном ветру. Вскоре она превратилась всего лишь в звезду на горизонте, а потом и вовсе в воспоминание.

Меня тревожили мысли: она дочь смотрителя маяка? Была ли она там одна? Но именно ее улыбка звала меня обратно. На своей корабельной койке и в постели дома я вообразил, что эту девушку могу спасти только я.

Конечно, отец запер ее подальше от материка; несомненно, мачеха сделала ее своей служанкой. В моем воображении она стала нимфой или принцессой, Белоснежкой или Золушкой. Она Рапунцель, и в своем безумии я уверился, что стоит попросить, она распустит свои платиновые волосы.

Пока мой отец занимался делами в деревне, я греб на лодке к скале. От интенсивной работы веслами мои плечи горели, а солнце — такое приятное и яркое — обжигало мое тело, но я был увлечен спасением чистой души. Честно говоря, когда я высадился на берег, рубашка насквозь промокла, а волосы прилипли ко лбу. Океан, вечно этот Богом забытый океан.

— Тебе не следует здесь находиться. — Сюзанна вышла из-за деревьев подобно бледному призраку.

Я влюбился в воспоминания, а увидев ее, мое безумие разгорелось с новой силой. Спрыгнув на берег, я подошел к ней, вытягивая вперед руки, будто она могла испугаться меня подобно лани. И сказал ей:

— Я пришёл за тобой.

— Зачем?

С глупой наивностью и искренностью я ответил:

— Потому что люблю тебя.

Оглядываясь назад, мне следовало удивиться тому, что она позволила себя поцеловать. Запускала пальцы в мои волосы и шептала на ухо совершенно верные слова, чтобы я возвращался. Наши тайные встречи приобрели романтический характер. Мы проводили время под высокими бурыми соснами.

В течение целого лета я снова и снова приходил к скале, к ее слабым призрачным поцелуям — пока не поклялся, что сделаю все, что она пожелает. Даже если нужно умереть ради нее.

Я и умер. Я был идиотом и глупцом и теперь у меня имелось целое столетие, чтобы критиковать себя за то, что перепутал похоть с любовью. Каждый раз, когда смотрю в зеркало и вижу свои серебристые волосы и темные, как патока, глаза; каждый раз, когда я смотрю со скалы на «Сломанный Клык», надеясь, что девушка, думающая обо мне, придет на мой берег, — и вспоминаю о своей опрометчивости. Я немного даже ненавижу себя за то, что хочу, чтобы она совершила такую же глупость.

Глава 3

Уилла

Я не опоздала, когда вошла в дом, но ботинки были в грязи, а от меня пахло отливом.

Когда мисс Парк увидела меня, выражение ее лица не изменилось. Держа в руке треснувшую чашку с кофе, она взглянула на папки с делами и сказала:

— Рада, что ты смогла прийти.

Ничего ехидного в фразе не было, но мама приподняла брови.

— Простите. Я работала.

— Бейли приходила, — сказала мама.

Чувствуя себя виноватой, я бросила инструменты на крыльцо и направилась к раковине. Хорошо бы принять душ, но это подождет. Я включила горячую воду и измельчитель мусора в раковине.

— Я встречусь с ней завтра.

Громко работая, утилизатор втягивал песок и ил, а я делала вид, что не замечаю прокурора. Я знала, что, если буду долго избегать ее, она уйдет нескоро. Выждав немного, я опустила голову, а затем спросила возможно недостаточно громко:

— Что вы хотите?

Мисс Парк прочистила горло и развернула стул. Деревянные ножки упирались в линолеум, и я почувствовала, что та оказалось ко мне ближе.

— Нам нужно обсудить ваши слова перед присяжными.

Выковыривая грязь из-под ногтей, я сказала:

— У вас нет показаний, которые я давала полиции.

— Есть, — ответила она.

Голос у нее был ровный, даже мягкий. Краем глаза я видела, как стул скрипнул.

— Но я не потерплю никаких фокусов, когда ты будешь в суде под присягой. Ты единственный свидетель, Уилла.

Во рту образовалась горечь. Все мои познания о суде и присяжных заканчивались программами по телевизору. Показные шоу.

На деле это не просто короткий разговор с детективами, а затем суд. Нет, я разговаривала сначала с береговой охраной и морским патрулем, а потом с полицией в ту ночь, когда умер Леви. А на следующий день пришел детектив, одетый в строгий костюм, и стал делать записи. Когда они арестовали Терри Койне, я опять общалась с детективами. Мой отец стоял рядом со мной во время опознания. Так что совсем не похоже на то, что показывают в шоу.

Они дали мне папку с фотороботами, где на каждой странице находились сорокалетние мужчины с крючковатыми носами и цыплячьими подбородками. Стало страшно от того, как они все похожи. Я не была уверена, пока не указала на нужного парня.

Теперь дело перешло к присяжным. Они должны решить, достаточно ли доказательств его преступления для того, чтобы посадить. Все, что имела полиция — это две гильзы от пуль.

Они совпадали с той коробкой, которую они нашли в багажнике Койне. И мои показания. Свидетельство того, что я видела. Все сводилось к двум пулям и моей памяти и предстанет ли он когда-нибудь перед судом за убийство моего брата. Если улик будет недостаточно, его отпустят. Грудь сдавило в тиски.

— Хорошо, и что мне следует сказать?

Мисс Парк убрала свои ровные черные волосы за ухо и продолжила:

— Я здесь не для того, чтобы говорить за тебя.

— Тогда чего же вы хотите? Я уже все рассказала полиции.

— Все?

Вопрос повис в воздухе на минуту. Затем она произнесла:

— Потому что я хочу спросить тебя о войне за территорию. В этом случае есть причина для убийства. И если ты не расскажешь…

— Не было у нас никакой войны, — спокойно ответила я.

— Мы выяснили, что мистер Койне устанавливал приманки слишком близко к вашим. Как и то, что твой отец обращался за помощью к совету.

Я пожала плечами. Таковы порядки в «Сломанном Клыке». Мисс Парк могла бы расспросить весь город, но никто не рассказал бы о войне, потому что ее не было. Просто один рыбак — я — решил проблему. Это наши воды и правила. Леви ничего бы ей не сказал. И не хотел бы, чтобы я говорила.

Все, что мы сделали — обрезали тросы приманок и выбросили их. Мы легко обошлись с Койне. В прошлом году в деревушке Френдшип кто-то посреди ночи потопил «Лобстэх тэкси» и «Фэнтезиз». Несколькими годами ранее резня в Оулс Хед и стрельба в Матиникус. Если вы нарушали границы рыбака, он должен был отомстить.

Рыбак против рыбака — это личное. Но когда так делал весь город, продуманно и согласовано — это называлось войной за территорию. Поэтому я промолчала и посмотрела мимо мисс Парк.

Спокойно, но стараясь скрыть сарказм, она сказала:

— А потом, по чистой случайности, мистер Койне обнаружил вас с братом на пристани в два часа ночи. Вскоре после того, как понял, что кто-то испортил его приманки. Но это никак не связано.

— Это не война рыбаков за свою территорию, — огрызнулась мама.

— Тогда что? — ответила также мисс Парк.

Моя мать встала между нами и потянулась к картофелечистке. Она поднесла ее к кончикам моих пальцев и беспощадно поскребла. В последний раз она делала так, когда я была ребенком. Я могла бы привести себя в порядок сама.

И все же она намылила и принялась тереть мою ладонь своими тонкими пальцами.

— Откуда вы, мисс Парк? Конкорд?

Ничуть не удивившись, мисс Парк сказала:

— Бостон.

Мама потерла немного сильнее, скрывая сдавленный звук, который она издала. Та самая, которую вызвали из Южного Мэна. Своим вопросом мама попыталась узнать не из Нью-Хэмпшира ли она.

Выпрямившись, мама подставила мои руки под кран и стальным голосом сказала:

— За такого рода войну мы проголосовали бы всем населением. И тогда бы каждый участвовал в этом, а не один ребенок.

— Мам!

Резко вскинув голову, она пристально посмотрела на нас обеих.

— Я не позволю этому ублюдку уйти безнаказанным, только потому что она не понимает, как здесь все устроено.

Вернув внимание к мисс Парк, она продолжала:

— Если вы заявите о войне между рыбаками, присяжные вас не будут даже слушать.

— Тогда, может, мне кто-нибудь расскажет, что произошло.

В голове шумело, а уши заложило так, как если бы я погрузилась глубоко под воду. Испортить чужие приманки не считалось преступлением, но я могла потерять лицензию. Сроком на три года. Три года отцу пришлось бы оплачивать работу помощника и за это время, вместо заработка, деньги бы только уходили.

Поэтому я боролась, утверждая, что ничего не знала об испорченных приманках. Я могла попросить о том, чтобы меня судили присяжные. И если бы они сочли меня виновной, у меня бы ничего не осталось. И у моей семьи.

Конечно, я могла продолжить зарабатывать пиявками, но этого недостаточно. А мысль о том, что я буду наблюдать, как другие уходят в море, в то время как нахожусь на суше, похожа на смерть.

Но только если меня признают виновной. Возможно, нет. Присяжные — наши люди и они понимают, что нужно защищать свои воды. Если направить их взгляд в другое направление, они покачают головами, отмахнутся и скорее всего меня отпустят. Возможно.

Но сделают ли так, если я признаю свою вину перед присяжными? Не знаю. Вынесут ли Койне приговор, если я этого не сделаю? Грудь сжало в тиски, когда я попыталась сопоставить правильное решение с тем, что необходимо.

Ожидая ответа, мисс Парк спросила:

— Ну так что?

Посмотрев мимо нее, я увидела отца, сидящего в пикапе. Внезапно его озарил оранжевый свет. Он снова закурил. Затянувшись сигаретой, откинулся на сидение, освещенный светом. Отец бросил курить ради Леви. А сейчас снова начал, видимо решив, что терять больше нечего. Ничто не будет как прежде, и я сдалась.

— Да, я сделала это, ясно? — Я повернулась к мисс Парк, держась за край раковины позади меня. — Он ставил свои приманки рядом с нашими, и никто ничего не делал. Он даже не местный. Почему рыбачит в наших водах?

Мисс Парк открыла одну из папок.

— Начнем сначала.

— Вы уже знаете начало, — ответила я.

Я закрыла глаза и услышала звук моря в своих воспоминаниях. Ночь была ясной. Прохладный ветерок, разгоряченная кровь и то, как замедлились мои воспоминания.

Я не сразу поняла, что это конец. Мой смех эхом разнесся по палубе «Дженн-а-Ло», немного жутковатый и отдаленный. За несколько минут до этого ночь была яркой и ясной — черное усыпанное звездами небо и большая серебристая луна.

Но влажный перламутровый туман внезапно окутал небо и берег. Я едва видела Леви в рулевой рубке, хотя он находился всего в трех шагах. Никто не мог видеть нас в вихревом тумане, что играло нам на руку.

— Как много испортим? — спросил Леви. Вопрос выплыл из тумана.

— Все, — ответила я.

Я облокотилась на борт. Темное море простиралось вокруг меня. Шепот, который убаюкивал меня ночью и звал на рыбалку утром, снова звал меня с борта. Он же дразнил меня, когда я находилась в школе. Оттуда я могла видеть порт лучше, чем из любой другой точки в городе.

Однажды отец уйдет на пенсию. И я стану капитаном, а мои дети или дети Леви, они будут помогать. Мы рыбачили в тени Джексон-рок уже триста лет. Будь моя воля, их было бы на триста больше.

И именно поэтому мы с Леви тайком выбрались из дома посреди ночи. Вот почему мы стащили ключи от лодки из кармана отца, не сказав никому ни слова.

Держа в руках длинный крюк, я ждала, когда «Дженн-а-Ло» подплывет к следующему зелено-голубому бую. Зацепив крюком, я быстро втащила его в лодку.

Затем намотала веревку от буя на тягач. Все это время я напевала мотив, созвучный гидравлике, и наблюдала, как приманка с омарами поднимается на поверхность. Два больших омара махали когтями из-за решетки.

Морские брызги покрывали мое лицо, а когда я вдыхала, ощущала вкус соленой воды и юго-западного ветра — восхитительно. Взяв нож, я перерезала веревку между буем и приманкой, а затем выбросила все обратно в воду.

Омары смогут освободиться, но приманки он найти не сможет. В этом и смысл. Вот что получил ублюдок из Даггета за то, что устанавливал ловушки в водах «Сломанного Клыка».

Волны поглотили приманки, а я от адреналина ударила кулаком в воздух.

— Попробуй вытянуть эту! — прокричала я, а Леви включил двигатель на полную и нежно сказал:

— Притормози.

— Посмотри на себя! — Рассмеялся Леви. — У тебя выражение лица, как у мамы. Неудивительно, что ты ее любимица.

Я схватила буй и снова перевесилась через борт. «Дженн-а-Ло» целенаправленно и уверенно рассекала ночь, направляясь к следующей паре приманок.

Должно быть, трудно было найти каждый буй, брошенный другим рыбаком. В конце концов, часть работы капитана заключалась в том, чтобы самому прокладывать свой путь в навигаторе, чтобы он мог снова их позже найти. Наследие — наличие собственных вод. Тайные места, где никто кроме тебя не рыбачит. Но нарушитель обнаружил все красно-полосатые буи Диксонов и бросил свои рядом с ними. В первый раз, когда отец обнаружил их, назвал это недоразумением. Некачественная рыбалка у некомпетентного рыбака, так он подумал.

Мы убрали его ловушки от наших. Запутали их под водой, оставили беспорядок, который нужно было убрать. Своеобразный знак нарушителю. Мы перенесли наши приманки ближе к Джексон-рок.

Но спустя два дня зеленые и синие буи снова появились рядом с нашими.

Этот парень не просто нарушал границы. Он явно воровал наш улов и нужно было что-то делать.

Отец поспрашивал народ и узнал, что нарушитель кузен Джеки Уэллет. Успокоившись и прихватив шесть банок пива, папа поднялся на холм к дому Джеки, чтобы поговорить с ним о сложившейся ситуации.

Терри Койне был там и, вместо того чтобы поговорить, заявил, что он боксер, а отец упомянул о дробовике. Джеки встал между ними и попросил отца вернуться домой.

Не удивительно, что разговор не подействовал. В следующий раз, когда приманки Койне снова появились рядом, отец написал жалобу в территориальный совет. Он позаботился о том, чтобы все в кооперативе знали, откуда Койне берет омаров. Люди отказались покупать его улов, но что же еще? Ничего.

Ничто не помогло и не остановило его. Он просто продавал свой улов в соседнем кооперативе несмотря на то, что дорога туда занимала час. Им плевать откуда улов. Затем возвращался в «Сломанный Клык», а мы были унижены.

Поэтому я подкупила Леви тем, что он будет вести лодку, пока я порчу ловушки Койне. Леви был бы счастливее дома, рисуя мангу или сидя на крыше с Сетом и Ником, разговаривая об аниме. Он согласился, потому что я была его старшей сестрой и попросила его о помощи. И потому что ему нравилось гулять в ночное время. Я считала это оплатой по счетам и, если никто не хотел помогать, значит я решала все сама. В тот вечер вода была гладкой как стекло, а океан и море встали на мою сторону. Туман окутал нас, словно нежный поцелуй. Испортив все двадцать приманок Терри Койне, я смеялась на протяжении всего пути.

Мы с Леви, все еще улыбаясь, подошли к пристани. Возбужденные от того, что мы сделали это вместе. Он спрыгнул с палубы первым и протянул мне руку.

Мне и в голову не пришло, что Койне мог быть на воде. Вероятно, он заглушил двигатель одновременно с нами, так чтобы мы не услышали его приближения.

— Эй, Диксон, — прокричал он.

Мы одновременно обернулись, когда Койне материализовался перед нами из тумана. Увидели пистолет, но слишком поздно, чтобы успеть среагировать. Он выстрел дважды.

Звук был похож на щелканье проволоки, глухой и пронзительный. Разнесся эхом, уходя вдаль. Я поняла, что произошло, но не осознала. Даже после того, как Леви споткнулся о лодку и упал на меня. А темная кровь расползлась по футболке. Потом он начал захлебываться. Воздух выходил из его груди, а не из горла. Мое тело двигалось само по себе, я не думала.

Тишина поглотила меня. Я нажала кнопку на нашем аварийном радиобуе. Связь с треском ожила, посылая сигнал бедствия береговой охране. И так как сигнал бедствия предназначен для моря, на нем вспыхнул стробоскоп⁶.

Ослепленная светом, я опустилась на палубу и накрыла рукой дыру в груди Леви. От него исходил жар. Темная пена пузырилась между моими пальцами. Промелькнула мысль, что серая дымка, которая задержалась над его грудью — уходящая душа.

Но ночь была холодная. Поэтому это пар, который исходил от его горячей груди, так же, как и от моего дыхания. Над нами работал спасательный маяк, а свет отражался в тумане жуткими узорами.

— Береговая охрана в пути, — сказала я Леви.

А он произнес свое последнее слово:

— Хорошо.

Я задумалась. Жалко, что отец не курил. Всегда, когда смотрел «Взвод», он говорил нам, что пластиковая обертка на пачке сигарет может закрыть пулевое отверстие. Вставь и будешь как новенький. Глупости, но кто знает, может, правда?

Именно об этом я думала, пытаясь спасти брата.

После ухода мисс Парк, отец наконец зашел в дом. Пока я отмывала грязь и воспоминания со своей кожи в душе, слушала, как он разговаривает с матерью на кухне.

Слов разобрать не могла. Слышала только его голос, то повышающийся, то понижающийся. Голос матери был странный и мрачный. Возможно, они говорят обо мне. Не знаю, не могу разобрать. Но по интонациям звучало, как обвинение.

Для моих родителей всегда было очевидным то, что случилось той ночью. Более того, вся деревня знала и понимала. Это наша территория. С той же легкостью Койне мог нарушить границы кого-либо еще.

Не так уж и много было, чем поживиться в водах «Сломанного Клыка». С каждым годом улов становился меньше. Бейли не вернется обратно. Степень в области политологии не принесет ей пользы здесь. Такие умные, как она, уезжали в Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Лондон. Никто из таких, как Бейли, не возвращается.

Кроме туристов или романтиков, живущих в Новой Англии. Нетронутая дикая местность, все деревенское. Затем они все заасфальтировали и перекрыли наши пляжи. Развели истерику по поводу того, какой шум идет от гавани, когда народ собирается на рыбалку. Устраивали собрания в кооперативе из-за вони селедки, которая витала в воздухе, даже когда мы отплывали.

Но гавань все, что у нас есть. Наши семьи и город. Кладбище полно сланцевых фамильных надгробий, имена начинались с 1600 года.

Уошберны, Даерсы, Диксоны, Арчамбальты, Уэллеты.

Соседи поступили бы так же, как и я. Такие, как Койне, приносили с собой хаос. Никто в «Сломанном Клыке» не обвинит меня.

Опустив голову под воду, я позволила теплу течь по моим волосам и пробегать по губам. Вода всегда пахнет кровью, особенно если сделать ее горячей. Пар лишал меня возможности глубоко дышать. Я вздрогнула, когда песок собрался на дне ванны и пополз к сливу.

Внизу голос отца стал громче, а затем хлопнула задняя дверь. Я не столько услышала, сколько почувствовала неожиданную пощечину. Выключив кран, я прислушалась к тишине, а затем к тихому звуку отъезжающего пикапа.

Они всегда знали, что я сделала, но сегодня признали. Я никогда не боялась неприятностей из-за того, что испортила приманки Койне. Испугало меня другое — признание. То, что мне пришлось произнести вслух перед отцом и матерью, что это я виновата в смерти Леви.

Не как-нибудь запутанно, что-то вроде «бабочки-в-Африке-принесли-ураган-в-штат Мэн». Мой младший брат стал бы таким же, как Бейли. У него была нежная улыбка и блокнот, заполненный рисунками, хорошими песнями. Ник и Сет подобрали для них плохую музыку. Он снимал замедленные фильмы, много читал и не планировал связывать свою жизнь с морем. Он смог бы, он бы это сделал.

Вот только в ту ночь я прислонилась к его двери. Ждала, когда он вытащит наушники и спросит меня:

— Чего, Уиллард?

И вместо того, чтобы сказать: «Давай поищем мистера Грея» или «Ничего, я просто хотела сказать, что съела твой кусок торта», я бросила ему ключи от «Дженн-а-Ло». Он поймал их с первого броска.

Грей

Она снова думает обо мне.

Я перекладываю циркуль в левую руку и смотрю на музыкальную шкатулку на столе.

Катушки затянуты, часовые механизмы закреплены. Посторонних звуков нет, когда я подношу ее к уху.

Поворачивая медный ключ, я придерживаю его — повелитель времени, Бог фигур, дрожащих на крышке ящика. Они будут танцевать только по моему желанию. Либо висеть вечно в ожидании, это тоже зависит от меня.

Но я отпускаю ключ, и он медленно раскручивается. «Регтайм кленового листа» — это больше, чем вальс. Фигуры кружат друг вокруг друга, их медная кожа блестит с каждым механическим поворотом. Поставив ее на подоконник, наблюдаю, как любовники покачиваются на фоне линии горизонта.

Сегодня закат красный и яркий — радость морякам.

И у меня тоже, потому что она думает обо мне. Вероятно, также, как и когда-то я, она осознала, что на этой скале кто-то живет. Завтра я буду стоять на утесе и ждать. Я стану бледной звездой, мерцающей на горизонте. Такой неземной и соблазнительной.

Если в мире есть справедливость, хоть какое-то равновесие между небом и землей, она заметит меня. Разве не в этом смысл проклятья? У меня нет ни малейшего шанса собрать тысячу душ.

Ни у Сюзанны, ни у каких-либо других мистеров Греев, некогда стоявших на этом острове. Единственное спасение — через другого человека. Волевой, хотя и глупый выбор — она сама должна сказать «Да». Самостоятельно выбрать этот рок.

Я верю, что она придет. Я мог бы пожелать, чтобы она появилась за завтраком точно также, как книги, игрушки и другие вещи. Но правила проклятия ясны — все, что я захочу, будет моим.

Только благодаря случайности и небольшому сдвигу тумана, я могу получить то, что мне нужно.

Завтра я буду сдерживать туман и устраиваться поудобнее. Ветер будет трепать мои волосы, пока я стою и жду. Если и есть хоть какая-то справедливость, я встречусь с ней глазами и очарую ее. Она уже думает обо мне. Сейчас мне нужно чтобы она пришла.

Глава 4

Уилла

— Я бы выбрала уроки латинского в следующем году, — сказала Бейли. — Но уже взяла курс сварочного дела в Харрингтоне.

У меня болела голова. И как бы сильно я не любила Бейли, знала, что не смогу вынести еще два часа анализа ее расписания на выпускной год. И поскольку я не собиралась поступать в колледж, планировала закончить пять классов. Такое расписание позволило бы мне освобождаться в час дня, и я смогла бы рыбачить вместе с отцом. Ну, так должно было быть. Теперь в свободное время буду собирать пиявок.

Этим я и занималась — перебирала их в подвале. Помещение было холодное и в нем воняло рыбой и грязью. Профессионалы, те, кто круглый год зарабатывают на продаже пиявок, уже бы закончили. С этой работой они справлялись быстрее, чем мы. И возможно, они тоже не хотели слушать о мертвых языках и профессиональных искусствах.

Бейли преуспевала во всем. Она уже закончила три года испанского. Ей не нужна латынь. И не нужны уроки сварки, даже несмотря на то, что ее пикап скоро станет металлоломом. Вероятно, чтобы он не развалился на части, его уже склеивали жвачкой и скотчем. Но еще один дополнительный язык для нее не будет лишним. Поэтому она собиралась изменить свое расписание. Итог я знала и это навевало печаль.

В конце она все же заметила, что я отвечаю только «угу», «ага» и «да». Ее пластиковое ведро стукнулось об мое. У меня меньше пиявок, чем у нее. Возможно, нужно было меньше болтать.

— Ты слушаешь?

Я покачала головой.

— Нет, прости.

Передвинув ведро, она начала перекладывать пиявок на одну сторону. Нам мало заплатят. Затем она подняла мою нелюбимую тему.

— Я знаю, тебя бесит то, что Сет рыбачит с твоим отцом. Никому бы не понравилось.

— Я все прекрасно понимаю.

— Не будь как старуха, — сказала она.

— Это не так, — огрызнулась я в ответ. — У меня много разных мыслей. Не понимаю почему.

На этот раз Бейли нарочно стукнула мое ведро.

— Ты можешь депрессировать, но не имеешь права себя жалеть.

— А почему нет?

В глазах Бейли вспыхнул огонек.

Вероятно, она изумилась, что пришла раньше меня на беседу с мисс Парк. После у нее была пара дней обдумать это. Хоть Бейли и не любила игры в молчанку, порой я думала, что меня бы это устроило.

— Потому что ты отгораживаешься ото всех и делаешь себе только хуже. Причем намерено. Думаешь, если будешь истязать себя, то все магическим образом станет как прежде.

— А кто сказал, что так будет?

Начав хлопать себя ладонью по лицу, Бейли в последний момент остановилась. Она не настолько безумна, чтобы подпускать пиявку к щеке.

— Ты ведешь себя прямо как она.

— Ну раз ты так говоришь.

— Нет, я это знаю, — парировала она.

Взяв ведро, я высыпала туда оставшихся пиявок. Моя спина напряглась, а челюсти сжались, но я не отвела взгляд. Я не боялась Бейли. Мы знали секреты друг друга. Спорить с ней совершенно безопасно. Утром она все также будет меня любить. Даже если она и безумна. Неся свою часть пиявок к журналу учета, я повернулась к ней спиной. И поскольку сказать мне было нечего, я просто отмахнулась от нее.

Усмехнувшись, она устремила взгляд в ведро, чтобы досчитать свою часть. Мама работала во вторую смену в полицейском управлении, а папа рыбачил с рассвета до заката. А это означает, что тот, кто первым пришел домой, готовит ужин.

Обычно этим занимался Леви и очень жаль, что его больше нет. Он мог приготовить ужин из ничего. Мне же нужно следовать инструкциям на коробке.

Обычно отлив был дважды в день. Сегодня я уже заработала пару сотен и могла бы прийти сюда в полночь, но рубашки Сета, которые стащила из его спальни, манили меня.

Его запах, благодаря которому мне казалось, что он обнимает меня постоянно.

Поэтому, как только я надела рубашку, решила, что с раскопками на сегодня закончено.

Затем спустилась вниз, чтобы приготовить что-то простенькое на ужин. Для меня достаточно яичницы с беконом, но Сет и отец вернутся голодными, поэтому я вытащила из кладовки коробку с блинной смесью, джем и сироп. Прежде чем я успела разбить первое яйцо, зазвонил телефон.

— Не переживай, — сказала мама, когда я ответила.

Напряжение сковало меня в тиски. Прислонившись к столешнице, я выключила конфорки одну за другой, почти уверенная, что скоро мне нужно будет покинуть дом надолго и естественно ни о каких блинах не может быть и речи. Почему-то мой голос звучал спокойно, когда я спросила:

— Что случилось?

Она прочистила горло, а затем я услышала, что мама разговаривает с кем-то еще. Видимо, она решила свести меня с ума, ком в горле стал настолько ощутимым, что стало нечем дышать.

Наконец, она обратилась ко мне:

— Я не хочу, чтобы ты приходила сюда, Уилла. Я звоню тебе, чтобы сказать, что твой отец сейчас вместе со мной в больнице, но с ним все в порядке.

Медленная, острая боль пронзила мой висок.

— Что случилось?

— Он забрасывал буи и не справился. Его протащило по палубе.

Наиглупейшая ошибка, это произошло, потому что он не хотел потерять дешевый крюк — так поступают новички. Крюк, прикрепленный к приманке, может вытянуть человека за борт и утопить прежде, чем кто-либо заметит.

Я разозлилась, он не должен был этим заниматься, потому что с ним Сет. Прижав пальцы к виску, я попыталась унять боль.

— А зачем он это сделал?

— Просто старый дурак. — Она кому-то ответила, но я не расслышала, а затем вновь вернулась ко мне. — Мы будем дома сразу как найдем доктора, но не жди нас.

— И скажи ей, чтобы держалась подальше от лодки, — донеся голос отца на заднем фоне.

Почему-то мама не повторила эту фразу. Вместо этого она предупредила:

— Твой мальчик скоро придет.

Хруст гравия перед домом доказал ее правоту. Мне даже не надо поворачиваться, чтобы увидеть машину Сета. Я ощущала пустоту и не спешила его встречать. В любом случае, Сет мог зайти сам. Так поступали все мои друзья, а ведь он не просто друг, да?

— Уилла?

Покачав головой, я оттолкнулась от столешницы.

— Кажется, теперь я его слышу. Передай папочке, что он на прицеле, пока не выучит урок.

— Скажу, — ответила она, и я положила трубку сразу, как открылась дверь.

Заходя, Сет выглядел совершенно разбитым. Его лицо было напряжено, а зрачки, в которых плескался ужас, казались почти черными на фоне посеревшего лица. Он сразу поехал ко мне и хорошо, что мама позвонила первой. Просто посмотрев на него, я бы решила, что кто-то умер.

Сет обнял меня, зарываясь в мои волосы.

— Милая, прости.

Медленно я обняла его.

— Мама сказала, что он в порядке. Я слышала его жалобы, поэтому знаю, правда.

— Прости, — повторил он, — крюк застрял в подъемнике…

— Все в порядке.

Я начала разминать его спину, потирая затекшие от работы и волнения мышцы. Сначала казалось обычной работой. Будто на автомате, — то, что сейчас ему нужно. Массаж удерживал меня от излишних размышлений. Я ведь предупреждала о тягаче.

Сет медленно расслаблялся, пока мы не покачнулись. Мы стали подобно маятнику, который медленно раскачивался, и слушая его пронзительное дыхание, я немного успокоилась и остыла от гнева. Когда он поцеловал меня в лоб, мое сердце забилось, и я прильнула к нему. Если бы он не пришел, в доме повисла бы такая тишина, что я могла бы слышать свои мысли.

— Хочешь, чтобы я остался? — спросил он.

— Да, ты можешь помочь мне с ужином.

Он так и сделал. Сет помнил, где все лежит, а также то, что, если добавить немного корицы к блинной смеси, это сделает ее особенной. А я знала, что сироп может взорваться в микроволновке. Мы были сплоченной и уверенной командой. Мы отражались в ночном свете окна, и на мгновение я посмотрела в него. Точно подходим друг другу. Так было всегда и каждый это видел. Как луна меняет форму, а солнце восходит — нам двоим суждено быть вместе. В третьем классе Бейли и Эмбер гонялись за мной по детской площадке, бросая одуванчики и распевая песню:

Сет Ар-чам-бальт целует Уиллу Диксон на кухне ее мамы!

Тили-тили-тесто,

Жених и невеста, жених и невеста, фу!

Они напевали дразнилку до тех пор, пока я не начинала плакать, а миссис Грэхэм не наказывала их.

Не знаю почему меня это расстраивало.

Грей

Сюзанна не первая, кого я полюбил. Даже ни третья и ни шестая. Я был совершенно неразборчив в своих привязанностях. Хорошенькие девушки являлись единственной отрадой моих путешествий с отцом из Массачусетса в Мэн, из Бостона в Новую Шотландию.

Многое было мучением, но красотки на берегу скрашивали это. Девушки с экзотическим акцентом. С карими, голубыми и зелеными глазами. С зонтиками и платьями, в которых выглядели словно греческие богини. Они отвлекали меня от тягот купеческой жизни. Взамен я делал подарки.

В основном привозил чай из Бостона. Хороший подарок — дорогой и нескоропортящийся. Я брал всегда с собой пряные листья, куда бы ни шел.

В первое время я думал, возможно, этот маяк мое наказание. Что мне следует научиться быть бескорыстным. Стать мужчиной, кем-то достойным уважения. Красота поймала меня в ловушку, и я превратился в зверя. Логично, что красота меня освободит.

Как же блестяще я обманул самого себя! Но в свою защиту, разве не такой вывод внушили нам господа Гримм и месье Перро? Христиан Андерсон не был моим любимцем, казалось, что он гораздо больше занят вечными страданиями.

Я возносил прекрасные молитвы. Затем захотел читать их по четкам и выучил их. Потом бусы мала⁷ и колокольчики. Хотел иметь поющую чашу⁸ и старался научиться медитировать. Но кроме моря у меня ничего не было. Его шепот постоянно звучал в моей голове. Я был самым замкнутым из монахов, но не получал блаженства.

Мое падение. Желание ощутить удовольствие. Погоня за ним. Я десять лет игнорировал свое истинное призвание. Сдерживал туман, считая это моим испытанием. Думал, что, если справлюсь, буду вознагражден. Придет другая девушка, и я освобожусь. Я сделал выводы и перестал ненавидеть океан.

Ложь. Иногда так и повторяю. Часы проходят, так же, как и в прошлом и в настоящем. Но моя награда и освобождение уже близки. Свобода, и хотя в те первые дни я поклялся, что буду лучше, что никогда не поцелую никого так, как это сделала Сюзанна, — понял, что был неправ. Потому что там, на берегу, она думает обо мне. Если только она придет, я без колебаний поменяюсь с ней местами. Она увидит все манящие преимущества, и меня не волнует, обнаружит ли недостатки. К тому времени будет слишком поздно. А потом… Эти знания понадобятся ей для первых десяти лет. После она справится сама.

Глава 5

Уилла

На следующий день Сет ждал меня у главного входа.

Свет просачивался сквозь витражное окно на верхней площадке. Голубые, зеленые и золотые оттенки колебались подобно воде. Свет играл в волосах Сета и отражался на его коже. Сет худой и грубовато сложенный, поэтому его нельзя назвать красивым, но причина, по которой девушки высовывались из окон машин, чтобы взглянуть на него, когда мы ехали в Бангор — его улыбка, когда он видел меня. Бросив потрепанную книжку в сумку, он обнял меня за талию и поцеловал. Затем отстранился, и коснувшись грубоватыми губами моего виска, спросил:

— Как отец?

— Чувствует себя полным идиотом, — ответила я. — Заявил, что хочет выйти в море сразу, как сможет.

Не сомневаясь, он кивнул.

— Я могу пропустить уроки, не проблема.

Он был так чертовски серьезен. Он думал, что помогает мне. Словно это я избегала лодку.

— Я не хочу, чтобы он выходил в море. Как он вообще пострадал в прошлый раз? Он был невнимателен, а это опасно.

— Знаю, Уилла, но он не сможет оставаться на берегу вечно, — произнес Сет.

— Тоже верно.

Целуя меня снова в висок, он сказал:

— Я могу попросить Ника помочь мне с приманками, чтобы отец не подходил к ним.

Ник — лучший друг Сета, неуклюжий, лохматый парень, который практически жил в доме Сета. Мне, как и всем, нравился Ник. Но его семья была из Индианы, и он не может отличить приманку от улья.

Так что мой голос стал более неприятным, чем я хотела, когда спросила:

— О, да? У Ника есть лицензия?

— Просто на один день.

— Морской патруль, конечно же, будет уточнять.

Он немного напрягся, его рука на моем плече стала холодной и тяжелой. Вынырнув из-под нее, я сделала несколько шагов вперед. Побоялась, что он сможет пробиться в пустоту внутри меня и его боль затопит меня.

— Все в порядке. Я собираюсь смотаться на илистую отмель. Скажи Бейли, ладно?

— Тебя подвезти?

Его лицо расслабилось, а на лице пробежал синий оттенок. Зеленая полоска осветила глаза, а после исчезла, оставив их темными. Он всерьез предложил подвезти меня, но я все равно покачала головой. Сейчас я просто хотела уйти от него, от себя. Даже не знаю толком от кого. От жизни, в конце концов. Сет понизил голос.

— Я с тобой, Уилла.

Мне бы радоваться, что он научился читать меня. Он так хорошо меня знал. Но я не хотела отдавать ему за это должное, потому что он вырос вместе со мной. За доброту, за то, что он единственный, кто понимал. Проще было на него злиться.

Я сказала:

— Я в порядке. Передай Бейли.

Несколько человек прошли мимо нас — неловкое напоминание о том, что не следует здесь ссориться и устраивать драму. Думаю, это замечательно, что такие люди, как мы с Сетом, не любят кричать. Сет сжал губы вместе, потом махнул рукой в сторону двери. Жест означал, что он выполнит просьбу и показывал на выход.

— Не вздумай притащить Ника на мою лодку, — ответила я и вышла наружу.

Люди предупреждали о прохладных осенних днях, и возможно, если бы я пошла через лес, могла получить удовольствие. Заметила бы медный орнамент между елями и соснами. На проторенных тропинках увидела бы камни, скрытые почвой и семенами, но гладкие от столетий пеших прогулок.

Но лес не для меня. Я шла домой сквозь влагу и холод, чтобы взять рабочее снаряжение. Направилась вдоль берега к одной из илистых отмелей.

Туман рассеивался, но где-то еще держался. Змеился по серой грязи, окутывая мои лодыжки.

Я опоздала к отливу, поэтому мне пришлось подойти почти к воде, чтобы занять незатопленное место. В воздухе витал запах рыбы, водорослей и грязи. В руке я держала грабли, но вместо того, чтобы приступить к работе, повернулась к Джексон-рок.

Остров был похож на пирамиду: груда гранитных валунов, покрытых оранжевым цветом, где росли сосны Банкса — темные вечнозеленые растения. Однако прямо на том месте одинокий ажурный болиголов наблюдал за водой.

Над ним крепкая белая штукатурная колонна рассекала небо — наш маяк. Даже днем он каждые девять секунд вспыхивал красным светом, зовя рыбаков и моряков домой.

Но там никого не было. Береговая сирена работала, когда компьютер передавал сигнал, а свет загорался от пульта дистанционного управления.

У меня заболела голова, когда я попыталась представить восточную часть острова — единственное место, где скалы обрушились на берег. Словно сам Джексон-рок хотел, чтобы о нем забыли.

Я принялась за работу, копала грязь, боролась с пиявками в ведре, они все намеривались укусить или сбежать. Мои грабли тонули в болоте, а холод, будто показывая свою боль, стал постоянным. Обычно он стирает все мысли и тревоги.

Но сегодня маяк отвлекал меня. Нет, это все туман.

А может, и то и другое. Возможно, туман всегда был здесь, а я просто не замечала его. Это все равно что думать о бедре или среднем пальце ноги. Что-то просто существует, вот и все.

Казалось, я знаю сотню причин, по которым никто не посещает Джексон-рок. Нет береговой линии, чтобы высадиться на берег. А мимо отмели лодку не проведешь. Природный заповедник для чужестранцев. Остров кишел летучими мышами, а дышать их высохшими испражнениями опасно. Привидения. На маяке никого не было. Несильная боль пронзила голову, но она не смогла прервать моих размышлений и ощущений. А может, от знания: на маяке кто-то жил.

Безоблачное небо пришло с наступлением утра и принесло запах моря. Я завтракала одна и собиралась в школу. Каждый раз, когда я смотрела наружу, колебалась. Наш сахарный клен стал ало-золотым и казалось, что искрится в чистом свете.

Прозрачный восход обещал хорошую погоду на весь день, и я застонала, когда вышла на крыльцо. Ветер был достаточно прохладным, чтобы почувствовать свежесть. Никакого холода, который проникает под воротники или масляную одежду.

Тишина давила на меня. Чистый горизонт, все подняли паруса еще до рассвета. Я отвернулась. У меня уроки. Я пыталась убедить себя, что это важно.

Словно это должно было заставить меня скучать.

Направляясь к холму, с которого открывался хороший вид, я ощущала «Дженн-а-Ло» за своей спиной. Ее не заботило, что мне запретили приходить на ее борт. Все что нужно ей — море. Она лишь желала рассекать волны на пути к нашим рыбацким местам.

На полпути к школе я оглянулась. Вдоль асфальтовых дорог тянулись вереницы крыш, обозначая город. Растянутые, словно рождественские гирлянды, они очертили городские границы от одного конца до другого.

Сосны покачивались между домами, белая колокольня указывала на восток.

В этот момент несколько ребятишек из города пробежали мимо. Они держались за руки — яркая, смеющаяся стена смела меня с тропинки. Я стояла спиной к школе в мягких, опавших иголках. С этого ракурса все выглядело резче, открывая «Сломанный Клык» с другой стороны.

Я права, гавань пуста. Осталась лишь «Дженн-а-Ло». Позади нее виднелся Джексон-рок, угрожающий ореол привлекал внимание к маяку. Что-то (а возможно, кто-то) дрейфовало по скалистому берегу острова. Грудь сдавило в тиски. Прикрыв глаза рукой, я пыталась получше разглядеть существо на острове. Оно блестело, словно стекло, поймавшее солнечный луч. Перемещаясь между деревьями, оно показалось еще раз, а затем исчезло. Данному явлению могли быть вполне разумные объяснения.

Возможно, береговая охрана проверяла маяк. Или рыболовство и фонд исследования дикой природы подсчитывают активные гнезда и живых птиц.

Прежде чем я додумалась хоть до чего-то, Дэнни Уэллет резко свернула ко мне.

— На что ты уставились, кукла?

В горле встал ком. Денни родственница Терри Койне. И все же находясь рядом с ней, я почувствовала, как начинаю злиться. Адвокаты запретили мне говорить о деле, а здравый смысл согласился. Лучше держать рот на замке. Ситуация была достаточно напряженной.

— Моя бабушка вынуждена продать свой дом из-за тебя, — сказала Денни. Она была ниже меня ростом и худая. Крошечные ручки, кукольный ротик — она выглядела хрупкой. Но мы выросли вместе, и я знала, что это не так. По привычке я искренне произнесла:

— Мне жаль.

Денни подобно змее ощетинилась. Глаза сузились, и я заметила, что она что-то обдумывает. Сможет ли она сломать мне нос одним ударом? Неужели мой голос прозвучал дерзко, что она завелась?

Адреналин заполнил меня и в каком-то смысле это ощущение было почти похоже на счастье. Я уже чувствовала вкус крови — я предвкушала удар.

Вероятно, ей не хватило злости, потому что удара так и не последовало. Вместо этого она плюнула на землю — рядом с моими туфлями, но не на них. Затем вытащила волосы из-под пальто и зашагала вверх по холму. Запах духов, сладкий и легкий, остался даже после того, как она вошла внутрь школы.

Мое ожидание омрачилось, а голова заболела. Где-то там наверху меня ждала Бейли. И Сет. Мне следует рассказать им о Денни. Тогда они будут рядом со мной и поддерживать.

Прохладный ветерок прошелся по моим волосам, принося с собой море, омывая меня им. Я сделала еще один шаг в сторону школы, давая ногам возможность сделать правильный выбор. Но вместо этого они развернулись. К направлению порта, лодки отца и океану.

Но только шаг сделала я. Это был идеальный день для того, чтобы выйти из порта, когда вокруг было так прекрасно. Я отчаянно хотела выйти в море, где солнце обесцвечивало мои волосы, а ветер хлестал по губам. Вернуть все, что потеряла и что ускользнуло от меня.

Желание захватило меня, пробралось под мою кожу.

Я давно не выходила из порта. Пробираясь по искореженному дереву причала, я снова почувствовала прилив крови. Жар наполнил меня. Серебристые чайки пронзали небо своими телами и криками. Оказавшись на палубе, я даже не потрудилась надеть спасательный жилет. Я направилась прямо к штурвалу, а после в море. Как только пройду мимо Джексон-рок, я планировала сбросить скорость и проверить навигатор. Наши приманки расставлены и их нужно проверить. Одной управлять лодкой занимает больше времени. Многие считают, что опасно, но вполне реально.

К черту черных кусающихся пиявок, которые обитали в грязи. К черту присказку о том, что женщина на борту к беде… Я не могла ругаться на отца, но он сам виноват, что запретил мне подходить к лодке. Мы похожи, и поэтому он знал, как причинить мне боль. Я была его отражением — мы оба сотканы из соли, моря и наследия.

Когда берег остался позади, цвета вернулись в мой мир. Я снова вдохнула, а глаза открылись. Затем я тихо выругалась. В океане водятся призраки.

Корабли проплывали мимо фантомов — феи и лошади существовали под волнами. Русалки, сирены, и всевозможные чудовища — их видели поколения моряков.

Вот почему я выругалась вместо того, чтобы ахнуть. Потому что в то утро, когда я вышла в море, я разглядывала окутанные туманом скалы. А оттуда на меня смотрел мистер Грей.

Грей

Моя награда проста. Я поднимаю руки, и каждая музыкальная шкатулка играет одновременно.

Для других это могло быть какофонией. Минорные тональности плачут, тогда как мажорные ликуют — они не соответствуют дизайну времени. Каждая спираль имеет собственную длину — некоторые песни заканчиваются после оборота. Другие длятся дольше, а золотые ноты кружатся в воздухе вокруг меня, будто пылинки.

И в итоге остается только одна мелодия. Старая ирландская песня и я когда-то знал все слова. Сейчас уже не помню. Один из работников моего отца любил наигрывать ее, когда мы возвращались домой в Бостон. Он стоял на палубе с трубкой и играл балладу на ветру.

Из текста песни мне запомнилась одна строчка: «Это будет недолго, любовь моя…»

О, ожидание. Надежда! Она посмотрела на остров и увидела меня.

Хотя я всегда этого хотел, страстно желал… Я так болезненно осознавал, что именно в этот момент она стала настоящей. В тот самый миг, когда я оказался для нее реальным. Смеюсь и снова поднимаю руки. Я поворачиваюсь к ним, и каждая музыкальная шкатулка поет. Снова, снова, снова!

Глава 6

Уилла

Во всем виновата Бейли. Она подала мне эту идею. Именно это я повторяла, приближаясь кормой к скале.

Небольшой отголосок мигрени раздался в голове. В итоге она разболелась. Боль пульсировала в такт двигателю. И усилилась, когда я попыталась понять, что же видела.

Яркая черная линия глаз, изгиб бархатных губ. Лицо, необычно красивое, окруженное серебристыми волосами, будто бы в туманной дымке. От этих мыслей у меня снова разболелась голова так, что свело живот.

Никогда не страдала морской болезнью, не стоило и начинать. Проверив карту в навигаторе, я направила «Дженн-а-Ло» в сторону наших вод. Вскоре показался первый буй. Заглушив двигатель, я вышла на палубу и потянулась к нему. Но собираясь вытащить приманку, заколебалась.

Чувство, что на меня кто-то смотрит. Медленно поворачиваясь, я обвела взглядом море. День ясный, идеальный, чтобы затаиться. Морской патруль и береговая охрана никогда не скрывались. Так в чем же дело? Бежать все равно будет некуда, если тебя поймают.

«Выбрось из головы глупости и доставай приманку», — сказала я себе.

Зацепив первую, я намотала трос на тягач и включила его. Ловушка поднялась на поверхность, образуя кольцо пузырьков вокруг. Тощий омар щелкнул клешнями в мою сторону, но выглядел ленивым и равнодушным. Может быть, он собирался устроить представление. Вытащив, я перевернула его. Темно-зеленый омар махал клешнями, словно капитулируя, на моих оранжевых кевларовых перчатках. Ни яиц под хвостом, ни метки, которыми помечают самок. Омар вытянулся во всю длину металлической линейки, даже немного больше. Да, этого можно оставить. Я положила его в специальную емкость, которая не даст ему умереть, а затем убрала ее в мешок. Заметая следы и проверив свое местоположение, я бросила приманку в то же место, где та и была. Отец не узнает, что я выходила в море.

Со школы могли позвонить, но я и так пропустила много дней. Остальные лодки ушли намного дальше, так что я успею вернуться до того, как они прибудут в порт ночью. Поэтому кооператив точно заплатит мне. Омары стоят дороже пиявок, и я могла поделить деньги.

Вытаскивать приманку в одиночку занимает больше времени. Остановиться у буя, поднять его на поверхность и проверить на наличие омаров. Вылавливаю, забрасываю и только после перехожу к следующему. Медленно и тяжело.

Но мои плечи уже не горят от усталости и тяжести.

Наоборот, они наслаждаются. Все мое тело благоговеет от работы. То, для чего я родилась. Одежда промокла, а морская соль покрыла кожу — это самое настоящее удовольствие. Вокруг меня играет океан.

Волны обнимают борт лодки, а ветер нашептывает странный мотив. Эхо отражается от воды. Звуки, которые я не могла определить и отследить. Иногда они становились похожи на стоны, а порой на вздох. Ритм самой жизни и одушевления воды.

Я жалела жителей материков, которые думали, что омары живут в органическом стекле. Людей, которые считали, что морская соль — изысканное название вещества, которое они высыпают из синих коробок.

Такие люди и понятия не имеют, что значит стоять на палубе, окруженной только стихией. Я чувствовала себя снова целой, святой — только я и океан, который простирался почти на весь мир. Перед заходом солнца небо потемнело. Более глубокий оттенок синего сказал мне повернуть назад. Небо ясное, и мне захотелось дойти еще до одной приманки. А может быть, двух. Или пора заканчивать?

Сейчас часы рыбалки, а у меня и так достаточно неприятностей. Еще нужно заправить лодку и продать омаров кооперативу до того, как они умрут.

Рыбачить, когда тебе запрещено, достаточно сложно. Поэтому пришлось удовлетвориться десятью приманками и обещанием, что вернусь в ближайшее время. Так я лгала себе, когда шла домой. С отливом задняя сторона Джексон-рок станет опасной. Мне нужно обойти с восточной стороны. Не моя вина, что именно там утесы переходили в отмель. А то, что мистер Грей жил именно там, не имело никакого значения.

Головная боль вернулась, острая, но необычайно приятная. Головокружительная. Заманчиво, наверное. Поэтому, когда я проходила мимо Джексон-рок, замедлила ход. Этого достаточно, чтобы разглядеть берег и нормально осмотреть его. Забавно, что я была здесь много раз, но не могу вспомнить чтобы видела берег. Другая сторона острова — загадка. И кажется, я единственная, кто приметила его.

Сидя в кресле, отец притворялся спящим. Рана на его лбу достаточно заметная. И руку он держал так, словно ее нужно перевязать. Я почувствовала жалость, смешанную с раздражением. Он должен был понимать, что нельзя хвататься за крюк. Но все же он мой отец и ранен.

И из-за его травмы я решила выйти в море одна. Придерживая дверь пальцами, чтобы заглушить звук, я осторожно прикрыла ее. Шагнув на коврик перед дверью, затаила дыхание.

— Хм? — пробормотал он, поворачивая голову в мою сторону. Все еще притворяется.

Вытащив пачку купюр из кармана джинсов, я отсчитала их и положила часть в пепельницу, которую отец использовал для монет. Остальное оставила на потом. После, направляясь к лестнице, я пробормотала:

— Угу, это я.

Он снова отвернулся к окну. Похоже, в больнице ему разрешили забрать розовые пушистые тапочки, — это объясняло, почему они красовались на его ногах.

— Мне нужно заняться домашним заданием, — сказала я.

— Звонили из школы.

Внутри все сжалось. Ухватившись за перила, я обернулась.

— Да?

— Они сообщили, что ты пропустила двенадцать дней, — ответил он. Странная нотка прозвучала в его голосе и, наконец, он посмотрел на меня. — Где ты была?

— В основном копала пиявок.

Мы с отцом не разговаривали нормально. Могли вместе работать весь сезон и перекинуться всего парой фраз. Но между тишиной и покоем есть разница и с тех пор, как умер Леви, для нас наступило молчание — гнетуще ощутимое и заставляющие чувствовать стыд.

Переминаясь с ноги на ногу, я выждала еще минуту, и решив, что он закончил говорить, почти добралась до лестничной площадки, перепрыгивая через две ступеньки, когда он окликнул меня:

— Забери деньги.

— Это то, что я могу дать, — ответила я.

— Мне плевать с высокой колокольни. Деньги твои, так что оставь себе.

Папа закрыл глаза и снова сделал вид, что спит.

Тошнота подкатила к горлу, лениво подступая все ближе. Долги почти выплачены, да и коммунальные услуги тоже. Мы никогда не обсуждали счета, и я их не оплачивала. Но нам было тяжело, и я помогала.

В семье все делали так, к тому же это и мой дом.

До сих пор никто не интересовался деньгами, которые я оставляла в пепельнице, (хотя все прекрасно знали, что они не от Санты).

Я потерла руки.

— Я просто делаю все, что в моих силах.

Он сжал зубы. Рана на его лбу сморщилась, проявляя порез еще четче.

— Ты уже достаточно сделала.

Фраза имела много намеков. Что именно он имел ввиду? Точно сказать не могу, но она ранила меня еще сильнее. Я спустилась ниже, но не отпустила перила. Вместо этого произнесла несколько слов, осмелившись оспорить его решение и задеть гордость.

— Нам нужен будет мазут в этом месяце. Мама сказала, что это пятьсот долларов.

— Уилла, — предупредил он.

— Отец, — ответила я.

— Не заставляй меня повышать голос.

В глазах все плыло. Я пересекла комнату и быстро вернулась на лестницу, пихая купюры в карман. Между нами образовалась огромная пустота. А в голове эхом проносились фразы, которые я не произнесла.

Например, «Ты не обязан все делать сам, папочка» или «Что с тобой не так?» Я не хотела зарабатывать продажей пиявок. Или быть тем человеком, который платит по счетам.

Ворвавшись наверх, я желала совершить много необдуманных и ненужных покупок. То, что я могла купить на эти деньги. Новый телефон, пирожные Passion Flakies, печенье Oreo, мороженное или болванчика для пикапа Бейли. Бесполезную мелочь. Ноутбук или подержанную лодку и инструменты для нее. Последнее выглядит как предательство, поэтому стыд заполнил меня. Но тут снизу раздался громкий голос отца. Не думаю, что он орал на меня. Просто кричал, но я все равно его слышала. Внизу шуршала газета, а отец гремел:

— Я сам могу содержать собственный дом.

— А кто говорил, что это не так? — громко заявила я в ответ.

— Заткнись!

Оцепенение слетело с меня. Раздражение и эмоции слились воедино, и я ухватилась за косяк двери, чтобы не упасть.

Мужчина внизу не мой отец. Это Билл Диксон, который дрался голыми руками и не соглашался на пиво, потому что хотел виски. Билл Диксон, избивший лучшего друга, чтобы тот не прыгнул в зимнее море; который спокойно принял удар от Мэла Элдрича словно это поцелуй.

Я никогда не видела этого человека. Он был легендой, мифом. До сих пор.

Я закрыла дверь спальни и прислонилась к ней. Не для того, чтобы плакать, а чтобы успокоить свое сердце. Запрятав свои чувства подальше, позволила им уйти с глаз долой. Пусть остаются в темноте, почти неосязаемыми, так будет легче их игнорировать. Поэтому, будто все в порядке, я сняла свою засаленную одежду и проверила телефон. В полдень Бейли прислала смс:

«Будет вечеринка на Гарленд-Бич, придешь?»

Ага. Да, я приду.

Грей

То, что я вижу из своей изящной тюрьмы.

Проклятие и есть проклятие — атрибуты прекрасны. Они должны быть, чтобы искушать взор и покорять сердце. Позолоченные пакеты, тарелки, наполненные любым деликатесом, который мне нравится, — сахар в яде. Мой облик или Сюзанны — неземные монстры.

Я дьявол с ангельской улыбкой. Та, что думала обо мне, — заметила меня сегодня. Я едва заметил ее, но стоял на утесе и чувствовал, как она приближается. Она сомневалась — видела сквозь магию всего лишь мгновение и этого мгновения было достаточно. Я все еще не до конца реален, но почти осязаем. Сначала она должна колебаться, а я верить.

Но самое важно, я в ее мыслях.

Если мы похожи, если она хоть немного похожа на других в этой цепи несчастных душ, она будет вспоминать обо мне все чаще. Видеть меня во снах, размышлять и анализировать свои соображения до тех пор, пока не придет. Пока не предстанет передо мной, не коснется меня, не разглядит мое лицо.

Черты мои прекрасны. Ее светлее. У всех тех, кто снаружи, лица всегда такие. Именно так я их вижу, когда смотрю на городок, проклятый, но так и не осознавший этого.

Когда становится особенно ясно, а до недавнего времени я всегда сдерживал туман, я вижу дома. Цвета слоновой кости, красные, темно-фиолетовые и коричневые — они усеивают холмы. Я вижу церкви и их великолепные шпили. Открытые двери. Как закрываются окна.

Люди для меня не больше, чем оркестр, который играет в музыкальных шкатулках.

Просто точки света. Днем я вижу только самые яркие пятнышки — тех, кто проплывает мимо маяка. Но ночью я созерцаю больше. Раньше я смотрел на небо, но теперь только на берег. Все эти души — движущиеся созвездия.

Сегодня вечером они собрались вместе на берегу. Горит костер. Тлеющие угольки поднимаются в воздух. Пытаюсь вспомнить ощущения и мне даже кажется, что чувствую запах дыма. Прекрасное море и костер, поглощенные сгущающимся туманом.

Ничего не могу с этим сделать. Если туман приходит, значит так тому и быть. Мне надоело обуздывать стихию для них. Я наблюдаю, как они кружатся над пляжем. Зависть — я признаю это. Их так много — облако светлячков. Яркие вспышки ослепляют, но они меня не интересуют.

От этого видения у меня болит голова. Проклятыми глазами я вижу только их жизни, длину. Если они долго живут в этом мире, становятся яркими. Те, что меньше, гораздо тусклее. На этом пляже есть несколько человек, которые вполне могут умереть. Скоро так и будет. Я спрашиваю про себя: «Ты мог бы сгинуть в море ради меня?»

Неважно утонут ли они или жизнь унесет грипп. Подерутся или пристрелят кого-то — главное, чтобы нелепая случайность привела их в мои воды, освещенные маяком. Мои владения простираются на двадцать миль во все стороны кроме суши. На берегу они вне моей досягаемости. Так что, если они попадут в воду до того, как испустят последний вздох, будет чудесно. Это самое малое, что они могут для меня сделать.

Я хорошо присматривал за городом. Вел себя достойно. Я сто лет сдерживал туман — щедрость. Много хороших и ясных дней. Я был терпелив. Я мог погубить сотню рыбаков за все это время. Сбивать с пути, топить корабли о скалы, скрывать надвигающиеся бури.

Теперь я понимаю, что Сюзанна утопила столько, сколько смогла, прежде чем поняла, что время и количество предадут ее.

Так что я был настоящим джентльменом. Очищал небо. Никого не убил за сто лет. Я собирал души, но только те, которые приходили случайно, тех, кто сам погибал.

Когда они понадобятся мне, под галереей есть встроенный в стену шкаф. Там много стеклянных банок.

Да, при всей моей наивности, что следует искупить свои грехи на этом острове, я упустил из виду два факта.

Во-первых, моя власть над туманами, а во-вторых, шкаф с банками. Прошло десять лет, прежде чем в гавани затонула лодка. Кувшины звякнули, требуя моего внимания.

Я откупорил одну, и душа залетела туда. Гул наполнил комнату, словно он был удовлетворен. А я тоже ощутил легчайшее умиротворение. Вкус надежды, осознание того, что я смогу освободиться от проклятия, не губя души.

В конце концов, моря ненасытны. Моряки и рыбаки постоянно пропадают в нем. Но не так много, как я считал. Оказалось непросто. До этого лета я собрал еще две души. А летом, наконец, цифра увеличилась до четырех.

Четыре души за сто лет. Я редко использую математику, но подсчитать сумму могу.

Мне потребуется 20 496 лет, чтобы собрать нужное количество.

Дольше, чем ход письменной истории человечества, чем существование человечества. Поэтому — совершенное проклятие. Выполнение условий казалось вполне возможным. Надеялся, что смогу сохранить свою душу и нравственность. Просто оставить все как есть и извлекать пользу.

Но нет — на моей территории не так уж много трагедий.

Даже если бы я решил переступить через себя и научиться наслаждаться убийством невинных, должен быть честен: в «Сломанном Клыке» мало душ. Если я заберу их разом, их семьи покинут мои владения. Никого не окажется рядом. Очень расчетливое и умное проклятие. Двадцать тысяч четыреста девяносто шесть лет.

Прошло всего сто лет, а я уже устал от тишины, магии, подарков, доброты, великодушия, чести и от себя. Вцепившись в перила, думаю, может, перекинуться через них. Ребячество, глупая драма без зрителей, и что еще хуже, это не будет иметь ни малейшего значения.

Лампа скрежещет позади меня, непрерывно вращаясь. Ее жар опаляет — чувствую его. Но мое тело не прерывает свет. Я нематериален.

Души на пляже не подозревают, что я наблюдаю за ними. Желаю их. Замышляю что-то против них. Невежественные, все до единого — они танцуют, колеблются. Они достаточно далеко, поэтому я не могу наслаждаться их музыкой или подслушивать разговоры.

Сейчас я ненавижу их больше всего на свете. И я безмерно счастлив, что она думает обо мне. Мне не потребовалось много времени, чтобы передумать. Совершить то, чего я поклялся никогда не реализовывать. Всего сто, но это ерунда перед перспективой провести еще двадцать тысяч четыреста девяносто шесть лет?

Глава 7

Уилла

Звук вечеринки настиг меня раньше, чем я дошла. Музыка разносилась вдоль пляжа, люди смеялись. Кто-то подбросил в костер еще одно полено и искры взметнулись в небо. Пепел относило к воде, а затем он исчезал в темноте.

За волнами в тумане виднелся Джексон-рок. Не было видно даже силуэта маяка, лишь луч света пробивался сквозь завесу. Сосны казались мазками, выступающими из тумана; утесы, возвышались из пустоты.

Прозвучавший сигнал маяка промчался сквозь темноту и дымку. Как будто живой, он мог провести меня по световому мосту к тайнам острова. Портовые колокола зазвонили, как церковные в день свадьбы. Простояв минуту, я заворожено смотрела на гавань, словно не видела ее прежде.

Я ни о чем не думала, мысли мои были чисты. Вдруг я осознала, что в руках болтается упаковка из шести банок пива, а до меня доносится запах камней и воды. На минуту мне показалось, что все в порядке. Нет ни вины, злости или страха.

Потом что-то блеснуло на островном утесе. Воображение разыгралось — я подумала о мистере Грее. Моя фантазия пыталась приобрести форму — то, что я видела на Джексон-рок рыбача в одиночестве. Эти мысли напомнили мне о вине, страхе и злости. Вот что привело меня на берег. Я стиснула зубы: посещение вечеринки для меня приравнивалось к войне. Я собиралась пить, смеяться и танцевать. Подпаливать пальцы об маленьких моллюсков и пареную кукурузу. А если кому-то потребуются деньги, чтобы сходить в магазин, они у меня есть. Если Сет захочет спрятаться ото всех с одеялом в пещере, я готова.

Обогнув костер, я подняла руку в тот момент, когда Кейт Тумбс прервала поцелуй. Она была влюблена и висела на Бейли. Ее тонкие волосы обрамляли лицо, отражая огонь.

Вместо того чтобы помахать в ответ, она улыбнулась. Что-то шепнула Бейли, и та посмотрела на меня.

— Ну смотрите, кто нас осчастливил, — крикнула Бейли.

Я оттолкнулась и протиснулась сквозь толпу, чтобы добраться до нее.

— Отец еще дома? — спросила она, когда я подошла ближе.

— Угу, иногда по утрам.

— Все в порядке?

Пожав плечами, я сказала:

— Прекрасно. Ты же знаешь его.

Кейт попыталась освободить для меня место, что было очень мило, но ничего не вышло.

С тех пор как вместо скамеек мы использовала коряги, выброшенные на берег, их всегда мог кто-нибудь взять. Подтащив одну из таких, я поставила ее так, чтобы можно было повернуться спиной к огню, а лицом к ним и морю, где за нами клубился туман.

Сев, я жестом указал на Бейли и сказала:

— Я злюсь, потому что ты заморочила мне голову.

Бейли поняла меня, в отличии от Кейт. Девушка напрягалась, а Бейли пнула мой ботинок.

— Хорошо. Когда?

Я понизила голос:

— Сегодня я покинула порт одна.

— Да?

— Ага.

Я кивнула, а мой взгляд скользнул мимо них, к тени острова вдалеке. Вспышка и сияние исчезли.

— Так вот, вытаскиваю я приманки с дальней стороны Джексон-рок. Занимаюсь своим делами, так сказать.

Бейли ухмыльнулась.

— Угу.

— Поднимаю голову и бах. Здравствуйте, мистер Грей, наблюдающий за мной.

Заливаясь смехом, Бейли наклонилась к Кейт. Сплетя их пальцы вместе, она устроилась поудобнее. Но для начала она снова пнула мой ботинок.

— О, Диксон, да иди ты. Если у тебя галлюцинации, это твоя проблема.

Где-то внутри часть меня испытала облегчение. Сказания не реальны — просто я сумасшедшая, раз решила, что видела духа. Услышав это от Бейли, мне стало легче. Но другая часть меня все еще уговаривала обратить внимание на Джексон-рок. Я считала, что пока играет музыка и горит костер, я могу игнорировать это ощущение.

— Мой дядя видел леди Грей, — сказала Кейт.

Бейли удивленно посмотрела на нее.

— Безумный дядя Джон?

— Нет, дядя Джон клянется, что корабль-призрак, путешествующий во времени, перевернул его лодку.

Такая, с одной стороны, абсурдная, а с другой, правдивая ситуация, что я рассмеялась.

— А это еще что?

Кейт пожала плечами.

— Не помню, это название фильма или государственной программы. Проект Манхэттен? Филадельфийский Эксперимент? Они изобрели корабль-невидимку, исчезающий во времени.

— Я почти уверена, что что-то из этого фильм. — Развеселившись, я подняла руки и выругалась. — Не мне судить.

Кейт выпятила нижнюю губу и сдула челку с лица.

— Во всяком случае, об этом рассказывает дядя Джон. А двоюродный дедушка Далтон — вот он один их тех, кто видел леди Грэй.

— Подожди, это тот динозавр? — спросила Бейли.

Затем, не веря своим ушам, она повернулась ко мне:

— Ему тысяча лет уже!

— Девяносто восемь.

— Без разницы. Он древнее мумий.

— Хэй, это моя семья, Бейли, — одернула Кейт, но тут же закатила глаза и улыбнулась.

В ответ Бейли сморщила нос. Я отвернулась, чтобы дать им немного времени. Во всяком случае, столько, сколько они могли получить, целуясь на пляже среди всех, кого мы знали.

Прежде чем они смогли бы забыть, что я здесь, я прочистила горло:

— Значит, тебе есть что еще рассказать об этой истории?

Кейт разгладила свою вязаную шапочку.

— Нет, прости. То есть да, но он так бубнит.

— И пахнет ромом, — добавила Бейли.

— А кто нет? — спросила я и встала.

Раскачивая банки пива, я стояла рядом с ними, пока они не махнули в сторону толпы.

— Ребята, вы видели Сета?

— Не думаю, что он здесь, — ответила Бейли.

Она нахмурилась, и я тоже. Сет любил вечеринки и находится в центре внимания. Он выбирал музыку и приносил ребятам новые напитки. Окружая себя людьми, поддерживал свой авторитет. После тусовки Сет всегда в первую очередь навещал всех, кого знал. А я всегда была последней, к кому он приходил. Мне нравилась тишина. Мне нравились простор, пространство и море вокруг.

Я встала и кивнула в сторону костра.

— Хочу прогуляться.

Оставив Бейли и Кейт, я пошла на звук альт-рока, задерживаясь там и сям, чтобы переброситься парой фразочек с людьми. В основном «Как дела, как поживаешь?», такие вот коротенькие диалоги. У всех в «Сломанном Клыке» все замечательно, и никто не видел Сета.

До меня донесся приятный запах. Брезент над ямой, где располагались морепродукты, был все еще натянут. Я раздумывала, возможно ли добраться до них, но так, чтобы никто не заметил.

Пока я гадала, ко мне подошел Ник. Его черные длинные волосы блестели в свете костра и ниспадали на глаза. Он обнял меня за плечи и взял мое пиво.

— Сет сказал, ты не придешь.

— Наверное, он ошибся.

Он обнял меня — пот и одеколон делали его взрослее. Он не приставал ко мне, просто только так он мог снять банку пива, не выпуская меня.

— Как поживает твой отец?

Такое поведение для Ника вполне нормально. Он как большая овчарка, которая всех обожает. Почти все любили его в ответ. Но даже когда я позволила ему дать мне одну из банок пива, чувствовала себя неловко.

— Замечательно. Просидел на заднице весь день. Думаю, завтра его не будет дома.

— Хм, — протянул Ник, — мисс Помрой сказала, что «Дженн-а-Ло» утром не находилась в порту. Это удивило меня и Сета.

Я пожала плечами.

— Возможно, ей померещилось.

— Знаешь же ее. Возможно, с утра накатила.

Ник поднял свою банку и сделал большой глоток, чтобы продемонстрировать это. Затем выражение его лица изменилось. Слишком быстро и громко он продолжил:

— Я получаю лицензию.

— Рыбацкую?

Ник довольно кивнул. Один карий глаз показался из-под его растрепанной челки.

— Возможно, когда у тебя будет своя лодка, ты наймешь меня.

Моя кожа покрылась мурашками, и я подняла руку Ника. Проскользнув под ней, я попятилась к огню. Разговоры других людей были завязаны на этой теме. Это нервировало меня, показывая мою жизнь с разных углов.

— Так где Сет?

Сделав вид, что осматривается, Ник, наконец, пожал плечами.

— Отливает, наверно.

Эмбер Джуэтт прошла мимо, а потом вернулась, когда поняла, что у Ника есть пиво.

— Могу я купить у тебя банку?

Она уже рылась в кармане, не обращая на меня внимания. Часть серебряной сережки протягивалась вверх к уху, жемчужины свисали с петель и отражали свет костра. Она тоже училась в ювелирном классе.

— Это пиво Уиллы, — сказал Ник.

— Просто бери, — сказала я и продолжила свою прогулку.

Слабые угольки тлели под утесом на берегу, где располагалась другая часть вечеринки. Если к нам придут копы или береговая охрана, они, вероятно, поймут, что сидящие в пещерах пьют у костра. Но на всякий случай мы всегда держались порознь.

Под сапогами ощущался скалистый берег. Я сунула руки в карманы пальто, сгорбив плечи.

Отойдя на расстояние от костра, осознала, что уже почти зима. Мое дыхание впустило пар, а ветер пробрался за воротник.

Спина покрылась мурашками, а следом и вся кожа.

Все ощущалось неправильно. Словно земля перевернулась, но не двигалась в отличии от воды. Я бы смогла найти равновесие, будь все иначе. Но поверхность под наклоном, а ветер дует не с той стороны.

Что бы ни говорил Бейли, я ощущала остров. Он казался живым и наблюдал за мной. Звучит намного безумнее, чем галлюцинации.

Задев красную косу на шляпе Эшли Джуэтт, я растворилась в толпе. Я знала всех этих людей, и они по привычке уступили мне место. Но поскольку я была подобно ангелу смерти в этих краях, я решала поддерживать разговор.

Протянув банку пива, я спросила:

— Кто-нибудь хочет?

Ночь продолжалась. Гул стих и ничего не осталось в темноте. Медленно мы приближались к огню. Слишком холодно оставаться на утесах, даже если есть с кем поговорить. Сет так и не появился.

Наши вечеринки на Гарленд-Бич обычно заканчивались музыкой. Вместо того чтобы вытащить гитару, Ник подключил свой ноутбук к внешней батарее и включил музыку, записанную их маленькой группой. Песни, которые он писал вместе с Леви — Ник всегда улыбался, но не сейчас. Без моего брата, который бы пел, играть было неправильно.

— Ты тихий, — сказала я.

— Устал, — ответил он.

Он бросил бумажную тарелку в огонь и сел на камни. Должно быть, это какой-то холод, подумала я. Он выгнул спину дугой, вытянул руки, затем резко упал.

— Ты на машине?

Взяв кусок колбасы, я покачала головой.

— Нет, пешком.

Огонь трещал, полный раковин мидий и кукурузных початков. Ник повернулся и положил локоть мне на бедро. Его волосы откинулись назад, поэтому, когда он посмотрел на меня, я увидела проблеск его лица.

— Я могу отвезти тебя домой.

— Ты прикончил шесть банок пива, — ответила я.

— Тогда провожу тебя. Ты должна перестать быть сукой по отношению к Сету.

Сначала я подумала, что ослышалась. Мои пальцы замерли, больше не роясь на дне миски в поисках объедков. Все было неоднозначно, и я взволнованно захлопала глазами.

— Что ты сказал?

Ник со вздохом прислонился к бревну.

— Он пытается тебе помочь, Уилла.

— И кто просил тебя?

— Никто, — ответил он. — Я единственный, кто может тебе это сказать. Потому что я тебе не друг. Ты сестра моего друга. Девушка моего лучшего друга. Ты мне нравишься, но… Может, стоит отпустить ситуацию?

Поднявшись на ноги, я бросила мусор в огонь и повернулась к нему.

— Это невозможно, придурок. Как, по-твоему, я могу все забыть?

Ник откинулся назад, опершись на локти.

— Жизнь не остановилась. Поэтому прими как данность. Сегодня уже двадцать третье июля. Не думаю, что ты заметила.

Возражения крутились в моей голове. Терри Койне еще даже не предъявили обвинения. Также счета за дом, но отец не позволил мне помогать. Морской запрет, жизнь, которой не суждено осуществится.

Должна я отпустить все или нет — не он должен был мне это сказать. Он не из «Сломанного Клыка». И не имел права меня судить.

— Я не хочу тебя обижать, — заявил он.

Застегнув куртку, я попятилась от него. Может быть, мой голос сорвался. У меня перехватило горло, лицо горело, но я не собиралась плакать из-за него. Ни одна мысль не могла оставить меня в покое.

Поэтому я сказала:

— Ты не можешь заставить меня чувствовать хоть что-то.

— Извини, что назвал тебя сукой. — Нахмурив брови, Ник обхватил руками колени. Он выглядел маленьким, но немолодым. Темные глаза, которые он прятал за волосами, были словно колодец, такие же бесконечные, пустые и глубокие, — хотя это правда.

Я оставила его там, смотрящего на огонь, потому что он прав. Он не был моим другом.

Грей

Я наблюдаю за тем, как она идет по городу. Она отличается от остальных. Теперь ее свет обрел форму. В нем вырисовывается силуэт волос и покачивание ее шага. Остальные просто светятся, так много светлячков в темноте. Она видела меня. Узнала. Но не пришла.

Почему она не пришла? Может быть, здесь есть какой-то трюк, который я не знаю? Секрет, который хранила Сюзанна, когда заманила меня сюда? Стоя на утесе, стараюсь быть маяком. Это глупо — выдавать желаемое за действительное. Даже если бы она смогла разглядеть меня на таком расстоянии, я тоже стал бы светлячком для нее. Если бы я был сиреной, спел бы ей. Если бы это была сказка, я мог бы послать испорченное яблоко.

Но это проклятие, а проклятия приходят с мучениями. Я должен страдать и это совершенно новая агония. Я провел так много лет, сдерживая туман, потому что ни один хороший человек, у которого есть совесть, не будет покупать свою свободу кровью.

Теперь понимаю, что я больше не человек. И она — игра света, не более реальна, чем сон наяву. На самом деле, хуже. Она — мерцающее кольцо обещаний, которое вне досягаемости. Я могу ходить кругами, тянуться к этому свету и вечно упускать. Надежда — это мучение.