Проклятое число

Пролог

Его волокли по мокрой от недавнего дождя земле — вперед, навстречу неизвестности, под громкие завывания холодного ветра. Тихо посверкивали золотистые крошки звезд на небесной скатерти, воздух был пронизан страхом, болью и безумием.

— Вот мы и на месте, моя дайра, — елейно сказал Пситтакус, улыбаясь. — Время получать по заслугам.

Седая женщина с глубокой морщиной между кустистыми бровями медленно кивнула головой своему спутнику, глаза которого радостно зажглись от предвкушения жестокой сцены. Она была низенькой и худощавой, облаченной в черное платье и черный же плащ с колышущимся капюшоном, он — высокий и широкоплечий, являл собою полную ее противоположность. Костюм его во многом напоминал маскарадный: высокие подплечники украшали расшитые бусины, огромные перья окаймляли вырез, золотые туфли с загнутыми носами уже успели порядком испачкаться в грязи. Его пышные седые волосы были убраны в хвост на затылке; красный бант своими длинными лентами доходил до середины спины.

— П… пощадите! — завопил человек, которого те крепко держали под руки. Он был тощим и изможденным, черные круги залегли под глазами. — Я больше не буду никому рассказывать о Неназванной Дайре, обещаю! Клянусь!

— Нам искренне жаль, — холодно ответила старуха, и по одному ее тону было заметно, что той вовсе не было жаль — ни капельки. — И все же, мы предпочитаем осторожность милосердию. Прощай. Пситтакус, — обратилась она к своему высокому спутнику, и тот медленно повернул большую голову с вращающимися золотыми глазами. — Покончи с ним.

Крепкий старик схватил дрыгающегося и сопротивляющегося человека на руки и медленно понес его навстречу клубящемуся черному Дыму. Старуха глядела на него с гордостью и страхом. Уже несколько десятков лет она не подходила к краю мира настолько близко — даже отсюда она ощущала тихое шипение и лязг зубов тех чудищ, что вскоре придут сюда, учуяв добычу.

Одним резким движением Пситтакус бросил кричащего пленника в Дым, и тот скрылся из глаз, растворившись в черной субстанции. Вокруг воцарилась гробовая тишина, и лишь только ветер тихо завывал, метаясь по высокой накошенной траве и мягкой грязи.

— Пойдем-ка домой, мальчик мой, — вздохнула наконец старуха, оборачиваясь к высоким золотым стенам, возвышающимся почти до небес. Когда-то давным-давно, в далекой юности, они казались ей сказочными и прекрасными. Теперь же она видела в них очередное напоминание о жестокости жизни — те, кто строил их, кровью и потом воздвигая каждый камешек, все равно не преуспели в своей жалкой попытке защитить мир от зла. — Что-то холодно здесь. Простужусь еще.

Высокий старик в аляпистом костюме кивнул, и они медленно двинулись прочь, не говоря друг другу больше ни слова.

Двенадцать Демиургов и их двенадцать фамильяров унылыми изваяниями сидели на земле, и только их лица чуть возвышались над высокой травой. С этой стороны стены можно было наблюдать лишь четверых богов — Конкордию, Малуса, Аквиллу и Астру — и все четверо сидели, скрестив ноги, словно каменные статуи на чьих-то безымянных могилах. Фамильяры находились за их левыми плечами в точно таких же позах. Ни один волосок на их головах не заигрывал с ветром, ни одна рубаха не колыхалась в его дуновениях. Время вокруг них замерло, сделалось абсолютом, перестало существовать.

«Интересно, что чувствует существо, вечно медитирующее в бурьяне? — подумала старуха, поравнявшись с ними. Она взглянула на Конкордию, величайшую и Первую из Демиургов. Ее золотые волосы ниспадали до поясницы, прекрасное лицо казалось высеченным из мрамора. Длинные ресницы слабо колыхались, словно она вот-вот откроет огромные голубые глаза. — Должно быть, я слишком ничтожна для того, чтобы понять».

— Она прекрасна, не так ли, моя дайра? — спросил наконец Пситтакус. — Величайшая из душ, когда-либо существовавших.

— Ну, это с какой стороны посмотреть, мальчик мой, — печально усмехнулась старуха, вглядываясь в тонкие девичьи черты Первой из Демиургов. — Это с какой стороны посмотреть.

А Дым все шипел тысячами змеиных голосов за их спинами, а ветер все трепал длинные подолы ее черного, испачканного по подолам плаща с некогда белоснежным подбоем…