Проклятие победителя

27

Кестрель повели к дому. Камни и ветки впивались в ее босые ноги. Она молча терпела. Когда аукционист толкнул ее на крыльцо, на мраморной плитке остались кровавые следы.

Но от боли ее отвлекла ужасная картина. Тело Хармана, управляющего, лежало в фонтане лицом вниз. Вода покачивала его светлые волосы, точно водоросли.

Рабы генерала столпились в коридоре за фонтаном, засыпая вопросами вооруженных гэррани. Те снова и снова повторяли одни и те же ответы: «Мы захватили город», «Губернатор мертв» и «Вы свободны».

— Где экономка? — спросил аукционист.

Рабы засуетились. Вместо того чтобы вытолкнуть пожилую валорианку вперед, они просто расступились. Аукционист схватил ее за плечи, придавил рукой к стене и достал нож.

Женщина начала всхлипывать.

— Стойте! — закричала Кестрель. Она повернулась к рабам. — Нельзя так. Она хорошо с вами обращалась.

Рабы не пошевелились.

— Хорошо обращалась? — усмехнулся распорядитель. — Когда это? Когда заставляла вас чистить уборную? Когда била вас за разбитую тарелку?

— Неправда, она никому не причиняла вреда! — Голос Кестрель задрожал от страха, справляться с которым больше не было сил, и она совершила роковую ошибку, добавив: — Я бы не позволила.

— Ты здесь больше не командуешь, — бросил аукционист и перерезал экономке горло.

Та сползла по расписанной цветами стене, захлебываясь собственной кровью, прижимая руки к шее, как будто надеялась закрыть рану. Аукционист не сдвинулся с места, хотя на него брызгала кровь, пока женщина не упала на пол.

— Но она ведь ничего не сделала, — не сдержавшись, воскликнула Кестрель, хотя понимала, что ей лучше всего молчать. — Она делала только то, за что я ей платила.

— Кестрель, — резко одернул ее Арин.

Аукционист повернулся к ней. Он снова занес нож. Кестрель успела вспомнить стук молота по наковальне и подумать о том, сколько оружия выковал Арин. Он ведь легко мог наделать еще клинков без ведома управляющего.

Распорядитель шагнул к ней.

— Нет, — произнес Арин. — Она моя.

Аукционист замер.

— Что?

Арин подошел к ним, прошагав через лужу крови. Он остановился рядом со своим предводителем, спокойный и безразличный.

— Она моя. Мой приз. Плата за мою помощь. Трофей. — Он пожал плечами. — Как хочешь, так и назови. Хоть моей рабыней.

Кестрель охватил стыд, ядовитый, как вино, которое подали на балу ее друзьям. Аукционист, помедлив, ответил:

— Я начинаю беспокоиться на твой счет, Арин. Мне кажется, ты не совсем ясно понимаешь суть происходящего.

— Я хочу, чтобы она испытала, каково это — оказаться на моем месте. Что в этом плохого?

— Ничего, но…

— Валорианская армия еще вернется. Это дочь генерала. Ее нельзя лишиться.

Распорядитель убрал нож, но страх не оставлял Кестрель. Ей была уготована судьба намного хуже смерти.

— Не забывай, что случилось с твоими родителями, — сказал аукционист. — Как валорианские солдаты поступили с твоей сестрой.

Арин посмотрел на Кестрель.

— Я помню.

— Неужели? И где же ты был во время захвата поместья? Ты — моя правая рука. Я рассчитывал увидеть тебя здесь. А ты пошел на бал.

— Потому что узнал, что там будет раб начальника порта. Он передал мне ценные сведения. Плут, нам еще нужно разобраться с купеческими кораблями. Отправь меня туда. Я справлюсь. — Лицо Арина выдавало жгучее желание добиться одобрения предводителя.

Плут тоже это заметил и вздохнул.

— Ладно, возьми небольшой отряд. В гавани будут еще бойцы. Корабли нужно захватить или сжечь. Если хоть один успеет выйти из залива, в столице узнают, что мы захватили город, и наша революция закончится так же быстро, как началась.

— Я все сделаю. Из гавани никто не выйдет.

— Возможно, это уже произошло. Матросы наверняка услышали взрывы.

— Тем больше у них причин дожидаться товарищей, которые остались на берегу.

Плут кивнул. Его лицо выражало смесь оптимизма и настороженности.

— Ну, ступай. Я подчищу все в доме губернатора.

Кестрель подумала о своих друзьях, уставившись на кровь на полу. Она не заметила, как Арин подошел к ней. Потом аукционист произнес:

— Руки.

Она подняла взгляд. Арин посмотрел на ее сжатые кулаки.

— Верно, — согласился он, и Кестрель поняла, что они обсуждают, как лучше ее устрашить.

Она не сопротивлялась, когда Арин схватил ее за руку. В памяти снова всплыл летний день на арене. «Парнишка умеет петь», — сказал тогда аукционист. Кестрель вспомнила, как он надавил ботинком на ее пальцы. Весь город знал о ее любви к музыке. «Вот что больнее всего», — решила она, послушно следуя за Арином.

То, что она любила, использовали против нее.

Она пообещала себе, что не станет ничего говорить Арину, но он первым обратился к ней:

— Ты поедешь со мной в гавань.

От изумления она не сдержалась:

— Зачем? Не проще ли запереть меня в казарме? Твоему трофею там самое место.

Арин ответил, продолжая идти вперед по коридору:

— Плут может и передумать.

Кестрель с ужасом представила, как распорядитель открывает дверь ее темницы.

— Полагаю, живая я вам нужнее.

— Я бы не позволил убить тебя.

— Какая трогательная забота о жизни валорианки. Это странно, учитывая, что ты спокойно смотрел, как убивают бедную женщину. Учитывая, что ты в ответе за смерть моих друзей.

Они остановились у дверей в покои Кестрель. Арин повернулся к ней лицом.

— Да пусть хоть все валорианцы в городе умрут. Лишь бы ты жила.

— Даже Джесс? — Ее глаза внезапно наполнились слезами. — И Ронан?

Арин отвел взгляд. У него над бровью начал расцветать синяк — след от удара каблуком.

— Я десять лет прожил в рабстве. Я больше не мог терпеть. То, о чем мы говорили в карете, — как ты себе это представляла? Ты хотела, чтоб я так и жил, боясь к тебе прикоснуться?

— Это здесь ни при чем. Не держи меня за дуру. Ты с самого начала собирался меня предать.

— Но я тогда не знал тебя. Я не знал, что ты…

— Ты прав. Ты и сейчас меня не знаешь. Ты мне никто.

Он ударил ладонью по двери.

— А дети валорианцев? — продолжила она. — С ними вы что сделали? Тоже отравили?

— Нет! Конечно нет, Кестрель. О них позаботятся. Они в безопасности, с ними няньки. Никто не собирался их убивать. По-твоему, мы звери?

— Да, вы звери.

Арин сжал руку в кулак и толкнул дверь, потом отвел Кестрель в будуар, открыл шкаф и начал перебирать вещи. Наконец он достал черную рубашку, штаны, куртку и вручил ей.

— Это парадный боевой костюм, — холодно бросила она. — Мы едем в гавань на дуэль?

— Тебя легко заметить. — Его голос звучал странно. — В темноте. Ты… Ты похожа на пламя. — Он нашел вторую черную рубашку и разорвал ее. — Вот. Повяжи на голову.

Кестрель застыла, держа в руках ворох черной ткани. Она вспомнила, когда на ней в последний раз был боевой костюм.

— Переодевайся, — велел ей Арин.

— Выйди за дверь.

Он покачал головой.

— Я не буду смотреть.

— Да, не будешь. Потому что выйдешь за дверь.

— Я не могу оставить тебя одну.

— Глупости. Что я, по-твоему, сделаю? В одиночку отвоюю город, не выходя из будуара?

Арин провел рукой по волосам.

— Ты попытаешься покончить с собой.

Она горько усмехнулась.

— Ты же видишь, я беспрекословно подчиняюсь тебе и твоему дружку. По-моему, я довольно ясно дала вам понять, что хочу выжить.

— Ты можешь передумать.

— И что тогда?

— Повесишься на ремне.

— Так забери его.

— Для этого и одежда сгодится. Штаны, например.

— В любом случае это недостойная смерть.

— Разобьешь зеркало и зарежешься осколком. — И снова его голос зазвучал как-то непривычно. — Кестрель, я отвернусь.

Наконец она поняла, что именно показалось ей странным. В какой-то момент она перешла на валорианский, и Арин сделал то же самое. Это акцент придавал его голосу необычное звучание.

— Даю слово, — добавил он.

— Твое слово ничего не стоит.

Кестрель отвернулась и начала раздеваться.