Проклятие Гиблого хутора

Глава 1

На моей памяти Кривой дом всегда пустовал.

Даже десять лет назад, когда родители купили дачу на Кордоне, этот дом выглядел заброшенным.

Не знаю, кто и когда построил его – это случилось задолго до меня – и почему не воспользовался. Слухи ходили разные. Поначалу меня мучило любопытство, я с детской непосредственностью приставала с вопросами к соседям и новым друзьям, но первые почему-то отмалчивались, а вторые изобретали версии одна хлеще другой.

Постепенно я привыкла к дому и даже перестала замечать его. За много лет участок совершенно зарос подлеском и крапивой, из-за поросли молодых вязов торчала одна крыша, так что со временем даже наши вылазки в эту сторону с целью поиграть в казаки-разбойники или в поиски пиратских сокровищ совсем прекратились. Взрослые и подавно обходили дом стороной.

Понятия не имею, почему возникло такое правило – ничего сверхъестественного за последние десять лет в Кривом доме не произошло, разве что крапива да лопухи колосились там гуще обычного, – но как-то незаметно у меня появилось стойкое ощущение, что это «нехорошее место».

Возможно, что виной всему мрачный вид добротного двухэтажного особняка или ошибка в расчетах при строительстве: Кривой дом с самого начала ощутимо кренился на бок, словно пытаясь спрятаться в тени огромных дубов. На вид ему было лет тридцать, и когда-то он выглядел очень красивым: с пологой синей крышей, большой верандой, высокими окнами. Но сейчас все окна на втором этаже, серые от пыли, были разбиты, на стенах виднелись темные пятна протечек, на крыше не хватало черепицы, а покосившиеся ставни раскачивались ветром.

Так было в прошлом году. Сегодня в окнах Кривого дома горел свет…

В этот раз я откровенно припозднилась, дачный сезон давно начался – на дворе уже июль. Виной всему – хвост: вредный препод по матанализу завалил весь наш поток из чисто спортивного интереса. А, может, ему просто на лето поехать было некуда?

Еще неделя ушла на сборы и тщетные попытки родителей затащить меня на лето в сад. Несмотря на то, что сама я давно считала себя взрослой, для папы и мамы со времен яслей ничего не изменилось: тотальный контроль, шаг влево, шаг вправо – расстрел. Из-за этого у меня еще ни разу не было серьезных отношений, многочисленные поклонники отпадали на стадии обязательного семейного чаепития. Это, я вам скажу, то еще представление, особенно, когда к делу подключается бабуля, а подключается она перманентно.

Самое смешное, что родителей «накрыло» не так давно, не всегда они были такими правильными, поэтому детство у меня было замечательное: полный дом народу и абсолютная свобода. Я могла лечь спать когда угодно и где угодно, могла даже переночевать у подружки по детскому садику – родители за обсуждением последних новостей культурной жизни с коллегами по цеху этого даже не замечали. Да, забыла сказать, что мои родители – художники. На мне природа отдохнула, и рисовать я не умею совершенно, у меня вообще мозги как-то по-другому устроены, мне нравится наблюдать, анализировать и делать выводы. Кажется, это называется логический склад ума и считается ужасно скучным. Но я ничего, не жалуюсь.

Перекос моих родителей из варяг в греки, то есть, я хотела сказать из богемы в обывателей, произошел лет пять назад, когда папина сестра оставила им садовый участок, переехав в другой город. И родители помешались на огородничестве.

От меня ожидали, что я тоже примусь копать ямки и полоть сорняки, но что-то не срослось. Нет, я ничего не имею против всех этих груш-яблок-топинамбуров, если бы только они росли сами по себе, не требуя моего постоянного обслуживания. Но это не так.

Вот уже пятый год происходит одно и то же. Весной подоконники заполоняют шеренги криво обрезанных молочных пакетов, в которых сидят новорожденные огурцы и помидоры, которые нужно прогуливать на балконе, как только проглянет солнышко. Едва сойдет снег, мы принимаемся копать грядки, а в начале мая приходит пора сажать картофель. Я пыталась внести разумное предложение закупить на осенней ярмарке грузовик этого замечательного овоща и засыпать им все свободные помещения в доме, но меня не приняли всерьез, под конец обвинив в том, что я собираюсь оставить семью без собственного молодого картофеля, экологически чистого, разумеется.

Самым страшным испытанием для меня в прошлом году оказалась добыча навоза. Меньше трех тонн в одни руки не давали, а мне, как самой молодой и априори энергичной, доверили сопровождать этот ценный груз. Раньше, как я слышала, запахом коровьих лепешек лечили легочных больных. Если так, то, похоже, идеальные легкие мне обеспечены пожизненно.

Моя беда в том, что я реалистка и знаю, на что будут похожи наши помидоры, даже удобренные этим навозом: по цвету и размеру они будут походить на хороший, крупный виноград. На вкус – гораздо хуже. А наши огурцы я узнаю из сотни других – только наши скручены в замысловатые крендельки и покрыты колючками, что твой кактус. Яблоки, капуста и морковь у нас, наверное, растут вкусные. Иначе с чего бы их еще до созревания подчистую сжирали слизняки и всевозможные гусеницы?

Единственное, что у нас стабильно дает урожай – это ревень! Его ежегодно выкорчевывают по весне, но к осени он вновь гордо колосится по всему участку. Я перепробовала все существующие на свете блюда из ревеня: пироги с ревенем, кисель из ревеня, компот и даже варенье. Жаль, что у меня на ревень аллергия.

В этом году я устроила бунт и вместо огородного рабства выбрала кордонную вольницу.

Приткнув свой Фиат по прозвищу «Феня» возле дощатой стены нашего малогабаритного домика, я заглушила мотор, выбралась наружу и глубоко, с удовольствием, вдохнула. Пахло листвой, сосновой хвоей и немного рекой. Идиллию нарушил случайно брошенный через дорогу взгляд: в доме с синей крышей горел свет. Я как раз собиралась зевнуть и от неожиданности застыла с открытым ртом. Со стороны вид у меня был, должно быть, идиотский.

Дело в том, что Кордон – явление довольно необычное. Полсотни разномастных домиков были построены прямо посреди леса, на высоком речном берегу. Домушки в большинстве своем были мелкие, по нынешним временам непрезентабельные, заборы между участками отсутствовали как класс – за этим следили лесники, – и теснились буквально друг у друга на голове. Выйдя поутру на крылечко, вы могли, не напрягаясь разглядеть, каким мылом умывается сосед слева, и что бог послал на завтрак соседке справа. Причем все это одновременно.

На Кордоне все знали всех, дети росли и взрослели на глазах, но чужих здесь не жаловали. Мы, как мне кажется, были последними новообращенными за десять лет, да и то старожилы до сих пор считали нас новичками.

И вот кто-то вселился в заброшенный дом.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Кривой дом здорово изменился. Его обнесли кованым заборам – ау, лесники, где вы? – обшили сайдингом, перекрыли крышу и вставили современные пластиковые рамы. Деревьев на участке поубавилось – еще один привет лесникам – их место заняли пышные клумбы, что для нашего поселка дело неслыханное: из-за высоких деревьев во дворах отказывались расти даже вездесущие одуванчики.

В воздухе отчетливо запахло большими деньгами. Почему-то меня это расстроило.

Через полчаса я забыла о новых соседях, пыхтя под тяжестью тюков с летним скарбом. Потом пришлось раскладывать продукты, мыть полы и застилать постель. Наконец, все было готово, и я огляделась. В домике была всего одна комната и, на мой взгляд, в ней давно следовало поменять обои – они были слишком мрачные. Ковер на полу когда-то назывался персидским, но это было еще до того, как на нем появились внушительные проплешины, а ворс превратился в один большой колтун. Разномастная мебель теснилась вдоль стен, отчего комната напоминала склад старьевщика – традиция стаскивать на дачу все, что жалко выбросить на помойку, всегда меня раздражала, – но бабушка отстаивала каждую вещь, и переубедить ее не представлялось возможным. Старомодный пузатый комод с вычурной резьбой, кровать, диван и раскладное кресло, которое на моей памяти никогда не раскладывали, пара тумбочек со сломанными ящиками и висящей на одной петле дверцей, журнальный столик с потрескавшейся столешницей, накрытый для солидности тяжелой вышитой скатертью, пять ламп, из которых горела только одна и почивший в бозе телевизор Рекорд – светлая ему память. Будь моя воля, я бы давно вытряхнула все это барахло, и сделала светлую, веселую комнату, но кому есть дело до моего мнения?

В лесу темнеет быстро и к тому времени, когда я поняла, что в доме не осталось воды, за окном стояла темень, хоть глаз выколи. После зимы, проведенной в городе, густая темнота леса казалась неуютной и слегка пугающей, и я немного постояла на крыльце, привыкая.

Чаю хотелось нестерпимо.

Поход «к дяде Васе» был неминуем.

Предположительно, дядей Васей звали сторожа, который в незапамятные времена вырыл первый колодец с родниковой водой, но доподлинно это неизвестно. Вода у дяди Васи была вкусная, чистая и «аборигены» до сих пор ходили в неблизкий путь, если хотели напиться свежего чая. Такая уж была традиция.

Раздумывая об этом, я едва не сбила с ног старую подружку, Дарью.

– Привет! – хором воскликнули мы и рассмеялись.

– К дяде Васе? – кивнула Дашка на пустое ведро. – Я тебя провожу.

Мы пошли рядом, наперебой делясь последними новостями.

– Надолго сюда? – поинтересовалась Дарья ревниво.

– До конца лета. А кто из наших здесь?

– Да все, кроме тебя, – рассмеялась подруга. – И в лагере смена уже началась. Есть прикольные мальчики. – Она многозначительно усмехнулась и поправила фотокамеру, с которой не расставалась ни днем, ни ночью.

Дашка у нас фотограф. И не какой-то там любитель. Корифей! Ее фотки печатают все глянцевые журналы, в том числе и за границей, почти каждый год проходят персональные фотовыставки, где многие работы покупают ценители ее творчества. При желании она давно могла бы перебраться в Москву или даже в Париж, но Дашка не торопится. Мне кажется, я догадываюсь, почему. У нашей Дашки имеется одна слабость, этакая ахиллесова пята, точнее, мозоль на этой пяте по имени Вилли. По-моему, подружка влюблена в него чуть ли не с пеленок, хотя менее подходящего объекта для страсти трудно сыскать. Вилли, или, в просторечии, Валентин, бабник по жизни, но стойкую Дашку это, похоже, не смущает. Цельная натура, черт ее побери.

– Видала? – небрежно мотнула головой Дашка, когда мы подошли к моему дому.

– А то! – кивнула я и тоже взглянула на Кривой дом. – Лихо взялись, ничего не скажешь. Кто это у нас такой шустрый?

– Да так, торгаш один, – туманно пояснила подруга и, дурачась, добавила официальным тоном: – С дочерью. Денег – немерено. Снаружи еще ничего, а вот внутри дома – полный ребрендинг.

– Ого!

– Ага! Вообще-то, я на него работаю. Да не пугайся, – рассмеялась она, заметив мой удивленный взгляд, – не продавцом в палатке, до этого пока не дошло. Дядечка при деньгах и продает не морковку оптом, а шиншиллу с норкой в розницу.

– Шубы, что ли?

– Ну да. Причем не только у нас, но и за границу. Я ему как раз экспортный каталог снимаю.

Я понимающе улыбнулась. Когда-то карьера Дарьи началась именно с каталога модной одежды. Ее тогдашний сердечный друг устроился фотографом в какой-то гипермаркет, но заказчик порвал его фотки в клочки и спустил парня с лестницы. Потерпевший фиаско кавалер приплелся домой и немедленно впал в депрессию, а Дашка помчалась спасать ситуацию. Не то, чтобы кавалер ей сильно нравился, просто она по природе своей сердобольная. В результате ей удалось из модели, платья, обуви и аксессуаров собрать безупречное и элегантное целое и это решило ее судьбу.

Неожиданно Дарья пригнулась к моему уху и прошептала:

– Ох, Стаська, здесь такое творится!

– Что? – я немного опешила, так как ни разу не видела Дашку в столь ажитированном состоянии.

Она округлила глаза:

– Ты не поверишь! Я такое раскопала! Такое!

– Расскажи, не томи! – взмолилась я.

– Времени нет, – с сожалением вздохнула она, бросив взгляд на часы, – тут в двух словах не скажешь, а у меня сегодня… Ладно, до завтра ничего не случится…

Она на прощанье взмахнула рукой и поспешила по тропинке в сторону своего дома. Я немного посмотрела ей вслед, обдумывая ее интригующие слова, и побрела в дом, не подозревая о том, как сильно ошибалась Даша.