Проклятие эльфов

Глава 10

Кеман возмущенно ощетинился и посмотрел прямо в глаза Кеоке. В конце концов старейшина отвел взгляд. Гребень Кеоке лежал, словно прилизанный, но Кеман не собирался останавливаться на достигнутом. Если он может добиться, чтобы мама и Кеоке почувствовали себя глубоко виноватыми, он это сделает.

— Рови всерьез пытался покалечить меня, и вы это знаете, — гневно сказал подросток. В его голосе сквозило неприкрытое презрение. — Он издевался буквально над каждым, кто младше или меньше его, и это вы тоже знаете. Но вы все ему спускали. А когда Шана наконец-то выдала ему по заслугам, вы наказали ее, а Рови отпустили, даже слова ему не сказав. Это что, честно?

— Лашана не принадлежит к Народу, Кеман, — отозвался старейшина, упорно глядя куда-то поверх плеча Кемана. Кеман полагал, что это было вызвано нежеланием Кеоке смотреть ему в глаза.

«Надеюсь, ты сейчас чувствуешь себя отвратительно! — сердито подумал Кеман. — Просто отвратительно! Надеюсь, теперь тебе всю жизнь будет сниться Шана, и тебя будут мучить ночные кошмары!»

— А я?! — возмущенно выкрикнул Кеман. — Шана ведь просто защищала меня! Если бы она была моим лупером и укусила Рови, когда тот напал на меня, вы бы стали ее наказывать?

— Это другое дело, — неубедительно произнес Кеоке. — Ты еще слишком молод, чтобы это понять, Кеман, но это совсем другое дело…

— Почему? — перебил его Кеман. — Потому, что у Шаны две ноги, а не четыре? В чем тут разница? Мама воспитала ее, как одну из нас, с теми же самыми понятиями о чести. И Шана действительно следовала им, а Рови — нет! Это нечестно, и вы отлично это знаете!

— Кеман! — резко одернула его мать. В голосе Алары было достаточно силы, чтобы Кеман перенес внимание с Кеоке на нее. — Ты еще слишком молод, а Кеоке — старейшина. Эта ситуация слишком сложна, и на карту поставлено нечто большее, чем благополучие Шаны.

Произнеся вслух эту отповедь, Алара тут же мысленно добавила:

«Если ты не поубавишь дерзости, мне придется кое-что предпринять, и нам обоим это мало понравится. Я не могу сейчас объяснить тебе все. Но когда-нибудь ты поймешь».

Кеман втянул голову в плечи — они, кстати, здорово болели, — покорно прижал гребень, но пробормотал с прежним упорством:

— Это нечестно! Ты сама знаешь, что это так. И что бы ты мне ни сказала, это все равно останется нечестным!

Взрослые переглянулись, и Кеман без труда прочел, что сквозило в их взглядах. Раздражение, разделенная вина, нетерпение. «Ну ты же знаешь этих детей. Когда-нибудь он все поймет». Кеман развернулся и направился в свою пещерку. Все в нем бурлило от гнева.

Сейчас ему отчаянно хотелось ощутить под когтями горло Рови. Это Рови был во всем виноват, Рови и его придурочная мамаша. Это было нечестно. Они не должны были так поступать с Шаной. Она же ничего не знает о двуногих — мама никогда ничего ей не рассказывала. Она только знает их язык и письменность — и все. А они выбросили Шану к двуногим, и теперь с ней случится какая-нибудь беда. Кеман ни капли не сомневался в этом.

Ему хотелось в кого-нибудь вцепиться, что-нибудь разбить, закричать так, чтобы горы вздрогнули. Кеман уже закатил один скандал, когда он спросил, где Шана, и узнал от мамы, что с ней произошло. Но ничего толкового из этого не вышло. Кеман думал, что ему удастся добиться хоть какой-то справедливости, если он заставит хоть одного из старейшин понять, что сделали с ним, Кеманом. Поэтому, как только Кеман смог подняться на ноги, он принялся настаивать на встрече с Кеоке. И чего же он добился в результате?

Кеман надеялся, что сможет объяснить Кеоке, что старейшины ошиблись, что Шана вела себя как героиня, а Рови — как подлец. Потом, когда Кеоке признал бы свою не правоту, Кеман потребовал бы, чтобы старейшины отыскали Шану и принесли ее обратно. Но несмотря на все старания, Кеман так и не смог объяснить им всю несправедливость произошедшего. Кеоке наотрез отказался признать свое решение ошибкой, и все лишь потому, что Шана не принадлежала к Народу. А значит, понятия чести или Закона не имели к ней никакого отношения, и все тут.

И даже от матери Кеман не получил никакой поддержки. Кеман не знал, почему мама приняла сторону Кеоке, но ясно было, что она не намерена помогать ни ему, ни Шане.

А значит, если кто-то и спасет Шану, то только сам Кеман.

«Если ты знаешь, что нужно делать, действуй», — посоветовал ему Отец-Дракон, когда Кеман впервые увидел Шану. Ну что ж, он знал, что нужно делать! Раз Шану унесли куда-то в пустыню, будет только справедливо, если он разделит ее изгнание. В конце концов, Шана пострадала из-за него.

Все правильно, только вот летать он сейчас не может.., да и вообще двигается неважно.

«Ну нет, я с этим справлюсь!» — сердито подумал Кеман и порадовался, что сохранил свою маленькую тайну. Даже мама не знает, на что он способен. Она уверена, что Кеману придется по крайней мере с неделю пролежать в постели.

Кеман прилег, кипя от возмущения. «Я ей еще покажу! Я им всем покажу!»

Он устроился поудобнее, чтобы меньше ныло избитое тело, и погрузился в медитацию, сопровождающую смену облика. Довольно распространенное состояние сознания. Кеман входил в него ежедневно, и даже по несколько раз на дню. Только вот на этот раз Кеман не собирался менять свой облик. Он собирался приводить себя в порядок.

Вполне естественно, что изо всех доступных Кеману обликов самым привычным для него было собственное тело. А потому он прекрасно знал, что и как он собирается изменять. Подобно всем драконам, искусным в смене облика, Кеман точно знал, как должна выглядеть, работать и ощущаться каждая мышца. Таким образом он прекрасно может исцелить раны, нанесенные Ровилерном. Нужно только верно определить поврежденные мышцы и изменить их в здоровые.

Только вот…

Кеман додумался до этого, когда заметил, что драконы, наиболее сведущие в смене облика, выздоравливают куда быстрее всех прочих. Но он не знал, что подобное исцеление чрезвычайно болезненно. Да и откуда ему было это знать? Ведь менять облик совсем не больно.

Теперь же мышцы плеча горели, словно их окунули в расплавленный камень. Крылья судорожно подергивались, и с каждым движением спину Кемана пронзала острая боль. Кеман тут же прервал свои занятия и попытался сообразить, что же он делает не так.

В конце концов Кеман понял, что все проделано верно Он не допустил никаких ошибок. Он просто изменял себя, заставляя тело исцеляться быстрее. И тело болело, потому что все нервные окончания были живы. Они точно так же болели бы во время его выздоровления, только сейчас это происходило быстрее.

Кеман предпринял еще одну попытку, надеясь, что на этот раз ему станет лучше.

Не стало.

По крайней мере с десяток раз Кеман готов был сдаться и позволить организму залечивать раны естественным путем. Но каждый раз, когда он уже готов был принять это решение, ему сразу вспоминалось, как Шана стояла перед Рови и ругала его на чем свет стоит, а Рови уворачивался от камней и верещал.

И Кеману становилось стыдно. Шана теперь где-то в пустыне, и у нее нет ни укрытия, ни воды, ни друзей, на которых она могла бы положиться. Ничего нет. И если он, Кеман, не возвратит себе способность летать, — причем сделать это нужно как можно скорее! — Шана умрет.

И Кеман снова принимался за исцеление.

Внезапно — Кеману казалось, что все это длится уже много дней, — боль прекратилась.

Кеман открыл глаза и попробовал пошевелить плечами, потом крыльями. Тело подчинилось ему с безукоризненной легкостью — ни боли, ни малейшей неуклюжести. Кеман не мог как следует осмотреть свою спину, но, судя по натяжению шкуры, шрамов на ней не осталось. Он сумел исцелить себя — и никто во всем Логове не знал, что он здоров и снова способен летать.

И никто и не узнает, пока не станет поздно.

Кеман поднялся с постели и направился к выходу из спальни. На пороге он остановился, прислушиваясь и присматриваясь. Не увидев и не услышав ничего подозрительного, Кеман принялся обыскивать логово. Он крался по переходам, таким узким, что приходилось ползти на брюхе, и прятался в тени каждый раз, когда слышал звук, не похожий на капание воды. Кеман обшарил даже самые отдаленные углы жилища, но Алары не обнаружил. Дома была только Мире. Она свернулась клубком в своей спальне и дрыхла так крепко, что ее не разбудил бы даже камнепад.

Отлично. Значит, все спокойно.

Кеман выскользнул из логова через дальний выход. Он задержался лишь для того, чтобы выпустить своих любимцев — всех, даже однорогов.

Расставание с однорогами не было для него особенно тяжелым — все равно в последнее время только Шана могла находиться рядом с ними. Они даже симпатизировали ей на свой лад — насколько однороги вообще способны кому-то симпатизировать. А когда возле загона появлялся Кеман, однороги тут же шли в атаку. И, конечно, расшибали свои глупые головы о каменную ограду. Но это ничему их не учило.

Отпустить двурогов было уже потруднее. Кеману всегда нравилось общество этих кротких животных и забавные выходки их детенышей. Бедная Попрыгунья уже давно выкормила своего последнего теленка, но ее потомки вполне могут последовать за своими неистовыми двоюродными братьями и счастливо жить в окрестностях Логова.

Луперы были только рады удрать в холмы. На самом деле они никогда не смирялись с заточением до конца, и Кеман не раз уже подумывал, что их стоило бы отпустить. Возможно, это только к лучшему, что теперь ему пришлось поторопиться с решением.

Единственным животным, которое Кеман не мог отпустить прямо сейчас, была выдра. Вместо этого он подманил веселого зверька к себе и накинул на него сеть Выдра попыталась было освободиться, а когда это не удалось, укоризненно завопила на Кемана Кеман хотел сказать выдре, что выпустит ее в реку где-нибудь по дороге, но не смог проникнуть в сознание зверька. Он только надеялся, что, оказавшись на свободе, выдра сама все поймет.

А потом Кеман легко взмыл в воздух и направился прочь от Логова. В когтях у него болталась сеть с выдрой, «Ну, по крайней мере, я довольно много вытянул из Кеоке», — сказал себе Кеман, незадолго до рассвета приземлившись в том месте, где старейшина оставил его названую сестру. По крайней мере, Кеман надеялся, что это то самое место. Пять скал, одна из них повыше, в нише у вершины гнездо пустельги, и вокруг — много саджасовых кустов. Кеоке не скупился на подробности, надеясь, что благодаря этому Кеман будет меньше беспокоиться о Шане. Старейшина полагал, что раз там растет так много кустов и гнездится пустельга, то там есть вода, и Шана относительно легко сможет ее найти.

Хуже всего было то, что старейшина ошибался. Саджасовые кусты в стремлении к воде могут запускать свои корни на глубину, в десять-двенадцать раз превосходящую рост дракона, а пустельги получают всю нужную им влагу вместе с добычей. Да, заросли кустов действительно означали, что вода там есть. Только вот где? Наверняка она залегает слишком глубоко, чтобы Шана могла до нее докопаться. А роса, которую можно было бы собирать с камней, еще не выпала.

При подлете Кеман не смог отыскать Шану. Неудивительно: она вполне могла спрятаться, уснуть или даже лежать сейчас без сознания где-нибудь среди кустов. Она в любое мгновение могла отсюда уйти. А здесь, в такой близости от караванных путей, Кеману следовало быть особенно осторожным, чтобы его не заметили чужие.

Ему нужен другой облик. Нужно существо с быстрыми ногами и хорошим нюхом. Причем нужно, чтобы оно умело защищать себя.

Кеман присел и задумался. Так, какие же облики ему хорошо знакомы? Конечно, для этого случая неплохо подошел бы лупер — они здорово вынюхивают следы. Но луперы слишком маленькие и обычно бегают стаями для большей безопасности. Кеману до сих пор было сложно превращаться в такое маленькое существо, и кроме того, нужно, чтобы он мог защитить себя.

Поразмыслив, Кеман неохотно решил, что здесь нужен однорог. Однороги — хорошие путешественники. Если они начинали преследовать кого-то, то могли неделями продолжать погоню. Только нужно сразу подстраховаться, чтобы вместе с телом не подхватить скверный характер, инстинкты и безмозглую голову однорога. А это потребует дополнительного времени…

Зато с однорогом никто не захочет связываться — даже другой однорог. И есть они могут почти все, что угодно, даже саджасовые кусты. И они могут довольствоваться влагой, которую получают с пищей, — не так хорошо, как пустельга, но все-таки.

В этом есть и еще одно преимущество: даже если Шана увидит его, она не испугается. Кеману было далеко до нее в искусстве мысленной речи. Шана вполне способна при желании заговорить с ним, но если Кеман будет находиться в облике животного, то сможет заговорить с ней не раньше, чем окажется на расстоянии вытянутой руки от девочки. Но Шана подходила вплотную к прирученному однорогу — Кеман никогда не слыхал, чтобы еще хоть кто-то осмеливался на это, — и она вполне могла счесть встреченного однорога транспортным средством и защитником.

Теперь Кеман был рад, что, отпустив выдру, он убил и съел двух невезучих антилоп. Он и так уже устал после долгого полета, а одновременная смена облика и размера требовала больших затрат энергии.

Кеман уселся поудобнее, закрыл глаза и принялся медитировать.

Когда он достаточно глубоко погрузился в медитацию, Кеман медленно переместил большую часть своего тела Вовне, оставив лишь столько массы, чтобы можно было создать хорошего, крупного однорога.

Потом Кеман тщательно представил себе облик, который хотел принять, и начал воспроизводить его, начиная со шкуры.

Кеман почувствовал, как его мускулы неохотно растеклись, принимая ту форму, что он пожелал им придать, а кости удлинились и приобрели новые очертания. Молодой дракон чувствовал, как его гребень становится мягким, а хвост съеживается и превращается в пучок волос. И под конец во лбу появился жемчужного цвета рог, воинственно устремленный в небо.

Кеман скосил глаза, взглянул на себя — и увидел ногу, покрытую чудной шелковистой зеленой шерстью.

Нет, так не пойдет.

Кеман снова сосредоточился и проследил, чтобы нога потемнела и сделалась черной. Солнечный зной тут же обрушился на него с такой силой, что Кеман рухнул бы, если бы не напряг суставы.

Пожалуй, черный — не самый лучший цвет для путешествия по пустыне.

Кеман обернул процесс вспять и придал шкуре, гриве и хвосту незапятнанный, чистейший белый цвет.

Да, так было значительно менее жарко. Довольный результатом, Кеман открыл глаза и вскинул морду, принюхиваясь к легкому ветерку.

Не могло быть ни малейших сомнений — Шана действительно побывала здесь. Кеман прекрасно помнил ее запах еще с тех времен, как учился оборачиваться трирогом. Это своеобразное сочетание мускусного драконьего аромата (он исходил от туники) и запаха двуногого существа не спутаешь ни с чем. Даже если где-нибудь поблизости и находились другие двуногие — на что, впрочем, не похоже, — никто из них не мог пахнуть еще и по-драконьи.

Кеман опустил морду к земле и принялся кружить среди скал. Он практически сразу же наткнулся на следы Шаны. Вот здесь она забивалась в кусты, чтобы укрыться от жары, а вот здесь Шана уже выбралась наружу. Следы сохранились до сих пор. Они уже превратились в бесформенные углубления в песке, но ясно было, что Шана пошла на восток.

Кеман встряхнул гривой, опустил нос к самой земле и отправился в путь.

К середине утра он все еще шел по следу, и тут налетела песчаная буря.

К счастью, инстинкты однорога, хоть и приглушенные, заблаговременно предупредили Кемана о приближении опасности, и у него оказалось довольно времени на поиски убежища. Кеман двигался по следу Шаны, всецело сосредоточившись на этом занятии, — только так и можно было ходить по пустыне. И тут внезапный озноб заставил Кемана вскинуть голову и присмотреться повнимательнее.

Темно-коричневая туча встала стеною от земли до неба. Она уже почти дотянулась до солнца и с каждой секундой становилась все огромнее. Через несколько мгновений она полностью закрыла солнце, и острые уши Кемана уловили отдаленный рев.

Песчаная буря! Кеману никогда еще не доводилось попадать в песчаную бурю. Он даже видел их лишь издалека.

Оставалось лишь одно — искать укрытие. Пытаться уйти от бури было уже поздно.

Кеман вспомнил, что совсем недавно миновал скопление камней, несколько скал, стоящих полукругом. Они вполне могли защитить его от самых сильных порывов ветра и от песка, который будет нести буря. Правда, Кеман мог сделать кое-что такое, что было бы не под силу настоящему однорогу, на время бури снова сменить облик. Пока что Кеман не умел превращаться в камень — только в живые существа. Но он мог изменить свой нос, создать перепонки и дышать с их помощью. Он мог сделать свою шкуру прочнее или даже заново обрасти чешуей.

Но первым делом ему необходимо было добраться до того хотя бы относительно безопасного приюта.

Кеман тут же развернулся, встав на дыбы, и, с места перейдя в галоп, помчался к запомнившимся ему скалам. Песок летел из-под широких раздвоенных копыт, уши Кемана были плотно прижаты, а хвост и грива реяли по ветру Он бросил быстрый взгляд через плечо. Бурая стена у него за спиной становилась все выше. Буря приближалась.

Удары копыт сделались глуше. Кеман изменял копыта прямо на бегу, пока они не сделались плоскими, расширяющимися наружу. Теперь они меньше погружались в песок, и Кеману стало легче бежать. Он оглянулся еще раз. Казалось, что буря не приблизилась, но рев ветра стал ощутимо громче.

Пожалуй, крылья сейчас не принесли бы Кеману особой пользы, а вот задержка вполне могла его погубить, если бы он вздумал затормозить, чтобы отрастить их. Кеман мог весьма быстро перетечь обратно в драконий облик, но даже и на это все-таки потребовалось бы некоторое время. А лететь быстрее, чем он сейчас бежал, Кеман вряд ли смог бы. Драконы не отличаются особой скоростью — разве что в пикировании.

Впрочем, были и другие причины этого не делать, и Кемана о них предупреждали. Если он взлетит, его может подхватить восходящими потоками воздуха и разорвать на куски. А ветер, до предела насыщенный песком, мгновенно изорвет его крылья в клочья.

Кеман уже отчаялся увидеть впереди хоть что-нибудь, кроме кустов — а кусты ну никак не могли защитить его.

Скалы! Они были совсем рядом, просто рукой подать. Кеман прибавил скорости — он и не подозревал, что может бежать еще быстрее, — прорвался через кустарник ко входу и нырнул под защиту каменного полукруга, и тут же грохнулся на землю, уронив голову между передних ног.

Кеман принялся лихорадочно изменять облик — он никогда не думал, что это можно проделывать с такой скоростью. Кеман заменил мягкую шкуру своей собственной чешуей, нарастил в носу и ушах особые мембраны, чтобы туда не набивался песок, превратил гриву в накидку из плотной чешуйчатой кожи и укрыл ею голову, а рог уменьшил до таких размеров, чтобы тот только удерживал эту накидку на небольшом расстоянии от морды Кемана.

Потом Кеман всунул голову в щель между двумя скалами и постарался прижать накидку так, чтобы между нею и камнями не оставалось зазоров. Подумать, что тут еще можно предпринять, Кеман не успел. На него обрушилась буря.

До сих пор он только слышал о силе и неистовстве песчаной бури. Несмотря на защиту скал, Кеман быстро решил, что он очень правильно сделал, отрастив чешую. Хотя сейчас его защищала шкура, мало отличающаяся от драконьей, удары песка были весьма чувствительны.

«В следующий раз, когда кто-нибудь начнет жаловаться на зуд во время линьки, нужно будет посоветовать ему попасть в песчаную бурю. Пара часов — и старой шкуры как не бывало», — кисло подумал Кеман.

Еще он решил, что правильно сделал, не превратившись окончательно в дракона. Небольшая кожаная накидка, которой Кеман прикрывал голову, уже успела здорово пострадать, а перепончатые крылья и вовсе были бы изорваны в клочья.

Внезапно Кеман подумал о Шане: ведь она наверняка тоже была захвачена бурей, не имея никакой защиты, кроме собственного ума и коротенькой туники из драконьей шкуры. Он слишком хорошо мог представить, во что превратилась нежная кожа Шаны под ударами песка.

Кеману тут же захотелось вскочить и отправиться на поиски, и лишь здравый смысл удержал его на месте.

Кеман раз за разом твердил себе, что ничем не поможет Шане, если сейчас покинет укрытие, зато вполне может погибнуть сам. Шана находилась где-то впереди. Если она попала в бурю, то это уже произошло, потому что Шана направлялась на восток, именно туда, откуда появилась буря. Либо Шана осталась жива и здорова, либо пострадала, либо вообще не пережила бурю. Что бы с ней ни случилось, это уже случилось.

Нельзя сказать, чтобы все эти рассуждения улучшали самочувствие Кемана или помогали ему переждать неистовство природы.

Буря окончилась так же внезапно, как и началась. Кеман выбрался из укрытия, не дожидаясь, пока утихнут последние порывы ветра.

Кеман огляделся по сторонам, и у него упало сердце: буря напрочь занесла следы Шаны. Как Кеман ни принюхивался, он не мог учуять ничего, кроме резковатого аромата изломанных саджасовых кустов, пыли и вновь появившегося запаха нагретого солнцем песка. «Огонь и Дождь! Как же мне теперь искать Шану? Мне уже нипочем не найти ее по следу!» Кемана охватило уныние. Ему захотелось упасть на песок и заплакать.

Нет, ему нельзя сдаваться. Нельзя, и все. У Шаны ведь больше никого нет. Кеман заставил себя снова принять облик обычного однорога. Он понюхал воздух, пытаясь уловить хоть слабенький запах Шаны, но снова потерпел неудачу.

«Ладно, — сказал он себе, чувствуя, как что-то сжало ему горло, — я что-нибудь придумаю». Он знал, что Шана шла на восток. Значит, он уже может примерно представить себе направление ее пути. Он найдет Шану, непременно найдет, только потрудиться придется немного больше, да и все.

Полуденное солнце безжалостно жгло Кемана и заливало сиянием пустыню, ныне ставшую совершенно однообразной и воистину пустой, если не считать редких кустов. Даже птицы куда-то исчезли. Кеман никогда еще не видел местности, которая казалась бы ему столь безжизненной.

Кеман стиснул зубы, твердо решил не поддаваться отчаянию и побрел по раскаленному песку.

Ориентируясь на приметные скалы и собственное врожденное чувство направления, Кеман петлял по пустыне и непрерывно принюхивался, пытаясь уловить хоть слабый запах Шаны. Даже когда жара довела его до головокружения и все вокруг начало подергиваться рябью и сделалось расплывчатым, Кеман не остановился. Но во второй половине дня его начал мучить еще и голод. Кеман затратил очень много энергии на смену облика, и теперь организм требовал как-то возместить ее. Но вокруг не было ничего, кроме саджасовых кустов — сухих к тому же.

Кеман общипывал их на ходу, но саджасы почти не смягчали ощущения голода и вовсе не могли утолить его жажды.

К закату Кеман почти обезумел от голода и жажды. И тут он наткнулся на другое живое существо — настоящего однорога. Однорог был очень молод, почти что жеребенок.

Но Кеман так изголодался, что готов был наброситься на все, что покажется съедобным. А однорог казался не просто съедобным, но еще и аппетитным, и Кеман не смог совладать со всколыхнувшимися инстинктами.

Добыча!

Кажется, однорог каким-то образом угадал настроение, завладевшее Кеманом, и бросился наутек.

Это оказалось последней каплей. Кеман вернулся в драконий облик, взмыл в небо и обрушился на злосчастного однорога тем смертоносным броском, каким владеют лишь драконы да ястребы. Однорог попытался спрятаться в кусты, но Кеман упал прямо на него. Ослепленный голодом дракон не обращал внимания ни на что, кроме добычи — даже на то, что так он рисковал повредить крылья. Однорогу удалось увернуться, и у Кемана вырвался яростный вопль. Глаза дракона затянуло багровой пеленой, а ощущение голода сделалось всепоглощающим.

Однорог развернулся, взвизгнул и ударил Кемана. Удар был несильным, да и прошел он вскользь, но его хватило, чтобы Кеман окончательно взбеленился. Дракон с криком набросился на однорога, вцепился в него когтями и зубами и одним рывком свернул шею несчастному животному, а потом разорвал ему горло.

Кеман в гневе растерзал обмякшее тело на части, выхватывая большие куски кровоточащей плоти. Незадолго до того, как солнце закатилось за горизонт, от однорога остались лишь обглоданные кости. Кеман никогда прежде не испытывал такой безрассудной ярости и жажды крови, и они как будто опьянили его. Даже после того, как однорог превратился в груду костей, сердце Кемана все еще продолжало бешено колотиться, а гребень стоял дыбом. Кеман не мог сейчас связно мыслить; его всецело переполняли чувства, и наиболее сильным из них была ярость.

Где-то вдали завыл лупер. Кеман оторвался от остатков однорога, уставился на восходящую луну и распахнул крылья. Ему потребовалось несколько секунд, дабы уразуметь, что луна — не враг, и что она не собирается украсть его добычу. Лишь после этого Кеман осознал свои чувства и вспомнил, что, собственно, привело его сюда.

Но еще мгновение ему казалось, что судьба Шаны не имеет особого значения. Значение имели лишь бешеный подлунный ветер, вкус свежей крови во рту и свобода поступать, как тебе заблагорассудится…

Потом Кеман встряхнул головой. Его настроение изменялось столь же быстро, как небо на закате Кеман испугался. «Что со мной? О чем я думаю? Неужели я сошел с ума?»

Кеман закашлялся и снова потряс головой. Ом чувствовал себя очень странно. Все кружилось и плыло перед глазами. Такое впечатление, будто он на мгновение стал кем-то — или чем-то — другим. Кеман даже не подозревал, что способен испытывать подобные чувства, словно…

Словно дикарь какой-то. Так что же, он такой же, как Рови?

Да нет, пожалуй, нет. Просто в нем на мгновение проснулись животные инстинкты. Им руководил голод, а не дурные наклонности. У Рови все иначе — он жесток и злобен.

Кеман глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. «Со мной все в порядке. Просто.., просто я был голоден». Теперь он лучше понял, что это такое — слишком долго оставаться без пищи. «Я никогда больше не стану поступать так. Никогда в жизни. Клянусь». Кеман собрался с мыслями и отошел от груды обглоданных костей, запретив себе оборачиваться. Надо приниматься за поиски. Шана где-то здесь. Она совсем одна. Она могла пострадать от бури. Нужно поскорее найти ее.

Отойдя на некоторое расстояние, Кеман успокоился, сосредоточился и собрался с силами. Нужно было снова менять облик. Кеман опять превратился в однорога — во второй раз это оказалось значительно легче проделать, — и двинулся в путь.

Вести поиски ночью оказалось значительно легче. Кеман вполне мог положиться на свое ночное зрение, и его больше не мучили ни жара, ни жажда, ни голод. Несколько раз ему казалось, что он напал на след, но потом запах снова исчезал. Но все-таки ему удавалось хоть что-то унюхать, и это обнадеживало.

Незадолго до рассвета Кеман почуял запах воды. И запах Шаны. И еще около сотни других существ, двуногих, и каких-то животных. И все они находились за гребнем холма, на который начал сейчас подниматься Кеман.

«Огонь и Дождь! Что…»

Кеман лихорадочно принялся соображать. Он знал, что находится неподалеку от караванных путей, а это значило, что здесь могут оказаться двуногие.

Он не должен попадаться им на глаза.

А что же с Шаной? Они нашли ее? Или просто случайно оказались рядом с ней?

Кеман осторожно и бесшумно поднялся на вершину, и перед его глазами предстал мощенный камнем бассейн с необычайно чистой голубой водой. Его окружали какие-то развалины. И к этим развалинам приближался караван двуногих. Судя по наличию навьюченных животных, двуногие были торговцами. А судя по тому, как были запылены и люди, и животные, они попали в ту же самую песчаную бурю, что задержала Кемана. То ли знание, то ли удача помогли им отыскать оазис. Но что за злосчастная судьба привела их сюда именно в эту минуту?!

Кеман подался назад, сменил белую шкуру на пятнистую, песчано-коричневую, — и тут заметил, что из руин выбралась маленькая фигурка. Это не мог быть никто иной, кроме Шаны. Девочка ожидала приближения чужаков.

Обессиленная, Шана крепко спала, но что-то нарушило ее сон. Девочка заморгала, прислушиваясь к незнакомому шуму, чужим голосам и крикам каких-то странных животных.

Шана скверно себя чувствовала. Девочка ослабела от голода, а когда она села, ей пришлось схватиться руками за голову, пережидая приступ головокружения. Слишком уж много времени прошло с тех пор, как она ела в последний раз. Она не могла понять, вправду ли снаружи что-то происходит, или все это ей снится.

Шум не исчез. Напротив, он приближался. Шана зажмурилась, дождалась, пока голова перестанет кружиться, а потом осторожно проползла вперед и выглянула из своего маленького убежища. Но первым, что увидела Шана, высунувшись из-под нависающего каменного козырька, был огромный дракон медного цвета, паривший в лучах восходящего солнца.

Шану охватила паника. Ей казалось, что у происходящего может быть лишь одно объяснение. Неужели они все-таки решили последовать за ней? Или Лори решила рискнуть и навлечь на себя неодобрение сородичей, но все-таки нарушить повеление старейшин и убить ее, Шану?

Страх пронизал все тело Шаны. Девочка смотрела на дракона, как зачарованная мышь следит за ястребом. Ветер понемногу усилился, и огромные крылья дракона подернулись рябью и захлопали на ветру. Точнее говоря, все его тело словно шло мелкой рябью…

Шана стряхнула с себя испуганное оцепенение. «Что-то тут не то.., то ли звук, то ли вид…»

Шана еще раз моргнула, протерла глаза и только тут обнаружила, что на самом деле это всего лишь изображение дракона, нарисованное на куске голубой ткани. Этот кусок был прикреплен к шесту и реял на ветру.

Страх испарился, оставив после себя дрожь в коленках и некоторую растерянность. Шана попятилась обратно, в глубь своего убежища, уже не прикладывая особых усилий к тому, чтобы двигаться бесшумно. Но нарисованный дракон словно звал ее, хоть Шана и не понимала, как такое возможно.

Шана выползла из ниши и изумленно уставилась на дракона. Оказалось, что шест прикреплен к какой-то хитроумной конструкции, а та, в свою очередь, привязана к спине совершенно незнакомого Шане животного. У животного были длинные неуклюжие ноги, плоские ступни, напоминающие обкатанные водой камни, бугорчатое тело и длинная шея, увенчанная самой уродливой головой, какую только Шане приходилось видеть. Животное было покрыто бородавчатой серой шкурой, совершенно как у плоской жабы. Откуда только взялась такая уродина? И почему она тащит на себе кусок ткани с нарисованным драконом? Может… Может, это другое Логово? Приемная мама упоминала, что в других Логовах могут быть другие обычаи.

За непонятным животным появились другие такие же, и половина из них несла на себе всадников…

«Но… — Шана встряхнула головой, пытаясь заставить свой мозг работать. — Не могут же они быть двуногими!» И тем не менее вокруг были видны одни лишь двуногие, де нет, должно быть, это драконы, принявшие двуногий облик. Только зачем это им?

Шана прищурилась и потерла виски. Она попыталась разглядеть радужные драконьи тени. Но девочка была сейчас так ошеломлена, что не слишком доверяла собственным глазам. Шана предприняла еще одну попытку. На этот раз она увидела мерцающие тени, некий странный расплывчатый ореол, окружавший каждого из двуногих. В общем, такой ореол вполне мог принадлежать дракону.

Значит, это все-таки драконы. Но зачем они сюда явились и почему вдруг приняли такой вид?

«Что они здесь делают? Может, это игра?» — озадаченно подумала Шана, ухватившись рукой за стену. Должно быть, они пришли из какого-то другого Логова. Шана не видела здесь ни одного знакомого. А эта штука — может, это изображение их старейшины? В ее логове ни у кого из старейшин не было медной чешуи. Может, у них тут какое-то испытание? Или что-нибудь вроде Громового Танца? Или, может, урок?..

От голода у Шаны начала слегка кружиться голова. И тут один из чужаков заметил ее, указал в ее сторону и что-то крикнул. К собственному удивлению, Шана узнала один из «других» языков, которым учила ее Алара, — как раз этот язык давался девочке поразительно легко.

Остальные повернулись и тоже уставились на Шану. Их яркие одеяния всколыхнулись на ветру. Тот, который первым заметил девочку, сунул поводья своего животного кому-то из товарищей и направился к Шане. Шана осталась стоять на месте, отчасти потому, что у нее слишком сильно кружилась голова, а отчасти — потому, что пыталась разобраться, кто из них учитель.

«Я не вижу никого, кто по возрасту мог бы быть наставником, — со смутным недоумением подумала Шана — разве что их учитель очень молод…» Может, это и вправду урок, и они отрабатывают длительное пребывание в определенном облике. Кеману, например, всегда было очень трудно удерживать двуногий облик…

— Дитя.., девочка… — произнес незнакомец, подойдя достаточно близко, чтобы ему не нужно было кричать. — Кто ты такая? Что ты здесь делаешь?

Он заправил концы головного платка за налобную ленту. Шана молча смотрела на него и пыталась придумать ответ, но болезненное нытье под ложечкой здорово мешало ей соображать. Если она скажет, что Кеоке выгнал ее из Логова, они могут оставить ее здесь. А если они подумают, что она потерялась, они могут взять ее с собой, и, может, даже накормят. А она вполне сможет удрать прежде, чем они попросят ее обернуться обратно в дракона.

— Меня зовут Шана, — отозвалась девочка, тщательно выговаривая слова. — Я.., я, кажется, потерялась. Я очень давно потерялась, и я ужасно голодна. Вы не дадите мне чего-нибудь поесть?

Незнакомец как-то странно посмотрел на Шану, а потом расхохотался, словно девочка сказала нечто очень забавное. Шана недоуменно смотрела на него, потирая висок. Следом за желудком у нее начала болеть голова, а перед глазами все плыло. Сейчас она бы даже у кактуса углядела драконью тень.

— Потерялась! — Незнакомец повернулся к остальным и крикнул:

— Она говорит, что потерялась! Можете себе такое представить? Посреди пустыни сидит ребенок и говорит, что потерялся!

Остальные тоже залились смехом. Кажется, она все-таки ляпнула что-то не то. А все-таки что же их так развеселило? Впрочем, у драконов всегда было довольно своеобразное чувство юмора.

Потом Шана припомнила некоторые странные игры, распространенные среди Народа — и Мире, и Кеман считались еще маленькими для них. Это были наполовину истории, наполовину головоломки, сочиняемые всеми участниками. Наивысшим классом считалось собрать эти разрозненные части и объединить их в связную историю. Выигрывал тот, кто проделывал это наилучшим образом; тот же, кто отклонялся от общего русла, проигрывал.

Незнакомцы вели себя так, словно разыгрывали какую-то головоломку или представление. Вот и ответ. Они во что-то играют, а она подсказала им подходящий ключ к разгадке. Пожалуй, лучше она поддержит эту игру и вплетется в их историю. Если это удастся, они возьмут ее с собой. А когда она окажется в таких местах, где сможет позаботиться о себе, она просто потихоньку ускользнет.

— Ну так откуда же ты, потерявшееся дитя? — спросил незнакомец. Он дружески обнял Шану за плечи и повел ее к своим спутникам. Шана охотно подчинилась; незнакомец старался вести себя дружелюбно, и девочку это вполне устраивало.

— Из Рода, конечно, — рассудительно отозвалась Шана. — Пожалуйста, я ужасно голодна…

Точнее говоря, Шане начало казаться, что она в любое мгновение может свалиться в обморок. Но все посмотрели на Шану очень странно, как будто она сказала полную бессмыслицу. Девочка заметила эти настороженные взгляды и нахмурилась, пытаясь сообразить, что же они означают.

Может быть, ей не полагалось упоминать о Роде. А может, в этом Логове драконы не называют себя Родом.

— Ну, из Семьи, — поправилась она и указала на нарисованного дракона. Все тут же заулыбались.

Шана облегченно перевела дыхание. «Вот теперь я сказала что-то правильное…»

— Ну, раз ты потеряла свою семью, мы, конечно, должны помочь тебе, — произнес улыбающийся мужчина. — Так ты хочешь есть? Пойдем, мы тебя покормим.

А кстати, — в его голосе прозвучали новые, странные нотки, — откуда ты взяла свой наряд?

— Наряд? — переспросила Шана. Она снова оказалась сбита с толку. — А, моя туника? Я ее сделала. Я взяла…

Шана запнулась. Она не знала, как на этом языке будет «сброшенная шкура».

— Я.., нашла.., куски и сделала тунику, — неубедительно закончила Шана и уставилась себе под ноги. Она очень надеялась, что не провалила испытание. Вдруг они передумают и изгонят ее так же быстро, как перед этим приняли? Шана видела достаточно игр, чтобы не сомневаться: такой исход вполне возможен.

— Вот, малышка, ешь…

Ей сунули в руки нечто сухое, коричневое, с виду напоминающее камень. Шана недоверчиво посмотрела на эту штуку, но все-таки попробовала укусить.

К ее удивлению, непонятный предмет оказался снаружи твердым, но вкусным, а внутри он был еще вкуснее. Шана энергично сжевала предложенное, запила еду водой с металлическим привкусом — кто-то подал ей фляжку, — и подарила новым друзьям сияющий взгляд из-под ресниц. Незнакомцы столпились вокруг девочки. Они двигались очень осторожно, как будто Шана была диким животным и они боялись ее спугнуть.

— Так, говоришь, тебя зовут Шана? — спросил мужчина, первым обнаруживший Шану. Девочка кивнула. Мужчина придвинулся ближе и принялся рассматривать ее тунику, — впрочем, не прикасаясь к ней.

— Шана, этот твой наряд… Хочешь взамен вот это? Он протянул девочке длинную тунику чудного темно-красного цвета. Ткань напоминала ту, на которой был нарисован дракон. Все вокруг были одеты в такие же туники: темно-красные, пошитые из одного куска, а не из лоскутков, как ее одежда. Шане тут же захотелось заполучить эту тунику. Жажда обладания была почти такой же сильной, как в случае с золотой лентой. Шане не верилось, что этот незнакомец и вправду хочет поменяться с ней, — слишком уж неравноценным казался ей этот обмен.

Может, он просто добрый и предлагает ей меняться, чтобы ей не было неудобно взять новую вещь? Может, и так. Или, возможно, она должна быть одета так же, как они, чтобы участвовать в их игре. Тоже, кстати, вполне вероятно. Ну ладно, ей-то какая разница? Главное, что они дают ей новую тунику.

— Правда? — спросила Шана. Мужчина рассмеялся и вручил ей наряд. Шана начала было натягивать новую тунику поверх старой, но мужчина неожиданно забеспокоился и остановил ее.

— Вон там, — сказал он, указывая на сооружение из натянутой ткани. Пока Шана ела, несколько незнакомцев возвели его в мгновение ока. — Иди туда, сними старый наряд и надень новый.

Шана уставилась на него, разинув рот, но мужчина продолжал настаивать. Девочка повиновалась, но недоумение ее возросло. Что же это за игра, в которую они играют? Странная какая-то…

Но все-таки Шана выскользнула из старой туники и натянула новую. Она заново увязала узелок с драгоценной лентой и спрятала его за пазуху. Внезапно она даже обрадовалась, что игра чужаков такая странная. «Если они увидят эту драгоценность, они наверняка захотят ее заполучить. Значит, надо сделать так, чтобы они ее не увидели. А то они просто заберут ее в свою сокровищницу. У меня и так уже отобрали все те камни, что подарил Кеман…»

Она еще раз проверила, как держится узелок. Нет, из-за воротника не видно.

Вот так пусть и будет. Шана вышла из постройки и протянула тунику незнакомцу, поджидавшему у входа. Тот явно обрадовался.

— Ты не устала? — заботливо спросил он. Девочка хотела было сказать, что с ней все в порядке, но едва подавила зевок.

«Должно быть, это из-за еды». Шана поняла, что ей очень хочется спать. Она зевнула еще раз, и мужчина рассмеялся.

— Заходи внутрь, в тень. Спи. Там, внутри, удобно, — он подтолкнул девочку обратно ко входу в постройку из ткани.

— Но… — Шана решила, что должна повозражать, хотя бы из приличия. — Может, вам чем-то помочь?

— Нет, малышка, — с улыбкой отозвался он. — Ты потерялась, но теперь ты снова среди друзей. Ты ведь устала. Так что спи, сколько тебе потребуется.

Он еще раз подтолкнул Шану, и теперь девочка повиновалась без малейших возражений.

Войдя внутрь, девочка огляделась — в первый раз она не удосужилась этого сделать. Там обнаружилось нечто вроде гнездышка из тканей, даже более удобное, чем то, что Шана устроила себе в логове Алары.

Шана плюхнулась на эту груду и обнаружила, что некоторые куски ткани сшиты вместе и набиты чем-то мягким. А в самом низу обнаружился еще один сшитый и набитый этим же материалом кусок ткани, большой и плоский. Лежать на всем этом было просто здорово, и Шана радостно растянулась во весь рост. Впервые в жизни у нее была постель, на которой можно было просто лежать, а не воевать со всякими камнями, так и норовящими впиться в бок.

Едва улегшись, Шана обнаружила, что она просто не в силах открыть глаза. Она пыталась, но веки были словно свинцом налиты. Девочку охватила дремота. А собственно, почему бы ей не поспать? Ведь незнакомец сказал, что она среди друзей. Ее будут кормить и опекать.

И пускай они играют в странные игры — это совершенно неважно.

Шана закрыла глаза и уснула.