Профессия: ведьма

Глава 1

Неприличная какая-то граница у Догевы. У эльфов — высокие травы. У гномов — скалы. У вадлаков — груды выброшенной на поверхность земли. У дриад — дубы, подметающие облака. У друидов — каменные круги. У людей — облупленные стены, каналы с затхлой водой, разделённые парой-тройкой подъёмных мостов, да лысые стражники при них, бдительно дремлющие, опираясь на ржавые алебарды.

А здесь — осины. Издевательство какое-то, особенно если учесть, что жители Догевы — вампиры. Хорошие такие осины, серебристые, трепещущие. За осинами щекочет небо островерхий еловый ковёр, среди которого кое-где проглядывают затравленные берёзки и сосенки, сама же Догева лежит в долине, как плюшка на дне расписной пиалы. Если смотреть с холма — края пиалы, виден белый ободок из осин; второй потолще, потемнее — из елей, а в центре — широкое зелёное дно с крапочками: сама Догева в кольце возделанных полей и облаках тумана.

— Подойдёшь вплотную к деревьям, — наставлял меня Учитель, — и пошлёшь мысленный сигнал вглубь леса. Любой. Можешь думать о чём угодно, лишь бы сформировать мощную телепатическую волну.

— А кому мне её направить?

— На общей частоте. Кто-нибудь из Стражей Границы услышит.

Я смущённо кашлянула.

— Лучше бы ему этого не слышать…

— Не обязательно продумывать очередную пакость. Знаю, знаю, ты на них сверх всякой меры горазда, но на сей раз постарайся воздержаться от оных. О чём это я? Ах, да, о волне. Вампиры очень восприимчивы к телепатии и сразу отреагируют на её присутствие, хотя и не смогут досконально расшифровать. Так что напирай на количество, а не на качество.

— Вот так? — я смотрю на дымящую баню, наморщив лоб от усердия, и на мою волну тут же реагируют пять или шесть адептов, которые, овеянные паром, выбегают из дверей и выпрыгивают из окон, атакованные внезапно ожившими вениками. Руки будущих коллег заняты шайками, прикрывающими от веников самое сокровенное. Учитель усмиряет веники одним движением брови, но взгляды, адресованные шутнице недомытыми коллегами, не сулят ничего хорошего.

— Я сказал «подумать», а не транслировать заклинания. Жаль, что за годы, проведённые в этих стенах, ты так и не научилась думать.

Что ж, думаю. Стою под осиной, наморщив лоб, и Ромашка уже что-то жуёт, зелёная слюна сочится из чёрных уголков бархатистых губ, разделённых кольцами удил. Телепатировать — значит, сознательно делиться мыслями с кем-нибудь другим. Делюсь последним. Из леса тянет прохладой, сидящая на ветке иволга удивлённо покачивает хвостом в ответ на мои умственные потуги.

Либо занятие оказалось мне не по зубам, либо ошарашенные Стражи Границы попадали на месте, сражённые моей мощной думой. Мои старания увенчались успехом минут через сорок, и за это время я успела передумать больше, чем за предыдущие восемнадцать лет.

А вот и результат. Ага, подействовало. Или он проходил мимо случайно?

Я впервые увидела вампира. Возможно, если бы он возник из ниоткуда, был бледен, как смерть, и недвусмысленно скалил окровавленные зубы, я бы его испугалась, как, собственно, и планировала. Мои знания в области вампироведения базировались на человеческих легендах и преданиях, отличавшихся редкостным пессимизмом. К тому же, все гравюры, картины, гобелены, наскальная живопись изображают вампиров исключительно ночью и в темноте. Крылья, зубы, когти — всё это кажется таким страшным и огромным только потому, что толком ничего нельзя разглядеть.

Дневной свет развеял ореол ужаса в пух и прах. При солнечном свете, на фоне бескрайних полей и высоких деревьев вампир показался мне возмутительно мелким и безобидным. Правда, я ещё не спешилась. А пришлось — мне галантно предложили руку, воспользоваться которой, впрочем, я не рискнула.

Вампир улыбнулся, показав длинные клыки. Любой улыбнулся бы, увидев, как я сползла-съехала по крутому ромашкиному боку. Перекинув поводья через голову лошади, я выжидающе уставилась на вампира. Страж Границы оказался выше меня на полголовы, широк в плечах и весьма недурён собой. Длинные тёмные волосы обрамляли узкое загорелое лицо, сложенные за спиной крылья придавали вампиру некоторое сходство с Мороем, демоном — посланником смерти, десятиаршинная статуя которого украшала актовый зал Высшей Школы. Чёрные, пронзительные, чуть раскосые глаза вампира изучили мою малопривлекательную внешность, но так и не сумели разгадать, что за ней сокрыто.

— Кто вы и что вам нужно в Догеве? — внушительно, гортанно и в меру грозно произнёс вампир.

— Я? — я так сосредоточенно телепатировала, что забыла заранее подготовленный ответ.

— Ну не я же! — соблаговолил пошутить вампир.

Меня словно леший за язык дёрнул:

— О, я всего-навсего юная, прекрасная и невинная девица, одиноко и печально блуждающая в тёмном лесу в ожидании своей ужасной участи, — выпалила я, учитывая приписываемые вампирам вкусы и честно стараясь не расхохотаться Стражу в лицо. Стоит ли упоминать, что трафарет ответа не имел ничего общего с моим экспромтом.

Вампир оторопел и больше чем я сама походил на обиженную судьбой девицу.

— Что? — удивлённо переспросил он.

Я послушно повторила.

По лицу Стража скользнула тень понимания.

— Вы Вольха Редная, адептка старминской Школы Чародеев, — медленно и серьёзно сказал он. — Верно?

Пришёл мой черед изумляться:

— Откуда вы…

— Идите за мной, — вампир повернулся и исчез в осиновом подросте опушки.

— А лошадь?

— Ведите в поводу, — послышался спокойный ответ. — До дороги всего десять шагов, а в обход не меньше полумили.

Ромашку перспектива лезть в кусты, мягко сказать, не обрадовала. Я повисла на узде. Эффекта никакого. Лошадь заплясала на месте, изредка привставая на дыбы и пытаясь развернуться. Высокий частый осинник, с её точки зрения, был совершенно неподходящим местом для прогулок уважающих себя лошадей. Я уже подумывала о создании миража дороги, но во время борьбы мы изрядно помяли гибкие ветви, и лошадь увидела в глубине леса дорогу настоящую. Для приличия пофыркав, Ромашка успокоилась, и я решительно потянула её за собой. Мысль, подходят ли догевские кущи для людей, мне раньше в голову не приходила. Волевым усилием я отогнала её и теперь. Ну, вампиры и вампиры. Не упыри же. Чай, разумная раса. Договоримся.

Вампир терпеливо ждал, прислонившись к стволу осины, как наглядная иллюстрация к фолианту «Человеческие суеверия и их причины». Ромашка реагировала на него соответственно, то есть никак, хотя ей бы полагалось храпеть, бить копытом и косить налитым кровью глазом. Впрочем, лошадь у меня на редкость флегматичная.

Убедившись, что вся компания в сборе, вампир с явным сожалением оторвался от полюбившегося ему дерева и повёл нас вглубь леса. Теперь я глядела ему в спину: крылья, выпущенные сквозь прорези в одежде, напоминали чёрный плащ, надетый вместе с вешалкой — именно с ней у меня ассоциировались тонкие кости, не дававшие кожистым крыльям летучей мыши спадать.

Мрачноватый, но величественный лес, застланный ковром елового опада, ничем не отличался от десятков и сотен других лесов, сквозь которые я проезжала, проходила и даже проползала на четвереньках в поисках ягод. В кронах елей тоненько тивкали корольки, по краям едва заметной тропки пышно курчавилась нежно-салатовая кислица.

Вампир молчал. Я думала. На этот раз — исключительно для себя.

Ещё неделю назад я и вообразить не могла, что когда-нибудь окажусь в Догеве, да ещё по делу. До окончания Школы оставался полуторагодовой запас не изгрызенного гранита науки, хотя по некоторым предметам я значительно опережаю не только адептов-погодков, но и наставников. Даже Учитель, что там греха таить, не всегда может разобраться в наведённых мною абстракциях. Учитель преподает практическую магию со второго курса. Он требователен, сварлив и капризен, как старая дева. Угодить ему чрезвычайно сложно. А я, к тому же, ненавижу угождать. Одно время я всерьёз подумывала — а не бросить ли мне всю эту муру и перевестись на факультет Ворожей или Травников? Но привыкла, втянулась, растеряла половину ершистости и стала обращать на Учителя не больше внимания, чем на ежевичную плеть, которая колется и цепляется за одежду, но тем не менее приносит определённую пользу. «Практическая магия не для девушек», — говаривали адепты мужского пола, завидуя моим способностям. Они оказались правы. Я единственная девушка на всём потоке. Остальные пять или шесть отсеялись после первого семестра. Конечно, девушке больше пристало возиться с больными, принимать роды или заговаривать раны — короче, исцелять либо прятать ошибки под землей. Магистра практической магии ждали урочища с упырями, сварливые драконы, застенчивые василиски и улучшение благоприятной обстановки в целом. Наверное, во мне слишком мало сострадания, чтобы возиться с больными. Упыри же в моём сострадании вроде бы не нуждаются.

Восемь лет назад, когда я робко тронула колотушкой бронзовую бляху на воротах Школы, никто не верил, что из меня получится даже Травница. Я была диковатым десятилетним подростком с оптимальным количеством прыщей вперемешку с веснушками. И уймой талантов, запрятанных так глубоко, что на собеседовании их не выявили. Да особенно и не пытались. Школа предпочитала брать на обучение городских ребят из обеспеченных семей, более-менее образованных, воспитанных и готовых в случае чего поддержать Школу материально. На собеседовании мне долго пытались втолковать, чем левая рука отличается от правой, которую я должна была положить на лист бумаги и представить, как он обугливается под фалангами пальцев. Что такое «фаланги», я тоже не знала. В общем, Школа стояла и намеревалась стоять дальше без моего участия.

Помнится, я сидела на земле у ворот и наполовину глотала, наполовину размазывала по лицу крупные злые слёзы, помимо воли катившиеся из глаз. На моё счастье (или несчастье?), Учитель не числился в составе приёмной комиссии, он как раз возвращался из долгосрочной дипломатической командировки, и на его пути сидела я.

— Разве магичке пристало плакать? — сурово вопросил он, нависая надо мною бородатой скалой с посохом.

Я шумно вытерла нос.

— А я не магичка! И могу плакать, где захочу!

— Ишь ты! — удивился Учитель, присаживаясь на краешек каменной кадки с цветами. — А ты знаешь, что, когда маленькие девочки так горько плачут, портится погода? Ой, смотри, накличешь дождь на мою седую голову.

— Не накличу.

— Это ещё почему?

— Потому что вы — колдун и над вами не каплет.

Учитель то ли засмеялся, то ли закашлялся в бороду.

— Поэтому ты и захотела стать магичкой, да? И кем же? Травницей или Пифией?

— Нет! Настоящей магичкой! Чтобы жуть как волшебствовать и чтобы все меня боялись!

— Некроманткой, что ли? — усмехнулся Учитель.

— Не кроме… чего?

— Ну злой ведьмой, — объяснил маг.

— А добрых ведьм не бывает? — подумав, спросила я.

— Почему, бывают. Их называют магами-практиками или магами-воинами.

— Во-во. Это мне подходит.

— А упырей не боишься?

— Не-а. Я только тараканов боюсь. И крыс немножко, — со вздохом созналась я.

— Ну вот. А маг ничего не должен бояться.

— И вы совсем-совсем ничего не боитесь?

Учитель призадумался, поскреб макушку.

— Видишь ли, кое-кого маг всё-таки должен бояться. Себя самого. Магия — это не балаганные фокусы с шариками да картами, она может быть тёмной и светлой, доброй и злой, разрушительной и созидающей, и какой она станет в твоих руках — зависит только от тебя, а это огромная ответственность. Смотри, — сказал маг, поворачивая руку ладонью вверх, и над ней материализовался сгусток синего пламени. — Красивый шарик, правда? И такой безобидный с виду. Посмотри, как спокойно он лежит в моих ладонях. Как ты думаешь, останется ли он столь же покладистым в чужих руках?

Я не любила отвечать на провокационные вопросы и без колебаний ухватилась за шарик обеими руками.

— Уй, да он совсем холодный! — восторженно завопила я, забыв про слезы. — И шевелится!

Учитель ответил не сразу. С трудом подтянув отвисшую челюсть, он слабым голосом попросил меня «выкинуть бяку» куда подальше. Я удивилась, но послушалась. Блеснуло и грохотнуло, а когда дым рассеялся, мы увидели крышу дальнего амбара. Ещё некоторое время она висела в воздухе, потом шумно рухнула на пепелище.

— Это ещё что такое?! Опять ваши дурацкие эксперименты, Ксандр? — прогремело за спиной. Обернувшись, я увидела низенького, упитанного и лупоглазого мага неопределённого возраста, с крючковатым носом и щёткой рыжих усов.

— А, Питрим, — небрежно сказал Учитель, не оборачиваясь. — Как же это ты просмотрел такую жемчужину? Потрясающий дар управления энергией, телекинетические способности — прирождённый Практик. Я беру её в свою группу.

Питрим — директор и завуч в одном лице. Преподает некромантию, но лишь постольку-поскольку, степень Магистра у него по магии стихий. Имя у Питрима длинное, заковыристое, как свернувшаяся клубком гадюка. Он назвал его на вступительном занятии, но так быстро и неразборчиво, что никто даже записать не успел. Адепты почтительно величали его «досточтимым Магистром Питримом». Наставники обходились без «досточтимого». А Учитель — и без «Магистра».

За глаза Питрима честили «некрохрычом». Причём и адепты, и наставники.

Питрим смерил меня презрительным взглядом.

— Мест нет, — буркнул он. — У нас и так семь лишних абитуриентов, а всё благодаря вам. Подбираете их с улицы, как бездомных котят, а потом заваривается дурацкая канитель с отчислением, порождающая недоучек, опасных для общества.

На секунду воздух между магами сгустился и потемнел. Всего лишь на секунду.

— Пойдём, девочка, — сказал Учитель, не опуская глаз. — Ты принята. С этой минуты ты — адептка Школы Чародеев, Пифий и Травниц.

По Школе давно ходили слухи, что в Догеве творится что-то неладное, но что именно — не знал никто. Все только догадывались, и с таким глубокомысленным видом, словно дипломы со званиями Пифий 1-й степени уже лежали у них в карманах. Все переговоры с Догевой вёл Учитель. Магистр Питрим в это не вмешивался, но развил бурную деятельность «по контролю над ситуацией», то есть проводил по два-три совещания в день, после которых доведенный до белого каления Учитель начинал лекцию по практической магии штурмовым опросом, безжалостно пуская на дно юные челны разума, лишенные балласта знаний. Воздух бурлил от магии. Послания из Догевы передавались телепатически, по цепочке осевших в городах магов. Да и то правда — где найдёшь гонца, который согласится стать посыльным у вампиров? В радиусе десяти миль от Догевы нет ни одного человеческого поселения. Боятся. Ещё бы. Вампиры! Кровопийцы! Страх и ужасть! Запирайте двери, кушайте чеснок.

На лекционных курсах «Разумные расы» вампиров проходили между эльфами и гномами, в разделе «Союзники». «Расы», к сожалению, преподавал Питрим, преподавал нудно, заковыристо и со своей точки зрения. Эльфов он недолюбливал, гномов опасался, о троллях сказал два непечатных слова, а вампиров ославил так, что впору точить колья и идти на них войной. Из-за этой его предвзятости мы ничего толком не знали о вампирах, а на экзамене достаточно было ляпнуть на их счёт какую-нибудь непристойность, и пятерка обеспечена. Подавляющее большинство магистров и адептов придерживались питримовой точки зрения. Если у леших, русалок и даже гоблинов ещё находились защитники, то вампиров никто хвалить не решался.

А ситуация всё накалялась. Наставники ходили как пришибленные, занятия срывались. Адепты пользовались неразберихой и творили что хотели. На лекции по травоведению в чан с зельем таинственным образом попала дохлая мышь, ожить не ожила, но от запаха эликсира две адептки упали в обморок, а у остальных так разболелась голова, что занятия отменили «до полного выветривания чужеродного элемента». В тёмных коридорах подвального этажа завелся скелет, он гремел костями и бил реторты с ценными ингредиентами, как-то: кровь дракона концентрированная, желчь девственниц (огромный дефицит, обусловленный ещё большим дефицитом поставщиц), ртуть гремучая и царская водка. На поиски и ликвидацию скелета пришлось выделить специальную комиссию с аспирантом Алмитом во главе, в результате чего были добиты недобитые реторты, а скелет оказался наглядным пособием из кабинета анатомии, в пустую черепушку которого чья-то шаловливая рука вселила дух алхимика-самоубийцы.

Но это всё к делу не относится. Настоящие страсти разыгрались, когда исчез один из преподавателей. Перед выходными по поводу Праздника Воды он, как всегда, задал нам кучу заклинаний и упражнений на отработку пассов, непререкаемым тоном зачитал отметки по контрольной, попрощался и больше мы его не видели. Важек, адепт, подсмотрел, как он оседлал каурого коня в тени амбара, приторочил к седлу походную сумку и галопом отправился по дороге на Богор. И не вернулся. Богор лежал на одной линии с Догевой. Школу захлестнула новая волна слухов, ещё более туманных и неопределённых. Цены на чеснок взлетели до небес. А ещё подорожали мечи и кольчуги. Стармин наводнили странные типы, угрюмые и обросшие сальными патлами. Они оккупировали постоялые дворы и кабаки, сбиваясь в банды, напоминавшие крысиные стаи.

— Наёмников нам только не хватало, — ворчал Алмит, Магистр 4-й степени, который временно замещал Питрима, вёл практические занятия по «Разумным расам» и в данный момент пытался распределить между нами темы курсовых работ. — Налетели, как вороньё на падаль. Как бы самим падалью не стать. Мало им одной войны, стервецам.

Алмит имел в виду войну с вампирами, завершившуюся семьдесят лет назад подписанием мирного договора.

— Договор ещё в силе, — заметил Важек.

— Вот потому мы сейчас и имеем неудовольствие лицезреть наёмных убийц под самыми окнами Школы. Официально король не может выступить против вампиров, так как договор подписали все разумные расы, в том числе самые многочисленные, то бишь эльфы, тролли и гномы, — последние, между прочим, прибрали к рукам всю металлургию и оружейную промышленность, так что ссориться с ними не следует. Они немедленно сплотятся против агрессора и основательно надерут ему… кх-м… в общем, дадут достойный отпор. А наёмники — совсем другое дело. Они как бы вне закона, свободные охотники. Как говорится, за всеми подданными не уследишь. Официально король объявит им анафему, а неофициально… как вы думаете, на какие доходы вон тот, лохматый, с бородой, кокетничает с… хм… девицей вольного поведения?

Алмит отошёл от окна, подавая пример адептам, прильнувшим к стеклам в надежде разглядеть упомянутую девицу.

— Итак, мы остановились на тебе, Вольха. Осталось пять тем: «Быт и нравы гномов», «Метафизические воззрения привидений», «Сравнительный анализ психологии домовых и конюших», «Роль русалок в экологии пресных водоёмов» и… Ах, нет, Питрим её опять вычеркнул. Значит, всего четыре темы. Что ты кривишься?

Как обычно, мне досталась полнейшая ерунда. Привидения — зануды и моралисты, через пять минут общения с ними начинает клонить в сон. Бултыхаться в пруду с русалками тоже чревато — пиявки, насморк и комары идут в комплекте с экологией. Гномы — скрытные и подозрительные существа, у них материал для курсовой работы зубами не вырвешь. А психологию домовых и конюших можно выразить в двух словах: «мелкое пакостничество».

— Ну, ты пока подумай, а я объясню что к чему. Курсовая должна быть выполнена к первому вересклета, то есть ровно через три месяца. Она должна включать обзор литературы за последние два века — желательно той расы, которую вы выбрали для изучения. Но не ограничивайтесь одними книгами! Знаю я вас — засядете в библиотеке на сутки, перепишете пару фолиантов попыльнее, и думаете, что легко отделались. Нет, дорогие мои, без прямого контакта с инородцами ничего не выйдет. На устном опросе я вас живо расколю. Да, специально обращаюсь к тем, кто выбрал троллей: не цитируйте их, бога ради. Перескажите своими словами. Ну как, Вольха, решилась?

— Нет.

В кабинет заглянул лаборант с кафедры Травоведения, кивнул Алмиту, откашлялся и официальным тоном пригласил меня к директору в кабинет.

Пожалуй, стоит описать его поподробней. Адепты — народ любопытный, им только укажи на запретный плод, отвернись на минутку, и от плода останется сиротливый огрызок. Что там греха таить, я тоже крутилась у кабинета, как лиса вокруг курятника. Он был опечатан магией так же герметично, как куриное яйцо — скорлупой. Что только не вытворяли адепты! Долбили скорлупу отмычками, заклинаниями, левитировали под окнами, посылали на разведку дрессированных тараканов, да всё без толку. О кабинете слагались легенды. Дескать, там и легендарное Зеркало Откровений, и портал в бесконечность, и свиток с заклинанием конца света, и пророчествующий череп с философским камнем в зубах, в общем, все чудеса и загадки прошлого, будущего и настоящего.

И вот я в святая святых Питрима. И что? И я разочарована до глубины души.

Игра не стоила свеч. Обстановку кабинета составляли диванчик, два кресла, стол и стул, да ещё немного официальной роскоши в виде двух картин и пышного ковра.

На стуле сидел Учитель, усталый и как будто даже постаревший. В руках он держал запечатанный (бывший!) свиток.

— Садись.

— Спасибо, я постою.

Будь Учитель один, я бы села. Но за его спиной злобно посверкивал глазами Магистр Питрим, сесть при котором означало подписать себе смертный приговор. Вот уж кто не скрывал своего презрения к адептам, тем более не поощрял панибратства между ними и наставниками.

— Ты отправляешься в Догеву, — без обиняков сообщил Питрим, выдвигаясь на передний план.

— Куда? — вырвалось у меня.

— В Догеву, — терпеливо повторил Учитель, упреждая гневную вспышку коллеги.

— Когда?

— Сейчас. Из этого кабинета ты прямиком выйдешь во двор, возьмёшь на конюшне числящуюся за тобой кобылу, получишь паёк и деньги у кладовщика и, ни с кем не разговаривая, покинешь Школу.

— А моя куртка? — глупо спросила я. Куртка лежала в моей комнате на кровати, я как раз собиралась пришить оторванный карман.

Учитель щёлкнул пальцами, и на меня свалилась куртка, тёплая и зашитая. Столь виртуозная телепортация сразила меня наповал. Прижав куртку к груди, я молча ожидала дальнейших указаний.

— Передашь этот свиток Повелителю Догевы, Арр’акктуру тор Орд… тьфу, когда-нибудь точно язык сломаю. Лично. Никому его не показывай. Не доставай. Даже не говори о нём остальным вампирам.

У меня предательски задрожали руки. Свиток, покувыркавшись в воздухе, упал на пол и закатился под шкаф. Я торопливо шлепнулась на колени. Как на грех, уборщицы обходили директорский шкаф стороной, и треклятый свиток добротно обмотался клочьями вековой пыли. Я поспешно дунула на него, но вышло ещё хуже — вся пыль бросилась мне в нос и глаза, оглушительный чих смешался со звоном упавшей сверху вазы. Кое-как запихав грязный свиток за пазуху, я поднялась с колен и тут же об этом пожалела — оба Магистра смотрели на меня пронзительнее василисков. Левый василиск источал смертный холод, правый — ещё более обидную укоризну. Виновато покосившись на рассыпанные у шкафа осколки, я изобразила искреннее раскаяние и сосредоточенное внимание, то есть скорчила на редкость идиотскую гримасу. Учитель, вздохнув, удовольствовался чем есть и начал подробно рассказывать о дороге на Догеву, об энергетических точках, о самых распространенных тварях этого района, но я слушала вполуха. Всё это не имело значения. Не указания, так язык до Догевы доведёт. А что там, в Догеве?

— Ты меня не слушаешь, — ворчливо упрекнул Учитель.

— Простите. Продолжайте.

— Ты удивлена, не так ли?

У меня вырвался нервный смешок:

— Мягко сказано.

Учитель покосился на коллегу:

— Магистр, прошу вас.

Учитель во всеуслышание назвал Питрима Магистром? Это что-то новенькое. Неужели вреднющий колдун в чём-то одержал верх?

— Уже месяц, как мы получили первое сообщение из Догевы, — начал Магистр, отворачиваясь от меня и глядя в окно. Пальцы Магистра, белые, холёные, унизанные перстнями, соприкасались кончиками за спиной. Я подумала и села. Не любит он меня. С того самого дня, как схлестнулся из-за меня с Учителем. Впрочем, Питрим недолюбливал всех адепток, а в особенности практиков. Ходили слухи, будто какая-то колдунья одолела его в честном поединке, выставив на посмешище. — Вернее, не Догевы, а Камнедержца, города на реке Выпь. Это ближайший сосед Догевы. Градоправитель просил прислать мага. Но один из закончивших обучение адептов был распределён в Камнедержец год назад, и город не мог на него нахвалиться. Всё правильно, ответил нам градоправитель, но две недели назад маг исчез, и на коров напала короста, так что маг им нужен позарез. Я навёл справки, и выяснилось, что маг отправился в Догеву, якобы по делам. И не он один. За последний месяц Догева, как бездонная бочка, проглотила четырёх опытных, мощных и закалённых в боях магов.

— В том числе наставника по теоретической магии?

— У него было поручение вступить в контакт с жителями Догевы и выяснить, что же там в конце концов происходит.

— А нельзя спросить прямо у этого… Арр’акктура Батьковича?

Магистр так резко обернулся, что я поспешила вскочить и вытянуться в струнку.

— Мы спрашивали, — предотвратил взрыв Учитель. — Но получили очень туманный ответ.

— Какой?

— Он утверждает, что во всём виновата нечисть.

— Какая конкретно?

— В том-то и дело, — учитель пожал плечами, — что вся. Вся, которая существует. Упыри, оборотни, василиски, кикиморы, моровые призраки.

В общем, перечислил энциклопедию «Нежить» от корки до корки.

— Это в Догеве-то, — добавил Питрим. — Там отродясь ничего крупнее леших не водилось. Нежить обходит Догеву стороной, как чумную. Даже ей эти гады не по нраву. — Слово «гады» он произнёс с непередаваемым омерзением, даже щека дернулась от ненависти, а костяшки скрюченных пальцев побелели, имитируя акт удушения.

Учитель относился к вампирам куда спокойнее:

— Всё правильно. Обычные проблемы Догевы — болезни скота, случайные травмы, неурожай. Кстати, Питрим, вы забыли упомянуть — Повелитель Догевы официально объявил о гибели девяти подданных.

— Не верю ни единому его слову! — вставил Питрим. — Этот поганый вампир юлит, как змея под рогатиной!

— Итого, вместе с людьми — тринадцать человек за один месяц, — невозмутимо продолжал Учитель.

— А те… подданные, они тоже были магами? — поинтересовалась я.

— У вампиров нет магов. Только Травники. Не известно даже, рождаются ли у них дети с магическими способностями. Собственно говоря, мы не знаем о вампирах практически ничего. Среди тем курсовых работ, предлагаемых адептам, есть и такая: «Социальный уклад, быт и нравы вампирьей общины», но за сто пятьдесят лет существования Школы никто не осмелился её разрабатывать, поэтому обычно мы её вычеркиваем.

— Что ж, заодно поработаю над темой, — попробовала пошутить я.

— Ты не на практику едешь! — непонятно с чего взъярился Магистр, наступая на меня с такой яростью, что я свалилась в кресло, а он навис надо мной, брызгая слюною. — Ты едешь с заданием! С серьёзным заданием! Никаких задержек! Никаких глупостей! Приехала, переговорила с Повелителем, и назад! Если сможешь. Девчонка, ты ещё слишком молода и глупа, чтобы трезво оценить происходящее. Вампиры, которые столько лет жили с нами бок о бок, обнаглели от своей безнаказанности и убивают людей в открытую!

— Питрим, это не доказано, — тихо вмешался Учитель. В голосе старого мага сквозила неуверенность, что мне очень не понравилось.

— Это будет доказано, когда она вернётся… или не вернётся. Тогда, по крайней мере, мы будем знать своего врага в лицо. И знать, что он враг. До сих пор кодекс магов не позволял нам причинять зло вампирам и предписывал защищать их от фанатиков-людей. Мы не придавали значения байкам тупых селян, хотя они толпами осаждают посты, умоляя защитить их от коварных кровососов. Но теперь всё изменится. Вампиры будут исключены из списка союзников и приравнены к прочей нечисти! Всё! Разговор окончен. Вопросы есть?

— Почему выбрали меня? Я ведь ещё адептка!

— Рекомендация твоего Учителя, — прорычал Питрим, снова являя мне упитанный задок. — Отправляйся немедленно!

Адепты ждали меня под защищённой от прослушивания дверью. Я с лёгкостью блокировала телепатические жучки, и коллегам пришлось удовлетворять своё любопытство методом вопросов (их было много) и ответов (тут я их разочаровала).

— Ну как?

— Что они хотели?

— Не томи душу! О чём вы говорили?!

Я напустила на себя скорбный и загадочный вид. Воцарилась благоговейная тишина, как перед выносом тела. Когда она дошла до звона в ушах, я со вздохом призналась:

— Мне предложили сменить Питрима на посту директора, но, увы, я была вынуждена отказаться — суета сего грешного мира не для меня, в связи с чем я испросила разрешения удалиться в глухой скит, где проведу остаток дней в молитвах и покаянии. Прощайте все, вряд ли мы ещё когда-нибудь увидимся…

Лица будущих коллег вытянулись, как онучи после стирки. Посмеиваясь, я вприпрыжку сбежала по лестнице, на ходу надевая и застегивая куртку.

Лошадка ни о чём меня не спрашивала. За два кусочка сахара она позволила обрядить себя в седло и, после долгих уговоров, взнуздать. На дорогу мне выдали сумку с одеждой, ковригу хлеба, баклажку с водой (дырявую, то есть, можно сказать, практически без воды), мешочек с перловой крупой и, непонятно почему, меч, тупой и шатающийся в рукояти.

Дорога легко ложилась под копыта лошадки и очень тяжело — под мой изнеженный зад. Школа осталась позади, никто меня не провожал — адептов созвали на очередную лекцию. Ромашка вступила в светлую берёзовую рощицу, и деревья сомкнулись за моей спиной, отрезав путь к отступлению. Впереди, на обочине, неподвижно стоял человек в синем просторном одеянии, отороченном золотой тесьмой. На груди, чуть покачиваясь на серебряной цепочке, тускло светился крупный изумруд.

Я натянула поводья. Учитель подошёл, коснулся рукой моего колена. Сухое тепло пробилось сквозь тонкую штанину.

— Я отвечу на твой последний вопрос, Вольха. Видишь ли, существуют проблемы, для разрешения которых малопригодна грубая сила. Никто не спорит, у меня было бы гораздо спокойнее на душе, если бы ты была отменной воительницей и профессиональной магичкой. Но в нашем случае это не имеет никакого значения, да и погибшим мало помогли знания и опыт. Ведь самый страшный и коварный монстр всех времен и народов — это… слухи. С ним-то тебе и суждено сразиться. Я посылаю тебя как самую непредвзятую адептку. Ты никогда не слушаешь старших, не веришь сплетням и наговорам; чтобы тебя убедить, нужно подсунуть правду тебе под нос, дать её пощупать и понюхать, а уж потом ты никому не позволишь сбить себя с толку. Ты не мягкая глина, тебя не вылепишь по своему образу и подобию, и не податливый воск, на котором пропечатываются чужие слова и мысли. У тебя всегда есть своё мнение. Оно мне и нужно. Я хочу знать правду. Правду о том, что происходит в Догеве. Я хочу услышать её от тебя.

— Я постараюсь, Учитель.

— Не перестарайся. И запомни — если ты не вернёшься, начнется война.

Размечтался. Я вернусь.

Глава 2

Я не долго наслаждалась прохладной тишиной елового бора. Деревья поредели, тропинка обозначилась чётче и влилась в широкую дорогу, опоясывающую дно пиалы. В поле за дорогой пасся стреноженный сивый жеребец. Вампир тихонько, мелодично свистнул, и жеребец поскакал в нашу сторону, грузно подбрасывая спутанные передние ноги. Ромашка насторожила уши. Вампир потрепал жеребца по загривку, снял путы и легко вскочил в седло. Я приподнялась на стременах. Догева почти сливалась с горизонтом, до неё оставалось минут двадцать лёгкого галопа. Вокруг же — поле, раздольное, чернозёмное, на отдельных участках трава выше пояса, попадаются и тщательно выкошенные полосы, и следы потравы скотом. Вдалеке двигалась, извиваясь, черно-бело-рыжая лента — коровы, идущие с водопоя.

Вампир не оставил мне времени на шпионаж. Тряхнув поводьями, он послал коня в галоп. Мне пришлось последовать его примеру, хотя хуже Ромашкиного галопа только гонки на телегах с квадратными колесами.

Проскакав около четверти версты по дороге, кольцующей долину, мы резко свернули вправо. Теперь город лежал прямо перед нами, казалось — рукой подать, но расстояние оказалось обманчивым — прошло не меньше получаса, Ромашка потемнела от пота и пожелтела от пыли, а Догева приблизилась на самую малость. Вдоль дороги потянулись домики. Они располагались на довольно большом расстоянии друг от друга, не то что в человеческих городах, где между иными лачугами едва протиснешься боком. За домиками — всё те же поля, аккуратные сараюшки, сады — яблоневые и вишневые, маленькие разноцветные клочки огородов. И никаких заборов. Нет даже выраженной границы между соседними участками. О многом хотелось расспросить, но мой провожатый за всю дорогу ни разу не оглянулся. Тем не менее, когда Ромашка сбивалась с шага и отставала, он тоже придерживал жеребца. Изредка мелькали в полях занятые прополкой жители да угрюмо убирались с дороги крупные поджарые псы серовато-песочного окраса. Ни один не гавкнул, не погнался за лошадью, однако та заметно нервничала и подозрительно косилась на клыкастых зверюг, спокойно пережидавших на обочине.

Пыль сменилась булыжником, и Ромашка, оживившись, бодро зацокала подковами по каменной мостовой. Мы въехали в город.

Здесь дома стояли чуть почаще, но всё равно не как у людей. Да и дома какие-то маленькие, словно только для ночлега, срублены из некрашеных бревен и покрыты черепицей. Не похоже на город ни капельки. Всё чистенько, пахнет цветами и хвоей. По бокам мостовой — трава. Вокруг — нетронутый лес, расчищены только просеки для дорог и строений. В кронах деревьев, а то и прямо на крышах самозабвенно распевают непуганые птицы. Под ногами не путаются ни куры, ни свиньи, только тоскливо провожают путника взглядом всё те же странные псы без ошейников.

Встречные жители кидали на меня любопытные взгляды. Званая гостья отвечала им тем же.

Мостовая подкатилась к круглому фонтану, обтекла его, скрестилась с поперечной, тоже вымощенной дорогой и устремилась дальше. У фонтана сивый жеребец остановился и, опустив длинную усатую морду за каменный бортик, припал к воде. Я поравнялась с ним и ослабила поводья. Ромашка тяжело, благодарно вздохнула, и я услышала, как в её подрагивающих боках булькает глотаемая вода.

— Эй, хватит с тебя! Остынь сначала! — я резко натянула поводья.

Ромашка возмущённо расфыркалась.

— Не волнуйся, она не обопьётся, хоть и долго бежала. Эта вода никому не может навредить, — вампир спешился, передал поводья подбежавшему мальчугану.

Соскочив на землю, я зачерпнула пригоршню воды, поднесла ко рту. Вода была свежая, чистая, с привкусом кремния. Знакомые искорки побежали от кончиков пальцев к селезенке. Сколько бы Учитель ни твердил, что магия должна исходить от самого сердца, лично у меня она обосновалась внизу живота, как и реакция на её присутствие. Очевидно, глубоко под землей водяная жила пересекалась с магической, придавая воде уникальные свойства. Вот она, царица легенд, живая вода. Не удивительно, что жителям Догевы не нужен ни маг, ни знахарь. Магия бьёт ключом перед самым их носом.

Я закрыла глаза и сосредоточилась. Энергия расползлась по моему бренному телу, подпитывая ауру и наполняя резерв. Как объяснял Учитель, у человека есть две невидимые оболочки. Одна — постоянная, любое изменение в ней отражается на здоровье и настроении, чем пользуются колдуны, практикующие наведение и снятие порчи. Это и есть аура. Вторую оболочку можно сравнить с орудием, которое человек может использовать сознательно. Или не может. Обычные люди не могут. Это как шевелить ушами, врождённый дар — либо есть, либо нет. Если его правильно использовать, постоянно развивать, как делают это в школах, он останется с тобой на всю жизнь. Ну, конечно, при волшбе он растрачивается, но потом снова восстанавливается — либо сам по себе, через два-три дня, либо при помощи природных источников. В аудитории геомагии висит огромная, во всю стену, схема расположения магических жил Белории и точек их выхода на поверхность — запомнить её целиком не удается даже преподавателям, чем бессовестно пользуются некоторые адепты: на экзамене с уверенным видом тыкают в карту наугад, куда-нибудь да попадут. Последний раз мне удалось восполнить резерв из жилы, проходившей под сортиром харчевни «Золотое яблоко», что в сорока верстах от Стармина. Потом в дверь замолотили с такой силой, что пришлось прерваться. Что поделаешь, жилы не выбирают, где проходить. Может, хозяин харчевни обнаружил, что нигде не сидится так хорошо, как над жилой, и воздвиг на полюбившемся ему месте сортир.

По правде говоря, настоящие профессионалы, архимаги, не нуждаются ни в каких жилах, да и резервом не ограничены. Они умеют черпать силу прямо из стихий. Но далеко, ой как далеко адептке-восьмикурснице до архимага — два годы учебы да ещё четыре степени магистратуры. Не всякий выдержит.

Бассейн фонтана был выложен светло-серым камнем, гладким на сколах и напоминающим кремень. Никаких писающих мальчиков, поставленных на хвосты рыб и прочих мутантов, исторгающих воду из самых неподходящих мест, — только неотёсанные камни и высокий конус в центре бассейна. Из расщелин выбивались сотни тонких рассыпчатых струек, от крохотных, в пядь, до не уступающих деревьям. На мостовой трепетало кружево прозрачных радуг, водяная пыль искристой крошкой оседала на волосах.

Мой провожатый, отлучившись на минутку, привёл с собой трёх вампиров, которые представились как Совет Старейшин, но не показались мне чересчур старыми. Если бы не серьёзные, проницательные глаза да редкие нитки седины в чёрных волосах, я бы дала им лет по тридцать.

Ромашка уже напилась и, повернув морду к дружной троице, подозрительно стригла ушами.

Вежливо поприветствовав молодых Старейшин, я поинтересовалась, когда я смогу получить аудиенцию у Повелителя Догевы Арр’акктура тор Ордвиста и т. д. и т. п.

Старейшины замялись. Смущённо помолчав, они признались, что не знают, где он, и с утра ещё его не видели. Вы представляете, что бы творилось у нас, в Стармине, если бы король не мозолил глаза ни одному из подданных больше двух с половиной минут?! Подняли бы панику, кликнули стражу, привлекли сыщиков, согнали в кучу магов и прорицателей, в лепешку бы расшиблись, а выяснили, куда изволил удалиться досточтимый монарх. И установили бы за этим местом скрытое наблюдение. А здесь, извольте видеть, П. Д. А. О. Ш. и т. д. исчез в неизвестном направлении и мне об этом сообщают так же спокойно, как о нынешнем урожае свеклы.

Следующее предложение Старейшин отличалось ещё большей новизной и своеобразием. Я никак не могла вписаться в траекторию полёта их мыслей. Они сказали мне:

— А вы его поищите где-нибудь. Может, найдёте.

Час от часу не легче. Я не пробыла в Догеве и часа, а мне уже предлагают обшарить её в поисках Повелителя, о котором сами догевцы имеют весьма смутное представление!

Старейшины и провожатый стали наперебой уверять меня, что Повелитель вот-вот придёт и я могу подождать его здесь, у фонтана. Я оглянулась на любопытных, понемногу стягивающихся к площади, внутренне содрогнулась и изъявила полную готовность приступить к розыскам.

Старейшины горячо пообещали содействовать мне в этом славном начинании и, откланявшись, удалились, оставив меня у фонтана наедине с проводником.

— Как он хоть выглядит? — обреченно поинтересовалась я.

— Увидите — узнаете.

— Молодой, старый?

— Совсем ещё мальчишка. В прошлом году ему исполнилось семьдесят три года, — он сказал это очень серьёзно, как говорят заведомую ложь маленькой девочке, и я немного обиделась. Что они скрывают? Не съест же меня этот Арр’акктур. Или съест?!

— Где я могу искупаться и вымыть лошадь? — вспомнила я. Ромашка, заинтересованная сторона, положила морду мне на плечо.

— Проедете немного по южному кресту и свернёте на четвёртую слева тропинку.

Я замешкалась, не сразу сообразив, что крест — это скрещение мощёных дорог, каждая из которых указывает на одну из сторон света.

— А вы…

— Да? — он обернулся. Длинные тёмные волосы рассыпались по плечам.

— Вы не проводите меня?

— Мне нужно возвращаться. Я Страж, я не могу надолго покидать Границу.

— Подождите… Ещё один вопрос… — я замялась, не в силах подобрать слова. — Вы… Неужели вы не боитесь?

— Чего?

— Ну, я… вы, конечно, не можете сказать мне это в лицо… но я — чужая здесь. Вы не боитесь, что я что-нибудь натворю? Конечно, я в общем смысле, за себя-то я ручаюсь, но вы же меня совсем не знаете! Кто-нибудь другой мог бы… ну… что-нибудь испортить, в общем, совершить какой-нибудь плохой поступок? Вы не боитесь этого? Ведь я остаюсь совсем одна!

— Мне показалось, вам нравится одиночество, — спокойно ответил Страж. — Я подумал, что самостоятельная экскурсия по городу доставит вам больше удовольствия, чем постоянный конвой за спиной. Впрочем, если вы чувствуете себя одиноко или неуютно, я могу подыскать вам провожатого.

— Нет-нет, вы правы, — торопливо согласилась я. — Я никогда не скучаю в своём обществе. Но всё-таки… Вы не боитесь отпускать меня одну?

— Вы в Догеве, — серьёзно сказал он, вскакивая в седло. — Здесь вы никогда не будете одна.

Глава 3

Уже восемь минут я сомневалась в своих математических способностях. Вроде бы он сказал — четвёртая тропа. Вроде бы на четвёртую я и свернула. Или у вампиров другая система счисления?

Но тут в мою щёку алчно впился рыжий речной комар. Жажда крови ни к чему хорошему не приводит. Комар поплатился за своё злодеяние, я смахнула его бренные останки с ладони и подбодрила Ромашку каблуками. Деревья раздвинулись, тропа круто оборвалась, и мы с лошадкой выбрались на небольшую прогалинку возле уютного лесного озерца, маленького, но чистого до черноты. Родичи невинно убиенного комара накинулись на меня со страстной жаждой мщения и крови. Я поаплодировала им и спешилась.

Озеро было занято. Серые штаны конкурента вольготно раскинулись на ольховом кусте. Рядом валялась потрёпанная кожаная куртка, расшнурованные сапоги и странного покроя рубашка с двумя узкими прорезями на спине.

Приглядевшись, я заметила его встрепанную — не успел, видимо, окунуться, — голову, затылком ко мне, медленно движущуюся по направлению к кувшинкам. Плеск далеко разносился по воде, подёрнутой белёсой вечерней дымкой. Длинные волосы набрякли на концах, отяжелели и липли к шее, когда пловец приподнимался над водой в мощном гребке. Заходящее солнце вызолотило макушку незнакомца. Ни у кого в Догеве я пока не видела светлых волос — да ещё такого необычного, бледно-золотистого, льняного оттенка.

Тут пловец нырнул, после чего разом потемневшие пряди облепили его голову, как щупальца лежащего на затылке осьминога. Не могу же я ждать, пока он наплещется и уйдёт баиньки! От Ромашки остро разило пóтом, от меня, надо полагать, тоже. В конце концов, совместное купание в одном озере ещё ни к чему не обязывает. Закинув повод на сучок березы, я попыталась расседлать нетерпеливо приплясывающую кобылу дрожащими от усталости пальцами. Потник прилип к её горячей натруженной спине, а седло оказалось до того тяжёлым, что вырвалось у меня из рук и упало в траву. Махнув на него рукой, я повела лошадь к воде, по дороге достаточно неаккуратно расставаясь с предметами туалета. Последней слетела полупрозрачная шёлковая рубашка, вся в разводах пота. Я осталась в том кружевном ансамбле, который со скидкой на его миниатюрность можно было назвать раздельным купальником.

Тут только я заметила, что беловолосый тип, осмелившийся замутить моё озеро, стоит у берега по пояс в воде и с возрастающим удовольствием подавшись вперёд для лучшей видимости наблюдает за бесплатным стриптизом.

— А сейчас будет самое пикантное, — мрачно сообщила я, выпуская повод. Моя заморенная лошадка обрела небывалую прыть. Она с разбегу врезалась в воду широкой грудью, пенистая волна сбила шарахнувшегося типа с ног и окунула с головой.

Пользуясь его замешательством, я последовала за кобылой. Ромашка, зайдя по шею, блаженно замерла, расплескав по поверхности белую гриву. Из-под копыт лошади чернильными струйками поднимался жёсткий крупитчатый ил из кусочков перепревших листьев и ольховых шишечек. Пряди колючего роголистника оплетали ноги, как невод, закинутый стариком в расчёте на золотую рыбку. Истосковавшись по ванне (если, конечно, не считать ванной помои, выплеснутые из окна мне на голову на одной из узких улочек Камнедержца), я плескалась в воде добрый час, выполаскивая из волос дорожную пыль и оттирая Ромашку пучком водорослей, отчего та слегка позеленела и приобрела приятный запах тины. Накупавшись всласть, я повела лошадь к берегу и тут только заметила, что свежевымытый тип, о котором я успела напрочь забыть, не ушёл. В штанах, но с обнажённым торсом он сидел на травке, растопырив серые крылья для вящей просушки. Угольно-чёрные брови и ресницы резко контрастировали с мокрыми, но всё равно слишком светлыми волосами, небрежно отброшенными за плечи. Симпатичный парень, худощавый, но ладный, чувствуется сила. На груди, на тонком шнурке, висел амулет в виде когтя из коричневого, брызжущего золотыми искрами камня.

— Привет, — с клыкастой усмешкой сказал вампир, изучая меня с ног до головы. Взгляд у него был спокойный, глаза чуть насмешливые, искромётные, ровного серого цвета.

— С лёгким паром, — буркнула я, наклоняясь и выдёргивая из-под нахала свой левый сапог.

— И тебе того же, — иронично ответствовал он. — Я Лён.

Подходящее имя, больше похожее на приставшее в детстве прозвище. Глядя на его подсыхающую голову, я сразу вспоминала поле вызревшего льна, тихонько и задумчиво шуршащего маслянистыми семенами в пузатых коробочках.

— Береника, — невесть зачем солгала я.

— Врешь, — ни на мгновение не задумался вампир.

— Ладно, Вольха, — с досадой проворчала я. — Неужели во всей Догеве не сыщется ни одного вампира, пребывающего в глубоком неведении касательно моей скромной особы?

Вампир изучал меня с неослабевающим, явно нездоровым интересом.

— Боюсь, что нет. Долина не так уж велика, здешние новости разлетаются со скоростью ветра. Хочешь меня ещё о чём-нибудь спросить?

— А должна?

— Нет, но я могу ответить.

Я промолчала, доставая из притороченного к седлу вьюка чистую рубашку. Он ждал, не проявляя ни малейших признаков нетерпения. Вопросы-то у меня были. Но всё какие-то сложные и неоформленные. Попробуйте вытряхнуть из банки одинокий соленый огурец. Легко, правда? А если их там с десяток и каждый стремится попасть на тарелку первым? Вот так и мои вопросы. Они сцепились боками, как огурцы, и по отдельности вырваться из меня не могли.

— Темнеет. Пора возвращаться, — сказал светловолосый, глянув на уткнувшееся в горизонт солнце. Комары завывали всё кровожаднее, вынуждая поторапливаться. Приложив немало усилий, я со второй попытки забросила на Ромашку седло (после первой мне пришлось обойти лошадь и подобрать его с земли). Не успев возрадоваться, я заметила потник, прикорнувший под кустом. Пока я за ним ходила, Ромашка встряхнулась и незакреплённое седло шмякнулось на песочек. Поскрипев зубами, я водрузила его на место, предварительно накинув потник. Сил у меня почти не оставалось, и ремни подпруги сошлись на второй дырочке. С сомнением оглядев четвертую, порядком разношенную, я решила идти пешком, дабы не сползти под лошадиное брюхо вместе с седлом.

Вампир встал, вежливо оттеснил меня в сторону и одним рывком, без видимых усилий, затянул подпругу и застегнул пряжку как следует.

— Проводить тебя?

Я неопределённо пожала плечами. Какая, собственно, разница — этот вампир мною поужинает или другой? Тем более, что обратную дорогу я представляла себе довольно смутно.

Итак, мы шли рядом, зелёная кобыла трусила позади, то и дело натягивая повод, чтобы выдернуть клок травы из обочины, а толковые вопросы упорно не желали приходить на ум.

— Дорога дальняя? — спросил наконец Лён, сжалившись надо мною.

Я покосилась на вампира, но тот беспечно помахивал заброшенной за спину курткой, не выказывая особого голода.

— Три дня пути.

— Из Стармина, верно?

— Почти. Из пригорода.

— Уезжала когда-нибудь так далеко?

— Нет, никогда. Надеюсь, причина стоящая… ты, гнусная скотина! — кобыла, чей резкий рывок едва не вывихнул мне руку, с сожалением отказалась от одинокой головки красного клевера, завлекательно качающейся над низкой травой.

Ни Лён, ни Ромашка не обратили на мой праведный гнев ни малейшего внимания.

— Даже слишком. Тринадцати она уже стоила жизни.

— Всё так серьёзно?

— Серьёзней, чем ты думаешь, — убежденный голос вампира не позволял сомневаться в обратном. Увы, на меня он не подействовал.

— Чтобы думать, надо что-то знать. Что здесь у вас творится?

— Не знаю, — честно сознался Лён, пожимая плечами.

— Ты же говорил, что можешь ответить на мои вопросы! — возмутилась я.

— На твои — да. А этот я задаю себе.

— Ну хоть примерно, — не отставала я, забегая вперёд, чтобы видеть его лицо. — В этом замешан кто-нибудь… из ваших?

— Нет, — отрезал Лён.

— В таком случае какие-нибудь предположения имеются?

— Я прожил в Догеве всю свою жизнь, — тихо и серьёзно сказал он. — Мне знакомо здесь каждое дерево, каждый камень, каждое живое существо… да и в неживых я неплохо разбираюсь. С этим же сталкиваюсь впервые. Оно не живое и не мёртвое, настолько странное и непонятное, что само его существование противоречит всем известным законам. Но оно об этом не знает и существует в своё удовольствие.

— Это нежить?

Вампир иронично хмыкнул.

— По крайней мере, ни с чем живым не спутаешь.

Я попала в свою колею.

— А как оно выглядит?

— По-разному. Иногда это громадная собака, иногда длиннющая гадина на паучьих ножках, иногда у неё есть рога, иногда крылья. Но не в этом дело. У меня такое чувство, что оно… одно. Оно принимает всевозможные обличья, чтобы сбить нас с толку.

— С чего ты взял?

— Я запомнил его сущность. Это сложно описать, мы, вампиры, воспринимаем мир несколько иначе, больше доверяя пресловутому шестому чувству, нежели зрению или слуху. Когда мимо пролетают две птицы, я чувствую, что их две. У них есть своя индивидуальность. Чудище тоже ею обладает. Я чувствую его приход одинаково, в чьей бы шкуре оно ни явилось.

— Ерунда. Это тебе не птица из плоти и крови. Это нежить. Имя у неё одно — смерть.

Лён смотрел куда-то вдаль, глаза у него были безучастные. Мне он явно не поверил, но и ссориться не хотел, а посему просто махнул рукой:

— Они тоже так говорили.

— Кто?

— Те, кто явились до тебя.

— Они… умерли?

— Их убили, — поправил он, накидывая куртку. Я последовала его примеру. В сумеречном лесу быстро холодало.

— Вы вызвали мага из Камнедержца, чтобы он уничтожил её?

— Нет. Он пришёл сам. Ему нужен был совет. Утром мы нашли его тело на булыжной мостовой, и сгустки крови багровели на стенах и крышах соседних домов.

Если Лён и лгал, определить это было невозможно.

— Кто-нибудь видел, как это произошло?

— Видели, как оно убегало в лес. А на следующую ночь погиб мальчик.

— Ваш?

— Да, ему было десять лет, он возвращался с товарищем с рыбалки. Оставшийся в живых подросток закричал, выскочили соседи, оно рявкнуло, бросило труп и убежало.

— Опять в лес? — скептически уточнила я, отмахиваясь от кобылы, пытающейся заслужить моё прощение жарким фырканьем в левое ухо.

— А ты бы побежала в сортир? — ехидно осведомился Лён.

— Я бы не побежала, — парировала я. — Моего второго коллегу вы пригласили целенаправленно?

— Ну… Можно сказать и так, — замялся вампир. — Его кончина тоже была констатирована с запозданием. А вот следующий чаровник погиб у меня на глазах. Чудище на этот раз походило на волосатую глыбу на коротких лапках, с маленькими горящими глазами и широкой зубастой пастью. Ехидно вызверилось издалека и шмыгнуло в кусты, будто растворилось.

— Так. Следующий?

— Пожилой мужчина. Сутки спустя — две женщины. Мы не успели даже к развязке. Но результаты тоже были… ошеломляющие.

— Вы не пробовали ставить дома почаще? — съязвила я.

— Как в ваших крысятниках? — Лён имел в виду человеческие города, и я безропотно проглотила шпильку.

— Да, загадка. Остальные бедолаги, я полагаю, перешли в мир иной не менее ужасным образом?

Он молча кивнул.

— А какой совет нужен был Магистру из Камнедержца?

Вампир не успел ответить. Мы вступили на мостовую. Переходившая ее женщина торопливо поклонилась Лёну, весомым шлепком принудив к тому же малолетнего отпрыска лет эдак трёх-четырёх, цеплявшегося за её юбку. В моей душе всколыхнулись смутные подозрения.

— Тебя здесь хорошо знают?

— Здесь все друг друга знают.

— Мне нужно передать кое-что одному типу.

— Кому? — рассеянно спросил Лён, едва кивая женщине.

— Я уже забыла. В общем, он здесь главный.

— Повелителю?

— Да, как там его?

— Я и сам иногда путаюсь. Отдай мне, а я ему передам.

— Не могу. Ты его хорошо знаешь?

— Лучше, чем хотелось бы, — вздохнул Лён.

Тут я увидела идущих нам навстречу Старейшин. Плечом к плечу, в той же комбинации, синеглазый слева, коротковолосый в центре, словно скололи тоги булавками. Вид у них был очень торжественный. Досадливо поджав губы, Лён остановился. Я тоже. Старейшины сделали ещё несколько шагов и синхронно поклонились моему спутнику.

Я посмотрела на Лёна.

Я почувствовала себя обманутой.

Я сунула ему мятый свиток и перешла в шеренгу Старейшин.

Похоже, мне всё-таки удалось отыскать Повелителя Догевы.

Глава 4

Меня разместили в маленьком уютном домике неподалеку от фонтана. Его хозяйкой оказалась пожилая вампирша, низенькая, пухлая, излишне доброжелательная и разговорчивая. После официальной передачи свитка Старейшины потащили Лёна (именно потащили, он очень не хотел идти) в некий Дом Совещаний, и он едва успел перекинуться со мной парой слов. Я, со своей стороны, тоже не горела желанием с ним общаться. Во-первых, я чувствовала себя полной идиоткой. Во-вторых, отчётливо понимала, что останусь ею навсегда, ибо поумнеть, как мне казалось, после восемнадцати лет не удаётся никому. Я достала из сумки лист бумаги с пронумерованными пометками каракулями Учителя. Итак, согласно этикету, при встрече с Повелителем Догевы я должна была: 1) согнуться в земном поклоне, 2) назвать его полное имя и титулы, 3) дождаться вопроса, 4) назвать своё имя и цель прибытия, 5) вознести хвалу небесам за то, что они даровали мне сей светлый миг встречи, 6) пообещать хорошо себя вести и 7) униженно попросить позволения остаться в Догеве, пока не надоем. И, рассыпавшись в изъявлениях благодарности (даже если получу пинок под зад), отвесить ещё один поклон и церемониально вручить свиток.

Вместо этого я пустила на него разгорячённую кобылу, без разрешения перешла на панибратское «ты», забросала дурацкими вопросами, забыла его полное имя и призналась, что не жажду его вспоминать. В общем, хуже некуда. Но всё-таки какой привлекательный мужчина… Красивый. Обаятельный. Спокойно с ним как-то. Я вздохнула. И насторожилась. Как там в байках про вампиров? Прилетают, шепчут что-то ласковое под окном, девицы млеют и распахивают ставни. Нет, пора кончать это безобразие, пока рука сама не потянулась к засову.

— Что ж ты, деточка, во дворе стоишь? Заходи, милая, отдохни с дороги.

Я подняла голову. Вампирша, к которой меня определили на постой, жизнерадостно улыбалась мне с крылечка. Крыльев у неё не было, как и у всех догевских вампирок. Клыки короткие, незаметны под алой верхней губой. Ишь, на отдых зазывает… На вечный небось. Поколебавшись, я затянула бант из повода на столбике перил у крыльца, прихватив дорожную сумку и меч. Как же без него? Меч в моих руках — страшное оружие. Для меня самой. Я уверена, что мечи — одушевлённые существа и они против меня что-то имеют. В битве на мечах я всегда спасалась тем, что вовремя бросала меч и била противника в лоб заклинанием. Одно дело — завистливо наблюдать за рыцарским турниром, и совсем другое — махать этой тяжеленной орясиной перед носом настоящего противника, держа её одной рукой, пуще того — левой, потому что две трети заклинаний сопровождаются необходимыми пассами. В промежутках же между победами (ежели оные вообще будут) меч оттягивает мой пояс влево, цепляется за что ни попадя и, колотясь по бедрам при ходьбе, оставляет на них продолговатые синяки. Противники избавили бы себя от множества хлопот, вручив мне меч и удрав без оглядки. Я преотлично зарежусь без посторонней помощи.

Вот и теперь коварный меч умудрился юркнуть в щель между косяком и дверью и, заклинив, с силой дернул меня за пояс, как псину за ошейник. Хозяйка честно попыталась скрыть усмешку за кашлем, но глаза выдавали её с потрохами.

— Я вам не очень помешала? — выдавила я, разобравшись с мечом.

— Что ты, деточка, у нас так редко бывают гости, что твой приезд — настоящий праздник.

Я метнула на неё косой недоверчивый взгляд. Вроде бы не издевается.

Вампирша продолжала:

— Живу я одна, детей нет, дом пустой — иногда даже жутко становится. Проходи, проходи, не стой в коридоре. Сумку можешь на кресло положить. Для вещей я освободила верхний ящик комода, размещайся, как тебе удобнее. Вот твоя кровать. В шкафу висят полотенца и халаты, в ящиках — всё, что может понадобиться молодой девушке. Если понадобится что-нибудь незапланированное, обращайся ко мне, чем смогу — помогу.

Она так загадочно подмигнула, что мне стало неловко.

— Ой, я и так всю комнату заняла… А как же вы?

— Ничего-ничего, я на кухне на печи переночую. Для нас, стариков, так даже лучше — кости погреть.

Стариков?! Да ей не больше сорока.

— Извините…

— Да? — улыбчиво подхватилась она.

— Я забыла спросить, как вас зовут.

— Ах, это я забыла представиться. Хм… Знаешь, зови меня просто Крина, деточка.

Я хотела спросить, зачем вампирам такие длинные и трудно выговариваемые имена вроде пресловутого имени Арр’акктура, едва не сломавшего Учителю язык, если в ходу исключительно прозвища, но решила не отягощать свою совесть ещё одним дурацким вопросом.

Покрутившись немного по комнате и неизвестно зачем выдвинув и снова задвинув средний ящик комода, Крина ободряюще кивнула и удалилась на кухню, оставив меня наедине с моим интеллектом, то есть практически в одиночестве. Я устало плюхнулась на покрытую пледом кровать и наконец-то смогла перевести дух. Н-да, такие насыщенные впечатлениями дни случаются раз в году и не всегда завершаются благополучно. Эх, ещё бы ночь пережить…

В комнате быстро темнело; в светло-фиолетовых сумерках маячила за окном белесая тень месяца. На столе стоял подсвечник с тремя свечами, я привычно щелкнула пальцами, и на обугленных фитильках затрепетали желто-розовые лепестки пламени, затопив комнату светом — золотистым, мягким, уютным. Не мешало бы прихватить огарочек на память — задам задачку лаборантам с кафедры алхимии. Пусть выяснят состав свечного воска — не дымит, не трещит, почти не оплывает, пламя ровное, спокойное, неизменно идеальной формы, как перевернутая капелька. На дверце шкафа висело зеркало, я машинально посмотрелась в него и почувствовала себя коренной обитательницей Догевы. Пламя свечей отражается в расширенных зрачках, волосы растрепались, нос хищно заострился, щёки в тени, губы вызывающе алеют, в общем, типичная демоническая харя, ещё и нечёсаная. Последний раз я причёсывалась утром и, кажется, сунула гребень в сумку. Если бы я была аккуратной девушкой, я бы, без сомнений, там его и нашла. А так пришлось вытряхнуть всё содержимое на пол. На полу образовалось нечто вроде баррикады, из которой, как алебарда последнего защитника осажденного города, торчал осиновый кол. Я поспешила затолкать его обратно в сумку.

Выдвинув верхний ящик комода, я занялась сортировкой и укладкой привезённых вещей. На самое дно пошли запасные штаны, тёплый свитер, льняная рубашка и три головки чеснока, тщательно завернутые в тряпицу. За ними последовали длинные, белые мужские порты (сумку собирала не я, её с ворчанием сунула мне кладовщица, неприятная старая карга, скупая до безумия), накрахмаленная ночная рубашка, пышная полупрозрачная блузка, унизительно мало нижнего белья и загадочный свёрток с многообещающей надписью «Женский набор». Что делать с портами, я не знала. Быть может, я должна была торжественно вручить их Повелителю Догевы? Или я ещё успею сделать это завтра, при большом скоплении народа? А это что за пакетик? Я развернула его и обнаружила длинную, острую серебряную шпильку. Что же это получается, отправили ловить загадочную нежить, а инвентарь выдали на вампиров? Странно как-то. Кого я, собственно, должна спасать — вампиров от нежити или… нежить от вампиров? У меня возникло подозрение, что никакой нежити не существует, а я заслана в Догеву в качестве подсадного донора — клюнут на меня вампиры или нет?

Видимо, так же рассуждали и наставники, потому что на самом дне сумки обнаружилась засаленная книга некоего Тюдора Избавителя — «Кровопийцы». Я наугад полистала её, и мне стало страшно. Там были зубные формулы, схемы укусов и гравюры с изображением непотребных монстров, алчно присосавшихся к лебяжьим шейкам бедненьких девиц, разметавшихся по простыням. Между страницами обнаружился мой гребень. Я поскорее запихала книгу под бельё. Не хватало мне ещё ночных кошмаров. И так, чувствую, всю ночь буду ожидать скрипа петель и хлопанья крыльев.

Я хотела сразу закрыть ставни, но их не было. Не было и занавесок, которым полагается загадочно колебаться во время визита летучей мыши. Вместо бычьих пузырей и слюды рамы забраны тонкими пластинами горного хрусталя, прозрачного и безумно дорогого материала. «Ладно, слетайтесь, гости дорогие», — подумала я, распахивая окно. Струя прохладного ночного воздуха плеснула мне в лицо.

Комната была маленькая, но очень уютная, чистенькая, обставлена скромно: кровать (высокая, с копной подушек), впритык — комод, на стыке стен — шкаф, за ним, уже вдоль другой стены, большой сундук, стол и стул с обитым сиденьем и спинкой. Напротив стола — пустая стена с дверью. В стене напротив кровати прорублены два окна, между ними — гобелен: девочка в платьице с передничком, сандалетах и красной островерхой шапке, на согнутой в локте руке — корзинка с булочками, рядом — крупное хищное животное, а на заднем плане — еловый лес, точь-в-точь догевский. В центре комнаты — шагов семь свободного пространства, прикрытого ковриком из ивовых прутьев. Стены обшиты досками, светлыми, вроде бы березовыми, которые плотно смыкаются зубчиками по краям, образуя красивый зигзагообразный узор.

Я исследовала шкаф и сундук, но, если там и содержались какие-либо доказательства кровопийства, к моему заселению их ликвидировали. В шкафу, на некотором расстоянии от остальной одежды, одиноко висел новый чистый халатик, явно заготовленный для меня. Я немедленно избавилась от куртки и накинула халатик. Только я присела на стул, чтобы расшнуровать сапоги, как по раме забарабанили. Прыгая на одной ноге и приволакивая другую, я добралась до окна. На улице стоял незнакомый темноволосый вампир, и я машинально потянулась к незастегнутым пуговицам халатика. Но его мало интересовала моя лебяжья шея. Сухо и официально сообщив, что я приглашена на ужин в Дом Совещаний в качестве почётной гостьи, он буквально растворился в ночи, не дожидаясь моего ответа.

Что ж, «почётная гостья» звучит более оптимистично, чем «главное блюдо». Но в чём же я пойду? Почти всё мятое, потное. На затылке колтун — сразу надо было расчесываться, а не ждать, пока волосы высохнут. Сапоги обметаны рыжей грязью. Где бы их вымыть?

«Главное, шею вымой — и сойдёт», — ехидно шептал внутренний голос.

В дверь постучали, и Крина осторожно заглянула в горницу.

— Деточка, тебя там в Дом Совещаний вызывают.

— Да, да, я уже знаю.

— Одолжить тебе юбку?

У меня словно камень с души свалился. Чистая блузка, юбка — и можно показаться в приличном вампирьем обществе.

— Да, пожалуйста. Что бы я без вас делала…

— Пустяки, деточка, — Крина уже передвигала плечики в шкафу. — Вот эта, пожалуй, подойдёт. Или, хочешь, примерь чёрную; она, правда, более строгая…

Но мне сразу приглянулась белая, свободная, достигающая лодыжек, с длинными разрезами до середины бедер. До середины бёдра у меня как раз стройные. Я ожидала замечаний по поводу блузки, просвечивающей, как решето, но Крина похвалила покрой и сказала, что я выгляжу очень элегантно. Пока я, закусив губу, раздирала колтун гребнем, Крина извлекла из сундука завернутые в замшу белые туфли на высоких каблуках. Они возвысили меня над полом на добрых полпяди. В Школе запрещено ходить на «шпильках», я чувствовала себя очень неустойчиво, но расстаться с ними не согласилась бы ни за какие коврижки.

— Хорошо, деточка, очень хорошо, — одобрила Крина. — Иди, тебя уже ждут.

— А куда?

— По южному кресту третий дом от фонтана.

— А… я что-нибудь должна взять?

— Зачем? — удивленно подняла брови Крина. — Это всего лишь ужин. Неофициальный.

— А… речей никаких не надо произносить?

— Нет, что ты! Повелителю и Старейшинам ты уже представлена. Поздоровайся и сразу присаживайся к столу.

Я вздохнула и тоскливо оглянулась на прислонённый к комоду меч. Что ж, раз уж мне суждено погибнуть от зубов вампира, пусть, по крайней мере, это будет симпатичный вампир.

Глава 5

На улице было темно — глаз выколи. Месяц ретировался в лохматую тучку, не желая принимать участия в моей печальной судьбе. Звёзды холодно, злорадно мерцали. В глубине редкого кустарника пронзительно стрекотали крупные зелёные кузнечики. Вдалеке что-то квакало — вероятно, лягушки, хотя здесь, в Догеве, ни в чем нельзя быть уверенной. Ни одного огонька, ни одной искорки, никаких признаков цивилизации, кроме тёплой Ромашкиной морды, которую я долго ощупывала в кромешной тьме. Хоть бы одно окно засветилось. Неужели все уже спят? А может, как раз-таки не спят? Подкрадываются, заходят на посадку, тянут когтистые лапы к хрупкой девичьей шее…

Рука, легко коснувшаяся моего плеча, отнюдь не была когтистой. Пальцы как пальцы, длинные, чуткие, ногти как ногти, аккуратно подстриженные. Вампир, стучавший в окно, терпеливо поджидал меня у крыльца. В следующую секунду он взвыл и согнулся, горестно скрестив руки ниже пояса.

— Ой, извините… — смущённо пролепетала я. — Я машинально…

— О-о… Ни… ничего-о… — мужественно солгал он. — П-пойдёмте, я провожу.

Я шла чуть поодаль и слышала, как он сдавленно постанывает и спотыкается. «Лучше бы он меня укусил», — раскаивалась я.

Впереди зашуршало — это подбитый мною вампир пытался нащупать ручку двери, но та ускользала из-под пальцев, как вёрткий вьюн в мутной луже. Самооборона удалась на славу.

Но вот ручка попалась, провернулась, дверь скрипнула, и я увидела чёрный провал на фоне серого косяка. Вампир, не выпуская ручки и вместе с тем стараясь держаться как можно дальше от меня, кивнул на прямоугольную дыру в никуда.

Оглянувшись в последний раз, я обречённо шагнула через порог. Дверь захлопнулась за спиной, как крышка гроба. Темнота и тишина обволокли меня плотным коконом. Я стояла, пошатываясь на каблуках и оценивая ситуацию. В какой склеп они меня затащили? Подумав, я пришла к выводу, что нахожусь в прихожей, а сам склеп дальше по коридору — возможно, в подвале. Я вытянула руки и сделала несколько неуверенных шагов вперёд. Пустота. И очень неприятное, но ничем не обоснованное предчувствие, что пол сейчас кончится. Ещё два шага, и что-то боднуло меня в грудь. Я судорожно ухватила таинственное существо за рога. Рога были короткими, квадратными и деревянными на ощупь. Между ними росла длинная гладкая шерсть.

— Эй, есть здесь кто живой? — заорала я, потеряв терпение.

И тут одна за другой загорелись свечи, заставив меня заморгать и сощуриться. Я стояла посреди длинной комнаты, сжимая спинку низкого стула, и ощупывала затылок сидящего на стуле вампира. За стулом был стол на тридцать персон, персоны сидели по местам, и три канделябра, ветвистых, как рога благородного оленя на десятом году жизни, освещали белую скатерть, уставленную всевозможными яствами. У меня подкосились каблуки, и я зашаталась, судорожно цепляясь за стул. Озорной ветер распахнул дверь и с любопытством пронёсся по комнате. Лёгкая белая юбка вздулась пузырем, и сидевшие за столом вампиры имели удовольствие лицезреть не только нижние, но и верхние части моих бедер.

К чести присутствующих, они не позволили себе ни единого смешка. Пока я боролась с юбкой, кто-то из них встал и закрыл дверь на задвижку. В атмосфере похоронной серьёзности один из Старейшин поднялся, сухо и официально поприветствовал меня, представил гостям и любезно выдвинул предназначенный мне стул. Я на мгновение замешкалась. Будь я Магистром 4-й, низшей степени, я сочла бы себя оскорблённой. Отведённое мне место находилось на противоположном от Лёна конце стола, причём на длинной стороне, так что Повелителя от меня загораживали двадцать восемь плеч и четырнадцать голов. Ладно, я всего лишь адептка, но ведь я ещё и гость. А гостю полагается сидеть около или, по крайней мере, напротив хозяина.

Тем не менее, я села и благовоспитанно сложила руки на коленях. Без особой радости сообщив, что мне в Догеве очень рады, Старейшина тоже сел и дал знак приступать к трапезе. Официальность неофициального ужина угнетала. В воздухе повисло напряжение. Никто не прикоснулся к еде. Удивлённо брякнула упавшая ложка. Я решительно ничего не понимала. Меня так тепло встретили… Что же изменилось? Почему Лён опустил глаза в тарелку и даже не смотрит в мою сторону? Может, ему стыдно за предстоящее злодеяние?

«Клыки длинные имеет, до крови лакомый зело» — цитата из «Кровопийц», прихваченная памятью, всплыла перед глазами.

— Эриус, что же вы? Ваша очаровательная соседка может остаться без ужина, — обратился Старейшина к моему соседу. Видимо, голодная девица не вызывала у кровопийц особого аппетита. Эриус, спохватившись, начал расхваливать мне ближайшее блюдо, украшенное петрушкой и напоминавшее жареные во фритюре глаза. Я любезно (внутренне содрогаясь) отказалась. Тогда мне были предложены: колбаса-кровянка (чёрное сморщенное кольцо), заливное (скорее всего, из ножек младенцев), печеночный паштет (из печёнки неизвестного происхождения), ветчина (однозначно человеческая) и аналогичная гадость. Я благоразумно ограничилась рисовым салатом с неизвестными мне жёлтыми зернами и крылышком курицы, запечённой целиком и не вызывающей сомнений. Игнорируя робкие протесты, Эриус высыпал мне на тарелку полную ложку «глаз», расхваливая их с таким энтузиазмом, словно сам выколупывал. Застучали тарелки, зазвенели вилки — это, глядя на меня, приступили к еде вампиры. Лён, я заметила, тоже выбрал рисовый салат — и он был весьма недурён, а у зерен оказался восхитительно пикантный, сладковатый привкус. Скушав крылышко, я ощутила прилив аппетита — после скудного завтрака у меня крошки во рту не было. Но глаза… Это выше моих сил. Я робко кольнула один шарик вилкой. Выступил прозрачный желтоватый сок. Гадость какая… Сосед уплетал «глаза» со зловещим хрустом, время от времени промакивая губы салфеткой. Что же это, интересно, такое? Я приложила вилку ребром и с оттяжкой повела на себя. Шарик лопнул, и капли сока осели на стенке высокой салатницы и лбу соседа напротив. Стремясь замять конфуз, я быстренько сунула половинку «глаза» в рот и заработала челюстями, почти не чувствуя вкуса. Но когда почувствовала…

Лучше бы это был глаз.

Это была мелкокочанная капуста в хрустящем тесте. Третьего дня я как раз отравилась капустой в низкопробной забегаловке, и теперь при одном воспоминании о ней меня мутило. А тут — во рту… Я благовоспитанно промокнула губы салфеткой, незаметно сплюнула в нее дивное кушанье и, скомкав, бросила в специальную урну под столом.

— Можно попросить у вас стакан воды? — отодвинув тарелку, поинтересовалась я.

Сосед охотно потянулся за хрустальным графином, и в стакан широкой струей хлынуло нечто красное, густое, явно артериального происхождения.

— Сп… спасибо, — с трудом выдавила я, заглядывая в бокал. Это ещё что за холера? Она не свернётся часом? Я чуть подалась вперёд и заметила на губах Повелителя лёгкую улыбку. Лён ободряюще подмигнул мне и отвёл глаза. Я робко отхлебнула из стакана. Ни на что не похоже, какой-то сок вроде рассола, только красный. Искренне надеюсь, что гемоглобиновое послевкусие мне просто померещилось. Я снова повернулась к Лёну, но его загородил нависший над столом вампир, неспешно ковыряющийся вилкой в блюде дымящихся отбивных.

Тем временем, на столе появилась оплетённая бутыль с выступающим горлышком тёмного стекла, заткнутая широкой пробкой. Я машинально поискала глазами штопор, но тут один из вампиров вонзил в пробку два длинных, слегка загнутых внутрь белых клыка в верхней челюсти, как нож в масло. Затруднения возникли с высвобождением деревяшки, но и тут вампир управился с равнодушием профессионала, с младенчества прикладывающегося как к девичьему горлу, так и к стеклянному горлышку. Возле столовых приборов стояли хрупкие пузатые бокалы на высоких ножках, и бутыль мелодично забулькала, расставаясь с содержимым. Меня оделили в первую очередь, а затем наполняли бокалы по кругу, начав с противоположного конца стола, где сидели Повелитель и Старейшины.

Бокал отбрасывал на скатерть рубиновую тень. Лён поднял его в ладонях, как бутон чайной розы.

— За ваше здоровье, Вольха. Пусть оно будет таким же крепким, как ваше самообладание.

За моё здоровье вампиры выпили с поразительным энтузиазмом. Вино оказалось густым, терпковато-сладким, с привкусом вишневых листьев и чёрной смородины. И крови.

Старейшины метали на Лёна гневные взгляды. Краткость тоста граничила с грубостью, а толковать его можно было по-разному. Мне лично послышался завуалированный упрёк. Упрёк справедливый. Хватит думать о кровопийстве, долой вегетарианство!

— Эриус, не могли бы вы положить мне кусочек во-он той очаровательной ветчины? И ещё салата, пожалуйста.

— Вольха, я понимаю, вопрос нескромный… Но сколько вам лет? — поинтересовался голубоглазый Старейшина.

— Э-э-э… Двадцать, — я не солгала. Я просто округлила.

Кто-то надрывно закашлялся, подавившись моим откровением.

— А что? — невозмутимо поинтересовалась я, заедая салат корочкой хлеба.

— Вы ещё очень молоды, — осторожно сказал Старейшина.

— Ну, постареть я всегда успею.

Это была шутка, но, видимо, плохая, потому что эпидемия кашля вспыхнула сразу в трёх местах.

— Да, конечно, — пробормотал Старейшина, многозначительно переглядываясь с коллегами по Совету.

— Для магички главное не возраст, а врождённые способности, — гордо объявила я, отпивая немного гемоглобиновой настойки.

— Ну, вряд ли они вам здесь потребуются.

— Это как понимать? А упырь?

— Какой упырь? — наигранно удивился Старейшина.

— А вот это я и хочу выяснить.

— Не понимаю, о чём вы говорите, — Старейшина, опустив глаза, скрипел ножом по тарелке, расчленяя отбивную. Я уставилась на него, как на воскресшего покойника с засевшим во лбу топором, уверяющего меня в своём прекрасном самочувствии. Искрошив отбивную вдоль и поперек, Старейшина не остановился на достигнутом и продолжал ритмично пиликать ножом, размазывая волокна по тарелке.

— Я говорю о монстре, который прикончил ведьмину дюжину народа в прошлом месяце, — неумолимо отчеканила я.

— Ах, об этом монстре? — осенило Старейшину. — Не стоит беспокоиться из-за такого пустяка. Вы — наша почётная гостья, и мы не собираемся перекладывать на ваши плечи сугубо внутренние проблемы. Отдыхайте. Развлекайтесь. Устройте себе внеочередные каникулы.

— Какие ещё каникулы? Я на задании.

— На каком задании? — напряглись-насторожились Старейшины.

— Не понимаю, о чём вы , — я лукаво затрепыхала ресницами.

— Но вы же сказали…

— Что я сказала?

— Вы упомянули о задании, — терпеливо напомнил синеглазый.

— О каком задании? — живо заинтересовалась я.

— Зачем вы приехали в Догеву? — не выдержал Старейшина.

— Ну вот, наконец-то вопрос по делу, — наиграно обрадовалась я. — А то мне уже надоело чувствовать себя наивной провинциалкой на крючке у профессиональных шулеров с краплёными картами.

«Шулеры» заулыбались, криво и натянуто. Если бы мы действительно играли в карты, пойманные за руку мошенники без шума вернули бы мне деньги или вытащили ножи. Догевские прохиндеи продолжили игру как ни в чём не бывало.

— Да что вы, никто не пытается с вами играть. Мы просто хотим вам помочь, и нам это удастся гораздо лучше, если мы будем знать, какого рода помощь от нас требуется.

— Правда? — я иронично вздёрнула правую бровь. — А мне казалось, в помощи нуждаетесь как раз-таки вы.

Старейшины наперебой стали уверять, что не нуждаются в моей бесценной помощи. Лён молчал, изучая свою тарелку и изредка тыкая в неё вилкой. Выглядело это так, словно в салате копошились тараканы.

— Зачем же вы тогда обращались в Ковен Магов? — бесцеремонно перебила я. — Как говорит в таких случаях городская стража: «предъявите преступный элемент или платите за ложный вызов»!

Пойманный на слове, синеглазый осёкся и кинул беспомощный взгляд на коллег по Совету. Бедолага напоминал охотничью лайку, засланную в берлогу к спящему медведю и обнаружившую, что медведь не спит. Несчастный пёсик не знал, что ему делать дальше, а коллеги в нерешительности толпились у норы, оглядываясь на охотника, всецело поглощённого салатом. Как-то странно Лён себя вёл, отдавая Старейшинам ведущую партию в переговорах. Женская интуиция сродни телепатии, и я не ошиблась, придя к выводу, что Старейшина чувствует себя так же непривычно в шкуре дипломата, как баран — в роли пастуха. Похоже, что из-за меня Лён рассорился с Советом и теперь злорадствует, со стороны наблюдая за советниками, тонущими в болоте лжи и недоговорок.

Старейшина сделал ещё одну попытку прояснить безнадежно замутнённую ситуацию:

— Со времени последнего нападения прошло две недели, а раньше монстр появлялся каждые два-три дня. Мы считаем, что он больше не представляет опасности для жителей Догевы.

Более дурацкого аргумента мне ещё никто не приводил. Они что, поклоняются этой твари? Знавала я одну дремучую деревеньку, жители которой ежемесячно приносили жертвы бурому дракону, проживающему по соседству и якобы способствующему плодородию и плодовитости. Но никакая плодовитость не могла компенсировать убыль съеденного населения, и деревня опустела за считанные годы, после чего дракон сделал слабую попытку повысить плодовитость Стармина, но там в его помощи не нуждались и обстреляли благодетеля из баллист и катапульт. При вскрытии в брюхе чешуйчатого гада обнаружили целый склад цепей и кандалов, сковывавших жертв непосредственно в момент поедания, что красноречиво свидетельствовало об их решительном несогласии с политикой деревни. Неудобоваримый инвентарь был передан на нужды тюрьмы и очень пригодился — сталь, закаленную желудочным соком дракона, не брали даже алмазные напильники.

— А Лён сказал, что представляет, — настаивала я.

Фамильярная ссылка на Повелителя Догевы их добила. Я слизнула солёную капельку с нижней губы. Вот вам и кровяной привкус. Испереживавшись в ожидании укуса, я искусала сама себя!

Поверженные Старейшины ещё пытались робко возражать: дескать, Лён преувеличивает, что свойственно молодости (сами они выглядели на тридцать — тридцать пять лет), а вообще всё в порядке, всё уляжется само собой («В гроб», — ехидно добавила я, чуть опьянев и несколько раскрепостившись), не правда ли, Повелитель?

Лён неопределённо пожал плечами, чем окончательно убедил меня в том, что дело нечисто.

Из вежливости допив бокал и доев отбивную, я откланялась. Меня не удерживали — нам всем было о чём подумать, а если мысли на одну тему, но с разных точек зрения, то думать лучше по отдельности.

Конечно, мне помогли подняться, довели до двери, рассыпались в комплиментах, пожелали спокойной ночи, доброго здоровья и прочей ерунды. Эриус вызвался меня проводить, я отказалась и по пути чуть не снесла лбом ель на повороте тропинки. Конечно, я ушла не сразу — постояла, подслушивая, у двери, но вампиры погасили свечи и перешли на драматический шёпот, и до меня доносились только шипящие и свистящие звуки. Пришлось идти домой, нащупывая руками ели, благо тучи разошлись и месяц выглянул. Тёмный лес, прыгающие тени и скрипящие ветки меня не страшили — я их просто не замечала, погруженная в свои нелёгкие думы. Да и вообще, чего можно бояться в городе вампиров?

Вот только что за комедию они передо мной ломали?

Кажется, я нашла ответ, или что-то на него похожее.

Они боялись меня больше, чем монстра. Панически боялись, ожидая какой-то каверзы с моей стороны, и я их не разочаровала, вот только сама не понимаю, когда и почему. Каждый раз, когда я собиралась что-нибудь сказать или спросить, они цепенели, как мыши перед гадюкой. Все, кроме Повелителя. Раз уж я внушаю Старейшинам такую антипатию, то почему они не сплавили меня Лёну? Пусть бы он меня потчевал, а не этот лощёный Хариус, то бишь Эриус. Тогда волей-неволей ему бы пришлось более активно участвовать в беседе. Но мне достался дальний угол стола. Вряд ли меня хотели унизить. И вряд ли догевский этикет запрещает чужеземкам сидеть во главе стола. Ладно, пойдём от противного. Допустим, я сижу рядом с Лёном. Кому я могу помешать? И вообще, что такого нежелательного можно выкинуть, сидя рядом с Повелителем?

Убить его.

Неужели они решили, что я приехала в Догеву в качестве наёмного убийцы? Кто распорядился снарядить меня осиновым колом? Что же такое было в письме Учителя? И почему Лён так важен для Догевы? Почему Повелителем называют светловолосого парня, целыми днями шляющегося неизвестно где? По его словам, тварь — настоящий бич Догевы, по словам Старейшин, — она безобидней овечки. А злокозненный Серый Волк — как раз-таки я. И тем не менее, Лён вроде бы на моей стороне. Иначе вмешался бы. Короче, одни «бы» и «почему», а «потому» окутано мраком тайны.

Размышляя, я не заметила, как добралась до своего домика. У крыльца дремал серый пес с рваным ухом. Увидев меня, он поднял голову, но ничего не предпринял. Как только я перешагнула порог и потянула дверь на себя, чья-то лёгкая тень скользнула между деревьями и растворилась в ночи. Я могла поклясться, что это мой подбитый проводник.

За мной следили.

Глава 6

Крина спала. Я сбросила туфли у порога, на цыпочках прокралась в комнату, притворила дверь и зажгла свечи.

Уходя, я оставила окно нараспашку, и теперь на потолочной балке вниз головой висела крупная летучая мышь — упитанная, волосатая и отвратительная, с прозрачным листовидным носом и острыми зубками. Она встретила меня очень неприязненно, завозилась и защебетала, хлопая кожистыми крыльями.

Я вежливо поприветствовала мышь и с нетерпением стала ожидать, когда же она превратится в человека, вернее, вампира. Но мышь не торопилась — видимо, стеснялась. Умостившись поудобней, она запахнулась в крылья и мрачно оглядела меня с ног до головы. В её взгляде было столько презрения и гордости, что короли, вычеканенные на монетах, ей и в подмётки не годились.

Я давно мечтала посмотреть на двустороннюю трансформацию, позволяющую вампирам принимать облик летучей мыши и возвращать свой. Она интересовала меня исключительно с научной точки зрения — я допускала, что с некоторыми отходами из вампира можно сделать мышь, но как сделать из мыши вампира? Легче, по-моему, из мухи — слона. И куда девается одежда? Ещё никто и никогда не видел голого вампира — целомудренный кровопивец неизменно драпирует свои телеса чёрным плащом на красной подкладке.

Тем временем, крылатый посланец напрочь забыл о возложенной на него миссии, зевнул, пошлёпал губами и закрыл глаза, смирившись с моим присутствием в интерьере. Я деликатно кашлянула. Мышь взбодрилась, прожгла меня убийственным взглядом и неохотно, словно оказывая мне одолжение, нагадила на пол. Вряд ли посол мог позволить себе подобную выходку. Я схватила полотенце, скомкала и швырнула в мышь, та сорвалась с балки и, хлопая крыльями, заметалась по комнате в поисках выхода. Я подобрала полотенце и устрашающе завертела им над головой, оттесняя мышь к окну, через которое она и удалилась после короткой схватки, визгливо проклиная всю мою родню до пятого колена.

Прикрыв окно, я торопливо разделась и шмыгнула под одеяло. В селянских хибарах с глиняными полами бельё отсыревает за несколько часов, а спёртый воздух к утру давит на грудь, как надгробная плита. Вампиры, живущие в тех же условиях, нашли какой-то способ борьбы с этой мерзостью. Чистая, свежая простыня томно захрустела под моим бренным телом. От неё пахло жасмином. Да и то — у селян-людей в избе и куры, и свиньи, и козлята под утро выстукивают чечётку по лавкам, а здесь комнатки меньше, но — во сто крат чище и уютней. Вот только не хватает кошачьего мурлыканья под боком. Да и нет кошек в Догеве.

Что мне ещё очень понравилось — это полное отсутствие незваных квартирантов, вроде блох, мышей, клопов и тараканов. Нигде ничего не скреблось, не пищало и не кусалось, и не было нужды ставить ножки кровати в тазики с водой. Несмотря на непривычную обстановку, обилие впечатлений и долгий путь убаюкали меня в считанные минуты. Я уже задремывала, когда один из четвероногих обитателей Догевы решил возместить мне потерю кошачьего мурлыканья, и разразился тоскливым протяжным воем, от которого я разом покрылась пупырышками, как тепличный огурец. Пёс старательно выводил гулкие рулады, подражая ветру, запутавшемуся в горлышке пивной бутыли. Я тешила себя надеждой, что, исполнив соло, он замолчит, но его собратья посчитали своим прямым долгом подхватить затихающую ноту, ввести элемент разноголосья и усладить мой слух хоровым напевом. Чем дольше я слушала, тем подозрительнее мне казался их профессионализм. Они ни разу не сорвались на дискантах, не оборвали пианиссимо, не разразились вульгарным лаем. Они пели. Выразительно. Артистично. Как могут петь только чистокровные волки. Я вспомнила молчаливых псов, нехотя уступающих Ромашке дорогу, вспомнила их тоскливые жёлтые глаза, серую с подпалинами шкуру и накрылась одеялом с головой. Я люблю волков. Меня завораживает их вой. Но слышать его под открытым окном — испытание не для слабонервных. Впрочем, господа волки лучше знали, кого им кушать, а кого убаюкивать. Они вкладывали в пение всю душу, и моя собственная душа, осмелев, выбралась из пяток и расползлась по всему телу, как ей и положено.

Они думали, что я сплю, и тихо разговаривали во дворе под яблоней. Серый рассвет дышал в окна туманом. Я представила себе мышку. Маленькую серую мышку, которую заметила вчера возле поленницы. Мышка проснулась. Вылезла из норки и, семеня лапками, пересекла двор. Холодные капли росы блестели на травинках, как волчьи слезы. Светлая шерсть на брюхе промокла и слиплась, мышка села столбиком, свесив розовые лапки, и прислушалась. Я слушала вместе с ней.

— Они издеваются над нами, Лён. Люди всегда ненавидели нас.

— Только не маги.

— Маги тоже люди.

— Не повышай голос. Разбудишь.

— Кого они прислали нам в помощь? Сначала Магистра теоретической магии. Нам нужен был практик, молодой и сильный, а приехал благообразный старец в очках. Что он мог поделать, если эта гадина до него сожрала трёх практиков и не поперхнулась?

— Он сам решил остаться.

— Мы должны были его переубедить. Теперь эта девчонка! Она даже не Магистр. Адептка… Неспелое яблочко. Производственный брак. И они решили её отсеять таким вот образом…

— Её рекомендовал мой старый друг.

— Если она погибнет, у тебя не останется друзей среди людей, Лён. Отошли её домой как можно скорее. Ты что, не понимаешь? Они уничтожат нас. Сотрут Догеву с лица земли.

— Пусть лучше это сделает гадина?

— Если она не оставит Догеву в покое, мы всегда сможем перебраться в Арлис или Леск. Люди же достанут нас повсюду. Ни одна из двенадцати Долин не устоит перед ордой вооружённых фанатиков. Речь идёт даже не о войне. На войне берут пленных и щадят детей. А мы не нужны людям даже в качестве рабов. Грядёт повальная резня, Лён. Предотврати её, пока не поздно.

Лён долго молчал. Мышь опустилась на все четыре лапки и принюхалась.

— Хорошо. Сегодня она уедет.

— Надеюсь.

Я отключилась, позволив мышке вернуться в норку. Как всегда, ничего хорошего я о себе не услышала. «Неспелое яблочко». А я, может, из ранних сортов! А что с кислинкой, так даже к лучшему — авось гадина загнётся от желудочных колик. Вот незадача! Старейшинам удалось-таки перетянуть Лёна на свою сторону. Но, по крайней мере, я убедилась, что монстр действительно существует, как и все приписываемые ему злодеяния.

Если только этот спектакль не был разыгран в мою честь.

Глава 7

Наверное, я снова заснула, потому что комнатка успела пропитаться сдобным блинным духом, способным поднять мертвеца из гроба. Я сонно выпростала руку из-под одеяла, щёлкнула пальцами, и мои одежки стаей неряшливых пичуг взвились со стула, перелетели комнату и осыпались на постель. Натягивая рубашку, я вспоминала подслушанный разговор. Интересно, дождутся ли они вечера или выставят меня из Догевы сразу после обеда?

На кухне меня поджидала разрумянившаяся Крина, домывавшая кастрюлю из-под теста. Охотно поддержав разговор о хорошей погоде и отведав блинков со сметаной, я с трудом поднялась со скамьи, подавила сытую отрыжку, вежливо поблагодарила хозяйку и вышла во двор.

Ромашка, осёдланная и недовольная, стояла у крыльца, сдерживаемая под уздцы худощавым подростком лет тринадцати. Он начал издалека. Я признала, что спала хорошо, кушала ещё лучше и вообще всё мне тут у них нравится. Паренёк расплылся в щербатой улыбке и пообещал, что когда я приеду к ним в следующий раз, то тоже не разочаруюсь. Я по секрету призналась ему, что намереваюсь остаться в Догеве на веки вечные и даже выбрала место, где меня похоронят — вон под той осиной.

Они зря подослали ко мне мальчишку с такой выразительной мимикой. Он последовательно изобразил удивление, страх и замешательство, а потом робко сказал, что я должна уехать добровольно, иначе ему придётся меня… уговорить.

Я была так сыта и добра, что не стала превращать ни в чём не повинное дитя в жабу, а просто метнула из глаз пару простеньких, но очень эффектных молний, после чего ехидно предложила уговорить меня силой.

Парень благоразумно дал дёру. Я гладила Ромашку, с трепетом ожидая продолжения.

Вскоре пред моими светлыми очами предстал Совет Старейшин в полном составе в количестве трёх штук и в три голоса намекнул, что, мол, пора бы и честь знать. Но я уперлась, как целомудренная монашка, которой домогаются три сластолюбца. Нет, я не уеду из Догевы. А если они попытаются вытолкать меня силой, то им придётся сначала выкопать осину (ту самую, что я облюбовала в качестве надгробья), потому что я за неё уцеплюсь руками и ногами и буду вопить. Чтобы они не сомневались в серьёзности моих намерений, я покрепче обхватила осину, откашлялась и негромко (на пробу), музыкально прокричала длинное «А!».

Ненормальных адепток Догева ещё не видывала, и ранние прохожие возжелали поближе изучить сей дивный феномен. Но я решила, что хорошенького понемножку, выпустила осину и сделала вид, что ушибла ногу, подкрепив вопль соответствующими выражениями.

Явился Повелитель, хотя именно ему следовало бы начать весь этот спектакль. Он выглядел так внушительно, что я, признаюсь, струхнула. На тщательно причёсанных волосах сиял золотой обруч с крупным ромбическим изумрудом, потрёпанную одёжку сменила светлая хламида, чем-то напоминавшая парадную мантию Учителя и развевавшаяся, казалось, без помощи ветра.

— Ты взрослая, умная женщина! — патетически начал Лён явно в угоду Старейшинам, умилённо внимающим ему поодаль.

(«Ни то, ни другое, ни третье», — подумала я.)

— Ты должна понимать, какую опасность навлекаешь на свою и наши головы, оставаясь в Догеве. Люди ополчились против вампиров. Если ты не вернёшься в Школу целой и невредимой…

— Эту песню я уже слышала, — пренебрежительно оборвала я и, присев на корточки, с неподдельным интересом пощупала краешек самодвижущейся хламиды. Под ней, к моему восторгу, оказались давешние вытертые штаны. Лён торопливо одёрнул подол, украдкой показывая мне кулак.

— Тогда уезжай.

— Уеду. Когда захочу.

— А почему бы тебе не захотеть прямо сейчас? — вкрадчиво предложил Повелитель.

— С какой это радости? Мне здесь нравится — кормят как на убой, оптимистичные сказки на ночь рассказывают, представления по утрам разыгрывают, — я выпрямилась и в упор посмотрела Лёну в глаза.

Вампир только вздохнул:

— Вольха, так будет лучше. Не думай, что мы выгоняем тебя по злобе. Но нам очень важно, чтобы люди узнали правду о Догеве. Мы… достойно отблагодарим тебя за помощь, — Лён выразительно посмотрел на меня.

— На данный момент правда выглядит следующим образом, — неподкупным ревизорским тоном отчеканила я. — Никакой твари не существует. А что случилось с пропавшими магами, вампиры тщательно скрывают и даже выгоняют меня из Догевы, чтобы я не успела ни до чего докопаться.

— Ты этого не скажешь! — возмутился он.

— Скажу.

— Не посмеешь!

— Посмотрим!

Будь я глыбой льда, я бы растаяла под его взглядом. А потом он резко отвернулся и ушёл не оглядываясь. С полного неодобрения внешних и внутренних властей Догева поступила в моё полное распоряжение.

День только начинался. Что ж, попробуем провести его как можно плодотворней!

Итак, раз уж я сунула голову в пасть к вампиру, что мешает мне пересчитать ему зубы? То бишь, лишённая возможности послужить на благо общества, займусь-ка я самообразованием. И пока меня никто не трогает соберу материал для курсовой.

Начала я с прописных истин. Тюдоровские «Кровопийцы» послужили мне практическим руководством. Я добросовестно изучила их от корки до корки, подчеркнула наиболее категоричные абзацы и отправилась их опровергать.

Первым и главным из домашних средств защиты от вампиров в книге значился чеснок. Я внимательнейшим образом проштудировала главу, но не нашла ссылок на качество чеснока. Зимний он должен быть или летний? Выросший из зубка или «детки»? Годятся ли для обороны зелёные перья, а также неспелые розоватые головки и соцветия? Для чистоты опыта я выбрала классическую, увесистую, сочную прошлогоднюю чесночину с подпалёнными корнями. Оставалось вычислить степень эффективности и радиус действия, чем я и занялась, избрав в качестве подопытного вампира свою домохозяйку. Заглянув в окно со двора, я увидела её возле печки, в окружении дымящихся чугунков и шинкованных овощей. Крина подняла голову и дружелюбно улыбнулась, что было воспринято мною как сигнал к действию. Положив головку в левый карман куртки, я молча прошествовала мимо Крины, целеустремленно глядя мимо неё на гребень, лежащий у зеркала.

Никакого эффекта. Причесавшись для отвода глаз, я усложнила опыт, переложив чеснок в руку. Очевидно, я неправильно его держала, потому что он опять не подействовал. Во дворе я внимательно оглядела целебный корнеплод. Снаружи у него не было никаких изъянов, вероятно, что-то испортилось внутри. Я выбрала самый подозрительный зубок, расплющила каблуком и изучила плачевный результат. М-да, более качественного чеснока я в жизни не встречала. Быть может, на вампиров действует именно давленый чеснок? Принеся себя в жертву науке, я тщательно разжевала один зубок, после чего у меня возникло страшное подозрение, что единственный вампир в Догеве — это я. Благоухая чесноком и стараясь не вдыхать выдыхаемое, я подошла к Крине и, невинно глядя ей в глаза, спросила, не нуждается ли подопытная домохозяйка в моей посильной помощи.

Она нуждалась, да ещё как. Соус к мясу по-догевски уже кипел, а чеснок для него забыли почистить, и теперь Крина разрывалась между печью и разделочной доской, усыпанной зубками.

Что ж, отрицательный результат — тоже результат. Не без труда избавившись от чесночного привкуса во рту, я перешла ко второй серии опытов. На сей раз я ударилась в оптику. Отражаются ли вампиры в зеркалах? В комнате на створке шкафа висело зеркало средних размеров, оправленное в деревянную рамку, но я не видела, чтобы Крина в него смотрелась. Возможно, зеркало повесили специально к моему приезду. Я сняла его с гвоздя. На створке остался тёмный невыгоревший круг. Значит, давненько оно здесь обретается. Но для каких целей? Подкрашивать невидимые губы? Выщипывать невидимые брови? Я села спиной к кухне и поставила зеркало на колени. Большую часть сверкающего овала занимала моя унылая физиономия со следами разгульного образа жизни. Я переместила зеркало повыше, одновременно отклоняясь в сторону, и в зеркале появился угол печи. После долгих усилий, едва не вывихнув шею и руку, я охватила наблюдением всю кухню. Чеснок лежал на столе. Заслонка печи была отодвинута, из полукруглого устья шёл белый сладковатый дым. У меня засосало под ложечкой. Крина действительно не отражалась в зеркале. Не оборачиваясь, я слышала, как она возится на кухне, шурша платьем и негромко напевая ритмичную песенку. Мне стало как-то не по себе (это очень жутко — находиться в одной комнате с невидимкой), и я украдкой оглянулась через плечо. Увиденное повергло меня в ужас. Кухня была пуста, а пение и шорохи не стихали ни на минуту. Я застыла в обнимку с зеркалом, как василиск, узревший своё отражение.

Доведя меня до предынфарктного состояния, хозяйка вышла из-за печи со сковородой наперевес. Я пытливо заглянула в тёмные глубины зеркала. Еще один великолепный миф был развеян.

С улицы донёсся восторженный ребячий визг, женская брань — очень выразительная, и сразу несколько голосов, взрослых и детских, на разные лады прокричали моё имя. Бросив зеркало на кровать, я через окно выскочила во двор.

Моя бесценная, привередливая кобылка с аппетитом жевала какую-то тряпку, не обращая ни малейшего внимания на растрёпанную женщину, с руганью оспаривавшую своё право на эту чем-то дорогую её сердцу вещь. По отдельным репликам-выкрикам я догадалась, что ещё пять минут назад тряпка была парадным фартуком и, выстиранная, висела на веревке возле соседского дома. Ума не приложу, как Ромашка на него польстилась. До сих пор я не замечала за ней пылкой страсти к стираному белью. Бывшая владелица фартука заметила меня и перенесла свой праведный гнев с лошадиной головы на человеческую. Да, я плохо привязала лошадь. Да, я её не кормила с утра. Но зачем же так ругаться?!

Увидев меня, Ромашка выплюнула фартук с таким видом, словно затеяла весь этот спектакль исключительно мне в назидание. Соседка изучила плачевный результат, швырнула фартук мне в лицо, и, не стесняясь в выражениях, сообщила, сколь невосполнимый ущерб она понесла из-за моего головотяпства. Я погладила фартук ладонью, шепча формулу, и вернула его хозяйке целым и невредимым, но для неё смириться с потерей ущерба было труднее, чем с самим ущербом. Однако, как говорится, мир не без добрых вампиров: на мою защиту встали соседи, наблюдавшие за разворотом событий. Скандалистка подобрала фартук и, всё ещё ворча, удалилась.

— Не обращай на неё внимания, детка, — посоветовала подошедшая Крина. — Она полукровка. Наполовину вампир, наполовину тролль. Ты же знаешь, какие они сварливые.

Да, больших охальников, чем тролли, не сыщешь. С ними могут тягаться разве что рыночные торговки из человечьего племени. И, тем не менее, тролли считаются куда менее опасными существами, чем вампиры, и по Школе тайком, под партами, из рук в руки, ходит «Краткий сборник ругательств, используемых троллями». Так вот, в том «Кратком» ругательств больше, чем в человечьем «Полном». Есть и такой. Читала. Потому как судьба часто заносит практикующих магов в такие места, обитателей которых без этих двух справочников и не поймёшь…

— Отвела бы ты её в табун, деточка, — сочувственно сказала Крина, глядя на моё огорчённое лицо. — Лошадям в центре города не место.

— А где это?

— Пятая тропа на северном кресте.

Я поподробнее расспросила Крину насчёт табуна. Лошади, оказывается, пасутся за пределами города, за ними следит пожилой табунщик с помощниками, и, если кому-нибудь срочно требуется лошадь, идут к нему. Впрочем, лошади городскими жителями практически не используются. Так, съездить к родственникам в деревню, перевезти что-нибудь тяжёлое и тому подобное. В пределах города вампиры перемещаются пешком.

— А просто так, для души, никто не заводит лошадей?

— Заводят, конечно, и для души, и для тренировок, только это опять к табунщику. Практическим коневодством занимаются в сельском секторе — это ближе к границе. Оттуда же на лошадях доставляют продукты.

Я поблагодарила Крину, оседлала Ромашку и тряхнула поводьями, демонстративно игнорируя полутроллиху, спешившую к фонтану с двумя ведрами на расписном коромысле.

Глава 8

Сначала я заметила табун, а уж потом Ромашка чуть не раздавила копытом крутое куриное яйцо, лежавшее на салфетке вместе с луковым пером, хлебом и тряпицей с солью. Всем этим как раз собирался подзакусить табунщик, расположившийся на обед в куще высокого гривастого ковыля. Я спешилась и вежливо осведомилась, не нанесён ли яйцу непоправимый ущерб, на что табунщик расхохотался добродушным баском и объявил, что его яйца в порядке и поступают в моё полное распоряжение. Я смутилась, он развеселился ещё больше. Я знала этот тип стареющих мужчин; для них самое большое удовольствие — вогнать в краску молоденькую девицу. Табунщик, как и все вампиры, был возмутительно молод, и его слова можно было бы принять за чистую монету, но я уже привыкла определять возраст догевцев по глазам, умным и наоборот. У табунщика были очень умные глаза. Я присела, взяла яйцо и тюкнула тупым концом о торчащий из травы камень.

— Вольха, правильно? — неспешно осведомился табунщик, обмакивая в соль четвертушку луковицы.

— Угу… — я осторожно укусила яйцо. К моему облегчению, оно было без «соплей», сварено «в мешочек». — А вы?

— Рен. Просто Рен. Лошадку привела?

Я снизу вверх оглядела Ромашку.

— Да, как ни странно, это действительно лошадка. А я почему-то думала, что ослица.

Ромашка неодобрительно фыркнула и потянулась к разложенным на салфетке ломтям хлеба. Я сорвала длинную травинку с тяжёлым колоском на конце и вытянула Ромашку поперек храпа. Лошадь, чихнув, отступила.

— Нельзя ли оставить её на ваше попечение? Она у меня мошенница жуткая. Никогда не знаешь, что ей взбредёт в голову. Вон фартук с утра сжевала…

— С характером, в хозяйку, — беззлобно пошутил табунщик. — Расседлывай, чего уж там. Пусть пасётся вместе с табуном.

— А если она мне понадобится? Она ведь такая, захочет — дастся в руки, а не захочет — махнет хвостом, и ищи её в чистом поле.

— Поймаем, — успокоил меня Рен. — Лошадки у нас спокойные, может, перевоспитают твою капризницу.

Табун как раз приметил новенькую. Кобылицы демонстративно фыркали, жеребцы заинтересованно рыли землю копытами. Их было штук пятьдесят — рослых, поджарых, ухоженных лошадей неизвестной мне породы: длинноногие, изящные, под блестящей шкурой комьями перекатываются мышцы. Большинство — тёмно-рыжие, ровного окраса, пятнистых нет ни одной, но попадаются и вороные, и светлые.

Ромашка напряглась, вздёрнула хвост и тоненько, жалобно заржала.

Из табуна выделился снежно-белый, широкогрудый и массивный жеребец. Подозрительно оглядевшись по сторонам, конь зарысил к нам, высоко поднимая ноги. Я быстренько расседлала Ромашку, сняла узду. По лошадиной спине прокатилась волна дрожи. Жеребец остановился в сорока локтях, недоверчиво раздувая крапчато-розовые ноздри.

— Ну иди, что ты жеманишься? — я шлёпнула Ромашку по крупу.

Неодобрительно махнув хвостом, она перебрала тонкими ногами и застыла, трепеща ресницами, как девица на выданье. Жеребец призывно заржал. Кобыла опустила голову и разок-другой щипнула плешинку белого клевера. Кавалер набрался смелости, приблизился к Ромашке вплотную и, вытянув шею, коснулся её уха шелковистой мордой. Звонкое, сердитое ржание всколыхнуло пряный луговой воздух. Табун раскололся узким коридором, по которому промчался здоровенный, злющий вороной жеребец и, не пригасив галопа, врезался белому в бок. Взметнувшись на дыбы, жеребцы сошлись в нешуточном поединке, кусаясь, лягаясь и яростно визжа. Ромашка воодушевлённо внимала, изредка подбадривая драчунов мелодичным ржанием.

Рыцарский турнир проходил с переменным успехом, но белый неожиданно струсил и, оставив в зубах у вороного клок гривы, пустился наутёк.

Победитель зарысил было вдогонку, но дезертир улепетывал, как заяц, и вороной мало-помалу замедлил шаг. Постояв в раздумье, он презрительно заржал трусу вослед и вернулся к табуну, демонстративно игнорируя очаровательную причину конфликта. Сорвав ещё пучок клевера, моя кокетливая кобылка неспешно побрела вслед за вороным. Жеребец замедлил шаг, и вскоре они паслись бок о бок, переглядываясь, как заговорщики.

— Жалко, — со вздохом протянула я, отводя взгляд. — И чем ей белый не понравился? Такая бы красивая пара вышла…

— Видать, не в масти дело, — развел руками табунщик.

— А чей это жеребец?

— Вороной? Повелителя.

В голубом небе над нами парил коршун. Короткохвостый и самоуверенный, он скользил на распростёртых крыльях по восходящему потоку воздуха. По траве бежала размытая серая тень. Табунщик, прикрыв глаза рукой, с умеренным интересом следил за птицей.

— А вы умеете… летать? — задала я давно мучивший меня вопрос.

Боги не обделили табунщика чувством юмора.

— Смотря откуда спрыгнуть.

Я попалась на удочку:

— Ну, скажем, вон с той осины?

— Аршинов десять пролечу.

— По ветру или против?

— Поперёк.

— Значит, всё-таки не умеете? — не отставала я.

— Крошка, ну подумай — далеко на этом улетишь? — Рен распахнул крылья, и меня осенило тенью. По форме и размерам крылья напоминали две треугольные простыни, укрепленные на мачтах. Я робко ощупала эти приспособления. Да, на таком не полетаешь. Кости вытянутые, сплющенные, ненадёжные. Самая толстая, плечевая — с основание большого пальца, конечные фаланги тонюсеньких, расходящихся веером косточек-жилок вообще хрящевые, прогибаются от самого лёгкого ветерка, кожа тоненькая, пигментированная до черноты. Вот вам ещё одна загадка — зачем вампиру крылья, хлипкие и ненадежные сооружения, на которых нельзя даже планировать — порвутся, как бумажный зонтик?

Когда я налюбовалась крыльями, табунщик сложил их двумя компактными валиками на спине. Большинство вампиров носило крылья полуразвёрнутыми, и я даже не представляла, что в случае необходимости их можно так аккуратно упаковать. Набросить куртку, плащ — никто и не догадается, что перед ним вампир.

То-то мода на плащи не проходит…

Я поблагодарила и встала, отряхивая крошки со штанов.

Дорога к табуну заняла у моей лошадки около пятнадцати минут. Бежала она вроде бы трусцой, но не слишком резвой. Если Ромашка не в духе, она умудряется галопировать… на одном месте, перебирая ногами, как белка в колесе. Как ей удается проделывать подобное, уму непостижимо. Случалось, меня обгоняли удивлённые побирушки на костылях; и в то же время я искренне верила, что лошадка резво несётся вскачь. Со временем я наловчилась выверять скорость по мельтешению обочин и провести меня было не так-то просто. Так вот, обратный путь не мог отнять больше получаса пешедралом. По пути к табуну я честно придерживалась тропы из опасения заблудиться, но дорожка оказалась на редкость извилистой, словно в незапамятные времена её проложили два пьяных вампира (временами тропа раздваивалась). Парящему в небе коршуну она наверняка казалась зигзагообразной.

И я решила вытоптать новую тропу, срезая углы старой. Зря я это сделала… Примерно через час я уже ни на что не надеялась и окончательно пала духом, то есть пыталась определить север по бородам мха на поваленных стволах. Источником моих злоключений послужил «эффект черновика». Для новичков в теоретической магии поясняю: «эффект черновика» — искажение плоскости пространства, скомканного, как исчёрканный лист. Тропки на самом деле являлись как бы пересекающимися линиями сгибов, кратчайшими путями из одной точки в другую. А между ними находились «горбы» смятой реальности. Чтобы представить себе их масштаб, сравните гладкий лист тонкой гербовой бумаги локоть на локоть… и шарик величиной с лесной орех, до размеров которого этот лист можно скомкать. Свернув с тропы, я как бы расправила шарик и теперь могла находиться в любом углу листа… и блуждать по нему до полного одичания. Мрачная перспектива. Искажение пространства внешне никак не проявляется, но уж я-то, магичка, могла бы почувствовать изменения в течениях подземных энергетических линий. За всё надо платить, за глупость тоже. Когда-нибудь кто-нибудь да найдёт мой унылый скелет, проросший незабудками. Пока же приходилось влачить скелет в себе, и он казался чересчур тяжёлым для усталых ног.

Я присела на пенёк, и мне ужасно захотелось пирожка с повидлом. Я ничем не могла объяснить это странное желание, но оно всё усиливалось. Вот тебе и Догева, вот тебе и пирожок с начинкой. Её, наверное, быстрее обойти по периметру, чем насквозь, лесом. Кстати, именно незначительные размеры Догевы спасают вампиров от территориальных войн с людьми. «Не стоит связываться из-за пяти квадратных верст», — думают короли, обеспокоенные демографическим взрывом. А из-за пятидесяти? Пятисот? Да бог его знает скольких. Свёрнутое пространство непредсказуемо. Муравьи тоже. Пока я мечтала о пирожках, они коварно напали с тыла, поднялись по высоким сапогам, рассредоточились в разных частях моего тела и по сигналу кинулись в атаку. Стараясь не поддаваться панике, я торопливо стряхивала рыжих тварей, норовивших прогрызть меня насквозь. И угораздило же меня прикорнуть на муравьиной тропе, в пяти локтях от внушительной груды из игл и сухих листиков, неприятно переливающейся от копошения несметного воинства!

Догевский лес славился не только муравьями — мухоморы и волки в нём тоже не переводились. Второй появился среди первых как привидение. Невероятно, сказочно, снежно-белый зверь опирался передними лапами на поваленный замшелый ствол, наклонив лобастую голову и насторожив уши. Чёрный влажный нос с интересом принюхивался… ко мне. Меня немного успокаивали только две вещи — он был один и далеко. А ещё я припомнила, что летом волки не нападают, и стала раздумывать, как бы потактичней ему об этом сообщить. Волк облизнулся, показав розовый здоровый язык. Для сытого он был слишком любопытен, да и на язвенника-вегетарианца тоже не походил. А других причин, препятствующих моему съедению, у него вроде бы не было. Мухоморы и поганки, как солонки и перечницы, красиво сервировали лужайку. Морда волка расплылась в довольной ухмылке, зверь вскочил на ствол. Здоровенная скотина, с телёнка. Интересно, как в такой ситуации повела себя та девочка, с гобелена? Наверняка плохо кончила.

— Вы не подскажете, где здесь дорога? — громко спросила я, буравя волка взглядом. Тот сомкнул челюсти, удивлённо клацнув зубами. — Вы вообще местный?

Волк на всякий случай вильнул хвостом.

— Вы не боитесь гулять в одиночестве? Тут, говорят, вампиры водятся.

Волк издал нечто вроде нервного «Грр-х-ха» и спрыгнул со ствола. Слава богу, по ту сторону. Встряхнулся, словно ввинчиваясь в поток воздуха — морда уже остановилась, а хвост только набирает обороты. У меня мелькнула мысль: а что, если передо мною пресловутый монстр? Волк укоризненно покосился в мою сторону. Правильно. Я бы на его месте тоже не признавалась. За спиной что-то хрустнуло, я вздрогнула и оглянулась, застав катящуюся по земле еловую шишку. Я торопливо повернулась обратно к волку, но того уже и дух простыл. Боязливо подкравшись к стволу, я разглядела четкие следы когтей на цветастом лишайнике.

Сразу за стволом начиналась дорога. Начиналась из ниоткуда, словно змея, хвост которой прищемило упавшее дерево. От волка осталось три отпечатка в пыли — либо он провалился сквозь землю, либо вознёсся на небеса живьём.

Воздав хвалу как богам, так и мракобесам, я перелезла через ствол, пачкаясь в зелёной плесени. Выбора у меня не было — дорога вела на северо-восток, то есть не могла быть одним из лучей Креста. Как ещё попасть в центр Догевы, я не знала. Оставалась слабая надежда на слияние дороги с Крестом или встречу с местным жителем, которая состоялась сразу за поворотом.

Незнакомка живо напомнила мне грача. Чёрный плащ, чёрный комбинезон — глухой, под горло, чёрные сапоги, чёрная сумка на длинной перекрученной лямке болтается на правом плече. И красота какая-то чёрная, зловещая: хрупкое бледное лицо, словно её только что выпустили из склепа, заострённый нос, чёрные глаза, из-под капюшона выбиваются пышные чёрные локоны. Единственное яркое пятно — неестественно алые губы, которые девушка периодически покусывала. В общем, заурядная вампирка. Она стояла на четвереньках в метре от обочины и целеустремленно ковыряла твёрдую лесную землю заострённым железным совочком. Вряд ли грачеподобная красотка занималась поисками дождевых червяков. Нет, она рылась в земле с таким воодушевлением, словно откапывала клад или гроб. Пораскинув мозгами, я остановилась на отвергнутом варианте, ибо девушка, отбросив лопату, уже обеими руками тянула из земли нечто напоминающее червяка-переростка. Подергав с одной стороны, девушка обежала яму и возобновила свои титанические усилия. Червяк извивался, упирался и хлестал её хвостом по лицу. Я решила вмешаться:

— Эй, помощь нужна?

— А ты как думаешь? — неожиданно свирепо рыкнула вампирка. — Подкапывай её, быстрее, а то уйдёт!

Приглядевшись, я узнала махровый корень червец-травы. Сжимаясь и пульсируя, он норовил проскользнуть между пальцами и скрыться под землей. Я начала торопливо отгребать землю от корня, одновременно ухватившись за него в помощь вампирке. Можно было и обрубить корень, но остаток всё равно погибнет, а каждый его вершок ценится на вес золота, входя в состав множества зелий, отваров и декоктов. Червец-трава не так уж редка, да вот изловить её знахарю не легче, чем пешему человеку — зайца. Одно-двухсаженное корневище оканчивается невзрачным побегом с зеленоватым цветочком на конце, который при малейшей опасности «ныряет» в землю и пережидает там смутные времена.

Вдвоём мы сумели осилить несговорчивую травку. Извлечённая из земли, она обмякла, как лисий хвост на воротнике у дородной купчихи.

— Спасибо, малышка, — небрежно обронила девушка, запихивая свёрнутый кольцом корень в холщовый мешочек, а мешочек — в чёрную сумку.

«Деточка», «крошка», «малышка» даже от коллеги-Травницы… С четырнадцати лет на «ты» меня называли только одноклассники и Учитель. А здесь все как сговорились. Словно мне не восемнадцать, а восемь лет. Или оценка идёт в соответствии с интеллектом? Тогда мне, пожалуй, семь…

— Всегда к вашим услугам, бабушка, — язвительно сказала я.

Мы встретились глазами. Девушка недоуменно сдвинула брови:

— Как ты меня назвала?

— А ты?

Вампирка потёрла лоб и вздохнула:

— Но… ах да, ты же человек. Тогда извините, девушка.

Излишняя официальность меня тоже коробила:

— «Ты» можешь оставить, как-никак коллеги.

— Что?

— Ну, я магичка, — беспечно пояснила я, не обращая внимания на вытянувшееся лицо собеседницы. — Не Травница, правда, но общее травоведение на «отлично» сдала.

Похоже, старминская высшая Школа не внушала доверия местным специалистам.

— Опять?! — визгливо охнула девушка, роняя сумку.

— Что — опять?

— Он совсем спятил!

— Кто?!

— Мало ему проблем, теперь ещё заклеймят детоубийцей! — вампирка осеклась, столкнувшись взглядом с кустом черемухи. Там, мне показалось, мелькнуло что-то белесое, но точно поручиться не могу, потому что черемуха отцветала и была белесой сама по себе.

— А, ну тогда ладно, — облегчённо вздохнула девушка, постепенно успокаиваясь. — Я уж подумала, что ты одна.

— А кто второй?

— Может, сначала познакомимся? — увильнула от ответа. — Меня зовут Келла…

— Просто Келла, — окончила я за неё. — Мне, я думаю, представляться не надо. Хотя до сих пор не могу понять, почему.

— Телепочта. Она опередила тебя на два дня. Странно, что я не узнала тебя сразу.

— Неужели так трудно узнать в человеке — человека?

— В Догеве много людей, — возразила Келла. — Я не могу знать всех в лицо. И вообще, в наших лесах можно встретить кого угодно — те, кого вы называете «разумными расами», не чураются вампиров, в отличие от вас, людей.

При слове «людей» я сразу представила сырое подземелье, груду скелетов, пыльные склянки для крови, ржавые клети и прочие атрибуты темницы, где содержат доноров. То, что люди согласятся жить в Догеве добровольно, мне просто в голову не приходило.

— А почему тогда я никого из них не видела? — с опаской спросила я, ожидая чего-то вроде: «Сейчас увидишь!», и что меня потащат и запрут вместе с остальными в антисанитарных условиях склепа.

Келла заметно смутилась и не только никуда меня не потащила, но, кажется, сама захотела убраться подобру-поздорову.

— Они… э-э-э… В городе их уже нет. А вот ближе к границе…

Она окончательно смешалась и замолчала. Я подумала, что если какие-то люди и живут в Догеве, то только потому, что в человеческие города их не пускают — стражники у ворот более-менее придерживаются чётких указаний на этот счёт: «Побирушек и юродивых гнать в три шеи».

Я прогулялась до куста черемухи. Так я и знала!

— Здесь был волк, — непререкаемым тоном заявила я, растирая между пальцами кусочек влажной глины, выколупанный из глубокого следа.

— Кто? — насторожилась Травница.

— Волк, волк. Белый такой, морда смазливая, — уточнила я. — Ваш знакомый?

Травница пошла лишаистыми пятнами.

— Н-нет.

— А к-кто т-тогда? — я не хотела её дразнить, чисто машинально подладившись к собеседнице.

— Не твоего ума дело, — грубо отрезала Келла, вскидывая лямку сумки на плечо.

— Не уходите от ответа!

— Я вообще ухожу.

С этими словами она сделала шаг в сторону и исчезла, растворившись в воздухе. Кажется, я ей не понравилась. Когда тебя засасывает смятая реальность, ты этого не замечаешь, а вот психическое здоровье окружающих может серьёзно пострадать. Я поэкспериментировала, по локоть запуская руку в разрыв пространства и любуясь ровненькой культей. Игра в «эффект черновика» окончилась крепким рукопожатием. Я взвизгнула и выдернула руку — её не удерживали, но выпустили с неохотой. На ощупь мой рукоприкладчик никак не мог быть Келлой; его ладонь показалась мне большой и шероховатой, а само рукопожатие — энергичным и отрывистым, то бишь мужским. Потирая руку о штаны, я изучила ничем не примечательный столб воздуха, сквозь который туда-сюда порхала мошкара. А если он захочет продолжить знакомство?!

Скрип телеги, выехавшей из ничего прямо за спиной, заставил меня подпрыгнуть. Две лошадки, пегий коренник и каурая пристяжная, позвякивая бубенцами на сбруе, попытались меня обогнуть, завернув оглобли к обочине. Железные крепления заскрипели, и возница, беззлобно выругавшись, натянул вожжи. Лошадки послушно остановились. Коренник мотнул головой, отгоняя назойливого слепня.

— День добрый, дева молодая! — раскатистым речитативом протянул возница, спрыгивая на землю. — Что потеряла ты в чащобе?

— Да вот, стою и размышляю.

— И получается?

— Ещё бы! А вы поэт?

— В душе, но вечно. Мой разум рифмами наполнен — могу слагать их бесконечно, а после и строки не вспомню.

— А как мне выбраться отсюда? Я заблудилась и устала. Вы не поможете мне, сударь?

— Конечно. Но скажи сначала — ты не встречала здесь брюнетку в одеждах цвета зимней ночи? Ищу с утра сию кокетку…

— Она ушла.

— Давно?

— Не очень.

— Ох, чтоб ей! Все её видали — кто раньше, кто поздней, но всё же. Следы её в лесу пропали. О, кто же мне теперь поможет?!

— А что случилось?

— Зуб, мерзавец. Всё ноет, ноет, как старуха. А чуть его коснётся палец, стреляет от щеки до уха.

— Откройте рот. Не закрывайте.

— Жашем?

— Молчите, я магичка. Да, воспалён. Не унывайте. Я сейчас попробую… Отлично! У вас, любезный, нерв застужен. Зуб с корнем надо бы вам корнем вырвать. Скажите, он вам очень нужен?

— Ый!

На лбу у добровольно-принудительного пациента выступили мелкие капельки пота. Я тем временем размышляла, где бы это мне добыть челюсть, а лучше полный череп вампира для школьного музея. Клыков было четыре — длинные верхние (добрых полвершка) и короткие нижние, вполне допустимые даже для человека. Остальные зубы почти ничем не отличаются от человеческих, разве что ослепительно белым цветом, столь редким среди моих соплеменников. Два моих пальца лежали на внутренней стороне десны, свободной рукой я прикрыла щёку пациента и попыталась создать между пальцами обеих рук круговой поток тёплых лучиков. Зрачки вампира удивлённо расширились. Под заговором обычно подразумевается невнятное бормотание над больным органом, отвлекающее внимание пациента от собственно волшбы. Существуют сотни «бормоталок» типа: «Я пойду, пойду в поле, сорву полынь, полынь горькую, заварю зелье, зелье терпкое, помешаю ложкой, ложкой дубовою… и т. д. и т. п.», вызывающих благоговейный трепет у пациента, что позволяет глубже запустить руку в его кошелек. Чем глупее «бормоталка», тем глуше и неразборчивей голос врачевательницы — например, одна моя коллега с факультета Травниц перечисляла себе под нос неправильные глаголы на языке троллей, который вообще-то певучий, но сплошь непристойный, ибо все глаголы образованы от непечатных существительных.

Я ограничилась беззаботным, не слишком мелодичным посвистыванием. Сначала «лучики» как бы застревали в челюсти; я чувствовала их трепыхание в кончиках пальцев, когда пыталась сосредоточиться на непрерывном потоке. Но через пару минут дело пошло на лад. Я приостановила лечение и осторожно потрогала десну.

— Больно?

— Ы-аю!

— Да или нет? — я убрала руки, вампир закрыл рот и брезгливо облизнулся. Потом осторожно щёлкнул зубами, потрогал пальцем щёку.

— Ну?

— Я исцелён! — неожиданно возопил он. — Свершилось чудо! Моё блаженство бесконечно! Скажите, кто вы и откуда? Я ваш покорный раб навечно!

— Меня зовут Вольха.

— Знаю, это так, для рифмы, — отмахнулся горе-стихоплёт.

— До города далеко?

— Верста, поди, с немалым гаком… Почту за честь везти в Догеву магичку доблестную… хм… маком… браком… раком… Тьфу, в общем, влезай на телегу!

Коренник до скрипа налёг на оглобли, телега выправилась, и пристяжная нехотя натянула постромки. Как оказалось, до города оставалось всего ничего — если, конечно, знать короткую дорогу по «сгибам».

Вампир довёз меня до самого фонтана и долго, громко, велеречиво и в рифму расхваливал на глазах у Старейшин, остолбенело таращившихся на нас с крыльца Дома Совещаний. Рифмоплёт ораторствовал около получаса, собрал вокруг себя сотенную толпу и в поте лица втолковывал ей, какая я добрая, отзывчивая и умелая знахарка. Пережарившись в лучах славы, я затесалась в толпе и улизнула домой.

Там меня ждали Крина и пирожки… с капустой. Гадость.

Глава 9

Вздремнув часок-другой после обеда, я вспомнила о настоящей цели своего приезда. В конце концов, я уже почти сутки в Догеве, а тварь всё не торопится с визитом. Может, ждёт, пока я организую ей достойную встречу?

Отыскав кузницу по толстой струе чёрного дыма, я заглянула под навес. В глубине стояла наковальня, зловеще коптили угли и пузатые меха протянули к горну свои стальные рыла. Повсюду какие-то железяки, обрезки, куски оплавленного металла. Сам кузнец, чёрный от копоти, как исчадие ада, размеренно плющил молотом раскаленный добела прут. Я поздоровалась, он обернулся, кивнул, передал прут и молот помощнику и подошёл ко мне. Я без лишних слов сунула ему меч.

Повертев в руках сие грозное орудие, кузнец недоуменно поинтересовался, во что я хочу его перековать. Я объяснила, что меч нужно не перековать, а заточить и сбалансировать. Опущенный в воду прут громко зашипел. Кузнец уставился на меня с таким удивлённым видом, словно я привела подковать дохлую лошадь.

— Ты уверена? — на всякий случай переспросил он. — У меня большой выбор готового оружия.

— Не стоит. Почините этот.

— Сделаю, что смогу, — неуверенно пообещал он, плашмя похлопывая лезвием по ладони, как палкой сырокопченой колбасы.

— Это не простой меч. Твёрдый сердечник обшит серебром, а потом уж — ковкой сталью.

— А, понятно-понятно, — судя по скептическим ноткам в его голосе он решил, что я пыталась выдать дохлую лошадь за спящую.

— Когда он будет готов?

— Денька через три.

— А нельзя ли к сегодняшнему вечеру?

— Постараюсь, — по его лицу можно было прочесть, что даже месяц ковки и балансировки не поможет этой жалкой железяке стать мечом. — Девушке твоей комплекции больше подошел бы гворд.

— Что-что?

— Сейчас покажу, — кузнец целеустремленно прошелся вдоль длинного стола с готовым оружием и выбрал из кучи железяк что-то длинное и тонкое. — Вот, взгляни. Женская модель, облегчённая и с надежным предохранителем.

В руках у меня оказалась полированная палка локтя три с гаком. Вернее, посох с изогнутой рукояткой в виде длинной волчьей морды с хищно прижатыми ушами. В глазницах зверюги поблескивали кусочки полупрозрачного янтаря.

— Тяжеловатый для деревянного, — заметила я, взвешивая посох в руке. — Он что, со свинчаткой в набалдашнике?

Вампир только хмыкнул.

— А ну, дай-ка, — пробасил он, забирая посох. — Учись, малышка!

Взяв гворд в левую руку, кузнец правой рукой повернул волчью голову против солнца. Сместившись на четверть оборота, она раззявила пасть, полную костяных зубов, и одновременно с этим из противоположного конца трости выскочило трехгранное светлое лезвие двух пядей в длину. Сделав выпад, вампир отступил на шаг и имитировал защиту, держа гворд в вытянутых руках параллельно земле.

— Неплохо, а? — кузнец крутанул рукоятку, и лезвие исчезло.

— Для того, кто владеет техникой боя, — скептически заметила я.

— Главное — элемент неожиданности, — заспорил кузнец. — Гворд — что-то вроде национального оружия, за пределами Догевы используется крайне редко. Поэтому нападающий, как правило, бывает ошарашен — он-то рассчитывал на безоружную жертву. А что может быть безобиднее посоха?

— Нож, спрятанный за голенищем.

— Ты сможешь ножом остановить бешеную собаку? Рысь? Медведя?

— А зачем мне останавливать медведя? Главное, самой не останавливаться, — хмыкнула я, присматриваясь к посоху уже с большим уважением.

— Хорошо. А упыря? Допустим, идёшь ты по тёмному лесу, глядь — упырь.

— Здравствуйте! — жизнерадостно отозвалась я.

— А это невоспитанный упырь. У него в брюхе урчит.

— Ну, не знаю, — растерялась я. Магией упыря можно только остановить. Но убивать, к сожалению, приходится вручную. — Нож, конечно, слабоват. Но гворд ещё хлипче. Лезвие короткое, узкое, проворачивать бесполезно. Упырь даже не почувствует.

— Разве? — ухмыльнулся кузнец, приводя гворд в рабочее состояние. — А если вот так?

Под навесом стояла старая рассохшаяся колода. Лезвие вошло в её гниловатый бочок, как в масло. После удара осталась неприметная дырочка, шириной пальца в три. Кузнец пнул колоду ногой, и она… рассыпалась двумя тонкостенными половинками и кучей щепок. Я подняла одну, рассмотрела. Трухлявая, конечно, но уж не податливей упыря.

— Впечатляет, — признала я. — Можно взглянуть поближе?

Лезвий было не одно, а целых три. Они прижимались друг к другу, как тычинки в бутоне. Малейшее сопротивление острию приводило в действие скрытую пружину, и тычинки расходились. Удар в грудь мог разорвать сердце на куски, в живот — превратить внутренности в кашу. За широким венчиком из лезвий легко входил «стебелёк» — деревянная часть трости. Да, от него царапиной не отделаешься, дай бог обратно вытащить.

— Когда вытягиваешь, лезвия механически сжимаются, — прокомментировал кузнец, явно гордясь своей работой. — Ну, что ты теперь о нём думаешь?

— Гадость, — честно созналась я.

— Как хочешь, — обиженно поджал губы кузнец. — Но с мечом против гворда выходить не советую.

— А что, кто-то собирается нападать на меня с гвордом?

Но кузнец уже развернулся и ушёл к горнилу. Кажется, моё пренебрежение к национальному оружию огорчило его кровожадную душу.

Отделавшись от меча, я вернулась на площадь и с удивлением обнаружила там ярмарку, причём в самом разгаре. Обычно торжища устраивают по утрам. Может, для вампиров вечер — как утро? Но они и днём бодрствуют…

Торговали с телег, в основном снедью и готовым платьем. Приценившись там-сям, я осталась довольна — купцы запрашивали по-божески, на порядок ниже, чем в Стармине. Разжившись здоровенным персиком, потянувшим на полтора фунта, я неспешно прошлась вдоль рядов — их было всего два, но зато длинных, кольцевых, по периметру площади. Половина купцов оказались местными, крылатыми, но были тут и гномы с их неизменными мечами, шеломами и кольчугами; эльфы, торгующие воздушными тканями, лёгкими тугими луками, безделушками из полудрагоценных и поделочных камней, парочка дриад с лотком эликсиров да горластый леший, рекламирующий накладные усы и бороды. Сия растительность густо покрывала его собственную физиономию, начинаясь от бровей и уходя куда-то под кожух. К моему удивлению, покупатели если не толпились у прилавка, то по крайней мере не иссякали, серьёзно примеряя гирлянды колючих волос. Я уже знала, что природа лишила вампиров ежеутреннего ритуала намыливания и сбривания, то есть ничего, пышнее бровей и ресниц, на их лицах не произрастало. Им бы радоваться, так нет же. Может, в студёную зимнюю пору у них подбородки мёрзнут? Но закупать в начале лета волосяные изделия — чистое безумие… только не с точки зрения моли. Неужели последний писк моды — битая молью борода?

Потолкавшись у прилавка и шутки ради примерив огромные рыжие усы, я подслушала разговор двух вампиров, из коего следовало, что они собираются в ближайшем времени посетить Камнедержец на предмет экскурсии и налаживания деловых отношений с неким Селиваном Дражней, представляющим гильдию оружейников. Интересно, какой процент непотребно заросших мужчин в плащах, околачивающихся на постоялых дворах Стармина, только маскируется под людей? Берегитесь, граждане, они среди нас… Чего нельзя сказать о нас среди них. Ни одного, повторяю, ни одного торговца или покупателя человека я на привозе не заметила. Остальные расы сосуществовали на равных, торговались, били по рукам и обмывали сделки тёмным пивом из бочек, привезенным на продажу пивоваром-вампиром. Я присмотрела себе светло-салатовое шёлковое платье с тонкой вышивкой на груди, но колебалась, прикидывая, хватит ли оставшихся денег на обратную дорогу.

— Выбрала что-нибудь, деточка? — услышала я знакомый голос моей домохозяйки.

Я как раз пришла к выводу, что покупка платья выльется в диету из чёрного хлеба и воды, после которой я значительно похудею и платье будет сидеть на мне ещё лучше.

— Хорошенькое платье, верно?

— Хорошенькой девушке всё к лицу, — улыбнулась Крина. Из корзинки, которую она держала на согнутом локте, топорщились зелёные луковые перья. Рваноухий волк следовал за Криной по пятам, но прогулка в толчее ног и копыт явно не доставляла ему особого удовольствия. Вот и сейчас он тоскливо смотрел на Крину, неторопливо шествовавшую вдоль рядов.

После её слов платье удвоило свою притягательную силу, и я достала кошелёк, мысленно поблагодарив ограбленного грабителя за мою возросшую платёжеспособность. Крина как раз засобиралась домой, и я поручила платье её заботам.

Персик по-прежнему был у меня, и я перекладывала его из руки в руку, высматривая укромное местечко. Ага, вон какой уютный бортик! Будем надеяться, мне не предъявят претензий за осквернение фонтана почти чистым персиком.

Глава 10

Сидя с ногами на каменном бортике, я догрызала персик, разглядывая сквозь морщинистую воду маленьких серебристых рыбок, шмыгавших по дну капельками пролитой ртути. Всё не так уж плохо. Либо Старейшины замяли утренний инцидент, либо вампиры слишком деликатны, чтобы напоминать мне о нём.

— Приветствую вас, Повелитель.

— Да славятся деяния Ваши, милсдарыня адептка, — Лён, сохраняя полнейшую серьёзность, согнулся в поклоне, подметая мостовую полой плаща.

— Простите?

— Каков привет, таков и ответ, — Лён присел рядом, небрежно взболтал воду ладонью. Заинтригованные рыбки подплыли поближе и замерли, усиленно работая грудными плавниками.

— Я придерживаюсь этикета.

— Да, но это выглядит очень глупо.

— Согласна.

— Вольха…

— Я не уеду, Лён.

Мы помолчали. Фонтан зашелестел, и ветер понёс оседающие капли в нашу сторону. Лён тряхнул головой, встал и подал мне руку.

— Если ты не против, я хотел бы поближе познакомить тебя с Догевой. Мне кажется, что сведения автора «Кровопийц» несколько устарели и вряд ли могут служить достоверным источником для курсовой работы.

— Крина рассказала?

— Да, её это очень позабавило.

— Не сомневаюсь, — мрачно подтвердила я. — Я, наверное, много кого здесь позабавила. Ты действительно хочешь быть моим проводником?

— Да, иначе, боюсь, ты потратишь на эксперименты всё своё здоровье.

— И до всего докопаюсь.

— Как раз наоборот. Без меня ты не сможешь увидеть ничего недозволенного. Догева — как ларец с сотнями потайных отделений. Тебе кажется, что он открыт и опустошён, но под обшивкой всегда скрыта потайная скважина.

— А ключ у тебя?

— Я и есть ключ, — серьёзно сказал он. — Приступим к осмотру сокровищницы?

— Пообещай, что разговоров о моём отъезде больше не будет.

— Идёт.

Наши пальцы сплелись, и Лён сильным рывком поднял меня с бортика.

Дорога шла в гору. Вернее, дороги не было. Лён завёл меня в редкий ельник, утыканный бледными поганками, водившими ведьмины хороводы. Чёрный дятел-желна перепархивал между стволами как летучая мышь. Лучшего места, чтобы закопать обескровленный труп, и не придумаешь.

Беседа становилась всё непринужденней и непринужденней. Разговаривая с заикой, мало-помалу сам начинаешь заикаться. Благовоспитанная девица, попав в общество плотовщиков или грузчиков, уже через пять минут начинает перемежать слова заковыристыми ругательствами. Акцент гнома прилипчив, как моровое поветрие. Спокойная, размеренная речь Лёна, сдобренная изрядной порцией иронии, обладала воистину убийственным действием, вызывая на откровенность. Вскоре мы уже болтали как старые друзья. Я очень удивилась, узнав, что Лён никогда не выезжал за пределы Догевы.

— А как насчёт визитов вежливости к главам дружественных государств?

Лён клыкасто усмехнулся:

— Главы государств предпочитают дружить на расстоянии.

— Портретиков наследных принцесс тоже, полагаю, не шлют? — ох уж мой острый язык!

— Такие, значит, принцессы, — пожал плечами вампир.

— Лён?

— Да? — повелитель старательно, но, увы, запоздало подобрал своё долгополое одеяние — расшитый золотом низ давно и безнадежно перепачкался грязью. — Чтоб тебя… Ненавижу эти тряпки…

— Что было в письме Учителя? Что вас так огорчило перед ужином?

— До симпатических чернил ты дочитала?

— Конечно, — я пожала плечами как само собой разумеющееся.

— Он написал, что не сможет приехать и присылает тебя.

— Но вы и так знали, что приезжаю я.

— Мы думали, что ты приезжаешь с ним. Так сказать, авангард, прощупать почву.

— Он не собирался ехать, — вырвалось у меня.

— Знаю. Струсил, — пренебрежительно вздохнул вампир, отводя с дороги еловую лапу.

— Вовсе нет. Просто у него много… — я хотела заступиться за Учителя, но Лён упреждающе поднял руку.

— Не защищай. Письмо говорит само за себя.

— Это неправда! Мой Учитель может уложить вурдалака одним плевком!

— Он испугался не вурдалака. Больше того, он уверен, что монстр — плод моей фантазии.

— Как и Старейшины?

Лён только усмехнулся.

— Они солгали, чтобы поскорее выпроводить кое-кого из Догевы.

— А ты строчишь доносы?

— Нет. Уж коль ты остаёшься, стараюсь ввести тебя в курс дела, пока тварь не ввела тебя в меню.

— Может, ты уже и тварь на ушко предупредил — мол, приехала гроза упырей, светило практической магии, затаись-ка на пару денёчков, а то не ровен час… — съехидничала я.

Но Лён не счёл повод достойным шутки:

— Она и так на диво понятлива. Выходит на промысел глубокой ночью, когда большинство жителей крепко спит, ускользает от погони, не оставляя следов. Не следует её недооценивать.

— Ты не ответил мне на один вопрос. Помнишь, вчера вечером я спросила, какой совет хотел получить маг из Камнедержца?

— Его беспокоили поползшие по городу слухи.

— О повышении цен на репу?

— Об усилении вампирьей жажды. Там кого-то загрызли, тут кого-то высосали, детишки бледнеют и мрут без причины, на кладбищах могилы раскопаны, гробы нараспашку, на продажную девицу в тёмном переулке напал вампир, она назвала ему цену, и он испарился от ужаса.

— Всё шутишь, — досадливо фыркнула я.

— А что, плакать прикажешь? Вампирьи слёзы низко котируются.

Я представила Лёна с лопатой наперевес, в поте лица разрывающего могилу, и картинка вышла до того гротескной, что я, споткнувшись, едва не покатилась с горки.

— Это не смешно, Вольха, — вздохнул Лён. — Это страшно.

— Думаешь, Учитель испугался… тебя?

— Маленькая поправочка. Нас тут много. Так вот, мы приняли мага, спокойно побеседовали, он нам практически поверил и собирался по утреннему холодку вернуться в Камнедержец и усовестить взбудораженных граждан, но до утра не дожил.

— Так слухи поползли ещё до его гибели?

— Да, последние два года мы живём как на вулкане. К счастью, на нашей стороне Ковен Магов, и он худо-бедно остужает лаву народного гнева. Но со смертью одного из них… причём не одного… лава бурлит вровень с краями кратера.

— А я вроде заградительных сооружений?

— Причём весьма хлипких.

— Это мы ещё посмотрим.

Лён остановился и заглянул мне в глаза.

— Вольха, почему ты решила стать магом? Молодая, красивая девушка, зачем тебе эта морока?

— Чтобы подольше оставаться молодой и красивой, — отшутилась я. — И независимой. Хватит, насмотрелась. У женщины выбор невелик: либо ты замужем, либо распутница, либо чародейка. Первые две специальности не вдохновляют.

— Про мужчин можно сказать то же самое. Либо ты муж, либо клиент, либо маг.

— Ошибаешься. Жены зависят от мужей, распутницы от клиентов. Только чародейка может расхохотаться мужчине в лицо и сказать: «Что ж, попробуй меня заставить»!

— И часто говоришь? — заинтересовался Лён.

— Доводилось. Наслаждение неописуемое!

Он долго смотрел на меня, потом рассмеялся. Я вспомнила, с кем разговариваю, и прикусила язык. Мы продолжили путь, Лён возобновил расспросы:

— Сколько нужно учиться, чтобы стать магом?

— Десять лет. Смотря как учиться. Можно и не стать. К любому призванию должны быть приложены терпение и хотение. Треть адептов отсеивается после первого же семестра, ещё четверть отчисляют в последующие десять лет.

— И в чём же призвание мага-практика?

— Защищать разумных существ, — заученно отбарабанила я первую строку первого в моей жизни конспекта.

— От кровожадных монстров? — вампир смотрел вперёд, но меня не оставляло ощущение присутствия на себе внимательного, испытующего взгляда.

— В основном друг от друга. Тут ко мне, кстати, залетал один, носатый, — я подробно описала аудиенцию с летучей мышью.

— И ты выгнала посла… полотенцем? — давясь смехом, переспросил Лён.

— Да, причём полотенцем ножным. Дипломат из меня никудышный. Так вы не умеете превращаться в летучих мышей?

— Не знаю, не пробовал.

— Издеваешься?

— Да, — Лён закрыл глаза и подставил лицо солнцу, разномастными пятнами сочившемуся сквозь листву.

— Испаришься, — язвительно прошипела я. — Уже дым из ушей идёт.

— Ты кого угодно до кипения доведёшь, — Лён взмахнул рукой, разгоняя навеянный мною дымок.

— Ну, ты меня разочаровал. Чеснока не боишься, летать не умеешь, на солнце не испаряешься, тень… — я глянула под ноги. — Тень отбрасываешь.

— Извини, я постараюсь исправиться, — ехидно пообещал вампир.

— Лён, а чем эти мыши питаются?

— Не беспокойся, на тебя не покусятся.

— Откуда же тогда пошла легенда?

Вампир откровенно посмеивался над моими вопросами:

— Вольха, легенды не приходят, они при-ду-мы-ва-ют-ся.

— Жаль, — огорчённо вздохнула я. — Попадаются очень красивые легенды.

— Например?

— Например, о единорогах.

— Вот об этих?

Лён небрежно повёл рукой. Мы как раз достигли опушки — лес, вскарабкавшись на косогор, обрывался вместе с ним, и внизу, в долине, паслось белоснежное стадо.

Я видела единорога на гобелене, висевшем в школьной столовой. Выткан он был козьей шерстью, козла и напоминал. Дотронуться до его закрученного рога считалось хорошей приметой перед зачётом; не удивительно, что рог очень быстро свалялся, облез, гобелен попытались отреставрировать, но потом решили, что дешевле заказать новый. Тупая морда единорога отпущения запомнилась мне на всю жизнь, но представляла я их совсем иначе.

Когда весной школа закупила у барышника партию объезженных трехлёток и их стали распределять между отличившимися за год воспитанниками (а я попала в их число, пусть четвёртым номером), мне сразу глянулась невысокая, белоснежная, крепко сбитая кобылка по кличке Ромашка. Она-то и показалась мне воплощением легенды об единорогах. Глаза у Ромашки чёрные, чуть раскосые, шаловливые, веки словно подведены угольком, а когда она украдкой щиплет придорожные посевы, длинные густые ресницы стыдливо опущены — дескать, бедная лошадка не ведает, что творят её бархатные губы; грива и хвост волнистые, как будто проказливые домовые еженощно заплетают их в смоченные пивом косички. В общем, облик сказочного конька, верхом на котором не зазорно прокатиться и дриаде. Мне было очень приятно чувствовать себя дриадой. Вот только Ромашка не считала меня таковой. Со временем любимым её занятием стало оглядываться на всадницу с таким мученически-укоризненным видом, словно я — власяница, которой боги покарали её за тяжкие грехи прошлой жизни.

Под косогором мирно пасся целый табун Ромашек. Но вот рослый, поджарый жеребец поднял голову, настороженно принюхиваясь, и я увидела тонкий, совершенно прямой рог, разделивший челку на две пряди, словно кто-то запустил в лошадь копьём и оно застряла в лобной кости. Ветер дул в сторону единорогов, жеребец гневно топнул передней ногой, и весь табун тут же прекратил пастьбу и уставился на нас — шесть длинногривых, изящных, словно выточенных из мрамора кобыл, и голенастый жеребёнок, торопливо затесавшийся в середину табуна. Ветер развевал шелковистые хвосты, трепал гривы, пригибал зелёную, а с изнанки серебристую траву, по ней бежали мелкие волны, и казалось, что единороги сливаются с долиной, как размашистые мазки на полотне художника. Жеребец издал воинственный клич, скорее напоминающий волчий вой, чем лошадиное ржание, взвился на дыбы, перебирая передними копытами по воздуху. Кобылицы прижали ушки и набычились, выставив рога. Опустившись на все четыре ноги, вожак галопом обежал табун, сбивая кобылиц в кучу. Тоненькие ножки жеребёнка суетливо перебирали в самой толчее, и я испугалась, что его затопчут, но единороги оказались гораздо аккуратнее неопытных наседок. Они построились кольцом, жеребец мордой к нам, голова опущена, из-под сердито бьющего копыта клочьями летит трава и комья грязи, пачкая длинную шерсть на бабках. Рог засветился у основания, синие разряды змейками поползли к острому кончику, формируя светящийся шарик.

Ещё не понимая, что происходит, я опасно выдвинулась на самый край косогора, придерживаясь руками за ветки, а единорогу того только и надо было. Подпрыгнув, он топнул передними ногами и мотнул головой, словно стряхивая севшую на рог осу.

Вспышка, горячий порыв ветра, и над моей головой просвистела синяя шаровая молния, причинив немалый ущерб кряжистому дубу. Пискнув от неожиданности, я отшатнулась и присела, надеясь, что единорог ограничится эффектной демонстрацией силы. Но нет, рог снова засветился, заряжаясь — уже помедленнее.

За моей спиной раздался режущий уши звук, больше всего напоминающий гулкое блеяние упавшего в колодец козла. Жеребец фыркнул и мотнул головой. Свечение чуть притухло. Я оглянулась. Лён прогудел ещё раз, пользуясь нехитрой конструкцией из кусочка дерева и сложенных ладоней. Единорог заржал в ответ, рог погас, кобылы чуть расслабились, и любопытная черноглазая мордочка жеребёнка мелькнула в просвете между их крупами. Но единороги не подошли к нам, а, напротив, рысью перебежали на противоположную сторону долины.

— Они нас боятся? — разочарованно спросила я у Лёна.

— Тебя, — поправил он.

— Ты их понимаешь? Что ответил жеребец?

— Что я сошёл с ума, но он, слава богу, ещё нет, и, пока он жив, ни один колдун не посмеет приблизиться к его табуну.

— Почему он так не любит магов?

— А вы их любите?

— Ты что, чуть ли не боготворим!

— Угу. В виде чучел, костяных пепельниц и компонентов декокта.

Мы заспорили, и я очень быстро сдалась. Для вампира, не покидавшего Догевы, он знал о людях и об их обычаях поразительно много.

Истошный вопль: «Повелитель! Повелитель!» поставил жирную кляксу на моих неубедительных аргументах. К нам, спотыкаясь и тяжело дыша, карабкался вверх по склону давешний незадачливый паренёк.

Мы терпеливо ждали. Вот он упал, выпачкав штаны на коленях, вскочил, отряхнулся, размазывая чёрные и зелёные пятна, и снова побежал.

— Ну что такое? — Лён запахнулся в плащ, поежился.

— Повелитель… там… вас… того…

— Кто меня того? — серьезно спросил Лён.

— Того… на совещание вызывают!

— Что, так срочно?

— Сказали, чтоб сразу шли, как я вам скажу.

— Иди, дитя, ты меня не видело.

Паренёк уставился на Повелителя совиными глазами.

— Как это?

— Иди и скажи, что ты меня не нашёл. Я скоро приду. Сам.

— Но я же нашёл, — тупо сказало дитя.

Мы переглянулись и вздохнули, словно заговорщики-цареубийцы, на чьё тайное вече случайно забрёл юродивый.

— Хорошо, тогда иди домой… К Старейшинам можешь не заходить.

Мы немного помолчали, глядя на сверкающие пятки подростка, по-заячьи припустившего с горы.

— Так я им скажу, что вы идёте! Мне не трудно! — заорал он, оборачиваясь на бегу.

— Чтоб его… — буркнул Лён. — А я хотел тебе ещё кое-что показать.

— Ничего, покажешь завтра с утра. Всё равно скоро начнёт смеркаться.

— Ах да, ты же не видишь в темноте.

— А ты?

— Лучше, чем днём. Глаза не так устают, да и слух обостряется. Так завтра с утра?

— С самого утра, — решительно подтвердила я.

Глава 11

«Самое утро» наступило в полчетвёртого. Так рано я не вставала даже в детстве, собираясь на рыбалку со старшими братьями. Я долго не могла понять, чего от меня хочет склонившаяся над кроватью простоволосая вампирша в ночной рубашке и белых тапочках, и опрометчиво заявила: мол, делайте со мной, что хотите, но я не встану и накрыла голову подушкой. Лён, стоявший под распахнутым окном, предложил мне перебраться в гроб — дескать, там меня точно никто не побеспокоит, разве что шальной ведьмак.

— Кто? — живо заинтересовалась я, приподнимая край подушки над левым ухом.

— Сказочный персонаж. Специалист по гробоисканию и умерщвлению вампиров во время их непробудного дневного сна.

— Сказочный?

— Да, потому что мы не спим в гробах, тем более днём.

— По-моему, вы вообще не спите, — вздохнула я, откидывая одеяло. — Покажи мне день.

— А вон! — не смутился Лён.

На востоке небо чуть посветлело, звёзды побледнели и месяц просвечивал насквозь, как тающая льдинка. Горизонт казался белой пуховой нитью. Мохнатая ночная бабочка тюкнулась в яблоневый ствол, сползла по нему локтя на полтора, ожесточённо работая лапками и крылышками, снова взлетела, описывая мёртвые петли и нисходящие спирали, словно возвращалась с разгульного шабаша. Не хватало только пьяного пения, далеко разносящегося окрест в предрассветной тиши. Наконец бабочке удалось отыскать подходящую трещину в коре, где она и затаилась до вечера, уложив крылья серой шалью.

Я основательно протёрла глаза и отбросила одеяло. Отступать было поздно, пришлось одеваться.

— Тут роса, — предупредил Лён, и я послушно зашнуровала сапоги.

За пуховую нить взялась мастерица-заря, восток покрылся бледно-золотистым кружевом, спугнувшим месяц и оттеснившим звёзды на тёмную половину неба.

— Через четверть часа совсем рассветёт, — пообещал Лён. — Может, позавтракаешь? Я подожду.

— Пока не хочется. А куда мы идём?

— Куда глаза глядят, — пожал плечами вампир. — Мне-то всё равно, а для тебя везде отыщется что-нибудь интересное.

— Тогда на восток. Там светлее.

— Как скажешь.

Мы пошли по восточному кресту, но вскоре Лён свернул налево. Там виднелся дряхлый сарайчик — по всем приметам, для уединённого сидения. Я мгновение колебалась, стоит ли сопровождать Лёна дальше, но вампир без предупреждения взял меня под руку, тем самым не оставив выбора. Мы почти уткнулись в рассохшуюся дверцу, как вдруг воздух посвежел, сарайчик исчез и вокруг нас затрепетала жёсткой листвой дубовая роща. Могучие деревья вели счёт на десятилетия, давным-давно разменяв первую сотню. Основатель рощи — не дуб — дубище в пять моих обхватов, внушал благоговейный трепет. Узловатые корни замшелыми арками выглядывали из земли, истлевшая кора местами осыпалась, обнажив розоватый, отполированный ветрами ствол, рассечённый продольной трещиной. Облетевшая макушка казалась протянутой к небу рукой. На одном из голых «пальцев» сидел взъерошенный чёрный ворон. При виде меня он аж покачнулся от негодования, покрепче уцепился за ветку синеватыми лапами, хлопнул крыльями и зловеще, раскатисто каркнул. Робкие посвисты пробуждающихся дроздов мигом утихли.

— Кар! Кар-р! — надрывался ворон. — Кар-раул!

Крик чёрной птицы разносился по роще как по пустому храму. Стволы гулко перебрасывались эхом.

— …щи, — донёсся до меня голос Лёна.

— Что?

Он повторил погромче:

— Старый хозяин рощи. Он гнездится на этом дубе с незапамятных времен — вон там, видишь, куча веток в развилке?

Вороны ассоциировались у меня прежде всего с неубранными полями сражений, а сами вороны использовали оные как скатерть-самобранку, поэтому я облегчённо вздохнула, когда ворон умолк на полукарре, сжался, подпрыгнул и грузно, шумно взлетел, задевая ветки жёсткими перьями.

Дубравное разнотравье радовало глаз. Круглые листья белого шилоцвета, отличного кровозапирающего средства, поблескивали в тени, как тёмно-зелёные монетки. Между ними покачивались тонконогие голубые колокольчики, рыжие звёздочки прасклета, седые гривки плакун-травы, а на солнечных полянках золотились мелкие трёхлепестковые цветочки, собранные в короткие колоски.

— Камелинка дубравная. В просторечии — «женская верность», — щегольнула я знанием травоведения, срывая сухонький стебелёк. Половина цветков тут же осыпалась, обнажив острые ноготки пестиков. — Вообще-то она отцветает. Лён, а правда, что в Догеве есть Ведьмин Круг?

— Не самый мощный.

— Но хоть парочку демонов можно вызвать?

— Вряд ли. Он… скажем так, не демонический.

— А ты пробовал?

— Знаю, как это делается, — уклончиво ответил мой спутник.

Я оживилась:

— Слушай, а ваш монстр не мог вырваться из Круга?

— С каких это пор он стал нашим? — сдвинул брови вампир. — А насчёт Круга — исключено. Он находится в неактивном состоянии около сотни лет, и, даже захоти я совершить обряд, не хватает одного из тринадцати камней.

Ведьмиными Кругами в просторечии назывались туннели в иные миры. Скорее даже не туннели, а слабые места в перемычках между измерениями, продолбить которые не составляло труда даже мне, не говоря уж о более опытных магах. Оставалось лишь раздобыть тринадцать камней да изловить молоденькую девственницу для жертвоприношения (на худой конец заменить её курицей).

Официально зарегистрированных Ведьминых Кругов в одной Белории насчитывалось пятнадцать штук, из них только один — действующий. В число тринадцати камней входил алмаз на сто каратов, его-то отсутствие и мешало активировать все Круги. Прочие камни — изумруд, сапфир, рубин, аметист, бирюза, горный хрусталь, прозрачный агат, дымчатый и золотистый топазы, опал, сине-бело-зелёный кошачий глаз и аквамарин — были распространены повсеместно, при нынешнем положении на рынке камней обзавестись ими не составляло труда. А вот подходящих по размеру и огранке алмазов насчитывался едва ли десяток, и за каждый из них можно было построить замок, нанять войско и обзавестись гаремом на сорок персон. Чуть ниже котировались изумруды и рубины; тем не менее, ими располагала половина чернокнижников.

Уже купленные, камни подкидывали своему владельцу очередную каверзу. Они обладали памятью и, единожды использованные в обряде, намного облегчали повторную активацию своего Круга. Но если выпадал какой-нибудь из «перезнакомившихся» камней — скажем, топаз, — Круг уже никуда не годился, приходилось составлять новый.

Меня учили, что прибегать к помощи Ведьминых Кругов следует только в крайних случаях, ибо предсказать, что вырвется из Круга, особенно в первый раз, было практически невозможно. По ту сторону черты могли порхать бабочки или обретаться целый легион голодных упырей, не склонных к мирным переговорам. В довершение всех бед, Круг мог работать хаотично и только в одну сторону, как, например, Колодищин Бездень, расположенный в трёх верстах от Стармина, возле села Колодищи; единожды активированный, он уже не выключался, и из него периодически лезли василиски. Ни жители Колодищ, ни сами василиски не испытывали бурной радости от участившихся встреч, и либо в продаже появлялись зелёные сапожки из чешуйчатой кожи, либо на сельских улицах воздвигались каменные статуи в человеческий рост, что, как утверждали учебники, было для василиска типичной реакцией на испуг. Старминские маги давно плюнули на Колодищин Бездень и отказывались еженедельно, по бездорожью, посещать злополучное село. Поэтому статуи копили в пустом амбаре с опадня по сеностав и с сеностава по опадень, чтобы обработать их оптом. Дважды в год адептов вывозили на практикум в Колодищи, и на каждую из десяти групп приходилось по незадачливому селянину, которого надлежало расколдовать.

— А ты не мог бы его мне показать?

— Мы туда и идём.

— Но как ты узнал, что я захочу на него посмотреть?

— А все просят, — равнодушно сказал Лён. — Думают, я их обманываю и потихоньку выпускаю демонов, чтобы науськивать на магов.

— Ну, знаешь ли… — у меня и в мыслях ничего подобного не было.

Просто на позапрошлой неделе мы проводили коллоквиум на тему: «Устройство и принцип действия ЧК», и в ход обсуждения сами собой вплелись жуткие байки о Ведьминых Кругах, причём одна из них произошла на самом деле лет эдак двести тому назад, когда действующий Круг был активирован с противоположной стороны тамошним магом и в наш мир валом повалила всевозможная нежить. Пока суд да дело, пока маги не закрыли проход, пока король не сколотил достойную армию, пока оружейники да друиды не снабдили воинов заговорённым оружием и амулетами, твари успели захватить добрую треть Белории. Не удивительно, что догевский Ведьмин Круг пробудил во мне недюжинное любопытство.

— Знаю, — перебил мои возмущённые мысли Лён. — Поэтому тебе, в виде исключения, покажу. Тем более, что одного камня всё равно не хватает.

Я ещё размышляла, не намёк ли это, а вампир уже отыскал едва приметную тропинку и поманил меня за собой. Вскоре под ногами захрустел песок, тропа проклюнулась булыжниками, запетляла среди серых островерхих валунов. На боку одного из них яркой малахитовой брошью застыла изящная длиннохвостая ящерица. Она плавно поворачивала голову, наблюдая за нами. Дорогу преградили невысокие скалы, похожие на развороченный молнией пень. Я остановилась, а Лён подошёл вплотную к гладкой каменной стене, увитой тёмно-зелёным плющом, раздвинул тонкую бечеву плетей и показал мне высеченную в камне руну, заключённую в ромб. Я поднесла к ней ладонь и тут же отдёрнула — символ источал лёгкое тепло.

— Что это?

— Замок.

— А где ключ?

Лён улыбнулся:

— Он тебе нужен?

— Нет, но боюсь, тебе будет не хватать этой милой скалы.

— Сдаёшься? — Лён присел на камень, подобрал полу плаща. Серые глаза насмешливо прищурились.

— Ну, берегись, — предупредила я, закатывая рукава. Распечатать заклинание Входа — непростая задача. Я сделала несколько пассов, прощупывая скалу. Она отозвалась лёгкой пульсацией. Вход действительно существовал и был заговорен знатоком своего дела. Хуже всего, что я не знала значения руны, служившей подсказкой, соответственно не могла вплести её в контрзаклинание и использовать как отмычку. Начинать приходилось с нуля. Я набросала трёхступенчатую матрицу заклинания, заполнила её константами и прикинутыми на глаз значениями плотности, силы и векторного направления энергии, выбросила руку и долбанула скалу импровизированным ломиком. Лён развернулся, как пружина, прыгнул на меня, сбил с ног, прижал к земле, а отражённое заклинание свистящим и ухающим веретеном пронеслось над поляной. Задрав голову, я ошеломленно следила, как верхушки дубов, срезанные под прямым углом, величественно опадают, цепляясь за нижние ветви.

— Мог бы предупредить, — возмутилась я, отпихивая вампира локтем. Лён вскочил, отряхнулся, с сожалением оглядывая вызелененный травой плащ.

— А ты бы послушалась?

— Нет! — я сморщила нос и отрицательно помотала головой.

— Второй попытки не будет? — язвительно поинтересовался вампир.

— Нет уж, увольте. Ложись!

На этот раз сверху оказалась я. Вероятно, заклинание встретило на своём пути другую скалу, отразилось и вернулось. Прежде чем оно успело снова улететь в лес, я нейтрализовала его, распылив хвостатыми искрами. Спина Лёна подо мной вздрагивала. В первые мгновения мне показалось, что он бьётся в предсмертных конвульсиях, но на самом деле вампира колотил загнанный внутрь смех, временами прорывавшийся хрюкающими всхлипами.

— Прекрати немедленно! — вспылила я, сваливаясь с его спины и отползая в сторону.

Я злилась на Лёна, я готова была кинуться на него с кулаками, но явный комизм положения связал меня по рукам и ногам. Тоже мне, шутник! Небось, всех магов по очереди скалой испытывал… Интересно, удалось хоть кому-нибудь её открыть?

Но он не только не успокоился, но и заразил меня. Мы хохотали, как безумные, не в силах подняться. Вряд ли почтенные старички так веселились, лежа под вампиром…

— Лён, сколько тебе лет? — вспомнила я, всё ещё давясь смехом.

Вампир как-то сразу погрустнел и замялся, но всё же ответил:

— Семьдесят три года.

— Ско-олько? — ахнула я, растеряв остатки веселья.

— Восемьсот семьдесят девять месяцев, — со вздохом уточнил Лён, поднимаясь и подавая мне руку. Ошеломлённая, я осталась сидеть, вытаращив на него глаза:

— Что, правда?

— Я говорю только правду, — вампир нагнулся, бесцеремонно подхватил меня под мышки и поставил на ноги.

— Да ты мне в прадедушки годишься! — мне стало очень, очень неуютно. Даже лес как-то помрачнел и притих, осуждающе нависнув над моей головой. Ну когда же я перестану наступать на одни и те же грабли?! Сначала приняла Повелителя Догевы за нахального любителя купающихся девиц (было бы на что смотреть!), теперь вот за легкомысленного недоросля, заполучившего трон по наследству. — Сколько же тогда Старейшинам?

— Одному двести сорок, остальным около трехсот.

— С ума сойти! Моему Учителю сто семьдесят четыре, а его седая борода длиннее иной косы!

— Что, существует прямая зависимость между бородой и интеллектом? — привычно отшутился Лён. — Брось, не в возрасте дело. Мы дольше живём и медленнее стареем, только и всего. В пересчёте на ваш век мне около двадцати лет.

У меня немного отлегло от сердца.

— Так ты покажешь мне Ведьмин Круг, старый хрыч? — и торопливо добавила: — Пожалуйста!

— С этого и следовало начинать. Смотри! — Лён отбросил плащ за спину, аккуратно снял обруч и поднес его к стене, держа за дужки.

Мне показалось, что обруч затрепетал в его руках. В глубине изумруда зажглась крохотная зелёная точка, мигнула и разлилась по всему камню тёплым сиянием, которое быстро окрепло, выпустило длинные острые лучики и ощупало руну, оставляя золотые метки-искорки. Помедлив, искорки слились, золотая копия руны медленно отделилась от гранита и повисла в двух вершках от стены. Вампир повернул обруч, как ключ в скважине — два оборота влево, три вправо. Руна вращалась вместе с ним, а под конец окрасилась зеленью и растаяла в воздухе. Из недр земли донёсся приглушённый гул, и скала послушно отползла в сторону, шурша по песку каменной подошвой.

Лён отбросил волосы со лба и прижал их обручем.

— Идём.

— А она не закроется?

— Пока обруч у меня — нет.

— А если его кто-нибудь отберёт?

— Разве что снимет с трупа.

Глава 12

В пещере было темно, но — сухо. Вот только под ногами неприятно похрустывало и почвякивало, как в логове гоблинов-людоедов. Я встряхнула рукой, и в ладонь скатился сияющий восьмиконечный пульсар. Пошевелив пальцами, я заставила его взлететь и он ночной бабочкой затрепыхался над моим правым плечом. Опустив глаза, я обнаружила, что бодро шествую по слежавшемуся помёту и костям летучих мышей, во множестве копошившихся под сводом пещеры. С десяток летунов, разбуженных светом, сорвались с потолка и с писком закружились над нашими головами.

Я поймала пульсар в кулак, как муху, скомкала и впитала.

— Зря, — упрекнул вампир. — Скоро он тебе понадобится.

— Понадобится — вызову.

Лён быстро и уверенно вёл меня вдоль стены. Темнота оказалась не такой уж кромешной, и, задрав голову, я разглядела широкую зигзагообразную трещину в своде пещеры, сквозь которую как раз пролетала запоздавшая мышка.

— Запасной выход? — хмыкнула я. — Или служебный вход?

— Это как посмотреть. Отсюда не выйдешь, а оттуда не войдёшь. Не стоит тратить силы и здоровье, карабкаясь по отвесной скале. Ты не обнаружишь там и крохотной щелочки.

— А мыши?

— Мыши плохо видят и больше полагаются на слух, улавливая отраженные звуки. Видишь ли, защита действует только на того, кто в неё верит. А мыши, как и ты, сначала летят, а потом думают.

— Это оскорбление? — подозрительно осведомилась я.

— Комплимент. Выпускай своего светлячка.

Пульсар взъерошился лучами, расплавляя тьму. Я заметила ещё одну руну-скважину, но Лён, не останавливаясь, прошёл прямо сквозь стену, и мне пришлось проследовать за ним, ёжась от могильного холода, источаемого гранитом. Узкий коридорчик изгибался вверх-вниз, я то и дело обо что-то спотыкалась или стукалась макушкой о потолок, не поспевая за уверенно идущим, вовремя пригибающимся вампиром. В конце пути нас поджидала ещё одна заговорённая стена. Лён небрежно коснулся её рукой, и она словно растаяла в пятне ослепительного света. Я робко шагнула в него вслед за Повелителем и замерла, поражённая. Даже на экскурсии по Элгару, горным катакомбам гномов, я не видела ничего подобного…

…Горный хребет окаймляет Белорию с востока, перекрывая выходы к морю, и основным источником дохода элгарских гномов является пошлина, взимаемая за провоз товаров по специально выдолбленному туннелю, единственному на весь Элгар. Таким образом бородатый народец фактически контролирует морские порты и флот Белории, в случае чего угрожая взорвать проход к загадочной «Коврюжьей Матери», что происходит довольно часто и вынуждает короля в спешном порядке пересматривать таможенные ценники. Обленившиеся гномы вконец забросили рудную промышленность, взвинтили цены на драгметаллы и оружие, качественное, но производимое в мизерном количестве, ошиваются по старминским кабакам, поглощая неимоверное количество пива. И никто с ними ничего не может поделать, опасаясь очередного «сыновнего» воззвания.

На экскурсию нас, адептов, водил Алмит. Ехидные усмешки гномов при входе несколько его смутили, и я решила, что они вызваны общими и, несомненно, занятными воспоминаниями.

Нас провели по Ар Крэлу, главному туннелю, вкратце поведали о наиболее богатых месторождениях, издалека («случались досадные инциденты», — пояснил Алмит, почему-то краснея) продемонстрировали груды алмазов, рубинов и изумрудов, в таком количестве не вызывающие никаких эмоций.

В шлифовальном цехе меня очаровали уже обработанные плитки мрамора, расцветкой напоминающие срез плесневелого сыра — от едва подпорченного до буйно зеленеющего. Назревал досадный инцидент, но сопровождающий нас гном широким жестом разрешил девушкам выбрать себе по камушку. «По небольшому камушку», — испуганно добавил гном, увидев, как мы примериваемся к огромной, явно надгробной плите — чтобы на всех хватило.

Ещё мы полюбовались самоцветными жилами, поблескивающими в серых стенах всевозможных пещер, сухих и наполовину затопленных, выслушали легенду о колченогом сухоруке, живущем под водой и промышляющем зазевавшимися рудокопами, после чего вылетели оттуда, как ошпаренные.

Осмотрев экскурсионную часть катакомб, которыми Элгар пронизан, как старый амбар — мышиными ходами, мы вслед за гномом-проводником направились в Эст Алли, музей, где хранятся наиболее интересные образцы камней, собранных за время тысячелетней разработки горы. Алмит, в общем-то мужчина молодой, здоровый и цветущий, понемногу отцветал и бледнел, исподволь перемещаясь в хвост растянувшейся процессии и всячески замедлял наше продвижение, цепляясь за стены и едва переставляя ноги, словно шагал по узкому карнизу над пропастью. В тускло-зелёном свете дымных факелов мы и сами выглядели не лучшим образом, напоминая процессию давно не евших упырей, предводительствуемых полуразложившимся гномом, так что никто не обратил внимания на метаморфозы, происходившие с Магистром.

Музей оказался низенькой, узкой квадратной пещерой с серыми неотёсанными стенами. Мы набились в неё, как волнушки в кадушку, подпирая изнемогавшего Алмита крепкими молодыми плечами. Рубин размером с молочного поросёнка зажег алые огоньки в глазах адептов. Важек, пыхтя, попытался приподнять золотой самородок в форме кубка, устойчиво стоящего на длинной ножке. «Не впечатляет», — сказала я. Единственным достоинством экспонатов был их размер. По слухам, в недрах земли, на глубине свыше тысячи локтей, находился второй музей, Эст Янкума, где хранились камни, обладающие магическими свойствами, но туда не пускали даже рядовых гномов, не то что людей.

Тут Алмит закатил глаза, сполз с наших плеч на пол и остался недвижим.

Наш вопль ужаса слился с восторженным кличем гнома. Но размышлять и сопоставлять факты было некогда, парни поспешно выволокли Алмита из пещеры и положили бездыханное тело наставника на прогретом солнцем камне у входа в катакомбы. Гномы уже не хихикали, они хохотали в голос, с непонятным восторгом распространяя благую весть среди собратьев и даже послав с ней гонца вглубь Элгара. К нашему несказанному облегчению, через пару минут Магистр пришёл в себя и сел, дико озираясь по сторонам, а мы узнали, что несчастный страдает клаустрофобией, и ежегодные экскурсии, когда раньше, когда позже, но всегда оканчиваются таким вот плачевным образом, и гномы уже держат пари, до какого места он дойдёт, а откуда его понесут…

Пещера была абсолютно безупречной, полусферической формы, как выщербленная уголком-входом чашечка, поставленная на блюдечко вверх дном. Пол — сплошной камень, отшлифованный до ледяного блеска. Из серых, крупитчатых стен лилейными бутонами проклевывались и распускались мерцающие розетки кристаллов — льдисто-прозрачных, всех мыслимых цветов. Сквозь звёздчатое отверстие в своде пещеры струился белесый поток солнечного света, расплескиваясь по алтарю — грубо обработанному плоскому камню в центре гексаграммы: шестиконечной звезды из двух переплетённых треугольников.

Я опустилась на корточки, колупнула ногтём тонкую чёрную линию. Не выбита в камне, не нарисована, гладкая и холодная, словно естественная прожилка в граните. Пол внутри гексаграммы испещрён руническими знаками и общепринятыми символами жизни, света, души и тому подобной абстракции. На пересечении линий, мордами к центру, сидели белые мраморные волки в человеческий рост. Их была ровно дюжина, перед каждым выгравирован стилизованный знак зодиака. В разверстых пастях зверюг поблескивало по крупному драгоценному камню, я насчитала одиннадцать. Порожний волк завистливо скалил зубы. Двенадцатый камень был намертво вделан в изголовье алтаря. Им оказался тот самый, недоступный простым смертным, гигантский алмаз. Определить недостающий камень с ходу я не смогла. Надо же, как обидно — лишиться Круга из-за одного камешка, поди теперь собери новый комплект!

Я осмотрела алтарь. Странно, на его поверхности не было желобка для крови, как и приступочки под ритуальную чашу. Догевский Ведьмин Круг обходился без жертвоприношений, черпая силу из лежащего на алтаре заклинателя — обнаженного, с развевающимися волосами, вызолоченными солнцем… Да, наверное, Лён неплохо смотрелся на этом хладном ложе. Но, к сожалению, он не солгал. Алтарь был покрыт толстым, воистину вековым слоем пыли. На нём давненько не лежали.

Лён небрежно прислонился к холке ближайшей статуи, скрестил руки на груди и задумался о своем, вампирьем. Я украдкой разглядывала его чётко обрисованный профиль. Странный, непривычный тип красоты: спокойной, уверенной, начисто лишённой слащавого самолюбования. Она завораживала, как завораживает изысканная красота клинка — с изящной вязью гравировки на безупречно отточенном лезвии. Дорогого клинка, старинного, чьи верность и прочность многажды испытаны в деле, а невзрачные ножны лишь подчёркивают скрытую в них силу. Такой клинок не обнажают для потехи, но всегда держат наготове.

Лён, словно прочитав мои мысли, улыбнулся, глянул с прищуром:

— Ну что, довольна?

— Интересный у вас культ. Всюду волки, волки, волки. И обязательно белые. Это что, отражение борьбы двух противоположных начал? Мол, в каждом из нас сидит зверь, отрицательное начало…

— Ипостась, — серьёзно поправил Лён. — И не обязательно отрицательная.

— А какая тогда отрицательная? Овечка?

— Овцы, — мрачно уточнил он. — Скопище тупых стадных животных, сметающих всё на своём пути под предводительством этого… с рогами.

— Престарелого мужа Колины Незабудки из Медвежьего Лога? — предположила я.

— Его самого, — без тени иронии согласился вампир. — Или кто-нибудь столь же пустоголовый и одержимый жаждой власти.

— А что, ты его знаешь? — заинтересовалась я.

— Нет, полагаюсь на твои воспоминания.

Это прозвучало двусмысленно и непонятно, но выражаться иначе Лён, видимо, не умел. Я не рискнула уточнять и, отвернувшись, попыталась выколупать дымчатый топаз из зубастой оправы. Проще было отнять кость у настоящего волка. Но ведь вынимают же его иногда: пыль там стереть, отполировать. Лён не препятствовал тщательным поискам скрытой пружины, но, когда я вопросительно посмотрела на него, только рассмеялся и издевательски покачал головой. Его бдительная снисходительность начинала меня раздражать.

— Ладно, пошли отсюда, — буркнула я, поворачиваясь к выходу.

Вампир приблизился к алтарю, задумчиво огладил пальцами алмазные грани.

— Не хочешь попытать свои силы?

— Пусть их сначала попытает уборщица.

— А так? — рывком сдёрнув плащ, Лён набросил его на алтарь. — Ну, давай.

— Что-то спина ноет.

— Попробуй, ты же хотела, — настаивал вампир, соблазнительно похлопывая ладонью по плащу.

— Уже не хочу.

— Да нет, я уверен, тебе будет интересно самой испытать…

— Лён, за кого ты меня принимаешь? — перебила я, в упор глядя на вампира. — Я верю, что Круг не действует. Я верю, что ты им не пользовался. Не надо доказывать мне очевидное. Я не собираюсь пополнять коллекцию своих хворей острым радикулитом ради спокойствия Ковена Магов. Если у меня возникнут какие-нибудь сомнения относительно твоей честности, я их сразу выскажу, причём тебе первому. Но, Лён, скажи, как я могу доверять тебе, если ты сам мне не доверяешь?

Он не отвёл глаз, и из них плеснули непонятные мне боль и ожесточение.

— Да, кстати о доверии. Тот кристалл, что ты потихоньку выломала из стены… Спрячь его, чтобы Старейшины не видели. Они очень не любят, когда я вожу в пещеру посторонних.

— Всё-то ты заметишь, — раздосадованно фыркнула я. — Всё, чего не надо. Не нужен мне твой кристалл. Общество твоё — тем более. И память, на которую я взяла этот жалкий обломок, тоже лишний груз. Забирай её, пожалуйста.

С этими словами я запустила кристаллом прямо ему в лоб. В последней фразе речь шла о памяти, предмете более легковесном, и Лён не успел поймать гранёный камень размером с добрый огурец. Порезы на лице всегда сильно кровоточат, я совершенно об этом забыла и перепугалась до смерти, когда вампир, коротко и зло взвыв, схватился за лицо и алая кровь ручейками побежала сквозь пальцы. Кому из нас в данный момент было хуже, трудно сказать. Но если Лён в самом худшем случае лишился глаза, то я находилась в предынфарктном состоянии, именно это себе вообразив. Выбить глаз Повелителю Догевы, метнув в него краденым кристаллом, пусть даже нечаянно — только я могла вляпаться в подобную историю! Я представила, как со всей Догевы сбегаются вампиры, как они в ужасе толпятся у носилок, на которых лежит, душераздирающе постанывая, их обожаемый Повелитель, далеко не такой симпатичный, как прежде, и Старейшины, поражённые его скорбным обликом, указывают на меня трясущимися от праведного гнева перстами, а потом…

Душераздирающий стон вырвался у меня самой. Лён, поморщившись, отнял руку от лица, изучил окровавленную ладонь, достал из кармана скомканный белый платок и прижал его чуть повыше брови.

— Да ерунда, царапина, — неуверенно сказал он, прощупывая ранку через платок. — Вольха? Ты в порядке?

— Мне дурно, — умирающим голосом объявила я, оседая на пол. Забыв о платке, вампир бросился меня ловить. Успел он или нет, я не знаю, но в себя я пришла на его руках, каковые тут же оттолкнула. — Не прикасайся ко мне, обойдусь и без твоей помощи!

И вскочила, шарахнувшись в сторону. Лён остался сидеть, только повернул ко мне голову:

— Вольха, я не хотел тебя обидеть. Просто я никак не могу тебя раскусить… в переносном смысле.

— Не хватало ещё в прямом! — я посмотрела на Лёна, и мне стало смешно. Пристыженный взгляд, как у кота, снявшего сливки с молока и получившего скалкой по лбу. На одежде бурели подсыхающие пятна. — Очень больно?

— Я же говорю — царапина.

— Выходит, мне можно не извиняться?

— А за моральный ущерб? — хитро прищурился Лён.

— Отлично! Начинай, я слушаю.

— Ничего себе! Чуть не угробила, а ещё и хамит, — возмутился вампир, вытирая пальцы платком. Честно говоря, я думала, что он их оближет.

— Ты первый начал!

— А что я такого сделал?

Препираясь и настаивая на сатисфакции, мы как-то незаметно помирились.

— Ну ладно, я не очень-то жалую людей, — наконец признался вампир. — О каком доверии может идти речь, если ежемесячно Стражи Границы вылавливают в осинниках до десятка подозрительных типов в кольчугах из осиновой коры, крест-накрест увешанных плетёнками чеснока? Вряд ли они ходят в догевские леса по грибы. Причём тут, позвольте спросить, чеснок? Почему не лук, морковь или, скажем, репа? Странно, что никто ещё не сообразил промышлять нас при помощи заточенных корневищ хрена, выкопанного в полнолуние чёрной бесхвостой собакой.

— И какое наказание предусматривается за издевательство над животными?

— Чеснок конфискуем. Вместе со штанами. И скатертью дорожка!

— Не удивительно, что о вас идёт дурная слава, — заметила я.

— Смешно сказать, — продолжал справедливо негодующий Лён, — за всё время существования Догевы на её полях не взращено ни единой головки чеснока. И тем не менее, мы экспортируем его в девять суверенных королевств! Через подставных лиц, конечно. Одна запоминающаяся плетёнка, перевитая серебряной проволокой, возвращалась к нам четыре раза, пока не сгнила. А о круговороте кинжалов, крестов и девичьих слёз в склянках можно написать целый трактат.

Вампир досадливо тряхнул головой и поморщился:

— И наоборот… Какие-то экзальтированные девицы… Обнажённые, толпами. Мол, испей меня, хочу жить вечно. На Стражей кидаются, предлагают неприличное. Ребята уже отказываются поодиночке дежурить — боязно.

— Придумываешь! — расхохоталась я.

— Ничуть.

Я тут же представила легион простоволосых, босоногих девиц, с пронзительными воплями настигающих запыхавшегося, затравленно озирающегося Лёна. На этом моё воображение не угомонилось и поместило меня в тройку лидеров, с сачком в руке.

— Не смешно, — вполголоса буркнул вампир.

— Ты о чём?

— Я говорю, Стражам не до смеха. Сражаться с женщинами как-то неприлично, удовлетворить их просьбы — не реально. Не понимают, истерички, что бессмертие — не бешенство, при укусах не передаётся.

— Обнажённые, говоришь? — задумчиво протянула я. — А вы их крапивой по ягодицам. Тоже целебная штука, иммунитет укрепляет. Покажи-ка мне свой лоб.

— Да брось, и так заживет.

— Ну, всё-таки… ничего себе!

Под моим изумлённым взглядом края раны потянулись друг к другу, как живые, порез быстро укорачивался, смыкая рассечённую кожу. Вскоре о бесследно исчезнувшей ранке напоминали только бурые потеки на лбу и левой щеке.

— И что, так всегда?

— Почти, — уклончиво ответил вампир, смачивая слюной платок и между разговором оттирая с лица засохшую кровь. — А что в этом необычного? Мне рассказывали о рыцаре, которому дракон откусил левую руку, после чего не погнушался проглотить её вместе с железной перчаткой и шипастой булавой. Говорят, рыцарь отличался редкостной выдержкой и, воспользовавшись паузой, во время которой дракон сосредоточенно давился конечностью, отсёк рукоеду голову. А может, чешуйчатый издох от несварения желудка. Как бы то ни было, за тридцать с лишним лет рыцарь успел привязаться к откушенной руке, и не пожалел сил и здоровья, извлекая её из драконьего желудка. Быть может, он хотел засушить её на память и подарить возлюбленной в знак нерушимости своей клятвы — дескать, рука в виде аванса, а там и сердце приложится, но кто-то, не шибко умный, посоветовал рыцарю обратиться к магу. На предмет приращения. Дело происходило зимой, и рыцарь, завернув изрядно потрепанную кисть в плат со льдом, почти две недели вёз её до ближайшего города. На одной из ночёвок кисть украли, приняв за звонкую наличность. Отбежав достаточно далеко, воришка развернул платок и с диким воплем выкинул руку в прорубь. Спустя трое суток рука выплыла у мельничной запруды, до смерти напугав баб, полоскавших бельё. Несколько часов подряд мельник с двумя добровольными подручными шарили баграми в запруде, отыскивая безрукое мёртвое тело. Нашли целых две штуки, мужское и женское, в очень плохом состоянии. Осенний паводок смыл их с деревенского кладбища…

— Лён, прекращай хохмить… — простонала я, корчась от смеха. — У меня уже живот болит…

— Слушай дальше, — невозмутимо продолжал вампир. — По невероятному стечению обстоятельств, убитый горем рыцарь заехал на мельницу за продовольствием и увидел свою руку, как ни в чём не бывало лежавшую на жернове. Покрыв обретенную конечность поцелуями, рыцарь спрятал её за пазуху и не расставался с ней до самого города. В тёмном переулке рука спасла ему жизнь, приняв на себя удар ножа. Выдернув нож и увидев на его конце руку, бывалый убийца-грабитель испустил сдавленный сип и пал бездыханным. Остаток пути рыцарь так и нёс руку на ноже, опасаясь причинить ей еще больший вред, но в глубине души подозревая, что это уже невозможно. В приёмной мага сидели две чахоточные девицы. Они пропустили рыцаря без очереди, уткнувшись в нюхательные соли. Маг, привычный, оказывается, не ко всему, оторопело внимал страстным мольбам потерпевшего. Рука безмолвно вопияла. Убедившись, что рыцарь относительно нормален и рука действительно принадлежит ему, а не какому-нибудь безвестному бедолаге, маг принял гонорар и руку, назначив рыцарю несколько лечебных сеансов начиная со следующего дня.

— И что? Маг её прирастил? — живо заинтересовалась я.

— Нет, выкинул в форточку и проветрил комнату. А рука у рыцаря новая выросла. Всего за месяц. Что уж говорить о пустяшной царапине.

— Но рыцарю понадобилась помощь мага, а тебе — нет, — возразила я.

— Не понимаю я тебя, — досадливо вздохнул вампир. — Только что предлагала мне свои услуги, а увидев, что я в них не нуждаюсь, возмущаешься.

— Ничего подобного. Профессиональный интерес. Меня интересует всё, связанное с магией, ну и вообще всё необычное.

— Вольха, а как твои родные относятся к магии? Они одобрили твой выбор? Их не возмущает, что любимая доченька, забросив кудель в угол, предаётся диким оргиям с упырями?

Лён затронул больную тему, но я как можно беззаботнее пожала плечами:

— Если бы я владела некромантией, я бы у них спросила.

— Они… все?

— Чума, — коротко ответила я и надолго замолчала. Перед моими глазами проносились полузабытые видения-воспоминания.

…Запах тухлятины и горелого мяса пропитал всю округу. Деревня Топлые Реды казалась единой издыхающей тварью, заживо разлагающейся в глуши леса и непролазных болот. С первыми лучами холодного весеннего солнца я прыгала с печи, накидывала рваный тулупчик и убегала за околицу, свистнув дворовую собаку. Будь моя воля, я не возвращалась бы вовсе, но четыре дня безостановочного пути до ближайшего селения и троекратный ночлег в лесу, кишащем волками, отбивали всякую охоту к побегу.

Год выдался неурожайным. Коровы, с раздутыми от гнилой соломы боками, падали одна за другой. Люди ещё как-то держались, подмешивая в муку толчёную кору и пресные корни болотных растений. Плохо, что деревня в глухомани, до ближайшего села семь дней пешим ходом, не у кого попросить поделиться. Да и не поделятся, у самих шаром покати.

Лес же помогал мне если не утолить, то хотя бы приглушить зверский голод. Чёрные проплешины у корней деревьев проклевывались бледно-желтыми стебельками дикого лука, горькими, но съедобными, в перепревшем опаде иногда находились прошлогодние орехи и желуди, а как-то раз я наткнулась на вмерзшую в лед лягушку и долго выбивала её камнем, дуя на озябшие пальцы. Далеко от деревни я не отходила — волкам тоже хотелось есть, и ночами они уныло выли под частоколом, выманивая излишне самоуверенных собак. В отличие от людей, волки друг друга не трогали, а вот наш сосед средь бела дня топором проломил голову отцу, споткнувшемуся и уронившему горшок с жидкой болтушкой. Его не попрекали даже за глаза. Люди сторонились друг друга, подглядывая, вынюхивая, выискивая чужие тайники с зерном. Мы тоже стянули остатки провизии в подвал и по десять раз за ночь спускались их проверять и пересчитывать.

В начале весны в деревню пришёл обоз с мукой и мороженым мясом. Заиндевевшие лошади со спавшейся в ледышки гривой привычно остановились у ворот. Ими управлял мертвец, закутанный в волчью шубу — старминский купец, торгующий с отдалёнными поселениями. Сегодня он не требовал денег за свой товар, и люди дрались за его шубу, как настоящие волки.

Вместе с купцом пришла чума, его последняя подруга. Она неслышно прокралась в избы, отогрелась у жарко натопленных печей и спустя неделю вышла на охоту.

Первые три могилы ещё кое-как выдолбили в мёрзлой земле за частоколом. Остальных складывали сверху, заваливали смолистыми еловыми лапами и поджигали. Прогорев, костры ядовито скалились из груды пепла обугленными черепами. По утрам с них вспархивали сороки, вертлявые, длиннохвостые, вечером степенно расхаживали вороны.

Насытившаяся чума остановилась на четвёртом десятке. Из двадцати пяти уцелевших девять медленно выздоравливали, остальные ежечасно искали страшные метины на коже, но боги миловали. Костры за частоколами угасли, пепел подёрнулся серым снегом. В деревне осталось девять мужчин и пятнадцать женщин, из детей выжила я одна. Никто не хотел заново обживать проклятое место. Собирались, как только потеплеет и подсохнут тропы, разбрестись по окрестным деревням, по родственникам. Я временно жила с дядей, братом отца, потерявшим жену и пятерых детей. А зима всё затягивалась. То ударят морозы, то повалит снег, то оттепель нагонит воды под самый порог. Продукты снова подходили к концу, когда я приметила тянущиеся к деревне подводы. Встречать их высыпала вся деревня — не выходя, впрочем, за частокол. Кто их знает, гостей незваных, — вдруг разбойники какие, банда татей лесных. Да и с теми можно договориться, лишь бы, не разобравшись, стрельбу по встречающим не открыли.

Мне всё было видно и отсюда, с соломенной крыши сарая, куда я вскарабкалась в поисках необмолоченных колосков. Странный это был обоз. Три телеги, а на них горой, под дерюгой, что-то гремящее и угловатое. Впереди двадцать воинов на лохматых лошадках, и сзади столько же. Война, что ли? С кем? Кому мы, болезные, потребовались?

Обоз встал под вековым дубом, в пятистах локтях от частокола. Воины смотрели насторожено, не спешиваясь. Наконец вперёд выехал десятник на саврасом коне, косясь на своих и поминутно проверяя направление ветра обслюнявленным пальцем. Его смелости хватило локтей на двести.

— Много вас тут? — завопил он, прикрывая нос кожаной рукавицей.

— Есть чуток! — радостно откликнулся мой дядька, шагнув было за ворота, но воины немедленно ощетинились взведенными арбалетами, и он поспешно отступил назад. — Кто не помер, тому уже бояться нечего, две недели хворь не сказывалась! Заходите, не тревожьтесь — схлынуло моровое поветрие!

Десятник, не отвечая, повелительно махнул рукой. Молчаливые воины редкой цепочкой окружили деревню, за ними с надсадным скрипом потянулись телеги. Под сдернутой рогожей оказались пузатые бочонки в черных потеках.

Кто-то из мужиков, смекнув, к чему идет дело, перемахнул частокол и припустил к лесу в отчаянной надежде прорваться между двумя воинами. Короткий арбалетный болт целиком скрылся под его левой лопаткой. «Спасатели» сноровисто выбивали днища бочек, с размаху плеща на частокол вязкой смолой, пока десятник неторопливо разжигал соломенный факел. Я кубарем скатилась с крыши, метнулась туда-сюда — бежать некуда, чёрный удушливый дым слепит глаза, першит в горле, люди мечутся в огненном кольце, натыкаясь друг на друга. Брызгами разлетаются искры, гудящим пламенем разрастаясь в соломенных крышах. Частокол пылает, близко не подойдёшь, сухо тренькает арбалетная тетива, не выпуская за ворота, в ушах звенят истошные вопли, и не разобрать чьи — то ли воет перешибленная бревном собака, то ли заживо горящая женщина…

Только ребёнок надеется укрыться от смерти в родном, пусть и горящем доме. Это меня и спасло. Ослеплённая клубящимся внутри дымом, я споткнулась о кадушку в сенях и с визгом провалилась в открытый подвал. Крышка, за которую я судорожно попыталась уцепиться, хлопнула над моей головой. Скатившись по лестнице, я на четвереньках отползла в угол и забилась между ларем и стеной, поскуливая от боли и страха. Дым медленно истаивал под потолком, глинобитный пол холодил ушибленный бок. К реву пламени добавился грохот падающих балок — последнее, что я запомнила, прежде чем потерять сознание.

Потом был бессильный плач, неподдающаяся крышка, окровавленные пальцы… сытые вороны, пепелище с остовами домов… железный ошейник моего верного пса, рассеченный мечом… чёрно-красные тряпицы на деревьях, предостерегающие путников. Король без раздумий пожертвовал маленькой деревней ради целого королевства, но я не находила оправдания его поступку ни тогда, ни теперь, когда постигла основы целительства с ключевым постулатом «меньшего зла». Услуги магов дороги, смола куда дешевле…

Я брела по оттаивающему лесу, судорожно сжимая котомку с остатками припрятанной в подвале картошки. На избушку лесной знахарки я наткнулась совершенно случайно, провела у доброй старушки около недели, а там гостивший у неё племянник подвёз меня до Стармина на телеге.

В тот же день меня приняли в Школу Чародеев, Пифий и Травниц.

…Я уже не молчала, я рассказывала Лёну свою историю, ничего не скрывая. Он не поддакивал, не произносил слов утешения, он просто разделил со мной тот страшный весенний день, и воспоминания потеряли свою пугающую остроту и перестали быть наваждением.

Мне больше никогда не снились кошмары.

Вампиры с явным нетерпением следили, как я прощаюсь с Лёном у фонтана и он передает мне букет полевых цветов, нащипанный по обочинам дорог. Букет был выдержан в синих тонах — васильки, колокольчики, пушистые фиолетовые ежинки на полуголых стеблях, десяток крупных страстоцветов — с каймой из тысячелистника. Собирала букет я, но потом всучила цветы Лёну, увлекшись погоней за чем-то маленьким и светящимся, вроде пухлого золотого жука, выпорхнувшего из пунцовой чашечки дикой лилии. Естественно, не догнала, о букете забыла, и Лён, не напоминая, терпеливо нёс его версты полторы. Пока вампир помахивал букетом в опущенной руке, тот выглядел вполне прилично, но стоило придать цветам естественное положение, как те горестно повесили головки. Лён непритворно смутился. Выглядело это так, словно незадачливый ухажёр дарит девушке розы, которые неделю назад отвергла предыдущая пассия. Не пропадать же добру…

— Не пропадать же добру… — вслух повторила я, макая букет в фонтан. — Как ты думаешь, они отойдут?

— Полевые цветы живучи.

Лён ушёл. Ожидавшие — нет, из чего я заключила, что ждут именно меня. Мокрые цветы выглядели ещё плачевнее, теперь ими не прельстилась бы даже умирающая от голода коза, не говоря уж о даме сердца. Встряхнув букет, я храбро пошла навстречу вампирам. Собравшиеся поздоровались и расступились, пропуская меня в Кринин дом. Но уже через несколько секунд робкий стук в дверь дал мне понять, что от вампиров так просто не отделаться.

У всех посетителей болели зубы. В большинстве своём здоровые, но реклама сделала своё дело. Я никому не отказала в помощи, денег не взяла, зато сняла пару слепков для курсовой работы и оставила на память вырванный клык с дуплом. Болезные вампиры страшно смущались, неохотно признаваясь, что решили прибегнуть к моим услугам только из-за отсутствия Травницы, которая вообще-то опытный, но, к сожалению, трудноуловимый специалист. Я всё-таки посоветовала её поймать. Магия магией, и травами все болезни не излечишь, но лучше применять комбинированное лечение. Кроме того, нельзя переносить врачебный опыт с одной расы на другую.

Цветы, кстати, отошли. В другой, лучший мир.

Глава 13

Этой ночью я узнала кое-что новенькое о физиологии вампиров. Ложились они очень поздно, часу во втором ночи, вставали в пять часов утра. Для сравнения — у селян людей день кончался вместе с заходом солнца (зимой и летом), а начинался, соответственно, на утренней зорьке. Вампиры тоже просыпались с петухами, но самое весёлое начиналось поздним вечером, когда одну половину неба обсыпало частыми звёздами, а под исподом второй догорали закатные облака. Ни о какой работе речи, естественно, не шло. Все хозяйственные хлопоты заканчивались в три часа пополудни. Взрослые собирались в группы, молодежь, напротив, разбивалась на парочки. Первые шли в Дом Совещаний или просто к кому-нибудь в гости обсудить текущие дела и (чего уж там греха таить) посплетничать, вторые загадочно шуршали в кустах цветущего жасмина. Дети безбоязненно играли на тёмных улицах, подростки вообще отправлялись в лес — играть в разбойников и, как ни странно, упырей. Ложась спать ближе к полуночи, я чувствовала себя страшной соней — на улицах продолжала кипеть жизнь! Но к двум часам ночи вампиры постепенно расползались (ужасно хочется сказать — разлетались) по домам. Моя хозяйка Крина, на цыпочках минуя сени, молча раздевалась и забиралась на печь, стараясь не шуметь. Я всё равно просыпалась — я сплю очень чутко, а коль уж я проснулась, мне обязательно нужно выйти во двор и на пару минут уединиться в узкой дощатой будочке с маленьким ромбовидным окошком. Потом я сонно плелась назад, валилась на кровать и снова засыпала. Крина будила меня в десятом часу, когда завтрак уже стоял на столе.

Сегодня же я выяснила, что вампиры спят не только мало, но и крепко. Очень крепко… Меня разбудил волк, он запрыгнул в распахнутое окно, ловко поддел носом одеяло и разлегся у меня в ногах. Я оставила его нежиться, попросила только не распускать блох, а сама встала и пошла умываться. Птицы щебетали, безветренная прохлада предвещала жару, макушка солнышка давала ровный белый свет. Уж и не помню, что мне потребовалось от Крины, кажется, я уронила в тазик с водой полотенце, а пытаясь его высушить, напутала с заклинанием, и полотенце обуглилось. По улицам уже сновали вампиры, бодрые и целеустремленные, и я справедливо рассудила: минутой раньше — минутой позже, моей хозяйке всё равно вставать.

Крина спала на боку, ко мне спиной. Я позвала её, легонько потрясла за плечо, а она… тяжело обвалилась на спину, безжизненная, вялая, холодная. Губы посерели, в лице ни кровинки. Я торопливо проверила зрачки, они были расширены и не реагировали на свет. Передо мной лежал труп, причём труп свежий, не окоченевший и довольно приятно пахнущий цветочной настойкой. Я поискала пульс — сначала у себя (всё время забываю, где он находится), потом у неё; не обнаружила его ни там, ни там. Впору кричать «караул», но тут Крина глубоко вздохнула, через силу разлепила веки и хрипло спросила:

— Что случилось?

— Полотенце… — пролепетала я, с трудом обретая дар речи. — Я… я его сожгла и утопила… То есть наоборот… Запасное бы.

Крина зевнула, протёрла руками глаза.

— Конечно, деточка, возьми в комоде… третий ящик, под простынями…

— А… да-да. — я отправилась за полотенцем, едва переставляя ноги от пережитого ужаса. На щеке застывала, стягивая кожу, серая мыльная пена. Когда я вернулась с пустым тазиком, Крина как ни в чём не бывало хлопотала у печи, бодрая и румяная. Я не стала её ни о чём расспрашивать, только поинтересовалась, хорошо ли она спала.

— Да, деточка. Мы, вампиры, спим, правда, крепко, но ты не стесняйся, буди меня в любое время.

Крепко?! Всего минуту назад она лежала труп трупом, и я не знала, куда сначала бежать — за Повелителем или Травницей! Неужели сказки о живых мертвецах — правда? Не дожидаясь первых оладий с пылу с жару, я уже с улицы крикнула Крине, что скоро вернусь, и побежала к Лёну за ответом.

Интересно, почему покои Повелителя никто не охраняет? Даже слуг не видать — бери, загадочный монстр, Повелителя Догевы тёпленьким… то есть холодненьким. Я нашла Лёна в третьей по счёту комнате, половину которой занимало роскошное ложе, больше напоминавшее королевский катафалк. Вампир лежал на спине, вытянув руки поверх одеяла, прекрасный и безнадёжно мёртвый. Золотистые волосы рассыпались по подушке, на лице застыло спокойное мечтательное выражение, с каким надеются отойти в вечное царство правители мира сего (но хоронят их почему-то в закрытом гробу — видно, приходит по душу кто-то кошмарный).

Не долго думая, я прижалась ухом к его обнажённой груди. К моему великому разочарованию (с научной точки зрения), Лён был жив, однако редкие биения сердца скорее угадывались, чем прослушивались. Сон напоминал зимнюю спячку летучих мышей, способных понижать температуру тела на несколько градусов, замедляя обменные процессы. Я бесцеремонно тряхнула Лёна за плечо и окликнула по имени. Спустя пару секунд дыхание участилось, стало более заметным. Губы порозовели. Лён открыл глаза, минуту бездумно глядел в потолок, потом повернулся ко мне.

— Всё экспериментируешь? — совершенно нормальным голосом спросил он.

— Да, кажется, я докопалась до истоков ещё одной легенды.

Лён сел, откинул с лица волосы, зевнул.

— Поздравляю. Надеюсь, завтра меня разбудит не осиновый кол?

— Не знаю, не знаю… — с сомнением протянула я. — Я ещё девичьи слезы не испытала. От которых испаряются.

— Ну, это смотря с чем смешать…

Разговор прервало внезапное появление синеглазого Старейшины, не соизволившего постучаться. Радости на его лице я что-то не заметила — он вытаращился на нас, как высокородная дама, заставшая единственную дочь в объятиях портового грузчика. Я поспешно вскочила с разобранной постели, пробормотала: «Я уже ухожу», — и угрем проскользнула мимо застывшего в проёме вампира. Во дворе меня поджидали остальные Старейшины. Вряд ли они мечтали ознакомиться с результатами эксперимента. Поздоровавшись (и получив весьма прохладный ответ), я покинула вражий стан, угнетённая численным превосходством противника.

На завтрак были картофельные оладьи с грибной подливкой и парное коровье молоко, не любимое мной с детства. Я попросила кружку воды и смело воткнула вилку в спину первой оладушке.

— Как там Лён? — поинтересовалась Крина.

— Живой, — невпопад ответила я и поспешила поправиться. — То есть, нормально. А откуда вы знаете, где я была?

Крина только улыбнулась.

— А вы можете узнать, о чём мы разговаривали? — не унималась я.

— Нет, деточка, что ты. Я из окна видела, куда ты пошла.

В отношении возраста вампиров я была уже достаточно подкована и на «деточку» не обиделась. Крина вполне могла застать мою пра-пра-пра-бабку в колыбельке.

— И за что они меня так невзлюбили? — вопрос был отчасти риторическим, речь в нём шла о хмурых Старейшинах, но Крина не замедлила с ответом.

— Их можно понять. Лён — последний Повелитель Догевы.

— Ну не съем же я его, в самом деле! — буркнула я с набитым ртом.

— Деточка, я-то в этом уверена. Но и их можно понять. Они ещё не знают, чего от тебя ожидать и на всякий случай опасаются. Для Догевы люди, тем паче маги, большая редкость.

Человек на её месте мог сказать: «Вампиры в Стармине большая редкость, сожжём-ка мы вас на всякий случай. Бережёного Бог бережёт». В распахнутых настежь дверях появился волк с рваным ухом. Потянув носом и явно заинтересовавшись, он неспешно подошёл ко мне и уткнулся мордой в колени, искоса поглядывая на жбан со сметаной. Я предложила волку кусок оладьи, но он только понюхал и отвернулся. А Крина тем временем продолжала:

— Ты, наверное, знаешь, что долин, подобных Догеве, ровно дюжина: Леск, Арлисс, Волия и прочие, дальние. До войны на каждый десяток обычных вампиров приходился один беловолосый. В Догеве их проживало около двух тысяч, в Арлиссе — около полутора. Именно они подверглись усиленному истреблению, и сейчас по всем долинам насчитывается всего-навсего семнадцать беловолосых парней и девушек. Они — наша последняя надежда на…

— Постойте, постойте… — возмущённо перебила я, давясь горячей оладьей. — Я что, так похожа на истеричку с колом?

— Нет, конечно, нет, — торопливо возразила Крина. — Я просто отвечаю на твой вопрос.

Но я успела обидеться.

— На месте Старейшин я бы запретила примерному вампиру продолжительные лесные прогулки в компании злокозненной магички, уже не единожды выказавшей свой дурной нрав!

— Ха-ха, запретить Повелителю? — искренне удивившись, рассмеялась Крина. — Как можно запретить летнюю грозу и отменить весенний паводок? Слово Повелителя — закон для всех вампиров, включая Старейшин.

— А не слишком ли слепо вы ему подчиняетесь? Что, если в один прекрасный день Лён прикажет всем бросить дома и свить гнезда на деревьях?

— Вероятно, грядёт наводнение, — невозмутимо ответила Крина. — Вольха, Лён давно уже не мальчишка. Он управляет Догевой пятьдесят с лишним лет. Конечно, у него есть свои недостатки и причуды, но когда речь заходит о чём-нибудь действительно серьёзном, дурашливый Лён преображается в бесстрастного, мудрого и проницательного Повелителя. Нашу надежду и опору. Не удивительно, что Старейшины в колья воспринимают ваши прогулки. Но я-то знаю — а такой замшелой старухе, деточка, ты можешь поверить — Лён прекрасно разбирается в друзьях и врагах и никогда их не спутает. Так что не обращай внимания на Совет, пусть старички ворчат себе под нос. Поворчат-поворчат и успокоятся.

— Но мне казалось, Старейшины тоже имеют право голоса и активно им пользуются.

— Чушь! Сколь бы напыщенные речи они ни произносили, решающее слово за Лёном. Они могут только попросить. Он же волен приказать. Лён воспитанный юноша и охотно уступает Старейшинам в мелочах, но серьёзные решения всегда принимает в одиночку. Как и ответственность за их последствия.

— И что в нём такого особенного? — задумчиво вопросила я кувшин с молоком, стоящий между мной и хозяйкой. — Ну, светловолосый. У нас в Стармине таких семь на дюжину…

Ошеломлённая Крина уронила раскалённую сковороду.

— Как, ты ещё не знаешь?

— Нет.

— Тогда тебе стоит прогуляться к Дому Совещаний. Сегодня суббота, Лён обязан провести там весь день, — опустившись на колени, Крина полотенцем подцепила опрокинутую сковородку. — Лучше увидеть это своими глазами.

Она меня заинтриговала. Ещё большее любопытство возбудил лёгкий шум, доносившийся с площади. Там собралась толпа — шумная, бестолковая, пёстрая, как в обжорных рядах Старминского привоза. Я ещё не видывала такого скопища вампиров. На распродаже они и то вели себя более чинно. Впрочем, присмотревшись, я поняла, что толпа упорядочена в очередь — по несколько человек в ряду. Ряды переругивались друг с другом и между собой. Либо в Доме Совещаний раздавали бесплатные завтраки, либо Лён организовал массовый заём, а дивиденды платить отказался. Или всё-таки выплатил? Я увидела, как отворилась задняя дверь, выпуская счастливых акционеров. Они были не просто счастливы — переполнены настоящей эйфорией, выражавшейся в блаженных улыбках и настойчивых попытках обнять и расцеловать подвернувшихся под руку ближних, а также друг друга. Я немедленно заподозрила Лёна в раздаче веланы — мощного галлюциногена на основе мака и конопли. Но велана, широко распространенная в Белории, употреблялась в виде самокруток пополам с табаком-самосадом, курение сопровождалось едким зеленоватым дымом, выдававшим притон за версту. А окна Дома Совещаний, пусть задернутые занавесками, были распахнуты настежь и дымом не пыхали. Значит, велана отпадает. Спиртное — тоже: самый профессиональный пьяница не сумет упиться за семь-восемь минут, отмеренных следующей паре визитеров. Очередь подвинулась на шаг, и я поняла, что эта канитель надолго. Вообще-то, когда раздают благодать, я стараюсь не оставаться в стороне, но очередь отбила у меня всякое желание к ней приобщиться. Вампиры до аудиенции представляли собой полную противоположность вампирам после неё. Они грызлись между собой, как собаки, и мои попытки внедриться в очередь поближе к заветной двери вызвали настоящий шквал ругани. Я отступилась и ушла.

Послонявшись без толку вокруг фонтана и про запас напившись воды, я стала размышлять, что мне делать дальше. Перебрав и поочередно отвергнув кучу вариантов, я не без досады призналась себе, что скучаю без Лёна. Наша вчерашняя размолвка только подхлестнула мой интерес к беловолосому вампиру. Мне не хватало спокойного внимания, насмешливых реплик и необъяснимого чувства защищённости, которое я испытывала, шагая рядом с Повелителем. И потом, он был прав. Я бы упустила много интересного, блуждая по необъятным догевским полям, лесам и весям в одиночестве.

Мне без него скучно… А вдруг ему скучно со мной? Беседа семидесятитрехлетнего вампира с восемнадцатилетней адепткой может его в лучшем случае забавлять. Мысль, что Повелитель прельстился моей исключительной внешностью, вызвала у меня короткий горький смешок. Все попытки облагородить мой милый облик неизменно терпели крах. Да, конечно, красота женщины в её руках, но я предпочитала держать в них магический посох или, на худой конец, меч, поэтому мой внешний вид всегда оставлял желать лучшего. К тому же, при наборе в Школу нас сортировали по интеллекту и магическим способностям, поэтому красивых от природы адептов и адепток можно было по пальцам пересчитать. Ум редко уживается с красотой, а если уж выпала такая неслыханная комбинация, то ей можно найти лучшее применение, чем угробить десять лет на обучение в закрытой Школе Чародеев, Пифий и Травниц. Конечно, горю могли бы помочь эффектные гардероб, макияж и причёска, но в таком случае пришлось бы забыть даже об одноразовом питании — стипендия, аккуратно выплачиваемая раз в две недели, и без того расходилась за два дня, потом приходилось подрабатывать по постоялым дворам и тавернам, показывая фокусы и торгуя из-под полы приворотными и отворотными зельями (по правде говоря, отличались они только скляночками — внутри плескалась всё та же подкрашенная вода).

Макияж… Лекции начинались ни свет ни заря, а поспать я любила. Тратить драгоценные минуты сна на раскрашивание одутловатого от бессонницы лица? Ну уж нет! Тем более, что Учителем это не поощрялось. Единственная девушка на факультете, я обожала штаны и свободные рубашки, с восторгом принимала участие во всевозможных попойках и гулянках по случаю успешной сдачи сессии и была «своей» в компании самых отъявленных сорванцов и пакостников Школы.

На услуги цирюльника в Школе тоже не тратились. За семь лет над моей не шибко роскошной шевелюрой измывались в общей сложности двадцать три человека, чередуя неровные клоки с лишаистыми пятнами. В конце концов я приловчилась ровнять чёлку перед зеркалом, позволив затылку обрастать на его усмотрение. Пугаться меня перестали, но на комплименты всё равно скупились.

А сегодня мне впервые захотелось стать очаровательной девушкой. Потому что только очаровательная девушка может оторвать вампира от дел государственной важности, когда ей без него скучно…

Нет, день не задался с самого утра. От недостатка впечатлений меня скоро потянуло в сон. Улицы пустовали, распахнутые окна слепо белели задёрнутыми занавесками. Солнце нещадно выжаривало мостовую, раскалённые камни кусались даже через кожаную подошву. Вернувшись домой и не застав хозяйки, я без зазрения совести стянула из кладовой кусок сыра и устроилась с книжкой на застеленной постели. «Кровопийцы» лишь усилили мою апатию. Уже засыпая, я локтём спихнула её с кровати и ещё успела услышать далёкое ворчание откликнувшегося на стук грома.

Глава 14

Когда я проснулась, дождь ещё крапал, лениво, вдумчиво, с шелестом перебирая листву. Полосы солнечного света нащупывали прорехи в тучах, расцвечивая небо радугами. Запах мокрой земли перемешался с нежным ароматом шиповника и приторностью жасмина. Выскочив на улицу, я вдохнула его полной грудью, пьянея от восторга, испытанного и переданного мне напоенным дождём лесом. Лужи ещё подрагивали, мелкие капли расходились извилистыми кругами.

Улица мало-помалу оживала — не я одна прельстилась послеобеденной прогулкой на свежем воздухе. После часа наблюдений и нахального, откровенного шпионажа за влюбленными парочками я выяснила, зачем вампирам крылья! Сложенные над головой, они надежно укрывали своих владельцев от дождя, служили балансирами — поскользнувшись, человек взмахивает руками, а вампир — крыльями. А ещё они помогали обнимать бескрылых девушек. Получался эдакий шалашик на четырёх ногах, шевелящийся и хихикающий. С непривычки жутковатый — словно там кого-то переваривают. Пометив в свитке это ценное наблюдение, я попутно забрала меч из починки. Он выглядел значительно лучше, а резал вообще бесподобно, к тому же кузнец откопал среди невостребованных заказов подходящие ножны. Они представляли собой лёгкую конструкцию из кожи, дерева и серебряной инкрустации и вешались за спину вместо традиционного крепления к поясу. Так выходило гораздо удобней. Денег с меня не взяли ни медяка — мол, подарок, сувенир на память. Вооружившись, я почувствовала себя значительно увереннее и даже решилась на самостоятельную прогулку.

Попасть в рощу с помощью «эффекта черновика» оказалось не так-то просто. Два раза я доходила до указанного Лёном сарайчика и даже заглянула внутрь (увы, я ошиблась в предположениях — там вовсе не засиживались после сытного обеда, а хранился садовый инвентарь в виде кос, грабель, тачек, лопат и прочих сельхозорудий). С третьей попытки он исчез и появились дубы. Воткнув в землю меч, чтобы пометить место изгиба пространства, я подошла к гранитному валуну и вскарабкалась на него, спасаясь от мокрой травы. Роща полнилась звонким щебетом. Вспугнутые мною дрозды-рябинники по одному возвращались на землю и, пересвистываясь, целеустремлённо склевывали что-то с травинок. Один из них вспорхнул на оголовье меча и звонко, восторженно защебетал. Светлое лезвие меча вспыхивало и переливалось, когда солнечные зайчики, просеянные листвой, поскальзывали на его блестящих гранях. Мне надо было подумать. Я так и эдак крутила в памяти разговор с Келлой, пробуя на зуб каждое её слово и пытаясь найти то единственное, с червоточинкой, оставившее недоуменную оскомину. Мысль о каком-то подвохе преследовала меня с самого утра, распалённая туманными намеками Крины, но зародилась она уже давно, исподволь зрея после встречи с Келлой. Как будто Травница, сама не заметив, дала мне ключ к разгадке тайны, а я не сумела им воспользоваться, и моё подсознание, возмущённое моей же тупостью, назойливо бубнило: «Ну что же ты? Подумай хорошенько… Ведь ты что-то слышала… А теперь вспомни! Это важно!». Внутренний голос скорее мешал, чем помогал сосредоточиться. Он вырывал из памяти какие-то куски и совершенно ненужные образы: тембр Келлиного голоса, запах луговых трав, судорожные подёргивания червец-травы в руках… А меня интересовали именно слова. Почему — знало только подсознание и, казалось, оно сейчас выпрыгнет и надает мне пощёчин, не усидев на месте от волнения.

Солнце спряталось в безобидную на вид тучку, и сияние меча угасло. Я вспомнила картину, украшавшую кабинет Учителя. На ней был изображён добротно упакованный в латы рыцарь со шлёмом набекрень. Против обыкновения, рыцарь не сражался и не махал железной перчаткой прекрасной даме, а прилежно скорбел, предаваясь сему занятию с удивительным энтузиазмом. Чистое поле великодушно предоставило бедолаге единственную на всю округу кочку, на которую тот и присел, невесть как умудрившись согнуть внешне однородный металл лат и возложив усталые руки на крестовину воткнутого в землю меча. Чуть поодаль недвусмысленно возвышался длинный свежий холмик, увенчанный косо торчащим мечом. Я решила, что покойный находился с рыцарем в хороших отношениях — по крайней мере, после смерти, — ибо ни на переднем, ни на заднем плане я не заметила самой плохонькой лопаты, из чего заключила, что рыцарь самоотверженно копал могилу ножом (чего не сделаешь ради друга!), выгребая разрыхленную землю шлемом. Как же он, бедный, упарился в своей амуниции, многажды прокляв испустившего дух побратима и братскую клятву, не дающую ему спихнуть тело в ближайший овраг! Несмотря на все усилия, могила вряд ли получилась достаточно глубокой, и друга пришлось уминать, а землю, напротив, взбивать попышнее. В заключение, смахнув пот со шлема, рыцарь торжественно взялся за рукоять обеими руками и пронзил холмик осиротевшим мечом; клинок наткнулся на какую-то твёрдую часть друга, соскользнул и застрял, перекосившись.

И вот теперь рыцарь отдыхает после трудов праведных, злорадно представляя муки того бедолаги, на чью долю выпадут его, рыцаря, похороны. Я поймала себя на том, что тупо, скорбно гляжу на собственный меч и бессознательно ожидаю, что из земли подле него вот-вот высунется синеватая рука с растопыренными пальцами. Ну почему я помню всякую ерунду, а серьёзные вещи приходится чуть ли не с боем вырывать у подкрадывающегося склероза? Вон, вампиры, которые живут по несколько веков, всё помнят. Даже моё имя каждый называет с лету, даже представляться не надо. Проклятая телепочта.

«Телепочта. Она опередила тебя на два дня».

Но чтобы принять телепочту, нужен телепат не ниже второго уровня! А Учитель говорил, что в Догеве нет магов. Но телепатия — один из разделов магии, подобных специалистов в Школе готовят на факультете Ворожей и Пифий. И спрос на них не иссякает. Один Стармин ежегодно требует себе восемьдесят процентов выпускников, а это около шестидесяти человек. В самой завалящей конторе есть телепат. Правда, тоже завалящий, но прощупать платёжеспособность завернувшего в контору клиента ему по силам. Самые мощные телепаты обретаются при дворах, в разведслужбе — шпионят себе помаленьку, заставляя придворных обзаводиться амулетами и вымученно размышлять о природе да погоде. Находятся, правда, отдельные чудаки, предпочитающие плесень скитов, шуршание книг и хруст чёрствого хлеба на зубах общению с мыслящей частью животного мира. Но таких не много. Как правило, с детства приспособившись к сточным канавам чужих мыслей, телепаты проникаются презрением к цивилизации и любовью к её благам, доступ к которым открывает звонкая монета. Поэтому нанимаются на службу, безропотно процеживают канавы и строчат нудные доклады государственной важности, в свободное время предаваясь вышеупомянутым презрению и наслаждению.

Телепочта была изобретена лет двести назад одним могущественным и ушлым магом, которому, впрочем, естественных способностей показалось мало, и он решил усилить их искусственно, создав аппарат, который дошёл до наших дней почти без изменений. Состоит он из особым образом огранённых и подогнанных друг к другу кристаллов, подвешенных на проволочной паутине приёмно-передаточной антенны и соединенного с ней обруча. Вся конструкция занимает половину комнаты, сбоит в ненастную погоду и способна передавать мысли на сорок-шестьдесят вёрст в любую сторону. Чтобы передать сообщение, магу достаточно надеть обруч и сосредоточиться. Принять — то же самое, только, напротив, нужно расслабиться и не сопротивляться потоку чужих мыслей. Когда приходит сообщение, раздаётся резкий звук, привлекающий внимание мага. Но телепат не может безвылазно сидеть у прибора, чтобы надеть обруч по первому же сигналу! Значит, писк устройства неизбежно его выдаст. Нужно всего лишь покараулить, пошляться… Вот только где? В самом городе, конечно. Возможно, телепатофон стоит в Доме Совещаний. А впрочем, зачем я усложняю себе жизнь? Пойду-ка и прямо спрошу у Лёна. До сих пор он честно держал слово — отвечал на все мои вопросы или хотя бы сразу говорил, что не скажет или не знает.

Я протянула руку к мечу. Увлекшийся дрозд опомнился и суматошно вспорхнул мне в лицо, оставив на рукояти черно-белую струйку. Сердечно напутствовав птицу нехорошим словом, я кое-как отчистила меч пучками травы и эффектно, со свистом загнала в ножны, чудом не пропоров спину. Тоже мне, орудие убиения… Вот магия — это дело.

Я сосредоточилась на покинутом мною валуне.

«Подымись! — мысленно возопила я. — Воспари!»

На этом месте полагалось чётко и красочно представить вознесение объекта на небеса. Дескать, сила мысли превозможет силу тяготения.

Исключительно мощное догевское тяготение не уступало цементу. В моём воображении камень успел превратиться в точку, исчезающую в голубой дали небес, и я была немало удивлена и раздосадована, обнаружив его гораздо ближе и ниже. Я попробовала ещё раз, выбросив руку вперёд. Камень треснул, из щели, напоминавшей ехидную улыбку, посыпались искры.

— Ух ты! — послышалось из кустов.

Я обернулась на голос. Ветки дрогнули и раздвинулись. На меня с открытым ртом глазела худенькая девочка лет шести. Холщовая рубашонка ниже пупа, короткие штанишки, расхлябанные сандалеты, в ладошке зажата внушительная рогатка, на чёрных встрёпанных кудрях — соломенный обруч-косица, за плечами деревянный меч в тряпичных ножнах.

— Тётя, а что это вы делаете? — звонко с любопытством спросила маленькая разбойница, впервые в жизни повстречавшая сумасшедшую тётю.

— Да вот, камушком любуюсь, — смутилась тётя, не желая признаваться в телекинетическом бессилии.

— Как-то странно вы им любуетесь, — усомнилось наблюдательное дитятко, — совсем как моя бабушка — дохлой крысой. Она их боится — страх! Всегда меня зовёт, чтобы выкинула, а за это даёт пряник или яблоко. Только я не выкидываю, а с друзьями на что-нибудь меняюсь. У них тоже бабушки пугливые есть!

Я развела руками.

— Тебя не проведешь. Верно, камушек мне совсем не нравится, и я хочу передвинуть его на другое место.

— Вам помочь? — вежливо поинтересовалась девочка.

— Чем ты мне, солнышко, поможешь… — вздохнула я.

— Да ничего, мне не трудно, — заверила малышка, доверчиво вручая мне камнестрельное оружие. Подошла к валуну, упёрлась ручонками в треснувший бочок и… сдвинула его с места. А затем покатила, натужно, с пыхтением, как деревенские ребятишки катят снежный ком. Силёнок хватило локтей на десять, девочка шумно вздохнула и обернулась, раскрасневшаяся, торжествующая.

— Досюда хватит? Я и дальше могу, только отдохну самую капельку!

Я растерянно посмотрела на зажатую в кулаке рогатку. Странно, что в Догеве остались ещё живые птицы и целые окна! На что же тогда способен взрослый вампир?!

— Нет, пока хватит. Ты меня просто спасла. Хочешь конфетку?

— Давайте, — обрадовалась девочка, выхватывая угощение и рогатку. — Ну, я пошла, а то мы здесь с мальчишками в разбойников играем, я боеприпасы в засаду несу. Если задержусь, атаман ругаться будет. Вы во-о-он в те кусты лучше не ходите, там вас сушёным горохом убивать будут. Вчера дядю Кайела убили, так он за нами полверсты гнался, страх!

Бедный волк с гобелена! И как его угораздило нарваться на девочку с корзинкой?!

Глава 15

Я нерешительно покрутилась возле Дома Совещаний. Никаких посторонних звуков оттуда не доносилось, очередь исчезла, и после долгих колебаний я рискнула-таки приоткрыть дверь и заглянуть внутрь.

Роскошное белое облачение делало Лёна похожим на мраморную статую богини правосудия перед зданием старминской тюрьмы. Повелитель устало восседал на высоком кресле с бархатной обивкой, закрыв опущенное лицо ладонями. На стук двери он встрепенулся и, увидев меня, облегчённо вздохнул.

— Тебе что-то надо?

— Ну, если ты очень занят… — я было попятилась, но вампир вовсе не собирался меня прогонять.

— Пожалуй, небольшой перерыв мне не повредит. Там кто-нибудь остался?

Я на всякий случай выглянула за дверь.

— Нет. Наверное, дождь разогнал.

— Хвала богам! — Лён закрыл глаза и бессильно откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди. Я закрыла дверь, подошла и запросто присела на широкий подлокотник.

— Что они все от тебя хотели?

— Справедливости, — с унылой торжественностью объявил вампир. — Возвышения правых и обличения виноватых… судьбоносных решений по делу об украденной репке и избиении неверного мужа скалкой…

— Так ты здесь вроде мирового судьи? — догадалась я. И всего-то? Странные у вампиров требования к Повелителю. У нас в Стармине подобных судий пруд пруди, но народной любовью они не пользуются, ибо ошибочно полагают, что весы в руках богини правосудия предназначены для соизмерения доброхотных даров истца и ответчика.

В дверь робко постучали.

— Войдите, — безнадёжно вздохнул Повелитель, принимая более достойную позу.

В дверном проёме, ожесточённо толкая друг друга, застряли две вампирши. Ругаться при Повелителе спорщицы постыдились, выражая взаимную неприязнь громким сопением и мрачными взглядами. Весомый тычок в спины помог им оказаться в Доме Совещаний одновременно, и я увидела рыжую коровью морду, с интересом обозревающую внутреннюю отделку покоя. Подумав, корова дернула ухом, обратила на Лёна томный кареглазый взор и тихонько замычала.

— Приветствую вас, Повелитель, — голоса истицы и ответчицы слились в один.

«Мне уйти?» — показала я глазами на дверь.

Лён отрицательно качнул головой, украдкой толкая меня в бок. Я опомнилась и вскочила с подлокотника.

Вот что значит благородное воспитание! Излучаемая Лёном радость от встречи с коровой могла сравниться только с радостью быка. Обласкав животное взглядом, Лён повернулся к просителям. От него прямо-таки веяло царственным величием, проницательным сочувствием и бесконечной любовью к подданным. Вампирши благоговейно притихли. Я сцеживала улыбку в кулак, вспоминая выражение монаршей физиономии при стуке в дверь.

— Подойдите поближе, — звучно велел Лён, одёргивая плащ.

Вампирши сделали несколько робких шагов. Корова не отставала.

— Что привело вас на мой беспристрастный суд, досточтимые истицы? — с отеческой лаской вопросил Повелитель, опасливо наблюдая за несколько вздёрнутым коровьим хвостом.

«Досточтимые» заговорили, а потом и забранились дуэтом.

— По очереди, по очереди, — поморщился Повелитель.

Вампирши не прочь были говорить по очереди, но каждая хотела высказаться первой.

— Стоп, давайте начнём с вас, — Лён наугад кивнул одной из женщин.

— Пропала у меня, значит, корова, — после короткой смущённой паузы затараторила она. — Хорошая корова, удойная, рыжая.

Вещественное доказательство замычало.

— Месяц её нет, два, три. А сегодня утром приводит мою Зорьку к соседскому быку на случку эта…

Пристойного определения «этой» истица подобрать не сумела.

— Это точно ваша корова? — уточнил Лён.

— Вот те крест!

Крест вампиру меня позабавил.

— Му-у-у-у! — согласилась корова.

— Верю, — подумав, сказал Лён. — Версия номер два?

Ответчица с готовностью перехватила эстафетную палочку.

— Иду я как-то по лесу, слышу — корова мычит. Жалостливо так мычит, словно на помощь зовёт. Я — к ней. Гляжу — свалилась, болезная, в овражек, стоит по брюхо в грязи, уже и выбраться не пытается, так ослабела. Сколько я намучилась, пока её вытаскивала, потом две недели выхаживала, ночей не спала. Умерла она для прежней хозяйки, распустехи ленивой — та даже искать скотину не пыталась, а как через соседский плетень заприметила, крик подняла: караул, ограбили!

Корова замычала с той же охотой, умоляя Повелителя поскорее разобраться с правом собственности и отпустить несчастное животное на дойку.

— Так оно и было, — констатировал Лён.

— Кто ж она, как не воровка? — не сдавалась истица. — Порядочная вампирша, прежде чем цыплёнка приблудного в своём курятнике запереть, всех птичниц окрестных расспросит. А тут слыханное ли дело — дойную корову со двора свела!

— Следить надо лучше за скотиной!

Перепалка возобновилась. «Скотина» тоскливо ей внимала.

— Тихо, уважаемые, тихо! — запротестовал Лён.

— Резать её вроде жалко, молодая ещё, доится прилично, — пожаловалась истица.

Лён заметно смутился, расставаясь с идеей поделить корову механическим способом.

— Скажите, а бык, он того… успел? — неожиданно для самой себя поинтересовалась я.

Корова зарделась.

— Да вроде бы, — неуверенно ответила первая владелица.

— Так она, выходит, стельная? — продолжала я, воодушевляясь. — Пускай тогда истица забирает принадлежащую ей корову, а когда родится телёнок, отдаст его ответчице. В качестве премиальных за спасение коровьей жизни.

Лица и морды присутствующих просияли и с надеждой обратились к Лёну.

— Быть по сему, — без колебаний согласился Повелитель.

Корова облегчённо облегчилась.

Последовала немая сцена, доставившая мне несказанное удовольствие. Внеся свою посильную лепту, корова с достоинством развернулась и покинула место действия.

Неуловимо потемневшие глаза Повелителя заставили вампирш развить бурную деятельность по устранению конфуза. Лён деликатно молчал, что ещё больше нагнетало обстановку. По Дому Совещаний пополз сладковатый душок, милый селянскому сердцу.

— Я хотела бы с вами поговорить… Наедине, — сжалилась я.

— О… да, конечно! — встрепенулся Лён.

Мы наперегонки бросились вон из Дома, оставив дверь нараспашку.

— Изумительно, — пробормотала я, жадно глотая свежий воздух. — Я видела мировых судий, берущих взятки деньгами, продуктами и натурой, но навозом вроде бы ещё никто не расплачивался!

Лён мигом отбросил суровую личину вершителя судеб и улыбнулся — задорно, как мальчишка.

— А неплохо у тебя получилось. Не хочешь денёк поработать моей советницей?

— Ни за какие коврижки, — отмахнулась я, — чтобы потом неделю страдать от бессонницы, гадая, то ли насоветовала? Я надеюсь, они не солгали насчёт коровы — может, стянули у кого-то третьего, а теперь не знают, кому больше причитается — кто веревку отвязывал или кто на стрёме стоял?

— Насчёт этого можешь не беспокоиться. Меня невозможно обмануть. Как невозможно не думать.

Всё у меня внутри перевернулось и захолонуло от жуткой догадки.

— Ты… так ты и есть… телепат? — ахнула я.

— Абсолютный, — просто сказал он. — Мысли, память, подсознание, чувства, звуковые, вкусовые и зрительные образы. Полное подключение, леший бы его побрал!

— Ну почему же? — выдавила я. Вот так влипла! Нет, если какое-то дело нужно испортить, лучшего порчуна, чем я, не найти во всей Белории. Не только делами, но и мыслями на всю Догеву ославилась!

— Нет-нет, — поспешил успокоить меня вампир. — Кроме меня, никто в Догеве телепатией не владеет. Всё строго конфиденциально, иначе ко мне никто бы не приходил. И, честное слово, я тебя почти не читал!

Почти! Всё, я покойница…

— Я пойду, пожалуй, — пролепетала я, затравленно озираясь по сторонам.

— Постой! — Лён ухватил меня за руку, развернул к себе лицом. Я отвела глаза. — Не валяй дурака, я ведь не чумной. Ну что ты так испугалась? Ты же магичка, среди вас телепатия в ходу. Думаешь, Учитель ею не пользуется?

— То Учитель, — я попыталась высвободить руку, дёрнув локтем, но Лён не отпускал, впившись, как клещ.

— Какая разница?

— Большая. Я знаю, когда он это делает, а ты… ты просто низкий воришка!

— Почему это? — опешил вампир.

— Потому что все, кто берут чужое потихоньку и без спросу, воры! Не важно, что — деньги, вещи, мысли. А я-то тебе доверяла… Больше, чем Учителю… — вырвалось у меня. И это было правдой. Я вообще никому не доверяла. Чем больше ты доверился человеку, тем больший у него соблазн тебя предать.

— Ну Вольха… — ей-богу, он чуть не плакал! Теперь, когда я поняла, что происходит, я наконец вычленила из своих мыслей лёгкий ненавязчивый шепоток, который немудрено было принять за внутренний голос. Он-то и вызывал непривычное мне чувство внутреннего покоя и уверенности. Как будто разговариваешь сама с собой. А уж от самой себя меньше всего ждешь подвоха. Грубое, откровенное проникновение Учителя и других наставников в мой разум никогда не проходило незамеченным, будучи редкостно неприятным. Словно я устроила развесёлый девичник в женской бане, а туда в самый разгар потехи ввалилась ревизионная комиссия в официальных костюмах и равнодушно оприходует шайки и веники. Это отбивало у меня охоту общаться подобным образом. Можно поговорить вслух, если так уж приспичит.

Но тогда не добьёшься такого слияния душ. Ведь не всякую мысль можно выразить словами. Разве опишешь, например, свои ощущения от путешествия по реке в утлой лодчонке, в грозу, когда молнии серебристыми змейками скачут по воде, а струи тёплого дождя кажутся стеблями пшеницы, чьи колосья собраны в низкие пушистые облака? Когда из воды за кормой внезапно вырастает зеленоватая шея водяного змея, увенчанная приплюснутой головой с алыми задумчивыми глазами и так же беззвучно погружается в воду?

Не перескажешь. Не сумеешь. Тебя просто не поймут. Ну плыла. Ну видела. Вместо того, чтобы проникнуться восторгом, твой собеседник недоуменно спросит: «У тебя с головой всё в порядке? Так же утонуть можно»! Ну конечно, можно. Потом я долго искала того паршивца, что отвязал лодку, пока я рвала остролист для гербария. Спасибо русалкам, отбуксировали её к берегу.

Лён бы меня понял. Не задавая дурацких вопросов, он проплыл бы со мной этот путь, любуясь стройными соснами по обрывистым берегам реки, смахивая с лица пресные сладковатые капли и осторожно погружая весло в бурлящий поток. Воду, так уж и быть, я бы вычерпывала сама.

И я поняла, на чём зиждется догевское правосудие. На уверенности, что правда восторжествует, потому что солгать судье невозможно. Преступность в Догеве нулевая. Ругаются тоже редко — скажем, разошлись муж с женой во мнениях и, вместо того чтобы хвататься за сковородки, бегут к Лёну. Его решения никогда не оспариваются — ему же виднее. Кого Повелитель сочтёт виновным, тот и извинится. Мир и порядок, все довольны и счастливы. Если Повелителя не станет… да они же перегрызутся, как люди!

И, хорошенько поразмыслив, я его простила. Зря, наверное.

Глава 16

Я так увлеклась свободным творчеством, что не заметила, как стемнело. Крина предупредительно зажгла и поставила на стол трёхсвечный канделябр. Под шелест пламени дело пошло ещё прытче. Второе перо сломалось и посадило в центр свитка кляксу. Я не обращала внимания на подобные мелочи — главное, накарябать черновой вариант, а уж в Школе перепишу набело. По горькому опыту я знала — пиши пока пишется, потом может не быть ни времени, ни вдохновения, необходимого даже при ловле блох. Дело спорилось, но не двигалось к концу ни на йоту. Переизбыток вдохновения тоже вреден. В том, что моя курсовая представляет огромный интерес для науки, я не сомневалась. Но мне хотелось сделать её интересной и доступной для широкой публики, поэтому факты частенько перемежались с описанием природы, погоды и моих ляпсусов. К концу третьего свитка (объём курсовой — два) я поняла, что зерно брошено в благодатную почву, которая при правильной культивации может взрастить солидный магистерский трактат. Это нисколько не охладило моего энтузиазма. Отложив перо и разминая пальцы, я погрузилась в сладостные мечты о славе, которая, конечно же, придёт ко мне после защиты и опубликования моего пухлого труда. Меня будут узнавать на улицах. Меня будут цитировать наизусть. Меня будут приглашать на международные и межрасовые конференции, а я — отнекиваться со скучающим видом. Помакав перо в чернильницу, я с новыми силами набросилась на прижизненный памятник себе, любимой.

Щеколда скрипнула. Я была так поглощена бумагомаранием, что даже не соизволила оглянуться, поэтому вопрос: «На какой стадии завещание?» — застал меня врасплох. Я не ожидала увидеть Лёна так поздно, а уж сегодня — тем более.

— Да вот, решила наконец взяться за курсовую, — созналась я.

— На какую тему?

Я молча кивнула на витиеватое заглавие.

— В списке использованной литературы первым номером Тюдор Избавитель?

— Да, я сравниваю его наблюдения со своими. Откуда он набрался подобной чепухи? Ни одно из указанных им средств на вас не действует. Да, кстати…

Я размашисто перекрестила собеседника. Он рефлекторно отшатнулся.

«Реакция отрицательная» — пометила я на полях свитка.

— Это ещё что за ерунда?

— Безотказный способ. Что там у Тюдора? — я раскрыла «Кровопийц» по одной из закладок. — «Отскочив, взвыл мерзавец-вампир дико… закрутился на месте, раздирая когтями гниющую плоть свою…»

— А если бы сработало?

— Я бы написала: «Реакция положительная».

Лён небрежно взял один из исписанных свитков, расправил и вчитался. Он застыл надолго. Я наблюдала, сначала с гордостью, потом с опаской.

— Хм, — сказал Лён, присаживаясь на лавку и не отрывая глаз от текста. — Надеюсь, круг читателей ограничен?

— Отдай! — возмутилась я, вырывая свиток. — Это ещё черновик.

— Кого это ты называешь «беловолосым упырём»?

— Это первое впечатление! — защищалась я. — Дальше пойдут факты.

— Так дай дочитать.

— Не дам. Я дальше ещё не написала.

— Так я подожду, — предложил он, осклабившись, как упырь.

Судя по высокому месяцу, было далеко за полночь. Что это ему не спится?

— Я зашёл пригласить тебя на Хорошую Ночь.

— Чем же она так хороша? — тут только я заметила, что улицы кишмя кишат вампирами. Там и сям мигали огни костров, слышался весёлый гомон и нестройное пение. Запах жареного мяса и горячего пунша разносился окрест. — В честь чего праздник?

— Я же говорю — Хорошая Ночь.

— И всё?

— Ну да. Почему бы не отпраздновать ночь, если она так хороша, как эта?

— А как её празднуют?

— Как угодно. Пьют, едят, соревнуются, гуляют. Единственное условие — не испортить Хорошую Ночь. Как только у тебя портится настроение, праздник окончен.

Я подумала, что пора спать, но спать не хотелось.

«Почему бы и нет?» — подумала я.

Он без слов подал мне руку и задул свечи.

Тёплая ночь засеяла чёрную пашню неба отборными звёздами и терпеливо бороновала её зубцами рваных облаков. Только-только народившийся месяц вживался в роль ночного светила, и летучие мыши весело трепыхали крылышками, пересекая его отточенный серп.

Нежные ароматы жасмина и шиповника, к которым вскорости примешалась ночная фиалка, заставлял сердце волнующе трепетать в предвкушении романтики. В такие тёплые, погожие летние ночи девицы-красавицы, заключённые в тесных стенах родительских дворцов, имеют обыкновение прыгать с балконов в объятья воздыхателей с лютнями. Хорошо, когда на девице пышные юбки — они смягчат удар о землю, если воздыхатель окажется недостаточно расторопен.

— Как вкусно пахнет! — я алчно принюхалась к светлому дымку, тянувшемуся от длинной ямы с угольями, над которой томилось мясо, нанизанное на тонкие железные прутики с деревянными ручками. Вокруг ямы, перебрасываясь шуточками, толпились жизнерадостные и голодные вампиры — стряпчий не успевал менять вертела.

— По удивительному стечению обстоятельств все маги, посетившие Догеву, были убежденными вегетарианцами, — ядовито уведомил меня вампир.

— А мне плевать, из кого отбивная, — заупрямилась я. — Я хочу есть, и мой растущий организм требует мяса. Если нет куриного крылышка, пусть будет девичье бедрышко. Только прожаренное и не очень жирное. Я постою в тенёчке, а ты сходи, попроси немного, тебе должны дать без очереди.

При виде Повелителя, приближавшегося энергичным шагом, разговоры и смешки стихли. Толпа подобострастно раздалась, пропуская Лёна к жаровне. Выглядело это так, словно у питейного заведения материализовался один из богов, оставил громы с молниями на входе и спросил кружку пива и воблу. Каприз божества незамедлительно удовлетворили.

— Девичьи бедрышки кончились, — сообщил Лён, торжественно вручая мне вертел с несколькими кусочками сочного мяса, нашпигованного чесноком и переложенного луком. — Ты не возражаешь против бараньей вырезки? Отлично. А в кармане у меня лежит хлеб. Правда, он там давно лежит… Подержи мою порцию.

Освободив руки, Лён извлёк из кармана нечто в тряпице, на которую мы оба воззрились с нескрываемым ужасом. По всей видимости, в далеком прошлом, ещё до ледникового периода, этот жуткий блин представлял собой ломоть ржаного хлеба, уже тогда несвежего. Пыль столетий оседала на памятниках искусства, могущественные цивилизации возникали и исчезали без следа, землетрясения, наводнения и пожары периодически наносили урон сельскому хозяйству, а хлеб всё лежал да лежал себе в кармане, ожидая звёздного часа. И час пробил! Триумфальное явление хлеба народу вызвало самые противоречивые чувства.

— Фу! — наконец сказал Лён, немногословно выразив своё мнение по данному вопросу.

— Настоящий антиквариат, — подтвердила я. В мерцающем свете костров хлеб переливался всеми оттенками зелёного, как гномий сыр. — Давай подадим его какому-нибудь нищему.

— Настолько неприхотливые нищие долго не живут.

Я предложила скормить хлеб злейшему врагу, но Лён возразил, что это негуманно — мол, мы же не варвары, зачем так измываться над бедолагой в прогрессивный век колесования? Не отыскав достойного применения уникальному продукту, мы выкинули его в кусты и занялись поисками укромного местечка для расправы над шашлыками.

— Пойдём! — шепнул Лён, увлекая меня за угол ближайшего дома. Мы долго петляли задворками, пока не выбрались на утоптанную площадку, со всех сторон окружённую высокими кустами. На земле лежало ошкуренное бревно, а сквозь рваную брешь в ветвях отлично просматривалась площадь. — Отлично, мы первые! Если кто-нибудь начнёт ломиться через кусты, будем что есть мочи вопить: «Занято!»

— Пойдём, дорогая, здесь уже занято! Какие-то нахалы захватили наше место! — Отчётливо прошипел в кустах мужской голос, огорчённо вздохнул женский, треснула ветка, и всё стихло.

— Сам ты нахал! — вполголоса буркнул Лён. Его услышали, мало того, опознали, и до нас донёсся сдавленный стон и трагически-надрывное: «Извините!», подобное предсмертному хрипу.

— Ну зачем ты так? — мягко упрекнула я.

— А я не вампир, что ли? Не могу посидеть в кустах с девушкой? — улыбнулся он, блеснув клыками.

— Но-но! — я погрозила вампиру вертелом. — Ой, что там происходит?

Мое внимание привлекло странное действо, разворачивающееся на площади — вернее, огороженном верёвкой её кусочке, как раз напротив нашей трапезной. По площадке беззвучно кружились две крылатые тени. Именно тени — быстрота и плавность их движений не имели ничего общего с угловатой неуклюжестью живых существ. Алые отблески пламени трепетали на лезвиях гвордов. Редкий лязг от стакнувшегося железа вызывал волну испуганных вздохов среди зрителей, державшихся на почтительном расстоянии от веревочной ограды.

Бой не закончился, а словно оборвался в самый напряженный момент. Судья — если он вообще был — не подавал никакого знака к окончанию поединка, оба противника уверенно держались на ногах, но почему-то разом опустили оружие и натянуто улыбнулись друг другу, блеснув клыками. Помедлив, левый боец выпрямился и поднял гворд над головой. Толпа восхищённо взревела.

— А как они определили, кто победил? — шепотом спросила я у Лёна. — Они даже не задели друг друга!

— Задели, и не раз. Просто не подали вида, вот ты и не заметила. Им не обязательно драться до поражения. По догевским правилам бой идёт до выявления более опытного бойца. Тогда слабейший просто выходит из круга, и его место занимает другой претендент.

— Так просто выходит? Не плюется и не ругается? И победителя не приходится оттаскивать за шиворот? Странно, вроде бы так яростно сражались… Смотри, никто не торопится подменять выбывшего! Это лучший гвордщик в Догеве, да?

Лён призадумался, и я получила тщательно сформулированный ответ:

— Да — среди присутствующих там.

— Лён, а ты не хочешь попытать молодецкую силушку? У тебя есть шанс произвести на меня впечатление, — предложила я нарочито кокетливым голоском.

— Бешшмышленно, — невразумительно проворчал Лён, вгрызаясь в мясо. — Я их вшех уше один раш в этом году победил, до весны больше не полежут… Рашве што на тренировках…

— Ну и глупые же у вас правила! Надо больше полагаться на удачу. У самого сильного противника есть слабое место. Вся соль в том, чтобы определить это место с первой попытки — второй может не быть. Если он вспыльчив — доведи его до белого каления, если хромает — побольше бегай, если у него болит зуб — целься в зуб, — я смерила Лёна оценивающим взглядом, красноречиво задержавшись ниже пояса. — Есть, конечно, и общеизвестные места…

— Хорошо рассуждать о битве, сидя в кустах. Посмотрим, как ты справишься с настоящим противником, — посерьёзнел вампир, на всякий случай закладывая ногу за ногу.

— С монстром?

— Да хотя бы с ним.

— Одна немаловажная деталь, Лён, — поправила я. — Для битвы с монстром нужен монстр.

— Думаешь, его не существует? — нахмурился вампир.

— Нет, я просто говорю, что сейчас его нет.

— Значит, ты можешь уехать с чистым сердцем? — рано обрадовался Лён.

— Могу, но не хочу, — я бросила в рот последний кусочек мяса, потянулась и умиротворенно вздохнула. — Где ещё я смогу отпраздновать такую Хорошую Ночь?

— А у вас разве нет ночных праздников?

— Почему, есть. Ночь Святого Слуки, или Кладоцветень. Но он в самом конце колосня, не скоро ещё.

— И как вы его отмечаете? — Лён тоже доел баранину и воткнул пустой вертел в краешек бревна. Я последовала его примеру. — Не забыть бы их завтра забрать.

— По-разному. Прыгаем через костёр, мажем дёгтем чужие ворота. Ищем легендарную папороть-кветку, соревнуясь в этом с нечистой силой, которая якобы отводит людям глаза, заманивая в чащобы и буераки. А я уверена — подвыпивших искателей заводят в чащобу не лешие, а собственные ноги.

— Ну, ворота мазать я тебе не дам. А папоротника здесь навалом. Я знаю поляну с уймой этой дряни, — предложил Лён.

— Так чего же мы ждём? Пошли искать кветку! — загорелась я, вскакивая. Мне хронически не везло на ночь Святого Слуки — то дождь пойдёт, то ногу подверну или завтрашняя контрольная покоя не дает; почему бы не перенести её на более подходящее время?

— Сейчас? — ужаснулся Повелитель.

— А когда? Днём? Или зимой, по сугробам с лопатой? Пойдём, пока луна светит!

Лён почему-то не горел желанием искать чудесную папороть-кветку. Его не соблазнила даже идея найти клад, открывающийся, по слухам, обладателю редкостной флоры. Нет, он не отказывался наотрез, но предлагал перенести поиски на утро, а лучше — вечер, напрочь игнорируя суточный ритм папоротника и не собираясь подлаживаться под оный.

— Но он же цветёт только ночью! — настаивала я, на что вампир возражал, что нецветущий папоротник ничем не хуже, да и искать его гораздо легче.

— Хорошо, пойду одна, — решила я, и в настроении Лёна произошла решительная перемена. Ну конечно, он будет меня сопровождать. Государственная казна как никогда нуждается в кладе.

На этом его чудачества не прекратились. Сначала он галантно пропустил меня вперёд, предоставив выбирать дорогу, а когда я, спохватившись, уточнила, туда ли мы идём, невозмутимо ответил, что нет. В качестве первопроходца он оказался ещё хуже. Брёл, словно в хвосте похоронной процессии. Изъявил желание отдохнуть на пеньке сомнительной чистоты. Остановила его только ночующая там гадюка, злобно зашипевшая при виде вампирьего зада. Подскочив на три локтя, Лён ненадолго взбодрился, и я поторопилась занять его беседой:

— Лён, а тебе не скучно разговаривать?

— Ничего подобного. При оживлённом разговоре мысли совсем не намного опережают слова. От речи их отличает полное отсутствие метафор, они всегда прямолинейны и однозначны, хоть и насыщены эмоциями. Словами же можно играть, как картами, — перетасовывать, сдавать, подкидывать… завораживать. Не-ет, я ни за что не лишил бы себя удовольствия выслушать интересного собеседника, — протянул вампир, улыбаясь своим мыслям.

«Уж кто-кто, а ты умеешь пользоваться словами», — не без злорадства подумала я.

— Должность обязывает, — сказал Лён так же непринужденно, словно я продолжала с ним разговаривать.

— Нет, Лён, ты невозможный! — возмутилась я. — При тебе даже подумать спокойно нельзя. И как тебя подданные терпят?

Даже зная, как проявляется телепатический дар Лёна, я не чувствовала непрошеного вторжения, пока не вспоминала о нём. Вспомнив, я могла без труда определить — «читает» меня Лён в данную минуту или нет. Но с какого момента и как давно он этим занимается — вычислить не удавалось.

Мы вышли к знакомому озерцу, теплом дохнувшему в наши лица. По чёрной воде бежала серебристая рябь, разбиваемая частыми всплесками — сидящие на берегу лягушки торопились укрыться в спасительных водах. Молчание показалась мне чересчур натянутым. Восстановив в памяти диалог, я припомнила, что последнее слово осталось за мной. И с опозданием догадалась, насколько одинок мой спутник. Кому захочется постоянно общаться с телепатом? Ведь любое разумное существо сначала подумает, а потом скажет. И не всегда то, что подумало. А сделает вообще третье. Вот и бегут к Повелителю, когда без него уж никак. Надоели ему, наверное, бесчисленные спорщики и жалобщики, которые, встречаясь с ним на улице, отводят глаза: «Приветствую вас, Повелитель», и поскорее уходят от разговора, потому что у самого доброго, умного и воспитанного вампира на задворках сознания всегда копошится неприличная мысль. Потому-то и бродит Повелитель по догевским пустошам в гордом одиночестве, как унылое привидение, изредка являясь подданным и повергая их в благоговейный трепет. Я попробовала прочитать мысли Лёна. Безуспешно. Его блокаду не пробил бы и архимаг.

— Знаешь, есть такой анекдот: наведался знаменитый лекарь в хибару третьесортного знахаря и жалуется на боли в спине. Знахарь в шоке: «Как? Неужели вы не можете исцелить себя сами?». «Могу, — со вздохом отвечает знаменитость. — Но видите ли, я слишком дорого беру за свои услуги».

— Предлагаешь брать поменьше? — оживился Лён, вскидывая голову.

— Предлагаю брать вообще. Развёл, понимаешь, дешевую благотворительность. Повесь ценники на свои услуги. Примирение спорщиков — 2 менок. Чтение мыслей — 4. Дельный совет — 7. Вызов на дом — отдельно 5 менок плюс харчи.

Он дико расхохотался, загнав в озеро самых храбрых лягушек.

— Знаешь, Вольха, проку мне с твоих мыслей… Первый раз сталкиваюсь с настолько непредсказуемым логическим мышлением, приходящим к совершенно противоположному выводу перед самым ответом. Ей-богу, легче понять тебя вслух!

— Лён, если ты вообще можешь меня понять, то я тебе завидую.

Вампир замер, предостерегающе подняв руку. Я послушно замолчала, гадая, что же могло его насторожить. Вепрь? Медведь? Или…

Не дав мне пофантазировать, Лён сморщил нос и чихнул.

— Будь здоров.

Он кивнул в знак признательности и чихнул ещё раз.

— Это все, что ты хотел мне сказать?

— Ну, в общем… Чхи!

Чихал Лён высоко и тонко. Где-то невдалеке ехидно ухнул филин.

— Нажми на переносицу, — посоветовала я. — Поможет, если не аллергия.

— Значит, не поможет, — Лён аристократически потянул носом. — Кажется, всё. А… а… Нет, точно всё. Она где-то рядом.

— Кто?

— Да поляна, — вампир боком протиснулся меж двух пушистых ёлочек, предупредительно раздвинув колючие лапы. — Ну, ищи свой клад.

Поляна горела, переливалась крошками живого серебра. Высокие резные листья щекотали ноги. Вихрившиеся в воздухе светлячки сплетали причудливое, мгновенно тающее кружево вокруг цветов на высоких голых стеблях. Бледный свет трёх полупрозрачных лепестков выхватывал из темноты кончики молодых листьев, свёрнутых улиткой. Хрупкие тычиночные нити плавно покачивались под тяжестью продолговатых пыльников. Когда жуки, очарованные светом, пытались присесть на покатые лепестки, судорожно перебирая лапками и крыльями, облачка серебристой пыльцы выпархивали из чашечек цветков и плыли над полянкой, рассеиваясь и угасая.

Завороженная дивным зрелищем, я простояла на краю поляны целую вечность. Пузатый жук мягко ткнулся в моё плечо, сел, сложил крылья и замер, как магическая брошь. Я задрала голову. Рой светляков смешивался с роем звёзд. Я перевела взгляд на Лёна. Жук, неподвижно сидящий у меня на плече, отражался в глазах вампира двумя золотыми точками. Мы стояли так близко, что я чувствовала запах выделанной кожи, исходивший от его потрёпанной куртки. При желании он мог наклониться к моим губам и… или ниже, к шее. Да всё равно! В эту прекрасную ночь я жаждала романтики, как никогда в жизни. Затаив дыхание, я чуть подалась вперёд…

Лён глубоко вздохнул… и захлебнулся безудержным, непрерывным чиханием. Жук вспорхнул, радея за своё здоровье. В довершение всех бед из кустов беззастенчиво вылезло нечто большое, черное и согбенное, невнятно бормочущее себе под нос. Цветы на его пути таинственным образом исчезали.

— Нет, она нас преследует! — возмутилась я, узнавая Келлу.

Травница, кажется, только сейчас обнаружила наше присутствие.

— Привет, малышка… Повелитель?! Вы что, следили за мной?

— Нет, мы на вас случайно наткнулись, — процедила я сквозь зубы. — Вы самая натыкаемая Травница в Догеве!

— Хорошая ночь, правда? — наивно спросила Келла, не замечая, что после встречи с ней ночь перестала быть такой уж хорошей. Уткнувшись в носовой платок, Лён воспроизвёл звук, никоим образом не вязавшийся с романтическим свиданием. — А что вы здесь делаете?

— Клад ищем, — буркнула я. Позади Травницы осталась черная полоса вытоптанного папоротника с ощипанными цветами. Келла собирала только лепестки, оставляя голые стебли сиротливо засыхать среди листвы.

— Шли бы вы домой, Повелитель, — угрюмо предложила Травница, догадавшись, что ей не рады. — Промойте нос соленой водой и выпейте свой отвар, а то совсем расклеитесь. Да и вообще, нечего вам ночью по лесу шляться.

— А это… чхи… не твоё дело! — на диво неприветливо отозвался Лён, выныривая из платка.

Келла гневно блеснула на него глазами. Ничего не сказала, но Лён прикусил губу.

— Воинствующая оппозиция? — шепотом спросила я.

— Хуже. Непрошеная доброжелательница, — вызывающе громко ответил Лён.

— Дурачок, — беззлобно отозвалась Травница, продолжая обрывать хрупкие лепестки. Папоротник, конечно, не имел к ним никакого отношения — цвел особый вид заразихи, паразитирующей на корнях этого легендарного растения. Природу не переделаешь, но иногда она идёт навстречу наивной человеческой вере в чудеса.

Лён надменно передёрнул плечами, решив не обращать внимания на инсинуации какой-то там Травницы. Новый приступ чиха согнул его пополам и заставил обняться с берёзой.

— Может, у тебя скоротечная чахотка? — с надеждой предположила я, зная неплохое заклинание от лёгочной напасти и горя желанием испытать его на вампире.

— Типун тебе на язык! — неподдельно ужаснулась Келла. — Постучи по дереву!

Я послушно стукнула по стволу ближайшей осинки, тонкой и стройной, как черенок помела, и на голову Травнице свалилось растрёпанное воронье гнездо с остатками скорлупы и перьев.

Лён сполз по березе, не в силах бороться одновременно с чиханием и смехом.

Фыркнув, как воспитанная кошка, которой надоели шалости хозяйских детей, Келла тряхнула головой, и гнездо осыпалось к её ногам кучкой прутиков и мха.

— Я нечаянно… — растерянно промямлила я, но Травница уже скрылась во тьме. — Лён, честное слово, я же не знала!

— Верю. И знаешь, в чём самая прелесть? Я тоже. А это великолепно, а-ап-чхи-и-и!!! Всё знать очень скучно, Вольха.

— Не волнуйся, я не дам тебе зачахнуть от тоски.

— Не сомневаюсь. Только уйдём отсюда поскорее, ладно? Мне что-то действительно нездоровится.

Глава 17

Первое, что я увидела утром… если час дня можно считать утром, была осёдланная Ромашка, подъедавшая овес из кормушки для вяхирей, укреплённой в развилке молодого граба. Дикие голуби, вытянув лазоревые шейки, возмущённо наблюдали с конька крыши, как лошадь, задрав голову, выскребает деревянный лоток подвижной верхней губой. Приметив меня, Ромашка опустила морду и задумчиво облизнулась. Неужели вампиры всё ещё надеются выжить меня из Догевы? Я застыла в сенях, не решаясь переступить порог, и потому не сразу заметила вороного жеребца, обонявшего куст шиповника и время от времени предпринимавшего осторожные попытки ущипнуть соблазнительный, но уж больно колючий побег. Отливающий металлом, рослый конь был достоин королевских конюшен. Лён, державший его под уздцы, — пяти лет каторги, и это в лучшем случае, ибо где подобный бродяга мог разжиться таким красавцем, как не украв его? Эта потрёпанная куртка была на Повелителе в день нашего знакомства, волосы он стянул в пучок на затылке каким-то грязным кожаным лоскутом, но, видимо, перед сном, потому что пучок успел растрепаться, и голова Лёна напоминала ячменный сноп, доступный всем ветрам; мятые, но вроде бы чистые брюки грязно-серого цвета вытянулись на коленях и обмахрились снизу, а сапоги он, скорее всего, добыл на большой дороге, сняв их с паломника, отшагавшего не одну сотню верст.

— В чём дело? — сонно спросила я. — Отправляешься за налогами или за милостыней?

Вампир жизнерадостно осклабился:

— А ты не будешь меня сопровождать?

— Куда?

— Хочу объехать приграничные поля, так сказать, проинспектировать капусту, свёклу и зелёный горошек, — сообщил Лён, вскакивая в седло. Его вчерашней хвори и след простыл.

— Эй, постой, я ещё не завтракала!

— Завтракай, — покладисто согласился вампир. — А потом и я перекушу.

— Кем, позволь узнать?

— Бутербродом, который ты мне, конечно, вынесешь.

— Ладно, только не уезжай без меня! — крикнула я, метнувшись обратно в сени. Слепив два кривых, мятых и внешне несъедобных бутерброда с колбасой, я запихнула их в сумку, наскоро переоделась, пригладила волосы и, на ходу застегивая рубашку, с трудом вписалась в проём косяка. Лёна охватило безудержное веселье, потому что паломника мы грабили вместе — для верховой прогулки в деревню я подобрала самое мятое и непритязательное платье.

Волк увязался было за нами, но у фонтана отстал, постоял немного на мостовой и неспешно потрусил назад, к дому.

— Выспалась?

Я украдкой сцедила зевоту в кулак.

— Не знаю. Я ещё не проснулась.

— Тогда давай прибавим ходу. Х-хей! — поводья звонко щёлкнули по лоснящейся конской шее.

Вороной жеребец с готовностью перешёл в галоп. Ромашка, закусив удила и гневно прижав маленькие аккуратные ушки, вырвалась вперёд на полкорпуса, но больше вороной не уступил ни пяди. Ветер засвистел в ушах, сон разлохматился и осыпался по кусочкам, смешавшись с дорожной пылью.

Мы спешились на опушке березовой рощи — огибать её было долго, а кони храпели и вздергивали морды — в роще, по словам Лёна, обитали кикиморы. Они изумительно притворялись сучковатыми пеньками, но Ромашка сердилась, фыркала и норовила укусить меня за плечо.

На дне неглубокого овражка Лён обратил моё внимание на чашеобразную впадину, заполненную бурлящей зелёной водой с грязной пеной на поверхности — в глубине впадины пульсировал горячий источник, и от воды шёл лёгкий гнилостный парок. Склонившись над впадиной, Лён сообщил, что имеет честь представить мне доподлинно живую воду в концентрации два к одному. Я поинтересовалась, откуда такая точность, на что Повелитель ответил, что при отстаивании на дно оседает треть грязи. Я рискнула попробовать хвалёную жидкость. Одним лишь запахом она могла уберечь от загробного мира добрый десяток потенциальных доходяг, а уж на вкус… Когда я в полной мере насладилась тонким букетом протухшего болота, Лён, глазом не моргнув, серьёзно добавил, что вода «живая» в буквальном смысле слова, ибо кишмя кишит мельчайшими рачками; в определённый сезон их отлавливают сачком из плотной ткани и высушенных используют как сильное мочегонное средство. Закончив речь, он премерзко расхохотался. Не раздумывая, я выбросила вперёд правую руку, впилась в лодыжку насмешника и дернула что есть силы. Ослизлые края впадины поехали под ногами вампира, он взмахнул руками и крыльями, но всё равно упал и изрядно нахлебался «живой воды». Теперь хохотала я, на всякий случай отбежав подальше.

Полчаса спустя мы сидели у маленького костерка и грели руки, оглядываясь на мокрое бельё, трепещущее по ветру. Я сочла момент подходящим и вручила Лёну привезённые из Стармина трусы. Он обрадовался им, как бриллиантовой диадеме, и немедленно удалился за куст.

Вы когда-нибудь видели вампира в белых портах до колена? А Повелителя?! При всём этом Лён зловеще клацал клыками от холода, безуспешно пытаясь сохранять достоинство.

Убедившись, что предоставленные сами себе одежды и не думают сохнуть, я вызвала поток тёплого воздуха, и бельё задымилось, чернея. Я испугалась, что оно опять обугливается, но это всего-навсего высыхала и темнела грязь. По окончании сушки штаны Лёна можно было ставить в угол, а куртку использовать в качестве лат. Мы попытались их размять, и грязь посыпалась кусками.

— Ничего не выйдет, — констатировал Лён. — Нужно искать кого-нибудь щедрого и несмешливого с запасными штанами. В город я в таком виде не пойду.

— Я могу навести морок. Правда, тепла от него маловато, да и исчезнуть он может в любую минуту.

Вампир содрогнулся. «Любая минута» почти наверняка оказалась бы неподходящей.

— Есть предложение получше. Вон там, над березками, видишь?

Ровный светлый дымок явно выбивался из печной трубы. Мы забросали костёр землёй и пошли напрямик. На полпути к жилью нас атаковал злобный всклокоченный козёл, рогами и бородой не уступавший главному надзирателю пекла. Он выскочил из-за куста, как серый волк на гобелене. К счастью, веревка, на которой он пасся, закончилась в трёх дюймах от наших задов. На торжествующее блеяние козла появилась девчонка с хворостиной. Повелитель в портах оказался ей в новинку. На дикий визг не замедлил явиться папаша ребёнка. Пыхтя и развевая полами длинной белой рубахи, он ворвался на поляну с топором в правой руке и обезглавленным петухом — в левой. Вероятно, глава семейства как раз свершал казнь обленившегося, пренебрегающего супружескими обязанностями Пети и, застигнутый врасплох, машинально прихватил жертву с собой. Я ещё ни разу не участвовала в битве на дохлых петухах. Окинув меня, Лёна, дочь и козла одинаково безумным взглядом, вампир выронил петуха и брякнулся на колени, объятый священным ужасом.

— Ну, что ты застыл? Проси скорее штаны, — шепнула я.

— Ты с ума сошла! — прошипел Лён в ответ. — Он же в таком состоянии, что свои снимет.

— Вот и куй железо, пока горячо! Хватит рекламировать старминский трикотаж.

Лён откашлялся.

— Простите, — вежливо и хрипло сказал он. — И встаньте, пожалуйста. Мы проводим ежегодный осмотр угодий и, если не возражаете, хотели бы ненадолго воспользоваться вашим гостеприимством…

— И штанами, — добавила я, поднимая дохлого петуха за рыжее крыло.

Чтобы отмыть своего Повелителя, вампирам потребовалось не меньше трёх бочек воды. Когда он, наконец, вышел к столу, накрытому в оплетённой виноградом беседке, я развлекала ребятню, левитируя четыре вилки одновременно. Поддёрнув подол красного махрового халата, по виду — женского, Лён сел напротив.

— Ты что-то говорил насчёт несмешливых и с запасными штанами? — вкрадчиво спросила я. — Вряд ли хозяйку так развеселил петух, которого я уронила в навозную жижу. Посмотри, как живо она общается с соседями, толпящимися у забора. И как только ты отворачиваешься, они на тебя глазеют.

Лён прислушался, не оборачиваясь.

— Ошибаешься. На тебя. Они думают, что ты пыталась меня прикончить, но орешек оказался тебе не по зубам.

— Они так говорят? — встревожилась я.

— Нет, думают.

— Скажи им, что это неправда!

— Ну, они не так уж и далеки от истины… — озорно блеснул клыками Лён. — О, большое спасибо!

На столе появилась дымящаяся супница с наваристыми щами. Высокая румяная хозяйка в зелёном платке наполнила наши миски и выложила на отдельную тарелку солидный кус мяса с торчащей мозговой костью. Гостеприимное семейство в рекордные сроки собралось за столом. Малыши-двойняшки глазели на нас, как на пришельцев из сопряжённого измерения. Девочка-подросток усиленно трепыхала ресницами, стреляя глазками, что Лён игнорировал с потрясающим величием. Её старшая сестра (мать малышей) уставилась на Повелителя так, словно собиралась писать с него картину. Глава семьи и зять наперебой обсуждали погоду и природу, явно не зная, чем ещё нам угодить. Мне ужасно хотелось выбить из кости мозг, но я боялась нарушить торжественность обстановки. Ещё бы, не каждый день к простым вампирам заходит Повелитель в портах… Лён, кстати, держал себя на высоте, улыбался и охотно поддерживал бессодержательный разговор.

На меня никто не смотрел, и я подковырнула выпирающий мозг черенком ложки.

Переодевшись в свободный костюм для верховой езды, Лён оставил у гостеприимных хозяев куртку-непробивайку и штаны-самостои. Не сомневаюсь, ещё долго эти реликвии будут украшать их парадную гостиную.

— Полями поедете, так ближе. Дорога ровная, утоптанная, не собьётесь, — напутствовал нас хозяин. — Не сворачивайте только никуда. Там сначала картошка будет, немного жук её побил, заморский, полосатый, никак управы на него не найдём, а дальше клевер и люцерна, как раз зацветают. А там уж до леса рукой подать.

Центральный догевский лес Лён знал назубок; во всяком случае, он прекратил расспросы и запрыгнул в седло.

Заморский полосатый жук флегматично закусывал картофельной ботвой, не обращая внимания на представительницу Разумной Расы, которая наблюдала за его бесконечной трапезой затаив дыхание.

— Эй, Келла! — окликнула я, разглядев девушку.

Вампирша распрямилась, потёрла поясницу.

— Твари! — выпалила она в пустоту.

Заморские жуки питались, размножались, перелетали с куста на куст, напрочь игнорируя антропогенный фактор.

Оставив коней щипать пыльную траву обочин, мы стали продираться к Келле поперёк рядов. Ботва путалась под ногами. По голому локтю пополз жук, я брезгливо стряхнула его на землю и припечатала каблуком.

— Что ты там делаешь?

— Изучаю! — немногословно отозвалась Травница, снова наклоняясь к жуку. — Я обрызгала ботву настойкой аконита.

— И что?

— Он её ест!

— А ты думала, он объявит голодовку в знак протеста? — фыркнула я.

— Наоборот, всё идёт по плану, теперь я жду, когда он начнет издыхать!

— Давно?

— Часа три.

— Скорее он тебя уморит!

Только присутствие Лёна удержало Травницу от гневной вспышки. Пересилив себя, она иронично спросила:

— Не могла бы ты просветить меня относительно человеческих способов борьбы с этими холерными жуками? Насколько я знаю, самым мощным из разработанных вами инсектицидов до сих пор являются бабки и малолетки со жбанами, а агрономы действуют по принципу: «Чтоб ты подавился, проклятый!».

Я размяла пальцы, эффектно хрустнув костяшками.

— Чтоб ты подавился, проклятый! — и добавила парочку заклинаний.

Минутное замешательство в стане полосатого врага сменилось нарастающим шелестом. Это осыпались заморские жуки, скатываясь в бороздёнки. Дрыгнув членистыми лапками, они застывали навсегда. Слишком поздно я поняла, почему экзорцизмы рекомендуют произносить у кромки поля. И как мы теперь выберемся? По этой сплошной, хрустящей и чавкающей под ногами массе?

— Чистая работа! — хрипло выдохнула Травница, разглядывая подобранного жука в лупу. — Они и впрямь сдохли! Но от чего?

— Может, подавились? — невинно предположила я.

Келла уставилась на меня с неподдельным ужасом. Я знала, о чём она думает. Нет ли у меня в запасе заклинания помощнее, на острозубых паразитов?

— Нет, — разочаровала я её. — К сожалению, больше ни на кого это заклинание не действует, даже против капустных гусениц в бой идут пресловутые бабки. Заклинание простенькое, я удивляюсь, почему ваши маги его не применяют.

— Может, потому, что у нас нет магов?

Я помнила слова Учителя, но позволила себе усомниться.

— Что, серьёзно? Ни одного?

— А откуда они появятся? Не прилетят же из заморских краев вместе с жуками. Своих Школ чародеев у нас нет, а в человеческие вампиров не принимают.

— И как вы без нас справляетесь? — я представила жизнь без магии и содрогнулась. Что сталось бы со Стармином без уличных огней в стеклянных шарах, амулетов от оспы и холеры, магических замков, холодильных ящиков, бесчисленных мороков, ублажающих взгляд и скрывающих облупленные стены домов, остроконечной башни, размеренно испускающей в небо серебристую молнию — регулятора погоды. Погода согласовывалась с Верховным Советом, подписывалась королём и еженедельно вывешивалась на стене ратуши.

— Ты и дождь можешь вызвать? — спросила Келла.

— Только с конспектом.

— А грозу?

— И грозу могу, — рассеянно подтвердила я.

— А… град?

— Для блага сельского хозяйства — всё, что угодно, — заверила я Травницу.

— Похоже, нам и в самом деле не помешал бы маг, — задумчиво сказала Келла.

— Ну так дайте запрос в Школу!

— Вольха, не смеши. Ты думаешь, кто-нибудь из людей согласится жить и работать в Догеве? — вступил в разговор Лён.

— Я бы согласилась.

— Боже упаси! — вырвалось у Лёна. — Тогда из Догевы сбегут все вампиры!

Не слушая возражений, он подхватил меня на руки и вынес за кромку поля.

Глава 18

Лошадки неспешной рысцой отмахали добрую половину пути. Не будь со мной Лёна, я давно бы заплутала в глухой еловой чащобе, где буйно цвела малина, а заградительные полосы из крапивы и ежевичника внушали трепет даже эльфам. Лещина сомкнула гибкие прутья над узкой лесной тропкой, и бархатистые листья нет-нет, да щекотали мою макушку. Но вот деревья раздвинулись, пошли можжевеловые и вербные кусты, а за ними поле с машущим крыльями ветряком.

— Смотри, какая красота, — Лён кивнул на ярко-красную прогалинку у самой опушки, невесть как пропущенную сборщиками ягод. Спелая земляника бесстрашно выглядывала из-под листиков, красуясь на солнышке.

Я не любила землянику, но устоять не смогла. Спешившись, присела на корточки у края полянки, бережно раздвинула листья. Крупные ягоды сами скатывались в ладонь, стоило провести рукой по зеленовато-серому стебельку, и мне казалось, что он облегчённо вздыхает, избавляясь от тяжкой обузы. Я складывала их в пригоршню, наслаждаясь самим процессом сбора. Как рыбак, часами высиживающий с удочкой на пригорке у заросшего пруда, в котором давно перевелась рыба. Дома… Когда у меня был дом… я сутками не вылезала из лесу, собирая землянику. Сразу вспомнился запах туесков с земляникой, стоящих в холодных, сыроватых сенях… я сидела на пороге и сторожила ягоды от лакомок-братишек, пока не возвращались с поля родители. Мне хотелось, чтобы они увидели душистое богатство нетронутым, в полной мере оценив мой труд. Потом я снимала караул у сеней, но землянику всё равно не ела, даже со сливками. До сих пор терпеть её не могу… отдам Лёну, решила я.

Я почувствовала, что Лён на меня смотрит. Эдак задумчиво, оценивающе, внимательно. Я подняла голову. Он действительно смотрел. У него в руках не было ни единой ягодки. Мы уставились друг на друга, как мужик и медведь, столкнувшиеся в малиннике.

— Что? — спросила я.

— Ничего, — смутился захваченный врасплох «медведь», то есть вампир. — У тебя листик в волосах.

— Правда? — я тряхнула головой.

— Запутался. Давай я вытащу.

Я нагнула голову, продолжая следить за вампиром из-под отросшей чёлки. Пальцы осторожно коснулись моей макушки, пробежались вдоль затылка. После нескольких безуспешных попыток Лён бесцеремонно притянул мою голову к своей груди и азартно закопошился в волосах.

— Лён, что ты там делаешь? — забеспокоилась я, жарко дыша в его рубашку. В судорожно стиснутой пригоршне мялись собранные ягоды.

— Он убегает, — виновато оправдывался Лён.

— Листик?

— Нет, ягодный клоп.

— Клоп?! Вытащи его немедленно! — завизжала я, свободной ладонью упираясь вампиру в грудь.

— Тихо, не дёргайся, ты его спугнёшь.

Я почувствовала, как преследуемый клоп перебирает лапками, соревнуясь в ловкости с пальцами вампира. Ощущение не из приятных.

— Да не вертись, а то я его раздавлю!

Я застыла, прикидывая, что лучше — живой клоп на голове или он же давленый.

Крики всегда раздаются не вовремя. Причём это привилегия неприятных криков, вроде «Пожар!», «Тону!», «Убивают!». На сей раз наш слух усладил жуткий, неоформленный в слова вопль, страшный и пульсирующий, то затихающий, то возобновляющийся с новой силой. Я подорвалась с колен, роняя ягоды, колючая ветка барбариса хлестнула меня по щеке, оцарапав до крови.

Ромашка беспокойно стригла ушами, раздувая ноздри. Запрыгивала я на неё лихо, с разбегу, с любой стороны, в данном случае — с задней. С более крупной и норовистой лошадью этот номер бы не прошёл, но Ромашка давно привыкла, что хозяйка сыплется ей на спину откуда ни попадя, и не шарахалась. Разбежавшись перед прыжком, я сделала упор на седло и птицей взмыла над Ромашкиным крупом.

И тут этот мерзавец схватил меня за ногу! Не просто схватил, а дёрнул, грубо и бесцеремонно. Одной рукой я продолжала держаться за седло, вторая соскользнула, инстинктивно вцепившись в Ромашкин хвост.

— Ты куда?

— Туда!

— Зачем?

— Затем! — я лягнула Лёна свободной ногой. Ромашка, оскорблённая до глубины души, добавила копытами, поддав задом, как норовистый осел. Я разжала руки, а Лён — нет. В результате, на долю секунды зависнув в воздухе, я упала лицом вниз. Да будет земля мне пухом!

— Ты что, рехнулся? — заорала я, выворачивая голову и отплевываясь. Мать сыра земля не пришлась мне по вкусу. Лён наконец-то выпустил мою ногу, и, шмякнувшись на живот, я увидела далеко-далеко в поле белую и черную точки — наших убегающих лошадей. Ромашкин хвост, хвала богам, остался при Ромашке, по крайней мере, репица. Вся полянка была усеяна белым, шелковистым конским волосом.

— Без тебя разберутся, — хрипло выдохнул вампир, падая на колени. На его груди, слева и справа, пропечатались две подковы, а чуть пониже — подошва. Господи, да мы ему, наверное, все ребра поломали! Но держится, ни единого стона. С какой бы скоростью ни шла регенерация, Лён должен испытывать дикую боль в первые минуты! И всё ради моей безопасности. Которой ничего не угрожало.

— Ты заметил, куда побежали лошади? — уже более миролюбиво спросила я. — В ту сторону, откуда кричали. Значит, решили, что там безопасно. Вряд ли Ромашка собралась биться с оборотнем притороченным к седлу мечом.

Лён наконец-то перевёл дыхание, недоверчиво глянул в указанном направлении. В двух полётах стрелы лошади остановились и, похоже, щипали траву у подножия невысокого, но длинного холма, поросшего маревым иван-чаем.

— Пошли, — я тихонько потянула Лёна за плечо. — Надо их поймать.

— Я сам схожу.

— И оставишь меня одну, без оружия и средства передвижения? — коварно предположила я.

Вампир только вздохнул, тяжело поднимаясь на ноги.

Мы недолго терялись в догадках. Сразу за холмом я увидела скособоченную телегу и её хозяина, заламывавшего руки над грудами белой пыли, дымившей на ветру. Он поведал нам душераздирающую историю. На спуске с холма заднее левое колесо неожиданно соскочило с оси и скромно удалилось в кустики. Воз, груженный десятью мешками с мукой, двумя девчонками трёх и десяти лет, холщовой торбой с парочкой молочных поросят и кринкой домашней сметаны, опасно накренился, и часть имущества просыпалась на дорогу с невообразимым вокальным сопровождением, нарушившим наш с Лёном покой.

Лошадь, хитромордая каурка, щипала траву, насколько позволяла правая оглобля. Обломок левой выпал из ременной петли и валялся на земле. Мешок с визжащими поросятами прыгал по дороге. Девочки напоминали сахарные фигурки на свадебном пироге. Сметана растекалась глазурью.

В довершение всех бед у хозяина вышеперечисленного имущества на нервной почве случился приступ радикулита, и он, кряхтя, застыл, неестественно выпрямившись, как памятник самому себе. Понятное дело, помощи от него мы не дождались. Я растратила остаток магии на оглоблю, срастив расщеплённые концы. Пока Лён лазил под телегу и осматривал ось, я сбегала в кусты и принесла колесо.

— Целое?

— Двух ступиц не хватает.

— Их давно не хватает, — сообщила старшая девчонка, пытаясь разломить воскрешённую оглоблю.

— Брысь отсюда! — скомандовал Лён, вылезая из-под телеги. — Я сейчас её приподниму, а ты насадишь.

— Может, разгрузим сначала? — предложила я, критически оглядывая ворох трёхпудовых мешков, удержавшихся на телеге, — подсобили высокие решётчатые бортики.

— И так сойдёт.

И поднял телегу, взявшись за угол. Без всяких усилий, спокойно. И держал так минут двадцать, пока я, ничего не смысля в ремонте телег, насадила колесо не той стороной, потом опять не той. С тех пор я уверена — у колес не две стороны, а минимум четыре, а втулок вообще пять. Днище потрескивало, я всё время боялась, что оно сейчас проломится и погребёт меня под лавиной пшеничной муки. Обошлось, Лён плавно опустил телегу, девчонки живенько вскарабкались на мешки, хозяин рассыпался в изъявлениях благодарности и подхватил вожжи, в мгновение ока исцелившись от зловредного, но весьма удобного радикулита.

— Что-то ничегошеньки я не понимаю, — сказала я, когда телега удалилась на достаточное расстояние. — При чём тут радикулит? И зубы? Вы же моментально регенерируете, какие у вас вообще могут быть болезни?

— Не обобщай. После трёхсот лет способность к восстановлению исчезает. И потом, я не совсем обычный вампир.

Лён свистнул. Вороной жеребец неохотно, но послушно подошёл и дал себя поймать. Настал мой черёд.

— Ромашка, Ромашенька… — льстиво заворковала я.

Лошадь топнула копытом и фыркнула.

— Кося, кося… — продолжала уговаривать я, подбираясь к лошади с пучком на редкость неаппетитной травы. Ромашка пятилась, не сводя с меня глаз. — Ну что ты смеешься? Это ты её напугал!

— Может, я и хвост тебе в руку вложил?

— Зачем ты вообще совался?

— Тебя защищал.

— Лён, ты в своём уме? Это я тебя должна защищать! Я для этого и приехала!

— Ну извини. Я забыл, — беззаботно отмахнулся он.

— Забы-ы-ыл? — не на шутку разозлилась я. — Ты? Да ты ничего не забываешь, высокопоставленный интриган! Какого лешего ты носишься со мною, как с тухлым яйцом в кармане?!

— Отлично сказано! — беззлобно хохотнул вампир. — И главное, в точку.

— Не уходи от темы! Тоже мне, опекун выискался! Всё, с этого момента приступаю к самостоятельным поискам. Не знаю, правда, что и где искать, но с тобой каши точно не сваришь.

— Как хочешь, — пожал плечами вампир. — Когда взалкаешь моего общества, обращайся.

А и в самом деле, кто кого защищает? Десятилетний вампирёныш уложит взрослого человека на обе лопатки, а с Лёна станется завязать мой меч узлом. Можно ли, в таком случае, считать оборотня серьёзной угрозой для вампиров? А если да, то какой толк от магички-недоучки? Ой, что-то тут нечисто…

Кто-то пихнул меня в левый бок. Я обернулась. Ромашка, улучив момент, подбиралась к сухарю в кармане, изрядно зажевав мою куртку.

— Попалась, поганка! — я мёртвой хваткой впилась в недоуздок.

«От поганки слышу!» — фыркнула лошадь, жарко тычась мордой в мою ладонь.

Помирившись по дороге (нам быстро прискучило молча ехать бок о бок, исподлобья метая друг на друга укоризненные взгляды), мы сидели на краю фонтана, и я тихонько гладила ерошившуюся воду, пополняя резерв.

— Подними голову, — неожиданно попросил Лён.

Я угрюмо глянула на него, всё ещё дуясь.

— У тебя царапинка… Светится… — удивлённо добавил вампир.

— Здесь? — я провела рукой по лбу. Саднило. На указательном пальце осталась тонкая бурая полоска. — Ерунда. Памятка от барбариса. Погасла?

— Да. Что это было?

— Я восстановила резерв и продолжала держать руку в воде. Энергия — она сама как вода, заполняет ямки и впадины, а в месте любой раны её уровень резко понижается. Вот энергия и стремится туда, как ручей в овражек.

— Но ранка так и не зажила.

— Конечно. Исцелить самого себя далеко не каждый Магистр сможет. Понимаешь, это ведь чужая энергия, организм отторгает её, как чужую плоть, а я ещё не умею её преобразовывать. Ранка светится, потому что энергия, не усваиваясь, ищет выход и находит его, растрачиваясь на свечение.

— То есть, ты не можешь справиться даже с крохотной царапинкой? — удивлённо уточнил Лён. — А как же твоя стоматологическая практика?

— Ну-у, лечить других значительно легче. Самый профессиональный цирюльник пользуется услугами коллег. Ничего. Научусь со временем. Но место под осиной на всякий случай попридержи, — я задумчиво облизнула окровавленный палец.

— Вкусно? — невозмутимо поинтересовался вампир.

— Угощайся. Лён… — Я вспомнила одну пренеприятную вещь и не смогла удержаться от брезгливой гримасы. — Лё-ё-ё-ён… Клоп!!!

Я сама уткнулась ему в грудь.

— Да, он всё ещё там, — Лён небрежно поворошил волосы. — И выглядит счастливым.

— Я не клопиная благотворительница! Вытащи его!

На сей раз он повёл охоту более расчётливо и взял клопа измором, когда тот с отчаяния выскочил возле левого уха.

— На, возьми на память, — прихваченный за спинку, клоп озадаченно поводил лапками.

— Оставь себе. Посади в банку и храни за образами, — я провела рукой по встрепанным волосам, хранившим движения его пальцев и лапок клопа. — Пойду, пожалуй, сосну часок-другой. Уж больно беспокойный денёк выдался, хоть бы ночь не подвела.

Глава 19

Я проснулась и долго лежала на спине с открытыми глазами. В комнате было темно до полной слепоты. Меня не покидало странное ощущение, что кровать подпрыгнула и этот толчок, сотрясший всё тело, послужил побудкой. Мышцы мелко и неестественно подрагивали, словно их только что отпустила судорога. Неприятные ощущения мало-помалу сглаживались, но тревога не уходила. Что-то было не так. Что-то изменилось. Что-то послужило толчком.

Комод безмолвствовал. Гобелен не подкрадывался ко мне, раззявив бахрому. В доме не было никого постороннего, и Крина дышала так ровно, словно действительно спала. На всякий случай я пустила по комнате блуждающий поисковый импульс, и он ткнулся ко мне в ладонь без изменений, не встретив ни одного хоть что-либо имеющего против меня живого существа.

Несмотря на царившую вокруг идиллию, моё беспокойство усилилось.

Мой сон испугался не меньше; он бежал без оглядки, я не обнаружила его ни в одном глазу. Чтобы разрядить обстановку, я тихо заговорила вслух. Это иногда помогает. Прочитав себе нудную нотацию о суевериях, я рассмешила себя старым анекдотом, погладила себя, любимую, по головке и только собралась спеть себе колыбельную, как поняла, чего мне не хватает для полного счастья Волчьей колыбельной.

Волки молчали.

Меня разбудил резкий обрыв ноты.

Меня подтолкнула тишина.

Я села на кровати, сжимая край одеяла.

И услышала слабое царапанье в дверь.

Шурх. Шурх-шурх.

И тишина…

Я откинула одеяло и медленно спустила ноги на пол.

Шурх-шурх-шурх.

Я встала и на цыпочках подкралась к двери.

Шу-у-урх.

Я повторила в уме заклинание, сбилась, перепугалась до смерти и долго не могла вспомнить самое начало.

А затем как можно беззвучнее потянула ручку на себя, и в щель просунулось звериное рыло, мохнатое и клыкастое.

От неожиданности я оцепенела на долю секунды, иначе волку пришёл бы конец. Я бы его испепелила. Это был наш волк, я узнала его по рваному уху и белой проплешинке-шрамику над левой бровью.

Волк настырно протискивался в щель, скребя лапами и тихонько поскуливая от ужаса. Я уступчиво выпустила ручку, и он скользнул мимо меня, щекотнув голые ноги тёплым ворсом; забился под стол, вздыбив шерсть на сгорбленном загривке. Глаза светились двумя прозрачными янтарями. Я не решилась его погладить. Накинула куртку поверх длинной ночной рубашки и вышла во двор.

Узенький новорожденный месяц практиковался в освещении притихшей земли; у него это выходило не очень хорошо, зато красиво и таинственно. Но той звенящей, поразившей меня тишины, в лесу не было и в помине.

Я прислушалась и различила тихий русалочий смех, тонкий хрустальный звон бьющихся на счастье бокалов, жалобный посвист иволги, шуршание дождя по мокрым листьям и лёгкие девичьи шаги по песку, залитому лунным светом. Я не должна была прислушиваться. Этот шум нельзя было разделять на привычные звуки, как нельзя дробить мелодию на отдельные ноты. Иначе не услышишь самой мелодии.

Её напевал фонтан. Месяц любовался на своё мерцающее отражение, а фонтан перебирал его лучи, как струны гуслей. Звёздный свет пропитывал капли и, подхваченный западным ветром, разбивался о гранит мостовой, где образовалась солидных размеров лужа. Мне стало зябко, я передёрнула плечами и отвернулась.

И увидела две светящиеся точки.

Выпученные глаза в кустах всегда вызывали у меня нездоровые ассоциации, а эти к тому же не мигали, и узкие чёрточки зрачков казались грязными трещинами в рубинах круглых радужек.

Стоит ли говорить, что обладатель вышеупомянутых очей не вызвал у меня особого восторга, а также желания познакомиться поближе. Подобные им стекляшки заполняли высохшие глазницы чучела оборотня в музее Неестествознания. Глаза редко ходят парами, обычно они укомплектованы сотней зубов, дюжиной когтей и пищеварительным трактом. Именно в такой последовательности.

Я не двинулась с места. Убегать от оборотня бессмысленно, идти навстречу — тем более, а шаг влево или вправо ничего не изменит. Поэтому я осталась стоять, предоставив право первого хода глазастому незнакомцу. Не дождавшись меня под кустом, он беззвучно и обманчиво медленно вышел-выплыл на мостовую. Было в нём локтей шесть в длину и три — в холке, лапы тонкие, гибкие, без чётко выраженных суставов, на шее мохнатый воротник, морда неправдоподобно вытянутая, приплюснутая, нос без мочки, ноздри утоплены в шерсть, малоподвижные заострённые уши прижаты к бокам головы.

Он был похож… и в то же время не похож на оборотня. Что-то меня смущало. Я не могла отнести его к конкретному виду (их, как известно, шесть). Как будто неопытному художнику поручили изобразить оборотня, и он намалевал его, руководствуясь одним соображением: непослушные дети, которых будут пугать его картиной, должны зареветь ещё до того, как отдёрнут занавеску.

Жуткий облик и внушительные размеры твари окончательно убедили меня в её нереальности. Фантом? Морок? Кто мог его создать? Нет, морок не смог бы прикончить тринадцать человек, разве что несчастные скончались от инфаркта.

Тварь тихо зарычала. Мороки так не умеют. Отвратительный звук, пробирающий до самых печёнок. Меча у меня не было, и слава богу. В противном случае я бы уронила его на ногу. Я почти убедила себя, что оборотень не настоящий, и рык застал меня врасплох. Вот бы в дополнение к курсовой привезти в Школу чучело нового вида нежити. Как бы это прикончить его, чтобы сохранить шкуру в целости и сохранности? Допустим, мне это удалось. Что дальше? Ободрать? Засолить шкуру в бочке, а кости выварить? А шерсть от соли не вылезет? Может, выделать её здесь, в Догеве? Надо спросить Лёна, есть ли у него на примете опытный таксидермист. А можно сдать в музей только скелет, а из шкуры пошить доху и дубленку. Доху — на каждый день, дубленку — на выход.

Теперь я смотрела на неснятую шкуру неубитого оборотня как на свою личную собственность. Казалось, стоит только подойти и отобрать её. То, что оборотню это может не понравиться, мне как-то в голову не приходило. Не размениваясь на предупреждения, он бросился на меня с разинутой пастью.

Забыв о частнособственнических помыслах, я сгенерировала тепловой заряд такой мощности, что оборотень должен был испепелиться на месте вместе с дохой и дубленкой. Оборотня можно убить тремя способами: серебряным клинком, осиновым колом (теоретически; никто еще не осмелился выйти на оборотня с отточенной деревяшкой) и огнём. Ревущий клуб пламени устремился навстречу монстру… и сжёг молодой дубок. Доха-дублёнка ловко увернулась, тёмная масса взвилась в длинном прыжке, и я опять совершила непростительную ошибку: пальнула заклинанием прямо в раззявленную пасть. Огонь предназначен для поражения на расстоянии, и воспользоваться им в локте от себя — чистое безумие. Я словно воочию увидела огромный, горящий скелет, падающий мне на голову, и тут оборотень взвыл нечеловеческим (что вполне естественно) голосом, я упала на землю, отброшенная раскалённым воздухом, всё заволокло белым паром, в лицо и руки впились сотни колючек, а по одежде потекло что-то мокрое и горячее, словно я вывернула на себя кастрюлю с крутым кипятком.

Не знаю, крепко ли спали вампиры в эту ночь, но мой вопль, способный пробудить мертвеца, заставил их сбежаться на площадь в течение тридцати секунд. Лицо и руки горели, я боялась открыть глаза, но, услышав встревоженный голос Лёна, сразу перестала вопить и крепко выругалась. Выдавать вопль за победный крик было поздно и нелепо, но, думаю, сам Улион Драконоборец не погнушался бы его исполнением. Если уж герой вопит, то это должен быть уникальный, ни с чем не сравнимый звук. Он мне определённо удался. Но аплодисментов и криков «бис!» не последовало. Воцарилась гнетущая тишина. Лён легонько, кончиками пальцев, ощупывал моё лицо.

— Плохо? — выдавила я, пытаясь не допустить «биса».

— Тебе будет очень его не хватать?

— Кого?

— Носа.

— Что?!!! — я через силу разлепила веки и скосила глаза. К моему величайшему облегчению, в пределах видимости смутно маячил если не весь орган обоняния, то, по крайней мере, конечная его часть.

— Зрение не пострадало, — отметил Лён, продолжая изучать моё лицо. — Похоже на ожог.

— Что значит — похоже?! Не пугай меня! Действительно ожог? Сильный?

— Да нет, просто неестественный румянец. От чёлки до подбородка.

— Волдырей нет?

— Пока нет, — задумчиво протянул он. — Они не сразу появляются.

— Спасибо, ты всегда можешь утешить. — Я встала, отряхиваясь. Одежда оказалась мокрой и горячей.

— Ну зачем ты вышла на улицу ночью, одна?

— А что, тебя каждый раз будить?

— Ничего не имею против, — Лён не был склонен шутить. — Пошли в дом, Келла тебя осмотрит… когда её найдут. А вы что? Расходитесь!

Кто-то высказал пожелание чествовать меня как героиню-избавительницу, но я только досадливо отмахнулась.

— Не вышло? — тихо спросил Лён.

Я отрицательно покачала головой. Вещественного доказательства моей победы, то бишь трупа, пусть даже в плохом состоянии, нигде не валялось.

Толпа с недовольным ворчанием рассосалась.

— Лён… А ну стой! — завопила я вслед поднявшемуся было вампиру. — А не одной можно выходить? Что ты этим хотел сказать? Кто из вас составляет мне компанию по ночным походам? Ты сам? Или твоя белая зверюга? А может, Старейшины, крадучись, следуют за мной до низенькой будочки на задворках?

— Вольха, не начинай, — устало вздохнул вампир, не рискуя смотреть мне в глаза.

— Ты что, приставил ко мне постоянного сторожа? А сегодня он проспал?

— Пока ты у меня в гостях, я за тебя отвечаю, — в сердцах проговорился он.

— Ну ты… — я хотела сказать «мерзавец», но сообразила, что костерить Повелителя на виду у десятка подданных в высшей степени неэтично. Поэтому ограничилась злобными мыслями, и бедный Лён не выдержал. Клокочуще выдохнув и махнув рукой, что равновероятно означало: «ну и леший с тобой» или «потом поговорим», Повелитель быстрым шагом удалился в темноту, гневно поводя расправленными крыльями. Кто-то предложил проводить меня домой, но я отказалась.

Сотворив яркий пульсар, я шаг за шагом исследовала площадь, пытаясь восстановить картину происшедшего.

Я обнаружила две цепочки следов, влажных пятен размером с тарелку — одна вела от фонтана, вторая к нему. Я проследила оборотня до кустов. Нет, там следы не оборвались, просто затерялись в густой траве, не помог даже яркий свет пульсара. Меня заинтересовала одна вроде бы незначительная подробность. Тварь намочила лапы ещё до того, как пересекла лужу у фонтана. Я провела рукой по траве. Роса только начинала выпадать, холодные стебли не успели обвеситься каплями. Вокруг пульсара бестолково увивался сжигаемый страстью светлячок. Я задумчиво уставилась на его танцующую тень. Интересно, куда она вляпалась? Есть ли здесь поблизости какое-нибудь озеро, ручей, лужа, в конце концов? А может, на лапах осталась кровь предыдущей жертвы? Нет, кровь, высыхая, дает бурые пятна. Я попыталась мыслить логически. От кустов до фонтана локтей сто — сто пятьдесят. А конкретно, сто сорок, убедилась я, шагами измерив расстояние до бассейна. А ну-ка, проведем следственный эксперимент. Подошвы сапог кожаные, если их хорошенько смочить, долго будут держать след. Раз, два… На семнадцатом шаге я пересохла. Значит, лужи можно вообще отбросить. Тварь должна была вымочить не только подушечки, но и шерсть, чтобы стекающая по ней вода непрерывно увлажняла лапы. Где она могла так изгваздаться? Не вспотела же, в самом деле.

Серая тень с жёлтыми глазами бесшумно возникла из темноты и застыла на расстоянии вытянутой руки.

— Чтоб тебя леший забрал, — выругалась я. Волк заискивающе прижал уши, дав изловить себя за шкирку. — Опять меня напугал. Вот что, голубчик, послужи-ка ты на благо науки!

Когда я сбросила волка в фонтан, он отчаянно замолотил лапами, хотя вполне мог стоять на дне, держа голову над водой. Я отскочила, волк перемахнул через бортик и припустил к дому. Там, где лапы волка впервые коснулись земли, натекла солидная лужа, от которой тянулась цепочка хаотичных пятен и следов. Следы вскоре закончились. Пятна — нет. Ветер принёс негодующий вопль Крины — похоже, волк решил поискать сочувствия у неё на одеяле. Получалось что-то странное. Чтобы оставить такие следы, тварь должны была быть… губкой. Мягкой, мокрой и пористой. И она здорово намылила мне шею.

На Келлу я наткнулась совершенно случайно, когда, не дождавшись её, сонно брела домой, наотрез отказавшись ночевать в Доме Совещаний под присмотром Лёна.

Мы пошли к моему временному жилищу, и там, под охи и ахи испуганной домохозяйки, Келла заставила меня снять сапоги и куртку и лечь на кровать.

— Ми-иленький ожог, — восхищённо протянула она, холодными пальцами ощупывая мои припухшие, саднящие веки. — Просто превосходный!

Я мученически стиснула зубы. Догевская Травница принадлежала к избранной категории лекарей, которые воспринимают пациентов лишь в качестве ходячих оболочек милых, славных хворей.

Проверив оба глаза, Травница удовлетворённо хмыкнула и полезла в сумку. Запахло травами. Насилу проморгавшись, я приподнялась на локте и взяла одну из чёрных закупоренных бутылочек, выставленных Келлой на табурет. По лабораторным занятиям я знала — чем темнее стекло, тем большая гадость может плавать внутри. Скажем, дохлый паук или ноготь мертвеца. Нам, Практикам, в прошлом году читали курс травоведения с основами фармакологии, и я была знакома с рецептами основных зелий. До Травницы, мне, конечно, далеко, не зря их готовят на отдельном факультете, делая упор на диагностику и лечение заболеваний в ущерб боевой магии.

Келла смочила зельем тампон из корпии, и по комнате распространился едкий запах, от которого захотелось чихать. Спиртовая настойка каких-то трав и вроде бы гнилых яблок.

— С примесью зелёной плесени, верно?

— Угадала. Ложись на спину и закрой глаза. Что с монстром? — деловито поинтересовалась Травница, как будто я выходила не на смертный бой, а на рынок за морковкой.

— Я бы сказала, что он… испарился.

— Что?

— Да, выпустил что-то вроде клуба пара и исчез.

— Может, это был дракон? — вкрадчиво предположила Келла.

— А ты его хоть раз видела?

— Нет. Зато Лён — два раза.

— Кто кого не догнал?

Келла промолчала, ловко орудуя тампоном. В жизни не видела такой угрюмой девушки.

— И тем не менее, вы с потрясающим упрямством приглашаете в Догеву практикующих магов. Может, рассчитываете, что оборотень скушает их, а вас отложит на потом?

— Да никого мы не звали, — с досадой проронила Келла. — Как только погиб Диар, маг из Камнедержца, вы слетелись на труп, как вороньё. Мол, надо выяснить, кто его на самом деле… того. Крутились тут, вынюхивали, выискивали, выспрашивали, только что в рот не заглядывали. Одного сожрут — другого засылают. Попробуй не пусти. Как?! Вампиры что-то от нас утаивают?! Лён — он терпеливый, я бы с вами церемониться не стала. Не обижайся, малышка, но от вашей «помощи» одни проблемы. Закрой глаза. На ночь оставишь на веках компресс, иначе опухнут. Послушайся моего совета: уезжай пока не поздно. Нечего тебе тут делать, да и не сумеешь ничего.

— Лён так не считает.

— Ха-ха-ха! — впервые развеселилась Келла. — Лён? Что бы ни считал Лён, он считает про себя. И не стоит принимать его улыбку за разрешение положить палец в рот — отхватит вместе с рукой! Наш Повелитель — тот ещё интриган.

— Дипломат, — поправила я.

— Благозвучный синоним, — скривилась Травница. — Это его когда-нибудь и погубит. Лён осиротел при рождении, до пяти лет слабенький был, болезненный, мы с ним возились-нянчились, во всём потакали, только что не молились на него, вот он теперь и считает себя великим вершителем судеб… словно ждёт, пока кто-нибудь не щёлкнет его по носу.

— Ты не входишь в первую десятку верноподданных.

— Это трудно объяснить, — лицо Келлы смягчилось, но досадливая морщинка между бровями так и не разгладилась. — Мне иногда кажется, что он считает нас всех слабоумными калеками, которых нужно жалеть и защищать, но уважать не обязательно. А это так унизительно! Я обсуждаю с ним какую-нибудь проблему и вдруг замечаю, что он смотрит сквозь меня, — значит, всё уже сам решил, без учёта моих аргументов. Он, конечно, выслушает, покивает с умным видом, но поступит по-своему. А ты чувствуешь себя полной идиоткой.

— Это чувство не оставляет меня с момента приезда, — рассмеялась я, — но, кажется, мы с Лёном поладили. Уй!

— Я сказала, закрой глаза!

— Ты не предупредила, что эта гадость жжётся!

— Не знаю, можно ли вообще с ним поладить. Душа Лёна — как могила, рассчитана на него одного. Кстати, как это тебе удалось вытащить его в Хорошую Ночь? Он никогда её не отмечает.

— Правда? — я ощутила прилив некоторой гордости.

— Да, у него аллергия на папоротник.

— Вот как? — в носу защекотало от смеха. — Он умело её скрывал… за чиханием.

— Вы в чём-то похожи.

— Правда?

— Да, он такой же взбалмошный. Молодой, что с него возьмёшь.

— А тебе сколько лет?

— Столько не живут, — отшутилась Келла. — Ну, вот и всё. Надеюсь, оставишь свои ночные вылазки?

— Напротив!

Глава 20

На следующее утро, едва малиновки разразились благодарственными трелями в честь погожего денька, я сорвалась с постели и, наспех убедившись перед зеркалом, что кожа не шелушится и нос на месте, спортивной трусцой побежала к хоромам Повелителя. Как обычно, никакой стражи вокруг, ни души вообще на улице! Лён ещё нежился в рассветной полудреме, но я вломилась к нему такая взъерошенная и взбудораженная, что он не проявил ни малейшего сопротивления, пока я стягивала с него одеяло. Приведя вампира в более-менее бодрствующее и сознательное состояние, я потребовала карту Догевы. Он отдал её мне без разговоров. Прикорнув на краю необъятного ложа, я углубилась в широкий лист бересты, испещрённый незнакомыми рунами.

Ткнув пальцем в центр карты, я, как и ожидала, обнаружила под ним фонтан. Осталось только сориентироваться по сторонам света. Лён тактично молчал, пока я крутила карту и так, и эдак, невнятно бурча себе под нос. Ага, вот. За пределами города мощеные дороги сменяются обычными, разделяя Догеву на четыре равных сектора.

— Что это? Почему сектора отличаются по цвету?

— Один из них отведён под земледелие, третий под скотоводство, они перемежаются вторым и четвёртым: целинными лугами и молодыми лесопосадками на месте выжженного во время войны леса. — Терпеливо объяснил Лён. — Есть ещё одна лесная зона, Граница. Это примерно треть сектора по наружному краю.

— Хорошо, пошли дальше. Сама Догева — сплошной лес городского типа?

— Нет, есть и поляны, и озера, и пастбища для коней.

— Но в основном — лес?

— Примерно на две трети.

— Это я и хотела узнать. Отбросим сельское хозяйство и заповедные кущи. Если я захочу пересечь город по главной дороге, сколько это займёт?

— Пешком и шагом? Часа полтора.

— А лесом?

— Не знаю… Смотря как идти. Допустим, три дня.

Я разжала кулак и высыпала на постель горсть недозрелых вишен, нащипанных по дороге.

— Где произошло первое нападение?

Лён подумал и положил одну вишенку в трёх пальцах от фонтана.

— А дальше?

Я на глазок прикинула центр вишневой россыпи. Наибольшая вероятность встретиться с тварью в южном секторе, в тысяче локтей от фонтана.

— Но она может приходить откуда угодно, — возразил Лён. — Скорость, с которой она мчится, способна привести её даже с внешней границы.

— Лён, ты знаешь всё о вампирах, а в оборотнях положись на меня. Это лютый хищник. Взгляни на карту. Допустим, он приходит с границы. Допустим, его нора неподалёку. Почему он убивает? Да потому, что голоден! Проведи прямую линию от любой точки внешней границы до фонтана. Она обязательно пройдёт через чей-нибудь дом. Зачем лютой твари, которую гонит вперед неистовая жажда крови, бежать в центр города, чтобы насытиться? Да она сотни раз столкнется с более подходящей добычей!

— Может, она ищет определённую добычу?

— Оборотень? Чушь. Уж поверь мне, оборотень задерёт первого встречного, нажрётся и заляжет в нору. Он здесь, в Догеве.

— Этого не может быть, — решительно сказал Лён. — Я знаю каждого вампира в округе.

— Вывод очевиден. Это не вампир. Это чужак. Возможно, человек.

— Человек, да ещё чужак? — недоверчиво сдвинул брови Лён. — Тем более — невозможно. Стоит человеку пересечь Границу, как в пределах версты его засечёт Страж. Да что там Страж — когда ты проходишь по улице, любой вампир, перебирающий в погребе картошку, не только замечает и узнает тебя, но и определяет, куда ты идёшь и в каком настроении.

— Ты же говорил, что никто, кроме тебя, не владеет телепатией?

— Это совсем другое, нежели дословное чтение мыслей. С помощью зрения можно получить информацию о внешнем облике собеседника. Примерно так же вампиры оценивают его эмоциональное состояние. Для нас ты раскрытая книга, Вольха. Мы располагаем органами чувств, о существовании которых ты даже не догадываешься.

— А если кто-то пронюхает, на что эти ваши органы реагируют? Он сможет их обмануть?

— Не знаю, — Лён впервые заметно встревожился. — Пока никому не удавалось.

— Пока оборотни не заедали вас средь бела дня, — заметила я, скатывая карту трубкой.

— Днем они не нападают, — машинально поправил Лён.

— Ну ночью.

— Ты уверена, что не убила его?

— На все сто процентов.

— Но я видел, как он исчез.

— Это ничего не значит. Он мог стать невидимым.

— Выходит, это оборотень-маг?

— Выходит, — растерянно подтвердила я, почёсывая макушку.

— Ты всё ещё хочешь остаться? — помолчав, спросил вампир.

— Теперь больше, чем когда-либо. Лён?

— Да?

— Вы знали о твари, знали, что она выходит по ночам и загрызает жителей, но, тем не менее, устроили Хорошую Ночь, когда даже маленькие дети бродили по лесу без присмотра. Как вы могли об этом забыть? Как вы могли веселиться, зная, что где-то во мраке затаилась хищная гадина, готовая нанести удар?

— Потому что единственное существо, на которое оборотень мог напасть, — ты.

— Я? Погоди, я что-то не понимаю. Было тринадцать жертв… Четыре чародея да девять местных жителей. Учитывая, что вампиров оборотень кушал исключительно на безрыбье, то бишь безмагье, чародеи пришлись ему по вкусу. Но это ничего не значит — они охотились на него, выманивали, раздражали чарами; вероятно, в нападениях был элемент самозащиты…

— Вольха, он не тронул ни одного вампира.

— Но ты сказал… Две женщины и ребёнок… — окончательно растерялась я.

— Все жертвы были людьми.

— Ты мне солгал? Ты?!

— Нет. Я ответил на вопрос так, как ты его задала. Да, они были «из наших». Они жили в Догеве по своей воле. У обеих женщин были мужья-вампиры, ребёнок — полукровка, сын человека и вампирши.

— Ты должен был предупредить меня сразу!

— Чтобы ты подумала, что вампиры специально заманивают людей в Догеву и убивают? Как там по вашей мифологии? Прокусывают шеи, высасывают кровь, зомбируют? Ах, тварь у вас завелась? Живёт в центре Догевы, а нападает только на людей? Где же она сама, позвольте спросить? Покажите товар лицом! Ах, она стесняется? Так мы побойчее, сами к вам в гости зайдём! Вот только святую водицу, заступы да серебряные стрелы прихватим. А колья на месте вытесать можно. Там у вас, в Догеве, осин навалом!

— Лён, не кричи на меня, — взмолилась я. Он закрыл глаза, замер, переводя дыхание и пытаясь успокоиться.

— Извини.

— Я прибью её. Обещаю.

— Но теперь твоя теория рушится. Оборотень мог угнездиться где угодно, раз вампиры не входят в его рацион.

— Ещё люди в Догеве есть?

— Двадцать или тридцать человек. И с полсотни потомков от смешанных браков.

— За пределами города?

— Да.

— Моя теория прочна, как… нет, слава богу, не как мой меч. Если бы тварь угнездилась на Границе, она бы с Границы и начала. А я, как и она, начну с фонтана.

Легко сказать — начну. Я чувствовала себя наёмным батраком, которому торжественно вручили ржавую мотыгу и царственным жестом указали на сорок акров каменистой целины. В отличие от батрака, в руках у меня была ивовая рогулина, вроде тех, с какими разыскивают подземные источники, только специальным образом заговорённая на нежить. Мне предстояло обойти Догеву по раскручивающейся спирали, не выпуская рогулину из рук, причём радиус действия поискового устройства составлял четыре локтя. Всё это под палящим солнцем, удивлёнными взглядами вампиров и недовольными — волков. Нельзя было пропустить ни кочки, ни пенёчка. Если на пути попадался дом, я заходила и добросовестно проверяла ниши под кроватями, махала рогулиной над младенцами в колыбелях и с содроганием сердца спускалась в холодные сырые погреба. Я топтала цветы на клумбах и попирала ногами крыши, чуть не нырнула в колодец, перегнувшись животом через сруб, раздавила гнездо серой славки, помяла аккуратно подстриженные кусты живой изгороди вокруг Дома Совещаний и с воплем провалилась в яму для мусора на заднем дворе.

К обеду в меня играли дети. Девочка брала прутик, завязывала глаза и ходила вокруг фонтана, а мальчишки подкрадывались к ней сзади и дергали за косу, изображая оборотней. Если девочка успевала развернуться и огреть озорника прутиком, тогда он считался выбывшим, падал и оставался лежать, как убитый, иногда, впрочем, поднимая голову и призывая к мести более удачливых товарищей. Догонять «оборотней» не разрешалось. Если девочку безнаказанно дергали три «оборотня» подряд, она выбывала из игры и её место занимал последний ловкач.

Когда солнце загнездилось на верхушке самой высокой ели, пришёл Лён и встал так, что на следующем заходе я уткнулась прутом ему в грудь.

— Что тебе надобно, старче? — иронично спросила я, пытаясь обойти его слева. Быстро расправленное крыло преградило мне дорогу.

— Может, прервешься на пару минут?

— Зачем?

— Да я вот надумал сад ограбить, не постоишь на стреме?

— Что? — с озадаченным смешком переспросила я.

— Яблочек, говорю, захотелось, — невозмутимо повторил Лён.

— Так ведь не сезон ещё. Яблочки-то неспелые, — насмешливо протянула я.

— Неспелые, да сочные. Что-то меня на кисленькое потянуло.

— Ты же Повелитель, пойди да попроси у садовника.

— Нет, Вольха, ты не романтик. Ну, дадут мне яблочек. Вымытых. Почищенных. На тарелочке. После обеда, — в серых глазах Повелителя плясали смешинки, да и вздох вышел не шибко печальным.

Нет, я никогда его не пойму. Чтобы семидесятитрёхлетний Повелитель грабил яблоневые сады, как проказливый мальчишка, да ещё с серьёзным видом подбивал на это грязное дело малолеток? Наверное, я должна была возмущённо отказаться, прикинувшись чопорной дамой, которую давно не привлекают сумасбродные юношеские выходки, но… мне ужасно захотелось кислых яблочек.

Чтобы представить себе карту догевских дорог, нужно запереть в комнате большой клубок шерсти и озорного котёнка. Когда из комнаты перестанет доноситься победное мяуканье, можете открыть дверь и полюбоваться результатами. Кроме мостовых, ни одной прямой дороги нет — только стократно пересекающиеся узкие извилистые тропки. Очень, кстати, качественно протоптанные. Ни одна не оборвётся, не зарастёт травой — такое ощущение, что Старейшины ежегодно назначают ответственных топтунов, которые по часу в день обязаны бегать по тропкам взад и вперёд, чтобы те не исчезали. И, конечно, «эффект черновика», с головокружительной скоростью изменяющий окрестный пейзаж. Только что мы внимали мраку и сырости елового леса — и вот уже колышет узкими листьями ковыль на залитом солнцем лугу, ещё шаг — и на нём словно по мановению ока выросли высокие деревья.

— Это и есть яблоньки? — удивилась я, проводя рукой по морщинистому стволу. Каюсь, с первого взгляда приняла их за дубы. В обхват толщиной, ветви начинаются в четырёх локтях от земли, крона вертикально сплюснутая. Огурец на вилке, да и только. — Как бы это нам её, а?

— Потряси, — предложил Лён.

— Разве что с разбегу, — я представила, как сползаю по стволу с нимбом из звёздочек, вьющихся вокруг головы. — Чур, ты первый.

— Может, паданцами обойдёмся?

Я пошарила в траве и нашла один паданец. Он был зелёненький, изысканно бугристый, с парадным входом для червяка и размером с дупло в зубе мудрости. Я показала яблочко Лёну, и он сразу утратил интерес к паданцам.

— Ну что ж, придётся лезть, — сказал он, с некоторой опаской примериваясь к нижнему суку.

— Подсадить?

— Нет, спасибо, — он подпрыгнул, ухватился за сук, раскачался и ловко взбежал по стволу ногами. Извернувшись, оседлал ветку и шумно перевёл дух. В чреве дерева угрожающе хрупнуло.

— Лезь выше! — скомандовала я, прикрывая глаза рукой. В лицо порошили крошки коры и высохшего лишайника.

Лён оглянулся. Он сидел спиной к стволу. Тщательней надо планировать операцию, тщательней.

— Только не говори, что у тебя боязнь высоты! — насмехалась я, не торопясь составить ему компанию.

— Нет, что ты. Просто я вспомнил о своём великом долге перед догевским народом… — с этими словами он встал и, балансируя крыльями, медленно развернулся, — …будет очень печально, если он в одночасье лишится своего единственного Повелителя.

— Лезь-лезь!

Он хмыкнул и начал карабкаться вверх, шурша листвой. Кора и червивые яблочки хлынули на меня градом.

— Куда ты дела тот первый паданец?

— Выбросила!

— Зря! Эти не то что есть — надкусить невозможно! — Судя по сдавленному возгласу, Лён попытался-таки надкусить вожделенный плод, но не преуспел.

Я коснулась ствола, вдумчиво огладила его ладонью. Яблоня отозвалась тёплой пульсацией. Во рту у меня появился привкус сладковатой воды, поднимающейся по сосудам, и на мгновение я сама стала этой водой, вбирающими её корнями, мохнатыми листьями, тянущимися к свету; я даже почувствовала, как оттягивает ветку прислонившийся к стволу вампир.

— Ух ты! — донеслось сверху.

— Выросли?

— Да, две штуки.

— Срывай и слазь!

Вскоре Лён уже сидел на нижней ветке, и я приняла у него из рук два тёплых, полупрозрачных жёлтых яблока. Вампир примерился и спрыгнул.

— Боюсь, я перестаралась. Они созрели, — печально отметила я, разглядывая яблоко на свет.

— А что в этом плохого?

— Ты же хотел кисленьких.

— За неимением лучших. Они съедобные?

— Конечно. Почему ты спрашиваешь?

— Я слышал, что сотворённая пища ядовита.

— Смотря из чего творить. Например, по желанию можно придать вид яблока конскому навозу. Или создать иллюзию, осязаемую, сочную, но, к сожалению, совершенно бесполезную для желудка. Можно слевитировать яблоко из чужой вазы, если таковая имеется в поле зрения. Я же всего-навсего ускорила их созревание.

— Так, значит, можно убирать урожай ежедневно?

— Размечтался! Если я заставлю созреть, скажем, пять яблок, остальные сморщатся и опадут. От двадцати облетят листья. А после сорока дерево годится только на растопку.

— Почему?

— Потому что просто так ничего не делается. Посчитай — до уборки не меньше месяца, а я заставила яблоко вызреть за одну минуту. Оно потребовало от дерева тысячекратную порцию воды и пищи! Два прожорливых яблочка дерево ещё прокормит, но ради двадцати ему придётся убить все остальные.

— А если, скажем, медленно? В течение недели?

— Что, неделю обниматься с яблоней? Так и корни недолго пустить.

— Неужели всё так сложно? А я-то думал, что магия — отдушина для лентяев.

— Магия — одна из отраслей науки. Пока что самая перспективная.

На стыке неба и земли появилась тёмная фигура в плаще с капюшоном. Она приветственно отсалютовала нам длинной косой и скрылась за холмом. Спустя какое-то время оттуда донесся мелодичный посвист, пахнуло свежескошенной травой.

— Он ведь знает? — спросила я, вытирая яблоко о штаны.

— Кто?

— Садовник. Что мы грабим его сад.

— Конечно.

— Тогда какой смысл?

— Я хотел тебя немного развлечь, — признался вампир без малейшего раскаяния. — Ты с утра бродишь вокруг фонтана, как призрак по развалинам старого замка.

— Причём безрезультатно.

— Ничего не обнаружила?

— Аб-со-лют-но. Только малышню позабавила. Знаешь, что самое странное? Я от и до прочесала кусочек, на котором мы сражались. Ничего. Пусто. Причём отпечатки лап — есть, а энергетических следов — нет.

— Энергетические следы?

— Да, кроме энергетических жил существует энергетическая оболочка земли. Она окружает каждый предмет и запоминает его очертания. Если предмет передвинуть или на его место поставить новый, возникают энергетические возмущения. Ну, что-то вроде кругов на воде. Потом оболочка приспосабливается, успокаивается.

— Может, она успела успокоиться?

— Зададим вопрос по-другому: может, кто-то помог ей успокоиться? — я с хрустом укусила яблоко, пристально изучила влажную темнеющую ямку. Крупитчатая мякоть оказалась с кислинкой. — Лён, было хоть одно ложное нападение?

— Не понял? — Лён так бережно держал яблоко в ладонях, словно оно было шариком из винесского хрусталя.

— Ну хоть раз она выскочила перед вампиром, буркнула: «Извиняй, обозналась», — и удрала?

— Нет.

— Значит, чует издалека. Вот ещё что меня удивляет: я, конечно, не специалист, но, кажется, вампиры и люди не слишком отличаются по вкусовым качествам. Почему же она выбирает именно людей?

— Почему волк выбирает больного быка из тысячного стада? — Лён прислонился к стволу, продолжая согревать яблоко в ладонях.

— Потому что исход боя со здоровым быком волку не известен, — я резко выхватила руку из кармана и ткнула Лёну в лоб зажатой в кулаке шпилькой. Серебряное острие пронзило кору до самой древесины. Быстрое уклончивое движение вампира не сумел опередить даже взгляд, не говоря уж о руке. — Впечатляет. Кажется, наша незваная гостья боится хозяина Догевы.

— И всё же я не рискнул бы встретиться с ней в открытом бою, — Лён покосился на шпильку, осторожно выдернул её и положил в мою протянутую ладонь.

— Она с вампиром — тоже. На сколько, говоришь, она тебя подпустила?

— Локтей на шестьсот.

— На какое расстояние простирается твоя телепатия?

— Ну, я чувствую её присутствие в…

— Нет, с какого расстояния ты можешь прочитать мысли?

— Триста … Ну, двести локтей, — заколебался он.

— Думаю, у неё есть что скрывать. И тем более, уверена, что ты её знаешь. И не один ты.

Лён поднёс яблоко ко рту, но так и не надкусил, скользя поверх него невидящим взглядом.

— Ты будешь есть это несчастное яблоко? — не выдержала я. От моего яблока давно остался хвостик с лохмотьями жёстких плёночек. — Сомневаюсь, что кому-нибудь из вампиров удастся потолковать с ней по душам, для этого она слишком осторожна. А загнанная в угол — опасна вдвойне. Остается одно.

— Нет, — отрезал он.

— Да. Ты прикажешь всем жителям оставаться дома этой ночью.

— Я не могу этого сделать.

— Не послушаются?

— Наоборот.

— Тогда в чём проблема?

— Она ведь появится!

— Несомненно.

— И сожрёт тебя!

— Это ещё под вопросом. К тому же, я подстрахуюсь — положу в карман пакетик крысиной отравы. Если тебе очень повезет, избавишься и от меня, и от оборотня.

Раздавленное яблоко брызнуло у него между пальцев.

— Не смей так говорить!

— Не смей меня отговаривать!

— Ты такая же идиотка, как и остальные!

— Да, мы, маги, несколько со сдвигом, — охотно согласилась я. — Но в нашем цехе трусов не жалуют. Если мы не смогли отвертеться от дела, доводим его до конца. Ты ведь не разочаровал остальных, верно? Все сожранные маги, покрутившись по Догеве, рано или поздно смекнули, что единственный способ увидеть тварь — встретиться с нею один на один. Судя по скорбным результатам, ты не оставил их просьб без внимания!

— Это было моей ошибкой.

— Ошиблись они, Лён. Ты здесь ни при чём. Пожалуйста, помоги мне.

— Ты погибнешь, — тихо, как-то обречённо прошептал он.

— Значит, считай это моей предсмертной просьбой, — я протянула руку и стряхнула кусочек яблока с его рубашки. — Лён, тебе не удастся меня отговорить. Конечно, я могу вернуться и солгать, что тварь покинула хлебное местечко, но ложь мало чем поможет. Тварь прикончит всех людей в долине, как бы вы их ни охраняли, а затем возьмётся за Камнедержец и окрестные селения. Она будет убивать методично и осторожно, никто, кроме жертв, не заметит, не почувствует её, и люди найдут виновника по соседству. Собственно, они уже его нашли, и переубедить их без увесистого чучелка будет трудновато. Вот за ним-то я сегодня и отправлюсь!

— Вряд ли твоё чучелко будет способствовать мирным переговорам.

Я беззаботно пожала плечами:

— Если мне совсем уж не повезёт, музыки не надо, креста тоже — он будет отпугивать безутешных догевцев, только не забудь засадить низкий холмик папоротником, чтобы он цвёл в Хорошие Ночи.

Прочувственная речь ничуть не растрогала вампира, скорее наоборот.

— Хорошо, — неожиданно твёрдо сказал он. — Будет тебе безлюдная ночь. Но на папоротник можешь не рассчитывать. Если тварь тебя прикончит, оставлю воронам на растерзание!

— Воронам так воронам, — покладисто согласилась я, — хоть сам съешь, только до утра потерпи.

Лён сокрушённо покачал головой:

— Но потом не говори, что я тебя не предупреждал! Да пойди выспись, до заката осталось меньше семи часов.

Очень мне это не понравилось. Ну очень. Слишком легко мне удалось уговорить Лёна. И это при изначально категоричном отказе. Либо он желает моей смерти больше, чем кажется, либо… Либо он что-то задумал. А как бы я поступила на его месте? Точно. Я бы что-нибудь задумала.

Глава 21

Стемнело быстро. Не то что выспаться, я глаз сомкнуть не смогла. Не знаю, как Лён оповестил вампиров (глашатаев не использовал, это точно), но он это сделал. Детей позвали домой с заходом солнца, а спустя полчаса заскрипели засовы, застучали щеколды и зашуршали швабры, подпирая двери изнутри.

Ожидать наступления ночи под горестные причитания Крины было невыносимо. В лёгких голубоватых сумерках, задолго да настоящей темноты, я решительно переступила порог и пошла к Лёну. Дом Совещаний встретил меня неприветливо, закрытыми ставнями, на крылечке сидел печально знакомый подросток, увлечённый прицельным оплевыванием ползущего по дорожке жука. «Повелитель с полудня почивать изволит, будить не велено», — лениво уведомил недотепа, после чего возобновил обстрел. Неделю назад я бы поверила таким словам, но сейчас обеспокоилась не на шутку. Что это он вытворяет? Я глаз не могу сомкнуть, а он дрыхнет с обеда? Может, заболел? Покушал на обед несвежих куриных потрошков и занемог животом?

— Хватит, хватит, — сказал Лён, распахивая дверь. — Я потрошки на дух не переношу.

— А ты не подслушивай.

— Не могу. У тебя очень громкие мысли.

— Стараюсь, — честно созналась я. — Мне надо с тобой серьёзно поговорить.

— Заходи, — слегка удивлённый, Лён гостеприимно распахнул дверь.

— Лучше пойдём со мной, здесь нас могут подслушать.

— Кто?

Подросток, чтоб ему, вспомнил о приказе Повелителя и убежал домой.

— Ну давай немножко погуляем для моего ободрения! — заканючила я. — Я, как никогда, нуждаюсь в дружеской поддержке и пламенном напутствии!

— Не будь ты магичкой, я бы тебя связал и отправил в Стармин с первой купеческой подводой, — изрёк Лён после долгого натянутого молчания, нехотя спускаясь с крыльца.

— Поздно, приглашения гостям разосланы, они явятся с минуты на минуту. Как ни странно, у меня даже заготовлен план действий, —я нервно теребила простенький медный браслет на левом запястье. Прежде я не надевала никаких побрякушек, но Лён, если и заметил, не удосужился спросить, с какой радости я приукрасилась. Напутственная прогулочка вышла немногим веселее репетиции похорон — Лён придерживался традиции «либо хорошо, либо ничего» и упорно молчал. В конце концов мы добрели до маленького садика Крины и остановились напротив входа в погреб. Вампир впервые нарушил тишину:

— И о чём же таком серьёзном и сверхсекретном ты хотела со мной поговорить?

— Видишь ли… Ой! — истерзанный браслет соскользнул руки, и, звонко подпрыгивая, укатился вниз по ступенькам. — Ну что сегодня за день такой, всё из рук валится!

Я растерянно заглянула в погреб, и непроглядная темнота затопила мои мысли.

— Стой здесь, я сам достану, — со вздохом пообещал Лён.

Он быстро спускался, а я выжидала, отсчитывая биения своего сердца. Шаги Лёна приглушил хруст мелкого речного песка — значит, ступеньки пройдены. Днем я обследовала этот погреб. Ничего особенного, каменные стены, глинобитный пол, усыпанный песком для сухости, груда проросшей картошки, бочонки с прошлогодними соленьями. И толстая дубовая дверь на железном засове.

— Ага, нашёл!

Я вдохнула поглубже, закрыла глаза и взмахнула руками от себя и вверх, словно выпуская на волю невидимую птицу. Дверь глухо лязгнула, засов вошёл в пазы.

Так просто.

Я медленно спустилась по скользким каменным ступеням и устало прижалась спиной к двери. Колени подгибались. Что я наделала?!

— Вольха? — голос Лёна едва слышно доносился сквозь плотно пригнанные доски. Он ещё не понял, что произошло, только удивился.

— Вы попались, Повелитель, — тихо сказала я. Нет нужды повышать голос. Мне достаточно было думать, но я почему-то испугалась тишины. — Боюсь, теперь вы не сможете с чистой совестью говорить всем и каждому, что вас невозможно обмануть.

Ответом мне был глухой удар изнутри. Дверь не шелохнулась.

— Выпусти меня немедленно!

— Я не вампир, Повелитель. Я вам не подчиняюсь. Хватит. Вы слишком привыкли решать за других и разучились уважать чужие решения. Чтобы заставить человека поступать по-твоему, надо с ним согласиться, не так ли? Хорошая политика. И действенная. Хочешь посмотреть Догеву? Пожалуйста. Я сам тебе покажу. То, что захочу. Хочешь погулять в одиночестве? Пожалуйста, гуляй. Я буду следить из-за кустов. Просишь очистить территорию от вампиров? Да с удовольствием. Прикажу подданным… а сам посплю часок-другой и устроюсь неподалеку, чтобы не дай бог тварь не выскочила. Ты ведь так собирался поступить, а, Повелитель? Даже твоя откровенность фальшива, потому что откровенен ты с единственной целью — друга легче контролировать, чем врага. Из всего можно сделать оружие. Даже из дружбы. Ты никогда не лжёшь, Лён. Но как талантливо не договариваешь!

Дверь дрогнула так, словно в неё ломились с тараном.

— Бесполезно, Лён. Я ещё днём заговорила и косяк, и стены. Они выдержат даже вампира. И не пытайся. Утром я тебя выпущу… Или выйдешь сам. Чары исчезают сразу после смерти мага.

Дверь гасила почти все звуки, но мне показалось, что в погребе заперт разъярённый волк — такой это был странный, стонущий возглас, напоминающий обрывок воя.

Отвернувшись, я побрела вверх по ступенькам, едва волоча ноги. На середине лестницы яростный удар сотряс, казалось, землю. И наступила тишина. А вдруг он разбил голову? Потерял сознание? Может, у него аллергия ещё и на картошку? Соблазн проверить оказался так велик, что я снова спустилась, постояла немного у двери, прислушиваясь, пока не различила слабое царапанье, и мне показалось, что в дверь снова скребётся перепуганный волк. Нет, второго случая мне не представится. Если Лён выберется… не известно, кто станет причиной моей смерти этой ночью.

— Ни пуха, ни пера, — неожиданно внятно, видимо, прислонившись к косяку, процедил вампир.

— К лешему! — выпалила я и стрелой вылетела из подвала.

Было не так уж темно. Безоблачная ночь раскинула звёздные крылья над спящей землёй. Лес дышал мшистой сыростью и холодом, а от остывающей мостовой поднимался тёплый парок.

Я трезво оценила свои возможности, как магические, так и физические, и отказалась от поисков оборотня в кустах. Если на открытом пространстве, у фонтана, я ещё что-то видела, то кусты уподобляли меня рыцарю в перекрученном шлёме. Итак, я села на каменный бортик и, чтобы скрасить ожидание, занялась полировкой меча подолом куртки.

Время шло. Противник запаздывал. По правилам дуэльного кодекса я имела полное право засчитать ему поражение. В отвергнутых мною кустах надрывались соловьи, чередуя мелодичные посвистывания с ритмичными пощелкиваниями. Весёлые летучие мышки описывали круги почёта над фонтаном.

Я поискала глазами кривенькую липку, возле которой давеча потеряла след. Вот странно, если оборотень выскочил из кустов, сцепился со мной, отступил и снова скрылся в кустах, то первыми должны были высохнуть следы, ведущие к фонтану. А высохли ведущие к кустам, я точно помнила, но тогда не придала особого значения. Словно оборотень двигался задом наперед. Или… все было наоборот! Не кусты-фонтан-кусты, а фонтан-кусты-фонтан!

На макушку капнуло. Я встряхнула головой. Ещё одна капля скользнула по шее за воротник. «Ветер поменялся», — решила я, оборачиваясь.

Надо мной вибрировал, извивался, пузырился водяной столб из слившихся воедино струй.

— Этого еще не хватало, — ошеломлённо пробормотала я. Столб мне почему-то не понравился. Не анализируя причин столь внезапной антипатии, я предусмотрительно увеличила разделяющее нас расстояние, отскочив на десяток шагов. Вовремя: столб изогнулся дугой, перевалил через край бассейна и пополз за мной, пульсируя и трансформируясь на глазах. Вот у неё выросла зубастая пасть. Вот она поднялась на корявые лапы, а по всему телу пробилась и распушилась бурая шерсть. Здравствуй, оборотень!

«Здравствуй, поздний ужин!» — лязгнула зубами тварь.

Спиной вперёд я покидала поле боя с предельно возможной скоростью. Хотя, если честно, я не представляла, как оборотень сможет меня съесть. Даже архимаг бессилен сотворить настоящую плоть из чистой воды. За эффектным фасадом плескалась всё та же вода — вот почему движения оборотня казались такими плавными, текучими. Вздумай я отрезать у него клок шерсти на память — и мне пришлось бы хранить её в стакане. А доха испарилась бы в погожий денёк или смерзлась в ледышку с наступлением морозов. Ну, разорвёт он меня на куски, размажет по всей площади, а скушать — нетушки, не выйдет!

Честно говоря, меня это мало утешало.

Не бывает дыма без огня. Кто-то же создал эту тварь. И продолжает контролировать. С близкого расстояния.

«Ах ты мерзавец, сволочь, паскуда», — костерила я неизвестного чародея, почти уткнувшись спиной в кусты. — Где-то же ты засел, стервятник. Что там кричали в подобных случаях уязвленные богатыри? «Ах ты, волчья сыть, травяной мешок…» Нет, это вроде бы про коней. А, вот: «Выходи, нечистый дух, биться будем!».

Никто, естественно не вышел. Буйство всевозможной зелени окрест площади давало моему гипотетическому противнику обширное поле для маневров. Он мог сидеть на деревьях, таиться в кустах, лежать в траве и вообще находиться где угодно. В голову настырно лезли русалки на дубах. Сочетание этих фольклорных элементов именно с дубами вызывало у меня ещё большую панику, чем медленное, но неумолимое приближение псевдо-оборотня. Причём тут русалки, я вообще не могла понять. Если какая-то русалка и притащилась сюда из ближайшего болота ради удовольствия посидеть на дубовой ветке, то какое отношение она имеет к нашему поединку?!

Вольха, соберись. А то потом не соберут.

Я уже знала, что всё, созданное магом, носит на себе его отпечаток. Больше того — в захламлённых закромах моей памяти бережно хранилось заклинание узнавания. Не тут-то было! Меня словно ударили пыльным мешком по голове, я пошатнулась и на миг ослепла. Сработала защита, охранное заклинание. Вот оно что! Да мой коллега неплохо замаскирован. Неудивительно, что вампиры его не чуют.

Ну погоди, паршивец. А как тебе этот подарочек?

В следующее заклинание я вложила всю свою злость. Не пытаясь проникнуть в сущность мага, я просто послала по его адресу самонаводящийся разряд. Ну, из какого куста запахнет палёным?

Ни из какого. Оборотень взвыл, окутался паром и растёкся у моих ног.

И тут, стоя в тепловатой луже, я с умопомрачительной ясностью осознала, что происходит.

…Оно никогда не приходило из лесу. Оно все время было у меня под носом, в центре города. Оно выходило из воды, живой воды, которая «никому не могла принести вреда». Как и утверждал Лён, оно было «ни живо, ни мёртво». Затаившись в укромном местечке, маг покидал своё бесчувственное тело, сливался с проходившей поблизости жилой и перемещался по ней, как крот по подземным галереям, на сотни, тысячи верст. Этот процесс требовал огромных затрат энергии, без жилы маг не смог бы отойти от тела и на полверсты.

Догева сама поймала себя в ловушку. Только здесь жила выходит на поверхность. Только здесь неведомый чародей мог вырваться на свободу, задрапироваться водной оболочкой и убивать. Вот почему мой прут не дрогнул, когда я проходила мимо фонтана. Твари там не было. Она приходила в него с темнотой.

Лён и все остальные ошибались. Совершив своё чёрное дело, монстр не убегал в лес. Ему требовалось всего лишь на короткий миг скрыться из виду. А там он отпускал временное тело, вода разливалась и впитывалась, как это произошло сейчас, а маг спокойно возвращался в фонтан и уходил по жиле…

Спокойно? Он не мог уйти спокойно! Он должен был ползти медленно, осторожно, сливаясь с землей, притворяясь травой и пылью, укрывая мысли, заметая следы, иначе вампиры своим изощренным чутьем обнаружили бы его. Он ещё здесь! Он не мог уйти так быстро. Я увела его слишком далеко от фонтана.

Я вскочила. И увидела фонтан в пятистах шагах.

Наверное, я поставила мировой рекорд в беге на короткие дистанции. Сначала меня подгоняли охотничий азарт и желание утвердиться в своей догадке. Потом — леденящий ужас, когда оно, догадавшись о моем намерении, поднялось в полный рост и, уже не таясь, завыло и затопало за моей спиной, жуткое, бесплотное, яростное.

Я успела. Не сбавляя ходу, я прыгнула прямо в бассейн, взметнув тучу брызг, и ещё в прыжке учуяла незримую дорожку, его путеводную нить по бесконечно запутанным катакомбам энергетических трасс.

И перерезала её. Теперь он не мог вернуться. Ему пришлось принять бой.

Глава 22

Оно отползло с каменной мостовой на зелёный ковер обочины. Красноватая стрелка дикой лилии завалилась набок, жалобно тренькнули корни, лопнул вздувшийся пузырем дёрн, земля выпятилась из разрыва, как забытое тесто из кадушки, полезла вверх гигантским червем, выбрасывая короткие щупальца, нашаривая и заполняя пустоты.

Спустя минуту он стоял передо мной, уродливый, угловатый, похожий на вылепленную из глины куклу без глаз, носа и ушей. Он больше не заботился о внешнем виде. Всё, что требовалось от временной оболочки — быть достаточно материальной и прочной для выполнения одной-единственной цели.

Убить меня.

Он нагнулся, без видимых усилий вырвал из мостовой камень с прожилками руды, играючи подбросил в воздух, а поймал уже рукоять длинного стального меча. Лунный блик скользнул по чёрному лезвию. Мой меч не выдерживал с ним никакого сравнения. С таким же успехом я могла биться деревянным прутиком.

Не медля, монстр пошёл в наступление, вращая мечом, как ретивый зоолог булавкой, я же ощутила себя стрекозой с отнявшимися крыльями. Руки вспотели и меленько тряслись, как у бывалого пропойцы. Ноги приросли к мостовой. Сердце либо не билось, либо заползло так далеко, что не прослушивалось. О боги, как же мне с ним драться?! С тварью я ещё могла поспорить, если не в силе и проворстве, то в интеллекте (тоже под сомнением, но хотелось верить). Против архимага у меня не было никаких шансов. А мне противостоял именно архимаг — обычный Магистр не смог бы с такой лёгкостью переключиться с одной стихии, водной, на другую, земную. Правда, во временном теле он не мог использовать магию, кроме магии выбранной им стихии. Но против него моя магия тоже была бессильна.

Лезвие медленно неслось к моей шее, увязнув в остановленном страхом времени. Из груди монстра выглянул и озадаченно попятился толстый дождевой червяк, прихваченный вместе с землей.

И тут на меня снизошло озарение. Это же земля. Просто земля, кишащая семенами, козявками, обрывками корней и мелкими камушками. Она ничем не отличается от обычной грязи, разве что дурно воспитана и стоит на ногах. Неужели я, без полутора лет магичка, испугаюсь двух мешков перегноя?!

Я встряхнулась и поднырнула под правую руку твари, очутившись у неё за спиной. Не останавливаясь, резким и косым ударом снесла ей полголовы, захрустевшей под лезвием.

Без бахвальства, это был прекрасный удар. Я его от себя никак не ожидала. Увы, безмозглая тварь его словно не заметила. Отрубленный кусок упал в траву и раскрошился свежей кротовиной. Лениво развернувшись, тварь попыталась достать меня извивающимся клинком, осьминожьим щупальцем, вытянувшимся вдогонку. Хорошо я всё-таки бегаю. И прыгаю. Живое лезвие впилось в бортик фонтана и яростно завибрировало, силясь вырваться. Крошки гранита вихрем разлетались в стороны. Высвободив острие, маг взмахнул рукояткой, как ямщик кнутовищем. Лезвие послушно растянулось бечевой и снесло верхушку фонтана. Вода хлынула единой десятиаршинной струей, щедро орошая площадь. Отлетевший кусок больно саданул меня между лопатками. Я не удержалась и использовала свободную руку по назначению — сложила шиш и дала полюбоваться противнику.

Монстр зарычал и удвоил усилия. Следующие десять минут мы воодушевлённо бегали вокруг фонтана, дико визжа, завывая, топоча и производя немалые разрушения. Сквозь рассечённый в нескольких местах бортик радостно журчала вода, превращая топот в хлюпанье.

Наступило кратковременное затишье, во время которого монстр сообразил — если продолжать в том же духе, то мы в Догеве зазимуем. Нас разделял фонтан. Я тяжело дышала, готовая сорваться с места в любой момент. Благословенны будьте, ненавистные тренировки! По ратному делу у меня была тройка, по бегу — четвёрка с минусом, и вообще я предпочитала отсиживаться в раздевалке, симулируя всевозможные хвори и травмы. Тем не менее, без этих тренировок мне бы пришлось совсем худо.

— Кто ты? — крикнула я, пытаясь унять колотье в боку.

Монстр неожиданно расхохотался, опустив меч. Беззубая пасть походила на песчаную воронку, в которой щёлкает жвалами хищная личинка.

— Маленькая дурочка! — проревел он. — Ты ещё не догадалась? Тем лучше. Тогда у тебя ещё есть шанс спастись!

— Каким образом? — живо заинтересовалась я.

— Убей его! — рявкнул монстр. — Убей этого беловолосого выродка! Ты великолепно его одурачила, так покончи с ним раз и навсегда — парочка молний в бревенчатую крышу подвала, и я обещаю оставить тебя и Догеву в покое.

Меньшее зло. Горящая крыша над чужой головой ради спасения своей.

Чума всё равно добралась до Стармина, три недели поплутав лесными тропками вместе с крысами-погорельцами.

Из двух зол выбирает только тот, кому недостает смелости выступить против обоих.

— Я лучше тебя убью, — сквозь зубы процедила я.

— Не сумеешь! — прошипел маг.

— Посмотрим!

Земля брызнула в разные стороны, чудовищная змея сделала выпад в мою сторону. Я ударила заклинанием по фонтанной струе, тварь окатилась водой с темечка до хвоста и осела на мостовую бесформенной кучей грязи.

— Что, съел?

— Съем! — невнятно пообещал монстр, вырастая из земли рядом со мной. Я поспешила обежать фонтан.

— Почему бы тебе самому не сразиться с Лёном? Он согласен, я спрашивала.

— Слишком много канители, — прошипела тварь.

— Слишком мало шансов на победу?

— Больше, чем у тебя!

Мы выбрали очень удачное место для битвы, без труда восстанавливая резерв после каждого заклинания. Я с лёгкостью парировала жиденький камнепад и молнией пробила дырку в брюхе противника, выиграв пару мгновений.

— А может, ты просто боишься разоблачения? — с издевкой поинтересовалась я, перепрыгивая через земляную волну, подкатившуюся под ноги. — И за что же ты так невзлюбил вампиров?

— Ничего личного, — фыркнул монстр. — Мне нужна Догева. Вся. Она должна принадлежать мне, мне одному! В этой проклятой долине сокрыта огромная сила, и, завладев ею, я приобрету власть над смертью, если тебе это о чём-то говорит!

— Конечно, говорит. Тебя в детстве из люльки уронили!

— Так я и думал, — осклабился монстр. — Этот выблядок трясётся над своими секретами, как ростовщик. Сидит на них своей крылатой задницей и не желает подвинуться. И что ты в нём нашла? Лживая, мелочная, предательская душонка. Только и корысти, что смазливая морда, пока клыки не выщерил. Но не забывай, что ты — человек, а он — вампир. Я знаю, как он скрежещет зубами по ночам, день-деньской рассыпаясь перед тобой в изъявлениях и заверениях. Так волк виляет хвостом перед сучкой, захлебывающейся лаем у ног охотника с арбалетом.

— По-моему, больше всего его уязвляет нежелание подвинуться. И думаешь, почему? Он знает, какая широкая у тебя… попка. И как оная пихается.

— Ну, хватит! — прогремел маг. — Ты мне никогда не нравилась. Быть может, посмертный отзыв окажется более лестным?

Я так и не поняла, как он это сделал. Высунувшись из земли, одно щупальце подсекло мне колени, а второе дёрнуло за ногу. Я хряснулась затылком о камень, а этот… нехороший человек… пырнул меня в грудь мечом, пригвоздив к земле!

Боли не было. Только недоумение по поводу странной пустоты там, где только что билось сердце. По правилам летописного жанра я должна была издать хриплый сип (или сиплый хрип), впиться руками в безжалостное лезвие, предречь недругу страшную смерть от руки одного из моих потомков, в подтверждение плюнув кровью в ненавистное лицо. После чего изобразить парочку-другую конвульсий и картинно закатить глаза. Но тут я вспомнила, что потомков у меня нет, а, следовательно, мне не поверят. Может, натравить на него безутешного возлюбленного? Я перебрала всех своих знакомых, но кандидата в мстители так и не нашла. Какое безобразие, ни на кого нельзя положиться, всё приходится делать самой!

— Ну вот и управились, хвала богам! — прогремела возвышавшаяся надо мною гора.

Меч, выпавший из моей руки, лежал совсем рядышком, на бортике фонтана, рукоятью к площади.

— Лежачего бить нечестно, — прошептала я, слегка удивившись хриплому бульканью в груди.

— Всё никак не соберусь почитать рыцарский кодекс, — зловеще выскалилось чудище.

Оголовье меча наклонилось и скользнуло в мою ладонь, повинуясь неслышному зову магии. Сдвинувшееся острие провалилось в щель бортика. По стальным граням, щекоча немеющие пальцы, заструилась вода. Внизу живота тянуще кольнуло.

— А зря, — шепнула я, резко сжимая ладонь.

Магия хлынула по мечу, по руке, жгуче заполнила рану в груди и устремилась дальше, вьюнком оплетая чёрное лезвие. Монстр захлебнулся тонким вибрирующим воем и откинулся назад, не успев ни выпустить, ни выдернуть из моего тела свой меч, по которому со свистящим потрескиванием бежали синеватые змейки-разряды. Ни один архимаг не сумеет осушить до дна природный источник силы, ибо даже бездонная пропасть в конце концов выйдет из берегов, если обратить в неё стремительную полноводную реку. Пропасть — но не дырявое ведро, стоящее на её краю. Сила текла и текла сквозь моё израненное тело, подчиняясь последнему, отчаянному усилию воли. Монстр выл, корчился, выплевывал заклинания, пытаясь хоть так избавиться от излишков силы, разорвать губительную связь, но всё было бесполезно. С тем же успехом он мог вычерпывать прибывающую воду горстями, и развязка не заставила себя ждать. Монстр окутался сияющим коконом, крики потонули в нарастающем гуле, земля содрогнулась и пошла глубокими трещинами, остатки фонтана вместе с бортиком смялись и провалились в глубокую воронку, а затем раздался лёгкий, нежный, тихий хлопок, сияние сжалось до слепящей точки, брызнуло лучами и исчезло. В воздухе закружились хлопья копоти.

Меч выскользнул из ослабевшей руки и глухо плюхнулся в лужу. Я и не знала, что в предрассветные часы так сильно темнеет. Потом мне померещился Лён, стоящий в луже на коленях, с треском разрывающий рубашку у меня на груди.

— Боюсь, вам придётся переделать фонтан в колодец, — прошептала я, и это были мои последние слова.