Эпизод третий Исчезнувшая рукопись

1

Телефон звонил настойчиво.

Он похлопал рукой вокруг подушки, не смог отыскать чертову вибрирующую коробочку и все-таки открыл глаза. В комнате было темно. Телефон трезвонил, лежа на полу, и успел отвибрировать уже почти под кровать. Майор вытащил его оттуда, прижал к уху и сказал:

— Але?

Чтобы не будить жену, он вышел на кухню. По пути бросил взгляд на висящие в коридоре часы. Рань была несусветная.

— Да! Я слушаю!

— Ты бы лучше не слушал, а смотрел. Много бы интересненького мог бы увидеть.

Майор переложил телефон в другую руку и посмотрел на монитор. Номер, разумеется, не определился.

— Шутки у утра решил пошутить, умник?

— Увы, у меня нет чувства юмора. Шутки шучу не я, а тот, кто спит с твоей женой. Она ведь у тебя такая выдумщица.

Майор помолчал. За окнами на улице было по-прежнему темно, но спать ему больше совсем не хотелось. Когда он, наконец, ответил, то сам удивился тому, насколько спокойный у него голос.

— Сегодня утром ты сам подписал себе смертный приговор. Можешь сколько угодно засекречивать свой номер. Я все равно тебя найду и перед тем как убить, пальцами вырву из пасти твой гнусный язык.

— Я буду ждать. Да только что это изменит? Жена-то твоя все равно спит с другим. И если бы ты знал, с кем!

— А с кем, кстати?

— О-о! Пусть для тебя это будет сюрпризом! А чтобы дать тебе небольшую зацепочку, намекну. Вот скажи мне, где она была позавчера вечером? Не знаешь? А в прошлую пятницу? Тоже не знаешь? Тогда в нашей викторине ты выиграл приз. Пилу!

— Пилу?

— Ну, нужно же тебе чем-то подпиливать рога.

В трубке глухо щелкнуло: на том конце повесили трубку. Майор сел на табурет и ладонями потер глаза. Потом встал, включил на кухне свет и пошел умываться. В ванной выяснилось, что зубная паста кончилась. Не совсем, сколько-то пасты он еще выжал, но вот жене уже почти не осталось. На кухне на полу аккуратно лежали два его носка.

Рано утром, за полчаса до того, как все проснутся, включат музыку и телевизор и одновременно заговорят, квартиры выглядят ужасно непривычными. Будто это чьи-то чужие квартиры. Он щелкнул кофеваркой и покрутил жалюзи. За окном показался мир. Выглядел он так, что захотелось тут же закрутить жалюзи обратно.

Жена вышла на кухню совсем неслышно. Смешно зевнула:

— Привет. Пьешь кофе без меня? Погоди, сейчас умоюсь.

Он включил радио. Внутри тут же радостно защебетало. Вытащил из мойки две чашки под кофе — себе и жене. В обе положил по ложечке. Между чашками поставил сахарницу. Когда жена вернулась из ванной, улыбнулся ей и сел за стол. Как относиться к тому, что сказал ему голос в телефонной трубке, пока что он совершенно не понимал.

Когда кофе был допит, он как обычно попытался вымыть за собой чашку, а жена, как обычно, сказала, чтобы он не придумывал, она все вымоет сама. Им редко удавалось вместе позавтракать, но если все-таки удавалось, то этот диалог повторялся каждый раз. Он прошел в комнату, повязал галстук, вышел в прихожую и стал одеваться. Жена что-то говорила из комнаты, но он совсем ее не слышал. На столике прямо перед ним лежала ее сумка. Расстегнутая. И внутри этой сумки ему был отлично виден ее телефон. Он просто лежал на самом дне, а майор стоял рядом и просто на него смотрел.

Они были женаты больше пяти лет, и все эти годы он был ее мужем, а она была его женой. Просто женой. Он уставал на работе, а она допоздна ждала, когда же он придет. Да и как может быть иначе? Его отец тоже приходил с работы выжатый, как лимон, и ложился спать в восемь вечера, потому что из дому уходил в пять утра. В том приволжском городе, в котором они тогда жили, отец был мастером цеха на громадном заводе. Отец рано ложился, а мать просила его, маленького, не шуметь, играть потише, потому что папа устал. И когда она это говорила, он видел, что ничего важнее этого «папа устал» для матери на свете просто нет.

Теперь он надеялся, что точно так же его собственная женщина будет относиться уже к нему самому. И она относилась к нему именно так. Какие-то другие варианты он и представить себе не мог. Никогда. Вплоть до сегодняшнего утра, когда стоя в прихожей, он смотрел на расстегнутую сумку и видел там ее телефон.

Копаться в ее вещах — он считал это ниже собственного достоинства. Супермужики никогда не подглядывают в замочную скважину. Ну, или почти никогда. Он протянул руку, вытащил телефон и попытался понять, как на этой модели снимается блокировка кнопок. Четкого плана не было. Он просто собирался посмотреть, что там у нее внутри. Может быть, почитать последние смс-ки. Но, зайдя в «Меню», сразу наткнулся на папку «Фото» и дальше стал копаться именно в ней.

Первые две фотографии он пролистал: ничего интересного. То, что он искал, и что так опасался найти, было на третьей фотке. Все у него внутри рушилось от горя и отчаяния, а он просто стоял в прихожей и смотрел на экран телефона.

Все еще продолжая говорить, жена вышла к нему из комнаты.

— Что это? — глухим голосом спросил он у нее.

— Где?

Вопрос прозвучал фальшиво. Будто она понимала, что попалась и пыталась потянуть время.

— Вот это. Что это такое?

— Ты роешься в моем телефоне?

— Да. Я роюсь в твоем телефоне. Повторяю вопрос: что тут изображено?

Она взяла телефон у него из рук и посмотрела на монитор.

— Это кеды. Просто чьи-то кеды. Валяются на полу. Я не знаю, что это за фотография. Где ты это взял?

— Они валяются не на полу. Они валяются возле нашей с тобой постели. И я прекрасно знаю, чьи это кеды.

— Да? И чьи?

Он повернулся к ней, секунду постоял молча, а потом сильно, безо всяких скидок на то, что она женщина, ударил ее по лицу.

2

— Мне сказали, вы решаете вопросы.

— Кто вам это сказал?

— Люди, которым я склонен доверять. Вам нужны конкретные фамилии?

— Мне от вас вообще ничего не нужно. Это же вы ко мне пришли, а не я к вам, правда?

Толстяк завалился в их отдел ровно к девяти утра, пока нет других посетителей. И теперь, вместо того, чтобы пить как обычно дурацкий кофе из банки, курить сигареты и ждать, когда же на рабочем месте появится хоть кто-то еще, Осипов вынужден был разгадывать его намеки, строить серьезные рожи и вообще, пытаться понять, как именно в подобных ситуациях положено себя вести.

— Я вынужден к вам обратиться, потому что у меня возникли… скажем так, некоторые сложности. Мне не хотелось бы впутывать в это дело лишних участников. Поэтому я и обратился лично к вам.

— Я вас внимательно слушаю.

— Люди, заслуживающие доверия, сказали мне, что вы решаете вопросы.

— Это я уже слышал.

— Означает ли это, что мы договоримся?

— Понятия не имею. Пока что я ничего не слышал о сути ваших проблем.

Толстяк вздохнул. Лысый, потеющий, с огромным семитским носом и взвизгивающими модуляциями в голосе. Но с другой стороны, с часами той же марки, что и у нынешнего премьера страны, дорогущими запонками и явно полными карманами кредиток. Глядя на его нос и лысину, капитан прикидывал, не взять ли его за шкирку и не выкинуть ли пендалем под зад из отдела? А переводя взгляд на часы и запонки, начинал думать, что может быть стоит дослушать его предложение до конца?

В ладонь Осипову толстяк вложил свою визитку: финансовый директор издательства. Вернее, какой-то по счету заместитель финансового директора. Повертев карточку в пальцах, Осипов положил ее на стол. Это ж надо, как здорово нынче выглядят даже заместители директоров в книжных издательствах.

— Все необходимые бумаги на публикацию романа наше издательство подписало еще в январе. После чего текст поступил к нам, и мы стали готовить книгу к выпуску. Человек, который организовал нам эту сделку, настаивал на том, чтобы в документах для него был прописан отдельный процент. Понимаете?

— Нет. Пока не понимаю.

— Не важно. Суть не в этом, а в том, что около месяца назад рукопись была выкрадена и вывезена за границу. Мы знаем, кто это сделал, и знаем, где он прячется. Мы не можем только вернуть рукопись.

Толстяк заглядывал Осипову в лицо. Нос у него был огромным, будто хобот. Осипов откинулся на стуле.

— Неужели выпускать книжки — настолько прибыльное занятие?

— Книжки? Что вы! Копеечный бизнес! А по нынешним временам еще и очень рискованный. Продаж почти нет. Люди покупают только стопроцентные хиты от давно известных авторов. И именно такой хит у нас украли.

— Может быть, вы назовете фамилию автора?

— Этого мне хотелось бы избежать.

— То есть вы предлагаете мне искать украденную книжку, и при этом даже не хотите сказать, как она называется?

— Да. Именно это я и хотел вам предложить. Но оплачена эта работа будет очень высоко.

Осипов посмотрел на толстяка. Тот сидел и продолжал потеть. Маленький, лысый, неприятный человек. Издающий вдобавок книжки.

— Приятно было познакомиться. Больше задерживать вас не стану.

Толстяк вздохнул.

— Поверьте, никакой роли название книжки не играет. Все, чего я прошу, это просто по своим, милицейским каналам, вернуть похитителя из-за границы и отобрать у него то, что он незаконно присвоил. Если бы он прятался внутри страны, мы справились бы и сами. У нас в издательстве есть неплохая служба безопасности. Но за рубеж им просто не дотянуться. Поэтому я и обратился к вам.

— Как называется книжка?

— Зачем вам? Название все равно ничего вам не скажет. Дело вообще не в названии.

— Тогда почему вы упираетесь? Назовите его и делу конец.

— Давайте я лучше назову сумму вашего возможного гонорара.

— Ну, попробуйте.

Толстяк вытащил из портфеля блокнот и ручкой написал в блокноте несколько цифр. Портфель у него был просто неприлично дорогой, ручка еще дороже, а цифра, которую Осипов увидел, не лезла вообще ни в какие ворота. На всякий случай он пересчитал количество нулей. Нули были круглые и очень красивые. Неправда, будто «ноль» означает «ничто». Некоторые нули способны означать, ох, как много всего.

— Тем интереснее мне узнать, что же это за рукопись. За что именно вы способны заплатить такую кучу денег.

— Знали бы вы, сколько денег мы уже вложили в этот проект. Поймите, суть не в рукописи, а в том, что отступать нам уже некуда. Вернуть похищенное все равно придется. Так что я прошу скорее о личной услуге. Верните книжку и, думаю, после этого вы сможете сразу же уйти на пенсию.

— Заманчиво. Но я, пожалуй, откажусь. Не то, чтобы мне не нужны были деньги. Просто в этом случае я, правда, ни чем не могу помочь.

Толстяк помолчал. Потом вздохнул, зачеркнул цифру в блокноте и написал поверх нее другую. Осипов усмехнулся.

— Но как я могу искать то, не знаю что?

— А не нужно искать. Мы знаем, где эта рукопись хранится. Нужно просто придумать, как ее оттуда вытащить. Люди, с которыми я консультировался, уверяли меня, что в этих вопросах равного вам нет.

Интересно, подумал Осипов, откуда толстяк набрался всего этого бреда? Кто наплел неглупому, вроде бы, человеку насчет его, Осипова, неограниченных возможностей? Он повертел в руках карандаш, хмыкнул и положил карандаш обратно на стол.

— А кто украл, вам, значит, известно?

— Рукопись украл мой заместитель. На самом деле, это он отыскал текст романа, о котором идет речь, и дальше вел все переговоры. После публикации ему полагалось довольно приличное вознаграждение. Но месяц назад он вдруг решил, что может получить вообще все. Стер компьютерные файлы с текстом романа, забрал рукопись из редакционного сейфа, покинул пределы Российской Федерации и теперь проживает на вилле в Бразилии.

— Где? — удивился Осипов.

— Да, все верно, в Бразилии. Если бы он находился где-нибудь ближе, я не стал бы вас беспокоить.

— Странное место. Он что собирается всю жизнь отсиживаться в джунглях?

— А всю жизнь и не нужно. Он продает рукопись какому-нибудь крупному издательскому дому, получает деньги и может возвращаться. Вопрос всего лишь в том, кто успеет выпустить книгу первым: мы, или те, с кем он сейчас ведет свои переговоры.

— При чем здесь милиция? Подавайте в международный розыск. Мы же министерство внутренних дел. А у вас дело явно внешнее.

— Ну, во-первых, официальный иск подать мы не можем. Дело слишком конфиденциальное. Знать о нем до поры, до времени посторонним совсем ни к чему.

— А во-вторых?

Ответить толстяк не успел. Дверь открылась, и в кабинет вошел майор. Позу Осипов сменил моментально: сказались годы тренировок. В присутствии начальства офицер милиции обязан выглядеть деловитым, собранным и готовым исполнить любое распоряжение.

Майор, не раздеваясь, рухнул за стол. Куртка у него была мокрая, шарф вокруг шеи намотан кое-как, а ноги в грязных ботинках, майор сразу же попытался закинуть на рабочий стол, да только не сумел и чуть не свалился со стула. Осипов скосил на него глаза и вдруг понял: его непосредственный начальник смертельно пьян.

Толстяк ерзал у себя на стуле, но капитан больше не обращал на него внимания. Прежде пьяным своего железобетонного шефа Осипов не видел ни разу в жизни. А уж пьяным с утра, — казалось, что скорее солнце взойдет на западе. Теперь Осипов не стесняясь, во все глаза смотрел на майора. Безвольно распущенный рот, мокрые пятна на рубашке, — явно пролил на грудь какое-то количество напитков, брюки почти до колен перепачканные в грязи. Хотелось выглянуть в выходящее на запад окно: не обнаружится ли над крышами домов еще и краешек восходящего светила?

Сообразить, что в таких случаях говорят, Осипов не мог довольно долго. Майор вытащил из кармана пистолет и положил перед собой. Странно (подумал Осипов), что табельное оружие лежало у него не в кобуре под мышкой, как обычно, а просто в кармане куртки.

— Гуманитарий уже здесь? — наконец спросил майор.

— Нет.

— Звонил?

— Пока нет. Он вам нужен?

— Очень.

Осипов посмотрел на лицо майора, перевел взгляд на оружие и все-таки спросил:

— Что-то случилось?

— У меня? Нет. У меня все отлично, а у тебя?

— Тоже все хорошо.

— Ну, так и занимайся своими делами.

Капитан послушно перевел взгляд на толстяка. Попытался вспомнить, на чем именно они остановились. Потом сказал, что лучше, наверное, им будет продолжить в коридоре, подхватил посетителя под локоть и вышел из кабинета.

Даже стоя издатель едва доставал Осипову до плеча. Капитан чуть придавил его локтем к стене и негромко, так, чтобы тот едва мог расслышать, объяснил:

— Договоримся так. Десять процентов суммы вы выплатите мне сразу, сегодня. Еще двадцать в течение недели. Все накладные расходы, если они появятся, вы тоже берете на себя.

— Хорошо. Я согласен.

— И предупреждаю сразу: никаких гарантий я не даю. Если вернуть рукопись не получится, аванс все равно остается мне.

Толстяк даже заскрипел от досады. Но все же кивнул:

— Договорились.

— Все, идите. Ваш телефон у меня есть, если что — позвоню.

Толстяк засеменил своими короткими ножками к выходу. Капитан вытащил из кармана телефон:

— Где ты, дорогой друг? Вот и отлично! Там пока и сиди. Нет, на службу спешить не стоит. Как называется кафе? Можешь чего-нибудь мне пока заказать, я сейчас подъеду.

3

Барменша убрала со стола грязную посуду и тут же принялась выставлять еще какие-то салаты. Когда она ушла, Стогов все-таки поинтересовался у капитана:

— У тебя сегодня день рождения? Или может, майор вручил тебе орден за заслуги перед ним лично?

— Нет. День рождения у меня весной.

— Тогда по какому поводу вечеринка?

— Не обращай внимания. Будем считать, что Дед мороз прислал нам гостинцев.

— Как зовут этого Деда мороза?

— Давай называть его «Хобот». По-моему отличное имя.

— Тогда за Хобота?

— До дна!

Они выпили и одновременно потянулись за сигаретами. Их столик располагался у самого окна, и иногда казалось, что бьющиеся в стекло капли все-таки забрызгают стоящие на столике пустые бокалы. Часы показывали 13–37. Бокалов успело скопиться довольно много. Некоторое время перед витриной стоял странный парень, в бесформенной мешковатой куртке, но, постояв некоторое время, ушел и он.

Стогов проводил парня глазами. Ему показалось, что где-то он его уже видел, но думать на эту тему долго ему совершенно не хотелось.

— Ты никогда не хотел уехать в Бразилию?

— Зачем? Чего бы я там делал?

— В Бразилии тепло… Наверное…

— Знаешь, последнее время я часто думаю о смерти. О том, что другие люди станут жить дальше, а мое мертвое тело скоро закопают в землю.

— И что?

— Да, в общем-то, ничего. Просто хочется, чтобы земля, в которую его закопают, находилась бы где-нибудь тут.

— Если ты будешь мертвый, какая тебе разница?

— Ты прав. Разницы никакой. Давай за это и выпьем. А к чему ты вообще об этом спросил?

Осипов только пожал плечами. Они помолчали.

— Как твои поиски библиотеки Ивана Грозного?

— Движутся потихоньку.

— Когда в следующий раз пойдешь рушить башни Кремля?

— Тебе вправду это интересно?

— Ну, нужно же нам о чем-то разговаривать. Разговоры по душам сближают… и вообще. Почему не поговорить об Иване Грозном?

— Надоело мне про него разговаривать. И думать, и разговаривать, — все надоело. Давным-давно надоело. А работать в вашем отделе надоело, кстати, особенно.

— Ты, наверное, в детстве мечтал стать археологом?

— Не-а. В детстве я мечтал стать писателем.

— Ух, ты! И про что бы ты писал?

— Я бы писал какие-нибудь странные истории. Обо всем, что вижу вокруг.

— Фантастику?

— Нет. Не фантастику, просто истории. Типа того, что жил-был на свете паренек. Скажем, частный детектив. И вот, он узнает, что накануне распада СССР, когда все уже трещало по швам, и казалось, что коммунистический режим не спасти, люди из высоких кабинетов приняли единственно верное решение. Они решили клонировать Ленина. Чтобы он возглавил народ и спас бы ситуацию. Ну, ты понимаешь: клеточный материал для такой операции имеется, почему не попробовать?

— Ну, да. Ничего заход. И что дальше?

— И вот этот частный детектив роет носом землю, опрашивает свидетелей, собирает улики. И выясняет, что проект-то был реализован на самом деле. Что Ильича клонировали, да только все имевшие отношение к этой операции в 1991-м погибли. Например, застрелились. Зато теперь где-то среди нас живет единственный в мире клон. Который возможно и сам не знает, кто он такой, а просто чувствует, что он не такой как все.

— И чем бы там у тебя все кончилось?

— А в конце парень бы узнал, что клон, это он и есть. Что он — не сын мамы с папой, а гомункулус из пробирки. Смотрит на себя в зеркало и видит мутанта, выращенного неизвестно кем, с неизвестно какими целями.

Капитан залпом допил свой бокал, и внимательно посмотрел на Стогова.

— Скажи, а ты только пьешь? Или еще что-нибудь? Обещаю: майор ни о чем не узнает.

Стогов только усмехнулся. Вышло это у него совсем не весело.

— Тебе смешно. А я таким вот мутантом ощущаю себя всю жизнь. Я, блин, вообще не такой, как остальные. Не в смысле, лучше, а наоборот. Я словно бы и есть этот гомункулус, понимаешь? Все хотят простых, понятных вещей. А я черт знает чего. Позавчера я слышал, как наш майор разговаривал с кем-то по телефону. Говорил, что отлично провел выходные: сослуживец пригласил его на шашлычки и там наш шеф накушался так, что вечером аж два раза в туалет сходил, — и все по делу.

— Неужели, правда, так сказал?

— Ты думаешь, это я к тому, что он — приземленная скотина? Черта с два! Я все на свете отдал бы за то, чтобы тоже стать таким. Простым и незамысловатым. Чтобы радоваться тому, что могу сперва кушать, а потом какать. Но я не могу. Я другой. Я хочу чего-то такого, чего, блин, и в мире-то нет… понимаешь?

— Если честно, не очень. Но если выпью еще немножечко, то, наверное, пойму. Тебе заказать?

— Закажи. Сто пятьдесят того же самого.

4

Он аккуратно приоткрыл дверь чердака и протиснулся внутрь. На чердаке было темно и воздух пах пылью. В крышу стучали капли, а где-то далеко можно было расслышать шум улиц.

Он плотно прикрыл за собой дверь, снял рюкзак, разложил перед собой все необходимое. Быстро, почти не глядя, собрал винтовку. Поплотнее прикрутил крепеж под стволом, аккуратно загнал в ствол первый патрон. Машинально кинул взгляд под ноги: ничего не уронил?

Накануне он уже влезал на этот чердак и осматривал место. Через слуховое окно открывался отличный вид на нужное ему кафе. Теперь он не торопясь, приоткрыл одну из прикрывавших окно ставень и выглянул наружу.

Потом вынул из кармана небольшую рацию, включил ее и почти шепотом произнес:

— Я на месте. Вижу объект.

После чего, не выключая рацию, убрал ее в карман куртки.

5

— Может, дойдем до отдела?

— Знаешь, мне кажется, сегодня на службу тебе лучше не ходить.

— Почему это?

— Ну, ты немного выпил, и вообще.

— В таком немного выпитом состоянии я отлично хожу на службу уже несколько месяцев подряд.

— А сегодня лучше не надо. Давай лучше поговорим про Бразилию.

— Про Бразилию?

— Ко мне тут с утра клиент один приходил. Можно даже сказать, спонсор…

На то, чтобы пересказать всю историю с пропавшей рукописью у капитана ушло полтора бокальчика и один небольшой салат. Стогов подумал, что так обильно как сегодня свой алкоголь они не закусывали на его памяти еще никогда. За окном понемногу начинало темнеть.

— И короче, эту рукопись теперь нужно вернуть.

— А что за рукопись ты не узнавал?

— Пытался. Не говорят.

— Интересно, почему он увез ее именно в Бразилию?

— Потому что у нас с Бразилией нет договора о выдаче преступников.

— У нас и со многими другими странами такого договора нет. А уехал он именно в Бразилию.

Они помолчали.

— Нет, не поеду, — сказал, наконец, Стогов.

— Не хочешь мне помочь?

— Во-первых, действительно не хочу. С какой стати? Пусть буржуи сами решают свои проблемы. А во-вторых, для того, чтобы вернуть рукопись, совсем не обязательно выходить из этого кафе.

— Скажи честно: тебе просто не хочется отсюда уходить, вот и все.

— Не хочется. Да и незачем. У тебя есть ноутбук? Я думаю, что исчезнувший манускрипт мы вернем на родину прямо отсюда. Но ты обязан заказать мне еще сто пятьдесят.

— Ноутбук? Хорошо. Сейчас найдем тебе ноутбук.

Осипов достал из кармана визитку утреннего толстяка и меньше, чем через полчаса компьютер им действительно привезли прямо в кафе. Двое аккуратно одетых молодых людей поставили ноутбук на стол, подождали, пока он нагреется и отыщет wi-fi, а после этого так же молча исчезли.

Стогов выковырял из пачки сигарету и закурил.

— Бразилия, это где? В Латинской Америке. Там на каком языке разговаривают?

— На латинском?

— Нет, на португальском. Если бы язык был испанский, я бы сам тебе все перевел. А вот по-португальски, извини, брат… Поэтому мы набираем: «Услуги переводчика с португальского». Этот нам, наверное, не подойдет. Этот тоже. А вот этот? Засекай время. Через сорок минут у нас будет переводчик.

Время Осипов засекать не стал, но переводчик появился у них за столиком даже раньше, чем через сорок минут. Парень был молодым и чернокожим. Он поздоровался, снял мокрую куртку, улыбнулся.

— Вы говорите по-португальски?

— Конечно. Это мой родной язык.

— Прекрасно. Садись, выпить хочешь?

— Я бы выпил апельсинового сока. А что именно вам нужно перевести?

Он аккуратно убрал в карман рубашки стодолларовую купюру и приготовился переводить.

— А каком конкретно городе укрылся этот твой похититель? В Рио?

— Нет, не в Рио. У меня записано. Сейчас… э-э-э… Сан-Сальвадор-де-Баия.

Переводчик ностальгически улыбнулся:

— Прекрасное место!

Стогов стучал по клавишам компьютера:

— Как, черт возьми, это пишется? Ба-и-я… После «эй» какая идет буква? «Эйч»? Ага, что-то есть.

Он развернул компьютер к переводчику:

— Здесь есть сайт тамошнего полицейского управления?

— Да, вот он.

— Что это за телефоны?

— Криминальная полиция… отдел по борьбе с терроризмом… отдел по борьбе с автомобильными кражами…

— Нет, с кражами не годится. Вот это что?

— Отдел по расследованию с убийств.

— Отлично. Вот туда мы и будем звонить.

— Как звонить? Ты представляешь, сколько стоит звонок в Бразилию?

— По скайпу ни сколько не стоит. Набирай номер.

Осипов хмыкнул. Как это он, действительно, не подумал про скайп? Он сходил к стойке бара, полистал меню и подумал, что может быть стоит переходить уже на водку. Когда вернулся, на мониторе их ноутбука уже виднелась толстенная латиноамериканская морда в фуражке. Стогов через переводчика задавал морде вопросы, а та послушно и как-то даже испуганно на них отвечала.

В конце Стогов отдал морде честь, приложив ладонь к непричесанной голове:

— Си, сеньор! Си! Но пасаран! Я перезвоню.

Осипов поставил перед ним бокал:

— Чего ты ему наплел? У парня был вид, будто от него зависит выживание планеты.

— Бинго! Почти это самое я ему и сказал. И понимая всю важность ситуации, руководитель отдела по расследованию убийств, полковник полиции Алуизио Азевейдо попросил часа полтора на размышления и обещал сделать для нашего расследования все, что сможет.

— Разве можно так шутить с официальными инстанциями? У нас ведь нет никакого расследования.

— Какая разница? Сработало же ведь. Так что сходи, купи-ка мне сигарет, а то мои кончились. И сок нашему переводчику.

Осипов послушно сходил к стойке еще раз и принес сигареты и сок. Они помолчали. Потом Стогов сказал:

— До работы сегодня я опять не дошел.

— Ничего страшного.

— Что там вообще нового? В смысле, на службе?

— Ничего. Если не считать того, что майор думает, будто ты спишь с его женой.

— Надо же. Это животное умеет думать?

— Неужели он тебе не нравится? По-моему, он милый.

— Иногда я думаю, что если на нашего шефа повесить табличку с надписью «член», то все решат, будто это бэдж с фамилией.

— Ты не боишься, что он устроит тебе неприятности?

— Я уже давно ничего не боюсь. Раньше боялся, а потом понял, что самое страшное, что могло со всеми нами случиться, уже произошло. И просто перестал бояться.

Он повертел в пальцах пачку сигарет, потом бросил ее на стол перед собой, выбрался из-за стола и сказал, что сходит на улицу. Подышит воздухом, а потом вернется. Осипов сказал «ОК».

У кафе, в котором они сидели, были огромные окна. Через одно из них Осипову был виден дышащий воздухом коллега.

Маленькая нелепая фигурка под дождем.

Осипов вздохнул и сказал чернокожему переводчику, что все-таки сходит, закажет себе водки.

6

Парни из тира, в котором он несколько лет назад тренировался, спрашивали иногда, как ему стреляется с одним-то глазом? Неудобно, наверное? Каждый раз он отвечал, что наоборот: не нужно зажмуривать второй глаз и вообще, ничто не отвлекает от прицеливания.

Он достал рацию из кармана и негромко проговорил:

— Вижу объект.

Поплотнее упер приклад в плечо. Правым, зрячим глазом, прижался поплотнее к окуляру оптического прицела. Стоящий перед входом в кафе парень был виден ему просто отлично. Палец подрагивал на спусковом крючке.

— Повторяю: вижу объект. Жду команды.

Огонек сигареты, поднятый воротник куртки. Он стоял на абсолютно пустом тротуаре, лицом как раз в сторону стрелка, и лучше позиции для выстрела нельзя было даже представить.

Он на мгновение, как в тире, задержал дыхание. А потом нажал курок.

7

Прежде, чем хоть что-то предпринимать, полковник Алуизио Азевейдо, разумеется, заручился санкцией от начальства. Съездил в управление, посидел в очереди в приемной генерала, вытер несколько раз стекавший сзади по шее противный пот, и успел хорошенько обдумать все, что станет генералу говорить. В принципе в это дело можно было бы и не вмешиваться. Но то, что по скайпу рассказал ему русский коллега, не лезло ни в какие ворота.

Когда Алуизио пригласили войти, он одернул салатного света мундир, зашел в кабинет, поздоровался, разложил перед собой бумаги и принялся излагать суть вопроса. На столе у генерала стояли свежие цветы (его секретарша, синьора Габриелла меняла цветы каждое утро и в их управлении все об этом знали). Букет немного загораживал самого генерала, и Алуизио приходилось наклонять голову, чтобы заглянуть генералу в лицо.

— Вы попросили у этих русских офицеров официального подтверждения запроса?

— Разумеется. Они прислали и запрос и сканы своих служебных удостоверений.

Алуизио выложил перед генералом копии электронного письма. На опухшие рожи заокеанских коллег генерал посмотрел с некоторым испугом. На кириллические надписи почти с изумлением. Прочесть официальный запрос он, разумеется, не мог, но количество печатей внизу внушало уважение.

— И в чем тут проблема? Пусть их управление присылает заявку на экстрадицию, и после того, как она будет рассмотрена судом штата, они получат своего преступника. Ах, у нас с ними нет договора о выдаче преступников? Тогда чего же они хотят?

— Они хотят, чтобы мы выслали из страны опасного преступника. Сами и как можно скорее.

— Опасного?

— Судя по тому, что стало мне известно, крайне опасного. Вы слышали что-нибудь о нашумевшем некогда деле Золотой коровы? Честно говоря, я тоже не слышал, но русские утверждают, что у них в стране об этом деле до сих пор помнят даже дети.

— В чем там суть? Что-то связанное с русской мафией?

— Как мне удалось узнать, суть дела была в старинном сокровище. Старинном и очень дорогостоящем сокровище.

Алоизио набрал в легкие побольше воздуха, и стал говорить. Стараясь не упустить ни одной детали, он шаг за шагом излагал генералу все, что узнал от русских. И глядя на то, как у генерала вытягивается лицо, понимал, что не зря решился побеспокоить начальство.

Потом генерал все-таки откинулся в кресле. Из-за букета теперь его было почти совсем не видно. Алуизио слышал лишь, как генерал причмокивает, переваривая то, что только что узнал.

— Спящего? Бритвой? Прямо по горлу?

— Так точно.

— И этот ужасный человек пытался бежать именно к нам, в Сан-Сальвадор-де-Баия?

— Нет, русские говорят, что он пытался укрыться в Рио. Там были какие-то сложные схемы перехода границы с транзитом через Румынию. Но думаю, это детали.

— Вы проверили информацию?

— Насколько это вообще возможно в данном случае. Мне удалось установить, что человек, которого ищут русские, действительно находится в нашем городе. Он арендовал виллу на набережной и неплохо устроился. Придраться не к чему, выслать его из страны мы не можем. Но с другой стороны, мой генерал, зачем нам под боком это чудовище? Я считаю, русским стоит помочь.

— Я тоже склоняюсь к этой мысли. Не хватало еще, чтобы их мафия начала у нас свои кровавые карнавалы.

— Единственное, что мы можем ему предъявить, это нарушение визового режима. То есть, на самом деле с визой у него все ОК, Но думаю, мы сможем придраться. Гражданам России виза выдается на срок не более месяца. Срок его пребывания в стране истекает через неделю, но выслать его нем все равно удастся.

— Отлично! Давайте прямо сегодня отправим его назад в Россию!

Алуизио лишь расстроено опустил глаза:

— Нет, отправить его в Россию не получится. Я посмотрел бумаги. В Бразилию он прибыл рейсом из Франкфурта-на-Майне, Германия. Только туда мы и сумеем его отправить.

— Германия, Россия, — какая разница? Я прошу вас, полковник: уберите этого человека из моего города. Я хочу, чтобы граждане нашей славной Баии-Всех-Святых могли спокойно спать. Ложиться в свои постели, не опасаясь, что во сне кто-то опасной бритвой отпилит им голову. Идите и исполните свой долг!

— Слушаюсь, мой генерал.

Полковник Алуизио Азевейдо поднялся, втянул, насколько мог, живот и, отдав честь, вышел из кабинета.

Оставшись один, генерал откинулся на спинку кресла и некоторое время помолчал. Потом встал, автоматически понюхал принесенные сеньорой Габриеллой цветы и только после этого немного успокоился.

Солнце за окном жарило неимоверно. Не спасали никакие кондиционеры. А ведь это только самое начало весны, — что будет в конце лета? Он взял со стола все еще лежавший там официальный запрос из России и пробежал его глазами. Если бы генерал умел читать по-русски, то, наверное, здорово бы удивился: в заголовке бумаги значилось «Меню кафе «У Петровича», расположенного по адресу Литейный проспект 21», а печати внизу принадлежали в основном санэпидстанции. Но, читать кириллицу генерал, разумеется, не умел.

Достав из кармана носовой платок, генерал промокнул шею:

— Это ж надо: бритвой спящего по горлу! Бррррррррррр!

Поводив еще раз глазами по непонятным кириллическим строчкам, он отложил запрос в сторону. Какое все-таки счастье, подумал он, что мы живем не в России, а в таком спокойном месте, как Бразилия!

8

— Гутен абенд!

— И вам того же.

У немецкого пограничника было строгое лицо и проницательный взгляд. Наркоторговцы, террористы, беспаспортные гастарбайтеры и прочие злоумышленники должно быть писались от ужаса, встречая этот взгляд, рентгеном высвечивающий самые потаенные уголки их гнилых душ.

— Повторите, пожалуйста, ваше имя?

— Семен Ильич Файнзильберг.

— Откуда именно вы въезжаете в Германию?

— Из Бразилии.

— А куда направляетесь?

— В Бразилию.

Немецкие брови над проницательными глазами непроизвольно поползли вверх:

— Странный маршрут.

— Не обращайте внимания. Бразильская иммиграционная служба что-то напутала со сроками визы. Чтобы получить визу заново, мне пришлось выехать из страны, чтобы сразу же въехать обратно. Так что на территории Евросоюза я не задержусь.

— Тогда добро пожаловать, герр Файнзильберг!

Семен Ильич подхватил багаж (всего один легенький портфель) и прошел через пограничный турникет. Улыбаться в ответ на вежливую улыбку пограничника он даже и не подумал. Звуки немецкой речи всегда вызывали в нем отвращение. Наверное, что-то на уровне генетики.

Сразу за пунктом иммиграционного контроля начиналась очередь, состоявшая из мусульманских женщин невнятного происхождения. За ней начиналась еще одна, с преобладанием высоких и тощих негров. Дальше возможно были еще эскимосы с гарпунами и кто-нибудь вроде зеленых инопланетян, но дальше Семен Ильич решил не ходить, а вместо этого поискал глазами указатель «BAR». До посадки на его рейс оставалось больше трех часов. Ему совсем не хотелось провести это время, толкаясь среди людей, относительно мест рождения которых даже профессора географии лишь развели бы руками.

Где-то он слышал, будто Франкфуртский аэропорт — самый здоровенный в мире. Чисто визуально лондонский Хитроу казался ему поздоровеннее, а уж тот новый аэропорт, что недавно достроили в Дубае, и точно был куда больше. Но с тем, что по запутанности и дурацкости планировки конкурентов у Франкфурта не было, — тут Семен Ильич был полностью согласен.

Чтобы отыскать зону отдыха, пришлось попотеть. Чтобы найти там бар, в котором было более или менее свободно, и никто не норовил бы пристроиться ровно у тебя на коленях, попотеть пришлось еще сильнее. Но он все-таки разглядел в одном из заведений свободный столик и плюхнулся за него. Бармен глазами показал, что вот сейчас закончит расставлять посуду и сразу подойдет. Семен Ильич кивнул в ответ, и сотый раз за сегодня открыл портфель, чтобы убедиться: рукопись на месте, цела и невредима. Разумеется, он знал, что она там, но все равно заглянул.

Столик, за которым он пристроился, был не то, чтобы совсем незанят. Напротив Семена Ильича сидел молодой мужчина, а перед ним стояла до дна допитая чашечка из-под эспрессо. Впрочем, мешать окружающим мужчина совсем и не собирался. Читал себе газету и даже не смотрел по сторонам. Семен Ильич поставил портфель под столик, но так, чтобы все время чувствовать его ногой и полистал меню. До посадки на рейс оставалось два часа пятьдесят семь минут.

Бармен, наконец, разобрался со своими чашечками и фужерами, и подошел принять заказ.

— Принесите мне, пожалуйста, одно пиво.

— Светлое? Всего одно? Что-нибудь из снеков? Чипсы? Хорошо, сейчас принесу.

На самом деле Семен Ильич довольно редко пил алкоголь. А пиво, так и вовсе не любил, предпочитал вина. Но сегодня кружечка-другая лишней не будет. Утренний визит бразильской полиции дался ему так нелегко, что лишней не будет даже дюжина кружечек.

Арендованную им виллу они окружили по всем правилам военной науки. Так, будто штурмовать им предстояло, минимум Сталинград. Спецназовцы в масках, касках и бронежилетах рассыпались по периметру и прижали к натренированным плечам приклады автоматов. Малейшее неправильное движение и они просто утопят этот дом в потоках свинца.

Звонить в дверь их старший не стал. Двое полицейских с прозрачными щитами прикрывали его спереди и сзади, а сам он подошел к двери (но не слишком близко) и через мегафон приказал отпереть дверь. Семен Ильич услышал его лязгающий голос ровно в тот момент, когда в одном халате и пляжных тапочках шлепал из душа на кухню. Что эти звуки могут означать, сперва он не понял. Вместо кухни дошел до входной двери, сделал шаг наружу и чуть не проглотил от удивления свой дорогущий зубной протез. Вы бы тоже, наверное, удивились, обнаружив перед дверью своего дома полсотни псов войны с расчехленными автоматами наизготовку, и еще какое-то количество просто псов, рвущихся с поводков и скалящих в твою сторону безжалостные клыки.

Что в такой ситуации положено делать, Семен Ильич не знал. Прежде он не то, что ни разу не попадал в подобные ситуации, а даже не знал, что такие ситуации случаются. Поэтому теперь он просто стоял в своем халате и тапочках и смотрел на укрытого двумя прозрачными щитами полковника Алуизио Азевейдо, а тот смотрел на него и прикидывал про себя, сколько еще народу может скрываться внутри, и как хорошо они вооружены.

Потом полковник по-английски приказал Семену Ильичу лечь на землю и сложить руки над головой. Но к тому времени Семен Ильич уже немного пришел в себя и ложиться в халате на грязную землю категорически отказался. Тоже по-английски он ответил полковнику, что если тот очень уж настаивает, он может, конечно, лечь, но только не здесь, а на ковер внутри дома.

Бармен, наконец, принес пиво. Он положил на стол картонный квадратик, поставил на него бокал, а потом уплыл обратно за стойку. Семен Ильич сделал первый большой глоток, закрыл глаза и почувствовал, как уходит сводившее низ живота напряжение. Возможно, если бы там, перед входом в арендованную виллу он стал бы препираться со спецназовцами чуть дольше, те могли бы и всадить в него пулю, или даже несколько. Но здравый смысл все-таки возобладал. Люди полковника все-таки опустили свои чересчур эрегированные автоматные стволы.

Все прошли внутрь дома, расселись вокруг стола и попытались поговорить. Полковник даже позволил арестованному сварить им всем по чашке кофе.

Семен Ильич пытался понять:

— Да объясните вы, наконец, что происходит?!

Полковник как заведенный повторял:

— Именем Бразильской республики!.. Именем Бразильской республики!..

Когда Семен Ильич наконец понял, в чем его обвиняют, то просто расхохотался:

— Просроченная виза? И это все? Ради этого вы притащили сюда полк спецназа и свору служебных собак? Вы что, все это серьезно?

— Именем Бразильской республики, я официально заявляю вам, что поскольку ваша виза просрочена, то вам придется покинуть пределы страны.

Семен Ильич продолжал хохотать:

— Это из-за визы вы устроили такой цирк? Да успокойтесь вы, take it easy. Завтра утром я схожу в полицию и продлю визу.

— Нет. Вы покинете страну сегодня. Немедленно.

Семен Ильич перестал веселиться:

— Но почему?

Полковник наклонился к самому его лицу и негромко произнес:

— Мне все про вас известно.

— Что известно?

— Дело Золотой коровы, вот что!

Полковник ребром ладони провел себе по горлу и многозначительно заглянул Семену Ильичу в глаза. Что эта пантомима означала, понять ему тогда не удалось, но четыре часа спустя он действительно уже сидел в кресле самолета, разворачивающегося носом в сторону Франкфурта. Еще сколько-то часов в самолетном кресле, посадка, паспортный и таможенный контроль, столик в баре… Семен Ильич ногой коснулся стоящего под столом портфеля и сделал из бокала еще один глоток.

Черт возьми этих бессмысленных бразильских полицейских! У пива был отличный вкус. Возвращаться на виллу в Сан-Сальвадор-де-Баия, ему все равно придется. Хотя бы для того, чтобы собрать вещи и переслать в издательство свой новый адрес. Когда полицейские увозили его на своем бронированном автобусе в сторону аэропорта, единственное, что он успел сунуть в портфель, это рукопись, с которой за последние два месяца не расставался вообще ни на секунду. Теперь он вернется, не торопясь заберет все остальное, уедет из Бразилии туда, где нет столь сумасшедшей полиции, а потом сдаст рукопись, получит причитающиеся бабки и после этого для него начнется совсем другая жизнь.

Нормальная.

Настоящая.

Он еще раз посмотрел на часы. До рейса назад, в Бразилию, оставалось два сорок. Сосед за столиком все еще читал газету и только теперь Семен Ильич заметил, что газета называлась «Деловой Петербург». Судя по заголовку, мужчина пытался вникнуть в нюансы строительства автомобильного тоннеля под Невой. Статья была здоровенная, нюансов у строительства было, наверное, немало.

Губы Семена Ильича сами собой растянулись в непроизвольной улыбке. Как каждый гражданин РФ он не очень любил встречать соотечественников за границей. Но встретить за столиком бара во франкфуртском аэропорту человека, читающего петербургскую газету, было не то же самое, что оказаться на пляже где-нибудь в Турции бок о бок с нефтяниками из Сургута.

Было время, Семен Ильич и сам начинал каждое утро с чтения этой газеты. Но месяц назад это время закончилось. Из страны ему пришлось почти что бежать. Рукопись тогда точно так же лежала в портфеле, да и время перед вылетом в Бразилию он коротал тоже где-то в этих барах. И с тех пор газета «Деловой Петербург» на глаза ему не попадалась. Он допил пиво и помахал рукой бармену: можно еще одно?

Мужчина, который читал газету, был молодым, поджарым, сосредоточенным. На левой щеке у него был прилеплен пластырь, прикрывавший, похоже, большую царапину, а так — вполне себе приличный молодой мужчина. Семен Ильич неожиданно почувствовал, что на самом деле, ужасно соскучился по своему городу. По каким-то мелочам, типа свернуть на Троицкий мост, перед которым в любое время суток всегда пробка, и пока несешься по мосту, увидеть краешком глаза Петропавловский собор и серую Неву, под дном которой скоро будет проложен автомобильный тоннель. Семен Ильич не был сентиментальным. Просто он не любил уезжать из Петербурга надолго, а когда все же уезжал, очень скучал по этому насквозь вымокшему городу.

Допив второй бокал, он не выдержал и все-таки спросил что-то у соседа по столику. Как обычно, фраза вышла ужасно глупой. Мужчина поморщился: любой бы понял, что ему хочется не болтать с подвыпившим соседом, а дочитать до конца то, что он читал. Семен Ильич отлично понимал его эмоции, но остановиться уже не мог. Стал интересоваться, давно ли собеседник из Петербурга (тот ответил, что недавно), как там погода (тот ответил, что, разумеется, льет), а в конце даже предложил чем-нибудь его угостить.

Мужчина оказался славным малым. Вздохнув, он отложил-таки свою газету, покорно кивнул и скоро они с Семеном Ильичом уже перешли на «ты».

— Ничего, если я буду курить? Вас не раздражает дым? В смысле тебя не раздражает? Ах, тут не курят? Вообще во всем аэропорту не курят? Чертовы бюрократы! Представляете, в Бразилии мне не захотели продлить визу на месте! Ради штампа в паспорте заставили прокатиться через полглобуса. А вы, если не секрет, куда летите?

Пассажиры прибывали и улетали дальше. Мимо бара, где они сидели и столь прекрасно общались, цокали каблучками стюардессы в обтягивающих юбках, сикхи в чалмах и с точками на лбу, бизнесмены без национальности и с ноутбуками под мышками, пузатые скандинавы, тощие скандинавки, белобрысые дети пузатых скандинавов и тощих скандинавок, а так же тысячи просто пассажиров. Кто именно предложил перейти с пива на водку, вспомнить потом Семен Ильич так и не смог. Но сама идея в тот момент показалась ему очень здравой. Какое может быть пиво, если посреди этого громадного и такого чужого мира, ему удалось встретить человека, из того же города, в котором родился он сам?

— То есть, я, конечно, приеду в Петербург. Ты даже не думай, обязательно приеду! Просто сперва мне нужно получить деньги.

— Деньги?

— Да. Сперва я их получу, а потом уже вернусь в Петербург.

— Еще по одной?

— По одной? К чему мелочиться? Давай сразу по две! Где этот немецкий бармен? Эй, Фриц, ну-ка подскочи!

Иногда Семен Ильич смотрел на часы. Казалось, будто стрелки совсем не двигались. До регистрации на рейс все еще оставалась куча времени. Каждый раз, после того, как он смотрел на часы, он опускал руку под стол и удостоверялся, что портфель с рукописью на месте.

Делал он это так часто, что новый знакомый все-таки поинтересовался:

— Да что там такое в вашем портфеле?

Семен Ильич попробовал протрезветь и сообразить: не слишком ли опасный поворот приобретает разговор со случайным собеседником? Но, в конце концов, это был просто совершенно незнакомый ему человек. Которого он никогда до этого не видел, и вряд ли когда-нибудь увидит в будущем. А всего через три недели рукопись будет передана издателю, деньги переведут ему на счет и о том, что именно лежит у него в портфеле, станут писать все газеты страны. Так что, к чему лишние секреты?

Немного понизив голос, он честно признался:

— В портфеле у меня бумаги. Очень ценные.

— Контракты? Договоры?

— Нет, гораздо ценнее. Это книга. Литературное произведение.

— Да?

Семен Ильич помолчал. Его собеседник тоже. Пластырь у него на щеке был совсем белым, а кожа вокруг — довольно загорелая. Потом Семен Ильич допил все, что еще оставалось в бокале, и, не очень четко понимая, зачем он это делает, сказал:

— Я открою вам секрет. Но пусть это останется между нами, ладно?

— По рукам! Обожаю чужие секреты!

Семен Ильич уставился на бокал и надолго замолчал. Так надолго, что собеседнику пришлось повторить:

— Так что же это за книга?

9

А прошлой ночью в Петербурге, за пятнадцать минут до того, как витрина с грохотом раскололась, и на асфальт посыпались осколки стекла, точно такой же вопрос задал Стогов. Он откинулся на стуле и сказал:

— Так что же это за книга?

Осипов только пожал плечами:

— Без понятия. Мой спонсор предпочел оставить это в секрете.

Стогов вытащил из пачки сигарету и покрутил ее в пальцах:

— Но это ведь твой спонсор.

— И что?

— Платит он тебе, а рукопись из Бразилии вытаскиваю я.

— И что?

— А то, что если ты, милый друг, не позвонишь своему издателю и не узнаешь у него, что именно мы пытаемся вернуть на родину, то дальше действовать станешь сам. В смысле без меня.

Осипов только поморщился:

— Прекрати выкаблучивать. Ну не хочет этот парень нам ничего сообщать. Зато платит неплохие деньги. Зачем тебе его тайны? Он платит, мы работаем, что еще нужно?

Стогов вздохнул:

— Ты часто вспоминаешь свое детство?

— Не часто. Вообще не вспоминаю. Зачем мне его вспоминать?

— А я вот вспоминаю иногда. Знаешь, ребенком, я очень четко представлял, какая она будет, моя взрослая жизнь. Только она, зараза, вышла совсем другой. Ничего, из того, о чем я мечтал, так и не случилось. Вместо того, о чем я мечтал, когда был маленький, я просто сутками сижу в этом кафе и смотрю в окно. Как тебе досуг, а?

— Досуг не очень. А к чему ты об этом?

— К тому, что просто заплатить и получить результат, в данном случае не получится. Пусть он расскажет, что мы ищем. Иначе я пас.

Осипову ужасно не хотелось делать то, что он делал. Но Стогов уперся, как баран и ему все-таки пришлось доставать из кармана визитку утреннего Хобота и набирать указанный на визитке номер.

Час был поздний. Хобот, похоже, уже спал. Выслушав вопрос капитана, он попросил передать трубку Стогову.

Тот плечом прижал трубку к уху и сказал «Але?».

— Ваш коллега говорит, что вы хотите знать, какую именно рукопись мы ищем? Хорошо, я расскажу. Но если эта информация станет известна кому-то еще, вы здорово меня подведете. И сумма вознаграждения, о которой мы договаривались с вашим коллегой, уменьшится сразу вдвое.

— Честно признаюсь: мне наплевать, сколько именно вы заплатите моему коллеге. Делиться со мной он в любом случае не собирается.

Хобот печально вздохнул.

— Вы читали роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев»?

— Разумеется.

Голос в трубке понизился до едва различимого:

— Так вот у этого романа есть продолжение.

Стогов поискал глазами зажигалку, прикурил и тоже шепотом ответил:

— Об этом нас в стране знают даже дети. Это продолжение называется «Золотой теленок».

— Все так думают. Хотя на самом деле Ильф и Петров написали об Остапе Бендере не два романа, а три. Просто третий роман оказался настолько неприемлемым с точки зрения советской цензуры, что авторы просто положили его в стол до лучших времен. И в этом столе он пролежал почти восемьдесят лет. До тех пор, пока в январе нынешнего года наше издательство не подписало с наследниками авторов все необходимые бумаги. К осенней книжной ярмарке мы должны были выпустить роман. Но у нас украли текст.

Стогов выпустил в воздух колечко дыма. Посмотрел, как печально оно тает в воздухе. Потом усмехнулся.

— Вы читали этот роман?

— Читал.

— Он хоть смешной?

— Еще какой! Куда смешнее «12-ти стульев». Я вообще считаю, что это один из самых сильных романов, когда-либо написанных по-русски. Уж мне, как профессионалу, можете поверить!

— Ладно. Тогда я вам его верну. Записывайте, что именно для этого понадобится. Пишете? Оплата срочной шенгенской визы на фамилию Осипов и три авиабилета. Один из Санкт-Петербурга во Франкфурт и два обратно.

10

Через пятнадцать минут Семен Ильич взмахнул руками и все-таки свалился со стула. Рано или поздно это должно было случиться: сидел он на самом краешке стула и вдобавок постоянно заваливался на бок. Новый знакомый помог ему подняться, и они тут же выпили еще.

Когда регистрацию на рейс авиакомпании «Lufthansa» по маршруту «Франкфурт — Сан-Паулу» все-таки объявили, самостоятельно встать из-за стола Семен Ильич уже не мог. Он просто сидел, обеими руками прижимал портфель с рукописью к животу и тихонечко постанывал.

— Ты не знаешь, я заплатил за водку?

— Заплатил. Пойдем. На твой рейс уже объявлена регистрация.

— А на чай этому Фрицу я что-нибудь оставил?

— Оставил. Пойдем уже.

— Забери все, что я оставил, назад.

— Почему?

— Он же Фриц! Уебок немецкий… прошу прощения за искусствоведческий термин. Ты видел, как недовольно он смотрел в нашу сторону?

При входе в самолет, Семен Ильич задел плечом все, что можно было задеть. Остальные пассажиры смотрели на него не то, чтобы недовольно, а с некоторым даже удивлением. Не каждый из них прежде встречал настолько пьяных людей в настолько ранний час.

Ноги отказывались держать грузное тело Семена Ильича. Глаза отказывались, как положено, фокусироваться на окружающих предметах. И только верные руки по-прежнему прижимали к груди портфель с рукописью. Семен Ильич упал в кресло и на этом силы его все-таки кончились.

Стюардесса попробовала оценить его состояние на взгляд. Если бы мужчина летел не бизнес-классом, может быть его вообще не стоило бы пускать на борт.

Заботливо наклонившись к нему, она спросила:

— Может быть вам принести воды?

Собрав в кулак остатки сознания, ответил он ей на вполне себе правильном английском:

— Принесите мне плед. Прежде, чем мы прилетим в Бразилию, я хотел бы хорошенько отоспаться.

Стюардесса кивнула и отошла в сторону. В конце концов, он вроде бы не буйный: вырубится через какое-то время и проспит большую часть пути. Главное, чтобы его не начало рвать Вторая стюардесса невесело ей улыбнулась:

— Здорово пьян?

— Просто смертельно.

— Чего он хотел?

— Насколько я поняла, он хочет в Бразилию.

К тому времени, когда самолет коротко разогнавшись, оторвался от земли, Семен Ильич уже крепко спал. Он был ужасно, просто ужасно пьян…

11

…но майор, допоздна засидевшийся накануне у себя в кабинете, был пьян еще больше. Несколько раз он ловил себя на том, что засыпает прямо за столом. Каждый раз он брал себя в руки и заставлял вернуться к реальности. Хотя может быть, взять, да и вывалиться из этого мира было бы неплохим выходом.

Мир оказался ужасно ненадежным. Будто трясина: кажется, что перед тобой вполне себе плотная поверхность, по которой можно сколько угодно и во всех направлениях шагать ногами. Но стоит сделать шаг, и по пояс ухнешь в зловонную жижу. Все, что он столько лет строил, все, что казалось ему таким незыблемым и прочным развалилось от одного-единственного звонка. Три предложения в телефонной трубке и вот, он уже сидит, скрестив ножки, на пепелище. Стоило тратить жизнь на возведение этой башни, если, рухнув, она просто погребла его под своими обломками? Майор тянул непослушную руку к бутылке, наливал еще немного в чашку (стакана в отделе не нашлось) и отправлял омерзительную жидкость внутрь себя.

В кабинете успело совсем-совсем стемнеть. Бутылка успела почти совсем кончиться. На экране телефона значилось полторы дюжины неотвеченных звонков. А он впервые в жизни не знал, как станет жить дальше.

На самом деле отказаться он мог почти от всего, что имел. Он не очень высоко ставил деньги (нужно будет, — заработает). Не держался за комфорт (какой в задницу комфорт при его-то образе жизни?). Его устраивало количество звездочек на погонах и размер той квартиры, в которую он ежевечернее возвращался. Ему казалось, что, как и каждого настоящего мужчину, его просто не за что ухватить. Слабых мест почти нет, а те, что есть, надежно прикрыты. И только сегодня утром он понял, что незащищенным осталось самое главное. Что он непросто физически не сможет жить дальше, если не будет понимать, зачем ему это нужно. Что если отобрать у него смысл, то жизнь расползется в руках, будто сгнивший фрукт.

Для того, чтобы вскакивать каждое утро с посетили и бежать заниматься повседневными делами, делищами, делишками и всем тем, чем он обычно занимался, ему нужно знать, зачем он все это делает. А он больше не знал.

Возможно, потом он все-таки выключился. По крайней мере, того, как в кабинет зашла жена, не заметил. Он как раз напряженно размышлял, вернется ли все к тому, как было раньше, если застрелить этого чертова гуманитария? Всадить пулю в его наглую рожу и обнаружить, что мир снова прост и сияющ. Не исключено, что часть этих мыслей он пытался вслух обсудить сам с собой. Но, потянувшись за лежащим на столе пистолетом, задел бутылку, попытался ее поднять и тут как раз обнаружил, что жена сидит напротив, а на лице у нее большие солнцезащитные очки.

Упавшую на стол бутылку он все-таки поднял. Разлиться успело не очень и много. Он посмотрел на жену, потом посмотрел на бутылку, а потом попытался сообразить, почему на лице у его жены очки, а когда сообразил, то сразу же выпил, да только легче от этого ему не стало.

Жена сказала:

— Пойдем домой.

Голос у нее был тихий, едва слышный. Свет в кабинете никто так и не включил, ветер бросал в окна капли дождя, на столе перед ним лежал пистолет, и стояла пустая бутылка, а жена говорила почти шепотом. Казалось, будто все это не взаправдашняя жизнь, а дурацкое черно-белое кино.

Он помолчал, а потом спросил:

— Ты спала с ним?

Фраза прозвучала ужасно. Еще сутки тому назад он ни за что не поверил бы, что станет спрашивать такое у собственной жены. Поэтому он тут же поправился и сказал «Зачем ты с ним спала?», и только договорив, понял, что этот вариант еще ужаснее.

— С кем, с «ним»?

— Ты знаешь, с кем. Где ты была позавчера вечером?

— Дома. Ждала тебя.

— А в прошлую пятницу?

— Дома. Ждала тебя.

Жена сняла очки. Под ними обнаружился здоровенный синяк.

— А ты где был в эти дни?

— Я работал. Я делал все, чтобы мы жили лучше.

— Лучше? Иногда я забываю, как ты выглядишь. Что в такой жизни, как у нас, может быть «лучше»?

— Чтобы нормально жить, нам нужны деньги.

— Зачем? Мы ничего не покупаем. Никуда не ходим. Ты сидишь у себя в отделе, а я, как дура, дома. На что ты копишь? На безбедную старость? Я не хочу ждать старости. Я хочу жить сейчас.

— И поэтому ты спишь с этим уродом?

— И поэтому я хочу спать с тобой. Только тебя никогда нет дома.

Они снова помолчали. Потом она повторила, но уже более настойчиво:

— Хватит. Пойдем домой.

— А что там, дома?

— Ничего Мы там просто живем. Тебя никогда там не бывает, а когда ты бываешь, то иногда бьешь меня кулаком по лицу. Но это наш дом. Мой и твой. Поднимайся, пошли.

Он опустил голову как можно ниже и почувствовал, как по щекам ползут горячие пьяные слезы.

12

Семен Ильич проснулся от того, что стюардесса изо всех сил трясла его, ухватившись обеими руками за ворот рубашки. Уезжая накануне со своей виллы, арендованной под Сан-Сальвадором-де-Баия, Семен Ильич не стал тепло одеваться. В воздухе висела липкая тропическая жара, солнце слепило глаза. Поэтому голые ноги он просто сунул в легкие туфли, а документы и банковские карточки положил в нагрудный карман легкой рубашки. Теперь ухватившись за ворот этой рубашки, стюардесса трясла его и повторяла:

— Проснитесь!.. Да проснитесь же вы!.. Мы прилетели…

Разлепить глаза удалось ему даже и не с третьей попытки. А когда все-таки удалось, мозг пронзила такая свирепая боль, что Семен Ильич тут же зажмурился обратно.

— Проснитесь, пожалуйста! Все пассажиры уже вышли, вы один остались! Да просыпайтесь же вы!

— Just a minute, please, — просипел он.

Так тяжко похмелье не давалось ему еще ни разу в жизни. Болело похоже все. Даже такие части тела, о которых прежде он не подозревал, что они у него есть. Может быть, во время долгого перелета до Бразилии летчики заскучали и решили сыграть им, спящим, в футбол?

К двери самолета была прислонена пластиковая труба. Выходя через нее в здание аэропорта, вежливый Семен Ильич все-таки нашел в себе силы сказать стюардессе «мучас грасиас». Каждый шаг давался громадным трудом. Свернув пару раз по безликим аэропортовским коридорам, он вышел в огромный зал ожидания. Сил хватило доковылять только до первого попавшегося кафе. Там он аккуратненько сел, зажмурился и попытался о чем-нибудь подумать. Как ни странно, это ему удалось. Значит (сделал вывод Семен Ильич) дух в нем куда сильнее тела.

Через зал во всех направлениях опять брели сотни пассажиров, а голоса невидимых женщин метались под потолком, объявляя прибытие и отлет самолетов. Каждый из этих звуков трассирующей пулей вонзался Семену Ильичу прямо в мозжечок. Сидеть бы так, зажмурившись, и сидеть. Превратиться бы в гранитную статую и остаться тут, посреди зала, до скончания веков. Впрочем, куда лучше было оказаться, наконец в джакузи арендованной виллы. А для этого, как ни прискорбно какие-то телодвижения предпринимать все равно придется.

Для начала он решил выяснить, на месте ли рукопись? Разлепив один из зажмуренных глаз, он постарался направить его на то место, где должен был находиться портфель. Портфель оказался на месте. Руки по-прежнему прижимали его к животу. Тем же глазом (второй разлепляться упрямо не желал) он заглянул в нагрудный карман рубашки. Паспорт и бумажник тоже никуда не делись, торчали, как и положено из кармана. Семен Ильич вздохнул. Что ж, пока все складывается не так уж и плохо.

Слегка повернув голову, он посмотрел на стойку бара. Разум подсказывал, что может быть, стоило бы впихнуть внутрь себя полкружки пива, а все остальное в нем протестовало и утверждало, что в данном случае разум ошибается. Он поглубже вздохнул и прикинул, хватит ли сил подняться на ноги?

За столиком напротив сидел пожилой дядька. Семен Ильич попробовал ему улыбнуться, и дядька улыбнулся в ответ.

— Не слишком ли легко вы одеты? — сказал тот.

В здании аэропорта работал кондиционер. Воздух был не холодным, и не жарким, а ровно таким, чтобы совсем его не замечать. Семен Ильич еще раз попытался сообразить, что имеет в виду собеседник.

— Легко одет?

— Неужели вы прилетели в одной рубашке?

— А что такого?

— Не боитесь замерзнуть?

— До сезона дождей у нас в Бразилии еще далеко.

— Зато до зимы у нас в России уже рукой подать.

Дядька допил свой эспрессо, еще раз улыбнулся, встал из-за стола и ушел. Доходило до Семена Ильича медленно. В России?! Он еще раз огляделся по сторонам. Потом поднялся и подошел поближе к огромному окну, выходившему на летное поле. За окном мокрые и серые, похожие на вытащенных из моря форелей, виднелись самолеты. И еще — приземистое здание, на крыше которого кириллические буквы складывались в слово «САНКТ-ПЕТЕРБУРГ».

Не Бразилия.

Не Сан-Паулу.

Санкт-Петербург.

Спьяну он прилетел совсем не туда, куда собирался. Он оказался там, где ему категорически нельзя было появляться.

Но как никто на борту не увидел, что он садится в чужой самолет?

— Доброе утро, Семен Ильич.

Он обернулся. За спиной стоял его давешний собутыльник из франкфуртского аэропорта. Молодой, поджарый, загорелый и с пластырем на щеке.

— Добро пожаловать на родину.

— Спасибо.

Семен Ильич смотрел на него, а в болящем мозгу постепенно складывалась общая картина того, что произошло. Эта картина совсем ему не нравилась.

— Кто вы такой?

— Моя фамилия Осипов. Я капитан милиции. Вот мое служебное удостоверение.

— И что вам от меня нужно?

— Всего лишь помочь вам, Семен Ильич. Вы позволите?

За спиной Осипова здоровенные и набыченные стояли двое типов в темных костюмах и узких черных галстуках. У обоих были почти наголо стриженные головы, и куча мышц, выпирающих из-под костюмов. Осипов забрал из рук Семена Ильича портфель и передал тому типу, что стоял справа. Тип молча взял портфель, развернулся и зашагал к выходу, а второй двинулся вслед за ним.

— Это издательская служба безопасности?

— Совершенно верно.

— Тогда понятно. Они купили на мое имя билет из Франкфурта. А вы напоили меня и усадили не в тот самолет. Ведь так?

— К чему вам подробности, Семен Ильич? Вы попытались украсть что-то, что вам не принадлежит. Я помог вернуть это «что-то» законному владельцу. Вас можно было бы привлечь к ответственности, но пострадавшая сторона не хочет крови. Так что вы свободны. Если хотите, можете возвращаться в Бразилию.

— А если не хочу?

— Тогда можете не возвращаться.

Осипов развернулся и тоже пошел к выходу из аэропорта. Семен Ильич, толстый, похмельный, жалкий, так и остался стоять перед огромным окном, за которым по-прежнему шел дождь.

13

Носатый издатель дожидался Осипова снаружи. Они отошли чуть в сторонку, и он передал капитану толстую пачку денег. Осипов взвесил пачку на ладони. Она была такой здоровенной, что если убрать ее во внутренний карман, то она, наверное, станет углом торчать из-под куртки.

— У вас нет полиэтиленового пакетика?

— Зачем?

— Как я понесу этот кирпич?

Издатель улыбнулся. Прежде, чем уехать он спросил Осипова:

— Что у вас с лицом?

Тот все еще рассматривал лежащие на ладони купюры.

— Вы про царапину? Не обращайте внимания.

— Да? Ну, тогда всего доброго. Мне было приятно с вами работать.

Он сел в машину и уехал. Осипов непроизвольно потрогал пальцами пластырь на щеке. Когда хлопнул выстрел и в кафе, где они сидели, посыпались стекла, один из осколков поцарапал ему лицо. Болело не сильно, да и царапину он согласился заклеить не из-за каких-то там соображений, а просто, чтобы не пугать ее видом окружающих. Но сама ситуация была совсем неприятная.

Громкий хлопок… звон стекла… брызнувшая на пол кровь… женские крики.

Со всем этим нужно было что-то делать. Как-то выруливать из сложившейся ситуации.

Возможно, прямо сегодня.

Осипов сунул деньги за пазуху и зашагал к автобусной остановке. Невысокий и худощавый человек стоявший до этого у самого входа в аэропорт, проводил его долгим взглядом, а потом, не торопясь, пошел следом. Никто не обратил на него внимания, да и вы бы тоже не стали обращать. Куртка у него была серая, бесформенная и мешковатая, черты лица — совсем не запоминающиеся, и единственное, что могло прокатить за особую примету, это странная повязка на одном глазу. Будто у пирата из костюмированного фильма. Выглядела повязка нелепо и неуместно, да только кто бы стал ее рассматривать в толпе перед аэропортом? Садясь в маршрутку, капитан Осипов даже не оглянулся в сторону парня.

Загрузка...