Проект «Цербер»

Пролог

2001 год.

Кашель, вызванный сильным волнением, постепенно исчезал. Вода, превращаясь в тысячи мелких брызг, била светло‑серой струей из крана по ладоням. Седые волосы будто припорошили его голову, лоб расчертили углубившиеся с годами морщины, плечи опустились из‑за болей в спине, а колени ни на минуту не переставали напоминать о безрассудстве юношеских лет. Но вот голубые глаза, пронесшие через десятилетия искру живого, увлеченного ума, горели, как в молодости. Сейчас доктор технических наук Артур Фёдорович Радеев, член Академии биоинженерии, не мог оторвать взгляд от ручейков воды, что пересекали, обегали множество царапин на его ладонях, метки от ожогов на фалангах, родимое пятно на мизинце. Мысли распаляли Артура: кашель был лишь слабым отголоском того, что в этот момент бушевало внутри. Он уже двадцать минут находился в мужской туалетной комнате на втором этаже Дворца науки. Впервые за долгие годы Артура пригласили в качестве номинанта на премию за вклад в развитие биологических наук. Выплачиваемая при жизни премия, лавры благодетеля и посмертное признание – желанные награды для многих его коллег. Вот только Артур сейчас думал не о галстуке или давящих ботинках и не о трибуне. Его сосредоточенный взгляд видел перед собой картины прошлого, события минувших лет переплелись с настоящим, и он не мог побороть в себе, казалось бы, забытую горечь. Он пытался отрешиться, рассматривая мелкие шрамы на руках, но они лишь затягивали его глубже в воспоминания. Эти узоры отражали его историю, события его жизни. «Вот этот – от падения с велосипеда в семь лет, – беззвучно шептал он про себя. – Этот – остался после прыжка с дерева в реку, разодрал ладонь о сучья. Этот – от той драки…». Но наконец все они сплелись в ноющие раны, над которыми время оказалось не властно.

***

Это произошло в далёком детстве Артура, в послевоенное время, когда ему было шесть лет. Он босиком – лето выдалось тёплым – вбежал по деревянным ступеням крыльца в дом. Артурка старался впопыхах наступать лишь на тёмные полосы половика, чтобы своими пыльными ступнями не оставить видимой грязи на веранде. Уже почти проскочив на кухню за пирожком, он чуть не налетел на незнакомого дядю в белом халате. Артурка резко затормозил и, потеряв равновесие, впечатался плечом в стену.

– Тише-тише, не убейся только. – Незнакомец с красным крестом на белой шапке помог ему подняться. – Не ушибся? Больно?

Артурка с перепугу смог выдавить только: «Не-а». Мужчина, услышав ответ, захлопнул кожаный портфель с блестящими инструментами и баночками и молча удалился, хлопнув дверью. Артурка прошёл чуть дальше, в комнату, огляделся и даже поначалу подумал, что ошибся калиткой, домом. Всё казалось и прежним, знакомым, и одновременно каким‑то другим, чужим. Артурка удивился, что папа дома, а не на работе в поле, что он почему‑то не обратил внимания на его шальной бег, как это обычно бывало. Отец сидел на табурете будто замерший, с глазами темнее ночи. Кошка Муся, как не своя, забилась под кровать, на которой рыдала мама, склонившись над старшей сестрой Надей. Артурка впервые в жизни видел маму такой – стонущей от горя, льющей слёзы. Ему стало страшно. Надя лежала, прикрытая одеялом, бледная, как снег, с подёргивающимися от боли губами. Мама не переставала шептать сквозь плач одни и те же слова, будто заклятье: «Ну за что? За что? За что?». Его вторую сестру Риту тоже будто бы подменили: вместо привычного милого смеха сейчас с её стороны доносились лишь тихие всхлипывания. Она молча мешала суп поварёшкой у плиты на кухне, еле‑еле успевая стирать запястьем солёные капли, стекавшие по щекам. В тот момент Артурка даже не подумал, почему рядом нет братьев, Никитки и Миши. Почему он не встретил их в деревне, безмятежно гуляя с ватагой своих друзей? Слишком много странного было сейчас в родном доме. Слишком много поменялось с тех пор в нём.

Похороны Нади унесли в глубокую яму, под мрачный гранитный камень, беззаботное детство Артура. Он уже был достаточно взрослым, чтобы понять, что больше никогда не сможет услышать нежного певучего голоса сестры. Она никогда больше не поможет отчистить штаны после игр с приятелями на улице, никогда больше не заварит вкусного чая с малиной, никогда больше не придёт рассказывать сказки на ночь. Её просто больше нет.

Затем ушёл Никитка. Хоть брат и лежал в городской больнице, на обследовании и лечении, но всё равно болезнь взяла своё. Не под силу было дядям в халатах вернуть его домой живым. Мама говорила постоянно, что тетя Нина так же слегла в молодости, что это её проклятие. И что дядю Пашу так же смерть забрала – он остался только на фотографиях, подростком лет десяти. Отец как-то рассказал Артурке, что живёт эта страшная болезнь в них самих, в каждом. В ком она проснётся – неизвестно.

Через пару лет и с Мишей случилась беда. Сначала брат просто не обращал внимания на странные боли в животе, затем всё чаще отсиживался, отлёживался, исхудал. Его увезла в город белая машина с красным крестом, а несколькими днями позже в деревню вернула уже чёрная, без крестов. Понимал ли Миша, когда Наде за лекарством в город ездил, что его судьба где‑то рядом вьётся?

После смерти Миши Артурка ожидал плохого. Считал, что у него тоже что‑то заболит и он умрёт. А потом, через некоторое время, просто свыкся с тем, что их семейную болезнь, как и его голубые глаза или курносый нос не изменишь. Порода – судьба.

***

Артур перевёл взгляд с ладоней на зеркало, висящее над умывальником: «Вот же! Какие красные глаза, а?! Сейчас на люди выходить… Ну‑ка!».

Он набрал пригоршню холодной воды и умыл лицо. Мурашки пробежали по спине. Почти как тогда, в детстве, когда по телевизору показывали аварию на каком‑то предприятии: чёрно‑белые кадры из новостной передачи с лицами страдающих, умирающих от неизвестного недуга людей. Позднее таких называли облучёнными. А ещё мурашки были похожи и на те, что пробегали по коже на уроках в школе, когда он узнавал, что у человечества есть самые разные способы подчинить себе маленькие‑маленькие частички, из которых состоит всё. Что в нас самих есть некий код, в каждой клетке нашего тела. Этот код переносит от поколения к поколению и цвет глаз, и крепость тела, и его болезни, и ещё много чего. Артур вспомнил, что точно так же у него бежали мурашки по спине, когда маме позвонили её друзья из города сообщить, что её сын висит в списках поступивших абитуриентов. И подобные мурашки чувствовал Артур во время самой учёбы в престижном вузе, когда представлял себя защитником людей от страшных бед. Бед, что можно обойти лишь знанием.

При помощи знания он преодолевал снобизм некоторых профессоров и доцентов, принимавших у него экзамены. Именно знанием Артур был вооружён, когда диссертационный совет не смог аргументированно высказаться против его доклада. Немудрено: его идеи шли вразрез с привычными, общепринятыми понятиями, не вписывались в стандартные рамки. После защиты диссертации наступили годы отчуждения, неприятия, непонимания со стороны научного сообщества – годы долгого боя с неизвестностью, с насмешками коллег, с нерешаемой, казалось бы, задачей установления законов влияния генотипа на фенотип, сформулированной около ста лет назад. Но именно в тот переломный момент он нашёл единомышленника и друга. Они с Яном Топольским объединили достижения своих наук: биохимии и генетики. Наконец Артур воплотил мечту, которой жил всё это время. Десять лет назад он наконец с облегчением выдохнул в лица завистникам: «Я смог».

Смотря в усыпанное каплями зеркало, ощущая последние подрагивания – беспокойство отпускало его тело, – Артур прошептал своему отражению: «Я смог».

От воспоминаний его отвлёк стук в дверь. Удары были совсем не резкими, скорее, извиняющимися.

– Дорогой! С тобой всё хорошо? – послышался голос жены. Ольга стала для него верной подругой и опорой ещё в годы их студенчества. Она не побоялась пойти за осмеянным многими людьми мужчиной, который так фанатично стремился вглубь науки. За эту верность и тёплую любовь он был ей пожизненно благодарен.

– Все нормально… гхэм! Сейчас, иду! – сказал Артур, закрывая кран. Шагнув к сушилке, добавил уже намного тише себе под нос: «Неудачно простыл. Хотя разве когда‑то было иначе?».

Он старался больше не думать о причинах, заставивших его так долго слушать шум отдалённых, забытых фраз в журчании льющейся из-под крана воды. Под звуки не выключившейся вовремя сушилки Артур вышел в коридор.

***

Он поднялся по обитым тёмно‑красным ковром ступеням на сцену. За трибуной в центре его ждал человек с широчайшей неестественной улыбкой и микрофоном в левой руке. У ведущего были светлые волосы, уложенные набок, и казалось, что его мимика и причёска излишне ярки для строгого мира науки, даже для такого важного события, как вручение премии. Светотехник плавно перемещал пятно от прожектора, удерживая учёного в центре круга, чтобы выделить в полумраке зала. Артур уже был однажды на подобной церемонии награждения в качестве гостя и ещё тогда подметил утрированную торжественность мероприятия, отдававшую откровенной фальшью. Тогда он не стал углубляться в эту мысль, лишь молча принял правила такой странной, но важной социальной игры: поставленный голос ведущего объявлял научное звание и фамилию премируемого, после чего все гости, сидевшие в зале за небольшими круглыми столиками группами по пять‑шесть человек, поднимали волну аплодисментов. Хлопки ладоней, лязганье пуговиц на манжетах, вереница еле заметных постукиваний столовых приборов о белую скатерть и затихающий шёпот дам сливались в шквал, что выталкивал очередного новатора от науки наверх для торжественной речи. В ней отягчённый глубокими знаниями человек кланялся у трибуны, благодарил всех за всё – это был своеобразный ритуал, который повторялся из года в год в стенах большого помещения с синими знамёнами академий, свисавшими с потолка вдоль стен, и красной ковровой дорожкой, раскатанной по центру.

Вернувшись в настоящий момент, Артур кашлянул, чувствуя, как волнение начинает накатывать с новой силой. Зрачки постепенно привыкли к яркому свету, и он даже смог различить лица присутствующих. Теперь на сцене стоял он. Время пришло.

– Сказать, что я сейчас чувствую радость – не сказать ничего! – Он слегка улыбнулся, а по залу прокатились одобрительные смешки. – Это приятная награда за победу, к которой я шёл всю свою жизнь! Я понимал, что останавливаться нельзя, что нужно обязательно достичь цели, двигаться к ней без отдыха и жалости к себе! Идти к лучшему будущему, которое откроется для людей! – Его внимание перетекало с вечерних платьев женщин на галстуки мужчин, цветы на столах, блики света на бокалах, пока не запнулось. Препятствием стала персона, что продолжала невозмутимо радовать себя угощениями банкетного меню, не проявляя ни толики интереса ни к докладчику, ни к докладу.

– И, – Артур не дал волю смятению, возникшему от увиденного, – и, конечно, это событие не могло… – Но тон его голоса с каждым словом становился всё более робким. Он снова посмотрел на зрителей. А ведь теперь, с трибуны, они выглядели по-другому. Не такие взгляды он себе представлял. В голове у Артура не укладывалось, как на этих лицах могут одновременно сосуществовать милые улыбки и уставшие, завистливые, пустые глаза.

«Почему так смотрят? Я неправ? Разве я сделал что‑то не так?» – лихорадочно пытался понять он.

Артур дважды сбился, но окружающие никак не отреагировали.

– Я без вас бы не сделал!.. – По инерции он ещё произносил слова заготовленной речи, но чувство триумфа утихло.

Осознание не заставило себя долго ждать, он быстро нашёл самое корректное объяснение несоответствию: «Да им просто ни до чего нет дела! Они просто привыкли, что кто‑то совершает невозможное, затем выходит на сцену, произносит слова благодарности, а окончив речь, теряется в их памяти раньше, чем доходит до нижней ступеньки лестницы в зал. После таких, как я, останутся лишь статьи и книги, что вылетят небольшой партией из печатных машин и попадут на полки университетских библиотек, где будут прозябать под слоем пыли. В лучшем случае труды будут отрыты и открыты молодыми искателями. Эти-то ребятки с энтузиазмом потратят силы и годы на точно такой же подъём к трибуне, но все сидящие передо мной из раза в раз будут смотреть на них, как на шутов!»

– Без вас бы… – У Артура сорвался голос: и из-за вновь пересохшего горла, и из-за неприятного вывода, к которому он пришёл.

В самом центре зрительного зала сидел кто‑то, внимательно слушавший речь, Артур заметил это по заинтересованному блеску глаз, но напирающие эмоции были сильнее.

– Без вас… – Слова не хотели собираться во внятное предложение. Артур сжал кулаки, закрыл глаза на секунду и, наконец подчинив себе дрожащие связки, громко выпалил:

– И без вас было бы!

Последняя фраза вобрала в себя всю яркость отвердевшего от гнева мужского голоса, грохнула и породила тишину. Через несколько мгновений послышались отработанные хлопки очнувшегося гурмана, что провёл всё выступление, расправляясь с салатом в собственной тарелке. Осознав, что делает что-то невпопад, он стал хлопать всё тише и тише, и тише, пока не перестал. Лица в зале изменились: натянутые, ложные гримасы восторга сменило искреннее недоумение. Артур прошёл мимо потерявшегося, побледневшего ведущего, и, спустившись по ступеням, направился прямо к выходу. Звук его шагов, казалось, не только развеивает многолетнюю пелену самообмана, но и разрушает порядок вещей, привычный всем присутствующим.

– Да как он смеет? – прошипели где‑то на другом конце зала.

– Больной, что ли? – чуть громче сказал кто‑то в центре.

Отрёкшийся учёный больше не видел святости в свисающих до пола разноцветных полотнах.

***

Дверь зала снова хлопнула спустя несколько секунд после спешного выхода супругов Радеевых.

– Артур Фёдорович! – По коридору в их сторону шёл подтянутый мужчина лет сорока в костюме‑двойке темно‑синего цвета и красной рубашке. Он аплодировал почти в такт своим шагам. Артур не мог вспомнить, где он видел это лицо: в целом неприметные черты, но внимательный, выжидающий взгляд.

Мужчина, улыбаясь, продолжил:

– Примите мои поздравления, профессор! Вы и впрямь подарили новое будущее всему человечеству!

– Простите, но я… – Артур был готов поклясться, что не знает его.

Подойдя ближе, мужчина протянул учёному руку.

– Дмитрий, ценитель талантов. – В его глазах играла какая‑то бесовская искорка. – Артур Фёдорович, вы же понимаете, что находитесь только в начале пути, и перед вами ещё стоят сложные задачи?

Артур взволнованно улыбнулся, подавляя вновь возникшие в горле от волнения спазмы, провоцирующие кашель.

– А о каких задачах вы говорите, Дмитрий? Я, конечно, планирую развить ещё одну…

– Лично внедрить своё изобретение, – перебил его мужчина, отчеканив каждое слово. – Артур Фёдорович, буду откровенен: до промышленного производства устройств, работающих по предложенному вами принципу, пройдёт какое‑то время. Время – это зачастую приговор для людей с тяжелыми заболеваниями, вы это прекрасно понимаете. Я не хочу сказать о вас ничего плохого, но посильно ли будет вам работать с инвесторами, производственниками и чиновниками в одиночку? Искать их? Ловить на обмане? А это неминуемо произойдёт, если вы пойдёте в этот бой один… – Голос Дмитрия звучал сосредоточенно, но вполне мирно. – Вы ведь хотите помочь людям, и я готов поспорить, что свои изыскания в науке вы начали из благих, благородных побуждений. Я же лишь только знаю, как вам помочь.

– Что вы хотите мне предложить? – спросил учёный тихим голосом.

– Сотрудничество. С одной государственной организацией. Дело ваше, я не настаиваю. Но только подумайте о том, что вам будут предоставлены целые лабораторные комплексы! Штат сотрудников численностью с провинциальный городок! Мы дадим вам такие мощности, которые не под силу ни одной корпорации! От вас потребуется лишь хранить в тайне информацию, которой вы будете обладать. – Дмитрий выдержал паузу, пристально смотря в глаза Артуру. – Не только вы увидите лучшие блага нашей Родины, но и ваша семья. Современные медицинские технологии – бесплатно, образование для ваших усыновлённых детей – бесплатно, а в будущем их будут ждать рабочие места в перспективных корпорациях, получающие госзаказы. Всё это станет реальностью для всех вас.

Артур по-детски смущённо перевёл взгляд на стену, затем на пол, пытаясь сохранять спокойствие. Ему казалось, что удача наконец повернулась к нему лицом. Вера в лучший исход дела не умерла в зале, а осталась с ним! В голове с бешеной скоростью пролетали мысли: «Почему я постоянно должен искать возможности, гоняться за шансами? Почему я должен разбазаривать своё время на это? Столько лет, столько сил! Да, наградили! Но сколько ещё впереди будет этих сомневающихся, скучающих, тупых инвесторов? Сколько ещё мне потратить нервов, чтобы доказать, что этот прорыв позволит нам шагнуть далеко вперёд, победить врождённые болезни, продлить жизнь человечеству! Как мне надоело бегать за глупцами, надевая на них спасательный жилет! Да пошли все эти толстосумы, синекуры и спекулянты к чёртовой матери! Я наелся всем этим! Я устал!».

– Вам нужно время? – вновь спросил Дмитрий, заметив, что собеседник задумался.

Учёный поднял глаза, посмотрел на жену. В его взгляде читалось: «Дорогая, вот это, кажется, Оно!».

«Я с тобой, милый!» – без слов, кивком дала понять жена, покраснев от волнения в этот важнейший в жизни их семьи момент.

– Да. Я согласен работать на вас, – сказал Артур, расплываясь в улыбке.

– Отлично! – воскликнул Дмитрий, вновь протягивая ему руку. – Мы изменим этот мир!

Глава 1. Состав

1980 год

За тридцать шесть лет до сигнала «Лавина»

Поезд сбавлял ход, за окном плацкарта зелёная стена тайги плавно распадалась на отдельные кроны. После них показались первые деревянные дома, огороды, переулки, коровы, медленно плетущиеся по травяной обочине в сторону окраин, где их возьмёт под свою опеку пастух. Грунтовые дороги за окном расширялись и превращались в заасфальтированные улицы, а вместо изб и деревянных заборов пошли кирпичные малоэтажки. Приближался вокзал, тепловоз плавно снижал скорость – городок становился виден ещё лучше. Больше не требовалось цепляться взглядом только за какие-то отдельные детали, чтобы успеть рассмотреть их, пока не исчезли. Нет! Теперь городской совет, Дом культуры, школа представали во всей красе утра и затем медленно проплывали мимо. Вот кошка смотрит с дерева у подъезда на мелкую собачонку. Вот юноша катит мопед вдоль тротуара. Вот голуби сидят на плечах памятника вождю мирового пролетариата. Город скрылся за серой постройкой с табличкой «Депо», и из-за железобетонного забора остались видны только крыши ближайших зданий. За окном вытянулась полоса перрона. От последних пейзажей, мотивов, мгновений свободной гражданской жизни отвлёк громкий голос сопровождающего:

– Сто вторая команда, подъём! На выход!

Погрустневший Олег Путилов встал со своего места. Другие призывники попрыгали с полок, похватали авоськи с остатками еды, которые ночью выдали в дорогу провожавшие их родственники. Никто из ребят, забравшихся спать наверх, не снял одежду. Это чтобы утром не мешкать: человек в погонах, сопровождавший их от самых дверей призывного пункта, ещё с вечера всех подбадривал обещанием внимательно следить за нерасторопными. Он пророчил таким отжимания до седьмого пота.

– Встаём! – Молодой офицер с двумя небольшими звёздами на погонах тормошил за плечо парня, храпевшего на левой верхней полке. – Тебя новая жизнь ждёт, дружище! Ты у меня теперь будешь первым номером в культуристической программе! Я тебя запомнил!

Сонный парень еле разлепил глаза, а когда увидел, кто его будит, тут же быстро соскользнул в проход с невнятным блеянием:

– Я случайно…

Офицер с каким-то странным задором в глазах только гаркнул громче:

– Всё, подъём! На выход, мой воин!

Состав ехал всё медленнее и медленнее, пока не остановился вовсе. Проводница открыла дверь, опустила ступеньки, сошла на перрон. Призывники спешно начали слезать вниз, высыпали на освещённую солнцем площадку из трёх вагонов. Кто-то взялся на ходу уминать бутерброды, кто-то – грызть яблоки, а другие уплетали даже домашние пирожки. Все понимали – скоро, очень скоро авоськи у них отберут, поэтому лучше всё съестное уничтожить сейчас. Над вытянутой вдоль вагонов толпой пронеслось громкое офицерское: «Строиться!» Ребята завертелись, замельтешили, но всё же сумели образовать некое подобие строя, в котором две шеренги переходили в одну, затем в три, а потом снова в две. Кеды, старые ботинки, поношенные мужские туфли так и не выровнялись по прямой линии, образуя своими носками волны. Будущие защитники Отечества, разодетые в рубахи, футболки, водолазки, а некоторые даже в костюмы, стояли не по росту.

Олег в своей белой рубашке в зелёный горошек и чёрных брюках оказался почти в самом конце «строя» и, не теряя времени зря, принялся раздавать остатки домашнего сухпайка всем стоявшим рядом. Самому ему кусок в горло не лез, да и поспать толком не вышло – всю ночь вспоминал байки про армейскую службу, которых наслушался во дворе. Старшие рассказывали истории, верить в которые было, естественно, смешно и страшно. Но военную службу все его знакомые уважали, хоть и считали очень непростым временем в жизни мужчины. Через пару минут от собранных ему в поезд припасов остались крохи: пара бубликов да огурец. У некоторых ребят и провожающих-то вовсе не было: ни родных, ни близких, как и еды в дорогу, так что Олег без труда нашёл, кому скормить провизию. Авоську он аккуратно свернул и засунул в карман брюк.

Три офицера равномерно разошлись по платформе и начали перекличку. Негромко, но вполне чётко они зачитывали фамилии. То тут, то там в «строю» перешёптывались, тихо смеялись, крутились на месте. Офицеры этого не замечали или делали вид, что не замечают. В любом случае, скованным себя никто не чувствовал.

– Ты откуда? – тихо спросил кто-то справа от Олега.

Он повернул голову и хотел было ответить коренастому щекастому парню с усами, но тут офицер произнёс:

– Путилов!

Олег моментально повернул голову вперёд и откликнулся:

– Я!

Офицер пошёл дальше по списку. Путилов снова посмотрел на позвавшего его и так же тихо сказал:

– С Обуховска, с Первомайского района. А ты?

В глазах у соседа заиграли радостные огоньки.

– Так и знал, что где-то тебя видел! Я тоже с Обуховска, но с Заводского! – Он протянул Олегу руку. – Семён.

Олег воодушевился, встретив земляка, поздоровался, назвал имя, спросил:

– Ты ещё видел кого-нибудь из наших?

Семён закивал.

– Точно есть Вова Боцман с Дачного, и ещё вроде бы видел парня с твоего района в первом вагоне. Шахматист, кажись. В очках, нос ещё с горбинкой. Может, знаешь? Гриша его звать, кажется.

Олег задумчиво отозвался:

– О таком шахматисте с Первомайского я ничего не знаю, а вот про Боцмана слышал. Он, вроде, самбо занимался.

Семён оживился.

– Да! За нашим клубом как-то одному блатному таких люлей навешал! Мне брат рассказывал. Думаю, с ним «деды» будут вежливыми. Попасть бы с ним в одну роту.

– Это да, – поддержал мысль Олег.

Офицеры закончили пересчёт личного состава, вверенного им на время транспортировки, и над перроном вновь пронеслось:

– Смирно! Равняйсь!

Парни затихли, встали прямо и даже послушно повернули головы направо, как учили в школе на уроках физкультуры.

Сопровождающий, застывший напротив вагона, из которого вышел Олег, скомандовал:

– Товарищи военнообязанные, приказываю уничтожить все взятые с собой припасы, пока не зашли к начальнику склада и не получили форму. Солдатам авоськи с мамкиными пирожками не к лицу. К приёму пищи приступить!

По строю прошла тихая волна одобрительных «Это вот дело! А чё тянул? Чё он раньше не сказал?». Олегу доедать уже было нечего. Тут кто-то слева его тронул за плечо. Парень повернулся и увидел светловолосого юношу, протягивавшего ему сухарь, посыпанный сахаром.

– Будешь? – проговорил молодой человек с набитым ртом.

– Не, спасиб, – отказался Олег. Аппетит у него так и не появился.

Светловолосый пожал плечами и выставил свою раскрытую худую бледную ладонь.

– Георгий, можно Жора.

– Олег, – пожал руку Путилов.

Слева, на два вагона впереди, началась какая-то суета: офицер прокричал команду, окончившуюся на «…ррш!», а потом те, кто ехал в первом вагоне, повернулись налево и пошли вдоль перрона. Остальные две трети прибывших остались на своих местах. Олег смотрел вслед уходящим. Те, сойдя с платформы, перешли через пути и свернули направо, исчезнув за воротами территории вокзала.

«Странно, чё за «калитки»? Почему не через сам вокзал?» – подумал Олег. Офицер, фамилию которого он так и не смог вспомнить – тот, что сопровождал его вагон, – сейчас неторопливо расхаживал вдоль строя. Кто-то из парней произнёс высоким голосом:

– А куда нас повезут?

Офицер, будто не слыша, шёл дальше по перрону, лениво разглядывая пополнение.

Вопрос повторился, тем же тоном, но громче:

– Товарищ, а куда везут?

Офицер остановился и развернулся в ту сторону, откуда исходил звук. Спустя мгновение он заметил невысокого паренька в футболке и штанах клёш, внимательно смотревшего на него. Человек в погонах улыбнулся.

– Ты мне, что ль?

«Чё-то с ним не то», – убедился в своих догадках Олег, получше рассмотрев улыбку лейтенанта. Было в ней что-то бешеное, ненормальное. Молодой офицер улыбался так, будто готовился к драке. Будто бы он находился в безвыходной ситуации и готов был биться, как загнанный в угол лев. «Умирать, так с музыкой», – вот что читалось в его улыбке.

«Блин, только бы у него не оказаться!» – решил для себя Путилов, записав сопровождающего в разряд «больных на голову».

Низкорослый паренёк нисколько не смутилcя от вопроса офицера и продолжил:

– Да, куда…

Сопровождающий не дал ему договорить, а перебил, повысив голос:

– Сынок, ты теперь в Вооружённых Силах! Здесь нужно уставы соблюдать! Прежде, чем рот открыть, советую понять, к кому ты обращаешься! – Всё это время офицер медленно приближался к пареньку. Низкорослый покраснел, в его глазах появился страх. – Вот у меня на погонах две звезды – небольшие, но честные. – Голос сопровождающего смягчился. – Я за них пять лет отдал заведению, которое от института только название имело. Звать меня «товарищ лейтенант»! Чем раньше ты этику освоишь, тем реже тебе будет по шее прилетать! Всё понял?

Паренёк нервно сглотнул слюну и покачал головой.

Офицер продолжил:

– Так чё ты там спрашивал?

Низкорослый тихо произнёс:

– Товарищ лейтенант, а куда нас везут?

На лице офицера снова появилась странная, пугающая улыбка.

– Во-о-от! Уже лучше! Но ещё запомни, что после звания следует говорить: «Разрешите обратиться». Понятно?

Паренёк захлопал глазами, пролепетал:

– Д-да.

Лейтенант усмехнулся.

– Не «да», а – «так точно»! Спрашиваю ещё раз: «Понял»?

Солдат кивнул.

– Так точно!

Офицер одобрительно хлопнул его по плечу.

– Молодец, сына! А едем мы в расположение воинских частей, Родину защищать. – После этого он повернулся направо и пошёл дальше вдоль строя.

По толпе покатился шумок: те, кто всё это время неспешно и тихо о чём-то перешёптывался, дали себе волю говорить громче, даже открыто смеялись.

– Тихо! – крикнул лейтенант. – Я чё, говорил команду: «Языком чесать»?

Толпа смолкла.

Лейтенант осмотрел своим бешеным взглядом кривой беспорядочный строй и продолжил:

– Я еду в триста пятый полк, и со мной отправятся пятьдесят человек, остальные же отправятся по другим частям сухопутных войск Оральского военного округа. Не переживайте, товарищи, из вас всех сделают первоклассных солдат и защитников Отечества! – Офицер расплылся в улыбке, обнажив зубы.

С правой стороны строя донеслось:

– Разрешите обратиться!

Лейтенант повернул голову на звук, но так и не понял, кто спрашивает. Ответил в толпу:

– Да.

– Товарищ лейтенант, а правда, что потери в округе выросли?

По строю пролетел небольшой гул. Лейтенант спокойно ответил:

– Всё нормально! Потери соответствуют нормативным для мирного времени. Дураки и самоубийцы везде есть – армия тут ни при чём. Служить надо хорошо, а не дурью маяться!

Слева прозвучали две команды: «Нале-е-ево! Шагом марш!». Олег посмотрел на спины уходящих парней со второго вагона: они направлялись к спуску с перрона, в сторону ворот.

– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться! – произнёс светловолосый, стоявший за спиной у Олега. Дождавшись одобрительного кивка, молодой человек продолжил: – А нас везут в «учебку»?

– Кто везёт? – не понял лейтенант. – Я тя не везу, ты сам со мной зачем-то едешь.

Строй захихикал. Парень улыбнулся, но без промедления добавил:

– Я не про то. Я про этот город. Мы в учебку попадём?

Офицер ответил:

– Никак нет. В шестой бригаде почти все новобранцы проходят КМБ в частях. Тут была всего одна учебка, ещё лет пять назад, но там всякие «обезьяны» в потолок плевали. – Лейтенант повеселел. – Повара, электрики, сантехники, сварщики, слесари и прочие прогульщики строевой и огневой подготовки! Вся эта артель во взводы рот технического обеспечения шла. Но сейчас учебку прикрыли, вроде. Или кому другому отдали. Не знаю.

– Товарищ лейтенант, а какие должности есть в полках? – произнёс кто-то с левого конца строя.

Офицер сделал несколько неспешных шагов назад и начал искать глазами вопрошающего.

– Стрелки, пулемётчики, снайперы, сапёры – весь цвет пехоты! И не думайте, что сможете сачковать в моей роте! У нас все хозработы принято делать сообща, коллективом, в свободное от боевой службы время.

– А отдыхать когда? – спросил невысокий паренёк в клёшах.

Лейтенант бросил:

– А ты что, уже задолбался?

Из строя донеслись смешки. Офицер приподнял фуражку, почесал мокрый лоб, затем хлопнул в ладоши.

– Ладно, дорогой, уговорил! Я сделаю из тебя воина лично: пойдёшь в мой взвод!

Паренёк в клёшах сник прямо на глазах, а по строю прокатилась волна смеха. Офицер скомандовал:

– Отставить! Команды «ржать» не было!

Толпа притихла. Новый вопрос донёсся с правого края:

– Товарищ лейтенант, а когда в увольнение можно будет сходить?

Офицер весело присвистнул.

– Я смотрю, у меня во взводе ещё пополнение нарисовалось!

Новобранцы снова засмеялись. Лейтенант оборвал веселье жестом, похожим на ловлю мухи, и продолжил:

– Отдых, увольнения, отпуска – всё в нашем полку согласно Уставу. Но только если вы сами будете соответствовать тому, что в нём написано. И, в первую очередь, это огневая подготовка! У меня двое вот таких товарищей, – мужчина показал пальцем на паренька в клёшах и на правый край строя, – пока устройство автомата не вызубрят, сегодня спать не лягут!

Смуглый парень, выглядевший старше остальных, , спросил:

– Таварищ лейтэнант! А здэсь есть взвод развэдки?

Офицер хохотнул.

– Чё, самый храбрый?

Тот, нисколько не смутившись, продолжил:

– Э-э-э, товарищ лэйтэнант, я хачу делом занимаца! Я хачу настаящим навыкам боевым овладет. Зачэм эти вопросы: храбрый, нэхрабрый? Я труднастэй нэ боюс!

Лейтенант заинтересовался и с улыбкой спросил:

– Похвально! Как фамилия?

– Хаджимурзабаев.

Лейтенант насупил брови:

– Как? Не понял.

– Хаджимурзабаев! Асман! – выпалил тот как можно громче. Его голос перебил смех и перешёптывания окружающих.

– А, это ты там был в списке. Хорошо, товарищ Хаджи… – Лейтенант осёкся и посмотрел на того с виноватым выражением лица. – Не против, если я так к тебе?

– Нэт, – спокойно поводил головой из стороны в сторону Асман.

– Ага, – сделав небольшую паузу, продолжил лейтенант. – Люди, которые не боятся трудностей, очень нужны бригаде! Я лично буду ходатайствовать о том, чтобы ваше место службы оказалось самым тяжёлым.

– Э-э-эй! – разочарованно протянул Асман.

Лейтенант засмеялся вместе со строем.

«Ну и тип!» – думал про себя Олег, рассматривая офицера. Этот человек нравился ему с каждой секундой всё меньше и меньше.

Семён, всё это время немного «пританцовывавший» на месте рядом с Олегом, решил воспользоваться паузой в речи офицера и, подняв правую руку, чтобы точно привлечь внимание к себе, обратился:

– Товарищ лейтенант!

Офицер, утерев пот, выступивший на его покрасневшем лице, ответил:

– Чего тебе?

– Разрешите отлучиться, по-маленькому!

Лейтенант прыснул.

– И куда же ты отлучишься? Под поезд?

Семён тут же ответил:

– Да я и под поезд могу! Очень надо, товарищ лейтенант!

Офицер, не моргнув глазом, произнёс:

– Нет. Скоро будет сортир по дороге, недолго осталось, дотерпишь.

Слева издалека кто-то свистнул. Лейтенант, а за ним и весь строй повернули головы в направлении звука – это был какой-то военный у открытых ворот. Он махал рукой, чтобы шли к нему.

Лейтенант показал на него пальцем и посмотрел на Семёна:

– О! Я ж говорил! – затем он сделал два шага назад и громким голосом отдал команды: – Налево! Шагом марш!

Толпа, повинуясь приказу, начала смещаться к концу платформы. Спустившись по шершавым бетонным ступеням на каменную плитку, призванные потянулись вдоль глухих стен вокзальных зданий, металлического забора. Проход оказался узким, всего пару метров, поэтому колонна по двое получилась сама собой. Парни шагали невпопад, не в ногу, высокие плелись в середине, низкие шагали впереди. Когда новобранцы достигли ворот, двигавшийся позади всех лейтенант крикнул:

– Направо! У зелёной стенки строиться!

Толпа замедлила шаг у одноэтажной постройки с узкими окнами. На деревянном крыльце стоял солдат в выцветшей форме, пилотка сдвинута на лоб, в зубах стиснута сигарета, верхняя пуговица его кителя расстёгнута. Весь внешний вид этого взрослого парня, лет двадцати, был расслабленным. «Видимо, это и есть «дед», – подумал Олег, рассматривая военного на крыльце. Поймав взгляд новобранца, солдат зажал сигарету между пальцев, отвёл вниз, стряхнул пепел и одновременно с этим смачно сплюнул на траву у крыльца.

– Кому надо в сортир? – крикнул лейтенант, обходя толпу, растянувшуюся от ворот вдоль зелёной стены здания с красной деревянной табличкой «Склад» над входом. Напротив склада примостилось несколько деревянных сараев с какими-то надписями на дверях и амбарными замками на петлях. У противоположного конца здания виднелись ещё одни ворота из металлической решётки, с колючей проволокой поверху. Место, в которое привёл молодых людей офицер, походило на буферную зону для грузовых автомобилей, даже асфальт здесь был размечен белой краской под две полосы движения.

– Мне нужно, товарищ лейтенант! – как можно громче выпалил Семён, переминаясь с ноги на ногу.

– И мне! – протянул кто-то слева.

– И мне тоже! – послышалось откуда-то справа.

Толпа встала в несколько рядов, успев разбиться на небольшие кружки-группки. Некоторые хмуро косились на лейтенанта, но офицер никак не реагировал на это аморфное построение – позор Устава. В разных концах толпы уже начались перешёптывания. Лейтенант указал на крайний деревянный сарай с двумя входами – единственными открытыми дверями – напротив склада, чуть левее крыльца, и велел:

– Вот туда! Даю три минуты, время пошло!

Из толпы выбежали несколько парней. Впереди всех к заветному месту мчался усатый Семён. Олег с пренебрежением смотрел на лейтенанта. Ему не давали покоя мысли: «Да что он за человек? Ему что, нравится издеваться? Неужели в армии все такие? Надеюсь, что он самый шальной из всех местных офицеров».

Из открытой двери склада донеслось:

– Заводи! Чё они у тебя стоят?

Лейтенант повернулся на звук, затем бросил взгляд на ближайших к входу новобранцев и, кивнув на проём, сказал:

– Справа, по пять человек на получение формы, марш!

Парни поднялись по ступеням, зашлёпали ботинками по крыльцу и исчезли внутри склада. «Дед», куривший рядом, швырнул сигарету в ведро в углу около входа и тоже зашёл внутрь.

Из общественного туалета сельского типа потянулись первые участники забега. Семён и ещё какой-то русый парень прошли мимо офицера, направляясь на свои условные места в «строю». Лейтенант, удостоверившись, что эти двое не собираются спрашивать у него разрешения, рявкнул:

– Стоять! На исходную!

И Семён, и парень замерли на месте, удивлённо переглядываясь. Лейтенант повторил команду:

– Глухие, что ли? На исходную, быстро!

«Да что с тобой не так-то? Что опять?» – думал Олег, наблюдая за офицером. Парни, поняв, что лейтенант им кивает в сторону туалета, отошли на несколько метров назад и встали, совсем не понимая, что от них требуется.

– Товарищи военнослужащие! – Офицер обратился ко всем, кто стоял у склада. – Запомните, раз и навсегда – если вы возвращаетесь в строй, то нужно сначала спросить на это разрешения! А именно: «Товарищ лейтенант, разрешите встать в строй!». Понятно? – Он обернулся и посмотрел на Семёна.

– Так точно! – сам не понимая как, Семён всё же подобрал правильные слова.

– Попробуй, – сказал лейтенант.

Парни шагом приблизились к толпе, остановились и повторили оговорённую команду.

– Разрешаю! – снова оскалился своей странной улыбкой лейтенант.

Из склада кто-то выкрикнул:

– Следующие!

По крыльцу поднялась новая пятёрка. Олег, поняв, что никакого строгого порядка в «строю» нет, а сопровождающий с интересом наблюдает за следующей партией ничего не подозревающих ребят, возвращающихся из сортира, дёрнул за рукав Семёна, стоявшего рядом.

– Пошли ближе к крыльцу, – прошептал Путилов, – подальше от этого психа.

Никто им не препятствовал. Некоторые смотрели на повторявшееся из раза в раз представление «На исходную!», другие, воспользовавшись заминкой, что-то обсуждали. Кто-то, сев на корточки у самой стены, умудрялся незаметно курить.

– Следующие! – вновь крикнули со склада.

– Давай! – шепнул Олег Семёну, и парни рванули на деревянное крыльцо.

На складе пахло слежавшимся текстилем. Помещение освещалось тремя окнами, из которых почти ничего не было видно: «строй» их закрывал своими спинами до половины высоты. Под белыми подоконниками растянулась длинная лавка. За лакированной столешницей слева стоял подтянутый мужчина лет сорока-сорока пяти. На нём была форма, похожая на ту, в которой лейтенант отчитывал на улице новобранцев, но на плечах – на погонах – крепилось не две, а три звезды. Располагались, правда, эти звёзды как-то странно, по-другому, вдоль погона. Над верхней губой у военного кладовщика росли седые усы – очень густые, пышные, как сосновая ветка, но при этом аккуратно стриженые: ни один волос не заходил за уголки рта. Фуражка была сдвинута немного на затылок, из-под козырька виднелись мокрые от пота русые волосы. Верхние пуговицы на кителе были расстёгнуты. Военный сразу же вперился взглядом в вошедших новобранцев и, не давая им возможности что-то спросить, буркнул:

– Сто семьдесят? Сто семьдесят пять?

– А? – удивлённо отозвался Семён.

Кладовщик ещё громче, раздраженно повторил свой вопрос:

– Рост какой у тебя, дубина?

– Сто семьдесят три сантиметра.

– Твой? – кладовщик перевёл тяжёлый взгляд на Олега.

– Сто семьдесят два, – ответил Путилов. За спиной послышались шаги – на склад пришли ещё трое парней, один из них – светловолосый бледноватый Жора, что угощал Олега сухарём.

– Вася, третий номер, двойной! – крикнул через плечо кладовщик куда-то в открытую дверь у себя за спиной, чуть левее. Затем посмотрел на вошедших: – Рост?

– Сто шестьдесят пять, товарищ старший прапорщик!

Двое других – русый с родимым пятном на виске в поношенном спортивном костюме и темноволосый с синей татуировкой на мизинце, одетый в клетчатую рубаху – крикнули вдогонку:

– Сто семьдесят восемь

– Сто семьдесят!

Старший прапорщик передал кому-то за дверь:

– Слышал? Ещё два третьих и один второй!

Спустя несколько мгновений из задней комнаты вышел молодой солдат с пятью комплектами полевой формы в руках, сложенными стопкой. Из-за неё почти не было видно лица – только нос и глаза рядового. Губами парень упёрся в ткань, прижимая стопку сверху. Положив форму на столешницу, солдат снова скрылся в кладовой. Старший прапорщик снял верхний комплект со стопки и положил его рядом, чуть в стороне.

– Это тебе, малой, – обратился он к Жоре. – Остальные – ко мне!

Выдав всем форму, кладовщик указал на скамью под окнами:

– Вот там быстро переодеваться! «Гражданку» берём с собой. Какой размер обуви?

«Что берём?» – не понял Олег, но вслух сказал совсем другое:

– Сорок третий.

Старший прапорщик обвёл взглядом остальных и через секунду получил все нужные ему цифры.

– Вася, три сорок третьих, один сорок второй и один сорок первый!

Из кладовой моментально вылетел тот же молодой солдат с пятью парами кирзовых сапог в руках. Он закинул их на деревянную стойку и юркнул обратно. Олег так и не рассмотрел его лицо. Глаза казались знакомыми, но он не мог вспомнить, где видел эту кривую переносицу.

– Шевелитесь! Чё как мухи морёные? – буркнул кладовщик. – Вас, таких же, ещё целая рота на улице стоит!

Форма Олегу оказалась в пору: рукава кителя и штаны были правильной длины, в паху ничего не давило. Олег продел кожаный ремень через петлицы и совсем немного затянул – этого и не требовалось, всё было по размеру. Семён тоже выглядел образцовым бойцом – форма шилась как по нему. У остальных ситуация оказалась печальнее.

– Товарищ прапорщик, а есть гимнастёрка подлиннее? – обратился к кладовщику русоволосый военнослужащий.

Он показательно вытянул руки вперёд – от манжеты до кисти была полоса голой кожи шириной почти пять сантиметров.

– А мне покороче, – прохрипел прокуренным голосом парень с татуировкой. Его рукава, наоборот, сложились гармошкой, которую он пытался равномерно растянуть по всей длине предплечий.

Кладовщик ухмыльнулся.

– Тут вам чё, магазин? В части выдадут – моё дело вас туда отправить одетыми. Бери сапоги!

Старший прапорщик сгруппировал пары в соответствии с размерами, пододвинул обувь ближе к краю столешницы, затем достал откуда-то снизу десяток белых квадратных кусков ткани.

– Портянки умеете вязать?

– Я умею! – поднял руку Жора. Остальные молча помотали головами.

– Молоток! – улыбнулся кладовщик и протянул Жоре ткань. – Остальные – делай так: расправить портянку, положить на верх сапога и засунуть ногу в сапог. Вас потом научат с ней обращаться.

Из-за спины старшего прапорщика показался солдат, куривший на крыльце, которого Олег определил как старослужащего, «деда». Его полурасстёгнутый китель, походка вразвалку и сдвинутый на лоб головной убор было сложно соотнести с заправленной формой того суетливого рядового, что выносил комплекты одежды по первому зову кладовщика. «Дед» закинул на стол пять пилоток с прикреплёнными к ним красными звёздами. Старший прапорщик посмотрел на пилотки и спросил у разнузданного старослужащего:

– Он опять их забыл?

«Дед» мотнул головой.

– Не, это я сортировал. На выход же скоро, – после чего улыбнулся и тихо запел: – «Пятнадцать дней, пятнадцать дней – и вот я, мама!»

Олег смотрел на то, как Жора ловко и аккуратно перематывает свою стопу белой тканью и надевает на неё сапог. «Что он такой быстрый и знающий? Неужто второй раз служить идёт? – подумал Путилов. – Да не, такого быть не может».

Кладовщик хлопнул ладонью по пилоткам, лежавшим на столешнице.

– Так, барышни, одеваетесь долго! Хватайте свои пилотки, манатки, и вон в ту дверь! Быстрее! Быстрее! – начал прикрикивать он на подходивших к нему парней, а затем совсем громко гаркнул: – Следующие!

Пятеро, облачённые в новую форму, похватали с пола одежду, в которой приехали на поезде, и прошли через дверь, на которую им указал кладовщик. За ней их ждал небольшой коридор с двумя широкими дверьми слева, закрытыми на засовы. Минув его, парни завернули и вышли на железобетонную площадку, похожую на массивные плиты у городских универмагов: шириной метра в три, она шла вдоль всего деревянного склада, укрытая от возможных осадков металлическим навесом. Вдоль площадки стояло несколько грузовиков с натянутыми тентами. Высота площадки в пять ступеней над землёй идеально подходила под погрузку в грузовики. Слева от выхода лежало несколько куч с одеждой – некоторые из этих пиджаков и рубах Олег видел на тех ребятах, что ехали во втором вагоне. Тут же стоял и курил ещё один «дед», черноглазый, в расстёгнутом на верхние пуговицы кителе и с приспущенным ремнём. Он посмотрел на вышедших со склада и указал на кучи:

– Сюда выкидывай! И забудь! Сразу это всё забудь! Так легче будет. – После этих слов «дед №2», как его определил для себя Олег, сплюнул в сторону и сделал глубокий затяг.

Парни побросали вещи, в которых приехали из своих домов сюда, в Подгорск. Олег слышал, что город окружает с десяток частей. Сам по себе Подгорск не располагал каким-то передовым производством и уж тем более предприятиями оборонной промышленности. Вообще, Оральский военный округ лежал глубоко в тылу. Олег был рад, что служить будет более-менее близко к дому – всего-то три сотни километров отделяли его от семьи и друзей. В Подгорске он раньше никогда не был, да и обычно сюда местных не отправляли. Ходили слухи, что военных нагнали в эту глушь из-за какого-то секретного оружия, а подгорцев рассылали по другим частям, чтобы избежать утечки информации. Да и вообще, он слышал разное об этом военном округе, но это всё были слухи: из его собственных знакомых здесь никто не служил. Главными распространителями сплетен в Обуховске были заядлые рыбаки, что иногда выбирались в такую даль ради местных озёр – по рассказам очень холодных, но красивых. «Может, тоже их увижу, – думал Путилов, глядя, как его кеды, что он только что бросил в кучу одежды, скатились вниз обратно к нему. – Эх, два года. Ничего, кроме сапог». Он чувствовал, что в конце дня кирзачи будет больно снимать. Как бы ни был прост и, возможно, хорош совет кладовщика, но к вечеру смятая в носке портянка сотрёт пальцы до костей.

– Как у тебя пилотка держится? – спросил Семён. Он всё пытался выправить свою так, чтобы она не сползала на затылок и не сваливалась на переносицу. При этом боковые части пилотки всё равно касались ушей.

– О, брат, – присвистнул Олег, – у тебя не выйдет! Тут размера на три больше, чем тебе нужно.

Действительно, пилотка на Семёне смотрелась ужасно. Никакого внятного треугольного очертания не выходило в принципе – края постоянно скользили вниз по вискам. Как не пытался Семён исправить ситуацию, пилотка всё время превращалась в какую-то смешную неказистую шапку.

– Вот сукин сын! – выругался Семён. – Этот дембель себе нормальные отложил, а нам эти вынес! – Затем он повернулся к парню с родимым пятном на виске. – Э, не хошь махнуться? Голова твоя побольше будет.

Макушку паренька, к которому он обращался, закрывала от летнего солнца пилотка меньшего размера. Гораздо меньшего.

– Не, мне и так нормально, – отказался тот, поняв, что иначе так же будет в этой огромной «шапке» похож не пойми на кого, но точно не на солдата.

– Ба-а-алин! – выругался Семён и снова поправил головной убор, сместив его немного назад, но из-за своей длины тот закрыл ему весь затылок.

– Потерпи немного, – не мог не улыбнуться из-за комичного вида земляка Олег. – Доберёмся до части, а там поменяем.

– Ага, поменяем мы, – ехидно вставил новобранец с татуировкой на мизинце. – Что выдали, в том и останемся, если шевелиться не будем.

– Чё делать? – не понял парень с родимым пятном.

– Крутиться и добазариваться, – выдал татуированный – «синий», как его обозначил для себя Олег. Произнёс «синий» это с какой-то напускной важностью, прищурив один глаз.

«Блатной, что ли?» – подумал Путилов.

– А вы чё встали-то? – поинтересовался у пятёрки новобранцев «дед № 2».

Олег ответил вопросом на вопрос:

– А куда нам?

«Дед №2» показал на дальний, пятый по счёту грузовик, стоявший под погрузку, с открытым бортом.

– Начиная справа, заполняем машины. Вам прапор не сказал, что ли?

– Не, – отозвались новобранцы.

«Дед №2» сплюнул и покачал головой.

– Запарился Николаич: с самого утра принимает. Ну, вы идите, тут стоять не надо.

Парни зашагали к указанному грузовику. Под его тентом, на двух лавках, закреплённых по бокам, уже сидели восемнадцать человек – каждый в новой, свежей форме. Семён не стал медлить и плюхнулся на свободное место с краю, одновременно крикнув всем сидевшим в машине:

– Здоров, ребят!

Многократное «Здаров!» послышалось в ответ. Олег расположился напротив земляка, тоже проявив вежливость к остальным:

– Привет!

Он был доволен тем, что пока ещё есть реальная возможность попасть с Семёном в одну часть и там столкнуться с трудностями службы вместе с уже более-менее знакомым человеком, а не в одиночку.

Оставшаяся стоять троица не спешила заскакивать в этот грузовик. «Синий» почти сразу развернулся к соседнему кузову и пошёл туда, позвав за собой Жору и парня с родимым пятном.

– Пацаны, с Обуховска есть кто? – обратился к соседям по лавке Семён.

– Не.

– Нет.

– У меня тётка в Обуховске! – хлопнул в ладони коренастый невысокий парень в конце противоположной лавки. Он сидел на той же стороне, что и Олег, но у самой кабины. – Я-то сам с Борьевки! Знаешь такое? За рудником!

– Знаю! За грибами туда как-то ездил. У меня дядя жил в Старом Заходе.

– О, так это рядом! – радостно выпалил паренёк. – Меня Коля звать!

– Я – Семён! А это Олег. Тоже наш, с Обуховска!

Олег приветственно поднял ладонь вверх. Коля помахал ему в ответ.

Снаружи послышались шаги. К соседнему кузову кто-то подошёл.

– Восемь. – Затем обладатель этого твёрдого волевого голоса приблизился ещё на пару метров – появился рядом с Олегом – и произнёс: – О! Сколько вас?

Это был офицер средних лет, ростом около ста восьмидесяти сантиметров. Его китель плотно стягивал ремень, на боку болталась планшетка, перекинутая через плечо. Фуражка сидела на голове ровно: кокарда сверкала над переносицей. Выделявшиеся на светлом вытянутом лице серые щёки намекали на недавнее бритьё. Карие глаза окинули взглядом новобранцев.

– Двадцать, – произнёс кто-то с середины левой лавки, быстро пересчитав всех по головам.

– Ага, двадцать, – задумчиво пробормотал офицер и снова исчез. Олег успел заметить, что на его погонах было по четыре небольших звезды. Форма того же цвета, что и на нём самом: тёмно-зелёная. Такие же чёрные сапоги, но начищенные до блеска.

Голос офицера прозвучал теперь за тентом, в паре метров:

– Так, вы, четверо, за мной! – По деревянному настилу соседнего кузова раздались гулкие шаги. – Сюда!

К открытому борту вернулись Жора, парень с родимым пятном и «синий». С ними был ещё один новобранец – немного полноватый, в очках, с кудрявыми короткими волосами, торчавшими из-под пилотки. Офицер тоже подошёл к кузову.

– Садимся! Там, в конце, поплотнее сгруппируйтесь!

Все подвинулись, сжались. «Синий» и Жора смогли втиснуться на освободившиеся края лавок.

– Плотнее давай! Места ещё много! – сказал офицер.

– Нет места! Так сжались, что щас яйца лопнут! – ответил кто-то из глубины кузова.

– Ну так ты поднажми! Зачем тебе яйца? Баб всё равно два года не увидишь! – с улыбкой сказал офицер. Затем хлопнул стоявшего подле него полноватого бойца по плечу и указал вглубь кузова. – Садись туда, прям на пол, спиной к кабине. – Он перевёл взгляд на парня с родимым пятном. – А ты здесь сядешь, у борта, когда его поднимут. Только не выпади, смотри!

Полноватый новобранец, чуть пригнувшись, поковылял вглубь, затем плюхнулся на пол и опёрся спиной на металл кабины через тент. Офицер достал из планшетки лист, ручку и затем обратился к сидящим:

– Товарищи солдаты, я – командир учебной роты, теперь и ваш командир, капитан Петренко. Мы сейчас с вами поедем в воинскую часть 000801, в корпуса учебного сбора, где вы будете проходить курс молодого бойца. Затем вас распределят по подразделениям части. А сейчас – называйте мне свои фамилии. – Он повернулся к парню с родимым пятном, стоявшему всё это время рядом с ним.

Тот похлопал глазами пару секунд, а затем встрепенулся:

– А! Это… Довгаль!

Офицер посмотрел на «синего».

– Кириллов, – прохрипел тот, затем кашлянул.

– Горошев! – ответил следующий новобранец, сидевший по левую руку от «синего».

Остальные продолжили называть фамилии, пока круг не замкнулся на Жоре, как оказалось – Рывцове. После этого капитан убрал листок в планшетку и громко позвал водителя:

– Кантик, поехали!

Было слышно, как солдат завёл автомобиль. Двигатель грузовика заревел, затарахтел, снизу потянуло выхлопными газами. Машина дёрнулась – водитель чуть сдал вперёд, на пару метров. Заскрипел ручной тормоз, солдат снова спрыгнул на землю, громко хлопнул дверью кабины и подбежал к заднему борту. Он был среднего роста, форма на нём болталась, даже откровенно свисала. Его лицо нельзя было назвать упитанным, наоборот, скорее худым, но при этом голова казалась почти квадратной. Он ловко поднял деревянный борт, щёлкнул засовом на правом углу. Левый угол зафиксировал русый Довгаль, решивший помочь водителю. Он щёлкнул засовом из кузова, не спускаясь на асфальт. Всё это время капитан стоял на площадке и рассматривал новобранцев, рассаженных по лавкам. Затем он шустро спрыгнул на землю и зашагал к кабине грузовика. Вот обе двери с грохотом закрылись, скрипнул ручной тормоз, протарахтела механическая коробка передач – и машина плавно поехала вперёд, отдаляясь от таблички «Склад», прибитой к стойке навеса. Через несколько метров автомобиль остановился. Из кабины со стороны пассажира открылась дверь и кто-то (Олег решил, что это, скорее всего, Петренко) спрыгнул на землю. Водитель не глушил двигатель: новобранцы чувствовали, как вибрирует остов грузовика. На них всё это время пристально смотрел «дед №2», куривший очередную сигарету на погрузочно-разгрузочной площадке.

– Открывай! – крикнул капитан кому-то, стоявшему перед машиной. Петренко сел обратно в кабину, и автомобиль тронулся. Спустя пару метров новобранцы увидели закрывающиеся металлические ворота с красной звездой по центру.

Виды вокзала, проскакивавшие сквозь ограду из сетки-рабицы, быстро сменились железобетонными заборами промзоны, умудрявшимися даже в яркий летний сезон оставаться монотонно-серыми. Людей на улицах, по которым петлял автомобиль, не было. На этих проездах вовсе отсутствовали тротуары, в качестве дорожки пешеход мог использовать только узкие полосы травы по краям проезжей части. В некоторых местах даже это минимальное вкрапление живой запылённой зелени заменялось мёртвым камнем бетонной отмостки.

«Синий» зычно, перекрикивая звук работающего мотора, спросил:

– Пацаны, есть курево?

Никто не откликнулся. «Синий» пробубнил себе под нос что-то невнятное, а затем вновь обратился к окружающим:

– Куды мы вообще едем, знает кто-нибудь?

Жора громко, чтобы было слышно сквозь тарахтение выхлопной трубы, ответил:

– В «лесную» дивизию!

– Чё за дивизия такая? – «Синий» внимательно посмотрел на Рывцова.

– Ракетчики они в основном, ну, и пару полков пехоты вокруг них расположено. Глубоко в лесу части находятся, – закончил Жора.

В этот момент грузовик резко сбросил скорость, и новобранцев сильно тряхнуло в сторону кабины. Их так плотно прижало друг к другу, что на лавках появилось ещё по одному посадочному месту. Сидевшие ближе всего к кабине завопили матом. Олегу показалось, что у кого-то что-то хрустнуло. Вдобавок к этому, через пару мгновений машина сделала крутой поворот направо, и несколько человек свалилось на дно кузова. Семён закричал:

– Водила, мля! Не дрова везёшь! – Затем он полез с лавки вниз, искать среди встававших на ноги новобранцев свою огромную пилотку.

Пейзаж промзоны сменился на грунтовую дорогу, по обе стороны от которой пошёл лес. Асфальт городского проезда отдалялся. Подгорск остался позади. Когда все уселись обратно, русый продолжил разговор:

– Нет там ракетчиков! Вообще нет!

Жора удивлённо посмотрел на него.

– Почему? Откуда знаешь?

– У меня там троюродный брат друга служил! – твёрдо сказал Довгаль.

– Ну, может, и не ракетчики, – пожал плечами Жора. – Но части в глуши стоят.

– Да, – согласился кто-то из глубины кузова. – Там тайга глухая!

Его перебил «синий»:

– Глухая? А сёла есть рядом какие-нибудь? От города далеко?

Довгаль улыбнулся.

– Друг рассказывал, что брат говорил: «С медведями брататься начнёшь». Людей нет там!

«Синий» не сдавался:

– А бабы? Санитарки есть хоть какие-нибудь?

Тут уже заулыбался Жора.

– Женщин в таких частях не бывает. Если и заезжают, то их быстро увозят в роддом!

«Синий» совсем погрустнел, а по кузову пробежал смешок. Полноватый парень, сидевший в глубине, спиной к кабине, громко сказал:

– Это всё мифы, ребят! У меня дядя в службе госбезопасности работал, даже один раз в эти части в командировку ездил!

– И что? – спросил Жора.

– Есть там женщины! Где-то рядом с одной из частей даже целый госпиталь есть! В нём, правда, врачихи, в основном. Не знаю насчёт ракетчиков, но вот «секретки» здесь есть!

– Что есть? Кого есть? – переспросили сразу несколько человек.

– «Секретки», – с довольным видом повторил полноватый. Ему нравилось чувствовать себя знающим что-то неизвестное и, вероятно, очень важное. – Это всякие склады с материалами особой важности или там вооружением новым, не знаю точно. Что категорически нельзя знать врагу – всё в «секретках».

– Вспомнил! – крикнул Коля из Обуховска, сидевший рядом с рассказчиком. – Тут полигон! У меня отчим служил тут! Я всё не мог понять, где ж я раньше слыхал такое название – Подгорск.

Олег немного подался вперёд, чтобы видеть Колю, и крикнул ему:

– А что за полигон? Ядерный? – Он раньше никогда не слышал, чтобы где-то в сотнях километров от его родного города военные проводили какие-то испытания.

– Не, он такого мне не говорил, – задумчиво протянул Коля. – Но они там постоянно какие-то мишени расставляли. Ну и хибарки на поле лепили. Он вообще мало чего про службу рассказывал. Говорил: «Рядом никого нет – глушь!»

– Зато внутри есть! – снова перехватил инициативу в разговоре полноватый. – Дядя рассказывал, что тут целый академгородок! Но только это разбалтывать никому нельзя!

– Расслабься, ты уже разболтал! – хлопнул его по плечу сосед. В грузовике раздался хохот.

– А может, здесь спецсвязь просто? Ну и хибарки строят только для отвлечения внимания воздушной разведки, – включился в разговор Семён. – У меня дед в войну таким занимался – они муляж целого аэродрома выстроили.

– Не, это вряд ли, – напомнил о себе Довгаль. – О таком я ничего вообще не слышал.

Семён возразил:

– А зачем им тогда полигон, если они ядерные бомбы не испытывают?

– Может, химикатами поливают с воздуха? – предположил Жора.

– Не, ребят, – улыбнувшись, произнёс Олег. – Если бы тут что-то такое было вредное, то обуховские мужики из рыболовного сообщества уже знали. Они сюда иногда по реке поднимаются. Но в городе поговаривают, что секрет здесь всё-таки есть.

– Есть-есть, – будто бы со знанием дела закивал полноватый новобранец.

«Синий» решил направить разговор в интересующее его русло:

– Да пофиг! Служится как там? Кто что знает?

На этот вопрос ответов ни у одного из «экспертов» не нашлось. Жора сделал предположение:

– Да нормально, наверное!

– Там пропадают, – произнёс новобранец, молчавший всю дорогу. Олег не помнил, чтобы этот парень улыбнулся хоть раз за их путь. – Гиблые места.

– Чё это? – насупил брови Жора.

Молчун, получив всеобщее внимание, продолжил:

– Там и дедовщина ужасная: части у чёрта на куличиках находятся, в глухомани, скрывать всё легко. И от несчастных случаев за территориями частей погибают.

– Откуда знаешь? – крикнул ему с другого конца кузова Коля.

– Да, с чего ты это взял-то? – неожиданно рассудительным тоном заговорил «синий», что удивило Олега. До этой минуты он вызывал у Путилова ассоциации только с выпускниками детских исправительных учреждений да шпаной из подворотни. – От кого слышал?

Молчун спокойно продолжил:

– У меня соседа, тоже с Поморского края, в эти места призвали. Он, как вернулся, пил месяц, как алкаш какой-то. То выл, то плакал, пока от дома до магазина за водкой ходил. Потом отошёл – начал с мужиками в колхозе работать трактористом. Как зайдёт речь про службу – он красным становится, вены на шее выступают, и говорит что-то вроде: «Никогда не думал, что страна нас на такое отправить могла: ободранными руками могилы рыть! Знали бы вы, сколько ребят в тех болотах сгинуло!» – и потом плачет. Его вся деревня побаивается. Он как напьётся – по переулкам с топором ходит и кричит: «На позиции! Инылён кулэз! Инылён кулэз! К бою!»

Теперь все в кузове пристально смотрели на молчуна. Улыбаться больше никому не хотелось. «Синий» снова обратился к нему:

– А ты ручаешься, что сосед здесь служил? Что его не по… – Он приставил себе к виску указательный палец и покрутил им. – …домой отправили?

Молчун помотал головой и сказал:

– Не, он через два года вернулся, не комиссованный вроде. А про номер части я не знаю, но что-то про Подгорск говорил.

– Ну, понятно, короче, – подытожил «синий». – Сколько ехать ещё? Курить охота!

– На кроссах курево тебя не загасит? – поинтересовался у него Жора.

– Чё?

Жора улыбнулся и продолжил:

– Если рота норматив на марш-броске завалит, то всем достанется, даже из-за одного не успевшего вовремя.

«Синий» выпрямился, его лицо посуровело. Ответил вызывающе:

– Ты не переживай за меня, фраерок. Смотри лучше, сам не обделайся где-нибудь.

Улыбка с лица Жоры испарилась. Какой-то парень с центра правой скамьи, через четыре человека от Олега, сказал:

– А я слышал, курящим в армии проще.

– Это с чего? – повернулся к нему Жора.

Новобранец продолжил:

– Табачок отвлекает, да и с дедами сигаретами договариваться можно. А на работах для курящих перерывы устраивают!

Олег, выдав в ответ лишь улыбку, беззвучно посмеялся: «Вот дурость! Где он такого понахватался?»

Машина плавно сбавила ход, а затем остановилась, но уже спустя пару мгновений грузовик продолжил движение. Перед глазами новобранцев проплыл опускавшийся шлагбаум и створка открытых деревянных ворот, опутанных колючей проволокой. Конструкция больше напоминала въезд со старых снимков фашистских концлагерей, которые Олег видел в городском музее, но присутствие на КПП двух солдат в полевой форме с автоматическими винтовками на плечах развеяло в памяти сцены из кинохроник о Великой Отечественной Войне. Грузовик проехал ещё немного, повернул и остановился. Теперь в поле зрения оказались утоптанная песчаная площадка и стоявшая за ней длинная деревянная изба, конец которой из кузова виден не был. За избой вдоль полосы из скошенной травы до ворот шёл забор из досок с «колючкой» поверху на всей его длине. Середину между воротами и избой отмечала деревянная вышка, в данный момент пустая.

– Что сидим? Выпрыгивай! – донеслось издалека, откуда-то справа. Голос был громким, интонация подходила больше для ругани.

Довгаль оглянулся, привстал, выглянул за тент, потом повернулся к остальным и сказал:

– Это нам, что ли?

Справа опять крикнули:

– Чё ты сиськи мнёшь, солдат? Прыгай давай!

«Синий» принялся суматошно выспрашивать:

– А чё там? Кто? Много их?

Молчун тихо, себе под нос, пробормотал:

– Всё, приехали, началось.

Двигатель заглох, открылись обе двери кабины. Водитель подошёл к заднему борту и начал его опускать. Чуть дальше встал Петренко. После того, как борт повис на петлях, капитан сделал ещё пару шагов назад и, показав на песок перед собой, приказал:

– Из грузовика высаживаемся и вот здесь строимся!

Очутившись на земле, Олег смог рассмотреть, куда они приехали. Это была поляна, окружённая зарослями. Вдоль забора из колючей проволоки стояло несколько смотровых вышек, но они все были пустыми. Между проволокой и первыми зарослями тянулась линия из мелких кустов – около пятнадцати метров. В центре этого огороженного пространства ждала полоса препятствий: деревянные стенки, брёвна, натянутая над землёй колючая проволока, турники, брусья, столбы из покрышек и тому подобное. Изба, которую он видел из кузова, выглядела действительно длинной – метров двадцать. Около её дальнего торца стояла ещё одна, намного меньше, но с широкой дверью. У одной из стен того дальнего дома с маленькими окнами была сложена поленница, далее шёл длинный сарай с пятью открытыми входами, а ближе к песчаной площадке – одноэтажное здание из кирпича с тремя широкими воротами. От брусьев и турников, попутно застёгивая кители, в его сторону шли трое солдат.

Петренко посмотрел на невнятное построение новобранцев и произнёс:

– Етить твою налево, кого сейчас в армию берут?! Товарищи солдаты, строиться надо по росту: начиная справа, с самого высокого. И носки по одной линии выставите! – Его голос с каждым словом становился всё более грозным.

После нехитрых манипуляций нижними конечностями, новоявленные военнослужащие выстроились правильно. После этого Петренко встал напротив подчинённых и громко сказал:

– Товарищи солдаты, здесь – в корпусах учебного сбора – будет проходить ваша начальная подготовка. Тут до вас доведут правила и уставы воинской службы, обучат азам дисциплины и распорядку армейского дня. Помогать вам в этом деле будут сержанты. – Он показал на трёх подошедших парней с поперечными жёлтыми полосками на красных погонах. – Они теперь – ваши старшие братья. Надеюсь на взаимное понимание. Парни, – обратился он к строю более мягким голосом, – просто исполняйте то, что от вас требуется, и всё у вас будет нормально. Вопросы есть?

Никто из новобранцев не проронил ни звука.

– Вопросов нет, отлично! – заключил капитан. – Добро пожаловать в «лесную дивизию»!

Один из сержантов, стоявших за спиной Петренко, гаркнул:

– Инылён кулэз!

Капитан улыбнулся. Путилов почувствовал, как душа уходит в пятки.

Глава 2. Призраки

2011 год.

За пять лет до сигнала «Лавина»

Солнечные зайчики красиво прыгали по ленивым волнам на поверхности воды. Река текла так приятно, так медленно. Тёплое солнце ласково грело сквозь белую рубашку. «Я на выпускном?» – сама собой возникла мысль в голове мужчины. Он – школьник, на нём красивые чёрные брюки и ослепительной белизны рубашка, на ногах лакированные ботинки, прилежно начищенные кем-то. Ботинки так заманчиво блестят, неестественно искрятся отражённым светом. Родная школа на берегу реки озарена солнечными лучами. Там играет музыка – очень приятная музыка, и играет очень громко, даже скорее гремит, но не раздражает. Песня похожа на какую-то старую советскую, которую включали на линейках и других школьных собраниях, но при этом кажется современной, под неё хочется танцевать. Он слышит звуки праздника, доносящиеся с территории школы. Что-то мелькнуло перед глазами. Небо, солнце, стена школы. Асфальт шепчет что-то. Тишина. Вокруг деревья. Сейчас он впервые разглядел всю красоту берёзовой аллеи, мимо которой ходил на уроки. Выросшая на самом краю крутого берега, она всегда манила, почти уговаривала его сбежать с уроков все девять классов подряд. Он подходит к ближайшему дереву. Кора такая тёплая, такая приятная на ощупь. Нос улавливает приятный запах деревянной стружки. Игла. Иглы нигде нет. Сзади кто-то громко смеется. Он видит двух младшеклассников в костюмах, которые бегают друг за другом перед воротами школы. Тут же стоит грузовик, кузов которого набит надутыми воздушными шариками, и ребята играют вокруг него в пятнашки. Шары никуда не летят, послушно лежат друг на друге. Мимо на велосипеде проезжает улыбающаяся молодая учительница. Она красивая. Он чувствует, что теперь может встретить её на улице и предложить прогуляться вместе, не стыдясь того, что он всего лишь ученик. По его телу разлилась нега – в ярком мире, что он видит и слышит, ему очень хорошо. Со стороны реки вдруг раздается громкий гудок: большой пароход медленно проплывает вдоль берега. Люди на палубе двигаются в такт какой-то безумно прекрасной музыке. Он видит среди них своих друзей, таких смешных: лысых, одетых в чёрные костюмы-двойки, с лентами «Выпускник» на груди. Они танцуют с девушками. Он раньше не видел их рядом с такими красотками. Кто-то захохотал внизу на обрыве. На зелёной траве крутого склона дурачатся несколько его одноклассников. Они все так нарядно одеты! Падают набок и скатываются в воду, затем встают, хохочут и снова лезут вверх по склону. Девчонки держат туфли в руках, а у парней ботинки быстро высыхают после воды. Но главное, что к нему поднимается Соня. «Она самая лучшая!» —он изучает её красивое тело в полупрозрачном платье. Она широко улыбается и идёт к нему, поднимая ткань юбки выше, чем это необходимо. Её стройные ноги покрывает приятный загар, упругая грудь желает показаться из очень откровенного декольте. Глаза Сони, подчёркнутые искусным макияжем, смотрят вверх, только на него.

– Чего ты ждёшь? Давай с нами! – произносит Соня тонким, хрустальным голоском.

– Да я пока не хочу. Давай лучше здесь посидим.

– Ну ты шутник!

Она садится рядом с ним на траву, у берёзы. Он приобнимает её за талию, пододвигает ближе к себе и смотрит в голубые глаза своей школьной любви. Она его целует. Во рту возникает вкус таблеток. В нос резко бьёт запах ядовитого варева из полузабытой сгоревшей квартиры. «Что?..» Он отскакивает от Сони. Миловидная девушка за долю секунды становится невообразимо страшной. Такой, какой он видел её в последний раз: голое тело с дряблой кожей, измазанное грязью, жирные секущиеся слипшиеся волосы. Лицо всё усыпано гнойниками. Потухшие безжизненные глаза с чёрными мешками под ними будто хотят высосать из него душу. Злобный взгляд мёртвой подруги таит в себе укор и презрение. Ужасные худые бледные руки с язвами на предплечьях тянутся к нему, грязные пальцы с обломанными слоящимися ногтями пытаются вцепиться в локоть. «Останься со мной!» – выдыхает Соня почерневшим ртом и захлёбывается дьявольским смехом.

– А-а-а!

Бука проснулся от собственного крика. Реальность оказалась хуже увиденного кошмара: его заждалось собственное тело, наполненное болью. Кости крутило, мышцы сводило, желудок изнывал от спазмов, кожа вся покрылась липким потом. Бледному тридцатилетнему наркоману казалось, что его сейчас вырвет нутром, собственными потрохами. И потом всё, что ещё не погубила наркотическая зависимость, сбежит, поползёт куда подальше от ненавистного владельца. Он даже хотел, чтобы это произошло – смерть. Может быть, тогда бы исчезла мерзкая тошнота и остальные муки. Бука был закован в темнице собственного тела, переживающего худший абстинентный синдром из всех. Он крутился на старом ламинате, как уж на сковородке, – и в каждой клетке тела были только страдания без надежды на избавление. Бука открыл глаза, чтобы попытаться найти помощь, выход из этого ада.

В пустой квартире, у холодной металлической батареи сидел его товарищ по несчастью – Штырь. Штыря колотил озноб, он вцепился пальцами обеих рук в подоконник, как будто боялся куда-то свалиться. Он глубоко дышал и постоянно вытирал со лба густой холодный пот майкой-алкашкой, которую давно снял и использовал как платок. Бука зарыдал. Он не мог остановить поток слёз: они лились сами собой. Сквозь них он увидел пустые бутылки из-под водки, смятые пивные банки и разорванные пачки таблеток, валявшиеся на полу. Ни в одном из блистеров не осталось ни единого спасительного «колеса». Он думал, что самое сложное – перетерпеть первые сутки, но настоящие пытки пришли на третьи, когда закончился алкоголь и лекарства, закупленные по советам «друзей» – тех, кто якобы сам спрыгивал с зависимости, чтобы потом к ней вернуться, с разбегу нырнув в выгребную яму наркоманских притонов. Бука плохо соображал: «Какое сейчас время суток? Чья эта квартира? Почему я никак не могу перестать плакать? Я плачу? Это я плачу? Почему никак не закончится эта раздирающую боль, вашу мать!? Почему я не могу просто умереть?» В таком состоянии он, валяющийся на полу, полуголый, бритый, бледный, исхудавший, зависимый от наркотика, сделал то единственное, что ещё мог – взвыл хрипло и неожиданно громко!

Приглушённый рёв заставил ухо собаки повернуться в сторону окон. Пёс лежал в кустах сирени, давным-давно посаженных на придомовом газоне, у стены панельной семиэтажки. Чтобы июньское солнце не досаждало, Шарик, он же Мухтар, он же Диг, как его только не называли местные, вырыл между корнями небольшую ямку, в которой блаженно и пребывал уже несколько часов. Пёс из благородных пород, разбавленных генами дворняг, был в представлении местных жителей общественным питомцем дома № 37 на улице Гончарской. Полюбился он людям своим добродушным характером и вполне аккуратными, ласковыми играми со всеми, кто его не отгонял и не шипел на него. При этом пёс не давал спуску пришлым собакам, тем самым исключая всякие неприятности, которые могли бы доставить жителям дома бродячие стаи. Гонял он и «залётных» котов, но больше для острастки, чем ради расправы, ведь среди этих мяукающих созданий у него водился друг. Пушок был единственным в мире котом, которого Шарик – Мухтар – Диг к себе подпускал. Жару они могли вполне мирно пережидать вместе в тени кустов – возможно, потому что Пушок тоже бы ничьим. Территория двора безоговорочно принадлежала этим двум хвостатым оборванцам, и те прекрасно себя чувствовали, находясь на довольствии сразу у нескольких подъездов.

С Гончарской улицы во двор завернул двадцатилетний парень, коротко стриженый, в чёрных спортивных штанах и кроссовках. Через плечо у него была перекинута спортивная сумка, лямка которой натирала кожу сквозь мокрую от пота серую майку. Электронная музыка в его накладных наушниках задавала темп ходьбе. Пролетев мимо четвероногой парочки, он вызвал лишь толику интереса у пса – тот приоткрыл было глаза, но, узнав силуэт и запах, дал тревоге отбой. Парень спешил к шестому подъезду – спрыгнул с тротуара, пересёк проезд и оказался на детской площадке. Она была ограждена декоративным заборчиком из досок, окрашенных в яркий жёлтый цвет, а вокруг садоводы-любители разбили несколько клумб с цветами, дав вторую жизнь протёртым автомобильным шинам. Покрышки, до жути пёстро раскрашенные в разные цвета, нравились пенсионерам, остальные же жители дома просто привыкли к этим арт-объектам, тем более, что краски понемногу выцветали на солнце и со временем переставали бросаться в глаза. А вот что выходцам из советского прошлого не нравилось, так это повышенная активность детворы и их игры возле цветов. Как раз сейчас несколько мальчишек и девчонок бегали вокруг клумб, прыгая через вкопанные покрышки с криками: «Ты вампир! – Нет, ты вампир!». На самой площадке, в песочнице, трое малышей с интересом рыли ямки и лепили куличики. Рядом с ними, на скамейке, сидели две молодые мамочки в очень свободных лёгких платьях и что-то неторопливо обсуждали. Проходя мимо, парень узнал в одной из них соседку сверху и кивнул ей. В шестом подъезде медленно открылась дверь. Парень пошёл ещё быстрее, надеясь успеть до того, как сработает доводчик. Соскочив с бордюра на асфальт, он в два прыжка преодолел узкий проезд и оказался у железобетонного козырька. Перехватив тяжёлую дверь и потянув на себя, парень тем самым помог открыть её хрупкой на вид девушке. Это оказалась малознакомая школьница невысокого роста с приятными, тонкими чертами лица, каштановым каре, пирсингом в левой брови, в белой майке, покрывающей её небольшую грудь, и коротких джинсовых шортиках. Он видел её здесь всего пару раз.

– Ой, – смущённо сказала девчонка, за долю секунды опустив взгляд с его лица на свои сланцы. Парень улыбнулся. Девчонка сделала шаг в сторону и быстро пошла куда-то по своим делам, не думая оборачиваться. Случайное столкновение закончилось, не успев начаться.

Пока дверь медленно закрывалась, парень уже вовсю бежал по ступеням вверх. На родном третьем этаже он нажал на чёрную кнопку звонка и отступил. Спустя несколько секунд щёлкнул замок, и дверь открылась. На пороге квартиры стояла женщина лет пятидесяти в халате и домашних тапочках, парень был очень похож на неё. Женщина всплеснула руками и подалась вперёд:

– Никита, сынок, как я рада!

Он улыбнулся, обнял мать. Валентина Ивановна увидела спортивную сумку, опомнилась:

– Ой-ой, что мы тут-то? Заходи, солнце моё! А что ты так рано-то? Что не позвонил? – Вопросы один за другим посыпались на Никиту, пока он заходил в квартиру. скидывал сумку с плеча на пол и стягивал пропитанную потом обувь.

– Я последний экзамен досрочно сдал, в конце семестра ещё. Хотел тебе сюрприз сделать. – Он понёс сумку в свою комнату. Улыбка не сходила с довольного лица.

– А что не позвонил? – Мать побежала на кухню и принялась что-то искать в морозилке. – Я же не сготовила ничего! Сейчас тебе пельменей отварю, будешь? – спросила она громко.

– Да, давай, – ответил из комнаты Никита. Он сел на свою кровать, застеленную покрывалом, и осмотрел комнату, в которой давно не был. На стенах висели плакаты с портретами боксёров, сценами из компьютерных «стрелялок» и разных фильмов. На столе стопочкой лежали книги про джедаев и одна тетрадь на сорок восемь листов, из пластмассового органайзера торчали ручки. Как будто Никита и не уезжал на учёбу в другой город: тут всё было так же, как и всегда. Он пододвинул к себе сумку, открыл и начал доставать оттуда одежду.

– Мам, я тут пару вещей грязных с собой привёз, постираешь?

– Конечно! В корзину бросай! – Валентина Ивановна заглянула в комнату сына. – А ты чего не сказал-то? Тебя бы дядь Витя с собой взял на машине – он вчера со смены вернулся.

– Говорю же, сюрприз хотел сделать.

– Ну, тебе-то я всегда рада буду! – сказала Валентина Ивановна и снова побежала на кухню.

***

Бука сидел на полу у стены и заливал в себя крепкое тёплое пиво, которое Штырь вчера забыл убрать в холодильник, когда притащил несколько банок из магазина. Это было вчера, но казалось, что с того момента прошло несколько недель. Тело Буки, насквозь пропитанное одурманивающими веществами, устроило сознанию такую пытку, что секунды растягивались до часов. Бука не помнил, чтобы «кумара» проходили у него настолько плохо. Даже в тюремном заключении он испытывал меньше страданий, временно «спрыгивая» с серого порошка. А сейчас было очень тяжело. Но клин клином вышибался: мерзкая хмельная жидкость, которую Бука пил через силу, ненадолго приносила облегчение, и к нему возвращался рассудок. «Скололся, окончательно скололся! Впереди теперь только могила!» – такие неприятные мысли всплывали в его блестящей от мокрого липкого пота голове. Суставы снова закрутило. Бука смял опустевшую банку и кинул в противоположную стену. На белых обоях остались жёлтые капли. «А-а-а!» – от боли, поселившейся в каждой клеточке тела, Бука сжал зубы, из закрытых глаз снова полились слёзы. Кости будто раздувались, расщеплялись, и их осколки резали нутро, как зубья двуручной пилы – и так во всём теле. Бука заскулил и начал глубоко дышать – стало чуть легче.

Шлёпая мокрыми ногами по полу, в комнату вошёл Штырь. Он, голый и мокрый, схватил Буку за плечо и потянул на себя.

– Братан, пошли, пошли в ванную. Пошли, там полегче будет. – Штырь вёл скрюченного плачущего Буку в санузел. – Вот, вот так. – Штырь усадил его на край ванны и начал аккуратно опускать Буку в налитую воду, несмотря на свои трясущиеся от судорог руки. – Сейчас легче станет, сейчас…

Он открыл холодную воду и добрал объём до верха бортика. Пол сразу залило. Штырь и не думал вытирать натёкшее: так было проще стоять, дышать, жить в эти тяжёлые часы. Холодная лужа остужала горячие стопы. Бука понемногу успокоился. Он всё ещё сжимал кулаки и зубы, но по лицу было видно, что его муки ослабли. Штырь развернул длинный кран к раковине и подставил голову под струю воды. Приятная прохлада полилась на раскалывающийся от боли затылок. Её потоки проходили по вискам и заглушали пульс – Штырь перестал слышать, как его сердце качает кровь, как она течёт по венам.

Буке начало казаться, что вода постепенно превращается в кислоту: кожа стала гореть, будто её что-то жгло. А ещё всё чесалось, особенно предплечья, кисти и пах. Безумно захотелось найти одноразовую иглу для шприца, самую большую и острую, и воткнуть её в себя. Он чувствовал, что если проткнуть какую-нибудь артерию – станет хорошо. Тело требовало укола, в животе даже что-то заурчало от предвкушения. Бука принялся в нетерпении царапать плитку стены в ванной, хоть не было шприцов, не было и спасительного жгута, за который можно было бы потянуть, как за спасительный трос, и прекратить мучения, выбраться из беды. Бука вдруг понял, что сейчас умрёт. Он застонал:

– Штырь! Штырь!

– А? – раздражённо ответил ему тот сквозь шум воды.

– Штырь, я помру! Нужно лекарство! Лекарство, Штырь! Не слезем так!

– Заткнись! Два дня терпели!

– Штырь! Не слезем: дозняк был большой! Мы с ума сойдём! – Из глаз Буки снова полились слёзы. – Я тя прошу! Давай подлечимся!

– Так а на хрена всё это тогда было нужно? – Штырь ударил кулаком по борту раковины, но из-под струи воды голову не убрал.

– Давай лесенкой, лесенкой слезем! Так вернее!

Штырь молчал какое-то время, потом закрыл кран и пошёл искать полотенце.

– У Махи было? – крикнул он из комнаты, одевая штаны на небрежно вытертое дрожавшее тело.

Бука проскулил из ванной:

– Должно быть. Скажи, что отработаем.

– Как ты ей отработаешь-то? – Трясущийся Штырь вернулся в ванную в мокрой футболке.

– Скажи, что Бука придёт к ней и договорится за лекарство – иначе я буду гадом. Она поймёт, уже было такое. Давай, Штырь, беги к ней!

– А-ага.

Входная дверь хлопнула, и Бука остался один в холодной ванне. Ад внутри него ослабил хватку – тело ныло, но это можно было теперь как-то терпеть. До избавления осталось не больше часа: страдания от абстинентного синдрома сменились муками ожидания.

***

Никита и Валентина Ивановна ужинали за небольшим квадратным столиком на крохотной кухне и смотрели телевизор. Вот реклама сменилась кадрами из студии, а в нижнем углу экрана мелькнула стилизованная табличка: «Грани истины». Камера сделала облёт над головами массовки и приблизилась к столу причудливой формы, похожем на букву «С». На изгибе сидел ведущий, а по краям, напротив друг друга, – участники дебатов. В этом выпуске ими были какие-то незнакомые Никите люди из Академии наук, мужчина и женщина. В качестве оппонентов присутствовали Савинов – известный бизнесмен, ударившийся в политику, и учёный Шемушев. О первом несколько лет назад трубили все газеты: его выставляли то детищем мафии, то единственным честным отечественным предпринимателем. Но рядом с ним в кресле расположилась личность крайне одиозная. Никита помнил, как все вокруг обсуждали проект Августа Валериевича Шемушева «Овощи – людям». Около пяти лет назад Шемушев вдруг взялся из ниоткуда и пообещал решить проблему голода в бедных странах окончательно и бесповоротно. Новостные статьи и телепередачи транслировали его идею по созданию «суперкорнеплода». Этот корешок, по заверениям Шемушева, был бы источником всех необходимых витаминов и микроэлементов, при этом оставался бы неприхотливым сорняком, способным прорасти в самых экстремальных условиях. Спустя несколько недель информационного шума всё больше и больше академиков начали выступать с обличительными докладами против идей Шемушева. Научное сообщество довольно подробно прошлось по его проекту, указав в разгромных статьях и докладах на все нестыковки и ошибки в технологии «суперкорнеплода». После этого опальный учёный исчез из медийного пространства, и о нём ничего не было слышно. Про «Овощи – людям» тоже никто не вспоминал, кроме интернет-троллей и авторов анекдотов.

Ведущий телепередачи в очках с чёрной оправой и красивом серебристом костюме объявил:

– Итак, мы вернулись с рекламной паузы! Прямой эфир «Граней истины»! Наша сегодняшняя тема: «Человек – венец творения или материал для опытов»? Допустимо ли принимать к рассмотрению в Думе законопроект от партии «Правый взгляд», который позволит проводить испытания на людях? Останемся ли мы, собственно, людьми после такого? Август Валерьевич, вам слово!

Ведущий поправил упавшую на лоб белую прядь пышных волос и перевёл взгляд на Шемушева.

– Я считаю, да! – бодро начал пожилой учёный с большими залысинами на седой кудрявой голове. – Это та самая ступень развития общества, которую мы должны преодолеть следующей, чтобы наука наконец перестала заниматься построением корреляций и занялась работой непосредственно с объектом. Вакцины, препараты, трансплантации, различные технологии борьбы со злокачественными новообразованиями – тут поле непаханое! Вообще, задаваться самим вопросом мне кажется пустым, ошибочным времяпрепровождением. Безоговорочное: «Да»! Вы только представьте – сколько всего нового, полезного будет открыто и опробовано! Вспомните, как далеко шагнула медицина, когда был преодолён запрет на вскрытие тел! Нас ждёт светлое будущее!

Его оппонент с чёрной бородкой и редкими волосами на темени усмехнулся.

– Август Валерьевич, никто и не спорит, что научные открытия двигают нашу цивилизацию вперёд. Вопрос лишь в методах! То, о чём вы говорите, негуманно! Мы всё же живём в двадцать первом веке, и поэтому говорить всерьёз об использовании людей в качестве расходного материала, в лучшем случае, глупо. Вы всерьёз обсуждаете возврат к социальным отношениям времён Римской империи, когда на рабов смотрели как на говорящие орудия труда?! Август Валерьевич, последние попытки шагнуть в дикость и видеть в человеке только подопытного предпринимались в прошлом столетии в одном всем известном государстве, которое тоже двигалось к светлому будущему по телам замученных в концлагерях людей.

Шемушев укоризненно погрозил ему пальцем.

– Анатолий Павлович, вы сейчас хотите запутать зрителей и подменить понятия. Я ни в коем разе не упоминал страдальца истории – раба. Какие концлагеря? О чём вы? Я говорил, что опыты на человеке дадут нам лучшие результаты по сравнению с килограммами дохлых крыс, которых нужно ещё правильно обсчитать.

К полемике подключилась высокая темноволосая женщина средних лет, второй оппонент:

– Август Валерьевич, вы говорите о математических методах обработки данных как о чём-то крайне ненадёжном и вульгарном…

Учёный округлил глаза и удивлённо спросил:

– Это когда я так говорил?

Женщина, сделав вид, что не заметила, как её только что перебили, спокойно продолжила:

– Да вот секунд двадцать назад. Если вы забыли, то я вам напомню: математика – наука точная. Её инструментарий почти безграничен. Многие достижения современности были бы невозможны без математического моделирования. Так почему же вы подвергаете сомнению многолетний опыт обработки результатов: транспонирование на человека без вреда для него?

– Алла Николаевна, – почесав бровь, ответил Шемушев, – вы лучше меня знаете, что есть случаи, когда эта методика приводила к непредсказуемым, никем не предугадываемым последствиям при клинических испытаниях. Вы предлагаете упереться взглядом в формулы, чтобы не замечать погибших больных, которые надеялись на излечение. Это ведь последняя надежда всех этих несчастных людей, вступающих добровольцами в экспериментальные группы! Их всех заверяли, знаете ли, что препараты прошли лабораторную проверку и являются безвредными! Хватит смотреть на цифры – оглянитесь вокруг! Ваш подход давно устарел! Нужно двигаться вперёд, а не выбирать порядок констант!

По залу прошла волна аплодисментов.

Алла Николаевна пристально посмотрела на него и, когда шум стих, парировала:

– Возможно, ваши представления о математике и статистике гораздо ниже вашего же уровня хамства по отношению к науке и качества игры на публику, но научное сообщество не имеет к современным методикам серьёзных претензий. Опять же, наука развивается: появляются более совершенные методы, дающие более точные результаты. Но вам это неинтересно, мы это уже поняли по вашим чудным изысканиям в биоинженерии.

Шемушев, изобразив крайнюю степень утомлённости, вздохнул:

– Алла Николаевна, мы здесь собрались обсудить препятствия для прогресса в виде архаичных убеждений и примитивного страха перед новым, а вы сводите разговор к моей скромной персоне!

Анатолий Павлович удивился:

– А вы разве готовы обсуждать?

Но его перебила возмущённая Алла Николаевна:

– Да при чём тут?.. – Она на мгновение остановилась, а затем продолжила более сдержанно: – Я понимаю, что для вас может остаться загадкой язык математики, но он не является чем-то таинственным для тысяч лабораторий по всему миру, в которых исследователи каждый сезон…

И тут Никиту отвлекла мать:

– А вот у нас знаешь, что произошло на той неделе? – Никита принялся торопливо жевать, чтобы как можно скорее вернуть себе дар речи, а мать с энтузиазмом продолжала: – Лидия Михайловна шла с магазина и увидела вот что – электрики во двор въехали…

– Маааам, – протянул он, – там очень интересно! – Он показал ложкой на телевизор.

– А, всё-всё, – затихла Валентина Ивановна. – Ещё что-нибудь будешь? Может, хлеба? В холодильнике колбаска есть…

Никита помотал головой, отправляя в рот последний пельмень, и переключил всё своё внимание обратно на телепередачу.

– … я так считаю, – закончил свою очередную реплику Шемушев, чем вызвал в зале новую волну аплодисментов.

Его оппонентка удручённо покачала головой и опустила взгляд, чтобы скрыть свою взволнованность. Инициативу перехватил Анатолий Павлович:

– А что же вы скажете о самом «материале»? Кем, по-вашему, должны быть эти люди? Добровольцы? Но где вы найдёте столько добровольцев? Вы ведь отдаёте себе отчёт в том, сколько исследований проводится? Какой должна быть релевантная выборка?

– Ну, можно ограничиться только действительно важными… – начал было Шемушев.

В этот момент в дискуссию уверенно вступил Савинов, всё это время державшийся немного в стороне:

– Этот вопрос достаточно подробно изложен в предложенном правым блоком законопроекте: ими станут опасные асоциальные элементы.

Анатолий Павлович слегка улыбнулся.

– Позвольте спросить, а кого вы в них записали? Вы ведь тоже член одной из этих партий?

Савинов кивнул и продолжил:

– Да, я состою в «Правом взгляде» и участвовал в разработке этого проекта. К группе социальных маргиналов мы традиционно относим наркозависимых, – он начал показательно загибать пальцы на своей крепкой руке, – криминальных рецидивистов, лиц с тяжёлыми психическими расстройствами. Всех, кто не способен нормально и гармонично существовать в обществе.

Алла Николаевна оживилась:

– Подождите, но разве наркозависимые не способны жить в обществе? Когда эти люди обращаются за помощью в реабилитационные центры, желания вернуться к нормальной жизни у них хоть отбавляй. Почему вы решили поставить на них крест? А ранее судимые? В странах, где ими занимаются социальные службы, бывшие заключённые в меньшей степени склонны к возврату в криминал!

Савинов ответил:

– Записываю не я, а статистика. Вы, кстати, нам всем напоминали, что это наука, методикам которой следует доверять! И она нам уверенно говорит: более половины преступников становятся рецидивистами, даже после исправительных колоний! Что касается наркоманов, то советую на досуге подумать: где берёт деньги неработающий человек на ежедневную дозу, ради которой он готов на всё? Наркоманы, в среднем, успевают прожить по пять лет. Пять лет гарантированной преступной деятельности! Это болезнь нашего общества! Мы же за то, чтобы заставить служить таких существ на благо нашей страны хотя бы в качестве биологического материала!

Сидевший рядом с ним Шемушев не смог сдержать ехидной улыбки. По залу прокатилась волна оваций. Алла Николаевна не смогла себя сдержать и что-то неразборчиво крикнула своему оппоненту, но Савинов её не слышал – он смотрел в камеру, чтобы получился хороший кадр. На его пиджаке, ближе к воротнику, сиял металлический значок партии «Правый взгляд» – глаз с солярным символом вместо зрачка. Ведущий поднёс палец к гарнитуре, закреплённой у него на ухе, затем встал и замахал руками, требуя у зала тишины.

– Дорогие зрители, прошу вас успокоиться! У нас звонок в студию! Да, говорите, пожалуйста! Мы вас слышим! Здравствуйте!

Из динамиков, аккуратно спрятанных за декорациями студии, донёсся голос пожилого мужчины:

– Алло! Слышно?

Ведущий, возвращаясь на своё место в центре площадки, ответил:

– Да, мы вас прекрасно слышим! Говорите!

Голос продолжил:

– Алло! Меня зовут Ефим Андреевич, я рад, что смог до вас дозвониться! Сегодня у вас больно интересная тема и правильная! Я вот согласен с тем, что всю эту гнилую безработную блатоту надо использовать! Раньше вот как было: не хочешь работать – заставим! Воруешь, грабишь, убиваешь – поедешь валить лес…

Тут ведущий перебил позвонившего:

– Ефим Андреевич, я вас правильно понял? Вы согласны с тем, что использование людей в лабораторных исследованиях допустимо?

Голос на секунду замялся, но тут же громко воскликнул:

– Да! Если ты можешь жить… А вернее, не можешь, а хочешь жить… То есть, если ты как клещ, то тебя надо заставить послужить на общее благо хоть как-нибудь!

Ведущий заговорил сразу после того, как послышались гудки:

– Дорогие зрители, мы принимаем ваши звонки, телефон горячей линии 588-588-58! – После этого он обратился к Анатолию Павловичу: – Вот только что мы услышали первое мнение с той стороны экрана. «Использовать можно» – как вы прокомментируете точку зрения стороннего человека?

Тот с тяжелым вздохом отозвался:

– Мне жаль, что такие дикие убеждения продолжают жить в нашем обществе. Наркозависимые, алкозависимые – это просто зависимые люди. Но люди! Они не перестают быть частью человечества, как и мы с вами!

В кухне раздался громкий стук по батарее, но удары стихли так же неожиданно, как возникли. Никита недовольно взглянул на стояк в углу, но потом снова переключился на телевизор. Валентина Ивановна встала из-за стола и начала наливать воду в электрический чайник прямо из-под крана.

– Ты чай какой будешь: чёрный, зелёный?

– Чёрный, – ответил Никита.

Он пропустил фразу, из-за которой в студии снова разгорелась перепалка, но это уже не было так важно – ведущему удалось утихомирить стороны конфликта. После этого, поправив причёску, он принял следующий звонок:

– Алло, говорите!

Дозвонившаяся женщина произнесла:

– Здравствуйте! Я Людмила, люблю смотреть вашу передачу и сегодня не могла не позвонить!

– Очень хорошо, Людмила, – ответил дежурным тоном ведущий. – Скажите нам: по вашему мнению, лабораторные исследования на людях допустимы или же нет? Как вы считаете?

– Ой, знаете, я немного не так хотела сказать… – В голосе женщины послышалось смущение. – Понимаете, мне знакома сама обсуждаемая тема, вернее, не мне, а… – Она сделала небольшую паузу и продолжила: – Я в молодости работала лаборанткой в институте Менделя, и мне посчастливилось попасть в тот отдел, руководителем которого был Артур Фёдорович Радеев! Когда мы с ним познакомились, он был просто заведующим отделом, неизвестным почти никому человеком. Но, вот знаете, в его глазах была страсть! Я бы даже сказала, одержимость своими разработками! И ещё я вам скажу, что ему было очень непросто! Он шёл к своему открытию много лет, и у него много раз не получалось. Но он верил в себя!..

Ведущий перебил:

– Людмила, простите, можно всё же вернуться к теме нашей передачи?

– У меня по теме, я вот уже почти дошла! – затараторила женщина. – Артур Фёдорович проводил свои опыты почти всегда после окончания рабочего дня. И мы ему помогали в этом! Представляете, отработать целый день, а потом ещё оставаться и дорабатывать до поздней ночи! И нам за это никто не платил – мы верили в Артура Фёдоровича, мы знали, что у него получится! И вся эта тяжёлая работа, все эти внеурочные, ночные эксперименты, многолетние исследования прошли бы быстрее и легче, если бы ему дали все средства лаборатории. А ему много лет только и делали, что ставили палки в колёса! Но никто не смог сломить Артура Фёдоровича, и он вопреки всему сделал величайшее открытие своей жизни. А если бы его поддержали, то всё было бы ещё раньше! Так что не надо связывать руки учёным: им и так нелегко!

Послышались гудки: звонившая положила трубку.

Молчание в студии нарушил Шемушев:

– Вот! Вот! Вот о чём я и говорю! Вы все слышали: Радеев подарил бы миру своё открытие раньше, не будь препон со стороны Академии!

Алла Николаевна подалась вперёд.

– Позвольте: а при чём тут опыты на людях?

– Как при чём? – опешил Шемушев. – Как при чём? Радееву пришлось продираться сквозь тернии вашей бюрократической машины, пробивать лбом ваши стереотипы! Если бы он сейчас был в студии – я готов поклясться, – он был бы на моей стороне! Этот человек предоставил бы науке все ресурсы, которые ей нужны!

Анатолий Павлович улыбнулся и посмотрел на Шемушева исподлобья.

– А вы знали Радеева лично, чтобы разбрасываться такими заявлениями?

– Нет, – ответил Шемушев. – А что это меняет?

– А то, – продолжил Анатолий Павлович, – что я его знал как раз-таки и скажу вам: Артур был очень гуманным человеком! Для него каждый человек по-настоящему ценен! И он всего себя посвятил тому, чтобы жизни людей обрывались реже! Поверьте мне, он был бы против того, чтобы кого-либо подвергали опасности просто так, из-за нежелания лишний раз подумать!

В разговор вмешался Савинов:

– Анатолий Павлович, если вы лично знали Радеева, скажите нам: почему передового учёного страны выгнали из Академии? Почему он был вынужден переехать в Подгорск? Если Академия поддерживает науку и никак не связана с политикой, то почему исследователь, который осуществил величайший прорыв, оказался в глуши? Может, он посягнул на святыни известных всем нам личностей? Может, потому, что для него не было запретных тем, если это касалось будущего человечества?

– Боже, что вы несёте? – Анатолий Павлович закрыл глаза и потёр указательным пальцем переносицу. – Кто его выгонял?

В этот момент его уже перекрикивала Алла Николаевна:

– Я не знаю, откуда вы всё это взяли, но Радеева никто из Академии не выгонял – он ушёл сам! И переезд в Подгорск – его личное решение! Вы можете мне не верить, но многие учёные – я тоже была среди них – настаивали на том, чтобы он остался здесь и возглавил Академию!

Шемушев вставил своё слово в общий гул:

– А что же тогда нет никаких продвижений в эмбриональной коррекции? Не потому ли, что Радеев замахнулся на святое, а от него избавились, как от неугодного?

По батарее снова застучали, но уже сильнее. Удары по металлу и стоны, доносившиеся от соседей, перекрыли шум потасовки в телепередаче.

Опередив вопрос сына, Валентина Ивановна запричитала:

– Опять с ума сходят! Черти! – Увидев вопросительный взгляд Никиты, продолжила. – Соседи снизу – наркоманы и бандиты! Появились тут месяца два назад. Поначалу тихие были, парни эти, но по ним видно, что какие-то они заморыши, пьянчуги. – Мать сморщилась и махнула рукой. – Целыми днями там у себя сидят, потом, как на улицу покажутся, так всё – катастрофа, пожар! Подглазники такие тёмные, сами худые, больные, ноги еле-еле передвигают. Иногда вот так вот с ума сходят, как сейчас.

– А ментам про них сообщали? – спросил Никита. – Там же у них притон! Это статья – их быстро разгонят!

– Ой! – продолжала Валентина. – Звонили, вызывали – они приехали, пальцем погрозили, какого-то одного бомжика забрали, и всё.

По батарее застучали с новой силой.

– Понятно, – процедил сквозь зубы Никита и начал вставать из-за стола.

– Ты куда? – удивлённо спросила Валентина Ивановна, глядя на сына снизу вверх.

– Пойду, объясню им, что шуметь – плохо, – спокойным голосом ответил Никита, направившись в свою комнату.

– Кому? – переспросила мать, но тут же поняла. – Ой, Никита, не надо! Давай я сейчас лучше в милицию позвоню?

– И что, с ними снова проведут беседу? – крикнул ей из комнаты Никита. Он в это время уже расстегнул свою спортивную сумку и начал в ней что-то искать.

Валентина Ивановна в этот момент набирала короткий номер на своём мобильнике:

– Сына, ну зачем тебе это надо? Пусть лучше милиционеры приедут! Ну, тебе-то зачем ходить?

Никита наконец нашёл в сумке компактный электрошокер и перцовый баллончик, положил их в карманы и пошел в коридор. Проходя мимо матери, он отодвинул мобильник от её уха:

– Не надо. Я просто с ними поговорю так, как они смогут понять. Ничего не будет.

Валентина Ивановна смотрела на него с тревогой.

– А может всё-таки в милицию?

– Нет, мам, – отрезал Никита. – Не надо. Тут быстро – я скоро вернусь.

***

Бука вцепился в стояк отопления и пытался его вырвать. У него не было сил, но казалось, что если он этого не сделает, то его позвоночник рассыплется. «Здесь может быть только одна ось», – звучало в голове. Обезумев от боли, Бука снова начал царапать обои. И так уж вся кожа горела огнём, кости трещали, суставы набухали и перешёптывались, а теперь ещё и позвоночник исчезал! В коридоре раздался звонок. Бука поковылял на полусогнутых ногах к входной двери: там было спасение, там было «лекарство»! Даже «кумара» начали отпускать, ведь сейчас он примет то, без чего так страдал! Но на пороге стоял не Штырь, а какой-то незнакомый коротко стриженый парень. Бука застонал:

– Не-е-ету! Ничего не-е-ету! Нужно! Нужно-о-о!

Парень отпрянул, достал что-то из кармана. «Ты чего, братан?» – прозвучало в голове Буки. Он уже не понимал: это спросили у него или он сам себя слышит? Парень стал смазанным – из глаз снова полились слёзы, в спине появилась режущая боль.

– Лекарство? – пробубнил сквозь плач Бука.

Парень явно что-то сжимал в кулаке и о чём-то его спрашивал. «У него есть, он просто играет! – пронеслось в голове. – Зачем так? Зачем?!» Бука повторил громче, но совсем нечётко:

– Лекарство! Дай лекарство!

Парень что-то кричал ему, но не хотел давать то, что было зажато в кулаке. Он даже начал убирать вещицу обратно в карман и пятиться назад на лестницу. «Он сбежит! Сбежит! Лекарство!» – Бука взвыл от боли и, собрав воедино последние силы дряблого тела, прыгнул на незнакомца, чтобы не дать тому сбежать.

Никита, не задумываясь, встретил ударом кулака подавшегося к нему безобразного, сопливого, худого человека с ввалившимися глазами. Наркоман упал на спину и ударился затылком о стальной порог входной двери. Никита замер: «Встанет или нет?»

Наркоман, больше похожий на призрака, не двигался. Он лежал с открытыми глазами, а по полу начала растекаться лужа крови.

– Мать твою! – громко выругался Никита.

Сзади кто-то сорвался с места и побежал по ступеням вниз. Никита обернулся – по лестнице убегал такой же худой наркоман, как и тот, что распластался перед ним. Через несколько секунд шум прекратился – свидетель выбежал на улицу. Никита бросился к телу, лежащему без признаков жизни, попробовал нащупать пульс на исколотой иглами руке, затем на шее, после этого просто попытался услышать дыхание, но всё тщетно. Дрожащими пальцами Никита набрал короткий номер на мобильном:

– Алло, милиция! Тут самооборона…

***

Матери он сказал, что позвонил в скорую помощь, потому что соседу снизу стало плохо, а чтобы не оставлять человека в тяжёлом состоянии одного, он дождётся врача вместе с ним. Никита не хотел, чтобы мама видела его рядом с трупом над лужей крови. Милиция приехала довольно быстро: он услышал характерный для их машин звук двигателя у подъезда. Почти сразу после этого на кого-то напала собака: с улицы через окно на лестничной клетке донеслись лай и чья-то ругань. Затем прозвучал выстрел. Через мгновение дверь в подъезд открылась, и по лестнице зашагали несколько человек.

– Вот сука! Только бы не бешеная эта псина была! – Говоривший был явно раздражён.

Наконец Никита увидел дежурный наряд – трое милиционеров, один из которых был в рубахе, брюках и фуражке. На брюках остались пыльные отпечатки лап.

– Лейтенант Кузнецов, это вы зво… – Милиционер оборвал фразу, заметив около одной из дверей труп в луже крови. Он тут же изменился в лице и отступил назад. – Руки вверх, лицом к стене!

Один из сержантов, поднимавшихся за ним, скинул с плеча короткий автомат, второй блюститель порядка достал из кобуры пистолет.

Никита торопливо начал объяснять:

– Да не, тут вот что было: я спускаюсь…

Его оборвал громкий приказ:

– Молчать! К стенке!

Сержант передёрнул затвор на автомате и прицелился Никите в грудь.

Парень с испугу начал делать всё, что ему говорят. После того, как он встал лицом к стене и вытянул руки, его сильно ударили сзади под колени – ноги непроизвольно согнулись, – потом впечатали лицом в штукатурку, начали заламывать руки. На запястьях щёлкнули наручники.

– Никита! – крикнула Валентина Ивановна, выбежав из квартиры на шум.

– Мам, я невиновен! Честно! – крикнул ей сын, но сержанты уже быстро уводили его вниз по ступеням.

Глава 3. В путь

2001 год.

В год создания «Объекта 80»

Артур поднимался по гранитным ступеням на третий этаж. Старая трёхмаршевая лестница шириной в пару метров красноречиво намекала на прошлый век. Её изящный деревянный поручень был покрыт лаком, перила, выкованные неизвестным мастером столетие назад, наверняка представляли из себя предмет культурного наследия. В спину сквозь широкое окно светило майское солнце. На красивой мозаике лестничных площадок за Артуром оставалась цепочка мокрых следов – эта весна оказалась щедрой на кратковременные, но сильные ливни, покрывающие тротуары города пятнами луж. В левой руке он держал сложенный зонт, а в правой нёс квадратную пластиковую коробочку с любимым угощением жены своего лучшего друга.

У заветной двери квартиры № 9 Артур нажал на потёртую кнопку звонка. На этаже было просторно: ни детских колясок, ни велосипедов. Участки расписанных стен красиво переливались морскими сюжетами. В доме вандализм был невозможен: большинство жильцов так или иначе связаны с искусством, а охрана внизу несла службу на удивление достойно. Дверной замок щелкнул, и на пороге учёного встретила невысокая женщина лет шестидесяти в бледно-розовом платье.

– Здравствуй, Артур! Заходи! – Она отступила назад.

– Привет, Лиза! – бодро отозвался Артур и зашёл в коридор большой трёхкомнатной квартиры. – Вот, к чаю, – он протянул коробку с тортом.

– Ой, медовик! – расплылась в улыбке Елизавета. Сквозь линзы очков её глаза искрились радостью встречи. – Я отнесу его на стол! Ты раздевайся, проходи! – Она подхватила десерт и понесла его в гостиную.

Артур повесил плащ в шкаф, ненадолго остановив взгляд на его пустой половине, снял ботинки и проследовал к ближайшему умывальнику, в гостевой туалет. Елизавета Петровна пошла за ножом на кухню и ненадолго задержалась напротив открытой двери:

– Тебе какой чай? Я и чёрный заварила, и зелёный китайский. У меня подруга в Хёнконг летала недавно – привезла.

Артур, закатав рукава светлой рубахи, ответил:

– Да… я… – Он не ожидал, что определяться нужно будет с порога. – Я сам налью. Сейчас, умоюсь и иду!

– Хорошо-хорошо! – Елизавета направилась на кухню.

Вытерев руки о розовое махровое полотенце, Артур прошёл в гостиную. Комната была обставлена со вкусом: стол из массивного дерева окружали красивые стулья, обтянутые пёстрой тканью. У стен размещались раритетные предметы мебели, созданные мастерами в прошлом веке и заботливо отреставрированные. На комоде в рамочках стояли фотографии молодых Топольских, Артур узнал Яна по его улыбке. Когда Елизавета Петровна вошла в комнату с фарфоровым чайником в руке, гость уже насыпал себе сахар в кружку.

– Я тут подумал – давай чёрный!

– Сахар с тортом? – удивилась Топольская.

– Да я не голоден, он тебе, – спокойно ответил Артур, наблюдая, как она придерживает крышку, наливая ему чай.

– А почему Ольга-то не приехала? Я так и не поняла, – начала Елизавета, разрезая торт. – Мы с ней так давно не виделись!

– Дела, переезд, – произнёс Артур, размешивая сахар. – Она бы просто не успела: ключи надо отдать, проследить, чтобы собрались дети…

– А что за переезд? Я же ничего не знаю! Мы когда последний раз созванивались поговорить? Я тебя вот только поздравила, и то, тебе бежать куда-то надо было! Ну, давай, рассказывай! – решила взять паузу Елизавета, заметив, что её скромный и сдержанный приятель уже давно готов отвечать.

– После вручения премии мне сделали хорошее предложение, и я согласился. Мы с Олей и детьми переезжаем в Подгорск. – Артур решил не тянуть и сразу перейти к сути. Топольская в этот момент несла ко рту маленький кусочек медовика на чайной ложке, но, услышав про Подгорск, замерла, её глаза округлились, торт чуть не упал на пол.

– Подгорск? – переспросила она. – А это где? В Челябинской области? А что там?

– Секретный объект. – Артур сделал паузу, посмотрел ей в глаза. – Закрытый военный городок там будет. Меня позвали на место главы научно-исследовательского комплекса. Я не знаю, смогу ли писать тебе оттуда, не говоря о звонках…

– А надолго вы туда? – После этих слов Елизавета наконец закинула в рот кусок торта и запила чаем. Сделала она это быстро, боясь прослушать какое-либо слово.

– Работы там будет много. Может, – задумался Артур, – лет на пятнадцать-двадцать.

Елизавета чуть не поперхнулась. Прокашлявшись в кулак, утершись бумажной салфеткой, она тревожно затараторила:

– Артур! Это ведь почти на всю жизнь! А как вы там будете? А выезжать-то можно будет? А дети как? А почему Оля не пришла? Я ведь, может, последний раз тебя вижу!

– Я не знаю, – оборвал тираду Артур. – Не знаю, что и как конкретно. Не могу сказать даже, когда мы туда поедем. Со дня на день, как я понял. Мне должны позвонить из бюро и сказать точно.

Топольская покачала головой.

– Ой-ой, как жаль, что Оля не пришла!

Всё это время Артур ощущал подступающий к горлу нервный кашель. Сдерживая его, он продолжил:

– Лиза, это не главное. Я пришёл к тебе вот почему: считаю, что получать премию одному – несправедливо. Ян многое сделал для нашего открытия. Жаль, что он не дожил до этого дня. – Артур заметил, что Топольская внимательно смотрит на него. – Половину денег я буду отдавать тебе.