Продавец троллей

Мадам Патан и Долгоног

Гудвин, Бомстаф и Гектор (последний с сидящим на его голове попугаем Кастанаком) поднялись вслед за Анри по грязной, темной лестнице наверх, где находилось жилище мадам Патан. На лестнице пахло сыростью и плесенью, и один раз из трещины под ступенькой им навстречу блеснули красные крысиные глазки. Наконец, дойдя до четвертого этажа, Анри остановился перед нужной дверью.

— Тут живет мадам Патан, — сказал он тихонько. — Мне постучать?

— Да, возьмемся за дело не откладывая, — ответил Бомстаф. Он подошел к Анри и, словно защищая, положил руки ему на плечи, гн Стучи, мой мальчик, не робей!

Анри постучал, сперва осторожно, но так как за дверью не послышалось ни звука, постучал снова уже посильнее. Сначала там опять не слышно было никакого движения, но затем послышались медленные шаркающие шаги. Мадам Патан шла на стук! Все невольно отступили на шаг, за исключением Гектора, который, однако, приподнял уши, заслышав зловещее шарканье. И Бомстаф, и Гудвин вдруг почему-то подумали о море и свежем ветре, и обоим пришла мысль, что лучше бы сейчас плыть под парусами по морскому простору, где сияет солнце или мерцают звезды, чем стоять тут в темном, пахнущем сыростью доме, дожидаясь встречи со зловещей мадам Патан. Но они остались стоять под дверью, потому что проделали слишком долгий путь для того, чтобы отыскать след колдуна Кастанака, а помочь в этом могла только мадам Патан.

Затем они услышали какие-то скрежещущие звуки — это мадам Патан отпирала замок, и вот дверь медленно-медленно, с чудовищным скрипом начала отворяться. Казалось, дверь хотела сперва откашляться и громко кряхтела, прежде чем повернуться на петлях. Наконец она немного подалась и, после того как долго-долго собиралась с силами, чтобы приотвориться на щелку, неожиданно вдруг распахнулась настежь, и перед нашими путниками возникла мадам Патан!

При виде ее у них перехватило дыхание. У мадам Патан был длинный острый подбородок и еще более длинный горбатый нос, весь обросший большими черными бородавками. Землистая кожа ее лица висела длинными складками, частично скрытыми жидкими прядками нечесаных волос. Но самым-самым страшным на лице мадам Патан были ее глаза. Эти малюсенькие глазки, разделенные узкой переносицей, были посажены близко-близко, и цвет у них был кроваво-красный. Одному за другим она заглядывала гостям в глаза, и каждый из них по очереди ощутил леденящий холод, встретясь с ее взглядом. Все вспомнили крысу, которая смотрела на них сквозь щель под ступенькой, и в первый момент никто не мог вымолвить ни слова, то есть никто, за исключением попугая Кастанака:

— Эй, мордашка! Давай станцуем!

Мадам Патан мгновенно обернулась и уставилась на попугая, злобно сощурив свои красные глазки. Если бы она была ведьмой и умела колдовать, Кастанак сразу превратился бы в волнистого попугайчика или во что-нибудь еще более мелкое, но попугая не так-то легко было напугать, особенно когда он сидел на могучей голове Гектора. За время их знакомства он понял, какой это надежный насест и что на нем можно чувствовать себя в безопасности. Если бы кто-то вздумал обидеть попугая, ему сначала пришлось бы преодолеть преграду в виде громадных клыков Гектора.

— Мне хогошо знакома эта птица! — сказала мадам Патан, и по ее тону было понятно, что она вовсе не испытывает сердечной радости, увидев попугая. — Кабы моя воля, он пгевгатился бы в гусеницу! — продолжала она.

Затем мадам Патан издала почти беззубым своим ртом какой-то шипящий звук:

— Ссссшшшш!

Анри, Бомстаф и Гудвин почувствовали, как у них мороз пробежал по коже, и они дружно попятились.

— Котел кипит! — прокричал попугай. Неизвестно, что ответила бы на этот возглас мадам Патан, если бы успела вставить слово, но, прежде чем она опомнилась, Бомстаф уже взял себя в руки и заговорил с ней своим решительным капитанским голосом.

— Дорогая мадам Патан! — начал он самым сердечным тоном.

— Чтоб вам пговалиться сквозь землю! — перебил его попугай, что в этот момент было, конечно, довольно некстати, но Бомстаф не стал отвлекаться и продолжил:

— До нас дошли слухи, что у вас был как-то жилец, некий господин Кастанак, с которым мы очень хотели бы поговорить. Мы пришли к вам сегодня в надежде разыскать с вашей помощью этого господина… И если вы окажете нам великую любезность и поможете в наших поисках, то мы хотели бы выразить вам вещественным образом нашу признательность, надеясь, что вы от этого не откажетесь.

В такой изящной форме Бомстаф сумел сообщить мадам Патан, что они готовы ей заплатить за то, чтобы она рассказала им о Кастанаке. Однако его изысканная речь, казалось, не произвела на мадам Патан впечатления.

— Впегвые за пятьдесят лет вижу, чтобы ко мне постучались дважды за один месяц! — заявила старуха, и наша троица поняла, что она имеет в виду Анри, который уже побывал у нее в этот день. — Что же это делается! Никакого покоя!

Мадам Патан снова прищурилась. Затем уставилась на Бомстафа и долго стояла так, застыв на месте. Он чуть было не подумал, что мадам Патан окостенела и уже никогда не сдвинется с места, как вдруг она вновь заговорила.

— Ппффыхх! — фыркнула она. — Так и быть, входите!

Волоча ноги, мадам Патан повернулась и двинулась в свою комнату. Остальные потянулись следом и, войдя в комнату, с удивлением начали оглядываться по сторонам. Жилище мадам Патан выглядело так, словно тут никто не жил по крайней мере последние сто лет. На полу лежал такой толстый слой пыли, что волочившийся подол бурого плаща, в который была одета старуха, оставил на нем дорожку, на которой можно было смутно различить ранее скрытые половицы. Мадам Патан направилась к высокому креслу-качалке и уселась в него.

— Вы выбгали очень неудачное вгемя для своего пгихода, — сказала она. — А мне сейчас недосуг отвлекаться на газговогы, как газ пога когмить Долгонога!

Все невольно стали гадать, кто такой этот Долгоног, и начали оглядываться, но нигде не могли обнаружить ни кошечки, ни собачки. Не сделав, казалось бы, ни единого движения, мадам Патан начала покачиваться в своем кресле — медленно, неестественно медленно — взад и вперед, кресло под ней поскрипывало.

— Ну, садитесь,что ли! — предложила мадам Патан, показав рукой на диван, по-видимому, желтого цвета, по крайней мере когда-то он, вероятно, был желтым, а сейчас его цвет скрывался под густым слоем пыли. Бомстаф сел на диван исделал Анри знак садиться рядом. Гудвину больше приглянулся стул с подушкой, который показался ему менее запыленным. Он уже приготовился на него сесть, но мадам Патан громко взвизгнула:

— Нет! Ты газ давишь Долгонога! Неужели не видишь, что это его стул!

Гудвин так и отскочил и обернулся поглядеть. Он подумал, что чуть было не уселся на старушкину любимую кошечку или хомячка, или кто там еще мог быть из домашних животных! Но на стуле, на который он собирался сесть, никого не было. Он очень удивился, но все-таки перешел в другой угол, где тоже стоял стул, и сел там.

— Ну что же ты, Долгоног! Давай вылезай на свет! — ласково позвала мадам Патан, глядя в сторону пустого стула.

Гудвин, Бомстаф и Анри уже подумали было, что мадам Патан помешалась и ей мерещится, будто на стуле сидит ее любимец. Но тут произошло нечто, отчего у них волосы встали дыбом! Послышался сухой шорох, и из-под подушки, лежавшей на стуле, высунулись две тонюсенькие лапки, покрытые мохнатой щетиной. Затем на свет показались еще две лапки, и за ними наконец выползло тельце Долгонога величиной с широкое блюдце. Долгоног оказался пауком! В длину его лапки были не меньше, чем ноги пятилетнего ребенка, а в толщину могли сравниться с теми соломинками для лимонада, которые ставят на стол, когда празднуют день рождения. Все шесть лапок сгибались посредине и пружинили, приподнимая и опуская плоское паучье тельце. Гудвин, Бомстаф и Анри в каком-то оцепенении следили за самым огромным пауком, какого им когда-либо приходилось видеть. Гектор вскочил в стойку, готовый сразиться с чудовищем.

— Сидеть, Гектор! — строго приказал Гудвин, не сводя глаз с паука. Он даже представить себе не мог, что случится, если между ними начнется схватка. Паук быстро сполз со стула и приземлился на пол. Все затаили дыхание, гадая, куда он теперь направится. К счастью, он пополз к мадам Патан. Его лапки, скребущие по полу, издавали негромкое шуршание.

— Какой хогошенький, миленький паучок мой Долгоног! — приговаривала мадам Патан, поглаживая паука по жесткой щетине на спине. Долгоног блаженно покачивался вверх и вниз на длинных лапках и вертел длинными усиками.

— Хотел покушать, мой славный? — спросила мадам Патан.

— До чего же он у вас ласковое и милое животное, мадам Патан, — сказал Бомстаф несколько изменившимся голосом. Он перевел дух и, набрав побольше воздуха, продолжал: — Но мне кажется, с нашей стороны было бы нехорошо смущать его во время еды своим присутствием. Может быть, пока он кушает, вы позволите нам взглянуть на ту комнату, которую вы сдавали Кастанаку?

Бомстафу совсем не хотелось смотреть, как будет кушать Долгоног, и выяснять, из чего будет состоять его обед.

— Мне очень пгиятно, что вы сумели оценить кгасоту Долгонога, — сказала мадам Патан. — Ну разве ж он не кгасавчик?

Она приподняла мощное жало Долгонога, в котором он держал свой яд. Бомстаф кивнул, стараясь делать это убедительно.

— Но вы пгавы, давайте выйдем, чтобы милое животное могло спокойно покушать.

Мадам Патан встала, медленно вышла из комнаты и повела своих посетителей по длинному, темному коридору. Идя в темноте, где почти ничего невозможно было различить глазом, Анри только подумал: «Авось тут нет родичей Долгонога!» Наконец мадам Патан остановилась и отворила какую-то дверь:

— Вот здесь жил месье Кастанак. Такой был воспитанный человек! После него в комнате сохганился такой пгиятный агомат. Он до сих пог еще чувствуется, хотя уже пгошел год с тех пог, как месье Кастанак съехал.

Они вошли в комнату. Аромат оказался той же смесью сырости и плесени, которой было наполнено все в доме, но чувствовались и другие запахи. В помещении витал слабый запах порохового дыма, но сквозь него пробивался еще какой-то странный, острый и противный запах, который так и шибал в нос, вызвав у Бомстафа и Анри гримасу отвращения. В отличие от них, Гудвину была хорошо знакома эта вонь. Ему не раз пришлось обонять ее на Грэмпс Хилле в Комптон Бассете.