Проценты

— Прошу прощения, — сказала Кэтрин, смущенно опуская глаза. — С моей стороны нехорошо так глазеть. Просто я никогда еще не видела такого прекрасного дома.

В поисках поддержки она взглянула на другой конец широкого стола, застеленного белоснежной скатертью. Однако ответная улыбка Джеральда была такой же вымученной и натянутой, как и ее собственная. Она краем глаза посмотрела на его отца. Мистер Круикшэнк, кажется, был совершенно поглощен нежным, как масло, бифштексом, по которому он сосредоточенно водил серебряным ножом.

— Мы понимаем, дорогая, — отозвалась миссис Круикшэнк. — Я ощущала то же самое, когда впервые… — Ее голос угас.

Кэтрин невольно посмотрела вбок и увидела, что мистер Круикшэнк еще ниже склонился над золоченой тарелкой. Легкий холодок пробежал по спине. Она сделала вид, что ничего не заметила, и взялась дрожащей рукой за изящный винный бокал с золотой каемкой.

— Бифштекс восхитительный, — произнесла она, отставляя бокал. Миссис Круикшэнк кивнула и слабо улыбнулась. Наступила тишина, если не считать звяканья приборов о тарелки и треска поленьев в исполинском мраморном камине, который занимал угол гигантской столовой.

Кэтрин снова взглянула на Джеральда.

Его взгляд был прикован к тарелке. Он жевал медленно и с паузами, словно размышлял о чем-то и по временам уносился мыслями так далеко, что забывал о необходимости еще и двигать при этом челюстями.

Ее лицо окаменело, пока она наблюдала за этими натужными движениями. Она выпила глоток воды, чтобы прочистить горло. «Я выхожу замуж за него, — подумала она, — а не за этот дом и не за его родителей. Он совершенно нормален, когда поблизости нет его отца».

Ее щеки чуть вспыхнули, словно мистер Круикшэнк мог читать мысли. Затем она опустила глаза и снова принялась за еду. Кэтрин ощущала на себе взгляд пожилого человека и невольно подтянула ноги под стул. От звука, с каким каблуки ее туфель проехали по наборному паркету, мистер Круикшэнк передернул плечами.

Она не отрывала взгляда от еды. «Перестань на меня так смотреть». — Ее разум сам выплюнул эти слова. После чего она решительно подняла глаза и посмотрела на хозяина. Кэтрин успела заметить, как дергается его правая щека. У нее сжалось горло.

— Какой высоты здесь потолки, мистер Круикшэнк? — забормотала она, не в силах смотреть ему в лицо молча.

Она отметила, что его рубашка такая же белоснежная, как и скатерть, и безукоризненный галстук-бабочка выделяется на ее фоне двумя соединенными в вершинах черными треугольниками. Кэтрин на мгновение прижала дрожащие руки к коленям. «Я не смогу называть его папой, даже если проживу миллион лет», — подумала она.

— Ммм? — промычал наконец мистер Круикшэнк.

«Ты прекрасно меня слышал!» — выкрикнул ее разум.

— Какой высоты здесь потолки? — повторила она с трепещущей улыбкой.

— Восемь метров, — сказал он так, словно зачитывал параметры оценщику.

Она, словно желая убедиться, подняла глаза, радуясь тому, что можно избежать взгляда этих светло-голубых глаз и не видеть тика, который бился под щекой, словно крошечное, заточенное внутри насекомое.

Ее взгляд прошелся вверх по завешенным гобеленами стенам, вдоль высоких окон с широкими подоконниками, по темным изогнутым балкам, образующим арку под потолком. «Джеральд, — думала она, — спаси меня. Я так больше не выдержу. Не выдержу».

— Восемь, — повторила она. — Поразительно.

Мистер Круикшэнк больше не смотрел на нее. Как и его жена. Только Джеральд встретился с ней взглядом, когда она отвела глаза от потолка. Они секунду смотрели друг на друга. «Не бойся». Ей показалось, она прочла в его взгляде именно эти слова.

Она снова занялась едой, не в силах унять дрожь в руках. «Что же такое с этим домом, — недоумевала она. — Не могу отделаться от ощущения, что дело не во мне. Это все дом. Он слишком большой. Все в нем слишком большое. И есть в нем что-то еще. Что-то такое, чего я не могу объяснить. Но я это чувствую. Чувствую каждую секунду».

Она подняла глаза на две гигантские люстры, которые висели у них над головами, словно громадные браслеты из мерцающего самородного золота. Невольно ее взгляд прошелся по всей мраморной стене, от верхних гобеленов до нижнего края окон.

«Оленьи головы, — подумала она с содроганием, быстро отводя глаза, — целый ряд отрезанных голов таращится на нас, пока мы едим. А на полу то, что осталось от медведягризли, смотрит вверх, разевая рот в вечном оскале».

Она закрыла глаза, ее захлестнуло прежнее ощущение. «Это все дом, дом».

Когда секунду спустя она открыла глаза, Джеральд смотрел на нее, его тонкий рот сочувственно шевельнулся. «Ты в порядке?» — спросил он беззвучно, одними губами.

Она улыбнулась ему, мечтая обежать стол и навечно сжать его в объятиях. «Боже, не смотри на меня так, — мысленно умоляла она, — с такой жалостью и тоской во взгляде. Мне нужна сейчас уверенная поддержка, а не полный скорби взгляд».

Она смотрела с яростью, сердце колотилось, пока мистер Круикшэнк прочищал горло и откладывал в сторону свои приборы. Он откинулся на спинку стула, и его взгляд властно прошелся по всей длине стола.

Миссис Круикшэнк внезапно положила нож и вилку и села, замерев. Джеральд тоже отложил приборы и поглядел на Кэтрин, на его лице вдруг отразилась боль. Она не поняла. Бросила взгляд на его отца.

Мистер Круикшэнк сидел, дожидаясь, его худые, перетянутые синими венами руки покоились на коленях. Он смотрел прямо перед собой, словно, кроме него, здесь никого не было. У Кэтрин свело живот. Она спешно отложила нож и вилку и села, глядя на ряд белых свечей, поднимающихся из серебряного канделябра в центре стола.

Мистер Круикшэнк поднял наполовину парализованную руку и другой рукой сомкнул ее пальцы на серебряном колокольчике с короной на верхушке. Он звякнул точно два раза, словно бы прозвонить больше или меньше было бы грубым нарушением ритуала.

Пронзительный звон эхом разнесся по вытянутой комнате. «О господи, это же просто смешно, — думала Кэтрин, — мы на обеде или на церковной службе?»

Она посмотрела на миссис Круикшэнк, на Джеральда. Те сидели молча. Джеральд смотрел на отца, и на его напряженном лице читалась горечь.

Не успел угаснуть звон колокольчика, как ведущие в кухню толстые дубовые двери беззвучно открылись и вошли две безмолвные горничные. Пока уносили главное блюдо, Кэтрин смотрела на Джеральда.

Он упирался подбородком в обескровленный кулак. Она физически ощущала не покидающее его беспокойство. «Никогда еще не видела его таким, — думала она. — Таким расстроенным».

Она поерзала на красном плюшевом стуле, когда горничная поставила перед ней высокую вазочку с лимонным мороженым.

Кэтрин ела, опустив голову, мечтая, чтобы Джеральд сказал хоть что-нибудь, все равно что. Она дрожала от холода, пока мороженое влажно проскальзывало в горло и опускалось в желудок.

— Слишком холодное, — пробормотал мистер Круикшэнк.

Она бросила в его сторону вопросительный взгляд. Мистер Круикшэнк рассматривал скатерть. Бесцветные губы были поджаты: он держал кусочек мороженого во рту, дожидаясь, когда согреется.

Пока она наблюдала за ним, ее вдруг охватило желание вскочить со стула и убежать отсюда как можно дальше.

Мистер Круикшэнк снова прочистил горло. Кэтрин вздрогнула, и ложечка громко звякнула о стекло. Миссис Круикшэнк улыбнулась, вроде бы благожелательно.

Снова прозвенел колокольчик. Она вытянулась на стуле. Вошли горничные, сопровождаемые дворецким.

— Кофе в библиотеку, — коротко приказал мистер Круикшэнк. Его тяжелый стул заскрежетал по полу, отъезжая назад, и Кэтрин стиснула зубы. Она заметила, как колыхнулось, будто на ветру, тело старика, когда он встал.

Джеральд уже поднялся и обогнул стол. Он помог ей встать, и она благодарно схватилась за его руку.

— Ты была великолепна, — сказал он тихо. — Просто идеальна.

Она ничего не ответила. Кэтрин так и держала его за руку, пока они шли через просторную комнату к двери.

Они в молчании двигались по огромному коридору. Стук шагов как будто терялся в бесконечности. Кэтрин кинула взгляд на длинную широкую лестницу, по бокам которой висели живописные холсты в золоченых рамах.

— Ты не… — начала она, но, увидев, что Джеральд ее не слушает, замолкла.

Он смотрел вперед, на отца, лицо его было бледным и отстраненным. Она посмотрела на него так, словно рядом с ней был незнакомец. «Что же происходит?» — снова и снова задавался вопросом ее разум.

Она оглядела коридор и ощутила, как ее охватывает страх. Хотелось закричать, сжаться в комок, лишь бы оказаться подальше от этих стен. Во всем здесь было нечто жуткое. Она была уверена в этом. Ничего конкретного, только бросающее в дрожь предчувствие.

Когда они вошли в библиотеку, ее кольнула другая мысль. Возможно ли, что его родители теперь против их женитьбы? Уже после того, как дали слово?

«Что же я творю? — подумала она. — Я же все просто выдумываю. Все без исключения».

Джеральд повернулся и взглянул на нее, и она поняла, что все время, пока размышляла, не сводила с него глаз.

— Что случилось, Кэтрин?

— Дорогой, ты такой молчаливый.

Он печально улыбнулся и крепче сжал ее руку.

— Правда? — спросил он. — Прости. Дело в том… ладно, я объясню позже. Я… — Он оборвал шепот, потому что они уже подходили к родителям.

Перед камином были расставлены тяжелые стулья и кушетки. Худое тело мистера Круикшэнка покоилось на одной из кушеток. Его супруга опускалась на стул.

Мистер Круикшэнк похлопал по кушетке рядом с собой.

— Садитесь сюда, Кэтрин, — сказал он.

Она испуганно присела. Кэтрин ощущала запах чистоты и крахмала, исходящий от его рубашки, и запах помады, какой были покрыты его редкие седые волосы.

Она старалась не дрожать. Волны жара от камина прокатывались по ногам. Она подняла глаза. «Очередной потолок в восемь метров», — подумала она. И книги, тысячи книг. Прячущиеся в тени мраморные бюсты хмуро смотрели вниз с верхних полок книжных шкафов. Потолок был покрыт громадными фресками в зеленоватых тонах. Повсюду виднелись очертания живых тропических растений в огромных кадках, и их листья были похожи на зеленые кинжалы.

— Вам двадцать пять, Кэтрин, — произнес мистер Круикшэнк. Вопросом это было лишь наполовину.

Она сложила руки.

— Да. — Горло ее сжалось. «Первый обед с родителями моего жениха», — подумала Кэтрин. Она напряженно ждала, что он скажет дальше.

Однако мистер Круикшэнк больше ничего не сказал. Краем глаза она видела, как его костлявые пальцы неутомимо барабанят по коленной чашечке.

— Отец, я… — внезапно заговорил Джеральд. Голос его оборвался, когда у него за спиной открылась дверь и вошел дворецкий с кофе.

«Вечер никогда не закончится», — думала Кэтрин, когда дворецкий наклонялся к ней с подносом. Она взяла чашечку кофе. Налила немного сливок из серебряного молочника, положила пол-ложечки сахара и размешала как можно тише.

Мистер Круикшэнк потягивал черный кофе без сахара. Его чашка чуть позвякивала о блюдце. Кэтрин изо всех сил старалась не замечать этого звука. Она пыталась сосредоточиться на треске поленьев в камине. Но все равно слышала проклятое позвякивание.

Она взглянула на Джеральда, потом на его мать. Оба сидели, глядя в чашки. У нее вдруг окаменели все мышцы. «Не знаю, почему я так боюсь, — подумала она. — Боюсь его отца, его матери, его дома. Это просто ужасно, бояться того, что является частью Джеральда, но я ничего не могу с собой поделать. Я хочу, чтобы он увел меня подальше от всего этого».

Она снова взглянула на Джеральда. В нем что-то зрело. Нарастало, словно раздуваемый ветром огонь. Она видела это. Она сидела и дожидалась, понимая, что вот-вот чтото произойдет, он заговорит, или закричит, или разобьет об пол чашку. Его горло подергивалось, когда он ставил свою чашку и быстрым движением облизывал губы. Она напряженно ждала, и ее руки дрожали. Она поняла, что не в силах дышать и все в комнате, за исключением Джеральда, словно уплывает куда-то вдаль.

Затем, когда этот миг прошел, она заметила мраморный бюст далеко у него за спиной. «Над дверьми на бюст Паллады у порога моего, — напыщенно и неуместно процитировал вдруг внутренний голос. — Сел — и больше ничего»[1].

— Отец, — быстро проговорил Джеральд, и ее взгляд сосредоточился на его лице. Он сидел на краешке стула, вжимая ладони в колени.

Она оцепенела, дожидаясь ответа мистера Круикшэнка.

— Джеральд, — отозвался тот, и Кэтрин, вдруг поперхнувшись, нервными пальцами отставила чашку с блюдцем.

Джеральд смотрел на отца. «Господи, да говори же!» — кричало ее сознание.

— Мне… мне кажется, — запинаясь, начал Джеральд, — мне кажется, у Кэтрин есть право знать. До того, как мы поженимся.

Один жуткий миг стояла тишина. Затем мистер Круикшэнк произнес:

— Знать? — Голос его звучал холодно.

Она взглянула на него, и ее снова испугал тик под его правым глазом.

Она отвернулась и заметила, как сильно побледнела мать Джеральда. Та в страхе смотрела на сына.

Джеральд сжал руки в кулаки.

— Ты понимаешь, о чем я говорю, — сказал он, — о…

— Хватит, — с угрозой в голосе произнес его отец.

Джеральд замолчал. Он сжал рот. Затем внезапно ударил кулаком по колену.

— Нет! — воскликнул он, и все его натянутые нервы воскликнули вместе с ним. — Я не хочу, чтобы она испытала потрясение, какое испытала мама, когда…

— Я сказал, хватит! — Голос мистера Круикшэнка возвысился и задрожал.

Кэтрин почувствовала, как двинулась подушка на кушетке, когда старик судорожно качнулся сначала вперед, затем назад.

Джеральд быстро встал, лицо его напряглось. Он развернулся и двинулся в конец комнаты.

— Джеральд, нет! — закричала мать, поднимаясь на ноги.

Она споткнулась, снова выпрямилась и поспешила за сыном. Схватила его за рукав. Кэтрин ошеломленно наблюдала, слыша, как сбивчиво и настойчиво звучит голос миссис Круикшэнк.

Мистер Круикшэнк тоже поднялся.

— Вас это не должно беспокоить, — сказал он поспешно. — Это не так важно, как кажется. — Она избежала его взгляда и услышала, как его ноги в черных туфлях быстро вышагивают по ковру.

Кэтрин подняла глаза и увидела, что все трое стоят у дальней стены комнаты. Джеральд яростно жестикулировал, видимо не в силах сдержать себя. Его движения были беспорядочны. Голос часто срывался. Трижды он пытался подойти к полке с книгами в красных кожаных переплетах. И трижды отец удерживал его.

— Нет! — гневно взревел он. — Я не могу это допустить. У тебя нет права…

Его голос снова затих. Она отвернулась и принялась смотреть на огонь, чувствуя, как стучат зубы. Что же это происходит, что это такое? Ей хотелось прокричать свой вопрос. Ее выводило из равновесия то, что она ничего не понимает и каждую секунду осознает свое неведение.

Что же это за зловещая угроза, которая отравляет самый воздух дома? Почему даже в Джеральде есть этот страх, чего он боится в собственном доме?

Нет, решила она. Это даже не страх. Это похоже на глубоко въевшееся чувство вины. Вины, похожей на никогда не заживающую рану, которая каждый раз открывается снова, стоит только ее залечить.

Вина. Но в чем?

— В чем? — Слова прозвучали громче, чем она ожидала.

Кэтрин спешно огляделась, чтобы убедиться, что ее не услышали. Она заламывала руки в тоске.

Они вернулись к камину. Ей было слышно, как их туфли протопали по ковру.

— Я отвезу тебя домой, — спокойно произнес Джеральд. Она взглянула в его непроницаемое лицо. Миссис Круикшэнк тронула его за плечо, но он отстранился. Кэтрин взволнованно поднялась и машинально взялась за предложенную ей руку.

Они пошли к двери. Она слышала, как мистер Круикшэнк что-то раздраженно говорит жене. «Ни разу сюда не вернусь, — рассерженно подумала Кэтрин. — Ненавижу этот дом. Он большой, уродливый и неуютный. Но как же люди, которые в нем живут?» — спросила она себя. И проигнорировала этот вопрос.

Джеральд помог ей надеть пальто. Она не посмотрела на него. Поцеловала прохладную щеку миссис Круикшэнк. Пожала руку мистеру Круикшэнку. «Ненавижу ваш дом», — продолжала думать она.

— Большое спасибо, что пригласили меня, — сказала она. — Все было чудесно.

— Мы рады, что вы нас навестили, — отозвалась мать Джеральда. Ее супруг кивнул.

Они с Джеральдом прошли по длинной дорожке до машины. Один раз она посмотрела назад через плечо, но двери были уже закрыты.

Они сели в машину, не произнеся ни слова. Джеральд сидел за рулем, глядя в ветровое стекло. Она слышала, как он тяжело дышит в темноте.

— Милый, что все это значит? — спросила она.

Он медленно повернулся и взглянул на нее. Неожиданно придвинулся и вжался лицом в ее мягкие волосы.

Она погладила его по щеке.

— Скажи мне, — попросила Кэтрин.

— Как… как я могу просить тебя выйти за меня? — проговорил он.

Она проглотила комок в горле, чувствуя, что холодеет.

— Ты меня не любишь? — спросила она тоненьким испуганным голоском.

Он поцеловал ее и с отчаянием обнял.

— Ты же знаешь, что люблю, — сказал он, — только ты не знаешь, о чем я тебя прошу. За что ты выйдешь замуж. За… за зло.

— Зло? — повторила она.

Он отстранился. Взглянул через лобовое стекло на далекое небо.

— Да, — сказал он. — И я не в праве просить тебя… жить, сознавая его.

— Ты меня любишь?

— Да, конечно, я тебя люблю.

— Тогда все остальное не имеет значения.

— Имеет, — произнес он сердито. — Ты просто не знаешь, о чем говоришь. Не надо быть такой наивной. Это важно. Мой отец мог бы сказать, что нет. Моя мать могла бы так сказать. Но это важно. И всегда будет важно.

Он быстро протянул руку и завел мотор. Дернул за рычаг передач, и машина покатилась по широкой, огибающей лужайку подъездной дорожке. Джеральд резко вырулил на дорогу.

— Я отвезу тебя домой, — сказал он сиплым голосом. — Я не стану на тебе жениться.

Она вздрогнула и пристально посмотрела на него. Она не могла говорить. Тело стало тяжелым и бесчувственным.

— Что? — пробормотала она, но даже сама с трудом расслышала собственный голос.

Мимо проносился темный лес. Она смотрела на черный силуэт Джеральда, на глубокие тени на лице, возникшие от тусклого света приборной доски. Руки у нее тряслись.

— Джеральд, — позвала она.

Он не ответил. Она прерывисто вздохнула и ощутила, что по щеке катится слеза.

— Ты… ты даже не с-сказал мне почему, — произнесла она. — Ты…

Рыдание вырвалось из горла, и она отвернулась.

— Послушай, Кэтрин. — В его голосе звучали пустота и потерянность. Он говорил так, словно прощался навеки. — Только выслушай меня. Любви недостаточно. Поверь мне. Моя мать любила и до сих пор любит отца. Но этого недостаточно. Ты даже не знаешь, что это такое. И не можешь знать. И я не хочу, чтобы ты знала. Я и сам не хотел бы этого знать. Жить с этим, день за днем, час за часом, каждую минуту без конца. Это кошмарно.

— Но…

— Нет. Милая, выслушай меня. Моя мать делает вид, что все в прошлом. Она говорит, что все давно кончено и позабыто. Но я слышал, как она с криком просыпается по ночам. Господи, и как часто! И я вижу, как отец делает вид, будто жизнь идет нормально, словно все в порядке. Но это постоянно убивает его. Он притворяется, он живет, словно довольный жизнью богач, но это его убивает.

— Что? Что это, Джеральд?

Он нажал ногой на тормоз, и машина, подпрыгнув, резко остановилась. Кэтрин ахнула и испуганно посмотрела на него. Она задержала дыхание, когда его рука дотронулась до нее, холодная и дрожащая.

— Ладно, — сказал он. — Я покажу тебе. Так будет правильно. Когда ты узнаешь, ты сможешь решить сама. Не будет никаких тайн. Тогда ты поймешь, в какой ловушке окажешься, если выйдешь за меня замуж.

— В ловушке, Джеральд? — спросила она несчастным голосом.

— Именно, в ловушке, — сказал он, снова заводя мотор. Он развернул машину и поехал назад.

— Это все наши… деньги, — сказал он.

— Ваши…

— Наши деньги. О, я знаю, что ты скажешь. Я слышал это множество раз. Это не вина моего отца, и не моя, мы не отвечаем за наших предков. Грехи отцов и все такое. Так вот, все это ложь. Ложь.

Он не сводил глаз с дороги, его нога жала на педаль газа.

— Но, дорогой, что ты…

— Подожди же! — почти закричал он. Затем заставил себя успокоиться.

— Прости, — сказал он. — Просто подожди немного. Прошу тебя, Кэтрин.

Машина выехала на подъездную дорожку и остановилась перед домом.

— Не хлопай дверцей, — сказал Джеральд.

— Может, мне лучше не ходить?

Она дрожала, когда он в темноте взял ее за руку.

— Кэтрин, либо так, либо никак. Если ты не пойдешь сейчас, другого раза не будет. Я отвезу тебя домой, и мы больше никогда не увидимся.

— Хорошо, — сказала она. — Тогда я иду.

Она закрыла дверцу машины как можно тише. Кэтрин робко стояла рядом с ним в прихожей, пока Джеральд запирал входную дверь.

Он взял ее за руку и быстро повел в темную библиотеку. Их ноги прошуршали по толстому ковру. От камина на пол падал дрожащий золотистый отсвет. Горло Кэтрин сжималось. Она ощущала пугающую своими размерами пустоту и враждебность этой комнаты.

Они остановились перед книжным шкафом. Кэтрин услышала, как он открывает дверцу. Затем звук вынимаемых книг. Она подошла ближе.

В неровном свете камина она увидела, что его белые пальцы набирают код на дверце сейфа.

Она отвернулась. Услышала, как щелкнула дверца сейфа, как Джеральд что-то оттуда вынул. Кэтрин вздрогнула, когда он взял ее за руку. Она шла с закрытыми глазами, пока он вел ее к кушетке перед камином.

Они сели, и он положил ей на колени некий предмет.

— Тебе же нельзя мне показывать, — вдруг сказала она.

— Ты хочешь выйти за меня? — спросил он.

— Надо ли мне знать?

Он ничего не ответил, и Кэтрин положила руки на предмет. Взглянула на него. Это оказалась коробка из темного дерева.

Онемелыми руками она провела по крышке. В ушах шумела кровь. Кэтрин сидела, словно парализованная.

— Открой, — произнес он тихо, голос его дрожал.

Она подняла трясущуюся руку и откинула крышку. Глубоко вдохнула и заглянула внутрь.

— Вот откуда все это взялось, — добавил он.

Она нахмурила брови. Опустила руку в коробку. В мерцающем свете посмотрела на то, что оказалось у нее на ладони. Повернулась к нему.

— Но, — начала она, — это же просто…

— Серебряная монета, — сказал он, и глядящие на нее темные глаза широко раскрылись. — Сосчитай. Их здесь ровно тридцать.