Глава 3 Исповедь

«Спаси жизнь тем, кто помог тебе в трудную минуту, и ты будешь прощен!» Дима проснулся и рывком сел. Ему снилась Алексеева, она держала за руку Женю, и они улыбались, счастливые и свободные. Спасти жизнь и получить прощение. Каким образом спасти?

В комнате было темно, свеча догорела и оплавилась на столе лужицей парафина. Из-под двери пробивалась пульсирующая полоска света от лучины в коридоре.

Из общего зала слышались голоса и звон ложек о жестяные миски.

Дмитрий с трудом поднялся с матраса, он чувствовал себя куда лучше, чем вчера. Леночка не обманула, волдыри от ожогов уменьшились, обжигающая боль стихла, стала фоновой, назойливой, но вполне терпимой. Раны и ссадины за ночь затянулись коркой, перестали кровоточить.

Юноша решил отложить обдумывание мысли о спасении на потом и вышел в общий зал. Разговоры стихли, жители убежища оторвались от еды, и на гостя уставились семнадцать пар любопытных глаз. Из них – несколько детских, принадлежавших вчерашнему тощему мальчишке с огромными глазами, бритым наголо созданиям лет пяти-шести и высокому угловатому парнишке, щербато улыбающемуся двумя передними зубами.

За столом присутствовали знакомые со вчерашнего вечера сердитая растрепанная Леночка и веселая Галя с неровно остриженными короткими волосами. Кроме них, в углу удобно устроилась на стуле, поджав ноги под себя, молодая симпатичная девчушка не старше самого Димы. Была здесь и седая старуха с уставшим, мутным взглядом.

Остальными были мужчины разного возраста, самый молодой – картежник-неудачник Васятка с шишкой от щелбана посередине лба. Рядом находились зевающий Ефремыч, а также бритый полный мужчина лет тридцати на вид и его товарищ разбойного вида, в бандане с черепами, представившийся Бандитом, пара ровесников Дмитрия, сморщенный, как печеное яблоко, дед, задумчиво почесывающий длинную седую бороду, и два юнца лет пятнадцати, косящиеся из-за спин старших, но не решающиеся вылезти вперед. В углу на сложенном в несколько раз ковре сидел Бугай и чистил ружье шомполом с намотанной на него серой тряпкой.

– Доброго утречка, как спалось? Завтракать будешь, или опять Галочке скажешь, что ешь мало? – мужчина приветливо помахал рукой.

Дима кивнул собравшимся, чуть поклонился Галине. Она покраснела и отвернулась, захихикала в кулак.

– Галя, я не хотел Вас обидеть, честное слово! Ваша еда замечательная, гостеприимство не знает границ. Я бесконечно благодарен! – парень собрал остатки вежливости и пытался говорить как можно искреннее, стараясь дышать через раз, чтобы не чувствовать запаха похлебки на столе.

– Ну заливать-то, ишь, разболтался, интеллигент, – проворчал Бандит, сплевывая на пол.

– Нет уж, пусть продолжает, – кокетливо пропела Галочка, поправляя замызганный воротник некогда белой рубашки.

– От бабы, уши развесили, а ты на них присел. Кто такой-то, откуда на нашу голову свалился? – поинтересовался бритоголовый.

– Мне есть что рассказать. Если вам угодно… – тихо ответил Дима. Ему стало страшно. Но почему-то казалось важным поведать жуткую правду хоть кому-нибудь, пусть этим людям, незнакомым, практически враждебным. А дальше – будь что будет.

* * *

Вместо предыстории. 2033 и ранее.


Вместо игрушек – колбы и химические реактивы, вместо детских развлечений – дни напролет в лаборатории, под пристальным наблюдением Геннадия Львовича Вязникова.

Несколько лет назад тогда еще молодой ученый, лучший друг и первый помощник начальника бункера военных Андрея Рябушева приметил среди детей тихого мальчишку, который не играл в догонялки с шумными ребятами, а сидел в углу с книжкой, близоруко поднося ее прямо к глазам.

– Привет, – Гена присел рядом с ним на корточки. – Как тебя зовут?

– Дима, – ребенок поднял взгляд.

У него были правильные черты лица, светлые, умные глаза.

Жизнь в бункере едва-едва начала налаживаться. Прошло три года после Катастрофы, на поверхности еще не расплодились жуткие монстры, а молодой ученый еще не получил своего страшного прозвища.

Занятый организацией лаборатории, постоянно думающий над вопросами выживания и своими научными идеями, Геннадий не обращал внимания на детей, они существовали для него фоном, есть и есть. Но этот мальчик отчего-то привлек его внимание.

Дмитрий остался без родителей, его мать погибла в день Катастрофы, а малышу чудом повезло оказаться в подземном убежище. Дитя бункера, общий – и в то же время ничей.

Одинокий брошенный мальчик потянулся к наставнику и сразу же начал показывать успехи. Лаборатория Геннадия Львовича превратилась для него в родной дом.

К шести годам Дима уже умел ставить простые химические опыты, без запинки выговаривал «пластохинон» и прекрасно представлял, чем именно занимается его наставник.

Тогда же гениальный ученый начал свой самый чудовищный и жестокий эксперимент. Он сломал ребенка, растворил в нем границы допустимого, стер понятия о добре и зле.

Единственным, от кого мальчик получал распоряжения, которые выполнял беспрекословно, был Доктор Менгеле. Остальные… Властью ученого всем жителям бункера было запрещено что-либо указывать или требовать от его ученика, Геннадий старательно культивировал в Диме вседозволенность и ощущение собственного величия.

Профессор Вязников прекрасно понимал, что делает, и постоянно подтверждал это на практике.

На сегодня другой еды не предусмотрено, – сурово сказала Анна Николаевна, ответственная за воспитание детей. Остальные послушно уткнулись в тарелки и продолжали есть ненавистные грибы, и только Дима демонстративно оттолкнул от себя миску.

– Не буду.

– Тогда ты выйдешь из-за стола голодным.

– Нет, не выйду, – упрямо заявил мальчик, исподлобья глядя на воспитательницу. – Принесите что-то другое.

– А я сказала – выйдешь! – закипела женщина.

Дмитрий вывалил на пол содержимое тарелки, бесстрастно глядя ей прямо в глаза.

– Ах ты маленький наглец! – взвилась Анна. – Немедленно убери за собой! Как хочешь, хоть руками, хоть своей рубашкой! Живо!

Остальные дети смотрели на происходящее, затаив дыхание. Такого поведения не позволялось никому, за вываленный на пол обед незамедлительно следовало наказание.

– Уберите сами и принесите другую еду, – приказал Дима.

Это выглядело совершенно сюрреалистично: маленький мальчик, равнодушно-холодный, и раскрасневшаяся от гнева, почти бессильная воспитательница. Она прекрасно помнила приказ Доктора Менгеле о неприкосновенности этого мальчишки, но справиться с собой уже не могла, собственное раздражение и обида на юного нахала перевесили страх перед всесильным ученым.

– Паршивец! – прошипела Анна Николаевна и схватила маленького негодяя за ухо. Она дернула вниз, и Дима упал на колени, прямо в вываленную на пол похлебку.

Он поднялся, посмотрел зло и очень мстительно, отряхивая с мокрых штанов остатки грибов.

– Анна Николаевна, пройдите ко мне в кабинет, – раздался вкрадчивый голос, похожий на змеиное шипение.

Каждый из жителей бункера военных знал, что просьба Доктора Менгеле зайти к нему едва ли окончится чем-то хорошим. Так было даже в те годы, когда лаборатория ученого была еще совсем маленькой и там не ставили антигуманных экспериментов. Просто от Геннадия Львовича постоянно ждали плохого. Но вместе с тем – уважали, потому что всем было доподлинно известно, что именно его стараниями убежище не знало болезней, женщины не умирали в родах, под строгим надзором профессора Вязникова в достатке росли грибы и овощи.

Воспитательница вздрогнула, побледнела, но сразу же последовала за мужчиной. Дима сделал шаг, но его остановил негромкий приказ Геннадия:

– Ты останешься здесь, пока я тебя не позову.

Дима обиженно вскинул голову, но вернулся на свое место, подчинившись. Требования наставника не обсуждались.

Позволив ученику плевать на мнение окружающих его людей, учитель, тем не менее, сурово наказывал мальчика за неповиновение ему самому. Нескольких раз хватило, чтобы понять: достаточно одного слова, приказ не повторяется дважды, за его неисполнение следует кара.

Несмотря на странные методы воспитания и подчас жестокие наказания, Дима боготворил наставника, внимал каждому сказанному слову. Он был готов сделать самые ужасные, самые отвратительные вещи, был готов покалечить себя самого, лишь бы Доктор Менгеле был доволен.

Геннадий Львович объяснял ученику, что приобщает его к величайшему знанию, которое дает абсолютную власть. В мире после Катастрофы умение сохранить человеческую жизнь дарило его обладателю статус практически божества, и в бункере военных это умение, а вместе с ним жестокие эксперименты и кастовая система возводились в культ. Юный разум Дмитрия воспринял эти идеи, впитал их, как губка, сделав из него самого верного соратника ученого. А незаурядный талант и огромное упорство помогли ему в этом.

В тот день Доктор Менгеле преподал всем жителям убежища, и прежде всего своему воспитаннику, важный урок.

Анна Николаевна пропала на несколько дней и вернулась посеревшая, осунувшаяся. В большом зале она просила у Димы прощения публично.

Присутствовавший при этом полковник Рябушев, еще довольно молодой, не потерявший до конца свои идеалы, поглядывал недовольно, но Геннадий Львович что-то зашептал ему на ухо, и начальник бункера не вмешался.

На следующий день Дмитрий закрепил успех. В присутствии Анны Николаевны он вновь повторил свою отвратительную выходку и ухмылялся, ожидая реакции. Воспитательница поджала губы, но смолчала. Она принесла новую миску, уже с другой едой, неизвестно откуда взявшейся, и лично убрала с пола разлитый суп.

Очередной урок был преподнесен буквально на следующий день. Один из ребят, чуть старше Димы, попробовал повторить его «подвиг». Тотчас же он получил подзатыльник от Анны Николаевны и был выставлен из-за стола. В следующий раз ему разрешили поесть только спустя сутки.

Дети усвоили, что ученик Доктора Менгеле выше их всех, то же самое понял и Дима. В самом нежном возрасте, когда ребенок исследует границы допустимого, их у мальчика отняли, превратив его в чудовище.

В конце года, зимой, в лаборатории появилась Ася. Маленькая, худенькая девочка с огромными глазами, на год младше Димы. Откуда она и кто – учитель не сказал. Казалось, малышка была полным антиподом Дмитрия – непоседливая, говорливая. Ей было отчаянно скучно среди пробирок, рядом с молчаливым, сдержанным сверстником и раздражительным, постоянно недовольным ученым.

– Бестолочь! Ни ума, ни таланта! – кричал на нее Геннадий Львович, когда Ася в очередной раз не могла выполнить его задание.

Доктор Менгеле разрешил Диме унижать девочку, даже бить, каждый раз в ее присутствии показывая, что мальчик куда умнее и талантливее. А девочка тянулась к нему, как к старшему товарищу, лезла под руку, мешала, за что получала еще сильнее.

На фоне малышки наставник все чаще возводил ученика на пьедестал. Какое приятное чувство, и как сложно, раз ощутив сладкий вкус собственной значимости и непогрешимости, опуститься до простых смертных!

Геннадий Львович приучил не задавать неудобных вопросов, поэтому, когда спустя три года уже подросшая Ася пропала, Дмитрий не спросил, куда она делась, и, пожалуй, с некоторым облегчением вычеркнул ее из своей жизни и забыл.

А дальше… Дима постоянно чему-то учился, бывало, он днями не выходил из лаборатории, переписывал начисто каллиграфическим почерком какие-то записи, помогал Доктору Менгеле в экспериментах.

Привилегированное положение и загадочное амплуа молодого ученого привлекало к нему массу внимания, и поэтому, когда Дмитрий из мальчишки превратился в симпатичного юношу, женским вниманием он не был обделен. Однако Геннадий Львович сумел со своим непререкаемым авторитетом убедить ученика, что ни одна из девушек не была ему ровней, поэтому прелести любовных отношений обошли парня стороной. Его истинной страстью была наука, огромный талант возрастал, почти фотографическая память и острый ум быстро сделали его правой рукой Доктора Менгеле.

Дмитрий почти интуитивно чувствовал, что именно и в каких пропорциях надо смешивать, чтобы получить тот или иной результат, порой ему удавалось то, что не мог сделать даже его учитель, и Геннадий Львович действительно высоко ценил успехи своего подопечного, был даже по-своему привязан к нему.

Когда сумасшедший ученый начал ставить жестокие опыты над людьми, Дима был уже настолько развращен и изувечен морально воспитанием профессора Вязникова, что воспринял это… как должное?

Даже полковнику Рябушеву, повидавшему многое на своем веку, казалось диким и страшным то, как равнодушно и бесстрастно юноша смотрит на чужие страдания, не слыша криков и не жалея никого.

– Это номера, не люди, у них нет личности. Пострадать во имя науки – почетно, а кто сказал, что великое дается легко? – повторял за Доктором Менгеле его ученик.

Потом… в бункере был настоящий переполох. Геннадий Львович и его ученик совершили великое открытие, запустив процесс реверсной мутации, вернув Марине Алексеевой человеческий облик. Это был настоящий прорыв – совершено невозможное, фантастическое, эксперимент, достойный Нобелевской премии.

Но что-то пошло не так. Слишком уж много горя и отчаянья было в глазах женщины, которой они вернули разум. Соратница, советница – или все же монстр? Дима наблюдал за ней, но не мог понять, кто она такая. Она постоянно была во власти какого-то мучительного собственного горя и тяжкой памяти, чужая, подчас страшная в своем ледяном спокойствии. Привыкший ощущать себя выше других, рядом с Мариной он чувствовал себя мальчишкой, наивным юнцом, слова, которые говорила эта женщина, могли и ранить, и утешить. В ее присутствии чувство собственного превосходства куда-то растворялось, с Алексеевой нельзя было так же, как со всеми, и молодому ученому это решительно не нравилось.

Когда в убежище вновь появился Женя, мальчишка из бункера автоконструкторов, которого полковник и Доктор Менгеле отправили на смерть, в камеру к монстру, Марина будто очнулась, стеклянные глаза наполнились жизнью. Кем она считала этого мальчишку, едва не запоровшего их важнейший эксперимент, погубившего ее ребенка? Неизвестно.

Дмитрий постоянно находился рядом, и, видя, какие перемены происходили с женщиной при одном упоминании о Жене, ощущал смутную тоску и тревогу, ощущение неправильности, фальши и дикости всего происходящего.

Молодой ученый закрылся в себе, раз за разом пытаясь нащупать в сознании то мучительное, разрывающее чувство, от которого почему-то сердце билось быстрее и перехватывало дыхание, но не мог сам себе объяснить, что же было не так.

И в какой-то момент все рухнуло в прах…

Загрузка...