Призрак Барнджума

Томас Энсти Гатри (1856–1934) — английский писатель, автор множества юмористических, сказочных и фантастических рассказов и повестей. Писал под псевдонимом Ф. Энсти. Среди его произведений — сказка «Медный кувшин» (1900), послужившая прообразом для повести Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч».

Евгений Никитин — выпускник Института лингвистики и межкультурной коммуникации Московского государственного областного университета. Как переводчик публикуется в «Юности» с 2010 года.

Чего бы мне это ни стоило, признаю честно: да, Барнджум мне не нравился. Откровенно говоря, я ненавидел его. Все его поступки, все его слова вызывали у меня невероятное раздражение — хотя я до последнего не подозревал, что и он, в свою очередь, испытывал ко мне странное и необъяснимое отвращение.

Мы были практически полными противоположностями: я — образованный, утонченный, необычайно привередливый в выборе знакомых джентльмен, и он — громадный, краснолицый, грубый мужик, в котором не было ни одной мягкой или привлекательной черты. Он знал, что он филистер, и, кажется, гордился этим. Мы были столь непохожи, что я часто задавал ему вопрос: что у нас вообще общего?

И, тем не менее — как ни трудно в это поверить, — несмотря на наличие столь веских причин держаться друг от друга как можно дальше, мы никак не могли расстаться. Для подобного рода феномена у меня есть лишь одно объяснение: наша взаимная антипатия стала столь неотъемлемой составляющей нашей жизни, что мы уже не могли отринуть ее.

Но тогда мы этого не осознавали и договорились отправиться в совместную поездку по Северному Уэльсу главным образом потому, что это был самый надежный способ и дальше действовать друг другу на нервы. Так в один злосчастный день началось наше путешествие, из которого по прихоти судьбы вернется только один.

Пожалуй, я опущу череду неприятных происшествий первых дней путешествия. Не обмолвлюсь ни словом о все более и более ярко проявлявшемся в Барнджуме животном начале, его эгоизме, полном безразличии к очарованию сельской местности и даже о гнусных трюках с целью свалить оплату железнодорожных билетов и гостиничных счетов на меня.

Я намерен поведать трагичную историю моей жизни с совершенно беспристрастной точки зрения и, уверен, ни за что не опущусь до стремления преднамеренно вызвать симпатию к себе у читателей.

Потому сразу перейду к тому памятному дню, когда долго копившееся, с трудом скрываемое раздражение на спутника достигло точки кипения и выплеснулось во вспышке отнюдь не постыдного негодования; к часу, когда я нашел в себе храбрость порвать связавшие нас незримые и несправедливые путы.

Помню как вчера то великолепное июньское утро. Мы выехали из гостиницы «Долдвиддльм» и направились к Кадер-Идрис[1]. Царила неловкая, неприятная тишина. Мы начали взбираться на вершину, которая, наверное, и по сей день возвышается над живописной деревушкой, и по мере восхождения перед моим восхищенным взором разворачивалась великолепная панорама.

Я с наслаждением вдыхал бодрящий чистый воздух и, помнится, не смог сдержать дрожь отвращения при виде того, каким красным и распухшим стал нос Барнджума под действием атмосферного давления. Я указал ему на это вполне вежливым (поскольку мы придерживались внешне дружеских отношений) тоном, на что он ответил в самой грубой (и ставшей неотъемлемой частью его характера, увы) манере, что если бы я посмотрел на себя со стороны — в таком прикиде со шляпкой (очевидно, он имел в виду мой вечерний костюм), — меня бы стал волновать отнюдь не его нос. Я же парировал саркастичным (как теперь понимаю, чрезмерно саркастичным) тоном, что все лучше, чем «любоваться» таким вот зрелищем. Явно уязвленный Барнджум заметил, что покрасневший нос — отнюдь не его вина. Человек же моего достатка, с другой стороны, мог бы хоть с виду походить на джентльмена. Я пропустил это мимо ушей; Бантинги (кажется, я еще не представлялся? Филиберт Бантинг к вашим услугам) выше подобных колкостей. К тому же мне льстила мысль, что культурные, артистичные люди оценили бы небрежный покрой моей одежды по достоинству. Разумеется, мой спутник к таковым не относился.

Мы остановились у края чудовищной пропасти. Ее отвесные склоны убегали вниз, сливаясь подножием с синевато-серыми водами озера. Можно ли передать словами все великолепие открывшейся нам потрясающей панорамы? Едва ли это под силу смертному.

Справа высились Долгелльские горы, чьи пилообразные контуры словно разрезали голубое небо пополам, оставляя за собой дрейфующие клочки белоснежных облаков. Солнечные лучи озаряли лежащее под нашими ногами озеро, по которому гарцевали флотилии рыбацких лодчонок. Вдали начиналась Капел-Кюригская равнина, а слева от нее искрился водопад.

Глядя на все эти чудеса, мне захотелось произнести приличествующую случаю речь. Будучи от природы наделен здоровым и метким чувством юмора, я часто развлекаю себя интеллектуальными упражнениями, составляя каламбуры. Вот и сейчас в голове вертелись подходящие слова — синонимичные по звучанию, противоположные по значению.

Я уже собирался опробовать их на моем недалеком спутнике, однако он опередил меня.

— Самое подходящее для тебя место, Бантинг, — заговорил он. — Ты с этой горой, одинаково обветшалые, просто созданы друг для друга.

Я — урожденный лондонец с закаленными не хуже, чем у альпиниста, нервами — ни капли не рассердился.

— Может быть, — ответил я добродушно. — Но почему ты так решил?

— Сейчас объясню. — Он выдал гнусную ухмылку, типично в его стиле. — Это местечко называется Кадер-Идрис, не так ли? Ты — неряшливо одетый невежа, Кадер Идрый![2]

Должно быть, у него ушло не меньше десяти минут на придумывание столь «остроумной» фразочки.

Торжественно клянусь: меня побудила к действию отнюдь не оскорбленная гордость, нет. Однако несерьезность этого жалкого словесного каламбура порождала столь дикий контраст с окружающей средой, что возмущенная Природа просто взывала о мести. И я поспешил осуществить ее желание с необъяснимой порывистостью, о которой до сих пор сожалею.

Барнджум стоял на самом краю пропасти. Как только он повернулся ко мне спиной, я одним сильным толчком отправил его — с застывшим на губах хихиканьем — в голубую бездну.

Знаю, подобного рода поступок не могут оправдать ни злость, ни раздражающие узы, ни тесная «дружба» — ничто. В свою защиту могу сказать лишь одно: в тот момент мне хотелось ясно дать ему понять, что я желаю закончить наше знакомство сию же минуту, а Барнджум был не из тех, кто способен уловить даже самые явные намеки.

Я с отстраненным интересом наблюдал за его падением, выждал (быть может, проявляя излишнюю педантичность), пока ветер не унес обрывки эха, а затем осторожно зашагал обратно той же тропинкой, оставив позади самые приятные воспоминания.

Я вернулся в Лондон ближайшим поездом.

По дороге все произошедшее практически выветрилось из головы — если я и вспомнил об этом пару раз, то с облегчением: наконец-то удалось избавиться от общества Барнджума навсегда.

Но когда я выходил из кэба, случилось нечто странное: кэбмен окликнул меня.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он хрипло, — но, кажется, вы забыли что-то на заднем сиденье.

Я заглянул внутрь. Там, опираясь на раздвижные двери, сидел призрак Барнджума!

Мне удалось сохранить присутствие духа, поблагодарить кэбмена и подняться к себе квартиру, сохраняя спокойствие. Призрак (как я и ожидал подсознательно) последовал за мной и преспокойно уселся в мое кресло у камина. Теперь я получил возможность разглядеть непрошеного гостя во всех подробностях.

Это был самый обыкновенный призрак: четкий, полупрозрачный и, невзирая на некоторую округлость в очертаниях, очень похожий на Барнджума. Перед тем как прилечь на кровать, я ради эксперимента бросил в него ботинки, потом несколько книг. Он даже не заметил пролетевшие сквозь него вещи, и это окончательно убедило: передо мной потустороннее создание.

Хоть это был и призрак, но его выбор гардероба не мог не удивлять. Нет, я не страдаю узостью мышления и понимаю, что в наше время даже привидениям нужна одежда, однако одеяния призрака-Барнджума бросали вызов не только моде, но и здравому смыслу.

В тот вечер, помнится, на нем были полосатые панталоны, стихарь[3] и большущая треуголка. Впоследствии он не раз менял свое одеяние — столь быстро и эксцентрично, что постепенно я перестал обращать на это внимание. На ум приходит только одно объяснение: возможно, где-то во вселенной существует потусторонний магазин (а скорее — костюмерная), откуда призраки и берут одежду.

Вскоре заглянула моя домовладелица — узнать, не нужно ли мне чего, — и, конечно, первым делом заметила привидение. Вначале она резко запротестовала, заявляя, что не потерпит такую мерзость в собственном доме и что если я хочу заняться разведением призраков, мне следует переехать. Но, в конце концов, мне удалось ее утихомирить, втолковав, что привидение не доставит ни малейших хлопот и что я терплю его присутствие только из уважения к старому другу.

Потом я долго сидел в кресле и тщательно обдумывал ситуацию, пытаясь понять, какие еще могут возникнуть проблемы с призраком.

На этом месте я мог бы без труда разбередить душу читателей и завоевать их симпатии, красочно описав, какой ужас и какое чувство вины испытал я от неожиданных последствий моего деяния. Однако я предпочитаю честность и не стану приписывать себе чувства, которых вовсе не испытывал.

Первая пришедшая на ум гипотеза утверждала, что призрак — следствие нервного перенапряжения либо желудочного расстройства. Однако, по здравому размышлению, я отверг ее: едва ли кэбмен страдал переизбытком воображения, и реакция домовладелицы имела под собой веские обоснования. Потому пришлось неохотно признать, что привидение вполне реально и, скорее всего, будет преследовать меня и дальше — может быть, до конца.

Разумеется, столь мелкая месть и злой умысел со стороны Барнджума внушали отвращение. Нечто подобное выглядело бы уместным на Рождество, когда сказки становятся явью, но в разгар лета терпеть парящий анахронизм было просто невыносимо.

Впрочем, жаловаться бессмысленно. Я решил взглянуть на происходящее здраво: я сам породил призрака и теперь вынужден мириться с этим. В конечном счете оно, пожалуй, и к лучшему: терпеть Барнджума в обличье призрака куда легче, чем Барнджума во плоти. Тем более что дух, похоже, был неспособен к связной речи.

К моему счастью, в Лондоне Барнджума практически никто не знал; его единственным родственником была тетка, живущая в Камбервелле[4], так что мне не придется опасаться неудобных вопросов и подозрений со стороны его знакомых.

Тем не менее глупо закрывать глаза на очевидный факт: снова выйти в свет в сопровождении невесть как одетого призрака будет непросто.

Да, вначале все будут глумиться и отпускать остроты. Однако я прекрасно знал, как устроен мир; к тому же многие преодолевали в своей жизни куда более серьезные преграды.

Поэтому, вместо того чтобы поддаться нерациональной панике, я решил поступить как настоящий мужчина и загладить глупую ошибку достойным поведением.

Когда на следующее утро после завтрака я решил прогуляться по Сент-Джеймс-стрит, призрак, к моему превеликому раздражению, последовал за мной. Он стал моим неизменным попутчиком, превращая меня в мишень для взглядов, в которых читались любопытство и отвращение.

Я счел за лучшее полностью игнорировать его присутствие, а в случае чрезмерно живого и нездорового интереса прохожих приписывать призрака их воспаленному воображению. Тем не менее мало-помалу сплетни разнеслись по городу, и я больше не мог притворяться, что моего спутника не существует.

Тогда я объявил, что привидение является частью изобретенного мной хитроумного механизма, на который я собираюсь получить патент. Это могло бы принести мне известность в среде ученых, если бы господа Маскелайн и Кук[5] не позавидовали моей популярности и не заявили, что давно раскрыли этот фокус и создадут куда более впечатляющего призрака (что, замечу, им действительно удалось).

Я под строжайшим секретом поведал двум пэрам (моим хорошим знакомым, людям безукоризненного происхождения), что это никакая не машина, а bona fide[6] призрак. Вскоре — не могу объяснить, почему, каким-то чудом — моя история стала достоянием множества клубов и салонов, а сам я — популярнейшим светским львом.

Меня приглашали в различные дома (с негласным подтекстом обязательно приводить с собой призрака). В результате привидение Барнджума стало частым гостем высшего света, и мне уже присылали приглашения на много недель вперед (в частности, несколько parvenus[7], которые втайне рассчитывали переманить привидение к себе и создать в своих поместьях и замках неповторимую мистически-сказочную атмосферу. Разумеется, у них ничего не вышло).

Однако прелесть новизны вскоре исчезла, и виной тому не только непостоянность высшего света. Мы бы продержались в центре внимания еще один сезон, если бы не Барнджум, который с завидным упорством выставлял себя в столь дурацком виде, что спустя уже две недели общество было сыто им по горло — как и я сам.

А затем сопутствующие моему положению неудобства стали проявляться все отчетливей.

По вечерам я теперь часто оставался дома. У призрака появилась неприятная привычка разгонять темноту тошнотворно-зеленым свечением. Это позволяло обходиться без настольной лампы, но навевало уныние.

А потом он начал пропадать — иногда на несколько дней. Вначале я только радовался, но вскоре стал испытывать дискомфорт. Мне почему-то казалось, что Общество паранормальных явлений, которое, по слухам, специализируется на контакте с привидениями, найдет его и научит говорить, что, разумеется, скомпрометирует меня. Позднее я узнал, что один из его членов и в самом деле повстречал Барнджума, однако отнесся к нему со скептицизмом, посчитав ловким трюком.

Мне пришлось съехать из своей уютной квартиры: домовладелица пожаловалась, что каждый вечер с семи до двенадцати под окнами собирается толпа разномастного сброда, заполняя всю улицу, и заявила, что не намерена это терпеть. Оказывается, почти каждый вечер после наступления темноты призрак выходил на крышу и начинал кривляться. В итоге меня, как его хозяина, обвинили в нарушении общественного порядка путем создания автомобильных заторов и наложили штраф.

Помнится, в газете Illustrated Police News даже появились наши портреты. Однако сомнительную славу явно перевешивал тот факт, что призрак Барнджума медленно, но верно подрывал мою репутацию и мое состояние.

Однажды он последовал за мной в метро и сел в тот же вагон — без билета, конечно. Последовал судебный процесс, породивший знаменитую неделю неразберихи в юридическом мире. Стоит также упомянуть нашумевшее дело Metropolitan District Railway против Бантинга, в ходе которого судья постановил, что компания в соответствии с условиями контракта вправе отказаться перевозить призраков, привидений и прочих сверхъестественных сущностей, а также наложить солидный штраф на пассажиров, нарушающих данные правила.

Конечно же, все вновь обернулось против меня, и моего состояния еле-еле хватило на покрытие штрафа и судебных издержек.

Вдобавок ко всему призрак вознамерился изгнать меня из светского общества. На одном из балов в доме, где мне только-только удалось наладить шаткие связи, он опозорил меня раз и навсегда, станцевав гнусный канкан!

Чувствуя себя косвенно ответственным за его поведение, я рассыпался в извинениях перед хозяйкой, но сделанного не воротишь; после этого случая она притворилась, что меня больше не существует.

Как-то я заметил, что одетый в альпинистский костюм и широкополую шляпу призрак входит вслед за мной в двери моего клуба (замечу — одного из самых престижных в городе), я невольно вздрогнул, но, увы, был не в силах прогнать его. Вскоре клубные завсегдатаи намекнули, что мне здесь больше не место: ведь я злоупотребляю привилегиями членства, приводя сомнительных личностей дискредитирующей наружности.

Вплоть до того момента я работал адвокатом — и, к слову, очень неплохо зарабатывал, — но теперь ни одна уважающая себя фирма не собиралась нанимать юриста со столь непрофессиональным атрибутом, как спутник призрачного характера. Мне пришлось бросить практику, а вскоре лишиться последнего соверена в уплату штрафа за хранение нелицензионного привидения!

Без сомнения, многие на моем месте сдались и погрузились в бездну отчаяния. Однако меня так просто не сломить; кроме того, появилась идея, как извлечь выгоду из потустороннего преследователя.

Призрак Барнджума разрушил мою жизнь, так почему бы не заработать на нем? Ведь привидение вполне реально — мне ли не знать?.. Оно, в некотором смысле, большой оригинал. Оно определенно может производить впечатление. Из него можно извлечь и нехитрую мораль… Словом, все сопутствующие успеху факторы были налицо, и я не видел причин, почему призрак не должен завоевать популярность — если не в столице, то за ее пределами.

Заняв денег, я сделал все необходимые приготовления для турне призрака по провинциям. Начать решил с Южного Уэльса — городка Тенби.

Я принял всевозможные меры предосторожности (в частности, отправился в путь ночью, всю дорогу проведя в отдельном вагоне), дабы призрак (начисто лишенный чувства собственного достоинства, как ни печально) не вылез и не продемонстрировал себя зевакам раньше времени бесплатно. Мои усилия увенчались успехом: когда он впервые возник перед тенбийской публикой в огромном зале для приемов, его встретили оглушительные аплодисменты, какие не снились ни одному призраку, а я — в первый и в последний раз! — даже гордился им.

Однако овации вскоре затихли, сменившись неловкой тишиной. Только тут я осознал, что для успеха мало продемонстрировать зрителям привидение — надо что-то говорить, что-то делать и, конечно, убедить почтенную публику, что это не иллюзия, не какая-то хитроумная машина, не обман. Я стоял на сцене, машинально отвешивая поклоны, пораженный ужасной мыслью: они наверняка ожидали комическое шоу, с музыкой, танцами и прочим, прочим, прочим.

Об этом, конечно, не могло быть и речи — даже если бы призрак добровольно вызвался помогать мне (в чем я сильно сомневался). Он просто стоял неподвижно, выставляя себя и меня круглыми дураками. «Шоу» быстро наскучило зрителям. Думаю, даже обыкновенный волшебный фонарь произвел бы на них гораздо более глубокое впечатление.

Наверное, когда я на мгновение отвлекся, привидение совершило нечто оскорбившее национальную гордость жителей Уэльса — чувствительных и вспыльчивых валлийцев. Не знаю. Так или иначе, зрители дружно встали как один, схватились за стулья, которые тут же полетели сквозь призрака в меня, и, удовольствовавшись воцарившимся на сцене хаосом, ушли.

Все. Конец. Слабая надежда на то, что привидение, проведя столько времени в культурном и благопристойном обществе, усвоит хоть что-то полезное, не оправдалась.

Я расплатился за учиненный погром выручкой с кассовых сборов и вернулся в Лондон третьим классом. Все, абсолютно все складывалось против меня.

Наступило Рождество. Я сидел с мрачным видом в своей новой крошечной квартирке в Блумсбери[8] и безразлично наблюдал, как призрак Барнджума — в римской тоге, высоких сапогах и тюрбане — летает по комнате.

Я задумался, примут ли меня в работный дом с призраком или нет. Я пребывал в ужаснейшем расположении духа и впервые начал действительно раскаиваться в том, что столь грубо расстался с Барнджумом тем ярким июньским утром.

С тех пор я о нем не слышал. Я знал, что он долетел до воды, поскольку раздался всплеск, однако в газетах не появилось ни одной заметки о найденном теле. Озеро хорошо хранит свои тайны.

Если бы только это коварное чудовище, низвергшее меня в нищету, сочло все произошедшее достаточным наказанием и наконец исчезло, оставило меня в покое!.. Однако я понимал, что призрак, увы, никуда не денется — он останется и будет наблюдать за плачевным финалом моей жизни.

Вдруг раздался громкий стук. Через мгновение дверь распахнулась, и в комнату торжественно вступил еще один незваный гость. Он также походил на Барнджума, только был гораздо более материален и наделен даром речи, который незамедлительно продемонстрировал, разразившись потоком оскорблений, самым мягким из которых было «трусливый злодей».

Я вскочил, отшатнулся и спрятался за креслом. Мой затравленный взгляд метался от новоприбывшего к привидению и от привидения к новоприбывшему. К горлу подступил комок отчаяния.

— Послушайте, вы оба, — начал я. — Я в состоянии выносить присутствие одного привидения. Я не наслаждаюсь этим, но как-то терплю. Однако призрачная свора — это, право же, чересчур; такая ноша не по силам ни одному человеку. Я не потерплю такого обращения. Клянусь, я сбегу от вас. Я покину этот бренный мир! Не только Барнджум может превращаться в призраков. Если вы не уйдете, я застрелюсь!

По правде говоря, в доме не имелось огнестрельного оружия, однако я был слишком взволнован, чтобы помнить о таких мелочах.

— Стреляйся сколько тебе угодно, — ответил более материальный призрак. — Не понимаю, что за чепуху ты несешь. Насколько мне известно, я никакое не привидение; я жив и здоров — вопреки твоим стараниям! Но вернемся к делу — ты негодяй!

— Барнджум! Ты жив! — воскликнул я с облегчением. — Но если так, — добавил я, ощущая, что со мной сыграли очень злую и совершенно неджентльменскую шутку, — то, скажи мне на милость, что делает здесь эта дурацкая копия?

Похоже, только сейчас он заметил призрака.

— Ого! Эй, привет! Как зовут эту штуку? — спросил он с любопытством.

— Я назвал его мерзкой помехой! — ответил я. — С того дня — с тех пор, как мы виделись в последний раз, — он всюду следует за мной, ведя себя самым раздражающим и непристойным образом!

Бесчувственная скотина Барнджум лишь хихикнул (что неудивительно):

— Хоть я и вижу это впервые, вы, уверен, отлично друг другу подходите. Надеюсь, он и дальше будет раздражать тебя.

— Это совершенно невеликодушно с твоей стороны, — я попытался воззвать к его лучшим чувствам (если таковые, конечно, имелись). — Быть может, мы расстались и не лучшими друзьями, но…

— Не «быть может», а точно, — сухо прервал он. — Ты сбросил меня с утеса, как только я отвернулся.

— Как бы то ни было, — заспорил я, — глупо вспоминать старые обиды, ты же понимаешь, что это нелепо.

— Нет, не понимаю.

Я предпринял последнюю попытку:

— Сегодня сочельник, Барнджум. Только подумай: в этот час тысячи человеческих сердец наполняются радостью при виде простенькой, но искренней открытки с поздравлениями. В ответ они, наверное, устроят целый пир с непременной индейкой в главной роли. В этот час лоточник раздает последние товары по символической цене, а довольный трактирщик отводит домой последнего из засидевшихся гостей — туда, где его ждут вино, угощения и родные. Пожалуйста, услышь мой зов! Я уже наказан за свою опрометчивость. Лежащее на коврике отвратительное чудовище сокрушило мою жизнь, вызвав невыносимые страдания. Ты не можешь не иметь к нему отношения. Прошу тебя как человека — прогони его! У тебя получится, вот увидишь!

Однако Барнджум даже не пошевелился. Он с мрачным удовлетворением смотрел на собственную призрачную копию, которая подпрыгивала на коврике.

— Пожалуйста, — умолял я. — Я бы сделал это ради тебя, Барнджум. Оно преследует меня уже полгода, и я сыт им по горло.

Барнджум заколебался. За окном кто-то заиграл одну из дурацких американских песенок (то ли «Серебряные нити среди золота», то ли что-то еще — уже не помню). Так или иначе, она, похоже, вызвала живой отклик в зачерствевшем сердце Барнджума: он внезапно разрыдался.

— Ты не заслуживаешь этого, — выговорил он в промежутках между всхлипами, — но так и быть.

Он повернулся к призраку.

— Слушай, ты. Не знаю, как там тебя, но тебе пора убираться. Слышишь? А ну прочь отсюда!

Привидение задрожало, а потом вдруг, к моей превеликой радости, свернулось в комок и моментально усохло в какую-то паутину, которая метнулась в камин и вылетела через дымоход. С тех пор я его не видел.

Как Барнджум спасся? Оказалось, все очень просто; он приземлился прямо на рыбацкую лодчонку, на груду свежепойманной рыбы, и в результате отделался легкими ушибами, а не сломанной шеей. Как только он пришел в себя, ему пришлось уехать за границу по срочным делам. Вернулся он совсем недавно.

Однако причина появления призрака остается для меня загадкой и по сей день. Если бы Барнджум был каким-нибудь тайным буддистом, все можно было бы списать на его «астральную проекцию». Однако чтобы погрузиться в тайны буддизма, нужно медитировать много лет подряд, не говоря уж об образцовом поведении, — все это находилось далеко за пределами возможностей Барнджума.

Быть может, привидение появилось под действием сильных эмоций (как моих, так и Барнджума), став «живым» напоминанием о понесенной мной утрате? Может быть.

Или же это был простой полтергейст, решивший немного позабавиться за мой счет, а заодно отомстить за Барнджума?

Лишь в одном я уверен: после всего, что произошло по вине (пусть и не прямой, а косвенной) Барнджума, он просто обязан (как в моральном, так и в юридическом аспектах) возместить нанесенный мне урон — как материальный, так и моральный.

Однако Барнджум и по сей день убежден в обратном. Потому призрачные преступления остаются безнаказанны.

Читатели могут задать вопрос, почему я не обратился в суд. Что ж, просвещенные люди должны понять мое нежелание юридически обвинять человека, с которым мы так долго пребывали в дружеских отношениях. Я предпочитаю воздействовать словами, а не судебными актами. Кроме того, мне не удалось уговорить взяться за это дело ни одного даже самого нечистого юриста.