Призрачный двойник

Часть 2 Уайтчепельские ночи

– И это все, – недовольно сказал Локвуд. Он опустил газету и откинулся на спинку кресла. – Это все, чем отблагодарила нас за наши старания «Таймс». В этой статье подробнее рассказывается о стычке на кухне, чем о схватке с Чейнджером. Точнее, о ней вообще ничего не сказано. А ведь это было самым главным в этом деле, разве не так?

– И насчет «целыми и невредимыми» я не вполне согласен, – добавил Джордж. – Та старая корова довольно сильно приложила меня. Вот, видите?

Я посмотрела на Джорджа и задумчиво ответила:

– Да? А мне казалось, что твой нос всегда так выглядит.

– Да нет же, не нос. Вот здесь, на лбу. Царапина.

– Кошмар, – недовольно пробурчал Локвуд. – Но больше всего меня огорчает то, что отчет помещен на седьмой странице. Здесь его почти никто не заметит. А на первой странице опять сообщения о нашествии призраков в Челси. На этом фоне наше расследование совершенно теряется.

Было позднее утро, два дня спустя после происшествия в «Лавандовом домике». Мы сидели в библиотеке нашего дома на Портленд-Роу и пытались расслабиться. За окном бушевал осенний штормовой ливень, вся улица, казалось, стала жидкой – деревья сгибались под натиском ветра, по стеклу бежали струи воды, искажая очертания домов. Но у нас в доме было тепло и сухо, батареи отопления работали на полную мощность.

Джордж развалился на диване рядом с огромной кучей неглаженого белья и листал комикс.

– Стыд и позор, что они ничего не пишут о самом главном, – сказал он. – О том, что Чейнджер создал свой собственный кластер призраков – а ведь это поразительная вещь. Она показывает, каким образом распространяется Проблема. Смотрите: выходит, что сильные Гости совершают жестокие убийства и создают из жертв подчиненную им вторичную группу призраков. Ужасно интересно. Мне хотелось бы более подробно исследовать этот процесс.

Джордж был в своем репертуаре. Когда рискованное расследование завершается, ему всегда интересно понять, что и как в этом случае произошло. А у меня все иначе. Каждое такое приключение оставляет в моей памяти глубокий эмоциональный след, от которого хочется поскорее избавиться. Но забыть пережитое бывает очень не просто.

– А мне просто жаль тех несчастных постояльцев, которые попали в объятия призрака, – сказала я, сидя на полу возле дивана скрестив под собой ноги. Официально считалось, что я сейчас разбираю почту, но на самом деле я тихонько дремала. Прошлая ночь выдалась хлопотной, я до трех часов не спала, выслеживая, а затем уничтожая одного Луркера. – Я ощущала их печаль, одиночество, – продолжила я. – Даже этот Чейнджер… Да, он был ужасным, но и несчастным тоже. Я чувствовала его боль. И если бы у меня было больше времени, чтобы как следует войти с ним в контакт…

– … он убил бы тебя, и дело с концом, – закончил за меня Локвуд из глубин своего кресла. – Ты обладаешь удивительным Даром, Люси, но единственный призрак, с которым я разрешаю тебе общаться, – это череп в банке… И то, если честно, не уверен, что это так уж безопасно.

– Нет, не волнуйся, с черепом у нас все в порядке, – сказала я. – Прошлой ночью он помогал мне справиться с моим Луркером. Подсказал, где искать его Источник, я его выкопала и запечатала. Кстати, мы были совсем неподалеку от Челси. А вы двое? Слышали, что там происходит? Новости тревожные.

– Да, тревожные, – кивнул Локвуд. – Еще три человека убиты. ДЕПИК, как всегда, в растерянности. Думаю, сегодня ночью они эвакуировали еще пару улиц.

– Более того, – добавил Джордж, – эпидемия распространилась еще на добрую квадратную милю дальше вдоль Кингс Роуд. С каждой ночью Гостей становится все больше, их концентрация растет невиданными темпами, и никто не знает почему, – он поправил на носу очки. – Это ужасно. А ведь до самого недавнего времени Челси был на редкость спокойным районом, тихим и мирным, а потом вдруг раз – и началось. Как будто тормоза отказали. Вторжение Гостей распространяется словно самая настоящая эпидемия. И мне очень хотелось бы узнать: что именно их расшевелило? И каким образом распространяется среди мертвых эта инфекция?

Ответа на этот вопрос у меня, разумеется, не было, да я и не стала бы пытаться его найти. Локвуд только застонал – он сам возвратился домой лишь под утро: всю ночь гонялся за Спектром на болотах Хэкни и был не в настроении размышлять над волновавшими Джорджа проблемами.

– Лично меня, – сказал он, – волнует только то, что нашествие призраков в Челси вредит репутации нашего агентства. Мы отошли на второй план. Вам известно, что к расследованию в Челси привлекли команду Киппса? И вот, пожалуйста, результат. Киппс сегодня на первой полосе «Таймс» со своими идиотскими высказываниями. На первой! Но такого не должно быть! Вывод? Нам просто необходимо принять участие в таком серьезном деле, как нашествие призраков в Челси. Может быть, мне поговорить с Барнсом? Спросить, не хочет ли он, чтобы мы тоже подключились к этому расследованию? Правда, есть одна проблема – мы с вами слишком переутомились в последнее время…

Да, это верно. Переутомились… Как я уже говорила, стоял ноябрь, начиналась так называемая «Черная зима», ставшая самым ужасным и тяжелым периодом во всей истории Проблемы. Началась невиданная за все пятьдесят лет существования Проблемы эпидемия нашествий призраков, и события в Челси, строго говоря, были лишь верхушкой этого айсберга. Все агентства парапсихологических расследований работали буквально на пределе своих сил, и «Локвуд и компания» не было исключением. Да, мы переутомились, и это было еще очень мягко сказано.

Мы, все втроем, жили в четырехэтажном особняке на лондонской Портленд-Роу, здесь же находился и офис нашего агентства. Владельцем дома был сам Локвуд. Когда-то этот особняк принадлежал его родителям, на развешанных во многих комнатах стеллажах до сих пор оставались собранные ими в зарубежных поездках предметы – ритуальные африканские маски, восточные барабанчики и отгоняющие злых духов трещотки, обереги, шаманские бубны.

Цокольный этаж дома Локвуд переоборудовал под офис с рабочими столами и картотеками. Здесь же находились кладовые с запасами соли, железа и всего прочего, а также тренировочный зал, где мы оттачивали свое мастерство владения рапирой. В дальнем торце цокольного этажа имелась защищенная железом стеклянная дверь, ведущая в садик с маленькой лужайкой и несколькими яблонями. Летом мы иногда пили там чай и отдыхали. На верхних двух этажах располагались спальни, а на первом этаже была кухня, библиотека и гостиная, в которой Локвуд принимал наших клиентов. Именно здесь мы проводили большую часть своего свободного времени.

Правда, в последние месяцы этого свободного времени у нас практически не стало. Причиной тому отчасти были наши собственные успехи, сделавшие агентство достаточно известным в Лондоне. В июле мы провели расследование на кладбище Кенсал Грин, и оно закончилось так называемой «битвой среди могил», когда агенты столкнулись с бандой головорезов, работавших на мафию перекупщиков с черного рынка экстрасенсорных артефактов. Это расследование, как и раскрытое нами незадолго до этого дело ужасного призрака-крысы из Хэмпстеда, широко освещалось в прессе, а позднее интерес к нашему агентству подогрел суд над главарем мафии черного рынка Джулиусом Винкманом. На суде Локвуд, Джордж и я выступали свидетелями, давая показания против этого человека. В середине сентября Винкман был осужден и помещен в Уондсворскую тюрьму – все это обеспечивало нашему агентству бесплатную рекламу на протяжении целых двух месяцев, и телефон в нашем офисе почти не умолкал.

Правда, несмотря ни на какую рекламу, большинство богатых клиентов все же предпочитали иметь дело с крупными агентствами, у которых и оборудование дороже, и репутация давнишняя. Так что большинство наших заказов поступало из бедных районов, того же Уайтчепела, например, где клиенты довольно ограниченны в своих средствах. Но работа есть работа, и Локвуд старался не отказывать никому. А это означало, что свободные вечера стали для нас недостижимой роскошью.

– Что у нас на сегодня, Джордж? – неожиданно спросил Локвуд. Он сидел, устало подперев голову рукой, и, казалось, засыпал. – Пожалуйста, скажи, что ничего.

Джордж молча показал три пальца.

– Три? – простонал Локвуд. – А что именно?

– Женщина в вуали на Нельсон-стрит, в Уайтчепеле. Призрак в многоквартирном доме. И Тень, которую заметили за общественным туалетом. Обычный джентльменский набор.

– Опять придется разделиться, – сказал Локвуд. – Чур, моя женщина в вуали.

– Чур, моя Тень, – хрюкнул Джордж.

– Что? – вскинула я голову. «Чур» – это наше второе по важности правило после «Правила печенья» (за один раз каждый может взять одно печенье, и не больше). И эти правила всегда строго соблюдаются. – Значит, мне идти в многоквартирный дом? Великолепно. Могу поспорить, что там окажутся отключены лифты и все такое прочее.

– Ну, ты в достаточно хорошей форме, чтобы осилить пару лестничных пролетов, Люси, – проворковал Локвуд.

– А если это двадцать первый этаж? И там, наверху, меня будет ждать сильный призрак, например Сырые Кости, а я явлюсь с высунутым языком и не смогу с ним справиться? Погодите! А что, если лифт все-таки работает, но именно в нем и засел Гость? Помните, что случилось с той девушкой из агентства «Себрайт», когда она застряла в том зараженном призраками подъемнике на верфи Кэнери? От нее тогда остались одни башмаки!

– Не кипятись, – сказал Локвуд. – Ты просто устала. Мы все устали. Я уверен, что все будет хорошо.

Мы все снова замолчали. Я привалилась затылком к диванным подушкам. Стекавшие по оконному стеклу струйки воды напоминали кровавые вены.

Почему кровавые? Ну ладно, пусть будет не кровавые… Я действительно устала, как справедливо заметил Локвуд.

Локвуд… Прищурив глаза, я наблюдала за ним сквозь опущенные ресницы. Видела его длинные босые ноги, легко перекинутые через подлокотник кресла, контуры тела, наполовину скрытые под мятой рубашкой. Лицо Локвуда почти целиком было прикрыто ладонью, за исключением твердой линии подбородка и выразительных губ – в данный момент расслабленных и слегка приоткрытых. На рукав белой рубашки мягко свесились длинные пряди его темных волос.

Как он умудряется так элегантно выглядеть, даже проспав всего пять часов и так неудобно съежившись в своем кресле? Лично я не люблю неодетых людей, а особенно Джорджа, – это, простите, «вредно для здоровья». Но Локвуд отлично смотрелся даже полуодетым. А в комнате было так тепло, так уютно… Мои ресницы опускались все ниже, ниже… Я положила руку на свое серебряное ожерелье, медленно пропустила его между пальцев…

– Нам нужен еще один агент, – неожиданно сказал Локвуд, и мои глаза моментально открылись.

По звуку я догадалась, что за моей спиной Джордж опустил свой комикс.

– Что ты сказал? – переспросила я, не веря своим ушам.

– Нам нужен еще один сотрудник. Еще один агент, который будет подстраховывать нас. Неужели это не понятно? Не можем же мы все время работать в одиночку.

– В «Лавандовом домике» мы работали все вместе, – сказала я.

– Это был особый случай, – Локвуд шевельнул рукой, убирая упавшие на лицо волосы. – И вряд ли он повторится. Ну согласитесь, если мы уже едва справляемся, разве нет?

Джордж зевнул.

– С чего это ты заговорил об этом? – спросил он и с хрустом потянулся, толкнув лежавшую у меня над головой груду неглаженого белья. Из нее вывалились шорты Джорджа и медленно спланировали мне прямо на нос.

– Да вот вам наглядный пример, – сказал Локвуд, пока я трясла головой, пытаясь сбросить с себя шорты. – Один из вас должен перегладить всю эту груду. А времени на это ни у кого нет.

– «Один из вас»! – фыркнул Джордж. – Ты тоже мог бы постоять за утюгом.

– Я? Но я занят еще больше, чем вы.

В принципе, он был прав, именно так и обстояли наши дела в последнее время. За ночь мы выкладывались так, что ни на что остальное у нас просто не оставалось сил. Поэтому мы совершенно забросили многие домашние дела – уборку, стирку, готовку. Весь дом на Портленд-Роу, 35, был в полном беспорядке. Кухня, например, выглядела так, будто в ней взорвалась солевая бомба. Даже череп в банке, привыкший, должно быть, ко многому, и тот начал делать язвительные замечания по поводу того, в каком хлеву мы живем.

– Если мы возьмем еще одного агента, то сможем выходить на работу по очереди, а это значит, что через три дня на четвертый каждый из нас будет нормально спать ночью, а днем заниматься хозяйством. Я уже все обдумал, и не раз, и пришел к выводу, что ничего другого нам просто не остается.

Мы с Джорджем молчали. Лично мне совершенно не хотелось обзаводиться новым коллегой. Скажу больше – от одной этой мысли меня начинало мутить. Да, мы были слишком заняты, но мне нравилась такая работа. Достаточно вспомнить, как дружно мы действовали во время расследования в «Лавандовом домике» и как умело справились с тем сложным случаем. И вовсе не нравилась перспектива привыкать к новому товарищу по работе.

– Ты уверен? – спросила я наконец. – А где будет спать твой новый оперативник?

– Не, уж во всяком случае не на полу, – сказал Джордж, – а то заразу какую-нибудь подцепит.

– Но и не на чердаке же со мной.

– Здесь вообще никто спать не будет, идиоты, – сердито проворчал Локвуд. – Разве обязательно спать там же, где работаешь? Девяносто девять процентов людей утром приходят на работу, а вечером возвращаются домой. Вы что, не знали об этом?

– А может, нам вообще не стоит брать агента, – предложила я. – Может быть, нам нужна просто помощница. Пусть следит за домом, прибирает, готовит, и еще будет за секретаря. А с основной работой мы прекрасно и сами справимся.

– Я согласен с Люси, – сказал Джордж, возвращаясь к своему комиксу. – Мы в самом деле отлично сработались. Не стоит разрушать команду.

– Хорошо, я подумаю над этим, – сказал Локвуд.

Но, разумеется, Локвуд был слишком занят, чтобы думать обо всем этом, поэтому можно было надеяться, что дальше этого разговора дело не двинется. И, признаюсь вам честно, меня это вполне устраивало. К этому времени я работала в агентстве уже восемнадцать месяцев. Да, мы заработались, да, мы жили как в хлеву. Да, мы почти каждую ночь рисковали своей жизнью. Но я была очень счастлива.

Почему, спросите вы? На то было три причины – мои коллеги, изменившаяся самооценка и открытая дверь.

Среди всех лондонских агентств «Локвуд и компания» было уникальным. Нет, не потому, что оно самое маленькое (всего три агента), а потому, что его владелец и глава сам был юным человеком. Другие агентства нанимали себе в штат сотни детей-оперативников (именно детей, поскольку только они способны обнаруживать Гостей), но руководителями всегда были взрослые, не подходившие к зараженному призраками дому ближе, чем на расстояние крика. А вот Локвуд был главой агентства, который сам сражается с призраками. Он блестяще владел рапирой – второго такого фехтовальщика, пожалуй, не найти, – и я была счастлива работать с ним бок о бок. Счастлива во многих отношениях. Мне нравился его независимый характер, Локвуд умел вдохновлять своих товарищей, удивительным образом сочетая в себе холодную невозмутимость и пылкую отвагу. А дополнительное очарование Локвуду придавала окружавшая его таинственность.

Он редко говорил о своих чувствах, желаниях или о том, что им движет, поэтому за первый год, проведенный в доме на Портленд-Роу, я практически ничего не узнала о его прошлом.

Загадкой оставались его родители, хотя на каждой стене висели или стояли вещи, которые они собирали. Как Локвуд стал владельцем этого дома и откуда взял деньги, чтобы основать собственное агентство, я тоже не знала. Впрочем, это не имело для меня большого значения. Локвуд был укутан в тайну, как в свое длиннополое пальто, и мне нравилось просто быть с ним рядом – тогда я чувствовала, что отблеск его тайны ложится и на меня.

Итак, соседство с Локвудом делало меня счастливой, думаю, вы это уже поняли. Что касается Джорджа, то привыкнуть к нему оказалось для меня непросто. Неряшливо одетый, непричесанный, язвительный, он славился на весь Лондон своей нелюбовью к частому использованию мыла. Однако при этом Джордж был умен, честен, безгранично любознателен и талантлив как исследователь. Именно благодаря его дотошным и успешным поискам в архивах мы, в общем-то, и были живы по сей день. Плюс – и это самое главное – Джордж был безгранично предан своим друзьям, стать которыми посчастливилось Локвуду и мне.

И все было прекрасно, и все мы действительно были друзьями и безоговорочно верили друг другу, но при этом каждый из нас мог свободно заниматься именно тем делом, которое было больше всего ему по душе, – никто никому не мешал и ничего не навязывал. Джордж мог с увлечением исследовать причины Проблемы. Локвуд постоянно заботился об укреплении репутации нашего агентства. Я? До того как попасть на Портленд-Роу, я ничего не знала о своей способности слышать голоса мертвых и (иногда) вступать в общение с ними. Первое время это очень меня пугало. Но работа в агентстве «Локвуд и компания» дала мне возможность постепенно изучить и освоить этот мой Дар, показала мне самой, на что я способна. После радости, которую я получала от общения со своими друзьями, понимание своих новых возможностей было второй причиной, по которой я чувствовала себя такой удовлетворенной и счастливой в это хмурое ноябрьское утро. И моему счастью не мог помешать даже хлеставший за окнами дождь.

Третья причина? Ну что ж, скажу и о ней. На протяжении нескольких месяцев во мне копилось разочарование оттого, что Локвуд замкнулся в себе, почти полностью отдалился от нас. Мы, все трое, по-прежнему поровну делили выпадавшие на нашу долю испытания, по-прежнему безгранично доверяли друг другу, но с течением времени окружавшая Локвуда тайна начинала все сильнее удручать. Он отказывался говорить с нами о загадочной комнате на втором этаже нашего дома, о комнате, в которую категорически запрещал заходить мне и Джорджу. Я строила массу предположений относительно того, что может скрываться за этой дверью, но ясно было лишь то, что эта комната каким-то образом связана с прошлым Локвуда. Скорее всего – с судьбой его родителей. Тайна комнаты на втором этаже невидимым барьером вставала между нами, образуя дистанцию, и я уже отчаялась когда-нибудь раскрыть ее – или, что почти одно и то же, – понять Локвуда.

Так продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный летний день Локвуд внезапно не сменил гнев на милость. Без всяких предисловий он привел нас с Джорджем на лестничную площадку второго этажа, открыл запретную дверь и приподнял покров, скрывающий его тайну.

И знаете, что оказалось? Оказалось, что я ошибалась.

Это вообще была не комната его родителей.

Это была комната его сестры.

Его сестры, Джессики Локвуд, которая умерла здесь шесть лет назад.

Чтобы не травмировать психику наших посетителей, а также сохранить свой собственный покой, я перенесла банку с черепом в дальний угол цокольного этажа и накрыла ее стеганой грелкой для заварного чайника. Время от времени я приносила банку в гостиную и открывала клапан на крышке, чтобы череп мог поделиться со мной мрачными тайнами мертвых или донимать меня своей глупой болтовней – по-моему, это доставляло ему огромное удовольствие. Так случилось, что банка стояла на серванте и в тот день, когда я пришла готовить свою амуницию к ночной работе.

Как мы и договаривались, работать сегодня нам предстояло порознь. Джордж уже отправился в Уайтчепел искать Тень, которую там приметили за общественным туалетом. Локвуд укладывал свои вещи, готовясь уйти на поиски женщины в вуали. Мой поход отменился – я уже собралась было ехать в многоквартирный дом, когда позвонил мой клиент и попросил перенести визит по причине его нездоровья. Это означало, что у меня был выбор, хотя и небольшой – остаться дома и заняться глажкой белья или отправиться вместе с Локвудом. Сами легко можете догадаться, что именно я выбрала.

Я вытащила рапиру оттуда, куда поставила ее прошлой ночью, засунула в кармашки рабочего пояса несколько соляных бомбочек – они валялись прямо на полу возле дивана. Когда я уже подходила к двери, из тени прозвучал знакомый хриплый голос:

– Люси! Люси…

– Ну и что тебе? – В закатных лучах солнца внутри банки плавали, кружась, бледные искорки, скрывая от глаз темную неподвижность старого черепа. Искорки слились, образовав жуткое лицо, тускло мерцавшее в сумерках зеленоватым потусторонним светом.

– Уходишь? – сварливо заметил призрак. – Возьми меня с собой.

– Нет, ты останешься здесь.

– Ну, Люси, пожалуйста. Мне так скучно.

– Скучно? Так дематериализуйся. Или подвигайся. Поплавай в банке. Смотри сквозь стекло, наслаждайся видом. Веди себя как нормальный призрак. Я уверена, что ты умеешь развлекать себя сам. – Я повернулась, собираясь уйти.

– Наслаждаться видом? В этом вашем бомжатнике? – Лицо в банке колыхнулось, прижалось к стеклу кончиком носа. – В морге и то веселее, чем здесь у вас. И чище. Глаза бы мои не смотрели на ваш бедлам.

Уже положив ладонь на дверную ручку, я обернулась:

– Ничем не могу тебе помочь. Впрочем, если хочешь, могу закопать тебя в ямку и разом решить все твои проблемы.

Разумеется, я не стала бы закапывать череп, что вы. Из всех Гостей, которых мы встречали – нет, из всех Гостей, которых вообще кто-либо встречал за последнее время, – наш череп был единственным призраком, с которым можно было полноценно общаться. Другие призраки могли стонать, стучать, издавать невнятные звуки – именно таким образом агенты, обладающие, как и я, экстрасенсорным Слухом, обнаруживают их присутствие. Но, согласитесь, от этих бессмысленных звуков до нормального разговора, который можно было вести с черепом, – как отсюда до Луны. Наш череп был редкостным призраком Третьего типа, только поэтому мы до сих пор не поддались искушению выбросить его вместе с банкой в мусорный бак.

– Чтобы закопать меня, тебе нужно будет выкопать яму, – меланхолично заныл череп. – А чтобы выкопать яму, тебе нужно будет поработать. А к работе вы, все трое, совершенно не пригодны. К любой работе. Постой, я угадаю… Бьюсь об заклад, ты сегодня снова идешь в Уайтчепел. Ах, эти восхитительные темные улочки… эти чудные кривые аллеи… Слушай, возьми меня с собой! Тебе же нужен компаньон, верно?

– Нет, не нужен, – отрезала я. – Мы идем вдвоем с Локвудом. И я должна поторопиться – он уже надевает пальто в холле.

– Ах-ах! «Мы идем, мы вдвоем»… Понимаю. Значит, мне лучше оставить тебя на произвол судьбы? Ладно.

– Правильно. Умный мальчик. – Я немного помолчала и спросила: – На произвол судьбы? Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего. – Лицо подмигнуло мне своим злым глазом. – Не хочу быть третьим лишним. Довольна?

– Не понимаю, о чем ты. Мы с Локвудом идем на дело.

– Ну да, конечно-конечно. На дело! Отлично придумано. Только лучше сбегай и переоденься.

– Люси, ты где? Пора! – донесся из холла голос Локвуда.

– Иду! – крикнула я в ответ, а затем негромко, но сердито спросила у призрака: – А зачем мне переодеваться? Это моя рабочая одежда.

– Ты не должна выходить с кем-то в таком виде, – заявил призрак, критически осмотрев меня. – Только взгляни на себя. Леггинсы, футболка, дрянная старая юбка, проеденная молью кофта… То ли слабоумный матрос, то ли уличная попрошайка. Разве можно в этом выглядеть прилично? Кому ты можешь понравиться в таких обносках?

– А кто тебе сказал, что я хочу кому-то понравиться? – цыкнула я. – Я агент! И иду на свою работу! А если ты не умеешь себя вести… – Я подошла к серванту и взяла в руки грелку для чайника.

– О, мои слова тебя задели? – ухмыльнулся призрак. – Задели, задели! Очарова…

Договорить ему я не дала. Закрыла клапан, напялила на банку стеганую грелку и вышла из комнаты.

Локвуд ждал меня в холле, – как всегда, одетый безупречно. Он внимательно посмотрел на меня и спросил:

– С тобой все в порядке, Люси? Или череп опять тебя достал?

– Ничего такого, с чем я не смогла бы справиться. – Я пригладила волосы, решительно выдохнула и с беззаботной улыбкой спросила: – Ну что, пошли?

Обычные такси в Лондоне после комендантского часа не работают, но есть небольшой парк специальных машин, базирующихся на нескольких хорошо защищенных ночных стоянках. В основном они перевозят агентов и официальных представителей ДЕПИК, занятых в ночную смену. Эти машины внешне такие же, как и дневные такси, только выкрашены не в черный, а в белый цвет, и водителями на них служат крепкие, чаще всего коротко подстриженные мужчины средних лет – неразговорчивые, неулыбчивые и очень опытные. По словам Локвуда, большинство из них – бывшие заключенные, досрочно выпущенные из тюрьмы с условием, что они будут выполнять эту опасную ночную работу. Все они обвешаны металлическими оберегами и гоняют со страшной скоростью.

Ближайшая от нас стоянка ночных такси находится на Бейкер-стрит, рядом с метро. Нашего шофера Джейка я узнала сразу, он уже как-то возил нас пару раз. В ушах у него были огромные серебряные серьги, и они бешено раскачивались, когда Джейк вывез нас из подземного гаража и помчал на восток по Мэрилебон Роуд.

Локвуд вытянулся на сиденье и улыбнулся мне. Сейчас, когда мы ехали на работу, он казался более оживленным, чем дома, его дневную усталость как рукой сняло.

Я же после нашего последнего разговора с черепом была совершенно не в своей тарелке.

– Ну, – спросила я деловым тоном, – что там за Гость, к которому мы едем в гости? Домашнее привидение?

– Вроде того, – кивнул Локвуд. – Явление, которое заметили в одной из комнат верхнего этажа. Нашу клиентку зовут миссис Петерс. У нее двое маленьких сыновей. Эти мальчишки и сказали, что видели жуткую леди в вуали. Она одета во все черное и, похоже, сидит внутри стекла в окне спальни.

– Ага. С детьми все в порядке?

– Ну как тебе сказать… Вообще-то они бились в истерике. Одного пришлось накачать снотворным… Ладно, вскоре, я думаю, мы с тобой увидим эту леди собственными глазами. – Локвуд повернулся к окну, рассматривая безлюдные тротуары и убегающую вдаль полосу пустынной мостовой.

Водитель обернулся через плечо:

– Кажется, что сегодня ночью довольно спокойно, мистер Локвуд, но это не так. Вам повезло, что наняли меня. Моя машина была последней свободной в гараже.

– А в чем дело, Джейк?

– А все то же нашествие призраков в Челси. Там собирают огромную команду, чтобы справиться с ними. ДЕПИК набирает агентов отовсюду – с запада, востока, из центра города. Они реквизировали почти все такси.

– А из каких агентств они берут оперативников? – нахмурился Локвуд.

– Само собой, из крупных – «Фиттис», «Ротвелл»…

– Ну правильно.

– Плюс из «Тенди», «Аткинс и Армстронг», «Тэмуорт», «Гримбл», «Стейнс», «Меллингкамп», «Банчерч»… Из каких-то еще, только я названий не помню.

– «Банчерч»? – негодующе фыркнул Локвуд. – Это совсем не крупное агентство. Там служат всего десять человек, и восемь из них ни на что не годны.

– Не мое дело об этом судить, мистер Локвуд. Хотите, я добавлю лавандового аэрозоля в кондишку? В таких новеньких машинах, как моя, услуга это бесплатная.

– Нет, спасибо, – ответил Локвуд и сильно втянул носом воздух. – У нас с Люси есть свои обереги, хотя мы и не из «крупного» агентства. Мы чувствуем себя достаточно защищенными и без бесплатной лаванды.

После этого Локвуд замолчал, но чувствовалось, насколько он раздражен. Он уставился в окно, барабаня пальцами по колену. Я сидела, забившись в тень на заднем сиденье, наблюдала за тем, как свет уличных фонарей играет на щеках и поджатых губах Локвуда, отражается в его темных, беспокойных глазах. Я знала, почему Локвуд злится – ему хотелось, чтобы о его агентстве говорили как об одном из лучших в столице. Он сгорал от честолюбивого желания внести свой – решающий, конечно же – вклад в решение Проблемы.

И я понимала причину этого желания.

Разумеется, понимала. С того самого летнего дня, когда Локвуд открыл запретную дверь на площадке второго этажа и впустил нас с Джорджем внутрь.

– Моя сестра, – сказал тогда Локвуд. – Это ее комната. Как вы, очевидно, догадались, именно здесь она умерла. А теперь я плотнее закрою дверь, если вы не возражаете.

Он прикрыл дверь. Маленький клинышек солнечного света, добиравшегося сюда с лестничной площадки, погас, возникло ощущение, что мы оказались в западне. Мягко щелкнули железные полосы, которыми были обиты края двери. Теперь мы были полностью отрезаны от внешнего мира.

Ни я, ни Джордж ничего не говорили, только тесно жались друг к другу. Все, что мы с ним могли сейчас сделать, так это пытаться прочно устоять на ногах – волны экстрасенсорной энергии обрушились на нас, ослепили, оглушили, придавили к месту. В ушах у меня гудело и ревело.

Я тряхнула головой, собралась и заставила себя открыть глаза.

Окно напротив меня было наглухо занавешено, только по краям плотной шторы пробивались тонкие лучики летнего полуденного солнца. Кроме них, во всей комнате больше не было ни единого источника света.

Я хотела сказать – источника естественного света.

А так вообще-то комнату наполняло бледное, жидкое, как вода, и серебристое, как лунный свет, потустороннее сияние.

Его ощущала даже я, как правило, невосприимчивая к сиянию смерти. Обычно, когда Локвуд говорит, что заметил пятно такого свечения, я верю ему на слово. Но на этот раз я все видела своими глазами. Середину комнаты занимала кровать – односпальная, узкая, упирающаяся подголовником в правую от меня стену. Ножки и деревянные торцы кровати были окрашены белой – а может быть, кремовой – краской, голый матрас покрыт светлым покрывалом, в полумраке казавшимся облаком на черном небе. А над ним висел неровный овал, формой и размером напоминавший человеческую фигуру, излучавший бледный холодный свет. Вначале мне показалось, что этот свет не имеет источника, что овал пуст, и только отведя взгляд в сторону, я заметила краешком глаза пятнышко внутри него. Знаете, такие пятнышки появляются в глазах после того, как посмотришь на солнце.

Именно этот овал и излучал поток экстрасенсорной энергии, мощный и постоянный. Поэтому неудивительно, что дверь комнаты была изнутри обшита железными полосами, неудивительно, что все стены сверкали от развешанных на них серебряных оберегов. Неудивительно, что весь потолок был увешан серебряными мобилями, которые тихо раскачивались сейчас в потоках воздуха, созданных закрывшейся дверью. Мобили тихо, мелодично перезванивались, и этот звук напоминал далекий детский смех.

– Ее звали Джессика, – сказал Локвуд. Он прошел мимо нас, и я увидела, что он вынимает из кармана темные очки – их он обычно надевал, когда хотел защитить глаза от особенно ярких пятен призрачного света. Он надел очки и продолжил: – Она была на шесть лет старше меня. И ей было пятнадцать, когда это случилось. Прямо здесь.

Локвуд говорил таким тоном, словно это было для него самым обычным делом – стоять с нами в темноте, рассказывать о своей давно умершей сестре перед ее посмертным свечением и на фоне обрушившегося на нас экстрасенсорного эха того события. Затем Локвуд подошел к кровати и осторожно, чтобы не прикоснуться к светящемуся овалу, приподнял покрывало с лежащего под ним матраса. На матрасе обнаружилось широкое темное пятно, поверхность ткани была обожжена, словно ее облили кислотой.

Я присмотрелась. Это была не кислота. Уж мне-то хорошо известно, как выглядят ожоги от эктоплазмы.

Только сейчас я поняла, что еще сильнее вцепилась в руку Джорджа.

– Я тебе не сделала больно, Джордж? – спросила я.

– Ничего. Не сильнее, чем до этого.

– Хорошо, – но отпустить его я так и не смогла.

– Это случилось давно, – сказал Локвуд. – Мне было тогда всего девять лет. Древняя история, как говорится. Но я решил, что должен рассказать и показать все это вам обоим. В конце концов, вы живете в этом доме.

Я с трудом, но заставила себя заговорить.

– Значит, Джессика, – сказала я.

– Да.

– Твоя сестра.

– Да.

– А как это с ней случилось?

Локвуд опустил покрывало, аккуратно заправил его в щель у подголовника:

– Призрачное прикосновение.

– Призрак? Откуда?

– Из горшка, – нарочито спокойно ответил Локвуд. Темные очки скрывали выражение его глаз. Прочитать что-либо по лицу Локвуда было невозможно. – Ну ты знаешь эти вещицы, оставшиеся от моих родителей. Ритуальные предметы для изгнания злых духов на настенных полках внизу. Родители были исследователями. Изучали мифы и легенды о сверхъестественных явлениях в культурах других народов. Большинство собранных ими предметов – просто мусор. Ритуальные головные уборы и прочая ерунда. Но оказалось, что среди них есть действительно опасные вещицы, способные делать именно то, что им приписывают. В том числе тот горшок. Я полагаю, он был из Индонезии или откуда-то оттуда. Говорят, сестра разбирала артефакты в одном из ящиков. Вынула горшок и… уронила его. Горшок разбился, из него выскочил призрак. И убил ее.

– О, Локвуд, – сказала я. – Мне так жаль…

– Да, спасибо, но это, как я уже сказал, древняя история. Это было давно.

Я не могла ни на чем сосредоточиться, кроме как на словах Локвуда. На них, да еще на яростном потустороннем сиянии. Но тем не менее я смогла рассмотреть, что в комнате помимо кровати есть гардероб и два комода, а еще коробки и ящики, составленные в основном у стены, иногда по три-четыре друг на друга. А еще повсюду стояли вазы и банки с букетами сухой лаванды, ее сладкий, слегка вяжущий аромат наполнял всю комнату. Было так непривычно ощущать этот запах в нашем доме (особенно если вспомнить, что на этой же лестничной площадке находилась спальня Джорджа): он еще больше усиливал ощущение нереальности всего, что сейчас происходило.

Я вновь тряхнула головой. Сестра. У Локвуда была сестра. И она умерла. Прямо здесь, в этой комнате.

– А что случилось с призраком? – спросил Джордж. Его голос тоже прозвучал нарочито спокойно.

– Его уничтожили. – Локвуд подошел к окну и раздвинул тяжелые шторы. На меня обрушился дневной свет, и я на мгновение зажмурилась. Когда я вновь открыла глаза, вся комната уже была залита солнцем. Теперь я уже не могла видеть висящий над кроватью светящийся овал, почти пропал и экстрасенсорный шум. Впрочем, его присутствие я все еще ощущала – в ушах у меня тихонько потрескивало.

Когда-то эта комната была выдержана в приятных голубых тонах и оклеена детскими обоями, на которых по диагонали тянулись разноцветные воздушные шарики. К висевшей на одной из стен пробковой доске кнопками были приколоты открытки со львами, жирафами и лошадями, такие же старые картинки с животными украшали и изголовье кровати. Сверху на меня смотрели приклеенные к потолку, пожелтевшие от времени звездочки. Но мое внимание привлекло не все это, а две большие вертикальные черты, прорезавшие сквозь порванные в этом месте обои правую от меня стену. В прорезях виднелась штукатурка. Это были следы от ударов рапирой. В одном месте прорезь была такой глубокой, что прошла сквозь слой штукатурки до самой кирпичной кладки стены.

Локвуд стоял у окна, глядя на глухую торцевую стену дома напротив. На подоконнике лежали сухие семена лаванды, осыпавшиеся из стоявших здесь в вазочках букетов. Локвуд смахнул их пальцем в сложенную лодочкой ладонь.

А со мной тем временем начиналось что-то вроде истерики. Мне хотелось одновременно плакать, и безудержно хохотать, и кричать на Локвуда…

Но я сдержалась и вместо этого тихо спросила:

– Какой она была?

– Э… трудно сказать. Она была моей сестрой. Конечно же я любил ее. Когда-нибудь найду вам ее фотографию. По-моему, есть одна где-то там, в ящике комода. Я сложил туда все вещи Джессики. Хотел как-нибудь разобрать их, но никогда не хватает на это времени. Столько дел… – Локвуд прислонился к оконной раме, его силуэт четко обрисовался на фоне яркого солнечного света. Потом он добавил, осторожно перекатывая в ладони сухие семена: – Она была высокой, темноволосой, думаю, что у нее был сильный характер. Пару раз, Люси, когда я видел тебя боковым зрением, мне почти показалось, что… Но на самом деле ты на нее совсем не похожа. Она была очень мягкой. И доброй.

– А вот теперь ты, пожалуй, налегла на меня слишком сильно, – заметил Джордж.

– Прости, – я заставила себя убрать ладонь с руки Джорджа.

– И ты прости, Люси, – сказал Локвуд. – Я сморозил глупость. На самом деле я хотел сказать, что…

– Все в порядке, – перебила я его. – Начнем с того, что я не должна была ни о чем расспрашивать… Наверное, тебе очень трудно говорить об этом. Мы понимаем. И никогда больше не станем задавать тебе ненужных вопросов.

– Кстати о вопросах, – сказал Джордж. – Тот горшок. Расскажи мне о нем. Каким образом можно было держать в нем Гостя взаперти? Сама по себе керамика с такой задачей справиться не может. Наверное, горшок был выложен изнутри железом. Или серебром. А может, там применили что-то такое, что нам еще не известно… Ой! – вскрикнул Джордж, когда я исподтишка лягнула его. – За что?!

– Чтобы ты наконец заткнулся.

– А что такого? – заморгал он сквозь стекла своих очков. – Интересно же.

– Мы говорим о его сестре, а не о каком-то проклятом горшке!

– Он сам сказал, что это древняя история. – Джордж ткнул пальцем в сторону Локвуда.

– Да, сказал, но ясно как день, что соврал. Посмотри на это место! На эту комнату и все, что в ней! Здесь все так, словно это произошло только вчера.

– Да, но он сам привел нас сюда. Ему хочется поговорить об этом. Я имел в виду, что и о горшке тоже.

– Угомонись, Джордж! Это не имеет ничего общего с твоими дурацкими экспериментами. Здесь дела семейные. У тебя вообще есть совесть или нет?

– Побольше, чем у тебя. Мне совершенно ясно, что Локвуду хочется обсудить все это. После стольких лет эмоциональной изоляции он готов поделиться с нами…

– Может быть, однако, он такой ранимый и чувствительный, что…

– Эй, между прочим, я все еще здесь, – сказал Локвуд. – Никуда не вышел и не испарился.

Наступило неловкое молчание. Мы с Джорджем отцепились друг от друга и теперь оба смотрели на Локвуда, а он тем временем продолжил:

– Истина заключается в том, что вы оба правы. Я действительно хочу поговорить об этом, как и сказал Джордж. Но мне это очень нелегко сделать, как справедливо заметила Люси. – Локвуд вздохнул. – Да, Джордж, я тоже думаю, что тот горшок был выложен изнутри железом. Однако он разбился. Точка. И давай хватит об этом.

– Локвуд, – сказала я, глядя в сторону кровати. – Только один вопрос. Она не…

– Нет.

– Никогда-никогда?

– Нет.

– Но свечение…

– Она никогда не возвращалась, – отрезал Локвуд. Он пересыпал сухие семена в стоящую на подоконнике вазу и отряхнул ладони. – Знаешь, в первое время я почти надеялся, что она вернется. Я часто заходил сюда, думал увидеть ее стоящей у окна. Долгое время ждал, глядя на свечение, надеялся увидеть ее силуэт или услышать ее голос… – Он печально улыбнулся. – Но никогда ничего не случалось. – Он посмотрел в сторону кровати сквозь свои темные очки и продолжил: – В любом случае это было давно. А потом я понял, что постоянно болтаться здесь вредно для здоровья. А еще позднее, узнав о посмертном свечении гораздо больше, я начал опасаться ее возвращения ничуть не меньше, чем хотеть его. Поэтому я прекратил ходить сюда и поставил лаванду, чтобы… не было сюрпризов.

– Железо было бы надежнее, – заметил Джордж. В этом он весь, наш Джордж – бесцеремонный, ухватывающий суть проблемы быстрее любого из нас. – А железа я здесь не вижу. Ну, если не считать двери.

Я посмотрела на Локвуда. Плечи у него напряглись, и на секунду мне показалось, что он сильно разгневан. Но он спокойно ответил:

– Да, ты прав, Джордж. Разумеется, железо надежнее. Но Джессика для меня не рядовой Гость, она моя сестра. Даже если она вернется, я не смогу применить против нее железо.

На это никто из нас ничего не сказал.

– Забавно, но она очень любила запах лаванды, – негромко добавил Локвуд. – Знаете тот хилый кустик у нас за домом, рядом с мусорными баками? Когда я был еще совсем маленьким, она любила сидеть под ним вместе со мной, и мы оба плели венки из лаванды.

Я посмотрела на вазы со стоящими в них поблекшими пурпурными цветками. Значит, они были не только защитой, но еще и чем-то вроде знака внимания.

– Впрочем, лаванда тоже средство неплохое, – сказал Джордж. – Фло Боунс божилась.

– Фло Боунс всегда божится на чем свет стоит, – заметила я.

Мы все дружно рассмеялись, хотя эта комната была неподходящим местом для смеха. Но и для слез она тоже была неподходящим местом, и для гнева тоже, да и ни для чего другого, кроме одного – торжественной тишины. В этой комнате тебя не покидало ощущение, что здесь только что кто-то был, а потом вышел, но оставил после себя свой незримый след. Такое бывает иногда где-нибудь в долине, когда кто-нибудь громко и весело крикнет, а потом этот звук затихающим эхом еще долго-долго носится среди окрестных холмов. А потом эхо умолкнет, и ты стоишь там же, где стоял, только это место стало почему-то совершенно другим.

После этого мы никогда не возвращались в ту комнату. Она была особым местом, и мы с Джорджем оставили ее в покое. И сам Локвуд ни разу больше не возвращался к разговору о своей сестре и не нашел ее фотографию, как обещал. О своих родителях он тоже ничего не рассказывал, упомянул только как-то раз, что особняк на Портленд-Роу, 35, достался ему по их завещанию. Таким образом, нам стало понятно, что и родители Локвуда тоже умерли, правда, неизвестно, при каких обстоятельствах. Но в целом и они, и Джессика оставались для нас загадкой, и связанные с молчаливой комнатой вопросы продолжали нарастать как снежный ком.

Конечно, я заставляла себя не мучиться этими вопросами и удовлетвориться тем, что уже смогла узнать. В любом случае, после того разговора я почувствовала себя еще ближе к Локвуду, чем прежде. Даже то немногое, что я узнала о его прошлом, было своего рода привилегией, проявлением доверия с его стороны. А сознание того, что Локвуд мне доверяет, в свою очередь согревало меня в напряженные моменты жизни, такие, как сейчас, например, когда мы с ним мчим на ночном такси по пустынным улицам Лондона. Кто знает, может быть, в одну из ночей, когда мы будем работать вместе, он вновь приоткроется и расскажет мне еще больше о себе и своем прошлом…

Машина резко затормозила. Мы с Локвудом по инерции качнулись вперед. Улица перед нами оказалась запруженной людьми.

Шофер негромко выругался, а затем сказал:

– Прошу прощения, мистер Локвуд, дорога перекрыта. Агенты теперь повсюду.

– Нет проблем, – ответил Локвуд, берясь за ручку дверцы. – Это как раз то, что мне нужно.

Прежде чем я успела отреагировать, прежде чем такси полностью остановилось, он уже успел выскочить и теперь шел по улице.

Наш путь в Уайтчепел лежал через центр города. Сейчас мы были на Трафальгарской площади. Выбравшись из такси, я увидела собравшуюся у подножия колонны Нельсона толпу, освещенную ослепительно-белыми лучами многочисленных призрак-ламп. Это были обычные горожане – редкая картина после наступления темноты. Некоторые из них держали в руках плакаты. С самодельной трибуны, сменяя друг друга, выступали ораторы. О чем они говорили, я не разобрала, да и не прислушивалась. С внешней стороны на некотором отдалении толпу окружали полицейские и офицеры из ДЕПИК. Перед ними, частично сливаясь с толпой, стояло множество агентов-парапсихологов: очевидно, они охраняли горожан от возможного появления Гостей. Агенты-оперативники были в разноцветных форменных куртках, по которым легко можно было понять, откуда они. Здесь виднелись серебристые куртки сотрудников агентства «Фиттис», темно-красные («Ротвелл»), канареечно-желтые («Тэмуорт»), зеленые («Гримбл») и еще много разных. Сбоку был припаркован фургон ДЕПИК, в котором раздавали горячий чай и кофе. Неподалеку от него стояло еще много фургонов и такси.

Локвуд стремительно пересек площадь. Я поспешила за ним.

Я не знаю, как правильно назвать большую группу парапсихологов-оперативников, – может быть, стаей. Или сворой. Короче говоря, такие разноцветные кучки оперативников стояли, с неприязнью посматривая на своих конкурентов, нарочито громко переговариваясь друг с другом и натужно смеясь. Самые маленькие из них – дети лет семи-восьми – пили чай и строили друг другу рожицы. Агенты постарше переминались с ноги на ногу, переходили с места на место, показывали неприличные жесты соперникам прямо под носом у своих взрослых руководителей. Руководители же делали вид, что ничего не замечают. Агенты горделиво выпячивали грудь и поблескивали в свете призрак-ламп своими рапирами. Воздух трещал от переполнявшей его ненависти и презрения друг к другу.

Мы с Локвудом пробрались сквозь толпу к тому месту, где стояла знакомая фигура, угрюмо наблюдавшая за происходящим. Как обычно, инспектор Монтегю Барнс был в изжеванном плаще, неприметном костюме и коричневой замшевой шляпе-котелке. Необычно было видеть лишь дымящийся пластиковый стаканчик с оранжевым супом у него в руке. Инспектор выглядел уставшим, седые усы на его измученном лице повисли, как два дохлых хомяка.

Барнс служил в ДЕПИК – Департаменте парапсихологических исследований и контроля. Эта правительственная организация следила за деятельностью агентств и в таких случаях, как нынешний, собирала их для совместной работы. Барнс не отличался ни доброжелательностью, ни большим умом, но был работником старательным, упорным и, насколько мне известно, неподкупным.

Рядом с Барнсом стоял маленький человечек в роскошной расстегнутой бархатной куртке агентства «Фиттис». Его начищенные башмаки сверкали, брюки были отутюжены, из-под куртки выглядывал серебристый фирменный жакет – мягкий, как тигровая шкура. У бедра человечка, на украшенном драгоценными камнями поясе, висела дорогая рапира, его руки обтягивали лайковые перчатки. Щеголь, одним словом. К великому моему сожалению, под всем этим великолепием скрывалось тело Квилла Киппса, поэтому общее впечатление от этой картины для меня было однозначным: крыса в вазочке с черной икрой.

Киппс был рыжим, тщедушным и безмерно самовлюбленным. По ряду причин, среди которых не последнее место занимал тот факт, что мы не раз высказывали Киппсу прямо в лицо все, что о нем думаем, он давно терпеть не мог агентство «Локвуд и компания» в целом и каждого его работника в частности. Став руководителем группы в агентстве «Фиттис» – одним из самых молодых во всей этой компании, – он регулярно работал на ДЕПИК и был любимчиком Барнса. Сейчас Киппс зачитывал что-то Барнсу из своей папки с кольцами для крепления файлов.

– …сорок восемь случаев появления призраков Первого типа за одну только вчерашнюю ночь в зараженной зоне Челси, – услышали мы, подойдя ближе. – и, если верить донесениям, семнадцать призраков Второго типа. Концентрация Гостей растет.

– Сколько смертельных случаев на данный момент? – спросил Барнс.

– Восемь, включая троих бродяг. Как и прежде, Телепаты отмечают опасный уровень экстрасенсорного фона, но его происхождение до сих пор непонятно.

– Хорошо. Как только закончится эта демонстрация, отправимся в Челси. Я хочу, чтобы агенты разошлись по четырем секторам с прикрепленными к ним группами Телепатов, и… Проклятье! – Это Барнс заметил нас с Локвудом. – Погоди минутку, Киппс.

– Добрый вечер, инспектор, – широко улыбаясь, поздоровался Локвуд. – А, это ты, Киппс. Привет.

– Их же нет в списке, правильно? – сказал Киппс. – Хотите, я вышвырну их отсюда?

Барнс отрицательно покачал головой и отхлебнул супа.

– Локвуд, мисс Карлайл, – сказал он. – Чем обязан удовольствию видеть вас?

Радости в голосе Барнса было не больше, чем если бы он выступал на похоронах собственной матери. Особенно выразительно у него прозвучало слово «удовольствие». Нет, он не то чтобы ненавидел нас – мы слишком часто помогали ему, чтобы испытывать к нам такие чувства, – но иногда и раздражения, даже мягкого, хватает весьма надолго.

– Мы просто проезжали мимо, – сказал Локвуд, – вот и решили подойти поздороваться. Я гляжу, у вас здесь большой сбор. Почти все лондонские агентства прибыли, – улыбка Локвуда стала еще шире. – А заодно решил поинтересоваться, не забыли ли вы прислать приглашение и нам.

Барнс внимательно посмотрел на нас. Пар из стаканчика с супом клубился вокруг его усов словно туман в каком-нибудь китайском бамбуковом лесу. Инспектор сделал еще глоток и коротко ответил:

– Нет.

– Хороший суп? – после небольшой паузы поинтересовался Локвуд. – Какой?

– Томатный, – сказал Барнс и заглянул в свой стаканчик. – А в чем, собственно, дело? Что вам не нравится в моем супе?

– Да нет, все нравится, на вид очень мило… Особенно вон тот кусочек, что прилип к вашим усам. Могу я узнать, почему ДЕПИК не включил агентство «Локвуд и компания» в свою операцию в Челси? Если вторжение настолько серьезное, почему вы отказываетесь от нашей помощи?

– Не нахожу нужным, – насупился Барнс, глядя поверх наших голов на собравшуюся у колонны Нельсона толпу. – Даже если речь пойдет о кризисе в масштабах всей страны, положение нашего департамента не настолько безнадежно, чтобы привлекать еще и вас. Оглянитесь вокруг. Видите, сколько агентов здесь и без вас? Квалифицированных, между прочим.

Я оглянулась. Некоторые из стоявших неподалеку оперативников были мне знакомы – ребята с хорошей репутацией. Другие послабее. У подножия пьедестала памятника под руководством непомерно толстого мужчины выстраивалась колонна бледных девочек в куртках горчичного цвета. По трясущемуся двойному подбородку, круглому арбузному животу и неохватному заду я узнала мистера Адама Банчерча, владельца одноименного второсортного агентства.

– Согласен, народу много, – нахмурился Локвуд. – А вот что касается качества… – Он наклонился ближе к Барнсу и добавил: – Банчерч? Ну я вас умоляю!

Помешивая суп пластиковой ложечкой, Барнс ответил:

– Я не отрицаю ваших талантов, мистер Локвуд. Одна ваша белоснежная улыбка чего стоит. В случае необходимости с ее помощью можно освещать самые темные аллеи. Но сколько человек в вашем агентстве? По-прежнему трое, верно? И один из них – Джордж Каббинс. Вы и мисс Карлайл, безусловно, способные оперативники, однако, простите, втроем вы мне погоды не сделаете, – он постучал ложечкой о край стаканчика и передал ее Киппсу. – Операция в Челси очень масштабная. Вторжение призраков охватило большую территорию. Тени, Спектры, Рейзы, Луркеры – их появляется все больше, и никто не может понять, где эпицентр всего этого. Под наблюдение взяты сотни домов, приходится эвакуировать целые улицы… Жители крайне недовольны происходящим, отсюда и сегодняшняя ночная демонстрация. Для решения этой проблемы ДЕПИК требуется много агентов, причем умеющих делать то, что им говорят. Вот две веские причины, по которым я не могу задействовать вас в этой операции. – Он отхлебнул из стаканчика и выругался: – Черт! Горячо!

– Ты бы подул ему на суп, что ли, Киппс, – сказал Локвуд. У него лицо потемнело, пока он выслушивал монолог Барнса. – Ладно, удачного вечера, инспектор. Позовите нас, когда зайдете в тупик.

Мы развернулись и направились назад к ожидавшему нас такси.

– Локвуд! Погоди!

Это был Киппс, он семенил следом за нами со своей дурацкой папкой под мышкой.

– Чем могу служить? – холодно спросил Локвуд, держа руки глубоко в карманах.

– Я не хочу собачиться с вами, хотя, если честно, мог бы, – сказал Киппс. – Я собираюсь дать вам совет – в основном Люси, поскольку знаю, что ты меня слушать не станешь.

– Мне твои советы тоже не нужны, – заметила я.

– А ты все же послушай, – криво усмехнулся он. – Вы же ничего не знаете. А между тем здесь, в Челси, творятся жуткие вещи. Столько Гостей сразу я в жизни не видел. Причем самых разных типов, вперемешку, в том числе и очень опасных. Такое впечатление, что кто-то разворошил призрачный муравейник. Моя команда три ночи подряд патрулировала один и тот же переулок позади Кингс Роуд. Первые две ночи – ничего. А на третью на нас из темноты вышли Сырые Кости. Призрак появился почти рядом с Кэт Годвин и Недом Шоу. Представляете – Сырые Кости! Ниоткуда. Барнс понятия не имеет, что происходит. И никто не понимает.

– Я предложил свою помощь, – пожал плечами Локвуд. – От нее отказались.

– Конечно отказались, – провел рукой по своим коротко стриженным волосам Киппс. – Потому что вы никто. Ну, что у вас сегодня ночью? Какой-нибудь пустяковый случай, я полагаю. Вот ваш уровень.

– У нас призрак, который наводит ужас на обычных людей, – ответил Локвуд. – Это пустяк? Я так не считаю.

– Да, конечно, – кивнул Киппс. – Но для того чтобы принимать участие в серьезных расследованиях, тебе нужно работать в настоящем агентстве. Каждый из вас легко мог бы неплохо устроиться у нас в «Фиттис», например. Лично я готов взять Люси в свою команду хоть завтра. Я уже говорил ей об этом, и мое предложение остается в силе.

– И ты уже слышал мой ответ, – сказала я, глядя прямо в ему глаза.

– Как знаешь, – пожал плечами Киппс. – Но еще раз советую: смири свою гордыню и решайся. В противном случае будешь просто попусту тратить свое время.

Киппс кивнул мне и отправился назад к Барнсу.

– Наглец, – сказал Локвуд. – Наговорил, как всегда, массу всякой чуши.

Чушь это была или нет, но после этого Локвуд замкнулся и сидел в такси молча, предоставив мне самой напомнить шоферу нужный нам адрес – дом номер шесть по Нельсон-стрит, Уайтчепел, где нас ожидала Гостья в вуали, и взять на себя переговоры с клиенткой.

Дом номер шесть стоял на узкой улочке. Наша клиентка, миссис Петерс, уже ждала нас – дверь распахнулась до того, как я успела позвонить. Миссис Петерс оказалась молодой, заметно нервничавшей женщиной с рано поседевшими от забот волосами. На голове и плечах у нее была толстая шаль, затянутой в перчатку рукой миссис Петерс сжимала большое деревянное распятие.

– Она там? – прошептала миссис Петерс. – Там, наверху?

– Откуда мне знать? – ответила я. – Мы еще даже в дом не вошли.

– Ее видно с улицы! Мальчики сказали, что ее можно увидеть с улицы, – чуть слышно выдохнула наша клиентка.

Ни мне, ни Локвуду и в голову не пришло осмотреть дом снаружи. Мы отошли на пустынную мостовую и задрали головы, рассматривая два окна на втором этаже. Одно окно, прямо над дверью, было освещено. Видневшаяся сквозь стекло керамическая плитка говорила о том, что это окно ванной комнаты. Второе окно было темным и, в отличие от обычных окон, не отражало даже свет уличного фонаря, горевшего возле соседнего дома.

Это окно выглядело как непроницаемо черная дыра в бесконечность. А внимательно присмотревшись, в стекле можно было заметить женский силуэт. Снаружи казалось, что женщина стоит прямо у окна, повернувшись спиной к улице. Постаравшись, можно было разглядеть даже ее черное платье и длинные пряди темных волос.

Мы с Локвудом вернулись к двери. Я прокашлялась и сказала:

– Да, она там.

– Вам не о чем волноваться, – успокоил Локвуд хозяйку, когда мы проходили мимо нее в узкий холл. Затем блеснул своей включенной на половину мощности вселяющей уверенность улыбкой и добавил: – Мы поднимемся наверх и посмотрим.

– Надеюсь, вы понимаете, почему я не могу спокойно спать, мистер Локвуд? – всхлипнула миссис Петерс. – Теперь вы понимаете, правда?

Глаза у нее были как две испуганные луны. Затем она пошла следом за Локвудом, выставив перед своим лицом как карнавальную маску деревянное распятие, и едва не расквасила им Локвуду нос, когда он неожиданно обернулся.

– Миссис Петерс, – сказал он, осторожно отводя распятие, – вы можете сделать для нас одну вещь? Очень важную.

– Да?

– Пройдите, пожалуйста, на кухню и поставьте чайник. Это вы сможете сделать?

– Разумеется. Да-да, конечно смогу.

– Великолепно. Заварите нам по чашке чая. Наверх их не приносите. Мы сами спустимся вниз, когда закончим. Надеюсь, чай к тому времени еще не успеет остыть.

Еще одна улыбка, легкое пожатие руки, и мы – уже вдвоем с Локвудом – направились вверх по узкой лестнице, шаркая о стену своими сумками.

Строго говоря, лестничной площадки на втором этаже не было – просто расширенная верхняя ступенька. Три двери: одна в ванную, вторая в спальню на задней стороне дома и третья в спальню, выходящую на улицу. В эту третью дверь было вколочено не менее полусотни тяжелых железных гвоздей, с которых свисали металлические цепочки и пучки лаванды. Саму дверь за всем этим было почти не видно.

– Любопытно, – пробормотала я.

– Да уж, рисковать наша хозяйка не любит, – согласился Локвуд. – О, да она еще и псалмы поет! Впрочем, этого следовало ожидать.

Снизу послышался звук открываемой двери, спешащие на кухню шаги, а затем отрывок псалма, пропетого слабеньким дрожащим голосом.

– Не уверена, что псалмы могут здесь помочь, – сказала я, проверяя свой рабочий пояс и доставая рапиру. – И распятие тоже. Оно совершенно бесполезно, если сделано не из железа или серебра, а из дерева.

Локвуд достал из своей сумки тонкую железную цепь и взял ее на изготовку. Он стоял сейчас так близко, что касался меня.

– Такие вещи если и не помогают, то хотя бы успокаивают, – сказал он. – Среди вещей, которые собирали мои родители, таких больше половины. Помнишь тамбурин из костей и павлиньих перьев в библиотеке? Оберег против злых духов с острова Бали. В нем нет ни грамма железа или серебра… Так, ладно, хватит болтать. Мы готовы?

Я улыбнулась ему. За дверью нас ждал ужас. Спустя несколько секунд я встречусь с ним. Но при этом мое сердце пело от радости, от того, что я стою в этом доме рука об руку с Локвудом. Если честно, мне в этом мире больше ничего не нужно.

– Готовы, – сказала я. – И мне уже не терпится выпить горячего крепкого чая.

Я закрыла глаза и мысленно сосчитала до шести, готовя их к переходу из света в темноту. Затем открыла дверь и вошла в комнату.

За барьером из гвоздей и лаванды было так холодно, будто кто-то оставил на всю ночь открытой дверцу холодильника. Локвуд закрыл за нами дверь, и мы оказались в темноте – было такое ощущение, что тебя с головой опустили в чернила. Ни отблеска уличного света на потолке – непроглядная тьма.

При этом занавесок на окне не было, перед нами чернел голый прямоугольник стекла.

И внутри этого стекла было нечто, не пропускавшее ни единого лучика света.

Кроме того, что было ужасно холодно и темно, в комнате кто-то плакал. Это был жуткий звук, тоскливый, но при этом вкрадчивый, и он отдавался странным эхо, словно звучал не в маленькой комнате, а в каком-то огромном пустом пространстве.

– Локвуд, – прошептала я, – ты где?

Я почувствовала легкий дружеский толчок в бок.

– Рядом с тобой, – ответил Локвуд. – Черт, как холодно! Нужно было перчатки надеть.

– Я слышу плач.

– Она в окне. Внутри стекла. Ты ее видишь?

– Нет.

– Не видишь ее скрюченных, готовых схватить пальцев?

– Нет. И, пожалуйста, не нужно мне их описывать…

– Хорошо, что я лишен воображения, иначе мне сегодня снились бы кошмары. На ней кружевное серое платье и что-то вроде вуали на лице. В одной руке она держит какое-то письмо, оно испачкано чем-то темным – не знаю, кровь это или просто слезы. Она прижимает письмо к груди своими когтистыми иссохшими пальцами… Ну вот что, сейчас я разложу цепь. По-моему, самое лучшее, что мы можем сделать, – это разбить стекло. Разбить, собрать все осколки и отправить их на сжигание. – Голос Локвуда звучал спокойно и ровно, я слышала, как он позвякивает цепью.

– Погоди, Локвуд.

Я стояла, ничего не видя, чувствуя лишь прикосновение морозного воздуха к лицу, сосредоточилась и открыла свои уши и сознание навстречу более тонким, потаенным вещам. Плач стал чуточку тише, а затем я уловила чуть слышный шепот и такое же едва ощутимое дыхание:

– Спрятала…

– Что? – спросила я. – Что ты спрятала?

– Люси, – сказал Локвуд. – Ты не видишь того, что вижу я. Ты не должна разговаривать с этой тварью. Это плохо кончится.

Локвуд взял меня под локоть и потянул вперед за собой. Я вошла в выложенный из цепи круг, шепот тут же оборвался, на секунду вернулся и вновь исчез.

– Убери цепь, – потребовала я. – Мне не слышно.

– Спрятала, спрятала…

– Люси…

– Тише.

– Я его спрятала…

– Где оно? – спросила я. – Где?

– Там.

Я повернулась, чтобы посмотреть, и мое Зрение сфокусировалось. Краешком глаза я увидела контур окна, а в нем фигуру чернее темноты. Длинные волосы, сгорбленные плечи, странным образом поднятые над головой руки, скрюченные то ли в безумном танце, то ли в ходе какого-то жуткого колдовского обряда. Неестественно длинные пальцы, казалось, тянутся ко мне через всю комнату. Я вскрикнула. Почувствовала, как стоявший рядом со мной Локвуд ринулся вперед, взмахнув своей рапирой. Длинные пальцы обломились, из каждого обрубка вырвался луч потустороннего света, и эти лучи разлетелись в стороны, словно переломленные в призме.

Мои уши разорвал дикий вопль. Затем раздался хруст разбитого стекла. И наступила блаженная тишина.

Мои барабанные перепонки распрямились, висевшее в комнате напряжение разрядилось. Сквозь разбитое окно в комнату проник розовый свет уличных фонарей с Нельсон-стрит, осветив стоящие в комнате предметы. Какой же маленькой оказалась при свете эта комната, казавшаяся до этого огромным пустым пространством! Обычная спальня с детской двухъярусной кроватью и несколькими стульями. Да еще с темным гардеробом, стоявшим у меня за спиной. Из-под двери в спальню потекли струйки теплого воздуха – как приятно было чувствовать их прикосновение к моим замерзшим лодыжкам! Локвуд стоял впереди меня с рапирой в вытянутой руке. Сквозь разбитое окно на улицу свисала железная цепь. В доме напротив светились огни. Из оконной рамы как зубы торчали осколки стекла.

Локвуд обернулся ко мне, тяжело дыша и пристально глядя на меня. Один глаз у него закрывала свалившаяся на лоб непослушная прядь темных волос.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Разумеется, – ответила я и перевела взгляд на гардероб. – А что со мной могло случиться?

– Она напала на тебя, Люси. Ты бы видела ее лицо, когда с него сдуло вуаль.

– Нет-нет, – сказала я. – Все в порядке, она просто показала мне, где оно.

– Что оно?

– Не знаю. Мне трудно соображать. Помолчи, пожалуйста.

Я отодвинула Локвуда в сторону и направилась к гардеробу. Он был большой и старый. Дерево, из которого был сделан этот бегемот, потемнело от времени, казалось почти черным. Дверцы гардероба были украшены резьбой, изящной и аккуратной, как это было принято в старину. Я потянула дверцу гардероба, и она со скрипом отворилась. Внутри висели детские вещи, посыпанные белым порошком от моли. Я посмотрела на одежду, фыркнула и решительно отодвинула вешалки в сторону. Пол гардероба был сделан из цельного куска древесины. Если посмотреть со стороны, он поднимался над нижним краем гардероба почти на тридцать сантиметров. Я вытащила из кармашка рабочего пояса перочинный нож.

Над моим плечом наклонился Локвуд.

– Люси, ты что… – начал он.

– Страшила в вуали показала мне место, где она что-то спрятала, – пробормотала я. – И мне кажется… Ага, есть!

Я догадалась вставить лезвие ножа в щель между полом гардероба и его задней стенкой, затем нажала, и панель пошла вверх. Поднимаясь, она сбила на пол одежду с половины вешалок, но дело было сделано. Я убрала нож и достала вместо него фонарик.

– Вот оно, – сказала я. – Видишь?

Он лежал внутри пустой полости – пыльный, сложенный в несколько раз лист бумаги, скрепленный восковой печатью. На бумаге виднелись темные пятна. Может, кровь, может, слезы.

– Она показывала мне, где оно, – повторила я. – Тебе не стоило волноваться.

Локвуд кивнул, но лицо у него оставалось задумчивым. Он пристально посмотрел на меня и сказал:

– Возможно… – И вдруг весело, широко улыбнулся: – Больше всего меня утешает то, что чай, наверное, еще не успел остыть. Интересно, печенье к нему она догадается подать?

Мне хотелось петь от счастья. Моя интуиция меня не подвела. Мне хватило всего лишь нескольких секунд, чтобы вступить в контакт с призраком и понять его намерения. Что ж, Локвуд способен видеть Явления, но я могу заглянуть еще глубже. Я могу находить спрятанные вещи. Иными словами, Источники. Локвуд придержал дверцу гардероба, и я вылезла наружу. Улыбнулась Локвуду, сжала ему руку. Когда мы вышли на лестничную площадку, снизу до нас долетел дребезжащий голос миссис Петерс – она все еще продолжала распевать псалмы у себя на кухне.

Выяснилось, что письмо, которое мы нашли, было признанием призрака – точнее, признанием некоей Арабеллы Кроули, написанным в 1837 году, что совпадало с покроем платья на женщине с вуалью. В письме она признавалась в том, что задушила своего спящего мужа, но, судя по всему, ей наказания удалось избежать. Нераскаянная вина заставила дух миссис Кроули восстать из мертвых, но теперь, когда письмо найдено и ее вина стала известна, она уже вряд ли вернется сюда.

Во всяком случае, я представляла все себе именно так. Узнать об этом случае более подробно Локвуд мне шансов не оставил, он тем же утром отправил осколки разбитого стекла на сожжение в Кленкервелл и убедил миссис Петерс в том, что спокойствия ради лучше сжечь и гардероб тоже. К моему неудовольствию, Локвуд вновь строго-настрого запретил мне пытаться вступать в контакт с призраками, если те полностью не заблокированы. Разумеется, я понимала, почему он так волнуется – на него давили воспоминания о печальной судьбе его сестры, но, по-моему, он преувеличивал риск. Я все больше убеждалась в том, что мой Дар сможет помочь мне обойти возможные в подобных случаях затруднения.

На протяжении следующих нескольких дней мы быстро и успешно завершили еще целый ряд дел. На эти задания Локвуд, Джордж и я выходили поодиночке.

Такой режим работы создавал ряд проблем. Главная из них заключалась в том, что при таком плотном графике у нас совершенно не оставалось времени, чтобы проводить предварительные расследования, а это, должна я вам сказать, довольно рискованно. В результате в одну из ночей Локвуд едва-едва смог избежать призрачного прикосновения в церкви возле Олд-стрит. Он загнал своего призрака – это оказался Фантазм – за алтарь и едва не проморгал второго Гостя, появившегося прямо у него за спиной. Если бы у него было время, Локвуд наверняка выяснил бы заранее, что в этой церкви орудуют призраки убитых братьев-близнецов.

Сильно сказывалась и усталость. Возле шлюза Уайтчепел Лок Джордж позволил Луркеру, которого из-за переутомления не заметил, загнать себя в угол и смог спастись, только нырнув вниз головой в канал. А я вообще заснула на своем посту во время расследования в пекарне и пропустила появление обугленного призрака, вылезшего из печи. Я проснулась только от запаха горелого мяса в тот самый момент, когда Гость своими почерневшими пальцами уже почти коснулся моего лица. Добавлю, что за этой сценой с огромным интересом наблюдал шепчущий череп. Он видел все и откровенно забавлялся, но даже и не подумал разбудить меня, мерзавец.

Все эти случаи очень обеспокоили Локвуда, он считал, что это говорит о том, что мы в самом деле слишком заработались. Локвуд, конечно, был прав на все сто, однако меня сейчас больше всего устраивала свобода, которую дает работа в одиночку. Каждую ночь, выходя на задание, я ждала случая вступить в полноценный контакт с призраком – и прошло совсем немного времени, когда такая возможность мне представилась.

Я отправилась на вызов к семье, жившей в квартире 21 (южное крыло) многоквартирного дома Бермуда Корт, в Уайтчепеле. Этот многоэтажный дом достался мне, как вы, возможно, помните, по нашему правилу «чур». Вызов дважды переносился из-за болезни клиента, вполне мог перенестись и в третий раз – теперь уже из-за меня, потому что я уже купила билет на поезд, чтобы навестить родных. Мать и сестер я не видела уже полтора года – с того момента, как перебралась в Лондон. Локвуд настоял на том, чтобы я взяла на недельку отпуск, и хотя предстоящая поездка домой вызывала у меня, честно признаюсь, смешанные чувства, я не стала бы откладывать ее ради того, чтобы тащиться на работу, где, возможно, придется, кроме всего прочего, долго карабкаться вверх по лестницам.

Но позвонил мой клиент, и я согласилась к нему приехать. Встречу мы назначили прямо в ночь накануне моего отъезда. У Локвуда и Джорджа были в тот день свои задания, поэтому я отправилась в Бермуда Корт одна. Впрочем, нет, простите, не одна. С черепом. Какая-никакая, а все же компания. А если будет слишком много болтать, всегда можно закрыть клапан на крышке.

Бермуда Корт оказался большим унылым бетонным муравейником, которые строили в Лондоне сразу после войны. Он состоял из четырех блоков, внутри которых располагался заросший травой внутренний дворик. В каждом блоке были внешние лестницы с переходами поперек стен – эти переходы частично защищали дом от непогоды, а заодно постоянно отбрасывали тень на окна и двери квартир. Бетонные стены были шершавыми, уродливыми, потемневшими от дождя.

Как я и опасалась, лифта в доме не было, поэтому, хотя квартира 21 находилась «всего» на пятом этаже, я добралась туда высунув язык. Рюкзак, в котором, помимо всего прочего, была еще и банка с черепом, буквально пригибал меня к земле. Я думала, что он меня доконает.

На улице было уже почти темно. Я тяжело перевела дыхание и позвонила в дверь.

– По-моему, ты сегодня не в форме, подруга? – шепнул череп мне в ухо.

– Заткнись. Я в полном порядке.

– Пыхтишь как паровоз. Тебе бы надо вес слегка согнать, что ли. Хотя бы тот жирок на бедрах, о котором то и дело распространяется Локвуд.

– Что? Да не может он…

В этот момент клиент открыл дверь. Точнее сказать, клиенты. Их было пятеро – сухопарая седеющая мать, молчаливый, крупный, со слегка покатыми плечами отец и трое ребятишек, самому старшему из которых было не больше шести лет. Они жили в этой пятикомнатной квартире с маленьким холлом. До недавнего времени здесь был еще один жилец, дедушка ребятишек. Но он умер.

Я слегка удивилась, когда меня пригласили не в гостиную, где обычно проходят щекотливые переговоры клиентов с агентами, а на кухню – тесную, расположенную в дальнем конце холла. Туда забились все, и я оказалась так тесно прижатой к плите, что за время нашего разговора своим задом дважды случайно нажимала на кнопку зажигания.

Мать извинилась за то, что они принимают меня в столь неуютной обстановке. Она сказала, что у них есть гостиная, но теперь после наступления темноты они туда не заходят. Почему? Потому что там появляется призрак дедушки. После смерти дедушки дети видели его каждую ночь. Он сидел в своем любимом кресле. Что он делал? Да ничего, просто сидел. А до этого, когда был еще жив? Тоже почти все время сидел в том же самом кресле. И умирал в нем, угасал от болезни, но лечиться отказывался. Перед самым концом стал ужасно тощим, одни кости да кожа. Казалось, его тогда ветром могло сдуть.

Знают ли они, почему он вернулся? Нет. Могут ли предположить, что ему нужно? Тоже нет. А каким он был при жизни? Здесь они замолчали, неловко заерзали, и это молчание сказало мне о многом. Наконец отец семейства сказал, что дедушка был «трудным человеком», очень прижимистым, когда речь шла о деньгах. Мать добавила, что дедушка был не просто прижимистым, но жестким и алчным. По ее словам, он мог бы всех их продать дьяволу, если бы тот предложил ему хорошую сумму. Как ни печально это говорить, но мне было ясно: они очень рады, что дедушка умер.

Правда, не совсем умер. Или умер, а потом возвратился назад.

Они приготовили мне чай, и я выпила его, стоя под единственным ярким светильником на кухне. А за тем, как я пью чай, неотрывно следили три пары детских глаз, огромных и зеленых, как у кошек.

Наконец я поставила пустую чашку в раковину, и все пятеро жильцов этой квартиры дружно вздохнули. Разговоры закончились, пришла пора переходить к делу. Мне показали гостиную, я вошла в нее, ступив на потертый ковер, и закрыла за собой дверь.

Гостиная была небольшой, прямоугольной, ее центральной точкой служил встроенный в стену электрический камин. Он был огорожен от детей металлической решеткой. Свет я включать не стала. Широкое окно гостиной выходило на травянистый внутренний дворик, откуда долетал свет из окон соседних жилых блоков и старинного неонового уличного фонаря – такие светильники кое-где сохранились еще с тех времен, когда обычные люди не боялись выходить из дома после наступления темноты, чтобы прогуляться по асфальтовым тропинкам дворика. В свете этого фонаря я осмотрелась по сторонам.

Стоявшая в гостиной мебель была в моде пару десятков лет назад – жесткие кресла с высокой спинкой, широкими подлокотниками и точеными круглыми ножками; низкий, обтянутый искусственной кожей диван; приставные столики; в углу – простой застекленный сервант. Перед камином расстелен коврик с длинным ворсом. Все предметы обстановки совершенно не сочетались друг с другом. Еще в одном углу я заметила сложенные стопкой коробки с детскими играми и поняла, что хозяева прибрались здесь к моему приходу.

В гостиной было холодно, но это был не потусторонний холод. Пока еще нет. Я проверила прицепленный к рабочему поясу термометр. Двенадцать градусов. Прислушавшись, я уловила только легкий шум, похожий на далекие разряды статического электричества. Я перенесла свой рюкзак на стоящий под окном диван и тихо присела рядом с ним на пол.

Банка, когда я вытащила ее из рюкзака, мерцала бледно-зеленым светом. Лицо призрака медленно вращалось, поблескивая в плазме глазами.

– Убогая хибара, – прошептал череп. – Много призраков сюда не впихнешь.

Я положила пальцы на клапан крышки, который мог оборвать наш разговор:

– Если тебе нечего сказать более дельного…

– Нет, я не ругаю это место, но в аду намного уютнее, чем здесь, можешь мне поверить.

– Мне сказали, что здесь произошла смерть.

– И они совершенно правы. Здесь действительно кто-то умер. Воздух до сих пор пропитан смертью.

– Если почувствуешь еще что-нибудь, скажи мне.

Я водрузила банку на приставной столик и повернулась лицом к стоявшему напротив меня креслу с высокой спинкой.

Я уже догадалась, что это было его кресло, поскольку оно занимало лучшее место в гостиной – ближе других к стоящему в углу телевизору, ближе других к камину. Все остальные кресла располагались не так удобно. Кроме того, рядом с этим креслом из тени выглядывала прислоненная к стене трость, а на приставном столике возле кресла виднелись пятна в форме колец – сюда часто ставили кружку с чем-то горячим. Само кресло было обито тканью с ужасным цветочным рисунком. Местами ткань подлокотников вытерлась добела и по краям были наложены кожаные заплатки. Примерно посередине спинки ткань тоже протерлась, подушка сиденья промялась, и из-за этого казалось, что в кресле до сих пор кто-то сидит.

Я знала, что должна была сделать. Правила работы агента-парапсихолога говорят об этом совершенно четко и ясно. Мне нужно было вытащить цепи и уложить их вокруг кресла или, если это по каким-то причинам невозможно, обвести кресло непрерывной линией из железных опилок. Как дополнительный, второй барьер я могла разложить пучки лаванды, а затем сесть на безопасном расстоянии от места предполагаемой манифестации. Джордж, несомненно, так бы и поступил. Даже более склонный к риску Локвуд давно бы уже разложил цепи.

Я не сделала ничего из перечисленного, ограничившись лишь тем, что вытащила рапиру и развязала рюкзак, чтобы в случае чего иметь под рукой все необходимое. Затем в оранжево-розовом полумраке села на диван, скрестив ноги, и принялась ждать.

Я ждала, рассчитывая в очередной раз проверить свой Дар.

– Шалунья, – прозвучал у меня в голове голос призрака. – Интересно, Локвуд знает о том, что ты вытворяешь?

Я не ответила. Череп отпустил еще пару-тройку насмешек в мой адрес и замолчал. Из-за двери до меня доносились приглушенные голоса. Детям приказывали утихомириться, звенела посуда – обычный звуковой фон приготовления к семейному ужину.

Теоретически, не установив барьеры, я подвергала своих клиентов опасности. В «Руководстве Фиттис» сказано об этом однозначно. И принятые в ДЕПИК правила тоже строго запрещают контакт с призраком без должной защиты. С их точки зрения я сейчас совершала должностное преступление.

За окном сгущалась ночь. Мои взрослые клиенты приступили к ужину. Детей закрыли в одной из комнат.

Затем кто-то спустил воду в туалете. Кто-то стал мыть посуду в раковине. А я продолжала тихо сидеть в темноте, ожидая, когда начнется призрачное шоу.

И оно началось.

Медленно, почти незаметно, атмосфера в комнате становилась все более зловещей. Я чувствовала, как меняется мое дыхание – оно становилось все более частым и менее глубоким. Зашевелились волоски у меня на руках. Во мне нарастала неуверенность, раздраженность, откуда-то появилось ощущение одиночества и тоски. Я достала жевательную резинку и сунула ее в рот – это мое проверенное средство против мелейза и ползучего страха. Температура в комнате понижалась, мой термометр показал десять градусов, потом девять. Изменился проникавший в комнату свет неонового фонаря – он стал размытым, словно пробивался сквозь какую-то преграду.

– Что-то приближается, – заметил череп.

Я жевала резинку и ждала. Наблюдала за пустым креслом.

В двадцать один сорок шесть (я засекла это по своим часам) кресло перестало пустовать, в нем появился бледный силуэт. Он был пока очень слабым, напоминая не до конца стертый ластиком карандашный рисунок – неровный, размытый в середине. Однако даже сейчас можно было рассмотреть, что это фигура сидящего в кресле старого, сгорбившегося мужчины. Контуры фигуры полностью совпадали с потертостями и вмятинами на кресле. Явление продолжало оставаться прозрачным, сквозь него можно было рассмотреть каждую деталь нелепого цветочного узора на ткани. Однако призрак постепенно сгущался, теперь уже передо мной сидел высохший маленький старик, совершенно лысый, если не считать нескольких длинных седых волосинок за ушами. Я подумала, что дедушка когда-то был полным, даже круглолицым, но теперь его плоть истончилась, щеки запали, под подбородком свисали складки пустой кожи. Исхудали также руки и ноги старика – рукава рубашки и штанины свободно болтались на них. Одна высохшая, как у скелета, рука лежала у него на коленях, теряясь в складках одежды. Вторая цепко, словно паук, держалась за край подлокотника.

Призрак был очень злобным, сомневаться в этом не приходилось, об этом говорила буквально каждая его черточка. Глаза его блестели как два вырезанных из черного мрамора кругляша, они пристально смотрели прямо на меня. Тонкие губы старика были поджаты, на них не было и тени улыбки.

Инстинкт самосохранения подсказывал, чтобы я подняла рапиру, швырнула в призрак дедушки солевой бомбочкой или канистрой с железными опилками – одним словом, сделала хоть что-нибудь, чтобы себя защитить. Но я не двигалась и ничего не делала. Мы с призраком сидели каждый на своем месте и смотрели друг на друга, разделенные толстым ковриком – по нему проходила граница между миром живых и миром мертвых.

Я сложила руки на коленях, прокашлялась и наконец сказала:

– Ну, чего ты хочешь?

В ответ ни звука. Призрак сидел молча, блестя в темноте своими глазами.

Притих и стоящий на приставном столике череп, лишь тонкая зеленоватая дымка говорила о том, что он по-прежнему сидит за стеклом и наблюдает за нами.

Без защитного железного барьера из цепей излучаемый призраком холод накатывал на меня все сильнее. Температура упала до семи градусов, возле кресла с призраком она должна быть еще ниже. Но температура отнюдь не главный показатель и не главная проблема, когда имеешь дело с призраком. Гораздо важнее тип призрака. Да, призрачный сухой холод ужасен, он словно высасывает из тебя жизнь и энергию, но я терпела его. Я сидела совершенно неподвижно и просто внимательно наблюдала за призраком старика.

– Если у тебя есть какая-то цель, – сказала я, – ты можешь сказать об этом мне.

В ответ только молчание, только блеск глаз, похожий на свет далеких звезд в темноте.

На самом деле удивляться здесь было нечему. Дедушка явно не был призраком Третьего типа, вряд ли даже Второго, следовательно, не мог ни говорить, ни общаться каким-то другим способом.

Но даже при всем при этом…

– Никто, кроме меня, не станет тебя слушать, – сказала я. – Лучше воспользуйся выпавшим тебе шансом.

Я раскрыла свое сознание, постаралась очистить мозг от каких-либо эмоций и посмотреть, не удастся ли мне обнаружить хоть что-нибудь. Хотя бы слабое эмоциональное эхо, как это произошло с тем Чейнджером в «Лавандовом домике» – там даже секундного контакта хватило, чтобы я оказалась на правильном пути…

Со стороны кресла долетел шорох – будто кто-то царапает и теребит ткань ногтями. У меня по телу побежали мурашки.

Я не могла оторвать глаз от сидящего в кресле призрака, а он не просто сидел – он теперь улыбался! Царапающий звук возник снова, приглушенный, но раздававшийся очень близко.

– Что? – спросила я. – Ты именно это хочешь мне сказать?

В углу раздался грохот. Я испуганно вскочила, вскинув вверх рапиру. Призрак исчез. Кресло опустело – продавленное сиденье, вытертое пятно на спинке – все как прежде. Все, кроме трости – это она опрокинулась и с грохотом ударилась о камин.

Я взглянула на часы, сначала мельком, потом с тревогой. Двадцать два часа двадцать минут? Невероятно! Призрак находился здесь более получаса и не сделал даже попытки причинить мне хоть какой-то вред…

– Усекла? – Голос черепа вывел меня из оцепенения. В банке вновь появилось лицо, она смотрело на меня, раздувая ноздри. – Готов поспорить, что нет. А я усек. Знаю, но не скажу, знаю, но не скажу…

– Что с тобой? – спросила я. – Ведешь себя как дошкольник. Успокойся, конечно, я все у… поняла.

Я встала, подошла к двери и включила свет, не обращая внимания на протестующие завывания черепа. Зловещая атмосфера в комнате разрядилась, исчезла. В свете люстры стала еще заметнее убогость устаревшей мебели, ее выцветшие оранжевые и коричневые тона. Я взглянула на сложенные стопкой детские игры: «Эрудит», «Монополия», «Охотник за призраками из агентства «Ротвелл» – знаете, та самая, где вы должны убирать с доски пластиковые кости и комочки эктоплазмы так, чтобы не сработала сигнализация. Потертые коробки, дешевые игры. Дом самой обычной семьи с маленьким достатком.

Он был трудный человек. Скупой на деньги…

Я подошла к креслу.

– Не знаешь, что нужно сделать? – ехидно спросил череп. – А я тебе так скажу. Выпусти меня из этой банки, и я с удовольствием объясню тебе, в чем загвоздка. Ну давай же, Люси. Сделай, как я говорю, и не надо спорить.

– А ты не пытайся мне строить глазки. С пустыми глазницами это не смотрится.

Я наклонилась над креслом, рассматривая ближайший ко мне подлокотник. На его конце поверх обивочной ткани была грубо пришита заплатка из кусочка какой-то искусственной кожи, очень эластичной. Местами стежки разошлись, и один уголок заплатки выступал вверх, как край засохшего бутерброда. Я запустила пальцы под оторвавшийся край и приподняла его. Внутри оказалась прокладка из пенопласта, которая легко вынулась, после чего стали видны свернутые в тугую трубочку банкноты, втиснутые в узкое пустое пространство под пенопластом.

Я через плечо ухмыльнулась черепу:

– Прости, но твоя помощь мне сегодня не понадобится.

Лицо в банке недовольно перекосилось и исчезло в искрах взвихрившейся плазмы.

– Тебе просто повезло, – неохотно протянул затихающий голос. – Слепая удача, как новичку в картах.

На следующий день у меня начался отпуск, и я уехала на север, в городок, где родилась на свет. Повидалась с мамой и с сестрами, побыла с ними несколько дней. Честно говоря, это возвращение на родину оказалось не самым радостным и легким. Никто из моих родных никогда в жизни не уезжал дальше чем за тридцать миль от своего дома, не говоря уж о том, чтобы побывать «в самом Лондоне». Они с подозрением косились на мою одежду, на сверкающую рапиру, хмурились, когда улавливали изменения в моем произношении или манере говорить, им не нравилось, когда я рассказывала о местах или людях, о которых они даже не слышали. Теперь я для них была «столичной штучкой». А мне они казались какими-то заторможенными, косными, слишком боявшимися всего на свете. Даже в хорошую погоду они боялись выходить из дома – вечер еще не скоро, а они уже сидят тесной кучкой у камина. Я становилась все более раздражительной, все чаще огрызалась, а они грубили мне в ответ. От их замшелой провинциальности мне хотелось выть. Что за жизнь у них, боже ты мой! Все время сидеть взаперти и дрожать от страха. Да не лучше ли набраться смелости, выйти и посмотреть этому страху в лицо?

Короче говоря, я уехала из дома на день раньше, чем планировала. Мне не терпелось поскорее оказаться в ставшем мне родным Лондоне.

Я уехала на поезде, который уходил рано утром. Села у окна и любовалась проплывающими мимо пейзажами – полями, лесами, шпилями церквей в скрытых от глаз деревьями деревушках, дымовыми трубами и призрак-лампами в портовых и шахтерских городках, через которые следовал наш поезд. Повсюду, куда ни взгляни, над Англией невидимо нависла Проблема. Новые кладбища на перекрестках дорог и в заброшенных, диких местах, крематории в пригородах, отбивающие комендантский час набатные колокола на рыночных площадях. И поверх всего этого – отраженное в оконном стекле мое лицо.

Под стук колес я вспоминала о том, какой наивной девочкой была, когда впервые приехала в Лондон, и кем стала за эти полтора года – опытным агентом, который умеет разговаривать с призраками. Больше, чем разговаривать. Я стала оперативницей, которая способна понимать желания Гостей.

Очень многое в моей жизни изменила та встреча с призраком скряги. Когда я после этого разговора возвращалась пешком по Уайтчепел, с так и не вынутыми из рюкзака инструментами, с неиспользованными солевыми бомбочками и канистрами железных опилок на своем рабочем поясе, у меня в голове вдруг мелькнула странная мысль. Я подумала, что все это мне больше не нужно. Оказывается, я могу управляться с Гостями без оружия и даже без защитных средств. Никакой соли, никакой лаванды, ни грамма железных опилок. Часто ли в карьере любого оперативника бывали случаи, когда ему удавалось так аккуратно, быстро и чисто завершить расследование?

Старик в кресле был при жизни человеком очень неприятным, это чувствовалось и в его призраке, который по-прежнему отражал черствость и черноту души его владельца. Но при этом, однако, он явился с четкой целью – показать своим наследникам, где спрятаны его деньги. Мои спокойные расспросы дали ему возможность сделать это. Если бы я сожгла призрака, как это у нас принято, такой результат расследования был бы невозможен. А мне удалось это сделать благодаря тому, что я полностью доверилась своему Дару.

Совершенно очевидно, что такой новый подход к делу опасен, но он имеет и массу преимуществ. Обо всем этом я размышляла, глядя в окно, и передо мной начинали вырисовываться невероятные перспективы.

Череп в банке пока был примером исключительным, это редкий Гость Третьего типа, с которым можно установить полноценное общение. Но я начинала верить в то, что существуют различные способы, чтобы навести мосты через пропасть между миром живых и миром мертвых.

Строя свои догадки, я исходила, во‑первых, из того, что большинство Гостей являются в наш мир с какой-то конкретной целью. И, во‑вторых, если спокойно начать выяснять у них эту цель, призраки оставят тебя в живых минимум до того момента, когда ты поможешь им ее достичь. Первая часть моей теории в доказательствах не нуждалась, причины появления призраков в нашем мире хорошо известны еще с тех времен, когда свои первые парапсихологические расследования полвека назад проводили основатели нашей профессии Марисса Фиттис и Том Ротвелл. А вот вторая часть моей теории подрывала устои привычных представлений о работе с призраками. Каждое современное агентство своей главной задачей считает заблокировать Гостя. Затем, когда призрак обезврежен, следует найти и уничтожить Источник. После этого Гость исчезает навсегда. Считается аксиомой, что призрак при этом будет негодовать, сопротивляться, искать способы избежать блокировки. А поскольку разозленный Гость очень опасен и легко может убить тебя, оперативники с ним никогда не церемонятся.

В некоторых случаях оружие действительно необходимо. Можно ли было, скажем, урезонить каким-то невооруженным способом ту тварь, что поселилась на чердаке «Лавандового домика»? Почти наверняка нет. Но есть и другие призраки, например, печальные Тени в том же пансионе или сидевший в стекле Спектр в вуали, которые отчаянно искали общения, жаждали его.

И я смогла предоставить им такую возможность, хотя и недостаточно хорошо это сделала.

Необходимо, чтобы Локвуд разрешил мне проводить дальнейшие эксперименты. Разумеется, он станет возражать – а как же, конечно станет, – потому что помнит о том, что случилось с Джессикой, но я чувствовала, что смогу убедить его. От этих мыслей мое настроение улучшилось, исчезла и забылась досада, гвоздем сидевшая у меня в мозгу после неудачного визита на родину. Дома я непременно поговорю обо всем с Локвудом и Джорджем. Дома…

Добравшись до Лондона, я взяла такси и попросила шофера высадить меня в самом начале Портленд-Роу, у лавки Арифа, чтобы купить у него сдобных булочек с глазурью. Было начало двенадцатого, Локвуд и Джордж наверняка только собираются позавтракать. Я возвратилась на день раньше, чем собиралась. Они меня не ждут, так что пусть мое появление станет для них приятным сюрпризом.

Однако сюрприз ожидал меня. Войдя в дом, я застыла от удивления, продолжая сжимать в руке свои ключи. Холл был вымыт и пропылесосен. Вешалка приведена в порядок, в подставке для зонтов аккуратно расставлены зонтики и рапиры. Даже хрустальная лампа-череп на столике в холле сверкает, отмытая до блеска.

Я не верила своим глазам. Неужели они действительно совершили этот подвиг? Неужели они действительно навели порядок в доме? Они прибрались! Для меня!

Я тихо поставила сумку на пол и на цыпочках направилась на кухню.

Мои друзья находились в цокольном этаже, оттуда доносились их голоса, и судя по ним, Локвуд и Джордж пребывали в прекрасном настроении – до кухни долетал их смех. Услышав голоса и смех, я улыбнулась. Отлично. Значит, мои булочки будут сейчас очень кстати.

Торопиться я не стала. Заварила чай, положила булочки на наше второе по красоте блюдо (первого по красоте я что-то не нашла), разложив их таким образом, чтобы наверху оказались любимые булочки Локвуда с миндальной глазурью, которые он редко себе позволял, и аккуратно поставила все на поднос. Приоткрыла дверь ногой, придержала ее бедром, а затем неслышно спустилась вниз по железной лестнице.

Меня переполняла радость. Наконец-то я почувствовала себя дома. Да, этот особняк на Портленд-Роу был теперь моим настоящим домом. А Локвуд и Джордж – моей семьей.

Я нырнула сквозь арку в офис и остановилась, все еще улыбаясь. Они были здесь, Локвуд и Джордж, сидели друг напротив друга за моим столом и от души хохотали.

А между ними на моем стуле сидела красивая стройная темнокожая девушка.

У нее были длинные, до плеч, темные волосы, очень миленькое круглое личико, она была в темно-синем платье-сарафане, из-под которого выглядывала белоснежная футболка. Вся такая свеженькая, новенькая и блестящяя, словно кукла, которую только что вынули из коробки. Она сидела в элегантной позе, выпрямив спину, и ее, похоже, ничуть не волновало, что Локвуд и Джордж буквально приклеились к ней. Напротив, она тоже улыбалась, даже посмеивалась негромко, хотя в основном просто слушала смеющихся парней.