Глава тринадцатая

Ночь прошла спокойно. Последние потрясения в конец измотали, и я вырубился сразу, едва прикоснулся к постели. Призраки и прочие ненужные сновидения смилостивились, подарив полное и глубокое забытье. Кажется, это была первая спокойная, возможно даже, безмятежная ночь, проведенная в этом доме.

Увы, хорошее пролетает быстро и незаметно. Вряд ли я успел осознать дарованное судьбой наслаждение, когда дверь комнаты задрожала от ударов снаружи.

Я с трудом разлепил глаза и, мгновенно, блаженного покоя, как не бывало. Кто-то весьма небрежно относился к имуществу и, дабы избавить хозяина от убытков, я сорвался с постели и поспешил отворить защелку.

У меня челюсть отвисла, когда увидел Влада. Кого-кого, а его я не ожидал. Ведь не далее, чем вчера его на моих глазах запаковали в воронок и увезли в места, в которые попасть значительно легче, чем из них выбраться.

Влад был не похож на себя. От прежней презентабельности ничего не осталось. Волосы взъерошены, рубашка грязная, измятая, брюки не первой свежести со следами пятен. Туфли потеряли изначальный блеск, его скрывали комки засохшей грязи.

Поначалу я усомнился, что вижу школьного товарища. Чертовщина, в которой тщетно пытался разобраться в последнее время, снова затуманила разум, и в какой-то момент я пришел к выводу, что Влада здесь нет и быть не может, а передо мной — его материализовавшееся изображение. Фантом.

Я готов был осенить себя крестом, хоть к религии относился нейтрально и не заморачивался церковными постулатами. Мои губы приготовились шептать сакральное: «Сгинь, нечисть!», когда здравый смысл восторжествовал и отбросил шелуху предрассудков.

— Ты что, сбежал? — спросил и почувствовал, что голос мой не то, чтобы дрожит, но звучит не как обычно.

Влад отодвинул меня, прошел в комнату, плюхнулся в кресло. Увидел недопитый коньяк, отхлебнул с горлышка.

— Какой сбежал? На поруки под залог выпустили.

Вылил остатки коньяка в стакан и уже не спеша стал смаковать напиток.

— Все хреново, Славик. Какая-то мразь грохнула в моем доме человека и пытается свалить на меня.

Влад был мрачнее некуда. Проведенная в милиции ночь сказалась не только на внешнем виде, он потух, искорка истлела, таким я его никогда не видел.

— У тебя еще есть коньяк?

Я пытался вспомнить, есть ли у меня коньяк и не мог.

— Сейчас принесу.

Оказавшись за дверью, машинально взглянул на часы. Еще не было шести. Непроснувшийся дом утопал в тишине. Хорошо, хоть не зловещей…

Когда вернулся, Влад полулежал в кресле, вытянув ноги. Грязь с обуви комками осыпалась на ковер, некоторые из них растоптаны и размазаны. Казалось, он уснул. Но стоило мне подойти, встрепенулся, вырвал из рук бутылку, скрутил пробку и разлил напиток уже в два стакана. Я не возражал, мне тоже нужно было успокоительное для нервов.

Глаза Влада постепенно становились обычными, поразившая меня растерянность сходила на нет, уступая место смеси задумчивости с усталостью.

— Ты, Славик, прости, что я к тебе ворвался… — сказал он, глядя на янтарную жидкость в стакане. — Не к кому мне было больше идти. Ни одной родственной души в этом гадком доме…

В его глазах взблеснули слезинки. Влад поднял стакан, сделал еще глоток, со стуком поставил хрупкую посудину на столик.

— Спасибо, что не отказал в гостеприимстве, — он словно забыл, что это я у него в гостях. — Пойду, приведу себя в порядок, потом поговорим. Нам нужно многое обсудить. И многое сделать.

Резко поднялся и, оставляя за собой грязные следы, вышел из комнаты.

* * *

От недавней неряшливости не осталось и следа. Влад переоделся в новый камуфляж, не разгладившиеся следы от изгибов свидетельствовали, что его только извлекли из упаковки, волосы были аккуратно причесаны, от них исходил приятный запах дорогого шампуня. Сам Влад, в отличие от своего недавнего подобия, казался спокойным, серьезным и сосредоточенным. Лишь темные круги под глазами свидетельствовали, что не все в жизни так ладно, как можно судить по внешнему виду.

Коньяка больше не было, вместо него жужжал кофейный аппарат, распространяя головокружительный аромат свежесмолотых зерен. Время лирики миновало, пришел черед прагматизма.

— И что ты предлагаешь? — спросил Влад, когда я закончил рассказ и изложил свои подозрения.

— Нужно осмотреть склеп.

— Нет там ничего…

— Тогда, не знаю. Может, развалины часовни?..

— Ладно…

Он скрылся в соседней комнате и скоро вернулся с большой связкой ключей.

— На всякий случай держу дубликаты, — объяснил, хотя я ни о чем его не спрашивал.

* * *

Влад нервничал, ключи не попадали в скважину, а если ему удавалось запихнуть какой-то из них, тот упрямо отказывался проворачиваться. Ключей было много, десятка два, но Влад споткнулся уже на пятом или шестом. Отбросил связку, она со звоном упала на усыпанный гравием пятачок, вытащил из бордюра булыжник и начал колотить им по замку.

Камень крошился, осколки отлетали в сторону, но прочный металл не поддавался. Или Влад бил не туда, куда надо, или фильмы, в которых герои легко справляются с подобной задачей, привирают. У Влада не получалось, он раздражался, нервничал, ругался.

Поняв, что у моего друга ничего не выйдет, я подобрал ключи.

— Дай, попробую.

Вопреки ожиданиям, Влад не возражал. Вытер рукавом пот, выбросил булыжник, отошел в сторону.

— Попробуй, — он даже не пытался скрыть сарказма.

Я не собирался ничего доказывать, тем более, утверждать собственное превосходство. Не до мелких разборок. Просто я был спокойнее. Или перегорел, или… Мне, в отличие от Влада, не пришлось сидеть ночь в тесной клетушке и давать показания тупоголовым ментам, я отлично выспался, моя голова была холодной, а мозг адекватным.

Первым делом тщательно осмотрел головки ключей, сравнил их со скважиной навесного замка и лишь после этого взялся за дело.

Влад сумел подавить досаду. Он и вида не подал, когда уже второй из отобранных мною ключей легко провернулся, и массивная дужка выскользнула из запора. Я снял ее с колец, отодвинул засов. Потянул дверцу, она поддалась с натугой, со скрипом, протестуя и возражая, но все же открылась.

В склепе действительно ничего не было. Даже запаха тлена, к которому я заранее себя настраивал.

Влад щелкнул выключателем, под невысоким потолком зажглась электрическая лампочка, и я увидел комнатушку с оштукатуренными стенами и выложенным коричневой плиткой полом. Пахло не кладбищем, как можно было ожидать, а недавним ремонтом: краской, строганным деревом, еще чем-то привычным и обыденным. Ни полуразвалившихся гробов, ни сырости, ни плесени, ни паутины по углам. Неширокий, метра полтора, коридор упирался в глухую стену, а вдоль него по обеим сторонам — красные гранитные плиты с надписями, как на мемориальном кладбище.

— Я представлял склеп иначе. Здесь действительно кто-то похоронен или — бутафория?

— Не знаю, — признался Влад. — Все делали без меня. Когда я увидел склеп впервые, была руина, груда камней. Работами руководила теща. Возможно, какие-то остатки и были, если их раньше не растащили собаки. А может, дражайшая Наталья Владимировна решила удовлетворить собственное тщеславие и наставила памятники просто так, без привязки к личностям. Чтобы все было, как у людей с длинными генеалогическими корнями, — сыронизировал он.

Я прошелся вдоль могил и ничего подозрительного не увидел. Подошел к каждой, их было около десятка, подергал за гранитные основания, но даже намека на люфт не почувствовал.

Влад ожидал возле входа. Он изначально считал затею бессмысленной и сейчас лишь убедился в собственной правоте. Я же рассчитывал на иной результат, был почти уверен, что стоит попасть в склеп, все разбросанные пазлы сложатся сами собой.

Увы, не сложились.

Но ведь крик исходил отсюда?..

Теперь я не был уверен. Ночная тишина обманчива и звуки, которые ее нарушают, способны сыграть злую шутку.

— Глухой номер, — сказал, не пытаясь прятать постигшее меня разочарование.

Влад посторонился, освобождая дорогу.

— Знаешь, Славик, — сказал он, закрыв дверь и навешивая на нее замок. — Мы с тобой два старых дурака. Конечно, азарт и интуиция иногда приносят плоды. Но ведь мы с тобой не пятнадцатилетние юнцы. Нужно действовать более осмысленно. Сейчас мы с тобой спустимся в подвал и попробуем, насколько возможно, точно рассчитать направление и расстояние.

Все правильно, все логично. И все же, прежде чем последовать его совету, я прошелся к развалинам часовни. Увидел заросшую сорняками груду строительного мусора и лишь после этого смирился с поражением.

* * *

Моих знаний не хватало на то, чтобы предугадать, способен ли работать компас под землей и, если — да, насколько ему можно доверять? Однако Влад уверенно отсчитывал шаги, диктовал цифры и направление, а я прилежно записывал услышанное в блокнот. Роли разительно поменялись. Исследуя склеп, я ощущал себя Шерлоком, теперь же Влад отобрал лавры сыщика и определил мне удел безропотного доктора Ватсона.

Но это не ущемляло мое самолюбие. Наоборот, избавившись от ответственности, я вздохнул свободнее. Пусть теперь у него голова болит.

Подловатые мыслишки, но человек по сути своей — подловатое существо, только до поры до времени скрывает гнилое нутро под маской высокопарной шелухи. И лишь исключительные обстоятельства способны развеять сотворенную иллюзию.

Философствуя таким образом, я и не заметил, как мы добрались до цели. Углубление в мысленный процесс имеет положительные стороны. Хотя бы тем, что отвлекает. Несмотря на кажущуюся романтику, ничего интересного в блуждании подземными коридорами я не находил. А отсутствие новизны превращало путешествие в утомительную рутину.

Влад продиктовал последние цифры и остановился, возле пролома, ведущего в роковую для Иннокентия Вениаминовича клетушку. Он внимательно, как и я, недавно, осмотрел вынутые из стены камни, хмыкнул и, ничего не сказав, вошел внутрь. Я остался у пролома. Не хотел путаться под ногами, да и ничего нового там увидеть не рассчитывал. Влад осмотрел стены потолок, поскреб пальцем известку между камнями, постучал по ним.

— М-да… — произнес он. — Загадка, однако… Не верю я в замкнутые комнаты. Объяснение должно быть, и я до него докопаюсь.

* * *

Влад смотрел на листок с моими каракулями и озадаченно хмурился. Проблема возникла там, где не ожидали. Конечно, при наличии мозгов, ее можно было предвидеть, только рациональные мысли, как правило, появляются с опозданием. Неувязка заключалась в том, что значительная часть подземелья проходила под домом. А коль человеку несвойственно проникать сквозь стены, расчеты, и с точностью до градуса выверенное направление, тщательно зафиксированные мной, оказались сизифовым трудом.

Мы обошли дом, громадное строение, определить размеры которого я даже не пытался. Влад еще не отказался от своей идеи, что-то высчитывал, иногда выплевывая вслух цифры, звучащие в его исполнении грубо, словно матерные слова.

Сад миновали по прямой, игнорируя посыпанные гравием дорожки. Влад сверялся с компасом и считал шаги. Лишь, когда, преодолели ограду и оказались возле склепа, он, наконец-то, признал фиаско.

Мы ни на шаг не приблизились к разгадке. Посещение подземелья ничего не дало. С той же вероятностью, как и раньше, можно было предположить, что вход в подземную клетушку, если он существует, находится в склепе или, где угодно рядом с ним.

* * *

Наталья Владимировна высилась на крыльце, уподобляясь каменному изваянию. Худая, длинная в черном старомодном платье с резко контрастирующем на его фоне застывшим, словно гипсовая маска, лицом. На нем не отражались эмоции, лишь нездоровая бледность плотно натянутой кожи бросалась в глаза и могла напугать любого, увидевшего женщину в первый раз.

Влада Наталья Владимировна проигнорировала, его для нее словно не существовало. Он тоже сделал вид, что не обратил на нее внимания. Я хотел незаметно серенькой мышкой проскользнуть в приоткрытую дверь, когда узенькая щелочка на гипсовом лице шевельнулась, и я замер.

— Вячеслав, вы не могли бы уделить мне несколько минут?

Это была не просьба, скорее приказ.

Она направилась в дом, а я с обреченным видом последовал за ней.

В гостиной Наталья Владимировна присела на диван, спиной к окну, мне же указала на кресло. Солнечный свет, сочившийся из-за ее спины, сглаживал резкие черты, вместо него в контражуре я видел безликое пятно, что меня совсем не огорчало.

— Итак, молодой человек, удалось вам что-то узнать?

Наталья Владимировна желала казаться добродушной, с недавних пор мы с ней как-бы союзники, однако, полностью смягчить тон ей не удалось. Металлические нотки пробивались сквозь притворную мягкость, внося в голос скрежещущее, неприятное.

— Увы, пока ничего…

— Я видела, вы с Владиславом спускались в подвал? — При упоминании имени зятя ее губы скривились.

Не было причин утаивать цель нашего блуждания в подземелье, и я выложил все, как на духу. Слушала она внимательно, не перебивая, а когда я закончил, долго молчала, углубившись в свои мысли.

— У покойного Иннокентия Вениаминовича должны быть планы поместья, возможно, в них вы найдете то, что вас интересует, — наконец, когда я почти отчаялся что-то услышать, произнесла Наталья Владимировна, чем несказанно меня удивила.

Хотя, чему удивляться? Помогая мне, она преследовала собственную цель.

— Вы не соизволите проводить меня в его апартаменты? — снова больше констатировала, чем спросила в своей великосветской манере.

Я не возражал, мне было интересно посмотреть на упомянутые планы.

Комната покойного находилась на первом этаже в противоположном от бара крыле. Связка ключей, которую захватила хозяйка, не понадобилась, дверь была приоткрыта. Или сам хозяин ее так оставил, или кто-то шустрый нас опередил.

Подтвердилось последнее. Незваные гости или гость не пытались скрыть своего присутствия. Отнюдь не художественный беспорядок наводил на мысль, что обыскивали комнату нервно и второпях. Вещи из одежного шкафа разбросаны, постель вывернута, простыни и матрас валялись на полу. Содержимое стола: ручки, карандаши и канцелярская мелочь губилось в ворсе ковра.

— Нам здесь делать нечего. Кто-то постарался раньше, — изрекла Наталья Владимировна, развернулась и ушла.

Я задержался. Ничего интересного найти не надеялся, меня заинтересовало другое. На паркете в прихожей я увидел черные полосы. Мысленно вернувшись в армейскую молодость, вспомнил, что такие следы оставляет на линолеуме резиновая подошва кирзаков. Дальше логическая цепочка дала сбой. В обители Влада я не встречал никого в кирзовых или иных сапогах. Но вариантов было множество. Нельзя сбрасывать со счетов иную обувь, те же ботинки или кроссовки.

Присмотревшись внимательнее, я отказался от обувной версии. Слишком симметричными казались полосы. Несомненно, они оставлены резиной, чтобы убедиться в этом, я сковырнул ногтем кусочек, покатал крошку между пальцами, зачем-то ее понюхал. Вывод напрашивался один, только я отвергал его, потому что он больше запутывал, чем объяснял.

Такие полосы могли оставить колеса и, отнюдь, не кухонной тележки. Инвалидное кресло — в самый раз. Но глупо подозревать калеку. К тому же, след обрывался на значительном расстоянии от коврового покрытия.

* * *

Нужно было уединиться и спокойно поразмыслить над происходящим. Можно, конечно, верить в мистику и вмешательство потусторонних сил, но для этого нужно или напиться до чертиков, или родиться идиотом. Хотя за последнее время мое мировоззрение существенно пошатнулось, я был убежден, что всему имеется логическое объяснение. И, что искомый ответ должен лежать на поверхности. Не Мадридский же двор… Обитателей раз-два и обчелся. А списывать происходящее на вмешательство третьих сил — глупо. Из посторонних в поместье я видел лишь рабочих у компрессора да ментов. Ни те, ни другие на подозреваемых не тянули.

Я надеялся, что сяду за стол, вооружусь ручкой и блокнотом, составлю список действующих лиц, нарисую схемы, поразмышляю и сумею ухватить истину за хвост.

Главное, правильно определить приоритеты: кому выгодно, кто заинтересован в происходящем. Немотивированные преступления совершаются только случайно или на бытовой почве. Списать убийство Иннокентия Вениаминовича на бытовуху не получится.

Случайность? Может быть. Но только, отчасти. Иннокентий Вениаминович мог оказаться в ненужное время в ненужном месте и кому-то помешать. Но такой расклад уже — не случайность. Предполагается заинтересованное лицо и, опять-таки, мотив.

Больше я склонялся к варианту, что Иннокентий Вениаминович, обладая доступом к документам, опередил соперником и первым отыскал пресловутые сокровища, на которых здесь все помешались.

Почему — все? Ведь открыто о них говорила только Наталья Владимировна? Однако она не вписывалась ни в одну из нарисованных в голове схем.

Я расширил круг подозреваемых и пришел к выводу, что исключать нельзя никого. Разве что Марину, которая из-за физической неспособности не могла быть убийцей. И Влад, и Тоня, и даже Наталка… Все они — заинтересованные лица. Влад, как ущемленный в правах хозяин. Девчонки… Не зря они здесь тусуются? Лечащий врач Марины, ее сиделка. Нельзя сбрасывать со счетов прислугу, которая почти не попадается на глаза, но, тем не менее, присутствует и в курсе происходящего.

С такими мыслями я отворил дверь своей комнаты и сразу понял, что с предполагаемым мозговым штурмом придется повременить. У журнального столика, как у себя дома, расположились Тома с Наталкой. На столике — бутылка «Мартини», рядом блюдце с оливками и ломтиками сыра. Бутылка была наполовину пуста, пепельница переполнена окурками. Похоже, ждали меня, если ждали, давно.

Девчонки, обернулись, в руках у обоих стаканы с зеленоватой жидкостью.

«Не комната, а проходной дом», — мысленно возмутился я, наполнил свободный стакан и залпом проглотил приторно-сладкое пойло.

Странно, при виде Наталки ничего внутри не дрогнуло, и сердце не пыталось вырваться наружу. Я мог смотреть на девушку спокойно, ее присутствие не волновало, как это случалось раньше. Вероятно, страсть или влюбленность, которую я сгоряча принял за высокое чувство, не выдержала напора обстоятельств. Иные чувства и переживания затмили прежние, кажущиеся детскими и несерьезными.

Анализировать собственные ощущения не хотелось.

Я посмотрел на Наталку. С боязнью и надеждой одновременно. Жаль было терять чувство, с которым успел свыкнуться, и которое стало неотъемлемой частью. И в то же время я успел ощутить пьянящее освобождение, кажущееся сладким до умопомрачения.

Видно было, что Наталка провела не спокойную ночь. Прическа уложена наспех и небрежно, косметика не скрывала темных кругов под глазами. Но главное не это. Всегда озорные и искрометные глаза казались потухшими, а взгляд поникшим и растерянным.

Чтобы не утонуть в пучине жалости, от нее до любви один шаг, я переключился на Тому. Благо, к ней у меня иных чувств, кроме физического влечения, никогда не было.

Она тоже выглядела не лучшим образом.

Не думаю, чтобы во время моего отсутствия девушки о чем-то переговаривались, делились планами или еще чем-то. Они не испытывали теплых чувств друг к другу, не были подружками и вряд ли ими станут. Единственное, что их объединяло — моя скромная персона.

Они смотрели на меня, я на них. Молчать дальше было неприлично, но и что сказать, я не знал. Не я их приглашал.

Вопрос читался в их глазах. Они желали узнать что-то новое, что им неизвестно. Только ответа у меня не было. А если бы и был, я не спешил бы его выкладывать, не убедясь в их невиновности.

— Влада отпустили, — сказал, чтобы нарушить затянувшуюся паузу и разрядить напряженную игру в молчанку.

Их новость не удивила.

— Его оправдали? — спросила Наталка.

— Не совсем. Отпустили под залог.

Я не сказал ничего секретного, но язык развязался и перестал признавать во мне хозяина.

— Вы снова спускались в подвал? — поинтересовалась Тома.

И я выложил все без утайки: для чего мы спускались и, как снова оказались у разбитого корыта. А потом и о перевернутой вверх дном комнате Иннокентия Вениаминовича.

Они слушали внимательно, изредка отхлебывая по маленькому глоточку. Тоня выкуривала одну сигарету за другой, и небрежно комкала окурки в переполненной пепельнице.

Когда я закончил, Тома вдруг засмеялась. Смех был нервный, истерический, но даже в таком виде казался неуместным.

— А ведь Кеша меня любил… — смех прервался, девушка всхлипнула. — Знаете, сколько раз он мне в любви признавался? А я, дура, всегда отшивала его. Он ведь — настоящий мужик был…

Слезы текли по ее щекам, она смахнула их рукой. Всхлипнула, шмыгнула носом.

— Простите… — поднялась, направилась в ванную.

— Терпеть не могу истеричек.

— Зря ты так, — заступился за Тому и тотчас пожалел.

— Ну, так беги, утешай ее! Заступничек! Бабский угодник!!!

Наталка сорвалась чуть ли не на крик, резко вскочила и бросилась вон из комнаты. Дверь со стуком захлопнулась, и я остался один.

Рехнулись все, что ли?

А может она меня ревнует?

Я налил коньяк, отпил немного и улыбнулся. Возможно, впервые за сегодняшний день.

— Ушла?

Я едва не поперхнулся.

Тома выскользнула из ванной. Я ожидал увидеть зареванную, раздавленную собственными нервами женщину, но взору явилось нечто противоположное. Она не светилась от радости, но и не выглядела убитой горем. Серьезная, собранная.

— Прости за небольшой спектакль, — голос тоже спокойный и привычный. — Я так и думала, что она не выдержит вида зареванной женщины.

— А при чем здесь, Наталка? — никак не мог врубиться в ход ее мысли.

— Странная она. Всюду сует нос, вынюхивает…

Вспомнилось, как недавно Тома меня обозвала шпионом.

— Что лыбишься? Думаешь, свихнулась на шпиономании?

— Ну что ты… — Я прикрыл рот ладонью, чтобы ухмылка не бросалась в глаза.

— Не доверяю я ей.

— Доверять кому-либо в наше время и в наших обстоятельствах — большая роскошь, — сказал нейтральное, первое, что взбрело в голову.

Тому не удостоила мою глупость ответом. Хмыкнула пренебрежительно и плюхнулась в кресло. Талантливая актриса, ничего не скажешь. Ни у кого сыгранная ею маленькая роль не вызвала сомнений.

— Ладно, Наталку ты спровадила, — наконец-то, я совладал с мыслями, увязав их обрывки в подобие целого. — Спрашивается, зачем тебе это понадобилось? — и продолжил после нарочитой паузы, — Напрашиваются два варианта: или ты хочешь сказать мне нечто важное, не для чужих ушей, или…

— Или? — переспросила Тома, в глазах ее мелькнули озорные искорки, но тут же потухли.

— Я о Кеше хотела поговорить.

Мне не хотелось говорить о покойнике, не хотелось слышать о его морально-волевых качествах и мужских способностях. Вряд ли подобная информация приблизила бы к разгадке его смерти и пропаже документов.

— Кеша доверял мне. У него не было здесь ни одной родственной души, ему не с кем было поговорить. Он был большим ребенком, его тянуло ко мне, как дите к матери, хотя ему во внучки годилась. Он был приятным собеседником, умел интересно рассказывать о разных вещах и событиях. Я единственная в этом доме не считала его назойливым, надоедливым, свихнувшимся.

Тома замолчала, по щеке прокатилась слезинка, кажется, настоящая.

— Он часто приходил ко мне по вечерам. Мы пили коньяк, разговаривали. Потом я ложилась спать, а он еще долго возился с бумагами, что-то чертил, высчитывал…

Меня осенило.

— Томочка, милая, ты хочешь сказать, что Иннокентий Вениаминович хранил свои бумаги у тебя?

— Они и сейчас у меня в комнате, — ответила девушка.

— Что же ты молчала? — вскипел я.

— Не хотела говорить при посторонних.

— Пойдем скорее!

Я сорвался с кресла, но Тома не поддержала моего энтузиазма. Она налила еще «Мартини» и уходить не собиралась.

— Славик, ну что ты такой нудный, — протянула манерно. — Скажи, что я — умничка…

— Томочка, ты умничка! — меня раздирало нетерпение и, возможно, фраза прозвучала резко, с недостаточной теплотой и нежностью.

Тома скисла, ее лицо из кокетливого превратилось в страждущий смайлик.

— Томочка, ты — умничка! — пересилив себя, повторил с нежностью.

— Поцелуй меня.

Спорить с женщиной бессмысленно, я даже и не пытался…

* * *

Жилье Томы почти не отличалось от моего. Та же планировка, та же мебель, только цвета иные. Розовые шторы, бежевый ковер, тисненые обои все с тем же розовым оттенком. Пахло приятно, наверное, девушка пользовалась дезодорантом или освежителем воздуха. Ощущались уют и комфорт.

Тома подошла к столу, повернула ключик, вытянула шуфляду.

Я не видел ее лицо, но сразу понял, что-то не так. Девушка напряглась, повернулась ко мне.

— Бумаги были здесь, — произнесла упавшим и ставшим вдруг безликим голосом.

Я заглянул через плечо. В ящике валялось несколько скрепок, тюбик с кремом, стеклянный флакончик с чем-то перламутровым. Больше — ничего.

— Может, переложила в другое место?

Хватание за соломинку, ежу понятно, что кто-то успел побывать в комнате до нашего прихода. Но Тома порылась для виду в других ящиках, проверила в шкафу, заглянула под диван.

Похититель, судя по всему, не утруждал себя поисками, он заранее знал, где и что лежит. В отличие от комнаты Иннокентия Вениаминовича ничего не было перевернуто, перерыто.

— Тома, ты никому, кроме меня не говорила, что бумаги у тебя?

Она отрицательно покачала головой.

— Может, Кеша сам проговорился?

Такое предположение было единственно приемлемым. В голову закралась мысль о Наталке, но я ее выбросил. Подслушать наш разговор из коридора она не могла. Двери в доме Влада — основательные, немногое из того, что за ними происходило, пропускали наружу.

Снедаемый новым подозрением, я вернулся в прихожую. Паркет сиял чистотой, как и все в жилище Томы. Следов резины я не нашел. Впрочем, мысль изначально была глупая. Комната, как и моя, находилась на втором этаже. Пандусы или подъемники отсутствовали, на инвалидной коляске сюда не добраться.

Загрузка...