Пришельцы с Земли

Глава двенадцатая

Лингвист не выказал радости при виде его. Без улыбки он поприветствовал вошедшего и спросил:

— Чего вы хотите, Кеннеди?

Кеннеди тщательно притворил дверь и сел напротив Энгела.

— Прежде всего я хочу, чтобы вы хранили полное молчание. Если хоть одно слово из того, что я сейчас вам скажу, просочится и дойдет до Гюнтера или кого другого, я убью вас.

Вот так. И в тот момент Кеннеди верил, что выполнит угрозу.

— Ну, выкладывайте, — сказал Энгел.

— Прошу вас об одолжении. Я хочу, чтобы вы приготовили для меня один из «джипов» и устроили так, чтобы я смог сегодня во время «ночного» сна выехать на нем из купола в одиночку.

— Кеннеди, это абсурд. Я…

— Ничего не хочу слушать. Либо я получаю «джип», либо сообщаю Гюнтеру, что вы — предатель, преднамеренно снабдили меня ганнитским словарем и продали несколько скрываемых Корпорацией ходов в здешней игре. Я могу на диво убедительно врать, Энгел, это моя работа.

Энгел ничего не ответил. Кеннеди заметил, что ногти на его руках сильно обгрызены. Он ощутил прилив жалости к лингвисту, но время для жалости было неподходящим: Корпорация не тратила время на жалость, и он не мог себе этого позволить.

— Так я получу «джип»?

А Энгел все молчал.

Наконец он со всхлипом втянул воздух и сказал:

— Да, черт бы вас побрал.

— Без подвоха?

Энгел кивнул. Кеннеди поднялся.

— Спасибо, Энгел. И послушайте: я совсем не хочу вам навредить. И сам занимаюсь всем этим только потому, что просто обязан; и на горло вам наступаю потому, что только до вашего горла могу добраться, но искренне сожалею, что приходится прибегать к таким грязным методам. Если все пойдет хорошо, Гюнтер никогда не узнает ни о словаре, ни о «джипе».

— Приберегите свои извинения, — сказал Энгел. — Во сколько вам нужен будет «джип»?

Кеннеди выехал сразу после общего затемнения: купол скрывался в ночи, и слабый свет Ио, а также более яркое свечение, исходившее от Юпитера, только еще плотнее закутывали аванпост в скрещивающиеся, набегающие одна на другую тени. Замкнув за собой двери герметичной кабины «джипа», Кеннеди проверил исправность скафандра, количество зарядов в позаимствованном на базе пистолете, убедился, что не забыл словарь. Энгел открыл для него ворота шлюза.

— И запомните, — передал ему Кеннеди уже через шлемофон, — я предполагаю вернуться к 6.00. Позаботьтесь о том, чтобы быть тут вовремя и впустить меня обратно, причем без свидетелей.

— Я буду на месте, — сказал Энгел. — И, надеюсь, без свидетелей.

Селение ганнитов располагалось в одиннадцати милях к востоку от аванпоста. Кеннеди знал, что у них цикл сна и бодрствования составляет 32 часа, и оставалось только надеяться, что он застанет их неспящими. В противном случае возможности поговорить с ними ему больше могло не представиться.

Вести «джип» оказалось нетрудно: он был оснащен компасом и указателем маршрута, поэтому прошло не более двадцати минут, как вдали, между двух похожих на грозные клыки скал, показалось селение аборигенов. Оно располагалось, как и можно было ожидать, на берегу широкого быстрого потока углеводородов. Дома представляли собой слепленные по нескольку штук вместе маленьких куполообразных игл, которые были сложены из голубоватых ледяных блоков; при приближении к селению стали видны и сами ганниты. Кеннеди увидел, что они прервали свои занятия и с подозрением стали вглядываться в темноту.

В сотне ярдов от берега реки он выключил двигатели, загерметизировал скафандр, пристегнул пистолет, положил в карман словарь и вылез из «джипа». Затем пошел к реке, где примерно полдюжины аборигенов забрасывали сети и лесы.

Приблизившись, он увидел, как один из них выдернул свою лесу с уловом — мясистым рыбоподобным существом со свирепыми красными глазками и короткими толстыми плавниками. На лице ганнита не отразилось никакой радости, он просто вышел из воды и положил пойманную рыбу в кучу выловленных раньше. Ловля шла ради добычи пропитания, а не для удовольствия, поэтому проявления радости при поимке каждой новой рыбы были бы неуместны — только неудача могла вызвать печаль.

Все аборигены казались Кеннеди на одно лицо. Теперь он уже не был так уверен, что отыщет тех троих, что посещали аванпост неделю назад.

— Я — Друг, — сказал он медленно и раздельно по-ганнитски. Нерешительно вокруг него собрались те, кто меньше других был занят с сетями. Он переводил взгляд с одного безносого нелепого лица на другое, и оставалось только надеяться, что аборигены лучше различали землян, чем он ганнитов. Так и оказалось. Один сказал:

— Ты — новый.

— Да. Я пришел поговорить с вами.

— Сейчас время сбора пищи. Мы должны работать. С тобой придут поговорить.

Кеннеди пригляделся внимательнее к аборигенам, обступившим его кольцом. Коренастые, пониже его ростом, с узловатыми шестипалыми руками и почти без шеи. Словом, не люди. Чудно стоять тут, посреди замерзшего мира, чей воздух был ядом для его легких, и разговаривать с инопланетными существами. Как в кошмарном сне.

Из селения к нему подходил еще один ганнит. На первый взгляд ничем не отличавшийся от прочих, но потом Кеннеди заметил, что во всех его движениях сквозила особая уверенность.

— Ты не должен отвлекать рыбаков, — обратился он к Кеннеди, подойдя ближе. — Их занятие священно. Кто ты?

— Я пришел оттуда.

— Знаю. Но ты непохож на других.

— Я не друг остальным людям, приходившим к вам, — сказал Кеннеди.

— Они убьют тебя. Тех, кто им не друг, они убивают.

— Они убили кого-то из ваших?

— Нет. Но говорили, что убьют, если мы их здесь не примем. Мы просим их уйти. Улететь обратно на небо. Но они говорят, что скоро привезут сюда еще больше людей. Мы не станем противиться, но нас это печалит.

Оставив рыбаков заниматься своим делом, Кеннеди пошел за аборигеном в селение. Он обратил внимание, что тот для него особо четко выговаривал слова. Ганнит-делегат заговорил снова:

— Ваши люди не понимают нас. Это наша земля. Наш род выбрал ее как место успокоения сотни сотен дней назад. Мы просим ваших людей покинуть ее или перейти на землю другого рода. Но они не соглашаются. Говорят, что останутся здесь и призовут с неба множество раз по столько, сколько пальцев на руках. И не дозволяют учить их.

— Учить? — повторил Кеннеди. — Чему учить?

— Жизни. Уважению к сущему. Пониманию струй бытия.

Кеннеди нахмурился, не в силах сразу уловить смысл сложных фраз.

— Они считают нас, — сказал абориген, — простыми рыбаками. Это верно. Но мы не только рыбаки. У нас есть цивилизация. Мы не имеем ни оружия, ни космических кораблей — они нам не нужны. Но у нас зато есть другое.

Кеннеди почувствовал, что заинтригован до глубины души. Он присел на корточки на бочкообразную льдину и сказал:

— Расскажи мне об этом другом.

— У нас нет книг и многих еще прекрасных вещей, которыми вы, земляне, обладаете. Наш мир не позволяет такой роскоши. Но взамен у нас развились другие вещи. Язык — вы находите его легким для понимания? Вам легко понимать его?

Кеннеди кивнул.

— Наш язык — результат труда множества умов на протяжении долгих лет. Его простота далась нелегко. Сколько времени ты можешь провести с нами?

Кеннеди посмотрел на хронометр, вделанный в запястье скафандра. Он показывал только 2.30: оставалось три часа, прежде чем надо было двигаться в обратный путь, на аванпост. Кеннеди так и сообщил ганниту.

— Хорошо. Наше время сна наступит, когда сядет серебристая луна. Мы сможем говорить до самого твоего отъезда. Думаю, ты будешь слушать.

Серебристой луной была Европа с высоким показателем отражения — альбедо. Кеннеди попытался припомнить, когда она сядет. Ближе к «утру», еще примерно через 6-7 часов.

Абориген заговорил, и все следующие три часа Кеннеди внимал ему, не уставая удивляться. Когда он замолк, Кеннеди было полностью ясно, почему Гюнтер так старался не подпускать его слишком близко к ганнитам.

Они были далеко не примитивными дикарями. Их культура, вероятно, развилась раньше земной. Скудость мира, где они жили, не позволяла им развить технику, но взамен они создали такую устную поэтическую и философскую традицию, что в это трудно было поверить.

Кеннеди прослушал краткий ее обзор. Философия зиждилась на спокойном приятии неумолимых абсолютных законов Вселенной. Живущие в таких суровых условиях неизбежно должны были выработать философию, предписывающую им с благодарностью принимать выпадающее на их долю.

Это был народ, умевший и ждать, и достойно принимать поражение. И умевший лелеять надежду, даже перед лицом пришельцев, явившихся к ним с неба с угрозами.

У них была своя поэзия — Кеннеди слушал и удивлялся вновь и вновь. Язык их поражал своей простотой, возникшей в результате столетий шлифовки, а поэзия оказалась многоуровневой и ассоциативной, насколько мог Кеннеди разобрать при первом прослушивании. И все передавалось из уст в уста. Никогда и в голову ему не могло прийти, что бесписьменный народ может достичь таких высот, но ведь он прежде и не знал народа, который бы жил в таком мире.

Когда настало время прощаться, ему не хотелось уходить. Но он понимал, что в противном случае могут быть серьезные последствия, и поэтому принес свои извинения, разрушив тем самым чары общения с инопланетными существами, и направился к «джипу».

Около половины шестого он двинулся в обратный путь, на запад, к аванпосту. В тиши чужой ночи снег искрился от лучей полудюжины лун; это было красиво, и, сидя в теплой герметичной кабине «джипа», он больше не воспринимал окружающие условия как крайне суровые, видел лишь молчаливую красоту.

Но в плане Корпорации нет ничего красивого, подумал он и с омерзением вспомнил, над чем трудился последние два месяца. От этих воспоминаний вряд ли удастся быстро очиститься.

И еще подумал о постепенном отстранении Мардж, по мере того, как он все более погружался в ганимедский контракт, и о циничных проклятиях Спеллинга в адрес проекта, хотя тот и продолжал работать над ним. Ну, у Сполдинга были на то свои причины. И он, по крайней мере в отличие от Кеннеди, слепо принявшего план, сразу понял, что к чему.

Корпорация хотела сделать ООН своим орудием. Ганимед был вполне подходящим местом для эксплуатации, на Земле больше не осталось ни примитивных племен, ни отсталых районов после века интенсивного развития экономики «третьего мира», но стремящиеся заграбастать побольше всегда находили себе новую сферу завоевания. Как теперь Ганимед.

У ганнитов развилась богатая, удивительная культура. Уже после часа беседы это становилось абсолютно ясно любому непредубежденному человеку. Поэтому Корпорация, конечно, будет стремиться утаить ее существование, чтобы предотвратить любое вмешательство в свои планы. И вот благодаря помощи агентства Диноли и его, Кеннеди, собственной выдумке, ганнитов сотрут с лица планеты без противодействия с их стороны — иначе они бы преступили лежащее в основе их философии представление о смысле жизни. Все ради того, чтобы освободить место для эксплуататоров с Земли.

Если прямо сейчас не предпринять что-нибудь решительное. На свой счет Кеннеди был абсолютно спокоен. Ему предстояло вернуться на Землю и любым способом донести до всего мира подлинную глубину ганнитской культуры: он предотвратит бойню прежде, чем она успеет начаться, искупив тем частично свою вину по ее подготовке. Мардж тоже поймет и простит.

С горечью думал он о преступном обмане, возведенном вокруг него, и о своей неприглядной роли торговца обманом. Собственно, против самой по себе деятельности Корпорации у него не было этических возражений, но Кеннеди твердо верил, что культура, на миг приоткрывшаяся ему, должна быть сохранена и доступна для изучения. Ганниты многому могли бы научить землян, суетящихся в кругу своих вечных внутренних противоречий. Он намеревался навещать их каждую ночь до отлета на Землю.

А когда он ступит на родную планету, то сможет поведать миру правду. Не каждому, думал Кеннеди, дается шанс исправить совершенное с его помощью зло. Но у меня есть блестящая возможность.

Ганниты ни за что не станут оказывать сопротивление нападению. Вооруженная борьба несовместима с их образом мыслей. Но если бы ему удалось предотвратить само возникновение конфликта…

Действовать, правда, придется очень осторожно. Он избрал себе могучего противника в лице Корпорации.

Энгел ждал у ворот шлюза, куда Кеннеди подъехал в 5.59. Точно в срок. Лингвист выглядел бледным и настороженным, и Кеннеди заподозрил было засаду. Может, тут Гюнтер с вооруженными подручными поджидает его. Он вытащил пистолет. Створки ворот раздвинулись, «джип» въехал внутрь. Выскочив из машины, Кеннеди держал оружие наготове.

— Можете спрятать свою мортиру, — шепотом сказал Энгел. — Все спокойно.

Кеннеди огляделся.

— Никто не знает о моей отлучке? Никто меня не искал?

— Все спали как младенцы, — сказал Энгел. — Кроме меня. Я всю ночь просидел у себя, уставившись в стену. Куда вас черт носил, Кеннеди? И зачем?

— Это вряд ли должно заинтересовать широкую публику, как принято говорить. Помогите мне освободиться от скафандра.

После того как Энгел помог ему выбраться из громоздкого скафандра, Кеннеди повернулся к лингвисту и пристально поглядел ему в глаза.

— Сегодня я побывал у ганнитов, — сказал он. — Три часа без перерыва слушал краткое изложение ганнитского мировоззрения и узнал немного их поэзию. Энгел, этот народ вовсе не так примитивен, как думает Гюнтер.

— Вы не ведаете, что говорите.

— Лжете. Вы разговаривали с ганнитами. И знаете, что их язык просто чудо в области общения. Вы имеете представление и об их философии, и о поэзии, и об общем взгляде на жизнь… И тем не менее отсиживаетесь, не противитесь ходу событий, грозящих навсегда уничтожить их своеобразие.

Энгел стиснул зубы и ничего не ответил.

— Ладно, — продолжал Кеннеди, — но я не собираюсь отсиживаться. Я хочу что-нибудь сделать, по крайней мере попытаться сделать по возвращении на Землю. А пока я тут, я собираюсь впитать в себя как можно больше ганнитского. Это благотворно для души, Энгел. Вы мне поможете.

— Я не хочу принимать участия в ваших безумных планах, Кеннеди.

— А я хочу, чтобы вы мне помогли. Хоть раз в жизни сделали что-нибудь стоящее. По меньшей мере, более полезное, чем составление списков непереходных глаголов, так или иначе.