Часть 2. Украли!

По ночам я, как и все нормальные работящие люди, сплю. У меня есть парочка славненьких таких рубашечек. Чуть ниже колена. А по вороту кружавчики голубенькие. Я их сама в свое время сшила. Сплю, значит, сон вижу. Будто скачу я на коне по горам каким-то. Вроде не падаю, но и коняга меня совершенно не слушается. Я кричу — стой! Стой! И тут он вдруг как взбрыкнет! Я в ужасе глаза открываю, а вокруг темнота. Кромешная. А такого в каморке моей просто не бывает. Дело в том, что сплю я в замке. Под дверью — щель. А прямо напротив двери, в коридоре, факел висит. Так в эту щель постоянно свет пробивается. А окна у меня просто нет. Проектом не предусмотрено.

Так вот, пытаюсь пошевелиться и не могу. Надо же, думаю, какой кошмар продолжительный. И тут до меня доходит, что это вовсе и не кошмар, что это все очень даже и наяву. Что кто-то спеленал меня, как младенца и куда-то тащит. И вроде как я даже голоса начинаю различать. Голоса мужские, ругаются. Мол, и я тяжелая, и задание дурацкое, и вообще, все порядочные люди в это время спят.

Я испугалась очень, попыталась было вывернуться из их рук, но кто-то очень мило сообщил, проорав прямо в ухо:

— Будешь дергаться — уроним нахрен.

Я посчитала, что приятного в этом мало и постаралась расслабиться. Судя по звуку шагов, мы вышли во двор. Лошадь фыркнула где-то прямо над головой. Потом меня, как какой-то мешок не знаю с чем, взгромоздили поперек седла, и мы тронулись в путь. Ехали долго, я всю голову растрясла. Ругалась при этом матными словами. Но, по-моему меня все равно не было слышно. Остановились. Всадник спешился, повел лошадь за поводу. Под копытами хрустели сучья. Всадник ругался и хлопал себя по разным местам. Лес, стало быть.

— Эй! — заорал вдруг он, — забирай товар!

Это обо мне, что ли?

Рядом снова захрустело. Меня сняли с лошади, уложили на землю, которая, кстати, особым теплом не отличалась. Начало осени все же. И, цок-цок, копыта унеслись прочь. Вновь стало как-то боязно. Чьи-то руки стали снимать мне ткань с лица. Как видно, этот некто сильно желал ознакомиться с приобретением. Я крепко зажмурила глаза, чтобы в них гадость какая-нибудь не насыпалась, а когда открыла, меня поджидала крупная, но приятная неожиданность. Как оказалось, рядом присутствовало двое представителей мужского пола. Лицо склонившегося и удовлетворенно рассматривающего мою физиономию товарища было мне совершенно неизвестно, но вот тот, который держал факел!

— Славик? Это ты?

Он осторожно приблизился.

— Сонька?

— Нет, черт побери, бабушкин домовой! Немедленно сними с меня эту гадость!

Славик — парень сообразительный. Сунул в руки товарища факел и быстро меня освободил. И вот сижу, платье помятое, морда, наверняка, тоже. Про волосы, которые дыбом, даже упоминать не хочу. Вокруг елки, сосны и прочая растительность. Луна светит со звездами. И холодно, кстати, не май месяц на дворе. В смысле в лесу.

Славик — брательник мой двоюродный. Сын дяди по папе. Он на полголовы меня ниже, щупленький такой, бледненький, но шустрый, ужас! И всегда, главное, наклонностями отличался. Полукриминальными.

За руку меня ухватил и за собой тащит.

— Пошли, — говорит, — быстрее, а то замерзнешь.

Ну мы и понеслись. На ходу уже Славик товарищу объяснил, что я сестра мол его, потерянная. Тот только фыркнул в ответ.

Я почти успела отогреться на бегу, когда мы выскочили на полянку. А там прямо воинский лагерь. Шалаши, палатки, костры, мужики туда-сюда бегают. Подходим к одному из костерков, а там господин один сидит. То есть одет-то он простенько, но уж больно вид неприступный. Брови насуплены, усы черные щеткой торчат. На голове шапка, отделанная мехом. На правой руке, которую он на колено положил, аж пять колец сразу. В общем, мужчина, примечательный во всех отношениях.

Ну, думаю, учитывая то, что женщин здесь явно маловато, я пока не одной не увидела, шансы на взаимность у меня есть. Хоть и глядит он в мою сторону как-то неодобрительно.

— Ну, — говорит, — отвечай, чем двору не угодила?

— А ты кто?

— Я здесь вопросы задаю!

И тут мне как вожжа под хвост попала. Согласитесь, причины были. Вытащить из постели, приволочь неизвестно куда! Ни тебе выпить, ни отогреться! И я еще должна на тупые вопросы отвечать!

— Так, — говорю, — я к тебе в гости не напрашивалась. С дворами никакими дела не имела. Я замерзла тут как собака, а ты сидишь! И вообще!

На вообще доводов у меня уже не хватило. Говорю это, а сама чувствую — шансы становятся все меньше и меньше.

А тот на ноги как вскочит.

— Ты… — пыхтит, — ты…

Славик ситуацию разрядил. Прямо-таки в ноги этому жлобу кинулся, чуть не плачет.

— Господин атаман, — кричит, — господин атаман! Прости ее! Это сестрица моя Сонька! Ну прости глупую бабу!

А я стою в это время. Руки в боки. И трясусь. То ли от холода, то ли от страха. И еще обидно: чего это меня глупой обозвали?

Атаман попыхтел-попыхтел, поглядел на Славика, который по такому случаю скорчил умоляющую рожу, и бросил:

— Ладно, только убери ее куда-нибудь подальше. Я с ней после разберусь, когда отойду.

А Славик снова, как в лесу, меня за руку и бежать.

Потом-то мы, конечно, шагом пошли, как с глаз атамана скрылись.

— Дура ты, — сказал Славик, — одни от тебя неприятности. И вздохнул.

— И что? — спросила я, — ты совсем-совсем не рад меня видеть?

— Рад, — снова вздохнул он, — но все равно ты противная.

С этим трудно было не согласиться. В лагере становилось все тише. Небо, казалось, дрогнуло и стало медленно-медленно менять оттенок. Славик зевнул.

— Вот, — сказал он и показал рукой на невзрачный серый шалашик, — можешь здесь пока остановиться. Сейчас там никого нет. Но учти, как проснешься, носа оттуда не высовывай, пока я не приду. А то мало ли что.

Я кивнула и заползла внутрь. Пол шалаша был устлан еловыми ветками, которые почти уже осыпались. На них валялось дырявое шерстяное одеяло. Я поморщилась, подумав, какое количество насекомых может там обитать, но все равно укуталась, свернулась клубком и уснула.

Когда я открыла глаза, было светло. Страшно хотелось в туалет. Я помучилась с полчаса, ожидая Славика. Но он все не шел и не шел. Шалаш, помнилось мне, стоял прямо у кромки леса. И, вроде, когда мы шли к нему, неподалеку наблюдались какие-то кустики. Решено. Я осторожно выбралась из шалаша, удостоверилась, что в мою сторону никто не смотрит, и галопом припустила к кустам. Добежав до них, я обнаружила, что какие-то они чахлые, но зато невдалеке наблюдались вполне приличные заросли. Заросли были колючие, пришлось еще углубиться в лес. Короче, когда я вернулась обратно, прошло несколько больше времени, чем я рассчитывала. Ну и конечно, вокруг шалаша, завывая, бегал Славик и рвал у себя на голове последние волосы. За этим процессом с интересом наблюдало несколько господ довольно живописной наружности. Я зябко поежилась.

Но тут Славик заметил меня и почти успокоился.

— Ты, — завопил он, — я же сказал тебе сидеть на месте! Куда ты поперлась!

Я невинно захлопала глазками.

— Ну мне надо было.

— Ты в могилу меня сведешь! Я, ей, понимаешь, мучаюсь, одежду достаю, а она по лесу шастает!

Кузен швырнул в меня крытой сукном куньей шубейкой и обиженно отвернулся. Солнце поднималось выше, обещая погожий день. Я оглянулась. Редкие лиственные деревья пожелтели лишь наполовину.

— Славик, — тихо позвала я, — осень на дворе. Не зима. Осенью люди шубы не носят. Даже такие симпатичные, как эта.

Славик только фыркнул:

— Ты думаешь у нас здесь швейная мастерская?!

Я вздохнула и накинула шубу на плечи.

— А поесть у вас что-нибудь найдется?

Псари-то теперь все время на псарне толкались. Но к Зоркому никто из них и близко не подходил. Эрик же сказал, что я за собакой буду ухаживать. Значит, даже если подыхать борзая будет у них на глазах, не двинутся.

А что случилось тогда, я потом долго и нудно у людей выспрашивала.

Итак, принц Эрик появляется на пороге. Он снова слегка нетрезв. В его мутноватых голубых глазах читается желание построить как можно больше народу. Глядит на Зоркого, по которому сразу видно, что повязок ему не меняли, и рычит:

— Где она?

Гаврик, потирая зудящую задницу, мстительно заявляет:

— А нетути ее, Ваше высочество. Второй день как не приходит.

Через непродолжительный период времени принц, развивший приличную скорость и обладающий весьма действенными средствами убеждения, уже знал, что посудомойка София исчезла ночью. Вещей не собирала. Со знакомыми не прощалась. Поскандалила немного на кухне, повыдирала волосья кое у кого, а потом исчезла. Причем репутация у Соньки этой как-то не говорила в пользу того, что она может из-за такой мелочи в речке утопиться.

Принц разозлился. Он и до этого был не в лучшем расположении духа, а теперь ему для злости еще и конкретный повод предоставили!

Не лучшее же расположение духа принца объяснялось вот чем. Эрику было двадцать восемь лет, и он был холост. Король с королевой, отчаявшись дождаться, когда же он перебесится, решили взять ситуацию в свои руки. Король-отец обновил связи при Большом Дворе, перед теми полебезил, на этих наехал, третьих просто подкупил, но добился-таки того, что желал изо всех своих сил. Посватал своего старшенького к одной из дочерей самого Императора. Дочерей у Императора было семь, и, откровенно говоря, королю-отцу было все равно, какую из них ему предоставят. Но и тут повезло. Предложили третью — милую, тихую, воспитанную и ничем не примечательную Люцию. Ко всем ее достоинствам прибавлялось то, что он не была страшной и болтливой. Страшную король постеснялся бы предложить своему сыночку, а болтливых женщин он сам на дух не переносил. Хватало и королевы.

От принца Эрика, зная его неангельский характер, все приготовления держали в тайне. Сообщили лишь тогда, когда, по мнению короля и королевы, у него не было бы уже возможности возражать. За два дня до приезда невесты.

Принц смирился. Правда перед этим он высказал родителям все, что о них думает, а потом напился, и отправился строить народ. От него досталось: двум стражникам, которые, как ему показалось, неровно стояли на часах, причем одним из этих стражников по странному совпадению был Заур, потом — какому-то пажу, который, вроде бы, недостаточно учтиво поклонился, затем — еще кому-то. А потом Его высочество вспомнил, что он давно не был на псарне.

Мало кто осмелился бы назвать принца Эрика дураком. Конечно, помешал бы статус, да и без статуса Эрик кому угодно с помощью подручных средств объяснил бы его неправоту. Но, надо признать, Эрик и впрямь отличался умом и сообразительностью. Не так уж много времени ему потребовалось для того, чтобы вычислить, куда это Софья могла подеваться. Вернее, выдвинуть версию, которая нуждалась в проверке.

И тогда Эрик отправился к брату.

Младший брат Эрика, принц Януарий, был чрезвычайно серьезным молодым человеком. Целыми днями он трудился, изучая фолианты в королевской библиотеке, в которую, кроме него, да старика-хранителя, вообще мало кто заходил. И при этом, странное дело, мимо этого худого, хрупкого, бледного до желтизны молодого человека не пролетала практически ни одна сплетня.

Принц Януарий был моложе Эрика всего на год, страшно ему завидовал, причем все об этом знали, хотя он сей факт отчаянно скрывал. Но при этом плохим он вовсе не был, и всегда брату помогал. Или почти всегда.

Эрик нашел его в библиотеке, как и ожидал. Брат читал древнюю книгу, украшенную потускневшим золотом. Его тонкие желтые пальцы, на которых, казалось, было на два сустава больше, чем положено, осторожно перелистывали тяжелые страницы.

— Слышь, Яник, скажи, это правда, что я, якобы, связался с посудомойкой? — заявил принц Эрик, не тратя время на излишние приготовления.

Януарий улыбнулся, не поднимая глаз.

— Тебе должно быть это лучше известно, братец, — прошелестел он.

Эрик поморщился.

— Ян, не кобенься. Скажи мне лучше, ходят по дворцу такие слухи или нет?

— Так это слухи?

— Что, и мать в курсе?

— А что, она когда-то была не в курсе?

Эрик помолчал, задумавшись.

— А меня женят, — грустно произнес он.

— И это не новость, — добрым голосом сказал брат.

Принц Эрик вышел из библиотеки и приказал седлать серого в яблоках Огонька. И положить припасов в дорогу. Огонек был жеребцом злобным, нервным, кусачим, но быстрым и выносливым. Такой принцу на данный момент и требовался.

Атаман Горко позволил мне остаться. При свете дня, выспавшийся, он уже не производил того страшного впечатления. Да и я была на редкость мила и терпелива. Даже когда он снова обозвал меня глупой женщиной, я лишь кивнула и робко попросила объяснить, как я сюда попала. В процессе объяснения выявилось следующее.

Я имела честь находиться среди тех самых ужасных разбойников-работорговцев, которыми все добропорядочные мамаши пугают своих детишек. Официально с разбойниками этими в королевстве велась непримиримая борьба. Устраивались регулярные рейды внутренних войск и облавы. В одной из них и погиб, кстати, хозяин моего шалаша. Его бык забодал, когда он решил дорогу к лесу сократить. Неофициально между королевской администрацией и бандитами было заключено некое соглашение. Разбойников регулярно предупреждают о планирующихся облавах, а те взамен помогают властям бескровно и бесследно избавляться от всяких ненужных личностей. Атаман даже похвастался, показав мне расписание рейдов войск на ближайшие полгода. Я покивала.

— Ну, это все ясно. А я здесь причем?

Горко пожал плечами.

— Видать, не угодила.

Я задумалась. Потом снова задумалась. И опять. И все равно у меня не появилось даже совсем малюсенькой версии насчет того, кому именно могла не угодить скромная посудомойка, пусть даже с таким скверным характером, как у меня.

— А что вы с этими личностями делаете, неугодными всякими? — на всякий случай поинтересовалась я, — убиваете?

Горко весело заулыбался.

— Нет, ну зачем?! Иногда, конечно, и такое бывает. Если, к примеру, старикашку какого подсунут или инвалида. А так продаем! У нас и покупатели постоянные есть. Девок — в бордели, мужиков — в рудники.

Как-то у меня на душе сразу стало беспокойно — бордель в качестве постоянного места пребывания меня не устраивал. И, видно, это отразилось на лице.

— Да ты не боись! — воскликнул атаман и бодро хлопнул меня по плечу, — не боись! Пока мы тебя продавать не станем. В любом случае, не срываться же с места из-за одной пленницы. Так и переезд не окупится. Кроме того, Славик вон за тебя как переживает. Ты и в самом деле его сестра?

Я хмуро кивнула.

— Поживешь пока с нами, — продолжил атаман, — готовить умеешь?

— М-да.

— Вот и славненько. А там посмотрим, что делать.

И зажили мы такой вот странной жизнью. Я целыми днями готовила. Не успею сварить котелок, как вот они, налетели всей шайкой, сожрали. Пока все уберешь, опять время готовки. И еще атаман. Ходит мимо, улыбается, по заднице иногда как шлепнет. А я ничего, улыбаюсь, попробуй тут не улыбнись, когда тебя того и гляди в бордель отправят.

На четвертый день, если не ошибаюсь, к вечеру, и приключилась эта катавасия.

Сижу, значит, после ужина, песком котелок отдраиваю. Рядом костерок, греет так приятно. Неподалеку Базиль-соловей заливается, тренькает себе на трех струнах. В замке давно бы его уде послали. А здесь ничего, слушают, даже гордятся, мол менестрель у них свой, доморощенный. И тут! Шум, треск, грохот. На поляну, прямо к моему костру, вылетает коняга серая, в яблоках. Ну точь-в-точь наш Огонек. А дальше! Он ржет, закидывает голову, я хватаю его под уздцы, хотя, зачем, непонятно. Потом отпускаю, потому что дурная зверюга становится на дыбы. Потом всадник, а на коне еще кто-то умудрялся держаться, падает с его спины на землю. И вот тут до меня доходит, что это и в самом деле Огонек, а всадник — не просто мужик какой-то, а принц Эрик. А вокруг — тишина и полное оцепенение. Конь, успокоившись, уже щиплет пожухлую травку, Эрик, бездыханный, валяется у моих ног.

Я медленно к нему подошла, присела рядом, положила пальцы ему на шею. Пульс был. Эрик застонал, открыл глаза, и я впервые подумала, как было бы жаль, если бы такой красивый мужик и умер. Таким с мечом в руке положено погибать, или сидя на троне в окружении подобострастных подданных, а не здесь, ногами в грязи, головой кустах.

— Ваше высочество, — тихо-тихо спросила я, — Вы ногами, руками пошевелить можете?

Он кивнул.

— Голова не болит?

— Болит, — так же прошептал он.

— Ничего, пройдет.

Мы молча друг на друга пялились, но тут атаман Горко появился у меня за спиной и обрадовано воскликнул:

— Ба! Да у нас новый товар!

— А бордели для посетительниц-женщин бывают? — отчего-то поинтересовалась я.

— Не знаю, — пожал плечами атаман, — он цел?

— Вроде да.

— Так, — заорал Горко на весь лагерь, — парня связать, к нему часового, нет двух! Соньку близко не подпускать!

— Почему? — изумилась я.

— Да ты смотришь на него как-то не так! А вообще, нам бы еще одного человечка, и можно трогаться в путь. Продадим Вас посреднику…

— Ты ж говорил, меня продавать не будешь?

— Ну не знаю я!

— И его тебе продать не удастся, — мстительно заявила я.

— Почему это?

— А если приключений на свою задницу получить не хочешь больше положенного.

— И кто это мне приключений этих выдаст? Этот что ли?

Небрежный кивок в сторону Эрика, чьи запястья за уже прочно связаны кожаным ремнем за спиной.

— Его папочка, король Эрик четвертый собственной персоной. И хрен тебе будет, а не расписания облав. Выловят и на кол посадят. Ты короля Эрика на торжественных выездах видал?

— Ну.

— Так присмотрись, парень этот ну очень уж на него похож.

Горко подошел к принцу, начал, сморщившись, разглядывать его лицо.

— Не вижу ничего. Темно, — наконец заявил он, — утром разберемся. Пусть он пока здесь поваляется, только укройте чем-нибудь. А Соньку близко все равно не подпускать. Даже если он и принц.

И велел, зараза, проводить меня к шалашу, и даже охрану у порога поставил. Эта охрана все в мою сторону пялилась, пока я укладывалась. Ждала, видимо, что я сейчас раздеваться начну. А вот и хрен вам, а не развлечение. Я полночи не спала. Думала. О принце, о том, какой леший его сюда принес, о том, что мне теперь делать, и что вообще будет. С тем и уснула. И увидела я страшный сон. Будто Эрик в лесу углежогом работает, а я его жена. Живу в крохотной избушке, а вокруг — дети, дети, дети и орут, орут…

Не знаю, удалось ли Эрику сомкнуть глаза. Во всяком случае, вид у него был уставший и злой. Я смотрела на него издали, потому что ближе меня не пустили.

А потом началось представление. Принца усадили у дерева. Напротив, сидя на чурбачке, который притащили сюда специально ради такого случая, расположился атаман. Вокруг стояли прочие члены коллектива, не исключая и меня. Народ был весь в предвкушении зрелища, и потому я смогла протиснуться поближе, невзирая на запрет.

— Ты меня знаешь? — торжественно, с ноткой бахвальства в голосе, спросил атаман.

Эрик промолчал.

— Я — атаман Горко. Слыхал о таком?

Ноль реакции.

— А вот ты кто такой? Некая девушка сообщила нам, что ты — принц Эрик, сын короля Эрика.

Все вокруг весело заржали. Принц бросил в мою сторону испепеляющий взгляд и снова ничего не сказал.

— Скажи нам, добрый человек. Если ты — принц Эрик, мы тебя отпустим. Может быть. Если нет — продадим в рудники. Или, как посоветовала все та же милая девушка, в бордель, который посещают исключительно бабы.

Мужики снова заржали, поглядывая на меня, а я покраснела. Впрочем, принц тоже. Он опустил голову, а когда поднял, глаза его были холодны, и голос, хоть и охрипший, звучал твердо. Прямо по-королевски.

— Да, — сказал он, — я принц Эрик Гавар-и-Пенья. Наследник престола.

Я оглянулась. Никто уже не смеялся.

— И я приехал за своим имуществом.

Кивок в мою сторону.

— Вот за ней.

Ах, это я имущество?! Да не пошел бы он в… С другой стороны, человек упал с лошади, ударился головой. Опять-таки, судя по его словам, вызволять меня сюда приехал. Ну, это если из его высказывания лишнее удалить. Принц, к тому же. И связан. Я решила так сразу ему по физиономии не давать. Посмотрела на Горко и подумала, что на сей раз желания наши с ним сходятся. Атаман задумался, и по лицу его было видно, что принцу он верит, но отпустить того прямо так, за бесплатно, зная при этом, что непременно придется менять место расположения, терять добычу и т. п., он не мог.

— Хорошо-о-о… — протянул атаман, — допустим, я тебя отпущу. Ты мне дашь слово, что не будешь нас преследовать?

— Нет.

Горко не расстроился.

— Ладно, — сказал он, — вечером будешь свободен. Но учти, взять с собой можешь только три вещи. Выбирай.

Эрик задумался.

— Меч, коня и ее.

— А свободу? — хитро спросил атаман.

— Тогда свободу, коня и ее, — твердо ответил Его высочество.

Если бы мне не было так обидно, что меня упорно приравнивают к вещи, можно было бы и найти повод для гордости. Меч принца стоил больше меня и Огонька вместе взятых. И дело даже не во вделанном в рукоятку огромном сапфире темно-синего цвета, а в исторической ценности этого оружия. С эти мечом еще прадед Эрика ходил на врага. Все у нас знали — Эрик, получив оружие в возрасте 14 лет, чрезвычайно редко с ним расставался. И вот он отдает его как выкуп. Оставалось лишь надеяться, что меч привык принадлежать династии Гаваров и вернется со временем сам. Так, кстати, позднее и случилось.

Атаман радостно заулыбался.

— Ты отдаешь мне меч? Сам?

— Владей, — ответил принц, умудряющийся даже сейчас выглядеть хозяином положения.

Горко подскочил вверх и понесся раздавать ценные указания. К вечеру палатки были свернуты, припасы собраны, кони оседланы.

Я сидела на бревне, наблюдая за суматохой, изредка поглядывая в сторону пленника и поджаривая на затухающем костерке черствую горбушку, когда ко мне подошел Славик, ведя за повод невысокую гнедую кобылку. Прощаться.

— Ну что, — сказал он, — мы поехали.

— Давай, — глубокомысленно произнесла я.

— Может, с нами?

— Да нет уж. Раз за мной приехали. Опять же Горко ваш. Не угожу чем-нибудь, так сразу в бордель

— Не! — запротестовал кузен, — ты ему нравишься!

— Сейчас, может, и нравлюсь. Потом перестану. Да и работа меня ждет.

Славик угрюмо шмыгнул носом. Я отломила кусочек хлеба, протянула его лошади. Кобыла фыркнула и недовольно попятилась.

Ну вот, подумалось, никто меня не любит, не жалеет.

Подошел Горко. Тяжело, уверенно. Странно, но только теперь я заметила, что он припадает на правую ногу. Вот ведь невнимательная какая.

— Ну что, красавица, — весело проговорил он, — давай прощаться!

— Давай, — вяло согласилась я.

— Что невеселая такая? Может, с нами?

— Нет, не могу. Домой пора.

— А то смотри. Мы сейчас уедем, а ты принца своего…

— Он не мой.

— Не важно, не отвязывай. Как нас видеть и слышать перестанешь, подожди еще… Подольше. А потом отпускай. И намекни ему еще разок, чтоб прямо домой ехал, никуда не заворачивая. И за меч еще раз спасибо передай. Я им пока попользуюсь.

Я скосила взгляд, чтобы убедиться, что на поясе атамана и в самом деле висят богатые ножны, из которых выглядывает украшенная синим камнем рукоятка.

Вскоре поляна опустела. Дымились еще присыпанные песком кострища, и небо угрюмо багровело, когда совсем стихли шумы вдали. Долго ожидать я не смогла. Жаль было проведшего сутки без движения Эрика и боязно от внезапно наступившей тишины. Я подбежала к принцу и боязливо остановилась метрах в двух от него. Эрик все также сидел у дерева. Глаза его, вроде, были закрыты.

— Ваше высочество! — позвала я.

Не шевелится.

— Эрик! Эрик!!!

— А? Что? — вздрогнул он.

Я не верила глазам. Ну и нервы!

— Вы уснули?

— Развяжи меня.

Я попыталась было растянуть тугие узлы, но тонкий кожаный ремень не поддавался.

— Режь!

— А если пораню?

— Режь, я и так уже рук не чувствую!

Я немедленно полезла под подол и вытащила оттуда маленький ножичек, который всегда хранила в ножнах на подвязке. На всякий случай. Перепилила ремни на запястьях и лодыжках, умудрившись даже никого не порезать. Эрик, до этого с интересом наблюдавший за моими действиями, устало поднес к лицу онемевшие руки.

— Позвольте мне, — с некоторой робостью, которая, в общем-то, мне не свойственна, попросила я, и взяла его ладони в свои, — я знаю, что делать.

А потом я сидела возле принца и осторожно растирала его холодные запястья, стараясь не касаться оставленных на них синих полос.

— Легче?

Эрик пошевелил пальцами.

— Да.

Он попытался встать, пошатнулся, так что пришлось его придерживать. Сухо поинтересовался:

— Где моя лошадь?

— Здесь, неподалеку.

Я подвела его к застоявшемуся, нервно перебирающему ногами Огоньку. Эрик самостоятельно взобрался в седло.

— А тебе что, — надменно спросил он, — особое приглашение нужно?

Он протянул руку и помог мне вскарабкаться на лошадь позади него. Я крепко обхватила Его высочество за талию, и Огонек шагом, а потом и рысью, двинулся на выход из леса. Кстати, в сторону, противоположную той, в которую ушли разбойники.

Принц ссадил меня возле псарни.

— Иди, Зоркого проведай.

— Как тебя зовут, кстати?! — крикнул он вслед.

Я пожала плечами.

— Не помню.

И побрела смотреть, как там пес. О нем, кстати, кто-то все же позаботился. Зоркий увидел меня, обрадовался, подковылял ближе. Я устало села на лавочку. Умная борзая пристроилась у ног, положив узкую морду мне на колено. Я рассеянно погладила его выпуклый лоб и мягкие уши. Стояла ночь. Никто меня еще не видел. Только сонный Гаврик подошел ближе и сел рядом на лавочку.

Можно было идти к себе. Лишь завтрашний день пугал своей неопределенностью.

Загрузка...