Прими мою боль

Юрий ЩЕРБАТЫХ

ПРИМИ МОЮ БОЛЬ

Жизнь есть жизнь,

Смерть есть смерть.

Что можно к этому добавить?

Добавим к жизни смерть,

Добавим к смерти жизнь,

И это все, что можем мы...

В.Абанькин "Пасьянс"

Последнее время все чаще и чаще Сергею снилась степь. Жаркая, еще не остывшая от дневного зноя ночная степь, прикрытая опрокинутой чашей звездного неба, пряно пахнущая полынью, чабрецом и тысячелистником. В это мгновения он явственно слышал шелест трав и стрекот цикад, нежно напевавших ему незатейливый мотив колыбельной песни. Когда к нему приходил этот сон, тело его, осыпанное золотым звездным дождем, расслаблялось, а все тревоги и боли минувшего дня мягко стекали в нагретую землю.

Но в эту ночь он не дождался уже привычного умиротворения. В картину донской степи отдельными грубыми мазками ворвались острые запахи сельвы, шум тропического ливня и голос, звавший его из забытья на чужом языке. Сквозь слепленные веки в слабом свете аварийного фонаря Сергей различил смуглую тщедушную фигурку, мнущуюся у входа в тамбур.

- Говори яснее, Хуан, - попросил он, уже окончательно проснувшись.

- Энрико лежит в ста шагах от лагеря на тропинке, ведущей в деревню. В него вселился дух горных болот, про которого рассказывал дедушка. Он красный-красный и зубы оскалены как у одержимого.

Часть сознания еще была покрыта сонным туманом, но руки уже сами застегивали "молнию" комбинезона и искали аптечку, а мозг лихорадочно пытался сообразить, что могло произойти с парнем в джунглях по пути в лагерь. Потом Сергей бежал, обгоняя Хуана, по тропинке, ведущей в деревню, и мокрые листья лиан хлестали его по лицу, прогоняя остатки сна. Испуганные лучи нагрудного фонарика метались по переплетенным ветвям, освещая что угодно, кроме дороги, и уже совершенно некстати в голове мелькнула мысль, что завтра воскресенье, а значит сеанс связи с домом... Он дважды запнулся о торчащие из-под земли корни, а когда хотел переступить лежащую на тропе лиану в третий раз, резко остановился.

То, что он принял за толстую, мокрую от дождя ветку, оказалось детской рукой, скрученной в предсмертном напряжении страшной судорогой. Сергей поднял скользкое, вдруг оказавшимся неожиданно тяжелым и уже начавшее остывать щуплое тельце на плечо, и побрел обратно в лагерь.

Через час, испробовав все возможные средства, он прекратил массировать сердце и отключил искусственное дыхание. Мозг был мертв. Он опоздал совсем немного. Бедный Энрико... Сергей хорошо помнил его черные любознательные глаза и способность задавать неожиданные вопросы. Тогда он так просился в лагерь, и если бы не его отец - суровый охотник-индеец, то мальчик мирно спал бы сейчас в соседней палатке, а не лежал на операционном столе, обезображенный страшной болезнью.

Сергей представил, как тяжело больной паренек сначала шел, а потом полз к ним сквозь ночные джунгли, облепленный пиявками и палой листвой, и зябко передернул плечами. Но что же это за болезнь? Багровая кожа... судороги... быстрый летальный исход от паралича диафрагмы и межреберных мышц... Довольно запоминающиеся симптомы, а на ум не приходит ничего похожего. Перебрав в памяти все известные ему местные инфекции, и не найдя ничего похожего, Сергей включил бортовой компьютер вездехода. Ответ, который он прочел на голубоватом экране дисплея, заставил тоскливо сжаться сердце. Во-первых, инкубационный период этой чрезвычайно редкой формы тропической лихорадки составлял всего два дня, а во-вторых, сыворотки от нее у него не было, так как последний случай подобного заболевания отмечался в этих краях лет двадцать назад. Сам-то он был привит от всей местной заразы, но вот деревня... они были практически обречены, особенно дети, у которых эта болезнь протекала особенно остро. И надо же было случиться этому в сезон дождей, когда вертолеты ржавеют в своих ангарах, а скрученные струи непрерывного ливня так переплетаются с лианами верхних ярусов леса, что трудно бывает разобрать, где кончается сельва и начинается небо.

Но сидеть без дела в этой обстановке он тоже не мог, поэтому сняв перчатки, он направился в жилой блок, где оставил Хуана. У него теплилась надежда, что заболел один только Энрико, получивший возбудителя при укусе кровососущей нематоды, а в поселке быть может все здоровы. Поэтому, посадив Хуана за аварийный передатчик, Сергей объяснил дрожащему от сырости и страха пареньку, как подавать сигналы о помощи по радио, а сам пошел к вездеходу.

Дождь лил не переставая, и слабый свет автомобильных фар уже в нескольких метрах от машины растворялся в пелене дождя и мрака. Почти на ощупь Сергей подвел холодный и скользкий буксирный конец к заднему замку своего тягача и прикрепил к нему платформу прицепа. Ехать в такой темноте по узкой неровной дороге вдоль обрывистого берега вздувшейся от дождя реки было рискованным делом, но ждать два часа до рассвета Сергей не мог. В десяти милях отсюда возможно умирали люди, и час промедления мог стоить кому-то жизни. Мотор натужно взревел, и, раскачиваясь на ухабах, вездеход нырнул в темную стену дождя.

Его практика в дельте Рио-Гранде началась четыре месяца назад. Вежливый смуглый чиновник из департамента, ведающего примитивными племенами, предложил ему работу в недавно обнаруженной этнографами индейской общине. Необычность этого племени заключалась в том, что, несмотря на многолетнюю изоляцию от остального мира, все члены общины носили испанские имена и исповедовали, правда в сильно искаженном виде, христианскую религию.

Распутав цепи легенд и преданий, ученые установили, что пятьсот лет назад племя встретилось с кучкой испанских конкистадоров, заблудившихся в сельве. Дружелюбно настроенные аборигены приняли их в племя, что привело к постепенной ассимиляции, в результате которой испанцы передали индейцам основы своей культуры. Однако понимая, что новая встреча с европейцами может кончится для племени трагично, последний из оставшихся в живых испанцев дал наказ приютившим его аборигенам избегать контактов с посланцами Старого Света. Таким образом это индейское племя, подобно русским староверам, на долгие годы самоизолировалось в тропической сельве от окружающей цивилизации. За прошедшие столетия основные догматы христианской веры претерпели у индейцев существенные изменения, образовав причудливый сплав с языческими обрядами, однако лечиться они отказывались категорически, считая болезни наказаниями за грехи. Более того, они полагали, что заболевший человек входит в непосредственный контакт с Богом, передающим через него остальной пастве свою волю. Поэтому врачи, практиковавшие здесь до Сергея должны были маскировать каждую врачебную процедуру, обставляя процесс лечения псевдохристианскими церемониями, не забывая при этом о сохранении многочисленных табу, оставшихся с доколумбовых времен.

За последние месяцы Сергею почти удалось наладить нормальный контакт с аборигенами, когда случай с "воскресением" старика Санчеса восстановил против него всю деревню. Он вернул к жизни упавшего в реку старого рыбака не совершив священного обряда, а значит, по мнению индейцев, при помощи дьявола. Ему тогда пришлось уйти из деревни, и вот уже месяц как он вместе с Хуаном, родители которого погибли во время Большого Наводнения, жил в джунглях в нескольких километрах от индейского поселка.

Деревня встретила его погребальными кострами. Дым кострищ смешивался с тяжелыми волнами утреннего тумана, поднимавшегося от холодной реки, и въедливым запахом разлагающейся плоти. Сергей направил вездеход к дому вождя, и, подъехав вплотную к хижине, спрыгнул на упругую землю. Старик, хотя был еще жив, дышал уже с трудом, и обильная красная сыпь явственно проступала сквозь боевую окраску. Несколько мгновений они тяжело смотрели друг на друга. Умирающий старый вождь с трудом понимал, что делает здесь этот бледнолицый, накликавший беду на их племя, а Сергей не знал, с чего начать. Наконец он решился, стараясь говорить твердо и уверенно, чтобы его собеседник не заметил его тревоги и растерянности.

- Я послал сигнал о помощи по радио. Катера с лекарствами будут здесь через два дня... Но детям столько не продержаться, и я заберу их с собой. - Он помедлил и добавил: - Всех, оставшихся в живых.

Сергей встретил взгляд вождя. В нем было многое: страх Божьей кары, ниспосланной за неведомые грехи, ненависть к чужаку, собирающемуся отнять у них детей и отрешенность умирающего, готового к путешествию в другой мир. Но на миг Сергею показалось, что сквозь внешне неподвижные лицевые мускулы вождя, покрытые густым слоем охры, мелькнула надежда, которую он обязан был оправдать. Пока ему самому было неясно, каким образом он мог предотвратить развитие болезни, но оставлять здесь ребят было нельзя. Прежде всего их следовало доставить в лагерь, где он мог оказать первичную медицинскую помощь и задержать агонию.

Старик тяжело поднял голову. Из груди вырвался чуть слышный свистящий шепот.

- Все в воле Божьей... Это наказанья за наши грехи. Дети останутся с нами... К тому же твои снадобья нечисты. Господь дал нам наших детей, он же их и забирает... - Голова вождя бессильно свалилась на грудь.

Сергей схватил старика за рукав и резко встряхнул.

- Причем тут дети? Они еще не успели согрешить... А что касается дьявола, то вот, - он распахнул куртку и обнажил большой серебряный крест, с которым не расставался после оживления Санчеса. Клянусь им, - он поцеловал распятие, - что я делаю богоугодное дело.

Старик молчал, и Сергей понял, что он уже не способен принимать сознательные решения. Что ж, придется брать ответственность на себя. Их разговор никто не слышал. Он повернулся к нескольким жителям, стоявшим поодаль.

- Вождь приказал вам принести сюда больных детей и погрузить на платформу вездехода. Он попросил меня вылечить их во имя Господа нашего Иисуса Христа.

После этого еще способные передвигаться жители деревни положили малышей на платформу вездехода, и Сергей двинулся к лагерю. Он осторожно, стараясь не слишком трястись на ухабах, вел тягач, лихорадочно перебирая в уме все возможные пути спасения детей.

Если верить медицинскому компьютеру, то имеющиеся в аптечке лекарства бессильны против возбудителя лихорадки, а самые мощные антибиотики лишь замедляют течение болезни, не в силах ее побороть. Продлить жизнь пациенту в этом случае можно только подключив его к аппарату "искусственная почка легкие", но такой аппарат у него один, а детей двенадцать. У него не хватит решимости выбрать среди них одного, и обречь на смерть остальных. Нужно придумать что-то иное... Где же взять сыворотку?.. Постой-ка, раз мне делали прививку, то у меня самого есть необходимые антитела, и я могу поделиться ими с детьми. Но хватит ли их на всех? В любом случае нужно попробовать...

Установку он собрал за рекордное время. Когда все приборы были включены в единую сеть, а дети, уложенные на столы, мирно спали, вдыхая закись азота, Сергей включил рубильник аварийной энергоустановки. Сейчас же блестящая игла манипулятора вонзилась в его яремную вену, и первая порция крови ушла к центрифуге. Оттуда отделенные клетки вновь вернулись в его организм, а плазма с драгоценной сывороткой начала поступать в кровь больных детишек. В другую вену взамен плазмы ему вводился физиологический раствор с глюкозой. Таким образом Сергей превратился в фабрику по производству сыворотки, но проблема оказалась в том, что производительность его иммунной системы была слишком мала, чтобы насытить антителами дюжину маленьких беспомощных тел. Показания компьютера неумолимо свидетельствовали, что количество лейкоцитов в крови было явно недостаточно для подавления болезни - красной лихорадки.

- А что, если попробовать аутотренинг? В свое время он неплохо умел влиять на физиологию своего организма при помощи самовнушения по системе биофидбэк. Нужно только заставить или уговорить иммунную систему усилить процесс образования антител. Если это получалось с поджелудочной железой, то быть может сработает с тимусом?

Однако его надежды не оправдались. Все попытки повлиять на лимфатические структуры привели лишь к незначительному повышению концентрации лимфоцитов. Тело вопреки воле разума не хотело расставаться со своим живительным соком - кровью. Сергей один за другим перебирал все известные ему приемы саморегуляции от йоги до дзен-буддизма, но прибавка антител исчислялась жалкими процентами.

- Как же ему обмануть это глупое, мудрое тело? А что, если детально и как можно более отчетливо вспомнить ощущения, которые он испытывал, будучи донором? - Сергей провел скрининг долговременной памяти, и попытался восстановить то психофизиологическое состояние, в котором находился год назад, отдавая свою кровь на донорском пункте. На этот раз ощущения были столь отчетливы, что тело как бы вновь ощутило кровопотерю и принялось ее компенсировать. Выход сыворотки возрос сразу на десять процентов! Тогда Сергей представил рваную рану у себя на бедре, и костный мозг выбросил в кровь добавочную порцию кровяных клеток.

Он понял, что находится на верном пути, и очередное видение материализовалось в огромный нож, который вошел в живот и повернулся там так, что алая горячая кровь хлынула из развороченной артерии пульсирующей струей, заливая вываленный наружу кишечник. Сергей едва не закричал от вполне реальной острой боли, но продолжил самовнушение. Он работал так до тех пор, пока его воображение не начало буксовать. Разум отказывался создавать новые картины страданий, ибо его собственный жизненный опыт давал слишком мало материала для таких представлений. Тогда при помощи медитативного аутотренинга Сергей перебросил себя в другую эпоху...

Подвал инквизиции. Низкая сводчатая комната с сырыми стенами и потолком, покрытым копотью и паутиной. Он представил себя висящим на дыбе. Напротив, за длинным столом зловеще возвышались три фигуры с низко надвинутыми на лица серыми капюшонами. Рядом, на отдельном столике сидел секретарь, ведущий протокол допроса, а чуть поодаль у огня палач раздувал угли, розовыми сполохами озарявшими угол подвала. Сергей явственно ощущал, как тупая ноющая боль разлита по суставам вывихнутых рук, и ка остро горит спина, исполосованная бичом.

Человек в кожаном фартуке привстал от очага и обернулся к сидящему во главе стола старику.

- Чего прикажете, Ваше преосвященство? "Испанский сапог" или "ведьмину пляску"?

- Сапог. Побережем огонь для аутодафе, где проклятому еретику подпалят не только пятки, но и его нечестивую душу, проданную дьяволу.

Палач подтащил к дыбе грубое деревянное сооружение, напоминавшее уродливые столярные тиски, и завел в него ногу висящего на дыбе человека. По сигналу председателя Священного Трибунала он стал закручивать ворот. Сергей почувствовал, как медленно и неотвратимо сжимается стопа, и почти одновременно с невыносимой болью, пронзившей ногу, услышал хруст дробящихся костей...

Очнувшись, он передохнул несколько минут и силой тренированного воображения перебросил себя на шесть веков вперед.

Медленно, словно нехотя, занимался рассвет. Клубы серого тумана, опустившиеся на лагерь, скрыли очертания бараков, домик охраны и проволочные заграждения. Только вышки часовых торчали, наполовину высунувшись из серых облаков, словно заблудившиеся во мгле великаны. В тишину холодного осеннего утра изредка врывались звуки отрывистых немецких команд и лай овчарок.

Побег был назначен на сегодня. Они решили бежать перед утренним построением, когда у охранников происходит смена караула. В это время нужно набросить на колючую проволоку заранее припрятанную между бараками доску и по ней перебраться к зарослям кустарника, растущего за северной оградой. В их распряжении было не более двух минут, пока часовой спустится с вышки и передаст смену заступающему в караул напарнику.

Сергей прислонился спиной к неструганым доскам барака и сжался в комок, ожидая сигнала. Пора! Ребята подхватили с земли присыпанную опавшими листьями доску и бросились к ограде. Но у проволоки возникла неожиданная заминка. Ползти по узкой наклоненной доске, качающейся на стальной струне, оказалось не так просто. Когда подошла его очередь, Сергей краем глаза заметил, что новый часовой уже поднимается на вышку и может обнаружить их в любой момент. Чтобы успеть перескочить на ту сторону незамеченным он резко прыгнул по доске вперед и, не рассчитав равновесие, боком свалился на колючку.

Десятки острых стальных игл впились в бедро и локоть, и почти одновременно с вышки ударил пулемет. Сначала Сергей почувствовал двойной удар в предплечье и увидел, как расплываются пятна крови на полосатой робе, а уж затем ощутил острую боль в перебитой руке. Он рванулся вперед, стараясь вырваться из стальной ловушки, но только глубже завяз в колючей проволоке, разодрав себе тело. Последнее, что он почувствовал, перед тем, как потерять сознание, были клыки громадной разъяренной овчарки, рвущие ему икры ног.

Придя в себя, он первым делом взглянул на гемометр и облегченно вздохнул. Мучения были не напрасны. Выход лимфоцитов и антител превысил все ожидания. Он с трудом повернул тяжелую голову и оглядел палату. В медблоке стояла тишина, нарушаемая лишь мерным дыханием детей и негромким гудением моторов, перекачивающих плазму. Двенадцать маленьких тел рядами лежали на столах, соединенные гибкими прозрачными шлангами, по которым струилась розовая жидкость. При мысли, что сейчас придется придумывать себе новые страдания, Сергею стало не по себе. Нет, это выше его сил. Разум отказывался заниматься этим противоестественным делом. Но от расположенных рядом больных малышей исходил такой пронзительный, хотя и беззвучный призыв о помощи, что, стиснув зубы, Сергей продолжил свою работу.

Временами он терял сознание, и это было желанным отдыхом, но потом, очнувшись, он замечал, что сыворотка останавливала свой животворный бег по трубкам к неподвижным детским телам, и вновь принимался убивать себя. И сколько раз он умирал своими выдуманными, но от этого не менее мучительными смертями, столько раз в угасающих детских душах вспыхивала и разгоралась искорка всепобеждающего пламени, которая зовется жизнью.