Причина жизни

Светлый квартал

Гоша купил газету из-за броского заголовка: «Виртомания». Статья находилась на третьей странице, видимо, на передовицу ее не хватило и ее упрятали подальше, поместив заголовок вперед для привлечения покупателей. Гоша прошел по любимой липовой аллее, полюбовался зеленеющими деревьями и увидел, что его любимая скамья занята. Он поморщился недовольно — пришлось сесть на другую скамью. Отсюда здание института было видно еще лучше. Гоша покосился на него, пощупал в кармане согнутые пополам ассигнации. Сто долларов в рублевом эквиваленте — плата за второй сеанс. Деньги удалось достать не так быстро, как хотелось, прошло две недели, прежде чем набралась нужная сумма, а теперь, когда все было готово для второго сеанса, он почему-то медлил. Он не смог бы ответить — почему. Решимости, как всегда, не хватает, вот что.

А зачем ему понадобился второй сеанс, вот ведь вопрос. Что именно он собирается делать в Городе Желаний? Идти в Светлый квартал или искать Белку? А ведь он даже не спросил, как ее зовут. Не удосужился. Так она и осталась для него Белкой. Интересно, отчего у нее такое прозвище? Ладно. Белку надо будет обязательно найти, но сперва — Светлый квартал. Нехорошо он тогда поступил, допустил ошибку, оставил Арину один на один с неизвестностью. Испугался. Стыдно. Очень стыдно. И плевать, что это было не наяву, все равно стыдно. Однако если он сразу двинется в Светлый квартал, то не увидит Белку, ведь из Светлого квартала не возвращаются. Значит так — сперва он найдет Белку, а потом — в Светлый квартал. А что будет, когда он найдет Белку? Захочется ли ему идти тогда в Светлый квартал?

Он тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли. На месте разберемся, решил он и развернул газету.

«Общественность обеспокоена появлением нового вида расстройства, которую по аналогии с наркоманией можно назвать виртоманией».

Гоша улыбнулся. Общественность всегда чем-нибудь обеспокоена. Собственно, общественности, конечно, на все наплевать, а обеспокоен автор статьи или тот, кто эту статью автору заказал. Надо же — расстройство.

«… Институт проводит опыты на людях…»

А на ком еще проводить подобные опыты — на лягушках, что ли?

«… Прикрываясь крылом медицины, коммерсанты от науки создали виртуальный город, в который под предлогом излечения комплекса неполноценности попадают реальные люди. Город, издевательски именуемый Городом Желаний, представляет собой мегаполис, населенный убийцами, проститутками, растлителями, садистами, сексуальными извращенцами, маньяками…»

Эк как завернул. Сразу видно, что сам в Городе не бывал, а пишет понаслышке.

«… Попадая в Город, люди окунаются в мрачный мир насилия и вседозволенности, становятся этакими суперменами, которым сам черт не брат, и начинают насаждать зло на зло…»

Придурок. Не бывал ты в Городе, и не знаешь ты ничего. Пишешь с чужих слов. Хотя… Доля правды в твоей писанине все же есть. Да нет, что уж там, большая доля… Только интерпретируешь ты в одну сторону, кривобоко. Там есть и хорошие люди. Вот желания у них бывают, как бы сказать… А что говорить? Человеческие ведь желания, вполне человеческие. Грязные, мелкие, эгоистические, но вполне объяснимые. Вот покопаться бы в твоих желаниях, вывернуть их наизнанку, еще не известно, что там можно увидеть.

«… Побывав в городе один раз — первый сеанс бесплатно, человек будет приходить снова и снова, принося свои кровные деньги, чтобы попасть в этот ненастоящий мир…»

Тут ты прав. Я вот несу свои кровные. А почему? Хочу. Имею такое желание. И на твои инсинуации мне наплевать.

«… Пока трудно предвидеть все последствия многоразового посещения Города. Сейчас мы не имеем авторитетного заключения специалистов, поскольку феномен только изучается, но с большой долей вероятности можно предположить, что последствия для постоянных клиентов института могут быть самыми плачевными…»

Предположить можно что угодно, вплоть до противоположного. А если специалисты и дадут какое-нибудь заключение, то это отнюдь не значит, что такому заключению можно доверять, потому что всегда найдутся другие специалисты, которые сделают обратные выводы.

«… Эта мания распространяется с поистине катастрофической скоростью. Мало кто не удосужился побывать в Городе. Растут и множатся доходы института…»

Вот что не дает тебе покоя — доходы института. Зависть к удачливым дельцам, добывающим деньги и получающим зарплату, значительно больше твоей. Вот, собственно, и все твои мотивы. Плевать ты и твои заказчики хотели на психическое здоровье нации, вас интересуют деньги, получаемые кем-то, кроме вас, деньги, проплывающие мимо вас, а все остальное — антураж, обрамление. И почему всегда получается, что за красивыми и правильными словами прячутся мелкие страстишки? И чем красивее и правильнее слова, тем мельче страстишки.

Гоша вздохнул, свернул газету в трубочку и посмотрел на парадный ход института. Надо идти.

Он встретил Ермакова в коридоре. Высокий, ладно скроенный, с короткой бородкой, тщательно постриженный, лет сорока, одетый в белоснежный халат.

— А! — сказал Ермаков, приветливо улыбаясь. Он вытянул длинный палец в сторону Гоши, — Сейчас вспомню… Георгий?

Гоша кивнул.

— Помню, как же. Второй сеанс? Вы уже заплатили? Сожалею, но вам придется подождать десять минут. Прошу ко мне в кабинет.

Они вошли в прокуренный кабинет. Письменный стол, компьютер, книжный шкаф, рогатая вешалка в углу, кресло для посетителей. Гоша сел в кресло, вытянул ноги.

— Вы разрешите, я закурю? — сказал Ермаков. Гоша кивнул. — А то, знаете ли, некоторые не выносят табачного дыма. Что это у вас? Газетка со статьей про нас? Читал, читал. Ну, и что вы думаете?

— Я же пришел.

— Верно. Больше можно ничего не говорить. Вы пришли. А не ощущаете ли вы себя виртоманом?

— Пока нет.

— Пока. Да, хорошо. — Он глубоко затянулся. — Я тоже себя не ощущаю виртоманом, хотя бывал в Городе раз двадцать, наверное.

Гоша с интересом посмотрел на него.

— И кем вы там… Ну, кто вы там? Ермаков рассмеялся, стряхнул пепел в массивную бронзовую пепельницу.

— А вот встретимся с вами там, узнаете.

— А вы… А у вас тоже, что ли, сеанс?

— В некотором роде, Георгий, в некотором роде. — Он разбил дым рукой, взглянул на Гошу. — Вы что-то не доделали в Городе, так?

— Да, — хмуро ответил Гоша.

— Понимаю, — Ермаков кивнул. — И хотели бы доделать.

— Скажите, — Гоша слегка приподнялся в кресле. — А могу я попасть в Город ранним утром? Ну, этак часов в пять.

— Можете, — Ермаков взглянул на часы. — Через полчаса. Можете подождать здесь. — Он раздавил окурок, выдохнул дым. — Я вас покину на несколько минут. Вам будет скучно, не обессудьте.

Гоша остался один. Посидел немного, встал, подошел к компьютеру. На экране на черном фоне извивалось майкрософтовское окошечко. Гоша не рискнул тронуть клавиатуру, снова сел. Время тянулось долго. Наконец появился Ермаков.

— Соскучились? Через десять минут начнем. — Он сел за стол, достал сигарету.

— Скажите, а Светлый квартал… Правда, что оттуда не возвращаются?

— Светлый квартал, — повторил Ермаков. — Врут небось.

— А вы что же, не знаете?

— Трудно сказать. — Ермаков пожал плечами. — Если я скажу вам, что не знаю, вы мне не поверите. А если скажу, что знаю…

— А вы скажите как есть. Ермаков улыбнулся.

— Идите сюда.

Он пошевелил «мышь», и на экране компьютера появился план — улицы, дома…

— Да это же Город! — воскликнул Гоша.

— Он самый. — Ермаков двинул «мышь» и план поплыл по экрану. — Взгляните. Видите квадрат? Это забор, отделяющий квартал от Города.

— Но… там же ничего нет!

— Именно. Мы не планировали квартал. У нас его просто не существует. У нас есть Город, есть подробная карта, есть планы каждого дома. А Светлого квартала нет. У меня есть предположение. Дикое, конечно, но хоть какое-то. — Ермаков помолчал, собираясь с мыслями. — Это виртуальность.

— Что? Как?

— Да, Георгий, — Ермаков устало улыбнулся. — Виртуальность в виртуальности. Кто ее создал — не знаю. Зачем — не знаю. Как — не знаю опять-таки. Впрочем, может быть, я ошибаюсь. Кстати, почему вас интересует квартал?

— Две недели назад, вместе со мной, в Городе была девушка, Арина… Она пошла в Светлый квартал…

— Арина… — задумчиво произнес Ермаков. — Помню. Имя достаточно редкое. Помню. Но она была здесь не две недели, а месяц назад.

— Как же это?

— У! — спохватился Ермаков. — Время. Торопитесь, Георгий, ведь вы хотели попасть в Город к пяти часам?

— Но…

— Я и так сказал вам слишком много. Торопитесь.

Он открыл дверь и выпустил Гошу. Они быстро пошли по коридору, вошли в кабинет с кушеткой, Гоша лег, медсестра (или лаборант?) надела ему шлем.

— Послушайте, — сказал он. — Арина… С ней все в порядке?

— Она спокойно ушла отсюда, — отозвался Ермаков. — Больше я ее не встречал. Галя, ты помнишь Арину? Она приходила еще?

Ответа Гоша не расслышал. В глазах зарябило и ярко вспыхнуло. Он сидел на своей любимой скамье, светило солнышко, и дул легкий ветерок. Но это был не Город Желаний, это был обычный город, в котором он жил. Интересно, подумал он, и наш город у них смоделирован, что ли? Он встал и пошел по аллее, но не сделал он и десяти шагов, как голова закружилась, перед глазами пробежала вереница мгновенно сменяющихся образов, и он оказался посреди пустынной улицы Города Желаний — в пиджаке, который ему дал тогда Кит, и с пистолетами в карманах. Пистолеты — это хорошо.

Улица оказалась незнакомой. Гоша досадливо поморщился и пошел наугад, в ту сторону, где, по его мнению, был проспект. Проспект удалось найти минут через десять. Ага, вот и гостиница, где они с Ариной ночевали, стало быть ему туда. Так, вот здесь они встретили Кита. А куда же Кит в тот раз их повел? Подворотни, дворы, перелазы — нет, Гоша ни за что не отыщет дорогу. Нужно найти ту улицу, на которую они вышли тогда утром. Черт, где же она? Эх, время уходит! Где же эта улица?

Он почти бежал. Ага, вот она! Сюда. Так, вот подворотня, из которой они вышли тогда, а вот и длинный грязный переулок. Все было почти как тогда. Тот же грязный двор, чахлые кустики, их он тогда не заметил, деревянная скамья под высоченным тополем. Он вошел в подъезд, быстро поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру была приоткрыта. Он постоял с минуту, разглядывая вывороченный замок. Дверь открывали либо пинком, либо наваливались телами с разбега. Нехорошее предчувствие шевельнулось в нем, он вошел в темный коридор, ощупью пробрался вперед. Сердце упало: дверь в комнату Белки тоже была выломана. В комнате пусто, одинокий стул с отломанной ножкой валялся в углу. На полу — толстый слой пыли. Комнату покинули давно, очень давно. На выщербленном дощатом полу темнело пятно. Он подошел, оставляя следы, присел на корточки. Кровь. Бурая запекшаяся кровь. Он представил, что здесь произошло: группа захвата ворвалась в квартиру, вынесла дверь в комнату, кто-то попытался оказать сопротивление, и его застрелили. Остальным надели наручники и вывели во двор, затолкали в крытый грузовик и увезли. Гоша неотрывно смотрел на пятно и думал о том, что, может быть, еще можно что-нибудь сделать, кого-нибудь спасти, куда-то бежать, стрелять, вызволять Белку из тюрьмы. Нет. Слой пыли на полу говорит о том, что сюда никто не заходил очень давно. Бежать куда-либо бесполезно. Их уже расстреляли. Их уже нет в этом паршивом городе. Гоша почувствовал холод и пустоту в душе, встал, вышел в коридор.

— Эй, — позвал он, — есть тут кто-нибудь?

Никто не отозвался. Гоша побродил по квартире, вышел на кухню. Заброшенная газовая плита, облупленные шкафчики, чугунная раковина, столы, покрытые изрезанной клеенкой, и тот же слой пыли. Квартира пуста, в ней давно никто не живет, никто не отзовется, никто не расскажет, что здесь произошло.

Гоша вышел во двор, присел на скамью. Закурить бы. Он не курил уже восемь лет, бросил, как только вернулся из армии, а сейчас закурил бы. Он порылся в карманах Китова пиджака. Пусто. Прислонился к тополю, закрыл глаза. Белка ушла навсегда. Он сжал кулаки, с силой стукнул по скамье. Из подъезда вышел мужчина с отвислым животом, покосился на него.

— Эй, постойте! — Гоша вскочил, подошел. — Вы в этом доме живете?

Мужчина кивнул, недоброжелательно глядя на него.

— Вы давно здесь живете?

Мужчина разлепил толстые губы, буркнул:

— Полгода.

— А десятая квартира… про жильцов что-нибудь знаете?

Мужчина покачал головой, сказал:

— Я когда въехал сюда, она стояла пустая.

Он повернулся и пошел. Гоша остолбенело смотрел вслед. Вот как. Если не врет, значит, минимум полгода прошло с тех пор, как Белку и Кита увели.

Гоша снова сел на скамью, уныло посмотрел вокруг. Полгода. Не может быть! Он врет! Но зачем? И что теперь делать?

Подул ветер, зашевелил разбросанные бумаги. Делать здесь было больше нечего. Гоша встал, побрел к выходу.

Улицы заполнялись пешеходами, на дороге разъезжали автомобили. Проехал роскошный белый «Понтиак» с откидным верхом, за рулем сидела красивая надменная блондинка в темных очках. Солнце светило прямо в глаза. Гоша шел, заложив руки в карманы, пистолеты постукивали по груди. Огромные тополя, насаженные по краю тротуара, одевались пухом. Пух уже кружился в воздухе, собирался на земле в белые лужицы. Гоша вдруг подумал, что в прошлый раз он был в Городе летом, когда пух уже сдуло ветром и смыло дождем. Если с тех пор прошло полгода, то сейчас должна быть зима. Он покачал головой. Странный город, странные люди, странная погода.

Он вышел на площадь с клумбой, постоял, оглядывая обступающие площадь дома. Один из домов, помпезный, вычурный, облепленный балконами, которые подпирали гипсовые атланты с раздутыми мускулами и пустыми глазницами, привлек его внимание. У парадной двери на стене висела вывеска, это было явно административное здание, издалека Гоша не мог разобрать, что написано на вывеске, видел только, что по зеркальному фону шли пять золотых букв. «Мэрия!» — догадался он и пошел к зданию, еще не зная, зачем. Это действительно была мэрия. Он решительно толкнул тяжелую дубовую дверь, вошел в прохладный холл, освещенный неоновыми лампами, уставленный кадками с растениями. Ему навстречу из-за стола поднялся молоденький милиционер.

— Вы куда, молодой человек?

— К мэру. Он ждет меня.

— Ваша фамилия?

— Передайте просто — Георгий.

— Подождите минуточку, — недоверчиво сказал милиционер. — Я созвонюсь.

Гоша сложил руки на груди и смотрел, как он звонит куда-то, говорит с кем-то, как с лица его исчезает недоверчивость.

— Проходите, — сказал он. — Третий этаж. Гоша поднялся по каменной лестнице, устланной мягкой дорожкой, прошел по коридору, толкнул дверь с табличкой «Мэр». За столом сидела миловидная секретарша, улыбнулась приветливо.

— Проходите, Георгий, — сказала она. — Мэр ждет вас.

Гоша вошел в гигантский кабинет. Мэр шел навстречу.

— Здравствуйте, господин Ермаков, — сказал Гоша.

— Здравствуйте, господин Георгий, — ответил Ермаков, улыбаясь. — Я знал, что вы придете.

— Ничего вы не знали, — хмуро ответил Гоша, садясь на стул.

— Возможно, — согласился Ермаков, выдвигая стул для себя. — Не знал, но предполагал. Итак, чего вы хотите от меня?

Гоша помолчал. Ермаков терпеливо ждал.

— Мне нужен пропуск для выхода из Светлого квартала.

Ермаков вскинул брови.

— Пропуск? А кому, извиняюсь, вы будете его предъявлять?

— Как это — кому?

— А так. Вход в квартал свободный — идите хоть сейчас. А выход… Его просто нет.

— Не может быть. Там стоял милиционер, рассказывал, что кто-то хотел пробиться обратно с боем, даже ранил двоих…

Ермаков пожал плечами.

— Вранье, — убежденно сказал он. — Вас обманули, Георгий.

— Все равно, — уперся Гоша. — Напишите бумагу, разрешающую выход. Любыми способами.

— Индульгенцию, стало быть? Извольте. — Ермаков встал, направился к письменному столу. — Я не верю в ваше возвращение, Георгий. Но если оно все же состоится, соблаговолите прийти ко мне. Мне очень нужна информация о квартале. Позарез. Обещаю любые блага: все, что хотите, и все, что в моих силах.

— Ладно, — Гоша криво улыбнулся. — Потом поговорим. Пишите бумагу.

Ермаков принялся писать, а Гоша сидел, свесив руки между колен, и в голове у него было пусто.

— Возьмите, — сказал мэр, протягивая бумагу.

Гоша взял листок, стал читать.

«Податель сего выполняет особое задание мэрии Города Желаний, и ему разрешается свободный выход из Светлого квартала с применением любых (густо подчеркнуто) средств, исключая смертоубийство. Мэр Города Желаний С. Ермаков». Внизу стояла печать.

Гоша сложил листок, спрятал в карман.

— Чем еще могу помочь? Оружие, деньги?

— Деньги? Да, деньги не помешают.

Ермаков вернулся к своему столу, склонился над боковой тумбой, повозился, отпирая сейф, достал пачку банкнот, протянул Гоше. В пачке оказались сторублевые ассигнации.

— Этого хватит?

— На первое время. Я пошел.

Ермаков поднял руку в приветствии, но Гоша уже отвернулся. Он вышел из мэрии, обогнул площадь, с омерзением поглядывая на пустую клумбу. Неужели Белку и Кита расстреляли? Вот здесь, на этом девственно чистом газоне? А ведь газон ухоженный, постриженный, ласковый такой, а на нем умирают люди… хорошие люди. Почему? Почему?! А вот и стена, огораживающая Светлый квартал, перед ней прохаживается милиционер, хмурый, неприветливый, тощий, маленький, с погонами сержанта. Гоша подошел к нему, остановился, сержант мельком взглянул на него, отвернулся.

— Эй, ты! — зло сказал Гоша. — Я хочу пройти в Светлый квартал.

— Пожалуйста, — равнодушно ответил сержант.

— Ну и отворяй ворота-то!

Сержант пожал плечами, отодвинул створку, приглашающе мотнул головой. Гоша остановился перед воротами, заглянул внутрь, увидел длинный коридор, выкрашенный розовой краской, большой коридор, по которому свободно мог проехать здоровенный грузовик. Посмотрел на сержанта. Шагнул за порог, ворота бесшумно закрылись. Ну и что дальше? К стене канцелярской кнопкой пришпилена бумажка, на ней коряво нарисована жирная стрелка, а под ней — надпись: «Туда». Гоша пошел по коридору, дошел до конца. В стене была открытая дверь, за ней — караульное помещение, где четверо разгоряченных милиционеров азартно резались в карты. Один из них поднял глаза, взглянул на Гошу, толкнул локтем соседа и сказал:

— Гляди, еще один смертник.

Сосед равнодушно посмотрел на Гошу, сказал:

— Сдавай, не отвлекайся.

На стене опять пришпиленная бумажка со стрелкой, указывающей в тупик: «Туда». Гоша постоял перед стеной, протянул руку. Рука вошла в стену. Гоша отдернул руку, спрятал за спину.

— Иди, иди, — послышалось за спиной.

Гоша оглянулся. На пороге стоял милиционер в расстегнутом кителе, с прилипшей к губе сигареткой.

— Иди, иди, — повторил он. — Не стесняйся. — И он заржал, показав желтые зубы.

Гоша наполовину вошел в стену, повернулся.

— Я вернусь, — сказал он, — и выбью твои желтые зубы. Все до одного.

Милиционер изменился в лице, но не двинулся с места, чиркнул спичкой, прикурил. Гоша ушел в стену и остановился.

Перед ним расстилалось безбрежное поле. Только вдали виднелась небольшая роща, справа, вдалеке, еще одна. Гоша оглянулся. Стена из красного кирпича. Он приложил руку, ощутил холод, надавил. Стена не пускала назад. Он поднял голову. Город исчез, перед ним была только стена. Гоша отошел подальше, пытаясь заглянуть за край стены. Города за стеною не было. Он вернулся, достал пистолет, сильно надавливая, рукояткой начертил на кирпичах крест и букву Г, спрятал пистолет. Постоял, повернулся и пошел. Под ногами угадывалась дорога, две колеи, заросшие травой. По этой дороге давно уже не ездили, но в колее трава была чахлая, низкорослая, идти по ней было легко. Поле заросло чертополохом и полынью, в нос бил запах разнотравья, в вышине заливался жаворонок, поднималось солнце, становилось жарко. Гоша снял пиджак и закинул за спину.

«Надо же, — подумал он, — квартал называется. Жарко, а воды с собою нет. Ладно, разберемся».

Больше часа он шел до ближайшей рощи. Дорога огибала рощу, уходила дальше, теряясь в траве. Он остановился, увидев небольшой шест с дощечкой, подошел. На дощечке красной краской неровно было написано: «Территория Пороховницына. Частная собственность. Вход воспрещен. Стреляю без предупреждения». Он вытащил пистолет, миновал шест.

Роща казалась непроходимой. В невероятно тугую сеть сплетены кусты, ветви берез, упавшие трухлявые стволы. Нет, вон виднеется тропинка. Под ногами хрустели сухие ветки. Дождя не было давно, чиркни спичкой, и роща вспыхнет, как облитая бензином, и пойдет полыхать, и сгорит за полчаса… Гоша остановился, подумал, сунул пистолет в карман, достал платок, жалко, что не белый, с голубыми полосками, поднял над головой, двинулся дальше, вошел в рощу. На него набросились голодные, ошалелые комары. Гоша сделал двадцать шагов…

— Стой! — сказал за спиной мужской голос, и Гоша замер, услышав клацанье затвора. — Кто такой?

— Из Города, — глухо ответил Гоша.

— Понятно. Повернитесь. Медленно.

Гоша повернулся, увидел перед собой мужчину с небольшой бородкой, в косоворотке, галифе, хромовых сапогах. В руках мужчина держал двустволку со взведенными курками.

— Оружие есть?

— Есть.

— О! Положите на землю.

Гоша вытащил из карманов пистолеты, сложил, отошел на три шага назад.

— Еще, — приказал мужчина.

Гоша отступил дальше. Мужчина подошел, не спуская с Гоши двустволки, поднял пистолеты, сложил в карманы галифе. Приказал:

— Вперед.

Гоша покорно пошел вперед, по еле приметной тропинке. Идти пришлось недолго. Вскоре открылась небольшая поляна с избушкой из толстых бревен, с узкими окнами, высоким коньком и резным крыльцом. Перед избушкой стоял вкопанный в землю грубо сколоченный стол со скамьей, валялось несколько чурбаков. За избушкой угадывался большой дощатый почерневший сарай.

— Присаживайтесь, — сказал мужчина, садясь на скамью. Ружье он положил на стол. Гоша устроился на чурбаке.

— Так вы из Города?

— Да.

— А зачем?

— Да есть у меня тут одно дело.

— Какое дело?

— А вы, собственно, кто?

— Хм. Вопросы полагается задавать мне. Ну да ладно. Моя фамилия — Пороховницын. Я здесь живу. Так какое у вас здесь дело?

— Девушку я ищу. Ариной зовут. Не встречали?

— Арина? — Пороховницын задумался. — Встречал.

— Ну?! — Гоша подался вперед. — Когда?

— Давненько. Около года назад.

— Послушайте, — Гоша старался говорить убедительно. — Я ничего плохого против вас не замышлял. Просто шел себе и шел. Дорога от Города к вам ведет.

— А оружие зачем?

— Как же? На всякий случай.

— Понятно.

— Я ищу Арину. Где она?

— Не знаю. Она была у меня. Переночевала и отправилась дальше. Очень хорошая девушка. Положительная.

Гоша покивал, дескать, в самом деле, положительная.

— Я дал ей кое-что на дорогу. Одета она была больно не по-здешнему. Плащ дал, продукты. Ботинки. Они ей великоваты оказались, ну да не в туфельках же ей по полям ходить. — Он помолчал. — Ладно. На придурка вы не похожи…

— Спасибо.

— Что? Хм. Извините. Придурками я называю… словом, сами увидите. К вам это не относится. Есть хотите?

— Пить хочу.

— Там, за домом — колодец.

Гоша встал, обошел дом, увидел приземистый сруб с воротом, напился студеной воды, вернулся. Пороховницын сидел, опустив голову. Внезапно в доме что-то загудело прерывисто и тревожно. Пороховницын поднял голову, поморщился.

— Идут, — сказал он. — Пойдемте.

Они вошли в дом из одной комнаты, без сеней. Стол, шкаф с книгами, железная кровать, стулья. На столе стоял маленький телевизор, перед ним — какой-то пульт с верньерами и кнопками. На пульте мигала красная лампочка, противно верещал зуммер. На экранчике телевизора было видно поле, по которому, продираясь сквозь заросли травы, медленно брели десять мужчин в темных мундирах с автоматами наизготовку.

Пороховницын сел за стол, придвинул пульт, нажал кнопку. Зуммер умолк.

— Вот так три раза в неделю, — устало сообщил он. — Идут меня завоевывать. Придурки.

Он начал крутить верньеры, и Гоша увидел, что экран перекрещен линиями. Пороховницын совместил перекрестие с грудью одного из идущих, нажал педаль под столом, и человек упал. Гоша успел заметить, что на груди у него расплылось темное пятно. А Пороховницын продолжал крутить верньеры и нажимать педаль. Не прошло и минуты, как все десять человек лежали в высокой траве.

— Вот и все дела, — удовлетворенно сказал Пороховницын, поглядывая на Гошу. — Теперь раньше среды они не сунутся.

Гоша молчал, пораженный быстротой этого массового убийства.

— Есть хотите? — будничным тоном спросил Пороховницын, и Гоша машинально кивнул, вспомнив Арину: «Я когда понервничаю, всегда хочу есть». — Ну, устраивайтесь здесь, а я сейчас.

Он вышел, оставив Гошу одного. Гоша медленно сел на стул, не спуская глаз с прицельного устройства. Покачал головой. «Куда это я попал? — подумал он. — Это и есть Светлый квартал? Это и есть светлые желания?» Вернулся Пороховницын.

— Пойдемте, — сказал он. — На воздухе лучше.

Они вышли, обошли дом справа. Здесь под деревянным навесом стоял еще один стол и несколько чурбаков. На столе стояли жестяная миска с огурцами и помидорами, выщербленная фаянсовая тарелка с крупно нарезанным хлебом, две эмалированные кружки и запотевшая бутылка водки. Хозяин откупорил бутылку, налил.

— За встречу, молодой человек. Вас зовут…

— Гоша.

— А меня — Иван Пантелеймонович. За встречу, Гоша.

Гоша опрокинул водку, зажмурился, понюхал хлеб. Хлеб оказался черствым. Он откусил хрустящий огурец, пожевал и спросил:

— А… за что вы их так… придурков?

— А как же? Когда у меня не было сигнализации и дистанционного управления огнем, они добирались сюда и сжигали все. Я отсиживался в лесу, а потом приходилось отстраиваться заново. Мне это быстро надоело. Теперь я не пускаю их ближе пятидесяти метров до рощи. Да вы не беспокойтесь — они не настоящие.

— Как не настоящие?

— Вы в компьютерные игры играли когда-нибудь? Ну вот, это что-то вроде. Муляжи. Куклы. Вы же видели, я начал стрелять, а они даже не залегли. Одно слово — придурки. Они идут сюда с идиотской периодичностью, по расписанию. Следующий сеанс — в среду, в это же время. Он налил еще водки. Выпили.

— А откуда же они идут? — спросил Гоша. Пороховницын пожал плечами.

— Они всегда приходят с одной стороны — там женский монастырь, я туда езжу иногда за хлебом. В монастыре их нет, так что откуда они берутся — не имею понятия. Поверьте, мне это не нравится совсем — убивать. Пусть даже не людей в полном смысле, но ведь выглядят они как люди. Но мне нравится жить здесь, и за эту жизнь я буду бороться! — Он стукнул кулаком по столу, лицо у него потемнело. — Да, буду бороться. Здесь я свободен. Понимаете? Я полностью свободен, я ни от кого не завишу, я никому не подчиняюсь, никто мне не указ. Я делаю, что хочу. Понимаете? А они лезут, чтобы все разрушить, а меня — убить. Как я должен поступать, по-вашему? Отдать им все на разор? Или уйти отсюда? А почему, собственно? Почему я должен переселяться? Понимаете? Мне хорошо именно здесь, в этом лесу, среди этих комаров, которые одни и составляют мне компанию. Мне хорошо здесь. Понимаете?

Он замолчал, налил водки, выпил.

— Почему? — спросил он сам себя. — Почему за свободу надо платить такую цену?

— И давно вы здесь живете?

— Восемь лет уж отпраздновал.

— И что, все восемь лет вы так и стреляете? И сколько же человек вы убили за восемь лет?

— Осуждаете все-таки? — Пороховницын усмехнулся. — Я и сам себя осуждаю. Но иначе не могу.

— А вы не пробовали с ними договориться?

Пороховницын посмотрел на Гошу долгим взглядом, потом задрал косоворотку, и Гоша увидел на груди два старых шрама от пуль.

— Я кое-как выжил тогда. Больше попыток договориться я не предпринимал.

— Но вы хоть пытались выяснить — кто их посылает? Языка брали?

— Было дело, — хмуро ответил хозяин. — Только от него ничего не удалось добиться. Молчал, как партизан. По-моему, он ничего и не знал.

— Вы его…

— Да. А что было делать? Да! Не смотрите на меня так!

Он закрыл лицо ладонями, принялся раскачиваться. Потом резко убрал руки.

— Пойдемте!

— Куда?

— Пойдемте, я покажу вам их трупы, увидите сами, что это не люди.

— Да я вам верю, — мягко сказал Гоша.

— Верите… А почему же осуждаете? Я же вижу по вашим глазам…

— Да не осуждаю я, — Гоша махнул рукой, выпил водки. — Я не понимаю, вот что. Пусть это не люди. Пусть. Но ведь это не фашисты какие-нибудь, не монстры из «Дума»… Знаете что? Вы должны выяснить, кто их посылает, и…

— И?

— Ну, не знаю, поговорить… Убедить…

— Это из Города, — с ненавистью сказал Пороховницын. — Это может быть только оттуда.

— Но ведь Город в другой стороне.

— Он везде. Он вокруг. И нет от него спасения. Он разлил остатки водки, швырнул бутылку в кусты.

— Помогите мне, — попросил жалобно, — Помогите. Найдите — кто. Убедите. Я не могу. Если я уйду надолго, то возвращаться мне будет некуда. Они все сожгут и разрушат. Помогите.

— Хорошо, — сказал Гоша. — Я постараюсь. Обещать твердо не могу, но постараюсь.

— Спасибо, — почти прошептал Пороховницын. — Спасибо на добром слове.

— Вы вернете мне оружие?

— Что? Да, конечно. — Он вытащил Гошины пистолеты из карманов галифе, положил на стол.

— Скажите, а вы не пробовали вернуться в Город?

— Нет. Я не хочу туда возвращаться. Я ненавижу Город. Мне нравится здесь. Понимаете? Гоша покивал, спрятал оружие. Спросил:

— Дорога ведет к монастырю?

— Да. Но сейчас вам не стоит идти. Уже полдень, а путь до монастыря неблизкий. Выйдете рано утром, к вечеру придете.

— Нет, — сказал Гоша, — Я пойду сейчас. Скажите… у вас есть динамит?

— Динамит? Зачем?

— Взорвать стену.

— Стену? Ах, стену. Есть. Есть у меня динамит. Сейчас.

Он скрылся в сарае, повозился там, вышел с солдатским вещмешком.

— Возьмите. Там три связки и запальные шнуры. Еще коробка патронов, спички.

Гоша отсчитал пять сотенных бумажек, Пороховницын равнодушно сложил купюры, спрятал.

— Значит, вы хотите вернуться в Город? А почему?

— Потому что, в отличие от вас, мне здесь не нравится. Вот закончу свои дела и назад.

— Вот как. Что ж, это ваше дело. Погодите. Я дам вам продуктов. И воду.

Гоша сложил принесенные хозяином овощи, буханку черствого хлеба и солдатскую флягу с водою в мешок, закинул на плечо.

— До свидания. Спасибо за гостеприимство.

— Счастливо, Гоша.

Гоша вышел из рощи, отыскал дорогу. Очень далеко виднелась другая роща, дорога шла туда. Пройдя метров пятьдесят, Гоша заметил в траве что-то черное. А, это те люди лежат. Кстати, у них оружие. Автоматы. Пригодятся. И патроны, наверное, есть. Гоша решительно свернул с дороги, пробрался сквозь травяное переплетение, остановился. На земле лежал ворох одежды. Черный мундир с медными пуговицами. Поверх мундира — автомат. Это действительно не люди. Гоша оглянулся на рощу — Пороховницын явно наблюдал за ним через прицел. Взял автомат. Автомат оказался неожиданно легким, Гоша даже пошатнулся от несоразмерного усилия. Деревянный. Сделан хорошо, выкрашен черной краской, блестит как металлический, но деревянный. Он переломил ствол о колено и высоко поднял над головой, показывая Пороховницыну. Бросил деревяшку в траву и пошел, не оглядываясь.

Зря он не послушался Пороховницына и не переночевал. Уже темнело, а дорога все также вилась в пустынном поле с редкими рощами. Придется ночевать под открытым небом. Гоша свернул с дороги, вытоптал площадку в траве, вырвал особо толстые стебли, кое-как устроил ложе, укрылся пиджаком и попытался заснуть. Ложе оказалось жестким и неудобным, Гоша долго ворочался с боку на бок, смотрел в черное небо, усыпанное звездами, считал метеоры, улыбался мысли загадать желание и незаметно уснул.

— Ну-с, просыпайтесь, Георгий, — услышал он голос. — Сеанс окончен.

С него сняли шлем, и он уставился в глаза Ермакову.

— Как, уже все?

— Да.

— Но я же ничего не успел.

— Увы.

— Значит, опять сто долларов?

— Вы были в Светлом квартале? Гоша сел на кушетке. Медсестра с любопытством смотрела на него. Ермаков мял в руках сигарету.

— Был. Ничего интересного. Бесконечное поле, заросшее травой, редкие рощицы. Ничего интересного. Ваш квадрат на плане Города не соответствует размерам. Поле гораздо больше.

— Кого-нибудь встретили?

— Да. Живет там один. Пороховницын Иван Пантелеймонович. Играет в войну.

— Вот как… — Ермаков выронил сигарету. — Я же говорил ему…

— Вы его знаете?

— Ладно. Это несущественно.

— Послушайте… — Гоша замялся, — Я ничего не успел. Мне нужно… Словом… Нельзя ли бесплатный сеанс?

— Вот что, Георгий, — Ермаков поднял сигарету, поискал глазами и бросил сигарету в корзину для бумаг. — Я не думаю, что вам понадобится следующий сеанс.

— Да что вы говорите?! Как это не понадобится?

— Ладно. — Ермаков махнул рукой. — Приходите завтра. Только я думаю, что вы не придете. По аналогии с Пороховницыным.

— Что это значит?

— Не знаю. Вам предстоит выяснить.

— Но…

— Все, Георгий. Меня ждет следующий… пациент.

Гоша вышел из института, посмотрел на небо. По небу плыли тяжелые тучи, собирался дождь, дул холодный ветер. Ежась, Гоша пошел по аллее. По асфальту застучали крупные капли. «Сейчас хлынет», — подумал он. И дождь хлынул, и Гоша промок до нитки, пока дошел до общежития. Слава богу, Марка дома не было. Больше всего Гоше не хотелось сейчас отвечать на какие бы то ни было вопросы. Он разделся, развесил одежду на веревке, протянутой через комнату, и залез под одеяло. Панцирная сетка кровати противно заскрипела. Гоша закрыл глаза. «Не хватало только простыть», — подумал он. Холодно. Ноги никак не могли согреться. Гоша свернулся калачиком, укрылся с головой.

Проснулся он оттого, что что-то больно уперлось в спину. Он повернулся, не открывая глаз, и не услышал скрипа кроватной сетки. «Дурдом», — подумал он и открыл глаза. Что случилось с потолком? Почему он стал голубым? Да это же не потолок, это небо! Гоша рывком сел, огляделся. Он сидел на вытоптанной им полянке среди травы. Рядом лежал вещмешок, на плечах висел пиджак с пистолетами.

— Дурдом, — сказал он и посмотрел на часы. Восемь.

Холодно и мокро — ночью выпала роса. Надо бы позавтракать, но слишком холодно. Он закинул вещмешок за спину, вышел на дорогу. Постоял, покачал головой и побежал, чтобы согреться. Пистолеты противно колотили по груди. Разогрелся, теперь можно и позавтракать. Он сел на обочине, развязал мешок, достал помидоры, хлеб, воду. «Здоровый образ жизни, — подумал он, — свежий воздух, ночевка под открытым небом, утренняя пробежка, овощная диета…»

Однако это странно — ведь сеанс же закончился. Или ему это приснилось? Ну как же — он разговаривал с Ермаковым, потом вышел из института и попал под дождь, пришел домой, лег в постель, уснул и проснулся здесь. Он спит, что ли? Или тогда спал? Дурдом. Он глотнул ледяной воды из фляги, собрал мешок и двинулся дальше. Через час что-то показалось вдали, какой-то высокий забор, за ним — деревянные крыши, остроконечная часовня. Монастырь. Больше похоже на скит. Раскольники там живут, что ли? Староверы, крестящиеся двумя перстами? Ну-ну. Посмотрим,

Солнце поднималось все выше, становилось жарко. Гоша замедлил шаги, снял пиджак, сунул пистолеты за пояс, прикрыл рубахой. До монастыря еще далеко, часа два идти, не меньше.

Гоша угадал. Ровно через два часа он приблизился к скиту. Забор из почерневших от времени бревен в два человеческих роста, кондовый такой забор, выстроенный основательными мужиками, не монахини же таскали эти бревна. Дорога упиралась в массивные бревенчатые ворота, наглухо закрытые. Женская обитель. Примут ли здесь мужчину — вот вопрос. Гоша постучал кулаком. Звук получился слабым. Он сунул было руку за пистолетом, чтобы постучать рукояткой, но передумал, стукнул несколько раз ногой. Его услышали, на высоте груди открылось маленькое оконце, в нем показалась старушечья голова, туго стянутая черным платком.

— Чего надоть? — осведомилась голова, шамкая беззубым ртом.

Гоша постарался, чтобы голос звучал солидно, сказал:

— Мне необходимо повидать мать настоятельницу.

Старушка молчала, жуя губами, и смотрела неприязненно. Гоша нетерпеливо потоптался, открыл было рот…

— Мать игуменья заняты, — сказала привратница.

— Я подожду, — согласился Гоша.

— Ну обожди, — ответила старушка и закрыла оконце.

Гоша сел, привалился спиной к воротам и закрыл глаза. Минут через двадцать он начал проявлять нетерпение, встал, принялся ходить перед воротами. Через полчаса снова постучал.

— Чего надоть? — спросила привратница.

— Я… э… Позовите мать игуменью. Я ведь жду.

— А, это ты, — вспомнила привратница. — Ждешь. Ну жди, жди.

И она закрыла окошко.

— Эй, — слабо позвал Гоша, поняв, что так можно прождать целый день и ничего не дождаться. Однако он исправно просидел еще полчаса, и его разобрала злость. Он достал из мешка связку динамита, подошел к воротам и с остервенением заколотил каблуком.

— Чего надоть? — в третий раз спросила привратница.

Гоша побагровел и сказал, тыкая ей в лицо связку:

— Знаешь, что это такое, божий одуванчик? Это динамит. Знаешь, что такое динамит? Вижу, знаешь. Так вот, если через пять минут я не увижу мать игуменью, я взорву ваш чертов забор к чертовой матери.

На лице привратницы мелькнул испуг, но не от угрозы, а от Гошиного чертыхания. Она перекрестилась. И тут послышался голос:

— Сестра Варвара, кто там?

— Да вот, мать игуменья, добрый молодец. Вас видеть хочут, оченно ругаются.

В окошке показалось лицо игуменьи, и Гоша застыл. Лицо было очень знакомое, но старое, покрытое морщинами, постное, с безжизненными глазами. Это мать Арины, что ли? Игуменья долго разглядывала Гошу, и выражение на ее лице не менялось. Молчание длилось долго. Наконец игуменья сказала:

— Гоша. Ну, здравствуй.

— Арина?! — выдохнул Гоша, подавшись вперед.

— Да.

— Но… как же это? Ведь ты…

— Я живу здесь давно. Прошла полный путь от послушницы. А ты что поделываешь?

— Я… я за тобой пришел.

— А зачем? Я тебя просила прийти?

Гоша не ответил. Он понял, что искал Арину зря. Арина молчала, все так же безжизненно глядя на него. Он совладал с собой, хмуро сказал:

— Я пришел за тобой, потому что не знал, что тебе здесь хорошо. Теперь вижу, что шел напрасно. Еще я хотел извиниться перед тобой за то, что оставил тебя тогда. Ты ненавидишь меня? — Арина молчала. — Презираешь? Что ж, наверное, есть за что.

— Я давно простила тебя, Гоша.

— Вот как, — тускло отозвался он. — Спасибо.

— Ступай себе с богом. И не приходи больше.

Гоша повернулся и побрел прочь. Вот так. Он пришел туда, откуда не возвращаются, чтобы вызволить Арину, а она даже не открыла для него ворота. Зачем же он шел? А для себя он шел. Остался тогда на душе осадок, который хотелось смыть, и вот вроде бы все разрешилось благополучно, а осадок не исчез, а стал еще гуще и тяжелее. Он остановился, постоял, раздумывая, потом топнул ногой и сказал вслух:

— И ладно. И хорошо. Мать игуменья? Ну и отлично. Что я, в конце концов, страдаю? А провались оно все к такой-то матери! Она меня давно простила. Ха! Да не за твоим прощением я сюда шел, черт возьми! Я вытащить тебя отсюда хотел. А тебя не надо вытаскивать. Ты уже успела состариться тут. Ну и ладно. Ну и живи. И ради бога.

И он зашагал по дороге, стараясь не думать ни о чем, и скоро понял, что идет в другую сторону, остановился, хотел было повернуть назад, да вспомнил слова Пороховницына: «Город везде. Он вокруг». И на плане у Ермакова был нарисован квадрат. И он пошел дальше. Не все ли равно, где проходить через стену.

Вдали показался лес, не отдельная роща, а именно лес. Местность немного понижалась к лесу, и Гоша увидел речку. Хоть какое-то разнообразие в пейзаже. Возле реки стояло несколько бревенчатых приземистых домов. Деревенька. Маленькая, но все же деревенька. Люди. Ладно, вперед.

Речка оказалась маленькой, собственно, речкой ее назвать нельзя, это скорее большой ручей, заросший ивняком. Дома огорожены высокими заборами, сколоченными из разнокалиберных досок. Гоша подошел поближе, и за забором тотчас загремела цепь и послышался низкий собачий лай. Гоша взялся за медное кольцо в калитке и стукнул три раза. Собака захлебывалась лаем и рвалась с цепи. Калитка распахнулась, и Гоша оторопел. Перед ним стояла Белка, в простеньком ситцевом платье, в огромных резиновых сапогах — ни дать ни взять деревенская девчонка, загорелая и улыбающаяся.

— Белка! — ахнул он.

— Крутой парень! — вскричала Белка и бросилась ему на шею.

Он обнимал ее худое тело и чувствовал, что сейчас заплачет. Жива. Жива! Господи, как хорошо, что ты жива!

— Пойдем отсюда, — сказала Белка. — Туда, к реке. Она схватила его за руку и потащила прочь от дома. Они сели на берегу вдалеке от деревеньки.

— Белка, — сказал Гоша, радостно улыбаясь, — ты жива.

— А почему я должна быть не жива?

— Ну как же? Я пришел в квартиру — дверь выломана, в вашу комнату — тоже, кровь на полу…

— Ты искал меня, да? Я тогда задержалась на работе, иду домой, а Кит хватает меня за руку и тащит в сторону, говорит, что всех наших взяли.

— Кит? Он тоже жив?

— Жив, жив. Он остался в Городе, а я пошла сюда, за тобой.

— За мной?

— Ну да. Кит сказал, что вы с подружкой направились в Светлый квартал. Ну и я за вами. Думаю, что мне делать в Городе-то? Думаю, найду тебя и отобью у подружки твоей. Я же видела, как ты на меня смотрел.

— Я не пошел тогда в квартал. Арина пошла, а я нет.

— Так, значит, ты только сейчас сюда попал?

— Ну да. Я и не чаял встретить тебя. Думал, тебя расстреляли.

— Подружку свою искал?

— Искал.

— Она теперь игуменья в монастыре.

— Видел. Даже ворота не открыла.

— Еще бы. Женская обитель. Пусти туда мужика, и все монахини полезут на него — голодные ведь. Не завидую я тому мужику, который попадет туда.

— Ну, так уж…

— А ты думал. Сексуальный пост — это же противоестественно. Точно говорю. Меня чуть было не занесло к ним, вовремя опомнилась. Вот жизнь у них, а? Дома грешат напропалую, а здесь грехи замаливают. Слушай, парень… Тебя как зовут-то?

— Гоша.

— А меня — Валя. Белкой меня тут не зовут. Слушай, Гоша, зря ты сюда пришел. Я тут уже восемь месяцев. Это кошмар! Представляешь, заснешь здесь и оказываешься дома, заснешь дома и оказываешься здесь. Я уже не могу так, я с ума скоро сойду. Здесь — тоска смертная, я тут в работницах — вкалываю от зари до зари, дом, поле, скотина. Я — городской житель, я не привыкла в деревне, не хочу я здесь. Да ладно бы, можно немного и так пожить, но я уже больше не могу — там и здесь, там и здесь. Там одно, здесь другое. Я выспаться хочу, просто выспаться, без сновидений, а заснешь — и снова здесь. Надоело. У них тут ни тебе телевизора, ни развлечений, приходят домой, пожрут и спать. Встали — поперлись работать. Сегодня выходной, дрыхнут все, храп стоит, как только дом не развалится.

Уведи меня отсюда. Уйдем куда-нибудь, хижину построим и заживем. А?

— Мы вернемся в Город.

— В Город? Да как? Я уж тыкалась в стену, тыкалась — ни фига.

— У меня есть динамит.

— Ну? Ну, ты крутой парень. Собираешься взорвать стену? Здорово. Никто не пробовал. Они же тут все добровольцы, их такая жизнь устраивает, с чего бы им стену ломать. Я с тобой.

— Идем. Прямо сейчас.

— Погоди. Записку хоть напишу, чтоб не искали.

— Стой. Проснется еще кто, не отпустят.

— Не отпустят? Пусть попробуют. Я им такую жизнь устрою… Отпустят. Здесь никого не принуждают, не беспокойся. Да я быстро, ты посиди здесь. Я мигом. Жратвы прихвачу. Жди.

Она убежала, бухая сапожищами. Вернулась через десять минут, в джинсах, в клетчатой рубахе и кроссовках, тоненькая, стройная, улыбающаяся. В руке она держала полотняный мешок. Гоша сложил принесенные ею хлеб, сало и овощи в свой сидор.

— Идем?

И они пошли, и у Гоши на душе было радостно, исчез осадок от встречи с Ариной. Белка что-то говорила, рассказывала о своей жизни в Квартале, смеялась над чем-то, а потом вдруг остановилась и сказала:

— Поцелуй меня. Немедленно.

И они стали целоваться, и Гоша только теперь понял, как он ждал этого, как надеялся на это, и как хорошо стало оттого, что это наконец произошло.

Потом они с аппетитом поели и, смеясь и болтая, пошли дальше.

Им пришлось переправиться через реку. Они перешли ее вброд, и Гоша перенес Белку на руках. К стене они вышли под вечер.

— А нельзя перелезть? — спросила Белка.

— Высоко. Лестница нужна, а где ее взять. И инструментов нету. Да и перелезешь ли — неизвестно. Взорвем, ну ее к черту. Кстати, на всякий случай, скажи-ка мне свой адрес. Ты, часом, не замужем там, дома?

— Нет, — Белка засмеялась, назвала адрес, Гоша три раза повторил, запоминая. Потом достал динамит, закрепил запальные шнуры. Огляделся в поисках укрытия — место было ровное, как стол.

— Ладно, — сказал он. — Ложись здесь и не высовывайся. Голову прикрой. Вот так. Я сейчас.

Он руками выкопал ямку под стеной, сложил динамит, поджег фитиль и бегом кинулся к Белке. Навалился на нее, закрывая телом.

— Рот открой.

— Зачем?

— Открой, говорю. Чтобы не оглохнуть. Рвануло так, что кирпичная крошка долетела до них, на пятидесятиметровое расстояние.

— Бежим! — скомандовал Гоша. Они побежали. В стене зиял пролом.

— Быстрее!

Он затолкал Белку в пролом, полез сам. Стена оказалась метровой толщины. Они быстро выбрались наружу и увидели Город.

— Ура! — закричала Белка. — Получилось!

Гоша оглянулся. Пролома не было. Ровная поверхность.

— Ну-ну, — сказал он. — Дурдом.

И тут Город поплыл перед глазами, побелел, и Гоша увидел стену общежитской комнаты. Он сел, протер глаза. Ладно, с этим мы справились. А теперь — вперед, к Белке. Ее зовут Валя. Хорошее имя — Валя. Гоша надел свои лучшие брюки и рубашку, подмигнул отражению в зеркале. «Кажется, я закончил свои дела в Городе Желаний», — подумал он. Он купил большой букет цветов и пошел к Белке.

Причина жизни

Гоша лежал на кровати и смотрел в потолок. Ничего не хочется. Телевизор смотреть — не хочется. Гулять — не хочется, да и холодно уже. Есть, и то не хочется. Лежать тоже не хочется, но сидеть и стоять — еще хуже. Вот так он лежал по вечерам уже более полугода, с тех пор как они расстались с Валей. Приходил с работы, вяло ужинал (если было чем), ложился и лежал. Эх, белка-стрелка, царапнула по душе острым коготком, больно теперь. Да, конечно, он виноват — слишком сильно ревновал ее, но она тоже хороша — улыбалась всем мужчинам, флиртовала чуть ли не с каждым. Нет, конечно, очень даже может быть, что она не изменяла ему, Гоша готов был в это поверить, хотя если вспомнить, при каких обстоятельствах он ее встретил… Эх… Он не смог после всего вернуться в общежитие, снял однокомнатную квартиру с мебелью, теперь приходит сюда после работы и лежит, смотрит в потолок.

Что это? Кто-то стучит? Бог мой, как давно в эту дверь никто не стучал! Пожалуй, с тех самых пор, как он сюда въехал. Звонок не работает, ему и в голову не приходило его починить… Гоша встал, сунул ноги в шлепанцы, поморщился от деревянного скрипа кровати и поплелся открывать. Кто бы это мог быть? Никто, ну решительно никто не знал его адреса. Ошиблись дверью, конечно.

За дверью стоял Ермаков. Гоша с трудом узнал его — такой он стал вальяжный, пальто на нем длинное, модное и дорогое, ботинки явно не на рынке купленные. А лицо все то же — бородка клинышком, усы, и все это неопределенного цвета — не то каштанового, не то рыжего. Они с минуту смотрели друг на друга, потом Ермаков сказал:

— Может, впустите меня?

Гоша спохватился, пропустил гостя в квартиру. Ермаков осторожно миновал коридор-прихожую, остановился.

— Проходите, — сказал Гоша, смахивая с единственного стула кипу журналов, — садитесь.

Ермаков устроился на краешке стула, положил руки на колени, а Гоша подумал: «Ну давай, излагай, что тебе от меня нужно».

— Георгий, — начал Ермаков, — у меня к вам дело.

— У вас? Ко мне? Вы как меня нашли, вообще-то?

— Ну, кто ищет… сами понимаете…

— Понятно. Так чем я могу…

— Не торопитесь. Я расскажу. Только мне нужно поведать вам сначала… Вы ведь давно у нас не были?

— Да уж больше года прошло, — сказал Гоша. — Слыхал, дела у вас идут в гору?

— Шли, — сказал Ермаков. Видно было, что он заметно волнуется, у него слегка дрожали руки. — Дела шли в гору. Вы, наверное, знаете, что мы резко снизили цену на сеансы, в последнее время наша цена всего пять долларов, даже пенсионеры приходят… Но дело не в этом. Помните Светлый квартал?

— Как не помнить, — Гоша сдержанно улыбнулся.

— Ну так вот. Светлый квартал — это еще ничего. Это так, цветочки. Правда, кроме вас с вашей девушкой… как ее там… Валя? Кроме вас с вашей девушкой никто так и не смог оттуда выбраться. Как вам это удалось — не знаю. Многие пробовали, поверьте. Многие. И динамит использовали, и даже кое-что похуже. Ничего не получалось. Так что вы — единственный в своем роде.

— Спасибо, — равнодушно сказал Гоша.

— Пожалуйста. Да. Так вот. Светлый квартал — бог с ним, — Ермаков махнул рукой, нервно сцепил пальцы. — Светлый квартал у нас довольно давно и больших хлопот нам не доставляет. Не скажу, что совсем не доставляет, но…

— Да вы не тяните, — подбодрил Гоша. — Выкладывайте, что у вас там стряслось.

— Да я и не тяну, — Ермаков попытался улыбнуться. — В общем, так. Кроме Светлого, у нас недавно появился еще и Черный квартал.

— Черный? — Гоша немного заинтересовался. — Ну вы даете!

— Да не мы! — Ермаков досадливо поморщился. — Не мы даем, поверьте. Я же вам рассказывал про Светлый квартал, помните? Не мы его создали, в том-то все и дело! Так же и Черный. Ладно, можете не верить. Но подумайте, зачем нам самим себе рыть яму?

— Яму?

— Ну да. Самая настоящая яма. Просто черная дыра какая-то! — Ермаков замолчал, кусая губы.

— Да вы объясните толком, что стряслось-то?

— Если бы я знал толком, что стряслось, — тоскливо сказал Ермаков, — А то ведь и не знаю ничего. В общем, так. В Городе появился квартал. В него заходят люди и… и все. Исчезают. Да ладно бы исчезали… Нет, погодите. То, что я вам сейчас скажу, должно остаться между нами. Пообещайте мне.

— Ну конечно, останется.

— Нет, вы точно обещаете?

— Да точно, точно. Что мне, поклясться, что ли?

— Не худо было бы, — пробормотал Ермаков.

— Что вы сказали?

— Да нет, ничего. Значит, между нами? Хорошо. Так вот. Из Светлого квартала не возвращаются, ну и ладно. Живут себе, и ладно. А из Черного… В общем, пять человек уже пропали. То есть, понимаете, совсем пропали. Исчезли.

— Что значит «исчезли»? — Гоша пожал плечами.

— А то и значит, — Ермаков поднял на Гошу расширенные глаза. — От нас уходят, а до дома не доходят. Их теперь ищут.

— Может, совпадение?

— Если бы, — Ермаков понизил голос почти до шепота, — Только я знаю точно — все они ходили в Черный квартал. Они сами мне рассказывали… Ну, не все, конечно, двое, но рассказывали. Да и слишком много их, совпадений-то…

— Так обнесите его стеной и дело с концом. В чем проблема-то?

— Обнесли! — безнадежно сказал Ермаков, — Уже обнесли. Только стена — это ведь ерунда. У этого квартала и так жуткий вид, я его видел,

И мне совсем не захотелось туда заходить. Именно поэтому всего только пять человек пропало, к нему подойти-то страшно, не то что войти. Но вы же знаете, какие есть люди — им все нипочем, они в пасть дракону полезут и в его желудке секс-шоп устроят. В общем, мы сейчас прикрыли лавочку на время, мол, по техническим причинам и так далее, но вы знаете, что в Город уже и без нашей аппаратуры проникают? Да-да, вот вам. То есть не вам, а нам, конечно… Нашлись умные люди. Короче говоря, Георгий, нам нужна ваша помощь…

— В Черный квартал пойти? — усмехнулся Гоша. — Весьма изощренный способ самоубийства. Сразу говорю — нет. Разбирайтесь сами.

— Погодите, погодите, — заторопился Ермаков. — Зачем так сразу отказываться? Ну, во-первых, можете и не ходить. Сделайте так, чтобы его не стало, а ходить туда вовсе не обязательно. Ну, а во-вторых, мы хорошо заплатим. Очень хорошо заплатим, поверьте.

— Хм, — снова усмехнулся Гоша. — Надо же, искали меня, нашли. Сами-то что же? Или не получается ничего? Не получается. А с чего вы взяли, что у меня получится? Нет, не так, с чего вы взяли, что я захочу вам помогать? Заплатите? Вообще-то это, конечно, мысль. Заработать на вас кучу бабок. Вполне хорошая мысль. Ладно. Сто тысяч, и я попробую. Только попробую, — он поднял палец. — Если смогу помочь — еще двести тысяч. Итого — триста тысяч. Долларов, конечно.

Ермаков моргнул и часто-часто закивал. Гоша уставился на него большими глазами. Это что же, они заплатят такие деньги? Как он сразу согласился! Гоша и не думал, что он вообще согласится, наобум назвал сумму побольше…

— Спасибо, Георгий, — проникновенно сказал Ермаков. — Я вам очень благодарен. Вы сняли груз с моей души.

— Ну уж, снял, — растерянно пробормотал Гоша. — Я же еще ничего не сделал.

«Отказаться нужно, пока не поздно», — смятенно думал он. Но отказаться язык не повернулся — вон как Ермаков обрадовался, просто светится весь. Чертовщина какая-то!

— Когда приступать? — глухим голосом спросил Гоша.

— А хоть сейчас, — встрепенулся Ермаков. — У меня машина, я вас подвезу.

— Ладно, поехали. Я сейчас оденусь.

— Так я жду вас в машине, — обрадованно сказал Ермаков и бросился к выходу. Гоша постоял минуту, покачал головой, подумал, что влезает в какую-то бредовую авантюру, и начал медленно одеваться.

Ермаков ждал его в серебристом «Мерседесе». Гоша покачал головой. Явилась шальная мысль о том, что на те деньги, которые он заработает, он сможет купить такую же машину и не только, но Гоша отогнал эту мысль. Машину ему. А кануть в безвестность не хочешь? Черный квартал, черт возьми… Понавыдумывали, понимаешь…

Они ехали по осеннему городу. Ермаков вел машину осторожно — вчера шел дождь, а сегодня подморозило, скользко. Гоша размышлял о том, чем отличается гололед от гололедицы. Вот ведь, знал же когда-то! Забыл, совсем забыл… Ну и ладно.

Снаружи здание института совсем не изменилось, зато внутри… Отделанные светлыми панелями стены, паркетный пол, подвесные потолки. Так называемый евроремонт. Гоша вспомнил эти коридоры до ремонта и подумал, что благодаря Городу в институте завелись очень большие деньги. Они поднялись на второй этаж, при этом Ермаков суетился вокруг Гоши, уступал ему дорогу, открывал двери, словом, лебезил, как мог, и Гоше это было неприятно. Ермаков провел его в просторное помещение, разделенное занавесками на маленькие комнатки с кушетками, как в больнице, его обступили лаборанты — втроем! — надели на него шлем, прикрепили датчики, уложили на кушетку и даже укрыли чистым одеялом. Ермаков наблюдал за этим действом с легкой улыбкой, которая Гоше не понравилась. Ему так и казалось, что Ермаков сейчас захлопает в ладоши, засмеется и закричит: «Обманули дурака на четыре кулака!», а ему, Гоше, не удастся пошевелить ни рукой, ни ногой, чтобы сбросить с себя путы, привязывающие его к компьютеру. Но Ермаков не закричал ничего, просто молча смотрел. Наконец лаборанты закончили свою суету. Ермаков подошел к кушетке и сказал:

— Назовите какое-нибудь слово или фразу, которая будет ключевой. Произнесете эту фразу, и мы сразу же вернем вас обратно.

— Ну, — Гоша задумался. — Пусть будет «конец фильма».

— Отлично, — Ермаков улыбнулся.

Один из лаборантов вопросительно посмотрел на Гошу, и тот закрыл глаза в знак согласия. Тоже мне, спаситель виртуального человечества! Триста тысяч баксов! Так тебе и отвалят столько! Догонят и еще добавят.

Гоша сел на ту самую скамейку, но сидеть было холодно, и он вскочил. Ветер еще поднялся некстати. Краем глаза он видел здание института и знал, что за ним наблюдают во все глаза из окон. Только ведь не увидят они тут ничего интересного. Он сделал ручкой в сторону института и подумал о том, что будь он в данную минуту в Городе, он сделал бы какой-нибудь неприличный жест, просто так, из озорства, и усмехнулся.

А вот и Город. Та самая улица, на которой они оказались тогда с Ариной, только в этот раз она безлюдна. Никто не идет по тротуару, никто не едет по дороге. Окна магазинов закрыты бронированными роль-ставнями. Гоша медленно пошел вдоль улицы. Вот тот магазинчик с орденами, а вон «Забегаловка», все закрыто. Ветер гоняет по давно неметеным улицам пыль, обрывки газет и всякий мусор. Запущено все. Нежилой город. Ну да, Ермаков говорил, что они приостановили сеансы. А он, Гоша, значит, должен спасти Город, оживить эти улицы, населить эти дома… Он остановился, покачал головой. С чего начинать — неизвестно. Где он хоть, этот Черный квартал? Ермаков даже карту не показал. Он что, считает его всезнайкой? Этаким специалистом по нештатным ситуациям в виртуальном мире? Ладно, идем куда-нибудь. Холодно, между прочим, совсем как дома.

Он пошел вдоль улицы, вышел на проспект, посмотрел на высокую коробку гостиницы. Который тут час? Не определишь, солнце скрыто за тяжелыми тучами. Еще дождь пойдет. Он втянул голову в воротник кожаной куртки, засунул руки поглубже в карманы и медленно пошел по проспекту в сторону клумбы. И тут его окликнули хриплым голосом:

— Эй, парень!

Гоша вздрогнул, остановился, медленно повернулся. В подворотне стоял, прислонившись плечом к стене, высокий парень в теплой синей куртке, в потертых джинсах и стоптанных кроссовках. Изможденное лицо, усталые потухшие глаза. Узнать его было трудно, но Гоша узнал.

— Кит?! — ахнул он.

— Во как, — сказал Кит, усмехнувшись. — В последнее время меня узнают все, кому не лень. Вот только я никого не узнаю. Ты кто, парень?

— Гоша.

— Гоша. Гоша… Нет, не помню, — Кит помотал головой, достал из кармана мятую пачку сигарет, зажигалку, закурил.

— Ну как же, — сказал Гоша. — Помнишь, как я пистолет отобрал у этого, как его… у Киселя. И в гостинице двух омоновцев уложил. Ну?

— А, помню, — равнодушно сказал Кит, глубоко затягиваясь. Было видно, что он ничего не вспомнил, просто ему не хочется продолжать этот разговор. — Ты что тут делаешь?

— Да я вот… — Гоша запнулся, — пришел на Черный квартал посмотреть.

— Самоубийца, что ли? — Кит сплюнул, ощерился, и Гоша заметил, что у него не хватает двух передних зубов. — Чего на него смотреть? Смотри, не смотри, а денег это не прибавит. — Кит неприятно хохотнул. — Кстати, о деньгах. Одолжил бы немного, а? Ну хоть полтинник.

— Полтинником раньше называли пятьдесят копеек, — сказал Гоша, разглядывая его.

— Ну ты сказал! — Кит снова хохотнул. — Пятьдесят копеек. За пятьдесят копеек только помойку понюхать можно.

— А тебе зачем деньги? Нету же никого в городе?

— Ха, нету. Еще как есть!

— Слушай, Кит, — Гоша взял его за отворот куртки, — ты что, спился тут, что ли? Или колешься? Вид у тебя еще тот…

— Не, — сказал Кит и покачал головой. — Не колюсь. Не, ты чего? Колоться я бы еще стал! Я же говорю. И не пью я. — Он наклонился к самому Гошиному уху и громко прошептал:

— Я ем.

Гоша покивал с задумчивым видом, отпустил Китову куртку, потер пальцы друг о друга.

— Денег, говоришь, — сказал он с тоской. Кит ему не нравился, это был совсем другой человек, чужой и неприятный. — Скажи зачем — дам.

— Ну я же говорю! — оживился Кит, принялся жестикулировать. — Ем я. Кинзилит — слышал?

— Кинзилит? Нет, не слышал. — Гоша оглянулся, раздумывая о том, как бы отделаться от этого неприятного типа. — Наркотик такой, что ли?

— Сам ты наркотик! — Кит отлепился от стены, качнулся, прислонился обратно. — Кинзилит… Ну, это… Я же говорю, — он помахал вялыми безвольными руками. — Полтинник, а? Я отдам. Как только, так сразу. А?

Гоша полез в карман, Кит большими глазами уставился на его бумажник.

— Ух ты, какой у тебя портомонет! — с восхищением сказал он. — Кожаный, кожа тонкая, мягкая. Такой портомонет на штуку потянет. — Он мечтательно закрыл глаза. — Мне штуки на две недели хватило бы.

Гоша достал полусотенную, протянул Киту, тот схватил купюру, мгновенно спрятал в карман.

Гоша выглянул из подворотни.

— Где тут квартал-то этот? — спросил он.

— Черный, что ли? — Кит еще раз попробовал отлепиться от стенки, постоял, покачиваясь, расставив руки, укрепился, хохотнул. — А там же, где Светлый, только не доходя. Там увидишь, я же говорю.

— Ладно, — сказал Гоша, выходя из подворотни. Он обернулся, хотел поблагодарить Кита, но не стал. Тому было все равно, он уже забыл о Гоше. Гоша не стал даже прощаться, медленно пошел по проспекту. Гадостное чувство. Встретить в таком виде человека, о котором были такие хорошие воспоминания… Он поморщился, передернул плечами.

Вот и памятная клумба. Листья на живой изгороди облетели, и она напоминала спутанную колючую проволоку. Трава на газоне пожухла, стала зелено-бурой. Гоша постоял немного, вспоминая виденный здесь расстрел, потом тряхнул головой и пошел дальше. Когда он свернул на нужную улицу, сразу увидел собаку и остановился. Огромный дог ленивой трусцой перебегал дорогу. Собака? Как здесь оказалась собака? Никаких животных здесь быть не могло, это же виртуальный Город! Это что же, собаке тоже надевали шлем и отправляли сюда? Дурдом. Гоша покачал головой и, когда собака скрылась из виду, пошел дальше. Проходя мимо очередной подворотни, Гоша заметил в ней какое-то движение. Крыса. Вот так-так! Если можно предположить, что кому-то из клиентов института взбрело в голову притащить сюда своего любимого пса, то уж крысу-то вряд ли можно считать чьей-то любимицей… Дурдом. Гоше стало как-то неуютно. А Ермаков его ни о чем не предупредил. Ведь знал же, знал! Не мог не знать!

Гоша вдруг услышал за спиной бегущие шаги, резко повернулся, отпрыгнул в сторону. Бегущий на него человек, промахнувшись, пролетел мимо, Гоша подставил ему ногу, он упал на тротуар, его длинный серый плащ задрался, обнажив босые ноги, одетые в драные спортивные штаны. Человек перевернулся на спину, и Гоша увидел молодое лицо, обросшее недельной щетиной и оцарапанное, длинные волосы почти до плеч.

— Так, — сказал Гоша. — Что это ты тут бегаешь? На людей кидаешься? А?

Парень встал на четвереньки, посмотрел затравленно, медленно поднялся на ноги, не спуская глаз с Гошиных рук. Гоша увидел этот взгляд, сунул правую руку в карман.

— Что молчишь? Рассказывай.

— Да чего? Я ничего, — забормотал парень. — Шел мимо. Вот.

— Ты не шел мимо, — сказал Гоша. — Ты бежал с явным намерением сбить меня с ног.

— Ну уж, сбить, — парень стоял на холодном асфальте, поджимая пальцы ног и поднимая то одну, то другую ногу.

— Что хотел-то? — как можно ласковее сказал Гоша. — Ограбить? Денег хотел?

Парень отвернулся, зябко поежился.

— Ладно, — Гоша сжалился над ним. — Давай дуй отсюда с максимальной скоростью. И чтобы я тебя больше не видел.

Парень побежал, сверкая голыми пятками, юркнул в подворотню.

— Дурдом, — сказал Гоша. — Однако тут без оружия не очень-то уютно. Прямо скажем, даже боязно как-то. А ну как толпой налетят? Тьфу, тьфу, тьфу.

Он пошел дальше. В очередной подворотне увидел, как какой-то детина пристает к девушке. Что-то знакомое увиделось ему в девушке, он остановился, прислушался.

— Отпусти, гад! — кричала девушка, пинала детину по ногам, но тому хоть бы что. Рожа совершенно дебильная, здоровый как бык, в сером плаще, который был ему мал размера на четыре и едва не трещал по швам.

— Валя?! — прошептал Гоша.

Это была Валя, в легкой курточке, джинсах и ботиночках, волосы разметались по плечам. Детина держал ее за руку и тянул куда-то вглубь двора.

— Эй! — сказал Гоша повелительным тоном. — А ну, отпусти девушку.

Детина вздрогнул от неожиданности, повернулся, выпустил Валю.

— Гоша! — закричала Валя, бросилась к нему, спряталась за спину.

Детина смотрел на них, тупо мигая. Гоша приготовился к драке.

— Ну что стоишь? — грубо сказал он. — Проваливай отсюда, пока цел.

В глазах здоровяка наконец мелькнула какая-то мысль, он оглянулся как-то беспомощно и стал отступать во двор.

— Давай, давай, — подбодрил его Гоша. — Не тормози.

— Сволочь, — глухо сказала Валя, выглядывая из-за Гошиной спины. — Руки как железные, схватил, и не вырвешься.

— Пойдем, — сказал Гоша, увидев, что детина скрылся. — Ну, рассказывай, — сказал он, когда они вышли на тротуар. — Как ты здесь оказалась?

Валя поежилась, промолчала.

— Ладно, — сказал Гоша отрешенно, — Я тут Кита видел. Помнишь его?

— Еще бы! — ответила Валя. — Я его тоже видела. Он совсем съелся.

— Что? — Гоша даже остановился. — Как ты сказала? Съелся? А, ну да, ну да, он говорил мне что-то там насчет того, что не пьет, не колется, а ест. По аналогии, значит. Спился — съелся. Этот, как его, кинзилин он ест, вот.

— Кинзилит, — поправила Валя, — А ты тут что делаешь?

— Я-то? Да ничего особенного, — он пожал плечами. — Путешествую вот. Брожу по Городу.

— Ты же говорил, что сюда ни ногой. Или не говорил?

— Говорил, — согласился Гоша. — Ты тоже говорила много чего.

— Ладно тебе, — Валя погрустнела, потом вскинула на него испуганные глаза. — Ты не в Черный ли квартал идешь?

— Ну, допустим. А что?

— С ума сошел! Я тебя туда не пущу!

— Не пустишь? Да какое тебе дело до меня?

— Как какое? Как какое? Большое дело. Да. Не пущу. Через мой труп.

Гоша грустно улыбнулся.

— Не смешно, — сказал он. — Я тебя и спрашивать не буду. Хотя нет, буду. Расскажи-ка мне про квартал этот, да побольше. Пойдем сядем где-нибудь, и ты мне все расскажешь.

— Пойдем. Только не на улице, а то я замерзла уже. Давай зайдем в любую квартиру, они же пустые все стоят.

Она повела его в ближайший двор, усыпанный тополиными листьями, они вошли в подъезд, поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Гоша заметил на площадке кадку с землей, рядом с ней лежал засохший фикус, безжалостно вырванный из этой самой кадки. Валя толкнула обитую дерматином дверь, они вошли в узкую прихожую, здесь на вешалках висели какие-то старые тряпки, воздух был затхлый. Валя прошла в комнату, села на диван, который заскрипел и застонал под ней, Гоша плюхнулся рядом, огляделся. Отставшие от стен и отсыревшие обои, темное пятно на потолке, облезлый деревянный пол, пара сломанных стульев. Вот и вся обстановка.

— Ну, рассказывай, — сказал Гоша.

— Квартал этот… — Валя замялась. — Короче, про него слухи ходят самые мрачные. — Она порылась в кармане, достала брикет в целлофановой обертке, откусила что-то серо-зеленое, принялась жевать. — Хочешь? — протянула брикет ему.

Гоша взял брикет, понюхал. Пахло жареной рыбой.

— Что это?

— Кинзилит.

— Что?! — Гоша вскочил, подбежал к окну, открыл форточку и выбросил брикет в окно.

— Ты что сделал?! — Валя чуть не плакала. — Эта штука пятьсот рублей стоит! Дурак! — Она бросилась к выходу, Гоша преградил дорогу, взял за руки, подвел к дивану, усадил. — Дурак, — бормотала Валя. — Ну был дураком и остался. Дурак!

— Это ты дура! Жрешь наркотики!

— Это не наркотик! Слышишь ты, это не наркотик!

— Как же не наркотик, когда я видел Кита! Он же съелся, ты сама говорила!

— Ну да, съелся. И что? Я-то еще не съелась! Вот я взяла бы стакан вина и стала пить, ты стал бы его отбирать и выбрасывать?

— Ну, вина, — растерянно сказал Гоша. — Все равно. Слабый наркотик. Спиртное тоже наркотик.

— Смотри ты, какой моралист! Сам не пьешь, что ли, совсем? Вот и меня не учи. Ступай и найди брикет, пока не подобрал кто. Интересно знать, чем ты тут питаться собираешься? Кроме кинзилита тут нет ничего. С голоду сдохнешь или в Черном квартале сгинешь?

— Ладно тебе, нету ничего, — примиряюще сказал Гоша, — А гастрономы?

— А ты в них был? Пусто там, шаром покати! Давай, давай иди, ищи брикет!

Гоша пожал плечами, подошел к окну, выглянул, запоминая место. Спустился, поискал брикет, нашел почти сразу, вернулся, протянул брикет Вале.

— То-то! — сказала Валя уже миролюбиво. — А то — раз! — выбросил. Ты откуси давай, не куксись!

Гоша взял брикет, с сомнением посмотрел на него, потом откусил маленький кусочек, пожевал.

— Да больше кусай, больше!

Он откусил еще. Эта штука была похожа на рыбную котлету. Гоша сел рядом с Валей, проглотил кинзилит, откинулся на спинку, закрыл глаза.

— Эй, ты что? — Валя рассмеялась. — Кайфа ждешь, что ли?

— Ну да, — он посмотрел на нее удивленно. — А для чего вы его едите-то?

— Эх, голова, — Валя снова рассмеялась, — Не будет кайфа тебе, не жди. Эту штуку едят не из-за кайфа.

— А из-за чего?

— Чтобы наесться. Ну, и не только. Без этой штуки здесь нельзя оставаться. Уносит назад.

— Назад?

— Ну да, назад. Что тут непонятного? Знаешь, я в институте уже полгода не была, а здесь постоянно. Это благодаря кинзилиту. Понял?

— Понял, — глухо сказал Гоша, возвращая брикет. — По мне так лучше с голоду сдохнуть, чем возвращаться сюда. Что тебя здесь привлекает?

Валя пожала плечами, взгляд ее остановился.

— Здесь другая жизнь, — медленно сказала она.

— Это точно, — согласился Гоша. — Только люди тут какие-то странные. Я его посылаю открытым текстом, а он уходит и даже морду мне не пытается начистить, хотя ему это — раз плюнуть.

— Да это вообще дебил! — Валя потемнела лицом. — Как только сюда такие попадают? Сейчас здесь скучно, конечно, народу мало, а вообще тут весело. Словом, другая жизнь.

— Понятно, — Гоша покивал. — Так ты расскажешь мне про Черный квартал?

— А? Ну да. Квартал. Дурное место, все от него шарахаются как черт от ладана. А тебе зачем он?

— Меня Ермаков попросил помочь.

— Ах, Ермаков. Погоди, а кто это — Ермаков?

— Мэр здешний.

— А… А он тоже здесь, что ли? Впрочем, какая мне разница? Ну так вот. Квартал в двух шагах отсюда. Его стеной обнесли и калиток не оставили. Туда только дурак может пойти. Страшное место. Дома какие-то не такие, мертво все, пусто. Знаю одного парня, он туда пошел. И что? И сгинул там! И еще знаешь, что говорят? — Валя наклонилась к нему и громко прошептала:

— Что тот, кто в квартале пропал, и в жизни исчезает. Так что я тебя туда не пущу, и не мечтай. Я все-таки тебя любила.

— Любила… — с тоской сказал Гоша.

— Ну да… — Валя замолчала, затуманилась, отвернулась. — Может, и теперь люблю, — пробормотала тихо, но Гоша услышал.

— Правда?!

— Ну правда, правда! — она вскинула на него глаза, посмотрела вызывающе. — Только что с этого? Ничего.

— Ладно, — Гоша хлопнул ладонью по коленке, встал. — Больше ничего не расскажешь про квартал? — Валя пожала плечами, промолчала. — Вообще-то все это я уже слышал. Пойду, взгляну хоть на него.

— Я с тобой!

— Зачем? Сиди тут, ешь свой кинзилин.

— Кинзилит. Ну как ты запомнить не можешь?!

— А оно мне надо — запоминать? Я здесь жить не хочу.

— Я все равно с тобой! — Валя ухватила его за руку. — Вдруг ты полезешь туда, кто тебя тогда удержит? Я!

— Ладно, пошли, — усмехнулся Гоша. Когда они спускались по лестнице, Гоша вдруг остановился и спросил:

— Чем тебе нравится здешняя жизнь?

— Ничем, — Валя пожала плечами. — А что?

— Да так, — Гоша повернулся, пошел дальше, — просто интересно, чего хорошего находят люди в этом пустом городе.

Они вышли из подъезда, прошли п.о двору и выбрались на проспект. Ветер усилился, стало холоднее, Валя зябко куталась в свою курточку, щурилась от ветра.

— А знаешь, — медленно произнесла она, — я, пожалуй, скажу тебе, ЧТО мне нравится в здешней жизни. Свобода. Да, свобода.

— Свобода, — Гоша задумался, — Да, ради свободы можно жрать этот, как его, кинзилин.

— Кинзилит, — вздохнула Валя.

— Неважно. Как он действует-то?

— Ты у МЕНЯ спрашиваешь? Понятия не имею, — она пожала плечами. — Я даже не знаю, откуда он здесь берется.

— А ты где его берешь?

— У торговцев. Такой брикет, как у меня, стоит пятьсот рублей.

— Да, ты говорила. Невкусный он какой-то.

— Так ведь другой еды тут нет. О! Вот он!

Они остановились, и Гоша увидел Черный квартал. Квартал как квартал, только обнесенный стеной из бетонных, вертикально установленных плит. Верхушку стены венчала двойная линия колючей проволоки. На стене огромными черными буквами написано: «Запретная зона». За стеной стояли обыкновенные дома, запущенные и неживые, как и все дома в этом городе. Гоша постоял, прислушался к своим ощущениям, сказал:

— Ну, и чем же он ужасен, этот квартал? Валя зябко поежилась, ничего не ответила.

— Ничего необычного, — продолжал Гоша, подходя поближе к стене и трогая шершавый бетон. — Как бы через стену перелезть?

— Ты что?! — Валя вцепилась в его руку, потянула назад. — Совсем рехнулся? Отойди подальше! Да отойди же, вот мучение!

— Да ладно тебе, — сказал Гоша, поддаваясь. — Что за паника, не понимаю? Смотрю я на этот квартал и ничего не чувствую. Ну дома и дома, только стенкой огороженные. Ты говорила, у него вид ужасный. Может, это кинзилин на вас так действует?

— Кинзилит, — вздохнула Валя, — Я не знаю, что на меня действует, только я знаю, что там люди пропадают. Понимаешь?

— Да понимать-то я понимаю, — сказал Гоша, — Про Светлый квартал то же самое говорили, что оттуда не возвращаются. Но мы же с тобой вернулись!

— То Светлый, а то Черный. Как ты думаешь, почему его Черным назвали?

— Да какая мне разница — почему? Ладно. Тебя я с собой не зову. Пойду один. И не удерживай меня! Не удержишь. Ты от меня ушла? Ушла. Значит, я тебе не нужен был. Ну и какое тебе дело до меня? Пропаду так пропаду. Может быть, мне хочется пропасть? Этакое элитное самоубийство, с острыми ощущениями. Молчи. Не перебивай… — Гоша помолчал. Ладно, это все бравада, болтовня. Мне большие бабки обещали. Очень большие. Вот и весь сказ.

— Понятно, — глухо сказала Валя и отвернулась. — Иди, что же. Держать не буду. Тем более — большие бабки. Кто я для тебя? Я даже женой твоей не была, так, сожительница. И ушла от тебя. А почему я ушла, ты помнишь?

— Да помню я, — Гоша поморщился.

— Помнит он! Если я жить вместе с тобой не хочу, это не значит, что ты мне безразличен, это не значит, что мне наплевать на то, живой ты или мертвый. Иди, зарабатывай свои большие бабки. Только вот я что тебе скажу: если ты меня с собой не возьмешь, я туда и без тебя пойду.

— Зачем?!

— А затем. Хочу так. Я же тебе говорила, чем мне здешняя жизнь нравится. Что хочу, то и делаю. Хочу — иду в Черный квартал. И ты мне не указ.

— Ну ладно, ну что ты? — Гоша был ошеломлен. — Зачем тебе-то туда? Я — за деньгами, а тебе зачем? Простой каприз? Хочу — и все? Брось. Не нужно так поступать. Не разумно это.

— А женщина — существо неразумное, — с вызовом сказала Валя. — Плевала я на разум. Я сказала тебе — пойду, значит, пойду.

— Ладно, — сказал Гоша. — Я, может быть, и сам туда не пойду, я еще не решил. Надо обойти, посмотреть.

— Ну, давай посмотрим, — согласилась Валя. — Только смотри не смотри, толку не будет.

Они пошли вдоль стены. «А чего это я собрался туда лезть? — подумал Гоша. — Надеюсь на авось, что ли? Я надеюсь на авось, а Ермаков — на меня. Никто из Светлого квартала выбраться не мог, надо же. А может быть, не сильно и хотели?» Он остановился, пораженный пришедшей в голову мыслью.

— Что? — спросила Валя.

— Да так, — ответил Гоша. — Мысль одна пришла. Не спрашивай какая, я ее думаю.

— Ну, думай.

Гоша, осматривал стену квартала. Они свернули и пошли вдоль второй стены. Здесь на колючей проволоке висели обрывки каких-то тряпок, в одном месте колючка была оборвана. «Точно, — думал Гоша, — Не очень-то им и хотелось оттуда выходить. Вообще — зачем они туда шли? Разве для того, чтобы выйти? Может быть, как Арина — за светлыми желаниями? Динамитом пробовали. Да ну, не верю. Стена как стена, динамитом вполне можно взорвать. Но тут-то — другой случай. Другой?»

— Валя, — сказал он. — Так почему его назвали Черным?

— Так никто толком не знает. Говорят, что это место, где исполняются самые черные желания, вот почему.

— Ага, — кивнул Гоша. — Знаем мы эти желания. Да ты сама была в Светлом квартале. Много там светлых желаний?

— Ну, много, немного… — нерешительно сказала Валя. — Не знаю. Там, где я жила, все были одержимы желанием что-то вырастить. Хлеб, огурцы там, помидоры, свиней, коров. Разве плохое желание?

— А Пороховницын?

— Ну, у него тоже желание не плохое. Свобода и одиночество. Вот только исполняет он его как-то не так. Мне показалось тогда, что тех солдат в черных мундирах он сам себе надумывает.

— Хм, а ведь, пожалуй, верно! — сказал Гоша. — А про Арину что скажешь?

— Да что сказать? Служение Богу тоже желание хорошее. Ведь хорошее же? Ну и вот. Так что ты не думай, что Черным квартал назвали просто так.

— Понятно. Маньяки-убийцы, детская проституция, стрельба, всякая другая ерунда.

— Думаю, еще хуже, — сказала Валя.

— Куда уж хуже? — Гоша передернул плечами.

— Ну, всего этого и здесь навалом.

— Мда… А квартальчик-то небольшой. Вот он уже и кончился. А откуда там люди-то?

— А откуда здесь люди? — Валя повернулась к нему. — Вот оттуда же и там.

— Кинзилит жрут?

— Гляди-ка, запомнил! — усмехнулась Валя. — Ну да, жрут, наверное. Кстати, неплохо бы подкрепиться, а?

— Нет уж, — Гроша поежился, с сомнением посмотрел на брикет, который Валя достала из кармана. — Я не хочу съесться, как Кит.

Валя пожала плечами, откусила кусок, принялась жевать. Гоша отвернулся. Он-то думал, что уже перегорело в душе, остыло. Куда там! Вон как в груди ноет, с тех пор как увидел ее здесь. Эх… Вести ее с собой в квартал никак нельзя. Ну никак. Так ведь не отстанет же! Ба! Стоит ему произнести ключевую фразу, и он вернется в институт, а она останется здесь. А потом, когда он снова попадет сюда, ее уже тут не будет.

— Кстати, — сказала Валя, не глядя на него. — Если ты задумал смыться, а потом явиться сюда один, так у тебя этот номер не пройдет. — Она словно прочитала его мысли. — Смоешься сейчас, я одна пойду в квартал, так и знай. И не делай такие глаза! У тебя на физиономии все написано.

— Да я же спиной к тебе стоял! — ахнул Гоша.

— Все равно, — она спрятала брикет, посмотрела на него, усмехнулась. — Значит, у тебя на затылке все написано.

— А может, ты тут мысли читать научилась? — вкрадчиво спросил он.

— Нет, не думаю, — она прожевала кинзилит, вытерла губы рукой. — Просто я тебя немножко знаю. А что? Значит, думал об этом?!

— Ну думал, — нехотя согласился Гоша. — Слушай, а может, не пойдешь?

— Все! — она выставила вперед ладонь. — Вопрос окончен. Больше на эту тему не говорим.

— Да ну тебя! — рассердился Гоша. — Вопрос окончен! Тоже мне, выражение! Безграмотное совсем.

— Тебя что, выражение бесит или то, что я в квартал собралась?

— И то, и другое.

— Я так и думала. Ты лучше скажи, как перелазить будем? Метра четыре тут, да еще колючка.

— Лестницу надо поискать. Какую-нибудь пожарную оторвем где-нибудь. Или веревку. Но лестница лучше.

— Знаю, где веревка есть! — оживилась Валя. — Бельевая. Пойдет?

— Надо посмотреть.

— Ну так пойдем!

Она схватила его за руку и повела в один из дворов, потом в другой, третий, пока они не увидели бельевую веревку, протянутую от одного тополя к другому. Некогда белая веревка почернела — видно было, что висит она тут очень давно. Они отвязали ее, Гоша попробовал ее на прочность, с сомнением покачал головой.

— Ладно, — сказал он, — Вдвойне свяжем. Идем.

Он подхватил с земли обрезок трубы, на немой вопрос Вали ответил, что пригодится, и они пошли к стене в том месте, где была оборвана колючка. Гоша привязал веревку к обрезку, поискал, где между бетонными плитами вверху есть щель побольше, закинул трубу за стену так, чтобы веревка угодила в щель, а труба заклинила в щели. Он попробовал подтянуться на веревке, сказал, что она, пожалуй, выдержит его, и полез вверх. Взгромоздившись на гребень стены, он дал знак подниматься Вале. Та неуклюже полезла, Гоша свесился как можно ниже, подхватил ее рукой, помог подняться. Они сели на гребне, отдышались.

— Ну вот, — сказала Валя, — Сейчас спустимся, и конец нам.

— Типун тебе на язык! — сказал Гоша, — Кто ж так говорит! Эх!

Они огляделись. Стена проходила метрах в четырех от дома, промежуток между стенами был завален строительным мусором.

— Смотри, гастроном! — сказала Валя.

Действительно, пред ними была витрина гастронома. Валя наклонилась вперед, вглядываясь, пытаясь разглядеть, что там внутри.

— Там консервы, — сказала она. — И вообще, всякая жратва.

— Где? Где? Не вижу ничего.

— Да ты вглядись, вглядись! Там, внутри.

— Нет, не вижу, — Гоша покачал головой.

— Пошли? — Валя повернулась к нему, глаза ее горели. — Сто лет не ела нормальной пищи.

— Никуда мы не пойдем, — сказал Гоша.

— Как это?

— Соваться в пекло без подготовки — все равно что выбраться на поле боя и начать собирать там цветочки. Голову оторвут — это в лучшем случае.

— А в худшем?

— А в худшем — хоронить будет нечего. Спускайся назад.

Валя с сожалением посмотрела на гастроном, начала спускаться. Гоша спрыгнул следом.

— Оружием тут у вас торгуют? — спросил он.

— Не знаю, — Валя пожала плечами. — Кинзилитом торгуют. А оружие — кому оно нужно?

— Что, совсем ни у кого нет?

— Говорю же — не знаю. У Кита нехудо бы спросить, он тут долгожитель, все и всех знает. Только где его найдешь, Кита этого? Он же на месте не сидит.

— Мы сделаем проще, — задумчиво сказал Гоша. — Я вернусь в институт, и они сделают тайник с оружием, им же это раз плюнуть.

— Ну да. А меня как ты найдешь потом?

— Я вернусь в это же время. Они могут рассчитать время, им и это — раз плюнуть.

— Ну давай, — Валя погрустнела, отвернулась.

— Конец фильма, — громко сказал Гоша.

Город смазался, уплыл куда-то, вместо него выплыло лицо Ермакова на фоне белой занавески. Рядом маячила любопытная физиономия лаборанта.

— Ну что? — спросил Ермаков и сглотнул.

— Все в порядке, — бодро сказал Гоша, — Видел я этот ваш квартал. Но соваться туда не стал, не люблю ходить по незнакомым местам с голыми руками. — Он помахал ладонями. — В общем, так. Мне нужна взрывчатка, пистолеты, можно даже автомат, ну и патроны.

— Коля, — сказал Ермаков, не отрывая взгляда от Гошиного лица, — Ступай, наколдуй там тайничок с оружием. Да поживее.

Лаборант убежал. Гоша сел на кушетке, снял шлем. Сказал:

— Предупреждать надо.

— О чем?

— О том, что там людей полно. О кинзилите этом. О том, что там животные есть.

— Животные? Ах, ну да, собаки, кошки.

— Не только. Я еще и крыс видел.

— Да, да, — Ермаков покивал, достал сигарету, закурил, потом спохватился, что курить здесь нельзя, погасил сигарету. — Там вообще происходит черт знает что. Люди — да, знаю. Про собак-кошек знаю. Про крыс теперь знаю. Извините, что не предупредил, мне как-то казалось это несущественным. В то же время я говорил вам, что туда проникают и без нашей аппаратуры. Говорил ведь? Ну вот. И потом. Там же не опасно, ведь так?

— Не думаю, что не опасно, — сказал Гоша. — Один на меня налетел, ограбить хотел, наверное.

— Ну вы же с ним справились? Они там как зомби, заторможенные. Это кинзилит на них так действует. Сам я его не пробовал, но думаю, это какая-нибудь гадость, действующая на сознание. Надо бы напустить туда милицию, пусть каналы поставки перекроют. Или фабрику найдут.

— Толку не будет. Это как торговля наркотиками — все борются, но никто победить не может.

— Вполне возможно.

Влетел запыхавшийся лаборант.

— Готово. Тайник есть. Рядом с тем местом, где вы перелезть хотели. Там справа дворик есть, войдете, сразу налево — вход в подвал. Спуститесь, сразу же увидите кладовку с номером тридцать семь. Дверь проволокой замотана. Там все лежит.

— Где мы перелезть хотели? — переспросил Гоша. — А вы что же, наблюдали за нами?

— Ну, конечно, — лаборант покраснел.

— Да, Георгий, — сказал Ермаков. — А как иначе? Только боюсь, что в Черном квартале мы вас видеть уже не сможем. Так что надейтесь только на себя.

— Да я и так, — сказал Гоша, надевая шлем. — Давайте меня туда же и в то же время.

— Георгий, — мягко сказал Ермаков, — А девушку-то вы зачем впутываете?

— Я не впутываю, — угрюмо ответил Гоша. — Она сама впуталась, и отговаривать ее бесполезно. Такой характер. Давайте, начинайте.

— Ты же сказал, что я и не замечу ничего! — набросилась на него Валя.

— А сколько времени прошло?

— Не знаю, ну, минут пять, наверное.

— Ну ты нетерпеливая, — усмехнулся он. — Ладно, пойдем вооружаться.

Следуя указаниям, они нашли подвал, спустились. Здесь было почти темно, хорошо, что кладовка оказалась близко от входа. Гоша открыл дверь, постоял, привыкая к полумраку. Кладовка оказалась битком набита оружием. Здесь были и автоматы, и пистолеты, и винтовки, и карабины, пара пулеметов, гранаты.

— Ух ты, — сказала Валя. — Целый арсенал.

— Перестарался Коля, — Гоша покачал головой.

— Кто это — Коля? — Валя вертела в руках огромный кольт.

Гоша взял у нее кольт, проверил обойму, вернул. Сам засунул пару пистолетов за пояс, нашел сумку, сложил туда несколько обойм, рожки к автомату, коробки с патронами.

— Может быть, это и не понадобится совсем, — бормотал он, осматривая оружие. — А вдруг понадобится? Смотри. Вот это — предохранитель. Пока не передвинешь вот сюда — стрелять не будет. Да хватит тебе двух, зачем жадничаешь. Вот, сумку возьми, — он нашел еще одну сумку, положил и туда боеприпасы, протянул Вале. — Да без надобности пистолетами не махай. — Он пытался спрятать за пазуху десантный автомат Калашникова, это плохо получалось — куртка у него была короткая. — Мы мирные ребята, идем, никого не трогаем, просто наблюдаем. Но, в случае чего, себя в обиду не дадим. Поняла?

— Да уж, что тут непонятного.

— А может быть, все-таки не пойдешь? Ладно, ладно, понял. Черт, автомат этот… Мешать только будет. — Гоша вытащил автомат, с сожалением посмотрел на него, хотел положить, потом вдруг решительно надел ремень поверх куртки. — Собственно, что это я? Ну не будем мы мирными ребятами, так что с того? Возьми-ка и ты автомат. Запасаться, так запасаться. Нож возьми. Ага, вот этот. Портупею бери. Снимай куртку-то, я помогу.

Он надел на нее портупею с двумя кобурами под мышками, рассовал пистолеты.

— Во, воины! — сказал он, оглядывая свою воинственную подругу, у которой на лице появилось выражение кинодивы, вооруженной до зубов. — Ладно, теперь нам сам черт не страшен. Пошли.

Они выбрались из подвала, подошли к стене, где свисала их веревка. Гоша взобрался на стену, помог Вале.

— Ну, вперед? — сказал он. — Распотрошим гастроном?

— Вперед, — зловеще сверкнув глазами, сказала Валя. — Я как раз жрать хочу, не могу.

Гоша перебросил веревку вовнутрь, осторожно спустился, поймал Валю. Они медленно двинулись к гастроному. Входная дверь оказалась запертой. Валя подобрала с земли кирпич, вопросительно посмотрела на Гошу. Тот кивнул, Валя неумело размахнулась и бросила тяжелый кирпич в витрину. Стекло загудело, но не разбилось.

— Бронированное, небось, — сказал Гоша. — Его и автоматом не возьмешь. Гранатой попробуем. Отойди-ка вон туда, спрячься за угол и открой рот.

— Знаю, — отозвалась Валя. — Ученая уже.

Гоша выдернул чеку, бросил гранату под окно, бегом присоединился к Вале, обнял ее, прикрывая.

Грохнул взрыв, посыпалась штукатурка, зазвенело стекло. Они выглянули.

— Ура! — сказала Валя. — Жрать хочу — не могу.

Гоша остановился, взял ее за руку.

— В принципе еще есть время отступить, — сказал он. — Войдем в магазин, и все ведь.

— Я знаю, — отозвалась Валя и взглянула на него незнакомыми глазами. — Я с тобой.

— Ладно, — сказал Гоша. — Я тоже жрать хочу. Они влезли в разбитое окно. Один из прилавков разбился, там лежали колбасы, обсыпанные стеклом, от них шел сильный тухлый запах. Магазин оказался не очень большим, прилавки располагались вдоль стен в виде буквы "г". Вдоль прилавков, по стенам, шли стеллажи, среди них стеллаж с консервами. Они набрали тушенки, паштетов, Гоша прихватил бутылку вина. Уселись за прилавком, прямо на полу, так, чтобы никто не мог подобраться сзади, вскрыли консервы, Гоша по-гусарски отбил горлышко у бутылки, протянул Вале, та осторожно отхлебнула, вернула ему.

— За наше путешествие, — сказал он. — И чтобы без проблем.

Валя кивнула, рот у нее был набит паштетом.

— Вообще-то, — говорил Гоша, — мы вошли очень громко. Если тут есть кто, они не могли не услышать. Ну правильно, — он понизил голос. — Вот и гости. Точнее, хозяева. Он отставил банку тушенки, взял автомат на изготовку, тихо снял его с предохранителя, приложил палец к губам. Валя тоже приготовила автомат к стрельбе. Кто-то шел, не таясь, по магазину. Судя по всему, он был один. Звук доносился со стороны подсобного помещения. «Странные какие шаги, — подумал Гоша. — Пьяный он, что ли?»

Человек вошел в торговый зал, остановился. Постоял минуту, вышел из-за прилавка.

— Стекло лазбито, — сказал он, сильно картавя.

Ребенок! Гоша и Валя переглянулись. Гоша осторожно выглянул, увидел у разбитого окна мальчишку лет четырех, перепоясанного поверх грязной голубой курточки пулеметными лентами без патронов. На ногах у него были старые потрепанные джинсы, на голове — черная шапочка. В руках мальчишка держал тяжелый для него пистолет Макарова.

— Что там, Петька? — крикнул еще один детский голос из подсобки.

— Стекло лазбито! — повторил Петька громко. — Иди сюда.

Из подсобки послышались неуверенные шаги. Петька топтался возле окна. Второй ребенок подошел к нему, остановился. Девочка. Лица у детей какие-то знакомые, где-то Гоша их видел.

— Они что, фанату кинули? — спросила девочка. Гоша посмотрел на Валю, покачал головой. Резко встал, направил на детей автомат и сказал:

— Смирно стоять. Оружие на пол!

На лицах детей отразилось сильное удивление. Петька уронил пистолет на пол, а девчонка закрыла лицо руками и неожиданно заревела. Валя вышла к ним, подняла пистолет, похлопала их по бокам.

— Больше ничего нет, — сказала она, — Да не реви ты! Мы вас не тронем.

Девчонка резко перестала реветь, отняла руки от заплаканных глаз небесно-голубого цвета на грязном миловидном личике, шмыгнула носом. Она была одета в длинное драповое пальто до полу, из-под него виднелись почти новые ботинки. На шее повязано кашне, на голове такая же шапочка, как у Петьки. Она выглядит чуть постарше, но не более чем на год.

— Ну-с, — сказал Гоша, подходя к ним. — Да ты опусти, опусти руки, — он снисходительно похлопал Петьку по плечу. — Что мы тут делаем?

— Откуда я знаю, что вы тут делаете? — с вызовом отозвался Петька.

Гоша и Валя рассмеялись, а Петька насупился.

— А вы что тут делаете? — спросила Валя.

— Нас послали посмотлеть, что тут случилось, — ответил мальчишка.

— Кто послал?

— Отец.

— Ага, — сказал Гоша. — Значит, отец есть? Как его зовут?

— Геолгий.

— Угу. А мать?

— И мать есть, — угрюмо сказал Петька. — Ее Валей зовут.

Гоша и Валя переглянулись.

— Ну, — сказал Гоша, — ведите нас к отцу с матерью.

— Это зачем еще? — удивился Петька.

— Как зачем? — Гоша рассмеялся. — Знакомиться будем. Вот с тобой мы уже знакомы. А эта молчаливая девочка? Она тебе кто?

— Я сестра его! — девчонка вскинула голову, сверкнула своими голубыми глазами. — Меня Маша зовут.

— Ну что же, Петя и Маша, пошли к родителям.

— Пап, ну ладно, — ноющим голосом сказал Петька. — Ну попались мы, попались. Пловалили миссию. Ладно. Наказывай, только не издевайся.

Гоша опешил, посмотрел на Валю. Та тоже была в шоке.

— Мам, — виновато сказала Маша. — Мы провалились.

— Я вижу, — глухо ответила Валя, беспомощно посмотрела на Гошу.

Это что же, детишки принимают их за своих родителей? Дурдом.

— Так, — сказал Гоша как можно строже, — Вы что же, думаете, это игра? Провалились, и все? Я не играю, у меня камешек в ботинок попал? — Он взмахнул автоматом. — Смирно стоять! За свои промахи надо отвечать!

Ребятишки вытянулись по стойке смирно, виновато хлопали глазами.

— И почему вы сразу же выложили, как зовут ваших родителей? — продолжал Гоша, краем глаза заметив, что Валя приняла правила этой дикой игры и сделала строгое лицо. — Вас что, пытали? Вам выкручивали руки? Геолгий! — передразнил он Петьку. — Валя. А если бы это были не мы? Вы что же, так и отвели бы пришлых к своим родителям? Вот таких вооруженных до зубов — к родителям? Эх! И чему я вас только учил? Вот что! Вам обоим сегодня двойка. Большая, жирная двойка!

— Да ладно тебе, — Валя положила ему на руку мягкую ладонь. — Совсем застращал детей. Они все понимают.

Дети стояли, виновато опустив головы. Гоша посмотрел на Валю, улыбнулся, снова сделал строгое лицо.

— Ладно, — сказал он уже мягче. — Мы еще поговорим об этом, но не сегодня. На сегодня хватит. Идем домой. Ступайте вперед. Только в оба глядеть! Вперед!

Дети пошли вглубь подсобки, Гоша и Валя переглянулись.

— Дурдом, — сказал Гоша, и Валя кивнула.

Они вышли из магазина через металлическую дверь, держащуюся на одной петле, попали в довольно чистый и безлюдный двор с детскими грибочками, деревянными лошадками, горками и избушками, миновали этот двор и вошли в подъезд девятиэтажного дома из силикатного белого кирпича. «Лифт, конечно, не работает», — подумал Гоша, и ошибся. Дети вошли в кабину лифта, Валя и Гоша последовали за ними. Маша решительно нажала кнопку с цифрой восемь, и лифт поехал вверх. Они вышли на восьмом этаже, подошли к двери с номером сто двадцать семь. Петька и Маша встали по бокам двери.

— Пап, открывай, — сказал Петька.

Гоша посмотрел на массивную дверь. Явно металлическая, отделанная деревянной рейкой. Он нерешительно порылся в карманах, думая о том, что валяет дурака. Однако в кармане неожиданно обнаружилась связка каких-то неизвестных ключей. Гоша постарался, чтобы удивление не отразилось на его лице, достал ключи, позвенел ими, подбирая по замочной скважине, вставил ключ, повернул. Затылком он чувствовал дыхание Вали, она шептала что-то непонятное. Замок открылся! Валя глубоко вздохнула, а Гоша почувствовал, что весь взмок от пота.

— Ну, — сказал он, не узнавая своего голоса. — Что стоим? Заходите!

Дети юркнули в дверь, что-то кричали, толкаясь у двери в ванную.

— Дурдом, — сказал Гоша, дикими глазами глядя на Валю.

— Ты где ключи взял? — срывающимся шепотом спросила Валя.

— В кармане, — нервно хохотнул Гоша. — Послушай, я и сам не знаю. Я же говорю — дурдом. Ладно, пошли.

Они вошли в прихожую. Дети возились и визжали в ванной, там лилась вода. Валя осторожно заглянула в комнату, ожидая увидеть настоящих родителей, но там никого не было. Гоша встал у нее за спиной, тоже посмотрел. Диван-кровать, два кресла, шкафы с книгами, тумба с телевизором, у которого треснуло стекло. Валя прошла дальше, на кухню, Гоша постоял немного, последовал за ней. На кухне все сияло чистотой, стоял старый холодильник «Бирюса», два стола, на стенах висели три шкафчика, старая чугунная раковина в углу.

— Угу, — сказал Гоша. — Однокомнатная, что ли?

— Ты что! Не заметил дверь в детскую?

Они вышли, Валя показала ему дверь. В детской стояла двухъярусная кровать, коробки с игрушками, двухтумбовый стол и платяной шкаф, на стене висело настоящее двуствольное ружье.

— Гоша, — сказала Валя. — А что мы будем делать, когда родители заявятся? Еще перестреляют нас с перепугу.

— Ну уж, — с сомнением сказал Гоша. — Не перестреляют, небось.

Он вышел в коридор, тщательно запер входную дверь, задвинул задвижку.

— Постучат, — сказал он, — там видно будет. Из ванной с визгом вывалились дети. Они посмотрели на их умытые лица, у Петьки только передняя часть лица оказалась вымытой. Гоша усмехнулся, а Валя сказала:

— Так, Петя! Ты на себя в зеркало смотрел? Петька опустил голову, а Маша хихикнула.

— Идем, я тебя умою, горе мое. Валя взяла мальчишку за руку и повела назад в ванную.

— Горе мое, — повторил Гоша шепотом, разглядывая Машу. Та вприпрыжку побежала в комнату. На ней были джинсовый комбинезон и старая водолазка. — Дурдом.

Он покачал головой, вошел в комнату, медленно сел в кресло. Маша лежала на диване на животе, листала какой-то иллюстрированный журнал. Гоша бросил взгляд в угол, на дверь стенного шкафа. Почему-то он знал, ЧТО там, в этом шкафу. Еще он знал, что шкаф заперт на врезной замок, ключ от которого у него в кармане. Он покачал головой, достал ключ, подошел к шкафу. На пластине, закрывающей замочную скважину, отчетливо были видны царапины. «Вот Петька! — подумал Гоша. — Опять лазил! Голову оторву чертенку!» Он открыл шкаф, оглядел стойку с автоматами и пистолетами, сумки с гранатами, усмехнулся, вышел в коридор, принес свое и Валино снаряжение, расставил на свободные места. В Валиной сумке он обнаружил четыре банки мясных консервов, отнес их на кухню. В это время Маша включила телевизор и переключала каналы в поисках чего-нибудь интересного. Гоша с опаской посмотрел на экран — он хорошо помнил тот шок, который испытал в гостинице, глядя в телевизор — но на этот раз передачи были вполне обычными.

Из ванной вышли Валя с Петькой, Петька был тщательно вымыт и причесан.

— Мам, а что у нас на ужин? — спросил он.

— Сейчас посмотрим, — сказала Валя и ушла на кухню.

Гоша взял Петьку за руку, подвел к шкафу, молча указал на царапины. Мальчишка шмыгнул носом, потупился.

— Пап, я больше не буду.

— Надеюсь, — со всей возможной строгостью сказал Гоша.

— Пап, я правда больше не буду, — мальчишка поднял на него глаза, полные слез.

— Мужчины не плачут, — сказал Гоша, чувствуя в горле комок. — Ступай.

На кухне что-то заскворчало, донесся вкусный запах жареного мяса, и Гоша вдруг почувствовал зверский голод, словно кто-то повернул выключатель и голод набросился на него. Он запер шкаф, пошел на кухню, краем глаза увидев, что Петька и Маша возятся на диване, отбирая друг у друга журнал.

— Так что у нас на ужин? — спросил он, оглядывая стройную фигурку Вали, которую несколько скрадывал свободный бежевый свитерок.

— Макароны по-флотски, — сказала Валя, оборачиваясь. — Только ты мне скажи, откуда я знаю, где тут что лежит?

Гоша пожал плечами.

— То-то родители заявятся, а мы тут хозяйничаем, — сказал он.

— Я уж и так со страхом жду, не нагнетай, — Валя отвернулась к плите, на которой уже кипела вода в кастрюле.

Гоша подошел к окну. Окно выходило во двор, все такой же пустынный. Темнело, приближалась ночь. Он зажег свет в кухне и в комнате, вернулся. Электронные часы на микроволновой печи показывали половину девятого. В соседних домах не было ни одного огонька. Гоша побарабанил пальцами по стеклу.

— Припозднились хозяева, — пробормотал он. — Ладно, посмотрим.

Он вышел в комнату, сел в кресло. По телевизору шел какой-то голливудский боевик, что-то взрывалось, горело, герои бежали, прятались, стреляли. Гоша поморщился. Новости бы посмотреть. Ему не давали покоя пустой двор и темные окна. Дурдом.

Вскоре Валя позвала к столу. Дети бросились в кухню, толкаясь и визжа. Гоша с улыбкой посмотрел на них, пошел следом. Они быстро съели свои порции, будто наперегонки, подняли тарелки, прося добавки.

— Я так и думала, что будет мало, — сказала Валя. У детей сделались унылые лица. — Поэтому я сделала две сковороды.

— Ура! — закричали дети, а Валя и Гоша улыбнулись.

Дети наелись и ушли, а Гоша сказал:

— По-моему, нам нужно выпить.

Он открыл холодильник, взял из дверцы початую бутылку водки, на мгновение застыл, подумав, что вот и он знает, где и что лежит. Валя поставила на стол две рюмки, он разлил водку.

— За что выпьем? — спросила она.

— За то, чтобы все было хорошо.

Они выпили, закусили остатками макарон.

— Десятый час, — сказала Валя. — Хозяев нет. Что будем делать?

— Ждать, — ответил Гоша. — Только ждать. Еще по одной?

Они выпили еще.

— Знаешь, — сказала Валя. — Я в этой квартире чувствую себя очень уютно. Словно это моя квартира, и я здесь все устраивала так, как есть. Все стоит на местах, мне не хочется ничего передвинуть, переставить, все как надо. А ты?

— И я так же, — сказал Гоша. — Кстати, ты знаешь, что у нас в стенном шкафу?

— Оружие, — сказала Валя, и у нее сделались большие глаза.

— Да, — кивнул Гоша. — И этот чертенок опять туда лазил. Выдернет чеку из гранаты, не дай бог…

— Замок там очень простой. Поставь другой. И дверь хлипкая…

Они уставились друг на друга, помолчали, потом Гоша медленно произнес:

— Пусть хозяин делает.

— Да, конечно, — испуганно сказала Валя. — Это я так, по инерции.

Они помолчали. Потом Гоша сказал:

— А откуда у Петьки взялся пистолет? Он в магазине был с пистолетом.

— Наверное, ему отец дал. Он же незаряженный был, я проверила.

Гоша покачал головой, налил по третьей.

— Ой, я уже пьяная, — сказала Валя.

— Да ладно. Что тебе, на работу завтра, что ли?

Он уставился на нее, силясь вспомнить, что им предстоит завтра. Валя тоже смотрела на него, лицо у нее было растерянное. Потом молча взяла рюмку, опрокинула водку в рот, отломила кусочек хлеба, принялась жевать.

— Дурдом, — с нервным смешком сказал Гоша.

— Знаешь, — сказала Валя, — я уже сколько времени не ем кинзилит и меня не уносит.

— Да?

— Да. И чувствую — не унесет. Вот тебе и Черный квартал. Ну и чудно! Не надо этого дурацкого кинзилита. Он рыбой отдает, причем плохой рыбой. Терпеть не могу плохую рыбу! Который час? Десять? Пойду-ка я детей уложу. А ты тут без меня не пей, ладно? Я приду, допьем. Что нам, правда, на работу завтра, что ли?

Гоша кивнул. Валя вышла к детям.

— Мам, ну рано же еще! — хором начали канючить дети. — Ну, мам!

— Все, все. Зайдите к папе, он пожелает вам спокойной ночи.

Дети послушно зашли в кухню, лица у них были недовольные. Гоша поцеловал их в щеки, и они ушли в детскую. Он вздохнул. Вот так. У них есть дети. Нате вам. Вот там, в жизни, никаких детей у них не было, а здесь есть. И что самое интересное, дети ему нравились. Мальчик и девочка. Просто и мечтать о большем нельзя. Мальчик и девочка. Гоша поймал себя на мысли, что ему хочется, чтобы никакие родители не пришли сюда, и он покачал

Головой, прошептал: «Дурдом». Если раньше он прислушивался, не раздастся ли требовательный стук в дверь, с надеждой, то сейчас думал об этом со страхом. И ему хотелось, чтобы в дверь никто не постучал! Он встал, вышел в комнату, выключил свет и телевизор, постоял в полумраке. Да, пожалуй, если в дверь все-таки постучат, он воспримет это не с облегчением. Далеко не с облегчением! Пришла Валя.

— Угомонились? — спросил Гоша.

— Ну, разве ты не знаешь, что они еще долго лежат и рассказывают друг другу разные истории? Гоша вздохнул, взял ее за руку и отвел на кухню.

— Садись, мать, — сказал он и усмехнулся. — Давай выпьем.

— М-да, — сказала Валя. До нее дошло, что она никак не может знать, как ведут себя дети после того, как она пожелает им спокойной ночи, но почему-то знает. — Давай, отец, выпьем.

Они засмеялись, выпили.

— Десять часов, — сказала Валя. — Ну когда они придут-то?

— Кто?

— Как кто, родители.

— Они не придут, — сказал Гоша, и Валя уставилась на него большими глазами. — Да, не придут. И знаешь почему? Потому что они уже здесь! — Гоша похлопал себя по груди. — Брось, не делай такие глаза. Ты давно уже все поняла, только боишься признаться. Нет у них других родителей, кроме нас.

— Мама, — тихо сказала Валя.

— Вот-вот. Мама — это ты. А я — папа.

— Брось, не смешно.

— Не смешно, — согласился Гоша. — Лучше скажи, что дальше будем делать? Я теперь понял, чем Черный квартал затягивает. Не знаю как других, а нас с тобой — детьми.

— Послушай. Ты можешь отличить живот рожавшей женщины от живота не рожавшей?

— Ты к чему это? — опешил он.

— Ну можешь или нет? Ответь.

— Ну… думаю, что смогу.

— Посмотри! — она встала, задрала свитер, показывая свой живот.

— Ну… вижу. У тебя очень красивый живот. Я тебе всегда говорил…

— Да я не об этом. По животу видно — я рожала или нет?

— Ну, не рожала.

— То-то! Я этих детей не рожала! Понимаешь? Не ро-жа-ла!

— Да я понимаю, — мягко сказал Гоша, — Я все понимаю. Ну, раз ты не рожала, а я тоже здесь как-то ни при чем, то пошли.

— Куда?

— Как куда? Отсюда. — Гоша вскочил, взял ее за руку. — Из квартала этого. Ну, вставай, вставай. Что сидишь, глазами хлопаешь? Вставай, и пошли. Дорогу и в темноте найдем. Да, я в шкафу фонарики видел, работают небось. Ну?

— Сядь, — сказала Валя. Гоша сел, опустил голову.

— Пошли, как же! — Валя посмотрела на него сердито. — Я же не к тому веду. А к тому, что я не рожала этих детей.

— Так ведь это же виртуальный город.

— Все равно. Тут тоже ничего просто так не происходит, мог бы и заметить. Ладно. Этих детей я не брошу.

— Я — тоже!

— Ну вот и хорошо. Если уж уходить отсюда, то вместе с ними.

— Вот так, да? Правильно! — Гоша разлил остатки водки, получилось по полрюмки. — Ладно, давай по последней и спать. А то я что-то устал.

— Мы с тобой дураки, — неожиданно сказала Валя. — Почему мы не хотели детей там, в жизни? Помнишь, как радовались каждый месяц, что я не беременная? А чему радовались, спрашивается? Не этому нужно было радоваться! Эх… — На глазах у нее появились слезы. — Родила бы тебе девчонку. А потом мальчишку. Маша и Петька. А?

— Ладно, что ты, — Гоша накрыл ее ладонь своей. — Не огорчайся. Ну дураки были, ну что же. Еще не поздно все исправить.

— Как это? Еще детей нарожать, что ли? Вон, двое уже есть. Их бы прокормить.

— Я не о том, — Гоша покачал головой, улыбнулся. — Я о том, что мы с тобой разошлись.

— Да? Ты думаешь? — Она взглянула на него сквозь слезы. — Правда?

— Да, думаю. Я люблю тебя.

— А я — тебя.

— Ну так что? За любовь? Они выпили за любовь и вышли из кухни обнявшись.

Утром Гошу разбудило громкое сопение. Кто-то ворочался рядом, пинал его ногами и пыхтел. Гоша с трудом повернулся под одеялом. На него смотрели две пары блестящих глаз.

— Так! — сказал он, прочищая горло, стараясь быть строгим, хотя его так и подмывало улыбнуться. — Это что за нападение? Что за вурдалаки? — Он увидел наставленные на него детские пальчики, изображающие пистолеты. — Ну ладно, сдаюсь, сдаюсь. Захватили врасплох, что же делать. Какое будет наказание?

— Разрешишь нам поваляться в вашей постели, — пропыхтел Петька.

— Ладно, только не драться за жизненное пространство. Где мама?

— На кухне, — ответила Маша. — Готовит что-то обалденно вкусное. М-м-м…

— Ладно, — сказал Гоша, вставая. — Валяйтесь, пока я умываюсь. Но потом — бегом в ванную физиономии отмывать. Ясно?

— Ясно, — ответили дети хором, барахтаясь в постели.

Гоша сделал два шага по направлению к ванной, когда из-под одеяла высунулась лохматая Петькина голова:

— Пап, а от чего ее нужно отмывать-то — физиономию? Вчера вечером же мылись.

Гоша погрозил пальцем, и голова спряталась под одеяло. Гоша умылся, оделся, выгнал детей из постели, отправился на кухню, откуда пахло чем-то вкусным, подошел к Вале сзади, обнял. Она повернулась, обхватила его шею руками.

— Дура я была, — сказала через минуту. — Что ушла от тебя.

— Угу, — промычал Гоша, жуя только что стащенный кусок колбасы. — Я тоже дурак был, что отпустил тебя.

— Не хватай со стола! — закричала Валя, — Мало мне этих архаровцев, так еще и ты! Ну вот. Губы хоть вытри, чудо! А то целоваться лезешь.

Потом они ели яичницу с колбасой, пили чай, потом отправили детей в детскую застилать постели и наводить порядок.

— Валя, — сказал Гоша. — Надо выбираться отсюда.

Валя села на табурет, сложила руки на коленях.

— Да? Ты думаешь — надо?

— А ты думаешь — здесь остаться?

— Я не знаю. Хорошо, конечно, получить уже готовых детей, не надо рожать в муках, не надо стирать пеленки и кормить грудью, много чего не надо. Но, с другой стороны, мы не учили их ходить, мы не слышали, как они произнесли первые слова, мы не учили их читать… Петька плохо читает, но ему же еще пяти нет… А Машка умница, таких поискать. И ты заметил, дети у нас красивые? Машка вон… Глазищи какие — синие-синие… С одной стороны, жизнь здесь… непонятная какая-то. Откуда продукты в холодильнике? В шкафчиках крупы разные, сахар, мука. Тут же людей нету. Откуда это все? Из разворованного универсама? Что-то мне подсказывает, что нет. Будто это здесь само собой появляется. А с другой стороны… — Она махнула рукой, замолчала.

— Ну так что? Будем выбираться или нет? — в упор спросил Гоша.

— Не знаю я! — Она отвернулась. — Может, погодим еще?

— Валя, милая моя, надо выбираться. Там надо жить, а не тут. Там жизнь, понимаешь?

— Да все я понимаю, — вяло сказала Валя. — Только боюсь.

— Чего?!

— Того. Жизни боюсь. Вот вернемся мы… Погоди, а дети что же? Здесь оставим?!

— Почему же здесь? С собой возьмем.

— Так ведь там, за кварталом, их нету! Понимаешь, там их нету! Они только здесь! Нам придется их бросить здесь. Ты способен их бросить?

— Черт! — сказал Гоша, стукнул себя кулаком по колену.

Дети прибежали из детской, отрапортовали, что все в полном порядке, включили телевизор.

— С собой возьмем! — с силой сказал Гоша. — Мало ли кого там, за кварталом, нету. Нету, так будут!

— Там их еще родить надо! А тут — вот они! Я не договорила тогда, чего боюсь. Того и боюсь, что вернемся мы, и у нас опять все пойдет наперекосяк, и никаких детей не будет…

— Знаешь что? Все будет хорошо, я тебе обещаю. Поженимся…

— Что? Что ты сказал?

— А то ты не слышала? Я сказал — поженимся.

— Гоша…

— Ну что ты, что ты! Конечно, поженимся. Я ведь тебя люблю. И ты меня тоже. Как вернемся, так сразу и подадим заявление. Железно! Да не плачь ты. Я тут кое-что понял. Ты — та женщина, которая предназначена для меня. А я — для тебя. Этот квартал нам это ясно показал. Не так ли?

— Да. Так.

— Ну вот. Короче — выбираемся. Детей берем с собой, там видно будет. В конце концов, их и здесь быть не должно, а они есть. Смекаешь? Ну вот, то-то и оно. Собираемся!

Он вышел в комнату, хлопнул три раза в ладоши, сказал:

— Подъем! Отряд, в дорогу собирайсь! Дети с готовностью вскочили, загалдели, засуетились.

— Оружие возьмем? — тихо спросила Валя.

— Думаю, пистолетов будет достаточно, — так же тихо ответил Гоша. — На всякий случай.

— Нет-нет, Петя! — Валя покачала головой, увидев, что он надевает грязную уличную куртку. — Другую надень, чистую.

— А мы что, в гости идем?! — встрепенулся Петька.

— Почти, — улыбнулась Валя.

— Как это почти? — закричали дети хором.

— А вот так, — Валя потрепала их по головам. — Много будете знать — скоро состаритесь.

— Сюрприз?! — ахнули дети.

— Да.

— Ура! Ура! Мам, а тогда мне и штаны надо чистые? Ура!

— Сюрприз! А мне юбку новую можно надеть? Ура!

Дети носились, шумели, одевались, переодевались. Гоша с улыбкой наблюдал за ними, а в душу закрался холодок — а правильно ли они делают? Вздор! Конечно же, правильно! И не думать об этом! Не жить же им в этом виртуальном мире? Он видел, что Валя думает о том же, у нее это было написано на лице.

— Глупости, — сказал он вслух. — Не думай об этом.

Валя покосилась на него, кивнула.

Наконец все оделись, вышли, спустились на лифте. Гоша отметил про себя, что лифт чистый, даже стены не исписаны, и работает тихо, не то что в его доме — заплеванный, загаженный, изрисованный неприличными надписями… Во дворе на скамеечке сидела старушка в старомодном пальто, вокруг нее прыгала и заливалась веселым лаем собачка, старушка смотрела на собачку счастливыми глазами. Невдалеке, на другой скамейке, сидели молодые люди, он и она, и взахлеб целовались. По дорожке прогуливалась пожилая чета, она держала его под руку, а ее голова покоилась у него на плече…

Дети затеяли веселую игру, бегали вокруг Вали и Гоши, догоняли друг друга. Гоша остановился, кивнул в сторону людей, сказал:

— Гляди. Они счастливы тут.

— Да, — отозвалась Валя. — А мы? Почему мы уходим?

— Я знаю почему, — твердо сказал Гоша. — Да тише вы, сорванцы! Валя, надо уйти отсюда. Непременно. Мы ведь можем быть счастливы и там.

— Да, — сказала Валя и шмыгнула носом. — Да, ты прав. Пойдем.

Они медленно двинулись к магазину, прошли чисто выметенный двор, подошли к двери, оглянулись.

— Я только одного не понимаю, — сказал Гоша. — Зачем мне нужен был весь этот арсенал? — Он похлопал себя по животу, где у него под курткой за пояс был заткнут пистолет.

— Ты шел сюда с этим арсеналом, — сказала Валя, трогая свой пистолет через куртку. — На всякий случай.

— На всякий случай, — повторил Гоша. — А детей учил быть разведчиками для чего?

— Ну, это же только игра.

— Игра… Ну ладно. Вперед?

Они зашли в магазин, Гоша велел детям угомониться. Он подошел к окну, спрыгнул на землю, протянул руки, взял Петьку, поставил рядом с собой, потянулся за Машей, поставил и ее. И тут Валя страшно закричала.

— Что? Что? — переполошился Гоша, оглядываясь. Детей не было. — Где? Петя, Маша, вы где?!

Он принялся шарить руками вокруг себя, думая, что дети просто стали невидимыми. У Вали подкосились ноги, и она села на пол.

— Петя! Маша! — звал Гоша.

— Не зови, — сказала Валя севшим голосом. — Их нет.

— Как нет? Куда же они делись?

— Их здесь нет просто потому, что они еще не родились.

— Не родились. — Гоша покивал, сел рядом с ней.

Они просидели так довольно долго, глядя в одну точку. Валя часто вытирала глаза платочком, иногда начинала плакать в голос, Гоша утешал ее как мог, однако у него самого наворачивались слезы. Наконец Валя тряхнула головой и сказала:

— Я рожу тебе Машу и Петьку!

Гоша обнял ее, прижал к себе. Немного погодя они перелезли через забор и с удивлением увидели, что Город ожил. По дорогам ездили машины, по тротуарам ходили пешеходы, магазины в домах напротив были открыты.

— Ну-ну, — сказал Гоша.

Валя достала из кармана брикет кинзилита, посмотрела на него и зашвырнула за стену.

— И правильно! — сказал Гоша.

— Меня сейчас унесет, — сказала Валя. — Адрес-то мой помнишь?

— Как не помнить.

— Так я тебя жду! — Валя исчезла. Гоша оглянулся на стену, его толкнул какой-то прохожий, Гоша не обратил на это внимания.

— Ну что ж, конец фильма, — сказал он.

— Георгий! — услышал он голос Ермакова. Он содрал с головы шлем, поморщился. Рядом с ним на кушетке сидел Ермаков.

— Ну наконец-то! — сказал Ермаков. Лицо у него было довольное, — Знаете, а люди стали находиться. Да. Трое из пятерых уже нашлись, думаю, и другие объявятся. И все это благодаря вам!

— Мне? — Гоша сел, поморгал.

— Ну конечно! А кому же еще? Пойдемте ко мне в кабинет, получите свои деньги.

— Деньги? Ах, деньги! Ну да, конечно.

Гоша пошел следом за Ермаковым, тот привел его в кабинет, отделанный по последнему слову современного дизайна, повозился с замком огромного сейфа, открыл, достал оттуда кейс.

— Как договаривались, триста тысяч долларов.

— Наличными?!

— Ну да. Что-то не устраивает?

— Да нет, только мне будет нужна охрана.

— Не вопрос! — Ермаков просто светился от радости. — Не вопрос, Георгий, сейчас вызовем, и за наш счет! — Он принялся звонить куда-то.

Гоша сжимал в руках ручку кейса и думал о том, что надо бы открыть, посмотреть, что там, внутри, потом мысленно плюнул. Ермаков что-то сказал, Гоша не расслышал.

— Что?

— Я говорю, что делать с кварталом? Стену убрать?

— Оставьте. Сделайте ворота и пускайте всех желающих, как в Светлый квартал. И не называйте квартал Черным. Никакой он не черный.

Пришли охранники в касках, бронежилетах, с автоматами. Гоша, увидев их, покачал головой, попрощался с Ермаковым, вышел следом за охранником, сзади пошел второй. У парадного входа стояла желто-синяя милицейская машина. Они сели. Гоша попросил заехать в цветочный магазин, где купил огромный букет красных роз, а потом назвал адрес Вали.

— Вот так, — сказал он себе. — А Петька и Маша у нас еще будут!