Прибрежный бродяга

Максвелл и девушка с изумительным бюстом начали свой уик-энд в четверг, с Венеции. В пятницу они отправились в Париж, суббота была отдана Ницце, а в воскресенье они пресытились. За завтраком девушка, которую звали Алиса, дулась на Максвелла.

— Вернон, давай махнем куда-нибудь еще, — ныла Алиса.

— Непременно, — не слишком любезно отозвался Максвелл.

— А как насчет того, чтобы отведать букашкиных яиц?

— Ф-фу, — фыркнула Алиса, отталкивая тарелку. — Если когда-то я их и ела, то теперь не желаю. Какой ты несносный по утрам!

Ей действительно были поданы яйца насекомых, правда, в меню они значились как oeufs Procyon Thibault, и три небольших коричневых шарика размером с фасолину стоили примерно в тысячу раз больше таившейся в них питательной ценности. Министерство Информации Североамериканского Союза неплохо платило Максвеллу за сценарии — он заправлял целой бандой комиков из шести человек в телешоу «Космический коктейль», — но все же и он постепенно начинал звереть, задумываясь о том, во что обойдутся эти пять дней для его бюджета.

С виду Максвелл был невысоким крепышом, довольно симпатичным, если не считать слегка выпученных глаз. Когда он поднимал брови — а в разговоре такое случалось постоянно, — его загорелый лоб бороздили похожие на гармошку морщинки. Некоторые девушки находили это привлекательным; остальных же обычно впечатляли изящные складки его туники ручной отделки и пояс в сорок кредиток. Правда, у Максвелла было подозрение, что Алиса, чья наиболее выдающаяся особенность была упомянута выше, принадлежала к последним.

— И куда бы ты хотела отправиться? — вяло поинтересовался Максвелл. Их дымящийся и ароматный кофе уже приблизился по конвейерной ленте, и теперь он угрюмо потягивал его. — Хочешь, сгоняем в Алжир? Или в какой-нибудь Стокгольм?

— Нет. — Алиса помотала головой. Она подняла длинную белую руку, убирая со лба медового цвета прядь. — Ты не понял, о чем я говорю. Я имела в виду — давай махнем куда-нибудь на другую планету.

Максвелл слегка поперхнулся и расплескал кофе по столу. — В Европе, конечно, ничего, — с пренебрежением протянула Алиса, — только все тут становится… ну прямо как в Чикаго. Давай хоть раз махнем в какое-нибудь особенное местечко.

— И вернемся к завтрашнему утру? — вопросил Максвелл. — Даже до Проксимы лететь десять часов — нам хватит времени только на то, чтобы сгонять на лайнере туда и обратно.

Алиса опустила свои длинные ресницы, решив на этот раз быть и соблазнительной и сердитой одновременно. «Если учесть, что сейчас десять утра, — подумал Максвелл, — то у нее здорово получается».

— Ты что, не можешь послать подальше этот понедельник? — осведомилась она.

Команда Максвелла работала, на две недели опережая план; правда, по возвращении ему придется слегка засучить рукава. Что за черт — почему бы в самом деле не сказаться больным до вторника или среды?

Ресницы Алисы снова приподнялись — достаточно медленно для одного быстрого, уверенного взгляда в глаза Максвеллу. Затем в уголках ее глаз появились едва заметные лучики морщинок, и она одарила его своей улыбкой № 1.

— Вот за это, Верни, я тебя и люблю, — удовлетворенно заметила она.

На межзвездном лайнере они добрались до четвертой планеты Гаммы Рака, центрального космопорта системы, а затем пересели на корабль, отправлявшийся на третью планету. Она была почти неосвоенной, не считая сотни городов у экватора и нескольких рудников и плантаций в умеренных зонах. Все остальное представляло собой самую настоящую девственную природу. Максвелл слышал об этом в министерстве; ему также рекомендовали отправляться туда в пределах ближайшего года, если он вообще соберется, а потом туристов на ней будет не меньше, чем на второй планете системы Проксимы.

Природа и в самом деле оправдывала столь дальнее путешествие. Удобно рассевшись во взятых напрокат аэроскутерах с солнцезащитными экранами, умерявшими жгучий жар Гаммы Рака, раздевшись до футболок и шорт, Максвелл с девушкой могли крутить головами куда угодно — и повсюду натыкаться лишь на тысячи квадратных миль роскошной сине-зеленой листвы.

В двух сотнях футов под ними раскачивались на ветру макушки гигантских древовидных папоротников. Аэроскутеры следовали вдоль цепи невысоких гор, разрезавших континент на две части; невысокие деревья устилали подножие горного хребта, изредка обнажая участки красно-коричневого подлеска, и дальше взгляд тонул в сплошном сине-зеленом море, становившемся синее и мглистее у горизонта. Неведомое существо неторопливо двигалось в ясном, украшенном редкими пятнышками кучевых облаков небе — возможно, всего в полумиле от них. Максвелл навел на него бинокль: похоже, какое-то насекомое — нелепый ромб с шестью парами крыльев; толком он так и не смог разобрать. Внизу, где-то неподалеку, он услышал хриплый рев — и немедленно бросил взгляд туда, рассчитывая увидеть одного из хищных зверей; но волнистое море листвы тянулось непрерывно.

Заметив, что Алиса задышала полной грудью, Максвелл усмехнулся. Лицо ее блестело от пота, а глаза — от удовольствия.

— Куда теперь? — спросил он.

Девушка вглядывалась вправо — в серебристый отсверк у самого горизонта.

— А там что, море? — спросила она. — Давай слетаем туда и подыщем чудненький пляжик для ленча.

Никаких чудненьких пляжиков там не оказалось — все побережье вместо песка было завалено крупной галькой; но Алиса без конца настаивала поискать еще. После каждого неудачного снижения они поднимались до двух тысяч футов, окидывая взглядом береговую линию. Наконец во время очередного подъема Алиса указала пальчиком вперед и прощебетала:

— Вон, чудесное местечко. Ой! Там кто-то есть. Максвелл взглянул туда и заметил двигавшуюся вдоль берега крошечную фигурку.

— Может, кто-то из знакомых, — предположил он и навел бинокль. Он увидел широкую голую спину, темную на фоне серебристого моря. Человек то и дело наклонялся, выискивая что-то на берегу. Фигура выпрямилась, и Максвелл разглядел блестящую гриву светлых волос, а затем, когда мужчина повернулся, величественный нос и подбородок.

— О-ля-ля, — произнес Максвелл, опуская бинокль. Алиса долго не могла оторваться от своего бинокля.

— Разве он не прелесть? — выдохнула она. — Ты его знаешь?

— Да, — ответил Максвелл. — Это Бродяга. Я пару раз с ним беседовал. Лучше его не беспокоить.

Алиса так и прилипла к биноклю.

— Честное слово, — пробормотала она, — никогда не видела такого… Смотри, Верни, он нам машет.

Максвелл снова взглянул. Лицо Бродяги было обращено к ним. Пока Максвелл смотрел, губы мужчины двигались, вне сомнения произнося его имя.

Максвелл сократил расстояние и увидел, что Бродяга действительно машет рукой. Он также разглядел то, чего поначалу не заметил: мужчина был совершенно гол.

— Он узнал меня, — сокрушенно произнес Максвелл. — Теперь нам придется сесть.

Наконец Алиса оторвалась от бинокля.

— Глупости, — возразила она. — Как он мог разглядеть нас на таком расстоянии?

Максвелл помахал рукой и пробормотал:

— Сейчас-сейчас. Хоть бы штаны надел, черт тебя дери. — Затем ответил Алисе: — Он еще и не такое может. Говорю тебе — это Бродяга.

Они стали спускаться по пологой наклонной, а маленькая фигурка внизу тем временем двигалась в сторону джунглей.

— Кто-кто? — переспросила Алиса, снова прилипнув к биноклю.

— Смотри, куда рулишь, — заметил Максвелл тоном несколько излишне резким.

— Извини. Так кто он, дорогой?

— Прибрежный Бродяга. Человек из будущего. Ты что, за пять лет ни разу не удосужилась посмотреть последние известия?

— Я ловлю только спорт и моду, — рассеянно ответила Алиса. Затем ее ротик вдруг округлился. — Боже мой! Тот самый, который…

— Именно, — подтвердил Максвелл. — Тот самый, кто дал нам безынерционный ход, поле антитрения, математический аппарат для решения задачи о трех телах и около тысячи разных других штучек. Парень из трехмиллионного года в будущем. И он же, вероятно, самый одинокий человек во всем мироздании. Теперь я начинаю думать, что пять лет назад он появился именно на этой планете. И вероятно, большую часть времени проводит здесь.

— Но почему? — спросила Алиса. Она все еще смотрела в сторону крохотного пляжа, который был теперь пуст. В лице ее ясно читалось, что Бродяга мог бы найти себе лучшее применение.

Максвелл фыркнул.

— А читала ты когда-нибудь… — Тут он вспомнил, что Алиса скорее всего никогда ничего не читала, и поправился: — Ты смотрела когда-нибудь старые фильмы о Южных морях? Слышала о цивилизованных людях, «вернувшихся к природе» или ставших прибрежными бродягами?

— Да, — несколько неуверенно подтвердила Алиса.

— Прекрасно, тогда представь себе человека, заброшенного во вселенную, полную дикарей — быть может, симпатичных и безвредных дикарей, но все же людей, отстоящих на три миллиона лет от его культуры. Что он в таком случае будет делать?

— Возвратится к природе, — отозвалась Алиса, — или начнет прочесывать берега.

— То-то и оно, — сказал ей Максвелл. — Две его единственные альтернативы. Причем, с его точки зрения, одна немногим лучше другой. Подчиниться законам природы, обустроиться, жениться, лишиться всего, что делает его цивилизованным человеком, — или. просто отправиться к черту.

— Этим он и занимается?

— Точно.

— Хорошо, а зачем он прочесывает эти берега? Максвелл нахмурился:

— Не будь идиоткой. На этих конкретных берегах ему делать нечего; просто его занесло сюда. Потому он и Прибрежный Бродяга, что живет как бич — ничего не делая, ни с кем не встречаясь, слоняется без дела в ожидании старости и смерти.

— Это ужасно, — скривилась Алиса. — Такая… гадость.

— Что поделать, — сухо отозвался Максвелл. — Есть только одно место, где Бродяга мог бы быть счастливым — через три миллиона лет в будущем, — а туда он вернуться не может. Бродяга говорит, что места, куда можно было бы вернуться, вообще не существует. Я не понимаю, что он имеет в виду; а сам он, судя по всему, объяснить этого не может.

Бродяга неподвижно стоял у опушки леса, пока их скутер садился на каменистый берег. На Бродяге были заляпанные, потрепанные штаны из пластика — и ничего больше: ни шляпы, чтобы защитить его величественную голову с могучим лбом, ни сандалий на ногах — и никакого снаряжения, даже ножа на поясе. А Максвелл знал, что в джунглях водились людоеды, которые могли мигом слопать человека, вышедшего за пределы силового поля скутера. Впрочем, зная Бродягу, он ничему не удивлялся. Удивилась ли Алиса, определить было сложно. Она лишь пожирала Бродягу глазами, пока он подходил к ним.

Максвелл, чертыхаясь про себя, отключил силовое поле своего скутера и вылез наружу. То же самое сделала и Алиса. «Остается только надеяться, что она удержится от изнасилования», — промелькнуло в голове Максвелла.

— Как дела, Даи?

— Нормально, — ответил Бродяга. На близком расстоянии он не только впечатлял, но и вызывал страх. Бродяга стоял, выпрямившись во все свои семь с лишним футов, и в каждой линии его тела чувствовалась невероятная сила. Больше всего впечатляли глаза: в них, как у орла, таилось нечто странное, недоступное. И хотя сам Даи был неизменно доброжелателен в общении и успешно влился в новую для него среду, однако любой нормальный взрослый человек чувствовал себя рядом с ним несмышленым ребенком.

— Даи, познакомься — Алиса Цверлинг.

Бродяга ответил на это представление с непринужденной учтивостью; Алиса же так и хлопала, своими неотразимыми ресницами.

Пока, они шли к воде, Алиса умудрилась весьма правдоподобно споткнуться и для поддержки положить руку под локоть гиганту. Тот небрежно поднял девушку, одновременно слегка подтолкнув ее, после чего она оказалась на шаг-другой впереди них, и как ни в чем не бывало продолжил разговор с Максвеллом.

Они сели у воды, и Даи понемногу выкачал из Максвелла все последние земные новости. Бродяга проявлял живой интерес; Максвелл не знал, насколько он искренен, но на всякий случай излагал все старательно и подробно.

Вскоре в монологе Максвелла образовалась пауза, и, воспользовавшись ею, Алиса старательно откашлялась. Оба мужчины обратили к ней учтивые взгляды. Алиса спросила:

— Даи, а правда здесь в джунглях водятся животные-людоеды? Мы еще ни одного не видели. И… — Заинтересованный взгляд девушки пробежался по гладкому обнаженному торсу Бродяги, и Алиса очень мило покраснела. — Я хочу сказать… — добавила она и снова запнулась.

— Конечно, здесь их множество, — ответил Бродяга. — Но мне они не слишком докучают.

— Вы хотите сказать, — продолжала допытываться Алиса с видом самым серьезным, — что вам это ничуть не страшно?

— Именно.

— А могли бы вы защитить кого-нибудь, кто оказался бы с вами?

— Полагаю, да. Алиса излучала улыбку.

— Ах, даже не верится. Перед тем как мы вас заметили, я как раз говорила Вернрну, что нет ничего романтичнее прогулки по джунглям. Посмотреть на диких животных и всякое такое. Вы бы не согласились сопровождать меня, Даи? А Вернон тем временем может присмотреть за скутерами — ты ведь не будешь возражать, Вернон?

Максвелл собрался было ответить, но Бродяга опередил его.

— Уверяю вас, мисс Цверлинг, — неторопливо произнес он, — это будет пустой тратой времени — и вашего и моего.

— Что вы имеете в виду? — вспыхнула Алиса.

Даи серьезно посмотрел на нее.

— Я дикарь только с виду, — медленно проговорил Бродяга. — В компании женщин я всегда ношу брюки. — Он с выражением повторил: — Всегда.

Губы Алисы вдруг сделались твердыми и тонкими, а кожа вокруг них побелела. Глаза ее сверкали. Она хотела ответить Бродяге, но слова застряли у нее в горле. Тогда Алиса повернулась к Максвеллу:

— Думаю, нам лучше уйти.

— Мы только-только пришли, — мягко проговорил он. — Подожди где-нибудь рядом.

Алиса вскочила:

— Так ты идешь?

— Не-а, — покачал головой Максвелл.

Не сказав больше ни слова, она повернулась, решительно прошла к своему скутеру, залезла туда и упорхнула прочь. Они проводили ее глазами — крошечную сверкающую точку, что мелькнула в небе и исчезла за горизонтом.

Максвелл несколько неуверенно усмехнулся и перевел, взгляд на Бродягу.

— Она получила, что причиталось, — заметил Максвелл. — Дорогу найдет сама — обратный билет у нее есть. — Он встал на ноги. — Пожалуй, пойду, Даи. Рад был…

— Подожди немного, Верн, — заговорил гигант. — Я не так часто вижусь с людьми. — Он задумчиво водил взглядом по воде. — Надеюсь, я не лишил тебя чего-то особенного?

— Ничего особенного, — ответил Максвелл. — Всего лишь моей нынешней возлюбленной.

Гигант повернулся и внимательно посмотрел на него, чуть нахмурясь.

— И черт с ней, — с отвращением проговорил Максвелл. — Камушков на берегу хватает.

— Не смей так говорить! — Гнев на мгновение исказил лицо Бродяги. Он резко взмахнул рукой по воздуху, будто саблей. Неведомая сила ударила и опрокинула Максвелла, едва не вышибив из него дух.

Вернон упал на песок, глаза его выпучились самыми дурацким образом.

— Ооохх… — выдохнул он.

В глазах Бродяги светились боль и раскаяние.

— Прости меня, — вымолвил он. Он помог Максвеллу сесть, — Я редко так забываюсь. Ты простишь меня?

Масквелл едва дышал.

— Не знаю, — с трудом проговорил Максвелл. — Зачем ты это сделал?

Солнечный свет головокружительно сиял На непокрытой голове Бродяги. Глаза его скрывали глубокие тени — и эти же тени очерчивали впечатляющие линии его носа, отмечали четкие, резкие линии его рта.

— Я обидел тебя. — Бродяга помедлил. — Я все объясню, Максвелл, но при одном условии — никогда и никому об этом не рассказывай.

Он положил свою большую руку Максвеллу на запястье, и Максвелл почувствовал исходившую от него энергию.

— Хорошо?

— Хорошо, — пробормотал Максвелл. В нем бурлила странная смесь чувств: гнева и обиды, любопытства и чего-то еще, глубоко-глубоко, — какого-то смутного, невнятного страха.

Бродяга заговорил. Через минуту он словно забыл о существовании Максвелла. Он пристально вглядывался в серебристое море, а Максвелл, загипнотизированный глубоким, звучным голосом, молча созерцал ястребиный профиль Бродяги.

И сквозь неведомую мглу ему виделась вселенная, о которой рассказывал Бродяга, населенная свободными людьми. За эту невообразимую пропасть времени, отделявшую их от эпохи, в которой жил Максвелл, они очистились от всех человеческих слабостей. Максвелл видел, как люди будущего странствуют от звезды до звезды, чувствуя себя в безжалостной пустоте так же непринужденно, как и на утопающих в зелени планетах. Он видел, как они высоки, безупречны и сильны — красивые мужчины и прелестные женщины, и каждый из них обладал той энергией, что горела в Бродяге, только без всякой примести его печали. Если они были ангелами, то он скорее Люцифером.

Максвелл попытался представить себе повседневный быт таких людей — и не смог; три миллиона лет находились за пределами его понимания. Однако, взглянув в лицо Бродяги, он понял, что те, последние люди были такими же человеческими существами, как и он сам, — способными на любовь и ненависть, радость и отчаяние.

— У нас существовали брачные обычаи, которые наверняка покажутся тебе странными, — немного погодя сказал Бродяга. — Как у слонов — ведь мы были долгожителями. Мы женились поздно — и на всю жизнь. Как раз приближалось время моей женитьбы, когда мы обнаружили врага.

— Врага? — переспросил Максвелл. — Но… вы же являлись господствующей формой жизни во вселенной?

— Верно. Все, что существовало в этом космосе, было нашим. Но враг пришел не из этой вселенной.

— Из другого измерения? Бродяга выглядел озадаченным.

— Из другого… — начал он и запнулся. — Мне казалось, я смогу как-то лучше выразить это на вашем языке, но не получается. Измерение — не то слово… скорее из другой временной линии; так немного ближе.

— Другая вселенная, подобная вашей и сосуществующая с ней, — предположил Максвелл,

— Нет… не такая, как наша, совсем не такая. Разные законы, разные… — Он снова запнулся.

— Ладно, а можешь ты описать вашего врага?

— Омерзительная тварь, — решительно ответил Бродяга. — В течение тысячелетий мы искали другие… как ты называешь, измерения, и они стали первой разумной расой, которую нам удалось обнаружить. Мы возненавидели их с первого взгляда. — Он помедлил. — Если их нарисовать, получится что-то вроде маленьких колючих цилиндриков. Но картина не может всего передать. А описать я не могу. — Лицо Бродяги исказила гримаса отвращения.

— Продолжай, — сказал Максвелл. — Что произошло? Они напали на вас?

— Нет. Мы попытались их уничтожить. Мы разбили кристаллические паутины, которые они построили между своими мирами; мы взорвали их солнца. Но все же более четверти из них выжило после нашей первой атаки, и тогда мы поняли, что потерпели поражение. Они были не менее могущественны, чем мы, а в чем-то даже превосходили…

— Погоди, я что-то не понимаю, — перебил Максвелл. — Вы сами напали на них? Стерли в порошок только из антипатии?

— Мы никогда не стали бы жить в мире с этими… — сказал Бродяга. — Просто нам посчастливилось обнаружить их первыми.

Максвелл задумался. А что сказал бы неискушенный островитянин Южных морей о первой атомной войне? Понятное дело, мораль одного общества неприложима к другому. И все же… Неужели сородичи Бродяги, потомки самого Максвелла, люди, исполненные счастья и совершенства, по-прежнему несли пятно греха ветхозаветного Адама? И каким образом они оказались господствующей формой жизни в целой вселенной? Устранив остальных претендентов?

Максвелл понимал, что он здесь не судья; но тяжелое чувство по-прежнему не покидало его сердце. Он спросил:

— И что потом? Они ответили ударом на удар?

— Да. У нас оставалось время подготовиться к контрудару, но против этого оружия нельзя было найти защиту. — Он заметил кривую улыбку Максвелла. — Нет, это почище планетоломов; от них есть защита — вы просто еще не обнаружили ее. Инопланетяне вознамерились уничтожить нашу вселенную — всю до последнего кванта, — вычеркнуть ее из числа таковых, сделать на ее месте пустоту.

— И что? — спросил Максвелл. Он начинал понимать, почему история Бродяги до сих пор оставалась недоступной для общества. Было здесь какое-то роковое ощущение, которое непременно наложило бы свой отпечаток на все человеческие поступки. Узнав ее, люди стали бы жить в предчувствии неизбежного краха, как представители умирающей цивилизации. Хотя… подлинный фатализм свойствен каждой умирающей культуре.

— Нам оставалось одно, — продолжал Бродяга. — В тот самый миг, когда их оружие должно было сработать, мы перенесли нашу вселенную на три миллиона лет назад по ее собственной временной линии. Она бы исчезла — так, как если бы в самом деле была уничтожена. Затем мы смогли бы вернуться, но уже по другой временной линии, поскольку на нашей первоначальной временной линии не могло произойти ничего другого. Изменение прошлого влечет изменение будущего — теория, тебе известная.

— Значит, вы опоздали? Ты перебрался, а все остальные погибли?

— Выбор времени был идеален, — сказал Бродяга. — Как и предварительные расчеты. Существует естественный предел расстояния во времени, на которое может переместиться любая масса. Три миллиона лет. Лучше бы наш план сорвался. Тогда я мог бы вернуться…

Бродяга замолчал, лицо его помрачнело.

— Рассказать осталось не так много, — продолжил он через минуту. — Получилось так, что для исполнения плана выбрали меня. Великая честь выпала на мою долю, но принять ее было нелегко. Тем более я собирался жениться. Случись что-то не так, и мы оказались бы разделены навсегда… Мы не смогли бы даже умереть вместе. Но я согласился. У нас оставался всего один день перед разлукой, а затем я установил поля и стал ждать атаки. Всего за одну микросекунду до ответного удара я высвободил энергию… а в следующее мгновение уже падал в океан — вон туда.

Бродяга повернул к Максвеллу искаженное страданием лицо.

— Произошло худшее! — воскликнул он. — Можешь убедиться сам — что значит отыскать один нужный камушек на всех побережьях этой планеты.

— Ничего не понимаю, — признался Максвелл. — А как же вселенная?

Бродяга махнул рукой:

— Мы не могли вернуть нашу вселенную в прежнее пространство. Она находилась в стазисе — вся, за исключением мельчайшей своей части, — вне этой временной линии. Была оставлена лишь некая крохотная модель такой огромной вселенной. — Он развел большой и указательный палец. — Всего лишь камушек.

Разинув рот, Максвелл уставился на гиганта.

— Уж не хочешь ли ты сказать…

— О да, — вздохнул Прибрежный Бродяга. — Я приземлился примерно в двадцати милях от берега пять лет тому назад.

Он устремил взгляд куда-то в море, в то время как пальцы его нервно ощупывали камушки у ног.

— И, ударившись о воду, — сказал он, — я выронил его.