Превосходство 2 том

Глава 24

Вокруг меня валялись изуродованные трупы: пауки с обломанными конечностями, чешуйчатые твари с разорванными животами и целые холмы других существ. Лужи гемолимфы и крови блестели в тусклом свете догорающего драконьего огня.

Группа монстроловов ушла, но я остался в пещере. Я не хотел задерживаться и наслаждаться царящими здесь запахи, но прежде чем уйти, нужно собрать лут.

Я достаю из шкатулки оплетенное корнями семечко. Бросаю его на труп громадного паука, прямо в рваную рану от когтей, и отступаю к выходу из пещеры.

Из тела паука вырывается росток — тонкий, бледный, но растущий с пугающей скоростью. На моих глазах он превращается в массивный мясной цветок с щупальцами вместо листьев. Щупальца извиваются вокруг, словно живые, с хлюпаньем опускаются в лужи, впиваются в ближайшие трупы. Лозы жадно впитывают всё, что осталось от этих существ. Тела мёртвых монстров покрываются лозами, которые осушают их до последней капли жизненной эссенции. Плоть осушается и растворяется. Алчные щупальца оставляют только хитин.

Цветок разрастается до размеров деревца. Щупальца все неохотнее шарят по сторонам — каждое новое тело, осушаемое чудовищным цветком, будто раздражает цветок. Но щупальца делают свою работу, пока в пещере не остается ни одной лужи, ни одного тела.

На вершине цветка раскрывается венчик с костяной чашей. Именно там находится орс, пышущий невероятно плотной Ци. Духовной энергии было столько, что орс сиял мягким золотистым светом.

Когда я снял его с чаши, ладонь обволокло приятное тепло. Да, я сражался с существами сильнее тех, что погибли в этой пещере. Но здесь погибла маленькая армия. Концентрат всей силы поглощённых существ ощущался, как маленькое море энергии.

Нужно подумать, как его лучше использовать: проглотить и ассимилировать силу, или создать инъекцию. Из такого орса обязано получиться что-то потрясающее.

Вернувшись в город, я обнаружил, что Лара пропала. Вместе с ней пропал мой кошелек, оставленный впопыхах на столе в комнате. В рюкзак она не заглядывала: похоже, даже у нее был какой-то кодекс чести. А может, боялась ловушки.

Клинг для меня стал чуточку пакостнее.

Криво улыбаясь, я закрыл глаза, чувствуя привкус разочарования и перешел по духовной нити в тело, оставшееся на Земле.

Переместившись, я ожидал боли в затекших мышцах, ждал жуткого голода, но все было в порядке. Похоже, стоит привыкать к новым возможностям своего тела.

Я находился в однокомнатной квартире на базе Бессмертных. И судя по тому, что я очнулся не в наручниках или в каком-то саркофаге для удержания искателей, военные все еще не захватили группу Кирилла Романовича.

Я завалился в ванную комнату и посмотрел в зеркало. Небрежно причесал ладонью отросшую копну волос, думая, что стоит найти кого-нибудь с машинкой для стрижки, чтобы сбрил это все налысо. К чертям все эти модельные и спортивные стрижки. Главное — чтобы во время ничего в глаза не лезло и не заслоняло обзор. И бритву нормальную тоже нужно найти: за неделю, что я провел на островах, лицо обросло неопрятной щетиной. Но самым неприятным казались глаза.

Мой взгляд стал взрослее. Вдобавок в нем появилась какая-то безучастность. Если в первые дни эвакуации меня могла тронуть какая-нибудь кукла, откинутая солдатом в грязь, то за эти месяцы произошло слишком много, чтобы понять, насколько мелкая проблема — детские слезы.

Когда я нахмурился, взгляд стал еще более неприятным. Если бы я встретил человека с таким выражением лица, однозначно кулаки бы зачесались.

Следующие полчаса потратил на заботы о своем внешнем виде. Крема для битья не нашел, зато достал бритву. Намылил щеки, побрился, но даже свежая рубашка и отсутствие щетины не сделало мой взгляд менее колючим, а лицо — добрее. Ну и плевать.

Потом я подключил зарядку к севшему телефону, включил его и принялся разгребать сообщения.

Хотя разгребать было в общем-то нечего. Сообщения с отчетами от Альберта. Десяток сообщений от Олега, последнее — два дня назад. Друг спрашивал, пережил ли я бои с монстрами в городе, потом задавал вопросы, не собираюсь ли я зачищать канализацию, в которой обнаружили рассадник монстров. Коротко ответил, что я в порядке, но сейчас больше пропадаю на Клинге.

Писала сестра. Сперва шли гневные сообщения о том, что когда я наткнулся на них в лесу, мог забрать не только ее, но и друзей. Потом Карина успокоилась и в сообщениях появилась связность: как я понял, ее друзей арестовали и до сих пор не отпустили. Из них решили сделать показательную историю, чтобы другие молодые и наивные идиоты не лезли в аномальную зону: всем грозило от года до трех лет лишения свободы за попытку попасть в Красноярск. В последних сообщениях Карина извинялась за резкость в первых сообщениях.

Коротко ответил, что помочь ее друзьям ничем не могу и соврал, что мне жаль. Хотя, мне кажется, история закончилась отлично. Еще год можно не беспокоиться, что Карину вновь повезут к брату.

Пара пропущенных от отца. С десяток звонков с незнакомых номеров абсолютно разных регионов, несколько сообщений в Ватсапе от них же.

Ни одного звонка от матери.

Захожу в черновики, перечитываю сообщение, которое хотел отправить. Все это кажется наигранным и неискренним, будто писал не я. Удаляю и пишу другое сообщение.

'Мам. Конечно, ты уже знаешь, что я в Красноярске. Знаешь, что здесь происходит.

Хотел с тобой поговорить. Хотел сказать, что я меняюсь, и эти изменения не слишком хорошие. Я становлюсь другим человеком: жестоким, черствым. Чувствую, как мое отношение к тому, что раньше казалось важным, меняется, и это… пугает? Нет, уже даже не пугает.

Раньше я был мягче и лучше относился к людям. Теперь я смотрю на мир иначе: как будто все вокруг просто декорации, а люди — фигурки. Я смотрю на человека и думаю, когда он попытается меня предать, обмануть? И зачастую они оправдывают ожидания.

Что-то во мне ломается, мам. Я начинаю видеть в людях только угрозу. Я почти не доверяю людям. Я жду подвоха, жду удара в спину — и это делает меня черствым.

Я перестал чувствовать вину за плохие поступки, мам.

Иногда мне кажется, что я сам себя разрушаю. Я строю вокруг стену, чтобы никто не мог пробиться ко мне. Эта стена делает меня жестче, злее и холоднее. Хочу ли я быть таким? Раньше я бы сказал, что нет. Сейчас не знаю. И не знаю, как вести себя иначе в городе, где почти все смотрят друг на друга так же.

Я пишу тебе это, потому что ты была единственным человеком, кому я мог признаться. Помнишь, как я звонил каждую неделю? Навещал вас с Кариной. Ты была моим якорем в этом мире. Я смотрел, как ты растишь дочь и завидовал, хотел быть на ее месте. Я дрался на улицах, потому что все мои знакомые дрались, а кто этого не делал, считались доходягами. В первый раз я украл деньги на спор в тринадцать. В пятнадцать я боролся с желанием выдернуть из кармана каждый пухлый бумажник, который вижу.

Это плохо, это неправильно, но это было.

Я видел, как зарезали пьяного дядю Кешу, а на следующий день пришел к вам и слушал твои забавные истории о корпоративе. Меня избил мент, а когда синяки сошли, я слушал историю Карины о школьных друзьях и ваши споры о том, что ей следует и чего не следует носить. Вы делали мою жизнь светлее. Как дети другого мира: чистого и светлого. Я слушал ваши истории о мире, где никто не пытается при любом случае унизить другого, где слово «обидеть» воспринимается без тюремного контекста, где, и они казались мне светлой сказкой.

Больше всего я хотел оказаться с вами. На месте Карины, на месте твоего любимого ребенка. Но остался на своем. Я так и не вышел из мира, который казался мне все более чужим и враждебным. Разве что подростковые драки сменились на нечто более жестокое и кровавое.

Я хочу, чтобы ты сказала мне, что со мной все будет хорошо. Что все поменяется. Что я смогу снова стать собой, тем парнем, который не думал, что его могут убить во сне. Но я понимаю, что этого не будет.

Хорошо, что вы уехали из этого кошмара.

Но я так жалею, что вас нет рядом.'

«Отправить».

Я сидел несколько минут, глядя на слово «прочитано».

Когда в прошлый раз не решился отправить сообщение, я боялся, что мама ответит «поняла» или «такое бывает с каждым, если что, звони, я всегда рада поговорить», и на этом все закончится. Но она вообще не написала и не позвонила. И десять минут спустя она была в сети, но по-прежнему ничего не написала.

Наверное, я потерял ее раньше. Возможно, когда она не звонила до и после экзаменов, все уже было порушено. Но как получилось, что я, порченный подросток, пытался наладить связь и любил маму, а мама, жившая в гораздо лучшем мире, не пыталась ничего сделать?

— К черту, — телефон летит на кровать.

Иду к Кириллу Романовичу.

В прихожей кабинета меня останавливает мужик с автоматом, стоящий на страже кабинета. На меня поглядывает нервно — помню, при первом диалоге с Романовичем он находился в кабинете и я его чем-то напугал. Но чем — абсолютно не помню.

— Шеф отсутствует.

— Хорошо, я подожду.

Хочу предложить Кириллу Романовичу сделать на его базе фреску.

Я обещал Эклектике, что сделаю это на Земле. Но я мог разыграть ее между базами Крауна, Бессмертными или другой группой и построить на земле того, кто больше заплатит. Только вот мне было лень с этим возиться. Может, я преисполнился и не вижу смысла в лишних деньгах, но для меня сейчас мое время было важнее торговли.

Когда Кирилл Романович вернулся, он сразу поспешил в кабинет. Мне кивнул, проходя через прихожую:

— Пошли. У тебя что-то срочное?

Я вошел в его кабинет, и рассказал, что планирую сделать на его базе фреску и подробно описал расписал преимущества, которые даст фреска: возможность открыть для любого человека путь практика. Возможность устроить сюда паломничество заинтересованных в развитие своего тела и стричь бабки, репутацию и прочее. За такое предложение я ожидал как минимум восторга или благодарности, но он отреагировал лениво:

— Если хочешь — делай, только рядом с базой.

Я замер на мгновение, пытаясь осмыслить его реакцию. Может, он действительно не понял, о чем идет речь? Или… может, ему просто все равно? Такое равнодушие сбило меня с толку. Я ожидал хотя бы минимального интереса, но Кирилл Романович выглядел так, будто я предложил ему заменить лампочку в коридоре.

— Ты точно понял, что я имею в виду? — осторожно уточнил я, стараясь не выдать своего разочарования. — Я предлагаю артефакт, который сможет давать потрясающие способности обычным людям. Ты что, не веришь мне?

Он остановился у стола, взял со стопки бумаг какую-то папку и мельком глянул на меня.

— Я верю достаточно, чтобы разрешить тебе построить эту твою фреску неподалеку от базы, но то, о чем ты говоришь… По правде говоря, звучит сказочно. Чтобы развеять мой скепсис, скажи: сколько фресок ты уже построил?

Я промолчал. Кирилл хмыкнул и сел за стол, открывая папку.

— Вот и ответ… Ладно, делай, но опять же — не на базе. Не хочу потом перестраивать разрушенные этажи, если вдруг что. Насколько я знаю, артефакты бывают непредсказуемыми.

— Ладно.

Я развернулся, чтобы уйти. Вопрос главы Бессмертных догнал меня в дверях.

— И даже не скажешь, сколько я буду тебе за это должен, если твой артефакт сработает?

— А смысл в этих деньгах? — пожимаю плечами. — Ну дашь ты мне пару сотен тысяч или даже миллион, и на что я его потрачу? Бесплатно сделаю.

— Погоди… Я тут подумал. Полагаю, если у нас появится такая штука, то начнется давление со стороны военных и других групп.

— Предлагаешь сделать каждому по фреске?

— Если тебе не сложно.

— Не хочу. Кстати, не знаю, будет ли у меня желание повторно создавать эту фреску, так что в твоих интересах будет оберегать ее тщательнее, чем личные переписки.

Выхожу с базы Бессмертных и иду к ближайшей многоэтажке.

Как там Рыжая говорила? Вторая стадия — «Конденсация Ци»: практик, достигший первого ранга, учится контролировать свою внутреннюю энергию, усиливая свои физические и духовные способности. Он начинает изучать свои первые техники боевых искусств, и когда он овладевает одной из техник в совершенстве, он полноценно переходит на второй ранг.

Она описала чересчур топорно и не упомянула про стадии развития даньтяней. Впрочем, мне этого никто не говорил, я сам прошел их с помощью заемной энергии фрески.

В последние дни на Острове я почти все свободное время посвящал изучению фрески и медитациям.

Третья — стадия «Золотого ядра», ее достигают только гении, — говорила рыжая. — Практик создает внутри себя сферу энергии, которая служит источником огромной мощи. Это ядро позволяет ему значительно усилить свои способности и начать использовать мощнейшие известные техники. Говорят, что на этой стадии люди могут летать!

Не знаю, могут ли они летать, но строить фрески они должны уметь. Моих сил не хватило, чтобы полностью разобраться в настенном чертеже. Кто бы его не строил, он был куда более умелым и сильным, чем я. Но создать фигуру попроще, вложив в нее хотя бы возможность инициировать практика и помочь достичь стадии основания, я мог.

Стена трехэтажного дома была не лучшим холстом для творчества, но я не жаловался.

Энергия выплеснулась из ядра в центре моей груди и сконцентрировалась в ладони. Это было быстро — я делал это в каждой драке.

Но теперь мне нужно было не драться, а творить. И я добавил к этой энергии еще и еще.

Ци в ладони была максимально сконцентрированной. Я глубоко дышал, стараясь не утратить сосредоточенность. Энергия, сконцентрированная в моей ладони, пульсировала, желала сорваться смертоносным энерголезвием, но у меня были другие планы.

Я поднял руку и медленно провел ею по стене. Раз, другой, девятый… Кирпич под моей рукой трескался, осыпался красной пылью, обнажая тонкие линии, светящиеся слабым, но устойчивым сиянием. Штрихи складывались в силуэт человеческого тела — упрощенный, но удивительно точный. Каждая линия рождалась с четкостью, словно сама энергия знала, куда ей нужно лечь.

Когда контуры фигуры были завершены, я остановился на мгновение, чтобы взглянуть на свое творение.

Это было нечто большее, чем просто рисунок. Фигура словно дышала, пульсировала жизнью, но все еще не была готова.

Мои пальцы, все еще светящиеся энергией, скользнули к верхней части силуэта. Там, где находился бы лоб человека, я оставил первую точку. Это был верхний даньтянь — место сознания и духа. Я сосредоточился, направляя энергию из своей ладони в эту точку. Если в битве я вкладывал в выбросы Ци ярость, то в рисунок я вложил смысл «понимание». Способность видеть истину и ощущать потоки энергии вокруг. Свет в этой точке горел невероятно ярко, как в духовном плане, так и в обычном.

Затем моя рука опустилась ниже, к области груди фигуры. Здесь я оставил вторую точку — средний даньтянь, место сердца и эмоций. Я закрыл глаза на мгновение, ощущая тепло внутри себя. Я вложил в точку смысл связи с миром и другими людьми — то, что я почти утратил, но разбередил отправленным сообщением. Энергия в точке заискрилась мягким золотистым светом, не таким сильным, как в точке верхнего даньтяня.

Наконец, я опустил руку еще ниже — к области живота фигуры. Здесь я создал третью точку — нижний даньтянь, место силы и основы. Я сосредоточился на ощущении устойчивости и мощи, которые всегда были внутри меня, каждую секунду моей культивации. Я вложил сюда смысл роста над собой и способности преодолевать препятствия. Свет в этой точке стал особенно насыщенным. Она светилась, словно раскаленное ядро. Даже кирпич вокруг потрескался.

Ощущение было странным и непривычным. Казалось, что сама энергия мира текла через меня, направляя мои движения. Моя рука двигалась с такой уверенностью и точностью, будто кто-то вел меня за собой, показывая путь. Я чувствовал себя не просто творцом этой фигуры — я был ее частью, связующим звеном между энергией мира и этим новым созданием.

Когда последний штрих был завершен, фигура передо мной засветилась ярче. Три даньтяня пульсировали в унисон, соединенные невидимыми потоками энергии. Я отступил на шаг назад, чувствуя легкое истощение, но одновременно испытывая странное удовлетворение.

Так странно создавать что-то. Почти непривычно, хотя такое же чувство я испытывал, собирая из деталей машину или мотоцикл.

После постройки фрески я написал сообщение Эклектике, приложив фотографию фигуры, а потом отправился к местному полигону, где каждое утро занимались искатели. Минут пять я просто наблюдал за поединками и поражался, насколько медленными и слабыми казались мне люди.

После того, как я улучшил свое тело в Биолаборатории до пятого ранга, управляться с духовной энергией стало легче. Но на третьем ранге практика я манипулировал ею с такой легкостью, будто дышал. Не знаю, как именно работала лаборатория, но мои духовное и физическое тела избавились от огрехов. Будто я из тела инвалида переселился в тушку олимпийского чемпиона, а потом — обкололся эритропоэтином, тестостероном, метенолоном.

Я знал, что некоторые из искателей тоже прокачали свои биолаборатории до четвертого-пятого рангов, причем некоторые прошли все пять эволюций, а не три, как я. Так почему я по-прежнему впереди? Мне в голову не приходит ничего, кроме пилюль.

Помню, призрачный учитель предостерегал меня не злоупотреблять заемной силой вроде курительных смесей, пилюль и прочего. Он говорил мне «не злоупотребляй». Ха!

На меня смотрели. И те, кто занимался на полигоне, и те, кто следил за ними. Это было почти ощутимо, как легкий ветерок, касающийся кожи. Люди пялились издалека, не приближаясь слишком близко, но и не давая забыть о себе. Кто-то шептал «это он», кто-то смотрел украдкой, а кто-то даже не скрывал своего интереса. Я поймал несколько восторженных взглядов — таких, которые обычно бросают на кого-то, кто кажется недосягаемым. Несколько заинтересованных и равнодушных.

Один взгляд был совсем другим — неприязненным, холодным. Но никто не подошел. Никто не заговорил.

Меня обходили стороной. Я не знал точно, что обо мне думают, какая у меня репутация в мире. Но здесь, на базе Бессмертных, меня не считали компанейским парнем, с которым можно попросту поболтать. Хотелось другого — хотелось, чтобы люди не замолкали, когда я подходил к их компании. Хотелось выпить с кем-нибудь пива и просто завести разговор.

Еще сильнее хотелось, чтобы позвонил некто определенный и мы поговорили о чем угодно.

Увы, мои мечты так и остались мечтами.