Престо, модерато, адажио

Индийский океан, вторая зона ускорения

Порез на руке, хоть и казался неглубоким, заживать не спешил. Может, влажный тропический климат тому виной, или слишком быстрый для этой зоны метаболизм тела, или на лезвии мачете была какая-то инфекция? А то и все факторы одновременно способствовали. Рана воспалилась, противно ныла, и даже туллейские лекарства не помогали. Её следовало промыть и зашить с самого начала, но Илья подозревал, что в одиночку, да ещё левой рукой, не справится, а из Лаугесена помощник в этом деле никакой. Оставалось чаще менять повязку, подсушивать рану, не позволяя загноиться, и ждать, когда само затянется.

Намокшие во время шторма вещи они тоже сушили. Помпа работала хорошо, воду из каюты и кокпита откачала быстро. Солнце со своей задачей справлялось значительно хуже. В былые времена оно бы испарило влагу за считанные часы, но вместо его жарких лучей теперь остался лишь рассеянный свет перламутрового купола. Процесс обещал затянуться надолго. Радовало, что непромокаемая ткань рюкзака защитила остававшееся внутри. Единственно, блокнот во внешнем кармашке пострадал.

Заняться в предстоящую неделю плавания от барьера до барьера было решительно нечем. Они не говорили о случившемся на острове, имя Хелен стало табу. Они вообще почти не разговаривали, ограничиваясь короткими репликами. Винил ли Илья спутника в гибели женщины? Не больше, чем себя. Экспедиция перестала быть увлекательной, хоть и опасной, авантюрой. Для Лаугесена она была целью жизни. А для Ильи? Он хотел узнать истину, но цена этого знания становилась всё выше.

На третий день Виктор не выдержал игру в молчанку. Произнёс задумчиво, наблюдая, как Лазаренко сбривает со щёк и подбородка отросшую щетину:

— Может, и мне её убрать? — Погладил бороду. Сам же и ответил: — Пусть остаётся. Для аутентичности.

Илья покосился на спутника. Неужто этот человек совсем недавно казался юным парнишкой? Сейчас Лаугесен выглядел заметно старше его самого.

— Виктор, сколько тебе лет? — спросил. — Биологических.

Тот дёрнул плечом.

— Не знаю. Давай считать, что тридцать три.

— Почему именно тридцать три?

— Чтобы соответствовать канону. — Меняя тему, Лаугесен указал на блокнот, забытый после сушки на палубе: — Что это?

— Да так, ничего существенного. Интервью с одним бывшим астрофизиком. Он искренне верит, что причина тайм-феномена кроется в свойствах пространства-времени. Дескать, Земля угодила в некую особую область.

— Занятно. Подробнее расскажешь?

— А по мне, старик фантазирует, не предлагая никаких доказательств. Послушай, если хочешь.

Илья поднял блокнот, осторожно развернул, стараясь, чтобы листики не рассыпались. Начал читать:

— «...Если зоны — грани, а барьеры — рёбра, то где-то должна быть вершина, куда они сходятся. Логично предположить, что такой вершиной, угодившей в наше трёхмерное пространство...»

Он запнулся. Текст был незнакомым, хоть Иринкин почерк, пусть и размытый водой, подтверждал, — это тот самый блокнот. Получается, в самолёте он интервью не дочитал, что-то его отвлекло?

Илья вернулся назад. Некоторые листики слиплись намертво, связного изложения гипотезы не получалось. В конце концов, он прочёл уцелевшее: «...Представим, что на этой страничке была нарисована картинка. Что с ней случится после наклеивания? В пределах каждой отдельно взятой грани — абсолютно ничего. Но там, где она перегибается, начнут происходить удивительные вещи. Например, излучение. Пустим лучик света вдоль одной грани. Соседнюю он не осветит, уйдёт «в никуда», с точки зрения гипотетических муравьёв, обитающих на поверхности картинки. Зато сам муравей преодолеть барьер вполне способен, если ему хватит решимости для этого. Что он найдёт по другую сторону? Продолжение картинки! Однако при этом он окажется совсем в иной двумерной вселенной, с иными физическими законами. Например, время там будет идти иначе». — «Хотите сказать, что наше трёхмерное пространство оказалось «наклеенным» на грани четырёхмерной фигуры?» — «Отчего же четырёхмерной? О размерности объекта у нас нет ни малейшего представления». — «И что нам делать? Можно как-то «отклеиться» от этой аномалии?» — «Боюсь, для муравьёв, живущих на гранях, такой возможности нет. Но давайте фантазировать дальше. Если зоны — грани, а барьеры — рёбра, то где-то должна быть вершина, куда они сходятся. Логично предположить, что такой вершиной, угодившей в наше трёхмерное пространство, является нулевая точка. А теперь самое интересное...»

Лазаренко принялся поспешно отделять следующий склеившийся листик. Уголок надорвался, пополз, расслаивая бумагу, ставя жирный крест на надежде прочесть продолжение. Самое худшее, что намертво склеились не два, а сразу три листика. Далее шли чистые страницы. Интервью закончилось.

Он взглянул на спутника, развёл руками. Но того отсутствующая концовка ничуть не огорчила.

— Этот старик гений. Построил такую неожиданную версию, опираясь исключительно на логику и собственные предвидения. Жаль, что он жил в низкой зоне и остался не востребован.

— Хочешь сказать, ваши учёные пришли к таким же выводам?

— Почти.

Они помолчали. Наконец Илья произнёс осторожно:

— Так вот зачем вы тащили туда водородную бомбу. Вы впрямь рассчитывали, что взрыв в нулевой точке повернёт «наклеивание» вспять?

Лаугесен улыбнулся, качнул головой. Отрицательно.